Читать онлайн Сверхсекреты семьи Шиллер бесплатно

1

Елена Анатольевна Малькова, двадцатипятилетняя учительница истории, была в стабильных отношениях с Вадимом, двадцативосьмилетним менеджером по продажам в сети магазинов техники «Мечта».

Сегодня их роману исполнялся ровно год. По этому случаю Вадим в очередной раз пришел к ней в гости, Елена накормила его специально приготовленным праздничным обедом – это было мясо по-французски, после чего, они отправились по заведенному маршруту: он – в душ, она – стелить постель.

Елена привычно доставала белье из шкафа и снова ощутила приступ меланхолии, которая стала частенько проявляться в последнее время и почему-то именно во время свиданий с Вадимом. «Снова невесело», – отметила она про себя. Она догадывалась, что с любимым человеком надо бы чувствовать себя по-другому.

Девушка разложила диван, приготовила постель и, взглянув на результат своего труда, интуитивно поняла, что сегодняшняя встреча будет не такой как обычно.

В эту минуту пахнущий ее цветочным гелем для душа и безоговорочно уверенный в своей привлекательности, в одном полотенце на бедрах, Вадим, словно огромный грациозный кот, беззвучно переступил порог комнаты. Бросил ленивый взгляд на окно и вдруг увидел там что-то интересное. В несколько резвых шагов Вадим очутился у окна и одним рывком сдвинул в сторону прозрачный тюль. Слегка близорукая Елена рассеянно наблюдала за бойфрендом.

– Глянь-ка, там девка, кажись, спрыгнуть собирается, – удивленно и в то же время безразлично сообщил Вадим. Затем он быстро обернулся по сторонам в поисках смартфона – «успеть бы снять» было написано на его лице.

Елена тут же подскочила к окну – в доме напротив них, чуть наискосок, метрах в ста, на парапете общего балкона пятью этажами выше, на одиннадцатом, стояла одинокая фигурка. От волнения Елена не сразу вспомнила, куда положила очки. Наконец, нащупала их на столике рядом с окном, торопливо надела, словно боялась упустить что-то любопытное, укорила себя за это и, вздохнув, начала смотреть в окно вместе с Вадимом.

– Вадик, что же делать?.. Она же просто стоит?.. – растерянно бормотала Елена, не отрывая взгляда от фигурки. Теперь она видела, что это была девочка-подросток, лет двенадцати-тринадцати в короткой куртке, джинсах, кедах и белой вязаной шапке, великоватой для ее маленькой головки. Вьющиеся русые локоны, придавленные сверху шапкой, небрежно струились по обеим сторонам лица до тоненьких плеч.

Вадик был занят и потому не отвечал – он снимал фигурку на смартфон, то отдаляя, то приближая камеру и был серьезно озабочен качеством видео.

Девочка стояла, не шевелясь, на узком парапете, слегка расставив ноги и безвольно опустив руки. На контрасте с руками был ее взгляд – отстраненный и одновременно решительный, направленный в невидимую точку перед собой. Прошло не более минуты, как Елена, будто завороженная, следила за девочкой, не зная, что предпринять.

Та не двигалась и это было самым пугающим. Вдруг она поднесла обе руки к голове и стала поправлять шапку. Елена приободрилась – в этом действии она узрела заботу о собственном комфорте, значит, все не так уж плохо. Поправив шапку, девочка уверенно шагнула вперед, будто вместо пустоты там была твердь.

Пронзительный крик Елены, вылетевший в открытую форточку и усиленный акустикой двора, мгновенно сорвал всю дремоту с жителей близстоящих многоэтажек. Любой, кто планировал выспаться в то воскресенье, был в один миг разбужен этим страшным звуком и впоследствии долго не мог вычеркнуть его из головы.

2

Сауина стояла в рыдающей толпе женщин, поддерживаемая с двух сторон за руки тетками со стороны матери.

Мужчины по обычаю выстроились в несколько рядов и стояли спиной к женщинам, лицом к носилкам с покойницей, которые были покрыты темно-бордовой плюшевой тканью.

Мулла, статный мужчина средних лет в чапане1, накинутом поверх легкой куртки из плащевки и в белой высокой тюбетейке, единственный из всех стоял спиной к носилкам и окидывал присутствующих умеренно суровым взором, призывая плачущих на время смолкнуть.

Наконец, стихли последние стоны. Мулла начал читать молитву, его приятный и достаточно громкий голос обладал какой-то гипнотичностью, он погружал в состояние временной нечувствительности, даже ступора. Это была альтернатива смирению, никому в тот момент не доступному, но которое могло стать лучшим вариантом на будущее. На краткий миг люди смогли примерить чувство покоя.

Тетки, крепко обнимая девушку за руки с обоих боков, продолжали сдавливать локти Сауины своими тяжелыми полными руками, хотя, в этом не было никакой необходимости. Девушка вполне держалась на ногах и выглядела достаточно стойкой и мужественной несмотря на слезы, которые обильно заливали ее лицо.

Чуть повернув голову в сторону, Сауина остановила взгляд на матери. Две немолодые женщины, старше тех, что были возле Сауины, какие-то дальние родственницы, стояли возле матери, также вплотную, с двух сторон. Они не держали ту за руки, но время от времени поворачивали к ней головы, следили, чтобы женщина ненароком не упала в обморок или не случилось еще чего худого.

Найля, так звали мать, была не в себе. С утра ее накачали успокоительным, от которого она ничего не чувствовала, ни с кем не разговаривала и бессильно моргала сухими глазами. Она то смотрела в одну точку перед собой, зависнув словно дисплей компьютера, то медленно обводила глазами присутствующих, будто не понимая, зачем они тут. Лишь глаза-щелки, опухшие от бесконечных слез, пролитых за два дня до этого, выдавали в ней человека, у которого случилось нечто страшное.

Мулла закончил молитву, ряды мужчин снова превратились в толпу, которая тут же слилась с женщинами, среди которых было несколько плакальщиц с громкими душераздирающими голосами.

Как только мужчины взялись за носилки, женщины исторгли первые, самые пронзительные звуки плача, сливавшиеся в один безутешный хор. Самые черствые в эти минуты ощутили царапающую сердце тоску, самые чувствительные зарыдали в голос вслед за остальными.

Мужчины-носильщики с сосредоточенно-хмурыми лицами, не мешкая, погрузили носилки в салон ритуального автомобиля и сами уселись туда же. Остальные быстро разошлись по другим машинам и все они отправились на кладбище.

Женщины, как это принято у мусульман, остались у дома покойницы, там же были и немногие мужчины. Плач постепенно стихал. Люди чувствовали себя подавленными и уязвимыми, но эти похороны были особенно мрачными, потому что умер ребенок – сестренка Сауины, которой через месяц должно было исполниться тринадцать.

Сауина со слегка обветренным лицом, что было неудивительно, ведь она столько раз утирала его от слез на прохладном ноябрьском воздухе, неподвижно сидела на лавке перед домом. Кругом толпились женщины, но тетки, что сдавливали ее локтями, отошли от нее и на скамье, кроме Сауины никого больше не было.

Внезапно все оставили ее в покое. Женщины, стоявшие перед лавкой, повернулись к ней спиной, невольно закрыв ее от людей, другие, что были там же, но в отдалении, и вовсе не смотрели в ее сторону. Они приходили в себя после тягостных минут прощания с умершей девочкой.

Для этого они заводили тихие разговоры, повторяя одни и те же, не дающие никакого утешения и, по большей части, бессмысленные вещи. Например, все повторяли, что случилось невообразимое горе, кошмар.

Так они восстанавливали себя. Эмоциями, диалогами напоминали друг другу о том, что они-то живы и, невзирая ни на что, надо жить дальше. Им это удавалось – не трудно вернуться в нормальное состояние, если до этого ты лишь на время притих, наполнившись всеобщей мимолетной скорбью.

По-настоящему тяжело было лишь одному человеку – сестре покойной.

Сауина ощущала свою боль как невидимый кокон, который все туже и туже стягивался вокруг нее. А еще временами накатывала необъяснимая тревога и трудно было усидеть на месте – хотелось вскочить и бежать прочь, или, хотя бы, ходить кругами, как бы странно это не выглядело.

Она изо всех сил боролась с этим желанием. Сауина хотела вырваться из ужасного кокона и ей казалось, что нелепый бег спасет ее. Девушка на мгновение прикрыла глаза, заставляя себя удержаться на месте.

В эту секунду кто-то неслышно уселся рядом. Сауина разомкнула веки и увидела Лолика.

Лолик, она же Каролина Шиллер, выглядела как обыкновенный подросток с красивыми, несколько иностранными чертами лица, и теперь, волей судьбы она стала для Сауины самой близкой душой.

Едва ли кто-то еще в этот момент был бы так же уместен и выносим, как Лолик. Она была единственной, кто всегда чувствовал Сауину на расстоянии, но особенно сильно вблизи. Это особый дар, которого так часто не хватает тем, кто нас любит.

– Можешь впиться ногтями, если надо, – тихо произнесла Лолик и тыльной стороной вверх положила свою ладонь Сауине на колени.

Печальная улыбка на секунду возникла на устах Сауины и сразу исчезла, а подрагивающие уголки губ снова стали скорбно смотреть вниз. Одной рукой обессилевшая от горя Сауина даже попыталась крепко сжать ладонь подруги. Ничего, конечно, не вышло. Лолик вздохнула – она все еще не могла привыкнуть к некоторым вещам, которые изменились после даты номер два (так она предпочитала называть одно событие, перевернувшее ее существование).

Желание Сауины внезапно сорваться и бежать затихло. Единственное, что облегчает минуты сильной боли – кто-нибудь, кто может ее разделить и выдержать. Лолик молчала и не убирала руку.

Сауина закрыла ладонями лицо и заплакала. Лолик погладила подругу по спине, приобняла. Той стало легче. Она отняла руки от лица, кончиком шарфа утерла слезы и погрузилась в очередное оцепенелое ожидание, в котором мысли кружились на одном месте и многократно повторялись.

Сознание опасалось мыслей и особенно новых, необычных. За ними неизбежно пришло бы беспокойство. Иногда в этот хоровод ничем не примечательных дум врывались, просачивались воспоминания – как не особо желанные, но все же знакомые гости, от которых знаешь, чего ожидать.

3

После школы Сауина не торопилась домой. Она предпочитала бродить где-угодно: по центральным оживленным улицам, заглядываясь на все необычное, яркое, пробуждающее внутри что-то похожее на веселье, а также по заброшенным улочкам, с уныло разлитыми лужами в старых потрескавшихся полосах асфальта, вдоль которых теснились неухоженные некрасивые домики, в которых жили бедные люди. И там, и там ей было интересно.

В дорогом квартале она отвлекалась от безрадостных мыслей, потому что здесь хватало развлечений – один торговый центр чего стоил. В нем она могла слоняться по бутикам, играть в автоматы в детском парке, посещать кинозал и торчать сколько угодно на фуд-корте – для восьмилетнего ребенка она была на редкость платежеспособной. Матери было не до нее, но единственное, в чем она не обделяла дочь – это финансы. Их всегда было достаточно.

Мама пребывала в перманентной депрессии с того времени, как потеряла отца Сауины. Уже прошел год со дня его смерти, но вдова так и продолжала жить в своих переживаниях, обращая мало внимания на детей.

Младшую она с утра отводила в садик и до вечера та ее не беспокоила. Вообще, Адина всегда была необычайно спокойным и терпеливым ребенком. Если уж она и не могла ничего осознать четырехлетним умом, то интуитивно понимала, что капризы и требования внимания ей не добавят, только усугубят мамино нездоровое состояние. Так или иначе, крошка Адина, возвращаясь в конце дня домой из сада, большую часть вечера проводила наедине с собой, тихо играя в своей комнате, пока мама привычно грустила за стеной.

Единственный счастливый момент по вечерам был связан с приходом домой Сауины. Заслышав, как поворачивается ключ в входной двери, Адина выбегала встречать сестру, и они привычно бесшумно обнимались, на секунды замирая в просторном коридоре, в котором больше никого не было.

Остаток вечера девочки проводили вдвоем. Пока Сауина делала уроки, Адина, не издавая других звуков, кроме бормотания, которое понимали только ее куклы, играла с ними тут же, на ковре. Если детям хотелось есть, они шли на кухню, доставали из холодильника обед, приготовленный тетей Аней, приходящей по утрам домработницей, грели в микроволновке и ужинали.

Мама иногда выходила из своей комнаты. Незаметно проходила через бесконечный коридор, останавливалась на пороге и, глядя сквозь детей, задавала им одни и те же вопросы. Девочки быстро поняли, что маме безразлично, как они ответят на вопрос «как дела», поэтому обычно отвечали «все хорошо».

После ужина и уроков сестры играли или смотрели мультики. После мультиков наступало тревожное время, когда за окном было темно, но спать было еще рано, да и не хотелось. Девочки могли сидеть на кровати, прижавшись друг к другу, не разговаривая и думая о чем-то своем, похожем и печальном.

Сауина вспоминала бедный квартал и людей, которые там жили. У большинства были серые угрюмые лица и некрасивая одежда. Их покосившиеся домики и отталкивали девочку, и возбуждали ее любопытство. Она удивлялась тому, как люди живут в таких убогих местах, мысленно вздрагивала, на секунды представляя себя на их месте, и в то же время, жалела их. Нередко она видела детей: те выглядели получше, чем взрослые. По крайней мере, они были веселые и с удовольствием играли в своих чем-попало огороженных дворах. Они были на виду, как и их родители, но казались счастливыми и всем довольными.

Сравнивая себя с ними в эти минуты безмолвия и одиночества вдвоем, Сауина испытывала смешанные чувства. С одной стороны, она понимала, что ей повезло больше, чем им, оставшимся на своих мрачных улицах, где темнота еще более пугающая и по-настоящему опасная, а ей ничего не грозит в элитном доме с охраной, где стоит нажать кнопку и все прибегут тебя спасать. С другой стороны, Сауина представляла, как все эти дети и их родители собираются вместе в своих тесных домиках, едят ужин и смотрят телевизор в одной комнате. Это казалось чем-то манящим и недоступным.

Однажды Сауина задержалась в том квартале дольше обычного и когда спохватилась, что пора домой, на улице уже смеркалось. Она быстро зашагала мимо домов, невольно заглядывая в те окна, в которых горел свет. Женщины возились на своих кухнях, кое-где уже семьями садились ужинать. На мгновение Сауина живо представила себя на их месте и тут же отказалась от этого удовольствия. Бедность ее, конечно, не прельщала.

Но вечерами, сидя на уютной кровати в своей комнате, Сауина привычно возвращалась мыслями к тем домикам и их обитателям, фантазируя о том, что бы она делала, если бы оказалась там, среди них. Как-то раз она решила поделиться будоражащей темой с сестрой.

«Дин, ты знаешь, что некоторые люди бывают бедные и живут в старых ужасных домиках?»

«Где?»

«В нашем городе. Не очень далеко отсюда.»

«А как они бедные?»

«По-настоящему. Если б ты увидела – ты бы сразу поняла»

Крошка Адина замолчала, пытаясь представить этих людей. В ее воображении это были некие человеческие существа без пола и возраста, одетые в лохмотья.

«А что они едят?»

«Не знаю. Наверное, хлеб и жареную картошку.»

Во время той самой поздней прогулки Сауина разглядела за одним окном семью: мужчина и дети уже уселись за небольшой круглый стол, а хлопотавшая там женщина поставила перед ними большую сковороду с дымящимся жареным картофелем. Мужчина, по всей видимости, глава семейства, вытащил откуда-то лепешку, поделил ее на части и раздал всем сидящим за столом.

В этот момент сердцем Сауины на секунду овладела горькая детская зависть. Это тут же прошло. Будь она помладше и поглупее это чувство могло бы застрять комом в горле, вынудив ее разреветься от острого душевного дискомфорта. Обычно так происходит у маленьких детей. Сауина же просто отвернулась и ускорила шаг в сторону дома.

«Я тоже хочу жареную картошку.»

«И я.»

Сауина обняла сестренку.

«Правда хорошо, что мы здесь, а не там, в старых домиках?»

Адина, теснее прижавшись к сестре, охотно кивнула.

Эта мысль странным образом согревала их обеих и делала все вокруг не таким тревожным. Их просторная квартира не казалась теперь слишком большой и пустой для них двоих (мама была не в счет). Грустные вещи легче переносятся, когда знаешь, что где-то у кого-то все хуже.

С этих пор Сауина регулярно пересказывала сестре все увиденное в бедном квартале. С ее слов (крошка Адина в них ни капли не сомневалась) то был дивный параллельный мир, но нежелательный и даже опасный.

4

Депрессия Найли продолжалась еще года два. Это был долгий путь с периодами просветления и бесконечными возвратами разума во тьму, в которой он оставался глухим ко всему и всем, кто пытался его оттуда вызволить.

Сестры покойного отца находили Найле психотерапевтов и психологов. Как могли, заботились о детях, физически этим занималась домработница тетя Аня. Впрочем, девочки не доставляли никаких хлопот. Они обе были послушные, сообразительные, обеих всегда хвалили учителя и воспитатели.

Однажды зимой мама выздоровела. Это случилось незадолго до нового года, когда в школах и садах готовились к утренникам и елкам.

Обычно Найля не принимала участия в подготовке к подобным мероприятиям, но тут на нее что-то нашло, и она целый час помогала Ане с костюмами девочек – в этом году они обе были снежинками; красивые воздушные платья им купили в магазине, а вот короны надо было делать самостоятельно. Аня смастерила их из картона и успела обшить тканью, а украшать их белым блестящим бисером взялась Найля. У нее хорошо получилось: не зря она в юности отучилась на дизайнера одежды, пусть и ни дня не работала. Короны получились – загляденье. Найля выглядела пугающе счастливой и не переставала улыбаться.

Девочки отгуляли на утренниках и до главного праздника – семейного нового года оставалась пара дней. Найля светилась загадочной радостью. Дети уже начали привыкать к ожившей матери, которая, наконец, стала интересоваться происходящим вокруг нее и, как это бывает у всех людей, чьи надежды еще не умерли, с затаенной радостью ждали праздника.

В канун нового года мать преподнесла детям сюрприз и это было совсем не то, на что они рассчитывали.

Он появился на пороге под вечер: холеный, с сияющей улыбкой, безупречно одетый, с хорошими манерами и большими бумажными пакетами с подарками.

– Ален, – максимально дружелюбно представился мужчина, протягивая руку старшей из двух девочек и подкрепляя действие улыбкой.

Сауине он не понравился. Она не стала подавать руки, а молча уставилась на него. Ему понадобилась секунда, чтобы сориентироваться. С той же улыбкой в тридцать три зуба он направил взгляд правее – светловолосая и ангелоподобная младшая внушала больше надежд на расположение.

И вправду, крошка Адина была добрее и доверчивее, чем сестра. Немного подумав, она протянула ему свою ручку. Ален, расплывшись в умилительной улыбке, еще шире раскрыл свою челюсть, театрально поклонился и обхватив длинными пальцами ладошку Адины, легонько ее потряс.

Мать, стоявшая тут же, с слегка блаженным видом наблюдала за этой сценой. Ее не смутила реакция старшей дочери, младшую она снисходительно вознаградила поощрительной улыбкой.

Ален был старше тридцатилетней матери на пять лет, но выглядел довольно моложаво. Можно было подумать, что они с Найлей ровесники. Было в нем что-то мальчишеско-обаятельное.

Найля познакомилась с ним в гостях у общих друзей во время очередной ее попытки выбраться из ямы душевных страданий. На ее счастье, в этот момент появился Он. В этот раз депрессия сдалась быстро: оказывается, всего-то нужно было сильные негативные чувства перекрыть мощными позитивными – как следует влюбиться. Ален ответил взаимностью.

На первый взгляд, Найля показалась ему одной из тех непредсказуемых женщин, которым нравится представать в драматичных образах. В ней угадывалась экзальтированность на грани с резким угасанием интереса ко всему, а это, скорее, напоминает один из признаков сумасшествия, нежели возбуждает интерес. По крайней мере, Ален был достаточно приземленным и прагматичным, чтобы его могли привлекать дамочки подобного склада.

Однако, в тот же вечер узнав о ней чуть больше, он взглянул на нее по-другому: с искренним интересом и желанием продолжить знакомство. Все же, она смогла запасть ему в душу: стройная брюнетка с правильными чертами лица, с прекрасным вкусом в одежде, который идеально гармонировал с ее финансовыми возможностями. Вдова ни в чем не нуждалась, кроме любви. А он был как раз тем, кто мог щедро одарить ее чувствами. В общем, он быстро увидел перспективу в их союзе и с энтузиазмом взял курс на сближение.

В середине января, спустя полмесяца с момента, как Ален впервые появился в их квартире, он перевез к ним свои вещи. Перевозить особо было нечего, всего два вместительных чемодана, в которых большей частью была хорошая одежда – единственное его богатство. Внешний вид имел для него большое значение, поэтому свой гардероб он берег и ценил. Будучи журналистом и ведущим одной популярной программы на ТВ, он порой мог разжиться качественными вещами от спонсоров. «Встречают по одежке» – с младых лет он уверовал в эту аксиому и во всех случаях это срабатывало, включая встречу с безутешной вдовой.

В марте, когда потеплело, Найля и Ален официально расписались, отметив это событие визуально скромной, но очень продуманной (все было по трогательному сценарию) брачной церемонией, в которой одно только элегантное платье невесты стоило примерно столько же, сколько Ален при хорошем раскладе мог заработать за полгода.

Молодожены были счастливы. Девочкам стало перепадать от счастья матери – она больше не пряталась в своей комнате от них и всего света, она улыбалась, радовалась, ласкала детей, выплескивая на них остатки любви, которой в ней теперь было с избытком.

В карьере Алена особых трансформаций не наблюдалось. Он делал ту же работу, но теперь вместо тревог, которым он раньше не позволял оформиться в мысли (они бы его уничтожили), он ощущал уверенность во всем. Обеспеченная жизнь успокоила его и, как ни странно, сделала менее амбициозным в профессиональном плане. Он четко понимал, в чем (или в ком) источник его благополучия и отныне все основные его усилия были в заботе об этом источнике.

Первое время Ален старательно делал все, чтобы расположить к себе и девочек, и тех немногочисленных родственников жены и ее покойного мужа, которые имели на Найлю влияние. С последними это было не трудно, поскольку единственное, что он умел блестяще делать – это подавать себя. Ален производил на всех впечатление коммуникабельного, отзывчивого, воспитанного, обаятельного и приятного во всех отношениях человека.

С девочками было сложнее. Десятилетняя Сауина не выказывала к нему неприязни, но предпочитала сторониться отчима: лишний раз избегала его общества и предпочитала не вступать в инициируемые им диалоги. Адина во многих вещах перенимала поведение старшей сестры и поэтому в ее поступках и словах по отношению к отчиму также сквозила некоторая отчужденность.

Ален довольно быстро понял, что все его усилия пробить щит, которым от него отгородилась Сауина, бесполезны. С этого момента он формально оставался хорошим отчимом, но никогда больше не предпринимал попыток каким-либо способом сблизиться со старшей падчерицей. Она его большей частью игнорировала, он со временем привык не замечать ее молчаливые выпады в его сторону.

Сауина так и не научилась к нему обращаться. По имени – было бы слишком фамильярно и невоспитанно, «дядя» – не вполне уместно, «папа» – просто невозможно. Так они и коммуницировали: она – не называя его никак, он – всегда полным именем, словно был ее школьным учителем. Обменивались они только необходимыми фразами, которые произносились вынужденно и оттого их немногословное общение никогда не было легким.

С Адиной поначалу тоже было непросто. Она никому не доверяла так, как сестре, поэтому, видя, как у той складываются отношения с отчимом, не ставила под сомнение правильность поведения сестры. Правда, она не понимала причину подобного отношения к нему со стороны Сауины. Однажды она решила прямо поинтересоваться у той, в чем дело.

«Почему ты его не любишь?»

Сауина впервые задумалась, как это донести до сестры, ведь она даже самой себе не могла внятно ответить на этот вопрос.

«Это все не похоже на правду.»

«Что все?»

«Он не может нас любить, а мы его.»

«А как же мама?»

Сауина вздохнула.

«Не знаю. Пусть любит, если хочет.»

«А он же любит маму?»

«Мама красивая, ее можно любить»

По задумчивому молчанию сестры Сауина поняла, что без пояснений не обойтись.

«Еще любят родных. Их любят не за красоту.»

«А он нам родной?»

«Нет, конечно.»

Любят только родных или красивых – это же просто. Сауина сама поверила в это, хоть и сомневалась немного. Однако, она была еще ребенком без жизненного опыта, без навыков распознавания человеческих душ и натур. Девочка опиралась на интуицию, но та могла дать только ощущения, а не четкие ответы на сложные вопросы.

5

Телефон Адины нашли в застегнутом наглухо, плотном боковом карманчике куртки. С ним ничего не случилось – ни скола, ни царапинки. Последнее сообщение в мессенджере было адресовано Сауине:

«Некоторые вещи нельзя изменить или поправить

Нельзя и принять

Выхода нет

Прости, что огорчаю тебя и за все разочарования

Ты всегда думала обо мне лучше, чем я есть

Люблю тебя сильно»

Сауина в тот день ездила с классом на природу. Место было уникальное, красивое и глухое. Связь никакая не работала: ни сотовая, ни интернет.

В этом доме отдыха в горах единственный обычный телефон и слабый вай-фай был только в дальнем домике администрации. Но туда еще надо было дойти, поднявшись в гору. Подросткам пришлось целый день гулять, дурачиться и вспомнить все игры, которые, наверно, были забыты еще в детском саду.

День выдался изумительно веселым. Сауина играла вместе со всеми и смеялась, а ее интуиция словно взяла отгул. Будь все по-другому, это ничего бы не изменило, только удар был бы раньше. Тем не менее, воспоминания о поездке теперь стали для нее зловещими, они были частью замаскированного кошмара.

Когда школьный автобус на обратном пути въехал в зону сотового сигнала, большинство пассажиров спало, в том числе, Сауина.

Она проснулась от тряски – автобус то и дело наезжал на какие-то неровности. Сауина вынула из кармана телефон и с разблокированного дисплея посыпались десятки уведомлений. Было много пропущенных от мамы, отчима, пропущенные с каких-то неизвестных номеров, сообщения от тети и дяди, сообщения от друзей и где-то между всеми ними, в конце, самым первым было то последнее сообщение.

Сауина еще не успела его прочесть, отвлеклась. Рядом с ней вместо девочки-соседки почему-то сидела классная руководительница. Она смотрела тревожно и жалостливо. Хотела что-то сказать, но медлила. Автобус приближался к остановке Сауины. «Ну же!» дернула себя изнутри женщина и, наконец, заговорила.

Секунды, ужасные секунды – и Сауина все узнала. Следом, в ворохе неважных, неуместных, ненавистных в этот миг чужих сообщений она сразу нашла его. Доставлено спустя шесть часов после отправки. Шесть часов как ее не стало – все было мгновенно.

«Как бы отмотать время назад и чтобы ничего не было?..»

Тогда, в автобусе, Сауина в первый раз испытала неудержимое паническое желание куда-то бежать. Когда учительница встала и отошла на минуту, девушка неожиданно вскочила с места и рванулась вперед. Ее удержали, успокаивали, кое-как довезли.

Дома были люди, ее передали с рук на руки теткам. Те отвели ее в комнату, дали ей выпить какие-то капли, от которых она стала заторможенной и первый раз впала в оцепенение, сидели с ней до глубокой ночи, все вместе плакали, уложили Сауину в кровать, постелили себе рядом и тоже улеглись.

Мать была в соседней комнате. Кажется, с ней был Ален. Приводил ее в чувство, поил лекарствами. Два раза вызывали скорую.

Ночью тетки рядом с Сауиной уснули, кто-то из них храпел. Она лежала в темноте с открытыми глазами. Как можно спать, когда она где-то там, в казенном холодном здании, одна среди чужих?.. Снова дурацкие мысли лезли в голову. Она на столе или на полу?.. Сауина плохо представляла, как устроены эти страшные помещения. В американских фильмах показывают отдельные выдвижные ящики, а у нас?.. И, кажется, их сразу раздевают, прежде чем укладывать туда… Болезненные, неприятные, навязчивые мысли шли и шли нескончаемым потоком.

«Можно я усну и проснусь завтра и это окажется сон?», – вдруг оборвала она себя посреди этого безумия.

«Моя бедная девочка», – произнес кто-то в ее голове. С ней такое бывало часто – снова кто-то разговаривал с ней с помощью мыслей, телепатически.

Сауина повернула голову вбок, к окну. На фоне светлого проема окна, не задёрнутого шторами, был чей-то силуэт. Черная мужская фигура, напоминавшая отца. Да, это был папа. Он стоял лицом к ней, но лица, как и всей передней части фигуры видно не было, свет полной луны падал ему в спину.

Тетки обе храпели, негромко, но так, что было понятно – спят крепко. Мозг Сауины, одурманенный изрядной дозой успокоительного вдруг зачудил, и она так же, мысленно обратилась к силуэту: «Папа, ты вернулся?».

«Нет, родная».

«Мне так тебя не хватает», – сказала Сауина и беззвучно заплакала.

Была пауза, но Сауина чувствовала, что отец жалеет ее, как родной любящий человек. Эмоции между ними нельзя было выразить словами, они разрывали сердце.

«Вы все оставили меня», – мысленно произнесла она с обидой и заплакала еще горше. Одна из теток заворочалась. Сауина замерла, быстро утерла ладонью глаза и перевела взгляд на родственницу, лежавшую рядом с ее кроватью на матрасе. Тетка затихла, потом вновь мерно засопела.

Когда через пару секунд Сауина опять обернулась к окну, там никого уже не было.

Впечатленная появлением отца, она принялась вспоминать всех родственников, кто когда-либо к ней являлся хотя бы раз. Дедушка, бабушка, тетя – молодая сестренка отца, умершая от гриппа, какая-то очень пожилая женщина в старинном одеянии, о которой она никогда не слышала в семье. Она тоже была ее бабкой – древней-предревней, много старше, чем прапрабабка.

Чаще всего они являлись во снах, но нередко и наяву. Это началось, когда Сауина была еще совсем маленькой, до рождения Адины.

Одна бабушка с гладкими черными волосами, слегка выглядывавшими из-под неизменного белого платка на голове, одно время приходила к ней почти каждый день. Садилась на кровать в ее комнате и присматривала за девочкой. Сауина играла, рисовала, иногда шла к окну, чтобы залезть на подоконник и выглянуть во двор с десятого этажа – там же было интересно. Но это ей никогда не удавалось. Та бабушка тоже подходила к окну и ласково качая головой, давала понять Сауине, что этого делать нельзя.

Сауина очень привыкла к ней и когда та перестала появляться, долго выпытывала у мамы с папой, куда делась «бабушка в белом платке». Родители ничего не поняли, но не стали выяснять подробности, а просто решили, что ребенок у них с фантазией. «Такое бывает. И нет причин волноваться, если во всем остальном ребенок здоровый, развитый, активный», – сказала их педиатр. Ее словам родители доверяли больше, чем трехлетней дочке, оттого, рассказам девочки не придали значения.

Временами они все надолго пропадали. Потом снова приходили: то реже, то чаще. Кто-то появившись раз, почти всегда был рядом. Сауина с этим свыклась. Своих она всех узнавала каким-то неведомым чутьем и не боялась. Но иногда появлялись чужие.

Как-то на дне рождения своего одноклассника, которому исполнилось четырнадцать, в тот момент, когда он задувал свечи на торте, а вокруг были только друзья, она увидела молодую женщину за его спиной. Они были внешне похожи. Женщина смотрела на мальчика с любовью и улыбалась. Как позже выяснила Сауина, разглядывая семейные фотографии именинника, это была его покойная мама. Она умерла, когда тому было два года.

Разумеется, Сауина умолчала о том, кого видела. С раннего сознательного возраста она усвоила, что эта ее особенность может создать проблемы. Об этом всегда знали только двое: Адина и Лолик.

Мать считала все это чепухой, фантазией и категорически отрицала реальность всех историй и персонажей. Папа был гибче. Несмотря на свою занятость, он находил время выслушать Сауину и никогда не говорил, что она все выдумала, даже если и не верил всему, что слышал. К тому же, пока он был жив, после той бабушки в платке, визиты на долгое время прекратились.

Дедушка, который отбыл в мир иной, когда Сауине было четыре, пришел к ней спустя три года, накануне смерти своего сына. Сауина не успела об этом ни с кем поделиться. Рано утром неизвестные застрелили отца возле его офиса. Всем было не до нее. Мать билась в истерике, остальные близкие пребывали в шоке и готовились к похоронам.

В день его смерти Сауина поняла, что мертвые приходят не просто так.

6

У следователя был благородный профиль – пока он что-то записывал ручкой на листе бумаги, склонив голову над столом, у Сауины была возможность его разглядеть. Несмотря на молодой вид, (Сауина дала бы ему двадцать два-двадцать три) он выглядел серьезным, опытным и в ее представлении вел себя как настоящий профессионал.

Адилет – так его звали (забавное совпадение имен, если б не печальные обстоятельства знакомства), долго и обстоятельно расспрашивал обо всем, что касалось Адины: какие у них были отношения в семье, как она училась, с кем дружила в школе и во дворе, не замечала ли она чего-то необычного в поведении сестры, не было ли у нее проблем со здоровьем и еще много разных вопросов.

– У нее были секреты от родителей?

– Что вы имеете в виду?

– Чем она с ними делилась? Или наоборот – утаивала?

– Трудно сказать. Она была открытой, ничего ни от кого не утаивала.

– Вы знали, что за два дня до… до этого она пожертвовала крупную сумму приюту для животных?

– Нет, не знала.

– Это не маленькая сумма. Откуда у нее были эти деньги?

– Она копила. А сколько она пожертвовала?

– Почти три тысячи долларов. Для ребенка огромная сумма. Вы считаете, она могла их накопить?

– Ого. Но она была очень экономной. Однажды она так накопила себе на игровой ноутбук.

– И сколько времени она копила?

– Год, полтора.

– Ого. И откуда такие суммы?

– Ей часто дарили деньги на праздники. Она сама всегда просила деньги вместо подарков.

– То есть, накопленные деньги она тратила, покупая себе дорогие вещи?

– Да. Не только себе, она делала подарки мне и остальным.

– Что она, например, дарила вам?

Сауина потянулась к горловине своего свитера, вытянула оттуда висевшую на шее цепочку с кулоном в виде ангелочка и, зажав его двумя пальчиками, показала украшение следователю.

– Это серебро?

– Белое золото. Она подарила его на мое шестнадцатилетие.

Он интересовался, кому она еще делала дорогие подарки. Родителям? Маме – да. Подругам? Нет.

Снова стал расспрашивать об отношениях в семье. Отношения были нормальные, отвечала Сауина. Теплые, дружественные. Если б речь шла о ней, думала она про себя, тогда да – больше подходят прохладные, если не колючие. В случае с Адиной было по-другому. Она была покладистой и послушной, поэтому ее все любили.

– С какого времени вас воспитывает Ален Аскарович?

– Он нас не воспитывает, – сдержанно ответила Сауина.

Взгляд Адилета стал вопросительным.

– Он женился на маме семь лет назад. С тех пор вместе живем.

– То есть, вы не считаете его своим отцом?

Сауина посмотрела выразительно, давая понять, что это какое-то недоразумение.

– Мой отец умер десять лет назад.

– Ваша тетя сказала, что Адина называла Алена Аскаровича папой, это так?

– Ну, так.

– Вы с ним не ладите?

– Нет, у нас все нормально. Просто мы… мало общаемся, на дистанции.

– А с Адиной у них дистанции не было?

Сауина задумалась.

– Я не знаю. Она была… добра с ним. Ну, она со всеми была такой.

Глагол в прошедшем времени, который ей вновь пришлось употребить, резанул Сауину изнутри и у нее на глазах выступили слезы. В тот день Адилет больше не задавал вопросов.

Дело завели по статье «доведение до самоубийства». Но как найти виновного, если у погибшей не было ни врагов, ни проблем? Прекрасные отношения со всеми в школе. Соседям приветливая, доброжелательная, участливая Адина нравилась больше всех из ее семьи. Благополучное близкое окружение, достаток выше среднего. Психическое состояние девочки также не вызывало ни у кого подозрений: она была абсолютно здоровой, жизнерадостной, уравновешенной. У нее были увлечения и цели в жизни. С семи лет, как и старшая сестра, занималась танцами, а еще любила рисовать и планировала после девятого класса поступить в художественный колледж.

Внешне она была привлекательной и очень необычной – белокурой от природы казашкой с зелеными глазами, черты лица у нее были неправильные, но все вместе (глаза, нос, рот, подбородок, скулы) было гармоничным, аккуратным. Хорошенькая – так ее можно было назвать. Еще она могла бы стать моделью: фигурка стройная, точеная и рост позволял. Наверняка, ей многие завидовали. Для кого-то Адина жила жизнью мечты, а она взяла и выбросилась с одиннадцатого этажа. «Что за тупик?», размышлял про себя молодой следователь, – «Где же концы?..».

С другой стороны, чутье говорило ему, что здесь все не просто. Была какая-то веская причина, из-за которой нормальный с виду ребенок пошел на такое. Это был для него вызов, казалось, виновный затаился и ждет, когда стихнет шум, а потом все благополучно для него закончится.

«Разберись, салага», – сказал сам себе Адилет, повторив слова наставника, который два года назад направлял его, еще совсем зеленого дознавателя, по верным и не всегда очевидным следам. Адилет набрался опыта, но понимал, что его недостаточно. Он продолжал усердно тренировать свой пытливый ум, овладевая новыми знаниями, навыками и каждый промах воспринимал серьезно. Дело Адины он отчего-то неосознанно выделял из других своих дел и придавал ему особенное значение.

7

– Может покурить? – поинтересовалась Лолик. Сауина не раздумывала ни секунды. Не то, чтобы она сильно этого хотела, ей просто необходимо было что-то делать, кроме того, чтобы неподвижно сидеть на лавке. Внутри нее снова нарастала тревога, и она боялась, что ей опять захочется вскочить и бежать. Разговаривать она не могла – казалось, нет сил, чтобы молвить хоть слово. Да и не хотелось.

– Пошли отсюда, – угадав ее состояние, предложила Лолик и даже успела привстать со скамьи. Сауина с готовностью вскочила следом.

Незаметные ни для кого, девушки шустро проскочили мимо собравшихся. Вскоре они вышли со двора и свернули за ближайший угол, где не было никого, кроме редких прохожих. Никто из толпы, оставшейся во дворе, не обратил на них внимания. Индифферентный охранник, сидящий в уличной будке, вроде бы, бросил на них ничего не выражающий взгляд, но сразу отвернулся.

На малолюдном пятачке возле соседней многоэтажки, где они остановились, казалось, было легче дышать.

Сауина быстро огляделась по сторонам и стала внимательно осматривать кустики, потрескавшийся старый бордюр, урну и сломанную вандалами деревянную скамейку, точнее, ее остов. Лолик, терпеливо понаблюдав за этим некоторое время, молча указала пальцем туда, куда еще не успел упасть взгляд Сауины. И точно – начатая пачка сигарет оказалась припрятанной именно там, в неприметной ямке между краем бордюра и тем, что осталось от задней ножки скамейки, когда-то крепко вкопанной в землю. Внутри пачки была и зажигалка. Сауина вытащила одну сигарету. Она была тоненькой, дамской, с ментоловым вкусом. Повертев ее пальцами, девушка закурила. Она неспеша затянулась и в первый раз нарочно медленно выпустила дым. В воздухе между ней и Лоликом нарисовалась красивая струйка. Каролина с демонстративным удовлетворением пошевелила ноздрями, определенно, дым ей нравился.

Вообще, до этого дня Сауина не курила никаких сигарет. Ни обычных, ни электронных. Пробовать пробовала, еще в классе восьмом, но ей не понравилось. Она убедилась, что это болезнетворное и ускоряющее смерть занятие, еще и малоприятное. Она думала, что безвозвратно перелистнула страницу с курением, но, оказалось, нет. А когда еще дымить, если не сейчас?

Помнится, в первый раз с непривычки она закашлялась и дым показался ей ядовитым, вызвал отвращение и желание тотчас бросить это глупое дело. Так и произошло. Но в этот раз, все было терпимым – Сауина легко сделала пару затяжек, ей не надо было себя заставлять. Когда душа в аду, физический дискомфорт теряет силу.

У курения странная энергия. Кому-то оно кажется расслабляющим, убирающим напряжение. Но, в конечном счете, его энергия ближе всего к безнадеге и разрушению. Если кто-то считает курение успокаивающим, он прав – то, что приближает конец, то и успокаивает. Где-то рядом было иллюзорное ощущение покоя, и Сауина, как могла, цеплялась за него. Одновременно она, не переставая смолить, со скрытым ужасом разглядывала верхние этажи окружавших их зданий. Первая сигарета быстро сменилась второй, третьей.

Лолик молча наблюдала за подругой. Ей был приятен дым, но она понимала, что Сауина перебарщивает. К тому же, сигареты были чужими, они принадлежали некой Марине – молодая женщина приходила сюда курить тайком от мужа и тут же, под сломанной скамейкой, благополучно прятала свои пачки.

– Пожалуй, на сегодня хватит, – дружелюбно, но твердо произнесла Лолик, глядя в упор на Сауину.

– Если есть в кармане пачка сигарет, значит, все не так уж плохо на сегодняшний день, – неожиданно для себя процитировала Сауина первое, что пришло на ум.

В свете последних событий это прозвучало неуместно, пафосно и глупо. Это было настолько очевидно, что девочки переглянулись и одновременно рассмеялись. Смех был короткий, но искренний. Еще у него был какой-то терапевтический эффект, от которого у Сауины на время исчезла тревога. Хотя, со стороны, конечно, это выглядело странно и дико. Ну и пусть. Сауина прекрасно знала, что всегда была девочкой со странностями, а с появлением в ее жизни Лолика их стало только больше.

Несколько лет назад район, в котором располагался бедный квартал, попал в зону активного внимания властей, в очередной раз озабоченных эффективным решением квартирного вопроса алматинцев. Тогда они решили снести одну часть жилищного сектора с ветхими домами и вместо него построить безликие многоэтажные дома для граждан, годами стоявших в очереди на муниципальное жилье.

Семья Лолика переехала сюда в разгар строительства. Родители Каролины купили по выгодной цене заброшенный участок со старой хибарой неподалеку от возводимых многоэтажек. К этому времени здесь наметились неплохие перспективы джентрификации, связанные с активным развитием инфраструктуры всего района.

Отец Лолика снес ветхую лачугу и в течение короткого срока выстроил на участке добротный двухэтажный коттедж из красного кирпича. Сразу же, как это принято в наших краях, участок обнесли двухметровым каменным забором. Это был первый, более чем приличный дом в этом районе. Соседи вначале показывали на него пальцем, но недолго: вскоре многие участки были распроданы по новым, взлетевшим ценам и заселены другими, более состоятельными людьми.

Материальный контраст все еще где-то сохранялся, но с каждым годом, квартал становился более привлекательным и успел избавиться от нищенского клейма. Теперь он привлекал многих из тех, кто еще два года назад и не посмотрел бы в его сторону. Для Сауины он, наоборот, с каждым днем становился чужим, неузнаваемым. За пару-тройку лет весь район преобразился и, если бы Сауина не наведывалась сюда регулярно все эти годы, она бы не узнала прежние улицы.

С тех пор, как Сауине исполнилось восемь, она почти ежедневно бесцельно слонялась по знакомым улочкам (так казалось со стороны), набирая впечатления, которые помогали заглушать ей неясную внутреннюю тоску. После того, как Сауина благополучно переросла это грустное время, она стала появляться тут гораздо реже. Она могла не заглядывать сюда месяцами, но иногда внутри нее возникал зов, будто о ней вспоминал древний дух-хозяин этого места. И тогда она поддавалась неведомой тяге и спешила туда, где раньше могла находиться без всякого счета времени.

Так случилось и в ее четырнадцатый день рождения. После школы Сауине вдруг приспичило заглянуть в бывший бедный, а теперь просто старый квартал, словно там ее ждало что-то не менее важное, чем праздничный стол, накрытый для нее дома.

День был майский, солнечный. Участок семьи Лолика, огороженный проволокой, уже представлял собой свободный квадрат с ровной землей. Каролина прогуливалась по территории будущего двора в то время, как ее родители, стоявшие поодаль, беседовали о чем-то с прорабом, руководящим строительством их дома.

Сауина в этот момент глазела на участок со стороны улицы, краешком плиссированной юбки слегка задевая натянутую проволоку. Она хорошо помнила отвратительного вида домик, который, казалось, был навечно прилеплен к этой земле и теперь не верила своим глазам, взирая на пустоту в этом месте.

Каролина приблизилась к девочке на несколько шагов и остановилась, разглядывая незнакомку. Она не выглядела как соседская девочка (Лолик немного видела будущих соседей – субъектов полумаргинального типа). За плечами у той был приличный школьный рюкзак, а ее ученическая форма явно была куплена не на дешевой распродаже. Темные волосы были собраны в хвост, а умные черные глаза смотрели на Лолика внимательно и с любопытством. Это было самое удивительное.

Сауина думала о Лолике примерно то же самое. Она сразу поняла, что эта красивая и со вкусом одетая девочка, по виду ее ровесница – не местная.

Набравшись смелости, Лолик подошла ближе и поздоровалась:

– Привет!

– Привет, – отозвалась Сауина.

– Я – Каролина, – представилась Лолик.

– Редкое имя.

– Это еще ничего, а вот мою бабушку зовут Иоланта.

– Ни разу не слышала.

– А тебя как звать?

– Сауина.

– У нас одинаковые окончания. Только мое имя немецкое, а твое…

– Казахское.

– Ты живешь здесь? – спросила Лолик, зная, что ответ будет отрицательным. Сауина мотнула головой.

– Я живу… далековато от сюда, ближе к центру. А тебя как сюда занесло?

– Родители строят тут дом, – Лолик обвела рукой участок: – А еще посадят деревья, цветы, в общем, будет красиво!

– А где вы живете сейчас?

– О, это долгая история. Мы раньше все жили в Астане. Переехали сюда пару месяцев назад и хотели просто купить в Алматы квартиру, но моя бабушка с прибабахами заставила папу взять эту землю, – Лолик понизила голос и искоса глянула в сторону родителей, будто хотела определить, не услышат ли они их диалог. Нет, расстояние было достаточным, чтобы никто ничего не услышал, кроме звуков ветра, гоняющего по асфальту мусор. Тогда она продолжила:

– В общем, мы переехали сюда и пока снимаем квартиру.

Далее Сауина узнала, что кроме любимой (хоть и странной) бабушки Иоланты у Лолика есть младший брат по имени Харальд, которому пять лет, а ей самой – четырнадцать. Сауина, в свою очередь, поведала об Адине и рассказала, что ее папа умер семь лет назад, а мама второй раз вышла замуж.

Девочки поболтали еще какое-то время, потом Сауина сказала, что ей надо идти. Каролина немного огорчилась, но все же сказала, что ей было очень приятно познакомиться и она надеется, что они еще увидятся. Сауине она тоже понравилась. Было в новой знакомой что-то легкое, необычное, но второпях именинница забыла обменяться контактами и вспомнила об этом уже на подходе домой.

8

– Сауина! – уверенно-нейтральным тоном окликнул девушку отчим. Несмотря на интонацию, ему до сих пор принужденно давалось общение с падчерицей. Сауина, стоявшая в одной из кучек родственниц, теснившихся во дворе, повернула к нему голову и уставилась на него вопросительным взглядом. Он небрежно глянул ей в лицо, словно говоря глазами: «Я знаю, что ты не хочешь снисходить до ответа, но мне и не надо», после чего мотнул шеей в сторону своего затонированного автомобиля и, наконец, произнес:

– Мама сидит сзади и зовет тебя, – после паузы добавил: – Она снова плачет.

Сауина кивнула в знак того, что поняла, что ему от нее нужно и проследовала к машине. Ален ненадолго задержался на месте, ровно затем, чтобы на несколько секунд оказаться позади Сауины и привычно вонзить ей в спину тяжелый взгляд, полный неприязни. Он всегда пребывал в некотором напряжении, когда приходилось разговаривать с падчерицей.

Никто не видел этого взгляда, кроме Лолика. Она стояла чуть в отдалении, но лицом к нему, а он, в свойственной ему манере, высокомерно задрав нос, смотрел сквозь нее. Лолику было не привыкать. Она чувствовала себя лишней среди этой толпы и после того, как Сауина, на ходу с ней попрощавшись, направилась к матери, решила здесь не задерживаться.

Они с Аленом чуть не наткнулись друг на друга, когда он вдруг резко дернулся с места, а Каролина в этот момент спокойно проходила мимо него. От неожиданности девочка пугливо отскочила в сторону и тут же затерялась в толпе. Поглощенный своими темными мыслями, мужчина и в этот раз ничего не заметил. Хотя, мог бы – подобные столкновения кратковременно обостряют чувствительность, но видимо, у кого-угодно, но не у таких зацикленных на себе нарциссах, как Ален.

– От тебя пахнет табаком, – укоризненно произнесла мать, не успела Сауина усесться с ней рядом, на заднем сиденье авто.

«Как это может тебя сейчас волновать?..», – хотела тотчас отреагировать девушка, чувствуя внутри себя закипающий мелкий гнев, но сдержалась.

– Тебе кажется, – помедлив, ответила она.

Мать отвернулась к окну, тихо, но достаточно заметно всхлипывая. Она никогда не упускала возможности продемонстрировать, как ей плохо. В эту минуту к машине подошел Ален, открыл переднюю дверцу и уселся на водительское место. Их теперь стало трое в салоне, но Сауина, как всегда, чувствовала себя отделенной от них.

У матери был Ален и была она. Как бы она не изучила мать и как бы к ней не относилась, эмпатию у Сауины было не отнять. А кто теперь остался у нее? Никого, если не считать Лолика. Всем остальным плевать. Особенно матери, на которую она перестала обижаться с тех пор, как умер отец. Найля, вероятно, родилась дефективной, такой и умрет – никогда не узнав, что такое сочувствие и сострадание, вот что давно поняла Сауина. Горькое понимание, однако, не избавляло от ставшего еще более пронзительным ощущения одиночества.

Ален завел двигатель, автомобиль тронулся, мать уткнулась в носовой платочек и продолжила хныкать. Сауина, насколько позволял подголовник сиденья, слегка откинула голову назад и закрыла глаза, чтобы не видеть ни мать боковым зрением, ни отчима спереди. Лучше черная пустота. Жаль, что нельзя на время отключить слух.

Ехали недолго и спустя пятнадцать минут авто остановилось возле ресторана, где после похорон все собрались на поминальный обед. Соблюдая приличия, Сауина держалась возле матери. За трапезой они, как положено, сидели рядом, а по обеим сторонам от них расположились ближайшие родственницы. Ален находился за другим столом, за которым, кроме стариков и самых близких мужчин, восседал мулла. Тот самый, что был на похоронах и олицетворял идеального священнослужителя: степенного, не словоохотливого, умевшего облекать мысли в краткие слова и ненавязчивого в желании проповедовать. Он говорил недолго, но обладал поистине божьим даром утешения и вновь его голос проявил свою гипнотичность во время чтения молитвы за столом. Сауина опять смогла на несколько минут погрузиться в оцепенение и сейчас это было для нее лучшим состоянием из всех.

После того, как обед закончился, гостям раздали целлофановые мешочки, чтобы каждый мог забрать со стола то, что ему нравится из оставшейся еды – такова традиция. Это, как бы, продолжение обряда поминовения и никто никогда от нее не отказывается. Считается, что душа ушедшего человека будет довольна, если позже, у себя дома, участники трапезы доедят всю эту выпечку, фрукты и конфеты.

Сауина дождалась, когда почти все разошлись, сказала матери, что не поедет вместе с ними домой и под благовидным предлогом покинула ресторан с припасенным пакетиком.

В мешочке был стандартный набор: фрукты, конфеты, печенье и сухофрукты. Его она приготовила для «фрау Шиллер», бабушки Лолика, которую никто никогда так не называл, кроме ее внучки. Это было редкое и шутливое обращение. Обычно Лолик звала бабушку «ба», но за глаза та была «фрау Шиллер», а еще «Иолли».

Подруга Лолика собиралась навестить Иоланту, которую она звала просто «тетя Иолли». Сауине казалась, что для чужих людей та слишком молодая, чтобы ее называли бабушкой. Один-единственный раз она обратилась к Иоланте «фрау Шиллер» и этот случай запомнился ей навсегда, хотя, шок, который ему сопутствовал, успел давно испариться.

Девушка долгое время не была в бедном квартале, который перестал быть бедным. Черный автомобиль бесшумно подкатил к воротам коттеджа из красного кирпича. Сауина вышла из такси и подошла к двери рядом с воротами. Постояв пару секунд, девушка нажала кнопку домофона. Мелодичная музыка звонка играла недолго и вскоре послышался щелчок отворяющейся двери. Сауина повернула ручку и вошла внутрь.

Перед ней была знакомая дорожка, ведущая в дом – слегка изогнутая, вымощенная гладким серым камнем, вдоль которой в летнее время росли разноцветные розы с большими лепестками – все как когда-то представляла Лолик.

Сауина бесшумно ступила на аккуратно выложенные идеальные камни и неторопливо двинулась в сторону дома. Ей осталось пройти четверть пути, когда из дверей дома показалась бабушка Лолика и, замерев у порога, осталась на месте встречать девушку. Та ускорила шаг и очутившись перед Иолантой, помедлила всего секунду и тут же, внезапно всхлипнув, припала к груди пожилой женщины, которая с готовностью распростерла заботливые объятия.

– Милая, мне очень жаль, – тихо, с привычной и глухой горечью произнесла Иоланта.

Из глаз Сауины покатились крупные слезы и несколько капелек упало на плечо Иоланты.

– Пойдем, милая, – ласково позвала ее Иоланта, бережно приобнимая и увлекая через распахнутую дверь в глубину дома. Сауина покорно последовала за ней, опустив голову и продолжая едва заметно всхлипывать. Мешочек с фруктами и конфетами нелепо болтался сбоку, свисая с запястья, которое она просунула в петлеобразные ручки пакетика.

Девушка уже бывала в этом доме с приятно обставленными просторными и тихими комнатами. Стены тут были ненавязчивого цвета – однотонные, бледно-серые и бледно-зеленые; в доме было много окон с подходящими по тону портьерами и прозрачными тюлями с вышитыми невесомыми звездами и цветами; старинная мебель, представленная комодами с резными ящиками и огромными зеркалами в широких рамах соседствовала с современными диванами и столами, полы были застелены узорными шелковыми коврами, поглощавшими редкие громкие звуки. Сауина пару раз видела Харальда, которому недавно исполнилось девять – он был удивительным ребенком, чья естественная любознательность почти не создавала шума, и он был таким же спокойным, как весь этот дом.

Последним штрихом красоты и вкуса здесь был огромный породистый кот – с голубой шерсткой, круглой большой головой и изящным ошейником на благородной шее. Каждый раз, когда Сауина его видела, он был где-то рядом: либо восседал на мебельных возвышенностях, либо вальяжно прохаживался по коврам, чередуя грациозные шаги с показом асан из йоги, то, раскинувшись в завидной неге, возлежал везде, где ему вздумается: начиная со столешниц комодов и заканчивая широким прямоугольным пуфиком у входа. Звали кота Ланселот, в честь рыцаря короля Артура. Отзывался он на «Лансика», а когда произносили «Ланселот», снисходительно шевелил ушами, давая понять, что знает, о ком толкуют, но не намерен реагировать на бестолковые человеческие звуки.

Иоланта включила электрический чайник и пока закипала вода, начала вынимать содержимое пакетика и раскладывать по тарелочкам. Сауина уселась за кухонный стол напротив, на маленький диванчик. Она перестала плакать и уже сидела, подперев рукой одну щеку, как в прежние времена. Раньше она обожала сидеть так, слушая Иоланту, которая рассказывала много всяких невероятных вещей, которые для обычных людей показались бы небылицами. В основном, это были воспоминания о прошлом, но для Сауины они все были очень значимыми, оттого, она жадно схватывала каждую фразу Иоланты, на ходу осмысливая все сказанное.

Иногда к ним присоединялась и Лолик. Внучка Иоланты вела себя по-разному: бывало, что почти не слушала бабушку, витая где-то в собственных мыслях, которые могли внезапно захватить ее и унести прочь, но были моменты, когда она, как и Сауина, внимала каждому слову и даже могла ронять едва заметные слезы.

В этот раз они были только вдвоем. Иоланта разлила чай в чашки и уселась за стол. Сауина уже сидела за ним и меланхолично размешивала ложечкой чай, пить который ей совсем не хотелось.

– Попробуйте, – зачем-то сказала она Иоланте, указав глазами на тарелочки. Та прекрасно знала обычай, не нуждалась в подсказках, но согласно кивнула и тут же потянулась за крайней печенюшкой.

– Жаль, что я не успела вас познакомить, – вздохнула Сауина.

Сочувственно взглянув на убитую горем девушку, Иоланта произнесла со странной интонацией, одновременно и грустной, и ободряющей:

– Может быть, мы еще познакомимся.

– Ах, тетя Иолли, если б не вы, я бы, наверно, решила, что уже давно сошла с ума.

– Любишь ты все преувеличивать! – послышался им обеим голос Лолика с легкими нотками обиды.

Сауина, Иоланта и Ланселот, сидевший на подоконнике за серебристой просвечивающей занавеской, втроем повернули головы в сторону говорящей – на пороге с обеспокоенным видом возникла Каролина. Она прошла к свободному стулу за столом и уселась посередине, между бабушкой и подругой. Ланселот, расслабившись, снова развернулся мордой к стене, предоставив желающим возможность лицезреть его слегка приплюснутый аристократичный профиль.

– Даже Лансик перестал обращать на меня внимание. Мне радоваться или как? – буркнула Лолик.

– Тебя больше устраивало, когда он шипел и выпускал когти? – не смогла сдержать иронию Сауина. Иоланта посмотрела на нее, улыбаясь глазами и Сауина поняла, что не сморозила лишнего, а только разрядила ситуацию.

Лолик продолжала делать вид, что ей обидно.

– А каково мне? Это я скоро сойду с ума с вами со всеми!..

Тем не менее, все понимали, что это ненадолго и дуться, в сущности, не на что и не на кого. С таким же успехом можно было обижаться на равнодушие кота.

– Родная, ты всегда забываешь, что нам, как бы сказать… в некотором смысле… повезло и мы продолжаем любить тебя так, будто ничего не изменилось, – мягко обратилась к внучке Иоланта.

Лолик была ранимой, как и многие в ее, так сказать, экстраординарном положении, но все же разум, чувство юмора и доброта никогда ей не отказывали.

– Ладно, ба, ты права. Мы все здесь немного чокнутые и надо к этому относиться нормально. У вас свои сложности, у меня свои. Я все еще не понимаю, что мне делать. Такое чувство, что они просто забыли обо мне, – девушка на секунду вскинула глаза вверх.

– Родная… – встревоженная Иоланта хотела что-то добавить, но Лолик ее опередила:

– Ба, я все знаю. Ты сделала все, чтобы это закончилось. Это уже не в твоих силах. Я не обижаюсь на вас. Просто мне тоже иногда бывает очень грустно.

Каролина Шиллер поставила локоть на стол и опустила голову, прикрыв ладонью глаза. В эту минуту все поняли, что она плачет и не хочет, чтобы они это видели.

9

Ближайшие предки Иоланты Шиллер, а точнее, обе бабки и один дед со стороны отца попали в Казахстан в результате насильственной депортации в 1941 году. Как они выжили – известно одному богу и тем милосердным казахам, которые приютили их вместе с другими соплеменниками, выброшенными посреди холодной степи осенью того страшного года. Несмотря на всеобщий трагизм, бесконечные смерти, болезни, холод, голод и нужду, предки Иоланты выстояли в этой битве за жизнь и вырастили ее родителей, благодаря которым девочка и появилась на свет в конце более благополучных пятидесятых годов прошлого века.

Иоланта родилась в Целинограде – такое название было у Астаны в советское время. В этом городе она прожила всю свою жизнь: получила образование (Иоланта была биологом по профессии), встретила будущего мужа, родила единственного сына, рано овдовела и рано стала бабушкой. Эрик и невестка Кристина сначала подарили женщине чудесную внучку Каролину, а спустя девять лет – не по годам спокойного и мудрого Харальда.

Так выглядели факты в официальной биографии Иоланты. Конечно же, там не было ни слова о тяжелобольном брате-инвалиде, о котором она заботилась с юности и полностью взяла под свою опеку, когда умерла мама. Тогда Иоланте было всего тридцать, у нее уже был Эрик и муж, на которого нельзя было положиться – об этом тоже нигде не было упоминаний.

Однажды супруг Иоланты, любивший жить легко и ярко, не выдержал суровых будней рядом с женой, вечно обремененной бытом и заботой о близких, да и ушел из дома в неизвестном направлении. Где он скитался несколько месяцев – Иоланта могла только гадать. Супруг был не очень востребованным и никому не известным артистом. Горечь от осознания своей ничтожности отравляла его реальность, и он бежал от нее самым простым и известным путем. Для этих целей он порой находил самых невообразимых собутыльников. Малознакомые и ненадежные, они могли только ускорить его путь к беде.

Закончилось все тем, что в один рекордно холодный зимний день (в Астане очень суровый климат) его нашли на улице замерзшего и с небывалым количеством алкоголя в крови. Так пришел конец замужеству Иоланты. Она не могла себе позволить сильно скорбеть, хоть и любила непутевого мужа: не долго-то и будешь оплакивать мертвого, когда от тебя ежеминутно зависит благополучие беззащитных живых.

Пролетели годы, будто кто одним махом перелистнул множество отрывных календарей, и вот, Иоланта схоронила брата, женила сына и стала бабушкой.

Казалось, жизнь налаживается. Эрик, к счастью, пошел не в отца. Трудолюбием и терпением он был похож на мать, но помимо этого, в нем была изобретательность, предпринимательская жилка и упорство. Благодаря этим качествам он стал довольно удачливым предпринимателем, и его семья ни в чем не нуждалась. В Астане у Шиллеров была огромная квартира на левом берегу и все атрибуты безбедной, беззаботной жизни: частная школа для Каролины, дорогая няня для Харальда, помощница по хозяйству для Кристины, водитель для Эрика и приличный отдых заграницей несколько раз в год для всей семьи. Бизнес Эрика успешно развивался и перспективы у семейства были замечательные.

Иоланте сын купил маленькую квартиру на правом берегу, в которой она принимала посетителей. Это были несчастные люди, потерявшие близких, а Иоланта слыла медиумом еще с юности, едва ли не с детства.

Люди часто говорили глупости. Например, кто-нибудь мог заявить на полном серьезе, что это дар божий, а Иоланте повезло быть избранной и цель ее жизни – использовать его во благо людей. Когда она слышала подобное, особенно в молодости, ей хотелось плюнуть от досады и полного непонимания того, о чем толковали эти невежды. Они были правы в одном – она должна была помогать людям, такова была воля сил, которые наградили ее этим «даром». Сама она, скорее, считала его проклятьем, от которого не было никакого избавления. Во второй половине жизни у нее, наконец, появилось что-то вроде смирения, и она больше не роптала по поводу того, что почти всегда рядом с ней обретались мертвецы. Со временем она даже научилась прогонять тех, кто не стремился донести через нее нечто важное живым, а просто докучал ей в силу зловредного характера. То были разные покойники, как и люди. Ведь они все когда-то были живыми.

Все шло хорошо до того рокового осеннего дня. Мертвецы больше не имели привычки беспокоить Иоланту в жилище, где она жила с семьей, теперь они приходили в маленькую квартирку – знали, где женщина не будет сердиться, а примет их, как терпеливый доктор в поликлинике. Дождавшись очереди, передавали что-то своим близким, если те хотели их услышать. Бывали и такие, что зря маялись возле Иоланты – их родным было не до них. Кто-то тонул в своем горе и никого не слышал, кто-то упорствовал в неверии – даже если покойники находили выходы в их сны и прямым текстом вещали что-то важное, те оставались глухими и бездействовали. Душам обычно мало что нужно – только помянуть, да можно еще прибрать могилку. Чаще они хотят о чем-то предупредить живых. Или хотят успокоить – чтобы те не горевали безмерно, ибо чрезмерные слезы живых топят мертвых, не дают им спокойно уйти туда, где им надлежит пребывать в мире и покое.

Тот сентябрьский день перевернул всю жизнь семьи Шиллеров.

Четырнадцатилетняя Каролина Шиллер вышла в обед из школы и направилась домой. На ближайшем оживленном перекрестке исправно работал светофор, а девочка всегда соблюдала правила дорожного движения. Однако, в тот день что-то пошло не так: Каролина выбежала на дорогу на красный свет, а водитель легковушки клялся, что для него был зеленый и потому, он на полном ходу, не сбрасывая скорость, промчался через перекресток.

От сильного удара автомобиля Каролина отлетела в сторону от проезжей части и когда к ней подошли прохожие, то увидели ее на асфальте неподвижную, в луже крови, но она дышала. Люди вызвали скорую, та была поблизости и приехала моментально. Бригада быстро забрала пострадавшую и увезла в больницу, тут же сообщили обо всем близким.

Каролина сразу впала в кому и дальше потянулись часы и дни ожидания.

Когда Иоланта узнала про происшествие с внучкой, она пообещала силам, что, если Каролина выкарабкается, она до конца дней будет благодарной и терпеливой и будет помогать мертвым и живым пуще прежнего. Она была согласна на все, в том числе, в любой миг покинуть этот мир, лишь бы ее любимая девочка осталась жива.

10

Около четырех часов пополудни Сауина вернулась от Иоланты. Двор ее дома, огороженный помпезными коваными решетками, опустел – там больше не было ни намека на кучи людей, которые утром едва сюда вмещались. Сауина быстро оглядела пространство и не заметив в поле зрения ни одной живой души с облегчением зашагала к своему дальнему подъезду.

Тут ее поджидал сюрприз. На лавочке возле подъезда сидели двое: Камила или, как все ее звали, Кама – одноклассница и подруга Адины, а рядом с ней – щупленького вида мальчик, казавшийся младше Камы, но на самом деле он был ее ровесником. Кама была серьезной, несколько меланхоличной девочкой, гораздо более упитанной, чем сидевший рядом с ней товарищ, но назвать ее полной можно было с огромной натяжкой. Тем не менее, Кама испытывала по этому поводу жуткий подростковый комплекс и считала себя «жирной». Несмотря на то, что она была дружелюбной с теми малочисленными людьми, которых она определяла как «своих друзей» или из «своей стаи», ее привычной манерой было смотреть исподлобья, отчего, на первый взгляд она могла показаться хмурой и недовольной.