Читать онлайн Джулиус и Фелтон бесплатно

Дело № 1. Смертельный страх

Утро начиналось с традиционной прогулки, и наступивший день ничем не отличался от других. В первых числах августа в воздухе на заре витал аромат свежескошенной травы, клевера и речной воды. Пансионат «Старая мельница» на юге графства Ланкашир не мог выбрать места более удачного и живописного, чем это. Его территория органично вписывалась в окружающий пасторальный пейзаж. Я нисколько не жалел, что уступил уговорам коллег и покинул душный Блэкпул, дабы поправить пошатнувшееся душевное здоровье на лоне природы. И теперь бодро шагал по тропинке в сторону узкого горбатого мостика, сразу и прочно завладевшего моими мыслями. В сумке через плечо лежала главная драгоценность – компактный фотоаппарат, выписанный из Германии, предмет моей тайной гордости. Внимание мое привлек куст с незнакомыми крупными желтыми цветами – я скинул сумку на траву и сделал несколько снимков. Потом повернулся к мосту, желая запечатлеть его издали, навел объектив и замер, заметив человека в темно-сером строгом костюме и низко надвинутой на глаза темной фетровой шляпе. Он стоял, перегнувшись через перила, и сосредоточенно смотрел в воду, точно видел в ней что-то, недоступное другим. Я окликнул незнакомца и помахал рукой, однако тот отошел от края и быстро покинул мостик.

Любопытство меня одолело. В силу профессии, что не отпускала меня и сейчас, я отлично помнил всех жильцов «Старой мельницы» – высокого мужчины в сером костюме и шляпе среди них не было. Меж тем в его сосредоточенном взгляде и непринужденной позе таилось нечто странное и завораживающее. Весь интерес к съемке пропал. Я сделал несколько небрежных снимков, однако без таинственного пришельца мост стал просто мостом, поэтому вскоре я собрался и тронулся в обратный путь.

Это незначительное происшествие слегка поколебало то сонное благодушие, в плену которого я пребывал последние дни.

– Мистер фотограф! – из пансионата навстречу мне вышла юная мисс Рид, стремясь угодить прямо в мои объятия, но это ей не удалось. – Уже с прогулки?

– Доброе утро, – я вежливо приложил пальцы к козырьку фуражки. – Ходил к мосту, пока не так жарко.

Эта особа преследовала меня со дня нашей первой встречи. Кто-то внушил девушке мысль о ее безграничной красоте, и она искренне недоумевала, отчего я так упорно не желаю делать ее портрет. То, что я в принципе редко фотографировал людей, предпочитая пейзажную съемку, в расчет не бралось. Я принялся лихорадочно искать в уме поводы избежать беседы.

– Ах, Филипп, вы абсолютно не умеете выбирать объект для фотографирования, – кокетливо пожурила меня девушка. – Вот я бы с удовольствием стала вашей моделью.

Бонни Рид была из тех современных девушек, что, добившись равенства с мужчинами, частенько путали свободу с ветреностью, а равноправие со вседозволенностью. К счастью, на этот раз меня спасло появление ее тетушки, печальной женщины, на вид едва ли много старше непутевой племянницы. Я спешно попрощался с дамами и отправился в общую гостиную.

После плотного завтрака мужчины курили и обсуждали новости, которые с опозданием докатывались до нашей глубинки, пока старый полковник, имени которого я, к стыду своему, еще не запомнил, да и он сам, похоже, его нередко забывал, не обмолвился о пугающем случае, приключившемся в соседней деревне пару дней назад.

– Трагическое происшествие, господа, – попыхивая трубкой, вещал полковник. – Ужасное несчастье. Мне говорили, вдова пекаря скончалась при весьма загадочных обстоятельствах. Можете представить, поговаривают, будто женщина умерла от страха.

– То есть как это – от страха? – спросил кто-то.

– В самом прямом смысле, молодой человек. Нашли бедняжку у реки, на лице – печать невыразимого ужаса. – Мужчина, очевидно, был склонен к театральным эффектам. Он помолчал немного и добавил: – Соседи слышали жуткие вопли и собачий вой. Ужасное несчастье, да…

Мистер Картер, адвокат, гостивший в «Старой мельнице» со дня моего заселения, скептически усмехнулся:

– Чушь и ерунда. Невозможно умереть от страха, разве что она увидела привидение.

Остальные согласно загомонили. Я с возрастающим интересом прислушивался к разговору:

– Простите, а где именно обнаружили тело?

– Аккурат возле мельницы, – охотно отозвался бравый рассказчик. – После полуночи, еще теплая была.

– Боже мой, кто?

– Так покойница же.

Беседа несколько сбилась, как вдруг один из постояльцев, пожилой букинист из Лондона, задумчиво протянул:

– А вы знаете, джентльмены, я вспомнил одну историю. – И, ободряемый интересом слушателей, продолжил: – У меня в деревне есть знакомые. Они как-то рассказали, что на мельнице обитает призрак – Призрак Мельника, так его называют. Бедняга упал в реку в пьяном угаре и утонул. С тех пор увидеть его ночью – дурной знак.

Адвокат не сдавался:

– Деревенские байки. Я таких с десяток сочиню. Господа, с меня довольно. Подобные истории хороши зимой у камина, но никак не после завтрака.

Удачно вставленная шутка разрядила обстановку, разговор скоро сошел на нет.

Я бы тоже забыл, если бы байка о Мельнике снова не всплыла при обстоятельствах, весьма необычных для тихого провинциального пансионата.

* * *

Срок моего пребывания наедине с природой подходил к концу. Уезжать не хотелось не столько из-за местных красот и свежего воздуха, сколько из-за неопределенности собственного положения. Бессрочный отпуск грозил затянуться, обернувшись увольнением, а мысли о вынужденном бездействии тяготили меня.

На следующий день за завтраком ко мне подсел незнакомый мужчина и, сложив руки на груди, без предисловий произнес:

– Призрак Мельника здесь точно ни при чем.

Я вздрогнул и едва не подавился кофе.

– Люди склонны верить в потустороннее, даже такую нелепую и обыденную смерть окутали ореолом тайны, – продолжил он, точно не замечая моего смятения. – Вы согласны?

Я не задумываясь покивал, осторожно присматриваясь. В памяти, еще не пробудившейся ото сна, зашевелилось нечто забытое, хотя и не до конца. Поставив на стол чашку с кофе, я внимательно присмотрелся к незнакомцу и наконец вспомнил, где видел это строгое лицо с пронзительным цепким взглядом.

– Мы, кажется, незнакомы?

Он степенно кивнул.

– Вы новый постоялец? – продолжил я.

Мужчина молчал и загадочно улыбался уголками губ, отчего улыбка показалась насмешливой и даже в некоторой степени коварной.

– Приятного аппетита, – пожелал он мне, не меняя выражения лица, поднялся из-за стола, нацепил шляпу и низко надвинул ее на глаза.

Я не мог отпустить его, ничего не выяснив. Откуда ему вообще известно о Призраке Мельника? Разве он был в то утро в гостиной? В голове щелкнуло.

– Подождите! – я бросился за ним вдогонку. – Стойте же, я видел вас раньше!

Я выбежал на веранду, но опоздал. Он в очередной раз пропал без следа.

Сама по себе неожиданная встреча ничего не значила, однако именно после нее события приняли печальный оборот.

* * *

Полночи я не мог заснуть – в памяти постоянно всплывал таинственный незнакомец. Черточка за черточкой я воскрешал его образ, пока не увидел во всей красе. Никогда прежде ни один человек не оказывал на меня такого сильного впечатления, я словно был околдован и не мог заставить себя не думать о нем.

Утро наступило раньше обычного. Причиной тому послужили громкие взволнованные голоса в коридоре, среди которых доминировал чей-то уверенный, отдающий распоряжения. Похоже, я остался единственным человеком в «Старой мельнице», который не понимал, что происходит. В халате и мягких тапочках я вышел из комнаты и увидел, как человек в форме констебля огораживал желтой лентой противоположный конец длинного коридора. Я нахмурился, направившись к нему, и вдруг налетел на женщину, едва не сбив ее с ног.

– Простите, мэм, что случилось? – обратился я к этой любопытствующей соседке.

Миссис Клэр окинула меня удивленным взглядом – пожилая сплетница, еще более неприятная и сморщенная без толстого слоя косметики и в домашнем платье, искренне недоумевала, как я мог проспать такое событие. Если бы она знала, о чем я размышлял вместо сна!..

– Умерла Бонни Рид! Ночью. – Миссис Клэр закатила глаза и прижала сухую, похожую на птичью лапку руку к впалой груди. – Слышала, полиция полагает, что это убийство.

В голове не укладывалось. Мисс Рид? Умерла? Та самая девчонка, которая просила сделать ее портрет? Как это возможно?

Констебль быстро разогнал зевак, и удалось ненадолго приблизиться к заграждению.

– Вам нельзя здесь находиться, – сухо одернул меня страж порядка.

– Я журналист.

Но тот, скептически оглядев мой халат и торчащую из-под него полосатую пижаму, остался непреклонен. Я вернулся к себе, пытаясь осознать, что глуповатая, но милая и жизнерадостная Бонни Рид, еще вчера допекавшая меня своими капризами, вдруг… умерла. Ни с того ни с сего, просто была – и нет больше.

Я просидел на кровати не меньше получаса, как внезапно в дверь осторожно постучали и голос горничной сообщил, что меня ждут в спальне умершей. Я безмерно удивился. Неужели мне дадут написать о трагедии уникальную статью с места событий? Или… предъявят обвинение в убийстве?

Подходя к желтому ограждению, я трепетал и ликовал одновременно, а внутренний голос, что некоторые люди зовут совестью, шептал: «С каких пор я успел стать таким циником, что через полчаса после смерти знакомой девушки сочиняю о ней статейку?»

– Филипп Фелтон?

Я тихо прикрыл за собой дверь, кивнул и с возрастающим волнением пожал протянутую жилистую крепкую руку. Передо мной стоял угрюмый коренастый мужчина в потертом твидовом костюме. Если бы меня попросили описать его, едва ли я смог бы вспомнить что-то, кроме шикарных густых усов.

– Детектив-инспектор Гаррисон, – представился он. – Мне следует предупредить вас, что детали дела не должны покинуть пределы этой комнаты и тем более попасть в прессу.

Странно. Разве его не известили, что я журналист? Впрочем, я торопливо заверил инспектора в содействии и сразу же завалил вопросами, не в силах совладать с собой:

– Ее действительно убили? Кто? Как?

Он недовольно нахмурился и кивнул в сторону окна:

– Мой… коллега все объяснит.

Я повернулся ко второму действующему лицу этой загадочной постановки и едва не подпрыгнул от неожиданности: в ореоле из слепящих лучей восходящего солнца рядом с кроватью стоял высокий человек в сером костюме. На сей раз без шляпы.

– Это я просил позвать вас. – Он шагнул навстречу и сразу же приобрел более ясные и приземленные очертания. – Дело в том, что я плохо разбираюсь в людях, к тому же никого здесь не знаю, и, раз уж мы почти знакомы, ваше участие может оказаться полезным.

Я не просто удивился – я был ошарашен. Однако здравый смысл позволил взять себя в руки и хладнокровно спросить, ибо я не был настроен столь же оптимистично:

– Кто вы, позвольте узнать?

Мужчина немного растерянно переглянулся с инспектором Гаррисоном. На губах его играла легкая улыбка.

– Я? Волонтер.

Ответ еще больше меня запутал.

– Как вас зовут?

– Джулиус.

– Это имя или фамилия?

– Это профессиональный интерес или праздное любопытство?

– Попытка познакомиться.

Мистер Джулиус, кем бы он ни был, задумчиво поджал губы и после непродолжительного молчания изрек:

– И то и другое.

Я предположил, что это ответ, хотя ясности он не внес. Я по-прежнему не понимал цели моего присутствия, а странное поведение нового знакомого только добавило головной боли. Не пытается ли он выставить меня идиотом?

– Простите, но при чем здесь я?

– Уважаемый…

– Фелтон, – напомнил я. – Филипп Фелтон.

– ФФ? Чудесное имя. – Джулиус, очевидно, сбился с мысли и снова на некоторое время замолчал. – Взгляните на тело.

Он резко откинул простыню. Взорам присутствующих открылась неприглядная картина внезапной смерти. Бледное до синевы лицо девушки было до неузнаваемости искажено гримасой ужаса. Судя по положению тела, смерть застигла бедняжку врасплох в собственной постели – мисс Рид, все еще в ночной сорочке, вскинула руку, точно пытаясь отгородиться от чего-то, нам неведомого. Для меня это оказалось полной неожиданностью – никто не спросил, хочу ли я увидеть покойную. Я боялся мертвецов, и сейчас мне сделалось жутко.

– Причина смерти – остановка сердца, – пояснил инспектор Гаррисон. – Она умерла мгновенно.

Я не сводил глаз со сведенных судорогой пальцев девушки, про себя проклиная Джулиуса.

– Вы журналист, Фелтон, – напомнил он. – И наверняка помните всех постояльцев, их повадки и привычки. Чтобы избежать паники, мы сначала поговорим с вами.

Наконец Джулиус соизволил объяснить, зачем меня пригласили. Если это поможет делу, я с удовольствием, но прежде все-таки выясню одну вещь:

– Так вы полицейский?

Инспектор насмешливо хмыкнул в густые усы, «волонтер» сделал вид, что не услышал вопроса.

– Для начала давайте прогуляемся, и расскажете, какой была мисс Бонни Рид.

Мы покинули пансионат сразу после того, как я торопливо переоделся.

Пение птиц и ласковые лучи августовского солнца уже не могли вернуть мне былого расположения духа. Сельская идиллия дала трещину, обнажив суровую, беспощадную к чужим страданиям реальность. Рядом размашисто шагал мистер Джулиус, человек-загадка.

– Я не из полиции, – внезапно заявил он, и я почти не удивился неожиданной смене темы. Видимо, для него не существовало начала и окончания беседы, только фрагменты, расставленные им в произвольном, понятном лишь ему порядке.

– Кто же вы?

– Энтузиаст. Доброволец. – Я терпеливо переждал паузу, точно пластинку в граммофоне заело. – Вы были близко знакомы с погибшей?

– Погибшей? Она была убита?

– Да или нет?

– Нет, – и пояснил: – Мы познакомились в пансионате, изредка беседовали ни о чем. Дело в том, что…

– Разные интересы.

– Именно. – Стало легче от того, что не пришлось разъяснять.

За неторопливым разговором, мало походящим на допрос, в моем, конечно, понимании этого слова, мы дошли до горбатого мостика. Я рассказал, что видел Бонни в последний раз, возвращаясь с утренней прогулки.

– Да, я тоже заметил вас с моста. Отличный фотоаппарат.

– Бонни умерла от страха? – Мне вспомнился тот любопытный разговор в гостиной. – Это вообще возможно?

– Вы не представляете, дорогой Филипп, сколько в мире возможных вещей.

Я действительно не догадывался сколько, и меня терзало чувство, будто Джулиусу на самом-то деле известно гораздо больше, чем он говорит. Что он за человек такой?

Вместо дальнейших, бессмысленных, стоит полагать, расспросов с моей стороны, я обстоятельно поведал обо всех жильцах «Старой мельницы», благо обладал неплохой памятью и умением обращать внимание на детали. Но мне показалось, что Джулиус не слушает.

– Простите, это все важно, о чем я говорю?

Он рассеянно поправил шляпу и продемонстрировал уже знакомую улыбку.

– Совсем недавно вы обсуждали подозрительную смерть женщины из деревни.

Я поразился его осведомленности:

– Да, черт возьми! Откуда вы узнали?

– От надежного человека, – уклончиво ответил Джулиус.

Я сразу решил, что это адвокат. Кто еще мог быть связан с тем, кто помогает полиции?

– Однако призрак несчастного мельника здесь ни при чем.

– Вы уже говорили, только я не понял, что вы имели в виду?

Джулиус резко остановился, да так, что я по инерции прошел вперед еще шагов пять.

– Идемте на мельницу. – И без промедления сменил направление движения.

Как ему удается удивлять меня снова и снова, отчего не приходит в голову ослушаться? Признаться честно, я был заинтригован до предела. Журналистский нюх, который периодически просыпался во мне, уверенно вел след в след за новым знакомым. Я доверился чутью.

Мельница знавала лучшие времена – вероятно, после смерти владельца ее совсем забросили.

– Где у нее лопасти? – озадаченно спросил мистер Джулиус, задрав голову к небу. Я позволил себе легкую усмешку:

– Она водяная. Смотрите, у нее колесо в воде.

Проявляя подобную осведомленность, я от души надеялся, что продолжать не придется, ибо это все, что я знал об устройстве водяных мельниц.

– В любом случае нужно осмотреть все помещения, сколько бы их ни оказалось. Вы ничего не чувствуете?

Я старательно принюхался, однако не почуял ничего, кроме специфического речного запаха.

– Нет.

– Неудивительно.

Не проронив более ни слова, Джулиус толкнул дверь, и та, к нашему удивлению, оказалась незапертой.

– А мы имеем право… – заколебался я, на что Джулиус неожиданно зло сверкнул насыщенно-карими глазами:

– Конечно имеем. Тем более жертв может стать больше. Уж поверьте мне.

Ничего не оставалось, кроме как принять его приглашение и пройти внутрь первым. Помещение напоминало смесь кладовки и гостиной. От пыли засвербело в носу. Здесь давно никого не было – вероятно, мы первые за последний год.

– Что ищем? – спросил я.

– От страха можно умереть, Филипп, если страх имеет облик.

Я задумался, пытаясь понять, на какой из многочисленных вопросов он ответил. Вспомнил и поинтересовался:

– О чем вы?

– Очень просто. Вы боитесь темноты, банкротства, смерти, но разве умрете от этого? Мгновенно, испугавшись до инфаркта?

Я медленно покачал головой.

– А если бы на вас из-за угла выскочила бешеная собака с оскаленной пастью?

В его словах присутствовала логика, и я в чем-то согласен. Страх, чтобы убить, должен как-то выглядеть, что-то из себя представлять.

– Хотите сказать, мисс Рид напугал человек?

– Отчасти.

Джулиус замолчал, словно прислушиваясь. Внимательные темные глаза выискивали что-то, я же не замечал ничего особенного – впрочем, это первая мельница в моей жизни, увиденная изнутри.

Мой спутник сдвинулся с места. Я, невольно подражая, принялся методично осматривать помещение. Джулиус дотрагивался до всего, до чего мог дотянуться, даже до истрепанного ковра на полу. Мне стало интересно:

– Что вы делаете?

– Изучаю место преступления.

Я только присвистнул – вскрытие еще не проводилось, а он уже уверенно заявляет об убийстве. Бонни могла отравиться или действительно умереть от сердечного приступа, к тому же это произошло не здесь, а на территории пансионата. Однако Джулиус точно читал мои мысли:

– Патологоанатом не ошибся с причиной смерти. Сердечный приступ. Наша же задача, как бы сказать, – он беззвучно пошевелил тонкими губами, – обнаружить причину причины смерти.

Определенно, этот человек не переставал меня удивлять.

– И еще, – он растянул губы в улыбке, которая, очевидно, должна была изображать добродушие, но почему-то пугала. – Место преступления и место обнаружения тела – это не одно и то же.

Я промолчал, и мы разошлись в разные стороны. Однако Джулиус не нашел того, что искал или надеялся найти, а я тем более потерпел фиаско. Мы вернулись в пансионат. Возле крыльца нас поджидал угрюмый инспектор Гаррисон. Джулиус спросил:

– Кто?

– Виола Элиот.

– Когда?

– Предположительно одновременно, плюс-минус полчаса. Тело нашли в ванной комнате.

Я поспешил вмешаться:

– Тело? Какое тело?

– Мисс Элиот, – вместо инспектора пояснил Джулиус. – Мне жаль, но я предполагал подобное.

Мисс Элиот была теткой Бонни Рид, тенью, таскавшейся за ветреной девушкой, с хладнокровием ящерицы выдерживая ее темперамент. Я часто видел их вместе, в том числе и в день, когда общался с Бонни в последний раз.

– Боже мой… Неужели и ее убили?

Инспектор бросил на Джулиуса гневный взгляд из-под нахмуренных кустистых бровей, на что тот покачал головой. Я не понял смысла их обмена жестами – настолько меня потрясло это известие.

– Мистер Фелтон, вы знали, что мисс Рид и мисс Элиот в действительности были сводными сестрами?

Вопрос инспектора застал меня врасплох:

– Нет! Но разве теперь это важно?

– Невероятно важно, – сурово отрезал Джулиус. – Невероятно.

* * *

На несколько долгих дней меня отстранили от расследования. Я вынужденно терпел бесконечные пересуды взволнованных постояльцев и скучные однообразные допросы полицейских. Самого меня официально допрашивали лишь раз, но хватило и этого. По пансионату расползались жуткие истории про неупокоенный дух хозяина мельницы. Я держал в уме фразу Джулиуса о непричастности мельника и удивлялся внезапно проснувшейся суеверности людей, еще вчера считавших себя цивилизованными и просвещенными. Но даже те, кто не верил в призраков, проявили себя не с лучшей стороны. В частности, это касалось адвоката Эндрю Картера. Я оказался свидетелем отвратительной сцены, когда мистер Картер затеял ссору с инспектором.

– Вы не имеете права возбуждать дело и держать нас здесь взаперти! – кричал он. – Эти чертовы женщины умерли естественной смертью!

– Наши эксперты утверждают обратное.

– Пусть ваши эксперты катятся к чертям! Я буду жаловаться!

Возмущение адвоката, в сущности, оправданно, но меня смутила горячность, с которой он отстаивал свое мнение. Горячность, которая ранее в нем отсутствовала.

Однажды после обеда я вновь удостоился чести быть приглашенным во временный штаб полиции, где встретил мистера Джулиуса в компании знакомого мне букиниста из Лондона. Я поприветствовал их, гадая, в чем причина, ведь допросы уже закончились.

– Добрый день, Филипп. Вы, вероятно, удивлены, застав здесь этого господина?

Букинист снисходительно улыбался.

– Мистер Ллойд оказал нам услугу, опознав обрывок бумаги, найденный в камине одного из постояльцев.

Я осторожно взял в руки бумагу, обгоревшую по краям, и сразу же подумал о том, что камин летом не топят. Кто-то сжег ее намеренно.

– Что здесь написано? – Символы оказались незнакомыми.

– Что-то очень древнее и могущественное, – туманно выразился мистер Ллойд. – Вам этот текст едва ли знаком.

Джулиус нацепил шляпу и, выхватив у меня листок, взял со стола маленький кожаный чемоданчик:

– Идемте, Филипп, мне понадобится ваша помощь.

Не знаю, почему согласился пойти с ним. Из любопытства, внезапной привязанности или страха сказать «нет»? Однако выбор сделан, путь наш лежал в сторону мельницы. Шестое чувство подсказывало, что разгадка близка.

К моему удивлению, у дверей стоял мрачный констебль в каске. При нашем появлении он выгнул грудь колесом и глухим, точно доносившимся из пресловутой каски голосом доложил:

– Подозрительных личностей не обнаружено, сэр!

Джулиус рассеянно кивнул и, отослав его обратно в пансионат, чтобы он случайно не нарушил планы, прошел мимо, я за ним.

– Что мы ищем теперь? – спросил я, не особо надеясь на ответ. Его и не последовало.

Джулиус скинул шляпу, поставил чемоданчик на пол и принялся ходить по комнате. Я почувствовал себя лишним и по собственному почину отправился гулять по мельнице. Одна из дверей привела меня туда, где, как я полагал, жернова перемалывали зерно и получался белый порошок, из которого хозяйки пекут аппетитную сдобу. Я с интересом осмотрелся, впрочем, не решаясь что-либо трогать, пока не услышал требовательный окрик:

– Филипп!

Вернувшись, я заметил перемены, а именно – потрепанный ковер, еще недавно располагавшийся под ногами, рулоном лежал у стены, а в воздухе витала пыль. Мой компаньон был сосредоточен и крайне серьезен, что изрядно меня встревожило.

– Знаете ли вы, почему полиция прибегла к моим услугам? – как бы между прочим поинтересовался Джулиус.

– Откуда мне знать, – обиженно пожал я плечами. – Вы же не говорите.

– Потому что полиция не в состоянии справиться вот с этим.

Я посмотрел под ноги – на грубо окрашенных досках белым мелом был нарисован двойной круг с вписанной в него пятиконечной звездой. Края рисунка пестрели неизвестными мне знаками-закорючками. Несмотря на нелепость сего чертежа, он наводил на определенные мысли.

– Теперь понимаете?

– Понимаю, но лишь то, что кто-то, вероятно преступник, психически невменяем или специально насмехается над следствием. Боже мой, от псевдооккультных каракуль еще никто не умирал.

Закончив обличительную речь, я пересекся взглядами с Джулиусом и стушевался. В его читались разочарование и обидная снисходительность. В остальном же он предпочел сделать вид, что ничего не слышал:

– Духов великое множество, не все они злые. Это весьма глубокая тема, мы не станем ее касаться, по крайней мере сейчас. Наш маг в точности прорисовал пентакль. Посмотри, по краю внутренней окружности вписаны так называемые божественные имена. Не советую произносить их вслух. Сама звезда опоясана символами добрых духов-защитников, призванных снизить риски для самого мага. Все, казалось бы, предусмотрено, однако горе-заклинатель кое-что не учел. Он не замкнул круг защитным знаком, поэтому призванная им сущность до сих пор на свободе, даже если изначально должна была устранить только одну жертву, на которую ей указали. Я ведь предупреждал, что будут еще погибшие? Теперь тварь не успокоится, пока не утолит голод. Повезло, что днем люди в относительной безопасности.

Я не верил своим ушам:

– Вы с ума сошли? О чем вы толкуете? Колдовство, духи, заклинания. – Я спохватился: – Постойте, вы же говорили, что мельник…

– …ни при чем. Это так. Бедолага умер окончательно и бесповоротно.

– Нет, ну все. Я ухожу. – Я решительно направился к выходу, но обманчиво спокойный голос остановил меня у самого порога:

– А я-то надеялся, вы мне поможете.

– В чем? – я обернулся. – Нужно найти и наказать убийцу, а не играть в волшебников.

– Убийца не проблема. Инспектор Гаррисон уже к утру назовет вам имя, но сами убийства не прекратятся, Филипп. Помогите, другого такого человека, как вы, мне не найти.

– Что вы собираетесь предпринять?

– Ничего особенного. Останетесь – увидите, – Джулиус приподнял уголок губ в подобии дружеской улыбки.

Я сколь угодно долго мог убеждать себя, что дело не в откровенной лести, и не в примитивной наживке «останетесь – увидите», и уж тем более не в том, что я хоть на секунду поверил в эту мистическую чушь. Однако я остался, чтобы своими глазами все увидеть, а после сказать: «Ну я же был прав!»

Ждать пришлось долго – целых восемь часов. Констебль, ранее отосланный со своего поста, принес нам обед и снова удалился, но Джулиус к еде даже не прикоснулся, обмолвился лишь, что это собьет физический настрой. Спустя первые четыре часа я искренне пожалел о собственной сговорчивости:

– Разговаривать вам тоже нельзя?

– Отчего же, можно.

– Тогда почему молчите?

– Вы ни о чем не спрашиваете.

Я приуныл – все равно от него не дождешься вразумительных ответов. Однако подумав немного, все же задал волновавший меня вопрос:

– Зачем я вам нужен?

Джулиус пошевелился на стуле, отчего луч заходящего солнца упал на его лицо, придавая густо-коричневым глазам медный блеск.

– Чтобы меня спасти. – Он посмотрел в окно. – Солнце садится. Слушайте меня, пожалуйста, внимательно. От того, все ли вы сделаете правильно, зависят моя жизнь и жизни невинных людей.

Я пообещал быть внимательным. Джулиус продолжил:

– Я подготовлю все к ритуалу призыва и войду в транс. Что бы вы ни увидели и ни услышали, Филипп, как бы ужасно это ни было, не убегайте. Как только начнет затухать последняя свеча, разбудите меня, каким угодно способом. Я должен прийти в себя до того, как свечи погаснут. Вам все ясно?

– Ясно, но… Вы ведь это уже делали?

– И не раз.

– Кто же был с вами до меня?

Джулиус задумчиво пошевелил губами и просто сказал:

– Кошка.

Я не понял, смеяться или плакать.

– Кошка? Но как? Что с ней стало?

– Кошки, Филипп, очень умные и чувствительные существа, но, увы, не вечные. Милли умерла от старости.

Оставшееся время я размышлял о том, что призван сегодня заменить почившую кошку. Оптимизма это не прибавляло.

Я окончательно пал духом, когда Джулиус резво подскочил со стула и хлопнул в ладоши:

– Пора!

Он задернул шторы и повернулся ко мне:

– Сядьте вон на тот стул и наберитесь терпения. Если заснете – нам обоим конец.

Это «нам» не укрылось от моего внимания. Теперь неясная угроза нависла и над моей головой. Я послушно сел и стал наблюдать.

Джулиус скинул пиджак, оставшись в темно-сером жилете и белой накрахмаленной рубашке, и без стеснения опустился на четвереньки. Мелком, извлеченным из недр чемоданчика, он старательно, словно школьник на грифельной доске, прорисовывал едва видимые в сумраке знаки по краям уже начерченного кем-то круга. Изредка мужчина отстранялся, любуясь делом своих рук, и пояснял:

– Я замкнул круг вызова в нескольких местах так, чтобы в него можно было попасть, но самостоятельно выбраться нельзя. Если бы вы хоть что-нибудь понимали, то непременно оценили бы гениальную простоту моей затеи.

После этого Джулиус расставил по углам звезды пять коротких толстых свечей неожиданно белого цвета, в то время как я, признаться, ожидал черного или красного. Впрочем, я мог ориентироваться лишь на бульварные романы средней руки. Мне о многом хотелось спросить, но, предвидя такой поворот, Джулиус приложил палец к губам и, запалив по очереди все свечи, торжественно вошел в круг.

Сердце мое замерло.

Однако я слишком много читал. Ни грома, ни молний, ни иных проявлений гнева небес не последовало. И все же жуткая тишина, тени на окнах, легкое потрескивание свечей, но более всего – неподвижный силуэт мужчины в белой рубашке – наводили страх гораздо более иррациональный, нежели я мог представить. За полчаса воск свечей едва оплавился. Я начал непроизвольно покачиваться, погружаясь в дрему, как вдруг две свечи одновременно погасли. В комнате заметно похолодало, и непонятно откуда взявшийся сквозняк зашевелил волосы на затылке. Словно чье-то дыхание коснулось вспотевшей спины холодным воздухом. Так я впервые почувствовал страх. Погасла третья свеча, фигура заклинателя наполовину погрузилась во мрак. Я помнил наставления, но с трудом представлял, как их исполнять, потому что слышал. Тихий шелест, будто ползет змея в траве, шепот, как сквозь толстое стекло, и гул. Он нарастал, и вместе с затуханием четвертой свечи Джулиус закричал. В этом крике сквозили нечеловеческие боль и страх. Я боялся даже представить, что с ним происходило и что он чувствовал. Воздух сгустился вокруг него, корчащегося в центре нарисованного круга. Вновь повисшая тишина была полна отголосками стихшего вопля.

– Что мне делать? Скажи, что мне делать?!

Естественно, он не ответил. То, что показалось обманом зрения, проступало четче, сливалось с телом Джулиуса, затем словно выныривая из него. Я покрылся холодным потом. В чернильной темноте мельницы остался гореть лишь один слабый огонек. Последний маяк.

Джулиус снова закричал, перемежая отчаянные вопли со словами на древнем языке. Я был близок к тому, чтобы разрыдаться от бессилия.

Огонек свечи затрепетал, угасая. Я испуганно вскрикнул, ворвался в круг и, обхватив Джулиуса за пояс, вместе с ним упал на пол. Уже в полной темноте…

Мои познания в медицине никуда не годились, зов о помощи остался без ответа. Искусственное дыхание и непрямой массаж сердца, увы, были единственным, что я сумел предпринять. Джулиус не шевелился и едва заметно дышал. И без того светлая кожа приобрела восковую бледность, влажные от пота волосы свернулись в завитки на лбу и висках и казались почти черными в лунном свете. Я не решился подходить к свечам. Пережитый ужас еще бродил в крови. Я сидел, привалившись к стене, голова была пуста и легка.

– Мистер Фелтон! Мистер Джулиус! Мистер Фелтон!

Я подскочил к окну и с радостью Робинзона Крузо замахал людям из полиции.

Мы спасены!

* * *

Вряд ли тогда я мог внятно объяснить произошедшее, но, по счастью, не понадобилось. Видимо, инспектор Гаррисон был в курсе всего, лишь я один чувствовал себя не в своей тарелке. Впрочем, судя по выражениям лиц, бравые констебли тоже испытывали неловкость.

Джулиус пришел в себя по пути к пансионату, я заметил это первым, однако он был настолько слаб, что не смог или не пожелал со мной разговаривать.

– Мы заперли мерзавца в его спальне, – сообщил Гаррисон. – Но он совсем плох. Не в себе.

Джулиус с трудом присел на носилках и даже сделал попытку спустить вниз ноги. Его остановила бдительная медсестра из местного персонала.

– Я должен с ним поговорить, узнать. Он должен мне сказать.

Инспектор обратился ко мне:

– Вы свободны, Фелтон. Благодарю за сотрудничество.

Вскоре я остался один, словно ничего не случилось. Острое чувство обиды захлестнуло меня. Кроме того, мне было безумно интересно, к какому результату привело наше ночное предприятие. Так я промучился не более получаса, после чего решительно направился за объяснениями. Самое удивительное, меня выслушали и проводили в другую комнату, этажом выше!

– Вы хотите знать, кто убийца, Филипп? – Джулиус удобно развалился в кресле с видом человека, выполнившего свой долг. – Смотрите.

Я робко огляделся, встревоженный его едкой интонацией, и почти сразу наткнулся взглядом на скрюченное тело в углу. Адвокат Эндрю Картер навеки замер с вытаращенными от страха глазами и широко раскрытым в немом крике ртом. Я отвернулся.

– Что с ним?

– Зло вернулось. Зло всегда возвращается. – Джулиус указал на соседнее кресло. – Перед вами человек, убивший троих: мисс Элиот, мисс Рид и самого себя.

В беседу вступил инспектор:

– Подозреваемых было мало, нам не составило труда изучить их биографии, поднять старые связи. У покойного мистера Картера несколько лет назад был роман с мисс Элиот. Известно, что закончился он резко и весьма неприятно для обеих сторон. Картер преследовал женщину, слал письма и тому подобное и, не добившись расположения, начал угрожать.

– Иными словами, мотив прост как мир, – подключился Джулиус. – Но каков способ! Наш преступник приобрел на редкость правдивую рукопись одного вряд ли вам известного исследователя оккультизма. Тут как нельзя лучше приключилась история с таинственной смертью у мельницы, вспомнились деревенские сплетни. Картер решил расправиться с обидчицей с помощью сил, неподвластных людям. Сам он при этом оставался вне подозрений. Да и о каких подозрениях может идти речь, если женщина умерла от остановки сердца. Однако Картер кое-что упустил. Мисс Элиот была сводной сестрой мисс Рид, незаконнорожденной дочерью их общего отца. Волосы или что-то другое, взятое для «приманки» духа, сыграли с мисс Рид злую шутку – она стала второй жертвой. А из-за незамкнутого круга дух бы не остановился, если бы мы не провели ритуал. В общем, испугавшись, убийца спрятал свои художества под ковром. Он опасался, как бы вы от фотографирования пейзажей не перешли на внутренние интерьеры, и потом не успел уничтожить улики. Кстати, вы проявляли снимки? Нет? Займитесь этим в ближайшее время, возможно, на них мы увидим что-то интересное.

Я машинально покивал, однако смысл слов доходил до меня с опозданием. Дух, Картер, сестры. Все это словно дурной сон.

– А мельник?

– Что – мельник?

– Женщину из деревни убил его призрак?

Джулиус от души расхохотался:

– Не городите чепухи, Филипп! Нет, конечно.

– А истории про собачий вой и жуткие вопли той ночью? – я не собирался сдаваться.

– Не верьте всему, что слышите, верьте тому, что видите сами.

Я покосился на мертвеца в углу:

– Так что же с ним случилось?

Джулиус на редкость легкомысленно отмахнулся:

– Умер от страха. Я боролся с духом и победил, но перед тем как исчезнуть, тот, пытаясь поквитаться, явился перед хозяином, несмотря на защитные знаки. И сердце Картера тоже не выдержало, – добавил он жестче. – Так и бывает. А вы что хотели? Заигрывать со злом – опасно, а пытаться им управлять – смертельно.

* * *

Утро наконец наступило, только оно не было таким же, что и всегда. Я стоял возле открытого окна, на постели лежал собранный чемодан.

– Уезжаете? – в комнату без стука вошли. Я кивнул:

– Да. А вы?

– Уезжаю, я свою работу выполнил.

Джулиус встал рядом и посмотрел в окно на полоску реки и одиноко возвышающуюся над ней мельницу.

– Было приятно иметь с вами дело, Филипп. Я, по сути, оказался поблизости случайно, но ничуть не жалею.

Пол заскрипел под его шагами

– И, к слову, Джулиус – это имя.

Я словно очнулся ото сна, ведь, сколько ни отгораживайся, реальность рано или поздно прорвется наружу, некоторые вещи лучше принять такими, какие они есть. Я схватил чемодан и выбежал вон.

– Стойте! Стойте! – крикнул я, выскакивая на крыльцо, и Джулиус остановился, едва сойдя со ступенек. – Кто теперь будет помогать вам?

– Не знаю, – мужчина нахмурился. – Заведу другую кошку.

– Не надо кошку. – Встретившись с ним глазами, я выпалил не раздумывая: – Хотите, я поеду с вами?

Джулиус озорно улыбнулся:

– «И не убоюсь я зла»?

– Так хотите или нет?

Он поправил шляпу, помолчал немного и протянул руку:

– Джулиус Олдридж. Приятно познакомиться.

Дело № 2. Зеркала в огне

Пустые стены в обрывках старых обоев и голые грязные окна против обыкновения не нагоняли тоску. Наоборот, будоражили фантазию, в уме уже складывались картинки будущего интерьера.

– Стены красить не будем, слишком официально. Купим обои подороже и… Эй, вы меня слушаете?

Джулиус ни единым жестом не дал понять, что его застали врасплох. Мой товарищ и компаньон не разделял радужного настроя, царившего у меня в душе, чем, признаться, немало меня обижал. Дело в том, что после двухмесячных мытарств по дешевым гостиницам и постоялым дворам мы вернулись в Блэкпул, где мне, не без некоторых усилий, удалось уговорить Джулиуса арендовать помещение для оказания специфических услуг нуждающимся в них людям. За прошедшие два месяца я, проводивший с ним дни и ночи, ни на йоту не продвинулся в осмыслении его удивительных способностей. Зато доводилось быть очевидцем самых неожиданных и, не побоюсь этого слова, невозможных проявлений не познанной человеком природы потустороннего мира, о существовании которого обыватели могут лишь догадываться. И вот, офис будущего детективного агентства, предмет моей тайной гордости, в нашем полном распоряжении. Но отчего-то Олдридж хранил суровое и многообещающее, как и весь он сам, молчание. Я начал испытывать определенное беспокойство:

– Вам не нравится?

– Я все прекрасно слышу, мой юный восторженный друг, – медленно, словно через силу, промолвил он, отвечая на первый вопрос, заданный много минут назад. – И не имею ничего против конкретно этого помещения.

Наученный опытом, я терпеливо ожидал продолжения.

– Однако сама идея… Какая глупость, простите, Филипп, предлагать людям наши услуги, точно горячие пирожки на вокзале. «Агентство “Олдридж и Фелтон”. Оказание магических услуг населению»?

Неприятно было слышать подобное высказывание из его уст, и тем не менее стоит признать, что зерно истины в нем есть.

– Можно придумать другое название… – Под пристальным взглядом компаньона я вконец растерялся. Похоже, претворить планы в жизнь было не суждено.

От продолжения разговора Джулиуса спас некий звук. Он повторился, и я с удивлением узнал в нем стук. Обычный стук в дверь, если забыть, что никому, за исключением владельца, адрес не известен.

– Кто бы это мог быть?

Джулиус не тронулся с места – пришлось самому принимать неожиданного гостя. Точнее, гостью, ибо на пороге стояла строгая дама с неприятным вытянутым лицом, прижимавшая к груди ридикюль:

– Мистер Джулиус?

– Да, но… – Я хотел исправить женщину, однако в последний момент передумал. Незнакомым людям мой товарищ представлялся лишь именем, тем самым вводя в заблуждение и не позволяя узнать о себе все. Раз дама знала его как мистера Джулиуса, значит, он так захотел. – Нет. Я его компаньон.

– Молодой человек, – сурово, как школьная учительница, произнесла дама, – мне необходимо увидеть мистера Джулиуса. Немедленно доложите о моем визите.

– Нет нужды, – к нам неслышно подошел сам Джулиус и галантно поклонился. – Мэм, чем обязан?

Дама прошла в прихожую и едва заметно наморщила нос. Я был рад, что компаньон избавил меня от общения с ней, потому как неприязнь к посетительнице крепла с каждым сказанным ею словом.

– Инспектор Гаррисон рекомендовал вас как высококвалифицированного специалиста по решению, скажем так, деликатных вопросов.

Произнося эту замысловатую фразу, она исподволь разглядывала убогую обстановку нашего будущего офиса: облупленные стены, пыльный пол, из мебели лишь письменный стол у окна в смежной комнате да пара стульев.

– Прошу, мадам, пройдемте в… кабинет. – Он запнулся, вероятно представив, какое впечатление произвел на женщину царящий вокруг бардак. – Я готов внимательно вас выслушать.

Для меня явилось открытием, насколько галантным и обходительным может быть мой странный друг. Обычно манера его поведения вызывала у людей удивление, недоумение, а порой, что тоже случалось, раздражение. Вы бы поняли, если бы сами пообщались с ним, получая ответы на примитивные бытовые вопросы спустя четверть часа, причем содержание могло быть связано с заданным вопросом лишь косвенно. Сейчас же передо мной был совсем иной Джулиус, умело и ловко обхаживающий потенциальную, даже поверить сложно, клиентку. Я достал из внутреннего кармана маленький блокнот и карандаш и приготовился конспектировать предстоящий разговор.

– Меня зовут Генриетта Жаклин Терилл-Диксон, – представилась дама. – Я происхожу из древнего аристократического рода Диксонов, берущего начало со второй половины восемнадцатого века… – Я с тоской отложил карандаш в сторону, готовясь к длинной и совершенно ненужной лекции о генеалогии славного рода Диксонов. К счастью, Джулиус также не жаждал услышать увлекательную историю всего семейства. Он обаятельно улыбнулся и мягко прервал рассказчицу:

– Прошу прощения, мадам, могу я узнать, как сказанное вами относится к делу, приведшему вас ко мне?

Миссис Терилл-Диксон оскорбленно поджала губы:

– Молодой человек, имейте хоть каплю почтения к истории!

Готов поклясться, темно-карие глаза моего компаньона наполнились таким искренним раскаянием, что я испугался, не захочет ли он продолжения «урока». Но нет, я, видимо, еще недостаточно хорошо его знал, если знал вообще.

– Что вы, мадам, мой дед служил в Королевском Ирландском полку, и я, несомненно, чту историю своей страны. Однако сам, как человек нового, двадцатого, века, вряд ли могу послужить ей иначе, как разобравшись с вашим, бесспорно, деликатным и серьезным делом.

Мне сию же секунду захотелось зааплодировать актерскому гению Джулиуса, и лишь присутствие миссис Т.-Д. остановило от поспешного поступка.

– Что ж, перейдем к сути. Меня пытаются убить.

Олдридж ничем не показал заинтересованности, лишь чуть подался вперед:

– Прошу, продолжайте.

– Моей жизни угрожает опасность. В моем собственном доме! Я уверена, меня прокляли.

С таким убеждением миссис Терилл-Диксон направилась прямиком в полицейское управление к самому инспектору Гаррисону. Я никого не удивлю, если скажу: ее заявление не восприняли всерьез, но, учитывая странные обстоятельства неудавшихся «покушений», опытный инспектор рекомендовал женщине обратиться к нам, зная о затее с детективным агентством.

– Я ежесекундно рискую жизнью, – патетично вещала пострадавшая. – Буквально вчера со мной приключился такой случай.

Миссис Т.-Д. всегда поздно отправлялась в постель и по традиции полчаса перед сном проводила в кабинете покойного мужа. Так же она поступила и накануне вечером. Погасив в кабинете свет перед уходом, женщина взялась за дверную ручку, но обнаружила, что дверь заперта снаружи. Кабинет вдруг заполнили клубы светящегося тумана. Миссис Терилл-Диксон вспомнила, как почувствовала легкую вибрацию, исходящую от стен и пола. Внезапно один из тяжелых стеллажей с книгами опасно накренился и медленно рухнул, непременно придавив бы своей массой растерянную женщину, если бы та не успела спрятаться под стол.

– И это уже третий случай. На прошедшей неделе вода в ванной нагрелась без видимых причин, хотя минуту назад была еле теплой, а ковер на лестнице сам собой выскользнул из-под ног, так что я уцелела чудом. Прошу, помогите. Инспектор заверил, что вам можно доверять. – Миссис Терилл-Диксон сжала ридикюль сильнее, впиваясь желтоватыми ногтями в кожаную ручку. – Еще одну такую ночь мне не пережить.

– Ночь? – вскинулся Джулиус, точно охотничий пес, почуявший добычу. – Трагические неприятности случались только с вами и только ночью?

– После 23:00, если точнее, – педантично уточнила визитерша. – Естественно, только со мной. Говорю же, молодой человек, меня прокляли.

Несмотря на некоторый опыт, полученный при совместной работе с Олдриджем, я склонен был подвергнуть слова миссис Терилл-Диксон сомнению. Право слово, слишком часто люди сваливали на сглазы и проклятия совершенно обыденные неприятности.

– Мадам, – проникновенным голосом обратился Олдридж, – даю слово джентльмена, что проклятия, о котором вы говорите, нет. Вас никто не проклинал.

– Но как же так? – забавно возмутилась дама. – Молодой человек, я абсолютно уверена, меня прокляли!

Она так часто и уверенно повторяла эту фразу, что у меня зародились подозрения о вменяемости посетительницы. Переубедить ее точно не представлялось возможным.

Джулиус поднялся во весь свой внушительный рост:

– В любом случае нам с коллегой необходимо посетить ваш дом и сделать собственные выводы. Если вы согласны, обсудим условия.

Таким образом, еще не открывшееся паранормально-детективное агентство получило первое дело.

* * *

– Почему вы решили, что на ней нет проклятия? – спросил я, когда на следующее утро мы садились в такси. – То есть это вообще возможно – наложить проклятие?

Джулиус прохладно относился к автомобилям и предпочел бы пройтись пешком, если бы адрес, названный миссис Терилл-Диксон, не указывал на пригород.

– Конечно возможно. «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам»[1].

Он осторожно влез на заднее сидение и застыл неподвижно. Страх перед машинами – еще одна странность моего компаньона, хотя и самая безобидная.

– И все же как вы узнали?

– Профессиональный секрет, – таинственно ответил он, а я всю дорогу гадал, в чем же он заключался.

Родовое гнездо Диксонов мне понравилось. Большой, но аккуратный дом из обветшалого красного кирпича в окружении буйной зелени деревьев и розовых кустов. Белые оконные рамы сияли краской, а начищенные стекла отражали солнечный свет. Пройдя по идеально ровной гравийной дорожке к тщательно подметенному крыльцу, пришлось признать: хозяйка держит владения в железном кулаке.

– Я не знаю такого проклятия, которое действовало бы ночью и не действовало днем или, скажем, утром, – поделился размышлениями Олдридж, выбираясь из душного салона. Я с легкостью парировал:

– А если в самом тексте проклятия значилась именно ночь?

Джулиус удивленно приподнял брови:

– Что за вздор? Проклинают сгоряча, а не заранее заготовленными фразами.

Оставив меня осмысливать услышанное, он поднялся по ступенькам и позвонил в старомодный колокольчик.

Как особа педантичная и в высшей степени пунктуальная, миссис Терилл-Диксон ожидала нас в гостиной в компании франтоватого юноши с копной непокорных каштановых волос, вероятно сына или племянника. При нашем появлении дама поднялась. Я на миг ощутил себя этаким Ватсоном из любительской постановки детективов сэра Артура Конан Дойла, явившимся вместе с Великим Сыщиком раскрыть очередное запутанное преступление.

– Мадам, – Джулиус изобразил легкий поклон. – Позвольте напомнить, мы здесь с неофициальным визитом, и не стоило все же…

– С меня довольно! – внезапно воскликнул юноша, вскакивая. – Я ухожу!

Он промчался мимо, как ветер, хлопнув на прощание тяжелой дверью. Повисла неприятная пауза.

– Прошу его простить, – справилась с собой хозяйка, потемнев лицом от сдерживаемого гнева. – Невоспитанный мальчишка.

Джулиус подмигнул мне, уже вовсю строя в голове гипотезы, постичь которые я пока не мог.

Нам показали дом и познакомили с малочисленной обслугой. Очень хотелось произвести впечатление на компаньона, поэтому я старательно фиксировал в блокнотике мельчайшие детали, независимо от их важности.

Нашему вниманию представили галерею портретов славных предков миссис Терилл-Диксон и предметы исключительной художественной и исторической ценности, на мой любительский взгляд. Однако ковер потерял краски и местами был затерт, пахло пылью, которую редко убирали, доски пола возле входа скрипели под нашим весом. Без преувеличения можно сказать: жилище и его обитатели знавали и лучшие времена. Что поделать, годы летят, сминая все, раньше казавшееся важным.

Олдридж достал из кармана жилета старомодные серебряные часы на цепочке:

– Будет лучше, если мы вернемся вечером и постараемся засечь ваш… феномен. Это вас устроит?

Женщина боролась с собой. Я посмотрел на Джулиуса и увидел в его взгляде превосходство. Он знал, что́ услышит.

– Я прикажу, чтобы открыли комнаты для гостей, – не очень-то гостеприимно выдавила миссис Терилл-Диксон. – Чем скорее разгадаете эту загадку, тем скорее я смогу спокойно заснуть.

Такое решение устраивало обе стороны. Сославшись на предписание врача, хозяйка удалилась в свою спальню, и мы остались предоставлены сами себе.

– Что скажете, Филипп?

Вылизанная до неприличия полукруглая прихожая упиралась в беломраморную лестницу, устланную чуть потертой, но тщательно вычищенной ковровой дорожкой. Открытая галерея взирала вниз глазами с потемневших старинных портретов, а из открытых дверей первого этажа тянуло сыростью, свежими цветами и золой. По вечерам, вероятно, в каминах разжигали огонь, несмотря на летнее тепло. Все было так аккуратно, чисто и на своих местах, заботливо протерто от пыли и расставлено в строгом порядке, что походило на музейную выставку. Словно законсервировано во времени – отголосок умирающей эпохи.

– Не знаю, Джулиус, мне как-то не по себе.

Он кивнул, соглашаясь то ли со мной, то ли с собственными мыслями.

– Вы что-то записывали? Давайте посмотрим на наши комнаты и обсудим план действий.

Молоденькая горничная, почти ребенок, как могла, привела комнаты в жилой вид, но запах плесени и гнилой воды неприятно ударил в ноздри.

– Господи, что это за жуть?!

Олдридж невозмутимо прошествовал в комнату и безошибочно указал на забытую на подоконнике вазу. Позеленевшая вода источала гнилостные флюиды.

– Какая преступная забывчивость, – тихо пробормотал Джулиус, и сложно было понять, имеет ли он в виду вазу или что-то другое.

Сквозняк скрипнул дверью в глубине комнаты. Наши спальни оказались смежными и сообщались между собой. Я почувствовал облегчение от того, что не буду совершенно один перед лицом неизвестной опасности. И тут же устыдился. Что бы это ни было, оно не сможет навредить нам при свете дня – впрочем, еще никто, кроме хозяйки, не сталкивался с трудностями. Я почти убедил себя, что имею дело с фантазиями пожилой викторианской леди с чудинкой, однако что-то упорно твердило мне: Олдридж не ошибается, а он точно что-то подозревал.

Джулиус посоветовал мне прогуляться по дому и записать все, кажущееся любопытным. Не совсем поняв суть поручения, я добросовестно заносил в блокнот буквально все, что видел и слышал.

Вечером мы снова встретились.

– «Слишком много роз», «горничная подозрительно смотрит», «с кухни пахнет паленым». – Джулиус захлопнул блокнот. – Чем, позвольте спросить, вы занимались весь день, Филипп? – строго спросил он. – Бродили вокруг кухни и подглядывали за горничной? Может, подсчитывали розы?

Краска стыда обожгла щеки – я не краснел так с тех времен, когда учитель математики драл меня за уши. Я был посрамлен и пристыжен, слова оправданий не лезли в голову.

– Неужели совсем ничего полезного? – робко спросил я, стараясь придать голосу хоть каплю твердости, а интонации – уверенности. Джулиус еще сердился, однако мне показалось – по нахмуренным бровям, плотно сжатым тонким губам и взгляду, направленному куда-то сквозь мой несчастный блокнот, – мысли его уже занимало что-то иное.

– Так вы подсчитали розы или нет?

Я оскорбился:

– Не считайте меня дураком, Джулиус, я…

– Так идите и запишите, где и сколько букетов расставлено, в каком они состоянии и как часто их меняют. Времени у вас – час. Идите же!

Подобные розыгрыши были совсем не в стиле моего компаньона, потому я уныло побрел проводить «расследование».

Вернувшись, я застал Олдриджа пребывающим в глубокой задумчивости.

– Ах, это вы… Милейшая миссис Терилл-Диксон пару минут назад покинула кабинет. Возьмите с собой спички, свет может пригодиться.

И ни слова о злосчастных розах!

Пустой дом, погруженный во тьму, – что может быть более пугающим и будоражащим фантазию, щекочущим нервы? Все звуки, услышанные днем, всплывают из глубин подсознания, приобретая причудливые формы. Гул автомобильного двигателя может показаться вам органной музыкой, шорох одежды – бестелесным шепотом, а скрип половиц – лязгом цепей. Ночь волнует, ночь рождает фантомы.

Мы, вооружившись свечой в простом подсвечнике, брели по пустым темным коридорам, словно две тени. Я старался анализировать ощущения, но даже собственное прерывистое дыхание пугало до мурашек на коже. Я зябко повел плечами и понял вдруг, что действительно замерз.

– Джулиус, – свистящим шепотом позвал я. – Вы это чувствуете?

Он ответил одним взглядом: глаза стали большими и черными от расширившихся зрачков. Меня пробила дрожь.

Мы вышли на галерею. Портреты точно ждали этого, уставившись маслено поблескивающими глазами, зло и дико, прямо в упор. Так, как бывает только ночью.

Часы пробили полночь. Налетевший откуда-то сквозняк задул пламя свечи, и дом погрузился во мрак.

Джулиус, не останавливаясь, покинул галерею, войдя в темный тоннель узкого коридора. Я последовал за ним и увидел, с трудом преодолевая черноту, как он указывает на что-то пальцем. В конце коридора сиял крошечный огонек. Я подался вперед, выглядывая из-за плеча рослого компаньона, и в этот момент тьма раскрасилась множеством пылающих голубым огнем пятен. Свет струился из стен, сливался и сворачивался в туманные кольца. И туман пел.

Я стиснул голову ладонями, пытаясь заглушить заунывный гул, будто звенела туго натянутая струна. Джулиус потянул меня за локоть, крича прямо в ухо:

– Скорее! Миссис Диксон!

Мы побежали прочь, через галерею, на лестницу и оттуда – в главный коридор. Из-под двери спальни хозяйки сочился голубоватый свет. Я невольно отшатнулся, однако Олдридж без колебаний вынес хлипкую преграду и исчез внутри. Все, что я увидел, это удивительно блестящую поверхность зеркала прямо напротив входа, а спустя секунду Джулиус загородил его спиной. Я же не нашел в себе сил пойти за ним…

* * *

Я не смел показаться Джулиусу на глаза. Пережитый ужас и позор – ведь я повел себя как последний трус! – буквально приковали меня к постели.

Срочно вызванный доктор обследовал миссис Терилл-Диксон, которую, по словам Олдриджа, некая невидимая сила едва не задушила в постели, однако не обнаружил никаких следов удушения! Мне ужасно хотелось присутствовать при разговоре с доктором, однако чувство вины прочно удерживало на месте.

Дверь соседней комнаты скрипнула.

– Филипп! Прекратите убиваться и идите сюда!

Я принял приглашение с радостью. Джулиус стоял у окна вполоборота, опершись локтем о подоконник. Заметив меня, он криво улыбнулся:

– Не стоит так себя корить, все живы и относительно невредимы.

С последним утверждением можно было поспорить, впрочем, оно того не стоило.

– Советую выспаться как следует, завтра нас ждут долгий день и бессонная ночь.

Последовать совету оказалось совсем не просто. Я беспрестанно вздрагивал во сне, куда-то бежал, кажется, даже звал на помощь – и рассвет встретил сидящим на груде смятого постельного белья, невыспавшимся и мокрым от пота.

* * *

Первым делом мы посетили комнату вспыльчивого юноши – сына миссис Терилл-Диксон, которого, как выяснилось, звали Ричардом. Имя вполне подходящее для отпрыска старой влиятельной семьи, коей Диксоны когда-то были. Он ночевал вне дома и еще не вернулся.

– Посмотрите, какая милая девушка, – Джулиус, не глядя, сунул руку под подушку и извлек салонный снимок белокурой красавицы с сияющей улыбкой. – На обороте подпись «Мое сердце твое навеки». – Он так и эдак покрутил фразу на языке и сморщился, будто съел слишком много сладкого. – Смею предположить, тайная возлюбленная, иначе зачем прятать снимок?

Он тем же образом положил фотокарточку на место и замер в охотничьей стойке, уже мне знакомой:

– Тут что-то еще.

На свет появилась тонкая мягкая книжечка в черной обложке. Личный дневник, предположил я – и ошибся. Мне приходилось сталкиваться с подобными изданиями, и от них был только один вред: взять хотя бы чтиво, с помощью которого адвокат Картер оборвал жизни сразу двух девушек.

– Мальчик увлекается магией?

Джулиус не успел ответить. Дверь едва не слетела с петель, и в проеме возник сам Ричард Терилл-Диксон:

– Какого черта?! Что вы здесь делаете?

В отличие от меня, Олдридж сохранил спокойствие в сложившейся неприятной ситуации:

– Это ваше? А матушка знает?

Юноша нервно выхватил книжку и как был, в ботинках, растянулся на кровати, всем видом выражая презрение:

– Можете рассказать, мне плевать. Мне на всех вас плевать, слышите?

Я не умел вести беседы с трудными подростками, однако Джулиус не был настроен на долгий разговор:

– Вы хотели отомстить матери за то, что она пытается разлучить вас с дамой сердца?

Щеки Ричарда вспыхнули.

– Откуда вы… – Потом догадался о фотографии. – Может, и хотел, вам какое дело?

– И отомстили?

Юный Диксон опустил глаза, вдруг растеряв боевой задор:

– Нет… Не смог.

Джулиус кивнул и вышел.

Такое случалось, сказал он мне позже. Люди легко прибегают к помощи сил, им неподвластных, дабы удовлетворить свои низменные желания. Кто-то желал мести и творил ее. Бедный парнишка выбрал неверный путь.

Джулиус поприветствовал поднимающуюся по лестнице незнакомую женщину. Она была невысокой и крупной, с округлыми чертами лица и пухлыми белыми пальцами, цепляющимися за перила. Несмотря на кажущуюся мягкость, в женщине был характер, он чувствовался в цепком взгляде, коим она нас наградила.

– Доброе утро, господа. С кем имею честь?

Мы представились и, в свою очередь, узнали имя дамы. Ею оказалась Хелен Ларсен, сестра миссис Терилл-Диксон. Джулиус высказал желание немедленно побеседовать.

– А, детективы, – протянула миссис Ларсен насмешливо. – В таком случае пройдемте в мою комнату, чтобы вы лично убедились, что я не прячу там дамский пистолет или крысиный яд.

Лишним будет даже упоминать, насколько непохожими оказались сестры – сухая и чопорная Генриетта и саркастичная волевая Хелен.

Миссис Ларсен поведала нам в характерной насмешливой манере, как после смерти мужа сестра приютила ее у себя, «поделилась кровом и пищей», как высказалась сама Хелен.

– Можно сказать, я живу здесь из милости, слежу за домом, руковожу прислугой, веду бухгалтерию, но я благодарна Генриетте за доброту и понимание.

Я по-иному взглянул на чистый дом и ухоженный сад. Оказывается, вся эта красота – дело рук совсем не той сестры, что нам думалось.

– Вы только что вернулись, – прервал Джулиус. – Позвольте спросить, где вы были?

– Ночевала у старой школьной подруги. Она тяжело заболела, и за ней некому ухаживать, кроме меня.

– Часто гостите у нее?

– Довольно часто в последнее время. Это все?

Уточнив имя подруги, Джулиус пропустил служанку с охапкой свежих роз и откланялся. Я поспешил за ним.

– Вы видели эти розы, Филипп? – спросил он до странности жизнерадостным голосом.

– Конечно видел, я же говорил, их часто меняют.

– И вы, конечно, заметили, что время не совпадает с указанным вами в записях?

Я начал злиться:

– К черту розы, Джулиус! Подумайте лучше, что скажете миссис Терилл-Диксон о ее сыне.

– Что вы имеете в виду?

– Как это что? – я изумился непонятливости компаньона. – Ведь именно он повинен во всех покушениях.

Олдридж невозмутимо ответил:

– Не будем торопиться, мой друг, подождем утра.

Ожидание было мучительно. Я не видел Олдриджа с тех самых пор, как он зашел к миссис Терилл-Диксон и после, так ничего и не объяснив, вызвал такси и уехал. Несомненно, в его странной голове созрел план, однако посвятить меня в подробности он вновь не счел нужным.

С каждым часом мне становилось все тревожнее, к ужину я едва притронулся, гипнотизируя взглядом пустой стул Джулиуса. Часы безжалостно отсчитывали минуты.

Миссис Терилл-Диксон закрылась в кабинете мужа, и, когда я мерил шагами гостиную, появился Джулиус.

– Какого черта вы творите?! – Ярость буквально клокотала во мне. – Это нечестно! Вы исчезаете на весь день, будто так и надо, а потом выставляете меня дураком!

Вспышка гнева обессилила меня, к тому же я чувствовал, что перегнул палку: в конце концов, никто не пытался выставлять меня дураком, кроме, пожалуй, меня самого. Я одними губами прошептал:

– Простите…

Джулиус прошествовал к миниатюрному диванчику и тяжело сел. Я только сейчас заметил, как он устал.

– У нас есть два часа, насколько я могу судить по предыдущим случаям. Надеюсь, вы хорошо отдохнули, иначе нам всем несдобровать. А пока расскажите, что происходило в доме в мое отсутствие.

Мне нечего было сказать, кроме того, что миссис Терилл-Диксон не далее как четверть часа назад закрылась в своей спальне, а ее сестра ушла к подруге.

– А юный Ричард?

Его я не видел с ужина.

– Что ж, тогда предлагаю начать. – Джулиус энергично подскочил с диванчика, но я преградил ему путь:

– Одну минуту, компаньон, вы забыли посвятить меня в ваш гениальный план.

– Ах, это, – он недовольно прищурился. – Ваше любопытство не знает границ, Филипп. Объяснения могут подождать до утра?

– Нет!

Как донести, что это не просто любопытство, а инстинкт самосохранения? Я должен знать, что нам предстоит, чтобы быть полезным и в случае чего суметь за себя постоять.

Джулиус приблизился и доверительно взял мои руки в свои:

– Филипп, мы много пережили вместе за эти несколько месяцев. Неужели вы настолько не доверяете мне? Без нужных доказательств – грош цена нашему расследованию. Вы понимаете? – Я согласился. – Вы мой маяк и опора, я уже говорил.

– Постойте, но вы не говорили почему.

– Разве это имеет значение сейчас? Вы готовы играть свою партию вслепую? Делать то, что я скажу?

Мне такой план был не по душе, но я еще не выработал такую силу воли, чтобы отказать проникновенному взгляду умных карих глаз, блестевших так близко, что отвернуться не было возможности. Это чистой воды манипулирование и шантаж.

– Что я должен делать?

* * *

Часы пробили полночь. Я поправил беруши, даже не представляя, зачем они могут понадобиться. Тишина стала почти осязаемой, плотной, как вата в моих ушах. Джулиус поймал мой хмурый взгляд и ободряюще улыбнулся. Мы, на первый взгляд бесцельно, бродили по пустому спящему дому.

В такие минуты мысли не способны сосредотачиваться на чем-то конкретном, однако я отчетливо помню, что перед тем, как мистический туман выпустил свои щупальца, размышлял, с каким удовольствием коснусь головой подушки и усну. Я правда очень хотел спать – наверное, сказалось нервное напряжение.

Мы стояли посреди полукруглого холла, в котором не так давно хорошо потрудились, перетащив все зеркала из коридоров второго этажа. Их оказалось так много, что все было заставлено тускло блестевшим отполированным стеклом.

Джулиус знаком велел мне максимально сосредоточиться, и благодаря ему я не пропустил момент, когда зеркала вспыхнули. Призрачный голубой огонь вырывался из зазеркалья, и в абсолютной тишине ночи это зрелище производило сильное впечатление. Джулиус наклонился, прокричал мне в самое ухо: «Бегите к миссис Ларсен и разбейте зеркало, скорее!» – и толкнул в объятия колдовского огня и тумана.

Я помчался наверх быстрее ветра, подгоняемый вибрирующей волной, бьющей в спину и сжимающей голову стальным обручем, и с разбега ворвался в незапертую дверь. В нос ударил запах золы. Розы свесили вниз поникшие бутоны.

Гул достиг пика и рассыпался стеклянным звоном. Я перевел дух и вынул из ушей осточертевшую вату, испачканную кровью. Нужно было скорее исполнить поручение Джулиуса. Я огляделся и увидел старинный комод, а над ним – темное зеркало в деревянной, покрытой пеплом раме. Дерево еще дымилось, а отражающая поверхность клубилась голубым сияющим туманом. Я протянул к нему руку, и искры ужалили ладонь. Было слышно, как часы на стене отмеряют время. Я схватил табурет и швырнул в зеркало. Меня окатило дождем из осколков и жалящими искорками умирающего колдовства…

В холле дела обстояли не лучше. Пол хрустел под ногами битым стеклом, в электрическом свете мелкие осколки сверкали, как бриллианты. Посреди хаоса возвышался Джулиус с победно скрещенными на груди руками. Я подошел ближе и увидел красные подтеки на его шее, тянущиеся от ушей и исчезающие за некогда белым воротником рубашки. Лицо и руки также были изранены и кровоточили.

– Боже мой, Джулиус, что вы натворили?! И главное, как?

– Что? – Он потрогал ухо и сморщился от боли. – Повторите, пожалуйста, громче.

Я повторил.

– А, вот вы о чем. Все очень просто, мой друг. – Он извлек из кармана тонкую дудочку и гордо мне продемонстрировал: – Этот свисток издает высокочастотные звуки, они разрушают чувствительные ушные перепонки человека и столь же разрушительно воздействуют на некоторые другие предметы, например стекло.

– Ультразвук!

– Вы абсолютно правы. Ну, а зеркало в комнате миссис Ларсен?

– Я разбил его, как вы и велели.

Олдридж нетвердой походкой добрался до дивана и рухнул на него.

– Благодарю, вы, возможно, спасли жизнь нашей первой клиентке. – Он впервые заговорил об агентстве серьезно, что не могло не радовать. – Кому-то из нас придется провести ночь здесь, чтобы изобличить злодея.

– Я останусь и посторожу, а вам стоит вздремнуть, чтобы наутро блестяще завершить расследование.

Джулиус растроганно улыбнулся:

– Вы просто ангел, спустившийся с небес, Филипп.

Он перекинул ноги через подлокотник и закрыл глаза. Я же сел в кресло напротив двери и приготовился ждать.

Шаги на крыльце вывели меня из глубокой задумчивости, в которой я пребывал последние несколько часов перед рассветом. Я стряхнул наваждение и осторожно разбудил мирно спящего компаньона. Тот поднялся навстречу миссис Ларсен и вежливо пожелал доброго утра. До меня наконец дошло, что́ имел в виду Джулиус, прося подождать, и я посмотрел на женщину самым презрительным взглядом, на который только был способен.

– И вам доброго утра, господа. – Она окинула поле боя цепким взглядом и побледнела. – Что здесь произошло?

Я хотел было ответить, однако Олдридж остановил меня.

– Давайте позовем любезную хозяйку, вашу сестру, и я назову имя злоумышленника.

Втроем мы устроились среди битого стекла, а Джулиус возвышался над нами, подобно мужественному воплощению Фемиды[2].

– Миссис Терилл-Диксон обратилась к нам с деликатной проблемой. Кто-то желал ей смерти и для этого использовал весьма нетрадиционные средства. Мы с мистером Фелтоном лично убедились в наличии некой сверхъестественной силы, покушающейся на жизнь миссис Терилл-Диксон. Силы, умело направляемой злой человеческой волей. Проведя предварительное расследование, мы также обнаружили, что у обоих членов семьи были основания желать нашей клиентке смерти. Филипп?

Я смутился, мне не приходило в голову, что придется говорить:

– Да… Ричард, ваш сын, мадам, хотел отомстить за то, что вы препятствуете его отношениям с девушкой, чью фотографию он хранит под подушкой.

Джулиус одобрительно покивал.

– Теперь вы, миссис Ларсен. Вы старшая из сестер Диксон, но живете в родовом гнезде на правах экономки, почти прислуги. Наверняка вам хотелось справедливости.

Миссис Ларсен скептически фыркнула.

– Этот некто, замысливший убийство, поступает весьма хитроумно. Не просто насылает порчу или проклятие на жертву, а проводит над зеркалом определенный сложный ритуал, призывая в наш мир целый сонм духов из зазеркалья. Пока то, первое, зеркало цело, его владелец управляет сонмом, который использует все зеркала в доме как порталы из своего измерения в наше. При этом, несомненно, рискуют оба: и потенциальная жертва, и сам преступник, – но дело ведь того стоит? Надо лишь осторожно обращаться с первым зеркалом.

Все присутствующие затаили дыхание, ожидая, когда, наконец, прозвучит имя.

– Розы маскировали запах паленого дерева от медленно тлеющей рамки зеркала, неприспособленной к таким нагрузкам. Но цветы быстро вяли под влиянием темной атмосферы в доме. Филипп тщательно записал время, когда их меняют. Чаще всего это делали в двух комнатах. – Выдержав театральную паузу, Джулиус торжественно перешел к главному: – Ричард Терилл-Диксон невиновен, по ночам он встречается с девушкой и давно забросил мысль о мести. Миссис Ларсен… невиновна. – В этот момент женщины переглянулись. – Зеркало найдено в ее комнате, однако его повесили туда накануне. Вопрос: где оно висело раньше? – Он обвел нас взглядом и остановился на хозяйке: – Вы. Вы приказали перевесить зеркало, вы увешали зеркалами коридоры и дали распоряжение горничной менять цветы в своей комнате в два раза чаще. Я почувствовал их запах в самый первый день, но вода в вазах загнивала моментально и дала мне понять, что в доме прибегали к зловещим силам. Потом, конечно, вы спохватились и начали заметать следы, не ожидая, что мы настолько продвинемся.

Миссис Терилл-Диксон подскочила:

– Да как вы смеете! Я потомок древнего рода! Вы лжец! Лжец и негодяй!

– А не хотите ли услышать, почему вы организовывали покушения на саму себя?

Хелен Ларсен подняла руку:

– Я хочу услышать. Мне интересно, в чем меня чуть не обвинили.

– А тут все гораздо проще. Я проверил алиби миссис Ларсен – она действительно навещала больную подругу. После я сходил к вашему семейному адвокату и рассказал мою версию, ему оставалось лишь подтвердить.

Как оказалось, свою часть наследства миссис Терилл-Диксон давно потратила, и финансы сестры пришлись как раз кстати. Однако миссис Ларсен вдруг заявила права на половину дома и грозила подать исковое заявление в суд. Это вело не только к потере денег, но и к грязному пятну на белейшей репутации семьи Диксонов. Тогда благородная дама придумала сложный и хитрый план, который пришелся бы полиции не по зубам, а чтобы окончательно выйти из-под подозрения, наняла двух никому не известных детективов, россказням которых о светящемся тумане никто не поверит. Однако ошиблась – инспектор поверит, как верил Джулиусу всегда.

– Умереть должна была не Генриетта, а Хелен.

Я едва верил услышанному, до того все оказалось невероятно и запутанно.

Миссис Терилл-Диксон внезапно выхватила из складок старомодной траурной юбки дамский пистолет и возбужденно замахала им перед нашими носами:

– Все назад, я невиновна, вы ничего не докажете! Я происхожу из уважаемого семейства…

Входная дверь тихонько скрипнула, и женщина, безумно закричав, открыла стрельбу на звук. Мы с Джулиусом бросились на нее с разных сторон и повалили на диван. Оружие выпало из ослабевших пальцев.

– Это Ричард! – воскликнула миссис Ларсен. – Боже мой, Ричард! Он ранен!

Поверженная женщина на диване беззвучно разрыдалась.

* * *

Ричарда осмотрел тот же врач, что не так давно осматривал его мать, а Джулиус от помощи отказался. Полицию вызывать не стали, на этом настояла миссис Ларсен. Она твердо решила обойтись без полиции, однако иск в суд все же планировала подать.

– Нельзя доверять дом наших родителей сумасшедшей. Я позабочусь и о нем, и о Генриетте с племянником.

Получив гонорар, заметно увеличенный благодарной женщиной, мы отбыли обратно в агентство.

– Вы не пойдете домой, Джулиус? – спросил я в дверях.

– Мне нужно подумать, не ждите меня.

– Вы недовольны? Мы… Вы оказались правы во всем и раскрыли первое дело. Справедливость восстановлена.

– Восстановлена ли? Это непростой вопрос, Филипп. Вы слишком молоды, чтобы судить беспристрастно.

Я пожал плечами: на вид Олдридж казался не старше сорока, я бы даже сказал, моложе, но внешность бывает обманчива. И еще: не всегда стоит понимать слова Джулиуса буквально.

– Хорошего дня. – Я вышел и прикрыл за собой дверь, оставляя напарника в глубокой задумчивости. Трудно сказать, что именно происходило в этой странной голове, может, даже он не всегда любил оказываться правым.

Дело № 3. Вдохновение на крови

Газеты пестрели шокирующими заголовками.

Джулиус раздраженно отбросил свежий выпуск «Блэкпул Тайм» и, поморщившись, сжал пальцами виски. Я до сих пор непозволительно мало знал о компаньоне, в том числе чем он занимается, возвращаясь в пустую квартиру на Санрайз-авеню, однако не мог не заметить, что особенно скверно Олдридж выглядел после ночи пятницы, хотя сам же настоял на том, чтобы не закрывать агентство на выходные.

Одним таким пасмурным субботним утром мы как раз сидели в офисе детективного агентства, когда Джулиус начал просматривать прессу. По мере того как менялось его вечно серьезное неподвижное лицо, росло и мое любопытство. Что за статья могла вызвать такую бурю эмоций?

– Что за чушь! – воскликнул он в сердцах и нахохлился, точно сердитая ворона. – Ваши коллеги, Филипп, не видят дальше своего длинного носа, да и то, что замечают, преподносят исключительно пережаренным!

Я нисколько не обиделся, тем более что находился в бессрочном отпуске и не спешил возвращаться в родную редакцию. Недавняя заметка об убийстве парня-эмигранта действительно была написана несколько вызывающим языком, а факты, в ней описанные, откровенно, на мой профессиональный взгляд, надуманны. Что делать: при отсутствии интересного материала для периодической печати даже из самого скучного сюжета можно раздуть сенсацию. Подобрав газету, презрительно им отброшенную, я пролистал заголовки. Снова писали про поэта по фамилии Хиггинс – похоже, интересная личность, хотя я не был поклонником поэзии, да и Джулиус вроде тоже. Наверное, не оно. И вот, прямо следом за заметкой о поэте, я увидел весьма любопытную статейку и вслух зачитал:

Кровопийца из Зеленого квартала.
Кто объявил войну выходцам из Северной Ирландии? Нашему корреспонденту удалось одним из первых оказаться на месте очередного зверского убийства…

Я прервался, вопросительно посмотрев на Джулиуса.

– Продолжайте, продолжайте, – ядовито пробормотал тот. – Вы еще не всё прочитали.

Я пробежался взглядом по крикливым строчкам, каждое слово в которых, казалось, состояло исключительно из заглавных букв, а уж количество восклицательных знаков грозило побить все мировые рекорды:

Полиция отказывается давать комментарии по поводу произошедшего, но местные жители уверены: убийства продолжатся!

Я отложил газету:

– Я все еще не понимаю, что вас так расстроило?

– О, Филипп! Дайте сюда, – Джулиус порывисто схватил номер «Блэкпул Тайм» и, водя пальцем по строкам, зачитал:

Полиция запретила фотографировать тело, однако налицо большая потеря крови.

– Почему, Филипп? Что с ним случилось?

– Парню крепко досталось? – предположил я неуверенно.

– А теперь проявите хоть каплю детективного таланта, мой друг, и еще раз взгляните на заголовок.

Я подчинился:

– «Кровопийца из Зеленого квартала».

Джулиус ждал продолжения, однако я никак не мог понять, чего он от меня хочет. Надеюсь, степень моего смущения не сильно отразилась на лице, хотя от мучительных раздумий щеки начали ощутимо гореть.

– Ладно, – Олдридж откинулся на спинку кресла со скучающим и ленивым видом. – Не мучайте себя, от вас уже пышет жаром, как от парового котла.

Что я мог ответить?

Джулиус взял со стола карандаш, что-то черкнул в газете и подтолкнул ее ко мне. На первой полосе слово «кровопийца» было жирно обведено в неровный кружок. В голове у меня наконец щелкнуло, и я удивился, как же сразу не догадался, к чему он вел, ведь все очевидно:

– Вы считаете, это вампир!

– Господи, Филипп! Кто вам такое сказал? – досадливо поморщился мой друг. – Это вы так считаете.

С минуту я просто молчал, переваривая услышанное, а потом Джулиус, будто и не было этого странного разговора, продолжил мысль, оборванную уже давно:

– Инспектор Гаррисон еще не позвонил! Весьма легкомысленно с его стороны не обращать внимания на очевидные факты присутствия в этом деле потусторонних сил…

– У нас нет телефона.

– …хотя даже вы поняли… Что вы сказали?

Настал мой черед снисходительно улыбаться:

– У нас нет телефона. Мастер обещал явиться в начале недели, но так и не пришел. Нет телефона – нет звонка из полиции. Это элементарно.

На краткий, очень краткий миг я возвысился до небывалых вершин, но стук в дверь низверг меня обратно на землю.

– Вероятно, Гаррисон пришел к тому же выводу, – криво усмехнулся Джулиус, оставив меня переживать свое прискорбное падение.

– Доброе утро, джентльмены, – громогласно поприветствовал инспектор. От его коренастой плотной фигуры пахнуло сыростью, холодом и крепким табаком. Я пожал протянутую руку и по привычке приготовил блокнот для записей, хотя не ожидал услышать что-то новое.

– Чаю? – Олдридж был сама любезность. – Нет? В таком случае я готов выслушать, что привело вас к нам.

По его серьезному прямому взгляду и сжатым в тонкую ниточку губам никак нельзя было догадаться, что он и без длинных предисловий знал причину столь раннего визита. Инспектор действительно не сумел удивить.

– Дело темное, Джулиус, – закончил он рассказ и, спросив разрешения, закурил. Грубые пальцы с желтоватыми ногтями заядлого курильщика ловко извлекли сигарету из помятой пачки и чиркнули спичкой. Комната погрузилась в облако густого едкого дыма. – Писаки уже пронюхали. – Он бросил на меня быстрый взгляд. – Простите, Фелтон. Мои ребята изъяли все фотографии, но одна все же просочилась. Редактор «Блэкпул Тайм» не желает идти на уступки, к вечеру весь город будет в курсе событий, а к завтрашнему утру – весь Ланкашир! Начнется паника.

Гаррисон был искренне раздосадован, мне даже стало его жаль. Если, конечно, забыть, что он покушается на свободу слова – самое святое, что есть у каждого уважающего себя журналиста.

– Иными словами, вы просите меня о помощи? – Джулиус криво улыбнулся, сложив руки в замок под подбородком. – И у вас, верно, есть основания полагать, что в деле замешано сверхъестественное?

Инспектор нерешительно пожевал губами:

– Я полагаю, вам будет интересно взглянуть на тело.

* * *

Джулиус наотрез отказался воспользоваться служебным автомобилем Гаррисона, и мы проделали неблизкий путь до полицейского морга под отвратительным моросящим дождем – к сожалению, нередким в наших краях. Он оседал на волосах и одежде, что ничуть не прибавляло настроения. Очень скоро я промок до нитки и дрожал от холода, а вот Олдриджа погода, похоже, не смущала. В своем темно-сером плаще и фетровой шляпе он вышагивал по Променаду[3] точно лондонский денди – я с легкостью представлял его в цилиндре и белых перчатках, выстукивающего тростью дробь по мостовой.

Гаррисон оказался умнее и, сославшись на простуду, уехал без нас. Жаль, что мой упрямый компаньон не желал признавать удобство нового средства передвижения, демонстрируя редкостное упрямство.

Дождь усиливался.

Мы наконец добрались до полицейского морга, где нам выдали белые халаты и одну пару перчаток на двоих – видимо, ждали только Джулиуса. Я не жаловался – пальцы закоченели так, что натягивать на них что-то было бы преступлением. В своей профессиональной деятельности я ни разу не сталкивался с трупами – для подобного рода материалов у нас был особый человек. Чуть более терпимым я стал после знакомства с Джулиусом, и все же вид хладного неподвижного тела, еще недавно мыслящего, живого, до сих пор нагонял на меня дрожь. К такому сложно привыкнуть, да и не хотелось. Есть вещи, от которых я бы с удовольствием держался подальше, и трупы входили в их число.

Суровый медик откинул простыню – весь неприкрытый ужас смерти открылся нашим взглядам. Было что-то унизительное, грязное в том, чтобы смотреть на мертвецов, – точно подглядываешь за ничего не подозревающим человеком. Неловко и как-то стыдно.

Джулиус без колебаний приступил к внешнему осмотру. Он так ловко и быстро обследовал каждый сантиметр тела, будто листал книгу. Я старался смотреть только на его строгий профиль, однако взгляд сам собой опускался ниже, на длинные пальцы, обтянутые тонкой резиной, и на белую твердую плоть, которой они касались. Меня резко замутило. От запаха формалина… Совершенно точно от него…

– Филипп? Филипп, вам нехорошо?

Я старательно замотал головой, рискуя расстаться с легким завтраком, впопыхах перехваченным по пути в агентство. Джулиус удовлетворенно кивнул:

– Тогда скажите, коллега, что интересного вы видите в этом трупе?

– Интересного? – ужаснулся я.

– Боюсь, я неверно выразился, – терпеливо исправился он. – Необычного. Не бойтесь, подойдите ближе.

– Ну… – неуверенно протянул я. – Он очень бледный. Но ведь покойники и должны быть такими, да? – Я сконфуженно хихикнул, чем заслужил неодобрительный взгляд лысого усатого медика.

– Не вижу ничего смешного, юноша, хотя вы правы в своем нехитром умозаключении. Между прочим, – повернулся он к Джулиусу, – я все изложил в отчете, мистер Олдридж.

– Я не читал.

Обмен колкостями притупил мое внимание – меня внезапно схватили за запястье и буквально с нечеловеческой силой притянули к столу.

– Не подведите, Филипп, – шепнул Джулиус мне на ухо и разжал пальцы.

Я склонился над телом. Вблизи кожа выглядела прозрачной, сквозь нее просвечивали голубоватые прожилки вен. Я непроизвольно сглотнул тягучую слюну, борясь с желанием отойти подальше, а лучше вообще на улицу.

– Обрати внимание на внутреннюю поверхность рук.

Ободренный подсказкой, я осторожно, воспользовавшись любезно одолженной мне перчаткой, повернул затвердевшее запястье покойника и обнаружил чуть ниже локтевого сгиба ни много ни мало следы от острых, как иглы, зубов!

– Это… это… – Голос не слушался.

– Проколы – вероятно, от шприца, – хмуро сказал доктор.

– Нет, вы не понимаете…

Горячая ладонь легла мне на плечо, голос Джулиуса, спокойный и вежливый, произнес:

– Разумеется, вы правы. Благодарим за уделенное нам время. Всего хорошего.

Мы вышли на свежий воздух, где дрожь пальцев было гораздо проще выдать за озноб. Я с трудом сунул руки в неудобные узкие карманы и спросил, даже не стараясь скрыть раздражения:

– И что теперь? Это чья-то шутка? Ваша или инспектора?

– Не горячитесь, Филипп. – Олдридж невозмутимо надвинул на лоб шляпу и сверился с карманными часами темного серебра. – До ленча пара часов, не хотите ли прогуляться?

Продолжая злиться и негодовать, я все же позволил фамильярно взять себя под локоть и увести прочь от холодного жуткого морга и его неприветливого хозяина, словно перенервничавшую девицу.

Мы шли довольно быстро для обычной прогулки, да и Променад, излюбленное место горожан и гостей города, остался далеко позади. Чем дальше мы удалялись от побережья, тем невыносимее становилось мое любопытство.

– Куда вы меня ведете?

– Веду? О, мне кажется, вы вполне в состоянии идти сами. – Джулиус сдержанно усмехнулся, стараясь, видимо, не сильно меня задеть. – Или вас все еще мутит?

– Нет! С чего вы вообще это взяли?

Однако мой праведный гнев не произвел ровным счетом никакого впечатления, и я добавил тише:

– Спасибо, со мной все хорошо.

– Иными словами, трупы вас не беспокоят? Тогда добро пожаловать в Зеленый квартал!

Зеленый, он же Ирландский, квартал представлял собой несколько коротких улиц в восточной части Блэкпула. Население, как видно из названия, составляли в основном выходцы из Ирландии и, реже, Шотландии. Добропорядочным и законопослушным гражданам не рекомендовалось гулять здесь после заката, да и днем оставался риск нарваться на неприятности. Тот факт, что неизвестный убийца выбрал именно это место для своих преступлений, не вызвал у меня удивления – впрочем, «все мы ходим под луной»[4].

Нас встретил невыспавшийся и промокший до нитки дежурный констебль:

– Прошу за мной, господа.

Ботинки заскользили по размокшей от дождя дороге, жидкая грязь забрызгала брюки. Кроме того, в воздухе витал легкий, но от этого не менее тошнотворный запах помоев и гниющего мусора, который местные, не смущаясь, выбрасывали прямо вдоль дороги. Не особо лестное мнение об Ирландском квартале только укрепилось.

Место преступления огородили желтой лентой, но даже я понимал: дождь смыл все следы, если они вообще были. В этом смысле сырой приморский Блэкпул – раздолье для преступных элементов. По нахмуренным бровям Джулиуса я догадался, что в его голове такие же мысли. И все равно он тщательно осмотрел ничем не примечательный, кроме того, что здесь убили человека, клочок земли у покосившегося забора. Стоило слегка отвлечься, как мой неутомимый компаньон исчез.

– Вы видели, куда пошел мой друг? – обратился я к дежурному, на что тот неопределенно махнул рукой:

– Да тут и идти-то особо некуда. За забором местный паб, клуб или как он там у них, ирландцев, называется.

Я поблагодарил его и, провожаемый равнодушным взглядом, обошел ограду и оказался прямо перед входом в искомое заведение, судя по линялой безыскусной вывеске, именуемое «Веселый Патрик». Весело там точно не было, потому как, стоило скрипнуть дверью, хмурые взгляды нескольких пар глаз тут же устремились на меня. У барной стойки я узнал Джулиуса, тот беседовал с высоченным медноволосым мужчиной, в чьих грубых чертах любой без труда угадал бы разбойное прошлое.

– А, Филипп! – Олдридж обернулся и помахал рукой. – Это мой друг, Филипп Фелтон. Идите сюда, не стойте как истукан!

Похоже, он не испытывал неловкости или напряженности, витавших в прокуренном воздухе. Я подошел, справедливо рассудив, что вдвоем у нас больше шансов выйти отсюда на своих ногах.

Боже, что за мысли!

Рыжий протянул мне жилистую руку, покрытую мелкими светлыми волосками, которую я пожал, внутренне содрогаясь. Да, я отдавал себе отчет в том, что веду себя как последняя скотина, однако никак не мог побороть предубеждение против «нищих мигрантов», въевшееся в кровь едва ли не с молоком матери.

– Полиция закрыла паб? – спросил Джулиус.

– Сегодня откроемся. Ваши ищейки ничего не найдут в моем заведении. Так я им и сказал.

– Мы не из полиции, О’Тэди. Мы просто хотим помочь и, – он доверительно наклонился вперед, – действительно можем помочь.

– Да валяйте. Только без толку все это.

Джулиус кивнул и повернулся к выходу. За столиком у самой двери за нами пристально наблюдал неряшливо одетый мужчина неопределенного возраста. Я случайно поймал его внимательный взгляд – он торопливо отвернулся, да так резко, что чуть не сломал шаткий стул.

Чужакам здесь не рады.

На обратном пути я едва поспевал за длинноногим Джулиусом. Погруженный в свои мысли, он совершенно забыл о моем существовании, да и всего остального мира тоже, – лишь грязь разлеталась в стороны из-под его черных щегольских туфель. Мне многое хотелось спросить, но я откровенно робел, взирая на строгую и прямую, как доска, спину компаньона, и наконец решился:

– Как мы собираемся ловить убийцу, если даже полиция ничего не может сделать? Как мы узнаем, кто он?

– Мы уже знаем.

Я так удивился, что поскользнулся и едва не сел в лужу:

– Как это знаем? – Мысли проносились в голове вихрем, только ни одна не помогла.

– Вы видите сложность не там, где она есть. – Олдридж сжалился и замедлил шаг. – Я знаю, кто убийца, но вычислить ее – дело не из легких. И не из самых безопасных.

– Ее? Подождите, вы хотите сказать, это женщина?!

– Господи, Филипп! Не пытайтесь казаться глупее, чем вы есть. Вы прекрасно меня поняли.

Тут уж и я не выдержал. Догнал его и схватил за ворот плаща:

– Нет, это вы не делайте из меня дурака! Если вы настолько гениальны, что можете раскрывать преступления до того, как их совершат, это отнюдь не означает, что для всех вокруг это столь же очевидно. Черт возьми, вы самый большой эгоист, с которым мне довелось общаться! Или выкладывайте все как есть, или не рассчитывайте на мою помощь, ни сейчас, ни когда-либо впредь. Вам ясно?

Спустя время я могу точно сказать, что это самая эмоциональная и прочувствованная речь в моей жизни и вместе с тем самая постыдная. Не стоило так распаляться, но тогда я был совершенно неспособен к разумным рассуждениям.

Джулиус не делал попыток отстраниться или урезонить меня. Как раз наоборот, заглянув в его темные глубокие глаза, я увидел там не злость или обиду, а сочувствие и тепло. Он снова сумел поставить меня в тупик.

– Прошу вас, успокойтесь, Филипп, – мягко попросил он, кладя ледяные руки поверх моих, судорожно стискивающих лацканы его мокрого плаща. – Приношу свои извинения, я забылся и позволил себе грубость. Моя кошка никогда не задавала вопросов – увы, я отвык от диалогов.

Меня снова сравнили с кошкой, и все же на душе полегчало – я выговорился и спустил пар, а Джулиус сумел воспринять это адекватно, сведя неприятную ситуацию к шутке. Не знал, что он так умеет.

– Давайте доберемся до ближайшего приличного кафе и там поговорим. – Я согласно кивнул. – Обещаю ничего не скрывать.

Время обеда – не самое удачное для уединения: в кафе не оказалось свободных мест, откровенный разговор пришлось отложить ненадолго, но и этого часа мне хватило, чтобы окончательно известись.

Мы расположились друг напротив друга – Джулиус в мягком кресле, а я на стуле. Моросящий дождик перешел в ливень, стук капель прекрасно располагал к долгим задушевным беседам.

– Налить вам чаю?

– Нет, благодарю. – Он любил чай, но я не удивился отказу. Оба понимали, что напиток подождет. Я достал блокнот и ручку – с ними я чувствовал себя привычнее, как-то стабильнее. – Есть старая ирландская легенда, – начал Олдридж издалека. – Забытая, покрытая пылью и мраком история. В ней рассказывается о деве волшебной красоты, голос которой вдохновлял поэтов и музыкантов. Ее звали Ланнан Ши или Ланон Ши, что означает «чудесная возлюбленная». – Он замолчал.

– Кто она такая?

– Фейри.

– Фейри? Она фея? Эльф? – Я готов был рассмеяться, но сдержался.

– Я уже сказал. Она Ланнан Ши, это не имя. Это ее природа.

Капли барабанили по стеклу, тихо жужжала лампочка под потолком, скрипел старый стул.

– Ланнан Ши дарит вдохновение в обмен на восхищение, она купается в нем, как змея в солнечном свете, но стоит признаться в любви – и ты пропал. Ланнан Ши ищет любви, но, получив, не может с ней справиться.

Я оторвался от записей и спросил:

– Поэтому найденные тела принадлежали только молодым крепким парням? Но зачем же она это делает? И как?

– Не знаю, и вряд ли знает кто-то, кроме нее самой. – Джулиус провел рукой по волосам, взлохмачивая темные волны. – Она выпивает всю кровь, до последней капли.

Повисла тягостная пауза. Я вспоминал холодный морг и мертвое тело с прозрачной кожей, а что вспоминал Джулиус… Кто знает?

– Я с вами честен, Филипп. Вы не передумали помогать?

– Конечно нет. Мы же компаньоны.

* * *

Вечер я встретил далеко от дома. Дав клятвенное обещание помогать расследованию всеми силами, я, честно признаться, не ожидал получить столь рискованное задание. «Сегодня в “Веселом Патрике” будет вечер памяти погибших ребят, – сказал Джулиус, оценивающим взглядом прожигая во мне дыру. – Не ждите слез и трагических песнопений. О’Тэди любезно предупредил, что в пабе планирует выступить местный музыкальный ансамбль, будут читать стихи и, конечно же, танцевать джигу». Однако как ни приукрашивай действительность, прежде всего меня ждет разведка, к коей мне, как известно, не привыкать.

Итак, за несколько часов до полуночи я оказался, сам тому не веря, перед дверью ирландского паба, из которого лились свет и громкая музыка. Я ожидал косых взглядов и недовольства, но все взоры были прикованы к импровизированной сцене, где пятеро разудалых молодцов терзали инструменты и выкрикивали маловразумительные песни. Помня наставления Джулиуса, я прошел сквозь толпу до бара, вглядываясь в женские лица. Ни мой друг, ни тем более я не знали, как Ланнан Ши может выглядеть, но она, несомненно, должна быть красива, сказочно хороша. Увы, красота – понятие субъективное, и местные рыжие девицы ничуть не привлекали меня.

– Эй, парень! – проворковал над ухом низкий женский голос, не лишенный обаяния. – Не видела тебя раньше. Ты откуда?

Со мной заговорила девушка-разносчица. Первым, что я в ней отметил, были ярко-алые губы.

– Эй, чего застыл? Что пить будешь?

Опомниться не успел, как меня усадили за стол и принесли выпивку.

После третьей пинты темного пива я узнал, что милую разносчицу звали Агна и это имя ей не очень подходило[5]. Музыканты вошли во вкус, Агна вместе с подругами показывала мне, как танцуют джигу и степ. Я совсем забыл, зачем явился, но мне помог случай – впрочем, на этот счет у меня свое мнение.

– Эй ты. Да, да, именно ты, – ко мне приближались, протискиваясь сквозь веселящуюся толпу, двое мужчин с угрожающими лицами. – Не лезь к моей подруге, если жизнь дорога.

Я оглянулся и заметил, как побледнела красавица Агна. До хмельного сознания начала медленно доходить вся опасность ситуации. Мне прежде не доводилось оказываться в подобных ситуациях, однако несложно догадаться: лучший способ урегулировать конфликт – извиниться и отступить.

– Парни, я только…

Тяжелый кулак профессионального бойца заехал мне в нос – оправдываться сразу расхотелось. Несколько уроков бокса, полученных в университетской секции, помогли продержаться пару минут, а дальше разъяренная толпа, где все знали друг друга и жаждали помочь, вынесла меня на улицу. Хвала небесам, перед дракой я много выпил: боль чувствовалась слабо – алкоголь с легкостью притуплял ее. И с той же легкостью туманил рассудок. В какой-то момент мне привиделось прекрасное лицо, склонившееся надо мной. Золотистые локоны щекотали шею. Прекрасная фея коснулась моего лба прохладной рукой.

Очнулся я утром. В грязной луже и с перебитым носом. И уже вскоре был задержан за нарушение общественного порядка, как бы ни старался объяснить ситуацию.

* * *

– Могу вас поздравить, – сказал Джулиус, когда увидел меня в компании сержанта полиции, выводившего меня из камеры. – Избили вас умело, все кости целы, скоро будете как новенький.

– Джулиус! – обрадовался я, но быстро приуныл. – Я провалил задание…

– О, дорогой, – протянул он с улыбкой. – Вы только подтвердили мои подозрения. Благодарю вас, сержант, передавайте наилучшие пожелания инспектору Гаррисону.

Мы вернулись в агентство, где Олдридж вновь поразил меня, занявшись моими ссадинами и синяками. С проворством опытной санитарки он наложил стерильные повязки и налил горячего чая, что, по его мнению, заменяло все лекарства мира.

– Простите, – я все не мог смириться с поражением. Такого позора я не переживал никогда. – Я вас подвел.

– Ну в самом деле, хватит уже. Неужели вы всерьез решили, что я ожидал, будто вы притащите мне Ланнан Ши в кармане?

– То есть все зря? – Я едва не потерял дар речи. – Я рисковал собой просто так?

Джулиус пригубил из своей чашки, молочно-белой со сложным черным рисунком-вязью, и только после этого ответил в привычной манере:

– Вы ее видели?

– Я… я не знаю. Возможно. – И я рассказал о девушке из своего пьяного полусна-полуяви.

Он выслушал более чем внимательно и сообщил, совершенно спокойно, что этим же вечером лично навестит паб «Веселый Патрик». Мне стоило его отговорить, однако время шло, а расследование не двигалось с места. Приняв мое молчание за одобрение, Джулиус поднялся с кресла, со скрипом потянулся и, пожелав мне доброго дня, покинул офис. Я оказался предоставлен самому себе, снова.

Часы до вечера тянулись, точно резиновые. Я успел поужинать, трижды попить чай и даже один раз неплохо вздремнуть, прежде чем на огонек заглянул Джулиус и тут же ушел, на сей раз прямиком в Зеленый квартал.

Я ждал его до самого утра, не смыкая глаз, чашку за чашкой вливая в себя обжигающе горячий кофе. Мне было страшно за компаньона, представить его участвующим в уличной потасовке просто не представлялось возможным! Где-то глубоко мерзкий голосок твердил: «Он бы не стал так за тебя переживать», но ведь я – не он. Я – это я, и потому, отправив грязные чашки обратно в белый раритетный буфет, быстро собрался и побежал в полицейский участок.

Детектив-инспектор Гаррисон отнесся к моим словам со всей серьезностью – впрочем, за пышными моржовыми усами сложно угадать его настрой. Мужчина выпустил мне в лицо целое облако едкого дыма и только после этого заговорил:

– Послушайте моего совета, Фелтон, не принимайте все так близко к сердцу. Вы переживаете не за того, кому это нужно. Переживайте-ка лучше за себя, а старый лис Джулиус справится, ему не впервой. Знаете ли вы, почему он вообще занимается всей этой, ммм… чертовщиной? А?

Интересный вопрос, я никогда им не задавался. Куда девалось мое профессиональное любопытство? В предвкушении тайны я подался вперед, сам не замечая, что копирую его движения:

– Так почему же?

– Когда-то он сказал мне, что…

– Прошу прощения, сэр! – в кабинет без стука ворвался сержант Оливер, а следом, не дождавшись разрешения, вошел Джулиус собственной персоной. Момент упущен, однако то, что товарищ вернулся цел и невредим, немного утешало.

– Это Грегори Хиггинс!

Инспектор бросил окурок в пепельницу, полную пепла до краев:

– Что – Грегори Хиггинс?

– Он укрывает Ланнан Ши! Собирайся, нам нужно срочно его навестить!

– Погоди, Джулиус, остынь. – Гаррисон сделал знак сержанту, тот вышел, плотно прикрыв дверь. – Я слышал эту историю от Фелтона, но мало что понял. Кто такая Ланнан Ши?

Горящий взгляд Олдриджа наконец остановился на мне.

– Доброе утро, – поприветствовал он, словно и не пропадал где-то всю ночь. – Не ожидал вас здесь встретить. Что-то произошло?

Боже, да он, кажется, пьян! Иначе как объяснить эту несвойственную ему оживленность и лихорадочный блеск в глазах?

– Вас не было всю ночь, что оставалось делать?

Джулиус взмахнул рукой и едва не повалился на пол:

– Это все ерунда! Вставайте, вставайте, мы опаздываем на встречу с молодым перспективным поэтом нового века, мистером Грегори Хиггинсом.

Тот жил на самой длинной из трех улиц Ирландского квартала, и по пути я вспомнил, что читал про него в газете. Не так давно никто и имени его не знал, как вдруг, словно гром среди ясного неба, – признание и почетное членство в городской ассоциации поэтов. Иначе чем чудом это и не назовешь.

Джулиус едва перебирал ногами, я смог убедить его отложить встречу хотя бы на час. Когда мы прибыли в мою квартиру – она была ближе всего к участку, – он уснул на жестком диване, уткнувшись лицом в подушку, и к стыду своему я вдруг понял, что не опьянение столь дурно повлияло на его поведение, а здоровая шишка на затылке. Всколоченные завитки волос слиплись от крови. Похоже на удар чем-то тяжелым сзади, со спины. Интересно послушать историю его ночных приключений.

Перспективный поэт нового века встретил гостей холодно, даже не пригласил войти. Мне его поведение показалось излишне нервным, дерганым, да и сам он, высокий и нескладный, походил скорее на бунтующего подростка, чем на молодое дарование.

– Я занят. Зайдите завтра.

Однако Джулиус, восстановив силы, не собирался сдаваться так просто:

– Мы ненадолго, мистер Хиггинс. Вы живете один?

Бестактный вопрос застал поэта врасплох, Джулиус проскользнул в прихожую и по-хозяйски огляделся. На мгновение в дверном проеме мелькнуло хорошенькое личико и исчезло.

– Что вы себе позволяете?! – взвизгнул Хиггинс, его вытянутое прыщавое лицо исказилось рассерженной гримасой. – Пошли вон, оба, не то вызову полицию!

Одним словом, Грегори Хиггинс мне не понравился.

– Ланнан Ши у него, – сказал Олдридж, когда мы отошли от негостеприимного дома подальше. – Видимо, он пишет хорошие стихи, раз она так к нему привязалась. Помнишь, она ведь дарит вдохновение.

Джулиус поймал за рукав пробегавшего мимо мальчишку, взял у меня блокнот и, черканув пару слов, вырвал страничку и вручил мальчонке:

– Передашь красивой леди, что живет в доме мистера Хиггинса. Понял меня?

Получив два шиллинга и легкий подзатыльник, юный посыльный убежал исполнять поручение.

Все готово к финальному акту.

Вечер понедельника мы встретили во всеоружии, и это не просто фигура речи – Джулиус достал из сейфа револьвер. Таких старых моделей мне еще не доводилось держать в руках.

– Возьмите, он заряжен серебром, на случай, если что-то пойдет не так. Цельтесь не в грудь, Ланнан Ши нужна нам живой. Стрелять вы, надеюсь, умеете?

Я с трепетом принял оружие и покачал головой. Я кое-что смыслил в стрельбе, но сам никогда этим не занимался.

– Тогда отдадите его сержанту Оливеру, он парень толковый. Они с Гаррисоном будут в укрытии неподалеку, и вы с ними.

В записке Джулиус назначил свидание девушке, которую считал фейри. Несмотря на то, как глупо это звучало в принципе, к плану операции мы подошли основательно.

Проверяя готовность перед выходом из агентства, я провел пальцами по гладкой рукоятке револьвера и обнаружил подозрительные насечки, больше всего напоминающие попытку скрыть именную чеканку. Об этом тоже стоило подумать, но позже, когда поставим точку в деле об убийствах в Ирландском квартале.

Она появилась внезапно. Пустынный переулок, глухие заборы по обеим сторонам, совсем рядом с местом последнего убийства, вечерний туман только-только начал выпускать свои дымчатые щупальца. И вот она уже здесь, стоит, переминаясь с ноги на ногу, прекрасная и волшебная, как в моем видении. Тяжелые золотые локоны струились по спине и плечам, нежные белые пальчики смущенно мяли ткань национального платья цвета июльской листвы, однако более всего выделялись губы – ярко-алые, манящие. Из укрытия я видел, как Джулиус поспешил ей навстречу со скромным букетом в руках. Никто, кроме него, не знал всех деталей плана – пока происходящее напоминало банальное свидание. Ветерок донес до нас приглушенные голоса.

– Зачем ты звал меня? Грегори очень рассердится, если узнает, – прозвучал чудный голосок. Ей ответил глубокий уверенный голос:

– Чтобы увидеть тебя.

Она рассмеялась, словно зажурчал горный ручей:

– Что же во мне такого?

– Ты прекрасна.

Лицо красавицы изменилось, прозрачно-голубые глаза заблестели в предвкушении.

– Я тебе нравлюсь?

В тот момент я страстно захотел, чтобы Джулиус промолчал. Пусть план катится к чертям, он не должен отвечать!

– Я…

– Значит, так ты со мной?!

Прямо мимо нашего укрытия пронесся разгневанный мужчина, в котором пусть не сразу, но узнавался обманутый поэт Грегори Хиггинс.

– Чертово отродье! Разве я не дарил тебе подарки, не писал для тебя стихи? Ты ведь хотела стихов, а? О любви! – кричал он, брызгая слюной.

– О любви? – Ланнан Ши, в чем теперь я не сомневался, неуверенно отошла от Джулиуса и протянула тонкие руки к Хиггинсу. – Ты любишь меня, Грегори?

Напряженная борьба отразилась на некрасивом лице поэта. Он знал, что нельзя отвечать. Ланнан Ши ждала. Я незаметно всунул револьвер в руку сержанта Оливера. Сердце предчувствовало беду.

– Ланнан Ши, – позвал Джулиус. Она резко обернулась. – Ты хочешь любви, я знаю. Он не сможет тебе ее дать. Он просто человек.

– Заткнись!

– Слушай меня, я дам ее тебе. Много, очень много любви.

Несчастное создание разрывалось на части. Я не понимал, чего Джулиус добивается, как вдруг Грегори выкрикнул: «Я люблю тебя!» – и фейри, издав отчаянный вопль, обнажила острые клыки и бросилась на возлюбленного. Оливер вскочил на ноги и выстрелил. Кто-то вскрикнул от боли. Инспектор подтолкнул меня в спину, и мы покинули укрытие.

Земля была залита темной кровью, такой темной, что казалась почти черной. На ней лежала девушка, нет – Ланнан Ши, со столовым ножом в груди, рукоятка отливала серебром. Рядом на коленях стоял Грегори и рыдал безутешно, как ребенок.

– Она была моей, – причитал он, покачиваясь на месте. – Только моей, она меня любила… Только меня… Моя фея…

Сержант Оливер занялся Хиггинсом, инспектор отправился за помощью, чтобы перенести раненую в машину, а я подошел к Джулиусу. Тот зажимал плечо рукой.

– Господи, вас ранили! Дайте взглянуть.

– Нет! Не прикасайтесь! – внезапно рявкнул тот, отстраняясь. В темно-карих глазах плескалось безумие. Он оттолкнул меня здоровой рукой и скрылся так быстро, точно за ним гнались все демоны ада.

– Не переживайте, – подошел инспектор, попыхивая новой сигаретой. – Он расстроен и устал, позже образумится и извинится.

– Стали адвокатом? – огрызнулся я и случайно бросил взгляд на Ланнан Ши. – Смотрите!

Хрупкое, будто невесомое тело стремительно светлело, пока вдруг не вспыхнуло бесцветным пламенем и не исчезло у нас на глазах. Сержант Оливер беспомощно развел руками, но сказать ничего не смог. Я устало потер виски и отвернулся. Дальше Гаррисон справится сам.

* * *

– Печальная вышла история, да? – Джулиус встретил меня на пороге с чашкой чая в левой руке. – Вы ведь не сердитесь, Филипп?

Он выглядел обеспокоенным и каким-то помятым. Глаза тусклые, под ними залегли усталые круги, а волосы, обычно тщательно напомаженные и уложенные, забавно топорщились. Я прошел мимо и практически упал в кресло:

– Налейте мне тоже. Нет, стойте. На верхней полке был коньяк, что принесла наша соседка, миссис Оуэн, на прошлой неделе.

– Миссис Оушен, – машинально поправил Олдридж, но коньяк достал и разлил по чашкам. Чайным.

Мы выпили и немного помолчали.

– Хиггинса отпустят. Его не за что держать под замком. Убийца так и останется ненайденным.

Я не видел Джулиуса, но чувствовал его присутствие где-то за спиной. Он тихо ответил:

– Зато никто больше не умрет.

Был один вопрос, что терзал меня весь день:

– Ланнан Ши нападала только на ирландцев. На что же вы рассчитывали, назначая ей встречу?

– Вы правы, Филипп. Помните, я упоминал деда, служившего в Королевском Ирландском полку? Мою бабушку он нашел именно там.

Не ожидая честного ответа, я поспешил воспользоваться моментом откровенности:

– Почему вы не хотели, чтобы в Ланнан Ши стреляли? Ведь она убийца.

– А вы как думаете? Смерть за смерть – дурная справедливость. Человеческая. А Ланнан Ши человеком не была, в ее мире свои правила. Достаточно было просто ее остановить.

Я вспомнил рыдающего Хиггинса и открыл рот, но Джулиус опередил:

– Видимо, не зря бедняжке не дано познать любовь – это чувство ее убило.

Я повернулся так, чтобы видеть собеседника. Джулиус сидел верхом на стуле, положив голову на руки. Казалось, он вот-вот заснет.

– Раз уж мы заговорили так открыто, скажите, почему вы не спали прошлой ночью?

– Это же совершенно ясно. – Я не понимал, почему подобные вещи никак не укладываются в его странной голове. – Я беспокоился о вас.

– Обо мне? Вы ждали? – Столько удивления было в его голосе.

– Именно, – я улыбнулся и взял со стола вечернюю газету. – И прекрати уже мне «выкать», чувствую себя словно в третьесортном викторианском романе.

Оставив Джулиуса свыкаться с новым положением дел, я раскрыл газету и не заметил, как уснул.

Сквозь полудрему просачивался тихий-тихий голос, декламирующий стихи. Последние стихи несчастного Грегори Хиггинса.

Дай мне воды колодезной,
Жар утолить в груди.
Нет мне ни сна, ни радости —
Грустный, сижу один.
Только тобой, любимая,
Брежу в ночной тиши.
Сердце мое похитила
Дева из рода Ши…

Дело № 4. Пустая могила

Иногда мне казалось, что Джулиус просто не умеет развлекаться.

День изо дня, включая выходные, он сидел в своем кресле и читал газеты, одну за одной, изредка отвлекаясь на чай. Я успел забыть, когда он в последний раз оживлялся. Похоже, предпраздничная суета на улицах ничуть его не трогала.

– Какие планы на вторник?

Джулиус взглянул на меня из-за вечернего выпуска «Блэкпул Тайм», донельзя удивленный:

– Вторник? О чем ты?

Я был прав, полагая, что всеобщее оживление последних дней прошло мимо моего толстокожего компаньона.

– О Хэллоуине. Семейство Данвортов дает званый ужин для всех желающих. Будут угощение, дорогая выпивка, музыка и дамы.

Однако ни один из предложенных вариантов не возымел нужного эффекта.

– Если ты говоришь о Самайне, кельтском языческом праздновании начала зимы, то музыка и дамы вряд ли будут подходящим антуражем.

По мне, так приятная компания и вкусная еда вполне способствовали созданию праздничного настроения, но спорить с Олдриджем рискнул бы разве что глупец или безумец. Ни под одно из определений я, смею надеяться, не подходил и потому предпочел бессмысленной дискуссии на тему истоков народных традиций обед у Гаррисона и его чудесной супруги Оливии.

Миссис Гаррисон я повстречал в обширном палисаднике, где она выращивала диковинные цветы, независимо от времени года. Сейчас эта деятельная дама самозабвенно трудилась над сложной конструкцией из хризантем и сухоцвета, а на пороге дома высилась гора из спелых оранжевых тыкв.

– Добрый день, мистер Фелтон! Опять одни?

Неоднократно миссис Гаррисон предпринимала безуспешные попытки заманить к себе Джулиуса и как следует накормить. Возможно, именно перспектива умереть от переедания останавливала его от более близкого знакомства со столь добросердечной госпожой.

Инспектор, в служебной деятельности кажущийся грубым и примитивным, умел быть хорошим хозяином, приятным собеседником и, что особенно ценно в наш безумный двадцатый век, превосходным слушателем.

Посетовав на чрезмерную пассивность компаньона, я получил в ответ загадочную улыбку из-под густых усов:

– Скоро привыкнете, Фелтон. Джулиус не из тех, кто легко меняет привычки.

– То есть предлагаете мне поменять свои?

Инспектор переглянулся с супругой. Я догадался, что эти двое о чем-то сговорились, и неизвестно еще, кто из них был инициатором.

– Мы с Олли подумали… – Оливия Гаррисон мило опустила глаза. – Да пусть лучше она сама расскажет.

* * *

Октябрь выдался на удивление тихим. Призраки, вампиры и феи точно специально затаились перед грядущим Днем Всех Святых. У агентства не было работы, что самым прискорбным образом сказывалось на характере Джулиуса. Мой компаньон стал пить меньше чая, перечитывать одни и те же газеты по несколько раз, в том числе ненавистный «Блэкпул Тайм», и почти не разговаривал. Неизвестно, чем бы это закончилось, если бы не спасительный звонок из полицейского участка. Мы немедля отправились к детективу-инспектору, встретившему нас в кабинете хмурым взглядом и густой пеленой отвратительно пахнущего сигаретного дыма.

– Присаживайтесь, джентльмены.

– Ближе к делу, пожалуйста, – нетерпеливо оборвал его Джулиус, всем своим видом напоминая натянутую тетиву. Гаррисон пожал могучими плечами и подтолкнул к нам тонкую папку с фотоснимками и несколькими исписанными листами.

– Что это? – я взял в руки один из снимков с изображением разрытой могилы.

– Официальная версия – мародерство и вандализм. Возможно, сектантство. Вы же знаете современную молодежь. С жиру бесятся.

Джулиус отложил папку и скрестил руки на груди, демонстрируя безразличие:

– И почему это должно меня заинтересовать?

– Вероятно потому, что тела исчезли, а гробы выглядели так, будто их взорвали изнутри.

Гаррисон говорил так убедительно, что в голове моментально возникли образы восставших мертвецов, наподобие египетских мумий, что мне довелось увидеть в Эдинбургском музее. Однако Джулиус не выглядел впечатленным:

– Вы уверены, что это не чей-то глупый розыгрыш? Мне снимки кажутся весьма сомнительным доказательством.

У меня не было по этому поводу четкого мнения, поскольку до сего момента я не имел счастья лицезреть выпотрошенную могилу, хотя за подлинность фотоснимков мог ручаться – фотоаппараты и все, что с ними связано, было моим хобби с юношеских лет.

– Так вы взглянете на место происшествия или нет? – прямо спросил инспектор. Я задержал дыхание – коллега меня не разочаровал.

– Надеюсь, все осталось в первозданном виде и ваши бравые констебли не затоптали округу.

Мне не стоило особых усилий уговорить Джулиуса взять меня с собой на ночную вылазку, и так совпало, что устроили мы ее именно во вторник. Перед выходом из агентства план едва не рухнул, стоило Олдриджу ненароком взглянуть на календарь. Моего красноречия с трудом хватило убедить его, что я не боюсь ни привидений, ни ведьм, ни кого бы то ни было еще и вообще не придаю значения слухам вокруг хэллоуинской ночи. Вряд ли он поверил, однако позволил себя сопровождать, чему я несказанно обрадовался.

Путь наш лежал на одно из двух городских кладбищ, а именно на Старое, некоторые захоронения которого датировались ни много ни мало семнадцатым веком! Мне случалось бывать здесь днем, писать репортаж о почетных гражданах города, упокоившихся в этой земле. Сейчас все было иначе.

Ночью опустился туман, не слишком густой, чтобы заблудиться, хотя достаточный, чтобы чувствовать себя неуверенно, и окружающий нас скорбный пейзаж скрылся в мутной клубящейся пелене. Классики романтизма не зря столько внимания в своих произведениях уделяли старым погостам. Уж поверьте, окутанное туманом, запущенное ночное кладбище производило сильное впечатление. Богатая фантазия в таком месте и в такой час могла сыграть весьма дурную шутку. Стоило ослабить бдительность и поддаться чувствам, как покосившийся крест с обрывками траурного венка уже казался сгорбившимся призраком, а низко пролетевшая ворона – летучей мышью-вампиром. Определенно, мы избрали не самое подходящее время для прогулок.

Джулиус шел впереди, его фонарь напрасно силился рассеять белесую муть, туман с легкостью поглощал слабый электрический луч. Мы двигались практически наугад.

– Джулиус!..

– Тише, – зашипел он, резко оборачиваясь. – Забыл, зачем пришли?

– Не забыл, – обиделся я. – Но я что-то видел. Там, – я неуверенно указал направо.

Круглый диск луны, словно в насмешку, скрылся за облаком, однако я без сомнений увидел нечто в тумане – быть может, человека.

Всмотревшись в указанном направлении, Джулиус тоже заметил что-то и сорвался с места, я побежал за ним. Остановившись у крыльца заброшенного коттеджа, я едва смог отдышаться, легкие жгло огнем от холодного воздуха – спортсменом я был никуда не годным:

– Бога ради, Джулиус… Куда ты так… рванул? Уф!..

Компаньон не ответил, вместо этого он взбежал по кривым ступенькам и внимательно осмотрел ржавый навесной замок – впрочем, тот был не заперт, дверь легко поддалась легкому нажатию.

– Здесь недавно кто-то был. – Джулиус нагнулся и придирчиво осмотрел доски. – Грязь, совсем немного; наверное, отвалилась от ботинок. Идем, Филипп.

Я послушно зашел в дом вслед за ним, в нос тут же ударил тяжелый застоявшийся воздух давно необитаемого жилища. Двухэтажный коттедж, обитый листами фанеры с остатками серо-зеленой краски, недорогая простая конструкция, что называется, без изысков, окна заколочены, а кое-где и вовсе замурованы. Вероятно, раньше дом принадлежал кладбищенскому смотрителю и его семье, но после упразднения должности жилье пришло в упадок. Никто не желал селиться напротив кладбища.

Джулиус был убежден, что неизвестный скрылся внутри, и мы двигались в темноте со всей возможной осторожностью, однако половицы рассохлись и громко скрипели.

– Наверх? – тихо предложил я, уловив еле слышимый шорох на втором этаже. Мы поспешили подняться и были вознаграждены за смелость узкой полоской света, сочащегося из-под двери в конце коридора. Как правило, Олдридж не носил с собой оружия, и на сей раз не изменил себе. На счет «три» он распахнул дверь и…

– Счастливого Хэллоуина!

Нас встретили знакомые и малознакомые улыбающиеся лица, среди которых выделялись детектив-инспектор Гаррисон и сержант Оливер, хорошо показавший себя в деле о Ланнан Ши. Лицо самого Джулиуса в тот момент надо было видеть, словами не опишешь. Скажу только, что глаза потемнели почти до черноты, а скулы, напротив, сильно побелели. Он издал странный клокочущий звук, идентифицированный мною как проглоченное ругательство, и обратился ко мне:

– Ты знал?

Произнесено это было таким бесцветным и невыразительным тоном, что мне моментально сделалось стыдно за столь глупый розыгрыш.

– Да…

– И намеренно подыгрывал, чтобы завлечь в… сюда?

Готов поклясться, у него едва не вырвалось «в ловушку»! Вот уж не думал, что Джулиус настолько сильно не любит праздники. Я хотел извиниться, но не успел. Гости окружили нас и увлекли к столу, уставленному угощениями.

В тесной, хотя и весьма уютной по сравнению с остальным домом комнате собрались работники полицейского управления, некоторые пришли с женами и подругами. Признаться, я не ожидал увидеть более пяти или шести человек, включая нас, однако насчитал в два раза больше. Дамы постарались от души, придав помещению жилой и праздничный вид. Только Джулиус был мрачнее тучи, сторонился меня и не вступал ни с кем в разговоры. В какой-то момент он и вовсе покинул шумное общество. Подобная реакция на безобидную шутку немало огорчала, ведь в ней решительно не было ничего ужасного. Тем не менее совесть заставила меня также покинуть теплую компанию и горячий пунш и вслед за компаньоном выйти на улицу.

Туман по-прежнему окутывал расстилавшееся за забором кладбище плотным одеялом, стелясь по земле. Я с ужасом представил, как в одиночку отправлюсь по узким тропинкам между надгробиями. Мутное желтое бельмо луны нагоняло тоску, но и стоять у крыльца, все больше замерзая, не имело смысла. Джулиус, вероятно, не успел уйти далеко, стоило просто его позвать.

– Джулиус! – Я скрепя сердце вышел за забор. – Где ты?

Голос тонул в тумане, как в трясине, и сам я все больше убеждался, что поступил глупо, покинув дом, ибо тот скрылся с глаз, словно и не существовал вовсе. Колдовская ночь окутала меня со всех сторон. По коже пробежал озноб.

– Джулиус! – повторил я и вдруг услышал ярдах в трех впереди жуткий скрежет. Тут же кто-то едва не сбил меня с ног.

– Скорее! Давай же, Филипп! – рявкнул над ухом Олдридж, увлекая за собой. Вцепившись одной рукой в край его пальто, я подчинился приказу. Бежали мы недолго – туман слегка разошелся, взглядам нашим предстало весьма непривлекательное зрелище. Под носом у веселящихся полицейских некто вновь совершил акт вопиющего вандализма!

– Выглядит точно так же, как на фотографиях. – Джулиус невозмутимо присел на корточки и поворошил землю пальцами в неизменных перчатках. Я замер в нерешительности.

– Но эти снимки…

– Земля определенно была разбросана усилием, направленным изнутри.

– Джулиус, эти снимки, они…

– Я почти поверил, что это действительно розыгрыш.

– Это и есть розыгрыш! – взорвался я. – Инспектор показал тебе снимки двухлетней давности, к тому же сделанные в Сассексе.

Олдридж поднялся, отряхнул брюки и, не поворачиваясь, ядовито осведомился:

– Полагаю, эту могилу наш глубокоуважаемый инспектор разрыл сам, специально ради меня сбежав с праздника? Можешь не отвечать, у тебя и без того глупый вид.

Он скинул пальто и спрыгнул в яму, откуда донесся его воодушевленный голос:

– Глубокая! Гроб точно взорвали изнутри – все как описывал Гаррисон.

Я поежился, вообразив, что где-то рядом по кладбищу разгуливает настоящий мертвец, а не выдуманный нами, и постарался сразу же отогнать панические мысли.

Неожиданно на плечо мне легла тяжелая рука. С позорным воплем я круто развернулся и, зажмурив глаза, от души врезал «монстру» кулаком. Что-то отвратительно хрустнуло и выругалось с шотландским акцентом сержанта Оливера. Голова закружилась, я поспешно сел прямо на пальто Джулиуса и дальнейшее помню смутно. В себя я окончательно пришел только в своей квартире после трех чашек крепчайшего кофе.

Как оказалось, обеспокоенный нашим долгим отсутствием, инспектор Гаррисон послал Оливера на поиски, а я, доведенный до крайней степени испуга, принял бедного сержанта за оживший труп. Кроме того, из памяти начисто выпал неприятный эпизод со скандалом, учиненным Джулиусом в разгар торжества, с моим, к слову, безмолвным участием. Олдридж требовал немедленно устроить облаву и задержать преступника, однако Гаррисон настоял на том, чтобы отложить оперативные мероприятия до утра, чему поспособствовали плотный туман и, в немаловажной степени, легкое опьянение, в коем пребывали доблестные стражи. Именно поэтому только я поставил чашку, как в дверь нетерпеливо постучали.

– Девятый час, Филипп, – посетовал Джулиус. Я позавидовал его чрезвычайно бодрому виду. – Горазд же ты спать. Собирайся, инспектор ждет нас на месте.

Что это было за место, можно не спрашивать.

* * *

– Доброе утро, сэр, – поприветствовал Джулиуса сержант Оливер, щеголяющий пластырем на переносице и багровыми синяками под глазами. Мне было стыдно даже смотреть в его сторону, и я нисколько не обиделся на то, что он не протянул мне руки, как обычно. Без промедлений мы втроем направились к одиноко стоявшему сараю, скрытому в зарослях вишарника позади коттеджа. Уверен, пройди я мимо ночью, ни за что бы не разглядел.

Внутри ожидал инспектор Гаррисон и, кроме него, кое-что весьма интересное.

– Что скажешь, Джулиус? – инспектор обвел руками импровизированный алтарь, на котором в беспорядке нагромождены были самые неожиданные предметы – от медного кубка до сухой кроличьей лапки. – Черная месса или как там это у вас называется.

– Что это? – вырвалось у меня при взгляде на белый, словно отполированный временем человеческий череп на черном сукне. – Он настоящий?

Олдридж, пропустив выпад инспектора в свой адрес, невозмутимо бросил:

– Можешь потрогать.

В моей иерархии неприятных вещей человеческий череп не так далеко ушел от мертвеца, потому я осторожно, чтобы не вызвать подозрений, отошел от алтаря.

– Подделка. – Джулиус поднял кубок и принюхался к содержимому: – Кровь свиная. Кто-то не пожалел ни времени, ни реквизита из местного театра, чтобы устроить нам теплый прием.

Однако Гаррисон придерживался иного мнения:

– Наш эксперт снял отпечатки, к вечеру узнаем имя этого… – он замялся, сдерживая рвущиеся на язык резкости, – хулигана. Будет знать, как насмехаться над предками.

– Подделка. Вульгарная, дешевая подделка, – упрямо повторил мой компаньон, поворачиваясь к выходу. Отчего-то я сразу поверил. – Филипп, мы уходим, надо как можно скорее найти настоящего кукловода.

Меня жутко интересовало, с чего он пришел к таким выводам и как на запах определил, кому принадлежала кровь в кубке, но Джулиус не был расположен к диалогу. Лишь когда за нами закрылась дверь агентства, он разразился гневной речью, смысл которой сводился к одной фразе: Гаррисон еще пожалеет, что не прислушался к его словам.

– Чай будешь? – завершил он эмоциональный монолог. Я кивнул.

На Джулиуса, я давно заметил, этот напиток действовал, как мятные капли на истеричную гимназистку. Одной чашки обычно хватало, чтобы вернуть ему спокойствие и равнодушный вид дремлющей рептилии, однако, судя по всему, на сей раз одной не отделаться. К слову, подобные перепады настроения очень меня беспокоили, как и недавнее ранение, о котором Олдридж предпочитал молчать, игнорируя помощь как мою, так и врачей. Пару раз я находил в туалетной комнате окровавленные бинты. Я не медик, но рана заживала чрезвычайно медленно – впрочем, Джулиус не сильно берег себя и, видимо, старался лишний раз не показывать слабость.

Я пригубил обжигающе горячего чая и попытался внушить себе, что все в порядке и ничего странного не происходит, благо вовремя появилась новая клиентка – хлопотливая пожилая леди, насквозь пропахшая кошками. Она была убеждена, что на чердаке поселилось привидение, да и «кошечки ведут себя беспокойно, бедняжки». Мы заверили мисс Финч, что непременно поможем, и отправили восвояси. Этим же вечером Джулиус после продолжительного молчания выдал план действий, немало меня удививший.

– Мы не можем позволить невиновному сесть за решетку, – торжественно заявил он. – Собирайся, Филипп, ты идешь к мисс Финч и ее привидению.

– Я?

– Абсолютно верно, схватываешь на полуслове. – В лицо мне полетело мое же клетчатое кепи. – Но перед уходом напиши список гостей.

– Бог мой! Каких еще гостей?

Джулиус картинно схватился за голову:

– Филипп! Тех, кто был приглашен на хэллоуинский ужин, конечно.

С этими словами Олдридж накинул пальто, нацепил шляпу и стремительно вышел за дверь. Я не знал, куда он направился, но совершенно точно знал, что не люблю кошек.

Как и следовало ожидать, проказливым призраком на чердаке оказался приблудный рыжий котенок, устроивший себе уютное гнездышко в куче старого тряпья, коим чердак был забит до отказа. Стрелки часов перевалили за полночь, и я, заручившись разрешением хозяйки воспользоваться ее телефоном, попросил телефонистку соединить меня с офисом нашего агентства. Джулиус не отвечал, из чего я первоначально сделал вывод, что тот давно мирно спит в своей квартире на Санрайз-авеню. Но отчего-то в двух кварталах от дома мисс Финч сомнения одолели меня, и я свернул на Мэритайм-стрит.

На столике в приемной лежала записка, согласно которой рано утром мне следовало навестить инспектора Гаррисона и передать ему конверт, обнаруженный тут же, рядом. Смирившись с участью мальчика на побегушках, что, впрочем, уже выгодным образом отличалось от роли говорящей кошки, я устроился спать на диванчике, чтобы посреди ночи не идти домой через весь город. Несмотря на неудобное положение и свисающие через подлокотник ноги, я прекрасно отдохнул, однако звонок телефона прервал мой сон.

– Инспектор еще не получил конверт, – констатировали на другом конце провода, и я не сразу, спасибо раннему подъему, узнал голос компаньона.

– Где ты был вчера вечером?

– Допрос сейчас неуместен.

– Где ты был, черт возьми?! – зло рявкнул я в трубку и больше испугался сам, чем напугал собеседника, о чем свидетельствовал звук, смутно похожий на деликатный смешок.

– Конверт, Филипп.

Гудки возвестили об окончании разговора, и я, взбешенный откровенным пренебрежением к своей персоне, назло всем и вся вскрыл конверт и извлек лист бумаги, где с удивлением обнаружил одну-единственную фразу:

«План Б».

И постскриптум:

«Доброе утро, Филипп».

Краска стыда залила лицо – к счастью, рядом никого не было, чтобы посмеяться над моим очередным поражением. Скрыв следы «преступления», я сунул конверт в карман и вышел под хмурый ноябрьский дождь.

В полицейском управлении меня ждал сюрприз, и весьма, не стану скрывать, неприятный. В кабинете инспектора вольготно расположился виновник моего беспокойства, уставший и бледный, но, похоже, вполне довольный собой.

– О, Филипп, друг мой! Я специально ждал тебя, чтобы вместе побеседовать с нашим вандалом. Естественно, я уверен в его невиновности, но Гаррисон требует доказательств, как ты понимаешь.

Бесполезный конверт с не менее бесполезной запиской ожег меня даже сквозь плотную ткань куртки. Гнев и бессилие перед железной стеной, коей Олдридж себя огородил, лишали последних сил. Словно ощущая мою злость, он приобнял меня за плечи и вывел в коридор:

– Я понимаю твое… раздражение, Филипп, но разгадка совсем близка, с твоей помощью виновник непременно будет наказан. Мне нужен именно такой человек, как ты, понимаешь?

Как и всегда, перед столь неприкрытой лестью я устоять не мог. Знал, что он манипулирует, тонко играет на моих слабостях, и все равно не мог. Проклиная себя и Джулиуса заодно, я спустился вслед за ним в отделение, где держали арестованных.

Человек, чьи отпечатки нашли в том злополучном сарае, выглядел ничем не примечательно: обычная внешность, русые волосы, тусклый взгляд, вялый скошенный подбородок и грубые беспокойные пальцы работяги.

– Как тебя зовут?

Мужчина посмотрел на Джулиуса и медленно, как бы через силу, выговорил:

– Соломон Дерришшш… – Последний звук он почти прошипел. Я хмыкнул, а охранник, сопровождавший нас, выразительно покрутил пальцем у виска. Джулиус смело вошел в камеру и зачем-то провел раскрытой ладонью перед лицом Дерриша, потом щелкнул того по лбу. Соломон вскрикнул и упал навзничь.

– Спокойствие, джентльмены, – Джулиус остановил нас жестом. – Я лишь нарушил гипнотическое воздействие, которому подвергли этого человека. Бедняга проспит не меньше двенадцати часов, а после можно еще раз допросить. Уверен, ему есть что сказать.

На обратном пути из управления мы зашли в кафе «Чайная роза» и, подкрепив силы вкуснейшим куриным супом и жюльеном из белых грибов, обсудили, наконец, положение дел. Картина выходила на редкость безрадостная.

– Я приношу свои извинения за причиненное беспокойство, – начал Джулиус, медленно подбирая слова. – Ситуация требовала от меня немедленных действий, я не мог отвлекаться на долгие объяснения.

Уловив в голосе легкую, почти неощутимую нотку раскаяния, я поспешил воспользоваться паузой и вставил, нарочито обиженно:

– Тем не менее я не считаю, что заслужил к себе подобное отношение. Покинув тогда пансионат вместе с тобой, я ожидал, что стану помощником, а не обузой.

Мои слова странно подействовали на Джулиуса, он словно перестал дышать на несколько секунд, не сводя застывшего взгляда с чашки с дымящимся чаем.

– Что? Прости, Филипп, просто ты напомнил мне одного человека.

Захотелось спросить об этом, но что-то остановило – быть может, боль, на мгновение омрачившая бледное лицо Джулиуса.

– Медлить нельзя, – резко сменил он тему. – Какую бы цель ни преследовал неизвестный могильщик, он повторит, я уверен.

– Почему? У него не получилось?

– Вероятнее всего. Если бы ты ошибался, весь город знал бы об этом. Подобные вещи, Филипп, совершают не чтобы хранить в тайне. Да и тяжеловато утаить зловонный полусгнивший ходячий труп. – Джулиус криво улыбнулся своим мыслям. – Если ты обратил внимание на дату смерти.

Я поежился:

– Зачем кому-то вообще понадобилось оживлять трупы?

– Оживлять? Нет, оживить – значит вернуть к жизни, а люди на это не способны. – И снова взгляд его затуманился, точно проваливаясь в прошлое. – Не оживить, только поднять и заставить подчиняться приказам. Перефразируя Цезаря, «поднимай и властвуй»[6].

И все-таки мне сложно было принять это, вероятно потому, что сам я никогда не желал ни над кем властвовать, тем более над человеком, умершим и покоившимся в земле.

– Возможно, ты слышал об экзотической религии, что практикует подобное вмешательство в естественный ход вещей?

– Вуду! – И как я сразу не догадался. – Это же только дикое суеверие африканских аборигенов, про соломенных куколок и этих… – Я напряг память. – Зомби?

Джулиус кивнул и с легкой укоризной заметил:

– Ланнан Ши тоже суеверие, но вполне, если помнишь, реальное. – Он сделал большой глоток, лицо разгладилось, тонкие губы сложились в подобие улыбки. – Изучив список, любезно составленный тобой накануне вечером, я отметил две наиболее подходящие кандидатуры на роль нашего африканского колдуна. Это капитан Кит Джеймс и сержант Томас Оливер.

– Постойте! – немедля возмутился я. – Оливер ведь не мог…

– Отчего же? Только из-за того, что ты ему доверяешь? Из-за того, что он милый толковый парень и инспектор его хвалит? – жестко возразил Джулиус. – Капитан Джеймс, упомянутый мной, участвовал в вооруженных конфликтах с французами на территории Южной Африки в 1898 году, а сержант Оливер проходил там военную службу, оба на некоторое время покидали дом сторожа. Не вижу ни единой причины, почему сержант Оливер исключался бы из числа подозреваемых.

Сказанное Джулиусом, как бы жестоко и логично ни звучало, не желало укладываться в голове:

– Ты обсуждал это с инспектором?

– В первую очередь. Гаррисону нечего возразить. Он обещал содействие со своей стороны. Послушай, – впервые за весь этот сложный и долгий разговор его голос прозвучал по-настоящему тепло, – мне тоже глубоко симпатичен сержант Оливер, но ведь и ты знал, что за работа нас ждет.

Конечно же, я знал, однако никогда доселе наши расследования настолько близко не соприкасались с людьми, которых я мог бы назвать друзьями. Вспоминая открытое веснушчатое лицо Томаса Оливера, я не видел на нем печати зла. Сын фермера совершенно не вязался с образом африканского повелителя мертвых. Олдридж понимающе кивал, прекрасно, как и всегда, зная, о чем я думаю. Эта почти сверхъестественная способность именно сейчас была к месту и совсем не раздражала, потому как мне не хотелось озвучивать мысли. Казалось, если я сделаю это, пути назад не будет.

– Давай вернемся в офис и еще раз, спокойно и непредвзято, все обсудим, – предложил он примирительно.

Забегая вперед, скажу: из этой затеи ничего не вышло, ибо офис встретил нас ужасающим беспорядком, отношения к которому не имел никто из нас. Проще говоря, здесь побывал злоумышленник.

– Проверь, не пропало ли что. – Джулиус направился прямиком к столу в кабинете, где хранились деньги. Вся сумма была на месте. – Странно.

Вместе мы осмотрели каждый дюйм в обеих комнатах, но, кроме учиненного кем-то хаоса, не обнаружили ничего. Если это ограбление, то крайне бестолковое. Внезапно Джулиус остановился и изменившимся голосом осведомился, не держу ли я на работе личных вещей.

– Личных? Разве что бритву и расческу. Иногда остаюсь ночевать. А что?

По его настоянию я заглянул в туалетную комнату, где на полке лежали упомянутые мною предметы, естественно, ничуть не заинтересовавшие вора. Было бы странно, если бы он забрал их, оставив деньги, о чем я, не скрывая улыбки, сообщил компаньону. Поверхностная и все равно весьма утомительная уборка вымотала меня, поэтому скоро я отправился домой, взяв обещание ничего не предпринимать по крайней мере до рассвета.

Перед следующим, необычайно длинным и тяжелым днем я прекрасно выспался. Конечно, много дней спустя начало казаться, будто нехорошие предчувствия одолевали меня с самого утра, однако это было бы неправдой.

Солнца почти не было видно из-за облаков, низких и отвратительно-серых, и тем не менее в целом ничто, как говорится, не предвещало беды. За завтраком я обдумывал вчерашний разговор в кафе и все больше убеждался в невиновности Оливера. Назовите это интуицией, если хотите, значения не имеет. Что я знал о капитане Джеймсе? Ровным счетом ничего, кроме службы в полицейском управлении, что, конечно, не делало его злодеем, и все равно существенно повышало его шансы им оказаться. Я даже не поленился забежать в участок и узнать о состоянии задержанного Соломона Дерриша, однако его, проспавшего положенные двенадцать часов, отправили на допрос.

– А могу я увидеть детектива-инспектора Гаррисона? – спросил я у дежурного констебля и получил весьма неожиданный ответ. Как выяснилось, тот лично возглавил поиски капитана Джеймса – именно его описал Дерриш, придя в себя. Могу представить негодование Гаррисона, обнаружившего предателя рядом. Хотя известие о непричастности Оливера слегка его утешило. Так вот интересно устроен мир: одна и та же новость с разных ракурсов кажется то хорошей, то плохой, то добром, то злом – и все это вместе. Еще я узнал, что Джулиус не появлялся в участке. Дежурный пояснил, что телефонистка не смогла с ним соединить.

– В агентство звонить пробовали?

Дежурный растерянно забормотал нечто невнятное, и я, идя на поводу у эмоций, выхватил у него из рук трубку и весьма нелюбезным тоном велел соединить с офисом детективного агентства по Мэритайм-стрит. Увы, меня постигла неудача. Внезапно вспомнились слова Олдриджа, что Джеймс – теперь-то мы знали, что именно он нес ответственность за оскверненные могилы, – попытается завершить начатое и провести свой жуткий ритуал. Вместе с воспоминаниями пришло понимание: полиция ищет не там. Несомненно, капитан спрятался на кладбище, Джулиус находится рядом, следит и ждет, когда можно вмешаться. Вот тогда я действительно почувствовал тревогу. Мой компаньон может сколь угодно мнить себя умнее других, но ведь и он – простой человек, ранимый и смертный. Ему нужна помощь, и, кроме меня, ее оказать некому.

Расталкивая людей, я ринулся к выходу.

Страх и смятение гнали вперед по скользкой от дождя улице, мимо домов и магазинов, черных зонтиков, под которыми кто-то прятался. Сам же я не замечал, что промок до нитки. Тучи погрузили город в искусственные сумерки, сложно было сказать, взошло ли солнце или еще нет. Через полчаса я добрался до Старого кладбища. Вместо воздуха из груди вырывались хрип и клокотание, в боку покалывало. Полиции нигде не было – впрочем, судя по всему, здесь вообще никого не было, только я.

Дождь лил с удвоенной силой, закладывая уши, точно наступил второй Великий потоп. За стеной сплошного ливня очертания надгробий проступали едва-едва, приходилось постоянно протирать лицо ладонями, чтобы хоть что-то видеть. Не удивлюсь, если завтра с утра слягу с простудой.

– Джулиус! – позвал я, но голос, заглушенный шумом дождя, прозвучал странно и будто издалека, поэтому я не рискнул повторить и медленно, напряженно прислушиваясь, двинулся вперед. Чем ближе к центру я подбирался, тем старше выглядели захоронения. Я ускорил шаг, и тут что-то привлекло мое внимание. Что-то едва уловимое, даже не звук, а лишь отголосок…

Ужасный удар опрокинул меня на землю. Можете представить мои чувства, когда, перевернувшись на бок, я увидел уродливого человека с таким перекошенным и неестественным лицом, которое ни за что не могло бы принадлежать живому. Оцепенение, охватившее меня в тот миг, едва не стоило мне жизни – существо обрушило очередной удар обломком каменной плиты на то место, где секунду назад лежал я. Дождь слепил глаза, жирная земля предательски скользила под ногами, я с трудом избегал встречи со смертью – видно, страх действительно придает силы, иначе я бы не продержался и минуты. Шаг за шагом мы уходили все дальше от ворот, внезапно я поскользнулся и упал на спину, чудом не разбив голову. Чудовище нависло надо мной, и клянусь, эта картина еще долго не даст мне уснуть спокойно. Совершенно не хотелось знать, сколько времени тело пролежало в земле, но одежда, в которой его похоронили, отдаленно напоминала военную форму. Вглядевшись в лицо, я поразился землисто-серому цвету, и на нем, я помню так, словно это было вчера, отсутствовали глаза – лишь темные пустые провалы в натянутой, сухой, как пергамент, коже. Не стыдно признаться: я был напуган до полусмерти.

Вероятно, на том моя история и закончилась бы, однако одной рукой я нащупал рядом крупный осколок камня и в отчаянии швырнул его в нападавшего, вложив в бросок всю жажду жизни. Тот угодил существу прямо в лицо, на моих глазах кусок плоти отвалился и упал в грязь. Не издав ни единого звука, монстр развернулся и побрел прочь, гротескно изогнувшись под углом, который вряд ли мог себе позволить даже самый ловкий из гимнастов. Приходить в себя было некогда, как и спасаться бегством. Помедлив немного, я отправился вслед за ним. Возможно, позже весь ужас произошедшего навалится на меня и сломит, но я упрямо шел вперед, пока не потерял жуткого «провожатого» из виду. По счастью, я не прошел мимо и заметил отворенную дверь в старинный склеп, украшенный фигурами скорбящих ангелов, – наверное, самый старый склеп из всех, что были здесь. Внутри обнаружился потайной ход в подземное помещение.

Тесный полукруглый зал освещался чадящими свечами в паре массивных подсвечников, распространяя вокруг удушливый запах гари. У дальней стены стояли двое мужчин, один из которых – спиной ко мне, в другом я безошибочно, несмотря на полумрак, узнал капитана Джеймса.

– В чем моя ошибка, а? Ты обещал помочь, так помогай. – Истеричный голос отражался от стен и потолка.

Джулиус ответил тихо, и все же я отчетливо расслышал каждое слово:

– Что ты станешь с ними делать? Извинишься? Отведешь к семьям? Снова отправишь на войну? Они мертвы, Джеймс. Это навсегда.

Я пошевелил затекшей ногой и, к ужасу своему, услышал шорох потревоженной каменной пыли. Капитан уставился в темный угол и заметил меня. Лицо его, и без того малопривлекательное, исказила злобная гримаса. Он выхватил из кармана что-то, что я не сразу смог разглядеть, и затряс перед лицом Джулиуса:

– Обмануть решили? Меня! Достаточно меня королева дурила, тут вы еще! – С каждым словом мужчина распалялся все больше. Дрожащей рукой он вытащил из другого кармана длинную булавку и гордо ее продемонстрировал: – Видали, а? Посмотрим, как теперь попляшешь, помощничек.

Было совершенно ясно, что мы имеем дело с безумцем, но более всего меня удивила реакция компаньона.

– Джеймс, ты солдат, тебя учили щадить мирное население, ведь так? – Он выставил перед собой руки, демонстрируя, что в них нет оружия. – Не трогай его, Джеймс, я помогу, даю слово.

– Поможешь. Обязательно поможешь.

Он с силой воткнул острие в соломенную куколку, довольно точно изображавшую человечка. Я даже не успел удивиться – в сердце точно вошла игла. Попытался вдохнуть, но не мог, каждое движение причиняло нестерпимую боль. Ощущая себя бабочкой, нанизанной на ту самую булавку, и хватая ртом воздух, привалился к стене и осел на пол без единого звука. Боль пронзала насквозь, начиналась в груди и, проходя через спину, заканчивалась в пояснице. Воздуха не хватало. Сквозь прикрытые веки я видел, как Джулиус ударил капитана и куколка отлетела в сторону. Голоса сливались в один сплошной неразличимый гул.

Вот Олдридж что-то говорит, Джеймс хохочет, запрокинув голову, достает вторую куклу и проделывает с ней то же, что и с первой.

И ничего не происходит.

Словно обезумев в одночасье, Джеймс вонзал иглу снова и снова, однако Джулиус был непоколебим. Тогда капитан оттолкнул его и бросился к лестнице. Ноги в тяжелых военных ботинках мелькнули в опасной близости от меня. И наконец боль отпустила.

– Ты в порядке? – Джулиус проигнорировал бегство капитана и склонился надо мной.

– Жить буду. Что это, Джулиус? Я уже было подумал, мне конец!

Схватившись за протянутую руку, я поднялся и со стоном прижал ладонь к груди, сердце все еще ныло.

– Надеюсь, ты привел полицию? – в свою очередь, поинтересовался он. Я виновато покачал головой.

– Кажется, нет… Нет. Но Гаррисон знает, кого искать. Дерриш пришел в себя и дал показания.

Мы выбрались на поверхность и попали прямиком в объятия полиции. Инспектор подошел и пожал нам обоим руки. Капитан Джеймс кричал и извивался неподалеку, прикованный к автомобилю.

– Простите, я на секунду. – Джулиус направился к арестованному и что-то тихо ему сказал. Весь диалог занял меньше минуты. Я обратился к инспектору:

– Он все время о чем-то беседует с преступниками, которых помогает ловить. О чем? Что он спрашивает?

Гаррисон задумчиво погладил усы и с сожалением бросил на землю окурок:

– А вы у него и спросите. Спросите, почему, например, он вообще всем этим занимается.

– А вы знаете?

– Только то, что он хочет, чтобы я знал, ни словом больше. Так-то вот.

* * *

Как я и опасался, жесточайшая простуда свалила меня уже к вечеру. Развалившись на диванчике в приемной, я кутался в шарф и размышлял о том, какими длинными были последние несколько дней. И какими страшными.

Инспектор Гаррисон только что ушел – по каким-то причинам Джулиус настоял, чтобы беседа прошла не в участке, а здесь, в нашем офисе. Он рассказал, как вычислил Джеймса, и объяснил, что́ тот пытался совершить.

– Он был солдатом, хорошим, – настолько, что едва сумел дослужиться до капитана. – Олдридж позволил себе горькую усмешку. – Вы ведь понимаете, о чем я? Никто не любит, когда орудие для ведения войны вдруг начинает думать и делать выводы. Орудие должно выполнять приказы. Великобритания как раз вступила в затяжной конфликт с Францией по поводу колоний в Южной Африке. Местное население в стороне не осталось, что вполне естественно. Потеряв в кровопролитных сражениях почти всех товарищей, Джеймс вернулся на родину, но гражданская жизнь не задалась. Как он сам признался, ему довелось побывать в плену у аборигенов, где к нему отнеслись с большим пониманием, чем в британской армии. Тогда-то он и научился кое-чему у местного шамана. В какой-то момент, могу предположить, некое событие или человек напомнил ему о пережитом на Черном континенте[7]. Капитан придумал поистине дерзкий, невероятный и нереализуемый план. Он решил оживить боевых товарищей и вместе с ними потребовать ответа у властей. Не знаю, как это все представлялось в его больной голове, но результат себя не оправдал.

Я вспомнил слова компаньона о том, что нельзя оживить тело, можно лишь поднять его из могилы. Даже сквозь температурный жар я почувствовал холодок страха.

– Капитан Джеймс осквернил много могил, – вступил в обсуждение инспектор, – однако никто в городе еще не видел этих зомби. Он их где-то прятал?

– Нечего было прятать. Созданные им существа – не люди, просто тела – пребывали в подобии жизни не более пары часов. «Прах к праху»[8].

– Поэтому он просил у тебя помощи, – припомнил я. – Ты правда мог помочь?

– Мог бы, я изрядно поколесил по миру, Филипп, и многому научился, в том числе тому, чему лучше не учиться.

Когда Гаррисон ушел, я задал вопрос, очень меня волновавший:

– Что будет с Джеймсом?

– Вероятнее всего, его ждет психиатрическая лечебница. Он никого не убил и ничего, почти ничего, не украл, а в английских законах, насколько я знаю, нет указаний по поводу заклинания мертвых.

Я заметил, что Джулиус постоянно посматривает на часы. Точно! Сегодня же пятница, единственный день в неделю, когда он уходит по своим личным делам и следующим утром выглядит так, словно не спал всю ночь.

– Иди, я переночую здесь, не хочу идти пешком, – подбодрил я его. – Увидимся завтра.

Джулиус подошел к вешалке, взялся за пальто и тут же отпустил:

– Пожалуй, я останусь.

И слепому видно, как он боролся с собой.

– Иди давай.

Однако Олдридж уже вернулся. Я услышал звон посуды и шипение чайника в подсобке.

– Где джем, что нам приносила мисс Финч?

Я ответил.

Через несколько минут передо мной стояли поднос с горячим чаем и вазочка с вишневым джемом.

– Ты мог уйти.

– Но не ушел, – Джулиус пододвинул чашку ко мне и улыбнулся. – Кто-то ведь должен о тебе позаботиться… друг.

Чай был горячим, джем – сладким, а слова – неожиданными. И мне понравилось.

– Твое здоровье.

Дело № 5. Нить Ариадны

Рано или поздно это должно было случиться. Достаточно времени прошло, чтобы подготовиться и смириться. Ну или хотя бы сделать вид. Я же не смог ни того, ни дру- гого.

Звонок раздался субботним утром. Накануне я вернулся домой рано, проводив Джулиуса на его еженедельные пятничные «загулы». По сути, один тот факт, что я не пошел за ним следом и не удовлетворил свое любопытство, был весьма тревожным знаком.

– Что-то случилось, Филипп?

Джулиус медленно и тщательно щелкал клавишами новенького «Ундервуда», набирая отчет о последнем деле. Идея создания архива принадлежала мне – стоило определенных усилий убедить коллегу в его необходимости. И вот раздражающий стук печатной машинки буквально врезался мне в мозг. Хотелось швырнуть в невозмутимого, как Биг-Бен, Джулиуса газетой или чайной чашкой, только чтобы действующий на нервы звук наконец-то прекратился.

– Так что-то случилось или нет? Выглядишь неважно.

Он не отрывал взгляда от ровных печатных строчек и тем не менее удивительным образом угадывал мое настроение. Сегодня эта привычная прозорливость ужасно злила.

– Нет. С чего ты взял? – немного резче, чем хотел, бросил я, прежде чем сформулировал в голове подходящий ответ.

Щелканье на миг прекратилось, меня точно обдало холодом. Будто мои мысли были как на ладони, и каждый мог их прочитать, подобно Джулиусу. Боже, неужели я настолько предсказуем и прост? Неужели все смотрят на меня, словно я продолжение Джулиуса, его говорящий питомец? Сделалось не по себе.

Олдридж больше не задавал вопросов. Неуместная тактичность больно меня уязвила, будто, продолжи он разговор, стало бы легче.

– Какое тебе вообще дело, а? – неожиданно, прежде всего для себя самого, дерзко выкрикнул я. – Моя жизнь касается только меня!

И тут же пришел в ужас от сказанного – в моих словах было столько злобы, сколько я в себе и не подозревал. Устыдившись, я подхватил куртку и поспешил покинуть офис, чтобы не наделать еще больших глупостей.

Он не попытался меня остановить.

Погода в Блэкпуле нечасто баловала ясными деньками в это время года. Туман с моря нес отвратительную сырость, мелкой холодной взвесью пропитывающую воздух. Отдыхающие, за счет которых – каждый знает – во многом пополнялась городская казна, разъехались по домам до следующего лета, на улицах было немноголюдно. Изморось оседала на коже и одежде, заставляя непроизвольно ежиться от холода, а волосы скоро стали абсолютно мокрыми и противно липли ко лбу. Я так спешил уйти, что забыл кепи. Сосредоточиться не получалось – мысли метались от мерзкой погоды до пропущенного завтрака, однако неизменно возвращались к телефонному звонку, перечеркнувшему не только сегодняшнее утро, но и почти три года моей жизни. Два года и девять месяцев, если быть точнее.

Проще говоря, меня все-таки уволили.

В первую секунду показалось, что я ослышался. Это нормальная реакция любого человека, когда сознание пытается отторгнуть жестокую реальность, отгородиться от нее. Потом волной накатили жар и слабость. Закружилась голова. Похожее чувство частенько посещало меня в колледже во время экзаменов – словно я сижу в центре урагана, и то ли все вокруг крутится, то ли только я, вцепившись в стул, качаюсь из стороны в сторону. Голос в трубке продолжал говорить, наверное, что-то утешительное, но до меня он доносился как сквозь толстое стекло, из другого мира, не имеющего ко мне отношения. Пришлось опереться о стену, чтобы ощутить себя увереннее. Под конец всю эту какофонию чувств затопила обида. Горячая, горькая и всепоглощающая. Я машинально кивал, не понимая, что этого все равно не видно на том конце провода. Когда злополучный разговор закончился, я еще какое-то время не выпускал телефонную трубку из рук. Меня уволили. Мне сказали, что я больше не нужен.

В какой-то момент обычная влажность переросла в мелкий дождь, я отвлекся от неприятных воспоминаний и заметил, что ноги привели меня к зданию редакции «Городской хроники», месту, куда я приходил каждое утро ровно без четверти восемь на протяжении этих проклятых двух с лишним лет. Главный редактор просил меня зайти в отдел кадров, как только представится возможность, но сейчас я не посмел. Весь мой пыл иссяк под холодным декабрьским дождем.

– Фил? Фил Фелтон, привет, старина! – С противоположной стороны дороги мне махал рукой молодой светловолосый мужчина в модном пальто и фетровой шляпе. – Как жизнь? Возвращаешься в строй?

Как видно, новость о моем увольнении не просочилась в массы. Тем лучше.

– Нет. Еще нет. – Мы обменялись парой фраз, довольно общих, и разошлись каждый в свою сторону. Общение с коллегой окончательно повергло меня в уныние. Ведущий спортивной колонки, идеальный во всем и оттого безумно раздражающий, удалялся, пока не скрылся в тесном мрачном вестибюле редакции, куда мне теперь путь заказан. Я сунул руки в карманы и, угрюмо сгорбившись, неспешным шагом человека, которому некуда торопиться, направился обратно. Следовало извиниться перед Джулиусом и все рассказать, так будет справедливо.

В офисе меня ждал сюрприз в виде гостьи, с удобством расположившейся на моем любимом маленьком диванчике, проигнорировав стул для посетителей. Ею оказалась молодая женщина того современного типа, который смотрит на читателей с каждой журнальной обложки. Модная последние несколько сезонов стрижка каре цвета воронова крыла, красное пальто, отороченное мехом чернобурки. Признаюсь, что с трудом отвел глаза от точеных щиколоток, почти не скрытых узкой темной юбкой, а когда справился с собой, наткнулся на насмешливый взгляд незнакомки:

– Я заняла ваше место, юноша? Прошу простить, видите ли, привыкла к комфорту. Ни в чем не могу себе отказать.

Ее глаза искрились каким-то непонятным мне внутренним весельем, озорством, я бы сказал, и были очень красивого серо-голубого цвета. В них хотелось смотреть и смотреть…

– Филипп?

Я понял вдруг, что так и стою столбом в дверях, а по лицу стекают дождевые капли. Боже, какой стыд!

– Простите, мэм, простите. – Я благодарно кивнул Джулиусу, вовремя окликнувшему меня, и засуетился, приводя себя в порядок. Снять куртку, повесить на вешалку… Да где же эта вешалка! Так, пригладить волосы. Или лучше пойти причесаться? Где мой блокнот?

– Филипп! – Джулиус вопросительно изогнул бровь, и до меня дошло, как глупо я, наверное, выглядел. Отодвинув к стене стул, я сел на него и уткнулся в раскрытый блокнот. Щеки пылали. – Продолжайте, мисс Ричмонд.

Дама бросила на меня последний, мимолетный, взгляд и повернулась к Джулиусу. Тот с поразительным хладнокровием принял на себя волну томного очарования, что расходилась от посетительницы вперемешку с дорогими французскими духами. Ни единый мускул не дрогнул на суровом лице детектива, когда он с нажимом повторил:

– Я вас внимательно слушаю.

– Возможно, стоит начать сначала, чтобы ваш коллега записал это в блокнот? – От иронии в сладком голосе мисс Ричмонд меня бросило в жар. Поистине, сегодня невыносимый день!

Олдридж подался вперед, скрипнув кожаным креслом с распродажи подержанных вещей, и немного натянуто улыбнулся, что показалось мне странным, ибо обычно ему не составляло труда быть обходительным с женщинами.

– Благодарю за беспокойство, мисс, в этом нет необходимости, я самостоятельно посвящу помощника во все детали.

Мисс Ричмонд мило улыбнулась и кивнула:

– Воля ваша. Итак, некто узнал о моей находке и всячески склоняет меня продать ее. Предлагает, между прочим, неплохие деньги, жаль, конечно, они совершенно меня не интересуют. – Она манерно откинулась на спинку дивана и закинула ногу на ногу. – После очередного отказа я заметила, что за домом следят. Не хотелось прибегать к помощи полиции, вы же понимаете, ничего противозаконного не произошло и, надеюсь, в дальнейшем не произойдет.

– Чего же вы хотите от нас?

– Узнайте имя прежнего владельца, мистер Олдридж. Для меня этого достаточно.

Мисс Ричмонд замолчала и посмотрела на часы:

– Ох, бог мой! Уже половина десятого! Я опаздываю к модистке, прошу меня извинить.

Она назвала время, подходящее для визита, и ушла, оставив после себя стойкий аромат Chanel № 5 и легкое чувство опьянения.

В отсутствие мисс Ричмонд ко мне начал возвращаться рассудок. Подумать только! Ни одна женщина еще не производила на меня столь сильного впечатления. Опустив глаза в блокнот, я со стыдом заметил, что вместо записей делал наброски ее чудного профиля.

– Ну а теперь, Филипп, поговорим о том, от чего ты все утро изображаешь умалишенного, – Джулиус безжалостно вывел меня из транса не терпящим возражений голосом. – И, предупреждая любые отговорки, ты сам постоянно требуешь от меня искренности, так что пришла твоя очередь.

Я предпринял последнюю попытку защититься от неприятного разговора:

– Может, сначала посвятишь меня в дело мисс Ричмонд?

– Дело мисс Ричмонд, – имя он произнес почти с издевкой, – никуда не сбежит, а твое грозное сопение за спиной будет раздражать.

Я почувствовал, как озлобленность возвращается из-за колючего тона напарника. Джулиус развалился в своем кресле и, прикрыв веки, ждал моей реакции.

– Что за кошки-мышки, Джулиус? Я не намерен играть по твоим дурацким правилам!

– Ты давным-давно по ним играешь и, между прочим, весьма успешно.

Олдридж снова затих, а я всеми силами пытался заставить себя не грубить. Наконец он вздохнул и сказал сам:

– Тебя уволили, Филипп. Этого следовало ожидать. Сколько ты уже в бессрочном отпуске? Четыре, пять месяцев? Видно, ты очень ценный сотрудник, раз с тобой так долго не решались расстаться. – Джулиус с каким-то мрачным удовольствием с каждым сказанным словом наступал на самое больное место. – Газета без тебя не развалится, а ты не развалишься без нее. Прости, но это не конец света. Бывают вещи куда более ужасные и непоправимые, тебе ли не знать. Так что возьми себя в руки и перестань играть роль жертвы. У нас появилась работа, где мне понадобится твоя помощь и твоя… человечность. – Он поспешно вышел из-за стола, пряча взгляд. – Приготовлю чай.

Он сбегал. Обрушил на меня ураган жестких и болезненно правильных слов и скрылся в подсобке. Как это на него не похоже.

За чаем я узнал цель визита мисс Ричмонд. Честно признаться, в какой-то степени мне было безразлично, что именно привело ее к нам, лишь бы снова ее увидеть. Отец говорил, что женщины вроде мисс Ричмонд в итоге остаются одни, поскольку никому не по зубам. Джулиус потягивал безупречно заваренный черный чай с молоком, и со стороны казалось, будто он безмятежно спокоен и полностью занят рассказом, однако периодически я ловил на себе его внимательный взгляд, и от этого становилось некомфортно. Наконец я решительно прервал его:

– Сегодня сложный день, Джулиус, я не могу вот так сразу… – Я и сам не знал, чего такого не мог. Собственно, я заговорил, исключительно чтобы прервать монолог напарника, в котором не понял ни слова, просто потому что не вслушивался. И боюсь, это было заметно.

– Послушай, – он оставил чашку и скрестил руки на груди – верный знак грядущего нравоучения. – Я понимаю твои чувства. Ты молод, каждую неудачу воспринимаешь как катастрофу, но это не так. Мне кажется, я никогда не интересовался твоей жизнью. – Карие глаза загадочно блестели, отражая свет из окна, и было сложно определить, что они выражали. – Досадное упущение, но ты же знаешь, какой я… эгоист.

В тот момент я готов был обнять его или убить за то, что после последних слов к горлу подкатил ком. Вместо этого я опустил голову и принялся намазывать джем на хлеб.

– Если захочешь поговорить по душам – так, кажется, говорят? – я готов выслушать.

– Оно того не стоит, правда. Скажи лучше еще раз, зачем приходила мисс Ричмонд.

* * *

Дело казалось пустячным – впрочем, будь оно действительно таковым, едва бы Олдридж заинтересовался. Наша очаровательная клиентка недавно приобрела в Блэкпуле дом, а въехав в него, обнаружила на чердаке шкатулку, выглядевшую весьма дорогой. Решив, что вещь антикварная и, скорее всего, прежние владельцы захотят ее вернуть, мисс Ричмонд связалась с ними, однако те не признали шкатулку своей. На этом история и закончилась бы, если бы некто, пожелавший остаться неизвестным, не позвонил с предложением выкупить шкатулку за большие деньги, даже не взглянув на нее. Звонки продолжались несколько дней, и вот буквально накануне женщина обнаружила, что за ней следят. На мой вопрос, как ей удалось заметить преследователей, Джулиус невозмутимо ответил, что наша мисс Ричмонд, вероятно, не так проста, как показалось изначально. С этим утверждением я с готовностью согласился.

Тем же вечером мы нанесли визит мисс Ричмонд. К слову, дом ее располагался недалеко от нашего офиса, почти на самом берегу моря. Уверен, из окон открывался чудеснейший вид на пляж.

– Добрый вечер, господа! – Хозяйка сама встретила нас и проводила в гостиную. – Выпьете со мной? Не люблю пить в одиночестве.

И, не оставив шанса отказаться, лично разлила по бокалам красное вино. Я в жизни не пробовал более чудесного букета и с уверенностью могу сказать: вино было старше меня самого едва ли не в два раза. Роскошный прием!

– Простите, мисс, но мне не хотелось бы лишиться ясности ума прежде, чем взгляну на шкатулку. – Джулиус не притронулся к бокалу, пристально глядя в глаза хозяйке. Интересно, что прочитала она в его взгляде, отчего улыбнулась так мягко и понимающе?

– Да, вы правы. Я сейчас принесу.

Оставшись с напарником наедине, я упрекнул его в черствости:

– Если тебе не нравится мисс Ричмонд, хотя бы попытайся быть с ней более… дружелюбным. Мне кажется, она расстроилась из-за отказа.

Джулиус молча прошелся по комнате, нежно погладил пальцами клавиши рояля, повертел в руках фарфоровую балерину и, наконец, замер у окна. Я терпеливо ждал ответа.

– Окно открыто.

– Что?

– Окно, – повторил он. – Оно открыто. Чувствуешь сквозняк?

Я действительно ощутил некоторую прохладу, когда вошел в гостиную, но списал это на личные пристрастия хозяйки. Под вечер ветер стих, занавески почти не шевелились.

– Слуги проветривают комнату? – предположил я.

– Подобные процедуры, как правило, проводятся в первой половине дня.

– Разве это так важно?

Олдридж распахнул шторы и почти по пояс высунулся из окна, так что я испугался, как бы он не вывалился наружу. В этот момент вошла мисс Ричмонд. Ее взгляд остановился на Джулиусе.

– У вас выпал бумажник? – Она скрестила руки на груди, однако в голосе уже не слышалось прежней беспечности. – Не могли бы вы вернуться обратно?

Наверное, впервые мне показалось, что Олдридж был смущен и растерян. Мисс Ричмонд сменила гнев на милость и устало опустилась в кресло:

– Вынуждена сообщить, господа, что шкатулку украли.

Это заявление заставило меня по-иному взглянуть на открытие напарника. Хозяйка же, напротив, не нашла в нем смысла.

– Вор проник через окно? – удивилась она. – А вы бы смогли? Тогда выгляните наружу еще раз – и непременно заметите, что стена абсолютно гладкая, а высота весьма приличная. Не на аэростате же он поднялся!

Джулиус слушал вполуха. Все его внимание сосредоточилось на злополучном окне, в то время как я неловко пытался успокоить женщину – впрочем, не уверен, что она нуждалась в утешении. Минуты не прошло, как она присоединилась к Джулиусу. Глупо, но, глядя на эту пару, я чувствовал себя лишним.

Настенные часы тихо шуршали, отмеряя время, оставшееся до полуночи. День подходил к концу, и я был рад, ибо в моей жизни едва ли случались такие же длинные, нервные, глупые и досадные сутки, как эти. Я успел изрядно заскучать, прежде чем услышал голос напарника.

– Я прав. Вор залез по веревке. Вот следы от крючьев под подоконником, – он указал на продолговатые глубокие царапины, заметить которые было возможно, только опустившись на колени. – Я бы рекомендовал заявить в полицию.

Я перевел взгляд на мисс Ричмонд. Она с любопытством рассматривала царапины и, казалось, забавлялась ситуацией. Удивительная женщина, просто удивительная!

– Мисс Ричмонд…

– Дафна, пожалуйста, – Дафна Ричмонд выпрямилась и решительно протянула Джулиусу изящную ладошку. – Условия сделки меняются, мистер Олдридж. Я нанимаю вас с коллегой отыскать и вернуть шкатулку.

Далее она с максимальной точностью описала пропажу, что говорило не только об отличной памяти, но и об обескураживающей, совершенно неженской внимательности к деталям, если учесть, что владелицей ценного антиквариата ей пришлось побыть весьма недолго. На прощание хозяйка все же напоила Джулиуса вином, и в начале одиннадцатого мы покинули гостеприимный дом.

С моря тянуло прохладой и запахом гнилых водорослей. Щупальца тумана серебрились в свете уличных фонарей. Я чувствовал себя одновременно ужасно разбитым и полным сил. Джулиус шагал молча и слишком быстро, на мой взгляд.

– Красивое имя – Дафна, не правда ли? В нем есть что-то французское… – протянул я, давясь рвущимся наружу зевком. – Мне нравится.

Краем глаза я наблюдал за реакцией товарища, и тот меня не разочаровал.

– Нравится что?

– Имя. Ну и сама мисс Ричмонд. Она очень красивая женщина, ты ведь тоже заметил.

– Красивая женщина – опасная женщина, Филипп. А красивая и умная опаснее вдвойне. Тебе она не по зубам.

Мне стало обидно:

– А тебе?

Джулиус невнятно передернул плечами и, попрощавшись, покинул меня, скрывшись в темноте узкого переулка. Желание пойти за ним захлестнуло меня с неожиданной силой. Какого же труда стоило мне развернуться и направиться домой, убеждая себя, что доверие прежде всего. Вот только можно ли доверять человеку, который, вероятнее всего, не доверяет тебе?

Эту ночь, несмотря на накопившуюся усталость, я провел без сна, изредка проваливаясь в беспамятство, полное темноты и беспокойных, отрывистых видений. В них я то бежал, стремясь догнать кого-то, то прятался в лабиринте из сплошных каменных монолитов. Треск будильника спас меня от утомительного полусна-полуяви. Обычно я поднимался самостоятельно, но сегодня чувствовал, что без будильника не обойтись. К тому же на этот день у меня кое-какие планы, и чем скорее я примусь за их реализацию, тем меньше вероятность испугаться и передумать.

Есть ряд профессий, принадлежность к которым открывает любые двери, – врач, полицейский или, к примеру, налоговый инспектор. На подобный случай у меня имелось не менее верное средство. Скучающая девица за конторкой с внезапно проснувшимся интересом изучила мое удостоверение специального корреспондента «Городской хроники» и, мило улыбнувшись, согласилась выполнить скромную просьбу, чему, впрочем, активно содействовала коробка шоколадных конфет – самых дорогих из тех, что я мог себе позволить. Пока служительница архива искала нужную информацию, я сидел и удивлялся про себя, насколько ненадежно охраняются конфиденциальные сведения о гражданах, если, чтобы пролистать чье-то личное дело, хватает обаятельной улыбки, просроченных «корочек» и шоколадных конфет.

– Мистер Фелтон?

Я с нетерпением откликнулся, однако меня ждало разочарование.

– Я не нашла никого, кто бы значился под именем Джулиус Олдридж. Простите.

– Этого не может быть. – Я лихорадочно соображал, что делать дальше. – Ну хоть что-нибудь?

Девушка опустила ресницы и ответила до отвращения жеманно:

– Ну если вам очень надо…

В ход пошли наличные, оставшиеся от покупки проклятых конфет. С их помощью удалось узнать, что в окрестностях Блэкпула раньше жила семья Элриджей и среди них был молодой человек с инициалами «Дж. М.». Он погиб шестьдесят шесть лет назад при пожаре. Его родители уехали из графства, и больше никто о них не слышал. Мое грандиозное расследование бесславно завершилось, так и не успев толком начаться. Некстати вспомнилось, что бабка Джулиуса родом из Ирландии. Возможно, след затерялся где-то там, и мне самому никогда не докопаться до правды.

* * *

– А я уже хотел пить чай без тебя.

Джулиус сидел на своем неизменном месте за письменным столом, где на начищенном до блеска подносе возвышались заварочный чайник, молочник и, к моему удивлению, две чашки.

– Надеюсь, ты догадался по дороге захватить пару булочек? – Он принялся разливать ароматный крепкий чай по чашкам, и я против воли разулыбался. Впрочем, с Олдриджем не стоило быстро расслабляться – этот тип легко переходил от «домашней» размеренности к едким высказываниям и поступкам и наоборот.

– Нет, – ответил я, подвигая стул. – Проспал. Выдалась тяжелая ночь.

– И впрямь было душновато. – Джулиус откинулся на спинку и блаженно втянул носом запах свежезаваренного чая. Я недоуменно воззрился на него. Ночью было на удивление холодно, кажется, даже шел снег. Приглядевшись повнимательнее, я заметил, что напарник выглядел отвратительно. Серое лицо, покрасневшие глаза, а под ними залегли фиолетовые тени.

– Ты в порядке?

– Ты так похож на моего брата, – внезапно выдал он вместо ответа и как-то странно, очень грустно улыбнулся. – Младшего…

Похоже, он действительно слегка не в себе. Я вспомнил о пожаре и закинул удочку:

– Он умер?

– Нет. Он прожил долгую и счастливую жизнь. – Глаза у Джулиуса закрывались сами собой, а он упрямо открывал их снова.

– Но ведь ты сказал – он младше? – Я определенно чего-то не понимал.

Олдридж неловко дернулся и пролил на себя несколько капель обжигающе горячего напитка, но, кажется, даже не заметил этого.

– Да? Наверное, ошибся.

Я не хотел, чтобы он останавливался, хотел, чтобы больше рассказал о себе, пусть и в полубредовом состоянии. Кстати, с чего бы, ведь накануне вечером он чувствовал себя прекрасно?

– Джулиус, что с тобой… – Взгляд мой упал на пол, туда, где из-под стола торчали длинные ноги коллеги, и я заметил нечто невероятное. То, чего никак не ожидал.

В мусорной корзине, не слишком тщательно припорошенные мятой бумагой, стояли две пустые бутылки из-под виски.

Запах алкоголя удачно маскировался ароматом чая, да и фрамуга была приоткрыта специально, чтобы проветрить помещение. Оглянувшись на диван, я убедился, что минувшей ночью на нем спали. Джулиус догадался по моему виду, что скрыть следы преступления не удалось, и с удвоенным старанием принялся дуть на чай, остужая его. Такими темпами он один выпьет весь чайник.

Жестом бывалого фокусника я, ничуть не смущаясь, извлек корзину из-под стола и поставил рядом с подносом:

– Итак, что у нас тут. – Поворошив бумаги, я вдруг узнал в одной из них карандашный рисунок – набросок пропавшей шкатулки, сделанный мисс Ричмонд. – Ты с ума сошел!

Слава богу, он не догадался порвать листок. Я расправил его и, аккуратно сложив вчетверо, спрятал в карман. Джулиус посматривал за моими действиями сквозь полуприкрытые веки. Кажется, он вот-вот заснет.

– Что на тебя нашло? – продолжил допытываться я. – Еще нет и одиннадцати часов!

Олдридж загадочно улыбнулся уголком губ. Наверное, начал пить еще вечером. Тогда тем более удивительно, как ему сейчас удается не только держаться в вертикальном положении, но и вполне связно разговаривать.

– Джулиус, ты…

– Она ведьма!

Я замолк. Мне послышалось?

– Прости, что ты сказал?

Джулиус с усилием разлепил веки и, бросив на меня быстрый, полный непонятного мне чувства взгляд, повторил:

– Она ведьма.

– Мисс Ричмонд?

– Кто?

Так, похоже, мой пьяный друг начинал терять нить беседы.

– Ложись-ка на диван. Устроим сегодня выходной. Нам же надо иногда отдыхать, да?

Я помог ему выбраться из-за стола. Перед тем как окончательно заснуть, он схватил меня за руку, притянул к себе и выдохнул прямо в лицо:

– Не верь ей. Не верь никому…

Отличный совет. Только не уверен, что смогу ему следовать.

Я сидел в кресле Джулиуса и рассматривал рисунок загадочной шкатулки мисс Ричмонд, когда в дверь постучали. К счастью, это лишь почтальон, а не очередной клиент – не хотелось бы объяснять, почему детектив, к которому они пришли, сладко посапывает на диване, по уши укрытый клетчатым пледом.

– Мистер Джулиус Олдридж? – Я представился, и почтальон разочарованно вздохнул. – Мне нужно отдать мистеру Олдриджу посылку, лично в руки. Когда он появится?

Именно этот момент напарник выбрал, чтобы с грохотом упасть с дивана. Почтальон вытянул шею, чтобы хоть что-нибудь разглядеть.

– Я передам ему посылку. Я его компаньон. Где расписаться?

Небольшой, но увесистый сверток перекочевал в мои руки. Когда дверь за любопытным почтальоном захлопнулась, в приемной показался заспанный Джулиус:

– Я, кажется, уснул. – Он ожесточенно потер лицо и взъерошил волосы. – Что это у тебя?

Мы вместе вскрыли посылку.

– Ничего не понимаю. Это же она! – воскликнул я, не сдержавшись. – Вот рисунок. Смотри, все сходится!

Под слоем упаковочной бумаги оказалась изящная лаковая шкатулка, инкрустированная перламутром. Как две капли воды похожая на ту, что украдена из дома мисс Ричмонд. И, чтоб мне провалиться, это, несомненно, та самая. Если вор хотел подшутить, у него получилась весьма оригинальная шутка.

– Джулиус? Что думаешь?

Он отвлекся от молчаливого созерцания нежданно-негаданно объявившейся пропажи и осторожно, точно ядовитой змеи, коснулся крышки кончиками пальцев. Пришлось повторить вопрос:

– Эй, ты меня слышишь? Надо позвонить мисс Ричмонд и…

– Нет.

– Прости? – Я с удивлением наблюдал за тем, как он заворачивает шкатулку обратно в бумагу и прячет в ящик стола.

– Не сегодня. Мне нужно кое-что проверить.

И снова эти загадки. Как я их ненавижу!

Олдридж запер стол на ключ и убрал его в карман. Мое удивление начало перерастать в раздражение.

– Это еще зачем?

– Чтобы ее не украли снова.

Я ждал продолжения, которого, само собой, не последовало. Джулиус поймал мой взгляд и спросил:

– Филипп, ты мне доверяешь?

Я пытался найти подсказку в его темных глазах, но ничего не нашел:

– Нет.

Это слово вылетело, как пробка из бутылки, словно выстрел. Мы оба стояли друг против друга, оглушенные им.

– Значит, так… – наконец тихо произнес Джулиус и отвернулся. На краткое мгновение захотелось упасть на колени и молить о прощении. По счастью, это желание быстро миновало.

– У меня дела. – Я открыл дверь и на пороге обернулся. Джулиус не сдвинулся с места, все так же стоял, прямой, как восклицательный знак. Я прикрыл за собой дверь и только в узком коридоре, упирающемся в точно такую же узкую крутую лестницу, дал выход чувствам, от души пнув стену. Легче не стало.

На вокзале я купил билет на автобус и через сорок минут оказался за пределами города. Вдоль дороги росли невысокие кусты, из окна кажущиеся сплошной серо-коричневой лентой, а за ними до самого горизонта лежали перепаханные в зиму поля. Девушка, сидевшая напротив, читала книгу в мягкой обложке, в другом конце салона мирно беседовали две старушки. Пахло выхлопом. Мне было неспокойно. Глубоко в душе роились вполне оправданные сомнения и страхи. Листок с адресом всегда был при мне, но кто мог гарантировать, что дом, где более полувека назад жила семья Элриджей, еще не снесли или не превратили в какую-нибудь пивнушку? Наверное, впервые я открыто и осознанно пошел против напарника и коллеги, против человека, пред которым преклонялся и слова́ которого никогда не ставил под сомнение. Я могу ничего не добиться и тогда просто промолчу, никто не узнает о моем тайном расследовании. А что делать, если что-то выясню? Что-то такое, что бросит тень на безупречный образ друга? Я глянул в окно – автобус как раз подъезжал к поселку.

Если я этого не сделаю, буду жалеть всю жизнь.

– Простите, не подскажете, где найти вот этот адрес?

Прохожий указал направление, и скоро я остановился перед дверью старого краснокирпичного дома с претензией на роскошь викторианской эпохи. На стук дверного молоточка вышла румяная пожилая женщина в больших круглых очках и домашнем халате:

– Чем могу помочь, молодой человек?

На вид ей было около шестидесяти, она подслеповато щурилась, разглядывая меня с ног до головы.

– Здравствуйте, мэм, я корреспондент газеты «Городская хроника», – не моргнув глазом, солгал я. – Могу задать вам несколько вопросов?

– Это о чем же? – насторожилась женщина.

– О первых владельцах дома.

Она посторонилась, пропуская меня в прихожую. И я вошел.

* * *

Джулиус чувствовал боль. А ведь ему казалось, будто все осталось в прошлом. И эта тупая боль в сердце тоже. За окном смеркалось, блуждающий взгляд все чаще останавливался на запертом ящике стола. Утром он лично позвонит мисс Ричмонд, попросит забрать шкатулку и даже не взглянет, что находится внутри.

Он ведь знает, что́ там.

Или не знает?

Часы на стене безжалостно отмеряли время. Джулиус пошевелился, впервые за последние пару часов, и достал из кармана ключ. Тот легко вошел в замочную скважину. Ящичек бесшумно выдвинулся. Пальцы мужчины ловко обследовали шкатулку со всех сторон, пока не нащупали скрытый механизм. С тихим щелчком крышка открылась.

На алой шелковой подкладке лежала тонкая книжечка. Джулиус с нежностью взял ее в руки, открыл первую страницу и прочитал слова, написанные поблекшими от времени чернилами:

Моей Ариадне за то, что вывела меня из тьмы.

Дело № 6. Эхо забытого зла

Дом притаился в мрачном, умершем до весны саду, среди голых скрюченных деревьев, похожих на иссохшие мумии с цветных открыток. Из окна, замутненного беспрерывным, мерзким, как вчерашняя каша, дождем, виднелась только крыша. Громоздкая, крытая старым шифером, серым и мокрым. Из нее росли грибы кирпичных труб, откуда, несмотря на промозглую погоду середины декабря, не шел дым. И все-таки дом казался живым, точно огромный неповоротливый зверь, притаившийся в кустах.

Ей представлялось, что это хищник, поджидающий добычу.

Каждый день Мегги Браунинг ровно в восемь утра приходила в кабинет № 10 конторы на Парк-Лейн и занимала привычное место за печатной машинкой. За час до обеда она заканчивала работу и бесцельно качалась на стуле, слушала радио, делая громче, когда транслировали ее любимых The Georgians, и смотрела в окно на скрытый в тени мертвых деревьев дом. А тот смотрел на нее. Мегги каждый день изумлялась, как он еще не развалился, но скоро снова забывала, до следующего дня, пока однажды просто не пропала. Не было ее ни дома, ни у немногочисленных городских подруг.

А старый дом за окном стал будто бы еще темнее и неприятнее.

Он ждал.

* * *

Я вернулся в город с тяжелым сердцем и пачкой мутных желтых фотографий конца прошлого века.

За время моего отсутствия толком ничего не изменилось, разве что дождь, не дававший покоя всю неделю, к вечеру превратился в мелкий колючий снег, из-за которого приходилось постоянно щуриться, дабы уберечь глаза. Почти стемнело. Окна детективного агентства ярко светились, на мгновение в одном из них мелькнул долговязый силуэт моего компаньона. Прежде чем уйти домой, я подумал, с каким детским восторгом всюду следовал за этим странным человеком, совершенно ничего о нем не зная и не задаваясь вопросами, кто он и откуда. А с некоторых пор только это меня и волновало.

– Вчера был трудный день, – вместо приветствия с порога сказал Джулиус, когда следующим утром я вошел в офис. В ответ на вопросительный взгляд он легко пожал плечами. – Тебя не было почти весь день, а по синякам под глазами видно, что и ночь ты провел беспокойную.

– Оставь свое красноречие для клиентов, – с вымученной улыбкой парировал я, отряхивая куртку от снега. Его за ночь намело изрядно, будто специально к грядущему Рождеству. На самом деле улыбаться совершенно не хотелось, и фото, что я взял с собой, жгли карман, так и просясь наружу. Однако я решил не торопиться. Обвинять гораздо легче, чем пытаться понять. Я постараюсь справиться с этой непростой задачей, к тому же во мне еще жила надежда, что все разрешится само собой. Я опустился на диванчик и развернул утреннюю газету, поля которой пестрели чернильными пометками, что иногда любил делать Олдридж, – причем смысл их понимал, похоже, только он.

– Кстати, насчет клиентов. Ты звонил мисс Ричмонд?

Из-под «Блэкпул Тайм» я внимательно следил за выражением лица коллеги, но, к удивлению, на сей раз упоминание прелестной Дафны не вызвало у него никаких эмоций, по крайней мере тех, что я ожидал увидеть.

– Нет. Я отправил записку с посыльным, – невозмутимо ответил он.

– Не верю своим ушам! – Я был неприятно поражен. – За тот аванс, что она заплатила, ты должен был известить ее лично, я уж не говорю о телефонном звонке. Но записка?..

Признаться честно, я и сам точно не знал, отчего так огорчился – оттого ли, что Джулиус повел себя с клиенткой довольно невежливо и непрофессионально, или оттого, что лишил меня возможности снова лицезреть ее красоту. Выходило всего по чуть-чуть.

– Не вижу трагедии.

И действительно не видел, судя по лицу. У меня же напрочь отпало желание читать газету, я свернул ее как попало, довольно небрежно, и обиженно скрестил руки на груди. Джулиус сидел за столом и качал ногой, отчего старое кресло мерно скрипело в такт его движениям.

Скрип-скрип.

Я попытался отвлечься и снова развернул газету. Что тут у нас на первой полосе?..

Скрип-скрип.

Но как ни пытался сосредоточиться на чтении, не получалось. Я перевел взгляд на исписанные поля. Это же просто шифр какой-то!

Скрип-скрип.

– Ты можешь не скрипеть, черт тебя побери?!

Мерзкий звук прекратился как по мановению волшебной палочки.

– Прости, – Олдридж изучал меня с любопытством энтомолога, услышавшего вдруг, что любимый таракан заговорил. – С минуты на минуту позвонят из полиции. Я жду все утро. Действует на нервы.

Это звучало гораздо интереснее. Мне неизвестно, по каким таким загадочным признакам он предсказывает поступки детектива-инспектора Гаррисона, однако предсказания, как правило, сбываются. Случилось так и сейчас.

– Филипп, собирайся быстро, мы спешим в управление, – бодрым голосом скомандовал Джулиус, на ходу накидывая пальто. – Надеюсь, ты успел ознакомиться с первой полосой и моими заметками?

Пришлось признаться, что нет.

– Очень странно. У тебя было на редкость осмысленное выражение лица.

Я уже открыл рот, чтобы разразиться возмущенной тирадой, но в этот момент хлопнула входная дверь и разговаривать стало не с кем. Я зачем-то взял со стола злополучную газету и вышел следом.

* * *

Дежурный за конторкой поприветствовал нас как старых друзей, но все равно тщательно вписал в журнал посетителей. Сколько помню, нас встречал один и тот же человек, хотя, насколько я знал, существовал график дежурств. Как только рутинная процедура закончилась, Джулиус сорвался едва ли не на бег, чудом не сбив никого по пути к кабинету инспектора. Гаррисон ждал нас.

– Скажите мне то, чего я еще не знаю, – вместо приветствия выпалил Олдридж, нависая над сидящим инспектором худой мрачной тенью.

– Если вы о заметке в «Блэкпул Тайм», спешу вас разочаровать, дорогой друг, – Гаррисон усмехнулся в усы, – вы ничегошеньки не знаете.

Мы задержались в отделении полиции надолго – почти на два часа, за которые я успел не только как следует проголодаться, но и испугаться. Впрочем, почти все дела, требующие помощи Джулиуса, пугали меня в той или иной степени. В этой истории тоже хватало странностей с избытком.

– Писаки, будь они прокляты, такие вещи точно нюхом чуют, – пожаловался Гаррисон, раскуривая сигарету. – Простите, Фелтон.

– Да ничего. – Упоминание о бывшей работе заставило меня поморщиться, и, похоже, дотошный полицейский это заметил, но придержал комментарии при себе. – Не обращайте на меня внимания.

– Не знаю, кто из наших сливает информацию, но если найду, придушу гада. Так о чем это я? Нет никаких серийных, прости господи, убийств, но есть кое-что поинтереснее.

Мы узнали о пропавшей девушке Мегги Браунинг, в исчезновении которой не было бы ничего экстраординарного, если бы не последовавшие за этим события, по авторитетному мнению Гаррисона, повидавшего в жизни всякого, «попахивающие гнильцой».

– Об исчезновении мисс Браунинг заявила ее школьная подруга. По факту проверки выяснилось, что за последние несколько лет буквально в воздухе растворилось около десятка таких же девушек, как она.

– Что вы имеете в виду? – перебил Джулиус.

– Имею в виду, что все они были приезжими, не имели родственников в Блэкпуле и потому их исчезновения до сих пор не расследовались. Нет заявления – нет расследования, а заявлять как раз некому, – неохотно пояснил Гаррисон. Его можно понять, ведь нежданно-негаданно вскрылись весьма неприятные детали работы полиции.

– Это все понятно! – не унимался Олдридж. По нетерпеливому тону и характерной позе – плечи напряжены, торс наклонен вперед, точно стремясь придвинуться как можно ближе к собеседнику, – он уже почувствовал запах настоящей загадки. Типичная стойка охотничьего пса, как я про себя ее называл. – Пропали и пропали, такое происходит каждый день. Кажется, вы обещали нечто действительно странное.

Я попытался незаметно его урезонить, но он успешно имитировал внезапную глухоту, а ударить его носком ботинка не представлялось возможным, ибо наши стулья располагались на некотором отдалении друг от друга, делающем последний шанс повлиять на коллегу невозможным. Само собой, он не замечал, что своим поведением выказывает возмутительное равнодушие к судьбе несчастных девушек. Позже я непременно скажу ему об этом, но сейчас это совершенно бесполезно.

– Думаю, лучше меня об этом поведает мисс Ламберт. – И, сделав загадочное лицо, инспектор выпустил особенно едкое облачко дыма. Сержант Оливер впустил в кабинет хрупкую нескладную девушку, почти подростка, в старомодном темно-синем пальто и красном вязаном берете. В руках она нервно мяла вышитую бисером сумочку, даже на мой сугубо мужской взгляд, совершенно не идущую к остальному наряду.

– Добрый день, – пролепетала она, испуганно перебегая взглядом из-за несоразмерно огромных круглых очков с одного лица на другое, избегая, впрочем, смотреть в глаза.

Джулиус опередил меня, предоставив мисс Ламберт свой стул.

– Меня зовут Джулиус, это мой друг и коллега мистер Фелтон, – представился он и буквально навис над перепуганной бедняжкой, для которой, видимо, сам факт посещения полицейского участка и кабинета инспектора в частности был глубочайшим потрясением. – Расскажите нам все, что знаете.

– Но я уже рассказывала. – Девушка неуверенно покосилась в сторону Гаррисона и, получив кивок одобрения, глубоко, как перед прыжком, вздохнула. – Я приехала из маленькой деревушки, название которой вам ничего не скажет. У маменьки, кроме меня, еще три дочери и один сын, так что я вынуждена была переехать в город на заработки. Я старшая из детей. Уже на второй день пришло письмо с предложением о работе. Я как раз окончила курсы машинисток и с радостью согласилась.

– Вы давали объявление?

– Нет. В том-то и дело, мистер Джулиус, – покачала она головой. – Письмо просто пришло. Я не знала, что пропавшая девушка, Мегги, работала там до меня.

Я вклинился в беседу:

– Что это за контора, мисс Ламберт? Чем вы занимались?

– Они сказали, что сотрудничают с городской типографией. Я печатала объявления каждый день с восьми до семнадцати часов, оставляла листы на столе и уходила. И так всю неделю.

– Впервые о таком слышу! – Ее слова удивили меня, потому как с работой типографии я знаком не понаслышке, отец трудился там последние годы. – Вы уверены, что поняли все правильно?

– Само собой! У меня есть копия трудового договора. Вот, – мисс Ламберт порылась в сумочке и извлекла на свет сложенные пополам листы. – Я всегда ношу документы с собой.

Джулиус внимательно изучил бумаги и передал инспектору. Тот задумчиво пожевал губами и, попросив разрешения, спрятал в стол.

– Продолжайте, Дорис, – кивнул он и достал новую сигарету. От едкого дыма становилось трудно дышать. Когда-нибудь Гаррисон не только себя вгонит в могилу, но и нас заодно.

– Сначала все было хорошо, а потом стало происходить… что-то.

Так мы и узнали, что окно кабинета выходило аккурат в сторону соседнего дома, давно заброшенного и пустого. С улицы его видно не было из-за буйно разросшегося сада, а вот из окна второго этажа, где располагалась загадочная контора, вид открывался прекрасный. По словам Дорис, строение смотрелось мрачно и зловеще, что, впрочем, свойственно всем старым домам, оставшимся без хозяев и должного ухода. Сложенный из шпал, ничем не облицованный и крытый серым шифером, он совершенно не вписывался в картину современного города, каким его представляла девушка. Он будто стоял здесь с незапамятных времен.

– В плохую погоду дом становился совсем темным и страшным, – продолжала меж тем мисс Ламберт. – А пару дней назад у калитки появилась девушка, она махала мне рукой и звала по имени. Когда я вечером проходила мимо забора, на калитке всегда висел огромный амбарный замок, совсем ржавый, но крепкий. Я проверяла.

На следующий день все повторилось. Незнакомка звала Дорис из-за калитки заброшенного дома, но стоило девушке спуститься, как та исчезала.

Джулиус мерил кабинет шагами, четыре туда – четыре обратно. Я несмело поинтересовался, удалось ли узнать, кем была та девушка. Мне ответил детектив:

– Наш художник набросал портрет со слов мисс Ламберт.

– И?

– И ей оказалась Мегги Браунинг.

Произнесено это было с интонацией столь мрачной, что я поначалу растерялся, а, придя в себя, радостно воскликнул:

– Так это же чудесно! Значит, Мегги жива?

Джулиус остановился рядом со мной и зловеще улыбнулся, уголком рта, как в день нашего знакомства:

– Разверни газету, Филипп.

– Газету? Зачем?

– Мегги Браунинг мертва. Ночью нашли ее тело, и погибла она никак не меньше недели назад.

* * *

Мы покинули полицейское управление в полном молчании. Я честно недоумевал и не мог понять, что происходит. Казалось, события текут вокруг меня со все нарастающей скоростью, а я будто наблюдаю со стороны. Если раньше расклад, где я был ведомым и покорным чужой воле, меня устраивал, то ныне я решил во что бы то ни стало принимать активное участие в расследовании.

– Ты мог сказать еще утром.

Джулиус замедлил шаг, дожидаясь меня:

– Тогда я оказался бы лишен удовольствия лицезреть выражение ужаса на твоем лице.

Сказано это было тоном, далеким от шутливости, так что я мгновенно ощутил себя задетым за живое.

– Мы не в игры играем, Джулиус. Девушка погибла. Кстати, как она погибла?

К тому времени мы как раз огибали сквер, и компаньон жестом пригласил меня пройтись по липовой аллее.

– Ее выловили из канала. Еще пара часов, и тело бы вынесло в море. Коронер убежден, что Мегги умерла не меньше недели назад. Точнее скажет после вскрытия. Но и без того ясно: это, вероятно, произошло почти сразу после исчезновения.

– Получается, эта девушка, Дорис Ламберт, действительно видела призрак?

– Кто знает. – Джулиус приподнял шляпу, приветствуя проходящих мимо женщин. – Кто знает. Я не смогу сказать ничего конкретного, пока… – Он вдруг остановился и проворно извлек из кармана часы на цепочке. – Начало второго. У нас уйма времени, чтобы совершить небольшую увлекательную прогулку. Ты со мной?

Я помедлил с ответом. Мне не в новинку проклятия и сглазы, маленький народец фейри и даже монстры, созданные магией вуду! Но никогда прежде не приходилось видеть призраков. Любопытство боролось с вполне естественным человеческим страхом перед тем, что ждало нас за порогом жизни. Совсем недавно Мегги Браунинг, знакомая мне лишь по черно-белому фото со стола инспектора, ходила теми же улицами, что и я, и вот ее душа заманивает живых… Куда? Куда она их заманивает и откуда вообще мне пришла в голову такая мысль?

– Может, хочешь для начала пообедать?

Я не удержался от смешка:

– С чего такая забота?

Олдридж пожал плечами, глядя в сторону:

– На самом деле я тоже проголодался. Мне понадобится много сил; если хочешь и дальше помогать, тебе тоже.

Мы заглянули в кафе, где нас хорошо знали, заказали фирменные блюда и десерт, а мой компаньон – целый заварочный чайник черного чая.

– Итак, у нас следующая картина. Некая организация нанимает приезжих девушек, одна из которых найдена мертвой, предположительно убитой, в то время как новая работница видит ее на пороге заброшенного дома и слышит зовущий голос, – подытожил Джулиус, быстро расправившись с рагу.

– Может ли это быть совпадением? Мисс Ламберт где-то видела Мегги и подсознательно описала ее полицейскому художнику. Или вообще увидела не призрак, а галлюцинацию. Это же не исключено?

– Поэтому сегодня мы пойдем туда и сами осмотримся.

Кусок песочного пирожного застрял у меня в горле, я мучительно закашлялся, подавившись крошками.

– Постучать по спине? – любезно предложил невозмутимый компаньон. Я, краснея еще больше, так что стал походить на вареную свеклу, замотал головой. Господи! Мы собираемся идти в дом с привидениями, чтобы что? Допросить призрака? Откашлявшись и отдышавшись, я, не медля ни секунды, согласился. Была не была. Если я все еще хочу доказать Джулиусу, что справляюсь с работой не хуже него, сейчас представлялся подходящий случай.

К тому же при свете дня нам не угрожает никакая опасность.

Мы отправились немедленно. Адрес, любезно предоставленный мисс Ламберт, располагался в стороне от центра города, но недостаточно удаленно от него. На мое предложение поймать такси Джулиус намекнул, что в пирожном слишком много калорий, чтобы позволить им обосноваться в моем организме. Вот уж не знаю, на что он намекал, ибо проблема лишнего веса в моем случае никогда не стояла. Скорее всего, Олдридж, как это обычно с ним бывает, предпочел пешую прогулку поездке на «адском механизме», как он иногда, думая, будто я не слышу, называл автомобили. В некоторых бытовых вопросах он проявлял ужасающий консерватизм, допустимый лишь в отношении викторианского джентльмена – никак не современного человека. Мы остановились возле глухого деревянного забора с воротами, запертыми на огромный висячий замок, ржавый, но все еще достаточно крепкий.

– В эту щель пролезет разве что ребенок, – посетовал я, пробуя замок на прочность. Зазор между створками ворот оказался слишком мал для нас обоих.

– Давай зайдем с соседнего двора. – Джулиус кивнул в сторону двухэтажного здания. – Если не ошибаюсь, это та самая контора, где работала мисс Браунинг. Мисс Ламберт наблюдает заброшенный дом из окна второго этажа. Попробуем заглянуть оттуда.

Если честно, сама контора выглядела не лучшим образом и походила на развалюху. Двор зарос молодыми кленами, плавно переходящими в неухоженный густой сад соседнего участка. Туда-то нам и надо было, благо между участками вместо забора виднелось лишь невысокое заграждение из проволоки, почти незаметное среди сухих ветвей дикого сада. Мой компаньон ловко преодолел хлипкую преграду и быстрым нетерпеливым шагом направился в сторону дома. Я же замер, пораженный неприятным чувством. Слова Дорис Ламберт вдруг обрели смысл.

Дом наблюдал.

Скованный внезапным страхом, я не мог заставить себя сделать и шагу.

– Сенситивный барьер! – крикнул Джулиус, затормозивший в ожидании меня. – Очень необычно. Кто-то воздвиг его вокруг дома, чтобы отпугнуть непрошеных гостей. Филипп, иди ко мне, просто не бойся. Ничего страшного здесь нет.

Голос товарища помог мне прийти в себя. Страх отпустил, я смог сдвинуться с места.

– Сенсативный барьер? Что это такое?

– Сенситивный. Сенситивность – это чувствительность. Сенситивный барьер давит на чувства, заставляя испытывать эмоции, подавляющие разум. Страх, паника, отчаяние. – Джулиус поднялся по ступенькам и потрогал дверь. – Конечно, похожего эффекта можно достигнуть вполне реальными средствами, но здесь поработала чья-то злая воля. Я ощущаю ее как холодное дыхание. Ты чувствуешь, Филипп?

– Я чувствую, как у меня трясутся поджилки и… и… – Я призвал напарника к тишине и сам обратился в слух. – Кто-то там, в кустах! Держи его!

Мы одновременно бросились на звук. Мне повезло больше, чем Джулиусу: я сумел изловить за воротник чумазого мальчишку лет десяти. Шпион отчаянно дергался, так и норовя пнуть меня по коленке, но я держал крепко.

– Руки уберите! Я буду звать на помощь! На помощь! – надрывался он. – Полиция!

– Мы и есть полиция, – холодно прервал его Олдридж. – Правда, сержант Фелтон?

Я важно кивнул.

– Так и есть… детектив Джулиус.

Он с улыбкой кивнул и прислонился к дереву, сунув руки в карманы:

– Ну так что, сам сознаешься или пройдем в отделение?

По тому, как притих мальчишка, стало ясно: с полицейским отделением он знаком не понаслышке.

– А значок покажете?

Я отвесил «задержанному» легкий подзатыльник.

– В полиции тебе и значок покажут, и одиночную камеру, – пригрозил я. Впрочем, не уверен, что правильно понимал систему наказания малолетних.

– Не надо камеру! Я все скажу.

Эдди, так его звали, жил неподалеку. Вместе с дружками он любил залезать в брошенные дома в надежде отыскать что-нибудь ценное, однако никто из них ни разу не бывал здесь. По словам мальчишки, в доме водятся привидения.

– Я сам дней пять тому назад видел леди, она на пороге стояла и светилась вся, – охотно поделился Эдди своими приключениями. – Только мне не поверили, вот я и вернулся, вдруг снова появится.

Джулиус достал фото Мегги Браунинг:

– Посмотри, это она?

Эдди затряс взлохмаченной головой:

– Нет, сэр! Моя леди была красивей. И волосы рыжие такие.

Я выпустил парнишку:

– Беги домой. И запомни: привидения днем увидеть невозможно.

Серьезно кивнув, Эдди скрылся в зарослях.

– Рыжая леди? – переспросил я. – Откуда она взялась?

– Понятия не имею.

Джулиус наконец справился с дверью и скрылся в доме. Я подошел к проему, из которого неприятно тянуло сыростью и гниением, но войти не решился. Глупо, однако тогда я по-настоящему, совершенно серьезно, испугался, что не выйду обратно, что дом меня съест.

– Мистер Фелтон! Мистер Фелтон!

Я обернулся на крик и увидел, как из окна второго этажа конторского здания выглянула мисс Ламберт и помахала рукой. Я неловко помахал в ответ, кричать не хотелось.

– Вы пришли вместо сержанта?

Я отрицательно помахал головой. Видимо, девушка ждала Оливера и, судя по лицу, очень расстроилась его отсутствию. На пороге появился Джулиус, от него пахло мышами, а в волосах запуталась паутина.

– Это ты кричал?

Я объяснил ситуацию, и он немедленно предложил проводить мисс Ламберт до дома. Тут как раз появился сержант Оливер. Он передал Джулиусу какую-то коричневую папку и остался ждать мисс Ламберт, в то время как мы отправились обратно в агентство.

Добрались быстро, чему отчасти способствовал тот факт, что я глубоко прогрузился в свои мысли и совершенно не обращал внимания на дорогу. Безобидная экскурсия вдруг обернулась рядом весьма неприятных открытий, что подкинули еще больше вопросов, чем было до этого. Один из них мучил меня особенно сильно, в то время как Джулиуса, похоже, вовсе не волновал. Кто эта рыжая леди, замеченная мальчишкой? Какое отношение она имеет ко всему происходящему? Ведь не может же быть так, что она оказалась именно возле этого дома абсолютно случайно? Я повторил вопрос, как только мы зашли в офис и заняли привычные места: я на диванчике, а Олдридж – в кресле за столом.

– Ты летишь вперед паровоза, Филипп, – укорил он меня, раскрывая папку, полученную от Оливера. – Инспектор зря времени не терял и собрал для нас всю возможную информацию.

– Какую?

Джулиус не ответил, погрузившись в чтение. Я упрямо повторил:

– Какую такую информацию?

– Смотри-ка, а это интересно, – вместо ответа протянул он. – Похоже, Мегги не первая жертва, далеко не первая. За последние четыре года в городе пропало более десятка девушек. Ни у одной не было родственников в Блэкпуле. Они приехали на заработки и здесь же закончили свою жизнь. Нашли, правда, не всех. Так-так, – он быстро пролистал пару страниц. – Найдены только три тела. Мегги четвертая.

Я внимательно слушал, и вдруг меня осенило новым вопросом:

– Подожди! И они все погибли одинаково?

Джулиус довольно кивнул:

– Правильно мыслишь. Их всех закололи. Узким острым предметом, вероятно кинжалом. Один точный удар прямо в сердце.

Он произносил это невозмутимым холодным тоном, как хирург на вскрытии. Мне стало противно. Никогда, никогда не привыкну к трупам.

– Прости, ты что-то хотел сказать?

Я медленно покачал головой, а потом вспомнил:

– Да. Хотел. Насчет того, что рассказал Эдди.

– А, снова об этом. – Джулиус поднялся со своего места и подошел к телефону. – Только ради тебя. Позвоню инспектору и попрошу узнать про девушку с рыжими волосами, только едва ли это чем-то поможет.

Захотелось ответить ему как-нибудь едко и оригинально, но на ум, как обычно, не пришло ничего подходящего, так что я просто молча слушал телефонный разговор.

Судя по продолжительному молчанию, Гаррисону было что сказать. Я не мог слышать его реплики, однако Джулиус напряженно хмурил брови.

– Ну что?

Олдридж скрестил руки на груди и, похоже, не отходя от телефона, погрузился в глубокие размышления:

– Это очень странно… Рушит все мои теории.

У меня затекла шея оборачиваться к нему, пришлось подняться с нагретого места, чтобы пересесть на стул.

– Что сказал Гаррисон? Еще кого-то убили?

– Нет. Нет, что ты. – Джулиус кисло улыбнулся. – Новый труп дал бы нам хоть какую-нибудь новую зацепку.

– Джулиус! – Я едва не швырнул в него пресс-папье. – Ты невыносим! Давай говори, не томи.

– У дома появилась наследница. Приехала в Блэкпул посмотреть на него. А теперь внимание, Филипп, это высокая рыжеволосая женщина. И она уже две недели как уехала из города.

Однако Эдди клялся, что видел очень похожий на нее призрак. Я уже ничего не понимал.

– Ты говорил про теории. О чем?

Джулиус только отмахнулся:

– Не имеет значения, все равно они требуют доработки.

– Но я могу помочь.

– Ты очень поможешь, если пойдешь домой и отдохнешь. Мне нужно подумать в тишине.

– Нам надо спешить! Мисс Ламберт в опасности! Разве ты не понимаешь, что она в любой момент может закончить так же, как Мегги, пока ты тешишь свое эго придумыванием всевозможных бессмысленных теорий?

Джулиус выслушал мою гневную тираду с каменным лицом. Клянусь, даже не моргнул. Точно мои слова для него все равно что пустой звук.

– Иди домой, Филипп.

Не прощаясь, я покинул офис. На улице шел крупный пушистый снег, стало заметно холоднее. Мороз щипал разгоряченные спором щеки. Я, закутавшись в шарф, как в кокон, быстрым шагом пересек дорогу и на противоположной стороне столкнулся лицом к лицу с мисс Ричмонд, знакомой мне по так и не раскрытому делу о похищении загадочной шкатулки.

– Мистер Фелтон! – Она сразу меня узнала. – Какая приятная встреча.

Как и всегда, мисс Ричмонд поражала своей красотой и изысканностью. Эффект, вызванный ее появлением, можно было сравнить разве что с солнечными лучами в ненастный день. Такой, как сегодня.

– Вы неважно выглядите, мистер Фелтон. Вы голодны? Я собиралась пообедать, составите мне компанию?

Так незаметно мы оказались в весьма приличном ресторане, который в другое время отпугнул бы меня своими ценами. Уже после чашки кофе я как на духу выложил прекрасной собеседнице все о деле, над которым мы работали. Впрочем, избегая особенно сомнительных моментов, вроде того, что мы всерьез верим в привидения. Не думаю, что мисс Ричмонд с пониманием отнесется к подобным заявлениям.

– Это невероятно, Филипп! – воскликнула она, искренне пораженная. – Я и не предполагала, что в Блэкпуле так же опасно, как в столице.

– Вы приехали недавно? Из Лондона?

– Да, но перед этим много путешествовала. – Дафна нахмурила брови и неожиданно произнесла то, что я даже сам себе не хотел говорить вслух: – Эту девушку, Дорис, тоже убьют? Если ничего не предпринимать, она подвергается серьезной опасности. Вы это понимаете?

Конечно, я понимал, но никак не мог заставить Джулиуса перейти к решительным действиям.

– Вот что я вам скажу, Филипп. Я же вижу, мистер Олдридж для вас непререкаемый авторитет. Он умный и достойный джентльмен, однако вы не можете вечно исполнять его приказы. Я могу помочь вам спасти Дорис.

Предложение, высказанное мисс Ричмонд, повергло меня в шок и вместе с тем наполнило энтузиазмом. Попрощавшись, я поспешил домой – обдумать все в тишине.

Едва открыв дверь, я услышал надрывный звонок телефона. Он не умолкал, пока я не добрался до него и не снял трубку.

– Филипп? Где тебя носит? Я звоню уже битый час.

Голос Джулиуса, передаваемый по проводам, казался особенно глубоким и каким-то потусторонним, как послание с того света.

– Ты преувеличиваешь, – нарочито небрежно оборвал его я. – Что случилось?

– Немедленно беги в отделение полиции, прямо к Гаррисону. Жду тебя там.

На вполне резонный вопрос «Зачем?» ответил вежливый голос телефонистки. Я извинился и повесил трубку обратно на рычаг. Как это в его стиле – ничего не объяснять, а просто дать команду. Я лег на диван с твердым намерением на сей раз поступить по-своему.

* * *

– Еще немного, и мы бы начали без тебя.

Я кивнул присутствующим и оседлал единственный свободный в кабинете стул. Кроме меня здесь собрались сам инспектор, сержант Томас Оливер и, собственно, Джулиус. Последний посмотрел на меня, будто пытался прочитать мысли.

– Давай, Оливер, выкладывай, что накопал, – велел Гаррисон, раскуривая очередную дешевую сигарету. Была бы моя воля, я бы запретил их производство, чтобы уберечь чужие легкие от отвратительной вони.

Сержант заметно оживился и подошел к грифельной доске. Когда-то этот молодой и толковый шотландец вместе с нами участвовал в облаве на Ланнан Ши и даже стрелял в фейри, правда, каким-то мистическим образом попал в моего компаньона, но это дело прошлое. С тех пор, видимо, сержант не на шутку заинтересовался мистикой и с большой охотой, естественно, с разрешения Гаррисона, помогал нам в расследованиях.

– Я изучил все дела о пропавших девушках с заданными признаками, – бодро начал он, что-то чертя мелом на доске. – Выписал примерные даты их смертей и сопоставил между собой. Выявилась интересная закономерность. Смотрите, вот эта буква «М» означает Мегги. Десять дней назад пропала девушка, чей труп с колотой раной мы недавно нашли. За пятнадцать дней до нее пропала еще одна, и еще, которую мы не нашли, исчезла…

– Двадцать дней назад, – Джулиус кивнул. – Арифметическая прогрессия.

Ободренный реакцией главного слушателя, сержант продолжил, обращаясь уже к нему лично:

– Смею предположить, сэр, что новое убийство произойдет послезавтра. Спустя пять дней после Мегги Браунинг.

После этих слов Джулиус внезапно подскочил к Оливеру и пожал руку:

– Гениально, Томас. Вы большой молодец!

На секунду я почувствовал укол ревности – меня он давно не хвалил, – но я постарался прогнать прочь глупые мысли.

– Что скажете, а? – спросил инспектор. Видно, он бы сильнее обрадовался серийному убийце, чем очередной потусторонней и оттого недосягаемой для него опасности.

– Сержант абсолютно прав. Пять – священное число во многих культурах и религиях. Оно является знаком завершенности, полного круга. В Библии полно примеров, однако уверен, что сила, выступившая против нас, куда более древняя и страшная. Пока не могу сказать, что она из себя представляет, увы.

Инспектор смачно затушил сигарету о край переполненной пепельницы. Густые усы обычно не давали понять выражение его лица, хотя сейчас все мы заметили раздражение.

– Чудесно. Сложим лапки и будем ждать? Или вам еще есть что рассказать?

– Вообще-то есть. Я долго думал о словах мисс Ламберт и о том, что нам удалось узнать от мальчика по имени Эдди. У меня сложилась определенная гипотеза. Что мы имеем? Старый дом, на пороге которого видят убитую девушку, заманивающую мисс Ламберт внутрь. Сенситивный барьер отпугивает случайных людей, даже служебные собаки не смеют подойти слишком близко. Убитая – одна из четырех жертв; можно предположить, что и Мегги тоже видела призрак на том пороге. И вот к какой мысли я в итоге пришел. Дом запоминает жертв и их образами заманивает новых людей. Однако выяснилось, что он может воспроизводить образы живых, тех, кто был внутри или подходил достаточно близко. Мисс Ламберт права: дом одушевлен, если, конечно, то, что в нем поселилось, можно назвать душой.

Наступила тишина. Инспектор громко прокашлялся, призывая нас вернуться к реальности:

– Очень интересно. Я еще как-то могу представить, что дом запоминает людей, заманивает девушек внутрь, но черт возьми, Джулиус! Я не могу понять, как он их убивает! Убийство всегда дело рук человека.

– А кто сказал, что это должен быть живой человек?

– Все, с меня хватит, – Гаррисон ударил по столу кулаком. Мы дружно вздрогнули, хотя, пожалуй, только мы с сержантом. – У нас два дня, чтобы обеспечить безопасность мисс Ламберт, и с этим дурацким делом будет покончено. Посадим ее в камеру, там-то ее точно ни один призрак не достанет.

– Ни в коем случае! – воскликнул Джулиус. – Это цикл, круг. Если не получится с мисс Ламберт, оно перебьет всех девушек в городе, если понадобится, но не остановится.

Мужчины уставились друг на друга, как два быка. Я вспомнил предложение Дафны Ричмонд.

– Простите, джентльмены, – рискнул я подать голос. – Мисс Ричмонд…

– Что?!

Джулиус стоял, склонившись к столу, и вдруг так резко выпрямился, что я испугался.

– Мисс Ричмонд предложила помощь. Она могла бы под видом приезжей девушки, ищущей работу в Блэкпуле, прийти в контору напротив и…

– И что? – Олдридж грозно сверкал глазами. – Это уже не имеет смысла. С владельцами разберемся позже, без помощи этой… леди.

– Но мисс Ричмонд…

Гаррисон внезапно расхохотался. От его громоподобного смеха, кажется, затрещали стекла.

– Вы ругаетесь из-за женщины, будто юнцы. Джулиус, будь я проклят, не ожидал от тебя такого. – Мы пристыженно замолчали. – Ладно, поступим следующим образом…

* * *

Все важные детали предстоящей операции были утрясены, участок мы покинули перед самым закатом – нужно распланировать все так, чтобы потом не ожидать неприятных сюрпризов. Внешне обсуждение вполне примирило нас с Джулиусом, хотя по дороге домой мы едва ли перемолвились парой слов. На прощание я спросил:

– Ты правда не знаешь, с чем нам предстоит столкнуться?

– Правда. – Он тяжело вздохнул и как-то весь осунулся, будто из него разом выкачали весь воздух, как из воздушного шарика. – Пойми, Филипп, я не могу знать всего, и чем меньше знаю, тем опаснее рядом со мной. Это дело… необычное, наверное, самое жуткое из тех, что были. Мы собираемся сражаться с невидимкой, и каждый может оказаться под ударом. Я… – Он собирался сказать что-то еще, но вместо этого просто попрощался и ушел.

На следующий день Олдридж не явился в агентство, хотя ранее не пропускал и дня, даже выходные. Иногда казалось, что он и спит здесь. А вот сегодня его не было. Несколько раз я брался за телефон, набирал номер и опускал трубку обратно на рычаг. После последних слов прошлым вечером мое отношение к компаньону несколько изменилось. Будто до этого я смотрел на прекрасную картину издалека, и она была идеальна, как фотоснимок. Теперь подошел ближе и смог разглядеть, что она состоит из мазков кисти так же, как остальные картины, пусть она трижды прекрасна. Джулиус во многом был для меня идеалом: умнее, загадочнее, глубже и интереснее многих, – но и он прежде всего человек. Может, он боялся. Боялся нас разочаровать. Кто знает?

День, отмеченный сержантом Оливером как день последнего убийства, начался с хлопот. Первым делом мы с Томасом лично проводили мисс Ламберт в дом Дафны Ричмонд; сама же хозяйка, облачившись в одежду Дорис, отправилась на работу вместо нее. Даже Олдриджу пришлось признать, что без наживки, как бы это грубо ни звучало, ловушка не имела смысла. Пара констеблей на всякий случай осталась охранять мисс Ламберт. Джулиус, собранный и серьезный, как обычно, появился после обеда. Он прихватил тот самый револьвер с серебряными пулями, из которого сам получил ранение при облаве в Ирландском квартале.

– Пусть будет у тебя, – сказал он, протягивая оружие. – Не передумал? Еще не поздно остаться.

– Черта с два. – Я спрятал револьвер в карман куртки. – Ты в порядке?

Это не праздное любопытство. Выглядел компаньон на редкость отвратительно, если присмотреться.

– Мне нужно было как следует подготовиться.

Как именно он готовился и, главное, к чему, я спрашивать не стал. Возможно, медитировал, вступал в контакт с духами предков, рисовал пентаграммы – от него можно ожидать всего.

На место отправились после заката, с последними лучами заходящего солнца. На душе было тревожно, но не от страха, а скорее от предвкушения. Мы долго готовились, и вот, наконец, появился шанс сделать что-то реальное. На улице нас встретил инспектор вместе с Оливером и мисс Ричмонд. В стареньком пальто с чужого плеча, безвкусной шляпке и с круглыми очками на носу она уже не казалась столь вызывающе ослепительной, и все равно я не сдержал радостной улыбки.

– Мистер Джулиус, – Дафна протянула руку для приветствия, Олдридж был вынужден ее пожать. – У меня есть для вас кое-что интересное. После обеда я выглянула в окно и, кажется, увидела кого-то в саду. Думаю, это девушка; сложно сказать точнее, деревья мешают обзору.

Джулиус сдержанно кивнул:

– Охота продолжается.

С этими словами он поманил меня за собой и углубился в дикий сад. Солнце почти скрылось за крышами домов, отчего среди голых скрюченных деревьев было почти темно, ветки лезли в лицо и царапали кожу. У моих родителей тоже был сад, но он никогда не запускался до такого состояния. Споткнувшись в очередной раз о вылезший из земли ветвистый корень, я вполголоса проклял и этот день, и этот дом, и всех участвующих в операции поименно. Наконец удалось добраться до позиции, закрепленной за мной в плане. До задней стены дома было рукой подать – такое неприятное соседство немало меня удручало. Если думать о словах Джулиуса, искусственно вызванный страх почти не беспокоил, но, кроме сенситивного барьера, был и страх вполне настоящий, от которого так просто не отмахнешься, сидя в засаде рядом с домом-убийцей. Сам Джулиус притаился где-то со стороны крыльца, а полицейские остались ждать сигнала на другой стороне улицы. Олдридж настоял, что двух человек вполне хватит, тем более едва ли от толпы, пусть даже вооруженной и хорошо обученной, будет толк при сложившейся ситуации.

Прошло больше часа. Я не имел возможности пройтись, чтобы размяться и согреться, приходилось обходиться тем, что я изредка сгибал ноги в коленях, имитируя бег. Становилось все холоднее, к тому же пошел снег. Скоро все вокруг сверкало белизной, сквозь которую проступали мрачные черные силуэты деревьев. Я достал часы и убедился, что стою на своем посту ровно два часа десять минут. С этим ожиданием, изрядно действующим на нервы, чувство времени совсем терялось. Я спрятал часы обратно в карман и вдруг увидел постороннего. В сумраке зрение частенько подводило меня, и тем не менее я был уверен, что кого-то видел и этот кто-то медленно, но неуклонно шел к крыльцу. Я не знал, окликнуть его или позвать на помощь. Пока я размышлял, фигура скрылась из виду, пришлось срочно предпринять хоть что-то, чтобы наша затея не пошла прахом.

Я быстро обогнул дом и успел увидеть, как некто, кажется женщина, исчез за дверью.

– Эй, стойте! – крикнул я, больше не скрываясь, перепрыгнул через ступеньки и нос к носу столкнулся с Джулиусом.

– Ты видел? – я указал на приоткрытую дверь. – Туда кто-то вошел только что.

– Нет. – Олдридж не поменялся в лице, даже не обернулся, чтобы посмотреть, на что я показывал. А ведь он просто обязан был увидеть!

– Идем скорее, мы должны его остановить, кто бы это ни был.

С этими словами я попытался обогнуть компаньона, но тот преградил путь:

– Нельзя. Еще рано.

Я уставился на него в немом изумлении. Не знаю, где именно он прятался, но на волосах и черном пальто не было ни единой снежинки.

– Дай пройти. – Я снова попытался его обойти, и все так же безуспешно.

– Нет. Еще рано.

Я сделал шаг назад и тут же рванул вперед, Джулиус попытался остановить меня, и случилось невероятное: я прошел сквозь вскинутую руку как сквозь дым.

На крыльце, кроме меня, никого не было.

– Вот черт! – Я невольно задрожал от ужаса. – Черт! Проклятие!

Это не Джулиус, а образ, который дом скопировал с него в наше прошлое посещение. Поднявшийся как по волшебству ветер швырнул мне в лицо горсть снега, и в его свисте почудились голоса. «Уходи, Филипп, – шептали мне. – Уходи скорее». В темноте я не различал ничего, кроме огней в окнах соседних домов, но казалось, они безумно далеко, будто совсем в другом мире, а здесь я остался совсем один, наедине с жуткими голосами, туманившими рассудок. Повинуясь инстинкту, я открыл дверь и вошел в затхлую черноту дома, проглотившего не только невинных девушек, но и моего друга.

Внутри было темно и, что особенно удивительно, совершенно пусто. Ни мебели, ни перегородок – просто деревянная коробка из стен, пола и потолка. Я оказался не готов к такому повороту событий. Со мной была только старая зажигалка отца, которую он подарил мне на совершеннолетие. Я обошел помещение по периметру, пытаясь в столь жалком освещении отыскать хоть какие-нибудь следы Джулиуса. И они нашлись. В центре дощатого пола обнаружился ход в подвал. После дела о пустых могилах я не горел желанием спускаться куда бы то ни было, однако сейчас не оставалось иного пути. Я перекрестился и сделал первый шаг в пустоту.

Это были поистине страшные минуты, одни из самых ужасных в моей жизни, когда я очутился в длинном земляном коридоре, прорытом так грубо и неаккуратно, что казалось, потолок может рухнуть мне на голову в любой момент. Тем не менее я продвигался вперед, осторожно прощупывая пространство перед собой. Постепенно стены терялись под густым переплетением сухого плюща. Коридор на глазах превращался в кроличью нору, и я всерьез опасался, что либо в конце концов застряну, либо, что более вероятно, сухие листья воспламенятся от зажигалки и я сгорю заживо без надежды позвать на помощь. Я потушил огонь и увидел слабый колеблющийся свет впереди. Я ускорил шаг и буквально вывалился из норы прямо на лежавшего на земле человека, оказавшегося не кем иным, как Джулиусом Олдриджем.

У меня перехватило дыхание от плохого предчувствия. Он лежал лицом вниз, раскинув руки, и, кажется, не дышал.

– О боже! – Я схватил его за плечи и перевернул. – Джулиус, будь ты проклят, очнись же!

Белое как мел лицо не дрогнуло. Я припал к его груди в надежде услышать биение сердца, но вместо этого услышал нарастающий гул. Земля под нами вздрогнула и замерла, вокруг стало гораздо светлее. По-прежнему не выпуская тело друга, я огляделся. Лаз привел меня в круглую подземную пещеру. Всюду, куда ни кинь взгляд, свисали сухие лианы, устилавшие пол ковром из опавших листьев. Свет исходил от пяти высоких жаровен, установленных по кругу, в центре которого возвышался массивный серый камень, такой большой, что на него можно было свободно уложить человека. Пахло сладковатым дымом, сыростью и сухой травой.

– Похоже на древнее святилище…

Джулиус застонал и попытался подняться, но я держал крепко.

– Ты как? Что с тобой случилось? – засыпал я его вопросами. – Что это за место?

Он, опираясь на меня, поднялся на ноги:

– Святилище. Не спрашивай чье, боюсь, я все еще не знаю ответа.

Компаньон пока не мог стоять самостоятельно, приходилось поддерживать его за пояс. Я вспомнил, что хотел рассказать в первую очередь:

– Я видел человека, девушку, она зашла в дом.

– Да. Я знаю.

Жаровни выплюнули в воздух высокие языки огня, и я наконец увидел деталь, которая до этого момента от меня ускользала.

На каменном алтаре лежала девушка, и это была Дорис Ламберт!

Я хотел подойти, но невидимая сила отбросила меня назад. Я попытался снова, однако вокруг камня сгустился туман, а когда развеялся, мы увидели четырех призрачных женщин. Одна из них показалась знакомой.

– Мегги… Мегги Браунинг!

Джулиус с неожиданной силой схватил меня за локоть, притянул к себе и быстро зашептал на ухо:

– Не шевелись и не кричи, или нам обоим конец.

Женщины закружились в жутком мистическом хороводе. Казалось, я слышу их пение – тихое, нежное, чарующее… Это было величайшее таинство. Я понимал это, хотя никогда прежде о нем не слышал. Словно на меня снизошло озарение. Рядом тяжело и часто дышал Джулиус, необычайно обостренными чувствами я ощущал тепло его тела и запах. Говорят, так бывает у опиумных курильщиков. Если так, я многое потерял в жизни, не испытав подобного раньше.

Одна из призрачных жриц воздела руку с кинжалом, хоровод замер, а вместе с ним и чудесная песня. В наступившей тишине потрескивало пламя, хрипло дышал Джулиус. Я постепенно пробуждался от колдовского дурмана, все еще не осознавая себя, как вдруг Олдридж закричал:

– Сейчас!

И опрокинул ближайшую жаровню. Сухие листья весело затрещали, поглощаемые племенем. Занялись стены, пещера быстро наполнялась дымом и огнем.

– Скорее, у нас не больше минуты! Хватай девушку!

Это был ад. Кругом огонь, жар и удушающий дым. Я не видел ничего и никого, только слышал ужасающий нечеловеческий вой обманутых духов. Кто-то сунул мне в руки обмякшее тело и толкнул к выходу. Коридор тоже полыхал. Мы попали в огненную ловушку. Дым разъедал глаза. Я с бесчувственной девушкой на руках едва живым выбрался из горящего дома. Полицейские обступили меня со всех сторон, но их вопросы звучали как невнятный шум. Слезы застилали глаза, я растерялся и не понимал, что происходит. Тяжелая рука отвесила мне подзатыльник, быстро приведший меня в чувство.

– Где Джулиус? Где этот идиот?!

Я беспомощно обернулся на полыхающий дом.

Он остался внутри. Зачем? Зачем?!

– А ну стоять! – инспектор перехватил меня, помешав совершить самоубийственный поступок.

– Пустите меня! – Я был на грани истерики. – Он еще там!

С грохотом рухнула крыша, пламя взметнулось в небо. Я закрыл глаза, а когда открыл, сержант Оливер выносил из-под горящих обломков тело Джулиуса. Санитары из кареты скорой помощи уложили его на носилки. Губы мужчины шевелились. Я нагнулся, чтобы расслышать, что он пытался сказать.

– Рейчел… Кто-нибудь… пожалуйста, спасите Рейчел… Рейчел…

Гаррисон отвел меня в сторону:

– Вы как, Фелтон? Может, и вам в больницу, а? Заодно.

– Нет, спасибо, я в…

Мир закружился в лихорадочном калейдоскопе, и я потерял сознание.

* * *

Я разбирал старые отчеты, когда хлопнула входная дверь. Гость медленно, шаркая ногами, пересек приемную.

– Добрый вечер.

Я кивнул Джулиусу и поднялся с кресла, освобождая его место, но тот махнул рукой и сел на диван.

– Ненавижу больницы, – пожаловался он. Врачи прописали ему постельный режим на ближайшую неделю, однако мой неугомонный товарищ сбежал уже на второй день, невзирая на тяжелые ожоги и сотрясение мозга. Собственно, я не удивился.

– Как тут у тебя дела?

– Инспектор заходил, – ответил я. – Он так и не понял, что произошло. Как, кстати, и я.

Джулиус усмехнулся:

– Не поверишь, я тоже. Какой-то древний кровавый культ. Эхо давно забытого зла.

– Они хотели принести Дорис в жертву?

Джулиус кивнул:

– Владельцев конторы, нанимавшей девушек на мифическую работу, не нашли, будто их и не было. Может, их и правда никогда не было. – Он подозрительно опустил глаза. – А как мисс… Дафна?

– В порядке. По-моему, она любит приключения.

Мы немного помолчали.

– Джулиус.

– Да?

– Кто такая Рейчел?

Он ответил не сразу, мне даже показалось, что и не ответит вовсе, однако он с неохотой произнес:

– Хорошая девушка. Хорошая мертвая девушка.

– Она сгорела? – не унимался я. Не хотелось делать ему больно своим любопытством, но надо было подготовить друга к главному вопросу.

– Был пожар. Никто не выжил.

Я передал ему конверт с фотографиями. Олдридж внимательно их изучил и вернул мне. Совершенно бесстрастно.

– Мужчина на фото, рядом с молодой леди, – я был неумолим, хотя внутренне замирал от страха, – очень похож на тебя, практически копия. Это твой отец? Почему ты изменил фамилию? Он считается пропавшим без вести. Что произошло?

Не знаю почему, но мне было важно знать. Я буквально чувствовал, как напряженно звенит воздух между нами, словно натянутая струна.

– Зачем тебе? – Взгляд Джулиуса прожигал насквозь, и в нем была такая жгучая боль, что мне сделалось страшно.

– Просто скажи. Я хочу знать о тебе все.

– А если не скажу?

Я вышел из-за стола:

– Тогда все это не имеет смысла. Никакого.

Я прошел к двери, не спеша надел куртку, а потом обернулся и сказал:

– Я больше не хочу так, Джулиус. Прощай.

В душе было пусто. И холодно. И одиноко. Но я должен был так поступить, чтобы остаться собой…

Дело № 7. Пока ты со мной

Жизнь текла размеренно, неторопливо, рутинно.

Очень скучно.

Минуло почти полгода с того дня, как я захлопнул за собой дверь детективного агентства «Джулиус и Фелтон». Теперь просто «Джулиус». Решение далось нелегко, с болью в сердце, однако едва ли я, со всей своей обидой, сознавал, на какие муки обрекаю себя в дальнейшем. Первый месяц я места не находил, поднимался чуть свет, позабыв, что спешить некуда. Постепенно стало легче, однако я начал замечать, что часами сижу без дела, перебирая с места на место бумаги или просто глядя в одну точку. Любимая еда не приносила удовольствия, книги стали на редкость неинтересными, написанными будто под копирку. В них не было настоящей жизни, а я знал, какой необыкновенной она может быть. Какой необыкновенной она была. Привычные вещи будто изменились, хотя на самом деле изменился я, и, раз уж на то пошло, не в лучшую сторону.

Сегодня у меня была назначена встреча. На прошлой неделе я случайно столкнулся с сержантом Оливером. Он, казалось, обрадовался, увидев меня, и так вышло, что мы условились посидеть в пабе после работы. Тогда эта идея показалась отличной, но спустя первые же полчаса мое мнение резко изменилось. Дело в том, что у Оливера была лишь одна тема для разговора.

– Представляешь, едва вырвался, – шумно пожаловался он, поглощая вторую пинту пива. – На работе не продохнуть, число карманных краж возросло чуть ли не вдвое с прошлого месяца, а ведь курортный сезон еще даже не открылся!

Я сочувственно покивал, хмуро нависая над своей непочатой кружкой. Пить не хотелось.

– А мистер Джулиус считает, что я отлично справляюсь.

Я вздрогнул, словно очнувшись ото сна, в котором пребывал после очередной ночной смены. Джулиус? При чем здесь он? Похоже, последнюю часть монолога я позорно прослушал. Томас замолчал, выразительно приподняв светлые брови – наверное, догадался.

– Прости, я не расслышал. Устал. – Я виновато улыбнулся через силу, делая шумный глоток, чтобы скрыть смущение. От усердия чуть не подавился. Пиво здесь, к слову, варили отвратительное.

Оливер терпеливо повторил:

– Мистер Джулиус считает, что я толковый полицейский и у меня большие перспективы. В прошлом деле о говорящей кукле моя гипотеза оказалась верной.

Я снова вынужден был переспросить:

– Дело о говорящей кукле?

Уже чуть больше трех месяцев я работал официантом в небольшом пабе вроде этого, после ночной смены домой возвращался под утро и старался не читать криминальную хронику. Не слишком мужская профессия, соглашусь, но владелец, мистер Макэвой, не особо жаловал молоденьких девиц, а дамы постарше и посолиднее охотнее шли в машинистки, чем в разносчицы. Так я и попал в «Ржавый топор», окончательно и бесповоротно порвав с прошлым. И вот снова это ненавистное имя – Джулиус. Словно проклятие.

– В агентство обратилась молодая пара. Они рассказали, что новая кукла их малышки разговаривает. Я и сам слышал, какие жуткие вещи она исторгала из своего нарисованного рта. Просто кошмар.

Я не смог сдержать улыбки, представив на миг сосредоточенную мину Олдриджа, вертящего в руках изрыгающую проклятия детскую игрушку.

– И что же это было на самом деле?

Томас отмахнулся разочарованно:

– Ничего особенного, если честно. Обыкновенное чревовещание, няня девочки имела на семью зуб. Я сразу понял, что виновата она. Но можешь поверить, Филипп, кукол я теперь обхожу десятой дорогой.

Мы вместе посмеялись, выпили, и сержант поведал еще о паре занимательных случаев из практики моего бывшего коллеги, в которых принимал непосредственное участие на правах его временного компаньона. Иногда было забавно, иногда – по-настоящему страшно. Я внимательно слушал и, только оставшись один в тишине майской ночи, понял, что за чувство подспудно терзало меня весь вечер, неприятно скреблось где-то в области сердца.

Зависть.

* * *

Следующим вечером была моя смена. В «Ржавом топоре» собралось на редкость много народу. Не то чтобы в другие дни столики пустовали, однако сегодня зал буквально ломился от галдящей на все лады толпы мужчин разнообразных возрастов, профессий и достатка. Причина небывалого ажиотажа – юная прехорошенькая певичка, исполняющая зажигательные народные гэльские песни. Мисс Эсси Джой – так ее звали – бесспорно, была одарена от природы, однако даже ее прелестный голосок мерк в сравнении с ее же умопомрачительной красотой. Огненно-рыжая, зеленоглазая, с очаровательными ямочками на щеках, она пленяла суровые мужские сердца, еще не начав петь. Даже старый кремень Макэвой был покорен, а это большое достижение. Иными словами, публику ждало развлечение, а меня – гора заказов и бесконечные ряды пивных кружек.

– Не спи, Фил!

Я лишь на секунду остановился перевести дух и полюбоваться на мисс Джой, как был грубо прерван Макэвоем, натирающим стаканы за барной стойкой с таким остервенением, будто за что-то им мстил. Может, за то, что лучшее пиво в городе оказалось не так привлекательно для клиентов, как смазливая мордашка рыжей певички. Торопливо извинившись, я подхватил поднос, отправился к дальнему столику, поставил и, не поднимая глаз, заученно поинтересовался, не желают ли господа чего-нибудь еще.

– Желают, – прозвучал в ответ знакомый женский голосок. – Желают, чтобы вы, Филипп, сняли этот нелепый фартук и пошли со мной в более подходящее для беседы место.

Тут я соизволил-таки поднять глаза и недоверчиво уставился на Дафну Ричмонд, безукоризненную леди, так неуместно смотрящуюся среди пьянчуг и горлопанов. Мисс Ричмонд обворожительно улыбнулась и, отсалютовав мне кружкой, пригубила пенный напиток, оставив на краешке след кроваво-красной помады.

– Ладно, вижу, вам надо работать. Тот бородач за стойкой косо посматривает в нашу сторону. – Она кивнула на Макэвоя, и я спиной ощутил его пылающий взгляд. – Увидимся после вашей смены. Я буду в клубе «Голубая фея», встретимся там, как освободитесь.

С этими словами она поднялась и, изящно лавируя между столиками, покинула паб. Ко мне моментально подбежал другой разносчик – Пит Доэрти – и проводил женщину восторженным взглядом.

– Какая… какая. – Парень явно лишился слов. – Где ты подцепил эту красотку, Фил? Настоящая леди.

Пит завистливо вздохнул и, не дожидаясь ответа, ушел принимать заказы, а я посмотрел на циферблат. До конца смены два часа.

Время пролетело незаметно. Люди галдели на все лады, рыжеволосая прелестница Эсси пела и играла на скрипке, старик Макэвой недовольно натирал безукоризненно чистые стаканы и перебрасывался сухими фразами с завсегдатаями. Парочка девиц потянула спутников в центр зала танцевать, что изрядно усложняло жизнь разносчиков, ибо наш паб в принципе не приспособлен для танцев. Любителям подобных развлечений больше подошла бы «Голубая фея»; впрочем, вход туда был платным и не всякому, прямо скажем, по карману. Мисс Ричмонд – да.

– Эй, Фил, ты прямо сам не свой, как та красотка ушла.

Я нахмурился:

– Она не красотка, а…

Пит пребольно ткнул меня острым локтем в бок и унесся пересказывать выдуманную им же самим историю Макэвою. В некоторых аспектах он был хуже самой болтливой из девушек. Бьюсь об заклад, завтра меня ждет штраф за… да за что-нибудь. Фантазии Пита Доэрти позавидовал бы любой писатель. Наконец смена подошла к концу. Сняв фартук, к слову совершенно не нелепый, как его охарактеризовала Дафна, а вполне обычный, какие носят официанты в каждом втором заведении города, я забрал свою часть выручки и, немного нервничая, отправился к «Голубой фее».

Клуб этот открылся не так давно, но уже снискал популярность и славу одного из самых дерзких и модных танцевальных заведений Блэкпула. Да что там, всего округа, раз уж на то пошло, потому как в нашем городке конкурентов у него, в общем-то, не было. Я однажды ходил туда с другом, ушел с пустыми карманами и после долго чувствовал себя школьником, тайком пробравшимся на взрослую вечеринку. Напитки лились рекой, а на сцене выступали джаз-бенды со всей Англии и даже из Америки! В «Голубой фее» всегда самые красивые девушки, самые крутые парни и самые смелые правила, главное из которых – провести время с максимальным удовольствием. Ко всему прочему, руководство тщательным образом следило за репутацией постоянных посетителей, так что, даже напившись до этих самых пресловутых голубых фей и проснувшись наутро в объятиях нетрезвой певички, можно было не переживать, что к обеду в каждой газете будет твоя фотография.

Насколько я помню, чем-то подобным едва не закончилась и моя единственная вылазка.

– Филипп! – Дверь приоткрылась, выпуская на свежий воздух раскрасневшуюся от танцев мисс Ричмонд. – Пожалуй, поздновато для разговоров. Не проводите меня домой?

Она сама взяла меня под локоть и, прильнув к моей руке, бодро повела по освещенной фонарями улице в сторону пляжа. От женщины пахло чайными розами, жасмином и немного терпким табаком.

– Вы, верно, спрашиваете себя, зачем я искала вас? – внезапно заговорила она.

– Интересно было бы узнать.

– Недавно столкнулась с вашим… бывшим коллегой, – осторожно начала Дафна. – Вы в курсе, что дело его вроде бы процветает? Однако мне он показался несколько странным. А на мое приветствие отреагировал весьма грубо; впрочем, иного я и не ожидала. Тогда я вспомнила про вас. Понимаете, меня беспокоит ваша судьба. Считайте это очередным женским капризом.

Мне это польстило, хотя я оказался изрядно смущен подобным признанием, настолько смущен и настолько польщен, что в кои-то веки не обратил ни малейшего внимания на упоминание Джулиуса.

– Право слово, моя судьба абсолютно не стоит ваших переживаний.

Дафна мило улыбнулась, и я, повернув голову, мог наблюдать ее изящный профиль и шапку идеально гладких черных волос.

– Вот мы и пришли. – С явной неохотой она отстранилась и послала мне многообещающий взгляд блестящих голубых глаз. – Вам предстоит долгий путь обратно, почти через половину города. Я отпустила слуг, может, останетесь? Могу открыть для вас комнату для гостей.

Я почувствовал, как мучительно краснею. Морской ветерок обдувал горящие огнем щеки, а мне с каждым ударом сердца становилось все жарче и жарче. За бешеным биением я едва слышал шум проезжающих неподалеку машин.

– Ну так что?

Мисс Ричмонд зябко обхватила себя руками, и я только заметил, как хорошо сидело на ней расшитое золотыми нитями платье. В нетерпении она притоптывала ножкой, и стук каблучка вернул меня к действительности.

– Вы слишком добры, я… Я живу не так далеко, спасибо. Я…

Дафна наклонила голову, густая челка упала на глаза, но их блеск все равно манил, как маяк – заблудшие корабли.

– Да. Пожалуй, вы правы.

Произнеся это, я сам пришел в ужас от собственной смелости, скорее даже дерзости. Наглости, если хотите, ведь, едва за нами закрылась входная дверь, на меня удушливой волной накатил невероятный страх сделать что-то не так. Или, напротив, сделать слишком много, гораздо больше, чем позволила бы моя же совесть. Я чувствовал себя, будто самолично выпил все то количество пива, что побывало сегодня на моем подносе. Голова немного кружилась, в руках и ногах была такая ватная мягкость, что казалось – я не иду, а плыву в воздухе, как воздушный змей.

– Проходите смелее, – поманила мисс Ричмонд, хотя в тесноте душного темного дома я не мог называть ее иначе, чем просто Дафной. – Я вас не укушу.

Я чуть помедлил и услышал, как она вошла в гостиную и поставила пластинку. Граммофон разразился трескучей мелодией, кажется танго, и, войдя, я увидел, как Дафна медленно двигается под музыку, такую же тягучую и сладковато-горькую, как мысли в моей голове.

– Вы танцуете танго?

Я покачал головой. Я вообще не танцевал – ни танго, ни что бы то ни было еще, – однако Дафна без слов взяла мою руку и положила к себе на талию, тонкие пальчики сжали другую мою ладонь, после чего переплелись с моими.

– А я обожаю танго, – выдохнула она хрипловатым полушепотом. – Есть в этом танце что-то… запретное.

Она повела меня, и я готов был идти за ней хоть на край света и танцевать до самого утра. Когда музыка смолкла, женщина подняла голову так, что ее соблазнительные губы оказались предательски близко от моих, пересохших, и вдруг неожиданно весело улыбнулась:

– Я совсем замотала вас, Филипп? Вы после работы, а мне бы только танцевать. Идемте, покажу вашу комнату.

И она ушла, оставив меня падать в глубокую пропасть несбыточных желаний…

Часы до рассвета я провел в тяжелом забытьи, изредка вздрагивая, просыпаясь и снова погружаясь в мир ночных кошмаров. Они частенько мучили меня, в них я видел не только жутких чудовищ, порожденных больной фантазией, но и сцены более личного характера, в которых, на первый взгляд, не было ничего устрашающего. Однако просыпался в липком поту, чтобы в очередной раз удостовериться: все это лишь видение, а если и произошло когда-то, то давно забыто и кануло в Лету.

Легкая ненавязчивая мелодия фокстрота встретила меня, стоило только спуститься по лестнице. Мисс Ричмонд сидела в кресле с чашкой кофе, одетая лишь в черный шелковый халат, расписанный райскими птицами. При моем появлении она мило улыбнулась и помахала рукой. Не зная, как вести себя, не зная даже, был ли в действительности недавний танец или он тоже мне приснился, я опустился в соседнее кресло и взял со столика чашку с горячим бодрящим напитком.

– Видите, я права. После завтрака вызовем кеб. Лиза! – В гостиную вбежала румяная горничная. – Подайте мистеру Фелтону завтрак, я буду завтракать позже.

– Нет, что вы! Не стоит, – воспротивился я, но девушка уже убежала выполнять поручение. Воцарившуюся тишину вдруг прервала трель дверного звонка. Чопорный дворецкий пригласил раннего гостя в гостиную. Едва завидев, кто это, я пролил на себя кофе.

– Доброе утро, мистер Джулиус. – Дафна поднялась навстречу гостю, не сильно смущаясь своего не слишком подходящего наряда даже тогда, когда полы халата слегка разошлись, на миг явив нашим взорам очаровательную ножку цвета слоновой кости. – Я ожидала вас несколько позже.

Джулиус в своей неизменной серой шляпе и таком же плаще, не меняющемся в любую погоду, замер в дверях безмолвным изваянием, потом на его выразительных скулах проступили красные пятна. С минуту гостиная напоминала театральные подмостки в самый трагический момент спектакля – и вот наконец Олдридж отвернулся от меня. Дышать сразу стало легче.

– Я не вовремя. Прошу извинить. Прощайте.

Отчеканив три короткие фразы, он привычно приложил два пальца к полям шляпы, прощаясь, и быстро вышел вон. Я услышал, как неестественно громко хлопнула входная дверь, будто грянул выстрел, но не смог пошевелиться. Мокрая от пролитого кофе рубашка неприятно липла к груди.

Надо было что-то делать. Что-то сказать.

– Простите, я…

Дафна вопросительно приподняла бровки. На ее прекрасном лице не было и тени неловкости или досады. Я поймал себя на мысли, что на этом лице не было ничего. Я ничего не мог прочитать.

– Я должен…

Она сделала шаг ко мне, и что-то будто щелкнуло в мозгу, встало на свое место.

Я со звоном поставил чашку на столик и выбежал из комнаты. Дверь хлопнула во второй раз за это несчастное утро. Я сбежал по ступенькам крыльца, выскочил на дорогу – и все равно опоздал. Холодный ветер с моря слегка остудил мой пыл – я побрел домой, чувствуя себя последней дрянью.

* * *

Следующие несколько недель я работал как проклятый, за что получил внеочередную премию от Макэвоя. Старый сухарь внимательно наблюдал за мной и пару раз, я знал точно, подсылал ко мне Пита, но на все вопросы о моем самочувствии они получали уклончивые ответы. Ведь на самом деле с самочувствием все было прекрасно, зато на душе точно скребли взбешенные кошки. На исходе третьей недели, когда страсти несколько улеглись и я почувствовал, что вхожу в привычный ритм жизни, судьба снова преподнесла сюрприз.

– Тебе пора отдохнуть, Фил, – заметил как-то Макэвой, когда выдалась свободная минутка и я облокотился на стойку перевести дух. – Ты трудишься за четверых, за что мне платить зарплату этим обалдуям?

Я не придал значения его словам, усмехнувшись им, как хорошей шутке.

– Я ведь серьезно. Тебе пора на отдых, парень. Сколько ночей подряд ты не спал?

– Не помню. – Я опустил глаза, разглядывая ногти на руках. – Две? Три?

– А шесть не хочешь?! – рявкнул Макэвой. – С сегодняшнего дня ты в официальном отпуске. Три недели. Не меньше.

Я попытался отстоять свое право на труд, однако спорить с нынешним работодателем – все равно что уговаривать старый пень зацвести, да и то последнее более осуществимо. Я не мог объяснить ему, что только работа спасала меня от удручающих мыслей. Я возвращался домой под утро, спал до обеда, завтракал, читал, слушал радио и снова собирался на работу. А что делать теперь?

– Заведи себе подружку.

Вот и весь разговор.

Первый день отпуска я встретил лежа в постели и слушая треск телефонного звонка. Голова раскалывалась, ибо накануне я крепко напился, а поскольку искусство это было мне в новинку, что-то явно пошло не так и вместо спасительного забытья я получил тошноту, невероятную жажду и стук в висках. И, увы, помнил все, что вчера происходило.

Телефон продолжал надрываться, пришлось заставить себя свесить ногу с кровати, нащупать холодный пол и попытаться встать – правда, вполне ожидаемо я не удержал равновесия, перекатился на бок и упал. От удара в голове на короткое время прояснилось, я добрался до телефона и ответил:

– Филипп Фелтон слушает. Кто это?

Мне не ответили, и, решив, что опоздал, я собрался положить трубку, как вдруг треск на том конце провода сменился незнакомым тихим голосом:

– Помогите… Саммерс-стрит, 116. Пожалуйста, приезжайте скорее! Саммерс-стрит, 116.

Больше я ничего не услышал.

Присев на краешек стола, я задумался, что это могло означать. Вероятнее всего, кто-то ошибся номером, и в другой ситуации стоило бы выкинуть этот эпизод из головы, но не получалось. Прокрутив короткий разговор в голове еще и еще, я только убедился в важности полученного сообщения. Кто-то по адресу Саммерс-стрит, дом 116, нуждался в помощи. Позвонить в полицию или сразу сержанту Оливеру, чтобы увериться, что будет предпринято все необходимое? Я посмотрел на часы – время обеда прошло, мне решительно нечем себя занять, и так уж вышло, что спустя полчаса я уже шел по улице, высматривая нужный номер. Сложно рационально объяснить мое решение, скорее оно было продиктовано чувствами, пребывающими, к слову, в полном смешении, и отчасти интуицией, сигналы которой я в последние месяцы предпочитал не замечать. Сейчас они вели меня вперед – я не считал нужным им противиться.

Вот и дом под номером 116, старое здание с облупившейся штукатуркой на фасаде, но все еще крепкое и надежное, как и многие подобные постройки прошлого века. Каменные ступени числом три вели к белой двери, рядом с которой висел медный колокольчик. Стены обвивал пока еще сухой плющ, окна были забраны металлическими решетками – что примечательно, не только на первом этаже, но и на втором. Людей поблизости не оказалось, я просто поднялся на крыльцо и позвонил в колокольчик. Дверь отворилась почти сразу же, вот только за ней никого не обнаружилось.

– Простите, есть кто? Привет!

Эхо разнесло мой голос по пустому холлу с зачехленной белой тканью мебелью. Воздух был душным и спертым, сквозняк ворвался в дом, поднял облако пыли и захлопнул входную дверь. Я вздрогнул от громкого звука, но и такой грохот не привлек внимания хозяев – впрочем, я был почти полностью уверен, что никого не обнаружу, если только… Через комнату в сторону лестницы вела цепочка следов от мужских туфель.

– Эй, отзовитесь! – я снова попытал счастья, но безуспешно. Не дождавшись ответа, я пересек холл и поднялся по лестнице в надежде выследить невидимку.

Запустение царило и на втором этаже, разве что в меньшем объеме – возможно, владельцы занимали спальни еще некоторое время после того, как решили переехать. На стенах кое-где висели картины. Задержавшись возле сельского пейзажа, я вдруг услышал звук шагов, легких, кои едва ли могли принадлежать мужчине с тем размером ноги, что выдавали следы внизу. Мне кажется, я даже услышал цокот каблучков и тихий вздох совсем рядом. Скрипнула дверь, я поспешил войти в незапертую комнату, чтобы увидеть на фоне окна расплывчатую фигуру. Однако солнце так слепило глаза, что поручиться в увиденном я не мог, тем более комната – спальня, как оказалось, – была пуста. На меня накатил иррациональный страх, я попятился и, споткнувшись о край ковра, вывалился в коридор.

– Что за черт здесь творится?

Естественно, вопрос остался без ответа. Но ведь кто-то же звонил?

Я спустился обратно в холл и нашел телефонный аппарат. Каково же было мое изумление, когда выяснилось, что шнур отсутствовал. Если связь когда-то и существовала, то за неуплату ее давно обрезали. Волосы на затылке встали дыбом, когда я осознал происходящее. Похолодев, я сделал пару шагов назад и вдруг налетел спиной на неожиданную преграду.

– Боже мой, Филипп! – услышал я. – Что ты здесь делаешь?

Я не раз представлял, как поведу себя при встрече, какой вид сделаю, что скажу, если придется вступить в беседу, однако сейчас не смог подавить радостного возгласа и разве что не набросился с объятиями. Джулиус выглядел удивленным и растерянным. На нем не было ни шляпы, ни плаща, только домашние вельветовые брюки, рубашка и вязаный жилет. Таким я видел его впервые и, признаюсь, на мгновение позабыл обо всех страхах.

– То же самое я бы спросил у тебя, – выдавил я, стараясь скрыть смущение. В последний раз мы виделись при не самых приятных обстоятельствах. Уверен, у него сложилось нелестное мнение о нас с Дафной, что, конечно же, не соответствовало действительности.

Внезапно выяснилось, что Олдридж получил ту же просьбу о помощи и явился немедленно, из чего выходило, что он находился в доме 116 по Саммерс-стрит чуть больше часа.

– Давай уйдем? – предложил я, подходя к двери. – Произошла какая-то ошибка. Видишь же, здесь никто не живет.

С этими словами я дернул за ручку, потом еще раз и еще, однако попытки не увенчались успехом.

– Кто-то или что-то не хочет выпускать нас так просто.

Джулиус достал носовой платок и тщательно протер ступеньку, прежде чем присесть. Я в бессильной злобе потряс дверь еще немного, убедившись в правдивости его слов, и в отчаянии развел руками:

– И что теперь делать? Ты понимаешь, в чем дело?

Джулиус довольно прищурился:

– Такой Филипп Фелтон нравится мне больше. – Он явно намекал на причину нашей размолвки и на мое чрезмерное любопытство в отношении его частной жизни. – Единственное, что мы можем сделать, – это поговорить с хозяевами.

– Но их же здесь нет?

– С настоящими. – Олдридж поднялся со ступеней и, отряхнув брюки, огорченно покачал головой. – Ты ведь видел, да? Безликие тени, легкие шаги…

Я вскинул руки:

– Нет! Нет, ты не втянешь меня в это снова. Я ничего не хочу слышать о призраках, вампирах, феях и прочей хэллоуинской жути. Знаешь, Джулиус, у меня новая жизнь, работа, друзья. С меня хватит.

– Да? Тогда ответь мне на один простой вопрос. Почему ты пришел?

Я не собирался вестись на эту дешевую провокацию, посему гордо отвернулся. Как раз в тот момент, когда на пыльном полу один за другим возникли и тут же исчезли следы маленьких женских ножек. Я моргнул, прогоняя наваждение. Следы исчезли, но я явственно ощущал аромат лаванды, которого не было буквально секунду назад. Я помотал головой, стало немного легче.

– В любом случае мы заперты, – как ни в чем не бывало продолжил Джулиус, будто и не заметив ни моих странных манипуляций, ни отсутствия ответа на его вопрос. – Давай поодиночке обойдем все комнаты, включая чердак и подвал. Прислушивайся и присматривайся к мельчайшим мелочам. Как тогда, в доме Терилл-Диксон, когда пришлось пересчитывать все розы.

Против воли я улыбнулся. Словно в старые добрые времена. Хотя насчет добрых я, возможно, погорячился.

Оставаться одному было… страшно. До дрожи в коленях и липкой испарины. Я и сам себе не мог объяснить, чего боялся, но меня не покидало ощущение чужого взгляда в спину. Паранойей я никогда не страдал, так что предпочел почаще оглядываться. Один раз, когда я поднимался по лестнице на чердак, послышались голоса. Я прислушался, но разговор затих, словно заговорщики перешли на шепот, и чем ближе я оказывался к чердаку, тем жутче становилось. Наконец, прильнув к дверке, я с изумлением различил за ней шорох одежды и хлесткий звук пощечины. До того это было противоестественно, что я не сдержался и рывком отворил дверь. В лицо пахнуло жаром нагревшегося за день железа, запахом смолы и отсыревших досок. Но, помимо старых вещей и соломы, я нашел кое-что интересное, с чем и поспешил на поиски Джулиуса.

Его я нашел в спальне, куда сам заглядывал не так давно. Признаюсь, переступить порог оказалось непростой задачей, однако я сделал это и подошел к окну, возле которого стоял бывший партнер.

– Нашел что-нибудь? – спросил я. Он повернулся, и его взгляд насторожил меня.

– Я нет, но ты нашел.

– Как ты узнал, черт подери?!

– Она почувствовала.

И он рассказал, как наблюдал призрак девушки и видел, что она вдруг с протяжным стоном растворилась в воздухе.

– Они вокруг нас, Филипп. Дай мне руку. Ну же, смелей.

Я протянул руку и с трепетом сжал его ладонь. В миг, когда наши пальцы соприкоснулись, все померкло и вновь ожило, однако я ощутил невероятный холод, будто со всех сторон нас обдували беспощадные северные ветры. Кожа покрылась мурашками, и только тепло, идущее от Джулиуса, слегка согревало.

– Что происходит? – прошептал я, невольно придвигаясь ближе к нему. – Что?

Мы стояли у окна, но сквозь стекло не видно было ничего, кроме плотного серого тумана, зато мимо промчалась, шелестя многослойными юбками старинного платья, девушка с заплаканным лицом. И сквозь нее я видел тщательно заправленную кровать и туалетный столик! Девушка-призрак остановилась в дверях, обернулась и, прижав руку к вздымающейся в рыданиях груди, выбежала вон. Она будто не заметила нас, точно для нее нас не существовало.

– Видишь? Настоящие хозяева все еще живут там, где когда-то умерли.

Джулиус разжал пальцы, и моя ладонь, влажная от пота, выскользнула из их крепкой хватки.

– Как ты это сделал?

Он покачал головой, грустно усмехнувшись уголком губ:

– С болью, Филипп. С болью и печалью.

Я не испытывал смущения и неловкости наедине с ним, начали медленно возвращаться былые чувства – утерянные и забытые, как казалось, – предвкушения тайны, трепета перед неизведанным и, что таить, перед Джулиусом тоже. Я думал, это унижает меня, – но, может, ошибался?

– Твои часы ходят?

Я взглянул на циферблат и покачал головой. Олдридж с сожалением спрятал свои серебряные часы на цепочке обратно в карман и вдруг весьма энергично хлопнул в ладоши с, на мой взгляд, неуместной в этом доме улыбкой:

– Хочешь мне помочь? Как раньше, а? Как на старой водяной мельнице?

Его слова и острый взгляд темно-карих глаз ставили меня в безвыходное положение, прямо-таки в тупик. Я знал, что не смогу устоять, надо было лишь признать это.

– Что нужно сделать?

– Другой разговор! – На секунду показалось, что он ожидал иного ответа; впрочем, едва ли я когда-либо мог его провести. – Наша задача одновременно проста и невероятно сложна. Однако… О, какой я идиот! – От громкого и неожиданного возгласа я невольно вздрогнул. – Ты ведь так и не сказал, что́ нашел.

А ведь и впрямь, за всеми этими разговорами и мыслями самого важного я и не сообщил.

– Там на чердаке, на потолочной балке, петля. По-моему, довольно старая. Странно, что ее не убрали.

Джулиус заложил руки за спину и прошелся по комнате, зачем-то заглянул в шкаф, протер платком пыльное зеркало. Немного помолчал, видимо обдумывая некую мысль.

– Необходимо приступить немедленно.

– К чему?

– Душа самоубийцы. Скверно. Очень скверно.

Как обычно, в минуты, когда очередная теория вертится в его мозгу, он не слышал никого, кроме себя.

– К чему приступать? – упрямо повторил я. – Объясни по-человечески.

Он обвел комнату руками:

– Женская спальня, девушка в слезах, петля на чердаке.

Я мучительно покраснел. Ну конечно, неудивительно, что с Оливером удобнее. Я растерял последние крохи сообразительности. По счастью, Джулиус был слишком занят, чтобы иронизировать по этому поводу.

– Нам нужны круглый стол, свеча, ткань, чтобы завесить окна.

Я прикинул, к чему такой странный набор:

– Спиритический сеанс? Серьезно? Ты теперь медиум?

Джулиус и глазом не моргнул:

– Я универсальный специалист.

Круглый стол нашелся в гостиной, плотные шторы скрыли дневной свет, свечи легко обнаружились в кладовке. Мы сели друг против друга за стол с горящей свечой по центру и взялись за руки. От ладоней Джулиуса исходил сухой жар. Пламя свечи потрескивало в сумраке полутемной комнаты, и, если как следует представить, можно было увидеть, как причудливые тени на потолке превращаются в извивающихся яростных призраков. Они будто пытались дотянуться до нас, схватить ледяными алчными пальцами и не отпускать. Я зябко повел плечами и уставился на огонь.

– Духи, что обитают в этих стенах, вы слышите меня?

Легкий ветерок поколебал язычок пламени. Мне казалось, нужно закрывать глаза, но Олдридж смотрел прямо перед собой остекленевшим взглядом, точно позади меня стоял сам дьявол.

– Духи, что обитают в этих стенах, – ровным голосом повторил он, – вы слышите меня?

Внезапно я ощутил, как к горлу подступает животный ужас. За моей спиной действительно было что-то… Я хотел обернуться, но буквально примерз к стулу, не в силах сдвинуться ни на дюйм. Волосы зашевелились на затылке, когда Джулиус чуть подался вперед и воскликнул:

– Говори! Говори!

В тишине, что воцарилась после его слов, было слышно, как громко и хрипло я дышу. Джулиус не шевелился, только бешено вращал глазами, словно выискивая нечто, скрытое от него.

И тогда я услышал плач.

Тихий и похожий на шелест листьев на ветру. Он звучал за моим плечом, а может – прямо в голове. Ужас обуял меня. Никогда прежде и никогда, я уверен, в будущем не испытаю я подобного невероятного страха! Я не знал, чего боюсь, и от этого боялся вдвойне. И не знал, сколько еще выдержу эту пытку неизвестностью.

– Куда мне идти?

В один миг тяжесть свалилась с моих плеч, дышать стало легче, и я, не сдержав громкого стона, упал лицом на стол. Джулиус отпустил мои руки и, проходя мимо, потрепал меня по волосам. Странный жест. Такой… личный.

– Идем скорее, нужно кое-что увидеть.

Я поспешил за ним на негнущихся ногах по скрипучей лестнице наверх. Мы миновали жилые комнаты и поднялись на чердак. Следуя неслышимым подсказкам, Олдридж нащупал тайник в полу и извлек из него потрепанную книжицу. Выцветшие птички на обложке недвусмысленно намекали на то, что перед нами девичий дневник.

– Что там?

Джулиус отряхнул тетрадь от пыли и, пролистав, открыл последнюю страницу:

– «…Меня очень беспокоит Барни, он стал таким холодным со мной. Маменька говорит, что перед свадьбой такое бывает, но мой Барни никогда бы не стал так со мной разговаривать. Он любит меня, я люблю его, больше жизни, честно-честно! Но вчера он был груб и сказал мне… О нет! Я не смогу этого написать!..»

– А дальше?

Олдридж закрыл дневник:

– В том же духе. Эта девушка давно умерла, но читать ее дневник все равно как-то… неприятно.

Я согласился.

– Неужели бедняжка покончила с собой из-за любви?

– А из-за чего еще умирать юной викторианской девушке накануне свадьбы, как не из-за любви? – холодно и как-то зло ответил он. – Люди вообще склонны умирать из-за ерунды. Карточных долгов, неверных возлюбленных, обманутых надежд.

– Не думаю, что обманутые надежды – это ерунда.

– Ерунда-ерунда. – Он вернул дневник на место, в тайник, и повернулся ко мне. – Надежды рушатся каждый день, вы можете даже не замечать этого, строя новые планы, и, если всякий раз накладывать на себя руки, и девяти кошачьих жизней не хватит. Ты не находишь, что смерть – слишком простой выход из положения?

– А ты слишком циничен, – хмуро пробурчал я, хотя желания спорить не испытывал. Скорее, по привычке. Уж слишком холодными были его глаза.

Джулиус немного помолчал, потом, все так же молча, спустился по лестнице на второй этаж. Я привычно пошел за ним, гадая, что предстоит сделать. Джулиус ждал меня возле спальни мертвой девушки.

– Душа самоубийцы не может покинуть этих стен, – объяснил он. – Однако отпустить ее довольно просто, даже ты бы справился.

– Спасибо за комплимент, если это был он.

Джулиус вошел в спальню – не знаю, чем ему приглянулась именно эта, но, видимо, в этом есть какой-то смысл, просто я, как обычно, многого не вижу. Бывший компаньон поманил меня на середину комнаты и, когда я встал рядом, громко выкрикнул:

– Джоанна Торнбридж, я, Джулиус Максвелл Элридж, освобождаю тебя! Пусть силы, что выше меня, решают твою судьбу!

Легкий ветерок коснулся моего лица, всколыхнул занавески и растворился в душном воздухе. Ничего особенного не произошло, но я почувствовал невероятное облегчение вкупе с некоторым недоумением. Все же процесс изгнания призрака оказался не очень-то впечатляющим, о чем я не преминул сообщить Джулиусу.

– А чего ожидал ты? – Он усмехнулся. – Грома и молний? Кровавых пентаграмм? Знаешь, Филипп, иногда достаточно просто веры. И немного сострадания.

Мы попрощались не то чтобы сухо, но недостаточно тепло для двух людей, только что вместе переживших такое. Я вернулся в квартиру и сразу лег в постель; жаль только, заснуть так и не удалось.

* * *

В третий раз я встретился с Джулиусом при обстоятельствах весьма неприятных. Сержант Оливер позвонил и попросил немедленно, оставив все дела, сколь важными бы они ни были, явиться в агентство. Я не собирался идти на поводу у капризов этого во всех смыслах странного человека, однако голос Томаса был встревоженным, а оснований не доверять бравому шотландцу не оказалось. Я быстро оделся и поспешил на зов. Погода стояла на редкость солнечная и теплая, а меня не оставляло чувство, что над головой сгущаются грозовые тучи. Интуиция вновь не обманула. Едва войдя в здание, я увидел мисс Дорис Ламберт, девушку, что мы с Олдриджем спасли от участи стать жертвой древнего и кровавого ритуала.

– Он постоянно вас зовет, – без предисловий заявила она, провожая меня наверх, где, как выяснилось, Джулиус снял квартиру, чтобы всегда быть поблизости от офиса.

– Что случилось?

– Если бы я знала! Томас как услышал, сразу же позвонил вам.

При имени сержанта девушка опустила глаза, и я догадался: этих двоих связывают романтические чувства. Что ж, мисс Ламберт сразу показалась мне очень умной и смелой молодой особой, достойно справившейся с угрозой, что нависла над ней в деле о пропавших машинистках. Она пропустила меня вперед, а сама осталась в коридоре.

Бывает, когда заходишь в комнату тяжелобольного, тут же ощущаешь особую атмосферу. И я ощутил. Джулиус лежал на кровати и даже, казалось, не дышал. Лицо его покрывал нездоровый румянец, почти багровый по сравнению с белыми как мел руками, лежащими поверх одеяла. Нагнувшись, я услышал, как неглубоко и хрипло он дышал. Будто что-то почувствовав, Джулиус распахнул глаза и как-то безумно уставился прямо перед собой. Наконец его взгляд наткнулся на меня.

– Филипп? Филипп, это ты? Не вижу… Филипп?

Он закашлялся, сухо и страшно, как кашляют старики. На губах выступила кровавая пена.

– Я здесь, успокойся. Я пришел.

Джулиус перестал кашлять и закрыл глаза, кажется потерял сознание. Я был в шоке. Увиденное оказалось настолько ужасным и неожиданным, что я не мог поверить. Как давно это происходит? Ведь мы расстались буквально три дня назад. Я нагнулся подоткнуть одеяло и, повинуясь наитию, обнажил его плечо. Сладковатый запах гниения – вот что я уловил. Огнестрельная рана, полученная во время охоты на Ланнан Ши, вопреки всем законам человеческой природы не затянулась за минувший год, а, наоборот, воспалилась еще больше и выглядела так, будто была получена вчера. Я не мог найти этому объяснения и просто отвел глаза. Стало страшно.

– Филипп? Это ты? Где ты?

Я присел на край кровати и взял его за руку:

– Здесь.

– Она не уходит, Филипп. Она постоянно здесь и кричит. Мы ошиблись… – Он мучительно закашлялся, обрызгав меня кровью. – Я ошибся. Она кричит. Кричит!

Я начинал понимать.

– Что мне делать?

Джулиус прикрыл покрасневшие глаза и тихо ответил:

– Вернись туда. Исправь мою ошибку. Там, на столе…

Я взял рукописные листы и без слов направился к выходу. Хриплый голос нагнал меня на пороге:

– Вера, Филипп! Вера и сострадание.

Я изучил бумаги. В них Джулиус изложил новую теорию, спешно, едва понятным почерком, но я давно научился разбирать его каллиграфические завитки. Мы действительно ошиблись, причем катастрофически. Полагая, что девушка свела счеты с жизнью, мы и мысли не допустили, что ей могли помочь и в доме заперта не одна страдающая душа, а две. Если несчастная Джоанна тяготилась призрачным существованием по причине насильственной смерти, ее убийца, вполне возможно, также не находит покоя, только по иной причине, мне неизвестной. Однако если у него при жизни была хоть крупица совести, ее укоры вполне способны задержать его на грешной земле. Боялся ли я? Думаю, нет. Джулиус говорил про сострадание, и я сострадаю. Не мертвой Джоанне и не ее убийце. Все это дела давно минувших дней. Но меня ждет друг, пострадавший от накопившейся боли беспокойных душ. Я обязан сделать все, на что способен, и даже чуточку больше.

Дом 116 по Саммерс-стрит встретил меня тишиной. Некогда было искать комнату, принадлежавшую жениху Джоанны, Барнарду Смиту, и я прямиком отправился на чердак, к месту трагедии. Казалось, воздух на моем пути уплотнялся, дабы помешать идти вперед, каждый шаг давался с видимым усилием, но вот преодолена последняя ступенька. Петля все так же одиноко болтается на балке.

– Барнард Смит! – выкрикнул я. – Если ты меня слышишь, раскайся!

В ответ мне в лицо полетела пыль. Пол под ногами натужно заскрипел, грозя обрушиться вместе со мной, и я понимал, что это вполне возможно, но упрямо стоял на месте:

– Барнард Смит! Я, Филипп Фелтон, отпускаю тебя! Отныне ты свободен!

Ничего не произошло. Облегчения не наступило, новый порыв невидимого ветра толкнул меня в грудь. Что я сделал не так?

«Вера, Филипп! Вера и сострадание…»

Я честно пытался. Но как может вызвать сострадание человек, убивший невесту накануне свадьбы и выдавший это за самоубийство – чудовищный грех по меркам любой религии.

Сострадание…

Ветер толкал меня, колол острыми пылинками, громыхал кровлей.

Вера…

Вера во что?

– Джулиус, черт тебя дери! – в отчаянии крикнул я. – Что мне делать?!

И тут вспомнил его слова: «Это довольно просто, даже ты бы справился». Я понял, какую именно веру он имел в виду.

Веру в себя.

– Барнард Смит! Я, Филипп Фелтон, отпускаю тебя! Ты свободен!

Все стихло вдруг, как по мановению волшебной палочки. Тихий, полный горечи, вздох прошелестел над ухом, и я в изнеможении опустился на доски. Как я устал, как же я устал!

Джулиус ждал. Он все так же лежал в кровати, но больше не кашлял и выглядел куда как лучше.

– Поздравляю! – сказал он. – Ты молодец.

Я не мог не улыбнуться:

– Как ты себя чувствуешь?

– Она ушла. Я быстро пойду на поправку, вот увидишь.

Дорис тактично вышла из комнаты, и мы остались наедине.

– Знаешь, Филипп, – начал он издалека, – ты бы мог вернуться. Без тебя агентство уже не то. Да и название менять не придется.

Я был вынужден признать, что предложение звучит заманчиво.

– А как же сержант Оливер?

– Он толковый парень, такие нужны в полиции.

– Ну, я не против.

Джулиус, кажется, удивился:

– Ты правда так думаешь? Мне казалось, ты…

– Не казалось, – отрезал я. – Только вижу, ты без меня не справляешься.

И тут Джулиус выдал фразу, которая долго еще не укладывалась у меня в голове:

– Все становится легче, пока ты со мной.

К таким откровениям я, честно, готов не был. Не хотелось бы, чтобы он видел, как мне приятно слышать его слова.

– Насчет тех фотографий…

– Нет, не стоит, правда, – покачал я головой. Они уже принесли мне немало головной боли, однако Джулиус оказался непоколебим.

– И все же. Раз уж мы выяснили, что с трудом обходимся друг без друга, что само по себе нонсенс, потому как я к такому не привык, хочу, чтобы ты знал все. Абсолютно. И не уверен, что тебе понравится.

Я почувствовал холодок в груди.

– Я готов.

Джулиус закрыл глаза, а когда открыл, в них плескалась бездна тьмы.

– Тот мужчина на старом фото, похожий на меня, как две капли воды.

– Я помню. Твой отец.

– Нет, Филипп, не отец. Это я.

Дело № 8. Вечер чужих воспоминаний

Его лицо, ставшее для меня почти родным, смутно белело в полумраке, голова опущена, беспокойный встревоженный взгляд будто бы с подозрением изучал переплетенные в замок пальцы. За окном шел дождь, начавшийся внезапно, точно по заказу, и оттого в комнате было несколько сумрачно, чему весьма способствовало наше собственное настроение. Всего несколько минут назад я решил, что расскажу все, как бы тяжело и больно мне это ни давалось. Однако самые угнетающие предположения разлетелись в прах при виде опущенных плеч друга и его взгляда, наблюдать который я не мог, но ощущал всем нутром. Он боялся. Я знал, предчувствовал, что так и будет, и все равно не мог сдержать разочарованного вздоха.

– Ты совсем не обязан мне что-то…

– Обязан, – прервал я его еще не начавшуюся речь. Филипп покорно замолчал, по-прежнему избегая смотреть прямо на меня. Кто бы подсказал, как объяснить, что я устал таиться от всех и вся? Что я хочу… нет, не жалости, просто немного тепла. Разве это так много? – Это длинная история, но я уверен, ты должен ее выслушать.

– Хорошо, – он наконец выпрямился, и я пожалел, что не успел отвернуться, – таким потерянным и потухшим был его взгляд.

Будто Филипп уже знал все, что я собирался рассказать, и заранее осуждал. Признаюсь, это бы все упростило, по крайней мере, такая определенность была мне больше по душе. Я заворочался, устраиваясь поудобнее, неосознанно, скорее просто чтобы потянуть время, хотя слабость, вызванная воздействием разгневанного призрака девушки по имени Джоанна, все еще тяготила меня. И не только она. Кое-кто еще незримо присутствовал в этой квартире, кто-то, кто владел моими мыслями денно и нощно, сопровождал каждый мой шаг и каждый мой час наполнял тянущей горькой болью. Против нее не существовало лекарства, да и я не хотел излечиться. Я только хотел разделить ее на двоих.

– Это началось очень давно, – тихо произнес я, не стремясь быть услышанным, ведь Филипп, несмотря на страх, и без того ловил каждое мое слово. – В 1858 году…

* * *

В это время года восточная окраина Блэкпула утопала в кустах цветущей сирени. Она росла в каждом дворике, возле каждого забора, – казалось, все улицы вдруг окрасились в нежно-лиловый цвет. Мне запах сирени всегда казался слишком навязчивым, но Рейчел так его любила, что я, кажется, тоже полюбил. В тот вечер, уйдя с работы пораньше, как всегда делал по пятницам, я шел на свидание с огромной охапкой ароматных веточек и представлял, как улыбающееся румяное личико моей Рейчел скроется за этим благоухающим великолепием, как сверкающие глаза нежно посмотрят на меня поверх букета. Мысли эти подгоняли меня, и я, как всегда, немного волнуясь, пересек Гарденс-роуд, погружаясь в переплетение улочек, среди которых была одна особенная – улица, где стоял дом профессора Вудворта, почти полностью скрытый в буйной зелени садика. В теплую погоду его единственная дочь, Рейчел Вудворт, возилась с цветами или сидела в крохотной уютной беседке с книгой в руках. Она очень много читала, отвлечь ее от очередного французского романа могло лишь несколько вещей. Мой визит, смею надеяться, входил в их число. Я отворил калитку, постаравшись сделать так, чтобы та не скрипнула и не выдала моего появления; впрочем, между мной и Рейчел существовала особая связь, и имя ей – настоящая любовь.

В то счастливое время я был молод, напорист и честолюбив и вместе с тем невероятно романтичен и чувствителен во всем, что касалось сердечных порывов. Внешне это мало отражалось. Боюсь, многим я казался довольно скучным человеком, особенно младшему брату Малкольму, который только и умел, что развлекаться. Отец наш всю жизнь честно проработал адвокатом, и я пошел по его стопам: отучившись на юриста в престижном лондонском колледже, я поступил работать помощником местного стряпчего и надеялся в скором времени сменить старика, взвалив на свои плечи все его дела. Я не был первым среди друзей, и со временем их осталось не так уж и много, но все же пользовался некоторым успехом у юных леди и однажды выбрал бы кого-то из них в жены, едва ли получив отказ.

Но в один поистине волшебный день повстречал Рейчел. Она гуляла по Променаду с подругой, исполняющей роль компаньонки, ведь даже у нас, вдали от Лондона, сильны были многие из его патриархальных традиций. Все же, привыкнув к простоте провинциальной жизни, я рискнул подойти к дамам, дабы узнать имя незнакомки, так меня поразившей. И – о чудо! – она не оскорбилась и даже, премило улыбнувшись, приняла предложение о короткой экскурсии по городу, благо семья девушки на днях переехала в Блэкпул из Бредфорда, поскольку врачи прописали профессору Вудворту больше времени проводить на побережье. Я был сражен сразу и навсегда. Ее улыбкой, от которой на персиковых щечках появлялись трогательные ямочки, прозрачными мечтательными глазами оттенка весеннего неба, завитками белокурых волос, спадающих из-под шляпки на длинную белую шею, тонкими пальчиками, легонько сжавшими мой локоть. Да, именно так все и было, очень, очень давно.

– Джулиус! Я тебя вижу, глупый ты мальчишка! – окликнул меня задорный звонкий голосок.

Я прижал букет сирени к груди, улыбаясь, точно влюбленный юнец. Из глубины сада вышла моя милая Рейчел в голубом летнем платье и с такого же цвета атласными лентами в волосах. В руках девушка сжимала книгу.

– Что ты читаешь? – поинтересовался я, пытаясь разобрать замысловатую надпись на корешке, однако девушка поспешно убрала книгу за спину, состроив обиженную мордашку:

– Я думала, ты первым делом похвалишь мое новое платье. Где ваши манеры, сударь?

И она покружилась, демонстрируя наряд, хотя на моем лице безо всяких слов было написано искреннее восхищение. Заверив возлюбленную, что во всем мире не сыскать такой красавицы, как она, я позволил увести себя в дом, где прислуга уже накрывала стол к ужину, на который я являлся по приглашению профессора Вудворта время от времени.

Этот пожилой седовласый мужчина, начавший с возрастом полнеть, не теряя важной степенности и ума во взгляде совсем еще не старых светло-серых глаз, встретил меня радушно, сам усадил за стол, не гнушаясь работой прислуги, и принялся воодушевленно повествовать о каком-то открытии на кафедре естествознания, где он с недавних пор заведовал. Признаться, естественные науки не столь привлекали меня, ближе были хитросплетения человеческих взаимоотношений, в тонкости которых я с удовольствием вникал, согласно служебному долгу. Вот где видел я настоящую отраду для души. Кроме того, все внимание привлекала опущенная светловолосая головка Рейчел напротив. Девушка меланхолично ковыряла вилкой тушеные овощи, изредка лязг вилки о тарелку разбавлял монотонный рассказ профессора. Я наблюдал за трепетом длинных ресниц и все острее чувствовал неясную пока тревогу – не более чем смутное предчувствие дурного. Может, я бы и вовсе ничего не заметил, если бы не книга с неразборчивым названием, что Рейчел заботливо положила рядом, зачем-то накрыв салфеткой. Не стану утверждать, будто чтение за столом для дочки профессора естествознания было совершенно невероятным явлением, однако девушка не стремилась открыть томик в красной обложке и украдкой пробежаться взглядом по рядам печатных букв. Напротив, в ее взгляде, нет-нет да бросаемом в сторону книги, сквозило беспокойство и некое внутреннее напряжение, которого я не видел буквально полчаса назад. И я твердо решил узнать, в чем дело.

– Как твое самочувствие? – озабоченно поинтересовался я, едва мы с Рейчел остались наедине. – Ты так бледна и взволнована. Ты не заболела? Я мог бы отвезти тебя в Блэкберн к лучшему врачу.

Я сжал ее тоненькие белые пальчики и порывисто прижал к губам. Девушка очаровательно покраснела, однако во взгляде ее все так же сверкало непонятное мне тревожное чувство.

– Ты прав, – тихо произнесла она, опустив глаза. – Я неважно себя чувствую. Наверное, тебе лучше уйти.

– Мы встретимся завтра? В то же время?

К удивлению, Рейчел покачала головой:

– Не думаю. Джулиус, лучше, если мы пока не будем видеться. Прошу тебя, не обижайся. Мои слова, верно, звучат как каприз избалованной девчонки, но я и впрямь несколько нездорова. Ничего серьезного, – поспешила она добавить, заметив, как я напрягся. – Это пройдет.

В тот вечер мы посидели вместе совсем недолго, сумерки еще не успели пасть на землю, а я уже покинул гостеприимный дом Вудвортов. На душе было необыкновенно тяжело. Гроза надвигалась, майская, страшная. Я забежал на крыльцо прежде, чем первые крупные капли ударились о землю. Аккуратный маленький коттедж, крытый красной черепицей, я снимал все те три года, как стал жить отдельно от родителей и работать в адвокатской конторе Патрика Макдоннела. Старый шотландец частенько навещал меня по вечерам; сам он редко бывал в конторе, доверяя большинство дел мне. Его коренастая фигура в национальном килте неизменно радовала меня и вселяла чувство домашнего уюта и тепла. Сейчас мне не помешали бы его компания и очередная порция курьезных случаев из практики под ароматный дым вишневого табака из трубки. Увы, я был один и после стакана подогретого молока отправился в постель, где, ворочаясь и вздыхая, промаялся несколько часов, пока не заснул.

Я честно пытался следовать просьбе возлюбленной, однако уже на третий день терпение отказало мне, и, заручившись одобрением Макдоннела, я купил букетик махровой сирени и отправился к Вудвортам. Еще издалека я обратил внимание на скорбную процессию, преисполненную трагизма смерти. Похоронный кортеж прошел мимо, но в памяти крепко-накрепко отпечаталось заплаканное лицо закутанной в черное женщины. В ее глазах стояли слезы, в которых почудилось, не иначе как от собственных тревог, отражение самой Смерти. Более того, я вдруг понял: лицо мне знакомо, и, только когда процессия скрылась за поворотом, оставив после себя дорожку из красных цветов, я вспомнил. Миссис Хант, вдова, хорошая знакомая Вудвортов. Одно время Рейчел была очень дружна с ее дочерью, именно она та самая компаньонка, сопровождавшая мою любимую в памятный день нашей первой встречи.

Я ускорил шаг и столкнулся с Рейчел у калитки. Девушка бросилась мне на шею и заплакала.

– Хлоя умерла! Ах, Джулиус, это так ужасно! Так ужасно!

Я сжал ее в объятиях, чувствуя, как мягкие волосы щекочут мне щеку. В какой-то момент я даже позорно порадовался кончине в принципе мало известной мне Хлои Хант.

– Идем в дом, тебе нужно умыться и привести себя в порядок. Где профессор Вудворт?

– Отправился на похороны. Я не смогла. – Рейчел тихо всхлипнула. – А ведь мы были подругами, помнишь? Это так плохо с моей стороны, не проводить ее в последний путь…

Я, как мог, успокоил девушку и отвел в дом. Старая служанка согрела нам чаю и накрыла поздний завтрак. Я держал Рейчел за руку и боялся отпустить, точно от этого зависела моя жизнь.

– Ты думаешь, я трусиха? – дрожащим голоском спросила она.

– Не говори глупостей. – Украдкой я склонился и запечатлел быстрый поцелуй на ее холодном запястье. – Все будет хорошо.

– Хлоя, наверное, тоже так думала…

Я решил, что не стоит продолжать эту тему, к тому же Рейчел, выпив чашку крепкого чая, порозовела и немного успокоилась. Мне было больно видеть, как она переживает, я всячески отвлекал ее пустыми разговорами и несмешными шутками. Сам же в душе ощущал нарастающую тревогу, правда, тогда не предполагая: это лишь начало событий столь страшных, что память о них оставалась со мной на протяжении всех этих долгих лет.

Следующие несколько дней превратились для меня в череду нескончаемых часов глубоких раздумий, и пусть решение, над которым я ломал голову, ни для кого не стало бы откровением, мне оно далось нелегко. Я навестил родителей и сообщил о нем. Каждый мужчина обязан пройти через это – в моей памяти, заполненной самыми разнообразными воспоминаниями, именно вид плачущей от счастья матери занимает особое место. Теперь я точно знал, что поступаю правильно.

– Возьми это, – напутствовала мама. – Медальон принадлежал моей матери, а до того – ее матери. Он должен перейти к твоей жене, сынок. Такова наша традиция. Это принесет вам счастье.

В пятницу Рейчел по моей просьбе ждала в саду. Ее белокурые локоны свободно лежали на спине, золотясь в лучах заходящего солнца. Ветерок играл шелковыми лентами на соломенной шляпке.

– Джулиус! – Девушка отложила книгу в сторону и с готовностью упала в мои объятия. – Что ты хотел сказать?

Я усадил ее на скамейку, а сам опустился на траву у ее ног. Насмешливый взгляд синих глаз внимательно следил за моими движениями. От недавней меланхолии и печали не осталось и следа.

– Рейчел, – начал я уверенно. – Уже два года я имею счастье ежедневно видеть тебя, держать за руку и говорить с тобой, и вот, наконец, наступил момент признаться, что я не могу находиться вдали от тебя, моя любовь. Перед лицом Господа я прошу твоей руки. Рейчел, ты выйдешь за меня?

Слова отзвучали и растаяли в вечернем воздухе. В ушах гулко стучала кровь, я страшился не расслышать ответ. И в то же время боялся его услышать. Рейчел сидела тихо, а потом вдруг громко рассмеялась:

– Ах, Джулиус! Ты такой смешной! Видел бы ты себя сейчас. Глупый, неужели я смогла бы ответить «нет»? Да, да, да! Я согласна!

Счастью моему не было предела. Оно бурлило, кипело, меня распирало от этого всепоглощающего чувства. Я подхватил возлюбленную – нет, уже невесту – на руки и долго кружил, упиваясь ее заливистым смехом и тем чудесным ощущением безграничной свободы и любви, что, как волной, накрыло меня. На следующее утро мы сообщили о своем решении профессору Вудворту и получили благословение на свадьбу. Уверен, в целом свете не было более счастливого человека, чем я. Погрузившись в блаженную атмосферу предсвадебных приготовлений, мы оба забыли, с какой печали началось наше счастье. А меж тем зло не дремало и уже простирало свои черные щупальца над нашим благословенным городом.

Об убийствах я узнал из газет. До того момента я был слишком сосредоточен на себе и каждодневных рутинных делах, разбавляемых приготовлениями к церемонии, чтобы интересоваться подобными вещами; пришлось даже взять отпуск, чтобы всецело посвятить время Рейчел. И вот мой покой потревожила статья о мертвой девушке, чей труп нашли на старом пляже. Газетчик не постеснялся в подробностях изложить состояние тела бедняжки, отчего напрочь пропало желание продолжать завтрак. Дочитав материал до конца, я с удивлением обнаружил: это не первая находка, всего за последние две недели от рук неизвестного душегуба погибли три юные девушки. Возраст их совпадал с возрастом Рейчел, что особенно тревожило. На моей памяти Блэкпул не знал подобной жестокости. Перечитывая статью с начала, я с содроганием представлял разверстые грудные клетки с вырванными сердцами, и до того разыгралась моя фантазия, что начало мутить. Бросив все дела, я почти бегом отправился к дому Рейчел.

– Что случилось? Ты такой бледный. – Она встретила меня на пороге, в выходном платье и шляпке. – Что произошло?

Ее искренняя забота и непонимание причин моей взволнованности немного успокоили. Вероятно, она не читала утренней прессы, возможно даже, профессор намеренно огородил дочь от ненужных потрясений, зная, какая она впечатлительная. Уверен, одна мысль о смерти, что описывалась в газете, привела бы бедняжку в ужас.

– Я бы хотел, чтобы мы поженились как можно скорее, – выпалил я. – К примеру, в следующую субботу. Ты не против?

– Но еще ничего не готово! – всплеснула девушка руками. – Мы не договорились со священником, не отправили приглашения гостям. Платье не дошито. Как ты себе это представляешь?

Я приуныл, однако Рейчел ласково погладила меня по щеке:

– Разве я сказала, что против? Давай отложим до празднования Дня города? Осталось всего две недели. Сможешь потерпеть?

Что я мог ответить? Что готов ждать хоть всю жизнь, потому что люблю ее больше всего на свете?

– Конечно, я подожду.

– Чудесно. Я очень спешу, увидимся вечером?

Я проводил ее до кеба и помог забраться.

– Куда ты едешь?

Она смущенно улыбнулась:

– По своим женским делам. Тебе вовсе не обязательно о них знать. Увидимся вечером. Я люблю тебя!

Я проводил кеб взглядом, а когда обернулся на дом, успел заметить встревоженное лицо экономки Вудвортов, но она тотчас скрылась за занавеской, так быстро, что я даже не был уверен, впрямь ли видел ее.

С того дня я не пропускал ни одной газеты, даже самой сомнительной и скандальной. Казалось, все графство следит за убийствами в Блэкпуле. Я же, открывая очередную газету, до умопомрачения боялся увидеть знакомое имя. И до некоторых пор мне везло.

Это случилось поздним вечером незадолго до венчания. Уже несколько дней я не видел Рейчел. Профессор выглядел обеспокоенным, однако не желал со мной откровенничать. Я списал его угрюмое состояние на естественное волнение отца, чья единственная дочь готовилась навсегда покинуть отчий дом. В тот вечер мне не удалось ее увидеть. Профессор сказался больным и не вышел из комнаты, а экономка передала, что мисс Вудворт уже спит. Время было довольно ранним, и я, разочарованный, побрел домой. По пути зашел к знакомому и потому к своему крыльцу добрался затемно. Фонари на столбах по обыкновению горели через один, вокруг огоньков кружила мошкара, где-то во дворах истошно лаяли собаки. Я не торопился, наслаждаясь вечерней прохладой и смакуя дивную тишину, которой, как правило, очень не хватает днем. Меня ожидал сюрприз. На ступеньках сиротливо пристроился Патрик Макдоннел. При виде меня старик с несвойственным ему проворством так быстро вскочил на ноги, что задравшийся килт обнажил старческие худые колени.

– Джулиус! – воскликнул Патрик, протягивая ко мне трясущиеся руки. – Мой мальчик!

Внезапно голос изменил ему, и старик заплакал. Жалобно, беззвучно, тряся узким подбородком. Из уголков выцветших светлых глаз сбегали по морщинистым щекам крупные слезы. Я будто впервые заметил, как на самом деле был стар мой товарищ.

– Господи, что стряслось?! – вырвалось у меня.

Он сжался под моим взглядом и тихо, еле слышно, произнес:

– Гвен.

Меня охватил острый приступ паники. Внучку Макдоннела я знал хорошо, еще с тех пор, как та была вертлявой кучерявой девчушкой. Я видел, как она превратилась в стройную очаровательную девушку с боевым и смешливым характером. Я стоял и не мог заставить себя задать следующий вопрос, вертящийся на языке.

– Что с Гвен?

– Она пропала…

С трудом, но я выспросил у безутешного деда все подробности, прекрасно понимая, что не смогу заставить его пойти со мной в полицию. Это было бы жестоко по отношению к его горю и совершенно бесполезно, потому как, закончив говорить, он снова опустился на ступени и затих, спрятав лицо в ладонях. Я достал из кармана отцовские серебряные часы на цепочке и удостоверился, что время близилось к полуночи. Впрочем, сей факт едва ли остановил бы меня. Я не планировал ждать до утра.

Полицейский участок был почти пуст, однако поздний час и хмурые усталые взгляды дежурных волновали меня в последнюю очередь. Я громким стуком привлек к себе внимание и потребовал аудиенции у старшего детектива.

– Но сэр, – вяло воспротивился констебль за пыльной конторкой. – Старший детектив Гаррисон уже…

– Сэм, пропусти.

Голос, отдавший приказ, резал слух. Прокуренный и сиплый, он точно рождался из самой глубины широкой груди «бобби»[9], а губы при этом едва шевельнулись, сжимая почти догоревшую сигару.

– Детектив? – на всякий случай спросил я. – Я должен сделать важное заявление!

Он окинул меня с ног до головы задумчивым взглядом, точно решая, верить мне или нет, и выдал, наконец, флегматично:

– Прошу за мной.

Мы прошли в кабинет. Он – развалистой неторопливой походкой. Я – почти вприпрыжку от переполняющих меня переживаний.

– Сигару? – я мотнул головой, и Гаррисон лениво пожал плечами. – Единственное утешение в этой гадкой жизни.

На первый взгляд детектив производил впечатление основательного и умного человека, а темные круги вокруг лениво прищуренных глаз лучше любых слов свидетельствовали о долгой и напряженной работе.

– Пропала девушка. Гвен Макдоннел. Два часа назад она должна была вернуться домой.

Гаррисон выдохнул облачко дыма и вдруг откровенно поделился:

– Уже пятая. Черт бы побрал этого выродка.

Я вздрогнул:

– Пятая? Думаете, Гвен… мертва?

– Вероятнее всего. Сэм!

На крик прибежал констебль из приемной:

– Сэр?

– Гвен Макдоннел, брюнетка восемнадцати лет, рост примерно пять футов четыре дюйма, среднего телосложения. Мистер Элридж, что еще добавите?

– Глаза светло-зеленые.

Детектив кивнул помощнику:

– Собери ребят и дай ориентировку. Позови художника.

Я впервые давал показания. Полицейский художник, совсем еще молодой парнишка, наверное стажер, со всем старанием подошел к делу, задавал много вопросов, предлагал варианты, заставляя меня воспроизводить внешность Гвен до мельчайших деталей. На написание портрета ушло несколько часов, но результат оправдывал затраченные усилия. Я покинул участок незадолго до двух часов ночи. Напоследок спросил у Гаррисона, кто, по его мнению, мог совершать такие жуткие преступления, и тот ответил:

– Зверь. Во плоти и в человеческой одежде. Вы никогда не узнаете в нем убийцу, столкнувшись на Променаде или обменявшись кивками в летнем кафе. Может, это ваш друг или брат, сосед или даже вы сами. Я этого не знаю, но, клянусь честью, узнаю непременно. И собственными руками затяну петлю на его шее.

Слова детектива меня ничуть не успокоили. Вернувшись домой и застав в кресле дремлющего Макдоннела, я без промедления лег в постель, мгновенно заснул, и снились мне беспросветная тьма и голос Рейчел, шептавший мое имя.

Пробуждение было тяжелым, как и те дни, в течение которых полиция искала пропавшую девушку. Все это время ее дед жил в моем доме, ибо я не решался надолго оставлять его одного. Само собой, радостные мысли о предстоящей свадьбе и грустные – о судьбе несчастной Гвен, совершенно перепутались в голове. Я не знал, как быть, что делать и что говорить. Это было просто невыносимо. А меж тем я даже не догадывался, к каким ужасам приведет эта и без того кошмарная история.

На четвертый день мы с Рейчел сидели в саду на скамейке, рука об руку, но разговор как-то не складывался.

– Ту девушку не нашли?

Я печально покачал головой:

– Нет, надежда тает с каждым часом. Я постоянно вижу глаза Макдоннела, полные слез. Мне кажется, он смирился с утратой, однако мне невыносимо видеть его боль. Понимаешь?

Рейчел резко вскинула голову, тряхнув белокурыми кудряшками, и вдруг совершенно спокойным голосом заявила:

– Так вели ему уйти.

– Рейчел! – Я был поражен. – Как можно? У человека такое горе, к тому же он всегда мне помогал и даже завещал свое дело.

– Однако мы не знаем, когда старик умрет. Сколько еще придется ждать?

Я был ошарашен. Это не могла быть она. Моя невеста никогда бы не сказала столь жестоких слов!

– Я не понимаю тебя. Как можно так рассуждать?

Девушка прижалась к моему плечу и вздохнула:

– Ах, Джулиус… Извини, просто никак не могу дождаться нашей свадьбы. Я так люблю тебя, Джулиус.

Мое сердце едва не остановилось от счастья, будто только что не сжималось от страха.

– И я. Я тоже очень тебя люблю.

В саду пахло сиренью и жасмином, уютно стрекотали сверчки в густой траве. Неприятный разговор давно забылся, мы наслаждались друг другом и тишиной, окутывавшей нас точно коконом, где мы оба чувствовали наше необыкновенное единство, словно были одним существом, разделенным на две половинки, которые наконец-то соединились, чтобы не разлучаться никогда.

* * *

Любому известна простая и вместе с тем печальная истина: если сегодня все хорошо, скоро жди беды. Легко не замечать очевидного, когда купаешься в любви и свете, в то время как горизонт давно заволокли грозовые тучи. Я ничего не замечал. Я старался ничего не замечать и даже сумел убедить себя, что ничего особенного не происходит. Без четверти четыре утра накануне нашего с Рейчел венчания меня разбудил стук. Больше минуты потребовалось, чтобы собраться с мыслями и понять, чего от меня хочет мрачный голос по ту сторону двери.

– Мистер Элридж, простите за столь ранний визит, но дело не терпит.

На пороге оказался старший детектив Гаррисон в сопровождении молодого светловолосого констебля, кажется, того самого Сэма. Детектив выглядел до смерти усталым, даже хуже, чем когда мы виделись в последний раз.

– Я понимаю, слишком рано…

– Даже не рассвело, – раздраженно перебил я.

– Но вы просили непременно предупредить, если появится какая-нибудь зацепка. Вас это все еще интересует?

– О боже! Конечно же, да!

– В таком случае собирайтесь, едем в участок. Мне сообщили, что нашли Гвен Макдоннел.

Я больше ничего не спрашивал. Стараясь шуметь как можно меньше, щадя беспокойный сон старого Макдоннела, я оделся и вместе с полицейскими покинул погруженный в темноту дом.

Уже знакомый мне дежурный за конторкой вытянулся в струнку при виде начальства. Гаррисон – надо бы узнать его имя – рухнул в свое кресло, сразу же раскурил сигару и с наслаждением выдохнул ядовитый, отвратительно горький дым. Набитая окурками пепельница сиротливо возвышалась посреди стола.

– Присядете, мистер Элридж?

– Джулиус, с вашего позволения. Я постою.

– Редкое имя дали вам родители.

– Пожалуйста, ближе к делу. – Я не был намерен вести светскую беседу. – Мне надо увидеть Гвен.

Детектив вдруг закашлялся, подавившись сигаретным дымом, и кашель этот странным образом смешался со смехом. Жутким, совсем не веселым смехом. Я почувствовал волну ледяного озноба.

– Ну, я бы на вашем месте так сильно не спешил на встречу.

Мы дождались констебля, принесшего толстую папку с делом, и вслед за Гаррисоном я вышел в коридор и спустился по служебной лестнице вниз, во двор, туда, где в предрассветной хмари на каменном строении виднелась вывеска «Морг».

– Вы же не хотите сказать…

– Не хочу, – резко оборвал детектив. – Но это моя работа. Я прошу вас провести опознание тела, предположительно являющееся пропавшей Гвен Макдоннел.

Это было ужасно. Без преувеличения и напускной трагедии. Когда мы вошли, нарушив гробовую тишину холодного полуподвала эхом от наших шагов, молчаливый и сонный патологоанатом откинул простыню. На мгновение его ничего не выражающее лицо исказилось гримасой жалости.

– Вы узнаёте эту девушку?

Безусловно, узнавал. Вот только чья бессердечная рука исполосовала хорошенькое курносое личико, превратив его в устрашающую маску? Кто не дрогнул, проводя отточенным лезвием по нежной веснушчатой коже? Я испытывал почти суеверный ужас, вглядываясь в кривые полосы свежих шрамов и навсегда опущенные белые веки. Впервые за много лет мне по-настоящему захотелось плакать, так сильно, что защипало глаза.

– Мистер Элридж? Вы узнаёте…

– Да.

Взгляд зацепился за ровные стежки шва, идущего от ключиц вниз, под белую ткань простыни. Вопрос сам сорвался с губ:

– Что с ней сделали?

Доктор быстро переглянулся с детективом, прежде чем заговорить.

– Убийца, видимо, напал спереди. Вонзил острый предмет, предположительно широкий нож, наподобие кухонного, в живот и, воспользовавшись тем, что жертва налегла на острие, вспорол… – Голова закружилась, я едва слышал, что он говорил. – …она еще дышала, когда… вырезал сердце… Мистер Элридж? Мистер Элридж?.. подайте спирт…

Я ощутил резкий запах возле лица. Детектив стоял неподалеку, облокотившись о шкаф.

– Идти можете?

Я кивнул и, не глядя в сторону прозекторского стола, вышел вон. Ноги подгибались, глаза ничего не видели. Возможно, виной тому были так и не выплаканные слезы.

Солнце не успело окрасить горизонт розовыми красками, когда я вернулся домой. Свежий утренний воздух холодил лицо, однако в мыслях по-прежнему мелькали кроваво-красные картинки, от которых возвращался мучительный жар. Я шел и не видел дороги под ногами – так плохо и страшно мне было. Вторая ступенька крыльца привычно скрипнула под моим весом, я достал ключи и с удивлением обнаружил, что дверь не заперта.

– Патрик? – позвал я Макдоннела, но тот не ответил. Я шагнул в полутемную прихожую. Вдруг слух мой выцепил из гулкой тишины странный звук. Словно стон или хрип, сложно определить, но я уже сорвался с места, предполагая самое ужасное, однако на тот момент и вообразить не мог, что именно увижу.

Она стояла посреди комнаты, в легком, совсем не по зябкой утренней погоде, белом платье. В инфернальном бледном свете, сочащемся в окна точно сонм привидений, мне почудился подвенечный наряд, и оттого вдвойне страшнее было увидеть, как расползаются по тонкой белой ткани багровые пятна. В ушах стучал пульс, слова Рейчел плохо долетали до моего слуха.

– Ах, Джулиус! – вскричала она, прижимая к груди окровавленные руки. – Мне было так страшно! Я сбежала из дома к тебе, а тут… О боже мой, он умер… Его убили, понимаешь?

Девушка качнулась в мою сторону, однако я сделал невольный шаг назад. В голубых трогательных глазах блеснули слезы.

– Джулиус? Ты же не думаешь, что это я…

Но именно это я и думал. Думал и сам страшился своих мыслей. Ведь этого просто не может быть!

– Любовь моя?

Я закрыл глаза и открыл снова, усилием воли заставив себя успокоиться. Рейчел все так же стояла возле тела, совсем недавно бывшего моим старым другом и покровителем.

На самом дне души я ощущал облегчение от того, что не придется говорить ему страшную правду.

Затем раскрыл объятия. Рейчел, громко всхлипнув, бросилась мне на грудь. С трепетом и дрожью я ощутил, как сорочка пропитывается чужой теплой кровью вперемешку с солеными слезами.

– Что нам теперь делать? – причитала она. – Отец придет в ужас.

– Я что-нибудь придумаю. – Я гладил шелковистые светлые волосы и шептал бессмысленные утешения. – Тебе ничего не угрожает, даю слово.

Я дождался полицию один. Рейчел была слишком взволнована и напугана, чтобы давать показания, и я, накинув ей на плечи свой легкий плащ, отправил девушку домой, пока не рассвело. Детективу сообщил, что обнаружил тело сам. Маленькая ложь во благо. В очередной раз отправляясь в участок, я думал только о том, что завтра стану счастливым мужем и увезу жену так далеко отсюда, как только смогу.

– Вокруг вас творятся странные дела, – заметил Гаррисон. По кабинету гуляли остатки сигаретного дыма и запахи свежезаваренного кофе. Уверен, что выглядел ничуть не лучше детектива, не спавшего, похоже, уже не первые сутки.

– Станет лучше, если вы поскорее найдете убийцу, – довольно грубо парировал я, на что Гаррисон достал что-то из стола и бросил на стол. Звякнула цепочка, и солнечный лучик сверкнул на отполированной поверхности эмалевого медальона. Я взял его в руки, чувствуя, как с грохотом бьется сердце.

– Откуда это у вас?

– Сначала скажите: кому он принадлежит? Едва ли погибшей Макдоннел. На оборотной стороне клеймо известной ювелирной мастерской. Вряд ли такая вещица была по карману внучке провинциального адвоката.

Я вертел в руках овальный кусочек эмали и молчал.

– Ну что ж, – протянул детектив, уже сделавший какие-то выводы. – Мы и сами узнаем. Идите домой, Джулиус. Поспите. Я пошлю к вам констебля после обеда. И да. Не покидайте Блэкпул.

Я побоялся сразу идти к Вудвортам, не без оснований полагая, что за мной могут проследить. И как же невыносимо долго тянулось время до вечера, когда я, не стесненный сомнениями, отправился к невесте! Казалось, прошла целая вечность.

Рейчел не вышла ко мне из дома, даже из комнаты. Приветливая, но немного грустная и бледная экономка провела меня в ее спальню.

– Почему тебя так долго не было? – с порога налетела на меня девушка. Глаза гневно сверкают, кулачки сжаты. – Что ты им сказал?

Я был несколько ошарашен подобным приемом – и это накануне свадьбы.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Нет! Конечно нехорошо! Этот старик умер у меня на руках!

Смотреть на Рейчел было неприятно: искаженное злостью лицо словно принадлежало не ей, а кому-то другому. Я усадил милую фурию на кровать и подробно пересказал беседу с детективом, что ее быстро успокоило.

– Знаю, мы не должны видеться до церемонии, но прошу тебя, Джулиус, проведи эту ночь со мной. – Рейчел припала к моему плечу, вмиг зайдясь в беззвучных рыданиях. – Я чувствую себя такой несчастной, такой беззащитной. Папа уехал в Лондон на три дня. Миссис Фогг ложится спать рано; если ты сейчас уйдешь, я впущу тебя сама через два часа. Придешь?

Это неправильно. Я знал это и чувствовал, что нарушаю не только правила общества, но и собственные принципы.

– Ты уверена, что это необходимо? Если нас кто-нибудь увидит, скандала не избежать.

– Глупости! Мы почти муж и жена. – Рейчел послала мне нежный взгляд. – Нас никто не увидит.

Я покинул спальню и в прихожей столкнулся с экономкой. Миссис Фогг. Она внезапно преградила мне дорогу.

– Господин уже уходит?

– Да.

– Господин больше не придет?

Я нахмурился:

– Почему вы спрашиваете?

Женщина испустила протяжный вздох:

– Вам не нужно видеться до свадьбы. Плохая примета. Очень плохая. Идите к себе домой и никуда не выходите до утра. Вы сделаете как я сказала?

Я с улыбкой заверил ее, что именно так и поступлю, однако спустя час пробирался сквозь темный ночной сад к окошку возлюбленной, точно тайный любовник из романтических баллад. Ставни были приоткрыты, свет керосиновой лампы манил меня, как маяк.

– Рейчел! – громким шепотом позвал я, и ставни приоткрылись, впуская меня. Едва ноги коснулись пола, я оказался в нежных объятиях. Губы наши встретились, и поцелуй этот был совершенно не похож на предыдущие. Горячий и крепкий, едва не вскруживший мне голову, как семнадцатилетнему юноше. Я обнял девушку за плечи и мягко отстранил:

– Почему ты позвала меня? Что-то случилось?

– А почему что-то обязательно должно случиться? – лукаво улыбаясь, вопросом на вопрос ответила она. – Разве ты не знаешь иных поводов, чтобы встретиться под покровом ночи? Скажи, разве это не романтично, а? Только я и ты…

– И миссис Фогг. Она странно ведет себя в последнее время, не находишь? Точно ее что-то тревожит.

– Джулиус! Ты все портишь! – Рейчел шутливо толкнула меня в плечо.

У нее вообще было необыкновенно хорошее, даже игривое настроение, несмотря на кошмар последних дней и в особенности сегодняшнего утра. Вяло улыбнувшись, я прошелся по комнате, где мне доводилось бывать лишь при свете дня и под ненавязчивым контролем вездесущей миссис Фогг. На тумбочке я заметил ту самую книгу, что так взволновала меня недавно.

– Не тронь!

Я отдернул руку. Рейчел поспешила загладить холодный тон:

– Это мой дневник. Читать чужие секреты нехорошо. Давай лучше посидим. Иди ко мне.

Она усадила меня рядом с собой на кровать и непонятно откуда достала шампанское и два фужера.

Я не поверил своим глазам:

– Не слишком ли поздно для вина? Мне казалось, что…

– Тсс…

Рейчел приложила пальчик к моим губам и прошептала:

– Что бы тебе ни казалось, ты все равно не прав. Я приготовила настоящий сюрприз. Тебе понравится.

Я пригубил из фужера, почувствовал игристые пузырьки на языке и теплое прикосновение – на щеке. Повинуясь скорее не мысли, а инстинкту, я повернул голову, чтобы встретиться с Рейчел губами. Это было так легко и естественно, что я не заметил, как обхватил руками стройное тело и прижал к себе.

– Слишком быстро, – послышалось над ухом. – Еще рано.

Однако сознание было слишком замутнено, чтобы воспринимать ее слова. Более того, даже речь вдруг перестала мне даваться, я не сумел издать ни звука, хотя вспомнил, что собирался спросить про подаренный мной медальон, непонятным образом оказавшийся у старшего детектива. Рейчел в тот же миг отпрянула, выскользнув из моих враз обмякших объятий.

– Прости, Джулиус, – с видимым сожалением произнесла она. – Но у меня больше не осталось попыток. Я должна сделать это сегодня.

Все было так странно – опьянеть до такого состояния с одного недопитого фужера шампанского может разве что юная благовоспитанная леди, но никак не взрослый мужчина, за плечами которого несколько лет проживания в кампусе университета. Меж тем тело окончательно мне отказало, и я упал лицом на кровать.

– Рей…чел, – прохрипел я. – Рей…чел…

– Тише, любимый.

Дальнейшее помню весьма смутно, поэтому едва ли могу воспроизвести, разве что ощущение бессилия, разрывавшее меня, когда я наконец понял, что полностью оказался в чужой власти, пусть даже в роли мучителя выступала моя собственная невеста, почти жена. Это выходило за пределы моего воображения, разум отказывался принимать сей факт. Мог ли кто представить такую ситуацию? Мог ли я предположить, что, придя на ночное свидание, окажусь беспомощной и беззащитной жертвой женского коварства? И тут другая мысль пришла на смену панике: это не Рейчел. Только не она. Не важно, кто вселил в нее эту чудовищную идею, смысла которой я пока не понимал, хотя мозг, в отличие от тела, все больше возвращался к привычному состоянию. Имеет значение лишь то, что девушка, точно так же, как я, стала жертвой чьего-то злого умысла. Бедная моя Рейчел! Как мне помочь тебе?

– Не думай обо мне плохо, – точно в ответ на мои потаенные мысли произнесла она ласково. – Просто так нужно. Мне так нужно.

Рейчел перевернула меня на спину и провела ладонью перед моими глазами. Веки отяжелели, и следом за этим весь я провалился в сон.

Сейчас гораздо легче вспоминать произошедшее, пусть боль все так же сильна, просто годы задвинули ее достаточно глубоко внутрь, чтобы всплывала лишь по ночам. Тогда же, Филипп, мне казалось, я попал в ад.

Что я увидел, открыв глаза? Поначалу – ничего. Постепенно зрение вернулось, и я разглядел красный кирпич стен. Одинокий фонарь на цепочке под потолком слегка поскрипывал от сквозняка. Было холодно, в воздухе пахло сыростью.

– Рейчел? – позвал я, пытаясь пошевелиться. Судя по тому, что конечности еще не затекли, я был здесь недолго, однако все попытки подняться ни к чему не привели. С внезапным ужасом я понял, что связан и лежу на грубом деревянном столе.

– Рейчел! Рейчел, где ты? Профессор!

– Он не услышит. Я же говорила, папа уехал в Лондон. Это правда.

– А что еще правда? – зло прорычал я, силясь освободиться.

– То, что я тебя люблю.

– Тогда что ты делаешь? – Я оставил бесполезные попытки и посмотрел на девушку, застывшую в нескольких ярдах от меня. – Зачем?

Она подошла ближе, и я заметил в ее руке нож. Будто наяву мне почудились на нем подтеки засохшей крови.

– Стой! Ты же не хочешь…

– Тише. Больно не будет.

Мне показалось, я ослышался. Понял что-то не так. Она хотела меня… убить?

– Рейчел…

Она приложила палец к губам, и я – о чудо! – сразу замолчал, будто забыл, что именно собирался сказать. Попытался снова – и не смог! Меня околдовали!

В руках у девушки, помимо ножа, внезапно оказалась та самая книга, что она запретила мне трогать. Бегло пролистав страницы, Рейчел одними губами прочитала написанное – я не разобрал ни слова. Неужели какие-то заклинания? Вот почему именно она столь тщательно оберегала книгу от посторонних глаз. Поверить было сложно, однако то, что я сейчас переживал, изрядно подрывало скептицизм. Захлопнув томик, Рейчел мило улыбнулась, но меня от этой улыбки бросило в дрожь, так неуместно и неестественно та смотрелась на красивом безучастном лице. Я закрыл бы глаза, чтобы не видеть этого, но не желал пропустить ничего из царящей вокруг меня мистерии.

Одетая в белое платье, девушка походила на привидение. Молча и почти бесшумно, она с ножом обошла помещение, кажется подвал дома, делая лезвием непонятные пометки на стенах. Мне мучительно хотелось заговорить, спросить, что происходит – с ней и со мной, но язык не слушался. Тень упала мне на лицо.

– Уже почти, осталось ждать недолго.

– Ждать чего?

Мы оба удивились звуку моего голоса.

– Я не велела тебе разговаривать. Как ты… – Она вдруг просияла. – Он был прав! Нам нужен именно ты!

В ее глазах засверкали фанатичные огоньки. А я не мог отвести взгляда от блестящей в свете лампы стали в ее руках.

И вдруг Рейчел начала петь.

Песня была странной. Непонятной, обволакивающей, густой и горячей, как мед. Я чувствовал ее кожей, каждое слово как еще один слой кокона вокруг. Лицо и кисти рук начинало ощутимо жечь. Еще я наконец понял, что смерть близко.

– Любимая, что ты делаешь?

Однако она не услышала, полностью погруженная в себя. Невидимые путы все сильнее скручивали тело, вдохи застревали в горле.

– Я отдаю тебе любящее сердце, сильное тело и чистую душу! Дай мне то, что обещал!

Лампа под потолком тревожно замерцала.

– Что ты задумала? – не унимался я. – Ради чего это? Эти смерти?

– Ради самого большого моего желания. Силы. – Рейчел отбросила книгу и раскинула руки.

Мне стало не до разговоров, когда все вокруг в одно мгновение погрузилось во мрак и темнота расцветилась светящимся туманом. Он точно состоял из миллиардов светлячков, и это было бы красиво, если бы свет, испускаемый ими, не был таким отталкивающе красным, как кирпичная пыль. Поначалу зрение не справлялось с сумраком, а приспособившись, открыло еще более ужасающую картину.

– Во имя Силы, имя которой пылает кровавым огнем, я отдаю это горячее сердце, полное любви. Кровь за дар, смерть за жизнь!

Голос сорвался на истеричный вопль, однако на мгновение на лице отразилась прежняя Рейчел – испуганная и несчастная. К ней я и воззвал со всей возможной горячностью:

– Остановись!

– Не могу! – она посмотрела мне в глаза. – Он обещал дать мне все, что я захочу. Прости, но я давно решила.

С этими словами она взмахнула руками, и я почувствовал холод. Он разливался в груди. Я не сразу понял, что из нее торчит рукоять. Только боли не было. Странно, мне всегда казалось, что умирать больно, но я ничего не почувствовал, просто стало очень холодно. И все.

Первый, пока еще несильный укол я ощутил спустя минуту, целую минуту давящей тишины и красно-черного мрака. Он пронзил меня насквозь, пробрав до самых кончиков пальцев. Потом еще раз, сильнее и дольше, пока в груди не взорвалась боль, такая безграничная и мучительная, что я закричал. Меня разрывало на части, выворачивало наизнанку, я звал на помощь, умолял о пощаде, выл и плакал. Но Рейчел… моя убийца не дрогнула. Ничто более не сдерживало мое тело, однако я мог лишь сотрясаться от боли и ужаса, не помышляя ни о чем ином, как об избавлении.

И еще думал о том, чья рука ввергла меня в эту бездну.

Сгорающий в невидимом огне, я не сразу услышал неразборчивый шепот, шорох и тихий скрежет, будто ногти по стеклу. Или когти.

Рейчел счастливо засмеялась:

– О, мой Господин! Ты ответил мне!

В тот же миг из тумана одна за одной начали выныривать уродливые тени: люди с головами собак, безглазые уродцы, дети со старческими лицами, безумные женщины с разинутыми ртами – целый легион демонов ада. Их было так много, что они скрыли от меня полупрозрачными телами тоненькую фигурку девушки. А та хохотала: громко, безудержно, запрокинув голову и захлебываясь смехом. Это была не Рейчел.

Я же умирал. Нож сдерживал кровотечение, но рубашка давно пропиталась красным насквозь. От боли и усталости я едва соображал. Призраки кружили надо мной, как вороны, предчувствующие добычу. Остывающими губами я попытался произнести имя возлюбленной – и не смог. Чувствовал: осталось недолго. Может, прямо сейчас…

Я не умер. По сей день мне неизвестно точно, что произошло. Просто кровавую муть вдруг взорвал яркий свет – фонаря. Тогда же казалось, ангелы спустились за мной на землю. Устрашающий вой заполнил помещение, от этого звука словно затряслись сами стены. Что-то придавило меня к ледяной поверхности стола, а потом резко дернуло вверх. Фонтан горячей крови взвился в воздух. Ледяного острия больше не было внутри.

– Нет!!!

Сквозь полуприкрытые веки я видел, как сцепились две фигуры: легкая и невесомая – Рейчел – и мужская, незнакомая. Уродливые тени ринулись ко мне, однако, так и не прикоснувшись, развеялись дымом. В воздухе запахло гарью. Недоумевая, отчего я по-прежнему жив, я перекатился на бок и упал на каменный пол. Жар лизнул лицо. Огонь вспыхивал повсюду, как огромные рыжие цветки. Спаситель подхватил меня под руки и на себе потащил прочь, на свободу. Лишь оказавшись под серебристым светом растущей луны, я вспомнил о Рейчел.

– Рейчел! – Дом уже занялся веселым пламенем. – Кто-нибудь, спасите Рейчел! Она еще там! Рейчел!

Здание горело слишком быстро, крыша едва держалась. И через минуту рухнула.

Я лежал на сырой от росы траве, не чувствуя ни рук, ни ног. Ни души. Кто-то громко звал полицию.

– Не шевелись, – горячие руки легли мне на грудь. – Невероятно…

Было все равно. Меня не волновало, что рана от ножа затянулась сама собой, не оставив даже шрама, не волновало, что я чудом остался жив. Рейчел умерла… Единственная любовь в моей жизни. Первая и последняя. Если бы меня не спасли, если бы она получила то, что хотела, может, для всех было бы лучше. Ведь получается, что я… Я убил свою любовь.

* * *

Стало совсем темно. Света из окна едва хватало, чтобы разглядеть очертания предметов. Я откинул ненавистное одеяло и, с трудом поднявшись на ноги, прошелся по комнате. Встал у окна, так, чтобы он не мог видеть моего лица.

– Долгое время я ни с кем не мог поделиться. Но это сделало меня сильнее.

– И несчастнее.

Первые слова, что Филипп произнес за последний час. Я полагал, он испугается меня, ужаснется, может, даже возненавидит. Но пожалеет? Нет, я давно не ждал от людей ничего хорошего.

– Сколько… сколько лет прошло? – Он произнес это тихо, точно сомневаясь.

– Почти семьдесят.

– Как ты мог молчать? Почему сразу не сказал?

– Чтобы ты принял меня за сумасшедшего или, – в горле запершило, и я запнулся, – или просто ушел?

Филипп долго не отвечал. Внезапно я ощутил его руки у себя на плечах.

– Ты идиот. Самовлюбленный, наглый, беспардонный пережиток эпохи. Значит, такого ты обо мне мнения?

Терпеть больше не было сил.

– Филипп, я…

– Да заткнись ты.

Развернув меня к себе, он снизу вверх заглянул мне в глаза:

– Плевать я хотел на то, что ты бессмертный сверхчеловек, едва не принесенный в жертву собственной невестой. Ты мой компаньон, мой коллега, мой друг. Мы поняли друг друга?

Я кивнул.

– Но кто спас тебя?

Я долго не был уверен, что видел точно, однако со временем картинка стала ярче.

– Сэм. Констебль по имени Сэм. Правда, это все, что мне о нем известно. Он исчез в тот же день, как вытащил меня из огня, уничтожив все сведения о себе.

– Ладно, с этим разобрались. – Филипп улыбнулся и провел рукой по взъерошенным русым волосам. – Ну, почти. Знаешь, я немного устал. Хочешь кофе? Я приготовлю.

Вдыхая аромат свежезаваренного кофе – напитка, которого я на дух не переносил, – я почувствовал себя человеком. Обычным, каким мне не суждено снова стать.

А может, я ошибался?

Дело № 9. Маг и луна

В этом году зима решила побаловать горожан и в последнюю неделю перед Рождеством украсила Блэкпул тонким белоснежным одеялом из пушистого снега. Непривычные к таким подаркам природы люди выходили из домов и громко поздравляли друг друга с наступающими праздниками. Из окна дома на Санрайз-авеню было прекрасно видно, как веселится детвора и скачут по свежевыпавшему снегу ошалевшие от такого сюрприза собаки. С моря дул холодный пронизывающий ветер, нагоняя на берег тяжелые свинцовые волны, но капризное поведение нестабильной блэкпульской погоды не могло омрачить предновогоднего настроения. Календарные листы опадали, приближая заветную дату, которой с одинаковым нетерпением ждали как дети, так и взрослые, еще не забывшие, что такое верить в чудо. Я наблюдал за ними с чувством, далеким от радости, ведь сам, по сути являясь в некотором роде чудом, утратил веру в хорошее слишком давно. Быть может, поэтому позволил себе эгоистично удерживать Филиппа рядом, заряжаясь его искренностью и светом.

Вчера он приехал от родственников со стороны матери, в последние годы проживавших, как мне известно, на севере Ланкашира, в деревушке на окраине Ланкастера. Филипп вернулся с целым мешком подарков от бабушки по имени Мейбел, сытый, довольный и еще более суетливый, чем обычно. Тем не менее мне казалось, что поездка оставила в его душе некоторый осадок. И пусть никто не говорил об этом, я чувствовал, как ему сейчас, на пороге самого семейного праздника в году, не хватало отца. Увы, в моем лице он едва ли получит должное утешение, но в глубине души я наделся, что он знает: в Блэкпуле его ждут.

Однако я вновь не решился на откровенность и в офисе встретил друга подчеркнуто равнодушно, лишь оставил на столе вазу с его любимыми шоколадными круассанами, а на маленькой кухоньке уютно посвистывал чайник.

– Доброе утро! – с порога поприветствовал Филипп, отряхивая пальто и волосы от снега. Шляпу он принципиально не носил, предпочитая ей клетчатое кепи; впрочем, сегодня не было даже его. Я оторвался от газеты, смерил его внимательным взглядом и коротко кивнул:

– Закрой дверь, холодно. Боже, как не хватает камина!

Филипп всплеснул руками и поспешил исполнить просьбу. Его окутывала особенная аура ожидания Рождества, меня же оно не радовало. Праздники, какими бы ни были – мелкими, вроде дня рождения сержанта Оливера, не в обиду ему сказано, или крупными, такими как приближающиеся новогодние торжества, – я перестал любить, едва заметил, что мне больше не с кем их проводить. И пусть сейчас все начало меняться, подчинить себя гораздо сложнее, чем испортить их. Уговоры бессильны – коллега это знал, однако прежде ему подобное как-то удавалось, хотя и редко. Задумавшись, я дернулся, ощутив на щеке ледяную ладонь, и Филипп по-мальчишески расхохотался, наверняка потешаясь над моим растерянным видом.

– Филипп! – воскликнул я, выронив «Таймс». – Будь серьезней, черт возьми!

– Не могу, – честно признался он и подцепил из вазочки самый толстый круассан. – К тому же я достаточно молод, чтобы позволить себе быть несерьезным.

Его попросту забавляло мое выражение лица, не иначе. И все же как ни старался, я не мог на него всерьез разозлиться. Тут Филиппа, направившегося было на кухню, осенило:

– Бог мой! Мы забыли о елке!

Я закатил глаза.

За чаепитием мы оба расслабились и пришли к консенсусу: все предновогодние приготовления мой молодой коллега берет на себя, не требуя помощи и содействия в деле столь глупом и бесполезном, как украшение рождественской ели или покупка подарков для инспектора Гаррисона и его помощника. Филипп кивал и пил горячий чай, в уме, насколько я его знаю, уже строя грандиозные планы, посвящать меня в которые пока не собирался.

– А что там, на столе?

Я проследил за его взглядом и нехотя ответил:

– Приглашение.

Он торопливо поставил чашку и потянулся за карточкой, а я жалел, что не догадался ее сразу сжечь. Дорогая плотная бумага с неброской, но стильной золотой каймой. Вдосталь налюбовавшись, Филипп наконец-то перешел к чтению.

– О!

Реакция была довольно предсказуема, если взять в расчет имя отправителя. Точнее, отправительницы – прекрасной, непостижимой и умопомрачительной.

– Нас приглашает сама Дафна Ричмонд! – вырвалось у него восторженно, на что я досадливо поморщился и сцепил пальцы на груди, всем видом демонстрируя пренебрежение:

– Прекрати, пожалуйста, восклицать. Так ты становишься похожим на не слишком привлекательную гимназистку.

– Это почему же непривлекательную?

Он почти оскорбился.

– Для привлекательной ты слишком похож на мужчину.

Филипп оставил мой ответ без комментариев, и я вернулся мыслями к витиеватому мелкому почерку на карточке. У этой загадочной женщины был невероятно привлекательный почерк – аккуратный, округлый, с замысловатыми завитушками заглавных букв.

– Быть приглашенным в ее дом на празднование Рождества – о каком еще подарке я мог бы мечтать? – наконец выдал Филипп, демонстрируя возбужденный румянец.

– И речи быть не может.

– Что?

Я непреклонно покачал головой, однако обычно мягкий и ведомый Филипп не намерен был уступать.

– Что бы ты там себе ни напридумывал, – категорично начал он, – мы ответим на приглашение мисс Ричмонд…

– …вежливым отказом.

– Нет!

– Невежливым отказом?

Определенно, нам предстоит серьезная битва.

– Мы пойдем, и точка.

Наши взгляды скрестились точно шпаги, ни один не желал сдаваться. Голубые глаза Филиппа сверкали решимостью, я щурился, но не отводил взгляда. Наконец я сморгнул и криво ухмыльнулся. Коллега сразу занервничал:

– Что? Что случилось?

Я откинулся в кресле и засмеялся:

– У тебя вся рубашка в шоколаде!

Филипп посмотрел на свои пальцы, а потом на вытекающую из рогалика начинку. Улыбка тронула и его губы, когда он со вздохом сказал:

– Что ж, по крайней мере я угадал и ее в этом круассане оказалось в два раза больше, чем в остальных…

* * *

Зима радовала глаз. На моей памяти столько снега выпадало всего пару-тройку раз, и то давным-давно. Мы направлялись к клиентке сообщить об удачном завершении дела. С неба падал крупный пушистый снежок, очень быстро облепивший серые ветви голых деревьев и скрывший унылую брусчатку. Автомобили не спешили нарушить девственную чистоту снежного покрова, глаза слепило от отражающегося в нем солнца. И только меня терзали тягостные мысли.

– В чем дело? – спросил Филипп. – Тебя что-то беспокоит?

– Беспокоит? – переспросил я, оторвавшись от созерцания своих ботинок. – А тебя разве нет?

– Меня беспокоишь ты! – не сдержавшись, воскликнул Филипп, и мирно копавшаяся в снегу собака испуганно залаяла. – Право слово, ну хотя бы притворись, что счастлив! Ради меня!

Я даже остановился посреди дороги, и он от неожиданности обогнал меня на несколько шагов.

– Вся эта красота, она такая… как с открытки, – задумчиво, особо ни к кому не обращаясь, пробормотал я. – Просто не Рождество, а мечта. Разве так бывает? Это неправильно, не по-настоящему. Неужели ты не чувствуешь?

Он развернулся и зашагал дальше.

– Филипп!

Не остановился и даже не сбавил шагу.

– Филипп! Почему? Почему я должен быть счастлив?

– Потому что в Рождество люди должны быть счастливы. Неужели это так сложно понять? – Он обернулся и смотрел на меня возмущенным взглядом, точно был вынужден разъяснять ребенку банальные вещи. – Это день, которого ждешь весь год, день, в который исполняются желания и происходят чудеса.

– Тебе мало чудес?

Подумалось вдруг: каким я ему вижусь сейчас? Черным призраком с неподвижным, точно вырезанным из слоновой кости лицом посреди белого безмолвного великолепия? Хотел бы я знать.

– Не таких. Настоящих.

Больше мы к этому разговору не возвращались, заключив негласное перемирие, однако в душе я надеялся, что Филипп забудет об этом досадном эпизоде, благо, уверен, вечеринка у мисс Ричмонд превзойдет все его даже самые смелые ожидания. Я не знал, откуда в моей голове подобные мысли, но был твердо уверен: эта ночь запомнится нам надолго.

И вот последний день перед Рождеством наступил. Внезапно.

Филипп ввалился в офис нашего агентства ближе к вечеру, когда я сидел за столом и пытался разобраться в причинах своего дурного настроения, если исключить сам факт праздничной суеты.

– Добрый вечер! – громко поприветствовал он.

Я поднял на него затуманенный взгляд и вымученно улыбнулся:

– Все тот же праздничный настрой?

– Если ты надеялся, что я выдохнусь и устану, то напрасно. – Он скинул пальто и продемонстрировал объемный пакет: – Смотри, что я принес.

С этими словами он достал гирлянду и принялся развешивать ее по краям окна. Закончив, вставил вилку в розетку и переключил рычажок. Полутемная комната озарилась мерцающим светом разноцветных лампочек. Это было красиво, и я не мог подобрать слов, чтобы выразить свои чувства вслух, поэтому просто сказал:

– Снег пошел.

Пушистые снежинки, подхваченные легкими дуновениями ветерка, парили в воздухе, танцуя, как в стеклянном шаре. Рамка из мигающих ламп отбрасывала блики на темное стекло, а в нем отражались двое. Это было поистине волшебно.

Я встал рядом с другом и заставил себя произнести:

– Ради тебя.

– Что? – не понял он. Я уперся кулаками в подоконник и не отрывал взгляда от пляшущих снежинок, потому ответил не сразу:

– Я пойду к мисс Ричмонд ради тебя. Надену фрак ради тебя. Буду улыбаться и делать вид, что счастлив. Ради тебя.

Я не знал, какого ответа ждал. И нужен ли он вообще.

Вернувшись в кресло, я спросил, не оборачиваясь:

– Что еще в том пакете?

Филипп суетливо зашуршал, извлекая покупки на стол:

– Предпраздничный ужин. Завтра в это время мы будем в гостях. И я принес кое-что.

Он расставил угощение, разложил по тарелкам, открыл шампанское. Я подыграл, поставив пластинку Johnny Doods, музыку которого любили мы оба. Поужинав, мы сели так, чтобы видеть яркие переливы гирлянды, и наслаждались молчанием.

Все-таки хорошо, когда есть тот, с кем можно так помолчать.

* * *

Наступило время собираться на вечеринку, и возникли новые сложности. Филипп оглядел меня с ног до головы и пришел в недоумение.

– Что это?

– Фрак, – ответил я, оправляя лацканы перед зеркалом в маленькой уборной.

– Я вижу. Двадцатый век на дворе, ты в этом старье идти собрался?

Время поджимало. Филипп уже облачился в костюм-тройку, нарочно неряшливо расстегнул пару верхних пуговиц рубашки, по-модному уложил волосы на косой пробор, приобрел светло-коричневые ботинки в тон костюму и был весьма собой доволен.

– Зря ты так. – Я пригладил волосы гелем, хотя они и так блестели. – Фрак универсален. Не знал, что ты такой модник.

Филиппа переполняла энергия, он предвкушал приятную ночь, и ничто не могло помешать его счастью, даже неудачный, на его взгляд, наряд спутника.

– Идем, машина подъехала, – поторопил он.

Ему удалось уговорить меня воспользоваться услугами такси, ибо снегопад, начавшийся накануне вечером, не прекращался. Спустя четверть часа мы стояли на крыльце белоснежного особняка мисс Дафны Ричмонд.

Войдя внутрь, мы словно попали в другой мир, полный красок, ослепительного сияния и будоражащего, ни с чем не сравнимого аромата высшего общества. Именно так я себе все представлял – впрочем, самые смелые фантазии померкли в сравнении с изяществом и дорогим шиком сияющего холла, украшенного к торжеству умелой рукой столичного дизайнера. Я почти ослеп от великолепия, однако это было лишь начало.

– Не стой столбом, снимай пальто, – негромко велел я Филиппу, взяв себя в руки. Затем невозмутимо разделся и отдал верхнюю одежду дворецкому. Друг повторил за мной, явно все еще пребывая под впечатлением.

– Идем, – я потянул его за собой влево, и мы оказались в небольшом помещении, переоборудованном в мужскую гардеробную. Я достал из внутреннего кармана расческу и тщательно прошелся ею по напомаженным волосам, которые, к сожалению, могли быть весьма непокорными. Поймав мой взгляд в зеркале, Филипп покачал головой:

– Ничего, просто… Спасибо, что согласился пойти, без тебя мне было бы немного неловко.

– Тогда не будем заставлять леди ждать.

Плечом к плечу мы вышли к лестнице, на первой ступеньке которой, чуть привалившись спиной к перилам, стояла сама мисс Дафна Ричмонд.

И она ослепляла.

– С наступающим Рождеством! – пропела женщина, заметив нас, и танцующей походкой приблизилась, на ходу протягивая узкую ладошку для поцелуя. – Я очень переживала, что вы не придете.

– И совершенно напрасно, – вышел я вперед, чтобы едва коснуться губами сияющей белоснежной кожи. Скорее всего, коллега ждал от меня резкости, но, в отличие от него, меня с детства учили правильно вести себя с дамами, даже если они были неприятны. Дафна улыбнулась своей чарующей улыбкой и повернулась к Филиппу:

– Теперь, пожалуй, могу быть спокойна. Прошу, господа, идемте за мной. Ужин уже подали.

Хозяйка круто развернулась, взметнув шифоновый шлейф золотисто-черного платья, и стремительно ворвалась в обеденный зал, где собрались остальные гости. Пахло крайне аппетитно, Филипп сглотнул голодную слюну. Я же замер в дверях, окинул взглядом сидящих, быстро и четко выхватывая в толпе знакомые лица. Филипп незаметно потянул меня за руку.

– Что с тобой? – шепотом спросил он.

– Здесь Гаррисон и Оливер, – одними губами ответил я. Друг пожал плечами, не видя в этом ровным счетом ничего удивительного:

– Ну и что? Это рождественский ужин, принято приглашать много гостей.

– Машинистка Дорис Ламберт.

– Мисс Ричмонд практически спасла ей жизнь, – парировал он, едва заметно раздражаясь.

– Хелен Ларсен. Ричард Диксон.

Филипп нашел глазами первых клиентов нашего детективного агентства.

– И? Может, они дружат семьями?

– Ты в это веришь? Присмотрись. Они все здесь…

С грохотом отодвинув стул, со своего места поднялся инспектор:

– Джулиус! Мистер Фелтон! Проходите скорее, не стойте на пороге.

Филипп занял место напротив, по соседству с Томасом Оливером – молодой шотландец как раз воздавал должное румяной куриной ножке в медовой карамели, – а я, помедлив, сел рядом, благо стул пустовал, и нам не пришлось разлучаться. Голоса за столом набрали прежнюю громкость, искрясь перезвонами женского смеха с вкраплениями мужественного баса, глубокого баритона и негромкой музыки мерно поскрипывающего граммофона. Я уныло ковырял вилкой несчастную отбивную под кисло-сладким соусом, почти не глядя в тарелку.

– Прелестный ужин, не правда ли? – поинтересовалась миссис Гаррисон. Филипп улыбнулся ей и кивнул:

– Прелестный, вы абсолютно правы. А как вы познако…

– А не перейти ли нам в гостиную?

Чей-то громкий голос заглушил его недосказанный вопрос, и неизвестного затейника дружно поддержали. Мерзко лязгнула вилка и со звоном упала на пол, выскользнув из моих пальцев. Филипп удивленно вскинул брови:

– Что сегодня с тобой?

Я даже не попытался поднять потерянный прибор. Вместо этого подчинился импульсу, схватил друга за запястье и, наклонившись, прошептал:

– Это все ненастоящее. Ненастоящее, понимаешь?

Наконец до меня начало доходить, что не давало покоя все последние дни. Идеальная погода, счастливые люди, даже мое собственное согласие пойти на эту чертову вечеринку. Я не мог понять, почему согласился, ведь твердо дал Филиппу понять: этому не бывать. Когда все пошло по иному пути? Пытаясь вспомнить, что произошло после нашего разговора о моем прошлом, я натыкался на глухую стену.

Филипп вдруг без предупреждения приложил ладонь к моему лбу.

– Прошу, прекрати, – как-то жалобно попросил он. – Хотя бы сейчас, здесь, не ищи проблем. Ты же обещал!

Я выпустил его запястье.

– Хорошо.

– Вот и чудно. – Он поднялся, заметив, что мы остались за столом практически одни. Я не находил достаточно убедительных слов, чтобы донести до него мою догадку. Это все иллюзия! Нас водят за нос!

Гости собрались в просторной гостиной, стараниями умелой хозяйки превращенной в импровизированный танцевальный зал с мягкими диванчиками вдоль стен для тех, кого танцы в силу возраста или иных причин не интересовали. Но самым примечательным была рождественская ель. Огромная, под два метра, идеальной конусообразной формы, она сияла и переливалась разноцветными огнями и пестрела стеклянными игрушками, красивее которых мне прежде не доводилось видеть. Звезда на макушке загадочно подмигивала, создавая неповторимое новогоднее настроение. Ее отблески падали на паркетный пол, начищенный до блеска, и гостиная казалась наполненной светом и теплом. В центр вышла мисс Дафна, все взгляды немедля устремились на нее.

– Сначала фанты, потом танцы! – громко оповестила она и захлопала в ладоши, заливисто рассмеявшись. Филипп зачарованно глядел на нее, а потом вдруг стремительно побледнел.

– Джулиус… Джулиус, – испуганно проблеял он, отступая назад, за мою спину. – Пошли отсюда. Хочу подышать.

Его много чего пугало: мумии, трупы, морги и привидения. Но чтобы он бледнел при виде наряженной ели…

– В чем дело? – Я вышел вслед за ним, не особенно стремясь играть в фанты.

– Не знаю, как объяснить, – замялся он. Мы стояли у окна в конце коридора, куда звуки музыки и смеха почти не доносились. Окно равнодушно темнело, отражая его растерянное и смущенное лицо. – В общем, я… Я просто…

– Что? – Я не на шутку встревожился. Однако, услышав признание, не сдержал облегченной улыбки. – Ты серьезно? Совсем не умеешь танцевать? А как же бурная студенческая жизнь?

– Я боксировал, сочинял стихи, рисовал стенгазету и писал для нее статьи. Если бы я еще танцевал, то стал бы идеальным. Это, пожалуй, слишком.

– Что ж, – ответил я. – Тогда придется научить тебя.

Не дав другу и слова вставить, я взял его за руку, вторую заставил положить себе на плечо. Расстояние между нами сократилось. Ладонь легла Филиппу на пояс так легко, что прикосновение едва ощущалось.

– Смотри в глаза партнерше. – Я кривовато улыбнулся, когда он дернул головой, едва не ударившись лбом о мой подбородок. – Она должна видеть в тебе опору. Веди ее.

Я сильнее сжал пальцы на его поясе, сделал шаг вперед, и Филипп против воли подчинился, сделав шаг назад.

– Счет простой. Подчинись ритму. Раз, два, три, поворот. Раз, два, три, поворот. Раз, два, три…

Ноги скользили по паркету, в голове звучали три простые цифры, стирая прочие, такие путаные мысли. Я держал Филиппа так, словно вокруг – пустота, и ветер, бьющийся в ней, мог разлучить нас. Танец – это совсем не сложно. Просто нужно почувствовать единение и услышать музыку. Не ту, что гремит и скрипит в ушах, а ту, что играет в сердце.

Раз, два, три. Шаг вперед. Раз, два, три. Поворот. Не отрывать взгляда, не опускать голову. Позволить мыслям уложиться так, как им надо, воспользоваться краткой передышкой перед опасностью, которая, я верил, нас непременно здесь поджидает.

– Вот видишь, все не так безнадежно. – Я остановился и отпустил его ладонь.

– Это… – Филипп запыхался. Наверное потому, что все это время практически не дышал. – Это вальс!

– Ну да.

– Никто давно не танцует вальс. – Он привалился к стене, украдкой переводя дух. – Ты будто из прошлого века. Уфф…

Друг прикрыл глаза и не увидел моего удивления. Я поведал ему всю свою непростую историю, однако одной вскользь произнесенной фразой Филипп дал мне новый повод для подозрений, ведь говорил так, будто ничего не помнил, будто той исповеди вовсе не было.

– Идем. – Я круто развернулся и, не дожидаясь, направился обратно в гостиную.

Фанты как раз подходили к концу, как, собственно, и сам вечер. Близилась заветная полночь. Я вошел следом за Филиппом, и это спасло меня от участи быть пойманным особой с завязанными глазами.

– Попался! – цепко схватила она его за воротник и без предупреждения впилась в губы страстным поцелуем. Я не успел предупредить моего друга, как мисс Ричмонд отстранилась и, стянув повязку, громко провозгласила: – Фант засчитан!

Все стояли и аплодировали смелости хозяйки, а Дафна подмигнула смущенному Филиппу и упорхнула прочь, объявляя на ходу:

– Дамы и господа, наполняем бокалы! До полуночи сорок минут!

Нас закружило и разделило, так что я был предоставлен сам себе, проведя это время в кресле подальше от суеты, издали наблюдая за тем, как мелькает макушка компаньона в веселящейся толпе. Странное возбуждение, бродившее в крови последние несколько дней, заставляло сердце биться так быстро, что мне не хватало кислорода. Сам воздух этого роскошного светлого дома давил на грудь, не позволяя дышать, подавляя волю и будоража чувства. Ослепительная хозяйка в моих глазах точно расплывалась, сливаясь с фоном, и становилось страшно. По-настоящему страшно. Если бы не присутствие рядом Филиппа, никакие силы – ни земные, ни небесные – не заставили бы меня переступить порог. Его наивная вера в чудеса стала моей путеводной звездой.

А потом раздался крик…

* * *

– Что случилось?! – в мою руку вцепилась юная девушка с густо подведенными черным глазами. Сейчас в них плескался испуг. Я бросил взгляд в сторону дверей и увидел заплаканную служанку с лицом, преисполненным такого ужаса, что казалось удивительным, как бедняжка держится на ногах. К ней подбежала мисс Ричмонд и, обняв за плечи, вывела вон. Впрочем, замять неприятный инцидент не удалось: гости один за другим потянулись к выходу, и я вслед за ними. Толпу вело любопытство, меня – дурное предчувствие.

Обостренная интуиция была одним из следствий моего проклятия, и, остановившись у подножия парадной лестницы, я с мрачным удовлетворением отметил, что снова не ошибся. Увы, сей факт едва ли оправдывал то, что все мы в тот момент имели несчастье лицезреть.

– Она мертва, Джулиус.

Бледно-голубые глаза Филиппа выражали растерянность. Пока – только ее. Даже больше, чем изломанное тело на полу, меня страшила его реакция. Я поспешил оттеснить юношу в сторону. Как раз вовремя на помощь подоспел инспектор Гаррисон. Он склонился над телом и хмыкнул в густые усы. Я присел рядом на корточки, заслоняя нас от посторонних взглядов.

– Шея сломана, – тихо сказал инспектор. – Прискорбный случай, очень прискорбный. Одна из гостей, взгляни на платье.

Я же смотрел на лицо, точнее в застывшие глаза, слепо глядящие куда-то в пустоту. Совсем юная.

– Пропустите, наконец! Пустите, я сказал! Лейзи! Лейзи!

Я едва успел выпрямиться, как к нам подскочил молодой человек и рухнул на колени, не щадя дорогих брюк. Несколько секунд он не двигался, точно надеялся разглядеть ошибку, но ее не было. Ладони осторожно, ласково сжали круглое личико мертвой девушки.

– Лейзи, – повторил он. – Почему?..

И тут я узнал его. Ричард Диксон. А несчастная у его ног, вероятно, та самая юная особа, чья фотокарточка хранилась под его подушкой и отношения с которой не поощряла мать. Сейчас дерзкий и надменный отпрыск родовитого семейства не походил на себя прежнего. Я видел это и раньше, но не мог привыкнуть к тому, как горе меняет людей. Я отвернулся и столкнулся с Филиппом, неотрывно следившим за Диксоном, притом молча, что вовсе на него непохоже.

– Филипп? – негромко позвал я, возвращая друга к реальности. – Идем, позволим профессионалам заняться делом.

– Мне вызвать полицию? – деловито осведомилась Дафна и, спохватившись, виновато улыбнулась. – Простите, вы и так здесь. Но, может, нужен врач?

Гаррисон потянулся к карману, но не нашел там сигарет и нахмурился:

– Было бы кстати. И пожалуйста, кто-нибудь уведите этого джентльмена и дайте ему воды.

Миссис Ларсен, его тетушка, помогла сержанту, и скоро плач Ричарда стих. Гости, перешептываясь и ахая, потихоньку разошлись.

До Рождества осталось тридцать минут.

В голове до сих пор не укладывалось, как такое могло произойти. Нелепая случайная смерть на рождественском вечере – как клякса на белоснежном листе бумаги. Это безобразное пятно расползалось по дому, задевая черными щупальцами безукоризненное убранство, праздничную атмосферу и самих людей, собравшихся здесь. Все словно вмиг помутнело и выцвело, как черно-белая фотография. Все больше сквозь искрящийся лоск пробивалось то ненастоящее, что так смутило меня в сей идиллической картине. Я смотрел сквозь и почти видел. Однако главного по-прежнему не улавливал.

– Это ужасно, да? – вдруг негромко произнес Филипп. Мы стояли у того самого окна, возле которого совсем недавно танцевали. Казалось, с тех пор прошла вечность. – Ужасно, что та девушка умерла, а я думаю о том, что вечер безнадежно испорчен.

Он поднял на меня взгляд. Глаза казались еще больше и ярче от блестящих в них слез. Захотелось сказать что-то, сделать так, чтобы он перестал переживать. Вместо этого я отвернулся и облокотился на подоконник:

– Ничего. Ты просто человек. Люди всегда такие. Непостоянные.

– Даже не знаю, утешение это или укор. – Филипп вздохнул, и я почувствовал, как он резко повернулся на звук чьих-то шагов.

– Джулиус, – инспектор Гаррисон по очереди смерил нас хмурым взглядом, – мне сказали, ты разговариваешь с юным Диксоном. Как там бедный парнишка?

– Я не видел Ричарда с того момента, как его увели миссис Ларсен и Оливер, – возразил я спокойно, хотя внутри разгоралось пламя тревоги. Филипп сделал шаг ко мне:

– Джулиус был со мной. Мы все это время стояли тут. А кто вам такое сказал?

– А черт его знает. – Детектив, не сдержавшись, громко выругался, не посчитав нужным извиниться. Впрочем, его можно понять. – Пойду сам его поищу. Нехорошо получилось, все-таки невеста погибла. Земля ей пухом.

Мужчина пошел обратно. Я кивнул Филиппу, тоже трогаясь с места. Мой друг понял намек, и скоро мы втроем остановились возле комнаты, где, по словам Хелен Ларсен, она оставила племянника. Я протянул руку к двери, но отчего-то замешкался. Гаррисон опередил меня.

– Мистер Диксон! – гаркнул он и почти тотчас вошел внутрь. К нашему обоюдному удивлению, комната оказалась пуста.

– Может, вернулся в холл? – робко предположил Филипп, обходя спальню. Я прикрыл глаза, прислушиваясь, и лишь на долю секунды опоздал.

– Нет, Филипп, стой! – крикнул я, протягивая руку, однако он уже толкнул дверь ванной. Гул моего сердцебиения затмил остальные звуки. Но их и не было. Войдя следом, я обнаружил друга неподвижно стоящим посреди уборной. Прямо перед ним была наполненная до краев ванна, вода в которой розовела от растворенной в ней крови. Безжизненное лицо Ричарда Диксона было повернуто к нам, и на нем я прочитал безмерное удивление. Молодой человек был окончательно и бесповоротно мертв.

А на его груди лежала перевернутая карта Таро с изображением Шута.

От моего прикосновения Филипп болезненно сжался и без слов вылетел прочь из комнаты, по дороге едва не сбив с ног припоздавшего сержанта Оливера.

– Что скажешь, Джулиус? – Гаррисон приблизился к телу и опустил палец в розовую воду, измеряя температуру. – Горячая.

Я оглянулся, надеясь увидеть Филиппа, но тот не вернулся. Может, и к лучшему. Происходящее больше не походило на мирное рождественское торжество старых друзей. Что-то черное и страшное нависло над особняком, крылатая тень смерти, которую я почувствовал, но не узнал.

– Джулиус?

– Простите, – я подошел к остывающей ванне, постепенно возвращая потерянное самообладание. – Мы не будем ждать судебного медика?

– В управлении сказали, что в такую погоду, да еще и накануне праздника никто сюда не доберется, – встрял Томас, без особого смущения или отторжения разглядывающий труп. – Ого, у него вены вскрыты, да?

Глаза не подвели шотландца. Одна рука Ричарда Диксона свешивалась через бортик, и меловое запястье перечеркивали глубокие раны с неровными краями. Кровь медленно капала на кафельный пол.

– Самоубийство? – предположил Гаррисон, однако видно было, что сам он не очень верит. Я покачал головой:

– Не факт. Конечно, нужны результаты обследования медиком, но вспомните про гадальную карту. Разве Диксон-младший увлекался Таро? До такой степени, чтобы перед самоубийством, совершенным, скорее всего, в горячке, озаботиться подбором подходящего аксессуара.

Инспектор хмыкнул в усы:

– Вижу, ты полон идей. Радуешься возможности распутать очередную мистическую тайну? Что ж, идем, сообщим родственнице, а после обсудим всё.

Сомнительное удовольствие доносить скорбную весть я оставил представителям закона, а сам направился в сторону мужской гардеробной. Отчего-то мне казалось, что друга я найду именно там.

И в очередной раз не ошибся.

– Что же это происходит?

Вопрос застал меня врасплох, я остановился в дверях, глядя в сгорбленную спину юного компаньона. Филипп медленно обернулся, обдав меня полным горечи взглядом. Нас разделяло десять коротких шагов, показавшихся непреодолимой пропастью. Да, то был мой мир, не его. Стало нестерпимо страшно, что и он это понял.

– Их кто-то убил, да? – безжизненным голосом спросил Филипп. Я кивнул, быстро преодолевая расстояние между нами.

– Да. Тебе не обязательно интересоваться этим, если не хочешь.

– Хочу? – переспросил он, и влажно блестящие голубые глаза прояснились. Лицо озарила тень былой улыбки. – Хочу, наверное. Мы же партнеры. Где ты, там и я.

Сердце замерло на вдохе.

Какой же он все-таки непосредственный. Только что едва не плакал, и вот уже доверчиво и открыто смотрит на меня. Будто в моей власти разогнать все его страхи. Иногда покорность пугала, точно я в собственных глазах превращался в зловещего кукловода, а он – в марионетку, подвластную любому моему слову. Но ведь был же перелом! После трагической исповеди я впервые почувствовал себя слабым перед силой его огромного сердца. Однако сейчас и тени той силы не осталось. Словно ничего и не было.

– Ладно, – наконец вымолвил я. – Мы еще не обсуждали это с инспектором, но у меня есть гипотеза.

– Нисколько в тебе не сомневаюсь, – похвалил Филипп без тени насмешки. – Гипотезы – твой конек.

– Мне бы хотелось, чтобы детектив тоже ее услышал. Идем в гостиную?

– Идем, – Филипп прошел мимо, и я ощутил легкий цитрусовый запах от его волос. Настоящий. Или нет? Что здесь было настоящим, а что – спланированной постановкой невидимого убийцы? – Джулиус?

Пришлось отложить размышления хотя бы на пять минут, которые потребовались, чтобы найти Гаррисона.

Инспектор времени даром не терял. Гостиная встретила нас напряженной тишиной и затравленными взглядами. На диванчиках вдоль стен сидели гости в полном составе во главе с обворожительной, несмотря ни на что, хозяйкой. Ее поза выражала скорее не страх или подавленность, а легкое раздражение, разбавленное толикой нетерпения; взгляд перемещался по комнате, ни на чем не останавливаясь, пока она не заметила нас.

– Наконец-то! – Дафна вскочила на ноги, и в трогательно сцепленных перед грудью холеных пальчиках было нечто театральное. Словно мы разыгрывали представление, не зная сценария и концовки. – Детектив-инспектор сообщил нам, что вы можете вычислить преступника!

Филипп рядом вытянулся в струну. Я давно заметил, что таким образом он реагирует на появление мисс Ричмонд со дня их первой встречи. Мне это не нравилось.

– Вероятно, вы неверно поняли, – не повышая голоса, однако достаточно твердо возразил я. – Могу лишь предполагать, а расследование лучше доверить профессионалам.

Дафна приблизилась и запрокинула голову, чтобы заглянуть мне в лицо. Полные губы алели в опасной близости.

– Не стоит преуменьшать свои заслуги, мистер Олдридж, – выдохнула она тихо. – Мы-то с вами знаем, на что вы способны.

Ее рука будто бы случайно коснулась моей, и женщина вернулась на свой стул, сияя позолотой на платье и в волосах. Сердитое покашливание Филиппа вернуло меня к действительности.

– Итак, мы имеем дело с убийствами, жестокими и тщательно продуманными, – я встал рядом с Гаррисоном. – Связь с полицейским участком нестабильна, мешают погодные условия. Пока метель не утихнет, помощь до нас не доберется, так что, вероятнее всего, и преступник не покидал дома. Иными словами, он среди нас.

Сказанное возымело эффект. Люди испуганно загомонили, и даже возмущение было наигранным. Подспудное чувство обмана, инсценировки никак не желало улетучиваться. Сержант протянул мне карту, найденную на теле Лейзи Уортон. Так я и думал. Влюбленные.

– Лежала прямо или перевернуто?

Оливер по-простецки почесал рыжий затылок – впрочем, в наблюдательности этого парня мне не раз пришлось убедиться.

– Прямо. Точно прямо.

– Замечательно, Томас. – Сержант расплылся в довольной улыбке, но быстро скис под суровым взглядом начальника. Филипп придвинулся ближе и, возможно, мне показалось, ненавязчиво встал между мной и шотландцем. Мое воображение сегодня играло против меня.

– Что все это значит? – вклинилась мисс Дорис Ламберт. От меня не укрылось, что девушка не поддалась общей панике и с совершенно серьезным и собранным видом ждала ответа на свой вопрос.

– Это значит, мисс Ламберт, что убийца в курсе личной жизни убитых, собирал сведения о них или был другом или даже родственником. – Тетя Ричарда, Хелен Ларсен, перестала плакать и удивленно вскинула брови. – Мы не можем предсказать, кого он выберет следующим, если захочет продолжить. Поэтому советую следовать указаниям инспектора Гаррисона.

Детектив велел всем сидеть в гостиной и никуда не отлучаться, пока мы не обыщем особняк сверху донизу, после чего наш разговор перетек в коридор, подальше от лишних ушей.

– Я надеялся, ты успокоишь людей, а не напугаешь их еще больше, – проворчал Гаррисон. Лишенный своих ядовитых сигарет, он ворчал больше обычного. – Хотя чего еще ожидать от сумасшедшего вроде тебя.

– Почту за комплимент, – я шутливо поклонился.

Филипп неодобрительно покачал головой, однако мы с инспектором и не думали серьезно обижаться, благо наше знакомство длится достаточно долго, чтобы видеть друг друга насквозь. Каким бы твердолобым болваном он порой ни выглядел, на дне колючих вечно прищуренных глаз я отчетливо наблюдал отражение себя.

Мы добрались до покинутой столовой. Я подгреб под себя крайний стул и уселся на него верхом – такая поза помогала думать. Филипп пристроился рядом, облокотился на стол и трогательно положил голову на руки. Кроме того, он был непривычно молчалив последние полчаса, что в изрядной мере сбивало меня с мысли и огорчало.

– Полагаю, настало время, фигурально выражаясь, раскрыть карты. – Гаррисон развалился напротив, Оливер, как верный подчиненный, замер за его плечом, готовый записывать мои слова в блокнот, который каким-то чудом захватил с собой на праздник. Я собрался с силами и начал:

– Мне доводилось изучать тарологию, толкование карт я помню довольно четко. И, если память мне не изменяет, наш неведомый убийца оставляет зашифрованные послания. Точнее, объясняет, почему выбрал именно эту жертву.

Филипп заинтересованно поднял голову:

– Объясняет? Как?

– Наверное, эти карты что-то значат. Да? – Оливер оторвался от записей и только после того, как озвучил мысль вслух, сообразил, что его никто не спрашивал. Парень залился краской и уткнулся в блокнот. Как я уже отмечал, полицейским он был толковым.

– Ты совершенно прав. Итак, Лейзи Уортон – Влюбленные. Кроме ясного и напрашивающегося значения, в прямом положении она несет более глубокий смысл. Эта карта показывает, что девушка была на грани выбора, боролась между чувствами и разумом, от этого зависело ее будущее. Влюбленные символизируют переходный период, важное решение. – Я прервался, дав слушателям время все осознать. – Теперь Ричард Диксон. Шут, она же Глупец, Дурак. Думаю, тут все и так понятно. В перевернутом положении эта карта символизирует потерю ориентиров, безответственность, глупость, моральное падение. Есть и более конкретные значения. Например, – я намеренно сделал паузу, – измена.

Гаррисон наконец почувствовал себя увереннее, добравшись до момента, где мог применить профессиональные навыки:

– Выходит, парочка переживала отнюдь не лучшие времена? Если наш любитель пасьянсов прав, Диксон гулял от невесты, а та начала, в свою очередь, размышлять, не бросить ли ветреного женишка и начать жизнь заново. Вполне типичная история. Но откуда убийце знать интимные подробности? Если он, конечно, не родственник или… Постойте-ка, из родственников у парня только тетя, которая, коль кому интересно мое мнение повидавшего виды полицейского, на преступление едва ли способна. Но ведь может быть и любовница. Не одна, естественно, а с подельником.

Я вяло хлопнул пару раз в ладоши:

– Браво. Какая длинная цепочка размышлений, инспектор. Я вами горжусь.

– Дерзить будешь, когда поймаем преступника и отправим на виселицу.

Не скажу, что теория Гаррисона привела меня в восторг, однако я, как мог, убеждал себя, что это дело не имеет ко мне решительно никакого отношения.

– Рождество наступило.

Мы все в едином порыве повернулись к Филиппу. Он все так же меланхолично облокачивался на стол и теребил часы на запястье. Стрелки показывали без четверти час. Рождество и впрямь наступило.

– План таков. Мы с сержантом идем наверх и обследуем весь этаж, – распорядился Гаррисон. – Джулиус, на тебе крыло для слуг, один справишься?

– Я с ним, – внезапно твердо возразил Филипп.

– Бросьте, мистер Фелтон. На вас лица нет, идите к остальным гостям и сидите тихо.

– Нет, – я будто со стороны услышал свой голос. – Мне будет спокойнее, если он рядом.

– Дело ваше, – детектив махнул рукой. – Сержант, оружие при вас? Тогда идем. Встретимся через час здесь же.

Оставшись наедине с другом, я без обиняков сообщил, что нисколько не расстроюсь, если он решит присоединиться к остальным в гостиной. Скрыть радость от его отрицательного ответа было нелегко. Я не кривил душой, заявляя, что с ним мне спокойнее не только за его жизнь, но и за себя, ведь Филипп – моя путеводная звезда.

Пустые узкие коридоры служебного крыла навевали тоску, там я не чувствовал решительно ничего, даже той неумолкаемой тревоги, что грызла меня весь вечер. Абсолютная пустота, словно здесь никогда не жили люди. Эмоциональный вакуум с лихвой компенсировался теплом, исходящим от Филиппа.

– А вдруг следующая жертва – мисс Ларсен? – внезапно предположил он, и я удивленно приподнял брови:

– С чего бы?

– Просто предыдущие два… два человека, – от меня не укрылись его секундная заминка и легкая бледность, залившая щеки, – принадлежали одной семье. Осталась только она.

Такая мысль не пришла в голову ни мне, ни инспектору, а меж тем в ней была определенная логика. Я решил, что не помешает вернуться и проверить. Ободренный моей реакцией, Филипп повеселел, насколько это возможно в сложившихся обстоятельствах, и первым приблизился к дверям гостиной.

Но войти мы не успели.

Выстрел опередил нас всего на мгновение. Одновременно с этим в гостиной раздался испуганный женский вскрик, двери распахнулись, однако я уже не видел, кто из них показался, потому как спешил по злополучной лестнице наверх, откуда послышался звук. На втором этаже я несколько замешкался, но Филипп обогнал меня, безошибочно угадывая направление. Я побежал следом и вместе с ним обнаружил сержанта Оливера, застывшего над истекающим кровью телом. Когда Томас обернулся, его глаза были полны ужаса, граничащего с безумием. Губы дрожали, но с них не срывалось ни звука. В руках сержант сжимал пистолет.

– Что случилось, Томас? – Я сделал шаг, и парень отбросил оружие в сторону, рухнул на колени и разрыдался. Внутри меня все сжалось и оборвалось. Я еще не знал, что́ увижу, но чувствовал. Боль. Страх. Неверие. Все это ощутил и я, опустившись на пол рядом с рыдающим сержантом.

Гаррисон был еще жив.

– Джу… Джулиус…

Я склонился к его лицу, пытаясь расслышать неразборчивые слова. Из раны на груди хлестала кровь, я не мог оторвать от нее зачарованного взгляда. Жизнь уходила из тела моего старого друга.

– Джу…ли…

Глаза инспектора расширились и остекленели. Сознание медленно погасло, оставив только матовую пустоту. Сердце остановилось навсегда.

В голове зародился огонь, он разрастался, заполняя собой все, застилая красной пеленой затуманенный взгляд. Если бы не теплые руки, сжавшие мои плечи, я не знаю, что натворил бы.

– Он умер, все. Пожалуйста, приди в себя, Джулиус, – донесся до меня тихий голос, и только он сумел вывести меня обратно к свету.

Гости, точно стадо тупых овец, сгрудились вокруг, охая наперебой и задавая глупые неуместные вопросы. Оливер перестал плакать, просто сидел на полу и протяжно стонал. Горе и вина терзали его, однако я вдруг осознал, что не жажду мести. Справедливости – да, но не мести.

– Филипп, отведи сержанта в какую-нибудь комнату и запри. Поговорим с ним позже.

– Я не хотел его убивать! Это вышло случайно! – вдруг выкрикнул шотландец, а после развернулся, как во сне, и сам побрел вперед, позволяя увести себя.

Пистолет остался валяться на полу, поднимать его не было желания. Неподалеку лежало еще кое-что. Гадальная карта. Рука Гаррисона почти касалась ее. Я поднял Императора и спрятал в карман.

Меня ждал неприятный разговор с миссис Гаррисон.

Через некоторое время, оставшись наконец наедине с собой, я опустил отяжелевшие веки и позволил мыслям скользить спокойно и плавно. Гаррисона, старого доброго ворчливого Гаррисона больше нет, он умер от случайного выстрела своего помощника. До сих пор сей факт не укладывался у меня в голове. Большего абсурда и придумать невозможно. Если поразмышлять – что все это вокруг, коль не абсурд? Ночь, которой не должно было быть в принципе. Я не должен был доставать старый фрак, идти в дом этой женщины и видеть, как умирает мой друг, а Филипп не должен был забыть историю, что я поведал ему о себе. Однако же он ни словом не обмолвился о ней, хотя это было… Но когда?

– Ты здесь? – Дверь курительной скрипнула, пропуская внутрь ссутулившуюся фигуру Филиппа. Юноша был бледен и взлохмачен, глаза влажно блестели, как в лихорадке. – Не помешаю?

Не получив ответа, он сел на подлокотник моего кресла.

– Мне тоже очень грустно. Но скажи, ведь Томас, он… он же не специально, да?

– Нет, – я зарылся пальцами в волосы и от души дернул. Боль придала новых сил. – Император в колоде Таро означает авторитет, логику, управляющее положение. Хотя едва ли этой картой убийца хотел похвалить детектива. Могу предположить, что он имел в виду способность Императора препятствовать чужому продвижению и подавлять своей волей.

Филипп завозился, устраиваясь поудобнее:

– Но Гаррисон не такой… был не такой? И все же…

Уверен, нас посетила одна и та же мысль, только я успел озвучить ее первым:

– Мог подразумеваться сержант Оливер. Если подумать, первые две жертвы шли взаимосвязанной парой карт. И раз Гаррисон… Филипп! – Я вскочил на ноги, едва не повалив друга на пол. – Скорее! Скорее!

На пути к комнате, где заперли сержанта, я убедился, что пуля, выпущенная им, застряла в противоположной стене, а детектива убил кто-то другой. Но ведь все гости были в одном помещении?

– Ключи у тебя?

Филипп зазвенел связкой, отпирая дверь.

Первым делом мы увидели кривые буквы на стене. Кроваво-красная надпись:

ЭТО ТЫ ВИНОВАТ

И на ее фоне с легким поскрипыванием покачивалось тело Томаса.

Рядом сдавленно всхлипнул Филипп.

Кто бы ни вздернул сержанта на люстре, перед этим он вскрыл бедняге горло, и вязкая бордовая кровь залила ковер под ним, белый жгут из полотна, заменяющий веревку, глубоко вошел в рану и пропитался кровью насквозь.

В глазах потемнело.

«Это ты виноват».

Я привалился спиной к стене и ощутил, как мир погружается в искрящуюся звездами темноту. В ней было тепло и уютно, ласковые волны мягко накатывали на уставший разум, шелестели во тьме невидимые листья. Царил мир и покой. Но недолго.

– …Пожалуйста, только не ты!

Я разлепил веки и обнаружил, что все так же стою, прислонившись к стене. Ничего не изменилось, только перед глазами маячило встревоженное лицо Филиппа, и то, что я принял за порывы ветра, оказалось легкими похлопываниями по щекам. Я перехватил ладонь друга и успокаивающе сжал:

– Все нормально. Давай снимем тело, хотя… Я могу позвать кого-нибудь.

– Не надо, я помогу.

Вдвоем мы перерезали петлю и опустили тело Оливера на пол. Саднящая боль в сердце притупилась, будто с третьим трупом, Гаррисоном, перекрыли какой-то клапан в душе, отвечающий за эмоции. Мне не было все равно, просто я смотрел на восковое лицо шотландца и не видел в нем смеющегося рыжего парня с неизменным блокнотом в огромных, как у крестьянина, ладонях. Интересно, что видел Филипп? Я глянул на него украдкой и промолчал. Испугался услышать ответ.

За окнами выла и стонала суровая декабрьская вьюга. Снег больше не напоминал блестки из хрустального шара, теперь он валил сплошной стеной, закручивался в спирали, налипал на стекла и грозился вот-вот завалить особняк до самой крыши. Темная, страшная, жуткая рождественская ночь – до рассвета еще слишком долго.

Мы велели всем разойтись по комнатам и запереться до прихода полиции, а сами расположились у зажженного очага на кухне. Треск поленьев почти заглушался надсадным воем вьюги, от которого хотелось подтянуть колени к груди и завернуться в плед с головой, представить, что вокруг ничего, только ты сам. Я упрямо вытянул ноги к огню и пригубил остывшего пунша из чьей-то голубой керамической кружки со снежинками. В голове было пусто.

– Хочешь еще? Я принесу. – Филипп поднялся из-за стола и направился к выходу. Я не хотел больше пить, есть, даже поворачивать голову, чтобы посмотреть на друга, не хотелось, поэтому просто промолчал.

Спустя двадцать минут я почувствовал тревогу. Путь от кухни до столовой занимал не более пяти, с учетом незнакомой планировки можно накинуть еще пару минут. Когда через полчаса Филипп так и не появился, я отправился его искать. Чувство вины грызло меня, пока я спешил по погруженным в сумрак коридорам, слушая, как эхо шагов отлетает от стен. Все было зыбко, нереально, как в страшной сказке. Я торопился, однако чувствовал, что не успеваю.

Столовая встретила меня пустотой. На столике в дальнем углу рядом с котлом для пунша стояли две керамические кружки, на полу валялся брошенный половник. Рубиновые капли на нем до дрожи напоминали кровь.

– Филипп? – позвал я без особой надежды услышать ответ. Юноши не было, как и в остальных комнатах первого этажа. Напряжение давило на уши, будто я с каждым шагом погружался все глубже, куда-то на самое дно паучьей ловушки. Я барахтался изо всех сил, старался сбросить невидимые путы, очистить взор от мутной пелены, однако лишь прочнее увязал. Гулкое эхо моих шагов билось в ритм с рваными ударами сердца и неровным дыханием. Я чувствовал себя совершенно беспомощным и беззащитным, оставшись наедине с тем, чего никак не мог понять.

Оставшись наедине с собой.

– Джулиус! Я здесь, наверху!

Я поднял голову и увидел Филиппа, опирающегося руками о перила открытой галереи. Мой друг выглядел невредимым, но почему-то страх продолжал нарастать, кончики пальцев заледенели, а в груди, напротив, разрастался невыносимый жар. Меня точно разрывало на части.

– Что ты там делаешь? – строго обратился я к нему. – Спускайся немедленно. Это не шутки.

– А я не шутил. Разве я шутил? – Филипп состроил озадаченную гримаску. Похоже, с ним действительно все в порядке. – Подожди минутку, сейчас я спущусь к…

Его глаза удивленно расширились. Он опустил голову, чтобы в этот момент увидеть, как из живота выходит острое широкое лезвие. На губах выступила кровавая пена. Филипп сжал острие пальцами, пошатнулся и, со сдавленным хрипом завалившись вперед, рухнул через перила.

Я смог пошевелиться, только когда услышал этот звук. Удар. Треск. Стон.

Филипп лежал на боку. Влажные ресницы дрогнули, когда я упал рядом на пол и осторожно положил его голову к себе на колени. От падения нож сдвинулся, еще сильнее расширяя рану, кровь хлестала сплошным потоком. Я не знал, что делать.

– Боже, Филипп, ты слышишь меня? – наконец выдавил я. – Не закрывай глаза, я помогу, я… я помогу тебе.

Окровавленные губы шевельнулись, но с них сорвался только тихий стон. Красная пена стекала по подбородку. Филипп закашлялся, обрызгав меня кровью, и вдруг с неожиданной силой схватил меня за руку:

– Это… она… она…

– Что? – Я с трудом различил слова. – Молчи, ничего не говори. Я сейчас что-нибудь придумаю.

Он улыбнулся, страшной, немного безумной, но уже такой родной улыбкой, и я ощутил, как что-то горячее катится по моему лицу и срывается вниз, смешивается с кровью на его коже. Слезы? Я плачу?

– Про…сти.

Голубые глаза медленно закрылись, хватка ослабла, рука безвольно соскользнула вниз.

– Филипп? – Я не мог поверить. – Филипп? Ну же, Филипп, ты не можешь так… Не можешь!

Я провел пальцами по его бледному лицу. Ресницы не дрогнули в ответ. Но Филипп всегда был так полон жизни, света. Это невозможно, чтобы он вдруг перестал существовать. Разве такое возможно?

– Филипп! Филипп!!!

Навеки застывшие губы не разомкнулись, чтобы выдать очередной глупый вопрос или несмешную шутку.

Я бы еще мог научить его танцевать, у нас могло быть столько времени.

– Ах, как трогательно! Я тоже сейчас заплачу. Нет, честно, даже туши не пожалею.

Я не стал поворачиваться, мне не нужно было ее видеть, чтобы узнать. Дафна усмехнулась и протянула обиженным голоском:

– Ну Джууулиус, так нечестно. Посмотри на меня! И оставь уже мертвого дружка, честное слово, даже противно. Можно подумать, вы любовники.

– Заткнись! – я поднялся и развернулся так резко, что закружилась голова. И вместо Дафны увидел Рейчел.

– Забавно вышло, да? – Она запрокинула голову, громко рассмеявшись смехом мисс Ричмонд. – Ты и не догадывался. Или догадывался? – Она перестала смеяться и, сощурившись, окинула меня внимательным взглядом. – Твоя теория с картами мне понравилась. Строго говоря, ты во всем был прав. И кстати, вот, лови.

Мне в лицо полетела гадальная карта. Башня.

– «Я разрушаю фальшь и ложные цели», – процитировала Дафна-Рейчел. – Интересно, что это значит? Мне показалось, ему подходит. Ты же помнишь, я увлекалась гаданием в той жизни.

Да, это была она. Моя Рейчел.

– Как ты…

– Выжила? Нашла тебя? Стала другим человеком? Или тебя волнует, почему я тоже не состарилась ни на день?

– Это все неважно! – Я изо всех сил стиснул кулаки, но помогло мало. – Почему ты оставила меня одного?

– О… – Небесные глаза на мгновение приобрели то немного удивленное и смущенное выражение, что я всегда так любил. – Ты правда не понимаешь? Я могу убить тебя прямо сейчас и не делаю этого только потому, что ты еще не сыграл свою роль. Наш спектакль тогда грубо прервали. Мой Господин был недоволен. Пришлось попотеть, чтобы придумать новый план и разыграть карты иначе. Между прочим, ты Маг, а я Луна. Ты грань между тьмой и светом, ты моя ошибка, которую нужно исправить.

Она повернулась, чтобы уйти, но я окликнул ее:

– Стой! Рейчел, что бы с тобой ни случилось, я еще могу помочь тебе, скажи только как! Ты же любила меня, да?

– Дурак, ну ты и дурак. – Рейчел остановилась и, чуть повернув голову, улыбнулась краешком алых губ. – Любила. Но все светлые чувства рано или поздно превращаются в ненависть.

– Мои – нет.

– Прекрати обманывать хотя бы себя, Джулиус. – Она сделала шаг вперед, растворяясь в серебристом сиянии, похожем на снег. – Это было мое предупреждение. Я ищу кое-что. Когда найду, мы встретимся.

Хлопнула дверь. В холл ворвалась свирепая метель, я закрыл лицо руками и почувствовал, что по-настоящему тону…

* * *

Глоток воздуха заставил легкие взорваться огнем. Я открыл глаза и снова закрыл, так больно было смотреть на свет. Кто-то раздвинул шторы, впустив в комнату солнечные лучи, столь ненавистные сейчас. И пахло очень странно. Ужасный, отвратительный запах. Сирень.

– Доброе утро! – бодрый голос вошел в мозг раскаленной иглой. С губ сорвался невольный стон, я пошевелился, ощущая под собой упругую мягкость матраса. Я был дома. – Подъем, Джулиус, солнце давно встало. Если продолжим в том же духе, заката не увидишь.

Филипп суетился возле столика, на котором стояла пузатая ваза с охапкой сиреневых веточек. Из окна тянуло теплом и свежим ароматом зелени.

– Что случилось? – Я с трудом поднялся, скинул одеяло на пол и поморщился от боли в затекшем теле. – Что я здесь делаю?

– Вчера мы допоздна разговаривали. – Филипп оставил букет в покое и подошел ко мне, протягивая руку: – Давай помогу?

Я с благодарностью принял помощь, добрел до графина с водой и осушил его весь. Сознание прояснилось, и вместе с этим на меня накатил дикий ужас.

– Господи! – вырвалось у меня. – Что… Что со мной было? Филипп? – Я пошатнулся и едва не упал. – Ты в порядке? Как ты себя чувствуешь?

Он удивленно захлопал ресницами:

– Чувствую себя? Да нормально, только, – он провел рукой по животу, – желудок, кажется, побаливает. Наверное, из-за той еды, что вчера наготовила мисс Ламберт. А что?

Я не сумел сдержать улыбки, глядя на растерянное выражение его лица.

– Хочешь, я научу тебя танцевать?

Филипп окончательно растерялся:

– А как ты узнал, что я не умею?

Все было ненастоящим. Я знал, я был прав. Филипп стоит передо мной все такой же живой и теплый. Я подошел к нему и обнял.

– Эй, ты чего? – Он попытался выскользнуть, но как-то вяло, и я почувствовал, как он уткнулся мне в шею и вздохнул. Наверное, решил, что я не в себе. Однако именно сейчас я ощущал себя как никогда лучше.

А когда он ушел, я обнаружил на столе гадальную карту.

Луна.

Путь в пустоту.

Дело № 10. Жажда, которую не утолить

Мне снился один и тот же сон, в котором я умираю. Хочется вспомнить детали, но, вскакивая с постели посреди ночи, я ощущал лишь страх, отчаяние и острую боль в животе, будто внутри меня шевелилась раскаленная игла. Я сбрасывал одеяло на пол, обнимал колени и, прижимаясь спиной к холодной стене, сидел так до самого рассвета. Лишь с первым солнечным лучиком ужас рассеивался. Так вели себя все ночные кошмары. Но мой… мой был особенным.

Это утро я встретил в той же неудобной позе. Ночью шел дождь, в комнате было весьма прохладно. Пижама, сырая от пота, липла к телу – крайне неприятно. Раздеваясь на ходу, я добрел до кухни и заварил кофе. Терпкий аромат буквально вернул меня к жизни, и на телефонный звонок я ответил бодрым голосом, тем более гадать, кто мог вспомнить обо мне в столь ранний час, особо не приходилось.

Однако я ошибся.

– Алло, – ответил я. – Филипп Фелтон слушает. Джулиус, это ты?

На секунду показалось, что на том конце линии кто-то негромко вздохнул, однако не удалось расслышать более ни звука. И соединение прервалось.

Не слишком удачное начало дня смутило меня ненадолго, благо чайник на плите еще не остыл, и я, не теряя времени даром, налил еще одну кружку. Чай подошел бы больше, но в последнее время проснуться помогал только кофе. Сквозь открытое окно проникал свежий воздух, быстро нагревающийся от ярких солнечных лучей. Я не удержался и присел на подоконник, подставляя лицо свету и довольно щурясь. Не знаю, сколько времени прошло, но стук в дверь я услышал далеко не сразу. Решив, совершенно не задумываясь, что это точно Олдридж, я как был, в пижамных штанах и наскоро наброшенной рубашке, отправился открывать.

– Доброе утро. Я войду? – Дафна Ричмонд обворожительно улыбнулась и, отстранив меня рукой, прошествовала в квартиру.

Я не мог сопротивляться. Просто застыл в дверях с наиглупейшим, могу догадаться, видом, сжимая в руке горячую кружку. Женщина прошла на кухню, по-хозяйски села на стул и закинула ногу на ногу. Кремовая гладкость дорогого нейлона обтягивала идеальную лодыжку и отблескивала в лучах света. Заставив себя поднять взгляд выше, я вспыхнул и, пробормотав нечто вроде извинений, унесся в комнату, где спешно натянул на себя первую попавшуюся под руку одежду. Пальцы, приглаживающие торчащие со сна волосы, ощутимо дрожали.

– Вашей квартире явно не хватает женской руки. – Зеркало отразило стройный силуэт позади меня. Дафна привстала на мысочки, заботливо поправила мой завернувшийся воротник и улыбнулась. К спине будто пистолет приставили, так резко я выпрямился, испытывая схожий ужас. – Ну что же вы так, Филипп? Я вас не укушу, – рассмеялась она, – или, может, вы этого и хотите?

– Я… Пожалуйста, вы… – Из головы напрочь вылетели все мысли и слова. Зеркало беспощадно отражало мои пылающие щеки.

– Забудьте. – Мисс Ричмонд отстранилась, отошла к стене с книжными полками и взяла ближайшую книгу. Я знал их наперечет, но сейчас не смог вспомнить ни единого названия. – Я здесь из-за мистера Олдриджа.

Взгляд голубых сияющих глаз обратился на меня. Я ждал продолжения, впрочем ощущая некую обиду от ее слов.

– Меня он видеть не желает. – Мисс Ричмонд досадливо прикусила губу. – Однако хотелось бы кое-что ему передать. Поможете?

Удостоверившись в полном моем содействии, она подошла ближе, заглядывая в глаза:

– В таком случае очень на вас надеюсь.

И, ухватив меня за воротник, притянула к себе и поцеловала. От неожиданности я крепко зажмурился, пошатнулся, едва не потеряв равновесие. А меж тем Дафна уже покинула комнату, из коридора донесся звонкий голос:

– Можете не провожать. У меня отличная память.

Я ущипнул себя, но делу это не помогло. Вздохнув, опустился на кровать, потом вовсе рухнул на спину и для верности накрыл горящее лицо подушкой. Что? Что она имела в виду? Передать… поцелуй? Нет, это слишком.

* * *

Дверь поддалась легко. Он никогда не запирает ее, пока я не приду.

– Я пришел! – оповестил я с порога, но стоило увидеть спокойно читающего газету Джулиуса, как к щекам прилила кровь. Не зная, что с собой поделать, я опасался лишь того, что Олдридж о чем-то догадается, однако тот не оторвал взгляда от «Таймс» и когда я пересек кабинет и сел на скрипнувший диван. Это можно было назвать везением, если бы не острое чувство тревоги, терзающее изнутри.

– Что случилось? – все так же не поднимая головы, поинтересовался проницательный компаньон. – Снова плохо спал?

Я кивнул, не сомневаясь, что даже из такого положения он видит каждое мое движение. К такому рано или поздно можно привыкнуть. Зашуршала бумага, газета отправилась в мусорную корзину под столом. Джулиус сменил позу – теперь он внимательно смотрел прямо на меня. Я занервничал.

– Что?

– Кто приходил к тебе утром?

Если бы я не знал Джулиуса так хорошо, непременно решил бы, что он за мной следит.

– Никто, – выдавил я смущенно.

– Мисс Ричмонд, – резюмировал Джулиус с невозмутимым видом. Как же порой выводила из себя его самоуверенность! – Что она хотела?

Я упрямо стиснул кулаки, вовсе не собираясь идти у него на поводу, но ответ сам сорвался с губ, словно я желал быть раскрытым:

– Передать тебе… что-то. – Слишком поздно сообразив, что творю, я поспешно замолк. – С чего ты вообще взял, что я видел ее?

– Очень просто. – Олдридж прищурился, точно заглядывая прямо мне в голову. – В уголке твоих губ остался след алой помады. Мисс Ричмонд предпочитает именно такой оттенок. Что она хотела передать?

– Ничего! – замотал я головой. – Совсем ничего! Она ушла, не успев ничего сказать. Честно.

Джулиус потянулся в кресле и неожиданно широко улыбнулся. Вид улыбающегося компаньона настолько шокировал меня, что сомнений не осталось: я тревожился не зря.

– Сегодня вечером мы уезжаем из Блэкпула. – Он посмотрел на карманные часы. – Поезд без четверти семь. Не опаздывай. А пока считай, у тебя выходной.

– Постой-ка! Что значит уезжаем? Зачем? Куда? – я запаниковал. – У меня работа как бы, ты забыл? Я…

– Официант в затрапезном пабе, да-да, я помню, – отмахнулся этот несносный тип. – Есть время уладить это дело? Или мне пойти с тобой?

Снова помыкает. Уже почти не обидно.

– Не надо, я сам. Скажи хотя бы, куда и зачем едем?

– Может, в поезде поговорим? Дорога долгая…

Я заставил его замолчать, прицельно швырнув маленькой диванной подушкой, которую Джулиус поймал с вопиющей ловкостью.

– Ладно. В Даллфорд. Нас попросили о помощи. А теперь иди уже, дай подумать спокойно.

Вполне удовлетворенный промежуточным результатом своих стараний, к тому же успешно избежавший неудобного разговора о Дафне, я поспешил ретироваться, благо заняться было чем.

В офис я вернулся ближе к шести. На втором этаже вовсю хозяйничала Дорис Ламберт. Негромко и, стоит признать, весьма недурно напевая, она смахивала пыль с книжного шкафа.

– Добрый вечер, мисс Ламберт, – поздоровался я. – Дверь была не заперта. Где Джулиус?

Девушка педантично вытерла руки о передник, прежде чем протянуть мне одну. Вообще, было заметно, как изменился ее характер с момента нашего знакомства. И пожатие узкой хрупкой ладошки стало на редкость твердым и уверенным.

– Добрый вечер, мистер Фелтон. Мистер Олдридж отправился на станцию пораньше и велел вам немедленно следовать за ним. Смею предположить, поезд могли перенести.

Я уставился на часы и едва сдержал рвущееся с языка проклятие:

– Но я и без того пришел почти впритык! Что теперь делать?

Дорис кивнула с таким видом, будто ожидала чего-то подобного:

– С минуты на минуту за мной приедет Томас. Он отвезет вас на станцию.

Тут как раз под окном взревел мотор, и, выглянув, я имел честь лицезреть сержанта Оливера верхом, кто бы мог подумать, на мотоцикле! Завидев меня, парень стянул мотоциклетные очки и помахал рукой.

– Спасибо, мисс Ламберт, – я бросился к двери и на пороге обернулся. – Простите за бестактность, но вы… вы с сержантом…

– Да, – просто сказала девушка и вернулась к своим делам, то есть к вечерней уборке. – Поспешите. И вот еще: зовите меня Дорис. Так проще.

Я заскочил по пути в кабинет, подхватил сумку с дивана и вдруг заметил на столе забытую газету, которую утром читал Джулиус. В спешке я не посмотрел на название, но на всякий случай запихнул томик в сумку.

Томас вручил мне очки, помог справиться с ремешком и, велев держаться крепче, завел мотор. Это был мой первый опыт поездки на мотоцикле и, забыв про всякие глупые приличия, я обеими руками вцепился в Оливера, вжавшись в его спину. Ветер свистел в ушах, от грохота в первые минуты я едва не оглох. К счастью, судьба была на моей стороне, и очень скоро я сумел разжать пальцы и почти самостоятельно сползти с сидения.

– А ты молодец, хорошо держался. – Томас хохотнул, осознав двойственность сказанной фразы. – Удачи. И привет мистеру Джулиусу.

Мотор взревел, и я остался один на площадке.

Мой компаньон с удобством расположился в пустом купе и, кажется, дремал, сложив руки на груди. Во мне проснулось мальчишеское желание напугать его, однако же вздрогнул я сам, когда Джулиус внезапно открыл глаза.

– Даже быстрее, чем я думал, – задумчиво произнес он и потянулся. – Садись.

– И сяду, – пробурчал я, послушно присаживаясь напротив. Похоже, поезд действительно перенесли на более ранний срок, поскольку не прошло и десяти минут, как состав тронулся. В подобного рода поездках меня обычно нестерпимо клонит в сон. Так случилось и в этот раз. Борясь с дремотой, я достал из сумки приготовленный на такой случай бульварный романчик. Конечно, если учесть наблюдательность Джулиуса, насмешек не избежать, но я даже не начал читать, потому что вместо «Тайной возлюбленной» достал другую книгу.

– Ой, кажется, это твое, – я протянул ее коллеге. Олдридж лениво оторвал взгляд от проносящегося за окном пейзажа, и одновременно с этим произошло сразу два события: дверь нашего купе открылась и я, застигнутый этим звуком врасплох, выронил книгу.

– Простите, в вагоне больше нет пустых мест. Я могу к вам присоединиться?

Голос принадлежал премиленькой юной девушке в строгом темно-синем платье, абсолютно не подходящем ее возрасту. Она сжимала обеими руками дорожный саквояж и смотрела на нас серьезными серыми глазами. Джулиус приподнялся навстречу:

– Прошу вас, не стесняйтесь.

Незнакомка присела на противоположный край скамьи и сложила руки на коленях. Если честно, я не слишком обрадовался попутчице, однако она выглядела такой потерянной, что не могла не вызвать жалость.

– Меня зовут Филипп, а этого джентльмена…

– Джулиус, – подсказал Олдридж.

– Леонор Прайд.

После представления она почувствовала себя увереннее и улыбнулась. Тут я вспомнил про книгу. Леонор опередила меня всего на секунду и подняла ее.

– Ой, что-то выпало, – она протянула мне игральную карту. Нет, не игральную. Взяв ее в руки, я изменил мнение.

– Дай-ка, – Джулиус попытался выхватить ее. Я не ожидал подобной прыти, и несчастный кусочек картона снова вспорхнул в воздух. Мы оба бросились ловить его и в итоге едва не столкнулись лбами. Наконец карта приземлилась ему на колени.

– Прости, – отпрянул я. – Это же твое.

Джулиус задумчиво повертел карту в пальцах и протянул мне:

– Ерунда. Можешь забрать, если хочешь.

Внезапно о себе напомнила мисс Прайд:

– Это же «Башня», да? Падение лжи, разрушение привычных ценностей, освобождение от прошлого.

Глаза Джулиуса потемнели:

– Да. Все так. Интересуетесь Таро?

– Немного, – смутилась Леонор. – Чтобы порадовать брата. Ему нравится все загадочное.

Я заметил, и, думаю, не только я, что при упоминании брата милое личико мисс Прайд погрустнело, в глазах блеснули бисеринки слез.

– Прошу прощения, – девушка опустила взгляд. Тоненькие пальчики стиснули ткань платья. – Я правда не хотела вас беспокоить…

– Если поделитесь своей бедой, быть может, ее станет легче решить? – тактично предложил Джулиус. Мне, признаться, тоже стало любопытно, однако я бы ни за что не решился подталкивать незнакомую девушку к откровениям. И все же просить Леонор дважды не пришлось.

– Мой брат, Эдгар, очень болен. Я еду его навестить в частную клинику в Даллфорде, но врачи говорят… Врачи говорят, – она приглушенно всхлипнула, – что Эдгар скоро умрет. И я… могу не успеть. Но я ведь успею, да?

Нам обоим хотелось утешить мисс Прайд, но мы тогда не знали, что поездка будет полна не самых приятных неожиданностей, одна из которых не преминула случиться в тот же миг.

Я не успел ничего понять, просто сиденье вдруг ушло из-под меня, а сам я полетел вперед, всем весом завалившись на растерявшегося Джулиуса. Рядом испуганно ойкнула мисс Прайд, и я, поднявшись на ноги, с огорчением отметил, что поезд остановился. Увы, проводник едва ли сумел прояснить ситуацию, выдав пару дежурных фраз о спокойствии и контроле. Уж тем более они никоим образом не подействовали на бедную девушку, для которой промедление было буквально смерти подобно. Мы множество раз попадали в подобные ситуации прежде, в те времена, когда, только познакомившись с моим дорогим коллегой, я исколесил с ним половину страны, однако эта остановка отчего-то навела тоску.

Джулиус отправился на разведку, оставив меня утешать Леонор – задание не из легких. Впрочем, девушка взяла себя в руки, насколько это было возможно, и я смог почувствовать себя в некоторой безопасности от вида женских слез.

Олдридж и мисс Прайд разминулись всего на несколько минут. Отойдя привести себя в порядок, она не застала появления Джулиуса, и потому лишь я имел честь услышать чушь, которую он изрек с серьезным видом:

– Бери сумку, мы сходим.

– Прости? – Я не тронулся с места. – Что?

Вместо ответа он взял свои вещи и покинул купе. Я опасливо покосился на темнеющее небо за окном, потом на свою сумку, завалившуюся под сиденье. Что за блажь посетила светлую голову моего друга на сей раз? Разве он не видит, что поезд остановился в сущей глуши, окруженный с обеих сторон стеной леса? Я еще раз взглянул в сторону окна и с ужасом увидел Джулиуса, ловко спускающегося с насыпи.

Похоже, в этом вопросе мое согласие особой роли не играло.

Как я уже говорил, небо по краю пылало алым, а со стороны темнеющих макушек леса надвигались сумерки. Я уныло плелся за бодро шагающим Джулиусом по едва заметной тропинке, все более удаляясь от железнодорожного полотна. На душе, как говорят в народе, скребли кошки, каждая размером со взрослого тигра. Страдая некоторой близорукостью, не сильно заметной в обычной жизни, я спотыкался о невидимые в тени коряги и корни, едва различая тропинку под ногами. И в довершение моих злоключений в небе над нами прогрохотал раскат грома. Приближалась майская гроза.

– Прости, пожалуйста, – вкрадчиво, стараясь скрыть раздражение, обратился я к невозмутимой спине Джулиуса. – Я, наверное, чего-то не понимаю…

– Это заметно.

– Тогда какого черта молчишь?! – моментально взвился я. Мы достаточно углубились в заросли, и обратного пути я бы, скорее всего, сам не нашел.

Олдридж резко затормозил, стойко выдержав столкновение со мной.

– В двух словах. В Даллфорде зафиксирован агрессивный полтергейст. Он ведет себя необычно, переходя из дома в дом. Нас пригласили помочь.

– И ты рванул с насиженного места, будто только этого и ждал, – засомневался я. – Будто ты… От чего ты бежишь, Джулиус?

Догадка пронзила мозг, слова сами соскочили с языка. Насколько я был далек от истины, интересно?

Он протянул руку, словно желая прикоснуться, но опустил, так и не сделав этого. Одновременно с новым громовым раскатом и росчерком молнии с небес полился холодный дождь.

– Идем скорее, – отвернулся компаньон. – Если я нигде не ошибся, скоро выйдем на дорогу.

Ноги скользили по раскисшей земле, каждый шаг грозил обернуться позорным падением. Мы не разговаривали – стало не до того, да и ливень заглушал звуки. Все, кроме одного.

– …помощь!..

Я замер, прислушиваясь. Джулиус тоже что-то услышал, и удача была на его стороне. Махнув мне рукой, он свернул с тропинки, безошибочно определяя направление в сплетении веток. Я едва поспевал, но человека мы увидели одновременно.

Он больше не кричал, просто лежал в грязи, лицом вверх, и вроде бы был без сознания. Дождь безжалостно хлестал по обнаженному телу, смывая с него кровь, которая сочилась из многочисленных ран. Мужчина был молод. Подойдя ближе, я убедился в этом. Быть может, даже моложе меня.

– Эй, мистер, – я опустился рядом на корточки и потрогал его за плечо. Незнакомец тихо застонал. Я поднял на Джулиуса растерянный взгляд. – Что с ним де…

В руку чуть пониже локтя вцепились чужие пальцы. Я вскрикнул и от неожиданности сам повалился в грязь. Так внезапно для себя мы спасли юношу по имени Оз Уайтби.

* * *

По счастью, эту ночь нам не суждено было провести под открытым небом. Дом Оза и его брата был не так далеко, на стук в дверь выбежал встревоженный молодой человек и тут же при виде Оза громко запричитал.

– Простите, – перебил его Джулиус. – Это ваш брат? Мы нашли его в лесу.

– Кажется, на него напали, – вставил я свое предположение. Хозяин наконец сообразил, что идет дождь и нас надо впустить внутрь. В свете электрической лампы нас ждал еще один сюрприз – практически точная копия Оза Уайтби.

– Мы братья. Меня зовут Айзек.

Родство определенно бросалось в глаза. Оба молодых человека были обладателями выразительных зеленых глаз, обрамленных светлыми пушистыми ресницами, и почти белых, точно обсыпанных мукой волос. Разве что старший отличался спортивным телосложением, в то время как младший изящностью фигуры походил на подростка.

Дальше стало не до разговоров. Я помог Айзеку отнести его брата в гостиную и уложить на кушетку. Юноша снова потерял сознание и дышал так редко и тихо, что, казалось, не делал этого вовсе. И тем удивительнее было наблюдать, как спокойно к происходящему отнесся его брат. Просто немыслимо! Я собирался заговорить с Айзеком, когда тот вернулся из кухни с тазиком теплой воды и парой полотенец, однако твердая рука Джулиуса, легшая мне на плечо, остановила мой так и не начавшийся поток красноречия. В молчании я вместе с не слишком радушным хозяином смыл с пострадавшего кровь и грязь, Айзек обработал раны, оказавшиеся глубокими царапинами.

– Все, – Уайтби-старший тщательно вытер руки. – Пусть спит. Идемте на кухню, выпьем чаю и познакомимся как следует.

Чай мне не понравился. Заварен был на скорую руку, да и сама заварка – редкостная дрянь. Джулиус морщился, но пил, а уж ему-то, как страстному любителю этого напитка, приходилось куда хуже. Наконец, я больше не смог терпеть:

– Простите, мистер Уайтби, но это ничего, что ваш брат остался там без присмотра? Вдруг ему понадобится помощь? Вам совсем не любопытно, что с ним произошло?

Олдридж перевел взгляд с меня на Айзека. Тот чуть пожал плечами, не смущенный моим напором.

– Ко всему можно привыкнуть, – с философским видом заметил он, прихлебывая отвратительное пойло из фарфоровой чашки. – Даже к тому, что твой любимый братик – оборотень.

В наступившей тишине громко забулькал чаем поперхнувшийся Джулиус. Меня спасло от подобной участи лишь то, что я успел поставить чашку на блюдце. В самом деле, ничего удивительного: случайно повстречавшийся нам молодой человек, живущий вдвоем с братом в доме на окраине леса, всамделишный оборотень. Скажу вам, абсолютно ничего. Я спрятал задрожавшие руки под стол и натянуто улыбнулся, решив сделать вид, что оценил шутку хозяина. Однако Олдридж отреагировал иначе:

– Вы уверены? По каким признакам вы определили?

– Знаете, – Уайтби нахмурился, – тема довольно серьезная и, скажем так, скользкая. Не лучше ли отложить беседу по душам, пока вы оба не приведете себя в порядок и не отдохнете? Увы, слуг мы отпустили по вполне понятным причинам, так что я просто покажу вам комнаты.

– Вы предлагаете нам ночлег? – приподнял бровь Джулиус.

Юноша рассмеялся:

– Ну не выгонять же вас. Я вколол Озу снотворное, он проспит до утра, так что можете не переживать.

– Быть может, нам стоит опасаться вовсе не мистера Оза?

Чуть позже, когда мы остались наедине, я поинтересовался, в чем смысл последней фразы, на что Олдридж только покачал головой. Правильно ли я понял, что он отнесся к словам Айзека серьезно, – а это означает соседство с настоящим оборотнем из страшных легенд? Примерно этот вопрос я и собирался задать, но Джулиус меня опередил:

– Я буду спать здесь. Если страшно, можешь остаться со мной. Если нет, свободна комната напротив. Я в душ.

И скрылся за дверью, оставив меня смущенно краснеть в темном коридоре.

Считает меня трусом?

Горячая вода не только смыла с тела грязь и пот, но и помогла расслабиться. Пожалуй, даже чересчур. Я поднял руку, чтобы завинтить кран, и почувствовал головокружение и дикую слабость. Обмотавшись полотенцем, я вышел из ванной и буквально рухнул на разобранную кровать. Сил хватило только на то, чтобы натянуть поверх одеяло и потушить свет. В темноте было слышно, как громко стучит по крыше и скребется в стекло дождь. Угасающим сознанием я отметил, что почему-то почти не боюсь, хотя недавно едва мог скрывать дрожь. Неужели мое восхищение Джулиусом настолько сильно, что я готов пойти на любые безрассудства, лишь бы его впечатлить?

«Если страшно, можешь остаться со мной».

Я просто хотел доказать, что не боюсь, или правда изменился?

Засыпая, я видел перед собой улыбающееся лицо Дафны Ричмонд, которое вдруг превратилось в грустное личико девушки из поезда, Леонор. Она бросила в меня гадальной картой, и это было последним, что я запомнил.

* * *

В гостиной, несмотря на довольно поздний час, не было никого. По крайней мере, так мне поначалу показалось.

– Доброе утро.

Прозрачная занавеска у открытого окна зашевелилась, из-за нее вышел юноша, опознанный мною как Оз Уайтби. Благодаря белой рубашке и удивительно светлым волосам, почти ей в тон, он легко затерялся в воздушных складках тюля, и я не сразу его заметил.

– Оз, если не ошибаюсь? – кивнул я и, получив утвердительный ответ, пожал протянутую руку. Тонкую, с мягкой нежной кожей, как у девушки. – Как самочувствие?

– Спасибо, хорошо. Почти не болит. – Он пригласил меня присесть на диван и опустился рядом. – Не знаю, как благодарить вас с другом. Брат говорит, я болен, и, думаю, он прав. Ничего не могу вспомнить из прошедшего вечера, даже то, как ушел из дома. Это странно, да?

Отчего-то даже такая непростая тема из уст Оза звучала легко и естественно. Он вообще умел располагать к себе, не то что брат. Несмотря на внешнее сходство, в Айзеке не чувствовалось этого мягкого обаяния. Находиться с ним в одной комнате было неприятно. Может, именно это имел в виду Джулиус, говоря о том, что опасаться стоит другого?

– Прости, я, наверное, надоедаю тебе. – Оз опустил голову, отчего мягкие светлые пряди упали на лицо, закрывая глаза. – Брат говорит, я не умею держать язык за зубами.

Я, как обычно, задал вопрос, не успев подумать, тактично ли он прозвучит:

– Сколько тебе лет?

Если Оз и удивился, то виду не подал:

– Восемнадцать.

Кажется сущим ребенком. Что бы там ни думал Айзек и ни подозревал Джулиус, я ни за что не поверю, что это милое невинное существо – чудовище из ночных кошмаров.

– Прости, – в свою очередь извинился я. – А где Джулиус? Мой друг?

– В кабинете брата, уже давно.

Я оставил Уайтби-младшего одного и направился прямиком в кабинет. Дверь оказалась незаперта, и, войдя, я застал такую картину: Джулиус сидел в кресле, вжавшись в спинку, насколько это возможно. Айзек нависал над ним, опершись руками на подлокотники. Клянусь, в первый момент я решил, будто он хочет покусать моего друга!

– А, Филипп! – Олдридж первым меня заметил и проявил неожиданную радость. – Проходи скорее.

Хозяин нехотя отошел, встав у окна, и кивком поприветствовал меня. Вероятно, я помешал, хотя благодарный взгляд Джулиуса вселил уверенность. Я не нашел другой мебели, кроме уже занятого кресла и стула за хозяйским столом, потому просто присел на подлокотник рядом с коллегой. Беседа, прерванная на полуслове, продолжилась.

– Вы понимаете, – мрачно заговорил Айзек, – я не могу показать брата врачам. В случае с нашими домами для умалишенных лучше сразу наложить на себя руки.

Тут с ним нельзя не согласиться. Однажды нам с Джулиусом пришлось побывать в подобной лечебнице, и воспоминания о том дне остались не самые приятные.

– Так все же Оз сумасшедший или оборотень? – Джулиус в моем присутствии почувствовал себя увереннее, хотя причина была мне неизвестна. – Это несколько разные вещи.

– Совершенно с вами согласен. Но объясните это коновалам из бедлама!

Я поежился, представив юного Оза в смирительной рубашке и с бритой головой. Нет, это просто немыслимо.

– И все же с чего вы решили, что ваш брат – оборотень? – не отступал Олдридж. – Были какие-то приметы, симптомы? Может, он выл на луну или обрастал шерстью?

Айзек побагровел:

– Издеваетесь?!

– Нет, совершенно серьезно.

Уайтби-старший смерил Олдриджа возмущенным взглядом, но следов иронии не нашел:

– К чему вопросы? Кто вы, у меня не было случая поинтересоваться?

Джулиус посмотрел на меня, как бы вручая в мои руки возможность самому нас представить.

– Мы, – я мысленно постарался подобрать наиболее точную формулировку, – паранормальные детективы.

Сказал и удивился, как красиво прозвучало. Айзек открыл было рот, но от дальнейших расспросов нас спас неожиданный звук из гостиной.

– Началось! – отчаянно воскликнул Айзек и опрометью бросился вон. Нагнав его, мы стали свидетелями борьбы братьев. Старший изо всех сил пытался удержать младшего, но тот точно обезумел. С перекошенным лицом он фыркал и рычал, как зверь, и, несмотря на разницу в весе и телосложении, с легкостью отбросил Айзека в сторону и рванулся прямо на меня! Глядя в налитые кровью глаза, я практически простился с жизнью – в них не было ни проблеска рассудка. Если бы меня попросили описать хищника в человеческом обличии, я бы вспомнил тот взгляд. И тут передо мной вырос Джулиус, заслонив своей спиной. Он вскинул руку с раскрытой навстречу угрозе ладонью и замер, непоколебимый, как памятник.

– Стой, – произнес он негромко, но от звука его голоса меня охватила нервная дрожь. Оз остановился, тяжело дыша, потом запрокинул голову и дико засмеялся. Клянусь, этот смех не мог принадлежать юноше, с которым мы разговаривали не далее как десять минут назад. То был безумный хохот демона. Достигнув апогея, звук стих, Оз плавно осел на пол, будто марионетка, лишенная нитей.

– Как вы?.. – Айзек растерянно посмотрел на Джулиуса снизу вверх. – Он не слушал даже меня.

Олдридж не снизошел до ответа, повернулся ко мне и взял за плечи:

– Филипп? Испугался?

О да! Как же я испугался!

– Нет, все в порядке, – вслух сказал я. – Как Оз?

Парнишка лежал на ковре, раскинув руки в стороны, бледный до синевы и кажущийся таким несчастным и хрупким. Его очень хотелось защитить.

– Мистер Уайтби, – Джулиус скрестил руки на груди и бросил на Айзека победоносный взгляд. – Это все что угодно, только не ликантропия. Уверен, вы тоже так считаете. Тогда к чему этот фарс?

Айзек прижал к себе тело брата, любовно подложив руку ему под голову и погрузив пальцы в мягкие белые волосы – такие, как у него самого.

– А вы бы смогли признать, что единственный близкий вам человек – сумасшедший и его нужно изолировать от общества? Поливать ледяной водой, запирать в клетку и пропускать через тело электрический ток? Ну же, смогли бы?

Я с содроганием ждал ответа. Олдридж вдруг устало опустил плечи, разом став как-то слабее и беспомощнее.

– Нет, не смог бы. Но мистер Уайтби, – голос его потеплел, – хочу вам еще кое-что сообщить. Оз не сумасшедший.

Айзек радостно вскинулся:

– Да? Вы уверены?

– Абсолютно. Оз не сумасшедший. Он одержимый.

Признаюсь, тут он смог удивить даже меня, а я, казалось бы, слышал от него всякое. Лицо же Айзека нужно было видеть, словами и не описать.

– О… одержим? – пробормотал он растерянно. – Кем? Как? Не уверен, что понял вас.

– Давайте для начала отнесем юношу в его спальню, – предложил Джулиус. – Я успокоил его как минимум на час. Времени на разговоры хватит.

Олдридж, как всегда, оказался прав: Оз не пришел в себя, пока его несли наверх по крутой лестнице, укладывали в постель и накрывали одеялом. В пышном ореоле из подушек он походил на ангелочка с по-детски пухлыми губами и длинными светлыми ресницами. Айзек склонился над братом и нежно поцеловал в лоб, взлохматив белую челку. Сердце защемило от тоски.

Проходя мимо, Джулиус ненароком задел меня плечом, и это случайное прикосновение вселило в меня веру в то, что все наладится. Так всегда случалось, когда за дело брался Джулиус Олдридж. Я тому свидетель.

Мы снова перешли в кабинет. Айзек распахнул окно, впуская поток теплого чистого воздуха. Спина молодого человека была напряжена, лица мы не видели, можно лишь догадываться, какие чувства оно выражало. Я пожалел, что не взял с собой блокнот для записей, потому как ощущал острую необходимость занять себя, пока Джулиус, устроившись в кресле, начал говорить:

– Буду краток, ибо добрая половина информации, которой я располагаю, сугубо индивидуальна для каждого случая и, скорее всего, в данной ситуации не будет иметь смысла. Юный Оз, бесспорно, одержим некой сущностью, духом, если хотите, и тот овладевает телом, задвигая в тень сознание вашего брата. Отсюда странное поведение, сила, превосходящая физическую мощь Оза. Мои слова могут показаться невероятными, но вы, мистер Уайтби, знаете: я прав. Смею предположить, были и другие проявления. Например, животная агрессия или желание нанести себе вред. – Джулиус сложил руки на груди, что показывало полную сосредоточенность. – Припадки учащаются и будут учащаться, если ничего не предпринять. Вы поэтому переехали в такую глушь? Чтобы скрыть от знакомых метаморфозу в характере брата?

Айзек прерывисто вздохнул, будто ему не хватало воздуха, хотя напоенный ароматом свежей листвы кислород буквально переполнял легкие. Справившись с собой, он ответил:

– Все так. Я боялся, что его заберут. Кроме брата и моих картин, у меня ничего не осталось. Я не мог позволить разлучить нас. Но Оз становился неуправляем. Этот дом достался нам от покойных родителей. В детстве он обожал бывать здесь, я думал, переезд поможет ему… оклематься.

– Оз тяжело переживал смерть родителей?

– Да. Они погибли, когда ему было двенадцать.

– Я так и знал. – Джулиус подался вперед. – Детская психологическая травма и одиночество сделали его фокальным агентом – человеком, открытым для подселения инфернальных сущностей. Я полагал, что он мог быть источником полтергейста, из-за которого мы проделали весь этот путь из Блэкпула, однако чувствую, что все несколько глубже. С вашего позволения, мы бы остались на какое-то время, чтобы понаблюдать за Озом.

Айзек вскочил на ноги, подбежал к Джулиусу и вдруг рухнул перед ним на колени:

– Вы же спасете Оза? Пожалуйста, умоляю вас, верните мне брата!

Меня бросило в жар. Горе способно сотворить странные вещи даже с самыми сильными, но всякий раз видеть это невыносимо.

– Встаньте, мистер Уайтби. – Олдридж тоже смутился. – Мы не уедем, пока во всем не разберемся.

Джулиус умел быть убедительным. Сначала Айзек с робкой надеждой взирал на него из-под густой светлой челки, потом поднялся на ноги и пошатывающейся походкой смертельно уставшего человека отошел обратно к окну. Ветер бросил ему в лицо белоснежный тюль, скрывая в газовом облаке.

Мы ушли не прощаясь.

Джулиус немедленно поднялся к себе в комнату и не выходил до обеда. Я провел это время в спальне Оза, читая и изредка поглядывая на спящего юношу. Айзек не показывался, будто смущался недавней эмоциональной вспышки. Его можно понять. Олдридж не щадил чужих чувств, когда впадал в раж очередного расследования. Сейчас не то, что прежде, в первые месяцы знакомства, однако вываливать сразу всю груду разрозненной и чаще всего довольно пугающей информации на неподготовленного человека… А ведь когда-то он сам был в подобной роли.

– Брат?

Я захлопнул книгу и подбежал к постели Оза. Юноша открыл глаза, но пока не понимал, где находится. Вот взгляд его нашел меня и прояснился:

– Филипп? Я сделал что-то дурное?

Его руки, до этого спокойно лежащие вдоль тела, судорожно сжали ткань одеяла. Я присел рядом:

– С чего ты взял?

– С того, что брат всегда плачет после того, как у меня случается приступ. Думает, я не вижу.

Оз попытался встать, но не смог, упал обратно на подушки и беззвучно заплакал. Я совершенно не представлял, что делать, что говорить. Вдруг Оз протянул руку и схватил меня за локоть:

– Вам это не остановить. Никому не остановить.

На щеках юноши вспыхнули красные пятна, на лбу выступил пот. Я дернулся, но рука точно попала в железные тиски.

– Что не остановить? – спросил я, чтобы выиграть время. Сердце лихорадочно стучало в ушах. Я понял: это не Оз. – О чем ты?

– На тебе ее запах, – он повел носом и оскалился. – Умри.

Пальцы впились мне в горло, сдавливая гортань. Я захрипел в тщетной попытке справиться с одержимым, но кислород стремительно покидал работающие на износ легкие, я терял силы и скоро повалился на своего душителя. Грудь разрывало на части. Я из последних сил схватился за чужие запястья – и вместо человеческого тепла ощутил смертельный холод. Веки мои опустились…

Мощный рывок поднял меня над постелью, однако это было единственным, что я на тот момент мог осознать, – остальное терялось в кровавом тумане под пеленой тишины, заложившей уши. Собственные руки стали казаться безумно тяжелыми, а голова – неподъемной.

– Все хорошо, Филипп, я с тобой.

Эти слова успокоили меня, и больше ничего не имело значения…

* * *

– Ваши извинения мне не нужны, мистер Уайтби. – Голос Джулиуса за дверью отдавал сталью. – Принесите их Филиппу.

– Оз не хотел! Вы же сами говорили, он не в себе!

– Вы пытались мне помешать! – Впервые на моей памяти Олдридж на кого-то кричал.

– Я не знал, что вы задумали! И в конце концов, не кажется ли вам, что связывать его было лишним?

Я вздрогнул и решил все-таки войти. Мужчины при виде меня замолкли.

– Простите, – я замешкался на пороге. – Что с Озом? Он… он уже в порядке?

Джулиус резко поднялся мне навстречу:

– Зачем ты встал с постели?

– Я хорошо себя чувствую, – ответил я и закашлялся. Рука сама собой метнулась к горлу убедиться, что на него больше ничего не давит. – Не надо относиться ко мне как к ребенку.

Всего десять минут назад я очнулся в комнате на неразобранной постели, горло саднило, дышать, а тем более разговаривать было тяжело. Зеркало беспощадно отразило отвратительные синяки на шее. Увы, тот кошмар мне не приснился. Все произошло в реальности. Я постучался к Джулиусу, но никто не открыл, тогда мне не пришло на ум ничего иного, как отправиться в кабинет мистера Уайтби. Спрашивая о здоровье Оза, я тем не менее не стремился повидать юношу. Пусть меня обвинят в трусости, однако встречаться с ним пока не хотелось.

– У вас странные отношения, – невзначай заметил Айзек. – Не переживайте, Филипп, с Озом все в порядке. Мистер Джулиус…

– Я ввел его в транс, – вмешался мой коллега, чем заслужил полный непонятного мне чувства взгляд Айзека. Сейчас, после случившегося, разница между братьями все больше бросалась в глаза. В старшем было нечто, что меня смущало, он всегда смотрел так, будто желал разобрать на составные части и заспиртовать на память. В сочетании с ростом, превосходящим мой, и атлетичной фигурой эта особенность внушала определенные опасения.

– Мне удалось поговорить с сущностью, захватившей тело Оза, – продолжил Джулиус. Я вздрогнул. – Всего несколько слов. «Я делаю это ради нее». Большего добиться не удалось. Физические показатели Оза слишком слабы для подобных методик. Он потерял сознание прежде, чем я нашел нужный подход.

Звучит жутковато. Я однажды видел, как мой друг применял гипноз к несправедливо заключенному по делу о пустых могилах, но тогда Соломон Дерриш особо не сопротивлялся. Зато в силе одержимого я имел честь убедиться сам.

– Оз так кричал, – вставил свое слово Айзек. – Уверен, это причиняло ему боль.

– Все может быть, – безразличным тоном бросил Джулиус. – Жаль, мы узнали так мало.

– Вы о моем брате говорите!

– А вы сами попросили о помощи.

– Простите, джентльмены! – Пришлось повысить голос, чтобы прервать намечающийся спор. – Он… оно сказало еще кое-что. – Убедившись, что взгляды обращены на меня, я процитировал: – «На тебе ее запах».

Джулиус нахмурился. Судя по серьезному выражению его темных глаз, могу предположить, что шестеренки завертелись. Разум коллеги вовсю прорабатывал версии и строил гипотезы – нам оставалось только ждать результата и по возможности не мешать процессу, о чем тут же, не смущаясь, сообщил Джулиус.

– Мне нужно подумать, – сказал он. – Филипп, возвращайся к себе, ложись и спи. Мистер Уайтби, занимайтесь своими делами, ваш брат очнется не раньше вечера. Меня не беспокоить.

С этими словами он вышел из кабинета.

– Как вы это терпите? – поинтересовался у меня Айзек. – Похоже, он вас ни во что не ставит?

– Вы ошибаетесь. Просто он отличается от большинства людей. Не нужно пытаться его понять – можно просто быть с ним или же не быть. Я выбрал первое.

Не знаю, почему я решил защитить Олдриджа. По сути, я и сам частенько приходил к подобным выводам, и обида заходила так далеко, что вспомнить страшно. Быть может, Джулиус обращается со мной как с ребенком по той простой причине, что я веду себя соответственно? Я был слаб и беспомощен, но упрямо отказывался это признавать, нарываясь на неприятности, чтобы доказать обратное. И всякий раз получалось только хуже.

Я улыбнулся ничего не понимающему Айзеку и толкнул дверь.

– Постойте!

Я обернулся.

– Вы мне нравитесь, Филипп. И Озу тоже.

Я снова улыбнулся и, ничего не ответив, вышел.

Дом погрузился в тишину. Я долго лежал на постели и глядел в равнодушный потолок. От меня ничего не зависело, все шло своим, неизвестным мне чередом, и, не будь меня здесь, едва ли что-то изменилось бы. Зачем Джулиус потащил меня за собой?

Дверь тихонько скрипнула, когда я ненароком задремал.

Осторожные шаги приблизились к постели, матрас промялся под человеческим весом. Я с трудом разомкнул отяжелевшие веки…

– Лежи, не вставай. – Ладонь Джулиуса, приятно прохладная, легла мне на лоб, убирая с него взъерошенные волосы. – Тебе сегодня нелегко пришлось.

Однако я все равно сел, чтобы изобразить хотя бы видимость равенства с ним. Джулиус выглядел задумчивым и немного грустным. А еще уставшим – думаю, все это время он напряженно размышлял.

– Ерунда, – отмахнулся я. – Вы подоспели вовремя.

– А если бы нет?

Вопрос повис в воздухе. Взгляд темных глаз неотрывно сверлил мое растерянное лицо, а я не мог решить, что ответить.

– Но… Ты же всегда приходишь.

– Ах, Филипп, – Джулиус вдруг спрятал лицо в ладонях и глубоко вздохнул. Таким уязвимым я его никогда не видел, даже тогда, когда, едва оправившись от мистического недуга, он рассказал историю своей жизни. – Ты же совсем меня не знаешь.

– Ну и ладно. – Честно говоря, беседа начала меня нервировать. Мы все это уже проходили. – Мне нет до этого дела. Что было, то прошло. Я ведь уже говорил.

Олдридж резко поднялся на ноги, мигом возвращая себе привычно спокойный вид:

– Я ухожу. Вернусь ночью. Может, к утру, зависит от результата.

– Уходишь? – я удивился. – А… а как же я? Что мне делать?

– По возможности сидеть тихо и не оставаться наедине с Озом. – Джулиус задержался возле двери, будто что-то обдумывая. – И с его братом тоже.

Я не знал, что думать о поступке Олдриджа. Само собой, для этого у него были веские основания. Не покривлю душой, если скажу: перспектива провести ночь в чужом доме с чужими людьми, один из которых меня чуть не убил, а второй мне просто не нравится, не приводила в восторг, однако я чувствовал, что разгадка рядом. Джулиус, фигурально выражаясь, взял след, просто, как обычно, не нашел нужным ставить меня в известность.

Я бросил взгляд на зашторенное до середины окно – солнце скоро скроется за деревьями. Отсюда было прекрасно видно, как Джулиус выходит из дома и быстрым шагом направляется по подъездной дорожке к калитке. Когда-то это уже было.

Лето, запах речной воды, уединенный пансионат. И мужчина в сером плаще, уходящий вдаль.

Я сбежал вниз по лестнице, пересек этаж, поскальзываясь на поворотах, выскочил на улицу, но дорожка уже опустела. Почему-то мне казалось важным крикнуть ему что-нибудь на прощание, любую ерунду.

– Возвращайся поскорее, – прошептал я одними губами и вернулся в дом.

На ужин я спустился только после напоминания хозяина. Уайтби-старший сам накрыл на стол в маленькой светлой кухоньке, используемой, видимо, в качестве неформальной столовой. Приборы были рассчитаны на двоих.

– Оз еще спит, – пояснил Айзек, заметив мое замешательство.

Я молча занял свое место и принялся за еду. Не знаю, кто занимался готовкой, но ужин, в отличие от чая, ему явно удался. И я только сейчас понял, как сильно проголодался за день.

– Скажите, Филипп, чем вы занимаетесь? – неожиданно завел разговор Айзек. – Помимо совместной работы с мистером Джулиусом.

– Свободного времени у меня не так уж и много, – подумав, ответил я. – Я бывший журналист, так что иногда под псевдонимом пишу заметки в разные газеты.

Про работу в пабе я предпочел умолчать.

– А вы, мистер Уайтби?

Молодой человек поморщился:

– Айзек, пожалуйста. Могу ошибаться, но мы, вероятно, ровесники.

Резон в его словах был. Я повторил вопрос.

– Я художник. Пишу портреты в основном, реже пейзажи дикой природы. Здесь, в отцовском доме, моя мастерская. Ну и источник вдохновения, – улыбнулся он, имея в виду глухие окрестности. – Скоро планирую выставку в Блэкпуле, но в моей галерее не хватает изюминки. Понимаешь, той картины, вокруг которой все бы строилось.

– Уверен, вы успеете ее написать, – утешил я.

– Бесспорно успею, тем более я уже решил, какой она будет. Но нужна помощь. Филипп, будь моей моделью.

Поднимаясь к себе, я размышлял над тем, как у Айзека получилось добиться от меня согласия. Он не давил, не умолял, не использовал жалость. Просто я вдруг ответил «да» и лишь потом осознал, на что подписался. Все, что я знал о работе натурщиков, это то, что им приходилось по несколько часов кряду сидеть в одной позе. Не уверен, что справлюсь. Определенно, без направляющей руки Джулиуса я становился слишком мягкотелым.

К ночи снова пошел дождь. Унылое накрапывание за окном ввергало меня в тоску. Не зная, чем себя занять, я спустился в гостиную, где, к удивлению своему, застал читающего Оза.

– Оз?

– Филипп! Я так рад видеть тебя в добром здравии. – Юноша отложил книгу и поднялся мне навстречу. Признаться, я невольно отступил. – Айзек все рассказал. Прости, пожалуйста. Я ничего не помню, совсем. Брат разрешил мне почитать здесь, но, наверное, лучше вернуться в комнату.

– А где он?

Оз выглядел нормальным, но теперь я знал: ангельское личико с большими зелеными глазами могло в любую секунду превратиться в оскал чудовища. Часы неестественно громко пробили одиннадцать раз, и я вздрогнул, ощутив ледяную дрожь.

– В студии. Он всегда пишет картины ночью при искусственном освещении. Говорит, так интереснее.

При слове «картины» мое лицо, видимо, как-то изменилось, потому что Оз спросил:

– Он просил тебя позировать?

Я кивнул. Юноша прижал ладонь ко рту и захихикал.

– Что? – Я приготовился к худшему. Пока не зная, к чему именно, но к чему-то плохому точно.

– И ты согласился?

– Да. А что? Что не так?

Оз отсмеялся. Смех ему удивительно шел, как и трогательный румянец на бледных щеках. Все же хочется верить, что для него все закончится хорошо.

– Дело в том, что брат признает только обнаженные натуры. Обычно я ему помогал, когда денег на натурщиков не хватало, но сейчас… – Юноша погрустнел. – У него скоро персональная выставка, а я…

Он резко поднялся и, извинившись, ушел.

Я растерянно проводил его взглядом и без сил упал на диван. Удивительно, но я даже расстроиться как следует не мог – наверное, окончательно зашел в тупик. Поцелуй Дафны, странное поведение Джулиуса, раздвоение личности Оза и чудачества его старшего брата. Все это – за неполные два дня. Я застонал и сжал виски ладонями. Джулиус, почему ты решил уйти именно сейчас? И главное, куда?

Дождь незаметно перерос в ливень. Я слушал тяжелый перестук капель, лежа в постели. Настольная лампа горела, отбрасывая на стены и потолок легкие тени. В груди было тесно и неспокойно, даже звук ливня, обычно успокаивающий, будто невидимый смычок терзал натянутые струны-нервы. Ночь перевалила за середину. Я в очередной раз перевернулся с боку на бок, скинув ставшее удушающим одеяло на пол, однако и это не помогло остудить разгоряченное переживаниями тело. Изредка поддаваясь дремоте, я чувствовал одно и то же: холод лезвия в животе, кровь на губах и ледяное дыхание приближающейся смерти. Вырываясь из объятий кошмара, я видел вокруг чужие негостеприимные стены и, обхватив себя руками, пытался успокоиться. Спустя несколько часов бессмысленных метаний я поднялся и тихо вышел в коридор.

На первом этаже часы пробили три раза. Я направился в сторону лестницы, надеясь стаканом горячего молока излечить бессонницу, но почти сразу услышал чужие шаги. Спина мгновенно взмокла от страха. Я замер с широко раскрытыми глазами и собрался уже сдать назад, как почувствовал ладонь, зажавшую мне рот, и услышал тихий шепот:

– Не бойтесь, Филипп, это всего лишь я.

Ладонь исчезла, и я так же тихо набросился на Айзека с упреками:

– Какого черта вы творите?

– Могу спросить то же самое. – В темноте его лицо и волосы смутно белели, и выражения было не разобрать. – Ты тоже это слышал?

Я покачал головой.

– Слышал что?

Айзек махнул в сторону, и пришла моя очередь испугаться. В ночной тишине мы оба отчетливо услышали протяжный пугающий скрежет. Ноги пристыли к полу, весь я будто обратился в соляной столб. Если бы не решимость Айзека, ни за что бы не приблизился к спальне Оза.

Дверь поддалась легко и бесшумно, из комнаты раздалась новая порция устрашающих звуков. Ужас сковывал движения. И все же я нашел в себе силы войти первым.

Оз Уайтби парил. Худенькое тщедушное тело висело в воздухе безо всякой опоры в паре футов от постели, свободно свисающее вниз тонкое одеяло четко обрисовывало его контуры. Взгляд мой опустился ниже, на пустую кровать, которая сама по себе вращалась вокруг своей оси, издавая тот самый потусторонний скрежет металлических ножек об пол. Признаюсь, в тот миг, когда мне открылась эта нереальная картина, волосы зашевелились на голове, а сердце забыло, как биться.

– Оз!

Айзек подался вперед, беспомощно протягивая к брату руки, и крик этот будто остановил запись на пленке. Кровать прекратила движение, юноша рухнул на нее, не издав ни звука. Стало так тихо, что слышно было бег часовых стрелок на первом этаже. Айзек сделал шаг вперед, и тут Оз резко поднялся, минуя сидячее положение, будто кто-то невидимый дернул за ниточки, заставляя его вытянуться в полный рост. Марионетка, сомнамбула – то был кто угодно, только не Оз Уайтби.

– Это тело достигло своего предела, – чужим низким голосом заговорил он, едва размыкая бледные губы. – Слабое, слишком слабое.

В окне за его спиной сверкнула молния далекой пока грозы.

Взгляд одержимого слепо прошелся по комнате, будто не замечая нас. О, мне бы хотелось думать, что это так!

– Ее запах. Все ради нее… Она ждала так долго…

Я не успел увидеть прыжка, просто смазанное движение в полумраке, и вот уже не-Оз стоит на полу, неестественно вытянувшись на носочках, будто от сильной боли. Видеть это было невыносимо.

– Оззи, – его брат не выдержал напряжения и, подбежав, попытался взять его за руки. На секунду мне показалось, что у него получится, но существо, завладевшее юношей, оказалось сильнее. Оно, а именно так его стоит отныне называть, быстро подавило мелькнувшие на осунувшемся лице зачатки чувств и, схватив Айзека за шею, с невероятной мощью отшвырнуло его к стене. Уайтби вскрикнул и затих.

– Стой! – я вскинул вверх руки, незаметно пятясь. – Оз, остановись. Ты же понимаешь меня, да? Сопротивляйся, я верю, ты еще там. Просто попробуй остановиться.

Я говорил и говорил, надеясь, что это как-то поможет. На мгновение взгляд юноши блеснул узнаванием, но тут же глаза поблекли и затянулись мутной дымкой.

– Ты, – его палец уверенно указал на меня. – Ты подойдешь. Это ее знак.

– Кто она? Оз, кто эта женщина? – выпалил я, панически ища выход из ситуации.

– Моя… моя… – он запнулся. – Она моя…

Да, вот оно! Я смогу сдерживать его вопросами о той женщине, пока не вернется Джулиус. Он должен скоро появиться, иначе мне конец.

И стоило чуть расслабиться, как горло сдавила чудовищная сила. Когда он успел подойти так близко?

– Мы станем едины… – прохрипел мне в лицо Оз и сильнее сдавил пальцы. Я был выше, но тогда казалось, будто он возвышается надо мной, подобно скале. Гром за окном гремел демоническим хохотом. Я слабо цеплялся за душителя, пока тот не сводил с меня плотоядного взгляда, такого пристального, что становилось жутко. Я и сам, всмотревшись в его глаза, забыл обо всем. Огромные, изумрудно-зеленые, распахнутые будто в сильнейшем испуге, – однако не это завладело моим вниманием, а черные бисеринки суженных зрачков.

Из них сочилась Тьма.

Отвратительные «чернила» проникали в яркую зелень радужки, прорисовывая на ней кривой узор. Я все смотрел и смотрел, пока оттуда не потекли черные маслянистые слезы. Вот тогда я ощутил что-то внутри себя. Чужие мысли, чужие переживания, чужие воспоминания. Чужой страх. Они перетекали в меня, заполняя самые потайные уголки моей трясущейся от ужаса души. Было мерзко, гадко и холодно, словно меня оплетает огромная склизкая змея.

Пальцы мои разжались, руки бессильно обвисли. Я больше не мог дышать. А еще я плакал, но не от боли или страха. На моем лице были слезы сострадания.

– Эдгар!

Оставшись вдруг без опоры, я рухнул на пол и уже оттуда мог наблюдать за тем, как пятится Оз. Словно проснувшись, он прикоснулся к своему лицу и, увидев на руках черноту, ужаснулся.

– Я… Кто я? – растерянно пробормотал он.

– Эдгар! – снова воскликнул женский голос, и я заметил мисс Леонор Прайд, нашу случайную попутчицу из поезда. Она была все в том же темно-синем платье, лишь больше побледнела и осунулась с нашей последней встречи. Девушка стремительно пересекла комнату и, нисколько не смущаясь и не боясь, заключила Оза в объятия. Пришедший с ней Джулиус помог мне подняться и, прижав палец к губам, призвал к молчанию. Я и не мог говорить, только хватал ртом воздух.

– Брат мой! – восклицала Леонор, орошая грудь юноши слезами. – Что же ты наделал? Разве ты был таким? Разве мог причинить кому-то вред? Эдгар, пожалуйста, перестань мучить этого мальчика.

Я начал понимать. Скомканные видения, навеянные сознанием «Оза», наложились на слова мисс Прайд, и все встало на свои места.

– Я не хочу, чтобы ты стал убийцей, – простонала девушка, опустив голову. – Ведь это будешь уже не ты. Это уже не ты. Понимаешь?.. Я люблю тебя, Эдгар…

Тьма в глазах юноши пришла в движение. Меж тем Леонор отошла к лежащему без движения Айзеку и, опустившись возле него на колени, ласково провела рукой по волосам.

– Брат… – неразборчиво пробормотал тот, силясь подняться. – Братик…

Леонор всхлипнула, и мое сердце тут же отозвалось острой болью. Девушка, смирившаяся со скорой потерей смертельно больного брата, и юноша, чей младший брат мог дать ей надежду вновь разговаривать с Эдгаром. Кто-то из них в любом случае останется в проигрыше. Так кто же достоин выбирать?

– Айзек? – Голос Оза, слабый и хриплый, прозвучал в печальной тишине. – Леонор? Лео…

Он схватился за грудь, издав протяжный стон. Внутри шла борьба, повлиять на исход которой, увы, не мог никто.

– Она сказала, все получится. – Зеленые глаза влажно блеснули обычными, прозрачными слезами. – Она обещала, что все мы будем счастливы.

Я знал, о ком он говорит. Теперь знал, и знание это причиняло мне страдания и вносило смуту в мои мысли.

Оз запрокинул голову и, коротко вскрикнув, повалился на спину. Я почувствовал настоятельное желание схватиться за что-нибудь, чтобы не последовать его примеру, и ощутил руки, заботливо обхватившие меня за плечи.

– Все кончено, Филипп. – Голос Джулиуса, вопреки словам, прозвучал отнюдь не успокаивающе. – Идем, мы здесь лишние.

Я не спорил, позволил увести себя и даже уложить в постель, как ребенка. Меня охватила апатия, под стать непрекращающемуся дождю за окном. Под его мерный стук я и заснул. В ту ночь я не видел кошмаров – их хватило в реальности.

* * *

Минула неделя. Мы с Джулиусом прогуливались по Променаду, изредка перебрасываясь обыденными фразами. За эти дни мы ни разу не обсудили толком события, произошедшие в уединенном доме братьев Уайтби и, несмотря на то что мне бы этого хотелось, настроения начинать серьезный разговор не было.

– Я получил письмо от мисс Прайд, – вдруг заговорил Олдридж. Соленый ветер играл с его волосами, несмотря на тщательную укладку, вьющимися от влажности. – Ее брат скончался, не приходя в сознание, три дня тому назад.

Мы уехали от Уайтби не сразу, Айзек уговорил нас погостить, видимо опасаясь рецидива, хотя Джулиус уверял, что Озу ничего не угрожает. Понимая, что умирает, Эдгар нашел способ перенести свою душу в другое тело, что спровоцировало волну необъяснимых случаев, списанных впоследствии на тот самый полтергейст, ставший причиной нашей поездки. Отчаянная жажда жизни толкала его на новые и новые попытки. А потом Эдгар обнаружил идеально подходящее тело – Оза Уайтби. Но ничего бы не случилось, если бы не помощь загадочной незнакомки…

– Филипп, – Джулиус сбавил шаг, внимательно оглядываясь на меня. – Когда Эдгар пытался завладеть тобой, он ведь открыл тебе свой разум. Ты видел все, что когда-либо видел или чувствовал он. Так?

Мне неприятно было об этом вспоминать, и я неопределенно пожал плечами.

– Ты видел женщину, которая помогла ему?

Я покачал головой:

– Не уверен, мне было не до того.

На самом деле я солгал, не знаю зачем. Интуитивно. Быть может, Джулиус заметил это, но не настоял на честном ответе. Вместо этого он сменил тему, тем более мы как раз возвращались обратно.

– Айзек Уайтби открыл галерею картин. Не хочешь зайти? Слышал, ты послужил моделью для центрального полотна.

Мне почудилась ирония в его голосе. Неужели он знает? Вспыхнув до корней волос, я обогнал компаньона, бросив через плечо:

– Я не любитель искусства, прости. И вообще, пора в офис, вдруг пришли клиенты.

Я услышал, как Джулиус тихо усмехнулся.

Айзек был отличным художником, как говорят, талантом от бога. Но если кто-нибудь из знакомых догадается, что я позировал ему обнаженным, пусть и со спины, останется только собрать вещи и перебраться в Австралию. Или еще куда подальше.

Хотя на самом деле я был даже немного польщен.

Дело № 11. Холоднее льда

Раньше я не задумывался о многих вещах, жил так же, как сотни и тысячи сверстников: учился, встречался с девушками, считал, что мои проблемы – самые ужасные в мире, пока не произошла по-настоящему значимая трагедия и не разрушила мою тщательно выстроенную уютную вселенную. Тогда я первый месяц работал в редакции газеты и, вернувшись домой с очередного провального репортажа, узнал, что отец умер. Так бывает: кажется, окружающие будут существовать всегда, как часть мира, незыблемые и постоянные. А потом они уходят, и все вроде бы остается прежним, но внутри ломается какой-то винтик, который уже не починить. Ты живешь дальше, научившись обходиться тем, что осталось. Или не научившись.

Много раз я желал поговорить об этом с Джулиусом, найти запоздалое утешение в его спокойном уверенном голосе, который непременно сказал бы, что все будет хорошо. Все ведь уже хорошо, только я упорно цепляюсь за отболевшую рану. А потом гляжу в его серьезные темные глаза и понимаю, что до сих пор по-мальчишески считаю свои беды самыми страшными. Почему-то рядом с ним я снова ощущаю себя двадцатитрехлетним мальчишкой, которым и должен быть, но уже не могу.

Ужин у Гаррисонов давно стал пятничным ритуалом, чем я откровенно пользовался, не желая питаться в окрестных забегаловках, открывшихся на каждом углу к началу туристического сезона. Блэкпул в это время года становится Меккой для отдыхающих со всей Англии, чему способствуют приятный приморский климат, море и радующая глаз зелень, превращающая город в настоящий сад. Сегодня миссис Гаррисон расстаралась на славу, накрыв стол на крытой веранде, в окружении весенних цветов и благоухающих кустарников. Женщина не раз повторяла, что для нее нет большего счастья, чем видеть мужа и его друзей довольными и сытыми, и лишь одно снова ее огорчило – отсутствие за столом Джулиуса, ставшее привычным.

– Если однажды он все-таки придет, – совершенно серьезно сказал детектив, – я брошу курить. Ей-богу, даю честное слово!

Оливия хмыкнула: видимо, не раз слышала подобные заявления из его уст. Впрочем, Гаррисон был уверен, что исполнять обещание не придется. Мы меж тем перешли к чаю со свежей выпечкой, и в воздухе поплыли соблазнительные запахи ванили и сдобы.

– Каким делом вы сейчас занимаетесь, Филипп? – поинтересовался Гаррисон с искренним интересом, когда мы остались с ним вдвоем. Я осторожно поставил фарфоровую чашечку – точно такая же сейчас особенно смешно смотрелась в огромных ручищах инспектора – на блюдце:

– Никаким. Джулиус, кажется, впал в депрессию, насколько это понятие к нему вообще применимо. Отказывается от всего, распугивает клиентов. Ума не приложу, что на него нашло.

Мой компаньон и впрямь в последние дни вел себя несколько странно. Вернувшись от братьев Уайтби вполне нормальным, он очень скоро резко поменялся, став еще более молчаливым, нелюдимым и отстраненным. Таким, каким был до нашего знакомства. Эти перемены пугали меня, потому как все попытки его расшевелить неизменно проваливались.

– Однако сегодня пятница, он наверняка отправился по своим личным делам, – предположил я, и тут меня посетила мысль, которая отчего-то не приходила в голову раньше. – Неужели… неужели у него роман с женщиной?

Гаррисон громогласно расхохотался:

– Что вас беспокоит больше – что у Джулиуса может быть пассия или что он не сказал об этом вам?

Я задумался. Действительно, женщина многое бы объяснила – еженедельные походы неизвестно куда, нежелание иметь отношения с другими дамами, а также перемены в настроении, произошедшие недавно. Ссора влюбленных? Это кажется невероятным, но вовсе не лишено смысла.

– Ни то, ни другое меня не беспокоит, – тщательно взвесив свои слова, ответил я. – Это хорошо, если его жизнь не будет ограничиваться работой и…

– Вами?

– Да, – кивнул я, стремительно грустнея. – И мной.

Гаррисон спросил разрешения и закурил. Клубы ядовитого дыма разбавили сладковатый аромат вечерних цветов. Я подошел к перилам веранды и облокотился на них, прислушиваясь к чириканью поздних пташек.

– Гаррисон, скажите, как вы узнали… правду о Джулиусе?

Мужчина пересел в плетеное кресло, с удобством закинул ногу на ногу и протянул задумчиво:

– Правду? Да кто знает, какая она, эта его правда…

Он замолчал, и мне показалось – продолжения не последует, однако Гаррисон неожиданно вновь заговорил:

– Мой дед был им одержим. После выхода на пенсию он посвятил все время его поискам. Старое дело о серийных убийствах девушек, когда тот был старшим детективом, изменило его. Дед был уверен, что Джулиус выжил при пожаре, и однажды все-таки нашел его. Тот не изменился ни на день, хотя прошло почти двадцать лет. Мой отец не пошел по родительским стопам и не стал служить в полиции, а мне довелось буквально повторить судьбу деда, с той лишь разницей, что Джулиус сам нашел меня и попросил помощи.

Это казалось невероятным. Я уже слышал эту историю из первых уст и поверил сразу и безоговорочно, имея за плечами некоторый жизненный опыт в такого рода делах. Однако слышать, как об этом говорит другой, было так странно, что на какой-то момент я ощутил себя будто со стороны наблюдающим за разворачивающимся театральным действом. Сад стремительно погружался в рассеянный вечерний сумрак, отбрасывая длинные тени и звеня в траве голосами невидимых сверчков. Рокочущий бас инспектора звучал тщательно подобранным фоном для уютной домашней постановки, накатывая, точно теплые приливные волны на песчаный берег.

– Филипп, о чем вы думаете?

Я вздрогнул, не заметив, что успел глубоко задуматься, и рассеянно улыбнулся:

– Да так, ерунда. Темнеет, наверное, стоит отправиться домой. Передайте миссис Гаррисон мою благодарность за чудесный ужин.

Я пожал крепкую широкую ладонь полицейского.

– Филипп, скажите, если бы вы могли изменить прошлое, вы бы сделали это?

Я замер, оглушенный внезапной серьезностью странного вопроса.

– Какое именно прошлое? Мое?

Гаррисон пожал могучими плечами, невозмутимо взял в руки пепельницу и смахнул в нее пепел:

– А разве, изменив ваше прошлое, вы не измените еще и чью-то чужую жизнь?

Я пока не понимал, зачем он заговорил о таких сложных философских вещах, но после следующей фразы почувствовал озноб, пробежавший по спине.

– Вы задумываетесь о том, что было бы с вами, не встреть вы Джулиуса. Но подумайте тогда еще и о том, чтобы было с ним, не встреть он вас.

Теперь я осознал, что́ он имел в виду. Попрощавшись, я отправился в обратный путь, но по дороге решил пройти мимо агентства, сам не зная зачем. Решение было продиктовано исключительно наитием, на которое, как известно, не всегда стоит полагаться. Но вечер был окутан тонким колдовским флером с дурманящими ароматами душистой сирени, и невозможно было не поддаться такому безобидному соблазну, как проверить, горит ли свет в окнах квартиры на втором этаже.

Я лишь на минуточку заглянул внутрь, тихо проскользнув в двери офиса.

В свете уличного фонаря, заглядывающего в незанавешенное окно, кабинет показался каким-то чужим, будто не я сам, собственными руками, клеил на стены обои и покупал невзрачные пейзажи в дешевых рамках. Я прошелся до окна, машинально поправил замявшуюся штору и бросил взгляд на слабо освещенный стол. Один ящик был чуть выдвинут, и в нем виднелся край той самой шкатулки, которую нам оставила мисс Ричмонд. Я не удержался и заглянул внутрь – на бархатной подушечке лежал дневник, явно принадлежавший девушке, и пара гадальных карт. Я взял их в руки, чтобы прочитать названия, и вдруг услышал скрип ступеней. Олдридж был еще у себя, когда я пришел, и только-только собрался уходить. Меня охватило неудержимое, опасное любопытство, бороться с которым в последнее время получалось с переменным успехом. Я чувствовал, что именно сейчас этот бой проиграю. Джулиус хранил еще так много тайн, которые приоткрывал медленно, будто играясь, а я, как обычно, хотел всего и сразу. Шаги прозвучали совсем близко – я приник к стене, в самой тени, – а потом удалились. Хлопнула входная дверь. Это был мой шанс. Я вернул карты на прежнее место и задвинул ящик.

Поздний майский вечер благоухал цветами и морской солью. Ветер стих, облака, разгуливающие по небу утром, разошлись и открыли тонкий серп растущей луны. Я осторожно ступал, стараясь ничем не выдать себя, по пустой улице, преследуя высокую фигуру компаньона, словно герой третьесортного детектива. Свежий бриз с моря приносил приятную прохладу, но я от волнения порядком взмок и начинал потихоньку замерзать. Неожиданно прямо передо мной из-за поворота, взвизгнув тормозами, вылетел автомобиль. Я отпрянул, едва не упав, а когда машина уехала, обнаружил, что объект преследования бесследно исчез. Я прошел немного вперед, потихоньку узнавая места. Здесь начинался Ирландский квартал, где, я уверен, едва ли обрадовались бы чужакам. Я постоял немного в тени магазинной витрины и пошел обратно.

Утром меня мучило чувство вины и запоздалого стыда, от которого спасло своевременное появление нового клиента. Однако смущал тот факт, что сам Джулиус в офисе пока не появлялся.

– Присаживайтесь, – наконец собрался я с духом, смирившись, что придется на сей раз выкручиваться самому. – Хотите чаю?

Молодой человек, представившийся Уилфредом Годфри, высокий и такой худой, что одежда на нем висела, как старый плащ на вешалке, суетливо кивнул и в буквальном смысле рухнул на диванчик как подкошенный. Чашка с наскоро заваренным чаем в его тонких нервных пальцах опасно дрожала. Юноша поставил ее на блюдце, но добился лишь того, что чашечка стала подпрыгивать и звякать донышком о фарфор. Я забрал чай и от греха подальше переставил на стол.

– Что вас привело, мистер Годфри? – со всей возможной любезностью поинтересовался я, понемногу входя в роль, благо удобное кожаное кресло Джулиуса в этом сильно помогло. Посетитель поднял на меня затравленный блеклый взгляд и выдавил:

– Холод. Холод, мистер Фелтон, он повсюду!

– Простите?

– Я говорю, у меня дома холодно. Вы можете помочь?

Я опустился в кресло и неловко развел руками:

– Не думаю, что это относится к нашей специализации… Есть же коммунальные службы…

– Нет, вы не поняли! – Годфри порывисто вскочил с дивана и навис надо мной, упершись руками в стол. – Это не обычный холод. Он исходит из подвала. Ничего не помогает: ни камин, ни батареи. Днем все нормально, но после заката все покрывается инеем. Помогите, пожалуйста!

Уилфред резко выпрямился и сел на свое место, будто в теле закончился завод. Я зябко поежился, не зная, как поступать в таких случаях. В голове вертелись мысли, но ни одна не желала оформляться в связный ответ. Я чувствовал, как кровь приливает к щекам, выдавая мою полную растерянность.

– Мы зайдем к вам сегодня вечером, мистер Годфри, – нарушил тишину уверенный голос компаньона. – В девять вас устроит?

Мы проводили клиента. Я повернулся к устраивающемуся в кресле Джулиусу, собравшись отчитать его, но передумал.

– И? – протянул он, изучая меня с равнодушным видом. Олдридж откинулся на спинку и сложил руки в замок перед грудью. – Вошел в роль сыщика?

– Тебя не было, и я… – я зачем-то принялся оправдываться, но он меня перебил:

– Следил за мной. Безуспешно, как я полагаю.

Меня будто окатило кипятком.

Он все знает.

– Это не… не совсем так. – Оправдания звучали откровенно жалко, и мы оба это понимали. – Я правда не хотел.

Я ожидал любой реакции, от гнева до холодного молчаливого презрения, однако Джулиус хмыкнул и развернул утреннюю газету:

– Я знаю.

Честно признаться, в первую секунду показалось, что слух подвел меня и я услышал лишь то, что желал услышать. А Олдридж преспокойно читал, ничем более не выдавая интереса к теме. Я ждал, не двигаясь с места. Мой компаньон пошевелился, зашуршав хрустящими свежими страницами:

– Если не планируешь садиться, можешь заварить чаю.

Через двадцать минут мы сидели за рабочим столом – он в кресле, я на стуле для посетителей – и пили горячий чай. Само собой, разговор шел о деле мистера Годфри.

– Мы возьмемся за него, – сразу решил Джулиус. У нас не было работы с момента возвращения из Даллфорда, поэтому разумно было принять новый заказ. – Чем скорее, тем лучше. Ты записал адрес?

Я продемонстрировал блокнот, куда вкратце занес всю полезную нам информацию.

– Отлично, – он решительно поставил чашечку на блюдце. – Сегодня вечером посмотрим, что происходит в доме мистера Годфри.

* * *

Нужный адрес нашелся не сразу. Улицы в том квартале были узкими и короткими, иногда пересекались друг с другом, и тогда сами жильцы не могли сказать с полной уверенностью, как называется их улица. Дома, в основном двухэтажные, на несколько владельцев, сурово темнели за невысокими коваными заборчиками, насаждений было мало, особенно по сравнению с другими частями Блэкпула, тонущими в майской зелени. Солнце готовилось к закату, тени стали длиннее и темнее, а прохожие и вовсе не попадались. Дом, в котором имел неосторожность жить Уилфред Годфри, на вид мало чем отличался от остальных: такой же двухэтажный, из красного сырого кирпича, от него буквально исходили волны затхлости и плесени. Типовая черная дверь с дверным молоточком была украшена медными циферками: 113. Только мы собрались постучать, как та открылась сама – точнее сказать, ее отворил хозяин.

– Добрый вечер, – вежливо кивнул Джулиус. – Мы не слишком рано?

Разумеется, у него были старинные серебряные часы на цепочке, которые показывали без пяти минут девять, однако вопрос вызвал на усталом худом лице Уилфреда целую гамму сильных чувств, от растерянности до страха.

– Э… да! Да, как раз вовремя, – блеющим голосом ответил молодой человек и посторонился, пропуская нас внутрь. Проходя мимо, я отметил, что на нем теплый свитер ручной вязки со смешными оленями и сверху намотан длинный нелепо-зеленый шарф.

– Холодает, – пояснил Годфри и неловко пожал плечами. Впрочем, скоро я и сам в этом убедился.

– Послушай, это же не нормально, да? – шепнул я Джулиусу, едва мы миновали тесный холл и поднялись по короткой лестнице на жилой этаж. Унылые серо-зеленые обои покрывали пузыри от частого перепада температур, здесь было зябко, почти холодно, и я мог понять Уилфреда, решившего любым способом избавиться от проблемы.

Джулиус проигнорировал вопрос. Сунув руки в карманы плаща, он с любопытством осматривался – холод его вовсе не заботил, ни реальный, ни потусторонний, в чем мне не раз приходилось убеждаться.

– Вы определили источник? – обратился Олдридж к нашему нанимателю. Тот быстро кивнул.

– Это в подвале. Он у нас общий на несколько квартир, но пока других жильцов нет, я пользуюсь им один. Вас проводить?

Мой компаньон задумчиво поджал губы, потом круто развернулся и скрылся в дверном проеме, за которым располагалась следующая комната. Порой он бывал до ужаса беспардонным, зато в этом поведении чувствовался прежний Джулиус, не омраченный непонятной хандрой. Воистину, это дело нам послала сама судьба!

Меж тем стало совсем зябко. К тому моменту, как Олдридж соизволил спуститься вслед за Годфри по шаткой деревянной лестнице в подвал, мои пальцы побелели от холода. В неярком свете одинокой лампочки у самого начала лестницы чуть поблескивали стены, будто на них скопился слой нетающего инея. Притронувшись, я убедился в своей правоте. Чем ниже мы спускались, тем толще становился морозный слой на стенах и меня самого сильнее пробирал холод. С последней ступеньки я сошел изрядно замерзшим. При дыхании с губ срывались облачка пара. И это в середине мая!

– Оставьте нас ненадолго, – велел Джулиус, снимая кожаные перчатки. Я и не заметил, когда он успел их надеть. Шаги Уилфреда отзвучали, наверху закрылась подвальная дверь. Я позволил себе полюбопытствовать:

– Что ты думаешь об этом? Неужели привидения? Я слышал, холод – один из признаков их появления.

– Слышал? – скептически уточнил Джулиус. – Или почерпнул в одном из тех пошлых дамских романчиков, которые зачем-то таскаешь в сумке?

– Они не пошлые! – возразил я, смущенный и раздосадованный тем, как мой компаньон вывернул тему. – Они о любви.

– Лучше бы сходил на свидание. – Олдридж обошел помещение по периметру, больше не отвлекаясь на меня. К слову, подвал имел правильную квадратную форму, насколько можно было судить за нагромождением полупустых полок и ящиков по углам. Годфри явно спускал сюда всякий ненужный хлам, и его накопилось изрядно. Из любопытства я заглянул в одну из коробок и обнаружил там старые книги в потрепанных обложках.

– А вот мистер Годфри не любитель чтения, – громко прокомментировал я увиденное. – Опрометчиво складывать книги в таком сыром месте.

Электричество в подвал подведено не было, и все освещение составлял масляный фонарь, который Джулиус поставил в центре на перевернутый пустой ящик. Отчего-то, глядя на него, стало не по себе. Будто что-то невидимое заползало прямо мне в голову, становилось все холоднее и хотелось спать.

– Займись делом и прощупай стены.

Я вздрогнул, возвращаясь к действительности.

– Стены? Зачем? Мы ищем тайный ход?

Олдридж замер с поднятыми над головой руками.

– Ход? – Его голос прозвучал действительно удивленно. – Вернемся в офис, я лично найду твои романчики и сожгу в камине.

Я понял, что сморозил глупость, и послушно принялся ощупывать ледяные шершавые стены. Не скажу, что это было приятно – пальцы вконец окоченели и почти ничего не чувствовали. В какой-то момент меня точно пронзило насквозь. Я вскрикнул, отшатнувшись от стены, и принялся дуть на окоченевшие руки. Джулиус подскочил и приложил ладони к тому самому месту. А потом, торжествующе улыбнувшись, обратился ко мне:

– Прекрасная работа, Филипп! Ты его нашел.

Он похлопал меня по плечу и вдруг протянул свои перчатки:

– Возьми. Пальцы все равно будут болеть, но мы сейчас не можем отвлекаться.

Я с благодарностью принял их и нацепил на руки, морщась, когда жесткий материал касался обмороженной кожи. Мне все же удалось принести пользу – знать бы еще какую.

Я подошел к Джулиусу, наблюдая, как он, точно не замечая жгучего жжения, скрупулезно изучает злосчастную стену, царапает грубую штукатурку ногтями.

– Есть! – воскликнул он, заметавшись по подвалу, извлек откуда-то молоток и с размаху впечатал его в стену. Посыпалась каменная крошка и пыль. Олдридж запустил руку в образовавшуюся дыру, откуда извлек грязный замусоленный клочок бумаги.

– Что это? – я забыл про боль и с любопытством взглянул на находку. Начертанный на листке символ был мне незнаком. Джулиус достал из кармана зажигалку и поджег уголок, пламя весело вспыхнуло желтым, но почти сразу сменило цвет на ядовито-голубой.

– Идем, сообщим мистеру Годфри, что он может снимать свитер.

Больших объяснений все равно не дождаться, благо перед клиентом ему придется сказать хоть пару слов.

– Так теперь все, да? – Уилфред по очереди пожал нам руки, и я болезненно поморщился.

– Да, мистер Годфри, – Джулиус мужественно вытерпел крепкое рукопожатие, хотя в холодном подвале ему досталось куда больше моего. – Если что, обращайтесь, с радостью поможем.

Распрощавшись и получив заслуженный гонорар, мы пошли обратно в агентство: Джулиус, потому что жил над ним, а я вспомнил, что забыл там книжку. Кроме всего прочего, меня смущали слова, сказанные Олдриджем напоследок. Прежде он никогда не допускал мысли, что клиенты, коих мы обслужили, могут обратиться повторно. Я не выдержал и спросил об этом.

– Подумай головой, Филипп, – привычно поддел он меня. – Листок с магической формулой был запечатан в стену и вот – начал причинять вред. Кто-то замыслил против милейшего мистера Годфри недоброе. И наверняка предпримет новую попытку.

Если Джулиус прав, наше вмешательство лишь отсрочило новое злодеяние.

– Но почему ты не предупредил об этом самого Годфри?

– Я могу ошибаться. К тому же у меня нехорошее предчувствие. – Он посмотрел на обмороженную ладонь. – Зря мы взялись за это дело.

* * *

В минувшие выходные я не виделся с Джулиусом по той причине, что на годовщину смерти отца приехали мама со своей сестрой, моей тетей, и пришлось постоянно быть при них. Более утомительных выходных у меня давно не случалось, однако я был рад повидаться с мамой, пусть и повод для встречи огорчал нас обоих в равной степени.

Лишь в понедельник я явился в агентство, но обнаружил его запертым. Воспользовавшись своим ключом, я просидел в одиночестве весь день. К вечеру я устроился на диванчике с книгой, ожидая, что на ночь Олдридж вернется в квартиру. Я ждал и ждал, пока на столе не зазвонил телефон.

– Детективное агентство «Джулиус и Фелтон», – ответил я, хотя для клиентов время было слишком поздним. Голос звонившего показался мне знакомым, более того, я почти сразу его узнал.

– Мистер Фелтон, – Уилфред Годфри был взволнован и, насколько я мог судить, напуган. – Что-то случилось с мистером Джулиусом! Приезжайте как можно быстрее!

– С Джулиусом? – Я не видел связи. – Где он?

Сначала ответили только досадные помехи на линии, потом голос Годфри, искаженный расстоянием, прохрипел:

– …опять началось… срочно…

Показалось, что тело сковало льдом, так страшно мне сделалось. Джулиуса не было весь день: ни записки, ни звонка, ни намека, будто он провалился сквозь землю. Почему он пошел к Годфри один, ни слова не сказав? Как это на него похоже и как сильно раздражает!

Часы показывали половину одиннадцатого ночи, однако это не могло меня остановить. Такси закончили работу, а редкие извозчики на конных экипажах, упрямо цепляющихся за прошлый век, и подавно, поэтому я спешил изо всех сил, едва ли не срываясь на бег. Лишь нежелание привлечь к себе внимание патрульных заставляло придерживаться скорого шага. К району, где жил Годфри, я приблизился спустя сорок минут, взмыленный, встревоженный еще более, чем когда вышел из офиса. Одинаковые кирпичные дома встретили меня темными квадратами окон и фонарями вдоль дороги, горящими через один. Вокруг ярких плафонов кружили ночные насекомые, привлеченные светом. Даже на расстоянии я чувствовал запах сырости, исходящий от замшелых стен, к горлу подступала тошнота. Меня мутило от дурного предчувствия, и в шаге от металлической калитки я замер, борясь с внезапным головокружением. Дверь дома распахнулась, на пороге возник хозяин, бледный, взъерошенный, таинственно подсвеченный со спины электрическим светом лампы.

– Скорее! Я совершенно не представляю, что делать!

Его истеричный возглас подстегнул меня, я перепрыгнул через порожек и оказался с Уилфредом лицом к лицу. Глаза его лихорадочно блестели на бледном до синевы лице. Он выглядел как курильщик опиума, но вокруг не чувствовалось того приторно-дурманящего аромата. Молодой человек трясущейся рукой указал на подвальную дверцу:

– Он… он там.

– Давно? – перебил я. – Зачем он приходил?

Сердце громко стучало в груди, будто намереваясь выпрыгнуть. Я никогда не был особо силен в предчувствиях, но на сей раз интуиция проявила себя в полной мере, крича об опасности, истинного масштаба которой я тогда, вполне естественно, осознать не мог. Спуск в подвал занял считаные секунды, дверь скрипнула, открываясь, и тут же захлопнулась за моей спиной. Лицо обдало морозом, да таким, что заслезились глаза. Но не только это удивило и напугало меня.

Стены, пол и низкий потолок покрывал тонкий узорчатый слой снежной паутинки, переплетающейся плотным кружевом столь же красиво, сколь и пугающе. Острые шипы намороженного льда угрожающе торчали из потолка. Я судорожно вздохнул, с губ сорвалось облачко пара и растворилось в холодном воздухе. Под моими осторожными шагами поскрипывал иней, сердце оглушительно громко стучало, но остановилось в тот миг, когда за ящиками я увидел Джулиуса.

Он лежал на ледяном полу, вытянувшись во весь рост и протянув одну руку так, будто стремился и не мог до чего-то дотянуться. Лицо, повернутое к невидимой цели, было невозможно белым, а губы – синими, как у мертвеца. Неудивительно, что колени мои в тот момент подкосились, и я рад был, что глаза Джулиуса закрыты. Ресницы смерзлись, на бледной коже виднелись заиндевевшие следы слез. Картина обдала меня морозом куда большим, чем сошедшая с ума температура подвала. Я упал перед другом на колени и припал к его груди ухом. Сердце билось, хотя столь тихо и нечасто, что стук мог мне просто почудиться. Я метнулся к двери, намереваясь позвать Уилфреда на помощь, однако обнаружил, что не могу этого сделать. Дверь была заперта.

Крики не помогли, удары – отчаянные, до крови на обмороженных костяшках – тоже. Мы угодили в мышеловку, спастись из которой нам, похоже, было не суждено. Никогда прежде мысли в голове не вертелись с такой скоростью и не перебирали столько сумасшедших, невыполнимых вариантов. Я знал одно: если Джулиус умрет, мне незачем выбираться. Откуда такие мысли? Кто знает. Кто вообще может знать, на что готов пойти на пороге смерти – своей или чужой. Я вдруг с кристальной ясностью осознал: вся моя жизнь зиждется на Олдридже, а до него я лишь влачил существование, неловко подстраивался под реальность, с которой не имел ничего общего. Раньше я этого не замечал, а сейчас – не поздно ли?

Я снял пиджак и укрыл им Джулиуса, сам сел рядом – так близко, как смог, – и уставился на обитую металлом дверь пустым невидящим взглядом.

Было очень холодно.

* * *

Дом, утопающий в зелени, сиял на солнце белыми стенами и начищенными до блеска оконными стеклами. Джулиусу он всегда казался сказочным, вроде пряничного домика лесной ведьмы или даже заколдованного замка настоящей принцессы. Не только принцессам быть заколдованными. Мама была доброй феей, заботящейся о саде, как и полагается настоящей фее, а папа – грозным воином, защищавшим семейство от всех возможных угроз. Даже от драконов.

Чуть повзрослев, мальчик понял: отец и правда защищал людей, только не от драконов и колдунов, а от произвола властей и несправедливых наказаний. Он был самым уважаемым в городе адвокатом. Однажды мама стала меньше ухаживать за садом, потому что у нее появилась новая забота, которую назвали красивым именем Малкольм Дэниел. Он был светловолосым и голубоглазым, совсем не похожим на старшего брата, а еще отличался веселым легким нравом, которого старшему так не хватало. Но Джулиус не завидовал, он любил маленького Малкольма, потому что так должен вести себя каждый старший брат.

– Малкольм! – Он пришел в ужас от драных коленок брата. – Я же говорил тебе не залезать на деревья! Почему ты никогда меня не слушаешь?

Мальчишка был сущим наказанием для него, как и для няни, сбивавшейся с ног в поисках очаровательного сорванца. Для родителей младший всегда оставался образцом идеального ребенка. Послушный, сообразительный, милый и скромный. Они не видели его верхом на яблоневом суку с самодельной рогаткой в руках. Зато Джулиус видел.

– Не называй меня так. – Малкольм легкомысленно смахнул с коленей пыль и прилипшие листья. – Ты же обещал. Я Дэнни!

– Хорошо, – согласился Джулиус. – Иди домой, Дэнни, немедленно.

Малкольм переменился в лице, будто став совсем другим. Послушным, сообразительным, милым и скромным.

– Джулиус Максвелл! – Мама оказалась позади, ее брови были грозно сведены. – Не расхолаживай брата. И не называй его этим глупым сокращением. У вас благородные гордые имена. Если отец услышит…

Только ему было все равно. Работы стало меньше, он часто пропадал на целый день, берясь за самые смехотворные дела, на которые в прежние времена даже не взглянул бы. Век подходил к концу. Все менялось, и не всегда в лучшую сторону.

Джулиус понимал, что должен помогать семье. Карьера адвоката казалась ему единственным путем. Так жил и отец, и дед. Так должен жить сам Джулиус и, когда-нибудь, – его непутевый младший брат.

Джулиус заканчивал колледж, Малкольм только поступил. Оба должны были стать юристами, однако если старший отдавался учебе полностью, то младший предавался всем возможным развлечениям, доступным студентам. Его карманных денег едва хватало; иногда он приходил в кампус, где поселился Джулиус, и просил денег у него.

– Это в последний раз, братик, – заверял он с извиняющейся улыбкой. – Так получилось со стариной Джеки. Он требует вернуть долг за прошлый месяц, а я немного поиздержался.

Конечно, это был далеко не последний раз и уж точно не первый. Джулиус всегда старался образумить Малкольма – Дэнни, как его теперь все называли, – однако тот оставался глух к любым словам.

– Если придешь еще раз, я расскажу родителям.

Малкольм улыбнулся, как и должны улыбаться красивые молодые люди, как не умел улыбаться Джулиус:

– Не расскажешь. Из тебя никогда не получится хорошего адвоката, ты слишком добрый. А доброта в наши дни синоним глупости.

Никто не заметил, как трогательная братская любовь переросла в зависть, даже Джулиус. Просто, приходя в очередной раз за деньгами, Дэнни не улыбался. Его слова, которые обычно теплом обволакивали разум, больно кололись.

– Ты унылый, Джулиус. Неудивительно, что девушки обходят тебя стороной.

Малкольм менял сердечные привязанности, как модница – шляпки по выходным. Сегодня он ходил в парк с одной, на следующий день покупал мороженое другой. За ним невозможно было угнаться, да Джулиус и не хотел. Но и не считал себя унылым, разве что самую малость.

Все начало меняться уже тогда, однако Джулиус был уверен: все случилось после смерти отца. Сам он уже работал помощником старого Макдоннела, стабильно принося скромный заработок в семью. Младший брат ничуть не изменил своим привычкам, а денег категорически не хватало, и взять их было неоткуда.

В тот год Джулиус впервые увидел Рейчел Вудворт. Она прогуливалась по Променаду с подругой и выглядела скучающей и немного печальной. Ей унылость темноглазого и скромного молодого человека пришлась по душе, ему ее яркость и свежесть – тоже. Это вполне могло стать последней каплей для брата, думал Джулиус. Малкольм совсем отчаялся от невозможности вести прежний образ жизни. Он стал раздражительным и мрачным, от былой легкости не осталось и следа. Их мать частенько плакала, пряча от навещавшего ее старшего сына покрасневшие глаза. Младший об этом знал. И ему было плевать.

– Ты всегда хотел быть единственным сыном, да? – в пьяном угаре говорил он. – Чтобы все доставалось тебе. Все. Даже она.

Джулиус пропустил момент, когда глупые претензии брата переросли в жгучую зависть. Он верил, что это пройдет само собой, а потом увидел, как в розовом саду Вудвортов плачет Рейчел, и на ее прекрасных тонких запястьях багровели синяки. Почти такие же, как те, что после стали украшать лицо Малкольма.

Младший брат собрал вещи, сел на поезд и больше не возвращался. Его последние слова долго звучали в ушах Джулиуса.

«Без тебя мне было бы гораздо лучше».

* * *

Я видел все. Холод, острыми иглами пронзающий тело, приносил видения чужой жизни. В них я гулял по улицам прошлого века, любовался пышными нарядами красавиц и грелся на иллюзорном солнце. Но больше всего запомнилась боль. Джулиусу было больно, не в физическом плане: его страдания – самое страшное, что мне доводилось переживать. У меня не было брата, я не знал, как тяжело его потерять, пусть даже разделила их не смерть, а чернота в сердце одного из них. Пошевелившись и хрустнув намерзшей коркой льда, я провел ладонью по волосам компаньона. Когда-то он говорил, что я напоминаю ему младшего брата, но одинаковыми у нас были только глаза – голубые, как осеннее небо. Или Олдридж видел что-то другое?

Горячие соленые капли сорвались вниз и разбились о чужую белую кожу. Нельзя плакать – в слезах последнее тепло, что у меня осталось. Я поднял голову и посмотрел на дверь. Под моим взглядом она медленно отворилась, лязгнув замком.

– Простите, я не вовремя?

Ледяную тишину погреба разбил хрустальный голосок.

– Хотя на самом деле с удовольствием вам помешаю. В конце концов, вы все это время ждали меня.

Дафна Ричмонд переступила порог изящной ножкой, обутой в дорогую летнюю туфельку. Изумрудное платье свободного кроя изумительно сидело на женщине – в окружении белого безмолвия она казалась райским цветком среди вечной мерзлоты. Или хищной орхидеей, заманившей в свою привлекательную ловушку пару глупых мушек.

Губы мои разомкнулись с большим трудом.

– Рейчел?.. – простонал я. – Ты не Дафна.

Женщина улыбнулась:

– Ошибаешься. Я и Дафна, я и Рейчел. И я выше их обеих, я нечто большее. – Она чуть изогнула бровь. – Он рассказал?

Я кивнул. На большее был не способен. Рейчел подошла ближе, грациозно присела и, взяв Джулиуса за волосы, повернула его лицо к себе.

– Еще жив.

В голосе сквозило и разочарование, и облегчение, будто она до сих пор не могла определиться, чего хочет больше. И кто она больше.

– Зачем… – Я с трудом сглотнул. – Зачем все это?

– О… – протянула она, с сожалением поднимаясь и одергивая платье. – Господин дал мне часть своей силы, чтобы я помогла ему вернуться в мир людей. Представляешь, всего несколько крупиц, и я практически бессмертна! Обретя тело, Он подарит мне весь мир!

Женщина была абсолютно безумна. Причем давно. Может, с ней уже было что-то не так в тот день на Променаде, много-много лет назад.

– Ты убьешь нас?

Дафна-Рейчел задумалась. Глаза затуманились, она точно прислушивалась к внутреннему голосу или же к голосу своего безумия.

– Позже. Сейчас нельзя.

Затем подошла к двери и, обернувшись, послала мне очаровательную улыбку:

– Но вы останетесь здесь. Вместе. Навсегда.

А ведь это и означает, что мы умрем!

Я хотел остановить ее, однако руки будто налились свинцом. Случались моменты в моей жизни, когда казалось, что такому неудачнику, как я, лучше и правда исчезнуть раз и навсегда, однако сейчас моих колен касалась голова Джулиуса – того, кто пережил смерть и не перестал быть человеком. Ради него я должен что-то сделать. Хоть что-то в своей никчемной жизни.

Я зажмурился, не замечая, как смерзаются ресницы от выступивших на них слез. В груди, там, где по ночам мерещилась зияющая рана, зародилось тепло, почти жар. Он поднимался вверх, расправляя огненные крылья, и я поднялся вслед за ним, выпрямившись на подгибающихся ногах. Лед скрипел на одежде, с волос осыпался серебристый сияющий иней. Я разомкнул губы и сделал глубокий вдох. Жар подкатил к горлу, охватил его, хлынул дальше, к рукам, заставляя кровь циркулировать, а меня – застонать от покалывающей боли. Я не понимал, что происходит, но чувствовал себя фениксом, восстающим из пепла.

Дафна замерла в дверях и медленно обернулась. Красные губки удивленно приоткрылись, в глазах на миг отразилось рыжее пламя, которого не существовало в действительности. Однако я ощущал его внутри себя, как иные ощущают любовь. Это было жгуче, мучительно и приятно.

– Не может… – Женщина прикоснулась ко рту острым коготком. – Все это время…

Она отступила на шаг и вдруг расхохоталась как сумасшедшая.

– Точно! Разве это не очевидно? – смеялась она, и гладкие черные волосы покачивались у лица в такт сотрясающимся плечам. – Прекрасно! Просто чудесно!

Рука моя сама собой поднялась, тепло скользнуло по ней к кончикам подрагивающих пальцев. Дафна перестала смеяться и нырнула в темноту.

Я не стал ее преследовать, ибо даже в таком странном состоянии понимал: есть более важное дело, ждущее моего участия. Опустившись на колени, я с замиранием сердца приложил горячую ладонь к щеке Джулиуса, чувствуя, как от прикосновения сбегают по коже холодные капли.

– Джулиус… – Из горла вырвался сдавленный всхлип, которого я даже не заметил. – Джулиус.

Тот пошевелился, прижимая лицо к моей руке. Жар в груди утихал, сворачиваясь под сердцем пушистым котом, и я щедро делился остатками тепла с другом. Подумать о том, что произошло, можно позже.

Олдридж приоткрыл глаза, окидывая меня замутненным взглядом человека, только что видевшего красочный сон. Вот он наконец узнал меня и вымученно улыбнулся краешком посиневших губ:

– Слишком… горячо.

Глаза его снова закрылись, он вздохнул и погрузился в сон. На сей раз не грозящий перерасти в смертельное забытье. Меня же пробрала дрожь, холод вокруг снова начал сужать круги, и я, сцепив зубы, взвалил компаньона на себя и понес к выходу.

На улице было прохладно, однако в сравнении с заледенелым подвалом ночной воздух показался мне обжигающе горячим. Мой рост и телосложение не были должным образом приспособлены к ношению на руках взрослых высоких мужчин, и я, совершенно выбившись из сил, как физических, так и душевных, со всей возможной аккуратностью опустил Джулиуса на траву за оградой. Должно быть, смотрелись мы со стороны презабавно, только вот, задумавшись на секунду, я послал потенциальных свидетелей к черту. К тому же колени все-таки подкосились, я упал рядом с Джулиусом, вытянувшись во весь рост, и лежал так, пока прикосновение к плечу не заставило меня поднять тяжелые веки.

– Эй, мистер, тут спать не положено, – услышал я знакомый голос сержанта Оливера. – Эй, мистер? Вы меня слышите?

Безусловно, то был голос нашего спасения. Я потянулся ему навстречу, почти теряя сознание. Возможно, так и случилось, потому как то, что было дальше, до сих пор представляется мне весьма смутным. Я лишь уверился, что мы оба живы и с нами все в порядке. Этого вполне достаточно.

* * *

Не стану утомлять никого ненужными подробностями трех последующих дней.

Уилфред Годфри, стоит отметить, за день до трагических событий отбыл к друзьям в соседний город и никоим образом к ним причастен не был, и это меня не удивило. Со вторника по пятницу я пролежал в постели, страдая от одуряющей слабости, в то время как Джулиус находился под неусыпным контролем мисс Ламберт, взявшейся за выхаживание моего компаньона с ответственностью, столь свойственной этой юной практичной особе. В постельном режиме не было такой необходимости, однако требовалось время, чтобы пережитое уложилось в голове.

Я побывал в мыслях Джулиуса, видел и чувствовал все, что когда-то видел и чувствовал он. И мне это не понравилось.

Но как бы я хотел познакомиться с тем молодым и полным надежд Джулиусом Максвеллом Элриджем, личность которого сгорела при пожаре в доме его невесты, а тело продолжило жить, вопреки всем законам бытия. Чем больше я думал об этом, тем больше склонялся к мысли, что тот Джулиус не погиб, просто его нужно разбудить.

В пятницу я явился в агентство, но вместо друга обнаружил на столе записку со знакомым мне адресом. Сгорая от любопытства, я немедленно отправился туда. Вечер выдался погожим и теплым, Ирландский квартал тонул в яркой зелени и запахе жасмина. Я по памяти нашел паб «Веселый Патрик» и вошел в задымленный, полный людей зал, разрывающийся от веселых голосов, смеха и музыки. Сновали улыбчивые симпатичные разносчицы, мужчины за столами пили эль и играли в карты. Я нашел пустое место у дальней стены, сел и принялся ждать.

Музыканты откланялись, освобождая маленькую уютную сцену для другого артиста. Он вышел в самый центр, сел на одинокий дубовый стул и пристроил на колене гитару. Отсюда мне не было видно его опущенного лица, но, когда полились первые аккорды и зазвучал глубокий красивый голос, мне и не понадобилось его высматривать.

Это он, Джулиус.

Я видел, как пальцы ловко перебирают натянутые струны, и не мог поверить, что тайна, будоражившая мое воображение многие месяцы, наконец раскрыта.

– Ваш заказ, джентльмены, – молоденькая рыженькая девушка поставила перед нами кружку пива и чашку с чаем и ушла. Мы с Джулиусом остались наедине.

– Удивлен, да?

Я кивнул.

– Я тоже. – Он пригубил чай, пряча глаза, потом вздохнул и посмотрел прямо на меня. – Но однажды понял, что эти пятничные вечера позволяют мне ненадолго перестать быть собой. Иногда это полезно.

Я его понимал. Понимал и отнюдь не собирался осуждать, как он, вероятно, полагал. Всем нам иногда полезно побыть другим человеком.

– Раз уж тайна раскрыта, поделись и ты своей, – Джулиус взглядом приморозил меня к месту, как умеет только он. – Или, если хочешь, я начну сам. Кто-то, кто прикинулся мистером Годфри, заставил тебя прийти в ловушку, где наживкой был я. Мы не должны были умереть, потому что ловцу мы нужны живыми. Это ведь Дафна Ричмонд, да? Она бы пришла за нами в самый последний момент?

Я снова кивнул. Слова застревали в горле, однако удалось выдавить:

– Да.

– Это была Рейчел Вудворт, да?

У меня закружилась голова:

– Д… да. Но как ты…

Джулиус откинулся на спинку стула и стиснул в пальцах хрупкую чашечку:

– И тогда, заглянув в голову Оза Уайтби, ты тоже видел ее. Так?

Я был поражен. Он не мог этого не заметить. Даже в полутьме наверняка заметно, как побелело мое лицо, почти так же, как его.

– Так. Но я не понимаю… Как она связана с тем случаем?

– Я дурак, – вздохнул Джулиус. – Настоящий идиот. Она понимала, что я захочу на какое-то время увезти тебя из города, поэтому соблазнила случайного человека на пороге смерти, научила, как занять чужое, здоровое тело. И я, не ища подвоха, радостно помчался мотыльком на свет.

– Зачем тебе нужно было увозить меня? – не понял я.

Взгляд Джулиуса сделался совсем темным, нечитаемым. Помолчав, он нехотя ответил:

– Ты не помнишь. Может, это и к лучшему. Но Дафне… Рейчел все равно что-то от тебя надо. Она сказала, чего хочет?

Я передал ему наш короткий разговор, но едва ли это что-то прояснило. Мне было горько и стыдно, будто все это лишь моя вина. Олдридж не дрогнул, однако я гораздо лучше представлял, что могло твориться в его душе. И мне стало страшно.

– Ее сердце холоднее льда, но даже лед можно растопить, – тихо проронил он. – Так ведь?

Я промолчал, потому что не мог найти в себе сил солгать. Боюсь, сердце той женщины промерзло настолько, что растопи его – и от него ничего не останется.

– Прости, – пробормотал я, опуская взгляд на свои тесно переплетенные пальцы.

– Не стоит извиняться, – успокоил меня Джулиус и вдруг положил ладонь на мои руки. – У меня остался последний вопрос. Очень важный. Ответишь мне?

Я поднял голову и пересекся с ним взглядом, внутренне цепенея.

– Какой вопрос?

– Очень простой. Кто ты, Филипп Фелтон?

Дело № 12. Конечная остановка

Мы снова бежали.

Непривычно было видеть Джулиуса таким… уязвимым. Взвинченным, напряженным, хмурым, расстроенным – да, но не беспомощным, каким он предстал передо мной в тот пятничный вечер в пабе «Веселый Патрик». Задавая свой вопрос, он смотрел мне в глаза с таким отчаянием, заключенным в самую глубину его загадочной души, что эта темная воронка высасывала из меня последние силы. Тогда я опустил взгляд на наши соединенные руки и, испугавшись сам не знаю чего, убрал ладонь:

– Я не понимаю, о чем ты. Что значит – кто я? Филипп Фелтон, твой коллега и… и твой друг.

Этот ответ казался единственно правильным, другого и быть не могло, однако я все равно, похоже, ошибся.

– Ты думаешь, этого достаточно. – Джулиус поднялся из-за стола. – Но это не так.

На следующее утро я пришел в офис, старательно убеждая себя, что ровным счетом ничего не изменилось ни в моих мыслях, ни в наших отношениях. Я заглянул чуть глубже, узнал чуть больше. И все. Это нормально для людей, которые более года проводят вместе большую часть времени. Хотя уже это, если подумать, отдавало ненормальностью.

На пороге кабинета, прислушавшись к стуку печатной машинки за прикрытой дверью, я впервые серьезно задумался о возможности короткого спокойного отпуска. Что ж, недели мне бы хватило, а лучше двух. Но больше никаких пансионатов.

– Филипп? – мой компаньон оторвался от работы и кивнул. – Думал, ты не придешь.

Стоило помнить, он всегда видел меня насквозь.

– Не вижу причин отсиживаться дома. – Я достал блокнот, нашел последнюю заполненную страницу и напомнил: – У нас вызов от мистера и миссис Доуи, подозревают полтергейст.

Олдридж проигнорировал мои слова, отстукивая по тугим клавишам. В тонкую стопку на столе лег следующий лист.

Прошло еще несколько неловких минут.

– Я проходил мимо утром. Чета Доуи просто хочет привлечь к себе внимание. Не более.

Если учесть, что Джулиус давно живет на втором этаже нашего агентства, его заявление прозвучало не слишком убедительно. Только если он внезапно не решил заняться утренним бегом, что на него нисколько не похоже.

Однако даже эти мелкие странности и нестыковки – ничто в сравнении с его последующим заявлением.

– Кстати, Филипп, – обронил он словно между прочим и флегматично поправил покосившуюся стопку. – Сегодня мы едем к твоей матери.

* * *

Итак, ошибки не было. Мы бежали.

Вечерним поездом мы должны были отправиться в Билсборроу, где в тупике на Черч-лэйн жила моя мама со своей сестрой и матерью, моей бабушкой. Если быть точным, тетя жила на соседней улице, но после смерти моего отца почти круглые сутки проводила рядом с сестрой в ее доме. Женское царство быстро утомляло, поэтому я не так часто бывал дома после того, как остатки моего семейства вернулись в родной город из ставшего чужим Блэкпула. Зачем-то Джулиус настаивал немедленно туда и поехать.

Конечно, я был против. Право слово, мы не влюбленная пара, чтобы представлять «невесту» родителям. К чему все это? Я так и спросил, но вместо ответа получил билет, первого, между прочим, класса. Проставленное время было угнетающе поздним – 21:15.

– Как ты себе это представляешь? – упрекнул я его. – С пересадкой в Престоне мы прибудем в Билсборроу не раньше половины одиннадцатого. Как мне объяснить такой поздний визит?

– Соскучился?

– Будь серьезнее, пожалуйста!

– Это мне говоришь ты? – криво усмехнулся Джулиус и, любуясь моей растерянной миной, положил подбородок на переплетенные пальцы. – Дорогой Филипп.

Я ждал продолжения, однако его не последовало. Во многих схожих ситуациях, где наши мнения диаметрально расходились, один всегда капитулировал, и так уж повелось, что этим одним всегда был я. Как и в этот раз. Подобная сговорчивость уже не казалась позорной, времена детской категоричности канули в Лету, однако мало приятного в том, чтобы постоянно идти на попятный. Увы, говорить подобное Джулиусу – все равно что изливать душу фонарному столбу. Последний хотя бы может утешающе подмигнуть в ответ.

По моему настоянию мы все же посетили дом пожилой пары Доуи, но даже я, уже, хочется верить, научившийся распознавать признаки потустороннего вмешательства, не заметил ничего, что могло бы показаться подозрительным. Напротив, обстановка кричала о благополучии, а круглые лоснящиеся лица супругов – о спокойной сытой жизни. Иными словами, Джулиус снова оказался прав.

– Теперь тебе легче? – поинтересовался он, когда мы вышли на улицу. – Можно собираться в путь?

– До Билсборроу полтора, в худшем случае два часа на поезде, – несколько раздраженно напомнил я. – Это не путешествие, а короткая поездка. О каких сборах может идти речь?

Олдридж легко пожал плечами и обогнал меня.

День выдался на редкость погожим, солнечным, но не жарким, свежий соленый воздух с Ирландского моря приятно обдувал лицо. С Парк-роуд, где мы были, виднелась ажурная конструкция Блэкпульской башни, устремленная острым шпилем к прозрачно-голубому небу. Я отвлекся на несколько секунд и едва не потерял компаньона. Он уверенно вышагивал впереди, сунув руки в карманы брюк. Я поспешил за ним и понял, что мы направляемся прямой дорогой к морю. Выйдя на Променад, Олдридж не остановился и спустился на мокрый песок, туда, куда вода, после того как отлив закончился, пока не доставала.

– Филипп, – позвал он, не оборачиваясь. Его черные лакированные туфли утопали в песке. – Ты знаешь обо мне больше, чем кто-либо за шестьдесят шесть лет с тех пор, как… – Он наклонил голову, позволяя морскому ветру играть с растрепавшимися кудрями. – Тебе не противно?

– Противно? – Это слово вызвало у меня настоящий шок. Повторяя его про себя, я все больше убеждался в его мерзости. – Не будь таким идиотом, Джулиус! Ведь ты же совсем не такой!

Я стремительно подошел к нему сзади, развернул за плечо и ударил.

Это случилось так неожиданно, что ни одна здравая мысль за эти доли секунды не успела меня остановить. Удар кулака пришелся в скулу, смазанно. Я покачнулся вперед и едва не упал, чудом устояв на ногах и избежав позорного падения коленями в мутную зыбь. Внутри все клокотало от обиды.

– Значит, так ты обо мне думаешь? – зло выплюнул я, когда вернул телу равновесие. – Считаешь, я настолько жалок, что хожу за тобой, несмотря на чувство брезгливости?

Горло перехватило от противоречивых эмоций. Хотелось сильно потереть глаза, чтобы по ним нельзя было прочитать мысли.

– Шестьдесят шесть лет ты думал, что одинок. – Мой голос был на удивление сух и спокоен. – Я хочу разуверить тебя, и если не получится…

Я посмотрел на море, ища поддержки у мелких барашков волн. Вдруг плеча коснулась рука, мимолетно, но успокаивающе.

– Горячий чай бы не помешал, да?

Ну конечно. Не стоило ожидать от него трогательных ответных излияний, и все же мне было вполне достаточно того, что я сказал желаемое.

Час до вокзала в Престоне прошел в неуютном молчании, которое сгустилось до такой степени, что его можно было резать ножом. Я листал романчик с пошлым, по мнению Джулиуса, названием «Поцелуй в лунном свете», не особенно вникая в слезливые переживания девицы, чей возлюбленный внезапно оказался вампиром. Олдридж смотрел в непроницаемо черную матовую поверхность стекла, за которой изредка проносились размытые огоньки остающихся позади станций. Я чувствовал неловкость за свой удар, а что чувствовал Джулиус, знал только он. Мне хватило одного раза побывать в его мыслях, чтобы испугаться. Все-таки есть вещи, которые лучше не знать даже о самых близких людях.

– Ты звонил домой?

Я кивнул. Мама, узнав о нашем скором приезде, очень обрадовалась, однако всякий мой визит неизменно омрачался. Думать об этом было неприятно.

– Филипп, – голос Джулиуса был вкрадчиво тих и даже в некоторой степени ласков. – Сейчас самое время поговорить. О тебе.

Он был прав, теоретически. На деле я вдруг ощутил острое нежелание открываться перед ним.

– Во мне совершенно ничего интересного, уверяю тебя. – Я вымученно улыбнулся, поворачивая лицо к окну. Говорить о случившемся со мной в заледеневшем подвале до сих пор было страшно. – Все очень скучно.

Мы сидели друг напротив друга и глядели в черный прямоугольник окна. Наконец, Джулиус выдохнул, будто до этого не дышал вовсе:

– Ты ошибаешься.

– И в чем же?

– Это ты. Для меня ты не можешь быть скучным.

Вот и дождался. Трогательные излияния, которые из уст Джулиуса почему-то не казались такими натянутыми и приторными, как от них обычно ожидаешь. Он не делал мне приятно, он констатировал факт.

– Что ты хочешь знать? – пришлось смириться с внезапно проснувшимся любопытством. Ответ был прост и лаконичен:

– Все.

Такой вариант меня совершенно не устраивал. Ведь не рассказывать же ему всю свою унылую биографию, да и странно это спустя более года знакомства. Я прикинул в уме, с чего бы начать.

– Мою мать зовут Виктория, а ее сестру – Анна. Мой отец, Артур Фелтон, погиб незадолго до нашей с тобой встречи. По его настоянию я поступил на журфак, где учился прилежно, но все равно не слишком удачно. – Я вспомнил пару случаев, когда выворачивался на экзаменах лишь чудом и благодаря репутации старательного благовоспитанного студента. – Занимался университетской стенгазетой, пытался писать стихи и целый семестр проходил на занятия английским боксом. Вот, собственно, и весь список моих достижений.

Похвастаться действительно было нечем. Я украдкой бросил на Джулиуса робкий взгляд, ожидая насмешки или чего-то в том же роде, однако тот смотрел на меня внимательно и абсолютно серьезно.

– Должно же быть что-то, – тихо пробормотал он будто сам себе. – Я чувствую это в тебе.

– Что?

Мой вопрос заставил его вздрогнуть:

– А раньше? Филипп, расскажи о своем детстве.

Я открыл было рот и вдруг понял, что не хочу. Совершенно и непоколебимо. Я не хочу ничего ему говорить.

Поезд особенно громко заскрипел, притормаживая, ритмичное постукивание колес сбилось и вновь вошло в прежний темп. Что-то подобное чувствовал и я, сбившись и вновь собравшись, чтобы не обидеть друга молчанием.

– До десяти лет я часто болел и почти ничего о том времени не помню. Я жил в деревне у бабушки по линии матери, а потом, когда окончил школу, родители переехали в Блэкпул, а я учился в Манчестерском университете. Отец помог устроиться в «Городскую хронику». Наверное, все. Дальше ты и так все знаешь.

– Ты сказал, твой отец погиб, а не умер, – Джулиус чуть склонил голову к плечу. Я зябко поежился: не любил об этом вспоминать. Мы с отцом прекрасно друг друга понимали, я не знал человека лучше, чем он, и внезапная кончина так больно по мне ударила, что редактор решил дать мне возможность прийти в себя. Воспоминания о позорных истериках, криках о том, что отца убили, слезах матери, жалеющей меня, как ребенка, заставили сердце болезненно сжаться.

– Я оговорился.

Поезд прибыл точно по расписанию. Вечерняя мгла разгонялась яркими прожекторами платформы, в их пронзительных лучах клубился пар и парили хлопья гари. Здание вокзала приветливо глядело горящими окнами, на лавочках вдоль перрона кое-где сидели поздние пассажиры. Я прикрыл нос и рот рукавом, спасаясь от удушливого запаха, но скоро его развеяло прохладным ночным ветерком.

Автобус до Билсборроу задерживался, и мы с коллегой расположились на одной из скамеек под фонарем. Вокруг обманчиво-теплого огонька кружилась мошкара, противно жужжа. Я ежился от холода, хотя, скорее всего, дело вовсе не в этом. Джулиус сидел прямо, глядя перед собой широко открытыми глазами. Его веки смыкались так редко, что он походил на тощую сову, выслеживающую мышь в темном лесу.

Через полчаса неожиданно выяснилось, что рейс отменили.

– Что будем делать? – Я растерянно огляделся – кругом пусто, как назло. Ни одного такси, что на них было более чем не похоже. Джулиус не выглядел расстроенным или раздосадованным. Напротив, будто чего-то ждал. И дождался.

Рев автомобиля мы оба услышали издалека. Машина вырулила из темноты и, отчаянно скрипя тормозами, остановилась точно перед нами. Стекло опустилось, высунувшаяся оттуда голова в массивном кожаном берете с козырьком оглядела нас с ног до головы.

– В Билсборроу? – Голос определенно принадлежал женщине. – Садитесь, я подброшу.

Я покосился на компаньона, ожидая реакции, без сомнения отрицательной, ибо для людей вроде него, застрявших в прошлом веке, хуже автомобиля может быть только женщина за его рулем. Однако Джулиусу вновь удалось меня удивить.

– Будем крайне признательны, мисс.

Водитель кивнула назад. Мы устроились на задних сидениях старенького, но чистого и блестящего в свете прожекторов авто. Джулиус подобрал длинные ноги, я чуть сдвинулся к окну, оставляя ему место для маневров, и машина рывком дернулась с места. Очень скоро я начал понимать чувства Олдриджа, периодически ударяясь макушкой о потолок на особо неровных участках дороги, которая в принципе не отличалась излишней ухоженностью. Мотор ревел, закладывая уши. Стало ясно: я приуменьшил возраст этого чуда конструкторской мысли мистера Мейбаха. Возле здания центрального почтамта пытка закончилась, мы покинули тесный салон с нашим лихим водителем. Она сняла наконец ужасный берет и оказалась вполне милой девушкой.

– Никого не укачало? – с улыбкой поинтересовалась незнакомка. – Мэр ездит по другим дорогам, так что ремонта в ближайшие пару веков не предвидится. Ну, бывайте, джентльмены. Дальше дойдете пешком, куда бы вам ни было надо.

Она залезла обратно, хлопнула дверцей, завела чудовищный мотор и, подняв тучу пыли, помчалась дальше по улице.

– Это ужасно, – поделился я не до конца оформившейся мыслью, и Джулиус степенно кивнул:

– Совершенно ужасно.

К дому матери мы подошли спустя четверть часа. Нас встречала целая процессия из самой мамы, ее сестры, ее собаки и ее кота.

– Филли, малыш! – мама бросилась мне на шею, игнорируя присутствие постороннего человека, и стиснула в объятиях, слишком сильных для такой хрупкой женщины. – Почему так поздно? По телефону я ничего не поняла.

– Мама! – я вывернулся, оправил одежду и пригладил волосы, взъерошенные ласковой маминой рукой. – Сначала хочу представить тебе моего друга и коллегу, мистера Джулиуса Олдриджа.

– Мадам, – он тут же вышел вперед, мигом завладев вниманием женщин, по очереди поцеловал каждой руку, не забывая при этом очаровательно улыбаться. Отменный талант, к которому друг, увы, прибегает лишь в исключительных случаях. – Для меня честь быть представленным вам. Премного наслышан и исключительно хорошее.

Крепость сдалась без боя. Тетя сопротивлялась не намного дольше, однако оставалось самое страшное, к чему я друга намеренно не готовил, потому как сам не желал вспоминать.

– Заходите-заходите, вот тапочки, мистер Олдридж, – зачастила тетя Анна, сметая на своем пути любые препятствия, будь то собака, кошка или даже я. Джулиус с милой улыбкой влез в смешные плюшевые тапки и прошествовал в гостиную, где мы таки встретились с бабушкой, которую все, в том числе и я, называли исключительно миссис Петри. Так вот, миссис Петри оторвалась от позднего чаепития, повернула к нам узкое, обтянутое дряблой кожей лицо – по-старчески светлые глаза будто бы невидяще окинули нас взглядом, а потом бабушка сдвинула брови. Подбородок гневно затрясся.

– Зачем ты привела в дом это существо, Виктория?!

Тетя – единственная, кто мог сладить с бабушкой в таком состоянии, – тут же кинулась к ней, причитая на ходу:

– Миссис Петри, будьте благоразумны! И оставьте уже чай, он остыл два часа назад. – Она накинула ей на плечи теплый плед, пеленая как ребенка. – Это ваш внук, миссис Петри, а с ним его друг.

– Филипп?

– Да, миссис Петри. – Все вздохнули с облегчением. – Ваш внук Филипп, сын Артура.

На мгновение показалось, будто она меня узнала.

– Сын моего Артура? – Она задумчиво причмокнула сухими губами. – Моего милого мальчика… – Под рассеянным взглядом бабушки стало не по себе. – Нет, это демон, который им прикрывается. Меня не обмануть. Нет, вам меня не обмануть…

Так она и бормотала, пока тетя Анна отводила ее в спальню. Мама помогала. В итоге мы с Джулиусом остались одни. На меня накатило жгучее смущение, щеки пылали что прожекторы на вокзале.

– Прости, я надеялся, ты этого не увидишь.

Не хотелось смотреть ему в лицо. Как правило, после подобных сцен люди выглядели ошарашенными в лучшем случае, а жалость компаньона была бы обидна вдвойне. Однако Джулиус, проходя мимо к чайному столику с опрокинутой чашкой, быстро и едва уловимо коснулся моих пальцев – лучшего способа привести меня в чувство он и придумать бы не смог.

– Я сам, – поспешил вклиниться я и сбегал на кухню за полотенцем. Вместе мы промокнули лужу, убрали посуду и Джулиус самолично ее ополоснул.

– Прости, – еще раз извинился я, присев на табурет за кухонным столом. – Я должен был предупредить. Бабушка… она немного не в себе после того, как отца не стало.

Олдридж пожал плечами и повернулся к плите. Скоро засвистел чайник, Джулиус деловито нашел чистые чашки, заварил чай и поставил передо мной. Обе мои дражайшие родственницы проявили чудеса тактичности и оставили нас в покое: мама лишь раз заглянула сообщить, что спальня для гостя готова. В остальном же мы сидели и молча пили чай.

– Ничего бы не изменилось, – вдруг сказал Олдридж. – Даже если бы ты расписал мне все в красках, ничего бы не изменилось.

Я кивнул, торопливо заливая в себя сразу половину чашки. И хотя я не слишком любил чай, предпочитая кофе, этим вечером готов был полюбить. Лишь бы занять руки.

Комната для гостей располагалась напротив моей и была такой же крохотной – разве что моя спальня, переделанная из старой детской, выглядела более обжитой и, на мой скромный взгляд, забитой ненужным хламом. Тут сохранились даже фарфоровые кролики, которых мне дарили на каждый день рождения. Правда, я был слишком маленьким, чтобы это помнить, однако те стояли на полке всегда.

В коридоре перед ванной комнатой мы с Джулиусом снова столкнулись, и я пропустил его вперед.

Был почти час ночи, когда я наконец приготовился ко сну. Надел свою старую клетчатую пижаму, взбил подушку, но, прежде чем лечь, тихонько выскользнул из спальни. Перед дверью для гостей я поднял руку, чтобы постучать, но передумал, толкнул ее и заглянул в тесную полутьму. Джулиус лежал под одеялом, вытянувшись на боку и подложив руку под голову. Свет из-за тонкой полупрозрачной шторы бросал серебристый прямоугольник на пол, будто нарочно минуя спящую фигуру. Убедившись, что все хорошо, я шепотом пожелал ему спокойной ночи и ушел к себе.

За завтраком семья собралась в полном сборе, еще на лестнице я услышал оживленные голоса и звон посуды.

– Филли, дорогой, – мама вскочила навстречу, отодвигая для меня стул, – присаживайся. Анна, подвинься, пусть он сядет рядом с другом.

Я поспешил занять свободное место напротив Джулиуса, чтобы прекратить суету. Олдридж бодрым голосом пожелал мне доброго утра, с благодарностью принял от сидящей рядом тети тарелку с пончиками, передал маме сахарницу. В общем, вел себя не как обычно. Впору ожидать какой-нибудь неприятности.

– Как спалось, мистер Олдридж? – любезно поинтересовалась тетя Анна, на что Джулиус, готов поклясться, украдкой мне подмигнул.

– Просто замечательно, благодарю. Кажется, перед сном мне пожелала спокойной ночи какая-то заботливая домашняя фея? У вас водятся фейри, мадам?

Все посмеялись шутке, а я едва не подавился куском тоста.

Когда завтрак подходил к концу, нас прервал стук в дверь. Я поспешил открыть, потому как успел устать от настойчивого внимания к своей персоне, и каково же было мое удивление, когда на крыльце я увидел девушку-водителя.

– Доброе утро! Филипп Фелтон? – Она лучилась хорошим настроением и вообще была на диво хороша в чудесном летнем платье. Волосы при свете дня оказались темными и складывались в прическу аккуратными волнами. – Вам письмо, мистер попутчик.

Девушку звали Алиса, она работала почтальоном в этой части Билсборроу. Ее новенький велосипед стоял, прислоненный к нашему забору.

– Мне? – Я неуверенно принял из ее рук потрепанный конверт. – Адресант не указан.

– Велено доставить Филиппу Фелтону лично, – отчиталась Алиса. – Отсроченная доставка.

– Насколько отсроченная?

Девушка покопалась в бумагах.

– Хм… Фелтон, Фелтон, Фелтон… Ага! – она ткнула пальчиком в невидимую мне строчку. – Десять лет.

Я вернулся в дом, но мысли уже витали совсем в иных сферах.

К тому времени мама споро убрала со стола, меня ждал лишь Джулиус.

– Что случилось? – спросил он.

– Ничего, – я тряхнул головой, однако улыбнуться не получилось. – Просто почту принесли.

– Почтальона следует уволить, – усмехнулся мой друг. – Конвертом будто кофе промокали.

Я заметно стушевался:

– Оно… просто немного затерялось.

Не знаю, почему решил устроить из этого тайну – наверное, просто хотел сначала узнать все сам.

– Миссис Фелтон велела нам отнести джем какой-то ее знакомой. – Он кивнул на объемный плетеный короб. – Заодно покажешь мне город.

Предложение было из разряда тех, от которых нельзя отказываться, к тому же я, смею надеяться, знал Джулиуса настолько хорошо, чтобы быть уверенным: он не будет задавать лишних вопросов.

Мамина подруга жила в начале Билсборроу-лэйн. После, вероятно по привычке, мы прошлись по набережной канала Ланкастер. Праздно прогуливающихся людей там оказалось в разы меньше, чем на Променаде в Блэкпуле, но в этом была своеобразная прелесть. Пахло не морем и не солью – стоял густой аромат воды и немного гниющих водорослей. Эти запахи должны были казаться родными, но отчего-то не казались. Наверное, успел позабыть.

– Это не наша леди-шофер? – Джулиус внезапно указал на лихо крутящую педали Алису. Девушка нас тоже заметила и на ходу помахала рукой. Руль опасно вывернулся, однако Алиса быстро выровнялась и подкатила к нам.

– И снова добрый день, мистер Фелтон, и вы, мистер незнакомец.

– Джулиус, пожалуйста.

Девушка забавно наморщила носик:

– Имя как у аристократа. Откуда же к нам занесло такую птицу?

Манера речи была несколько вызывающей, но, как ни странно, очень ей подходила. Олдридж не стал расшаркиваться, как с моими родственницами:

– Издалека, мисс которая-так-и-не-назвалась.

Она громко заливисто расхохоталась. Меня кольнула тонкая игла досады, что не я являлся причиной столь ярких проявлений эмоций.

– Алиса. Коль уж мы встретились дважды, третий раз не за горами. Ну, мне работать надо.

Она поправила почтальонскую сумку через плечо и, оттолкнувшись, бодро покатила дальше по улице.

– Она принесла письмо? – зачем-то уточнил Джулиус, хотя и без того было понятно, что да. – Ты хочешь скорее его распечатать?

Я невольно вздрогнул, после появления Алисы думая только об этом.

– Прости, – я тронул его за рукав. – Мне кажется, я знаю, от кого оно. В это сложно поверить, но… Я расскажу, обязательно, просто потом. Ты понимаешь?

В его серьезных глазах я без труда прочитал положительный ответ. Однако почему меня так пугает легкость, с которой мы читаем души друг друга? Словно это сближает нас настолько, что я становлюсь его частью. И все бы ничего, только едва ли он когда-нибудь станет частью меня.

* * *

Филипп поднялся к себе сразу же, как мы пересекли порог дома. Его жадное нетерпение бурлило через край и было вполне понятно даже мне, человеку, который давно ни от кого не ждал вестей. От плотного конверта без обратного адреса веяло грустью и отчаянной решимостью. Сложно сказать, что заставляло меня так думать, но за годы одинокой жизни я научился распознавать подобные вещи. Точно такой же тонкий флер источала и мать Филиппа, хрупкая и прекрасная даже в зрелые годы. Наверное, такой могла бы стать и моя Рейчел.

– Дамы, – я нарушил уединение сестер, устроившихся на заднем дворике в плетеных креслах. – Вы понимаете, что мой визит продиктован не одним лишь любопытством?

Виктория и Анна переглянулись. На похожих лицах промелькнуло схожее выражение секундного замешательства. Наконец Виктория печально покачала головой:

– Это из-за нашего мальчика, да?

– Вики, не надо…

– Успокойся, сестра. – Мать Филиппа откинула тонкий плед и поднялась на ноги. – Мистер Олдридж не должен зря проделать этот путь. Если мы не поговорим с ним, он поговорит с миссис Петри. Сама знаешь, что творится в ее голове. Старушка тяжело переживает смерть Артура.

Она прошла мимо меня, прямая и непоколебимая, очень сильная маленькая женщина.

– Пройдем в мою комнату, это единственное место, где удастся поговорить с глазу на глаз. Анна, проследи, чтобы Филли не отправился нас искать.

– Вики! – Анна попыталась остановить сестру. – Ты не можешь доверить такую тайну…

– Ему – могу.

Я все больше очаровывался этой удивительной личностью. Где та беззаботная хлопотливая домохозяйка, сжимавшая в объятиях сына вчерашним вечером? Видел ли ее такой еще хоть один мужчина, кроме мертвого мужа? Я поклонился Анне и проследовал за Викторией в ожидании ответа на мой самый важный вопрос.

Спальня миссис Фелтон производила наилучшее впечатление и очень подходила своей владелице. Небольшая, уютная, выполненная в светлых тонах со всеми оттенками бежевого и кремового-розового, она пестрела вышитыми подушками и салфетками. Женщина указала мне на скромное мягкое кресло и встала у окна. Солнце сквозь кружевную занавеску красиво золотило светлые волосы и бросало узорные тени на простое, но элегантное платье. Я попытался вспомнить, как выглядела моя мать. И не смог.

– Что вы хотели спросить, мистер Олдридж?

Мне вдруг стало невыносимо жаль эту немолодую, на самом деле сильно уставшую женщину, но и уехать ни с чем я себе позволить не мог.

– Филипп ведь вам не родной сын? Я прав? – Она коротко кивнула. – Откуда он появился в вашей семье?

В глазах Виктории промелькнул испуг, быстро скрывшийся за мутной дрожащей поволокой слез. Она сжала пальцы, безжалостно сминая край занавески:

– Ниоткуда. Он всегда был в нашей семье. Всегда.

Ей тяжело было говорить, тугой комок в горле делал слова неразборчивыми, глухими. Казалось, я больше ничего не услышу, но вдруг миссис Фелтон выпрямилась, как натянутая струна:

– Вы умный мужчина и понимаете: я не хочу говорить с вами на эту тему, однако и молчание с каждым годом становится все невыносимее. Если любите Филиппа и дорожите им хотя бы вполовину того, как бы мне этого хотелось, вы не отвернетесь от него после того… после того, что узнаете.

Я заверил ее, что и в мыслях подобного не держал, хотя не думаю, что она поверила.

– Эта история началась в то время, когда отец моего мужа служил констеблем в одном из полицейских участков восточной части Блэкпула. Его звали Сэмюел Фелтон. Он помогал детективу Гаррисону в расследовании серии убийств, и однажды ему удалось предотвратить нечто совершенно ужасное.

Я сразу понял, о чем пойдет речь, едва услышал это имя. Констебль Сэм. Надо же, насколько на самом деле тесен мир…

– Сумасшедшая женщина решила, что чужие смерти принесут ей вечную жизнь, и последним собиралась убить жениха, но Сэмюел точно знал: это невозможно, ее душа не выдержит непосильного бремени. Он успел вовремя, прервал мерзкий ритуал. Сонм потусторонних духов, что той женщине удалось призвать, обратил вспять, а ту силу, ради которой столько невинных пострадало, заключил сначала в ритуальном кинжале, а после… после он…

Я не желал ее прерывать, хотя видел, насколько мучительно для нее признание. И подхватил:

– Создал для нее человеческую оболочку.

Виктория на секунду замерла, точно окаменев, а потом облегченно выдохнула:

– Да. Именно так. Весь род Фелтонов занимался алхимией. Квинтэссенция этой лженауки – создание человека. И они смогли, они создали это… существо, гомункула. Поместили в сосуд и оставили в темноте, до срока.

– Когда этот срок наступил? Как вы узнали об этом? – как можно мягче спросил я.

– Мы все были в курсе его существования. Миссис Петри разложила карты, я отлично помню тот день. – Женщина снова отвернулась, погружаясь в воспоминания. – Артур все понял, хотя значение раскладов даже сама миссис Петри не всегда понимала. Он уехал из дома на целый месяц, а вернулся, держа за руку десятилетнего мальчика. Десятилетнего мальчика, который родился месяц назад. Вы можете представить, что я тогда почувствовала?

Нет, пожалуй, не мог. Мне страшно даже думать об этом, хотя и в моей жизни было мало настоящего. Однако я перестал быть человеком, а Филипп… Выходит, никогда им и не был?

– Я полюбила его с первого взгляда, – меж тем с грустной улыбкой продолжила миссис Фелтон. – Он был такой хорошенький, такой маленький и такой смышленый. Мне не пришлось качать его на руках и кормить грудью, но я учила его разговаривать, писать и читать. Первым, что он произнес, было слово «мама». Представляете? Как настоящий ребенок, как мой настоящий ребенок.

– Потому что вы его мать, – я подошел к ней и взял за руку. – Вы не видите в нем чудовища, да он и не такой. Мы те, кем нас считают самые близкие.

– Артур не сказал, что нас ожидает в будущем, возможно просто не знал. Но вы приехали, потому что Филли угрожает опасность, да?

Я молча кивнул.

– Он справится? Вы ведь ему поможете?

– Конечно. Я сделаю ради него все, что потребуется.

– Вас не пугает, что он не человек?

Я хотел ответить, но в этот момент дверь открылась, и на пороге мы увидели Филиппа. Его лицо заставило меня обмереть от ужаса, чего я не испытывал уже ровно шестьдесят шесть лет. В нем не было ни кровинки, только голубые глаза – прежде я не замечал, насколько они яркие, – выделялись на белой, как мел, коже. Он смотрел мимо меня, на мать, будто видел ее впервые, отказываясь узнавать, и я чувствовал боль, какую ей причинял этот мертвенный взгляд.

– Филли? – Виктория протянула руку, но та упала, точно переломленная веточка. – Господи, мистер Олдридж, неужели…

Определенно, он все слышал, не исключено, что от первого и до последнего слова. Я вышел вперед, успокаивающе выставляя перед собой открытые ладони:

– Спокойно, Филипп. Я попробую тебе все объяснить, просто…

Юноша дернулся назад, неловко, словно кукла на веревочках.

– Я все знаю. – Его бледные губы тяжело разомкнулись, и он ровно повторил: – Я все знаю. Отец мне все рассказал, и еще… Это я его убил.

За моей спиной шумно вздохнула миссис Фелтон и потеряла сознание, цепляя занавеску и сдергивая ее с карниза. Филипп перевел на меня пугающе мертвый взгляд, и я увидел в нем черноту, которую привык видеть в себе.

Впервые за почти полвека я ощутил в своих глазах позабытое жжение. Но Филипп заплакал первым.

Дело № 13, последнее. И жили они…

– Я все знаю. – Тело существовало отдельно от меня, язык тяжело ворочался, выдавливая натужные короткие фразы. – Отец все рассказал…

Я не мог и никогда, наверное, не смог бы описать свои чувства в тот момент. Что я враг сам себе, что заключен в клетку, в тюрьму, ограничен плотью, которая мне так же чужда, как весь окружающий меня лживый поддельный мир. Хотелось плакать, и я плакал, просто не замечал этого, как не замечал и рухнувшей на пол матери и замершего со вскинутыми руками Джулиуса. Казалось, я даже имени его не помню, будто все, что было раньше, стерлось из памяти вместе с моей личностью. Человека по имени Филипп Фелтон никогда не существовало. Так написал в письме мой отец. Мой… создатель.

– Пожалуйста, попробуй успокоиться, – говорил обманчиво спокойный голос мужчины, который дружил с Филиппом Фелтоном. Но я не он, я… я…

– Кто я? – сиплый задыхающийся шепот исходил из не-моей груди. – Кто я?

Качнуться вперед, упасть, умереть. Перестать думать. Как это было бы чудесно!

– Филипп!

И я сделал это, ноги сами отказывались меня держать, только лоб уперся во что-то теплое, твердое, меня за плечи обхватили заботливые руки, и тихий голос над ухом так уверенно нашептывал, что все будет хорошо, все наладится. Легкое пьянящее чувство полета и тепло, которого мне всегда так не хватало.

– Отец? – я цеплялся скрюченными пальцами за пахнущий одеколоном воротник, пытался спрятать мокрое лицо, короткие завитки чужих волос щекотали кожу. – Папа, мне так плохо… так плохо…

Потом были мягкая постель, прохладная подушка и пушистое одеяло, однако спать не хотелось. Мысли путались, наползали одна на другую, будто бы из милосердия не позволяя мне вернуться к беспощадной реальности. Я тонул, я боялся, что меня оставят одного.

– Спи, Филипп. – Голос убаюкивал, с ним нельзя было бороться, хотя я упорно держал открытыми слипающиеся веки. – Тебе нужно отдохнуть. Спи.

Из последних сил я рванулся вперед, хватая мужчину за одежду, и прижался к нему, обнял так крепко, как только смог. Человеческое тепло, человеческий запах. Пахну ли я так же или все, что чувствуют люди рядом со мной, – резкая вонь формалина и холод мертвого тела?

Я сжимал объятия, давясь рыданиями, в груди хрипело и булькало, сердце ощущалось как комок боли, истекающий кровью. Только не оставляй меня, не оставляй.

– Не оставляй меня. Пожалуйста…

А потом глаза просто закрылись.

* * *

Наверное, я на самом деле страшное существо, черствое, бесчувственное. На второй день я попросил еды, а на третий вышел из комнаты и дошел до ванной. Казалось, лучше умереть и заживо похоронить себя в полутемной спальне. Как же быстро меняются мои желания…

– Филли, это я, твоя мама. – Она постоянно приходила, скреблась в дверь, уговаривала впустить. Не понимала, как мне больно видеть ее и думать, что она все знала. Меня кормила тетя Анна, лишь ей было позволено тревожить мое добровольное уединение. – Открой, прошу тебя. Филли!

На четвертый день я перестал ощущать боль – на смену пришла тоска, тоска по человеческому теплу. И даже лучше, чем самая заботливая мать в мире, меня чувствовал только один человек.

– Открой, Филипп, – строго велел Джулиус. – Перебрасываться записками под дверью утомительно и не подобает моему возрасту.

До этого он приходил лишь раз, убедился, что я жив, и ушел. Я тогда еще подумал, что совершенно перестал быть ему нужен.

Я щелкнул замком и быстро нырнул обратно в тень, под одеяло. Шторы были плотно задернуты, в комнате царили глухие сумерки, пахло пылью и грустью.

Джулиус прошел к окну, буднично раздвинул шторы, впуская слепящий солнечный свет, и, обернувшись, швырнул на постель пухлую тетрадь, перетянутую канцелярской резинкой.

– Твой отец любил тебя, даже не будучи родным по крови. Сзади вложены письма, можешь ознакомиться. Я прочитал о процессе твоего создания и, признаюсь, восхищен талантом твоих отца и деда.

Голос его ни на йоту не изменился, не дрогнул. Складывалось впечатление, будто тема не более удивительная, чем утренняя сводка новостей. Я еще не решил, как к этому относиться, как не решил, как относиться к себе. Все запуталось, одному мне не разобраться.

– Ты жалеешь себя, не так ли? – Джулиус присел рядом, я подтянул колени, чтобы быть как можно дальше от него. Чтобы защитить его от себя. – Вижу, что жалеешь. Думаешь: «Как же так вышло? Что теперь со мной будет? Посмотрит ли кто-нибудь на меня как на нормального человека?»

Я сжался под одеялом, придавленный жестокой правдой его слов, и промолчал.

– Жалей себя, – неожиданно продолжил он и положил тяжелую ладонь на мое колено. – Потому что больше никто не пожалеет тебя так, как ты сам. А когда это перестанет приносить облегчение, возвращайся ко мне.

Джулиус поднялся и подошел к двери. Я чувствовал, как пружина в груди вот-вот готова разжаться. Нужно лишь произнести то самое страшное.

– Я убил своего отца, – выдавил я через силу. – Я. Его. Убил.

– Знаю.

Кровь во мне в одночасье превратилась в густое желе, сердце не справлялось с работой. Руки похолодели, а лицо, напротив, покрылось испариной.

– Откуда?

Олдридж облокотился о косяк, окидывая меня задумчивым взглядом:

– В описании ритуала четко указано: для оживления гомункула требуется жизненная энергия живого человека. Артур Фелтон добровольно согласился стать твоим донором. Не пытайся повесить на себя груз чужого выбора, Филипп, этим ты ничего не изменишь и никого не спасешь.

Я вдруг увидел себя будто со стороны – жалкий, растерянный, ноющий и жалеющий себя. Не мать, не отца, не тетю Анну, не всех людей, которые переживали за меня. Я откинул одеяло и замер, сжавшись у изголовья.

– Мне страшно. – Отвыкший от разговоров голос хрипел, в горле першило. – Я боюсь…

Чего именно, сказать так и не удалось.

– Выйдешь, когда будешь готов. Я пока заварю нам чай.

Оставшись в одиночестве, я стянул резинку с тетради, но не прочитал ни строчки. Возможно, потом сожаления одолеют меня, но сейчас я совершенно не хочу знать, что творилось в головах людей, решивших дать жизнь такому существу, как я. Достаточно того, что они полюбили результат.

Чай уже заварился, по кухне поплыл приятный терпкий аромат, когда Джулиус разливал заварку по чашечкам. Он меня ждал. Я прошел мимо и сел на табурет.

– Миссис Фелтон в больнице, – сообщил Олдридж, придвигая ко мне вазочку с печеньем. – Мадам Петри вчера стало плохо.

Мне пронзило чувство стыда за то, что я упивался своим горем, пока тут происходило такое.

– Что с ней случилось?

– Удар.

Джулиус пригубил из чашки, смакуя любимый напиток, а мне, несмотря на голод, кусок в горло не лез.

– Мне тоже следует, наверное, поехать. – Я сцепил пальцы и неуверенно посмотрел на друга: – Не знаю только, будет ли это уместно.

– Ты готов выйти на улицу? – он приподнял бровь. – Тогда хотя бы поешь для начала, а то тебя положат на соседнюю койку, с истощением.

На кухню, привлеченная голосами, вплыла тетя Анна, и ближайшие полчаса я был окружен ее неусыпным назойливым вниманием, которое, если и не отогрело сердце, хотя бы внушило надежду, что жизнь не закончилась.

До самого вечера мне не давали ни единой свободной минуты, чтобы задуматься о произошедшем, и это даже хорошо. Печалило лишь то, что и остаться с Джулиусом наедине не удавалось. Бабушка чувствовала себя гораздо лучше, даже узнала меня и, к удивлению, пожалела.

– Артур бы тобой гордился, – сказала она, и я просидел рядом с ней, спящей, еще целый час, чувствуя, как выстраивается заново мир, рухнувший, казалось бы, навсегда.

Поздно вечером я в полной мере ощутил себя возродившимся из пепла, однако то, что мама назвала гибкой молодой психикой, казалось нечеловеческим безразличием. Хотя… я и не был человеком.

Дом был полон людей и при этом спокоен и тих, будто погруженный в колдовской сон. В его тишине стук в дверь прозвучал громогласным гонгом. Я сидел в гостиной с нераскрытым папиным дневником на коленях, не решаясь прочитать, поэтому первым подошел к двери.

– Кто? – поинтересовался я с подозрением, мне прежде несвойственным.

– Алиса, – ответил женский голос, приглушенный дверным полотном и оттого кажущийся каким-то нереальным. – Я слышала о мадам Петри.

Едва ли девушка-почтальонша представляла собой угрозу, и я вышел на крыльцо.

Она стояла, скрестив руки на груди, и нетерпеливо пристукивала каблучком голубой туфельки. При виде меня девушка успокоилась, тревожная морщинка на лбу разгладилась.

– Прости за любопытство, Филипп. – Алиса спрятала руки за спину, как-то смущенно переступив с ноги на ногу. – Я просто хотела узнать, не нужна ли помощь.

Мне было приятно ее беспокойство, и, боюсь, скрыть это не удалось.

– Нет, – солгал я, ибо нуждался в помощи, но такой, какую она не сумела бы мне оказать, как бы ни желала. – Все хорошо. Бабушка в больнице, но доктора уверяют, что опасности нет.

Алиса широко улыбнулась, озорно сверкнув глазами:

– А где твой загадочный друг?

При упоминании Джулиуса меня вновь кольнуло нечто, похожее на ревность.

– Спит. Он рано ложится.

Разумеется, я не знал, чем он занят, да и не имел он привычки рано отправляться в постель, напротив, частенько засиживался за полночь, однако что-то побудило меня ко лжи. Что-то очень дурное внутри.

– Отлично. – Девушка ничуть не расстроилась, к моему облегчению. – В таком случае он не станет мешать тебе прогуляться со мной.

И протянула руку, за которую я с волнением взялся.

Возможно, это было мне необходимо. Возможно, это было тем, чего я желал. Не знаю.

В любом случае автомобиль Алисы, надрывно рыча и плюясь гарью, отвез нас на пустой пляж почти на самом выезде из Билсборроу. В рассеянном призрачном свете растущей луны песок казался серебряным, а вода – куском темного стекла. Мы вышли из машины, Алиса на ходу скинула туфельки. Прохладный воздух чуть шевелил ее легкое платье и выбившиеся из прически русые завитки.

– Почему ты так смотришь? – она рассмеялась. – Песок еще теплый. Попробуй, тебе понравится.

Она неожиданно схватила меня за руки и закружила, продолжая хохотать. Ее эмоции, такие живые и открытые, проникали в меня, заражая весельем. Почти опьяняя.

Я стащил с ног туфли, но пришлось отвлечься, снимая еще и носки. Досадная задержка почти испортила момент, но Алиса смотрела на меня с нежной улыбкой, а глаза возбужденно блестели под тенью длинных ресниц.

– Теплый ведь?

– Да, – я сделал первый шаг, ощущая босыми ступнями приятную шершавость песчинок. – Очень теплый.

Девушка подхватила юбку, задирая платье выше колен, и с вызовом тряхнула головой:

– До воды наперегонки! Ну же!

И побежала. Смутно белели стройные лодыжки и светлая кожа бедер под задранным подолом. Алиса не стеснялась, она просто радовалась жизни. Я устремился за ней, не пытаясь обогнать, просто наслаждаясь ветерком, ласкающим лицо.

Алиса вошла в воду, и та лизнула ее голые ноги. Девушка тяжело дышала, на тонкой шее бился пульс, я почти слышал его, так близко оказался.

– Ты чувствуешь свободу, Филипп? – Она наклонилась, выравнивая дыхание. – Чувствуешь, как она пульсирует в твоих венах?

Вода не доставала до моих ног, я сделал шаг назад, дальше от нее, и Алиса последовала за мной.

– Ночь так хороша. Я бы хотела, чтобы всегда была ночь, летняя, теплая. Чтобы светила луна и рядом был… кто-то.

Она обняла меня за шею, губ коснулось горячее дыхание. Глаза против воли закрылись, я подался навстречу поцелую. Алиса прижалась ко мне всем телом, ее грудь была мягкой и жаркой, как и губы. Мы опустились на песок.

– А утром всегда приходит разочарование, – прошептала она, касаясь влажными губами моих щек, губ, подбородка.

Я держал в руках ее тонкую талию и пьянел от восторга вседозволенности.

Моя спина коснулась песка, и, запрокинув голову, я увидел глядящие на меня сверху звезды. Они были такими далекими и холодными, но, казалось, проникали в душу.

Алиса была не такой – горячей, мягкой, дурманящей.

– Ты будешь моим, Филипп? – шептала она. – Только моим и ничьим больше?

«Все становится легче, пока ты со мной».

– Скажи, что будешь только моим, Филипп!

«Я буду улыбаться и делать вид, что счастлив. Ради тебя».

Голос Джулиуса звучал в голове, слово за словом пробуждая меня, выталкивая из душных объятий страсти. Я взял девушку за плечи и отстранил.

– Прости! Прости, пожалуйста!

Алиса торопливо вскочила, оправляя платье и волосы. Ее раскрасневшееся лицо ярко пылало:

– Не за что. Правда, я и не ожидала от тебя иного. – Она развернулась и пошла к автомобилю. Подхватила туфли. – Я подброшу.

Несмотря на поздний час, самое последнее окно на втором этаже горело, и я безошибочно угадал в нем свое. На желтом прямоугольнике не было ни единой тени, и все же неприятное предчувствие тормозило меня. Путь по лестнице наверх я проделал вдвое медленнее, чем обычно.

– Ночь.

Я вздрогнул, хотя подспудно ожидал подобного. Джулиус сидел на моей кровати, и я мог видеть его хмурый профиль – ко мне даже не повернулся.

– Я гулял. – Странное желание оправдаться прежде, чем последуют претензии. – С Алисой.

– А, мисс, которая-так-и-не-назвалась. – Олдридж пошевелился, меняя позу, и в этом движении почудилась надвигающаяся угроза. – Утехи молодости, любование луной, ночные прогулки. Песок в ботинках.

И тут я заметил, что оставляю за собой вполне недвусмысленный след. В лицо ударила кровь.

– И что? Если ты в свои темные времена девушек даже за руку не держал, это не значит… не значит, что я не могу поцеловать девушку, которая мне понравилась!

Не стоило этого говорить, вообще не стоило начинать ссору из-за пустяка, но, видимо, это было предрешено заранее.

– Держал. Я держал девушек за руку. У меня, если ты забыл, была невеста.

Джулиус поднялся и заслонил собой окно.

Мне на мгновение стало стыдно, но и сдержаться я уже не мог:

– Конечно помню. Она хотела тебя убить и теперь гоняется за тобой, прикинувшись другим человеком. Как такое вообще можно забыть? И я знаю слишком много, гораздо больше, чем хотел бы. Мне было больно так же, как тебе. Почему? Зачем вообще ты ко мне привязался?

Темные глаза Джулиуса стали еще темнее и непрогляднее. Рука потянулась к вороту, ослабляя узел галстука. Я смотрел на него, однако туман застилал взор.

– Кого ты во мне видишь? – с горечью выкрикнул я, не боясь быть услышанным в соседних комнатах. – Рейчел? Но я не Рейчел! Или, может быть, своего брата? Но нет, Малкольма ты любил. Я помню это чувство, тут, – прижал ладонь к груди. – Щемящее, тоскливое. Ты любил брата, а он тебя ненавидел. Что ты чувствуешь ко мне?

– Мы были связаны шестьдесят шесть лет назад, энергия, высвобожденная ритуалом, заключена в тебя. – Джулиус подошел ближе. – Мы связаны, понимаешь?

– Значит, это лишь магия?

В груди стало тесно, но от чего, я пока понять не мог.

– Но ведь ты думаешь иначе.

Его голос обволакивал, успокаивал, внушал надежду. Я опустил голову и сразу же почувствовал легкое прикосновение к спине.

– Прости…

– Не проси прощения за то, в чем не виноват, – Джулиус потрепал меня по волосам. – К тому же я разучился обижаться.

Отстранившись, он серьезно заглянул мне в лицо:

– Не сравнивай себя с Малкольмом. Ты дорог мне как Филипп Фелтон. И все. Точка.

Меня разморило не на шутку, голос Джулиуса звучал колыбельной, и я почувствовал непреодолимое желание уснуть. Добрел до постели и лег поверх одеяла. Олдридж накинул на меня плед, собрался уйти, но я задержал его. Не знаю, что на меня нашло в тот момент, заснуть в одиночестве мне бы не удалось, несмотря на убаюкивающие волны дремоты, на которых я плавно покачивался.

– Посиди со мной, – попросил я, удивляясь, как по-детски прозвучала эта странная просьба.

Матрас промялся под двойной тяжестью.

– Ты еще совсем ребенок, Филипп, – услышал я сквозь накатывающую липкую сонливость. – Заблудившееся, брошенное в чужой большой мир дитя.

– Джулиус? – я сонно моргнул, но глаза уже не желали открываться. – Не уходи, хорошо? Я боюсь…

Не знаю, чего я боялся. Скорее всего, сам себя – и кто мог бы спасти меня от этого лучше, чем настоящий друг?

* * *

Сон был крепок и совершенно пуст, оттого тело и разум отдохнули, наконец, в полной мере. Я проснулся ближе к утру, как мне показалось, от скрипа двери – тихого, но вполне достаточного, чтобы разбудить меня.

– Джулиус? – я откинул теплый плед и спустил ноги на пол. Мой друг ушел. Скорее всего, он уже спал у себя в комнате, но мне отчего-то захотелось убедиться, что с ним все хорошо. Сонный и взлохмаченный, в мятой одежде, я прокрался по коридору до его двери и услышал вдруг шаги на первом этаже. Мама по ночам спит так крепко, что нужно постараться, чтобы добудиться ее, тетя Анна вернулась в свой дом. Оставался Олдридж.

И это действительно был он, только вышел не из кухни, как я предположил сначала, а из спальни бабушки, сейчас пустующей. При этом вид у него был весьма хмурый и вместе с тем – безумно печальный. Джулиус скрывал от меня еще одну тайну, а я был сыт ими по горло.

Вероятно, он заметил меня в тот же миг, как поставил ногу на первую ступеньку, потому как, выйдя на крыльцо вслед за Джулиусом, я обнаружил, что он не только не удивлен моему присутствию, но и будто ждал меня.

– Рановато для подъема, Филипп, – не оборачиваясь, заметил Джулиус. – Не находишь?

– Могу сказать тебе то же самое.

Олдридж усмехнулся:

– Верно, совершенно верно. Тогда спрашивай.

Я напряженно сверлил взглядом широкую спину. Воротник светлой рубашки загнулся, неприглаженные завитки темных волос липли к влажной шее. Все это было так на него непохоже, но словно делало его человеком – не идеальным образом, а просто живым.

– Нет, – покачал я головой, уверенный, что он почувствует это движение, даже не видя. – Это ты рассказывай.

– А нечего, – Олдридж развернулся ко мне лицом и взял за руку. – Ты знаешь эту историю едва ли не лучше меня. Ты тоже там был.

Он вложил мне что-то в руку и, козырнув, направился к калитке.

Светало. Серые сумерки медленно подкрашивались нежно-розовым. В кустах роз чирикали ранние пташки. Я очень не хотел смотреть на то, что сжимал в руке. Знал: будет больно.

Плотная картонка гадальной карты с расписанной загадочными узорами «рубашкой». А на оборотной стороне – волк и собака, воющие на луну.

Я не порвал ее только потому, что замер, пришибленный пониманием. Дафна здесь, она преследовала нас и знает, где я и кто я. Во мне сила, что она так жаждет. Я и есть эта сила.

«Если выпадет в раскладе Луна, плохо дело, – сказала как-то бабушка. – Дурная карта. Сумерки разума, беспорядок, неразбериха. Человек, несущий на себе печать Луны, несчастный, запутавшийся в себе и в ложных надеждах. Она символ иллюзий, обмана, безумия. Луна запутает тебя, утащит за собой в пропасть. Луна – вечное одиночество обманутой души».

Я просидел на улице до момента, как появился молочник и смерил меня подозрительным взглядом. В доме проснулась мама и спустилась на кухню, загремела посудой. Я не чувствовал холода, хотя успел продрогнуть, и не возвращался в комнату – свежий утренний воздух будоражил тело и пробуждал мысли. Я думал о себе и Джулиусе, о Джулиусе и Рейчел, о Рейчел и Дафне. Луна сияла над нами, все мы были потеряны и никак не могли найтись.

– Господи, Филли! Что ты делаешь на улице в такой час?

Мама налетела на меня и почти силой отвела на кухню, подсунула наскоро собранный завтрак и, как в старые добрые времена, села напротив. Я честно пытался есть, хотя кусок не лез в горло.

– Куда ушел Джулиус?

Мама вздохнула и украдкой, чтобы я не заметил, промокнула глаза салфеткой:

– Сказал, что нужно кое-что проверить. Он защитит тебя, милый. Он обещал.

– А кто защитит его, мама?

Она опустила голову, а я понял, что больше не могу полагаться на других тогда, когда все они готовы встать за меня горой. Почему? Потому что я сосуд для неведомой магической силы?

– Я не хочу есть.

– Ну хоть один тост, Филли, вот этот, с твоим любимым джемом!

Я молча вышел из-за стола и поднялся к себе. Возле кровати лежал папин дневник, и я понял: пришло время прочитать его от начала до конца. Сперва меня душил страх узнать что-то, что пошатнет мой мир еще сильнее, чем это уже произошло, однако вскоре интерес превозмог страх, а мысли, изложенные на бумаге, всерьез захватили меня.

День прошел незаметно, где-то между ровных рукописных строк и вложенных листков, набранных на дешевой машинке. Я услышал хлопок входной двери и лишь тогда опомнился, что едва разбираю буквы в сгустившихся вечерних сумерках. Глаза странно жгло, и, прежде чем покинуть спальню, я утер их рукавом.

– Где ты был?

– Мы женаты? – Джулиус предпочел обратить мой вопрос, выпаленный ему в лицо, в шутку. – Я не привык к ревности, знаешь ли.

Однако меня не так просто сбить с толку, как ему казалось. Преградив путь наверх, я скрестил руки на груди с самым непримиримым видом:

– Прекрати уже! Я совершенно серьезен. Где ты был?

Олдридж нахмурился. Оценил мой вид и, похоже, остался им недоволен.

– Не здесь.

Он прошел мимо, оттеснив меня телом, и потянул за собой. Я побрел следом покорно, как собачонка, хотя минуту назад планировал стоять на своем до победного конца. Ну хоть что-то не меняется.

– Что за истерика, Филипп? – Джулиус закрыл дверь своей комнаты и зажег торшер. – Что случилось?

– И ты еще спрашиваешь? – Право, у меня слов не хватало, чтобы передать свое возмущение. – Ты хочешь позволить Рейчел снова поймать тебя, а после этого убьешь себя!

Я видел: мои слова попали в цель, это было очевидно. Однако Джулиус и бровью не повел.

– Думаешь? Ты действительно полагаешь, что я способен на такую очевидную глупость?

– Способен. Дело в том, что ты действительно на это способен. – Я сжал кулаки и выпалил на одном дыхании: – Не делай этого, пожалуйста! Я дам ей все, чего она хочет, только чтобы с тобой ничего не случилось. – Он молчал, и я несмело продолжил: – Я знаю теперь, что ты можешь стать обычным человеком, если умрет тот, кто сделал с тобой… это. Но ты никогда не сможешь убить Рейчел, потому что любишь. А у нее рука не дрогнет. Меня она тоже убила, пусть и не на самом деле. Я не могу допустить, чтобы ты умер ни за что. Теперь ты нужен мне даже больше, чем раньше.

Под конец я совсем выдохся и едва сдерживался от недостойных мужчины слез, их в последнее время и без того пролилось немало. Джулиус сидел на кровати и смотрел прямо на меня немигающим темным взглядом. Казалось, он не услышал ни слова из моей чрезмерно эмоциональной речи. И пожалуй, многое из нее действительно не стоило говорить.

– Ты прав. Она легко лишит меня жизни, а я ее – никогда. Я перестал жить и меняться как человек, но глупое чувство в груди никак не отпустит. Я бы действительно убил себя, если бы это было возможно. Но я пробовал. Лишь серебро причиняет ужасные муки этому проклятому телу, только не убивает. Я проклят жизнью, Филипп.

Его слова привели меня в ужас. Это было даже страшнее, чем я представлял.

– Джулиус…

Он мягко улыбнулся, мягче, чем когда-либо:

– Твоя душа прекрасна, Филипп, и неважно, в каком теле она обитает. Я постараюсь сделать так, чтобы все закончилось хорошо, но без тебя мне не справиться.

Чуть позже, лежа в постели без сна, я думал об Алисе. Отчего-то все женщины на моем пути были сильнее меня, смелее, интереснее, и в итоге я не смел даже приблизиться к ним, чтобы не опалиться их жаром. Могла ли у меня появиться своя семья или гомункулы на это неспособны? Я почти научился называть себя так, но одно дело – смириться, а другое – принять. Не уверен, что готов.

Размышления мои прервал автомобильный гудок.

С этой стороны стена дома почти прижималась к забору, и я отлично видел притормозившую под окнами машину и девушку, машущую мне рукой. Высунув голову наружу, я услышал звучный голос:

– Филипп! Филипп, спускайся!

Что мне еще оставалось? Наскоро одевшись, я сбежал вниз и вышел за калитку. Луна скрылась за облаками, но фары светили достаточно ярко, даже слишком.

– Филипп, я хотела бы извиниться. В тот раз я, – Алиса смущенно опустила взгляд, – вела себя совершенно неприлично. Ты, верно, думал обо мне… всякое.

Она бросила на меня лукавый взгляд из-под ресниц, и смутился уже я.

– Нет, не думал. То есть, – поспешно замотал я головой, – не думал плохого, конечно!

Алиса засмеялась и протянула руку в тонкой кожаной перчатке:

– Тогда давай попробуем еще раз? Я буду хорошей девочкой, мы просто познакомимся поближе. Пожалуйста, не отказывайся, иначе я буду чувствовать себя совершенно ужасной.

Казалось бы, у меня нет выбора, но недавний разговор с Джулиусом придал твердости:

– Извини, Алиса.

– Если дело в твоем друге, давай возьмем его с собой? – Девушка широко улыбнулась, и я заметил, какие у нее красные губы сегодня. – Похоже, его расположения мне тоже нужно добиться.

– Извини, Алиса, – повторил я. – Не думаю, что это хорошая идея. Уже поздно, и он…

– С удовольствием присоединится.

Олдридж подошел к нам неслышно, в буквальном смысле выплыл из темноты серым призраком, и я заметил, что он был полностью одет, даже шляпу не забыл. Алиса просияла, будто только его и ждала, жеманно присела в реверансе и указала рукой на авто:

– Тогда прошу, господа, карета подана.

Стоит сказать, что в тот момент, как Джулиус, поцеловав изящную кисть в перчатке, залез на заднее сидение, я резко передумал кататься. Невозможность происходящего неприятно царапалась на грани сознания, будто кто-то водил ногтями по стеклу. Поежившись, я все же пересилил себя и присоединился к другу.

Ехать по улицам было не так волнительно – фонарные столбы вдоль дороги освещали наш путь, припозднившаяся молодежь провожала автомобиль восторженными взглядами и даже вроде бы выкрикивала имя Алисы, однако стоило приблизиться к черте города, как освещение сошло на нет, камешки на дороге превратились в настоящее бедствие, и в целом маршрут показался довольно странным.

– Куда мы едем? – задал я вопрос, и девушка ответила милым смехом. Джулиус внезапно положил ладонь мне на сгиб локтя и, нагнувшись, шепнул:

– Только не бойся. Я с тобой.

Машину тряхнуло, я схватился за ремень безопасности и вдруг почувствовал незнакомый запах. Чуть сладковатый, дурманящий, он походил на изысканный парфюм, от излишней старательности перелитый какой-нибудь модницей через край.

– Джулиус, я… – Спазм перехватил горло, вместо продолжения из него вырвался хрип. Я потянулся к шее, но так и не успел ничего сделать. Последнее, что я увидел, – это грустный и полный понимания взгляд Джулиуса…

Если бы я просто умер, возможно, все закончилось бы иначе. Позже появился бы шанс осмыслить варианты, которые так и не случились, – но тогда я поднял отяжелевшие припухшие веки и увидел темноту. Однако, поморгав немного и приглядевшись как следует, понял: темнота не настолько кромешная, как показалось воспаленным глазам. Живой огонь множества свечей заполнял помещение, оглядеть которое полностью не получалось, танцующими тенями и специфическим ароматом свечного дыма и гари.

Когда я окреп настолько, что мог держать глаза открытыми дольше пары секунд, я осмелел и попытался пошевелиться. И тут меня ожидал самый главный ужас: я был скован.

Как чувствует себя человек, лишенный свободы? Мне прежде не приходилось задумываться над этим, и вот теперь, когда рука была цепью прикована к железной скобе в стене, мучительное ощущение беспомощности охватило меня. Потребовалось несколько минут, чтобы восстановить сбившееся дыхание. За это время картина несколько прояснилась. Впрочем, увиденное лишь больше напугало.

Из автомобиля Алисы я вдруг попал то ли в сарай, то ли – что более вероятно – в давно не используемый подвал. Бетонный пол, холодящий тело, покрылся слоем пыли, кое-где нарушенной следами человека. Чадящие свечи, расставленные в беспорядке, какие в канделябрах, какие просто в луже воска, успели оплыть. Вероятно, я очнулся не сразу.

Последним я увидел Джулиуса.

Мой друг лежал на полу, раскинув руки, а вокруг чем-то, страшно похожим на кровь, был начерчен круг, испещренный загадочными символами. Лучи внутри круга вели в центр и уходили под неподвижное тело. Я закричал:

– Джулиус! Джулиус! Очнись!

Он не дрогнул, не шевельнулся и, кажется, даже не открыл глаз.

– Джулиус! – я рванулся, забыв про цепь. Кандалы больно врезались в запястье. В бессильном отчаянии я рвался снова и снова, пока боль не протрезвила рассудок.

– Милая привязанность, – похвалил женский голосок, свечные огоньки колыхнулись под порывом ветерка, и откуда-то из темноты вышла его обладательница. – Джулиус все-таки научился разбираться в людях. Жаль, для этого пришлось умереть.

Мой взгляд она расценила верно и добавила, смеясь:

– Он жив. Я говорила про тот, первый раз.

Странные интонации сбили меня с толку, но высокий смех натолкнул на мысль:

– Алиса?!

– Немного Алиса, немного Дафна…

– Рейчел! – я сгреб цепь и попытался подняться, но лишь встал на колени. Унизительная поза.

Рейчел вышла на свет и тепло улыбнулась. Ее глаза – небесно-голубые – совершенно не подходили лицу Алисы, как и алые пухлые губы Дафны Ричмонд. Дикое смешение личностей, омерзительное в своей противоестественности.

– Где Алиса? Что ты с ней сделала? – я почти рычал, сам себя не узнавая.

– Смею предположить, – она жестом Дафны наклонила голову к плечу, – все еще без сознания, если, конечно, я не переборщила с хлороформом. Забавная штука, мне понравилось.

Она была совершенно безумна, это стало очевидно. Когда она сошла с ума? Когда пыталась убить жениха или раньше? Может, была не в себе всегда, и никто не замечал.

– Что ты сделаешь с нами?

Я задал вопрос без особой надежды на честный ответ, но женщина внезапно погасила улыбку:

– Убью. Ждать понадобилось слишком долго. Мой Господин недоволен.

– Господин? – пришлось постараться, чтобы не выдать волнения, не общаться с ней как с больной. – А кто он, твой Господин?

Рейчел провела рукой по волосам, возвращая им настоящий, пшеничный оттенок. Вместе с фальшивым цветом ушли и другие черты Алисы, а от Дафны осталась лишь вызывающе-красная помада.

– Она не скажет, – прохрипел Джулиус, не делая, впрочем, попытки подняться. – Ни тебе, ни мне. Пока ей не разрешат.

Я снова забыл о цепи:

– Джулиус!

– Не надо, – он повернул голову и – готов поклясться – улыбнулся. – Все было предрешено заранее, Филипп.

Он произнес мое имя с такой странной интонацией, будто это слово означало что-то важное для него. На глаза навернулись первые, пока еще робкие слезы. Мы загнаны в угол, оба. На сей раз, вероятно, уже не сбежать.

Рейчел прошла мимо меня, едва не задев опущенную голову разлетающимся подолом платья, от нее исходил запах дорогих духов, но и он почти смешался со свечной гарью. Разум заволакивало дурманом.

– Я сделаю это ради вас, мой Господин, – услышал я и вскинулся. Казалось, прошла всего секунда, но дурнота сыграла со мной злую шутку – женщина уже сидела рядом с Джулиусом на коленях. В ее руке блестело лезвие ножа. – Ненависть брата, предательство любимой и разбитое сердце. Дело за малым, дорогой. – Она заливисто рассмеялась, и от этого звука у меня зазвенело в голове. – Последнее «прости».

Она наклонилась, отвела рукой волосы с его лба и с нежностью поцеловала.

Меня передернуло от отвращения.

– Если бы ты только понял сразу…

Она прошептала это тихо, но мне почудилось ее горячее дыхание возле уха. А потом выпрямилась и запела. Память Джулиуса, проникающая в меня, узнала эту песню – заклинание, ритуальную песнь, призывающую легион духов. Как наяву, я увидел уродливые тени, скалящиеся пасти, слепые глазницы. Ужас обуял меня, хотя ничего пока не происходило.

– Мой Господин, – воззвала женщина, запрокинув голову к потолку, – все готово. Путь жертвы завершится смертью, а мой путь – вечной жизнью. Сосуд силы в моих руках, Господин, я распечатаю его для вас.

Она склонилась над Джулиусом и двумя быстрыми движениями оставила на его щеках глубокие царапины. Я вздрогнул, чувствуя, как по моему лицу стекает кровь. Невероятно… Рейчел принялась раскачиваться из стороны в сторону. Голос эхом отдавался от стен и распадался на множество чужих голосов, словно ее устами говорили души из самой преисподней. Я сжал уши ладонями, хотя глаза не закрыл, наблюдая, как собираются по углам черные тени, как сгущается мрак под низким потолком, как дрожат и гаснут одна за одной свечи, пока не остались только те, что освещали обездвиженную жертву. Словно весь мир сосредоточился в этом месте.

Рейчел занесла руки с зажатым в них ножом. Острое лезвие сверкнуло молнией.

– Ни с места!

По ступенькам прогрохотали шаги, сухо щелкнул затвор револьвера, и звенящим от напряжения голосом Алиса повторила:

– Ни с места, я сказала. Только дернись, и я проделаю в тебе пару лишних дырок.

Не иначе как от страха она откровенно дерзила, револьвер в вытянутых руках сильно трясся. Я готов был взвыть от бессилия, цепь будто не только сковала тело, но и повисла тяжелым грузом на сердце. Я хотел и не мог никому помочь.

Рейчел в последний раз повысила голос, выводя звенящую, высокую ноту, и затихла. Затем поднялась на ноги, пошатываясь, как пьяная, ее лицо в свете оставшихся свечей было бледным и страшным.

– Приди же, Господин. Возьми мой подарок!

Она вскинула руки, и за ее спиной сгустилась тьма, заклубилась, зашевелилась, точно живая, и лицо, что я в ней на миг увидел, заставило меня вскрикнуть и отпрянуть обратно к батарее. Однако жуткое действо только началось. Разом вспыхнули все свечи, озаряя подвал призрачно-голубым светом, в котором стало предельно четко видно, как черная тень выходит прямо из тела Рейчел – это причиняло ей ужасную боль. Женщина корчилась и кривила лицо, однако не кричала, только кровавые слезы сбегали по щекам и срывались с подбородка.

Алиса выстрелила.

Я вцепился в чертов браслет на руке, стремясь на свободу.

Джулиус вскочил, но, так и не успев подняться на ноги, подхватил упавшую на него возлюбленную.

Все произошло одновременно, а секунду спустя браслет мой расстегнулся, со звоном падая на пол, Джулиус подмял под себя Рейчел, заслонил спиной. Алиса взвизгнула и вторично нажала на курок.

Грянул выстрел.

Именно он разрушил покров неестественной тишины, запах пороха смешался со свечным чадом, тьма под потолком бешено закрутилась, сворачиваясь в чудовищную воронку. Я вдруг понял, что все это время держал себя сам. Никто не защелкивал мой замок, я просто не догадывался его проверить. Я поднял глаза на Алису и увидел, что она готова вот-вот сорваться.

– Нет! Не стреляй! Не стре… – Я рванулся наперерез, схватил ее за руку и едва сам не угодил под пулю. – Нет!

Девушка уставилась на меня огромными глазами, полными слез и застывшего ужаса. Револьвер выпал из ослабевших пальцев, сама Алиса рухнула на колени и спрятала лицо в ладонях. Я бросился к Джулиусу.

Над ним бесновался адский водоворот. Костлявые руки фантомов тянулись из глубины, стремясь достать до живых, но их вновь и вновь засасывало обратно, пока воронка не сжалась до размеров наперстка и не исчезла. Ритуал вновь сорвался.

– Джулиус! – я упал рядом на колени. Не знал, что делать, – все было в крови. Олдридж лежал на Рейчел, все еще не выпуская ее из спасительных объятий. Его лица я не видел, но глаза Рейчел оказались открыты, затуманенный приближающейся смертью взгляд нашел меня. Окровавленные губы разомкнулись.

– Фи…липп, – из уголка рта вытекла густая бордовая струйка, – спаси его… спаси, прошу.

Она не просила за себя, и я верил в ее искренность. На пороге забвения она увидела свет, который несла любовь Джулиуса. Глупая, безрассудная, такая настоящая любовь.

Не знаю, так ли это, но глаза ее закрылись, на губах появилась легкая спокойная улыбка. Появилась и застыла навсегда.

Меня ждало самое страшное в этой, надеюсь, закончившейся истории. Я подполз к Джулиусу, пачкая колени в крови, и попытался перевернуть его на спину, однако пальцы срывались с промокшей одежды. Наконец мне это удалось.

– Джулиус, – я заглянул в его побелевшее лицо. Холодный, почти как мертвый. Но я не верил в это! – Пожалуйста, ты не можешь… Открой глаза. Черт. Джулиус!

Мои слезы закапали на его лицо, смешиваясь с сочащейся из порезов кровью. Страшно было признать это, но друг не дышал. Его грудь не поднималась и не опускалась, ресницы не дрожали. Пуля, прошедшая навылет, окрасила его грудь красным.

Это был конец.

Нет, это не должен быть конец, только не такой!

Дальше мое тело действовало по своему разумению, не считаясь с затуманенным болью и отчаянием рассудком. Не знаю, что им управляло, но рука потянулась к валявшемуся рядом ножу. Остро заточенное лезвие легко вошло в живот, точно туда, куда пришелся удар Рейчел из моего рождественского «сна». Может, это подсказка? Может, та Рейчел, которая, затаившись внутри, избежала тлетворного влияния зла, взывала ко мне, пыталась помочь? Боль прошла мимо, не добравшись до мозга, слишком занятого горем, чтобы чувствовать что-то еще. Я лишь видел, что ладонь, которую я прижал к ране, мгновенно стала красной, такой же, как грудь Джулиуса. Что связывает нас? Магия, человеческое чувство привязанности и дружбы? Понятия путались в голове. Я просто желал усилить эту связь и положил свою скользкую ладонь на его рану.

Это было странно. Смешение двух субстанций, древний ритуал побратимства. Нет, пожалуй, что-то более мистическое, личное. Готовность отдать свою жизнь за другого человека, готовность разделить свою жизнь с ним – не просто на словах, красивых и громких, а на деле. Отдавая ему свои годы, дни, часы, вплоть до секунд. Я хотел этого, и я это сделал.

– Очнись, – я всхлипнул, чувствуя, как уплывает сознание. Почти умолял. – Очнись, очнись, очнись…

Слезы жгли лицо, кровь выходила толчками. Я слабел и желал лишь одного – услышать его голос. Чтобы все было не зря.

– Если ты умрешь, Филипп, я тоже умру.

Я с усилием поднял тяжелые веки. На меня смотрели теплые карие глаза. Джулиус вздохнул и повторил:

– Если ты умрешь…

– Никогда! – воскликнул я и рухнул на бок.

* * *

По комнате плыл чудеснейший аромат крепкой заварки и теплых булочек.

– Еще чаю, мистер Фелтон? – ко мне наклонилась Дорис, теперь, судя по тонкому золотому ободку на пальце, будущая миссис Оливер. Я с благодарностью протянул свою чашку и улыбнулся сидящему напротив Олдриджу. Сегодня он пил мало, больше говорил, что на него, стоит заметить, мало похоже. Впрочем, мы оба едва не отправились на тот свет, так что имели право на некоторые странности.

– Кто-нибудь скажет ясно и четко, что с вами произошло в этом чертовом Билсборроу? – не выдержал паузы инспектор Гаррисон. Он вместе с помощником приехал по нашему приглашению и до поры до времени терпеливо ждал, когда Джулиус заговорит о главном.

– Ничего он не чертов, – счел нужным обидеться я. – Я там родился.

Мы с Джулиусом снова переглянулись: мы заранее договорились оставить тайну моего происхождения в секрете. Нам вообще стало намного проще понимать друг друга так, с полувзгляда, и уверен, магия сыграла в этом далеко не главную роль.

Джулиус сжал пальцы на чашке, греясь и наслаждаясь приятным запахом. Тянул время.

– Вам интересно знать, кто злодей в этой истории?

Я тихо фыркнул. Из простого объяснения мой друг приготовился устроить театральную постановку, хотя «просто» – это не самое подходящее слово.

– Само собой! – почти рявкнул Гаррисон и достал сигару. – Можно? Благодарю.

Джулиус поднялся и присел на подлокотник, чтобы возвышаться над всеми нами:

– И я скажу, что причина всех моих бед и бед Филиппа – мой брат.

Новость поразила всех, даже меня, хотя я догадывался, вернее, почти точно это знал.

– Что ты несешь? – засомневался инспектор. – Разве он не должен был умереть давным-давно?

– И он умер. Точнее, он убил себя, но вверил свою душу женщине, которую выбрал на роль своего орудия. Наверное, стоит начать сначала.

Мой брат, Малкольм Элридж, ненавидел меня с детства. Не знаю почему, ведь он был успешнее и удачливее во всем: его любили родители, соседи, позже его стали любить девушки и уважать друзья. Я был в его тени, даже находясь вдали. Но Малкольму всегда было мало, он оказался настолько жаден и нетерпелив, что однажды все-таки поплатился за это. О смертельной болезни он узнал слишком поздно, не сказал никому, однако план в этой отравленной злом голове уже зрел.

Малкольм начал изучать черную магию.

Рейчел попалась ему на глаза случайно, мы с ней тогда только-только познакомились, но уже чувствовали себя близкими людьми. Он сразу понял: девушка ему жизненно необходима, а тот факт, что она досталась мне, еще больше убедил его. Я же был счастливым влюбленным слепцом, отворачивался от книги заклинаний в руках Рейчел, не замечал странностей в ее поведении, понятия не имел, что в город она ездит не по своим «женским делам», а на свидания с Малкольмом. Так моя невеста попала в его сети, прельстилась идеей вечной жизни и обещанием магической силы взамен на сущую малость.

– Господи, ты называешь малостью свою жизнь? – прервал я рассказ, раздосадованный. – Прекрати уже заниматься самоуничижением.

– Прости, Филипп, – Джулиус улыбнулся уголком губ, как раньше. – Больше не буду. Я продолжу?

Ритуал, выбранный Малкольмом, предусматривал использование трех составляющих: ненависть родного человека, предательство любимого и разбитое сердце жертвы. У него было все. Рейчел предала меня и разбила сердце, а ненависти в Малкольме хватило бы на десять подобных ритуалов. Оставалось лишь освободиться от бренного тела и привязать свою душу к Рейчел, обрекая ее на подобие бессмертия. Подчеркну: подобие. Даже я все это время был более живым, чем она. Меняя личины, она теряла себя, пока наконец не сошла с ума окончательно. Что вообще означает сумасшествие? Потерю себя, всего, что делает тебя тобой. Рейчел перестала быть той девушкой, которую я полюбил, и чувство, что все еще теплилось во мне, являлось любовью к призраку.

Он замолчал, никто из нас не посмел нарушить тишину, пока Джулиус не заговорил сам:

– В первый раз им помешал Сэм Фелтон, во второй – девушка по имени Алиса, третья сторона, которую невозможно предусмотреть. Такая вот ирония.

– Что было в шкатулке, которую Дафна просила нас разыскать? – вспомнил я эпизод, успевший выпасть из памяти. – Зачем ей вообще было это делать?

– Думаю, тут все просто, – ответил компаньон. – Шкатулка и ее содержимое – не более чем крючок, на который она меня подцепила. В ней… – Глаза его погрустнели, однако грусть эта теперь была светлой. – …хранился дневник, который я когда-то подарил Рейчел на день рождения, там она записывала всякие милые глупости и хранила наши письма друг другу. Я думал, все сгорело при пожаре, но она сохранила его и показала мне, чтобы разворошить душу.

– Как жестоко! – не выдержал я. – Она издевалась над тобой, напоминала о своем вероломстве.

– Это была уже не она, не моя Рейчел, – произнес Джулиус спокойно. – Она была мертва.

Я не знал, стоило ли говорить при всех об услышанном перед настоящей кончиной той женщины. Может, скажу позже.

– И что теперь? – Гаррисон выпустил облако едкого дыма и сквозь него бросил на Джулиуса тяжелый взгляд. – Ты обрел то, чего хотел?

Олдридж посмотрел мне в глаза:

– Думаю, да. Мне никогда не стать тем человеком, каким я был, – увы, в одну реку не войти дважды. Но мне стало легче. Возможно, – он глянул на свои руки, будто искал в них следы неминуемых изменений, – мое тело снова стало обычным и я проживу остаток жизни как все нормальные люди. Поживем – увидим.

Я вспомнил то, о чем еще хотел бы узнать:

– Джулиус, ты что-то спрашивал у тех, кого удавалось изобличить в результате расследований. Что?

Он усмехнулся и, сцепив пальцы перед грудью, произнес:

– А ты не догадался?

Все посмотрели на меня, даже стало неловко:

– Догадался? Ну… – На самом деле у меня было предположение. – Ты спрашивал про Рейчел и ее Господина?

По его кивку я понял, что угадал.

Получается, он думал о ней постоянно, я просто ничего об этом не знал. А то, что казалось издевкой с ее стороны – гадальные карты и все такое, – было попыткой ускользающего разума дать подсказку, спасти любимого от печальной участи.

– А Дафна Ричмонд? – вырвалось у меня. – Она существовала в действительности?

– Кто знает, – пожал плечами Олдридж. – Если да, то, надеюсь, пребывает в блаженном неведении.

Когда мы остались одни, я рискнул снова заговорить о Рейчел.

– Забудь, – ответил он. – Эта история закончилась.

– Но ты…

– Догадывался. Мой брат не бог и не дьявол, он не управляет людскими душами, что бы он о себе ни думал. Дафна Ричмонд играла с нами, заманивала, проверяла, на что мы способны, искала ответ на тот же вопрос – кто есть Филипп Фелтон. Однако Рейчел внутри нее пыталась помочь нам, облегчить свой грех. Я буду верить, что на небесах ей это зачтется.

Я понял, что больше не стоит поднимать эту тему, уж точно до тех пор, пока боль не утихнет, а раны не затянутся. Неловкое молчание затянулось, и тут Джулиус подошел ко мне, его тень нависла надо мной, сидящим на диванчике:

– Скажи да.

– Зачем?

– Просто скажи мне: да.

– Ни за что, – уперся я. – Как можно давать согласие такому полному опасных тайн человеку? Мало ли что ты задумал.

Он улыбался, внутри у меня потеплело.

– Хорошо. – Я поднялся и, набравшись смелости, кивнул: – Да.

– Спасибо, – выдохнул он. Я услышал, как громко и беспокойно билось его сердце. Прежде никогда этого не замечал. – Я знал: ты не оставишь меня, Филипп.

Никогда. Впереди еще столько всего, что он мог мне показать, столько мест, которые мог для меня открыть. Я положил руку ему на плечо и сжал пальцы:

– А ты? Останешься моим другом навсегда, обещаешь?

Нам обоим нужен был рядом кто-то, кто напоминал бы, что мы люди и еще не все кончено. А что нас ждало еще много интересного – в этом я совершенно уверен.

1 «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам» – Шекспир, «Гамлет». (Прим. ред.)

2 Фемида – античная богиня правосудия.

3 Променад – главная улица Блэкпула.

4 У. Шекспир.

5 Агна – целомудренная, святая (ирл.).

6 Divide et impera (лат.) – «Разделяй и властвуй», принцип древнеримской политики.

7 Африка.

8 Фраза из заупокойной молитвы.

9 «Бобби» – так в Великобритании называют полицейских, название произошло от имени премьер-министра Роберта Пиля, который реорганизовал полицию, сделав ее более эффективной.

Продолжить чтение