Читать онлайн Грибная история бесплатно

Глава 1. Кане́вка.

– Ну и как, не очень вызывающе? – Спросила меня Наташа, крутясь перед небольшим зеркалом у нас в подсобке – Мне кажется, и скромно, и элегантно. Ты что молчишь? Нравится?

Наташа – моя лучшая подруга ещё со школы, и мы с ней дружим уже почти тридцать лет. Семь лет мы сидели с ней за одной партой, жили в соседних домах, отдыхали в одном и том же пионерском лагере, и даже стрижки в детстве у нас были одинаковые. Она работает заведующей аптекой, и несколько лет назад взяла меня к себе на работу, когда я закончила свою трудовую деятельность в проектном институте. Вернее, проектный институт закончил свою трудовую деятельность. Наташа собиралась завтра знакомиться с родителями своего потенциального жениха, и собиралась произвести на них хорошее впечатление. Они живут в какой-то далёкой деревне. Сегодня с утра она поехала по магазинам подбирать себе новые наряды, так как считала, что то, что у неё есть, не подходит для деревенского патриархального быта. И сейчас она критически разглядывала себя перед зеркалом в нашей крохотной подсобке, перемерив все свои обновки уже на три раза.

– Нормально. – Ответила я.

– Господи, ты как мужик отвечаешь! Меня это не толстит?

– Говорю, нормально. Ты что, собралась с полным чемоданом к нему ехать? Это на два дня? – Я обвела взглядом раскиданные вещи – Тебя ведь ещё не взяли замуж!

– Пусть видят, что я не бесприданница!

Над входной дверью звякнул колокольчик, и я пошла к кассе. В зал вошёл седой мужчина, в строгом костюме и со свёртком подмышкой. Седые волосы его были аккуратно зачёсаны, рубашка была ослепительно белая, и пахло от него дорогим парфюмом. Он наклонился к окошечку кассы и проговорил бархатным баритоном:

– Добрый день. Я бы хотел увидеть Наталью Геннадьевну. Она здесь?

Я сразу поняла, что это и есть Наташкин принц. Я кивнула головой и пошла в подсобку. Наташа натягивала на себя очередную кофточку.

– К тебе пришёл он. Выходи, пока он не раздумал, и не ускакал к другой принцессе.

 Наташка быстро схватила расческу, помаду, а я вернулась в зал. Мужчина отошёл к витрине с ортопедическими товарами и сосредоточенно их разглядывал. Выскочила Наташка, открыла дверь в зал и подошла к нему. Он, смущённо улыбаясь, поцеловал её в щёчку и протянул ей свёрток:

– Я подумал, что тебе к чаю захочется чего-нибудь сладенького, вот, принёс конфеты. Извини, что без звонка, решил сделать сюрприз.

Наташа умилённо заворковала, пригласила его к нам на чай, сама побежала впереди него, говоря, что сейчас, всего одна минута, она только уберёт коробки с лекарствами. Через минуту она снова вышла к нему и пригласила в подсобку.

– Оля, пошли с нами, чайку попьём. – Сказала она мне – Знакомьтесь, это Григорий Иванович, мой хороший друг. А это Ольга Ивановна, моя подруга.

Григорий Иванович галантно наклонил голову, я протянула ему руку и чуть сразу же не отдёрнула её. В кончиках моих пальцев словно воткнулись десяток мелких иголок. Это так я чувствую колдовство. Он пожал мне легонько руку:

– Кудинов, можно просто Гриша.

 Вроде он не заметил, как я дёрнулась. Они с Наташей пошли в подсобку. Вот это кавалер! И что он делает рядом с Наташей? По своему опыту знаю, что такие, как он, ничего просто так не делают. С другой стороны, может и правда, она ему нравится, сердцу ведь не прикажешь. В это время в аптеку зашли две старушки, и у меня появилось время немного подумать, как мне себя вести дальше. Не то, чтобы я собиралась с ходу в карьер спрашивать его, что, мол, ты тут расколдовался. Но меня это всё напрягло. На вид он вполне обычный мужчина, как говорят, среднестатический, глаза серые, румянец на щёках, видимо ведёт здоровый образ жизни. Может, просто у него с собой какой-нибудь магический предмет, например, оберег? Это, к сожалению, так просто не поймёшь. А завтра Наташа собирается ехать к нему в деревню, и мне совсем не хочется, чтобы там с ней что-нибудь случилось. Выглянула Наташа, увидела, что у меня покупатели, и снова скрылась за дверью.

Я отпустила бабушек и пошла в подсобку. Григорий Иванович улыбнулся мне, словно старой знакомой. Я села рядом с Наташей и налила себе чаю. Григорий Иванович подвинул мне коробку с конфетами:

– Угощайтесь, я и сам люблю сладкое, но ограничиваю себя, чтобы не потолстеть, а вам, девочки, это не грозит.

Наташка расплылась в улыбке и защебетала:

– Да нам тоже надо за этим следить. А ты что, отработал сегодня уже? Что-то рано. Или ещё поедешь на работу?

– Нет, всё, отработался. Решил сегодня пораньше уйти, прошлую неделю без выходных всю работал, устал. Заказов много.

– А Вы где работаете? – Спросила я.

– Пластиковые окна и натяжные потолки. Так что, если кому надо, пожалуйста, со своими персональными скидками могу оформить. Наташа, с нами завтра поедет моя двоюродная сестра. Ты не против?

– Нет, конечно. Наоборот, веселее будет. Она здесь, в городе, живёт?

– Она у нас давно уже сибирячка, из Гурьева. Вчера её встретил. Хочет у моих родителей погостить. Её мать умерла тринадцать лет назад, но жила тоже в Каневке, где и мои родители живут. Они там всю свою жизнь жили, никуда не уезжали. Так что, эти места и ей родные. Соскучилась. У неё обе дочки в Новосибирске живут, одна работает в школе, в младших классах преподаёт, другая в институте, лаборанткой. Так что она одна осталась. Вот и хорошо, что ты согласна. Завтра на вокзале, как и договорились, в восемь утра встречаемся.

И тут у меня промелькнул план, который я даже не обдумала, но сразу же приступила к его исполнению. Я сказала:

– Как хорошо сейчас в деревне! Свежий воздух, поля кругом. Красиво у вас? Наверное, речка есть?

– Да, у нас очень красиво, и речка пробегает, дом моих родителей прямо на берегу стоит.

– Как хочу в деревню! – Я увидела, как округлились у Наташи глаза, но продолжала – Никаких морей не надо, два дня в деревне – и словно обновился, зарядился чистой энергией родных берёзок! Как я вам завидую! Я тоже бы хотела поехать в деревню.

После такого провокационного заявления, Григорию Ивановичу уже ничего не оставалось, как пригласить меня в гости. Что он и сделал. Я вопросительно посмотрела на Наташу. Она процедила сквозь зубы:

– А как же работа? Ты же завтра работаешь!

– Так ведь завтра со мной Марина работает. Ничего, она одна справится. Сейчас все пенсионеры по садам разъехались, народу мало.

В общем, завтра я еду с ними. Когда Наташа проводила Григория Ивановича из аптеки, она сразу же накинулась на меня:

– И что это было? Какая деревня! Зарядиться она собралась! Ты что, на самом деле с нами поедешь?

– А ты что, против? Если против, так и сказала бы.

– Оля, не подумай, что я ревную…

– Я именно так и думаю. – Отрезала я.

– Слушай, на самом деле, почему ты с нами едешь? Что не так? – Наташа серьёзно посмотрела на меня.

– Потому что он мне показался подозрительным. Ты его знаешь всего две недели. И вдруг, куда-то собралась за ним в какую-то дальнюю деревню, к чёрту на кулички.

– Мне не пятнадцать лет, чего мне бояться?

– Если всё нормально, то в субботу я одна уеду обратно домой. Договорились?

В общем, мы договорились. На следующее утро, в восемь часов, мы с Наташей уже стояли на вокзале под часами и ждали нашего Григория Ивановича со своей сестрой. Наташа была при полном параде, словно мы ехали не в деревню, а собрались на балет «Лебединое озеро», с фуршетом у губернатора после спектакля. Её одежда для деревенского отдыха лежала в необъятной спортивной сумке.

Григорий Иванович появился с огромным рюкзаком, ещё и в руке у него была большая сумка, видимо, очень тяжёлая, потому что он сразу поставил её на пол, прежде чем нас познакомить со своей сестрой.

– Анфиса, прошу любить и жаловать. – Он с улыбкой посмотрел на сестру, она тоже сдержанно улыбнулась – А это Наташа, я тебе говорил про неё, и её подруга Ольга. Можно без отчества?

Я кивнула. Анфиса была примерно нашего возраста, довольно крепкая женщина, с каштановыми длинными волосами, забранными в тугой узел на затылке, смуглая, и совсем не походила на своего розовощёкого двоюродного брата. Она мельком взглянула на нас с Наташей, кивнула нам, потом достала телефон и стала кому-то писать. Григорий Иванович пошёл за билетами, я пошла с ним, оставив Наташу и Анфису в полном молчании. Судя по всему, Анфиса не очень была расположена к общению. Пальцы мои, когда я встала в очередь за Григорием Ивановичем, слегка закололо. Всё-таки я правильно сделала, что поехала с ними. Мы купили билеты и вернулись к Наташе и Анфисе. Я специально встала рядом с Анфисой, но так и не поняла, это уже она добавила в мои пальцы иголок, или всё ещё я так чувствую Григория Ивановича.

– Девочки, взяли купальники? – Спросил нас Григорий Иванович – Речка хоть у нас и мелковатая, но чистая и дно хорошее, мелкая галька. В основном, купаются, конечно, ребятишки, которые приезжают на лето в деревню, но я знаю место, где воды по шею, там хорошо плавать. У нас там имеется и местная достопримечательность – огромный рукотворный курган, памятник советского времени. Привезли давным-давно щебёнки, с десяток машин, для строительства дороги, да что-то не случилось её построить. За все эти годы на эту гору камней намело пыли и земли, и случайно попали семена совершенно экзотического для Урала растения – родиолы морозной. Видимо, птицы перелётные занесли, родина-то у родиолы на Алтае. Это растение высокогорное, но на куче щебня ему тоже понравилось. Правда, год на год не приходится, иногда почти весь покров вымерзает, но иногда вся куча зацветёт враз. Красиво.

Объявили нашу электричку, Григорий Иванович подхватил свою сумку и Наташину, и мы пошли на платформу. Народу было много, но мы очень удобно заняли всё купе, и к нам больше никто не подсел. Всю дорогу Григорий Иванович рассказывал нам, вернее Наташе, как он ездил в свой отпуск в Карелию, на Соловки, на Валаам. Рассказывал он интересно, Наташа умилялась, глядя на него влюблёнными глазами, а мы с Анфисой сидели молча, глядя на пробегающие за окнами электрички залитые солнцем пейзажи. Через два с половиной часа мы приехали в Красные Орлы. Несмотря на громкое название, это оказалась небольшая станция, совершенно милого деревенского вида. Само здание станции было выкрашено в небесный свет, который почти сливался с голубизной неба.

Рядом со станцией на стоянке стояло несколько машин, и Григорий Иванович уверенно пошёл к одной из них. Старый, видавший вида Жигулёнок, выкрашенный в цвет пожарной машины, принадлежал дяде Степану, соседу родителей Григория Ивановича, бодрому старичку лет семидесяти. Дядя Степан, увидев такой немаленький женский коллектив, который вместе с Григорием Ивановичем направлялся к его машине, приободрился, выскочил из машины, радостно открывая багажник, и сразу спросил:

– Это все к нам?

Мы поздоровались, и Григорий Иванович представил нас с Наташей. Анфиса только кивнула дяде Степану и сразу села на заднее сидение. У дяди Степана возник следующий вопрос, и он не стал долго тянуть, сразу спросил:

– Гришка, а которая твоя?

– Да обе, дядя Стёпа, обе! – Григорий Иванович засмеялся, укладывая рюкзак и сумки в багажник – А ты что так резко встрепенулся? Смотри, тёте Гуте не понравится!

Григорий Иванович сел впереди, а мы все трое плотненько втиснулись на заднее сиденье. До деревни Каневка мы доехали минут за сорок. Могли бы и быстрее, да дядя Степан берег своего железного коня, больше сорока километров мы не ехали. Григорий Иванович, как профессиональный экскурсовод, всю дорогу нам рассказывал о памятных местах, где прошли его детство и юность. Буквально каждый перелесок, каждая поляна, мимо которых мы ехали, была связана с каким-то событием в его жизни. Места, конечно, были очень красивые. Хотелось выйти из машины, сбросить обувь, прогуляться по зелёной травке, между стройных берёзок, и нарвать букет ромашек, которые, словно маленькие солнышки, рассыпались большими светлыми пятнами по кромке леса.

Деревня была небольшая, буквально две с половиной улицы, но улицы были длинные, повторяющие профиль речки, на берегу которой деревня и располагалась. Деревня была вся такая чистенькая, с покрашенными заборчиками, с цветами в низеньких палисадниках, с аккуратными поленницами под шиферными крышами. Все дома были похожи друг на друга, словно строили их когда-то под копирку. Ставни на окнах были у всех домов голубые, словно мода такая была, а может, в магазине на тот момент была краска только такого цвета. Мы свернули на улицу, за огородами которой блестела неширокая речушка.

– Вот и приехали. – Сказал Григорий Иванович, когда мы остановились у большого дома под шиферной крышей, с большими окнами, выходящими на улицу, и с широкими деревянными воротами, гостеприимно распахнутыми настежь. – О, нас уже ждут.

Мы вышли из машины, а из калитки показалась сначала старушка в чёрном платке и в длинной чёрной юбке, а за ней следом вышел высокий старик, с седой короткой бородкой и в соломенной шляпе. Старушка, увидев Григория Ивановича, поспешила к нему и обняла его. Григорий Иванович тоже нежно обнял её, а потом повернулся к старику и похлопал его по плечу. Старик повернулся к Анфисе:

– Не узнаешь, наверно, родные края? Сколько тебя здесь не было – десять лет или больше? – Они обнялись с Анфисой.

– Тринадцать. Узнаю́. А что тут у вас поменялось-то? Всё то же, как и много лет назад.

– Ты что Анфисушка, номер поменяла на телефоне? – Спросила, повернувшись к ней старушка – Мы тебе звоним, звоним, а ты не отвечаешь?

– Да, сменила. – Анфиса подошла к старушке и слегка приобняла её – Как живы-здоровы?

– Видишь, живы. А здоровье уже стариковское, если про него говорить, так и до дому не дойдём, хоть до завтра можно рассказывать.

Григорий Иванович заторопился нас представить:

– Мам, это Наташа, моя хорошая знакомая, а это её подруга Ольга. А это моя мама, Вера Петровна, и отец, Иван Рафимович.

Мы с Наташей улыбались, хотя, мне кажется, что Наташе рекомендация «хорошая знакомая» не очень понравилось. К нам вышла из соседнего дома ещё одна старушка, видимо, жена дяди Степана, кругленькая, маленькая, словно колобок. Она подслеповато оглядела нас и спросила:

– А какая Анфиска-то? Не узнаю я, совсем слепая стала. Она приехала?

Анфиса подошла к ней и сказала, взяв её за руку:

– Тётя Гутя, это я. Что, так сильно изменилась?

– Так я без очков выбежала, совсем ничего не вижу. Выписали капли, да мне они совсем не помогают. Только зря деньги заплатила. Я говорю нашей докторше…

– Да ладно, потом расскажешь! – Вера Петровна махнула рукой на тётю Гутю – Люди с дороги, дай им хоть передохнуть. Анфиса тут надолго. Да, Анфиса? Успеете ещё, наболтаетесь. Пошлите в дом. Гриша, бери сумки. Стёпа, спасибо. Гутя, приходите вечером, посидим.

Мы все направились во двор. Двор был тёмный, весь покрытый шиферной кровлей, как и сам дом, кругом были всякие постройки, сараи, всё было добротное, крепкое. И порядок кругом был, чистота, во дворе даже до дверей половик был постелен. Мы зашли сначала на длинную остеклённую веранду, где стояли столы с пустыми перевёрнутыми банками, по стенам на гвоздях висели пучки трав, под окнами стояли мешки, то ли с крупой, то ли с мукой. В дом вела невысокая лестница, тоже застеленная светлым половиком. Большая комната, в которую мы зашли, была на три окна, выходящих на улицу, и одно окно выходило на веранду. Посреди комнаты стоял круглый стол, вокруг него четыре старинных стула с круглыми спинками. Русская печь отделяла большую комнату от кухни, вдоль стены которой стоял довольно современный кухонный гарнитур. В углу комнаты стояла широкая кровать, покрытая узорчатым синим покрывалом, и увенчана она была тремя огромными взбитыми подушками, с накинутой на них прозрачной накидушкой. Рядом с печкой друг на друге стояли два массивных деревянных сундука, потемневшие от старости. Углы у них были оббиты тонким чёрным железом с фигурными завитками. На столе уже стоял свежеиспечённый пирог, запах которого мы учуяли ещё во дворе.

Вера Петровна указала нам на умывальник на веранде, мы вымыли руки, и расселись вокруг стола. Сама хозяйка хлопотала, таская из кухни посуду и разносолы. От нашей помощи она категорически отказалась. Наконец, хлопоты были закончены, она принесла в стеклянном графине наливку, и Иван Рафимович разлил по рюмкам красоту насыщенного малинового цвета. Я понюхала. Пахнет ягодами.

– Ну, за встречу! – Григорий Иванович подставил свою рюмку, и мы все чокнулись с ним.

Очень вкусная наливочка. Но Григорий Иванович почему-то не стал пить, только пригубил, и поставил её на стол. Остальные все выпили, даже Вера Петровна. Как только рюмки опустели, Иван Рафимович сделал попытку снова их наполнить, но я увидела, как зыркнула на него Вера Петровна, и он со вздохом отставил графин.

Вера Петровна сначала расспрашивала Анфису, как она живёт, как девочки, как работа, как здоровье. Но Анфиса отвечала односложно, больше про дочек говорила, про себя только сказала, что всё у неё нормально. Потом Вера Петровна начала спрашивать у Наташи про работу, где живёт, про детей, родителей. Вот уж Наташа-то ей отвечала обстоятельно, в паре мест приврала, но я понимаю, нам всегда хочется выглядеть лучше, чем являемся мы на самом деле. Я исподволь наблюдала за Григорием Ивановичем. Странный он всё-таки. Приехал к родителям, а ведёт себя, словно в гостях. Я, например, когда к маме приезжаю, не спрашиваю разрешения взять соль, а иду и беру. А он очень вежливо спросил, можно ли взять соль. Ну, может, я к нему предвзято отношусь, и он просто очень воспитанный человек. В отличие от меня. Посмотрим. Я заметила, что на большом зеркале в комнате, которое висит между двух окон, наверху какие-то знаки начертаны. У меня, насчёт этого, уже глаз навострён. Что они обозначают, я, конечно, не знаю, но то, что они не просто так написаны, это точно.

Вера Петровна обратилась ко мне:

– Оля, ты наверно, никогда раньше в деревенском доме не была?

– Почему? – Удивилась я – Была. Я у бабушки каждое лето жила в деревне.

– Так всё разглядываешь, будто тебе это в диковинку. – Она внимательно на меня посмотрела.

– Красиво у вас, уютно. Сразу чувствуется, что не современная безликая обстановка, всё старинное, со своей историей, с душой. На зеркале красивая рамка, такие сейчас не делают.

– Зеркало это ещё моей бабки. В приданное сначала моей мамке было дано. А та мне передала. Так что смотримся в него уже пятьдесят лет. Сундуки тоже в приданное мне были собраны. Раньше без приданного замуж-то не выходили. Стыдно было, если невеста не вышивала полотенца, скатерти, рубашки. Долгими зимними вечерами сидели и готовили всё. Это сейчас, пошёл в магазин, и купил, что надо.

– Рамку к зеркалу настоящий мастер делал. – Опять я вернулась к зеркалу.

– Дед мой сам делал. Он столяром был хорошим, со всех деревень ему заказывали шкатулки, игрушки, полки. А ты, Оля, где работаешь?

– С Наташей, в аптеке. Она заведующая, а я фармацевт.

– Хорошо, лекарства рядом, заболеешь – знаешь, что купить. И дешевле, наверное.

Потом Иван Рафимович ещё нам налил по рюмочке, а остатки наливки Вера Петровна унесла на кухню. После обеда она нас с Наташей отвела через веранду в маленькую летнюю комнату с одной узкой кроватью и небольшим затёртым диваном.

– Вот вам постельное бельё, подушки, одеяла, сами стелите, не стесняйтесь. У нас тут хоро́м нет, придётся поютиться. Анфису я с собой положу, на кровать, дед у меня спит на полатях. А Грише постелю над курятником, на сеновале. Ничего, тепло, а от комаров у меня есть полог. Вы тоже, с окон марлю не снимайте, а то комаров налетит, не дадут вам спать.

Она вышла, а к нам заглянул Григорий Иванович:

– Пошли на речку? Бросайте всё! Успеете, потом постелите себе.

Мы побросали свои вещи, надели купальники, халаты и вышли во двор. Там нас уже ждал Григорий Иванович, в ярких зелёных шортах и с полотенцем на плече. На наш вопрос, пойдёт ли с нами Анфиса, он неопределённо пожал плечами, и сказал, что если она захочет, то догонит, места она эти знает. Мы прошли до края улицы и спустились к реке. Пахло сладким разнотравьем и свежестью. Мы прошли вдоль берега, и вышли к деревянному мостику на три доски, который возвышался над неторопливой водой.

– Арама́шка! – Счастливо выдохнул Григорий Иванович, раскинув руки – Чувствуете, как чудесно пахнет? Я всё детство думал, что её название от слова «ромашка», а потом понял, что от слова «аромат».

На берегах Арамашки к самой воде склонялись тонкие ивы, опустившие свои ветви, словно косы, в блестящий её поток. Солнце играло на её глади, отбрасывая блики на изумрудную зелень травы. Весело перечирикивались юркие птицы, раскачивая кусты, и перелетая неширокую Арамашку. Из травы доносился стрекот кузнечиков, такой дорогой и милый сердцу моему ещё с детства. Григорий Иванович нырнул с мостка, сразу нарушив тишину и безмятежность сонного царства реки. Рядом с мостиком я видела водоросли, поэтому постаралась сразу оттолкнуться от него и уплыть на открытое место. Наташе такой маневр не удался, поэтому она долго ойкала, пока доплыла до чистой воды. Они с Григорием Ивановичем поплыли вверх по реке, а я легла на спину, предоставив само́й реке неспешно нести меня, и закрыла глаза. Солнце ласково тянуло ко мне свои лучи, а тёплая вода бережно и медленно несла меня за собой, стараясь игриво плеснуть мне в лицо и уши свои шёлковые невесомые волны. Если существует в мире гармония, то именно здесь и сейчас.

– Оля, а почему ты так заинтересовалась зеркалом? – Раздался недалеко от меня голос.

Я повернула голову к берегу, и увидела Анфису, сидящую на мостике. Я перевернулась, и почувствовала гладкое дно под ногами. Я даже не услышала, когда она пришла. Я подплыла к ней.

– Я увидела какие-то знаки на нём. Не похоже, что это случайные помарки.

– А на что похоже?

– Может охранные символы, а может, кто гадал. Не знаю.

– А что ж не спросила? – Она внимательно смотрела на меня.

– Так что это за знаки? Ты знаешь?

– Знаю. Мне моя мама говорила, что это для увеличения благосостояния.

– И что, оно увеличилось?

– Наверное.

– А твоя мать, чья родственница – Веры Петровны или Ивана Рафимовича?

– Мой отец был младшим братом дяди Вани. У них была очень большая разница – одиннадцать лет. Между ними ещё брат и сестра были. Но они умерли. Потом дядя Ваня женился, и уже, будучи женатым, отслужил два года в армии. У них с тётей Верой долго не было детей. Потом вот Гришка появился. Мой папа женился на моей маме, и сразу же я появилась. У нас небольшая разница с Гришкой, всего три года. Но тётя Вера почти не общалась с моей мамой. Они так и не нашли между собой общего языка. И моя мама боялась её.

– Боялась? Вроде Вера Петровна не похожа на злодейку. Гостеприимная.

– Ну да. Только к своей семье она близко никого не подпускает. И твоей подружке не видать Гришу. Не даст она им вместе жить. Она и первую жену его не признавала. Внучку Алёнку привечала, а невестку видеть не хотела.

– Почему?

– Говорю тебе, никто не достоит её сына.

– Значит, они разошлись?

– Рита умерла. Уже лет пять прошло. Неожиданно заболела. Тётя Вера и дядя Ваня даже на похороны не приехали. Гриша сказал, что, мол, старые, куда поедут. Конечно, он же сын их, что он может ещё сказать. А потом дядя Ваня проговорился, что он хотел ехать, да тётя Вера его не отпустила. Это мне Алёнка сказала. И ещё она сказала, что Гриша тёте Вере, сразу после похорон, по телефону говорил, что теперь квартиру хоть не делить.

– Понятно. Извечный квартирный вопрос. Залазь в воду, она тёплая.

Анфиса скинула халатик, аккуратно сложила его на досках и опустила в речку ногу. Она осторожно спустилась с мостика, и мы с ней поплыли рядом. Пальцы мои молчали, и это хорошо, по крайней мере, хоть она не колдует.

– Анфиса, а где дочка Григория Ивановича сейчас?

– Она замуж вышла в том году, они с мужем в Екатеринбурге живут. Хорошая девочка. Но у неё обида осталась на тётю Веру, она к ним редко ездит. Если только отец её не заставит. С моими дочками перезванивается, мне иногда звонит, а про своих бабушку и деда даже не вспоминает. Не знаю, но мне кажется, что тётя Вера и со своими родственниками тоже не особо общается. У неё два брата родные в городе живут.

– А ты как собралась сюда?

– Сама не знаю. Я думала, что больше никогда сюда не вернусь. Дом матери я не смогла продать. Кому он тут нужен! Все нижние венцы уже сгнили, пол ходуном ходит, крыша худая. После похорон сразу закрыла его и уехала, на память несколько вещей взяла себе, и всё. А последнее время стала постоянно вспоминать деревню, даже сниться она мне начала. Вот и решила приехать. Не скажу, что Гриша обрадовался, когда я ему позвонила.

Она немного помолчала и добавила:

– И дело у меня здесь есть. Хочу кое-что узнать. Если получится. Много лет прошло.

– О матери?

– И о ней тоже. Она последние дни в больнице лежала. Когда я приехала, она уже не вставала. Её хотели уже домой выписывать, да она умерла. Тихо так, ночью. Во сне. Я утром пришла в больницу, а её уже нет.

– Она тебе что-то сказала перед смертью?

– Да, сказала.

Послышался смех Наташи и Григория Ивановича. Они нас догоняли. Григорий Иванович поднял целый водопад брызг на нас, проведя рукой по воде.

– Ну что, освежились? Или ещё будете плавать?

– Не хочу вылазить из воды. – Сказала я – А что местные не купаются?

– Купаются, только не здесь, а там, дальше по течению. Там как раз лягушатник для пацанов, бултыхаются целыми днями. Туда не поплывём, там по пояс всего. Поплыли обратно!

Мы поплыли вверх по течению, река там уходила резко влево, становилась у́же, и была даже немного прохладнее, чем возле мостика. Один берег поднимался высоко, и к реке подходил почти вплотную лес. Но на берег выйти было невозможно, он весь зарос высокой и острой травой. Потом река снова стала мелеть, была чуть выше пояса, мы повернули обратно.

Немного обсохнув, мы с Григорием Ивановичем и Наташей снова залезли в воду, а Анфиса ушла домой. Наташа была на седьмом небе от счастья. А я всё думала о неожиданном откровении Анфисы. Я думала, что она совсем не хочет с нами общаться. Да, в каждой семье свои проблемы. Ладно, поживем – увидим. И что за дело её привело сюда, через столько лет?

Мы полежали после купания на травке, я даже вздремнула, расслабившись от жары. Наташа с Григорием Ивановичем смеялись, потому что он всё рассказывал ей о своём детстве, об обитателях деревни, о школьных друзьях. Рассказчик он был хороший. Просто не остановить.

Когда мы вернулись домой, Анфиса и Вера Петровна были на огороде, пололи грядки. Мы с Наташей к ним присоединились, и я с тоской посмотрела на огромный огород, который родители Григория Ивановича засадили овощами. Справедливости ради, хочу заметить, что огороды у соседей были ничуть не меньше. На соседнем участке я видела спину старушки, которая тоже ползала между грядками, согнувшись в три погибели. Она только один раз разогнулась, чтобы поздороваться с нами, и снова наклонилась к грядке. Часа в четыре мы начали поливать морковку и капусту, а Григорий Иванович таскал нам воду из двух больших бочек, стоявших возле огуречной теплицы. Потом он снова наполнил бочки водой, и нас отпустили отдыхать. Наташа с огорчением посмотрела на свой маникюр, но ничего вслух не сказала.

В конце огорода стояла баня, аккуратно оббитая тонкими дощечками. Возле неё росли яблони, а вдоль забора было кустов десять смородины. Наташа предложила мне отдохнуть в нашей комнате, но я сказала, что пойду, прогуляюсь по деревне. Я надела сарафан, шляпу и вышла на улицу. Анфиса стояла на крыльце, и я позвала её с собой. Она кивнула головой и скрылась в доме. Потом вышла с пакетом, и мы пошли с ней на улицу.

– Зайдём в мой дом. Если он ещё не развалился. – Сказала она мне.

Мы прошли половину улицы и свернули по узкой тропке между огородами на другую улицу. Возле первого дома на лавочке сидели две старушки. Анфиса поздоровалась с ними, они нам кивнули головами, и она спросила:

– Тётя Сима, ты меня не узнаёшь? Я Анфиса Котельникова, Марии Васильевны Кудиновой дочка.

– Анфиса! – Тётя Сима несколько секунд смотрела на неё, потом встала и обняла её – Анфиса, матушки родные, да какими ты судьбами? Я уж думала ты больше не приедешь к нам! Как ты? Как дочки?

– Всё хорошо, дочки обе замужем, внук растёт, Стёпкой назвали. Я работаю, вроде всё нормально. А ты как? Не собираешься к сыну в город?

– Собираюсь, Анфиса, вот с огорода всё уберу и уеду к нему. Зиму там поживу, а к весне вернусь, если здоровье не подведёт. Кому я там нужна! А здоровье, всяко. Этой зимой спину так прихватило, что с кровати ползком вставала. Вон Ивановна мне супы варила да каши. Да спину мне натирала.

– Лидия Ивановна, а вы как? Как дядя Ефим? Огород-то садите? – Спросила Анфиса другую старушку.

– Сажу, милая, сажу, куда деваться! – Вздохнула Лидия Ивановна – А Ефим два года назад помер. Одна я осталась. Светка редко приезжает, они всё по югам ездят, сюда не хотят. И то правда, что тут делать?

– А ты домой к себе решила зайти? – Спросила Тётя Сима – И правильно, сходи, посмотри, мать вспомни. Там всё так и осталось, никто там не был без тебя.

Мы ещё немного постояли возле старушек, они нам деревенские новости рассказали, кто умер, у кого дети женились, к кому внуки приезжают. Старушки пригласили нас к себе на чай, и Анфиса пообещала обязательно прийти, только в другой день.

Дом Анфисы был предпоследний на улице, и за ним возвышался сосновый бор, отбрасывая тень на половину огорода. Напротив покосившихся ворот стояли две разросшиеся рябины. Трава возле ворот была скошена, видимо, соседи постарались. Мы с трудом открыли калитку, и во дворе нас встретили настоящие дебри, заросло всё, даже на деревянном крыльце из щелей росла трава. Крыша над крыльцом завалилась на один бок, и дверь жалобно заскрипела, когда Анфиса её открыла ржавым ключом, который вытащила из-под порога.

Маленький коридор перед входом в дом освещался единственным окном, с которого свисали расползшиеся от старости непонятного цвета занавески. Анфиса сорвала их, но света не добавилось, потому что окно было всё в серых подтёках. Пахло мышами.

Такое же запустение было и в единственной комнате. На печной трубе были разводы от воды, видимо крыша совсем не хранила от дождя покинутый и бесхозный дом. Анфиса прошла к деревянной широкой лавке под окнами, и села.

– Не могу это видеть. Надо было его продать хоть на дрова. Или вообще отдать. Не думала, что так быстро всё сгниёт и разрушится.

– Сейчас отдай на дрова. И вещи раздай, вон комод, какой хороший, может, кому из соседей пригодится. – Посоветовала я.

– Да, отдам. – Она грустно вздохнула – Мама у меня очень любила этот дом. Они с отцом его купили, как только поженились. Только здесь была перегородка, отделяющее одно окно. Там была моя комнатка, кровать стояла, только она одна и входила. А потом отец умер, мы перегородку разобрали. Мама спала на печке, а я на этой кровати. – Она показала на кровать – Тосковала она по отцу очень. Всю жизнь.

– Она всегда в Каневке жила?

– Да. Она здесь родилась. А вот бабушка моя, её мама, приехала за дедом сюда из самого Ленинграда. Дед там служил, а она работала машинисткой в военкомате. Вот там и познакомились, полюбили друг друга. И бабушка за ним поехала сюда. Мама называла её декабристкой. Я некоторые фотографии взяла домой, но у неё ещё целый пакет здесь остался.

Анфиса подошла к комоду, выдвинула нижний ящик, и достала из него тонкую тетрадку.

– Я из-за неё, можно сказать, и приехала. – Увидев мой удивлённый взгляд, она добавила – Это записи моего отца, Николая Рафимовича. Эти записи он сделал ещё до своей женитьбы на моей матери. Сначала там он вёл учёт своего заработка и трат. А потом появились строчки о каком-то Губце, или Гудце. И что он диктует свои приказы Верке, это он так про тётю Веру. И написал, что она колдунья.

С минуту мы смотрели друг на друга, потом я спросила:

– Она приворожила его брата?

– Нет, соперницу извела.

– Как извела?

– Так. Умерла она. Совсем молодой. До свадьбы с дядей Ваней.

– От чего?

– Сначала она с ума сошла. Всё какого-то боялась, говорят, начала прятаться, показывать куда-то пальцем, что, мол, он за ней идёт, разговаривала всё с кем-то. А потом её в лесу нашли. Говорят, она перед смертью очень испугалась, сердце от этого остановилось. И как будто руками от чего-то закрывалась. Её искали несколько дней. Она ушла километров за семь от деревни.

– Ужас какой. А в родне у неё не было сумасшедших? Может, у неё была генетическая расположенность к этому.

– Не было никакой расположенности у неё. Мать нормальная. Отец всю жизнь в милиции работал. Если бы какие сомнения на его счёт были, ему бы оружие не выдали. И сестра её младшая тоже нормальная, она до сих пор жива. И дети у сестры все с высшим образованием, в городе живут, работают, к матери приезжают. Сумасшедших нет.

– Понятно. Ты всё прочитала, что твой отец в тетрадке написал?

– Нет. Когда бумаги разбирала, открыла тетрадь, начала читать и откинула, почерк у него очень не разборчивый, хотела потом прочитать, да забыла. Уехала. А потом вспомнила. Не поверишь, но так все эти годы жалела, что не прочитала до конца.

– Ты сказала, что мама перед смертью тебе что-то сказала. – Напомнила я ей.

– Она сказала, чтобы я быстрее отсюда уезжала, и больше не возвращалась. И что отца моего они со свету сжили. Они – это кто-то и тётя Вера.

– Может это и есть Губец. Ты про него слышала ещё от кого-нибудь? Может в деревне есть кто с такой фамилией, или раньше тут жил?

– Нет у нас в деревне ни Губцов, ни Гудцов. И я никогда не слышала такой фамилии.

– Давай прочитаем, что в тетради дальше написано. Может тогда и поймём, кто такой Губец.

– Оля, ты мне сначала скажи, почему ты так настороженно на Гришу смотришь? – Она положила руку на тетрадь и посмотрела на меня.

– Что, так заметно? – Удивилась я.

– Да, я это на вокзале ещё заметила.

– Не знаю даже, как ты воспримешь мой ответ. – Я помедлила, подбирая слова – Я поехала с Наташей сюда потому, что почувствовала какое-то колдовство, когда впервые увидела Григория Ивановича. Сначала подумала, может, какой оберег у него сильный при себе. Я умею чувствовать колдовство.

– Неожиданно. – Анфиса, не отрываясь, смотрела на меня – И как ты это чувствуешь?

– У меня кончики пальцев, словно иголками, начинает колоть.

– И что ты делаешь, когда почувствуешь колдовство? Ты можешь его нейтрализовать?

– Нет, я не умею этого делать. – Честно призналась я – Обычно, я сразу же звоню своему приятелю, Сакатову Алексею Александровичу, он профессор в этом деле, и мы вместе начинаем думать, как быть дальше.

– Так вас целая организация таких! – Она уже с бо́льшим интересом посмотрела на меня – Значит, это не первый раз, когда ты почувствовала колдовство?

– Нет, не первый. – Подтвердила я – Но у нас не организация, скорее, клуб по интересам. Мы и познакомились с Сакатовым, когда я столкнулась с необъяснимыми событиями. Правда, я сначала думала, что это было исключительно одноразовое происшествие. Но, к сожалению, такое встречается не редко. Так что, если мы найдём что-то необычное в этой тетради, я подключу Сакатова.

– Знаешь, я бы очень хотела, чтобы вы мне помогли со всем этим разобраться. А насчёт Гриши, я хочу тебе сказать, что у него на самом деле есть амулет. Он мне сам его показывал, когда я у него дома была. Ему его тётя Вера дала. Амулет для привлечения богатства и успеха. На цепочке висит на шее. Маленький загнутый гвоздик. Когда мы пошли на речку, он его снял.

– Видать, очень сильный амулет, раз я его почувствовала. Тем более странно, что амулет сильный, а он сам не похож на удачного бизнесмена, даже машины нет.

– И квартирка небольшая, двухкомнатная хрущёвка. Да, видать не очень амулет к нему деньги притягивает.

– А может он не для денег, а для чего-то другого? – Спросила, подумав, я.

– Он мне так сам сказал. Ладно, давай с тетрадкой разберёмся для начала.

Глава 2. Грибной круг.

Я села рядом с ней, и она раскрыла тетрадь. Почерк у её отца был мелкий, буквы небрежно цеплялись друг за друга, расстояние между словами почти отсутствовало. Да, непросто такое прочитать. Немного помучавшись, Анфиса взяла ещё одну тетрадку с полки, и я стала записывать то, что она разбирала. Понемногу она привыкла к почерку, стала быстрее догадываться о том, что записано, и дела у нас пошли быстрее. То, что было написано в тетрадке, повергло нас, может, и не в шок, но впечатление произвело на нас оно сильное. Вот что было в тетради:

Решил всё записать, чтобы если что случится со мной, тогда все поймут, что я правду говорил. Мне Машка сказала, что видела Верку на том месте, где Галинка погибла, Верка там крутилась и всё какому-то Губцу что-то говорила. Значит, этот Губец живёт в лесу. Мы сначала думали, что Губец человек, но там никого нет, мы несколько дней там караулили. А потом поняли, что Верка колдунья, и что она служит ему, может сама его и вызывает. Я сразу Ваньке сказал, что она колдунья. Да где там! Сказал, что женится только на ней. Про Галинку больше и не вспоминает, матушка тоже ему вторит, хорошо, говорит, бог отвёл до свадьбы от такой жены, а то, как бы после свадьбы она с ума сошла. А Верка хитрая, она с Галинкой сначала дружила, у неё всё выпытывала. И бабка её в лесу странно пропала. Глаза у Верки злые, она со мной даже не разговаривает, наверное, чувствует, что я всё про неё знаю.

На свадьбе сидела, словно замороженная кукла. Живут с нами теперь, мне хоть домой не иди. Она меня так же ненавидит, как я её. Хотя при брате меня называет Коленька, и улыбается мне.

Я решил проследить за Веркой. Она собралась с утра по ягоды. Мать хотела с ней идти, да та ей, нет, мама, что вам по лесам ходить, отдыхайте. Я специально, когда все уснули, приставил полено к двери, чтобы услышать, когда она в лес пойдёт. И раздеваться не стал.

Я только что пришёл из леса, Верка ещё не пришла. Я теперь даже боюсь с ней жить в одном доме. И за своих боюсь. Она утром так летела в лес, что я еле успевал за ней. Она даже не обернулась, наверное, не думала, что за ней кто-то пойдёт. С местом, куда она шла, я не ошибся. Она прошла мимо пасеки и дошла до больших камней, которые рядом с болотом. Место там глухое, туда местные никогда не ходят. Там и нашли мёртвую Галинку. А Верка дошла до камней, корзину откинула, и руки на камень положила. И головой к нему прислонилась. Я лёг за пригорком, и выглядывал из-за сосны. И тут как заухало что-то. Она давай поклоны бить, на коленки упала. Подо мной как вроде что заклокотало. Верка достала какую-то бутылку, откупорила её и вылила на землю рядом с камнем. И я услышал, как она позвала: «Губец! Как ветер пыль понёс, так мои слова к тебе» И правда ветер поднялся, закрутился вокруг неё вихрем, и она сама закрутилась. Руками машет, рот скосила. Что-то ещё говорила, да я уже не расслышал. Страшная такая стала. Я тут уж больше не мог смотреть, отполз подальше и побежал в деревню. Что за Губец, не знаю, но встретиться с ним побоялся. Домой я не пошёл, до вечера с Афанасьевым в клубе лавки ремонтировал, помогал ему. Думаю, пусть Верка придёт, спать лягут, тогда и приду.

Верка с Иваном в воскресенье с дедом Трифоном в город уехали, а я пошёл на то место, где она колдовала. Всё время думал, хотел посмотреть, не осталось ли там что. Они только за дверь, я в лес сразу. Дошёл до того места, а там, где она колдовала, так круг будто кто вытоптал, а по краям его грибы растут, ровненько так, будто их высадили. Я к камню подошёл, там ничего, и вокруг ничего . Только грибы эти. Понятное дело, рвать я их не стал. А потом смотрю, а на траве высохшие капли крови. У меня по спине мурашки поползли от страха.

Сегодня она принесла целую корзину грибов. Я сразу узнал их. Все один к одному. Вот ведь сволочь колдовская. Она их в воде замочила в ограде, и пошла в огород. Я их опрокинул и ещё и потоптался. Визгу было, она, как резаная, орала. Ванька мне подзатыльник отвесил. А что я им скажу! Не поверят ведь. Колдунья она, всех решила отравить.

На этом записи в тетрадке закончились. Анфиса закрыла последнюю страницу и посмотрела на меня:

– И что скажешь?

– Похоже, она точно там колдовала. – Я развела руками – Жаль, что больше ничего он не написал! Хотя я и сама видела, как грибы кругом растут, ничего в этом необычного нет. Может, она на то место ходила, потому что знала, что оно грибное.

– Может, ещё скажешь, что она сама садила в лесу грибы? Или удобряла их? – Анфиса с усмешкой посмотрела на меня – Мичуринец такой добровольный. Нет, Оля, никогда я в это не поверю. Грибы, может, и растут в лесу иногда кругами, я не спорю, только у моего отца родители в один год умерли, мне было два года тогда. Я их не помню. А Грише, значит, было лет пять. Они друг за другом умерли, бабушка сначала, осенью, а дед зимой. А дед, знаешь, какой крепкий был! Мама моя говорила, что он никогда не болел, и руками подкову мог разогнуть. Силища была, как у медведя. И дружно они жили, бабушка работала на ферме, а он трактористом. Мне кажется, то, что папа опрокинул эти грибы, он им подарил несколько лет. И себе тоже. Потому что он к тому времени, как они умерли, уже женился на моей маме и отдельно от них жил. Я же тебе говорила, что тётя Вера не очень-то роднилась с моим отцом и матерью.

– Интересно бы посмотреть на то место. Ты знаешь, где оно?

– Нет. Но где старая пасека была, знаю.

– Пошли завтра сходим с утра?

– Посмотрим. Не хочется тётю Веру настораживать. Если это всё правда про неё, тогда лучше на рожон не лезть. Может даже, я туда одна схожу, когда вы уедите.

– Знаешь, я сейчас Сакатову позвоню, и попрошу, чтобы он про эти круги грибные посмотрел в своей картотеке. У него к каждому необычному событию обязательно своя история припасена. Или сказка какая-нибудь страшная. Да ещё и кровью она полила то место. Я думаю, его это заинтересует. А если он что-то необычное отыщет, то ещё и сам сюда примчится. Можно я сфотографирую эти записи и вышлю ему?

– Высылай.

Я сфотографировала свои записи, отправила Сакатову и сразу же ему позвонила. Он был в гостях, поэтому мы договорились, что я ему перезвоню вечером, когда одна буду в комнате, чтобы Наташку не пугать. Но уже минут через пять он сам мне перезвонил, сказал, что вышел на балкон, и чтобы я ему кратко сказала, что у меня случилось.

– Посмотри, что есть о грибных кругах. И кто такой Губец. У нас тут подозрительная тетрадка, и там одна история необычная написана. Со слов очевидца события. Мы её переписали, и я тебе это скинула.

– Понял, как домой попаду, сразу этим и займусь. Оля, но сейчас тебе со всей ответственностью могу сказать, что такие грибные круги ещё называют ведьмиными. Так что, будь осторожна. Как называется деревня, куда ты приехала?

– Каневка, в Артёмовском районе.

– А фамилия хозяев?

– Кудиновы.

– Понятно. И обязательно позвони вечером.

Я повернулась к Анфисе, чтобы передать, что мне сказал Сакатов, но она это и сама услышала. Она ничего не сказала, только покачала головой и убрала тетрадку в пакет.

– Анфиса, – спросила я её – а других записей никаких не осталось у тебя от отца? Может, он ещё где писал.

– Нет, теперь ничего не осталось. – Анфиса отрицательно покачала головой – Я целый ворох всяких бумаг сожгла! Знаешь, сколько у них барахла всякого скопилось! Если бы я, конечно, знала, я бы внимательнее их разбирала. Оставила только фотографии, квитанции, да эту тетрадку. С собой я увезла только документы на дом. Странно, конечно, что так неожиданно записи заканчиваются.

Мы с Анфисой вышли из дома. Скрипучую дверь она снова закрыла ржавым ключом и положила его под порог. На пороге сидела серая кошка, облизывала свою блестящую на солнце шубку и на нас не обращала никакого внимания. Я наклонилась и погладила её. Кошка замурлыкала.

– Я, сколько себя помню, не любила гостить у тёти Веры. – Рассказывала мне Анфиса по дороге домой – Вроде и гостеприимная она, и всегда конфеты у неё были, и улыбалась мне. Но я относилась к ней всегда настороженно, неуютно мне было рядом с ней. Хоть и маленькая была, и с Гришкой мы вместе носились. Но вот не помню, чтобы кто из ребят у Гриши дома был. Сам он постоянно бегал по своим друзьям. А они к нему – нет. Видимо, не только я не любила у них бывать. Дети ведь всегда на подсознательном уровне чувствуют отношение к ним взрослых.

– Меня больше всего интересует этот Губец. Такое странное имя. И мне кажется, что это не человек. Это какая-то сущность, которая ей помогала в колдовстве. Слушай, а может там какое-то захоронение старое? В деревне ничего про это не говорили?

– Не знаю я ни про какое захоронение. Сейчас мне это ещё больше не нравится, не хватало ещё, что она покойников оживляет. – Анфиса передёрнула плечами, словно сбрасывая с них что-то – Интересно, откуда она его подцепила? Оля, ты будешь своей подружке об этом рассказывать?

– Нет, конечно. Наташа очень далека от этого. Если только я не почувствую какой-нибудь подвох от Григория Ивановича.

– Вот увидишь, недолго он за ней поухаживает. Тётя Вера не даст им жить. Наташа не первая, с кем он пытался связать свою жизнь. Алёнка, Гришина дочка, моей Насте рассказывала как-то про его неудачное сватовство. У него одна знакомая была, пару лет назад, она врачом в областной больнице работает, так она к нему даже переехала совсем, вместе собрались они жить. Да сбежала через неделю. А он её уже и с Алёнкой познакомил, и с родителями. Тоже сюда привозил. Алёнка у него спрашивает, что случилось, а он ей, она, говорит, совсем не могла находиться в его квартире. А Алёнка ему говорит, так ты к ней поезжай. А он говорит, ошибка была, хорошо, что расстались.

– Интересно. – Удивилась я – А зачем это Вере Петровне? Наоборот, лучше ведь, если он не один будет жить.

– Сама не пойму. Я тоже так считаю. Что хорошего, если мужик один живёт. Сам стирает, сам готовит. Да он и пытается свою жизнь устроить. Вот, с Наташей познакомился. Значит, не хочется ему одному быть.

 Так, рассуждая о Григории Ивановиче и его отношениях с женщинами, мы дошли до дома Веры Петровны, но решили ещё прогуляться, и пошли к речке. Там, возле мелководья, мы сели на бережок и смотрели, как в речке купаются двое мальчишек, лет по десять. Шуму от них было, словно купался целый батальон. Потом к ним присоединился ещё один, и вода уже кипела от шлёпающих по ней рук и ног. Мы решили тоже искупаться и прошли к мостику. Там сидели Григорий Иванович и Наташа. Они сидели рядом на краю мостика и молча смотрели на воду, а Наташа положила ему голову на плечо. Так как мы первые их увидели, то мы просто повернули обратно и снова вернулись и сели напротив мальчишек. Через некоторое время на берег вышла полная женщина в цветастом платье, с вязанием в маленькой корзинке.

– Дина! Привет! – Обрадовалась её появлению Анфиса – Ты что, в отпуске?

Дина, увидев Анфису, тоже заулыбалась, села рядом с нами, крикнув мальчишкам, чтобы они вышли погреться на солнце.

– Так с внуками приехала отдохнуть сюда. Да и маманьке с огородом хоть немного помогу, насколько здоровья хватит. Вон двое белобрысых, это мои. Димкины сыновья. Я ведь не работаю уже год. На инвалидности. А тебя давненько не было. Ты совсем приехала, или попроведать своих?

–Попроведать. Скучаю, всё равно тянет в родные места.      А ты одна, или с Пашей?

– Так мы с ним уже лет десять, как разошлись. Надоело пьянки его терпеть. Думаешь, просто так я на инвалидности-то? Все нервы вымотал. Что только я ни делала, и лечить пробовала, и кодировать. Даже тётя Вера мне давала какой-то отвар, чтобы он пьянку бросил. Да куда там! Максимум, месяца два не пил. С работы сколько раз вылетал. Денег нет, а на выпивку обязательно найдёт. Сейчас спокойно сплю хоть ночами. А то ведь придёт пьяный, да всю-то ноченьку орёт в кухне, своих чертей гоняет.

– А что, Вера Петровна заговоры знает? – Не удержалась я от вопроса.

– Маманька говорит, что она что-то умеет. Только она неохотно берётся, уговаривать надо. Вон, тётя Гутя говорит, несколько раз видела, как она летом рано утром выйдет на улицу, и золу из печки развеивает на дороге, и что-то там шепчет. Маманька мне сказала, чтобы я к ней сходила, рассказала о своей беде, уговорила помочь. Тётя Вера долго отнекивалась, потом мне сказала, чтобы я, как только Пашка уснёт пьяный, взяла чистый платочек, и лоб его им утёрла, и платочек привезла ей.

– И что, она тебе сказала, что поможет, этот её отвар?

– Нет, то-то и оно. Я съездила домой, сделал всё, как она сказала, привезла платочек, ей отдала. Она на следующий день мне дала пузырёк, а сама мне говорит, надо было раньше приходить, пока у него здоровье было.

– А причём его здоровье? – Удивилась Анфиса – И так понятно, что пьющий человек здоровьем не пышет.

– Не знаю, она так сказала. – Дина пожала плечами – Денег не взяла, говорит, сочтёмся. А чем сочтёмся, не понятно. Я и потом к ней подходила, и маманька хотела заплатить, та отказалась брать деньги. Говорит, раз не помогло, не за что деньги брать.

Мы с Анфисой переглянулись. Дина заставила мальчишек выйти на берег, у тех уже губы посинели от холода, но они упорно доказывали ей, что не замёрзли. Посидев минут пять на солнышке, они опять с криками побежали в воду.

– Ох, и неугомонь! – Вздохнула Дина – Ладно, хоть спят до двенадцати! Мы успеваем отдохнуть хоть утром от них. Завтра мы собираемся с маманькой на кладбище. Не хочешь с нами к своим сходить? Мы только рано, пока эти спят. Часов в восемь пойдём.

– Да, схожу. – Анфиса вопросительно посмотрела на меня, и я ей кивнула – Оля с нами пойдёт. Это подруга Гришиной невесты.

– Ещё одной! – Дина засмеялась – Ой, простите, – она виновато посмотрела на меня – нечаянно вырвалось!

– Да ничего, – успокоила я её – я уже кое-что знаю.

– Да уж. Не иначе, как министерскую дочку ждут! Да бог с ними! А ты что с домом-то будешь делать? Сама не хочешь сюда перебраться?

– Не хочу, пусть стоит. Или на дрова продам.

Мы посидели ещё немного, и пошли, не торопясь, к дому. От речки к дому шло стадо гусей, они тоже шли не торопясь, поэтому мы их пропустили вперёд, так как самый крупный гусь очень зорко охранял свою семью, и мы решили не провоцировать его. Возле открытых ворот стояла Вера Петровна, встречавшая своих питомцев. Гуси, увидев её, захлопали крыльями, загоготали, а она, помахивая тонкой веткой, загоняла их во двор.

– Вы что, одни? – Спросила она нас – А Гриша где со своей?

– На речке. – Ответила я – Вода тёплая, купаются.

Она что-то тихо сказала, опустив голову, и прошла в загон вслед за гусями. Во дворе, у открытой двери сарая, Иван Рафимович чинил деревянную лестницу. Увидев нас, он заулыбался, и отложил молоток с гвоздями.

– Ну как, сходила в свой дом? Я в начале лета там был, проверил, как он перезимовал. Эх, Анфиса, негоже, что он пустует. Дому хозяин нужен, чтобы следил за ним.

– Да где взять этого хозяина-то. – Анфиса усмехнулась – Если кто будет покупать, продам, за сколько бы ни просили.

– А не жалко? – Прищурился Иван Рафимович – Ведь тут ты родилась, родители твои всю свою жизнь прожили в нём.

– Жалко, да только я сюда никогда не вернусь. И далеко теперь я живу, сюда не наездишься. Дочки тоже не поедут.

– Не зарекайся! – Из загона вышла Вера Петровна, вытирая о передник руки – Жизнь-то длинная, кто знает, как дальше она сложится! Старых людей тянет на родину свою!

– Вон, Семёновы, жили-жили в городе, а потом взяли и приехали в родной дом обратно! – Поддержал супругу Иван Рафимович – Отремонтировали его, второй год живут, корову завели, огород садят. Сыновья к ним приезжают, довольны все. Мы и Гришке своему говорим, что там, в городе, забыл! Возвращайся к нам.

– А здесь что ему делать? – Ответила ему Анфиса – Работать негде, а ему ещё далеко до пенсии.

– Вот и он нам так отвечает! – Иван Рафимович грустно посмотрел на Анфису – Как тут нечем заняться? Работа всегда найдётся у хорошего хозяина! На станции есть работа, на железной дороге, там всегда им кто-то требуется!

– Пойду за Гришей схожу. – Сказала Вера Петровна, направляясь к воротам – За стол пора, голодные уже все. Анфиса, иди огурцов порви, луку зеленого, да салат сделай. У меня жарко́е готово, давно уже в печи томится, сейчас вернёмся, поедим.

Анфиса пошла в огород, а я села на узкую завалинку под окном дома. Иван Рафимович сел со мной рядом.

– А что, Наташа давно уже одна живёт? – Спросил он меня.

– Да, давно. В нашем возрасте не просто знакомиться.

– Ну да, ну да. У нас Гришка тоже уже давно один. Не пойму я, вроде он у нас не плохой, работящий, не пьёт. А всё не везёт ему с бабами!

– Так, может, ждёт какую особенную?

– Да какую там особенную! Недавно нам с матерью заявил, что один будет жить, раз никак не получается у него семейная жизнь. Мы, понятное дело, на него с матерью накинулись, что, мол, надумал! Какую уж он там ищет королевишну!

– И Вера Петровна его ругает, что он один? – Осторожно спросила я.

– О! Ещё как! Молится постоянно, чтоб послали ему жену. В том году приезжал с одной, так мать ему все ужи прожужжала, что баба хорошая, и машина у неё, и сама такая шустрая, и с ним хорошо так говорила, ласково. Да нет, звоним ему, он опять один! Куда она делась, спрашиваем, а он, не сошлись характером! Видишь как! Характером они не сошлись. Мы с матерью вот уже пятьдесят семь лет вместе живём, всяко было. Даже дрались, по молодости. И ничего, характеры тоже у нас с ней не простые. Если что не по ней, так тоже, искры во все стороны сыплются. Сейчас уж, стариками стали, и то иногда по целым дням молчим, не разговариваем. И ничего. Зато вон я зимой заболел, кашель такой был, что выворачивало, так она за мной, как за дитём ходила.