Читать онлайн Мосты в никуда бесплатно

Роман Смирнов, поэт, Электросталь

Новая книга современного казанского писателя Антона Боровикова называется «Мосты в никуда». Какое отношение к названию имеют Пелевин, Веничка и Кастанеда etc., вы можете узнать, прочтя книгу целиком. Такая вот информация, для затравки. Неплохо, да? Меня лично впечатлило. Книга написана в энергичном мемуароподобном стиле. Для себя я определил жанр как неоновеллы. Рассказы стремительны, но темы далеки от поверхностных. Наоборот. А за счет доступной интеллектуальной подачи, выгодно достигают цели – ума и эстетических рецепторов читающего. Антон Боровиков не любит ханжества в любом виде. Он подчеркнуто свободолюбив и демократичен. Он как бы приглашает: пойдем, бро, сними розовые очки, вынь из ушей вату. Мир открыт. Вот фильмы, которые потрясают, вот книги, которые будят воображение, и вот люди, оставляющие след своей неординарностью. Если бы автор мог, он бы размножился, настолько необъятны его замыслы. Он видит, он может поделиться. Книга выполняет эту функцию, а далее – читатель. Эти мосты построены для них. И, я думаю, главное – не куда мосты, а – откуда, поэтому, очевидно, движение бесконечно.

Алёна Жилкина, член Российского Союза Писателей, Зеленодольск

Три причины прочесть книгу «Мосты в никуда»:

Причина №1 – «Страшно интересно!» – так сказали о рассказах Антона Боровикова юные авторы из детского литературного объединения «ЮЛА» после встречи с ним. Я веду ЛитО более семи лет и знаю, что детей не обманешь, а потому, если им было страшно интересно, то это действительно так!

Автор умудряется в одном маленьком рассказе сконцентрировать объёмный и цельный мир, где все герои, от главного до второстепенных, интересны читателю. Сюжеты чётко структурированы, логически выверены, динамично развиваются и, главное, никакой воды, ни одного лишнего слова!

Причина №2 – богатейший и живой язык повествования. Автор-билингв, виртуозно владеющий мощью русского и харизмой английского языков, цепляет читателя на крючок и не отпускает, покуда книга не будет прочитана полностью. В некоторых произведениях герои или автор позволяют себе ругнуться, но делают это столь изящно и без всякой режущей слух пошлятины, что всё это органично ложится в текст и становится одной из его фишек. Кстати, у читателей этой книги появляется уникальная возможность обогатить свой словарный запас за счёт цитат из классических произведений, а также крылатых выражений на разных европейских языках.

Причина №3 – Автор предлагает читателю разнообразие тем: в книге есть рассказы с тёмной романтикой, мистикой и лёгким хоррором, литературные эссе, а ещё подробные отзывы на книги, музыкальные произведения и фильмы. Кто-то может высказать «фи» такому «литературному винегрету», но не стоит спешить с выводами ибо книга эта – полноценный и классический обед из трёх литературных блюд, способный удовлетворить самого взыскательного книжного гурмана.

Алексей Егоров, писатель, Казань

Тексты Антона хороши: занимательны, динамичны, образны; коротки ровно на столько, чтобы читатель не заскучал, и протяжённы ровно на столько, чтобы исключить недоумëнное – «и – всё?». Очевидные и ожидаемые развязки, таковы лишь для первого прочтения, поверхностного, глубина в деталях, а за отстранëнностью на грани цинизма – true romance…

Эта бумага – твоя кожа, эти чернила – твоя кровь

Сотовый мёд каплет из уст твоих,

Мёд и молоко под языком твоим

«Песнь песней» царя Соломона

Жан-Кристоф Гранже, «Чёрная линия» / La ligne noire, 2004

«Сколько лет назад он отказался от желания писать романы? Сколько лет это желание оставалось погребенным под рухнувшими иллюзиями? Но сегодня он решился. Эта история ляжет в основу самого настоящего романа ужасов. Триллера, написанного изнутри. Под диктовку убийцы.»

Этот роман был написан одним из моих любимых авторов на пике его популярности и творческого потенциала. Только что отгремели «Багровые реки» и «Империя волков», ставшие международными бестселлерами. Матьё Кассовиц блестяще экранизировал «Багровые реки» с Жаном Рено и Венсаном Касселем. На всякий случай – фильм «Багровые реки-2» к книгам Гранже не имеет никакого отношения, просто попытка киноиндустрии срубить бабло на бренде. Кстати, отличительная черта фильмов по романам Гранже – замена книжной концовки хэппи-эндом, но, что поделаешь, законы жанра.

«Чёрная линия» – третья часть неофициальной трилогии, начатой «Лесом мертвецов» и «Присягнувшими тьме». И, наверное, лучшая её часть.

Итак, вкратце сюжет. Главный герой – Марк Дюпейра, человек с изломанной судьбой (впрочем, это свойственно Гранже, главные герои всегда с некоей долей ущербности, будь то Пьер Ньеманс из «Багровых рек» или Жан-Луи Шиффер из «Империи волков»). Смерть, вернее, смерти, радикально меняют его жизнь. Был профессиональным пианистом – смерть близкого друга, психическое расстройство, уход в репортажную журналистику. Успешный журналист – убийство жены, кома, уход в шакалы-папарацци. Смерть Леди Ди, муки совести (вот в это, кстати, в исполнении папарацци верится с трудом), уход в заштатную криминальную хронику в третьеразрядной газете. Погружаясь в подробности самых жестоких преступлений, Марк пытается ответить на самые важные для себя вопросы: какова природа Зла? Где оно берет начало? Рационально оно или спонтанно? Как его понять?

И тут подворачивается удачная возможность: на малайском курорте схвачен Жак Реверди, бывший чемпион-дайвер, перебивающийся случайными заработками инструктора по дайвингу. Реверди (это важно для сюжета) – мастер апноэ, длительной задержки дыхания. Его застали на месте преступления – жестокого убийства молодой девушки. По косвенным уликам известно, что, возможно, Реверди причастен к целой серии бесчеловечных расправ над девушками и в Таиланде и Камбодже. Сначала его помещают в психиатрическую клинику Ипох (название, конечно, доставило), потом переводят в одну из страшных тюрем Малайзии. Надо сразу сказать, что в описании нравов в этой тюрьме Гранже не жалеет красок, как-то сразу хочется быть законопослушным в странах Юго-Восточной Азии, чтобы не попасть в такой ад. Всем абсолютно ясно, что Реверди будет казнен через несколько месяцев.

Марк затевает опасную игру: он решает затеять переписку с убийцей, прикинувшись в этой переписке восторженной поклонницей Жака. Просто для того чтобы выведать у того все тайные мотивы и движущие силы Истинного Зла. И фокус вроде бы удается, Реверди вступает в переписку и начинает делиться самым сокровенным.

Параллельно на сцене появляется вторая главная героиня – начинающая супермодель и студентка философского факультета Хадиджа. Учитывая сюжетную линию и, если хотите, сакральный аспект действий убийцы, полагаю, что совершенно не случайно Гранже дал главной героине имя первой жены пророка Мухаммеда Хадиджи бин Хувайлид. У Хадиджи своя темная история – она провела детство с родителями – героиновыми наркоманами, которые погибают в пожаре, когда Хадидже было 14 лет. Может, это и стало причиной её физического дефекта – отсутствию вагинального секрета, что начисто лишает ее личной жизни (привыкайте, такого натурализма в книге много).

В общем, у каждого из главных персонажей есть свои темные истории, и еще больше о них мы узнаем по ходу действия. Пока же Марк (по переписке с Реверди назвавшийся Элизабет) отправляется, так сказать, по местам «боевой славы» убийцы, чтобы, отгадывая предлагаемые Жаком загадки, узнать истоки зла и раскрыть суть зловещих ритуалов.

Надо сразу сказать, что книга явно не понравилась бы туристическим ведомствам Малайзии, Таиланда и Камбоджи. Все эти страны, с кратким упоминанием туристической стороны, показаны столь неприглядно, что оторопь берет.

Конечно, Гранже не был бы Гранже, если бы в максимально жесткой форме не показывал все подробности убийств, жестокости и садизма. Пожалуй, даже «Багровые реки» не были столь насыщены натуралистическими сценами, от которых кровь стынет в жилах. То, как были совершены убийства раньше и совершаются новые – зрелище отнюдь не для слабонервных. Я не случайно говорю «зрелище», потому что мастерство Гранже именно в том, что любая сцена представляется очень зримо.

И кровь. Да, кровь, пожалуй, один из главных персонажей жизни. Марк, пытаясь понять, что же движет Жаком и догадываясь, что в основе всего – кровь, выслушивает целую лекцию о том, какова по цвету и консистенции кровь женщин в переломные моменты женской судьбы – первые месячные, лишение девственности, резаные раны – пурпурная, охряная, карминовая. Остается только узнать, какого же цвета кровь хотел увидеть убийца, лишая своих жертв воздуха и заставляя их раны фонтанировать кровью.

По мере того, как Марк продвигается в предлагаемом убийцей квесте, он понимает, что из этого может выйти роман. Не просто роман, а хоррор-бестселлер, в котором, во-первых, Марк наконец-то раскроет природу Зла, и которым, во-вторых, он компенсирует и свои беды и унижения. Маленький спойлер – роман будет, но вот последствия его издания будут поистине катастрофическими.

Даже само повествование можно сравнить с кровью – оно тягучее, темное, как венозная кровь, изобилующее поворотами, сходными с причудливой извилистостью кровеносных сосудов. Симпатий к человечеству роман точно не прибавляет, как обычно у Гранже, нет «положительных» героев, у всех скелеты в шкафах, да еще какие. К финалу действие ускоряется, градус напряжения растет, и автору просто хочется сказать словами героя известного мультика: «Ишь, чего откаблучивает!» Но в этом весь Гранже au sommet de la perfection1.

Итак, если вам близок жанр жесткого, нуарного триллера, если вы не против прогуляться по темным закоулкам человеческих душ и азиатских городов – добро пожаловать на «Черную линию».

Фото Джордж Стучи, pixabay.сom

Иногда казалось, что всё

Ору я в микрофон,

Опять с самим собой я вышел в октагон.

И снова проиграл, и снова победил.

Анатолий Царев

Я записалась в книжный клуб

читать дорожные романы,

я заглянула мира вглубь,

увидела дороги, страны.

Кто жил и странствовал, тому

понятен интерес настырный

к чужому поезда окну

у прожигательницы мирной

полночной лампы над строкой,

где сходит пассажир с подножки.

Своя-то жизнь роман такой

в цветной потрёпанной обложке.

Катя Капович

Константин Потапов, «Никто не знает Сашу», роман, 2022

С творчеством Константина я знаком с осени 2016 года, когда в нашем казанском Доме Аксёнова прошёл его творческий вечер стихов и прозы (Дом Аксёнова упоминается и в романе, но об этом чуть позже). Кстати, именно это событие сподвигло меня на то, чтобы свои рассказы не просто публиковать, а и представлять их уважаемой публике, и через год с небольшим я уже проводил свой творческий вечер в том же Доме, а Константин поучаствовал в моей радиопередаче на День Святого Валентина. Но, как говорится в известном фильме, «щас не об этом».

С тех пор я достаточно внимательно следил за тем, что делает Константин, побывал на его интереснейшем моноспектакле «Разговор о другом».

Были у Константина и музыкальные проекты – Posternak и «Лоукоустер», тоже весьма достойные, можете полюбопытствовать.

И вот, наконец, роман. Книга, только утвердившая меня во мнении, что автор – один из самых талантливых литераторов в сегодняшней России.

Я часто писал о так называемых road-movies – фильмах о путешествиях, одном из любимых жанров в кино. Роман Константина, наверное, с большой долей вероятности можно назвать road-книгой, что, конечно, сразу вызывает ассоциации с On The Road Керуака или Travels with Charley in Search of America Стейнбека. Да и сам автор говорит, что Берроуз (еще одна отсылка к битникам), услышав внутренние монологи Саши, задохнулся бы от зависти. Но исключительно ассоциации, я бы очень не хотел, чтобы к автору приклеивались ярлыки вроде «русский Керуак».

Итак, вкратце сюжет: главный герой – Саша Даль (автор впоследствии сказал, что его прототипом стал Алексей Вдовин), поэт и музыкант, выступающий с собственными песнями, при этом не любящий, когда его называют «бардом» или «автором-исполнителем». Саша, пройдя через болезненный развод и странное путешествие в Индию и Непал (так и незавершённая Випассана), отправляется в сольный тур по городам и весям России, включая родной город Саши Поволжск (NB – сам Константин родом из Самары).

Автор достаточно хлёстко и точно описывает посещаемые Сашей места: «Провинция. Жёлтые пятна рекламы. Плакаты угасших звёзд эстрады. Сверхновые рэперы. Две волны, а он где-то между, в слабой доле. Серая пыль на дне маршруток. Хриплое радио. Отвратительные объявления между песнями – не знаешь где сантехнику взять? звони семь пять семь пять семь пять – повторяя это всегда по два раза. Груды мусора во дворах, где брошенная маршрутка прячется за гаражами, как сбежавшая с уроков школьница с сигареткой. Нелепые названия кафе, пыльный хлам на балконах. И бессмысленные пробки – утром в одну сторону, вечером в другую, проще оставаться на одном месте.»

Саша, как я уже сказал, только что развелся с любимой женой Ксюшей, которая ушла работать в модное издание «Гидра» (превед, «Медуза»!), то самое модное, «в главное издание современности. В котором знают, как себя вести с женщиной. Какой альбом, пожалуй, главный в этом году. Кто – лучший писатель поколения. Как правильно мыть руки, дышать, жить, надевать презерватив. Посмотрите наши карточки прямо сейчас.» И эти драматические отношения – пожалуй, один из лейтмотивов романа. «Некоторых людей из головы не выселить, подумал Саша. Да и как спеть про это специально. Это должно прийти и спеться само. Как месячные, подумал Саша.»

Вообще, такие туры – дело сильно утомительное и, в общем-то, не сильно благодарное: «Он раздавал это маленьким залам по двадцать человек, вонючим вокзалам, ночным плацкартам, где засыпаешь под утро, и снова просыпаешься одним толчком, чек, раз-два, раз-два-три, снова петь, и так раз-два-три, четыре, пять городов подряд, поспав часов двадцать за неделю.» Наверняка автор здесь (хотя сам Константин всячески отрицает автобиографичность) вспоминает свой опыт туров, и тот самый, кстати, Дом Аксёнова с портретом писателя, в котором на выступлении Константина посчастливилось побывать и вашему покорному слуге.

Надо сказать, что почти весь роман построен в форме монологов, либо Саши, либо других персонажей, иногда – в третьем лице о Саше, но и это воспринимается как монолог.

Тур проходит, мягко говоря, не совсем гладко – отмены, переносы, проблемы с залами и звуком (в романе мы читаем целую оду правильному звуку от Саши). Принимая его за представителя той, «бардовской», культуры, ему даже предлагают выступить в местном поэтическом клубе – «а зрители у них были, судя по фотоотчётам – сплошь мужчины в потёртых вельветовых пиджаках, постаревшие музы с пронзительным взглядом, и сами пииты – седобородые, лысеющие, пузатые, простатит, алкоголизм, одышка». Гениальное определение такого рода тусовок, под которое подходит и одно известное казанское место.

Вообще весь роман – это, как мне кажется, история внутреннего надлома и внутренних противоречий Саши. Это касается и его отношений с женщинами – бывшей женой Ксюшей, менеджером Алиной и Ритой Малой, странной девушкой с дредами. И, конечно, того, что он делает – с одной стороны, Саша не хочет предавать свое: «Это же Саша Даль, наш Саша Даль, с добрым лицом, он всегда будет романтичным пай-мальчиком с залами на 30 человек. Он должен вот так улыбаться и так отвечать в ВК, и так писать песни. Крошечная армия восхищённых девочек, женщин с редким вкраплением вдумчивых мужчин – любила его и платила за билеты… такое смущение вообще, постыдное смущение перед нормой, и постыдное за то, что как бы предаю свой путь». С другой стороны, болезненное желание, как говорится, fame & fortune2 – массы просмотров и лайков, интервью Дудю, «Олимпийского», заполненного под завязку и прочих признаков «успеха», пусть и сиюминутных. Здесь очевидным антагонистом Саши становится ультрамодный рэпер Гиперболоид или просто Гипер (Моргенштерн? Окси?). И в одном из городов они причудливым образом пересекаются, пусть и косвенно (как – не скажу, спойлеров не будет). Саша говорит, что вообще не может называть рэп музыкой (в чем я с ним солидарен, по крайней мере, в отношении т.н. «русского рэпа. )Впрочем, в свое время сам Константин отлично выразил свое отношение к этому жанру в проекте «Лоукоустер».

И родной город для Саши – тоже повод для самоутверждения: «Я разорву каждый город, и особенно Поволжск, где могут прийти её подруги, если они меня не вконец возненавидели после её развода, я дам самый охренительный концерт в Москве, и даже если она не придёт ни на один – а она не придёт – все её общие знакомые будут говорить про этот концерт, про него, про его песни и голос, что он – последний герой, и эта бл..дская «Гидра», в которой она теперь работает, про него напишет.»

Сюда же можно отнести и сложные отношения с отцом – сильно пьющим бардом «старой школы», который всячески подчеркивает, что не одобряет то, что делает сын. В общем, скелетов в шкафу у Саши предостаточно. Отдадим должное автору – описано это мастерски.

Отдельная история – монологи персонажей романа, весьма колоритных, это и провинциальные звукачи и менеджеры («Охреневший, вообще. Звук говорит, плохой. Не летает говорит. Пздц. Да что значит, не летает. Гусь московский. Бард, бл… Звук не ворона, чтоб летать), и ревнивые быки-гопники, и библиотекарши («Почему я не отменяла наш поэтический, куда пришло всего четыре человека, почему я работаю в глуши, почему я содержу пыльный бастион книг, преданья старины»). Хотелось бы, конечно, особо упомянуть и Бальзака Веньяминовича, «говнаря, уличного музыканта в электричке Тула – Москва, возраст неизвестен» с его проникновенными монологами о мочеиспускании и волшебных свойствах «Жигулёвского» (превед, Веничка!) – здесь отсыл к Самаре, знаменитому пивбару «На дне».

А уж узнать, при чем здесь Дудь, легкие наркотики, ВИЧ, особенности РЖД, посты и лайки, админки групп в ВК и повадки таксистов – это уж предоставляю вам, будущие читатели романа.

Недавно Константин написал о своих текстах: «Это даёт мне свободу писать то, что я хочу, как я хочу. Подстраиваться мне больше не надо. Не надо вилять жопой, чтобы понравится 50 девочкам, вместо 40, чтобы продать билеты на романтическо-поэтический вечер имени меня. Неа. Пусть моя второсортная шляпа остаётся без имени. Промельк в титрах к сериалам не считается.

То, что будет моим – будет таким, как я хочу. Это уже будет первосортным мной.

Даже если это будет третьесортным.»

Уверяю вас, Константин, роман первосортный и очень актуальный, посему настоятельно всем рекомендую «Никто не знает Сашу».

Фото Людмила Кот / pixabay.com

Каннская Византия, или почему я здесь?

Ирвин Шоу «Вечер в Византии» / Evening in Byzantium, 1973

«Почему ты именно в этом городе и ни в каком другом? Почему ты в постели именно с этой женщиной и ни с какой другой? Почему ты здесь в одиночестве, а там – среди толпы? Как случилось, что ты стоишь коленопреклоненный перед этим алтарем и именно в этот момент? Что заставило тебя отказаться от одного путешествия и отправиться в другое? Что вынудило тебя переправиться через эту реку вчера, сесть в самолет утром, поцеловать этого ребенка вечером? Что закинуло тебя в эти широты? Какие друзья, враги, успехи, провалы, ложь, истина, временные и географические расчеты, карты, какие маршруты и автострады привели тебя сюда, в этот номер, в этот вечерний час?»

У нас Ирвин Шоу известен прежде всего по экранизации романа «Богач, бедняк» 1982 года, где как водится, американцев играли в основном прибалтийские актеры, ну, и подавалось всё как, понимаешь, «их нравы».

Итак, «Вечер в Византии». Конечно, Византия – это метафора, как большого скопления людей, так и византийских интриг. Но обо всём по порядку.

Главный герой романа – Джесс Крейг, когда-то успешный театральный и кинопродюсер. Но нынче дела у Джесса идут неважно, пьесы его давнего друга Эла Бреннера проваливаются, нового материала нет, деньги тают на глазах. Этому способствует и начавшийся бракоразводный процесс с женой Пенелопой, с которой он расстается после 20 лет брака, в котором, надо сказать, ни он, ни она примерным поведением не отличались – адюльтеров хватало.

В отчаянном и разбитом состоянии Джесс приезжает на кинофестиваль в Канны, слабо представляя, зачем он здесь. Хотя в один момент он вдруг говорит себе: «Я здесь, чтобы спасти свою жизнь.»

Совершенно неожиданно в размеренную каннскую жизнь Джесса врывается Гейл Маккинон, утверждающая, что она журналистка. Гейл подозрительно много знает о жизни Джесса, при этом продолжает допрашивать его знакомых, которые в это же время пребывают в Каннах.

Джесс встречает массу своих абсолютно разных друзей и знакомых – от преуспевающего агента Мёрфи, который не очень-то благоволит неудачникам-киношникам и писателям, до превратившегося в спивающуюся развалину писателя Йана Уодли, когда-то гремевшего своими бестселлерами.

«– Почему люди, которым за тридцать, намеренно стараются себя уничтожить?

– Потому что им за тридцать.»

Кстати, Уодли произносит практически пророческую фразу (заметьте, 1973 год): «Мир катится к чертям на тошнотворной волне толерантности. Грязные фильмы, грязный бизнес, грязная политика. Всё сходит с рук. Всё прощается. Всему можно найти с полдюжины оправданий.» Не правда ли, актуально?

Но упадническое настроение Джесса никуда не девается, даже встретив в ресторане самого Пикассо: «По пути к выходу он миновал столик Пикассо. Их взгляды на миг встретились. Интересно, как видит его этот старик? Как абстракцию? Угловатый уродливый винтик американской махины? Как убийцу, возвышающегося над телами мертвых азиатских крестьян и подсчитывающего трупы? Как грустного, неизвестно как попавшего на чужой скорбный карнавал шута? Как одинокое человеческое создание, едва волочащее ноги по пустому холсту?»

Надо сказать, Шоу отлично удается передать внутреннее состояние своего героя – это даже не депрессия, это скорее пугающая неопределенность, как в знаменитой фразе Бёрджесса: «What's it going to be then, eh?» Новых спектаклей и фильмов не предвидится, кредиторы наседают, чековая книжка тает на глазах, но тем не менее Джесс пытается «держать фасон»: живет в «Карлтоне», ужинает в дорогих ресторанах, ссужает деньги Уодли и т.д., и т.п.

Этот этап в жизни Джесса – своего рода промежуточное подведение итогов: «Что с ним делается, каковы его актив и пассив, велики ли долги и сколько должны ему. В какую графу невидимой банковской книги стоит внести его женитьбу, дочерей и карьеру. Раз и навсегда дать ему знать, моральный ли он банкрот или человек вполне состоятельный с точки зрения этики, объявить, растратил ли он впустую способность любить, ответить на вопрос, не было ли в эпоху войн и бесконечного ужаса его увлечение миром теней и грёз жестоким нарушением принципов чести и благородства.»

Конечно, немалую роль в осознании того, кто он, к чему пришел и куда идет, играет внезапно приехавшая в Канны дочь Энн. Энн своего рода олицетворение «прогрессивной» молодежи шестидесятых, с ее феминизмом и прочими заморочками. Тем не менее, как любой двадцатилетний человек, она абсолютно открыта в своих убеждениях и до наивности честна и добра – как говорит Джесс, «с ее негибкой, стальной твердости совестью». Энн искренне жалеет Уодли, говоря о том, что понимает, насколько он несчастен, и все его пьяные эскапады – всего лишь крик его изломанной души. Энн всем сердцем хочет помочь Уодли, на что Джесс скептически замечает: «Сколько женщин за все эти столетия, поддавшись таким же иллюзиям, вообразив, что они, и только они могут спасти писателя, музыканта, художника! Смертельная хватка искусства. Убийственное воздействие на женское воображение.»

Шоу мастерски описывает все, что, собственно, и составляет сердцевину фестивальной жизни – просмотры и убийственную желчность критиков, тусовки и терки продюсеров, режиссеров и воротил кинобизнеса по поводу того, куда вложить очередные миллионы. Не только ярмарка, но и ярмарка злословия, правда, Джесс считает, что это свойственно вообще всем сферам человеческой жизни: «Кино – действительно жестокий, изменчивый мир, и люди в нем ужасны. Только этот бизнес не лучше и не хуже других. В армии, например, тебе приходится всего за один день лизать куда больше задниц и напропалую врать, чем за весь год во всех голливудских студиях, вместе взятых».

Джессу предстоит еще и окончательно выяснить отношения со своими женщинами – женой Пенелопой, его парижской любовницей Констанс и прочими. Все они так или иначе оставили след в его жизни, но Джесс чувствует, что всё это – не настоящее, наносное. Это надо оставить, конечно, с минимальной толикой драм и заламывания рук, но – «Женщины любого возраста обладают способностью дать мужчине понять, что он гнусно их бросил, даже если бедняге всего-навсего понадобилось выйти на угол за пачкой сигарет».

Тем более, что, как кажется Джессу, он наконец обрел свою истинную любовь – «Любовь со всеми ее поворотами, интригами, компромиссами, болью и душевными ранами. Любовь, зачастую так жестоко зависящая от денег, моральных принципов, власти, положения, принадлежности к тому или иному классу, красоты или отсутствия таковой, чести и отсутствия таковой, иллюзий и отсутствия таковых». Но так ли это? Здесь надо отдать должное автору – в описании чувств своего героя Шоу не опускается до слезливой сентиментальности или пошловатых сюжетов.

Как же наш герой преодолевает свой кризис? Не плодя спойлеров, могу только сказать – ровно так, как и подобает любому творческому человеку, и в этой новой картине мира неожиданно удачно находится место и Уодли, с которым Джесс наконец восстанавливает нормальные отношения, и голливудским дельцам вроде продюсера Клейна и агента Мёрфи, и Гейл Маккинон, интерес которой к Джессу оказывается вовсе не журналистским, и многим другим.

В послесловии к русскому изданию какой-то наш доморощенный критик (забавная они все-таки публика) упрекает Шоу в том, что, мол, все это вторично, перепевка «Последнего магната» Фицджеральда, а стиль уж очень сильно косит под Хэмингуэя и прочая, и прочая. Ну, с одной стороны, конечно, сложно избежать влияния таких глыб, как Фиц и папа Хэм, а с другой стороны, все-таки у Шоу есть свой стиль, уникальный, неповторимый, делающий его книги поистине ценным чтивом, более чем достойным внимания даже самых взыскательных читателей. Так что – добро пожаловать в Каннскую Византию с её интригами, скандалами, любовными историями и творческими кризисами.

P.S. В 1978 году по книге был снят мини-сериал с Гленном Фордом, Эдди Альбертом и Винсом Эдвардсом. Надо посмотреть.

Фото Rolad Art / pixabay.com

Пламя из искр гения

Леонард Коэн, «Пламя», «Эксмо», 2020

Не нужен мне повод

Тому, чем я стал

Мотив мой всё тот же

Устал он и стар

Не нужно прощений

Виновных нет тут

Встаю от стола я

Бросаю игру

«В томике этом – последние поэтические произведения моего отца. Жаль, что он не увидел результата, – дело не в том, что в его руках эта книга стала бы лучше, воплощенней, щедрее или точнее напоминала бы его самого и ту форму, какую он замыслил для этого подношения своим читателям, – а из-за того, что он оставался жить для того, чтобы ее сделать: в конце она была его единственной причиной дышать». Так в предисловии к книге пишет сын Леонарда Эдам Коэн. Надо отдать должное Эдаму – он буквально по крупицам собирал материал для этой книги, от строчек в записных книжках до рисунков и записей на салфетках. И, кроме того, именно Эдам завершил издание музыкального альбома You Want It Darker, подлинного шедевра, вышедшего за 17 дней до смерти отца, а также посмертного альбома Thanks For The Dance.

Конечно, главным опасением, когда я брал в руки эту книгу, было то, насколько качественно сделан перевод, тем более что тексты Коэна достаточно сложны и разноплановы. Однако, когда листал книгу в библиотеке, наткнулся на перевод Almost Like The Blues, текст которой знаю практически наизусть. И оказалось, что перевод очень достойный, респект переводчикам.

Книга разделена на несколько частей: «Стихи», «Песни», «Выдержки из записных книжек». В основном это стихотворные произведения, некоторые из них уже широко известны как песни с уже упомянутых You Want It Darker и Thanks For The Dance. Сказать, что это прекрасные стихи и тексты – ничего не сказать. Эдаму удалось собрать то, чем всегда был славен его отец, разные аспекты его творчества. Это и лирика -

Если б солнца свет погас

И возникла ночь сейчас

Не осталось ни одной

Души живой

Стал таким весь этот мир

Под великой властью тьмы

Если б не была со мной твоя любовь

И философские тексты -

Всевидит жалость, и никто

Не обречен на муку

Но люди мы – и мы кричим

Взываем мы друг к другу

Весь путеводный свет погас

Учителям не верьте

Не было правды в шаге за -

Не было правды в Смерти

И ирония вместе с самоиронией -

Я был твоей любимой пьянью

Поржали – и забыли

Потом везти не стало нам

Удачи истощились

Вообще Коэн всегда был славен именно своей самоиронией, как он сказал на своем концерте в Лондоне – «я изучал философов, читал священные писания, но умудрился сохранить ясность». В тех стихах и прозе, которые вошли в эту книгу, ирония и самоирония присутствуют по полной программе. Но все-таки, как мне кажется, лейтмотив (не случайно Эдам сказал, что «папа торопился») – это своего рода итог жизни, взгляд на нее со стороны, со всеми ее перипетиями, забавными моментами и трагедиями. Если хотите, творческое завещание гениального поэта и певца.

Книга иллюстрирована рисунками самого Леонарда, зачастую смешными, почти карикатурами, снабженными подписями автора – те самые заметки на полях записных книжек или на салфетках. Тексты на них не переведены, поэтому отдельный интерес и безусловное удовольствие – разгадывать эти написанные изломанным почерком опусы.

Поэтому, если вас привлекает творчество великого канадца, да и просто хорошая, глубокая, жизненная поэзия – добро пожаловать в мир Леонарда Коэна.

Я тот глупец

Кто за тоской

Забыл мечтать о нас с тобой

Я не один

Под весом тьмы

Кто налегке

Как прежде мы

Я налегке

Прощай, пока

Спит вдалеке

Звезда, ярка

Фото Мари-Пьер Айюль / pixabay.com

Потомки викингов в столице порока

Ю Несбё, «Тараканы» / Kakkerlakkene, 1998

«Её глаза были словно два чёрных окна с белыми наличниками на фоне красной стены. Стук дедушкиного топора. Глухие удары, и дрова со стуком валятся на утоптанную землю. Ему хочется спать, но лицо горит огнём, и он ощущает запах собственного мяса и пороховой гари, въевшейся в поры.»

Как говорится, давненько не брал я в руки шашек, то есть давно не встречался на книжных страницах с давним знакомым – старым добрым Харри Холе, культовым героем серии романов Ю Несбё.

«Тараканы» – второй роман серии после «Нетопыря», до глобального триумфа «Снеговика» еще десять лет. Но тем не менее уже здесь есть все, за что Харри Холе полюбили читатели всего мира – «Главная особенность творческого метода Ю Несбё состоит в том, чтобы максимально глубоко увязать персональную судьбу героя с событиями, которые ему приходится расследовать» (Г. Юзефович)

Итак, посол Норвегии в Таиланде Атле Мольнес найден с ножом в спине в одном из борделей Бангкока. Понятно, что МИДовские чиновники катастрофически боятся огласки и скандала, тем более что Мольнес был практически вторым лицом в правящей Христианской народной партии. Посему, посоветовавшись с шефом полиции Бьярне Мёллером, МИД принимает решение отправить «в помощь» тайской полиции нашего старого знакомого, Харри Холе.

Как всегда у Несбё, в жизни Харри своих бед – выше крыши: овдовевший отец не может прийти в себя, его сестру жестоко изнасиловали, и Харри угнетает чувство вины за то, что он не может найти преступников. Харри борется со своей зависимостью – «никакого «Джим Бима», только пиво» – характерный самообман алкоголика. И вот отягощенный этим эмоциональным грузом Харри отправляется в столицу Таиланда.

Здесь он присоединяется к полицейской команде, которую возглавляет волею судеб оказавшаяся в Таиланде американка Лиз Грамли и двое местных офицеров. Вокруг убийства уж очень много подозрительных фигур – не просыхающая вдова посла, местные дельцы и «брокеры», да еще говорят, что посол кому-то крупно задолжал. И все это на фоне (не забываем – 1998 год) финансового кризиса, если помните, все как раз и началось с Юго-Восточной Азии, наш дефолт уже был следствием. Доллар растет, скоро он, по словам одного из персонажей, «будет стоить два грузовика тайских батов».

Ну, и конечно, не обойдена вниманием и секс-индустрия Бангкока. При этом Несбё не смакует всяческую клубничку (будь на его месте тот же Уэльбек, ух, он развернулся бы). Просто факты и ничего кроме фактов – ну вот есть оно, такое как есть.

Так что Харри предстоит распутывать весь этот сложный узел и выяснить, что же стало причиной смерти посла и последовавшими за ней смертями других вовлеченных в это дело. В чем источник? Простая бытовуха? Мафиозные разборки? Происки мафии педофилов (о наличии скандинавских конгломератов этой недостойной публики говорится достаточно подробно)? Финансовые махинации с миллиардными строительными подрядами?

Как всегда у Несбё, параллельно с сугубо детективной линией хорошо выписаны переживания, чувства и истории главных героев – в данном случае Харри и Лиз. Скелетов в шкафу и болезненного опыта хватает у обоих. Вопрос только в том, смогут ли они это преодолеть и как это может сказаться на ходе расследования. И, кстати, я не склонен соглашаться с критиком Терье Торсеном из газеты Dagbladet, который назвал состав героев романа причудливым и счёл их плоскими. Да, есть некоторые персонажи, которые шаблонны и типичны, так ведь иными они по определению быть не могут – законы жанра-с.

Отдельно, конечно, хотелось бы отдать должное Несбё за описание Бангкока и его реалий. И если в норвежской части серии Несбё просто влюбил читателя в Осло и окрестности, то здесь в некоторые моменты просто физически начинаешь ощущать эту липкую жару, миазмы бангкокского дна, оглушающую какофонию азиатского мегаполиса.

Напряженный и извилистый сюжет, как это обычно бывает у Несбё, приводит читателя к неожиданной и кровавой развязке. Финал традиционно – это экшен и напряжение до последней страницы.

Так что если вам нравится стилистика Несбё, а в данном случае скандинавский нуар приправлен азиатской экзотикой, – добро пожаловать в Бангкок.

Любимая цитата: «Никотин в некоторых ситуациях стимулирует работу мозга. Например, в таких, когда хочется курить.»

Фото Эрик Каритс / pixabay . com

Репортаж из чрева, или неродившийся Гамлет

Иэн Макьюэн, «В скорлупе» / Nutshell, 2016

«Мы все одиноки, и каждый топает по пустынному шоссе, нося на палке через плечо узелок тайных умыслов, графиков бессознательно-корыстных предприятий».

С определенного момента сэр Иэн Макьюэн относится к числу моих безусловных литературных фаворитов, я уже писал о его романе «Неистовая любовь» и о фильме «Удивительная миссис Мэй», снятом по его роману. Вкратце повторю, что автор – обладатель многочисленных титулов и наград, входящий в неофициальный Тор-3 английских писателей наряду с Джулианом Барнсом и Мартином Эмисом. «В скорлупе» – четырнадцатый роман выдающегося писателя.

В литературе каких только рассказчиков и повествователей не было. Рассказ велся и от лица главных и не очень героев, людей совершенно посторонних или от автора. Но такого, как в романе «В скорлупе», пожалуй, еще не было. Повествование ведется от имени еще не родившегося человека, ребенка, вернее, плода, находящегося в утробе матери.

А история такая: мама ушла от отца, поэта и преподавателя, к его родному брату, дельцу от недвижимости. Расставание состоялось вполне мирно, как говорит отец, «Любовь себя исчерпала. Она не унизилась до рутины, до оплота в старости. Она умерла быстро, трагически, как и должна умереть большая любовь.»

Собственно, вокруг этого треугольника и крутится весь сюжет, все причудливые и трагические повороты истории и переживания нашего главного героя, который, как кажется, поначалу обуреваем исключительно скорбными чувствами по отношению к отцу и ненавистью к дяде, занявшему его место. «Так, стоп!» – скажет пытливый читатель – «Это же …». Ну да, первая ассоциация – это, разумеется, «Гамлет». Возможно, этот извечный сюжет и стал основой истории нашего маленького рассказчика, но, как говорится, есть нюансы.

Естественно, наш герой тесно связан с матерью, ее переживаниями и даже гастрономическими ощущениями. В один момент он просто как заправский сомелье говорит: «У нас с ней на двоих «Мальборо Совиньон Блан», не самого моего любимого; той же породы, но менее травянистых тонов я предпочел бы сансер. Желательно «Шавиньоль».

Но сказать, что любовь к маме безусловна, наверное, нельзя. Все-таки уход к дяде главным героем рассматривается как предательство. «Променять Джона на Клода, поэзию на скудоумную пошлость, опуститься до свинарника и купаться в грязи со своим идиотом-любовником, лежать в поганом болоте похоти» – действительно, гамлетовские нотки чувствуются.

А наш малыш далеко не так прост. Его рассуждения изобилуют цитатами (одно из свойств прозы Макьюэна) – от Шекспира до Джойса. Не чужд он и философствований: «В давние времена боль дала начало сознанию. Эти ощущения – начало нашего собственного «я». Бог сказал: да будет боль. И стала поэзия. В результате.» Естественно, гены папы-поэта дают себя знать.

Он ужасно боится, что мама, родив, бросит его, отдаст в чужую семью – это отражается в преследующем нашего героя образе «тринадцатого этажа», почему-то он уверен, что его приемная семья будет жить в социальной квартире в доме напротив, обязательно на тринадцатом этаже. Надо отметить, что в некоторые моменты мама дает повод так думать, уж ее точно нельзя отнести к категории искренне желающих своего ребенка и apriori любящих его матерей. А дядя Клод так и подавно не испытывает никаких чувств к будущему племяннику, рассматривая его исключительно как досадную помеху.

Отец тоже вызывает у нашего героя весьма противоречивые чувства, кто же он, думает малыш, «уверенный, состоявшийся поэт-учитель-издатель или незадачливый, бесхарактерный рогоносец, простофиля не от мира сего, бесталанный, кругом в долгах и несчастьях.» Скорее второе, но ближе к финалу и другая сторона отцовского характера проявится в полной мере.

Герой понимает, что мама с дядей что-то замышляют, понятно, что помешать этому он не может, поэтому предается фантазиям на тему «вот вырасту, я дядьке-то своему еще наваляю». Хотя … «Подменять собою закон – это устарело, это для албанских стариков с их наследственными распрями, для племенных исламских сект. Месть умерла. Гоббс был прав, мой юный друг».

Постепенно действие становится все более жестким и динамичным, это можно сравнить с эпизодами активного действия в «Неистовой любви» и по стилистике близко к классическим английским психологическим детективам. Однако не буду плодить спойлеров. Прочитайте и сами узнаете, состоялась ли месть, чем закончилась гамлетовская линия и прочее.

Скажу только, что если вы любите мастерскую английскую литературу, щедро приправленную литературными и социальными аллюзиями и ассоциациями, роман «В скорлупе» точно для вас. Уверяю вас, ни на секунду не пожалеете.

Фото Мануэль Алехандро Леон / pixabay . com

Ангелы-стажеры, танатонавты и поиски богов

Бернард Вербер, «Империя ангелов» / L’Empire Des Anges, 2000

«Жизнь любого смертного несет в себе потрясающую интригу. Лучше всех романов, лучше всех фильмов: посмотрите на простую жизнь человека, с ее неожиданностями, болями, удивлениями, страстями, любовными переживаниями, удачами и падениями. И это НАСТОЯЩИЕ истории, лучше не придумаешь.»

Так уж получилось, что книгу, которая фактически является продолжением «Империи ангелов», «Мы, боги» (2004) я прочитал раньше. Не сказать, чтобы это испортило впечатление от «Империи», просто увидел очевидную преемственность в стиле и структуре романов, но об этом чуть позже.

История начинается с того, что главный герой Мишель … умирает. В его дом врезается «Боинг-747». Правда, Мишель и до этого со своими друзьями экспериментировал со смертью, называли они себя танатонавтами (от Tanatos – смерть), пытаясь узнать, «что есть после жизни? Что находится над видимым миром?». Насколько мы можем судить, особыми успехами эта танатонавигация не увенчалась.

Но теперь Мишель может на своем опыте познать, что же есть после жизни. Он проходит семь уровней воспоминаний, от самых приятных до самых ужасных, на одном из уровней обогащается новыми знаниями. И вот он попадает на Страшный Суд, все как полагается на суде – три архангела в качестве судей и адвокат Мишеля, его ангел-хранитель, которым неожиданно оказывается (sic!) сам Эмиль Золя. Мишелю надо набрать 600 баллов по шкале добрых дел, в ходе прений Золя добивается, чтобы необходимую сумму баллов Мишель набрал, в противном случае ему бы грозила, нет, не отправка в ад, ада нет, а реинкарнация в очередную сущность на Земле. Теперь архангелы предлагают Мишелю либо отправиться на Землю, либо самому стать ангелом-хранителем для трех людей, которые вот-вот обретут жизнь. Наш герой выбирает второе. Хотя он и сожалеет об отсутствии преисподней: «Я прекрасно знаю, что ада не существует, но, честно говоря, я об этом жалею. Было бы веселее оказаться среди кипящих котлов, окруженным сладострастными голыми женщинами, гарпиями и дьяволицами, в разгульной красноватой обстановке. А здесь же все забюрократизировано». Империя, что поделаешь.

В подопечные, вернее, как говорят ангелы, в клиенты ему достаются трое очень непростых людей: будущая супермодель Венера Шеридан из Америки, французский писатель Жак Онмер и … русский детдомовец Игорь. Как объясняет Мишелю его новый наставник, Эдмонд Уэллс, задача ангела-хранителя – выполнять все, то есть абсолютно все желания клиента. Венера хочет стать «Мисс Вселенная»? Пожалста. Жак хочет, чтобы его роман «Крысы» напечатали? Сделаем. Прошедший ад лагерей, психушек и войны Игорь хочет богатства? Дадим возможность, сделав его королем покера. Да вот только, в соответствии с законами кармы, просто так ничего не случается, и всегда есть подводные камни. Но, пожалуй, не буду плодить спойлеров, скажу только, что, как написано в эпиграфе, жизнь подопечных Мишеля – увлекательнее и интереснее любых киносюжетов. Плюс, как говорит Мишелю Эдмонд, все равно 50% того, что происходит с клиентами – это их выбор. «Наш враг – не дьявол или какое-нибудь злое божество. Наш враг – это свободный выбор людей», – говорит Эдмонд. Кроме того, ангел передает своим клиентам сигналы знаки через три канала: сны, медиумы и кошки. Не самое благодарное занятие: «Наблюдение за жизнью клиентов забирает у меня все силы. Меня нервирует, что они не понимают снов, которые я им отправляю. Меня приводит в отчаяние, что они не слышат направленных мной интуитивных побуждений. Мне осточертело.»

Параллельно Мишеля озадачивает еще один вопрос: хорошо, они ангелы, так называемый уровень 6 (под цифры уровней автор подводит свою теорию в этаком дэнбрауновском стиле). А что и кто на уровне 7? Кто выше? Боги? Именно во множественном числе, Вербер тут выдвигает несколько абсурдный постулат, который он повторит и в «Мы, боги»: даже в Ветхом Завете многобожие, ибо на иврите имя Бога Elo-him – это множественное число. В поисках этого верхнего уровня Мишель и его друзья добираются даже до соседней Галактики, но всё тщетно. Интересно описание Красной планеты в соседней Галактике и ее четырех племен: зимяне, весняне, летяне и осеняне – получается такая модель нашего мира с золотым миллиардом, третьим миром и «всемирной фабрикой», в которой легко угадывается Китай. Попутно Мишель знакомится с веселой братией других ангелов, среди которых (внимание!) Гручо Маркс, Оскар Уайльд, Вольфганг Амадей Моцарт, Бастер Китон, Аристофан, Рабле и ставшая его подругой Мэрилин Монро. Подругой исключительно платонической, ибо ангелы, как известно, лишены телесной оболочки.

Слов нет, как приключения Мишеля в поисках седьмого уровня, так и жизнеописания его клиентов написаны живо и динамично, читается это все вполне легко и увлекательно (я лично осилил 400 страниц книги за два дня). Тем более, что взгляд на все сверхъестественное, как и земное – очень даже свежий и нестандартный.

Ну, а теперь – ложечка дегтя. Вербер грешит этим и в «Мы, боги», кстати. Один из персонажей романа говорит: «В средние века монахам-переписчикам книг платили за количество букв в переписанных манускриптах.» Лев Николаевич Толстой, выбив для себя постраничную оплату «Войны и мира» рассусоливал про дуб, а здесь вот что: якобы Эдмонд пишет длинный труд, «Энциклопедию абсолютного и относительного знания», которую потом транслирует на Землю с помощью своего медиума со смешной для русского уха фамилией Попадопулос. И рассказ собственно о героях романа периодически прерывается выдержками из этой «Энциклопедии». К сюжету они не имеют никакого отношения, посвящены чему угодно: циклам жизни человека, функционированию яйцеклетки, инопланетянам, Алану Тьюрингу и Христофору Колумбу и так далее. Как говорил устами своего персонажа мой тёзка, В «Мы, боги» – та же история, там тоже в историю вклиниваются откровения духовного наставника главного героя.

Но в целом книга действительно интересная, интригующая и увлекательная. Как говорит Мишель, «Жизнь такая, как ее видят. Это достаточно волшебно, чтобы не изобретать ничего больше.» И действительно, история ангелов-стажеров и их подопечных – вполне себе колоритная и яркая. Так что добро пожаловать в Рай и на Землю, понаблюдать за похождениями ангелов-хранителей и судьбами их клиентов.

Любимая цитата: «Они пытаются уменьшить свои несчастья, вместо того чтобы попытаться построить свое счастье.»

P.S. А через 16 лет я написал «Небесный монолог», совершенно не подозревая о существовании «Империи ангелов». Говорят же, что идеи носятся в воздухе

Иллюстрация Гуо Ву Ю / pixabay.com

Робинзон из вельда

3

Джон Максвелл Кутзее, «Жизнь и время Михаэла К.» / Life And Time of Michael K., 1983, Букеровская премия-1983

«Это аллегория, высочайшая аллегория того, как сгусток смысла может попасть в чудовищную, вопиющую бессмыслицу и не потеряться в ней»

Об этой книге я впервые услышал пять лет назад, в моей радиопрограмме ее представляла многоуважаемая Оксана Исаева. Тем временем я успел прочитать еще один блестящий роман Кутзее – «Медленный человек».

Итак, роман Кутзее, за который писатель получил своего первого Букера – кстати, на вручение премии не явился, один из многих его экстравагантных поступков. Главный герой, тот самый Михаэл К., живет с мамой в Кейптауне. При рождении у Михаэла обнаружился серьезный дефект – «заячья губа», настолько сильно выраженная, что мама, отчасти стыдясь сына, отчасти опасаясь за его здоровье, отдает мальчика в приют «Норениус», где он «вместе с другими обездоленными судьбой, калечными и увечными детьми» проводит все детство. Как потом скажет один из персонажей, «Вот кто-то взял горсть пыли, смочил слюной и вылепил примитивного человечка, слегка уродливого, не со всеми органами, и все равно получился настоящий маленький глиняный человечек, именно такой, каких лепят крестьяне.»

С 15 лет Михаэл работает садовником в «Садах и парках» Кейптауна. Его врожденный дефект отдаляет его от людей, и лучше всего Михаэл чувствует себя в одиночестве. Начинается история с того, что мама, серьезно заболев, решает, что в городе они не выдюжат и просит Михаэла отправиться с ней на родину, на ферму в округе Принс-Альберт (на протяжении всей книги Михаэл спрашивает у каждого встречного: «А вы не знаете, кто такой Принц Альберт?»).

На поезде они поехать не могут – нет разрешения на выезд, в стране идет гражданская война. На самом деле, в это время войны не было, но, судя по тому, что официальные власти и военные, с которыми встречается Михаэл по ходу действия, говорят на африкаанс4, автор намекает на англо-бурскую войну. Поэтому Михаэл мастерит тележку, на которой он и увозит маму из города, и весь дальнейший путь им предстоит преодолеть пешком.

Но в самом начале пути, в городке Стелленбос, маме Анне К. становится хуже, и она умирает. Отныне начинаются одинокие странствия и мытарства Михаэла в поисках той самой фермы. Его останавливают солдаты, преследуют случайные попутчики, он ночует где попало. «У тебя нет ни документов, ни денег, нет семьи, друзей, ты совершенно не понимаешь, что ты такое. Незаметнейший из незаметных, такой незаметный, что сразу бросаешься в глаза.»

Пройдя через голод, холод и унижения, он в конце концов добирается до Принс-Альберта и находит там заброшенную ферму, некогда принадлежавшую семейству Висаги. «Ну вот я и пришел домой. Или хотя бы куда-то». Самое главное – то, что Михаэл здесь один, он может вволю заниматься земледелием, выращивая тыквы, которыми он, собственно, и питается. Только изредка его одиночество прерывается – то внуком семейства Висаги, дезертировавшим из армии (он потом просто исчезает), то отрядом повстанцев, спустившимся с гор. Ото всех Михаэл прячется, постепенно переходя на ночной образ жизни: «В такое время, как наше, человек, если он вообще хочет жить, должен жить как зверь. Он не может жить в доме с освещенными окнами. Он должен жить в норе и днем прятаться. Человек должен жить, не оставляя никаких следов своего существования.»

Наверное, одиночество – это сквозная тема книги. Насколько человек с ним смиряется, насколько это одиночество – это сознательный выбор или просто вынужденная мера под гнетом обстоятельств. По крайней мере, для Михаэла с его страхами и тревогами – это единственный выход. Но, само собой, тыквенный рацион и изнурительная жизнь приводят Михаэла к полному истощению, в каковом состоянии его и застают полицейские, подозревающие его в связях с повстанцами.

Так Михаэл попадает в полицейский лазарет, в этот период повествование уже ведется от лица доктора лазарета. Доктор всячески хочет помочь Михаэлу, но это малоосуществимая задача – Михаэл упорно стоит на своем. Может быть, и в этом тоже один из посылов книги – «to thine own self be true, And it must follow, as the night the day»5.

Да, в представлении доктора Михаэл – всего лишь безобидный деревенский дурачок, этакий Форрест Гамп из вельда. Но тем не менее, так же как и герой культового фильма, верен себе и последовательно идет своим путем. Наверное, это и есть главная идея книги – неважно, каков этот путь, пусть даже это огородничество на заброшенной ферме, главное – быть ему верным.

Безусловно, роман категорически нельзя отнести к легкому чтиву, книга подчас тяжела и содержит очень жёсткие, а порой и жестокие сцены. Но, поверьте мне, оно того стоит и становится понятно, что Букер автором получен вполне заслуженно.

«Он точно камешек, который лежал себе тихо с сотворения мира, а сейчас его вдруг подняли и перебрасывают из рук в руки. Маленький твердый камешек, он вряд ли замечает, что творится вокруг, так он замкнут в себе и своей внутренней жизни. Он прошел через приют, через лагеря и лазареты, и еще Бог знает через что он прошел, и ничто не оставило на нем следа.»

Фото Рафаль Худоба / pixabay.com

Пост-Снеговик и африканские пытки

Ю Несбё, «Леопард»/ Panserhjerte, 2009

«Нет. Я просто раздавлен. Со мной всё кончено. И это нормально. Совершенно нормально.»

Харри Холе

Ну да, снова с нами наш старый знакомый Харри Холе. Уж таков Несбё с его серией про полицейского из Осло – однажды, прочитав хотя бы один роман, неизбежно вступаешь в ряды, как выразился сам автор, «холеголовых». И снова ищешь еще не прочитанные тобой романы с той же настойчивостью, с какой Харри ищет «Джим Бим».

Итак, «Леопард». Хронологически события следуют сразу за историей Снеговика. Если помните, для Харри эта история закончилась не только поимкой серийника, но и жуткой историей, случившейся с его любимой, Ракель и её сыном Олегом, которых едва не убил Снеговик. Они покинули Харри, не найдя в себе сил находиться рядом с ним. И вот Харри решает тоже убраться куда-нибудь подальше, «он просто был ранен сильнее, чем казалось». Он планирует улететь в Манилу, но на пересадке в Гонконге его ссаживают с самолета – слишком пьян. Так он и остается в Гонконге, где пускается во все тяжкие: алкоголь, наркотики, ставки на бегах. Остается должен игровой мафии. В общем, как он сам и говорит (см. эпиграф), это, похоже, финал, к чему Харри относится уже абсолютно равнодушно.

«– Опиум курите регулярно?

– Нерегулярно.

– А зачем?

– Чтобы не пить. Я же алкаш.»

В этом плачевном состоянии его и застает коллега из Осло, Кайя Сульнес, которую послал к Харри его бывший шеф, Гуннар Хаген. И на то есть веские причины: новая серия убийств в столице Норвегии. Убиты две женщины, Боргни-Стем-Мюре и Шарлотта Лолле, причем абсолютно зверским и непостижимым способом – 24 колотые раны на щеках, жертвы, находящиеся под воздействием кетаномина, захлебываются собственной кровью (да, подробностей такого рода хватает, так что слабонервным лучше не читать). Хаген уверен, что это – серийник, ну, а кто со времен Снеговика лучший специалист по серийным убийствам? Конечно, Харри. Холе всячески отнекивается, мол, и без меня разберетесь, тогда Кайе приходится прибегнуть к аргументу, больше похожему на удар под дых – отец Харри в больнице, в критическом состоянии, и, если Харри хочет застать отца в живых, лететь надо.

Прибыв домой и поселившись в доме отца (которому действительно все хуже), Харри начинает копаться в местных газетах чтобы узнать, что же известно прессе об убийствах. Газеты в основном забиты новостями о грядущей помолвке дочери магната-судовладельца Гартунга Лены с «бизнесменом новой волны» Тони Лейке (в порядке спойлера – эта помолвка еще сыграет свою роль в истории).

Всё резко меняется, когда происходит еще одно убийство – убита подающая большие надежды депутат стортинга[ Парламент Норвегии] Марит Ульсен – снова кетаномин, но способ другой – Марит была повешена над пустующим бассейном и, поскольку дамой она была весьма корпулентной, ей просто оторвало голову веревкой. Тут уже за дело берется Крипос – конкурирующее с убойным отделом Хагена подразделение криминальной полиции. Возглавляет это подразделение искушенный в политических играх Микаэль Бельман, впрочем, не брезгующий грязной работой, которую он поручает своим дуболомам-подручным – бывшему финскому полицейскому Юсси Колькке и Трульсу Бернтсену по кличке Бивис. Бельман с ходу завляет Харри: «Вы – пьяница, злостный правонарушитель и просто вредное насекомое». Тут Хаген идет на хитрость – формирует группу из Харри, Кайи и большого любителя кантри Бьёрна Хольма, криминалиста. Этой группы вроде бы как и нет, но тем не менее она добивается б;льших успехов, чем Крипос – быстро выясняет, что все крутится вокруг хижины для ночлега лыжников в горах, в Ховасхютта. Что-то там произошло, что является причиной тех самых убийств. И там же находят тело еще одной жертвы – Аделе Ветлесен, пропавшей некоторое время назад, хотя после исчезновения Аделе вроде бы отправляла открытки из Конго.

Перед некоторыми главами автор дает слово убийце, либо насмехающемуся над Харри, либо философствующему: «Лично я считаю, что способность убивать изначально присуща каждому здоровому человеку. Наше существование – это битва за блага, и тот, кто не может убить ближнего своего, не имеет права на существование. Yбить, что ни говори, означает всего лишь приблизить неизбежное. Смерть ни для кого не делает исключений, что хорошо, поскольку жизнь есть боль и страдание.»

Вообще «Леопард» построен по классическим, хорошо знакомым холеголовым канонам. Прежде всего, конечно, основная детективная линия – с неожиданными поворотами, ошибками и срывами Харри, захватывает сразу. Вторая – личная, чувства и переживания Харри в связи с потерей Ракель и Олега и болезнью отца. И, как всегда, политика – здесь символом тупой бюрократической машины является, безусловно, Бекман с его планами «оптимизации» криминальной полиции. А поскольку Харри приходится еще раз отправиться в Африку – еще и жуткая атмосфера резни в Руанде, той самой, между хуту и тутси, когда погибли миллионы. И, само собой, финальная кровавая сцена, в которой все и решится, все произойдет в жерле вулкана Ньирагонго в Конго.

Посему всем тем, кто неравнодушен к творчеству Несбё и старому доброму Харри Холе, настоятельно рекомендую сей роман. По уровню – не хуже «Снеговика», вот только не сняли бы опять провальный фильм с Фассбендером )).

P.S. А леопард, собственно, упоминается только в одном контексте (спойлер) – африканское орудие пытки, с помощью которого убивают жертв, называется «леопардово яблоко».

Фото ChiemSeherin / pixabay.com

Пять невест, бриллианты и грабители-слизняки

«В самом аду нет фурии страшней, чем женщина»

Уильям Конгрив, "Невеста в трауре", 1697

Кэрол Хиггинс Кларк, «Неразлучные» / Hitched, 2006, издано в серии «Лекарство от скуки» журнала «Иностранка»

У американской писательницы Кэрол Хиггинс Кларк (к сожалению, скончавшейся в июне этого года) писательство – это семейное. Она – дочь мастерицы саспенса Мэри Хиггинс Кларк и невестка писательницы Мэри Джейн Кларк. Однако Кэрол не пошла по стопам своей, перефразируя Глеба Егорыча Жеглова, «героической мамашки». Свои книги она сама называла «веселыми детективами». Наибольшую известность ей принесла серия из 21 романа, главной героиней которых является частный детектив Риган Рейли. Интересно, что практически все романы о Риган называются причастиями в страдательном залоге – Burned, Decked, Iced и так далее. У нас были изданы три романа из этой серии: «Опаленные», «Замороченные» и, собственно, «Неразлучные». Хотя Hitched все-таки корректнее перевести как «Женатые».

Итак, частный детектив из Лос-Анджелеса Риган Рейли наконец-то решается связать себя, так сказать, священными узами с нью-йоркским полицейским Джеком Рейли. Начало романа – просто ромком какой-то, a-la «Четыре свадьбы и одни похороны», но романтика быстро улетучивается. Риган и Джек отправляются в модный свадебный салон Альфреда и Чарис, чтобы забрать свадебное платье. Однако в салоне их ждет неприятный сюрприз: Альфред и Чарис валяются связанными на диване, их сейф с деньгами и драгоценностями опустошен, украдены четыре платья, включая и платье Риган, а пятое, все в пятнах крови, изрезано на мелкие кусочки. Джек понимает, что у него очередной висяк – он и так озадачен серией ограблений банков, которая сотрясает Нью-Йорк уже который месяц. Ограбления совершает, похоже, один и тот е человек, в плаще, надвинутой на глаза шляпе и приклеенной бородой. От того, что грабит он банки исключительно в хмурую и дождливую погоду, полиция дает ему прозвище «Слизняк».

Риган начинает свое расследование, в ходе которого знакомится с другими жертвами кражи – истеричкой Бриан, зануда Трейси Тимбер, которая готовится к свадьбе «как к воздушно-десантной операции», помешанная на теории визуализации (привет Зеланду) Виктория, жениха которой Фредерика никто пока не видел и Шона, которую с её женихом Тайлером всего несколько месяцев назад буквально удочерила пожилая и очень богатая парочка, умилившаяся их историей.

Надо сказать, что автор одну из главных интриг раскрывает сразу, в подробностях показывая нам жизненные перипетии похитителей платьев, более того, из их похождений складывается этакое road-movie, когда они едут в Вегас, чтобы сбыть украденное – ведь в Вегасе люди массово и в спешке женятся.

Ну, и конечно, вся предсвадебная суета семей наших героинь описана очень хорошо – суетливые и «заботливые» родители, головняки по поводу рассадки гостей, музыкантов и прочего. Так что полагаю, что эта часть повествования будет весьма интересна романтичным барышням, планирующим свое замужество.

Но, хоть и веселый, но это таки детектив. И дотошная Риган выясняет, что не все будущие, как говорят гидропиритные тетки в наших загсах, брачующиеся – такие уж ангелы. Более того, вдруг расстраивается одна из свадеб, а тем временем Слизняк продолжает свои делишки – ограблен еще один банк.

Но, как и положено, лос-анджелесская детективка (о! новый феминитив придумал) распутает этот любовно-криминальный клубок, и все образуется. А как иначе может быть в веселом детективе? Оно, конечно, читать такое мне как давнему поклоннику Несбё и Гранже, как-то скучновато, но для разнообразия – почему нет?

Единственное, что не то чтобы напрягает, но несколько затрудняет чтение – обилие персонажей, в которых начинаешь путаться, судорожно листая назад: «А кто это?»

Но в целом, вполне себе удобоваримое и легкое чтиво, самое то для чтения долгими вечерами поздней осени. Так что – добро пожаловать в предсвадебный Нью-Йорк Кэрол Хиггинс Кларк.

Фото Дмитрий Родионов / pixabay.com

Хмарь забвения, или Убить дракона по-бриттосаксски

«Возможно, Господь сам забывает о нашем прошлом, что о давних событиях, что о тех, которые случились вот только что. А если чего-то нет в памяти Божьей, как может оно остаться в памяти смертных?»

Кадзуо Исигуро, «Погребенный великан» / The Buried Giant, 2015

Еще один сюрприз от одного из моих литературных фаворитов. Вообще, крупнейшие английские писатели способны удивлять, взять того же Барнса – то научпоп-психологический роман «Неистовая любовь», то политический памфлет «Дикобраз», то литературоведческий «Попугай Флобера». Вот и от «самого английского японца» после традиционалистского «Остатка дня» и кафкианских «Безутешных» мне вдруг достается «Погребенный великан», и это … фэнтези!

Английское Средневековье. В затерянной деревушке живет пожилая супружеская пара – Аксель и Беатриса. С недавних пор их, как и других жителей, одолевает странная болезнь – «хмарь забвения». Они перестают помнить, что с ними происходило в прошлом, единственное, что помнит, например, Аксель – это то, что Беатриса – его единственная и неповторимая любовь. Старички вообще во всех эпизодах книги умиляют своей бережной любовью, но … Кое-что не вспоминается.

И вот в один прекрасный день пожилые супруги решают навестить сына – где-то там есть остров, где их сын живет и процветает. Наверняка он будет рад видеть папу и маму, не так ли? Правда, папа и мама не помнят, почему же сын ушел от них. А тем временем деревне угрожают болотные огры (привет Шреку), на битву с которыми отправляются мужчины села, с ними увязывается мальчик-сирота Эдвин, которого вроде бы кусает огр. Суеверные крестьяне, полагающие, что укус опасен, и мальчик скоро сам станет огром. Поэтому старики, чтобы спасти мальчонку от неминуемой расправы, берут его с собой.

По пути им встречается воин-сакс Вистан, который утверждает, что хмарь забвения – это происки драконихи Квериг, вернее, ее злокозненного дыхания. Вистан бродит по стране, пытаясь разыскать Квериг и, как истинный рыцарь и воин, прuкончить ее. И начинается путешествие наших героев. Многое им придется повстречать и пережить – древний монастырь с коварными монахами, злобных речных эльфов, загадочного лодочника, увозящего людей на остров, где они никогда не смогут ни с кем встретиться. Описания сказочных существ весьма живописны: «Перед ними стояло крупное животное, с которого словно содрали шкуру: сухожилия и суставы покрывала туго натянутая матовая оболочка, похожая на желудок овцы. У зверя были массивные челюсти и глаза рептилии».

Появляется новый попутчик – странствующий рыцарь сэр Гавейн. Он служил еще при дворе короля Артура, вождя бриттов, знавал старика Мерлина и вместе с другими рыцарями участвовал в первой битве с Квериг. Так что получается, что он прямой конкурент воина Вистана, и рано или поздно рыцарям придется сразиться, чтобы решить, кто же станет тем, кто уничтожит Квериг. Лицо Акселя кажется Гавейну знакомым, но тоже подпадает под действие хмари, помнит только, что это связано с кровавыми событиями времен царствования Артура. Тут еще оказывается, что укус, от которого пострадал Эдвин – не от огра, а от самой Квериг, только поможет ли это ее найти?

Не надо забывать, что вражда бриттов и саксов шла издревле, пока ей (временно?) не положил конец король Артур. И по сей день (это проходит красной нитью через всю книгу) это своего рода идентификация «свой / чужой» – а ты бритт или сакс?

А «Погребенный великан» – это не про сказочное чудовище, это про память. Если она погребена, так ли безобидно ее воскрешение? И не приведут ли ожившие воспоминания к бедам и горю? Наверное, память – это главная тема романа. И, конечно, извечные вопросы: всегда ли любить – это прощать? Что такое предательство? Ради чего можно пойти на yбийство?

Мастер Исигуро облекает эти вопросы и ответы на них в причудливо сплетенное кружево сказочных путешествий. Трудно оторваться от повествования, автор преподносит все новые и новые изыски и сюрпризы. А кто же уничтожит дракониху, что станется с Эдвином, найдут ли Беатриса и Аксель сына – прочитайте роман и всё узнаете. Добро пожаловать в сказочный мир Кадзуо Исигуро!

«Кому-то воздвигнут прекрасный памятник, который поможет живущим помнить причиненное ему зло. Кому-то достанется грубый деревянный крест или раскрашенный камень, а кому-то суждено затеряться во мраке времен. Так или иначе, все люди – участники древней процессии.»

Иллюстрация Syaibatul Hamdi / pixabay . com

Царь Соломон, Ицтачихуатль и пули за смех

«Я понял, что юмор – это огромная, странная, неизведанная сила, разрушительную мощь которой я себе даже не представлял. Я почувствовал на себе, что некоторые шутки напрямую воздействуют на определенные органы»

Исидор Катценберг

Hic nunquam legendum est6

Надпись на шкатулке

Бернар Вербер, «Смех Циклопа» / Le Rire du Cyclope, 2011

И снова Бернар Вербер, правда, на этот раз не ангельско-божественная фантастика a-la «Империя ангелов» или «Боги, как мы». Хотя, конечно, фантасмагорий и выдумки здесь хватает.

После грандиозного триумфа в концертном зале «Олимпия» в Париже в своей гримерке неожиданно умирает знаменитый комик Дарий Возняк (привет Apple) по прозвищу Циклоп – Дарий был одноглазым. Страна в трауре, сам Президент Республики публично выражает скорбь по поводу утраты всеобщего любимца. Естественно, пресса не может обойти это событие вниманием. Даже серьезный журнал «Современный обозреватель» желает дать материал по этому поводу. Во главе журнала – мрачная, занудная и бездарная Кристиана Тенардье. На летучке, посвященной смерти Дария, совершенно неожиданно высказывается подающая большие надежды журналистка отдела науки Лукреция Немрод. Она убеждена, что здесь имело место продуманное и жестокое убийство – есть ряд странностей: было слышно, как незадолго до смерти Дарий дико хохотал, потом был слышен звук падения. «Юмористы редко смеются, – говорит Лукреция. – Производители пищи обычно не едят, что производят, потому что знают, из чего сделан их товар. Врачи не любят лечиться. Виктор Гюго, объясняя, почему он не читает других авторов, говорил: «Коровы не пьют молока». Модельеры часто плохо одеты. Журналисты не верят тому, что пишут в газетах.» Скрепя сердце, главред Тенардье разрешает Лукреции начать расследование с одним условием: «Удивите меня, Лукреция!»

У молодой журналистки есть сугубо личный повод раскрыть тайну смерти Циклопа. В пору ее юности именно шутки Дария вытащили ее из глубокой депрессии, едва не закончившейся суицидом. И поэтому Лукреция думает, что, узнав, кто убил Дария, она по-своему вернет ему долг.

Еще раз обшарив гримерку, Лукреция находит странного вида синюю шкатулку с выгравированными буквами B.Q.T. и надписью: «Ни в коем случае не читать!». И вспоминает, что среди тех, кто толпился у гримерки во время смерти Циклопа, был какой-то грустный клоун. Лицо кажется Лукреции знакомым, но кто это, она, как ни старается, вспомнить не может.

Начинается расследование, и Лукреция понимает, что, в общем-то, все те, с кем она встречается, имеют свой мотив избавиться от Дария. И его старший брат Тадеуш, к которому отойдет империя «Циклоп Продакшн», и менеджер покойного Стефан Крауц, и спившийся конкурент Дария Себастьян Доллен: «Я великий комик. Я алкоголик, я разорен, но я профессионал». Себастьян открыто заявляет, что Дарий всю свою супер-успешную карьеру построил на … воровстве чужих шуток и скетчей.

Лукреция понимает, что одной ей точно не справиться, и обращается к своему давнему знакомому (а когда-то он был больше чем просто знакомым) журналисту в отставке Исидору Катценбергу. Тот живет полным отшельником в странном доме с бассейном, в котором обитают его любимцы – дельфины Джон, Пол, Джордж и ручная акула Ринго (упс). О себе и окружающем мире он говорит так: «Я мизантроп. Люди вялы и примитивны. Они бросаются на падаль, их привлекает тухлятина. Они трусливы поодиночке и агрессивны в стае. Я живу словно среди хохочущих гиен. Они любят смерть, любят мучить собратьев, они абсолютно безнравственны и беспринципны.» Но по старой памяти соглашается помочь Лукреции.

Добром эта инициатива для наших героев не заканчивается – дом Дария затапливают, квартиру Лукреции сжигают. Кто? Бог весть. Только с этого момента они оба понимают, что имеют дело с чем-то серьезным. Еще и Исидор предпочитает говорить с Лукрецией загадками: «Я считаю, что самый главный вопрос, который вы должны задать себе, чтобы успешно завершить расследование, – это «Почему люди начали смеяться?» Что ж, делать нечего, герои отправляются на поиски первопричины смеха. Здесь они натыкаются на весьма жестокий ритуал, практикуемый в театре Дария – ПЗС, Пуля За Смех, когда два соперничающих комика пытаются рассмешить друг друга, кто смеется громче и сильнее положенного – получает пулю в висок. Наша парочка узнает, что они имеют дело с некоей G.L.H., только вот что это такое? И не означают ли буквы B.Q.T. «Bel Qzebu Th», Вельзевул, одно из имен Сатаны?

Тут надо сделать небольшое отступление. Вербер не был бы Вербером, если бы не перемежал повествование своими фирменными «вставками». Здесь таковыми служат, во-первых, анекдоты и скетчи из коллекции Дария. А, во-вторых, это отрывки из какой-то «Великой книги истории смеха», которую написал тот самый загадочный G.L.H. Истории про смех и шутки со времен неандертальцев до наших дней. Тут царит такой науч-поп, Дэн Браун бы обзавидовался. И, кстати, сравнение с «Кодом да Винчи» напрашивается само собой. Во-первых, уж очень похожи Исидор и Лукреция на профессора Лэнгдона и Софи Невё. Во-вторых, та манера, в которой Вербер к истории приплетает исторических персонажей и деятелей культуры, просто один в один – дэнбрауновщина. Кто только не упоминается: царь Соломон, Рабле, Аристофан, король Артур, Томас Мор, Эразм Роттердамский, тамплиеры, Бомарше, Мольер, Борис Виан, Бурвиль и даже «Монти Пайтон». На «серьезных щщах» автор говорит о том, что календарь майя – просто неудачная шутка царя Ицтачихуатля, а «Песнь песней» и «Притчи» – всего лишь пробы пера царя иудейского в юмористическом жанре. Ну, и, конечно, есть некий секрет, что-то вроде initium initiorum7 всего смешного, та самая мудрость в шкатулке. Мудрость сия была найдена иудейским мудрецом Ниссимом бен Иегудой и потом передавалась из поколения в поколение, из страны в страну. Но она опасна – это Шутка, Которая Убивает, познавший ее умирает от смеха.

Тут вполне уместен был бы Васька Кроликов, полушепотом произносящий: «Масоны!». Да, и им тоже находится место в повествовании, ведь, как оказывается, G.L.H. – это Great Lodge of Humour, Великая Ложа Юмора, которая и хранит тайны всего смешного на протяжении всей истории человечества. Но это, понимаешь, как говорит автор, «смех света». Есть еще и «смех тьмы» (привет Лукьяненке), который стремится поставленными на поток шутками поработить все человечество.

Во как! Но не буду более вас перегружать спойлерами. Скажу только, что читается роман легко, он увлекает и заставляет пристально следить за перипетиями сюжета. Конечно, не стоит воспринимать это слишком серьезно, как в свое время сердитые ватиканские дядьки восприняли творения Дэна Брауна. Хотя и задумываться книга Вербера тоже заставляет – действительно, почему мы смеемся? Что реально смешно, а что притянуто за уши? В конце концов, как говорил Анри Бергсон, «смех – это протест жизни против неумолимых законов общества, мешающего ей самовыражаться». Так что смейтесь, дамы и господа, не воспринимайте все слишком всерьез, не страдайте агеластией8, и все будет хорошо. И, конечно, читайте хорошие книги, к каковым смело можно отнести и «Смех Циклопа».

P.S. Цитата напоследок: «Юмор позволяет настроить аудиторию на нужный лад. Рональд Рейган стал первым президентом-актером. Вы, может быть, слышали, что в Исландии мэром Рейкьявика избрали Йона Гнарра, самого известного в стране комика. Вы увидите, что скоро в каком-нибудь государстве президентом станет юморист» – на минуточку, написано двенадцать лет назад )).

Фото Сэмми Сандер, pixabay.com

Дарвин, пост-модернисты и рясоголовые

Тише, сердце, тише! страх успокой;

Вспомни мудрости древней урок:

Тот, кто страшится волн и огня

И ветров, гудящих вдоль звездных дорог,

Будет волей ветра, волн и огня

Стерт без следа, ибо он чужой

Одинокому мужеству бытия

Уильям Батлер Йейтс

Ричард Докинз, «Капеллан дьявола. Размышления о надежде, лжи, науке и любви» / A Devil’s Chaplain. Reflections on hope, lies, science and love, 2003

Интересно, фактически мой первый отзыв на книгу в жанре non-fiction, а как раз сейчас в Москве заканчивается книжная ярмарка non-fiction. Об авторе: Клинтон Ричард Докинз – английский этолог, эволюционный биолог, учёный (индекс Хирша 199) и популяризатор науки. Причем именно квалифицированный популяризатор, а не автор поверхностного научпопа, как Джо Роуз в известном романе МакКьюэна ). Нет, как пишет Докинз о своем коллеге Стивене Гулде, это можно смело отнести и к нему самому, «Он так хорошо умеет рассказывать о науке без профессионального жаргона, но и не разговаривая с читателем свысока, так предупредителен в своих суждениях». Карл Саган назвал бы это «любовными посланиями к науке и рационализму».

«Капеллан дьявола» – это сборник статей, эссе, панегириков, некрологов и рецензий Докинза разных лет. Выражение «Капеллан дьявола» встречается в трудах Дарвина (хотя иногда приписывается Чосеру), воистину, наши друзья-креационисты так и воспринимают работы профессора.

Первая часть, «Наука и чувства», в основном посвящена учению об эволюции и связанным с поиском истины вопросам – от этики в генетических экспериментах до суда присяжных. «Эволюция – только теория? Гравитация тоже, однако я не вижу, чтобы вы выпрыгивали из окон» – пишет Джокинз. И в самом деле, есть наука, проверенная многолетней практикой и фактами, а есть – культурные релятивисты вроде Поппера или Куна, истово бормочущие: «Абсолютной истины не существует». Докинз хорошо проходится по «эзотерикам»: «Каждый из четырех кристаллов кварца в комнате для медитации должен быть «запрограммирован» на излучение мягкой, нежной, расслабляющей кристальной энергии на всех присутствующих.» Что, простите? Какое программирование кристаллов? А ведь многие на такой чуши состояние делают. И все утверждения об «этичности» природы или изначальной моральности человека – увы, всего лишь праздные мечтания: «Пусть читатель знает, что если он, подобно мне, стремится к созданию общества, члены которого великодушно и самоотверженно сотрудничают во имя общего блага, то ему нечего рассчитывать на помощь со стороны биологической природы человека.» И вывод: «Природа не добра и не жестока – она безразлична», к вящему сожалению моралфагов.

«Высмеивание – вот лучший ответ, ни в коем случае не насилие. Смейтесь над ними, шутите над их нелепыми верованиями, делайте то же, что делали Charlie Hebdo. Но никогда не прибегайте к насилию». Надо сказать, что Докинз в этом преуспел, он критикует, иронизирует, но не опускается до злобных выпадов, которыми, как нам известно, славятся сторонники противоположного лагеря (вспомним хотя бы Рушди и тех же Charlie Hebdo).

Отдельная благодарность автору – за главу «Разоблачение постмодернизма». Увы, я не знакомлюсь регулярно с научными трудами, но уж, поверьте, такой синдром свойственен в той же мере и литературной среде. «Представьте, что вы самозваный интеллектуал, которому нечего сказать, но который изо всех сил стремится, собрать вокруг себя благодарных учеников. Какой стиль вы бы выбрали?» Конечно, постмодернизм! Писать псевдоинтеллектуальную хрень – это просто тренд во всем. Как вам такое: «Здесь хорошо видно, что никакого двояко-однозначного соответствия между линейными значащими связями, или архиписьмом, в зависимости от автора, и этим многоиндексным, многомерным машинным катализом.» – Феликс Гаттари. Или: «Наш эректильный орган можно приравнять к √-1 более высоко произведенного значения, к √-1 наслаждения, которое он восстанавливает посредством коэффициента своего высказывания в функции нехватки, означающего: (-1).» Последняя цитата говорит и о том, что постмодернисты еще и плохо образованы – ну откуда взялся квадратный корень из отрицательного числа? Интересен приведенный Докинзом эксперимент – в 1996 году, Алан Сокал, профессор физики в Нью-Йоркском университете отправил в журнал «Сошиал текст» статью под названием «Нарушая границы: к трансформативной герменевтике квантовой гравитации». Текст был просто набором «научных» терминов и был полной бессмыслицей, и что вы думаете? Его напечатали, как и рецензии «умников» на него. Как это напоминает нечто из мира литературы – сначала появляется текст, являющий нам просто средоточие бреда, под девизом «ой, да вы ничо не понимаитееее», потом – плешивые критики в маминых кофтах, объясняющие эту бредятину «с точки зрения пост-структурализма», и так далее, ad infinitum. Как сказал коллега Докинза Питер Б. Медавар: «Сложная, запутанная проза может быть просто туманной, а не глубокой». От себя добавлю – а порой и просто бессмысленной.

Интересна глава о мемах, только это не то, что вы подумали, а некие стандарты и социальные установки, принятые нами или навязанные извне, которые мы воспринимаем как данность. Науке под названием «меметика» уже больше сорока лет. Докинз цитирует своего коллегу Дэниэла Деннета: «Пристанищем, от попадания в которое зависит судьба любого мема, служит человеческое сознание, но самое человеческое сознание представляет собой артефакт, возникающий, когда мемы реструктурируют человеческий мозг, делая его более подходящим местообитанием для мемов. Взамен мемы дают организмам, в которых они обитают, бессчетное количество преимуществ – кое с какими троянскими конями в придачу.» Вот уж эти троянские кони жару дают, конечно.

Раздел «Много света будет пролито…» (тоже, кстати, цитата из Дарвина, предисловие к «Происхождению видов») рассказывает, собственно, о том, что из себя сейчас представляет эволюционная теория, как она коррелирует с последними открытиями в области генетики. И снова отдаем должное автору – никакой дидактики и зауми, только изложенные простым и ясным языком факты.

Ну, и пожалуй, главная часть книги, которая наверняка вызовет праведный гнев «высокодуховной» публики – «Зараженный разум». Докинз это понимает – «Демоническая альтернатива, к которой призывает мой возмужавший «капеллан дьявола», рискованна. Она требует утраты утешительных иллюзий: сделав этот выбор, вы уже не сможете сосать соску веры в бессмертие.» Да, религиозность, по Докинзу – это своего рода инфекция. «Пациент (именно так – прим. Автора) обычно оказывается под воздействием глубокого внутреннего убеждения об истинности, правильности или праведности чего-либо – убеждения, которое не кажется связанным ни с каким доказательствами или разумными соображениями, но которые, тем не менее, он принимает всерьез и считает вполне убедительными. У нас, врачей, такое убеждение называют «верой». Более того, он считает, что чем меньше доказательств, тем добродетельнее вера… Тайны нужны не для того, чтобы их разгадывали, а для того, чтобы внушать благоговейный трепет. Идея «тайны как блага» приходит на помощь католику, который в противном случае находил бы невыносимым требование верить в такой очевидный вздор, как преосуществление и триединство. «Поистине достойно веры, ибо нелепо» (Тертуллиан)».

Весьма остроумно Докинз использует теорию Расселла о вере в фарфоровые чайники: «Детей не заставляют проводить годы формирования личности за заучиванием бредовых книг о чайниках.. Субсидируемые государством школы не отказывают в приеме детям, чьи родители предпочитают не ту форму чайника. Верующие в чайник не побивают камнями неверующих в чайник, отступников от чайника, еретиков и хулителей чайника. Матери не предостерегают сыновей от женитьбы на шиксах, чьи родители веруют в три чайника вместо одного.»

Как в свое время кто-то очень верно, сказал, религия – это как половые органы. Замечательно, что они у вас есть, но не надо размахивать ими у меня перед носом, а тем более – перед моими детьми. Об этом же говорит и Докинз: «Детский мозг легковерен, открыт едва ли не любым идеям, уязвим для диверсий и легко может стать жертвой мунистов, саентологов и монахинь. Дети, подобно больным СПИДом, легко подвержены ментальным инфекциям, от которых взрослый мог бы легко отмахнуться.»

И, кстати, попутно Докинз развеивает бытующий среди «продвинутой» креационистской публики о ярой религиозности Эйнштейна и Хокинга, приводя полную цитату из “The Human Side” автора теории относительности, фразу из которой так любят вырывать из контекста.

При этом автор, как и его коллеги, не идет на дискуссии с креационистами, тем более публичные: «Успех, которого они [креационисты] ищут, состоит просто в том признании, которое дает им возможность вообще выйти на подиум с настоящим ученым. Простаков-очевидцев это заставляет предположить, что здесь, должно быть, действительно есть о чем дискутировать, притом более или менее на равных.»

Разделы книги под названиями «Мне, Гераклит, сказали …» (Уильям Кори) и «Даже ряды тосканские…» (Томас Маколей) – о коллегах Докинза, рецензии на их книги и, увы, некрологи. Здесь надо отметить глубоко уважительное отношение автора к своим собратьям по науке, даже к тем, с кем он долгие годы оппонировал, например Стивену Гулду.

А заканчивается книга очень лиричным панегириком Африке. И это неудивительно, во-первых, Ричард Докинз родился и часть детства провел в Кении, а, во-вторых, как и все эволюционисты, он считает Африку колыбелью человечества, что подтверждают и открытия его друзей и коллег.

Так что, если хотите погрузиться в мир подлинной науки, а также изведать глубину, по выражению автора, «интеллектуальной преисподней» креационистов и «рясоголовых» – добро пожаловать в мир Ричарда Докинза. «Многие скорее расстанутся с жизнью, чем пошевелят мозгами, – и расстаются-таки» – Бертран Рассел. Я предпочитаю шевелить мозгами, а вы?

P.S. «Не понимаете, как это работает? И не надо – бросьте все и объявите, что это дело рук бога. Не знаете, как появляются нервные импульсы? Отлично! Не понимаете, как мозг регистрирует и хранит памятные события? Замечательно! Поразительная сложность фотосинтеза вас затрудняет? Лучше не придумаешь! Бросьте, пожалуйста, ломать голову над загадками, признайте свое поражение и молите господа. Дорогие ученые, не решайте ваши головоломки. Несите их нам, а уж мы-то найдем им применение.»

Фото Джо Пленио / pixabay.com

Стукач Оруэлл, франкофил Киплинг, русофил Мериме и другие

«Художественная проза в большей степени, чем любой другой жанр письменного творчества, объясняет жизнь и раздвигает ее границы. Романы полнее всего раскрывают правду жизни: о том, что она собой представляет, как мы ее проживаем, чему она может служить. Как мы ею наслаждаемся и как ее ценим, как она рушится и как мы ее теряем. Романы говорят от имени и для пользы разума, сердца, глаз, чресл, кожи; сознательного и подсознательного.»

Барнс

Джулиан Барнс, «За окном» / Through The Window, 2012

Да, и снова Барнс, ну вот таков сей автор, вызывает привыкание и зависимость, ничего уж тут (уж простите за невольный каламбур) не попишешь. «За окном» – это сборник рецензий Барнса на книги и, не побоюсь сказать, жизнь великих писателей, от века XVIII до наших дней. Интересно получается, да? Рецензия на сборник рецензий. Но, мне кажется, эта книга ценна и сама по себе, и в силу упоминаемых в ней незаурядных литераторов. Вы прекрасно знаете, как я отношусь к «профессиональным критикам», умничающим чмошникам в маминых кофтах и козыряющим «типа умными» терминами вроде «катарсис» или «пост-структурализм». Сразу могу сказать, что Барнс отнюдь не таков. Во-первых, сам он – блестящий писатель, написавший не один великолепный роман. Это сразу отличает его от комплексующих критиков, не способных достичь чего бы то ни было в творчестве и сублимирующих эти комплексы в своих опусах (помните, как тот ямщик в анекдоте сказал Белинскому: «Ишь ты, говна какая!»). И, во-вторых, пишет Барнс абсолютно простым и доступным языком, не перегруженным псевдонаучной терминологией. Конечно, пишет, о том, что ему лично близко и интересно, более того, сам признается: «Склонность дружески расположенных собратьев по перу одобрять те черты творчества, которые кажутся им наиболее близкими к собственным.» Само собой, вряд ли заурядные произведения могут привлечь внимание такого мастера, как Барнс.

На обложке книги – знаменитая карикатура Жана-Жака Семпе, где изображен букинистический магазин, справа и слева – полки с трудами по истории и философии, а посередине – художественная литература и окно, в которое видна улица и приближающиеся друг к другу мужчина и женщина, как намек на продолжение и развитие сюжета.

Начинается книга с главы «Обманчивость Пенелопы Фицджеральд». И действительно, как свидетельствует Барнс, находясь под впечатлением личных встреч с этой писательницей, она, по крайней мере, внешне, ну никак не соответствовала своим произведениям. Очередной высоколобый критик назвал ее «бабушкой». И Пенелопа Фицджеральд действительно была бабушкой – варила варенье и готовила чатни (могу подтвердить это на примере моей мамы, как истинная бабушка она тоже варит варенье и готовит чатни10). У нас Фицджеральд косвенно известна по экранизации ее романа «Книжная лавка» (автобиографического, кстати) с блестящими работами Эмили Мортимер и Билла Найи. Барнс отдает должное глубине и таланту «бабушки», вступая в резкую полемику с представителями книжного истеблишмента, долго попросту не замечавшими прекрасных работ Фицджеральд. Барнс приводит интересную мысль Фицджеральд: «В целом мне кажется, что героями биографических произведений следует делать людей, которые вызывают у тебя уважение и восхищение, а героями художественных произведений – тех, кто, по твоему мнению, глубоко заблуждается». Собственно, на том и строится большинство романов этого автора, которые безусловно достойны более пристального внимания.

Несколько глав книги посвящены Форду Мэдоксу Форду, писателю, опять же известному у нас благодаря экранизации его эпопеи «Конец парада» с Бенедиктом нашим, понимаешь, Камбербэтчем в главной роли. Как отмечали литературные обозреватели: «Конец парада» – один из десяти или двадцати величайших англоязычных романов нашего века. Строго говоря, это не один роман, а тетралогия – четыре романа, действие которых происходит до и во время Первой Мировой войны. Барнс очень тщательно анализирует романы, психологию и мотивацию их героев. И хотя четвертый роман, непосредственно военную историю, Барнс считает не самой удачной, в целом становится понятно, что Форду удалось очень точно отразить нравы, повадки и проблемы Англии того времени. Мне кажется, цитата Форда, которую приводит Барнс, в полной мере относится и к собственным произведениям автора рецензии: «Искусство должно быть «демократичным», поскольку любой мог творить его и любой мог наслаждаться им; но сам процесс был «аристократичным», а именно сложным и требующим высокого мастерства, мало кому доступного.» Еще раз подчеркну, что эссе Барнса полностью соответствуют этим определениям.

Одна из глав посвящена Джорджу Оруэллу. Ну да, мы, конечно, сразу вспоминаем «1984» и «Скотный двор», Большого Брата и т.п. Но здесь Барнс рассматривает не эти ставшие каноническими романы, а сборники эссе Оруэлла, носящие в том числе и автобиографический характер. Начинается все с истории воспитанника школы святого Киприана (заведения с очень неоднозначной репутацией) Эрика Блэра, который потом взял псевдоним Джордж Оруэлл. Малоприятная, конечно, картина, впрочем, типичная для многих английских школ такого типа. И еще одно эссе – «О смертной казни через повешение», Оруэлл утверждает, что он был свидетелем таковой. Хотя это (как и многие другие истории Оруэлла) не раз подвергалось сомнению. Барнс отдает должное писателю, Оруэлл «интепретируем, гибок, репрезентативен, патриотичен». «Он – нескладный правдолюб, а что (любят притворно вопрошать англичане) может быть более английским?» Но, с другой стороны, Барнс упоминает о том, что автор «1984» очень негативно высказывался о своей Родине. А слова «эрудит», «интеллектуал», «интеллигенция» использовал исключительно как нелицеприятные характеристики. Более того, во время Второй Мировой Войны «анти-тоталитарист» Оруэлл исправно доносил в полицию на «неблагонадежных» знакомых.

Совершенно неожиданная глава – «Киплинг и Франция». Казалось бы, такой непоколебимый британский империалист – и Франция. Однако, как писала дочь писателя Элси Киплинг, «Во Франции ему всегда нравилось». Как и многие другие франкофилы, он «поддался ее невероятной и изумительной красоте». Барнс очень тщательно изучает феномен привязанности Киплинга к Франции, чему много причин – от кухни до того факта, что ту же «Книгу джунглей» во Франции прочитало гораздо больше людей, чем в самой Англии. Киплинг посвятил Франции свои путевые заметки. Долгое время (с перерывом на войну) автор «Маугли» практиковал автомобильные поездки по Франции, причем исключительно на «Роллс-Ройсах» (он так и не изменял этой марке до конца жизни). Здесь же Барнс анализирует роман французов Жерома и Жана Таро «Дингли, знаменитый писатель». В главном герое, маститом английском писателе Дингли, без труда узнается Редьярд Киплинг.

«Человек, спасший французскую старину» – глава, посвященная Просперо Мериме (кстати, вы знали, что на исходе лет Мериме стал истым русофилом и переводил Пушкина, Тургенева и Гоголя?). Но не его новеллам, а, скажем так, его общественно-государственной деятельностью. Ведь Мериме долгое время возглавлял Комитет по спасению культурных ценностей Франции. На этой должности автор «Кармен» снискал славу компетентного (еще его отец был тонким знатоком искусства), дотошного и (в отличие от наших насквозь продажных и сервильных ОКНщиков) абсолютно неподкупного чиновника. Барнс говорит, что масса памятников архитектуры так и канула бы в небытие, не прими Мериме участие в их судьбе. Ведь кроме безжалостного разрушителя – времени Мериме приходилось бороться с «вычурным декоративным вандализмом неучей и жадным до земель духовенством». Знакомо, правда? Меняем «духовенство» на «удащливых» – и прямо картина моего родного города. И таким вот образом Просперо Мериме смог войти в историю не только как литератор, но и как хранитель истории.

Особенно интересно было прочитать главу, посвященную Мишелю Уэльбеку и сравнить впечатления Барнса со своими собственными. Барнс несколько снисходительно, что в его положении вполне естественно, говорит о «дерзости» Уэльбека и его мизантропии и презрении к литературному официозу. Барнс возглавлял жюри Ноябрьского литературного конкурса, когда главный приз был присужден Уэльбеку, после чего произошел громкий скандал, конкурс покинул спонсор и пришлось даже запускать его заново как Декабрьский. Ведь в упомянутом произведении автор обрушивается на всех: Форсайта, Гришэма, Ширака, на Францию, на художников, мусульман, женщин, на самого себя. «Именно в отношениях с другими людьми мы получаем ощущение самих себя, и именно это в основном делает наши отношения с другими невыносимыми» (Уэльбек). Барнс делает вывод, что это – следствие греха отчаяния – который усугубляется, когда грешник – гедонист. «Уэльбек – умный человек, но далеко не умный писатель» – неожиданно заявляет Барнс. Возможно, но сам Барнс признает, что в «Платформе» Уэльбек задает массу серьезных и трудных вопросов: «Таков ли на самом деле секс? Такова ли любовь? Таковы ли мусульмане? Таково ли человечество? Депрессия у Мишеля или ею полон мир?» Каждый читатель, наверное, отвечает по-своему.