Читать онлайн Повесть о том, как я за счастьем ходила бесплатно
Завтра! Все начнется завтра!
Промозглая дождливая погода. В окно хлещет осенний дождь. Холодно и зябко. Я с ногами забралась в большое потертое старинное кресло. Тепло от камина согревало и успокаивало. Обложившись бумагами, быстро прочитывала их и делала какие-то пометки на полях.
Не то царапаешь, – отвлек меня от работы скрипучий баритон.
Вздрогнув, я посмотрела в камин. На небольшом черном трончике со всех сторон охваченный огнем, восседал обаятельнейший чертенок. Закинув ножку на ножку, поблескивая золоченым узором на черном лакированном копытце, неспешно ковыряясь ноготочком в острых зубках и философски закатив глазки, мой неожиданный гость изрекал:
Сегодня в моде писюльки о любви и этой мокрухе. Так это. Когда один другому насолил, а тот ему в морду бац, а другой, значит, отомщу. И пошло, и поехало. Бам! Бух! Бац! Аууу!
Между прочим, чертенка зовут Чек, и он довольно периодично материализуется в моем камине, с комфортом устраивается на своем огненном трончике, видимо, ему требуется некоторый подогрев, и развлекает меня своими нескучными беседами. Прямо как сейчас.
Я улыбнулась своим мыслям. Чек, надув губки, обиженно изрек:
Твои бы каракули и в лучших целях. Цены бы тебе не было.
И хлопнув в ладоши, исчез, оставив лишь лихо закрученный завиток дыма.
О Чеки стоит сказать отдельно. Это очень симпатичный и вылощенный чертик. Черная шкурка – гордость хозяина поблескивает от чистоты и ухоженности, подстрижена и завита, расчесана на витиеватые проборчики и, вообще, имеет обалденно привлекательный вид. Ко всему прочему и копытца, и ногти, и зубы, и рожки – черные, отшлифованные, с золотыми прожилками и узорами. Последний штрих в образе Чека – это алый бант, щегольски завязанный на полнеющей талии.
Так вот, оставшись одна после эффектного исчезновения Чека, я почувствовала себя чертовски одиноко. Работа валилась из рук, а черный трончик, не исчезнув за своим хозяином, настойчиво манил и привлекал мое внимание.
А! Чем черт не шутит! подумала я и подошла к камину. Витиеватый дымок еще полностью не развеялся. Невинно протянув руки, я хлопнула его в самый закрученный локон. И…
Боже! Если бы я знала, что творю, не пошевелила бы и пальцем. Но я не знала и пошевелила.
И это «И» перевернуло всю мою спокойную и размеренную жизнь одинокой, оставленной, вырастившей детей, отпустившей их, респектабельной особы чуть больше сорока пяти, но не добравшейся до пятидесяти, с привлекательной (как мне кажется) внешностью, в меру стервозной, отчаянной оптимисткой, мечтающей где-то глубоко-глубоко в душе удачно выйти замуж и остаток дней провести у камина, выполняя не очень нужную и не очень отягощающую, сидяче-востребованную работу.
Итак, это я – Лия Арсеньевна. Без ста грамм не запомнишь. Но, как говорится, чем одарили, то и ношу. И именно меня в этот злополучно-счастливый день судьба решила пустить в расход ненасытному Случаю и Лихому Приключению в придачу.
Камин. Хлопок в самое уязвимое место спирали. И я обалдело озираюсь по сторонам.
Батюшки, и что это такое? И где я? И что это за три луны… или солнца?
В общем, моя запутанная история началась в тридевятом царстве, в изумрудном государстве, на каменном утесе, где я воссела как воспаривший орел с круглыми глазами и ни одной здравой мыслью. Чуть пообвыкнув, неспешно осмотрелась по сторонам, оценивая окрестности любопытствующим взглядом. И первая здраво-целостная мысль, посетившая мою пустую голову, была о том, что это явно не дом!
И так как мысли-дверь со скрипом приоткрылась, то туда на полном галопе поспешили впечатления, чуть приотставшие в дороге.
Мир, приютивший меня в своем лоне, был по-настоящему красив. Изумрудно бархатная трава мягкими волнами омывала оранжевый утес, на котором я восседала как на троне. Небо цвета оливы переливалось в игристых лучах трех солнц, образовавших на небе неправильный треугольник. Центральное большое белое светило, лишь не намного подпрыгнув от линии горизонта, припудривало весь этот мир белесой изысканностью. Его лучи, скользя по поверхности, одаривали мягким теплом, купая все вокруг в колыбели изнеженности.
Два других солнца как драгоценные камни – цирконий и турмалин – в оправе зелено-белого золота сияли на небе, чаруя, но не грея. Их свет делал воздух этого мира игристо-сверкающим, чувства переводил на шкалу романтика, а на глаза одевал розовую пелену безмятежности.
Вот в таком, удивленном состоянии, я восседала на своем утесе, озираясь по сторонам, и лихорадочно пытаясь собрать свои разбегающиеся мысли в кучку.
Вдруг на небе, ровно в его свободной половине открылось оконце, и в нем нарисовалась огромадная рожа Чека. Посмотрев на меня круглыми глазищами, рожа возмутилась:
Ты откуда здесь взялась?
Чеки, понимаешь, я это, боязливо залепетала, а потом как гаркну. – Да в ладоши я хлопнула!
Чеки от неожиданности моргнул пару раз, а потом изрек, как плюнул.
Дура!
И со злостью захлопнул небесное оконце.
А я как сидела, так и осталась сидеть на своем утесе, как пригвожденная, и только горькая думка неспешно оформилась в моей безмозглой голове. Дура! Конечно дура! И когда любила, думая, что на всю жизнь. И, когда бросили, ревела от одиночества и обиды… Дура, когда детей поднимала и работала на трех работах. Дура, когда родных пыталась уберечь от ошибок, объяснить, втолковать, а они из меня страшилку сделали – семейную, бабу-ягу. Дура! Конечно дура! Вот и сижу на этом утесе, и даже слеза, ради поддержания компании, и то не наворачивается! Э-эх!
И пока горестная мысль деловито размягчала мое настроение, у утеса собралась белая тучка. Приглядевшись, я узрела в ней свой утес, а на нем и себя небесную.
Дура! Какая же я дура! – на полном серьезе заявило мне облако и продолжило стихами:
Меня дурой кликают,
А я соглашаюсь!
Во всё мордой тыкают,
А я улыбаюсь!
Моя челюсть так и отпала от удивления. Но, осознав услышанное и задохнувшись от возмущения, ответ пришел сам по себе, и я как заору:
А у нас по сказкам дура
Умницею славилась,
Вся история России
Дураками ставилась!
Вскочив каждая на своем утесе, подбоченясь и сверкая глазищами на соперницу, готовые с места и в карьер… Но не тут-то было. С треском разверзлось небесное оконце, и возмущенное рыло Чека аж вывалилось в наше пространство.
Цыц! Бабы, молчать!
Не сговариваясь, медленно и натужно, мы повернули к нему готовые к словесному аллюру наши возмущенные моськи! Глубокий вдох и. Бац. Это, малость струхнувший Чеки, предпочел ретироваться, поспешно захлопнув сияющие небеса.
А мы, дружно закатившись смехом, еще несколько минут снимали спонтанную напряженность этого серебристо искрящегося мира.
Отсмеявшись и отслезившись, как-то само собой вспомнилось о банальном – попить бы или выпить, да и закусить не мешало бы. И я предложила своей облачной подруге спуститься по склону вниз. Так, мирно беседуя обо всем и ни о чем сразу, мы неспешно начали движение каждая по своему утесу.
***
А в это время наш Чеки нервно пританцовывал на своих золоченных копытцах. Его нервозность никак не вписывалась в изысканно-утонченный колорит богатых апартаментов.
Почтенный старец, брюзжа и всем своим видом показывая возмущение и недовольство, с деловитой изощренностью палача-профессионала, слой за слоем снимал с Чеки шкурки, меха и прослоички, от чего черт чувствовал себя голеньким и беззащитным.
Зазноба?....И в изумрудном мире?
Да не зазноба. Баба!
И я говорю – зазноба! И как она там очутилась?
Дак, эдак, я, это, трон, завитушка. А она хлоп! Кто ж думал?
Хлоп говоришь? – зашипел старец и задумчиво повертел в руках небольшой диск, аккуратно положил его на место и посеменил к стойке напротив.
Чеки по пятам плелся за старцем, незаметно старался прикарманить все, что, по его меркам, плохо лежало. В его складках, карманах и кармашечках уютно умещались колечки и браслетики, бусики и кулончики, ножнички и ножички, и другие жизненно необходимые вещи и вещицы.
Хлоп, значит говоришь? А чем расплачиваться будешь?
И старец хищно посмотрел на черта.
Чеки от неожиданности аж подпрыгнул, быстренько убрав руки за спину. Скребанув ноготком пространство, он незаметно скинул уличающий предмет в изумрудный мир. И, сложив чистые ручки в молящем жесте, на уровне отщелкнувшейся мужской солидности, заканючил:
Дак! Эдак! Это! Отслужим-с! Ваша честь! Верой, правдой! Спинки не разогнем! Отработаем-с! Вы только это, значит, поспособствуйте! Ну, назад ее! А мы отслужим-с!
Отслужим, говоришь? – задумчиво изрек старец и щелкнул холеными пальчиками. Все предметы так тщательно и с любовью прикарманенные чертом, поспешили на свои места. Провожая их слезящимся взглядом, Чеки только сейчас начал немного осознавать, что торговаться с Ненасытным Случаем. Ох, какая опасная игра! Но дело сделано, и ягненок заклан. И теперь за его холеную шкурку никто не даст ломанного гроша.
Эх, судьба – судьбинушка! Где ж тебя черти носят!
***
А наши красавицы тем временем мирно беседовали у богом забытого костерка, поджаривая на прутиках круглые розовые плоды с нежной и сочной мякотью.
Ты откуда, горемычная? – спросило меня облако.
Да, с земли.
Не слыхало о такой. А небо там есть?
Есть.
А какое?
Голубое, мечтательно протянула я, и на нем облака плавают, белые пушистые, или перистые, а на закате розовые. А иногда, свинцовые, грозовые с молниями и громовыми раскатами. Красотища!
А я тут одна, как перст одна, с тяжелым вздохом пожаловалось облако, и даже покукарекать-то не с кем. Только кого найдешь? Рожу состроишь, а тебе кыш да кыш, нечистая. А я белая, чистая. Здесь ведь даже испачкаться, да и то негде. Я тут намедни забрела в деревню, а там такой трам-тарарам стоит: телеги перевернуты, как осаду держать; мужики палят во все стороны; бабы визжат, а дети по железякам колошматят. Такой гвалт и какофония стоит. Я уж грешным делом подумала, что в мою честь прием. Ан нет. Со стороны леса полчище несметное черное на деревню надвигается. И так в ногу марширует тук-тук, цок-цок, только что барабанной дроби не хватало. Весь честной люд в рассыпную. Куры и те пятками засверкали. А полчище по деревне проползло, и все краски как языком слизало. Стоит деревенька серенькая убогая, ни радости тебе, ни умиления. Без слез не взглянешь… А полчище черное несусветное дальше маршировать пошло. Меня аж до мурашек проняло, чего там о людишках гутарить. Да…
Да! – протянула я вслед.
Посидели, помолчали, думая каждая о своем. И тут я вспомнила, что не плохо бы было прогуляться до кустиков. Оглянулась по сторонам, выбрала самые пушистые под деревцем раскидистым и посеменила к ним неспешной походкой. Сижу так удобненько и вижу, по складочке дерева струится сок, в ложбинке скапливается и с язычка тяжелыми тягучими янтарными каплями падает. Недолго думая, я ручку протянула, пяток капель собрала и в рот. На языке нектар кисло-сладкий и чуть пощипывает. Сглотнула, и в мозгах взрыв! С глаз как пелену сняли, весь мир вокруг заискрился. Краски яркие с тонами и оттенками видится стали, в небе радуги заискрилися, а светила небесные меж собой всполохами заиграли. Розовый вспыхнет, и весь мир вокруг в розовый туман погружается. Оранжевый ответит инеем, все вокруг припорошит. А белый серебристую пудру рассыпает. И все вокруг смеется и радуется. От красоты такой дух захватывает.
Ну, я, конечно, не удержалась и еще горсточку пригубила, а другую облаку вынесла. Пей, мол, подруга, не стесняйся.
Та окинула меня презрительным взглядом, но от удовольствия все-таки решила не отказываться. Скромно отведя глазки, краешком своего распластанного по земле палантина, она со спины вползла на мою ладонь. Рыженький шарик удовольствия сформировался на кончике белого уплотнения. Потом неспешно перекачивал в ту часть тела, которую можно назвать головой, и взорвался там мириадом звездочек и всполохов. Все облако как-то изнутри заискрилось и окуталось цветом рыжеватой невинности.
Миг осознания, и мы обе, не сговариваясь, устремились к источнику живительной влаги и удовольствия. Кто бы в тот момент вспомнил, что у медали бывает и оборотная сторона.
Минут через десять, сползая по стволу до удобства пятой точки, и хорошо на ней угнездившись, обняв себя в земном и небесном образе, мы решили затянуть… Уж не знаю как долго наш вой или дружное посапывание с переливами будоражило местную окрестность, но проснулись мы от того, что некая черная образина шлепала нас по щекам, тыкала в морду какой-то вонючей травкой и чего-то бубнило на языке египетских фараонов.
Дуры! Да кто ж к прилюб-дереву, да живьем, да приподаючи. Да что ж мне с вами теперь делать-то? причитал черт, совершая титанический труд, силком оттаскивая нас от дерева.
Мы похоже были «в стельку». Но искрящаяся рыжая сволочь ворожил и притягивал, обещал седьмое небо и счастье с пузырьками… Поэтому правдой или с матершинкой, струясь или брыкаясь, ползком или вприпрыжку мы стремились вернуться в его манящее лоно. Чеки при этом проявлял самый стойкий потенциал героизма. Он вцепился в нас мертвой хваткой и метр за метром отвоевывал у дерева, при этом натужно рыча, чертыхаясь и матюгаясь.
***
А в это самое злополучное время в богатых апартаментах расставлялась первая шахматная партия.
На что играем? спросил благочинный старикашка своего незадачливого соседа.
А на что бы ты хотел, Случай Иванович? уточнил Лихое Приключение.
Да, я бы на что-нибудь молодое и веселенькое. Марью-Маревну что ли попросить, мудрено и престижно?
Мелковато копаешь, Случай Иванович, незлобно возразил Лихое Приключение, Иванушек непоседлевых или на крайний случай Блестинушек бы заказал. Вот бы они тебе трам-тарарам веселенький развели. А то все мудрено и благочинно.
Так ведь их закажешь, а потом куда деть знать не будешь. Думать же надо, причем заранее! – назидательно произнес старикашка.
Так, ведя незлобную перепалку, партнеры расставили фигуры и сделали по первому ходу.
Марью-Маревну, так Марью-Маревну, а с рыжей-то, что делать будешь?
В расход.
А это как: на корм, на оплодотворение или в свой мир вернешь?
Черт привел, пусть и выкручивается, а наше дело маленькое, за порядком следить.
Ну-ну, покачал головой Лихое Приключение, – гляди не просчитайся, рыжие они, это, неспокойные. А если это баба, да еще на выданье, то жди беды.
Тьфу на тебя, откликнулся старец и сделал очередной ход.
Следующие несколько минут партнеры играли молча, сосредоточенно разводя фигуры по доске. А подлунный мир безмятежно спал, окутанный негой в преддверии бури.
Так рыжую на кон не ставишь? – прищурился Лихое Приключение.
Далась она тебе, право.
Да, я на ней заработать хочу. Может у тебя старого какую послабинку отыграть. Вот, когда она тебя достанет, я её в земной мир по портальчику отправлю, а портальчик себе оставлю, авось сгодится.
Да без проблем. По рукам.
И партнеры шумно схлестнули ладони.
А в поднебесной шквал прокатился, травку к земле приложил, вековые деревья в пояс согнул. Прокатился и опять тишина.
Лихое Приключение руку к доске поднес, фигурку передвинул и молвил вкрадчиво:
Шах, Случай Иванович!
От неожиданности противник подпрыгнул, отваливаясь от доски.
А в поднебесной гром среди ясного неба громыхнул, молния сверкнула и опять тишина.
Лихо ты, сосед, заворачиваешь, и старик хлопнул в ладони, А принеси-ка нам вкусно выпить и знатно закусить, скомандовал он, появившемуся прислужнику. И, любуясь на доску, изрек: «Красивая комбинация!».
Между тем прислужник наполнил бокалы, и игроки пригубили нектар живительной влаги.
Расторопно нападаешь.
Так ведь у вас учусь, Случай Иванович.
И беседа как река потекла своим руслом.
***
А в поднебесной я проснулась в один миг, не то от грохота, не то от состояния внутренней тревоги разбудило. Утро раннее солнечное, но холодное. Ни ветерка, ни дуновеньица, ни птицы не поют, ни ветка не колыхнется. Все застыло в настораживающем молчании.
Здравствуй, утро новое, день добрый, земля приютившая, и я любимая, изрекла я, чтобы хоть как-то нарушить эту звенящую и пугающую тишину.
С ходу попыталась растолкать притулившегося рядом со мной черта. Свернувшись калачиком, он ни как не хотел просыпаться, хоть и подрагивал бархатным пятачком.
Облако же вообще расползлось и растеклось по траве, по кустам, по закоулочкам, явно изображая из себя утренний туман. Как его собрать и малость сгустить, а может даже и разбудить. Мозг мой как не напрягался умных мыслей не выдал. И пришлось мне новый день начинать в гордом одиночестве средь спящего царства. Поозиравшись по сторонам, я услышала невдалеке журчание веселого ручейка и поспешила к нему, вкушая непередаваемое удовольствие обмена живым словом.
Привет, ручей! – еще с пригорка пропела я, какой ты прозрачный и говорливый.
Буль-буль, ответил ручей.
Я с наслаждением зачерпнула целую пригоршню холодной воды и с шумом опрокинула себе на лицо.
Ух ты, какая холодная, б-р!
Б-р-бр-р-бр!
Рассмеявшись, я начала умываться и приговаривать присказку: «Водица-водица, умой мое лицо, чтоб глазки горели, чтоб зубки блестели, чтоб коса хорошела, чтоб я молодела!»
Шил-шил-шил, – заструилась вода.
Вот бы набрать этой студеной водицы, да плеснуть бы ее под бок черту, вот бы он детство вспомнил – материализовалась в мозгу шальная идея. Грея эту мысль, я начала оглядываться по сторонам. А ручей как подслушал меня, и чуть ниже по течению что-то дзинькнуло. Пригляделась ручка, подбежала, схватила и чуть в воду не села. А ручей, гаденыш, как зажурчит, точно засмеялся заливисто. А я смотрю на предмет: котелок не котелок, тарелка не тарелка. В общем, сосуд в форме глубокой раковины с ручкой, с узорчиками чеканными и камешками разноцветными. Отродясь такого не видала, но красоту и оригинальность оценила.
Не замедлив реализовать свой злобненький план, шустренько зачерпнула из ручейка и поспешила к друзьям доставлять удовольствие раннего пробуждения.
Чеки взвился под самые небеса, вспоминая всех живых и мертвых, святых и не очень, в полном объеме вкушая всю прелесть столь оригинального пробуждения. Глядя на мою невинно улыбающуюся физиономию, он был готов рвать и метать. Но на будущее решил, что связываться с бабой, да еще с некоторой долей оригинальности, себе дороже станет.
А я, сделав свое доброе мокрое дело, с удовольствием наблюдала как краешек облака вытягивал из раковины остатки ручейковой воды. И некогда растекшаяся молочная масса начала колебаться, колыхаться, уплотняться и, наконец, собралась в милый шарик пару метров в диаметре. В центре проклюнулось рыльце, чуть выше – два глаза-плошки.
Чеки, уперевшись взглядом в столь оригинальный портрет, чертыхнулся и в сердцах брякнул:
Сударыня, образ дамы с точеной фигуркой мраморного изваяния вам пошел бы больше к лицу, чем вид очумелого колобка, увидев которого и последнего аппетита лишишься.
Облако, немного обидевшись, фыркнуло на черта, обдав его с рог до копыт той самой студеной водой, которую старательно умыкнула из раковины.
Чеки, вконец промокший и расстроенный, чуть не плача, готов был уже нас бросить. Но тут я решила вмешаться и малость подправить ситуацию. Накинув на черта цветастую шалочку для сугрева, быстренько слетала к ручейку и притащила еще порцию водицы. Смастерила походный костерок, попросила чертика развести огонек, что он сделал между прочим одним щелчком своих модных копытц. Когда резвый огонек весело затрещал, и тепло заструилось по малость застывшим конечностям, а кипяточек согрел душу изнутри, у меня появился дурацкий вопрос:
Облако, слушай, а как мы тебя звать будем? А то все облако, да облако…
Облако зло покосилось в мою сторону.
Значит кликуху для меня смастерить хочешь?
Да ты что, облачко? Да ты о чем подумало? Вот черт, и я повернулась к черту, в полглаза подремывавшему у костра, его Чеком зовут, а меня Лией. Подумай сама, как из тысячи облаков я тебя выкликать буду?
А я здесь одно, Единственное и Неповторимое! – гордо приосанилось облако. И почему это ты решила, что я женского рода-племени хочу стать? – и облако уплотнилось в тощего рыцаря типа Донки Хота. Мы с Чертом так и прыснули от смеха, так как не гармонировал образ мужественности с этим полупрозрачным типом да еще с козлиной бородкой.
Ты, облако, может и как мужчина сгодишься, Чеки решил взять в свои цепкие руки создание изысканного женского образа, только породы и твердости тебе явно будет не доставать. А вот женщина, и он закатил глаза, это ветер, струящийся в каждом локоне, это мягкая упругость и соблазнительная податливость.
Да, Чеки явно списывал портрет, но не с моего образа. Поэтому я решила несколько отвлечься на дела насущие, собрать еды к обеду, лишний раз пожурчать с ручейком, запастись ключевой водицей, и, вообще, погреться на солнышке. Время года – это обещало быть поздней весной плавно переходящей в раннее лето. Поэтому грех было бы не воспользоваться случайно подвернувшимся отпуском. И я с наслаждением растянулась на шелковистой изумрудной траве, оставив друзей без своего внимания.
По возвращению в реальность, мой приоткрытый ротик и завистливо выпученные глаза, недвусмысленно показали друзьям степень их титанического труда и достигнутого результата. Передо мной стояла смазливая девица с глянцевой страницы «Плэйбоя» 95-60-90. Черт просто не мог не восхвалить эту благородную часть тела. Волнистые волосы, тугими завитками рассыпавшиеся по плечам, плавно перетекали в мягкие складки одежды с рядом обворожительных разрезов, один из которых начинался чуть ниже и левее пупка, открывая точеную ножку, вырастающую почти от ушей. Внизу, сплетения и складочки одежды, витков и завиточков при каждом шаге придавали образу такой неповторимый и притягательный шарм, что даже я не могла отвести взгляд.
Вау! – пропела моя обалдевшая рожа.
Через минуту восхищенного созерцания, как истинная женщина, я все-таки нашла недостающий изъян и постаралась тут же вывалить его на головы незадачливых творителей.
Душенька, вы так плохо следите за своими формами, что каждый раз они выдают в вас патологическую склонность к полноте. А бледно молочный вид – это удел девиц с чахоточно ослабленным здоровьем.
Ни облако, ни черт даже не ожидали от меня такой вспышки ревности. Ну что ж, ничего человеческое мне не чуждо.
По той же реакции друзья поняли, что образ, который они сотворили, близок к совершенству и дело осталось за малым. Во-первых, научиться облаку держать форму; во-вторых, его надо разукрасить, и, в-третьих, ему надо присвоить имя, причем женское.
К решению третьей задачи мы приступили незамедлительно.
Кассиопея.
Кассандра.
Любовь.
Маргарита.
Соня, Софья, Афродита.
Озалана, Гименея, Маракава…
Добрых пять минут мы с чертом выкрикивали имена, но они как шарики отскакивали от нашей красавицы. И когда словесный запас явно поубавился, с моих губ, как шелест сорвалось имя Генея. По облаку пробежалась небольшая рябь, и оно с удивлением посмотрело на меня.
Почему Генея, что за Генея, заартачился черт.
– Потому что воздушная струящаяся как легкое дуновение ветерка.
– Гее-Нее-Яяяя! – пропела я. А внутри облака засеребрился град искорок как бы подтверждая мою догадку.
– Мы будем звать тебя Генея!
Ну что ж, самая трудная задача решена. Остались поменьше и не столь заковыристее.
Окрасить облако нам помог сок разноцветных цветов, которые в изобилии произрастали вдоль ручья. А удерживать нужный цвет в нужном месте – это уже дело техники и небольших тренировок, в том числе и удержание надлежащих форм.
Думаю, что после того как Чеки наглядно показал Генее разницу между стройностью и жирностью, слепив из краешка облака толстенькую хрюшечку, с четырьмя складочками, филейными окорочками (ух как кушать-то хочется), Генея решила побороть в себе всякие соблазны в пользу высоко художественного искусства и поддерживать форму в надлежащих плотностях, размерах и пропорциях.
Сделав дела основные и подвернувшиеся, мы сели рядком поговорить ладком.
Что делать, исторический вопрос так и крутился у нас на кончиках языков.
***
После сытной трапезы, игроки вернулись к шахматной доске.
Ну что ж, Приключение Лихосветское, фигурами давай поменяемся?
И игроки поспешили сделать несколько ходов, скинув при этом с доски по парочке фигур. Новая расстановка сил заставила всех призадуматься.
***
Максимилиан XVI сидел на приступочке у трона и держался за свою, после очередного бодуна, голову.
Петруша, рассольчику дай, еле прохрипел царь.
И апохмилинчик, и рассольчик, и спазмолгончик. Через пять минут как огурчик будете, ответил закадычный друг и верный сподвижник царя.
Но не тут-то было. С грохотом разверзлась входная дверь в тронный зал, пропуская несущуюся как ураган Азалию – царскую дочь. В картинках и весьма эмоционально она начала втолковывать своему любимому батюшке то, что по ее мнению требовало сиюминутного и немедленного исполнения. Слова царевны как горох ломились в пустую и звенящую царственную голову. В непрерывный монолог дочери царю иногда удавалось вставить веское государево слово: «Разумеется. Подумаем. Разберемся».
На дочь Максимилиан старался не смотреть. Писк последней моды приводил его не просто в ужас, а заставлял с чувством легкого подташнивания спешить в места не столь отдаленные, куда даже цари пешком ходят.
Да! Азалию стоит представить отдельно. Девица, лет шестнадцать-семнадцать отроду, худая, угловатая, точно щепка, с еще только намечающимися женскими формами и округлостями, была одета в платье баллон неоново-лимонного цвета в трех местах перехваченная розовой тесемочкой. Эта одежда придавала ей сходство с насекомым да еще по окраски весьма ядовитым. Каждый ноготок, как и каждая прядь волос на голове, была своего раскраса. Но если каждый пальчик носил ноготок только одного цвета, то из волос на голове был сплетен и уложен витиеватый рисунок, от чего в глазах начинало рябить. Колоритную внешность принцессы дополняли румяна: красные на левой щеке и зеленые на правой. Довершали общий образ и модную тенденцию, светящаяся желтовато-оранжевая помада и белые зубки, на которые красным лаком были нанесены сколы, что придавало улыбке оскал вампира, только что отвалившегося от жертвы.
Мельком взглянув на дочь, царь внутренне содрогнулся и постарался побыстрее закончить разговор.
Азалия поняв, что бежать и махать мечами никто не собирается, топнула ножкой, как смерч крутанулась на месте и вылетела из зала, всю силу зла вложив в неподатливую дверь. После принцессы косяк и дверь запели, как молот и наковальня, сообщая всем, что буря, похоже, миновала.
Петруша осторожно вышел из-за царского трона и протянул царю долгожданное лекарство. Минут через пять они мирно сидели на тронной приступочке и обсуждали дела текущие и будущие. Еще минуты через две к ним тихонечко присоединился дядька Антип – мужик коренастенький, с умными и цепкими глазами. Про такого говаривают, что чужого не пропустит и своего не отдаст. Дядька Антип, а прилюдно Антип Армакедонович, с измальства воспитывал Максимилиана, а по свойски – Макса; за государством и хозяйством присматривал; уму-разуму наставлял. Одним словом был отцом посаженным, а значит и к государственным секретам допущенный.
Сидят, значит, три мужика у трончика на приступочке и неспешненько так экономико-политические паритеты выстраивают.
Надо бы слетать с инспекцией в деревеньку, что нападению мракозябиков подверглась. Как там идут восстановительные работы? – и Макс внимательно посмотрел на дядьку.
Домики покрасили, заборчики поправили, баб подрумянили, деревья водицей облили. Правда травку красить не стали, накладно получается, через недельку сама обзеленится, – деловито докладывал Антип.
Я вот что в толк не возьму, мужики, задумчиво произнес Петруха, а в людях Петрархиус-небожитель – маг и волшебник, книгочей и вообще всяких чудесных вещей мастер, и какого рожна эти мракозябики приходят. С виду муравьи как муравьи, а на краю деревни соберутся, глазюльки на орбитульки выкатят и маршируют, как будто ими кто управляет. Да и по деревне чудно как-то проходят: ни разбегаются, ни кусаются, никого из животного люда не трогают, только краски собирают, даже с коров и собак, что на пути попадаются, и то пятна слизывают, после них все какое-то сухое жухлое становится. За деревню зайдут, глазюльки с орбитулек опять втянут и по своим делам в один миг разбегаются, и ни мира не трогают и красками больше не интересуются. А на деревню, если сверху посмотреть, как лента ложится, ровная такая.
Да-а, дела, мужики притихли и призадумались.
Напастье на изумрудный мир не так давно обрушилось. Сколько Петрархус книжек не листал, людей старых не спрашивал, никто отродясь о такой беде не слыхивал.
Да! – еще раз повторил Антип, поднимаясь, чудны твои дела, Всевышний.
В дверь негромко постучали.
Это, небось, Першил Самохвалович пожаловал, – поморщился Антип, недолюбливал он этого мужика (нутром чувствовал подвох) и было за что.
Першил Самохвалович мужчина статной наружности, военной выправки с колючим внимательным взглядом в государстве заведовал военными вопросами. Войска и учения, провиант и размещение, оборонительные сооружения, тактика нападения, местным воякам должности и назначения – вот малый перечень вопросов, которыми грешил наш генерал. А еще надлежало ему два раза в неделю представать перед царскими очами с докладом и предложениями.
Приветствую тебя, генерал, поздоровался царь, перемещая свою попку на трон. – Чем порадуешь, чем огорчишь?
Ваша Величество, предложенная тактика звуковой какофонии не сработала, отрапортовал генерал, предлагаю заменить ее на более действенный метод. Ну да, например, напальчиком пройтись или гранатку подбросить?
– Ты мне это генерал, брось. Мы их огоньком, а они глядишь кусаться начнут. Мы чем покруче, а они живых истреблять станут. Вот тебе и война с кровями и смертями. Нет, генерал, этот путь мне не по душе. Ты давай дипломатиков подключай, а то засиделись родимые. И науку мобилизуй. Пусть на законы военного времени переходят и на государство поинтенсивнее поработают, – закончил царь свой монолог, а сам украдкой с генерала глаз не сводил. И мужик перед ним умный, и деловитый, и служивые за него горой, а что-то не так в царской душе, какая-то мозаика не складывается. Отмахнул царь беспокойную мысль:
Ну что, генерал, приуныл? Что делать думаешь? Чай не с пустыми руками пожаловал? По глазам вижу, выкладывай!
На столе разложили карту государства изумрудного, фигурки расставили, и генерал с царем погрузились в обсуждение тактики и стратегии действий оборонительных и наступательных.
Ты, генерал, разведочку-то задействуй. Пусть выяснят: кто за этим стоит и зачем, чего хотят и можно ль с ними договориться, подвел жирный итог царь-вседержитель.
Будет сделано, ваше величество! отсалютовал генерал и неспешно покинул тронный зал.
Уф, тяжела ты ноша государева, пожалел себя Макс. Сдвинул корону набок и поплелся чего-нибудь перекусить или кого-нибудь еще зацепить.
***
А игроки продолжали шахматную партию.
Шах тебе, Приключение Лихосветское, старичок переставил фигурку.
Ох, за тылами то не следите, Случай Иванович, парировав нападение, Приключение решительно перешло в наступление.
Старею, батенька, вот видать и оборону уже не держу, запричитал Случай Иванович, но сам ход не менее лукавый совершил, да такой, что партнер призадумался.
***
Ну, а наша святая троица, после совета делового, решила путь держать в стольный град и искать там Петрархиуса, местного волшебника, мага и чародея. Вместе мы уж как-нибудь скумекаем: как меня домой вернуть; черта от обязательств освободить, а облаку облачко сделать. А по пути решили в бродячих актеров заделаться. И пьеску придумали, и роли распределили. Реквизитом запаслись. В какую сторону идти облако подсказывало (оно у нас в разведчики заделалось) и с высоты небесного полета рекогносцировку местности провело.
Путь предстоял неблизкий, да еще на своих двоих, то есть одиннадцатым номером, с небольшими бытовыми отвлечениями типа: поесть, поговорить, дичь поймать, ягоды собрать, да поспать не забыть. В общей сложности поход обещал растянуться дня на три-четыре. Но лиха беда начало, и мы тронулись в путь. Как я уже говорила, каждый из нас придумал для себя сценический образ.
Генея решила всяких животных из себя изображать типа кота-переростка или кенгуру с сумочкой. Черт фокусником заделался. Надо отметить, что фокусы у него лихо получались и с предметами, и с денежками, но особливо с картами. Цветные картинки, как живые летали в его руках и веером, и врассыпную, и крутились. Одним словом – шик.
В сравнении со всеми мой образ был весьма скромным и идеалистическим. Разбитная веселая бабенка типа рыжеволосой цыганки: спеть, сплясать, по руке погадать, счастье зазвать, беду отпугнуть, баб потешить, мужиков утешить. В общем, это я. И хотя мой сценический образ лихо разнился с моей бывшей степенностью, думаю, что и то и другое мирно уживалось в моей творческой натуре.
Итак, мы пустились в путь, наслаждаясь теплом, летом, репетируя и вживаясь в свои новые роли.
***
А на шахматном поле Лихое Приключение пустило в ход тяжелую артиллерию. Ферзь при поддержке коня скинул с доски пару фигур. Пешки, ощетинившись, пытались сдержать натиск и незаметненько перейти в наступление.
***
А Царь с Петрухой, меж тем, прибыли в злополучную деревню с инспекцией.
Молодец дядька Антип, что деревеньку не только обновил, но и приукрасил. На краю площадочку соорудили детскую с качелями, лесенками и бревенками. Местный скульптор поставил на ней гномов, лесовиков и другую сказочную нечисть. А, с другой стороны деревни вырос трактирчик – это уж чистая вотчина Антипа. Государевы дела – во главу угла, ну, а себя забыть плохим хозяином быть.
Пройдясь по деревне, поговорив, заглянув, поковыряв, поводив носом, попробовав на зубок, царь-батюшка остался доволен. Молодец дядька, хозяйство в спорых руках держит, коровам и тем пятна на спинах нарисовали.
Местные жители от доброты душевной и заодно по случаю от лиха избавится решили царю жеребца подарить, попавшему под муравьиную раздачу. Вследствие чего, левая его часть была вся черная, а правая белая, а глазища зеленые, а в них ведьмак играет. Разделительная полоса как раз по хребтушке прошла и полхвоста зацепив с половиной гривы. Так что вид у жеребца был еще тот.
Царь жеребцом полюбовался: по морде погладил, чуть был не укушен за отсутствие хлебной подачки, и велел отвести его к трактиру, пусть, мол, меня там пока дожидается. Да и сам царь в окружении местной знати в скором времени поспешил все в тот же трактир для ведения кулинарных бесед и ревизии местного меню.
Через пару часов оживленных бесед, возлияний и индивидуальных импровизаций за столом вспыхнул оживленный спор, что человек в небе летать не может, а, если и подымится, то как камень рухнет вниз.
Да, закон всемирного тяготения никто не отменял, соглашался Петрархиус, но человек летать может. Например, на воздушном шаре или каком-нибудь летательном аппарате.
Ну, это ты загнул, пробасил царь, если бы кто эти аппараты выдумал. Мы с тобой при дворе уже бы целый парк имели, а не на кобылах по нашим дорогам трусили, трудовые мозоли зарабатывая.
И барский люд поддержал царя одобряющими ухмылками, что мол, умен наш батюшка-царь и в логике этой разумеет, и не сшибить его с мысли праведной, хоть и язык заплетается.
А сей спор зародился с малого. Будто бы местная знахарка, в тот день как мракобяшки на деревню напали, из лесу возвращалась и с опушки леса видела, как в небе летела косынка треугольная, как кисея прозрачная, и от той косынки вниз лучик света падал, и где земли касался, туда мракобяшки и топали.
Чудная история, но чего баба для красного словца не скажет, уразумел староста.
Не скажи, попытался вставить слово Петрархиус, Я в одной книге дивной про такие штучки читывал.
И я эти треугольные косынки видел и не одну, негромко, но внятно произнес пацан лет тринадцати отраду, тихонько притулившийся у входа.
Да где ты видел? цыкнул на него староста. Сиди уж и во взрослые разговоры не встревай.
А я все равно видел, уперся парень. Здесь недалече, на скале их много нарисовано, а на закате солнца кажется, что они все на тебя летят и землю лучами поливают. А земля прям живым огнем полыхает и корчится в муках предсмертных.
Да пацан явно недурен был рассказывать.
Показать сможешь?
Петруха вскочил с места, и царь тоже внимательно посмотрел на мальчонку.
Царь-батюшка, да не бери его слова в толк. Он у меня самый младшенький, несмышленый дурак, но приукрасить всякое любит, девкам сказки побаить, бабам нервы завести, запричитал староста, и, обращаясь к сыну, прикрикнул. – Цыц, тебе говорят! Что в праведные разговоры без спросу встреваешь и под ногами путаешься?
Ты погоди, отец, осадил старосту Петрархиус, может пацан дело говорит. Сколько до твоей скалы ехать?
Да минут тридцать, если на лошадях и вдоль поля напрямки.
Что ж тогда еще сидишь? Вели запрягать. И поехали смотреть твои наскальные рисунки.
Все с шуточками и смешками, слегка подтрунивая над парнем, высыпали из-за столов на улицу. До заката было еще часа полтора, и небольшая прогулка на лошадях показалась легкой и приятной забавой.
Пацан зарделся и приосанился, ведя столь благородную свиту к своей необыкновенной находке.
День был теплый, ветер душистый, так что в неспешных разговорах как раз к началу заката подъехали к скале.
Скала как скала, серая и отвесная. Но только лишь луч закатного солнца её коснулся, как на поверхности что-то изменилось и начал проявляться рисунок. И не просто проявляться, а оживать. Треугольная косынка сначала одна, потом две, потом с десяток возникли на плоскости, и начали надвигаться. У людей, смотрящих на это чудо, дыхание сперло, лошади назад попятились. А каждая косынка луч цветной выпустила и на землю его направила. И полыхнула земля огнем адовым, и умирало все живое, в муках корчась. А косынки все лили и лили страшный свет свой…
Последний солнечный луч спрятался за линией горизонта, и погасла картинка. Испуганные увиденным, молча, повернули притихших лошадей и поехали обратно. Быстро сгущалась ночь. А люди, все никак не могли отойти. В мозгах, как набатом, звенел колокол грядущих бед, страх сковывал мысли, леденил кровь.
Под копытом чей-то лошади, громко как выстрел хрустнула ветка, и лошади понесли. С места и в галоп, притормозили только у деревни. Мужики дружно загомонили, снимая нервное напряжение, зашли в трактир, пропустили по доброй чарке и только тут заметили, что царя-батюшки с ними то и нет.
Ну как потеряли? – обалдело вскинулся староста.
Да не, он рядом со мной скакал! – откликнулся кто-то.
Ванька! Сходи по деревне, взгляни батюшку, может, где приотстал? Ну, а, если заблудился малость, то мы его с первыми лучами искать пойдем.
После увиденного и пережитого, соваться в ночной лес никому не хотелось. Оторопь еще не отпустила людские души.
На том и порешили. Тихонько разошлись по своим избам, предварительно договорившись, об увиденном не болтать.
***
После дивного сна, выковыривая себя из душистого стога сена, я сладко зевнула и поприветствовала новый день, который обещал быть солнечным и плодовитым на приключения.
Неспешно позавтракав местной съедобной флорой, мы двинулись к конечной цели нашего пути.
Приотстав от друзей, я решила заглянуть в кустики, стоящие чуть в стороне от дороги. Но ни тут то было. Раздвинув ветки, я увидела огромные зеленые глаза, хищнически воззрившие на меня. Ноги пулей вынесли меня на дорогу, а из кустов нарисовалась черно-белая морда, и, подняв верхнюю губу, весело заржала над моей реакцией.
Пятясь назад, я медленно отступала к друзьям, и так же медленно из кустов на меня выступала огромная скотина, продолжая ржать и ухмыляться. Сделав отчаянный рывок, я спряталась за спину черта. Вид моего благодетеля, не столько испуганный, сколько удивленный, плавно переходящий в агрессивный, заставил лошадь приостановиться и сдать назад. А Чеки, деловито подобрав узды, погладил лошадь по морде и прошептал ей что-то в ухо. Животина опасливо покосилась на черта, а потом доверительно ткнулась бархатным носом ему в ладонь. Ну что ж, похоже, знакомство состоялось.
Осознав, что конь под седлом, подумали о седоке. Где он горемычный притулился? Но конь, прямо к нему повел.
Метров через пятьдесят глядим, на дороге ноги торчат. Черт к мужику подошел, лицом к небу развернул. Глядим, а у него на лбу шишка огромная красуется. Несчастному в лицо водицей брызнули, по щекам пару раз ударили. Мужик один глаз приоткрыл, взгляд в черта упер. И по мере осветления сознания и округления глаз, бедолага явно пришел к заключению, что схватил белочку, но черную. Ловко перевернувшись на четвереньки, он спешненько пополз глубже в кустики и тут же наткнулся на белую точеную коленочку. Сведя глазки на этом чуде, он плавненько поскользил взглядом вдоль ножки к разрезику. Но облако пренебрежительно фыркнуло, обдав незадачливого воздыхателя свежим ветерком.
Мужик перевернулся и сел на задницу, протер глаза и заявил:
Всем привет.
И тебе не болеть, ответила я за всех, ты кто?
Я – Макс, а ты?
Я – Лия, а это Чеки, а это Генея, а это…
Мужик сфокусировал взгляд на бело-черной роже, пару раз перекрестился и без памяти откинулся назад. А бело-черная скотина состроила мужику звериный оскал и демонстративно отвернулась, выражая пуд презрения.
Оценив свои тягловые возможности, мы с чертом обратились к облаку за поддержкой и содействием. Чеки из края облака сформировал что-то вроде самодвижущихся носилок, водрузил на них мужика, и мы дружной гурьбой продолжили путь к деревне.
***
Шахматная война разыгралась не на шутку. Игроки, уперев сосредоточенные взгляды в расстановку фигур, делали отчаянные попытки достать соперника побольнее.
Тяжело сопя, Случай Иванович старательно и целеустремленно прогибал партию в свою пользу. Правда и Лихое Приключение не только эффективно окусывался, но и каждый миг был готов перейти в контрнаступление, что порой удавалось и весьма успешно.
Время, как и пространство, сгустилось над играющими. Всё уплотнилось и наэлектризовалось. Фигуры разбежались по доске, заняв для себя стратегические позиции. Казалось, еще один ход и все взорвется, полыхнет, потечет лавиной, руша и сметая на своем пути.
Лихое Приключение поднес руку к фигуре, готовясь сделать рискованно-отчаянный шаг. Миг. Рука застыла в нерешительности.
Погоди, браток! выдохнул Случай Иванович. Дай дух перевести. Не напирай натурою. Ух, и загнал старика. Аж взмок весь!
И Случай расслабившись, откинулся на спинку кресла. Глубоко вздохнул, вскочил, нагнулся над доской еще раз оценивая обстановку и спешно отошел, снимая напряжение и пряча неуверенность за маской гостеприимного и заботливого хозяина.
А не пойти ли нам в сад прогуляться, гость дорогой? Шахматы, ведь они как жизнь, спешки не любят, и опрометчивых шагов не прощают.
Лихое Приключение улыбнулся умному замечанию, с любовью окинул игровое поле, еще раз оценивая расстановку фигур. Что ж старик прав, партия обещает быть очень нестандартной, и игра еще только-только начинается. Светлый ум и холодный расчет ой как пригодятся. Встав, он с достоинством последовал за стариком. Молодость и старость неспешно спустились в сад, разрешая подлунному миру ненадолго погрузиться в дела мирские.
***
Селяне, шумно переговариваясь, прочесывали лес. Где его искать, и жив ли родимый? Дикий зверь ли загрыз, али еще что приключилось? Вот беда-то, негаданная.
Так постукивая, покрикивая и заглядывая под каждый куст, толпа спешила к нам навстречу. А мы, несколько настороженные нарастающим шумом, все же геройски продолжали свой путь и с дороги не сворачивали.
Очередной крутой поворот вывел нас на залитую солнечным светом поляну. На встречу нам высыпало разношерстное войско сельчан: кто с палками, кто с вилами, а кто и просто с кулаками. От неожиданности все замерли, и в воздухе повисла напряженная тишина. Даже ворона, уютно восседавшая на толстой ветке и с усердием чистившая до этого свои перышки, замерла и с глубоким вниманием уставилась на поле брани. Напряжение нарастало. И тут наш черно-белый конь решил взять инициативу в свои руки, точнее лапы, а еще точнее копыта. Раздвинув нас мордой, животина сделала шаг вперед и заржала. Ряд сельчан напротив, от неожиданности всколыхнулся, сгруппировался и ощетинился всякими колкостями.
Кар! – сказала свое веское слово ворона.
Батя! Да это же тот конь, которого мы царю-батюшке подарили! разнеслось над поляной удивленное детское восклицание.
Узнавая в страшной зверюге того самого коня, народ чуток расслабился и загомонил.
Ты гляди и впрямь тот конь. Смотри и седло на месте. У, животина лютая, напугал до смерти. А царь, царь-батюшка то где?
И тут народ увидел нас, маленькой кучкой сгруппировавшихся на краю поляны.
Кто такие будете? – выступил вперед староста.
Мы люди не местные. А идем в деревню. Да и компания у нас, в основном, женская, – докладывал старосте черт, делая неспешные шаги навстречу. Да вот ведь оказия случилась, в лесу конь приблудился и человек болявый, не бросать же бедолагу горемычного, и черт отошел в сторону, открывая взору сельчан наш трофей, спокойно возлежащий на зеленой травушке.
Толпа всколыхнулась, подалась вперед и быстренько оттеснила нас в сторону от драгоценного, как мы уже поняли, груза.
Ах ты, батюшка, свет солнышко. И как это тебя угораздило, причитал староста, наклонившись над царем и внимательно разглядывая сизую шишку на благородном челе последнего. – У, животина страшная, и староста погрозил кулаком коню, на бойню сдам гада.
А эта хитрющая скотина, не дожидаясь репрессивных действий со стороны власти, эдак бочком-бочком да и за наши спинки спряталась. Мол, я тут ни причем и вообще из другой компании.
Поняв, что гроза миновала, и бить не будут, черт решил взять инициативу в свои руки.
Забавно, но толпа принимала черта за человека чертова, но все же человеком. Я искренне восхитилась. Чеки, умеет же менять личину, паршивец, мастерски, не подкопаешься.
А тем временем черт соорганизовал носилочки, три бригады носильщиков, всех выставил, выстроил, водрузил и направил торжественно пешим строем восвояси. А сам занял место рядом со старостой, и весь путь до деревни они мирно и увлеченно о чем-то беседовали, оставив нас без внимания и попечительства. Ну, а мы, дамы не капризные, но сообразительные, тихонько пристроились в конце столь пышной процессии. И, памятуя старинную мудрость, что лучше плохо ехать, чем хорошо идти, даже уговорили страшную зверюгу принять нас на борт, то есть довезти до деревни с комфортом.
Постоялый двор, расположившийся на самом краю деревни, показался нам, уставшим путникам и внезапным переселенцам, райским уголком, местом, обещавшим приют, ночлег и нормальной человеческой еды.
Правда и тут не обошлось без оказий. При праведной попытке вернуть коня в родные пенаты, последний решил проявить характер и свое право на выбор будущих друзей и теплой компании. Он брыкался, кусался, лягался при малейшей попытке местного населения увести его от постоялого двора. Поднимаясь на дыбы и поворачиваясь к обалдевшей публике то белым, а то черным боком, скалил лошадиные зубы и, выпучив зеленые глазища, всем своим видом демонстрировал серьезность своих намерений. В конце концов, на него плюнули и решили оставить злостную скотину на попечительство новых хозяев в знак великой благодарности за спасение царя-батюшки. Пришлось коня устраивать в стойло, загружать зерном и ключевой водицей. Так мы и устроились.
Черт, как человек деловой и пронырливый быстренько обзавелся нужной информацией, связями и валютой. Уж откуда и как лишних вопросов не задавала. Зато мы с Генеей восторженно погрязли в блаженстве кровати, обжорства и лени.
На следующий день Чеки был призван к его величеству на прием, где и имел довольно продолжительную и весьма результативную беседу. После чего мое с Генеей блаженство закончилось. Нас просто приписали к царскому обозу и разрешили проследовать к стольному граду на личном гужевом транспорте. Дивный конь наотрез отказался впрягаться в колымагу местного пошиба, предпочтя предоставить свою благородную спину не менее благородному черту.
Так, в один прекрасный день я оказалась погруженной на деревенскую телегу без рессор на охапку соломы вместо мягкого сидения с весьма значительным скарбом (видать Чеки трудился не покладая рук). В телегу была запряжена колоритная двуногая животина, требующая отдельного описания.
На местном наречии это животное звали барн, то есть гужевая скотинка с флегматичным характером и тупым взглядом, травоядная и неспешная. На вид – это милый динозавр с мордой дракона, с длинными висящими ушами, передними маленькими лапками и задними сложенными крылышками, в довершение с толстым треугольным хвостиком. И всё это было водружено на мощные трехпалые куриные лапки с коготками и оперением.
Наш барн понравился и не понравился мне одновременно. В нем что-то явно было не так, то есть не как у всех. Приглядевшись, я поняла, что он помельче остальных и посветлей в окрасе, и уши у него покороче, и разрез зрачков как у змеи – вертикальный, что несколько напрягало. Кроме всего прочего, на хребте у него был небольшой горб, как седловина, и запряжен он был по-другому, по-особому. Как в последующем объяснил погонщик, так запрягают ездовых барнов, к которым наш, как видно, и относился. Что заставило погонщика и ездового друга сделаться гужевыми, я расспросить не успела. Караван тронулся. Нас, от греха подальше, поставили его замыкать, и мы поплелись собирать все ухабы и кочки местных автобанов.
Черт красовался на черно-белом жеребце, одежда на нем выглядела франтовато, но сидела безупречно. Взгляды местных красоток стреляли в его сторону, маня и многое обещая. Я с упоением наблюдала, как из путника, уставшего в дороге, он превратился в потрясающего мужчину, подтянутого, обаятельного, остроумного щеголя, не скупящегося ни на внимание, ни на комплементы. С начала женщины, а потом и местная знать, признали в нем умного собеседника, тонкого дипломата, и, вообще, равного из равных.
Генея пользовалась не меньшей популярностью. Её формы, походка с нежным колыханием бедер, каскадом струящихся волос заставляли застывать и оборачиваться особей мужского пола. А речь, изобилующая афоризмами, шутками, стихотворными строчками собирала целые толпы воздыхателей и поклонников. Даже царь исподтишка заглядывался на нашу красавицу, бисером рассыпался при встречах, стремясь пробить лед холодности и надменности.
Среди этой супер парочки я смотрелась серой мышкой, на которую никто не обращал внимания. И хотя одежда на мне была не бедной и приведена в соответствие с местной модой и обычаями, она мне не шла и не красила. Но как не удивительно, такой расклад событий меня вполне устраивал. Я оглядывалась по сторонам, прислушивалась и присматривалась, неспешно ища свой образ воплощения в здешней реальности.
***
Шахматная доска осиротело стояла посередине пустой комнаты. Лучи заходящего солнца кидали на окружающие предметы длинные тени фигур. Сумерки сгущались, привнося с собой неизвестность и беспокойство.
***
За время обратного пути Максимилиан и Чеки нередко, обмениваясь мимолетными фразами или ведя неспешные разговоры, поражали друг друга широтой кругозора и глубиной знаний по многим вопросам. Их общение из настороженного быстро переросло в дружеское, а еще быстрее в деловое. Петрархиус, так же частый гость этих бесед, открыл в черте талант рассказчика, а главное, носителя уникальных знаний и технологий. Поэтому все чаще мужская троица стремилась уединиться от лишних ушей и косых взглядов для обсуждения дел насущных и государственных.
Вот так неспешно, без чудес и приключений мы добрались до столицы изумрудного государства – величественной Экибании.
Город встретил высокой крепостной стеной, шумными улицами, дорогами, мощеными камнем, толпами разного люда, суетливо спешащего по своим делам.
Под место жительства отвели нам заброшенную мельницу, что стояла за крепостной стеной на гремящем ручье. И первый же взгляд на наше новое жилище поверг нас в глубокий ступор.
Видать дивный человек строил эту мельницу, я бы сказала местный Гауди. Стены, крыши, окна, переходы сплетались в витиеватую композицию. Отсутствие прямых углов и горизонтальных плоскостей вообще ставило мозги на попа. А венчающая все это великолепие сторожевая башенка с круглыми окошечками и крышей в виде улитки заканчивала фантастический архитектурный образ. Правда, бурьян, плотной стеной доходивший почти до второго этажа нежно скрадывал непривычную для человеческих глаз картину.
Ну, что ж. И на том спасибо, дружно решили мы, прокладывая себе путь к входной двери.
Изнутри дом поразил нас не меньше, чем снаружи. Но уставшие с дороги и не имеющие сил чему-либо удивляться, мы быстро нашли каждый для себя приглянувшуюся комнату и рано угомонились, оставив все экскурсии и эмоции на завтра. Правда, одна мысль все же посетила мою засыпающую голову. Мне показалось, что комнаты выбирали нас, а не мы их, да и сам дом настороженно приглядывался и прислушивался к новым жильцам, как живой. Впрочем, как показало время, я была не так уж далека от истины.
Наутро, размежевав глаза и улыбнувшись, я весело произнесла:
Здравствуй, мой новый дом! С добрым утром!
И бодренько спорхнув с постели, понеслась разносить благую весть, что проснулась.
В доме меня удивляло и восхищало все: цвета и ткани, изгибы стен, неожиданные повороты, упирающиеся в тупики коридоры, или несуразно подвешенные двери, до которых и рукой-то нелегко дотянуться, а не то, чтобы войти. Проплутав добрых полчаса по закоулкам нашей новой империи и вооружившись мыслью из доброго детского фильма «И кто же так строит?», мне, наконец, удалось не только услышать родимые голоса, но и ввалиться в ночнушке и с распущенными волосами в гостиную, уже заселенную гостями и хозяевами. Повисшая в воздухе пауза, круглые глаза, смущенные улыбки и откровенные мужские взгляды заставили меня остановиться. И нисколечко не смутившись, сложить губки бантиком и кокетливо обвести всех заинтересованным взглядом. Публика была в нокауте от такой наглости, но сложную ситуацию искрометная Генея быстренько взяла под контроль. Она подпорхнула ко мне с обворожительной улыбкой и, укутав своим туманом, тем самым еще больше усугубив мой художественно-развратный образ, повернула за плечики и со словами: «Ах, голубушка, вы так обворожительны, что лишаете наших гостей дара речи» – вывела из гостиной. Спиной я почувствовала вздох облегчения, ветерком пронесшийся в пространстве.
Генея быстро довела меня до комнаты. Оказывается, в этом доме существуют и короткие пути.
Дорогуша, а не хотели бы вы одеться? – изрекла красотка, готовая вернуться к гостям.
Но не тут-то было, меня уже прорвало и, закипая от бессилия и обиды, я злобно процедила:
Голубушка, говоришь!… Дорогуша!… Да я сейчас тебя так выжму, облако неогромленное, что мои обористые одежонки в сравнении с тобой будут смотреться царскими нарядами.
И чуть сдерживая слезы, уже готовые брызнуть из глаз, я гордо проследовала к зеркалу и плюхнулась на стул.
Генея вернулась в комнату и плотно притворила за собою дверь.
Лийка, милая! Да ты с ума сошла, да какая зараза тебя укусила? ворковала подружка, кружа по комнате и перебирая разбросанные вещи. Она подбирала их, рассматривала, пренебрежительно фыркала и сваливала все в кучу.
Да, похоже, ты слишком долго была вешалкой этому убогому хламу, задумчиво протянула красавица.
Подбежав ко мне, нежно обняв за плечи и чмокнув в макушку, Генея уже весело добавила.
– Но сейчас мы все обязательно исправим и сделаем из тебя первую красавицу.
Собрав мои волосы, она подняла их вверх, имитируя высокую прическу.
Давай мы сделаем из тебя знатную даму.
Ну да, пиковую или червовую?
Мы рассмеялись. И волосы золотым веером рассыпались по плечам. Подруга собрала их снова, заплела в косу, уложила вокруг головы, и, наконец, расплела и взъерошила.
Да! Образ степенности тебе явно не к лицу. – последовал неутешительный вердикт. А что, если мы сделаем из тебя роковую женщину?
Да нет, спасибо. Одна уже есть, вторую этот мир просто не выдержит, – съязвила я и уставилась в зеркало.
С той стороны на меня смотрела рыжеволосая бестия с искрящимися глазами, задиристой улыбкой, покатыми плечиками и двумя подружками, плотно натягивающими ночную рубаху. Да! Целомудренный образ к этому портрету явно не клеился, а вот… И тут меня осенило, Божественная Солоха! Веселая и языкатая, умная и работящая, но главное, готовая любить и быть любимой. И это я.
Уловив смену моего настроения, Генея быстренько ретировалась к гостям со словами: «Мы ждем тебя, лапочка».
Следующий час я потратила на свое преображение, благо в комнате нашелся гардероб старых хозяев, а кружевное нижнее белье было прихвачено еще с земли. Нещадно обрезая и кромсая, перекраивая и пришивая, я, наконец, смастерила себе костюм «а-ля Украина» в русском исполнении. Шелковая белая рубаха с глубоким круглым вырезом красиво подчеркивала упругость моих подружек, а грубовато-льняные кружева цвета слоновой кости, собранные воланом, загадочно оттеняли их. Низ состоял из двух юбок: нижней – белой, доходившей до середины икры, отделанной все теми же кружевами и очень широкой, и верхней – из алого плотного шелка с крупными кремовыми цветами. Её длина была значительно короче нижней, что позволяло кружевам свободно приковывать взгляды любопытствующих. Обе юбки плотно сходились на талии, подчеркивая её наличие и размер. Довершали мой новый наряд две небольшие детальки: красные бусы из местного камня и алый платок, завязанный хвостиками вперед, из-под которого выбивались непослушные рыжие локоны, делавшие мой взгляд бесовски притягательным. Крутанувшись у зеркала, я нашла себя неотразимой и в следующий миг уже летела по лестнице в гостиную на встречу с гостями и новой судьбой.
Мое второе появление было подобно грому среди ясного неба. Разговор замер на полуслове, а у присутствовавших мужчин осоловело застыл взгляд. Даже черт не ожидал такого превращения. Вскочив и галантно подав мне руку, он ввел меня в комнату и зачем-то представил: «Наша несравненная Солоха». После чего усадил в кем-то спешно придвинутое кресло и не забыл скользнуть восхищенным взглядом по соблазнительной ложбинке.
Петрархиус тяжело сглотнул и с упреком заметил: «Чеки, как же ты мог целую неделю скрывать от нас это сокровище?»
Макс, как и все, пристально смотрел на меня, не до конца понимая, как гадкий утенок, совсем недавно нарисовавшийся в этом проеме, вдруг ворвался обратно огненной птицей. Потом неспешно встал, подошел и взял мою руку.
А вы не так просты, как кажитесь, сударыня. Один ноль в вашу пользу.
И, нежно поцеловав кончики пальцев, направился к выходу. Свита спешно поднялась и поспешила за своим сюзереном. Я гордо посмотрела на Генею. Восторг, написанный на ее лице, придал мне смелости и сил.
Лийка, ты прелесть, ты такая, и она бешено закружила меня по комнате. Мы были на седьмом небе.
***
В тихом безмолвии фигуры дремали на шахматной доске. День сменял ночь, а ночь – день.
Мир отдыхал.
***
Наша неспешная жизнь начала пробивать свое русло.
Черт обустроил себе чердак, где с лихвой нашлось место и для спальни, и для кабинета, и даже для небольшой химической лаборатории, где они с Петрархиусом стали частенько засиживаться. И куда очень скоро стал захаживать и Макс. Неуемная жажда нового сближала и радовала их. И вот уже первые бочки с пивом забродили в нашем подвальчике, и появились первые образцы каучуковой резины из местного материала. В общем, мужички увлеклись буйной фантазией и наукотворчеством.