Читать онлайн Шторм изнутри бесплатно

Глава 1. Инцидент

Кай проснулся от того, что в келье горел свет. Слабое свечение едва пробивалось сквозь сомкнутые веки, но, тем не менее, раздражало, словно назойливое насекомое, и гнало сон прочь. Кай потер лицо ладонью и поднялся, сев на своей твердой лежанке. Посмотрев на себя, он обнаружил, что уснул в верхней одежде – прямо как пришел. Бронзовый хронометр, за неимением какого-то вразумительного корпуса раскинувший свой механизм по стене, показывал ранний утренний час – выходит Кай проспал всю ночь, отключившись от усталости, сразу после возвращения.

Желтый электрический свет едва освещал тесное жилье, иногда он подрагивал или еще больше терял и без того слабое напряжение, окутывая углы и щели в густые тени. Келья была крохотной комнатушкой, вырубленной в сплошной каменной стене одного из коридоров Подземелья.

Подземелье.

Здесь многие так жили – в тесноте, способной вызвать клаустрофобию, и уж точно каждый привык к давящим низким потолкам, обозначающим тонны и тонны земли и камня до поверхности. Большинство даже никогда не видели настоящего дневного света, многие из обитателей Подземелья ослепли бы от пронзительно острых солнечных лучей, а некоторые… «люди» едва переносили и электрический свет.

Местные жители не стали дожидаться, пока природа поможет приспособиться к жизни в туннелях. Модификации тела оказались подходящим способом адаптировать свой организм – как, скажем, операции на глаза, чтобы видеть во мраке – и, благодаря своей популярности, переросли в культурный феномен подземного общества, сделав модной тенденцией заостренные уши и утонченные черты лица. Порой изменения становились совершенно кардинальными, сохраняя только общие человеческие черты. Жители Подземелья вживляли дополнительные суставы, заменяли пальцы и даже протезировали копыта, подстраивая тело для обитания в системах пещер.

В келье Кая стоял лишь монолитный каменный лежак, обильно устланный соломой и укрытый тряпьем, да тяжелый дубовый стол с ящиком, непонятно как втиснувшийся в дверной проем. Вдоль одной стены были развешены несколько предметов одежды, а оставшееся пространство до угла было заклеено желтыми газетными вырезками, будто Кай хотел скрыть холодные каменные стены кельи, но забросил это занятие, едва начав. Последним, что занимало столь малое пространство комнатки, был сундук, стоящий вплотную к лежанке; он просто оброс серой пылью, и, казалось, его никогда не открывали, непонятно для чего отняв место у комнаты.

В дверь тихо постучали. Кай не ответил, он даже не пошевелился, будто и не слышал стук. Скрипнув, тяжелая, обитая нержавейкой дверь приоткрылась. Кай специально не смазывал петли, чтоб никто не смог войти бесшумно, пока он спит. Сквозь приоткрывшийся проем на пол кельи упал дрожащий свет коридорного факела. Во многих туннелях Подземелья использовалось электричество – где-то целые магистрали ярких синих ламп дневного света, где-то ряды ретроградных плафонов с лампами накаливания, но Кай обосновался в том ответвлении коридоров, где электрический провод был скорее излишней роскошью, чем бытовой необходимостью. Тем не менее, электричество в своей комнатушке он устроил.

В проеме приоткрытой двери показалась женская голова с копной лохматых русых волос.

– Ты здесь? – Спросила голова.

Кай опять промолчал, но теперь уже обратил на гостью пустой взгляд. Она в свою очередь юркнула внутрь кельи и закрыла за собой дверь, прижавшись к ней спиной, да так и осталась стоять. Это была миниатюрная девушка с привлекательной, хотя и излишне худой фигуркой, и милым узким лицом, постоянно сохраняющим выражение какой-то наивности и удивления. Ее звали Доминика – она предпочитала ходить с перепутанными волосами и в одежде, наименее скрывающей ее загорелую под искусственным ультрафиолетом кожу.

Кай довольно нескромно оглядел девушку, подняв взгляд вдоль длинных ног, открытого живота и дальше, остановившись на темных глазах.

Она уже привыкла к его молчаливому характеру и не стала дожидаться приглашения, чтобы усесться на довольно жесткое монолитное ложе рядом с ним. Устроившись, она откинулась назад, к стене, тогда как Кай сел на краю кровати, уперев локти в колени, так что девушке оставалось разглядывать его сгорбленную спину.

– Завтра ты уйдешь, да? – Спросила она.

Дернув плечом, Кай негромко ответил:

– Ты же знаешь, это решит Совет.

– Да хватит прикидываться! – Вдруг вспылила она. – Ты и сам прекрасно знаешь, за что проголосует Совет! Почему ты продолжаешь делать вид, будто завтра все может измениться?

– Потому что пока что я житель этих крысиных нор! – Резко ответил Кай, но затем продолжил уже спокойней. – Я не жажду уйти из Подземелья, и лишь завтрашнее решение заставит меня это сделать. Сама знаешь, эти старые шакалы давно ищут повод, чтобы прогнать меня подальше из туннелей, и вот теперь у них есть не просто шанс, а надежная причина. Мне хорошо здесь, хотя я и пришел сюда сверху, – Кай зачем-то показал пальцем в потолок. – Уйду ли я – решать только им, и, если вдруг что-то невероятным образом измениться за этот день, и Совет внезапно позволит мне остаться, уж поверь, я наверх не тороплюсь. Но раз мне нужно уйти, не волнуйся, там я не пропаду. – На последнем слове он усмехнулся каким-то своим мыслям.

– Какая разница, – поднимаясь с лежанки, продолжил Кай, – все равно мы ничего не можем изменить.

– Как ты можешь так? Как будто тебя ничего не волнует.

– Меня очень много чего волнует, – Кай стянул пропитанную по́том толстовку, чтобы сменить ее на что-то более свежее, но на вешалке нашлись лишь такие же нестиранные вещи. – И в данный момент меня волнует то, что пора идти.

Доминика нахмурилась, но ничего не сказала, она принялась разглядывать татуировки, покрывавшие плечи Кая.

Рисунки, выбитые на его коже, были целым произведением искусства. Каждый из них был настоящей картиной, и все вместе они составляли единое полотно. С него можно было содрать шкуру и повесить над камином в гостиной, вместо морского пейзажа или головы подстреленного на охоте оленя.

На его теле можно было найти и рисунки, и символы, и формулы, и строчки слов. Общий смысл всех этих татуировок был непонятен, но, если присмотреться к отдельным, можно было уловить несколько устрашающее значение. Например, один довольно крупный сюжет изображал прикованного цепями к полу огромного кашалота, которого стоящие вокруг крошечные, по сравнению с ним, человеческие фигуры кололи острогами в беззащитные бока. Кашалот приоткрыл пасть в беззвучном стоне боли, а по блестящей коже стекала красная кровь. Художник – бесспорно мастер высокого класса – тщательно прорисовал все детали, отчего изображения выглядели очень реалистично и живо. Так, на другой иллюстрации в подробностях разворачивалась сцена разрушающего здание цунами, и в окнах искалеченного дома можно было разглядеть крошечные фигуры людей, которым суждено утонуть.

Многие рисунки были сделаны в иконическом стиле, какие-то были похожи на наброски карандашом, но большинство из них все-таки были полноценными картинами. И все они не то связывались, не то разделялись строками, символами или стихами. На современных языках, на мертвых, но используемых, или даже на каких-то неизвестных наречиях – не то заклятия, не то шифры. От шеи по всей спине в три столбца, каждый из которых обрамлялся индивидуальным узором, узкими строчками был вытатуирован довольно длинный текст на абсолютно неизвестном языке, казавшийся скорее красивым импровизированным узором, чем имеющим какое-то значение письмом.

И все это выглядело цельным. Словно красивая легенда, рассказанная на его теле, или история бога, как в религиозных талмудах. Казалось, если найти начало этой истории, то можно с легкостью прочесть ее, она сама раскрутится, как спираль, но каждое из изображений могло быть и первым, и последним, невозможно было догадаться, какие из слов или формул могли оказаться началом.

– Что все это значит? – Произнесла Доминика, как бы размышляя вслух, но Кай вопросительно повернулся, не понимая, о чем речь. – Ты никогда не рассказывал мне обо всех этих татуировках, – пояснила она, – нельзя же бессмысленно покрыть свою шкуру иллюстрациями к роману или вроде того. Они что-то обозначают?

– Да. – Просто ответил Кай.

Доминика поморщилась – терпеть не могла, когда ей так отвечали, словно чтобы она отвязалась. Правда ему она готова была простить все что угодно.

– Класс. – Буркнула она.

Кай вздохнул.

– Они напоминают мне о том, что я наделал.

Доминика вновь уставилась на его тело, пытаясь по-новому смотреть на все эти картины, но даже после этого пояснения они не обрели больше смысла.

– Много же ты наворотил. – Сказала она первое, что пришло ей в голову. – И когда успел?

– В прошлой жизни. – Пожал плечами Кай.

Он заторопился надеть какую-нибудь из нескольких практически одинаковых толстовок, висящих на стене, дабы поскорее спрятать тему этой беседы. Выдвинув ящик стола, он извлек оттуда несколько предметов и распихал их по карманам.

– Пойдем, – кивнул он головой в сторону двери, – один день – это не слишком много, чтобы попрощаться с Подземельем.

*

Полутемные туннели были настолько же уютны, насколько и зловещи. В этой части Подземелья коридоры являлись просто норами, вырытыми стальными челюстями экскаваторов и бурильных машин. Стенами была необлицованная земля, в которую будто вдавливали тяжелые деревянные двери, обитые железными полосами. Вдоль потолка тянулся толстый провод, с которого на одинаковом расстоянии друг от друга свисали железные, похожие на перевернутые миски, плафоны с маломощными лампами. Многие лампы не горели, а кое-где отсутствовали, оставляя целые участки неосвещенными.

Узкие мрачные пространства, залитые слабым рыжим светом, обволакивали, дарили чувство теплоты и защищенности. Но тьма таила неизвестность и держала в напряжении, заставляя ждать опасности от каждого черного силуэта, проходящих мимо обитателей Подземелья.

Лампы медленно проплывали над головой Кая, отмеряя равные участки пути. Доминика шла рядом, касаясь его плечом. Навстречу проходили люди, многие стояли прямо у стен, кто-то торговался, спорил – это был довольно оживленный туннель в этом районе, что-то вроде крупной улицы.

– Мне туда. – Кивнул Кай в мрачный поворот.

– Увидимся. – Не останавливаясь, Доминика махнула рукой, заторопившись к белевшему впереди коридору. Там начинался другой район – белые лампы дневного света, стены, укрытые металлом, другие люди, другие манеры.

Кай нырнул в темный тупик, проходя вперед, он чуть не воткнулся в двоих парней, стоящих у стены – дилер и клиент. Те оба недовольно заворчали, на что в ответ получили недобрый обжигающий взгляд, заставивший их замолчать. Без стука Кай вошел в дверь рядом.

По глазам резанул яркий свет, но не настолько яркий, чтобы нужно было долго к нему привыкать. Комнату освещало множество электрических ламп, горели свечи.

Воздух наполнялся разнообразием запахов – на полках горели искусно подобранные ароматические смеси; пучки сушеных трав, подвешенные в стороне, издавали свои ароматы; различные вещества в плошках, баночках и прочей таре привносили свои нотки в этот коктейль. Все эти запахи не были столь уж резкими и сильными, их смесь не вызывала отвращение, отнюдь, все ароматы смешивались в необычную, непривычную, но безусловно великолепную симфонию, являющуюся произведением искусства. И все-таки неподготовленного человека такое количество оттенков душило и заставляло теряться, от такого многообразия обонятельных ощущений человек просто тонул в этом запахе, как в воде, и торопился выплыть – выйти из помещения.

Кай бывал здесь множество раз.

Обстановка этой квартиры была абсолютной противоположностью аскетичной меблировки комнатки Кая. Стены были завешаны коврами и прочими плетеными изделиями. Здесь окружало обилие небольших украшений, элементов декора – всяческие бусы, фонарики, гирлянды, тихо звенели поющие ветра – хотя ветер в помещении, казалось, отсутствовал. Мрачноватые статуэтки, вымпелы, фетиши, канделябры, чего тут только не было. Комната сияла яркими красками, они наполняли помещение не меньше, чем запахи – яркие ковры и драпировки, яркие вещи, яркие огни.

Среди всего этого фейерверка не сразу можно было заметить хозяина жилья. Небольшой чернокожий парень полусидел-полулежал на груде шелковых подушек на полу, чуть ли не в самой середине комнаты. Его одежда, усыпанная мельчайшим узором, была столь же яркой и наполненной цветами, как и все вокруг, а голову покрывала просторная вязаная шапка, под которой, похоже, прятался слон, ну или хотя бы кот. К тому же человек сидел недвижимо, как статуя, лишь следуя взглядом за движениями гостя. Внимание вошедшего не концентрировалось, отчего незнающий посетитель мог минут пять бродить по комнате, разглядывая вещи, пока не осознавал, что все это время хозяин сидит перед ним.

– Рад видеть тебя, брат. – Произнес он, так и не пошевельнувшись. – Пришел попрощаться?

Кай посмотрел ему в глаза, сегодня они были зеркально-черными, без всяких зрачков – цвет его глаз менялся линзами каждый день.

Кай молча стоял перед ним, засунув руки в карманы штанов. Какое-то время он смотрел на его стеклянные черные глаза, а затем опустился в груду подушек на полу.

Этого человека звали Джамал. Он провел довольно продолжительное время на границе Подземелья и теперь практиковал психонавтику, занимался эзотерикой и проводил исследования в алхимии. Его своеобразный взгляд на окружающий мир сильно сузил круг его близких знакомых, причем большинство людей прекращали общаться с ним как раз потому, что сами были не способны выдержать его общество. Оттого действительно близких людей у него было совсем немного. Кай, как ему казалось, был одним из… Тем не менее гостей у Джамала хватало, но в основном они посещали его по делу. Изучение расширения сознания предписывало ему иметь психоделические препараты, некоторые из которых он к тому же изготавливал сам, что привлекало покупателей определенного толка, а заодно и давало какой-никакой капитал для исследований. Джамал не называл себя дилером, и не любил, когда другие так отзывались о нем, но доходным делом не брезговал и относился к нему серьезно.

Тем не менее, Джамал никоим образом не создавал впечатление наркомана или дилера. Он вызывал ощущение чего-то мистического и возвышенного, его глаза, когда можно было их разглядеть, постоянно смотрели куда-то вглубь и прочь, не в это пространство, не в эту реальность, глядя на кого-то он видел нечто больше, чем определенные одежду и выражение лица. Он создавал впечатление шамана – к тому же иногда красил лицо – или колдуна, особенно жестами и манерой говорить.

– Похоже, ты давно этого ждал. – Продолжил разговор Джамал, не услышав от Кая никаких слов.

Кай удивленно вскинул брови.

– Давно это могло произойти. – Поправил он.

– Я сказал, что сказал. – Джамал отвел взгляд.

– Похоже, ты видишь больше, чем я сам знаю.

– Возможно. Все равно тебе никуда от этого не деться, я лишь знаю, что чувствую – это энергия, поток, и он течет, как течет. Твои глубочайшие желания творят события, а вовсе не действия, действия лишь направляют их в то время и место, где они должны находиться. Твои внутренние, скрытые желания создают то, чему предназначено произойти, это и есть энергия, родник, из которого рождается поток. Твои внешние желания лишь создают причины, смысл, который любой пытается найти в событиях. Среди этих желаний ты ищешь объяснение тому, что в нем не нуждается. Хочешь узнать истину – загляни внутрь, так глубоко, что тебе станет страшно от присутствия этой глубины в тебе.

Кай кивнул.

– Спасибо тебе. – Сказал он. – Но, боюсь, я не способен на это.

– Каждый способен ровно на то, что ему нужно для себя самого, не больше, не меньше. Когда тебе понадобится увидеть то, что ты хочешь, сила сделать это придет к тебе. – Джамал на мгновение задумался, а затем обратил взгляд на Кая. – Я чувствую тебя не так, как всех, и я не могу заглянуть в глубину… Но это ведь говорит о том, что ты способен на большее… на нечто грандиозное… Только не теряй контроль, буря внутри способна поглотить твой разум. Чем сильнее буря, тем крепче должно быть сознание.

Кай кивнул. Джамал наконец пошевелился – он достал пару маленьких круглых мешочков, похожих на пакетики с одноразовой чайной заваркой, но эти были холщевыми.

– Может, увидимся. – Сказал он, отдавая мешочки Каю.

Затем Джамал закурил. Глубоко затянувшись тонкой самокруткой, скрученной не из папиросной бумаги, а из какого-то широкого темно-зеленого листа, он передал ее Каю. Кай принял дымящуюся самокрутку и тоже затянулся. Джамал, едва у него освободились руки, принялся церемонно заваривать горячий напиток в стоящих перед ним пиалах.

*

Мрачные туннели несколько опустели с утренних часов, но наркоман все еще оставался здесь. Он сидел на полу в темном углу, привалившись к стене. Его стеклянные глаза без выражения взглянули на Кая и вновь уставились во мрак.

Официальной власти в Подземелье не существовало, потому не существовало официального закона или конституции. Оттого наркотики никак не контролировались, и их распространение не было ограничено. Но это официально. Кроме присматривающего за положением дел базарного Совета Магистров, состоящего из жителей, убежденных в существенном весе своих голосов, в Подземелье существовало что-то вроде нравственного кодекса – свод негласных правил, поддерживающий порядок в туннелях. Каждый занимался своим делом, и каждый мог заниматься чем угодно, до тех пор, пока не преступал границы разумного. А тех, кто не подходил обществу Подземелья ожидало линчевание.

Взглянув на развилке на бьющие вдали белым светом коридоры, куда утром удалилась Доминика, Кай повернул совсем в другую сторону. Там, куда он направился, было совсем темно, стены отдавали сыростью, и мало кто знал, где оканчиваются туннели.

Здесь пахло опасностью.

Это был район «на отшибе» Подземелья. Эти туннели мало кому были нужны даже для черных делишек, они уходили дальше и глубже, туда, где начинался настоящий мрак. И если Подземелье создавалось руками человеческими, то эти туннели вели в места, созданные самой Тьмой. Туннели, уходящие прочь от Подземелья, назывались Черные Катакомбы, а то, куда они вели, старались не упоминать вслух.

Но Кай не заходил так далеко. Он добрался лишь до окраинных районов, которые вели к Черным Катакомбам. Здесь, вдали от жилых помещений, работал кузнец.

Кузнечество – таинственная профессия, кузнецы общаются со стихиями и мощью, перед которыми сторонние люди испытывают трепет, потому и сами кузнецы, и все прочие предпочитают, чтобы кузница находилась где-нибудь подальше на окраине.

Эта кузница стояла совсем недалеко от входа в Черные Катакомбы.

Перед Каем возвышалась дверь поистине исполинских размеров, огромные темные доски, размером с хороший брус были обшиты железом чуть ли не в палец толщиной, а гвозди и клепки больше походили на железнодорожные костыли.

Кай подолбил в дверь кулаком, но глухой звук прозвучал по-детски тихо. С той стороны раздался ответ, но огромная дверь не позволила разобрать слов. Кай расценил его, как приглашение и потянул за огромное кольцо в петле, выполненной в виде головы льва, зажавшего это кольцо в зубах.

Из открывшегося проема навстречу вырвался сноп искр, и лицо обдало жаром. Внутри практически не было электричества, зато было очень много огня – пылающий горн, раскаленный металл, факелы, плавильная печь. Синяя электрическая лампочка дневного света горела только над каким-то станком, стоящим среди верстаков и столов вдоль стены, но ее свет тонул в море рыжего пламени, наполнявшего помещение.

Посреди кузницы работал человек богатырского телосложения. Огромные руки, со вспучивающимися под кожей канатами мышц, раздували меха, благодаря чему раскаленный горн разбрасывал искры во все стороны.

Внутри кузницы было жарко, но Кай все же затворил за собой дверь – тайны кузнечного мастерства должны оставаться тайнами. Едва кузнец заметил его, он оставил меха и включил автоматику, кузница наполнилась гулом, а горн теперь раскалялся без участия мехов.

– С чем пришел? – Неприветливо спросил кузнец, снимая с лица защитные очки.

Он навис над Каем и протянул огромную ладонь, казавшуюся высеченной из скалы. Для этого человека рукопожатие было больше чем просто знаком приветствия – оно действительно являлось ритуалом, отвергающим недобрые намерения. Этот человек «читал» по рукопожатию – какие руки у собеседника, как он пожимает руку, положение ладони, выражение лица, глаз, смотрит ли вообще человек в глаза; по одному рукопожатию кузнец узнавал очень многое, составляя для себя определенный портрет.

Кай без промедления протянул руку, глядя в глаза огромному кузнецу даже с некоторым вызовом. Он знал, что этот человек не может прочитать его, и это раздражает и даже немного пугает кузнеца.

– Завтра я ухожу, – ответил Кай, – но мне нужна твоя работа.

Кузнец удивленно вскинул бровь, он явно не ожидал подобного. Неудивительно. Отношения у них складывались, мягко говоря, сложные. Кузнец не желал изготавливать для Кая то, что он просил, несколько раз из-за этого у них были ссоры, в результате которых он просто выкидывал Кая из кузницы, а то и вообще выводил из своей части Подземелья. После этого Кай практически не обращался к нему, а если и приходил, то с такой ерундой, что кузнец просто обижался.

Но их можно было назвать друзьями. Если дело не касалось кузнечества, то в целом Кай скорее был приятен кузнецу, и он поддерживал общение с ним.

– Присядь. – Кузнец кивнул на огромный деревянный табурет в углу.

Кай взобрался на него, став похожим на мальчишку, зашедшего посмотреть на работу мастера. Кузнец взял металлическую болванку с верстака и бросил в пылающий горн. Затем он надел огромные рукавицы – кажется, ему их шили на заказ – которые закрывали его ручищи почти до локтя. Он сурово взглянул на Кая, вид у него был немного устрашающий – в одних штанах да фартуке, огромные рукавицы, словно он собрался расчленять труп, брови сшиблись на широкой переносице – того и гляди разозлится и разорвет на части.

– Если это опять одна из этих штук… – начал он.

Кай тут же отрицательно покачал головой. Кузнец снова выпрямился и уставился на него.

– Тогда что же тебе нужно?

Казалось, на одежде Кая нет ни одного кармана или хотя бы петлицы, но откуда-то из складок он выудил связку непонятных предметов. Он протянул их кузнецу. Тот подошел поближе, но взять в руки не торопился.

Изделия, размером в ладонь, безусловно, были из металла, но формой они ничего не говорили о себе даже для кузнеца, лишь пара из них отдаленно напоминали булавки. Какие-то пластины, прутья, они были похожи на украшения и части сломанной машины одновременно. Кузнец даже не очень-то понимал, как именно они были сделаны.

– Что это за металл? – Спросил он, продолжая разглядывать изделия.

– Ты знаешь. – Уголки рта Кая дернулись вверх не то в улыбке, не то в ухмылке.

Кузнец сразу вскинул взгляд на Кая.

– Не может быть. Но откуда?

Кузнец не мог поверить, это был тот самый сплав. Он вновь вернулся к изучению этих столь странных предметов.

– Что же это? – Вновь спросил кузнец. – Очередное орудие убийства? Почему тебе всегда нужны какие-то ужасные и бесчеловечные вещи?

– Это ключи. – Ответил Кай.

И снова взгляд кузнеца обратился к Каю, но на этот раз он ничего не произнес. На миг кузнец застыл, а затем выпрямился и отвернулся к гудящему горну.

Кай заговорил:

– Мне нужны копии. Идеальные. Вернее, мне нужные еще одни такие же… И они нужны мне к завтрашнему дню.

Кузнец помолчал.

– Сомневаюсь, что смогу выполнить такую работу. – Наконец произнес он.

– А я верю, что сможешь. Мало кто вообще смог бы изготовить подобное. Но я знаю, что ты способен. Пожалуйста, сделай хотя бы одну вещь для меня.

– Это очень дорого тебе встанет.

В руках Кая возник мешочек, который он бросил на пустующую наковальню, внутри увесисто звякнуло.

– Этого хватит? – Спросил Кай.

Бросив суровый взгляд на Кая, кузнец развязал мешочек – он был полон кусков золота. Это были не слитки и не украшения, именно куски – какие-то обломки, расплавленные части неизвестно чего, куски едва обработанной породы, кажется, среди них лежала даже коронка с зуба.

– Почему ты отдаешь это мне? Для такого количества можно найти хозяина получше. Почему бы тебе не отдать его, скажем, Домино?

– Я думаю, ты распорядишься им лучше других.

«И Домино, если понадобится, ты сам дашь нужное количество». – Добавил Кай про себя.

Кузнец вновь подошел к Каю, все еще державшему в руках ключи. Он снял рукавицу и осторожно взял их обнаженной ладонью. Лицо его сразу изменилось, он смотрел на ключи с напряжением и страхом, смотрел с агрессией и даже ненавистью. Он бросил связку назад в руки Кая.

– Нет. – Сказал он, одел рукавицу и вернулся к горну. Взяв щипцы, он принялся доставать из горна раскаленный металл.

Кай молча наблюдал, как кузнец кладет пылающую и искрящую заготовку на наковальню, убрав оттуда золото, второй рукой берет тяжелый молот, под кожей вновь вздымаются мышцы, и, наполняя кузницу звоном, начинает придавать форму будущему изделию.

Кай сидел не слишком долго. Встав, он положил ключи на сиденье табурета.

– Я оставлю это здесь. – Сказал он, перекрикивая звон металла.

Кай вышел, но пока не успел закрыть исполинскую дверь, молот остановился, и в след он услышал:

– Кто же ты такой, Кай?

*

Изысканный хронометр с золотой сканью в водном зале показывал вечерний час. Он отражался в ровной недвижимой глади длинного прямоугольного бассейна, вдоль которого выстроились несколько массивных ребристых колонн. Застывшая, словно мертвая, вода казалась поверхностью прочнейшего монолита, идеально отполированного, так что в нем отражался весь зал: мраморный свод мягких кремовых тонов, испещренный черными прожилками, стены того же мрамора, таких же нежных оттенков, колонны и легчайшие прозрачные тканевые драпировки, висящие наверху между колонн.

Тишина наполняла зал. Тишина приносила покой и умиротворение… как в склепе.

Каждый шаг старосты Ахейма отражался от поверхностей зала и многократным эхом возвращался обратно к нему. После трапезы староста отправился сюда, дабы насладиться тишиной, покрывающей застывшую воду.

Оставив вещи, которые он держал в руках, на небольшом постаменте, куда обычно ставили вина и фрукты, староста неспешно прошел к бассейну и остановился у самой кромки. Уровень неподвижной воды застыл вровень с мрамором пола, словно его прозрачное продолжение – казалось, можно пройти по жидкости до противоположного края. Староста замер, глядя на застывшую гладь.

Тишина наполняла зал. Даже ход хронометра не смел нарушить ее.

Теплый желтый свет исходил от ламп, встроенных в пол и основания колонн, вдоль края бассейна тянулась тонкая кромка подсветки. Зал окутывал полумрак, сглаживающий морщины на постаревшем лице старосты, и придавая его коже приятный теплый оттенок. Но Ахейму казалось, что свет скорее погружает зал в холод, чем делает его уютным.

Некоторое время он стоял недвижимо, склонив голову над водой. Затем он высвободил руку из-под складок тоги – в ней была фляга. Не отрывая взгляда от поверхности воды, он открутил широкую крышку и окунул внутрь указательный палец. На кончике пальца осталось немного воды из фляги, староста вытянул руку над бассейном и наклонил палец вниз. Влага образовала крупную каплю, секунду подержалась за хрупкую старческую кожу, но затем сорвалась вниз.

Староста любовался этим зрелищем. Бесшумное падение, такое короткое и в то же время, если разложить эту секунду на доли, растянуть время – столь грандиозное. Капля блистала в бьющем снизу свете, искрилась и бросала крошечные невидимые блики на мрачные колонны. И в следующий миг она касалась поверхности воды. Это был мельчайший всплеск и чудовищной силы удар одновременно. Кап… Звук капли, упавшей в бассейн многократно отражался от тишины зала, наполняя его эхом. Одна крошечная капля наполняла звуком все помещение, одна звуком тысяч. Теперь такая ровная, идеальная, гладь воды всколыхнулась, и от того места, куда капля упала, по всей поверхности начала расходиться рябь – крохотные волны. Староста Ахейм смотрел, как они едва выплескиваются через край, словно в тщетной попытке дотянуться до его сандалий. Одна такая маленькая капля всколыхнула весь бассейн, всего одна, она была способна потревожить такую огромную массу, казавшуюся монолитной и непоколебимой, бесконечную в сравнении с ней.

На одну каплю в бассейне стало больше.

– Какие мысли тебя посещают в подобные моменты? – Раздалось у него за спиной.

Староста не шелохнулся, так же продолжая смотреть на успокаивающуюся водную гладь, он ответил:

– Здравствуй, Кай. Я знал, что ты придешь.

Только теперь Ахейм развернулся, его собеседник стоял, облокотившись о колонну. Каждый шаг внутри этого зала наполнял пространство звуком, но Кай попал сюда абсолютно беззвучно. Глаза изучали старосту, словно он видел его впервые.

– Что ты смотришь? – Усмехнулся Ахейм. – Я уже не так молод, чтобы развлекаться здесь с двумя, тремя девушками. Теперь, видишь, меня привлекает просто вода.

– Я пришел попрощаться, – не изменившись в лице, сказал Кай, – завтрашнее решение никто не отменит. – Последнюю фразу он произнес как-то утвердительно-насмешливо, словно ставил это в вину старосте.

– Это не моя прихоть, – развел руками Ахейм, – ты же понимаешь…

Кай прервал его, поморщившись и отвернувшись – всем видом заставляя старосту замолчать.

– Если бы тебе это было нужно, ты бы нашел способ, я уверен. – заговорил Кай, не глядя на Ахейма, – Твое слово весит в Совете очень много, и ты это знаешь. – Кай перевел на старосту тяжелейший взгляд. Ничего не говоря, он смотрел властно и угнетающе, затем отвернулся и продолжил. – Пригляди за моими людьми, не давай Совету даже повода подобраться к ним. А с тобой мы еще встретимся, там, наверху, рано или поздно тебе придется вылезти из этих нор, – он злобно засмеялся.

Ахейм усмехнулся в ответ.

– Не держи на меня зла, – вздохнул он, – позволь попрощаться с тобой, как с другом.

Староста подошел и обнял Кая. Кай ответил на объятия, крепко сжав высохшие плечи старика и похлопав его по узкой спине, скрывающейся под безразмерной тогой.

– Я надеюсь, что у тебя все будет хорошо, Кай. – Сказал Ахейм, глядя ему в глаза, – Даже желаю тебе этого. – Он направился к постаменту, где оставил вещи.

– Не переживай, я буду в порядке, на поверхности еще пока заготовлено для меня место.

– Позволь дать тебе кое-что в дорогу. Тебе понадобятся деньги на первое время, еще тебе пригодится какое-нибудь транспортное средство, и в отеле Метрополитен Авалон отдай это письмо, тебя поселят на некоторое время. – Староста протянул вещи Каю.

– Оставь это, Ахейм, отдашь их Странникам, или другим изгнанникам. Я сам обеспечу себя средствами и жильем, я не бродяга, которого выкидывают на улицу.

Староста прикрыл глаза и покачал головой.

– Прошу возьми, это не подачка бедному изгнаннику, я лишь хочу помочь немного другу. Это просто котомка в дорогу путнику.

Кай вздохнул и забрал вещи.

– И кое-что от меня. Подарок. На память.

Ахейм протянул Каю золотой хронометр на цепочке. Круглый корпус был изящным и чрезвычайно тонким, невозможно было поверить, что внутри умещаются все шестеренки и пружинки. Кай принял хронометр – он оказался намного тяжелее, чем выглядел. Небольшая кнопка откидывала абсолютно гладкую, блестящую золотую крышку, открывая взору циферблат с золотыми стрелками, которые отчитывали кроме стандартной шкалы еще и пометки времени Подземелья.

– Изящная вещица. – Прокомментировал Кай.

– Он новый, без какой-либо истории, и не бывал не в каких событиях, из-за него ничего не случалось, и он никому пока не был чрезвычайно дорог. Его специально изготовили по моему заказу. Но ты можешь выгравировать на крышке все что захочешь, она специально оставлена гладкой. Ты можешь создать историю этому хронометру сам… А можешь просто забыть его в номере отеля. – Ахейм тихо рассмеялся.

– Благодарю. – Кивнул Кай.

Они попрощались. Кай покинул зал, Ахейм посмотрел ему в след, дождался, пока двери закроются, и, забрав оставшиеся вещи, направился в другой выход.

*

Створка двери глухо громыхнула, раскидав этот звук эхом по коридорам. Кай стоял совсем один – сюда случайные прохожие не попадали.

Теперь он был в совершенно других районах, здесь стены укрыты светлыми и белыми декоративными панелями, вокруг всегда поддерживается чистота, и украшения коридоров – обыденная, привычная глазу вещь, нежели забавляющее излишество или предмет роскоши. В туннелях можно увидеть и скамейки, и фонтаны, и даже изредка растения, не имеющие никакого отношения к кислородным плантациям.

Другие районы – другое освещение. Причудливые светильники, шарообразные плафоны под потолком, скрытые в специальных нишах лампы, практически все они излучали холодный синевато-белый свет в четыре-пять тысяч кельвинов, иногда разбавленный цветной люминесцентной подсветкой. Каждый уголок освещен, каждая деталь окружающей обстановки заметна, все выставлено напоказ.

Кай чувствовал себя здесь, как в больничных коридорах, но для большинства жителей такая обстановка ассоциировалась с дороговизной и роскошью. Это были элитные «верхние» кварталы, здесь варились деньги и власть. Под внешним лоском и этикетом здесь скрывались алчность и бесчестие. Эти районы принадлежали, тем, кто считал, что управлял Подземельем, чье мнение было весомее мнения большинства.

Спрятав руки в карманы, Кай неспешно направился по коридору прочь отсюда. Он устал и проголодался, и, похоже, сегодня ему уже никуда не нужно было идти, кроме единственного места.

Не глядя по сторонам, он брел по белым коридорам. Ему захотелось закурить, но в Подземелье курить разрешалось только в специальных местах, поскольку на такой глубине проблемы с вентиляцией могли обернуться катастрофой.

По дороге он встретил нескольких людей, похоже, некоторые из них были его знакомыми, кажется, кто-то даже поздоровался, но Кай не заметил этого, погруженный в свои мысли.

Белизна стен и яркий свет потускнели, сменились полумраком, раскрашенным неоновым светом множества вывесок и надписей Даунтауна. Название района жители Подземелья позаимствовали у городов с поверхности, не особенно заботясь о том, какой смысл оно в себе несет. Это была центральная часть Подземелья, где бесконечные туннели были готовы поглотить, оставив без имени и прошлого работать в безвестной лавке, ютящейся среди множества таких же прочих, отличающихся разве что цветом стен и дверей. Даунтаун Подземелья был огромен, как многоэтажный базар, он напоминал бесконечный лабиринт с множеством выходов, не один из которых невозможно было найти – паутина паука.

Со всех сторон в глаза вспыхивали и мерцали неоновые лампы, пестрели вывески и рекламные щиты, практически каждый лавочник лениво приставал к прохожим, желая что-нибудь продать или предлагая свои услуги – правила торговли на всей планете были одинаковы. Казалось, один единственный покупатель нужен был им всем, при том, что каждое, просто каждое лицо и взгляд выражали безразличие и даже какое-то презрение.

Лавки, магазинчики, кабаки, массажные салоны, бани, кожевники, столяры, портные, театры и кинотеатры, публичные дома, офисы, ломбарды, мастерские и снова лавки.

Здесь рыночная грязь перемешивалась с лоском моды и запахами еды, как свежей и изысканной, так и изрядно подпорченной, как следует прожаренной в прогорклом жире и продаваемой для быстрого и дешевого питания.

Вечная атмосфера навязанного праздника, в обертку которого завернуто подгнивающее нутро.

Здесь, в противовес верхним кварталам, всегда было много народу, даже в ночные часы улицы не пустовали. Часто в довольно широких, но чрезмерно заставленных туннелях возникала толчея, и образовывались заторы, растягивающиеся на приличные расстояния.

Кай потерялся в толпе, нырнул в нее и растворился в ней, став лишь еще одной каплей в море. Потоки несли его по коридорам, его и еще множество людей, он стал таким же, как они, просто еще одним прохожим.

Его остановил трактир.

Старая дверь скрипнула, провожая Кая в полутемное помещение темного дерева. Это был классический «байкерский» бар. Разумеется, ни о каких байкерах в Подземелье не могло быть и речи, но бар был оформлен по всем канонам. Неоновые рекламы пива, бильярд, массивная дубовая стойка с высокими табуретами, мало света и много тяжелой музыки, хотя сегодня она и играла тише обычного.

Кай привычным маршрутом пересек зал и влез на табурет возле стойки.

– Привет. – Обратился он к спине барменши.

Немолодая женщина, владелица этого трактира, обернулась к нему, опустив на место поднятый было стакан. Ее звали Моника, хотя порой ее называли Мона. Она была светловолоса, немного полновата, но внешность ее была приятна. Моника обладала своеобразной харизмой – даже оказавшись здесь впервые, посетитель словно встречался с близкой знакомой, которую знает много лет или родственницей, которую видит несколько реже, чем хотелось бы.

– Привет, – ответила она, – выпьешь?

– Давай. Сразу двойную.

Моника взяла обычный стакан и влила чуть ли не наполовину янтарного напитка местной перегонки, которое именовалось здесь не то виски, не то бурбон, но завсегдатаи обычно называли его просто «пойло», чаще стараясь вообще не произносить никакого названия. «Налей мне стопочку», – обычно обращались они к Монике.

– Посмотри-ка кто это у нас здесь. – Раздалось Каю в правое ухо.

Он скосил глаза в ту сторону, не поворачивая головы. Крепкий мужчина, еще довольно молодой, но вся голова его уже покрыта пеплом седых волос, отстриженных всего до нескольких миллиметров. Еще один знакомый.

– Поговаривают, завтра тебя все-таки вышвырнут отсюда наверх. – Язвительно произнес человек, подсаживаясь на соседний табурет.

Кай поморщился, и ответил:

– А-а, это ты. Приятно услышать доброе напутствие от старого приятеля.

– Да ладно тебе, – злорадная улыбка сползла с лица собеседника, – дай хоть поиздеваться напоследок. – Тут он вновь оскалился. – Может хоть раз в морду дашь, а то только языком молоть горазд.

Кай расхохотался.

– Мне казалось в последний раз ты плакал в углу, как девчонка, после того как получил от меня затрещину.

Человек тоже захохотал.

– Давай лучше выпьем. – Кай поднял стакан. – Я угощаю, кстати.

Вместе они как следует отхлебнули крепкого самогона, звонко ударив стеклом бокалов. На мгновение взгляд Кая остекленел, будто ему стало нехорошо от выпитого, и он едва не отключился, грозясь опрокинуться назад, но уже в следующую секунду к нему вернулся прежний полный жизни вид, как ни в чем не бывало.

– А где Майкл? – Обратился Кай к Монике.

– Наверху, – хозяйка трактира кивнула головой на лестницу в глубине позади стойки, – он обиделся на тебя, не хочет разговаривать. Сказал, что ты можешь валить куда хочешь, если тебе плевать на всех.

Кай вздохнул.

– Поднимусь к нему.

Оставив недопитый стакан, он обогнул стойку и поднялся по скрипучей лестнице. Она привела его на второй ярус, где находились несколько небольших комнат для постояльцев. Конечно, в Подземелье мало кому нужна гостиница, но иногда в комнатках кто-то и останавливался – бывало, кто-нибудь переберет в баре, или просто кого-нибудь не рады видеть дома, не говоря уже о быстром сексе. Иногда, передвигая всю мебель, комнатки занимали для переговоров, заключения сделок или обсуждения авантюр, используя их, как уединенные кабинеты, чтобы не было лишних ушей. Здесь же жила и Моника со своим сыном Майклом.

Совсем темный маленький тупиковый коридор уставился на Кая не менее темными дверьми комнат. Кай подошел к знакомой двери комнаты Майкла и подолбил по ней ладонью. Несколько секунд он слушал тишину. Затем он попробовал открыть дверь, но комната была заперта.

– Это я – Кай. – Произнес он в дверь.

– Иди в задницу. – Раздалось с той стороны.

– Открой, давай обсудим.

– Я все сказал.

Кай постоял какое-то время у двери, но с той стороны не раздавалось ни шороха. Он вздохнул и поскрипел лестничными ступенями обратно.

– Ну как? – Поинтересовалась Моника, когда он вновь водрузился на табурет перед стаканом.

– Не хочет разговаривать. – Ответил Кай.

– Не хочет разговаривать. Не хочет понимать. – Ни к кому особо не обращаясь, произнесла Моника. – Его не интересуют не причины, не мнения Совета, не то, что ты пришел сверху. Его обижает сам факт, и ничего другое его не волнует.

Кай еще отхлебнул из стакана, слегка вздрогнув, будто напиток причинял боль.

– Когда он сообразит, что так и не попрощался, передай ему, – Кай отдал Монике маленький прозрачный пузырек, в каких обычно держат лекарства. На стекле было несколько строчек черными чернилами, но буквы были настолько малы, что невозможно было ничего разобрать – словно цифры пробы на ювелирном изделии. Внутри пузырек был наполнен кристально-чистой жидкостью. Вокруг горлышка была намотана тонкая лохматая веревка, другой конец которой был продет в кожаную бирку без единой надписи, размером больше, чем сам пузырек. К бирке прикреплялся сложенный вчетверо лист пожелтевшей бумаги. – Пусть прочтет письмо, там все объясняется.

– Что там? Даже не думай дать ему один из своих препаратов! Да я тебе голову…

– Это просто вода, – остановил вспыхнувшую Монику Кай, – самая натуральная, разве только несколько чище, чем это обычно бывает.

– Ты даришь Майклу пузырек самой обычной воды?

– В письме все объясняется. – Слегка кивнув, ответил Кай. – И, прошу, не читай его.

Моника кивнула и спрятала вещи.

– А это тебе, – Кай вложил ей в ладонь немного оставшегося золота, – пригодится.

Он снова звякнул стаканом о стакан никуда не уходившего соседа, и они вновь приложились к напитку.

– Ах да, – Морщась от выпитого, Кай вытащил хронометр, который дал ему Ахейм, – тоже отдай его Майклу, хороший хронометр, новый, пусть пользуется.

*

Вода обрушивалась с неимоверной высоты. Пещера была настолько огромной, что своды скрывались в непроглядном мраке, отчего казалось, что их нет вообще, а вода падает прямо из тьмы, словно порождаемая ею.

Огромный водопад низвергался в широкое подземное озеро, многократным эхом усиливая свой рокот. Берега этого водоема обозначались бледным синеватым свечением пещерных растений, мерцающих и под водой на каменистом дне.

На берегу, искусственно засыпанным песком, пылали несколько факелов, установленных на высоких шестах, они освещали берег и небольшую часть озера. Водопад весь мерцал, будто наполненный огненными рыбками, отражая оранжевое пламя.

На высоте, за стеной падающей воды, на краю скрытой от посторонних глаз небольшой ниши, куда вел узкий лаз, сидел Кай. Он был абсолютно невидим из пещеры – водопад надежно прятал этот и другие потайные ходы к подземному озеру. Кай удобно устроился, прислонившись к стене, словно сросшись с нею, он не шевелился – стал похожим на часть скальной породы, наблюдая за освещенным берегом.

Внизу купались девушки.

Они побросали всю одежду на берегу и плескались в чистейшей прозрачной воде, наслаждались прохладой. Мириады искрящихся брызг окутали пространство вокруг. Смех звонким эхом разрезал шум водопада. Озеро наполняла атмосфера некой мифичности, сакрального действа, и беспечность купающихся девушек превращала их в нимф.

Среди них была и Доминика.

Ничто их не беспокоило. Они считали, что находятся одни во всей пещере. Им и в голову не приходило, что здесь может быть кто-то еще, даже не догадываясь, что к озеру может вести больше двух известных коридоров, один из которых практически не используется.

Кай ждал.

Девушки от души веселились, наполняя пространство вокруг себя водяной пылью. Обнаженные девицы олицетворяли беззаботность и отрешенность от всех проблем. Этот момент существовал только для них, и, казалось, время остановилось, растянувшись на этом мгновении в бесконечность.

Синевато-белое свечение подземных растений наполняло магией пространство подземного озера.

Внизу под водопадом творился шабаш.

…Но все же купание должно было окончиться. Разрушая магическую атмосферу, девушки принялись выходить на песчаный берег; не сразу – поодиночке или парами, и лишь Доминика продолжала оставаться в воде.

Они обтирали полотенцами влажные тела, одевались, болтали и смеялись, сидя на песке, и постепенно уходили. Кто-то захватил с собой один факел. Гул водопада вновь поглотил пещеру, прогнав остатки потревожившей его радости. Подземное озеро теперь казалось холодным и неуютным. Сфера освещенного факелами пространства словно сжалась под натиском нависших отовсюду теней.

Доминика осталась одна.

Она стояла по пояс в воде и смотрела на водопад.

Какое-то время Кай просто наблюдал за ней, девушка знала, что он придет, но понятия не имела откуда. Доминика любовалась водопадом, не представляя, что смотрит прямо на него.

Темный силуэт отделился от водяной стены и камнем рухнул вниз в озеро, пропав в бурлящей пенящейся воде. Минуло довольно продолжительное мгновение, прежде чем Кай показался над поверхностью уже намного ближе к девушке.

Он постепенно двигался к берегу, вода словно нехотя отпускала его – сначала показались плечи, грудь, затем ребра… Неспешно приближаясь, он был похож на хищника, надвигающегося на жертву, которая уже не способна убежать. Вода стекала с его волос ручьями, следуя изгибам мышц его тела.

– Я знала, что ты придешь. – Сказала она, когда он был уже совсем близко.

Кай улыбнулся уголком рта. Подойдя практически вплотную к девушке, он просто стоял и любовался ею. Приподнятую грудь, загорелую кожу покрывали мелкие мурашки, но она не подавала вида, что ей холодно. Мокрые волосы слиплись за спиной, на ресницах застыли крохотные, едва заметные, капли влаги. Вода облизывала выступающие косточки бедер и плоский живот. Согнув руки, она касалась кончиками пальцев воды и медленно двигала ими, словно поглаживая водную гладь.

Девушка тоже рассматривала его тело, но ее интересовали только татуировки.

– Я все думаю о них. У меня не укладывается в голове, – словно рассуждая сама с собой, отстраненно проговорила Доминика, – что такого нужно сделать, чтобы тебе покрыли рисунками все тело на память? Я ведь понятия не имею кто ты такой. Что же ты делал до того, как пришел сюда? Кем ты был на поверхности?

Какое-то время Кай молчал, она подняла взгляд и смотрела прямо в глаза.

– Наверное, я все же не хочу, чтобы ты это знала. Я боюсь того, что ты не сможешь понять меня. Но теперь все изменилось, я стал совсем другим, здесь перед тобой иной Кай, вовсе не тот, что был раньше. А потому прошу, позволь я оставлю это в тайне.

Доминика опустила глаза, лицо ее было печально.

– Ты всегда отличался… Не могу поверить, что на этот раз ты не вернешься, – едва слышно произнесла она, – Пожалуйста, не уходи. Мне так хорошо с тобой.

– Нет, Домино. Когда-нибудь это должно произойти. Я пришел с поверхности, я житель поверхности, я должен быть там.

Он обнял ее ладонями за озябшие плечи и приблизился губами к ее уху:

– Магистры думают, что изгоняют меня, но они выпускают меня на свободу.

Кай снова посмотрел на девушку. Мурашки делали ее хрупкой и беззащитной.

– Ты замечательная, Домино.

Он прижался к ее обнаженному телу и стал целовать…

*

Все уже собрались.

Большой красивый хронометр над колоссальных размеров аркой показывал еще довольно ранний час, но площадь уже заполнил народ. С исполинских сводов залы свисали огромными шарами светильники, наполняя пространство ярким едва желтоватым светом.

Толпа расступалась, пропуская в центр площади неспешно шагающего Кая. По правую руку от него, чуть позади, ступал Джамал, а слева, так же немного отступив, шла Моника. Кай закутался в темный плащ, словно замерз, глаза его сурово поглядывали на собравшихся людей. В походке его чувствовалась сила, и даже угроза, он совсем не казался обвиняемым, скорее он выглядел судьей не на своем месте.

В центре вымощенной булыжником площади был отлит бронзовый герб Подземелья, заключенный в окружность – Печать. Вокруг и собралась толпа. Кай остановился на краю окружности, встав на бронзовую полосу. Он заметил рядом Доминику и еще много знакомых лиц.

Да – все собрались, только старосты и магистры, как всегда, заставляли себя ждать, опаздывая к назначенному сроку.

Какое-то время ничего не происходило, Кай так и стоял недвижимый, высокий воротник плаща, в каком его никогда не видели, застегнутый на четыре большие пуговицы, старался спрятать нижнюю часть его лица. Не перемолвившись ни с кем ни словом, он лишь оглядывал толпу исподлобья, словно одинокий черный ворон.

Над толпой завис тихий гул разговоров, люди стояли на своих местах, беседуя с соседями, практически не перемещаясь – людское море полнил штиль. Время приостановилось в утомительном ожидании.

Раздался какой-то лязг, грохот, от центральной арки поднялся шум, люди принялись расступаться, образуя между аркой и Печатью живой коридор. Кай недвижимо стоял и наблюдал, как к ним издалека движется процессия, вслед за которой толпа мгновенно смыкалась. Впереди старосты: Ахейм и еще один – белые тоги, перстни, драгоценности, мягкие сандалии, немного макияжа. За ними следовали множественные магистры – ничуть не менее светлые одежды, всевозможные драгоценные украшения, косметика и парфюм.

Стоящий рядом Джамал глубоко затянулся, не обращая никакого внимания на запрет курения, и протянул Каю свою самокрутку, тот зажал ее во рту и, пуская дым сквозь зубы, продолжал разглядывать приближающийся Совет, даже не поведя нахмуренным взглядом.

Надменность, приторные манеры, непомерная холеность. Каждый в этой процессии пытался выделиться, показать себя, завоевать очки репутации. Они из кожи вон лезли, чтобы возвысить себя, чтобы казаться много и много больше, чем есть. Изысканность превращалась в манерность, красота – в эпатаж. Словно актеры, они пытались создавать свой образ, строили его из множества деталей и мелочей, старались придать себе какие-то особенности, создавали искусственные повадки и черты. Все это что-то напоминало.

«Цирк», – подумал про себя Кай.

В голове возникла живая карикатура яркого балагана из множества разнообразных пестрых животных и птиц.

Совет остановился на противоположном от Кая секторе Печати. Ахейм и второй староста ступили сандалиями на бронзовую окружность. Размещение всей этой делегации по необходимому им порядку заняло еще некоторое время, пока все не были удовлетворены и не упокоились в ожидании. Несколько представителей Совета стояли рядом со старостами, взирая на подсудимого, остальные же заняли свои места за их спинами. Собравшийся на площади народ немного отступил от Совета, словно выделяя этих людей среди себя.

Юный помощник в бежевой тоге установил перед старостами факел на высокой ножке и зажег его.

Толпа стихла. Каждый взор устремился к Печати, наблюдая за происходящим.

Кай затянулся и отдал самокрутку обратно Джамалу. Прищурившись, он рассматривал Совет, не особенно скрывая неприязнь на своем лице.

– Странник по имени Кай, – заговорил Ахейм, – Совет принял свое решение.

Это было все, что он сказал. Замолчав, он перевел взгляд на второго старосту. В отличие от худого, словно высушенного, Ахейма, этот был довольно упитан и не так сед, как его товарищ. Лицо старосты покрывала аккуратно выстриженная бородка, спускающаяся от висков вдоль нижней линии подбородка и сливающаяся с тщательно выровненными узкими усиками. Кожу, похоже, покрывал тональный крем, глаза были немного подведены, а в левом ухе поблескивала серьга. Но, несмотря на выступающий под тогой животик, обнаженные от локтя руки старосты были довольно широки, а кулаки выглядели вполне увесистыми, скорее это были руки сильного человека, нежели толстяка.

Величаво приподняв подбородок и устремив взгляд прямо в глаза Каю, староста зычно заговорил:

– В произошедшем инциденте совет считает тебя виновным. Ты должен понести наказание, и мы выносим свой приговор. Ты не можешь больше принадлежать обществу Подземелья и должен уйти. Ты изгоняешься из Подземелья, больше тебе нет места среди нас…

Ахейм не смотрел на Кая, он опустил глаза на Печать, словно внимательно слушал. Староста тем временем продолжал:

– Сегодня же ты должен покинуть Подземелье, у тебя есть время на сборы до наступления вечера. Больше ты никогда не должен возвращаться сюда. Прощай изгнанник.

На несколько мгновений воцарилась пауза.

Старосты развернулись и пошли прочь сквозь ряды магистров, за которыми уже расступалась толпа, по новой образуя живой коридор. Над площадью поднялись разговоры, людские массы начали движение, но вокруг Кая так и оставался островок свободного пространства, никто не смел приблизиться, никто не заговорил с ним.

Кай обернулся к Джамалу и Монике.

– Вот и все. – Только и сказал он.

Ему на плечо опустилась тяжелая рука. Кай обернулся – рядом с ним стоял кузнец.

– Что ж, прощай, Кай. – Произнес он.

– Прощай и ты. – Кай отпустил небольшой поклон кузнецу.

– Я сделал, что ты просил. – Кузнец протянул Каю тугой сверток.

Изделие было завернуто в большое количество плотной ткани, но когда Кай опустил ладонь на сверток, то даже через ткань ощутил привычный холод Тьмы.

За спиной кузнеца подошла Доминика, слушая разговор.

– Надеюсь после твоего ухода, мне никогда больше не придется изготавливать ничего подобного. – Произнес кузнец. Он не желал больше прикасаться к этому металлу, несмотря на то что и сам смог получить подобный сплав. Он считал его уникальным, считал, что только мрак может породить подобное. Сплав, пришедший из Тьмы подземелий. Нет, не та руда, которую добывают глубоко в чреве скал, этот сплав пришел из самых недр, из черноты, оттуда, где уже нет ничего человеческого, где заканчивается жизнь, где страх и печаль становятся измерениями, а не чувствами – самая настоящая бездна! Этот сплав наполнен Тьмой, частицами этой невозможной черноты, частицами нежизни. Он обладал свойствами, которые вызывали отвращение, страх и ненависть у кузнеца. Познав которые, он желал никогда больше с ними не сталкиваться, которые желал забыть.

Но, как оказалось, не он единственный познакомился со страхом, таящимся в глубине. И кто-то – кузнец ни на секунду не желал знать кто это – кто-то даже использовал этот страх, изготавливая нечто такое, как эти ключи. Логика намекала на то, что не только ключи могли быть изготовлены из этого сплава.

Сделать копию для Кая оказалось настоящей пыткой. Теперь у кузнеца было намного больше того, чего бы он хотел забыть.

– Прощай, мой друг. – Кивнул кузнец Каю, он не желал держать на него никакого зла.

*

Доминика сидела на твердом монолите кровати в маленькой келье Кая и наблюдала за тем, как он неторопливо, как-то даже устало, расстегивает многочисленные застежки плаща, извлекая себя из плотной ткани, будто из кокона или какого-нибудь защитного комбинезона. Завтра эта тесная комнатушка может уже принадлежать кому-то другому, а может и простоять пустующей месяц или год.

Освободившись от плаща, Кай достал отданный кузнецом сверток. Не обращая никакого внимания на Доминику, он грохнул им об стол и развернул тряпье. Внутри лежало две связки абсолютно одинаковых предметов, никакой разницы, только на одной связке заметны следы времени, а вторая блещет новизной. Кай кивнул сам себе.

Его самого, похоже, энергетика предметов ничуть не волновала, а Доминика вряд ли почувствует ее, не прикоснувшись к металлу, тем не менее, он не торопился демонстрировать ей изделия.

Одну связку он припрятал в высоком голенище сапога с множеством ремешков и застежек, а вторую просто сунул за пазуху.

Затем он подошел к сундуку и застыл перед ним, задумчиво потирая подбородок, глядя на него, как на возникшую обузу.

– Ты что собрался взять его с собой? – Удивилась Доминика.

– О нет! – Улыбнулся Кай.

Со скрипом он отогнул железную заржавелую ручку сбоку, ухватился за нее двумя руками и вытянул сундук на середину комнаты – он явно был неподъемен. В его ладонях возникли небольшие ключи, кажется, ими же он иногда запирал свою келью. Замок поддался не сразу, но, в конце концов, Кай откинул покрытую пылью крышку.

Доминика не видела, что внутри, Кай запустил внутрь свои руки и вытащил на стол связку тяжелых цепей. Каждое звено было толщиной пальца в два, обсидианово-черный металл выглядел как новый, цепи смотрелись довольно угрожающе.

– Боги, что это? – Выдохнула Доминика.

– Мои цепи. – Пожал плечами Кай.

– Для чего тебе эти штуки?

– Хм… Честно говоря, меня как-то не спрашивали, найду ли я им практическое применение, но иногда они бывают полезны.

Кай разложил цепь по комнате и принялся обматывать ее вокруг своего тела прямо на майку, крест-накрест, как патронташ у кочевников.

– Ты что собрался тащить это на себе? – Доминика была поражена.

– Ну да. – Пожал плечами Кай. – Да я как-то уже привык.

Доминика открыла рот, но, кажется, он не испытывал никакого дискомфорта, опутанный цепями. Концы были скованны между собой, потому Каю пришлось немного повозиться, чтобы не запутаться в петлях, в которые он скрутил цепи, но, похоже, для него это действительно было привычным делом.

– Хотя, – прокряхтел он, просовывая в петли руки, – за то время, что пробыл здесь, я несколько расслабился.

Доминика свесилась с каменной лежанки и заглянула в оставшийся открытым сундук. Он был пуст. Все что хранил в огромном неподъемном сундуке Кай – только тяжелые черные цепи.

Закончив с цепями, он накинул поверх бесформенный балахон с просторным капюшоном, скрыв под ним эти оковы. Затем свернул плащ в компактный кулек, завернув в него несколько вещей в дорогу, стянул его парой веревок, сделав две лямки, и закинул как рюкзак за спину. Распихал всякую мелочь со стола по карманам, замер и окинул комнату взглядом. На вешалках осталось какое-то тряпье, открытый сундук стоит посреди кельи, зато кровать аккуратно заправлена, газетные вырезки так и приклеены к стене.

– Ну что ж, пора в путь.

Глава 2. Катакомбы

Тьма окутывала Кая, словно черный мох, жаждущий поглотить его удушающими объятьями. Лишь плюющийся искрами факел отгонял ее, но тьма не отступала далеко, выжидая, когда животный жир иссякнет, и Кай останется один во мраке.

Он давно миновал Дорвэй и уже погрузился в самые недра лабиринта туннелей, соединяющих Подземелье с поверхностью.

Doorway – дверной проем, путь – так назывался единственный вход в коридоры Подземелья, охраняемый довольно необычными людьми, практически живущими там. Они называли себя Дозорными и иногда Смотрящими-Во-Тьму. Вход в Подземелье надежно защищен деревом могучих цельных бревен, скрывающих за собой небольшое поселение Дозора. Это место было каким-то потусторонним, наполненным атмосферой некоего шаманизма, даже сами Дозорные говорят, что среди них обитают духи. Жизнь протекает здесь очень неторопливо, занятия могут растягиваться не только на часы, но и на сутки – местным обитателям некуда торопиться. Иногда в Дорвэе целыми сутками не стихает музыка джембе и бубнов и почти никогда не гаснут костры. Огонь здесь имел особое значение, он был чем-то больше, чем простое природное явление, обладал неким особым духовным статусом. Огонь был идолом Дорвэя, став так же и символом; огонь наполнял быт дозора, проникал в их наречие, становился смыслом.

…Угрюмый, словно погруженный в транс Дозорный, потягивая зелье из трубки с длиннющим чубуком, неторопливым плавным движением зачерпывает цветной порошок из одного из нескольких, стоящих у его колен распахнутых мешочков и бросает его в пламя костра. Порошок вспыхивает и искрит, заполняя пространство пурпурным светом, все вокруг заполняет пурпур, словно на глаза надели очки с фиолетовыми стеклами. В каждом мешочке у ног дозорного свой порошок – одни погружают пространство в свой свет, другие наполняют воздух разнообразными ароматами, пропитывая Дорвэй атмосферой колдовства…

Это граница Подземелья. Кая здесь узнавали – он не раз миновал эти врата, как в одну, так и в другую сторону.

Теперь он был где-то посередине – в центре испещривших толщу земли переплетений туннелей. Дорвэй далеко позади, а выход на поверхность еще совсем не скоро.

Не зная пути, выбраться из этого лабиринта невозможно. Туннели разветвляются, разворачиваются, пересекаются вновь и уводят в совершенно разные концы на десятки километров. Они то ведут на спуск, тогда как должны выводить на поверхность, обрываясь на несколько метров вниз, то поднимаются кверху, хотя должны вести все глубже в недра земли. Они то сужаются в непролазные шкуродеры, то расширяются в пещеры без сводов и стен, в которых неясно откуда вы пришли и куда идете. Туннели разворачиваются, возвращаясь в себя же самих, петляют, выводят к ледяным рекам, обрушиваются гигантскими водопадами, скалятся сталактитами и сталагмитами, врезаются в неразрушимую горную породу и обнажают несметные сокровища своих недр.

И весь этот лабиринт заполняет мрак. Непроглядная темнота, лишь иногда – и почти безуспешно – разбавляемая голубоватым свечением глубинных растений – невиданных грибов и мхов.

Кай двигался по сухому штреку с ровными стенами, под ногами была такая же мягкая однородная земля, как по сторонам и над головой – факел постоянно шипел и швырял в нее искры. Кай не пользовался никакими картами, двигаясь только по памяти, как не раз уже проходил здесь. Он внимательно вглядывался в темноту впереди и прислушивался к тишине, не торопясь делать каждый новый шаг.

Дикие обитатели этого лабиринта способные учуять потенциальную добычу раньше, чем их отлично видящие в темноте глаза ее обнаружат; готовые наброситься, едва представится возможность, даже если их размер много уступает противнику. Наверное, если человек заблудится в этих коридорах и сможет выжить, он тоже станет таким – будет бросаться на жертву при первой возможности без всякого разбора. Никто не знает, что за создания наполняют этот лабиринт. Слухи чего только не доносят – невиданные животные необычайной ловкости, рои скарабеев, духи, призраки, безмолвные и безликие люди, зовущие куда-то болотные огни. Про эти туннели чего только не рассказывают, от банальных баек, передаваемых из поколения в поколение, до действительно необъяснимо странных происшествий, с достоверностью которых даже не поспоришь.

По бедру Кая хлопал изогнутый обоюдоострый широченный тесак такого размера, что тянул на небольшую саблю – он привносил иллюзорное чувство защищенности. Кай брел по земляному туннелю, под ногами стелилась очень ровная и мягкая поверхность, словно здесь специально подметали – ни единого камешка, ни комочка грязи. В шахте было очень тихо – треск факела, казалось, был единственным источником звука на много километров, наполняющим коридоры собственным эхом. А еще Кая не покидало ощущение, что кто-то постоянно за ним наблюдает.

Факел в его руке шипел и бросался искрами во все стороны, норовя обжечь и самого Кая. Это был последний. Животный жир горел хорошо, но уж больно быстро, и этот факел тоже доживал свой срок. Кай поглядывал то на пламя, то во тьму впереди. Факел плюнул в сторону пару раз большими кусками горящего сала, пламя уменьшилось, факел сбросил с себя последнюю искру и потух, оставив Кая в полной тьме. Чернота и тишина навалились огромной массой, окутав его в свои холодные объятья.

У Кая было достаточно факелов, но не бесконечное количество. Потому он купил прекрасный фонарь. Он был довольно тяжелый, увесистый, в стеклянном шестигранном корпусе и изысканной бронзовой раме с похожей на паутину и мох сканью. Несмотря на свою громоздкость, фонарь был переносным, позволяя ухватиться за толстое кольцо-ручку, с выемками для пальцев. Такие фонари когда-то заправляли керосином, но этот был электрическим, потому Кай докупил целую ленту толстых тяжелых батареек и пару запасных ламп.

Всего несколько секунд понадобилось, чтобы отшвырнуть прочь догоревший факел, отстегнуть фонарь от ремня, где он болтался все это время и щелкнуть включающим его тумблером. Но за эти несколько секунд, не отводивший взгляд от черноты пространства перед собой, Кай заметил какой-то блик. Казалось, его сознание само породило видение. Но все его чувства закричали, сбились в один сжавшийся комок, возвещая о присутствии чего-то невидимого впереди. Ощущение опасности адреналином ударило в голову, на кратчайшие доли секунды сея панику в сознании.

Зажегся фонарь.

Острые желтые лучи электрического света, рванувшего сквозь стеклянные стенки, моментально растворили густоту мрака. Фонарь освещал куда большее расстояние, нежели факел, прокладывая путь в глубину коридора, где клубилась таящая неизвестность тьма.

Коридор был пуст.

В освещенной сфере пространства не было никого и ничего, но дальше – не разглядеть.

Шаг за шагом, словно только что обрел опору под стопами, Кай медленно продолжил движение. Он пригнулся, слегка согнул колени, пружиня ногами при ходьбе, тело было напряжено, чувства обострены, он буквально кожей ощущал окружающие его стены. Он сам стал двигаться, словно зверь, готовый к схватке, и звериные инстинкты просыпались в нем, усиливая чувства.

Туннели давят, они угнетают и держат в постоянном напряжении. Здесь нельзя отдаться мыслям, коротая время пути в своих раздумьях и фантазиях. Каждое мгновение необходимо рассматривать одинаковые своды и пол, впитывать это бесконечное однообразие, до рези в покрасневших от слабого света глазах, вглядываясь во тьму. Бесконечная концентрация, разум постоянно занят поиском верного пути, а чувства обострены, стараясь уловить что-то в неизменном пространстве вокруг. Но ничего не происходит. Тщетные попытки услышать нечто в гробовой тишине.

Все это тянется бесконечные часы, чувство времени растворяется в монотонности, превращаясь лишь в неизмеримые во тьме расстояния от одного поворота до другого.

Шаг за шагом.

Все та же тишина, лишь эхо собственных шагов. Все та же густая тьма, протянувшая свои пальцы сквозь сферу света от тяжелого фонаря. Но воздух!… Кай почуял даже не запах, носа просто коснулось какое-то движение воздуха, постороннее, едва заметное, как пушинка одуванчика, но это движение он сам не мог породить.

Кай замер. Он даже сделал шаг назад, очень… очень медленно поставив фонарь в пыль пола. Не отрывая глаз от темноты прямо перед собой, он опустил одну руку на рукоять тесака и застыл.

Тишина. Она давила и пульсировала собственной кровью в ушах. Ничего не происходило, но какая-то энергия рождала чувство, что что-то не так, вокруг не та однообразная пустая чернота коридоров.

Во тьме снова появился блеск. Теперь это был отчетливый блик, похожий на лунное отражение, прямо перед Каем. Это глаза – так блестят глаза животного в темноте, когда в них отражается источник света. Зверь не дал и мгновения Каю на мысль или движение, моментально появившись в освещенном пространстве.

Огромное жилистое тело размером со льва, кошачья морда и ничуть не менее львиная грива, пышная и лоснящаяся. Мощные лапы, согнутые для прыжка, выпустившие мощные когти, глубоко впившиеся в землю. И гладкая, блестящая в неярком свете черная шерсть – не единого волоска иного цвета – словно созданная самой тьмой. Лишь когти и глаза выделялись в этом пятне черноты.

Туннельный Кот. Так ласково называли его те, кому удалось выжить при встрече с этим животным. Ловкость, кровожадность и хитрость делали из этого обаятельного парня великолепного убийцу. Встреча с ним, вот так нос к носу, почти всегда означала смерть.

Кай не шелохнулся – да он бы и не успел – но все его тело изготовилось к схватке. Пальцы обеих рук напряглись, сложившись в подобие когтей, но на лице не дрогнул не один мускул, не отрывая взор, он смотрел в глаза животному.

Кот не атаковал, он так же остановился перед Каем глядя ему в глаза в ответ, не единого движения, лишь черный нос работает, нюхая воздух. Кот был прекрасен, короткая черная шерсть подчеркивала смертоносную грацию кошачьего тела, а грива казалась ухоженной и чрезвычайно мягкой, хотелось погладить ее, запустить в нее руки. Восхитительный хищник, о таких животных даже не знают на поверхности.

В сфере света они замерли как две статуи, разбивая секунды на миллионные доли в давящем напряжении. Из утробы Кота послышался тихий рык, но зверь не двигался, лишь в сильно увлажненных, непривычных к свету глазах дрожала искра отраженного фонаря.

Адреналин бил по вискам тяжелыми ударами пульса. Лицо Кая оставалось суровым и невозмутимым, но внутри у него царил хаос: страх смешивался со злостью, агрессия и ярость смешивались с паникой. Он одновременно готов был броситься на животное, в остервенении разрывая плоть противника, и в то же время ему хотелось бежать без оглядки, расширенными зрачками ища укрытия от опасного хищника. Мысли путались, сразу скопом возникая в голове, и сквозь них Кай пытался найти выход. Он пытался успокоиться, обрести равновесие и найти внутри себя какое-то решение, нечто, что поможет ему в этой ситуации.

Сколько раз он путешествовал сквозь эти подземелья, такого никогда не происходило. Кай всегда соблюдал осторожность, всегда поддерживал предельную концентрацию, и свет всегда горел вокруг него. Что-то было не так, дикие животные туннелей обычно боятся яркого света, почему этот Кот сейчас стоит перед ним? И откуда он вообще взялся? Кай ведь почувствовал его лишь когда он был уже совсем рядом.

Напряжение нарастало. Казалось, воздух нагрелся в сфере света фонаря. Кай хватался за каждое чувство, за каждую мысль, пытаясь найти выход, не желая вступать в кровопролитную схватку в неизвестности туннелей, все глубже копая внутрь своей души, надеясь, что там кроется подсказка, ибо снаружи оставались лишь ровные стены коридора.

И тут что-то изменилось. Кай обратил на это внимание только потому, что взгляд Туннельного Кота поменялся – похоже, зверь был чем-то удивлен, словно что-то необычное увидел перед собой, он смотрел на Кая, как на нечто отличающееся от всего окружающего его сейчас и всего того, что он видел раньше. Кай попробовал вернуться назад из того погружения внутрь себя, что он инициировал в собственном сознании, теперь он вновь пытался чувствовать окружающее его пространство, но это было не так-то просто сделать. Что-то поменялось, изменив само восприятие; чувства и энергии изменили свой привычный облик и ощущались совершенно по-новому для Кая, он не понимал, как взаимодействовать с ними, словно попал в незнакомую среду.

Кот отступил на шаг.

Кай почувствовал какую-то невидимую пелену перед глазами. Сама суть зрения не поменялась, но нечто незримое встало на пути его взгляда, словно идеально прозрачная призма незаметно изменяла его видение окружающего. Кай вновь направил чувства вглубь своей души, но он сам был в порядке, ничто не намекало на помутнение разума или чего-то подобного.

Кот еще отошел. Он вовсе не был напуган увиденным и не старался убежать. Скорее он просто потерял интерес, даже выглядел несколько удовлетворенным, но явно не собирался задерживаться. Из его нутра сквозь закрытую пасть донесся рык, тихий, немного напоминающий кошачье урчание. Еще немного поглядев на Кая и, развернувшись, Кот нырнул в темноту, став, как и был, абсолютно невидимым во мраке.

Замерев, Кай медленно расслабил и опустил руки, тело стала бить крупная дрожь. Но странное чувство сломанного восприятия не исчезло. Оно чем-то напоминало ощущение нереальности от воздействия растительных препаратов Подземелья или от чрезмерной усталости, когда тонус поддерживается излишними порциями кофеина или другого стимулятора. Но это была лишь отдаленная схожесть, имеющая какие-то общие начала, какие-нибудь одинаковые нервные узлы в его теле.

Борясь с дрожью, он поднял с земли фонарь и попробовал сделать пару шагов. Впереди было пусто. Вот только он не мог чувствовать окружающее пространство – чувства путались и терялись, давая Каю какие-то другие ощущения, которые он не понимал. Он словно двигался сквозь густой кисель, воздух не сковывал его движения, мышцы тоже работали как надо, но что-то другое стесняло его действия, обволакивало.

Словно слепой, все больше наугад он двигался вперед, прилагая усилия, чтобы просто перемещать свое тело сквозь нескончаемый мрак туннеля. Ощущение того, что он один в пустом лабиринте подземных коридоров ужасало его – он не понимал, что с ним происходит, и если он не сможет продолжать двигаться, то никто никогда не найдет его здесь.

Ему стало казаться, что он тонет, что нечто, сковывающее его движения, сгущается, поглощает его. Как мог, он напрягал все чувства, надеясь ощутить что-то вокруг, почувствовать хотя бы какую-нибудь знакомую мелочь, но воспринимать продолжали только глаза. Видеть перед собой отрезок туннеля, дрожащего в невидимой пелене, тонущего в черноте, ставшей похожей на языки пламени, прорывающиеся сквозь края сферы света. Все остальные чувства приносили сознанию абсолютно непонятную информацию, он даже не ощущал земли под ногами, удивляясь, как до сих пор держит фонарь, и, надеясь, что не потеряет контроль над мышцами, которые лишь разумом заставляет сжимать бесчувственные пальцы вокруг кольца светильника.

И тут он услышал барабаны!

Где-то далеко, в глубине, в самом центре переплетения коридоров, в недрах этого лабиринта. Не может быть! Кай не верил своим ушам. Далекие и тихие, эхом они отражались издалека, словно преодолевали половину лабиринта, добираясь до него. Он слышал удары по натянутой толстой коже. И понемногу они стали нарастать.

Новая порция адреналина придала ему сил, помогая напрягать все мускулы для продвижения вперед. Что это может быть?! Где это? Не слышит же он отзвуки Дорвэя! Такое просто невероятно!

Звук набирал силу. Кай начал различать барабаны. Малые звонкие ударные и тяжелые пузатые барабаны с толстой мембраной, звон бубна и деревянные отзвуки, словно стучат по колоде. Кай слышал ритм, напоминающий этнический, словно какая-то церемония или ритуал происходили там.

Забыв об осторожности, он направился на ритм. Двигаться становилось все легче, барабаны будто очищали его, прогоняя это незнакомое нечто, в которое он вляпался. Шаги его становились все увереннее и быстрее. Кай двигался к ритму, поворот, еще поворот, звук становится отчетливей и громче. Развилка. Он повернул туда, откуда доносился ритм.

Перестав обращать внимания на путь, Кай поворачивал, доверяясь звуку, словно ребенок принялся бродить по лабиринту в поисках зовущих барабанов. Окружающие его туннели стали как-то неважны, он перестал обращать внимание на однообразные стены, перестал вглядываться в неизвестность черноты впереди. Разум его заполнили мысли, он отдался думам и ощущениям в глубине себя – то, что он нашел в себе при встрече с Туннельным Котом, делало чувства острее, обновляло их. Он лишь шел в поисках звука, словно забыв о том, где находится.

Так он блуждал довольно долго. Батарейки садились, он заменял их новыми. Барабаны становились все ближе, набирая силу и мощь. Каждый новый поворот делал звук все громче.

Что-то заставило Кая сбавить шаг. Он вновь почувствовал что-то, и это было что-то постороннее. Не новое – нечто инородное. Он остановился, оглядываясь и прислушиваясь к чувствам. Сфера фонаря дрожала и пульсировала, словно он стал барахлить. Стены будто расширялись в неровном электрическом свете.

Внезапно перед Каем возникли две маски. Они просто возникли перед ним, и все. Без всяких спецэффектов или каких-либо изменений в окружающем пространстве – только что их не было и вот они уже перед ним – зависли в воздухе на уровне его глаз. Это были две абсолютно разные маски – одна из них была маской кабуки, абсолютно белой, без единого мазка краски, с едва намеченной прорезью рта и ничего не выражающими пустыми прорезями для глаз – белая маска призрака. Вторая же маска была деревянной маской туземных народов, узкие щели для глаз и вырезанные широкие полные губы вокруг прорези для рта, у маски был высокий закругленный лоб и прямой нос; щеки, лоб и подбородок покрыты простой мелкой резьбой.

Зависнув в воздухе, маски смотрели пустыми глазницами на оторопевшего Кая. Они не были недвижимы, казалось, они надеты на чьи-то лица, но позади них не было ничего, лишь пустое пространство. Они словно изучали замершего перед ними Кая, рассматривали с любопытством.

Кай вдруг осознал, что больше не слышит ритм барабанов, тот замолчал, словно кто-то выключил источник звука, угас бесследно, и теперь давящая тишина вновь поглотила его своей невидимой массой.

Маски переглянулись между собой, вновь бросили взгляд на Кая и исчезли. Просто пропали, также внезапно, как и появились, не оставив после себя ни дымка.

Кай разжал пальцы, фонарь, громко лязгнув о твердый пол, упал на бок. Кай смотрел вперед в темноту. Он вдруг почувствовал себя необычайно одиноким, маленькой крупицей, зарытой глубоко под землей, которую никто и никогда не отыщет. Эта мысль расширялась, занимая все сознание. Он почувствовал слабость во всем теле, ноги подкашивались, а руки обессиленными плетьми повисли вдоль тела. Он отодвинулся к стене, уперся в нее спиной и сполз по ней, усевшись на пол и вытянув ноги.

Все больше он осознавал свое положение. Пренебрегши осторожностью, он просто шел, не разбирая пути, он ходил по этим туннелям, не запоминая дороги. И теперь – теперь он не мог иметь и понятия, где находится. Впереди и позади чернота туннеля, такая же, как и в любой другой точке этих коридоров. Он заблудился. Потерялся. Ему никогда не выбраться отсюда.

Кай опустил голову глядя в ровный пол. Как же он устал.

Сколько раз он ходил по этим туннелям. Сколько раз он поднимался на поверхность и никогда ничего подобного не происходило. Он прекрасно знал этот путь, чтобы миновать коридоры, ему ничего не нужно было, кроме света и хорошего клинка.

Мысли и воспоминания заполнили разум Кая.

Подземелье было местом его заточения. Ссылка, темница, куда обрекли его на безвременное существование. Не срок определял продолжительность заключения, но его сознание. Он был изгнан в недра с поверхности и обязан нести бремя заточения, осознавая свои деяния.

Но насколько миф отличается от реальности, так и его заточение – ритуал, лишь обозначающий суть вещей. Заточение – легенда.

Кай поднимался на поверхность множество раз, и того требовали обстоятельства, нежели его собственное желание. Конечно же, он испытывал радость от своих путешествий, но каждый такой подъем лишь отдалял его от общества Подземелья, делал его чужаком среди тех, кто стал ему близок.

Подземелье – совсем не темница, здесь кипит своя другая жизнь, полная дел, происшествий и новостей. Здесь свои нравы, правила и свое устройство – иное измерение, отделенное от поверхности невероятным количеством земли.

И вот теперь его изгнали из Изгнания. Он был свободен.

Кай долго сидел, привалившись к стене и не шевелясь.

Что же это было? Что произошло с его сознанием? Джамал говорил о том, чтобы заглянуть внутрь. Внутрь…

Что бы это ни было, в результате Кай заблудился. Что же делать дальше? Чернота туннелей опустошала разум, угнетая и порождая панику. Кай старался успокоиться, чтобы мысли текли ровным потоком, и он смог бы найти какое-то решение, но крайняя безнадежность положения приводила его в полное уныние.

Он не шевелился, лишь прислушиваясь к тишине туннелей. Так он, похоже, просидел не один час – время текло густо и медленно, ибо он не имел возможности измерить его, но и при этом было абсолютно незаметным по той же причине.

Небольшое замкнутое пространство, видимое в сфере света, образованной фонарем, стало казаться уютным… убежищем, кельей, укрывшей Кая далеко от остального мира, от его деяний, от беспощадных жерновов перемалывающих ежедневно процессы жизни. Здесь был его маленький мирок, где ничего не происходило – здесь было тихо, сухо и пусто. Это было место, где он мог передохнуть, где от него ничего не могло зависеть и ничего не требовалось, где ему нечего было делать – место, где он был беспомощен и оттого бездействовал.

С такими мыслями он задремал.

*

Ее с силой вытолкнули из избы, споткнувшись о высокий порог, девушка полетела грудью на землю, разодрав ладони и предплечья о мелкие камни, стараясь остановить падение руками. От удара дыхание вырвалось низким коротким стоном, не позволяя вновь набрать в легкие воздух. Медно-рыжие волосы рассыпались вокруг головы, собирая серую пыль.

Трое широкоплечих парней без рубашек вышли следом, толкаясь в неспособности определить очередность. На их лицах было написано злобное ликование. Они окружили упавшую на землю девушку, оставляя для нее единственный путь прочь от порога. Самый здоровый сложил руки на груди, вскинув подбородок и с превосходством глядя на скорчившуюся у ног девушку. Другой склонился над ней, пытаясь разглядеть лицо, скрывавшееся под рассыпавшимися волосами. Он что-то проревел ей прямо в ухо на своем грубом рычащем языке, вероятнее всего призывая ее двигаться.

Девушка поджала ноги, словно пряча их под порвавшийся подол простого деревенского платья. Но стоило прорычать третьему парню какое-то словосочетание, напоминавшее ругательство, как ее дрожащее тело сгруппировалось, и она рванулась вперед, прочь от них, попытавшись отпрыгнуть, как можно дальше. Получилось, правда, всего лишь вскочить на ноги, зато теперь у нее появилась возможность бежать. Не тут-то было – один из парней тут же отвесил ей удар кулаком по голове, и она вновь завалилась на траву, окружавшую избу ровным газоном.

Парни захохотали, глядя, как извивается от боли девушка, схватившись за голову и вжимаясь в землю. Законы деревни не просто позволяли делать с ведьмами все что угодно, они даже поощряли жестокое обращение и применение силы к ним, насколько позволяла жителям мораль ради сохранения безопасности жизни их и их детей. Так что, как только старосты признали жившую с ними бок о бок иноземку ведьмой, она перестала вообще считаться для них живым существом, и парни вызвались избавить деревню от этого поганого исчадия.

Даже если она сейчас сдохнет, все их тяготы составит только сжигание тела подальше от границ деревни. Но тащить мертвечину им совершенно не хотелось, поэтому было бы предпочтительней, чтобы она дошла самостоятельно… ну как дошла – намного интереснее для них и пялившихся из окон соседей, чтобы путь ее не оказался достаточно простым.

Самый крупный парень схватил ее за волосы и поволок к воротам. Девушка закричала от боли и попыталась встать, чтобы он не волок ее по земле. Но ноги не слушались после мучений, и у нее получались какие-то неуклюжие скачки на четвереньках, пока она не смогла хоть немного оттолкнуться от дороги и засеменить следом за кулаком, сжимавшим ее волосы. И как только ей показалось, что она сможет устоять на ногах, парень дернул ее изо всей силы вперед и отвесил сзади пинок под зад, так что она снова потеряла равновесие и грохнулась оземь.

Кажется, силы покинули ее. Она замерла, не способная совершить еще одну попытку, чтобы встать. Закрыв глаза, она была готова ко всему, ожидая удара в любой момент, по щекам ее потекли слезы.

Она почувствовала, как ей на спину положили тяжелую деревянную перекладину и привязали веревкой к рукам. Кто-то поднял ее за эту деревяшку, словно на распятии, и хорошенько встряхнул. Девушка открыла глаза.

Она стояла посреди сельской улицы с куском оглобли на шее, вся грязная, в ссадинах и царапинах. Босые окровавленные ноги выглядывали из-под грязного серого подола, и как издевка – талию подпоясывал большой грязный бант, заботливо сделанный из кушака от платья. Люди понемногу стали выходить из своих жилищ, наблюдая за происходящим, но не решаясь подойти слишком близко.

Один из полуголых парней толкнул ее в спину сапогом, отчего девушка пробежала по инерции вперед несколько шагов, но в этот раз все же устояла. Их процессия двинулась к окраине деревни. Все больше людей выходило на дорогу, глядя на то, как выдворяют ведьму. Кто-то кинул в нее пустой консервной банкой, что-то крича. Он промахнулся, но по его примеру и другие деревенские стали хватать мусор, палки и камни и швырять в нее, желая поучаствовать в изгнании. В нее летели гнилые яблоки, ржавые железки и даже поленья, хотя большинство из них пролетали мимо или даже не долетали, из-за неспособности людей перебороть свои врожденные моральные ограничения, все же иногда ее телу доставалось, и порой она скрючивалась от боли, приносящей вслед за собой опухшие синяки и кровоподтеки.

Когда они добрались до границы деревни, за которой начинался глухой лес, позади девушки собралась уже целая процессия вопящих, подначивающих самих себя людей. И в тот момент, когда она уже перешагивала невидимую линию за крайним деревенским строением, за которой находилась свобода от идущей по пятам толпы, один из парней догнал ее, схватил за подбородок и ударил коленом в живот. Девушка согнулась, заламывая руки привязанной оглоблей, но не позволяя себе упасть, и застонала. Парня разозлило, что она смогла устоять на ногах от его удара, и в порыве гнева он поднял ее за лодыжку вверх ногами. В его хватке девушка казалась совершенно миниатюрной, почти девочкой, и он легко удерживал ее над землей, словно испорченную куклу. Со злобой он ударил ее носком сапога и отшвырнул, как нечто мерзкое.

Лишившись чувств, девушка лежала посреди дороги без движения. Подол ее задрался, демонстрируя толпе наготу юного тела, а также полученные увечья от их издевательств.

До этого момента не у кого не хватало наглости, чтобы сотворить с ведьмой что-то жестокое на глазах у остальных жителей деревни, даже зная, что они не получат за это осуждения. Никто, кроме трех парней, даже не решался приближаться к ней, не смотря на всю агрессию и ярость, нагнетаемую толпой. И этот удар, пока что, был самым жестоким, что досталось ведьме в прилюдное наказание. Люди замолчали, глядя на полуголую девушку без сознания.

Внезапно сквозь толпу пробилась древняя морщинистая старуха, сжимающая в руках несколько длинных прутьев. Не обращая ни на кого внимания, она подлетела к девушке с неожиданной для престарелого человека прытью, и огрела ее прутьями по обнаженным ягодицам.

«А ну пошла прочь, шлюха!» – Завопила старуха визжащим голосом, продолжая лупить хворостинами ведьму перед лицом опешившей толпы. – «Убирайся подальше, проклятая сука!»

Ко всеобщей неожиданности девушка изогнулась, тщетно пытаясь увернуться от порки, и отползая прочь, выгибаясь под ударами прутьев. В какой-то момент она смогла подняться и даже отскочить, заставив истязательницу на мгновение остановиться. Ведьма замерла перед ней в своем распятии, в слезах глядя старухе в глаза. Лицо бабушки, невидимое для остальных, стоящих у нее за спиной, не выражало никакой злобы или агрессии. Задеревеневшее по своей сути от старости, покрытое глубокими зарубками морщин, оно даже казалось сопереживающим, жалеющим измученную девочку.

«Чего вылупилась!» – Завопила старуха, но теперь чувствовалось, будто она это делает наигранно, сохраняя все те же мягкие черты лица и печальный изгиб бровей. – «Убирайся из нашей деревни, пусть тебя волки сожрут в лесу! Чтоб ноги твоей здесь больше не было!»

Словно по команде, девушка развернулась и побежала прочь, сломя голову.

Ее настиг рев толпы. Она не оборачивалась, но судя по звукам сапог, кто-то пытался догнать ее. Она неслась, как умалишенная, вкладывая все силы в бег, забывая обо всем на свете, сосредоточившись только на том, чтобы бежать как можно быстрее. Чтобы никто не смог вновь поймать ее и свалить на землю.

Камни и обломки кирпичей полетели в след, глухо ударяя по сельской дороге, и больно попадая по спине, шее, ногам и голове. Но она бежала, бежала все быстрее, пока зеленые ветви леса не поглотили ее, впиваясь в нагую кожу острыми концами и шипами, все норовя выколоть глаза…

*

Его пробудило электрическое потрескивание фонаря – садились батарейки, фонарь мигал и готов был вот-вот потухнуть. Кай заменил их – теперь оставалось всего два комплекта для смены, а этого скорее всего не хватит, чтобы подняться на поверхность, и он останется в полной темноте.

Кай потер глаза пальцами, прогоняя сон. Мысли теперь успокоились, смирившись с безнадежностью, но идей не появилось. Нужно было идти, нельзя было сидеть без движения, прожигая оставшуюся электроэнергию.

И тут неожиданно пришло спасение. Оно было невообразимо легким, едва ощутимым, практически эфирным, как касание нимфы, и потрясающе неожиданным, таким простым, каким только мог оказаться единственный путь.

Кай снова ощутил на лице дуновение ветра.

Он тут же оказался на ногах.

Выход был совсем рядом – в глубину ветер не спускается, он остается в коридорах у поверхности. Должно быть, где-то на верхних уровнях кто-то открыл дверь или люк, отчего здесь возник сквозняк.

Кай тут же двинулся вперед настолько быстро, насколько позволяла тьма туннелей. Нужно было найти выход до того, как этот едва заметный ветер исчезнет.

*

Это уже была совсем другая темнота, не та густая, похожая на воск тьма, проглатывающая в туннелях. Просто большие неосвещенные залы, наполненные прохладным сырым воздухом. Это словно вынырнуть из болотной трясины в чистое пресное озеро. Вокруг ощущался простор, разносящий эхо шагов. Свет теперь рассеивался и смешивался с темнотой, размывая границы освещенного пространства, это уже не была сфера, сдавленная подземным мраком. Всего лишь отсутствие освещения, ничего общего с подземной тьмой, кажущейся живой.

Теперь Кай пересекал подземные залы, которые отделяли лабиринт туннелей от города на поверхности – городские подземелья, о которых диггеры любят рассказывать столько историй и слухов. Он, конечно, был еще не на поверхности – выше только-только начинались самые недра городских коммуникаций, канализации, подземка USME – но эти места уже считались принадлежащими городу, были частью города, это и был город, тот который был до современного города. Здесь осталось и было забыто то, на чем построили современные здания.

Просторные залы были заполнены искалеченными останками металлических конструкций, частями разрушенных зданий, транспортом, оборудованием, техникой. Здесь находилось то, что хотели забыть или спрятать или выбросить. Все это перемешивалось, превращаясь в некое подобие каких-то необычных подземных искусственных джунглей. Среди них гулял легкий ветер, несущий запах сырости и плесени. И, хотя поначалу казалось, что городские подземелья окутаны тишиной, если прислушаться, то эти дебри были наполнены едва заметными тихими звуками. Поскрипывание металла, гул воздушных потоков, пощелкивание залежавшихся друг на друге конструкций, капли воды, писк крыс, шорохи. Какое-нибудь электронное оборудование до сих пор вело никому уже ненужную работу, так и не исчерпав запас энергии.

Теперь Кай был расслаблен и умиротворен, его вовсе не пугало и даже не настораживало происходящее вокруг. Наоборот, он чувствовал, что находится здесь один и ничего ему не угрожает, он чувствовал тягучее спокойствие этих залов, навеки уснувших под одеялом пыли.

Удаляясь из освещенного пространства, во тьме скрывались перепутанные между собой металлические опоры и балки, отбрасывая друг на друга угловатые тени. Здесь покоились старинные вагоны трамваев, в которых кто-то успел пожить, станки с разобранных заводов, устланные изорванной парусиной, обгоревшие монументы из мрамора и стали, и все это придавливали тяжелые балки строительных кранов, погнутые под воздействием ржавчины и собственного веса. Здесь из останков военного вертолета, старых мониторов и оргстекла были собраны подобия жилищ или хранилищ – уже было не разобрать что это, оттого что на них обрушилась часть какого-то старинного здания с лепниной и узорами. Здесь антиквариат гнил рядом с неудавшимися прототипами новейших изобретений.

Это место напоминало кладбище динозавров – именно подобные ассоциации возникали в воображении, глядя вокруг. Вот, например, остов устаревшей модели дирижабля; каркас, словно гигантские ребра скелета животного, изгибались, образуя арку над проходом.

Не удивительно, что сюда так любят спускаться диггеры, ощущая причастность к чему-то сакральному. Они исследуют эти места, как кладезь загадок, таинственный древний склеп; тратят много времени и сил на спуск в эти городские подземелья, чтобы побродить среди этого бардака.

Путешествуя через эти залы Кай ощущал грусть. Не скорбь, скорее светлую печаль о чем-то минувшем, о приятных событиях, которые никогда не повторятся, печаль о чем-то, чего больше никогда не сможешь сделать. Это была печаль воспоминаний о том, что изменилось настолько, что никогда не будет таким, как раньше. Все эти вещи, предметы, весь этот хлам вокруг был теперь забыт, все то, что когда-то было наполнено смыслом, имело свою историю, теперь было выброшено и безвестно, похоронено и стерто из памяти, как несуществующее. Словно склад сломанных игрушек, которые так любили когда-то дети, а теперь даже не вспомнят об их существовании.

Это место напоминало опустевший разрушенный некой катастрофой город… Кай уже видел нечто подобное…

Он направлялся к выходу отсюда, который жители Подземелья называли Врата. Свет фонаря упал на гигантскую голову статуи, облаченную в корону. Голова лежала на полу, опрокинутая на бок и заваленная металлическими обломками. Ее тело существовало теперь где-то в другом месте. Металлические пластины, из которых была сделана голова, начали ржаветь по краям, и теперь стало видно, что лицо состоит из крупных квадратов, покрытых потерявшей свой цвет краской. Ржавчина с краев металла скапливалась в углублениях глазниц, и оттуда тянулись вниз к полу ржавые потеки, словно следы слез лежащей головы. Неверный желтый свет делал лицо статуи измученным и болезненным.

Возле этой головы Кай и начал подъем.

Он ступил на широкую, выкрашенную в красный цвет, наклоненную балку, уводящую его куда-то в темноту, в переплетение искореженных конструкций. Едва Кай немного поднялся, балка прогнулась, и с нее сорвались небольшие потоки пыли, напоминающие крошечные водопады. Кай двигался неспешно и осторожно, чтобы не рухнуть вниз, где непременно переломал бы ноги среди металлических обломков.

Конструкции соединялись, выводя наверх, переплетались, то ведя пологой тропой сквозь завалы и перепутанную арматуру, то сворачивая на путь скалолаза, на отвесный ржавый подъем. Кай шел по мосткам с перилами, словно специально снятым с какого-нибудь завода, то поднимался по остаткам пожарных лестниц жилых зданий, то двигался по перекинутым через пропасть балкам, минуя арки, вырезанные в металлических листах. Он взбирался по останкам башенного крана, находя наощупь перекладины для рук в полумраке, ловко, но не спеша, перемещался между балками, кабелями и изломанными скелетами высоковольтных башен, постепенно, фут за футом, приближаясь к поверхности.

Он остановился.

Где-то вдалеке раздался скрип петлей и грохот тяжелого железного люка.

Нельзя было сказать, что это было замечательное место для передышки, но здесь хотя бы можно было присесть, не боясь падения. Кай потушил свет, вглядываясь в темноту. Очень скоро вдали показалась искра фонаря.

Кто-то спустился сюда. Кай мог расслышать шум и отзвук голосов – похоже, спустившиеся разговаривали нарочито громко, то ли от страха перед темнотой, то ли, чтобы заранее отпугнуть нежданных встречных. В любом случае, пришельцы были слишком далеко, чтобы разобрать разговор, или разглядеть их самих, лишь мерцание точки фонаря вдали среди переплетений конструкций, да отражения отзвуков шума неуклюжего передвижения выдавали их присутствие. Кай определил их для себя, как сторожей или рабочих, хотя они его мало волновали. Он не хотел выдавать себя, зажигая фонарь, потому устроился поудобнее в ожидании, провожая движущийся вдалеке свет.

В некоторых частях этих мест действительно происходила какая-то деятельность. Для Кая не было ничего удивительного в том, что кто-то решил спуститься в эти пространства. Некоторые части городской канализации проникали сюда, выше находилось переплетение туннелей USME с ее грохочущими поездами, и знающие люди даже смогли бы отыскать путь, ведущий прямиком к одной из станций или основных веток. На верхних уровнях находилось множество служебных и технических помещений, бункеров и прочего. Правда Врата располагались в отделенном и даже заброшенном районе, но все меняется, и видимо это тоже изменилось. Сколько лет прошло?

Кай задумался. Сколько раз он поднимался этим путем, и лишь раз до этого момента он наткнулся на забредших сюда диггеров. Диггеры, кстати старались оставаться тихими и незаметными, в отличии от спускавшихся сейчас людей.

Тех, кто отваживается спуститься сюда, на поверхности считают… необычными, в чем-то особенными, даже выдающимися. И в то же время они начинают отделяться от общества, их начинают считать в чем-то опасными или даже сумасшедшими. Знание большего, нежели знания, которыми обладают все остальные, выделяет из общей массы, даже отделяет… Кем являются диггеры, осмеливающиеся спускаться сюда, тем же являлся Кай для обитателей Подземелья. Он был одним из немногих, кто имел смелость и возможности подниматься на поверхность – Странником. Это и не позволяло ему стать одним из них. Он всегда был кем-то особенным для них, кроме прочего вызывающим и страх с неприязнью. Человек с поверхности. Но и отказаться от этой роли он не мог, Подземелью всегда будут нужны люди, способные подняться на поверхность, и, если он может это сделать – он будет это делать.

Кай оторвал взгляд от далекого света и посмотрел вниз. Привыкшие к темноте глаза различили часть чего-то огромного, занявшего обширное пространство много футов ниже. Он знал, что там лежит огромный летательный аппарат с серебристо-блестящим округлым металлическим корпусом. В темноте он казался Каю белесым влажным брюхом огромного кашалота, перевернутого на спину и не способного теперь самостоятельно двигаться. Воображение все сильнее рисовало образ, неразличимых в темноте очертаний, пока Кай не поморщился и не отвернулся.

Далекая искра чужого фонаря потухла. Спустившиеся сюда удалились в противоположную сторону и затерялись среди нескончаемых руин. Выждав еще немного, Кай зажег фонарь и продолжил подъем.

*

Уже у самого выхода из этих обширных залов Кай вновь остановился. Он застыл, повиснув прямо на вертикальной лестнице, ведущей к люку в своде зала. Погасив висевший на ремне фонарь, он обернулся и долго не двигался, осматривая погребенное царство, пока глаза не привыкли к темноте.

Огромное пространство, наполненное вещами, преданными забвению. Оно обладало какой-то печальной энергией. Если стать отшельником, то лучшего места уединения просто не найти.

Кай осматривал едва различимые очертания колоссальных конструкций, строений и аппаратов. Безмолвно он попрощался с ними, оставляя их продолжать свое бессмысленное существование.

Глава 3. Силуэты

Смешивающиеся от скорости в сплошную стену, деревья за окном неожиданно закончились, и взору открылся простор посыпанных зеленью холмов. Поезд вынырнул из чащобы и теперь помчался через открытые пространства напрямую к городу. Извилистая граница леса, с частоколом деревьев, быстро оставалась позади, ныряя за вершину холма.

Человек, сидящий в одном из вагонов, приник к окну, облокотив голову на деревянную раму так, что его глаза оказались прямо у прозрачного стекла. Холмы были залиты оранжевым светом заходящего солнца. Когда этот свет, внезапно прорвавшийся в вагон, теперь ничем не сдерживаемый, ударил в лицо человека – тот сощурился и заулыбался своим мыслям. Грохот состава спугнул отдыхавших поблизости в высокой траве птиц и те, перекрикиваясь и поднимая облака пыльцы и лепестков, всей стаей взмыли в небеса, разрывая своими телами широкие лучи низкого солнца.

Вечерний поезд серебристой стрелой мчался через зеленеющие холмы, приближаясь к своей конечной станции после долгого пути. Закатный свет заливал его – хромированный локомотив обтекаемыми формами в оранжевом свете казался огненным снарядом, рвущимся сквозь пространство. На покатом глянцевом боку, словно название на корме корабля, играя вечерним заревом, блестела надпись Metropolis Engines. Отделанные в ретроспективном стиле вагоны нашли свое место в закатном солнце, приобретая неповторимый шарм, столь противоположный обычному их разбитому виду в обстановке городских кварталов. Свет отражался от окон, делая их зеркально-оранжевыми, похожими на непроницаемые медные пластины.

Вырвавшись на открытое пространство, поезд будто ускорился. Густая вата облаков белого пара, вываливающегося из трубы локомотива, сплошным одеялом устилала холмы вслед за ветром.

Человек, сидящий в вагоне, засмотрелся на пейзаж за окном, оторвавшись от своих дел за маленьким столиком, на котором дребезжал полупустой стакан. Закрытый наедине с самим собой в уютном купе, он предался нахлынувшим мыслям и воспоминаниям.

Теперь все изменится. Да, все, что было раньше и что предстояло, теперь осталось позади. Все будет по-другому. Что ждет его впереди? Что он должен делать и как поступать?

Сейчас, здесь в этом поезде – это его передышка. Он уже не принадлежит ко всему тому, что было раньше – это уже воспоминания, история, то, к чему ему уже не вернуться. Но ему пока еще ненужно делать всего того, что ждет его там, впереди, когда он ступит на холодную, покрытую ночной испариной платформу. Сейчас он просто ехал в поезде и от него ничего не требовалось.

Человек зажмурил глаза и вновь открыл их. Какое-то время он так и сидел, недвижимо глядя в окно. Затем его взор вернулся к столику.

Вечерний поезд сквозь холмы приближался к городу.

*

Кай дернул тоненькую цепочку висевшего на потолке светильника. Маленькая комнатка, укрытая пылью, стеллажи с жестяными коробками, столы, стул, скамья. Лампочка ярко вспыхнула и лопнула, осыпав затылок Кая мелкими колючими осколками. Вновь включив фонарь, Кай нашел новую лампочку в ящике стола и ввернул ее в патрон. Светильник загорелся, издавая тихое гудение.

Лестница на выход вдоль стены поднималась в противоположном конце комнаты.

Не сходя с места, он поставил фонарь на стол. Замер на мгновение, задумавшись. Затем погасил светильник над головой, вновь дернув за тонкую цепочку.

*

Люк с буквами «MCCS» и ниже лозунгом «For the Benefit of Civilization», ничем не отличающийся от канализационного, находился посреди небольшого пустыря, образованного пространством среди коробок жилых квартирных домов одного из дешевых спальных кварталов города. Люк был засыпан пылью, сливаясь с поверхностью земли, окружающей его.

Дуга границы люка резко очертилась, ясно обозначившись. Край приподнялся над землей, позволив пыли тонкими струйками устремиться в шахту. Приподняв крышку, Кай выглянул на улицу.

Была ночь, прямо над пустырем горел фонарь в оранжевом плафоне, вокруг которого кружили мотыльки и мухи. Перед ним вырастали дома, теснясь друг к другу, пряча пустырь от грохота широких улиц. С глухим металлическим ударом, Кай откинул крышку люка на землю, вскружив вокруг нее пыль, и выбрался на поверхность.

Оставаясь возле люка на одном колене, он полуобернулся назад.

У края пустыря были свалены какие-то ящики и деревянные складские паллеты. От этой кучи в его сторону уже направились несколько человек. Свободные рабочие штаны, футболки с вызывающими надписями, коротко стриженные или совсем обритые волосы, из-под одежды выступают двухцветные татуировки, сделанные подручными средствами. Один держит кастет, другой закинул на плечо биту. Крысы – мелкие бандиты, снующие по всему городу, нападающие всегда всей сворой. Эти давно уже знают о существовании Врат и дежурят здесь по ночам, ожидая приходящих одиночек. Между собой они даже называют себя Привратниками, пытаясь выделить свою банду из общей серой крысиной массы.

Кай даже ухмыльнулся. В прошлый раз он успел переломать им несколько костей, прежде чем они попрятались по норам. Что заставляет их каждый раз возвращаться к этому совершенно неприбыльному занятию? Есть же у них бизнес куда лучше. Может им из Подземелья кто приплачивает?

Кай приготовился к драке, так и оставаясь на колене спиной к противнику и рассчитывая напасть прямо из этой позиции. Крысы любят помолоть языком, но на этот раз им не светит.

Они все ближе. Один уже снял биту с плеча и покручивает ее у себя в ладони, другой достает небольшой нож из-под куртки, все скалятся, предвкушая наживу. Кай вспомнил было о тесаке на бедре, но пока решил повременить с ним. Они подходят, первый же получит апперкот, в который Кай вложит всю силу, оттолкнувшись согнутой ногой. Вот этот – с бородкой и золотым зубом, он у них, похоже, заводила. Вот только нужно чтобы подошел поближе.

И тут Кай краем глаза заметил движение совершенно в другой стороне. На периферии зрения мелькнула быстрая тень. К нему уже подбежал человек. Кай даже не успеет взглянуть на него, слишком поздно, все, что он успел сделать – это усмехнуться хитрости этих ублюдков.

Проявления тактики он от них никак не ожидал. Все что Кай успел осознать – это то, что пока он наблюдал за приближающимися Крысами, кто-то, затаившись, уже оказался возле него.

Мощный удар ботинка пришелся в голову, в область виска, откинув сидящего Кая в пыль. Следующий удар последовал еще до того, как он успел шевельнуться. Третий сильнейший удар по голове вспыхнул электрическим разрядом перед глазами – кажется ему врезали чем-то стальным – а после следующего Кай окунулся во тьму и уже не чувствовал, как его избивает вся банда.

Сознание уходило.

«Быстро они его вырубили…

*

Тяжелый металл пассажирских вагонов покрылся испариной в ночном воздухе, отдыхая после долгой дороги. Поезд стоял на вокзале среди множества длинных платформ под огромным изогнутым сводом, из-под вагонов валил пар, а локомотив время от времени шипел, сбрасывая давление. На платформе, выложенной аккуратной брусчаткой возвышались станционные фонари синего света, исполненные в стилистике старинных керосиновых, свет казался мертвенным, и станция погружалась в атмосферу таинственности.

Большинство пассажиров уже покинули платформу, разбирая возле вокзала такси или встречающие их машины. На станции оставались лишь те, кому уже некуда было спешить, да работники вокзала – пузатые сонные дядьки в униформе.

Человек выглянул из вагона, держась за оба поручня возле двери и слегка свесившись вперед. Он медленно окинул взглядом всю станцию, примечая детали. Пространство железнодорожных перронов было отделено от городских улиц высокими зданиями вокзала с отголосками средневековья в архитектуре. Фонари давали недостаточно света, рисуя под собой ровные синие круги, и оставляли повсюду черные пятна темноты. И сейчас, в глубине ночи, пустой вокзал становился отделенным от города местом, мрачным и нуарным. Немногочисленным людям не о чем было говорить, а поезда замерли в сонном молчании, оттого вокзал наполнялся тишиной, нарушаемой шаркающими по брусчатке шагами, грохотом багажных тележек, да редким шипением локомотива.

Человек спрыгнул из вагона прямо на платформу, пренебрегая ступенями, и взял с порога свой объемный кожаный саквояж от вездесущего Claudio Pellegrini. Несмотря на теплое время года, на нем был длинный плащ, который он оставил не застегнутым, а голову покрывала фетровая шляпа-федо́ра с узкими полями. Он целеустремленно направился к небольшому строению посреди перрона, в тени которого его ждал встречающий.

Практически незаметный в темноте, там стоял мужчина. Он был невысок, но довольно крепкого телосложения, насколько его можно было разглядеть. Темнота оставила от лица лишь очертания, и разобрать внешность мужчины не оставалось и шанса. Запоминался лишь головной убор – кепка-коппола, делавшая этого человека похожим на тысячи шатающихся по ночам типов, с которыми вы не захотите завести случайную беседу. Прислонившись плечом к стене и скрестив ноги, он курил, словно обозначая огоньком сигареты свое присутствие.

Фигура в плаще быстрым шагом пересекла очерченный станционным фонарем ровный круг на брусчатке. Человек с саквояжем подошел к встречающему, погрузившись в тень и став таким же невидимым. Первым заговорил тот, кто уже ждал здесь – мужчина в кепке.

– Уж было отчаялся вас увидеть, мистер, решил было, что вы опоздали на поезд. Что, бизнес-купе там настолько хороши, что даже не хочется их покидать?

– Мне тут некуда торопиться… – Коротко ответил недавний пассажир, поставив саквояж рядом с собой и надвинув шляпу на лоб. Этот город был ему неприятен, вызывал в нем много негативных чувств, и он действительно готов был оттягивать момент прибытия сюда, насколько это было возможно. Но собеседник, кажется, понял его ответ неверно:

– Медлительность не всегда полезное качество, мистер. Хотя, если вам просто некуда податься, могу дать адресочек неплохой гостиницы, там есть номера с девочками. Вы женаты, мистер?

– Я смотрю, вы большой любитель бесед, сеньор Паскаль… – Человек в шляпе как-то странно обрывал свои фразы, как будто хотел добавить что-то, несмотря на то, что предложения были законченными.

– Просто пытаюсь завязать знакомство. – Пожал он плечами. – Кстати, как вас величать?

– Давайте перейдем к делу…

Собеседник усмехнулся, но оторвался от стены и щелчком выбросил сигарету:

– Что ж, давайте, мистер.

Человек достал из внутреннего кармана плаща фотографию и протянул ее посерьезневшему собеседнику.

– Я хочу, чтобы для начала вы нашли этого… персону… в ближайшие дни он появится в городе…

Паскаль принял фотографию, бросив на нее лишь беглый взгляд. Человек вновь отправил руку во внутренний карман плаща, выудив на этот раз плотный запечатанный конверт.

– Здесь вся информация, какую я могу вам предоставить и задаток… Независимо от ситуации, я свяжусь с вами… в ближайшее время…

Мужчина в кепке взял конверт и убрал его вместе с фотографией куда-то за пазуху. На секунду в воздухе повисла пауза.

– Если у вас все, – сказал он, – то я, пожалуй, откланяюсь. – Паскаль взял всеми пятью пальцами кепку, как это обычно делают со шляпой, и слегка приподнял над головой.

Его собеседник в плаще кивнул.

– Вы – странный человек, мистер. – Сказал Паскаль, пожимая новому знакомому руку. – Жду ваших сообщений.

А затем он развернулся и ушел.

Мужчина в кепке так и не покинул темноты, сразу спрыгнув на шпалы. Засунув руки в карманы неразличимого в темноте одеяния, он отправился куда-то вглубь вокзала к одному ему ведомому выходу.

Человек с Claudio Pellegrini провожал его взглядом из-под низко надвинутой шляпы, не двигаясь с места, пока тот не скрылся из виду. Каким оказался в жизни мужчина по имени Паскаль, скорее понравилось ему – никаких лишних вопросов, серьезность в работе, умеренная наглость и откровенность – пожалуй, на него можно было положиться.

Движение шляпы во мраке выдало, как человек перевел взгляд на свет города, не дающий стемнеть небесам за стенами вокзала. Туда отправился его собеседник, и туда же предстояло направиться и ему. Этот город раздражал его, душил и сводил с ума, вызывая одну только неприязнь. И именно в этот город вел его путь. Что ж, это должно было произойти.

Человек потянул носом воздух, наполненный запахами поездов.

Этот Город даже не представляет, что его ждет…

*

Кай открыл глаза. Над ним было ровно очерченное краями высотных домов квадратное небо – бесконечное, бескрайнее небо, не прерываемое, пусть и чрезвычайно огромным и невидимым в темноте, но все же сводом пещеры. Лишь невероятное пространство, сияющее звездами, и ближайшая звезда так далеко, что кажется размером с булавочную головку. Он так давно не видел небо. Оно, словно символ свободы – он, наконец, может смотреть на небо, любоваться им, всегда, в любой момент, ничто теперь не помешает ему в этом – и он свободен! Кай лежал и смотрел наверх, из-за яркого ночного освещения звезд почти не разглядеть, но он все равно ощущал всем телом, что там пустота, бесконечное пространство, ничем не ограниченное.

Спину холодила твердая ночная земля. Кай приподнялся, постаравшись сесть. Тело откликнулось болью. До этого момента незаметная, боль взорвалась внутри тела, и от неожиданности Кай опять рухнул ниц. Теперь он чувствовал пульсирующие спазмы, волнами приходящие изнутри и электрическим импульсом сводящие конечности.

Пересилив себя, он перекатился на бок и поднялся с помощью рук. Сел, подогнув колени и дожидаясь, когда в голове перестанет гудеть.

Время густо текло, оставляя впереди еще всю ночь. Боль не спеша отступала, и Кай, замерев, принимал облегчение.

На земле валялась тонкая металлическая труба в луже густеющей крови. В ней же лежал сверток с ключами, с краю тряпица пропиталась кровью и потемнела. Похоже, его сразу выбросили, едва обнаружив – спеша возвратить мерзкую пугающую вещицу. Кай ощупал лицо – грязь осыпалась с щеки, когда он провел по ней ладонью – затем коснулся затылка. Волосы были влажные, оставляя на пальцах липкую кровь, но рана уже затягивалась. Хлопнув по голенищу сапога, он убедился, что вторая связка ключей была на месте. Кай продолжил осматривать карманы, Крысы забрали деньги, ключи от машины, карточку с письмом в отель, а также тесак и фонарь, который, наверное, пойдет за неплохую цену знающим людям. Крысы забрали все, что смогли – сняли бы и штаны, имей они какую-нибудь ценность. Кай усмехнулся – обыскав каждую складку его одежды, они не рискнули прикоснуться к ключам, не посмели развернуть даже ту связку, что валялась на земле.

Засунув выпавший сверток обратно за пазуху – как есть, в крови – Кай поднялся, тщетно пытаясь отряхнуть одежду. Ноги ленились держать его, голову наполняла вязкая муть, и по всему телу вновь проснулась боль. Пошатываясь и прихрамывая, он поковылял к проходу между домами.

Какой-то запах… В воздухе было что-то едва уловимое…

Перед ним лежал лабиринт из переулков, должный вывести на широкую улицу.

*

Огромная синяя луна заполняла своим светом те части переулка, которые не мог осветить единственный фонарь. На небе ни облачка, но свет звезд не способен пробиться сквозь сияние ночного города, лишь луне это под силу. Неширокому проулку между двумя серыми зданиями было достаточно света луны и той единственной лампочки, укрытой от дождя ржавым конусом, висевшей над парой ступеней у никогда не открывавшейся синей двери. Стены зданий с осыпающейся штукатуркой были обильно покрыты граффити на высоту человеческого роста. В единственном выходившем сюда окне, где-то высоко над головой, моргала белая лампа дневного света.

В стороне от синей двери, но все же прекрасно освещаемые лампой, два мордоворота схватили темноволосую девушку, один скрутил ее руки за спиной, а второй что-то негромко рычал ей на ухо, держась одной рукой за рукоять ножа на поясе. Девушка опустила голову, безвольно повиснув в руках бандита, и, молча скалила зубы. Волосы, свешивались вперед, скрывая ее лицо. Закончив свой монолог, бандит врезал ей открытой ладонью по щеке, выбив из глаз слезы. Девушка отвернулась от него, но мужик схватил ее за подбородок и развернул голову, заставляя смотреть в глаза.

Ей могло быть безумно обидно, не за то, что ее сейчас избивали и мучали, а за то, что она позволила этому произойти. Но обида захлебывалась в страхе, делая ее безвольной куклой в руках бандитов, она болталась, словно тряпичная, даже не пытаясь сопротивляться. Эти двое были способны на что угодно, и вид здоровенного ножа на поясе у стоящего перед ней человека вселял страх самый больший. Едва она представляла, как это лезвие коснется ее кожи, разум застилала пелена, превращая ее в до-смерти напуганного зверька, и этот животный страх прятал возможность здраво мыслить где-то в глубине, абсолютно лишая ее сил и воли.

И страшные картины, возникающие в воображении, начинали обращаться в явь. Когда бандит в очередной раз врезал ей по лицу, она уже не могла сдерживать слезы, потекшие из уголков глаз. Развернув ее лицо к своей небритой сальной харе, заставляя чувствовать вонь дыхания, этот здоровый урод схватил ее за шею и давил на сонные артерии, отчего она теряла ориентацию и совершенно переставала соображать, позволяя страху овладеть всем разумом. Мордоворот приблизился к ней настолько, что его нос едва не касался ее.

– Я теперь тебя так изувечу. – Прохрипел он.

Бандит вытащил нож, повергая девушку в ужас. Секунды превращались в часы, ударяя в виски тяжелым молотом пульса. Вынужденная смотреть в его лицо, девушка заметила какое-то движение в конце переулка. Сквозь размывающие зрение слезы и пелену страха, застилающую разум, она заметила, как чья-то фигура показалась из-за угла здания. Неизвестно откуда взявшееся темное пятно на фоне ночных стен приобретало человеческие черты. Темная тень, казавшееся едва различимой, остановилась на какое-то время, словно разглядывая, что здесь происходит, а потом направилась в их сторону.

Бандит что-то произносил, сдавливая ее шею и отрезая от корсета коричневой кожи первую застежку, но девушка не слышала слов, заглушаемых ударами пульса в ушах, с каждым из которых темная фигура становилась на шаг ближе к ним.

Кажется, скрутивший ее руки за спиной человек заметил незваного гостя, сообщив об этом товарищу, потому что тот, наконец, отпустил шею девушки и обернулся.

Сознание начало возвращаться к ней, проясняя зрение и реальность. Неожиданный прохожий, приближавшийся к ним, шел, словно пьяный, пошатываясь и даже попытавшись облокотиться о стену. Копна перепутанных грязных волос не давала толком разглядеть его лицо, к тому же смотрел он себе под ноги, похоже, не очень-то соображая куда идет и просто стараясь не упасть. Нельзя было сказать, что он выглядел одним из бродяг-алкоголиков, но вид его был довольно неопрятен, одежда в пыли, а в волосах засохла кровь – то ли избит, то ли свалился куда-то, напившись до отключки.

– Эй. – Обратился к уже подошедшему незнакомцу бандит с ножом.

Тот вскинул глаза, словно только сейчас обнаружил, что не один в этой подворотне. Оглядев ситуацию и оценив положение вещей, на что ему понадобилось изрядное количество секунд, он заулыбался.

Пытаясь справиться со своим языком, пьяница принялся мямлить.

– Ой, парнь… изыните… мда, не хотел мшать вам… – он начал заваливаться и оперся рукой о стоящего перед ним бандита с ножом, – я прста пойду…

Незнакомец повернулся, чтоб уйти, но ноги опрокинули его прямо на плечо державшего девушку уголовника.

– Оумф… прсти… – пробормотал он, – Слуш, какой классный пиджак, – пьяный зачем-то взял его за лацкан, пытаясь пощупать грязными пальцами ткань.

В глазах гангстера с ножом вспыхнула искра, не предвещающая ничего хорошего. Он не привык анализировать или ждать, он привык действовать, и этот пьяница сейчас ему мешал. Нож перевернулся в руке острием назад, чтоб было удобно нанести удар сверху вниз. В мозгу уже вспыхнул нервный сигнал руке, чтоб та всадила лезвие промеж лопаток помешавшего бродяги. Но произошло совершенно иное. Внезапно он получил сильнейший удар локтем в нос, отлетев в пыль, а его товарищу в следующее мгновение этот проходимец разбил голову о стену.

Бандит сжал нож и вскочил с земли. Незнакомец, теперь уже стоявший на ногах вполне крепко, не спеша развернулся и замер, глядя в глаза противнику. Бандит пригнулся, приняв стойку для ведения боя ножом, и совершил выпад. Он не очень понял, что произошло, совершенно не ожидая от незнакомого бродяги такой скорости, но нож прорезал воздух, а в следующее мгновение его рука, державшая рукоять, хрустнула, ломаясь в локте. Спустя секунду уголовник заорал от боли, он отшатнулся к стене здания, испуганно глядя на противника, сгруппировавшись, в ожидании следующей атаки. Но мужчина просто спокойно смотрел на него, даже не пытаясь что-то предпринять.

Девушка, неожиданно бесстрастно, стояла возле бесчувственного второго бандита, только что державшего ее, и массировала шею. На несколько ударов сердца все замерло. Она перевела взгляд на лежавшего под ногами человека, снова взглянула на согнувшегося у стены гангстера, лелеющего собственную сломанную руку, откинула полу куртки и достала небольшой увесистый револьвер Rhino от Solid Arms Union.

Глаза бандита расширились, он развернулся и побежал. Выстрел грохнул через секунду. Уже мертвым его тело ударилось о пыль на земле. Второй выстрел прогремел, лишив жизни бесчувственного головореза, так и не приходящего в сознание, лежа в собственной крови после удара о стену.

Девушка перевела револьвер на того, кто еще минуту назад казался беспробудным пьяницей. Он не двинулся, не единого мимического жеста – недвижимо смотрел на нее из-под полуприкрытых век. Он был похож на самого обычного бездельника, шатающегося по улицам, только весь в грязи – грязная толстовка, грязные порты, грязные темные патлы свисают на лоб. Его одежда не имела никаких обозначений или хотя бы лейблов, так ходят бедняки и подобные, совершенно не следящие за собой люди. Не единого аксессуара, способного сказать о положении этого человека. Только высокие сапоги никак не сочетались с теплой летней погодой.

– Чего тебе надо? – Произнесла она.

– Ничего. – Пожал плечами Кай. – Зачем ты убила их?

– Иначе бы они вернулись за мной… Или привели других. В любом случае, мертвые они безопаснее. Почему ты помог?

Кай усмехнулся. Как же он отвык от этого города. Здесь никто не вытащит тебя из дерьма, просто потому что может это сделать, здесь никому не до кого нет дела. И если кто-то решил помочь, значит, скорее всего, он преследует какие-то корыстные цели. Как же Подземелье отличается от поверхности, не смотря на тяжелые условия существования, люди там куда мягче.

– Иначе они навредили бы тебе.

– Только не пудри мне мозги! Даже не думай подойти ближе, я пристрелю тебя, как псину. Это твоя проблема, что ты влез в эту разборку, я не просила тебя о помощи.

Кай ухмыльнулся.

– Давай ты просто скажешь «спасибо», уберешь от моего лица эту штуку, и я пойду по своим делам.

Девушка, похоже, несколько опешила. Одна из ее нахмуренных бровей с блестящим в ночном фонаре пирсингом дернулась наверх. Несколько секунд она молча мерила Кая взглядом, но потом медленно стала опускать Rhino дулом в землю.

Кай отвернулся, нарочито обошел девушку по большой дуге и побрел к противоположному выходу из этой подворотни.

Он добрел до лежащего тела убегавшего бандита, кровь медленно растекалась вокруг трупа, и тут девушка окликнула его.

– Погоди.

Кай просто обернулся, ничего не произнося, и посмотрел в ее темные, сильно накрашенные черной тушью глаза.

– Слушай, я просто не доверяю незнакомцам… ты все-таки помог мне, они меня взаправду грохнуть могли. Может я могу тебе… ну, знаешь, чем-то в ответ помочь, что ли. Может нужно чего? Ты грустный какой-то.

– Ничего не нужно, спасибо. – Кай отвернулся и побрел дальше, обходя лужу крови стороной.

– С тобой случилось что? – Произнесла в след девушка. – Может тебе к доктору? Я знаю одного, залатает тебя – никаких копов. Или, хочешь, пойдем поедим?… Если тебе нужно переночевать, можешь остаться у меня, тебе есть куда идти?

Кай продолжал идти, но тут в голове вспыхнула мысль, что все его карманы обчистили, и что-либо представляющее ценность выгребли. Даже снять дешевую комнату в каком-нибудь мотеле у него нет возможности, и придется ночевать где-нибудь на вокзале или в парке. Он остановился.

Попросить денег?…

Он полуобернулся:

– Мне действительно негде ночевать. Я не навязываюсь, но от ночлега не откажусь.

Похоже, девушка, успела пожалеть, что предложила это. Тем не менее, он, все же, не был похож на бездомного или пьяницу, и, кажется, в самом деле попал в какую-то передрягу. Кроме того, он вызывал какую-то симпатию что ли – он понравился ей, хотя девушка и не хотела этого признавать. Она подумала пару секунд, завязывая длинные волосы в хвост, нахмурилась, опустив глаза и кивнув сама себе, а потом двинулась в его сторону.

– Я, в конце концов, сама предложила. – Наконец она улыбнулась. – Но только ночлег, если ты попытаешься что-нибудь выкинуть, я пристрелю тебя.

– Только ночлег. – Кивнул Кай.

Когда они поравнялись, Кай пошел рядом, оставаясь чуть позади.

– Может быть, у тебя и стиральная машина найдется? – Спросил он.

– Может быть, и найдется.

*

Ночь.

Рваные клочья дыма откуда-то из-за зданий прячут за собой звезды. Наконец-то, больше не надо сверяться с показаниями хронометра, чтобы определить время суток.

Кай любовался городом, вдыхал его запахи, подставляя лицо едва ощутимому ветру летней ночи. Ему нравился этот город, этот бескрайний муравейник, никогда не останавливающийся – после рабочей суеты дня приходит ночная смена темных дел и животного веселья. Эта огромная система, где нелепая случайность в подворотнях трущоб влияет на результаты сложной игры, ведущейся синдикатами в поднебесных этажах центральных небоскребов. Этот город – бесконечное пространство, полное потайных дверей, неизведанных закоулков и безграничных надстроек, скрывающих под собой здания. Любая до боли известная улица, по которой сотни людей каждое утро ходят на работу имеет несколько скрытых от сторонних взглядов дверей и лазеек, и не один из ежедневных прохожих не имеет понятия о них, считая эту улицу родной. А в каждом скрытом переулке находятся тайники, неведомые даже тем, кому кажется, что они точно знают об этих местах все. В этом городе, находясь в любом месте, можно увидеть по нескольку уровней над головой и не сомневаться, что под ногами так же раскинулось несколько этажей переходов. Многослойный лабиринт, не имеющий выхода, где в прокуренном темном углу дешевого бара может дышаться свободней, чем посреди пустой ночной пешеходной площади.

Кай впитывал это ощущение сложной структуры города, где ее элементы переплетались в подобие механизма. Глядя поверх крыш, он замечал за одними зданиями другие, рассматривая надстроенные между строениями проходы, паутины кабелей, которые связывали собой коммуникации и вместе с тем крали друг у друга энергию и информацию.

Он опустил взгляд, его окружало гетто. Еще не самые бедные кварталы, где люди деградировали, преследуя только удовлетворение своих животных потребностей, и умирали, просто неудачно присутствуя на улицах. Но, родившись здесь, мало кто рассчитывал выбиться в высшие слои общества. Гетто – это одни из окраинных дистриктов мегаполиса, где предоставлялось жилье служащим, так необходимым для поддержания функционирования бесчисленных городских систем, тем, кому приобретение собственного жилища оставалось недоступным – низшим классам, без которых Вавилон не мог обойтись. В массивных многоэтажных домах, разделенных на одинаковые небольшие квартирки, словно в сотах улья, проживали со своими обширными семьями работяги – винтики ежедневно движущие огромную машину производства – все те, кого называли простолюдинами. Здесь, в районах, созданных для поддержания пролетариев, влача тяготы дешёвого существования, каждое следующее поколение все больше предпочитало находить способы добывать деньги аферами и махинациями, стараясь не выматывать себя честным трудом.

Напоминая жителям их статус, эти дистрикты были одними из самых нижних в городе, выстроенные на исполинских плитах, похоронивших под собой только технические постройки и парковки для роботизированных служб. Гетто меньше всего выделялись своей внешней красотой – главным украшением улиц здесь всегда будут исполинских размеров граффити, способные посоревноваться с работами именитых художников. Эти места напоминали каменные джунгли, где «дороги» переплетаются всевозможным образом и на любой высоте, целые улицы образуются из надстроенных вручную переходов и мостков, опутывая мрачные громады жилых башен. Заключающие в себе целые кварталы, комплексы зданий – блоки – выстроились на заданном стандартами расстоянии друг от друга, как затерянные в техногенном лесу крепости, без разбора давая кров многочисленным группировкам, бандам и одиночкам.

В гетто часто не хватает доверия и сострадания, а выгода дороже человеческой судьбы и, порой, даже жизни, но для многих это – дом, и они научились здесь не только выживать, но и создавать что-то прекрасное, более величественное, чем само гетто, наполняя улицы особой дикой и уютной атмосферой, предавая черты местному стилю, со своими особенностями и традициями.

Ночью здесь было не очень людно – большинство жителей отсыпаются перед новым рабочим днем – но, тем не менее, улицы не были пусты. Кай со спутницей пересекали широкий сквер, образованный несколькими длинными стенами зданий-блоков с неоновыми вывесками ночных магазинчиков внизу. Широкие улицы находились где-то за этими зданиями, но иногда из переулков доносился рев мотора или звук сирены. В сквере, облюбовав ничем не примечательные перила, коротала ночь небольшая группа людей разных возрастов. Татуировки, яркая бижутерия, так похожая на настоящее золото и камни, нестандартно одетая совершенно обычная дешевая одежда – это жители окрестных блоков, считающие себя какой-нибудь местной группировкой. Мелкие бандиты, бездельники, синтетические торчки, не знающие чем занять свое свободное время, они влезают в сомнительные дела, считая, что в конце пути эти авантюры приведут их к богатству и славе. Среди них есть хорошие достойные люди, скрывающиеся под маской бесчувственных уголовников, если бы они действительно создали небольшое сообщество, наделенное целью, и повели его за собой, наверняка смогли бы добиться значительных результатов, но дух гетто превращает их в несерьезных хулиганов, прибившихся к остервенелой стае. Суровыми взглядами они следили, как Кай и девушка проходят мимо, но, видимо признав его спутницу, быстро потеряли к ним интерес.

Немного народа скопилось у входа в ночной магазин, люди подходили, здоровались со знакомыми, задерживались обмолвиться несколькими фразами, и уходили в темноту, держась подальше от больших групп людей.

В вышине послышалось шелестение мотора. Кай вскинул голову, между зданий с колышущимся перед окнами бельем, небо пересекал дирижабль, подмигивая сигнальными огнями – отголосок другой жизни в более высоких слоях общества, еще один наглядный пример переплетения линий города. На округлых боках огромные надписи рекламы тех корпораций, о связи с которыми в гетто даже не приходится мечтать. А на борту надменно смотрят вниз люди, заработок которых не позволяет знать о премудростях выживания в районах, которые они видят.

Кай медленно перевел взгляд с дирижабля на спину своей новой знакомой. Девушка выглядела, как и большинство людей ее класса, старающихся угнаться за высоким стилем Центральных Кварталов, не имея на это средств. На ее руках было много колец, большое количество пирсинга, правое ухо девушки просто сверкало в свете ночных фонарей и само по себе казалось драгоценностью. Что это – попытка перегнать обеспеченных красавиц, любительниц вживлять в тело бриллианты? Или выражение каких-то особых символов? Спутница казалась холодной и надменной, в ее движениях, в том, как она вела себя, чувствовалось что-то, отличающее ее от прочих, что-то агрессивное, что-то напоминающее мужские повадки. На бедрах незатянутым лежал широкий ремень, на котором покоился за спиной SAU Rhino, покачиваясь в такт ее шагам. Ее движения были резкими и порывистыми, но при том столь грациозными, словно она нарочно старалась выглядеть агрессивной, проявляя так свою сексуальность.

Перед ними выросла длинная многоэтажная стена очередного блока, испещренная окнами квартирных клеток. Один из внешних входов вел в довольно чистый, но исписанный холл. Лифт поднял их на нужный этаж, растянувшийся в обе стороны длинным коридором с бесконечным количеством дверей. Кай молча следовал за своей спутницей, а одинаковые двери проплывали мимо по обе стороны через равные промежутки. Эти множества жилых ячеек приютили не только несколько поколений бесчисленных семей, но порой умещали под одной крышей людей самых разных взглядов, происхождения и рода деятельности. Здесь было обычным делом, когда одну квартиру делили между собой мясники, художники и члены банды. Некоторые из квартир представляли собой небольшие сквоты, где могли переночевать все, кто знал об их местонахождении. Люди в гетто привыкли жить в тесноте, и понятие личных границ здесь изрядно размывалось – так что пригласить незнакомца за услугу, как это произошло с Каем, не было чем-то зазорным.

В конце концов, они остановились напротив ничем не отличавшейся от других двери с небольшими аккуратными цифрами ноль восемь двадцать три.

Полоса света разрезала темноту квартиры за дверью, две тени стоящих в проеме фигур праздно растянулись от порога вглубь помещения. Девушка остановилась у входа, пропуская вперед Кая, он медленно, словно крадучись, вошел внутрь. Щелкнул выключатель, наполнив маленькие апартаменты теплым желтым светом.

Кай стоял в небольшой комнате-студии с кухней, отделенной барной стойкой. Справа и слева еще две двери – одна из них, похоже, ведет в ванную. Прямо в середине комнаты стоял пухлый раскладной диван, в углу пылился маленький телевизор с линзой – похоже, им давно не пользовались. Немного мебели, немного разбросанных по комнате вещей, не слишком грязно, но в целом не убрано – квартира выглядела обжитой, хотя хозяйка, кажется, проводила не так уж много времени дома. Всю стену напротив входа в квартиру закрывали металлические рольставни, покрытые с углов каким-то незаконченным рисунком.

Девушка на ходу скинула прочь куртку, обнажив татуированные плечи, и незамедлительно направилась за барную стойку.

– Можешь устраиваться здесь. – Кивнула она на диван.

Отыскав стакан почище, она налила в него чего-то янтарно-крепкого из одной из бутылок, которые стояли прямо на стойке вперемешку – пустые и запечатанные. Но прежде чем выпить, она взяла лежащий здесь же небольшой пульт, как от сигнализации автомобиля и направила его на рольставни.

Металлические жалюзи поползли вверх, с грохотом скручиваясь в рулон где-то под потолком. За жалюзи скрывалось окно, занимающее почти всю стену, распахивающее панораму ночного города внизу. Молча, Кай подошел вплотную к окну, положив на стекло ладонь. Под его ногами разворачивался город со всеми его ночными огнями, движущимися магистралями, мерцающими маяками, пламенем, вырывающимся из башен вдалеке, и синим фонарем луны. Это было олицетворением его свободы – он был волен в любое мгновение отправиться по любой из этих дорог внизу. Все эти люди вокруг никогда не будут свободны – всем им необходимо что-то делать для удовлетворения своих потребностей, для своего комфорта, им всегда нужно будет выполнять какие-то действия, диктуемые собственным существованием, которыми они не могут пренебречь, не зависимо от положения и взглядов. Всем им необходимо есть, пить и спать, большая часть их деятельности направлена на получение и улучшение этих вещей. А Кай был волен делать все что угодно или не делать ничего, не обременяя себя никакими последствиями.

Он любовался этим видом текущего жизнью города, наполненного огромным количеством индивидуальностей, сливающихся в общины, которые связывались и перемешивались, порождая внутри сложных систем еще более сложные системы.

Девушка отпила из стакана, не отводя от него глаз, руки ее немного тряслись, она поморщилась и добавила лед. Ее разум формировал первое впечатление, не то, которое вспыхивает в голове при быстром взгляде на каждого незнакомца, а то которое образуется, когда человек начинает значить что-то больше, чем просто прохожий.

– Ты как будто первый раз видишь этот город. – Произнесла она.

Он взглянул на нее пустыми глазами, не произнося несколько мгновений не слова, затем моргнул освобождая свой разум от попытки объять организм города.

– Давно здесь не был.

Вернув свои мысли в квартиру, он еще раз бегло окинул пространство взглядом:

– Ванная?

– Дверь за твоей спиной. – Кивнула она в нужную сторону, прикрыв глаза, как кошка. Стакан к тому времени уже опустел, и девушка незамедлительно наполнила его вновь.

Белый свет заполнил ванную комнату, отразив в небольшом зеркале лицо Кая. С щелчком он прикрыл дверь – замка на ней не нашлось. Как он оброс! Отражение было похоже на бродягу. Небритое больше недели лицо, к бороде пристал какой-то мусор. Волосы отросли до самых плеч, а туннели спутали их в грязные неопрятные колтуны, на лице грязь и засохшая кровь.

Он набрал полные ладони теплой воды и опустил лицо в них. Когда он поднял голову, отражение стало еще страшнее, грязь и кровь потекли, а на свалявшихся сальных волосах повисли мелкие капли воды.

Во мраке Подземелья всего этого не замечаешь, некоторые жители вообще выглядят, как шахтеры с угольной штольни. Только элита трепетно следит за внешним видом – в их коридорах слишком много света. Кай не стриг волосы много месяцев, лишь изредка брея лицо, и выглядел куда опрятнее большинства обитателей подземного общества. А здесь, на поверхности, многие бродяги выглядят аккуратнее, чем он сейчас, и одежда у них зачастую приличней.

На поверхности… Он надолго останется жителем Подземелья. Поверхность – это просто город, большинство жителей которого даже не догадываются о существовании Подземелья.

Кай стащил с себя толстовку, и, стараясь не греметь, снял цепи, положив их на одежду. Щелкнув, дверь в ванную приоткрылась, в проеме стояла его новая знакомая.

– Я принесла тебе полотенце. – Едва он обернулся, она кинула пару свернутых махровых кульков прямо ему в лицо. Кай даже не попытался поймать. – Еще халат. Стиральная машина в шкафчике. – Несколько мгновений она смотрела на него. – Попробуй засунуть в нее себя, обычный душ здесь вряд ли справится.

Девушка закрыла дверь. Интересно, в каком виде она надеялась его застать? Какая разница. Кай собрал белье с пола и начал раздеваться.

*

Из ванной вышел высокий широкоплечий мужчина, лицо его явно принадлежало жителям этой широты, но растительность на щеках была словно у настоящего горца. Из-под белого халата на лодыжках, запястьях и шее выступали цветные татуировки, длинные шелковистые волосы он связал принадлежащей ей женской резинкой, которую отыскал в ванной комнате. В руке он держал сверток из полотенца, скрыв в нем какие-то свои вещи.

– Знаешь, если б мои друзья сейчас увидели тебя в моих апартах, они бы решили, что я стала проституткой. – Усмехнулась девушка.

Кай никак не отреагировал, просто начав располагаться на диване, где девушка положила для него плед и подушку.

– Могу я передвинуть диван? – Спросил он.

– Устраивайся. – Пожала плечами его новая знакомая, она вновь вернулась к бару, стряпая там для себя какую-то закуску.

Кай разложил диван и придвинул его вплотную к стеклу. Теперь создавалось ощущение, что он спит на краю обрыва. Он присел на диван, только теперь взглянув на нее.

Черные волосы отдельными непослушными прядями свешивались ей на лицо, скулы ее были напряжены, а движения были резкими. Похоже, она заливала алкоголем недавний шок. Черты лица были аккуратными и изящными, плавными, без острых переходов и углов. Они придавали ей некую нежность, хрупкость, немного даже наивность, которая никак не вязалась с ее агрессивной манерой двигаться и тяжелыми жестами. Она казалась столь юной и невинной, одновременно создавая впечатление солдата ветерана.

– Я ухожу спать. – Сообщила она, забирая с собой стакан и тарелку.

Несколько секунд девушка смотрела на него – внешность его была довольно привлекательной – а затем выключила свет, остался гореть лишь светильник в углу. Сидя на краю дивана, Кай в полумраке наблюдал, как она открыла дверь напротив ванной, за которой стал виден еще больший бардак, чем в гостиной, будто там скрывался шкаф, а не спальня.

Девушка остановилась в проеме и обернулась.

– Только попытайся перешагнуть порог сюда, я тут же тебя пристрелю. Даже не думай дотронуться до меня, ствол я храню под подушкой.

Она развернулась и собралась захлопнуть дверь.

– Погоди, – остановил ее Кай.

Девушка вновь обернулась.

– Как тебя зовут?

Она ответила не сразу, словно и не ожидала этого вопроса.

– Вельвет. – Немного подумав, она добавила. – Ребекка.

– Я Кай.

Повисло молчание. Держа в одной руке стакан, с водруженной сверху на него тарелкой, а другой готовясь закрыть дверь, девушка смотрела на него, стараясь выражать безразличие во взгляде, и ждала, что он либо продолжит разговор, либо отпустит ее. Он ничего не произнес, так же молча глядя в ответ. И девушка закрыла за собой дверь.

Кай опустился на поверхность дивана, наконец расслабляясь, и по телу пробежала ломящая волна.

Да, он может не пить, не есть, не спать, но это не значит, что он не будет всего этого делать… Хотя бы просто потому, что ему все это нравится.

*

Сполохи пламени… Туннели… Пламя стирает любой образ… Он сидит в позе лотоса возле костра, дозорный кидает пригоршню порошка в огонь, но вместо цветного дыма огонь взрывается огненным шаром, языки пламени стирают все… Запах гари перекрывает все остальные ощущения… Маски… Джамал протягивает ему трубку с зельем, но он едва успевает дотянуться до нее, когда все застилает пламя… Горящие туннели, скелеты зданий тонут в пламени, пылающие трупы, все перемешалось, все стирает огонь… И на фоне огненного знамени это лицо… Барабаны ударяют совсем рядом! Он резко оборачивается в ту сторону…

Кай проснулся не столько от звука жарящихся на сковороде яиц, сколько от их запаха. Некоторое время он не открывал глаза, притворяясь спящим, прислушиваясь к тому, что происходит вокруг.

Он поднял веки, никак не подавая вида, что проснулся.

Ребекка суетилась за барной стойкой. Плита была установлена возле стены, потому девушка стояла спиной к нему. Теперь на ней была лишь легкая белая майка, волосы она собрала в пучок, заколов деревянными палочками от восточной еды. Теперь были хорошо видны татуировки на ее спине и руках. Она покрыла рисунками все руки, от запястья до шеи, спина, по крайней мере, видимая ее часть, тоже была полностью забита. На спине была изображена какая-то птица, из-за одежды невозможно было разглядеть ее целиком, но Кай догадывался, что это феникс. С предплечья одной из рук на Кая смотрел портрет какого-то сурово-смазливого мужика – какой-нибудь кумир, то ли актер, то ли революционер. Здесь татуировки – обычное дело, никто не станет задавать вопросы, почему на твоем теле изображено то или иное событие, каким-бы удивительным оно не выглядело.

Девушка пританцовывала на месте, слушая музыку в наушниках. Теперь она совершенно не казалась такой воинственной, как ночью, движения стали плавней, хотя и оставались ловкими и точными.

Она повернулась, чтобы налить кофе в стоящие на барной стойке чашки и обнаружила, что ее гость пробудился. Свободной рукой она выдернула наушники и улыбнулась.

– С добрым утром. – Произнесла она, неотрывно глядя ему в глаза.

Кай лишь приветственно поднял руку, он пытался понять резкую перемену в ее настроении. Шок оставил ее, возвращая привычное поведение?

– У меня нету дома мужских шмоток, так что можешь надеть мои спортивные вещи, пока твоя рванина сохнет. – Она указала на лежащий рядом спортивный костюм. – Они достаточно просторные, чтоб налезть на тебя. А если подождешь, я, знаешь, одолжу что-нибудь сносное у соседей.

Словно приняв за приказ, Кай тут же скинул одеяло и принялся одеваться.

– Слушай, – сказала Ребекка, – вчера я была не слишком приветлива, надеюсь, завтрак сойдет за извинения. – Она поставила на стойку две тарелки с жареными яйцами. – Присоединяйся.

Кай незамедлительно принял приглашение, сев на высокий табурет со своей стороны стойки.

Солнце яростно пробивалось сквозь огромное окно, не имея никаких препятствий, оно играло бликами в черноте кофе, заставляло блестеть тарелки и столовые приборы. Утро всегда все меняет, позволяет в полной мере оценить размеры разрушений. И при солнечном свете все вокруг Кая тоже изменилось – неприбранная квартира стала казаться маленькой уютной комнаткой, где хорошо прятаться от окружающего мира, но невозможно провести всю жизнь. Город за окном взорвался шумом и движением – преимущественно темно-коричневые цвета зданий врезались в небо, которое заполоняли служебные ховеры и покрытые рекламой дирижабли. Перед ним стояла стройная девушка в борцовке и коротких то ли шортах, то ли пижамных трусах, которая пыталась спрятать свою природную хрупкость и мягкость за всеми этими татуировками и колечками на лице и теле. Всем своим видом она предупреждала окружающих, а себя заставляла поверить в свою агрессивность и жесткость. Она выглядела и вела себя так, будто ее не волнует ничего. Но что чувствовала она на самом деле?

– Ты ведь не местный, да? – Прервала она ход его мыслей. – Кто ты такой? Откуда взялся?

– Я только что вернулся в город. – Ответил Кай, глядя то в глаза девушке, то в чашку с кофе. – И мой путь лежал как раз мимо тебя.

– Так ты отсюда? Город, конечно, большой, но ты не похож, знаешь, на местных… ты, как будто, приезжий, и даже не с этого материка. Словно тебя нашли где-нибудь на луне… Знаешь, у них там есть заброшенные базы. Давно здесь не был?

Кай пожал плечами: – Я… вроде как отовсюду… но этот город я знаю достаточно хорошо, так что считай меня местным, и да, ты права, я довольно долго отсутствовал…

– Собираешься остаться?

– Пожалуй, да, задержусь надолго.

Разговор не клеился, но девушка не сдавалась.

– Есть какие-нибудь дела? Что собираешься делать?

– Нужно навестить старых друзей. – Кай смотрел в окно, отхлебывая кофе, на вкус определив его, как дешевое зерно одного из десятков однообразных лейблов Nublar Foods. – И привести себя в порядок, для начала. – Все время хмурый, он вдруг улыбнулся ей.

После завтрака мужчина довольно быстро собрался, вернувшись в свою грязную одежду из Подземелья. Было жарко, летнее солнце не стеснялось нагревать все вокруг.

Собравшись уйти, он остановился, уже приоткрыв дверь.

– Спасибо за ночлег. – Он вновь улыбнулся Ребекке.

Она пожала плечами.

– Что ж, прощай. – Сказал он.

Он собирался выйти, но девушка его остановила.

– Погоди. Слушай, я не знаю, какие у тебя дела, ждут ли тебя друзья, или может у тебя свое жилье, но, ты, знаешь, ты можешь вернуться. У меня тут совсем не роскошно, но с радостью предоставлю ночлег, можешь рассчитывать на этот диван. – Она как-то неуверенно пожала плечами.

– Спасибо.

Кай притворил за собой дверь. А девушка осталась с мыслями о том, почему она приглашает этого случайного встречного к себе ночевать, хотя он абсолютно незнаком ей. Она даже не разговаривала с ним почти, но ей словно хочется, чтобы он остался, ей нравится, когда он рядом.

*

Одинокий индикатор мерцал во мраке, совершенно неспособный осветить пространство вокруг себя, как холодная булавка чрезвычайно далекой звезды на черном полотне ночного неба. Но вошедший мужчина не спешил включать освещение – он и без того прекрасно знал расположение всех предметов и устройств в этой комнате. Этот человек пришел сюда по зову сигнала системы распознавания лиц, которая уведомляла об идентификации одного из немногих профилей, по которым велось отслеживание. А точнее – имевшего высший приоритет.

В полной темноте мужчина подошел к подсвеченной клавише и коснулся ее. В сопровождении едва различимого писка светодиод сменил свой цвет, и, словно рассыпавшись из него, зажглась целая горсть новых индикаторов, обозначая расположение запустившегося оборудования. Этот крохотный огонек будто дал жизнь сложной системе приборов, объединенных в общую сеть, позволяя существовать и функционировать этому микроскопическому мегаполису электронных сигналов. Разноцветные светодиоды переливались, мигали, меняли свой цвет и гасли, позволяя загореться целым группам новых индикаторов. Когда все компоненты закончили загрузку своих операционных систем, крохотные искры искусственного света начали потухать одна за другой, оставляя возможность мерцать лишь основным индикаторам, и только некоторые из мириад изредка вспыхивали, обозначая работу отдельных комплектующих. В стороне включились несколько мониторов с интерфейсами авторизации, наполняя темную комнату призрачным цифровым светом.

Освещения было все еще недостаточно, чтобы осмотреть интерьер, но теперь в комнате можно было различить очертания нагромождений оборудования, ярус за ярусом заполнявшего пространство, и вытатуированные цифры на гладко выбритой голове немолодого мужчины. Человек присел на край кушетки консоли виртуального окружения и словно задумался на несколько мгновений. Теперь ему предстояло провести немало времени, подключенным к киберпространству, и мужчина обращался к внутренним ощущениям, анализируя, в достаточной ли мере подготовлен его организм к продолжительной цифровой нирване. Не обнаружив препятствий, человек опустился на пеноматериал кушетки, его покрытые татуировками пальцы инстинктивными движениями принялись подключать к телу коннекторы и датчики, необходимые для полного погружения в трехмерную среду. Подключив все автономные узлы, увенчанные перстнями руки в завершении подсоединили главный интерфейс в затылочный шунт. Пару секунд переварив немного подзабытые ощущения, оператор потянулся наверх, обнажая браслеты на запястьях, и опустил на плечи челюсть захвата терминала. Облачил татуированные руки в Дата-Рукавицы, закрыл лицо забралом шлема Beholder, и спустя несколько мгновений он был онлайн.

Интересно, сколько еще служб в городе среагировали на идентификацию в системе распознавания лиц? Оператор пользовался оборудованием полицейского видеонаблюдения, но программное обеспечение для распознавания использовал свое, так что оставался в неведении, поступало ли еще в какую-либо организацию подобное уведомление.

Его окружала виртуальная проекция сегмента Небесного Ока, дизайн которой он разрабатывал сам. Рабочая среда выглядела монументально и очень натурально, благодаря тщательно проработанным деталям, многие из которых находились здесь просто ради декорирования и не несли никакого функционала. Но впереди его ждали домены синдикатов и государственных учреждений – убогие безликие закоулки сети, для проектирования виртуального окружения которых порой даже не всегда выделялись необходимые ресурсы. Надо быть готовым к тому, что настанет момент, когда придется инкогнито дорабатывать чужую оболочку для обеспечения ее работоспособности.

Он строил свой путь из внешнего контура через прокси-сервера, в первую очередь озаботившись маскировкой маршрутизации и выстраиванием файерволов в наиболее важных узлах, чтобы оставаться незамеченным, а уже потом уделяя внимание проникновению в защищенные области полицейских и корпоративных сегментов сети. На это ушло определенное количество времени, но, в конце концов, в новом, наскоро построенном интерфейсе мониторинга на отшибе международной паутины, оператор оказался окружен видеопотоками со всех концов Вавилона, принадлежащих самым разным, никак не связанным между собой структурам.

Идентификатору понадобилось лишь несколько мгновений, чтобы обнаружить искомую личность, и трансляция с уличной камеры развернулась в виртуальном окружении в формате огромного изогнутого полотна, напоминающего экран высокотехнологичного кинотеатра.

Это был действительно он. Распознавание лиц не ошиблось. Как ни в чем не бывало он шел по улице, словно один из миллионов прохожих, совершенно не обременяя себя попытками избежать вездесущих окуляров видеонаблюдения. Тем не менее, его нельзя было назвать беспечным. Он выглядел настороженным, встревоженным, что-то беспокоило его, не позволяя насладиться пешей прогулкой в ясный день. Он чувствует это. Он определенно осознает окружающее напряжение.

Наблюдатель переключился на другой видеопоток, теперь на виртуальном экране было его лицо крупным планом, он оглядывался, будто пытаясь увидеть нечто незримое. Да-да, он слышит этот запах! Этот тонкий аромат, теряющийся в многослойном смраде мегаполиса. И он догадывается, что является его источником.

Задержавшись на перекрестке в ожидании светофора, он, похоже, передумал продолжать движение в том направлении, которое выбрал прежде, и резко повернул за угол. Переключаясь между трансляциями, наблюдатель следил, как он, немного попетляв по улицам, запрыгнул в отбывающий вагон фуникулера. Камера салона в подробностях позволяла разглядеть его взволнованное лицо. Среди скучающих пассажиров, не смевших оторвать взгляда от карманных медиаустройств ради пейзажа за окном, он выделялся как белая ворона. Точнее, как мангуст, почувствовавший приближение змеи. Наблюдатель воспользовался температурным анализатором, которым Metropolis Engines оснащали весь городской транспорт для обеспечения безопасности против угрозы терроризма. Анализатор регистрировал сильную нервозность, завышенный уровень стресса. Постоянно оглядываясь по сторонам, в отличии от прочих пассажиров, бросая взволнованные взгляды в окна, он будто боялся, что вагон сейчас взорвется или опрокинется, обрекая его на падение вслед за проваливающимся в пустоту собственным нутром.

Покинув фуникулер на конечной станции, он заторопился по улице столь быстрым шагом, что почти срывался на бег, пока в какой-то момент не остановился возле уличного сетевого терминала. С его помощью он вызвал такси, почему-то не пользуясь собственным телефоном, местоположение которого точно определяли регистрационные данные телекоммуникационной компании Spectre Communications, наблюдатель взломал их, заскучав при поездке фуникулера. Не в силах устоять перед соблазном, оператор позволил себе влезть в логистический интерфейс таксомоторного парка и, замаскировав под программный баг, определил премиальный ховеркар для этого заказа, из тех, что оставались доступными только привилегированным клиентам.

Такси направилось в Центральные Кварталы, позволяя наблюдать за салоном через камеру приборной панели водителя, скорее регистрирующего данные для синдиката, обеспечивавшего работу таксопарка, чем для безопасности самого таксиста.

Незримая тень опустилась на лицо пассажира. О да, он чувствовал угрозу, зависшую над городом. Тревога разгоралась в его глазах. Он уже догадывался, что встретит там, куда несло его такси. И теперь он спешил. Спешил удостовериться, что произошло именно то, чего он опасался – как, бывает, торопишься на неприятную встречу, чтобы поскорее пройти сквозь напряжение испытания. Он стремился убедиться, что догадки его были верны, собственными глазами узреть то, приметы чего уже заочно напугали его.

Зловещее предзнаменование.

*

Дверной колокольчик огласил заведение, когда девушка вошла с залитой слепящим солнечным светом улицы внутрь. Это была очередная кафешка из сети Brioche Chaude, обставленная в полном соответствии с нормами Nublar Foods: маленькие круглые столики, утонченные стулья, светлые тона, огромные стеклянные витрины, скрывающие за солнечными бликами круассаны и прочие кондитерские изделия.

Заприметив леди в красном, девушка заулыбалась, приветливо кивнув, заказала кофе и заняла рядом с ней второе место за столиком на двоих.

Они были словно две противоположности. Леди в красном казалась распутной женщиной, одетая в узкое платье с откровенным разрезом, стянутым черной шнуровкой, и глубоким декольте, над которым шею обхватил чокер, украшенный бусинами и маленьким черепом – не просто плоской металлической чеканкой, а полноценной миниатюрой, повторяющей анатомию и цвет костей. Но вот ее манера двигаться и держать себя создавали совершенно контрастное распутству ощущение – она воспринималась как светская дама, утонченная и хладнокровная госпожа, неподвластная эмоциям и страстям.

Вошедшая девушка, наоборот, казалась игривой и простодушной. Ее манеры и поведение были какими-то гламурными, порывистыми и даже немного гиперболизированными, через них проступала некоторая похотливость и развязность. Она будто заигрывала и кокетничала со всеми окружающими, что в определенной степени становилось назойливым и начинало раздражать. Тем временем, внешний облик ее был строгим и сдержанным – юбка черного строгого платья, крепко застегнутого на частые мелкие пуговицы, едва демонстрировала колени, прикрытые черным капроном чулок, ныряющих в глянец классических низких ботинок Gardekote на невысоком каблуке. И только белая манишка, скрывающая грудь, контрастировала с общей мрачностью остального наряда и такого же макияжа темных тонов. Она казалась суккубой, скрывающейся в образе монашки.

– Я слышала, ваши спешно покидают Вавилон? – Без всякого приветствия обратилась девушка в черном платье к собеседнице.

Не отвечая, леди в красном закончила размешивать свою порцию кофе, постучала маленькой керамической ложечкой о край чашки и положила ее рядом на салфетку. Очень сдержанным, выверенным движением она поднесла крохотную чашку эспрессо к матово-красным губам и сделала глоток, а потом таким же медленным размеренным жестом поставила ее на место. Только после этого она ответила с несгибаемым достоинством:

– Да, в город вернулся Оракул, и теперь события несут в себе слишком зловещее предзнаменование.

– Ах, я всегда восхищалась уровнем вашей осведомленности! Быть может, вам известно, что же привело его сюда в столь тревожные времена?

– Чтобы это понять, необязательно иметь широкую разведывательную сеть, – леди в красном не смотрела на собеседницу во время разговора, словно демонстрируя свое превосходство, ее спина оставалась прямой, а вид претенциозным и надменным, – достаточно здравой логики и надлежащих знаний. Несложно догадаться, кого они все здесь рассчитывают повстречать. Тем более, что сам Оракул рискнул приехать в таких обстоятельствах.

– И что же ваша широкая разведывательная сеть, – улыбнулась девушка в черном платье, – поэтому решила покинуть город? Вы добровольно избегаете возможности тако́го контакта?

– Нам не к чему подвергать себя столь высокому риску, особенно теперь, когда мы абсолютно неожиданным образом получили предмет, который несет в себе совершенно непостижимый потенциал. Кто мог предсказать, что однажды мы завладеем драгоценностью, порожденной в самых недрах Тьмы.

Улыбка стерлась с лица девушки в черном. Некоторое время она пронзала собеседницу жгучим взглядом, но затем, как по команде, ее лицо снова обрело дружелюбное выражение, и она заискивающе произнесла:

– Могу только догадываться о чем идет речь. Смею предположить, что это та самая вещь, которую наша община пыталась разыскать столько лет. Не кажется ли тебе, что было бы справедливо разделить обретенное могущество, сестра?

– Вашему отродью никогда не стать моими сестрами. – Леди в красном впервые посмотрела на свою собеседницу. Она выдержала паузу, чтобы рассмотреть реакцию на свои слова, но девушка в черном платье проглотила обиду, оставаясь невозмутимо приветливой. И леди, приняв это за покорность, смягчилась. – Но могу понять вашу досаду. И в качестве компенсации мы оставляем материалы наших подразделений Вавилона. Среди них есть полезные записи о подпольной деятельности в городе, которые можно выгодно использовать. Теперь, когда мы покидаем город, эта информация для нас больше не имеет ценности.

– Это что, милостыня?! – Огрызнулась девушка в черном платье, неспособная больше сдерживать свой гнев.

– Вашей братии стоит поучиться смирению или поискать новое пристанище. Ты не можешь не знать, что Темный Хан собирает свою Орду. Как он поступит, когда обнаружит, что лишился того, что считал своей собственностью? – На лице леди в красном появилась ухмылка. – Хочешь я тебе погадаю? Тучи сгущаются над Вавилоном. Надвигаются темные времена. И уже слишком поздно для того, чтобы можно было что-либо исправить. Ведь ты не сможешь повернуть время вспять, чтобы переписать историю…

– Ты позволяешь себе слишком смело произносить крамольные речи. – Шикнула сквозь зубы девушка в черном платье, будто старалась заставить замолчать леди в красном. – Не стоит так громко бросаться угрожающими догадками, вселяя страх в сердца людей.

– Я же говорю: зловещее предзнаменование.

*

Дверь на крышу приоткрылась, до того момента оставаясь неотличимой от залитых оранжевым светом стен. Кай вышел наружу, заклеив замок липкой лентой, он прикрыл дверь и подпер ее кожаным мешком, в котором были сложены его вещи.

Это была еще не самая верхняя часть здания – выше располагались окна дорогих апартаментов и огромных кабинетов владельцев синдиката JinMao – но уже отсюда перед глазами расстилалось полгорода. При том он оставался незаметным, не привлекая внимание глаз одинокой фигурой на вершине башни.

Крыша предоставляла немного пространства, ограниченного тонкой металлической проволокой по краю. Это была какая-то техническая ниша на огромной высоте, практически незаметная снизу или из самой башни. На краю стояла здоровенная искусно вырезанная горгулья – вот ее-то, нависшую над улицей с верхних этажей высотки, было видно прекрасно – вторая такая находилась на другом таком же выступе симметрично, с противоположной стороны здания.

Ветер трепал новую просторную рубаху на плечах Кая, словно парус, но прохлады не добавлял. Солнце палило нещадно, уже не первый летний день раскаляя этот город добела, не давая возможности стихии развеять поднимающуюся на горизонте пелену испарений и городской пыли. Белая рубаха от Thomas Aquinos с утонченной вышивкой хромированной нитью была расстегнута на груди, но, кажется, это только позволяло солнцу быстрее добраться до кожи. Длинные волосы, хотя и аккуратно остриженные, вновь свалялись от пота и отдельные локоны теперь прилипали к чисто выбритому лицу, вместо того чтобы поддаться ветру.

Как же он давно не был в этом городе. Ему хотелось бы просто понаблюдать его во всем своем величестве, вновь ощутить себя его частицей. Но он чувствовал что-то недоброе, что-то беспокоило его все это время.

Кай подошел к краю и опустился в позу лотоса. Постепенно отстраняясь от изматывающей жары, он успокоился, обращаясь к своему сознанию. Стараясь игнорировать температуру, применяя дыхательные практики, он сконцентрировал восприятие на окружающем пространстве, и расправил свой разум широким полотном над улицами мегаполиса…

Город возлежал перед ним, обнажая взгляду свое нутро. Вавилон. Сложнейший механизм, соединенный из мельчайших деталей, зависящих друг от друга. Коричнево-серый от густого вечернего солнца, он был весь наполнен движением. Каждый уровень его был заполнен своими обитателями. Пешком передвигались по улицам прохожие, перемешиваясь с бездомными попрошайками и представителями местных банд. Внизу творилось настоящее столпотворение, миллионы самых разнообразных лиц, костюмов, манер, привычек, самые разные классы людей и все ходят по одному асфальту, сталкиваясь друг с другом плечами, разговаривая на самых разных языках, обмениваясь вещами, или игнорируя друг друга. Поднимаясь вверх, прямо над офисами ежедневно сидящих за столами работников, по бесконечным террасам, переплетениям переходов, траволаторов, балконов и импровизированных путей, перемещались озадаченные своими делами люди, похожие на спешащих бесов, наполняющих собой вены города. Над их головами проносятся вагоны по монорельсовым дорогам, а еще выше канатный транспорт, среди путаницы коммуникаций и труб пневмопочты, комфортабельные трамваи и маршрутные вагоны-такси, развозящие по домам пассажиров во все окраины. В небе, между стройными элитными небоскребами, принадлежащими то синдикатам, то сенату, между сжигающими башнями, периодично выбрасывающими в небо языки пламени, между высотными антеннами, с красными огнями маяков, маневрировали служебные коптеры и ховеры полиции, прессы, мониторинга, а также совершающие частные рейсы. И над всем над этим, словно следящие за городом киты, неспешные дирижабли, на всевозможный лад украшенные рекламой и иллюминацией.

Это было прекрасное зрелище. Сколько культур, сколько архитектуры и сколько образов жизни переплелось в этой системе – это неповторимо.

Запах. Что это за запах?

Миллионы оттенков запахов от вони отхожих мест и выхлопа переработанного топлива, до изысканных специй и парфюма переплетались на улицах города, устремляясь вверх.

Но это был чужой запах, его не должно быть в Вавилоне…

Кай устремил взгляд вперед, сквозь изгибающиеся к горизонту массивы мегаполиса. Пробившись через паутину коммуникаций и строений, надменно стояли башни – небоскребы, врубающиеся в брюхо неба. Башня синдиката Prometheus Equipment, за ней башня синдиката WMIT, они загораживают башню Ордена, а практически в самом центре Вавилона, отчужденно от остальных, и в то же время окруженная ими, возвышается главная из башен – Централ Стэйт Билдинг.

И наверху, на самой вершине города стоит Она!

Она!

Она вернулась!

Кай очень медленно встал, не отрывая от Нее свой взгляд.

Рыжие волосы, олицетворяя пламя, трепетали на ветру. Руки совершали плавные движения, пальцы сплетались в подобия кистей художника, которыми Она медленно описывала незаконченные окружности вокруг себя. От Нее волнами расходилась энергия, пульсируя, буквально сотрясая пространство. Энергия, которая создавала беспокойство в этом городе – люди чувствовали что-то, но даже не могли знать, что это такое.

Она творила огонь!

Все пространство сжалось вокруг Нее. Для Кая не существовало больше ничего – смазавшись, как от безумной скорости, материя устремилась прямо к Ней, словно неумолимо тяготея к пресловутой черной дыре, спрессовывающей пространство и время в единый атом. И его тянуло к Ней вместе с поглощаемым пространством, чудовищной силой, плавящей все вокруг.

Запах гари – вот что наполняло Вавилон. Вот что так беспокоило Кая – Она вернулась, Она была уже здесь, и Она разгневана! Огонь наверняка подступает к границам города и сжигает его изнутри. Ее глаза просто пылают яростью. Она в бешенстве, ничто Ее не остановит. Рыжие волосы развеваются на ветру, руки раскинуты – Она не замечает ничего и никого вокруг – не заметит и его, взирающего в ужасе – крупицу, затерявшуюся среди перемешанных городских оттенков, слившегося, ставшего одним из этих мазков.

Она… просто сотрет Вавилон с лица земли!

Перед Каем вдруг предстал образ пылающего города – огонь вырывается из зданий, из потрескавшегося асфальта поднимаются стены пламени. Сами небоскребы становятся полыхающими факелами!

Пространство пульсировало вокруг Нее, теперь он видел это. Неимоверными волнами исходила от Нее энергия, все сильнее угнетая этот город, медленно, совершенно незаметно плавя его изнутри.

Вихрь, в который закручивалось пространство и энергия вокруг, тот туннель, что тянул его прямо к Ней… Кая буквально отбросило из него назад, когда он ощутил страх. Это был истинный ужас, глаза его расширились, он чувствовал, как страх опустошает его нутро, распахивая бездну под ногами.

Он упал на спину. Нужно торопиться!

В оцепенении он медленно поднялся, опираясь о стену. Наваждение пропало, но видение пылающего Вавилона так и осталось перед глазами. Оно медленно таяло, превращаясь в плывущее марево, поднимающееся из самых недр раскаленных улиц… плавящихся от растущей температуры.

Касаясь пальцами стены, он спиной отступил к выходу.

Она стояла прямо перед ним – далеко впереди, рассекая полосу горизонта.

Крохотная рыжая точка в центре гигантского мегаполиса – искра на вершине мира. И от Нее исходила невиданная мощь, энергия, которую мог ощутить каждый – это словно ощущение бури. Такая изящная на крыше самого высокого здания. Он так давно не видел Ее, и Она была прекрасна!

*

И вновь окраины. Пустынные улицы, где промышленных строений больше чем жилых домов. Кая окружали широкие проезды и плотно покрытые граффити стены. За забором из рабицы проходила железная дорога, а вдали над ней нависал высокий мост эстакады, ныряющей куда-то далеко за здания. Вокруг лишь закрытые ангары, забытые здания фабрик и складов, между ними втискиваются низкие покинутые квартирные дома с заколоченными окнами.

На улицах ни души, но потом внезапно встречаешь банду, коротающую свое время под палящим солнцем. Глаза каждого тут же оценивают тебя, следят за любым твоим движением и шагом. У этих людей достаточно свободного времени, чтобы совершить любой поступок.

Улицы кажутся заброшенными, но среди пустующих строений открыта автомастерская, вокруг нее собрались люди, что-то горячо обсуждают, неспешно попивают пиво «Oro» из холодильника, кто-то ковыряется под капотом стоящего рядом колесного автомобиля. Внутри виднеется другое авто, зависшее над полом на подъемнике. Здесь вряд ли будут рады клиентам, скорее наоборот – мало кто решится попросить у этих мастеров посмотреть, что с его машиной.

Можно долго идти, не встретив не одного прохожего, и вдруг слышится музыка – это спот танцоров брейкбита, они стараются удивить друг друга новыми или сложными элементами причудливой хореографии, получая в качестве вознаграждения искренние аплодисменты. Кажется, им вообще нет никакого дела до окружающего пространства, тем более до случайного пешехода, их мир сосредоточен внутри их живого круга, застеленного оргалитом.

Местные выглядят очень похоже. Не придавая значения одежде, предпочитая в основном простые вещи, подходящие для работы или физических нагрузок, они уделяют много внимания бижутерии, как можно точнее имитирующей настоящие ювелирные украшения известных брендов, раскручивая свой фетиш до ненужных золотых коронок на зубах. Здесь принято покрывать узорами свою кожу, но татуировки не отличаются оригинальностью и делают людей еще более одинаковыми, вместо того, чтобы выделять их.

Кай остановился перед ангаром. Он встал посреди пыльной улицы и медленно смерил взглядом огромные ворота, в которые легко прошел бы и небольшой самолет. Ворота были старыми, как, впрочем, и все здание, их очень давно не открывали.

Кай стоял недвижимо, не решаясь войти. Здание было таким знакомым и родным, но теперь все было иначе, и он смотрел на врата так, словно все изменится, едва он пройдет сквозь. Словно перед ним был портал, за которым преобразится окружающий мир.

Поправив лямку мешка на плече, рука его потянулась к карману, откуда он достал Beryl One – винтажную модель телефонов корпорации Spectre Communications Master Holding, одной из многочисленных кубиков в составе синдиката TechnoCorp//Oculus. С щелчком дисплей и часть корпуса сдвинулась вверх, освобождая клавиатуру. Нажатием пары кнопок Кай вновь набрал номер, с которым пытался связаться уже не первый раз. Какое-то время он держал трубку возле уха, потом закрыл телефон и спрятал обратно в карман.

Выдохнув, словно пытался изгнать из себя какую-то неуверенность или опасения, он направился к воротам.

Небольшая дверь в створках. Кай распахнул ее, впуская свежий воздух в тишину темного помещения за порогом. Пригнув голову, он вошел. Оставив у входа кожаный мешок с вещами, Кай прикрыл за собой дверь, чтобы ничто не нарушало сакральную атмосферу, царящую внутри. Здесь ничего не изменилось, помещение словно законсервировали, ни одна мелочь не поменяла своего места.

Сквозь небольшие окна под крышей внутрь ангара пробивался свет, разрезая пространство массивными полосами лучей, имеющими отчетливые границы в полумраке. Окна были покрыты пылью с обеих сторон, поэтому попадая в помещение, свет становился серебристо-синим, совершенно теряя свою согревающую желтизну, которой заливал все пространство улицы. В этих полосах света вела свое медленное движение пыль. Бесконечное количество искрящихся пылинок, отражающих едва существующее движение воздуха.

Самолета внутри не было. В помещении стояли мотоциклы, сбившись в небольшое стадо возле задней стены. Некоторые были накрыты брезентом или плотной тканью, некоторые частично разобраны, все это были крузеры или чопперы с длиннющими вилками. К ним давно никто не подходил, детали покрылись плотным слоем пыли, масло засохло.

Кроме мотоциклов здесь стояли стеллажи с деталями и расходниками, станки с неубранной металлической стружкой, дешевый, но просторный старый диван посередине, верстаки, на которых лежал инструмент, как будто отложенный на середине работы. Ангар заполняла атмосфера неоконченного дела, все – мебель, инструменты, вещи – создавало ощущение прерванного использования – вот кто-то стул уронил и не поднял – ощущение, словно мастер отошел на перекур… да так и не вернулся.

Кай пересек помещение, подойдя к одному из мотоциклов. Мысли его унеслись далеко, рассекая не пространство, но время. Он стер пальцем пыль со стекла одометра, воскрешая этим незначительным жестом в голове давно оставленные воспоминания. И, хотя на улице нещадно палило солнце, заливая все золотом, внутри он чувствовал себя под лунным свечением, как в прошлом, когда это место было для него убежищем, когда это место вырастало вокруг него крепостью, внутри которой он был в безопасности.

Теперь же оно не казалось несокрушимым, скорее став похожим на забытую хижину в разрушенной части покоренного города. Кай рассматривал помещение, взгляд скользил по полкам, вдоль стен с постерами и схемами, по столам и верстакам, ловя каждую мелочь, отмечая каждую подробность.

Он подошел к одному из верстаков, на краю, в центре серебристого луча света, лежал некий прибор, который поместился бы в его ладони. Основной частью механизма была выпуклая колба, плотно покрытая пылью. Ладонью Кай стер пыль с толстого стекла, под ним, тут же получив доступ к солнечному свету, сработал фотоэлемент, давая прибору энергию – внутри закрутились шестеренки, было видно, как под стеклом вращаются на осях детали механизма.

Теперь Кай чувствовал себя той частицей, которая не позволяла сгинуть этой обители, раствориться в потоке времени. Той частицей, которая поддерживала рушащиеся опоры, и латала образующиеся бреши. Это пространство не могло исчезнуть, пока он не вернется. Оно ждало, пока он придет…

Пока…

Он должен был вернуться. Место предопределяло событие, и событие определяло место, это была замкнутая цепь, и появление Кая разрывало ее звенья. Теперь предназначение было выполнено, и ценность терялась, что будет с этим пристанищем – не имело никакого значения. Кай ощутил себя стоящим в руинах. В руинах своей памяти.

В определенный момент он почувствовал чье-то присутствие в помещении. Человек не выдал себя не единым звуком или движением, он просто возник наверху лестницы, ведущей в глубокую непроглядную тень. Кай лишь ощутил, как изменилась энергетика пространства, только предчувствие дало ему это знание.

Он не стал сразу выдавать, что заметил появившегося человека, позволяя тому безмолвно следить, как он ходит по ангару, касаясь знакомых предметов, стирая с них пыль. Наблюдатель был абсолютно недвижим, только зрачки следовали за Каем. Ни движения, ни звука.

Кай еще раз пересек ангар, пробежавшись глазами по стеллажу, и обнаружил линзу необычной формы. Он взял ее, встал в падающий луч света и поднял на вытянутой руке. Усиленный линзой голубовато-белый луч осветил его лицо. Не поворачиваясь, продолжая смотреть сквозь линзу, Кай произнес:

– Я вернулся, Бальтазар.

Тень пошевелилась. Белки глаз наблюдавшего человека едва заметно блеснули в слабом серебристом свете, и он выступил вперед, позволяя увидеть себя.

Это был очень большой человек. Словно скала появилась из тени. В темноте все кажется устрашающе огромным, и, выходя на свет, этот человек полностью оправдывал ожидания. Широченные пласты грудной клетки и перевитые мышцами руки. Даже сейчас, когда было заметно, что он забросил физические нагрузки, все равно выглядел устрашающе сильным, обладающим нечеловеческой мощью. Несмотря на угрожающий и диковатый вид, суровое лицо с широкими скулами, тем не менее, было чисто выбрито, а ухоженные длинные черные волосы собраны в аккуратный конский хвост за спиной.

Бальтазар, не произнося ни слова, медленно спустился по лестнице, не отрывая глаз от Кая. Он остановился перед ним, сложив на груди руки и глядя сверху вниз на гостя. Нависнув над Каем, стоящим в падающем луче света, он стал похож на монумент, на колосса. Он не совершал не единого движения, не было заметно даже дыхания.

– Настало время. – Прогремел Бальтазар. Низкий утробный рокочущий голос, он будто раздался из глубины скал.

Они оба замерли, глядя друг другу в глаза.

– Похоже, никто не ждал меня. – Кай отвернулся, вернувшись к бесцельному разглядыванию вещей на пыльном диване посреди ангара.

– Я ждал. – Ответил Бальтазар. – Прочие надеялись, что этого не произойдет.

– Расставание было не таким удручающим.

– Все изменилось. Люди изменились. – Бальтазар говорил очень неспешно, словно взвешивая каждое слово, пробуя его на языке, перед тем как произнести. Он всегда так разговаривал, этот человек видел вещи, которые стали причиной определенных привычек и манер. Голос его звучал очень холодно и напряженно. – Никто теперь не верит в Изгнание. Не верят в твое возвращение, не считают его правильным исходом.

Он выдержал паузу, дождавшись, когда Кай посмотрит на него. Бальтазар казался неотъемлемой частью этого места, тем, чего так не хватало тонущему в забытьи пространству. Но в отличие от обстановки, Бальтазар не выглядел застывшим во времени и забытьи, покрытым пылью предметом – и это его отчуждало. Его словно вырвали из этого механизма, и механизм остановился навеки. Мастер, забросивший свою мастерскую.

– Что же будет происходить дальше? – Произнес Бальтазар. Сделав еще короткую паузу, он добавил: – И что ждет на́с?

Вот оно. Настал тот момент, изменяющий все – врата портала захлопнулись позади!

Кай не отрываясь, смотрел на Бальтазара, не находя слов. Его взгляд выражал полное недоумение. Его крепость рушилась вокруг, земля сотрясалась, осыпая его мраморными осколками и черепками.

Кай, безусловно, не был наивен, и ожидал чего-то подобного, но не от Бальтазара. Не от этого человека, поддерживавшего его долгие годы. Теперь и он склонился на сторону остальных.

Похоже, выражение лица Кая говорило само за себя, поскольку Бальтазар не стал дожидаться ответа.

– А чего ты ждал? – Громыхнул Бальтазар, голос его напоминал рев урагана. – Они не верят в Изгнание! Не верят, что оно может что-то изменить! А кое-кто слишком дорожит тем статусом, который получил. И никто не хочет, чтобы все повторилось вновь, не важно, движет ими общее благо или корысть!

Пустота наполняла душу Кая, из нее вновь вычерпывали ложками все чувства. Зарожденное жизнью в глубинах земли, доверие в который раз покидало Кая. Не такого приема от Бальтазара он ждал. Взгляд его холодел, остужая разум.

– Ты даже не представляешь, насколько изменило меня Подземелье. – Очень размеренно и негромко произнес Кай.

– О да! – Бальтазар с удовольствием произнес восклицание, словно оно было приятным на вкус. Он подошел ближе, не отрывая свой прожигающий взгляд. – Подземелье! Оно действительно изменило тебя! Но они не готовы заметить этого. Они не захотят увидеть этого!

Человек вновь навис над Каем.

– Ты даже не представляешь, – теперь он стал говорить не громче Кая, – насколько они сами изменились. Они не хотят окончания Изгнания, и никогда не согласятся на твое возвращение. Проблема в том, – Бальтазар приставил указательный палец к виску Кая. – Что никто из нас не знает, что происходит там.

Повисло молчание. Бальтазар не убирал руку до тех пор, пока на хмуром лице Кая не проступила зловещая улыбка. Кай смотрел исподлобья на собеседника, прожигая его взглядом и тихо засмеялся.

– Ты ведь осознаешь, что я мог бы получить то, что мне нужно, без одобрения от каждого из вас?… Не спеша… по очереди… любым способом… Кажется, не все из вас понимают, что, если бы я пожелал, то их мне́ния меня бы не интересовали. Хоть один из вас догадывается, на что я способен? Ритуал опустошает, забирает всю жизненную энергию, но, когда у тебя не остается ничего, ты все равно привыкаешь, выживаешь, и собираешь силы по крупицам обратно… по каплям, возвращаешь их, чтобы в один день разорвать оковы! – Голос Кая повышался, он говорил яростно, почти крича. – Если бы у меня появилось такое желание! Кажется, не все из вас понимают, что от того что у меня там, – Кай ткнул сам себя пальцем в висок, – зависит куда больше, чем от того чем обладают они! Кажется, не все из вас понимают суть Изгнания!

Кай свирепо смотрел на Бальтазара. Но тот спокойно выдерживал его взгляд, оставаясь недвижимым монументом. Тяжелое молчание сгустило воздух вокруг. Спустя несколько мгновений, Бальтазар ответил Каю легким поклоном головы.

Кай отвернулся и, поморщившись, негромко произнес:

– Но все это теперь не имеет никакого значения. Кое-что теперь меняет все до основания.

Не дождавшись от Бальтазара никакого ответа, он вновь взглянул на него. А он просто выжидающе смотрел на Кая, с невозмутимым видом.

– Она вернулась. – Произнес Кай. – Она уже здесь, в этом городе, в самом его сердце.

– Я ждал, когда ты сообщишь мне. Да, я видел Ее. Видел Ее там, на вершине. И слышал о Ней до этого. Когда Она пришла, появилось немало известий. Скажи, что ждет этот город? Мы все знаем только тебя, о Ней мы лишь слышали. И что́ же все-таки ждет нас?

Кай тяжело вздохнул.

– Все погрузится в огонь. Это все, что Ее интересует. Огонь Ее сущность. И еще Она в ярости. Она ненавидит меня, а вместе со мной и весь мир. И все, к чему Она стремится – сжечь его. Дотла.

– Как же ты собираешься поступить?

– Я собираюсь сделать именно то, чего вы так, по твоим словам, боитесь. Я соберу вас… всех. И вы прочтете Триптих.

– Ничего не выйдет. – Бальтазар покачал головой, прикрыв глаза.

– По своей воле, – продолжал Кай, – и, на этот раз, не потому, что я так желаю.

– Никаких шансов. – Плечи Бальтазара опустились, словно поддерживающая их надежда покинула его. Продолжая говорить, он отвернулся и очень медленно проследовал к старому, покрытому пылью шкафчику со стеклянными дверцами, правда, из-за пыли было невозможно разглядеть, что за ними внутри. Словно выполняя ритуал, он медленно синхронно двумя руками открыл дверцы, одновременно же достал оттуда два широких и низких стакана-тумблера, поставив их перед собой. – Не представляешь, насколько их изменила алчность и могущество. Они все обеспокоены своими мирками, своим положением. Каждый создал себе путь, который считает единственным и неизбежным, и все боятся свернуть с него. – Затем двумя руками он достал какую-то старинную бутылку с почерневшей сверху пробкой и янтарной жидкостью внутри. Придерживая одной рукой бутылку снизу, а второй горлышко, он разлил искрящееся в блеклом свете содержимое по стаканам. – Знания и осознание своей власти разъедают их, делая их слепцами, притупляют их чувства, не позволяя теперь заметить истины. Раньше они не видели сути, потому что не имели для этого могущества, а теперь его так много, что они пренебрегают им, ожидая, что оно само донесет суть до них. А оно лишь затуманивает их взор. И они все боятся потерять, то, что теперь у них есть. Они не готовы отдать это даже ради всего мира и себя самих.

– Что ж, найду каждого, и буду говорить с каждым. Я приду к каждому из вас, где бы он ни скрывался. Ты прав – настало время.

Бальтазар вновь стоял перед Каем, протягивая ему наполненный на четверть стакан со словами:

– Они не согласятся, тебе понадобится вечность.

– Другого пути нет. И здесь, и сейчас, я призываю одного из вас присоединиться ко мне. Что скажешь ты́, Бальтазар? Готов ли ты́ сам? Не мучают ли страхи и сомнения тебя́? Ты со мной?

Бальтазар не ответил. Со стаканом в руке он обошел комнату, оглядывая стены, полки, грязный диван, верстаки с инструментами, как будто сам не заходил сюда уже много лет. Затем он остановился на другом конце ангара, возле лестницы, тень вновь укрыла его плечи, его взгляд снова вернулся к Каю. Пристально изучив его, Бальтазар поднялся на пару ступеней, выныривая из тени, вскинул вверх руку со стаканом и его мощный голос громко раздался под сводами ангара:

– Да здравствует Левиафан!

Кай усмехнулся. Он взмахнул своим стаканом, отвечая на тост, и неспешно поднес его к губам. Взгляд его, направившийся в янтарный напиток, на миг помутнел, за это мгновение он словно погрузился в какой-то другой мир. Продолжая улыбаться уголком рта, Кай еле слышно пробормотал:

– Да… да здравствует Левиафан.

Он осушил стакан.

Крики, шум воды, люди стоят на коленях… Символы, руки, оружие, надгробия… Смятение, небеса, ветер и слезы… Команды, молитвы, паника… Ярость бурлит кипятком где-то глубоко внутри, причины сдерживать ее тускнеют, словно болотные огни… Тишина, шум воды, глубина…

Кай моргнул, фокусируясь на Бальтазаре и окружающей обстановке, прогоняя видения. Бальтазар пристально следил за ним, явно заметив, что несколько мгновений его разум отсутствовал здесь.

– Кое-кто еще пришел повидать тебя. – Сказал Бальтазар. – Иди за мной.

Он начал подниматься по лестнице, Кай последовал за ним. Наверху, скрытая тенью, была дверь, ведущая в небольшое помещение под крышей ангара.

Здесь и обитал Бальтазар. По крайней мере, комната выглядела вполне обжитой, а пыль не покрывала вещи пушистым одеялом. В комнате не было окон, а единственным источником света являлся самодельный камин в углу, едва горящее пламя бросало на предметы красные сполохи, позволяя зловещим вытянутым теням играть по углам помещения. Комната немного напоминала кладовую из-за большого количества вещей, разложенных по полкам и висящих на стене, как будто в сувенирной лавке.

В дальнем углу от камина стояло глубокое кресло, в нем сидел человек, чье лицо скрывал мрак.

Бальтазар зашел в комнату и встал рядом с креслом, повернувшись к Каю. Кай остановился возле двери, затворил ее и повернулся к сидящему в кресле человеку.

Человек встал, позволяя красному свету из камина озарить себя. Он был изысканно одет – так одеваются в Центральных Кварталах, люди обеспеченные, принадлежащие к высоким сословиям, а голову его венчал песочного цвета тюрбан, как у иностранца. Лицо его обладало острыми восточными чертами, которые подчеркивала ухоженная борода. Несмотря на строгий костюм, в нем чувствовалась мощь, и, хотя его движения были плавными, они скрывали в себе смертельную опасность – так двигаются тигры на охоте.

– Приветствую тебя, Мустафа! – Произнес Кай.

Этот человек был известен как профессиональный наемник, один из самых высокооплачиваемых. По всему миру его причисляли к списку террористов, в большинстве случаев он значился, как один из опаснейших. Во многих городах при появлении этого человека необходимо было сообщить об этом властям, и чаще всего служителям закона было предписано не предпринимать в связи с этим никаких действий – чтобы избежать непредвиденного ущерба и лишних жертв. Кай считал этого человека своим другом.

– Сегодня – великий день! – Провозгласил Мустафа. – И для меня огромное почтение присутствовать при этом событии – встречать твое возвращение!

Кай засмеялся, запрокинув голову.

– Нет. Перестань смеяться. – Мустафа улыбнулся в ответ. – Мир вокруг не может заметить того, что ты вернулся, но это ничуть не уменьшает значимость этого события.

– Ты прав, мой друг. – Улыбаясь, кивнул Кай, позволяя Мустафе обнять себя.

Держа ладонями плечи Кая, Мустафа оглядел его с ног до головы:

– Ты изменился, изменился до глубины души. Подземелье теперь внутри тебя и ты, как будто, совсем не принадлежишь этому миру.

– Разве не за этим и нужно было Изгнание? Подземелье сделало свое дело.

– Пожалуй. Ты бы хотел вернуться туда?

Мустафа всегда был проницателен, и сейчас он вынес на поверхность то чувство, которому сам Кай не позволял превратиться в осознанную мысль.

– Мне нравилось… ощущать то место своим убежищем. – Задумчиво ответил Кай.

– А ведь оно должно было стать местом твоего заточения! Возможно, ты встретил там что-то большее, чем просто убежище?… Стоило ли возвращаться сюда? Быть может, там бы ты обрел покой? Не все хотят твоего возвращения. Ты видишь этот мир через призму своего сознания, но не все разделяют этот взгляд. Попробуй посмотреть глазами остальных – уходи, и все кошмары уйдут за тобой. О да – многие считают тебя вестником горя. Если ты станешь скитальцем, беды станут скитаться вместе с тобой.

Кай был изумлен, совершенно не ожидая такого выпада от старого друга, он почувствовал, как в нем нарастает возмущение. Воистину – среди этих людей есть негативные настроения, и некоторые из них не преминут высказать желание прогнать его, но только не Мустафа. Негодование заставило зашевелиться давно забытый гнев внутри. Должно быть, по вспыхнувшим искрам в его взгляде это понял и наемник.

– Спокойнее, ты ведь не собираешься разорвать свои цепи из-за моих слов? У каждого аспекта есть две точки зрения, и любое слово ты понимаешь лишь так, как готов применить его на себя. Я всего лишь сказал то, что сказал – это факт.

Кай отстранился, он не допускал чувствам, подобным злости, охватить его разум и завладеть действиями.

– Не беспокойся. – С легкой улыбкой произнес Кай. – Первое, что я постиг в Изгнании – это спокойствие и умиротворенность. Прошло много времени, прежде чем я смог понять подлинную сущность этих вещей. Их приходилось насильно прививать, связывая ими себя, как цепями, до того, как они смогли стать моим облачением.

Мустафа сделал небольшой поклон головой.

– Возможно, ты прав, – продолжил Кай, – там я обрел покой, и хотел бы обрести свой дом. Но пути назад нет. Возможно ли, что они правы? Я уйду, скажем, в пустыню, и Она уйдет за мной? Звучит сомнительно. Они допускают, что могут ошибаться? Сколько попыток у нас есть, чтобы попробовать? – Кай усмехнулся. – Пора пробуждаться, Мустафа, закончилось время незримого присутствия. Нельзя это скрыть – время пришло.

– Вряд ли это тайна. – Он на миг замолчал, подбирая слова, затем продолжил: – Я чувствую, как весь Вавилон дрожит, ощущает, что Она уже здесь! Город… все чувствуют приближение скорого столкновения. Они чувствуют, как что-то надвигается, как птицы чувствуют приближение стихии… Но они люди, мысли затмевают их чувства, они готовы придавать этим ощущениям любые объяснения – магнитные бури, солнечные ветра, тектонику плит, что угодно, только не позволяя чувству опасности стать осознанной мыслью, которая заставит их поддаться одному из основных инстинктов – бежать прочь от опасности.

– Бежать? – Кай усмехнулся. – Куда?… Когда наступает Конец Времен – бежать уже некуда.

– Если бы мы слышали этот мир, то могли бы сражаться. Мы люди, а не стадо, в конце конц… – Голос Мустафы довольно быстро сошел на нет и потух, он не собирался философствовать. Дальше он продолжил практически без всякого выражения. – Когда Она пришла, в СМИ стали появляться лишь отдельные сообщения, которые можно было связать с Ее присутствием. Зато подпольные организации сотряслись! Оттуда и до меня донеслись вести. Я не сразу понял, что произошло, но то, что я узнавал, быстро воскрешало в памяти легенды, которые ты рассказывал о Ней. Легенды, которые ты рассказывал о вас… Скажи мне, ты уже видел Ее?

Из-за будничного тона Мустафы, Кай сначала не придал значения его вопросу, но едва начал отвечать, как слова с подозрением остановились, так и не произнесенные.

– Почему ты спрашиваешь? – Нахмурился Кай.

Мустафа отошел немного, красные сполохи света зловеще двигались у него по лицу, не позволяя разобрать мимики.

– Просто ответь мне, друг мой.

Взгляд наемника впился в Кая, слова, произнесенные спокойным и размеренным голосом, словно приготовились хлестнуть его отравленными плетьми.

Одна из основных доктрин, которую Кай познал в Подземелье, было умение трансформировать гнев в холодное спокойствие, именно использовать ярость, для получения наивысшей концентрации и хладнокровия. Поначалу это звучало дико и парадоксально, и никак не складывалось в разумную логическую концепцию, но время принесло осознание. В экстремальной ситуации он использовал гнев, как оболочку, растворял его в себе, не выплескивая наружу, что приносило концентрацию, куда большую, нежели достигаемую отстраненностью или безразличием. Это все равно, что усиливать адреналином каждую клетку, нежели тратить его на выплеск эмоций.

Кай не позволял гневу управлять своими мыслями и словами.

Он наполнил свой разум свежими образами, совсем недавно обретенными на верху небоскреба. Мысли оказались приятными, Кай очень недобро ухмыльнулся:

– Я поднимался на башню синдиката «Metropolis Engines», мне захотелось взглянуть на Вавилон. И я увидел Ее там, как она стоит на вершине Централ Стэйт Билдинг, словно огненный венец.

– Скажи мне, друг мой, что ты увидел? Красива ли Она, как прежде?

– Она прекрасна, Мустафа!

Кай приготовился к выпаду собеседника, прожигая его напряженным взглядом. Но Мустафа совсем не отреагировал. Кто кого испытывал? Наемник заговорил совершенно спокойным голосом:

– Вот почему мы все встревожены. Никто из нас не в силах понять твой разум. Лишь отдаленно. Нам остается верить только твоим словам. Я и Бальтазар… ты знаешь нас, мы слышим тебя. Но прочие, они склонны доверять только своим собственным мыслям. Прожив в этом городе столько лет, они предпочитают не отступать от своего мнения, даже под силой самых веских аргументов. Ими движет недоверие, подозрительность, расчетливость… а также алчность, трусость и тот мрак, что подарил им ты. Они считают, что ими руководит их безмерный опыт, но никак не могут осознать его сравнение с твоим разумом. Никто из них не ждет возвращения, даже теперь, когда Она здесь. Похоже, что многие стараются игнорировать этот факт.

Наемник устало опрокинулся в кресло, словно завершая этот разговор.

– Это и отличает меня от вас. – Произнес Кай. – В любом случае, это ничего не изменит, я буду поступать так, как считаю нужным, а не так как кажется лучше вам.

– Что ты собираешься делать, Кай? – Мустафа сидел в кресле, закинув ногу на ногу, лицо его вновь скрыла темнота плохо освещенного помещения, руки он сложил перед собой.

– Только послушай, что он удумал. – Раздался голос молчавшего до того Бальтазара. – Идея с изгнанием в пустыню мне начинает казаться куда более эффективной.

– Я вновь объединю вас. – Пожал плечами Кай. – И вы прочтете триптих.

– Всего-то? – Губ Мустафы было не разглядеть, но по интонации было слышно, что он улыбнулся. – Это ведь не просто взять телефонную книгу и обзвонить старых приятелей. Как же ты собираешься проделать это? Каждого нужно отыскать, ты уверен, что все здесь, в этом городе? У каждого из них свои мысли в голове. У каждого из них свои причины отказать тебе. Они же просто не станут тебя слушать.

– Что ж, как я уже раньше и говорил – другого пути нет. И это – главный и единственный аргумент. Нет смысла объяснять им, насколько изменился я или мир вокруг, теперь нужно поведать им, что станет с миром, если я сделаю так, как хотят они. Таковым будет мой тезис.

Тьма позволила разглядеть, как Мустафа пожал плечами: – Резонно, и когда ты планируешь приступать?

– Ну, с вами я уже говорю. – Улыбнулся Кай.

Мустафа засмеялся.

– В таком случае, не смею затруднять твой поход, мой друг. – Наемник встал и, улыбаясь, протянул Каю ладонь, усыпанную перстнями. – Ты, как всегда, можешь рассчитывать на меня.

Кай пожал его руку, и Мустафа отпустил ему покорный поклон головой.

Когда Кай уже уходил, Бальтазар сверху окликнул его у ворот ангара.

– Тебе есть, где остановиться?

Кай обернулся, держась за ручку входной двери.

– У меня укрылся Мустафа, – продолжил Бальтазар, – но для тебя всегда найдется угол. Это место не раз служило тебе убежищем.

Кай на секунду задумался и уже хотел ответить, как одна мысль остановила его на полуслове. Он улыбнулся:

– Я нашел жилье, спасибо, Бальтазар.

Закинув лямку своего мешка на плечо, Кай вышел из ангара.

*

Так быстро ее бы не нашли, но все же Ребекка сделала лишний крюк, подходя к своему блоку, чтобы убедиться, что за ней нет хвоста. Уже стемнело, и она специально пошла по переулку, где, без надобности, обычные прохожие в потемках не ходили. Углубившись в темноту, она незаметно юркнула в небольшую нишу в стене дома, которая не просматривалась с переулка. Отсюда же можно было скрыться по грязным подвалам окрестных домов, если за ней действительно шли преследователи. Старую железную дверь в подвалы в этой подворотне она нашла, когда еще была девчонкой, и с тех пор этот выход не раз спасал ее.

Ребекка замерла, прислушиваясь, к звукам ночи. Расслабиться, освободить разум, тогда шум города врывается сквозь завесу мыслей, расщепляясь на отдельные звуки, из которых можно выделить необходимые – пред-медитативное состояние, часть общедоступной техники ордена Обскур.

Голоса, далекий шум машин, скрипы, льется вода… Все же никто не шел за ней.

Стоит единой мысли просочиться, и разум наполняется, словно пустой сосуд. А звуки города вновь сливаются в стену шума.

Ребекка с осторожностью выглянула из-за угла. С той стороны, откуда она пришла, никого не было – пустой темный переулок между двух черных стен, подпирающих небо. Она взглянула в другую сторону, ближе к дальнему выходу из подворотни бесцельно околачивались бродяги. Они жгли в металлической бочке мусор, не столько, чтобы согреться, сколько освещая пространство вокруг. Хотя они перемещались, разговаривали, кто-то допивал остатки украденного спиртного, привалившись к стене – от них практически не доносилось звуков, словно призраки, едва привязанные к этому миру, обреченные бродить, пугая деловитых прохожих.

Ребекка вздохнула и подняла глаза к небу. Черная полоса, отсеченная стенами зданий, была усыпана мерцающими звездами, преимущественно колющими холодным синим светом, но попадались и бледно-розовые, слегка оранжевые, или мертвенно-зеленые.

Бесконечная пустота.

Она вдруг вспомнила своего ночного гостя. С чего бы? Вдруг мелькнула мысль о том, что хотелось бы увидеть его вновь. Почему она испытывает такое доверие к незнакомцу? Откуда эта симпатия? Она видела его всего несколько часов в своей жизни, и за все это время он, в лучшем случае, сказал ей всего пару фраз. Вроде бы она уже не маленькая девочка, чтоб влюбляться в первого встречного. Ребекка ухмыльнулась сама себе, нужно выкинуть его из головы.

Проходить через парковочный пустырь перед громадой своей башни она не решилась, и, обойдя его подворотнями, девушка оказалась почти сразу у основного входа в блок. Прежде чем нырнуть внутрь, она еще раз убедилась, что слежки нет.

Кажется, ее все-таки потеряли на какое-то время. Эти люди были не из тех, кто будет выжидать несколько суток, прежде чем изящно убрать помеху – она, все же, не агент разведки, да и они на героев шпионского боевика не тянут. Если бы мафиози знали, где ее искать, то давно ломились бы к цели, как носорог через джунгли, без изяществ, нашли бы и просто отрезали башку… И надо было так вляпаться. Но, похоже, на тех двух громилах ее след потерялся, у остальных на нее не осталось никаких данных.

Возле общих ворот, облокотившись спиной к стене, курил Саид. Худой чернокожий парень в обычной белой майке выглядел, словно уличная шпана, но никто из его знакомых не знал, чем он в точности занимается.

Ребекка остановилась под огромной аркой входа, и, не поворачивая к нему головы, тихо спросила:

– Чужаки не появлялись?

– Не-е-е, – выдыхая дым, так же негромко ответил Саид, – утром приперлись пара копов, искали какого-то синта, что вынес ночную лавку, но, похоже, так никого и не нашли… Даже не уверен смогли ли они выйти из блока на своих ногах. – Саид усмехнулся. – Я дам знать, если кто-то будет искать тебя.

– Спасибо.

Лифт открыл двери на нужном этаже. Все тот же длинный коридор с бесконечными дверьми в маленькие коробки квартир, которые люди называют своим домом. В этом коридоре не спрячешься. Если бы ее ждали, то встретили бы прямо у дверей лифта. Коридор просматривался почти на всю длину, и подстерегать где-то еще было бы глупо – девушка сразу заметила бы их и успела смотаться. Будь она на месте гангстеров – точно выбрала бы позицию у лифта. Так что, увидев пустой коридор, Ребекка сразу расслабилась и убрала на место револьвер.

Позвякивая связкой ключей, она прошла к своей двери. Замок почему-то не поддался с первого раза, она вытащила ключ и повторила попытку.

Внезапно рядом с собой она заметила силуэт. Он словно возник из ниоткуда! Как он вообще смог подойти так близко незамеченным?! Страх сжал ее за горло, не давая вздохнуть. Она заставила себя отпрыгнуть, выхватывая Rhino из-за спины.

Это был он! Это был Кай!

– Твою мать! Ты больной?! – Заорала она на него, позволяя услышать себя за дверьми ближайших квартир. – Я чуть не грохнула тебя!

Кай стоял совершенно спокойный, даже какой-то апатичный. Его будто не беспокоило все происходящее. На чисто выбритом лице появилась легкая улыбка, и он спросил:

– Можно я еще останусь у тебя на время?

Глава 4. Voile Rouge

…Блуждая среди перепутанных ветвей,

Ищу путь к костру во тьме ночной.

Холодная тропа сквозь тишину костей.

И сквозь терновник пальцы к пламени свечи.

Мертвые когти острых шипов – ветви рвут плоть,

Кровь на губах, муки стерпеть я готов,

Чтобы обжечься вновь…

Кай сидел, утонув в глубоком кресле в чехле из приятного на ощупь заменителя кожи, глядя сквозь огромное окно на Вавилон, наслаждаясь его деталями и хаосом его системы. За окном было не то чтобы утро, но солнце все еще оставалось далеко от зенита. Свет подчеркивал каждую мелочь, каждое пятно ржавчины на мятом металле крыш, каждый росток травы среди рассыпающихся кирпичей старых зданий. Солнце разогревало каждую поверхность этого города, раскаляло его, и весь город, как одно целое, дышал зноем, окутывая воздух плывущим маревом. Уже сейчас, утром, было жарко, а солнце будет накалять мегаполис весь день.

За окном гетто тонуло в оранжевой густоте солнечного света. Обшарпанные здания казались яркими, краски вновь оживали. Под солнцем все строения сочетались, образуя единую композицию, законченный рыже-охряный пейзаж; черные фигурки спешащих по делам горожан так прекрасно дополняли его, придавая столь необходимый любому шедевру контраст. Но стоило присмотреться, взглянуть на детали, обратить внимание на мелочи – и к строениям возвращалась их дряхлость. Стены вновь становились бетонными плитами с облупившийся краской, замысловатые переходы оказывались ржавыми изломанными конструкциями, и улицы задыхались в паутине проводов, утопая в бесконечном множестве нагроможденных друг на друга вывесок, рекламных щитов и поблекших мониторов. Бредущие люди, казалось, сражались с городом, пробираясь сквозь неожиданные препятствия.

Тень черной полосой по диагонали ровно отсекала часть пола прямо перед ногой Кая, свет постепенно подползал к нему от окна, а он словно спрятался от него, как ночное чудовище. В углу, за спиной, работал телевизор – архаичный «Oculus Enchanting», выпущенный Oculus unltd. еще до поглощения Technocorp. Его старенький декодер с трудом справлялся с современными стандартами, установленными Spectre Communications, и Enchanting что-то хрипло бубнил, подсвечивая спинку кресла сквозь линзу пляшущими всполохами разноцветных лучей.

Кай думал о Ней. Он словно погрузился в медитацию – глаза наблюдали за городом, но не единый его мускул не шевелился, его разум был заполнен мыслями и воспоминаниями о Ней.

Что он будет делать? Рано или поздно он предстанет там перед Ней. Она будет смотреть прямо в его глаза, в его душу, и он не сможет ничего скрыть от Нее. И что он будет делать? После всего что он…

Эти мысли черной бездной поглощали рассудок, он терял контроль, терял способность логически мыслить, мысли путались в хаосе, превращая медитацию в падение куда-то туда… в пустоту. Он почти физически ощущал, как земля уходит из-под ног.

Но ведь он все равно окажется там перед Ней! К чему он идет? Куда?

Он позволил себе вспомнить момент последней их встречи. Попытался представить, что́ Она сейчас испытывает к нему. Это привнесло лишь еще больший сумбур в его мысли.

Она просто убьет его. В самом конкретном значении этого слова. Кем бы он ни был, Она желает лишь, чтобы его больше не существовало.

А что хочет он? Он всегда бежал от этой мысли. Вернее, не совсем так. В Изгнании его стремлением было смирение, а прийти к смирению можно, лишь отринув желания, забыв про собственное эго. Он привык не обращать внимания на свои потребности, и теперь нужно заглянуть глубоко внутрь, чтобы отыскать истинные чувства. Глупо было бы полагать, что он сможет просто плыть по течению, что он не встанет перед этим вопросом лицом к лицу.

А что если забыть про все, забыть про Изгнание и то, чем он его заслужил? Что если вернуться к самому началу? Эта мысль, словно нож под сердцем. Каждый раз что-то проваливалось внутри, едва он думал об этом – больше всего он боялся, что все напрасно, и он просто станет прежним. Это был его личный бесконтрольный страх, страх, который не знаешь, как побороть. Больше всего он боялся забыть все то, чему научился в Подземелье, все то, к чему так долго шел. Это был тихий лютый зверь, крепко спящий внутри него.

Кай глубоко вздохнул, стараясь успокоиться. Для начала нужно доверять самому себе, прежде чем заставить довериться тебе других. Он вновь вспомнил Подземелье и Изгнание. Нужно вернуться к людям. Вокруг много прекрасных созданий, нужно забыть прошлое, перестать возвращаться к нему снова и снова. Не нужно пускать Ее в себя, пусть это все лишь мысли о Ней, нужно освободить себя от Ее чар. Она – невероятно могущественна и способна околдовать даже его, нельзя забывать об этом. Поэтому он должен вернуться к людям, услышать их, жить их жизнью, чтобы понять, тогда он будет знать – что делать. Нужно выкинуть Ее из головы, ведь он делал это уже не раз, и тогда он сможет взглянуть на Нее трезвым холодным взором. Тогда он сможет предстать перед Ней.

Там… Она заглянет прямо в его глаза… в его душу…

Что он будет делать?…

– Нашел своих друзей?

Словно заполняя вакуум, реальность вспышкой ворвалась в его разум. Он вдруг заметил, что пальцы побелели, с силой сжимая подлокотники кресла. Кай не услышал, как Ребекка вышла из своей спальни и уже стояла возле кухонной стойки, отпивая что-то из чашки.

«Нашел своих друзей?»

Кай моргнул, его разум быстро возвращался в реальность, напоминая ему о том, где он находится, и что сейчас происходит. Наверное, прошло секунд десять, прежде чем он повернулся к Ребекке.

– Да, – Он улыбнулся ей. – Но немногих, мне предстоят долгие поиски.

– Давно не виделись, да? Вавилон – большой город, но иногда мне кажется, в нем невозможно спрятаться.

– Как жаль… – едва слышно пробормотал Кай.

Повисла тишина.

Она смотрела прямо ему в глаза, медленно отпивая из чашки глоток за глотком. Смотрела с вызовом, ожидая, что вот-вот он отвернется, или переведет взгляд на какой-нибудь предмет рядом с ней, или заговорит о том, что в чашке. Что бы в ней ни было – это был идеальный способ поддержать беседу и разорвать этот неловкий момент.

Но он так же просто продолжал смотреть ей в глаза, абсолютно спокойно, без всякого выражения на лице, даже не моргая. Взгляд его был предельно уверенным и безмятежным, никакой агрессии или тяжести, ощущать себя под его взором было полностью комфортно. А он, казалось, видит ее до самых глубин души. Казалось, чем дольше он смотрит, тем больше узнает о ней, словно перелистывая страницы из фотоальбома ее жизни. Ему не нужно было говорить, задавать вопросы, он просто читал ее, видел кто она на самом деле.

Это чувство стало злить Ребекку. Буквально выводить из себя, что он, как будто, знает уже про нее все, едва взглянув ей в глаза, а она не может понять кто он такой, даже задавая какие-то вопросы! И при этом, он смотрится в ее кресле, словно живет в этом доме не первый год!

– Да какого хрена?! – Она вдруг хлопнула ладонью по стойке. Видимо, сама не ожидая такого от себя, девушка поспешно сложила пальцы и прижала руку к себе. – Ты ведь не новая мебель, да?! Я ни хера о тебе не знаю. Дай мне хоть что-то, знаешь, я даже не знаю, надолго ли ты въехал? Сам прикинь, незнакомый человек просто взял и поселился у меня внезапно.

– Ты права, прости. – Сказал Кай, опустив глаза, словно в поклоне, и поднялся с кресла. – Позволь, я представлюсь еще раз. Меня зовут Кай, – он протянул руку, в которую Ребекка вложила кончики своих пальцев, позволив их слегка потрясти в знак приветствия. – Я давно жил в этом городе, но по определенным причинам мне пришлось надолго покинуть его. А сейчас я вернулся, но меня ограбили, едва я успел прибыть. Мне нужно какое-то время, чтобы восстановить старые связи и наладить свои дела. Я не хочу стеснять тебя, но мне приятно пожить рядом с тобой, поскольку альтернативой будет ночевать в мастерской мотоклуба – поэтому я и воспользовался твоим предложением. Все же я неприхотлив, и, если ты решишь, что мне стоит убраться, тебе не придется ждать ни секунды. Я не могу сказать тебе, надолго ли задержусь, но обещаю, как только я найду себе приличное жилье – сразу же съеду.

«Как можно столько сказать, и не сказать о себе ничего», – подумала Ребекка. Она выдержала паузу, словно раздумывая, разрешать ли ему остаться, смерила его глазами и произнесла:

– Ладно, надеюсь, тебя не ищет полиция, мне фараоны здесь не нужны.

– Можешь не волноваться на этот счет. Сколько я должен за жилье?

– Забудь, если надо будет купить жратвы – я тебе сообщу.

Девушка зашла за кухонную стойку, облокотилась на нее и принялась рассматривать своего гостя, а он все так же невозмутимо пялился в окно, будто только что они и не разговаривали.

– Тебе так нравится смотреть на этот город, знаешь, никто из живущих в нем не любит смотреть даже по сторонам… И уж точно не на трущобы, все ездят в парк или в центр, чтоб полюбоваться видами.

– В парке не видно, как живут люди – здесь город живой. Взгляни, каждая его часть существует сама по себе, и все они дают жизнь одному целому.

– Хм… Ты странный. А твои друзья? Кто они?

– Они все очень разные, у каждого из них свой путь. Я мог бы рассказать тебе множество историй про любого из них.

Ребекка снова отметила его манеру не говорить ничего, отвечая на вопросы, не предоставлять совершенно никакой информации. Но пока она решила промолчать по этому поводу.

– Что ж, может как-нибудь вечером за бутылкой вина…

Опять повисла тишина, в которой, кажется, этот мужчина чувствовал себя вполне комфортно. Сейчас он был полной противоположностью того, кого она увидела тогда в переулке сквозь пелену слез. У него были длинные черные волосы, настолько черные, что отдавали в синеву, как воронье крыло. Они выглядели очень ухоженными, сильными. Такой же казалась и его кожа, гладкая, загорелая, если б не татуировки, казалось, на ней нет ни малейшего изъяна. Он был просто потрясающе сложен, как если бы не выбирался из тренажерного зала. Аккуратные черты лица, он выглядел твердым и волевым, но при этом изысканным и не чуждым тонких манер. Нос с небольшой горбинкой придавал еще больше аристократичности, он выглядел, как представитель высоких сословий. И в то же время одет был очень просто. Костюмы аристократов всегда сложны, сочетают множество элементов, всегда уделяют внимание знакам отличия: детали одежды, обозначающие принадлежность их к определенному кругу или сообществу, эмблемы различных клубов, нашивки синдикатов. У него же даже лейбла не найти. Да, конечно, его ограбили, у него нет марок купить что-то изысканное, но ведь эти шмотки он где-то взял. Это явно не тот хлам, который раздают бездомным, не смотря на простоту, одежда не выглядела дешевой. Наверняка, это был один из тех кутюрье, чье имя известно лишь в узких кругах, не нуждающийся в размещении своей символики на собственных же изделиях для узнавания.

Под непроницаемой просторной рубахой Кай, как будто пытался спрятать что-то. Она уже видела – его тело почти целиком покрыто татуировками, но зачем их скрывать?

Размышляя, Ребекка нашла в одном из ящиков под стойкой запасной ключ от квартиры и неслышно положила его на поверхность столешницы, накрыв ладонью, словно пряча.

Откуда он? Явно не из этих мест – не из гетто. Возможно, он скрывается. Он сказал, что только вернулся в этот город, может быть ему пришлось… она не могла допустить, что он был обычным аристократом, пусть даже преступившим закон, или какие-то правила их этикета, и пустившимся в бега. От него исходила такая энергетика! Он просто не мог быть частью этой избалованной, пресытившейся роскошью тусовки… А может быть это ее воображение слишком разыгралось? Удел слабых – выдумывать неожиданных героев, это лишь способ переложить ответственность на других.

– Эй, – окликнула она Кая, – мне нужно идти. Запри дверь, когда будешь уходить, в этом районе, знаешь, не стоит забывать об этом. – Она бросила Каю ключ, он поймал его на лету. – И окно тоже закрой.

Какое-то время Кай смотрел, как она надевает обувь, и едва у нее возникла мысль, что он просто пялится на ее фигуру, как он спросил:

– Быть может, не стоит возвращаться к тем людям, что пытались тебя покалечить?

У нее даже рот открылся от неожиданности. Вдруг все те мысли о том, что он читает ее, просто глядя в глаза, показались явью.

– Какого?!… – Она вся напряглась, словно волчица, приготовившаяся к схватке. Пронзив его взглядом, она резко огрызнулась: – Ты слишком много себе позволяешь! Это не твое дело… не стоит лезть в то, о чем ты не имеешь никакого представления. Осторожней, не то я вышвырну тебя прочь.

Он практически не отреагировал, просто пожал плечами да отвернулся назад к окну, вновь погрузившись в обивку кресла, как древнее изваяние.

Ребекка оторопело стояла у выхода, не находя, как ей реагировать.

– Да пошел ты! – В полголоса бросила она и хлопнула за собой дверью.

*

«…после недавнего столкновения боевых группировок синдикатов будет введен особый режим, диктующий в установленные сроки освободить указанные районы. На данной территории введен комендантский час, а также режим безопасности желтой категории. Все лица, не способные обозначить цель своего присутствия, а также лица, не поддающиеся идентификации, будут расценены, как потенциально опасные и будут без предупреждения арестованы до выявления обстоятельств. Внимание! У полиции имеется предписание открывать огонь на поражение при подозрении на угрозу!

К другим новостям.

Была предпринята попытка бегства группировки наемников, ранее обвиняемой в нападении на полицейскую станцию в Восточном Квартале. Преступники воспользовались тайно переданными им биотехническими имплантатами, кустарным методом вживленными при содействии других заключенных, якобы получивших медицинское образование. Беглецов удалось остановить отряду быстрого реагирования, не выпуская их с территории тюремного дистрикта. Были применены специальные тактики. Для срочного обеспечения безопасности, сотрудники правопорядка применяли огнестрельное оружие без предупреждения. Полиция сообщила о предотвращении побега. О количестве погибших не сообщается, так же не сообщается о количестве беглецов, о количестве задержанных и удалось ли кому-то скрыться. Мирное население не пострадало.

Следующее сообщение поступило из области. Недавно возникшие очаги пожаров в отдаленных лесах не удалось локализовать, и зона возгорания расширяется. Сотрудники спасательных служб делают все зависящее от них, но пожар имеет экстраординарную силу, к которой пожарные расчеты были не подготовлены. В близлежащих к очагам населенных пунктах объявлен режим безопасности высшей красной категории, производится эвакуация. По прогнозам аналитиков, возгорание может распространиться на территорию в три раза превышающую текущую и, если не принять особых мер, даже приблизиться к столице. Сенат считает этот прогноз чрезмерно скептическим и уверен в способности областных служб справиться с огнем, но в случае обращения, они готовы предоставить некоторое количество столичных подразделений служб безопасности.

А также другие новости.

Решением Сената был вынесен указ об увеличении тарифов на получение социальных пропусков для всех каст, а также о повышении тарифов на пропускные карты отдельных структур общества и социальных групп. Эти повышения объясняются необходимостью обеспечения соответствующего уровня рабочих условий персонала, обслуживающего вышеупомянутые бланки, а также укреплению конкурентоспособности синдикатам.

WMIT сообщает о поступлении абсолютно новой категории товаров…».

Телевизор тихо ворчал в углу, экран через линзу освещал синим светом полутемную комнату, окно было на три четверти закрыто ставнями, ярко желтая полоса пробивалась из-под них, прорисовывая очертания мебели. На экране недвижимо сидела молодая девушка диктор, одетая в строгий пиджак, но обладающая тщательно подобранным продюсерами глубоким декольте, лицо ее не выражало никаких эмоций. Она зачитывала информацию с автосуфлера, которая подкреплялась видеосюжетами и фотографиями, разбавляющими демонстрацию диктора в новостном блоке.

Кай отвернулся, не желая больше вникать в суть сообщений. Оставшись в одиночестве, он вновь погрузился в свои мысли.

Как отказаться от своих чувств? Как идти по этому пути? Что он должен делать?

Нужно перестать потакать своим мыслям о Ней, игнорировать эти эмоции, нужно сосредоточиться на контроле, нужно думать о сути. Нужно двигаться мимо, сквозь!

Но разве правильно изменить себя? Сломать что-то внутри, чтобы достичь результата? Это ощущалось неверным, несправедливым. Это ощущалось, как жертва… Кай чувствовал, как падает внутрь, в глубину, и если отдать в жертву все свои эмоции, свои желания… если проложить путь сквозь себя, отбросив чувства, то он навсегда останется в падении, бездна обернется бесконечной.

Кай встал с кресла, которое теперь было развернуто к телевизору, и прижал ладони к глазам. Медитации не удавались, он слишком волновался. Из-за себя, из-за Нее… Необъяснимая тревога поселилась глубоко в душе, будоража разум, когда он пытался расслабиться и сконцентрироваться. Нечто в подсознании беспокоило его, не позволяя погрузиться в медитацию, будто угрожая тем, что он может увидеть там. Как будто инстинктивно он боялся того, с чем может столкнуться – видений, ощущений, эмоций. Он боится вновь увидеть эти сны, которые воспринимаются так реально?

Он принялся рыться в старой одежде – куче тряпья, спрятанной в стильной коже заплечного мешка Thomas Aquinos. Несколько раз перевернув толстовку, он нащупал нужное место и резким движением разорвал ткань. Внутрь были вшиты мешочки, что дал ему Джамал в Подземелье. Едва Кай взял их в ладони, ему сразу вспомнилось спокойствие темнокожего человека, его уверенность в событиях. Эта энергетика словно передалась Каю, принесенная из туннелей. Он вспомнил слова Джамала о том, что у каждого есть нужная ему сила.

Кай оставил мешочки на стойке и не спеша стал обходить комнату. Он спокойными движениями открывал шкафчики, ящики, лишь заглядывая внутрь, осматривая содержимое и закрывая вновь. Если он что-то доставал или перемещал, то обязательно возвращал в первоначальный вид. Наконец, он обнаружил, то, что ему подошло. Под барной стойкой лежала курительная трубка из темного дерева с очень длинным мундштуком. Кай осмотрел ее, трубкой иногда пользовались, внутри осталось немного нагара.

Он осторожно поднес ее к лицу и понюхал стаммель, поворачивая трубку в пальцах, он задумался. В Вавилоне практически не оставалось наркоманов, только синты – торчки, пристрастившиеся к чипам, вызывающим синтетическую эмуляцию эйфории. Стать наркоманом могли себе позволить лишь отчаянные, в связи с тем, что Орден Обскур преследовал употребление любых расширяющих сознание средств, буквально открыв охоту на тех, кто так или иначе был связан с наркотиками. Из этой трубки пахло не табаком. Было неожиданно обнаружить нечто подобное в квартире его новой знакомой. С кем связана эта девушка, что бесстрашно хранит подобные вещи у себя дома? Связана ли она с Орденом напрямую?

Пожав плечами, он вернулся с трубкой и мешочками в кресло. Аккуратно распустив нитки, Кай открыл внутренности и высыпал в трубку все содержимое. Он откинулся в мягкую глубину спинки, зажав длинный мундштук в зубах, и утонул в кресле, расслабляя все мышцы. Чиркнул длинной спичкой и поджег курительную смесь.

По комнате разнесся пряный запах, как будто жарили специи. Что именно собирал Джамал в свои снадобья? Наверное, если бы полицейские нашли у Кая это на улице, то он был бы без промедления депортирован в Орден. Но не один из ингредиентов, или же всю смесь нельзя было назвать наркотиком, или чем-то аналогичным наркотическому средству. Из чего делал это Джамал, было известно одному Джамалу. Какие травы он находил в лишенных света туннелях? Безусловно, какие-то из составляющих выращивал сам, хотя и само Подземелье скрывает немало диковинных растений и созданий. В любом случае, подобной курительной смеси нельзя было найти на поверхности, да и в коридорах Подземелья многие знали, что ничего сопоставимого не мог создать никто, кроме чернокожего шамана.

Не в коем случае не стоило недооценивать то, что можно было получить от этой смеси. Решившись выкурить зелье, необходимо было полностью отдавать отчет в том, что делал с сознанием этот продукт, и быть готовым ко всем ощущениям и чувствам, которые он таил в себе. Это снадобье вовсе не являлось каким-нибудь галлюциногеном или возможностью ощутить эйфорию. Это был способ погрузиться в себя, способ встретиться с самим собой, пообщаться со своими мыслями, заглянуть в глубину. Это было сродни медитации, но совсем не медитация. Не-Медитация.

Кай вдыхал дым, чувствуя, как мышцы расслабляются, и он погружается все глубже в объятия кресла. Дым наполнял его, оказывая свое действие, погружая разум в густую пелену. Он окунулся в космическую туманность, мысли наполнили его, словно стая птиц, но они не путались, сталкиваясь друг с другом, а наоборот, становились все ярче, выстраивались, проистекая одна из другой, напоминая мягкие вспышки звездного света. Кай затянулся следующей порцией дыма и перед ним стали возникать образы его дум, для начала просто воспоминания – Бальтазар и Мустафа, как давно он не видел их, его новая знакомая, без единой эмоции убившая своего обидчика. Тело теперь совсем расслабилось, заставляя ощущать себя лишь частью пространства, чем-то отдельным от разума.

Кай втянул последнюю порцию дыма и застыл без движения, утонув в мягкой обивке, положив руки вдоль подлокотников, зажав в пальцах едва дымящуюся трубку. Глаза его затянула пелена, и взгляд его падал в пустоту, он закрыл глаза…

Он опускался. Парил? Нет. Просто спускался вниз. Пространства не было, поэтому нельзя было объяснить, что конкретно он делает, но наиболее подходящим описанием этого был именно спуск. Чувства, эмоции, настроения все больше заполняли его с каждым новым мгновением. Чем глубже он спускался, тем больше ощущений заполняло его разум, делая сознание чем-то пространственным, предавая ему материю и время, создавая мир внутри него. Реальное же физическое восприятие отступало и теперь вовсе перестало существовать, его больше не было здесь.

Кай вновь ощутил все то, о чем столько думал. Ответственность, необходимость действовать, он знал, что должен двигаться вперед, иначе все превратится в пепел, если он остановится, мир перестанет существовать! Он боялся за него, боялся за всех этих людей. Страх… страх перекрывал все его чувства. Любые мысли приводили его к страху. Он боялся вновь стать прежним, что годы, проведенные в Подземелье, оказались бесполезными. Он боялся смотреть на реальность своих снов, осознавая происходящее в них. Он боялся оказаться там, рядом с Ней, боялся того, что ему предстоит совершить, он боялся того, что не знает, что должен делать, какое решение он должен принять в конце? Он боялся неопределенности.

Кай глубоко вздохнул. Воздух разбавил мысли, превращая их в густой дым. Кай постарался сосредоточиться, рассеивая дым, он переступил через страх, борясь с ним и сжав кулаки двинулся вперед. Он должен двигаться вперед…

Он увидел вокруг коридор, коридор вел вниз, но что там, в конце, понять было невозможно, и едва он ступил на этот путь, коридор исчез. Куда идти теперь? Кай ничего не мог разглядеть. Вокруг было не темно, и он не ощущал слепоты, но все равно ничего не мог понять, как в тот момент, когда сон уже заканчивается, и ты уже практически проснулся, но все еще видишь сновидение, ты цепляешься за него, пытаешься двигаться, но уже ничего не можешь разобрать.

Кай стиснул зубы и сделал еще шаг.

И едва он продвинулся на этот шаг вперед, как вновь услышал их. Барабаны! Те самые туземные барабаны, что он слышал в туннелях, выбираясь из Подземелья. Кай едва заметил этот звук, он был где-то на периферии слышимости, он скорее додумывал ритм, чем слышал звуки, и, если бы вокруг не царила абсолютная тишина, он никогда бы его не заметил.

Разум быстро создал лабиринт темных туннелей, прорезающих земную твердь. Ровные ходы из сырой земли, теплые и сухие.

Кай, не задумываясь, двинулся на звук. Так вот оно что! Этот ритм был в его сознании, он слышал его не в коридорах, он блуждал по туннелям, следуя звукам внутри себя. Выходит, путешествуя по Подземелью, он потерял связь с реальностью? Но куда он попал в тот момент? Как это могло произойти?

Кай двигался за ритмом по туннелям, поворот за поворотом, но звук нарастал очень медленно, оставаясь все так же невероятно далеким, практически неслышимым. Зато, чем дальше шел Кай, тем дальше оставлял позади все свои терзания, они словно не успевали цепляться за него, вынужденные плестись где-то позади. Он переступал через чувства, получив теперь какую-то цель… но ведь это не выход, это бегство!

Эта мысль разрезала всю создавшуюся картину, стирая прочь туннели, разравнивая их. Эта простая логичная мысль разрушала такую яркую надежду, превращая ее в руины. Вокруг теперь лежали лишь древние расколотые камни, уходя куда-то вниз, заросшие зелеными лианами каменные лестницы спускались в бездну, внезапно обрываясь. Ветви деревьев оплетали остатки колонн. Ровные каменные блоки лежали на краю бездны, выточенные кем-то тысячелетия назад. Кай опустился на один из них.

По ветвям и переходам, уходящим в глубину, бегали рыжие обезьяны, не рискуя опускаться достаточно глубоко, они постоянно кричали и оборачивались на Кая. А из глубины веяло мертвенным холодом, там царил страх… его страх, и этот страх тонкими струйками дыма, в который превратил его сам Кай, тянулся к его стопам, стараясь обвить их, но не способный затащить его вниз в бездну.

Он пытается сбежать от своего страха, просто слепо прорываясь к какой-то эфемерной цели? Но ведь он не знает, что ждет его там! – Эта мысль возникла сама по себе. Словно у нее была какая-то своя отдельная жизнь и вот теперь она решила зайти к нему, разрушив его путь.

Взгляд Кая скользнул по каменной стене руин, увитой лианами, крошащими каменные стены, он взглянул на колоннаду, таившую за собой уцелевшую часть галереи, тенью скрывающую все происходящее в ней. И вдруг ему показалось, что он увидел что-то! Фрагмент маски, или это часть барельефа, похожая на маску, ту самую маску, что он видел тогда в туннелях!

Мгновенно видение растворилось. Его словно смыли, выплеснув на невысохшие краски воду. Словно на скоростном лифте Кая выбросило прочь, вытолкнуло наружу. Очертания апартаментов Ребекки за считанные секунды обрели фокус, полностью возвращая ощущение присутствия в квартире.

Телевизор тихо ворчал в углу, экран через линзу освещал синим светом полутемную комнату, окно было на три четверти закрыто ставнями, ярко желтая полоса пробивалась из-под них, прорисовывая очертания мебели.

Кай ошарашенный сидел, не двигаясь. Еще никогда он не выходил из медитативного состояния так быстро. «Словно пинком под зад», – подумал он про себя. Какие-то мгновения он еще возвращался к реальности, стараясь осознать, где находится в данный момент. Он посмотрел на свои руки, они немного тряслись, в попытке сбросить оцепенение и успокоиться, Кай глубоко вздохнул, вдох получился судорожным, сердце часто било его изнутри.

Кай наклонился вперед, черные волосы свесились, скрывая его лицо, он закрыл глаза. Мысли и видения быстро покидали память, многие детали уже ускользнули из головы, как частицы даже самого запоминающегося сна не всегда остаются в воспоминаниях.

Что же, страх держит его в тумане неведения; дезориентированного, потерянного… И кто эти Маски? Что они скрывают за собой?…

Маски. За маской всегда скрывают что-то, прячут истинную сущность, пытаясь утаить за яркими чертами искусственного лица… За маской всегда прячут истинное лицо!

Избавиться от страха ему не суждено, разве что лишившись разума или потеряв память. Его страх – это плоды того что он из себя представляет, того что он пережил; страх вырос на тех деяниях, что совершил он сам. Отказаться от всего этого – означает отречься от ответственности, отдать этот мир.

Тогда он пойдет вслепую. Если его окутал мрак, то он пойдет на ощупь. Так – как он делал это в туннелях, так – как научило его Подземелье.

Ну́жно было двигаться вперед.

*

Зной. Люди на улицах стараются избавиться от лишней одежды. Жара всегда позволяет обнажать все больше те́ла, выбирать все более откровенные наряды. Девушки остаются лишь в мягких корсетах, украшая плечи и выступающую из-под одежды грудь рисунками серебрящейся краской или драгоценными камнями от Van Winters, фиксирующимися прямо на кожу. Женщины постарше предпочитают кружева или классическую бижутерию. Высокие каблуки заставляют прекрасных дам ступать величественно и надменно, оставляя на себе множество мужских взглядов.

Люди еще не понимают, но все чувства их уже напряжены, ощущая присутствие угрозы. Они пока не осознают, что это адреналин в малых дозах поднимает их тонус, бодрит, держит в напряжении. Он заставляет их следить за своим стилем, тщательнее выбирать наряд, стараться быть изысканнее. Это стресс и напряжение встряхивают, вынуждают проявлять свою сексуальность, обнажаться так, чтобы привлекать к себе окружающих. Девушки бросают искрящиеся взгляды на совершенно незнакомых мужчин, движения их манящи, они неосознанно соблазняют их, придавая даже обычной походке изящество и страсть.

Кай шел сквозь поток прохожих, большинство даже не замечали его, обходя как очередное препятствие. Все спешат по своим делам, здесь никому нет дела ни до кого, и даже праздно шатающиеся бездельники, занятые только собой, игнорируют все вокруг, не считаясь с многочисленными окружающими. Кай разбил группу студентов, пройдя прямо насквозь, они расступились, словно стая птиц, ни на секунду не прерывая свой разговор, и вновь собрались в тесную компанию, движущуюся в своем направлении.

Он остановился возле уличного бара в составе концерна Nublar Foods, заказав холодный напиток. Какая-то девушка с ярким ошейником из искусственных цветов и такими же цветами, вплетенными в волосы, уже стояла возле бара. Едва поймав на себе взгляд Кая, она искренне улыбнулась, сказала «Привет» и тут же упорхнула прочь, как только бармен протянул ей запотевшую стеклянную бутылку Melo с торчащей из нее соломинкой.

Кай облокотился на стойку бара, запрокинув голову, навстречу палящему солнцу. Пара корпоративных ховеров, исчерченных полосами, рекламой и знаками отличия, рассекли небо и скрылись за крышами стоящих вокруг зданий, оттуда в противоположную сторону пополз червяк поезда монорельсовой дороги.

Сейчас Кай искал кое-что старинное. Это была совершенно незначительная вещь, которой вряд ли кто-то дорожил, так что искать ее в антикварном магазине или в подобном заведении было бы бесполезно. Где найти в этом городе древний мусор? Первое, что пришло ему в голову – это Восточный Квартал. Кроме того, что в том дистрикте существовал свой закон, порядки и жизненный уклад, а концентрация жителей – преимущественно иноземных – была сравнима с карнавалом, район этот еще и являлся самой крупной барахолкой забытого хлама, от которого просто не было желающих избавляться.

Попросив у бармена сигарету, Кай вновь погрузился в толпу прохожих, неспешно направляясь к своей цели. Город гремел дневной жизнью, Кай щурился под оранжевым солнцем, разглядывая улицы на которых происходили бесчисленные события, вершились судьбы, разыгрывались драмы.

Восточный Квартал был совсем близко, сигарета едва догорела наполовину. Кай остановился перед массивными «золотыми» воротами, украшенными резьбой в виде извивающихся драконов и неизменным красным фонариком, висящим на них строго по центру. Эти ворота, створки которых по традиции закрывались на ночь, не смотря на множество других путей внутрь Квартала, обозначали границу «Нефритовой Империи». Стоит отметить, что с этой границей считались и власти – внутри были свои управление и полиция, полицейские же не принадлежавшие к департаменту Восточного Квартала сюда не совались, по крайней мере по долгу службы. Сколько же раз Каю приходилось побывать в этих местах со всевозможными делами. Кажется, он видел здесь все, от народных мстителей до мафиози, от умирающих детей до бессмертных долгожителей, от разрушения всех надежд до выстроенных великих незримых империй. Ему здесь не нравилось. Он плохо чувствовал себя в месте, где все события мира сосредоточились на маленьком клочке земли, в месте, которое, как электрическим разрядом, давало почувствовать всю кровожадность и бескомпромиссность жизни, неизменно давящей своей тяжестью. Несмотря на то, что Кай любил наблюдать разнообразие проявлений жизни, было что-то неправильное в том, что эта жизнь концентрировалась в столь тесном пространстве, доходя до гниения и разложения, коллапсируя и преобразовываясь в нечто иное – в отражение себя самой, в продукт распада.

Центральная улица была залита алым светом. Эти улицы скрывались под бесконечными тентами, навесами, шторами и прочими отрезками материи, перемешивающимися в сплошной свод, заменивший местным жителям синеву неба. Под этим пестрым пологом были подвешены разноцветные ленты, вымпелы, таблички и бумажные полоски с иероглифами. Иероглифы были повсюду, они перемешивались, переплетались, путаясь в один цельный каллиграфический лабиринт. И конечно же повсюду висели бумажные фонарики, яркие, пестрящие от узоров, исписанные иероглифами или просто одноцветные, они одновременно вспыхивали, едва солнце переставало давать достаточно света. Вместе с ними загорались и неисчислимые неоновые лампы, огни разнообразных вывесок, реклама, витрины, электрические гирлянды и мониторы. Восточный Квартал тонул в красном мареве, сверкающем и мигающим всеми цветами электрических огней.

Кай шел прямо посередине улицы, рассекая ровно пополам лососевый поток бесконечно движущихся прохожих. Все они куда-то спешили, каждый из них был занят своим личным крайне необходимым делом. Все они смешались в единой суете, в одном кишащем муравейнике; грязные рыночные торгаши толкали солдат мафии, одетых в безукоризненные костюмы ифу, чрезвычайно пестро одетые фрики покупали сигареты с пожелтевших лотков молчаливых старух, цвет лица которых имел тот же оттенок, что и одежда. Улицы наполнял гвалт, из открытых дверей лавок разносилась музыка, уличные торговцы старались перекричать эту музыку, тыча своим товаром прямо в нос потенциальному покупателю, уличная брань разносилась от каждого, кто обсуждал со своим партнером детали сделки; крики, гомон, шипение кипящего масла на каждом углу, бьющееся стекло, звон металла и самый разнообразный стук, треск и хруст. Здесь было все абсолютно так же, как и на улицах любого города, только весь город умещался в единственном квартале.

Гомон погружал Кая в какое-то ощущение нереальности, дезориентировал, он словно наблюдал за всем откуда-то извне. Яркие огни вспыхивали на периферии зрения, мерцание неоновых ламп оставляло после себя блики на сетчатке глаз. Звук барабанов бил откуда-то со стороны, нет, не те барабаны, что он слышал в видении, эти самые обычные восточные барабаны, совершенно реальные. Искры в глазах начали сливаться друг с другом, расплываясь и меняя цвет на обычный белый. Кай вдруг ощутил, что его разум тонет, теряет трезвость и погружается в помутнение. Кай терял контроль, видя окружающий его Восточный Квартал сквозь дымку, он словно оказался в какой-то оболочке, невидимой и плотной, едва пропускающей нити реальности сквозь себя. Это препарат Джамала вернул свое действие флешбеком, неоконченный сеанс возобновился, напоминая, что нельзя недооценивать эффекты его смесей, закономерности воздействия которых просто не существует.

Кай погрузился в оцепенение, наблюдая за всем сквозь пелену. Он не мог позволить себе погрузится в транс посреди переполненной улицы, поэтому разум его был опустошен от мыслей и растворялся в пространстве, пропитываясь окружающими событиями. Он выхватывал из толпы отдельные образы, мгновенные события, различные детали, никак не связанные между собой, и все они крепко отпечатывались в памяти, оставались там, как ненужные снимки, разложенные под стеклом.

Кай старался контролировать тело и продолжал неспешно двигаться вперед. Красный свет окутал окружающее пространство плотным туманом, вся обстановка начала меняться, объекты теперь становились чем-то иным, каждое событие можно было оценить с самых разных точек зрения, теперь покупатель пачки сигарет с лотка казался и малолетней девочкой, нарушающей закон и сенатским чиновником, получающим взятку и даже солдатом синдиката, заряжающим свое оружие. Лица постоянно менялись, преображаясь прямо на глазах, едва менялся угол зрения или иначе падала тень, любой из этих людей становился другим, гладкая кожа делалась морщинистой, суровые подбородки обращались утонченными женскими чертами, притягательная и симпатичная мимика сменялась уродливой и пугающей гримасой, взгляды из хладнокровных превращались в зовущие. Границы реального размылись, Кай не мог разобрать, где он видит настоящее, а где начинаются видения: он видел, как из открытого окна руки бросают стоящему рядом человеку кисет с драгоценностями – но, возможно, это просто его воображение, галлюцинация.

Залитое красным светом, видение окружающего пространства пульсировало, сдавливая его сознание. Пелена застилала глаза, исключая из видимого целые области, теряющиеся, словно забытые обрывки сна.

Внезапно раздался женский крик. Это был даже не крик, а какой-то визг, резкий, разрывающий пространство, он выражал не то восторг, не то ярость. Он отразился в глазах Кая синими сполохами, рассеивающими пелену помутнения, возвращающими пространству его натуральные краски и реальность происходящего. Кай тут же посмотрел туда, откуда раздался этот звук. Молодая девушка в чрезмерно короткой плиссированной юбке что-то громко говорила противным голосом стоящей рядом подруге. Через мгновение они уже растворились в толпе, и в Кая впился пронизывающий взгляд старца. Три старика в кимоно сидели возле стены в позе лотоса, головы их были гладко выбриты, а с подбородка к скрещенным стопам струились тонкие седые полоски бороды и усов. Старцы курили кальян, один на всех. Это были опиумные курильщики. Восточный Квартал – единственное место, где они могли вот так беспрепятственно употреблять продукт снотворного мака прямо на улице. Они считали это своим неотъемлемым правом, традицией, запрет которой был неприемлем. И мафия Нефритовой Империи – Триада – встала на защиту этой «традиции», не отступая даже перед Орденом, благодаря чему в Восточном Квартале это оставалось дозволенным особенной касте людей – не законно, но и не пресекалось.

Двое из старцев общались друг с другом, глядя в пустоту перед собой, но третий смотрел прямо в глаза Каю. Два выпученных замутненных морфином глаза пытались проникнуть в его сознание. Старец медленно поднес мундштук кальяна к губам, всасывая синеватый дым и выпустил из носа два густых облака, окутавших его лицо, скрывающих выражение и черты.

Кай почувствовал, как его собственное помутнение уходит прочь, разум освобождается, окружающая пелена рассеивается, возвращая реальности ее истинный вид. Спустя несколько долгих мгновений осталось лишь легкое опьянение, которое обещало выветриться в ближайшие часы. Кай продолжал смотреть на старика, а тот повернул голову налево и устремил свой взор в чернеющий между зданиями переулок. Кай не раздумывая направился туда.

Переулок уходил куда-то в темноту. Наверху между зданий на многих этажах были переброшены деревянные мостки – переходы – которые между собой так же соединили настилами, отчего вниз свет почти не проникал, и подворотню освещали только красные сполохи, попадающие сюда с улицы. Вход в переулок был завален каким-то хламом, оставляющим лишь узкий проход, так что он был как бы отгорожен от гудящей рядом толпы, будто находился совсем в другом измерении. В глубине тоже мрачнела гора рухляди, и было непонятно, можно ли вообще пройти дальше. А еще там стояла телефонная будка почившего в забытьи Empyre Telecom. Старая ржавая будка с остатками облупившейся красной краски, она, казалось, вросла в землю. Эта кабина, похоже, стояла здесь задолго до образования Восточного Квартала, она была каким-то потусторонним предметом в этом районе, совершенно не вписывающимся в общую обстановку, несмотря на то, что находилась на этом месте с незапамятных времен. Теперь, когда средства беспроводной связи наполнили этот мир, а коммуникационный магнат Empyre Telecom обанкротился и развалился, телефонная будка стала просто бесполезным хламом, до которого никому нет дела, тем более в подворотне Восточного Квартала.

В будке работала лампочка накаливания, она давала очень тусклый мерцающий свет, вокруг которого кружилась моль и мошкара, выстраиваясь в очередь перед раскаленной смертью. Кай открыл дверь, та на удивление легко поддалась, практически без скрипа. Он не удивится, если таксофон еще работает. Кай протянул руку, чтобы снять трубку и проверить, но так и замер, не завершив движение. Пусть все остается как есть, пусть он остается в неведении, он пришел сюда не за этим. Почему-то ему не хотелось тревожить этот старый аппарат, а вдруг, если он снимет трубку, где-нибудь какой-нибудь робот на телефонной станции обнаружит, что ненужный таксофон до сих пор функционирует, потребляя энергию города, и оборвет его жизнь мгновенным отключающим сигналом. Незнание того факта – работает ли этот антиквариат или нет – было каким-то приятным, словно он оставил нерушимой некую тайну, не предназначенную человечеству.

То, что нужно было Каю лежало в будке прямо под телефонным аппаратом.

*

Кай хлопнул толстым желтым справочником о стол в темном жилище Бальтазара, больше напоминавшем пещеру, нежели дом.

– У тебя неважно с восприятием обычного человеческого юмора, мой друг. – Усмехнулся Мустафа. – Боюсь этот хлам будет совершенно бесполезен и в нашей ситуации так и останется просто хламом.

Втроем они склонились в полумраке над одиноко лежащим на пустом столе старым и грязным телефонным справочником Empyre Telecom. Выглядел он воистину мусором – мятые и рваные страницы были частично вырваны, на обложке, да и внутри, полно заметок, записей или просто каракулей.

– Отнюдь! – Улыбнулся в ответ Кай. – В этот раз я сотворил чудо и создал из ртути золото.

– Объясни мне, как тебе это поможет? – Мустафа протянул руку указывая на толстую книгу с желтыми страницами. – Я понимаю, что ты подразумеваешь. По имени в нем можно найти адрес, где, возможно, был зарегистрирован кто-то из нас. Но ведь очевидно, что все мы скрываемся от любого архива или бюрократической машины так, чтобы никогда не быть обнаруженными во плоти. И любые наши данные окажутся в общедоступных документах в последнюю очередь. Ты даже не представляешь, какая запутанная схема регистрации моих учреждений в системе! А я сам так вообще держу при себе только фальшивые ID, они куда убедительнее настоящих. Даже если ты сможешь найти здесь оригинальную запись с именем одного из нас, то по номеру телефона и адресу тебя ждет исключительно пустое ничто, если они вообще существуют. Можешь спросить меня, я назову тебе любой настоящий адрес в этом городе, и ты можешь прокатиться туда – результат будет тот же, что и из справочника.

– Давай ка посмотрим. – Кай открыл первую страницу. – Это не просто справочник из газетной лавки. Этому справочнику лет сорок, сорок пять, может быть больше. Ага, вот, – Кай указал пальцем на надпись внизу страницы, – взгляни на дату. На тот момент справочник печатался из архива Empyre Telecom, куда попадали первичные сведения о регистрации поселенцев, никто не обновлял его в соответствии с поправками и изменениями, телефонная компания просто игнорировала эту заботу. Это точно – потому что потом, как раз для того, чтобы постоянно не перепечатывать все изменения и поправки, печатные справочники просто перестали выпускать, сразу запустили цифровую базу данных. Помните, были такие ударопрочные терминалы? Это позже их вернули в продажу в печатном виде, чтобы компенсировать недостатки цифровой системы. Так вот в этом справочнике первичные адреса, по которым вас регистрировали работники эмиграционной службы, когда вы заселялись в Вавилоне. Даже ты на тот момент, я уверен, был зарегистрирован там, где тебе предоставили жилье. Просто теперь все используют мобильную связь, и никто не придает этим записям значения, оставаясь уверенными, что те утратили свою актуальность. Но Майлз сам покупал себе дом тогда, отказавшись от помощи беженцам, даже в той ситуации у него оставались на это средства. Он тщательно выбирал такое место, где сможет оставаться долгие годы… и о котором не будет знать никто из нас. Я уверен, что найду здесь настоящий адрес Мозеса Майлза, где он живет и по сей день, даже если сейчас по всем остальным документам он вообще не из этого города. Майлз такой человек – я уверен, что он не отключил телефон, сохранив его, как винтажный аксессуар, и ответит на звонок, если мы застанем его дома. Возможно, он даже ждет этого. Думаю, в справочнике найдутся и еще какие-нибудь ниточки, вряд ли, конечно, мне попадется чей-то прямой адрес, но, может быть, по каким-то координатам можно будет проследить связь.

– Но это ведь займет слишком много времени, у нас его нет. С прослеживанием адресов нам не обойтись без…

– Бишопа. – Перебил его Кай. – Верно. Найти его – наша первоочередная задача, но такого, как он не вычислить по телефонному справочнику. Пока что у меня нет никаких идей на его счет, поэтому начнем решать ту задачу, которую мы можем выполнить. А именно – поищем Мозеса Майлза. А где Майлз, там и Сонни.

– При всем уважении, – прогремел до того молчавший Бальтазар, – зачем тебе мальчишка?

– Я соберу всех, как я и говорил раньше. – Не глядя на Бальтазара, спокойно ответил Кай.

– Зачем его в это втягивать? Оставь его, ему и без того не просто.

– Вы все были там. – Теперь Кай поднял глаза. – Со всех вас это началось, всем вместе и завершать.

Глаза Бальтазара сверкали из-под насупившихся бровей, сложив руки на мерно вздымающейся груди, он смотрел с вызовом на Кая сверху вниз, всем видом давая понять, что не согласен с этим решением.

– Дай-ка лучше телефон. – Отмахнулся Кай, отворачиваясь от него обратно к желтой бумаге справочника, и перелистывая страницы на букву «М».

Бальтазар развернулся и скрылся в темноте комнатки. Мустафа же протянул Каю старый дисковый аппарат с жирным черным названием Glöckner на корпусе. Длинный провод, уходил куда-то туда, где скрылся в темноте Бальтазар.

Палец Кая медленно скользил по строчкам в справочнике, выискивая при свете тусклой старой настольной лампы фамилию Майлз. Наконец, рука его застыла. Под пальцем вниз простиралась целая простыня Мозесов Майлзов с адресами и телефонами.

– Нам облегчит поиск то, что кого-то из них уже нет в живых, да и некоторых из этих адресов уже не существует. Бальтазар, mon ami, у тебя не найдется карандаша?

Карандаш Бальтазар бросил на стол рядом со справочником, ничего не произнося, и навис над Каем в ожидании. Кай знал, что ему тоже любопытно, сработает ли идея со справочником, но он будет еще долго сердит из-за Сонни, тем не менее, решение Кай менять не собирался.

Он обвел порядка пары дюжин имен «Майлз, Мозес», имени по отцу он не знал, так что поиск оставался довольно обширным.

– Может у тебя и карта найдется, Бальтазар? – Вновь обратился к нему Кай.

– У него тут на полке много древней макулатуры найдется, – ответил Мустафа и протянул Каю небольшой карманный компьютер в металлическом корпусе, – но пора уже научится пользоваться технологиями. Как заявляют синдикаты, они облегчают нашу жизнь. – Он усмехнулся. – Это Pathfinder от Prometheus – промышленный вариант, и программное обеспечение на нем для соответствующих нужд. Так что ближайшую кафешку найти не получится, но если тебе нужна настоящая карта, то это – то, что нужно.

Устройство было довольно тяжелым, но при этом совсем тонким, казалось, компьютер состоит из одного лишь дисплея и двух инкрустированных филигранью панелей, за которые можно было ухватиться. Кай открыл карту города. Экран расчертила тонкая зеленая сетка, разделяющая город на квадраты, в некоторых местах стояли разноцветные маркеры. Быстро сообразив, как работает программное обеспечение, Кай вывел все адреса, по которым были зарегистрированы Мозесы Майлзы. Практически сразу, глядя на карту, он вычеркнул несколько имен из списка в справочнике. Просмотрев информацию еще по некоторым адресам, он избавился и от них. Все же еще оставалось много номеров. Немного подумав и покрутив карту, Кай проставил цифры рядом с десятком записей в справочнике.

– Обзвоню их в таком порядке, эти дома́ были бы по вкусу Майлзу. Если промахнемся, что ж, пойдем просто по списку.

Кай поднял тяжелую пластиковую трубку и принялся крутить диск на Glöckner’е, едва попадая широким пальцем в отверстия с цифрами.

– Из-за твоей рухляди, – обратился к Бальтазару Мустафа с усмешкой, – мир утонет в огне, пока он наберет номер.

В трубке раздались гудки, довольно долго никто не отвечал, но в конце концов на другом конце раздался хриплый женский голос.

– Доброго дня. – Сказал Кай. – Это дом мистера Майлза?

– Он в тюрьме, ты че. Достали вы меня сюда звонить! Набирайте ему в тюрьму Морского Дистрикта, хватит с меня его дружков!

Короткие гудки известили Кая о том, что разговор окончен. С удивлением, написанным на лице он положил трубку обратно на аппарат.

– Ты ведь не думал, что с первого же звонка сорвешь куш? – Развел руками Мустафа.

– Видимо, тот район уже не такой тихий, как мне казалось.

Кай вычеркнул запись и принялся набирать следующий номер.

– Слушаю вас? – Трубку взял пожилой человек.

– Мистер Майлз?

– Да, кто интересуется?

– Подскажите, вы не участвовали ранее в экспедиции по восточному побережью, где стали свидетелем ритуала по прочтению старинных мантр?

– Экспедиции куда?

– Простите, должно быть мне дали неверные контакты.

Кай повесил трубку, не дожидаясь ответа. Устроившись поудобнее на стуле перед телефоном, он принялся совершать звонки. Если абонент отвечал на звонок, и мистер Майлз на том конце оказывался жив и проживал по адресу, то Кай спрашивал что-нибудь вроде: «Вы не принимали участие в восточной кампании китобоев?» или «Вы не связаны с экспертами по античным заклинаниям?», и в большинстве случаев люди переспрашивали его, произнося те же слова, что и он.

Мустафа рассмеялся, когда Кай в очередной раз повесил трубку:

– В этом есть что-то неестественное. В этом зрелище. Ты, при всем своем могуществе, обзваниваешь с дискового телефона номера́ из рассыпающегося в руках справочника, тогда как цифровые технологии перешагнули воображение фантастов.

Кай ничего не ответил. Занятие оказалось довольно муторным. «Трррр-т-т-т-т», – трещал телефон, когда диск возвращался в исходное положение. Дальше в трубке можно было услышать, как происходит соединение на цифровой телефонной станции, чего не услышать в более современных аппаратах, затем раздавались длинные гудки. Если абонент не брал трубку или линия была занята, и телефонный робот не сообщал, что абонент отключен, то Кай ставил в справочнике пометку, чтобы позже перезвонить еще раз.

Порядок телефонов, отмеченных цифрами, быстро закончился, и Кай стал набирать номера подряд, без особого разбора. Он потратил довольно много времени, обзванивая весь список, затем позволил себе выйти из комнаты в ангар и выкурить сигарету, разглядывая покрытые густой пылью мотоциклы. После он вернулся и обзвонил еще раз те номера, по которым не было ответа. Но тщетно.

Бальтазар задремал, сидя в темноте комнаты. Мустафа развалился в кресле, закинув ногу на подлокотник, его вид сейчас совсем не сочетался с его образом изысканного «хищника» и готового ко всему в любое мгновение, натянутого, как струна, убийцы. Рука его свешивалась через подлокотник и покачивалась, поблескивая перстнями в слабом свете камина.

Кай положил трубку на аппарат и отодвинул от себя телефон:

– Похоже, это оказалась не такая блестящая идея. Я даже не знаю, звоню ли я куда-то! Быть может телефон со сломанным динамиком валяется в груде хлама в заброшенном доме, принимая вызов и не издавая ни звука.

– Тебе нужно попробовать позже. Вечером, когда жители начнут возвращаться домой со своих рабочих мест. – Подсказал Мустафа. – К Мозесу Майлзу это вряд ли относится, но ты хотя бы вычислишь, где его нет. А по оставшимся адресам можно съездить, много их там?

– Порядочно. Даже если убрать половину, то, все равно, придется потратить не меньше дня, если просто посмотреть на здания снаружи. Да и в целом, теперь мне не кажется, что я двигаюсь в правильном направлении, остается ощущение, что затея оказалась глупой, и я делаю бесполезную работу.

– Послушай, – Мустафа выпрямился в кресле, – если ты готов бросить это, то не тяни… У меня есть кое-что для тебя. Я дам тебе другую нить, и ты не потеряешь время в поисках нового источника информации. Но это как-то не похоже на тебя – бросать начатое на середине, я привык видеть, что ты используешь средства до конца, либо пока не получишь желаемое, либо пока не убедишься в их бесполезности.

– Что за нить? – Кай сверкнул глазами.

– Нет, ты не должен так поступать. Либо доводи до конца, либо бросай: только тогда я укажу тебе путь. Моя подсказка никак не связана с Мозесом Майлзом, поэтому она спокойно дождется своего часа, ничего от тебя не утаивая.

Кай отвернулся, он сполз на край сиденья, уперев спину в жесткую неудобную спинку стула и опустил взгляд, раздумывая. Бросить эту затею просто потому что ничего не удается – действительно не в его манере. До вечерних часов, когда рабочие возвращаются в свои дома, осталось не так много времени, чтобы он мог потратить его на другие поиски. Но эта идея с каждой минутой казалась все менее стоящей – Майлз имел миллион причин не взять трубку телефона в своем доме, если он вообще у него там был, и, если Майлз вообще жил по адресу из справочника.

Ничего не говоря, Кай придвинул телефон обратно, снял трубку, бросил взгляд в справочник и начал набирать номер. Для себя он еще не решил, бросает это дело или нет, но Мустафа немного расслабился в кресле, увидев, что он вернулся к Glöckner’у, хотя наемник и продолжал пристально следить за его действиями.

В трубке что-то пощелкало, похрипело и раздался длинный гудок. Кай остановил в себе желание немедленно бросить трубку и выйти из комнаты. Еще один длинный гудок.

– Да, алло. – Голос ответившего человека был немного запыхавшимся, как будто он подбежал к телефону, только войдя в дом или услышав его откуда-нибудь из ванной.

И это был тот самый голос. Кай узнал каждую его ноту. Этот голос произносил для него очень много мудрых речей и часто помогал ему принять сложное решение, этот голос поддерживал его и этот же голос мог пристыдить его, дотягиваясь до самых укромных уголков его души. К этому голосу он бы обратился в первую очередь, когда ему хотелось с кем-то поговорить. И этот голос произносил слова проклятия, озвучивая его приговор… Никто не знал, какие чувства вызывал у него этот голос, но этот голос был для него, словно голос отца. Это был Мозес Майлз.

– Слушаю? – Повторил абонент, поскольку Кай молчал.

Кай медленно опустил трубку на рычаги.

– Я нашел его. – Произнес он, обводя в справочнике адрес.

Довольно долго комнату заполняло молчание. Мустафа встал и посмотрел в справочник.

– Если у него есть определитель номера – он может перезвонить. – Сказал он.

– А может и не перезвонить, – поспешно ответил Кай, – а может, как и мы, пробить адрес по номеру и просто приехать сюда. Именно поэтому я и решил использовать устаревший аппарат в этой лачуге. Но вряд ли он станет так делать. Думаю, он ждет меня, и догадывается, кто ему позвонил, но ничего не будет предпринимать. Я сам поеду к нему. Не сейчас… вначале мне надо подумать, что я ему скажу.

Мустафа кивнул и произнес:

– Что ж, ты все-таки оказался прав, хотя и сам почти потерял веру в себя. Я же, в таком случае, сделаю из своей подсказки вознаграждение, и дарю его тебе за удачу в твоем замысле. Итак, ты выиграл местонахождение братьев Шевалье. Сразу двоих. Я покажу тебе, где можно их найти, хотя ты и сам легко смог бы это выяснить. Все же, я сэкономлю твое время…

*

Был ли то сон? Или просто забытое воспоминание, просочившееся во мрак под плотно закрытые веки? Воспоминание из той поры, когда на земле еще стоял город, улицы которого были усеяны надгробиями могил.

Заходящее солнце золотилось на пшеничных колосьях. Он лег на землю сминая под собой волнующуюся в теряющем силу фёне ниву. Он не двигался, позволяя телу расслабится и утонуть во времени, невидимым среди пшеницы. Теперь он вновь стоит на этом пути в смятении и ветер перемен подгоняет его в спину. Он вновь вспомнил слова:

Когда шторм застилает разум, и пелена затянула взгляд – слушай шепот своих чувств.

Когда же это было?

Глава 5. Башня

Палящее вечернее солнце очередного дня ярко освещало шпили башен и слепило глаза, отражаясь от хромированных панелей на крышах города. Сверху было незаметно, как улицы города кипят, подогреваемые чрезмерной жарой, о которой напоминал диктор информационного канала на мониторе в конце салона.

Дирижабль нес Кая через весь город, пересекая напрямик все маршруты любого другого городского транспорта. Отобранные на кастинге передового среди специальных транспортно-модельных агентств «Entourage svc.», учрежденного крупным HR сегментом синдиката JinMao, по просторному салону между рядов проходили девушки, разнося напитки, закуски по требованию и всевозможные аксессуары, так необходимые в непродолжительном неторопливом полете. Стоит обратить на них особое внимание, поскольку, несмотря на всю изысканность и помпезность убранства этого городского транспорта от Les Syndicat des Aéronautes, единственной корпорации, способной конкурировать с Metropolis Engines, именно сопровождающие сотрудницы являлись символом роскоши и элитарности полета, который могли позволить себе далеко не все жители мегаполиса.

Девушкам, которых допускали к обслуживанию дирижаблей, необходимо было отличаться своим внешним видом от множества других – авиакомпания сформировала строгое правило, по которому претендентки должны обладать не просто красотой, но и выделяться в массе других дам, быть необычными среди всех приходящих на отбор в агентство. Этим Les Syndicat des Aéronautes стремились добиться узнаваемости каждой из своих сотрудниц, и порой для пассажиров в них сосредотачивался образ всей организации, к ним начинали относиться, как к символам авиакомпании, выбирая перелет не по удобству расписания, а по имени бортпроводника, отличая полюбившуюся сопровождающую среди прочих по каким-то особенностям. Стоит ли упоминать, что любой из изъянов во внешнем виде исключал девушку из экипажа до устранения недостатка, с лишением оклада, разумеется. Следующим моментом была одежда – форма девушек, обслуживающих дирижабль, была разработана таким образом, что оказалась на грани между неприкрытой сексуальностью и строгой опрятностью. Сотрудницы авиакомпании, на первый взгляд, выглядели вызывающе откровенно, но не одна деталь их костюма не позволяла возмутиться или вызвать смущение. Невероятным образом их внешний вид удовлетворял всех пассажиров на борту, от детей до стариков, состоятельных мужей и их жен, вспыльчивых молодых людей и беспечных молодых леди. И третье, чем были знамениты хостес дирижаблей – это их манеры. У каждого экипажа был устав, который содержал в себе подробные инструкции, как они должны действовать практически в любой ситуации, которая могла возникнуть на борту. Сотрудницы обязаны были знать его наизусть. И их манеры вызывали приблизительно те же чувства, что и их одежда – эти девушки общались с пассажирами, сочетая в разговоре оттенки обольщения, заботы, ответственности, наивности и сообразительности. Не произнося не единого слова, которое могло бы вызвать стеснение, казалось, они флиртуют с пассажирами и в то же время оберегают каждого, как самого дорогого и единственно значимого клиента. При этом не терялось ощущение, что на них можно положиться и их присутствие исключает любые недоразумения. Конечно же, они нравились всем от мала до велика.

Кай отвернулся в иллюминатор, едва стюардесса направилась грациозной поступью к его столику.

«Когда братья пришли в Вавилон» – начал свой рассказ Мустафа, – «они были полны энергии. Ты ведь знаешь Шевалье, еще когда караван двигался на запад, они срывались за каждой заблудшей душой, что встречалась им на пути. Они были в восторге от того, что получили, и им казалось, что они смогут сделать то, о чем так мечтают такие же идеалисты, как они, и что никому из них еще не удавалось. Они были уверены, что их Энергия позволит им сделать этот мир лучше. Им казалось, что они теперь могут создать, наконец, общество процветания, общество будущего. Они верили, что остановят жестокость, жадность, войны, насилие. Они верили, что, если они смогли отправить тебя в Изгнание, то смогут и создать мир во всем мире.

Конечно, тебе может показаться, что я преувеличиваю. Возможно и так, возможно я слишком строго сужу их наивность, но я видел, что из себя представляет человеческая натура еще до того, как мы все оказались в той квартире. И все чего они пытались добиться, для меня выглядит, как глупое геройство, желание доказать что-то миру вопреки.

Устроившись в Вавилоне, они стали делать то же, что и до Дней Гнева. Они присоединились к спасательной организации, где активно боролись против роботизации спасательных программ. Прошло время, и они основали свою собственную. Я помню тот день, они торжественно разрезали ленточку, а над входом золотилась практически рыцарская эмблема с изображением эфеса шпаги. О, этот символ прославился на весь город! Они работали под видом частного сыскного агентства, но то, чем они занимались, ассоциировалось не с чем иным, как с рыцарскими подвигами. Образ рыцаря в сверкающем доспехе – это первое, что возникает в голове, когда вспоминаешь «частных детективов» Шевалье.

Их деяния прославились, они не раз появлялись на телеэкранах и в газетных статьях. Люди видели, что братья являются кем-то особенным, а символика эфеса переросла из логотипа их фирмы в символ справедливости.»

За стеклом иллюминатора день тягуче плыл к закату. Широкая оболочка своим выпуклым пузом нависала над гондолой, но низкое солнце все равно попадало внутрь и через весь салон заставляло Кая щуриться, пока он сквозь ресницы наблюдал, как тень от дирижабля плывет по крышам зданий, дрожа и ломаясь от изменений рельефа. Дирижабль плыл неторопливо, словно гигантский небесный кит, время полета позволяло отдаться удовольствию от услуг экипажа и устроить из путешествия небольшое событие. Внизу же суетился город, отчего пассажир мог почувствовать себя властительным, никуда не спешащим господином.

Несмотря на свою медлительность и неторопливость, это все равно был самый удобный и короткий маршрут, чтобы добраться из одного края города в другой. Под гондолой проносились ховеры, и скользили черви монорельсов, а между зданий толкалось бесконечное множество автомобилей по улицам и магистралям. Сверху город выглядел мозаикой, конструктором, сложенным из деталей от разных наборов. Никто никогда не следил за стилистикой построек в этом мегаполисе, каждое здание строилось так, как того хотел хозяин. Рядом с готическим собором стоял железобетонный торговый центр, над двухэтажной деревянной лачугой нависал парапет из металла и стекла возвышающегося рядом издательства, а между деловых башен синдикатов, сиявших хромированными плитками и зеркально-тонированным стеклом возлежали сады экзотических растений и зоопарки. Это был город контрастов: даже в самом смелом представлении этого термина, Вавилон без скромности попадал под это определение.

Кай поднял взгляд. Похожее на лоскутное одеяло, полотно города загибалось к горизонту. Вавилон был исполинским! Это был, без преувеличения, самый большой мегаполис в мире – не одна столица не могла соперничать с ним в размерах. Следующий по размерам город намного уступал Вавилону в этой статистике. За многие века он занял столько пространства и вместил в себе столько народностей и форм, что преобразовался в отдельное государство в самом себе. Город просто бурлил от того количества событий и их разнообразия, что наполняли его в любое мгновение времени.

А на горизонте над инфраструктурой клубились дым и испарения, круглосуточно производимые безостановочными процессами перенаселенной урбанистической системы. И где-то в этой мгле почивала граница Вавилона. Городская застройка резко обрывалась, словно обрубленная топором, и начиналась пустыня, которой дали название Пограничной Пустоши. Неестественного, ярко-охряного, почти оранжевого цвета, эта Пустошь являла собой доказательство ошибки, которую может допустить власть, когда гонится на бешеной скорости только за своей наживой. Правительство возжелало захватывать все новые территории, делая это под приправой расширения города, предоставления нового жилья и условий для существования. Но вот только каждый чиновник заботился лишь о своей выгоде, не желая жертвовать своим благом ради осуществления общего проекта. Город все ширился, застраивая пригородные территории одинаковыми непригодными для жилья строениями. Множество клонированных синтетических коробок, соединяющихся в бесконечные кластеры – Сектора, созданные из непригодных для жилья материалов, неподготовленными для строительства работниками, в неподходящих для существования местах. Это называлось Жилищная Реформа.

Людей продолжали выселять в эти лачуги, где они болели и умирали, неспособные, зачастую, даже выбраться оттуда, чтобы найти себе пропитание. Так продолжалось какое-то время, а потом был бунт. Бунт, который записан навсегда во все хронологии. Сектора были стерты с лица земли. Буквально. Люди возвращались назад в город, заселяясь, где только можно, заполняя каждый уголок Вавилона. Правительство едва ли имело какую-то силу в то время, от него очень быстро ничего не осталось, его сменила другая власть – власть народа, в настоящие дни которая и стала властью синдикатов.

А уничтоженные трущобы Секторов устлали землю ядовитой пылью, из-под которой ничего не могло вырасти и на которой не могло быть жизни. Пустошь окружила город широким кольцом, четко обозначив его границы, и Вавилон был вынужден расти ввысь, лишившись возможности расширяться, надстраивая конструкции над надстройками, когда-то надстроенными поверх надстроек.

«Каждый из нас знает историю братьев Шевалье. Поэтому ты без труда нашел бы место, где они прибывают.

Под символом эфеса шпаги, братья брались за самую разнообразную и, иногда, просто невыполнимую работу. Их замечали не только в расследованиях преступлений, но и в уличных войнах, и в качестве спасателей в последствиях разрушительных катастроф, и не только в Вавилоне.

Но потом что-то изменилось. Что-то сломалось. Как будто сострадание закончилось в их душе. Они брались за работу, как будто лишившись эмоций и чувств. Однажды, я видел, как они шли по улице во время беспорядков. Закованные в свои защитные доспехи, они поливали свинцом нападающих без разбора, а в глазах – пустота. Они словно выгорели изнутри.

После беспорядков абсолютное безразличие стало их символом. Сохраняя жизнь, они бросали ее на дороге, избавлялись, как от остаточного материала… Делай что должен и будь что будет. И потому их организацию уничтожили сами же люди. Правительство, репортеры, злые языки, мошенники.

Когда братья уходили из конфискованного у них здания, Сантино бросил туда бутылку с горящей смесью, здание выгорело дотла, и никто не попытался его потушить. А в глазах у них тускнело все то же безразличие.»

Внутри гондола была отделана, разумеется, золоченой лепниной. Деревянная мебель, хромированный металл, мягкие кожаные диваны. Весь салон разделяли три ряда посадочных мест, обозначенных блестящими золотистым цветом номерками с черными цифрами. Каждые два дивана были повернуты друг к другу, заключив между собой просторный стол, таящий в себе множество чудесных технологий для дорожных нужд. Сами по себе диваны были столь мягкими и комфортными, что, казалось, без устали на них можно просидеть вечность – вот уж что не помешало бы колдунам-аскетам, бесконечно медитирующим в их затерянных горных пещерах.

Длинный салон, занимающий большую часть гондолы, был достаточно просторным и организованным так, чтобы передвигающиеся по нему пассажиры не испытывали стеснения и дискомфорта – в проходе между диванами спокойно могли разойтись стюардесса и пузатый мужчина, не беспокоя при этом сидящих рядом людей. Во всем пространстве гондолы с помощью высокотехнологичного климат-контроля от TechnoCorp//Oculus поддерживалась комфортная температура и влажность, на которую никоим образом не влияла погода за бортом. Говоря о погоде, стоит упомянуть, что гондола была оборудована специальной гидравликой, практически полностью гасящей все колебания и тряску от внешнего воздействия, так что даже в ветреную и дождливую погоду в бокалах на столе пассажиров лишь появлялась легкая рябь на поверхности напитков (при особо сильных ветрах и в ураган дирижабли просто не выпускались).

По углам салона были развешаны мониторы, на плоских экранах которых были выбраны нейтральные новостные каналы, без устали вещающие о событиях огромного мегаполиса: «…в борьбе с пожарами. По долгожданному запросу региональной администрации, городские расчеты были направлены в помощь, в точки, где на данный момент сложилась самая чрезвычайная ситуация и пожары наиболее близко подступили к столичному региону. Также в черте города зарегистрированы случаи внезапного…». На посадочных же местах дизайнеры отказались от цифровых мониторов, оборудовав каждое место аналоговым дисплеем в винтажном корпусе с совокупностью высокоточных линз, опускающимся перед пассажиром с потолка на телескопической инсталляции, напоминающей о старинных sci-fi фильмах и литературе. Такой дисплей, безусловно, занимал куда больше пространства, практически поглощая своими габаритами зрителя, но воспроизводил куда более качественное изображение, захватывающее своей зрелищностью.

Кай выкупил для себя все четыре места, полагающиеся на каждый стол, дабы его не побеспокоили подсаживающиеся пассажиры. Хотя салон и оставался не до конца заполнен, все же этим рейсом воспользовалось изрядное количество народа, учитывая стоимость билета и обыденность буднего дня.

Едва стюардесса заметила, что Кай отвернулся от иллюминатора, она вновь направилась к нему, поскольку с начала полета он так и не дал возможности предложить свои услуги, но и в этот раз он остановил ее, пронзив многозначительным взглядом, и для закрепления покачав головой.

Утро выдалось еще жарче, чем предыдущее, но Кай спал, накрывшись широченной белой простыней, на животе, уткнувшись лицом в подушку, и лишь ноги торчали из-под глади полотна. В этот раз цепи остались на его теле, и крест-накрест оплетали торс. Он не хотел, чтобы Ребекка видела их, потому, когда она вышла из ванной и принялась греметь чашками, он не смел пошевелиться и всем видом показывал, что спит, дожидаясь, пока она уйдет по своим делам.

Он прекрасно осознавал, в каком смятении находится девушка от его внезапного появления и неспособности совершенно ничего о нем узнать. Но ему нравилось жить у нее. Ему нравилось то изящество, то женское обаяние, которые она прятала под маской агрессивности, силы и криминальности, он испытывал удовольствие, находясь рядом с ней. Поэтому и продолжал оставаться здесь, у нее, имея при этом множество разных возможностей переселиться и обустроится после возвращения из Подземелья. Он желал, чтобы Ребекка заполнила какое-то пространство в его жизни, на том отрезке времени, что он мог себе позволить. Эта была одна из главных причин, почему ей не стоило ничего знать о нем – он хотел просто жить рядом с ней дальше так, как жил сейчас.

Кай не собирался, да и не имел права, навязывать себя против ее воли, но все же предпринимал все, что было допустимо, чтобы девушка сама пожелала его присутствия. Разумеется, будь он обычным человеком, вряд ли бы она пустила его на порог при первой встрече, когда он стоял там, перед ней, с окровавленной головой, пусть даже в благодарность за избавление от гангстеров. Его вид был весьма угрожающим, никак не вызывая к себе доверия, и сомнительно, что располагал к себе, если бы не его способности притягивать людей.

Даже сейчас она пристально разглядывала его. Ребекка не сознавала этого, но внутри она чувствовала, что он не такой, как все, и присущее ей любопытство заставляло изучать своего нового знакомого. Если бы правила приличия позволяли, она бы сдернула простыню, в порыве разглядеть его в подробностях, рассмотреть каждую татуировку. Ей хотелось узнать его ближе, знать о нем как можно больше. А значит она должна была держать его рядом с собой, для чего самым удобным способом было позволить ему жить здесь.

Так и не дождавшись, что он «проснется», Ребекка собрала различную мелочь и ушла по делам в коротеньких джинсовых рваных шортах и тяжелых высоких ботинках с развязанными особым образом – чтоб не наступить на них – шнурками.

Положив руки на стол, Кай крутил в пальцах ключ от квартиры Реббеки. Мысли перемешивались в его голове, сбивая друг друга, прерывая одна другую на середине.

Нужно найти Бишопа, во что бы то не стало. Тогда их путь будет виден, а пока они бредут сквозь мглу, не понимая, куда сделать следующий шаг. Если найти его, то они смогут успеть, до того, как Она спалит все вокруг.

О да, Она уничтожит все! Не стоит надеяться на что-то иное. Она в ярости, Ее гнев граничит с безумием. В этом можно не сомневаться. И поскольку Она является тем, кто Она есть, Кай знал, что Она обрушит всю свою мощь, которую копила и собирала все эти годы. И никто кроме него не сможет противостоять Ей.

Но даже при постоянных раздумьях он не знал, что делать!

Едва он вспоминал про Нее, вспоминал тот страх, который испытал, увидев Ее, он сразу ощущал себя мальчишкой. Он попытался представить себя на крыше перед Ней – Она тут же выплеснет все свое сконцентрированное неистовство на него и постарается унизить едкими словами, жаждая не просто расправиться, но довести до отчаяния, заставить скулить у Ее ног. Ей будет недостаточно уничтожить его своим пламенем, Она желает собственными пальцами разорвать его плоть, выцарапать из него сердце. А он? Ну, конечно же, он будет защищаться. А дальше? Что бы он не сказал, Она будет стремиться лишь к одному – уничтожить все вокруг. Что он должен делать, чтоб Ее остановить? Неужели уничтожить Ее? И это выход?

Он не перестает задавать себе один и тот же вопрос. Что делать? Вернее, не так: что он должен делать, чтобы это было правильно? И вот – он опять в тупике. Что делать, когда он предстанет перед Ней? Что делать, чтобы к его людям вернулась вера в него? Что делать, чтобы найти Бишопа?

Как увидеть невидимку? Как найти человека, который стер все следы своего существования из системы? Бишоп гениальный хакер и уничтожил все данные о себе во всех реестрах, а также скрыл любые отсылки, любые нити, ведущие к своему местоположению, ликвидировав все потенциальные каналы для контакта. Его не существовало в Вавилоне. Он был лишь призрачной тенью на просторах цифровой сети, наблюдая за событиями мира, как безмолвный созерцатель. Бишоп обладал способностями найти через цифровое пространство кого угодно, не оставляя никаких признаков своего присутствия. Быть может, он и сейчас наблюдает за ним через камеру видеонаблюдения салона дирижабля?

Нужно отправляться к Майлзу. Возможно, у него есть подсказка, как выйти на Бишопа. Но если его мнение схоже со взглядами остальных, то теперь, похоже, Майлз не будет принимать его так же тепло, как прежде. Он сильная и независимая личность, на которую не так-то просто повлиять, и если мысли его расходятся с доводами Кая, то переубедить его вряд ли выпадет возможность. Такого разговора Каю совсем не хотелось.

Обратив взор вновь за иллюминатор, Кай смотрел на проплывающие внизу здания. Дирижабль рассекал небесную твердь, в сонном полете все сокращая расстояние до северо-западных окраин города. Как подсказал ему Мустафа, там Кай и надеялся застать братьев Шевалье.

«Ты найдешь их в старом баре на улицах дистрикта Эриду. Теперь их разум полон безразличия и тумана, они потеряли цель своего существования и просто следят за течением дней. Младший брат топит время в бутылке, зачастую не замечая, что вообще происходит вокруг. Не знаю, что ты собираешься им сказать, но им нет дела до окружающего их мира.

Не думаю, что ты найдешь их там утром или за обеденным столом, теперь они – люди ночи, люди темноты, в которой прячут от себя свои души.»

*

Кай дождался заката, блуждая пешком по переходам и мостам, избрав к бару запутанный маршрут от посадочной площадки дирижабля. В этом дистрикте нижние улицы – те что находились на уровне земли – были по большей части заброшенными и практически не использовались. По переулкам, наполняемым стелящимся густым туманом теплых испарений канализации, скитались только бродяги, сбиваясь в небольшие группы возле разведенного огня, собаки, да вездесущие банды Крыс.

Жители стремились наверх, прокладывая новые улицы на многоэтажной высоте. Это были не просто мостки и переходы, эти кварталы наполняли полноценные дороги, по которым можно было доехать до нужного уровня. Кай, правда, держался в стороне от широких улиц, проходя по тесным переулкам, устланным квадратами бетонной плитки, и отгороженным перилами или забором из сетки от пропасти к нижним уровням. Быстро заползающую между высоких зданий темноту до́лжно было рассеивать фонарям, но уличное освещение блекло позади всевозможных неоновых вывесок, наполняющих покрытые мусором улицы мерцанием самых невероятных цветов. Многие лампы моргали, либо от неисправности, либо по задумке хозяина, в каких-то надписях не горели отдельные буквы, но неоновым огнем светилась почти каждая табличка и реклама. Реклама заполняла собой любой свободный уголок. Каждый сантиметр неиспользуемого пространства занимала надпись, рисунок, адрес или номер телефона, взору хотелось спрятаться от бесконечных предложений товаров и услуг. Ничего удивительного, что прохожие почти не смотрели по сторонам и даже на встречающихся людей, их взоры были заняты своими портативными устройствами, прямо на ходу люди погружались в свои маленькие мирки внутри мобильных гаджетов, электронных очков, моноклей и прочих кибер-примочек. Вдоль разрисованных граффити бетонных стен тянулись толстые кабели, не особо изолированные от доступа случайных прохожих. Запутываясь в тугие пучки возле проржавевших щитков, они устремлялись во всех направлениях, разнося в каждое помещение, в каждую пристройку электричество, связь, телевидение и виртуальное пространство. Многие окна были закрыты автоматическими жалюзи, как внутри, так дополнительно и снаружи, и над многими из них нависали металлические козырьки, защищающие не только от воды, но и от всего, что может упасть сверху, какие-то из этих козырьков закрывались, становясь полноценной ставней. Иногда под этими окнами были установлены пневматические платформы, чтобы поднимать грузы прямо в помещение, минуя все двери и лестницы. Электроники на этих улицах было вообще очень много – чуть ли не каждая дверь была оборудована электронным замком; на углах зданий, рядом с многими дверьми, а иногда и просто на отдельном столбе поблескивали стеклянным глазом камеры слежения. И повсюду, между окон, на балконах, в любом удобном месте находились вездесущие коробки кондиционеров: разрисованные, пыльные, новые и сломанные, на них ставили цветы и напитки, крепили фонари и устраивали в них тайники. На узких улочках, где автомобилю было не пробраться, то тут, то там стояли мотоциклы и скутеры всех мастей, иногда привязанные стальными тросиками, иногда защищенные последней версией охранной системы, а иногда настолько разломанные, что хозяин бы сам доплатил, чтобы избавиться от этого хлама.

Каждый дистрикт Вавилона вызывал в Кае совершенно различные ощущения, они все отличались, оставаясь частями одного целого. Оглядываясь по сторонам, Кай испытывал новые чувства, погружался в иную атмосферу, обновляющую его мысли и восприятие. Столь фантастические, но при этом напоминающие руины, эти улицы приносили Каю раздумья и легкую грусть, в то же время заставляя сосредоточится и быть серьезнее, очищая разум от мелочей и оттенков настроения, как от шелухи.

В воздухе чувствовался легкий запах гари. Перекрываемый уличными запахами, большинство прохожих не замечали его, и, уж конечно, никто не придавал ему значения.

Блуждая по этим техно-лабиринтам улиц, сопровождаемый пучками проводов, несущих самые различные сигналы, переплетающиеся внутри металлических трансформаторов, похожих на подвешенные на столбах ведра, Кай возвращался мыслями к поискам Бишопа.

Бишоп, безусловно, был псевдоним, но истинного его имени Кай никогда не знал. Скорее всего и никто из ныне живущих его никогда не знал. Кай, вообще, имел мало представления о характере, привычках и мыслях этого человека – Епископ был предельно скрытен, даже среди своих близких людей – отчего еще сложнее становились его поиски. Невозможно было предугадать, где он мог бы оказаться или что заставило бы его проявить себя.

Единственная идея, которая посещала на этот счет Кая – это объявить о своем присутствии на всю сеть, на все цифровое пространство. Но эту «блестящую» мысль Кай все время гнал прочь, решив использовать ее только в самый последний момент, когда окажется в абсолютной безысходности. Объяви он о своем присутствии, и вся планета вздрогнет и обратит на него свой взор, Вавилон просто закипит вокруг! Сколько служб начнут его поиски, сколько самых разнообразных личностей устремиться в его сторону. Конечно, основная масса жителей этого мира с ним не знакома и слабо представляет себе кто он такой, но в любом уголке света найдется персона, которой хотя бы отчасти что-то известно о его сущности, и у каждого из них свои мысли на его счет…

Вывеской бару служила подсвеченная надпись: «Схрон» написанная по трафарету прямо на стене рядом со входом в заведение. Под названием, также по трафарету, баллончиком был нарисован символ из пяти темно-красных прямоугольников, выстроенных в башню с небольшим отступом между друг другом. Прямоугольники были практически одинаковыми, лишь становились едва заметно тоньше к верхушке башни.

Дверь бара, обитая железными листами снаружи, но деревянная и резная изнутри, закрылась за спиной Кая, отсекая вечерний зной улиц и обрывая его раздумья, заставляя сосредоточится на происходящем. Внутри бар не давал забыть, в каком дистрикте он находится, но создавал ощущение убежища, отделенного от наружной суеты.

Здесь было довольно темно, отчего через приоткрытые горизонтальные жалюзи внутрь пробивался широкими полосками свет от уличных огней. Из-за такого освещения силуэты и фигуры казались неверными и неправильными. Заведение было не слишком просторным и длинная стойка бара занимала всю его длину напротив небольших столиков под окнами, уместившихся среди одутловатых, но твердых от своей плотности диванов. Для бара тут было весьма тихо, какая-то музыка играла настолько незаметно, что было слышно, как говорит диктор по телевизору за стойкой. Внутри помещение наполнялось прохладой, на потолке медленно вращались два больших хромированных вентилятора, хотя, конечно же, они имели исключительно декоративную функцию, температура, безусловно, контролировалась при помощи кондиционеров. В дальней стене, в качестве дани модным тенденциям декорирования публичных заведений, находился стеллаж, наполненный разнообразными книгами, еще один, для соблюдения стиля, разместился за стойкой бара, прямо между полками с алкоголем. Людей здесь было немного, и все же несколько столиков оставались заняты – кто-то беседовал возле окна на диванах, и у барной стойки устроились несколько человек. Странно было увидеть в самом конце зала двух откровенно одетых девушек в пышных кружевных каркасных юбках с глубоким разрезом спереди, который открывал взгляду кружева высоких чулок с тесемками, поднимающимися к скрытому под одеждой поясу. Стоило чуть пристальнее рассмотреть их и сразу становилось ясно, что они не были проститутками, и, очевидно, пришли сюда не знакомиться или танцевать. Расположившись возле стойки и обмениваясь фразами с барменом, они воспринимались местными, постоянными посетителями, которых хорошо знают. Необычно было видеть, что столь яркие индивидуальности выбрали такое тихое место для посещения, хотя спустя какое-то время Кай понял в чем было дело.

Прямо посередине за стойкой, склонив голову над стаканом, наполненным на два пальца с черным льдом, сидел Сантино. Кай узнал его мгновенно – он практически не изменился с момента их последней встречи, разве что одет теперь был не в строгий стильный костюм, а в простой серый неприметный блейзер, практически сливаясь с обстановкой, и волосы его были растрепаны, словно он не прикасался к ним с того момента, как проснулся. Он совсем не двигался, и так склонился над стаканом, что могло показаться, что он спит, но глаза его безучастно смотрели куда-то сквозь черный лед. Когда щелкнула закрывшаяся за спиной дверь, на Кая взглянули все, кто не сидел к нему спиной – так происходит всегда, когда ты входишь в тихое место, наполненное людьми – но Сантино не повел и бровью, он находился в своих собственных мыслях и окружающие его не интересовали. Прошло несколько секунд, и Сантино поднял взгляд на телевизор, висящий прямо перед ним, руки его – словно сами по себе – достали из кармана мятую пачку сигарет Grim Reaper и вложили ему в губы одну. Так же, не отрывая от экрана взгляда, он зажег сигарету металлической бензиновой зажигалкой, положив ее перед собой на стойку рядом с пачкой и стаканом.

Кай медленно опустился на высокий одноногий стул без спинки рядом с Сантино. Но даже в этот момент тот не взглянул на него, продолжая безучастно смотреть в телевизор, со стаканом в одной руке и сигаретой в другой.

Так они сидели довольно долго. Оба молчали, Кай тоже закурил свои сигареты, поглядывая сквозь дым на телевизор и переводя взгляд на Сантино. Его друг ничуть не постарел, с тех пор, как они виделись в последний раз, а это было очень давно. Суровое узкое лицо с резкими угловатыми чертами выдавало в нем северные корни, откуда братья Шевалье на самом деле Кай не знал, но, наверняка, они были воспитанниками холодных краев. Длинные русые волосы были небрежно собраны на затылке в хвост, зажатый какой-то веревочкой пополам, отдельные локоны торчали из него в разные стороны, напоминая окружающим, что этому человеку нет никакого дела до происходящего вокруг, как и до себя самого. На лице не появилось не единой новой точки, ни оспинки, ни родинки, лишь щетина отросла длиннее, чем Кай привык видеть.

Перед ними остановился бармен.

– Налей мне того же. – Попросил Кай, показывая пальцем на стакан Сантино.

Когда бармен удалился за бутылкой, Кай наконец заговорил:

– Здравствуй, мой друг. Вот мы и встретились вновь.

Сантино так и не повернулся. Он сделал большой глоток, лишенный всякой мимики, будто пил освежающий лимонад, продолжая молчание, в руке его дымилась сигарета, уже практически догорев и приближаясь к пальцам; дым окутывал его лицо, пропитывая одежду запахом табака.

– Да. – Наконец, произнес он. Очень тихо, словно для себя. – Встретились. Здравствуй. Не в лучшее время, как по мне.

Кай не знал, что ответить. Похоже, Сантино возлагал на него определенные надежды, которые Кай не оправдал. Пока что, не совсем понимая, как себя вести, он попробовал с другой стороны:

– Мое изгнание окончено. Теперь я вернулся. Подземелье больше не ждет меня!

Бармен вновь остановился перед ними, поставив перед Каем широкий стакан. Черные кубики льда зазвенели по стеклянным стенкам, облитые темно-коричневой жидкостью они стали выглядеть гладкими и искрящимися. Дверь бара открылась, впуская внутрь новую девушку в длинном изысканном платье с высоким разрезом сбоку вдоль юбки, обнажающим стройность ног. Она, не останавливаясь, прошла мимо сидящих за стойкой людей прямо к двум девушкам в дальнем конце зала.

Сантино молчал, то ли, не желая говорить вообще, то ли, не желая говорить при бармене, но, когда бармен ушел, разговор не возобновился. Молчание становилось все тяжелее, наполняясь табачным дымом дешевых сигарет. Сделав глоток, Кай вновь обратился к Сантино:

– Прошло много времени с нашей последней встречи. Я понимаю, многие вещи изменились, нам стоило бы их обсудить… – У Кая появилось ощущение, что его принцип общения похож на манеру разговаривать с ребенком, и что ему, пожалуй, стоит продолжать в том же ключе. – Но я спешу к тебе, как к брату, за помощью.

Кай остановился на полуслове, повернувшись к Сантино и глядя ему в лицо, но тот никак не реагировал, сверля взглядом свой бокал. Сигарета в его руке уже догорела до фильтра, большой шмат серого пепла, достигнув его пальца, упал прямо на стойку. Не обращая никакого внимания, Сантино положил манжет серого блейзера прямо в рассыпавшийся пепел, сминая окурок в пепельнице, и достал новую сигарету.

Всем своим видом он давал понять Каю, что ему нет никакого дела до него и он не желает общаться.

Не находя больше какой-либо еще возможности обратить на себя внимание Сантино, Кай вздохнул, взял стакан и развернулся на одноногом стуле, облокотившись спиной на стойку и закинув на нее локти. Отчаявшись разговорить друга, он молча стал осматривать зал. За столиком поблизости сидел другой одинокий посетитель, так же, как и Сантино, наблюдавший за искрами в своем стакане. Его лицо было исчерчено глубокими морщинами и мелкими шрамами и создавало впечатление лица военного человека, а в цветастой пляжной рубашке он выглядел так, словно не знал, как одеваться без униформы. У окна сидела парочка из торговой касты, они в пол голоса обменивались какими-то романтическими фразами, окрашивая их интимной улыбкой, на соседнем с ними диване сидела еще одна дама в не менее пикантном, чем у девушек за стойкой, наряде с кофейной чашкой и читала какую-то книгу. Многие курили, но сигаретный дым быстро вытягивался прочь, тихая музыка убаюкивала и, не смотря на свежий воздух, придавала атмосферу камерности и какой-то тесноты. Внутри это место, оправдывая название, ощущалось, как убежище, полутемное укрытие, где тебя могут не заметить, даже если заглянут внутрь.

Внутри Кая, в ответ на это уныние, начало зарождаться раздражение. Возможно, все эти люди хотели спрятаться здесь от чего-то, отгородиться, как и Сантино, но это блюзовое настроение, какие-то отголоски всеобщей грусти, стали вызывать в Кае злость, какую может вызвать ноющий человек в момент решительных действий. На секунду Каю показалось, что его закрыли в тесном помещении, наполненном спертым воздухом, а вокруг сидят измученные люди, которые тянут в мольбах к нему свои руки. Раздражение разрасталось, ему вдруг захотелось накричать на всех посетителей, пинками заставить двигаться, расшевелить их, напомнив, что бездействие приведет их к тщетному разложению.

Кай резко развернулся обратно к Сантино, бросив ему в лицо:

– Это что, бар разбитых сердец? – От неожиданности Сантино вскинул на него удивленный взгляд. – Изо дня в день здесь прячутся люди, заливая свою память?

– Что тебе нужно, Кай? – Не отворачиваясь, заговорил, наконец, Сантино. – Зачем ты пришел?

– Мое Изгнание закончилось, и я пришел поделиться этим! Я пришел, наконец, поздороваться, поприветствовать тебя и твоего брата! Я пришел увидеть своих близких людей!

Сантино поморщился и отвернулся обратно к стакану, но молчать теперь не стал:

– А что же раньше? Говори, как есть – ты пришел потому, что, когда вернулся из Изгнания, столкнулся с чем-то, чего не ожидал. И теперь ты вдруг решил, что должен вмешаться, что это твоя обязанность, потому что зависит напрямую от тебя. Ты пришел, потому что явилась Она!

– О, да, брат. Я пришел именно поэтому, будь то совпадением, стечением обстоятельств, или будь то предначертано судьбой. – Сантино хмыкнул, едва услышав рассуждения Кая про судьбу. – Быть может, я повременил бы со своим приветствием, не будь над городом угрозы. Быть может, я постарался бы поприветствовать тебя не в столь заброшенном виде, а дождался бы твоего возрождения, когда бы ты блистал, как в день нашей встречи. Быть может, кто знает? Но сейчас Она стоит над городом, желая сжечь все и всех без разбора, и, скажи мне, кто же дугой, нежели я, сможет Ей противостоять? Быть может, это забота людей этого города? Людей этой страны? Правительства, синдикатов? Быть может, Сорок Четвертые Спасатели во главе с братьями Шевалье будут Ей противостоять?

– Да что ты можешь знать? – Процедил сквозь зубы Сантино. – Что ты вообще можешь знать про Сорок Четвертый Расчет? Не стоит тебе упоминать их когда-либо… – Он набрал в грудь воздуха. – И тебя не было, когда люди этого города убивали друг друга за деньги и власть, тебя не было, когда люди этого города убивали друг друга за место в этом же городе, когда люди стали убивать друг друга за идею, а потом, когда вновь принялись убивать за деньги и власть!

Кай застыл в недоумении, абсолютно не находя слов. За кого Сантино его принимал?! Кай проглотил обиду и попробовал еще раз:

– Как бы там ни было, сейчас людей будет убивать Она. Всех. И теперь нет никого, кроме меня, кто смог бы Ее остановить. Теперь это исключительно моя… обязанность. И мне не обойтись без вашей помощи. Поэтому я и прошу, чтоб ты присоединился ко мне, Сантино.

– Ты такой же как Она! На самом деле, как и Ей, тебе нет дела до людей! Где ты был, когда этот город нуждался в тебе? Тебя не было, когда Вавилон раскалывался напополам от беспорядков, и улицы были завалены трупами. Ты не видел, что творили синдикаты, когда доказывали сенату свою власть. И не надо говорить, что скован цепями, ты обращаешь внимание только на то, что касается тебя. Люди, их страдания и их катастрофы тебя не волнуют, ты пришел, только когда в этом появилась твоя личная выгода. Быть может, ты хочешь не Ее остановить, а хочешь вернуться к началу? Получить свое могущество? Вернуться к Ней? Вернуть Ее? А? Быть может? Ты ведь готов говорить все что угодно, чтобы люди следовали за тобой, не отрицай, я убедился в этом, когда караван шел на запад. И кто знает, что за твоими словами на самом деле?

Кай не ответил. Он отвернулся от Сантино и сделал глоток из своего бокала. Напиток обжег рот, наполняя глотку чрезмерно терпким вкусом, а мысли погружая в видения и сумбур. Он не ожидал услышать те слова, что сказал ему при встрече Бальтазар, но удивление от речи Сантино не шло с ними ни в какое сравнение. Он мог ждать чего-то подобного от Сета… как же тогда будет проходить разговор с Сетом, если уже та́к настроен Сантино? Но… кажется, он прав. Теперь все размыто, черное и белое стало серым, и непонятно, какие из действий были неверными, а какие необходимыми. Со своей стороны, Сантино воспринимает все в правильном свете. Только он не видит другой стороны… как и Кай.

– Если я буду пытаться переубедить тебя – это лишь укрепит тебя в собственном недоверии. – Не поворачиваясь к Сантино, произнес Кай. – Думаю, нет смысла говорить об Изгнании, и какие события стали его причиной. Но ты прав, я не видел, что происходило с Вавилоном, пока я прозябал в Подземелье. Наверное, какие-то из моих поступков за это время были неверными, и, наверное, я должен был посоветоваться с кем-то, прежде, чем что-то совершить или не совершать. И теперь я хочу обратиться к вам. Хочу, чтобы вы все помогли мне, чтобы и ты лично помог мне поступить правильно. Еще ведь не поздно, наконец, посоветоваться о своих решениях. Ты теперь мудрее меня, ведь я просидел под землей все это время и не видел город, не видел людей, не видел жизнь. Возможно, я теперь ошибаюсь в своих оценках действительности. Так присоединяйся ко мне, иди за мной и покажи, как я должен поступить. Вернитесь все и направляйте меня!

Сантино молчал. За спиной прибавилось голосов, похоже люди продолжали приходить, и бар наполнялся, но ни Кай ни Сантино не обращали на это никакого внимания. Закурив следующую сигарету, младший Шевалье повернулся к Каю и угрюмо заговорил:

– Вот видишь, ты делаешь все, чтобы я следовал за тобой. Почему же я должен доверять тебе? Ведь раньше я верил тебе, я верил в тебя, а тебе не было никакого дела. Ты скрывался за вуалью Изгнания, избавляя себя от любой ответственности этой причиной. Сколько раз ты поднимался из Подземелья? Сколько раз тебя видели на улицах этого города? Но ты не явился, когда мы с братом звали тебя! – Последние слова Сантино буквально прорычал: – Даже когда я́ взывал к тебе!

Кай вздохнул, ему не очень хотелось произносить что-то подобное, особенно после всего, чему он научился в Подземелье, но Сантино, похоже, требовалось буквальное разъяснение:

– Послушай, не нужно считать меня высшей силой правосудия, которая является по зову просящих. С людьми случается множество катастроф, большинство из которых порождают они сами. Ты ведь понимаешь, что мое предназначение вовсе не казнить неверных. Я не должен вытаскивать этот или любой другой народ из каждой лужи, в которую он готов залезть. Мое наказание в Изгнании, а не в служении, и теперь оно, как видишь, закончилось.

Ты все еще путаешь мою сущность с чем-то другим, что привыкли желать люди, но попробуй осознать это – так же, как и ты, я просто есть. И, все же, Изгнание повлияло на меня, оно изменило меня – ведь именно в этом и было его предназначение – теперь я вижу многое иначе, с разных сторон, с разных точек зрения. И я ощущаю определенную ответственность за некоторые события, и ощущаю ответственность вмешаться в них. Эта катастрофа пришла не от людей, и людям не по силам с ней совладать. Ты можешь называть это как-то по-другому, но суть не изменится, сейчас именно тот момент, когда я должен вмешаться, или мир изменится до неузнаваемости.

Внутри Сантино злился, ему не нравилось, что Кай доказывал неправоту его взгляда на жизнь, его мировоззрения, и он даже не пытался принять это, как другую, еще одну точку зрения. Кай видел, как тяжело он дышит от ударивший в голову ярости. Похоже, он готов был полезть в драку, но тут осознал, чем это может для него закончится и, не отрывая от Кая глаз, он одним глотком осушил стакан, стукнув им о стойку, и глубоко затянулся, сразу почти докурив тлевшую сигарету Grim Reaper’а. Опьянение, похоже, немного расслабило его.

– Хочешь понять, что делал неправильно? – Морщась, бросил Сантино. – А может хочешь ощутить себя человеком среди беспорядков Вавилона? Ведь видел когда-нибудь гражданскую войну? И почему же ты все еще считаешь, что в подобное не стоит вмешаться и остановить?

Знаешь, как все начиналось? Конечно, не знаешь, ты был занят своим Изгнанием. Мы с братом открыли свое дело, потому что знали на что способны и не пытались спрятаться от тех возможностей, которые дала нам новая Энергия. Мы знали, что, если будем делать то, что нам теперь доступно, и то, что задумали – люди осознают, как до́лжно поступать, чтобы процветать, а не погрязнуть в войнах.

Это грязный город, мегаполис, здесь всегда найдется место для злости и гнева, для мошенников, убийц, психопатов. В таком городе, как Вавилон, всегда будут появляться темные мысли и порождать темные поступки. Их нельзя вымыть из такого города, высокие здания на узких улочках отбрасывают тень, и, у тех, кто вынужден в ней жить, всегда будут зарождаться новые тени в голове. Мы с братом не пытались избавиться от них, мы хотели показать другим, тем у кого нет этих теней в сознании, как они должны поступать.

Ты можешь услышать все что угодно о той организации, которую мы пытались создать. Каких только домыслов не сочиняли о ней, каждый пытается оценить ее по своему взгляду. Армия спасения, гражданские дружинники, наивные идеалисты, как нас только не называли. Я, скажем, слышал даже такую глупость, что она была началом одного из синдикатов, но он не смог развиться, поскольку не придерживался соответствующей политики и корпоративного духа, и другие синдикаты его просто задавили. Что за маразм! На самом деле, то, что мы создали, даже нельзя описывать словом «организация», но по-другому эти начинания просто нельзя было зарегистрировать юридически в этом городе. Мы открыли агентство, не предписывающее никаких границ с практической стороны. Мы могли позволить себе быть и спасателем, и охотником, и пожарником, и это не выглядело, как если бы мы занимались не своим делом.

На самом деле мы пытались быть справедливостью этого города. Хочешь, называй нас спасателями, мы хотели вмешиваться в дела города так, чтобы виноватые оставались виноватыми, а правые превозносились, как герои, и не боялись удара исподтишка. Как бы смешно это не звучало, но, да, мы старались сделать этот город лучше, честнее, чтобы в нем не страдали люди просто так из-за случая или из-за чьего-то мерзкого характера. Конечно же, мы не занимались тем, что вытаскивали кошек из-под колес. Но куда мы только не вмешивались. Кажется, некоторые тайные союзы до сих пор считают нас заклятыми врагами, думаю Манна до сих пор начинает трясти при упоминании о нас с братом. Наркокартели, продажные чиновники, одержимые и маньяки. А с другой стороны ураганы, пожары, даже землетрясения! Эх, славное было время.

Запомни, мы не глупцы – нельзя искоренить зло, оно построено на злости и злобе обычных людей, мы это прекрасно понимали. Всегда будут случаться беды и преступления, нельзя избавиться от этого. Мы не пытались построить щит для слабых и обездоленных и спасать всех и каждого. Идея была в другом. Мы надеялись, что людям понравится замысел нашего сообщества, мы хотели, чтобы люди обращали внимание на наши действия, рассказывали о них, передавали другим, и, рано или поздно, кто-то прислушался бы к нашим поступкам и последовал бы за нами. Пусть их было бы немного, но люди могли бы создать подобные предприятия, организации, а, быть может, в юридическом взгляде Вавилона появилась бы новая ниша и для подобного рода деятельности. Город изменился бы, и процветал, основываясь на справедливости и правоте своих поступков, а не уживался бы в страхе перед законом и слепым наказанием.

И людям понравилось! Тебе наверняка уже кто-нибудь рассказывал. Журналисты всегда голодны до ярких свежих новостей, они с радостью хватают любую кость, которую им преподносят и немедленно несут ее своему хозяину в издательстве. Про нас быстро начали появляться заметки в газетах, поскольку мы охотно рассказывали о своих достижениях журналистам. Людям было любопытно их читать, и газетчики все больше интересовались нашими делами. Про нас стали писать в журналах, брали интервью, мы попадали в телевизионные новости, нас приглашали в различные шоу. Мы стали людям интересны как личности, и тогда мы могли проповедовать свои взгляды, доносить до людей то, что хотели им привить…

Но, похоже, мы недооценили человечество. Кажется, люди настолько ленивы, настолько самовлюблены, что они не хотят посвящать себя ничему, кроме своих собственных потребностей. Ничто не менялось в головах у людей, никто не пытался следовать по нашим стопам. Люди только комментировали, обсуждали и выражали свое мнение, наблюдая, как мы бросаем себя под пули, в огонь или в бурю. Слава переросла наши возможности, нас стали считать кем-то вроде чудесных персонажей кино, с которыми ничего не может случится, и у которых нет чувств, кроме долга. Все что мы делали, принималось как данность, наше присутствие расценивалось, как обязанность, и, если мы не могли присутствовать где-то или предотвратить что-то, люди расценивали это, как наш просчет, проступок или даже злой умысел. И журналисты всегда будут подстраиваться под публику и пытаться устроить шоу. Они стали поливать нас грязью, когда это обещало стать сенсацией, они стали судить нас, стараясь найти темную сторону наших поступков, они старались задавать те вопросы, ответ на которые всегда выставит нас в неудачном свете.

Что ж, я звал тебя, в надежде, что ты сможешь помочь нам, покажешь нам, как поступать. Но тщетно. И с этим пришло осознание того, что никому нет никакого дела. Можно хоть надорваться, пытаясь создать нечто, но, если это призывает к какому-то действию, а не сулит наслаждения, то никто не разделит твою ношу. Тогда я осознал, что даже если убить по ошибке невинного никто не заметит этого или слишком быстро забудет, люди безразличны настолько, что даже муки собственной совести не будут долго терзать. Я осознал, что все те, кому мы пытались принести что-то светлое, те, кого спасали, их родные и близкие, а также все те, кому мы помогали в их работе, и даже те, кого мы наказывали, все они забывали о произошедшем в мгновение ока, едва события миновали. Они словно проходили мимо, то, что случалось с ними, ничему не учило их, ничего не меняло, ничто не оседало в их безразличии. Никому нет никакого дела!

Сантино смотрел прямо на Кая, рассказывая все это, теперь он не отворачивался и не прятал слова в стакане. От него исходил тяжелый запах перегара, он явно пил уже давно и не считал сколько выпито. Младший из братьев должен был быть мертвецки пьян, но его глаза выглядели чистыми и разумными, он был серьезен и сконцентрирован. Он полностью отдавал себе отчет в том, что говорит, а не нес пьяный вздор.

– А потом начались беспорядки, – продолжал Шевалье, – когда люди оставили последние надежды и, словно дикие звери, хлынули на улицы города, разрушая все на своем пути. Нет, тогда меня уже ничего не трогало. Я даже не знаю за что сам сражался, похоже, я тоже поддался всеобщему бешенству и, как и все прочие, тоже уничтожал все, что меня не устраивало. А не нравилось мне многое, и больше всего, знаешь, люди, все эти люди, которые даже не пытались прислушаться к тому, что мы с братом твердили им на протяжении многих лет. И вот к чему это привело. Но внутри я не переставал звать тебя. Возможно эта надежда не дала сойти мне с ума, до последнего я ждал, что ты внезапно явишься и сотворишь нечто, что остановит этот кошмар.

Вот теперь Сантино отвернулся, пряча глаза. Какое-то время он молчал, доставая очередную сигарету. Могло показаться, что он просто перебрал, но руки его едва заметно тряслись совсем не от этого. Он продолжил, уже не глядя на Кая:

– Не хочу этого вспоминать. Все же это закончилось, хотя казалось, что закончить это можно, только стерев город с лица земли. Что ж, после уже ничего нельзя было вернуть, ничего нельзя было восстановить. Спасать людей? – Сантино усмехнулся. – Ну, мы хотя бы попытались. Не знаю уж, беспорядки были тому причиной, или то что люди видели отражение своего безразличия в наших глазах, но они стали бояться нас. Похоже образ изъяна действует куда сильнее, нежели образ справедливости, вот только он пугает, но ничему не учит. И все те, кому мы пытались помочь, теперь пришли нас прогнать. Люди устраивали акции протеста, они превратили наше здание в обитель скверны. Спасатели, с которыми мы работали, когда только пришли в этот город, эти люди знали нас, как родных, они явились поливать нас грязью, изгонять нас, словно демонов. Журналисты… ха, журналисты как следует умеют окунуть головой в дерьмо, кто-кто, а эти в дерьме знают толк.

И, знаешь, даже тогда я вспоминал о тебе. Но уже без надежды. Знаешь, это было сродни глупой детской фантазии, что ты можешь явиться и чем-то помочь. Но сильнее я думал о том, что даже в этот момент ты не явишься, даже, чтобы просто посмотреть на наше падение, взглянуть, как нас тоже изгоняют. Я думал о том, что тебе тоже нет дела, как и всем вокруг. Тебя тоже заботят только свои собственные потребности…

Что ж, все что нам оставалось – это скрыться, заблудиться в Вавилоне, потеряться в нем и схорониться подальше от досужих взоров. Кажется, в этом-то мы добились успеха! Оглянись, люди не хотели видеть в нас что-либо светлое, не верили, что так может быть, и низвергли нас, и мы отдались пороку, окружив себя теперь уже другим обществом. Теперь я отдаюсь тому, чему противостоял, и, как не парадоксально, никто не обвиняет меня в этом, наоборот, люди идут за мной. Хочешь скажу, какой отменный навык я нашел в этой Энергии, которая нам досталась? Можно пить без меры! Сколько влезет! Я теперь просто самый настоящий сатир! Нет, даже бог вина!

И здесь я нашел свое убежище! Теперь я нахожусь там, где меня устраивает окружение, где меня принимают, и я не хочу ничего менять. И, знаешь, честно говоря, мне и вправду теперь нет дела до всех этих людей, до всего этого города… до всего этого мира.

На этом Сантино остановился. Его взгляд словно вернулся из путешествия во времени, он взглянул на тлеющую в пальцах сигарету так, будто первый раз увидел ее и не понимал, откуда она взялась. Он поморщился, осознав наконец, что́ держит, и смял папиросу в пепельнице.

Кай понял, что говорить Шевалье больше не собирается, и тоже отвернулся к своему стакану. Повествование словно оглушило его, он не осознавал, что происходит вокруг, погрузившись в собственные мысли, не чувствовал вкуса напитка в стакане, музыка и голоса в баре невнятно бормотали на периферии сознания. Кай погрузился в густую жидкость раздумий.

Когда мысли переплелись в единый поток, с которым начало зарождаться какое-то просветление, и начали зарождаться верные слова, в них бездушным монотонным течением устремился голос диктора с новостного канала, включенного перед ними телевизора.

«…температуры не предвидится. Более того, температура обещает еще возрасти на несколько градусов. Синоптики не готовы назвать, как долго продлится эта аномальная жара, но с уверенностью можно сказать, что ближайшую неделю погода не изменится.

Подобного температурного режима в наших широтах не наблюдалось еще никогда, и в ближайшие недели наш город готовится установить рекорд по высоте столбика термометра не только в это время года, но и за все время ведения погодной статистики!

Именно с высокой температурой и неизменной погодой с отсутствием ветра связывают сегодняшние случаи возгорания столичных зданий. Как пояснили нам представители пожарных бригад – сами материалы уже настолько могут быть иссушены, что любая неосмотрительность или случайность грозит стать причиной пожара. Напоминаем, что сегодня в городе произошли несколько внезапных возгораний в разных дистриктах столицы, причины установлены лишь в двух случаях из четырех. Эти случаи никак не связываются службами безопасности между собой, а также с предыдущими эпизодами, которые произошли несколькими днями ранее, как напоминают наши коллеги. Сегодняшние возгорания объявлены последствиями погодных условий, а также объясняются халатностью и рассеянностью, возникающими под влиянием все той же жары. Хотим напомнить, что здания сгорели дотла и полностью уничтожены, без возможности восстановления, в некоторых случаях пострадали и примыкающие постройки, увы, не обошлось и без жертв.

Возвращаясь к теме погоды. В связи с аномальной жарой, административные службы безопасности города ввели строгие квоты на разведение костров, использование открытого огня, а также проведение высокотемпературных работ, на многие из которых теперь понадобятся специальные согласования и разрешение. Кроме того, пресс-служба сената официально обратилась к представителям синдикатов с просьбой ограничить использование воспламеняющихся веществ, взрывной техники и пиротехники, а также ограничить применение огнестрельного оружия.

Кроме того, в связи с тяжелой погодной обстановкой, власти опасаются чрезвычайного приближения областных лесных пожаров к черте города, в связи с чем мобилизованы все областные службы для борьбы с огнем и, недавно появилось срочное сообщение о том, что уже утром несколько городских расчетов отправятся на помощь областным спасателям, не дожидаясь официального запроса.

Тем не менее, сенатор авторитетно заявляет, что нет причин для беспокойства, и нет никаких доводов в пользу того, что огонь смог бы подобраться к столице. Мобилизация городских отрядов является лишь мерой, направленной облегчить работу областных служб. Жителей нашего города просят соблюдать спокойствие и порядок. И все же, от себя хотим обратить ваше внимание, что в одном из интервью представитель городских спасательных служб заявил, что в случае, если погода станет ветреной, ситуация с областными пожарами может ухудшиться, что грозит городу задымлением. Он также отметил, что горожанам стоит запастись средствами защиты органов дыхания, такими как респираторы или хотя бы марлевые повязки, а также наборами для оказания первой помощи…»

Неожиданно между Каем и Сантино облокотился на стойку какой-то человек. Как-то боком он затесался, одной рукой слегка приобняв Сантино за плечи, отгораживая Кая плечом и спиной.

– Мой дорогой друг, – обратился он к Шевалье-младшему, – не пора ли нам с тобой вместе выпить?

Поворачиваясь, чтоб ответить, Сантино поймал разгневанный взгляд Кая и постарался избавится от внезапного собутыльника:

– Еще не время. Обожди меня, вскоре я к вам присоединюсь.

За то время, что Сантино с Каем беседовали, не обращая внимания на посетителей, оказалось, что зал порядком наполнился. Столики теперь были заняты все, посетители понемногу заполняли место у стойки, некоторые компании расположились сразу на пару столов, а кто-то переходил от одного столика к другому, здороваясь и чокаясь наполненными стаканами. Помещение заполнил гул разговоров и смеха. Приятель Сантино все не унимался:

– Ну же, не трать вечер впустую! Давай наполним наши бокалы!

Сантино слегка покрутил головой в знак отрицания, одновременно пытаясь отстранить своего знакомого рукой, но тот поддавался неохотно, настойчиво желая увести Шевалье с собой и не обращая никакого внимания на Кая.

– Не прогоняй меня, – улыбаясь, продолжал человек, – я лишь хочу развлечь тебя, давай же выпьем вместе! – Он потрепал Сантино за плечо.

Кай хлопнул ладонью по стойке, отчего его стакан подпрыгнул, слегка звякнув. Это заставило назойливого парня обернуться, и, едва он поймал взгляд Кая, лицо его сделалось испуганным.

– Не стоит докучать ему сейчас. – Произнес Кай. А затем выкрикнул: – Бармен, налей двойную этому человеку за мой счет.

Человек, не отрывая взгляда от Кая, сделал шаг назад, едва заметно поклонился головой и тут же ушел в самый конец стойки.

– Ты говоришь о безразличии. – Обратился Кай к Шевалье, он говорил довольно резко, словно выбрасывая фразы в собеседника. – Что ж, ты прав. За все времена, наблюдая за различными событиями, изучая их, и понимая их суть, в конце концов, ты приходишь к тому, что безразличие – это единственное решение. Теперь ты́ должен прийти к этому. Получив свои новые способности и возможности, свою «Энергию», или как бы вы ее там между собой не называли, ты придешь к этому, возможно не сразу, возможно через страдания, но в конце безразличие станет для тебя открытием. Безразличие – это неотъемлемая часть бессмертия, иначе бесконечная жизнь превратиться в бесконечную боль, бесконечную муку, в твою личную бездну.

Кай сделал маленький глоток и продолжил:

– Но если ты станешь безразличен абсолютно, то будешь таким же, как Она или Манн… как я когда-то, а потом совершишь нечто, за что будешь обречен на изгнание или нечто более скверное… – Кай задумался на секунду. – Но ведь ты не такой, верно? Ты чувствуешь, что суть в балансе. Суть всего в балансе. Это то, что подарило мне Изгнание, то, чему оно меня научило – всегда нужно сохранять баланс между безразличием и человечностью. Это то, чему меня научило Подземелье – видеть других, понимать окружающих, входить в их положение, уметь посмотреть на события с их стороны. Нас окружает множество людей, каждый из них по-своему особенный, безусловно, большинство из них похожи друг на друга, но каждого из них что-нибудь отличает, каждый – исключительный. И если пытаться угодить всем, пытаться устроить общество, которое подошло бы всем, то ты обречен на провал, и тебя ждет лишь страдание от собственной беспомощности, все что ты можешь – это смириться с невозможностью этой идеи, сохранять хладнокровие, игнорировать ее, и принять это безразличие. Но, если ты забудешь, что люди уникальны, то для тебя они превратятся в саранчу, в столпотворение и массу, ты не будешь отличать их от любой другой материи и тебе не будет дела до их существования. А это погубит либо их, либо тебя, либо всех сразу, поскольку нельзя существовать в мире без идей, цели и смысла, нельзя существовать в пустоте.

Кай вновь промочил горло, теперь уже совершенно не обращая никакого внимания на видения, которые приносил за собой каждый новый глоток – они стали размытыми, неуловимыми, и их легко было игнорировать. Он продолжил каким-то недобрым полушепотом:

– Ты можешь сколько угодно говорить мне о том, что люди отрицали твои идеи и осквернили смысл твоего существования, но, похоже, в этот раз ты просчитался и потерпел поражение. – Он шипяще засмеялся сквозь зубы, словно старик. – Ты попытался сделать нечто подобное тому, что делает сейчас Она, и считал, что если твои действия противоположны уничтожению, то этого достаточно, чтобы люди приняли твои идеи. Только ты тоже забыл об их уникальности, что не каждый из них готов разделить с тобой взгляды. – Кай опять сухо засмеялся, будто насмехаясь над Сантино, лишь глаза его сделались печальными. – С таким подходом, ты можешь присоединиться к Ней, думаю, она поймет тебя. Я не смогу показать тебе, где ты ошибался, пока ты не взглянешь на себя с другой стороны. До тех пор – ты тоже прав. Да, именно так, этого нельзя отрицать, пока ты не видишь другую сторону, в своих идеях ты прав, так же, как и Она. Думаешь, Она без причины стоит там на небоскребе, желая уничтожить каждое проявление жизни на планете? Просто потому что внутри Ее наполняет зло? Все эти люди, что низвергли тебя, видели в тебе опасность и потому заставили вас с братом уйти.

Теперь Кай неотрывно смотрел Сантино в глаза, пронзал его своим взглядом, видел его насквозь. Он продолжил:

– А-а, теперь ты начинаешь понимать. Хотя и чувствуешь обиду от того, что люди не могут принять твои идеи такими, какими ты их создал. И мы с тобой сейчас находимся на месте тех людей, которые пришли низвергнуть тебя. И перед нами теперь Она, но, в отличии от тебя или меня, Она совсем забыла о балансе и человечности, и не остановится никакой ценой, считая, что вольна делать все, что заблагорассудится.

Теперь Она невероятно сильна, боюсь представить, сколько могущества Она смогла скопить по пути в Вавилон. Подступающие пожары несут за собой Ее мощь, можешь ожидать, что огонь обрушится с небес, когда они окажутся в черте города. И будь уверен, Она обратит в пепел любого, кто попытается помешать Ей осуществлять свою месть. Не знаю, смогу ли я выстоять против Нее… Ах да, и цепи все еще сковывают меня! В оковах едва ли мне удастся противостоять Ей. Я хочу предложить тебе новый смысл существования, дабы окончить твое прозябание здесь! Раздели это противостояние со мной! Мы должны собраться вместе, чтобы достичь превосходства над Ее могуществом.

Присоединяйся ко мне, и вместе мы попробуем не дать всем этим уникальным существам, всем этим особенным людям, с их индивидуальными взглядами на жизнь, потребностями, удовольствиями, капризами, переживаниями и умениями, всем им не дать сдохнуть и остаться в забытьи времен, как лишь очередная неизведанная древняя цивилизация, от которой осталась лишь пара каменных строений непонятного назначения.

Кай салютовал стаканом и осушил его одним глотком.

Молча они смотрели друг на друга. Сантино теперь был абсолютно спокоен. В глазах его не осталось не тени опьянения, хотя движения казались излишне плавными и нечеткими. Спустя мгновение он молча отвернулся, крутя в руках пачку сигарет. Он выложил одну поверх пачки, положил рядом зажигалку и пододвинул ко всему этому стакан.

– Я должен подумать. – Обратился Сантино к Каю. – Какого бы ответа ты ни хотел услышать от меня сейчас, я не готов тебе его дать. – Он посмотрел на Кая, словно ожидал, что тот что-то скажет.

Музыка вокруг играла немного громче, нежели, когда Кай зашел сюда. Заведение было наполнено людьми, которые общались, пили и веселились. В полумраке, то здесь, то там, люди целовали друг друга, смеялись, чокались большими стаканами и маленькими рюмками. Девушек в разнообразных кружевных нарядах, интригующе обнажающих отдельные части их тела, стало еще больше, к ним прибавились мужчины, в большинстве своем аккуратно и стильно одетые, будь то в изысканный костюм от известного бренда или в яркие цвета со множеством аксессуаров. Назвать это место каким-либо синонимом убежища – язык не поворачивался.

– Где мне найти твоего брата? – Спросил Кай у Сантино.

– Он здесь, наверху. – Ответил Сантино, кивая куда-то в сторону выхода. Только теперь Кай заметил, что возле входной двери на углу барной стойки есть еще одна дверь, она скрывалась в тени и казалась частью интерьера. – Третий уровень. В комнате с надписью, или где-то рядом. – Сообщил Сантино.

Не прощаясь, Кай встал и направился к этой двери. Люди вокруг улыбались ему, аккуратно касались ладонями, чтобы обойти, не толкнув и не задев. Не смотря на обилие алкогольных напитков, во всех этих людях не было никакой агрессии, все они были наполнены позитивными мыслями и чувствами.

Дверь была большой и железной, с большими круглыми клепками по всему периметру, ее специально стилизовали, будто покрытую ржавчиной. Посередине была узкая прямоугольная прорезь, закрытая заслонкой. Когда Кай постучал в нее кулаком, задвижку резко отодвинули, и в прорезь уставилась пара суровых глаз. Кай ничего не произносил, глядя прямо в глаза охраннику. Задвижку закрыли так же резко, как и открыли, прошло с полминуты, пока звенели дверные замки и засовы, и дверь со скрипом отворилась. За ней стоял огромный детина в строгом костюме, но, несмотря на всю суровость, которой он пытался себя покрыть, в чертах его лица читались в основном положительные эмоции и общее добродушие. Охранник, ничего не произнося, приглашающим жестом указывал на коридор, уходящий внутрь здания.

Если над охранником светила лампа, то сам коридор тонул в темноте, разбавленной красными светильниками, которые все время моргали и гасли. Коридор привел Кая на лестницу, которая через два пролета подняла его к цифре «1» напечатанной на стене тем же шрифтом, что и название у входа в бар. Выше лестница не поднималась, значит подъем на следующий этаж был где-то в другом месте. С лестницы был только один выход, занавешенный плотными портьерами, которые механически разошлись в стороны, едва Кай приблизился и оказался в зоне действия датчика движения.

Портьеры открывали вход в просторный зал с высоким потолком, наполненный шумом, звоном, разговорами и, в целом, атмосферой праздника. Свет, исходивший от больших люстр из цветного стекла, был приглушен, но по всему залу стояли столы, покрытые сукном, и над каждым светили по несколько ярких ламп, спускающихся на длинных цепях прямо с потолка. Это был игральный зал. Люди бросали на стол фишки, карты, смеялись или сидели с каменными лицами, пряча взгляд за темными очками.

Чтобы оказаться на лестнице, ведущей выше, нужно было пройти зал насквозь. Народу здесь было немало, но Кай отметил, что отсутствовал какой-либо обслуживающий персонал – не было официантов, охранников или какой-либо администрации, люди сами подходили к растянувшейся в дальнем углу барной стойке, где работал единственный бармен, разливающий напитки. Крупье тоже отсутствовали. В роли крупье выступали сами игроки, передавая друг другу большую золотисто-стеклянную фишку в виде ферзя. Это было похоже не на казино, а на какое-то азартное сообщество, где люди уверены друг в друге и не боятся шулерства или угроз. Тем не менее, для клуба друзей народу было довольно много: мужчины, похожие на тех, что сидели внизу в баре, правда в стиле одежды их что-то поменялось, и в зале преобладали костюмы с галстуками и разнообразными шевронами, изображающими не то какие-то гербы, не то логотипы несуществующих брендов. Словно при входе каждому выдавали стильный блейзер с определяющей место в этом обществе нашивкой. Женщины в тех же платьях, с кружевами, обнажающих ноги с изысканными чулками, маняще сжимающих грудь тугими футуристическими корсетами. Их одежда откровенно оголяла живот или бедро с одной стороны, демонстрируя отсутствие белья. Но все эти пестрые сексуальные наряды, казалось, разделяются всего на несколько категорий, диктующих концепцию их образа. Похоже дамам необходимо было готовиться заранее, подбирая соответствующий положению наряд на вечер – и тем, кто по каким-то причинам не оказался в игровой, приходилось оставаться внизу в столь контрастирующих с обстановкой бара платьях все время.

В отличии от большинства подпольных казино Вавилона, где все еще придерживались устаревших мафиозных традиций, многие дамы полноценно участвовали в игре. Лишь половина женщин были заняты общением, гуляли по залу, льнули к мужчинам и проводили время рядом с игроками. Внимание же прочих леди было приковано к игровым столам, лица их выглядели сосредоточенно и властно, они бросали на своих противников взгляды, которые одновременно соблазняли и угрожали, вызывая в тех жажду риска и опасности.

И с другой стороны, только лишь часть мужчин были заняты исключительно игрой, сконцентрировавшись на картах, фишках и своих противниках. Остальные же предпочли общение, просто наблюдая за игрой с бокалом и обсуждая происходящее с другими зрителями. Создавалось впечатление, что игра здесь либо несла некую второстепенную роль в атмосфере светского вечера, позволяя не заскучать окружающим, либо оставалась недоступной любому, кто присутствовал в зале. Мужчины порой казались сущими гедонистами, тратящими в пустую время в закрытом клубе у стойки бара и в разговорах с красотками, стремясь откровенно соблазнять девушек в сексуальных нарядах.

На заднем плане тихо играла музыка. Легкая и синтетическая, она, тем не менее, была довольно энергичной и в меру сложной – специально подобранная, чтобы заставлять людей вести себя активней, не дать заскучать, вместе с тем порождающая атмосферу причастности к некому тайному сообществу, чему-то, что не доступно всем прочим.

Кай обратил внимание, что в стены помещения вделаны книжные стеллажи, что было довольно неожиданно для игрального зала, будто кто-то открыл казино в помещении библиотеки. Рядом с каждым стеллажом по обе стороны спускались плотные занавеси, которым до́лжно было закрывать собой полки с книгами, но сейчас они были полностью распахнуты. Кай заприметил даже девушку, которая читала книгу, открытую на середине, стоя прямо возле стеллажа с бокалом вина.

Проходя рядом с одним из игровых столов, Кай бросил взгляд в карты женщины, которая сидела к нему спиной. Это оказались вовсе не покерные карты, как ожидалось, они не относились ни к одной известной азартной игре. Карты были больше в размерах, чем обычные игральные, напоминая карты таро, и на них не было никаких чисел, букв или слов, только цветные изображения с какими-то сюжетами, но из-за того, что играющая держала их довольно плотно друг к другу, прикрывая пальцами, Кай не смог их подробно разглядеть. Он посмотрел на фишки на столе, на тех тоже не было никаких цифр или номиналов, вместо привычных обозначений там изображались какие-то непонятные символы, черепа, сердца, оружие и, кажется, природные стихии. Во что играли эти люди? С первого взгляда игра могла показаться домашним настольным развлечением, но игроки были предельно серьезны, практически не разговаривая и неотрывно следя за игрой. Игровой порядок на столе Каю тоже был незнаком, карты лежали вперемешку с фишками и резными фигурками, принадлежащими игрокам, но система игры определенно была, реквизит отнюдь не валялся в хаотичном порядке, а был выложен в соответствии с неизвестными правилами.

Со стороны все это могло показаться просто изощренным способом играть в настольные игры, но Кай ощущал напряжение этих людей, волнение, азарт и даже страх. Ставкой в этой игре было нечто большее чем деньги. Кай чувствовал, что победитель получал что-то, что недоступно всем остальным, а проигравший действительно мог потерять нечто более ценное, чем накопленные капиталы, и все же награда стоила того, чтобы рискнуть. А еще Кай почувствовал некоторую энергию, которая исходила от карт – они тем или иным образом были связаны с самими игроками, и, похоже, кроме реквизита, в игре участвовали и какие-то другие способности самих игроков, о которых они могли и не догадываться. Возможно, удача или сила духа? А быть может и алчность…

Выход из зала был скрыт за такими же портьерами, но с этой стороны шторы автоматически не открывались, позволяя гостям уйти незаметно, едва отодвинув плотную занавесь.

Все так же моргая красными лампами, новая лестница привела на следующий этаж с выведенной по трафарету цифрой «2».

На этот этаж вела довольно тяжелая дверь, прорезиненная на стыках. Едва он открыл ее, как изнутри вырвалась громкая тягучая музыка. Когда дверь позади плотно и бесшумно закрылась доводчиком, Кай оказался в коротком узком коридоре-холле, освещенном синим неоновым светом. По обе стороны на темных стенах висели черно-белые картины, изображающие сцены эротики, объединенной с тематикой вампиризма. Холл отгораживали полупрозрачные силиконовые жалюзи, за которыми двигались цветные огни, тени и неясные фигуры.

Кай развел занавеси и шагнул вперед. Ему в лицо ударила грохочущая музыка, смесь драм машин, гитарных рифов и множества синтетических звуков. Тяжелая, густая, сложная, но в то же время ритмичная и бодрящая.

Зал был огромным. Над головой клубился густой туман синтетического дыма, отчего создавалось ощущение, что потолка нет совсем, и сверху смотрит чернеющая бездна. Множество цветных ламп и прожекторов освещали зал, подсвечивая клубы дыма, которые казались от этого настолько плотными, что их можно было складывать в емкость. Шарообразные левитационные лампы и прожекторы парили прямо в воздухе над головой без всяких креплений и постоянно меняли цвета, но оттенки света оставались преимущественно синими и фиолетовыми, освещая густую толпу людей. Здесь было еще многолюднее, чем в игровом зале, народ разместился достаточно плотно, и невозможно было пересечь заполненное человеческими фигурами пространство насквозь, никого не коснувшись. Было довольно душно, и, вслед за музыкой, Кая окатила волна жара, наполненного запахами парфюма, дыма и человеческих тел.

В этом зале публика отличалась от тех людей, что Кай видел в баре и в игровом зале. Для начала на них было порядком меньше одежды. Исчезли изысканные кружевные платья, леди на высоких каблуках остались в дорогом кружевном белье, миниатюрных купальниках, в откровенных нарядах, больше напоминающих пеньюары, демонстрируя вживленные в тело драгоценные камни, а некоторые даже топлесс, покрывая грудь сверкающими блестками, каплями ароматных синтетических масел из парфюмерной линии Venom, которые не впитывались, задерживаясь сверкающими шариками на коже. Вся эта масса людей извивалась в такт музыке, притягиваясь друг к другу, и в то же время отстраняясь, едва волнение их переполняло.

Вглядываясь в лица, заглядывая в глаза, Кай видел в них экстаз, они полностью отдавали себя наслаждению, этим танцам, легким интимным касаниям, соблазняющим жестам и движениям. Но Кай чувствовал кое-что еще, все они что-то приняли, это был не просто экстаз от присутствия здесь, какой-то препарат придавал этим удовольствиям особые оттенки.

Кай неуловимо, но явно отличался от присутствовавших, и они это чувствовали. Едва он сделал медленный тяжелый шаг вперед, люди обратили на него внимание и толпа расступилась, открывая перед ним путь меж движущихся тел. Он направился вперед.

Зал был выполнен в стиле древней архитектуры, напоминая античный храм и форум одновременно. Вдоль стен возвышались, теряясь в дыму, закругленные пилястры, украшенные орнаментом в античном стиле. При обычном освещении поверхности наверняка были белыми, отчего сразу приобретали те оттенки, которыми подсвечивали их прожекторы. Зал был прямоугольным и вытянутым, и вдоль стен по всей его длине располагался бассейн, испускающий призрачный свет установленной на дне подсветки. Девушки спускались в него прямо в высоких туфлях, присоединяясь ко всем тем, кто медленно изгибался в такт музыке, танцуя в теплой воде. Вдоль края бассейна, на некотором расстоянии, чтоб не намокнуть, располагались низкие бесформенные кресла и диваны возле вделанных в пол вытянутых тумб, заменяющих столики, на некоторых из которых тлели высокие кальяны. Это было чем-то вроде места отдыха, но мягкие диваны использовали совсем не многие из бессчетных присутствующих, в основном те, кто отдался любовным утехам, забыв об окружающих, или те, кого покинули силы, и они восполняли их тонизирующими напитками. Как раз рядом с этими людьми на диванах Кай заметил темные фигуры, одетые в костюмы, минимально отражающие любые оттенки света – глубокие капюшоны темных коротких мантий прятали выражения их лиц. Этих людей, похоже, меньше всего интересовали танцы и наслаждения, они были очень спокойны и сдержаны, при том вполне приветливы и общительны с теми, кто обращался к ним. Это были дилеры, или нечто вроде. Они щедро одаривали желающих какими-то капсулами в столь же ярких, как и прожекторы, оболочках. Взамен, правда, они получали вовсе не деньги – сложно было разглядеть в темноте, но они забирали не то какие-то жетоны, не то какие-то миниатюрные фигурки, а может и то, и другое, при этом проверяя у каждого клиента на руке люминесцентный браслет, который что-то отображал в нескольких символах на запястье.

Каю было любопытно, что за препарат они здесь распространяют. Даже если эти пилюли имели наркотический эффект, они определенно были местного производства – Орден Обскур, ревностно контролирующий оборот наркотиков в городе, просто не позволит существовать подобному заведению, если заметит поступление психотропных веществ. Кай был уверен, что капсулы не покидали этих стен.

Он вновь оглядел публику, прямо рядом с ним у молодого человека на шее висел ингалятор. Простой прибор был украшен светящимися стикерами и блестками, отчего больше походил на украшение и часть внешнего вида. Качаясь в такт музыке, человек неспешно вставил яркую оранжевую капсулу в ингалятор, затем прижался всем телом к своей подруге, обхватив ее свободной рукой и приложил мундштук к ее губам. Раздалось тихое шипение выпускаемого препарата, девушка вдохнула и не смыкая губ откинулась в объятия партнера, закрывая от наслаждения глаза и продолжая извиваться в такт музыке.

Теперь Кай заметил, что у многих на шее тоже висят ингаляторы, разукрашенные, покрытые стразами и даже бижутерией, кто-то прятал их в кармане, кто-то даже крепил на браслеты на запястье. Ингалятор в этом зале был у каждого, от танцующих в толпе до стоящих в одиночестве возле книжных стеллажей.

Странно было отметить и в этом зале книжные полки. Стеллажи были вделаны прямо в белые псевдоантичные стены за бассейном в хаотичном порядке, и на полках довольно плотно стояли разнообразные по толщине, высоте и переплету книги. Еще более странно было заметить отдельных людей, читающих эти книги под мерцающей иллюминацией светотехники. Кай видел сидящего с бокалом возле дилеров молодого человека в изысканном костюме с книгой; прямо в бассейне, практически обнаженная девушка в очках перелистывала страницы; возле одного из нескольких баров в центре сидел на высоком стуле мужчина с аккуратно стриженой бородой, закинув ногу на ногу и положив на колено открытую книгу, его, казалось, совсем не интересовало происходящее вокруг, а пара юных девушек стояли рядом и читали эту же книгу из-за его плеча. То тут, то там Кай видел отдельных людей, которые пришли сюда, как будто, ради чтения. Вот это совершенно не укладывалось в голове.

Толпа расступалась с каждым шагом Кая, пропуская его к дальнему концу зала. Люди смотрели на него, как на угрозу, нечто чужеродное, чего здесь быть просто не могло. Быть может, препарат, который они употребляли, позволял им увидеть немного больше, чем обычно. Кай, в свою очередь, никак не мог освободиться от ощущения нереальности, которое расцвело, едва он начал движение сквозь публику. По всей видимости это чувство вызвано сочетанием синих оттенков света, запахов синтетического дыма, смешивающихся с ароматами парфюма и аэрозольных наркотиков, и неожиданных элементов, назначения которых он не понимал. Он словно шел через тайный лес, наполненный мифическими существами, сквозь вакханалию, через толпу сатиров и нимф, проводящих свою распущенную мистерию.

С другой стороны зала его ждали такие же силиконовые занавеси, как и у входа, но в небольшом пространстве за ними присутствовали люди. Прижавшись к стенам, они придавались страсти, плотно обвивая друг друга, спрятавшись здесь от толпы в зале. Едва Кай оказался среди них, как все они замерли, остановив свои ласки, и все взоры устремились на него. Он оглядел их, его лицо не выразило не единой эмоции, он просто прошел к двери, провожаемый взглядами, и вышел прочь.

На лестнице на следующий этаж царила темнота, лишь спустя несколько секунд мигнули красные лампы. Пока Кай поднимался, багровый свет стал мигать немного чаще, но ступеней все равно было почти не видно, и подниматься приходилось скорее на ощупь.

Как и ожидалось на третьем этаже на стене была выведена цифра «3», но ее нижний край был то ли смазан, то ли поверх нее нанесли мазок красной помадой: в мигающем красном свете все казалось единым.

Кай едва нашел дверь, она была выкрашена в черный цвет, и заметить ее было возможно, лишь когда загорались красные лампы, выделяя контрастный черный провал среди серых бетонных стен. За дверью он оставался в полной тьме, и первые секунды совершенно потерял ориентацию, но постепенно вокруг него начало рассветать темно-синее неоновое сияние из спрятанных ламп, словно возникающее из пустоты.

Перед ним вновь ниспадали, едва колыхаясь от движения воздуха, плотные высокие черные портьеры до самого пола, как в игровом зале. Кай отчетливо почувствовал, что за ним наблюдают, он оглядел небольшой холл и заметил под потолком небольшой прямоугольник черного стекла, за которым либо пряталась камера, либо сидел наблюдатель. Отвернувшись, Кай откинул портьеру и шагнул вперед.

Пространство заполняла темнота. Кай не видел абсолютно ничего, хотя ощущал, что находится в обширном помещении. Кажется, и здесь тоже играла музыка, может быть какая-то электронная, ритмичная, с использованием самых разнообразных инструментов, довольно тихая, но Кай едва ли обратил на нее внимание, она просто тонула.

Вздохи. Пространство наполнялось звуками тяжелого дыхания, скрывающими под собой едва различимую музыку. Стоны. То совсем рядом с ним, то в отдалении, то где-то в стороне раздавались женские вскрики, постанывания, резкие и внезапные или тихие и протяжные. Выдохи, рычание, шепот, мурлыканье – музыка просто тонула в этой дисгармонии голосов.

Абсолютно не видя ничего вокруг, Кай остановился на месте.

Сверкнул стробоскоп.

Одна короткая вспышка белого света очертила вокруг него переплетение из человеческих тел, тесно перемешавшихся в объятиях и ласках. На сетчатке глаз отпечатались очертания фигур, и силуэты вырисовывались теперь поверх плотной темноты.

Стробоскоп вновь засверкал, теперь несколько коротких вспышек подряд.

Практически полностью обнаженные люди сплетались друг с другом повсюду, целиком отдаваясь сексуальным наслаждениям, без разбора даря ласки окружающим их партнерам, едва различимым в коротких всполохах света. Вспышки вычерчивали в пространстве изогнутые ноги, движения пальцев, приоткрытые в стонах губы, оставшиеся на телах детали одежды. Руки сжимающие груди, изгибы ягодиц, сверкающие капли влаги на коже отчетливо вырисовывались в короткие доли секунд, когда зал наполнялся предельно белым сиянием. Люди были повсюду вокруг, все они двигались, извивались от удовольствия, образуя одно общее движущееся эротическое полотно.

Сантино сказал, что где-то здесь должен быть его брат. В комнате. У Кая не было не малейшей идеи, где его искать, и он просто направился вперед, сквозь стонущую и вздыхающую, предающуюся удовольствиям толпу.

Обнаженные люди проходили мимо него, по замысловатой траектории обходя окружающих, сменяя одних партнеров другими. Люди отдавались сексу лежа, сидя, стоя, прижимаясь к закрученным колоннам, прорезающим зал от пола к потолку в хаотичном порядке. Люди отдавались ласкам на книжных стеллажах, скрывали за собой стены, и очертания комнаты терялись в этом море похоти. Кай видел даже тех, кто сидел с бокалом в стороне и смотрел на оргию под неверным светом.

Засверкал стробоскоп и перед Каем возник человек, одетый в длинную черную мантию. Его лицо было скрыто глубоким капюшоном, но в яркой вспышке, Кай сумел различить компактный противогаз на его лице и красные точки глаз, снабженных какими-то специальными зрительными фильтрами. Человек, глядя на него поднял вверх руку, держа в ней какой-то баллон и выпустил в воздух облако газа или пара. Наркотик. Или что бы то ни было, тот самый препарат, который люди вдыхали через ингаляторы этажом ниже. Оглядевшись при очередной вспышке стробоскопа, Кай увидел еще несколько таких фигур то тут то там распыляющих препарат в воздух. Зажав нос и рот локтем, он продолжил идти.

К Каю тянулись руки, пальцы скользили по его телу, по ногам, хватали за ягодицы, женские обнаженные ноги скользили по его коже, пытаясь притянуть к себе. Он никак не реагировал, продолжая свое неумолимое движение вперед, торопясь побыстрее убраться из-под действия наркотического тумана. Сексуально извиваясь, девушка выползла поперек его пути на коленях, вызывающе глядя Каю в глаза, огромный мужчина поймал ее на середине пути, сгреб в охапку и практически утащил в сторону, набросившись там на нее, как на жертву охоты.

В голову ударило новое чувство. Кай не мог слишком сильно надышаться препаратом, но первые эффекты уже начали проявляться. В белых вспышках стробоскопа начали появляться новые краски, силуэты людей стали более четкими и в то же время какими-то неверными… нереальными, словно сказочными. Но самое главное, он начал ощущать какую-то близость ко всем окружающим, и внутри стало разгораться вожделение. Кай сосредоточился, и даже потряс головой, прогоняя опьянение, понимая, что если задержится в этом помещении, то наркотик будет действовать только сильнее и подчинит его волю, и тогда он уже не сможет уйти по собственному желанию.

Похоже на сладостную ловушку, которой хочется отдаться самостоятельно.

Легкая паника ударила в голову, отрезвляя. Чем дальше он заходил, тем плотнее становилась толпа. Каю приходилось пробираться причудливо изломанным путем сквозь вакханалию, все теснее окружающую его со всех сторон. Под действием препарата, ему казалось, что оргия поглощает его, словно хищный цветок, заманивает сладостным нектаром в свои объятия. Казалось, люди все призывнее смотрят на него, мечтая, чтобы он подарил им немного своего тела.

Он пришел сюда совсем не за этим. Он не должен поддаваться. Паника усилилась, и он резко подался вперед, стремясь поскорее покинуть это место. И тут же столкнулся с идущим навстречу человеком в мантии и противогазе. Человек смотрел светящимися красными точками прямо в его глаза, без единого звука или жеста, не отводя взгляд, он поднял руку, чтоб распылить очередную дозу препарата. Но Кай в гневе схватил его за мантию на плече и сквозь зубы процедил:

– Валентайн Шевалье.

Человек опустил руку с баллоном. В легком полупоклоне он уступил Каю дорогу, указывая свободной рукой вперед, но так ничего и не произнося.

Кай устремился дальше и неожиданно перед ним выросли высокие черные портьеры, до этого невидимые в сверкании стробоскопа. Они ниспадали откуда-то из невидимой черноты сверху и выстилались по полу, ложась под переплетающиеся тела людей. Кай протянул руку, проводя ладонью по складкам в поисках края, но занавеси были сплошными, без единого намека на выход.

Кай вновь потряс головой – препарат действовал все сильнее, заставляя мысли путаться и не позволяя сосредоточиться. Откуда-то появилась полностью обнаженная девушка, ее руки и бедра украшали золотые браслеты, на груди раскинулось тяжелое ожерелье, словно у королевы джунглей, а в волосах была вплетена золотая диадема. Будто ступая по горячей земле, раскачивая широкими бедрами, она подошла к Каю, положив ему руку между лопаток. Она обошла его позади, коснувшись лицом его волос, но более не дотрагиваясь до его тела. Ее рука на спине, приобнимая, подтолкнула Кая в сторону, в след за собой. Сделав два шага вдоль портьер, девушка запустила свободную руку куда-то в складки занавесок и отодвинула тяжелую ткань в сторону. Улыбнувшись Каю, она отпустила его и, выгнувшись, скрылась за занавесом.

Кай последовал за ней.

Портьеры отсекли все звуки и запахи оставшегося позади зала. Кай не понимал в каком пространстве находится, вокруг было темно, и только несколько слабых желтых диодных ламп освещали путь вперед. Обнаженная девушка стояла перед ним, она сразу развернулась, и, все так же сильно раскачивая бедрами, пошла вперед под слабым светом ламп, через несколько секунд скрывшись во мраке впереди. Кай направился следом.

Девушка исчезла. Кай не видел стен или потолка, вокруг была просто густая беззвучная темнота, и он не знал, куда она свернула. Пройдя вперед он оказался перед дверью. Поначалу казалось, что дверь висит словно во тьме, но потом Кай увидел, что в обе стороны от нее расходятся стеллажи, без всякого порядка заполненные книгами. На двери была нарисована цифра «0».

Кай посмотрел налево и увидел там следующую подсвеченную дверь. Подойдя к ней, он обнаружил на ней цифру «1».

«Как в дешевом отеле», – подумал Кай.

Дальше он увидел еще пару дверей одна напротив другой. Освещение становилось все светлее, теперь он понимал, что находится в коридоре из книжных стеллажей и дверей между ними, вокруг царил запах старой бумаги и пыли. Все время он поднимался вверх, но ощущал себя в каком-то подземелье античной библиотеки. Ясность сознания вернулась к нему, препарат все еще имел свое воздействие, но Кай мог разборчиво мыслить, и собственные движения не казались ему взаимодействием перетекающих субстанций.

На следующей из дверей, как и ожидалось, была выведена цифра, правда не «2», а «23», но на двери напротив оказалась надпись. Кай не понимал, что именно здесь написано, но было очевидно, что незнакомые буквы складываются в незнакомые слова. Похоже, именно эту дверь он искал.

Вначале он хотел постучать, но рука застыла над дверью, и костяшки пальцев так и не коснулись ее поверхности. Второй рукой Кай повернул круглую ручку. Дверь легко поддалась, без всякого звука впуская в густой полумрак. Медленно ступая, Кай осторожно вошел внутрь, с одной стороны надеясь появиться внезапно, с другой стороны, не желая потревожить посторонних.

В любом случае, появляясь без приглашения, всегда кому-нибудь помешаешь – напротив него, через гостиную, была настежь открыта дверь спальни, на кровати сидела раздетая девушка, и сердито смотрела на Кая, она медленно подняла руку, тщетно прикрывая объемную грудь.

В дверном проеме спальни появился высокий мужчина в одних брюках. Он был как две капли воды похож на Сантино, только крупнее и сильнее, лицо его было жестче, угрюмее, старше; на теле и лице виднелось множество шрамов, небольших, но заметных, и, в отличии от брата, он носил короткую стрижку. Стрижка сразу бросалась в глаза, поскольку, с его чертами лица, длинные светлые волосы сделали бы его похожим на утонченного аристократа, а так он выглядел, словно растрепанный солдат.

Это был старший брат Шевалье.

На несколько мгновений он застыл перед Каем, разглядывая его, как внезапно найденную древность, затем слегка повернул голову к сидящей на постели девушке.

– Уходи. – Бросил он, так и не взглянув на нее.

Глаза ее удивленно раскрылись, а брови сердито вскинулись. Она приоткрыла рот, чтобы что-то сказать, но так и не произнесла ни слова, по всей видимости не понимая, что происходит. Тем не менее, она не сдвинулась с места. Валентайн заглянул ей в глаза, потянулся куда-то в сторону и бросил ей на колени пышное шелковое кружевное платье.

– Уходи, сейчас же.

Щеки девушки загорелись алым, она резко встала, забыв, что прикрывала свое тело, сжала в кулаке край платья и стремительно вышла прочь, волоча его по полу.

Судя по взгляду и выражению лица Валентайна, он хотел сказать Каю что-нибудь неприятное, но произнес только: «Проходи», и скрылся в спальне. Кай последовал за ним.

Внутри комната была небольшой, почти все пространство занимала кровать, а вдоль стен тянулись все те же книжные стеллажи, но здесь они были заставлены не книгами, а всяким хламом. Из спальни вела еще одна дверь, за ней была видна вода, не то бассейна, не то большой ванны, Валентайн взял брошенную в стороне рубашку и, на ходу одеваясь, ушел в комнату с резервуаром. Кай остался стоять в проеме спальни, оглядывая комнату.

Среди полок стоял широкий шкаф. Вернее, было бы сказать, что это был специальный комплекс для хранения доспехов – специальные крепежи, вешалки, фиксаторы, толстые механические щупальца кабелей для подзарядки. Доспехи лежали здесь же, они были свалены большой грудой внизу шкафа, перетянутые техническими ремнями, чтобы отдельные части не скатывались на пол. Разумеется, это были не какие-нибудь рыцарские латы. Это был специальный экзоскелет, оборудованный для спасательных операций, но подходящий и для ведения боя в городских условиях. Хотя, для простоты, все просто называли его доспех. Точнее сказать, это был один из двух прототипов, которые помог создать специально для братьев Бальтазар, уникальная амуниция, дарящая человеку новые возможности. Военные инженеры мечтали бы получить в свое пользование эти технологии, именно поэтому большинство информации и чертежей по этому проекту были засекречены шифрованием, разработанным Бишопом, или даже уничтожены, а что-то никогда не покидало головы Бальтазара.

Доспехи были огромным механизмом, состоящим из множества частей и, больше всего, напоминали дитя любви космического скафандра и боевой экипировки Prometheus для полицейских подразделений по подавлению боевых действий синдикатов. Экзоскелет был не просто робокостюмом, внутри которого сидел пилот – через специальную униформу он подсоединялся к основным нервным узлам, чтобы броня максимально быстро откликалась на движения оператора и оставалась чрезвычайно мобильной, не смотря на громоздкие размеры. И это без вживления интерфейсов в тело оператора! Толстые механические пальцы перчаток были удивительно точны и могли прикурить сигарету обычной спичкой, а потом оторвать амбарный замок.

Кай представил себе какое впечатление производили братья Шевалье в период беспорядков. Полупустые улицы, люди отстреливаются, прячась в подворотнях и обломках, полуразрушенные здания, горящие металлические обломки машин и усыпанная битым стеклом земля. И тут в конце улицы появляются две огромные фигуры. Тяжелые подошвы с глухими ударами ступают по засыпанному бетонной пылью асфальту. Словно два инопланетных существа в своей космической броне. Младший брат огромной перчаткой достает изо рта дымящуюся сигару, отбрасывая ее мощным щелчком механической руки через всю улицу, незримой командой пуленепробиваемое стекло опускается перед его лицом, изолируя голову Сантино от любых внешних воздействий, на стекло сразу проецируются различные показатели, схемы и прочая информация. Резким движением руки он поднимает огромный металлический воротник, окончательно фиксируя все соединения и дополнительно защищая механизмы отвечающие за движение стекла. Вторая его рука поднимается в воздух и выстреливает вперед несколько гранат…

Все знали братьев Шевалье, и их появление на улицах вызывало панику, во многом потому что в то время уже никто не знал, чего от них ожидать, чью сторону в уличной перестрелке они примут, и кому в этом сражении предстоит пострадать. И самое интересное, что жертвой мог стать любой, не зависимо от стороны, интересов и взглядов, за которые сражался, и понимали это, кажется, все, кроме самих братьев.

Да, когда-то доспех слепил отражающимся от покрытых глянцевой краской пластин солнцем, на груди вращались хромированные турбины вентиляционной системы, напоминающие авиационные двигатели, снабженное парой дворников обширное бронированное стекло просторного шлема, размером с хороший казан, автоматически затемняясь отбрасывало рыжие блики заката. Когда-то их рисовали со знаменами на огромных плакатах в высоту здания. Когда-то Валентайн удерживал рушащееся здание, в вестибюль которого кто-то загнал бензовоз и взорвал его, а Сантино выносил оттуда людей, и окружившая их толпа вопила от восторга. В те дни люди чувствовали себя в безопасности просто оттого, что в этом городе есть агентство Шевалье.

Теперь же доспех превратился просто в груду металла с потертыми эмблемами эфеса шпаги на круглых наплечных пластинах, сваленную в темном укромном углу убежища братьев.

Валентайн вышел из ванной, бросив на кровать небольшое полотенце, которым вытирал голову, ничего не произнося он направился в гостиную. В проходе он остановился вплотную к посторонившемуся Каю. Шевалье опустил ему руку на плечо и сжал пальцы, обхватывая скрытую под рубахой цепь, он дернул ее в сторону, заставив потерять Кая равновесие.

– Все еще закован. – Валентайн скорее утверждал, чем спрашивал.

Он прошел в гостиную и отодвинул в сторону дверцу встроенного в стену гардероба. Оттуда он достал темный китель, напоминающий военный, с множеством золотистых петель от ворота до нижнего края. Руки скользнули сквозь рукава и принялись продевать многочисленные пуговицы в петли.

– Не могу сказать, что твое появление оказалось неожиданным.

– Похоже не много тех, у кого оно вызовет удивление. И почти никого не осталось, кто был бы рад столь своевременному завершению моего Изгнания. Даже не смотря на столь зловещее событие, омрачившее это возвращение. Чувствуешь запах гари на улицах? Чувствуешь к чему я клоню?

– Если ты намекаешь, что ты наша последняя надежда, перед Ее пришествием, то тут еще нужно разобраться, кто из вас страшнее.

– Согласен, если ты предпочитаешь быть сожженным дотла, ради какого-нибудь символизма, оставшись лежать пеплом на тлеющих углях этого города, то Ее пришествие, пожалуй, даже кстати.

– Если тебя послушать, то Она, конечно, выглядит устрашающе. Но если вспомнить о полчищах Манна, надвигающихся с востока, то тогда, наоборот, Она начинает казаться потенциальным союзником. Все забыли про него, да? Хотя Сантино до сих пор считает, будто Шевалье для Манна когда-то являлись весомой угрозой. А ведь в зарождении этих полчищ принимал участие и ты, между прочим. Что, какой-нибудь мессия вдруг появится из ниоткуда, чтобы избавить нас от близящейся войны, а? – Последнее предложение Валентайн произнес чрезвычайно язвительно.

– Тебе виднее, – парировал Кай, – ведь не иначе, как тебя Манн обучал своим секретам. Так может это ты должен знать, как его остановить?

– Да, как и всегда, разбирайтесь сами. Никому нет дела, что его моджахеды черной стаей стягиваются к Вавилону. Никому, как и всегда, нет дела до всего окружающего, так может дать Ей спалить вместе и город, и армии проклятого Манна?!

– Кажется ты не до конца понимаешь, почему Она пришла в Вавилон, и что Она желает на самом деле. Она – огонь, Ее суть – пламя, Ей нет дела до твоих доводов, все, что Ею движет – это ярость. Неважно, что послужило триггером, теперь это не исправить. Она не планирует сжечь нечто, что ненавидит. Она хочет просто сжечь все. С Ней нельзя договориться, для Нее не существует ценности, ради которой Она согласилась бы остановиться. Сейчас все, что мы можем сделать, это освободить меня от цепей. И когда я говорю мы, я имею в виду именно нас всех, мы можем сделать это только вместе. Так что, быть может, я смогу убедить тебя в том, что мне не обойтись без твоей помощи?

– Оставь свои речи для Сантино, мне не интересно какие слова ты подобрал, чтобы склонить меня на свою сторону.

Валентайн покончил, наконец, с кителем и направился к другой дверце встроенного в противоположную стенку бара. Оттуда он извлек бутылку и уставился на этикетку.

– Все это создал Сантино? – Спросил его Кай.

Старший Шевалье замер с бутылкой в руке и посмотрел на Кая, несколько секунд он молчал, словно соображая, что именно тот имеет в виду.

– Это то, что мы́ дали обществу, которое не оценило других наших возможностей.

– Хм, совсем не твой стиль, Вэл.

Он продолжал смотреть на Кая, словно что-то обдумывая.

– Что ты хочешь от меня, Кай? Иди, поговори с моим братом, пусть он принимает решение. Ему нравится руководить. У меня же нет ни малейшего желания помогать, не тебе…

– Не ему? – Перебил его Кай.

– Послушай, я его старший брат и буду присматривать за ним, как делал это и раньше. – Валентайн отвернулся и направился к дальней стене. – Так что не стоит пытаться убедить меня в том, что я не согласен с Сантино.

– Я не прошу тебя идти против твоего брата. Я хочу, чтобы ты направил его. Никто другой не сможет донести весь смысл до Сантино, никого другого он просто не станет слушать. Ведь ты знаешь, другого выхода нет, мы должны делать что-то.

С бутылкой в руке Валентайн остановился перед дальней стеной, свободная ладонь скользнула по ее поверхности, касаясь невидимого сенсора, и гладкая поверхность отзывчиво открылась широкими полосками жалюзи, впуская в комнату свет уличных фонарей. Все же здесь были окна. Уличное электрическое освещение бледно-синим цветом проникало в полутемную комнату, ровными полосами расчерчивая лицо Валентайна, который смотрел в образовавшиеся щели на улицу внизу. В комнате стали слышны звуки снаружи. Старший брат отпил прямо из бутылки, не предлагая Каю.

– Что ты придумал? – Не поворачиваясь, спросил Валентайн. – Какой у тебя план?

– Найти всех. Я хочу, чтобы вы освободили меня. Нужно прийти к каждому из вас, говорить, как я говорю с тобой, и надеяться, что они пойдут за мной. Нужно прочитать Заклинание, весь Триптих. Я должен освободиться от оков, чтобы обладать полной силой, когда встречусь с Ней.

Едва Кай произнес первые слова, Валентайн мгновенно потерял интерес к окну и резко обернулся к нему.

– Ничего не выйдет.

– Я должен попытаться. В любом другом случае, я просто предстану перед Ней беззащитным, и Она спалит меня дотла.

Валентайн молчал. Затем он сделал глоток из бутылки и опять отвернулся к окну.

– Ничего не выйдет. – Еле слышно повторил он, затем спросил, уже громче. – И как ты, скажем, собираешься убедить Сета? Он даже слушать тебя не станет.

– Тут ты прав. – Цокнул Кай. – Но прежде его нужно найти, я стараюсь решать проблемы по очереди.

Валентайн усмехнулся.

– Что ж, и как же ты собираешься разобраться с этой проблемой?

– Я думаю Епископ сможет найти следы большинства из вас. Кстати, хотел спросить, ты, случайно, не знаешь, где его искать?

Теперь Валентайн рассмеялся в голос, правда так и не поворачиваясь от окна, словно не желая смотреть в глаза Каю.

– Ты, должно быть, издеваешься. Если ты не знаешь, как найти Бишопа, то я бы не поставил на тебя и ржавого четвертака. Ты пришел признаться в своем бессилии?

– Ну что ж, я всегда могу в отчаянии сдаться и затеряться в толпе одного из ваших залов позади. Скулить, жалеть себя и сетовать на мир.

Похоже это задело Валентайна. Он перестал ухмыляться и молчал какое-то время.

– Твой план слишком шаткий. – Произнес он. Немного подумав, он сделал еще глоток из бутылки, а затем в сердцах повернулся к Каю, воскликнув: – Это даже не план! Это какая-то авантюра. Все твои действия будут построены на… на последних возможностях. Весь твой план – это один большой последний шанс! У нас нет никакого запасного выхода, не второй попытки. Если хоть один из нас откажется, если ты не сможешь кого-то найти… Слишком много «если». – Валентайн запнулся, опустив голову и глядя в горлышко бутылки. – Я просто повторю, у тебя ничего не выйдет.

Кай вдруг подумал, что, похоже, он обречен на одни и те же неаргументированные дебаты с каждым, с кем ему предстоит встретиться.

– Я все же рискну. – Сказал он. – Когда я впервые встретил тебя, Валентайн, ты был спасателем. Представь, что улица, на которую ты сейчас смотришь, объята огнем, огонь вырывается из каждого окна из здания напротив, люди, которые сейчас проходят внизу, в панике убегают. Ты можешь попытаться потушить пожар, а можешь продолжать смотреть в окно. Выбор есть всегда. – Кай развернулся и направился к выходу. На пороге он остановился, бросив через плечо. – Твой брат сказал, что даст ответ позже, я буду ждать.

Затем Кай открыл дверь и вышел.

– Да, я сделаю выбор. – Произнес Валентайн, глядя пустыми глазами сквозь окно в глубину своих размышлений. – Мы найдем тебя…

*

Уже выходя из бара, Кай остановился у края стойки, глядя через весь зал на Сантино. Младший Шевалье невесело смеялся над шутками окруживших его людей. Его взгляд постоянно терялся, то в стакане, то на тлеющем кончике сигареты, то просто в пустоте, становясь печальным и безучастным, пока кто-нибудь не одергивал его, возвращая в мгновение настоящего.

Направляясь сюда, в поисках братьев, Кай ожидал застать здесь отчаявшегося юношу. Молодого спасателя, который страдает, пропуская сквозь себя все безразличие и жестокость окружающего человечества. А встретил его старец, заключенный в оболочку молодого человека. Разочарованный, озлобленный, уставший от того, с чем пришлось столкнуться. Если человеку пришлось пережить события нескольких десятков лет, не имеет значения, что это не отразилось на его облике, и что он обладает телом молодого мужчины, внутри человек затвердеет и согнется под тяжестью времен. Сантино обрел свою мудрость, разгневанную от природы его крови, но по-своему верную и логичную.

Кай еще раз оглядел бар. Людей внутри по-прежнему было с избытком, и все равно оставалось свободное пространство на случай поздних гостей. Посетители много пили, заполняя полутемное помещение сигаретным дымом, который размытыми тяжелыми струями проплывал в падающем с улицы синеватом неоновом освещении. В зале стоял негромкий гомон и смех, слышался звон посуды и едва различимые звуки музыки. Люди общались довольно тихо, зачастую разговаривая только с одним собеседником, иногда прикрывая губы рукой, скрывая смысл сказанного от окружающих.

Неожиданно Кай для себя отметил, что в баре присутствуют вперемешку самые разные касты Вавилона – аристократия, разнообразные кибер-фрики с татуировками на лице и вплетенными в волосы коронами из оленьих рогов, участники разных криминальных банд со своими отличительными знаками, и прочие приверженцы многообразия городских андеграундных движений. В Вавилоне, как правило, в места аристократов вход заказан тем, кто принадлежит низким сословиям, аристократы же не ступают на порог заведений классом пониже, а бандиты просто не терпят чужих людей на своей территории. А здесь они усиживались вместе не просто в одном зале, порой и за одним общим столом.

Влюбленная парочка у окна исчезла, осознав, что для воркования выбор места оказался неудачным. А в центре зала за небольшим столиком все так же остался сидеть одинокий пьяница в пляжной рубашке, который теперь совершенно не вписывался в окружающую обстановку и ощущался лишним. Тем не менее, он продолжал невозмутимо пить, абсолютно отстраненно, словно, очутись он сейчас под дождем посреди дикого поля, даже не заметил бы перемены. Представив себе эту картину, Кай усмехнулся и направился к выходу.

Покинув бар, он задержался возле входа и закурил, прислонившись к стене. Глубоко затянувшись, он откинулся, прижимая затылок к нагретому бетону. Затем достал из кармана телефон, с щелчком освобождая клавиатуру, и, не глядя на него, набрал знакомый номер. Какое-то время он держал трубку возле уха, потом закрыл телефон и спрятал обратно в карман.

Кай стоял, прислонившись затылком к стене и курил, выпуская густой синеватый дым вверх перед собой. Слева, на нижних ярусах раздались выстрелы, стали слышны крики, команды. В конце этой улицы появился отряд вооруженных людей. Несколько человек в однотонном городском камуфляже, с винтовками и пистолетами пробежали мимо Кая. Колени, грудь, плечи их были закрыты дополнительными защитными пластинами различных моделей, а лица полностью или частично скрыты под боевыми шлемами разных производителей, с множеством спектральных фильтров и навигационных систем.

Кай не сдвинулся с места и продолжал курить, глядя, как мимо него пробегают вооруженные люди. На разномастной униформе у них не было никаких опознавательных знаков – это были бойцы синдикатов, наемники, которые выполняют приказы, за которые им платят, не придавая никакого значения смыслу, цели, и моральной стороне. Как правило, их работой была война с такими же бойцами других синдикатов. Они отправлялись туда, куда им указывала корпорация, в то время, когда это было необходимо. На этот раз сражению было суждено разыграться в этом районе.

За первой группой солдат, через небольшой промежуток времени, последовала вторая. Деятельность боевых групп синдикатов была запрещена законом, поэтому солдаты не имели никаких нашивок или эмблем, и только базовый камуфляж у каждого синдиката оставался уникального оттенка – чтобы не перепутать в бою друг друга с бойцами противника. Если полиция успевала застать наемников во время выполнения задания, то солдаты либо скрывались, либо погибали, сражаясь с правоохранительными органами, как с полноценной регулярной армией. А если, все же, кого-то из наемников удавалось захватить, он полностью отрицал корпоративное участие, законодательно становясь «еще одним» террористом.

Вторая группа, громко отстукивая шаг тяжелыми военными ботинками, пробежала мимо Кая, позвякивая карабинами и прочими деталями экипировки, но замыкающий строй боец отстал и остановился. Вытянутой рукой он уперся Каю в грудь и прижал к стене, направив на него дуло штурмовой винтовки модели ER-33, которую прозвали Ambulance. Это была одна из самых доступных и потому самых распространенных в мире винтовок от Efremoff Guns Concern – главного конкурента, неустанно стремящегося отнять право оружейных поставок правительственным службам у Solid Arms Union. А вот закрывавшее все лицо наемника забрало боевого шлема было от Prometheus – развившегося до масштабов синдиката подразделения TechnoCorp, снабжающего экипировкой все силовые структуры города – приглушенным голосом боевик скомандовал:

– Замри! Одно движение и тебя пристрелят вместе с противником.

Сообщив эту информацию Каю, солдат поторопился догнать своих товарищей, а Кай так и остался курить возле стены, наблюдая за развитием событий.

В отличии от базового камуфляжа, идентифицирующего принадлежность к определенному отряду, разномастная экипировка солдат была составлена из деталей от самых разных производителей. Один и тот-же боевик мог поочередно наниматься конкурирующими синдикатами, сегодня сражаясь на одной стороне, а завтра уже примкнув к отряду противника, и таким образом собирал самые разные модели снаряжения, предоставляемые соперничающими корпорациями. Это было сродни спортивному спонсорству – наемников, как знаменитых игроков, переманивали из одного синдиката в другой размерами вознаграждений и уровнем обеспечения передовым оборудованием. К тому же это способствовало невозможности доказать причастность солдата к деятельности какого-либо синдиката – корпорации полностью отрицали наем силовиков, а коррумпированность системы превращала это отрицание из условного в абсолютное.

Надо отметить, что полицейские Специальные Подразделения по Подавлению Агрессивной Конкуренции Синдикатов Вавилона такое положение дел вынуждало использовать все больше военных техник и оборудования, а также придерживаться военной дисциплины, превращаясь, постепенно, во все более милитаристическую структуру и часть регулярной армии. Чтобы оставаться способными обеспечить сопротивление Полицейские Подразделения по борьбе с наемниками обладали самым современным вооружением и самой технологичной в мире амуницией, парадоксально пользуясь корпоративным оснащением зачастую даже более продвинутым, нежели разработки синдикатов для наемников.

На нижних ярусах сверкнули несколько вспышек, грохнул взрыв. С тех этажей взметнулись сверкающие полосы, как от фейерверка, и раскаленные искры, остывая в крупицы искореженного металла рассыпались под ноги. Кай медленно сполз по стене, садясь прямо на асфальт. Он достал еще одну сигарету и закурил, наблюдая, как большой коптер, с винтами внутри рамы, словно у катера, черной тенью завис над многоярусным кварталом, а из его брюха выпрыгивают наемники синдикатов, ныряя в густой куб зеленого десантного геля.

Раздалось гудение еще одного коптера, но он скрывался за зданиями от взора Кая. Он видел, как с верхних уровней напротив, цепляя канаты за любую надежную металлическую конструкцию, спускаются вниз еще солдаты. Кай затянулся и закрыл глаза, слушая барабанную дробь автоматных очередей откуда-то с нижних уровней.

Глава 6. Размытые фантомы сознания

Это был тот момент времени, когда в баре находились только те люди, которые могли себе это позволить, в отличие от прочих, обремененных неизбежными заботами, посетителей. Но даже в этот тихий период, когда завсегдатаев интересовало лишь светлое пиво в полудреме, а бармен готовился к завершению рабочего дня у клерков, эта рыжеволосая женщина не могла остаться незамеченной.

Перепутанные волосы, постоянно падавшие на лицо, не позволяли угадать ее возраст, стройная крепкая фигура казалась молодой, но в ее движениях и манерах угадывалось поведение зрелой женщины. А еще она двигалась так, словно напряжение ни на мгновение не оставляло ее – как натянутая струна, она будто ожидала постоянно чего-то недоброго. Словно загнанная хищница, приготовившаяся к нападению в любой момент.

На ней было чрезвычайно заношенное платье, выцветшее и превратившееся уже в серые лохмотья. Ткань истончилась и не скрывала очертания широких бедер и гордой прямой спины. Узкие плечи отведены назад, они казались сильными и идеально стройными. Она протянула руку к стоявшему перед ней стакану с самым крепким напитком, который подавали в этом заведении. Кожа ее была покрыта царапинами и пугающими шрамами, а на пальцах едва заметны пара тонких колец, которые сливались с цветом загорелой кожи.

А еще от нее исходило нечто. Едва она зашла в помещение – и не обратить на нее внимания было просто невозможно. Какая-то энергия заставляла взгляд возвращаться и глазеть на эту женщину, на ее фигуру и на столь не сочетаемую с ее грацией потрепанность.

Она осушила стакан одним глотком. Встала и пошла прочь.

В этот самый момент в бар зашел постоянный посетитель – огромный темнокожий мужик в рабочем комбинезоне, наполовину сброшенном, обнажая голый торс. Так уж сложилось, что именно сейчас он с приятелями решил выпить стакан пива, случайно ли? Не разминувшись в тесном помещении и не имея привычки уступать дорогу, он слегка оттолкнул плечом проходившую навстречу рыжеволосую женщину, давая ей понять, что в этом месте он имеет авторитет и привилегии. Женщина отреагировала мгновенно, со всей силой и яростью швырнув его на стоящий рядом стол. Неожиданно столь хрупкая фигура смогла отбросить его на столешницу – не устояв на ногах, он буквально растянулся, грохоча задетыми стульями.

– Открой глаза, шакал! – Пронзительно заорала женщина еще до того, как человек успел хоть что-то произнести. Руки ее напряглись, она слегка согнула тонкие пальцы, словно собиралась вцепиться ему в горло. Голос ее казался каким-то нереальным, она шевелила губами, звуки раздавались из ее уст, но голос словно не принадлежал этому миру, будто попадал сюда сразу из другого измерения неизведанным способом. – Ты должен впитаться в стену, когда пропускаешь женщину, тварь!

Глаза темнокожего округлились от удивления, в мыслях его не укладывалось, что нечто подобное вообще могло произойти. Но женщина стояла над ним, словно госпожа, и это было реальностью здесь и сейчас. Собравшись с мыслями, еще прежде чем подняться, человек прикрикнул своим спутникам: «Держи ее», и двое парней, что пришли с ним, схватили ее за руки, не позволяя сдвинуться с места, хотя женщина и не пыталась этого сделать.

Темнокожий поднялся, подошел к ней вплотную, презрительно глядя в ее глаза. Будь он сейчас спокоен, он бы осознал, что внутри карих океанов он видит глубину, достойную галактики, и ярость безумного шторма. Но он был озабочен лишь своей гордостью.

Огромной коричневой ладонью он отвесил ей оплеуху, ладонь с легкостью накрыла все ее лицо, голову женщины отбросило, разметав рыжие волосы во все стороны.

– Ты что-то перепутала, стерва. – Пророкотал мужик.

Среди немногочисленных посетителей возникло оживление, некоторые поторопились уйти прочь, протискиваясь вдоль стен, другие отодвинулись или пересели на места, как можно дальше от стычки.

– Сейчас я научу тебя, сука, что не стоит так просто бросаться на незнакомых людей. – Прорычал темнокожий.

Он схватил женщину за подбородок, его приятели поторопились отпустить руки, и резким движением человек дернул рыжеволосую вперед, заставляя склониться, и опрокидывая на стол впереди. Женщина выставила ладони, стараясь не врезаться, но темнокожий своей огромной пятерней, похоже делая это уже не в первый раз, технично навалился ей на спину, вминая грудью в поверхность стола и руки беспомощно вытянулись вперед, позволяя удариться скулой о полированное дерево. Он прижался ширинкой к ней сзади, с силой придавив голову к столешнице и заломив ее руку за спину.

Оказавшись обездвиженной, внезапно женщина засмеялась. Злобно и с удовольствием, словно именно этого она и ждала.

Темнокожий почувствовал жар в своих ладонях, которыми держал женщину, он начался как ощущение тепла ее тела, но продолжил усиливаться и перерос в чувство внутри ладоней, раскаляющихся все сильнее. Он отдернул руки, но жар не прекратился. Он отшатнулся назад, глядя на свои ладони – под кожей словно пылали красные угли, он боялся пошевелить пальцем ощущая огонь все сильнее, который спускался по венам в его руках. Темнокожий хотел закричать, но шок сдавил глотку, не давая вырваться не единому звуку.

В ужасе глядя на свои ладони, краем глаза он видел, что рыжеволосая женщина медленно выпрямилась, разгладила подол своего платья, словно человек мог испортить ее лохмотья, медленно и надменно повернулась и подошла к нему вплотную.

– Думаю, у тебя пыла не хватит. – Произнесла она в ответ на его последнюю реплику.

Едва незнакомка произнесла слова, ладони его вспыхнули, как два факела. Ее рука взметнулась к его горлу, и хрупкая изящная женщина подняла огромного темнокожего мужчину одной рукой на несколько дюймов над полом. Она улыбнулась ему, удивительно нежно, мягко и, пожалуй, даже игриво и ласково. Затем она сложила губы в поцелуе, но всего лишь подула ему на лицо.

Брови, небритую щетину, волосы, опалило дыханием вулкана, а затем они скрутились от жара и просто вспыхнули. Еще секунда и изо рта, глазниц и ноздрей вырвались языки пламени. Женщина отбросила его на стол, и его тело заполыхало целиком, очень быстро превращаясь в горящие угли и разваливаясь на части, выпуская из себя все больше огня…

Прохожие просто не могли ожидать, что внезапно из открытых дверей и украшенных цветами окон старинного бара на узкой пыльной улочке, на них вырвутся огненные облака. Бар не просто взорвался, пламя, которое вырвалось изнутри, поглотило все вокруг огромным огненным шаром. Люди, проходившие мимо, сгорели за несколько мгновений, от растений и мебели остался лишь пепел, во всех соседних домах начались пожары. Когда огненный шар рассеялся, оставив после себя пылающую улицу, из дверей бара вышла женская босая фигура, казавшаяся очень темной в контрасте с окружающим пламенем. Волны горячего воздуха развевали ее напоминающие лохмотья одежды и длинные спутавшиеся волосы, отчего она выглядела величественной и прекрасной.

В одно мгновение пробудившись ото сна, Кай открыл глаза. Из большого панорамного окна солнце слепило его, заливая пространство белой колючей пеленой света, не позволяя понять, что его окружает.

*

Ребекка вытянулась на диване, закинув руки себе за голову. Взгляд Кая медленно двигался вдоль очертаний ее фигуры. Сейчас она совсем не казалась такой агрессивной, как обычно, позволив себе расслабится в эту минуту. У нее была темная загорелая кожа, но не такого цвета, который можно получить от бесконечных дней на пляже, а того оттенка, который появляется, когда ты проводишь много времени на улицах раскаленного мегаполиса, не имея возможности прятаться под крышей. Каю очень нравилась ее необычная внешность – в разрезе обширной футболки смуглую кожу натягивали сильно выступающие вперед ключицы, создавая иллюзию худобы, хотя она была обладательницей вполне атлетичного строения тела. У нее была непривычно длинная шея, словно она принадлежала к какой-то иной туземной расе, но длинная шея не портила ее, а придавала какую-то изысканность внешности, которой девицы из высоких слоев пытаются добиться с помощью пластических операций и кибер-хирургии. Ребекка закинула назад голову и прикрыла свои большие глаза, изнемогая от жары.

– Нужно придумать, где найти бассейн, в котором сейчас не плещется две трети городского населения, и желательно бесплатно. – Промурлыкала она, скорее для себя, чем Каю.

У нее были очень полные губы, прямо-таки мечта силиконовых красавиц, только у нее они были настоящие, отчего выглядели очень чувственными и притягательными. На фоне губ довольно широкий для лица нос не выдавался и лаконично вписывался в образ пылкой и загадочной южной женщины. Сегодня она, потратив некоторое время в ванной, создала на голове высокую прическу, напоминающую два больших вулкана выплетенных из затвердевших под действием химического спрея черных локонов, надела серьги формы больших колец золотого цвета, и стала выглядеть, как молодая цыганка, подчеркнув это яркой и легкой бесформенной футболкой с огромным вырезом и безразмерными рукавами.

Ребекка перестала задавать вопросы, о том, кто он такой. Запретила себе делать это. Ей надоело получать неопределенные ответы, из которых возникало еще больше вопросов. В это утро ей не было необходимости куда-то спешить, и она просто устроилась на сложенном диване, едва Кай освободил его от постельных принадлежностей, не имея никакого понятия, и не спрашивая, что собирается делать он. Диван был отвернут спинкой к широкому окну, отсекая палящее солнце от тела девушки, но ее покрытые ярким лаком пальцы ног, черные волосы и закинутые назад руки оставались под жаром света.

Кай, в свою очередь, утонул в кресле в глубине квартиры, в тени, куда еще не дотягивалось косое утреннее солнце. В руке его стоял запотевший стакан обычной воды со льдом, но если он сейчас не выпьет ее, то она очень быстро нагреется и станет теплой и противной.

Он знал, что Ребекка видит его, как огромного мужчину, сидящего в ее кресле, словно каменное изваяние – недвижимый вырубленный в скале идол древней цивилизации; словно хозяин или властелин. Если бы она догадывалась, что под белой рубахой его татуированную грудь крест-накрест опоясывают черные цепи, как бы тогда он выглядел для нее? Преступником? Каторжником? Или, быть может, демоном?

Кай продолжал игнорировать неловкость, возникшую из-за терзающего ее любопытства о его личности. Но сейчас она просто не сможет принять это знание. Как и любой здравомыслящий человек, Ребекка, скорее всего, сочтет его сумасшедшим, или обманщиком, или просто решит, что он насмехается над нею. Вполне разумно, для поколения, которое Подземелье-то считает бабушкиными сказками для непослушных детей.

В углу комнаты включенный Enchanting бубнил по привычке новостную программу. «…В остальном ситуация с подступающими лесными пожарами остается без изменений. Хотя трудно анализировать весь объем поступающей информации, поскольку новые очаги вспыхивают в самых неожиданных местах. Даже там, где, казалось бы, обеспечена абсолютная безопасность от подобных бедствий, исключая любую возможность возгорания. Поэтому сложно что-то спрогнозировать наверняка.

– Наш телеканал благодарит вас за развернутый ответ. Напоминаем, что интервью нам дал пресс-секретарь объединенного министерства спасательных учреждений по всей территории региона.

А теперь к другим новостям. Вчера вечером произошло крупное столкновение оперативных группировок синдикатов. Это были одни из самых масштабных боевых действий за последние несколько месяцев, боевики оккупировали несколько кварталов по всем уровням северо-восточного дистрикта. На данный момент насчитывается более десяти гражданских жертв боевых действий, и в общей сумме более трех десятков пострадавших – данные еще уточняются. Информация по количеству жертв среди боевиков не разглашается. На данный момент производится устранение последствий столкновения, кварталы будут закрыты на срок, по предварительным данным, до трех и более дней. Проезд через границы прилегающих дистриктов производится только по пропускам, допуск в блокированные районы разрешен исключительно сотрудникам полицейских структур.

Отряды полиции быстрого реагирования, по заявлениям командующих, смогли повлиять на скорое завершение боевых действий и снизить количество пострадавших до минимума. По эксклюзивной информации, предоставленной нашей телекомпании Подразделением Подавления Конкуренции, арестовать никого из боевиков не удалось. Не смотря на впечатляющие масштабы столкновения, на этот раз парадоксально мало данных о намерениях и целях боевых отрядов синдикатов. Представители участвовавшего в противоборстве Подразделения заявляют о недостаточности оставленных улик, не способных указать на мотивацию, да и восстановить происходившие события в целом. И даже косвенно принадлежность наемников неизвестна, среди показаний допрошенных лиц фигурируют почти все зарегистрированные на территории города синдикаты. Все же, несмотря на чрезвычайно малый объем информации, нашему оператору повезло оказаться свидетелем этой «Войны Синдикатов» и наш телеканал обладает эксклюзивными кадрами произошедших событий…»

Кай получал удовольствие от того, что проводил время возле Ребекки. Просто сидеть и наблюдать за ее движениями. Но это только когда в твоем распоряжении вечность, а сейчас он позволить себе такого не мог. И все же несколько часов он решился принести в жертву. А в липком зное дневной жары эти часы тянулись долго, как прозрачный мед.

Его ждал Майлз. Он должен был идти к нему, но оттягивал этот момент как мог. С одной стороны, Кай стремился увидеть этого человека – прежде мудрость Майлза приносила наслаждение раздумий и открывала новые направления и течения событий. Несмотря ни на что, Майлз занял место наставника, или скорее советника для Кая, с другой стороны, Кай знал, или по меньшей мере догадывался, что скажет ему Майлз. Даже не настроенный столь же скептически, как и все остальные, он все равно облачит в форму слов то, что черной бездной смотрит на Кая изнутри.

– Ты что, был там?! – Разорвала поток его мыслей Ребекка.

Она, приподнявшись на локте, отчего футболка сползла, обнажая в широком вороте плечо, и уставилась в телевизор. На увеличенном выпуклой линзой экране мелькали обрывки вчерашнего сражения синдикатов, моменты довольно качественной записи, снятые профессиональной камерой, перемешивались со съемками свидетелей, выложивших записи со своих карманных камер и гаджетов в общественную электронную сеть. На некоторых кадрах Кай, при желании, легко узнавался сидящим поблизости от дверей «Схрона», свесившим голову так, что волосы падали неровными прядями ему на лицо и небрежным жестом двумя прямыми пальцами отправляющим сигарету куда-то среди волос. Он выругался про себя, теперь любой, кто не поленится посмотреть новостной блок, будет знать, что Кай вернулся в этот город. Оставалось надеяться, что не многие начнут его поиски, едва заметив по телевизору как будто бы знакомую личность. Не сидят же все в ожидании его возвращения, может и вовсе не обратят внимания на случайно попавшего в объектив проходимца.

Но, в любом случае, теперь нужно было еще больше торопиться. Даже если это его появление никто не заметит, то, чем дольше он находится в этом городе, тем чаще его начнут узнавать. Придется скрываться, возникнут ненужные разговоры и стычки, у него будет все меньше времени, чтобы найти всех своих людей.

Он тяжело вздохнул, но к Ребекке повернулся с улыбкой и спокойно ответил:

– Да. Не очень удачно выбрал время, чтоб заглянуть на стаканчик в бар.

– Каким хером тебя туда занесло? – Она все так же продолжала не к месту вставлять нецензурные слова в свою речь, от чего казалось, что ругается она, как ребенок. – Там же одни магазины железок и бары для хакеров. Ты, случайно, не из этих повернутых, что вживляют себе порт-репликаторы прямо в башку?

– Нет. Но я говорил тебе, что у меня много друзей, среди них есть и такие.

– Совершенно не понимаю, как можно запихать компьютер себе в тыкву, знаешь, и втыкать в себя провода, как в розетку. Ну, ты не похож на таких. – Она растянулась на диване, теперь повернувшись набок и рассматривая его. – Ты мужик со стальными яйцами, не так ли? Вокруг стрельба, прохожих убивают, взрывают что-то, а ты, знаешь, просто сидишь и куришь, как будто это театральная постанова. Совсем не страшно?

Кай немного задумался над ответом. Страх – это вопрос опыта, и когда человек менее опытен в чем-то, ему сложно понять даже объяснение.

– Понимаешь, если плыть по течению, то скорее выживешь, нежели если будешь сопротивляться потоку.

– Ты в самом деле ненормальный. Говоришь, как какой-нибудь, знаешь, шаман, наглотавшийся дури. – Она вдруг села. – Кстати, ты ведь из тех, кто в теме, а? Можешь не спорить, я видела, что ты брал мою трубку. Что ты туда запихал? Запах, знаешь, как от зеленого чая… – Пару мгновений она молчала, а потом на лице ее отразилось озарение. – Слушай, а давай вместе накуримся! Мне друг подарил одно растение, говорит в Вавилоне такого больше нет.

Кай молчал, он смотрел ей в глаза, не отрываясь и не моргая.

Подобное предложение незнакомцу в Вавилоне являлось совершенно иррациональным. Орден Обскур – чрезвычайно скрытная организация, чья структура и деятельность полностью сохранялись втайне, взяла на себя ограничение развития любой оккультной и связанной с потусторонним деятельности после Катаклизма. Орден рьяно преследовал распространение и использование любых веществ, позволяющих сознанию так или иначе взаимодействовать с процессами, которые проще всего было описать, как колдовство. Таким образом Орден контролировал оборот всех наркотиков по всему миру, и под словом «контролировал» можно понимать «пресекал». Методы этой организации были категорически радикальны: любой, кто был пойман ищейками Ордена на взаимодействии с наркотическими средствами был обречен исчезнуть в недрах их мрачной башни, без суда и следствия, не зависимо от тяжести преступления. Основанным здесь, в Вавилоне, центральным штабом, наиболее щепетильный контроль, разумеется, осуществлялся именно в этом городе. Предложение «покурить» могло оказаться самоубийственным. Девушка, должно быть, отдалась полностью в объятия привязанности, порождаемой энергетикой Кая, больше не пытаясь обращаться к логике и предосторожности, под влиянием желания получать его внимание. Или… ?