Читать онлайн Мехасфера: Ковчег бесплатно

Глава 1

Представьте себе грязный, летящий в космосе шар – Землю, планету настолько ужасную, что в пору вешать табличку «Филиал ада». Даже если боги когда-то существовали, теперь они точно покинули сей бренный мир, не выдержав смога, радиации и жары. Оставили земных тварей бороться за место под нещадно палящим солнцем в руинах старых заводов, посреди пыльных бурь, в долинах высохших рек, на мусорных свалках. Дикие, вечно голодные существа перестали быть похожи на прежних обитателей Земли – только самым безумным и кровожадным хватило отчаяния мутировать и продолжить агонию существования в пожирающем самого себя мире. Куда ни глянь, до самого горизонта небо затянуто красной дымкой, и то, что когда-то называлось воздухом, теперь – лишь смесь парниковых газов, убивающая остатки лесных массивов, безуспешно пытающихся переработать эту адскую смесь. Листья вырастают сразу желтыми и при первой же пылевой буре срываются с хилых веток, унося вместе с собой надежду, в то время как все остальное уже мертво.

Природа проиграла эту войну не сегодня и не вчера. Все началось за тысячу лет до этого, когда в конце двадцатого века человечество принялось строить заводы и с рвением отъявленного убийцы стало уничтожать все вокруг. С каждым десятилетием конвейеры удлинялись и выпуск продукции увеличивался по экспоненте до тех пор, пока растущая экономика не потребовала полностью автоматизированных фабрик, производящих товары в автономном режиме для того, чтобы обмениваться ими с другими фабриками через автоматизированные железные дороги и увеличивать ВВП без участия редеющей популяции человека, ведь фондовые рынки должны постоянно расти. Рождаемость падала, людям требовалось все меньше товаров, поэтому заводы были зациклены сами на себя. Земля покрылась метастазами болезни под обманчиво мягким названием «культура потребления» и начала медленно умирать. Ситуация вышла из-под контроля. К середине третьего тысячелетия робофабрики в прямом смысле завалили планету товарами, уничтожив окружающую среду. Пусть для человечества это и оказалось ударом, но далеко не смертельным. Люди к тому времени уже построили запасной дом на Марсе – небольшую колонию, куда стягивались многочисленные ученые и вольные переселенцы.

Уровень технологий позволял относительно легко поддерживать жизнь на Красной планете, поэтому, когда стонущая от тяжести перепроизводства Земля сбросила магнитное поле, как саламандра старую кожу, и оказалась обнажена перед убийственной солнечной радиацией, на Марс устремились все, кто мог позволить себе перелет. Первыми от лучевой болезни сбежали ученые, потом инфлюенсеры, гики, миллиардеры, миллионеры, предприниматели, преподаватели и, наконец, деятели культуры. Верхушка общества оставила родной дом, уровень жизни на котором стремительно снижался, а затем, когда банды из низших слоев и маргиналы стали захватывать власть в городах, на Красную планету рванули все мало-мальски здравомыслящие земляне. Это было бегство от массового упадка, порождаемого тем самым бегством. Спираль регресса раскручивалась одновременно с тем, как Уроборос автоматизированных заводов пожирал сам себя. Население стремительно уменьшалось, а количество товаров, согласно закону Кейнса – Мура, продолжало расти. Механизмы переваривали себя, как желудок голодного человека переваривает собственный сок. Многие заводы не справились с нехваткой сырья и превратились в руины, но были и те, что продолжали добывать необходимое им сырье из-под земли, производить из него уже никому не нужные товары и отправлять по железным дорогам в неведомые дали, где их должны были принять другие заводы и произвести еще более сложные вещи. В умирающем от недостатка квалифицированных работников мире оставшиеся на плаву производственные цепочки были исключением из огромного числа загнивающих ржавых комплексов, и именно вокруг функционирующих цехов теплились остатки человеческой цивилизации. Потомки не сумевших пробиться на Марс бедняков, и без того рожденные для жалкой жизни, в отсутствие централизованной власти и образования за сотни лет скатились до примитивного существования. Одни сколачивали банды и занимались разбоем, все больше усиливая повсеместный декаданс, другие сбивались в племена и уходили подальше от кишащих бандитами городов, третьи были настолько слабы, что становились рабами первых, а самые опустившиеся практиковали каннибализм – ничего личного, просто закон выживания. История людей на Земле началась заново, совершив полный виток, пока развитая часть человечества пыталась строить новое общество на четвертой планете от Солнца.

Оставшиеся одичалые жители ничего не знали об экологии. «Гринпис» улетел на Марс и переименовался в «Редпис». Полуживая природа осталась после этого один на один с умирающим магнитным полем Земли с одной стороны и нарастающей активностью Солнца с другой. И гул опустевших фабрик звучал, как предсмертный стон старого мира, пролетающий над железобетонными скелетами руин. А еще он служил хорошим маяком для оставшихся хищников – те рыскали в поисках пропитания и нападали на рейдеров, захвативших все значимые заводы и фабрики, в первую очередь оружейные и пищевые. Выходящие из автоматизированных цехов консервы давно уже не соответствовали тому, что было написано на этикетках, и представляли собой просто маслянистые комки мусора, но в некоторых широтах были единственным пропитанием – спасибо радиации и бесконечной засухе. И каждый день от зари до зари под нескончаемый шум цехов дикие твари – как люди, так и животные – боролись за право прожить чуть дольше посреди этого бескрайнего аттракциона застывшего во времени ужаса.

Южные широты полностью покрылись песком, в них бушевали смерчи, а пыльные бури скрывали самых ужасных и опаснейших обитателей фауны, сумевших выжить в абсолютной сухости и жаре. Лишь на севере остались нетронутые пустыней земли, где лето держалось всего пару месяцев и тем не менее позволяло вырастить хоть немного настоящей еды – только ближе к полярному кругу сохранились условия для выживания. И хотя солнце там стояло низко, ветры порой выли так, что невозможно было услышать собственный крик, а насекомые вымахали до невероятных размеров, лучшего места для жизни на Земле найти было нельзя. Как бы странно это ни звучало. В тех северных краях и искали прибежище самые «цивилизованные» остатки людей, объединившиеся в племена.

Одна из таких групп нашла свой дом на берегах Онеги, недалеко от полуразрушенного космодрома Плесецк бывшей Архангельской области одной большой древней страны. Между светящимся в холодной северной ночи руслом реки и устремившимся ввысь колоссальным стартовым комплексом мостились старые полуразрушенные дома, среди которых племя и встало лагерем. Местоположение было не просто хорошим, оно было почти идеальным – местность оставалась нехоженой, практически никому не известной. На километры вокруг тянулся мертвый, но все еще дремучий лес, а жившие в нем хищники пусть и частенько нападали на племя, являлись, однако, ценным источником мяса. Текущую в сторону Белого моря радиоактивную воду можно было использовать для поливки растений, а при соответствующей сноровке и храбрости даже очищать на специальной станции ниже по течению, но там уже начиналась территория каннибалов – самой большой опасности этой части Великой пустоши.

Племени повезло, что на бывшем космодроме, об истинном назначении которого, конечно, никто не знал, продолжал работать завод по производству ракетного топлива из подземных залежей нефти. Оно отлично горело, а нападающие каннибалы были настолько дики, что пугались защитных стен огня и каждый раз отступали ни с чем. Племя тратило огромные силы на рытье каналов и заливку их топливом, но дело того стоило. Они называли себя инками – по единственной сохранившейся табличке над главным входом на топливную фабрику. Когда-то давно ее текст гласил: Euro-Russian Jet Fuel Inc., но со временем осталось только последнее Inc., а говорили к тому моменту все на едином евразийском языке – смеси английского, русского и китайского.

– Да начнется праздник урожая! – Слова Инки летели над ночным лагерем.

Угрюмый вождь в серой накидке из шкуры волкогава на голое тело, красное от солнечной радиации, прожил пятьдесят долгих зим, прошел через пять десятков битв с ледяной стихией и через полсотни неравных сражений с адским летом – он был самым пожилым в племени. Лицо его, словно магнитная лента, сохранило на себе отпечаток прожитых дней и уже превратилось в сухую морщинистую маску – финальный лик старости перед уходом в иной мир, ведь уже сотни лет мало кто мог дожить до его возраста. Несмотря на немощный взгляд вождя, голос его был звонок, а тело еще не собиралось испускать дух и хранило в загашниках остатки сил. В руке он держал длинную извилистую палку, но пользовался ею не как посохом, а скорее как скипетром, символом власти, данной ему великим предком. В отличие от его подопечных, имевших обычные имена, вождя звали по названию племени – Инка. Когда-то давно, в детстве, у него было и простое земное имя, но те времена уже давно позабыли.

– Пусть в этом году урожай вырос намного меньше, чем прежде, воздадим хвалу богам за то, что не забывают о нас, – продолжал он.

Лагерь представлял собой обжитые руины, окруженные грядками и защитными фортификациями. В самом центре его располагалась пустая площадь для массовых мероприятий. На ней, как обычно, горел костер, вокруг которого собралось племя – пара сотен взрослых и детей. Под теплыми накидками из кожи и шкур многие носили рваные футболки и джинсы какой-то старинной фабрики, случайно попавшие в эти края. Впрочем, несведущий человек вряд ли смог бы узнать грязные, потертые обрывки некогда модных вещей. Они походили скорее на кожу хилых зверей-мутантов, не сумевших отрастить себе мех погуще.

– Боги давно прокляли этот мир, – раздался ответный голос в толпе, но сложно было понять, кому именно он принадлежит. Недовольный потерей своего урожая член племени не хотел выходить вперед и бросать вызов вождю, его просто раздирало отчаяние.

– Возможно, некоторые всевышние от нас отвернулись, – дипломатично парировал Инка, понимая всю тяжесть постоянной борьбы за жизнь, – возможно, отвернулись почти все. Но хранитель огня Ойл все еще с нами, о чем свидетельствует его стометровое железное воплощение, устремленное прямо в небо, – имелась в виду ракета на стартовом комплексе в километре от них. – Последний оставшийся на Земле бог слышит наши молитвы и дает нам горящую жидкость, чтобы мы могли отгонять хищников и каннибалов, чтобы мы грелись зимой. Ойл все еще здесь, дарует нам свое тело, а значит, мы должны терпеть и жить дальше.

Ответа из окружившей костер толпы не последовало. Освещаемый благодатными языками пламени вождь наблюдал за произведенным эффектом. Грустных лиц стало чуть меньше. Хотя его речи и поднимали моральный дух племени, они не могли заставить всех позабыть суровую окружающую реальность. Поникшие и растерянные на протяжении почти всего года люди преображались только по праздникам, только собираясь тихими лунными ночами вокруг костра, они могли хоть как-то почувствовать себя радостными, живыми.

Старейшина поднял посох.

– Воздадим хвалу богу солнца Раду! – торжественно прокричал он. – Пусть он суров и безжалостен, но другого всесильного владыки неба и жизни у нас нет и не будет. Как грешные дети жестокого, но справедливого отца, мы должны быть благодарны любому лучику света, даже порой губительному. Пусть некоторые боги нас и покинули, но избави нас Ойл стать врагами кому-то из них.

Толпа одобрительно загудела, в то время как Инка опустился на колени рядом с лежащим перед ним мешочком семян, достал несколько зерен и поднял их в руке перед всеми.

– Принесем эти драгоценные семена Раду, чтобы после зимнего отдыха он вновь поднялся над горизонтом и одарил обжигающими лучами следующий урожай.

Вождь бросил несколько зерен в огнь. Отражающееся в слезах многих стоящих по кругу женщин пламя бесшумно поглотило дары, выбросив редкие всполохи во тьму бескрайней ночи.

– В этом году мы вырастили самый скудный на моей памяти урожай, – продолжил Инка, – но я верю… нет, я знаю, что темнейший час бывает именно перед рассветом и следующий год принесет нам гораздо больше хлеба и овощей. Ведь мы сохранили небольшой запас семян, чтобы высадить их ближайшей весной.

Он не верил в собственные слова, но, чтобы не нагонять на своих людей безысходность, с довольным видом похлопал по мешку. Сразу после этого молодой парень в накидке из меха унес ценность подальше от огня.

– Давайте не будем забывать, что наши предки каждый год в середине октября отмечали праздник урожая, воздавая должное богам, природе и собственному труду, поэтому и нам следует радоваться и быть признательными. Именно благодаря усилиям прошлых поколений мы живы и должны любить жизнь, как они. Ибо без любви будет одна лишь ночь, одна на всех холодная смерть.

Племя воодушевилось речью и нашло в себе силы отпраздновать день самого жалкого в своей истории урожая. Чуть дальше от костра уже стояли столы со скудными дарами природы в виде жареной картошки, моркови и ломтей хлеба, разложенных по пластиковым тарелкам с такими же пластиковыми вилками и ножами из одноразовых походных наборов, которые племя обменяло на зерна лет сто назад и с тех пор берегло, словно фамильное серебро. Для поднятия настроения несколько молодых охотников в одних набедренных повязках из кожи когтерога начали отбивать на барабанах заводной ритм. Об алкоголе в этих краях не знали, но ритмичная однообразная музыка расслабляла не хуже горячительных напитков, и большинство членов племени хотя бы на один вечер забыли о тяготах выживания и начали веселиться. Только несколько караульных на дальних границах лагеря не теряли бдительности, всматривались в коварную темноту. Через несколько часов их сменят нагулявшиеся братья и сестры, и таким образом все до единого поучаствуют в празднике урожая.

Довольный начавшимся гулянием вождь медленно поплелся в свой дом, откуда на него с тревогой смотрела дочь Лима. Весь вечер она, терзаемая сомнениями, простояла на пороге старого хозяйственного здания бывшего космодрома. Стены жилища обвалились от войн, природных катаклизмов и мелких стычек, затерявшихся на порванном в клочья одеяле времени где-то в промежутке между последними государствами Земли и медленной смертью всего живого, что непременно наступит, но только для каждого в разное время, и только одна-единственная душа увидит этот самый настоящий конец всей жизни, но, разумеется, она не будет об этом знать. Возможно, эти мысли терзали его дочь, а может, что-то другое, но не успел Инка сделать от центра лагеря и двадцати шагов, как его отвлекли женщины племени, вокруг которых толпились счастливые, еще не понимающие что к чему, дети.

– Они хотят историю, – сказала одна из матерей. – Если Инка не занят.

Вождь не мог отказать своим подопечным. Он еще раз взглянул в сторону дочери, но та продолжала стоять на пороге ветхого здания, еле заметного в темноте. Свет от факела у двери освещал половину ее лица и прядь русых волос. Лима не звала его, просто с тревогой смотрела. Их ожидал очередной тягостный разговор, который можно было отложить. Инка поглядел на детишек. В ином случае он мог бы их разогнать, чтобы не мешали быть чаще с семьей, но бремя вождя требовало всяческих жертв.

– Хорошо, какую историю вы хотите?

Дети начали радостно кричать, перебивая друг друга. Одни хотели страшилку про когтерогов, другие – рассказ про горящую жидкость Ойла, но старик не хотел ни пугать народ в такой светлый вечер, ни вдаваться в загадки получения топлива с завода, поэтому он сурово повел рукой, успокоив всех разом.

– Нет, нет. Сегодня праздник урожая, поэтому только хорошие и легкие истории.

– Тогда расскажите про райскую землю, – предложила одна из женщин.

– Ну ладно, почему нет, – улыбнулся старик и уселся на землю, подложив под себя край шкуры.

Вокруг него сразу образовалось кольцо довольных, предвкушающих красивую историю малышей. Тяжело детство без книг. Поблизости играла незамысловатая музыка, под которую инки вели диковинный танец возле костра. Сытые единственный раз в году люди источали первобытное счастье, и, если бы не красная от постоянной радиации кожа и накидки из звериных шкур поверх джинсов и футболок, они бы ничем не отличались от счастливых людей прошлого.

Прошлое… Сколько тепла в этом слове. Это вместилище всего лучшего, светлая сторона бытия, в отличие от темного будущего, которое таит в себе только боль и отчаяние. Еще больше радиации и меньше еды, еще больше зверей-мутантов и глубже упадок того, что когда-то называлось человеческим обществом. Будущее ужасно, а время, толкающее нас к нему, коварно, как прозрачная вода Онеги, убивающая любого, кто решит испить ее без особой очистки. Прошлое же, наоборот, прекрасно, если судить по историям предков. Прадед Инки рассказывал его деду, а потом тот передал своему внуку, что раньше урожаи были обильные, за зерно еще не убивали, а бог солнца Рад любил все живое и лишь изредка поглаживал тогда еще зеленую землю своими коварными рад-лучами.

Ох, если бы можно было повернуть время вспять, назад к развитию цивилизации… Инка, конечно, не понимал, что такое цивилизация, но подсознательно догадывался, что если раньше все было лучше, то могли существовать прекрасные, чудесные вещи, которые он не в состоянии даже представить. Возможно, раньше рай был везде, а не только на затерянном клочке земли. Вождь всплыл на поверхность грез и обнаружил себя посреди теплых вод своей яркой истории, в которую верят теперь только дети.

– Вы знаете, что мир не такой уж приветливый и безопасный. Чтобы прокормиться, надо выращивать урожай, день и ночь следить за ростками, поливать и удобрять землю и, чего бы это ни стоило, беречь семена. Эти крошечные дары природы – самая ценная вещь во всем мире. Их очень легко потерять или испортить, но в них бескрайняя сила жизни, в них тысячи спасенных людей. – Рассказ начал уходить в сторону, однако Инка быстро вернулся к главному. – Где-то далеко на севере есть теплое место, где семена никогда не кончаются, до горизонта тянутся картофельные поля, колосится пшеница. Животные там сытые и довольные, поэтому не бросаются на людей, наоборот, очень любят, когда их гладят. Там есть собаки, которые виляют хвостом при виде палки и с радостью ловят ее прямо в воздухе. Там нет мутантов, а только мелкие насекомые, перелетающие с одного растения на другое, чтобы те быстрее плодоносили. Это настоящий рай на земле.

– Вождь Инка, это же выдумка? – с умным видом спросил один из ребят.

– Вовсе нет. Райские земли действительно существуют. О них поведал мне дед, ему – его дед и так далее. Один из наших предков даже был там. Вот откуда у нас мешок семян.

– А почему бы нам просто туда не вернуться? – поинтересовался другой.

– Ну… Эх… – вздохнул вождь. – Точное местоположение этой земли никому не известно. Затерялось в песках времени.

– Но если рай находится на севере, а планета, как известно, круглая, то почему бы нам просто не пойти в ту сторону? Рано или поздно мы обязательно уткнемся в самый северный север, – предположила девочка, самая смышленая из всей детворы.

Вождь улыбнулся и сомкнул ладони на конце упертого в землю посоха, чтобы легче было сидеть. Барабаны продолжали выбивать один и тот же ритм, но не надоедали. Многие члены племени упивались незатейливым круговым танцем. Хорошо, когда есть чем заглушить живущий в людях страх.

– Север – понятие обширное, – с очередным вздохом протянул вождь. – Никто не гарантирует, что рай находится в самой северной точке, нам известно лишь направление. Но на каком именно участке северных широт можно найти землю бесконечных семян? Поле для поисков огромно, а мир неизведан. Даже мой дед не знал, где искать, а ведь тогда мы жили гораздо ближе к другим племенам, чем сейчас, и могли черпать информацию у них.

– А почему мы не остались с этими племенами? – спросил самый младший ребенок.

Остальные косо на него посмотрели, ведь ответ был всем очевиден.

– В мире есть много плохих людей, – сказал за всех вождь. – Наш прежний дом разрушили, и мы вынуждены были бежать подальше от заводов и железных дорог, их соединяющих. Конечно, теперь нам не с кем торговать, не у кого выменивать одежду и пластиковую посуду, но только благодаря этому племя не истребили.

– Когда вырасту, обязательно найду этот рай, – с грустью произнес малыш.

Смеяться над его наивностью не хотелось. У Инки лишь скупая старческая слеза пробежала по красной щеке и, никем не замеченная, исчезла.

– А на юге пустыня? – спросила самая умная девочка.

– Совершенно верно, – кивнул вождь и сглотнул тяжелый ком в горле, какой бывает, когда видишь детей, у которых еще до рождения украли будущее. – На юге нет жизни, там только желтый песок – такая сухая земля, похожая на муку, – и больше ничего. Безжизненные барханы до горизонта.

Разумеется, он не стал говорить о подземных чудовищах, выныривающих из песков и пожирающих все живое, про ядовитых пауков, про знойные бури, про радиационные ураганы… Он слышал об этом от своего дела и уже сам не знал, что правда, а что вымысел.

– Значит, чем дальше от юга – тем лучше, – констатировала девочка. – Почему бы нам просто не поселиться севернее?

Ну и конечно, вождь не хотел упоминать каннибалов, живущих севернее и частенько нападающих на инков. Этой девочке необязательно знать, что ее отца съели после одной из таких атак. Детям вообще ни к чему страшные истории перед сном.

Загнанного в тупик вождя спасли матери, вернувшиеся за своими детьми.

– Ну как, вам понравилась история? – спросила одна из них.

– Да. Хотим еще!

– В следующий раз. У вождя много других дел, – улыбнулась женщина и поклонилась Инке.

Тот поклонился ей в ответ и навалился на посох, чтобы подняться с земли. Он посмотрел в сторону дома и вновь увидел стоящую на пороге дочь. Она не хотела ни присоединяться ко всеобщему веселью, ни укрываться внутри, а лишь с тревогой смотрела на отца, будто знала и видела больше, чем остальные.

Он подошел к ней и без лишних слов встал рядом, оперся плечом о дверной косяк. Там, где сотни лет назад была дверь, теперь лишь трепыхалась занавеска из легкой ткани. Большинство зданий так сильно изменили свою геометрию, что в проемы приходилось вставлять кривые ромбы из досок, но Инка не хотел портить эстетику декадентского стиля, как сказали бы древние культурологи, и ограничился только тканью. Если каннибалы доберутся до центра лагеря, то жалким подобием двери их уже не остановить. Вождь в очередной раз думал об этом, стоя возле дочери – своего единственного ребенка.

– Опять видение, Лима?

– Неужели так заметно? – спросила она мягким молодым голосом.

– Лицо – зеркало души, – ответил старик. – У тебя на нем все написано.

– Даже написано то, что я видела? – Девушка повернулась к отцу, впервые за вечер оторвав взгляд от костра в центре лагеря.

– Без подробностей, – вздохнул Инка. – Твоего дара видеть вещи за пределами обозримого у меня нет.

– Это не дар, а проклятье. – Голос Лимы дрожал.

Она вошла в дом и неуверенно заходила по комнате, будто пытаясь найти свое место в мире, где, если быть честным, не должно быть места ни для кого, настолько он суров и ужасен. Отец вошел следом.

Хозяйственная постройка дышала сыростью, исходящей от почерневших бетонных стен. Старый пол давно прогнил из-за грунтовых вод, поэтому на него положили новый слой сосновых досок, которые скрипели от каждого шага, но по крайней мере не хлюпали. Вытянутое помещение с несколькими наглухо забитыми окнами освещали три факела – благо нехватки горючих смесей не было. Вдоль некоторых стен тянулись ржавые стеллажи с почерневшими от времени бумагами, стояли трухлявые пластиковые столы, о которые лучше было не опираться. Из главного помещения можно было попасть в две маленькие коморки, оборудованные под спальни, с железными печками и толстыми деревянными дверьми, чтобы беречь тепло. На железных кроватях для мягкости лежали одеяла из толстых шкур крыс, водившихся в подвале здания. Узкий проход вел в бывшее помещение туалета, а теперь просто в пустую комнату с обвалившимся кафелем и обмякшей до состояния каши штукатуркой. Двери и стены кабинок уже давно были разобраны на укрепления лагеря, а унитазы вынесены на улицу – канализация ведь не работала. Спуск на технический этаж из-за крыс был плотно засыпан землей и камнями. Лишь в самые холодные ночи оттуда доносился едва уловимый писк борющихся за жизнь грызунов. Но пока на улице били барабаны и веселились сытые люди, снизу нельзя было ничего услышать даже при всем желании.

В центре большой комнаты находился алтарь, украшенный разными сухими цветами, с безделушками со стартового комплекса космодрома и тарелкой с горючей смесью, символизирующей бога огня. Маленькая лампадка над всей этой композицией должна была гореть всегда. Суеверия являлись отличительной чертой многих людей и в более цивилизованные времена, чего уж говорить о темных веках…

– Опять увидела вспышку Рада? – обратился вождь к дочери. Он имел в виду очередную мегавспышку на Солнце.

– Да, отец. Но дело не только в этом. Вспышку еще можно пережить… – Она замолчала с таинственным видом, словно решая, стоит продолжать или нет.

Инка оперся о стену у входа и не стал торопить дочь. Просто стоял и слушал доносившийся со стороны костра гомон, дышал относительно свежим комнатным воздухом. В отличие от угарного душка снаружи, здесь он разбавлялся благовониями с алтаря и не вызывал тошноту, ставшую хронической за пятьдесят лет жизни старика. Мягкий свет факелов также должен был успокаивать. Должен был…

– Я опять видела белых дьяволов, – выдавила из себя Лима. Эти слова дались ей с огромным трудом, как бывает, когда пытаешься озвучить нечто интимное, сокровенное.

Вождь вспомнил весь ужас, какой это видение вызывало у дочери, и про расслабление в ближайшем будущем можно было забыть.

– В прошлом году ты тоже видела их… – Он попытался успокоить Лиму.

– Нет. Это совсем другое. В прошлом году был едва уловимый образ, появившийся откуда-то издалека. Тогда он застыл на мгновение и развеялся, как паутина на летнем ветру. Но сейчас… Сейчас он стоял передо мной целый час, на расстоянии вытянутой руки.

Голос девушки задрожал, ее всю затрясло, а слегка освещаемая огнем красная кожа ее лица посветлела до здорового розового цвета древних жителей Земли. Но в данном случае это, конечно же, было не совсем здоро́во. Она стала «бледной».

– Я словно поднялась над землей и видела, как белые дьяволы спускаются с неба на летающем корабле. Два десятка вооруженных до зубов демонов. Я была среди них… Нет, я будто сама была кораблем, принесшим нашу смерть. Они близко, отец. Я это чувствую.

Лима зарыдала и почти упала на пол, но вождь подхватил ее обмякшее, легкое, как пушинка, тело и крепко прижал к себе. Его девочка, его единственная малютка – теперь восемнадцатилетняя взрослая девушка с прекрасными русыми волосами, готовая идти под венец, но он по-прежнему видел в ней маленькое беззащитное дитя. Ее невысокий рост и небывалая стройность лишь помогали укрепить этот нежный образ в глазах отца. Вдобавок врожденная любовь людей ко всему прекрасному заставляла всех относиться к ней с трепетом и почтением, чуть ли не поклоняясь ей как божеству, что делало ее поистине принцессой, настоящей дочерью вождя.

– Не плачь, дорогая, – успокаивал ее Инка. – Нам есть чем ответить.

– Ты не понимаешь, отец, – всхлипывала Лима. – Огонь их не остановит. У них несгораемая шкура, стальные кости и оружие.

– У нас тоже есть оружие, – бодрился вождь. – С тех пор, как мой дед выменял зерно на ружья. Может, они и не самые мощные в мире, но свое дело делают. Все двугорбые олени с нашего стола были подстрелены из этих ружей.

– Нет, отец. Пара ружей и двадцать патронов к ним не помогут.

Если Лима и заблуждалась, то лишь в количестве патронов – их оставалось пятнадцать, да и то почти все унес с собой на охоту Ку́ско.

– В любом случае это всего лишь видение, – сказал Инка и пожалел о своем пренебрежительном тоне.

Видения девушки сбывались всегда или почти всегда. Она была величайшей пророчицей, даже более талантливой, чем ее бабушка, передавшая ей по наследству это проклятие, этот дар. Сомневаясь в словах Лимы, вождь не мог изменить события будущего, которые точно произойдут. Получалось так, что он лишь выказывал недоверие своей дочери, вынуждая ее закрыться от всего мира и медленно сходить с ума наедине с пошатнувшейся верой в собственные видения. Нет, этого отец не хотел.

– Я верю тебе, – прошептал он. – Как бы мне ни хотелось обратного, я знаю, что так будет. К сожалению для всех нас.

– Знаешь, что самое ужасное? – снова всхлипнула Лима. – Я не знаю, как их остановить. Я вообще не понимаю, что нужно делать.

– Остается надеяться, что образы останутся образами, и когда мы увидим что-то похожее на белых дьяволов, это не будет столь фатально для нас.

Будет. Дочь не рассказала о развязке видения, не смогла перешагнуть через собственный страх, будто, произнеся это вслух, она вдохнет жизнь в свое пока еще не сбывшееся пророчество. Она сама не хотела верить, что в конце все умрут. Белые дьяволы убьют всех до единого. Она видела это собственными глазами.

Шум в лагере поутих. Танцы закончились, и уставшие соплеменники переводили дух перед ночными играми. Пара мгновений, и они уже отодвигали столы подальше от центра лагеря, чтобы вокруг костра образовалось как можно больше свободного пространства.

– Сейчас будут играть в битлу́, – с усилием проговорил вождь. Он пытался развеять уныние, чем-то отвлечь и себя, и дочь.

– Я не пойду, – сказала она. – Надоело.

– Ты же знаешь, без нас не начнут.

Лима только вздохнула:

– Ответственность…

– Она самая. Ради племени мы должны делать то, чего от нас ждут.

Инка не стал добавлять, что иначе им просто не выжить, чтобы в мысли дочери не вернулось дьявольское видение об апокалипсисе. Ведь если все предрешено, зачем лишний день барахтаться, выживать? Если кому-то суждено умереть, зачем оттягивать неизбежное? По этой логике все существа на Земле давно должны были бы смиренно склонить головы перед зловещим роком, однако же мучаются, живут. Значит, логика в чем-то другом.

– Пошли, дорогая, может, Куско успеет вернуться к финалу игры.

– Не горю желанием его видеть, – отвернулась девушка. Вместо лица отца она теперь видела языки танцующего огня – факел на стене возле заколоченного окна.

– Он твой жених, – вздохнул вождь.

– Пока еще нет. Будущий… если ничего не изменится.

– Не может измениться. – Инка сел на узкую скамью у алтаря. – Куско – потомок древних вождей племени. Твой с ним союз был предрешен еще до вашего рождения. Ты больше не можешь откладывать свадьбу, как делала это прежде. Тебе уже почти девятнадцать. Ждать больше нельзя. Он обязан взять тебя в жены, а ты – поклясться быть его до конца дней. Таковы наши обычаи. Только благодаря им мы все еще живы. Наверное, мы единственное племя, оставшееся в этой части Великой пустоши. Все ушедшие от традиций, погрузившиеся в анархию племена давно растворились в распадающемся мире.

– Тогда я рада, что скоро придут белые дьяволы и всех нас убьют.

– Иногда я и сам думаю, что это было бы лучшим выходом.

Вождь протянул руки к плошке с горючей жидкостью на алтаре, взял ее и поднес к лицу. Поверхность странной субстанции играла отблесками синего, розового и фиолетового. Прозрачное топливо светилось разными цветами, незаметными на первый взгляд. Только при должной концентрации и воображении можно было увидеть разливающуюся палитру красок.

– Этот бензин как вся наша жизнь, – со свойственной ему многозначительностью произнес вождь. – На первый взгляд пустая и мертвая, но стоит поверить в чудо, в какое-то великое предназначение, как все расцветает красками. Смысл одновременно и есть, и нет. Разница лишь в том, как смотреть.

Лима отвернулась от факела и встретилась взглядом с отцом. Их ладони сомкнулись с теплотой любящих друг друга людей.

В лагере все было готово к игре. Столы с посудой вернулись в разбросанные по территории домики. Тучи рассеялись, и площадь с костром погрузилась с красноватый свет лунных лучей, проходящих через вечнобордовые облака. Языки утихающего огня были такими же алыми, как и сухая земля вокруг. Столь необычному освещению позавидовали бы даже великие стадионы древности. Глубокий красный свет без какой-либо иллюминации.

Вождь и его дочь подошли к кругу зрителей, сидящих на земле со скрещенными ногами, и протиснулись между ними. В отличие от многочисленных народов с их великими ханами и королями, племя в две сотни душ не могло да и не хотело как-то особенно чтить вожака. Он был не идолом и не представителем богов на земле, а скорее первым среди равных – опытным, мудрым и уважаемым человеком, который работает наравне со всеми, нет, даже больше остальных, такая на нем ответственность. Право быть вождем передавалось наиболее знатному представителю нового поколения, а если кто-то был против, то мог вызвать претендента на дуэль. Но это только в теории. На практике же все примирялись с традицией и заранее знали, кто станет вождем.

– Без моего сына Куско неинтересно, – сказал его отец Ю́рас, сидевший по левую руку от Инки, упитанный, наголо бритый старик лет сорока пяти. В свое время он не смог стать вождем племени и теперь всеми силами готовил сына на это место.

– Еще не вернулся с охоты? – небрежно спросил вождь.

– Ага, наверное, выслеживает самого крупного двугорбого оленя, – похвастался Юрас, хотя хвастаться было еще нечем. – Без лучшего охотника игры теряют весь свой азарт.

– Здесь и без него много талантливых игроков, – вставила Лима.

Отец дернул ее за руку и одарил грозным взглядом. Битла уже начиналась.

Дюжина участников вышла к костру, где их уже ждал судья – крепкий мужчина сорока лет по имени Матфей. Он был в серых порванных джинсах, обшитых по поясу мехом, на ногах у него были сандалии. Татуировка украшала всю спину и половину груди – в алом свете луны на его голом торсе виднелся текст с одной из буровых вышек – Gazneftprom ag. Изначальный смысл слов никто не знал, но все справедливо полагали, что это оберег от огня, раз он связан с появлением на Земле горючей жидкости.

Лима равнодушно смотрела на то, как Матфей завязывал глаза всем участникам битлы, и только когда очередь дошла до нравившегося ей парня, она по обыкновению чуть дольше задержала на нем взгляд. Его звали Пу́но. Худой, но жилистый, с длинными черными волосами, удачно сочетающимися с грубыми, но правильными чертами лица. Тысячу лет назад он мог бы быть знаменитым рок-музыкантом или сноубордистом-экстремалом, но теперь круг возможностей куда уже. Играет он в единственную на сотни километров игру – битлу, а род занятий вовсе стал понятием относительным. Разумеется, Пуно тоже знал Лиму. Когда двести человек всю жизнь находятся рядом, волей-неволей становишься близко знаком со всеми да и видишься с ними практически каждый день.

Перед тем как потерять зрение под повязкой до конца игры, Пуно посмотрел в глаза девушке. Несколько лет назад он, будучи совсем юным, уже признавался Лиме в любви. Та вроде бы не посмеялась и даже задумалась над собственным отношением к юноше, но между ними встал Куско, уже давно положивший глаз на дочь Инки и на весомый статус, который дает женитьба на ней. Пара сломанных ребер и выбитый зуб убедили Пуно не переходить дорогу главному охотнику племени и по совместительству будущему вождю, поэтому их общение с Лимой ограничивалось с тех пор едва уловимыми взглядами и загадочными улыбками, понятными лишь им двоим.

Вот и в этот раз они незаметно улыбнулись друг другу, после чего взор Пуно закрыла непроницаемая повязка. Теперь он мог ориентироваться лишь на слух и благодаря особой интуиции влюбленного человека – такой, что проявляется, только когда находишься рядом с предметом своих желаний. Никакие усердные тренировки или врожденный талант не могут соперничать с даруемой глубокими чувствами силой.

– А все-таки хорошо, что Куско сейчас нет в лагере, – не унимался Юрас. – Настоящий охотник должен полагаться на все свои чувства, в первую очередь – на зрение. Какой смысл соревноваться с завязанными глазами? Это же не по-настоящему, так, просто игра. Куско не обязан в ней выигрывать.

– Будем надеяться, он вернется с добычей, – для приличия ответил вождь.

Судья выбрал двоих игроков и за руки вывел их в центр круга возле костра. Дал каждому палку с намотанной на конец тканью, заблаговременно смоченной битумом, чтобы при попадании палкой по телу противника на нем оставался след – так будет легче понять, кто выиграл. Игроки должны были драться на этих безобидных палках до тех пор, пока один из них не оставит вязкую отметину на теле другого. Что-то типа пейнтбола в реалиях тридцатого века.

– Соревнуемся один на один, – напомнил бойцам Матфей. – Игра на вылет до двух поражений. Все участники остаются с завязанными глазами, чтобы не изучать повадки противника. Попадания в конечности и голову не считаются. Начинается первый бой.

Все племя с увлечением уставилось на две кружащие у костра фигуры. И без того краснокожие, в алом небесном свете да возле огня, они стали совсем бардовыми, как окрашенные фигурки солдатиков, которые, судя по слухам, еще выпускают заводы Великой пустоши. Все зрители словно надели розовые, нет, красные очки. Два участника игры бесшумно лавировали, будто звезды в двойной системе вокруг центра их общей массы. Стараясь вести себя как можно тише, они тем не менее создавали шум – шагами, дыханием, нервными перехватами своих орудий. Треск костра иногда заглушал эти звуки, а толпа зрителей, наоборот, старалась не шуметь. Все замерли в напряжении – кто-то болел за одного из бойцов, кто-то просто наслаждался редким в этих краях зрелищем. Неважно отчего, но все затаили дыхание.

Участники первого боя сделали несколько кругов, чтобы приноровиться к темноте и друг другу, после чего начались аккуратные выпады. Завернутые в мягкую ткань концы палок не могли никого поранить, поэтому все действовали без оглядки на боль, относясь к этому так, как и следует относиться к играм. После нескольких ложных тычков один парень нащупал слабость второго. Он несколько раз попал палкой в его руку и понял, что нужно изменить, чтобы попасть ему в грудь. Бой закончился за пару минут, и настал черед следующего. Побежденный не слишком расстроился, ведь по правилам после первого поражения предоставляется еще один шанс.

Во второй паре бойцов оказался Пуно. Он быстро освоился в темноте и не издавал ни единого звука, при этом слыша каждый выдох и робкий шаг своего недоумевающего соперника, о котором даже не думал. Все его мысли были наполнены Лимой – лучом света во мраке суровой жизни, настолько жутком и беспросветном, что даже повязка на глазах не делала его хуже. Что в ней, что без нее, Пуно знал, где находится девушка, некая сила внутри толкала его на геройство, на подвиг, на жизнь, пусть даже и в этой радиоактивной глуши. Тогда он еще не понимал, насколько редко это чувство, доставшееся ему волей химических процессов любви.

Соперник начал хаотично махать палкой от безысходности, чем вызвал улыбку на лице Лимы. Как Пуно это понял? Кто знает… Когда тебе нет еще и двадцати, мало задумываешься над перипетиями жизни, принимаешь происходящее вокруг и внутри тебя как должное, и только если доживешь до зрелых лет, начнешь по-настоящему смаковать те события, переживать их в памяти снова и снова, рассматривая себя со стороны, и вот тогда понимаешь, откуда что берется. Но стоит во всем разобраться, как волшебные силы, ведущие тебя на подвиги, исчезнут, и ты будешь с горечью вспоминать времена, когда мало о чем догадывался. Такая вот великая подлость и великая святость жизни. Пуно еще не понимал смысла своих действий, поэтому не был знаком с волшебством природы. Он просто знал, что Лима улыбнулась, и не задумывался больше ни о чем, тратил все силы на борьбу с течением, уносящим его от любимой, чтобы всегда оставаться рядом с ней – об остальном просто не оставалось времени беспокоиться.

Самое большее, чего добился его соперник, был тычок маслянистым концом палки в руку, зато Пуно быстро раскусил повадки оппонента, даже понял, кто именно из племени это был, и, совершив ловкий перекат, поразил того прямо в грудь. Под радостные крики зрителей Пуно вернули к ожидавшим своего боя участникам игры, а его бывшего противника отвели в сторону и развязали глаза, чтобы он вытер с себя следы битума. Матфей тем временем уже окончательно разогрел толпу.

– Ночь только началась, а мы посмотрели уже два сражения, – говорил он. – Один бой – равных соперников, а второй – сильного против ловкого. Хотите продолжения?

Конечно, он знал, что племя хочет продолжения. В их не то чтобы очень насыщенном расписании эти боевые игры были единственным спортивным мероприятием, если не считать охоту и защиту от каннибалов. Но стычки, где либо убьешь ты, либо убьют тебя, вряд ли можно назвать спортом. А в битле все безопасно.

Начался следующий раунд. Потом еще один и еще… Единожды проигравшие всеми силами пытались реабилитироваться. У кого-то это получалось, и он попадал в полуфинал, но большинство бесславно вылетало после двух подряд поражений. Лима скучала, Инка задумчиво смотрел вдаль, туда, где позади ярко-красных борцов мягким светом луны освещались кромки деревьев. За пределами хозблока бывшего космодрома Плесецк раскинулся высокий сосновый лес, по большей части уже мертвый. Сложно было найти хотя бы одно пережившее кислотный дождь дерево, но обугленные от радиации стволы продолжали торчать из земли и даже шуршали ветками, когда дул особенно сильный ветер, то есть почти всегда. Возможно, радиация как раз и позволила лесному массиву сохраниться намного дольше положенного, иначе бы он рассыпался в труху, а вместе с ним исчезла бы единственная значительная преграда между инками и зоной обитания каннибалов. Густой лес мешал увидеть ловушки, которые жители космодрома приготовили для названных гостей, и не давал разглядеть их поселение издалека. Хорошо, что он есть. Вот о чем думал Инка, пока его малочисленный народ веселился. Он вновь окунулся в пыл боя, когда сидящая рядом Лима случайно толкнула его локтем. Она нервничала второй раз за ночь, потому как во второй раз за ночь на импровизированный ринг вышел Пуно. Против него поставили проигравшего один бой соперника, и тот всеми силами пытался использовать второй шанс – накрыл бедного парня лавиной ударов по рукам и ногам, без разбора, лишь бы сломить его сопротивление и попасть ему в корпус. Кулаки Лимы сжались, каждый удар отдавался в ее сердце, хотя она и не считала себя влюбленной. Она даже не задумывалась, нравится ей Пуно или нет. Просто интуитивно отвечала на его чувства. На настоящие чувства, а не на жажду власти, как в случае с Куско. Пуно связал себя с Лимой на каком-то духовном плане, где живет все волшебство этого мира, где спрятано то, ради чего мы рождаемся и умираем, но девушка пока не знала об этом. Пока что Пуно был для нее просто приятным парнем, за которого почему-то болит душа. Не потому, что он очень хороший, а потому что Лима хорошая. Она думала, что подпитывает все самое светлое в себе, когда болеет за этого парня. Не ради него, а ради себя. Все как в древних романах. Жизнь… жизнь никогда не меняется.

Она облегченно вздохнула, когда Пуно выдержал град ударов и из последних сил ткнул соперника в бок. Тот слишком сильно жаждал победы, поэтому долго не мог принять поражение и чуть не устроил настоящую драку, но судья быстро его успокоил. За пределами ринга племя живет как один организм, поэтому бывших соперников заставили помириться и побрататься на глазах у всех. С них взяли клятвы вечной дружбы и развели в разные стороны. На время сняв повязку и вытирая следы битума с рук, Пуно нащупал множество ушибов и едва сдерживался, чтобы не морщиться, благо темнота скрывала его лицо. Со стороны лишь было видно, что Лима переживает, Инка о чем-то думает, а Юрас с довольной ухмылкой разглядывает сгорбившегося Пуно.

С приходом ночи холодный осенний ветер всецело вступил в свои права. Температура падала с каждой минутой, и многие сидящие на земле начали неосознанно тереть руки. Все их внимание по-прежнему сосредоточивалось на боях, поэтому осознание холода еще не пришло. Текли самые приятные ночные минуты, когда чувствуешь только легкую свежесть.

Два полуфинальных боя накалили интригу до предела, и никто из зрителей не замечал на своих телах гусиную кожу, а участники игры и вовсе разгорячились, как красные угли, если брать во внимание их пунцовые в лунных лучах тела. Словно обмазанные алой краской, они продолжали показывать зрелище сытым от хлеба инкам. Первый полуфинал выиграл парень по имени Хан. Высокий, крепкий, с рельефными мышцами, с длинными светлыми волосами, он прошел весь турнир не только без поражений, но даже без капли битума на теле, а соперником его стал победивший в очередном бою Пуно. Зрительский азарт дошел до точки кипения, вобрав в себя все оставшееся тепло воздуха, сделав его ледяным. Зрители пододвинулись ближе к кругу, к костру, чтобы как можно дольше удерживать перед собой момент истинной радости, отрешения от всех забот. Они хотели жить вечно в центре лагеря, вокруг пьянящего боя, защищаясь от холода в теплом людском кругу, как можно ближе друг к другу, к огню, пока не сольются в одной-единственной точке пространства – в средоточии счастья.

Судья ударил в барабан, и начался решающий бой. Без права на поражение, без возможности отыграться – оттого и ценный. Соперники оказались под стать один другому. Хорошо сложенный Хан против худого, но ловкого Пуно. Лучший среди блондинов против лучшего среди брюнетов. Удары следовали один за другим, поражая руки, ноги и даже головы. Черные корочки битума покрыли лица обоих, сделав повязки на глазах бессмысленными. И Хан, и Пуно сопротивлялись соблазну выплюнуть маслянистые комки изо рта – ведь это создаст шум и раскроет их точное положение. Они и без того выдавали себя сбитым дыханием. Еще громче дышал Матфей, постоянно лавируя между слепыми соперниками, чтобы видеть следы попаданий. Он не должен был пропустить единственный победный удар в корпус. Во время сомнительных тычков в бедра или верхние части плеч он уверенно разводил руки в стороны, заставляя уже вскочивших на ноги зрителей садиться обратно. Нужен был точный, четкий удар, иначе весь будущий год все только и будут оспаривать результаты игры. А ведь кто-то поставил на победителя часть семян…

Минут десять шел непрерывный бой. В отличие от древнего бокса, он не разделялся на раунды и в него не требовалось вставлять блоки рекламы, поэтому сражение было по-настоящему зрелищным, первобытным. Послебытным, если следовать терминологии.

Сидящий по левую руку от вождя Юрас устал наблюдать, как звание лучшего битлиста разыгрывается без его сына. Еще тяжелее ему было осознавать, что ценный победный трофей может получить безродный Пуно, как-то странно посматривающий на его будущую сноху. Хана он тоже не сильно жаловал, но в табеле ненависти и презрения Юраса ко всему миру блондин стоял относительно низко, поэтому, когда он слишком сильно подставил бок под удар, старый хитрец свистнул, перебив атакующий порыв Пуно. Парень замешкался и получил от Хана резкий тычок в ребро. Бой завершился на изматывающей двенадцатой минуте. Финалисты наконец сняли повязки.

Инка перевел задумчивый взгляд с кромки деревьев на сидящего слева соседа, но Юрас только пожал плечами. Судья уже объявил победителем Хана и вел его по кругу почета возле костра, мимо соплеменников. Одни радовались победе, другие подсчитывали проигранный урожай, третьи просто смаковали увиденное, и только Лима пребывала в нескрываемом раздражении. Она хмурила брови, атакуя Юраса гневным взглядом, но будущий свекор принципиально не смотрел на нее. Для старика женитьба сына казалась делом решенным, а значит, девушка уже фактически стала его собственностью и незачем больше обращать на нее внимание. Такое пренебрежение злило Лиму куда больше проявления каких-то эмоций, пусть даже негативных. Негативных, но живых, человеческих – их она могла пережить, все, кроме высокомерного равнодушия. Она еще мало разбиралась в людях, но такое отношение справедливо показалось ей наихудшим из всего возможного.

Хану тем временем вручили венок из целебных трав и отпустили смывать битум вместе с другими участниками боев. Зрелище подошло к концу, а вместе с этим развеялся жар азарта и куража, оставив инков наедине с усталостью, холодом и тяжестью век. В костер больше не подкидывали дрова, и чем быстрее он угасал, тем меньше людей оставалось на площади. Довольная увиденным луна скрылась за темно-бардовыми тучами, практически черными в осенней ночи. Один взмах палочки невидимой феи, и вокруг воцарилась тьма. Вечная радость от игр исчезла в небытии, словно этого счастливого мига для инков никогда не было, словно ничто хорошее не может длиться долго и вообще не способно существовать, словно радость, как свет звезды, исходит из одной точки, единственного момента времени, где ее удалось ощутить, а все остальное, все кругом – лишь тьма, зловещая пустошь человеческих устремлений, страданий и бед. И как невозможно поймать луч далекой звезды, так невозможно вернуться в эту точку счастливого прошлого. Лишь там, позади, может жить свет, ведь только отведав счастливые мгновения, можно понять их ценность. Поэтому исключительно в прошлом может существовать то, ради чего стоит жить. Оно всегда позади, по сущности, по определению.

Вот что мучило Инку, когда Лима вела его, задумчивого, за руку. Она хотела подольше остаться возле бойцов, приводящих себя в порядок у затухающего костра, чтобы не разрывать невидимую нить, которой Пуно, сам того не подозревая, притягивал ее к себе. Это ведь не Лима положила на него глаз, а наоборот. Но девушка не могла не реагировать на свой собственный магнетизм, которым притягивала к себе парня. Они ничего толком не понимали, но делали то, что должны были. Ни дать ни взять – театр марионеток, людей, управляемых гормонами и инстинктами. Напуганные, не принадлежащие сами себе инки посреди неизведанного, давно позабытого и, чего греха таить, брошенного всеми мира. Актеры, играющие придуманные миллион лет назад роли. Свобода воли? Собственное мнение? Не смешите.

Это сплошная тьма. Но скоро будет и свет.

– Победа ничего для меня не значит. – Хан пожал руку Пуно и спрятал победный венок на самом дне рюкзака.

– Ты ее заслужил, – скромно ответил Пуно.

– Да брось. Эти игры никогда не были полностью справедливы.

– Но они к этому очень близки. Всяко лучше настоящей войны племен, где побеждают самые подлые и кровожадные.

Парни дружески улыбнулись друг другу и разошлись по домам. Последний затерявшийся на площади порыв ветра затушил остатки костра, и ночь окончательно нависла над Пустошью. В такой поздний час не хочется ничего иного, кроме как, укрывшись шкурами, крепко спать и хотя бы во сне видеть райский мир бескрайнего урожая и нескудеющих запасов семян. Время в этот момент тянется вязким потоком мыслей, однако пролетает быстро, практически неуловимо. Стоит закрыть глаза, и вот уже красное солнце приветствует новый день. Но та ночь, к сожалению, стала исключением. Инки закрыли глаза, но в следующий миг не наступил рассвет. Вместо этого раздались крики часовых.

Никто даже не успел толком заснуть, как пришлось вскакивать по тревоге. Засидевшиеся до поздней ночи инки не успели расслабиться и утонуть в накатывающих одно за другим сновидениях, что сыграло им на руку. Немного уставшие, зато в полном осознании происходящего, они моментально высыпали во двор.

– Нападение! – кричал часовой, попутно трубя в рог.

На одной из каменных крыш вспыхнул сигнальный костер. Темнейший час ночи озарился, как при самой яркой луне, хотя и не настолько, чтобы читать газету, но газеты нигде и не выпускались.

– Чертовы дикси! – неслось из толпы.

Словом «дикси» называли предполагаемое племя каннибалов, держащее инков в страхе. Предполагаемое, потому что каких-либо подробностей их жизни никто не знал. Большие уродливые людоеды нападали всегда неожиданно, и невозможно было вычислить место их постоянного обитания. Исчезали они столь же молниеносно, если не умирали от рук храбрых инков. Иногда им удавалось утащить с собой пленных, чья судьба, если обратить внимание на рацион этих тварей, была предрешена. Но чаще всего каннибалы крали одомашненных волкогавов и лошадей. В отличие от людей, животные не понимали толком, что происходит, и практически не сопротивлялись.

– Охраняйте лошадей! – закричал вождь.

Старый Инка самым последним покинул свой дом. Его почти все время клонило в сон, а ночью да после праздника он долго не мог найти в себе силы, чтобы хотя бы встать. Подняться с постели ему помогла Лима, но за пределами дома вождь должен был внушать людям храбрость, а не вызывать у них чувство жалости. Отгоняя мысли о собственной дряхлости и опираясь на посох, он твердо шагал по лагерю, раздавая приказы. Инка был уже не так полезен, как прежде, когда вел всех в бой, но даже сейчас от одного его громкого голоса дисциплина и боевой дух воинов кратно росли.

– Ко внешнему периметру! – указал он первой группе мужчин. – Поджигайте ловушки! Остальные – заливайте траншеи второго ряда!

Пуно и Хан потратили во время игры слишком много сил и не успели оказаться в самой отважной и почитаемой первой группе, поэтому им пришлось вместе с сорокалетними стариками и десятилетними подростками разливать запасы горючего.

Зарекомендовавшая себя временем система обороны состояла из двух колец. Внешнее представляло собой долговременные канавы с топливом по всему периметру лагеря, со множеством незаметных ловушек типа волчьих ям, мясорубок и висящих досок с шипами. Внутреннее кольцо состояло из каналов, вырытых вокруг грядок, и наполнялось горючим только в самые критические моменты. Оно располагалось слишком близко к плодородной почве и жилым домам, поэтому использовали его в последнюю очередь. Только после приказа вождя Хан, Пуно и остальные бросились заливать каналы топливом из цистерн, куда оно поступало по трубопроводу от постоянно работающего завода.

– Не думаю, что дикси прорвутся сюда, – сетовал один из стариков. – Выкачать топливо из канав в сто раз труднее, ведь оно не течет наверх.

– На кону жизнь всего племени, так что нельзя рисковать, – возразил Хан.

В этот момент праздничным фейерверком вспыхнуло внешнее кольцо обороны. Великая огненная стена Пустоши озарила своим презрением уходящую ночь. Зрелище пугало и завораживало даже обычных людей, а боящихся огня каннибалов оно и вовсе сводило с ума. Пара дикси поджарилась, как в духовке. От остальных отбивались чем могли – копьями, стрелами, единственным огнестрелом.

– Ружье на вышку! – командовал вождь. – Щиты на дальнее кольцо!

Несколько молодых воинов схватили и потащили к стене огня ржавые куски железа. Один из них что-то увидел в окне ближайшего дома и удивился:

– Куско вернулся! Как вовремя!

– Правда? – обрадовался Инка. – Нам как раз не хватает второго ружья.

Внезапно, словно из-под земли, рядом с ними возник Юрас.

– Нет, никого там нет, – почти радостно сказал он. – Пареньку показалось. Сын еще на охоте…

– Как бы с ним чего не случилось, – беспокоился вождь.

Даже чужой Куско и его отцу человек понимал, что находиться за пределами лагеря в такой момент гораздо опаснее, чем внутри. Юрас это, пусть и с опозданием, осознал и разделил озабоченность Инки:

– Ах да, да… – Его голос стал печальным. – Сам как на иголках.

– Крепись, мой друг. – Вождь по-отечески положил руку ему на плечо. – Если можешь, займись защитой женщин и лошадей.

– Конечно.

Юрас исчез так же быстро, как появился.

Крики инков и дикси тем временем не смолкали. Даже из центра лагеря вождь мог по звукам понять, сколько каннибалов уже уничтожено, а сколько продолжают атаковать с характерным для них кличем. Чертовы людоеды всегда поступают одинаково – начинают протяжно кричать, то закрывая ладонью рот, то открывая его. Эти переменные движения происходят с частотой до нескольких раз в секунду и создают протяжное «уа-уа-уа-уа…».

Таких криков разной тональности вождь услышал всего штук шесть. Появилась надежда отбиться малой кровью.

– Не поджигать второй контур! – скомандовал он. – Не поджигать!

Защитники лагеря меньше всего хотели поджигать землю возле своих домов, поэтому приказ подействовал на них успокаивающе.

На передовой тем временем продолжался яростный бой. Десять воинов-инков оказались за защитной стеной огня, где им противостояло полдюжины дикси – в два раза меньше, чем нападало. Два каннибала уже зажарились, еще двое угодили в волчьи ловушки и лихорадочно пытались выбраться из них, уползти в лес. Еще один негодяй встретился с мясорубкой – двумя спрятанными в земле бревнами с гвоздями, крутящимися под весом попавшего в них бедолаги и перемалывающими его в фарш. Шестой, уже убегая, задел веревку, которая удерживала доски с шипами на большой высоте. Разогнавшись по дуге с вершин деревьев, эти подарки леса встретились друг с другом в той самой точке, где пробегал дикси. Он не успел ничего почувствовать.

Несмотря на умственную отсталость и трусость большинства каннибалов, некоторые из них были намного опаснее любого самого отъявленного подонка из сохранивших человеческие повадки людей. Племя инков могло понести самые большие потери за последние тридцать лет, но меткий выстрел часового вынес еще одного дикси, сократив число оставшихся до пяти. Против них по-прежнему оставалось десять инков. При двукратном перевесе у них появлялся шанс.

Опытные воины приступили к заранее подготовленной тактике «карусели» – первый бросается на врага, вызывая на себя всю его ярость, а когда дикси отбрасывает его, второй пользуется возможностью и наносит удар копьем. Каннибал обычно ломает копье, но, будучи раненым, представляет уже меньшую опасность, и «карусель» повторяется снова и снова, пока ярость противника не сменяется мольбами о пощаде. В этот момент самое важное – переступить через свою человечность и не отпустить дикси живым, чтобы тот потом не вернулся с целой армией себе подобных и заранее заготовленным планом штурма лагеря инков.

Эта же тактика применялась и теперь, но противники оказались невероятно сильны. Пять жутких тварей сбились в кучу и отбрасывали одного инка за другим, не давая нанести себе смертельные уколы. Можно было бы дождаться, пока они потеряют силы в битве с воинами, но жизни запертых по ту сторону огня инков были крайне важны. Они стоили дороже всего, даже дороже патронов к ружью. Понимая это, засевший на башне часовой стрелял снова и снова, расходуя боезапас. Удача не то чтобы сильно ему улыбалась – кроме первого точного попадания он поразил цель лишь последним оставшимся патроном, уменьшив количество врагов до четырех. После этого десять воинов сумели нанести им урон. Раненые твари перестали защищаться и бросились наутек, став легкой добычей для копий и стрел.

– Не отпускать никого! – кричал вождь с окраины лагеря. – Нельзя, чтобы они рассказали о новых ловушках!

Когда с беглецами было покончено, воины инков собрались возле последнего каннибала, застрявшего в ловушке. Озлобленный коротышка скорее со звериными, чем с людскими повадками безуспешно пытался перегрызть себе кость, чтобы выбраться из западни. Кожа его была мертвенно-серой, словно бог-создатель пожалел на нее краски, взгляд его был пустой, как и мысли. Он нервно озирался по сторонам, пока цепь из краснокожих людей вокруг него постепенно сжималась.

– Сколько вас еще? – спросил самый высокий воин. Он единственный был не ранен и крепко стоял на ногах.

Ответа не последовало, по крайней мере членораздельного.

– Мы ничего от него не добьемся. Они просто животные. Вот что бывает, когда поедаешь себе подобных. Полная деградация.

Инки окончательно решили вопрос с раненым дикси и вернулись к стене огня, уже не такой внушительной, как вначале. В некоторых местах ее можно было перепрыгнуть, но потрепанные сражением парни решили подождать, пока пламя еще поутихнет.

Лагерь уже подсчитывал потери, когда на небе появилась светлая дымка – верная спутница нового дня. Один воин навсегда покинул этот мир, еще трое были тяжело ранены. Имей племя доступ к антибиотикам, об их судьбе можно было бы не волноваться, но ближайшая аптека находилась в трехстах годах позади, а существование завода лекарств оставалось скрыто туманом войны.

– Патроны закончились, – с отчаянием произнес вождь.

– Зато у нас по-прежнему есть огонь, – пытался успокоить его Матфей. – Эти твари боятся его как… огня.

Вместо того чтобы засмеяться, все смогли лишь выдавить из себя измученные улыбки.

– Рано или поздно дикси научатся его обходить, найдут слабые места в обороне.

– Да бросьте, вождь. Они ничего толком о нас не знают.

– Несколько лет назад их отряд ушел отсюда живым, – напомнил Инка.

– И до сегодняшнего дня они нас не тревожили. У них каша вместо мозгов, забыли уже о нас, а сейчас случайно наткнулись.

– Главное – не принимать желаемое за действительное, – мудро проговорил вождь.

– Точно вам говорю, это была случайная стычка, – стоял на своем Матфей. – Слишком они оказались неподготовленные. И никто из них не вернется к своим, не расскажет о наших новых ловушках. Дикси знают о нас только мифы, будто мы повелители огня или что-то вроде того. Чем загадочнее, тем лучше. Мы для них таинственное племя юга.

– Точно так же, как они для нас таинственное племя севера, – нахмурился вождь. – Ладно, нам всем надо немного поспать.

Инка пошел к дому сквозь предрассветный туман. На пороге его, как всегда, ждала Лима все с тем же испуганным взглядом.

Глава 2

Дни после сражений обычно бывают сложными, зачастую даже тяжелее, чем сами битвы. Действие гормонов, помогающих выдержать экстремальные ситуации, ослабевает, и появляется время подумать, обмозговать пережитое и почувствовать страх. Самые глубокие переживания всегда происходят после беды. Люди просто не способны на изнуряющее самокопание во время борьбы, иначе бы они остались за бортом эволюции. Люди борются яростно, неутомимо, поэтому побеждают. По крайней мере все живущие в Великой пустоши непременно побеждали, как делали и их предки. Пусть это и называется систематической ошибкой выжившего – ведь у проигравшего мы не можем ничего спросить, – она тем не менее доказывает, как мало мы рефлексируем в момент тяжелейшей борьбы и как сильно страдаем потом. Поселяемся в кошмарных воспоминаниях, как заевшую пластинку, прокручиваем их снова и снова, ведь нападение каннибалов – событие из ряда вон выходящее. Оно опаснее встречи с хищниками или солнечной вспышки, в отличие от всего этого, нападение нельзя предсказать и как-то проконтролировать, ведь несмотря на генетическое вырождение этих тварей, в них еще живут остатки хитрости и коварства, присущие самым безжалостным обитателям Великой пустоши – людям.

Весь следующий день племя инков провело в страхе из-за пережитой ночи. Именно так. Будь жива наука статистика, она непременно бы указала, что страх портит жизнь людям больше всего остального, он убивает, становится причиной преждевременной гибели и мешает выйти победителем из смертельной схватки. С логической точки зрения страх нам не нужен, однако из всех возможных чувств люди цепляются за него сильнее всего. И после этого они еще называют себя самыми логичными существами во вселенной.

Лагерь встретил утро мучительно. Вместе с дождем лились слезы, а по раскисшей земле словно шла нервная дрожь. Вибрации от завода по производству горючего передавались жителям бывшего космодрома. Обычно они их не замечали, но теперь внутренняя и внешняя дрожь вошли в резонанс. Казалось, сама земля в страхе, волнуется и переживает. Однако у такого нервного потрясения была и обратная сторона – застывшее во времени и пустоте племя как бы пришло в себя, снова почувствовало вкус к жизни, осознало, зачем живет. Даже самая глубокая депрессия отступает, когда встречаешься лицом к лицу со смертью, ощущаешь ее ледяное дыхание всем телом. Для тех, кто пережил эту ночь, появилось еще больше смысла жить и бороться. Просто потому, что они играли роли людей в великой театральной постановке под названием «Жизнь».

Смерть одного сплотила всех остальных. По периметру лагеря спешно восстанавливались старые ловушки и сооружались новые. Они доказали свою эффективность, и теперь ни один человек в племени не сомкнет глаз, пока этих ловушек не станет в десять раз больше, чем прежде. Одни инки орудовали кольями и ножами, создавая непроходимую полосу смертельных препятствий, другие подравнивали канавы и заливали их новым горючим. Командовали всеми, как обычно, вождь Инка и старший по хозяйству Матфей.

– Топлива должно хватить на полную заливку внешнего кольца. Но что, если атаки участятся? – сетовал татуированный помощник. – Мы не можем заставить завод работать быстрее.

– Мы вообще не знаем, как он работает, – вздохнул вождь.

– Ладно тебе, – прошептал Матфей. – Будешь часто напоминать о собственном бессилии, и люди начнут бунтовать, требовать изменений. Из Юраса или Куско будут плохие вожди.

– Тем не менее я не вечный. Даже Юрас на пять лет моложе меня. Кто-то из них рано или поздно станет здесь главным.

– Тогда я голосую за поздно, – улыбнулся Матфей. В отличие от остальных, он продолжал ходить нагим по пояс, веря, что оберег почти на все тело окажется эффективнее в неприкрытом состоянии. Небольшой слой жира помогал ему согреваться, но до самой толстой сальной прослойки в племени, какую отъел себе Юрас, ему было еще далеко.

Когда дым и утренний туман окончательно развеялись, над лагерем появилось ленивое солнце. Поздней осенью оно в лучшем случае поднималось до середины своего пути между горизонтом и зенитом, а большую часть дня вовсе плавало где-то за лесом. У него оставалось все меньше и меньше сил. Сложно было представить, что такое ослабленное светило способно излучать губительные рад-вспышки, но даже зимой они были не редкостью. Пока все смотрели на солнце, с охоты вернулся Куско. Каким-то образом прошел незамеченным мимо работающих на окраинах лагеря инков и оказался сразу возле дома отца.

Молодой, мускулистый парень немного за двадцать, с вытатуированными узкими орнаментами вокруг бицепсов и кольцами на пальцах, с пышными русыми волосами, точь-в-точь как у Лимы. На нем были джинсы, когда-то принадлежавшие человеку по имени Вранглер, если верить надписи на них. Каждая штанина была обшита ремнями для переноски целой коллекции ножей. С его широких плеч, едва прикрывая кубики пресса, свисала окрашенная в цвет хаки шкура клыка смерти, самого опасного хищника Пустоши.

– Куско, вернулся! – громко прокричал отец, явно работая на публику.

В такой ситуации гораздо естественнее было бы обратиться к сыну просто «сын», но соплеменникам этот молодой, сильный, красивый будущий вождь должен запоминаться как раз по имени, а не по безликому и скучному «сын». В конце концов кто-то из толпы мог не понять, о ком речь, а Юрас хотел, чтобы все знали, кто тут лучший охотник. На такое молчаливое, зачастую со всем согласное большинство и был расчет. Если две трети лагеря будут за Куско, с остальными легко будет договориться, в худшем случае – выставить их за порог.

Наследник приволок к костру в центре лагеря тушу двугорбого оленя весом килограмм в сто. Ненужные части он отрезал и бросил в лесу, шкуру снял, и теперь гордо нес ее на плече, а под тушу подложил полиэтиленовую клеенку, чтобы самое ценное не терлось о землю при волочении.

– Хорошо, – кивнул вождь женщинам племени. – Разводите огонь, надо помянуть павшего. И принесите дары за здоровье раненых.

Несколько юных девушек принялись готовить мясо, пока самые старые и опытные женщины сидели над постелями искалеченных в ночной стычке инков. Они использовали самые совершенные в этих краях средства медицины – молитвы и травы, но чаша весов, к сожалению, склонялась не в пользу раненных.

В хлопотах и суете лагерь окончательно отошел от осенней хандры. Все были при деле, всем хотелось жить дальше. Нет, не так. Всем хотелось не умирать. Вот это и перевешивало.

– Надо предать тело богам, – сказал родственник погибшего воина. – Он должен попасть к ним на трапезу прежде, чем трапезу начнем мы.

– Здравая мысль, – согласился с ним вождь. Только он имел право включать аппарат по преданию тела богам.

Собралась небольшая процессия из Инки, Матфея, родственников и самых близких друзей погибшего. Для лагеря в две сотни человек даже десяток отвлеченных от работы людей считался великой роскошью. Чтобы выжить, племя должно быть единым организмом, каждый должен делать свою работу. Никому никаких поблажек. Уважительной причиной, чтобы не работать, может быть только болезнь, смерть или, как в этом случае, похороны близкого человека.

Процессия двинулась по направлению к растущему ввысь ракетному комплексу. Хотя на первый взгляд и казалось, что лагерь отовсюду окружен лесом, с одной его стороны прямо к космодрому тянулась едва заметная, заросшая по краям дорога. Нетронутой деревьями и кустарником осталась лишь узкая полоска бетона, проложенная на века. По ней и несли тело погибшего. Где-то на середине пути, примерно в пятистах метрах до направленной вверх ракеты стояла еще одна группа зданий, похожих на те дома, что заселили инки, только более высоких, с большим количеством стали, а значит, более радиоактивных и опасных в моменты солнечных вспышек. Поэтому тут никто не жил. И только уходящий глубоко под землю завод ракетного топлива продолжал исправно работать.

Доподлинно не было известно, случалась ли в последние пятьсот лет ядерная война, но этот стратегически важный завод был спроектирован на случай любого возможного катаклизма, поэтому время, стихия и радиация не смогли причинить ему вред.

Процессия прошла между мусорными полями, миновала заброшенные дома – древний технический комплекс для наблюдения за пусками ракет – и повернула в сторону, туда, где раньше была трасса, автобусная станция для рабочих и ресторан. В этих местах племя уже не находилось под защитой лагеря и часовых на вышке, поэтому следовало действовать очень быстро и, главное, бесшумно. Даже небольшое стадо волкогавов могло растерзать путников, чего уж говорить о клыке смерти, решившем забрести в эти края. Да, определенно без защиты огненных стен человек легко становился закуской для многочисленных тварей, наводнивших Великую пустошь.

– Аккуратнее, не уроните тело, – шептал Матфей остальным, пока они шли вперед.

Конструкция синего цвета у самой трассы походила на телефонную будку. Такая же цилиндрическая и невысокая, размером как раз для человека. Сбоку у нее была дверь-пенал – она сдвигалась в сторону и прижималась к стенке конструкции. Краска с будки давно слезла, а ее синий оттенок принадлежал неизвестному сплаву металлов. На фоне полнейшей разрухи и запустения она была как бельмо на глазу. Слишком хорошо сохранившееся, скорее всего последнее изобретение человечества перед исходом на Марс. Ей было не больше четырехсот лет.

Вождь подошел к окошку управления с внешней стороны аппарата и очень медленно, стараясь не издавать лишних звуков, снял с шеи ключ, вставил его в отверстие и повернул. На экране загорелись лампочки. Устройство было столь прочным, что пережило тысячу солнечных вспышек. Почти вся электроника, оставшаяся на поверхности планеты, вышла из строя, но этот аппарат для предания тел богам продолжал работать.

– Это ли не доказательство существования всевышних? – воскликнул однажды дед Инки. – Боги стремятся разрушить все, кроме этого связующего звена, портала между миром смертных и миром вечно живых. Значит, мы им нужны не меньше, чем они нам.

Введя код управления аппаратом, вождь открыл дверь. Свободного места внутри хватило бы на человека любой комплекции.

– Вносите, аккуратно.

Инки попрощались с погибшим и общими усилиями разместили его в цилиндрической полости.

– Подождите! – шепнул родственник.

Он потянулся внутрь конструкции и снял в шеи покойника золотой кулон. Всего лишь золото, безделушка, но памятная вещь для семьи.

– Все, теперь можно.

Вождь закрыл дверцу и прочитал молитву, чтобы душа погибшего попала сразу на пир к Ойлу и Раду, минуя оставшийся круг ада. По их поверью, первые восемь кругов ада составляли собой жизнь на Земле, и только девятый круг, бескрайний океан холода за пределами человеческого понимания, отделял всех от рая. Его и должна была преодолеть душа, чтобы попасть в лучший мир. Молитва, по мнению инков, придавала ей то решающее ускорение, которое выводит за пределы адского притяжения Земли – в открытый космос.

Конструкция заскрипела.

– Так, ладно, сейчас будет шумно, – напомнил Матфей.

По округе разлетелся грохот загадочных механизмов, а вместе с этим и птицы сорвались с насиженных мест. Испуганные вороны подняли в небе цунами, закаркали на весь лес, понеслись прочь, сбиваясь в стаю переливающейся формы, похожей на текучие образы в чьем-то безумном сне.

– Чертовы птицы, – злился родственник убитого.

– Не страшно, они улетают. Их карканье уведет за собой хищников, – успокоил его Матфей.

Грохот внутри аппарата тем временем стал тише, ушел куда-то под землю, давая понять, что будка – это лишь вершина айсберга, малая часть какого-то огромного механизма. Инки почувствовали ногами вибрации, как от землетрясения. Одну минуту, вторую вибрация нарастала, но потом внезапно прекратилась. Воцарилась полнейшая тишина, словно никакого шума и не было. Над окошком будки загорелась зеленая лампочка.

– Слава богам, они его приняли, – обрадовал собравшихся вождь.

Он открыл дверцу и достал из кабинки прекрасный алмаз, сверкающий всеми цветами радуги, размером в три-пять карат. Он казался совершенным. Самое красивое и крепчайшее вещество на Земле – лучшее, чем может стать человек.

– Душа покойного воина.

Инка с поклоном вручил камень родственнику. Тот достал из-под шкуры бусы из камней предков, лежащих каждый в своем мешочке, положил к ним новую душу и поклонился в ответ.

– Частица его навсегда останется среди нас, – торжественно объявил вождь. – Теперь он сможет приглядывать за нами, пируя с богами на небесах.

Процессия заторопилась обратно, под защиту ловушек и при необходимости – огненных стен.

Женщины к тому времени уже приготовили мясо оленя и снова расставили столы вокруг лагерного костра. Убирая их прошлой ночью, мало кто мог подумать, что так быстро появится новый повод для общей трапезы. Повод не самый радостный, ведь надо было поминать погибшего и молиться за здоровье раненных, но и не самый худший, ведь дюжина каннибалов отправилась на тот свет. Племя не знало, как размножались эти серые твари, но наивно предполагало, что после каждого отраженного нападения их становится меньше.

Никто не подозревал, насколько большой была численность дикси…

В блаженном неведении инки заняли места на длинных лавках у расставленных кругом столов. Белый пепел между камней в его центре напоминал о костре, а спекшиеся пятна крови и жира вокруг давали понять, что мясо уже приготовлено. Но даже слепые бы догадались – настолько сильный стоял запах жаркого. Даже ветер на минуту остановился, чтобы позволить людям насладиться ароматом запекшейся корочки на приправленном душистыми травами мясе. Самой вкусной и оттого ценной частью оленя считались его горбы. Жирные, без хрящей и прожилок, почти как корейка со спины свиньи, только с одним отличием – свиней у инков не было, а двугорбые олени довольно часто встречались в тайге.

Деликатес лежал на столе вождя. Рядом с Инкой, согласно обычаям, расположился добытчик Куско, а также его отец Юрас. С другой стороны от вождя сидели его дочь Лима и помощник Матфей. Остальной сотне с лишним жителей достались другие части оленя, а также мясо из подземных запасов, куда его понемногу закапывали после каждой успешной охоты – как раз для таких случаев.

– Помянем погибшего и помолимся за его душу, – произнес вождь, держа в руке пластиковый стакан с чистейшей водой. – А также поблагодарим Ойла за помощь. Пусть он и впредь указывает нам путь своим огненным перстом и защищает от всякого зла.

Инка поднял стакан перед собой, поднес его ко рту и выпил самую дорогую и ценную жидкость Великой пустоши. В отличие от бесконечно производимого топлива, воду надо было брать из реки и относить под покровом ночи на очистную станцию в нескольких километрах к северу, вдоль убийственных вод Онеги, а ведь именно оттуда, с севера, нападали дикси. Полная опасностей вылазка была еще и крайне трудной – чтобы не рисковать лишний раз, инки старались унести с собой как можно больше воды, порой литров по тридцать на каждого. Теперь они наслаждались плодами своего труда, выпивая чистейший продукт без всякой радиации. Даже больше – вода помогала вывести небольшую дозу радиации из организма.

Алкогольных заводов поблизости не наблюдалось, и инки не могли полностью избавиться от облучения, а потому быстро старились и умирали. Зато алкоголизм среди них был нулевой.

После чистейшей и неимоверно вкусной, почти родниковой воды, все принялись за дары леса. Сидящие вдалеке от главного стола инки спокойно поедали доставшуюся им солонину, а за столом вождя возникло некое смятение. Вроде бы им достался самый вкусный деликатес, но что-то было не так.

Первым выказал недовольство Матфей:

– Это как будто мертвый олень.

– Ну да, я ведь его убил, – гордо ответил Куско.

– Нет, я имею в виду, он был мертв задолго до приготовления. Мясо уже не то.

– Не наговаривай, – шепнул ему Инка. – Скандалы нам ни к чему.

Юрас первым проглотил мясо и заступился за сына:

– Бабы разучились готовить. Возятся с семенами и уже позабыли, как надо жарить настоящее мясо. Тьфу.

Незаметно выплюнув один кусочек горба, Лима больше не притронулась к еде. Худенькой девушке было не привыкать подолгу обходиться без пищи. Особенно в мире, где никакая пища не нравилась.

В десяти метрах от нее сидел Пуно и давился солониной. В отличие от хрупкой дочери Инки, он не мог позволить себе обходиться без дополнительных калорий. Залогом успешной работы и выживания были силы, поэтому их требовалось постоянно поддерживать. Рядом с ним ел его новый друг Хан и тот парень, с которым они едва не подрались на игре. Звали его Космо – имя опять-таки было взято с частично сохранившейся древней надписи на стене космодрома. Он не дружил с Пуно, но и не враждовал. Как совсем скоро покажет жизнь, Пуно следовало благодарить судьбу хотя бы за это.

После трапезы все вновь разошлись по делам. Жизнь вроде бы потекла в прежнем русле, напоминая о тех временах, когда все были живы, сыты и относительно счастливы. Теперь же свой негативный отпечаток накладывала общая усталость из-за ночного боя и недосыпания, а также стоны трех раненных, чья судьба уже была предрешена. Они не умерли в тот же день, не умерли и на следующий, но характер их ранений и непрерывно растущий жар давали понять, что дни их сочтены. Вот так одна небольшая вылазка каннибалов лишила племя сразу четверых мужчин. Если добавить к этому голод, который вполне мог начаться весной, то перспективы у инков были не радужные. С другой стороны, гибель нескольких людей можно и пережить, а с голодом разобраться при помощи охоты, и, если бы все так и закончилось, тяжелая жизнь племени пошла бы своим чередом – мучительно, но не смертельно. Никто тогда еще и не подозревал, что через каких-то несколько дней все изменится так, что инки будут с ностальгией вспоминать времена нападения каннибалов и нехватки семян.

Белые дьяволы приближались.

На следующую ночь Лима вовсе не смогла уснуть. Перед красными от усталости глазами непрерывно стояли их образы. Они, как в кукольном театре кошмара, разыгрывали спектакль, на который невозможно было смотреть. Девушке бы в этот момент получше их разглядеть и, где надо, зарисовать, благо бумаги и углей хватало, но чувствительная душа не могла заставить себя изучить эти исчадия зла.

На утро Инка нашел свою дочь свернувшейся у алтаря. Глаза ее были открыты, а тело тряслось от страха и холода.

– Все будет хорошо, моя дорогая. – Он еле сдержал слезы. – Если на то пошло, даже смерть – не самое худшее, что может с нами произойти.

– В том-то и дело, отец, – неслышно прошептала она. – В том-то и дело.

Он попросил нескольких женщин остаться с Лимой и отвлечь ее разговорами и рукоделием, занять ее угнетенный разум делами. Племя как раз нуждалось в зимней одежде в преддверии холодов. С прошлого года многое износилось, и нужна была целая фабрика, чтобы восполнять постоянно растущую потребность в вещах – летних почти ни у кого не осталось, их делали из остатков зимних, а уж зимним требовался особый уход. Нужда была абсолютно во всем.

Лима, как и любой соплеменник, владела навыками шитья, поэтому объяснять ей долго ничего не пришлось. Опытные женщины показывали, как с помощью ножниц и иголки с ниткой превратить две старые вещи в одну относительно новую, и девушка машинально повторяла за ними. Образы белых тварей никуда не делись, но затуманились в мыслях, стали менее осязаемыми, высохли и выцвели, как на фотографии. Возможно, если оглядываться назад, это был не очень полезный уход от проблем.

Ближе к вечеру, когда солнце уже собиралось нырнуть за кромку леса, ему бросила вызов еще одна светящаяся звезда. Сначала лишь малая точка на небосводе, она с невероятной скоростью увеличивалась, проплывая над инками, с каждым их вздохом и криком удивления приковывала к себе новые взгляды. Все произошло очень быстро, поэтому время стало тянуться медленнее, чтобы позволить всем насладиться моментом. Огромный горящий болид, сущность которого никто из племени не понимал, пронесся над головами, разделив небо на две равные половины, разделив жизни людей на до и после. Он разминулся с торчащим ввысь носом ракеты и чиркнул верхушки деревьев прямо у лагеря. Мало кто успел заметить отлетевшую в противоход болиду часть, ведь в следующее мгновение солнце затмила вспышка много ярче любого светила. Будь у инков тысяча заводов с топливом, они не смогли бы получить даже толику увиденного свечения. Секунда, вторая, и все потускнело так же резко, как вспыхнуло. Почти уже позабытое солнце вернулось на свое законное место на небосводе, и еще через секунду лагерь накрыл жуткий гром – словно небо обрушилось на землю, знаменуя смертельным слиянием конец всего сущего. Даже всадники Апокалипсиса по сравнению с этим зрелищем оказались бы безобидными ковбоями. Покажись в этот момент над тайгой четыре скелета на лошадях, никому бы не было до них дела.

Грохот пронесся сквозь лагерь, попутно пересчитал людям косточки, и все замолчало. О недавнем зрелище напоминали только стаи ворон, хаотично кружащих в небе, но как бы они ни старались изобразить в вышине три шестерки, у них ничего не вышло. Нечто похожее на 668 пронеслось над головами застывших в шоке людей, и время снова пошло. Оно больше не тянулось, как в замедленной съемке, скорее наоборот – наверстывало упущенное, подгоняя себя под неумолимое действие законов физики, словно машинист поезда, который слишком долго плелся между станциями и теперь задействует все возможности, чтобы уложиться в расписание.

В лагере началась паника. Инки забегали, пытаясь что-то придумать, как-то подготовиться к неизведанному. Женщины в доме вождя побледнели, будто почувствовали касание зла, и бросили шить. Одна только Лима не отложила иголку – она сотни раз видела то, что теперь ужасало всех, и настолько привыкла к этому кошмару, что он никак на нее не подействовал. Разумеется, если не считать ее невроза, недосыпания и бледности. В отличие от остальных, Лиму это событие шокировало задолго до того, как произошло.

Когда нагнавшее график время стало идти нормально, инки пришли в себя, если так можно сказать. Напуганные, они собрались в центре лагеря, вокруг своего вождя.

– Падение звезды! – закричал какой-то старик. – Что это значит?

– Явно ничего хорошего, – ответил ему другой. – Это проклятие. Все мы ответим за чьи-то грехи.

– Так мы не попадем в рай? – спрашивал кто-то еще.

– Тише! – вмешался вождь.

Вечернее солнце освещало его морщины под особым углом, из-за чего лицо выглядело вырезанным из камня со всеми его бороздками и ложбинками. Вождь казался ожившей статуей – эффект очень редкий в мире, где мало кто доживает даже до сорока и успевает обзавестись всеми этими возрастными отметинами. Длинные седые волосы только усиливали впечатление.

– Если это враги, – продолжил Инка, – нам есть чем ответить. Храбрости нам не занимать. Если же это боги – нам тем более нечего бояться. Души наши чисты, как первородные семена. Если мы не пройдем проверку пером, то никто ее не пройдет.

Одна из матерей шепотом объяснила ребенку, что боги на одну чашу весов кладут человека, а на другую – перо Истины. Если оно перевешивает, человек чист перед богами, природой и самим собой.

– Но не можем же мы просто ждать! – негодовал Юрас. – Надо пойти на разведку.

– Всему свое время, – ответил осторожный вождь. – Посмотрим сначала с вышки.

Самого зоркого отправили на защитную вышку лагеря, откуда совсем недавно он уложил двух дикси. В отличие от бескрайней тьмы, что расстилалась вокруг лагеря ночью, теперь с высоты открывался живописный обзор на осенний лес и кровавое заходящее солнце. И без того постоянно красное небо стало ярко-багровым. На его фоне краснокожий юноша смотрелся очень гармонично. Это был бардовый, нет, даже пунцовый мир. Воина тошнило от такого пейзажа, и он приложил всю свою концентрацию, чтобы приглядеться к месту падения пока еще неопознанного, вроде бы летательного, хотелось бы верить – объекта.

Ближайшие к лагерю деревья лишь слегка опалились – сам болид не задел их, а лишь обдал раскалившимся при падении воздухом. Пожар быстро сошел на нет – он всегда затухал в этих соснах, иначе они не простояли бы сотни лет в таком адском климате со всеми его бурями, засухами и радиацией. За уцелевшими деревьями виднелись другие стволы, будто спиленные какой-то гигантской пилой, и чем дальше всматривался охотник, тем короче были деревья. Относительная густота леса не позволила ему разглядеть место падения в километре от лагеря, но дымящийся кратер и скошенные сосны не оставляли сомнений в том, что падение произошло.

– Хорошо, смотри еще, – приказал вождь. – Если что увидишь – кричи.

А тем временем в лагере продолжался совет. Храбрейшие воины рвались в разведку, а не менее храбрые жены старались их удержать. Более сдержанные голосовали за то, чтобы ждать, но все понимали одно – спокойно лечь спать в такой ситуации попросту невозможно, а без сна не будет сил на защиту лагеря, поэтому раскрыть тайну загадочного падения надо до конца дня, благо пара часов еще оставалась. Юрас пододвинул своего сына Куско в самый центр совета, чтобы он стоял как можно ближе к вождю. Простых охотников вроде Хана и Пуно он, наоборот, всеми силами старался задвинуть дальше.

– Вижу движение! – закричал часовой.

Срезанные и поваленные деревья сильно проредили лес, который теперь просматривался дальше обычного. Чуть ли не на километр. Но там было спокойно, если не считать клубящегося по земле дыма. Не найдя ничего интересного вокруг кратера, часовой обратил внимание на местность с другой стороны лагеря, где и заметил то самое движение.

– На юге, между деревьями! – крикнул он.

– Но звезда упала не там, – удивился вождь.

– Я видел, как от нее отлетел кусок перед взрывом, – вспомнил Матфей.

С вышки продолжали поступать данные:

– Их там пара десятков, – возбужденно сообщал часовой. – Двигаются как люди, но в каком-то нечеловеческом облачении!

– Божества! – загорелся Юрас. – Надо встретить их, как подобает настоящим воинам!

Толпа начала шуметь. Храбрость и страх смешались воедино и выразились во множестве вздохов.

– Хорошо, – согласился вождь. – Раз уж они движутся в нашу сторону, отсиживаться бессмысленно.

Юрас не стал дожидаться приказа вождя и, удовлетворившись тем, что старый Инка не против, стал собирать группу из лучших воинов. Двадцать человек – по одному на пришедших к ним божеств. Ведь, как известно, только истинный воин достоин всех благ как земной, так и загробной жизни. Во главе отряда Юрас хотел поставить сына, но тот застыл на месте как вкопанный.

– Давай же, – шипел отец. – Это шанс всей твоей жизни.

Куско делал вид, что не слышит его, и лишь отмахивался от родителя каждый раз, когда тот хватал его за плечо. Во всеобщей суматохе этого семейного спора никто не заметил. Ну или почти никто.

В конце концов отряд воинов двинулся в путь без Куско. Сверху их подгоняли нервные выкрики часового – неизвестные божества приближались. Юрас окончательно отчаялся увидеть среди отважнейших бойцов своего сына, немного остыл и убедил себя, что, может, оно и к лучшему. Не всегда надо рваться вперед. Теперь, когда Куско остался в лагере, отец уже не хотел, чтобы пришельцами оказались великие и справедливые боги. Раз уж в отряде доблестных инков не было никого ценного для Юраса, он пожелал, чтобы в лесу оказалось зло. Иначе кто-то из двадцати храбрейших получит возможность прославиться, обретет великое благословение и встанет между Куско и троном вождя.

Двадцать воинов осторожно миновали полосу из ловушек по хорошо замаскированной безопасной тропе. Женщины провожали мужей на эту странную встречу, как много раз провожали их на охоту, и молились, чтобы те вернулись живыми. Хорошо было то, что, в отличие от охоты, долго ждать не придется – цель вылазки была в каких-то пятистах метрах от лагеря. Это была даже не вылазка, а первый контакт с неизведанным. Все замерли в ожидании.

С вышки отряд казался медленно ползущей змеей, извивающейся на поворотах тропинки. Издалека все было мелким, словно игрушечным. А может, люди действительно были игрушками в чьем-то безумном кукольном представлении. В таком случае у часового появлялось очень много вопросов к этому кукольнику. В отличие от остававшихся в неведении на земле членов племени, инк на вышке увидел достаточно, чтобы навсегда перестать верить своим глазам. В первые минуты он сообщал собравшимся, как продвигается посланный навстречу неизведанному отряд, как аналогичный змеиный поток движется им навстречу, как они все останавливаются друг перед другом, как воины поднимают оружие перед великими божествами… На этом пересказ происходящего закончился, и все поняли почему.

Второй раз за день над лесом разнесся шум. Чудовищные хлопки, словно взрывы динамитных шашек, начали разлетаться по округе. По отдельности они были тише, чем грохот падения камня с небес, но по совокупности вызванного ими ужаса превзошли его в несколько раз. Десятки хлопков переросли в сотни, а между ними внимательный слух мог разобрать огнестрельные очереди – будто множество ружей стреляло без перезарядки. Долго живя в изоляции, племя забыло о существовании автоматов, а о лазерах оно и вовсе знать не могло, поэтому толпившиеся на площади вокруг костра инки могли лишь гадать, что за чудовищные установки издают столь режущие слух звуки. Зато все видел парень на вышке. После начала кровавых вспышек он забился в угол между лестницей и поручнем, но, к сожалению для себя, продолжал смотреть в лес через специально вырезанные у пола бойницы. Безопасно для физического здоровья, но крайне вредно для психики.

Он видел, как воинов разрывает на куски красный луч и из пунцовых тел вылетают фонтаны бардовой крови, будто на Земле не существует других цветов, будто какой-то безумный бог любил лишь одну часть палитры, будто их мир действительно был вотчиной сумасшедшего надзирателя, самого конченного во всем космическом пантеоне садиста.

Солнце уже садилось, но всполохи того, что совсем скоро назовут лазерами, освещали сумрачный лес, во всей красе представляя подручных безумного божества. Огромные, в два метра ростом, они были выше самого рослого воина племени и шире самого дородного толстяка. Однако у них, похоже, не было лишнего веса. Наоборот, их тела были угловатыми, а каждая из мышц – рельефной, заметной издалека. Хотя мышцы ли это были? Внешняя оболочка повторяла форму их тел, только была бо́льшего объема, как второй, более мощный скелет. Головы их все время оставались закрытыми шлемами – блестящими черепами, но одно из существ в разгар побоища укрылось за деревом и обнажило лицо. В этот момент часовой на вышке потерял сознание. Лицо противника было белым.

Убив всех до единого из двадцати воинов племени, неприятель продолжил свой путь к лагерю.

Инки безосновательно надеялись, что ловушки остановят непрошеных гостей. Прилетевшие с неба не были призраками – ловушки на них реагировали, но никакого ущерба нанести им не могли. Дерево и железо просто крошилось об их прочные скелеты. В ход пошла последняя линия обороны – круг огня по периметру лагеря.

Вождь хладнокровно выждал момент, когда большинство белых дьяволов окажется над каналами с бесцветной жидкостью, и отдал приказ поджечь и все.

– Жгите! – изо всех сил вскричал он.

Лучи зашедшего солнца сменились вспышкой огненной стены, взметнувшей ввысь испуганные языки пламени. Казалось, в ужасе была вся природа, но только потому, что инки чувствовали себя ее частью – как в старые добрые времена, когда на другой стороне колеса времени жили подобные им племена.

На фоне огня небо стало черным, ночь наступила так же внезапно, как началось нападение. В один момент, когда кто-то свыше нажал на переключатель смены времени суток, лагерь погрузился в кошмар. Этот кто-то знал, что спокойствие в душах людей в одночасье сменилось страхом и ужасом, поэтому изменил декорации на соответствующие.

Белые дьяволы прошли сквозь огонь, как человек может пройти сквозь воду. Никакая стихия не могла пробить их защитный барьер. Одно растянувшееся в вечность мгновение миновало, и опаснейшие существа уже оказались в лагере. Вблизи они куда больше походили на людей, чем казалось издалека. В свете огня стали заметны их скрытые под внешней броней человеческие тела. Это были не демоны, и даже не божества. Под толстым сплавом металлов скрывались люди, братья инков по крови, но это новое открытие не сильно помогло племени. Бойня не ограничилась лесом. Многие храбрецы попытались защитить родной дом и бросались на стальную оболочку с копьями и топорами, моментально отправляясь в загробный мир посредством шипящих лазеров. Крики ужаса уступили по громкости крикам боли. Многие женщины бросались мстить за павших мужей и моментально прощались с жизнью. Те, кому везло меньше, получали удары всесильных стальных рук пришельцев и тяжелых прикладов – это гарантировало переломы и медленную смерть от увечий. Чтобы умерить пыл защитников лагеря и подавить их волю к сопротивлению, пришельцы достали из-за спин увесистые орудия. Из их длинных стволов начали вылетать стальные стрелы невиданной силы. Рисуя в воздухе дымный след, они влетали в дома, разрывая бетон изнутри, как папье-маше. Кто-то погибал сразу, кого-то добивало обломками, врезающимися в тела, как нож в масло.

Один из пришельцев услышал плач часового на башне и поднял свой ракетомет, представляя себя в тире. Он хотел выбить приз в виде обрушения самой высокой постройки в лагере. В ночной пылающей схватке зрелище должно было стать действительно восхитительным, но командир отряда в последний момент остановил подчиненного.

– Не отклоняйся от цели, Виски, – сказал он по встроенной в костюмы радиосвязи, но без шлема его голос был слышен и инкам.

– Вас понял, Альфа, – ответил боец и опустил оружие.

Лидеру белых дьяволов надоело раздавать бесплатные билеты в Вальгаллу, и он приказал своим людям остановиться.

Еще более безумная, чем грохот выстрелов, тишина разлилась над дымящимся лагерем. Всего лишь минута разделила жизнь племени на до и после, бесконечная по своей сути минута, которую вновь и вновь будут переживать уцелевшие… пока не придет их черед.

На пришельцев больше не нападали. Согласно все той же ошибке выжившего уцелевшие инки знали, что бросаться на врага бесполезно.

Это не значит, что оставшиеся в живых были исключительно трусами. Просто они пытались найти уязвимые места противника чуть дольше, чем погибшие. Они задействовали тактическое мышление и быстро поняли, что уязвимых мест у врага попросту нет. По крайней мере в сложившейся обстановке. Пуно, Космо и Хан, например, успели в самом начале бойни соорудить баррикаду между двух соседних домов, откуда удобнее всего было вести оборону, и даже метнули несколько копий в пришельцев, но, к счастью молодых инков, оружие отскочило от брони, а захватчики даже ничего не заметили, иначе бы послали в ответ снаряд или гранату.

– Успокойтесь, и мы не причиним вам вреда! – прокричал на весь лагерь командир отряда. На его стальной груди красовалась буква А. Его позывной был Альфа. – Кто тут главный? – Он говорил на странном наречии, но почти все слова были понятны.

– Кто вы такие? – спросил Инка, выходя навстречу судьбе.

Он сильно постарел за прошедшие дни и особенно за последние полчаса, больше не мог передвигаться без своего деревянного посоха. Глаза его от ужаса и усталости стали такими же красными, как и кожа, на которой, в свою очередь, появились глубокие серые пятна. Свисающие, как рваный занавес, волосы поредели.

– Ты вождь? – уточнил Альфа.

Когда тот кивнул, пришелец с буквой С на груди, что значило Чарли, выстрелил старику в ногу.

– Отец! – Наблюдавшая за этим Лима закричала, как от удара током, и бросилась к раненному отцу, но боец с буквой B на груди оттолкнул ее ударом железной ноги обратно к порогу дома. Девушке оставалось только рыдать.

– Что вам нужно? – захрипел упавший на землю Инка. – У нас есть золото, забирайте хоть все. – Он ухватился за золотое украшение у себя на шее, сорвал его и бросил к ногам врагов.

– Золото? На кой черт нам бесполезный металл? Нам нужны семена!

Эти слова заставили замереть всех оставшихся в живых краснокожих. Инки носили украшения из золота и даже обставляли дома изделиями из драгоценного металла, ведь выше всего ценились вещи, не вызывающие аллергии, идеально гармонирующие с телом. Люди были готовы расстаться со всеми материальными богатствами, но, услышав о семенах, о единственном источнике своей жизни, впали в отчаяние. Все это было чудовищным сном.

– Возьмите его в почетный плен! – скомандовал новый правитель лагеря с буквой А на груди.

Два закованных в сталь бойца к тому времени уже очистили один из уцелевших домов, выбросив из него всю утварь. Внутри стало пусто, как в камере, – это место и стало тюрьмой.

– Давай сюда, папаша, – засмеялся солдат с буквой С.

Он потащил раненного вождя по земле, выводя на ней, как заправский каллиграф, еще один красный росчерк кровью из простреленной ноги старика. Центральная площадь лагеря была буквально расписана кровью, что дополняло и без того багровый пейзаж. Если кому придется когда-нибудь воссоздать эту картину на холсте, то будет довольно легко – хватит одного цвета, главного цвета ужаса.

Видя глубокий страх и непонимание в глазах затаившихся инков, Альфа решил, что надо что-то им объяснить – пусть привыкают к своему новому вождю.

– Вы вообще понимаете наш язык? – спросил он громко, чтобы любой мог услышать.

В ответ – молчание и все те же испуганные глаза.

– Отвечайте, когда полковник задает вам вопрос! – рявкнул Виски и пнул нескольких прижавшихся к стене людей.

– Да, – тихо ответил один из них. – Частично.

Разница в наречиях была сильной, но преодолимой.

– Вы, наверное, даже не знаете, на каком языке говорите, – продолжил Альфа. – До того, как человечество разделилось на две части, это был единый евразийский язык. Где-то пятьсот лет назад, когда правительство окончательно улетело на Марс, на нем говорили все без исключения. И смотрю, за такой долгий срок, язык изменился, правда, не так сильно, как ожидали некоторые.

– На Марс? – переспросил Матфей.

Во время бойни его прижало к земле огромным куском стены, но обломок лег относительно удачно, и помощник Инки не получил увечий. Задать вопрос было настоящей храбростью, учитывая, что больше никто не смел открыть рот, поэтому Альфа решил исполнить классическую роль хорошего полицейского, шагнул к Матфею и одним движением руки освободил его. Отбросил тяжеленный обломок в сторону.

– Этого тоже под стражу, – не позабыл полковник и о злом полицейском, но все же ответил на вопрос: – Марс, планета типа Земли, куда пятьсот лет назад улетели все нормальные люди. Где могли бы жить и вы, не будь ваши предки бедными и отсталыми.

По его тону чувствовалось, что в колонии процветают теории об интеллектуальном и расовом превосходстве новых людей над старыми и крепки предрассудки по отношению к краснокожим жителям затухающей колыбели цивилизации.

– При всем уважении, сэр, – прошептал Чарли. – Зачем мы, морпехи, нянчимся с этими аборигенами?

– Это в интересах миссии, майор, – так же тихо ответил полковник. – Они лучше нас знают, как выжить на этой планете. И еще, вдруг придется кем-то пожертвовать? Их не так жалко в том смысле, что за их смерти мне не придется отчитываться.

– То самое мясо, о котором нам говорили на Корабле? – ухмыльнулся майор. – Ну тогда можно немного понянчиться.

– Ладно, на сегодня разговор окончен! – прокричал Альфа. – Запомните, все должны слушать моих людей. Подчиняйтесь каждому их слову, и мы с вами обязательно поладим.

Довольный Чарли пошел к дому вождя, уже прикидывая, как будет там жить. По пути он подмигнул сидящей на земле Лиме, скорчив омерзительно пошлую гримасу. Он снял шлем и подразнил девушку недвусмысленным движениям языка. Удивительно, как сильно могут различаться внешность человека и его характер. Порой кардинально. С виду самый настоящий красавец, насколько это возможно при белом цвете кожи, с русыми волосами и пирсингом брови, с крепкой развитой шеей, от которой на генетическом уровне млеют женщины, с притягательной улыбкой, как с обложки спортивного журнала тысячелетней давности, он был даже привлекательнее Куско. И настолько же омерзительнее по своему существу, если сравнивать их двоих.

Хотя, кто знает, каким бы был Куско без необходимости нравиться большинству племени с целью занять пост вождя. Не исключено, что тем самым Чарли.

Сам предполагаемый преемник вождя сидел в это время в доме отца. Вместе со старым Юрасом он прильнул к окну.

– Это окно возможностей, – светился отец. – Понимаешь? Все может обернуться даже лучше, чем я надеялся.

– Я так долго этого ждал, – радовался Куско.

– Главное – без необдуманных действий. Не спугни удачу.

Юрас вышел из дома в тот самый момент, когда белокожие начали заставлять уцелевших инков убирать мусор и трупы в центре лагеря. В своих титанических доспехах они легко могли управляться с тяжелыми предметами сами, но с присущим людям Нового Света высокомерием заставляли работать людей Старого. Юрас оценил обстановку и подошел к главному на этом участке солдату с буквой B, позывной Браво.

– Ваше святейшество, – не забывал кланяться инк. – Думаю, я смогу убедить соплеменников отдать семена без лишнего кровопролития. Что такое жалкие зерна по сравнению с человеческой жизнью? Знаете, люди уважают меня…

Он хотел добавить «и моего сына», но вовремя остановился. Даже преследуя здравую цель обойтись без новых жертв, он мог оказаться в глазах некоторых инков предателем, коллаборационистом, поэтому незачем было бросать эту тень на сына. Он напомнит о Куско, только когда большинству станет понятно, что старик действительно хочет разрешить кризис дипломатическим путем… заработав при этом политические очки.

– Хитрый краснокожий, – рассмеялся Браво. – Ну ладно, почему нет. Убеди своих людей собраться на этой площади. – И громко добавил: – Кто не вылезет из своей щели через минуту, будет убит!

Стена огня вокруг лагеря к тому моменту уже погасла, поэтому выходить из убежищ пришлось в темноте. Один за другим инки вылезали из укромных мест и плелись к месту сбора, где еще недавно лежали трупы, а теперь высыхала кровь.

– Слушайте его, – помогал Юрас. – Иначе нам несдобровать.

– Кучнее, кучнее, – командовал Браво.

У всех белокожих в шлемах стоял прибор ночного видения, поэтому их зрение ничем не уступало дневному. Некоторые инки этого не знали и попытались спрятаться ближе к окраине лагеря, не очень далеко, чтобы не попасть в лапы людоедов и диких зверей, но и не очень близко, чтобы не угодить в руки пришельцев. Их быстро нашли.

– Вы двое! – крикнул всевидящий марсианин. – Живо сюда!

Пораженные таким зрением белого человека инки послушно бросились к центру лагеря. Да и каковы были альтернативы? Скрыться в лесу? В глухих местах не прожить и недели, а в лагере ты хотя бы оставался среди близких, знакомых людей.

Лидер пришельцев показал на вышку, где до сих пор сидел потрясенный инк. Он единственный видел все, начиная с мясорубки в лесу и заканчивая бойней в лагере. Он пережил шок, несовместимый со здравым рассудком, а поэтому не мог двигаться самостоятельно. Альфа это понял и не стал открывать по нему огонь, когда вышла отмеренная для краснокожих минута.

– Принеси его, Дельта, – приказал он, и человек с буквой D полез на башню.

В это время другие солдаты устанавливали принесенный с собой прожектор, чтобы выключить ночное зрение, от которого начинала болеть голова. Они подняли треногу с направленной лампой на крышу уцелевшего дома, подключили компактный источник питания, и яркий свет разогнал ночь на отдельно взятом клочке земли. Инки испуганно щурились от непривычно близкого солнца, пока кто-то из добрых захватчиков не объяснил им, что это просто чрезмерно большая лампочка, о существовании которых племя, конечно, знало. Попутно такие прожекторы появились по всему лагерю и вспыхивали сгустками света на бескрайней толще ночи, как пузырьки кислорода, поднявшиеся из воды.

Когда Дельта стащил парня с вышки, на том лица не было, точнее оно оказалось мертвенно бледным, ровно такого же цвета, как лица некоторых захватчиков – они уже сняли шлемы и были прекрасно различимы в свете прожекторов. Двенадцать солдат оказались скорее белыми, а восемь – скорее черными. Разумеется, какого-то единого темного и светлого цвета не было – у каждого солдата был свой уникальный оттенок, словно бог-создатель, чтобы поднять себе настроение, стал рисовать людей черным вместо красного, но краска начала заканчиваться, а потом и вовсе сошла на нет. Оставшихся он оставил белыми, потому что нагрянул дедлайн.

Пока сотня плененных толпилась на пятачке в центре лагеря, захватчики сооружали вокруг них загон. Стальные мышцы, огибающие тела солдат, помогали легко поднимать доски, щиты и даже части разрушенных стен. Солдаты делали это сами, потому что нельзя было доверять простым людям создание своего собственного концлагеря, ведь краснокожие могли сделать его непрочным. Когда ограда была готова, по ней протянули колючую проволоку, чтобы самые ловкие инки не смогли быстро перепрыгнуть ее и убежать, по крайней мере прежде, чем их настигнет лазерный луч возмездия. Стена не выглядела очень прочной. Это был во всех смыслах простой загон, отделивший жителей лагеря от их домов, которые теперь занимали солдаты. Те устроились роскошно, по отдельному зданию на каждого. Стояла уже совсем поздняя ночь, и замученные долгим полетом военные окончательно вымотались, хотели на боковую. Инки безропотно наблюдали за их домашними приготовлениями, за тем, как бело- и темнокожие выбрасывают из зданий золотые украшения, статуэтки и безделушки, ценные для инков как память, но бесполезные для пришельцев из далекой колонии… Точнее теперь уже Земля становилась колонией прилетевших на нее людей, а Марс являлся, таким образом, метрополией. Колесо времени проделало целый круг и даже не думало останавливаться.

Один из солдат, отмеченный буквой Е и с позывным Эхо, остановился на пороге своего нового дома, нажал на груди какую-то кнопку и вышел из защитной брони, раскрывающейся вертикально сзади, со спины, как маленький человек из панциря. Тут он заметил ребенка, заползшего на ступню оставленного им каркаса.

– Нравится? – спросил Эхо, крепко сложенный брюнет с густыми усами и по-армейски короткими волосами. Он поднял краснокожего малыша. – Это называется экзоскелет. Экзо – значит снаружи. Что-то типа панциря у моллюсков и членистоногих. Может, даже у черепах… Хотя нет, у черепах немного другое. Скорее как у цикад. Ты еще слишком мал, чтобы понять. – После этих слов Эхо передал малыша инкам через стену с колючей проволокой.

Его короткий рассказ услышали несколько членов племени, и к утру все инки знали, что такое экзоскелет.

Ночь выдалась бессонной. Инки лежали на холодной земле, сбившись в небольшие группы, чтобы сохранять больше тепла. Никто не дал им взять достаточное количество теплых вещей, поэтому у некоторых зубы стучали от холода. Многие плакали и стонали от полученных ран, некоторые бредили. Попавшие в жуткую передрягу, пережившие адские зрелища и страдания люди мечтали увидеть ночной кошмар, который по определению не может быть таким же безумным, как окружающая реальность. Ночной кошмар означал, что на какое-то время тебе станет легче, но он не приходил. Не давали заснуть и направленные на инков прожектора, помогавшие следить за сохранностью стада, – пленных стерегли двое солдат, сменявшихся каждые два часа в течение ночи.

Несколько инков взяли выброшенную из домов мебель, разломали ее на части и разожгли огонь в той самой куче угля и золы, что осталась от лагерного костра. Вокруг сразу собрались самые сильные и наглые. Среди них первыми были Юрас и Куско, прихватившие с собой Лиму. Бедная девушка пребывала в шоке, поэтому не сопротивлялась. Только через несколько часов угнетающе тяжелой бессонницы она вернулась к жизни и обнаружила себя в компании омерзительного борова Юраса, который с радостью воспользовался отсутствием ее отца, став теперь прислужником незваных гостей. Само по себе пленение Инки не особо волновало Лиму, ведь все они по сути были в плену, просто кто-то сидел в помещении, а кто-то в загоне под открытым небом. Больше всего ее мучила простреленная нога единственного и любимого родственника. В его возрасте и без серьезной помощи это могло привести к несчастью. Дождавшись, когда обнявший ее Куско перестанет ерзать и увидит свой первый кошмарный (так ему и надо) сон, девушка поползла к краю их нового лагеря, ближе к тому месту, где держали отца.

Стена загона проходила в нескольких метрах от импровизированной тюрьмы, поэтому шепот родной дочери Инка услышал сразу.

– Отец…

– Лима? Как ты? – послышался его голос.

Старик прильнул к заколоченному окну дома, где его заперли вместе с Матфеем, а девушка ухватилась руками за край ограждения. Между ними тянулся двухметровый проход.

– Все хорошо, отец, не волнуйся, – прошептала она. – Как твоя нога?

– Кровь еще сочится, – начал Инка, и девушка, сдерживая гнев, прикрыла глаза. Лучше бы выстрелили в нее. Не было бы так больно. – Но мне помогает Матфей. Он перевязал рану. Без него было бы совсем худо.

– Кто это такие? – не в силах стоять, Лима присела и оперлась о стену. Она оказалась к отцу спиной и повернула голову, чтобы лучше его слышать. Щель между досками хорошо пропускала звук. – Я единственная догадывалась, что они прилетят, но, как самая последняя дура, отмахивалась от видений, поэтому ничего важного не узнала.

– Думаю, они сказали правду, – прохрипел Инка. – Прилетели с Марса.

– Я… Я не понимаю, отец…

– Колонисты с далеких земель, – упростил он. – Более развитая цивилизация.

– Им нужны семена… – пробормотала Лима.

Ей пришлось замереть, когда мимо проходил часовой. Она не понимала, можно ли инкам общаться друг с другом, нарушает ли она какое-то новое правило или нет, но, памятуя о том, насколько легко захватчики убивали, не стала рисковать и проверять их настрой. Охранник ничего не заметил.

– Они убьют всех, когда завершат миссию? – неожиданно спросил Инка. – Ты об э́том боялась тогда сказать?

– Все будет хорошо, отец, – солгала она. – Ты же знаешь…

Внезапно ее оборвал солдат, подкравшийся с другой стороны ограды. Она держала в поле зрения первого часового и совсем забыла о втором. На его броне отражала свет прожектора буква Е.

– А ну замолчали тут. – Было заметно, что нарочитая жесткость давалась Эхо с трудом. – Никаких разговоров.

Он уже успел немного поспать и теперь был на посту. Совсем недавно он снимал экзоброню, но, выйдя из дома, первым делом снова надел ее. Лима заметила, что даже по нужде солдаты ходили в броне. Они словно были слабыми без дополнительной груды мышц, как улитки без панцирей. Понимая это и слыша отголоски человечности в интонациях Эхо, девушка тихо проговорила:

– Мой отец потерял много крови. Дайте ему воды. Пожалуйста!

Морпех посмотрел в ее просящие глаза, глубоко вздохнул, потом едва заметно кивнул и зашагал прочь. Лима отползла от стены, чтобы не мозолить Эхо глаза, и увидела, как он вернулся и просунул в окно тюрьмы пластиковую бутылку с водой. После этого она легла на ледяную землю, свернулась в клубок и смогла задремать.

Хорошо, что пластик не разлагается сотни лет. Может, это и погубило планету, но в данный момент спасло Инке жизнь. Белый пришелец не стал бы отдавать свою флягу или надолго оставлять пост. Повезло, что под ногами валялась тара.

Ранним утром Лиму разбудил погасший прожектор. Стоило глазам привыкнуть к яркой пелене, как она исчезла в утреннем полумраке, медленно расстилающемся по округе, прежде чем поднимется солнце. Было очень холодно. Скорее всего этой ночью впервые ударили заморозки. Лима не чувствовала кончиков пальцев, но тело ее согревала какая-то шкура. Стоило девушке открыть глаза, как она резко подняла голову, чтобы оценить обстановку, и сразу встретилась взглядом с Пуно. Их глаза были на расстоянии десяти сантиметров, может быть, меньше. Парень всю ночь согревал девушку, но сейчас немного отодвинулся, чтобы их не увидели вместе. Современные им нравы мало чем отличались от нравов далекого прошлого. Тем более Лима была помолвлена с сильным и могущественным человеком. Он, кстати, не заставил себя долго ждать.

Проснувшись ровно от того же выключения света, Куско понял, что обнимает воздух. Он не стал громко звать девушку, чтобы не нарушать хрупкого единения инков со своими кошмарами во сне и наяву, а просто пошел искать ее, лавируя между трясущимися телами.

– Ты что, трогал мою женщину? – вскипел он, когда нашел свою цель.

Пуно вскочил на ноги и молча смотрел на Куско. Он щурился, его ноздри раздувались все сильнее. Юноша слишком долго решал, что сказать, поэтому вмешалась Лима:

– Успокойся, Куско. – Она встала между парнями. – Я замерзла и попросила у него шкуру. Сама.

Но этот ответ того не устроил.

– Выгораживаешь его? Вы явно что-то скрываете.

Он сбросил с себя накидку. Хотя утро было морозным, Куско перестал донимать холод. Ревность грела его сильнее всякого огня. Вспомни он об этой особенности организма чуть раньше, мог бы гораздо комфортнее провести ночь.

– Я тебя проучу.

Куско провел рукой по пришитым к джинсам карманам, вытащил один из своих ножей и уже собирался бросить его на землю между собой и Пуно, когда его руку схватил отец.

– Не время для поединков, – прошептал он, стоя спиной к Пуно, чтобы не становиться участником конфликта. – У нас мало мужчин, а этот сосунок может пригодиться для черной работы. Прими его извинения и пошли отсюда.

– Ладно, я принимаю твои извинения, – как можно громче произнес Куско. – Больше к моей женщине не подходи.

Он схватил Лиму за руку и потащил ее в другой конец загона, где уже начали образовываться различные группы. Пуно, к сожалению, оказался не в самой уважаемой.

– Подкатывал к дочке вождя? – напугал его незаметно подкравшийся сзади Космо.

Пуно грозно посмотрел на него.

– Во даешь! – улыбнулся тот. – Да ладно тебе.

Он посмеялся и пошел дальше, будто в этом загоне тридцать на тридцать метров было куда пойти.

Затем подошел Хан, держа в руках упавшую из рук Лимы шкуру.

– Я видел, как все было, – будто участвуя в заговоре, тихо произнес он. – Всю ночь не сомкнул глаз, так что пришлось смотреть на вас, голубков. Все нормально. Никаких обычаев ты не нарушил.

Пуно уже и забыл, когда последний раз что-то говорил. Он просто кивнул другу, а тот в ответ сунул ему в руки шкуру и тоже куда-то ушел.

Инки ходили, как звери в вольере, которым необходимо двигаться. Солнце еще не появилось на небе, но стало довольно светло и шумно, попытки поспать были тщетны. Лима к тому моменту ушла достаточно далеко, чтобы перестать притягивать все мысли Пуно. Он пришел в себя и почувствовал жгучий холод. Вот почему все бесцельно двигались. Парень надел свою шкуру и влился в единый, кружащий, как стая птиц, организм.

Минут через десять часовые ушли спать, а из домов высыпали остальные пришельцы. Самые обычные на первый взгляд люди, не отличающиеся телосложением и размерами от инков, все время проводили в экзоскелетах, которые делали их в два раза тяжелее и раз в десять сильнее. Они выглядели всесильными, но Пуно заметил странность. Один из захваченных домов раньше был просто подсобкой, настолько маленькой, что скелет не влез внутрь, и солдату пришлось оставить его за порогом на время сна. Броня ждала своего владельца на открытом воздухе, и Пуно подкрался как можно ближе к ограждению загона, чтобы внимательно ее рассмотреть. Сверкающий металл не был похож на знакомые инку железо и сталь, не походил и на золото. Это был неизвестный ему сплав – титановый, как потом оказалось. Элементы брони дублировали человеческую спину, грудь и конечности. Это была не просто защита, а вторая плоть, повторяющая движения человека.

Из дома вышел Эхо и сделал несколько неуверенных шагов к своему панцирю. Двух метров расстояния оказалось достаточно, чтобы Пуно заметил неуклюжесть марсианина. Тот двигался еле-еле, как инки после долгой охоты, несущие на плечах добычу. Эхо был сыт, только что отдохнул, однако с трудом передвигал ноги, словно на нем был невидимый груз. Казалось, ничто уже не могло восстановить его силы, но стоило ему залезть в экзоскелет, как к нему вернулась былая бодрость.

– Они слабее нас, – прошептал парень. – Будто сам воздух давит на них.

Пуно не собирался устраивать бунт против захватчиков – это погубило бы многих оставшихся в живых инков. Он просто любил подмечать необычные вещи. Вдруг когда-нибудь пригодится.

Солнце поднялось над деревьями за лагерем впервые после прилета названных гостей. Бог света и радиации Рад должен был удивиться, заметив настолько изменившуюся обстановку – половина зданий разрушена, большая часть инков истреблена и теперь разлагается в нескольких кучах, а оставшиеся в живых согнаны за забор, как скот, и находятся под присмотром всесильных воинов. Раду стоило немалых усилий сдержаться и не выбросить яркую вспышку испуга. Вместо этого он как ни в чем не бывало продолжил размеренно плыть по небу. Если он, конечно, был богом, а не массивным телом типа Земли или Марса. Сложно доверять привычной картине мира, когда на твоих глазах всесильное божество огня Ойл терпит крах перед лицом чуть более развитой горстки людей.

Пуно продвинулся в изучении реальных основ мироздания, но лишь подсознательно. Он все еще был девятнадцатилетним необразованным парнем из примитивного племени. Какое уж тут быстрое понимание.

Он заметил, как десяток захватчиков уходят из лагеря обратной дорогой, минуя топливные поля, и даже не замечают срабатывающих под ними ловушек. Призрачная надежда на то, что они уйдут навсегда, погасла, толком не разгоревшись, когда парень услышал разговор белокожих – они обсуждали свой ценный груз. Значит, пришельцы вернутся с еще более жуткими приспособлениями.

Оставшаяся группа бронированных солдат обступила загон, готовясь осуществить новый контакт с инками. Альфа подошел вплотную к низкой двери в ограждении и всматривался в лица напуганных, униженных до уровня животных людей. Увидев это, Юрас подскочил к полковнику, чтобы первым обратиться к нему.

– Если вам что-то надо, я могу очень быстро…

Альфа не дал ему договорить, отстранив в сторону мощной рукой. Прикосновение ледяного металла заставило старика замолчать, а полковник прошел внутрь загона, словно кого-то ища. Инки расступались перед ним, отползали в сторону, чтобы его титановая нога не наступила на них ненароком и не оставила только мокрый след. Полковник был акулой, а люди – расплывающейся рыбешкой, попавшей в один бассейн с хищником.

Наконец он остановился напротив Лимы.

– Ты дочь вождя?

Девушка смотрела на него со злобой и даже с вызовом.

– Покажи семена, – сказал Альфа.

Это была не просьба. Через пару секунд он схватил застывшую в молчании Лиму и потащил прочь из загона. Титановая клешня больно вцепилась в ее предплечье и оставила черный синяк на нежной красной коже. Некоторые мужчины, в числе которых был и Пуно, сочли это за оскорбление, но ничего не посмели сделать.

Чарли перехватил девушку, как эстафетную палочку, настолько она была легкая для экзоскелетов, сцепил ее руки за спиной и повел перед собой.

– Делай, что они говорят! – крикнул вслед Юрас. – Нам их не побороть, поэтому надо сотрудничать.

Но Лима все равно сопротивлялась и не хотела выполнять требования. Не потому, что надеялась сберечь семена, нет, их бы все равно нашли. Просто из принципа. Но когда ей отвесили тяжеленную пощечину и толкнули метров на пять вперед, желание сопротивляться пропало. В какой-то момент они с Чарли пропали из поля зрения остальных, и он зажал ее в углу за домами, пытаясь испробовать на вкус экзотику, но получил несколько глубоких укусов. В отместку он еще раз ударил ее по распухшей щеке и прошипел:

– Вот тварь. Ты еще пожалеешь.

Они вернулись с мешком семян. Килограмм пятнадцать – весь запас племени. К ним можно было добавить несколько килограмм из личных хранилищ инков и на этом все.

– Оставите нас голодать? – прослезилась Лима. Ее щеку покрыла гематома. – Неужели вам нужны все эти зерна до последнего?

Чарли разразился самым искренним смехом.

– Все? Нет, детка, нам нужно в тысячу раз больше!

Вот так выглядит погибающая надежда. Его слова прозвучали раскатом грома. Лиму будто пронзило высоковольтным током, но в то же время подобно тому, как в грозу сверкает молния, в ее голове сверкнули мысли. Ее настигло видение.

– Несметные запасы семян на севере! – воскликнула она и упала как подкошенная. – Наш земной рай…

Альфа удивился познаниям недоразвитых, как ему сказали, созданий.

– Ага. «Ковчег Судного дня» на Шпицбергене, – уточнил он. – Откуда ты знаешь? У вас же даже интернета нет.

– Шпицберген… – изумленно повторила Лима.

Инки в загоне стояли как вкопанные.

– У нас есть древние истории, – вмешался Пуно. Он, сам того не заметив, растолкал соплеменников и протиснулся в первый ряд, как можно ближе к любимой. Между ними было не больше трех метров. – Мы передаем их из уст в уста. Наш предок был там.

– На острове? – удивился Альфа. – Это хорошо. Надеюсь, вы верите в генную память, иначе вам придется несладко.

– Почему? – спросила Лима.

– Потому что вы двое идете с нами.

– На Шпиц… берген?

– Разумеется. Нам нужны местные проводники, – произнес Дельта, стоявший неподалеку.

– Но тут мой отец. – Багровое лицо Лимы блестело на солнце от слез.

– Именно поэтому ты первая в списке. Чтобы не было соблазна обмануть нас. Не вернемся мы – умрет твой отец. А этот смышленый паренек не даст тебя в обиду, его тоже в команду.

Жесткая клешня Чарли схватила Пуно за руку и потянула к себе прямо через стену загона с ветвящейся колючей проволокой наверху. Даже связанные одной целью пришельцы отличались друг от друга степенью кровожадности. Кто-то вообще не мог убить человека, как Эхо, а кто-то был настоящим извергом, как майор с буквой С на груди. Он мог избежать садизма, но не соизволил обойти ограждение, поэтому Пуно вывалился из загона к ногам Лимы с рваными ранами на теле, из которых сразу же побежали багровые струйки крови, окрасив его кожу в более темный тон. Возможно, в Чарли разбушевалась ревность, ведь он уже заприметил эту красотку, а поэтому презирал всех, кто был ей мил.

– Ну, есть еще желающие помочь? – грозно спросил полковник.

– Если бы вы поточнее описали задачу… – залебезил Юрас. – Думаю, нам было бы проще.

В этот момент из леса появился отряд, и внимание всего лагеря переключилось на него. Солдаты уходили на своих двоих, а теперь возвращались в шумящих железных монстрах, огромных самодвижущихся повозках на гусеничном ходу. Инки, конечно, знали о существовании автомашин, но только по рассказам предков. Нынешнее поколение прожило жизнь в лесном лагере и ни разу не видело таких механизмов.

– Вот на этом мы и поедем, – с довольным видом произнес Альфа.

– Простите за нескромность. – Кто-то из инков набрался решимости. – Вас же всего двадцать человек. Зачем вам столько семян?

Наивный, глупый вопрос вызвал у майора настоящую ярость. Наглый выскочка из племени краснокожих посмел спрашивать, зачем белые люди делают то, что делают. Это едва не погубило оставшихся в живых инков, но все обошлось. Полковник успокоил его и рассказал то, чего рассказывать не хотел:

– Нас не двадцать. Там, на Марсе, нас миллионы. – Он показал рукой в небо. – Чертовы бактерии уничтожили все растения, и люди остались без пищи! Пока мы болтаем попусту, там гибнут тысячи. Гибнут жуткой, голодной смертью. Каждый день умирает по десять племен, чтоб вам было понятнее.

– Разве у вас нет искусственной пиши? – удивилась Лима. – Даже на Земле она есть. Один торговец как-то принес нам…

– Уже полгода все питаются этим пластиком, и, судя по смертям, он не панацея. Конечно, найдутся люди, способные уплетать его до глубокой старости, но гибель даже одного миллиона сродни катастрофе. Этого нельзя допустить.

Браво попытался взять слово, чтобы дать полковнику успокоиться, но тот махнул рукой, мол, все в порядке.

– Теперь понимаете, что лежит на другой чаше весов? – продолжал Альфа. – Вас всего сотня. Против миллионов. Мы не остановимся ни перед чем, чтобы заполучить и ваши запасы, и семена из «Ковчега Судного дня» на Шпицбергене. А если вы не станете нам помогать, что ж… лишняя сотня смертей на фоне нескольких миллионов…

Тут в дело вмешался Чарли.

– Полковник хочет сказать, что, если мы не вернемся с добычей, наши люди уничтожат ваше племя. Поэтому в ваших же интересах помочь нам в походе. Нам нужны крепкие скауты и проводники.

Пирсинг на брови майора блестел, как какое-то техническое дополнение к стальному каркасу, а его самодовольная ухмылка играла на лице, пока он смачно жевал жвачку.

Из толпы выступили Хан и Космо, молча кивнули, и их выпустили за ограждение.

После этого Куско уже не мог стоять в стороне. Он наклонился к отцу, чтобы никто не услышал.

– Я должен пойти. Там моя будущая жена, а вместе с ней и право быть новым вождем… Если, конечно, останется кем управлять.

– Хорошо. Не забудь, чему я тебя учил, – прошептал Юрас в ответ. – Будь хитрее, изворотливее любого на твоем пути.

– Как всегда. Справишься тут один?

– Да, проведу подготовительную работу.

Высокий светловолосый Куско выступил из толпы со взглядом, полным самодовольства. Не будь на Чарли экзоскелета, они могли бы сойти за близнецов.

– Хорошо. Еще кто-нибудь? – сурово спросил полковник. – Нужно еще пять человек. По одному на каждого нашего.

Тишина. После ночной бойни большинство племени теперь составляли матери с детьми и старики, но крепкая молодежь еще осталась. Тем не менее никто не спешил выйти вперед.

Тишина разозлила Чарли, и он схватился за автомат.

– Вы что, думаете, мы тут шутим? – Он рванул к толпе, передергивая затвор.

Действие произвело должный эффект. Из загона поочередно вышли три парня и две девушки.

– Вот это другой разговор, – ухмыльнулся майор. – Только не вздумайте подложить нам свинью! Даже мысли такой, мать вашу, не допускайте!

Пуно, зажимая самые глубокие раны руками, о чем-то задумался. Солдаты уже начали расходиться, и вроде все встало на свои места, но одна мысль не отпускала его. Что-то не складывалось, не хватало самого главного элемента. В центре картины зияла дыра, через которую чернел необъятный космос.

– На чем можно отправить столько семян на Марс? – спросил Пуно у проходящего мимо полковника.

Тот улыбнулся и показал на возвышающуюся над лесом ракету.

– Это единственный на Земле аппарат, способный оторвать такой груз от земли. Наш космолет ждет его на орбите.

Глава 3

Инкам не верилось, что их ракета может летать. Казалось бы, поклонение этому величественному тотему бога огня должно было вселять в них веру во всесилие Ойла, а знание принципов сгорания топлива – наталкивать на мысль, что в объемных ступенях ракеты этому топливу самое место. Но люди, никогда не видевшие чуда собственными глазами, могут хоть всю жизнь поклоняться богу, даже считать себя верующими, не веря в него по-настоящему. Какие бы страхи ни заставляли человека пасть ниц перед непостижимыми силами, подсознание не так легко обмануть, его не заставишь плясать под свою дудку, нет. Скорее наоборот – чем сильнее человек следует культу, тем меньше он верит в реальное воплощение божества. Он зациклен только на служении захватившей его идее и соблюдении всех предписанных норм. Он ограничивает себя этими рамками и защищает свой новый мир, пусть даже и от этого самого божества, коему поклоняется. Так вот, когда ему показывают чудо, в которое он верил всю жизнь, подсознание начинает шалить, появляется страх. Неужели все это правда? Неужели в мире есть божество, наблюдающее за ним круглосуточно? Читающее его мысли? Значит, оно знает, что человек воздавал молитвы из одной лишь корысти и убеждал себя в собственной непогрешимости? Но зачем нужно такое опасное божество, видящее человека насквозь и мешающее поклоняться себе? Нет, так нельзя. Обряды служения идолу не могут сосуществовать с этим самым идолом. Должно быть только что-то одно. Поэтому подсознательно инки не ожидали, что ракета – символ огненного бога – действительно может летать. Им оказалось сложно свыкнуться с этой мыслью. Потому что таким образом все, во что они верили, переставало быть самообманом и превращалось в правду. А с правдой жить намного сложнее. Не те люди создания.

Чтобы ракета взлетела, ее баки требовалось наполнить тысячей тонн горючего с топливного завода. Такой объем жидкости сложно было представить, еще сложнее – залить. Труд предстоял титанический. Несколько морпехов стояли у подземного цеха и чесали головы, думали, как бы все лучше провернуть. Среди них было и несколько ученых, которых инки не заметили в первый день. Ученые носили ту же броню и внешне мало чем отличались от головорезов-солдат, разве что были еще более хилыми, без брутальных стрижек и рельефных мышц, но разглядеть эти нюансы оказалось возможным лишь с близкого расстояния.

– Мы должны наполнить ее вдесятером? – ужаснулся Оскар, ученый в очках.

– И не только наполнить. Еще возвести строительные леса, забраться во внутренности ракеты, привести их в порядок и демонтировать вышедшие из строя приборы, – ответил Фокстрот, ковыряя во рту зубочисткой. – Приборы – это как раз по вашей части, док.

– Здесь она выглядит намного больше, чем на инструктаже. Такое мы не осилим.

– У нас есть девяносто крепких рабов, – ухмыльнулся солдат с буквой F. – Заставим их успеть вовремя.

– Какой от них толк? Без экзоскелетов они…

– Послушайте, доктор. Египетские пирамиды сейчас полностью занесены песком, но когда-то они были огромны, намного больше этой чертовой ракеты, если считать по массе. И люди их построили. Без всяких экзоскелетов.

– Насколько я помню, – поправил очки Оскар, – при строительстве одной только пирамиды Хеопса погибло пятьдесят тысяч рабов, а у нас их всего сотня.

– Верно подмечено, – осклабился вояка. – Но мы гораздо умнее фараонов. И половину работы благодаря этим скелетам сможем проделать сами, а в остальном нам должны, нет, обязаны помочь краснокожие, иначе мы не доставим семена вовремя. Если и выбирать, кто умрет, то пусть лучше сотня чужаков, чем миллион наших. Идеальное решение проблемы вагонетки.

– Семена еще надо найти и привезти, – вздохнул ученый.

– Это уж доверим второй группе. Пусть каждый занимается своим делом.

Вторая группа как раз укладывала необходимые вещи на боковые обвесы двух вездеходов. Еще не занятые тяжелой работой инки с любопытством разглядывали стальных монстров, каждый из которых мог уместить шесть человек. Люди племени, живущие возле завода, хорошо разбирались в арифметике, поэтому справедливо решили, что десять солдат займут свои места в вездеходах и еще два сиденья достанутся инкам, чтобы те могли беречь силы. Они приняли желаемое за действительное, и, забыв о предосторожностях, кто-то решил сесть на одно из мест. Кара последовала незамедлительно – после удара клешней экзоскелета нарушитель отлетел на несколько метров. Поднявшись с земли, он испуганно посмотрел на захватчиков.

– Машины только для белых… и темных, – сказал Чарли. – Но не для вас. Краснокожим трогать их запрещено! Будете идти пешком. Вы же почти животные, наверное, привыкли носиться по лесам.

– У нас есть лошади, – подошла Лима, – и мы умеем ездить верхом.

Она держала под уздцы пару гнедых жеребцов, раза в два выше ее ростом. Животные казались спокойными, в отличие от переживших бойню людей. Руководящий погрузкой Альфа посмотрел на Лиму, поставил ящик с боеприпасами на землю и подошел к ней, чтобы разобраться с непарнокопытными.

– Прекрасный способ сбежать, когда мы уснем, да?

Но Лима была непреклонна. Она понимала, что без транспорта инки выбьются из сил и погибнут.

– Сколько до вашего «Ковчега»? Тысяча километров? От нас не будет никакой пользы, если мы истощимся на первой сотне. Я понимаю, что вы должны вернуться живыми, но и мы тоже. Позвольте нам ехать верхом. Я думаю, это будет честной сделкой.

Чарли рванул к девушке и схватил ее за шею железной рукой.

– Ты еще нам указывать будешь, шавка? – нарочито злобно рявкнул он, чтобы как можно сильнее забрызгать ее слюной.

Пуно в этот момент волочил мешки с грузом, но, увидев Лиму в стальном захвате неотесанного солдата, бросился к ней. Только жесткая хватка Хана уберегла парня от верной смерти. Друг покачал головой, мол, сейчас ничего не сделаешь. Ничего хорошего.

– Отставить, майор, – приказал Альфа. – Если мы хотим их помощи, то должны дать что-то взамен. Пусть берут своих лошадей. Быстрее доберемся до «Ковчега» и спасем больше жизней.

Командир подмигнул Чарли, так, чтобы никто из инков не видел: «Не все, что я сейчас сказал, надо воспринимать всерьез». Майор язвительно ухмыльнулся.

Лиме разрешили подготовить остальных лошадей. Она кормила их, надевала сбрую, подтягивала седла и гладила каждую по голове, шептала что-то на ухо. Девушка любила животных, и они любили ее. Она была яркой представительницей летящей сквозь века женственности, пережившей падение цивилизации и вырождение человечества. Почти от всего в этом мире остались одни руины, но среди толп мутантов, психов и каннибалов пробился светлый лучик надежды. Нежная, трогательная доброта все еще жила в своем главном храме – в девичьей душе.

Из некогда большого табуна у инков осталось всего шесть лошадей. Не так много, чтобы совершать на них какие-то вылазки или помогать племени переселяться в другие места, но достаточно, чтобы спасти жизни десяти человек. Верхом у краснокожих появлялся шанс добраться до цели, но основные трудности были еще впереди. Восьмерым предстояло разбиться на пары и надеяться, что лошади не устанут под их весом, а двоим самым упитанным инкам дали отдельных животных, но нагрузили их вьюками, так что во всех шести случаях вес оказался равным. Инки взяли в поход холодное оружие, сушенное мясо и несколько лишних шкур – после бойни нехватка одежды уже не была столь острой. Луки и копья привязывались к вьюкам по бокам лошадей, придавая животным суровый вид, будто мини-армия из шести всадников шла на войну с киммерийцами.

Но куда более грозно смотрелись гусеничные вездеходы пришельцев. Самодвижущиеся повозки без крыши имели по два ряда сидений и по большому багажнику сзади. Рулевое управление располагалось спереди слева и защищалось бронированным стеклом. Конструкция машин позволяла сидеть в экзокостюмах, что было неудивительно – пришельцы даже в туалет без этих железяк не ходили, что уж говорить о поездке на тысячи километров.

Когда все припасы из прилетевшей на Землю капсулы были перенесены в лагерь, солдаты принялись устанавливать радиостанцию. Им пригодилась высокая башня, которую едва не взорвал Виски. С нее сигнал принимался лучше, и можно было сэкономить несколько батарей. Когда инки увидели, как чужеземцы наводят огромную спутниковую тарелку куда-то в небо, очень удивились.

– Это для связи с нашим Кораблем, – объяснил им Эхо.

– Но разве ваш корабль не упал в лесу? Мы все видели яркую вспышку, – у небольшой части инков стал появляться стокгольмский синдром, и они почти по-дружески общались с захватчиками.

– Нет, – засмеялся Эхо. – В лесу упал наш посадочный челнок. Он одноразовый и взорвался при ударе. А капсула с нами и ценным грузом отсоединилась от него за секунду до контакта с землей, и мы приземлились на парашюте.

Инки изумленно смотрели в небо, пока возле них не появился Пуно с мешком провизии на плече.

– Так, значит, наверху еще один такой аппарат? – спросил он.

– В космосе? Да. И не просто челнок, а настоящий корабль. Раз в десять больше. На нем мы сюда прилетели и на нем надеемся вернуться обратно. – Эхо понял, что его не понимают и попробовал объяснить. – Космолеты слишком массивны для безопасного приземления на планету. К тому же им элементарно не хватит топлива, чтобы взлететь обратно. Поэтому они отправляют на поверхность посадочные капсулы, а сами кружат на орбите в ожидании возвращения миссии.

– На корабле тоже ваши люди?

– Да. И мы должны установить с ними связь.

Спутниковая тарелка пискнула и еще больше раскрылась в диаметре, как цветок под утренними лучами солнца. Теперь ее можно было видеть с любой точки лагеря, а в дождливую погоду даже укрыться под ней.

– Есть контакт! – закричал солдат с вышки.

– Отлично! – помахал ему Эхо, а потом бросил взгляд на собравшихся вокруг инков. – Хватит глазеть. Идите работать, пока полковник вас не увидел.

Все дружно разбежались по делам, коих с каждым часом становилось все больше. Десятка смелых собиралась в дальний поход, а почти сотня оставшихся начала убирать мусор со взлетной площадки и готовилась к чистке ракетных баков. Стартовый комплекс стоял почти в километре от лагеря – в опасной близости от мест обитания хищников, поэтому уже через несколько часов планы пришлось менять. Пожилую женщину уволок когтерог – мерзкое существо, похожее на дикого кабана, только с мутацией в виде двух рогов, как у трицератопса, и таких же острых когтей. Единственной разницей между ним и вымершим динозавром было отсутствие защитной пластины на затылке, что делало его убийство достаточно легким делом. Если, конечно, он не насадит тебя на рога раньше, чем успеешь прицелиться и выстрелить или ударить. Размеры у когтерога были относительно небольшие, зато бегал он быстро. Инки успели только услышать крик женщины, а в следующую минуту увидели лишь лужицу крови да уходящие в лес следы зверя.

Оставшийся в лагере за главного Браво покачал головой и побежал к полковнику.

– Так не пойдет, – отвел он Альфу в сторону. – Нам придется защищать краснокожих от нападения диких зверей, а это значит убрать с работ двух наших. Мы физически не успеем все сделать.

– Сейчас всем нелегко, капитан. Нам – здесь, на Земле, а нашим родным – на Марсе, где чертовы бактерии уничтожили всю еду. Не знаю, как ваша жена и дети, но моих тошнит от синтетической пищи. Врач сказал, они долго не протянут…

– Мои тоже, сэр, – покачал головой Браво.

– Так вот думай о них. О невинных людях, чья судьба теперь в наших руках. Я знаю, что перед нами стоит слишком сложная задача, и, действуй мы только из личных соображений, ни за что бы не справились. Но мы должны сделать это ради них.

– Да, сэр, вы правы, – вздохнул капитан. – Но еще бы несколько человек…

– Мы бы разбились, – одернул его Альфа. – Двадцать человек с оборудованием и вездеходами – это в два раза больше расчетного предела для спускаемой капсулы. Мы и так пошли на невероятный риск. Может, ты не знаешь, но парашют порвался в последний момент, и только густые деревья спасли нас, нашу миссию, а вместе с ней и миллионы людей от смерти.

– Пока что спасли… Но мы еще ничего не сделали.

– Ну так наберись сил на подвиг, потому что мы единственная надежда человечества… цивилизованной его части, – пламенно проговорил Альфа.

– В худшем случае есть еще другие корабли, – попытался успокоиться Браво.

– Они слишком медленные. Мы экипаж самого быстрого космолета в истории человечества, лучшие из лучших, но даже мы не сможем вернуться вовремя, если не закончим тут за три месяца. Окно для самого короткого перелета закроется, Марс и Земля слишком далеко разойдутся в пространстве. А даже месяц нашего промедления – это сотни тысяч голодных смертей. Если же переложить миссию на медленные корабли, которые зависят от гравитационных маневров и прочих нюансов, то смело хорони миллионов двадцать. Хочешь, чтобы они умерли?

– Нет, сэр! – воскликнул Браво.

– Думаешь, что мы не успеем?

– Нет, сэр! Расшибемся в лепешку, но закончим вовремя! Это я обещаю.

– Отлично. Вот такого человека мне не страшно оставить за старшего.

– Удачи в походе.

– Да уж. Она нам точно понадобится, – ответил Альфа.

Он ушел в сторону заброшенного дома, где уже сотни лет никто не жил, обогнул покосившуюся постройку и исчез из поля зрения подчиненных. Только оставшись в одиночестве, он позволил себе проявить слабость – поник, оперся о бетонную стену и свесил голову. Некоторое время он тер ладонями лицо, будто избавляясь от лишних мыслей. Краткий сеанс массажа и медитации наедине с собой, чтобы никто не видел. У подчиненных должен быть ориентир – сильный и несгибаемый, иначе походу конец. Альфа похлопал себя по щекам и встрепенулся. В следующий миг он уже шел в лагерь управлять своими солдатами.

Всего десять минут без командующего, и там вновь разгорелся спор. Несколько краснокожих стояли на коленях перед Чарли и о чем-то его умоляли, а майор угрожал им автоматом.

– А ну заткнулись! – кричал он, размахивая оружием и тыча им в красные лица. – Идите работать!

– Но это самоубийство! – отчаянно спорили инки. – Лучше сразу нас убейте.

О степени нависшей над ними опасности можно было догадаться по их готовности умереть здесь и сейчас.

– Что в этот раз? – сердито спросил полковник.

– Не хотят делиться горючим, – пожал плечами Чарли и приготовился стрелять, но в последний момент Альфа опустил его автомат, давая инкам последнее слово.

– Мы не выживем без стен огня! – взмолились они. – Нас спасало только горючее с завода.

Майор повернулся к командиру, нервно жуя кусок ветки, используя его как зубочистку.

– Они услышали, что мы три месяца будем качать топливо в ракету вместо того, чтобы дать им заполнить свои защитные рвы.

– Мы должны заправить ракету, – кивнул Альфа.

– Без топлива нам конец! Хищники или дикси нас разорвут. Какой смысл вам помогать?

Полковник задумался над выходом из ситуации. С одной стороны, он был человеком чести и не любил врать, с другой – на кону лежали миллионы жизней. Ради такого можно было даже убить, что солдаты вчера и сделали. Но одно дело – самозащита от аборигенов, пусть даже их палки и не могли причинить вред морпехам, а совсем другое – наглая ложь. Пару секунд он взвешивал за и против и наконец произнес:

– Убив вас сразу, мы лишимся рабочих рук, так что не хотелось бы до этого доводить. Однако, лишая вас огненных стен, мы в то же время помогаем вам оружием. Наши лазеры смогут вас защитить, а… если нам удастся забрать семена из «Ковчега», мы отдадим вам их часть. Намного больше, чем было в вашем мешке.

Альфа умолчал о том, что марсианам требовались все семена, какие они только смогут достать, даже та мелочь, что завалялась у инков. Все до единого. Ему стоило большого труда заставить молчать свою солдатскую честь и не показать никаких эмоций.

Успокоенные инки поднялись с земли и бодро засеменили к ракете, на ходу прикидывая, сколько килограмм семян может достаться каждому. Солдаты же тем временем закончили подготовку к дальнему странствию. Аккумуляторы вездеходов были заряжены, а солнечные батареи проверены и установлены по их бокам, словно крылья. Грузовые отсеки ломились от синтетической еды марсиан и сушеного мяса инков, от коробок с патронами разных калибров и источников питания для лазеров.

Временный командный пункт захватчиков находился в доме вождя, который продолжал томиться в плену с Матфеем.

– Поможешь нам, и их отпустят, – сказал Лиме полковник, когда все участники похода собрались вместе.

Десять морпехов и столько же краснокожих прятались от налетевшего ветра под надежной защитой стен. Инкам не слишком доверяли, особенно после того, как на их глазах были убиты многие соплеменники, поэтому всех краснокожих членов маленького отряда заковали в наручники и соединили одной на всех цепью, не позволявшей сбежать. Солдаты сделали так, чтобы инки ни на минуту не забывали о своем рабском положении, даже находясь на инструктаже в командном пункте. Но пленники были рады и этому – у них появился шанс раздобыть гору семян и спасти оставшуюся половину племени от вымирания. Конечно, если верить словам полковника. А еще солдаты принесли с собой тайные знания и чудо-технику, так что к ним приходилось относиться всерьез. Поэтому инки сидели в бывшем доме вождя и жадно впитывали информацию.

В окружении светящихся карт, экзоскелетов и лазеров алтарь бога Ойла стал архаизмом, даже сюрреализмом. Краснокожие были такими же людьми, как и морпехи, а значит, сразу догадались, что за пределами их понимания, за пределами веры в богов лежит куда более необъятный и неизведанный мир. Это самим фактом своего существования подтверждали сидевшие вокруг представители земного прошлого.

– Путь предстоит неблизкий, – говорил полковник, склонившись над цифровой картой. – Мы должны уложиться в три месяца, иначе Земля слишком сильно отдалится от Марса. К каждому дню задержки будет прибавляться два дня пути. Да и топлива на космолете впритык. Форсированный полет опустошает баки, как путник холодную кружку пива после долгого дня на жаре.

Последнюю фразу инки не поняли. Им только предстояло узнать о существовании пива.

– Есть еще одна причина торопиться… – Альфа задумался.

Стоило ли нагружать информацией глупых аборигенов? В этот вечер они и так узнали больше, чем за всю свою жизнь. Но Лима все поняла и сама продолжила его мысль:

– Вспышка Солнца. Через три месяца. Самая сильная, что я видела.

Полковник удивленно поднял голову и направился к девушке сквозь висящую в воздухе карту. Контуры планеты со всеми ее континентами и морями проскочили снизу вверх по броне Альфы и остановились на его морщинистом лице. Светящийся луч голограммы оказался как раз под ним.

– Видела? – переспросил полковник.

– Во сне. Мне иногда приходят образы будущего. Я видела ваш прилет и смерть соплеменников так же отчетливо, как вспышку Солнца.

– Интересно… – Командир не верил своим ушам. – Наши приборы действительно зафиксировали активность в недрах звезды, какая бывает перед вспышками. По приблизительным подсчетам она случится примерно через три месяца.

Лима лишь обреченно опустила глаза. Она перестала чувствовать смысл жизни и запросто бы обменяла свой дар предвидения на здоровье отца, на защиту от дикси, на несколько лишних зерен, в конце концов.

– Солнечные вспышки стали одной из длинного ряда причин, по которым люди покинули Землю, – пробубнил Дельта, а потом посмотрел на сидящих вокруг краснокожих и уточнил: – Ну… развитые люди. Всполохи эти – сверхсильные электромагнитные выбросы, ломающие сложную технику. Они выводят из строя микросхемы и сверхточную аппаратуру, используемую в том числе и в ракетах. Вот главная причина улететь до середины зимы. Иначе придется заново готовить ракету. Вы позволите, полковник?

Он дождался, пока командир отойдет в сторону и голограмма уйдет с его брони и лица, после чего вывел проекцию карты местности. Трехмерная полусфера показывала северную часть Восточного полушария. Выглядело это как небесный квадрант, только наоборот – смотрящие видели Землю со стороны неба.

– Наверно, никогда не задумывались, где находитесь? Тогда любуйтесь, вот тут ваше племя. – Дельта указал на точку возле слова «Плесецк». – А севернее от него бывший Архангельск, а теперь просто куча заселенных непонятно кем радиоактивных руин.

Все инки за исключением Лимы потянулись ближе к спутниковому изображению и с удивлением разглядывали свой мир. В девяти па́рах глаз отражалось голубое свечение.

– Город ангелов, – вздохнул Пуно. – Какая ирония…

– Значит, именно там живут каннибалы, – продолжил его мысль Хан.

– Правда? – удивился Дельта.

– Да. Мерзкие людоеды нападают на нас с севера, – подался вперед Пуно. – Мы называем их дикси. Они приходят маленькими разведывательными отрядами, значит, живут далеко.

Дельта сверился с данными и подтвердил:

– Это единственный крупный населенный пункт к северу. Так что, да, каннибалы живут в городе ангелов.

– Чертовщина какая-то! – вскочил Куско.

Считая себя лидером, он слишком долго не мог вставить слово в разговор и поэтому разозлился не то на себя, не то на весь мир. Все удивленно посмотрели на него.

– Что за красная линия? – нервно продолжал он. – Хотите пойти в логово зверя – ради бога. Но не надо тащить на смерть на́с.

Альфа перестал разглядывать странные фигурки на алтаре и повернулся в его сторону.

– Не забывай, что если не вернемся мы́, то и племени несдобровать. Ничего личного – таков у нас приказ.

– Тогда вам точно не туда, – поднялся со своего места Хан. – Раз уж наши жизни зависят от ваших, нечего туда соваться.

Некоторые солдаты вскочили, чтобы поставить на место зарвавшегося дикаря, но в своих громоздких и неповоротливых экзоскелетах были как слоны в посудной лавке – не смогли все одновременно подойти к Хану, только бились друг о друга и топтались на месте.

– Ладно, тише, – успокоил всех Альфа. – Это лишь один из маршрутов. Самый короткий, но и самый опасный. Здесь еще есть зеленая стрелка.

Позвякивая цепью, краснокожие прошли немного влево вокруг полусферы и увидели другую, не такую заметную линию, по большой дуге огибающую Белое море и тянущуюся через так называемую Карелию до некогда существовавшего в этих местах города Мурманска.

– Короткий путь занял бы меньше месяца, – уточнил полковник, – но разведка из космоса не нашла в порту Архангельска ни одного целого судна, на котором можно было бы доплыть до Шпицбергена. Конечно, мы можем остаться там на несколько дней и собрать из старых кораблей один…

– Нет! – закричала Лима. – Вы не видели этих тварей! Они намного сильнее нас. Если их будут сотни, ваши скелеты ничем не помогут.

Альфа глубоко вздохнул:

– Длинный путь займет два месяца. – Он впервые в жизни проводил инструктаж перед краснокожими, и его это удивляло не меньше, чем их. – Относительно безопасный вариант. Топливо с завода все равно будет наполнять баки ракеты гораздо дольше одного месяца, к тому же мы заметили невредимый корабль в бывшем порту бывшего опять-таки Мурманска.

– Ну и названия, язык сломаешь, – ухмыльнулся Космо. – Кто их придумал?

– Как-никак ваши предки, – попытался сострить Чарли, но не вышло.

– Насколько я понимаю, это и ваши предки тоже, – вмешалась Лима. – Все эти города стояли до того, как вы бросили Землю.

Напыщенный майор не нашел, чем быстро ответить, а потому в гневе сел на место и мысленно поставил в свой невидимый черный список очередной крестик напротив имени девушки. Некоторые люди не злятся или даже не принимают все близко к сердцу, но другие, злопамятные и мстительные, даже на смертном одре будут помнить лица своих обидчиков, тех, кто усомнился в их величии и власти. Чарли представлял, какими способами опорочит и убьет Лиму, и даже не заметил того момента, когда инков вывели из комнаты на грязный воздух.

– Подъем в семь утра! – крикнул им вслед Альфа. – Выдвигаемся на рассвете.

Два солдата конвоировали краснокожих во двор, заперли их в соседнем доме и вернулись обратно. Теперь в штабе осталось только десять марсиан. Обстановка была напряженная. Земля опасна – это вам не стерильные катакомбы Марса, где нет никакой жизни, кроме самой развитой. И даже туда проникли вредоносные бактерии. Чего уж говорить о кишащей мутантами и микробами Земле?

– Все-таки корабль? – ухмыльнулся Дельта. – Настоящий морской. Мы будем первыми морпехами за пятьсот лет, кто действительно оправдает свое название.

Альфа не обратил внимания на шутку.

– Не забудьте проверить аккумуляторы в экзоскелетах, – обратился он ко всем. – Если у кого-то слабый заряд, обменяйтесь с остающимися в лагере. В походе выносливость важнее, чем здесь. Как бы много вы ни тренировались, земная сила тяжести в три раза больше нашей, поэтому тут мы слабее самого хилого краснокожего. Не забывайте об этом, когда будете ухаживать за своей броней.

– Да, сэр, – разлетелось по комнате.

– Все свободны. Выспитесь хорошо. Даже не знаю, найдется ли в ближайшие пару месяцев еще возможность так спокойно поспать.

Чертовски пророческое замечание.

Все разошлись, а полковник еще долго размышлял, склонившись над висящей в воздухе картой. Он кое-как снял свой титановый панцирь и сидел на краю кровати в походном термобелье. Каждый вдох давался с трудом. Атмосфера давила, как в самых глубоких марсианских колониях, а воздух был настолько отравлен, что им невозможно было надышаться. Жаждущие кислорода легкие хотели вдыхать еще и еще, но тем самым только быстрее загрязняли организм. Альфа чувствовал себя киношным покорителем Олимпа, который не может надышаться на высоте. И в отличие от стерильного кислорода в баллонах, земной смесью нечистот злоупотреблять было нельзя. Только так можно продлить себе потенциально короткую, наполненную всеми опасностями дикой планеты жизнь.

Он пару раз крутанул голограмму загазованного серого шарика, посмотрел на анимацию карты и, не найдя в этом ничего забавного, выключил электронику, лег на кровать. Ржавая сетка под ним заскрипела, но полковник уже ничего не слышал – он отключился как по команде и уже пребывал в черном кинотеатре воображения, где вот-вот должен был начаться бесплатный сеанс кошмаров.

Когда сеанс шел полным ходом, почти весь лагерь спал. Одна Лима третью ночь подряд не могла сомкнуть глаз. Она слышала дыхание и храп девятерых скованных с ней соплеменников, видела заглянувшую через узкую щель в окне любознательную луну и думала, думала, думала об отце. Глаза привыкли ко тьме, и она огляделась, удостоверилась, что никто не смотрит и даже Куско, грубо обнявший ее рукой, крепко спит. Она достала из складок своей шкуры иголку, которую держала в руках в тот самый злосчастный момент приземления марсиан, и согнула ее железный кончик об пол. Стараясь не звенеть цепью, она минут тридцать возилась с получившейся отмычкой. В конце концов наручники раскрылись, и она очень медленно высвободила руки, выбралась из объятий храпящего Куско и подошла к двери. Отобранные для похода инки были заперты в маленьком помещении размером три на пять метров – просто подсобка, чудом сохранившаяся за сотни лет. Лима посмотрела через щель на волю, откуда ее манила уставшая от одиночества луна, и увидела охраняющего инков солдата. Тот присматривал не только за их домиком, но и за доброй половиной лагеря, а потому стоял на достаточном отдалении. Лима решила рискнуть и, когда замок двери поддался ее отмычке, аккуратно выбралась наружу. Никогда раньше ей не приходилось быть взломщиком, но такой опыт ей очень понравился. Умная и ловкая девушка любила овладевать новыми навыками.

Еще полчаса она наблюдала за маршрутами охранников, после чего незамеченная пробралась к камере, где держали ее отца. Миниатюрная фигура то ли девушки, то ли призрака проскользнула в тени, как подхваченный ветром лист.

– Отец, – шепнула она в окно.

– Лима, дочка, ты как?

– Обо мне не беспокойся. Как нога?

– Матфей перевязал ее новой тканью, но пуля сидит внутри, и боюсь, как бы не загноилось.

– Утром я попрошу, чтобы они помогли.

– Нет, Лима, – прохрипел Инка. – Они специально держат меня в таком состоянии, чтобы подчинить тебя.

– Я помогу им.

– Не надо. Я все равно уже не жилец. Самый старый в племени.

– У меня нет выбора. – Лима старалась шептать как можно тише. – Завтра утром выступаем за семенами. А когда вернемся, они оставят нам часть добычи и улетят на ракете.

Прожектор на крыше ближайшего здания медленно вращался, освещая лагерь по кругу, и девушке приходилось постоянно перемещаться у тюремной стены, чтобы оставаться в тени. Танцы и лазанье по деревьям в детстве развили в ней гибкость. Отец тоже прятался в тени, когда яркий луч света попадал в окно. Как только возвращалась темнота, они продолжали разговор.

– Я им не верю, – говорил Инка. – Они ничего нам не оставят.

– В любом случае иного выхода нет. Они намного сильнее нас, а еще, оказывается, на орбите летает их огромный корабль. Не знаю, на что он способен.

– Настоящие дьяволы, – прошептал отец.

– Главное – найти семена. А там я придумаю, как забрать нашу долю. Ладно, мне пора.

– Береги себя, дочка.

– И ты. Общайся со мной мысленно. Может, услышу что-то в видениях.

Она скользнула в темный проход между двумя домами за секунду до того, как к тюрьме подошел часовой с автоматом на металлическом плече. Он осмотрелся, прислушался, но ничего подозрительного не обнаружил.

Лима, как сама тень, вернулась к подсобке, где мирно спали девять оставленных ею инков. Это был тот самый глубокий час ночи, когда в людях оживают глубоко спрятанные таланты, подсознание открывается и получает энергию напрямую из космоса. Девушка не ожидала от себя столь дерзкой и продуманной вылазки. Она не принадлежала себе, ее словно вел кто-то более умный, ловкий, отважный, таящийся в глубине ее разума. В экстренных ситуациях люди раскрываются в полную силу. Теперь, как и тысячу лет назад, все просто играли роли. Лиме еще при рождении выпало быть бесстрашной, и только сейчас она знакомилась со своим сценарием, со своим театральным амплуа. Она раскрывалась, как бутон розы, и, если бы не рваная шкура и грязные волосы, все ахнули бы от ее гармоничности.

Две минуты потребовалось, чтобы защелкнуть на себе наручники и нырнуть в объятия Куско. Лима еще не знала, какую службу может сыграть ее новое умение, поэтому хотела сохранить его в тайне даже от своих. Она наконец-то расслабилась и проспала три оставшихся до рассвета часа. Что ж, видимо, она не умрет от переутомления в первый же день похода. Начало хорошее.

Удар полковника по стальному листу разбудил лагерь. Петухи уже лет триста, как вымерли, поэтому утром стояла тягучая тишина. На календаре было двадцатое октября, а значит, солнце еще не собиралось появляться над лесом, и лишь самые озорные его лучи игриво пробивались сквозь толщу деревьев и покалывали глаза.

Десять закованных в цепь инков, зевая, отправились к лошадям, а остальные принялись за непосильную работу по подготовке ракеты к полету. Краснокожие не представляли, как можно прочистить ее баки и наполнить их тысячей тонн топлива, но с каждым днем обязаны были приближаться к конечной цели. В этом им «помогал» Юрас, ставший теперь главным над инками, эдакое связующее звено между краснокожими и черно-белыми людьми. Почти что вождь племени, пусть только на военное время. Он бегал между работающими морпехами и соплеменниками, координируя их действия. Один экзоскелет мог сделать работу десятерых человек, так что согласование действительно было необходимо. Благодаря своим организаторским способностям Юрас завоевал привилегии у марсиан. Ему разрешили ночевать дома, а не в загоне и питаться консервами с нормальной едой.

– На Марсе эта штука стоит как годовая зарплата рядового. – Браво показал на жестяную банку с бобами. – После заражения растений умер и весь питающийся ими скот. Настоящие консервы без ГМО. Такие больше не выпускаются.

– За ваше здоровье, – подлизывался Юрас.

Пришельцы окончательно разделились на две группы по десять человек. Первая осталась готовить ракету к запуску под руководством Браво, а вторая под начальством полковника Альфы отправилась на поиски утраченного «Ковчега». И десять скованных цепью инков должны были им в этом помочь.

Без долгих прощаний объединенный инко-марсианский отряд двинулся в путь. Зашуршали гусеницы вездеходов по мерзлой земле, затрещали ветки под ними. Даже несмотря на отсутствие двигателей внутреннего сгорания, машины издавали шум из-за всего, с чем соприкасались. Лишь лошади, как и тысячу лет назад, оставались наименее тихим транспортом. Если не считать звона цепи сидящих на них краснокожих. Инки ехали первыми. Хорошо зная здешние тропы и будучи плоть от плоти детьми этого мира, они были куда более полезными скаутами, чем закованные в броню морпехи, впервые видящие здешний лес. Пришельцы чувствовали себя туристами на сафари, скрывали страх, шутили, поглаживая дула автоматов. С хорошими проводниками всегда так легко. Натянутая между краснокожими цепь не позволяла им пытаться сбежать, поэтому о них не беспокоились. Довольные собой марсиане ехали следом и смотрели, как лязг кандалов распугивает здешних птиц.

– Мы привлекаем к себе слишком много внимания этим шумом, – обратился к морпехам Куско. Он сидел на одной лошади с Лимой. – Кто знает, какие твари могут встретиться нам на пути.

– Сиди смирно, – приказал Альфа. – Вы слишком хорошо знаете эти края, чтобы дать вам возможность разбежаться. Первые сто километров будете ехать только так.

Спорить было сложно, и пленники продолжили путь в тяжелом молчании. Все глядели в землю и лишь иногда по сторонам. В нескольких километрах от лагеря местность действительно была очень знакомой, родной. Одна только Лима смотрела на небо, витая в своих мыслях.

– Погодите! – испугалась она. – Солнце справа. Мы же идем на север!

– Ну да. – Чарли отвечал громко из-за звона цепи и шуршания гусениц. – А что, поджилки трясутся?

– Там станция по очистке воды, – пояснил Дельта. – Наполним канистры и повернем на восток. Не бойтесь, мы учли вашу информацию о каннибалах.

– А я бы встретился с ними лицом к лицу, – не унимался майор, играя металлическими мышцами экзоскелета. – Может, вы и боитесь этих ублюдков, но настоящим морпехам все по плечу.

Лима закатила глаза. Ее бесила непрошибаемая самоуверенность некоторых людей, знакомая ей еще с детства. Даже среди соплеменников встречались подобные типы, но у них были и положительные стороны, а вот Чарли являл собой квинтэссенцию всех возможных пороков, единственный и неповторимый в своем роде. Хотя нет, знала она еще одного такого же – Куско. Сейчас он как раз прижал ее к себе. Наверно, не зря люди похожи друг на друга. Если мир не театр безумца-кукловода, тогда точно вотчина чревовещателя, который, как в тряпичные куклы, засовывает в людей руки и управляет ими как хочет. Куско и Чарли наверняка были нанизаны на культяпки одного и того же садиста.

Караван вышел к реке и двинулся по тропе вдоль крутого берега. Встроенный в вездеход счетчик Гейгера разразился беспрерывным треском.

– Не нравится мне это, – сказал один из морпехов.

– Мы тут ненадолго, – ответил полковник. – Найдем водоочистную станцию, перейдем эту радиоактивную клоаку и двинемся на северо-запад.

Онега действительно попахивала. Одному Ойлу было известно, какие промышленные отходы сливались в нее выше по течению. Зловоние стояло омерзительное. Даже в вызывающем тошноту воздухе оно не затерялось и даже преобладало над остальной химией. Тысячу лет назад некоторые активисты ходили по густонаселенным городам с пылесосом, втягивали в него воздух, и к концу дня в пылевом мешке появлялся черный, отвратительный сгусток нечистот, которыми дышали люди. Из таких сгустков, утрамбованных в кирпичи, наверняка отстроены нижние этажи преисподней. Так вот теперь движок пылесоса забился бы грязью и сгорел на третьей минуте работы. Ничего бы он не собрал. Двое из трех погибающих от удушья новорожденных тому подтверждение.

Двигатели вездеходов работали на электричестве, а потому плевать хотели на состав воздуха, чего нельзя было сказать о морпехах. Сидящий в последней машине солдат с буквой I на груди склонился набок, и его вырвало с крутого обрыва в сторону шипящих вод. В некоторых местах они бились о камни, пузырились и плескались, отливая странным зеленым свечением.

Не успел отряд проехать и сотни метров по берегу, как на него налетел ураган. Солдаты уже познакомились с резкими изменениями зимней погоды, но на открытой местности стихия разыгралась куда сильнее, чем в защищенном густым лесом лагере. Порывы ветра били в лицо, подхватывали опавшие листья и уносили их на юг. Морозный осенний воздух шел с Белого моря и, наполненный миллионом химических соединений, словно живой, пытался высосать все человеческое тепло, чтобы наполниться новой силой. Он то усиливался, то утихал. Сменялся секундным штилем, но все знали, что стоит сделать один быстрый вдох, как ветер вернется. Собственно, так и дышали – в редкие паузы между порывами. Брызги бьющейся о камни реки с легкостью уносились по воздуху, словно не весили ничего. Заиндевевшие лица людей чувствовали их стальные прикосновения.

– Не дайте воде попасть в легкие! Надеть респираторы! – прокричал Альфа и закрыл лицо защитным устройством, а поверх натянул шлем.

Большинство морпехов уже давно надели защитные маски, а краснокожие спасались простыми тряпками, обмотанными вокруг головы. Непонятно, что было страшнее – грязный ветер, способный загнать инфекцию в глаза, нос, рот и уши, или брызги отравленной радиоактивной реки с живущими в ней мириадами бактерий. Но, скорее всего, страшнее было нечто другое, еще только поджидавшее путников на их длинном пути.

Водоочистная станция располагалась в тридцати километрах к северу по течению. Замшелое угловатое здание покрылось всякой растительностью. Разноцветные корни уходили глубоко в потрескавшиеся стены, а само здание вросло в землю. Вокруг него стоял гул, знакомый инкам по похоронной будке, так же уходящей на многие метры вглубь земли. Монотонные вибрации от станции поднимались по всему телу, и от них закладывало уши. Тем, кто долго стоял на одном месте, казалось, что они медленно сдвигались в сторону, как вибрирующий телефон на столе.

Аналогию с мобильником, конечно, использовали только морпехи. Инкам не с чем было сравнить.

– Просто шум. Не так страшно, как вы думали, – бросил Альфа краснокожим.

Они уже привязали лошадей к ближайшим деревьям и поили их из мисок. Между лесом и станцией тянулись тридцать метров раздолья. Маленький клочок земли в помощь всем страдающим от клаустрофобии.

– Здесь река делает поворот, и начинается земля дикси, – сурово произнес Куско, строя из себя местного вожака. Если хочешь командовать сотней-другой людей, то десять человек ты должен обуздать на раз-два. Красавица-невеста, которая всегда рядом, тоже прибавляла ему политического веса. Надо было обуздать и ее.

– Жена будущего вождя не должна поить лошадей, – строго сказал он. – Для этого есть другие.

Лима лишь насупилась и продолжила держать миску у рта своего жеребца. Будущий муж хотел дернуть за связывающую их цепь, но пожалел воду. Проучит в следующий раз – когда не будет важного разговора с морпехами. Властители судеб не так часто общаются с инками, чтобы отвлекаться на всяких девок.

– Мы никогда не были тут днем, – повернулся он к Альфе. – Не советую здесь задерживаться.

– Насчет нас не беспокойся, Ку… Как тебя зовут? – задумался командир.

– Куско. А это моя невеста Лима.

Стоявшие за ним Пуно и Хан выступили вперед и попытались представиться полковнику, но будущий вождь дернул цепь назад и придержал наглых выскочек.

– С начальством общаться через меня! – рявкнул он.

Пуно и Хан переглянулись. Они запросто могли взбунтоваться против самопровозглашенного вождя, но для этого надо было перетянуть на свою сторону кого-то еще. Если двое из десяти инков чем-то недовольны, то это их проблема, если пятеро – уже проблема вождя, но беда в том, что молчаливое большинство всегда за человека, громче всех называющего себя лидером, и не хочет влезать ни в какие дрязги. Так было тысячу лет назад и так будет всегда. Чертов театр людей.

Последней надеждой Пуно был Космо, но тот специально отвернулся, с неподражаемым интересом разглядывая сухие деревья, по которым ползали огромные тараканы. В отличие от своих давних предков, живших тысячу лет назад, они выросли до размеров белок – тех самых, что когда-то давно собирали орехи, грибы и ягоды, пока их не истребили мутировавшие насекомые. Выглядели тараканы противно, но были ценным источником энергии. Разумеется, если удастся их победить. Пока инкам хватало обычной пищи, но кто знает, сколько продлится поход…

Больше часа ушло на наполнение канистр и животов. Каждый из двадцати путников напился в надежде, что организм сделает запасы на черный день. Не факт, что все сразу отложится, но в теле среднего человека может храниться несколько лишних литров воды, прямо как в горбе оленя, которого вспомнили добрым словом на привале. Большинство инков съедало по одному тонкому кусочку мяса три раза в день, чтобы надольше растянуть запасы. Куско ел сразу по два и смотрел на подопечных тем же вызывающим взглядом, что и, так сказать, его брат от другой матери Чарли. Под прицелом автоматов спорить никому не хотелось, поэтому все мирились с его львиной долей. Цепь монотонно позвякивала, давая знать, что все под контролем.

Марсиане даже устроили некое подобие пикника, ведь их родной дом не изобиловал открытыми пространствами да еще с растительностью и небом. Они тянули время, которое, как казалось инкам, превратилось в дикий мед, свисающий с гнезда и растягивающийся все сильней и сильней, но никак не желающий капать вниз. В любую минуту здесь могли появиться дикси, и это сводило с ума.

Наконец морпехи двинулись дальше. Они отправили инков и лошадей к реке, а затем аккуратно, чтобы не свалиться с крутого склона, спустили туда свои вездеходы. Теперь вода плескалась прямо у ног, вызывая неприятные ощущения и порождая пугающие мысли о радиации. Нельзя было терять время. Глубина в самом мелком месте оказалась больше метра, а стремительный поток всеми силами пытался сбить с ног. Лошади испуганно топтались на берегу и ржали на всю округу. Инки пытались их успокоить не столько ради заботы о животных, хотя она, конечно, тоже была, сколько из страха привлечь внимание каннибалов.

Понемногу Лима и Пуно научили лошадей ладить с водой и стали осторожно переводить их на западный берег. Мешала натянутая между инками цепь, которую морпехи к тому же привязали к своим экзоскелетам. Вездеходы не смогли проехать по такой глубине, а потому их тащили вручную. Громоздкие машины постоянно застревали на подводных камнях, а быстрое течение давило им в бок и норовило перевернуть. Но сложнее всего было удерживать задние части машин выше уровня реки, чтобы ее губительные потоки не дай бог не смешались с запасами чистой воды. Баки, конечно, герметичны, но кто в здравом уме согласился бы из них пить, проведи они хоть минуту под радиоактивной водой?

Онега покорилась и через час уже оказалась позади. Сухие ветви далеких деревьев качались в такт завываниям ветра и легкими росчерками рисовали пейзаж безысходности. Когда путники были на том берегу, поляна и лес вокруг очистной станции казались живыми, реальными. Их оживляли сами люди. Теперь же окутанный краснеющим небом лес выглядел мертвой родинкой на теле тлеющей Пустоши. Он был хуже безжизненного клочка земли, он сам вытягивал жизнь из округи – из птиц, неба, воды и глаз смотрящих на него инков. Ужас перелетал на другой берег реки и захватывал чуткий взор. Лима смотрела на пустой лес недвижимая и не могла понять, как ничто может источать столько жути? Или там все-таки кто-то был, смотрел сейчас на нее своими серыми болезненными глазами, затерявшимися в тени деревьев? Несколько мутных точек и легкие движения тел, которые запросто можно спутать с покачиванием ветвей. Единственным, кто тоже почуял неладное, был Пуно. Несколько секунд они оба смотрели в омертвевшую даль, позволяли пейзажу сосать из себя жизненные силы и устремления, разрывать окровавленными клыками надежду. Деревья словно гнилые зубы, а над ними небо словно багряная пасть с язвами-облаками. Неужели этот берег со стороны выглядел таким же мертвым, пропащим, и только присутствие человека с его необузданной тягой к жизни наполняло это место душевным светом? Но скоро люди двинутся дальше, а вместе с ними отсюда уйдет этот неуловимый душевный свет, и лес со станцией окончательно погрузятся в тлеющее посреди черной дыры апокалипсиса забвение.