Читать онлайн Недетская игра в прятки бесплатно

Глава I. Пожар. Дверь к спасению.

Наконец-то прекратилось это безумие. Сколько оно продолжалось? Последние дни, недели, а может быть и месяцы, соединились в один большой общий кошмар. Никогда раньше не приходилось сталкиваться с такой нечеловеческой мерзостью.

Казалось, что все это происходило ужасно долго и что это мучение не закончится никогда. Ежедневные бесполезные и бессмысленные допросы похожие на издевательства, а еще их взгляды и прикосновения. Слава богу, не били, могла бы этого не перенести.

Удивительно, как могут эти безумцы после того, что совершают в этих своих жутких холодных казематах, возвращаться в уютные дома к теплу и свету? Как могут обнимать жен, целовать детей? Неужели они и впрямь полагают, что служат трудовому народу и творят все это во благо отечества?

Господь лишил их разума, отвернулся от них. Похоже, потерявшись и запутавшись в собственных заблуждениях, они перестали отличать зло от добра и, поддавшись искушению, усердно служат сатане, полагая, что он приведет их к праведной цели.

Но, нет. Точно не приведет, вот только, сколько еще будет поломано судеб, сколько отнято жизней и что будет с ее одной единственной?

Эти мысли метались в голове Елены Николаевны Вершининой, одной из многих женщин, на которых внезапно и совершенно неожиданно свалилось большое несчастье. Их мужья, отцы или братья были арестованы по обвинению в подготовке мятежа, целью которого, так писали газеты, было свержение Советской власти. Их мужчины были когда-то офицерами и служили в российской тогда еще царской армии и это обстоятельство, как оказалось, явилось достаточной причиной и поводом для ареста.

Муж Елены Николаевны тоже офицер, бывший подполковник царской армии, участник мировой войны, с восемнадцатого года состоял на службе в Красной армии, но четырнадцатилетняя безупречная служба Советской России не уберегла его от ареста.

Елена Николаевна даже представить себе не могла, чтобы ее муж, Андрей Вершинин, приверженный и неуклонно следовавший традициям чести и достоинства русского офицерства мог совершить мало-мальски нечестный поступок, и она твердо знала, что он ни в каком случае не мог участвовать в подобном заговоре, но был обвинен и арестован. С того злосчастного дня она больше его не видела и не знала где он и что с ним.

Слушая разговоры женщин, соседок по теплушке, везущей их на восток, она убеждалась, что все эти женщины также как и она не могли поверить страшным и непонятным обвинениям и тем более не понимали, почему и зачем, обвиняя в преступлении мужчин, заодно расправляются с их семьями: женами и детьми?

Однако появилась надежда, что самое неприятное и мучительное уже позади. Неделю назад зачитан приговор и дано предписание, отправиться на поселение в село с незапоминающимся названием, где-то на северо-востоке Башкирии.

Находясь под арестом, Елена Николаевна не раз вспоминала слова большого их с Андреем друга и старшего товарища Ивана Андреевича Петровского. Бывало, он с грустью и сожалением говорил: «Придет время и необходимость в наших знаниях и опыте для новой власти перестанет быть существенной, тогда мы окажемся лишними, и нам припомнят наше прошлое. Припомнят разницу в благополучии, воспитании, образовании и особо в приверженности жизненной философии, существенно разнящейся с укладом и привычками тех, на кого ориентируется и опирается нынешняя власть».

Вот и началось, не забыли, припомнили. Это подтверждали слова начальника конвоя, сопровождавшего поселянок к поезду. Начальник конвоя перед посадкой объявил правила содержания поселянок при движении эшелона и высказал свое мнение, что вынесенные им приговоры, как женам и родственницам врагов трудового народа, слишком мягки, и он просто обязан позаботиться о том, чтобы в пути, пока его конвой будет сопровождать эшелон, им не было никаких послаблений. Это прозвучало как угроза, но эшелон уже четыре дня в пути и до сего времени не чувствовалось со стороны конвоя какой-то жестокости и особого пренебрежительного отношения к сопровождаемым несчастным женщинам.

За время пути будущие поселянки успели перезнакомиться и вели тихие разговоры. Под перестук колес оживали воспоминания о недавнем, часто счастливом и благополучном прошлом. Когда поезд останавливался, поселянки старались узнать название станции, чтобы понять в каком направлении движется эшелон и далеко ли до места назначения. Вот и теперь поезд стоял на какой-то станции, но название ее узнать не получалось, на соседнем пути был другой поезд и он загораживал здание вокзала.

Была тихая ночь, будущие поселянки, устроившись на нарах, тихо беседовали, многие уже спали. Елена Николаевна не спала и не участвовала в разговорах, одолевали воспоминания последних месяцев, которые никак не хотели уходить из головы.

Вдруг послышался и все громче зазвучал станционный колокол, его звук отвлек от досадных размышлений, не дававших покоя на протяжении всего пути. Колокол звучал все тревожнее, вскоре почувствовался запах гари. «Неужели пожар?» – пронеслось в голове. Елена соскочила с полки нар, подошла к окну. На темном ночном небе ярко горели звезды и между ними пролетали искры огня, разносимые сильным ветром. На ветру огонь разгорался очень быстро, зарево все сильней окрашивало небо. Елена стояла под окном и не могла оторвать взгляд от этой тревожной и яркой картины, так продолжалось несколько минут, она очнулась, услышав скрежет засова на двери теплушки. Конвоир откатил дверь и зычным голосом прокричал:

– Что замерли, курицы? Быстро прыгать и бежать к голове эшелона, – он показывал направление, в котором нужно было бежать, – Эй, куда? Нельзя под вагон. Поймаю, ноги вырву.

Женщины спрыгивали на насыпь между железнодорожными путями. Рядом с их эшелоном стоял пассажирский поезд, охваченный пожаром. Подхваченный сильным ветром огонь уже перекинулся на эшелон. Деревянные вагоны загорались, как хорошо высушенные дрова в печи.

Женщины, оказавшись между двумя горящими поездами, в панике искали любой путь к спасению, не слушая конвоира, они бросались врассыпную и бежали во все стороны лишь бы подальше от пожара: между составами, под вагоны пассажирского поезда и своего эшелона. Лишь малая их часть послушалась конвоира и бросилась бежать в указанном направлении. Конвоир, ошалев от происходящего, кинулся наводить порядок, он перехватывал женщин, которые лезли под вагоны, и когда ему это удавалось, выталкивал их в направлении между составами. Поток спасающихся женщин увлекал конвоира от вагона, в котором находилась Елена. Она одна из последних выбралась из теплушки. Так же как и остальные женщины, Елена слабо соображала, что делает. Она вслед за другими бросилась бежать между составами, но поскользнулась и уткнулась в дверь тамбура вагона рядом стоящего пассажирского поезда. Дверь оказалась не заперта, – отворилась и Елена поняла, что там тоже есть путь к спасению. Она быстро поднялась в тамбур в надежде через него выбраться на перрон станции.

Вагон был охвачен пламенем, дым застилал глаза, оставалось всего несколько шагов, чтобы выбраться из этого ада, но тут она услышала женский стон и плачь ребенка.

Дверь в коридор вагона была открыта и Елена различила, лежащий на полу возле двери, силуэт женской фигуры. Женщина постанывала, она обнимала маленького ребенка, он уже перестал плакать, вздрагивал и хватал ртом отравленный дымом воздух, казалось, что это последние мгновения их жизни.

Первым порывом Елены была попытка вытащить женщину и ребенка на воздух, она ухватила женщину за плечи, стала тянуть через тамбур к выходу, но сил не хватало, она почувствовала, что не хватает и воздуха, что слабеют руки и темнеет в глазах. Тогда она взяла на руки ребенка и, шатаясь, стала двигаться к выходу, нужно было выбраться на воздух. Наконец, уже из последних сил, осторожно держась за поручень, чтобы не уронить ребенка, она спустилась на перрон и, сделав два шага, опустилась на колени, глубоко вздохнула и потеряла сознание.

Елена очнулась от громкого крика и различила силуэты, движущихся по перрону людей:

– Быстро носилки сюда. Женщина с ребенком. Отравление угарным газом.

Кричал мужчина в белом халате, вероятно медицинский работник. Елена вздохнула и вновь потеряла сознание.

В следующий раз она очнулась уже на больничной койке, рядом, на соседней кровати лежал маленький мальчик, так же как и она под капельницей. Подошла медсестра:

– Пришли в себя? Как чувствуете? Голова кружится?

– Немного кружится. Как ребенок?

Сестра улыбнулась:

– Гриша молодец, мы очень боялись за его жизнь, но ваш сын справился и тоже уже идет на поправку.

Елена прикрыла глаза, ее приняли за мать мальчика. Как было бы хорошо, если бы это было, в самом деле, так.

Медсестра подумала, что Елена задремала, поправила одеяло и направилась к двери, но Елена ее остановила:

– Постойте, сестра. Скажите, как вас зовут?

– Варвара.

– Спасибо, Варя, вам большое за Гришу, я очень за него боялась.

Варя улыбнулась:

– У нас очень хороший доктор, заботливый и умный, Вы его поблагодарите, – она взялась за ручку двери, – я сейчас принесу ваши документы, они сильно пострадали от огня, придется восстанавливать.

Елена задумалась. На нее свалились плохое самочувствие и неожиданная информация и с этой информацией надо что-то срочно решать. Признаться, что Гриша не ее сын, и она скрылась от конвоира? Кажется, это называется – побег, будет новый суд и срок уже не на поселении, а в лагере. Да, пожалуй, признаваться пока не стоит, нужно подождать и положиться на судьбу, вдруг Гриша ей послан Господом, как спасение и обретение другой, новой жизни? Старая благополучная потеряна: муж, друзья – все теперь в прошлом, того что разрушено, кажется, не вернуть.

В дверях появилась медсестра Варвара, в руках у нее была небольшая женская сумочка, изрядно пострадавшая от огня. Варвара протянула ее Елене:

– Вот все, что было при вас, когда вас обнаружили. Вы лежали на перроне, прижав к груди Гришу, а у него через плечо была перекинута сумочка. Не стоило так делать, когда вы выбегали из вагона, сумочка могла за что-нибудь зацепиться, обвить шейку мальчика…

– Да, вы правы, – Елена чуть задумалась, что ответить, – не хотелось бросать документы в горящем поезде, а рук не хватало.

Варвара внимательно посмотрела на Елену, ее смутило то, что рядом с матерью лежит больной ребенок, а она даже не справилась: спит он или без сознания, конечно, она испытала шок и еще не полностью осознает произошедшее, но все же странно.

Варя положила сумочку на тумбочку возле кровати, наклонилась над Еленой:

– Вижу, вы устали, отдохните. Зайду к вам попозже.

Она повернулась и быстро скрылась за дверью.

Елена не обратила внимание на удивленный взгляд Варвары, ей хотелось побыстрей взглянуть на документы, находящиеся в сумочке, они могли спасти ее или погубить. Она потянулась к сумочке, достала паспорт, свидетельство о рождении мальчика и сложенный листок бумаги, все они действительно пострадали от огня. У паспорта обгорел край, на фотографии лица не разобрать, но хорошо читались данные, паспорт выдан на имя Голосовой Анны Леонидовны, иждивенки, замужем за Голосовым Аркадием Ниловичем, имеет сына Голосова Григория, московская прописка аннулирована. Следующий документ – свидетельство о рождении Голосова Григория Аркадиевича 16 июля 1931 года рождения. Елена еще раз пробежала взглядом по этим документам, надо запомнить все, что там указано. Ее приняли за мать мальчика, для того, чтобы понять, как вести себя в будущем, очень важно узнать, что с его родителями, жива ли его мать?

Елена решила, что постарается не спешить признаваться, кто она на самом деле и все будет зависеть от того, где отец мальчика, был ли он в поезде, живы ли его родители? Она развернула листок бумаги, который был в сумочке вместе с документами – это было письмо. Елена развернула его и внимательно прочитала, перечитала еще раз, стараясь запомнить все, что в нем сказано:

«Дорогая Аннушка!

Очень скучаю по тебе и Гришеньке. Очень много работы, но вечерами все время думаю о вас. Строительство нашего механического завода почти закончено. Через месяц начнут завозить оборудование. Мне, как главному инженеру, нужно быть на приемке, поэтому спешу подготовить наше будущее жилище и сразу поеду за вами, чтобы побыстрее вернуться на завод. На первое время у нас будет комната в общежитии, но скоро закончат строительство дома и там у нас будет целая квартира. Планирую через три дня выехать в Москву, так что тебе пора начинать собирать вещи. Скоро начнем новую жизнь в нашем новом поселке Механиков, он так называется и расположен близ Челябинска, на границе Сибири.

До скорой встречи.

Любящий и скучающий, твой Аркадий».

Елена уронила письмо. Похоже, что отец мальчика тоже был в поезде и о родителях Гриши здесь в больнице пока ничего не известно. Дай бог, чтобы они были живы и счастье к ним вернулось. Надо надеяться на благополучный исход для их семьи. Если они живы и найдут мальчика – все откроется. Тогда для нее все вернется к тому, что было до пожара, а может, станет еще хуже. Ее обвинят в побеге из-под конвоя. Будет суд и лагерь. Если же родители мальчика погибли, для нее и мальчика будет лучше, чтобы все считали, что она его мать. Так он не окажется в детском доме, а она получит шанс остаться на свободе.

Елена аккуратно сложила письмо и документы в сумочку и оставила на тумбочке. Она лежала, прикрыв глаза и думала: правильно ли она поступит, если назовется чужим именем? Но тут зашевелился Гриша, открыл глаза и увидев незнакомую обстановку громко заплакал. Тут же вбежала Варвара, попыталась его успокоить, но не справилась, тогда она обратилась к Елене:

– Давайте, я переложу мальчика к вам, он почувствует родное тепло, пригреется и успокоится.

Елена с готовностью ответила:

– Да-да. Пожалуйста, передайте Гришу мне. Я бы сама встала, но капельница мешает.

Гриша успокоился не сразу. Елена гладила его по головке, вспомнила детскую считалочку, он прислушался и потихоньку успокоился. Елена попросила оставить его с ней, Варвара согласилась:

– Хорошо, отдыхайте, но утром я вас разлучу. Придет доктор, и потом еще следователь, который ведет дознание по пожару на станции, он просил сообщить, когда с вами можно будет поговорить. Ему надо с вами встретиться. Утром я сообщу ему, что вы пришли в себя. Он опрашивает всех свидетелей пожара, огонь был такой силы, еще и ветер, все произошло так быстро. К сожалению, есть пострадавшие и погибшие. Впрочем, зачем я это вам рассказываю?

Елена кивнула Варваре и слабым голосом произнесла:

– А вы что-то знаете о пострадавших? Здесь есть кто-нибудь из поезда, кроме нас с Гришей?

– В нашем отделении кроме вас никого. Если надо я попробую узнать, а лучше спросите у следователя, он о пожаре все знает лучше всех.

– Хорошо, я спрошу у него завтра, а сейчас нам с Гришей лучше отдохнуть.

– Да-да, конечно, отдыхайте.

Варвара покосилась на сумочку, она из любопытства познакомилась с ее содержимым и поняла, что в поезде должен был быть и муж этой женщины, она спросила о пострадавших, но о муже не спросила. Неужели это тоже последствия шока? Надо будет узнать, нет ли среди пострадавших ее мужа. Варвара потянулась за сумочкой:

– Сумку я пока заберу, следователь интересовался вашими вещами и документами.

Елена грустно улыбнулась:

– Спасибо вам, за заботу.

Варвара вышла из палаты, а Елена прижала к себе малыша и стала тихонько рассказывать ему сказки, те, что помнила, когда сказки кончились начала читать стихи. Детских она знала мало, читала взрослые. Так они лежали рядом, Елена читала стихи до тех пор, пока Гриша не уснул.

Утром пришел доктор, увидел Елену и мальчика спящими и не смог сдержать улыбки, он наклонился над Еленой и шепотом проговорил:

– Нет ничего прекрасней картины спящих матери и ребенка, но вынужден прервать ваш сон.

Он выпрямился и заговорил уже ровным голосом, как врач с пациенткой:

– Вижу, что и малыш потихоньку приходит в себя. Варвара мне рассказала, что вечером вы уже занимались ребенком. Капельницу мы вам отменим, но денек другой за вами последим, а мальчику еще надо немного подлечиться, так что мы вас пока не отпустим.

Елена с благодарностью откликнулась:

– Спасибо, доктор, я и вправду себя намного лучше чувствую. Главное, чтобы Гриша поправился.

– Я его послушаю, – он приготовил стетоскоп, – поднимите рубашечку. Мальчик, конечно, сильно надышался дыма, за легкими надобно последить.

Гриша вздрогнул, когда холодный диск стетоскопа коснулся его спины, но не заплакал. Потом с интересом следил за движением руки доктора, который передвигал маленький металлический диск по его груди, посматривал то на доктора, то на Елену, к ней он начал испытывать доверие. Доктор взглянул на Елену:

– Сколько малышу?

Елена из документов помнила, что он родился 16 июля 31-го года, поэтому уверенно ответила:

– Скоро два.

– Еще не говорит?

Елена не слышала от него ни одного слова, поэтому отрицательно покачала головой.

Доктор попробовал ее успокоить:

– Это ничего, скоро заговорит. Это характер, так бывает, молчат-молчат, а потом как заговорят – не остановишь. Реакции у него хорошие, так что не беспокойтесь.

Елена улыбнулась:

– Спасибо. Вы очень добры.

Доктор обратился к Варваре:

– Ну, что ж. Мальчика еще денек прокапаем, а дальше посмотрим.

Он встал и направился к двери, Варвара последовала за ним.

Принесли завтрак. Гриша поел с аппетитом, хороший признак – поправляется.

После завтрака снова зашла Варвара, следом за ней в палате появился человек в военной форме, поверх был накинут белый халат. Варвара еще в дверях громко проговорила:

– Анна Леонидовна, вы просили узнать о вашем муже, я поспрашивала везде, где могла, пока ничего выяснить не удалось, но вот пришел следователь – товарищ Соколов, может быть ему что-то известно?

Следователь недовольно взглянул на Варвару:

– Спасибо, что проводили. Вы нам больше не нужны. Можете идти, заниматься своими делами.

Елена почувствовала, что плохо справляется со своей новой ролью матери и жены, может быть, Варя догадывается, что ей есть что скрывать, а может быть, просто помогает неосознанно и подсказывает, как при следователе правильней себя вести. Конечно, Елене следовало еще вчера спросить ее об отце Гриши, как только она узнала о его существовании, но она испугалась, что он где-то близко и сейчас все откроется и этого не сделала, и это было ошибкой. Чтобы немного исправиться, Елена протянула к Варваре руку и попросила:

– Варя, извините, дайте мне Гришу, боюсь, он испугается чужого дяди и заплачет.

Варвара не спеша передвинула штатив с капельницей ближе к кровати Елены и осторожно положила Гришу рядом с ней. Елена благодарно смотрела на нее:

– Спасибо, Варя. Вы так нам помогаете.

Следователь нетерпеливо передвинул стул ближе к кровати Елены:

– Варвара Федоровна, покиньте помещение, мне нужно опросить потерпевшую.

Варя кивнула и вышла, следователь обратился к Елене:

– Ваши фамилия, имя и отчество?

Елена задержала дыхание, ей впервые предстояло назваться чужим именем. Как это ни грустно, с прежним, вероятно, если здесь для нее все сложится благополучно, предстояло расстаться, оно дорого, в нем все ее прошлое, но с ним невозможно будущее. Она посмотрела в глаза следователю и твердым голосом произнесла:

– Голосова Анна Леонидовна.

Следователь держал в руках армейский планшет и начал записывать показания Елены.

– Семейное положение и род занятий?

– Замужем, домохозяйка, – она поцеловала Гришу в лобик, – сыну скоро будет два годика.

– Фамилия, имя, отчество мужа, местонахождение и род занятий?

Елена подумала о своем настоящем муже Андрее и у нее увлажнились глаза:

– О его местонахождении мне теперь ничего не известно, – после небольшой паузы она продолжила, – надеюсь, вы поможете его найти.

Следователь равнодушно повторил свой вопрос:

–Фамилия, имя, отчество и род занятий мужа?

Елена убедилась, что душевных струн в этом человеке нет или они слишком глубоко спрятаны и утерла слезы:

– Голосов Аркадий Нилович, – Елена боялась что-то забыть или перепутать из того, что удалось узнать из письма и документов, которые вчера ей дала посмотреть Варя, она продолжила говорить глядя в сторону от следователя, – он инженер, мы ехали к его месту службы – это небольшой поселок возле Челябинска. Там построили механический завод, муж служит на этом заводе в должности главного инженера.

Следователь продолжил задавать вопросы:

– Давно вы замужем?

Это был вопрос, на который Елена не знала точного ответа, в сумочке, которую ей приносила медсестра Варя, было свидетельство о браке, но она не запомнила день свадьбы родителей Гриши, но поскольку ему скоро должно исполниться два года, Елена ответила наудачу:

– Мы живем вместе уже более трех лет, – и чтобы уйти от уточняющего вопроса она, прикрыв глаза руками, начала причитать как можно жалостливее:

– Товарищ следователь, пожалуйста, помогите отыскать мужа, может быть он в какой-то другой больнице, может быть, он тоже нас разыскивает? Медсестра Варя попыталась его найти, поспрашивала, но пока ничего узнать не смогла, а вы следователь, вы можете многое…

Следователь резко оборвал причитания Елены:

– Прекратите свои стоны. Здесь вопросы задаю я, а вы, пожалуйста, отвечайте и мне вопросов не задавайте.

От резкого тона следователя Гриша забеспокоился и готов был заплакать. Елена теснее прижала его к себе и стала успокаивать:

– Гришенька, миленький не плач, дядя не будет больше громко разговаривать, он хороший, добрый, он обязательно нам поможет, он найдет папу.

Следователь, чтобы продолжить опрос смягчил свой тон:

– Гражданка Голосова, в ходе следствия будет определено местонахождение и состояние вашего мужа, а пока отвечайте на вопросы, которые я вам задаю.

Елена перевела взгляд с Гриши на следователя:

– Я готова, задавайте ваши вопросы.

– Что вам известно о причине пожара в поезде?

Елена пожала плечами, ей приходилось фантазировать и стараться, чтобы ее ответы были правдоподобными:

– Я ничего не могу сказать о причине пожара, была ночь, мы спали, проснулись, когда заплакал Гриша. В купе проникал дым, и стало трудно дышать.

Следователь внимательно смотрел на Елену:

– Как вам удалось выбраться из горящего вагона?

– Аркадий, – муж, вытолкал нас с Гришей из купе, велел бежать к выходу, прокричал, что ему нужно взять важные бумаги, и он нас догонит.

– И что было дальше?

– Дальше… – Елена грустно опустила глаза, – коридор вагона был заполнен дымом, было очень трудно дышать, голова кружилась, я не помню, что было дальше, очнулась уже на перроне, вокруг были люди, потом опять потеряла сознание и пришла в себя уже здесь в больнице.

Следователь прищурился и задал очень важный для следствия вопрос:

– Среди ваших вещей есть рабочая телогрейка, по вашему рассказу вы жена главного инженера завода, как тогда телогрейка оказалась среди ваших вещей?

Елена своим взглядом выразила недоумение, она точно знала, что среди ее вещей не могло быть телогрейки, она уже освоилась в своей новой роли, и еще раз пожав плечами, с уверенностью ответила:

– Не могу сказать, откуда взялась телогрейка. Ночью было прохладно. Я выбежала из вагона, в чем была. Наверное, добрые люди прикрыли меня и Гришу, чтобы мы не простудились.

Следователь задал еще несколько незначительных вопросов, но, похоже, больших подозрений ответы Елены у него не вызвали. Он свои бумаги уложил в планшет и перед уходом предупредил Елену:

– На время следствия из города прошу не уезжать.

Встал и направился к выходу. Елена вслед ему проговорила:

– Мужа разыщите, пожалуйста.

Он не оглянулся и вышел.

Елену бросило в жар. Никогда в жизни в один день она не говорила столько неправды, но посмотрев на Гришу, успокоилась, она стала к нему привыкать. Так случилось, что впервые в жизни ей пришлось играть роль матери, и эта роль ей нравилась, не хотелось думать о том, что могут отыскаться родители или родственники Гриши. Но если все останется, так как есть, она будет благодарна Господу, она чувствовала, что та несправедливость, которая случилась с ней и с Андреем – это злодеяние бесов, а Господь помогает ей высвободиться из их плена и в помощь и награду за терпение посылает этого тихого и милого мальчика.

Дверь приоткрылась, заглянула Варвара:

– Не спит?

– Не спит. Пригрелся и лежит тихонько.

Варвара подошла и остановилась возле кровати:

– Следователь забрал ваши документы. В сумочке были деньги. Вот они. Он сказал, что они вам пригодятся. Странно, что он это сказал. Деньги никогда не бывают лишними.

Удивление Варвары вызвало улыбку Елены:

– Деньги нам с Гришей, конечно, понадобятся. Он запретил уезжать из города, пока идет следствие. Интересно сколько оно продлится?

Варвара сочувственно посмотрела на Елену:

– С этим пожаром много вопросов. Я это знаю. Мой муж – участковый, он мне кое-что рассказал о пожаре, а следователь – Павел Афанасьевич, дает ему разные поручения.

– Ваш муж участковый милиционер? Он участвует в расследовании и что-то знает о пожаре? Следователь спрашивал меня о причине пожара, я сказала, что спала, когда он начался и ничего не знаю, как все это произошло, но вы говорите, что у следствия много вопросов?

Варвара оживилась, несмотря на запрет мужа, ей очень хотелось поделиться своими знаниями:

– Муж говорит, что следователь считает, будто причина пожара – неосторожное обращение с огнем: кто-то не затушил папиросу или обронил спичку, и загорелось в вашем поезде. Но, главные вопросы не в этом. Рядом с вашим поездом стоял еще один поезд, он тоже пострадал от пожара, в нем везли на поселение родственников осужденных врагов революции. Когда начался пожар их стали выводить из вагонов, в суматохе кому-то удалось убежать, кто-то не сумел выбраться, есть погибшие среди пассажиров поезда и среди осужденных к поселению. Вот теперь разбираются, ищут сбежавших, устанавливают личности погибших.

Елена внимательно слушала Варвару, она убедилась, что, не смотря на доброе к ней и к Грише отношение Варвары, сейчас, нельзя допускать ни малейшего с ней откровения, все же ее муж – милиционер. Елена решила переключить разговор на происшедшее с пассажирским поездом:

– Вы сказали, что ваш муж милиционер, и он помогает следователю. Если в нашем поезде начался пожар, там ведь тоже есть пострадавшие. Я спросила следователя о муже, он не ответил. Может он тоже пострадал, может он в другой больнице, беспокоится о нас? Можно попросить вашего мужа помочь нам что-нибудь узнать о нем?

Варвара отвела глаза:

– Как только вы поступили к нам, и мы обнаружили ваши документы, то сразу сообщили об этом следователю. Он попросил передать ваши данные и дать ему знать, когда вас можно будет опросить, потом вы пришли в себя, я попросила мужа внимательно отнестись к поиску, он записал данные вашего мужа, но пока среди выживших его не обнаружили, но поиски продолжаются, пожалуйста, не теряйте надежду.

Елена отвернулась и уткнулась в подушку, после слов Варвары она должна была заплакать, но слез не было. Так она лежала некоторое время. Варвара подумала, что ее лучше теперь оставить одну, дать возможность пережить услышанное. Она тихонько вышла и закрыла за собой дверь.

Глава II. Маленький человек – сын. Теперь с ним.

Прошло несколько дней. Елену выписали из больницы, но разрешили остаться при больном ребенке. Гриша первое время после того как пришел в себя, был похож на маленького испуганного потерявшегося зверька, он свертывался в клубочек и смотрел на все испуганным тревожным взглядом, казалось он вот-вот заплачет, и только прижавшись к Елене, чувствуя тепло ее тела, он успокаивался. Врачи и персонал больницы такое его состояние принимали, как следствие испуга во время пожара и опасались, что это может сказаться на его психике, но постепенно его состояние менялось, ему стала интересна окружающая обстановка, Варвара подарила ему тряпичную куклу и он начал с ней играть. Гриша чувствовал доброту ухаживающих за ним женщин, принимал их заботу и с каждым днем становился активней и веселей.

Елена понимала, что в ближайшее время им придется покинуть стены больницы и как-то устраивать свою жизнь. Варвара даже чаще, чем требовалось от медицинской сестры, заглядывала к ним в палату, искала возможность поиграть с Гришей и поговорить с Еленой, у них начали складываться добрые отношения. В одном из незначительных легких разговоров Елена спросила совета у Варвары:

– Варя, совсем скоро Гришу выпишут из больницы, но мне бы хотелось, чтобы наш замечательный доктор еще какое-то время понаблюдал за ним. Возвращаться в Москву сейчас нам не очень правильно, я боюсь, что Гриша может испугаться поезда и его тревожное состояние вернется. Да, я забыла, вот что еще важно, следователь не велел нам уезжать из города.

Варвара улыбнулась при упоминании следователя:

– Господь с ним, с Павлом Афанасиевичем, он совсем не злой человек, а вам и правда стоит здесь задержаться, за Гришей стоит понаблюдать.

– Проблема в том, что я раньше никогда не бывала в вашем городе, я здесь никого не знаю кроме вас. Может, посоветуете, где можно остановиться, хотя бы на первое время?

Елена и в самом деле впервые оказалась в этом городе, она раньше даже не слышала его названия, но несколько дней назад ей разрешили выходить на улицу и, оказавшись на крыльце лечебного учреждения, она прочитала, что все это время находилась в больнице города Саранска Мордовского автономного округа Средне-Волжского края.

Варвара на мгновение задумалась, но, кажется, быстро нашла решение:

– Знаете что? Давайте поступим с вами так, мой муж – участковый милиционер, и мы поручим ему это дело. На своем участке он знает почти всех жителей, я попрошу его поспрашивать, он что-нибудь найдет.

На следующий день в палату к Елене вошла Варвара в сопровождении милиционера. Елена насторожилась, но оказалось, что этот милиционер – муж Варвары, она его представила:

– Вот мой муж, Черняйкин Василий Андреевич, он согласился помочь вам, но для этого нужно.… Да, что это я? Он вам сам скажет, что нужно.

Василий Андреевич поклонился:

– Здравствуйте, Анна Леонидовна, я знаю вашу историю, мне приходится участвовать в разборе дела о пожаре. Варя сказала, что вы собираетесь на некоторое время задержаться в нашем городе и вам необходимо где-то остановиться. Я постараюсь вам помочь, на примете есть одинокая старушка, предложу ей сдать вам комнату, думаю, она согласится, но для того, чтобы этим заняться нужно решить один важный вопрос.

Елена озадаченно посмотрела на Василия Андреевича:

– Что нужно сделать?

Василий Андреевич развел руками:

– По существующим правилам, вам потребуется временная прописка, но насколько я знаю, ваши документы у следователя Соколова, мало того, они повреждены при пожаре.

Увидев, что Елена погрустнела, он поспешил ее успокоить:

– Не стоит преждевременно расстраиваться. Чтобы выйти из положения, в котором вы оказались, первое, что надо сделать – это написать заявление с просьбой восстановить поврежденные документы и указать, что это нужно для прописки и устройства на работу. На основании этого заявления вам выдадут справку, которая позволит вам временно прописаться.

Василий Андреевич достал лист бумаги и попросил Варвару принести ручку и чернила, когда Варвара принесла все необходимое, он усадил Елену писать заявление, написав, Елена спросила, что делать дальше. Василий Андреевич сложил вчетверо заявление, положил его в карман и стал прощаться:

– Теперь нужно немного подождать. Я сам отнесу ваше заявление в отделение милиции.

Когда он ушел, Елена подумала, что ей пора всерьез привыкать к новому имени.

Уже на следующий день Гришу выписали из больницы, но было велено показываться не реже раза в неделю. Елена разволновалась, им с Гришей некуда было идти, но пришла на помощь Варвара, она отпросилась на час и отвела их к себе домой.

Их встретила мама Варвары и с ней двое внуков Лариса и Сенечка – погодки, им было шесть и пять лет, они сразу же взялись за Гришу, стали показывать ему свои игрушки.

Варвара убежала, а мама Варвары Евдокия Петровна усадила Елену пить чай. На столе стояли румяные пироги, баранки и конфеты. Евдокия Петровна добрыми глазами смотрела на Елену:

– Угощайтесь, после больничной еды нужно набираться сил. Давайте и мальчика вашего покормим, а то мои внуки его быстро затискают. Его, кажется, Гриша зовут?

Елена благодарно улыбнулась:

– Да, его зовут Гриша, а меня Анна.

– Очень хорошо, Анна, и можно без отчества?

Елена кивнула, а Евдокия Петровна позвала внуков:

– Лариса, Сенечка идите сюда и приведите Гришу, будем пить чай с конфетами, – она посмотрела на Елену, – сейчас прибегут, чай с конфетами у нас только по праздникам.

И правда, дети сразу же появились в дверях кухни с очень заинтересованными личиками, они не знали, что сегодня за праздник, а для Елены сегодняшний день, в самом деле, становился каким-то особенным, и стол казался по-настоящему праздничным. Пироги, конфеты, для Елены эти яства были давно забытым удовольствием, их она не пробовала уже около года, даже больничная еда, о которой с сожалением говорила Евдокия Петровна, казалась Елене вполне достойной пищей.

Евдокия Петровна оказалась очень приятной собеседницей, хотя Елену, в данном случае, собеседницей можно было назвать с большой натяжкой, поскольку она больше молчала и слушала рассказы Евдокии Петровны, а та говорила и говорила.

Она рассказала о своих родителях, которые занимались крестьянским трудом и этот дом, в котором она живет с семьей своей дочери, достался ей от родителей. Раньше здесь была деревня, но теперь ее присоединили к городу и они все стали горожанами.

Елена с интересом слушала, а Евдокия Петровна, увидев перед собой благодарного слушателя, с удовольствием рассказывала о своей семье:

– Замуж я вышла в девятьсот втором году. Муж мой Федор Иванович был плотником и каменщиком, подряжался на работы в городе, жили мы хорошо, только дочка получилась у нас всего одна, но уж как мы ее любили и радовались, какая она росла ладненькая и умненькая, и все же счастье наше было недолгим. В четырнадцатом году началась война. Федора забрали в армию, а через год нам сообщили, что он умер в лазарете от ран. Варвара, как узнала, что его не смогли вылечить, решила, что будет врачом. Когда подросла, стала ходить в больницу, помогать санитарам, мыла, стирала, пошла на курсы и стала медицинской сестрой, готовилась к поступлению в университет, уже собралась ехать в Казань, но тут познакомилась с Василием, полюбила и осталась. Василий служил в Красной армии неподалеку от Саранска, в двадцать пятом году демобилизовался и пошел работать в органы, стал участковым. Живут они хорошо, смотрю на них и радуюсь. Вот, подарили мне особенную забаву – внучку и внука. Шалят, конечно, иной раз приходится, и поругать, но все равно в них все мое счастье.

Евдокия Петровна так увлеклась рассказом, что не заметила, как Лариса и Сенечка выпили чай, помусолили баранки, набрали горсти конфет и убежали играть, Гриша пока не очень уверенно держался на ногах, но тоже слез со стула и потопал за детьми. Елена, увидев это порадовалась, мальчик оживает, тянется к детям.

Евдокия Петровна и Елена сидели за чаем и беседовали, дети играли в соседней комнате, и так могло продолжаться долго-долго, но в сенях хлопнула дверь. Было слышно, что дети побежали смотреть, кто пришел. Послышался голос Ларисы:

– Папа, папа у нас гости. Посмотри, какой милый мальчик, его Гриша зовут.

– Хороший мальчик. Здравствуй, Гриша, и мама твоя здесь? – видимо Василий Андреевич не дождался ответа, – ладно, Лариса, бегите в комнату, поиграйте еще.

Через мгновение он появился в кухне.

– Здравствуйте! Приятного аппетита, – он присел к столу, посмотрел на тещу, – а, можно мне тоже чаю?

Сделав несколько глотков, заговорил:

– Что-то набегался я уже сегодня, участок хлопотный, но для вас, Анна Леонидовна, кажется, есть неплохая новость, поговорил со старушкой, которую упоминал в нашем прошлом разговоре, простите, пришлось рассказать о вашей беде. Так вот, у нее есть свободная комната и она готова с вами познакомиться.

– Спасибо, – Елена заинтересованно смотрела на Василия Андреевича, – и, когда можно это сделать?

– Да, прямо сейчас, только чай допью.

Елена смутилась от того, что показала свое нетерпение:

– Что вы, я не хочу вас торопить, вы отдыхайте, а мне очень приятно беседовать с Евдокией Петровной, – Елена совсем растерялась от своей неловкости и обратилась к своей собеседнице, – если я вас слишком отвлекаю от домашних дел, я могу погулять с детьми.

Евдокия Петровна рассмеялась:

– Ах, Аннушка, простите, что так вас называю, будьте с нами попроще, не стесняйтесь, говорите прямо, что вам нужно, будете деликатничать наши люди могут подумать, что вы можете подождать или вовсе обойтись без того, что вам действительно необходимо.

– Да уж, давайте без церемоний, – Василий Андреевич поднялся со своего места, – с чаем я покончил, если не возражаете, пойдемте, навестим старушку.

Евдокия Петровна его поддержала:

– И правда, поднимайтесь, идите и слушайте Василия, а я присмотрю за Гришей, не беспокойтесь.

Перед тем, как выйти на улицу Елена заглянула в комнату, где играли дети, Лариса с Сенечкой строили башню из самодельных кубиков, а Гриша подавал им строительные материалы, все были увлечены этим занятием. Елена успокоилась и последовала за Василием Андреевичем.

Некоторое время шли молча, вскоре одноэтажные дома стали попадаться реже, на их место встали городские каменные двухэтажные дома. Василий Андреевич посмотрел на Елену:

– Вот, Анна Леонидовна, это мой участок. Скоро будем на месте. Надеюсь, комната, и старушка вам понравятся.

Елена ответила ему, грустно улыбаясь:

– Да, хотелось бы, чтобы побыстрей в нашей с Гришей жизни все успокоилось и устроилось.

– Думаю, ждать уже не долго. Заявление ваше я передал, мне сказали, что по вашему делу направлены запросы по месту прежнего жительства и по месту работы мужа.

Василий Андреевич перехватил тревожный взгляд Елены. Он прочитал в нем беспокойство о судьбе ее мнимого мужа, хотя тревога была иной, она подумала, что ответы на посланные запросы могут привести к разоблачению, тогда придется расстаться с Гришей и ее настигнет новый виток презрения, несправедливости и унижений.

Однако, не зная истинную причину ее беспокойства, Василий Андреевич решился рассказать Елене о неутешительных предварительных выводах следствия:

– К сожалению, не могу вас порадовать, о вашем муже пока нет известий. Среди выживших пострадавших его не обнаружили. Вагон, в котором вы ехали полностью выгорел, в нем обнаружены тела погибших, они сильно пострадали, и установить их личности не удалось.

Он замолчал, Елена тоже шла молча, низко опустив голову, в ней боролись противоречивые чувства. Она только что получила подтверждение, что с высокой степенью вероятности родители Гриши погибли. Погибли и другие люди, они стали жертвами огненной стихии, но эта огненная стихия предоставила шанс ей, Елене, вернуться к обычной человеческой жизни и, скорбя о погибших, ей следовало благодарить провидение за большие и неожиданные перемены в своей судьбе.

Подождав немного, Василий Андреевич вновь заговорил:

– Когда случился пожар, огонь с вашего поезда перекинулся на соседний эшелон, в котором везли осужденных на поселения. После эвакуации нескольких осужденных недосчитались, но к сегодняшнему дню почти всех нашли, только по одной женщине остались вопросы, но следствие склонно считать, что она погибла, пытаясь выбраться через тамбур вагона, в котором вы ехали. Ее тело сильно обгорело, определить кто она невозможно и на этом дело о пожаре, вероятно, будет прекращено.

Елена продолжала идти, низко склонив голову, ей было жаль Гришу, который лишился родителей в самом начале жизни, ей было жаль себя, потерявшую мужа, свое будущее, друзей, работу. То, что с ней произошло за истекший год, было подобно тому пожару, который также как совершившаяся с ней несправедливость, уничтожил жизни, перспективы и надежды многих других людей.

Василий Андреевич прервал ее горестные размышления:

– Ну, вот мы и пришли. Здесь во втором этаже живет та самая старушка, которая согласилась с вами познакомиться.

Они поднялись. Дверь открыла пожилая очень приятной наружности женщина:

– Здравствуйте, любезный Василий Андреевич! Вы, вновь решили навестить одинокую старушку? И, вы, не один? Это та женщина, о которой вы мне говорили утром? Будьте добры, познакомьте нас.

– Еще раз здравствуйте, Анастасия Георгиевна, да это та женщина с ребенком о которой я с вами говорил утром. Вот, познакомьтесь: Анна Леонидовна Голосова, а это, – Василий Андреевич указал на хозяйку квартиры, – Анастасия Георгиевна Лапшина, насколько я знаю, большая поклонница театра, она и сейчас отдает много сил развитию в нашем городе культуры и становлению недавно созданного драмтеатра.

Анастасия Георгиевна поклонилась Елене:

– Здравствуйте! Василий Андреевич преувеличивает мою роль, благодаря памяти мужа мне иногда удается замолвить слово перед отцами города, но главная роль в создании театра далеко не моя, есть энтузиасты, среди них много молодежи и это их заслуга. Да, когда-то и мне доводилось играть на сцене, но о том далеком времени остались только воспоминания, случилось замужество, переезды, заботы о семье, а теперь и возраст, сейчас мне остается только помогать молодым актрисам советом, но они, похоже, в этом особо не нуждаются.

Елена ответила улыбкой:

– Здравствуйте, Анастасия Георгиевна! Мне тоже приятно с вами познакомиться и я тоже очень люблю театр, правда, только как зритель. И у меня к вам просьба, мне будет удобней, если вы меня будете называть просто Анной.

– Да, Анна, хорошо. Василий Андреевич говорил мне, что теперь вы находитесь в сложных обстоятельствах и просил помочь и позаботиться о вас. Я живу одна и у меня есть свободная комната, вы с ребенком можете в ней устроиться. Пройдите, пожалуйста, посмотрите.

Они все втроем прошли в квартиру, комната Елене понравилась, она отвыкла от домашнего уюта, а здесь чувствовалась заботливая рука хозяйки: чистота, порядок, абажур, занавески на окнах, по стенам полки с книгами и стол под белоснежной скатертью. Елена грустно посмотрела на хозяйку:

– Все очень хорошо, мне нравится, только боюсь, мне будет трудно… – Елена не могла подобрать слова, чтобы объяснить, как она затруднена в средствах, – оплачивать…

Анастасия Георгиевна махнула на нее рукой:

– Что вы, милая, о деньгах не беспокойтесь, Василий Андреевич рассказал мне в каком вы теперь затруднении. Если вас все устраивает, приходите, живите, постепенно все устроится, и мы с вами со временем сочтемся.

– Спасибо, когда мы сможем к вам прийти?

– Да, хоть сегодня, только спать вам на чем-то нужно.

Василий Андреевич вступил в разговор:

– Об этом не беспокойтесь, сегодня же все устрою.

Елена так расчувствовалась, что пришлось достать платок, чтобы смахнуть слезу.

На обратном пути она попросила Василия Андреевича называть ее тоже по имени, сказав, что ей еще рано привыкать, чтобы ее называли по отчеству и это ее смущает. Василий тоже попытался в общении с ней отказаться от отчества, на что она рассмеялась, сказав, что при его должности она не может себе этого позволить. Так в хорошем настроении они добрались до его дома.

Когда Елена и Василий вошли в дом, их встретила расстроенная Евдокия Петровна:

– Аннушка, милая, не знаю, что делать. Гриша, как узнал, что вы с Василием ушли, забился в уголок и тихонько плачет. Такой несчастный, мы его и так и эдак пытались успокоить, а он прячет лицо и плачет, плачет.

Елена прервала ее причитания:

– Пойдемте скорей к нему.

Она бросилась в комнату, где оставила Гришу, игравшего с детьми.

– Гриша, миленький не плачь, я здесь, с тобой. Все хорошо. Я уходила ненадолго, но видишь? Вернулась, я теперь всегда буду с тобой. Мы сейчас соберемся и пойдем в наш новый дом. Мы там будем с тобой жить, и с нами будет жить одна очень хорошая бабушка.

Елена прижимала Гришу к себе, утирала ему слезы, а он смотрел на нее, все еще всхлипывал, но уже пытался улыбаться. Это выглядело очень по взрослому, казалось, что он испытывает неловкость из-за своей слабости.

Евдокия Петровна стояла чуть в стороне и обнимала, подбежавших и прижавшихся к ней Ларису и Сенечку, всем было жаль несчастного Гришу. Наконец, убедившись, что Гриша уже почти успокоился, она взяла внуков за руки, и тихонько им сказала:

– Вот вы и попались.

Затем перевела взгляд на Елену:

– Этих шалунов всегда так трудно оторвать от игры и накормить обедом, но вот теперь они у меня в руках, и все быстро за стол. Вас, Аннушка, это тоже касается.

Елена попыталась сопротивляться:

– Может, мы пойдем? Мы уже доставили вам столько хлопот, а благодаря Василию Андреевичу нам теперь есть куда пойти.

Евдокия Петровна строго посмотрела на Елену:

– Не хватает мне своих внуков, так еще и вас нужно упрашивать идти к столу? Сейчас мы все обедаем, потом Гриша должен будет поспать, ему выпали сегодня большие переживания, а уже потом вы можете идти, куда пожелаете.

Василий Андреевич поддержал тещу:

– Не советую спорить. Лучше сразу подчиниться, поверьте моему опыту.

Елена молча поднялась, взяла за руку Гришу, и они проследовали за хозяевами к обеденному столу.

Обед был славный. Елена давно не чувствовала себя так хорошо, ей было уютно и покойно в этом доме. Гриша поел с аппетитом, потом его отвели в детскую спаленку, где он сразу уснул и проспал почти два часа.

Василий Андреевич после обеда сразу же ушел, сославшись на неотложные дела, и вернулся незадолго до того, как проснулся Гриша. Он присел к столу, за которым Евдокия Петровна и Елена опять пили чай и неспешно вели беседу, и попросил:

– А можно мне тоже чаю?

Евдокия Петровна подала ему чай и поинтересовалась:

– Ну, что? Как там дела на твоем участке? Все спокойно? Или пришлось повоевать?

Василий Андреевич, улыбаясь, ответил:

– Сегодня обошлось без военных действий. Вот только с детскими кроватями на участке трудно, пришлось взять две взрослые. Надеюсь, Гриша не станет возражать против того, чтобы спать на взрослой кровати?

Елена на мгновение замерла от неожиданности, потом, глядя на Евдокию Петровну, произнесла:

– Невероятно. Я как будто в рай попала или в сказку. Не успею загадать желание, а оно уже исполнилось.

Евдокия Петровна спокойно ответила:

– Да. У нас так. Если человек нам по душе пришелся, все у него будет хорошо, ну, а если нет – сам крутись, как хочешь.

Елена и Василий Андреевич от ее слов рассмеялись, а Евдокия Петровна посоветовала Елене:

– Пойди-ка ты Гришу проведай, а то, как проснется, увидит, что тебя нет рядом, опять заплачет.

Когда Елена вошла в комнату, где спал Гриша, он тут же открыл глаза. Елена присела на кровать.

– Поспал немножко? Что-нибудь приснилось? Вижу, что приснилось что-то хорошее. Ну, поднимайся, загостились мы тут, пойдем осваивать наше новое жилище.

Гриша потянулся к ней, Елена взяла его на руки и вернулась в кухню к чайному столу:

– Очень вовремя, Евдокия Петровна, вы мне посоветовали проведать Гришу, как только я вошла, он тут же проснулся.

– Разбудила, небось? Все тебе неймется побыстрей уйти от нас.

Василий Андреевич вступился за Елену:

– А я, очень даже понимаю Анну Леонидовну, она теперь, как весенняя птичка хочет побыстрей устроиться в своем новом гнездышке.

Евдокия Петровна строго посмотрела на Василия:

– А ты, я вижу, как весенний мартовский кот хвост распушил, уже почти стихами заговорил. Вот, Варвара придет, я ей поведаю, какой у нас в доме поэт завелся.

Василий от неожиданности приумолк, а Евдокия Петровна, улыбнувшись, смягчилась:

– Ладно, не стану тебя перед женой стыдить, но ты уж тоже не шали. Давай-ка собирайся, помоги Анне, донесешь Гришу до дома и сразу назад.

Елена обняла Евдокию Петровну:

– Спасибо вам, отогрели вы меня, и Варе от меня большая благодарность, она так о нас с Гришей заботилась.

Евдокия Петровна махнула на нее рукой:

– Ладно тебе. Мы что, навсегда прощаемся? Вот придешь в другой раз, сама и поблагодаришь, а теперь ступай уже, а то и меня до слез доведешь.

Василий, как было велено Евдокией Петровной, донес Гришу до дома, где их ждала Анастасия Георгиевна, и стал прощаться:

– Единственный человек на моем участке, которого я опасаюсь – это моя теща, хотя женщина она чудесная, но очень строгая.

– Да, я это заметила. Огромное вам спасибо, Василий, если не будете сильно возражать, я стану вас так называть в приватной обстановке, и Варе большой привет и попросите ее навестить нас, как сможет. Ну, и до свидания. Дальше мы сами.

Поднявшись во второй этаж, Елена постучала. Дверь тут же отворилась, на пороге их встретила Анастасия Георгиевна:

– Ах, Аннушка! Как хорошо, что вы пришли, мне надо с вами посоветоваться. Проходите, проходите, и представьте меня своему сыну.

Елена с Гришей на руках прошла в прихожую и встретила удивленный взгляд хозяйки дома:

– А где же ваши вещи? – Анастасия Георгиевна тут же спохватилась, – ой, извините, забыла. Вы же погорельцы. Неужели все потеряли при пожаре?

Елена прижала к себе Гришу:

– Все, что с нами было, потеряно в пожаре, но самое главное удалось сохранить, – она еще тесней прижала в себе мальчика.

– Да, конечно, – Анастасия Георгиевна сочувственно посмотрела на Елену, – но вы ведь где-то жили, у вас был дом?

Елене опять пришлось фантазировать, она грустно улыбнулась:

– В Москве мы жили в служебной квартире мужа, вот переезжали на Урал, там тоже должны были поселиться в служебную квартиру, которую давали папе Гриши, но после пожара… – Елена отвернулась, она затруднялась, что сказать о пропаже Гришиного отца, но выглядело это так, будто она испытывала боль от потери мужа.

Анастасия Георгиевна грустно покачала головой:

– Теперь вам многое надо начинать сызнова, то, что унес пожар не вернуть.

Елена со вздохом ответила:

– Пожар многое изменил в нашей жизни, а все, что было прежде потеряно.

Анастасии Георгиевне был неведом истинный смысл услышанных слов, ей не были известны обстоятельства, о которых подумала Елена, но в ее словах были грустные и горькие нотки, и Анастасия Георгиевна попыталась приободрить ее и успокоить:

– У вас есть сын. Ребенок – главное, что может быть в жизни любой женщины. Все остальные потери, они уже в прошлом, пройдет время, и вы о них будете вспоминать все реже и реже, а сын всегда будет вашей радостью, вашей болью и вашим счастьем.

Слушая Анастасию Георгиевну, Елена смотрела на Гришу и улыбалась, затем перевела взгляд на хозяйку:

– Это мой Гриша, он пока тихий мальчик, шалить, еще не научился.

Анастасия Георгиевна прикоснулась к ручке Гриши:

– Здравствуй, Гриша! Меня, пожалуйста, называй – баба Настя, шалить будем вместе, я тебя этому быстро научу, а мама твоя нас за это будет ругать.

Елена рассмеялась:

– Что-то такая перспектива мне не очень нравится, можно, лучше я тоже стану шалить вместе с вами?

Анастасия Георгиевна тоже заулыбалась:

– Не возбраняется, а теперь пройдемте в вашу комнату, посмотрим, как вам лучше устроиться.

Елена поставила Гришу на пол и он, не отпуская ее руки, пошел за ней.

В комнате, где Елене с Гришей предстояло жить, стало тесно. Василий Андреевич втиснул туда две кровати, и они заполнили почти все жизненное пространство. Анастасия Георгиевна вопросительно взглянула на Елену:

– Нам с вами надо решить: от чего следует избавиться в первую очередь, а потом если потребуется и во вторую. Нам с Гришей где-то предстоит шалить.

– Анастасия Георгиевна, дорогая, я пока не знаю, какого пространства вам с Гришей будет достаточно для шалости. Может быть, для начала мы попробуем вынести этот большой красивый стол, но только вы можете подсказать, куда его можно поместить.

Так с шутками и в улучшившемся настроении две женщины с энтузиазмом начали перемещать мебель по квартире. Наконец, их усилия дали желаемый результат, жизненное пространство было организовано так, что всем нашлось достаточно места, а главное забота и беспокойство об удобстве друг друга их сблизили и укрепили симпатию, которую они почувствовали еще при первой встрече.

Так незаметно наступил вечер, они покормили Гришу и уложили спать, когда он уснул, Елена вышла поблагодарить Анастасию Георгиевну, та ждала ее на кухне и усадила ужинать:

– После перенесенных трудов следует подкрепиться и восстановить силы, более того, нам с вами не грех отметить ваше новоселье.

Глава III. Опять следствие. Подозреваемая или свидетель?

Елена проснулась рано, ее разбудил яркий утренний свет, солнечные лучи касались лица, набегали и отступали в неопределенной ритмической последовательности, которую задавали раскачивающиеся на ветру ветви деревьев. За окном росли молодые цветущие липы, их свежий аромат проникал в комнату через открытую форточку. Утренняя прохлада, голубое небо и солнечный свет создавали настроение, хотелось улыбаться и радоваться жизни.

Елена поднялась и подошла к спящему Грише, он отвернулся к стене и накрыл голову одеялом, защищаясь от яркого света. Елена поправила одеяло, улыбнулась, подумала, что надо спросить у Анастасии Георгиевны: нельзя ли заменить легкие занавески другими, которые позволят защититься от яркого утреннего света, и тихонько вышла из комнаты.

Анастасия Георгиевна тоже уже поднялась и даже успела приготовить завтрак. Она была воодушевлена появлением в стенах ее квартиры постояльцев, которым требовались внимание, забота, помощь и уход. Уже около года после смерти мужа Анастасия Георгиевна жила одна в большой по меркам Саранска двухкомнатной квартире, которая была предоставлена мужу, как ответственному советскому работнику. Двенадцать лет назад уже после Гражданской войны они с мужем переехали в этот город. Теперь после его смерти возникла угроза, что ее могут уплотнить, подселив в одну из комнат кого-нибудь из нуждающихся совслужащих. Услышав просьбу участкового милиционера приютить пострадавшую на пожаре одинокую женщину с ребенком, Анастасия Георгиевна ни минуты не сомневалась и согласилась сразу. Все же женщина с ребенком – это много лучше, чем какая-нибудь перспективная молодая семья, вероятный источник шума и беспокойства. Познакомившись с Еленой, она совсем успокоилась, а увидев Гришу, даже обрадовалась появлению соседей в своей квартире.

Анастасия Георгиевна, пока Гриша спит, пригласила Елену выпить кофе. Почувствовав аромат напитка, Елена прикрыла глаза и погрузилась в задумчивость. Анастасия Георгиевна, заметив это, тронула ее за плечо:

– Аннушка. Что-то не так? Вам нехорошо? Может, стоит прилечь?

– Нет, нет. Все в порядке. Это воспоминания. Мы с мужем по утрам любили пить кофе, Мне представилось, что он в соседней комнате, нужно немного подождать, и он войдет.

Анастасия Георгиевна разлила кофе по чашкам и присела рядом:

– После ухода мужа меня тоже часто посещают воспоминания. Это добрые воспоминания. Иногда мне хочется думать, что он просто уехал надолго по служебной надобности, написать не может и посылает мне каким-то неведомым образом послания или напоминания о приятных моментах нашей жизни, и мне хочется верить, что он уехал не навсегда, и мы обязательно с ним встретимся.

Помолчав немного, она продолжила:

– Видите? И к вам приходят подобные напоминания. Я думаю, что это добрые ангелы защищают наши головы от грустных разрушительных мыслей, и нам следует верить, что в будущем у нас будет все хорошо.

Елена улыбнулась, взялась за чашку и сделала глоток:

– Спасибо вам. Кофе очень вкусный.

– Да. Достать такой кофе в нашем городе очень непросто, но чтобы его добыть, приходится просить помощи. Не могу отказать себе в удовольствии вдыхать этот вкус и аромат, и потому приходится ходить на поклон к коллегам моего мужа по прежнему месту его службы.

Только покончили с кофе, как послышался какой-то шорох, будто в прихожей. Елена подумала: проснулся Гриша и пытается ее найти в пока еще незнакомой ему квартире. Пошли смотреть. Оказалось, тихонько стучались в дверь. Елена прошла взглянуть на Гришу, а Анастасия Георгиевна отворила дверь. Оказалось, что в дверь скреблась Варвара, увидев Анастасию Георгиевну, она прошептала:

– Меня зовут Варя, я жена участкового Черняйкина. Простите, что так рано. Мне бы повидать Анну.

– Да-да. Проходите, – она позвала, – Аннушка, к вам пришли.

Елена с Гришей на руках появилась в прихожей. Гриша осмотрелся по сторонам и опустил голову на плечо Елены. Она, улыбаясь, смотрела на Варю:

– Здравствуйте Варя, вот и Гриша проснулся, но еще не совсем.

– Я на минутку, хотела убедиться, что у вас все хорошо.

Анастасия Георгиевна сделала движение, чтобы закрыть дверь и еще раз обратилась к Варваре:

– Пойдемте, я угощу вас чаем.

– Нет-нет. Спасибо. Побегу, не хочу опаздывать на дежурство, – Варя коснулась Гришиной ручки и улыбнулась Елене, – вечером заходите к нам, дети про Гришу спрашивали, жалеют его, рассказали, как он вчера горько плакал.

Она кивнула Анастасии Георгиевне, махнула рукой и скрылась за дверью.

Елена посмотрела на Анастасию Георгиевну:

– У вас удивительно добрый город.

– Да, что вы? Город как город. Это вы, похоже, притягиваете к себе добро.

Елена грустно улыбнулась, но промолчала. Анастасия Георгиевна продолжила свою мысль:

– Когда на вас с Гришей смотришь, вам хочется помогать, – она спохватилась, – что же мы здесь стоим? Завтрак нас ждет.

После завтрака Анастасия Георгиевна озаботилась, чем же занимать Гришу? В доме нет ничего детского: ни игрушек, ни книжек, даже цветных карандашей – и тех нет. Она хотела отправить Елену в библиотеку и книжный магазин, но потом собралась сама, Елена опасалась оставить ее с Гришей, он к Анастасии Георгиевне еще не привык и мог испугаться.

Вернулась Анастасия Георгиевна примерно через час, и нести покупки ей помогал участковый Черняйкин. Елена ждала хозяйку, ей хотелось выйти погулять с Гришей, но она не знала, как закрыть входную дверь, не было ключей. Узнав об этом, Анастасия Георгиевна улыбнулась:

– Вот, возьмите ключи. У нас с вами будет еще много «неразрешимых задач» как устроить совместное хозяйство. Или вы этого не планируете?

– Скажу честно, мне неловко. Мы свалились на вашу голову. Мне нечем ответить на вашу заботу, боюсь причинить вам слишком много хлопот.

– Напрасно боитесь. Заботы – это как раз то, чего мне катастрофически не хватало в последнее время. Да. Вот обратите внимание: Василий Андреевич, не просто предложил мне свою помощь, он шел сюда с намерением повидать вас.

Елена поклонилась участковому:

– Здравствуйте, Василий Андреевич. Вы хотите поговорить со мной?

– Да, у меня к вам поручение.

– Может, поговорим на воздухе? Мы с Гришей собирались выйти погулять.

– Да-да. Конечно. Что ребенку дома сидеть?

Они вышли в уютный маленький дворик, здесь была песочница, в которой под присмотром бабушек играли двое детей: мальчик и девочка, они были чуть постарше Гриши, бабушки расположились поблизости на скамейке и увлеченно о чем-то беседовали. Василий предложил присесть на скамейку поодаль, она была метрах в двадцати от бабушек и они не смогли бы услышать их разговор. Гриша заинтересованно посмотрел на песочницу, но отойти от Елены не решился.

Василий поклонился бабушкам, Елена заметила, что они приветливо ему ответили и, улыбнувшись, заговорила:

– Мне казалось, что работа участкового доставляет много хлопот и сопряжена с опасностью, но вижу, что не всегда так, есть немало людей, которые относятся к вам с благодарностью и большим уважением. Наверное, приятно чувствовать к себе доброе отношение?

Василию пришлось улыбнуться в ответ:

– У меня сегодня удачный день, сразу несколько приятных встреч, но, к сожалению, так бывает не всегда. Приходится разбирать и ссоры, и скандалы, разыскивать зачинщиков драк, возиться с пьяницами, всякое бывает, но бабушки – это моя слабость, не могу пройти мимо, если вижу, что кто-то несет тяжелую сумку. Возьмешься помочь, а по дороге, бывает, получишь ценную информацию, которая может пригодиться в делах.

– У вас, наверное, много работы, а я отвлекаю вас пустыми разговорами. Вы о чем-то меня хотели спросить?

– Нет-нет. Я к вам с поручением. Утром был у следователя Соколова, сообщил ему о месте вашего проживания. Должен вам признаться, что он поручил мне присматривать за вами. Дело о пожаре еще не закрыто, а вам было велено из города не уезжать. Вот поэтому вы теперь у меня под надзором.

– Не могу не отметить, что у меня теперь будет внимательный и заботливый надзиратель. Должна поблагодарить вас, вы вчера нам с Гришей очень помогли. Кстати, вчера вы говорили, что следствие близко к завершению. Как вы думаете, когда я смогу получить новые документы?

Василий заговорил тихо-тихо, стараясь, чтобы кроме Елены его никто не услышал:

– Да, дело это необычное. Прежде мне не приходилось участвовать в таких расследованиях и Варя меня все выспрашивает об этом пожарном деле, никогда ее не интересовала так моя работа, и к вам с Гришей она с такой симпатией относится. Боюсь, не утерпит, станет и вам по секрету рассказывать, так что, лучше я сам вам расскажу, чем вы от нее все это услышите в вольном пересказе.

Елена попыталась его остановить:

– Что вы, Василий, если права не имеете, так и не рассказывайте. Я спросила, потому что мне, чтобы жить и сводить концы с концами, нужно на работу устроиться, а без документов вы лучше меня знаете, ничего не получится.

Но, Василий не обратил внимания на ее возражение, он уже решился посвятить ее в существо предстоящей встречи со следователем:

– Думаю, Анна Леонидовна, ждать вам придется уже недолго. У следователя остались еще некоторые сомнения, но, похоже, скоро все прояснится окончательно.

Елена притихла и внимательно слушала Василия.

– Самым сложным в этом деле было разобраться с погибшими на пожаре, трудность состояла еще и в том, что сразу после пожара обнаружилась пропажа одной из осужденных к поселению женщин, которых перевозили в эшелоне, стоящем во время пожара на соседнем пути. Следователю показалось необычным, что среди ваших вещей находился ватник, который никак не должен был принадлежать жене ответственного советского работника, и надо сказать у него в отношении вас закрались подозрения, что вы не та, за кого себя выдаете. Но, пару дней назад удалось разыскать хозяина ватника, это оказался рабочий станции, который прикрыл ребенка, поскольку, не смотря на пожар, та ночь все же была довольно прохладной.

Елена, было испугалась, но услышав о признании рабочего станции, успокоилась:

– Да, я помню. Следователь спрашивал: откуда при мне оказался тот ватник? Но, я, правда, не знала.

– Ну, вот видите? С ватником разобрались. Сегодня он прислал меня, чтобы я передал вам повестку на опознание. Вам нужно явиться завтра к следователю, вот адрес на повестке, – Василий передал Елене небольшую бумажку серого цвета, – причем, обратите внимание, вы должны прийти к нему вместе с сыном.

К Елене вернулось беспокойство. Опознание. Все-таки, похоже, нашелся кто-то, кто может опознать одну из двух или Елену Вершинину, или Анну Голосову, что равносильно провалу легенды, которую ей подсказали в больнице, с которой Елена согласилась и прожила в новом образе несколько благополучных дней.

Елена удивленно посмотрела на Василия, и он воспринял ее удивление как вопрос: зачем приходить на опознание с сыном? Тут же поспешил ее успокоить:

– Не удивляйтесь. Вам предстоит встретиться с проводницей из вашего вагона. По отношению к ней так же проводится расследование. Когда случился пожар, ее не было в вагоне, и теперь на ней лежит ответственность за ненадлежащее исполнение служебных обязанностей и оставление рабочего места, повлекшие гибель людей. Понимаете, если бы она находилась в вагоне, все бы могло закончиться по-другому.

– Так зачем нам с Гришей с ней встречаться? Я не смогу найти слов в ее защиту.

– Да. Я понимаю, но следователь не этого хочет, похоже, он хочет окончательно убедиться, что вы – это вы, и проводница должна вас с Гришей опознать и это подтвердить.

От этих слов у Елены все похолодело внутри. Гриша играл на газоне в нескольких шагах от скамьи, на которой беседовали Елена с Василием. Елена встала, подошла к Грише, взяла его на руки и повернулась к Василию:

– Я все поняла. Проводите нас домой.

Весь день, а потом и ночь Елена была сама не своя. Она не могла решить, как себя вести у следователя. Утром она поднялась рано, была бледна и измучена, но делать нечего надо собираться и отправляться на свою Голгофу. Гриша безмятежно спал, ему было неведомо знать, что предстоит ему пережить в будущем, если их разлучат, а это может случиться уже сегодня. Елена присела рядом и погладила его по головке. Он тут же открыл глаза, улыбнулся и тихонько произнес:

– Мама.

Это было первое слово, которое Елена услышала от него. Она не смогла сдержаться и заплакала.

В начале десятого за Еленой и Гришей зашел Василий. Елена не ожидала его увидеть этим утром, но после приветствий, он объяснил свое появление:

– Разрешите, я буду вас сопровождать и это не поручение следователя, это прямое указание моей супруги Вари. Она забеспокоилась от того, что вы не откликнулись на ее приглашение навестить нас вчера вечером, велела узнать, все ли в порядке. Ну, и просила проводить вас. Грише самому идти трудно и далеко, а вам его нести на руках тяжело. Так что пришлось подчиниться.

Елена благодарно улыбнулась:

– Спасибо вам, а Варю успокойте. Я, что-то вчера не очень хорошо себя чувствовала, поэтому мы и не пришли, но мы постараемся исправиться.

– Ну и ладно, а теперь потихоньку тронемся. Лучше там немного подождем.

Шли не спеша, некоторое время Гриша шел сам, держась за руку Елены. Василий подбадривал его, он еще раз вспомнил, что вчерашним вечером они всей семьей ожидали гостей, больше всех волновалась Лариса, ей очень хотелось поиграть с Гришей, но когда поняла, что с Гришей повидаться в этот раз не придется, немного поплакала. Гриша внимательно слушал, казалось, он все понимает и ему приятно, что о нем вспоминают и хотят с ним дружить. Вскоре почувствовалось, что Гриша устает и Василий взял его на руки. Василий продолжал с Гришей разговаривать, а Елена шла рядом молча. Она пыталась представить, как будет происходить разговор со следователем и чем он может закончиться.

Мысли приходили невеселые, но она понимала, что перед разговором у следователя ей необходимо успокоиться и принять безмятежный вид. Если у него остались подозрения, то ее волнение только укрепит следователя в этих подозрениях, он продолжит поиски истины и, может быть, даже усилит свои старания, а их с Гришей мытарства продолжатся и все это может закончиться очень плохо. Елена постаралась сделать усилие и улыбнуться, и это было сделано очень вовремя, поскольку они остановились у двери здания, в котором размещалось местное отделение ОГПУ.

Дежурный милиционер, взглянув на повестку, кивнул Василию и указал в направлении темного коридора:

– Подождите у кабинета, задержанную еще не привезли.

Василий усадил Елену и Гришу напротив кабинета следователя, а сам прошел доложить о том, что они доставлены для следственных действий.

Ожидая вызова, Елена осмотрелась по сторонам: такой же мрачный темный коридор, такие же холодные голые стены, как в здании ОГПУ в Москве, где ей пришлось вытерпеть столько унижений, выслушать поток лживых и необоснованных обвинений и получить клеймо изгоя и отверженного человека – жены врага революции. Теперь она снова у двери следователя, но не под конвоем и в этом значительная разница.

Вскоре в дальнем конце коридора послышались шаги, стали заметны два темных силуэта, они приближались, и Елена в одном из них различила женщину со скорбно опущенной головой и позади мужчину в милицейской форме. Эти двое не останавливаясь, прошли прямо в кабинет.

Через несколько томительных минут, из-за двери показался Василий:

– Вас сейчас позовут, а я подожду на улице.

Василий ушел, а следом из кабинета вышел милиционер, он остановился у двери, не закрывая ее, произнес:

– Голосова Анна Леонидовна, пройдите, вас ожидают.

Следователь Соколов сидел за большим письменным столом, справа у стены стоял еще один стол поменьше, над этим столом склонился молодой человек в штатском, видимо помощник, на столе лежали чистые листы бумаги, ручка и стояла чернильница. Молодой человек был готов записывать показания. Слева от Соколова у открытого окна, украшенного кованой решеткой, на подоконнике стоял горшок с цветущей геранью. Перед окном на простой табурет усадили женщину, которую привел сюда конвойный милиционер. Елена понимала, что показания этой женщины, могут повлиять на то, как сложится дальнейшая жизнь Елены и Гриши. У противоположной стены на диване сидели еще два человека. Елена уже освоила порядок проведения следственных действий, эти люди, вероятнее всего должны будут подписать протокол опознания и называются они – понятые. Следователь Соколов оглядел присутствующих, убедился, что все формальности соблюдены, пригласил Елену присесть возле его стола, и тут же обратился к находящейся у окна женщине:

– Гражданка Прокопчик Зинаида Власовна, вы были дежурным проводником в тот день, когда в поезде случился пожар. Скажите: узнаете ли вы людей, которых видите перед собой, и были ли они в числе пассажиров вагона, в котором вы должны были нести дежурство в ту ночь? – он указал на Елену и Гришу.

Женщина несколько секунд молчала, потом заговорила:

– Мальчика я очень хорошо помню, во все время пути они с мужчиной, вероятно отцом очень часто стояли у окна, еще он бегал и ползал в проходе, мешал мне разносить чай, который требовали пассажиры.

Следователь Соколов подался вперед:

– Про мальчика я понял, а что вы можете сказать о женщине? Вы ее помните, видели в вашем вагоне?

Елена неосознанно интуитивно прижала к себе Гришу. Женщина-проводник внимательно всматривалась в ее лицо, заметив движение Елены, слегка улыбнулась и кивнула:

– Женщина была. Помню. Она почти не выходила из купе, видно приболела. У женщин так бывает.

Соколов нервно повел плечами и повысил голос:

– Гражданка Прокопчик, не надо мне рассказывать, что бывает, а что не бывает у женщин. Вы мне скажите четко: вы эту женщину помните? Вы ее видели в вагоне?

Проводница тоже заметно занервничала, она силилась понять, чего хочет от нее следователь. Елена, опасаясь, что Гриша заплачет, погладила его по головке и поцеловала в лобик. Проводница подумала, что от нее все ждут подтверждения, что женщина с ребенком были в поезде, она решительно кивнула:

– Да, гражданин следователь, я их видела, помню. Слава богу, что живы и грех мой не так велик, раз господь разрешил мне увидеть их живыми и здоровыми. Храни их господь, а я буду молиться за них и за души тех погибших, кого сгубил пожар, вечная слава тебе, Господи!

Следователь Соколов крепко стукнул кулаком по столу:

– Гражданка Прокопчик, немедленно прекратить мне здесь вести религиозную агитацию, – он привстал со своего места, – конвойный, уведите подследственную.

Женщина проводник испуганно замолчала, конвойный взял ее за локоть и вывел из кабинета.

Соколов опустился на свое место, вздохнул и обратился к помощнику:

– Товарищ Белов, в протоколе укажите, что сего дня, гражданка Голосова Анна Леонидовна, была опознана подследственной Прокопчик Зинаидой Власовной, в качестве пассажирки поезда, следовавшего по маршруту Москва-Челябинск с мужем Голосовым Аркадием Ниловичем и сыном Голосовым Григорием Аркадиевичем. Всю эту религиозную чепуху в протоколе указывать не надо.

Затем, он посмотрел в сторону понятых:

– Вам товарищи, придется немного подождать, пока оформляется протокол.

Елена, стараясь сохранять спокойствие, обратилась к Соколову:

– Товарищ следователь, можно нам с Гришей идти? Кажется, ему пора на горшок.

Соколов внимательно посмотрел на Елену и кивнул:

– Да-да, вы можете идти, но оставайтесь в городе. Я вас еще приглашу.

Елена поставила Гришу на пол, взяла его за руку и медленно вышла из кабинета. Для того, чтобы попасть на улицу, где их ожидал Василий, нужно было преодолеть длинный мрачный коридор, она почувствовала, что силы ее оставляют, пришлось присесть.

Елена посидела несколько минут, Гриша стоял рядом и терпеливо ждал. Елена постепенно приходила в себя, перед глазами стоял образ проводницы, на которой по версии следствия лежит часть ответственности за гибель людей во время пожара в поезде. Маленький Гриша чуть не погиб и стал сиротой, и все же Елена ничего не могла с собой поделать, она испытывала благодарность к этой женщине. Эта женщина увидела в ней мать Гриши и свидетельствовала об этом перед следователем. Почему она это сделала? Может быть, не запомнила настоящую мать Гриши, перед ней ежедневно мелькали лица многих людей, всех запомнить было трудно, и сейчас, увидев Елену с Гришей, проводница подумала, что они мать и сын. Теперь эти рассуждения не имеют значения, свидетельство проводницы, кажется, приближает окончание расследования, под которым она находится и, даст бог, очень скоро тайна ее отношений с Гришей навсегда останется только ее личной тайной.

Елена встретилась взглядами с Гришей, улыбнулась и тихонько сказала:

– Ну, что ж, Гриша? Пойдем? Дядя Василий нас заждался.

Гриша также тихо ответил:

– Пойдем, мама.

Василий сидел на скамье напротив здания ОГПУ и просматривал газету, не очень внимательно. Просто нужно было чем-то себя занять, ожидая окончания процедуры опознания. На его лице было полное спокойствие, он был уверен, что опознание, которое затеял следователь Соколов – это простая формальность. У Василия не было сомнений в том, что Елена и Гриша – это мать и сын, и он не понимал, чего добивается следователь Соколов, продолжая расследование в отношении Елены. Иногда закрадывалась нескромная мысль о том, что Елена – красивая, умная, культурная и хорошо образованная женщина, с которой приятно общаться в любой обстановке, а много ли таких женщин встречалось следователю не только во время его профессиональной деятельности, но и просто на протяжении его жизни? Скорей всего немного. Может быть, поэтому Соколов стремится продлить общение с ней, хотя бы таким образом. Такое соображение вполне объясняло настойчивость следователя в продолжении расследования и Василий понимающе ухмыльнулся.

Тут он заметил приближающихся Елену и Гришу, свернул газету и поднялся навстречу:

– Вот и вы. Очень хорошо и ждать пришлось совсем недолго. Как все прошло? Следователь не донимал вопросами?

– Совсем не донимал, а вот женщину-проводницу несмотря ни на что, все равно жаль.

– Как сказать. Она ведь по существу оставила свой пост, была в другом вагоне, кажется, отмечали чей-то день рождения и тут возник пожар. Если бы она оставалась в вашем вагоне, могла бы разбудить спящих, и пострадавших могло оказаться меньше. Теперь ее обвиняют в халатности, и ей грозит тюремный срок.

– Не знаю, что бы она смогла сделать при таком пожаре? Все произошло так быстро, ветер разгонял пламя, а люди спали, если бы Гриша не заплакал, я могла и не проснуться. Значит на ней лежит вина? Такая молодая, наверное, хотела замуж, хотела детей. Теперь не будет ни того, ни другого.

Василий поднял Гришу на руки и, обращаясь к нему, заговорил:

– Да, жизнь устраивает нам иногда неожиданные ловушки и препятствия и от нас зависит, сумеем ли мы их преодолеть. Та тетя не сумела, теперь ей придется дорого заплатить за свою глупость и легкомыслие, и платить приходится не только ей. Даже ты, малыш, уже дорого заплатил, хотя ни в чем не виноват.

Елена оглянулась на неказистое здание, от которого, казалось, веяло холодом, тронула Василия за плечо:

– Пойдемте отсюда.

Всю дорогу до дома Елена шла молча, вспоминая цепь случайных событий, чья-то не затушенная папироса или оброненная кем-то горящая спичка. Пожар.

Случайность, приведшая к пожару и разделившая участников этих событий на живых и мертвых, изменившая ее жизнь и жизнь Гриши, поломавшая судьбу незадачливой проводницы. Случайность, повлиявшая на судьбы многих пассажиров сгоревшего поезда.

Елену не оставляла мысль, что может быть она – один единственный человек, кому те драматические события подарили надежду на новую жизнь, новую судьбу и поручили вырастить и воспитать замечательного мальчика, которого она и все окружающие уже много дней называют ее сыном.

Глава IV. Окончание следствия. Теперь Анна.

Гриша быстро освоился в новом жилище, у него установились доверительные отношения с Анастасией Георгиевной, через короткое время, к ее великому удовольствию, он стал называть ее Баба Настя.

Елена теперь совершенно спокойно могла оставить Гришу на попечение Анастасии Георгиевны, ходила за покупками и даже иногда позволяла себе прогуляться по городу.

Эти прогулки возвращали ее к воспоминаниям и грустным размышлениям об ушедшем безвозвратно времени прожитом счастливо с Андреем, о годах наполненных тревогами, ожиданиями, расставаниями и встречами, к воспоминаниям об их общих друзьях, милом Иване Андреевиче, Николае и Лизе и их многочисленном семействе. В то же время в этих прогулках она знакомилась и привыкала к городу, в котором, как она чувствовала, ей предстоит прожить, вероятно, не один год.

В сравнении с Москвой и Петербургом, где прошла вся прежняя жизнь, этот город, конечно, сильно проигрывал. Саранск и после революции оставался тихим небогатым уездным городом, к нему только начинали подбираться индустриальные преобразования первых пятилеток. Индустриализация зазвучала непривычным для слуха горожан шумом машин и механизмов, нарушила привычный спокойный городской пейзаж разбитыми строительной техникой дорогами и огромными котлованами будущих предприятий и зданий советских учреждений. И только центральная часть города все еще оставалась островком покоя и тишины, и сохраняла патриархальные традиции прошлого.

К сожалению, многочисленные пожары, случавшиеся в городе, уничтожили почти все следы его без малого трехсотлетнего прошлого. И все же о прошлом напоминали храмы, плохо сохранившиеся деревянные тротуары и неровные улицы далеко не везде покрытые сильно изношенными брусчатыми мостовыми. Эти улицы в дождливые дни превращались в озера, так что для прогулок по городу Елене приходилось выбирать сухую погоду.

Во время таких прогулок Елена останавливалась и склоняла голову перед ветшающими, но пока еще многочисленными храмовыми постройками, превращенными в последние годы в мастерские, склады и различные хозяйственные конторы.

Ее внимание, конечно, привлекали едва сохранившиеся следы рвов и земляных валов, окружавших когда-то город-крепость, охранявшую тогдашние рубежи России, но крепость потеряла свое главное назначение, не сохранилась и разрушилась еще в конце XVIII века.

Старинных построек в городе осталось совсем не много. Среди таких построек нельзя было обойти вниманием угрюмого вида старинное здание, расположенное рядом с Трехсвятской церковью – небольшое здание с заложенными кирпичом окнами и оставленными в них небольшими отверстиями, похожими на бойницы. Его стены и крыша местами были покрыты мхом. Крышу украшали небольшие деревца и кустики, указывающие на чрезвычайную ветхость этого строения.

Елена, возвращаясь с прогулок, рассказывала Анастасии Георгиевне о своих наблюдениях, а та пересказывала ей воспоминания о старом Саранске, услышанные от знакомых из среды местной интеллигенции. Это были истории похожие на легенды. Более всего впечатляли рассказы о драматических событиях, произошедших в городе и связанных с крестьянскими восстаниями возглавляемыми Степаном Разиным и Емельяном Пугачевым.

Елена узнала, что привлекшее ее внимание старинное здание, возле Трехсвятской церкви, местные жители называют «Пугачевской палаткой». Когда-то это здание было украшено решетчатыми окнами и железным крыльцом.

Во время, когда в городе хозяйничал Пугачев, в этой палатке содержались, подвергались истязаниям и пыткам, свозимые дворовыми людьми из окрестных сел и деревень и ожидающие казни местные помещики – их недавние хозяева. Возле железного крыльца творились казни и с него же оглашались распоряжения и зачитывались манифесты предводителя бунтовщиков, называвшего себя истинным Российским императором и самодержцем Петром III.

Елена была уверена, что Пугачевская палатка не случайно оказалась у нее на пути и приковала ее внимание. Все события последнего года ее жизни были наполнены жестокостью и несправедливостью, когда она, совершенно не заслуживающая такого обращения, подвергалась унижениям и допросам в казематах ОГПУ.

Вероятно, более жестоким допросам и даже пыткам подвергались помещики, содержащиеся когда-то в Пугачевской палатке. Несомненно, жестокость того народного бунта испытали на себе жены и дети тех помещиков. Елена думала о женщинах, которые были виноваты уже тем, что были женами помещиков, прошедших через Пугачевскую палатку. Сами собой выстраивались исторические параллели между событиями, происходившими сто шестьдесят лет назад и современными, участницей которых невольно стала сама Елена. Ей представилось, что судьбы помещиков, подвергавшихся пыткам и даже казням в Пугачевской палатке очень похожи на судьбы Андрея и других бывших царских офицеров, канувших в неизвестность в казематах Лубянки. Уже почти не было сомнения, что сами здания в Москве, где разместилось ОГПУ и эта старинная Пугачевская палатка здесь в Саранске, также как и люди, нашедшие в них в разное время свое предназначение и роль, имеют потомственную родовую связь через многие годы и поколения.

Стены этих зданий пропитаны сломленной волей, стонами и скорбью людей, которые подвергались и подвергаются злодеяниям и пыткам, в их стенах рождались и рождаются предательство и несправедливость и они эти здания, как в прошлом, так и теперь дают прибежище темным силам. Так думала Елена и у нее на это были основания.

В последние недели Елене часто приходилось посещать здание, в котором разместилось местное отделение ОГПУ. Каждый раз, находясь в нем, к ней возвращались оцепенение, ее охватывали холод и ужас, подобные тем, которые она испытывала в Москве в стенах здания на Лубянке, подвергаясь допросам и ожидая приговора по делу, смысл и содержание которого она так и не смогла уразуметь.

Эти ее нынешние ощущения оцепенения, холода и ужаса возникали от осознания того, что в любой момент времени и в зависимости от неизвестных ей причин, настроений или просто по прихоти человека ведущего ее теперешнее дело в ее судьбе может случиться поворот, от которого ничего хорошего ждать не приходится. И последствия такого поворота она не может ни предвидеть, ни предотвратить.

Как ни хотелось ей держаться подальше от мрачного дома, в котором размещено местное ОГПУ, но вот опять участковый Василий Черняйкин передал ей повестку, которой следователь Соколов вызывал ее на беседу. В последние недели Елену вызывали туда часто, даже по очень незначительным поводам, ей это было крайне неприятно, но приходилось являться и вести себя ровно и сдержанно. Однако, несмотря на все неприятные чувства и ощущения, связанные с этими посещениями, нельзя было не заметить, что в обращении к ней у следователя Соколова появилась даже некоторая любезность.

Наступило утро, когда Елене снова предстояло пойти к следователю. Она поднялась, щурясь от утреннего солнца, взглянула на лежащую, на столе повестку, поправила сбившееся с плеча Гриши одеяло, подошла к окну, чтобы поправить занавеску.

Как ни старались Елена и Анастасия Георгиевна защитить сон Гриши от яркого утреннего света, это у них плохо получалось. Они меняли занавески, подбирали поплотнее и потяжелее, но солнечный луч все равно находил небольшой просвет между занавесками и не спеша разгуливал по комнате, касаясь сначала лица Елены, а через короткое время добирался и до Гриши.

Елена еще раз взглянула на Гришу, вздохнула и отправилась на кухню, оттуда уже распространялся запах кофе. Анастасия Георгиевна поднималась всегда очень рано и если позволяла погода еще до завтрака выходила прогуляться, она всегда обходила ближайшие к ее дому четыре квартала городской застройки и возвращалась в маленький дворик возле своего дома, где любила посидеть на скамеечке, послушать щебетание птиц. Прежде она при этом грустила о собственном одиночестве, теперь в ее жизни многое изменилось, появились заботы, об одиночестве она перестала думать, а ее мысли теперь обращались к планам на текущий день и ближайшее будущее.

Прогулка обычно занимала не более получаса вне зависимости от выбранного маршрута. Ни какой разницы не было, в каком направлении пойти налево или направо от своего дома, все равно, обойдя выбранные раз и навсегда четыре квартала, через полчаса она возвращалась в свой дворик. Все это потому, что город уже очень давно был расчерчен прямыми улицами так, что образовывал прямоугольники кварталов одинакового размера. Немного портила картину речка Саранка, которая пересекала город своим слегка извивающимся руслом, нарушая прямолинейную стройность плана города, утвержденного, как говорили, еще Екатериной Великой.

Анастасия Георгиевна уже провела свой утренний моцион и ожидала Елену к завтраку. Для этих двух женщин завтрак состоял из чашки кофе и еще какой-нибудь малости. Обыкновенно, эту малость готовили из полученного пайка по продовольственным карточкам Анастасии Георгиевны. Эту малость они именовали «казенным завтраком». Иногда, вместо казенного, позволяли себе к завтраку небольшой салатик из овощей или фруктов в зависимости от сезона и своих материальных возможностей. Деньги из сумочки, те, что передали Елене в больнице, закончились. На работу устроиться она не могла, поскольку следствие продолжалось, поэтому приходилось экономить на всем. Какое-то время, по крайней мере, до окончания следствия предстояло жить на карточки Анастасии Георгиевны и небольшую подработку, которую ей удавалось получать за счет давнего почти забытого увлечения, о котором Анастасия Георгиевна вспомнила, когда Елена с Гришей появились в ее доме. Подработка появилась не сразу, началось с того, что Анастасия Георгиевна посмотрев с сожалением на то, что ее постояльцы все время ходят в том, в чем пришли и им больше совершенно нечего одеть, достала из кладовки свою старую, давно отправленную на покой, но аккуратно и бережно хранимую швейную машинку «Зингер». Из шкафов были изъяты старые давно не ношенные, но вполне приличные вещи и очень скоро эти вещи превратились во вполне аккуратно сшитые и очень симпатичные костюмчики для Гриши и платьица для Елены. Елена, как могла, помогала Анастасии Георгиевне, это занятие увлекло и еще больше сблизило их, Елена с удовольствием примеряла только что сшитые платья, вертелась перед зеркалом, у нее даже заблестели глаза, и на лице на много чаще стала появляться улыбка.

Елена преобразилась, это стали замечать соседи по дому и прохожие на улице, особенно мужчины, которые все больше обращали на нее внимание. Только участившиеся вызовы к следователю из ОГПУ сдерживали ее преображение и возвращали Елене ее прежний скромный и строгий облик.

Одной из первых, выход применению неожиданного таланта Анастасии Георгиевны к созданию женских нарядов, обнаружила Варвара, она часто навещала Елену и благодаря своему общительному характеру очень быстро сблизилась и с Анастасией Георгиевной, однажды, увидев Елену в новом платье, она попросила сшить платье и для нее. Платье очень хорошо подошло. Невозможно было удержаться, и Варвара показала свой новый наряд подругам. Известие о возможности получить недорогие и симпатичные платья быстро разнеслось среди ее знакомых, так у Анастасии Георгиевны стали появляться первые заказчицы. Елена тоже не скромничала и охотно делилась со своими новыми знакомыми тем, откуда у нее появились такие симпатичные наряды.

Собираясь к следователю, Елена выбрала скромное платье, подходящее для посещения такого учреждения, как ОГПУ. Гриша еще спал, Елена не стала его будить, попросила Анастасию Георгиевну присмотреть за ним, выпила кофе и отправилась к Павлу Афанасьевичу Соколову, следователю, который на протяжении уже многих недель никак не может завершить дело о пожаре, в котором Елена, она же Анна Голосова, значится пострадавшей.

До назначенного часа было достаточно времени, Елена не спеша прошла через Пушкинский парк, постояла у закрытой церкви. Каждый раз, отправляясь в ОГПУ, она просила Господа поддерживать и оберегать Гришу, если с ней что-нибудь случится. Когда дошла до здания ОГПУ почувствовала небольшую усталость, это отразилось на ее лице и со стороны могло показаться, что она чем-то озабочена, куда-то спешит, и этот вызов совсем некстати, поскольку нарушает ее планы.

Елена не стала ожидать вызова, постучала в дверь и вошла в кабинет. Прежде она всегда ожидала вызова в коридоре, сегодня повела себя иначе. Это удивило Соколова, он поднялся со своего места, предложил присесть и даже спросил: не желает ли она чаю?

Елена отказалась, присела на предложенный ей стул и молча смотрела на Соколова, ожидая его вопросов. Соколов пошевелил свои бумаги, лежащие на столе. Во время образовавшейся паузы Елена осмотрелась, обратила внимание на то, что в кабинете не было помощника, это ее удивило и могло означать, что ведения протокола не будет, что тоже было необычно.

Наконец, Соколов отложил бумаги, посмотрел на Елену, улыбнулся и затем многозначительно произнес:

– Итак, Анна Леонидовна, наше расследование подошло к концу. Выяснены все обстоятельства происшествия на железнодорожной станции, известны причины пожара, определены виновные, выяснены личности пострадавших и погибших.

На лице его появилось серьезное выражение, и даже сочувствие:

– Должен выразить вам свое соболезнование, – Соколов выдержал небольшую паузу, пристально всматриваясь в глаза Елены и продолжил, – следствие сделало вывод, что ваш супруг погиб при пожаре. Опознать его не представилось возможным, но по месту, где обнаружено тело, обгоревшим остаткам документов, свидетельским показаниям и другим косвенным уликам установлено, что тело, несомненно, принадлежит Голосову Аркадию Ниловичу.

Елена попыталась понять, что означал пристальный взгляд следователя? Выражение сочувствия, подозрительность или неуверенность в сделанных вводах? Она сидела молча, опустив голову и ожидая, чем кончится этот очередной кошмар.

Соколов перевел взгляд на бумаги и продолжил:

– Пришли ответы на запросы, которые были направлены в Москву и Челябинск, они содержат подтверждения ваших показаний. Это было последнее, что оставалось уточнить в ходе расследования. Таким образом, есть все основания завершить следствие. Вам будет дано разрешение на захоронение мужа, также вы можете получить все документы, и с вас будет снято обязательство не покидать город.

Когда Соколов начал говорить о завершении следствия у Елены сильно забилось сердце, был даже момент, когда она была близка к потере сознания, но слова о том, что ее показания совпали с ответами из Москвы и Челябинска вернули ей самообладание, дослушав Соколова, она подняла на него глаза:

– Как и когда я могу получить свои документы?

– Когда мы закончим, зайдите в Паспортный стол, там вам подскажут и помогут.

Елена не смогла скрыть удивления:

– Что? Разве мы еще не закончили?

Соколов второй раз за сегодняшний день улыбнулся:

– Все разбирательства и вопросы позади. Я просто еще раз хотел вам объяснить, почему мы так тщательно изучали все обстоятельства дела. В нем фигурировала беглянка – осужденная к поселению жена врага революции, она могла скрыться, приняв образ добропорядочной советской гражданки. В ходе следствия мы пришли к выводу, что она погибла в пожаре, но для этого пришлось опросить многих свидетелей, в их число попали и вы. В нынешней сложной политической обстановке, когда стали поднимать голову притаившиеся на время контрреволюционеры, нам необходимо быть бдительными и пресекать любые попытки врагов Советской власти уйти от наказания. Я надеюсь, вы понимаете, как важно было все тщательно изучить и проверить. Поэтому прошу нас понять и не таить обиду.

Для Елены – этой самой беглянки, осужденной к поселению жены врага революции, слова следователя Соколова прозвучали тревожным набатом, эти слова напомнили, что ей суждено и дальше жить под угрозой разоблачения, жить в атмосфере подозрительности и страха. Она чувствовала, что Соколов хотел произвести на нее благоприятное впечатление своими словами, эти слова могли бы прозвучать как оправдание и извинение за все переживания и неудобства, перенесенные Еленой за время следствия. Он не знал, что для нее эти слова имели обратный эффект. Слава богу, что следователю не удалось докопаться до истины, и он остался далек от понимания того, что она передумала и пережила за время этого томительного следствия, старательно пряча от следствия и внешнего мира безосновательно и несправедливо поставленное на нее клеймо преступницы и жены врага революции. Конечно, ни его доброжелательный тон и никакие оправдания не могли смягчить ее отношение к нему, как сотруднику органов и просто не симпатичному ей человеку. Елена не забывала, что в этом учреждении ей нельзя забывать о принятой на себя роли женщины-матери потерявшей на пожаре мужа, она грустно улыбнулась и безучастно ответила:

– Мне было бы гораздо легче все понять, если бы вы не примеряли на меня образ врага.

Соколов почувствовал холодность в ее ответе. Ему бы хотелось услышать от нее другие слова, произнесенные в другой интонации, увидеть на ее лице улыбку и встретить ее взгляд, проникающий в душу, дурманящий и манящий, но, глаза ее чаще всего были опущены или направлены в сторону. Да, и на что можно рассчитывать в отношениях с женщиной только пережившей жизненную катастрофу. Как бы то ни было, но Соколов сожалел, что следствие, которое он как мог, затягивал приходиться завершать. Начальство требовало сосредоточиться на других важных и ответственных делах, руководство поставило новые задачи, требующие энергичных и решительных действий, но к ним можно обратиться завтра, а сегодня, теперь, он снова улыбнулся и мягко произнес:

– Анна Леонидовна, я понимаю, вы сейчас обижены. Вам кажется несправедливым отношение к вам во время следствия. Но, я надеюсь, пройдет немного времени, вы успокоитесь и на все произошедшее посмотрите другими глазами. Если вы не планируете уезжать из Саранска, и вам потребуется помощь в устройстве здесь своей жизни, можете обратиться ко мне, я могу и готов оказать вам любую помощь, которая потребуется. Пожалуйста, обращайтесь. Буду рад оказаться полезным.

Елена подняла на него глаза, ее большие красивые глаза застилал туман отрешенности от всего происходящего, туман, за которым невозможно было увидеть хотя бы проблески душевного отклика на услышанные только что слова, она спокойно и отстраненно ответила:

– Спасибо, не беспокойтесь. Я могу идти?

Соколов поднялся со своего места:

– Да, конечно, – он вышел из-за стола, открыл дверь кабинета, провожая Елену, никогда прежде он не был так предупредителен с посетителями, – паспортный стол в другом здании, спросите у дежурного, он подскажет, как пройти. Всего доброго, и все же, обращайтесь по любой надобности, буду рад помочь.

Елена кивнула и отправилась к дежурному.

Ей хотелось, как можно быстрей закончить все дела с органами ОГПУ и милиции, но это оказалось не так просто, из отделения милиции, в котором находился паспортный стол, пришлось возвращаться к следователю Соколову за справкой об окончании следствия. Пока помощник готовил справку, Елене удалось прочитать ответы на запросы из Москвы и Челябинска. Помощник Соколова также вернул Елене не поврежденные огнем документы из сумочки Анны Голосовой. Все это: и сохранившиеся документы и то, что было указано в ответах на запросы следователя, очень помогло при заполнении анкет и составлении автобиографии, которые потребовали в паспортном столе. Так что, все процедуры необходимые для получения паспорта прошли довольно гладко, и в течение недели Елена получила этот необходимый ей документ. Когда она открыла свой новый паспорт, пришлось улыбнуться, первое на чем остановился ее взгляд – это то, что она вдруг увидела, что стала моложе на несколько лет. Что ж, придется соответствовать. Другое, что очень важно – это то, что теперь она окончательно стала Анной, и мы, в этом повествовании называя или обращаясь к ней, тоже будем стараться придерживаться этого имени.

Ей хотелось как можно быстрей завершить свое перевоплощение из приговоренной к поселению жены врага революции бывшего офицера царской, а затем командира Красной Армии Елены Вершининой, в иждивенку и теперь вдову советского инженера Анну Голосову.

Чтобы оставить этот этап жизни позади, оставалось произвести захоронение тела мужа Анны Голосовой. Следствие не обнаружило родственников ни Анны Голосовой, ни ее мужа, это успокоило новую Анну, никого на похороны приглашать не пришлось, тем более, что контакты с родственниками и знакомыми семьи Голосовых в ее планы не входили. Похороны прошли скромно, тело было в закрытом гробу, отпевание в церкви для совслужащего не приветствовалось и оно было исключено, захоронение произошло на ближайшем местном кладбище, и после этого прошли символические поминки в квартире Анастасии Георгиевны, из приглашенных были только Варвара и Василий Черняйкины.

Анна к похоронам отнеслась со всей серьезностью, для нее Аркадий Голосов был чужим человеком, она его даже никогда не видела, но это был отец Гриши, а Гриша стал для нее самым близким человеком и для него, хоть он еще совсем маленький, очень важно сохранить память об отце. Ему обязательно нужно знать, что есть место, куда можно прийти и поклониться его памяти.

Наутро после похорон, Анна как всегда проснулась рано, поправила постель Гриши и вышла к завтраку. Как обычно, ее ожидал утренний кофе и добрый взгляд Анастасии Георгиевны. Анастасия Георгиевна подала чашку Анне, думая как начать разговор, который должен непременно коснуться их будущего. За эти несколько недель, пока Анна и Гриша прожили с ней в ее квартире, Анастасия Георгиевна почувствовала себя нужной и полезной, у нее появился новый смысл и интерес к жизни, и теперь она всерьез опасалась, что Анна после всего пережитого здесь в Саранске захочет уехать и вернуться к столичной жизни. Эта мысль угнетала ее, и она не стала откладывать важный для них разговор:

– Аннушка, все время пока мы знакомы, я видела, как тебе нелегко. Пожар в поезде изменил вашу с Гришей жизнь, то, что случилось непоправимо и останется с вами очень надолго, может быть навсегда, но все же и у тебя и у Гриши впереди еще долгая жизнь, многое еще можно поправить, я бы хотела помочь вам это сделать. Хочется надеяться, что самые большие трудности у вас позади.

Анна благодарно откликнулась на эти слова:

– Да, все, что происходило с нами в последнее время ужасно. Мы с Гришей спаслись. Господь позаботился о нас и передал в руки заботливых и добрых людей. Думаю то, что мы познакомились с Варей, и что ее муж Василий привел нас сюда, это не случайно, – Анна подняла глаза вверх, – Он направил нас к вам, и мы нашли здесь поддержку и тепло и это тоже знак свыше.

Анастасия Георгиевна, не отрываясь, смотрела на Анну:

– Я очень рада, что Василий Андреевич привел вас именно ко мне, и пока все устраивалось, я была рядом с вами. Раньше было не ко времени, и я не спрашивала, что ты собираешься делать, когда все закончится и тебе восстановят паспорт. Но теперь мне хотелось бы знать, что в твоих планах, думаешь ли ты возвращаться в Москву или останешься здесь? Может быть, у тебя другие замыслы и планы? Может быть, ты хотела бы посоветоваться о том, как вам с Гришей быть дальше?

Анна отставила чашку и грустно посмотрела на Анастасию Георгиевну:

– Если честно? Каких-либо замыслов о переезде куда-нибудь у меня нет, нам с Гришей ехать некуда. В Москве нас никто не ждет. Была служебная квартира мужа, теперь ее нет. Чтобы жить самостоятельно в Москве или где-то еще, нужно работать, нужно где-то жить и как быть с Гришей? Устроить его в ясли? Как все это сделать? Не знаю. Остается одно, просить вас не прогонять нас. Я чувствую себя обязанной, вы нас приютили, помогали и содержали все это время…

Анастасия Георгиевна махнула на нее рукой:

– Перестань, пожалуйста. Я совсем не собираюсь сейчас говорить с тобой про то, кто кого содержал, про обязательства и всякое прочее подобное. Я спросила: собираешься ты уезжать или согласна остаться жить здесь со мной? Пока мы жили вместе, я очень полюбила Гришу. У меня никогда не было детей и внуков тоже. И теперь, когда я на вас с Гришей смотрю, мне кажется, что, наконец, вы у меня появились. Если останетесь, я буду счастлива.

Анна взяла Анастасию Георгиевну за руку, глаза ее наполнились слезами:

– Спасибо, что и вы у нас с Гришей появились. Просто не знаю, что бы с нами было, если бы не вы.

– Кажется, мы обе должны благодарить Василия Андреевича. Это он нас познакомил.

Анна рассмеялась:

– Обязательно поблагодарим, и это надо обязательно сделать при его теще Евдокии Петровне, он мне говорил, что она единственный человек, кого он побаивается на своем участке. Это поднимет его авторитет в ее глазах.

Анастасия Георгиевна тоже улыбнулась:

– Хорошо. Поблагодарим при Евдокии Петровне. Мне будет интересно с ней познакомиться.

Немного помолчали. Появившаяся определенность в ближайшем будущем успокоила Анастасию Георгиевну. Анна же подумала, что все время пока она жила в этом доме, конечно, была очень признательна Анастасии Георгиевне за поддержку и заботу о себе и Грише, теперь же этим утром она начала осознавать, что у нее появился дом и настоящая семья, а вместе с ней новые заботы обязательства и ответственность. Думая, каждая о своем они закончили завтрак, Анастасия Георгиевна начала мыть посуду, а Анна заговорила о семейных обязательствах, которые она непременно должна принять на себя:

– Анастасия Георгиевна, хочу опять просить у вас помощи.

– Помощи? – Анастасия Георгиевна с готовностью обернулась к Анне, – пожалуйста, скажи что нужно, я постараюсь помочь.

– У меня теперь есть документы, я восстановлена в правах, мы с вами живем одним домом и я должна быть полезной этому дому.

Анастасия Георгиевна оставила посуду и присела рядом с Анной:

– Ты хочешь начать работать и хочешь просить, чтобы я смотрела за Гришей?

– Да, но это не все. Мне бы хотелось получить ваш совет. Вы хорошо знаете город, какие в нем есть учреждения и куда я бы могла обратиться с просьбой, принять меня на работу.

– Давай подумаем. Ты где-то раньше работала? У тебя есть документы об образовании?

– Образование? Можно считать – гимназическое, но документов нет. Работала некоторое время в Москве, занималась делопроизводством.

Анастасия Георгиевна чуть помедлила и, улыбнувшись, предложила:

– Первое, что приходит в голову, рекомендовать тебя для работы в театре, мне кажется, штат там еще не полностью сформирован, а меня там знают, надеюсь не откажут, можно попробовать.

Тут удивилась уже Анна:

– Я в театре? Что же я там смогу делать?

– Если ты думаешь, что в театре служат только актеры, то ты ошибаешься. Театр – это многофункциональный организм, и знание делопроизводства там отнюдь не помешает, но, может быть, там ты найдешь себе другое дело по душе. Не отказывайся, давай попробуем, театр – это очень интересно.

Анна согласно кивнула головой:

– Хорошо, давайте попробуем.

– Вот завтра и пойдем. О! Кажется, Гриша проснулся, о нем не беспокойся, мы с ним тоже найдем себе дело.

Анастасия Георгиевна поспешила к Грише, а Анна вслед ей прокричала:

–Только, пожалуйста, не обучайте его актерскому мастерству, ему еще рано.

На следующий день все втроем отправились в театр. Анастасия Георгиевна попросила разрешения поприсутствовать на репетиции. Ставили какой-то современный спектакль. На удивление Гриша очень заинтересованно всматривался в происходящее на сцене, хотя они выбрали места в зрительном зале подальше от сцены, опасаясь, что ему быстро надоест, начнет плакать или разговаривать, но этого не случилось и очень порадовало Анастасию Георгиевну. Через некоторое время она покинула зал и велела ждать ее здесь или в фойе. Вернулась она очень скоро и шепнула Анне:

– С директором я поговорила. Сегодня он занят, а завтра готов с тобой встретиться. Предложил прийти к десяти часам.

Глава V. Кажется, это новая жизнь – театр, но почему опять..?

Уже два года Анна служит в театре, поначалу ее приняли в штат в качестве помощника секретаря директора. Эта странная должность была придумана только благодаря просьбе Анастасии Георгиевны и уважительному к ней отношению со стороны директора. Первое время Анна тяготилась своим странным и неопределенным положением, она чувствовала холодность, пренебрежение и даже ревность со стороны секретаря, молодой женщины, которую звали Светланой, было очевидно, что она очень дорожит своим местом и расположением директора. Неприятная натянутость в отношениях со Светланой продолжалась недолго, Анна нашла повод поговорить по душам со своей формальной начальницей, и ей удалось наладить с ней отношения. В один из дней, когда директор был вызван к городскому начальству, Анна приготовила кофе, которым для такого важного разговора поделилась с ней Анастасия Георгиевна и предложила выпить по чашечке:

– Светлана, вы любите кофе? У меня он по случаю появился, разделите со мной удовольствие?

Секретарь Светлана удивленно посмотрела на две маленькие чашки с ароматным напитком:

– Когда-то давно я пробовала кофе, тогда мне это не очень понравилось. Какие чашки маленькие, именно из таких его и полагается пить?

Анна улыбнулась:

– Да, именно из таких. Они неожиданно обнаружились в театральном буфете. Считается, что кофе очень возбуждает и даже влияет на сердце, но в малых количествах он заряжает энергией, поднимает настроение и после чашки кофе жизнь не кажется слишком сумрачной и безрадостной.

Светлана улыбнулась в ответ:

– Хорошо. Давайте попробуем.

Анна протянула ей чашку:

– Этот напиток притягивает ароматом, но поначалу может озадачить своим вкусом, делайте по маленькому глотку и когда вы к нему привыкните, будете получать настоящее наслаждение.

Светлана с интересом слушала Анну и сделала небольшой глоток:

– Да. Пожалуй, вы правы, к нему надо привыкнуть.

– Еще, он располагает к разговору, а нам с вами есть о чем поговорить. Мы с вами уже немало дней работаем вместе, а как будто незнакомы. Я думаю, что будет гораздо лучше, если мы станем здороваться и улыбаться друг другу и, кажется, я знаю, как это сделать.

Светлана смягчилась и сделала еще глоток:

– Интересно, что же надо сделать, чтобы начать здороваться?

– Просто нужно установить границы территорий. К примеру: ваша территория – работа с директором и внешним миром, я же могла бы сосредоточиться на внутренней жизни театра в рамках ваших поручений, конечно. Для меня очень важно было получить работу и раз уж это произошло, хочется работать с удовольствием, быть полезной, а вечером возвращаться к сыну в хорошем настроении.

– У вас есть сын, и муж тоже есть?

– Сыну идет уже пятый год, а мужа нет, он погиб.

Светлана с сочувствием посмотрела на Анну:

– Простите, не знала. А у меня нет ни мужа, ни сына, только работа.

– Все еще будет. Вы работаете в театре, вокруг актеры, зрители, а главное – вы молоды, все еще придет.

Светлана вздохнула:

– У актеров, почти у всех, жены. Заняты они своими ролями, да еще актрисами, – она рассмеялась, – может вечерами оставаться на спектакли?

– Почему бы нет? Главное не грустить и не опускать руки.

Они допили кофе, и с этого дня атмосфера в приемной директора переменилась, даже стало казаться, что посетителей стало много больше и те, кто приходил по различным надобностям, не спешили уходить. Две красивые и доброжелательные женщины магически действовали на посетителей, а директор даже как-то пошутил:

– Мне кажется, кассу театра стоит перевести в приемную, думаю, посещаемость театра резко возрастет.

За прошедшие два года, занимаясь внутренней жизнью театра, Анна постепенно приближалась и вникала в творческий процесс работы актеров. Первое, чем ей пришлось заниматься – подготовкой и тиражированием текстов пьес для новых постановок, а также созданием дополнительных копий по личной просьбе некоторых актеров. Актеры люди творческие, частенько теряли или портили свои копии, заливали чаем и даже вином, и Анне приходилось помогать им выходить из затруднительного положения. Она это делала доброжелательно и с улыбкой и за это актеры платили ей добрым отношением. Иногда, выполняя их просьбы, ей приходилось оставаться в театре до позднего вечера, она делала это потихоньку, стараясь, чтобы начальство об этом не узнало, но долго скрывать это не удалось. Режиссер театра заметил, что время от времени вечерами в приемной подолгу горит свет и как-то в антракте спектакля заглянул посмотреть, что там происходит:

– Анна Леонидовна? Не ожидал застать вас здесь в такое время, думал, здесь просто забыли выключить свет.

Анна отвлеклась от работы и, усмехнувшись, ответила:

– Я тоже не рассчитывала, что мы с вами сегодня увидимся.

– Извините, если помешал, но позвольте полюбопытствовать. То, что вы делаете? Это во благо театра? Если что-то другое, ваше личное, можете не отвечать.

Анна чуть помолчала, потом ответила:

– Иван Николаевич, я вам скажу, если пообещаете, что это останется между нами.

Тут уже режиссер высоко поднял брови:

– Хорошо. Я сохраню ваш секрет.

Тогда Анна протянула ему листы, залитые красным вином. Режиссер, покрутив их в руках, усмехнулся:

– Да. Я знал, что Коржиков балбес, но то, что он использует женский труд в неурочное время? Не ожидал. И что, он не один такой?

– Не гневайтесь на них. Они молодые, талантливые, может, станут знаменитыми, а я им тихонько помогаю, и мне будет приятно, когда к ним придет успех.

Режиссер вернул ей листы и пробурчал:

– Балуете вы их.

Потом уже другим тоном заговорил:

– А давайте-ка мы переведем ваши вечерние занятия в легальную плоскость. Вы конечно помните, что через неделю к нам прибывает десант из Москвы, с нами будут работать актеры Малого театра, мне и московскому режиссеру потребуется помощь. Если не станете возражать, я завтра поговорю с директором, попрошу назначить вас моим помощником. Как вам такой поворот?

Анна удивленно смотрела на режиссера:

– Неожиданно. Не знаю, справлюсь ли?

Режиссер вновь рассмеялся:

– Ну вот. Вы еще не знаете круг ваших обязанностей, а уже сомневаетесь. Вы ведь любите литературу, любите театр?

– Конечно.

– Значит справитесь. Ну, так что ж? Могу поговорить о вас с директором?

Анна кивнула.

– Вот и хорошо, вот и договорились, а с Коржиковым впредь буду построже, но вас не выдам.

На следующий день, после долгого и обстоятельного разговора режиссера с директором театра Анну перевели из помощников секретаря в помощники режиссера. До приезда московских актеров она по большей части знакомилась со своими новыми обязанностями, присутствовала на репетициях, следила, чтобы актеры, технический персонал были в нужный момент на своих местах и выполняли указания режиссера своевременно и точно. Конечно, это была совсем другая работа – живая, в активном контакте с людьми, время летело незаметно, и Анне такая работа очень нравилась.

Появление московских артистов существенно прибавило забот всем работникам театра и конечно Анне. На нее свалилась забота по их встрече, размещению и бытовом обустройстве. Артистов разместили в гостинице на Советской улице, в самом центре города, но их привычки и потребности часто превышали возможности провинциального общежития. Тем не менее, Анна почти всегда справлялась с их капризами, ее спокойная и доброжелательная манера общения обезоруживала недовольных, и им приходилось соглашаться с тем, на что можно было рассчитывать в условиях, в которых приходилось жить. Но недовольных было не так много, многие из актеров воспринимали окружающую действительность как полезное познавательное проникновение в провинциальную жизнь и полученный таким образом опыт, как они полагали, должен был быть полезен для их профессионального роста, и они стойко принимали возникающие трудности и неудобства. Иногда случались забавные моменты, Анне запомнился один случайно услышанный разговор между двумя молодыми московскими актерами, они пили чай за соседним столиком в буфете театра и один другому рассказывал:

– Вчера вечером я что-то заскучал, погулял немного по городу и зашел в ресторан поужинать. Подошла официантка, я заказал кое-что из еды и попросил принести белого вина, – он сделал паузу, улыбнулся и продолжил, – как ты думаешь, что она принесла?

Второй пожал плечами:

– Что она могла принести? Ну, может быть, комплимент от повара?

Первый отрицательно покачал головой:

– Она принесла графин водки. Как поняла, что я попросил, то и принесла.

Оба рассмеялись, и второй заключил:

– Значит для нее водка – это белое вино. Молодая? Это по неопытности, придет время – разберется.

Тут прозвучал сигнал к продолжению репетиции и все заспешили в зрительный зал.

Анна тоже отправилась со всеми, она с любопытством наблюдала за мгновенным преображением актеров в начале репетиций. Как только актеры оказывались в зрительном зале и на сцене они кардинальным образом менялись. Глядя на них не могло прийти в голову предположение, что всего несколько минут назад они капризничали, обижались на бытовую неустроенность или забавлялись над неловкостью провинциальных манер местных поклонниц и официанток. Они преображались. И теперь, выходя на сцену, кто-то из них становился героем и благородным рыцарем, а на завтра он же мог превратиться в гадкого подлеца, негодяя и последнего мерзавца, но, покидая зрительный зал, актеры тут же возвращались в мир обычных людей: шутили, смеялись, сплетничали, обижались и радовались.

Постепенно жизнь Анны в Саранске приобретала все более благополучные очертания, страхи из прошлого отходили на второй план, ее внимание и забота сосредоточились на Грише, работе и новом доме. Правда работу в театре было довольно трудно совместить с режимом, в котором жили Анастасия Георгиевна и Гриша, полноценно общаться с ними удавалось исключительно по утрам, поэтому старались вставать пораньше, чтобы два-три часа провести вместе. Соседи удивлялись, наблюдая за тем, как ранним утром Анна с Гришей выходили поиграть на детскую площадку, часам к десяти-одиннадцати ей нужно было появиться в театре.

Анна перед уходом передавала Гришу на попечение Анастасии Георгиевны. До вечера Анастасия Георгиевна с Гришей оставались одни – играли, занимались, гуляли. Очень рано, еще в трехлетнем возрасте Гриша начал знакомиться с алфавитом и уже через год из букв у него начали складываться сначала слоги, а затем и первые слова.

К такому распорядку привыкли, и так происходило всегда за исключением редких выходных и праздничных дней, которые Анастасия Георгиевна, Анна и Гриша проводили вместе, исключением бывали только несколько дней в году – особенных памятных дней для каждого из членов их, ставшей очень дружной, семьи.

Сегодняшний день, 3-го июля, для Анны был особенный – именины Андрея. Она попросила Анастасию Георгиевну не спрашивать, что для нее значит этот день, и почему ей нужно это утро провести в одиночестве.

Анна ушла из дому рано сразу после завтрака и направилась к Пугачевской палатке. Для нее это было символическое место. Она не знала, что с Андреем стало после ареста, жив он или нет, но чувствовала, что после всех событий, произошедших с ними за последние три года, судьба развела их, и даже если Андрею удастся выжить и очутиться на свободе, шансов найти друг друга у них, практически нет. Она числится среди погибших. Живет под чужим именем и не может даже написать друзьям из прежней жизни, рассказать о себе и навести справки о нем. Любая такая попытка станет угрозой, как минимум, для ее свободы, и обернется большими неприятностями для всех к кому она обратится. Что тогда станет с Гришей и Анастасией Георгиевной?

Именно воспоминания и мысли о прошедшем влекли ее к Пугачевской палатке – этому символическому месту. Здесь она могла постоять и почувствовать свою боль. Почувствовать, как свои собственные, так и боль и страдания, наполнявшие души всех скорбящих и безвинно пострадавших в результате жестокости и злодеяний людей, получивших привилегию карать и властвовать, но потерявших границы человечности и привычных к насилию и жестокосердию.

Стоя у Палатки, она обратилась мыслями в то время, когда была счастлива, жила в столице, работала в солидном учреждении, их с Андреем окружали друзья и добрые знакомые и, казалось, ничто не могло помешать их счастливой и устроенной жизни, но пришла беда, и все рухнуло в одночасье.

Погрустив о том времени, Анна отправилась в сторону Демократической улицы к храму Иоанна Богослова, единственному действующему храму в городе. Помолившись, она вернулась к Пушкинскому парку, присела на скамейку, нужно было поплакать, но слез не было, мысли постепенно возвращались к настоящему времени. Думалось о Грише, о его будущем. Очень хорошо, что судьба свела их с Анастасией Георгиевной, она очень помогает, занимается с Гришей, удивительно, но в свои четыре года он уже начинает читать, помнит некоторые стихи и сказки Пушкина. Анна улыбнулась, думая о сыне, и так же мысленно обратилась к себе: «Ну вот, Елена, помолилась об Андрее, немного побыла собой прежней, теперь пора возвращаться в свой новый образ». Встала со скамьи и отправилась к театру.

Для всех, кто служил в театре, это был обычный день: днем репетиция, вечером спектакль. Все занимались собой, настраивались, готовились к репетиции, режиссер единственный кто заметил, что сегодня она не такая, как обыкновенно, поздоровавшись, он сказал:

– Анна Леонидовна, вы сегодня немного другая, чем всегда, сегодня какой-то особенный для вас день? Если бы вы были актрисой, я уверен, что сегодня вас ожидал бы большой успех. У вас такое лицо! Кажется, выйди вы сегодня на сцену, вас обязательно посетило бы особенное вдохновенье.

Иван Николаевич был очень доволен тем, что убедил директора перевести Анну к нему в помощники. Он чувствовал, что когда она рядом, он лучше справляется с актерами, его слова им понятнее и актеры легче откликаются на его замыслы и пожелания. Ему казалось, что ее присутствие на репетициях благоприятно влияет на творческую атмосферу, дает творческий импульс не только ему, но и актерам. Вечерами, если она не оставалась на спектакль или уходила после первого акта, чтобы успеть хотя бы пожелать сыну спокойной ночи, режиссер грустил и сожалел о слишком большой разнице в возрасте, не позволяющей ему, хотя бы слегка поухаживать за ней. Оставалось только наблюдать, восхищаться и радоваться, что она рядом, работает с ним и вдохновляет на новое творчество.

Анна чувствовала доброе отношение к себе со стороны режиссера, была благодарна и отвечала ему таким же добрым отношением. Услышав сейчас такие приятные слова, она приблизилась к нему и прошептала:

– Скажу вам по секрету, я сегодня была в храме и вспомнила много хорошего из того, что было у меня в прошлом.

Иван Николаевич одобрительно покачал головой:

– Мне очень хотелось бы услышать историю вашей жизни, может быть, тогда я решился бы написать пьесу, и кто знает? Это могло бы стать лучшим, что я сумел бы создать в своей творческой жизни.

Анна улыбнулась:

– Моя жизнь мало чем отличается от жизни многих таких же женщин и может оказаться мало интересной для зрителя, но вам обязательно стоит написать свою пьесу. Написать о том, что вы больше всего любите и чему посвятили всю свою жизнь. Напишите о театре, о боли и радости, которые он приносит вам, актерам и зрителям, о том, как десятки и даже сотни людей, находящиеся в зрительном зале одномоментно испытывают один и тот же порыв, одну и ту же эмоцию. Напишите о том, как все эти люди, находясь в театре, забывают о проблемах и жизненных неурядицах и начинают одновременно чувствовать добро и так же сообща отвергать зло. Я, думаю, вы, как никто другой могли бы это написать, и я с удовольствием посмотрела бы этот спектакль в вашей постановке.

Режиссер вздохнул и предложил Анне руку:

– Спасибо за добрые слова, но кажется, мы запаздываем, все уже в зале, пора начинать работать.

Они прошли в зал и перед тем, как начать репетицию Иван Николаевич спросил Анну:

– Сегодня премьера. Москвичи пожелали посмотреть нашу работу. Вы будете?

– Обязательно.

Вечером была премьера, зал был почти полностью заполнен, было много приглашенных гостей: из городского начальства, из передовиков производства и даже из близлежащих колхозов. На спектакль пришли все московские актеры и режиссер, расселись в отведенных им рядах партера, они попросили оставить для них места не слишком близко, чтобы видеть всю сцену, как это видят обыкновенные зрители, и не слишком далеко, чтобы хорошо слышать текст, видеть эмоцию и пластику актеров.

Кажется, никогда раньше Иван Николаевич так не волновался, ему предстояло показать свой спектакль актерам труппы великого Московского Малого Академического Театра. Он всю жизнь прослужил в провинциальных театрах, начинал когда-то актером, потом ему стало тесно в образе актера, и он попробовал себя в режиссуре, Иван Николаевич помнил много премьер, которые им были представлены на суд зрителей. Были удачи, были и провалы, но сегодняшнее волнение особенное и оно не столько связано со строгостью столичных судей, расположившихся в зале, сколько из-за своих, выращенных им молодых актеров, вчерашних студийцев. Как они справятся с волнением, смогут ли удержать зал, зарядить его своим чувством, смогут ли передать его режиссерский замысел и философию спектакля?

Иван Николаевич, как всегда занял обычное для себя место в директорской ложе. Рядом с собой ближе к сцене он попросил присесть Анну, чтобы видеть ее лицо, ее реакцию на представление и зал, ему важно было, чтобы сегодня она была не его помощником, часто отвлекаемым поручениями далекими от творчества, а обыкновенным чутким и внимательным зрителем. Режиссер доверял ее чувству и считал, что она не сможет скрыть от него, если заметит недосказанность, недостаточность выражения чувства или другую ошибочную эмоцию, не ту которую должен почувствовать и принять зал. Он надеялся на ее помощь и ожидал поддержки и совета.

Прозвучал третий звонок, шум в зале стал стихать, Анна прошлась взглядом по залу, многие зрители ожидали начала представления затаив дыхание. Из общего настроения зала выделялись ряды, где разместились московские актеры. Большинство москвичей продолжали разговаривать, для них это было обычное и вполне рядовое событие, возможно, они задавались вопросом: «Что может нам показать молодой провинциальный театр?» И, похоже, думали, что заранее знают ответ. Только несколько из их числа и московский режиссер сконцентрировано ожидали поднятия занавеса. Начал гаснуть свет, Анна и весь зрительный зал сосредоточились на представлении.

Когда закончился первый акт, раздались аплодисменты, зажегся свет, Анна снова оглядела зрительный зал, москвичи не аплодировали, но многие из них переговаривались и одобрительно кивали головами. Ее взгляд остановился на ложе напротив. До начала спектакля эта ложа была пуста, теперь там появилось несколько человек в гражданском платье, видимо из городского начальства и один в военной форме, в этом человеке она узнала следователя Соколова. Анна встретилась с ним взглядом, он внимательно и сосредоточенно смотрел на нее. Ее снова охватило оцепенение, как это происходило с ней на допросах в Москве на Лубянке, а потом во время следственных действий здесь в кабинете этого самого следователя Соколова. Сквозь оцепенение до нее донеслись слова режиссера:

– Аннушка, посмотрите, как реагирует зал – это хорошо, а ведь это только первый акт, только начало действия, дальше главное развитие событий. Мне кажется, боюсь сглазить, но нельзя исключать, что нас сегодня ожидает успех. Вы молчите, что-то не так? Вам не нравится?

Анна попыталась улыбнуться:

– Нет-нет, что вы, Иван Николаевич, все хорошо, мне кажется все хорошо.

Она продолжала смотреть на Соколова, он тоже не отводил взгляда от их ложи, теперь он недобро смотрел на режиссера, Анна подумала, что будет лучше, если она немедленно уйдет. Она помнила последний свой визит в его кабинет, когда неожиданно в его обращении к ней проявилась любезность и пугающая настойчивость в предложении помощи в устройстве ее будущего. Тогда уже ей показалось, что он рассчитывает продолжить с ней отношения, но на других не служебных основаниях. Она постаралась исчезнуть из поля его зрения, и казалось, ей это удалось, но сегодняшняя встреча в театре и его тяжелый взгляд вернули ощущение опасности, исходящее от этого человека в форме.

Анна понимала, что опасность может угрожать не только ей, но и людям, находящимся рядом, поймав его взгляд, направленный на режиссера, она решила, что будет лучше, если Соколов не будет видеть их вместе с Иваном Николаевичем. По своему опыту она знала, что сотруднику ОГПУ, недавно преобразованного в НКВД, совсем не трудно использовать имеющиеся у него служебные возможности, чтобы превратить добропорядочного человека в преступника, а в лучшем для него случае в изгоя отверженного обществом. Ей не хотелось проверять, способен ли Соколов на подобную низость.

Она еще раз улыбнулась и обратилась к Ивану Николаевичу:

– Мне правда нравится. Я уверена, сегодня будет большой успех. Только вот у меня, что-то душа не на месте, беспокоюсь как там мой Гриша. Он с утра был немного грустный, не заболел бы. Я, пожалуй, пойду домой, не обижайтесь, а завтра вы мне все подробно расскажете. Хорошо?

– Хорошо. Конечно-конечно, идите скорей, дай бог, чтобы с вашим сыном все было в порядке. Позвольте вас проводить.

Анна отрицательно покачала головой:

– Нет-нет, что вы, ведь премьера, никак нельзя здесь без вас.

– Ну, хорошо-хорошо, только до выхода.

Анна улыбнулась и прошептала:

– Ладно, проводите до выхода, но только до служебного.

Иван Николаевич удивленно поднял брови:

– Почему до служебного?

– Не хочу, чтобы видели меня уходящей в антракте.

Он пожал плечами, встал и подал ей руку:

– Как пожелаете.

Выходя из зала, Анна заметила, что Соколов тоже поднялся со своего места.

Анна поспешила пройти к служебному выходу, Иван Николаевич, прощаясь, пожелал ей увидеть сына здоровым и жизнерадостным. Анна подала ему руку:

– Еще раз прошу, не обижайтесь. До завтра, Иван Николаевич, хочу услышать одобрительные слова от москвичей.

Анна быстрым шагом отправилась домой, а Иван Николаевич, глядя ей вслед, достал из кармана пиджака папиросы и закурил.

Анастасия Георгиевна удивилась столь раннему появлению Анны, она знала о премьере и думала, что узнает о том, как все прошло только утром, в ее взгляде отразилось беспокойство:

– Аннушка, что так рано? Что-то произошло?

Анна поспешила ее успокоить:

– Не тревожьтесь, Анастасия Георгиевна, все хорошо, премьера состоялась. Просто я ушла пораньше, после окончания первого акта.

– Почему ты ушла? Ведь это первая твоя премьера. Нет, ты что-то не договариваешь. Без серьезной причины ты не могла уйти.

Анна устало опустилась на стул:

– От вас ничего не скроешь. В зале я увидела следователя, который вел мое дело, мне не понравилось, как он на меня смотрел.

Анастасия Георгиевна многозначительно покачала головой:

– Ты красивая женщина, ничего удивительного в том, что на тебя особым взглядом смотрят мужчины.

Анна брезгливо отвернулась:

– Только не этот. От его взгляда мне становится холодно, стынет кровь, мне кажется, что он из тех людей, которые приносят боль и несчастье. Когда я его увидела, почувствовала, что мне необходимо уйти, и чтобы объяснить свой внезапный уход пришлось сказать, что беспокоюсь о Грише. Это нехорошо, но другого объяснения не нашлось.

– Ничего страшного, ты мать и твое беспокойство о сыне – это нормально. Ты посмотри на него. Видишь? С ним все хорошо. Мы позанимались, поиграли.

Гриша подошел к Анне, прижался, потом показал бумажный кораблик:

– Баба Настя учила меня делать кораблики.

Анна погладила его по головке:

– Какой красивый кораблик. У тебя получается. Ты сам его сделал?

– Получается, только когда Баба Настя помогает.

Анастасия Георгиевна улыбнулась:

– Честный мальчик, не может солгать даже в такой мелочи. А пойдемте-ка мы пить чай.

Анна взяла Гришу за руку:

– Пойдем, попьем чаю, а потом спать и я тебе почитаю.

После чая Анна уложила Гришу и прочитала его любимую «Сказку о попе и о работнике его Балде» он уже давно знал эту сказку наизусть, но с удовольствием слушал. Потом Анна улеглась сама, но долго не спала, ее не покидали мысли о случившемся сегодня в театре, она помнила пристальный взгляд Соколова, чувствовала и опасалась, что от него может исходить угроза и для нее и для тех, кто рядом.

Утром, к одиннадцати часам Анна пришла в театр, она ожидала увидеть радостные лица актеров, обсуждающих вчерашнюю премьеру, но в фойе и коридорах не было оживления, несколько актеров с озабоченными лицами разговаривали и курили у открытого окна рядом с комнатой администратора. Анна подошла, поздоровалась и поинтересовалась:

– Как премьера? Я ожидала, что будет успех, мне пришлось уйти после первого акта, и я слышала аплодисменты. Почему такая тишина в театре? Что-то случилось?

Актер Коржиков, которому Анна в недавнем прошлом помогала восстанавливать тексты ролей, соскочил с подоконника и спрятал за спиной папиросу:

– Здравствуйте, Анна Леонидовна, премьера удалась, но вот сегодня… Иван Николаевич, он пока не появился – Коржиков пожал плечами, – пришла его жена, прошла к директору, уже пятнадцать минут там. Ждем.

Анна нахмурила брови:

– Понятно. Продолжайте ждать. Пойду, узнаю.

Она повернулась и быстрым шагом отправилась в приемную директора.

Светлана что-то печатала на машинке, когда вошла Анна, отвлеклась от работы и пригласила Анну присесть напротив:

– Ужас, что творится. Екатерина Андреевна – жена Рокотова здесь, пришла, вся в слезах.

Анна ее оборвала:

– Света, не томи. Скажи, что случилось?

– Они заперлись, говорят тихо, ничего не слышно, но когда я принесла им чай, удалось понять, что сегодня утром к их дому подъехала машина, какие-то люди постучали в дверь и попросили Ивана Николаевича проехать с ними.

Анна прикрыла глаза и тихо произнесла:

– Оперативно.

Светлана не расслышала:

– Не поняла. Что ты сказала?

– Нет-нет, это я так, о своем. Я дождусь Екатерину Андреевну. Ты не против?

Светлана улыбнулась:

– Нет, конечно. Можем поболтать, теперь так редко общаемся, расскажи, как твой Гриша?

Анна отрицательно покачала головой:

– Нет, Света, не сейчас. Я тихо посижу, а ты продолжай работать. Потом, когда все прояснится, тогда и поговорим.

Светлана кивнула и продолжила печатать.

Анна отвернулась к окну, пытаясь успокоиться. Стала прислушиваться к шелесту листвы на ветвях деревьев, неравномерно раскачивающихся под легкими порывами свежего ветерка. Густая зелень за окном создавала тень и прохладу. Сквозило. Не хватало теплого пледа или горячего чая, но Анна не стала отвлекать своими капризами Светлану от работы. Так она сидела в задумчивости, как вдруг возник сильный порыв ветра и сквозь густую зелень листвы пробился яркий теплый луч солнца. Он осветил окно, за которым находилась Анна, на несколько мгновений этот луч подарил тепло, показалось он обязательно победит сырость и темноту, но так же, как неожиданно появился, этот луч очень быстро исчез. Его свет скрыла густая листва. Анна подумала, что так же и в ее жизни, после беспросветной тьмы, в которую в недавнем прошлом она была погружена стараниями следователей ОГПУ, вдруг появился свет – Гриша, Анастасия Георгиевна, а затем и театр. Они поселили в ее душе надежду, ей стало казаться, что самое страшное, что могло с ней случиться уже позади, но ОГПУ переименовали в НКВД, и совсем было ушедший ужас, стал возвращаться в ином обличье. Все так знакомо: раннее утро, машина, люди в форме и предложение проехать с ними. Все это она помнила из своих последних мгновений на свободе в Москве. Вчера следователь Соколов увидел ее в ложе театра. Рядом находился Иван Николаевич. Неужели ее тень коснулась Ивана Николаевича, и теперь он поражен тем же недугом, что и она, рождающим недоверие и подозрительность карающих органов Советской власти, как бы они не назывались?

Размышления Анны были прерваны появлением Екатерины Андреевны и Директора, который попросил Светлану проводить супругу режиссера домой. Заметив Анну, директор спросил:

– Анна Леонидовна, у вас что-то срочное?

Анна коротко ответила:

– Можно зайти к вам? Всего на пару слов.

Директор придержал дверь, пропуская ее в кабинет, поделился своими утренними ощущениями:

– Неожиданно начался сегодняшний день, но, кажется, гроза прошла мимо и, слава богу.

Анна с надеждой посмотрела на директора:

– Скажите, что происходит? Актеры, персонал все взволнованы, обеспокоены отсутствием Ивана Николаевича, но если гроза прошла мимо, надо всех успокоить.

– Да-да, конечно. Сейчас, расскажу все по порядку. Сегодня утром все собрались и были в хорошем настроении, но вдруг пришла вся в слезах Екатерина Андреевна – супруга Рокотова, сказала, что ранним утром к ним в дверь постучали люди, представились сотрудниками НКВД и забрали Ивана Николаевича, без вопросов и обвинений, просто предложили «проехать». Она не знала, что ей делать, что подумать? Пришла ко мне. Единственное, что смогла сказать, что их было три человека, и они увезли Ивана Николаевича на черной машине. Я позвонил в Горсовет, в отдел по культуре, там ничего не смогли мне объяснить и предложили перезвонить в Горотдел НКВД, скажу честно, очень не хотелось туда звонить, но пришлось, рядом была Екатерина Андреевна. Вежливый человек пообещал выяснить и перезвонить. Минут через десять раздался звонок, я давно так не волновался, когда брал трубку, но, как будто все обошлось, мне сказали, что Иван Николаевич отпущен.

Анна продолжала озабоченно смотреть на директора:

– Предложили проехать, а почему и зачем не сказали?

Директор пожал плечами:

– Не сказали, да я и не спросил. Отпустили и, слава богу.

Анна задумчиво произнесла:

– А могли и не отпустить.

– Что вы, Анна Леонидовна. Иван Николаевич честнейший человек, преданный искусству, добропорядочный гражданин своего отечества, невозможно найти причины, чтобы его задерживать и в чем-то обвинять.

Анна, склонив голову, подумала иначе, но с директором согласилась:

– Да-да, конечно, вы абсолютно правы.

Через короткую паузу она подняла глаза, посмотрев на директора:

– Так я пойду, что сказать актерам? Они собрались на репетицию.

– Скажите, что до обеда все свободны, а там посмотрим.

Через час режиссер появился в театре, он шел, низко опустив голову, Анна встретила его в фойе:

– Иван Николаевич, здравствуйте! Очень рада вас видеть. Помните? Вчера я просила, чтобы вы рассказали, как прошла премьера, как приняли зрители спектакль? Что говорили вам москвичи?

Иван Николаевич смотрел на Анну, грустно улыбаясь:

– Здравствуйте, Аннушка, я обязательно вам все расскажу о премьере, но сейчас мне нужно повидать директора. Может, пройдем к нему вместе, я расскажу, что со мной произошло сегодня утром.

В кабинете директора Иван Николаевич повторил все, что уже было известно от его супруги, и замолчал, тогда директор осторожно спросил:

– Да-да, Екатерина Андреевна нам рассказала, что за вами приехали люди на черной машине, но в чем причина такого внимания к вам? Что они от вас хотели?

Иван Николаевич, вздохнув, продолжил:

– Те, кто за мной приехал, не намерены были разговаривать, отвезли в свое Управление и проводили к своему начальнику. Он представился следователем Соколовым.

Анна, ожидала услышать эту фамилию, но все равно побледнела, а Иван Николаевич продолжал говорить:

– Он мне сказал, что был на премьере. Ему понравилась постановка, но в разговоре с городским начальством, он почувствовал, что им хотелось бы видеть на сцене нашего городского театра, не устаревшие спектакли, рассказывающие о переживаниях и душевных порывах экзальтированный барышень, скучающих от безделья в своих поместьях. Они ждут от нашего театра новые постановки, в которых прославляется героизм нашего народа, свершившего Великую Революцию и победившего сильного и коварного врага во время Гражданской войны. И теперь, они хотели бы увидеть, что преодолев неимоверные трудности, наш народ с энтузиазмом занят строительством нового свободного и справедливого общества.

Директор покачал головой:

– Ну, что ж. Этого следовало ожидать. Нам и в самом деле стоит больше внимания уделять современной советской драматургии. У нас слишком много Чехова и Островского, но об этом можно было поговорить и здесь в театре или в Горсовете. Зачем надо было посылать за вами сотрудников НКВД?

Иван Николаевич пожал плечами и заговорил снова:

– Это было только начало разговора. Дальше следователь поведал, что мы с вами не только смущаем советских граждан старорежимными постановками, но и, в то время как город испытывает недостаток продуктов питания, наши артисты прямо на улицах устраивают шумные вечеринки, завлекая и угощая вином запоздалых прохожих. Он сказал, что прошлой ночью поступило немало жалоб от оскорбленных горожан, требующих призвать к порядку разгулявшихся актеров театра.

Директор удивленно слушал и смотрел на Ивана Николаевича:

– Мне кажется, в тех словах, что я сейчас услышал есть серьезное преувеличение.

Иван Николаевич согласно склонил голову:

– Я примерно в также все объяснил следователю. Правда лишь в том, что вечеринка, в самом деле, была, и в ней участвовали наши и московские актеры. Нас поздравили с удачной постановкой, отметили успех и разошлись. Немного пошумели на радостях, когда выходили из театра. Ничего необычного.

– И, что же следователь?

Иван Николаевич грустно смотрел перед собой:

– Следователь лично мне вынес строгое предупреждение. Сказал, что я, как один из руководителей театра, несу персональную ответственность за поведение, образ мыслей и образ жизни наших актеров, и в конце заявил, что я обязан фиксировать и сообщать ему лично обо всем, что происходит в театре. Тогда он не станет отражать произошедшее минувшей ночью в протоколе и это не ляжет пятном на моей чистой, незапятнанной до сегодняшнего дня, биографии.

После этих слов Ивана Николаевича директор откинулся на спинку своего кресла и с серьезным лицом стал смотреть в потолок:

– Добрались и до нас.

Анна напротив подалась вперед и взволнованно произнесла:

– Иван Николаевич, не принимайте происшедшее близко к сердцу. Следователю вам нечего предъявить. Он понимает, что вы неопытный в юридических вопросах человек и пытается взять вас на испуг. Ведь к тому незначительному ночному инциденту, на который он ссылается, вы не имеете никакого отношения, но используя эту нелепицу, он собирается сделать из вас своего послушного подчиненного. Он надеется, что вы станете следить за своими коллегами и наушничать.

Директор вернулся к разговору:

– Все, что сказала Анна Леонидовна правильно, но, вы-то что ему ответили?

Иван Николаевич растерянно смотрел на директора:

– Я не помню. Его слова меня сильно расстроили. Стыдно признаться, но я и вправду был как-то не очень собран. Я растерялся.

Анна сочувственно смотрела на него:

– Скажите, он что-нибудь просил вас подписать?

– Нет, кажется, нет.

Анна облегченно вздохнула:

– Ну и, слава богу. Тогда вы ему ничем не обязаны и можете забыть о его предложении.

Директор посмотрел на Анну и подумал, что эта женщина совсем не проста и неплохо ориентируется в том, как следует вести себя во взаимоотношениях с органами, видимо она получила хороший опыт, когда велось расследование пожара, в котором пострадала ее семья. Он обратился к Анне:

– Думаю, нам стоит провести собрание коллектива. Ивана Николаевича мы пощадим, ему не стоит еще раз вспоминать о произошедшем с ним сегодня утром. Я хочу попросить вас, Анна Леонидовна, поговорить с коллективом и предупредить наших актеров о необходимости вести себя скромно и корректно в общественных местах нашего города.

Анну удивило такое предложение, но, посмотрев на Ивана Николаевича, она согласилась:

– Хорошо, если вы считаете, что будет удобно, чтобы я это сделала? То я попробую.

Директор, улыбнувшись, закончил этот разговор:

– Уверен, вы справитесь. Я попрошу Светлану собрать всех в зале сразу после обеда, а вы, Иван Николаевич, отправляйтесь домой. Вам и самому нужно отдохнуть и супругу успокоить. Репетицию отложим на завтра, а за вечерним спектаклем я прослежу. Не беспокойтесь.

После обеда все собрались в зрительном зале, и Анна провела собрание. Она тщательно подбирала слова, говоря о том, как важно привлечь зрителя в театр и что это необходимо сделать, единственно заслужив уважение и доверие горожан. Это возможно сделать не только своей талантливой игрой на сцене, но и проявляя скромность в повседневной жизни вне театра. Они – горожане, должны видеть, что актеры театра, такие же простые люди, они также преодолевают временные трудности повседневной жизни и также прилагают все силы к тому, чтобы все мы увереннее двигались в будущее по пути строительства справедливого и благополучного общества.

Анна закончила свое выступление так, чтобы у актеров не возникло желания поинтересоваться об утреннем происшествии с Иваном Николаевичем:

– Вижу, что все сказанное мной понятно, не вызывает вопросов и не требует обсуждений, до вечернего спектакля осталось не так много времени, поэтому всем занятым в нем актерам предлагаю сосредоточиться на своих ролях и образах и готовиться к выходу на сцену, со всеми остальными прощаемся до завтра. Завтра утром, как обычно, Иван Николаевич проведет репетицию.

Она была уверена, что уже вечером все сказанное на собрании будет сообщено следователю Соколову, поэтому постаралась избежать вопросов и обсуждений причин проведения этого собрания.

Анна не осталась на вечерний спектакль, не желая встречи с Соколовым, хотя понимала, что для него не составит труда найти возможность с ней встретиться в любое другое время.

Глава VI. …Следователь, зачем ему театр?

С появлением в городе московских актеров жизнь театра значительно преобразилась, повысился интерес горожан, первая же постановка представленная москвичами собрала много зрителей. Администрация театра постепенно отошла от практики заполнения зрительного зала приглашенными передовиками производства, теперь билеты почти полностью распространялись через кассу, на контрамарки в зрительном зале оставалась только небольшая часть выделенных мест. Директор был очень доволен и начал договариваться о продолжении сотрудничества с москвичами следующим летом.

Иван Николаевич тоже договорился с московским режиссером о проведении совместных репетиций. Начали пробовать местных актеров в спектаклях, привезенных из Москвы и московских актеров в местных постановках. Это был интересный эксперимент, актеры и режиссеры с увлечением участвовали в нем и начали подумывать о совместной постановке спектакля со смешанным составом актеров.

Иван Николаевич и московский режиссер сблизились на почве совместной работы и когда оставались на вечерний спектакль, то занимали места рядом в директорской ложе. Анна иногда присоединялась к ним, но держалась подальше от Ивана Николаевича. Иногда она приглашала на спектакли Варвару и Василия, тогда усаживалась с ними в зрительном зале.

Участковый Василий Черняйкин сначала неохотно, но постепенно втянулся и стал ходить в театр без сопротивления. В такие дни Василий и Варвара провожали Анну после спектакля домой, они обычно говорили о детях, но иногда Анна расспрашивала Василия о происшествиях в городе, о том, как идет его служба. Как-то раз вспомнила, как уважительно здоровались с ним старушки, сидевшие на скамейке неподалеку от ее дома. Василий, вздохнул и, почесав затылок, ответил:

– В моих отношениях со старушками наступило похолодание.

Анна искренне удивилась:

– О, господи! Как такое могло случиться? Чем вызвана их немилость?

– Арестовали сына одной из них, а мне, как участковому пришлось присутствовать при обыске и аресте. Вот после этого и случилось похолодание.

Анна с сочувствием смотрела на Василия:

– Вы так заботливо относились к этим старушкам, они должны понять, что вашей злой воли не было в том, что так вышло.

– Да, конечно, но арестован сын одной из старушек и они не могут понять, почему это произошло, а я участвовал в аресте и обыске. Сын старушки член партии, руководитель производства, всегда был на хорошем счету. Да и я всегда считал его добропорядочным человеком. Для меня это было так неожиданно, но у нашей страны столько врагов и, как мы видим, они маскируются и проникают даже в партию.

Анна удивленно взглянула на Василия:

– Вы знали этого человека и считали его добропорядочным гражданином, но его арестовали. Теперь, после ареста, все считают его врагом, – она вздохнула, – кроме матери и ее подруг. А сколько его матушке лет?

– Не знаю, старушка совсем.

– Старушка совсем. Может, ее минует участь сына?

Весь оставшийся путь до дома Анна молчала, а Василий рассуждал о том, что хоть на дворе уже тридцать пятый год, но Гражданская война еще не закончилась. Недобитые белогвардейцы растворились среди советских граждан и, используя образование, опыт и навыки, полученные еще при царизме, проникли в партию и на важные посты в производстве. Он ссылался на газеты, которые писали, что их саботаж и вредительство мешают развитию индустриализации и коллективизации и достигли таких масштабов, что привели к голоду в некоторых районах страны.

Когда стали прощаться, Анна поцеловала Варю, а Василию посоветовала:

– Вы, Василий, со старушкой поговорите, успокойте ее, послушайте, что она о сыне расскажет, и ей станет легче и вам спокойнее, когда помиритесь со старушками.

Ночью Анна долго не спала, вспоминала слова Василия о недобитых белогвардейцах, о саботаже, о голоде. Все думала: как так получается? Василий – добрый, хороший, заботливый человек, но как голова устроена? Никаких сомнений, только вера начальству, начиная от жены, тещи и дальше до самого верха, а все, что хорошего знал о человеке, сразу забыл, выбросил из головы, назвали врагом, значит так и есть. Невозможно такое понять и принять. Все просто, арестовали человека – значит враг, что напечатали в газете – то значит правда. Вот только, что старушке делать, когда она знает и уверена, что ее сын хороший порядочный человек? Как ей жить и самой не погибнуть? Сколько таких Василиев в стране? Самое страшное, что они не могут, не хотят или даже боятся задуматься и засомневаться в том, что начальство всегда и, безусловно, право, но как им сказать об этом?

Мысли, наконец, стали уплывать и Анна заснула.

Наутро болела голова, пришлось выпить таблетку. К театру шла не спеша, ждала, когда пройдет, по дороге возле Пушкинского парка заметила черную машину, неподалеку на скамье сидел и курил Соколов. Деваться было некуда, Анна приблизилась. Соколов встал и сделал шаг навстречу:

– Здравствуйте, Анна Леонидовна, все никак не удается пересечься с вами в театре, решил встретить вас по дороге в этот храм искусства.

Анна чуть поклонилась ему в ответ на приветствие:

– Я заметила, вы стали часто бывать в театре.

– Да, мне нравится, отвлекает от повседневности, в театре все иначе: красивые умные лица, наряды, высокие чувства, душевные переживания. Проведешь вечер в театре, и самому хочется сменить мундир на партикулярное платье и пригласить красивую женщину провести вечер в каком-нибудь интересном месте.

Анна удивленно подняла глаза на Соколова:

– Пожалуй, театр на вас определенно действует, вы даже стали изъясняться каким-то не свойственным сотруднику НКВД языком. Не задавались вопросом: понравится ли это вашему начальству?

Соколов ухмыльнулся:

– Да, это, безусловно, влияние театра, а начальству я объясню, что театр во многом формирует мировоззрение общества и потому за ним следует присматривать. И еще, я очень рад встрече с вами именно в театре, это настраивает на романтический лад. Надеюсь, вы не будете возражать, если я приглашу вас…

Соколов неожиданно для себя задумался о том, куда бы правильней пригласить Анну, чтобы это выглядело достойно, но Анна сама закончила его фразу так, как понимала его обычный образ мыслей:

– Например, в ресторан.

Соколов рассмеялся:

– А, что? Неплохая мысль. Может мы с вами так и поступим, сегодня же вечером? Закажем бутылочку хорошего вина и поговорим о вашем прошлом.

Глядя на стоящий неподалеку черный автомобиль, Анна тихо ответила:

– Что об этом говорить? Мое прошлое мы с вами уже обсудили в другой, более строгой обстановке.

– Обсудить-то обсудили, но мне все не дает покоя тот образ простой иждивенки-домохозяйки, в котором вы предстали передо мной в моем кабинете, когда я расследовал дело о пожаре на станции. Что-то в вас не соответствует тому образу. Мне известно, как к вам относятся в театре, до меня доходят мнения о вас, окружающие говорят, что вы хорошо образованы, начитаны и у вас есть вкус, такт и характер, к вам прислушивается режиссер, это совсем другой образ, совсем не похожий, на образ иждивенки-домохозяйки. Чувствую, что здесь есть загадка, которую мне очень хочется разгадать.

Анна, прилагая усилия, чтобы сохранить самообладание, ответила:

– Среди людей, как это может показаться вам странным, иногда случается любовь, и тогда, чтобы быть рядом с любимым человеком можно согласиться на роль домохозяйки и даже иждивенки. Я любила и продолжаю любить мужа. У меня появился сын, меня устраивало мое положение и оно естественно для обыкновенной женщины, а читать и любить книги не мешает положение домохозяйки.

Соколов внимательно слушал Анну, понимая простую логику ее объяснения, но интуиция подсказывала, что у него есть причины задавать ей вопросы:

– Я еще раз посмотрел ответ на запрос о вас, полученный из Москвы. Там сказано, что вы из простой семьи и получили только начальное образование, работали на швейной фабрике, потом вышли замуж и занимались домашним хозяйством, но я смотрю на ваши руки, слышу ваши слова, читаю отзывы о вас, и меня одолевают сомнения. Не похожи вы на простую домохозяйку.

– Не понимаю, что вас смущает в том, что в недавнем прошлом я была простой домохозяйкой, но если не ошибаюсь, вождь мирового пролетариата как-то заметил, что любая кухарка должна уметь управлять государством или у вас на этот счет другое мнение?

Соколов не сумел сдержать улыбки:

– На этот счет – нет, но вы меня все более убеждаете в том, что нам обязательно нужно чаще встречаться. Давайте, я заеду за вами вечером, и мы продолжим этот очень интересный разговор.

Анна, глядя в глаза Соколову, спокойно ответила:

– Не получится. Вечерами, если я не занята в театре, то обязательно провожу время с сыном. Извините, пойду, опаздываю.

Она повернулась и быстрым шагом отправилась в направлении театра. Соколов постоял, выкурил еще одну папиросу, буркнул недовольно:

– Гордая, смелая, но ничего, у нас еще будет время поговорить.

Сел в машину и отправился на службу, решив, что в ресторан сегодня вечером он все равно обязательно пойдет.

В последние несколько месяцев Соколов действительно довольно часто бывал в ресторанах. Сам себе он объяснял это необходимостью оперативной работы с населением. Выбор был не очень большой, и он предпочитал проводить вечера в ресторане, который находился неподалеку от гостиницы, где были размещены московские артисты. Некоторые из артистов, чтобы не скучать вечерами, тоже заглядывали в этот ресторан. Посетителей обычно бывало немного. Артисты среди посетителей были заметны, они почти всегда обсуждали свои театральные дела, иногда горячились и повышали голос. Как-то Соколов, находясь в зале со своей приятельницей, обратил на них внимание. Он посчитал полезным познакомиться с артистами, понял, что в разговорах можно многое узнать о настроениях и мыслях людей искусства и прочих работников городского театра.

Соколов тут же решил приступить к реализации своей идеи. Он был в штатском, подошел к столику артистов, признался в любви к театру, сказал по секрету, что его спутница просит чаще приглашать ее в театр, но по причине занятости он не может себе этого позволить, а редкая возможность познакомиться с московскими артистами ей была бы очень приятна.

У артистов не было причины отказаться от знакомства с симпатичной парой, они пригласили их присоединиться к своей компании, отвлеклись от театральных разговоров и много внимания уделяли спутнице Соколова, а он, чтобы поддерживать разговор рассказывал о городе, который всего полгода, как стал столицей автономной республики.

Артистам тема разговора была не очень интересна, но они слушали, не забывая подливать в свои рюмки водку, заказанную их новым приятелем в честь знакомства.

С того вечера Соколов стал еще чаще посещать этот ресторан и каждый раз присоединялся к шумной компании артистов. Приходил сюда он обычно с разными барышнями иногда даже с двумя, при этом давал понять артистам, что они могут свободнее себя чувствовать с его спутницами и их повышенное внимание к барышням нисколько не повредит сложившимся у них приятельским отношениям.

Используя завоеванное таким образом расположение московских артистов, Соколов многое узнавал о городском театре, в шутливой форме ему рассказывали о слабостях и увлечениях актеров и служащих театра, он теперь очень хорошо знал, как лучше найти подход к этим людям, в случае если у него возникнет такая потребность. Кое-что он узнал и об Анне. Ничего полезного для дела, но то, что ему рассказали о ней, и натолкнуло его на размышления о несоответствии образа, который возникал из рассказов московских артистов, тому образу, который был известен ему по материалам дела двухлетней давности.

После встречи и неприятного разговора с Соколовым, Анна старалась вести себя в театре тише, скромнее и незаметнее, но это у нее не всегда получалось. Режиссер не прекращал прилюдно советоваться с ней во время репетиций, спрашивал совета и обсуждал различные постановочные моменты, особенно это касалось женских образов из классических произведений дореволюционных авторов. Какое-то время Анна избегала участия в репетициях, ссылаясь на занятость административными и хозяйственными вопросами, но вскоре махнула рукой на свои страхи и, как и прежде окунулась в репетиционную работу, которая ей чрезвычайно нравилась.

Оставаясь на вечерние спектакли, Анна присматривалась к зрительному залу, посматривала на ложу, в которой в начале лета она увидела Соколова. Ее радовало, что там он уже давно не появлялся, ей показалось, что свое внимание он переключил на другие сферы и театр его больше не занимает, но однажды в антракте, взглянув в зрительный зал, она вздрогнула, увидев Соколова в партере. Он сидел в средней части зала и непринужденно беседовал со своей спутницей, временами поглядывая по сторонам. Соколов был в штатском костюме и ничем не отличался от других зрителей мужчин, поэтому прежде Анна могла его не замечать. В антракте Соколов со своей дамой вышли из зала, когда они вернулись, Анна обратила внимание, что их сопровождают два московских актера, они шутили, смеялись, вели себя так, как будто давно знакомы и состоят в приятельских отношениях.

Зная Соколова по прежним неприятным встречам в кабинете ведомства, прежде называемого ОГПУ, Анна была уверена, что Соколов появляется в театре не из любви к искусству. Она точно знала, что он определенно что-то задумал и знакомство с москвичами совсем не случайно, он определенно использует их, они разговорчивы, любят пошутить, иногда шутки их бывают остры и неосторожны, а он, следуя инстинкту охотника, высматривает жертву, плетет паутину и выжидает удобного момента, чтобы напасть. Что это может быть? Что он задумал? Газеты все больше пишут о заговорах, вредительстве и саботаже, об активизации враждебных элементов, которые стремятся подорвать авторитет Советской власти, нанести вред производству и сельскому хозяйству. Ведомство, в котором служит Соколов, активно ищет заговорщиков. Но, причем здесь театр? Какой смысл искать заговорщиков среди работников искусства? Какой вред они могут нанести сельскому хозяйству? В любом случае нужно предупредить москвичей, попросить их быть осторожней в разговорах с этим человеком.

На следующий день, Анна заметила общительных московских актеров в театральном буфете, она попросила у буфетчицы чаю и повернулась к актерам:

– Можно к вам присесть?

Улыбчивые молодые люди закивали, один из них встал и взялся за спинку стула, приглашая Анну:

– Анна Леонидовна, здравствуйте! Видимо это место особенное многие претендовали на него, но мы с Виктором берегли его, как оказалось для вас. Так что, не зря старались. Пожалуйста, присядьте.

Анна улыбнулась в ответ:

– Спасибо. Вы очень любезны. Я видела вас вчера в зрительном зале на спектакле. Хотела спросить: как ваше впечатление?

Другой молодой человек, которого назвали Виктором, поднял брови и со значительным видом заговорил:

– Анна Леонидовна, вам, доверенному советнику режиссера, я, как уважаемый среди моих близких друзей театральный критик, ответственно могу заявить: пьеса добротная, известного автора, постановка, безусловно, талантлива, но с мелкими шероховатостями, которые непременно могут стать совсем незаметными, если режиссер последует вашим тонким и деликатным рекомендациям. Актерский состав интересен, но слишком молод для того, чтобы демонстрировать возвышенные чувства, весьма зрелые и даже мудрые мысли героев пьесы. Тем не менее, следует отметить большой интерес зрителя к работе театра, что свидетельствует о правильности выбранного курса, продуманной репертуарной политике и благодаря прекрасному театральному буфету, в котором можно полакомиться сладкими пирожками и выпить крепкого обжигающего чаю.