Читать онлайн Афродита размера XXL. Брак со стихийным бедствием бесплатно

© Логунова Е. И., 2012

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2012

Афродита размера XXL

Вместо пролога

– Может, борщик съешь?

– Не-а.

– Супчик? Курочку? Котлетку?

Я без особой надежды перечисляла первые и вторые блюда, представленные в меню. Оно было богатым и вполне соответствовало европейским требованиям к системе питания «шведский стол», однако запросы моего ребенка были то ли несравненно шире, то ли гораздо скромнее общепринятых – как посмотреть. Кто как, а Масяня к четвертому дню пребывания в отеле не нашел для себя и десяти подходящих блюд. С многочисленными оговорками к употреблению в пищу им были допущены макароны, гречневая каша, докторская колбаса, чай, печенье, сухие баранки и «Бородинский». Белый хлеб почему-то тоже впал в немилость.

На хлебе я и не настаивала, но включить в рацион молодого растущего организма белковую пищу казалось мне крайне важным.

– Бульон с фрикадельками?

– Ни-ко-гда!

Я стиснула черенок ложки, но левой рукой в последний момент перехватила запястье правой: позыв треснуть потомка по лбу был невероятно силен! Я списала это на генетическую память: мамочка рассказывала, что ее деревенский дедушка имел обыкновение в процессе трапезы осуществлять адресное педагогическое воздействие на умы шалящих детей и внуков как раз деревянной ложкой. Кажется, это было очень эффективно.

В душе я уже склонна была оценивать дедовский опыт как безусловно положительный, однако в данном конкретном случае мне очень хотелось прийти к консенсусу путем мирных переговоров. Главным образом, потому, что своенравный сынуля мог принять мои манипуляции с ложкой за новую игру и развить ее по своему разумению. А мне не хотелось предстать перед почтенной публикой с тарелкой на голове.

– Может, ты будешь омлет?

– Нет! – Масяня ответил в рифму и засмеялся от удовольствия.

– Убил бы Чуковского! – злобно сказал Колян.

Он мрачно вкушал яства, большой разноцветной горой наваленные на его тарелку. Масины диетические закидоны здорово портили папочке удовольствие от обильной трапезы. На протяжении всего обеда Колян сердито краснел под взглядами людей, которые с недоумением и укоризной взирали на вопиющую дисгармонию в продовольственных наборах отца и сына. Масяня, сусликом стоя у стола – присаживаться он отказывался из опасения быть накормленным насильно, – скромно и невозмутимо грыз сухое печенье.

– Поздно, Чуковский давно уже умер, – ответила я мужу и с сожалением вздохнула.

Я бы сейчас тоже с большим удовольствием кого-нибудь убила – необязательно Чуковского.

– А кто распоряжается его творческим наследием, не знаешь? – настойчиво спросил Колян.

Похоже было, что к Корнею Ивановичу у него что-то личное.

– Потомки, наверное, или какой-нибудь фонд. А что?

Колян отложил вилку, вытащил из кармана ручку и ожесточенно зачеркал ею на полях богато иллюстрированной книжки про Бармалея.

– А то, что я считаю необходимым добиться внесения изменений в текст данного произведения! – объявил муж и с выражением зачитал не приглянувшиеся ему строки:

– «Милый, милый людоед, смилуйся над нами! Мы дадим тебе конфет, чаю с сухарями!» Как тебе это? Когда такое пишет автор, которого считают лучшим детским писателем, это уже не шуточки! Это настоящая провокация!

– Прямое подстрекательство к продовольственному бунту! – согласилась я.

– Хочу чаю, – покончив со своим дежурным сухарем, заявил Мася.

Я застонала, не сомневаясь, что следующим пунктом в меню моего ребенка будут конфеты. Зачем я читала ему Чуковского? Где были мои глаза?

«Где были твои ложки?» – мрачно поправил внутренний голос ворчливым стариковским басом.

– Предлагаю переписать Чуковского следующим образом, – деловито сказал Колян. – Сюжет произведения и ритм стиха не пострадают, а воспитательный посыл только выиграет. Вместо «мы дадим тебе конфет, чаю с сухарями» впредь читаем «мы дадим тебе котлет, супу с сухарями!». А? Как тебе?

– Гораздо лучше! – согласилась я без большого воодушевления. – Только, боюсь, «Бармалеем» дело не ограничится. У того же Чуковского в другом стихотворном хите слон на вопрос: «Что вам надо?» – безответственно отвечает: «Шоколада»!

Колян задумался, с видимым трудом подыскивая гастрономически верную рифму.

– А как быть, например, с Мальчишом-Плохишом, который просил в награду ящик печенья и бочку варенья? – продолжала я. – Чем их заменить для пущей питательной пользы и без ущерба для стиха? Бочкой борща и ящиком сухого леща? А Красной Шапочке дать корзинку с паровыми котлетками?

– И нормально будет, не подавятся! – заупрямился муж.

Чувствовалось, что прогрессивную идею гастрономической цензуры в детской литературе он выносил в муках и теперь так просто от нее не откажется.

– А писатели не облезут, если их чуточку поправят, впредь не будут словами разбрасываться! Пусть на русские народные сказки равняются, там диетология вполне грамотная: молочные реки в кисельных берегах, репка, куриное яйцо, золотая рыбка…

– И Маша с медведями у Толстого не чипсы, а похлебку ели, – вспомнила я. – И сорока-ворона кашу варила, деток кормила! И солдат из топора суп делал, а не чупа-чупс на палочке!

– Где чупа-чупс на палочке? – оживился Масяня.

Я очнулась:

– Нигде. В запретительной части законопроекта «О детской литературе, подлежащей одобрению Институтом питания Российской академии медицинских наук»!

– Можем набросать письмо в Госдуму сразу после обеда и за ужином собрать подписи граждан! – деловито предложил Колян.

Я отвратила взор, затуманенный слезами бессилия, от шведского стола и оглядела просторный обеденный зал. Локальные конфликты вроде нашего происходили за каждым третьим столом. Большая часть родителей, прибывших на отдых с маленькими детьми, тщетно доказывала своим неразумным чадам преимущества супа и котлет перед чаем и конфетами. Метрах в пяти от нас пацан лет четырех мычал и раскачивался на стуле, как стихотворный бычок Агнии Барто, ловко уклоняясь от ложки с супом. А буквально рядом с нами, за соседним столиком, девчонка Масиного возраста скандировала со страстностью итальянского революционера Гарибальди:

– Ма-ка-ро-ны! Ма-ка-ро-ны!

Мамаша маленькой бунтарки устало обмахивалась салфеткой. Судя по количеству нетронутых тарелочек с едой, у соседей битва при шведском столе имела затяжной позиционный характер.

Мася, уже выигравший свою очередную войну со шведами, наблюдал за единомышленницей с улыбкой превосходства.

– Послушайте! – сочувственно улыбнулась я измученной маме маленькой фанатки макаронных изделий. – Вступайте в наши ряды! У нас тут формируется что-то вроде клуба родителей мелких приверед. Меня Леной зовут, а это мой муж, Николай. И сын тоже Николай, хотя мы чаще зовем его Масяней.

– Я Аня, – сказала соседка. – А этот монстрик – Танька. Ума не приложу, что с ней делать!

– Давайте думать вместе! – предложил Колян.

Так сформировался центральный комитет неформальной организации родителей «Неедяка», что впоследствии принесло определенную пользу обществу в целом и множество проблем лично мне.

Два месяца спустя

Суббота

– Здесь направо, потом до конца квартала прямо, а потом через проспект и налево, – объясняла я дорогу, для пущей понятности изображая повороты жестами.

Мы с Анной на ее машине ехали к моему знакомому художнику Ивану Лобанову. Ванька согласился недорого проиллюстрировать своими рисунками наше с Коляном бессмертное произведение – многосерийную поучительную сказку «Ешкин кот». Эта фантастико-аллегорическая книга о вкусной и здоровой пище для детей уже снискала одобрение двух маленьких «неедяк» – моего Масяни и Анкиной Тани. Слушая рассказы о приключениях смешного человечка Ешки и его прожорливого кота Филимона, мой сынишка раскрывал рот так широко, что мне без труда удавалось накормить ребенка и первым, и вторым, и третьим. У Анюты результаты были еще лучше: они с Танюшкой договорились, что за каждую тарелку первого ей читают одну страницу книжки, и девочка стала просить добавки. Анну это привело в такой восторг, что она выразила желание оплатить издание нашей чудодейственной сказки за свой счет. Анюта может себе это позволить, она не бедная леди, вернее – жена не бедного джентльмена.

– Не рассказывай мне куда ехать, я сама вижу, – ворчливо сказала Анна и надолго засмотрелась на коммуникатор, пристроенный под ветровым стеклом ее «Тойоты».

Я покачала головой. Анкина манера доверять спутниковому навигатору больше, чем собственным глазам, мне совсем не нравилась. Я видела, что электронный подсказчик запаздывает с обновлением информации – это раз и вовсе не учитывает реальную дорожно-транспортную ситуацию – это два. Пять минут назад на центральной улице наш автомобиль едва не протаранил гаишную «патрульку», изображения которой не было и не могло быть на дисплее компьютера. Пришлось мне открывать свое телевизионное удостоверение, а Анке – кошелек, и только после этого вредные дядьки-гаишники позволили нам продолжать движение. Мысленно я поклялась себе никогда больше не кататься с Анкой, чтобы не уехать раньше времени из нашего мира в столь притягательный для нее виртуальный.

– На дорогу смотри! – посоветовала я приятельнице.

– Я смотрю, – ответила она, продолжая упрямо пялиться на дисплей.

Лучше бы она меня послушалась!

– Тормози!!! – заорала я, краем глаза заметив темную тень, метнувшуюся нам наперерез.

Я увидела ее раньше, чем горе-водительница, не только потому, что не отвлекалась на дурацкий компьютерный мультик. У Анкиной «Тойоты» руль справа, а тень набежала слева, с моей стороны.

Это была какая-то чокнутая баба. Она уже почти пересекла пустой проспект, когда он внезапно перестал быть пустым: Анка, не сбавляя скорости, как раз вывернула из-за поворота.

То, что психопатка не попала под колеса, я склонна считать чудом. Ненормальной невероятно повезло: копуша Анюта на мой крик отреагировать не успела, но случайный булыжник чертовски кстати угодил под колесо «Тойоты», и автомобиль дернулся вправо без всякого участия водителя. Правым колесом машина взлетела на тротуар, очнувшаяся Анка выкрутила руль и в последнюю секунду увела «Тойоту» от столкновения с фонарным столбом. Машина вильнула влево, со скрежетом и визгом развернулась поперек дороги и встала как вкопанная.

– Дура ненормальная! – распахнув дверь, проорала Анюта психопатке, которая едва не погубила нас всех.

А эта идиотка даже не притормозила! Только незряче оглянулась на крик, продемонстрировав нам бледную, с запавшими глазницами физиономию в разводах косметики, добежала до тротуара и секунду спустя исчезла в темном переулке.

– Что это было? – пробормотала я, дрожащей рукой смахнув пот со лба.

Анка, опасно перекосившись и свесившись за борт «Тойоты», тупо таращилась на пустую дорогу и молчала.

– И откуда только берутся такие люди?!! – искренне вознегодовала я. – Алкашка чертова! Глаза залила – и бежит поперек проезжей части, прямиком с этого света на тот! Пьянь подзаборная!

– Думаешь, она алкашка? – слабым голосом спросила Анюта.

Она наконец села, но дверцу закрывать не стала, вытащила из сумки сигареты и нервно закурила.

– А кто же? Растрепанная, как чучело, баба в распахнутом плаще, под плащом помятая ночнушка, на ногах тапочки, в кулаке полтинник, – я без труда составила словесный портрет незнакомки.

Хотя видела я ее какие-то доли секунды, но впечатления пережила незабываемые и запомнила эту особу на всю жизнь.

– Думаешь, куда она летит? На той стороне круглосуточный магазин, туда по ночам все страждущие района за «беленькой» и «красненькой» бегают.

– Не может быть, – пробормотала Анка, глубоко затянувшись дымом. – Ты-то откуда знаешь?

– Так Ванька Лобанов, к которому мы едем, как раз возле того магазина живет, – объяснила я. – И считает это соседство самым большим плюсом своего жилища! Художники – они в большинстве своем выпивку о-очень уважают, а Ванька – настоящий художник, почти гений. И точно, водку он жрет просто гениально. А магазинчик поэтически называет «Святилищем Бахуса» и бегает поклониться своему кумиру всякий раз, когда у него находится лишний полтинник.

– Водка дороже стоит, – машинально возразила Анка.

– Хорошая – да, но тут райончик не элитный, местные поклонники Бахуса – народ простой, не переборчивый. Для постоянных клиентов в магазине особый ассортимент – самопальная водка от Семеныча.

– Какого Семеныча?!

Меня после пережитого потрясения как прорвало, я болтала и хихикала, словно умалишенная. Анка, наоборот, тупила: была мрачна и слова цедила скупо.

– Семеныч – это местная знаменитость, – охотно объяснила я. – Дед уже лет сто работает на зеркально-фурнитурной фабрике и баллонами тягает оттуда спирт. Уж не знаю, для каких зеркальных процессов он там применяется, но Семеныч всю жизнь стоит у источника. Спирт отличный, чистый медицинский, разводит он его хорошей питьевой водичкой, так что водка у Семеныча не хуже заводской получается. Разве что покрепче, чем сорокоградусная, тут дед систематически ошибается в пользу любителей крепких напитков. Но клиенты по этому поводу претензий не предъявляют, пьют и еще просят.

– Еще просят, – эхом повторила Анка, глядя в темный проем переулка.

– Ну что я тебе говорила? – проследив направление ее взгляда, торжествующе воскликнула я. – Вот она, красавица! Купила «беленькую» и обратно бежит, опять торопится. Не иначе, на той стороне улицы ее собутыльники дожидаются.

Безответственная особа, по вине которой едва не случилось ДТП, опять летела, не глядя по сторонам, через проспект. Ее длинные спутанные волосы развевались по ветру, плащ хлопал за спиной, как тяжелое темное крыло, тапки звонко шлепали по босым пяткам. В правой руке бегуньи поблескивало белое бутылочное стекло. На машину, опасно вставшую поперек дороги, нетерпеливая пьянчужка не обратила ни малейшего внимания.

Я дернулась, собираясь высунуться из машины и сказать идиотке все, что я о ней думаю, но Анка схватила меня за руку:

– Не надо, Лен! Сиди!

– Гуманистка! – пробурчала я, неохотно отказавшись от мысли озвучить пару-тройку слов из тех, что я использую крайне редко.

Тем временем бегунья, сжимающая водочную бутылку, как эстафетную палочку, потерялась в густой тени на другой стороне улицы.

– Ну? Чего стоим, кого ждем? – сердито спросила я Анку. – Мы когда-нибудь уберемся с перекрестка или ты все-таки настаиваешь на нашем участии в ДТП?

Приятельница молча завела машину, благоразумно перестала таращиться на компьютер, и мы без происшествий приехали к Ванькиному дому.

– Пойдем?

– Погоди, – Анка угрюмо смотрела на светящуюся вывеску магазина с исчерпывающим названием «Еда и питье».

Вывеска моргала, через раз являя взору модифицированное название «да питье». Это выглядело как одобрение пьянства.

– Ленчик, я хочу попросить тебя об одолжении, – сказала Анюта. – Я знаю, что у тебя дефицит свободного времени, но это дело по твоей части. Возьмешься за работу? Я хорошо заплачу.

– Да ладно тебе, Ань! Заплатит она! Я по знакомству бесплатно сделаю. Что тебе нужно? Текст написать, сюжетик снять или, может, рекламный ролик?

Приятельница помотала головой и пробубнила что-то вроде «бумажку вытащить».

– Что ты говоришь? Какую бумажку? – нахмурилась я. – Откуда вытащить?

– Да не бумажку! Машку! Найти ее и вытащить из болота!

– Ань, а ты меня ни с кем не путаешь? Я не в МЧС, а на телевидении работаю!

– Вот именно, – кивнула Анка. – Ты работаешь на телевидении и имеешь опыт ведения журналистских расследований. И пишешь детектив, я знаю!

Я поморщилась и подумала, что надо сделать строгий выговор Коляну. Кто еще мог разболтать, что я дерзнула пойти по стопам уважаемых мадам Кристи, Хмелевской и Марининой? Впрочем, я пока недалеко ушла, застряла на второй странице третьей главы. К этому моменту у меня напрочь закончились второстепенные персонажи, которых я неэкономно поубивала в первых двух главах. Роман обещал быть динамичным, сюжет закрутился головокружительный, но для выхода на следующий его виток я должна была сначала пополнить народонаселение произведения. Между тем новых лиц я ни вокруг себя, ни в своем воображении не видела, а старые так надоели, что расселять их на страницах детектива не имело никакого смысла: ни один не дожил бы до конца третьей главы.

В такой ситуации разбрасываться свежими людьми не стоило, Анкина Маша тоже могла на что-то сгодиться.

– Ладно, – сдалась я. – Что за Маша?

– Маша – это Мария, – веско ответила Анюта.

Это, конечно, была бесценная и, главное, совершенно неожиданная информация.

– Она же Мери, Машуля, Машенция и Машерочка! – нетерпеливо гаркнула я. – Кто она такая, зачем тебе ее искать?

– Маша – моя лучшая и самая старая подруга.

– Насколько старая? – уточнила я.

Главным образом, потому, что очень старая подруга запросто могла найтись уже на том свете, а я не планировала заводить свое журналистское расследование так далеко.

– Мы с ней дружили еще в студенческие годы. Ой, как мы дружили! – Анка мечтательно улыбнулась. – Мы в общаге в одной комнате жили, вместе играли в вокально-инструментальном ансамбле и даже песни для него сочиняли. В походы ходили, с парашютом прыгали! Вообще неразлучны были, как сиамские близнецы, да многие нас и принимали за сестричек.

– Вы похожи? – Я искоса посмотрела на приятельницу.

Анка в свои сорок выглядит так, что легко сойдет за сестричку брюнеточки из «Виагры», однако я обоснованно подозреваю, что от природы внешние данные у приятельницы были скромные. Над Анютой поработали и до сих пор продолжают трудиться не покладая рук косметологи, диетологи, тренеры и массажисты. Будучи богатой дамой, не занятой регулярной трудовой деятельностью, Анка располагает и деньгами, и свободным временем, которые щедро тратит на свою красоту. Правда, у нее двое детей, но семнадцатилетний старший в мамочкиной опеке давно не нуждается, а пятилетней младшей занимается няня. Впрочем, содержит всю семью не Анюта, а ее муж.

– Наверное, мы были похожи, – она посмотрела туда, куда убежала растрепанная пьянчужка, и неосознанно акцентировала глагол прошедшего времени. – Обе невысокие, стройные, темноволосые, скуластые, летом обязательно загорелые… Красились одинаково, потому что косметика у нас была общая, одевались из одного магазина. В те времена, ты помнишь, с тряпками было туго, так мы с Машкой по очереди в «Детском мире» дежурили, дожидаясь, пока там что-нибудь «выкинут», и брали все в двойном количестве.

– Поклонников тоже делили по-сестрински? – усмехнулась я, вспомнив собственную юность.

Мы с моей университетской подружкой Никой частенько знакомились с парнями по принципу «два на два» и тут же шептались, распределяя добычу: «Тебе блондин, а мне брюнет, идет?»

– Ага, – Анка тоже засмеялась, но тут же посерьезнела. – Но только пока я не встретила Митеньку.

Про Митеньку – Анкиного законного супруга – я знала мало, ибо познакомиться с ним толком не удосужилась. Митенька руководит собственной солидной фирмой и на этом основании представляется мне большим занудой.

– В общем, конец твоей дружбе с Машенькой положила любовь к Митеньке? – подытожила я.

– Что? – Анка перестала сосредоточенно пялиться в темноту. – Нет, что ты, мы еще долго дружили! Машка моего Сашку крестила, а я у нее на свадьбах свидетельницей была.

– На свадьбах? – я поняла, что Анюткина подружка тоже не засиделась в девках. – Сколько же их у нее было?

– Три, но два брака закончились разводом, а в третьем Машка овдовела. Она вообще ни с одним мужем больше полугода не прожила. Первый был жуткий бабник и ушел от нее к другой, второго она сама выгнала – за пьянство, а третий оказался наркоманом и загнулся в каком-то притоне. Машка никогда не умела правильно выбирать ухажеров, вечно ей какие-то поганцы доставались! Хорошо хоть, ни один из них ребеночком ее не наградил, так и осталась Машка свободной женщиной, безответственной и легкомысленной, как мотылек.

Последнюю фразу Анка произнесла как-то уж очень мрачно, словно наличие у женщины свободы при отсутствии ответственности было страшным злом, а не великим благом. Впрочем, я знала, что своих детей Анюта очень любит и материнством не тяготится.

«А кто бы на ее месте тяготился? – тут же влез с вопросом мой внутренний голос. – У Анюты мамки, няньки и куча денег на удовлетворение всевозможных детских потребностей, желаний и капризов!»

Тут я вспомнила, что целью нашей поездки было исполнение очередного каприза заботливой мамаши Анки, и встрепенулась:

– Эй, так мы пойдем к нашему художнику или нет? Договаривались на восемь, а уже почти половина девятого. Ванька Лобанов, конечно, не король, чтобы баловать его безупречной монаршей точностью, но ближе к ночи он становится все менее вменяемым. Ванька просыпается к обеду и сразу же начинает восхвалять Бахуса!

– Пойдем, – кивнула Анюта. – Только ты сначала скажи, найдешь мне Машку?

– Да как же я ее найду? – искренне удивилась я. – Ты же не дала никакой информации, кроме несущественных обрывков ностальгических воспоминаний! Что я знаю о твоей Маше? Что двадцать лет назад, во время учебы в Политехническом, это была развеселая деваха, белозубая, загорелая, невысокого роста с темными волосами! Наверняка с тех пор загар у нее сошел, зубы поредели, а волосы поседели, если вообще не выпали.

– Не выпали, – возразила Анка. – И не поседели, или же она их красит в черный цвет. И еще завивает.

– Откуда ты знаешь? – осеклась я.

– Так видела же! – Приятельница махнула рукой. – И ты видела, с волосами, во всяком случае, у Машки все в порядке. А вот со всем остальным… Ленка, она выглядит просто ужасно! Я уверена, что Машка снова вляпалась в какую-то жуткую историю!

– Машка? – Я посмотрела туда, куда махнула Анка, и наконец догадалась, что весь этот неуместный, как мне казалось, разговор возник вовсе не случайно. – Так это твоя подружка, что ли, была? Та самая Машка?! Вот эта жуткая бомжиха?!

– Не смотри на меня так, словно это я, теряя тапки, бегаю по ночам в водочный ларек! – обиделась Анюта. – Мы с Машкой больше года не виделись, и я понятия не имею, почему она так опустилась. Но я хочу это узнать! Как бы то ни было, это моя лучшая подруга, и я просто обязана попытаться ей помочь! Ты меня понимаешь?

Я представила, что бы я почувствовала, если бы на Анкином месте была я сама, а на месте жалкой пьянчужки Маши – моя лучшая и единственная подруга Ирка. Если бы это я катила по городу на собственной шикарной машине, а Ирка на своих двоих, обутых в стоптанные тапки, рысила в ларек за паленой водкой. Если бы у меня были упругие после недавней подтяжки свежие щечки и полные карманы денег, а у нее – черные круги под глазами и мятый полтинник в кулаке. Если бы меня дома ждали благополучные детки и безупречный зануда-муж, а ее – компания алкашей и тунеядцев. Подумала я обо всем этом и честно сказала:

– Нет, Анка, я тебя не понимаю! Почему ты не спохватилась раньше? Почему не интересовалась судьбой лучшей подруги целый год?

– Думаешь, уже поздно? – совсем расстроилась она.

– Попробуем что-нибудь сделать, – сказала я.

Эти мои слова были равносильны согласию взяться за детективное расследование. Анюта повеселела, мы наконец вылезли из машины и пошли в гости к художнику. Я в отличие от Анки пребывала не в лучшем настроении. Ясно было, что я подрядилась на работу, которая может оказаться настоящим геморроем и при этом не принесет никакой пользы. Денег я с Анюты по дружбе не возьму, но и адаптировать ее Машу в свой богатый опасными приключениями детектив не смогу – судя по всему, бедной Маше и в реальной жизни не сладко приходится.

Я чувствовала себя похвально гуманной и благородной идиоткой.

Воскресенье

– Чего это ты идиотка? Ничего ты не идиотка! – приговаривала Ирка, сноровисто выворачивая карманы мужних штанов, отправляемых в стирку. – И Анка не дура, что придумала нанять тебя, как частного детектива! Я уверена, у тебя получится, ведь ты уже не один тугой клубочек распутала. Сколько убийств раскрыла!

– Больше, чем хотелось бы, – пробормотала я, непроизвольно поежившись. – Кстати, Анка свою подружку хотела бы найти живой!

– А вот мне все равно, живой или мертвой! Мертвой даже лучше, наверное! – непонятно заявила Ирка.

Она безжалостно скомкала брюки, яростно затолкала их в открытый иллюминатор стиральной машины и взялась за рубашку.

Тут я заподозрила что-то неладное. Моя обычно благодушная подружка явно пребывала в растрепанных чувствах. Проверив карманы Моржиковой рубашки, она взялась за носки, причем не просто вывернула их, но еще и заглянула внутрь каждого.

– Ирка, в чем дело? – спросила я удивленно. – Твой муж завел старомодную привычку хранить деньги в чулке?

– Да, он завел! – сердито ответила Ирка и метнула тщательно досмотренный носок в стиралку. – Дрянь!

Я не поняла, к носку или к его хозяину относится ругательное слово, а Ирка не спешила с объяснениями. Она ткнула в кнопку запуска так решительно, словно включала не стиралку, а электрический стул, после чего скрестила руки на груди и с самым мрачным выражением лица уставилась на коловращение тряпок за стеклянным люком.

Ярких цветовых пятен там не наблюдалось, Ирка стирала исключительно светлые летние одежды, поэтому зрелище было не настолько интересное, чтобы увлечься им надолго. Тем не менее моя подружка застыла подобием памятника Пушкину, созерцающему современную российскую действительность с горестным неудовольствием. Поэтому минуты через две я не выдержала и прямо спросила:

– Ирусик, что случилось?

Она перестала таращиться на стиралку, посмотрела на меня, скривила губы и плаксиво сказала:

– По-моему, Моржик мне изменяет.

– Да с чего ты взяла?! – искренне изумилась я.

Иркин супруг Сержик, которого все близкие называют Моржиком, предпоследний человек, которого я заподозрила бы в супружеской измене (последним был бы мой собственный муж). Мы с Иркой всегда считали, что с благоверными нам повезло почти так же, как им с нами, и очень этому радовались.

Теперь, однако, на румяной физиономии подруги никакой радости не читалось.

– Сейчас я тебе кое-что покажу, и ты убедишься, что Моржик пошел налево, – пообещала Ирка и сняла с полки кухонного шкафчика богато иллюстрированную кулинарную книгу «Еврейская мамочка».

Пока я озадаченно искала мистическую связь между кошерной пищей и левизной в супружестве, подруга раскрыла поварской талмуд, вытащила вложенную в него тетрадку и забормотала, перелистывая страницы:

– Творожная запеканка с черносливом, не то… Кисель по-министерски… Вот! Зайчик!

– Лучше домашний кролик, зайцы воняют, – доброжелательно подсказала я.

– Это я читаю тебе эсэмэску, которую списала с мобильника Моржика! – поморщившись, объяснила Ирка. – Вот, слушай: «Зайчик, двадцать ноль-ноль, юность, приготовь морковку». И что, по-твоему, это значит?

Я крепко задумалась. Ирка, сурово сведя брови галочкой, терпеливо ждала ответа.

– Ну двадцать ноль-ноль – это, понятно, время, – протянула я.

– Время встречи, – уверенно кивнула Ирка. – Место встречи не названо, из чего я заключаю, что оно моему неверному мужу и так известно. Видимо, он бывал там уже не единожды.

– Даже если и так, не понимаю, почему ты сразу ведешь речь о супружеской неверности! – возразила я. – Моржик…

– Его называют зайчиком и просят приготовить к условленному свиданию морковку! – оборвав меня, горько усмехнулась Ирка. – Думаешь, я начисто лишена фантазии? Думаешь, я не догадываюсь, какими подвигами ознаменована жизнь среднестатистического половозрелого зайчика? Тем более его юность? Да я тысячу раз видела эмблему «Плейбоя» и слышала выражение «плодятся как кролики»!

– А объяснения Моржика ты услышать не пыталась? – спросила я. – Спросила бы его как законная зайчиха, куда твой резвый зайчик бегает по вечерам с морковкой наготове?

– Спросить – и спугнуть? – возмущенно фыркнула Ирка. – Чтобы мой зайчик начал петлять и путать следы? Нет уж! Я предпочитаю сама во всем разобраться!

– Сама? – Меня посетило нехорошее предчувствие.

– С твоей помощью, конечно! – подтвердила мои худшие подозрения Ирка.

Я застонала:

– Совести у вас нет: и у тебя, и у Анки!

– У нас не совести: у нас дедуктивного мышления нет, – сказала подружка, откровенно стараясь мне польстить. – Зато у Анки есть деньги, а у меня время…

Она посмотрела на красочный календарь «Традиционные праздники русских крестьян» и добавила:

– До конца недели.

– «До пятницы я совершенно свободен!» – съязвила я.

– До субботы, – поправила Ирка, снова посмотрев на календарь.

Я взглянула туда же и узнала, что в субботу будет День защиты живой природы. Точно, это Иркин профессиональный праздник, они с Моржиком держат торговую сеть «Наше семя», снабжают кубанских аграриев высококачественным посевным материалом.

– Хочешь, я на время стану твоим доктором Ватсоном? – предложила подружка.

– Да какой из тебя доктор! Ты даже горчичники лепить не умеешь, – отмахнулась я. – И Ватсон из тебя никакущий, потому что ты своенравна и абсолютна чужда англосаксонской невозмутимости.

– Зато я машину хорошо вожу! – с намеком сказала Ирка. – А тебе ведь понадобится собственный транспорт? Ты же не захочешь ловить наемные кабриолеты, как Шерлок Холмс, потому как тоже не обладаешь англосаксонским спокойствием!

– И лишними деньгами тоже не обладаю, – вспомнила я.

Это соображение решило дело.

Итак, я взяла на себя моральное обязательство найти куда-то пропавшую старую подругу Анки – раз и невесть откуда взявшуюся новую подругу Иркиного мужа – два. В свою очередь, Анюта вызвалась снабдить меня деньгами на расходы, а Ирка – обеспечить транспортом. Оставалось придумать, где взять время на детективную деятельность, но тут мне на помощь пришел Его Величество Случай.

Коммерческому директору телекомпании, в которой я работаю, удалось осуществить вековую мечту всего нашего трудового коллектива – заманить в число клиентов фирму, согласную расплатиться за наши рекламно-информационные услуги своими ремонтно-строительными. Для начала решено было в массовом порядке заменить трухлявые деревянные окна на пластиковые, и наш директор Гадюкин немедленно отправил всех сотрудников в принудительный недельный отпуск без содержания. Вот об этом-то никто из нас не мечтал! В штатном расписании телекомпании Рокфеллеры и Онассисы не числятся, подавляющее большинство моих коллег, как и я сама, живет от зарплаты до зарплаты.

– Теперь ты просто вынуждена принять мое предложение! – радовалась Анка, торопливо потроша бумажник.

Из толстого портмоне на пол сыпались купюры, с которыми избалованная младшенькая Анюты играла, как с сухой листвой, на что семнадцатилетний старший смотрел с недовольством. Наверное, парень думал, что мог бы распорядиться этими денежками лучше, чем его мамочка и сестричка.

– Ладно, сыщицкий гонорар можешь не брать, но твой недельный журналистский заработок я компенсирую, это будет справедливо, – заявила Анка.

Я уже не возражала. Гадская выходка жадюги Гадюкина не оставила мне выбора.

– Это судьба! – сказала Ирка и с намеком забренчала ключами в кармане.

Ей не терпелось пуститься по следу своего неверного зайчика.

Начало охоты мы назначили на утро нерабочего для меня понедельника.

Для разнообразия я предполагала объявить это самое утро открытым часиков в десять, не раньше, и думала начать хождение по детективным мукам с посещения кондитерской. Там мы с подружкой, мужественно превозмогая страх утратить стройность фигур, слопали бы по паре-тройке пирожных, запили бы их молочным коктейлем и между прочим составили бы черновой планчик ближайших сыщицких дел. Подчеркиваю: это была программа-минимум, из кондитерской мы с Иркой вполне могли совершить марш-бросок через модные лавки в ресторанчик и уже там за первым-вторым-третьим доработать проект в деталях.

К сожалению, этот прекрасный план пришлось изменить.

Ирка позвонила мне вечером. Мы с малышом как раз смотрели фильм про Буратино. На экране кот и лиса, ряженные разбойниками, безжалостно трясли деревянного мальчишку, некультурно называя его паршивцем и настойчиво допытываясь, куда он дел четыре золотых. Масяня хмуро смотрел на это фискальное безобразие и все чаще недобро поглядывал на кота Филимона, имеющего большое портретное сходство с толстомордым Базилио. Я предвидела, что бедняге Филимону предстоит сполна ответить за грехи киношного собрата, и заранее жалела кота. Он переехал к нам всего на три недели, на время тотального ремонта в квартире соседки, и еще не успел привыкнуть к тому, что сразу после утренней побудки Масяня принудительно вовлекает его в подвижную игру «Охота на тигра». Роль тигра почетна, но беспокойна – в процессе охоты Мася задействует весь арсенал своего игрушечного оружия. Отчасти благодаря этому, отчасти из-за того, что толстый кот убегает от преследования недостаточно быстро, Масина охота неизменно проходит удачно. «Тигра» всегда удается завалить, и остаток дня он лежит на ковре в состоянии, среднем между глубоким обмороком и летаргическим сном.

– Не обижай Филю! – предупредила я Масю, встав с дивана, чтобы подойти к телефону.

– А это не слепой кот? – с надеждой спросил ребенок, склоняясь над спящим зверем.

– Слепой, глухой, немой и парализованный! – хмыкнула я.

– Дзи-и-инь! – нетерпеливо повторил свой призыв телефонный аппарат.

– Иду! – я сняла трубку. – Да!

– Крекс-пекс-фекс! – командным голосом гаркнул Масяня в шерстистое кошачье ухо.

Волшебные слова чудесным образом оживили полумертвого карликового тигра. Он высоко подскочил и понесся в кухню, цокая когтями в беге по прямой и скрежеща ими на поворотах.

– Держи его! – восторженно завопил маленький разбойник и побежал следом.

Я вовремя распласталась по стеночке, пропустила мимо себя кавалькаду и повторила в трубку:

– Алло, я слушаю вас!

– У-у-у-у! – из динамика послышалось жалобное завывание. – А-а-а!

– Добавьте согласных, – попросила я, настороженно прислушиваясь к происходящему в кухне.

Там с грохотом упала деревянная табуретка, послышался радостный визг и что-то разбилось.

– Я-а-а-а…

– Перезвоните, когда надумаете поговорить! – Я хотела повесить трубку, но не успела.

– Ле-е-енка! У-у-у! – прорыдала Ирка. – Я в отчаянии! Моржик… Он опять!

– Играет в зайчика? – догадалась я.

– Хуже! Теперь он ласточка! Как тебе?

– Ласточка?!

Я представила себе Моржика, проносящегося над постелью в бреющем полете, и потрясла головой.

Стремительные ласточки прежде никогда не казались мне особенно эротичными созданиями, хотя ведь и они как-то умудряются размножаться…

– Да, пока Моржик был в ванной, я проверила его мобильный и обнаружила такое сообщение: «Завтра в 18.30, ласточка, сделаем это у фонтана!»

– В восемнадцать тридцать в октябре еще светло, а у фонтанов в жару многолюдно, – заметила я. – Какие смелые ласточки! Делают «это» белым днем в месте массового скопления народа! Вроде я раньше не замечала за Моржиком склонности к эксгибиционизму!

– Это все она, эта дрянь, его тайная пассия, – мрачно сказала Ирка. – Она очень дурно влияет на Моржика.

– Тогда мы еще более дурно повлияем на нее! – заявила я, торопясь утешить расстроенную подружку.

– Набьем ей заячью морду? – с надеждой спросила обманутая жена.

– И повыдергаем птичьи перышки! – добавила я.

– Отлично! – Кровожадный энтузиазм вытеснил из голоса Ирки обиду и скорбь. – Значит, я заеду за тобой завтра в половине пятого. Мы сядем Моржику на хвост, проследим за ним, потому что иначе не найдем нужный фонтан, и накроем зайцевидных ласточек прямо на месте преступления против морали и нравственности!

– Завтрашний вечер обещает быть интересным, – без большого восторга пробормотала я, но подруга уже отключилась и моих слов не услышала.

Дверь квартиры, к которой я в процессе разговора удобно привалилась спиной, содрогнулась и затряслась. Думая, что это пришел с работы глава нашего семейства, я посторонилась и открыла дверь, но за ней стоял не Колян, а чокнутая бабка Светлана Михеевна со второго этажа. На ней были байковые пижамные штаны и большая, некрасиво растянутая трикотажная майка, под которой явственно виднелся бюст, конфигуративно вполне соответствующий майке. Когда-то Михеевна была красоткой, но те времена давно прошли, оставив пожилой даме на память о себе неистребимую привычку броско наряжаться. Штаны на Михеевне были ярко-зеленые, майка желтая, а на голове пламенел широкий красный ободок, похожий на кокошник. Он удерживал от эмиграции с полуголого черепа престарелой кокетки последние волосики, выкрашенные в насыщенный бордовый цвет.

Пробегающий мимо Мася при виде красно-желто-зеленой Михеевны остановился и громко, с радостной надеждой спросил:

– Мамочка, уже пришел Новый год?

– Нет еще, – ответила я и вопросительно взглянула на пришедшую вместо Нового года Михеевну.

Она была мало похожа на Деда Мороза и еще меньше – на Снегурочку. Бабка нервно притопывала ногой и похлопывала себя по расплывшемуся бедру пластмассовой мухобойкой.

– Опять грохочете?! – накинулась она на меня. – Я уже предупреждала, будете грохотать – милицию вызову! И грохочут, и грохочут, сволочи! Сколько можно грохотать?

– По закону любой сволочи можно грохотать до одиннадцати часов вечера! – вежливо ответила я, посмотрев на наручные часы. – А сейчас только восемь.

– Так вы еще три часа грохотать будете?! – возмутилась соседка.

– Нет, не будем, – успокоила я ее, не желая скандалить с сумасшедшей. – Мы на сегодня свой норматив по грохоту уже выполнили, идите к себе.

– Мамочка, бабушка идет на елку? – встрял в разговор Масяня.

– О чем говорит этот ребенок? – напряглась Михеевна.

– Не знаю, – я пожала плечами. – Нет, Коля, бабушка не идет на елку.

– А почему она в костюме? – не отставал любознательный ребенок.

– Чем ему не нравится мой костюм? – заволновалась старая модница.

– Красивый костюм! – совершенно искренне похвалил Масяня. – Красный, желтый, зеленый! Ты, бабушка, в костюме Светофорика, правильно?

Я прыснула в ладошку. Михеевна гневно покраснела, еще глубже вживаясь в колоритный образ Светофорика, и угрожающе сказала:

– Ах, вы так! Ну ладно! Сволочи! – и захлопнула дверь.

Я вздохнула. С соседями надо жить мирно, а с такими соседями, как Михеева, – в особенности. Она жутко вредная бабка. Ее манера всех вокруг называть сволочами – это еще полбеды. В прошлом году, когда маленький Мася дорос до почтового ящика и повадился хлопать его металлической дверцей, эта грымза в борьбе за кладбищенскую тишь намазала нам ящик солидолом! Пришлось покупать новое вместилище для почты и новые варежки для ребенка. Жаль, не было возможности заодно купить новую квартиру.

– Коленька, пожалуйста, не надо больше топать, кричать и ронять табуретки, – попросила я. – Баба Света очень сердится, когда шумят.

– Ба-бах! – с грохотом распахнулась входная дверь.

– А вот и я! – радостно возвестил Колян.

Говорил он в полный голос, но слышно его было плохо, человеческую речь заглушил возмущенный животный крик: карликового тигра Филимона, неразумно спрятавшегося от Масяни за дверью, прижало к стене.

– Филя! – закричала я.

– Папа! – завопил Масяня.

– Сволочи! – заорала Михеевна, разноцветная фигура которой нарисовалась на лестничной площадке позади Коляна.

– Баба Света-Светофорик! – громогласно возрадовался Мася.

– Да чтоб вас всех приподняло и шлепнуло! Сволочи! – заругалась взбешенная Михеевна. – Ненавижу! Никакой жизни через вас нет!

– Да чтоб вы онемели! – Я не выдержала и рявкнула еще громче.

Не ожидавшая этого Михеевна ненадолго заткнулась, и Колян молча закрыл перед ней дверь. Крикливая бабка потопала к себе и, пока шла вниз по лестнице, костерила наше семейство на все корки.

Этот неприятный инцидент не заслуживал бы упоминания, не получи он продолжения на следующий день.

Понедельник

– Ключи! Мобильник! Кошелек! Коля, пошел!

– Сок! Печенье! Машинка! Где няня?

– Я здесь!

– Мася, пошел!

Мои любимые мужчины в боевой тройке с няней, данной в сопровождение младшему Коляну, дружно десантировались с третьего этажа.

– Восемь сорок восемь! – я посмотрела на часы, смахнула пот со лба, устало бухнулась в кресло и оглядела ежеутренний разгром. – Нормально пошли…

Коля-большой не успел заправить постель, зато маленькому вполне хватило времени, чтобы разбросать по всей детской игрушки. На кухонном столе стояла грязная посуда, а вот кошачья миска сияла девственной чистотой.

– Мя! – неподобающе тонким голосом вякнул толстяк Филимон, устремив на меня молящий взор круглых зеленых глаз.

Я неохотно поднялась, задала корма скотинке, привела в порядок квартиру, а потом завалилась на диван с намерением поспать до полудня, но с удивлением обнаружила, что никак не могу уснуть. Организм, приученный существовать в режиме постоянной гонки, жаждал движений и действий.

– Отлично, – я приняла вертикальное положение, переместилась к телефону и стала названивать по номерам, которые дала мне Анка.

Номер телефона в квартире, где год назад жила Анютина подруга Маша Петропавловская, остался прежним, но хозяйка там поменялась. Басовитая тетка, снявшая трубку, популярным языком с преобладанием ругательств сообщила, что чернявая курва с этой хаты давно съехала к чертям собачьим, и мне тоже было рекомендовано незамедлительно отправиться в указанном направлении. Адрес показался мне недостаточно точным, поэтому я не тронулась с места и позвонила одному из Машиных экс-супругов. Его телефончик Анюта раскопала в старой записной книжке.

– Мария Петропавловская? А кто такая Мария Петропавловская? – высокомерно поинтересовался дребезжащий тенор. – Ах, моя бывшая супруга! В мое время она звалась Марией Кашиной. Нет, я давно не общаюсь с этой гражданкой. Извините!

Тут у меня возникла мысль, которой я поделилась со спящим Филимоном:

– Похоже, эта Маша не самая приятная особа!

Филя со мной согласился – то есть промолчал. Я позвонила парикмахерше, которая пару лет назад регулярно обслуживала Анку и изредка – за компанию – ее подружку, но мастерица Марию Петропавловскую-Кашину даже не вспомнила, хотя об Анюте говорила с нежностью и тоской. Вероятно, Маша в отличие от Анки не была щедра на чаевые.

Последней моей надеждой была некая Анфиса Блок, пожелтевшую визитку которой Анюта нашла в кармане своей старой шубы. Вроде эта самая Анфиса когда-то работала с Марией Петропавловской в одном офисе.

– Да это же было сто лет назад! – сказала однофамилица поэта, когда мне удалось прорваться к ней сквозь бесконечные короткие гудки.

Чувствовалось, что госпожа Блок очень любит поговорить.

– Мы вместе работали… Дай бог памяти… В «Покупайке»? Или в «Пассаже»? А, нет, в «Городских огнях»!

– В журнале? – заинтересовалась я.

Анка снабдила меня чрезвычайно скудными сведениями о жизни подруги. На вопрос, чем Маша занималась, она ответила в двух словах: «Фигней всякой». Теперь же выяснялось, что обидное словечко «фигня» обозначает достойнейшую профессию журналиста! Я с трудом преодолела позыв обидеться.

– Да разве это журналы? – пренебрежительно фыркнула моя собеседница. – Вот сейчас я в настоящем журнале работаю, в «Женском клубе», там мы не только рекламу гоним, а даже интервью с бизнес-леди печатаем!

– Прекрасно, – сказала я, торопясь вернуться к интересующей меня теме. – А где сейчас работает бизнес-леди Петропавловская, не знаете?

– Не знаю, я о ней давненько ничего не слышала.

– Чудесно! – с досадой сказала я Филимону, положив трубку. – Замечательная девушка эта Маша! Никто ее не видит, никто не слышит и, главное, ни видеть ни слышать не хочет! А я должна ее, такую глубоко законспирированную, найти!

Тут телефон требовательно звякнул, я сняла трубку и услышала голос условно любимого директора Гадюкина.

– Елена, ты нам мрамор не найдешь? – деловито спросил он.

Подумав, что окружающие сильно преувеличивают мою находчивость, я покачала головой. Мрамор у меня ассоциировался, главным образом, с надгробиями. Лично Гадюкину я организовала бы прекрасную могильную плиту в два счета, но местоимение «мы» явно указывало, что мрамора он жаждет не только для себя. Может, для братской могилки сотрудников?

– Готовите массовое захоронение, Иван Афанасьевич? – съехидничала я.

– Нет, мрамор нужен для ступенек, – терпеливо объяснил директор. – Мы решили рискнуть и пойти на евроремонт.

Это монаршее «мы» меня разозлило. Их Величество Гадюкин отважно пойдут на евроремонт, а бедные телевизионные смерды останутся в отпусках без денежного содержания до Нового года!

– Тогда на могилки тоже рассчитывайте, – посоветовала я. – Если ваш рисковый евроремонт затянется, можно прогнозировать падеж коллектива от бескормицы!

– О какой бескормице ты говоришь? – обиделся директор. – Тебе-то голодная смерть точно не грозит, ты без работы не останешься. Я вас с Рябушкиным в командировку отправляю.

– Куда?! – ужаснулась я.

Командировки означают для меня разлуку с горячо любимой семьей и потому категорически не приветствуются.

– На форум, – ответил Гадюкин. – Будете нашими консультантами при оргкомитете. И смотрите там, чтобы на этот раз фланцы стояли как надо!

– Флайки, а не фланцы! – облегченно засмеялась я.

Форум, на который меня командировали, проводится в нашем городе.

– Фланцы, флайки – не вижу разницы! – буркнул Гадюкин и отключился, напоследок еще раз наказав мне крепко подумать, где взять мрамор.

На радостях, что не надо никуда ехать, я проявила не свойственную мне доброту и не сказала этому идиоту, нашему директору, что фланцы – это такие штуки по водопроводно-канализационной части, а флайками на профессиональном жаргоне называются специальные машины, которые передают телевизионный сигнал на спутник по принципу «fly away». Гадюкину никакой ликбез не поможет, он в телевидении не просто дуб, а дубовый пень, вполне довольный своим древесно-стружечным существованием.

Тем не менее, движимая чувством благодарности к начальству, не сославшему меня в тьмутаракань, я не поленилась открыть бесплатную газетку, которую только вчера вечером извлекла из почтового ящика и еще не успела отправить по более правильному адресу – в мусорку. Черно-белая, точнее, черно-серая газетенка в четыре полосы претенциозно называлась «Мир камня» и являла собой нечто среднее между стенгазетой Саянского мраморного карьера и ассортиментным перечнем изделий артели кустарей-камнерезов. Иллюстративная часть издания была представлена скверными фотографиями мраморных умывальников, подоконников, ступеней и балясин, а содержательная – рядом тематических рекламных объявлений и одной передовой статьей под аксиоматичным заголовком «Искусство вечно». По-своему аргументируя этот, в общем-то, не нуждающийся в доказательствах тезис, автор материала оригинально увязывал творчество Праксителя, опыт эксплуатации древнеримских терм, исторически сложившиеся требования к сооружению склепов и мавзолеев и традиции современного садово-паркового дизайна. У потенциального покупателя должно было сложиться впечатление, что мраморные конструкции, приобретенные им по сходной цене, он может использовать как при жизни, так и по окончании таковой, а при похвальном отсутствии эгоизма – оставить их в наследство своим потомкам до седьмого колена включительно. Я не без удовольствия прочитала этот опус, заинтересовалась личностью автора и пришла в полный восторг, узрев подпись: Мария Петропавловская! Мне чудесным образом повезло.

«Это не везение, а прямое вознаграждение за хорошее поведение, – менторским тоном сказал мой внутренний голос. – Ты проявила душевное благородство, решив помочь гадкому Гадюкину, и высшие силы немедленно засчитали тебе это в плюс!»

– Интересная версия, – сказала я вслух. – А вот еще одна: путем повседневных страданий и мук я поднялась до духовных вершин, подобающих высшим силам, и сама обрела толику сверхчеловеческих способностей!

Теперь уже смешливо фыркнул мой внутренний голос. Похохатывая и хмыкая, я приступила к поиску редакционных контактов.

В самом низу последней страницы газеты были указаны адрес и телефон редакции. Набрав указанный номер, я нетерпеливо прослушала двухминутную музыкальную композицию из серии долгих гудков, фрагмента «Лунной сонаты» и задорного мышиного писка факса, включенного в автоматический режим. Уяснив, что дозвониться в «Мир камня» можно только при наличии такого количества времени и терпения, которым в этом мире я располагать не могу, я решила, что проще будет съездить по указанному адресу.

Собралась я быстро, но с выходом из дома немного задержалась. На лестничной площадке переминался незнакомый мне юноша. Поскольку на нашем третьем этаже всего две квартиры, а выше – только крыша, с моей стороны было вполне естественно поинтересоваться:

– Вы к кому?

В моем голосе прозвучало невысказанное подозрение. Домоуправление никак не поставит металлическую подъездную дверь, которая препятствовала бы проникновению в дом посторонних. Правда, обычно некультурные граждане, испытывающие внезапную и непреодолимую потребность в уборной, не поднимаются выше первого этажа, но незнакомец мог оказаться исключением из правила.

– К вам, – сказал юноша, глядя на меня с опаской и интересом.

Такое выражение было мне хорошо знакомо – его приобретает морда кота Филимона, когда Масяня приближается к нему с открытым забралом и без оружия.

– Вы не ошиблись? – на всякий случай я попятилась.

У меня неплохая память на лица (в отличие от памяти на имена), и такую веснушчатую физиономию с носом-картошкой и глазками-смородинками я бы точно не забыла. Вдобавок молодой человек был рыжеволос, как мультипликационный Антошка.

– Это же вы из двадцать третьей квартиры? – спросил он.

Я покосилась на собственную дверь, украшенную блестящими желтыми цифирками «2» и «3». Их сочетание не оставляло мне возможности ответить отрицательно.

– Ну я. А что?

– Отворожите меня.

– Чего?!

– Отворожите, – повторил рыжий. – Я знаю, вы можете.

– Елена Всемогущая! – фыркнула я.

Странный юноша даже не улыбнулся, и тогда я язвительно поинтересовалась, на основании каких клинических признаков молодой человек диагностирует у меня наличие паранормальных способностей. Я как-то не так выгляжу? Например, ослепляю упомянутого молодого человека искрометным сиянием своей ауры? Или, сама того не замечая, игриво подмигиваю ему третьим глазом?

Тут рыжий юноша неожиданно сам мне подмигнул:

– Рассказывайте! А как же бабушка?

– Какая еще бабушка?!

Энергично подмигивающий растрепанный рыжий выглядел очень нездорово и даже где-то демонически, так что я стала подозревать, что бабушка им упоминается не иначе как чертова.

Подозрения мои, считай, оправдались. Из дальнейшего сумбурного и эмоционального рассказа выяснилось, что рыжий хлопец приходится внуком вредоносной старушенции Светлане Михеевне. Вчера вечером, находясь в потрясении от моего невежливого пожелания онеметь, баба Света-Светофорик заглазно ругала своих соседей оптом и в розницу до тех пор, пока действительно не потеряла голос. К утру ее нормальный басовитый рык не восстановился, Светлана Михеевна сипела, как чайник, и уверенно объясняла это действием моего проклятия. А рыжеволосый внучек Витька то ли унаследовал слабоумие с дефектными генами далеких предков, то ли подхватил заразу инфекционного идиотизма непосредственно от бабули. Он с готовностью уверовал в мой колдовской дар и явился с просьбой о его чудесном избавлении от неразделенной любви к некой Галке.

– Елки-палки! – мягко, с учетом юного возраста собеседника, выругалась я. – Что за Галка?

Рифма, родившаяся спонтанно, была достойна Чуковского.

– Зеленина Галка, из десятого «Б» класса, – краснея, объяснил потомственный слабоумный. – Из Барановской сорок шестой спецшколы. Я тоже там учусь.

Секунду подумав, я отбросила казавшееся вполне вероятным предположение, будто специализация сорок шестой Барановской школы заключается в обучении людей с интеллектом одноименных животных. Я вспомнила, что где-то на необозримых просторах нашей страны есть такой город – Баранов. Искренне сожалея, что мой тупоголовый собеседник зачем-то оставил этот стольный град мелкого рогатого скота, я твердо сказала:

– Вы ошибаетесь, я колдовать не умею, не хочу и не буду! – обошла рыжего Витю по дуге и заторопилась вниз по ступенькам.

Коренной барановец что-то жалобно блеял мне вслед, но я не остановилась и не оглянулась.

За исключением этого маленького приключения, утро складывалось на редкость удачно.

Редакцию рекламной газеты «Мир камня» я нашла без труда, что вполне можно было считать чудом, так как офис «мирных каменщиков» помещался в глухом аппендиксе полуподвального помещения, простирающегося под десятиэтажным зданием сложной архитектуры на манер катакомб. При неудачном стечении обстоятельств я могла блуждать в лабиринте однотипных унылых коридоров до скончания века. Как минимум до тотальной реконструкции деловой части городского центра, долгожданное начало которой наша несуетная до заторможенности мэрия запросто может приурочить к началу следующего столетия. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло: на подходе к зданию я решила проверить, хорошо ли выгляжу, выудила из сумки пудреницу и тут же уронила ее на асфальт. Круглая, похожая на широкое колесико, коробочка не разбилась, но резво покатилась под уклон, и я в полупоклоне догоняла ее добрых тридцать метров. На финише шустрая пудреница упала в отверстие решетки, закрывающей одно из окон полуподвального этажа, и осталась лежать на мягкой подстилке из сухой листвы на глубине около метра. Руки у меня значительно короче указанной длины, а пудреницу тем не менее вернуть хотелось. Я некоторое время гипнотизировала беглую косметическую принадлежность призывным взором, не без огорчения убедилась, что природный магнетизм и умение перемещать предметы взглядом в число моих предполагаемых экстраординарных способностей по-прежнему не входят, и не придумала ничего лучшего, как постучаться в окошко.

Оно открылось, явив моему взору щекастую физиономию кудрявого индивидуума неопределенного пола. В дипломатических выражениях, не предполагающих возможность грубого ответа, я сформулировала свою нижайшую просьбу. Индивидуум, оказавшийся при ближайшем рассмотрении настоящим джентльменом, не только достал и вернул мне пудреницу, но и пригласил заглянуть к ним в редакцию на чашечку кофе. Услышав слово «редакция», я насторожила ушки, уточнила название издания и, узнав, что это и есть он самый – «Мир камня», – с радостью приняла приглашение.

Кудрявый джентльмен вышел навстречу и сопроводил меня в офис, где откровенно скучали еще один молодой человек – лысый как коленка – и симпатичная девушка. «Мирные каменщики» играли по сети в «Империю», пили кофе и пригоршнями ели маленькие шоколадки с оттиснутым на них изображением унитаза. Это сочетание показалось мне парадоксальным и откровенно компрометирующим основной ингредиент кондитерского продукта, но офисные жители объяснили, что шоколадки не простые, а презентационные. Их всучил редакционному народу клиент – близкородственная компания «Мир сантехники» – в знак признательности за бесплатную рекламу мраморных унитазов.

– Миру мир, – пошутила я по этому поводу.

Кудрявый юноша с готовностью засмеялся, его лысый товарищ хихикнул, а вот девушка за компьютером осталась к моему остроумию огорчительно равнодушна. Я внимательно посмотрела на ее аккуратный русый хвост. Могли ли волосы такого цвета в темноте показаться мне черными?

– Простите, а это не Маша? – шепотом поинтересовалась я у кудрявого.

– Нет, не Маша, – ответил он с искренним сожалением.

– Это Катя, – шепнул лысый.

По его тону чувствовалось, что Кати в этой компании котируются гораздо ниже, чем Маши.

– А Маша у вас есть? – спросила я, настойчиво продолжая гнуть свою детективную линию.

– Нету у нас Маши, – сожаление в голосе кудрявого превратилось в настоящую скорбь. – Ни одной!

– Ни единой! – со вздохом подтвердил лысый. – А вас как зовут?

Оба уставились на меня так жалобно и печально, словно надеялись, что я самовыдвинусь в Маши.

– Я Лена, – сказала я, и парни дружно вздохнули.

Очевидно, приятных воспоминаний, связанных с Еленами, у них не было вовсе.

– Мария Петропавловская, ваш автор, – напомнила я, достав из сумки сложенную вчетверо газетку. – Я ищу ее.

– Ах, эта Маша! – Кудрявый пренебрежительно махнул рукой. – Это, знаете ли, и не Маша вовсе.

– Это я, – кокетливо сообщил лысый.

Он ковырнул линолеум носком башмака сорок пятого размера, похлопал куцыми ресничками и сделал губки бантиком.

Я озадаченно посмотрела на кудрявого.

– Петя у нас нормальный, – успокоил меня он. – Во всех смыслах! Просто Маша Петропавловская – это его псевдоним.

– Я Петр Михайлович Павлов, – лысый шаркнул ножкой. – Петр М. Павлов – М. Петропавловская!

– Безоперационный метод перемены пола, – хихикнул кудрявый.

– А зачем вы меня искали, Леночка? – мурлыкнул Петя и сделал попытку ухватить меня за локоток.

– Увы, не вас! – вовремя посторонившись, сказала я. – Прощайте, Петя! Наша встреча была ошибкой.

– Увы мне! – вздохнул лысый.

– Увы нам! – тут же примазался к его скорби кудрявый.

– Клоуны! – не оборачиваясь, недовольно сказала русохвостая не-Маша. – Идите доигрывать! Петька, еще минута – и мои ратники разрушат твою крепость до основания!

Азартный офисный люд потерял интерес ко мне и устремился к компьютерам. Я адресовала свои прощальные слова загородившим мониторы спинам и ушла.

Мое возвращение из «Мира камня» в лучший из миров немного затянулось. Я заблудилась в извилистом коридоре и вместо того, чтобы вернуться во двор, оказалась у лифта. Он тоже обещал выход, поэтому я без колебаний вошла в кабину, нажала кнопочку с цифрой «1», поехала вверх и… застряла на полпути.

– Ой! – пискнула я, когда погас свет.

«Что – ой? – поразительно хладнокровно вопросил мой внутренний голос. – Это еще не «ой», «ой» было бы, застрянь ты в лифте не одна, а в плохой компании».

– Лифтовые маньяки у нас вроде уже не водятся, – напомнила я. – Последнего такого Лазарчук выловил.

Наш общий с Иркой, Моржиком и Коляном добрый друг – капитан милиции Сергей Лазарчук в прошлом году взял лифтового маньяка, на счету которого было четыре загубленные женские жизни. Серегу за подвиг наградили суперсовременным японским холодильником «Панасунг», который умеет говорить. Правда, у Лазарчука супертехника, главным образом, ругается: замотанный мент систематически забывает пополнять свои продовольственные запасы, а «Панасунгиха», как природа, не терпит пустоты.

Я вспомнила об этом не потому, что проголодалась. Воссоздавая в мыслях мужественный образ героического капитана милиции, я старалась побороть накатывающий страх. Поверьте, мало приятного оказаться на неопределенное время запертой в тесной коробке темного лифта!

«А где у тебя ручки с презентации форума?» – с дальним прицелом спросил внутренний голос.

– Я кто, по-твоему, – некультурный подросток? Не буду разрисовывать общественный лифт! – возмутилась я.

«Ручки с подсветкой!» – терпеливо напомнил голос.

Красивые темно-синие ручки с надписью «Форум» в количестве трех штук мне подарили на пресс-конференции по поводу начала подготовки этого мероприятия. Помимо основной функции, каждое стило играло роль рекламно-информационного продукта: в торце его помещался фонарик, накрытый увеличительным стеклом. Он проецировал на стены, экраны и иные подходящие поверхности светящийся логотип форума.

Одну ручку Мася у меня утащил, но две уцелели. Я достала их, включила, и лифт озарился призрачным голубым светом. Держать фонарики в руках на манер церковных свечек было как-то глупо, и я проявила изобретательность: пристроила их в дырки от отсутствовавших лифтовых кнопок. Заодно обнаружила, что на панели имеется кнопочка вызова персонала. Я придавила ее, подержала, не дождалась ответа и отпустила, потом снова придавила – отпустила и так развлекалась до тех пор, пока не сообразила, что без электропитания волшебная кнопочка, наверное, не работает. Тогда я стала покрикивать:

– Люди! Эй, люди! Кто-нибудь меня слышит?

Кто-то, видимо, услышал, потому что примерно через минуту динамик над моей головой прохрипел с досадой и откровенным укором:

– Что, опять?!

– Добрый день, я тут застряла между подвалом и первым этажом! – торопливо сообщила я, устремив на махровую от пыли решетку динамика взгляд, исполненный робкой надежды.

– А говорите – добрый день, – голос насмешливо хрюкнул, а затем посуровел и басовито рявкнул: – Васька, салага! Чеши на первый, швартуй лифт вручную, там человек на борту!

– Ща-а-а! – без малейшего энтузиазма отозвался в отдалении салага-Васька.

Голос его был еле слышен, из чего я заключила, что Васька находится где-то очень далеко, чесать на первый этаж будет долго, так что отдать швартовы мне доведется еще не скоро.

«Ты, главное, до тех пор концы не отдай!» – съязвил мой внутренний голос.

– Не волнуйся, я в порядке, – сказала я.

Реальная перспектива получить помощь мгновенно подняла мой боевой дух. Я настроилась на позитивно-конструктивный лад и вспомнила, что у меня есть еще пара условно-осветительных приборов: мобильник и карманный компьютер. Телефон еще мог пригодиться для экстренной связи, так что его разряжать я не спешила, а вот наладонник расчехлила и включила. КПК в режиме работы с полной подсветкой мог сойти за ночничок.

Впрочем, на боковую я не собиралась. Во-первых, не хотела проспать появление своего спасителя Васьки, во-вторых, обнаружила, что в лифте действует беспроводной Интернет. Очевидно, кабина очень удачно зависла в непосредственной близости от офиса какой-то серьезной конторы, оснащенной Wi-Fi. Это был приятный сюрприз! Теперь лодырь Васька мог не спешить, я нашла чем заняться.

Я залезла в Интернет, узнала свежие новости, ознакомилась с прогнозом погоды и, выполнив таким образом обязательную программу, перешла к вольным упражнениям. Анка обмолвилась, что ее подружка Маша Петропавловская занималась «всякой фигней», и я из чистого озорства забила в строку поисковика именно это сочетание: «Всякая фигня». К моему удивлению, система без промедления выдала мне дюжину ссылок, в каждой из которых присутствовало искомое словосочетание. Оказывается, пару лет назад в нашем городе открылось и с тех пор более или менее успешно работает арт-бутик дизайнерских аксессуаров «Всякая фигня»! На официальном сайте этой лавочки с претензиями я нашла и Машу Петрову-Павловскую (почему-то через дефис), и нужный телефончик.

– Добрый день, «Всякая фигня», – ласково прощебетал приятный женский голос.

– Добрый день, коллеги! – на улыбке ответила я, подумав, что словом «фигня» вполне можно назвать добрую половину продуктов, производимых нашей телекомпанией.

Чего стоят хотя бы идиотское ток-шоу с ясновидящей местного розлива Моной Манон и тщательно отрежиссированные программы с мэром, который каждый свой «прямой эфир» записывает с восьмого дубля! Да «Фигня Продакшн» – наше второе имя!

– Марию Петрову-Павловскую можно услышать?

– Кого, простите? Кто вам нужен?

– Мария Петрова-Павловская, она же Петропавловская, она же Зинченко, Кашина и Дорожкина, – отбарабанила я, вспомнив сообщенные Анкой фамилии Машиных экс-супругов.

– Вы из милиции? – оробела телефонная девушка.

– Из смежных структур, – уклончиво ответила я.

В отличие от капитана Лазарчука Шерлок Холмс никогда не ходил под погонами, но их деятельность имела очень много общего. То есть на коллег Серега и Шерлок не тянули, но смежниками их назвать можно было.

– Одну минуточку, – девушка положила трубку на стол – я слышала, как она стукнула о твердую поверхность, – и зашуршала бумажками. – Вот, Мария Петропавловская, тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года рождения, русская. Номер паспорта нужен?

– Лучше номер домашнего или мобильного телефона и адрес.

– Пожалуйста!

Любезная барышня продиктовала телефон и адрес гражданки Петропавловской, осторожно поинтересовалась причиной интереса силовых структур к сотруднице их фирмы и, получив неопределенно-успокаивающий ответ: «Плановая проверка!», вновь повеселела.

Мы мило распрощались. Я забила номер Маши Петропавловской в память своего мобильника, и тут наконец-то в игру вступил неторопливый салажонок Васька. Он что-то сделал с лифтом, кабина осветилась и резво подпрыгнула на полметра вверх. Двери разъехались, я вышла и приветливо улыбнулась своему спасителю.

– Ну как там? – с интересом спросил он, кивнув на кабину.

– Отлично! – совершенно искренне похвалила я, пробегая мимо. – Полное уединение, приглушенный свет, бесплатный Интернет – идеальные условия для работы. Рекомендую! Да, кстати, о работе!

Я притормозила, чтобы сделать внушение нерадивому труженику лифтового хозяйства:

– Почему лифт в неисправном состоянии содержите?

– Да в нормальном состоянии наш лифт! – обиделся Васька. – Просто какие-то придурки его то и дело обесточивают. Видели, где у нас распределительный щит висит? Прямо в подъезде, под лестницей, а там кто только не ходит – и свои, и чужие, и хулиганье малолетнее. Дворнику сколько раз сказано было – не пускайте посторонних, а он говорит – мое дело двор убирать, а за лестницей пусть вахтеры смотрят.

– Так вы перевесьте свой щит!

– А он не наш, он электриков!

– Отлично поделились! – Я покачала головой. – Лифт ваш, щит электриков, лестница вахтеров, двор дворников! Вы еще за трубу на крыше отдельного ответственного назначьте!

– Ага! Трубочиста! – обрадовался Васька.

Под его веселый смех я пересекла фойе и выскочила из здания, но далеко не убежала. В карликовом скверике на пересечении двух улиц имелись свободные лавочки. Я с разбегу бухнулась на одну из них, вытянула из кармана телефон и набрала только что добытый номер.

Трубку долго не брали, но я была терпелива и все-таки дождалась отклика:

– Алло, кто это? – голос был женский, нервный.

– Добрый день, я могу поговорить с Марией? – подчеркнуто вежливо и спокойно спросила я.

– Да, это я, слушаю! – Мария говорила быстро, и большой приветливости я в ее тоне не уловила.

– Меня зовут Елена, я звоню вам по просьбе вашей подруги Анны Тороповой. Она потеряла все контакты с вами и очень хочет восстановить их. Пожалуйста, свяжитесь с Аней, ее адрес и телефон за последний год не изменились.

В трубке воцарилось молчание, однако это была не полная тишина, я отчетливо услышала фоновый звук – приглушенный пластмассовый треск, как будто тряхнули пузырек с таблетками. В сочетании с затянувшейся паузой в разговоре это наводило на мысль, что Мария спешно принимает лекарство. Либо она нездорова, либо ее сильно взволновал мой звонок.

Последнее предположение, вероятно, было ближе к действительности. Нервозности в Машином голосе заметно прибавилось, появились откровенно истеричные нотки:

– Передайте Анне, что я не хочу ее видеть! И слышать не хочу! Нам не о чем разговаривать, у нас нет ничего общего!

– У вас общее прошлое, студенческая юность! – напомнила я. – И…

– Мы давно уже не студентки! – перебила Маша. – Аньке, что, скучно живется на всем готовом, за спиной богатого мужа? Хочется развлечь себя чужими проблемами? Нет уж! Мы разные люди, у меня своя жизнь, и не суйте в нее свои носы!

Трубка сердито загудела.

– М-да, – озадаченно сказала я, пряча телефон в карман. – Чужие носы – это Анкин и мой, надо понимать. Ладно, просьбу приятельницы я выполнила, пропавшую особу нашла, а дальше пусть сами разбираются, кто с кем дружит.

Я встала с лавочки, поправила сумку на плече и деловито огляделась, прикидывая, куда направить свои стопы. С детективным заданием Анки я справилась неожиданно быстро, так что появилась возможность перейти к делам, запланированным на более позднее время. Мне еще нужно было заскочить к Ваньке Лобанову, который обещал сегодня показать первые наброски иллюстраций, и появиться в Экспоцентре. Раз уж Гадюкин приставил нас с Вадиком наблюдать за процессом подготовки к форуму, надо хотя бы предложить организаторам свою бесценную консультативную помощь. Хотя я искренне надеялась, что от нее с благодарностью откажутся.

Экспоцентр дальше, чем мастерская художника, но туда можно добраться на маршрутке без пересадок, и я поставила визит к Лобанову вторым номером своей программы. Предполагалось, что на выставочной площадке я не задержусь.

Вадим Рябушкин, мой напарник-оператор, товарищ и друг, уже прибыл на место. Он стоял у глухой торцовой стены длинного павильона. Я увидела его издалека, потому что высокая спортивная фигура в черном на фоне белой баннерной ткани виднелась так же отчетливо, как таракан на потолке. Ассоциации с гадким насекомым у меня возникли безотносительно личности Вадика, он очень славный парень. Правда, изрядный разгильдяй и слишком большой любитель приятного женского общества.

Вадик стоял лицом к павильону, заложив руки за спину и склонив голову к плечу. Похоже, он что-то увлеченно рассматривал, хотя стена перед ним была совершенно пуста и чиста. Справа от Вадика переминался с ноги на ногу дюжий парень в оранжевом комбинезоне с надписью «Pirat» на нагруднике. В отличие от моего коллеги пират демонстративно отвернулся от павильона и хмуро смотрел в сторону.

– Привет! – сказала я, остановившись рядом с Рябушкиным. – Что тут у нас интересненького?

– Очень интересненький у нас тут пресс-центр, привет! – с готовностью откликнулся Вадик. – Сто метров в длину, десять в ширину.

– Небанальные параметры, – добродушно заметила я. – Но это не объясняет, почему ты смотришь на стену как баран на новые ворота?

Вадик и парень в комбинезоне переглянулись и громко заржали. Коллега под моим недоуменным взглядом быстро затих, а смешливый пират давился истерическим хохотом и сгибался пополам до тех пор, пока Вадик не треснул его ладонью по широкой спине.

– Я сказала что-то смешное? – холодно поинтересовалась я.

– Ужасно! – Вадик весело хрюкнул и утер слезу. – Про барана и новые ворота – это ты в самое яблочко! Видишь ли…

– Не видишь! – выдохнул пират и снова заржал.

– В этом чудесном пресс-центре нет дверей! – хихикнув, закончил оператор. – Проектировщик забыл их нарисовать, а застройщик строго следовал плану.

– А кто у нас застройщик? – спросила я.

Хохотун в комбинезоне заржал на два тона громче.

– А проектировщик?

– Я проектировщик, – сухо сказал мужичок, появление которого мы за бурным весельем не заметили.

– Виталий Иваныч! – обрадовался Вадик. – Разгадайте загадку: «Без окошек, без дверей – полна горница людей»?

– Я уже знаю ответ – пресс-центр, – криво усмехнулся мужик. – И ничего страшного, сейчас разметим двери и прорежем где надо, большое дело, подумаешь! Клеенку резать – не кирпичи ломать!

Они с пиратом пошли решать, в каких местах будут вскрывать павильон, а мы с Вадиком в хорошем темпе пробежались по всей площадке и нашли еще одну замечательную недоделку. На пятиметровой высоты галерею, где планировалось поставить операторов с камерами, организаторы забыли сделать лестницу.

– Знаешь, а мне даже льстит эта святая вера в сверхъестественные способности журналистов, которые должны уметь проходить сквозь стены и левитировать! – отсмеявшись, сказала я Вадику.

– Да, но левитировать с камерой в одной руке и штативом в другой мне лично будет затруднительно! – вполне серьезно ответил он.

Мы сообщили об обнаруженном недостатке все тому же Виталию Иванычу, после чего дружно постановили на сегодня считать свой гражданский долг исполненным, пожали друг другу ручки и разбежались в разные стороны. Вадика в кафе у входа в Экспоцентр ждала очередная подружка, а мне предстояло нанести визит Ваньке Лобанову.

К сожалению, художник об этом забыл. Когда я приехала, дверь нужной квартиры оказалась наглухо заперта. Предполагая, что Ванька может находиться в тугоухом и гипоактивном состоянии «после вчерашнего», я звонила, стучала, топала и хлопала, пока из соседней квартиры не выглянул строгий старец с крепкой на вид деревянной клюкой. Дед по-военному кратко и доходчиво высказался относительно моей манеры оповещать народонаселение подъезда о своем прибытии и посоветовал идти дальше своим путем, пока он – дед – добрый. Представив, каким старикашка будет, если разозлится, я предпочла послушаться и пошла дожидаться Ваньку во двор.

Стоял чудесный октябрьский денек. Утром было довольно прохладно, но к полудню погода разгулялась. Минут пятнадцать я с удовольствием грелась в лучах неяркого осеннего солнышка и следила за кружением желтых и красных листьев, облетающих с высоких кленов. Ванька не зря нахваливал местоположение своего жилища, вблизи его дома находился не только магазин с круглосуточным доступом к крепкому спиртному, но и прекрасный старый парк. Сидя на лавочке, я видела разноцветные кроны деревьев над каменной стеной ограды.

Впрочем, наличие под боком магазина тоже было плюсом, который я оценила, когда как следует проголодалась. Торговая точка находилась где-то рядом, это я помнила, но днем местность выглядела иначе, чем ночью, да и путеводной светящейся вывески «…да питье» нигде не было видно. Пришлось спрашивать дорогу у аборигенов.

Таковым я сочла мужчину, который быстрым шагом шел мне навстречу с полиэтиленовым пакетом, набитым разной снедью: сквозь тонкий молочно-белый пластик смутно просвечивали цветные этикетки, а в разнообразных буграх угадывались очертания консервных банок и коробок.

– Добрый день, как к магазину пройти, не подскажете? – окликнула я запасливого гражданина.

– Прямо до гаражей, а там налево, – отозвался он, не сбавляя шага.

И вдруг запнулся и остановился:

– Лена? Что вы здесь делаете?

– Дима? – я с удивлением опознала в добычливом покупателе Анкиного любимого мужа. – А вы тут откуда?

– У меня офис рядом, – сказал он, переложив тяжелый пакет из одной руки в другую и заодно попытавшись спрятать в рукаве бутылочное горлышко, предательски торчащее из пакета. – Вы мимо шли, не видели вывеску – «Торопов и Сыновья»?

– Собираетесь перекусить на рабочем месте, всухомятку?

– Предпочел бы горячий домашний обед, да нет времени на переезды! – Торопов принужденно улыбнулся и заторопился дальше. – Простите, ради бога, спешу!

– Конечно-конечно, я вас не задерживаю, всего доброго!

Я проводила Дмитрия задумчивым взглядом и потерла подбородок. Рассказать Анке о том, что ее любимый муж устраивает в офисе подозрительные обеды с выпивкой или пусть приятельница сама заботится о крепости семейных устоев?

«Мужики! – сокрушенно сказал мой внутренний голос. – Даже лучшие из них не свободны от позывов погусарить!»

Это была неприятная мысль, которая заняла меня надолго. Я заела ее шоколадкой, которую купила в благополучно найденном магазине, но слаще мне от этого не стало. Нет, вы посмотрите, что в мире творится! Анкин Димочка поит-кормит кого-то в офисе, причем за покупками бегает сам, лично, хотя мог бы послать секретаршу или шофера. Стало быть, не хочет свое офисное застолье афишировать. А Иркин Моржик тайком от супруги норовит поиграть на воле в эротичного зверька. Эх!

Вспомнив свое обещание помочь лучшей подруге в тихой охоте на игривых зайчиков и ласточек, я позвонила Ирке и спросила:

– Ты как? Не раздумала еще неверного мужа уличать?

– Только об этом и думаю, – заверила меня она. – Уже набросала список городских фонтанов, их шесть штук, не считая тех, что сооружены при разных кафешках и ресторанчиках. Эти, я думаю, можно исключить, там всюду столики стоят, люди сидят, хорошую эротичную игру развернуть негде.

Хорошая эротичная игра в Иркином понимании – это брачный танец касаток или любовная битва мастодонтов. Наша Ирен дама могучая, ей, чтобы развернуться во всей красе, нужен оперативный простор. Не случайно супружеское ложе в доме Максимовых сделано на заказ и по размеру вполне сопоставимо с вертолетной площадкой.

– Теперь думаю, у какого из шести фонтанов сделать засаду, – сказала Ирка.

– Ты же хотела проследить за Моржиком?

– Он меня перехитрил, – сердито ответила подружка. – Ускользнул из дома рано утром, якобы на рыбалку, и мобильный выключил. Типа, чтобы не спугнуть рыбку звонком!

– И теперь ты гадаешь, где Моржика с его рыбкой ловить? – сочувственно спросила я. – Предлагаю зайти с другой стороны. Ты знаешь вкусы своего мужа лучше всех. Если у него есть выбор из шести фонтанов, который из них он облюбует?

– Очень точное слово ты нашла, – пробурчала Ирка. – «Облюбует»! Впрочем, спасибо за идею. Я думаю, Моржик предпочтет какое-нибудь уединенное место, красивое и романтичное. Точно не площадь напротив администрации края! И не холл торгового центра «Москва». На мой взгляд, самые подходящие для этого дела фонтаны – на Затоне и в Ноябрьском парке. Давай заранее посмотрим оба.

– Начнем с Ноябрьской рощи, если ты не возражаешь, – предложила я.

Замшелая ограда, которую я созерцала с лавочки во дворе Ванькиного дома, окружала эту самую рощу, так что мне не нужно было никуда ехать. Четверть часа, пока Ирка из своего Пионерского микрорайона катила ко мне, в старый центр, я безмятежно загорала на лавочке, хрустя печеньем и булькая газировкой.

Впоследствии я вспоминала эти пятнадцать спокойных минут как период короткого затишья перед бурей.

У Анжелы был очень-очень плохой день. Конечно, он был бы еще хуже, если бы Роза и Люция не закрыли ее юбками, пока Марийка отвлекала милиционера. Если бы милиционер не был молодым парнем, а Марийка – красавицей с пышной грудью, Анжеле пришлось бы совсем худо. Так что день был не совершенно дрянной, но все-таки очень-очень плохой, потому что Анжелу опять поймали. Глупая толстая тетка схватила ее за руку, не позволив убежать. Если бы тетка не была толстой и большой, как корова, Анжела смогла бы вывернуться. Она не такая неловкая, как думает мама Захра. Она ведь успела передать Розе деньги, и не ее вина, что толстая тетка в последний момент спохватилась, сцапала Анжелу за руку и подняла крик на весь рынок. «Ах ты, воровка! – орала она, плюясь слюной. – Помогите! Милиция! Цыгане честных людей грабят!» Молодой милиционер услышал крики и прибежал, и бесполезно было объяснять ему, что никто эту честную корову не грабил. Она сама захотела, чтобы Анжела сказала ей всю судьбу, сама дала ей за гадание монетку и сама же потом завернула пятак в бумажные деньги. Анжела быстро, как учила мама Захра, передала деньги Розе, но тут тетка опомнилась и схватила ее за руку. И Розе пришлось вернуть тетке деньги, чтобы она отпустила Анжелу. А Марийке пришлось быстро оборвать пуговицу на кофте, чтобы вовремя показать молодому милиционеру свою пышную грудь. Только поэтому Анжела смогла убежать. Но на руке у нее остались следы цепких толстых пальцев крикливой тетки, и рука уже болела. И ухо тоже болело, потому что мама Захра очень больно по нему ударила. Она сказала, что от Анжелы не будет никакого толку, а Роза с Люцией обидно смеялись. Им было весело, потому что их мама Захра не ругала. Роза сегодня тоже гадала, и у нее все получилось. А Люция ничего не делала, но ей это можно, потому что она маме Захре родная дочь. А Анжела не родная, так что мама Захра не пожалеет отдать ее за старого Георгия. Она так и сказала: «Все, пойдешь за старого Георгия».

Анжела всхлипнула и вытерла лицо рукавом шерстяной кофты. Длинные ворсинки прилипли к мокрой коже, и стало совсем противно. Выходить за старого Георгия ужасно не хотелось, потому что он взаправду старый, без зубов и с лысой головой. «У него уже было две жены, и обе они умерли, – смеясь, сказала Люция, которую мама Захра никогда не отдаст за старика. – Ты будешь третьей!» И Роза с Марийкой тоже смеялись, не жалея Анжелу, а она даже не могла на них обидеться. Она знала, что ее никто не будет жалеть. С какой стати? Если она не умеет воровать и гадать, то должна радоваться, что выйдет хотя бы за старого Георгия. Молодой парень ее не возьмет, потому что у нее нет ни Марийкиной красоты, ни Люцииного приданого. И она совсем не умеет добывать деньги.

Анжела снова всхлипнула и с тоской вспомнила прежние времена. Раньше все было по-другому. Когда ей было десять, одиннадцать и даже двенадцать лет, она была тоненькой, большеглазой, как олененок, и каждый день приносила маме Захре много денег. Попрошайничать было спокойнее, чем воровать, и легче, чем гадать. Глупые, но добрые люди часто давали Анжеле деньги, но только до тех пор, пока она не выросла. Не очень красивая тринадцатилетняя девушка может надеяться на подаяние, только если у нее на руках будет маленький чумазый ребенок. Своего ребенка у Анжелы не было, а все чужие младенцы были заняты. Анжела была бы рада заиметь младенца, но на старого Георгия в этом смысле надежды никакой.

День, начавшийся так скверно, перевалил на вторую половину. Анжела устала бродить по рынку, украдкой посматривая, нельзя ли что-нибудь стащить, и притворяясь, будто не замечает подозрительных и недоброжелательных взглядов честных толстых теток. Возвратиться к маме Захре без денег было невозможно. О том, чтобы попробовать заработать гаданием, не стоило и думать. Вздыхая, Анжела прошла на набережную, но там уже промышляли мальчишки. Они цеплялись к влюбленным парочкам и кружили вокруг них, смеясь и выкрикивая гадости до тех пор, пока измученный кавалер не откупался от назойливых цыганчат хотя бы десяткой. Оставалось попробовать добыть денег в парке, где ближе к вечеру после пары пива мог прикорнуть на лавочке какой-нибудь разомлевший дядька с кошельком в заднем кармане. Анжела по опыту знала, что подобные персонажи никому, кроме таких, как она, не нужны. Милиционеры, раз в два-три часа объезжающие парк по кольцу центральной аллеи, живо интересуются только бедолагами, забежавшими в кустики по малой нужде.

Анжела прошла в парк и прогулялась по дорожкам, цепко приглядываясь к лавочкам, затененным все еще густой листвой дубов и кленов. Шорох шин милицейской машины, совершающей очередной бессмысленный объезд территории по соседней аллее, заставил ее пригнуться и спрятаться за щелястой спинкой скамейки. Только поэтому она заметила в рыжих листьях сбоку от лавочки неожиданное голубое пятно.

Он ворочался в куче сухой листвы и недовольно вякал. Маленький ребенок в голубом, как небо, стеганом комбинезончике и вязаном чепчике с потешным помпоном. Прежде чем милицейская машина поравнялась со скамейкой, Анжела подхватила малыша и укрыла его полой своей кофты.

Как такой маленький ребенок попал в кучу листьев, она догадалась легко: упал с лавочки. Но как он оказался на скамье – один, в укромном уголке безлюдного в будний день парка, – представить было невозможно. Анжела и не пыталась.

Завернутый в лохматую цыганскую кофту, ребенок быстро согрелся и тут же закрыл глазки. Во сне он загадочно улыбался и был таким хорошеньким, что Анжела, просидев на тротуаре у «Детского мира» каких-то два часа, получила от добрых глупых людей вдвое больше денег, которых ее лишила толстая корова с рынка.

– Отлично! Я довольна, – после долгой паузы объявила Ирка грустным голосом, который разительно контрастировал со сказанным.

Она не меньше пятнадцати минут бродила вокруг декоративного пруда, в середине которого слабым гейзером бил фонтан. Утки, привычно ожидающие от посетителей парка хлебобулочной подачки, с намеком крякали моей суровой подруге, голуби опасно суетились у нее под ногами, но Ирка птичью суету игнорировала. Она нарезала круги вокруг пруда не ради моциона, а с целью оценить степень пригодности окрестностей к подвижным играм сексуального характера.

– Там! – уверенно сказала Ирка, указав на группу плакучих ивушек.

Их гибкие ветви спускались почти до земли, образуя живой зеленый занавес.

– Под этими ивами запросто может уединиться для брачных игр целое стадо порочных зайцев! – с горечью добавила она. – Не говоря уж о стае сексуально озабоченных ласточек. Всем места хватит!

– И при этом в трех шагах от брачующихся никто ничего не увидит! – добавила я.

– Вот именно! – совсем уж мрачно буркнула Ирка. – Надо думать, где будем прятаться мы сами.

И она снова порысила к фонтану.

В погожий сентябрьский денечек моя подружка оделась под стать осенней природе – в рыжий свитер и буро-зеленые брючки. Этот наряд вполне можно было считать маскировочным: свернувшись клубочком под деревом, моя подружка запросто могла прикинуться кучей сухой листвы. Однако, суматошно бегая вокруг пруда, буро-рыжая Ирка неприятно походила на огромного чокнутого грызуна – гигантскую белку-мутанта, озабоченную поисками пропитания. На бегу она обшаривала безумным взглядом траву и листья у подножия деревьев и с риском споткнуться о корягу подолгу засматривалась на поредевшие кроны. Мне эта нездоровая суета очень не нравилась. Сама я мирно грелась на солнышке, устроившись на славном трухлявом пенечке в компании таких же бледных и анемичных поганочек, а неугомонная Ирка то и дело перечеркивала открывающийся передо мной умиротворяющий вид фосфоресцирующим оранжевым зигзагом. И при этом еще раздражающе громко хрустела сухими листьями, навевая неприятные мысли о крупных пресмыкающихся.

– Что ты носишься кругами, как цирковой мотоциклист! – не выдержала я. – Сядь, посиди спокойно!

– Какой покой, о чем ты? – огрызнулась подружка, в десятый раз пробегая мимо. – Посмотрела бы я, как бы ты сохраняла спокойствие, зная, что твой муж ходит налево!

– Так ты теперь бегаешь направо с целью скомпенсировать «левые» походы Моржика? – съязвила я.

– Нет! – Иркин голос донесся с другой стороны пруда. – Я ищу самое лучшее место для засады!

Я подождала, пока она вернется, и сказала:

– Самое лучшее место для засады – в воде.

Ирка резко остановилась.

– Ты думаешь? – она подошла к пруду, присела на корточки и уставилась в воду.

– Вообще-то, я пошутила, – предупредила я, сообразив, что подружка моя сейчас не вполне адекватна.

Глядишь, действительно залезет в пруд и будет выглядывать оттуда, как Лох-Несское чудовище!

Я представила, что почувствует Моржик, плотно занятый подвижной сексуальной игрой в зайчика-ласточку, если в разгар событий перед ним гибридом русалки и бобра вынырнет мокрая рыжеволосая супруга с кувшинкой на голове, и подавилась нервным смехом. Бедолага Моржик получит сильнейшую моральную травму!

– Будь здорова, – не оборачиваясь, пожелала Ирка, приняв мои задушенные смешки за кашель. – Дай-ка мне палку покрепче и подлиннее!

Я подняла брови. Если Ирка выплывет к Моржику и его подруге не просто так, а с крепкой палкой в руке, одной моральной травмой дело не ограничится!

– Может, обойдешься без палки? – Я встала с пенька и подошла поближе к подруге.

Ирка, наклонив голову, смотрела в пруд. Меня это немного удивило, потому что вода была непроглядно бурой и грязной – совсем не чудесное зеркало, в которое можно глядеться. Администрация парка никогда не радовала водоем повышенным вниманием и регулярной заботой – на моей памяти пруд чистили всего один раз. При этом на дне в толстом слое жирной грязи, помнится, обнаружилось несколько археологических слоев с большим количеством артефактов в диапазоне от пустых бутылок до холодильника. Последний я видела на илистом дне своими глазами и очень удивилась. Было затруднительно представить себе человека, под покровом ночи следующего к пруду в обнимку с пятипудовым «Саратовом», имея целью тайное погружение последнего в бездну вод. До сих пор меня занимает эта неразгаданная тайна – зачем кому-то понадобилось бросать в пруд холодильник? Чтобы поиграть в затопление субмарины?

А Ирке, похоже, приспичило поиграть в Ассоль, ожидающую прибытия капитана Грея не под алыми парусами, а на подводной лодке. Впрочем, моя подружка выглядела скорее смешно, нежели роматично. Она сидела у воды, как близкородственные сказочные персонажи – сестрица Аленушка и ее братец Иванушка, причем «два в одном»: у сестрицы Ирка позаимствовала дислокацию на самом берегу пруда, а у ее братца козленочка – позу с опорой на четыре конечности. Впрочем, пока я шла, количество опорных точек уменьшилось: Ирка вытянула руку и погрузила ее в воду.

– Моешь руки перед бедой? – сострила я, продолжая думать о печальном будущем Моржика.

– Посмотри сюда, – не оценила каламбур подружка. – Что это такое?

– Где? – Я присела на корточки и посмотрела в указанном направлении. – Хм… Очень похоже на деревянную тарелочку из кукольного посудного набора.

– Точно? – Ирка обрадовалась и потянулась еще дальше. – Вот и мне показалось, что это не просто кусок древесной коры, но, ты же знаешь, у меня зрение не на все сто.

Я тихо ухмыльнулась. На все сто у моей любимой подруги вес – ровно центнер. И в данный момент этот центнер опасно балансировал на краю пруда, рискуя бомбой рухнуть в непроглядную серо-бурую воду, поэтому я на всякий случай придержала эквилибристку за брючный ремень.

– Ап! – торжествующе сказала Ирка, ухватив покачивающийся на волнах резной кружок размером с кофейное блюдце. – Тянем-потянем!

Моя добычливая подружка потянула трофей к себе, но деревянная тарелочка оказала ей сопротивление, и Ирка осталась с пустыми руками.

– Эта штука за что-то там зацепилась, – с сожалением сказала она. – Так-так-так… Вот говорила я тебе, дай палку!

Не дождавшись от меня активной помощи, подружка сбегала под ближайшее дерево, нашла там впечатляющего вида дубинку и вернулась с ней к пруду. Вожделенная резная деревяшка продолжала дразняще подпрыгивать на волнах. Ирка прицелилась, ткнула палкой в воду, ловко подцепила «блюдце» и потянула его вверх. Штуковинка неохотно вынырнула из воды, а следом за ней потянулись два ряда деревянных бусин.

Уже в этот момент мне страстно захотелось, чтобы Ирка бросила палку и отпустила свою находку на волю волн, но выразить свое желание в словах я не успела, только взволнованно ахнула. Подружка, сопя, тянула к себе трофей с ловкостью рыбака и упорством бурлака и выронила орудие рыбацко-бурлацкого труда, только когда на поверхности воды черными водорослями заколыхались спутанные пряди.

– Ай!

Вся конструкция булькнула в воду, а Ирка отскочила от пруда с такой прытью, что версия о пригодности данной местности для игры в резвых зайчиков могла считаться подтвержденной.

– Что это было? – шепотом спросила она, сделав глаза плошками.

– По-моему, это был нагрудный медальон на деревянных бусах, – поежившись, сказала я.

– Хочешь сказать… он как раз был… на груди? – опасливо прошептала Ирка.

– А бусы – на шее, – уныло добавила я.

Мы взглянули друг на друга, синхронно вздохнули и одновременно спросили:

– Кто звонит Сереге, я или ты?

– Вот б… блинство! – ругался капитан Лазарчук, в последний момент неуклюже корректируя очень грубые слова в пользу относительной пристойности. – Что за хе…херомантия! На кой х…

то есть зачем вы вообще поперлись к этому пруду, идиотки несчастные?

– Грубый ты, Лазарчук, и нечуткий! – обиженно сказала Ирка. – Замшелый питекантроп, а не цивилизованный страж порядка!

– Зато вы современные девушки, нет слов! – огрызнулся Серега. – Это у вас флэш-моб какой-то, что ли? Собираться парами и жмуриков искать?

– Как он нас обозвал? – шепотом спросила у меня Ирка. – Фляш… Флюш…

– Флэш-моб. Это такое модное развлечение для «продвинутых» граждан, – проявила эрудицию я. – Они договариваются в Интернете, а потом толпой собираются в одном месте и учиняют какую-нибудь глупость. Например, в гробовом молчании возлагают цветы к ногам резинового клоуна у «Макдоналдса». Шокируют народ и получают от этого удовольствие.

Ирка попыталась уверить Лазарчука, что мы с ней не получили никакого удовольствия от того, что в очередной раз шокировали его и весь милицейский народ, но капитан не дал ей разговориться. Ему самому было что сказать.

Я слушала неласковые ментовские речи и виновато молчала. Ирка, высокомерно задрав подбородок, рассматривала облачка в небе и в паузах между Серегиными фразами независимо шмыгала носом, а я просто смотрела в сторону. При этом из имеющегося в моем распоряжении неограниченного выбора сторон я предпочла ту, где плотной стеной стояли густые зеленые елочки. Просто елочки. Просто стояли. Как и положено вечнозеленым деревьям, елочки никак не менялись, и рядом с ними ничего не происходило. Это постоянство успокаивало, потому что за моей спиной, там, куда я так усиленно старалась не смотреть, что затылок затвердел до цементной плотности, коллеги капитана Лазарчука вытаскивали из воды деревянный медальон и все, к нему прилагающееся. А прилагалось к нему, как мы с Иркой и боялись, мертвое женское тело. Это было ясно по репликам, которыми под плеск волн, журчанье и хлюпанье обменивались циничные оперативники:

– Ну так и есть – русалка!

– Свеженькая еще, рыбонька, совсем недолго плавала!

Мне очень хотелось заткнуть уши, но это было бы невежливо по отношению к распекающему нас с Иркой Сереге. Лазарчук имел моральное право устроить нам нагоняй: мы с подружкой уже не в первый раз подбросили ему неприятную работенку.

Сознавая это, я слушала капитана кротко, а самолюбивая Ирка опять не выдержала.

– Поперлись! – возмущенно повторила она. – А для чего сюда прутся все остальные граждане? Это, между прочим, если кто не знает, Парк культуры и отдыха! Здесь культурно отдыхают, гуляют, дышат свежим воздухом!

– И топятся, – не удержавшись, подсказала я.

Ирка осеклась, а Лазарчук фыркнул как лошадь и крайне язвительно сообщил:

– Топятся – это когда по собственной инициативе! А когда камнем в висок и замертво в пруд – это уже совсем другое мокрое дело!

– О господи! – Я ужаснулась и обернулась, чтобы увидеть несчастную жертву преступления.

Лучше бы я этого не делала!

Деревянный медальон, так приглянувшийся Ирке, с лески сорвался, и бусины рассыпались, однако и без того видно было, что убитая одета со вкусом – в шикарные замшевые брюки и кашемировый джемпер песочного цвета. Конечно, пребывание в грязной воде сильно подпортило вещи жертвы и превратило в сущее безобразие ее прическу и макияж. Собственно, только поэтому я ее и узнала.

Бледное лицо в разводах грязи и спутанные черные волосы – именно такой я видела Марию Петропавловскую, когда она была еще живой.

– Анка, я нашла твою подругу, Машу, – печально сказала я в трубку, плотно зажатую между двумя щеками – моей и Иркиной.

Подружка, взволнованно сопя и старательно маскируя неистребимое любопытство под глубокое сочувствие, старалась не упустить из моего разговора с Анютой ни единого словечка. На слова, впрочем, я на сей раз была не щедра. Язык не поворачивался объявить Анке страшную новость.

– Я знаю, Ленчик, спасибо тебе огромное! – грустно ответила приятельница.

– Да не за что, – растерялась я.

– Она мне позвонила сразу после вашего с ней разговора.

– Ань, ты знаешь, а ведь Маша…

– Да знаю я, знаю! – недослушала приятельница. – Она и мне сказала все прямым текстом: не желаю, мол, поддерживать отношения, что было, того не воротишь, мы с тобой вращаемся на разных орбитах, прости, прощай и не поминай лихом!

– Анка…

– Да не успокаивай ты меня, я не очень-то расстроена! Я прекрасно знаю свою подругу, все ее обиды ненадолго. Машка вспыльчивая, но отходчивая.

Тут моя собственная вспыльчивая подруга выразительно кашлянула и подтолкнула меня локтем, прозрачно намекая, что пора бы сообщить Анюте – отходчивая Маша отошла насовсем.

– Аня! Маша сейчас тут! – дерзнула я.

– Правда?! – Приятельница неподдельно обрадовалась. – Она рядом с тобой? Ленчик, ты умница! Настоящий миротворец! Ну-ка, передай Машке трубу!

– Анька! – вырвав у меня мобильник, гаркнула потерявшая терпение Ирка. – Единственная труба, которая еще пригодится твоей подружке, стоит на крыше крематория!

– О боже! – закатил глаза Лазарчук, присутствовавший при этой сцене. – И эти люди обвиняют меня в грубости и нечуткости?!

Ирка сердито зыркнула на него и скомандовала в трубку:

– Сиди дома, мы сейчас приедем!

Она вернула мне телефон, обессиленно упала на пенек, устало вытянула ноги и с укором сказала Сереге:

– Не о том вы думаете, господин капитан! Вы бы лучше к товарищам своим присоединились, следочки какие-нибудь поискали на месте преступления, пальчики, орудие убийства! Ваше дело – душегуба ловить, а не разговоры разговаривать!

– Орудие преступления искать не надо, булыжник этот у жертвы за пазухой лежал – для пущей тяжести, надо понимать, – невозмутимо ответил Лазарчук, тщательно протирая полой теплой вельветовой рубашки старомодные солнцезащитные очки. – Пальчиков никаких там не будет, не стоит и надеяться, тело не меньше часа в воде пролежало, и камень вместе с ним. А вот следочки… Петь, а что у нас со следочками? Есть?

– Следочков у нас валом, но все они с одной пары ножек, – охотно отозвался лейтенант Петя Белов. – То ли кроссовки, то ли спортивные туфли на ребристой подошве, размер сорок первый, растоптанный. Похоже, тут совсем недавно какой-то чокнутый физкультурник вокруг водоема кросс бегал. Оставил отпечатки в десять слоев, один на другом, и ничего другого из-под них уже не добудешь.

Я опустила взгляд и посмотрела на Иркины вытянутые ноги. Она мгновенно подобрала их, свистнув по траве ребристыми подметками своих спортивных туфель, встала и громко сказала:

– Ну нам пора!

Подружка потащила меня прочь от водоема, вместо «до свиданья» торжественно возвестив:

– Всем спасибо, мы свободны!

– Чему лично я не перестаю удивляться! – добавил свой ехидный комментарий капитан Лазарчук.

– Ох, привлекут меня за сокрытие следов преступления! – опасливо пробормотала Ирка, внедряясь в хвойные заросли.

Дородная подружка пролезла сама и протащила меня между двумя растопырчатыми елочками, как между щетками, а потом опустилась на корточки и из-под зеленой лапы поглядела в сторону пруда. Там Петенька Белов аккуратно насыпал в пластмассовую плошку белый порошок.

– Это что за порошочек у них такой, беленький? – встревожилась Ирка.

– Это гипсик, – объяснила я. – Следочки твои отливать.

– Чудненько! – буркнула подружка.

Она резво поднялась на ноги и потрусила прочь, без труда пробурив своим телом зеленую стену самшита. Я осторожно выбралась в образовавшийся пролом и заторопилась вдогонку за убегающей Иркой. Она остановилась только на дальней окраине парка, где терпеливо дожидалась хозяйку верная «шестерка». Подружка немного повременила с отбытием, позволив мне занять место в машине, но затем стартовала а-ля Шумахер-старший. Я молча взяла ремень и пристегнулась.

– Ну? – агрессивно молвила гонщица, лихо влетев в крутой поворот. – И что теперь?

– Теперь хорошо бы остановиться на светофоре, как раз красный зажегся, – тактично подсказала я.

– Я не об этом! – проскрежетала Ирка и тормозами, и голосом.

«Шестерка» остановилась, самую малость недотянувшись до заднего бампера новенькой «Мицубиси». Я использовала паузу для того, чтобы мелко перекреститься, а Ирка – для продолжения эмоциональной речи:

– Ты понимаешь, какова наша миссия?

– Сохранить себя в целости и сохранности для будущих поколений? – с надеждой предположила я.

Светофор засиял зеленым, Ирка тяжко уронила свою стопу сорок первого размера на педаль газа и, перекрикивая рев движка, проорала:

– Мы должны найти убийцу этой Маши!

– Зачем? – вякнула я, вжимаясь в кресло.

– Затем, что я не хочу под следствие!

– А под «КамАЗ» ты хочешь, да?! – взвизгнула я, послав кривую улыбку позеленевшему водителю грузовика, опасно подрезанного нашей «шестеркой». – Какое следствие, тебе ничего такого не грозит! Лазарчук с Беловым не идиоты, они сами прекрасно во всем разберутся!

– Знаю я, как они разберутся! – фыркнула Ирка и прибавила газу. – Нет уж, придется нам с тобой им помочь, а то как бы чего не вышло… И не спорь, пожалуйста, не нервируй меня! Я за рулем!

– Вот именно, – прошептала я, после чего закрыла и рот, и глаза.

Ирка еще некоторое время продолжала горячо отстаивать необходимость нашего с ней участия в детективном расследовании, но я мудро помалкивала, и подружка постепенно успокоилась.

К Анке мы доехали быстро и почти без потерь. Пара царапин на крыле и помятый при парковке цветник большой утратой в данной ситуации не считались. При виде поломанных хризантем Ирка – знатная любительница флористики – виновато вздохнула, и только. Анка, мрачно наблюдавшая, как гибнут под колесами «шестерки» ее цветочки, тоже проявила необычное безразличие к судьбе фамильного добра. Я поспешила увлечь одну свою расстроенную подружку в дом другой, твердо рассчитывая там, в уютном гнездышке семейства Тороповых, снять стресс со всех угнетенных масс по собственной Иркиной методе.

Моя дорогая подружка считает наилучшим лекарством от тоски и уныния какой угодно этиологии высокалорийные кондитерские изделия. Она могла бы если не кровью, то собственной слюной и желудочным соком подписаться под каждым словом того самого слона из стихотворения Чуковского, который на вопрос «Что вам надо?» без тени сомнения отвечал: «Шоколада». Только Ирка расширила бы список до двух дюжин наименований: ей регулярно и в больших количествах надо и шоколада, и мармелада, и взбитых сливок, и пломбира, и пирожных с тортиками… Вот тортик-то мы и купили по дороге к Анкиному дому.

Расчет оказался верным. Превосходный многослойный «Наполеон» со второго захода одолел упаднические настроения, поднял наш моральный дух и уверенно утвердил его на высоте двенадцатого коржа. Анка, поначалу сидевшая как пришибленная, постепенно оправилась от первого потрясения и стала думать о том, что кто-то должен взять на себя организацию Машиных похорон. Близкой родни у той не осталось, маму она похоронила в прошлом году, а отца – еще раньше.

Пока Анюта составляла список обязательных в таких случаях безрадостных дел, Ирка отвлекала себя от печальной действительности иначе. Сначала она подбила нас всех хлопнуть под третий кусок тортика по рюмочке коньяка, а потом с пьяной искренностью полезла ко мне обниматься.

– Ты моя самая лучшая подруга! Живи долго и счастливо, а не как Анкина Маша! – прочувствованно говорила она, роняя на мое плечо слезинки – крупные, как леденцы монпасье, и блестящие, как кристаллы Сваровски.

– Спасибо тебе, конечно, на добром слове, но Машину участь лучше лишний раз не вспоминай, – покривившись, сказала я. – Не ровен час, накаркаешь!

– Я?! – Ирка перестала всхлипывать. – Кто бы говорил!

– Ты это о чем? – нахмурилась я.

– А кто вчера говорил, что найдет эту Машу живой или мертвой?

– Кто? – Анка тоже заинтересовалась нашим разговором.

– Вот она! Ленка! – Ирка бесцеремонно потыкала в меня перстом, измазанным заварным кремом.

Она так быстро перешла от поедания торта к драматическому монологу (читай – от хлеба к зрелищам), что не успела облизать все пальцы.

– Я это говорила? – усомнилась я.

– Говорила, говорила! – закивала моя памятливая подружка. – И слово свое сдержала, обещание выполнила и перевыполнила: нашла бедную Машу и живой, и мертвой!

– Мертвой – по чистой случайности! Это было несчастливое совпадение! – запротестовала я.

– Очень странное совпадение! – прошептала Анка, отстраняясь от стола, чтобы изумленно и недоверчиво, как в первый раз, поглядеть на меня с некоторого расстояния. – Ленчик, может, у тебя есть особые способности?

– Да вы что, сговорились?! – рассвирепела я. – Делаете из меня ясновидящую идиотку! Ладно, чокнутая темная бабка и глупый пацан в мистику верят, но вы-то, две умные женщины с высшим образованием! Не стыдно?

Им было не стыдно, им было любопытно. Умные женщины с высшим образованием насели на меня с двух сторон и не успокоились, пока не выспросили все подробности вчерашнего вечернего столкновения с Михеевной и утреннего разговора с ее внуком.

– Да-а-а… – протянула Ирка, нарочито робея. – Мне теперь с тобой прямо страшно разговаривать! Не дай бог, скажешь что-нибудь такое про меня, а оно и сбудется!

– А я бы хотела быть в курсе, что меня ждет, – задумчиво призналась Анюта. – Если впереди что-то хорошее – можно и не знать, пусть будет сюрпризом, но если какая-нибудь гадость, то лучше приготовиться заранее. Может, успела бы соломки подстелить. Что скажешь?

Она выжидательно уставилась на меня, и тут бес попутал меня принять предложенную игру.

– Что я скажу о твоем будущем? – Я напустила на себя значительный вид, скрестила руки на груди и нахмурила брови в подражание Кашпировскому. – Тебя интересуют возможные неприятности, так-так…

– Ну, ну? – вытянула шею Ирка.

– Ну вижу я одну назревающую проблему, – сказала я. – Нечетко вижу, но в общих чертах. Это касается твоего, Анка, мужа.

– Димочки? – побледнела та. – А что с ним?

– Ты только не волнуйся! – увидев, что приятельница неподдельно занервничала, я пожалела, что затеяла это представление, но потом вспомнила легкую – вприпрыжку – походку Анкиного Димочки, поспешающего к кому-то в офис с кульком деликатесных продуктов, и решила продолжать. Осторожно, сугубо намеками! – У мужа твоего, Анечка, начался очень непростой период, когда ему особенно требуется твое внимание. Повышенное внимание!

Я это сказала в надежде, что Анка начнет приглядывать за мужем примерно так же, как Ирка за Моржиком, и в результате сама заметит неладное.

Ирка, на которую мои опыты ясновидения большого впечатления не произвели, неуверенно хихикнула, но Анюта послушно кивнула и даже записала в блокноте:

– Димочке – внимание. Так, а еще что?

– Димочке-то? Еще ему побольше заботы, ласки и тепла, а тебе – стойкости, терпения и женской мудрости, – не скупясь, пожелала я: терпение для решения проблемы мужней неверности Анке точно пригодится.

Либо терпение, либо крепкая палка – одно из двух.

Анюта прилежно законспектировала сказанное, а Ирка тем временем доела остатки торта, с поглощением четвертого куска достигла полного душевного равновесия и сквозь умиротворенное чавканье предложила мне ехать домой. Не желая снова расстраивать подружку, я не стала напоминать, что в наших вечерних планах еще было пристальное наблюдение за сексуальными полетами ласточки-Моржика, и попрощалась с озабоченной Анкой, попросив ее звонить, если понадобится помощь.

– Чем ты хочешь ей помочь? На кофе погадать? – вредничала Ирка, уже сидя в машине.

Ударная доза чудотворного тортика с коньяком на некоторое время привела мою подружку в состояние эйфорического склероза. Она напрочь позабыла все свои и тем более чужие неприятности и буквально излучала позитивное мироощущение. Я вынуждена была смотреть на нее с прищуром: сияние Иркиной ауры, заштопанной и усиленной «Наполеоном», слепило глаза. Жмуриться быстро надоело, и я попросила подружку высадить меня пораньше – у Экспоцентра. Присущие мне, как представителю средств массовой информации, дотошность и въедливость диктовали необходимость проверки строящегося пресс-центра на предмет наличия или отсутствия в нем заказанных дверей.

Я рассталась с подругой у контрольно-пропускного пункта и затем примерно час условно наслаждалась обществом меланхоличных мужчин в комбинезонах, украшенных наглой и лживой надписью «Застройщик». Застраивать что бы то ни было эти ленивые типы категорически не желали, так что, в конце концов, после нежных уговоров, перетекших в грубую ругань, мне пришлось подать лодырям пример и начать собственноручно прорезать вожделенную дверь извлеченными из сумочки маникюрными ножничками. За этим увлекательным рукоделием я не заметила предсмертного писка разрядившегося мобильника, поэтому никто из тех, кто желал поговорить со мной по телефону, не смог сделать этого до семи часов вечера.

В девятнадцать ноль одну я перешагнула порог своей квартиры и еще успела уловить отголосок басовитого «Бам-м-м!», произведенного соседскими курантами. В следующий миг меня оглушил азартный крик:

– Вот она! – и из гостиной один за другим выбежали в прихожую Ирка, Колян, Масяня и Филимон.

Только кот пронесся мимо, целясь в приоткрытую дверь темной кухни. Все остальные сгруппировались в прихожей, щедро одаривая меня вниманием.

– Мамочка, что ты мне принесла? – подпрыгивая, спрашивал ребенок.

– В чем лучше хранить деньги – в рублях или в евро? Купить мне шубу или зима будет теплой? Где сейчас Моржик и как ее зовут? – нетерпеливо и с большим пристрастием интересовалась Ирка.

– А ужин сегодня будет? А что у нас на ужин? – монотонно вопрошал Колян.

– Тихо, вы! – слегка обалдев от такого натиска, крикнула я. – Я вам кто – справочное бюро? Устроили тут выездное заседание клуба «Что? Где? Когда?»! А где «добрый вечер, мамочка»? А где «дорогая, я рад тебя видеть»?

Пристыженные Коляны замолчали, но бессовестная Ирка продолжала ко мне приставать:

– А что будут носить в новом сезоне, каблук или платформу?

– Тапки! – рявкнула я.

– Белые? Свят, свят, свят! – Подружка перекрестилась, перешла на свистящий шепот и наконец затихла.

– Тапки мне дайте, горлопаны! И помолчите! – раздраженно закончила я, метким броском зашвырнув сумку в просвет открытой двери.

Из темноты донесся гневный мяв придавленного Филимона.

– Я сказала, молчать! – в тон кошачьему воплю проорала я, мгновенно осатанев.

– Лучше послушаться, – обращаясь к Ирке, тихо посоветовал Колян. – А то сейчас Кыся пожелает нам всем онеметь, и будем мы потом молчать, как Михеевна!

– Про тапки она мне тоже как-то двусмысленно сказала, – пожаловалась ему Ирка. – Это не проклятие было, не знаешь?

– Эту тайну знает только человек с бородой! – внушительно сказал Масяня, очень точно копируя интонации киношной Черепахи Тортилы.

Это неожиданное, но авторитетное замечание положило конец бессмысленным воплям, так как ни одного бородача среди нас не имелось. Единственным, кто мог похвастаться густым волосяным покровом на передней части головы, был кот Филимон, но он прятался в темной кухне и не выражал желания делиться своими тайными знаниями, даже если обладал таковыми.

Сунув ноги в тапочки, любезно принесенные мужем, я прошла в гостиную, рухнула на диван и с похвальной вежливостью поинтересовалась:

– А позволено ли мне будет, в свою очередь, спросить: с чего это вдруг у вас столько вопросов, и все ко мне?

– Она, что, не знает? – Колян обернулся к Ирке.

– У нее же с телефоном какая-то проблема, дозвониться невозможно! – напомнила Ирка. – Конечно, она ничего не знает! Откуда ей знать?

– Все мои знания проистекают, главным образом, из школьной программы, университетского курса и многотрудного жизненного опыта, – все еще вежливо, но уже не без язвительности сообщила я.

К раздражению, которое вызывала манера присутствующих говорить обо мне в третьем лице, примешивалась добрая порция любопытства. Чего такого я не знаю? Вышеупомянутый жизненный опыт вкупе с интуицией подсказывали, что речь идет отнюдь не о таблице умножения и правописании «не» с глаголами.

– Ах, это все не то! – Ирка помотала головой, выражая пренебрежение и к школьной программе, и к университетскому курсу, и, что было особенно обидно, к моему жизненному опыту. – Нам вот Анка звонила! С жуткой новостью!

Подружка сделала драматическую паузу, но запланированный эффект испортил Колян, поспешивший сказать:

– Муж Анны где-то за городом попал в аварию!

– И погиб?! – ужаснулась я.

– Нет, не погиб, но лежит в реанимации в тяжелом состоянии.

– Таким образом, в жизни Анкиного Димочки действительно наступил трудный период, когда ему очень нужны внимание и забота жены, а ей самой требуются большие запасы стойкости и терпения! – закончила Ирка. – Вот и получается, что ты у нас вроде как прорицательница! Самая настоящая фурия!

– Пифия, – машинально поправила я.

– И поэтому я с особой надеждой на правдивый ответ спрашиваю тебя, дорогая пифия: что у нас сегодня на ужин? – терпеливо вопросил Колян.

Удовлетворительный ответ на этот вопрос я смогла дать только после вдумчивой ревизии холодильника, какового момента моя подружка не дождалась: в четверть восьмого она покинула нас и умчалась по своим делам. Антидепрессивное воздействие тортика закончилось, Ирка вспомнила о предстоящем свидании Моржика и укатила в одинокий рейд по городским фонтанам.

Остаток вечера в тихом семейном кругу прошел без эксцессов. Мася в десятый раз посмотрел «Буратино», без особой настойчивости поспрашивал меня, где находится потайная дверца, вразумительного ответа не получил и отправился спать. Я мягко отклонила предложение мужа поиграть в веселых сексуальных зверушек, с головой залезла под одеяло и тоже уснула.

Ночь прошла спокойно, чего нельзя было сказать о последовавшем за ней утре.

Вторник

Утро началось с подтверждения того, что знание таблицы умножения по-прежнему в цене. Вадик Рябушкин позвонил мне на домашний телефон и, опустив такую мелочь, как вежливое приветствие, требовательно спросил:

– Вот скажи мне, сколько будет пятью восемь?

– Сорок, а что? – ответила я, не особенно удивившись.

Однажды Вадик позвонил мне среди ночи с вопросом, нет ли у меня знакомого вора-медвежатника, способного быстренько вызволить из сейфа бриллиантовое колье. Вот это был по-настоящему неожиданный вопрос!

– А то, что, кроме нашей, на форуме будет еще семь «флаек». Итого восемь машин, по пять киловатт на каждую. А эти придурки…

– Не ругайся! – зевнув, миролюбиво попросила я.

– Они заказали в три раза меньше электроэнергии! Мало того, этим при…

– Не ругайся!

– Этим при… прекрасным людям не хватило ума заказать трансформатор! Они подвели к позиции силовой кабель – и все, он так и лежит на земле, как обезглавленный питон! Просто кабель с обрубленным концом! – ярился Вадик.

Будучи гуманитарием по образованию и складу ума, я довольно смутно представляла, что такое трансформатор и как должен выглядеть правильный конец силового кабеля (при этом обезглавленного питона я почему-то воображала довольно живо), однако негодование напарника было мне вполне понятно. За организацию рабочих мест всех наших телевизионных братьев по разуму спросят с нас с Рябушкиным, значит, придется нам разбираться и с кабелями.

«И с кобелями», – недовольно добавил мой внутренний голос.

Разговаривая с Вадиком, я вынуждена была торчать у телефона в прихожей. От нечего делать я машинально посмотрела в глазок и увидела на лестничной площадке давешнего рыжего юношу. Влюбчивый внук противной бабки Михеевны терпеливо дожидался моего выхода из квартиры. У его ног дремал лопоухий песик в вязаной попонке – любимый четвероногий друг старухи-соседки, карликовый пинчер Бетик.

Этот несерьезный с виду собакевич – наша дворовая легенда. Полное имя песика – Бетон. Так остроумно окрестили щенка каменщики, обнаружившие подкидыша в неработающей бетономешалке. Супруг Михеевны – добродушный старикан Валерий Семенович – работал на той стройке сторожем и великодушно усыновил найденыша.

Пенсионеры в своем Бетике души не чают. Дед мастерит для него колокольчики из пластмассовых крышечек от одеколона, а бабка вяжет на спицах шерстяные попонки, крошечные пинетки и шапочки со специальными отверстиями для ушей. Также для изготовления оригинальных собачьих прибамбасов активно используется барахло, которое Бетик самолично добывает на просторах окрестных улиц. У этой собаки ярко выраженная тяга к приобретательству, типичный мещанский вещизм. Один раз увидев какую-нибудь тряпку, Бетик может плениться ею на веки вечные. Он без устали тащит в дом найденные им носовые платки, упавшие с бельевых веревок носки и трусы, потерянные детьми варежки. Из-за этой пагубной страсти карликового пинчера к бывшим в употреблении мануфактурным изделиям в нашем подъезде напрочь повывелись придверные коврики, а жильцы, которые сушат белье на площадке во дворе, скинулись, чтобы удлинить столбы и поднять веревки повыше.

Самодельные аксессуары придают лилипуту Бетику совершенно дурацкий вид, что нисколько не мешает песику ощущать себя стопроцентным собачьим мачо. Идиотски принаряженный карликовый пинчер нахально клеится даже к пуделихам, которые от такой наглости впадают в оцепенение, весьма способствующее дерзким планам сексуального гангстера Бетона. В результате по окрестным дворам бегает уже немало оригинальных собачьих помесей.

– Не паникуй, встретимся через час на Экспо и все решим! – сказала я Вадику и положила трубку.

Потом открыла дверь, выглянула на площадку – рыжий парень спрыгнул с перил и встал навытяжку, Бетик вскочил и завилял хвостиком – и веско сказала:

– Избавление от неразделенной любви не практикую! Тем более в отношении животных!

– А в отношении девушек? – с надеждой спросил молодой человек.

Я хмыкнула, оценив шутку. Рыжий, однако, сохранял серьезность и смотрел на меня умоляюще. Бетик склонил головок набок и просительно заскулил – надо полагать, проявил мужскую солидарность.

– Ладно, заходите, – я отступила, пропустила незваных гостей в квартиру и провела их на кухню.

Филимон, отлеживавшийся на полу после очередного утреннего сафари, вскочил и попятился, но неразборчивый эротоман Бетик игриво лизнул его в ухо, и у изумленного кота подкосились лапы. Мне стало ясно, что кто-кто, а песик точно нуждается в действенном лекарстве, типа «антисекс». Впрочем, нельзя было исключать вероятности того, что он принял разлегшегося Филимона за хорошенький меховой коврик. В таком случае Бетик наверняка попытается уволочь Филю в зубах, как очередной трофей.

– Придержи своего кобеля, – строго сказала я Витьке, открывая холодильник.

Две котлеты, тактически грамотно размещенные в противоположных углах кухни, на некоторое время разлучили противоестественную собаче-кошачью парочку.

– Чай пить будешь?

– А можно? – застеснялся Витька.

– С сырниками или с мороженым? – я быстренько проинспектировала глубинные недра холодильного агрегата.

Юный сладкоежка предпочел второе. Я с треском вырвала из морозилки примерзший пакет с пломбиром, выдала Витьке солидную порцию, собралась положить его обратно и надолго засмотрелась на упаковки с замороженными мясопродуктами. Под сдвоенное чавканье Бетика и Филимона и томные вздохи стеснительного Витьки у меня родилась мысль, показавшаяся весьма перспективной.

«Раз уж настойчивый внучок Михеевны так хочет получить здесь скорую магическую помощь, надо дать ему желаемое, выдав таковое за действительное», – посоветовал мой внутренний голос.

В упрощенном пересказе этот витиеватый пассаж означал, что я созрела для небольшого театрального представления.

– Значит, ты хочешь избавиться от несчастной любви? – спросила я. – Ладно, попробую тебе помочь, но предупреждаю, что результат гарантировать не могу. Поэтому давай мы с тобой раз и навсегда договоримся: я, так и быть, один раз и только для тебя проведу соответствующий обряд, но, если это не поможет, ты не придешь ко мне с претензиями и впредь будешь искать другую ворожею. Идет?

– Идет! – обнадеженный Витька, как пеликан, заглотил огромный кус пломбира, отодвинул тарелку и вскочил, всем своим видом демонстрируя полную готовность к церемонии отворота.

Будучи натурой творческой, я постаралась сделать ее максимально убедительной, для чего мне очень пригодилась упаковка говяжьих субпродуктов, хранившаяся на черный день полного безденежья в вечной мерзлоте нашего семейного холодильника. В махровом от инея полиэтиленовом пакете помещался похожий на кусок темного гранита фрагмент говяжьего сердца – об этом сообщала скромная наклейка фирмы-производителя. Я протерла скрипучую пленку тряпочкой, продемонстрировала крупно написанное на ярлычке слово «сердце» заинтригованному Витьке и сказала:

– Это, мой мальчик, очень-очень холодное, практически ледяное, сердце. Полная противоположность твоему собственному пламенному мотору. Моя, как практикующего мага, задача – вывести из данных двух крайностей среднее арифметическое.

– То есть остудить мое сердце и согреть говяжье? – проявил сообразительность мой клиент.

– Мя-а! – льстиво сказал прожорливый Филимон, всецело одобряя план разморозки питательного мясного продукта.

– Вот именно! – подтвердила я, приступая к активным обрядовым действиям. – Как видишь, метод очень простой и даже где-то гомеопатический. Расстегивай рубашку! Берем замороженное сердце, прикладываем его к левой стороне твоей груди и фиксируем в данной позиции с помощью обыкновенного скотча. Готово! Вуаля, ты свободен!

– И это все? – недоверчиво спросил придирчивый клиент. – Вот так просто? А разве вы не должны сказать какие-то волшебные слова?

Я считала, что изобретенный экспресс-обряд любовного отворота гениален в своей простоте, поэтому Витькины сомнения меня задели.

– Хочешь волшебных слов – иди к другому специалисту! – обиженно сказала я. – Я лично по старинке не работаю, у меня методы современные, ориентированные на экономию времени и минимизацию речевой деятельности. Впрочем, если ты очень настаиваешь, я готова пойти тебе навстречу и слегка изменить процедуру. Пара-тройка волшебных слов дела не испортит.

Я сжала кулаки, а потом три раза подряд лучиками выбросила из них растопыренные пальцы и сопроводила эти псевдомагические пассы единственным заклинанием, которое смогла вспомнить:

– Крекс, фекс, пекс!

Наш маленький фанатичный любитель сказки про Буратино мог гордиться тем, как хорошо его мамочка усвоила текст первоисточника. Однако вредину-Витьку волшебная формула деревянного мальчишки не удовлетворила.

– Только три слова? – огорчился он.

– Будут еще три, – выкрутилась я. – Потом, когда ты снимешь с ребер говяжье сердце. Значит, так: сейчас беги домой, отклеивай ливер и сразу же говори: «Крекс, фекс, пекс!» Это будет вроде фиксации волшебного действия. Потом вырой ямку, положи в нее три золотых и ложись спать… То есть просто ложись спать, без золотых и ямки, они из другой оперы.

Оживленно болтая, я проводила Витьку до двери.

– А с сердцем что делать? – спросил он, уже стоя на лестнице. – С говяжьим, то есть?

Бетик, подпрыгивая у его ног, на собачьем языке давал какие-то свои настоятельные рекомендации по этому поводу, но услышан хозяином не был.

– Лучше всего потушить его со сметаной, – посоветовала я и плотно закрыла дверь за гостями. – Фу-у-у… Ох, нелегкая это работа – на ходу сочинять отвороты!

Я пробежалась по дому, привела в относительную гармонию интерьер, как обычно, изрядно пострадавший после утренних сборов Коляна на работу и Масяни на прогулку, позавтракала остатками пломбира и тоже снарядилась к выходу.

Вадик ждал меня, сидя на штабеле фанеры у павильона. Его протяженная, как борт океанского лайнера, стена уже не была глухой: в белой парусине зияли два сквозных отверстия, аккуратно прорезанных по контуру, который я вчера собственноручно наметила с помощью карандаша для глаз. С сожалением вспомнив, во что он превратился после этих чертежных работ, я подумала, что моя самоотверженность просто беспримерна. Какая другая женщина с такой легкостью отдала бы работе самое дорогое – новенькие косметические принадлежности? А я вот и карандаш стерла, и ножнички затупила!

«С кобелями благополучно разобралась, теперь очередь за кабелем!» – напомнил внутренний голос.

– Так что у нас с транспортиром? – деловито спросила я Вадика, не спеша присаживаться на фанерный лист с махровым краем, чреватым занозами и фатальным повреждением колготок.

– С чем? – заметно удивился напарник.

– С трансформером? – неуверенно предположила я.

Мне помнилось, что та проблемная штуковина, которую «прекрасные люди» из отряда застройщиков не подцепили к силовому кабелю, начинается на «транс», но что там дальше – я запамятовала. Внутренний голос оживился и засыпал меня вариантами: «Транспортер, транспарант, трансвестит?»

Идея совмещения трансвестита с оголенным концом силового кабеля будоражила воображение, но рассмотреть возникшую живописную картинку во всех ее садо-мазохистских подробностях я не успела. Вадик проявил сообразительность:

– С трансформатором?

– Да!

– А-а-а, с ним все нормально, будет у нас трансформатор.

– Ну вот видишь! – обрадовалась я. – А ты расстраивался! Есть еще проблемы?

– Тебе весь список озвучить или только первую сотню?

Вадик откашлялся и приступил к перечислению нерешенных вопросов, среди которых, впрочем, доминировали его личные проблемы, как то: катастрофическая нехватка свободных денежных средств, обострение лично-семейных отношений на почве катастрофической нехватки свободных денежных средств, угнетенное настроение вследствие обострения лично-семейных отношений, вероятный тектонический разлом черепной коробки как результат вчерашней попытки избавиться от угнетенного настроения и угроза близкой смерти по причине вероятного тектонического разлома черепной коробки.

– Короче, тебе одолжить денег и дать таблетку от головы? – подытожила я, терпеливо пропустив этот мутный поток похмельного сознания через фильтр чистой логики.

– А у тебя есть?! – Вадик молитвенно поднял на меня глаза, окруженные темными кругами.

Лишних денег у меня не было, а таблетку я товарищу дала. Вадик слопал ее всухомятку, но потом все-таки попросил водички. Поблизости никаких чистых родников не имелось, и я согласилась сбегать в ларек на задворках Экспоцентра.

Близость будки «Соки-воды» к территории готовящегося форума уже сказалась на ассортименте напитков. На витрине на самом видном месте стройными рядами стояли бутылочки с лимонадом «Буратино» производства местной фабрики. На этикетках, помимо традиционного изображения длинноносого деревянного мальчишки, красовался логотип грядущего Международного инвестиционно-экономического форума. Сочетание двух этих декоративных элементов вызвало у меня противоречивые эмоции. Наверное, следовало порадоваться за отечественного производителя, который дерзновенно увидел своей целевой аудиторией высоких государственных мужей, авторитетных политиков и топ-менеджеров мировых компаний, однако лично мне лимонад никогда не казался любимым напитком просвященных экономистов и крупных инвесторов. В связи с этим возникало подозрение, что в роли наиболее типичного инвестора выступает сам Буратино, а ведь всем известен печальный результат его капиталовложений в Поле Чудес! На мой взгляд, это несколько компрометировало предстоящее серьезное мероприятие. Под картинкой с изображением Буратино, дразняще жонглирующего золотыми на фоне ухоженной пашни и в опасной близости от эмблемы Международного инвестиционно-экономического форума, не хватало только откровенно издевательского призыва: «Заройте деньги в наши черноземы!» Я подумала, что мысль разместить символику форума на лимонадных этикетках пришла к производителям «Буратино» из лагеря идейных противников укрепления экономики нашего родного региона. Хотя гораздо более вероятно, что это результат развития событий по формуле «хотели, как лучше, а получилось, как всегда».

Впрочем, мое критичное отношение к идейному содержанию художественного оформления продукта никак не сказалось на моем же покупательском спросе. Я приобрела сразу три бутылочки лимонада: одну – для томимого жаждой Вадика, вторую – для себя, а третью – как сувенир для Масяни. Наверняка завод выпустил ограниченную партию лимонада международно-инвестиционной тематики, второй раз такое чудо может и не попасться! А я очень люблю чудеса.

«И даже сама их организуешь!» – напомнил внутренний голос.

Это ехидное замечание испортило мне настроение. Я отнесла живую инвестиционно-экономическую водичку Вадику и, усевшись рядом с жадно булькающим напарником, погрузилась в тоскливые думы.

По-хорошему следовало позвонить Анке, узнать, как чувствует себя ее муж, и выразить приятельнице сочувствие (хотелось надеяться, что не соболезнование). Однако я медлила набирать Анютин номер, потому что опасалась необоснованных, но эмоциональных обвинений в том, что это я, горе-прорицательница, накликала беду на мирное семейство Тороповых.

Каждый здравомыслящий человек понял бы, что упрекать меня в этом совершенно бессмысленно. Мое самодеятельное предсказание было настолько туманным, что ему соответствовало бы любое мало-мальски значительное событие в жизни Анкиного Димочки: не только автомобильная авария, но и заноза в пальце, и повышенная напряженность в бизнесе, и даже новая великая любовь (на которую я, собственно, и намекала) – все потребовало бы от Анюты особого внимания к супругу, проявления душевной заботы и большого терпения. Я могла объяснить это Анке, будь она, как обычно, трезвомыслящей и рассудительной, но не сейчас, когда приятельница во власти стресса.

Короче говоря, я тянула с неприятным разговором до тех пор, пока Анюта не позвонила сама. К этому времени я успела покончить с очередной малоубедительной имитацией трудового дня и прогуливалась в парке возле нашего дома с Масяней. Ребенок уже выпил инвестиционно-лимонадный напиток и увлеченно играл с бутылочкой, которую я не сумела у него отнять.

– Ты что, мама! Это просто замечательная бутылочка! Ее никак нельзя выбрасывать! Она мне обязательно пригодится! – быстро спрятав ценную вещь за спиной, заявил Мася живо и с такой укоризной, что я устыдилась своей возмутительной бесхозяйственности.

Ребенок оказался прав: экс-буратиновая бутылочка пригодилась ему для множества более или менее полезных игр. Мася набирал воду в действующем фонтанчике и выливал ее в недействующий, поливал клумбы, наполнял поилки в кормушках для белочек и барабанил пустой бутылкой по парковым скамейкам. Я вынуждена была следить, чтобы ребенок не замочил рукава в фонтанчике, не измазался в грязи и не попал под горячую руку какому-нибудь ожесточенному любителю парковой тишины. О том, чтобы просто выбросить такую чудесную многофункциональную бутылочку в урну, нечего было и думать, но мне почти удалось уговорить Масяню дать ей самое последнее воплощение – цветочной вазочки на столике летнего кафе, когда за поворотом аллеи перед нами возникла большая куча гравия. При виде нее глаза сына сверкнули, как сигнальные фонари автомобиля, и смысл этого сигнала был мне совершенно ясен. Я поняла, что это просто замечательная куча, которая Масяне обязательно пригодится.

Для начала ребенок с разбегу вскарабкался на каменную пирамиду и попытался скатиться с нее на попе. С учетом полного отсутствия скольжения это была трудная задача, но малыш с ней справился. Штаны из прочной джинсовой ткани тоже показали себя в непростом испытании с наилучшей стороны, а вот куча быстро и необратимо утратила правильную геометрическую форму. Увы, Масяня и после этого не потерял к ней интерес – он тут же начал играть в «Кэмэл-трофи». Экстремальная гонка по гравийным барханам очень плохо сказывалась на экстерьере моего маленького внедорожника, поэтому я попыталась увлечь его в цивилизованную часть парка, но тут Масяне повезло (а куче – вовсе наоборот): меня надолго отвлек звонок Анюты.

– Молчи, ничего не говори! – предупредила она. – Я признательна тебе за вчерашнее предупреждение, но теперь понимаю, что заглядывать в будущее не стоит.

– Уже неплохо, – пробормотала я.

– Я тебе звоню совсем по другому вопросу, это никак не связано со вчерашним, – не обратив внимания на мою реплику, сказала Анка. – Я по поводу Маши Петропавловской. Ты не могла бы взять на себя организацию ее похорон? Родных у Машки нет, одна двоюродная сестра в Гомельской области, но на нее в этом смысле надежды мало, когда еще она из своей Беларуси приедет… А похоронить-то Машу надо.

– Ты же сама собиралась? – осторожно напомнила я.

– Собиралась, – Анка тяжко вздохнула. – Но теперь боюсь даже соваться в похоронные конторы и интересоваться ценами на гробы и венки. Не ровен час, накликаю! У меня Димочка в таком состоянии…

Анка подавленно замолчала, но я, разумеется, поинтересовалась состоянием ее Димочки, и приятельница постепенно разговорилась.

Дмитрий Торопов попал в аварию на двести шестнадцатом километре автодороги Екатеринодар – Нефтегорск. С одной стороны, это было совершенно неудивительно: по словам Анны, ее супруг никогда не отличался особым мастерством вождения автомобиля, а упомянутая извилистая дорога как раз славилась частыми ДТП. С другой стороны, было совершенно непонятно, чего ради Дмитрий понесся в Нефтегорск, а он туда именно несся: машина Торопова влетела в лужу масла, оставленную на перекрестке неисправным трактором, на скорости не менее 120 километров в час. При этом Анка утверждала, что еще утром ее Дмитрий выезжать из города не планировал. И я видела его в обеденное время – господин Торопов не производил впечатления человека, собирающегося в экстренную поездку. Да и сам он сказал, что из-за множества неотложных дел вынужден обедать в офисе.

Впрочем, вопрос «Зачем Дмитрий поехал в Нефтегорск?» был уже не актуален, так как теперь Торопов серьезно рисковал отправиться в безвозвратное путешествие на тот свет. Он второй день лежал в реанимации, куда Анюту не пускали, и она не знала, что ей делать и чего ждать. О самом плохом варианте развития событий Анка, как добрая супруга, не хотела даже думать, поэтому мрачная кладбищенская тематика была ей в данный момент категорически противопоказана.

Скрепя сердце (я тоже не большой любитель поучительных экскурсий на погосты, траурных венков, лакированной мебели с бронзовыми ручками и прочих атрибутов черной готики) я согласилась помочь приятельнице и взять на себя часть хлопот по организации похорон Марии Петропавловской.

– Ты этим будешь заниматься? – удивился Лазарчук, которому я позвонила, договорив с Анкой. – А почему ты?

Я вздохнула:

– Как-никак я этой Маше не совсем чужая: это ведь я ее нашла.

О роли Ирки в детективной истории с обнаружением тела жертвы (и уничтожением следов убийцы) я распространяться не хотела.

– Насколько я знаю, у этой гражданки есть родственники, и их уже оповестили, – сказал Серега.

– Ты про троюродную сестру в Гомельской области говоришь? – проявила осведомленность я. – Когда еще она приедет из своей Беларуси!

– А муж?

– Который?

– А сколько их у нее было? – заинтересовался он.

– Вроде три.

– Счастливое число, – хмыкнул Лазарчук. – Ну хоть один-то, я думаю, проявит инициативу! В конце концов, в том, чтобы похоронить бывшую супругу, есть что-то такое… Вроде эффекта завершенности.

– Циник! – с упреком сказала я.

– Ну извини. – Лазарчук изменил тон. – Серьезно, я думаю, ты зря вмешиваешься, и без тебя найдется, кому оплакать эту несчастную. Хотя бы отец ребенка, он-то уж точно должен быть по-настоящему удручен.

В первый момент я вообще не поняла, о чем он говорит, подумала, что приятель резко сменил тему, а я и не заметила:

– Какой отец?

– Неважный, я думаю, – построжал правильный мент. – По-моему, хорошие отцы своих детей не бросают, живут с ними вместе и воспитывают потомство, как положено настоящим мужикам.

– Погоди! – начала прозревать я. – Ты хочешь сказать, что у Марии Петропавловской есть ребенок?!

– Запись в паспорте, во всяком случае, имеется: Василий Петропавловский, отчество не помню, молодой человек пяти или шести месяцев от роду.

– Вот это да!

Мне стало ясно, что за последний год Маша много чего успела, а ее подруга Анка пропустила даже больше, чем думала.

– А где же сейчас этот младенец?

– Не знаю. Может, как раз у отца? Или у родни в Гомельской области.

Подумав, что бедному малышу здорово не повезло – папаша у него какой-то сомнительный, мамаша была непутевой, а теперь и вовсе никакой нет, – я нахмурилась и обернулась, чтобы посмотреть на собственного ребенка. Маленький баловень, поймав встревоженный взгляд, счел необходимым меня успокоить и крикнул:

– Мамочка, я играю! Смотри, что я придумал!

Я посмотрела и увидела, что он придумал новую игру с лимонадной бутылочкой. Собственно, игра, точнее даже – игрушка, была старой как мир, известной бесчисленному множеству поколений под названием погремушки. Масина заслуга заключалась в том, что он изобретательно использовал для ее сооружения подручные материалы – камешки и пластиковую емкость. Радуясь моему вниманию, ребенок энергично потряс бутылочку, и камни в ней весело загромыхали.

– Что там у тебя шумит? – спросил Серега.

И тут я вспомнила, что совсем недавно точно так же, как Лазарчук, слышала очень похожие звуки по телефону. Вчера во время разговора с Машей! Тогда я подумала, что собеседница разволновалась и трясущимися руками взялась за пузырек с таблетками, но теперь мне гораздо более правдоподобной казалась другая версия. На руках у Маши сидел младенец, забавлявшийся погремушкой!

В пользу этого объяснения говорили и нервозность ее тона, и явное желание поскорее закончить разговор. По себе знаю – когда возишься с маленьким ребенком, долгие телефонные беседы невозможны и даже короткие разговоры не по делу крайне нежелательны. Они раздражают, потому что отвлекают от по-настоящему важных занятий вроде стирки ползунков или мытья бутылочек.

– Это Масяня трясет погремушку, – ответила я Лазарчуку.

– Такой большой парень до сих пор играет погремушками? – огорчился Серега. – А как же пистолеты, которые я ему регулярно дарю?

– О, они тоже востребованы! – заверила я, вспомнив ежеутреннюю охоту на карликового тигра Филимона.

Мои мысли переключились на кота, томящегося в пустой квартире без еды, я вспомнила о необходимости зайти в продовольственный магазин до его закрытия и заторопилась.

О Маше и ее младенце я за домашними хлопотами надолго забыла, вспомнила только ночью, зато как вспомнила!

– Боже! – Едва задремав, я проснулась и села в постели, разбудив Коляна.

– Опять забыла выключить чайник? – с упреком пробормотал муж.

– Да какой, к чертовой бабушке, чайник! – огрызнулась я.

Я забыла нечто гораздо более важное: сопоставить время нашего с Машей телефонного разговора и ее насильственной смерти. Эти два весьма разноплановых события разделяло меньше двух часов. Могла ли Маша за это время отправить ребенка из Екатеринодара в Гомельскую область? С учетом отсутствия авиасообщения с Белорусской Республикой ответ напрашивался сам собой.

В начале первого, когда я звонила Маше, игривый младенец с погремушкой еще находился при мамочке. В третьем часу убитая Мария уже лежала на дне пруда, и никакого младенца, слава богу, рядом с ней не было. При ней вообще ничего, кроме кирпича, не было, даже дамской сумочки и обычного карманного барахла, почему коллеги Лазарчука и разрабатывали версию об уличном ограблении. Они искали убийцу-грабителя, а у меня вдруг возникло ужасное опасение, что искать надо совсем другого человека. Вернее, человечка.

Бесследно пропавшего шестимесячного младенца.

Среда

– Почему сразу пропавшего, да еще бесследно? – успокаивала меня Ирка по дороге на улицу с поэтическим названием Ореховая. – Может, Мария ребенка папаше отдала? Или няньке?

– Позавчера днем она сама с ним сидела, – напомнила я.

– Посидела-посидела, устала, оставила няньке и пошла прогуляться! – предположила подружка.

Я угрюмо отмалчивалась. И Ирка, и Колян – все, с кем я успела поделиться своими страхами, – в один голос твердили, что не стоит раньше времени поддаваться панике. Малыш Маши Петропавловской может быть где угодно – у папы, у няни, у дальних родственников, у соседей… Однако меня очень сильно беспокоил наряд, в котором несчастная Маша встретила свою трагическую гибель. Удобные брюки, не стесняющий движений теплый свитер, обувь на плоской подошве – именно так одеваются на прогулку с младенцами здравомыслящие мамы. А этот деревянный медальон на длинной цепочке из бусин-косточек? Достаточно интересный, чтобы в случае надобности отвлечь раскапризничавшегося малыша, сделанный из экологически чистых материалов – безвредный для ребенка, который в силу возраста все норовит пробовать «на зуб» – и при этом недорогой. Не жалко выбросить, если будет испорчен! По-моему, очень похоже, что Мария Петропавловская позавчера днем гуляла в парке не сама по себе, а с ребенком.

– Ну и где же эта Ореховая? – бормотала Ирка, напряженно всматриваясь во мглу туманного утра.

На Ореховой, дом шестнадцать, квартира восемь, жила Маша Петропавловская, об этом мне сказал Лазарчук. Я вытянула из него эту информацию, соврав, будто собираюсь обойти соседей погибшей и позвать их на поминки. То есть я действительно ехала на Ореховую, чтобы поговорить с Машиными соседями, но неотложный повод для общения с ними у меня был совсем другой.

– Мария Петропавловская? О-о-о, – деликатно прикрыв ротик ладошкой, зевнул тощий неумытый блондинчик с всклокоченной спросонья прической предводителя воинствующих панков. – Это из восьмой квартиры, что ли? Ну есть такая. Фифа!

Он затейливо покрутил пальцами. Судя по этой мелкой моторике, фифа Мария была та еще – крученая, путаная, сложная, как ювелирное украшение в старорусской технике «золотая скань».

– Почему фифа? – спросила Ирка, с неудовольствием оглядев хлипкого блондинчика с лохматой головы до уютных тапочек в цветах шотландского клана Мак – Грегоров.

В промежутке на блондинчике тоже имелось нечто псевдошотландское – красно-зеленое махровое полотенце. Он завернул в него свои костлявые бедра и, разговаривая в нами, так часто проверял крепость туго затянутого узла, словно под импровизированным килтом пряталось что-то очень ценное. Не знаю, что именно. Не шотландская волынка, во всяком случае, волынка хоть как-то сказалась бы на рельефе поверхности.

– Так ведь она ни водочку не пьет, ни мартини! – блондинчик даже удивился вопросу. – Музычку не слушает, сигаретки не употребляет. Конечно, фифа!

– Сам ты фифа! Педикюр, как у бабы, – розовый! – сказала прямолинейная до грубости Ирка.

После этого блондинчик порозовел целиком и с шипением захлопнул дверь, но мы еще успели услышать чей-то встревоженный баритон:

– Юрасик, кто там?

– Юрасик! – плюнув, повторила Ирка и без промедления зарифмовала это милое имя с очень неприличным словом. – Да, «повезло» Маше с соседями! Ну-ка, попробуй воспитай в таком нездоровом окружении мальчика нормальной ориентации!

– А если зайти с другой стороны?

– Так они именно с другой и заходят! – находясь под впечатлением от беседы с Юрасиком, Ирка даже не поняла, что я уже ушла от темы сексуальной ориентации в пространстве.

Не тратя время на разъяснения, я обошла подружку и позвонила в другую дверь – всего их на площадке было три. С полминуты ничего не происходило, потом в жилище что-то зашуршало и послышался строгий голос:

– Это кто?

– Это мы! – не задумываясь, ответила Ирка.

Гениальный отзыв сработал, в квартире загремели замки и засовы. Минуты через полторы в щель приоткрытой двери высунулась голова в ярко-розовом купальном берете. Мелко-складчатый полиэтилен обрамлял морщинистое лицо очень пожилой дамы. Помимо купальной шапочки, на ней был байковый халат, хлопчатобумажные чулки «в резиночку», длинный мясницкий фартук, а на руках – резиновые перчатки. В правой руке милая старушка сжимала большой треугольный нож, испачканный чем-то красным.

Я попятилась, а Ирка ошарашенно просипела:

– Здрасссссь…

– Девки! – весело сказала бабушка, вытирая окровавленный нож вафельным полотенчиком. – Признавайтесь, вы уху варить умеете? У меня тут цельное ведро карасей, внук ухи просит, а мне за готовку браться некогда, надо всю рыбу потрошить да чистить, пока свежая. Внук-то сам кашеварить не умеет, хотя рыбачит знатно!

– Вот это, я понимаю, правильный внук! – обрадованно сказала Ирка, с намеком оглянувшись на дверь, за которой скрылся откровенно неправильный Юрасик. – Рыбу ловит, жрать просит, кашеварить не умеет!

– Большой, стало быть, внук? Взрослый уже юноша, да? – Я была четко нацелена на поиск молодого человека приблизительно шестимесячного возраста.

– Ой, большой! – старушка разулыбалась. – Заходите, девки. Генка, выдь да покажись!

– С нами честно подружись, – машинально пробормотала я, следуя за хозяйкой в кухню.

Хотя в последнее время мой ребенок фанатеет от произведения Алексея Толстого, пушкинские сказки мы с ним тоже читали не один раз.

– Внучек, дуй сюда! – повторила бабуля.

В глубине квартиры проскрипела дверь, и потянуло сквозняком, будто вправду в сторону кухни подул кто-то мощный, как промышленный кондиционер в режиме вентиляции. Одновременно послышался добродушный бас:

– Че те, бабань?

В коридоре неторопливо забухали тяжелые шаги, прямо продолжающие пушкинскую тему: похоже было, что к нам направляется Каменный гость. Звучало это пугающе. В стареньком шкафу-пенале задребезжало стекло, и Ирка загляделась на этот самый пенал с таким видом, словно прикидывала, не потеснить ли ей стеклотару в данном укромном уголке своей корпулентной фигурой.

– Не поместишься! – шепнула я ей на ушко.

Не сговариваясь, мы с подружкой попятились и прижались спинами к стене. И правильно сделали: могучему Генке для прохода необходим был весь фарватер.

– Внучек! – с нежностью сказала старушка, обласкав взглядом молодого мужика, увидев которого, я пожалела, что с нами нет Чарльза Дарвина.

Он обязательно внес бы в свою теорию эволюции поправку, учитывающую возможность происхождения человека не только от обезьяны, но и от медведя.

– Че те, ба? – пробасил здоровяк, экономный в словах и движениях.

За последнее его стоило поблагодарить, потому что кухня и так была тесновата, а с появлением в ней великана Генки уменьшилась до невозможности. Бабушкин внучек здорово походил на гигантского Винни-Пуха с застенчивой улыбкой и смышленым взглядом. Медведь Разумный. Мишка Сапиенс.

– Смотри, Генка, какие дивчины! Красавицы! И уху варить умеют! Вот добрые жены будут кому-то! – добрая бабуля принялась нас расхваливать, отчего покраснели все разом: и мы с подружкой, и ее единокровный мишка.

Я – потому что не умею варить уху, Ирка – потому что не считает себя красавицей, и вообще, какие из нас дивчины – в тридцать с изрядным хвостиком? Но Генке мы, похоже, понравились, он мило разрумянился и смущенно забасил:

– Да ладно те, ба, че ты сразу…

– Никак не женю дурачка! – недостаточно тихо пожаловалась нам с Иркой заботливая бабушка.

Генка совсем смутился и превратился из бурого медведя в красно-бурого.

– Ну зачем же сразу жениться? – пожалела парня добрая Ирка.

– Конечно! Сначала надо проверить, какая будет уха! – заявила я, недвусмысленно подталкивая подружку к плите.

Смекнув, что из разговорчивой бабушки можно вытянуть немало интересных сведений, я решила максимально продлить наше стихийное гостевание.

Пока Ирка послушно и старательно варила заказанную уху, я помогла веселой старушке Ксении Петровне перемыть почищенную и выпотрошенную рыбу и между делом стала расспрашивать ее о соседке Машеньке.

– Справная дивчина! – сказала бабуля. – Красивая и не заносчивая, жаль только, что с дитем, а то была бы кому-то доброй женой!

Она снова с намеком посмотрела на внука, и Мишка Сапиенс опять разрумянился.

– А чем плохо, что с ребенком? – вступила в беседу Ирка.

– Ничем! – легко согласилась сговорчивая старушка. – Вот взять хотя бы Верку с четвертого этажа, она тоже с дитем, а мужа себе нашла, и неплохого, плиточник он хороший и непьющий почти. И Зинка с шестого тоже с пацаненком, тот уже в школу ходит, считай, недолго растить осталось, вот-вот парень на ноги станет и мамку освободит. А Зинка – девка справная. И Галка из второго подъезда…

Мишка Сапиенс мучительно закашлялся. Мне стало интересно, есть ли на ближних этажах и в соседних подъездах хоть одна несправная девка, которая не могла бы стать кому-то доброй женой, но на основательное изучение предложений самостийной брачной конторы Ксении Петровны не было времени.

– Так Маша, значит, одна ребенка растит? – спросила я, возвращая болтливую старушку к интересующей нас теме.

– Одна-одинешенька! – бабуля сначала пригорюнилась, а потом укоризненно посмотрела на Генку, который в очередной раз поменял окрас в сторону преобладания красного. – В таком большом городе одна девка бьется, тут у нее ни няньки нет, ни бабки.

– А ты, ба? – напомнил Генка.

– А что я? – Старушка показательно вздохнула. – Я, конечно, завсегда рада с мальцом посидеть, мне же страсть как хочется правнуков потетешкать…

– Спокойно, Гена! – шепнула я парню, физиономия которого приобрела пугающее сходство с надувным шаром самого что ни на есть первомайского цвета.

– Но Маша ко мне редко обращается, старается сама все успевать. Хорошая она мать! Кому-то будет доброй женой…

– Ба, я пойду, пожалуй! – не выдержал нечеловеческого прессинга Мишка Сапиенс. – Че-то мне ухи уже не хочется, я лучше прогуляюсь.

– И правильно! – крикнула ему в спину неунывающая старушка. – Торопись, гуляй, пока молодой, и погода хорошая! Чай, бабье лето стоит!

Матримониально озабоченная бабуля определенно воспринимала бабье лето как пик брачного сезона для тех, кто может стать кому-то доброй женой. Я загляделась на отступающего Генку: он заметно ускорился и вывалился за дверь прямо в домашнем трико и тапках на босу ногу – типичный человекообразный медведь-шатун.

Ирка сочувственно хмыкнула и постучала о край кастрюли ложкой, которой она собирала пену с бульона. Этот звук вернул меня к суровой реальности. Я обернулась к бабуле:

– Значит, говорите, вам случалось нянчить Машиного ребенка?

Я не думала, что этот простой вопрос вызовет какие-то трудности, но с уходом Генки в поведении Ксении Петровны произошла разительная перемена. Бабушка враз сделалась несравненно менее оживленной, и дружелюбия у нее заметно поубавилось. Очевидно, безотносительно холостого внука добрые девки бальзаковского возраста были ей неинтересны.

– А вам это зачем? Вы, вообще, кто такие? – подозрительно спросила старушка.

– Мы – благотворительный фонд «Мать и дитя», – сказала Ирка, не потрудившись уточнить, кто из нас мать, а кто дитя.

С учетом того что у подружки потомков пока нет, а у меня один такой гаврик уже имеется, почетная роль матери, очевидно, отводилась мне. Я покосилась на самозваное «дитя» – Ирка ответила мне радостной девчачьей улыбкой – и развила тему:

– Посещаем матерей-одиночек на предмет выявления особо нуждающихся.

– Это кто – это Маша-то нуждающаяся? – искренне удивилась Ксения Петровна. – Да у нее денег в три раза больше, чем у нас с Генкой вместе взятых! Дом – полная чаша, чего только нет!

Она секунду подумала и добавила:

– Знаю, чего – лекарств у нее в доме нет! – в голосе старушки зазвучало превосходство. – Вы, молодежь, глупые еще, не понимаете, что в трудную минуту полная аптечка бывает важнее тугого кошелька!

Мы с Иркой помалкивали, почтительно осмысляя эту глубокую житейскую мудрость.

– Вот ежели у кого температура внезапно подскочила, какой толк от пачки денег? Куда их девать, к больному месту прикладывать? – съехидничала бабуля. – И что прикажете делать, куда бедной женщине бежать среди ночи?

– Среди ночи-то? Ну можно забежать к добрым соседям, у которых есть аптечка! – тоже не без ехидства ответила я.

– Аптечка-то у нас есть, а вот младенцев нет! – парировала Ксения Петровна и сразу же погрустнела.

– Женщины бегают к вам среди ночи за младенцами?! – громко изумилась Ирка.

За дверью на лестничной площадке послышался хриплый стон, и я поняла, что бедный Гена не успел уйти далеко.

– Не за младенцами, а с ними! – объяснила бабуля. – Маша вот недавно прибегала, детское лекарство от температуры спрашивала. А откуда у нас детское лекарство? У нас детей нет и пока что-то не предвидится.

Стон на лестнице повторился и закончился стуком. Я искренне понадеялась, что Мишка Сапиенс не разбил себе голову о стенку, но отвлекаться на проверку не стала. Меня сильно встревожила полученная информация. Внутренний голос без промедления выдал на-гора стройную и страшную версию:

– Тяжелобольной ребенок не получил своевременной медицинской помощи и умер, а его несчастная мать с горя утопилась в пруду!

– Кто умер?! – испугалась Ксения Петровна.

– Ты думай, что говоришь-то! – упрекнула меня Ирка, покрутив пальцем у виска.

До меня дошло, что я говорю вслух, но отступаться от сказанного было поздно.

– Машин младенец? Он не умер?

– Когда?

– Ну… Когда у него был жар, а у вас не нашлось лекарства?

– С чего это ему было умирать? Маша в ночной ларек за водкой смоталась, мы малого раздели, обтерли с головы до ног и температуру сбили. Проверенное народное средство, действенное и безвредное, главное, водка должна быть крепкая, а лучше даже – спирт, – обстоятельно объяснила бабуля.

– Ах вот оно что! – задумчиво повторила я.

Это объясняло, почему Мария черт знает в каком виде неслась глубокой ночью через дорогу в водочный ларек. Вовсе не потому, что ей хотелось выпить в компании приятелей-алкашей! Она торопилась принести народное лекарство больному малышу, оставленному на попечение старухи-соседки.

– А где сейчас Машин ребенок, вы не знаете? – спросила тем временем Ирка.

– А где сама Маша? – Ксения Петровна пожала плечами. – Гуляют, наверное, в парке. Они там каждый день по два раза в день гуляют, утром и вечером.

Мы с Иркой переглянулись. Подружка покачала головой, я кивнула. Мне тоже казалось, что ни к чему рассказывать старушке о трагической гибели Марии. Хоть и есть у нее в доме аптечка, но действенного средства от удара там может и не оказаться. Я сделала над собой усилие и как ни в чем не бывало поинтересовалась:

– Так, вы считаете, Мария в материальной помощи нашего фонда не нуждается? Ей, наверное, еще кто-то помогает?

– Мужик ейный помогает, кто же еще!

– Что за мужик?! – в один голос вскричали мы с Иркой, да так пылко!

Теперь Ксения Петровна могла окончательно увериться в том, что мы с подружкой не только можем, но и страстно хотим стать кому-нибудь добрыми женами.

– Мужик как мужик, голова-два уха, руки-ноги…

Бабуля замолчала, то ли припоминая особенности мужской анатомии, то ли готовясь озвучить отличительные признаки этого конкретного мужика.

– А имя его? – вытянула шею Ирка.

Увы, ни имени, ни фамилии Машиного мужика Ксения Петровна не знала, да и описать его внешность не смогла.

– Я к мужикам давненько не присматриваюсь, – честно сказала старушка. – Зачем мне?

– Это понятно, – буркнула Ирка, снимая кухонный фартук. – Ведь ни один из них не сможет стать кому-то доброй женой. Что бы ни думал по этому поводу противный Юрасик…

– А это мысль! – пробормотала я.

Жизненный опыт подсказывал, что как раз Юрасик должен внимательно и заинтересованно присматриваться к мужикам.

Мы попрощались с Ксенией Петровной, пожелав ей приятного аппетита, а ее внуку – скорейшей и удачнейшей женитьбы на одной из множества справных девок.

Проходя мимо двери Юрасика, я прислушалась: из глубины квартиры доносилось два воркующих голоса, тенор и бас. Сердечный друг блондинчика был дома, и я не решилась обратиться к голубкам с вопросами про Машиного мужика из опасения внести дисгармонию в их противоестественный, но слаженный дуэт.

Мы с подружкой пошли вниз по лестнице и уже спустились на полпролета, когда услышали сначала звук открываемой двери, а потом знакомый голос:

– Девки! Я вспомнила!

Я прыжками через две ступеньки на третью вернулась на площадку, Ирка притопала следом.

– Я про Машиного мужика кое-что вспомнила, – косясь на дверь квартиры, хозяйка которой уже ничего не могла услышать, заговорщицки зашептала мне Ксения Петровна.

– Что?!

– Кольца у него.

– Какие кольца? – опешила я.

– Обручальные, наверное? – предположила Ирка. И тут же сделала скороспелый вывод: – Он что, многоженец?!

– Может, и женатик, – согласилась бабуля. – Холостой небось навещал бы свою бабу чаще. Но я не про те кольца, что на пальцах, говорю. У Машиного мужика кольца на спине.

– П-пирсинг? – робко заикнулась Ирка.

Я посмотрела на нее и покрутила пальцем у виска. Допустить, что какой-то странный тип оригинально украсил себя кольцами в спине, я еще могу, но не ходит же он голым по пояс, выставляя пирсинг на всеобщее обозрение? В октябре-то месяце?

– Разноцветные кольца, все между собой перепутанные! – терпеливо объясняла бабуля. – Одно красненькое, одно зелененькое, одно синенькое – всего пять колец.

Ирка открыла и снова закрыла рот. Видимо, сложный множественный пирсинг из полудесятка разноцветных колечек был выше ее понимания. А до меня наконец дошло:

– Это олимпийские кольца, что ли?!

– Они самые! – обрадовалась Ксения Петровна. – Красивые! Всегда мне нравились. Помню, в восьмидесятом году в Москве дочка моя, Генкина мать, как раз замуж выходила, так там повсюду эти кольца были.

«Интересно, за кого выходила Генкина мама? Случайно не за олимпийского Мишку?» – хихикнул мой внутренний голос.

А бабушка потомственного Медведя Разумного Прямоходящего растроганно договорила:

– С тех пор как увижу эти колечки – на душе праздник!

– И часто вы их видели? – тут же спросила Ирка. – Я имею в виду, на спине Машиного мужика?

– Да вот сколько его самого видела, столько и кольца на куртке, – не задумываясь, ответила Ксения Петровна. – Маша-то нашей соседкой стала месяца четыре назад, где-то после майских праздников, до тех пор я ни ее, ни мужика ее не встречала.

– То есть этот человек всегда приходил в одной и той же куртке? – уточнила я.

– Каждую субботу и еще вечером в понедельник и в среду, – уточнила дотошная старушка. – В другие-то дни он, почитай, и не приходил, разве что забегал минут на десять-пятнадцать, но тут я его не видела, только слышала, как Маша дверью гремит. Я ж в обеденное время из дому, почитай, не высовываюсь, как раз обед готовлю.

Тут хлопотливая старушка вспомнила про уху, которую давно пора было снимать с огня, и заторопилась к себе.

Приговаривая «так-так-так!» (Ирка) и «м-да-а, интересно…» (я), мы с подружкой вышли во двор, и там она вдруг неожиданно прекратила такать, как часы-ходики, и человеческим голосом сказала:

– Погоди-ка, я сейчас!

Она развернулась и скрылась в подъезде, а через пару минут вернулась и с радостной гордостью объявила, тяжело дыша:

– Я умница!

– Справная девка, способная стать доброй женой! – согласилась я.

Ирка ухмыльнулась:

– Это само собой, но сейчас я горжусь не столько своими супружескими качествами, сколько сообразительностью!

Я молча подняла брови, поощряя подружку к продолжению монолога.

– Ксения Петровна сказала, что у Маши в городе ни няньки, ни бабки не было. Я подумала: а за городом?

– И?

Я уже поняла, что Ирка бегала в дом, чтобы задать старушке соответствующий вопрос.

– Да! – улыбающаяся подружка размашисто кивнула. – В июле, в самую жару, Маша на три недели уезжала с ребенком к знакомой бабке в станицу Верховецкую.

– Хорошее место, – одобрила я.

На втором курсе университета я была в станице Верховецкой на летней практике и навсегда запомнила вкус дикого меда, настоящей домашней сметаны и огромных, с ладонь, вареников с вишней, а также невероятную тишину, удивительно чистый воздух и стихийную адреналиновую скачку на дурной колхозной лошади по бескрайнему картофельному полю.

– Маше тоже понравилось, она говорила Ксении Петровне, что хочет на всю осень увезти сынишку из города, – кивнула Ирка. – Вроде та станичная бабка сама вызвалась нянчить ребенка до зимы.

– Отлично! – я тоже расплылась в улыбке. – Значит, мы можем успокоиться. Похоже, что с Машиным сынишкой все в порядке, он в Верховецкой у бабки. Хотя, конечно, не мешало бы это проверить…

– Вот приедет родственница из Гомельской области, она и проверит, – сказала Ирка, стирая с лица улыбку. – Ты теперь должна мне помочь. Не забыла, что у меня проблемы с мужем? Правда, вчера мы с тобой упустили случай поймать ласточек, теперь придется ждать новой веселой эсэмэски.

Она совсем помрачнела.

– Не куксись! – попросила я, желая подбодрить подружку. – Ты еще ничего не знаешь наверняка. Вот у кого проблемы с мужем, так это у Анки.

– А что с ним? – запоздало поинтересовалась Ирка, слегка светлея челом при мысли о чужих неприятностях.

– В реанимации лежит.

– Вот и мой там же ляжет, если подозрения подтвердятся!

Подружка зловеще шмыгнула носом и надулась, но через минуту светлое начало ее натуры победило темную сторону силы, и Ирка предложила навестить Анюту:

– Поддержим ее в трудную минуту! – Она посмотрела на часы. – Ну и перекусим заодно, уже не то что обедать – полдничать пора.

И мы привычно составили маршрут до Анкиного дома транзитом через ближайшее кафе-кондитерскую.

– Чего молчим? – спросила Ирка, энергично прожевав пятый по счету эклер.

Помимо дежурного тортика, мы с ней купили коробку пирожных, которые оказались настолько хороши, что не имели никаких шансов доехать до Анки. Вначале мы с подружкой собирались всего лишь продегустировать по эклерчику, но так вошли во вкус, что не смогли остановиться. Таким образом, правильный ответ на Иркин вопрос был такой: «Молчим, потому что рты заняты пирожными». Впрочем, я молчала еще и потому, что думала.

Олимпийские кольца на спине кавалера Петропавловской не давали мне покоя. Мыслила я так: судя по режиму посещения Машиной квартиры, этот товарищ несвободен от семейных уз. А если он содержит не только законную семью, но еще и подругу с ребенком, значит, у него достаточно денег. У состоятельного мужчины не должно быть проблем с одеждой, значит, крайне маловероятно, что в его распоряжении одна-единственная куртка. Он хоть и папа, но вряд ли зовется Карло.

В таком случае, почему же этот папа-не-Карло по понедельникам, средам и субботам являлся к любимой женщине в одной и той же куртке с олимпийской символикой? Не думаю, что это у него такая парадная одежда для праздничных выходов, скорее всего, просто спортивная куртка. В таком случае логично предположить, что Машин кавалер трижды в неделю уходил из дома под благовидным предлогом посещения каких-либо физкультурных занятий – это и объясняет выбор экипировки. Жена неизвестного олимпийца видела, что ее муженек в полном спортивном снаряжении вылетает из семейного гнездышка в строгом соответствии с расписанием занятий, и не сомневалась в супружеской верности своей половинки.

– Я на месте этого хитреца для пущей крепости алиби даже купила бы абонемент в какой-нибудь спортивный клуб, – сказала я, изложив свое видение ситуации подружке.

– В закрытый клуб! – с ходу развила она эту мысль. – В такой, где занимаются только мужики, а женщин в принципе не пускают. При таком раскладе несчастная обманутая супруга никак не смогла бы проверить, потеет ли ее благоверный в условленные дни и часы в тренажерном зале или же блистает там своим отсутствием.

– А у нас есть закрытые мужские клубы? – заинтересовалась я.

– Я не знаю, мой Моржик не спортсмен, – ответила Ирка и нахмурилась, очевидно, вспомнив, что ее Моржик даже не пытается маскировать свои кроличьи забеги налево под здоровые физкультурные игры.

– А мой спортсмен, но плавает в бассейне «Динамо», куда я хожу в то же самое время, – с облегчением вспомнила я.

– Про закрытые спортивные клубы надо у Анки спросить, – подумав немного, посоветовала Ирка. – Помнится, она в конце лета активно искала элитную физкультурную секцию для своей дочки и перешерстила, кажется, все спортивные заведения города.

Мне Анкины августовские метания помнились смутно, потому что в то же самое время я была озабочена поисками для Масяни детской студии, в которой позитивное мироощущение и творческая атмосфера сочетались бы со строгой дисциплиной. В идеале мне представлялось нечто среднее между буддистским монастырем, школой индийского танца и казармой гренадеров кайзера Вильгельма Второго. Студия городского Дворца пионеров «Кроха» примерно удовлетворила мои запросы, и с сентября Мася регулярно проходит там сеансы познавательно-медитативной муштры. А вот Анюта решила не портить свое чадо коллективным воспитанием и пристроила дочку под крылышко персонального тренера в какой-то дорогущий фитнес-центр.

– Таня ходит в «Ананас», – не без гордости сообщила Анка, сверкнув серебряной лопаточкой для торта. – Вообще-то, детей младше семи туда не берут, и Дима ходил к директору клуба, чтобы договориться об особых условиях для нас. Пришлось раскошелиться, зато теперь наша Танечка дважды в неделю занимается акробатикой и один раз – тайским боксом. Таня, покажи тетям, чему ты научилась на акробатике!

Танька, с большим вниманием следившая за дележом привезенного нами тортика, неохотно вышла из-за стола и прямо на лохматом веревочном ковре исполнила кувырок вперед, но немного не рассчитала и задела пяткой ножку Иркиного стула. Модный тонконогий стул нервно дернулся, Ирка покачнулась и уронила себе на колени кусок пропитанного вареньем бисквита.

– Отлично, Таня! – похвалила дочку гордая мать.

– Отлично! – хихикнув, повторила я.

– Но тайский бокс показывать не нужно! – поспешно сказала Ирка, вытирая салфеткой испачканную коленку.

Юная акробатка с радостью вернулась за стол и занялась тортиком.

– Анюта, скажи нам, как большой знаток городских спортивных заведений, нет ли среди них такого, куда пускают только мужчин? – спросила я.

Танька, успевшая набить рот бисквитом, перестала жевать, посмотрела на меня с укором и перевела встревоженный взгляд на Анку. Очевидно, любящая мать злоупотребляла показательными акробатическими выступлениями дочки, рефлексивно реагируя на слово «спорт».

И Анка действительно сказала:

– Таня, покажи тетям, чему еще ты научилась на спортивных заня…

– Давайте чуть позже! – перебила ее Ирка. – Хочется, знаете ли, отследить кувырки со всем вниманием, не отвлекаясь на трапезу.

Таня посмотрела на нее с признательностью – ей явно хотелось все свое внимание посвятить десерту.

– Так что у нас с закрытым спортивным клубом? – напомнила я.

– Есть у нас клуб «Геракл» в Доме офицеров, так вот он доступен только для представителей сильного пола, – ответила Анюта. – Об этом клубе можете Сашку нашего расспросить, он там уже года три занимается. В свое время не пошел в спортклуб, где девушки бывают, потому что стеснялся своей хилости. А когда накачал мускулатуру, уже не захотел менять зал – привык.

Тут я должна сказать, что Анютин старшенький смотрится воплощенной мечтой девчонок и скульпторов. Парень сложен как Аполлон, и в то, что он когда-то был хиляком, поверить трудно.

– Саша! – тут же гаркнула бесцеремонная Ирка, неприлично охочая до халявного мужского стриптиза. – Покажи тетям, как ты накачался в спортклубе!

– Его сейчас нет, – сказала Анка и вздохнула. – Сашка, пока Дима в больнице, и дома почти не бывает, и в институте не показывается. Он сейчас фактически один отцовской фирмой рулит. Кто-то же должен делами заниматься!

Мы с Иркой недоуменно переглянулись. Нам-то казалось, что в этой ситуации Дмитрия должна была заменить сама Анка. Ирка, вон, в своей фирме наравне с Моржиком пашет, да и я работаю ничуть не меньше Коляна. Однако Анюта идеи феминизма никогда не разделяла, и то, что старший сын самоотверженно подставил свое едва накачанное мускулистое плечо под пошатнувшийся папин бизнес, не казалось ей проявлением героизма.

– Ничего, Сашка не маленький уже, почти восемнадцать лет! – сказала она. – И, кстати, в делах фирмы разбирается не хуже папы. Дима ведь давно решил, что Сашка станет его полноправным компаньонам, как только ему стукнет восемнадцать. День рождения у Сашки в январе, так что он всего на три месяца раньше ожидаемого в бизнес вошел.

Я кивнула. Анка уже рассказывала юмористическую историю о том, как ее Дмитрий пять лет назад основал фирму «Торопов и Сыновья». Анюта тогда как раз ждала второго ребенка, и врачи уверили ее, что будет мальчик. Дима на радостях даже написал какой-то особый устав, согласно которому каждый из сыновей по достижении восемнадцати лет имел бы право на свою долю в бизнесе. Увы, в назначенный срок выяснилось, что за характерный признак мужского пола близорукие доктора на УЗИ упорно принимали петельку пуповины. У Анюты родилась дочка, но Дима не пожелал изменить название семейной фирмына «Торопов и Дети» или «Торопов и Потомки». Впрочем, Анка, смеясь, говорила, что тема множественности наследных сыновей не будет закрыта до тех пор, пока они с Димой не выйдут из детородного возраста окончательно и бесповоротно.

Поскольку речь зашла о детях, я продолжила разговор сенсационным для Анки сообщением о том, что у покойной Маши Петропавловской остался ребенок. Анюта ничего о малыше не знала и очень взволновалась.

– Как же так?! Ребенок! У Машки родился ребенок, а она мне ни слова не сказала! Почему? – запричитала она.

– Может, стеснялась, что родила без мужа? – предположила Ирка. – По нынешним временам это почти нормально, но рядом с тобой, такой семейно-благополучной, Маша могла чувствовать себя неудачницей.

– Точно, она говорила, что мы с ней слишком разные, чтобы продолжать дружить, – огорченно припомнила Анюта. – А сколько сейчас Машиному малышу?

– Около шести месяцев, – сказала я. – Он родился в конце апреля.

– Значит, год назад, когда мы отмечали Сашкино семнадцатилетие, Машка уже была глубоко беременна! – ахнула Анюта.

Ирка попыталась быстренько подсчитать, на каком сроке Маша Петропавловская была в декабре прошлого года, но запуталась в пальцах и беспомощно уставилась на меня. К счастью, я в отличие от торговых работников не привыкла полагаться на счетные машинки и сохранила приобретенную в первом классе способность производить простые арифметические действия в уме.

– Она была на четвертом или на пятом месяце.

– Ничего себе! А я ничего не заметила! – удивилась Анка и тут же полезла за семейным фотоальбомом, чтобы во всех подробностях рассмотреть изображение изрядно беременной подружки на групповом снимке с дня рождения Сашки.

Разумеется, мы с Иркой тоже проявили интерес к этой фотографии – и тоже не нашли в наружности Маши Петропавловской явных признаков «интересного положения». Осиной талией Анкина подружка похвастаться не могла, но и толстухой не выглядела. Правда, толком разглядеть ее фигуру не позволяло клетчатое платье модного балахонистого фасона. Под плотным длинным «колоколом» из яркой красно-синей шотландки свободно можно было спрятать не только ожидающегося ребенка, но и парочку вполне готовых младенцев!

Я рассматривала групповое фото с большим интересом – мне еще не доводилось видеть Марию Петропавловскую «при параде». Ведь за водкой в ларек она бегала неумытой растрепой, а посмертно, да еще после вынужденного купания в пруду, и вовсе выглядела так, что страшно вспомнить.

Но год назад Маша Петропавловская была очень симпатичной женщиной, хотя особого сходства с Анкой я не заметила. На фото подруги стояли рядом, так что было видно: Анюта и выше, и стройнее Маши. Обе брюнетки, но у Анки гладкие длинные волосы собраны в элегантный низкий узел, а у Маши озорные девичьи кудряшки свободно распущены по плечам. Лицо у Анюты ярче и интереснее (спасибо косметологам и визажистам), зубы ровнее и белее (да здравствует современная стоматология!), зато у Маши улыбка более естественная, очень милая, только почему-то грустная…

– Кажется, твоей подруге было не слишком весело на вашем семейном празднике, – сказала я Анке.

– Еще бы! – сокрушенно вздохнула приятельница. – Мои домашние ее не очень-то жаловали. Муж, мягко говоря, никогда не одобрял нашу дружбу. Он считал, что Машка – бестолковая дурочка и неудачница, и не упускал случая поучить ее, как нужно жить. А Сашка смотрел на отца и копировал его манеру с подростковым максимализмом, обращался с Машей то пренебрежительно, то откровенно грубо.

– И ты еще удивлялась, что старая подруга не хочет с тобой встречаться? – не выдержала Ирка.

Анка снова вздохнула:

– И на Сашкин праздник она приходить не хотела, пришлось долго уговаривать.

– В тот день Машу тоже кто-то обидел? – предположила я, продолжая рассматривать снимок.

– Мой благоверный, кто же еще! – Анюта постучала ноготком по фигуре мужа. – Фотограф для лучшей композиции хотел поставить Диму между нами, но он отказался и демонстративно отошел подальше от Маши. Видите, какой надутый стоит? Да и она обиделась…

На фотографии действительно по-настоящему радостно улыбался только герой дня – именинник Сашка. Дмитрий хмурился, Анка безуспешно притворялась счастливой, а Маша с трудом сдерживала слезы. Прочих гостей праздника я в расчет не брала, так как никого из них не знала.

– А Танюшка ваша где же? – не найдя других знакомым лиц, спросила я.

– Таньки с нами не было, – ответила Анюта. – Сашка заявил, что семнадцать лет – возраст уже не детский, и настоял, чтобы мы отмечали его день рождения в ночном клубе. Танька осталась дома, с няней, но мы ей большой кусок праздничного торта привезли. Вкусный торт был, дочь?

– Вку-у-усный! – изображая восторг, зажмурилась Танька.

– И красивый! – добавила Анка, снова показав на фото.

Красивый и вкусный торт держал в руках именинник. Кондитерское изделие в виде низкого гоночного автомобиля лаково блестело шоколадной глазурью, отражающей огоньки горящих свечек.

– Краси-и-ивый! – восторженно пропела Танька.

У меня было свое мнение на этот счет, но я мудро оставила его при себе, ибо Анюте вряд ли понравилось бы услышать, что утыканный свечками автомобиль наводит меня на мысли о ДТП. Если бы приземистый гоночный автомобиль влетел под самосвал-лесовоз, то после опрокидывания кузова и обрушения на крышу болида бревен общая картина была бы именно такой! Особенно если бы начался пожар, воспламенивший упавшие бревна…

Я потрясла головой, отгоняя пугающее видение, и сказала первое, что пришло в голову:

– А кто все эти симпатичные люди? Ваши родственники?

– Это моя мама, Сашкина бабушка, а это Димин отец, – с готовностью завела Анка. – Это Сушкины, наши кумовья, это дядя Петя…

– А вот тетя Маша! – помогла маме Танька. – Я ее платье запомнила.

– Машу тетя Лена знает, – отмахнулась Анка. – Это Владимир Петрович, Сашкин тренер… Стоп! Танька, как ты могла запомнить платье тети Маши? Тебя же с нами не было?

– А я ее платье потом видела, – гримасничая, ответила Танька. – Некрасивое такое, на одеяло похоже!

– Какое еще одеяло? – непонятливо нахмурилась Анка.

– Нянино! У няни есть такое одеяло. В клеточку! Она его на прогулку в парк берет, чтобы не мерзнуть на лавочке, – объяснила маленькая болтушка. – Называется «шотландский плед». Теплое одеяло, но не красивое, мне не нравится. Я тетю Машу спросила, зачем она сшила себе платье из одеяла, мы с няней таким только укрываемся, а тетя Маша засмеялась и сказала, что одеяльное платье тоже укрывало двоих – ее и маленького.

– Маленького? – тупо повторила Анка.

– Ну ребеночка! – Танька подкатила глаза и засюсюкала. – Холесенький такой, малюсенький, как пупсик!

– Татьяна, перестань гримасничать и ломать язык! – рявкнула Анка.

Она потерла лоб и беспомощно призналась:

– Ничего не понимаю… Когда это ты видела Машу с ее пупсиком?

– Когда мы с няней после тренировки шли! На остановку, – охотно ответила Танька. – Мы через парк шли, чтобы короче, а там Сашка был. И тетя Маша. Сначала они целовались, а потом Сашка пупсика из колясочки вытащил. Я думала, это кукла, и закричала: «Дай поиграть!»

– О боже, – пробормотала Анна, бледнея на глазах. – Что такое…

– Аня, спокойно! – Ирка на удивление быстро сориентировалась и подставила оседающей подруге стул. – Ты чего это? Зачем расстраиваться из-за детской болтовни?

– И в самом деле, – пробормотала Анка, озираясь по сторонам. – Танька, где твоя няня? Позови ее, быстро!

И сама же заорала:

– Юля! Ю-ля!!!

– Честно говоря, я тоже ничего не понимаю, – шепнула мне Ирка. – Из-за чего весь этот сыр-бор? Что тут происходит?

– Кажется, скандал в благородном семействе! – шепнула я в ответ. – Сейчас все узнаем.

Юля прибежала на зов с поварешкой в руке. С поварешки капало красным, а от няни пахло борщом. Ирка зашевелила ноздрями, а я – мозгами. Еще до того, как испуганная Анкиным воплем няня приступила к обстоятельному докладу о событиях недельной давности, у меня сформировалось некоторое представление о происходящем. Было очевидно, что с тетей Машей Петропавловской связана некая тайна – то, что англичане называют «скелетом в шкафу», и в результате простодушной детской болтовни этот скелет вот-вот вывалится наружу.

– Хоть бы никого не задавил! – пробормотала я, озабоченно глядя на Анку.

Рассказ няни подтвердил мои подозрения. Откровенно нервничая под тяжелым взглядом хозяйки, Юля призналась, что Танька ничего не придумывает. Все было – и незапланированный марш-бросок через вечерний парк на троллейбусную остановку, и еще более неожиданная встреча в аллее со старшим братом и чужой тетей. И поцелуи тоже были – Юля сама видела, как Маша чмокнула Сашку, а тот нежно баюкал извлеченного из коляски младенца.

– Почему я узнаю об этом только сейчас? – железным голосом пробряцала Анка.

– Простите, Анна Викторовна, – совсем смешалась Юля. – Меня Саша очень просил ничего вам не говорить. Да и как я могла рассказать? Это было бы как-то… некрасиво! Лезть в чужие личные дела…

– Чужие? – с горечью обронила Анка.

– Мы ведь совершенно случайно их увидели, только потому, что Сашенька в светлом был, – промямлила Юля и виновато замолчала.

– Не иначе, в белой спортивной куртке? – тихо спросила я и перевела сочувственный взгляд с потупившейся няни на ее расстроенную хозяйку. – С олимпийскими кольцами на спине…

– Да-а-а, вот это, я понимаю, драма! Настоящий бразильский сериал! – возбужденно тарахтела Ирка, в бешеном темпе вращая ложку в кастрюльке с соусом.

Она спешно сооружала спагетти по-милански – одно из своих коронных блюд быстрого приготовления – для стихийно образовавшегося ужина на две семьи.

В противоположность энергичной подружке я весьма меланхолично крутила ручку мельнички, перетирающей в порошок разноцветные перечные зерна. При этом я прислушивалась не к болтовне Ирки, которая, как неутомимая мельничка, второй час подряд перетирала одну и ту же тему, а к звукам, доносящимся из гостиной. Там Масяня с дядей Моржиком смотрели священный фильм про Буратино, который запасливый ребенок привез с собой из дома.

Моржик наслаждался этим шедевром детской кинематографии впервые и потому с неподдельным интересом смотрел на экран и слушал Масины комментарии. Колян, который после двух десятков добровольно-принудительных просмотров при одном имени Буратино сам деревенеет лицом до состояния говорящего полена, совершал вечерний променад с хозяйской собакой. Выгуливать здоровенную овчарку гораздо спокойнее, чем маленького ребенка. Восьмилетний кобель Томка в отличие от пятилетнего мальчика Масяни не имеет привычки донимать сопровождающее лицо бесконечными «почему?».

«И никогда не галдит как базарная баба: «Кошмар! Ужас! Что в мире творится!» – недовольно добавил мой внутренний голос.

– Нет, ты мне скажи, что с мужиками происходит, а? Кошмар! – не унималась Ирка. – Моржику моему под сорок уже, а он вздумал в зайчиков играть – седина в бороду, бес в ребро! Анютиному Сашке всего семнадцать – и он туда же!

– В семнадцать это как раз нормально, – заметила я.

– Нормально было бы хороводиться с девками, которые в перспективе станут добрыми женами! – парировала подружка. – А связаться с бабой, которая в два раза старше, – это совсем не нормально!

– Не будь ханжой, – поморщилась я.

– Я не ханжа, просто очень сочувствую Анке. – Ирка наконец выключила огонь, убрала с плиты кастрюльку и шлепнулась на стул. – Ты только представь, каково ей, бедной! Анка к этой дряни Маше со всей душой – и дружить хотела, и помощь предлагала, – а та строила из себя обиженную и несчастную, а сама тем временем бессовестно соблазняла мальчишку!

– Не драматизируй, пожалуйста, – попросила я. – Мы не знаем, кто там кого соблазнял. По-разному жизнь у людей складывается, а Маша вообще умерла, так что давай не будем говорить о ней плохо.

– Так-то оно так, – согласилась Ирка. – А все-таки, по-моему, это свинство – захомутать малолетку. И, кстати, интересно было бы знать, на какие средства парнишка содержал неработающую подругу с ребенком? Неужто на карманные деньги?

– Ты же слышала: Сашка давно уже в полную силу вкалывает на фирме отца, – напомнила я. – Я, кстати, немного удивилась, что молодой пацан так рвется в бизнес, а теперь понимаю: у него была серьезная мотивация. Статус отца семейства накладывает определенные обязанности!

В том, что неизвестным олимпийцем, регулярно наносившим визиты немолодой маме Маше Петропавловской, был Саша Торопов, мы с подружкой уже не сомневались. Анка подтвердила, что у ее сына имеется белый спортивный костюм с олимпийской эмблемой на спине. Правда, сам Сашка в связи с Машей прямо не признался. Разгневанная Анка попыталась призвать сына к ответу, но он при одном упоминании Марии Петропавловской мгновенно вспылил, наорал на мать за то, что она лезет не в свое дело, хамски послал свою любознательную родительницу куда подальше, хлопнул дверью и ушел из дома. Я не стала расстраивать Анюту, но у меня было ощущение, что возвращения блудного сына в родные пенаты она будет ожидать очень долго. Возможно, несколько лет.

– Согласен с тобой, дорогая! – важно возвестил вернувшийся с собачьей прогулки Колян, заглянув к нам на кухню.

Он успел услышать мои последние слова о том, что статус отца семейства накладывает на его обладателя определенные обязанности, и поспешил развить эту мысль в другую сторону: заявил, что звание матери семейства также требует от статусной особы регулярного и неукоснительного выполнения супружеского долга во всех его проявлениях. На данном этапе, по версии проголодавшегося Коляна, первоочередное значение имела обязанность жен кормить мужей вкусными и питательными ужинами. Поскольку затребованный ужин был готов, мы с Иркой отложили бунт против мужской тирании на более позднее время и быстро сервировали стол.

За трапезой Моржик поделился с нами своими впечатлениями от кинопросмотра.

– Поразительно современная история, эти «Приключения Буратино», – оживленно говорил он. – Я бы сказал, настоящая бизнес-сказка про бандитско-рейдерский захват!

Колян, успевший втянуть в себя большую часть бесконечной макаронины, поперхнулся и закашлялся. Ирка вытаращила глаза и покрутила у виска раздаточной ложкой, замаслив себе локон.

– А что? – не дрогнул Моржик. – Вот Карабас-Барабас, он, по-вашему, кто? Он владелец предприятия культурно-массового характера…

– Хозяин кукольного театра, – старательно наматывая макаронину на вилку, пояснила я специально для Ирки, которая так и застыла с ложкой у рта.

– Причем единственный собственник! – уточнил Моржик. – В связи с чем мы можем назвать данное предприятие, например, так: «ЗАО КТ КБ ЛДТК».

Моя вилка замерла в той же позиции, что и Иркина ложка.

– Закрытое акционерное общество «Кукольный театр Карабаса-Барабаса, лучшего друга тарабарского короля», – несколько нервозно пояснил Моржик. – По первым буквам: «ЗАО КТ КБ ЛДТК». Как главный акционер и генеральный директор данного предприятия, уважаемый Карабас Барабасыч управляет им более или менее эффективно, но лишь до тех пор, пока у него не начинается текучка кадров. Бегство ключевых сотрудников Мальвины и Артемона срывает налаженный производственный процесс – спектакли отменяются. Зрители требуют возврата денег за билеты, финансовая стабильность предприятия нарушается, и ЗАО бедняги Барабасыча оказывается на грани банкротства. Именно в этот момент бессердечный деревянный рейдер Буратино, заручившись поддержкой перебежчиков Мальвины и Артемона, а также временно задержавшегося в рядах сотрудников ЗАО промышленного шпиона Пьеро, пускает в ход золотой запас черепахи Тортилы, которая, в свою очередь, олицетворяет собой глубоко непорядочного банкира, присвоившего себе активы вкладчика.

– Действительно, изначально золотой ключик принадлежал Карабасу, – озадаченно вспомнила я. – Это он уронил его в пруд…

– Вот! – Моржик поблагодарил меня коротким кивком. – Затем Буратино делает супервыгодное вложение золотого ключика в замочную скважину потайной двери, которую должен был охранять папа Карло – типичный мелкий служащий, которому надоело тянуть лямку шарманки, и он использовал служебное положение в лично-семейных интересах. И вот вся эта мафиозная семейка, эта, с позволения сказать, кукольная коза ностра, оборвав холщовую занавеску с нарисованным очагом, вламывается в перспективную экономическую нишу и захватывает лидирующие позиции в шоу-бизнесе! И это хеппи-энд! Вот чему мы учим наших детей.

Моржик договорил и с аппетитом принялся потрошить клубок спагетти. Компанию ему составил только Мася, на которого стройная теория самозваного критика не произвела никакого впечатления.

– Да-а, – очнувшись, уважительно протянул Колян. – Чувствуется, не зря ты, Морж, в экономическом вузе учился!

– Очень интересный литературно-критический анализ! – похвалила я, как филолог. – В следующий раз привезем с собой мультик про «Чиполлино».

– И прослушаете лекцию на тему «Роль овоща в истории мировой революции»! – съехидничала Ирка.

Финальная часть ужина прошла в теплой, дружеской обстановке, и вплоть до отбоя в доме царили мир и согласие.

В половине двенадцатого мне позвонила Анюта. В это время Колян и Моржик, компенсируя развивающее влияние интеллектуального кино про Буратино, смотрели в гостиной какой-то шумный и абсолютно безыдейный боевик. Я уже уложила Масяню и гуляла вокруг пальмы в мини-оранжерее, ожидая своей очереди в ванную, которую нагло и эгоистично оккупировала Ирка. Таким образом, поздний звонок никого, кроме меня, не побеспокоил, а я ему была даже рада, потому что рассказывать бессловесной и неотзывчивой пальме о том, какая Ирка бессовестная зараза, уже немного надоело.

– Ну вот что! Я думала, думала и решила, – удивительно твердым голосом сказала Анка, не позволив мне вклиниться в ее речь хотя бы с приветствием. – Саша поступил безответственно, а Маша – непорядочно, но это не должно отразиться на их ребенке. Я не могу допустить, чтобы малыш остался круглым сиротой. В конце концов, это мой внук, и я сделаю так, чтобы у него была полноценная семья: и папа, и мама, и брат с сестрой.

– Каким это образом? – удивилась я. – Заставишь Сашку признать этого ребенка и женишь его на матери еще пары детишек?

– Хм…

Анка немного помолчала, явно обдумывая мои слова, и не без сожаления сказала:

– Слишком сложная схема, реализовать ее будет трудновато. У меня другая идея.

Впоследствии я пожалела, что отнеслась к этому заявлению без должного внимания. Надо было сразу спросить Анюту, что она имеет в виду, но приятельница отвлекла меня жалобой:

– Боюсь, я не имею на своего старшего сына такого влияния, как хотелось бы.

– Не дави на парня, пойми, у него сейчас очень трудные времена!

– А у меня легкие? Сын ушел из дома, муж в реанимации, неожиданно нашелся внук и тут же пропал… Кстати, где он? Мой внук?

Требовательные интонации Анкиного голоса мне не понравились.

– Ты меня сейчас как кого спрашиваешь? – напряглась я. – Как мудрую подругу, как везучую сыщицу или, не дай бог, как ясновидящую?

– Как три в одном!

– Тогда мой тебе ответ – троекратное «не знаю»!

– А если подумать?

– Уже думала, – неохотно призналась я. – И надумала всего две правдоподобные версии. Первая: ребенок находится у родного отца.

– Отпадает! – живо возразила приятельница. – На всякий случай я только что тщательно осмотрела Сашкину комнату. Из живых существ там только попугайчик.

– Тогда версия вторая: ребенок у бабки в станице, где Маша отдыхала летом.

– Название станицы? – быстро спросила Анка.

– Верховецкая. Это километров триста от города.

– Три часа езды, – прикинула приятельница. – Ладно, спасибо за информацию! Спокойной ночи, увидимся утром.

Она отключилась, а я с подозрением посмотрела на мобильник и запоздало поинтересовалась:

– В каком смысле, увидимся утром? Зачем это?

Ехать с Анкой в станицу мне не хотелось, но я не могла придумать уважительную причину для отказа, и это испортило мне настроение.

Вода в ванне была теплая и душистая. Ирка вынырнула из искрящейся пены, как Афродита размера XXL – богиня по-настоящему великой любви: рассыпав во все стороны брызги и затопив высокой приливной волной верхний слив. Он страстно зачавкал, жадно глотая ароматизированную розовую воду. Супергипер-Афродита пренебрегла полотенцем и тщательно, с большой нежностью умастила свое роскошное тело дорогим кремом. Вообще-то, он предназначался для борьбы с глубокими мимическими морщинами, но на лице у Ирки никакой такой гадости не было, а вот на животе имелись поперечные складочки, которые ей очень хотелось побороть.

Зашпаклевав свои ранние набрюшные морщины патентованным разглаживающим средством, богиня любовно расчесала и высушила золотые кудри, облачилась в воздушное одеяние фиалкового цвета и сунула распаренные ноги в сиреневые махровые тапки, украшенные большими искусственными хризантемами. Цветочки Ирка нашила на тапки собственноручно, превратив таким образом мужскую обувь в стопроцентно женскую. Операция по смене пола понадобилась тапкам по той простой причине, что кокетливых женских башмачков сорок первого размера Афродита XXL в продаже не нашла.

Душистая, томная, сияющая красотой и свежестью, Ирка выпорхнула из ванной и сразу же, как бабочка на булавку, напоролась на недобрый взгляд подружки. Ленка сидела на краешке большого керамического горшка, основным содержимым которого являлся «Тещин стул» – сферический кактус, густо утыканный двухдюймовыми шипами, и выглядела такой злой, что страшненький кактус рядом с ней смотрелся почти душевно.

– А что такое? – оробела Ирка.

– Накупалась? – хмуро спросила Ленка. – Потренировалась для заплыва через Ла-Манш и обратно?

Нервно размахивая полотенцем, она промчалась мимо поспешно посторонившейся Ирки, залетела в ванную и с грохотом захлопнула за собой дверь.

– Разве я долго? – пробормотала Ирка и посмотрела на деревянные часы-ходики, с претензией на экостиль изобретательно присобаченные к лохматому стволу искусственной пальмы.

– Ку-ку! – браво гаркнула птичка, выглянувшая из домика. – Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку…

Добросовестно прокуковав полночь, часовая пичуга вернулась на свой пост.

– Что, уже двенадцать часов?! – искренне удивилась Ирка.

За банно-косметическими делами она потеряла счет времени и теперь склонна была подозревать кукушечку в приписках. Старым ходикам иногда свойственно было ошибаться, они то отставали, то убегали вперед. На этот случай Ирка регулярно проверяла непунктуальную кукушечку по электронным часам в мобильнике.

Свой телефон она оставила в машине, поэтому собралась воспользоваться для этой цели аппаратом мужа, но забыла обо всем, взглянув на дисплей. На голубом экранчике солнечно желтело изображение почтового конверта – сигнал о том, что получено новое sms-сообщение. Конверт не был распечатан, значит, Моржик присланное письмецо еще не прочел.

Ирка закусила губу. Ей страшно хотелось прочитать эсэмэску, но она не могла сделать этого раньше, чем Моржик, чтобы не выдать свой нездоровый интерес к электронной корреспонденции супруга. Подозрительное письмо временно осталось не распечатанным.

Моржик пришел в спальню глубоко за полночь и мобильник свой даже не трогал. Он был не прочь потрогать аппетитно румяную и душистую Ирку, но она уже вышла из образа Афродиты и вжилась в образ горгоны Медузы, так что ничем приятным для супругов наступившая ночь не ознаменовалась.

Обиженный Моржик уснул, а Ирка до утра играла в засадный полк. Лежа неподвижно и стараясь ни на миг не выпускать из поля зрения мужний мобильник, она наживала себе пролежни и морщила глазное яблоко до состояния сухофрукта. При этом уши ее были развернуты, как зонтики на просушку, – на случай, если Моржик разговорится во сне. Все это было настолько мучительно, что на рассвете несчастная ревнивица окончательно обессилела, забылась тревожным сном и проспала тот долгожданный момент, когда пробудившийся Моржик ознакомился с текстом полученного послания.

В кинозале было холодно, как в погребе, и почти так же темно: лента у механика обрывалась уже трижды. Витьку это только радовало, потому что в потемках Наташка беспрепятственно позволяла себя целовать. Фактически периоды собственно кинопоказа Витька воспринимал как долгие паузы между этапами гораздо более интересного процесса. На экран он почти не смотрел, фильма не замечал, в промежутках между поцелуями восторженно созерцал Наташкин профиль, но и его видел нечетко, перед глазами все расплывалось – то ли Витька разволновался от близости любимой девушки, то ли к ночи у него снова поднялась температура.

Вчера вечером у него было тридцать девять и две. Витька этого не знал и вяло удивлялся – от чего это ему так погано? Голова разламывалась, болели глаза, ноги подкашивались, хотелось прилечь и забыться, но баба Света велела выгулять Бетона, и он подчинился. Спорить с бабой Светой было себе дороже, и к улучшению самочувствия это привести никак не могло. Витька, правда, заикнулся, что у него болит голова, но баба Света на это возразила:

– У тебя голова? Это у меня голова! – и не сходя с места озвучила длинный список своих болячек, каждая из которых в симптоматике содержала жутчайшую головную боль.

Короче, Витька безропотно взял на поводок собачонку и выволокся во двор. Бетик пошел с ним в высшей степени охотно, но гулял не активно. Путался, зараза, в ногах, лип к Витькиным коленкам, как живая заплатка, и всячески просился на ручки. Решив, что песик тоже дурно себя чувствует или же просто устал, Витька вместо того, чтобы топтаться по клумбам, присел на лавочку и посадил рядом с собой Бетика. Тут же выяснилось, что песик рвался в объятия двуногого друга не просто так, а с конкретной целью. Под теплой рубашкой, напяленной Витькой для согрева, прятался пакет с давно разморозившимся бычьим сердцем. Парень про него не забыл, просто как-то перестал замечать эту оригинальную нагрудную аппликацию. Местная специалистка по отворотам велела снять ее сразу же по возвращении домой, но Витька решил перестраховаться и подержать чудо-нашлепку подольше. Чтобы уж наверняка помогло!

Он искренне считал свой случай крайне запущенным и потому очень тяжелым. О том, что Витька Силин из одиннадцатого «А» по уши влюблен в Галку Зеленину из десятого «Б», знала вся сорок шестая спецшкола, если не весь город Баранов. Влюбленный парень стал притчей во языцех, его имя стало нарицательным – и «Витька Силин» означало примерно то же, что «Ромео Монтекки», но с уточнением: «Ромео, не имеющий никаких шансов добиться взаимности Джульетты». Галина Зеленина считалась первой красоткой школы, и поклонников у нее было больше, чем у рыжего Витьки веснушек на щеках.

Факт, что Витька был самым первым – еще со второго класса! – и преданным поклонником Галины, никакого значения для нее не имел. Единственная из всех учащихся сорок шестой спецшколы Зеленина была не в курсе страданий Витьки-Ромео – или же делала вид, что ничего об этом не знает. Разумеется, она даже не заметила Витькиного исчезновения, а ведь он едва не наложил на себя руки, когда в самом начале нового учебного года мать отправила его в другой город к бабке с дедом. Мать вновь надумала выйти замуж и хотела до свадьбы немного пожить с очередным претендентом на роль супруга в гражданском браке, чтобы проверить, сумеют ли они ужиться на одной территории. В этот ответственный период присутствие в малогабаритной «двушке» великовозрастного сына казалось потенциальной новобрачной крайне нежелательным, поэтому Витька был временно сослан к старикам на Кубань.

Первая неделя екатеринодарской ссылки едва не убила несчастного Ромео. Он лишился не только возможности видеть Галину Прекрасную, но даже возможности слышать ее божественный голос, произносящий с чувством, выдающим страстную натуру: «Алло! Алло, да говорите же! Блин, опять! И не надоело тебе молчать, придурок?!» Ради счастья взволнованно посопеть любимой в ушко Витька готов был дотла разорить стариков на счетах за переговоры, но мудрая баба Света сразу по приезду внука коварно отключила «восьмерку». Мобильного телефона у Витьки не имелось, был только старенький пейджер, абсолютно непригодный для оперативной двусторонней связи. Тем не менее пейджер сыграл свою роль в истории – на восьмой день своего пребывания вдали от родного Баранова Витька получил на него сообщение от Петьки Сорокина. Лучший друг выполнил обещание информировать Витьку о жизни Джульетты Зелениной, прислав письмецо следующего содержания: «Амба. Галка замутила с Кришной».

Именем чужедальнего божества в барановской средней школе почтительно звали Виталика Крышина – гордость города, восходящую спортивную звезду Средней России. Виталик тоже не один год числился в армии поклонников Галины Зелениной и очень долго не мог выбиться в фавориты, но этим летом ему повезло. Крышин привез с юниорского первенства Европы по кикбоксингу титул чемпиона и золотую медаль на алой ленточке.

Сражаться за любовь прекрасной дамы с лучшим молодым кикбоксером Европы Витька не мог и разлюбить Галку тоже не мог… без посторонней помощи. А вот с говяжьим сердцем получилось!

Определенно не зря он семь часов подряд таскал под рубашкой пакет с мороженым мясом! Простудная лихорадка убила любовную, и это было только началом новой жизни. Буквально через минуту после того, как Витька со словами «Крекс, пекс, фекс!» скормил скользкое темное мясо жаждущему лакомства Бетику, в его жизнь легкой поступью прекрасного видения вошла Наташка.

В первый момент Витьке показалось, что девчонка ему снится. Ее лицо, волосы, платье – все было таким белым, что парню пришлось сощурить глаза. Сфокусировать взгляд стоило труда, девчонка в его глазах двоилась, и голос ее звенел у него в ушах эхом с подголоском.

– Смотри, какой хорошенький!

– …рошенький!

Никогда прежде ни одна особа женского пола не называла рыжего веснушчатого Витьку хорошеньким. Не поняв, что комплимент Белоснежка подарила не ему, а Бетику, Витька недоверчиво вскинул голову, но слишком резко, картинка перед его глазами поплыла, закружилась и размазалась в серую кашу. Потом Наташка рассказала, что он грохнулся в обморок, как болезненная бабка. А Наташкина подружка Валентина – оказывается, блондинок было две! – обрадовалась случаю применить на практике знания, полученные в медицинском колледже, и проворно надавала обморочному Витьке бодрящих оплеух. Бетик посильно помогал самозваной медсестрице, облизывая щеки хозяина шершавым языком, Наташка энергично обмахивала Витькино лицо папкой с рисунками, и все вместе они справились, приведя больного в чувство.

Потом Валентине хватило ума пощупать лоб пациента и понять, что у бедняги сильный жар. Подружки отвели Витьку домой и, поскольку бабка с дедом как раз запропастились куда-то по своим долгоиграющим пенсионерским делам, девчонки сами, как сумели, организовали больному домашнее лечение. Валентина скормила Витьке какую-то таблетку из стратегических стариковских запасов, а Наташка напоила его горячим чаем с малиновым вареньем, за которое в полумраке кладовки приняла острейшую аджику бабкиного производства. Получилось даже лучше, прокрученные на мясорубке острые перцы не просто согрели – чуть не прожгли Витьку насквозь. Пришлось срочно заливать пожар в желудке компотом, и это тоже было хорошо: «При высокой температуре надо пить много жидкости!» – авторитетно заявила Валентина.

Когда налитый разнообразными жидкостями Витька уснул, девчонки тихо ушли, но наутро Наташка позвонила, чтобы справиться о самочувствии больного. А Витька чувствовал себя чем дальше, тем лучше! Любовную лихорадку, возбудителями которой были флюиды неотразимой Галки Зелениной из десятого «Б», напрочь выжег из организма страдальца жар простудного происхождения. А потом Наташка окончательно восстановила душевное и физическое здоровье Витьки своей суперэффективной поцелуйной терапией.

Одна только Валентина имела причину быть недовольной. Пока подружка и ее новый друг оригинально озвучивали интеллектуальное кино Кустурицы идеологически чуждым сюжету сочным чмоканьем, одинокая и несчастная Валька бродила вокруг кинотеатра с Бетиком на поводке.

– Тебе же не трудно было немного погулять с собачкой? – заискивающе спросила Наташка после сеанса.

– Раз плюнуть! – скрепя сердце ответила верная подруга.

– И завтра погуляешь? – обрадовался Витька. – А мы бы опять в кино…

Валентина посмотрела на него, на Наташку, ожидающую ее ответа с нескрываемой надеждой, на рекламную афишу с указанием цен на билеты, и сжалилась над влюбленными:

– Да чего уж там, в кино да в кино, денег не напасетесь… Приходите ко мне, так и быть. Мать завтра во вторую смену работает, а я с Бетошкой в парке погуляю, квартиру для вас освобожу.

Валентина не зря надумала посвятить себя медицине. У нее было доброе сердце, еще никем не оккупированное. То есть симпатичного молодого человека девушка уже встретила, но юношу эта встреча ничуть не впечатлила. Так что Валентина не позволяла себе в полную силу мечтать о взаимности, пока не услышала вдохновенный рассказ Витька о чудодейственном говяжьем сердце и не осознала открывающиеся перед ней перспективы.

Четверг

Утреннюю трапезу готовила я, потому что Ирка бессовестно проспала. Тем не менее я не оставила ее без завтрака, пошла будить подружку сразу же, как только сняла со сковородки последний сырник. Первые два в это время уже лежали на тарелке Масяни, номера с третьего по десятый включительно уничтожал Колян, а на вторую десятку вкусных творожных изделий претендовал Моржик. Приняв в расчет конкуренцию, я предусмотрительно отложила для себя вчерашнюю булочку, а вот соня Ирка рисковала остаться совсем голодной.

– Ирка, вставай, а не то проспишь завтрак! – заглянув в хозяйскую спальню, громко позвала я с порога.

– Что? Где? Когда? – подхватилась разбуженная подружка.

Я последовательно ответила на все ее вопросы:

– Сырники. В кухне. Сейчас или никогда!

Иркин мутный взор был безумным, и ее поступки – тоже. Вместо того чтобы откинуть одеяло, потянуться и улыбкой приветствовать новое утро – а также и меня вместе с ним, – она перевернулась на живот и, подминая под себя подушки, резво поползла по диагонали супружеского ложа к прикроватной тумбочке. Пошлепала по ней ладонью, выругалась и вниз головой бухнулась с кровати на пол, утащив за собой одеяло.

– Очень необычная у тебя утренняя гимнастика, Ира! – пошутила я, скрывая возникшее беспокойство. – Я тоже уважаю разные постельные упражнения, но чтобы играть в салочки с тумбочкой – такого со мной еще не случалось!

– Где Моржик?! – злым придушенным голосом просипела подружка из-за кровати.

– Молодец, это уже гораздо здоровее, – одобрила я. – Лучше играй с мужем, чем с мебелью! Моржик в ванной. Позвать?

– Ни в коем случае!

Кряхтя и спотыкаясь, Ирка, как была, в одном несерьезном пеньюаре выбежала из спальни, едва не расплющив меня толстым боком о дверной косяк. Она пробежала мимо кухни, ворвалась в ванную и, не обнаружив там ничего, кроме пара, волчком закрутилась на пороге.

– Моржик уже завтракает, – подсказала я, на всякий случай потыкав в сторону кухни указательным пальцем.

– М-и-илый! – взревела Ирка, стартуя в подсказанном направлении. – Ты уже оделся?

– Разумеется, оделся, – с легким удивлением и большим достоинством ответил Моржик, опустив поднятую руку с сырником. – Ты же не думаешь, что я могу выйти к завтраку нагишом? У нас же гости!

– Да ладно, ладно, не надо нас стесняться! – сказал Колян и без стеснения утащил с тарелки Моржика забытый им сырник.

– Морж! Немедленно сними эти брюки! – непререкаемым тоном велела Ирка, нервно притопывая по полу босой ногой.

– Вот! – с набитым ртом укоризненно прошамкал Колян, обращаясь ко мне. – Бери пример с подружки! Вот это, я понимаю, темпераментная женщина! Едва проснулась – уже требует, чтобы муж снял штаны!

– Извините, – покраснев, сказал Моржик и поспешно вышел в коридор, откуда сразу же послышался треск расстегиваемой «молнии» и шорох ткани.

Мы с Коляном с интересом прислушивались.

– И рубашку тоже! – потребовала Ирка.

Снова шорохи, затем быстрое шлепанье босых ступней. Схватив в охапку мужние одежки, Ирка галопом умчалась в ванную.

– Не понял? – пробормотал Колян.

– Я не понял, зачем я раздевался? – обиженно спросил Моржик.

– Возьми в шкафу все чистое! – крикнула Ирка из-за закрытой двери.

Стало понятно, что ничего особенно интересного мы не увидим. Колян вернулся к сырникам, я налила себе кофе, Мася потянулся за соком. Через минуту к нам присоединился Моржик – весь в чистом. Ирка появилась минут через пять.

– Милый, ты забыл опустошить свои карманы! – проворковала она и высыпала на стол рядом с мужем кучку мелких вещей.

Там были ключи, мобильник, бумажник, водительские права и несколько монет. Денежки Ирка сложила аккуратным столбиком от пятака до копейки и, с победным звоном венчая пирамидку последним медяком, объявила:

– Все в целости и сохранности!

– А носовой платок? – придрался Моржик.

– Пожалуйста! Чистенький! – заботливая супруга вручила ему тщательно отутюженный полотняный квадратик.

– Солнышко мое, что бы я без тебя делал? – растрогался он.

Ирка-Солнышко продолжала излучать заботу. Она предупредительно вилась вокруг муженька до тех пор, пока тот не уехал в офис. Поскольку Моржик увез с собой и моих мужчин – Масю к няне, Коляна на трудовой фронт, – я тоже провела последние десять минут предстартовой подготовки в нервах и хлопотах. Однако махать уезжающим беленьким платочком а-ля Ярославна мне показалось излишним – не на войну же мы их провожали!

– Ирусик, что с тобой? С чего вдруг такой приступ заботливости? – спросила я подружку, в высоком прыжке поймав воздушный поцелуй, который размашисто метнул мне в приоткрытое окошко отъезжающей машины Масянька.

– Это я так усыпляю подозрения! – на широкой улыбке шепнула подружка. – Не хочу, чтобы Моржик подумал, будто я что-то знаю.

Наши джентльмены укатили, и мы вернулись на кухню. Налив подружке кофе, я закономерно поинтересовалась:

– А что ты знаешь?

– Слишком мало, но надеюсь в самое ближайшее время узнать больше, – ответила Ирка, протягивая руку мимо чашки к телефону, висящему на стене. – Алло! Алло, Катя? Катя, это Ирина Иннокентьевна!

Я поняла, что Ирка звонит в офис. Ириной Иннокентьевной подружка важно представляется подчиненным, а Катя – ее секретарша. Хорошая девочка, которую Ирка взяла на работу по просьбе какой-то старой знакомой и не выгнала, даже когда выяснилось, что Катя стучит по клавиатуре двумя пальцами в темпе реквиема и словосочетание «махровая сирень» пишет через «о» и «е» соответственно: «мохровая серень». Ирка хотя и сказала, что «мохровая серень» – это мерзкие лишайники, которые появятся в ассортименте ее фирмы лишь в том случае, если «Наше семя» откроет филиал за Полярным кругом, но дурочку Катьку не уволила. Наоборот, прибавила ей жалованье с условием, что горе-секретарша возьмет себе репетитора по русскому языку. В результате девчонка прониклась к доброй хозяйке любовью и преданностью, так что секретарша у Ирки надежная, как Форт Нокс.

– Катя, у меня к тебе важное и абсолютно секретное задание! – сказала Ирина Иннокентьевна. – Ты уже в офисе, надеюсь? Молодец. Делай что хочешь, но чтобы через пять минут у нас не было Интернета.

Катя, видимо, поинтересовалась, надолго ли нужно отлучить офисные компьютеры от Всемирной сети, потому что Ирка сказала:

– Минут на сорок, пока я не приеду. До этого времени никому ничего починять не позволяй, говори, что ремонтные работы уже ведутся. Задачу поняла? Действуй!

Она повесила трубку, посмотрела на меня отсутствующим взглядом и пробормотала:

– Если пробок не будет, я доеду за полчаса.

– Ты же не собиралась сегодня на работу? – удивилась я. – Я думала, мы вместе прокатимся за город, так сказать, умчимся в прерии! Скоро приедет Анка, у нее запланирована для нас интересная экскурсия.

– Нет, я еду в офис. У меня запланирована еще более интересная экскурсия, – отмахнулась Ирка, даже не поинтересовавшись, с чего это мы с Анютой вдруг собрались в прерии: – В Интернет!

Она схватила чашку и принялась торопливо глотать кофе, часто и шумно дуя на горячую жидкость.

– Зная Катю, я уверена, что у тебя в офисе уже нет Интернета! – напомнила я.

– Это не у меня, это у Моржика в офисе сейчас нет Интернета, но сие сугубо временное явление, – ответила Ирка, сбрасывая тапки и напяливая пиджак поверх ночной сорочки. – Интернет вернется, просто я обязательно должна быть в офисе, когда Моржик зайдет на этот сайт.

– А ты обязательно должна быть в офисе именно в таком виде?

Ирка остановилась, скатилась взглядом по собственному фасаду сверху вниз и пошевелила босыми пальцами.

– М-да, с дресс-кодом напряженно… Пойду переоденусь!

И унеслась в гардеробную.

– Пойди переоденься, – со вздохом сказала я.

Отправляться на экскурсию в небогатую достопримечательностями отдаленную станицу Верховецкую на пару с Анкой мне не хотелось. Я уже имела случай оценить Анютино водительское мастерство и нашла его весьма скромным! То ли дело Ирка: она отличный шофер, с ней не страшно и в прерии. Но раз подружке важнее сходить на какой-то сайт… Кстати, на какой такой сайт?

– Если бы я знала, какой это сайт, то уже была бы там! – ответила на мой вопрос подружка, усаживаясь в машину.

Я поехала с ней, чтобы не добираться потом общественным транспортом (хотя Ирка, готовая в связи с изменой Моржика разувериться во всех лучших человеческих качествах оптом, решила, будто я тороплюсь удрать, чтобы не мыть оставшуюся после завтрака посуду). По дороге в центр подружка рассказала мне про ночную эсэмэску, полученную Моржиком. Оказывается, к исполнению внепланового утреннего стриптиза она принудила мужа с единственной целью – чтобы завладеть его носильными вещами и под предлогом доставки их к стиральной машине без помех вывернуть карманы – это раз, найти мобильник – два, ознакомиться с текстом подозрительного сообщения – три. План сработал, эсэмэску Ирка прочла. Она состояла из двух коротких предложений: «Как мы это делали. Смотри на сайте». Телефонный номер автора письма не отобразился, но после призыва стояла подпись: «Зая № 3».

– Как тебе, а? Зая Третья! – возмущалась Ирка, с необычной для нее резкостью дергая рычаг переключения скоростей. – Стало быть, у него были Зая Первая и Зая Вторая? Это как минимум. Ничего не скажешь, справный кролик мне достался! Жаль, не смог стать добрым мужем, пошел по рукам.

– Тогда уж, по лапам, – поправила я. – У зайцев лапы.

– Загребущие! – кивнула подружка, не отреагировав на шутку. – И вот что интересно: текущая Зая сама позиционирует себя как третий номер. То есть она знает о существовании зайчих номер один и номер два? Получается, Моржик участвует в игрищах целой стаи разнузданных зайцев? И они не просто делают это, но еще и фиксируют происходящее, чтобы затем показать всем посетителям некоего сайта!

– Может, третий номер – это объем ее бюста? – предположила я.

– Фи! – пренебрежительно сказала на это Ирка. – У меня-то пятый!

Было заметно – что хотя бы по этому пункту она убеждена в своем физическом превосходстве над неведомой Заей, что меня очень порадовало. Попросив подружку не открывать сезон активной охоты на зайцев в мое отсутствие, а ограничиться сугубо следопытством, я приготовилась десантироваться у дома Анюты.

Раз уж я обещала протянуть человеку руку помощи, надо было это сделать, хотя стремительный рост количества нуждающихся в моей помощи уже начинал беспокоить: хватит ли у меня рук-то?

У двери Анкиного дома переминался лейтенант Белов. Моя импульсивная и общительная подружка осадила своего четырехколесного скакуна у самых его ног, распахнула дверцу, высунулась по пояс и радостно проорала:

– О, Петька! Привет! Сколько лет, сколько зим!

– Мы вроде недавно виделись? – слабо удивился флегматичный Белов.

– Точно! В парке, у пруда с утопленницей! – прошипела я, дергая Ирку за рукав.

– Ой!

Она шлепнулась на сиденье, почесала в затылке, снова привстала и преувеличенно ласковым голоском сказочной Лисички-Сестрички спросила:

– А что это ты тут делаешь, Петенька?

– Жду, пока хозяйка мне откроет.

– Так ты к Тороповым, что ли?

– Ирка, не тупи! – снова зашептала я, пихнув подружку локтем в пышный бок. – Конечно, он к Тороповым, раз это частный дом и его хозяйка – Анка!

– Петенька, а кто тебе нужен? – не унималась подружка.

– Некий гражданин Торопов Александр Дмитриевич, – заглянув в бумажку, пугающе официальным тоном сообщил Петька.

– Ох! – Ирка опять бухнулась в кресло и вновь не усидела, подпрыгнула как на пружинке. – А зачем тебе, Петенька, гражданин Александр Дмитриевич?

– Тайна следствия! – важно ответил Белов и послал обольстительную улыбку в объектив камеры наружного наблюдения.

Обитателей дома это, очевидно, ничуть не пленило – дверь не открылась. Истомленный ожиданием, Петька перестал улыбаться и вонзил палец в кнопку электрического звонка.

– Ленка, должна тебе признаться, – напряженно наблюдая за Беловым, выжимающим из сигнального устройства пронзительный кошачий визг, зашептала Ирка. – Я вчера сделала одну глупость…

– Всего одну?

– Ага, но большую, – покаянно вздохнула подружка. – Я рассказала про Анютину семейную драму – ну про то, что лучшая подружка Анюты охмурила ее сына и в результате наградила внуком…

– Кому?!

– Ларочке.

– Зазнобе Лазарчука?! – я застонала. – Ирка! Ты рассказала все Ларочке, она передала информацию Сереге, а тот, как честный мент, довел ее до сведения следствия. То есть теперь в милиции знают, что у гражданина Александра Дмитриевича Торопова были тесные и в буквальном смысле плодотворные контакты с убитой гражданкой Марией Петропавловской. Ты хоть понимаешь, что наделала? Теперь мальчишку затаскают по допросам! Ты бы думала сначала, с кем можно об этом трепаться, а с кем лучше не надо!

– А с кем можно? – надулась подружка. – Я, если помнишь, пыталась трепаться об этом с тобой, но ты отмалчивалась!

– Мне казалось, на эту тему уже все сказано, – виновато промямлила я.

– Видишь, а Лазарчуку так не кажется!

– Тук-тук-тук! – настойчиво постучался к нам в закрытое окошко лейтенант Белов.

– Тс-с-с! – шикнув на меня (хотя я и так молчала), Ирка поспешно опустила стекло и все тем же сказочным лисьим голосом пропела:

– Чего тебе, Петенька?

– Я так понял, девочки, вы с хозяйкой дома в дружеских отношениях? Позвоните ей, пусть выйдет, если меня впускать не хочет, – попросил Петя. – Собственно, мне даже не она, а ее сыночек нужен.

– Поговорить? – уточнила я, без особой охоты доставая из кармана мобильник.

– Поговорить, поговорить, – голосок у Петьки сделался такой же сладкий и неискренний, как у Ирки.

Я посмотрела на подружку. Она незаметно для лейтенанта показала мне пальцы, сложенные решеточкой, и помотала головой. Я в этом мимическом этюде не нуждалась, у меня и у самой не было никакого желания способствовать тесному общению Анкиного сына с коллегами Белова и Лазарчука. Они мне друзья, но истина дороже: нашим доблестным милиционерам только дай кого-нибудь, мало-мальски подходящего на роль подозреваемого, и они тут же перестанут искать настоящего преступника и употребят все силы на то, чтобы посадить кого попало. А внутренний голос активно нашептывал мне, что Сашка Торопов в подозреваемые вполне годится: по статистике, убийства на семейно-бытовой почве в нашей стране самые распространенные. Мужья убивают жен, жены – мужей, а Саша Маше даже мужем не был, его статус на языке протокола определяется термином «сожитель». Само слово, на мой взгляд, звучит гадко и криминально…

– Алло? – ворвался в мои сумбурные мысли встревоженный голос Анюты.

– И чего так орет? – недовольно поморщилась Ирка, демонстративно похлопав себя по уху.

Это была еще одна мини-пантомима с прозрачным намеком на то, что голос моей телефонной собеседницы слышен не только мне. Я поблагодарила подружку за предупреждение, изобразив микрокивок путем прижмуривания глаз, и построила свой монолог с учетом полученной информации.

– Привет, дорогая, – сказала я. – Не удивляйся моему вопросу, меня попросил задать его тебе лейтенант милиции Петр Петрович Белов. Он прямо сейчас нетерпеливо ждет твоего ответа.

Авось Анка поймет, что упомянутый нетерпеливый лейтенант в данный момент ошивается рядом и ловит каждое наше слово.

– Где твой Сашка, ты по-прежнему не знаешь?

– По-прежнему не знаю! – мгновенно уловив подсказку, подтвердила.

– Как ушел из дома вчера вечером, так и не объявлялся?

– Не объявлялся!

– И на звонки не отвечает?

– Не отвечает, – Анка замолчала: похоже, задумалась, как бы так устроить, чтобы Сашка действительно не отвечал на звонки.

– Должно быть, у него мобильник разрядился, – не столько предположила, сколько посоветовала я.

– Ага! – обрадовалась она. – Наверняка разрядился! И где теперь сына искать – ума не приложу!

– А можно я сам поспрашиваю? – неудовлетворенный результатами нашей беседы, лейтенант Белов потянулся к моему телефону.

– Только не с моего мобильника! – отстранилась я. – Извини, рабочий день впереди, а у меня на счету сущие копейки остались, так что никак не могу пожертвовать их в пользу следствия. У тебя ведь свой мобильный есть?

– Ну есть, – неохотно признался Петенька.

Транжирить свои телефонные копейки на благо следствия ему тоже не слишком хотелось.

– Так я дам тебе Анютин номерок, сам с ней созвонишься. Ань, слышала? Петя будет тебе звонить.

– Слышала, все поняла! – заверила Анка. – Спасибо тебе.

– Да не за что, – ухмыльнулась я.

– По-моему, тоже, – пробурчал Белов.

– Пиши.

Я быстренько продиктовала лейтенанту номер Анютиного телефона и сразу же скомандовала Ирке:

– Поехали!

Она, торопясь убраться подальше, рванула так, что я впечаталась в сиденье, как штемпель в подушечку. «Шестерка» полетела не хуже истребителя – даже в ушах засвистело!

– А как ты хотела? Под капотом семьдесят лошадиных сил! – прокричала Ирка в ответ на мой недовольный возглас. И неожиданно сменила тему, рявкнув: – Трубка!

– Какой труп?! Где? – недослышав, испугалась я.

– Твоя! – рявкнула она, ужаснув меня пуще прежнего. – Там!

Через секунду до меня дошло, что свист ветра и дикое ржание автомобильных лошадей заметно усилены телефонным звонком, доносящимся из моего кармана, и именно об этом пытается сообщить мне более чуткая подружка.

– Алло, Лен, ты где? – спросила Анка. – Что у тебя там так шумит?

– Лошади, – буркнула я. – Семьдесят голов.

– Ты случайно не в милиции?

– По-твоему, в милиции есть лошади?

– Плевать мне, где есть лошади, а где их нет! – вскипела она. – Я спрашиваю, ты сама сейчас где?

– В машине.

– Не в милицейской?

– Слушай! – Я тоже рассердилась, потому что разговаривать с доброй знакомой, как с идиоткой, было очень странно и неприятно. – Где я, а где милиция?!

– О том и спрашиваю!

Я отклеила трубку от уха, посмотрела на нее с недоумением и досадой и попросила Ирку:

– Останови, пожалуйста! Плохо слышно, я не понимаю, о чем она говорит.

Подружка лихо подрезала подметальную машину и затормозила в куче сухой листвы у тротуара.

– Начнем с начала, – сказала я в трубку. – Почему ты думаешь, что мой маршрут обязательно должен пролегать через милицию?

– Напротив, я как раз надеюсь, что это не так, – с сарказмом ответила приятельница. – Просто у тебя так много друзей милицейского происхождения, и вы так часто с ними общаетесь, поверяя друг другу свои и чужие тайны…

Я укоризненно покосилась на Ирку. Она предпочла притвориться, будто не понимает, что ответственность за ее глупую болтовню совершенно незаслуженно возложена на меня.

– Прости, – кротко сказала я Анюте.

– Нет, одним «прости» ты не отделаешься! Придется нам помочь.

– Что нужно сделать?

– Найти моего Сашку.

– Действительно, что ж еще?! – Я, не сдержавшись, возмущенно фыркнула. – Я уже искала твою подругу, потом начала искать твоего внука, а теперь еще буду искать твоего сына. Кого еще? Может, у тебя дедушка в войну пропал или один-другой корешок родословного древа в глубине веков затерялся? Ты говори, не стесняйся! Одним человеком больше, одним меньше – какая мне, как сыщице, разница!

– Ленка, его милиция ищет! Ты должна успеть раньше! – взмолилась Анюта. – Сашку надо найти и от греха подальше спрятать куда-нибудь, пока менты не найдут убийцу Маши. Иначе парнишке несдобровать!

Я, если честно, и сама так думала, но все-таки попыталась защитить честь мундира Лазарчука, Белова и иже с ними:

– А ты не преувеличиваешь? Ну побеседует с Сашей следователь, задаст несколько вопросов – что такого?

– Да ты что?! – испугалась Анюта. – Не знаешь, как в милиции умеют добывать чистосердечные признания?! Нет уж, пусть их выбивают из других, а я своего сына уберегу. Вернее, это ты убережешь, сама я не могу даже из дому выйти, у меня под дверью один из твоих милицейских друзей окопался, как беляк на Перекопе! Разговаривать я с ним не стала, но выходить опасаюсь, не дай бог, потянется за мной следом!

– Боишься навести Белова на Сашку? – сообразила я. – То есть, выходит, ты все-таки знаешь, где он сейчас?

– Точно не знаю, но надеюсь, что в больнице, рядом с отцом, – вздохнула Анюта. – Я тебе не говорила? Диме стало лучше. Боюсь сглазить, но врачи говорят, что он выкарабкается.

– Отличная новость! – обрадовалась я.

– Да, вчера Димочка пришел в себя, правда ненадолго, всего на пару минут, но и это уже прогресс.

– Ань, а вот мне интересно! – встряла в наш разговор Ирка, никогда не стесняющаяся подслушивать. – Муж твой, пока в коме был, слышал голоса тех, кто был рядом? Как этот дядька из сериала… как его… Си Си? И что Дима сказал, когда очнулся? «Я вернулся!» или, может, «дорогая, я снова с тобой!»?

– В отечественном кино герои, выходя из забытья, слабыми голосами просят пить, – вспомнила я.

– Дима не говорил ни того ни другого, – возразила Анка. – Он позвал сына.

– А тебя не звал? – не отставала бестактная Ирка. – И дочку не звал?

– А кота? А попугайчика? – ехидно прошептала я.

– Возможно, он хотел позвать нас всех, но не успел, снова отключился, – с достоинством ответила Анюта. – Вообще-то, я сама этого не слышала, мне сиделка сказала.

– Сашка знает? – спросила я.

– Знает. Я ему с утра позвонила, сказала, что папа его спрашивал.

– Наверное, он страшно обрадовался и тут же поехал к отцу? – спросила Ирка, страстная любительница мелодраматических сцен.

– Надеюсь, что помчался, хотя страшной радости в его голосе я не услышала, – с досадой сказала Анка. – Я вообще ничего не услышала, паршивец со мной не разговаривает. Спасибо, хоть трубку взял и выслушал. Впредь и этого делать не будет – я сама посоветовала ему временно не пользоваться сотовым телефоном. Правильно? Просто я где-то читала, что милиция может любой мобильник засечь и таким образом найти человека.

– Именно так разбомбили главного чеченского террориста! – опять влезла Ирка.

– Вообще-то, все правильно, Ань, – согласилась я. – Хотя вряд ли Лазарчук с Беловым станут искать твоего сына по такой сложной схеме. Сашка-то не исламский террорист, он даже не подозреваемый пока. Следствию нужны его свидетельские показания, а не координаты цели для точечного бомбометания.

– Надеюсь, – мрачно сказала Анка. – Но ты все-таки спрячь моего дурака где-нибудь, пока все утрясется.

– Спрячу, если найду, – пообещала я.

– Все, поговорили, можно ехать? – поняла Ирка.

Позади «шестерки», требуя дать ей доступ к куче сухих листьев, сердито жужжала и нестрашно бибикала подметальная машинка.

– Слушай, ты меня, конечно, извини, но я с тобой в больницу не поеду, – сказала Ирка, выкрутив руль и заодно посмотрев на наручные часы. – Мне надо Моржика в Интернете пасти.

– Ну ты бессовестная! – возмутилась я. – Сама подставила пацана под удар, а теперь удираешь, да еще на машине! Предлагаешь нам с Сашкой уходить от возможной милицейской погони на трамвайчике?

Совесть у Ирки была, и она еще не вполне изнемогла в борьбе с ревностью. Отказаться от плана выйти на след Моржиковой возлюбленной зайчихи с помощью путеводной интернет-паутинки подружка не желала, но и меня совсем уж подвести не хотела. Сошлись на компромиссном варианте: Ирка идет по своим делам, но оставляет мне машину. Мы вместе доехали до офиса фирмы «Наше семя», там подружка вышла, а я пересела за руль и полетела в больницу – на перехват Саши Торопова.

Почему-то я даже не подумала, что в реанимацию меня не пустят. Привыкла, что тележурналистское удостоверение открывает почти все двери! На сей раз трюк не удался, я даже не пыталась предъявить свою краснокожую книжицу, потому что на моих глазах суровая тетка в штанах и рубахе из зеленого сатина одного такого умника со служебным удостоверением бесцеремонно вытолкала за дверь.

– Куда в реанимацию рвешься, спятил? – рявкнула она на парня. – Так психиатрическое на пятом этаже, туда и ломись!

Тяжелая металлическая дверь хищно лязгнула, и «психический» едва успел убрать ногу. А не успей, так загремел бы не в психиатрическое на пятом этаже, а в травматологию на шестом.

– Сама дура! – отскочив на середину лестничной площадки, обиженно сказал парень.

Он потер голеностоп и за неимением другой публики пожаловался мне:

– Чуть без ноги меня не оставила, а еще медик! Человек гуманной профессии!

– А вы не гуманной? – спросила я, цепко присматриваясь к чужому удостоверению.

Не удостоив меня ответом, парень аккуратно закрыл «корочки» и спрятал их в карман, но я успела заметить, что на фотографии владелец документа запечатлен в форме. Значит, он из милиции! Да и внешне тот самый типаж: джинсы с китайского рынка, свитер «от бабушки», кроссовки с распродажи, подбородок кирпичом, волосы ежиком, в серых глазах блестит металл в диапазоне от стали до мельхиора – классический опер!

«Похож на Лазарчука!» – согласился со мной внутренний голос.

Предполагаемый опер заметил мой интерес, но причину его понял неправильно. Одарив меня ответным оценивающим взглядом, парень расправил плечи и, откровенно красуясь, прошелся по площадке. Остановился перед вывешенным на стене списком пациентов отделения, поиграл мускулами, разминая плечи.

«Драться собирается, что ли?» – съязвил мой внутренний голос.

Игривый опер поднял голову, поехал взглядом по списку сверху вниз и остановился на среднем листе. Я встала на цыпочки, напрягла зрение, поверх мускулистого милицейского плеча заглянула в бумажку и сразу же нашла в длинном столбике знакомую фамилию: Торопов.

«Что и требовалось доказать! – сказал мой внутренний голос. – Не дремлет наша милиция, и Белов с Лазарчуком не дураки: сообразили, где поджидать Анютиного Сашку».