Читать онлайн Комариные рассказы бесплатно

Спи

Решено было выезжать засветло, почти в ночь. Решено с вечера, но с утра собирались как обычно шумно, расселись суетливо: папа за руль, печку на полную, – из нее штормит ледяной бурей еще, – и на улицу счищать с машины щеткой сугроб, мама на место штурмана, руки потирает, Васька сзади в пледе по уши, пока не прогреется.

Выехали – колеса визжат по снегу нечищенному – они первые сегодня со двора, а вчера навалило, наметелило – и поворот на одинокую улицу, только прилегшую отдохнуть.

– Спи, Васька, – мама назад рукой шарит, по волосам Ваське, ласково, но рука холодная, кожа красная. – Спи, еще рано.

Папа ворчит, что печка «не фурычит», от него и от сиденья пахнет сигаретами, морозом и, должно быть, еще задатком утра, месяцем в небе и пургой в щелях двери.

Васька из одеяла нос высовывает, принюхивается, чтобы получше распробовать. Шмыгает – мороз укусил – мама тут же, будто по сигналу снова оборачивается:

– Сопли?

Васька кивает, одеяло на голову натягивает поверх шапки. Мама уже назад всем телом, рукой под подбородком у Васьки шарит, завязки развязывает, платком по носу елозит, потом поплотнее плед натягивает.

– Все спи, спи. Ехать долго.

Васька ложится на сиденье, носки под плед. Еще сиденья холодные, там где нога, вообще Арктика, а сверху греет первым теплом. Сквозь окна, если задрать голову, ничего не видно: только узоры морозца, и Васька думает – это на снежинку похоже, а это в фонарях проплывающих вспыхивает созвездие, а эти две слиплись, расплылись да так и замерзли.

– Спи.

Васька просыпается от того, что за черными окнами уже совсем не черно – робеющий бледный свет выбеливает окна, в машине тепло, но узоры никуда не делись, созвездия на месте. Васька садится, одеяло больше не хочется, да и куртку больше не хочется.

Вперед хочется смотреть из серединки.

А там – зимний лес. Узкая колея, и дорога белая вьется между елями, асфальта нет, и до весны его не увидишь, а машина летит будто над самой дорогой, гладко, мягко, и ели навстречу. А, может, это они летят на машину, а не наоборот.

И верхушки у елей будто пики острые, раскрашенные в розовый, как у Васьки в раскраске – омытые рассветным солнцем. И впереди небо тоже розовое, сверху синее, а посередине полоска: если смешать синий и розовый, это фиолетовый получается? И машина ревет, печка сопит и мама вместе с ней, только папа серьезный, неподвижно гонит по белому насту машину в розовом лесу и вдруг –

Провал, просека с электрическими вышками, где деревьев нет, и между ними на краткий миг ярко выстреливает солнце и прямо Ваське в глаза. Он жмурится от неожиданности, и в следующее мгновение солнца уже нет.

И снова лес, лес – бесконечные ели да розовые пики.

Зависть

В детстве, то есть где-то с семи до десяти, а может даже до одиннадцати, потому что потом наступило время, когда Гарри Поттеру прислали письмо, а еще если сократить год, который он не перескочил в 4 классе, а проучился, так вот в детстве Васька ужасно завидовал тем ребятам, которые летом ездили на дачу. У самого Васьки дачи не было (не у него, конечно, а у его родителей и бабушек-дедушек, тетушек-дяденек, ни у кого не было), и поэтому лето он проводил в городе – в летнем лагере при школе, который от школы мало чем отличался тем же запахом сосисок и макарон, сладостью трубочек с кремом и ворчливым охранником на входе, зато отличался уроками сокращенными, отсутствием домашнего задания и долгими прогулками – но во дворе школы. Потом Васю забирали и он проводил остаток дня во дворе, где он и другие ребята друг другу сочувствовали в отсутствии дачи и потому всячески пытались ее заменить. Например, можно было прыгать по крышам гаражей, устраивать драки шариками с водой и купаться в местной речке тайком от родителей, потому что речка грязная, и воды нахлебаешься – вырастет шестой палец на руке. Иногда их забирали на шашлыки, но не на речку, а на озеро, где купаться уже можно было, но недолго, чтобы не замерзнуть и не перекупаться (Васька не верил, что можно «перекупаться», но авторитета у него в этом вопросе не было.).

Потом первого сентября «дачные» рассказывали о своих невиданных приключениях: как проткнули ногу гвоздем и делали прививку от столбняка – сорок уколов в живот! – били крапиву и борщевик, и какие потом растут пупырышки, и как спугнули змею и купались в иле, и потом делали прививку от бешенства, потому что укусила крыса, выбежавшая из-под дома.

И Васька завидовал не зеленой даже, а какой-то бурой завистью, глядя на свои сбитые на гаражах коленки и укус собаки на руке. Даже собаки в городе казались не такими, как на даче – недостаточно свирепыми, не кусачими, так, прикуснут и лениво отпустят, будто и не нужно им это, будто они мальчишек перекусали уже порядочно. Не то что на даче – «Осторожно, злая собака» размером с волка, с волкодава, с жигули, и пасть со ста клыками, и рычит, и лает, и кусает.

Потом однажды летом Ваську отправили в летний лагерь за городом. Там были и речка, и собака, и борщевик, и зеленка, и даже гвоздь. Васька пришел в школу первого сентября во всеоружии – с переводной татуировкой Джеки Чана на плече и рассказом о том, как он забрался на чердак и спугнул летучую мышь. Правда, она его не укусила, к сожалению. Но Ваське все равно завидовали.

Зубы

У Васьки впервые должен был выпасть молочный зуб – долго, упорно Васька расшатывал его языком туда-сюда, но ничего не выходило. Расшатывание зуба из первого испуга перевоплотилось в забаву, когда мама рассказала, что зубы сменятся, вырастут коренные, а эти ему больше не будут нужны. Васька сначала фантазировал, что он будет не таким, как все, что у него, как у акулы, вырастут два ряда зубов, и он сможет укусить Дениса в школе так, чтобы у него отпечатались сразу две челюсти, и он навсегда отстал от него со своими приколами, а еще – что он сможет есть в два раза быстрее и больше не опаздывать во двор.

Когда мама сказала, что зубы все-таки выпадут, Васька испытал что-то похожее на разочарование, но потом придумал, что соберет себе акулье ожерелье и тем самым докажет, что он ничем не хуже акулы.

Ожидание выпадения зуба растянулось на целую неделю – каждый день он кончиком языка проверял, правда ли тот еще шатается, или может, ему это привиделось. Васька засыпал и боялся, что проглотит зуб во сне, и тот пустит корни в желудке, но вырасти, как апельсиновая косточка, ни во что не сможет, и просто будет у него зуб в животе. Тоже своего рода уникальное явление – наверное, на рентгене будет видно. Васька и страшился этого, и ждал с каким-то нетерпением, потому что все-таки зуб в животе – не самая распространенная штука.

В итоге зуб пришлось рвать. К такому Васька совершенно не был готов. Это и не акульи челюсти, и не зуб в животе, а что-то совсем неприятное, пахнущее хлоркой и зубной пылью. Мама отвела его в поликлинику, и пока они сидели в очереди, Васька уговаривал зуб выпасть сам: тыкал языком и даже клацал зубами, но тот все отказывался, плотно сидя в ямке. Мама одернула его и сказала, что не надо стучать так, а то все зубы выпадут. Васька притих – зубы ему еще были нужны.

Стоматолог – большая тетя с толстыми щеками, за которыми наверняка прятались акульи зубы, которые Васька так себе хотел, – заглянула в его рот, цокнула языком и сказала:

– Ну-ка вдохни.

Васька вдохнул, тетка рванула, и он ойкнул. Стоматолог сказала Ваське выходить, а тот никак не мог понять, что все уже случилось, и зуба больше нет. Он осторожно потрогал его языком, но вместо него была лишь мягкая теплая ямка. Так просто и так быстро зуба не стало, как будто он и не расшатывал его целую неделю, как будто только и надо было, что дернуть со всей силы. Раз и нет. И ни тебе акульих челюстей, ни тебе зуба в животе.

Они с мамой вышли из кабинета, и мама сказала Ваське протянуть руку. Белый маленький зуб упал в ладошку Васьки, и тот недоуменно воззрился на него.

– Положишь под подушку, чтобы зайчик тебе оставил монетку, – сказала мама и дала еще бумажный платок.

Васька укутал зуб в платок, спрятал в карман и подумал, что он лучше пока повременит и оставит его для акульего ожерелья – монетку он и так может попросить, а вот зубы у него в ограниченном количестве.

Василиск

Однажды Ваську взволновал один вопрос: почему у всех богатырей такие звучные имена, мощные, красивые, ну там, Илья Муромец, Добрыня Никитич и так далее, а он – просто Васька. Совсем небогатырское имя, сразу понятно, что подвиги оно ему не сулило. Ну где вы видели богатыря по имени Василий? Никогда такого не случалось и не случится.

Никита, его однокашник, предложил Ваське вариант:

– Может быть, ты будешь Василиск – как из Гарри Поттера. Будешь ползать по стенам и петухов душить.

Васька с этим был категорически не согласен:

– Зачем же мне петухов душить?

– Потому что они надоедливые, горланят с утра пораньше, – сказал Никита. Никита петухов не любил, еще на даче наслушался, а вот Васька – любил. Петухов ему вдруг стало очень жалко.

– А еще они будут выдавать тебя, а так передушишь всех и знай себе тихо в стенах сиди и шипи, – убеждал его Никита.

– Какие же тут подвиги тогда, так неинтересно, – расстроился Васька. – Я хочу, чтобы как у богатырей было. Мечом махать, на коне скакать да врагов крушить. А Василиск – это какой-то анти-подвиг.

Никита пожал плечами и ничего не ответил. У него не было идей. Он-то сам Никита, так что имя у него было вполне богатырское, почти как Никита Попович, только папа у него был не поп, а менеджер, но Никита Менеджерович звучало уже не совсем по-богатырски, так что он представил, будто папа его все-таки поп. Ваське он помочь никак не мог.

Васька затем в энциклопедии прочитал, что змеи – очень полезные животные, еще с древности их яд изучали и в медицинских целях использовали, а еще они контролируют популяцию грызунов в сельском хозяйстве. Кажется, быть Василиском не так и плохо, подумал Васька. Он мог бы яд свой жертвовать ученым, и они бы изобрели эликсир бессмертия. Он бы стал большой доброй змеей, которую бы никто не боялся, но все уважали. Катал бы на спине кого-нибудь, так и подрабатывать можно.

– Ладно, буду Василиском, – вздохнул Васька. Другого варианта в общем-то и не было. И все равно это было лучше, чем родиться Иваном: потом всю жизнь иди туда, не знаю куда, и ищи то, не зная что. С целью богатырской все-таки полегче было.

Как обычно

– Яйца подорожали на тридцать рублей, – вздохнула мама, обращаясь к папе.

–Ничего удивительного, – пробормотал тот. – И горячую воду, кажется, отключают на две недели.

– Ну, это как обычно, – мудро произнесла мама.

Васька оторвался от книжки и посмотрел на родителей.

– А почему это «как обычно» всегда о чем-то плохом? – спросил он. – Почему никто не говорит «как обычно» о чем-то хорошем?

– Например? – мама посмотрела на Ваську.

– Например… – он оглянулся по сторонам и вернулся глазами к книжке: – Мне как обычно подарили новую машинку. Или как обычно ты дала мне конфету после обеда.

Мама рассмеялась.

– Если тебе конфету после каждого обеда, то разве б это было что-то хорошее? – подключился папа.

– А почему нет? – нахмурился Васька.

– Вот представь, – папа был любитель всяких мыслительных экспериментов, поэтому Васька отложил книжку и внимательно на него посмотрел, собираясь «представлять». – Вот представь: после каждого обеда, а может и после ужина тебе бы каждый день давали конфету. Кажется хорошим, правда? Но тебе дадут конфету один день, второй, и вот уже через неделю тебя это перестанет радовать.

– Почему это? – возразил Васька, не веря в то, что конфеты могут перестать его радовать. Конфеты же вкусные.

– А если бы тебе давали одну и ту же конфету? Каждый раз, допустим, «Коровку». Ты бы уже через неделю начал думать: «Ну вот, как обычно «Коровка»». Даже что-то хорошее, если много раз повторяется, то приедается и становится «как обычно». К хорошему быстро привыкаешь.

– Тогда пусть мама дает мне каждый день разные конфеты, чтобы я не привыкал,– заключил Васька. – Да и если конфеты для меня будут «как обычно», я тоже не расстроюсь.

Папа с мамой переглянулись и рассмеялись. Васька не знал, что смешного, но для «чистоты эксперимента» тоже хихикнул – вдруг затея все-таки удастся?

После обеда Васька и правда получил конфету и подумал: «Как обычно папу с мамой так легко провести». Конфета была вкусная, шоколадная, в золотистой обертке. Васька изо всех сил приготовился привыкать к такому.

Арчи

К Васькиным родителям часто приходили гости. Обязательно совали ему шоколадку с мелкой ореховой крошкой, застрявшей в пресно-сахарной шоколадной плоти. Не разгрызть и невкусно. Но Васька никогда не жаловался – вежливо благодарил, а все гладили его по голове и говорили, какой он хороший мальчик. Он думал, что так про пса говорят. Ему тоже говорили: «Хороший мальчик» и тоже гладили по голове.

Это сходство с псом Арчи роднило их. Васька мог часами сидеть на ковре рядом с Арчи, чтобы изредка провести по его пахнущей ковром шерсти, приговаривая: «Хороший мальчик».

Арчи любил нежиться на солнце – лежать на нагретом ковре с закрытыми глазами и делать вид, что его тут нет, что он сам ковер, и что мир застыл, замер давным-давно, просто никто об этом не знает и продолжает куда-то бежать, торопиться, а можно же просто лежать здесь, на ковре, как он, и ждать, что однажды все прозреют и поймут, что торопиться некуда и гораздо лучше греться под солнцем.

В глазах Арчи Васька порой видел вселенскую мудрость, а порой – черную-черную тоску. Он не знал, по чему тосковал Арчи – по матери, которую не знал. По тому, что солнце слишком высоко, и он не может греть пузо прямо на его поверхности. Или по тому, что это самое солнце зимой выглядывало всего на полчаса, а затем закатывалось, будто его и не было, и будто в насмешку озаряло зимнее небо розово-желтым закатом и пропадало. Арчи вздыхал и снова ложился, дожидаясь солнца.

Васька любил лежать вместе с ним на ковре. Казалось, что пушистые бока Арчи – это корабль, покачивающий его на волнах персидского моря, и они куда-то дрейфуют в тишине и звоне тикающих часов.

Тик-так, тик-так.

Время растягивалось в густую замерзшую сгущенку только из холодильника и оседало хлопьями пыли, кружащейся в воздухе, на поверхность персидского моря. Арчи вздыхал по чему-то, Васька тоже вздыхал с ним за компанию, постигая вселенскую мудрость. Они вместе ждали солнца.

Конец света

Однажды вечером Васька узнал о конце света. Мама с папой обсуждали дела и сообщили о нем как-то просто, между скидками в магазине на молоко и завтрашнем дожде, словно это совсем не важно. По мнению Васьки, о конце света надо было сообщать совсем не так: о нем должны раструбить по радио, по телевизору, по всем новостям и чтобы обязательно у метро стоял человек, который громко рассказывал каждому выходящему, что он скоро умрет от кометы, что мчалась на Землю.

Васька, прознав о конце света, всю ночь ворочался и с утра первым делом начал к нему готовиться: прежде всего, вытряхнул копилку и подсчитал свои средства на выживание. Выходило всего пятьдесят рублей, потому что о конце света Васька узнал сразу после Нового года и успел уже потратить все свои подаренные деньги на игрушки и прочую ерунду. Теперь это, конечно, казалось катастрофой. На пятьдесят рублей Васька мог уехать на автобусе в один конец и вернуться обратно. Но один, без мамы с папой. Да и куда ехать? Васька не знал, где именно будет конец света: на его улице или же во всем городе? Мама с папой обсуждали конец света дома, значит, дело касалось их квартиры точно, а раз квартиры, то зацепит и остальной дом, и наверное даже Никиту в соседнем подъезде.

Васька решил, что раз уж Никита тоже пострадает от конца света, им следует объединить ресурсы. Он прокрался на кухню, пока все спали в воскресное утро, и позвонил Никите. Трубку сняла его бабушка.

– Баб Нина, это я, Васька, – сказал он заговорщицким шепотом. – А Никита уже проснулся?

– Еще нет, Вась, – сказала бабушка Нина, и Васька услышал, как на плите что-то шкворчит и фыркает. Наверное, баб Нина готовила завтрак и совсем, бедная, не подозревала, что скоро ее блинам, как и ей придет конец. Васька ненадолго задумался, но решил все же пока ей не говорить, чтобы не пугать. У баб Нины сердце было слабое, он слышал, как папа Никиты об этом говорил, когда ругался на Никиту. Лучше Васька сначала все разведает, а потом вернется к баб Нине с проверенной информацией.

– Тогда… как проснется, пусть сразу же позвонит мне, – сказал Васька. – Скажите ему, что это дело чрезвычайной важности. – Он даже выпучил глаза, но баб Нина этого видеть, конечно, не могла, а потому не поняла всю важность доверенной на нее миссии. Она пробурчала что-то и повесила трубку.

Васька еще пару секунд стоял, слушая гудки и думая, что баб Нина зря так реагирует, но это все потому, что она не понимает и не знает, а значит и винить ее не стоит.

Никита позвонил, когда Васькина мама уже проснулась и готовила завтрак. Мама передала Ваське трубку. После оладий конец света казался уже не таким страшным, но Васька знал, что не стоит ослаблять бдительность: раз родители ничего не планируют делать, значит он один мог их спасти.

– Пшивет, – Никита что-то жевал по ту сторону. – Што слушилось?

– Конец света, – замогильным голосом проговорил Васька. Он услышал тихий смешок и поднял глаза на маму. Та невинно стояла у плиты и переворачивала оладьи. Васька понял, что мама, кажется, не воспринимает опасность всерьез.

– Какой конец света? – спросил Никита.

– Тш-ш, – Васька не хотел пугать баб Нину и родителей Никиты. – Нам надо встретиться и все обсудить. Дело касается и тебя, напрямую.

Мама снова тихо засмеялась – в этот раз Ваське не показалось. Он насупился, а потом решил, что все равно их спасет, раз они так безалаберно относятся к концу света.

После завтрака он собрал все монетки и объявил, что идет к Никите. Мама закрыла за ним дверь и сказала быть осторожнее. Васька закатил глаза – к чему осторожность, раз они все погибнут? Сейчас следовало наоборот действовать решительно и быстро.

Когда он объяснил все Никите, тот, к его ужасу, просто пожал плечами. Васька увещевал его:

– Неужели ты не понимаешь? Мы же все погибнем! Комета упадет на наш дом и все, пиши пропало!

– А с чего ты взял, что именно на наш дом? – спросил Никита, перебирая монетки Васьки. – Вдруг на дом Кати Степановой? – Он был дальше по улице.

– Значит, ее тоже надо предупредить. Не исключено, что комета большая и упадет сразу на несколько домов.

– Все равно с такими запасами далеко не уедешь, – посетовал Никита. Если сложить и его деньги, то у них выходило 116 рублей. Васька тоже это понимал.

– Давай я пойду и попытаюсь убедить родителей. Надо же донести до них всю опасность. С ними у нас стопроцентно хватит денег уехать, если они немножко добавят. На автобус так точно. Ты своим тоже сообщи, пусть готовятся. Надо держаться вместе.

Никита серьезно кивнул, хотя Васька и видел, что не до конца его убедил. Это все потому, что Никите не снилась комета, которая падает на его дом. Ваське же сон казался пророческим.

Он собрал свои деньги и вернулся. Мама с папой как раз смотрели телевизор.

– У меня к вам серьезный разговор, – Васька встал перед ними, загораживая экран.

Папа с мамой переглянулись, и папа выключил звук.

– Что случилось? – лицо папы приобрело серьезное выражение. Ваське это понравилось – раз мама смеется, значит, не воспринимает все всерьез, а вот папа – другое дело.

– Я хотел поговорить о конце света, – Васька увидел, как в уголке губ мамы мелькнула маленькая улыбочка. – Все очень серьезно. Я посчитал, что у меня есть пятьдесят рублей, и на них двое из нас смогут уехать на автобусе подальше отсюда, но остальные деньги вы должны мне добавить, а то на троих у меня не хватит.

Папа наклонился вперед, изучая монетки в руках Васьки с самым серьезным видом.

– И правда, не хватит, – сказал он. – Придется кого-то оставить.

Васька посмотрел на маму с папой и тяжело вздохнул:

– Ладно. Значит, я останусь. А вы спасайтесь, – он передал монетки папе. – Только быстрее, а то неизвестно, когда эта комета упадет.

– Ты очень самоотверженный мальчик, – папа потрепал его по голове. – Как же нам повезло с сыном.

Васька шмыгнул носом, заранее расстраиваясь, что больше не увидит маму с папой.

– А Арчи можно в автобус без билета? – спросил он, глядя на большого пса, лежащего на ковре.

– Боюсь, ему тоже придется погибнуть, – трагическим голосом сказал папа.

А потом мама сделала совершенно немыслимое: она отвесила подзатыльник папе и сказала Ваське:

– Никто не погибнет. Я только что видела по новостям, что комета развернулась и полетела в другую сторону.

– Правда? – Васька, уже повесивший нос, воспрянул духом. – И не будет падать на нас?

– Совсем не будет. Придется нам тут жить еще лет сто, – улыбнулась мама. Она полезла в сумочку и достала еще пятьдесят рублей. – А это тебе в награду за мужественный поступок.

Васька сначала хотел отказаться, потому что герои никогда не берут плату, а потом вспомнил, что комета все-таки может однажды вернуться. Лучше он пока прибережет эти деньги для них четверых. Он присел на ковер и принялся тоже смотреть телевизор, спокойствие снова вернулось в его душу, и больше комета его не тревожила.

Только вечером Васька вспомнил, что совсем забыл сказать Никите о том, что комета не прилетит. Он надеялся, что тот еще не успел уехать, но потом снова забыл об этом и заснул. Ему снился маленький Никиты, убегающий от огромной хвостатой кометы, которая почему-то была похожа на Арчи, и баб Нина, которая отгоняла комету черпаком и яростно грозила ей. Комета испугалась и улетела.

Вокзал

Однажды Васька был на вокзале и страстно полюбил их. Там поезда привозили родных к родным, все обнимались, улыбались, даже плакали, дарили цветы или принимали их. На вокзале было столько эмоций.

Сначала вокзалы ему совсем не понравились. Потому что он и мама провожали бабушку. Люди вокруг были угрюмые, вокзал – темным, ночным, поезд – огромным и громким чудищем. Были и слезы, и улыбки, но все горькие, как невкусные таблетки, объятья бабушки теплые, но скороспешные, суетливые, совсем не такие, как обычно. Ваське почему-то казалось, что если бабушка сядет на поезд, и вагон проглотит ее, то потом вернется уже не совсем та же бабушка, которая уезжала. Потому что Васька читал, что приключения меняют людей. Он бы не хотел, чтобы она менялась – а она уже начала меняться.

Может, поэтому, подумал Васька, люди на перроне такие грустные. Васька видел, что за их улыбками скрывается что-то печальное, что-то нехорошее, даже страшное. Он все дергал маму за джинсы, чтобы они поскорее ушли и забрали бабушку с собой.

А потом бабушка все-таки уехала: махала из окна, счастливо улыбалась, вытирая одну слезинку – всего одну. Бабушка уезжала на юг, она обещала, что будет слать фотографии, что там тепло, море и вообще замечательно, и грустить не стоит. Васька очень переживал и сказал ей ни в коем случае не поддаваться силе приключений и не меняться. Бабушка рассмеялась и сказала, что это не так страшно, а Васька может прийти ее встретить. Поезд тронулся, вагоны замелькали.

– Посчитай, – сказала мама, – сколько вагонов между тобой и бабушкой, а потом, когда она приедет, сможешь посчитать обратно.

Один, два, три, четыре, пять – потом десять, одиннадцать, и поезд кончился, и между Васькой и бабушкой стало уже гораздо больше, чем просто поезд. Васька подумал, что подсчет в вагонах не так удобен – ведь он не сможет высчитать, сколько вагонов между ними будет, когда бабушка окажется в соседнем городе. Он перешел на города. Всего между ними будет семнадцать городов.

Две недели спустя мама снова взяла Ваську с собой на вокзал. Между ними и бабушкой было уже меньше одного города. Мама купила цветы – потому что мама сказала, что без цветов не встречают, что цветы – это как бы показатель того, что ты человека очень ждал и очень рад его видеть. Васька снова оказался на перроне. И заметил, что люди вокруг теперь были как будто другие – встречающие резко отличались от провожающих. Васька разглядывал их: они тоже улыбались, тоже переговаривались и выглядели совсем не печально. Неужели им было не страшно, что вернется совсем другой человек?

Поезд забрезжил вдалеке огнями, медленно приблизился, таща свое массивное тело. Васька начал отсчитывать вагоны. Ему казалось, что их надо считать в обратном порядке. Одиннадцать, десять, девять… Мама ткнула в проезжающий мимо вагон и сказала:

– Вот это бабушкин.

Они пошли за ним, будто преследуя поезд. До бабушки осталось ноль вагонов. Поезд дернулся и застыл, шипя и гремя. Потом все стихло, и двери открылись.

Бабушка сразу их заметила, сразу обняла маму и Ваську, улыбалась, и от нее пахло прежним теплом и чуть-чуть морем. В бабушке совсем ничего не изменилось, только кожа загорела, и в голосе было больше громкости. Она говорила, как рада вернуться, а Васька недоумевал: зачем же тогда она уезжала? Но он был рад, что его теория не подтвердилась, и бабушка все та же.

Когда они выходили, он уже смотрел на вокзал другими глазами. Словно и не было страха вокруг, не было угрюмости, люди спешили мимо с улыбами, сновали радостно и суетливо, солнце ярко заливалось через окна, подмигивая Ваське из-за рам.

Он сделал вывод, что вокзал меняется в зависимости от того, встречаешь ты кого-то или провожаешь. Выходя за двери, Васька решил, что всегда-всегда будет только встречать.