Читать онлайн Последняя проделка Ходжи Насреддина бесплатно

Тот, кто возьмёт в руки новую книгу писателя Геннадия Киселёва «Последняя проделка Ходжи Насреддина», найдёт себе нового, никогда не унывающего, надёжного друга. Читателю предстоит увлекательное путешествие по Средней Азии – краю, поцелованному солнцем, вместе с Ходжой Насреддином, его неразлучным ишаком по имени Серый и храбрым воином, посланным за хитроумным возмутителем спокойствия Повелителем вселенной.

У каждого народа, как известно, есть свой выдумщик, хитрец, острослов. Барон Мюнхгаузен, Тиль Уленшпигель, Гершеле, Иванушка-дурачок. На Востоке невозможно разминуться с таким героем, как Ходжа Насреддин. Благородный плут, защитник бедняков, высмеивающий жадность и кичливость богачей, приходящий на помощь в трудную минуту.

Листая страницы этой книги, ты, уважаемый читатель, будешь участвовать в весёлых розыгрышах, находить выходы из труднейших ситуаций, озоровать и каждую минуту удивляться: как же это я не обмишурился, не проиграл, выкрутился!

Кто знает, любезный читатель, может быть, тебе захочется самому присочинить что-нибудь своё к пронизанным искрящимся юмором, анекдотическим историям. Их, к твоему удовольствию, сотворил Геннадий Киселёв.

Многие народы Центральной Азии и Ближнего Востока считают, что Насреддин родился в их краю. Жители турецкого Акшехира, к примеру, ежегодно в начале июля устраивают фестиваль юмора и чествуют героя любимых озорных притч. Они утверждают, что Ходжа жил в их городе, и даже показывают гостям его могилу! Только на гробовой доске выбиты даты, свидетельствующие, что острослов скончался за несколько сотен лет до дня рождения. Поклонники Насреддина считают это последней шуткой остроумного весельчака. Но это не так. О последней проделке Ходжи Насреддина убедительно поведал автор, родившийся в славном городе Ташкенте, именуемом «Звездой Востока»! И пусть эта книга станет днём рождения Ходжи Насреддина в России!

Александр КолмогоровАктёр, режиссёр, литератор

Свитки многовековой давности

Эпоха правления Тамерлана – это эпоха Ренессанса Узбекистана.

Истории о насмешнике, балагуре, философе, возмутителе спокойствия по имени Ходжа Насреддин можно пересказывать и слушать бесконечно.

Не претендуя на личное авторство, постараюсь поведать о них в той последовательности, в какой долгими вечерами за пиалой душистого чая излагал их мой старинный друг Исфандияр.

Сам он восторгался ими в детстве, внимая любимому деду. Тот, в свою очередь, слышал эти пересказы от целого сонма досточтимых предков. К сожалению, ушедших в райские кущи.

В его семье из уст в уста передавалось предание: один из его возможных предков, поэт Рашиди, имел отношение к появлению на свет Божий весёлых и мудрых историй о возмутителе спокойствия.

Я позволил себе не поверить ему.

В ответ друг сразил меня реальной историей, запёчатлённой в древних свитках, найденных не так давно при раскопках на развалинах старого медресе в благословенной Бухаре, где когда-то Ходжа Насреддин встретил ненаглядную Гульджан, которой без остатка посвятил всю свою жизнь.

– Имеющий уши – да услышит, – величаво произнёс Исфандияр. – Когда захудалый поэт того времени Амаком Бухарский на сборище поэтов заявил с усмешкой, что стихам Рашиди не хватает соли, тот с изысканным поклоном ответил:

– Как ты догадываешься, – снисходительно завершил рассказ мой друг, – его ответ был встречен язвительным хохотом сочинителей. Амаком был посрамлён и скоренько покинул дружеский круг.

Мне показалось, что Исфандияр погорячился. Сборище поэтов и сегодня трудно назвать дружеским кругом. Ибо каждый из них в отдельности считает себя светочем, а остальных – букашками, карабкающимися к вершине поэтического Олимпа.

Но я воздержался от такого замечания и поспешил заверить его, что эта история глубоко проникла в моё сердце.

– Вот ещё что, – добавил он, естественно, не обратив никакого внимания на моё высокопарное заявление, – когда будешь делать из моих россказней интересное чтиво для любознательных, особо не увлекайся восточной вязью выражений. Рассказывай обо всём, что услышал, по возможности своими словами. Ну что ты смотришь на меня, будто хочешь сказать: «Мели, Емеля, твоя неделя». Сам-то прожил в Средней Азии не один десяток лет. Помнишь ещё, что означает по-узбекски слово дувал?

– Забор, изгородь! – воскликнул я, радуясь, что не забыл язык земли, где был произведён на свет.

– Вот и действуй в этом духе.

– Слушаю и повинуюсь. – Я почтительно прижал руки к сердцу.

Так что, любознательный читатель, повесь свои уши на гвоздь внимания.

Я приступаю к повествованию с учётом всех замечаний досточтимого Исфандияра.

Повелитель вселенной не в настроении

В ту ночь Повелителю вселенной, великому эмиру непобедимой державы не спалось. Раздражало сопение рабыни, которую ему привели, дабы развлечь танцем.

Он хмыкнул. Какие к аллаху развлечения, перед таким важным делом, какое он задумал? Девчонка терпеливо ждала, когда в опочивальню приведут музыкантов и она приступит к делу. Но не дождалась и незаметно уснула.

Повелитель раздражённо поглядел на неё. Разлеглась, как у себя на ложе, присвистывает во сне. Захотелось огреть её камчой, которая у него всегда была под рукой. Он потянулся за плёткой, но передумал. Негоже срывать злость на дурочке, когда по мановению его руки ровняли с землёй величайшие царства мира.

Он неловко толкнул её ногой. Девчонка вскочила и удивлённо вскрикнула:

– Й-е…

– Пошла вон! – просипел великий эмир.

Она кинулась прочь из комнаты.

Тут же появился верный слуга с подносом: пиала со сливками и свежая лепёшка – привычная утренняя трапеза.

Повелитель раздражённо отмахнулся от старика, который прислуживал ему уже бог весть сколько лет, был предан и заботлив, как хорошая нянька.

С невозмутимым видом он поставил поднос перед своим господином, разломил лепёшку, обмакнул кусочек в пиалу и протянул великому эмиру. Тот поморщился, дёрнулся было за камчой… Сегодня все словно сговорились – подбрасывают сучья в тлеющий очаг его гнева. Но лепёшку принял и начал меланхолично жевать.

– Ходжа Насреддин… – ровным голосом произнёс старик.

– Что ты хочешь сказать? – сварливо перебил повелитель, хотя сразу понял, о чём идёт речь. Неунывающий находчивый весельчак всегда был его желанным гостем.

Однако прикинулся недогадливым:

– При чём здесь Ходжа Насреддин, я тебя спрашиваю?

– Ходжа Насреддин всегда при чём, Ходжа Насреддин всегда при ком, – чуть заметно улыбнулся слуга.

– Послать за ним! – бросил великий эмир.

– Он уже в пути, – низко склонился перед ним верный старик.

Повелитель поднял голову и ощерился. С этой своей страшной ухмылкой он казнил и миловал одинаково легко.

Слуга прижал руку к сердцу. За эту улыбку, обращённую к нему лично, он готов был отдать жизнь.

Но старик ошибся.

* * *

В отличие от Повелителя вселенной возмутитель спокойствия, как прозвали Ходжу Насреддина шахи и эмиры, овеваемый тёплым весенним ветерком, крепко спал на крыше своего дома, беззаботно похрапывая. Даже удары рукоятью сабли по калитке не потревожили его. Перепуганная жена дрожащими руками отворила засов, и во двор ворвался доблестный воин, он же посланник, бряцая множеством железок, коими был обвешан его пропылённый халат.

– От Повелителя вселенной! – гаркнул он во весь голос.

Оставленный без присмотра страж хозяйского добра с рычанием кинулся ему под ноги. И грозный служака во свой немалый рост рухнул на кучу мусора.

Хозяйка только что подмела и не успела вынести его за калитку.

– Чтоб тебя шайтаны в аду изжарили, блохастое отродье! – воскликнула она, шлёпнув собаку веником, и плюхнулась на колени перед носом отплёвывающегося посланника, причитая:

– Чем провинились мы перед повелителем, что тебе пришлось ворваться в наш дом с острой саблей, а не прийти, как подобает долгожданному гостю? Чем…

– Закрой рот, женщина, и прикрой своё лицо! – прорычал он. – И сей же час скажи мне, где твой муж!

Гульджан поджала губы, прикрыла лицо уголком платка и рукой указала на небо.

– Ты хочешь сказать, что аллах призвал в свои чертоги мудрейшего Ходжу Насреддина?! – воскликнул посланник. – Я опоздал! Пусть будет проклят тот день, когда я появился на свет! Не сносить мне головы… – Он в отчаянии ткнулся носом в мусор.

– Уважаемый, – еле сдерживая смех, сказал наблюдавший эту весёлую сцену Ходжа, – поднимись ко мне, я угощу тебя сушёным инжиром, жена подаст нам чай, и ты не спеша поведаешь, что привело тебя к моему скромному очагу.

Донельзя перепуганный доблестный воин решил, что ангел смерти Азраил призывает его к себе. Он мигом вскочил, вытянулся и смиренно произнёс:

– Я готов! Только сделай милость, опусти к моим ногам небесную лестницу, чтобы я смог подняться и предстать перед тобой. Поскольку моя душа всё ещё находится в бренном теле.

– Как же, – проворчала жена Насреддина, – спустит он тебе лестницу! Я каждый день проедаю ему плешь, чтобы починил сломанные перекладины. И всё без толку. Так что карабкайся на дувал! Ну что ты смотришь на меня? Карабкайся на этот забор! С него легко взобраться на крышу, где этот бездельник прохлаждается весь день, вместо того чтобы заниматься делами, которых в доме невпроворот.

– Кто прохлаждается? – опешил посланник.

– Твой Ходжа Насреддин, чтоб ему пусто было!

Понимая, что дальнейший диалог между женой и незваным гостем может выйти ему боком, Ходжа соскользнул с крыши, шлёпнулся в ту же самую злосчастную кучу и, сидя в облаке пыли, вопросил:

– Где вы годы мои молодые, когда я был подобен горному джейрану…

– Как же, – беззлобно усмехнулась.

Гульджан, – лучше вспомни, каким неповоротливым ты был в молодые годы. Впрочем, таковым ты и остался. Вставай, приглашай гостя в дом! Плов скоро поспеет.

Обрадованный Ходжа поднялся, отряхнул халат, но доблестный воин положил ему на плечо тяжёлую руку и сурово произнёс:

– Седлай своего знаменитого ишака по имени Серый. Мы немедленно отправляемся в путь. Ты должен предстать перед повелителем. А пообедаем мы с тобой лепёшками, не слезая с сёдел. Время дорого. Повелитель ждать не любит. Кстати, а что ты делал на крыше? – полюбопытствовал гонец.

– Размышлял о превратностях жизни, – загадочно улыбнулся Насреддин.

– На крыше? – изумился тот. – Другого места не нашлось?

– Обзор шире. Вот тебе пример. Некто, увидев меня давеча на крыше, вдруг заявил: «Насреддин, там по улице жареного гуся несут». – «А мне-то что?» – ответствовал я. – «Но гуся несут в твой дом», – облизнулся он. – «А тебе-то что?»

– И что же из вашего разговора вышло? – недоумённо спросил посланник. – Кому же несли гуся?

– А никому… – равнодушно ответил Ходжа. – Нам просто захотелось пофилософствовать на тему «Каждому своё».

Увидев, как напряжённо наморщил лоб собеседник, Насреддин заметил:

– Нам пора в дорогу, доблестный воин. В пути у нас будет время обсудить эту проблему.

Загадочное желание

У входа во дворец Ходжу встретил верный слуга повелителя.

– Великий эмир велел принять тебя, уважаемый Ходжа Насреддин, как подобает. Исполнять любое твоё желание. Сейчас я проведу тебя в комнату для гостей. Ты сможешь утолить жажду и вздремнуть перед встречей с моим господином. Что ты на это скажешь? – с лукавым любопытством поглядел на Насреддина старик.

– Досточтимый… – Ходжа замялся.

– Ты можешь называть меня Рахим-бобо.

– Досточтимый Рахим-бобо, прежде чем я прибыл в этот великолепный дворец, – так же лукаво улыбнулся Насреддин, – мы с посланником повелителя прекрасно выспались у родника и испили чистейшей, вкуснейшей воды.

Рахим-бобо одобрительно ухмыльнулся.

– Вот твоя комната. Пока ты будешь совершать омовение, я пришлю музыкантов, чтобы они услаждали твой слух. Звук какого инструмента ты предпочитаешь всем другим?

– Досточтимый Рахим-бобо, самое большое наслаждение у меня вызывают удары шумовки о край казана и чарующие звуки кипящего масла, в котором жарятся лук, морковь и кусочки курдючного сала.

Старик от души расхохотался и заявил, что не может заставлять ждать такого любителя прекрасного, как Ходжа Насреддин, и сей же час проводит его к повелителю.

– Только учти, уважаемый, мой господин последнее время пребывает… как бы тебе это объяснить…

– Объяснений не требуется, Рахим-бобо. По тому, как мне пришлось загонять моего Серого, а гонцу коня, я понял, что меня ждут серьёзные испытания, которыми озадачит меня великий эмир, да ниспошлёт ему Аллах тысячу лет жизни.

– Твои мысли справедливы, – вздохнул Рахим-бобо, – следуй за мной. И да пребудет с тобой милосердие Всевышнего.

* * *

Ходжа Насреддин с трепетом переступил порог комнаты, где Властелин мира искал уединения, когда его одолевали раздумья.

Ходжа прижал руку к сердцу и отвесил глубокий поклон.

– Мир твоему дому, Повелитель вселенной, здоровья и благополучия тебе, твоим родным, близким…

Нетерпеливым жестом тот прервал это незатейливое приветствие и указал Ходже на место рядом с собой. Такой чести редко удостаивались даже самые знатные ханы и беки.

Хотя, справедливости ради нужно отметить, что рядом с собой он, случалось, сажал уважаемых людей, знающих своё ремесло: талантливого зодчего, храброго воина, оборотистого купца. Была бы польза государству.

Ходжа Насреддин не был ни первым, ни вторым, ни третьим. Посему основательно уселся и внимательно посмотрел на властелина мира, чего тот, надо и в этом признаться, в подданных не поощрял. Но Ходже надо было вызвать хозяина на разговор. Всем известно, что ожидание приговора страшнее приведения его в исполнение.

Повелитель усмехнулся и хлопнул в ладоши. Тут же слуги принялись вносить различные кушанья, аромат которых мгновенно заглушил в Насреддине все дурные предчувствия. Что-что, а вкусно и вдоволь поесть наш весёлый мудрец любил, как никто другой.

Слуга полил им на руки из кувшина, и они приступили к трапезе. Впрочем, к ней приступил в основном Ходжа. Великий эмир задумчиво отщипывал от лепёшки маленькие кусочки, лишь изредка указывая гостю на блюда – то с пловом, то с жареными куропатками. Ходжа ни от чего не отказывался. Поди знай, когда в другой раз доведётся вот так запросто и задушевно посидеть в компании с самим владыкой мира.

Наконец по взгляду, брошенному повелителем, он понял: настал предел услаждения чрева. Насреддин погладил бороду, произнеся привычное «Омин», и приготовился слушать.

– Ходжа, в ближайшие дни – во времени я тебя не ограничиваю, но и тянуть с этим не стоит – ты сделаешь следующее… – Великий эмир постарался улыбнуться как можно приветливее.

Но от этой улыбки у Насреддина пошёл мороз по коже.

«Милостивый Аллах, – воскликнул он про себя, – я совершу хадж в Мекку, я раздам все свои скромные богатства сиротам, только избавь меня от неисполнимой прихоти этого человека. Чем я, ничтожный червяк, могу его облагодетельствовать, когда стоит ему захотеть, и все сокровища мира упадут к его ногам?»

– Разве правоверный мусульманин может обидеть гостя, которого ему посылает сам Аллах? – насмешливо спросил гостеприимный хозяин.

«Насквозь видит», – поёжился Ходжа.

– То-то, – произнёс повелитель. – Ты сделаешь следующее: прилюдно оскорбишь меня.

Ходжа открыл рот от изумления.

– Затем принесёшь извинения. Но вся штука в том, что извинения твои должны быть более оскорбительными, чем само оскорбление.

Насреддин остолбенел, пытаясь осознать приказание великого эмира.

– Только запомни – прилюдно, – неожиданно хихикнул повелитель и повторил: – Запомни, твои извинения должны быть более оскорбительными, чем само оскорбление.

Жестом он дал понять, что разговор, больше напоминавший приговор, окончен.

– Слушаю и повинуюсь, Повелитель вселенной. – Ходжа, пятясь, покинул покои.

– Мой дворец в твоём распоряжении, – донеслось вслед.

Зачем ему это нужно?

Несколько дней Насреддин бродил по многочисленным комнатам дворца, бормоча одну и ту же фразу:

– Главное, понять, зачем ему это нужно… зачем ему это нужно… А уж там… всё в руках Аллаха.

Изредка Ходжа попадался на глаза повелителю, но не обращал на него никакого внимания. Окружающие недоумевали, отчего государь не отдаст дерзкого шута палачу. За подобную провинность – не приветствовать Властелина мира, перед которым склонили головы покорённые народы могучих некогда стран, – могли отрубить голову любому.

А повелитель лишь с загадочной улыбкой проходил мимо.

Он-то считал, что таким образом Насреддин пытается оскорбить его. И не собирался поддаваться на уловку, недостойную весельчака. Пусть помучается, пошевелит извилинами.

Но Ходжа и не думал разбираться в хитросплетении размышлений повелителя. Он искал причину загадочного поведения Властелина мира и его окружения. А загадочным было то, что во дворце никто никуда не спешил.

А куда, скажите на милость, можно спешить в таких дорогих нарядах из шёлка, парчи и бархата? А пальцы воинов, привыкшие к рукоятям мечей, копьям, стрелам, нынче унизаны бесчисленными бриллиантами. Разве эти украшения располагают к суетности и торопливости? А сам повелитель? Пусть без побрякушек, пусть в привычном сером холщовом халате, но передвигался-то по многочисленным переходам дворца несвойственной ему неторопливой, шаркающей походкой. И это в то время, когда вот-вот должны были прозвучать боевые трубы, возвещающие о начале нового завоевательного похода.

В прошлые приезды, насколько помнил Насреддин, во дворце жизнь бурлила и кипела. А тут сытое, самодовольное, сонное царство.

И Ходжа понял, в чём причина.

* * *

День, когда в парадном зале дворца великого эмира должны были возвестить о начале похода, наступил. Особой суеты, оживления, как и предполагал Насреддин, не наблюдалось, поэтому он спокойно вошёл в зал и, понимая, что до него никому дела нет, укрылся за троном. Вскоре в зал вошли те, кому было положено. Потом повелитель. Как было заведено, перед ним упали ниц. Отдав дань традиции, кряхтя и отдуваясь, вельможи поднялись.

Появление Ходжи за спиной повелителя не вызвало у присутствующих удивления. Они привыкли к тому, что Насреддин ходит где хочет и делает что хочет. На то воля господина. Ему решать, быть Ходже в столь ответственный момент среди них или не быть.

И тут Ходжа Насреддин…

* * *

– Мне необходимо сделать паузу, уважаемый Исфандияр, – с испугом заявил я. – Не укладывается в голове то, что далее сотворил этот неистощимый выдумщик. Как он решился на подобный поступок? У меня только от одной мысли о случившемся начинают трястись поджилки. Но из песни, как известно, слов не выкинешь. И не я сочинил эту песню, а ты, Исфандияр.

– Не ты, – милостиво, будто он сам был великим эмиром, кивнул мой друг, – продолжай далее.

Мысленно перекрестившись, я продолжил.

* * *

…И тут Ходжа Насреддин со всей силы отвешивает повелителю звонкий шлепок ниже спины.

Не берусь описать ужас, охвативший всех присутствующих. Пусть каждый добравшийся до этого места сам пофантазирует на эту тему.

Пофантазировали? Все целы?

Слава Аллаху.

Куда девалось сонное оцепенение, с которым повелитель собирался возвестить о начале похода?! Перед взором Ходжи предстал разъярённый тигр. Да что там тигр – огнедышащий дракон.

– Ты как посмел?! – изрыгнул пламя он. – Палача!!!

И если заплывшие жиром верноподданные были готовы упасть в обморок, чтобы потом, не дай Аллах, им не пришлось доказывать, что они ничего не видели и не слышали, то со стороны могло показаться, что на Ходжу рык владыки мира не произвёл никакого впечатления.

Что творилось с ним на самом деле, мы никогда не узнаем. Сам он об этой истории никому не рассказывал. Да и кто бы посмел о ней заговорить! Не представляю, как я отважился на это.

Но… бумага-то всё стерпит.

– Прости, повелитель, – звонким голосом произнёс Насреддин, – мне показалось, что передо мной стоит твоя любимая жена. И я решил немного позабавиться.

От подобной наглости владыка вселенной окаменел. Казалось, само небо должно было сей же миг обрушиться и скрыть от взоров присутствующих эту апокалипсическую картину.

Только палач, которого кликнуть-то кликнули, а кого казнить, не объяснили, поскрипывал от нетерпения сапогами, нарушая воцарившуюся тишину.

Вдруг в этом безмолвии послышался странный каркающий смешок. Присутствующие вздрогнули и устремили взоры в сторону трона: смеялись там.

Ходжа Насреддин увидел согбенного сухорукого старика, который захлёбывался мучительно-кашляющим смехом, и понимая, насколько это опасно, решил броситься ему на помощь.

Хотя чем он мог помочь повелителю?

А тот, ощутив его порыв, неожиданно выпрямился и самозабвенно захохотал. С каждым мгновением его смех становился всё заливистее, всё звонче.

Ходжа в изумлении протёр глаза. Перед ним стоял уже не старик, нет. Крепкий, с горящим взором, отважный юноша. Ребёнок, радующийся полученной из материнских рук игрушке…

По залу пронёсся облегчённый вздох. Ходжа умилился. Это дитя не должно больше пролить ни капли чужой крови…

Стоп!

Повелитель оборвал смех.

Теперь это был умудрённый опытом чернобородый воин. Старик… нет, не старик. Матёрый, с поседевшей в боях, но всё ещё лоснящейся шкурой волк, готовый со своей стаей загнать и порвать любого, вставшего у него на пути.

А своими он считал дороги всего мира.

Повелитель высоко поднял голову.

И Ходжа понял, что с лихвой выполнил порученное.

А великий эмир неожиданно подмигнул напряжённо смотревшим на него воинам и одобрительно улыбнулся, оскалив острые зубы.

От неожиданности кто-то хрюкнул, в испуге зажав рот, но не удержался, захохотал во всё горло. И тут прорвало всех. В безудержном смехе зашлась вся стая. Распрямившись в полный рост, воины стали скидывать с себя атласные халаты, сдирать с пальцев алмазы и швырять всё это на землю, выхватывая кривые сабли.

Раздался возглас:

– Ур-р-р!!!

И повелитель объявил о новом, несущем смерть всему живому походе.

* * *

Рахим-бобо перехватил Ходжу в конюшне, когда тот поспешно усаживался на ишака по имени Серый.

– Уважаемый Ходжа Насреддин, я понимаю, как ты торопишься обнять дорогую твоему сердцу жену, но повелитель, несмотря на неотложные заботы, выбрал время и приказал насыпать в этот мешок столько золота, сколько сможет унести твой ишак.

– Хвала великому эмиру! Моя благодарность за оценку моего… м-м-м…

– Исполненного поручения, – деликатно подсказал Рахим-бобо.

– Моя благодарность за оценку исполненного поручения безмерна. Но для моего Серого я и есть тот самый единственный мешок золота, который он способен унести. А больше ни мне, ни ему не нужно. Лишний груз удлиняет дорогу. Прощай, досточтимый Рахим-бобо!

– И тебе лёгкого пути. – Старик незаметно положил в дорожный мешок Насреддина собственный мешочек с тысячью таньга. – Пригодится для скорой дороги, – тихонько прошептал он.

Тише воды, ниже травы

– Где же твоё золото, которым, как твердит весь белый свет и наш кишлак, тебя облагодетельствовал наш повелитель, да продлит Аллах его годы ещё на тысячу лет? – отворив калитку, насмешливо поинтересовалась Гульджан.

– Зачем мне чужое добро, когда самая большая награда встречает меня на пороге дома?

Они обнялись.

– Ты вовремя приехал. – Жена освободилась от его объятий. – Пирожки в тандыре томятся. Ты всегда поспеваешь к обеду, чего нельзя сказать о лестнице, которая…

– Собирай в хурджуны всё, что может пригодиться в дороге, – ласково остановил её Ходжа. – Мы уезжаем.

– Но куда? Зачем?

– Только не начинай голосить, моё сокровище. Пойми, я не знаю, что придёт ему в голову. Всем известно, он может придумать такое, что простому смертному и в страшном сне не приснится. В этот раз я чудом ему угодил. В другой могу промахнуться. Я не всесилен. И ты останешься безутешной вдовой, милая Гульджан.

– А чем ты ему угодил? – поинтересовалась она.

– Я расскажу тебе об этом потом, – сердито вымолвил он.

Но такой ответ разжёг любопытство жены.

Она прижалась к нему и нежно проворковала:

– Неужели ты не веришь своей любимой Гульджан?

– А, – он отчаянно махнул рукой, – если бы речь шла только о моей голове… твоей прелестной головке тоже может не поздоровиться. Давай собираться.

Гульджан испуганно поглядела на мужа.

– Ты предлагаешь нам спрятаться у моей матери? А разве от его взора что-либо может укрыться?

– Может. Мы поселимся и переждём это лихое время именно у твоей матери и моей ненаглядной тёщи.

– Я не понимаю, какая разница…

– Тсс… – приложил палец к губам Ходжа Насреддин и прошептал ей на ушко: – Весь свет знает, что я не в ладах с моей горячо любимой тёщей, да простит меня Аллах, да пошлёт он ей здоровья и благополучия на тысячу лет. Так что великий эмир и не подумает искать меня у неё.

Вот как оно было. А теперь наберёмся терпения и последуем за неунывающим балагуром.

Первое время Ходжа Насреддин жил по поговорке: «Тише воды, ниже травы».

Тёща не могла нарадоваться на своего зятя и хвалилась перед соседями:

– Надо же, этот бездельник впервые в жизни заработал столько денег! Взялся за ум.

Правоверные жители кишлака уважительно кивали и воздевали руки к небу, славя пророка Мухаммеда, который наконец наставил возмутителя спокойствия на путь истинный.

Насреддин пытался объяснить тёще, что её длинный язык доведёт до беды. Но с тем же успехом он мог обращаться к ишаку, когда тот ни свет ни заря вдруг начинал ублажать кишлак своим рёвом. Серого можно было огреть камчой и остановить славословие в честь правителей ослиного племени. С тёщей этот номер не проходил.

Но могло ли подобное пресное существование продолжаться бесконечно, о правоверные? Не могло.

* * *

Ходжу довёл до белого каления сосед Абдулла. Он требовал спилить яблоню, ветки которой свисали над его дувалом и якобы засоряли опавшими листьями грядки с овощами, нанося им вред. Как ни убеждал его Ходжа, что листья, превращаясь в перегной, только увеличивают урожайность огорода, всё впустую.

Конечно же, дело было не в яблоне. Абдуллу постоянно терзала мысль: как так – этому болтуну отвалили тысячу таньга за совет, данный Повелителю вселенной, в то время как он, Абдулла, всю свою жизнь возится в огороде и едва сводит концы с концами? Отсудить у ненавистного соседа его деньги! С этим Абдулла ложился, с этим вставал.

Правда, он не знал, что от щедрого дара остались крохи, так как Насреддин жил припеваючи и ни в чём себе не отказывал. В надежде поживиться склочный сосед подал жалобу местному кази, то бишь судье, который на судебные разбирательства частенько приходил под хмельком. Завзятые сутяжники, зная его слабость, просто подносили ему бурдюки с вином и неизменно оказывались в выигрыше. Абдулла заранее потирал руки.

Узнав о том, что Насреддину предстоит идти в суд, тёща посоветовала поднести кази хотя бы кувшин виноградного вина. Зять только отмахнулся от неё. Дело, по его мнению, не стоило выеденного яйца.

В самом весёлом расположении духа он предстал перед судьёй и жалобщиком.

– Мусульмане! – радостно воскликнул он. – Возблагодарим Всевышнего!

Оба правоверных, как по команде, воздели руки к небесам.

– За что? – неуверенно проблеял Абдулла.

Кази укоризненно глянул, но, не опуская рук, вынужден был повторить вопрос.

Не стоять же им в такой позе до вечера.

– Вы не знаете за что? – делано удивляясь, покачал головой Насреддин.

– Говори, не томи, благочестивый Ходжа! – снова подал голос Абдулла.

– Да за то, – громогласно заявил Насреддин, – что он не дал верблюдам крыльев!

– При чём тут крылья? – опомнился кази. – Что за шутки в важном присутственном месте? – Глаза его налились праведным гневом.

– Да вы только представьте себе: получи они крылья, подобно аистам, вздумай они строить гнёзда на крышах наших домов, они бы валились нам на головы. – И Насреддин залился звонким смехом.

Кази рассвирепел. И, не сходя с места, назначил штраф за неуважение к суду. Пришлось легкомысленному Насреддину вынуть из кармана последние двести таньга.

Сто пошли в кошелёк кази, сто достались Абдулле.

Что до веток яблони, то о них попросту забыли. При этом судья многозначительно посмотрел на жалобщика, дескать, два наказания за один раз присудить нельзя – не по закону. Но на следующем заседании мы основательно потрясём его кошелёк. Сутяга расплылся в улыбке. Судья ощерился в ответ.

Дома Ходжу ждали зубодробительные попрёки со стороны любимой тёщи.

Златотканый халат

С этого дня Насреддин начал наблюдать за передвижениями любителя горячительных напитков.

Как-то вечером тот, залив в себя рисовой бузы сверх меры, свалился в саду, не дойдя нескольких шагов до собственного жилища.

Насреддин перемахнул через забор, содрал с поборника справедливости златотканый халат и, весело напевая, воротился домой.

Наутро, протрезвев и не обнаружив на себе драгоценной одежды, страж закона не на шутку разгневался, кликнул стражу и приказал:

– Дармоеды, так-то вы оберегаете дом и имущество своего господина! Не жалея ног, обшарить всю округу, разыскать пропажу и доставить вора на праведный суд! Иначе вместо замызганных халатов, болтающихся на ваших плечах, я с вас живьём шкуру сдеру.

Долго заниматься поиском грабителя не пришлось. Не сделав и пяти шагов, стражники наткнулись на Ходжу, который с довольным видом прогуливался по базарной площади, вызывая восхищение окружающего люда ослепительным одеянием.

Его схватили и потащили в суд.

Увидав беспечно улыбающегося Ходжу, судья злорадно потёр руки. Он посадит этого бездельника в яму, отберёт у него дом, пустит его по миру со всем семейством. Этот голодранец, этот разбойник, поднявший руку на священную собственность блюстителя порядка… он и не подозревает, что этот халат стоит дороже, чем всё его жалкое имущество.

Однако по местному законодательству казн не имел права судить вора, так как сам являлся пострадавшей стороной. Пришлось пригласить старосту кишлака и на время передать ему печать правосудия.

Новоявленный судья сразу задал Насреддину вопрос:

– Откуда, сын греха, ты взял эту вещь, на которую и взора-то бросить недостоин? Отвечай, или я немедленно прикажу посадить тебя в яму.

– Ой-ой-ой… – с притворным испугом схватился за голову Ходжа. – Я всё скажу, о справедливейший из справедливых вершителей правосудия. Прогуливаясь вчера вечером со своим другом, я увидел валяющегося на земле пьяного человека в этой замечательной одежде. Я растерялся. Мог явиться вор, который наверняка позарился бы на это драгоценное одеяние. Я снял с него халат. К сожалению, было темно, я не разглядел его лица. Наутро, надев халат, я пошёл по кишлаку, интересуясь у каждого встречного, не ему ли принадлежит спасённая от грабителя одежда. Желающих признать мою находку своей вещью не нашлось. Но, раз уважаемый кази утверждает, что халат принадлежит ему, я готов вернуть его законному хозяину. Надеюсь, он не забудет моей скромной услуги, – лукаво улыбнулся Ходжа Насреддин.

А надо сказать, что на это судилище собрались все жители кишлака во главе с местным имамом.

Кази побелел, потом посерел и отчаянно замахал руками.

Если слух о его непотребстве дойдёт до верховного муфтия, он лишится не только должности, но и головы. Наказания за употребление мерзопакостных напитков во владениях великого эмира были весьма суровы.

Едва ворочая языком, он просипел:

– Я разобрался в этом запутанном деле. Ходжа Насреддин снял халат с какого-то случайно забредшего в наши края гуляки.

Добропорядочные жители кишлака опустили головы, дабы кази не увидел их улыбок. Ещё оштрафуют на сотни монет за неуважение к закону… Им-то хорошо был известен этот «неизвестный гуляка».

– Думаю, – кази прочистил горло, и его голос загремел праведным гневом, – тот давно уже покинул наши края. Пусть достойный житель нашего кишлака носит этот халат. Что до штрафа, который я случайно взыскал с него, разбирая тяжбу с Абдуллой, каюсь. На меня нашло затмение, и я вынес несправедливое решение. Поэтому постановляю: взыскать с подлого клеветника штраф в двести таньга и вручить их досточтимому Ходже Насреддину.

Абдулла, поспешивший вместе со всеми на судилище, рухнул как подкошенный.

– Убрать его! – брезгливо произнёс кази. – Бросить в яму!

Стражники поспешно утащили почти бездыханное тело.

Разумеется, Ходжа и не думал щеголять в этом треклятом халате. Он тут же сбыл его в цыганском таборе, расположившемся на окраине кишлака.

Тёща, наученная горьким опытом разглашения заработков зятя, на сей раз прикусила язык.

А вот над этим я как раз и размышляю

Эту историю мой друг Исфандияр поведал мне без всякого удовольствия.

– С сожалением вынужден тебе сообщить, – вздохнув, начал он, – что свалившиеся с неба деньги исчезли из бездонных карманов Ходжи Насреддина так же неожиданно, как и появились. За балагуром и неунывающим насмешником числился грешок. Он любил иногда поиграть в кости. Большого навара это занятие ему не приносило. И, проиграв однажды заработанные праведным трудом (что с ним случалось довольно редко) четыреста таньга, он поклялся никогда больше не предаваться этому манящему пороку.

Дальше мне приходилось буквально тянуть из него каждое слово. Посему я ограничусь своим пересказом.

* * *

У читателя, воспитанного на нравственных постулатах Ислама, может возникнуть вопрос: с чего это невежественный сочинитель намекает на то, что правоверный мусульманин, каковым безусловно являлся наш герой, добывал для поддержания живота своего деньги неправедным способом?

По этому поводу отправляю любознательного читателя к знатокам, жившим в славную эпоху султана Алааддина Кей-Кубада, которые со знанием дела утверждали, что Насреддин бывал философом-циником, имамом, судьёй, острословом, балагуром, но…

Более подробно о его жизнеописании может рассказать верный служитель дервишеского ордена Абд аль-Кадир Джейляни.

Именно он поведал миру о том, как однажды летним вечером в чайхане, ведя неспешную беседу о сущности тридцать восьмой суры Корана, Ходжа искоса поглядывал на азартно метавших кости игроков, точнее, на игрока, который после каждого выигрыша возносил хвалу Аллаху, пряча за пазуху звенящее серебро.

Внутренний голос Насреддина предупреждающе произнёс: «Не суйся в этот богопротивный кружок. Они каждый вечер обирают доверчивых простаков. Вовлекают в игру, дают возможность выиграть несколько монет и пускают по миру. Случается, без чалмы и халата. Останешься с носом».

Насреддин только отмахнулся от назойливого советчика. И, чем дольше продолжалась его благочестивая беседа, тем сильнее овладевало им искушение попытать счастья. Всего один разок. А там как пойдёт: выиграет – тут же покинет чайхану, проиграет – тем более.

Он не догадывался, что это были те самые цыгане, которым он сплавил халат кази.

После третьего выигрыша он посмеялся над непрошеным советчиком. Войдя в азарт, тут же поставил на кон всё и… проиграл.

Внутренний голос поостерёгся злословить по этому поводу, а зря. Мог бы предупредить, что горячо любимая тёща, она же – мать горячо любимой жены, встретит его не с пиалой обжигающе-острой шурпы, а…

Впрочем, лучше всего послушать, что она скажет сама.

И у неё не задержалось.

– Явился наконец, драгоценный зятёк, с которого моя дочь день и ночь пылинки сдувает! Нет чтобы огреть его палкой по спине! Ведь он проводит время с подушкой и одеялом, вместо того чтобы взвалить на себя вязанку саксаула, притащить её в дом и разжечь очаг. Или ты думаешь, что плов или шурпу можно приготовить с помощью пустословия, которым ты развлекаешь таких же бездельников, как ты сам? Моя дочь надорвалась, тягая саксаул.

Ходжа Насреддин приготовился дать старой ведьме отпор, но, вспомнив о катастрофическом проигрыше, только вздохнул.

– А, нечего сказать, зятёк? Тогда скажу я. Отправляйся сей же час за луком, морковкой, приправой для плова. Иначе я тебе куска сухой лепёшки не дам. Надеюсь, ты не спустил в чайхане денежки от продажи халата? Потому как от денег, полученных от кази, не осталось ни гроша.

Ходжа Насреддин подхватил мешок и, понурившись, вышел за калитку. Бесцельно брёл он по пыльной дороге, размышляя, где бы перехватить хотя бы десять таньга, как вдруг заметил у самой кромки лёгкую изгородь, а за ней чей-то огород. Чего там только не было! Лук, морковь, петрушка, укроп, помидоры, огурцы, тыква – всего не перечесть. Не раздумывая, он перемахнул через забор и принялся набивать мешок всем подряд.

Его настолько увлекло это занятие, что он не сразу заметил, как кто-то похлопывает его по плечу. Раздосадованный, он обернулся…

«Тебе же сказали: принести всё, что нужно к плову. Набрал – и шёл бы себе восвояси. Зачем ты, к примеру, прихватил тыкву?» – раздражённо прошептал внутренний голос.

Но Ходже было не до схоластических споров. Зачем, почему…

Он и сам не знал, отчего его так прорвало. Никогда в жизни он не был охотником до чужого добра – и на тебе!

Но хозяин огорода так участливо смотрел на него, что Насреддин тут же со слезой в голосе произнёс:

– Ты не поверишь в мой рассказ, о владелец этого изобильного огорода! Не поверишь… – и он утёр глаза рукавом халата.

– Отчего же? – благожелательно ответил тот. – Я внимаю тебе, о честнейший из всех мужей, кои когда-либо встречались на моём пути.

К чести Насреддина – и об этом надо сказать прямо – он покраснел.

На хозяина огорода изменение цвета лица похитителя никак не подействовало. Он прекрасно понял, кто стоит перед ним. Ему было чрезвычайно интересно, как признанный балагур вывернется из этой ситуации.

Насреддин приободрился:

– Я бы и сам не поверил, скажи мне кто-нибудь, что подобное возможно. Но это произошло.

– Так что же всё-таки случилось?

– Иду я себе по дороге, спешу по неотложным делам, как вдруг именно в этом месте поднялся страшный вихрь. Ты, конечно же, этого не заметил? – с надеждой спросил Насреддин.

– Не заметил, – успокоил его огородник. – Я в то время находился в другом месте.

– Так вот, – ухватился за последнюю фразу Ходжа, – этот вихрь перебросил меня через твою ограду. Чтобы меня не унесло за пределы кишлака, я начал хвататься за всё, что попадалось под руку. Веришь ли ты моим словам, о благородный слушатель?

– Верю каждому слову, – с трудом скрывая смех, успокоил его хозяин. – Мне только одно непонятно: каким образом то, за что ты хватался, оказалось аккуратно сложенным в мешок?

– А вот над этим, – заметил Ходжа, – я размышлял как раз в тот момент, когда ты похлопал меня по плечу.

– Это бы и меня повергло в изумление, – согласился с сочинителем незатейливой истории владелец огорода.

– А сейчас… – поспешно нагнулся к мешку Ходжа Насреддин, – с твоего позволения, я аккуратно уложу эти аппетитные дары природы на место. И с большим сожалением распрощаюсь с таким интересным собеседником.

– Оставь, – утирая набежавшую слезу, сквозь смех вымолвил тот. – Я был свидетелем того, как тебя обчистили в чайхане цыгане. Забирай мешок и ступай домой с богом.

– Но я обязательно с тобой рассчитаюсь, о самый благородный и добросердечный из всех кишлачных огородников! Клянусь Аллахом! – воскликнул Ходжа и торопливо зашагал прочь.

А ну как этот добродушный чудак передумает?

– Не сомневаюсь, – улыбнулся ему вслед собеседник.

Дома женщины благожелательно встретили Ходжу и отправили отдохнуть на любимую крышу, пока подоспеет плов.

Абдулла на свободе

Сидевший в яме узник собственной глупости начинал утро с того, что принимался безутешно оплакивать свою судьбу. Ночами он, скрежеща зубами, посылал в адрес Ходжи Насреддина такие проклятия, что у его соседей, многолетних, видавших виды сидельцев, душа уходила в пятки.

Он и просидел бы в зиндане до скончания века, если бы в кишлаке не появился человек, проливший долгожданный бальзам на его истерзанную душу и обессилевшее тело.

Оказалось, в благословенном Самарканде, любимейшем детище великого эмира, который он повелел денно и нощно украшать невиданной красоты дворцами, мечетями, садами, по сей день приводящими в восторг любознательный люд, скончался богатый родственник Абдуллы, оставивший ему солидное наследство.