Читать онлайн Где-то у вечности на берегу. Стихи и проза бесплатно

Где-то у вечности на берегу. Стихи и проза

© Константин Савинкин, 2024

ISBN 978-5-0062-1553-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Стихи разных лет

Рис.0 Где-то у вечности на берегу. Стихи и проза

Константин Иванович Савинкин, г. Омск

Кто я?

Кто я? —

Я – человек. Я брат.

Землянин. Евроазиат.

Я- часть Великоросского народа,

Его, неугомонного, порода.

Потомок. Предок. Мальчик.

Я внук и сын, племянник,

Сват, свояк и шурин. Зять.

Я – муж. Я свёкор, тесть, отец и дед.

Я школьник, абитуриент

(Как он, то бронтозавр, то уж студент).

Освоил дюжину профессий.

Я сомневающийся всех конфессий.

Единого я Бога слепок—

Я ничему не верю слепо.

Непознаваемого чувствую душой.

Я крошечный и чересчур большой.

Дитя – и, заглушая детства свист,

Писатель и поэт, я- афорист.

Конструктор анекдотов,

Мифов множества герой. Солдат —

Я вечно на посту.

И в новой роли пуще

Я проявиться рад,

Чем в предыдущих.

Карьеру скомороха обесценил.

Да, я с рождения на сцене.

И вижу зрителей я сквозь софитов флёр,

И режиссёр я сразу, и суфлёр.

Жизнь – колизей

Жизнь – Колизей.

Эра за эрой

Люд в колесе

Мечется нервно.

Крови остывшей – ручьи.

Рухнуло тело ниц.

Зверем толпа рычит,

Палец большой – вниз!

Сердце бильярдным шаром

Валится в вечности лузу.

Дар божий прожит даром.

Все разрывая узы,

Мчимся в объятия тьмы,

Сути не вызнав света, —

И понимаем мы:

Наша частушка спета.

Живу о будущем скорбя

Живу, о будущем скорбя,

Былым дышу.

То в выси гор влеку себя,

То в леса шум,

Где белоствольный березняк —

Ищу грибы…

Мозгам необходим сквозняк…

…гробы, гробы…

«Любовь к родному пепелищу»…

Полям, реке…

Так по Отчизне духом нищий

Несёт в руке

Пламяточащий (понапрасну?)

Ком-миокард.

Тропы не знает – распрекрасно! —

Нет карт.

И где его приют последний

Угомонит,

Того не ведает наследник

Всех гоминид…

Дух смердяковщины

Дух смердяковщины тлетворной

Загадил ХХI век.

КружАт, кружАт над Русью вОроны.

А время, ускоряя бег,

К небытию несёт планету

Брюхоголовых орд.

Остановиться воли нету.

Ликует чёрт.

Грущу ли я

Грущу ли я, что мстительная Лета

Замоет след мой тщательно навек?

Ну что вы, разве диво для поэта

Небытия стремительный набег.…

И жизнь, друзья, не Мёбиуса лента,

Как думает наивный человек.

Грустная песня

Тёмно-тяжёлые темы темя тревожат.

Томно-ленивое тело тоскою томит.

Мысли несутся, и мне их никак не стреножить,

И не придать им холёно-ухоженный вид.

То ль треплю языком, то ли яростно лгу,

Да не всё ли едино вам, люди?

Резво-глупым ягнёнком пасусь на лугу,

Где пастух мою шкурку погубит.

А за что и про что, не пойму весь свой век,

Разве легче от этого станет.

«Спать». В окно пробивается свет

Сквозь щелястые ставни.

Глядя на захламленный берег Иртыша

Пишу, слегка опешив от натуры.

Настанет час, отсутствие культуры

Культурным слоем назовут,

Коль археологи придут

Лет чрез пятьсот иль через тыщу.

Под слоем гумуса отыщут

Бутылки битые, пластмассу,

Других примет эпохи массу.

Подумав, скажут: «Эти люди

Любили эликсир в сосуде,

Что с лишком вдвое меньше кварты,

А выпивали его в квартал

На душу литров этак …дцать,

И сын (что странно!) от отца

Не отставал в употребленье…

А всё – тки, что их к истребленью

Вдруг поголовно привело?

Нам любопытно то зело.

Быть может страшный недород

Сгубил несчастный тот народ?

Или ужасный катаклизм?»

Одни осколки стёкол-линз

Приоткрывают тайну эры —

В питье они не знали меры.

В тисках обстоятельств

В тисках обстоятельств, тобою и созданных,

Живёшь ты, мой милый чудак-человек.

А мыслью и словом, и жестом, и позою

Винить норовишь своих близких весь век.

Всю ночь луна…

Всю ночь Луна заглядывала в окна.

Дождило. Вся до кратера промокла.

Когда бы не ревнивая жена,

Согрелась на моей груди она.

Всю жизнь копил

Всю жизнь копил глаголы, междометия…

Надеялся, сгодятся жечь сердца.

И неожиданно заметил я

В предчувствии конца:

Нет донца у ларца,

Где слов сокровища таились.

И важного, увы, не отыскать.

Зачем десятилетьями копились?

К чему их за собой таскать?

Тоска, тоска…

Дороже ложки, поданной к обеду,

Нужнее костыля упавшим ниц,

Красивее прилюдного обета,

Важней слащавых «избранных» страниц —

Дарить слова, не хоронить.

Дарить вдруг ослабевшим людям,

Чтобы они им стали посохом,

Чтобы в жару и в холод лютый,

Чтоб по морю да аки по суху

Шагать и глупым, и философам.

Всё так просто

Всё так просто, так ясно и просто:

На полях, что от края до рая,

Пробиваясь сквозь почвы коросту,

Подрастает росточек, играя.

Зреет горюшко-горе просом,

Что так щедро сеятель сеет.

Уж утрами обильнее росы

От востока до запада,

с юга на север.

Время жатвы. Страда.

Появляется жнец.

Перестанешь страдать

Наконец.

Всего забот – что удить да молиться

Всего забот – что удить да молиться,

Да наблюдать за небом, за водой,

За пролетающей счастливой птицей,

Да за удачу б выпить по одной

С товарищем улыбчиво-угрюмым,

Давно сменившим клетку на простор,

Желание одно: ах, кабы клюнул

Пескарь или… гнилой плывущий помидор.

И всполошил – и изогнул дугою

Из углепластика надёжную уду…

Всего проблем – шагать другою

Дорогой – ею и пойду.

Ей шёл, иду, спешу седьмой десяток,

Пренебрегая пузом и мошной.

Брюхоголовым* мой смешон достаток:

«Он нищ и наг, наивный и смешной»

Вы – львы (но – вспомним Михалкова**),

Иакать вам ослом, скосившись на ярлык.

А прелесть моего чудесного улова —

Мильоны слов, украсивших язык,

Их пращур-славянин ковал

Столетья из окрестной мовы.

Врага разило слово наповал

Вернее лука. И лукавого любого

То Слово, что в Начале было, бьёт

Всего вернее. Простодушного спасает.

И кто из родника словесности попьёт,

Тот этот мир загадочный познает.

*брюхоголовые -загадочные двуногорукие, чей мозг управляется желудком.

**"Лев и ярлык» Сергей Михалков.

Ветер восточный – иду по грибы

Ветер восточный – иду по грибы.

Западный – значит рыбачу.

А когда южные ветры грубы,

Я уезжаю на дачу.

И к репродуктору вечером льну

Слушать погоды сводку:

«Северный, сильный».

Червонцы мну.

Бреду покупаю водку.

Или же щуку удить иду

(Тут небогатый выбор).

Не пищу уму, так брюху еду

Добуду. Не так поступили вы бы?

Бог верит

Бог верит – я знаю – безмерно в меня,

И мне отступить невозможно поэтому.

И я – постоянный, я – не из менял,

И сердце болит поэтово

О речи родной,

О реке и лесах,

О деве одной,

О бомжах и о псах,

О вечной Вселенной, о жухлой траве,

О детях, мир постигающих,

О мною любимой, похоже, навек,

Хотя она дамочка… та ещё.

Блей ягнёнок не блей

Блей ягнёнок не блей —

Станет овечкой.

Преобразится ручей-

Быстроног в речку.

Если яйцо не болтун,

Быть ему птицей.

В бабочку после потуг

Куколка превратится.

Но не предскажет, увы, и вещая птица,

Что с человеком-младенцем на свете случится.

Спокоен, холоден, хмелён

Спокоен, холоден, хмелён.

Мир созерцаю равнодушно.

Моих мечтаний миллион

Унёсся шариком воздушным.

Ни от чего не зарекаюсь,

Ничьих подвохов не страшусь,

Ни в чём содеянном не каюсь.

И от либидо не бешусь.

Ничто меня не растревожит.

Ничто мой мозг не взбередит.

Плетусь Вселенной, бросив вожжи.

Над шеей времени кредит.

Всё, что положено по чину

Всенепременно получу.

Все позавидуют почину —

В глаза смеяться палачу.

Палач мой – время – одуреет

И не исполнит приговор.

Над новой жертвой, гордо рея,

Немых веков взметнёт топор.

Отступит прежде жуткий циник,

Чем мне исчезнуть суждено,

Чем тело слабое покинет

Душа сквозь лёгких рифм окно.

Без соблюдения приличий

  • Без соблюдения приличий
  • В мозги вторгается обычай
  • И сатанински правит бал
  • На протяжении всей жизни.
  • Не оставляет и на тризне
  • Никем не писаный устав.
  • Мои смыкаются уста.
  • Пред ним сникаю я, устав
  • Сопротивляться. Сотня лет
  • Сопротивлениям в обед.
  • Ну, вот и ненависть с любовью
  • Навек ушли и не манят.
  • Родня толпится в изголовье
  • И зенки пялит на меня.
  • Прискорбны звуки треплют уши…
  • Но – ко всему я равнодушен
  • И абсолютно нераним
  • Помочь ничем не в силах им.
  • И «на разборки», не спеша,
  • Робка, похожая на шар,
  • Порастеряв юдольный шарм,
  • Летит к Всевышнему душа.

Библиотечно

Я стою средь книготеки

И, на сонмы книжек зря:

Напрягались человеки, —

Думку думаю, – не зря.

Их труды не канут даром.

Будь уверен, книгочей,

Пользуйся столь щедрым даром.

Днями и среди ночей

Упражняй ленивый мозг,

Современник мой лихой.

Через Лету сделай мост.

Матерьяльца-то с лихвой.

Прозу жизни нам привычной

Рифмой грубо закавычил.

Да простится мне обычный

Раскорявый почерк личный.

Ах ты счастье моё взъерошенное

«Ах ты счастье моё взъерошенное,

Ты мой мальчик седой», —

Так сказала жена (хорошая)

Над моей склонясь бородой.

Где-то у вечности на берегу

Где-то у вечности на берегу

(Определённей сказать не могу)

В мареве грёз вижу я иногда

Пункт населённый сквозь дни и года.

В атласе мира о нём ни гу-гу.

Где же он, где он, светлый Угуй?

Где ж эта барышня? Где её дом?

Где же тот юноша, что был влюблён?

Нет ничего – всё быльём поросло.

Неумолимо времён ремесло.

Сделает барышню время старушкой.-

Горькой слезой омывает подушку

И бесконечных бессонниц ночами

Думы её заунывно-печальны…

Или легки, иль хрустально ясны

Словно младенца невинного сны?

Иль мне почудилось в долгом пути:

«Если…» -О, Боже! – «…можешь, прости…»

Письмо внуку, переданное с оказией

Максим, привет!

Опять родные лица —

Отца встречает русская столица.

А мы с тобою врозь, родимый,

Но впереди неотвратимо

Маячат встречи

И затяжные, до полночи, речи

Во хмелю…

(Что я мелю?!

За водку с медовухой

Нет риска схлопотать по уху

От бабушки твоей любимой?

Проскочим эту тему мимо).

Да, встречи чрезвычайно рЕдки…

А то ли дело – жили предки —

Все дружно, кучно

И никому отнюдь не скучно.

Отец и мать, бабули, дЕдки

Попьют кваску, закусят редькой

И – при огне простой свечи —

Течёт беседа на печи.

А поутру – кому на поле,

Кому коров пасти на воле,

Кому кормить собаку-лайку,

Кому – тиранить балалайку…

Всё в Лету кануло, внучок,

И только дед твой дурачок

В мечтах о том, чего уж нет.

Да-а, вездесущий Интернет

Нам заменил на свете всё.

Твой дед сдружился с карасём

И рыбами других пород —

На берегу студёных вод

Остаток дней я провожу,

Потею в зной, зимой дрожу.

Шагать мне сложно в ногу с веком,

Но оставаться человеком

Нам дОлжно, милый мой дружок, —

Таков пред Богом наш должок;

Трудиться вечно – наш удел,

И тот, кто не имеет дел —

Несчастнейший из всех людей,

И смерть им жизни не лютей.

На том, милок, мы и простимся.

Уж вечереет, а проспимся —

Подскажет утро, как нам быть:

Налаживать ли ладно быт,

Бежать ли резво на работу —

Родится день, родит заботу.

Привет тебе от всей родни.

Господь с тобой на долги дни.

Твой дед – Савинкин Константин —

России праздный гражданин.

Я бы помер давно

Я бы помер давно, да всё некогда.

С утра до ночи дел немерено —

То колоть дрова, то косить траву,

То внучонку свому сказку сказывать,

То прохожему путь указывать,

То за тучей следить чёрной страшною,

То с соседом идти врукопашную,

Не добро делить, а потехи для.

И делам моим не хватает дня.

То в студёной реке рыбу ужу я

От рассвета до самого ужина,

То грибком возле пня залюбуюся,

То босой (ни за что не обуюсь я)

По траве побегу росистой,

Потому как отрОду рысистый.

То стихи слагаю, то прозу,

То винцо цежу бледно-розовое,

То кручину-тоску гоню песнею…

А чего горевать – я на пенсии.

Значит, прожито лет немало мной,

Сорок с гаком, вишь, да с одной женой,

Русокосою, да покладистой, правда, ноченькой,

Да и то, признаться, не очень-то —

И награда нам – сын да доченька,

Как пером рисовал, одним росчерком.

А не спится коль – в руки книжицу

И ищу глазком аз да ижицу.

Не проспать мне Царство небесное.

Жизнь – по мне – так и тут интересная.

Утром в очередь вереница дел.

Поспевай, милок, сам того хотел.

Эль

Не встречаю февраль,

Я встречаю тебя.

Я – похабник и враль,

Свой хохол теребя,

Фимиам на перроне

Вселенной курю.

То смешон, то серьёзен, то просто дурю,

Не привык подчиняться я календарю.

Строчек дюжину лёгких легко я дарю!

И они не завянут, слова – не цветы.

Их слезою омой у заветной черты.

И сквозь линзу слезы вновь увидишь меня —

Жил, любил, на судьбу отродясь не пенял.

Щебетанье

Щебетанье щёголя щегла —

Это вам не щёлканье щура —

Счастье, если встретились с утра,

Когда иней острый, как игла

Нарядил собою дерева,

А ты сам глаза продрал едва.

Впрочем, за щуров покаяться готов —

Хорошо поют, но я люблю щеглов.

Что мне в правде твоей

Что мне в правде твоей о моих неуспехах.

Ты наври мне хоть разик с три короба.

Обмани, похвали, ну хотя бы для смеху:

Молодец, мол… И прочего вздора бы.

Цивилизация. Эх, мать её растак!

Цивилизация. Эх, мать её растак!

Ей инквизиция в подмётки не годится.

Какой простак! Попал впросак.

Удумал же в век атома родиться!!!

И хорошо хоть дерева да реки живы.

Я брежу всё о них, о них, о них.

Так, говорят, о бане бредит вшивый,

Так, знаю, о миражах бредит псих.

На всей планете разгоралась наций сеча

На всей планете разгоралась наций сеча.

Издалека пророков древних речи

О грядущем жутком хаме

На ум шли сами.

Или только мне казалось,

Что Иоанна Откровение сбывалось?

Народов очи слиплись.

Мне грезился Апокалипсис.

Трясло окраины России

(«Не ко пришествию ль мессии?)

Весь мир безудержно трясло

Богопротивной смерти ремесло.

Уже на мифы походили были:

Во чреве матери дитя губили —

За мир (презент от Нобеля)

Приз огребал отец Чернобыля.

Неезженые трассы « перестройки»

Порастрясли салазки Руси-тройки.

А, в общем, начиналась-то неплохо

Крушенья, возрождения ль эпоха:

Мы вспомнили пенат родных устои,

Прощаясь с липкой лепотой «застоя».

Всё чередом, всё плавно шло и славно,

Да в суете забыли все о главном —

О доблести, о славе и о чести.

Пройдоха каждый Родину бесчестил.

И добрых слов никто почти не молвил,

А изрыгал словесные помои.

Друзей забыли, а иных предали.

В экстазе новом видели мы дале,

Чем в прежнем нам казалось раже,

Всё братское вмиг стало вражье.

На цырлах пред Америкой ходили

И, лебезя пред миром всем, блудили

Наследники Содома и Гоморры

(Сподобились и стыд известь измором).

От поощрений Запада визжа,

Как будто не туда вошла вожжа,

Скакали капитал нажить вперегонки

Номенклатуры резвые сынки.

Настанет час, хвалёную Европу

Известная всем птица клюнет в темя.

Приличья ради с ритма я собьюсь.

Изменчивое всех рассудит время,

И за прогноз за свой я не боюсь. А поутихнут полоумные восторги,

Кто за постыдные ответит торги

С совестью? Россию чуть не довели до краха.

Кто голову готов сложить на плаху?

Ах, кабы всех нечистых да нечистая побрала.

С Атлантики до Эльбы, с Волги до Урала

И далее… он, впрочем, Яиком зовётся.

История ещё не раз к нам задом повернётся.

И то, что заглотали, отрыгнётся

Внукам, их хребет прогнётся

Под тяжестью проблем неразрешимых —

Вот истины итог непогрешимый.

19.02. —29.07 1994.

Холод

Холод. Туман. И позамерли вовсе

Рыбы в притихшей реке-

Поздняя серая-серая осень…

Спит (?) паучок на руке.

Все уверяют, примета хорошая,

Это сулит вам покой.

И принакроет порошею

Тело и скарб кой-какой.

Скроется скоро река подо льдом.

Странное нечто бродяге мерещится:

Книги невзрачной захлопнутый том,

Рыбой в нём плещется-

Он? в тесном ему переплёте.

Дивное происходит —

Из остывающей плоти

Боль и тоска исходит.

На бок ложится и засыпает.

Колени поджаты.

Некто безмерным его укрывает

Неба квадратом.

Франция. Арль. Винсенту. До востребования

Здравствуй и бодрствуй, mon cher, Винсент.

День добрый. Или что у вас в Провансе?

Давай присядем, разопьём абсент

(Я на мели и брежу об авансе)

Абсент – подарочек замужней дамы,

Сгорающей на пламени моём.

Что? Пошло? Ты не видишь драмы?

Тогда давай скорей огонь зальём.

Какой чудак о том напишет книжку!

Нас разлучают не лета, не вёрсты.

Поддаться им, пожалуй, было б слишком.

Нет. Жизни текст на небе свёрстан.

Скажи ещё, мол, исправляй небес ошибку.

…Судьбой навешен на меня ярлык,

Что и тебя не радовал-то шибко.

И ввысь летит утробный дикий рык,

Разносится он по Вселенной глухо

И с ним взлетаю я, и в этот миг

(Не ты, а я) обрезанное ухо

Озлобленно швыряю в мир.

Плесни ещё. И выпьем снова.

Почуял, аромат какой даёт полынь?

А боли не бывало словно…

Во! По нутру поразлилась теплынь.

И гневаться я долго не умею.

Спускаюсь на землю.

Гудит толпа людей.

Гудению я внемлю – и немею,

И ненавижу люто, а люблю лютей.

Не люди – сплошь картошки едоки,

Трудами угнетённые донельзя.

Какие там по жизни ездоки,

О брюхе полном мысли только если.

Им россыпь звёзд – сигнал ко сну,

Подсолнухи – им семечки полузгать.

Их прочих интересов не коснусь.

Скорблю: им чужды и стихи и музыка.

Послушай, как живётся Теодору?

Признаюсь, не хватает мне такого братца.

Он – дела человек, твоя опора,

А мне вот не на кого опираться.

Живу угрюмо, одинок, на Бога уповаю.

Пишу стихи, слова, кому они нужны?

На хлеб деньгу горбом я добываю,

Всего-то и сумел одну продать.

Ах, если бы шесть глаз меня не укорили,

Какая, брат, была бы благодать!

Но проза жизни – не стихов двустишья,

И мудрено весь век на печке пролежать.

Порою хочется до вечного затишья

Скорее иноходью пробежать.

Я лью. Последнее. Давай ещё хлебнём.

Уух, хорошо! Жаль, закусить нам нечем.

Не вспоминал я месяц о хмельном,

При встрече ж выпить – на Руси обычай вечен.

И у французов, знаю я, губа не дура…

Рассвет вот-вот забрезжит. Утро на носу.

Звезда с луной исчезнет в небе буром.

А ну-ка, дай стакан с бутылкой унесу.

Пойду бай-бай, прости, Винсент, мне на работу утром.

Желанью вопреки глаза слипаются.

Петух сибирский прокричал, ещё один.

А в Арле галльские пока не заливаются?

Прощай, Ван Гог, или до встречи? Константин.

Утреет…

Утреет. За строкою строчку

Ваяю твёрдою рукой.

А раз Господь даёт отсрочку-

Не призывает на покой,

Ещё что сделаешь пером?

Да ничего – держу пари!

Багряно-чёрным топором

Нависла вечность и парит.

Утреет. Будто за Непрядвой

Несметной неруси орда

Опять грозит своей неправдой,

Но не страшнее, чем тогда,

В ХIV далёком веке,

Когда раздробленная Русь…

И с думою о человеке

Я не усну и не проснусь.

Я бодрствую, мой друг, я брежу.

Не зол почти что ни на что.

И нынче, честно, реже, реже…

Почти не грезится мне шторм.

Всё чаще – штиль

И водны глади,

И в печке – «шти»,

И на полати

Я с печки русской

Резво взлез. Полоской узкой

Тёмный лес

Сквозь веки чудится в тумане.

И простодушной тёти лесть —

Сквозь шёпот собственный о маме:

«Да ты мой мальчик, светлый весь» —

Десятилетия пронзая,

Вонзилась в ХХI век.

И вроде истина простая —

Что я всё тот же человек—

Не умещается в мозгу.

И утро кануло, и день,

И вечереет. На мосту

Моя поношенная тень

Тихонько меркнет под луной.

И кто в ночи той разберёт

Зачем, куда и кто в иной

Мир неизведанный бредёт.

Ты любишь? И  любови   ждёшь в ответ?

Ты любишь? И любови ждёшь в ответ?

Наивный мой, не будет, не было и нет

Любви такой. Её попутчики – дрянное:

Обман иль похоть, иль корысть, иль что иное —

Помесь терпенья, жалости, презрения и мщенья.

Её не любит он, а нет тебе прощенья.

Возненавидела одна, ты на другую выльешь отвращенье.

Без памяти влюбился ты, В ответ получишь бездну пустоты.

На равных не выносим мы общенья,

Упорно жаждем все порабощенья

Других, а сами властвовать желаем,

Чужие души холодом сжигаем.

Веков вовеки так. И никогда

Несъединимы две любови навсегда.

Один слезами умывается года,

Другому кажется, потоком льёт вода.

«Ну неужель не может так случиться,

Чтоб в унисон весь век сердцам двум биться?

Ну, может быть, бывает иногда?

Иначе незачем и жить тогда!»

Я думаю, я вижу, знаю: нет!

Тьму книг прочёл и прожил уйму лет

И вот тебе последний мой ответ:

Любовь – галлюцинация иль бред.

Не думай, что с рожденья циник я,

Во мно-о-о-гое проник, а выник я

С печальным и досадным резюме:

Себе мы все, дружище, на уме,

Во всех желание любви,

Но… лишь к себе. Да! – Се ляви.

А жить или не быть нам, и зачем —

Вторая из труднейших в мире тем.

Над ней в тиши помысли в одиночку.

А я покуда робко ставлю точку.

Улиц копчёных совсем не по вкусу заторы

Улиц копчёных совсем не по вкусу заторы,

Пробки машин мне не вышибить мощным ударом,

Индустриальный пейзаж упрятав за шторы,

Письменный стол предпочёл я автоугару.

Дышится вольно в застенках библиотеки

Узнику дум, и бумаг, и пера —

Это, я верю, я знаю, навеки,

И принимаю судьбу на ура.

Тот вознёсся на…

Тот вознёсся на Олимп,

Этот – на Парнас…

Лезут в Думу и Сенат,

Прутся в Раду.

Слава богу, я не влип.

Песня не про нас —

Мы и рады.

Не витаем в облаках,

Топчем землю.

Дармовой квасок лакать —

Не приемлю.

Такая тишина, осины лист не колыхнётся

Такая тишина – осины лист не колыхнётся.

Не лес, а счастие. Тепло. Светло.

Но – солнце улеглось под тучек одеяло,

Явился тут же ветер и зашастал.

Осина вздрогнула. Затрепетала,

Листву теряя, как мы – надежду в горе.

Когда б все понимали в этот миг,

Что суждено вновь соками налиться.

Снились звуки, запахи и краски

Снились звуки, запахи и краски…

Снилось застолье и милые сердцу знакомцы,

спутники разных эпох моей жизни.

Трапезу весело, непринуждённо делили со мной —

слышался льющийся шум радостных их голосов,

обращённых ко мне чистой душою.

Сочные краски нарядов радовали глаза мои радужным разнообразием

и услаждало язык мой и нёбо ярко-жёлтых вин омовение терпкое.

Благоухали, робко сближая, юные наши тела юным желанием чистым соприкоснуться.

Весело время ночи протекало руслом Вселенной.

Слышали все мы друг друга, но лица видеть, увы, не могли, не умели.

Друга сестра по-детски смеялась – так и была она старше нас, отроков, года на три-на четыре, семнадцатилетней;

и сослуживец, всё тот же, беспутный товарищ армейских годов всё так же беспечно смеялся,

как и в далёкие дни, что за дымкою века сгоревшего тают;

нынешней, зрелой эпохи, почти отшумевшей, я различал отголоски

и – пробудился. И – я один. Собираюсь к реке.

Может, она успокоит волненье души волнением вод.

Разглядывая ладонь

Судьбой начертанные линии на длани

Сулят мне много мук и много лет

До встречи с праотцами в драме,

Где каждый в деревянный выряжен жилет.

Корявой жизни линия простёрлась до запястья,

Соприкасаясь кое-где с любовной,

Низёхонько могу, показывают, пасть я.

В Аду, предвижу, место уготовано.

А творчества черты – увы – мозолями покрыты,

Хоть в выборе работы привередничал.

Неужто ж у разбитого корыта

За то, что с бесами, не с богом я посредничал?

Мизинца нет, известие глухое,

О прошлом больше говорит, а не о завтра,

Как будто мама сказку о Лукойе

Мне с кашей подаёт на завтрак.

Бугры и прочих знаков паутина

Двусмысленное нечто мне пророчат:

Ни то воспряну я, ни то заест рутина,

Ни то итогом жизни будет прочерк.

Когда сознанье воды Леты смоют

Приют найдёт ли где моя душа?

При мысли этой дрожь, словно зимою

Стою нагой я на морозе, не дыша.

Гаданье прочь, встаю живой с одра,

Навстречу людям взор свой обратив.

Я тьмы чехол со струн души содрал.

Категорический звучит императив.

Проснёшься  до  зари

Проснёшься до зари – и сам не свой,

и воедино мысли не собрать,

и начинаешь в лабиринтах мозга

себя искать, а там: трёхлетний своевольный мальчуган пронёсся,

голову сломя, и, соревнуясь с петухом, вдоль ветхого забора,

что мазанку огородил, мелькнул – и скрылся в пелене годов;

его сменяет опрятный первоклассник с букетом для учителя от мамы, но первая же яма хоронит тот букет – «я мальчик – не подлиза»;

идёт подросток разгильдяй, а вечер выпускной уж близок – словно всё в тумане;

студент степенный по лекалу выстраивает дни грядущие свои – опять не я, но будто бы похож;

защитник бравый Родины, и Швейк ему в подмётки не годится, протопал строевым и скрылся за казармой, а ротный хамоватый и, между прочим, хромоватый (я не лгу, министру обороны ни гу-гу!) вослед ему пророчит, кармой скверною грозя – не станем слушать визг его, друзья, – не я;

согбенный и сухой, не тучный, скрипит пером – труд околонаучный читателя замучить обилием страниц способен – летят бумаги в печку – не похож?;

вот ухажёр, приплясывая на морозе, стоит у дома, где его не ждут – опять не я, ну что ж – не тут судеб двух перекрёсток;

десяток третий -ясно: не подросток – семейный человек – бог мой, ну как замедлить бег – исчез; отец двух ребятишек славных – уеs!; дед с внуком идёт в песочнице играть – да ну!

Поправив одеяла угол, на меня похожий на кровать присел: «По-езд че-рез час и у па-ра-дно-го так-си. Ты про-во-дить хо-тел, про-сил, " – по слогу произносит внук. Нашёл себя. Ура! Вставать и провожать пора его в дорогу. Счастливого пути!

Сумей и ты себя найти.

Впредь меня никогда не будет

  • Впредь    меня    никогда    не    будет,
  • Разнаивные, добрые  люди.
  • Не  вернусь  ни орлом, ни  осиной,
  • Разве – облаком  ало-синим
  • На  закате  багрово-лиловом.
  • Моего  не  услышите  слова.
  • Ничего  сказать  не  сумею.
  • Я  слезами  прольюсь. Онемею.
  • Вы  попрячетесь: «Дождь»
  • Ну, так что ж, Вода  и  вода.
  • Как  всегда.

Когда-нибудь, когда меня не станет

  • Когда-нибудь, когда меня не станет
  • И Солнце  мельтешить устанет
  • Пред утомлённою Землёй
  • Тихохонько мой сайт открой,
  • Времён грядущих полиглот,
  • Меня поправь: «Наоборот».
  • Жилец всемирного Зимбабве,
  • Порадуйся моей забаве —
  • Строку за строчкою ваять
  • То абы как, а то на ять,
  • От скуки дурака  валять
  • И на своём весь век стоять.
  • Поднаторелые соперники,
  • И языка недокоперники,
  • К сокровищам Кирилла и Мефодия
  • Вас  явно не пускала фобия —
  • Не угодить издателю.
  • А я, хвала Создателю,
  • Им отродясь не угождал
  • И мзды угодливо не ждал.
  • И не писал на эсперанто.
  • Судить зоилам выше ранта
  • Недаром Пушкин не велел.
  • А коль остались не у дел —
  • Тачай по-быстрому сапожки
  • И – в руки ножки.
  • Ступайте по своей стезе.
  • А та стезя, ей шёл Тесей,
  • Герой, ребёнок двух отцов*,
  • Для ошалевших молодцов.
  • Времён грядущих буквоед,
  • Прокомментируй – и обед
  • Себе сумеешь обеспечить,
  • Когда не станешь мне перечить,
  • А – потакать и соглашаться.
  • Теперь со всеми вам якшаться
  • Уже позволено. Властями?
  • А, впрочем, хрень порю. Вы сами
  • Причёску сделать биографии
  • Вполне способны, вы – стилист.
  • И мастеру по эпитафии —
  • Гранитный  предоставлен лист.
  • 2009
  • *Тесей – сын афинского царя Эгея и Эфры.
  • Эгей – отец земной, а божественный батька – Посейдон,
  • в эту же ночь, что и Эгей, совокупившийся с Эфрой.
  • См.«Мифы народов мира"М.,«Советская энциклопедия», 1982

Посредник между мной и богом

Посредник между мной и богом,

Мой ангел прилетел ко мне

(Эх, только бы не вышло боком

Всей ангельской его родне

Свиданье наше при луне,

Тайнопрекрасное свиданье…).

Меня он к Богу не манил,

Поскольку знал, что основанье

Моих стальных душевных сил

Прочно и что красив

Мой дух не сломленный

(на фоне Крушения судеб других),

Достоин опер и симфоний,

И множества томов тугих,

И взор из-под брови-дуги

Подвластен кисти не профана,

Но доки живописных дел,

А юмор мой Аристофана

И то, пожалуй бы, задел.

Да только где тот мастер, где?

Назло от скромности не сгину,

Чтоб не хватил меня инсульт —

Сам одарю себя я гимном,

Сонет и станс преподнесу

(Ажно сейчас свербит в носу,

Как перед слёз потоком бурным).

А серафим и херувим

Дуэтом пропоют: «Не дурно!

Знать, нежно Богом он храним,

Раз и в полста неутомим».

Я всё могу: и наслаждаться

Земным кошмарным бытием,

Могу пришествия дождаться

Второго, третьего, затем

Писать, писать. Избыток тем

Апокалипсисы готовят.

Я выживу, как пращур Ной

Остался жить.

А из утопий Времён, ушедших в перегной,

Вернётся сказочность со мной.

И рёбер мне своих не жалко,

Пускай из них насоздаёт

Господь побольше женщин жарких —

Мы новый наплодим народ.

И пищи вдоволь каждый рот

Получит от трудов от вольных.

И, полон сил, умён, красив,

О прошлом помня (это больно),

Ни даже-даже не спесив,

Умчу я свой народ в такси

Волшебном. И от счастья – пьян.

Нет, не в заоблачные выси

И не на пушкинский Буян

(Я сам себя б за это высек),

А вдаль, куда хотели б вы все:

Где сплошь взаимопонимание,

Царит сочувствие всем всех,

Где вдоволь всем всегда внимания

И где сопутствует успех

Всему хорошему, где смех

Убьёт любую злобу в корне,

Где гадом невозможно стать,

Где немощных всегда накормят,

Напоят и уложат спать

В пуховобелую кровать.

Почти что рай; да как-то хило.

А где порыв страстей? Где горе?

А где ж беда? А где могилы?

Зачем себя я объегорил

И истину родить не в споре,

А в унисоне захотел?

Писать устал. Завечерело.

Лоб сух. Фантазии предел.

Ни до чего мне нету дела:

Ни до души и ни до тела.

Прощай, мой ангел. Улетел.

Фотоны в дом не проникали

  • Фотоны в дом не проникали,
  • И тьме раздольно было в нём.
  • И что ничем слыло веками
  • Приобретало вдруг объём
  • И поглощало, расширяясь,
  • Картины, мебель и людей,
  • И, мерзко-мрачно ощеряясь,
  • Тьма становилась всё лютей.
  • Лежал старик. Почти бездвижен.
  • Глаза закрыл. Глядел  в себя.
  • И юность недозрелых вишен
  • Он вспоминал, уже сипя.
  • И было утро. День последний
  • Ничем себя не выдавал,
  • И Солнца лучик первый летний
  • Не проникал в души подвал.

Поиск

Мук дыбой на дыбы

Вздымал дымящиеся думы.

Не быть судьбой низринутым дабы.

Я жил угрюмо.

Упорно начинал я жизни быль

Вновь, начерно, сначала.

И источал безадресно мольбы.

Окрест молчало.

При уйме бреда – кроха дел

(Убогое начало было).

И омерзело все, стал жалок мой удел

И жизнь постыла.

Я с миром бреда, миром грёз

Не расставался, полон грязи.

Едва разминулся (то чудо иль курьез?)

С Тьмы Князем.

Я изметался, измотался, изнемог,

Ну, знал ли я – «Вначале было слово»,

Тем более не знал, что слово – Бог, Основ основа.

Не зная о Творце, не чувствуя, не слыша,

Я мнил: постигну лучший из миров.

Не чаял, знанием взбираясь выше,

Поналомать я дров.

О, я бессмертия алкал.

«Немыслимо! Кругом одна материя».

И погружался (или бес толкал?)

Во мрак безверия.

И что ж спасло? И что не погубило?

Что помешало уподобиться Иуде?

Кто дал желанье жить? И силы?

Ужели люди?

Не ведаю. – Но это не ответ:

И лживо, и кокетливо немного.

Вдруг озарение – бессмертья нет

Бегущему от Бога.

И так, и будто нет, не « вдруг».

Лета родною речью я дышал.

Воспрянула не вдруг

Уставшая душа.

И собеседников я в мире не имел.

Бессмертные, они почили в Бозе.

Их чувства словом кто запечатлел

В стихах и прозе?

Пути Господни неисповедимы.

Увы! Неведение всех томит,

Мысль сокровенную лелеем до седин мы:

Узреть тот мир.

Дерзая слов проникнуть недра,

Я сам в объятия Творца

Бежал, как за сестрою Федры,

Зверь будто на ловца.

Сопутники великие под кров

К Всевышнему влекли (ещё не осень):

Державин, Пушкин, Достоевский, Гончаров, Фет, Гоголь, Лосев.

Евангелисты были посох и звезда

В пути их тернистом и узком.

Текли секунды, эры и года

Глаголом русским.

Святая Троица апостолов вела,

Пасла народы, подчиняя время…

Мне ныне иго Бога,

Боговы дела —

Благое бремя.

Подражание Хайяму

Мир окружающий жесток.

Не каждый в нём найдёт шесток,

Но ты на то и человек,

Чтобы найти шесток.

Холён, прилизан, как газон,

Да и глядит, что твой Назон,

А присмотреться – тьфу: альфонс,

Какой уж там Назон.

Тихонько рыл другому яму,

В питье не уступал Хайяму,

Но был свинья, не человек,

Куда там до него Хайяму.

Ликёры, трюфели, омар,

Роскошествую, как Омар,

Да вот хромают рубаи.

Так я ж вам не Омар.

Рейнвейн, ростбиф, осётр, омар…

Не жизнь, а истинный кошмар,

Да и хромают рубаи.

Так я же не Омар.

Перед зеркалом

Отёкший весь по типу Квинке*,

Себя едва признал: «Савинкин?!

Ты прежде лучше отражался,

То есть ты был неотразим.

Не Минин ты и не Пожарский,

И не Сусанин… тридцать зим

Ушло с тех пор и тридцать лет,

Как в вечность пожелал билет

Добыть, но он тебе не продан…»

Иду по вечности пешком,

Дорогу поливая потом.

Почти что нищ. Но со смешком

Встречаю харь отъетых сонмы,

Как будто бы приснился сон мне.

Вот пробужусь, и всё пройдёт…

Но мир подлунный неизменен.

Я, полупьяный идиот,

Всегда (не боле и не мене)

Доволен тем, что Бог послал

Для своего слуги, посла

Его на этом свете,

Где души втиснуты в тела,

Где гонит судеб мощный ветер

Людей на разные дела.

Памятка. Константин Савинкин

«Я знак бессмертия себе воздвигнул» Гораций (пер. М.В.Ломоносова)

«Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный,..» Г.Р.Державин

«Я памятник себе воздвиг нерукотворный,..» А.С.П.

«Пускай нам общим памятником будет

построенный в боях социализм» В. В. М.

Воздвигну памятник иль холмика мне хватит…

Не всё ль, друзья мои, едино?

Найдём приют последний в хате,

Создавшего нас господина —

Все упокоимся мы в недрах

Планеты, что от Солнца третья:

И римлянин, и росс, потомок негра…

Ушедших опыту поверьте.

Всем памятник – Земля-

Невольница Вселенной.

И человечество-семья,

И все на свете тленно.

И будут вихри Мироздания

Несметные века кружить.

Исполним Богово задание —

Любить и верить, и дружить.

Время вдруг исчезнет всё до мига,

Не имелось в мире его словно.

Это-то, признаюсь, мне и мило,

Что в конце, как и в начале, будет Слово.

О сколько нам…

«О, сколько нам открытий чудных готовит…» инобытие —

О, сколько сахарного вздора несут друзья, нас хороня…

Какие дивные поминки, какие блюда, питие!

«Не жизнь свершил, а житие!» —

Какая славная родня.…

С душой и книгой нараспашку,

Дни коротай в своём углу,

Свою последнюю рубашку

Стели Вселенной на лугу

Для не имеющих приюта

И духом павших в нелюбви.

И Мирозданья холод лютый

…благослови.

Пасхальное

И Он воскрес – твердят нам богословы.

Дождаться б только мне пришествия второго.

Надежды велики и шансы есть —

Гласит Евангелие, летит Благая весть…

Простятся ль мне невольные грехи —

Кустарной прозы горечь и стихи?

На мой сомненьем дышащий вопрос

Кивает утвердительно Христос

И повторяет маловерам вновь и вновь:

– Аз есмь – Любовь!

Осеннее. За ночь раздел…

За ночь раздел донага

Северный лютый берёзу,

Вычистил дерзко нахал

Краски поэзии прозой;

Южный к рассвету сменил,

Щедро укутал снегом —

(Зимний пейзаж мне мил) —

То-то берёзке нега;

Накануне лужи хлюпь

Всем ходить мешала,

А прижал морозец лют —

Воду враз сковало;

Вмёрзли листьев паруса

В Н2О твердыню.

Храбрый наследил русак

(Этот не застынет);

В раму клювиком – синица,

Воробьишко – рядом.

Детям дома не сидится,

А дедов упрятал

Наступивший вдруг мороз

По квартирам тёплым —

Вместе с бабками свой нос

Сплющили о стёкла.

Тусклые глаза следят

За игрою внуков:

«Головы, гляди, слетят —

Будет им наука»…

«Ээха, знали б, где упасть,

Стлали бы соломку»…

«Ничего, Господь упас:

Хлеб дал и котомку».

Помрачнели небеса,

Снегом застят очи.

Проторяй дорогу сам,

Если торить хочешь.

Впереди и позади,

Слева, справа – снеги.

Созерцать их …посадил

Нас Создатель …некий.

Опять дежурный по Вселенной

Опять дежурный по Вселенной,

Опять мне нынче не уснуть.

В окошко льётся луч нетленный,

Вдали маячит Млечный путь.

И мысль моя отнюдь не резво —

«Плетётся рысью как-нибудь»,

Её хозяин полутрезвый

Торит настырно в вечность путь

Между землёй и небесами…

Сегодня пенсия. СОБЕС

Не завернул бы куда сани

Да не попутал бы их бес,

Туман бы не сошёл на град*,

Что почти сотню лет назад

Сменил Москву и Петроград

И стал для Колчака столицей**.

Всем воздалось за то сторицей:

Народу накрошили тьму —

Нам мало что ли? – Не пойму.

А в небе вечном торжество!

Пройдёт Христово Рождество,

Проскочат, разговевшись, Святки…

(А на Руси крупнеют взятки

И, между прочим, взятки гладки).

Молись и кайся, и прощения

Благоговейно попроси.

Грядёт Крещение.

И просветление Руси.

*Омск

**ставка Верховного правителя России находилась в Омске на берегу Иртыша в особняке купца Батюшкина, сохранившегося до сего дня – 19 января 2017 года, 02часа 23 минуты местного времени.

Опять дела. Размышлизм

Опять дела отложены на завтра.

Настанет ли оно?

А время, подневольный мой соавтор,

Влечёт на дно…

«Стремительным домкратом»

(Никифор сам концовку подсказал!).

Ах, хорошо ребятам демократам

Вести в Госдуме свой базар-вокзал,

И нам указывать пути-дороги

По рытвинам ночей и дней,

Покуда приспособленные дроги

Не провезут по ней

Бездушные останки российских горемык,

Проживших век свой без надежды. —

– Напрасно ты, товарищ, сник, —

«Укажет будущий невежда»…

О, да. На приезд жены из

Вернулись дождь, жена и настроение —

И мыслей развесёлое роение

Сулит для тела сущий рай.

К чему-то грезится сарай

(Не караван, а просто).

Сиди себе да лист марай,

Словами лёгкими играй,

Поэзии апостол.

Я дарю вам хрен затем,

Что не встретил хризантем.

И всё для вас, для Вас, для В. А. С.

Стихи, колбаски, водку, квас

На стол усердно я мечу.

Мне ловкачу всё по плечу,

Сквозь слёзы даже хохочу.

Где все галдят, там я молчу.

Хочу совсем немного я —

Чтоб рифма быстроногая

По прихоти являлась мне

При солнце ярком, при луне,

В бреду, в сознанье и во сне.

Надеюсь, не оставит Бог,

Когда я сам не буду плох.

И мнится Косте-простаку,

Как будто по четвертаку*

Ему заплатят за строку.

*двадцать пять рублей в СССР

Картинка моего детства посвящается сестрёнке Нине

  • Туча грозная из мглы
  • Тьмой-горою движется.
  • Братья спрятались в углы,
  • Нос воткнули в книжицы.
  • Батька шилом-иглой
  • Валенки латает.
  • Из кудели из седой
  • Пряжу мать свивает.
  • Кошка лапкою нос
  • Поприкрыла мягкой.
  • К непогоде и пёс
  • Спрятался под лавкой.
  • В люльке тИхонько спит,
  • Днюет и ночует,
  • Грудной братец сопит
  • Гром-грозы не чует.
  • Русокоска-сестра
  • Колыбельку-люльку
  • Колыбает с утра,
  • Глядючи на улку.
  • Там герой-воробей
  • В пыли придорожной
  • Сам себя от скорбей
  • Утопил нарочно.
  • Всё застыло окрест,
  • Как на фотоснимке.…
  • Оглушительный треск
  • С молнией в обнимку,
  • Сокрушив белый свет,
  • Неба вскрыли хляби…
  • Только третий рассвет
  • Дождичёк ослабил.
  • Озарился восток
  • Солнышком лучистым.
  • И сквозь землю росток
  • Протолкнул свой листик.
  • Детвора – за порог —
  • Измеряет лужи,
  • Пока мать на пирог
  • Не сзовёт на ужин.

Снилась родня

Снилась родня – всё покойные, близкие люди – братья, дядья, тётки и сёстры, отец. Мамы не встретил, а и она среди них находилась.

Кинулся к брату с объятьями, он отстранился и молча обнял отца моего, вдруг подошедшего близко (в тесной избе все толпились безмолвно).

Понял я: брату неверно некто из близких слова мои передал.

Вдруг очутился в просторной пресветлой избе и обернулся к окошку, лившему свет на меня, и грязно ругался безадресно на перевравших слова мои брату, молвленные неизвестно зачем, кому и когда. И, будто меня понимая, без укоризны, немо выслушивал брань, поодаль стоя, мамы моей старший брат (это его на погост ноябрём леденящим нёс я – тому сорок зим).

И обвиненья мои не утихли до пробуждения.

Стал наяву вспоминать прегрешенья свои – и вспомнил… другие.

И о прощенье молил, каясь в ночи, тишиною звеневшей легонько.

А с небес белое нечто спускалось на землю сплошным покрывалом, делая снежно-полынным пространство окрест. В душу щемилась зима-неуёма: «Нет никого, с кем ты детство беспечное прожил. Некому люльку твою, колыбельку – увы! – колыбать»

И замкнулись уста. И лицо занемело. И осознал я своё одиночество в мире живых.

Овца заблудшая

Овца заблудшая —

Средь вас не худший я,

Не лучший я – простой Овен

Из жил, костей, мозгов и вен.

И в них пульсирует,

Струится (временно)

Кровь – не вода,

В мозгу вальсирует

Плавнобеременно.

И расставляет мозг невода,

И уловляет в потоках времени

Идеи с душами… лишь иногда.

Но чаще – с тиною,

С одной рутиною,

С златою рыбкою – ни-ког-да!

Тащу на берег я невода.

Устал, но – снова

Устал, но- снова

Алхимия слова

Арканит меня:

И слова основа,

И флексий обнова

Упорно манят,

И в лингвоистоме

Я вновь анатомить

Дерзаю словесность,

И ум в слове тонет —

Бумагу – на столик —

Вперёд – в неизвестность!

Я – подмастерье русской речи

Я – подмастерье русской речи.

В лесу, в горах, на речке —

Везде, всегда слова граню,

Полузабытые храню.

Надеюсь, пригодятся

Иному мастеру для инкрустаций

Речи

Человечьей.

Стихи мои спасение моё

  • Стихи мои – спасение моё,
  • Мои бессонницы, бессмертие, бесславье.
  • Вы слышите, птеродактиль поёт,
  • Сопротивляясь лаве
  • Несметных миллионов лет?
  • Я слышу щёлк его неопытного горла —
  • Из мезозоя человечеству привет,
  • Звучащий не заносчиво, но гордо.
  • Ту песню первую немой Земле
  • Я слушаю, невольно подражая,
  • Перевожу для вас её, зане
  • Обильные поэтов урожаи —
  • Не изобилие надежд на перевод.
  • Восторг и удивление, и ужас
  • Отчётливо доносятся, и вот —
  • Летит-поёт, чрезмерно тужась,
  • Слились и песня первая,
  • И по тверди полёт,
  • И небо, и Земля вся пегая
  • В растений зелени и сини вод.
  • И песнь парит сквозь эры,
  • В слезах ей внемлет Бог —
  • Расшатанные нервы,
  • В душе переполох.
  • Беседует Создатель
  • С собою tete-a-tete:
  • Мне надобен алфавит, издатель
  • И… поэт.

О себе что ли?

  • Был весь век в разладе с веком,
  • Слыл никчёмным человеком.
  • Говоря полуусловно:
  • Жил на древе родословном
  • Меж корней и кроны сук,
  • Посвятив себе досуг.
  • Распустившихся на ветвях
  • Понимал я, как и ветхих;
  • Лист опавший я не хаял;
  • Не нахваливал верха я;
  • И под корень я не рыл
  • (Есть на то тьмы свинских рыл);
  • Опершись на мощь ствола,
  • Прожил я – не мне хвала,
  • А российской тучной почве,
  • Соков в ней для всякой почки
  • Заготовили века.
  • Тем и живы все. Пока.

Рыбацкие мотивы

Я на острове безымянном

Я на острове безымянном

Ожидаю с неба манну.

Разодетый в стиле НЮ

Рыбку юркую блесню.

Выпил я и съел эНЗэ,

Ноги мне омыл Инзер.

Дело было знойным летом.

Я истошно пел фальцетом,

Задом придавив валун.

Рядом хариус-шалун

Бесшабашно и с отвагой

Охлаждался чудо-влагой.

Мишка по горе ходил

И каких-то двух чудил

Ненароком напугал-

Следопытам жидкий (да!)

О том казусе расскажет

И дороженьку покажет

До ближайшего села.

Вот такие, брат, дела.

Поддатый подданный

Поддатый подданный России

От спирта и мороза синий

Сижу себе на льду всё утро

(Устроен божий мир премудро!)

И в мутных водах Иртыша

Рыбёшку я ловлю, ерша.

Улов обильный: ни шиша,

Зато погодка хороша!

А дома ждут жена и дети,

Внучок и пламенный приветик

От сложной юности моей,

Но не грустится мне о ней.

Всё хорошо: забот беремя—

Мне рыбаку отнюдь не бремя,

А повод радоваться жизни,

Не забывая и о тризне,

Что ожидает всех, увы,

И др., …и мощные умы.

Рыбацкие мотивы

Живу с диагнозом: рыбак.

Варю ушицу.

Мне с современностью никак

Нельзя ужиться.

Её давленье на меня чрезмерно мощно.

В ответ о рыбе брежу я дённо и нощно.

(Известно полотно «Корабль дураков»?

Признаться – я без малого таков,

Как и любой из пассажиров-седоков,

Не ведающих разума оков).

У двух огромных кедров рыбу ужу,

Вблизи же ничего похожего на лужу.

Хотя бы плохонький был водоём,

А клёв меж тем – не унести вдвоём.

О схожем у Аксакова читал.

Уж он да Сабанеев не чета

Беспечно ловящим в водице мутной,

Кто с берега, а кто с лодчонки утлой

Плотву, карасика, ерша —

Улов обычный – ни шиша.

Народа следуя заветам

Всегда готовить сани летом,

К уженью загодя готовлюсь,

А если с кем ещё условлюсь

Диван покинуть до зари,

Мой мозг ничто не засорит,

Ничто не даст проспать зарю.

За что себя ж благодарю.

Едва Авроры луч блескучий

Пробьёт туман, проникнет тучи,

Осветит неба мутный свод,

Мы тут как тут, у хладных вод.

Сняв рюкзаки, раскинув снасти

(Бывает, что и с дочкой Настей,

С женой, сынком и малым внуком),

Рыбацким учимся наукам.

Я от уженья не в восторге,

Коль мальчик-ветер на востоке,

Играясь, силу набирал,

Дул, выл, мужал и напирал

Волной на брег озёр и рек.

Сам о себе я б так изрек:

«Но лишь задует Аквилон*

Становится угрюмым он

И проклясть всё готов на свете

За направленья ветров эти

Неутомимый рыб ловец,

Полсотни лет как молодец.

Когда же возмутит Борей**

Глубины рек, озёр, морей —

Такая надобна наука,

Чтобы живца хватала щука

Или латунную блесну,

Напоминавшую луну.

Нет, так обманку-виброхвост

Подсунет в пасть рыбак-прохвост.

Всех рыб с паршивым аппетитом

Манят анисом и ревитом.

А если надобен карась,

Мормышкой снасть скорей укрась,

И толстобрюху не украсть

(Готов поклясться и пропасть!)

С крючка стального червяка.

Об этом знают все, века,

Десятки лет, по крайней мере,

Кто сам рыбак и кто им верит.

Садок, рюкзак, два удилища,

Червей, пожалуй что, с полтыщи,

Мотыль, мормыш, кусочек теста…

Не собирается невеста

С милёнком шастать под венец

Так трепетно, как я, ловец,

Не душ, всего-то, братцы, рыб.

И объясняться я охрип

В своих пристрастьях перед каждым.

Поймёт, кто испытал однажды

Подобный раж, без слов почти

Восторгом всяк меня почтит,

Моих послушав складных баек.

На то поэт я, не прозаик.

Над дном проводим самым низом

Кусок, опрыснутый анисом.

Смотри-ка, хлеб не по нутру!

Да просто знайте, поутру

Не нагулял лещ аппетита

(Что выше, всё набрать петитом!)

Так расписался на бумаге,

Как будто вас готовлю в маги,

Я не для красного словца,

Поскольку важно для ловца,

Знать, что к обеду лещ взбодрится,

Намоционившись раз тридцать.

Не станет жрать, что подадут,

И призадумаешься тут.

Перловочки ему напаришь,

Нет. Подавай скорей опарыш:

Удильщик, не зевай поклёвки!

А если ты не очень ловкий

Или хандрит немного око,

То твой объект уженья окунь.

Он травки есть не станет, точно,

Хотя бы и чрезмерно сочной.

Червя нанижешь иль малька,

Они на дно идут пока,

Следит коварный полосатик —

Хвать – на крючке юлит касатик.

Тяни! Трепещет! Радугу на солнце

Такую видишь сквозь оконце.

С крючка снимайте не спеша.

Он явно родственник ерша,

А может просто так колючий,

Как рус-иван – на всякий случай.

Вот краснопёрка травку любит,

Как овощи зимою люди,

Червём не брезгует и тестом —

Монодиете нету места.

Навряд ли твари плутоватей

Плотвы найдёте вы. На вате

Кусочек теста насади,

Забрасывать чуток годи,

Чтобы не сдёрнула плутовка

Кусочек мягкий очень ловко.

Случится, счастье отвернётся:

Ваш поплавок не ворохнётся

На глади час и два подряд,

Как оловянненький солдат.

Ветрище воет. Без улова

Грозят оставит вас Эола***

Посланцы четырёх сторон.

Порою очень страшен он:

Бушует, грозно ощеряется —

Удильщик пуще изощряется,

Рыб завлекает так и сяк —

Червяк, мормыш, мотыль, метляк,

То камфоры плеснёт, то масла,

Других приёмов хитрых массу

Испробует на тварях вод,

Себя измучит, рыб… и вот —

То ль матерится, то ль поёт,

А то ли водку с горя пьёт,

Да нет, чайку едва налил,

Как вдруг ерша схватил налим

И заглотал его с наживкой,

Которую ёрш любит шибко —

Слюною сдобренный червяк.

Непогода не навек,

Знает всякий человек.

«Ночной зефир

Струит эфир».

Толпа рыбацкого народа

Льнёт к водам, хоть не знает брода,

Умением делясь друг с другом,

Когда кому придётся туго.

На сердце вновь и в небе – ясь.

Плеснулся на стремнине язь,

Стадами мелочь – у песка,

Сквозь струи видится пескарь,

Сидит в засаде судачок…

Но попадутся на крючок

И он, и окунь, и сазан,

Чьё мясо слаще, чем сабза****,

И лещ, и карп, и сом, и нельма,

Верховок тьма и щука-шельма…

Рыбак в рубашечке в одной

Стоит над вешнею водой

Один с удой средь рыбачат.

Хоть клёва нет, но все молчат.

За робкой следует поклёвкой

Движение рукою ловкой —

Один обрыбился. И снова

Ватага вся следить готова

За поплавками терпеливо

(Неважен клёв во дни разлива).

Давно не пахнет снегом талым.

Икру рыбёшка отметала.

На речки прёт и на озёра

Народ, считающий позором

В продмаге рыбу покупать.

Айда скорей червей копать!

На водоёмах всей Руси

Скорей жирок порастряси!

Укройся в утра лёгкой дымке,

Крючок на леске-невидимке

Замаскируй в зерно, в ручейник*****

И на реке родной, ничейной,

Блаженствуй, новых дней рыбарь,

Как предок твой когда-то встарь.

*Аквилон – божество сильного северного, северо-восточного ветра в Римской мифологии; при этих ветрах клёв скверный;

**Борей – божество северного ветра в Древней Греции; при северном ветре щука неистовствует, хватает всё движущееся;

***Эол – бог ветров, отец шести сыновей и шести дочерей;

****Сабза – сорт изюма;

*****Ручейник – шиворотка, отличная наживка для всех рыб.

Река – отдушина душе

Река – отдушина душе.

Я на Оми, на Иртыше

Порою час, порою день

Готов сидеть. Идти не лень

Из клетки, домика-скворечни,

На ледоход смотреть на вешний.

И так же мил мне ледостав.

Я рад реке, когда устав

От дел, от сутолоки буден

Она вдруг дикаря разбудит

В цивилизованной душе.

И я не я совсем уже,

А первобытное созданье,

Спешащее стреножить данью

Природы всякий уголок,

На брег утробу приволок.

Рыб очень много, близок локоть,

И зверски хочется мне лопать,

«На диком бреге Иртыша»

Заворожённый, не дыша,

Я за рыбёшку-пескаря

Рад превратиться втихаря

(Шепнули б только мне на ушко

Во что): в крючок, уду, мордушку.

Размером с палец

Глубин скиталец

Никак мне в руки не идёт.

Стою – полнейший идиот —

Лучами дня вовсю палимый,

И вот пригрезилось: налимы;

А глубже чуть играют в прятки

Со мной (!) сибирские стерлядки;

Как я (видали чудака?)

Съел с потрохами чебака;

Как из прибрежных трав, из «окон»

Скакнул мне прямо в руки окунь;

И как одежд своих дерюгой

Я ловко изловил севрюгу;

Как хариуса от избытка наглости

Беру на мушку метко нахлыстом.

Не тётка голод и не тятя

Не тётка голод и не тятя,

И сам давно я не дитятя,

Чтобы выпрашивать кусок,

Абы набить едой роток.

Очнулся. Глядь: на небе ясь.

Плеснулся на стремнине язь,

Стадами мелочь у песка,

Сквозь струи видится пескарь,

Сидит в засаде судачок…

Но попадётся на крючок

И он, и окунь, и сазан,

Чьё мясо слаще, чем сабза,

И лещ, и карп, и сом, и нельма,

Верховок тьма, и щука-шельма.

И счастлив я – рот до ушей.

Гоню себя с реки взашей,

Ведь утром надо на работу.

Эх, извести б эту заботу.

***

Зима. Пешня и ледобур

Спасают от душевных бурь.

Размыкал горюшко на льду:

«Отраду в удочке найду».

От лет и снега сед бобыль.

И пусть всего один бобырь*

За день-деньской в крючок вцепился,

Рыбак, как заново родился:

Здоровья полон, молод, бодр,

Такой не заспешит на одр.

Назавтра клёв – всех клёвов хлеще —

Долбал весь день с ладонь подлещик.

Улов едва вошёл на сани.

Плох иль хорош, судите сами.

«Не зря у лунки день сидел»,

Бобыль рассказывал себе,

Не зря я мотыля намыл.

И завтра вновь «Иду на вы».

И зиму так прокоротает.

Глядишь: последний лёд растает,

Влекомый вешнею водой.

Бобыль в рубашечке одной

С удой стоит средь рыбачат.

Хоть клёва нет, но все молчат.

За робкой следует поклёвкой

Движение рукою ловкой —

Один обрыбился. И снова

Ватага вся следить готова

За поплавками терпеливо

(Неважен клёв во дни разлива).

*бобырь – одно из названий ерша, среди коих: ироничное хозяин, пренебрежительное сопливый или сопляк, о самых мелких мои друзья-острословы говорят – подъёршик.

История одной рыбалки

Природа лопочет мне: «Милости просим».

Поплыл по реке. Прикормку забросил.

Стремится рыбёшка: «Там что-нибудь есть.

И пахнет волшебно, а – нечего съесть*».

Признаться, мне словно неловко

Пред рыбой-молчуньей за эту уловку.

И дымка была. И давленье росло.

И разу не плюхнуло ложка-весло

(Я знаю неплохо своё ремесло).

Но, что будешь делать, не по-вез-ло.

Ничего не поймал.

Выходит, у рыбы не меньше ума.

Соседа встречаю: ну, как, мол, дела?

И тут-то я вмиг закусил удила.

И тут-то меня, господа, понесло.

Трепать языком не моё ль ремесло.

Такого он клёва сроду не видел.

И мне хорошо. И он не в обиде.

*Запаху много, а съесть сетка не даёт.

Ледостав

Ноябрь. Сыро. Зябко. То льёт дождь, то валит снег. На грунтовых дорогах, ведущих к реке – каша-размазня. На берегу одинокий спиннингист неутомимо делает за забросом заброс. Удильщиков не встретишь. Рыба от берегов отошла давно, а теперь и вдали от берегов затаилась в остывающей воде. Так и уходит человек не почувствовав поклёвки. – И хищнику не до жора. Межсезонье. К вечеру похолодало и на затоне появились первые забереги, узкие полоски тонюсенького льда, отделяющие берег от воды. Ночью морозец усилился – и соседние озёра затянуло ледком.

Реки ещё бегут. Не видно шуги, предвестницы скорого ледостава (шуга – мелкий кашицеобразный ледок, увлекаемый водным потоком), за шугой, как прижмёт мороз покрепче, поплывёт сало (сало – более крупные куски ещё не спаянного воедино льда) Никогда не наблюдали момент окоченения реки? – Дивная картина!

Скопившиеся куски сала вперемешку с шугой теснят и теснят друг друга, остатки шуги превращаются в небольшие льдины, замедляют скорость движения и вот уже ползут, спаянные в одно целое, как нечто живое перед погибелью, едва-едва – и, наконец, и наблюдатель с берега перестаёт замечать движение образовавшегося панциря, но стоит ему приглядеться к одному чем-либо примечательному участку его, например, к вставшей вертикально льдине, и он замечает её перемещение относительно какого-либо предмета (дерева или строения на противоположном берегу). Наконец, и эти перемещения становятся трудноуловимыми глазом и вся громада льда от берега до берега застопоривает реку.

И она обмирает до весны, до ледохода.

А подо льдом по-прежнему жизнь. У рыбы начинается жор.

И на лёд, ведомые инстинктом охотника-добытчика, выходят самые отчаянные рыболовы, осторожно ступая и постукивая перед собой пешнёй.

Лини

  • «Ах! лини, Едала вас в былые дни»
  •  Любовь Ржаная (Из переписки)
  • Когда б тебя, филологиня, надумал я чем удивить…
  • То б так и быть – повёл на речку рыб ловить.
  • И без начала и  конца
  •  Я байкой начал про  ельца…
  • А по дороге – миноги
  • С языка тебе под ноги…
  •   …Ты не пужайся ротана, Он только с виду сатана…
  • А посыпь обильно солькой
  • – Сколько это? – А к полстольку
  •  Четверть столька ты досыпь —
  • Даже у того, кто сыт
  • Станет зверским аппетит
  • И никто не запретит
  •  Съесть две порции ему.
  • Едока того пойму.
  • Да! Ещё осьмушку столька.
  • Не должна быть мелкой солька!
  • Обваляй в муке и жарь.
  • Не забудь убавить жар.
  • Час настал, спешу подробно
  • Описать вам с чем удобно
  • Кушать эту тварь озёрную, Р
  • ыбу вовсе и не сорную.
  • Как зажарить, посолить.
  • Так и быть – Разгласил секрет.
  • Ничего зазорного нет,
  • Не военна тайна, чай. Хошь секрет – так получай.…
  • Плутоватее плотвы
  • Не найдёте рыбки вы…
  • То попадётся вдруг подлец —
  • Всего в пол пальца ёрш-малец
  • (И точно что иной ершок
  •  Длиной не боле чем вершок),
  • А то бальзам прольёт на душу
  • Угрюмый сом мясистой тушей.
  • Я его на квок
  • Взять смог.…
  •  Руси богаты водоёмы.
  • И рыболовы-неуёмы
  • Расскажут вам тьмы дивных басен
  • (Фольклор рыбацкий разужасен):
  • Как был высокий брег  опасен,
  • Каков улов у дяди Васи…
  • В дни оны. Нынче не клюёт.
  • Моей фантазии полёт
  • Дополнить силится их байки.
  • Всё расскажу вам без утайки
  • О сазанах, угрях, лососях,
  • Что с крутояра меж двух сосен
  • Таскал без устали два дня
  • То с пол воды, а то со дна…
  • Да нынче мне, не то что  лень…
  • Сажусь передохнуть на пень
  • И начинаю свою повесть
  • (Солгать мне не позволит совесть
  • О чудо-рыбе о лине).
  • Скорей придвинулась ко мне.
  • Динь-день, линь-лень.
  • Солнце село на плетень.
  • Под плетнём сижу весь день —
  • Навожу тень на плетень.
  • – Не притомилась шагать в турпоходе?
  • Надо готовиться нам к непогоде.
  • Мечутся юркие птахи-стрижи.
  • Ты поплавочек глазком сторожи.
  • Дождик прольётся, начнётся гроза,
  • Ветер ослабит свои тормоза —
  • Очи засыплет мелкий песок,
  • Волны омоют, дабы не засох
  • Всякий, на брег притащивший себя.
  • Воды, волнуясь, шипят и сипят…
  • А как утихнет небес канитель,
  • По-за спиной запоёт коростель —
  • Выйдут кормиться лини толстомясые
  • Всею ордой, превеликою массою.
  • Ты не спеши вдруг увидев поклёвку
  • Выдернуть рыбку на берег преловко.
  • Может сбежать осторожнейший линь.
  • Ты свою спешку, подружка, отринь.
  • Выжди, пока посмакует он вдоволь.
  • (Скоро супруга его станет вдОвой)
  • И как запляшет и двинется вглубь
  • Твой поплавок – ты линя приголубь:
  • Плавно веди, да в камыш не пускай,
  • Он для него, что усопшему рай.
  • Вот он! – в садок его. Снова забросим.
  • А как изловишь штук семь или восемь
  • Этих красавцев жёлто-зелёных,
  • Ты, по закону в рыбалку влюблённых,
  • Жадничать срочно оставишь привычку,
  • Сматывай снасти, рыбёшки наличку
  • Сунув в рюкзак, заодно и крапивы,
  • Спешно до дому походкой игривой,
  • Чтобы улов не пропал на жаре.
  • Ноги свои утомляй, не жалей.
  • АХ! Лини, лини, лини…
  • Речка-жизнь, не обмани.

На берегу

  • Поплавок мой без надзора.
  • Танца увлечён узором —
  • Уткам я попал в капкан:
  • Предо мной они канкан
  • На манер французский пляшут,
  • Выставляя в небо гузки,
  • То крылами бодро машут,
  • То (совсем уже по-русски)
  • Вдруг отшельнику покажут
  • Плавный танец павы грустной,
  • То все устремятся к руслу
  • Из укромного затона…
  • Как для птицы нет закона,
  • Нет его и для меня,
  • И не надо мне пенять,
  • Что узды знать не желаю
  • И что кровь во мне живая
  • Резво к вечности бежит.
  • Господа, люблю в тиши
  • Предаваться ловле
  • Тварей вод…
  •              Вокруг торговля:
  • Вам сулят почти задаром
  • Свой товар не залежалый —
  • Лошадь прыткую и тару,
  • Недозрелую девицу,
  • Вина, злато и пшеницу,
  • Белорусский мощный трактор
  • И с зельем трактир у тракта,
  • Что ведёт нас в никуда,
  • Превращая в прах года…
  • Не о тех веду я повесть,
  • Что продали всё (не новость),
  • Что купили власть и деву
  • (Мне какое до них дело?)
  • Я толкую о себе.
  • Как сумел, так просипел,
  • Потому что жизнь давила.
  • И библейского Давида
  • (Книгу ту хранит мой шкаф)
  • Мне пример уроком был:
  • Не ослабь, родимый, пыл,
  • Когда давит Голиаф.
  • Не робей и не сдавайся,
  • Этой жизни катавасия
  • Длится- мда, увы! -недолго.
  • И не будет сроду толку
  • Спасовавшему пред ней.
  • И среди ночей и дней
  • Затеряешься, несчастный —
  • Сплошь да рядом, очень часто…
  •  …Танцовщицы, что пернатыми слывут,
  • Возвращаются во всю во птичью прыть-
  • Безбоязненно, хорошие, плывут.
  • «Куда ж нам плыть?»

Наполнив чаем потроха

Наполнив чаем потроха,

Я шёл. Я слушал петуха.

Я ноги омывал росой —

Я шёл босой

Судьбе навстречу.

Я русской речью,

Не безупречной

Окликнул речку —

Она мне отвечала с блеском

Словами-плеском.

Не требовался перевод

Мне с нею. Вот.

Поплавок созерцать

…Поплавок созерцать-

И молчать, и не думать,

И прийти с озерца,

И опять к нему дунуть;

Или – в лес, под берёзой

(Заедят комары)

Наблюдать бело-розовой

Сыроежки прорыв;

Или – очи в небеса

И любуйся кроной.

Стук – секунды дятел сам

Отмеряет, Кронос.

А кукушка повторяет,

Гадает, беспечная,

Вдохновенно привирает:

Вечность обеспечена.

Сколько посулит годов —

Столько слушать готов

Дерева говор и ветра пение,

Шёпот травы и волны волнение.

Расставание

  • Вчера  в  Реке  тоску  топил,
  • Нынче  топлю  в  стакане.
  • Но  если  и  завтра  тоска-вампир
  • С  утра  меня  заарканит,
  • Я  убегу, улечу, уползу в  сторону  Тмутаракани.
  • Прощай, Река! Теперь  до  ледостава
  • Тебе  со  мною  не  соединиться,
  • Я  понимаю, что  и  ты  устала
  • Всё  летечко  под  солнышком  томиться
  • И  созерцать  одни  и  те же  лица.
  • Зима  укроет  льдом  тебя  и  снегом;
  • Меня  загонит  в  валенки  и  шубу.
  • И  с  тихим  полуидиотским  смехом
  • Совсем  без  экзальтации  и  шуму
  • Из  двух  судеб  получим  счастья  сумму.
  • Я  забурюсь  и, как  заплатку
  • Неопытная  ляпает  швея,
  • Над  лункою  сооружу  палатку:
  • Под  белым  пледом – ты, под  тёмным – я.
  • Под  хвост  попала  (до  весны)  шлея.

Скучаешь, реченька

  • Скучаешь, реченька. А я-то как извёлся.
  • Болезнью принуждён валяться на печи,
  • В истоме ожидая вёсну,
  • Боками протираю кирпичи.
  • Давно принарядилась ты в ледок
  • И незаметным сделался твой бег,
  • Но стоит пчёлке выйти на леток —
  • По неприметной по своей тропе,
  • К тебе стремглав явлюсь я на свидание
  • С букетом разнодлинных удилищ.
  • К жене бы поспешил с цветами я.
  • Тебя ж цветами разве удивишь.
  • А если прежде одолею хворь —
  • Общением упьёмся мы с лихвой
  •  Задолго до весны.
  • …томительные сны.

Шутки-прибаутки

Поэтическое утро. Соавтор Любовь Ржаная

Л.Р.

Я шла из булочной, в пакете

Лежал душистый хлеб ржаной…

Душа страдает на рассвете,

Желая ласки неземной.

И вдруг я вижу Константина!

Не знаю, что в его руках,

Но он идёт из магазина,

Витая мыслью в облаках.

К.С.

В РУКАХ МОИХ ПУЗЫРЬ, ПОЛ-ЛИТРА,

А В ГОЛОВЁНКЕ ЕРАЛАШ:

БЕЗУМСТВ ИЗЯЩНАЯ ПАЛИТРА,

А САМОГО КОЛОТИТ АЖ,

НИ ДО РЖАНОЙ ДУШИСТОЙ БУЛКИ,

НИ ДО ЛЮБОВИ НЕЗЕМНОЙ

НЕТ ДЕЛА. ЧЕРЕП ГУЛКОЙ

ЗАТЯГИВАЕТ ПЕЛЕНОЙ.

Л.Р.

Могла бы Костю обойти я,

Увидев, как его трясёт,

Пускай, мол, шлёпает, вития,

Но кто его там дома ждёт?

Жена сбежала – знает ЖЭУ,

Он и похож на сироту…

И вдруг я вешаюсь на шею,

Ловя бутылку на лету.

К.С.

ОГО! ПОЙМАЛА? -ЭТО ЛЮБО,

ПУСТИ ЖЕ ШЕЮ! МОЙ ХОНДРОЗ!

«ЗОВУТ МЕНЯ РЖАНАЯ ЛЮБА,

ТЫ ВЕСЬ ВСПОТЕЛ, А ВЕДЬ МОРОЗ»

ВСПОТЕЕШЬ ТУТ, КОГДА НА ВЫЮ

НАВЕСЯТ СДОБЫ ПЯТЬ ПУДОВ.

ВСЁ, ДОВЕЛА,«ИДУ НА ВЫ» Я,

НА ВСЁ, СУДАРЫНЯ, ГОТОВ.

*Любовь Ржаная не только соавтор, но и идейный вдохновитель и организатор поэтической игры, и автор заголовка.

***

– Молодцы, ребята! Здорово получилось!

Грешно смеяться, конечно, когда кого-то морозит, но у вас так прикольно получилось, что захотелось третьим стать!

  • СТОИМ. А ТУТ ИЗ ПЕРЕУЛКА
  • ИДЁТ РОМАНИЯ С КЛЮКОЙ.
  • У НЕЙ В АВОСЬКЕ ТОЖЕ БУЛКА
  • И ХВОСТ СЕЛЁДКИ «ИВАСИ».
  • НУ И КОНЕЧНО «ТРЕТЬЕЙ БУДЕШЬ?»
  • НЕ МОГ ЕЁ Я НЕ СПРОСИТЬ.
  • С УЛЫБКОЙ И НАИЛУЧШИМИ ПОЖЕЛАНИЯМИ
  • Романия0   25.08.2015
  • К.С.
  • Она в ответ: «Всенепременно,
  • Позвольте, я чуток глотну»
  • И трое вдруг попеременно
  • Узрели на небе луну…
  • Вблизи бездомный пёс завыл,
  • Ломоть ему подали хлеба.
  • Что дальше – напрочь позабыл.
  • Очнулся – выгляжу нелепо:
  • Один, в чём мама родила,
  • я на соседском огороде
  • Пугаю легкокрылых птах.
  • Подружек нет.
  • И я, на пугало пародия,
  • Плетусь к жене.
  • Л.Р.
  • Какая прелесть! А я только сейчас увидела!
  • Где мои иваси????
  • – Проспала – так не проси!
  •  16.11.2023

Переписка

  • Беседы о поэтах с Костей Савинкиным (Любовь Ржаная)
  • К.С.:
  • – Пером мильоны яму роют.
  • Себе. И я, увы! не скрою,
  • Из теста вылеплен того же.
  • – Напрасно, милый друг, негоже
  • Года губить, скрипя пером.
  • Ведь жизнь не сказка от Перро.
  • Что проку коль стиха строкою
  • пробьёшься сквозь столетий тьму?
  • – Надеюсь, там меня поймут.
  • – Всё тщетно, словобаламут.
  • Всегда преуспевает плут.
  • Наивным жил – наивным сгинешь.
  • Даа, простаков, куда  ни кинешь
  • Взор, всегда избыток на планете.
  • Всё вздор. Уйдут и те, и эти. —
  • – И что ж, валяться на диване?
  • – Нет, на полкЕ, что в русской бане,
  • С подругой томной – больше смысла.
  • Сказал друг мой и резво смылся.
  • Взяв на заметку тот совет,
  • Любимой я строчу сонет,
  • Надеясь робко на свидание
  • В одноэтажном жарком здании,
  • Что сам срубил я топором,
  • Увековечив труд пером.
  • Л.Р.:
  • Пером мильоны яму роют,
  • На это я смотрю в слезах!
  • Тупые всё же. Геморрою
  • Нажить нетрудно и в стихах.
  • Над ямой я стою уныло…
  • Долбила твердь и я пером!
  • А лучше бы сверлом иль шилом,
  • Лопаты нет -так топором!
  • И схоронила б свой талантец,
  • Чтоб зря впустую не вещать…
  • Ах, Костя, стихотворный братец,
  • Умеешь душу ты пронять.
  • К.С.:
  • От людоведа-душелюба
  • Привет! Привет, поэтка-Люба!
  • Летит цидулка*, верь не верь,
  • Из Омска, что в Сибири – в Тверь,
  • Надеясь там тебя застать,
  • Шутя и ржа Ржаной под стать.
  • В слезах её я утопаю,
  • Та водку пью, та ем папайю.
  • Засох талантец на корню…
  • Всех обещанием кормлю —
  • «Поэму песен в двадцать пять»
  • О судьбах мира изваять.
  • Слова строчу, стараюсь вроде я,
  • А получается пародия
  • На самого себя любимого.
  • И после этого люби его!?
  • Однако любят. И за что ж?
  • За то ли, что колюч, как ёрш?
  • За то, что пить люблю «ерша»?
  • И спьяну в пляске антраша
  • Выделывать толпе на диво,
  • И слышать возгласы: «Чудило!»
  • За то ль, что в праздники и будни
  • Вам не сыскать меня беспутней?
  • Ии-и, полно хвастать-то, Костюшка,
  • Задору на одну понюшку
  •  В тебе осталось с лет ушедших…
  • И без тебя с ума сошедших
  •  Не счесть на родненькой Руси.
  • Жирок давай порастряси,
  • Слезай с печи да резво – в дверь —
  • Сам доставляй посланье в Тверь.
  • Узнаешь, ждут там али нет,
  • Аль чуждый всюду алимент.
  • Начхай на энтот антирнет!
  • Смелее! Ну! Ну – да аль нет?!
  • Схватил поспешно портмоне,
  • А в портмоне том ёк** монет.
  • Любимый мой Винсент Ван Гог
  • Меня б изобразить не смог —
  • Я сокрушён. Запал угас.
  • А что, сударыня, у Вас?
  • Так редко пишете. Вы слышите?
  • *цидулка – записка
  • **ёк- нет, тюркское
  • Л.Р.:
  • Ах, сударь, мне ли быть в печали?
  • Я слышу – люди хохотали
  • Над перепиской двух поэтов,
  • Которым и в мороз все лето,
  • Дрова в печурочке трещат,
  • Горилки хвать – и черту брат.
  • Да в Рождество нельзя о нем,
  • И стансы набожно поем.
  • Ты помнишь, это в прошлом годе,
  • Но только при иной погоде,
  • Тебе послание строчила?
  • Не помнишь? ну вот это мило.
  • Ах, Костя, Костя! Ёк монет!
  • На энтот ёк суда и нет.
  • Нам помогает интернет.
  • Пиши, наш стихочародей,
  • Закуски много – так налей!!!
  • Любовь Ржаная   07.01.2017
  • К.С.
  • – Чаво жалеть. Такой бурды
  • Нальём досыта без булды.
  • И праздновать не перестанем,
  • Пока вконец не разустанем —
  • Не сможем телом управлять.
  • Талант Руси – вовсю гулять.
  • Веселье – пить у русаков,
  • Обычай сроду наш таков,
  • Хоть умный ты, хоть бестолков —
  • Ослобоняйся от оков,
  • Заевшего давно всех быта.
  • А трезвых карта, знамо, бита.
  • Оне всё пашут, бедолаги,
  • Им поле, фабрика и лагерь —
  • Что в лоб, что по лбу – всё едино.
  • Такая маслом вам картина.
  • Хошь не люби, хошь залюбись —
  • Неволя не возносит ввысь.
  • По нраву вам, али не любо —
  • Меня то не щекочет, Люба.
  • И не желал я вам грубить,
  • Да правду треба говорить.
  • Константин Савинкин   07.01.2017
  • Л.Р.:
  • – Ну раз пошла такая пляска,
  • То режь последний огурец.
  • Ах, Костя, мастер ты на сказки!
  • Ядрено скажешь – и пипец,
  • Тебя уже не перепляшешь,
  • Складней тебя уже не скажешь,
  • А сказке вовсе не конец!
  • Мы будем пить заочно брагу
  • И хохотать, два чудака,
  • И прославлять свою отвагу
  • Словцом пришпорить дурака,
  • Умищу чин воздать хвалебный,
  • О жизни тихо поскулить,
  • Неразрешимое судить,
  • Рассол потом вкушать целебный…
  • И нескончаемо любить!!!
  • Любовь Ржаная   10.01.2017
  • Примечание.
  • Переписка двух поэтов и неологизмы-хоккуизмы
  •  К. Савинкина вошли в кн. Любови Ржаной
  • «Стихи, пародии, афоризмы» – «Ридеро», 2023

Недолог век моей рифмованной строки?

  • Недолог век моей рифмованной строки?
  • Отдам концы – стишонки улетят в помойку?
  • Товарищи мои не так строги —
  • Поминок развесёлую попойку
  •  Устроят, знаю я наверняка,
  • На берегу реки гостеприимной.
  • Закуску сделают из чебака
  • За неименьем свежей осетрины.
  • Припомнятся уловы дней былых;
  • Хлебнут из кружек: «За любившего стихию»
  • «Вкуснятину он делал, не балык…»
  • «Не лучше, чем стихи его…» —
  • Заспорят Сказочник* с Валериком**,
  • Виталий***кружки доверху нальёт —
  • И помянут навек утихшего холерика.
  • «Костюшка наш отправился в полёт»
  • «Да, жизнь его была совсем не мёд».
  • Друзья, хмелея, громко балагурят.
  • «А вспомните двухдневный лёд…»
  • «Отныне всё ему – в стакане буря»
  • «Забыли ледоход…» -«АГА!» – «Что за горами?»
  •  «Вы, сударь, приготовили уху ли?!»
  • «А всемером на льдине загорали!»
  • «Куда там вашему Сухуми»
  • «Ну, черти, будете ли рады,
  • Когда влетит к вам
  • Константин?» – Бурчит Серёга Виноградов.
  • Все хором: «Справится один»…
  • И говор их сольётся
  • С плеском волн
  • И – как поётся —
  • «С глаз долой – из сердца вон»?
  • *Юрий Л. Антонов; 6—7 ноября 2014 года
  • **Валерик – под этим именем выведены два человека, В. Безбоков и Валерьян;
  • ***Виталий Саблин.

Рассказы

Кандальник. к истории фотографии

Рис.1 Где-то у вечности на берегу. Стихи и проза

К. Савинкин в музее Ф.М.Достоевского в Омске

– Дядюшка, а тебе кандалы идут, – сказал мой великовозрастный племянник, покидая вместе со мной Литературный музей имени Ф.М.Достоевского. Зарекаться от сумы и тюрьмы на Руси не советуют. Я промолчал.

В одноэтажном кирпичном доме, построенном в 1799 году для комендантов Омского каторжного острога всего в нескольких десятков метров от одной из самых протяжённых рек Земли, мы оказались спустя полтораста с лишком лет после пребывания в нём Ф.М.Достоевского. И тоже по случайному стечению обстоятельств в июле, который, особенно в случае засухи, давал повод в ХIХ веке едва ли не любой город Российской империи, кроме, разве, столиц, назвать пыльным, «гадким городишкой» (из письма Ф. М. Д. брату Михаилу)

Последним хозяином дома был Алексей Фёдорович де Граве (1793—1864), вовсе не французский подданный, о чём будто бы кричит его фамилия, а уроженец Тобольска, участвовавший в войне 1812 года против Наполеона в звании прапорщика. С 1822 служил в Омске. В Тобольске первых годов жизни де Граве губернаторствовал с 1787 по 1796 Александр Васильевич Алябьев, между прочим, отец пианиста, композитора, дирижёра, автора почти двухсот романсов Александра Александровича Алябьева. Обессмертившего его имя «Соловья» на стихи Антона Дельвига, он написал находясь в тюрьме по обвинению в убийстве некоего карточного шулера у себя дома во время игры. На самом деле оказалось, что тот умер несколько дней спустя вовсе не от удара, а совсем по другой причине от какого-то недуга. С Алябьева обвинения сняли.

Одно время Омск принадлежал к Тобольской губернии. Но уже давно сам Тобольск является частью Тюменской.

В звании генерал-майора на должности коменданта Омской крепости Алексей Фёдорович де Граве был с 1841 до упразднения крепости в 1864 году. В том же году и скончался. Фёдор Михайлович Достоевский побывал в доме де Граве, о котором отзывался, как об очень порядочном человеке, пытавшемся облегчить судьбу каторжан – его и Дурова. Оба за участие в кружке Буташевича-Петрашевского и чтение «Письма Белинского к Гоголю» в ответ на его"Выбранные места из переписки с друзьями» приговорены к смертной казни через повешение и помилованы в последний момент уже на эшафоте. Смертная казнь заменена ссылкой в Сибирь.

Отбыв ссылку, Достоевский, после нескольких лет солдатчины, заехал, возвращаясь в Санкт-Петербург из Семипалатинска, поблагодарить де Граве. Его приняли, как равного.

Де Граве пытался освободить Фёдора Михайловича в годы отбывания каторги от ношения ножных кандалов, но сумел добиться лишь облегчения работ и возможности в госпитале иногда отлеживаться вне общества убийц, грабителей и насильников. Впрочем, и тут их можно было встретить. Здесь уже известный к тому времени автор «Бедных людей» мог работать, делая черновые наброски своих новых произведений, в том числе и «Записок из Мёртвого дома»

Здесь вопреки всему созревал гений отнюдь не одной русской литературы – мировой.

И вот мы вдвоём с племянником Николаем медленно передвигаемся от экспоната к экспонату, а за нами, единственными посетителями, следует смотрительница, чей дремотный покой нарушили два чудика, отдавшие предпочтение музею, когда умные люди в двух шагах от него на пляже, плещутся в Иртыше, загорают. Пожилая опрятная женщина, как многие музейные труженицы, охотно отвечала на наши вопросы и добровольно исполняла роль экскурсовода. Прежде, чем попасть в зал, посвящённый Фёдору Михайловичу, мы увидели много книг, прижизненные издания, и тьму прелюбопытных вещей, личных вещей- свидетелей времени жизни поэтов и писателей так или иначе связанных с Омском и литературой. Среди них Радищев, Гр. Мачтет, Феоктист Березовский, Павел Васильев, Я.М.Озолин, Всеволод Иванов, П. Л. Драверт, Леонид Мартынов, С.П.Залыгин, Р. И. Рождественский, Георгий Вяткин, Антон Сорокин, Ядринцев Ник. Мих. и др., перечислять не стану всех, не вспомню. Уже позади сундучок Петра Павловича Ершова, автора «Конька-горбунка» и история его приобретения музеем, и первое издание его знаменитой сказки, и отзыв Пушкина. Ершов, кстати, как и де Граве, как и Алябьев, родился в Тобольске. И множество других, слабее врезавшихся в память вещей, остаются позади. Вот удивительные работы Анатолия Коненко, омского микроминиатюриста, на рисовом зёрнышке и вишнёвой косточке изваявшего барельеф Ф. М. Д. и. др. деятелей культуры, это он, наш земляк повторил достижение легендарного Левши, созданного воображением Н.С.Лескова, он, Анатолий Коненко подковал блоху, сотворил сотни удивительных вещиц, что украшают многие музеи мира. Среди созданных им диковин самая маленькая книга – 0,644х0,660 мм – с текстом гимна России и золотым гербом.

И вот мы сталкиваемся с тем, ради кого сюда пришли… книги, вещи, комната- убранство и интерьер в стиле ХIХ века. Для меня побывать там, где жил великий человек всегда нечто особенное – трудноописуемое состояние ума и души. Где-то здесь бывший каторжанин, кандальник-колодник Достоевский ходил, сидел, разговаривал, общался со своим благодетелем комендантом генерал -майором. Это что за макет? Острог, господа. Многие строения на его территории сохранились до наших дней. Территория и здания понемногу реставрируются…

Деревянное здание госпиталя, арестантская палата, сохранилась до настоящего времени. Оно находилось за пределами острога, но и тут жизнь каторжан омрачалась видами из окна на плац, где наказывали провинившихся розгами и шпицрутенами.

И вдруг, увидев кандалы, забыв о всяком приличии, чего никак не мог ожидать от себя, обратился с просьбой к нашей милой старушке-смотрительнице примерить их – и она (тоже вдруг),вопреки музейным правилам, не возразила, а ещё и сфотографироваться дозволила. Примерить рубашку с бубновым тузом на спине, мне и в голову, слава Богу, не пришло, а и она есть в музее.

Мы направились к выходу – смотрительница, показалось мне, облегчённо вздохнула. Когда уже на территории двора нашему взору открылись просторы, наблюдаемые Достоевским много лет подряд изо дня в день, я оглянулся и увидел женщину, провожающую нас почему-то скорбным взглядом из приоткрытых дверей. Чувствую себя виноватым перед ней, но надеюсь, своей невинной заметкой спустя много лет никак не могу навредить ей – и она давно на заслуженном отдыхе и не досягаема для руководителей её ведомства, теперь не способного даже пожурить её за нарушение инструкции. Да и никто не знает ни времени описанного случая, ни имени. Надеюсь, публикация этой фотографии не навредит ни коим образом замечательной репутации музея и его бессменного со дня основания директора, человека творческого, В.С.Вайнермана, так много сделавшего для своего детища.

И вот и всё о происхождении фото, что вы видите, открывая мою страничку. Р.S.В 2020 году я вспомнил всё это и попросил племянника отыскать снимок, почти не надеясь.

Письмо о голоде, или Нечто об утраченном жанре

Нижеприведенные сведения извлёк я почти сто тридцать семь лет спустя после описываемых событий из Интернета, 21-го-22-го июля 2010 года. На запрос «Савинкины жители Патровки и Гавриловки 19 век» компьютер выдаёт: «Л.Н.Т. «Собрание малоизвестных…» – «Вот расчёты крестьянских семей села Гавриловка, начиная с края 1. Савинкины».

Невероятно! Звоню: делюсь радостью с дочкой. Лезу вглубь, ошарашенный необыкновенным фактом, подтверждающим семейные предания, и нахожу

«Письмо к издателям (О самарском голоде) 1873». «Вот расчёты крестьянских семей села Гавриловки, ближайшего ко мне… Итак, вот опись и расчёт каждого десятого двора села Гавриловки, начиная с края 1.Савинкины. Старик 65 лет и старуха, 2 сына, один женатый, две девочки. Итого едоков 7, работников 2. Скотины ничего: ни лошади, ни коровы, ни овцы. Лошади последние украдены, корова пала в падеже прошлого года, овцы проданы. Посеву было 4 десятины. Ничего не родилось, так что сеять нечем. Старого хлеба нет. Долга подушного за две трети… 30 руб.

За пособие прошлого года – 10?

Частного долгу за занятый хлеб..13

Итого… 53?

Дома старик и старуха, две девочки. Два сына и сноха у казаков, то есть в Земле Уральского войска, на жатве. В покос работали за прежний долг, так что денег ничего нет. В неделю выходит муки два пуда, следовательно в год 104 пуда. Цена муки по 80 коп. сер. за пуд, следовательно на год до нового урожая нужно 83руб. 20 коп. Сыновья могут выработать при самых счастливых условиях, рублей 50. Кроме того нужно одеться, купить соли, попу. – Чтожь вы будете делать? – И сами не знаем, как обдумать свои головы.

…Сие описание верно. Самарской еперхии, Бузулукского уезда, села Гавриловки священник Михаил Соловьёв. Сельский староста Степан Бурдин по безграмотству приложил должностную печать. Сельский писарь Ф. Афанасьев. Граф Лев Толстой 28-го июля Хутор на Тананыке».

Письмо опубликовано в газете «Московские ведомости» 17 августа 1873 года. Полностью письмо легко найти и прочесть в Интернете.

Лев Николаевич Толстой, похоронив двух братьев, стал бояться умереть от туберкулёза и перебрался в эти края на кумыс, купив несколько тысяч десятин земли. Кстати, в романе «Воскресение» Лев Николаевич Толстой описывает сход крестьян гавриловских, на котором нашему великому писателю пришлось побывать во вторник* 12 июня 1883 года. Самарские впечатления отразились и в других произведениях его – «Плоды просвещения», «Два старика». Один из стариков, думаю, недаром носит девичью фамилию прабабки моей – Бодров. Наверняка, такие деятельные крестьяне, как Бодровы, могли выдвинуть из своей среды подобного героя. А разве последующее переселение в неведомую Сибирь не требовало мужества и трудолюбия, и твёрдости характера.

Разногласия с двоюродным дядей (киевским) Н.И.Савинкиным устранены. Он считал: наши предки – выходцы из с. Гавриловка Бузулукского уезда Оренбургской губернии, что на границе с Самарской. Почему – не знаю. Мои родные дядя Пётр Андреевич, тётка Анна Андреевна и отец Иван Андреевич, двоюродная тётка Надежда Ивановна Черемисина (урождённая Савинкина) рассказывали о селе Гавриловка Бузулукского же уезда Самарской губернии и о последующем переселении деда моего, Андрея Петровича, в село Патровка, принадлежащего тоже Самарской губернии, Бузулукскому уезду, но располагавшегося на другом берегу речки Съезжей. Рассказывали и о многих людях, чьи фамилии у меня на слуху с детства: Самодуровы, Ларькины, Черемисины, Бодровы…

Продолжить чтение