Читать онлайн Соломенный век: Сутемь бесплатно

Соломенный век: Сутемь

Часть 1. Юна

Тихо потрескивает огонь. Пламя освещает скальную стену, которая нависает над костерком, и любовно разрисовывает её тёплыми оттенками. Вылетающие искорки вместе с прозрачным дымом струятся по каменному отвесу вверх, но быстро гаснут под крышей. Землянка не широкая – если два человека раскинут по сторонам руки, то как раз пройдут, едва касаясь пальцами. Левая стена невысокая и бревенчатая, до плеч, на уровне земли снаружи; стропила крыши касаются нижними краями камней, а верхними прислонены к скальной стене, которая выступает и в роли второй стены землянки. Снаружи видно только часть крыши, да и то нужно умудриться углядеть на вершине холма, поросшим кустарниками. Только зверю под силу взобраться туда по крутому склону, но через отдушины-щели даже белке навряд ли пролезть. Синицы разве что могут юркнуть. Угостят ли их крошками – другой вопрос. Выгонят скорее всего, ибо толку от таких гостей – мяса никакого, разве что на суп пустить, да и то, что там с одной мелкой, худой птахи наваришь?

Находясь внутри жилища, создаётся впечатление, будто ты находишься в пещере. Обстановка здесь скромная, всё сделано как нельзя проще, из цельных брёвен. Строитель не очень утруждал себя в подборе стройматериала. Грубо обтесал, по толщине подогнал – и готово. Но как уютно! Сухо, чисто – видно, что хозяева следят за этим. Щели в стенах замазаны глиной, там, где пол из естественного каменного переходит в деревянный, тоже всё гладко, без запиночек. Пройдёшь босиком – ни занозинки не загонишь, ни об острую неровность ступню не поранишь. За столько зимних и прочих дней в другие времена года, когда особо не погуляешь по лесу, жильцы успели от скуки с топором, молоточком и зубилом в руках подравнять места, где чаще всего спотыкались.

Посидишь, как сейчас, перед огоньком – и почувствуешь себя так, будто гора тебя на самом деле обнимает, бережно укрывая от всевозможных невзгод, а не задавить пытается, как червяка, который тут себе ход прогрыз. Даже естественные неровности скалы пришлись кстати – например, для очага. В этом месте в стене выемка – как будто голодный динозавр миллион лет назад кусок откусил, – а наверху выпирает выступ, образовывая козырёк. Дым его обтекает, просачиваясь через щели в крыше. Кабы не вечерний сумрак, можно было бы увидеть на каменной стене накопившуюся за годы копоть. Как будто мать-природа заранее обо всём подумала и только того счастливчика ждала, который обойдёт неприступную скалу, взберётся на прилегающий холм и первым случайно заметит неровный вырез в толще скалы, под которым любому зверю хорошо бы жилось в вырытой норе.

Много, много сил было сюда вложено! Помнят хозяйские руки каждый камешек, каждое брёвнышко и досточку. Помнят ноги, сколько раз ходили вверх-вниз. Помнит спина, сколько грузов перенесла. Этого труда не забыть. Да и не хочется. Наоборот, вспоминаешь каждый божий день – как вместе кропотливо строили себе гнёздышко для птенчиков. Днями, месяцами. Отдыхали под открытым небом у костра на берегу озерца в низине, слушая, как плещется вода и шумит камыш, улыбались друг другу и набирались сил для следующих натуг. Ночевали прямо на стройке под небесным покрывалом из звёзд, привалившись друг к другу боками, уставшие, но счастливые…

Смотришь на что-то и невольно улыбаешься – в каждой мелочи скрыта какая-то история, которую дети хватают открытыми ртами, как птенцы корм из клювов родителей. Кстати сказано будет: «Стрижиная гора» – так называют это место. В землянке слышно чириканье стрижей, которые облюбовали себе для гнездования подветренную сторону скалы, на которую не попадает дождь. Как раз над землянкой. Когда вылупляются птенцы и родители поочерёдно прилетают с насекомыми в клювах, в гнёздах раздаётся целый оркестр криков. Мне, мне! Я тут самый голодный!

Птицы не мешают человеку, а он им тоже. Гнёзда расположены в расщелинах на недосягаемой для него высоте. Первый год стрижи беспокоились – что тут человек затеял, не на них ли охоту? А потом привыкли. Едкий дым обычно в другую сторону ветром сносит и тоже не травит. Да и не так много огня человек разводит летом, когда стрижи высиживают в гнёздах потомство, – так, тлеет костерок, чтобы еду сварить и подогреть. В солнечные дни – в неглубокой выемке на склоне холма перед землянкой, в ненастные – внутри.

Так и соседствуют мирно. Не спорят, отстаивая исключительные права на клочок земли, чьи предки тут первые появились и кто сильнее. Слётка подберут, который по неопытности неудачно упадёт – трепетно пальчиком прогладят по головке, успокаивая, на клюв воды озёрной из соломинки капнут, скажут ласково: «Пей!», насекомое поймают – жучка али мошку, раздавят, в рот засунут: «Ешь!», а потом на раскрытой ладони поднимут над головой и скажут на прощание, вселяя утерянную бодрость и уверенность: «Лети!» Спасибо сказать птица не может, но видят кружащие рядом сородичи и понимают – не помоги человек, погиб бы молодой стрижонок. Для одного: пустяк. Для другого: вопрос жизни и смерти. Ни толикой меньше, ибо стриж не способен взлететь с земли и либо обессилит после отчаянных попыток проползти до кромки, откуда можно упасть с раскрытыми крыльями, либо переломит их, барахтаясь по земле и камням, и станет лёгкой добычей любому хищнику.

«Здесь живёт любовь», —следует вырезать на дощечке и прибить над входом в землянку. Лесной дух будет с этим согласен. Разные бывают люди: и хорошие, и плохие, но семейка в этом крохотном райском уголке большой земли – в корне добрые, никому вреда не наносят. Зверей, конечно, убивают, но питаться-то всем надо. Человек – он, если правильно разобраться, тоже хищник, любит грабить и охоч до мяса. Да будет прощён, пока не злобствует и делает это исключительно из нужды.

Если на то пошло: лесной дух – при условии, что таковой имелся (конечно имелся – лес ведь тоже живой, и называя его модным словом «экосистема», можно назвать и более древним именем), – уже вдосталь испытал эту горсточку людей. Он являлся во всех доступных ему обликах: и волком оборачивался, и медведем, и кабаном, и лосем, и рысью. И каждый раз был либо побеждён, лишившись шкуры, либо прогнан прочь с нагоняем. Вероятно, он уже подумывал, а не вселиться ли в одного из этих храбрых существ таинственным способом, о котором только лесные духи ведают? Незримым, заглядывал днём сквозь открытую дверь землянки и присматривался – в кого из них. Сумрачно внутри – окон нет, а брызг света, которые падают сквозь щели в крыше, недостаточно для того, чтобы снаружи всё хорошо разглядеть. Вот дверь и держат открытой, пока светло.

А зайти боязно. Юркнешь мышью, поскребёшь лапкой или пискнешь ненароком – заметят, прибьют и выбросят подальше непрошеного воришку. Ещё одна беда: держат заклятого врага у себя как домашнего зверя – огонь. Тот шипит в своём уголке на привязи, трещит и урчит – предупреждает. Даже это чудовище победить и приручить смогли. Как бы не вырвался! Что для людей смертоносные войны промеж собой, где гибнут все без разбора – то для леса схватка с пожаром. Огонь никого не пожалеет и будет пожирать всё подряд, пока не насытит своё огромное брюхо. Если войдёт в раж, о помощи молить придётся только родителя – солнце, дабы оно нагнало туч и укротило дождём своё невоспитанное дитя.

Так и топчется годами лесной дух вокруг маленькой неприступной крепости, вечерами за запертой дверью подслушивает, о чём люди друг другу рассказывают, ветерком взволнованно сопит в щели. Птицей на крыше через отдушины одним глазиком тайком заглядывает: что там делают увлечённо? Водит носом: что варят с предвкушением?

Перед очагом сидит девушка и медленно помешивает похлёбку в котелке. По росту она уже взрослая, в ней без труда угадывается некая строгость и хозяйственность. Знаком здешний лесовик с этой стройной девицей, сколько раз уже пересекались на тропках (стыдно признаться, но и в озере совершенно нагой неоднократно видел знойными, летними вечерами; заглядывался, натужно поскрипывая тихонько старыми сучьями в чаще, и возбуждённо шептал себе листвой – чем не русалка?). Мастерица на все руки: и лук со стрелами сделает, и дичь подстрелит, и сытный обед сварит, и одежду из шкуры сошьёт. Всё самое лучшее от своих родителей унаследовала. Прямо загляденье.

Может, в неё вселиться? Пусть будет владычицей и хранительницей лесов: от одних дальних гор до других. Медведи и волки на поклон ходить будут, дань у дверей оставлять, чтобы их самих всех на шкуры не пустила. Надо будет как-то выманить её ночью на прогулку под полной луной и поговорить наедине с глазу на глаз, предложение серьёзное сделать. Авось согласится.

Сидя перед огнём, девушка делает своё нехитрое дело, сосредоточенно думая о чём-то своём. Глаза слегка прищурены, губы поджаты. …А этот прожжённый бандюк (ух! Знай и блюди своё место, иначе вовсе упрячут в темницу-печь и заставят пуще прежнего каторжить!), нагло смотрит ей в лицо, глазки пылкие бесстыже строит, в уши что-то жарко шепчет. Так и норовит заодно запустить жадные ручища в длинные волосы. Соблазняет своим предложением. Ревнивец. Каждый раз вспыхивает, допытываясь, где так долго гуляла – и с кем, не с другим ли? – а толку никакого: она всё-равно уходит, заставляя его тоскливо остывать. И волосы ленточками подвязывает, переплетая между собой. Обоим ухажёрам в досаду: ни одному прядь случайно в пасть со лба для обжигающих поцелуев не падёт, ни другому на ветвистые лапы ветром на охоте не нацепит.

Два извечных соперника: духи огня и леса. И ни тому, ни другому женщина категорично отказать не в силах, к обеим питает слабость. А они – вот ведь паскудники! – каждую пробуют искусить: и несмышлёного ребёнка, и зрелую деву – свободную ли, замужнюю, – и старуху. Ничто им не свято, ничем не брезгают ради своей цели.

Гляньте только на одного: заигрывая со старшей сестрой, он косится на младшую, подмигивает. Знает, шельм, кто подкармливает его веточками в отсутствии старшей, чтобы совсем не издох, и надеется на большее. Другой тоже не лучше: на прогулке цветочками заманивает вглубь чащи, томными трелями певчих птиц завораживает, милыми зайчиками в догонялки поиграть предлагает.

«Не шали, знаю я тебя!» – снисходительно укоряют глаза старшей сестры обольстителя, а сами искрятся игриво, когда смотрят на младшую, свою забаву придумывают. Один брошенный невзначай взгляд, одно мгновенье – и на лице взрослой проступают детские черты непринуждённости и непосредственности. Словно это кошка с котёнком, которая минуту назад ещё дремала, а стоило обернуться – как она уже подкрадывается. Как вам такая плутовка, а? Кому лучше в невесты годится?

Внешне – тихий омут. Занятая своим делом, девушка не обращает внимания на свою сестрёнку, которая скачет из угла в угол, наблюдая за игрой теней на стенах. Младшая, лет десяти от роду, представляет собой почти полную противоположность. Непоседливая, весёлая, все её мысли и эмоции отражаются неприкрыто на лице. Играя, она вслух – но негромко, почти шёпотом – переживает и рассуждает за своих кукол. У неё их две, величиной с ладонь взрослого, и они совсем просты – гладко вытесанные из дерева кругляшки да палочки, туго скрепленные ремешками. Резные бровки-носики-губки, угольки-зрачки, шубки-штаники из шкурок. Последний писк лесной моды (али мыши под полом, вам тоже послышалось?).

Вот девочка подбегает к очагу и смотрит через плечо старшей сестры, как та неспешно снимает котелок с крючка, ставит его в сторону и наливает черпаком горячую похлёбку в первую миску.

– Сейчас будет ужин, – сообщает маленькая мама своим куклам долгожданную новость и усаживает их на кипу высушенных шкур в углу. – А потом вам пора спать, потому что в лесу уже темно и только голодные звери не спят. Но вы не бойтесь, они не придут и не съедят нас, потому что сами боятся.

После этого она осторожно берёт протянутую миску и медленно идёт с ней в угол у двери. Присев на корточки, она ставит её перед собакой, которая вяло лежит на шкуре. Тело животного наполовину туго обмотано невзрачной тканью, закрывающей рану.

– Ешь, поправляйся! – ласково говорит девочка собаке и гладит пятнистую голову.

Чёрно-белая собака – потомок английской пастушьей – принимает подаяние хозяюшки благодарным взглядом и лёгким вилянием хвоста. Подняв голову и с интересом принюхавшись к запаху, она понимает, что еда для неё ещё горяча, и не решается привстать или чуточку подползти. Облизнувшись, она опять опускает голову на лапы и внимательно смотрит на хозяев, наблюдая, кто чем занят. При этом она двигает зрачками и вздёргивает брови, что выглядит в какой-то степени жалостливо. Так и хочется подойти и ещё утешительно погладить, чтобы увидеть безудержную радость на собачьей морде.

Рядом с собакой сидит мужчина, поджав под себя скрещенные ноги, и что-то выстругивает ножом. Он спокоен и задумчив. Если теперь вновь перевести взгляд на девушку у огня, то сразу станет очевидным, от кого унаследовала свой характер и черты лица его старшая дочь. Удовлетворённый результатом своей работы, мужчина откладывает поделку в сторону. Собрав в пригоршню крупные щепы, он встаёт и стряхивает их на кучку припасённых дров рядом с дверью (подальше от дракошки, дабы тот не дотянулся языками из очага и не слопал украденное). Немного размявшись, он подходит к столу и усаживается на скамью. Стол, как и скамейки с обеих сторон, простенько сбиты из гладко обтёсанных брёвен. Для того, чтобы не слишком теснить соседа локтями, места достаточно ровно для четверых. Младшая дочь, выполнив свою часть приготовлений к трапезе, которая заключалась в том, чтобы принести поварихе посуду и разложить всем по ложке, быстро пристраивается рядом с отцом. Старшая, расставив каждому по полной миске и поставив тарелку с выуженным из котелка шматом мяса в центр, рядом с лепёшками, садится напротив сестры. Место рядом с ней пустует, четвёртая миска и ложка на столе остаются чистыми и нетронутыми.

Что бы ни оказалось сегодня главным угощением— кусок оленины, дичь или рыбина – никто не смотрит на это с недовольством. Что лес дал, за то ему и благодарны. Младшая дочь, насытившись быстрее других, относит грязную посуду к очагу и оставляет её там. Второй котелок, поменьше первого и исполняющий роль чайника, уже висит над огнём, и когда вода вскипит, старшая сестра быстро перемоет посуду перед тем, как подать всем по кружке чаю. Утварь такая же безыскусная, как всё остальное в жилище. Только котелки стальные, другая посуда либо глиняная, либо вырезана из дерева – как и ложки с черпаком. Где-то люди пользуются металлическими вилками (возможно, даже серебряными), но здесь такие вещи – роскошь. Проще выстругать колышки из крупной щепы и ими выуживать куски, чтобы руки едой не вымазывать (можно и это – собака будет рада начисто вылизать). Испортятся – не хлопотно новые нарезать. Или вообще – выйти за дверь к ближайшим деревьям и наломать веток с рогатинками, из которых нехитрым способом можно сделать замену вилкам. Дело трёх минут, еда как раз приостыть успеет.

Главное орудие для охотника, что всенепременно нужно иметь и следить за хорошим состоянием – нож. Без него ни шагу за дверь. Правило номер один. Утром проснулся, потянулся, глаза промыл, обувь натянул – следом ножны на голень, и они не снимутся, пока спать не ляжешь. Пояс, на котором закреплён второй нож в кожаном чехле, можно позволить себе снять, когда мешает. На голени – нет. Лучше голову дома забудь, чем его. Собака – и та научена слову «нож». Пошлёшь – принесёт по команде. И знает, что только за рукоятку брать можно, чтобы пасть себе не порезать. Если не высоко воткнут, даже со ствола дерева снимет, сбив вниз. А ещё она умеет за стрелами бегать, если промахнёшься и они далеко улетят. Для собаки – интересная игра, для хозяина – практическая польза на охоте. Древко с оперением сами могут смастерить – деревьев и птиц вокруг полно – а вот железный наконечник жалко терять. Всё, что из металла, дорого. Лесному человеку не по карману беспечно разбрасываться такими вещами направо и налево.

Даже у девочки выработан рефлекс, быстро проверить в дверях, не пуст ли чехольчик на голени – и надела ли она его вообще поутру. У неё нож один, коротенький, как раз для детских рук. Угрожать таким смешно, но он вполне годится для всякой мелкой работёнки и чтобы нанести при защите болезненный порез.

А любит она свой ножичек, как будто это украшение, а не опасная штучка. И ведь обязательно повод найдёт, чтобы использовать его, – веточку срезать, или грибок, смолу с ели снять, на пеньке поковырять. Мясо на тарелке порезать. И проверяет каждый раз – острый, подточить не пора ли? Как будто не терпится ей. Да, непоседа.

Сев опять на своё место за столом, она потерпела с минуту. Взрослые рядом ели не спеша – так, что девочке, наверное, показалось, что ещё чуть-чуть – и она уснёт. Старшая сестра улыбается украдкой в ложку: знает, что та чая ждёт. И заслуженной ложки мёда с орешками – миску ведь дочиста выела. Сладкоежка. Это вот удовольствие она будет растягивать как можно дольше. Ей бы хотелось и побольше, но так и на зиму ничего не останется, чем тогда скрашивать себе долгие тёмные вечера? И в лесу никаких ягодок не сыщешь. Научена уже тому, что запасы иметь важнее.

Отец переглянулся с дочерьми. В глазах у него тоже играла усмешка. Знает, понимает. В принципе, между ними не установлено твёрдого правила, что нужно обязательно ждать, когда все доедят свою порцию, дело элементарно в том, что сегодня очагом заведует старшая дочь, соответственно, за ней и разлив чая. А она не будет прерывать свою трапезу только для того, чтобы обслужить нетерпеливую сестрёнку. Та сама боится налить себе в кружку горячего напитка из трав и ягод, ибо последний раз ошпарилась сильно и кружку сожгла, уронив её в костёр (дракоша очень недовольно шипел, а лесовик на крыше довольно хихикал, зажав лапой рот).

Кое-какие традиции в этом доме есть. Например – если один приносит добычу, то в этот день готовит другой. Старшей дочери очень нравится такое справедливое распределение труда. Спорным этот вопрос ещё не бывал, даже если они вместе шли на охоту. Отец лучше шёл на уступки, нежели ставить своим дочерям жёсткие условия. Когда подают такой пример, поневоле перенимаешь его через время.Нерушимая традиция в этом доме одна: помогать друг другу в любом деле.

Старшая сестра смотрит на младшую и лукаво стреляет бровью, а та ей чуть ли не в миску заглядывает (сколько же ложек тебе ещё выхлебать осталось, обжорка?). В стороне слышно ещё одно чавканье, погромче того, что едоки за столом себе позволяют. Все поворачивают голову в угол и смотрят на собаку, которая наконец принялась за свою еду, дождавшись, пока та остыла. По взглядам заметно, что люди не только рады, но одновременно и внимательно наблюдают, с каким аппетитом и сколько этот «пациент» съест. Если всё – будет очень хорошо.

Загляни случайный гость месяц назад в это жилище, то он заметил бы разительную разницу с тем, что увидел этим вечером. Тогда не было так спокойно, ибо в доме две непоседы. Собака появилась в семье три года назад. Девочка и щенок сразу сошлись характерами, и когда не было других дел, охотно играли и заботились друг о друге. Взрослые относились к собаке более строго и требовательно, воспитывая в ней компаньона для охоты, а вот девочка вела себя по отношению к ней, как будто это была её лучшая подружка. Тоже какая-никакая польза. Скучно расти ребёнку одному без сверстников, а где в лесу других найдёшь? Так и на душе спокойней, ибо собака ревностно следила за своей «лучшей подружкой» и при необходимости бросилась бы без промедления на защиту от любого лесного зверья. Что две недели назад образно и произошло.

Случайного гостя в лице медведя, который проходил мимо и надумал вдруг присоединиться к обеду на пятачке возле землянки, пришлось прогонять громкими криками, рычанием, лаем и горящим тростником. Собака, неопытная в столкновениях с этим зверем, решила прогнать отступающего наглеца подальше. Тот оказался не настолько напуганным, и уже улепётывая на своих четверых, обернулся и одним ударом откинул назойливого преследователя в сторону. Быстро оценив, что ситуация в целом от этого не изменилась, так как человек с огнём всё ещё бежал следом и мог очень скоро догнать его и ещё раз подпалить мордашку, медведь признал своё поражение и решил впредь лучше не приближаться к жилищу человека. Можно ведь, того и гляди, оказаться в виде шкуры у него на полу! Найдя собаку на земле с окровавленным боком – мощный удар когтями нанёс ей рваную рану – человек бросил огонь, затоптав его в землю, и утащил домашнего зверя в свою берлогу.

– Глупая ты, глупая! – говорил он и ласково, и укоризненно собаке, укладывая её на шкуру, а та в ответ только жалобно скулила, пока не обессилела.

Через два дня еле живая собака подала первый признак того, что дело пойдёт на поправку. Выхаживали и заботились все вместе – кто как умел. Хороший уход – главное лекарство. Остальное доделают компрессы с подорожником.

С тех пор в жилище стало спокойней. Младшая дочь играла с куклами и регулярно усаживалась рядом с больной собакой, чтобы рассказать ей что-нибудь, утешить и немного взбодрить. Так и сегодня – получив свой десерт и кружку душистого чая, девочка уселась возле четверолапого друга. Перебрав горсть орешков, она один за другим съела, обмакнув каждый в мёд. С наслаждением слизав большую часть мёда с деревянной ложки, она протянула остаток собаке.

– Хочешь?

Та молчит.

– Мне не жалко.

«Очень мило, – вздохнула больная, слабо дёрнув хвостиком. – Съешь сама, мне не хочется сладкого».

Девочка печально вздохнула. Опустила ложку с остатками мёда в кружку и размешала горячий напиток. Нужно заметить, что даже у непоседы каждый день бывает время, когда она совершенно спокойно – почти отрешённо – сидит и, можно сказать, ничего не делает. Как сейчас за кружкой чая.

Мужчина, насытившись (мерками девочки: чуть быка не съевши), вытер бороду платком и с благодарным видом посмотрел на старшую дочь, которая хозяйничала у очага. Вот она налицо – вся его гордость и любовь. Его помощница и правая рука. Его лучший ученик на охоте. Дочь это знает, польщённая, улыбается и отводит глаза в сторону. Огонь трепетно ласкает лицо девушки теплом и шепчет ей свои слова ласки, возбуждённо втягивая сквозняк из-под двери. И злорадно пыхтит снопами искр вверх (ух, деревяшный! Видишь через щели, что ему можно? Сиди там себе и завидуй до поросячьего визга!).

– Вот так зарождался человеческий век, – произнёс мужчина задумчиво, – в пещерах, когда огонь считали живым и благодарили его за дарованное тепло. Он был на правах члена семьи.

Подумав чуток, он добавил:

– Нет, даже больше.

– А что было дальше? – вдруг спросила младшая дочь.

– Дальше? – переспросил отец.

Интересный вопрос, взрослый такого не задаст. Каждого родителя подстерегает день, в череде других обычных, когда ребёнок задаст неудобный вопрос. А есть ли на самом деле Дед Мороз (Снегурочка, Лесной дух)? А на самом ли деле его нашли в капусте (в лесу на пеньке, аист принёс, у волчицы отобрали)?

А что было дальше?

Можно отмахнуться, придумать новую шутливую отговорку, ещё глупее предыдущей, но ведь ребёнок не для этого задаёт вопрос. Он хочет знать правду. Читает ведь в книжках про разные вещи, которые ещё относительно недавно были нормальными, как жили люди и прочее. Куда всё это делось и почему они живут теперь в лесу, как дикари, боясь встречи с людьми больше, чем со зверьём?

Вот этот день и настал. В Деда Мороза дочурка не верит, Лесного духа видела уже сколько раз (заходил тут один драчливый две недельки назад на огонёк), аистов – тоже, водятся на болотах, да и к озеру иногда прилетают, но детей с собой не носят в клювах, – ну а если кого-то находят в капусте, то встаёт резонный вопрос: зачем его туда спрятали? Неудивительно, если его потом у волчицы отбирать приходится. И то – волчица, не съевшая человеческого детёныша, а принявшая его к себе, должна быть куда добрее людей.

Так оно с глупостями: одна порождает другую. Не успеешь опомниться, как вокруг тебя уже целый рой крутится комарами, кровь портит и зуд на коже вызывает. А правда – она только одна. Когда человек её говорит, у него нигде не будет чесаться.

Да, нужно ей рассказать о прошлом хотя бы в общих чертах. В книжках про такое не пишут, ибо их уже очень давно не печатают, а за те, которые остались, высокую цену заламывают, даже за рваные и истрёпанные. Особенно если это детские книги.

– Ну, пойдём, расскажу за занятием, – сказал отец.

Так было принято в этой семье – рассказывать не просто так, а одновременно за каким-то делом. Встав из-за стола, он принёс шахматную доску и уселся у стены напротив огня. На полу было немного прохладнее: за дверьми ранняя осень, которая пока ничем не отличалась от прошедшего лета, и с огнём, пусть и худеньким, землянка быстро превращалась в баню. Днём прошёл ливень и вымочил землю, поэтому сегодня дракоше было дозволено сидеть под крышей и тихонько хрустеть щепками. Раскрыв доску, мужчина вытряхнул из мешочка фигуры и начал их неспешно расставлять. Дочь нехотя уселась напротив.

– Ферзя отдашь? – попробовала поторговаться она.

– Нет, – отрезал отец. – Медведь нам, наверняка, тоже не собирался что-то отдавать.

Дочь скисла ещё больше.

– И поддаваться ты тоже не захочешь, – вяло пробурчала она.

– Я постараюсь, – пошутил отец, чтобы приободрить её. – Даю слово робота!

– Слово робота, слово робота… – продолжала ворчать девочка, поровнее поправляя фигуры на доске. – Я их не видела, в книжке про них ничего не пишут.

Счастливое дитя – подумал отец.

– Я научу тебя одной хитрости, – сказал он. – Я покажу тебе первые ходы, а ты запомни их.

– Ладно, – согласилась дочь.

Увидев, что старшая сестра закончила свои дела, поставив рядом с игроками свечу для подсветки, младшая воспрянула духом. Та, украдкой подмигнув ворчунье, подсела к собаке с кружкой чая и горсточкой сухофруктов – её любимым десертом. Попивая чай, девушка ласково теребила собачьи уши и не упускала между делом игральной доски из виду, поглядывала на неё с вожделением. Вот кому на самом деле не терпелось поиграть.

– Ты начинаешь так. Потом делаешь этот ход… – Отец показывал, делая ходы как белыми, так и чёрными фигурами.

– Но так ты запросто срубишь мою пешку! – воскликнула девочка.

– Это ещё не всё. Ты можешь отдать ещё одну. А потом ещё одну.

Мужчина сделал за дочь ещё два хода.

Девочка, проводив возмущённым взглядом вторую и третью жертвы, с её точки зрения совершенно напрасные, только и смогла открыть рот. Она посмотрела на старшую сестру в поисках поддержки, но та только сдавленно смеялась, прикрывшись ладонью.

– Вот теперь посмотри внимательно, – продолжал объяснять отец, – всего за пять ходов ты бьёшь двумя слонами и ферзем половину поля, а я не успел ничего толком вывести.

Оценив ситуацию на доске, девочка пришла к выводу, что всё не так плохо – даже наоборот – и успокоилась. Ей не нужно раздумывать, какие фигуры первыми выводить за стены пешек, так как можно сразу задействовать половину своей кукольной армии. Дав дочери время на размышления, отец спокойно попивал чай. Когда она наконец сделала свой первый ход, он похвально потрепал её по голове.

– Так вот, раньше… Раньше был каменный век. Тогда люди жили как звери: в пещерах и в шалашах. Они использовали камень как материал для орудий труда и охоты.

Девочка оценивающе посмотрела на скальную стену, а затем, задрав голову, на крышу. Сойдёт и за пещеру, и за шалаш.

– Как сейчас, получается? – спросила она.

– Почти. Если так смотреть, то следовало бы начинать с деревянного века.

– А разве такой был?

– Ну ведь не всё с камня началось, люди до этого уже умели обрабатывать дерево. Посмотри: мы до сих пор делаем своё оружие и многое другое из дерева.

Мужчина показал на древки луков у стены, стрелы в двух колчанах и прочие вещи: стол, скамьи, утварь, стены. Шахматы. Тоже самодельные, кстати, домашний мастер на все руки каждую зиму вырезал новый набор, который весной выменивался на книги.

– После камня люди научились обрабатывать металл. Настал черёд железного века. Племена, которые стали использовать металл, начали стремительно развиваться. Тогда возникла и торговля, ведь камень везде на земле добыть можно, деревья тоже много где растут, а руда не везде на поверхности валяется, её нужно уметь из-под земли добывать, поэтому металл был дорогим и за него нужно было что-то стоящее предложить. Люди занялись разным ремеслом, кто на что горазд был.

– А почему они до этого этим не занимались?

– Занимались, но только для своих потребностей. Видишь ли, условия везде разные. Руда обычно встречается в горах, но там нет полей для того, чтобы что-то выращивать, и вообще растительности мало, чтобы, например, пасти скот. С этим нет проблем у племён, которые живут в степи. В железном веке всё начало стремительно развиваться: торговля, земледелие, животноводство. Тоже очень важное дело, потому что для того, чтобы города могли разрастаться, нужно перевозить очень много материала, а без тяговой скотины дело худо. Сытно есть и хорошо одеваться тоже все любят, но не везде растёт хлопок или лён. Мы, например, охотники. У нас в лесу ничего не разведёшь и не вырастишь, поэтому мы добываем шкуры, делаем полезные вещи из дерева и собираем всякое разное. Орехи не ты одна любишь, так?

– Ну да, – с некоторой неохотой согласилась дочь (жадинка мелкая, жалко ей было делиться неизвестно с кем лакомыми запасами на зиму).

– Вот именно. Не ахти какая ценность, но это сейчас, летом и осенью. Зимой мало кому захочется месить в лесу снег по колено, когда и день короткий, и волки голодные воют. Весной цена на орехи ещё выше, потому что за зиму почти всё съедят, а в лес за ними уже поздно ходить. Там до тех пор белки уже всё пощёлкают, к тому же грязь на каждом шагу и медведи просыпаются. А как раз тогда хочется жутко каких-то орешков или сушёных фруктов.

Дочь слушала, лениво переставляя фигуры на доске. Кто вообще придумал эту дурацкую игру – хотела бы девочка знать! Детей ею только мучить, чтобы поскорее уснули от скуки. У-уух… (Вот – уже первый зевок напрашивается). Партия продвигалась медленно, но отец стойко не обращал на это внимания. Обещал ведь, даже слово робота давал, а тем без разницы, сколько время проходит, и настроение у них от нетерпения точно не испортится. У девочки оно пока не портилось, потому что она чувствовала себя в выигрыше, невзирая на недостаток пожертвованных пешек. Наоборот – ей даже начинало нравится, потому что пешки были самыми скучными фигурами и ей только мешали. За ними только прятаться было хорошо. А тут во-он сколько свободного места! Гоняй фигуры противника, как захочешь. Надо будет запомнить эту хитрость.

– А откуда у нас чернослив? – Девочка глянула, как старшая сестра забросила в рот последний лакомый кусочек. – У нас тут сливы не растут, только дикая вишня и яблони, и то мало.

– Кочёвка, – ответил отец и махнул рукой в сторону. – Это село далеко на западе. Оттуда их в основном привозят и нам что-то перепадает. Около южных гор раньше тоже сады были, но там теперь никто не живёт и всё давно одичало, в прежние годы кой-кто туда ходил, но больше в одиночку. Через реку трудно перебираться, а без телеги много не унесёшь. Мёд тоже из Кочёвки везут, там пчеловоды есть.

– А муку нам откуда привозят? – полюбопытствовала дочь следующим делом, заметив ларь с мукой у стены, который тоже обычно регулярно пополнялся из принесённого на волокуше мешка.

– Из Мираканда, столицы. Между ней и Кочёвкой много равнин, где можно вспахивать поля и выращивать зерно.

– А что там ещё делают?

– Много чего. Животных разводят. – Отец кивнул на собаку. – Аза оттуда, это на самом деле пастушья собака, но так как она очень умная, мы её учим охотиться. Железо там обрабатывают и делают из него разные вещи.

– Ого, так получается, что у них всё есть!

– Не всё. Там с двух сторон горы, а с третьей степь. Лесов у них нет. Так, деревья то там то сям растут на дрова зимой. Для строительства и заготовок им этого не хватает. Лес мы им доставляем, у нас этого добра полным-полно. И зверей на мех там не водится, поэтому они скупают любые шкуры. Они вообще любят торговаться чем угодно, даже украшениями.

– А роботов они тоже делают?

Отец усмехнулся и почесал бороду. Вот и пришли к самому главному. Простые вещи из истории любому ребёнку можно было объяснить без особых затруднений, но что касалось современной истории, здесь начиналась сплошная путаница.

– Роботов никто больше не делает. Я надеюсь, в любом случае. Чтобы их делать, нужно электричество, а у нас его больше нет.

– Что это такое – э-лек-ри-чество?

– Это такая же сила природы, как вода, ветер и огонь. Молния это, так сказать, дикое неприрученное электричество. Оно везде есть, но его трудно добыть.

– Везде? – недоверчиво переспросила дочь и огляделась. – И тут?

– И тут, – спокойно ответил отец. – В тебе.

– Во мне?!

Девочка ошарашенно посмотрела на себя – так, будто ей сказали, что у неё есть третья рука и нога. Даже привстала и за спину посмотрела.

– Конечно. Ты пьёшь воду, она тебе нужна, ты без неё умрёшь от жажды. Ты дышишь, можешь дунуть и получишь маленький ветерок. Ты тёплая, значит, в тебе есть какой-то огонь, без которого ты умрёшь от холода. И электричество есть. Ты его иногда чувствуешь зимой, когда снимаешь меховые варежки и щёлкаешься об кого-то из нас пальцами. С ним не так просто, его не видно, и оно никак не пахнет. Но оно не менее опасное, чем огонь.

– И как его тогда добывают?

Оправившись от своего лёгкого шока, дочь опять села. В принципе, про электричество она тоже слышала, но никто ей его не показывал – какого оно цвета и вкуса, – и толком не объяснял, как работает. Как будто про Деда Мороза сказки рассказывали.

– По-разному добывают. Из воды, ветра и огня. Роботы его из солнечного света вырабатывают. Они как деревья – без него завянут. Так, наверное, следует назвать следующий век за железным: электрический. Он дал нам такие возможности, о которых люди в древности только мечтать могли. С электричеством можно делать свет, огонь, приводить в движение машины и даже разговаривать друг с другом на огромном расстоянии.

Про начатую игру девочка теперь совершенно забыла, больше в силу привычки вертя в руке снятой с шахматной доски фигурой. Вот сказка, так сказка!

– Сама сравни: чтобы утянуть робота, понадобятся, я бы сказал, не меньше пятидесяти волов, и это по ровной дороге. А ехать он может сам, и намного быстрее, используя только силу электричества. Он вообще всё делает с его помощью: ездит, стреляет, думает и общается без всяких звуков с другими на расстоянии. У него внутри куча всяких устройств, которые люди придумали в прошлом веке.

Отец показал дочери на фигуру в руке, напоминая этим, что сейчас её ход. Дочь спохватилась и, поморщившись в раздумьях – что она вообще замышляла? – неуверенно поставила фигуру на доску. Старшая сестра с лёгкой досадой откинула назад голову, стукнувшись затылком об бревенчатую стену. Балда маленькая! Всю партию одним ходом испортила. Отец как ни в чём не бывало спустил дочери оплошность с рук. Обещал. Роботы – они никогда не обманывают.

– Пап, а ты видел их? – спросила девочка.

– Видел. Я тогда чуть моложе её был.

Он кивнул головой на старшую дочь, которая от скуки начала грызть ногти (тьфу, дурная привычка, она знает!). Вытащив нож из чехла на голени, она аккуратно подрезала ноготь и подчистила остриём под некоторыми другими. Надо было ей хоть чем-то руки занять. Она могла долго оставаться спокойной и выполнять кропотливую работу, но не могла сидеть с пустыми руками. От кого-то им однозначно досталась непоседливость в наследство: отец тоже редко сидел с пустыми руками. Даже если отдыхал, он держал в них какую-то мелочь. Веточку, камушек или травинку, которую можно обдёргать по частям.

– И какие они – страшные?

– Ух… – Отец неоднозначно вздохнул и пожал плечами. – Немножко страшнее медведя. Ну, они и крупнее, конечно. Медведь рядом с ними медвежонком будет выглядеть. Вся разница в том, что их ничем не прогонишь.

– А в чём их слабость?

Отец мило улыбнулся и погладил дочь по голове. Умница. Вот оно – истинное лесное дитя! Знает, что каким бы сильным ни был противник, у него найдутся слабые стороны. Медведь невероятно сильный, но жутко не любит громких резких звуков и боится огня. Огонь, конечно, не всегда можно с собой в лес взять (на всякий случай), но трещотку – запросто. Хорошее средство и от рыси, хотя те и без этого предпочтут людей большой дугой обойти. Волки не умеют лазать по деревьям. Дикие свиньи не умеют поднимать голову и довольно глупые, от них и высоко лезть не надо. Достаточно взобраться на ель в высоту по голову, чтобы сбить с них спесь. Можно даже нагло бросаться в них шишками, им это скоро не понравится и они убегут. И у роботов, несомненно, должна быть хотя бы одна слабость.

– Они не умеют сами себя чинить. А ломаются так же часто, как мы ранимся или болеем. И неповоротливые больно. Сползёт в овраг, сам себя вытащить не сумеет. Перевернётся – так и останется лежать. Они по сути такие же смертные, как мы все. В воде утонут и выйдут из строя, в огне сгорят, с горы упадут – переломают себе все свои железки и разлетятся на части.

Дочь радостно вздохнула. Всё не так страшно. И приятно было получить похвальную ласку. А ещё она успела, пока отец задумчиво смотрел в сторону, тайком подвинуть фигуру, чтобы исправить свою предыдущую оплошность, и он этого не заметил (вот лишнее доказательство, что у всех есть свои слабости!). Старшая сестра это заметила, но отвернула голову, скорчив собаке жалостливую мину. Вдвойне балда маленькая. Ещё хуже теперь всё сделала. Вот что с ней делать, скажи, ушастая и носатая морда? Верно – обнять и расцеловать, больше ни на что не годится!

– Получается так: каменный век, железный… Нет, не так, я деревянный забыла. Деревянный, каменный, железный и элекричный. – Девочка загнула по очереди пальцы, запоминая последовательность (ещё бы научилась запоминать правильное произношение, но это была её слабость). – А какой тогда сейчас?

Отец посмотрел на шахматную доску с кислой миной в задумчивости (поддаться ещё раз или хватит?) и ответил:

– Соломенный. – Он засмеялся. – Да, так я его назову: соломенный век!

Дочери тоже засмеялись: старшая прыснула в кулак, а младшая закатилась смехом. Папа умеет шутить. Даже собака радостно улыбнулась и вильнула хвостом. Люди, они такие – знают толк в веселье.

– Почему?!

– А потому что мы веками – тысячелетиями! – изобретали и кропотливо выстраивали свой мир, чтобы потом в одночасье всё махом сжечь! Как соломенную бабу на празднике урожая. И теперь живём почти как в каменном веке. Вот так! Шах тебе!

Это был двойной удар: белый слон напал на чёрного ферзя и одновременно ушёл с линии, где за ним коварно пряталась ладья, которая теперь и угрожала чёрному королю. Сил больше нет терпеть, как ребёнок пытается тебя наивно обдурить. Думать надо, прежде чем что-то делаешь, дорогуша! Ладно – сделаешь глупость, с кем не бывает? – но тогда уже не пытайся исправить её очередной глупостью. Оставила бы уж свою фигуру там, где была, шалунья несносная.

Девочка изумлённо посмотрела на доску и вопросительно перевела глаза на старшую сестру, когда поняла безнадёжность ситуации. Отец вызывающе усмехнулся. Тут только мастеру было под силу – если не выиграть, то хотя бы, как говорится – мягко упасть. Единственный достойный вариант – пожертвовать ферзя в обмен на ладью.

Старшая дочь пересела к игрокам (обняв и поцеловав в макушку сестрёнку) и, не долго думая, именно это и сделала.

– Пап, расскажи наконец, как так получилось! – потребовала девочка, перестав мгновенно переживать за исход игры. – Что было не так, если все так хорошо жили?

– Видишь ли, есть ещё одно дело, которому люди научились раньше других. Можно сказать: с самого-самого начала.

– И какому?

– Грабежу. Когда ты хочешь то, что нет у тебя, но есть у другого, то есть три способа это получить: ты можешь попытаться добыть это сама, ты можешь обменяться или же отобрать по принципу: кто сильнее, тот и получил. Два первых способа это мирные, а третий полезен только одному и то только до поры до времени. Ты можешь раз кого-то ограбить, но он тебя запомнит и второй раз позовёт кого-то на помощь в защиту, а в третий, если ты одолеешь двоих, придёт за тобой сам с толпой. На том и закончится твой промысел. Тем не менее этим люди занимались издревле. И не только поодиночке, но и целыми народами. Это тогда просто называется другим словом: война. Вся её суть заключается в одном: ограбить других, потому что они не захотели отдавать то, что хотелось, и грабёж показался самым выгодным вариантом. Разница между войной и грабежом заключается только в том, что на войне в конечном счёте побеждает не та сторона, которая сильнее и злее, а которая умнее.

– А если их меньше?

– Всё-равно победит. Умный человек всегда найдёт выход из положения. У умного человека терпения больше. А глупцы – это как раз те, кто идёт на грабёж, потому что не хотят трудиться и у них ничего стоящего за душой нет.

– А почему так?

Ещё один детский вопрос, на который взрослому легче всего ответить какой-то глупостью. И вовсе не в силу собственной недальновидности. Детское стремление видеть мир справедливым и добрым настолько сильно, что взрослому очень трудно переубедить его в обратном, да и не хочется – уж лучше оставить ему эту веру и самому в душе немного об этом помечтать. Вера меняет мир, а не наоборот, это знает каждый умный человек и каждый добропорядочный глупец.

– Так мы, люди, устроены. Нам недостаточно быть сытыми. Мы хотим быть самыми сильными. Встретим волка, победим его – захотим быка победить. Потом медведя, мамонта, кита. Переборем всех, начинаем спорить, кто больше убил, и друг против друга бороться. Как самый сильный против другого самого сильного. Скучно нам, видимо, без этого. Так вот повоюем, друг другу жизни попортим, потом миримся. Ищем, с кем другим вместе бороться. Племён и народов-то много. Одна война кончится, на другом краю земли другая начинается. И так вот всё время. Только в сказках долго и счастливо жили, а на самом деле…

Отец вздохнул и на минуту задумался. Старшая дочь, быстро перехватив инициативу, пыталась ещё более рискованной игрой компенсировать очевидный перевес соперника, устраивая на доске какой-то хаос.

– Любое орудие и изобретение можно использовать во зло. Ножом ты ведь тоже можешь на кого-то напасть и порезать. И на тебя могут напасть, будь ты хоть трижды добрым – может именно за это тебя кто-то жутко невзлюбит. Благосостояние одного народа вызывает зависть другого, а от этой дурной привычки забирать силой желаемое мы так и не смогли избавится. Встретишь иногда человека – снаружи одет и обут нормально, а изнутри пещерный дикарь через глаза на тебя поглядывает. И нам как-то нужно себя защищать, верно? Любой, кто берёт оружие в руки, встаёт перед выбором – заниматься разбоем или защищать других. Тоже труд. Но опять же – ни разбойник, ни защитник умирать не хотят, и каждый будет стремиться получить более устрашающее оружие. Так вот и машины когда-то придумали, когда порох научились использовать. А из них попозже – роботов. Те же машины, только с собственными мозгами, без людей внутри, которые ими управляют. Но вот если мы, как правило, учим детей всякому мирному и полезному ремеслу, то роботов мы учили изначально только тому, как быстрее уничтожить врага. Это вот, – отец показал на шахматную доску, – война в железном веке. Эту игру когда-то тогда и придумали, чтобы проверять соперника сперва на ум, прежде чем с ним на мечах сходиться. Война с роботами – это устроить пожарище на всю планету. Поэтому у нас больше нет электростанций – роботы их первым делом уничтожили, за ними и заводы. Всё, что у нас осталось – это жалкие остатки из прошлого. Чтобы в железном веке захватить город, нужно было десятки, сотни тысяч воинов. Робот разнесёт этот город в пух и прах одной ракетой. Он даже подъезжать не станет, наоборот – отъедет подальше, чтобы самого не задело чудовищным взрывом.

– Ты говорил, что у роботов тоже есть слабости. Почему их тогда не могут до сих пор победить?

Справедливый вопрос. В самую точку попала.

– Потому что всегда находятся глупые люди, которые им помогают. Знаешь, машины совершенно не разбираются: кто из нас добрый, а кто разбойник. Их наши проблемы вообще не интересуют. Для них война – это любимая игра. Не знаю, умеют ли они играть в шахматы, но примерно так они между собой играют: ходят туда-сюда, то одно поле займут, то другое, и всё время пытаются друг у друга фигуры срубить. А ещё лучше – короля с доски скинуть.

– Какого такого короля?

– У каждой армии есть генерал, которого все слушаются. Без этого армия перестанет быть таковой и превратится в глупое стадо. И у роботов есть свой король, который даёт им свои задания. Не верю я, что машина сама по себе до всего додумывается! А что, если другая машина будет иного мнения? Будут на чётное или нечётное число спорить? Как-то же они всегда договариваются промеж собой, значит у них есть кто-то главный, который отдаёт команду. Понятно, что они его будут так же хорошо прикрывать, как мы короля, чтобы мат не получить.

Отец прикрыл короля от очередного нападения.

– Ничья? – предложил он.

– У тебя перевес в фигурах, – сказала старшая дочь уклончиво, раздумывая.

– Сомнительный. Мы так до утра можем гонять друг друга по углам, пока не повезёт.

– Ладно, ничья.

Можно считать обещание выполненным. Оба понимали, что конфигурация фигур на доске явно подыгрывала отцу семейства, и перевес в пешках играл в этом существенную роль. Тем и опасен северный гамбит – он крайне рискован для обеих сторон и ошибки в нём смерти подобны. А проигрывать за другого, кто их совершил (простительно, ребёнок ведь) – неблагодарное занятие. Старшая дочь пошла бы и на это, ибо была настолько упряма характером, насколько неусидчива младшая, но ей тоже не хотелось расстраивать сестрёнку. Ничья для неё – большое достижение. Зачем портить ей радость? Уснёт быстрее и будет спать спокойно. Пора уже потихоньку укладываться.

Темнота медленно накрывала лес. В небе зажигалось всё больше звёзд; серп месяца неуклонно таял, предвещая новолуние. Мужчина стоял под деревом и вдыхал вечерний воздух, ожидая, когда собака сделает свои дела и разомнёт лапы. Она уже настолько поправилась, что могла ходить, но было видно, что испытывает при этом боль. Да и тугая повязка сковывала движенья. Ещё денёк-два покоя этой непоседе потерпеть придётся.

Смотря на тающую луну, неосвещённые контуры которой еле виднелись в тёмно-синем небе, так и хотелось спросить вслух: «А ты помнишь?..» И в памяти одновременно вспыхивало столько воспоминаний, как звёзд на небе. Как возвращались вместе с охоты такими вечерами. Или вообще не шли на неё, а вместо этого целовались под деревьями. А иногда и не только целовались. Как считали ради забавы звёзды – на чьей половине больше? Как смотрели на отражение луны в ряби на озёрной поверхности, а она смотрела сверху на них. Как первый раз вынесли новорожденную, чтобы с нескрываемой радостью показать ночному небесному светилу, тоже родившемуся спустя две ночи заново тонким серпом. Помнишь?

Луна молчит, в чувстве светлой грусти опустив веко. Слабый ветер гладит мужчину по лицу, навевая аромат хвои и дымка, от которых вспыхивает ещё больше воспоминаний. Издалека доносится волчий вой, внося чувство беспокойства и тревоги. Где-то началась большая охота. Знайте звери – этой ночью прольётся кровь! Будьте бдительны.

Собака навострила уши, вслушиваясь в донесения диких предков, и поводила носом по ветру. «Поблизости опасности нет, – говорила она своим поведением, – но нам всё-равно лучше вернуться домой, чтобы дети не беспокоились».

Мужчина был с ней согласен. Перед тем, как развернуться и пойти назад, он ещё раз посмотрел на звёздное небо. Показалось краем глаз или там на самом деле звезда упала и сгорела? И звезда ли тогда?

Люди раньше запускали искусственные спутники в космос. И с самолётами летали очень высоко, которые снизу выглядели ночью так же, как и звёзды. И не только спутники запускали, но и сами на ракетах в космос летали. Даже на луну. Правда, это было очень давно и дальше неё никто так и не отважился полететь. Интересно, там, наверху, остались ещё какие-то спутники или роботы всё уничтожили их друг у друга?

Вернувшись с собакой в землянку, охотник указал ей на прежнее место и потрепал по голове. Старшая дочь сидела у игральной доски и расчесывала волосы. Богатство для любой девушки – густые и длинные, которые если приходится подрезать, то только со слезами (дракоша будет рад жадно сожрать). И такие же упрямые, как их хозяйка.

– Опять северный? – спросил отец с усмешкой, усаживаясь поудобней напротив.

– Нет, я же не робот. Ферзевый!

– О! Ты хочешь по-хорошему разгуляться!

– Да!

– Тогда вперёд.

В этот раз отец не давал своей более талантливой ученице спуску. Две деревянные армии долгое время пытались потеснить друг друга, борясь не за фигуры, а за поля и линии.

– Кстати, из-за чего вообще война началась?

Теперь старшая дочь продолжила расспросы. Младшая улеглась спать в соседней комнатушке, получив от сестры свою долю ласк и положив рядышком куколок. Дракоша в очаге тоже медленно засыпал, то и дело распахивая красные зрачки тлеющих угольков. Подслушивал, о чём люди разговаривали. И мечтательно вспоминал, как приятно было прикасаться теплом к рукам очаровательной хозяйки. Язычок пламени в коптилке на столе трепетал от сквозняка, слабо освещая комнату, что, впрочем, ничуть не стесняло двух азартных игроков, ибо они превосходно видели в темноте.

– Не знаю, – честно ответил отец.

– Как так? Кто-то же должен что-то знать.

– Видишь ли, раньше война никогда не вспыхивала неожиданно. Были, конечно, какие-то междоусобицы между теми, кто особенно ненавидел других и искал для этого повод, но большой войне всегда предшествовали определённые …как бы это сказать… действия. Ты ведь тоже не заедешь кому-то в лицо просто так, ты скажешь ему за что. Не говоря уже про убить. Народ не пойдёт на войну, просто потому что кто-то крикнет: «Айда бить гадов!» Его нужно убедить в необходимости этой крайней меры. А тут как раз всё началось неожиданно.

– А ты что думаешь на этот счёт? Какая-то причина должна была быть. Что люди вообще говорят? Ты же ходишь, встречаешься и разговариваешь с другими.

Последние слова были сказаны без укора, но отец тем не менее почувствовал его. Несправедливо было по отношению к детям растить их отшельниками. С другой стороны боязно было пускать их в сумасшедший мир. Большинство людей в тяжёлые раскольные времена стремились объединиться и как-то вместе выжить. Так делал до определённой поры и отец этих двух красавиц, и именно они стали причиной, почему он предпочёл безумному миру спокойный уголок. Война, к слову, давно уже прошла свою горячую фазу, превратившись из пожарища в редкие местные очаги. Люди достаточно хлебнули горя и поняли, что вражда ни к чему доброму не приводит. В своём большинстве, в любом случае. Молодое поколение выросло уже на пепелище и о бедах родителей и прародителей знали только из рассказов.

– Я думаю, что роботы между собой начали войну.

– Как это? – Дочь удивилась такой версии. – Обычно люди между собой войну ведут ради чего-то. Земли, богатств, возможности лучше жить. А роботам что нужно было?

– Смотри сама: люди пытаются между собой разобраться – кто прав, кто виноват, – прежде чем бросаться в драку. Государства друг другу послов отправляли либо для переговоров, либо с ультиматумами. А роботам это зачем? Они как злые псы: сними их с цепи и натрави на человека, и им без разницы будет, хороший он или плохой. Ты, вот, допустим, будешь идти по базару в городе, подскользнёшься и нечаянно собьёшь кого-то с ног. Ты ведь, поди, извинишься и постараешься как-то выправить ситуацию. А вдруг человек из-за тебя глаз себе выбил и руку переломил? У тебя есть ум и совесть, чтобы найти достойный выход из положения. У роботов ни того, ни другого нет. Они уже в тот момент, когда ты будешь на них падать, сочтут это за атаку и ответят тем, что у них там предписано. Кто вообще решил, что машины не могут совершать ошибок? Ещё как могут! Им просто не стыдно будет за это. Это бездушные железки.

Мужчина вздохнул и задумчиво потёр бороду. Дочь не упустила возможности поставить его в игре в затруднительное положение, воспользовавшись мелкой оплошностью. Научил на свою голову.

– Мы тоже своих родителей спрашивали, что вообще происходит, и они нам ничего не могли толком ответить. Слишком быстро всё случилось, и если кто-то ещё знает первопричину, то только сами машины. Я лично так и думаю – что у какой-то стороны что-то замкнуло, а другая это за нападение сочла. Судя по словам стариков, обстановка в мире тогда была накалённая и хватало одной искорки, чтобы всё рвануло. Роботы не шлют друг другу послов и реагируют на прямую угрозу меньше чем за секунду.

– Разве их нельзя было остановить? Злых псов обычно не пускают за ограду.

– Как? Если они уже бросились в драку?

– Не знаю. Разве их нельзя выключить?

– Робот – автономная машина. Она в состоянии принимать решения на основе анализа ситуации. Команды от человека она примет только в том случае, если она не мешает выполнить задачу. И то не от каждого встречного, а только от такого, кто будет в их понимании иметь значительный вес. А механических выключателей у них нет. Снаружи, в любом случае. Люди просто не успели верно среагировать. Это не как раньше – неделями маршировать с войском, которое обязательно заметят. Ракеты это расстояние за несколько минут пролетят. Половина людей на земле погибла, так и не поняв, что произошло. Ну а оставшиеся ринулись кто куда: одни спасаться, другие воевать. Можно сказать, что войны шло две одновременно: роботы между собой и люди между собой. Мы в конечном счёте будем искать примирения, роботы – нет. Они будут до последнего пытаться загнать короля противника в мат.

Собака встрепенулась. Приподняв голову, она стала внимательно вслушиваться в вечернюю тишину. Отец с дочерью заметили это и застыли в тревожном ожидании. Легонько поводив носом, собака успокоилась и опустила голову, не найдя, видимо, повода для беспокойства. Некоторое время она ещё настороженно дёргала ушами, но потом совсем успокоилась. Очевидно, вблизи дома пробегал какой-то зверёк.

Игра продолжилась. Была бы дочь такой невнимательной, отец, возможно, попытался бы втихую подвинуть одну неудобную фигуру – как это сделала младшая с ним, пока он смотрел в сторону. Хотя бы шутки ради. Но от старшей дочери невозможно было что-то сделать незаметно в поле её зрения, уж это он точно знал. Про таких людей говорят, что у них и на затылке глаза есть. Она по звуку шороха могла определить, что это было и где: птица на крыше поскребла или камушек с горки скатился. Это во-первых. А во-вторых дочь обладала великолепной памятью и могла играть с закрытыми глазами. Устраивали пару раз такую забаву. Всю партию ей не удалось выдержать, тем не менее она очень долго не ошибалась в своих расчётах. Робот бы ей наверняка комплимент сделал. Младшая дочь могла безо всяких опасений убрать шахматную игру, даже если партия была недоигранной. Могла и нечаянно споткнуться, разбросав если не все, то половину фигур. Старшая безошибочно восстановила бы её.

Если бы его сейчас спросили: «А какие у неё слабости?» – он бы крепко задумался. Тоже не всякое недостатком назовёшь. Упрямство, например, не обязательно следствие недостатка ума, и его можно расценивать как определённое достоинство. Человек знает, что хочет – либо что определённо не хочет – и не позволит морочить себе голову, продолжая настаивать на своём. Разве это плохо? Вспыльчивость (бывает порой) – не обязательно недостаток терпения. Если человек избегает того, чтобы спускать своё дурное настроение на других и лучше в озеро или сугроб плюхнется, чтобы остыть, то это уже достоинство.

Слишком она хорошая – вот её недостаток. Ей недостаёт некой порочности. Но не посоветуешь ведь родной дочери (да и неродной) пойти да набраться её где-нибудь в стороне. Придёт время и ей самой это всё предложат в любом образе под разными предлогами. На блюдечке, так сказать, поднесут и с головой окунуть постараются. Ещё и припишут лишнее «за хорошесть». Глупо – но именно это заставит других, находясь рядом с ней, остро чувствовать все свои недостатки. А кому это приятно? Люди только на словах стремятся к лучшему, на деле это увы выражается тем образом, что они пытаются других унизить. Так что упрямство вкупе со вспыльчивостью – очень полезные черты характера, чтобы уметь оставаться твёрдым и не позволять сгибать себя. Твёрдым как меч, который не переломишь об колено.

Смотря на дочь, отец невольно узнавал в ней и черты матери, которой уже давно не было с ними. Перед сном дочь всегда расчесывала волосы и подвязывала их чуть ниже темени в один пучок – как их всегда носила мать. Когда-то она вместе с мужем вот так же сидела поздно вечером за шахматной доской в то время, когда тогда ещё единственная маленькая дочурка мирно посапывала в соседней комнате. «Дурацкая это игра! Я никогда её не пойму!» – вспыхивала жена, бросая от досады фигуры после очередной попытки научиться играть. Она любила другие игры – где не надо долго думать. Шишки с елей сбивать. Лазать по деревьям за стрелами, которые остались торчать, и искать улетевшие по лесу. Разгневаешь её замечанием, что, мол, твоя маленькая дочь лучше тебя уже играет, так выйдет с луком за дверь и пустит стрелу в темноте наугад. Найдёшь и принесёшь на следующий день – подпустит к себе в награду. Не успел выскочить, чтобы глянуть, в какую сторону стрельнула – пеняй на себя. К счастью жена не была наделена способностью отличать одну стрелу от другой, и находчивому мужу ничего не стоило побродить часика два в спокойствии по лесу и, не найдя искомой, измазать в грязи похожую. Так что мир в семье быстро восстанавливался после подобных помутнений. Тоже чем-то себя одних в лесу развлекать надо, почему бы не такими азартными играми? Учитывая, что жена вовсе не была глупой и наивной, то вопрос до конца оставался открытым, кто кого за нос водил.

Со старшей дочерью такой номер точно не пройдёт. Она обладала способностью вскрывать любой обман. Плохая способность, благодаря которой она наживёт себе много недоброжелателей и лютых врагов среди людей.

– Много нас осталось? – продолжила она разговор.

Девушка улыбнулась, почувствовав на себе взгляд, которым отец иногда на неё смотрел. Знала, почему он на неё временами так смотрит, и понимала, почему не хочет выводить их на люди. Запрещать не запрещает и, если бы она решила одна прогуляться до ближайшего селения любопытства ради, то и не осудил бы. Любит и переживает. Они для него – единственно дорогое, что есть на земле, и ничего он не боится так, как потерять их. Очень просто.

– Ходят разные слухи. – Отец пожал плечами. – Кто-то говорит, что некоторые континенты остались нетронутыми, другие говорят, что с них смели всё живое ядерными ракетами. Кто знает, может где-то есть подземные города, в которых роботы содержат тысячи людей?

Дочь хохотнула. Очередная глупость шибко умного папеньки.

– Зачем им это? Я так поняла, что они нас не особо ценят.

– Да, но кто-то же должен обслуживать их и ремонтировать! Мы, получается, тоже ресурс для них. Пока мы приносим им пользу, они с нами на свой лад торгуют. Возможно, даже разводят. Как скот. Да! Они теперь наши пастухи, а мы овцы.

Дочь с лёгким гневом швырнула срубленную фигуру в отца.

– Ме-е! Скажи ещё, что тот народец за рекой они сюда пригнали. На выпас.

Отец горько усмехнулся. Попала прямо в шишку. И смешно, и совсем нет. Ещё одна причина, по которой они больше не заходили далеко на юг, была та, что с некоторых пор там невесть откуда появилось племя, намерения которого мирными трудно было назвать. Пока они держались на левом берегу реки, но одно это обстоятельство не могло служить гарантией того, что в один прекрасный день они не надумают пойти на правый. Они, собственно, сами других гарантий не давали и даже не пытались найти какое-то взаимопонимание. Раньше люди могли без особых затруднений изъясняться друг с другом на одном из языков, который знали. Война стёрла не только города и страны с лица земли, но и загнала остатки народов в изоляцию, где они растили своё потомство исключительно на своих языковых познаниях. Общение с чужеземцами чаще всего скатывалось к жестикуляции и попытке при помощи двух-трёх слов донести самое главное. Прямо как в каменном веке.

– Что-то про роботов они кумекали, – ответил отец. – В любом случае люди с нашей стороны так поняли. А что? Сама посуди: роботы ведут себя точно так же, как и мы. Когда люди вели свои войны, то тоже не брали во внимание, как приходится животным и какой ущерб наносят природе. А уж роботам на это вовсе наплевать, им не надо будет жить и детей растить. Они тоже считают только собственные потери, а не наши. Я тебе правду говорю, что мы для них не больше чем скот. И в этом наше счастье, иначе они бы давно нас всех истребили. Шах!

– Не поможет, я даю тебе ещё шесть ходов до того, как поставлю тебе мат.

– А вдруг просчитаешься? Даже с роботами такое случается.

Дочь сделала ход, победоносно улыбнулась и вызывающе показала пятерню.

– Пять!

– Так просто я не сдамся! Который раз это уже будет?

– Девятнадцатый. Мой юбилейный.

– Ах, да! Надо устроить тебе сюрприз.

Дочь засияла в радостном предвкушении:

– Правда? Ты отдашь мне все фигуры на съедение? Это будет здорово! Ты мне такой подарок делал последний раз… (дочь в задумчивости потёрла лоб) …давно. Очень давно.

Плутовка улыбалась – так обольстительно, как могут только самые обворожительные, – и только глубоко в глазах тенью пряталась печаль, которая тихо всплакнула сквозь смех. Последний раз – оба это помнили – было, когда мать была жива, а единственной дочери было приблизительно столько, сколько сейчас младшей.

Отец не выдержал и тоже рассмеялся.

– Ладно, твоя взяла! В следующий раз я буду на правах проигравшего выбирать дебют. У меня найдётся ещё на тебя управа!

А что с ней было делать? Только обнять и расцеловать, другой управы на неё не было.

Четверть часа спустя землянка почти полностью потонула в темноте; тлеющие угли еле-еле освещали каменную стену. Огонь пыхнул зевком, когда хозяева открыли дверь, чтобы по очереди сходить наружу «на минуту», а после этого быстро впал в дрёму. Старшая дочь не стала укладываться вместе с младшей. Соседняя комната была меньше и хуже проветривалась – выступ скалы образовывал там потолок на добрую половину комнаты, и знойным летом там становилось душно. Прохладный ветер, который пригнал днём проливной дождь, сделал своё дело и улетел восвояси. Просохшая земля быстро впитала в себя влагу, небо было звёздным, поэтому ночную свежесть следовало рассматривать как временную меру. Как только солнце встанет – а оно встанет рано, маленькая засонька будет как раз седьмые сны досматривать, не торопясь, – быстро начнёт припекать. Не топили бы в жилище, всё было бы прекрасно, но так скопившийся жар уже сейчас начинал слегка давить, и совсем не хотелось к кому-то жаться. Зимой – пожалуйста, сколько угодно.

Отец уже давно облюбовал себе угол возле дверей и спал обычно там. Как принято у скаутов: полусидя. Таким людям одно: что в лесу под деревом спать, что дома под крышей. Было бы к чему прислониться спиной. А угол удобен тем, что можно привалиться к другой стене боком. С некоторых пор и старшая дочь взяла себе в привычку спать сидя. В лесу она ещё ни разу не ночевала, но кто знает, не заставит ли когда-нибудь нужда? Иногда она позволяла себе расслабиться и поспать лёжа, а обнимку с сестрёнкой, – даже поваляться лениво утром – но в остальное время упорно приучала себя к суровому и неприхотливому образу жизни. В этом она также шла по стопам своих родителей, которые не баловали себя комфортом кровати. Оленью шкуру постелят на полу – вот вам и кровать. Заячью шапку скатают – вот вам и подушка. Одеяло? Вот вам ещё одна шкура, бурая, плотная. Догадаетесь, чья? Спите на здоровье, как медведь в берлоге. Ноги зимой мёрзнут? Накройте шубкой волчьей.

Старшая дочь придумала умнее: устроила себе лежанку перед дверью во вторую комнатушку. Соорудила из толстых палок спинку с наклоном, застелила шкурами, чтобы сгладить неровности – и готово. В этом углу теплее, чем в других: очаг рядом. И под спину не тянет холодком от стены. Ноги протянешь – дракоша счастлив будет покрывать их тёплыми поцелуями до утра. Поначалу пару раз кусал (никак от перевозбуждения), но потом девушка приноровилась не подсовывать во сне ноги близко к пасти жаркого воздыхателя. И младшей сестре не нужно было вслепую искать свою няню, если она просыпалась ночью и чувствовала себя одинокой. Вот она, сразу за дверью спит. Как верный охранник.

Собственно, в комнатушке младшая сестра спала только в тёплое время года (там темнее и можно подольше поспать, и взрослые, которые вставали раньше, не мешали своей вознёй по хозяйству), зимой она перебиралась к старшей, пристраиваясь к ней сбоку в обнимку. Или же наоборот: ложилась первая (правильней: садилась) калачиком, а сестра попозже к ней придвигалась. Вдвоём теплее. Младшей и подушки тогда не надо: сестра за неё сойдёт. Мягкая и любимая. Станет слишком жарко весенними либо осенними ночами – сползёшь в полусне головой на бедро, повернёшь тело дальше в сторону, и можешь дальше беззаботно спать. И накроют тебя, и по волосам ласково погладят, и поправят поудобней, если встанут раньше. Собаке даже велят вместо себя полежать рядышком, погреть. Замечательно!

В этот вечер старшей дочери не спалось. И душно, и какое-то тревожное чувство в душе мечется, покоя не находит. Как обычно перед новолунием.

– Что делать, если мы вдруг встретимся с роботом? – спросила она в темноту, будучи уверенной, что отец тоже ещё не уснул.

– Ничего, – ответил тот. – Он своими датчиками заметил тебя задолго до того, как ты его увидела. Уподобляйся зверю и пугливо обходи далеко стороной. Если ему ничего от тебя не нужно и ты не представляешь угрозы, то он не будет тратить на тебя даже капельку своего заряда в батареях.

– А что ему может понадобиться от никчемного человека? – сострила дочь.

– Ну, не знаю… Может, у него сбился пеленгатор и он заблудился. Тогда ему нужен будет проводник до пункта назначения. Или он угодил в яму и не может самостоятельно выбраться. Тогда тебе придётся рубить деревья и укладывать их под гусеницы, а потом выковыривать и вымывать грязь из шестерёнок.

Дочь, зажав ладонью рот, беззвучно затряслась от смеха.

– Солнечная батарея могла повредиться, – зевнув, продолжил шутник таким же вяло-небрежным тоном, – об сук, скажем, и он еле ползёт на резервах. Придётся тебе топать в ближайшее селение за старенькими батареями от машин и тащить их к нему. А отговориться не получится, ибо у роботов безошибочный нюх на электричество, как у медведей на тухлятину, они точно знают, в какой стороне оно валяется, и то, что тебе, как женщине, не положено таскать тяжёлое, для них не аргумент…

– Х-х-хват-т-ит…

– Дождь, в конце концов, или снег, а у него ржавчина башню разъедает уже который год. А у тебя шуба, которой это безобразие накрыть можно…Ужель не сжалишься над бедным странником?..

Дочь пискнула и зажала уши руками, отвернувшись к стене. В памяти всплыл образ матери, которая в таких случаях молча подманивала мужа пальцем с укоризненной улыбкой, предвещающей заслуженную трёпку, и медленно притянув его к себе нос к носу, заставляла одним прямым взглядом замолчать. «Дорогой мой, не хочешь ли занять свои губы другими делами?» – ласково говорили её глаза. «А ты чего подглядываешь? – говорили глаза отца смеющейся дочери. – А ну брысь отсюда, не мешай взрослым целоваться!»

Мама, нам всем тебя так не достаёт… Ты ушла слишком рано.

Часть 1. Марья

На рассвете мужчина проснулся и тихо, чтобы не будить других, собрался на прогулку. Недолгое дело: обуться, прикрепить ножны на голень, опоясаться ремнём, навесить на него колчан, закинуть суму через плечо, да прихватить лук. Собака проснулась вместе с хозяином и встрепенулась, ожидая по привычке у дверей. Шуметь нельзя, это она знала. То есть – нельзя радостно прыгать, нетерпеливо скоблить лапой дверь или скулить. Не все такие ранние птахи, некоторые любят поспать подольше.

Через минуту человек с собакой вышли, и дверь за ними тихо затворилась. Дверная перекладина с внутренней стороны тихонько стукнула, входя в упор. Лёгкий толчок плечом подтвердил – заперто.

Снаружи охотник потянулся, вдыхая утренний воздух. Сразу за дверью у стены стояли три копья; вытащив одно наугад вверх из проушины, охотник слегка встряхнулся, подбадриваясь, поправил на себе вещи и посмотрел на собаку. Та тоже была готова идти – и горела желанием. Устала лежать больной столько дней, что хоть волком вой. Последнее дело перед уходом – поддеть ногой лежащую на земле палку и повернуть её заострённым концом в нужную сторону. Эту палку трогать нельзя – собака знала. В лесу полно других палок, хочется – хватай и грызи любую, но не эту. «Палка-указка» – можно было её назвать. Куда она указывает, туда ушёл последний, кто её трогал. Если вторая ранняя пташка надумает присоединиться к утренней прогулке, то она будет знать, в какую сторону идти. Хотя сегодня навряд ли. Вчера нагулялась.

Вместе с рассветом просыпается и лес. Как же приятно, вдыхая свежесть воздуха, ощущать эту утреннюю атмосферу и чувствовать, как тело наполняется бодростью! Точно так и человек каменного века шёл: сперва крадучись, прислушиваясь к звукам природы, а затем уже твёрдой походкой – к своей цели.

Лес будто бы и не заметил появления человека. Тот, что обитал в этих краях, уж очень осторожно вёл себя. Если его что-то и выдавало во время охоты, то прерывистый свист. Звери на него обычно так чутко не реагировали, принимая за натуральный лесной звук. Тут все кричат, ревут, свистят, да поют во всю глотку. Насторожатся, посмотрят по сторонам, откуда раздался звук – если заметят человека, то подумают: далеко, угрозы пока не представляет. Угроза в это время уже быстро кралась в стороне, припав к земле. Наметив жертву и получив очередную команду, она снималась с места и летела стрелой через лес. В зависимости от поведения жертвы, менялся род свиста, и собака тогда меняла направление, затравливая зверя в нужное направление, откуда потом летела метко пущенная стрела. Дома у охотника хранилась винтовка, но крайне редко здесь раздавался гром от выстрелов. Слишком дороги были патроны, чтобы тратить их на охоту за зверями. Тысячи лет человек успешно обходился без огнестрельного оружия.

В этот день собака была плохим помощником, за что чувствовала себя виноватой, но хозяин не намеревался охотиться на крупных зверей. Предыдущего ещё не всего съели. Спустившись к озеру, он закинул удочку в воду и сел, любуясь величавым видом этого райского уголка. По левую руку расстилалось озеро; утреннее солнце, встав из-за дальних могущественных вершин, белеющих вечным снегом, приятно пригревало и переливалось лучами на поверхности водной ряби. По правую руку возвышалась Стрижиная гора, маркируя хребет небольших холмов и возвышений, который тянулся далеко на юг и служил некой лесной границей. Если кому-то захотелось бы дойти до первых отрогов снежных гор на востоке, то ему пришлось бы несколько дней продираться через болотистые леса, либо идти обходом через юг по берегу горной реки. Здесь, у озера, следовало об этом хорошенько призадуматься, ибо идти на юг удобней всего было по цепи холмов, следуя вытекающему из озера ручья, который и привёл бы к реке.

Охотник об этом не думал. Он просто наслаждался утренней идиллией. Вокруг, куда ни глянь, лес да лес. Лёгкое дуновение несло душистые ароматы, к которым примешивался лёгкий запах дыма – на вершине холма под горой жгли костёрок. Ранняя пташка таки проснулась и кормила снаружи за дверью голодного дракошу. Вдохнёшь полной грудью, потянешься и думаешь: хорошо-то как! Даже настроения нет убивать кого-то на обед. Наверное, местные звери это тоже чувствовали и спускались к озеру по утрам более смело. Разные встречи тут уже были, когда по одну сторону сидел человек (а иногда и два), а по другую какой-то зверь делал свои утренние дела. И лисы пробегали, обыскивая заросли камышей в поисках утиных гнёзд, и олени сочной осокой наслаждались, с опаской поглядывая на другой берег, даже хозяин леса несколько раз важно проходил, проверяя всё ли здесь в порядке. Привстав и поводив носом в сторону человека (привет, двуногий, смотри, я тоже могу стоять, как ты!), заходил в воду и барахтался, то ли купаясь, то ли пытаясь поймать рыбину. Сегодня гостей не было и стая уток спокойно плавала по озеру, по-своему наслаждаясь жизнью. Молодёжь резвилась, устраивая переклички (а не слетать ли нам к соседнему болотцу, а, братцы-сестрицы? Кто «за», поднимите крылья!), а недавние мамаши поочерёдно чистили пёрышки и ныряли под воду, вылавливая клювами еду (вы, детки, летите-летите! Вам крылышки надобно натренировать для зимнего перелёта. Передавайте привет болотным тёткам, пусть прилетают в гости, в чистой воде покупаются).

Охотник поплескал себе холодной воды на лицо и понаблюдал за рыбой в воде у берега. Хорошо будет вечером втроём порыбачить, их ждёт жирный улов. И море забавы – когда вытянут сеть, на берегу окажется много извивающихся рыб, с которых нужно будет быстро разобраться: кого назад в воду, кого на копьё, кого сразу в нетерпеливую пасть. Ты тоже об этом думаешь, дорогуша?

Собака вместо ответа на немой вопрос неожиданно зарычала. Спрашивать её, почему, не имело смысла. Этого предупреждения было достаточно. Охотник, не делая резких движений и не поворачиваясь в сторону опасности, вытащил лук из чехла и быстро нацепил тетиву. Судя по поведению собаки, зверь, представляющий опасность, либо бродил по опушке, либо шёл к ним – но не бежал, иначе собака нервничала бы намного сильнее. Когда охотник встал в полный рост и развернулся, он был уже готов дать отпор кому бы то ни было. Стрела лежала на тетиве, ещё пучок охотник зажимал вместе с древком лука в левой руке. Выхватить их поочерёдно заученными движениями, чтобы пустить вслед первой, было более быстрым способом, чем выхватывать по отдельности из колчана. Ступня ноги поддела древо копья – это будет следующее оружие, пущенное в ход.

Внутреннее чувство говорило охотнику, что для кого-то это утро окажется бесповоротно испорченным. С любым зверем, даже недружелюбно настроенным, можно разойтись с достоинством для обоих. Но есть некоторые создания, встреча с которыми не сулит совершенно ничего хорошего. Это ощущение не проходило ещё с вечера. Видимо, неспроста.

Интуиция не подвела охотника – из леса к нему шёл человек. Он направлялся к озеру прямой дорогой, часто смотря по сторонам и оглядываясь. Так ведут себя испуганные звери, которые только что ушли от погони. Это был ещё один повод не опускать оружие – хотя встречный и поднял приветственно руку в знак миролюбия. За то время, пока он приближался, охотник изучал его взглядом. Опытному глазу каждая деталь могла многое сказать. Присохшая грязь на шнуровке обуви говорила о том, что человек уже не первый день в пути. Он не снимал башмаки и спал в них у костра. Тощая походная сумка казалась пустой, другого оружия кроме ножа на поясе и обычного безыскусного копья – без железного наконечника и каких-то украшений в виде ленточек, которые любят носить на оружие горожане, – у мужчины не было. По всему, он был не на охоте и нёс с собой лишь крайне необходимое. Когда он подошёл и остановился в нескольких шагах, взгляд охотника остановился на лице, на котором глубоко отпечатались следы переживаний. Уставшие глаза открыто говорили об этом.

– Что случилось? Ты один?

Охотник настороженно пробежал взглядом по окружающему лесу за спиной встречного. Собака в двух шагах за спиной охотника полностью перестала нервничать. Узнала старого знакомого.

– Сходку разграбили, – ответил тот. – Нас немного осталось. Они сейчас там, недалеко, в овраге. Я их ненадолго оставил, чтобы убедиться, что здесь безопасно.

Мужчина махнул в сторону леса за спиной, указывая направление.

– С ней всё в порядке, – добавил он. – У неё есть чем защититься. Мы услышим.

Только теперь охотник вздохнул с облегчением. Бросив оружие на землю, он по-дружески обнял нежданного гостя.

– Пойдём, не будем терять время! – сказал он, быстро подбирая вещи.

Дорогу до землянки мужчины прошли молча. Случившееся выходило за рамки обычных происшествий и было для всех настоящим потрясением. Ещё вчера он рассказывал дочери байки про войну, а сегодня утром она уже на пороге двери. Как это объяснить ей? «Это были роботы?» – несомненно спросит она. Наивный вопрос, который может задать только ребёнок. Тем не зачем было сгонять жителей Сходки.

Именно поэтому он ушёл с семьёй в глухие леса – потому что самым страшным было услышать не лязг гусениц за стенами хибар и дверьми землянок, а топот сапог. А следом увидеть разбойников, которые бесцеремонно выбивали двери и грубо выволакивали сонных людей, сбивая их кучу, как стадо овец. От робота не стоило ожидать излишней жестокости, ибо в его логике лежал основополагающий принцип обезвреживания. Нет прямой существенной угрозы – нет насилия. Но люди, те воинственные отряды и племена, которые остались ещё после большой войны в разных уголках земли, преследуя какие-то свои цели, способны были на любое унижение жертвы и зверство над братьями по роду. Их не очень интересовали вещи – как воров, они не боролись за еду – как хищники. В их задачах и планах не лежало нападение на роботов вражеской армии, ибо исход такового был обоим заранее известен. Они вели охоту исключительно на людей, опустошая попадавшиеся на пути маленькие селения. Укреплённые города они обходили стороной, не желая вступать в неравный бой, для них невыгодный.

Кто в округе живёт и чем промышляет на расстоянии в недельный поход пешком все знали, но что дальше – мало кто знал. В народе действительно ходили слухи, что вдалеке есть города, куда людей угоняют в пожизненное рабство. Последние события подтверждали самые худшие опасения. Сходка была одной из лесных деревень, где жили в основном охотники со своими семьями, и она уже с весны находилась под нависшей угрозой, а это означало, что разбойники в этот раз пришли с юга. Прямых нападений пока не было – река служила действенной преградой, а мост был только один, и жители Сходки его теперь непрерывно охраняли, не пуская чужаков к себе. В свою очередь они тоже не могли больше перейти на другой берег, чтобы разведать, где находится их лагерь и какова по количеству их мощь. После единственной серьёзной стычки при поддержке гарнизона крепости, которая лежала дальше на севере и патронировала все селения, фронты на всё лето застыли по линии реки, руководствуясь принципом «худой мир лучше открытой войны».

Видимо, этот подход оказался в корне ошибочным и чужаки относились к самой худшей категории разбойников. По сути – паразитов, которым совершенно чуждо уважение к другим народам. Будем откровенны – а что, собственно, можно было ожидать от этих жалких остатков человеческой цивилизации, если её моральные устои и в мирное время были в целом далеки от идеальных представлений?

Дочери при виде мужчин мгновенно изменились в лице. Гость был им хорошо знаком, но его пришибленный вид действовал весьма удручающе. Старшей дочери не обязательны были объяснения, к тому же для них и времени сейчас совершенно не было. Она успела таким же намётанным взглядом быстро считать достаточно сведений.

– С тобой всё в порядке? Как Милла? – озабоченно спросила она.

Младшая тоже подскочила, схватив гостя за рукав. Она хуже всех умела сдерживать свои переживания, а поведение окружающих давало много поводов для этого.

– Дядя Рол, а где Милла? С вами что-то случилось?

– Да, случилось. – Гость не стал придумывать отговорки и добавил успокаивающе: – Мы живы. Милла недалеко отсюда.

Во все времена, когда шла война, когда смерть без разбора уносила друзей, родных, детей – это было единственным важным: живы.

– Запритесь дома! – Отец, спешно сбросив лишние вещи в землянке, затаптывал худенький огонёк снаружи на пятачке и давал дочерям наказания. – Огонь не разводите, ведите себя тихо. Будут вламываться, ты знаешь что делать. Собери самое важное и будь готова дать отпор.

Он подошёл к старшей дочери и посмотрел ей прямо в глаза. Чтобы она поняла всю серьёзность. Дочь кивнула, стараясь унять волнение.

– Пап! Но вы ведь быстро вернётесь? – взволнованно залепетала младшая. – Дядя Рол сказал, что тут недалеко…

– Я вернусь в любом случае, – заверил её отец. – Но вы должны знать, что делать, если что-то пойдёт не так.

Втолкнув младшую дочь и собаку в землянку, он прихватил второй лук с колчаном, который передал гостю. Поймав старшую за локоть, когда она намеревалась зайти домой, следуя велению отца, он отвёл её чуть подальше. На пару слов между взрослыми.

– Если нас опередят – постарайся продержаться до ночи. Не жалей патронов, но не стреляй в воздух или наугад! Только точно в цель. Потом – запасной лаз, и в лес, на север, в крепость. Поняла? Те, кто сюда придёт, не будут вас убивать, наоборот, вы им нужны живыми. Оставь Азу, если она не сможет бежать. За ней не будут охотиться. Она не глупая и пойдёт по вашему следу, насколько ей силы позволят. Слышишь?

По лицу дочери потекли слёзы. Ей было больно слышать такие указания, но она понимала их смысл. Бросить лучшего друга в беде, чтобы спасти себя и младшую сестру. Она никогда не думала, что может наступить день, когда она должна будет совершить такое непростительное преступление, но вот он, похоже, наступил.

– Всё так плохо? – спросила она, вытирая мокрые щёки и стараясь говорить ровно.

– Хуже. Сходку вчера разграбили. Я сомневаюсь, что они пойдут дальше в эту сторону разбойничать, но кто знает… Это теперь открытая война и нам следует быть ко всему готовыми.

Так мужчины уходили на смертельную схватку: крепко обняв женщин – матерей, жён, дочерей – с заклинанием, произнесённым шёпотом: «Береги себя». И ответным заклинанием сквозь слёзы: «Вернись живым!»

«Защити их, это и твои дети!» —обернувшись, мысленно сказал охотник лесному духу. На крышу землянки приземлился дрозд. Дёрнув крыльями, он посмотрел одним глазом на удаляющихся людей под горой, потом на затушенный огонь на пятачке, который испускал дух слабеющим дымком, и, довольный, юркнул прочь, слетев в обратную сторону под гору. Никак обернуться в кустах в другого зверя решил. Более грозного. Хотя навряд ли такие страшные звери есть на земле, чтобы прогнать банду вооружённых мерзавцев из лесу. Кого человек за своё время существования не успел полностью истребить, те сами боялись его. Тут нужна хитрость. Или неукротимое бешенство огненного духа.

Ручей на своём пути от лесного озера до реки тихо струился по оврагам, проросшим мхом, и петлял между холмами. Он был мелким – перейдёшь, ноги до колен не замочишь, – но редко полностью замерзал даже лютыми зимами. Подземный ключ на дне озера бил круглый год, и вода неутомимо текла, прогрызая себе сквозь лёд ходы. Сейчас до зимы было ещё далеко, но некоторые растения уже готовились к ней, день за днём теряя по листочку.

Косули, настороженно потоптавшись в лесу, не решились идти к ручью на водопой и пустились прытью прочь. В конце концов, можно напиться и в другом месте, где не пахнет дымом от костра, который развёл человек.

Светловолосый юноша ещё немного постоял за деревом и спустился в овраг, по дну которого протекал ручей.

– Косули, – сказал он, разочарованно бросив копьё в сторону.

– Ушли? – спросила женщина у костра.

– Да. Учуяли нас.

Женщина помешала кашу в горшке, не выражая никаких эмоций. Съестные припасы были на исходе, так что какая-нибудь добыча им была бы очень кстати. Но юноша не решался уходить на охоту и оставлять женщину одну у огонька. Вскоре неподалёку хрустнула ветка под неосторожной ногой. Сидевшие у маленького огня встревоженно обернулись. Тут же в овраг спустилась ещё одна женщина. Бегло улыбнувшись юноше, она в ответ на вопросительные взгляды бросила к ногам суму, села, открыла её и вытряхнула на свой подол содержимое – парочку грибов, горсть ягод, да пучок черемши.

– Ну вот, на завтрак нам этого хватит, – сказала она оптимистично. – Лишь бы мы не достались сами кому-нибудь на перекус. Где есть медвежий лук, там должны водиться и медведи.

Юноша фыркнул. Пусть идут эти медведи, шкура на зиму лишней не будет. Женщина – это была его мать – искоса смотря на него, тихо смеялась. Ей хотелось немного взбодрить присутствующих – и себя тоже, ибо радоваться чему-то пока не было повода. Особенно трудно приходилось женщине, которая этим утром взялась выполнять роль поварихи. Лишь неопытный юноша мог не замечать признаков того, что ей через месяц-два предстоит стать матерью, но женское чутьё нельзя было провести одеждой, которая относительно хорошо прятала характерную округлость живота.

Шутка с медведем заставила и её ненадолго отвлечься от невесёлых мыслей. Лёгкая улыбка тронула её грустное лицо. Добавив в горшок грубо порезанные грибы, она дала каше ещё немного побулькать. Не став снимать горшок с огонька, она засыпала костерок землёй, соорудив маленький холмик. Беглецы разожгли огонь на худеньких веточках, боясь сильно дымить и привлекать к себе внимание, чтобы только по-быстрому позавтракать тёплым.

– Маленькая хитрость, – поучительно сказала мать сыну. – Так можно готовить на тлеющем огне, не дожидаясь, когда выгорят дрова. Чем толще сучья, тем дольше сохранится тепло под бугорком. И глиняный горшок не треснет от перегрева.

Юноша, несомненно, счёл бы способ тушить огонь водой более эффективным, за которой и ходить не надо – вот она в двух шагах, бери ладошками и плескай на костёр. Если бы не объяснение матери, он бы так и сделал, подумав, что повариха, загребая огонь, хочет его таким образом потушить. Та в этот самый момент повернула голову, внимательно вслушиваясь к тому, что происходило в лесу. Затем медленно поднялась и, встав на цыпочки и вытянув голову, начала настороженно озираться. Сидя в овраге, они могли не увидеть, что к ним кто-то приближается. Так оно и было, но только когда раздался тихий щелчок снятого предохранителя на пистолете, который она вытащила из сумы, другие двое сразу встрепенулись. В этот момент вдалеке между деревьями промелькнули силуэты.

Притаившись в овраге, троица некоторое время внимательно наблюдала за ними, пока к своему облегчению не убедилась, что приближающиеся люди опасности не представляют. Повариха глубоко вздохнула, приподняла руку с пистолетом, который прятала в складках платья, и поставила его опять на предохранитель. Внешне она выглядела сдержанной, но мелкая дрожь на руках выдавала, какое внутреннее напряжение на неё давило.

Вскоре двое мужчин спустились в овраг.

– Это – все? – удивлённо спросил охотник, остановившись и переводя дыхание, а заодно поочерёдно осматривая горемык.

– Я ему говорил… – Рол с оправданием пожал плечами.

Он сбросил лук с копьём в сторону и прошёл к костру, вынимая на ходу оставшиеся съестные припасы из сумы – куски вяленого мяса, завёрнутые в тряпицу. Чем богаты, тем и делимся. Часть того, чем его в спешке угостили, он съел по дороге, запив водой из ручья, остальное оставил для других. Заглянув в горшок, он по-простецки нарезал туда мясо, размешал кашу и попробовал её на вкус. Топора в ней не хватало, однозначно, а в остальном – съедобна и сытна.

– Ешьте и в дорогу, – сказал он, приглашая к трапезе. – Мы бегом за час добрались, пешком нам понадобится часа два-три.

Зачерпнув ладонями воду из ручья, он обмыл себе вспотевшее лицо. Его жена – Милла, о судьбе которой с таким беспокойством спрашивали дочери охотника, – в это время обнималась с оным. Судя по характеру объятий, эти два человека должны были быть очень близкими родственниками. Если бы их спросили, то они бы подтвердили догадку, сказав, что являются друг другу братом и сестрой. Кто старше, было на лицо – волосы брата уже подёрнула седина, в то время как сестра на вид была ещё далека от старости.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он, намекая глазами на некие обстоятельства.

– Всё в порядке, – тихо всхлипнула Милла, отрываясь от брата и утирая лицо. – Как твои?

Они уже очень давно не виделись и теперь были несказанно рады встрече. Старший брат всю жизнь служил младшей сестре верным защитником, а это навсегда врезается в отношения друг к другу, какого возраста бы они ни достигли. О таких братьях мечтает каждая женщина.

– Сидят в норке под замком и терпят, боясь высунуть носик наружу,– ответил он шутливо на вопрос, вызвав на лице сестры улыбку. – Иди, ешь. За меня не беспокойся, я не голоден.

– Аким, мой брат, – сказала Милла, знакомя его со своими спутниками. – Это Марья. Дарий, её сын. В прошлом году к нам переселились.

Рол при этих словах усмехнулся:

– Да, дружище, давно ты уже не заглядывал к ним в гости! Совсем в отшельника превратился.

И хорошо! – можно было теперь с убеждением добавить. Иначе неизвестно, кто кого и куда вёл бы сегодня через лес.

Не доходя до озера, пятёрка людей свернула к Стрижиной горе. Взобравшись на холм, они немного передохнули. Мужчины не чувствовали себя уставшими (молодой человек и вовсе считал себя в силах ещё раз запросто взбежать), но Милла была не в состоянии держать такой быстрый темп, в какой ноги сами так и порывались пуститься. Прямо перед ними за деревьями величественно возвышалась скала. Охотник цепким взором бегло осмотрелся. Лишь опытный глаз смог бы заметить в этой чащобе следы человека и, вскарабкавшись на пологую верхушку холма, обнаружить за кустами шиповника дверь землянки. Впрочем, следопыта давно бы уже учуяла бдительная собака. Нет, она бы не стала лаять и ограничилась тихим условным рычанием, которое было не услышать снаружи. Но хозяева знали бы уже о приближении чужого человека.

Охотник, не заметив возле своего жилица никаких изменений после ухода, издал негромкий своеобразный свист. Для собаки это значило: я возвращаюсь, всё в порядке. А то, что с ним гости, она и так должна была уже услышать.

В жилище царил сумрак, в котором после дневного света трудно было что-то разглядеть. Поэтому вошедший не сразу бы увидел в пяти шагах перед собой девушку с винтовкой в руках, которая стояла в приоткрытой двери второй комнаты, где к тому же было темнее. Излюбленный приём хищников, которые превосходно умеют подстраиваться под световые условия – притаиться в тени и подпустить к себе жертву на расстояние решительного прыжка. Единственное, что выдало бы девушку – это тихий металлический лязг оружия. Сердитое рычание собаки в углу за дверью – и жертва в ловушке. Крайне неудобное положение, когда на тебя с двух сторон готовы напасть при первом неверном движении. Можно даже сказать: безнадёжное. Собака – меньшая беда, пусть она и большая, успеет больно покусать, прежде чем её одолеешь (в дверях не особо помахаешь палкой, для этого нужно выскочить назад). Более серьёзным противником был тот, кто целился с твёрдым намерением убить, а не облаять. Не важно – из винтовки или лука, который умелый стрелок тоже мог использовать. Высота крыши в проходе позволяла держать лук натянутым, не будучи сильно скованным.

Пока вся группа не вошла, девушка всё время держала винтовку наготове в полуопущенном положении, так и не двинувшись с места. Глазами только повела, советуя отойти побыстрее к стене, заодно вскользь осмотрев, кто с чем в руках. Когда затворилась дверь и перекладина легла в упор, она позволила себе расслабиться.

Разрядив винтовку, она отставила её в угол за дверь – на место, где она всегда стояла. В этот момент из-под её рук выглянула мордашка девочки и, только увидев знакомые лица, вынырнула и побежала к ним. Бросившись на шею Милле, она шёпотом запричитала, не в силах больше сдерживать чувства, переполняющие её детское сердечко:

– Тётя Милла, тётя Милла! Я так переживала, так переживала!.. Думала, когда вы наконец-то придёте, а вдруг на вас по дороге нападут?..

Сколько тут было радости! Женщины обнимались, плакали и тихо (насколько получалось в таком возбуждённом состоянии) говорили друг другу то, что обычно первым лезет на язык: как давно они не виделись, как соскучились, как похорошели, и прочее, и прочее… Марья в это время стояла в стороне, с умилением наблюдая за трогательной сценой. А глаза гостьи уже бегали повсюду, оценивая обстановку. Одно дело – судить человека по одёжке, и совсем другое – по его жилищу. Хорошо одеться можно легко, для этого не обязательно даже уметь шить – было бы чем выторговать добротную одежду. А вот построить жильё, в котором будет при любой погоде уютно – это тяжёлая работа.

Осматривая землянку, сразу видно было – человек, построивший её, не боится никаких трудностей. Марья была знакома с Миллой уже почти год и охотно с ней общалась. Та упоминала в разговорах ранее, что у неё есть брат, который живёт отщепенцем, но лишь как-то вскользь и как будто нечаянно, что заставляло строить на этом месте догадки. А матери-одиночки очень любят это делать. Исходя из мягкосердечного характера сестры, Марья рисовала себе её брата соответственно – с определёнными поправками на мужской характер, естественно.

Аким в реальности оказался едва ли не идеальным мужчиной. И хорош собой – не худой, но и к полноте не расположен, ростом – чуть выше среднего, лицо мужественное, решительное, волосы и борода в ухоженном состоянии. Умелый строитель и добытчик. Сказочно богат (за винтовку с пистолетом любой душу продаст и того будет мало) – наверняка прячет где-то в тайнике сокровища, не здесь ли под горой? Молодая жена, сказочно красивая и смелая (а ведь выстрелила бы, глаза не врали), лапочка-дочка – понятно теперь, почему живёт отшельником. На такую жену слишком много глаз бы смотрело с неоднозначным выражением (чаще с однозначным) в охотничьем селении, где одиноких мужчин было больше, чем семейных. Марья знала, каково это – чувствовать на себе взгляды, которыми тебе под одежду готовы лезть и осматривать с ног до головы (впрочем, необязательно до головы, можно и чуть выше середины на самом интересном остановиться). Вроде и приятно, особенно когда мужчина не плох собой, но с другой стороны – надо оно тебе, если ты для него всего лишь утеха на час? Красавицей нужно быть, чтобы мужчина от тебя голову потерял и захотел остаться насовсем. Такой вот, как эта девица. Ей, если по-хорошему, самое место на троне – владычицей краёв восседать, а не в глухом лесу жить.

Пара прямо на зависть – что для мужчин, что для одиноких женщин. Ну почему другим всегда везёт больше? Почему?! Впрямь хоть от обиды вой, стоя скромно в уголке. Одно счастье и вся её гордость – сын. Такого отца бы ему, как хозяин этого дома, чтобы было на кого ровняться. Надо на ногу этому несмышлёнышу наступить, чтобы не пялился на чужую жену, как остолоп. Блюди приличия, чтобы по носу не щёлкнули.

– Здрасте, – пролепетала девочка, решив перенять на себя заботу о гостях. – Вы есть хотите? Пойдёмте, садитесь, я вас накормлю… Вы, наверное, устали и проголодались после дороги?

Не дожидаясь ответа, она подхватила гостей за руку и усадила за стол, начав радушно обхаживать. Как кукол, которые не умеют говорить «нет». За кратчайший срок девочка перезнакомила всех между собой: это папа, его по-настоящему зовут Аким, но мы называем просто «папа»; это Кира, это Аза, она умная, команды умеет выполнять и не кусается, если её не злить, сейчас она больная лежит, потому что её медведь ударил, но уже выздоравливает; это мои куколки, я не придумала им имена, просто называю «папа» и «мама». Ну, их вы, наверное, знаете: это тётя Милла, а это дядя Рол. Себя забыла представить (типично ребёнок), да. Вета.

Подбежав к девушке, которая успевала участвовать сразу в двух разговорах – с Миллой (за долгое время так много накопилось, что за день не выскажешь, один вчерашний чего стоил) и с мужчинами, – Вета легонько дёрнула её за рукав и что-то шёпотом спросила. Видимо, спрашивала, чем накормить гостей. Марья уловила только первое слово, с которым дети обычно начинают обращение к взрослому: «Мам… (а можно, а где, а как)».

Странно это было. Отца она представила «папой», назвав после этого его имя, а маму представила только по имени: Кира. И всё. Никаких дополнительных описаний. И когда девочка рассказывала что-то гостям (а она рассказывала почти не умолкая, в пол-голоса, сходя в шёпот, когда ей казалось, что говорит слишком громко), то она тоже говорила: «Кира», а не «мама». Но в то же время если она напрямую обращалась к ней, то чаще называла «мама». Да и чересчур молодой Кира выглядела, чтобы быть Вете матерью, кроме если она родила её, сама ещё будучи девочкой-подростком.

А на самом деле ли она жена? Слишком похожа она была на Акима, и это бросалось к глаза. Похожа – как дочь на отца. Тут догадки начинали уходить в плоскость неприличных подозрений.

В оправдание можно сказать, что в некоторых случаях отношение отцов к дочерям далеко выходят за рамки родительских, и это хороший повод жить отдельно от всех – если чувства взаимны. Это, конечно, большая редкость. Хорошо ли, плохо – другой вопрос. Чтобы люди не выносили его на общий суд, есть только один действенный способ: переселиться подальше, где можно выдавать себя за мужа и жену, не боясь разоблачений.

Можно сколько угодно рассусоливать моральные принципы, но таков естественный инстинкт мужчин: желать более молодое и красивое женское тело. Протяни любому два яблока на выбор и, если у него здоровые зубы, то он выберет свежее и спелое, а не прошлогоднее. Говорить ничего не надо – глаза сами верно оценят, а руки потянутся. Все об этом знают. И счастлива должна быть девушка, которая ни разу не подверглась со стороны отчима попытке получить её тело.

Знала Марья, что и за её спиной некоторые шушукались, почему это она не заводит себе мужика – мало ли тут нормальных? И сама не такая уж уродина. Тоже смотря с какой стороны любоваться. Ан нет – живёт со взрослым сыном, которому уже самому пора заводить семью. Ужель всё ещё от материнской груди не отучен и прикладывается в охотку по вечерам?

Не переезжать ведь теперь каждый год из-за сплетен, когда уже невмоготу становится! И сыну тоже в лоб не заедешь вопросом, как он думает дальше свою жизнь строить, чтобы перед людьми не стыдно было за то, что взрастила «маменьким сыночком». Хотела как лучше. Чтобы вырос настоящим мужчиной, а не хамом, для которого ты через пару лет не больше, чем метла в углу. Отдавала всё самое лучшее: ему – сочный кусок мяса, себе – с прожилками; ему – мякоть хлеба, себе – краюшку. Да, врала, что у самой такие вкусы! И выкручивалась, как могла, чтобы для него достать какие-то вещи. Книжки, чтобы читать научился и его не называли тупым болваном. Поделки-игрушки, которые нравятся мальчишкам. Ну, не разбирается она в этом! И мастерить из дерева совершенно не умеет – гвоздь, и тот криво вобьёт, ещё и пальцы поранит! Рада была, если с местными сорванцами в разбойников играл, а потом упрёки выслушивала, что ему мужская рука дома нужна, которая и по столу хорошенько кулаком стукнет, и покажет, как правильно что-то делать, а то так глядишь, совсем распоясается, да в настоящего разбойника превратится. А в последний год прибавились всё более настойчивые советы свести его с девкой, вон ведь, каким бугаем уже вырос! Не нравится парочка здешних – пусть в город ступает, себя, так сказать, показать, да на других людей посмотреть. Стыдно должно быть парню сидеть дома, как девке, и ждать, что счастье само в дверь постучится.

Беда это, что нынче вокруг творится, а с другой стороны наконец-то появился хороший повод не просто навести сына на нужные размышления, но и заставить сделать свой самостоятельный выбор. Видела Марья, какими глазами он смотрел на воинов крепости, когда они целым отрядом приходили в Сходку! И стычки с чужаками тогда были – не в самой деревне, а дальше, на берегу. Отряд ещё месяц в деревне располагался, пока всё более-менее не утихло. Да и потом скауты регулярно навещали, проверяли, с мужчинами разговаривали о своём. Вот она: игра в разбойников по-настоящему. Иди, сына, играй, живи этим! Хочешь ведь, слепой только не увидит. Ты был её единственным помощником во всём, спасибо тебе сердечное за это! Она большая тётя, всю жизнь как-то одна справлялась правдами и неправдами, ты тоже теперь этому научиться должен, а не сидеть у неё под крылышком.

Так и не сказала… Не успела.

Знает, что сама виновата, а выплакать своё горюшко некому. Засмеют же.

– Тебе больно? – спросила Вета с сочувствием.

Только теперь Марья заметила, что у неё текут слёзы. Накрутила себя, как будто и без этого эмоций мало было. Вчерашние ещё переварены не были, присоленные сегодняшними, а тут ещё добрая порция. В виде исключения крайне хороших. Давно она не чувствовала себя среди людей так тепло принятой. Словно окоченевшая в натопленную баню зашла. С хозяевами ещё не поговорила, а уже раскисла в лужу.

– Немножко, – согласилась Марья, быстро вытеревшись. – Спасибо тебе, ты очень добрая девочка! И такая чуткая… И накормила нас вкусно.

Так отвечают обычно, исполняя роль кукол – благодарят и хвалят будущую хозяюшку. Игра игрой, но слова всегда глубоко западают в детские души. Что посеешь, то пожнёшь – эту простую истину нельзя забывать.

Марья не соврала – еда была вкусной, хоть и холодной. Накрывая на стол, Вета сетовала, что им нельзя разводить огонь, поэтому подогреть не получится. После пережитого кошмара, ночёвки впроголодь под открытым небом и странствий в лесу, предложенное жаркое из оленины с лепёшками казались царским обедом. Первый кусок с трудом лез в горло, но после него аппетит разыгрался вовсю. Сказались и переживания, и напряжение последних суток.

Вета, растрогавшись от полученной похвалы, обняла Марью.

– Правда?

– Правда, – искренне подтвердила Марья.

Украдкой она показала глазами Дарию в сторону мужчин. Те, переговорив с женщинами о самом важном, занялись собакой в углу, которая едва ли не визжала от радости (Я! Я тут любимица! Наконец-то вы это вспомнили) – осматривали её рану под повязкой и обсуждали, насколько хорошо у неё обстоят дела. Милла с Кирой выплеснули друг на друга свой наплыв чувств и не прочь были присесть, составив компанию гостям. «Будь мужчиной, уступи дамам место», – можно попросить мальчика или подростка, но если юноша сам до этого ещё не доходит, то это признак неверного воспитания. Так вот.

Дарий понял, пусть и запоздало. Тоже растерян и весь на эмоциях. А тут ещё такая обворожительная девушка, что в дрожь и краску попеременно бросает. И это при том, что она ещё не подошла к нему ближе – что как раз собиралась сделать. Спохватившись, Дарий смущённо поблагодарил Вету за еду, спешно встал со скамьи и перешёл в угол, присев на корточки. Подальше от огня, так сказать, чтобы не обжечься.

– А что это за порода? – спросил он мужчин, чтобы завязать разговор.

Молодчина, нашёл хороший повод. Ему и на самом деле интересно было узнать, что это за порода собаки. Таких в лесу никто не держал, если – то обычных дворняг, для охраны от мелких лесных воришек. Кто из охотников был посмелее, держал волкодавов, чтобы на более крупных хищников натравливать. Это более хлопотное дело. Таких зверюг вскармливать и воспитывать сызмальства нужно, чтобы на своих людей не бросались. А эта – ни то, ни другое. Похожа на овчарку, но кого ей пасти в лесу? От таких собак большой толк только в городах, где есть равнины, чтобы держать стада. На медведя бросилась, вот вам и результат – лежит полуживая. Поправим: сидит. И чуточку лучше, чем «полу». Стоять даже может. Ходить – тоже, но видно, что на одну лапу слегка припадает (интересно – команду «Дай лапу!» знает?).

Как и Марья, Дарий тоже успел для себя поставить Акиму статус, который он по его мнению заслуживал (да ему, если по-хорошему, на троне вождём племени сидеть, а не в лесной землянке на полу – редкое огнестрельное оружие дома, собака редкой породы, которая умнее некоторых людей, редкая красавица… ух…). И Дарий строил в уме свои догадки, кто Кира на самом деле приходится Акиму и Вете. Он также слышал, как и о чём все разговаривают (ушки на макушке), и должен был заметить эту неразбериху в обращениях Веты. Как и Марья, и он в конечном счёте совсем запутался в этом интригующем вопросе, который его, возможно, волновал даже больше матери. Но он точно не решился бы спросить первым. Вообще рад был, что с хмурыми мужиками судачит, а не с плаксивыми бабами за столом краснеет, пряча глаза, и заикается.

– Я тоже сегодня плакала. – Вета между тем делилась с гостьей своими переживаниями. – Мне было страшно. За папу. И за тётю Миллу. Кира меня успокаивала, говорила, что папа сильный, против троих устоит, а с ним ещё дядя Рол, это уже шесть получается. А я говорю: «А вдруг их будет десять?» А Кира говорит: «У них пистолет есть, в нём семь патронов. И два лука, Посчитай, сколько будет». Я посчитала по пальцам – если в каждой сумке двадцать стрел, то вместе получается…

Вета быстро перебрала пальцами, заново высчитывая в уме простую математическую задачку.

– Сорок семь. Ну, это много! Даже если через раз промахнутся… Это надо на два поделить… (Ещё немного вычислений на пальцах с комментариями самой себе шёпотом). Двадцать… Двадцать три… И половинка от единицы. В общем, я успокоилась немножко.

Довольная тем, что всё правильно посчитала, Вета и сейчас успокоилась.

– А потом я Азу гладила. Она тоже, наверное, переживала. Она обижается, когда её оставляют долго дома и не берут на охоту. Когда её медведь чуть не убил, я тоже боялась и плакала.

Кира заботливо усадила Миллу на скамью рядом с Марьей и присела напротив. Отдохнуть после эмоциональной встряски. Сегодняшняя встреча никак не шла в разряд обыденных, ведь она могла и вовсе не состояться. Чудом спаслись – иначе не скажешь – а теперь сидят да радуются, а не связанные со слезами отчаяния против воли уходят в плен к иродам-чужакам. Такое не спрячешь в душе, как ни старайся. Да и не получится, когда с тобой общается девчушка с такой открытой душой, что прямо читай и плачь. «Боже, какая эта она прелесть! – трепетало сердце в груди Марьи. – Если ты есть там, наверху, – обереги её и дай ей здоровья и сил вырасти такой же чистой!»

Взрослая женщина понимает: это вопрос времени, когда она в полной мере поймёт, какими гадкими людьми наполнен мир вокруг и какими отвратительными мыслями они порой движимы. Но пусть это время для неё не спешит приходить и нещадно разбивать в осколки нежное, доверчивое сердечко! Хотя бы для неё…

Вета примостилась рядышком и прильнула к «маме» в поисках утешения.

– Я тогда больше боялась, – вздохнув, созналась она с чувством вины. – Я папу, конечно, очень сильно люблю, и тебя, тётя Милла люблю ужасно, но вы же вернулись целыми! А Аза тогда была сильно раненая, лежала и не двигалась, так, что я думала, что она умрёт.

Кира, прижав к себе Вету, которая готова была разреветься и оттого кусала пальцы, словно всё описанное сейчас заново происходило, погладила её по плечу и чмокнула в макушку.

– Вам надо было этого медведя на шкуру пустить, чтоб знал! – строго наказала девочка Кире, спуская таким образом свои эмоции.

– Пустим, если ещё раз придёт, – пообещала та, тихо смеясь.

– Конечно, придёт… – фыркнула Вета. – Нашли дурака. Прямо в дверь постучит и будет извиняться – я вашу собачку нечаянно поцарапал, простите, я больше не буду, вот вам бочка мёда…

Женщины, зажав рты, хором тихо прыснули. Сказочница. Даже голос подстроила, сделав по-медвежьи грубым. С такой даже на минуту не соскучишься. В один миг до слёз доведёт, а в следующий до смеха, обтереться не успеешь.

– Он вас обоих увидит и такого драпу даст, что только пятки видно будет!

Каким-то чутьём уловив, что гостья не верит во всю серьёзность высказывания (чтобы медведь хрупкой девушки испугался? Ха! Облизнулся бы скорее), Вета подхватила руку Киры и положила её на стол ладонью вниз. Сопротивление было бесполезным – легче было позволить с собой обойтись, как с безвольной куклой.

– Вот, смотри! – Вета показала на два заросших шрама на тыльной стороне руки. – Она даже с волками не боится драться! Вообще сумасшедшая! Папа её на охоту отпускает, они теперь по очереди с Азой ходят. Олениху на свой день рожденья одна свалила, папке тащить пришлось. Запыхался, а сам шутит – говорит: «Я хотел бы больше Киру на руках понести, но косуля тогда не захотела бы с нами идти, чтобы попасть на обед, поэтому пришлось так вот сделать…»

Ещё один приступ прикусываний кулаков. Как ни прячь глаза, а они выдают: одним крайне приятно, что её готовы носить на руках (и делают это – заговорщицкое подмигивание Акима служило красноречивым доказательством. Интересно – чья сегодня была очередь быть такой осчастливленной?), а другим завидно. В положительном виде, не злобно. Нет такой женщины на свете, которой было бы неприятно оказаться на руках любящего мужчины (хватило б ему только сил).

– Хватит тебе нас смешить! – шикнула Кира. – Вдруг там медведь за дверью подслушивает? Так и скатится вместе с бочкой кувырком с горки от смеха.

Теперь настал черёд девочки прикрывать ладошкой рот и утыкаться в плечо рядом сидящей, чтобы не расхохотаться во весь голос. Не так страшен бродящий по лесу медведь, как свора отъявленных злодеев. Если разговаривать негромко, то звуки голосов нельзя было услышать под горой – стены землянки почти полностью приглушали их, остальное тонуло в зарослях снаружи и естественном шуме леса. А подняться наверх исключительно из любопытства только дурак бы надумал. Но кто знает, сколько нынче дураков на свете?

– Иди, принеси сумку Миллы! – велела Кира. – Там твоё задание.

Вскочив с предвкушением со скамьи, Вета побежала за сумкой и принесла её. Пошарив в ней, не спросив при этом разрешения у владелицы даже взглядом (верный признак семейного правила «Всё, что моё – это и твоё. Бери, не спрашивая»), Кира вытащила пистолет. Аккуратно повертев его в руке, она умелыми движениями вынула магазин, проверила, пуст ли затвор, и передала Вете. Молча, без объяснений. Только вздёрнула утвердительно бровями.

Девочка, внимательно проследив за всеми махинациями, взяла опасную игрушку и начала выполнять то, чему её, очевидно, неоднократно заставляли учиться: правильно держать пистолет. Крепко, двумя ручками. Всё-таки не пистолетик, а махина сорок пятого калибра. Отдача от выстрела будет для детских рук сильной – поэтому и правильно стоять важно, когда целишься. Чтобы по лбу не получить и не разбить его до крови железякой. Так, как будто делаешь шаг вперёд. Руки вытянуть на всю длину вперёд и поднять напряжёнными на уровень глаз. Мушка впереди должна сойтись в прорези целика на одной линии с целью. Взвести курок, снять с предохранителя, выстрелить.

Щёлк!

Кира похвально кивнула. Пока Вета тренировалась, она неспешно вытаскивала патроны из магазина и складывала их в свободную чашку, чтобы не укатились. Одновременно она успевала одним ухом слушать и то, о чём тихонько толковали между собой мужчины в стороне. Понаблюдав за этими двумя женскими особями, можно было заметить в них много общих черт, но и столько же разительных различий. Вета своим поведением походила на собаку, которая ко всем дома подбегает, открыто радуется и ластится, отвлекаясь то на одно, то на другое дело. «Погладь меня!» – так можно выразить её постоянную потребность, не зависимую от сиюминутного настроя. Кира больше походила на кошку, которая вроде сидит и занята своим делом, но в то же время ничего не упускает из виду и всё слышит чутким слухом. «Хочешь погладить – подходи сам, там посмотрим, в каком я буду настроении: мурлыкать или шипеть», – говорил её вид.

Когда Вета демонстрировала шрамы на руке Киры, Марья успела увидеть намного больше. Состояние этих рук плохо сочеталось с остальным внешним обликом. Фигура и осанка у девушки были безупречными, движения мягки, как у кошки, но полностью лишены какой-либо девичьей жеманности. Черты лица своеобразны – всё в нём есть: и изящество линий, которые с первого взгляда вызывают симпатию, и строгость в выражении, когда лицо спокойно – видно, что это не просто человек разумный, а ещё и охотно размышляющий, – и даже какое-то величие, скрытое в манере держать голову – не вжимая её в плечи (я глупая, простите и любите такой), но и не задирая нос (вы глупые, но я вас прощаю, если вы полюбите меня такой). Брови и ресницы – на зависть всем девушкам, губы – чувственные и утончённые, жаждущие поцелуев (таких сладких, чтобы не оторваться, пока задыхаться не начнёшь). От уголков рта идут складочки, которые придают лицу с суровым выражением (как прежде с винтовкой наготове) ещё больше решительности и строгости, а при переживаниях – ещё более глубокой чувственности и сострадательности. Но сильнее всего завораживала улыбка, показывая истинную внутреннюю доброту. Кира ни разу открыто не рассмеялась – словно прятала смех в себе. Прикусывая большой палец, она отворачивала голову и почти беззвучно тряслась – издавая помесь тихого хохота и всхлипывания вперемешку с завыванием (не могу, сейчас лопну, держите меня). Сам смех искрился по всему лицу.

Продолжить чтение