Читать онлайн Большая Суета бесплатно

Эта история произошла в Дагестане, и начну я ее с человека, которым она и закончится, – с мэра Махачкалы Исы Исаевича. На самом деле его полное имя Исагаджи. Но все называли его Исой Исаевичем.

Прежде всего надо заметить, что быть мэром какогo-нибудь города – нелегкое дело, а быть мэром города в России – и вовсе не самое приятное и благодарное. Но быть мэром города Махачкала – это, пожалуй, лучший способ навлечь на себя вселенские силы зла. Глава муниципалитета «Махачкала» стоит на передовой борьбы с бюрократическим хаосом и каждый день опускается на дно кадровой несостоятельности… Быть мэром Махачкалы означает быть руководителем одного из худших (в плане экономических показателей, комфорта, социальной устроенности и всего остального) городов нашей необъятной. О чем думал Иса Исаевич, соглашаясь переехать из Москвы в Махачкалу? Зачем покинул столицу страны ради столицы малой родины? Нет, я, конечно, понимаю всплеск патриотических чувств в душе, когда он получил это предложение, но зачем? Бюджет Москвы в сто тридцать пять раз больше бюджета Махачкалы (хотя население больше лишь в двенадцать раз). В этом смысле Махачкала не самое перспективное место, тем более когда ты молод, умен и амбициозен, а Иса Исаевич был именно таков.

Троих руководителей Махачкалы до него арестовали. А того, кто был до них, убили, а того, кто был до того, которого убили, тоже убили, но не злодеи (хотя теперь уже непонятно, кто злодей), а расстреляли за подрывную деятельность против СССР, а точнее по статье 64 УК РСФСР пункт «а», «измена Родине». Он руководил Махачкалой в семидесятых и создал целую сеть подпольных издательств, где выпускал газетенки, не понравившиеся Брежневу. Кстати, он был дальним родственником Исы Исаевича, но этот факт не имеет никакого значения для нашей истории, которая произошла зимой, в самые последние дни года.

Это событие стало известно как Большая Суета. И хоть история получилась действительно большой (как-никак о ней говорили все телеканалы мира) и оказалась самой что ни есть (в полном дагестанском смысле слова) суетой, честно говоря, ей можно было бы придумать более изящное название. «Би-би-си», например, перевела его как BIG SUETA. Ну что за безвкусица? Что за SUETA? Даже местная аварская газета «Хакикат» («Правда») перевела его как «К|удияб Льуг|абакьи» (даже не пытайтесь произнести это правильно) – «Большое событие». А сам Иса Исаевич называл ее просто «Историей о большом дереве». Не слишком креативно, конечно, но мэр особо и не отличался творческим мышлением. В Москве оно Исе Исаевичу не требовалось, ведь там все работали строго по документации, по правилам, а в таких делах нет места креативу. Там все решают профессионализм, ответственность и дисциплина (ну и другие еще менее приятные и более скучные вещи). Но Махачкала… что ж, это Махачкала. Креативность тут не столько хорошая характеристика, сколько способ (и порой единственный спасительный) решить ту или иную проблему.

Нашу проблему, ту самую BIG SUETU, он и помог решить. И важно заметить, что обошлось без жертв.

Ну, почти. Если не брать в расчет последствия взрыва настоящей бомбы, пару попыток покинуть этот мир, драку генерала и криминального авторитета и еще что-то там связанное со штурмом сотней военных.

Вроде бы всё. Теперь история.

Глава 1

29 декабря Исы Исаевича

Утро

– Его реально называют Большой Суетой? – спросил Иса Исаевич, глядя в окно. Он тяжело вздохнул, его усталый взгляд был устремлен через площадь Ленина, на которой дособирали главную елку республики, через несколько административных зданий в сторону парка, в центре которого, словно гигантский гриб, нависал над городом огромный (кстати, самый крупный на территории Европы) бук. Местные жители где-то в начале двухтысячных, не особо заморачиваясь, решили называть его Большой Суетой. У бука, вероятно, было до этого другое, более величественное название, но под гнетом массовой безграмотности и бескультурья того времени (вызванных развалом Советского Союза, войной, переделом сфер влияния в республике, бандитскими разборками и повальной коррупцией) и расцвета блатной кавказской культуры оно забылось, дав место новому, более привычному для уха населения.

– Да оно как-то по-другому называлось вроде, – ответил Расул, пожав плечами. Назначенный через три месяца после Исы Исаевича, он был помощником мэра, от которого нельзя отказаться. И вроде как Иса Исаевич пытался что-то с этим сделать, дать понять руководству республики, что ему не нужен этот помощник. И под словом «этот» предполагалось, что ему не нужен конкретно Расул, но вообще от десятка других помощников глава города не отказался бы. Десятка не дали, а дали Расула. Точнее, его навязал глава республики, якобы в помощь. В действительности же, будучи не самым умным и не самым проворным (хотя сам он считал, что является именно таким), Расул шпионил для главы за мэром, причем последний об этом с самого начала знал, но вот Расул (будучи не самым умным) об этом не догадывался и был убежден, что никто не обращает внимания на его слегка излишне упорное желание присутствовать на всех, даже коридорных, и лестнично-площадных, и крыше-балконных, и подвало-парковочных, случайных встречах. А еще (будучи не самым проворным) Расул пару раз попадался на глаза секретарше мэра за подозрительным тыканьем в клавиатуру мэрского компьютера, и всякий раз с видом человека, разгадавшего шифр нацистских войск и тем самым спасшего мир, он мгновенно вставал из-за стола со словами: «Фух… документы сюда, документы туда… суета… Устал. Ладно. Я пойду!» – и уходил. Дело в том, что документами сюда и документами туда занималась как раз секретарша, которую звали Галина Валерьевна (она была секретарем последние лет двадцать, и на ее глазах одного мэра убили, а троих последующих арестовали, один даже обещал на ней жениться, когда выйдет из тюрьмы, но ему дали двадцатку, так что Галина Валерьевна, которой на тот момент было пятьдесят девять, вроде бы решила не ждать, однако фотку любимого шефа с полочки не убрала). На слова пойманного с поличным Расула Галина Валерьевна отвечала поднятой правой бровью и уходила, а шпион победным шагом покидал кабинет мэра.

– Никак не привыкну, – сказал Иса Исаевич. Он руководил Махачкалой уже полгода, но словосочетание «никак не привыкну» возникало в его голове постоянно. Каждый день СМИ, блогеры и простой люд пытались макнуть его лицом в грязь, а тем временем грязь в прямом и переносном смысле (оставленная, справедливости ради, предыдущими весьма-весьма сомнительными главами города) покрывала Махачкалу. Будучи самым молодым мэром в истории города (на момент начала Большой Суеты ему исполнилось сорок два; предыдущий рекорд молодости принадлежал мэру Аликперову, расстрелянному в сорок восемь), за эти полгода он постарел лет на пять. Супруга, которая вела учет седины в шевелюре мэра, махнула на это дело рукой после сорока серебристых волос, притом что полгода назад их было всего семь.

– Седые волосы приходят с мудростью, – мягко констатировала она утром этого дня, провожая мужа в очередной бой.

– И с убитыми нервными клетками, – добавил он, улыбаясь в зеркало и поправляя галстук. – И с потерянными часами сна. Метанин, кажется, не вырабатывается. Я читал.

– Мелатонин, – поправила она.

– И память немного того. Забываю всякие мелочи.

– Записывай в заметки.

– Вчера сделал семнадцать. И все равно забыл о встрече с ветеранами.

Вряд ли к обеду того дня, ожидая работников в кабинете для совещаний, он нервничал из-за седых волос или потери нервных клеток. Он размышлял о судьбе Большой Суеты, и чем дальше, тем активней у него множились седые волосы и самоуничтожались нервные клетки.

Дверь приоткрылась, в кабинет заглянула Галина Валерьевна:

– Иса Исаевич, пришли.

– Тогда начинаем, – сказал мэр, и Расул вдогонку деловито кивнул Галине Валерьевне. Этот кивок секретарша едва ли заметила, поскольку ни во что не ставила Расула, которому кивок был необходим скорее для создания иллюзии собственной важности. Слово Расула для нее в принципе ничего не значило, и поэтому на любую его просьбу типа «Подайте, пожалуйста, ЭТО» она отвечала: «ЭТО находится вон на ТОЙ полке» – и продолжала заниматься своими делами.

Работники администрации города в количестве пяти человек вошли в кабинет. Нет смысла описывать их подробно: все они были мужчинами и каждому из них было за пятьдесят. Естественно, все они считали себя ведущими экспертами международного уровня по вопросам благоустройства муниципалитетов в пределах Махачкалы. И каждый был уверен, что гораздо более, чем Иса Исаевич, достоин занимать кресло мэра. На деле же каждый из них имел какие-то эгоистичные помыслы, а представляли они в большинстве своем либо интересы своего клана, либо интересы покровителя, что зачастую было одним и тем же.

Иса Исаевич опустился в кресло и окинул присутствующих задумчивым взглядом. Настенные часы тикали едва слышно, но некоторое время этот звук был единственным в кабинете. Начальники комитетов и заместители управлений по чему-нибудь старались смотреть в основном на стол перед собой (на уровне инстинктов ощущая за что-то вину), но иногда тоже обменивались задумчивыми взглядами и деловито кивали друг другу.

Это было первое из шести запланированных на день совещаний, поэтому стоило экономить силы. Соответственно мэр решил в этот раз не отчитывать никого из присутствующих за вклад в общий успех миссии по спасению города.

Предвещая тяжелый и не самый приятный разговор, мэр потер лоб, брови и виски (ровно в такой последовательности, потому что супруга обучила делать именно так), а затем легким жестом предложил обладателю пышных и явно подкрашенных советских усов начинать. Тот принялся мямлить что-то, заглядывая в записную книжку, но, как часто это происходит с дагестанцами, заметив, что никто его мнение не опротестовывает, довольно быстро обрел уверенность в своих словах, затем поднял уровень убеждения путем применения энергичных постукиваний указательным пальцем по документации и наконец, решив, что ему не хватает последней капли, напряг брови и выстрелил взглядом в коллег. Те закивали в такт стукам пальца. Получив обратную связь, он добавил что-то об общих целях и задачах, наглядно подкрепив свои слова сжатием пальцев другой руки в кулак. Чтобы никто не усомнился в пламенной речи, завершил чиновник ключевыми для подобных выступлений словами «Чего и ждет от нас наш президент!» и ткнул постукивавшим пальцем на стену, единолично захваченную огромным портретом президента двадцатилетней давности.

Мэр продолжал смотреть на место в столе, в котором только чудом еще не появилась ямка после пальца.

– Так что вот в таком мы положении, – добавил усатый стукач после паузы, разводя руками.

– То есть у них есть на это разрешение? – переспросил мэр.

– Да… – виновато опустил глаза усач.

– И когда они собираются начать?

– Первого января. Через три дня.

– То есть ночью, на Новый год?

– Сразу после салютов, – ответил усач, подглядев в документ. – В ноль часов пять минут.

– И мы никак не можем им помешать?

– По документам все чисто, – влез лысый мужичок. – Эта территория принадлежит им уже лет пятнадцать. По договору они могли и могут забрать ее в любой момент.

– И решили именно сейчас. Кто выдавал разрешение? Пятнадцать лет… Баматов? – спросил Иса Исаевич, сдвинув брови. Баматов был мэром с 1998 по 2009 год, его взяли за хищения в размере 750 миллионов рублей. Дело было весьма сомнительным, но его обвинили в присвоении шестой части городского бюджета. Денег в итоге нашли в десять раз меньше. Определенно в махинациях он участвовал, но сместили его скорее по политическим причинам, накинув еще с десяток статей. Так происходило с каждым после него, но хуже хищений был бардак. К примеру, земли города, на которые претендовали по три или четыре владельца, с пеной у рта доказывающих, что именно они и только они имеют полный пакет документов на право собственности, или, скажем, четыреста пятьдесят восемь строящихся с нарушениями объектов. А еще долг города в размере двух с половиной миллиардов рублей. А еще мусорный коллапс (руководителя соответствующей структуры тоже арестовали за растрату, а мусороуборочную компанию признали банкротом). А еще высыхающее озеро Ак-Гёль, находящееся на территории города, а еще земельные конфликты жителей окраин, тянущиеся десятки лет (тут же можно упомянуть распроданные прибрежные земли общей длиной два десятка километров), а еще угробленные дороги, трещащая по швам система ЖКХ, – и надо всем этим огромным грозовым облаком нависало давление со стороны общественности. И ладно бы только народное недовольство, но государственные СМИ? Они нападали только по отмашке свыше, и раз мэра критиковали по причине и без – значит, глава республики только и ждал возможности отправить его в отставку и по стандартной схеме продвинуть на должность своего племянника, зятя, сослуживца или друга детства.

Отсюда вопрос: зачем назначать мэра, чтобы через полгода его увольнять? Ну, тут все просто: мэр делал свою работу так, как ее надо делать. По крайней мере пытался. И это было проблемой.

– Да, – ответил лысый.

– Бардак, конечно, – прокомментировал Расул, за что получил от мэра гневный взгляд.

– Мы не можем предложить им другую территорию? Может, мы как-то договоримся? За городом собирались стадион строить. Хорошее место. Федеральная трасса, море рядом.

– Речь о сотнях миллионов рублей.

– Если не о миллиарде. Штрафы, суды, неустойки. А у нас долги, – добавил еще один.

– То есть это все? – Мэр оглядел всех присутствующих. – Мы дадим им срубить самый большой дуб в Европе?

– Бук, – поправил Расул.

– Которому… Кстати, сколько ему лет?

– Больше трехсот, – отозвался дедуля в конце стола.

– Триста… Его нельзя просто срубить. Это историческое, культурное, природное достояние! Ищите способ остановить процесс, ищите нарушения, подключите органы.

– Но у них по документам все чисто, мы уже проверили, – возмутился еще один.

– С момента, как я занял эту должность, тут ни одного документа не было стопроцентно чистого! Ни одного! Вы даже субботники с нарушениями проводите! Все чисто у вас только с выписыванием друг другу премий! Ищите способ остановить их. Мы должны спасти дерево.

– Большую Суету, – поправил его Расул, но сразу виновато опустил глаза в бумаги и начал читать (абсолютно пустые листы).

– Всё? – спросил мэр у помощников.

– Представители «Голден Сити» хотят встретиться сегодня, – заметил один.

– … буркнул что-то околоматерное мэр. – Перенесем на завтра. Нужно найти решение.

– Мы уже переносили два раза…

– Перенесем в третий! – гаркнул он, но затем, тяжело вздохнув, добавил: – Хорошо, сегодня.

– У них складывается впечатление, что мы намеренно оттягиваем обсуждение судьбы земли и дерева.

– А мы именно намеренно оттягиваем обсуждение земли и дерева.

За этими словами комментариев и дополнений не последовало, и мэр предложил всем вернуться к работе.

Некоторое время он постоял у окна, глядя, как рабочие прикручивают пластиковые ветки к основанию елки. Та не могла похвастаться несколькими сотнями лет от роду, но через несколько дней металлопластиковой конструкции должно было перевалить за два десятка, и это означало, что срок ее годности истек. Иса Исаевич отправил наверх запрос с целью заменить елку прямо сейчас, но услышал стандартное: «Бюджет города не позволяет». Что ж, придется довольствоваться тем, что есть. Не то чтобы елка выглядела старой… нет, просто как бы чего не вышло? Вдруг упадет?

– Как бы чего не вышло… – произнес он вслух ненавистные ему слова. Это принцип, по которому живет каждый чиновник, каждый бюджетник республики. С первого рабочего дня он столкнулся с этим. В августе приезжал экспериментальный театр, попросил дать возможность выступить на площади. Без ведома мэра начальник культурных проектов отказал. Экспериментальный! Это что за эксперименты они собрались ставить на сцене? Как бы чего не вышло! Местная киностудия хотела снять фильм о школьнике, мечтавшем стать профессиональным бойцом, – отказ. Инсценировка традиционной кавказской свадьбы – отказ. Тотальный диктант – а вдруг кто узнает об уровне образования в республике? – отказ. Как бы чего не вышло.

– Курбан, добрый день, подскажите, пожалуйста, мы успеваем с елкой? – поинтересовался он у телефона и отправил голосовое сообщение.

– Добрый день! Да, Иса Исаевич, сегодня к полуночи закончим. Но есть проблемка. С гирляндами. Точнее, с проводкой.

– Что с ней?

– Елка у нас хранится в подвале здания администрации. В общем, крысы, Иса Исаевич. Перегрызли проводку.

– В здании администрации города есть крысы?

– А? Ха, крысы везде есть!

– В каком смысле?

– А вы про людей или про… В общем, мы работаем. Проводку исправим.

– Хорошо.

В кабинет вошла Галина Валерьевна.

– Иса Исаевич, пришли представители спортивных федераций. Совещание через семь минут.

– Пусть войдут, – сказал он, опять вздохнув.

– А еще звонили из «Голден Сити». Просят подписать документ на разрешение начала работ. Прислали копию. И напоминают о сегодняшней встрече.

Она протянула мэру лист, и тот зачитал вслух: «Вырубка объекта, известного в народе как Большая Суета…» Мэр грустно усмехнулся и опять посмотрел в сторону самого большого в Европе бука.

Глава 2

Про слова и бомбы

В этой истории много героев. Кто-то более значителен, кто-то менее. Мы остановимся на восьмерых (включая мэра и одного генерала). Каждый из них к концу истории изменится. То есть сделает что-то важное. Ну, точнее кто-то сделает, а кто-то скажет. Тут, в Дагестане, больше ценятся дела, чем слова, но мы ведь прекрасно понимаем, что иногда слова – самое что ни на есть дело. Иногда слова – это прямо-таки сложное дело. Большое. Например, сколько раз в жизни нам приходилось искренне говорить «Извини»? Извините, но для среднестатистического жителя республики Дагестан искренне извиниться – это прямо-таки невероятное дело! И чем более важен момент, тем сложнее оно нам дается. То есть, наступив в автобусе женщине на ногу, мы, опустив глаза и слегка поджав губы, все-таки скажем «Извините», но, поссорившись с супругом или супругой, довольно долго будем ходить вокруг да около и очень нескоро, и то если повезет, наконец произнесем то самое слово.

Так устроены эти слова.

Кстати, кое-кто из наших героев тоже скажет «Извини». Но в данный момент (утром 29 декабря) один из тех, кто извинится (за то, что туповат и времени не было учиться) занят тем, что пытается собрать бомбу. Много лет назад он уже имел подобный опыт, но тогда было проще. Теперь все по-другому. Так как в интернете почти невозможно найти гайд по ее изготовлению, он решил собрать новогоднюю хлопушку. БОЛЬШУЮ. НОВОГОДНЮЮ. ХЛОПУШКУ.

ВНИМАНИЕ, СПОЙЛЕР!

В момент, когда произойдет взрыв, он поймет, что слегка ошибся в расчетах. Как станет понятно герою потом, в жизни есть три момента, когда желательно более внимательно производить расчеты: когда солишь яичницу, когда собираешь что-то взрывоопасное и когда пытаешься искренне сказать «Извини». Кстати, в последних двух случаях эффект был схожим: один в масштабах немецкого высокотехнологичного имущества массой в сотню тонн, другой в масштабах страны, ну и личности заодно.

Глава 3

Немного про избушку

Избушку решили построить летом, когда стало ясно, что поток туристов в Махачкалу не очень зависит от состояния городской инфраструктуры и эпидемобстановки. Республиканское министерство туризма во второй половине сентября гордо констатировало, что количество гостей перевалило за полтора миллиона.

Сначала избушку предлагали назвать шалашом, но, учитывая, что власти постарались сделать из нее туристический объект, то есть собрали почти настоящий домик на дереве, остановились все-таки на избушке. На высоте двадцать метров над землей. Подняться туда мог не каждый, потому как администрация города не разрешила строить гигантскую лестницу с пролетами на высоту семиэтажного здания. Вид был бы не очень. Другой вариант – винтовая лестница, со ступеньками, приделанными к стволу дерева, – также не устроил ни экологов, ни общественных активистов, ни администрацию. Сошлись на традиционной лестнице, спускавшейся из избушки отвесно вниз. Для любого, кто хотел подняться по ней, это был серьезный челлендж. Собственно, об этом и говорила табличка у места начала восхождения: что отважившемуся предстоит преодолеть семьдесят металлических прутьев, прежде чем он окажется в избушке, и, кроме кольцевого ограждения лестницы, на другие меры защиты рассчитывать не стоит.

Внутри избушка ничего особенного собой не представляла. Это было квадратное помещение пять на пять метров. Крыша держалась за счет четырех столбов по углам. Все четыре стены имели окна, но без стекол. Просто рамы. Избушка, по сути, была простой деревянной смотровой беседкой, но на дереве, с видом на все четыре стороны на Махачкалу и одним-единственным выходом – он же вход. Или спуск. Или подъем. Был в ней еще и автомат, выдававший самые разные напитки сомнительного качества в бумажных стаканчиках (еще более сомнительного качества), включая два типа бульона: бараний и куриный.

Информация насчет бульона очень важна. Как минимум потому, что в Дагестане есть некоторое количество человек, свято верящих, что бульон – одна из причин, почему этот мир еще не навернулся к чертям. А еще потому, что бульон отчасти сыграл решающую роль в этой истории. Но об этом потом.

Еще в избушку в какой-то момент провели интернет. Это не так важно, как бульон. Но все же вайфай – это хорошо, где бы он ни был.

КСТАТИ, НАВЕРНОЕ, САМОЕ ВРЕМЯ ЗАМЕТИТЬ, ЧТО 29 ДЕКАБРЯ БЫЛ ОЧЕНЬ СОЛНЕЧНЫЙ ДЕНЬ. Можно даже сказать, весенний декабрьский день.

Глава 4

29 декабря Шамиля

Проснулся Шамиль ровно в четыре часа утра.

В это время другой герой истории – Иса Исаевич еще спал беспокойным сном, видимо, осознавая, что сегодня судьба Большой Суеты будет решена и шансов сохранить дерево у города немного.

Шамиль совершил утреннюю молитву и попросил Бога о том, чтобы то, что он решил сделать, произошло задуманным образом. Чтобы никто не пострадал от его действий, а власти услышали его требования и прислушались к ним. Но шансов и на это почти не было. Однако положение, в которое попал Шамиль, не оставляло ему выбора. Дагестанцы вообще народ категоричный, и наша история еще не раз это продемонстрирует. Если нас, дагестанцев, припрут, мы готовы идти до конца, иногда вопреки тяготам, иногда вопреки здравому смыслу. Что поделать… такой мы народ. Мы вообще любим все абсолютное, ультимативное: победа или смерть, 300 километров в час по трассе или инвалидное кресло, пояс чемпиона мира или торговать китайскими тапочками на рынке. Ну, вы поняли.

В деле Шамиля лимит здравого смысла был почти исчерпан. Целый год он изо всех сил черпал из этого колодца ковши с терпением и надеждой, но, к сожалению, зачерпнув неделю назад, заметил, что ковш скорее наполовину пуст, чем полон, и тогда понял: пора что-то делать. Тут-то и подвернулась новость о том, что международная компания-застройщик «Голден Сити», хозяином которой является один из богатейших жителей Дагестана, России и мира (человек с весьма сомнительным прошлым), заявила права на владение землей, где растет бук.

В течение дня Шамиль следил за Большой Суетой. Ничего необычного не увидел, кроме, пожалуй, чуть более активного внимания со стороны населения и полиции. За несколько часов наблюдений в промежутке между девятью часами утра и обедом он успел заметить трех популярных блогеров и множество туристов. Махачкалинцы, кажется, довольно быстро смирились с потерей Большой Суеты. Уж если власть приняла решение, то оспорить его шансов не было. Проходили сотню раз. Некоторое количество блогеров отрицательно высказалось о планах по уничтожению бука, несколько правозащитников и оппозиционеров также пошумели, но, как всегда, шум быстро стих. Тут, конечно, позаботились государственные информационщики: стандартные высмеивания, упреки в попытках хайпануть и обещания попытаться сделать все возможное, но с оговоркой, что действовать необходимо в соответствии с буквой закона и никак иначе. Каждый, кто был в теме, понимал, что вопрос с Большой Суетой «наверху» уже закрыт. Все, кто должен был поставить свою подпись (за исключением Исы Исаевича, на которого, собственно, с подачи государственных СМИ и набросился дагестанский народ как на главного виновника), уже ее поставили. Никто в Белом доме не планировал делать все возможное, если под этим подразумевалось спасение бука.

Около месяца жители республики горевали по дереву, но дальше хештегов в духе «#спасемБольшуюСуету» дело не пошло. День казни близился. Блогеры и местные жители прощались, подкрепляя свою скорбь грустными селфи, и за этим следил Шамиль. Почесав густую и, по словам мамы, отчаянно мечтавшей его наконец женить, старившую его (Шамилю было двадцать семь лет) бороду длиной в кулак, он посмотрел на время. Обед. Решил перекусить, совершить обеденную молитву, а затем вернуться, но занять уже другую позицию, ведь блюстители закона не дремали. Да и человек с такой бородой был вдвойне подозрителен.

Встав у края второстепенной дороги, он задумался о том, как будет выглядеть парк без Большой Суеты. Да никак. Никак не будет. Махачкала и так никак не выглядела, а без бука эта никакистость пробила бы дно. Уничтожение Большой Суеты было сравнимо с искусственным осушением озера Ак-Гёль, против чего он последние пять лет боролся в составе общественной организации, ныне уничтоженной. Озеро (по крайней мере основную его часть) они отвоевали, но за этой землей в центре Махачкалы стояли силы совершенно другого масштаба. Годовой оборот «Голден Сити» был в девять раз больше годового бюджета всей республики, то есть больше триллиона рублей. В общем, «Голден Сити» – это не шутки.

Стоя у пешеходного перехода, он услышал звонкую, быструю и чересчур вызывающую речь явно не дагестанского типа. Шамиль обернулся и увидел девушку, выплескивающую свое негодование по поводу судьбы Большой Суеты в экран телефона. Судя по тому, как она его держала и постоянно пыталась подобрать наиболее красивый ракурс, девушка вела эфир или записывала видео. Но лучше бы смотрела на дорогу, подумал он. А потом и высказал ей это в не самой доброжелательной манере, схватив за предплечье. Через мгновение перед ними пролетела машина.

Девушка взглянула на него, потом на машину, потом на экран телефона.

– Лучше на дорогу смотрите… – буркнул Шамиль.

– Ой! – воскликнула она.

– Дорога, – сказал он.

Растерянная девушка осталась стоять на месте, а он угрюмо побрел дальше, размышляя о том, какой все-таки безмозглый народ пошел. Со всеми этими инстаграмами[1] и тик-токами. А эти туристы! Ух… Шамиль не был особо приветлив и с обычными жителями Махачкалы, а уж туристы порой просто выводили его из себя. Их внешний вид, их привычки, разговоры. Лучше бы сидели дома… Откуда бы они ни взялись. И эта… кукла тоже.

Вечером внимание к дереву усилилось. Народ и не планировал расходиться, продолжая развлекаться на площадке перед Большой Суетой. Зима выдалась теплой. Нынешние вечерние +10 в канун Нового года и вовсе казались рекордными. Надежды на снег не было.

Через два часа гуляний под деревом Шамиль начал замерзать. Пританцовывая, он сделал еще один круг, а затем сел на освободившуюся скамейку прямо напротив Большой Суеты. Взглянул наверх. Там горел свет. К десяти часам избушка должна была закрыться, а администратор – запереть дверцу и спуститься вниз.

– Сержант Зулпукаров, – представился один из двух полицейских, оказавшихся рядом. – Я тут заметил…

Второй полицейский перебил сержанта Зулпукарова, громко прочистив горло.

– Мы оба заметили, что вы тут подозрительно ходите. Туда. И сюда тоже.

– Это как?

– Ну… Сперва туда. – Зулпукаров указал в сторону бука. – А потом сюда, – и указал на скамейку.

– Вы сказали: подозрительно. Это как?

Задумавшись, Зулпукаров почесал затылок. Второй опять что-то шепнул ему, стрельнув взглядом в сторону спортивной сумки Шамиля. Сержант, как будто нашлась разгадка убийства века, мгновенно оживился. Брови затанцевали.

– А с сумкой. Вот как. Ходите с сумкой. Туда, а потом сюда. И не один раз. Я бы сказал, что вы… – (второй шепнул подсказку), – сомнительной наружности человек. Вот как! – самодовольно усмехнулся сержант, посмотрев на напарника.

– Из-за сумки? Или из-за бороды? Или из-за обуви? – Последнее Шамиль добавил раздраженно и поднял ноги так, чтобы блюстители закона заметили его потрепанные кроссовки.

– А не предъявить ли вам, уважаемый, документы?

– Предъявите, – ответил Шамиль и протянул руку в ожидании удостоверения. Ошеломленный сержант Зулпукаров полез во внутренний карман куртки и достал документ.

– Так-то я имел в виду ваши документы. Но и свои показать могу. Нате.

Шамиль взял документ. Посмотрел на фото, а потом на него.

– Это я там до свадьбы, – виновато добавил сержант. – Сейчас набрал немного. Но я планирую сбросить килограммов пять. Или даже шесть. В спортзал записался. Ну, почти.

Второй шепнул что-то на ухо.

– Оставь меня! Я тебе тысячу раз сказал, что не могу не кушать сладкое! Тесто – без проблем! Мясо? Справлюсь как-нибудь. Но сахар оставь в покое! Без сладкого я себя плохо чувствую! – возмутился сержант.

Шамиль вернул документ. Показал свой. Полицейские некоторое время внимательно рассматривали то фотографию, то лицо.

– Ищете пять отличий или что? – буркнул Шамиль.

– Какой дерзкий гражданин, – усмехнулся сержант Зулпукаров и вернул документ. – А в сумке что? Бомба?

– Ты мыслишь стереотипно. Тебе не говорили?

– Да, я такой. Люблю мыслить, – довольно согласился сержант, указав на свою голову. Шамиль покачал головой и открыл сумку. Наверху лежал разводной ключ и под ним еще пара инструментов, а потом черный пакет, который внимательные и ответственные полицейские сочли бы подозрительным. Но это был не совсем тот случай. По крайней мере второй полицейский постеснялся озвучить мысли по поводу содержимого подозрительного пакета.

– Инструменты.

– И что вы тут делаете, уважаемый, с инструментами?

– Трубы чиню. Ремонт в другом конце парка видел?

– Видел.

– Это наша бригада.

– Хм-м… – выразил сомнения сержант.

Второй было собрался опять что-то шепнуть, но вмешался Шамиль:

– Хватит уже шептаться!

– Он стеснительный! – вступился за коллегу сержант.

– Со мной всё? – спросил Шамиль, теряя терпение.

– С тобой всё. Или не всё. Или… – Так и не сумев подобрать эффектного окончания их диалога, сержант Зулпукаров с коллегой развернулись и ушли.

Минут через пятнадцать Шамиль утратил остатки терпения. Он встал со скамейки и собрался было начать еще один согревающий круг по парку, как вдруг свет в избушке погас. По отвесной лестнице спустились последние гости смотровой, а за ними и администратор. Он натянул цепь на ограждение так, чтобы помешать, насколько это было возможно, желающим забраться по лестнице наверх, щелкнул замком и для самых непонятливых накинул на цепь табличку «ЗАКРЫТО». И ушел.

Шамиль к непонятливым не относился, но табличку все равно проигнорировал. В принципе он мог бы и не портить госимущество в виде замка и цепочки, ведь это была так себе преграда, но, вероятно, чтобы продемонстрировать серьезность своих намерений, он тем самым разводным ключом сломал замок. Коротко обратившись к небу со словами, что вверяет Создателю свою судьбу, Шамиль полез по семидесяти ступенькам наверх с целью узурпации избушки, а вместе с ней и Большой Суеты.

Глава 5

29 декабря Валерии Занозьевой

Последние четырнадцать лет Валерия просыпалась в одно и то же время. Это были неизменные 5:17. Она могла и не ставить будильник, но ставила. Ей было важно проснуться в это время, под конкретную мелодию будильника. Ту, что любил ее покойный муж.

В 5:17 Иса Исаевич еще спал беспокойным сном, а Шамиль готовил нечто взрывоопасное, что станет потом содержимым черного пакета, который внимательные и ответственные полицейские сочли бы чрезвычайно подозрительным.

Умывшись, Валерия добросовестно принялась за зарядку. Пару лет назад ее поясница начала стрелять, и это привело к грустной мысли, что старость все же берет свое. Но ведь не в пятьдесят три! С этим Валерия смириться не могла. Она вообще мало с чем мирилась и посему, дождавшись трех утренних доказательных просыпаний с болью в спине, записалась на йогу. В течение недели разобравшись, что, куда и как сгибать, растягивать и скручивать, она выписалась обратно. И последние годы ее утренняя зарядка неизменно длилась сорок пять минут, после чего она чувствовала себя боевой машиной (которой, по мнению множества дагестанцев, в основном мужчин, и была). Кстати, боль в пояснице, как и большинство преград, перед Валерией Занозьевой отступила.

В этот раз вместо двух кружек кофе Валерия приняла в себя три и тем самым нарушила привычный утренний ход вещей, чего не делала очень давно. Так давно, что почти никогда. Но то, что она планировала совершить сегодня, тоже нельзя было назвать привычным.

Из-за боевого характера в детстве Валерию принимали за мальчика. Она росла в приемной семье, где у нее было еще три младших брата. Они жили в русской деревушке на севере Дагестана. Затем переехали в Кизляр и разбежались кто куда. Последние тридцать лет Валерия жила в Махачкале. И больше двадцати из них – одна.

В детстве они с братьями часто играли в войнушку. Делали из веток ружья, автоматы и пистолеты. Бегали друг за другом со всякими «пах-пах-пах», причем побеждала всегда она. Не потому, что была старшей, и не потому, что была самой умелой в обращении с веточным оружием. Просто по-другому и быть не могло. Победа или поражение – это вопрос веры. Она всегда, с самого детства, верила в свою победу в любом состязании. И всегда побеждала. И на беговой площадке, и за школьной партой. И в драках, что уж от греха таить. Валерия Занозьева всегда шла за победой. И кровью врагов. По крайней мере так считали все, кто был с ней знаком.

А еще в детстве она любила поезда. Пассажирские, междугородные, длинные, как сама жизнь, что тянулась в этих поездах через бесконечные вагоны. Ее мама работала в кассе на вокзале Кизляра. Валерия много часов провела на перроне, разглядывая пассажиров. Там была жизнь. Не в поездах. Точнее, не только в них. Жизнь была в рельсах. Жизнь была там, откуда приехал поезд и куда ехал. В пассажирах. Светлых и смуглых; гладких, как листья айвы, которые было жалко срывать с веток, предназначенных стать орудием войнушки, и изрезанных морщинами; одетых в белоснежные рубашки, с иголочки, и в маслянистые дырявые и давно уже не белые майки.

В 8:00 Валерия вышла из дома с мыслями о муже и поездах. Как уже было сказано ранее, она никогда не проигрывала. Кроме одного раза, но то был особый случай, когда ей пришлось просто отступить. В этот день в 8:37 она отступила во второй раз, не смогла сделать задуманное и сдалась. Презирая себя за это, Валерия пошла в сторону железной дороги.

От деревушки, в которой она жила до десяти лет, до Кизляра было три с половиной километра. Если идти вдоль железной дороги, то можно сократить почти километр. В деревне не было библиотеки, но в Кизляре была. И поэтому Валерия и еще с десяток деревенских детей шли футбольной командой в город. Брали интересующие книжки и возвращались обратно. Все, кроме нее, шли строго-настрого вдоль дороги. Валерия же шла вдоль другой дороги – железной. Она не боялась летом змей, а зимой голодных бездомных собак. Рельсы успокаивали ее с детства. И поэтому, после того как у нее не получилось сделать задуманное, она решила пройтись по железной дороге (а та была проложена вдоль прибрежной части Махачкалы) – и шла довольно долго. Поезда и жизнь в них, за ними и перед ними проносились рядом с ней. Валерия некоторое время смотрела на море, думая о том, что она хотела, но не сделала. Вернувшись в центр города, она подошла к парку, издалека посмотрела на коричневую шапку Большой Суеты, которая упрямо отказывалась избавляться от сухих листьев, несмотря на довольно ветреный декабрь. Обозвала крепким словцом всех, кто был причастен к планирующемуся уничтожению бука.

Неподалеку, через дорогу, стоял знакомый ей активист Шамиль. Он задумчиво замер, будто планировал броситься под колеса. Она откровенно не переваривала его за вспыльчивость, за нежелание вести разговор через призму светских взглядов (Шамилю действительно было тяжело удержаться от религиозного морализаторства), но его трагедия заставила их на время отложить топор войны. Точнее, периодически они устраивали перестрелку в комментариях под постами в соцсетях и почти никогда не сходились во мнениях, но, будучи людьми цивилизованными, уважали друг друга. И все же о том, чтобы поздороваться при случайной встрече на улице, речи не шло. Поэтому она предпочла бы не сталкиваться с ним. Однако мысль, что этот грубоватый парень может через мгновение оказаться под колесами машины, не давала ей покоя. Решившись, Валерия направилась в его сторону, чтобы просто дать понять, что есть знакомый человек, который видит его, и если он задумал что плохое, то пусть постыдится перед ней сделать этот шаг. Они оба понимали, в каком положении он находится. Десятая часть республики, следившая за его судьбой, это понимала, ведь его судебная Санта-Барбара растянулась уже на год, и все шло к неутешительному финалу. А значит, суицид всеми был бы воспринят как капитуляция перед безжалостной машиной власти. Этого Валерия допустить не могла. Правда, парень вроде религиозный, а в таком случае о суициде речи быть не может.

Она затормозила где-то на полпути, пытаясь ответить на простой вопрос: «Вот чё он встал?» Затем заметила идущую бодрым шагом модницу, явно не местного разлива. Та громко что-то вещала, глядя в экран телефона и совершенно не смотря по сторонам. Увидев машину, ехавшую на слишком большой для таких улиц скорости, Валерия напряглась. Она уже готова была вскрикнуть, как вдруг заметила, что на болтовню туристки обернулся Шамиль и схватил ее за плечо. Через секунду перед ними пролетел автомобиль. Девушка хотела было что-то сказать, но Шамиль ее опередил, угрюмо что-то буркнул и ушел, оставив ее смотреть ему вслед.

«Дурак», – подумала Валерия. Наверняка злится, что пришлось притронуться к девушке, вместо того чтобы осознать, что, возможно, спас ее. Теперь, видимо, пойдет делать заново свое омовение. Валерия хорошо знала этот тип мужчин, которыми был полон Дагестан. Религиозные богатыри с двумя извилинами в голове, не готовые принять, что живут в светской стране с вполне определенными законами, прописанными в Конституции. И это при том, что Шамиль вообще-то юрист! Уже много лет она вдалбливает таким, как он, основы светской жизни через социальные сети, общественные мероприятия, встречи, собрания неравнодушных жителей города. А о том, как она лупит изо всех пушек во время обсуждения прав женщин, лучше вообще промолчать. В такие моменты добрая половина республики готова пойти на нее с вилами в руках. Вначале она по этому поводу напрягалась, а затем решила проблему, изменив отношение к ней, то есть приняла этот образ грозы ортодоксального общества и довела его до такого уровня, что большинство дагестанских мужчин предпочитало обходить ее за километр. Такие методы борьбы с ней не работали, но нашлись другие: Валерию сделали завсегдатаем полицейских участков. Перед каждой акцией или пикетом она покупала конфеты, чтобы потом наслаждаться ими часа три, пока полицейские будут делать вид, что оформляют ее задержание. Ей даже было их жалко. Одни и те же угрюмые лица, вопросы, требования и документы. Пустые угрозы. Освобождения и прощания до следующего раза.

Пройдясь вокруг дерева, она вдруг ощутила острое желание выйти на очередной пикет. Последние два раза ее забирали как раз по делу о дереве. А почему бы не быть третьему? Попить чаю с сотрудниками. Добавить красок в их серые будни. Было бы прикольно. Тем более сегодня. В день, когда она не смогла сделать то, что планировала. Немного поразмышляла об этом, но передумала.

Вместо этого она сфотографировала Большую Суету. Опять. Валерия делала фотографии дерева каждый день с момента, когда было объявлено о планах на эту землю. Вернувшись домой, написала очередной длинный пост от имени дерева. Уже двадцать девятая запись. Дерево призналось в любви к жителям города и сказало, что не осуждает махачкалинцев за то, что они не проявили достаточного желания бороться за его будущее. А еще дерево сказало, что принимает свою судьбу и просит лишь, чтобы после его смерти материалу нашли более полезное применение, чем дневнички для саморазвития. На этом все. Занавес.

Валерия опубликовала запись в своей ленте. Но еще пока она писала текст, решение было принято. Этот день не закончится ее поражением. Она не смогла сделать одно, но попытается сделать другое. Возможно, даже более важное.

В 22:07 Валерия вновь оказалась у подножия Большой Суеты и удивилась тому, что цепь и сломанный замок лежат рядом с лестницей в небо, на земле. Ну что ж. Может быть, ради этого дня последние несколько лет она просыпалась утром и делала зарядку. Ее ожидал еще один бой. Валерия начала свое восхождение.

Глава 6

29 декабря Юсупа Курамагомедова

В начале двухтысячных его называли человеком с тысячей лиц. Выходя в свет, он действительно становился таковым, но, возвращаясь домой после тяжелых трудовых будней, глядя перед сном в зеркало, видел одно и то же уставшее лицо.

В последний месяц у него не было необходимости просыпаться в 7:00. Впервые за многие годы он мог позволить себе спать сколько хочется. По крайней мере пока не закончатся денежные накопления. Которых у него не было. Но ему казалось, что они есть. Надо было лишь в это поверить. Это задача любого актера, а актер такого уровня мог заставить себя поверить во все что угодно.

Однако сегодня Юсуп Курамагомедов все же проснулся в 7:00. Иса Исаевич в это время, намучившись от беспокойного сна, садился завтракать, Шамиль уже несколько минут смотрел внутрь холодильника, не совсем понимая, зачем его открыл, а Валерия допивала ту самую лишнюю чашку кофе.

Юсуп встал так рано, потому что понимал, что сегодня особенный день – день, когда он докажет ей, что способен на невероятные поступки. Мужские. Безрассудные. Страстные. Этот день должен был показать силу его чувств. Так он решил вчера (или даже сегодня), ложась спать ночью (или уже утром) в три часа. Он понимал, что ради такого обязан вновь проснуться в 7:00, чтобы в 8:00 быть в театре. Больше нельзя было тянуть. В последние месяцы ситуация слегка усугубилась, но случилось то, что должно было случиться, и пора было ему выложить все карты на стол.

Умывшись, честно в течение двух минут пошлифовав белые, как снег в высокогорных районах, зубы, размяв по привычке мышцы лица, издав самые что ни на есть странные звуки для балансировки голосовых связок, он сказал себе, глядя в зеркало на отражение пятидесятипятилетнего мужчины:

– Юсуп Курамагомедов, ты готов. Ты готов покорить ее сердце!

Чеканя шаг, как в былые времена начала девяностых, когда он считался одним из лучших танцоров ансамбля «Лезгинка», Юсуп пошел вдоль прибрежной части в сторону Кумыкского театра. Отметил для себя, что держать грудь колесом в его возрасте уже не так легко, но делать это он был обязан. Как же еще идти на священную битву ради всего, что дорого, если не чеканя шаг с выставленной вперед грудью? Нос, размерам которого позавидовал бы каждый носитель кавказского гена, улавливал соленый запах Каспийского моря. Когда-то Юсуп Курамагомедов комплексовал по поводу размеров дыхательного органа, длины ног (не то чтобы он стеснялся высоченного для среднестатистического жителя Дагестана роста 189 сантиметров, вопрос скорее был в непропорционально длинных по отношению к стандартному туловищу ногах), длинных пальцев рук, вытянутого лица. В общем, ребенком, а потом подростком и некоторое время студентом он был закомплексованным, но сцена исправила все. Как и Валерия, он решил проблему, изменив к ней отношение. Вместо того чтобы стыдливо прятать свой нос, он, будто орел, гордо выставлял его напоказ публике. Сперва в рядах национального ансамбля, а затем как ведущий актер Кумыкского театра.

Этим победным шагом он и прошел сквозь фойе театра в главный зал, а оттуда на сцену, чтобы свершить задуманное.

Через десять минут он покинул театр через черный ход (при помощи охранников – бывших собутыльников) с одной мыслью – провалиться сквозь землю, взлететь в небо и вспыхнуть в лучах солнца или хотя бы утонуть. И увидел перед собой море.

Пожалуй, утонуть было страшновато. Страх – это эмоции, а эмоции имели для него важнейшее значение. Если выбирать среди способов самоубийства, утопиться в Каспийском море – идеальное решение. В общем-то, другие способы суицида он уже испробовал на сцене: вешался, стрелялся, уходил под землю в образе дьявола, улетал в небо и сгорал в образе ангела. Нападал на полчища русских в пьесах о Кавказской войне, вступал в переговоры с горцами в роли русского генерала. Однажды даже, лет тринадцать назад, умудрился совершить харакири на сцене Токийского национального театра. Я к тому, что Юсуп Курамагомедов был когда-то выдающимся актером и, как любой выдающийся актер, он проходил через сценарные тернии с максимальной отдачей, поэтому произнеся со сцены: «ЮРУШТЭ МАСДА!» – и протыкая себя катаной, он свято верил в собственную смерть. Именно поэтому теперь он предпочел утопиться в Каспийском море – это должно было стать его новым и последним эмоциональным опытом.

Но не утопился, потому что отвлекся. Так иногда бывает. Ты настроился на что-то: на то, чтобы писать статью, приготовить мясной рулет, убить себя прыжком со смотровой площадки на скалы в Каспийском море – а потом такой отвлекаешься на что-то, а потом еще на что-то и к вечеру, уже выключая игровую приставку, вспоминаешь про статью или идешь в кафешку за шаурмой, вместо которой предпочел бы на ужин, например, мясной рулет, или перед самым прыжком замечаешь женщину, видишь в ней символ некой свободы, вдохновляешься этим и решаешь прожить еще один день. А дальше – кто знает?

В последние годы память начала подводить его, но он точно помнил, что где-то в районе Большой Суеты был магазин алкогольной продукции. Обычно он снабжал себя градусом в специализированном магазине рядом с театром (этот магазин выживал только за счет театра и феноменальной работоспособности печени Юсупа), но тот уже остался далеко позади. А еще было прохладно. Особенно после того, как он посидел на пляже. Хотелось чего-нибудь согревающего. Такого, чтобы после ста грамм сразу в пляс или в бой, или еще во что-нибудь такое, чтобы все поняли, какого масштаба перед ними личность. Чтобы вспомнили! Чтобы помнили…

Пару лет назад он впервые почувствовал, что время утекает. Это случилось в самый обычный день. Юсуп уже не мог вспомнить, что они играли на сцене, но это было что-то серьезное, что-то эпическое, потому что после такого (и во время такого, что уж там) ему необходимо было разжечь в себе костер путем заливания в тело крепкой ликеро-водочной продукции. И тогда со сцены искры из его глаз, в свою очередь, разжигали костры в глазах и сердцах зрителей. Именно поэтому он был ведущим актером Кумыкского театра, а еще самым титулованным актером в истории дагестанского театра. Он был лучшим, и все это знали. Но…

Именно в тот день после непродолжительной пьянки за сценой в обнимку с охранниками и реквизитом он услышал оживленную речь. Пройдя на голос сквозь занавес, он вышел на сцену, где стояли два парня лет двадцати пяти. Они бурно обсуждали кинематограф и актерскую игру. Киношники, подумал Юсуп, местные, судя по растительности на лице, и неглупые, судя по разговорам, суть которых уловить ему было нелегко. Представившись, он поинтересовался целью пребывания в театре гостей из регионального кинематографа. Те рассказали, что вели кастинг для съемок нового фильма в репетиционном зале и во время перерыва решили взглянуть на сцену. Юсуп, всю жизнь мечтавший попасть в какой-нибудь годный фильм, но так и не получивший этой возможности, решил предстать перед парнями во всей красе: принялся рассказывать истории, поделился своим многолетним опытом игры на сцене этого и многих других театров, вспомнил и о том, что с камерами имел дело, снимаясь в каждой третьей рекламе республики. Парни были приятные, вроде слушали, вроде соглашались и признавали его величие, но, когда он поинтересовался фильмом и как бы вскользь упомянул, что не прочь бы сняться в чем-нибудь, те ответили, что были бы рады пригласить такого талантливого и опытного актера, да вот беда – нужны актеры моложе. Хотя бы ближе к пятидесяти годам. Он послушал, пожелал удачи в поисках, а потом вернулся к коллективу охранников, но до конца дня больше не проронил ни слова. В тот день ему исполнилось пятьдесят два. Он пришел домой, посмотрел в зеркало и подумал, что, вероятно, его жизнь плавно переходит в стадию кульминации. А за спиной слава, награды, премии, дипломы – и одновременно ничего.