Читать онлайн Смертельный звонок бесплатно

* * *

– Все, сил моих нет, – заявила Мария и отбросила в угол тощую брошюрку.

Полковник Гуров, Лев Иванович, удивился, отставил бокал. Выходные шли так безмятежно, последняя премьера была неделю назад, принята блестяще до такой степени, что даже супруга – требовательная прежде всего к себе – заявила, что «вполне сносно».

И тут явное недовольство, более того… никак гнев?

Такую сдержанную, эмоционально устойчивую даму, как жена, во всем свете не сыскать. Следовательно, для подобной экспрессии должны быть серьезные причины. Было бы любопытно их узнать, но если начать задавать уточняющие вопросы, то нарвешься на грубость.

Разумное решение одно, апробированное годами брака: выдержать молча от нескольких минут до пары часов, сохраняя вид вежливо-заинтересованный – и если что имеется, то оно прозвучит. Расчет оправдался совершенно: Мария, походив по столовой туда-сюда, как тигрица в клетке, презрительно посверлила огненным взглядом банальный заоконный пейзаж. Мельком глянула в зеркало, точным, единственно возможным движением поправила локон. Тяжко вздохнула. Подобрала брошюрку – лишь для того, чтобы шваркнуть на диван. Наконец, сняла с держателя бокал, щелкнула по нему ноготком:

– Пусто, Гуров. Что, ворон считаем?

Лев Иванович, супруг опытный, храня одновременно полное, почтительное молчание при заинтересованном виде, поднялся, плеснул в хрусталь развязывающего язык колдовства.

– …Распоследний мой враг не назовет меня придирчивой, непокладистой. Так?

– Абсолютно.

– И ты, как никто иной, в курсе, что я мирная женщина, способная многое понять и простить.

– И сие никаких сомнений не вызывает.

– Да. Мне категорически все равно, когда приходится ждать официанта полчаса, колотя в кастрюлю. Я выдерживаю очередь к банкомату, безмолвно терплю досмотры даже после ночных перелетов, пусть даже во Владивосток. Я, в конце концов, не ору, когда любимый супруг забывает в раковине бокальчик-другой-третий.

– Ты святая женщина.

Мария согласилась:

– Да, это верно, но не совершенно. Я никогда, никогда не смогу понять и простить, когда продюсер с серьезным видом на серьезных же щах вручает мне вот это, – произнесено с брезгливым жестом, безошибочно увязанным к словам, – и таинственно утверждает, что «вот это» есть психологический шедевр, который будет ставить сам…

Она назвала самое громкое имя кинематографиста.

– Я звоню «самому», тактично интересуюсь, в самом ли деле он считает это, – жест повторный, с увеличенной долей презрения, – шедевром, достойной тратой времени. И он, представь, как о деле решенном: разумеется, старушка, само собой! Это, знаешь ли, будет бомба!

И замолчала.

– То есть дрянной сценарий, – пытаясь зрить в корень, уточнил супруг.

Казалось бы, просто так спросил, резюмировал услышанное. Однако Мария, женщина-динамит, взвилась до небес:

– Да не сценарий это! Жвачка, пережеванная неоднократно, прилепленная в прошлом году к облезлой скамейке в парке! – Она, скривив губы, издевательски промямлила: – «На что способна обиженная женщина»… если дура, то сиганет с балкона, нет – столкнет сама. Кто смотреть это будет, решительно не понимаю.

– Смотреть на тебя будут, – напомнил Гуров, – а ты можешь все.

– Не все, – воспротивилась Мария, любительница точности, – хотя и многое. Вопрос в другом: почему я должна вытаскивать глупый сценарий? Ведь это то, что тысячу раз сыграно-переиграно и отпародировано до гладкого состояния! До лысины затертые идеи, события…

Дождавшись перерыва в потоке негодования, супруг указал на еще одно важное, по его мнению, обстоятельство:

– Любимая, видишь ли. В жизни-то не так, как у вас, это вы, творцы, теням идеи придаете, а так-то под солнцем ничегошеньки нового не происходит. Сюжеты со времен пещер и мамонтов – одни и те же: и жизнь, и слезы, и любовь.

Мария вспыхнула, от нетерпения аж пальцами прищелкнула:

– Умник! Киновед, историк искусства, ха! Ну давай, поведай мне, что со времен Шекспира не изменилось ничего.

– Нет, почему же, изменилось, – кротко подхватил супруг, – технически изменилось. Нужды нет ведьм изыскивать, в котлах зелья смертоносные варить. Хотя…

На этом пассаже требовалась интригующая пауза, и воспользовался ею Гуров мастерски, дождавшись, что Мария не выдержит, поинтересуется:

– Продолжение будет?

– Будет, хотя не факт. Плохое повторяется, вот хорошие события – они, бывает, не походят друг на друга.

Мария потребовала:

– Все, закончили с банальщиной! Или я лично сейчас внесу разнообразие в историю криминалистики.

С немалой долей мечтательности возвела глаза, проговорила, точно пробуя слова на вкус:

– Супруга-актриса в состоянии аффекта наносит тяжкие телесные мужу-важняку… А между прочим, так-с! Что-то в этом есть…

– Мотив? – поинтересовался Гуров.

Поразмыслив, супруга признала, что с этим у нее всегда туго.

– И не только у тебя.

– Оставим скучное, – предписала она, – может, и просто так, без причин.

– Такого не бывает.

– И пусть. Но видишь, тебя зацепило! – победоносно констатировала Мария. – Вот, начинаешь размышлять и сомневаться.

Лев Иванович деликатно заметил:

– Я в любом случае должен сомневаться и размышлять. Профессия такая.

– Значит, сто́ящая идея! А вот это, – вновь обличающий перст в злосчастную брошюрку, – не порождает ничего, кроме желания размять и пристроить в общественную уборную.

– Ну так возьми и придай пустоте смысл, – улыбнулся супруг, – тебе не привыкать. К тому ж и с жизненным опытом не поспоришь, даже заманчиво: первоначально все кажется предельно ясным, банальным, а на поверку выливается в неслабый такой компот.

– Нередко то, – с сомнением протянула Мария, но по выразительному лицу ясно было, что идея ее зацепила, – что кажется самоочевидным, имеет причины глубокие и такие серьезные, что…

– Нда-а-а…

И вновь после паузы Мария решила напомнить о себе:

– «Нд-а-а», и что? Что стрясется-то?

Муж отозвался, по-прежнему покладисто:

– Если будешь слушать, то стрясется. Что хочешь, то и будет. Или ничего, переживания, разочарования и гнев, или история о том, как банальщина показывает свои толстые замшелые корни в виде мандрагор. Есть желание?

И, получив заверение, что время потрясающих историй таки настало, начал так:

– При некоторых обстоятельствах звонит мне Сергей Зубков, участковый с поселка Мокша. Помнишь его?

– Как же, на редкость понятливый и милый мент-шофер, такой голубоглазый блондинчик, с щербинкой.

– Понятливый – потому что немедленно тебя узнал и выпросил автограф, а милый – потому что тотчас принялся мести перед тобой хвостом? – уточнил Гуров.

Она скорчила гримаску.

– Он самый, – подтвердил муж, улыбнувшись, – да, к тому времени он снова стал участковым. Уж куда делся предыдущий, мне неведомо, но рискну предположить, что послал все и вся к чертям и ушел в управдомы. Или в укротителя змей и крыс, что более возможно.

Мария потерла ручки:

– Погоди, погоди, Лева. Сдается мне, прямо сейчас будет правда жизни?

– Обжигающая, – пообещал Гуров, – дистиллированная.

– Скучно, должно быть?

Подумав, Лев Иванович признал, что вряд ли.

Хотя…

Глава 1

– Итак, мы со Станиславом Васильевичем в поте лиц трудимся на месте происшествия. Крошечный городок, скорее даже поселок, потрясенный до фундаментов. Оцепление, расстроенные граждане, пожарные и газовщики. Кое-где зарождаются очаги негодования, это и понятно – ведь не приграничные территории, не Кремль и даже не Москва-Сити, и поди ж ты, рвануло среди бела дня.

– Даже так.

– Именно. В общем, идет нормальная работа. И тут мне на телефон поступает звонок со знакомого номера…

…Поселок городского типа Мокша (год основания – 1900-й) со времени окончания строительства железной дороги прозывается по одноименной станции означенной дороги, та, в свою очередь, – от имени соответствующей речки.

Две тысячи восемьсот человек населения, узловая платформа, канал Москва – Волга. Две фабрики. Поскольку угораздило приезжих бусурман – немецких фабрикантов основать производство на Клинско-Дмитровской гряде, теперь поселок представляет собой сплошные горы. И в этой связи тоже проста, незамысловата тут жизнь человека: с утра под горку бодро – на работу, вечером, не без труда – в горку с работы.

Неестественная ситуация, вообще-то положено наоборот. Поэтому немалой популярностью пользуются небольшие заведения, реализующие подкрепляющие напитки. Их много, они разнообразны: и официальные разливайки, и те, что стыдливо прикрываются вывеской «кофе с собой», и частные шланбои самогонщиков, и, разумеется, стандартные магазины «у дома» с реализацией спиртного в любое время дня и ночи.

Обилие точек с горячительным обуславливает размеренность и патриархальность труда поселкового участкового, совмещающего в себе функции сомелье (иначе как расценить ценные рекомендации наподобие: «не стоит, Иваныч, сегодня тебе водочку на пивко укладывать»), и психолога («понимаю, непросто, но не повод же лупить монтировкой по окнам»), и медиатора («а теперь дружно ручки горе и разошлись по домам, иначе сделаю несчастье») и кого угодно.

Весь день имеет место спокойная, неторопливая работа, обходы и купирование стихийно образовавшихся казусов. Их, как правило, немного. С утра те, что возвращаются с ночных смен – с Шереметьево или со складов, – шалить не настроены, им бы доползти до кроватей и рухнуть. К вечеру же, особенно по пятницам, народ активизируется.

Дни выдаются иной раз насыщенные, особенно в теплое время, когда тянет на подвиги и походы. Но и тогда фронт работ предсказуемый: традиционная буза у магазина со спиртным, война и мир в отдельно взятой коммуналке, воспитательное внушение местному сопляку-зацеперу. Вот лишь развращенные реалии вносят коррективы: все чаще приходится и участковому трещать по кустам, отлавливая знакомых закладчиков, делать тысяча первое китайское последнее предупреждение – и, натурально, отпускать.

Пока доскачешь с папочкой до лесополосы, где злодеи закладки распихивают – глядь, а там уж нет никого, а если и есть, то на руках пусто, что у курьеров, что у «клиентуры».

Просто дети просто гуляют, а что глаза в разные стороны – так это надышались воздухом с непривычки (и вообще, что вяжетесь, в кои-то веки ребенок из-за компьютера на пробежку встал), а что пакет с порошком под старым пнем – так то еще зловредный ганс в сорок первом потерял. В этом направлении помогает лишь почаще мелькать дружелюбным призраком и ныть мужикам из ППС о том, чтобы патрулировали по просекам, местным садовым товариществам и по вырубкам под линиями ЛЭП.

Вот, еще в свете последних событий приходится шарить по чердакам и подвалам в поисках тех самых подозрительных предметов, о которых, не трогая, надлежит немедленно сообщать в полицию. Поступают сигналы бдительных старушек и молодых остроглазых мамаш – и это правильно, времена такие, что лучше пере-, чем недобздеть.

Так-то поселок Мокша тишайший, с учетом того, что имеют место два производственных предприятия, хостелы для приезжих, оживленный транспортный узел. Или, может, и благодаря.

Те, кто предпочитает трудиться в столице, отчаливают с места регистрации с первыми петухами, возвращаются поздно, и сил хватает лишь доползти до кроватей. Патриоты, трудящиеся на местном производстве – легендарном Мокшанском снаряжательном заводе и фабрике электрокомпонентов, – сутки-трое отпахав, предпочитают выпить по чуть-чуть, ровно столько, чтобы вползти на родную горку и тоже улечься спать.

Немаловажно и то, что все друг друга знают чуть не с роддома, чужаки в коллектив вливаются с трудом, спустя год-два, а то и десять, а до того они все на виду как на ладони. Ясное дело, трудящиеся с братского Востока, обитающие тут, в хостеле, или снимающие квартиры, при всем желании за своих не сходят, и потому их маршруты изучены до метра, а любое отклонение порождает сигнал участковому.

Мокшанский же участковый уполномоченный, младший лейтенант Зубков Сергей Юрьевич – чуткий и внимательный, грамотный сотрудник… ладно, ладно, все куда проще. Дело не столько в деловых качествах, не в чуткости или, там, особом умении кому-то в душу влезть. Скорее, в том, что для населения он никакой не товарищ участковый, а Сережа, Серега, Юрьич (зависит от возраста обращающегося), свой в доску, мокшанский во всех обозримых поколениях. (Возможно, кто-то из пращуров и был пришлым, но за давностью лет простительно.) Главное то, что Зубков свой, ему доверяют и охотно сотрудничают.

К тому же он обладает множеством качеств, для участкового необходимых: колоссальное терпение, умение ждать, миролюбие, неявное упрямство, умение слушать. К тому же белобрысый, курносый, улыбчивый, щербатый, глаза синие-пресиние, понимающие и чистые, как у умной дворняги – внешность у него весьма удачная, для женского пола приятная и не раздражающая мужской.

Есть лишь один момент, который создает напряжение между своим в доску участковым и населением, – это поля гаражей. Собственно, это не столько гаражи, сколько сараи. Или доты, если судить по крошечным оконцам под крышами этих приземистых строений.

Гаражей-сараев море, они занимают площадь, сопоставимую с третью всего поселка. Сплошное поле. Торчат, как поганки, иные свежевыкрашенные, другие – брошенные, замшелые, уродливые, с крошечными входами-амбразурами, и между ними петляют извилистые проходы, не все проезжие. Линия Маннергейма подмосковного пошиба.

Происхождение этой частной собственности туманно. Известно лишь то, что с незапамятных времен подобные сараи выделялись трудящимся. Конечно, не для размещения личного автотранспорта, столько его тут отродясь не было, и в стандартную дверь не проедет ничего, кроме не особо рогатого велосипеда или мопеда. Скорее, это кладовка для различного хлама. Поселок застроен бывшими фабричными казармами, переделанными под жилье, и пятиэтажками, балконы есть не у всех. Так что в этих гаражах хранят кто картошку, кто самогонку. Соленья складируют из года в год, сваливают хлам, который жалко выкинуть. Некоторые сараи переоборудованы под «дачи», в которых по пятницам-субботам жарят шашлыки, распивают по-тихому. Тут же ночуют мужики, выставленные с места прописки за пьянку, – и такое бывает, но нечасто, планировка не позволяет. Стандартный размер такого «гаража» – четыре на пять, если не позаботился прирезать сарай давно помершего соседа или просто растяпы.

Вот такой шанхай на Серегиной территории. Более того, вопрос о том, кто хозяин того или иного сарая, неисследованный и больной. Кому-то они объективно принадлежат, ведь чьи-то руки их красят, косят наступающие кусты-травы, обороняют от чужих посягательств.

Ведь сколько раз покушались на эти строения. Пытались снести, расчистив площадку для новостроек под расселение – дело чуть не кончилось бунтом, после чего вопрос похоронили.

На заре возрождения производств ушлые капиталисты, установив путем наблюдения гаражи заброшенные, попытались организовать тут общаги для своих рабов.

Подогнали уже автобусы, выгрузили народ с матрасами – и тут сараи, которые во все остальное время были поводом пособачиться между собой и с участковым, дали повод сплотиться.

Органы правопорядка в лице Зубкова и неравнодушное население в лице немедленно появившихся хозяев решили миграционный кризис менее чем за полдня: упоминания о депортации в двадцать четыре часа оказалось достаточно для того, чтобы пришельцы дали деру на своих двоих, не дожидаясь подачи транспорта.

Однако это было исключение, нештатный случай.

В остальное время поля гаражей – целый микрорайон под высоковольтными линиями – натягивали нервы Сереге Зубкову. Никто не знает, что там за разнообразными дверями. Постоянно зудело предчувствие, что вот-вот сверху спустят директиву их все проверить – и тогда крупномасштабный каюк спокойной жизни. Работы тут не на один месяц, к тому же не все хозяева известны. Да и как отыскать их, настоящих, если в большинстве случаев право собственности подтверждается тем, что «все знают, что мое». Между тем, если «общеизвестные» хозяева на просьбу открыть сарайку просто пошлют куда подальше, с чем идти к прокурору? Документов-то о праве собственности нет. Да и по каждому такому доту не наездишься за санкцией на вскрытие.

Буквально на днях участковый Зубков, морщась, как от дупла в зубе, обследовал один из таких сараев. Инспекторского визита потребовала гражданка-заявительница, обычно спокойная, но не теперь. Суть претензии состояла в том, что из соседнего гаража имели место выбухи, провоцирующие обвалы, и все потому, что тамошние «собственники», интеллигенция безрукая, безогородная, давно подкапывалась к ее, гражданки, картофелю, который с прошлого года бережно хранится в подполе.

Зубков тосковал хотя и отчаянно, но деликатно. Оглядывая довольно-таки свежую внутреннюю отделку, крепкие стеллажи, роптал про себя: «Вот ведь кулачье. Вон ведь полки под потолок, заставленные снедью, – все заготавливается, сохраняется на черный день, а он, подлец, никак не наступит».

Об этом свидетельствуют целые и сохранные банки с нашлепками: «2020», «2021», «Разное», «Обрезь», «Не помню?!». Где-то, судя по запаху, тихо, безропотно помирала бочка с квашеной капустой или мочеными яблоками. Ну вот кому собирает? Ведь все в компост пойдет.

Между тем заявительница, открыв подпол, тыкала артритным пальцем:

– Сам смотри.

– Смотрю.

– Видишь отвал?

– Нет.

– Разуй глаза. Это с той стороны срыто. Подзорвано и срыто.

Серега с трудом подавил зевок – ну да, ну да. В соседнем гараже автомастерская и шиномонтаж, Ленька Белов старается, полудурок рукастый и тихий. Делать ему нечего, кроме как до чужой картохи докапываться. Однако, чтобы не провоцировать гражданку на лишний ор, участковый сделал вид, что внимательно и скрупулезно осматривает подпол. Вот-вот, они еще и подполы умудряются тут выкапывать, метра по три вниз – благо грунтовые воды высоко, поселок-то на холмах. С одной стороны, неплохо, но с другой – никак не списать этот отвал на эти самые воды. При этом ничем иным не объяснишь въедливой гражданке, по какой причине разрушается стена ее «подпола».

И все-таки опытный Зубков попытался:

– От времени не то бывает.

– Не бывает, – отрезала заявительница, – еще папа мой строил, сразу после войны, из качественных подручных материалов.

И снова нашелся искушенный инспектор:

– Допустим. Но из чего следует, что имело место похищение сельхозпродукции?

Заявительница возмутилась:

– Как же с чего? Вот же отвал, то есть подкоп. Ты зрячий?

– Это еще ничего не доказывает, – твердо, ничем особо не рискуя, заявил Зубков, – пусть имеет место некоторый отвал грунта, но это еще не доказательство посягательства на вашу собственность. Чтобы делу ход дать, мне необходимы точные указания с вашей стороны: сколько было картофеля, сколько стало, материальные то есть свидетельства убыли. Иначе может получиться клевета.

Кляузная гражданка прищурилась:

– Каких же тебе доказательств нужно, товарищ участковый? Мне что, вывалить все и пересчитать по картофелине?

Сергей, стараясь говорить официально – он уже понимал, что дело идет к апелляциям к его возрасту и давнишнему знакомству с ним и его темным прошлым, – веско заявил:

– Это, положим, целиком на ваше усмотрение, не в моей компетенции. Наверняка вы сможете ориентировочно сообщить средний вес мешка, заложенного на хранение изначально, и сообщить, что осталось теперь…

Тетка взбеленилась и завела. Сообщила, что он, лейтеха-молокосос, был известен ей еще «во-о-от такусеньким». Посетовала, что зря она спасла его, мелкого мерзавца, подавившегося пустышкой. Заявила, что, если б можно было бы, снова взялась за крапиву, точь-в-точь как тогда, когда он, Зубков, впервые нажрамшись, испакостил ей палисадник под окнами…

Серега слушал вполуха, лишь изредка краснея, – стыдновато, но к таким экскурсам в собственное темное прошлое он привык.

Такова уж черная обратная сторона оседлости. Ведь Зубков отлучался из родной Мокши только в армию сходить, а по демобилизации легкомысленно согласился пойти «послужить». Опомнившись, попытался поспорить с судьбой, поработал дежурным, шофером, какое-то время шабашил, монтируя видеонаблюдение, усилители интернет-сигнала, – и все-таки все вернулось на круги своя.

Против рожна не попрешь, и снова Серега Зубков с черной папкой под мышкой ходит по дворам, пашет папой Карло, охраняя родной поселок от преступных посягательств, душа гидру эту, пока маленькая.

Впрочем, некоторые дела вполне можно деликатно отодвинуть за ненадобностью, к тому же обедать пора. Отделавшись-таки от кулачки-заявительницы, Серега решил, что пора закончить дневной обход и перекусить, с тем и отправился к дому.

Он выбрал путь вдоль улицы, саркастично названной Ровной, – с одной стороны ее имел место глубокий овраг, который в советские неприхотливые времена сходил за горнолыжный спуск, на волне роста экологичности внезапно стал природным заказником, в коем произрастала некая уникальная флора, какой-то удивительный сорняк-эндемик. Несознательные граждане по старой памяти тут порой распивали, поэтому Сергей, проявляя корпоративный дух, подменял экологическую полицию, разгоняя бражников с охраняемой территории.

Прошел далее через два местных квартала «блатных» домов – так именовали «новые» пятиэтажки (возведенные в 1990-е), в отличие от старых «канальских» (построенных в 1930-е), в которых издревле обитали рабочие и инженеры, обслуживающие ближайшие сооружения канала имени Москвы. Проследовал мимо старого, довоенного детского сада – развалин, по сути, в которых пытались обосноваться люмпен-пролетариат и деревенские наркоманы. Прочесав и эту проблемную локацию, Сергей отправился далее, миновал детский сад, новый, недавно выстроенный, сверкающий свежей побелкой.

И тут глаза резанул нестерпимый, яркий блеск, коим отличалась Нинка, которая выгуливала свою славную толстую Ляльку, она же Регина. Красавица эта, дородная, пышная, мазнула влажным карим глазом и сделала ручкой:

– Салют, Серый.

– Привет, Лайка, – ответствовал Серега, у которого сработало сразу два условных рефлекса: заиграла в ушах песня «Наводчица» в исполнении Владимира Семеновича Высоцкого, ну и сердце ухнуло в пятки.

Ибо, на его вкус, Нина Романова, в девичестве Лайкина, была и оставалась самой удивительной, блистательной в поселке сначала девочкой, потом девчонкой, теперь вот бабой или женщиной – зависит от воспитания. Местная звезда, о ней с детства легенды слагали, рассказывали всякое, одна история чуднее другой. Резюме, впрочем, укладывалось в строчки Высоцкого, пусть современность и развитие разного рода технологий вносит коррективы. Нет у Нинки ни подбитых глаз, и ноги вполне достойные, не разные – в общем, несмотря на бурную и нездоровую молодость (или благодаря ей), на Серегин взгляд, Нинка по-прежнему ослепительна.

Сказать по правде, просто смазливая бабенка, глазки у нее – не глазки, буркалы, рот до ушей, а уж если задеть, то ведет себя просто как базарная хабалка. Более искушенный не нашел бы ничего особенного в этой невысокой, приземистой особе, с фигурой, уже порядком оплывшей, как свечка, хотя до сих пор с изгибами и выпуклостями строго в надлежащих местах. Осанка, впрочем, имеется, и подбородок, хотя и властный, но изящный, и лицо, пусть и краснеет свеклой от малейшего волнения, но правильное.

Однако Серега Зубков с детства отличался еще одним талантом: особым зрением. Он в людях умел видеть лишь то, что хотел. И в данном случае видел единственные в мире глаза, полные материнской нежности и любви, блестящие, пронизывающие и умиляющие; видел изящный ротик, в котором пленительного и чарующего куда больше, чем во всех ртах мира; видел не вздорность, а…

В общем, по-прежнему видел в этой фигуристой крикливой особе девочку с толстыми, как у куклы, смоляными косами, огромными пышными бантами, в гольфах с помпонами и в пышном платьице. Прошли те времена, когда он имел право по-свойски отвешивать ей люлей по ситуации, а то и мячом в пятак, если жульничала в вышибалы, поджидать на безопасном расстоянии от зубоскалов, чтобы отобрать и поднести портфель.

От прошлых панибратских отношений остались лишь клички – Серый и Лайка.

– Вы из садика? – поинтересовался Сергей, вручая Ляльке леденец.

– Нет, мы гуляли, – объяснила Нина, лакомство отбирая, – педиатр говорит, у нас лишний вес и нам нужен моцион.

Лялька, которая, лишившись конфеты, надулась, к тому же пустая болтовня ребенку надоела. Она протянула Зубкову обе ладохи и, не думая здороваться, приказала:

– На ручки.

Разумеется, участковый беспрекословно усадил уставшую малолетнюю Романову себе на шею, а старшей по старой памяти предложил:

– Сумку-то давай, тяжелая.

– Ничего.

В гору они побрели все вместе, поскольку проживали теперь хотя и не дверь в дверь, но в соседних домах. Серега все косился, пытаясь разглядеть Нинин профиль, так что мелкая Лялька, потеряв терпение, дернула его за уши.

– В сосняке гуляли? – спросил он, сделав вид, что это ничего.

– Нет. Там, – она выдержала паузу, плавно повела рукой, – за каналом…

В голосе у нее прозвучали такие тайна, надрыв и ностальгия, что у Сереги аж лицо перекосило, как от кислого.

«Ну не надоест ведь. Опять за свое», – но привычно сдержался и спросил вполне естественно, заинтересованно и ласково:

– И как же там, за каналом?

– Все неизменно, – заверила Нина с тем же раздражающим выражением, – стоит проклятый старый дом, не уходит никуда, только уж начали растаскивать на стройматериалы.

Речь шла о давно сгоревшем коттедже по ту сторону канала, который торчал на отшибе, постепенно зарастая осиной и ивняком, и превращался в обиталище животных и людей, которым чужда была оседлость.

– А еще вот, смотри, что нашла, – поделилась Нина, извлекая из сумки телефон. Не такой, как у всех, а угловатый, довольно большой, черно-золотистый, с выпуклыми кнопками сбоку. Старомодный, прямо-таки привет из прошлого.

– Ты где ж такое откопала? Допотопная мобилка, – заметил Сергей, машинально отметив: а в сумке-то пивас, со знаменитой разливайки с той стороны канала. Не многовато ли для буднего дня?

Нинка, как бы невзначай прикрывая сумку, снисходительно попеняла:

– Деревня ты участковая. Эта «мобилка» дороже чугунного моста стоит.

Он повел плечами: мало ли готовых платить бешеные деньги за ерунду? Возмущенная Лялька пришпорила его запыленными сандалиями. Мама же ее задумчиво продолжила:

– Надо же, как будто лежал, ждал меня. И до чего на тот, Лёлин, похож…

И на это Сергей никак не отреагировал, хотя так и подмывало. Только пояснил по сути:

– На что он похож – то дело твое. Разве что имей в виду: вещь дорогая и чужая, достаточно вынуть симку или снять чехол – и готово хищение.

Нина вздернула чуть покрасневший на крыльях, но по-прежнему пленительный носик:

– За кого это ты меня принимаешь? Ага, ну да. Это у тебя профессиональное. С вами только свяжись – сам измажешься до не могу!

Участковый немедленно сменил тему:

– Как вообще жизнь-то?

Она по инерции огрызнулась:

– Тебе-то что за дело? – но тотчас сменила гнев на милость: – Да потихоньку. Утомились с этим ремонтом, но теперь уже край видать. Денискины мама с отчимом грозятся подъехать – заберут Ляльку к себе в Москву, выгуливать.

– Моцион будет?

– Он. А мы хоть отдохнем.

Сергей хотел одобрить, но промолчал. С толстой Лялькой на шее подниматься в гору было труднее, надо сохранять дыхание. Нина доброжелательно заметила:

– Я смотрю, и ты-то все в трудах.

– На том стоим.

– Похвально. Женишься-то когда?

– Мне доктора запрещают, – отдуваясь, сообщил он.

– Что, жениться? – недоверчиво уточнила Нина.

– Нет. Сажать на шею что-то тяжелее Ляльки.

– Эй! – возмутилась та, подпрыгнув. – Сам жирный.

– Само собой, само собой, – согласился тощий участковый.

Распрощались около первого подъезда, где проживали Романовы, Зубков, дежурно-благоразумно отказавшись от чая и «заглянуть как-нибудь», пошел к своему, четвертому.

Не пойдет он никуда, ни на что, ни тогда, когда дома будет Денис, ни тем более когда не будет. Нечего давать повод ищущим повода.

Нинка, глупенькая, думает, что все прощено и забыто, но у Сергея глаз наметанный: держат ее до сих пор в зоне особого внимания. Вон как бабки зыркают, делая вид, что пропалывают палисадники, а уши что твои локаторы: не появится ли повод для сплетни.

Участковый, вежливо здороваясь, раздумывал о том, как же его замылили с этим «Когда женишься?». И ведь не спросишь в ответ: «На ком?» – обидятся.

По счастью, зубковская, молчаливая мудрая мать глупых вопросов не задает. Глаза у нее имеются, и преострые, видит, что вокруг творится и что ей жаловаться не на что. Ее ребенок при хорошем деле, не пьет, не курит, все до копейки в дом отдает, оставляя себе только на провода-предохранители и прочее по своей теле- и радиочасти. В свободное время не шатается попусту, а подрабатывает – монтирует антенны, усилители сигнала и прочие штуки, ремонтирует телефоны, телевизоры-чайники и вообще все, что под руку попадет.

Живут они мирно, под кожу друг другу не лезут. Потому и не беда, что оба ютятся в крошечной двушке – все-таки своя жилплощадь, уже давно не коммуналка, у иных и этого нет.

Серега, навернув щец и котлет, как раз допивал кружку чая и глазел с балкона на солнечный двор. После плотного обеда мысли в голове текли правильные, освежающие и умиротворяющие: «Служба моя очень интересная, хорошая. Не то что в городе – неизвестно, что произойдет даже через час, не говоря уже о сутках. Нет у меня никакого желания менять ни профессию, ни место жительства. Пусть работа у нас специфичная, далеко не для каждого, но раз выпало так, то пусть так и остается… до конца».

Не успел он в сотый раз порадоваться тому, что служит не в загаженной разным элементом столице, а аж в сорока пяти километрах от нее, где люди мирные, без воображения, способны максимум на пьяное мордобитие, как в другом конце дома грянул взрыв…

Глава 2

…– Лева, родной, деревенские боевики – не твое, – едко заметила Мария, подливая себе вина, – пока совершенно не захватывает.

– То есть не живописать то, что металось на балконе соседнего дома, брызгая кровавыми слезами? – невинно уточнил Гуров.

– Э-э-э, постой, постой. Пожалуй, что нет, красочно. Валяй дальше. Только если это триллер, то я, пожалуй, схожу за новой бутылочкой. И, так полагаю, – она прислушалась к своим ощущениям, – сыром.

Супруг великодушно разрешил:

– Сделай милость, я пока помолчу. Да, и при желании, для наглядности, можем отыскать в интернет-дебрях телерепортаж об этом происшествии.

– Погоди, ты по-прежнему настаиваешь на том, что глаголешь чистую правду?

– Почему нет? Я всегда говорю правду, когда есть возможность, – напомнил он, – иди, иди, я поищу пока трансляцию.

…Бодрая девица в очках с профессиональной озабоченностью на лице рапортовала, с негодованием глядя в камеру и сопровождая речь экспрессивными жестами:

– Восьмого июня двадцать третьего года покой летнего дня в подмосковном поселке городского типа был нарушен сильным взрывом. Мирные жители, сбежавшиеся на шум, с ужасом смотрели вверх…

Плавающая камера, бесхитростно имитируя работу «в поле», дернулась к небесам, туда, где из выбитого окна на последнем, пятом этаже вырывался серый дым. Там же, на балконе, металась женщина, хватая руками то воздух, то лицо – точнее, кровавое месиво на его месте.

– Это надо было бы как-то замыть, забрюлить, – ежась, заметила Мария, – жуть какая. Оградка-то хлипкая, вот сейчас упадет.

Приближаясь, завывала сирена пожарной машины. Кто-то крикнул за кадром: «Смотрите, на крыше!», камера поспешно дернулась в указанном направлении. В самом деле, по ней мчался человек. Добежав по задымленной секции, перелез через ограждение по периметру крыши, сиганул прямо на хлипкий козырек, проломив его, очутился точно на балконе. Успел, перехватил женщину, удерживая ее, крикнул: «Нет огня! «Скорую»!»

Камера наконец стыдливо отъехала, снова нацелилась на ведущую. Та продолжала:

– Женщину, которая взывала о помощи, истекая кровью на балконе, знали все – это Нина Романова, молодая мама, местная жительница. Кричала она не только от физической боли: на полу кухни бился в агонии ее муж, простой рабочий на местном производстве…

И помедлив, чтобы дать зрителю время ужаснуться, журналистка продолжала с сердечным сокрушением:

– Как видите, неизвестные преступники посягнули не на олигархов, не на авторитетов. Обыкновенные люди. Простая семья.

После драматичной паузы она весьма внушительно повторила:

– Коих множество в России!

– …Драматизм присутствует, – похвалила жена, – прямо «Шестьсот секунд», под ударом все-все, никто не может ощущать себя в безопасности в «этой-то» стране. К тому ж множество жертв и ни одного убийцы, ибо кругом коррупция.

Она спохватилась:

– Так, Гуров! Лучше сразу скажи: жертвы ужасных, но неизвестных злодеев – точно не денежные мешки, олигархи, авторитеты, что-то там не поделившие? Признайся, не разводи мыльные оперы. Нет ничего глупее историй про нищих, которые на самом деле калифы.

– Нет, нет, – успокоил Гуров, – и даже не уголовные авторитеты или, там, коррумпированный элемент, а мирные обыватели, муж с женой, коренные обитатели Мокши.

– Что ж, пока ясно, что ничего не ясно.

– Вот-вот. Обычные люди, обычная жизнь, и слишком мало фактов, чтобы сразу сделать выводы.

– Так, а что с ними в итоге, с пострадавшими?

– Итог был только для Дениса. Подъехавшая «Скорая» смогла помочь лишь Нине, раны у нее оказались серьезные, но не смертельные. Муж скончался на месте, оказавшись в эпицентре.

Мария, помрачнев, спросила, что с ребенком.

– Дочка, по счастью, успела уехала с дедушкой и бабушкой в Москву. Теперь страшную весть надо было сообщить его родителям…

– Вообще жуть, – признала Мария серьезно, выключая видео, – совершенно несмешно.

– Если тебе требуется комический сюжет, то имеет смысл обратиться к Станиславу, – посоветовал Гуров, – вот у него имеется талант излагать минорные факты мажорно.

– И обращусь, если надо будет, – пообещала жена, – твое дело – атмосферу нагнетать, так что будь любезен.

– В нашем случае это было ни к чему. И так невесело.

– И Зубков тебе позвонил когда?

– Вот как раз тогда, когда мы все уже были на месте. Только Зубков подоспел потому, что жил по соседству и лично знал потерпевших, а мы – потому, что руководство направило. По всем федеральным каналам прошел сюжет, соцсети гудят, как улей. Ты наверняка помнишь, что в то время тема со взрывами была особенно болезненной.

– И вы со Стасом, как старые охотничьи псы, рыскали по местности.

– Стас рыскал, стосковался он по работе на земле, с людьми.

– А ты в сторонке. Руководишь, значит, – невинно подсказала Мария.

– Что ж, иной раз не лишне отойти в сторонку и бросить взгляд. К тому же по прибытии выяснился ряд кое-каких моментов…

…Выяснив, что искомый абонент не просто доступен, а прямо-таки рядом, стоит руки протянуть, участковый Зубков немедленно предстал перед полковником Гуровым. Козырнул, приложив ладонь к отсутствующей фуражке – на нем из форменной одежды имели место майка и темно-синие брюки. Тапки ему кто-то одолжил.

– Я вот, Лев Иванович… – начал было он, но почему-то смутился, запнулся и стих.

Со времени их последней встречи Зубков изменился несильно. Симпатичная простоватая физиономия заострилась, взгляд небольших, быстрых глаз стал как у дворняги, отравившейся шаурмой, на щеках колосится свежая рыжеватая поросль. От того, что теперь он не сидел на телефоне и перемещался не на казенной машине, а на своих двоих, стал еще более поджарым.

Станислав, уже выведавший очевидные детали происшедшего, молчание прервал:

– Зачем на крышу влез, герой?

– Я? А, да. – Сергей все тер и тер закопченное лицо, все в серых разводах.

Крячко его пожалел, извлек платок и походную флягу:

– Убери ручонки-то, давай помогу, только размазываешь.

Умываемый, Зубков невнятно пытался пояснить свои эволюции:

– Запаниковал я. Бегает Нинка, как курица без головы, ну как с балкона навернется, у них неостекленный, а оградка старая, гнилая. И дочка еще там.

– Чья? – немедленно прицепился Станислав.

– Лялька, то есть Регина. Дочка Романовых. Потом только вспомнил, что она с бабушкой и дедушкой уехала в Москву. Живут они там.

– У вас принято обо всех перемещениях оповещать участкового? – уточнил Гуров, критически оглядывая предварительные результаты трудов коллеги. – Нет, все-таки иди к колонке, вымойся. Весь пятнисто-полосатый.

– Спасибо, Станислав Васильич, я щас… Нет, не оповещать, мы встретились по дороге с Лайкой, то есть Романовой…

– Милое прозвище, – одобрил Крячко, – старая твоя знакомая?

– Все мы тут старые знакомые, – пояснил Зубков.

Лев Иванович деликатно пресек попытку увильнуть от ответа:

– Коллега мой Станислав Васильевич имеет в виду спросить: ты в каких отношениях с гражданкой Романовой?

Зубков тотчас открестился:

– Ни в каких я отношениях с гражданкой Романовой. Знакомые, говорю же.

– Ну а с гражданкой Лайкиной? – невинно хлопая светлыми ресницами, уточнил Крячко, отвязаться от которого было непросто.

Однако и Зубков, хлопая такими же, пояснил кротко:

– В детстве были соседями по коммуналке.

Замолчал.

«Кислое дело, – подумал Гуров, разглядывая в упор эту, казалось бы, хорошо знакомую личность, вроде бы ранее прямую, не переваривающую кривды и иносказаний, – ведь только-только названивал, да не кому-то, а полковнику Гурову, оперуполномоченному по особо важным делам. Причем пребывал в истерике, практически в соплях и слезах. А вот утерся – и темнит, недоговаривает».

Ох уж эти местечковые дела и тайны подковерные, старорусская традиция все под ковер заметать, упаси боже, чужаки узрят непорядок. Вслух же, все-таки жалея парня, полковник достаточно спокойно спросил:

– Послушай, лейтенант, с какого рожна ты тут мнешься, как девка на танцах? Только что в трубку чуть не плакал, спасите-помогите, а из тебя слова не вытянуть?

Однако умница Зубков не закусился, не огрызался, а просто попросил, улыбаясь щербато, чуть ли не беспомощно:

– Не серчайте, Лев Иванович. Это торможу я так и с мыслями собираюсь. Я ж этих двоих, Нину и Дениса, сызмала знаю. С Денисом корешились по молодости, друзьями были, потом лишь разладилось, так и не успели помириться…

– Девчонка не того выбрала? – вновь якобы простодушно уточнил Крячко.

Сергей дернулся, открыл рот, закрыл – и вновь принялся возить полотенцем по физиономии. Гуров поднял бровь, Станислав едва заметно плечами пожал: не вышло бесцеремонным вопросом и наглостью скорлупу взломать. Дальше сам, интеллектуальными методами.

– Прости, я дополню. Ребята они простые-незамысловатые, всю жизнь на глазах как на ладони. Верно?

– Да.

– Ты, Сережа, с детства с ними знаком.

– Верно.

– Были у кого-то какие-то причины их ненавидеть, мстить?

– Кому?

– Как кому? Что мужу, что жене, одна сатана, по народной мудрости.

Ни секунды не колеблясь, не размышляя, участковый твердо заявил:

– Нет, Лев Иванович, ничего подобного ни про кого сказать не могу.

– Продолжай, – просто предписал Гуров.

– Продолжать… так, ну познакомились еще до армии. Романов пораньше меня ушел. Нина его ждала.

– А стоило? – встрял Крячко.

– Да, – просто сказал лейтенант, – Денис – парень видный, можно сказать, первый. Но трудяга, честный человек, с утра на работу, вечером с работы, ни капли водки в рот не брал…

Его отчетливо передернуло:

– И вот в луже крови, вот такой вот… как червяк передавленный.

– Лейтенант, перестань уже сопли жевать, – потребовал Станислав, после чего демонстративно отвернулся и обратился к Гурову: – Господин полковник, если наш герой не в состоянии факты изложить, так я пойду пообщаюсь с теми, кто в состоянии?

– Поддерживаю.

Крячко удалился туда, где было и народу, и информации побольше. Народу много было. На месте, помимо граждан, уже работали взрывники, опера, прибыл начальник райотдела. Промелькнул знакомый следователь, Степа Рожнов. Так и есть, вот нашлись с Крячко, пожимает руку Станиславу, они друг другу симпатизировали. Начали, совершенно очевидно, делиться мнениями, и тотчас подтянулись еще двое ребят, в гражданской одежде, но по всему видать, свои, опера. Вот уже Рожнов что-то чертит на листке, уложенном на планшет, Станислав уточняет – пошла работа на земле.

«Ну-с, если есть в этом гуляше кто осведомленный, Крячко выловит. Вернемся к нашему барану», – решил Лев Иванович и предложил, пока по-доброму:

– Сергей, попробуй еще раз. Только без сердца и внутренних переживаний. Дениса не вернешь, а нам работать надо. Излагай детали, плакать потом будем.

Зубков, аккуратно как-то, по-женски (хотя руки у него ходуном ходили), машинально складывая грязное полотенце, попытался последовать указанию:

– Сейчас попробую. Так. Завершил обход. Решил пообедать…

– Домой шел.

– Да. Встретил пострадавшую Лайкину, то есть Романову. Они с дочкой моцион совершали, гуляли.

– Ты ж говоришь, она в Москве?

– Это позже. Денискина мама с отчимом увезли.

– Отчимом. Отец не родной?

– Нет.

– И мать в столице живет, с мужем?

– Так точно. Тетя Таня, то есть Татьяна Михайловна, вышла замуж и квартиру ему переписала. Они рассорились на почве женитьбы.

– Пусть их, дела семейные.

Сергей хотел что-то добавить, а то и возразить, но тут во дворе активизировалось шевеление. Материализовались какие-то вежливые люди в штатском, аккуратно, бережно, но настойчиво расчищали дорогу от народу.

Величественно, крейсером всплыл по горке, причалил к оцепленной территории черный «Аурус». С переднего пассажирского сиденья вылез габаритный товарищ, открыл заднюю дверцу, оттуда выбрался суровый господин официального вида, с пухлым, смутно знакомым лицом, еще молодой, а пуговицы строгого однобортного костюма на пузе уже заметно расходятся.

– Рокотов, – проворчал Зубков, уловив вопросительный гуровский взгляд.

Лев Иванович сначала не понял, потом не поверил, затем удивился:

– Шутишь? Тот самый?

Зубков заверил, что нет, бывший следователь Рокотов, известный любовью к себе и инициативностью в продвижении себя же, трудится главой городского округа.

– Я был уверен, что он как минимум под следствием, – признался Гуров. Во время их последней встречи следователь Игорь Вадимович Рокотов проявил себя во всей красе. Он был по-своему талантлив в том, что касалось фальсификации доказательств, стремлении «засадить» – не важно, виновного или нет, главное, что с громким именем, – и в иных специфичных сферах.

– Отмазался, – лаконично объяснил Зубков.

– Как же получилось?

– Как обычно. Пришлось его тестюшке покланяться-побегать, а самому Игорьку поболеть воспалением хитрости.

– Зато теперь зятек – руководство.

– Вот увидите сейчас – пройдется рукой мастера, и начнется. Точнее, закончится.

Глава Рокотов, мужественно играя желваками, орлиным взором озирал окрестности. Его взяли было в кольцо товарищи с микрофонами, но он отмахнулся – «Комментарии после!» – и уверенно перешел к следующей исторической ситуации, то есть бестрепетно прошествовал в подъезд.

«Ох, чует мое сердце, прав Серега, сейчас все закончится. И мы услышим версию окончательную, не подлежащую обжалованию, – спрогнозировал Гуров, – этот Рокотов из тех, кому плюй в глаза – все божья роса. Иной правовед после тогдашнего фиаско ушел бы в дворники, а этот ничего, утерся и правит. И по-прежнему это выражение на физиономии: отсутствие сомнений и самокритики».

Лейтенант, точно услышав его мысли, проворчал:

– Помяните мое слово: непременно выяснится, что это что угодно, но не взрыв газа.

– Почему так считаешь?

– Просто все. Месяц как закончилась всеобщая ревизия газового оборудования. Одних протоколов составлено тысяч на двести-триста.

– Участковый уполномоченный, что за личная неприязнь? – строго спросил полковник с надлежащим выражением на лице.

Само собой, Зубков и ухом не повел:

– Имеется, и давнишняя. Сами помните, тот еще… товарищ.

И вот глава великолепный с видом значительным и одновременно скорбным снова возник из темноты подъезда. Его немедленно окружили страждущие открыть миру Страшную Правду. На этот раз Рокотов прямо, по-мужски не отказался поведать ее миру. Кратко обрисовав ситуацию, прозрачно намекнув на злоупотребления, упущения предыдущего руководства, рубанул правду-матку («Что услышать-то желаете? Столько лет разворовывали!»). И наконец заявил просто и безапелляционно: расходитесь, граждане, не мешайте работать, ничего интересного.

Это заявление произвело небольшой шок, поскольку эволюции главы Рокотова обставлены были так, что журналисты рассчитывали на сенсацию, вдохновляющий вулкан обжигающей информации.

Бывалая журналистка с центрального телеканала, понимающе ухмыльнувшись, попыталась снова:

– То есть вы хотите сказать, что вам, в отличие от правоохранителей, уже очевидны причины взрыва.

Тот не стал противиться:

– Известны. Мой многолетний профессиональный опыт сотрудника правоохранительных органов, равно как и осмотр места происшествия, и просто, – Рокотов позволил себе тень улыбки с тенью же горечи, – знание местных реалий позволяют утверждать, что причиной трагедии стал, к сожалению… – Он умело выдержал красивую паузу… взрыв самогонного аппарата.

– Неужели бытовой дистиллятор способен? Никогда бы не подумала…

– Это от недостатка опыта, еще как способен, – заверил Рокотов, – имел место хлопок скопившихся спиртовых паров при использовании самодельного самогонного аппарата. Пожара удалось избежать, но поскольку взрыв имел место в замкнутом пространстве, то повреждения значительные, вынесены вот оконные рамы, фрагменты домашней утвари очутились во дворе. С прискорбием сообщаю, что сам самогонщик скончался до приезда «Скорой»…

Он поиграл желваками, изображая скупую мужскую скорбь:

– Вот таким образом алкоголизация населения собирает свою жатву. А ведь простой, хороший парень, рабочий человек. Жаль…

Все благопристойно помолчали, но тут кто-то въедливый вновь вылез, выкрикнув из массовки:

– Так все-таки причина – не во взрыве газа?

Глава Рокотов посуровел, подпустил льда в свои исключительно красивые голубые глаза.

– Советую вам больше доверять официальным источникам информации. Если бы имел место взрыв газа, то последствия были бы куда значительнее. К тому же согласно последним… заактированным, – он поднял палец к небу, – обследованиям, газовая система данных домов находится в идеальном состоянии. В первом полугодии жилищная инспекция горокруга проверила внутридомовое газовое оборудование во всех многоквартирных домах, составлено семь протоколов, выписано штрафов на двести тысяч рублей управляющим компаниям…

Точно из рукава, извлек и вытолкнул вперед небольшую круглую дамочку:

– Рекомендую: руководитель отделения жилищной инспекции, можно уточнить детали. Мне, простите, некогда.

Хотел он, очевидно, погрузиться в машину и удалиться, весь в белом, но его не пустили. Клич о том, что прибыла «власть», разлетелся по поселку, и теперь у дома толпилась воодушевленная, жаждущая информации уйма народу.

Главу Рокотова взяли в плотное кольцо, деликатно, но настойчиво оттеснили от места взрыва, начали потрошить. Нет, не по поводу причин случившегося, интерес к трагедии уже угас. Дело не в людской черствости – ну, взрыв да взрыв, никто ж другой не пострадал? Тот же, кто пострадал, виноват сам, сказано же, что тайный алкоголик. (Хотя всем буквально известно, что Денис Романов в рот водки не берет, но раз руководство утверждает, что ж…) Жаль парня, конечно, пропал ни за грош. Пропал, но мы-то живы!

И теперь избиратели жаждут выяснить ряд куда более насущных вопросов, касающихся собственного существования.

Правда ли, что вскроют мост через канал? Верно ли, что заасфальтируют дорогу к рынку? Почему в новых домах горячая вода не поднимается выше третьего этажа? По каким причинам в поликлинике до сих пор нет зубного и тому подобное. Сыпались вопросы и претензии, живые желали существовать далее, долго, счастливо и комфортно, и потому главе Рокотову не судьба была уехать восвояси тотчас.

Осознав это, он лица не потерял, говорил с народом, что-то втолковывая избирателям, такой молодой, а уже серьезный, понимающий, со свежим взглядом на застарелые язвы общества. Доброжелательный, а прищур простецкий, народный, как у приснопамятного Ильича. Ни дать ни взять – тот самый барин, который наконец приехал и сейчас все рассудит.

Пока глава Рокотов общался с народом и тетка из жилищной инспекции, брошенная на фронт средств массовой информации, выкручивалась из журналистских клыков блестяще, окусывалась умело, огрызалась по сути и с такой долей здоровой агрессии, так журналисты поняли: не на ту напали. Ажиотаж быстро схлынул, предвкушение сенсаций увяло.

Ведь, как выяснилось, во всем виноваты не те, которые «высоко сидят», кого «хватит кормить», даром разбазаривая народные деньги, а условный среднестатистический гражданин Вася, который по своему собственному головотяпству разнес полквартиры, чуть не угробил жену и сам же отправился к праотцам. На этом публику долго не удержишь, кому приятно, когда собственным портретом глаза колют?

Журналисты расползались, зато Станислав вернулся из толпы очевидцев довольный и с добычей. Уловил-таки Крячко в свои сети кого-то осведомленного. Выражение лица у него такое, как у удачливого рыбака.

– Что, не взрыв газа? В порядке газовое хозяйство? И вообще, самогонщики то есть сами виноваты? – уточнял он, ухмыляясь. – Типа расходитесь, ничего интересного?

– Между тем интересно, и весьма? – подбодрил Лев Иванович.

– А пойдем, Лева, глянем. Если не брешет глава Рокотов, то там что должно быть: отлетевший змеевик, рванувший бак, бочки с бражкой…

Зубков влез, твердо заявил:

– Нет там ничего. И быть не может.

– О, смотри-ка, отмылся и посмелел, – одобрил Крячко, – и язык развязался? Ну не томи, излагай, излагай.

– Поведай, откуда уверенность? – подхватил Гуров. – Или не пили вместе – значит, трезвенник?

– Пили мы вместе сызмальства, и не раз. А уверенность оттуда, что даром свой хлеб не ем, – запальчиво огрызнулся участковый, – я тут все самогонные аппараты в лицо знаю, получше собственного отражения.

– Прямо везде?

– В поселке и в окрестностях!

Сделав такое по-своему сильное заявление и тотчас застеснявшись, Сергей снова замолчал, однако Лев Иванович заметил:

– Молодец, только давай не останавливайся и давай уж без сердца.

– Если что знаешь – нехорошо скрывать, – напомнил Крячко.

– Надо говорить. Или снова какие-то темные тайны личности?

– Ой, все, – буркнул Зубков, – понял я, понял. Не газ это. И не самогонный аппарат. Врет Рокотов. Пиво Романов потреблял, и то лишь недавно снова начал, прячась ото всех. Нинка с той стороны канала с разливайки контрабандой таскала.

Крячко удивился и заинтересовался:

– С чего работяге стесняться пиво пить?

Зубков, вздохнув, неохотно пояснил, что родительница погибшего растила его одна после того, как папу выгнала из дому за пьянку:

– Дениске стыдно употреблять было.

– Еще и стеснительный работяга! Интересно. Но, может, супруга не прочь, как насчет самогоночки? – не отставал Крячко.

Однако Зубков стоял насмерть, отстаивая непорочный облик своих друзей детства:

– Никак. По молодости все пили, теперь все и завязали…

– И Нина?

– И Нина. Завязала наглухо и давно.

Вроде бы ничего не сказал Крячко, но что-то неприемлемое увидел лейтенант в лице полковника и немедленно возмутился – правда, строго в рамках субординации:

– Да что вы, в самом деле. Мне не верите, а Рокотову этому дурацкому – пожалуйста? А он врет! Выборы на носу, вот он и корчит из себя правдоруба, с народом васькается: видите, все под контролем, очистим наши стройные ряды от пьяниц и прочее.

«Что-то он утомил меня», – подумал Лев Иванович и, уточнив:

– У тебя все? – обратился к Крячко:

– Пойдем, Станислав Васильевич, такое мнение есть, что тут ловить нечего. Пусть товарищ участковый пока повспоминает, зачем названивал занятому человеку, которому не до него.

И, отвернувшись от вспыхнувшего, заалевшего Зубкова, пошел в подъезд.

Глава 3

Квартира потерпевших Романовых в обычной панельной пятиэтажке без лифта оказалась ничего себе: три изолированные комнаты, неожиданно просторная прихожая, кухня, объединенная с лоджией. Свежий, явно своими руками, но с любовью сделанный ремонт, что было видно по неповрежденным помещениям. Заметно, что далеко не бабушкина жилплощадь, хозяин заботливый.

Был. Вот от него только затертый меловой силуэт остался.

Выяснилось, что в группу включен старый знакомый следак Степа Рожнов, неулыбчивый, угрюмый, как не вовремя разбуженный медведь, но толковый, цепкий профессионал. Пожав Гурову руку, он подтвердил тезисы, услышанные от Зубкова, причем со ссылкой на экспертов:

– Да, Лев Иванович, ожидаемо набрехал этот… глава, – видно было, что не сплюнул только потому, что на месте происшествия неловко. С Рокотовым и его художествами Рожнов тоже был знаком, не понаслышке.

– Подтверждают газовщики: абсолютно исправна система, никаких следов взрыва системы. Да и без них и так видно.

– Ага, ага, – кивал Крячко, быстро оглядывая пострадавшую кухню, – а что с вентиляционным каналом, с гибкой подводкой к плите?

– Момент. – Рожнов позвал газовщика.

Парень из газового треста подтвердил: канал в полном порядке, и гибкая подводка к плите на месте, присовокупил:

– Я, господин полковник, сам тут в поселке инспекцию проводил.

– Давно ли?

– Не более трех месяцев назад. Более того, вам скажу: в этом доме и в этой квартире тоже даже облупившейся краски на трубах – и той не зафиксировано. Нет, не газ, ручаюсь. Да если бы рвануло по нашей части, разве бы этим вот, – он обвел руками, – обошлось?

Хмурый Рожнов лишь хмыкнул. Сарказм понятен: это бывалого газовщика картина разрушений не впечатляла, но квартира пострадала сильно.

– Зато стены не сложились, а мы все строителей ругаем, – заметил Крячко, обходя обломки какой-то мягкой мебели с сорванной обивкой, – смотри, даже балкон не особо пострадал.

– Ага, только то, что Зубков костями своими пробил, – заметил Рожнов.

– Я вот тоже обратил внимание на балкон, – включился в беседу эксперт-взрывотехник, – цел, это несмотря на то, что близко к эпицентру.

– А эпицентр где? – поинтересовался Гуров.

– Тут вот, смотрите, – указал специалист, – деформации самые говорящие.

– В самом деле.

– При этом возгорания не было? – уточнил Крячко.

– Ни возгорания, ни задымления не зафиксировано, хотя взрыв немалой силы.

– Что же так любопытно рвануло?

– Погодите, еще не все, пойдемте к окну, – эксперт указал на улицу, туда, где оформляли вещдоки, – смотрите. Видите крупные обломки?

– Не менее пятидесяти метров от фасада, – заметил следак-фээсбэшник, майор Гришин, появившись из другой комнаты, – здравия желаю, господа полковники.

– Что это там за мусор вылетел, уж не спиртовые ли канистры? – ответив на приветствие, спросил Крячко. – Вдруг все-таки самогонка…

– Это не для спирта, для воды, – пояснил Рожнов.

– А зачем? – поинтересовался Лев Иванович. – Воду часто отключают?

– Нет, просто в поселке вода плохая, потому или набирают на роднике, или покупают в аппаратах, по четыре рубля за литр.

– Вот оно что.

– Гляньте-ка, старик пострадал, – обратил внимание фээсбэшник.

Указывал Гришин на кофейный автомобиль «москвичонок», припаркованный во дворе, древний, но удивительно свежий, не ржавый, покрытый теперь слоем пыли.

– Досталось пенсионеру ни за что, – пожалел Станислав, – аж лобовое вошло в салон. Или уже было разбито, Степан, не видел?

Следователь Рожнов возразил:

– Видеть не видел, но вряд ли. Это «Москвич» персонального пенсионера Ильичева, а это известный сквалыжник. Вот, кстати, он сам, Зубкова в асфальт закатывает.

Внизу, у пострадавшей машины, разгорался скандал в исполнении румяного, бодрого старикана, вылитый Дед Мороз, только злой. Тыча пальцами то в повреждения, то участковому в грудь, он активно качал права, докапывался до истины и выбивал властям бубну. Зубков, пригорюнившись, слушал. Ради того, чтобы принять претензии гражданина, ему пришлось оставить личные переживания и рефлексию.

Рожнов, криво усмехаясь, разъяснил:

– Как-то зимой этот вот не поленился, принес прокурору заявление: дети, видите ли, на крыше ему пару снеговиков скатали. Целого независимого эксперта откуда-то выписал, следы фатальных разрушений оформлять. А ведь тогда все у него было целехонько, не то что сейчас.

– Теперь точно не то, – заверил эксперт, – минус лобовое, лакокрасочное хорошо так попорчено, салон в лоскуты…

– Ну, это перетянуть на раз можно, подскочить к Станиславу на Нагорную. – Рожнов с экспертом погрузились в специфические диалоги.

«Ну-с, ладно, это меня не касается». Гуров, оставив коллег обмениваться ценными замечаниями и наблюдениями, обошел небольшую, в лучшие времена уютную квартиру.

В непострадавших комнатах не было ничего особенного. Вот супружеская спальня с кроватью, аккуратно застеленной покрывалом, вот детская комната, светлая, ящики с игрушками, книжки, лошадка-качалка с висящей на ней самодельной деревянной саблей и почему-то кроватка в виде синего автомобильчика.

«Мечтал Денис о сыне, хотя, может, и отдал кто. Да-а-а-а, видать, папина дочка росла».

Родителям погибшего – точнее, маме и отчиму – наверняка уже сообщили о его смерти. Мелькнула несвоевременная, глупая мысль: должно быть, бабушка сейчас, одновременно улыбаясь и задыхаясь от подавленных воплей, героически догуливает внучку в зоопарке. Ведь наверняка заранее пообещала ребенку эту радость, как же все отменить? А может, и сорвалась, оставив ее на попечение дедушки, понеслась на перекладных в морг…

Лев Иванович вдруг заметил, что после всего этого тарарама, взрывов, шума, рокотовских эволюций вдруг стало очень тихо. Почему-то, несмотря на близость, не оглушали ни шоссе, забитое машинами, ни железная дорога, до которой рукой подать. Все потому, что поселок на горах и при этом утопает в зелени. Вековые деревья шумят свежей листвой, у каждого подъезда и под окнами – палисадники с разнообразными цветами, сиренью.

Глядя в окно, Лев Иванович заметил, как тут красиво, виды открываются замечательные: «Сплошной зеленый шум – и как будто сразу канал, не видны дорога и рельсы, не пахнет ни бензиновой поганой гарью, ни рельсовыми «духами». А канал какой нарядный издалека, прямо волшебная река! И какой загадочный шлюз со статуями, прямо какой-то Абу-Симбел. Наверное, в дождь или иную непогоду мрачновато эти комсомольцы выглядят, особенно вон тот неприветливый паренек в кепке. Зато сейчас, при солнце, хоть лубок рисуй, как это там: «Спасибо товарищу Сталину…»

Так, закончили с любованиями природой и с рефлексией.

Вернемся на кухню.

Рвануло тут, здесь эпицентр: все усыпано осколками, полопались стеклопакеты, пострадала мебель, вылетело стекло микроволновки, осколки посуды.

Видны были следы добросовестных усилий следственной группы – сантиметр по сантиметру, руками перебирали они этот говорящий мусор, пытаясь найти какие-нибудь фрагменты, следы. Непросто среди всего этого хлама, остатков того, что было мирной семейной кухней, отыскать то, что может указать на негодяя, разрушившего чужие жизни.

Вновь появился эксперт-взрывотехник. Оказалось, он достаточно долго ходит, что-то измеряя, прикидывая, подсчитывая. Не особо было похоже на стандартные действия по осмотру места происшествия, но, видимо, что-то изменилось в алгоритмах. Однако складывалось такое впечатление, что эксперт как-то уж очень глубоко погрузился в изучение последствий взрыва, более того, нечто его то ли восхищает, то ли ошеломляет. Эксперт пребывал в состоянии, его братии несвойственной, а именно – в непонятной, но очевидной эйфории. Жалко было его спускать с небес на землю, но ничего не попишешь. И Гуров спросил, есть ли что определенное.

Тот, выйдя из анабиоза, отрапортовал вполне корректно, по-деловому:

– Есть, но, насколько определенное, сказать пока затрудняюсь. Мне, господин полковник, ясно пока лишь то, что никакой это не дистиллятор, а взрыв.

– Тротил, гексоген?

Взрывотехник понизил голос, практически до нелегальности:

– Вот с этим связан момент преинтересный, но строго между нами.

Лев Иванович пообещал стопроцентную конфиденциальность, и эксперт признался, что характер, масштаб повреждений, точность и направленность волны не свойственны ни одному известному лично ему, эксперту, составу.

– Что вы хотите сказать, коллега?

– Лишь то, что тут, в обычной квартире обычных людей, произошел взрыв необычного вещества, – радостно резюмировал эксперт, – причем знаете, что еще интересно?

– Теряюсь в догадках.

– То, что упакована эта штучка была с выдумкой! Нашли мы несколько оплавленных частиц, похожих на карбон. Надо провести исследование, но визуально это именно высококачественный полимерный композит и даже с элементами благородных металлов. Вот полюбуйтесь.

– Похоже на корпус какого-то устройства, – заметил Лев Иванович, рассматривая упакованные в прозрачный пакет фрагменты.

– Гаджета, причем исключительно нарядного, – заметил подоспевший Крячко, – небось, при жизни машинка была богаче некуда. Даже вот… это что, золотая кнопка? Пупка для завода хронометра?

Он указал на фрагмент, который так и тянуло назвать останками часовой головки, небольшой такой, круглый, ребристый.

– Похоже на часы, согласен, но не они, – заметил эксперт, – для надежности надо бы товароведам показать, поскольку деталька неуместная. Если же исключить ее…

– Исключать то, что не укладывается в парадигму? – улыбнулся Гуров, но взрывотехник пребывал на своей волне и в концептуальные споры не углублялся:

– Если применить бритвочку Оккама о недопустимости множить сущности без надобности, то можно с уверенностью утверждать, что взрывчатое вещество находилось в предмете, схожем с корпусом мобильного устройства…

Глава 4

…– То есть, если перевести со специального на русский, телефон рванул? – переспросила Мария разочарованно. – Ты не перегнул?

– Вот ни на столько. – Он показал на пальцах.

– Нет, ну, допустим лет десять-пятнадцать назад прокатила бы история о том, что кто-то поставил айфон на китайскую зарядку, а наутро – фуф! – ни зарядки, ни айфона. Ну и ни того, кто поставил. Сейчас в байку про телефон-убийцу никто не поверит.

Лев Иванович напомнил:

– Вообще многие верят в то, что видят собственными глазами. Например, что земля плоская.

Мария сатирически подняла бровь, но от едкого замечания воздержалась.

– Да я не спорю с тобой, – смиренно заверил супруг, – и больше скажу: если бы взорвался телефон, поставленный на некондиционную зарядку или с каким-то «не таким» аккумулятором, то и травмы последовали бы лишь легкие, нелетальные. По крайней мере, так показывает практика, на которой стоим…

– Помню, помню, неслыханных преступлений не бывает и все такое.

– Да. Но самое-то интересное в том, что в квартире Романовых взорвался не совсем телефон.

– Ну-ну. Так, начинается путаница. Мы ж уговорились: речь идет о самой простой семье, не олигархи, не нефтяные короли, не даже говорящие головы.

– Я не отказываюсь. Все именно так, – подтвердил Лев Иванович.

– В таком случае как взрывчатка попала в квартиру простых, как хлебушек, людей? – требовательно вопросила жена.

– Вот эту-то малость и осталось выяснить. Но, как говорится, не будем бежать впереди паровоза. Пока я факты привожу, душа моя. А они такая упрямая вещь – не отмахаешься! И ведь чистейшие, без примеси.

– Ладно, – с сомнением протянула она, – грохочи дальше…

…Позвонил эксперт, проводивший исследование, пригласил навестить.

– Товароведа я дернул для чистоты эксперимента. Меня мучили сомнения, уж больно как-то все нарочито.

– Что вы имеете в виду? Говорите прямо, не стесняйтесь, – ободрил Гуров.

– Да видите ли, господин полковник, такая история: обломки-осколки, обнаруженные на месте взрыва в квартире Романовых, в самом деле, фрагменты корпуса телефона.

– Ну, ну?

– Так ведь тут дело в том, какого телефона. Весьма редкого, дорогого.

– Что, круче айфона?

– Гораздо. Коллеги утверждают, что настоящий раритет, «Улисс нардин лимитед эдишн», сплошной карбон-золото и, чтобы уж совсем наверняка, ручная сборка.

– То есть это все-таки часы? Швейцарские? – уточнил Крячко.

– Почти. Производитель тот же, только это смартфон, если точно, то гибрид часов и смартфона, вещь не просто дорогая, но редкая. Найти разве на черном рынке можно, официальных поставок сто лет как нет.

– Насколько дорогая, хотя бы порядок? – поинтересовался Гуров.

Эксперт признал, что тут мнения разошлись:

– Единодушие имеется лишь в том, что дорогая чрезвычайно. Материалы ценные, карбон и золото, сборка целиком ручная, к тому же такие модели не производятся с две тысячи четырнадцатого года. Как раз после тогдашнего скачка доллара прекратились продажи телефонов в России.

– Ну цена-то, цена? – нетерпеливо повторил Крячко. – Товароведы затрудняются?

– Именно. Можно пробить по барахолкам, но лично мое мнение: сейчас такая машинка бэу стоит в пределах десяти-двенадцати тысяч долларов.

– Прям кнопки платиновые, – с недоверием пробормотал Станислав.

– Кнопки золотые, – уточнил педант-эксперт, – впрочем, если честно, я не погружался в тонкости.

– Ну а фото есть этой редкости? – поинтересовался Гуров. – Хотелось бы бросить взгляд.

– Примерно так. – Эксперт протянул свой собственный, повидавший всякие виды гаджет, приглашая полюбоваться на фото куда более ошеломляющего телефона.

– В самом деле, красивый и с кнопками. Ничего себе, – одобрил Крячко, – богатая вещица.

Трудно было с ним не согласиться. Золотисто-угольный корпус, нарочито старомодный, угловатый. Сбоку, как у всех смартфонов, находились две продолговатые, утопленные в корпус кнопки увеличения и понижения громкости, и при этом между ними совершенно внезапно имела место зарядная головка, в точности как у механических часов с ручным заводом.

Чрезвычайно походила она на тот самый «лишний» элемент, изъятый на месте взрыва.

– Аппарат современный, это видно. Для чего же такая кнопка? Просто бутафория? – уточнил Лев Иванович.

– Нет, элемент рабочий, причем интересный. Это часовая заводная головка, которая преобразует механическую энергию в электрическую.

Эксперт сделал паузу, как настоящий актер разговорного жанра, показывая, что сейчас будет самое интересное. И увенчал речь:

– В нашем же случае нажатием на эту, с позволения сказать, заводную головку был активирован электродетонатор.

– Ничего себе раритет, супергаджет с начинкой, – пробормотал Станислав, – ну допустим, а, например, мощность?

– Не менее ста граммов в тротиловом эквиваленте.

– Сколько-сколько? – переспросил Крячко, и Гуров тоже решил, что ослышался.

Однако эксперт повторил: да, именно столько. Пришлось поверить.

– Так, а вы уверены, что это настоящий карбон, золото и прочее? – спросил Лев Иванович.

– С ручательством, – ответил эксперт, – пробы показали именно это.

– Выходит, что кто-то не поленился и не пожадничал, изыскал и выпотрошил дорогущий телефон, начинил его… кстати, что за вещество, установили?

– С этим связан еще один, весьма неприятный момент.

– Для вас?

– Для всех. Как я и предполагал, формула этого вещества не похожа ни на одну общеизвестную.

– Вот так так…

– Удивительная штукенция, – заверил эксперт, чуть не улыбаясь, но тотчас изгнал неуместную мимику, – в общем, ситуация весьма серьезная. С учетом того, что только-только устаканилось…

Понятно было, что он имел в виду.

Вот уже как два месяца лихорадило и столицу, и окрестности: в различных районах произошло вот уже несколько взрывов, причем ни исполнители, ни цели, которые они преследовали, оставались неизвестны. Требований никаких никто не предъявлял. Ответственность за теракты тоже никто не брал, и по обстоятельствам дел весьма непросто было понять, кому все это надо. Следы взрывов обнаруживались в лесопарках и полосах зеленых насаждений, но это полбеды.

Так, в одну из пятниц в аккурат на пути от метро к Соборной мечети на газоне около храма (вот так-то) материализовалась табличка: с одной стороны намалевана была карикатура на пророка, с другой – красивыми буковками выведена антихристианская нецензурщина.

Кто первый попытался вытащить эту дрянь из земли – завсегдатаи мечети или церкви, – осталось неясным. При попытке грянул взрыв, от которого досталось всем. Пятеро в критическом состоянии, еще более десятки посечены осколками – хорошо еще, что неизвестные не особо заморачивались с проработкой маршрутов и временем размещения. Помести они свою мину-ловушку в другом месте и в другой день – скажем, в проезде между домами, на пути следования основной массы верующих и большого количества попрошаек, на Курбан-байрам или на Троицу, – жертв и разрушений было бы куда больше.

Лишь чудом удалось избежать беды на Чистых прудах, где немалый переполох случился из-за тикающей жестянки пива, оставленной под скамейкой. Пошутил кто-то? Взрывотехникам было не до скепсиса, это был тот самый случай, когда паранойя спасла не одну жизнь: в банке оказался пластит.

В районе Нескучного сада, подобрав пакет с соком, лишился пальцев бомж. Жаль человека и грех говорить, но все-таки на его месте мог быть ребенок.

В общем, столица стояла на ушах, слухи ползли один другого чернее, силовики негласно перешли на усиленный вариант несения службы. Специалисты – все, которые были, с боевым опытом или без такового – позабыли про побывки и отпуска, прочесывали парки, лесопарки, места отдыха, детские и спортплощадки, увеселительные заведения. На местах активно работали с населением всех возрастов. Снова повсеместно появились позабытые было плакаты с напоминанием: не трогать бесхозные сумки, телефоны, коробки. На транспорте постоянно транслировались, как устно, так и письменно, директивы: при обнаружении подозрительных предметов, не трогая их, обратиться к машинисту, водителю, полицейскому. Парочка порядком подзабытых, некогда популярных блогеров уже на голубом глазу утверждала, что силовики – к слову, так тщательно и, как выясняется, напрасно поливаемые ими грязью – спасли от безвременной кончины их бесценные персоны.

Обычные же люди шарахались от любого более или менее объемного мусора, линия «сто двенадцать» разрывалась от сообщений. И все-таки не напрасно: среди этой лавины панических сообщений о пустых пивных банках, сумках под столом в уличном кафе, о сигаретных пачках на скамейках, среди всего этого шлака было обнаружено несколько взрывных устройств, и сумели-таки предотвратить по-настоящему серьезные беды.

– …Но вы говорите, что взрывчатка нетрадиционная, – еще раз уточнил Лев Иванович.

– Да, формулу не назовешь классической.

– И сработала адская машина не в общественном месте, как положено при теракте, а в обычной квартире обычных людей.

– И это факт, – согласился эксперт.

– А если предположить случайное срабатывание? – спросил Станислав.

– Предполагать можно что угодно, – с сомнением начал эксперт.

– … да к тому же не пакет с соком, не банка из-под пива, – задумчиво продолжил Гуров, – это муляж, корпус дорогого телефона.

– Причем, если позволите… не сочтите за выпендреж, но среднестатистическому гражданину ни внешний вид данной тушки, ни это название ничего не скажет, – заметил эксперт, тотчас оговорив, что ни психолог, ни социолог, ни маркетолог и точно не может сказать, насколько узнаваемы у россиян такого рода бренды.

Прощаясь, он попросил лишь:

– Только, господа полковники, насчет того, что взрывчатка нестандартная, – это строго конфиденциально. Во-первых, я еще и сам не уверен. Во-вторых, можете представить, во что может вылиться утечка информации, что вот под Москвой рванул неизвестный состав…

Глава 5

…Мария снова вмешалась:

– Неплохо, и все-таки я, Лева, поспорю: как раз среднестатистический босяк вполне способен клюнуть на телефончик с золотыми кнопочками. Как отмечает уже современный классик, ничто так не обличает бедноту, как умение разбираться в дорогих часах и машинах. Само собой, чужих.

– А вот тут, при всем недоверии к современным классикам, нельзя не согласиться, – высказался супруг, – и все-таки нас со Станиславом также заинтересовал вопрос о том, каким образом в квартиру именно к этим простым подмосквичам…

…– Невесть как, – размышлял вслух Крячко и уточнил: – Они же простые?

– Как дважды два и горбушка бородинского, – подтвердил Гуров, разбирая уже поднакопившиеся бумаги.

Денис Алексеевич Романов, сорок два года, образование среднее специальное, место работы: «Мокшанский завод «Компонент», электромонтажник, не был, не привлекался, не замечен. Нина Викторовна Романова, сорок лет, образование среднее, не работает, находится в отпуске по уходу за ребенком.

– Простые, значит, – повторил Крячко, и в его голосе послышалось Гурову скрытое злорадство.

– Да уж, не особо сложные.

– Вот про таких, как вы, господин полковник, сказано: страшно далеки они были от народа, – поддел Станислав, – потому так оно всегда и получается, если парить в эмпиреях вместо того, чтобы с народом общаться.

Коллега не остался в долгу:

– Так не хочу хлеб твой отбивать. Станислав Васильевич, прекращай ребячиться, говори, если есть что.

Крячко с удовлетворением откинулся в кресле, сплел пальцы, покрутил большими – картина полного удовлетворения и превосходства.

– Да вот, Лева, насчет простоты жены имеются обоснованные сомнения.

– Любопытно было бы узнать.

– Выяснилось, что пострадавшая Нина Романова…

– Я помню.

– Молодец. Так вот, она в роде своем местная знаменитость, можно сказать, звезда.

– Какого же плана?

Станислав хохотнул:

– Разноплановая, разносторонняя особа. Как она тебе показалась, по фото?

Продолжить чтение