Читать онлайн Я тебя так ненавижу, что, наверное, влюблюсь бесплатно
Глава первая
Николаев уснул еще до того, как машина выехала за пределы Москвы. Маша хоть и нервничала, но старалась не выжимать газ, опасаясь, что ее остановят за превышение скорости и помешают осуществить задуманное.
Она обеспокоенно покосилась в зеркало заднего вида. Невозмутимый Егор смотрел в окно, постукивая подушечками пальцев по спинке переднего сидения. Почувствовав, что Маша на него смотрит, он наклонился вперед, осторожно дотронулся по плеча Николаева. Тот не отреагировал. Его голова склонилась на бок, а когда Маша резко затормозила на светофоре, она упала на грудь, туго затянутым ремнем безопасности. Егор вернул телу Николаева позу безмятежно спящего пассажира и перевел взгляд на Машу.
Обычно Маша выглядела неплохо. Ухоженная, загоревшая, волосы хорошо прокрашены, «уши» над джинсами не висят. Не плохо выглядела Маша. Но не головокружительно. Встречал Егор в своей жизни девок, от которых ком в горле – схватить бы такую, по башке дубиной бухнуть и в пещеру унести. Слишком много Егор таких встречал, что уж говорить. Всех в пещеру не перетаскаешь. Егор усмехнулся по себя. Не говоря уже об уголовной ответственности.
Сейчас Машка явно была не в себе. Даже тушь на верхнем веке отпечаталась – как будто граблями по верхнему веку прошлись. Взмокла что ли? Ну тут удивляться нечему. Придумала себе приключение. К счастью, это не его проблема. Он-то следов точно не оставит.
– Чего он так быстро отрубился? – Егор кивнул на Николаева. – Ты сколько ему таблеток закинула?
Маша тоже посмотрела на Николаева. Виновато. Черт его знает, может, и переборщила. Что она каждый день хороших людей снотворным травит?
В том, что Николаев хороший человек, Маша не сомневалась. Чуть-чуть высокомерный, но хороший. И воспитанный. Таблетки Маша кое-как у себя в кабинете на столе мобильником расколотила. Надо было в порошок, а там большие куски остались. Но Маша рукой махнула, а как только Николаев с непроницаемым как всегда лицом вошел в ее кабинет и замер на пороге, она лучезарно улыбнулась, надеясь скрыть за оскалом свои темные мыслишки:
– А не выпить ли нам чаю, Андрей?
Николаев удивленно поднял бровь. Маша и на работе-то редко появлялась, а уж чай/кофе с подчиненными и вовсе никогда не распивала.
– Спасибо, я воздержусь.
Если бы Маше тогда не удалось настоять, то ехал бы сейчас Николаев на своей дешевой KIA в свою маленькую квартирку на окраине Москвы. Но Маша, опешив в первую минуту, быстро нашлась.
– Николаев, не выкаблучивайтесь. Я даже сама его заварю. Будет, что внукам рассказать.
Николаев поморщился, но промолчал. Маша догадывалась, что ее, как бы он сам сказал, «манера выражаться» с его точки зрения заслуживает всяческого порицания. Тоже мне граф наследный. Или принц? Черт с ним. В отместку Маша высыпала таблетки в чашку буквально на глазах. Отвернулась, конечно, для приличия к окну. Внизу у стоянки возле машины уже дежурил верный Егор.
– Вам с ядом или без? – улыбнулась Маша еще раз, оборачиваясь и яростно размешивая лекарство, которое никак не желало растворятся. – Да что же вы все стоите-то, Николаев? Сядьте.
Все его чертово воспитание. Они уже два года работали вместе, и он ни разу без дозволения (это слово Маша произнесла мысленно и причмокнула) не сел в ее присутствии, а стоило ей приподняться в кресле, как он немедленно вскакивал тоже. Такой абсурд. Как в кино, честное слово. Из позапрошлого века.
– Если вы, Мария Игоревна, имеете ввиду сахар, – спокойно уточнил Николаев, проявив как всегда свою знаменитую прозорливость, – то я предпочитаю обычный черный чай. Без добавок.
Никто на свете, даже Егор, не называл ее по имени отчеству. Когда Николаев так к ней обращался, Маше казалось, что он дополнительно подчеркивает свое к ней пренебрежение.
– Ок, – Маша чуть ли не с разбега плюхнулась в кресло. – А чай – огонь! Попробуйте.
То ли из вежливости, то ли еще из-за чего, но Николаев больше не спорил и выпил все.
– Значит, не передумали? – без плавного перехода от предыдущей темы в лоб спросила Маша.
Но он в этот момент как раз добрался до не растворившихся, острых, как маленькие зубки маленькой кошечки, осколков снотворного и, с удивлением покручивая в руках чашку, рассматривал осадок.
Но и тут ничего не сказал. Браво! Какая выдержка, Николаев!
Но вырубился он и правда быстро.
– Сколько ты ему всыпала? – спросил Егор, откидываясь на сиденье.
Маша на секунду отняла руки от руля, чтобы демонстративно развести их в стороны.
– Не знаю. Не считала. А что будет, если я переборщила?
Егор пожал плечами и отвернулся. Маше уже за тридцать, а ведет себя хуже ребенка. О последствиях не подумала. Может, на Егора рассчитывала? А зря. В конце концов, он работает на ее свояка, а помочь согласился, скорее, по дружбе. Ну еще потому, что Маша слишком много знает о его похождениях в нерабочее время, в которых и сама активно принимала участие. Но она – член семьи. Хоть и та самая паршивая овца в стаде.
Маша обеспокоенно поглядывала на Егора, пытаясь угадать, что он думает и поможет ли, в случае чего, избавиться от тела. Тьфу, тьфу, тьфу, конечно.
– Я своим сказала, что на эти выхи в Стокгольм лечу, – сообщила она не то Егору, не то сама себе, чтобы убедиться, ничего ли не забыла.
Егор про себя хмыкнул, а вслух спросил, не поворачивая головы – они выехали за город, и машина, наконец, заметно прибавила в скорости, хотя по дороге тянулся хвост, уезжающих в область дачников.
– А этого… твоего никто не хватится?
Николаева Егор знал поверхностно. Тот, хоть и работал в галерее почти восемь лет, ни с кем близко не сходился, на корпоративы не ходил, с вернисажей сбегал сразу после официальных речей, бокала с алкоголем в руки не брал. Закодированный что ли?
Маша включила поворотник, пропустила пару встречных машин, улыбнулась водителю третьей и свернула на проселочную дорогу. Другого места, где спрятать Николаева, кроме как старая дача, оставшаяся в семье с тех времен, как Маша была ребенком, а ее сестра еще не вышла замуж за богатого Толю Кравцова, пожалуй, что и не было. После удачного, мягко говоря, замужества Машиной сестры вся родня постепенно обзавелась симпатичными квартирами в хороших московских районах, а на выходные, если оставались в России, собирались в большом загородном доме Кравцовых. О старой даче, естественно, все давно забыли. Ключи, правда, были у всей Машиной семьи, но представить, что кому-то из них придет в голову именно в эти выходные заявиться в старый, почти заброшенный дом с удобствами на улице, было сложно.
Дорогу со времен Машиного детства, когда дедушкину «копейку» подбрасывало так, что все пассажиры дружно подлетали к потолку, несколько раз ремонтировали. Но грузовики со стройматериалами, шныряющие по ней, начиная с ранней весны, уже к середине июня убивали свежий асфальт. Что говорить о сейчас? В середине октября все было уже совсем плохо.
Бесчувственное тело Николаева мотало из стороны в сторону, что даже Егор сжалился над ним и стал придерживать, хотя и сам с трудом сохранял равновесие.
– Он дышит? – обеспокоенно поинтересовалась Маша, все еще обдумывая предыдущий вопрос Егора.
Егор пощупал пульс и кивнул.
– Живой. Пока. А что ты делать будешь, если твой спящий принц не проснется?
Маша нахмурилась.
– Позову гномов, и они его закопают.
– Безжалостная стерва.
– Спасибо.
Все будет в порядке. Ничего с Николаевым не случится. Если все получится, завтра он уже вернется к своей скучной жизни и будет с благодарностью вспоминать этот эпизод, как самое яркое пятно его биографии.
– Егор, у него в кармане заявление должно быть. Вытащи, пока мы не доехали.
Таблетки стали действовать довольно скоро. Еще до того, как она с помощью Егора довела его до машины. Николаев вдруг сделался обеспокоенным, начал тереть глаза и теребить манжету рубашки, точно прощупывая пульс. Маша поняла, что надо торопиться.
– Значит, Андрей, вы не передумали? – повторила она вопрос, из-под ресниц наблюдая, как он отчаянно борется с туманом, который уже навис над ним, открыв беззубую белую пасть.
– Нет, Мария Игоревна. Все решено. После двухнедельного отпуска я уже не выйду на работу. Все материалы по проекту я вам передал. Проблем быть не должно.
Ага, ни каких проблем. Вот с этого все и началось.
Хотя изначально к Машиным проблемам Николаев не имел никакого отношения. Даже наоборот. Если бы не он, проблем было бы намного больше.
Началось все с того, что семье сестры надоело ее содержать. Нет, конечно, с голоду бы умереть они ей не дали. Но когда Маше перевалило за тридцатник, она стала с подозрением замечать, что родственники во главе с мамой готовят против нее заговор.
Сначала ее так и эдак подбивали выйти замуж. На каждое общесемейное сборище внезапно заявлялась дальняя родственница друзей семьи, у которой совершенно случайно был припасен отличный жених из Ирландии (Швеции, Швейцарии, на худой конец – из России, но тоже перспективный).
В шутку эту историю Маше перевести не удалось. Даже сестра переметнулась в лагерь бунтарей и перестала иронизировать над очередным кандидатом. А после того, как она предложила Маше перестать выкаблучиваться и получше присмотреться к очередному ирландцу, Маша поняла, что в ее жизни грядут перемены.
Перемены ворвались в лице свояка, который внезапно предложил Маше работу в своей галерее. Вообще-то галерея принадлежала его матери, но он уже почти десять лет управлял ею наравне с другими многочисленными объектами бизнеса, которыми владела их семья.
Маша обалдела.
– Ты хочешь, чтобы я тебя разорила? – спросила она с привычной ноткой кокетства.
– Ты и так это делаешь, – брякнул свояк, но заметив, что Маша надула губы, сразу добавил. – Шучу, кончено. Но тебе определенно пора задуматься о будущем. Не можешь ты всю жизнь по цветкам мотылять?
А почему, собственно, нет? Сказать, что Машу не устраивала ее жизнь, было трудно. У нее было куча свободного времени, чтобы заниматься своим здоровьем, внешностью, тусить с друзьями. И, к счастью, не имелось семьи и детей, как у сестры, чтобы отвечать хоть за что-то на этом белом свете.
– Я не справлюсь, – уверенно заявила она, присаживаясь на стол, где ее уже ждал охлажденный бокальчик шампанского.
– Справишься, – не менее уверенно отозвался свояк. – Я сделаю тебя начальником выставочного направления. Работа творческая. Тебе понравится.
Маша скривилась. Энтузиазма свояка она не разделяла. В галереи и на выставки любила ходить только в день открытия, чтобы в очередной раз услышать от подруг «как, черт возьми, тебе удается, так классно выглядеть?»
– Кроме того, у тебя будет Николаев, – добавил шурин. Он – что идиот свою любимую галерею под откос пустить, доверив ее безалаберной сестре жены?
В тот день Маша впервые услышала о Николаеве. Она сразу представила себе скучного старикана в советском еще костюме, с дебильной бородкой, бабочкой на шее и неиссякаемым энтузиазмом касаемо всего, что хоть как-то связано с искусством.
– Кто это? – скорее, чтобы поддержать разговор, спросила Маша. Она до последнего всерьез не верила, что сестра способна ее так подставить.
– Нормальный мужик. В галерейном деле разбирается лучше меня. Решит даже те вопросы, которые нельзя решить.
Когда спустя неделю Маша, к своему неприятному удивлению, все-таки заняла кабинет начальника, первым, кого ей представили, был Николаев. Никакой не старик. Бороды и бабочки тоже не наблюдалось. Высокий, статный, темноволосый, с идиотской старомодной прической и небольшими баками. Он действительно носил костюмы, но не советские деревянные, а элегантные тройки, всегда безупречно сидящие на нем.
С Машей Николаев с первого дня держался вежливо, но холодно. Ее слабые попытки пофлиртовать, не замечал.
Завидовал, небось, что Маша, а не он стала начальником.
Впрочем, Маша не особенно расстраивалась. Николаев оказался ее спасательным жилетом. За все два года работы в галерее, Маша даже не попыталась вникнуть в организацию даже самой захудалой выставки. Все делал Николаев. Встречался с художниками, дизайнерами, занимался таможней и монтажом. А Маша, как всегда, блистала на вернисажах.
Так было до этого понедельника. Николаев позвонил и напросился на аудиенцию. Да-да, он так и сказал – аудиенцию. Умора же, да? Не подозревая подставы, Маша приехала в галерею и огребла лопатой по голове.
Николаев оказывается получил заманчивое предложение от одной весьма уважаемой галереи в Амстердаме, поэтому в срочном порядке берет отпуск, на входные уезжает на встречу с будущими работодателями, а сюда, с вероятностью 99 % не вернется.
От такой наглости Маша чуть мимо кресла не села.
– А как же Дали? – домашние ей все уши прожужжали про выставку графики Сальвадора Дали, которая должна стать самым серьезным проектом их галереи за последние годы. Маша, естественно, всю информацию пропустила мимо ушей.
– Материалы по проекту я вам выслал. Проверьте почту. Проблем быть не должно.
Маша притормозила у шлагбаума, дождалась, пока охрана, поздоровавшись, откроет дорогу, и заехала в поселок. Николаев по-прежнему мирно спал на переднем сиденье. А в воздухе все еще витал неприятный вопрос Егора.
Действительно – хватится кто-нибудь на свете блестящего специалиста по галерейной работе Николаева, или он никому на фиг не нужен?
– Родителей у него точно нет, – размышляя, заговорила вслух Маша. Егор встрепенулся. Он уже давно потерял нить разговора и не без удовольствия строил планы на вечер. – В Амстердаме просто решат, что он передумал принимать их предложение. Девушка.., – Маша задумалась. – Егор, как думаешь – есть у Николаева девушка?
Егор вспомнил, что несмотря на все свои усилия, так ничего и не узнал о личной жизни Николаева, и поморщился. Его это подбешивало. Ну не бывает таких людей, чтобы возникали в девять утра на работе, точно ниоткуда, а в шесть исчезали, растворяясь в переулках Москвы. Николаева даже обсуждать перестали. Иногда Егору казалось, что Николаев – человек-невидимка. Он как-то пытался выяснить его прошлое, но Кравцов его осадил: «Не надо. Спугнешь еще. Меня все устраивает. Не лезь в это дело». Егор и не полез.
– Понятия не имею. Но, если девушка имеется, думаю, она тебе скандал почище этого закатит.
Ха-ха. Скандала от предполагаемой девушки Маша не боялась. Главное, чтобы Николаев закончил проект с Дали. А потом пусть катится, хоть к девушке, хоть на Майорку.
– Не понимаю – оно тебе надо? Еще под суд за похищение пойдешь, – покачал головой Егор. Он никогда не был на Машиной даче, но когда она остановилась возле высокого дощатого забора, когда-то имевшего насыщенно-зеленый цвет, догадался, что они прибыли на место.
– Егор, не смеши меня, – Маша посмотрела на себя в зеркало, обнаружила, наконец, черные разводы на веке, послюнявила палец и начала сосредоточенно их оттирать. – Не мне тебе рассказывать, какие связи у Толи. Он никогда не позволит, чтобы сестра жены была замешана в какой-то темной истории. А если Николаев будет ерепениться, я скажу, что он все эти годы ко мне приставал, а уходит – потому что обесчестил.
Егор бросил на Машу быстрый взгляд и понял, что она не шутит. Сделает, как сказала. Даже на секунду не задумается о последствиях. Жаль мужика, конечно.
Наскоро приведя себя в порядок, Маша перегнулась через Николаева, открыла бардачок и, недолго покопавшись в обычном женском хламе, достала небольшую связку ключей.
– Откроешь ворота?
Под ногами хрустел рыжий гравий. Чистая для городского жителя тишина прерывалась редкими вскриками птиц и шелестом листьев под натиском теплого октябрьского ветра. Не без удовольствия вдыхая пахнущий дымком загородный воздух, Егор дошел до ворот, вставил самый большой ключ в замок, поднажал и толкнул дверь. Ворота оказались тяжелые. Пока он открывал две створки, чтобы машина могла свободно заехать внутрь, даже вспотел. Давненько физической работой заниматься не приходилось. Позади взревел мотор.
Егор посторонился, с интересом осматривая двор. Посреди высокой травы росли яблони и груши. На земле валялись гнилые яблоки вперемежку с еще съедобными, поздними сортами. Возле высокого и даже на вид скрипучего крыльца, покрытого как и забор выгоревшей и потрескавшейся зеленой краской, росла очевидно еще в детстве сестер посаженная ель. Теперь она вымахала выше двухэтажного дома, раскидывая вокруг уютную мохнатую тень.
Послышались негромкие шаги. Маша, оставив Николаева в машине, подошла к Егору, с любопытством оглядела сад и дом.
– А ведь когда-то я думала, что это самое прекрасное место на свете. Вон там, – она махнула рукой в противоположную сторону участка, – росли две березы. На них отец в начале лета вешал гамак. Да… уж… это тебе не особняк Кравцовых.
Егор пожал плечами, как бы говоря, что это не его дело, хотя место ему определенно нравилось. Впрочем, он тут ненадолго.
– Что теперь? Я еще нужен? – спросил он Машу, выразительно посмотрев на часы.
– Естественно! Как я его, по-твоему, сама в дом втащу?
Хотелось ответить что-то резкое, но Егор сдержался. Еще максимум минут десять, и он укатит отсюда. Пусть сама со своим приключением разбирается.
– Ты забрал у него заявление? – вдруг вспомнив, спросила Маша.
Вместо ответа Егор вернулся к машине, взял с заднего сидения все, что нашел у Николаева во время дорожного обыска. Сложенное вчетверо заявление, мобильный телефон, портмоне, носовой платок с вышитыми вручную инициалами А.Н., гребень, сделанный под старину и… и, собственно, все.
– Вот жлоб! – негромко рассмеялась Маша, увидев платок. – Нет, ты когда-нибудь видел, чтобы взрослый мужик вышитые платочки с собой таскал? Да он просто чокнутый.
Не желая вступать в обсуждение личности Николаева, Егор хотел, было, передать Маше вещи похищенного, но та энергично замотала головой.
– Нет, нет, нет. Будет надежнее, если ты все это с собой увезешь. Когда вернешься за нами послезавтра, вернешь ему, – она задумалась. Насколько была способна. – Нет, мобильник мне оставь – вдруг его все же кто-то будет искать. Хочу быть в курсе.
Не говоря ни слова, Егор передал Маше мобильник, вернулся к машине и забросил вещи Николаева обратно.
– Куда его? – спросил он в нетерпении. На вечер у Егора были планы, отказываться от которых по Машиной прихоти не хотелось.
– Дай подумать, – Маша наморщила лоб. – Давай на первый этаж – там при кухне маленькая комната есть с кроватью. Чтобы тебе не далеко тащить было, – она мило улыбнулась, но эта улыбка вызвала у Егора отвращение, смешанное с презрением.
– Открывай дом. Я пошел за ним.
Видимо Маша почувствовала его настроение, потому что, не споря, легко поднялась по ступенькам, которые действительно поскрипывали, на крыльцо и открыла дверь.
Тяжелый сырой воздух с облегчением вырвался из заточения. Маша зажала нос пальцами и вошла.
Сколько она не была здесь – два года, пять? Прикинула в уме и пришла к выводу, что почти семь. На кухонном столе стояла неубранная во время последнего визита чашка. Рядом открытый графин, вода из которого давно испарилась. Резиновые сапоги разных размеров валяются при входе. Маша чуть не запнулась о них, когда устремилась проверить, есть ли замок в той комнате, куда она предложила временно послелить Николаева.
Крошечная комнатушка – чуть побольше кладовки. Кроме кровати только стопка детских книг и журналов в углу на полу, покрытая, как салфеткой, слоем серой пыли и трупиками ос. Малюсенькое окошко под потолком даже на половину не освещает комнату. В общем то, что надо.
Услышав позади шум, Маша обернулась. Егор, закинув одну руку Николаева себе на шею, втащил его в дом, неуклюже ударив спящее тело о косяк. Ноги Николаева безвольно волочились по грязному полу.
Маша проявилась заботу, стряхнув ладошкой грязь с покрывала, и с досадой посмотрела на почерневшую враз руку.
– Клади сюда его.
Сжав зубы, Егор сделал последний рывок и почти бросил Николаева на кровать. Все пространство вокруг окутал ядовитый туман взлетевшей вверх пыли.
– Слушай, он у тебя если от снотворного не окочуриться, точно здесь задохнется, – предупредил Егор, когда Маша, надежно заперев Николаева, вышла его проводить.
– Так ему и надо, – отмахнулась Маша. – Значит на связи? Послезавтра я тебя жду. Если произойдет что-то непредвиденное – позвоню. Эй, – окликнула она Егора, вспомнив что-то в последний момент. Возьми мою толстовку с капюшоном – чтобы у охраны меньше вопросов было.
Последних слов Егор, усевшись на Машино место за рулем, слушал в пол уха. Кофту взял автоматически.
Он прикидывал за сколько доберется до города, если будет ехать, по крайней мере, в два раза быстрее, чем тащилась Маша.
Уезжая, он ни разу не посмотрел в зеркало заднего вида.
Однако все сложилось совсем не так, как планировала Маша.
На другой день Егору с утра позвонил встревоженный шеф и сообщил, что на даче тещи случился пожар.
«Сгорело все на хрен. Там никого нет, но съезди, проверь на всякий случай, как и чего. Страховки на дом, конечно, нет. Эх!»
Егор собрался за три минуты. На дачу он помчался на своей машине. Машину Маши еще вчера оставил во дворе возле ее дома, и сейчас радовался своей предусмотрительности. Все-таки не зря он свой хлеб ест.
Знакомая дорога заняла у него гораздо меньше времени, чем накануне. Возле зеленого забора его встретила небольшая кучка людей во главе со вчерашним охранником. Егор прикинул, что видеть его, а, тем более, узнать, охранник не мог – заднее стекло было затонировано, а на выезде, сидя на водительском кресле, он был в Машиной толстовке. Как удачно ей эта мысль в голову пришла.
Прошло меньше суток, а дача изменилась до неузнаваемости. От деревянного дома остался черный труп с пустыми глазницами. Рядом вместо красавицы-ели торчала обугленная палка.
– Хозяйка вчера приезжала, – рассказал охранник Егору, узнав, что тот прибыл как доверенное лицо семьи. – Вроде с мужиком каким-то. Только очень быстро уехала. Может, включила что, да впопыхах выключить забыла? Пожар долго мы тушили. Но спасти-то, конечно, ничего не удалось.
– А внутри никого? Вы проверяли? – сдерживая волнение, спросил Егор.
– Все чисто. Ну как чисто. Грязно, конечно. Просто так говорить принято, что все чисто. Я в кино видел.
Вздохнув, Егор решил сам удостовериться, что внутри обгоревшей дачи нет тел Маши и Николаева. Оставив болтливого охранника на улице с дачниками, он с опаской вошел внутрь.
Второй этаж и крыша выгорели начисто. Кое-где сохранились обугленные балки, над которыми висело необыкновенно синее небо.
Осторожно ступая по хрупкому полу, Егор исследовал останки дома и пришел к выводу, что ни Маши, ни Николаева тут действиетльно нет. Он в очередной раз набрал Машу, но вежливый женский голос терпеливо сообщил опять, что набранный им номер недостуен. Что здесь вообще происходит? Или не так – что здесь произошло и куда они делись?
Ответа на этот вопрос Егор так и не нашел. Как, впрочем, и полиция, которая потом еще много лет под натиском Машиных родственников пыталась разыскать ее следы.
С Николаевым история вышла странная. Егор первым делом избавился ото всех его вещей, опасаясь, что, если их у него найдут, он станет первым подозреваемым в деле об его исчезновении. Однако выяснилось, что фактически Николаев никогда и не существовал. Исчезать было некому.
Его паспорт оказался поддельным. С квартиры, которую Николаев снимал восемь лет, он накануне похищения вывез все вещи. Друзей и знакомых у него не было. Совсем. Подозрения Егора, что на работу Николаев приходил ниоткуда были не такими уж фантастическими.
II
Проводив Егора, Маша не торопилась возвращаться в дом, где под замком спал Николаев. Она бесцельно бродила по участку, невольно вспоминая, казалось, навсегда стертые из памяти эпизоды своего детства. Нашла пеньки от тех самых берез, на которые отец крепил гамак для дочерей, не удержалась и попробовала не опасное на вид яблоко с земли – кислятина! И как им только раньше нравилось? Ведь чуть ли не дрались с сестрой за первые яблочки.
День, тем временем, угасал, благородно уступая место раннему осеннему вечеру. Маша, отдавшая толстовку Егору, начала зябнуть. Если не затопить печь, ночью они с Николаевым задубеют.
За домом, в конце участка, стояла старая поленница. Там же хранились отцовские инструменты, поэтому раньше она всегда запиралась на замок. Сейчас заржавелый замок валялся на земле. Дверь в поленницу была приоткрыта – очевидно кто-то из соседей (а, может, и пришлые) заглядывали сюда поживиться. И действительно, почти все отцовские сокровища, которые он так трепетно оберегал, исчезли. Да и дров заметно поубавилось. Но Маша не расстроилась. На сегодня им хватит.
Печь Маша топить умела. Спасибо папе. Выбрав несколько сухих поленьев, она отнесла их в дом. На кухне стемнело раньше, чем на улице. Маша щелкнула выключателем и обнаружила, что электричества нет. Сюрприз неприятный. Но где-то наверху должны быть свечи. Заодно поищет что-нибудь из старых маминых вещей для утепления.
Прежде чем подняться на второй этаж, Маша прислушалась. Из каморки, где лежал Николаев, по-прежнему ни звука. Сколько можно спать, с досадой подумала она. Задерживаться здесь дольше, чем на ночь, она не планировала. Хотя, если говорить совсем откровенно, четкого плана у Маши не было изначально. Одно она понимала – надо не допустить, чтобы Николаев умотал в Европу. Он пропустит собеседование, и ему ничего не останется, как вернутся к своей хорошей зарплате в галерее Кравцова.
Второй этаж состоял из одной-единственной комнаты, обшитой деревянными панелями. Кроме кровати, шкафа и старого письменного стола тут не было ничего. Когда-то здесь жила мама.
Маша нашла в столе пару свечей, порылась в шкафу – ничего пристойного, кроме длинного приталенного вельветового плаща, тысячу лет как вышедшего из моды, она не обнаружила. Взяла плащ и спустилась вниз.
За то короткое время, что она провела наверху, на кухне окончательно стемнело. За окном, кутаясь в бордовую шаль, как одинокая цыганка, пряталось за забор солнце.
Маша зажгла свечи, уложила поленья в печь, предварительно открыв створку, чтобы не угореть, и пошла на улицу, собрать мелкий хворост для розжига.
Вернувшись, она остолбенела на пороге.
Спиной к ней стоял Николаев. Глядя в замутненное временем зеркало он неторопливо приводил себя в порядок.
Такого поворота Маша не ожидала. Первая мысл – трусливо сбежать. Она попятилась, но ветки валежника зацепились за косяки дверного проема, и Маша шумно застряла. Достаточно шумно, чтобы Николаев поймал ее отражение в зеркале. Он неторопливо, не слишком удивленно обернулся и едва заметно склонил голову в знак приветствия.
– Здравствуйте, Мария Игоревна. Снова.
Маша открыла рот, закрыла, и, наконец, выдавила из себя:
– Привет. А что вы.... что вы тут делаете?
Николаев усмехнулся, медленно обвел слабо освещенную свечами кухню взглядом, в котором даже в полутьме Маша не увидела интереса, а, скорее, демонстративное презрение, посмотрел на хворост, который Маша все еще крепко держала и руках, и без видимых признаков беспокойства сказал.
– Вы имеете ввиду, как я оказался в этом доме? Очевидно – вашем? – интонация у него была вопросительная и одновременно утвердительная, поэтому Маша, с неудовольствием чувствуя все нарастающий страх, не ответила, прилагая немалые усилия, чтобы не опустить глаза под его взглядом. – Думаю, виной всему ваш чай. К слову сказать, отвратительный. Или, – невозмутимо продолжил он, – вас большее волнует, почему я здесь, а не в той пыльной конуре, где вы меня любезно оставили?
Страх нарастал. В этот момент Маша поняла, что совершенно не знает стоящего перед ней человека. Кто такой этот Николаев? Одно ясно – врать ему бесполезно. Надо играть в открытую.
– Да, – громко, чтобы выглядеть более решительной и смелой, сказала Маша. – Что вы делаете на кухне? Я же вас заперла.
– Значит, недостаточно хорошо заперли, – лениво отозвался Николаев. – Печь собираетесь топить? На вашем месте я бы этого не делал.
Маша вспыхнула.
– Вы еще мне будете указывать, что делать, – фыркнула она и отважно двинулась к печке. Чтобы растопить ее Маше надо было повернуться к Николаеву спиной. И она решила рискнуть.
– Очень не советую, – все так же спокойно повторил Николаев. Маша не ответила, деловито ломая ветки, распихивая их между поленьев и всем видом показывая, что совершенно не боится. – Впрочем, это не мое дело, – Маша почувствовала движение за спиной, напряглась, но не обернулась. – Подскажите лучше который час. Мой телефон, если не ошибаюсь, теперь у вас. Как и остальные вещи.
Это непробиваемое спокойствие пугало больше, чем крики и угрозы,. Николаев не спрашивал, почему она притащила его сюда. Что собирается делать. Казалось, его это совсем не волнует. Но разве такое может быть?
Щелкая зажигалкой, Маша прикинула, что если она достанет свой мобильный, то он наверняка отнимет его. Физически Николаев сильнее. Поэтому Маша как можно небрежнее пожала плечами.
– Судя по тому, что солнце уже село – больше шести точно, – огонь быстро охватил сухой валежник, и вскоре на кухне стало гораздо светлее. – А что? На электричку опаздываете? – Маше даже удалось усмехнуться. – Тогда облом. Нету тут никаких электричек.
Когда Николаев заговорил, голос его прозвучал серьезно как никогда.
– Мария Игоревна, вы должны немедленно уйти.
– Чего?
Развернувшись, Маша не веря своим ушам, уставилась на Николаева. Он серьезно предлагает ей свалить из собственного дома? Нет, конечно, его чудесное освобождение, несколько изменило Машин настрой, но не настолько, чтобы мириться с откровенной наглостью.
– Вы пыли передышали? – уперев руки в бока, пошла на Николаева Маша. – Никто никуда отсюда не выйдет, пока вы не передумаете уходить из компании, – раскрыла она перед ним карты, но тут же поняла, что он ее не слушает. Сделав шаг вперед, он молча схватил Машу за локоть и потащил к двери. Когда Маша сообразила, что проходит, он почти доволок ее до выхода. Она попробовала вырваться, но оказалось, что весь из себя интеллигентный Николаев имеет железную хватку, и на том месте, куда вцепилась его рука, наверняка останется синяк.
В последний момент Маша ухватилась за перила лестницы, ведущей на второй этаж. И только так ей удалось остановить Николаева. Занятая борьбой, она не заметила, как на кухне поднялся невесть откуда взявшийся ветер. Сначала он пробежал по полу как веник, наскоро убирающий мусор, потом встрепал тюлевые занавески на окне, набрал силу, отогнул край клеенчатой скатерти и, наконец, минуя Машу, добрался до Николаева.
– Черт, – выругался он в несвойственной манере. – Да, что же вы, Мария Игоревна, за человек такой! Говорю же вам – уходите отсюда немедленно.
– Никуда не пойду, – закричала Маша. И тут – только тут – она сообразила, что пытается перекричать ураган. – Ураган? Торнадо? В Подмосковье? Где-то открыто окно?
Маша перевела вопросительный взгляд на Николаева и обомлела. Порывистый ветер шныряющий, как наглый грабитель на глазах хозяев по кухне, захватил Николаева в кольцо, вздыбил его всегда тщательно приглаженные волосы, растрепал одежду. Николаев отпустил Машу, дико огляделся вокруг, увидел лестницу и, тащя, как кандалы, все увеличивающуюся воронку вокруг себя, пошел наверх, цепляясь за перила.
Освободившись, Маша прикрылась рукой от раскрытой газеты, которая летела прямо на нее, и, жмурясь, пошла искать открытые окна, чтобы остановить этот беспредел.
Но тщетно. Все было плотно заперто, ни одной щелочки. Более того, на улице не было и намека на бешеный ветер – там ни чем и ни кем не потревоженные, мирно погружались в сон укутанные в осень деревья.
Проходя мимо комнатушки, где вечность назад она оставила спящего Николаева, Маша увидела, что замок на двери висит не тронутый. Она даже дернула его для верности. Заперто. А ключ по-прежнему лежит в кармане джинсов.
– Николаев! – завопила Маша что есть мочи. – Вы меня обманули. Дверь заперта. Как вам удалось сбежать?
Не дождавшись ответа, она побежала наверх.
Николаев стоял возле лестницы в центре воронки, внутри которой вспыхивали и гасли лучи, похожие на электрические. На секунду Маше показалось, что он протянул к ней руку, как бы прося о помощи. Маша стояла близко и автоматически схватила ее, тут же оказавшись внутри воронки рядом с ним. Последнее, что она услышала, был его слабый шепот: «Бегите, Мария Игоревна, бегите».
Тем временем, внизу ветер все не утихал. Мимоходом он приоткрыл тяжелую чугунную печную заслонку, из которой немедленно выпала горящая ветка. Ветер подхватил ее и, распаляя, бросил на занавеску. На скатерть он опрокинул свечу. Уже через несколько минут кухня ярко полыхала, освещая последние минуты жизни старого дома.
III
Первое, что почувствовала Маша, очнувшись, была нестерпимая жажда. Казалось, ее тело онемело, иссушилось и еще скоро пойдет мелкими трещинами, как испепеленная солнцем земля после многодневного зноя. Не открывая глаз, Маша попробовала разлепить губы и позвать на помощь, но не смогла даже застонать.
Тогда она попыталась пошевелиться, и обнаружила острую, но приятную боль в мышцах, словно перезанималась накануне в тренажерном зале.
Еще было очень холодно, ярко пахло хвоей, свежей стружкой и, кажется, навозом. Где-то высоко звенели и поскрипывали, покачиваясь от ветра, деревья, а сбоку, похожий на шепот сосен, трещал приглушенный разговор.
Маша опустила ладонь с груди на землю и с удивлением нащупала снег. Снег – это же вода, мелькнуло у нее в голове. Собравшись с силами, она взяла его коченеющими пальцами и поднесла ко рту. Снег медленно таял у нее на губах. Но даже этой малости хватило, чтобы Маша почувствовала облегчение.
И в этот момент кто-то мягко поцеловал ее в нос огромными губищами. Щеку кольнула жесткая щетина. Пахнуло несвежим дыханием и травой. Маша открыла глаза и увидела прямо над собой добрые внимательные глаза рослого коня.
Вторая попытка закричать вылилась в тихий писк. Маша попробовала отстраниться от внезапного кавалера, и тут раздался громкий на фоне тишины свист.
С ветки неохотно вспорхнула птица, осыпав Машу приятными снежными брызгами. Конь с явной неохотой поднял голову, фыркнул, нетерпеливо тряхнул гривой и побрел к хозяину… очевидно.
– Да вы пейте, пейте, барин, – услышала Маша и встрепенулась. При слове «пить» она представила запотевшую бутылку, только что извлеченную из наполненного льдом ведра, сжала зубы и, стараясь не обращать внимания на боль, приподнялась на локте.
Мельком оглянувшись, она обнаружила, что лежит на небольшой поляне, припорошенной ранним снегом, из-под которого торчит местами еще зеленая трава, между раскидистой елью и обильно ветвистым, но почти голым и колючим кустом. По другую сторону куста, который скрывал благодаря вышеуказанной ветвистости Машу почти полностью, сидел Николаев и жадно пил из фляги. Рядом на коленях перед ним стоял стильный мужик с модной всклокоченной бородой, одетый в просторную рубаху-косоворотку (стиляга!), и причитал.
– Эко вас пробрало! Верно тяжкая была переброска? Да вы пейте, пейте на здоровье.
Николаев отнял флягу ото рта и поморщился.
– Да нет. Жажда, верно, из-за таблеток, которые мне эта идиотка в чай подмешала.
Мужик удивленно хлопнул глазами, которые были почти не видны из-за густых суровых бровей.
– Каких-таких таблеток, барин?
Николаев отмахнулся.
– Долго рассказывать, – поднял руку, точно хотел посмотреть на часы, потом, вспомнив, что их нет, спросил. – Какой сегодня день?
– Воскресенье, – не задумываясь, ответил мужик, точно ждал этого вопроса. – Я вам тут кафтан, тьфу-ты, сюртук принес. А то у нас морозы нынче ударили. Чаю бы вам горячего надо. Может, как обычно, телепортнетесь? Околеете ведь, пока до дому доедем.
– Ничего, – покачал головой Николаев. – Огляжусь, как раз. День какой, спрашиваю? Число, год?
Мужик расплылся в улыбке, сделавшей его неопределенного возраста лицо значительно моложе.
– Вот оно вы об чем! Все в порядке. Как и предсказывали – 14 октября 20-го года. Всего восемь дней вас дома не было.
Николаев легко встал на ноги, отряхнулся, провел ладонью по волосам, сбив застрявший на макушке желто-серый листик.
– Предсказывают, Егор, гадалки, сколько повторять. А у нас точный расчет.
Не желая спорить и явно испытывая особую радость при виде Николаева, мужик, не переставая улыбаться, закивал.
– Ага. Ах, как же хорошо, что вы вернулись, барин. Теперь по-новому заживем. Жаль, батюшка ваш не дожил. Гордился бы вами, – и тут его внимание привлек хруст – это Маша, слушая и ничего не понимая, ухватилась в волнении за ветку и сломала ее. – Что это? Волк?
Волк? Маша на всякий случай оглянулась.
– Нет, – сам себе ответил мужик. – Волка бы Гнедой учуял.
Не глядя на кусты, за которыми пряталась Маша, Николаев неторопливо, как делал все, черт его возьми с его медлительностью! – снял пиджак, надел вместо него сюртук, поверх которого накинул плащ, и ответил Егору.
– Нет, это не волк. Думаю, это Мария Игоревна в себя пришла. Мария Игоревна, вы как? – позвал он Машу.
– Пить охота, – больше не скрываясь, ответила Маша. Кое-как поднявшись в полный рост, она, чуть прихрамывая, пошла, продираясь прямо сквозь кусты, к Николаеву и вытаращившему на нее глаза бородатому Егору.
– Вот так чудо-юдо, – не сдержался Егор, но поймав на себе укоряющий взгляд Николаева, закрыл рот ладонью.
Тем временем, Николаев сделав пару шагов Маше навстречу, взял ее под локоть, помогая идти.
– Ушиблись?
– Черт его знает, – буркнула Маша. – Мы как сюда попали? И кто это? – она кивнула на Егора, который по-прежнему зажимал рот рукой, но заставить себя не пялиться на Машу во все глаза не мог. Очевидно, очень она живописно выглядела. Жалко, зеркала с собой нет. Свободной рукой она пригладила волосы, но те, завившись от влаги, упрямо торчали, как им вздумается.
– Егор, – между делом, представил Николаев бородача, взял флягу, которую до этого бросил на землю и передал Маше. – Пока это все, что есть.
Маша выцедила несколько капель.
– Могли бы и побольше оставить, – буркнула она. – Где мы?
– Формально – под Москвой, – уклончиво ответил Николаев, как-то странно на нее посматривая.
Чего уставился?!
Уже хорошо. Значит, сейчас они вернутся на дачу, а потом… А что потом?
Маша уныло посмотрела на мужика и поняла, что от первоначального плана придется отказаться. С двумя взрослыми мужиками ей никак не справится. Тем более, есть подозрениЯ, что бородатый Егор – это тебе не воспитанный Николаев – церемониться не будет, и даст ей леща в ответ.
– До дачи моей далеко? – спросила она, стараясь сохранять достоинство и делать вид, что совершенно не удивлена происходящим. И,у же тем паче, не боится.
– Более чем далеко, – все также чего-то явно не договаривая, ответил Николаев. – Но зато здесь рукой подать до моего дома. Нам нужно согреться и подумать, как быть с вами дальше.
Тут Маша бросила на него обеспокоенный взгляд. Ну, конечно. Там, на ее даче, он каким-то образом вызвал на подмогу своего друга, и теперь будет ей мстить за похищение.
– Меня будут искать, – предупредила она, неприятно удивившись, как тоненько прозвучал ее голос. – И обязательно найдут. Тогда у вас, Николаев, будут большие неприятности. Может, даже посадят.
К ее удивлению, Николаев, прежде чем ответить, горько усмехнулся.
– Увы, Мария Игоревна, но вас уже никто и никогда не найдет.
В подтверждение его слов конь лихо заржал, а бородатый Егор еще выразительнее уставился на Машу, которая, в свою очередь, обвела их всех неторопливым и, как она надеялась, презрительным взглядом, после чего, криво усмехнулась.
– Так я и знала. Мстить будете. Но, если честно, я удивлена, – Маша уже придумала, на что сделает ставку, и незамедлительно приступила к исполнению своего плана. – Вы, Андрей, казались мне таким возвышенным, благородным. А оказывается, что чести у вас и нет, – заметив, что Николаев собираться возражать, она упреждающе подняла руку. – Подождите. Я не закончила. Понимаю ваши чувства. Я напоила вас снотворным, – Николаев поморщился, а Маша попыталась изобразить раскаяние, – да, что уж теперь скрывать. Я напоила вас снотворным, притащила к себе на дачу. Но! Вы сами меня к этому принудили, – из Маши поперли возвышенно-книжные слова, которые сразу захотелось запихнуть обратно. – Вы же прекрасно знали, что мне самой эту выставку никак не организовать? Ну, знали же? – на этот раз она сделала паузу, чтобы дать Николаеву возможность ответить и тем самым получить обратно мяч. Пусть устроит скандал. Тут Маша будет в своей стихии.
Однако Николаев ее снова удивил. Он вытерпел и ничего не сказал. Только, склонив голову на бок, продолжал внимательно на нее смотреть. И что самое мерзкое – смотреть с жалостью. Пусть себя пожалеет, офисный пижон!
Так и не дождавшись ничего вразумитильного, Маша продолжила, но уже не так уверенно (хотя сей факт она пыталась скрыть, чтобы не доставлять ему удовольствия).
– Будем считать, что знали. И бросили меня на произвол судьбы. Но теперь-то, теперь, когда вы все равно опоздали на встречу со своими нидерландцами, давайте обсудим условия вашего возвращения в галерею.
Изначально Маша не собиралась обсуждать с Николаевым никаких условий. Ей казалось, что потеряв перспективу зарубежной работы, он будет рад, если его просто не уволят. И мысленно она видела себя благородно принимающей его обратно: «Я сделаю вид, что ничего не было. И Кравцов не узнает о вашем предательстве. Не надо, не благодарите».
Но его удивительное равнодушие к главному предмету беседы поколебало былую уверенность. Придется торговаться.
– Итак, – продолжила Маша, откашлявшись. – Удерживать меня в заложниках смысла у вас нет никакого. Давайте поговорим, как разумные люди.
Молчавший по воле Николаева все это время Егор, не выдержал, отнял ладонь ото рта и, выпуская едва видимый морозный пар, разразился длинной и, с точки зрения Маши, эмоциональной речью.
– Вы эту заразу, Андрей Александрович, с собой притащили что ли? Ай-ай-ай. Ух, и страшилище. Вот матушка-то ваша расстроится. Уж, почитай двести лет такого не было. Как не аккуратно, не слажено. Но вы только слово молвите, – резко обернулся он к Николаеву и неожиданно согнулся в поклоне. – Я ее сейчас легонечко придушу, а потом тут, под елью и прикопаю. Никто ничего не узнает. А? – с надеждой поднял он на Николаева добрые глаза, полные обожания и преданности. – А если вам не гоже на это смотреть, так и вовсе без вас управлюсь. Не сомневайтесь, Андрей Александрович! И матушке вашей слова не скажу. Вот те крест, – тут он и вправду осенил себя крестом и наклонился еще ниже.
Маша забеспокоилась. Чересчур убедительно бородатый Егор шутил относительно ее удушения. Настолько убедительно, что маленькая капелька холодного пота, петляя, потекла по спине вниз. Маша перевела вопросительный взгляд на Николаева.
– Ваш друг всегда такой остроумный? Нет, – Маша почувствовала, что начинает оправдываться, но остановиться уже не могла, – я и сама за любой кипишь, но это реально не смешно. Чего вы молчите? Сколько вам надо? Я договорюсь и вам повысят зарплату, – черт, черт, черт – нельзя так с похитителями разговаривать. В кино, таких, как она убивают первыми. Маша очень на себя злилась.
Егор, тем временем, упрямо продолжал гнуть свое.
– Барин, да она и мучиться не будет. Это ж в таком чудном месте смерть принять – удовольствие одно!
В «чудном месте» стало уже почти совсем темно. Фигуры на поляне потеряли все свои краски и превратились в угрожающие черно-белые тени. Утомившийся конь нетерпеливо переступал на месте с ноги на ногу, ожидая, когда хозяин, наконец, соберется домой. День растворился, и острые на фоне обманчивого спокойствия ночи звуки, распаляли и без того, напряженную беседу.
– Скажите вашему другу, – не выдержала Маша, – чтобы замолчал. Он меня пугает.
Николаев все еще не торопился с ответом, точно тщательно его обдумывал. Но, в конце концов, принял решение и прицыкнул на Егора.
– Все, довольно барышню пугать. Домой поехали. Поздно уже.
– Да я-то что, – расстроенный неласковым тоном Николаева пробурчал Егор. – Вот матушка ваша, что скажет?
– Куда это мы поедем? Ко мне на дачу? В Москву? – Маша перебила Егора и подошла так близко к Николаеву, что тот был вынужден отстраниться.
И, тем не менее, он стоял совсем рядом, глядя на ее сверху вниз. Когда он протянул к Маше руки, она непроизвольно выставила вперед локти, защищаясь. Но Николаев только накинул ей на голову капюшон. И сразу же отступил.
– Так лучше… Сейчас, конечно, темно, но внимание к вашим волосам лучше не привлекать. Еще за ведьму примут.
– В смысле? – возмутилась Маша из-под капюшона. Она недавно была в парикмахерской, и там ей сделали очень симпатичные и стильные розовые прядки. Равномерно розовых, равно как и зеленых волос она терпеть не могла. Однако новая прическа ей определенно нравилась. – Это типа шутка?
– Конечно, – легко согласился Николаев. – Но впредь постарайтесь не употреблять подобные слова в речи. Это, право, невыносимо.
– Какие такие слова? – продолжала возмущаться Маша, но Николаев уже не обращал на нее никакого внимания.
Он велел Егору привести коня, и тот, все еще бурча что-то грозное себе под нос и недобро поглядывая на Машу, повиновался.
– Садитесь, барин. Держу.