Читать онлайн Огневой щит Москвы бесплатно

От автора

Рассказать о делах минувших, свидетелем и участником которых ты был, поделиться мыслями о событиях прошлого – законное желание человека, много видевшего и пережившего.

Почти вся моя сознательная жизнь была связана с воинской службой. Начал я ее рядовым бойцом Красной Армии, а закончил генерал-полковником. Во время гражданской войны сражался против частей Колчака и Дутова, позже – против басмачей в горах Памира. На моих глазах проходило становление и совершенствование Советских Вооруженных Сил. Довелось мне участвовать и в Великой Отечественной войне. Сначала я командовал 1-м корпусом ПВО, с 1942 года – Московским фронтом ПВО, а с конца 1944 года – Западным фронтом ПВО.

В этой книге я решил рассказать о наиболее памятных для меня событиях – о противовоздушной обороне Москвы, являющейся одной из славных страниц летописи Великой Отечественной войны.

Безопасность столицы нашего государства всегда была и сейчас является предметом повседневной заботы Центрального Комитета партии, Советского правительства, всего нашего народа. Высокое понимание своего долга, личной ответственности было присуще каждому солдату, сержанту, офицеру войск ПВО. Это помогло им успешно выполнить свою сложную и ответственную задачу.

Невозможно назвать имена всех воинов, чьи героические дела заслуживают доброй памяти. Всенародным признанием заслуг каждого из нас является присвоение Москве высокого звания «город-герой», которого она удостоена за беспримерное мужество и стойкость всех се защитников.

В заключение хотелось бы выразить сердечную признательность товарищам, оказавшим мне большую помощь советами и документами, использованными при написании этой книги.

Глава 1. Дни горячие, предгрозовые

С помощью маршала С. М. Буденного. А комендантом мне стать все же пришлось. Мои новые сослуживцы. Что же такое ПВО? В «подземном замке». Поездка в Костеревский лагерь. «Запломбированный» телефон зазвонил

Осенью 1939 года мне вручили телефонограмму: «Комбригу Журавлеву Д. А. явиться в Главное управление кадров Красной Армии. Распоряжение начальника ГУК комдива Щаденко Е. А.».

Людям военным известно, что означает подобный вызов: выходит, снова собирай чемоданы и отправляйся к новому месту службы. Мне было не привыкать к переездам, но, пожалуй, в этот раз особенно не хотелось оставлять налаженную работу, дружный коллектив.

Рязанское артиллерийское училище, которое я тогда возглавлял, готовило командиров для артиллерии большой мощности. Судя по отзывам из частей, наши воспитанники зарекомендовали себя знающими специалистами. Высокую оценку работе преподавательского состава дал и Маршал Советского Союза С. М. Буденный, побывавший в училище. На одном из совещаний он даже призвал начальников других военно-учебных заведений перенимать опыт рязанцев.

Жаль было уезжать из Рязани и по другой причине. Я активно участвовал в работе областной и городской партийных организаций. Коммунисты города доверили мне вместе с другими товарищами представлять их на XVIII съезде партии. Здесь, в Рязани, я баллотировался в депутаты Верховного Совета Российской Федерации. Но приказ есть приказ, и я выехал в Москву.

В приемной начальника Главного управления кадров Красной Армии было людно. Одновременно со мной на прием было вызвано тринадцать человек. Все командиры дивизий, бригад, и только я – начальник училища.

Вскоре комдив Щаденко стал приглашать прибывших в кабинет. Беседовал с каждым подолгу, и до меня очередь дошла лишь на второй день. Ефим Афанасьевич Щаденко предложил мне занять должность военного коменданта Москвы. Конечно, назначение это было весьма почетным, но мне не хотелось оставлять артиллерию, уходить из училища, с коллективом которого успел сродниться. Я долго отказывался и, исчерпав, казалось, все доводы, сказал:

– Товарищ комдив, ведь я же артиллерист. Мне думается, целесообразнее военным комендантом такого большого и важного гарнизона назначить общевойскового командира…

Но Щаденко продолжал настаивать на своем предложении.

«Защиту» я нашел у маршала Буденного. Он поддержал меня, и на должность коменданта Москвы был назначен полковник В. А. Ревякин. Мог ли я тогда предположить, что комендантом мне стать все же придется, но только – московского неба.

В марте 1941 года, когда мы готовили очередной выпуск курсантов училища, на мое имя вновь пришел вызов. На этот раз приглашал к себе командующий войсками Московского военного округа генерал армии И. В. Тюленев. И опять разговор пошел о назначении на новую должность, теперь уже на должность командира 1-го корпуса противовоздушной обороны, который по положению являлся и начальником ПВО города Москвы.

Пришлось снова отказываться. Ведь корпус ПВО включал помимо зенитных артиллерийских еще и зенитно-пулеметные, прожекторные части, подразделения воздушного наблюдения, оповещения и связи (ВНОС), аэростатов заграждения. Кроме того, начальнику пункта ПВО в оперативном отношении были подчинены части истребительной авиации. Боевую технику, тактику этих родов войск я знал недостаточно. С организацией же противовоздушной обороны пункта был знаком лишь в общих чертах. А ведь здесь речь шла не о каком-нибудь небольшом городе – о столице государства!

Так и не дав согласия на новое назначение, я уехал в Рязань. Вопрос остался открытым, и было ясно, что вернуться к нему придется. Действительно, вскоре меня вызвал Народный комиссар обороны Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко. Семен Константинович принял тепло, подробно рассказал о значении противовоздушной обороны Москвы, предупредил, что это дело ответственное, не скрыл возможных трудностей, напомнил, что международная обстановка обязывает нас всерьез заниматься повышением обороноспособности государства. Я это прекрасно понимал. Из оперативных сводок Генштаба, с которыми мне периодически приходилось знакомиться в училище, было ясно, что обстановка на наших западных границах становится все тревожнее.

Когда в конце беседы нарком спросил, не изменил ли я своего решения, – ответил согласием. Однако возвращался в Рязань с тяжелым сердцем. Хватит ли знаний, опыта для руководства столь большим и весьма специфичным соединением, как корпус ПВО? Впрочем, я полностью и не представлял тогда, какие своеобразные, богато оснащенные техникой войска вверялись мне.

Принимать корпус предстояло от генерал-майора артиллерии Г. Н. Тихонова. Я был хорошо знаком с этим опытным артиллеристом, отличным организатором. В свое время от него же мне пришлось принимать 2-е Ленинградское артиллерийское училище. А вот теперь – корпус ПВО. Г. Н. Тихонова переводили на другой участок работы по его настоятельной просьбе, вызванной состоянием здоровья.

15 мая 1941 года я получил предписание немедленно прибыть в Москву в распоряжение командующего Московской зоной ПВО генерал-майора М. С. Громадина.

Приказ о моем назначении на должность командира 1-го корпуса ПВО состоялся.

Сдать дела заместителю полковнику Б. А. Юсупову не представляло труда. Он находился в курсе всех наших начинаний. Вскоре был подписан акт о приеме и передаче дел, мы пожали друг другу руки, и я уехал в Москву.

С Михаилом Степановичем Громадиным мы были знакомы давно. В 1926 году вместе учились в Киевской высшей артиллерийской школе имени С. С. Каменева. Он – на пулеметном отделении, я – на артиллерийском. Обоим пришлось пройти трудными дорогами гражданской войны. Видимо, воспоминания о тех днях и сближали нас во время учебы в Каменевке (так называли мы между собой военную школу имени красного полководца С. С. Каменева). А потом наши пути надолго разошлись. И вот новая встреча, уже в иных условиях.

Штаб 1-го корпуса ПВО в ту пору помещался в двухэтажном доме на территории Чернышевских казарм. Некогда здесь была гарнизонная церковь. Потом здание переоборудовали. Кабинет командира корпуса находился в самой верхней части дома, там, где раньше, видимо, был купол церкви. Не очень понравился мне и командный пункт корпуса. Оборудован он был довольно примитивно. Но М. С. Громадин успокоил:

– Здесь вам оставаться придется недолго. Заканчивается отделка специального здания. Там же будет и новый командный пункт, который полностью отвечает всем современным требованиям.

С Громадиным у нас сразу установились хорошие, деловые отношения. Он держался просто, ни в коей мере не стараясь подчеркнуть свое положение. Мы часто беседовали с ним о структуре Московской противовоздушной обороны, ее задачах и принципах организации боевой работы.

В первый же день М. С. Громадин познакомил меня с полковым комиссаром Николаем Федоровичем Гритчиным – начальником отдела политической пропаганды корпуса. С ним бок о бок мне довелось работать всю войну. И я должен сказать, что в лице Николая Федоровича всегда находил деятельного помощника и хорошего товарища.

Политработником Николай Федорович стал незадолго до нашей встречи, в конце 1939 года. Тогда Центральный Комитет партии мобилизовал большую группу коммунистов – партийных и советских работников – для укрепления армейских и флотских политорганов. В их числе был и Николай Федорович Гритчин. В свое время он возглавлял одну из районных комсомольских организаций столицы, а потом долгое время был секретарем Фрунзенского райкома партии Москвы.

Гритчину сразу присвоили звание полкового комиссара, но он не производил впечатления человека военного. Однако, обладая большим опытом партийной работы, предельной требовательностью к себе, недюжинным умом, Николай Федорович быстро нашел свое место в армейской среде, сразу же завоевал уважение и авторитет у работников управления корпуса и в войсках.

Уравновешенный, рассудительный, немногословный, он не терял присутствия духа в самой сложной обстановке. В трудные дни напряженных боев с воздушным противником приятно было чувствовать рядом с собой такого надежного помощника и советчика.

Вместе с Громадиным и Гритчиным я знакомился с работниками управления корпуса, командирами частей, политработниками. М. С. Громадин очень хорошо знал людей, отзывался о большинстве из них весьма доброжелательно. Отлично разбирался он и в вопросах боевого применения средств ПВО, ясно представлял себе характер боевых действий при обороне крупного пункта от нападения воздушного противника. Словом, передо мной был зрелый военачальник, а не тот командир-пулеметчик, с которым довелось познакомиться в 1926 году в Каменевке.

Беседы с Громадиным помогли мне быстрее войти в курс дела. Я и не подозревал, что наша военная наука столь детально разработала вопросы противовоздушной обороны крупных административных и промышленных центров. Да это и не удивительно – войска ПВО страны в то время были несколько обособлены. Видимо, в значительной степени это обусловливалось требованиями секретности. Правда, в период предвоенного бурного развития войск ПВО в них направлялось много командиров, инженеров, политработников из полевой артиллерии, пехоты, специальных войск. Среди них у меня было немало знакомых. Но как-то так получалось, что с уходом этих людей в ПВО, я терял их из виду.

Мне пришлось взяться за учебники, усердно знакомиться с директивными документами. До поздней ночи засиживался я над книгами и все больше убеждался, что войска, в которых приходится мне служить, имеют свои, присущие только им особенности, оснащены новейшей по тому времени боевой техникой.

* * *

Становлению и развитию противовоздушной обороны страны Коммунистическая партия и Советское правительство уделяли большое внимание с первых дней рождения нашего государства.

Центральные партийные и советские органы неоднократно решали вопросы организации противовоздушной обороны Петрограда, Москвы и других городов в период гражданской войны. Все эти важнейшие мероприятия были связаны с именем Владимира Ильича Ленина, которого мы по праву считаем основоположником советской военной науки, в том числе и такого ее раздела, как защита тыла страны от воздушного нападения.

В период между первой и второй мировыми войнами бурно развивался новый род войск – авиация. Отсюда и то большое внимание, какое в империалистических государствах уделялось созданию мощной авиационной промышленности.

При этом совершенно четко проявлялась тенденция – отводить главенствующую роль бомбардировочной авиации. Военно-воздушные силы в целом рассматривались как одно из решающих средств в грядущей войне, а воздушный океан – как плацдарм для развертывания главным образом наступательных действий.

Советская военно-теоретическая мысль правильно определила перспективы развития ВВС потенциальных противников нашей страны и связанную с этим угрозу воздушного нападения на тыловые объекты и важные экономические районы государства.

В годы предвоенных пятилеток был заложен фундамент обороноспособности нашего государства. Создание отечественной тяжелой индустрии, коллективизация сельского хозяйства, развитие науки и культуры способствовали росту технической оснащенности, совершенствованию организации всех родов войск, в том числе и Войск противовоздушной обороны.

В 1939 и начале 1941 года создавались новые части и соединения ПВО, устаревшее вооружение и боевая техника заменялись новыми, более совершенными.

Противовоздушной обороне отводилась очень ответственная роль: она должна была в случае войны обеспечить нормальную работу тыла страны, его высокую активность, способность снабжать фронт всем необходимым для ведения напряженных и длительных боевых действий против сильного врага в условиях массового применения авиации. Под прикрытием этого своеобразного щита в начальный период войны должно было проводиться беспрепятственное мобилизационное развертывание Вооруженных Сил и оборонной промышленности. Такие задачи стояли перед противовоздушной обороной Советского Союза.

Естественно, что детально был разработан план противовоздушной обороны Москвы. Он предусматривал, возможность отражения воздушного противника с любого направления, в любое время суток, при разных погодных условиях и разной высоте полета вражеской авиации (от бреющего полета до высоты 10 тыс. метров). В соответствии с этими принципами и были разработаны основные положения плана противовоздушной обороны Москвы.

1. Перед истребителями ПВО ставилась задача уничтожать самолеты противника на расстоянии 150–200 километров от столицы. Для этого вокруг Москвы в радиусе 100–120 километров развертывалась аэродромная сеть.

2. Боевые порядки зенитных артиллерийских частей обеспечивали круговую оборону города. Наибольшая плотность огня предусматривалась в северо-западном, западном и юго-западном направлениях.

3. Боевые действия истребительной авиации и зенитной артиллерии в ночных условиях обеспечивались световыми прожекторными полями. В первую очередь они создавались на наиболее вероятных направлениях нападения авиации противника – к западу и югу от Москвы. Всего было 16 таких полей, каждое глубиной 30–35 километров.

4. Для обороны центра города, его западной и южной окраин от нападения пикирующих и низколетящих самолетов врага предназначались части аэростатов воздушного заграждения.

5. Разведку авиации противника должны были вести части воздушного наблюдения, оповещения и связи (ВНОС), обеспечивая обнаружение неприятеля с рубежа 200–250 километров от Москвы. Радиолокационные станции обнаружения (РУС-1 и РУС-2) развертывались на рубеже Ржев – Вязьма.

6. Предполагалось создать ложные объекты и произвести маскировку важных объектов Москвы.

Знакомясь с теоретическими проблемами организации противовоздушной обороны, я изучал и особенности родов войск, входивших в состав ПВО.

Лучше других родов войск я, конечно, знал зенитную артиллерию. Но и здесь для меня было много нового.

Прежде всего, характер целей. Если «полевикам» и приходилось стрелять по движущимся объектам, то скорость их не превышала 30–40 километров в час. Между тем воздушный противник уже тогда летал со скоростью до 550 километров в час и находился в зоне обстрела всего 2–3 минуты. Такую цель не возьмешь «в вилку», не проведешь по ней предварительную пристрелку. Каждый залп должен быть рассчитан на поражение! Немало и других особенностей было у зенитной артиллерии в отличие от полевой.

Не мог меня не интересовать в тот период и вопрос о новом помещении для командного пункта и штаба корпуса. В начале июня в сопровождении начальника штаба корпуса полковника Михаила Григорьевича Гиршовича я отправился в новое здание, предназначенное для управления корпуса. К тому времени строительство большого, хорошо спроектированного дома в центре города было уже закончено. Шли внутренние отделочные работы. Осматривая многочисленные помещения, я мысленно благодарил проектировщиков, строителей. С признательностью подумал я и о Маршале Советского Союза С. М. Буденном, который очень много внимания уделил этой стройке, будучи командующим Московским военным округом, а затем – заместителем Наркома обороны СССР.

Большое впечатление на меня произвел командный пункт. Находился он здесь же, под домом, на глубине пятидесяти метров.

По левую сторону длинного, ярко освещенного коридора – многочисленные двери. Гиршович открыл одну из них:

– Здесь пункт управления командира корпуса.

Стены обиты бархатом, чтобы приглушать звук, мягкая мебель, отлично продуманное освещение, хорошая вентиляция. Все это вначале показалось мне излишней роскошью. Однако очень скоро я убедился, как облегчили нам выполнение трудных обязанностей розданные здесь удобства.

В середине зала, куда мы с Гиршовичем вошли, помещался большой стол с пультом управления. Пользуясь им, можно было связаться с любой частью, с каждым из начальников родов войск, с городскими организациями и правительственными учреждениями.

Рассказывая мне о назначении различной аппаратуры, М. Г. Гиршович с какой-то таинственностью показал на один из телефонов:

– Этим аппаратом пользоваться запрещено. Он запломбирован. По нему можно говорить только в крайнем случае…

– Ладно, – ответил я, – тут и без него достаточно различных средств связи.

Проектировщики нашего «подземного замка» предусмотрели все до мелочей. Не выходя на поверхность земли, мы могли принять горячий душ, отдохнуть, поесть. В случае недостатка воздуха можно было включить кислородное оборудование.

Как не походил наш КП на тесные казематы руководителей ПВО Берлина, которые мне довелось осматривать в 1945 году, сразу же после разгрома гарнизона немецкой столицы. Пункты управления противовоздушной обороны Берлина находились в тесных помещениях, не обеспечивающих дежурным расчетам элементарных удобств. Признаться, мы были удивлены. Ведь в гитлеровских войсках штабы и командные пункты всегда оборудовались добротно. Но оказалось, что противовоздушной обороне в Германии вообще не повезло. Хвастливое заявление Геринга о том, что на рейх не упадет ни одной бомбы, принималось всерьез.

…Мы долго ходили по комнатам нашего КП. Слева от зала, где размещался пункт управления командира корпуса, находилась комната оперативной группы начальника зенитной артиллерии, справа – командира 6-го авиационного корпуса. В этом было нечто символическое: старший авиационный начальник являлся правой рукой командира корпуса ПВО, а начальник зенитной артиллерии – его левой рукой.

Верхний этаж КП занимал главный пост ВНОС. Там хозяйничал со своими подчиненными начальник службы воздушного наблюдения, оповещения и связи полковник А. Н. Глазер. Рядом находилась оперативная группа прожектористов, возглавляемая начальником прожекторной службы полковником Б. В. Сарбуновым, и некоторые другие службы.

А потом свое огромное заведование показывал мне начальник командного пункта инженер-полковник Н. А. Захаров, человек обширнейших знаний и предельной добросовестности. Он рассказал, что в специальном помещении смонтирована достаточно мощная электростанция для обеспечения нужд командного пункта на случай аварии городской сети. Замечу кстати, что на протяжении всей войны включать ее приходилось только для проверки. Московская энергосистема работала бесперебойно, также как водопровод и канализация – словом, все коммунальное хозяйство большого города.

Возвращаясь в старое помещение штаба, я чувствовал огромное удовлетворение: Московской противовоздушной обороне придается действительно большое значение, если с такой заботой относятся к ее нуждам.

Через несколько дней я решил выехать в лагеря для знакомства с войсками. Там в ту пору находилась основная часть зенитной артиллерии, зенитно-пулеметных и прожекторных подразделений. Отправился я в лагерь вместе с начальником артиллерии корпуса полковником Л. Г. Лавриновичем.

Путь был неблизкий – 140 километров. Но время пролетело быстро. Всю дорогу Лавринович с увлечением рассказывал мне о том, как в частях учатся уничтожать воздушные цели первым залпом, первыми очередями, разъяснял, в чем секрет успеха.

Мы проезжали мимо сосновых и березовых перелесков, зеленеющих лугов, тихих речушек. Свернув с шоссе на проселочную дорогу, помчались вдоль берега реки и вскоре прибыли в лагерь. Строгий воинский порядок, отличная организация занятий и стрельб, хорошо налаженный быт красноармейцев и командного состава радовали сердце. Конечно, не ускользнули от нас и некоторые недостатки. Разумеется, я ревниво сравнивал организацию службы здесь и в родном Рязанском училище, понимая, конечно, что условия слишком разные.

Жизнь в лагере шла по строго намеченному плану. Повсюду в тени могучих сосен были оборудованы летние классы. Здесь проводились занятия по теории стрельбы, изучались уставы, шла политическая учеба. А в артиллерийском парке, что раскинулся на несколько километров вдоль реки, непрерывно клацали затворы десятков орудий, поднимались в зенит и опускались вниз длинные пушечные стволы, сверкали на солнце гильзы учебных снарядов.

Когда в какой-нибудь батарее проводилась тренировка на слаживание, с ее позиции доносились доклады, номера, считывавшие величину установки трубки, выкрикивали данные, басисто гудели ревуны орудий, подавалось множество различных команд и докладов об их исполнении. В этом многоголосом хоре мне нелегко было сразу разобраться. Я испытующе посматривал на Лавриновича. Тот довольно прищуривался. Значит, все в порядке.

Вскоре и я стал легко ориентироваться в происходящем. Стрельбы на полигоне проводились круглые сутки. Днем здесь преимущественно вели огонь расчеты счетверенных пулеметных установок и 37-мм зенитных орудий. Они стреляли по матерчатому конусу, который буксировался самолетом. После того как заканчивали стрельбу несколько пулеметных расчетов, экипаж самолета-буксировщика сбрасывал конус, и начинался подсчет пробоин. Отличить «свои» пробоины от попаданий соседей наводчикам было нетрудно: пули каждого расчета имели свой цвет, и потому на краях пробоин в конусе оставались следы различной краски.

Артиллерия среднего калибра также вела огонь по конусу, но чаще всего ночью, когда мишень освещалась лучом прожектора. Нужно сказать, что на изготовление конусов, или рукавов, как их называли авиаторы, приходилось расходовать немало средств. После каждого захода самолета-буксировщика мишень превращалась в решето. А были и такие наводчики-виртуозы, что, на горе авиаторам, умудрялись перебивать пулями и трос, которым буксировался конус. Практика, полученная на полигоне нашими зенитчиками, помогла им впоследствии уверенно поражать и реальные цели – вражеские самолеты.

В программу подготовки подразделений зенитной артиллерии были включены и специальные стрельбы: по пикирующему самолету, по снижающимся парашютистам, по штурмовикам, по наземным целям прямой наводкой и с закрытых позиций. Знакомясь с боевой учебой на полигоне, я обратил внимание, что к отработке этих упражнений иные командиры относятся как к делу второстепенному. Некоторые из них имели весьма смутное представление о том, как вести огонь по ненаблюдаемой наземной цели, а многие расчеты были слабо подготовлены к борьбе с движущимися танками.

Зная хорошо эти виды стрельб, я рассказывал о них командирам, требовал, чтобы каждая батарея была готова к выполнению таких задач.

Конечно, я не мог тогда предвидеть, что очень скоро нашим зенитчикам пригодятся эти навыки при отражении танковых атак врага.

Несколько дней, проведенных в лагерях, пролетели незаметно. Подошла суббота, и я заспешил в Москву: на понедельник было назначено штабное учение войск ПВО. К нему следовало подготовиться. Оставив полковника Лавриновича в лагере руководить стрельбами, я отправился в обратный путь.

Столица была особенно оживленной в этот летний субботний день. У школьников и студентов уже начались каникулы, повсюду встречались группы молодежи.

Стоило мне появиться дома, как жена и ребятишки атаковали просьбами съездить куда-нибудь, например, на Сельскохозяйственную выставку.

Мне и самому хотелось побывать там. Хотя я довольно часто прежде наведывался в Москву, но всегда наездами, всегда был ограничен временем. И поэтому знал столицу мало. Решили отправиться на Сельскохозяйственную выставку во второй половине дня, а до этого мне необходимо было заехать в штаб и детально ознакомиться с планом предстоящего учения.

И вот я в своем кабинете. Передо мной карта. По ней изучаю боевой порядок Московской зоны ПВО и 1-го корпуса противовоздушной обороны, район действия их средств. Москва на карте очерчена двумя красными окружностями. Радиус большей из них 120 километров. На таком удалении от столицы должны встречать воздушного противника самолеты-истребители Московской зоны противовоздушной обороны. Вторая окружность – на расстоянии 30–40 километров от центра Москвы. Внутри ее – зона действия наземных средств ПВО: зенитной артиллерии среднего и малого калибра и зенитных пулеметов.

Советская военная наука достаточно детально разработала вопросы защиты тыловых объектов от налетов вражеской авиации. В соответствии с ее выводами противовоздушная оборона строилась на совместном использовании родов войск ПВО и единстве управления ими в бою.

Наибольшие силы и средства ПВО предполагалось сосредоточить в районах объектов, имевших наиболее важное стратегическое значение. При этом войска группировались по принципу круговой обороны, с усилением на наиболее угрожаемом направлении. Предусматривалось тесное взаимодействие всех родов войск ПВО, маневрирование силами и средствами в ходе боевых действий.

С учетом этих важнейших принципов и была организована Московская противовоздушная оборона. Она располагала вполне достаточными силами и средствами, чтобы противостоять сильному воздушному противнику.

В состав 1-го корпуса ПВО входили шесть зенитных артиллерийских полков, имевших на своем вооружении 548 орудий среднего и 28 орудий малого калибра. С ними должны были взаимодействовать подразделения зенитного пулеметного полка, располагавшего 81 счетверенной установкой, иначе говоря – 324 пулеметными стволами[1]. В корпусе имелось также два полка аэростатов воздушного заграждения.

Для предупреждения всех этих средств о налетах воздушного противника вокруг Москвы была развернута сеть наблюдательных постов двух полков ВНОС. Первое кольцо постов наблюдения находилось в 200–250 километрах от Москвы, второе – в 170–180 километрах. Оба кольца соединялись между собой радиальными линиями постов, расположенных в шахматном порядке. На расстоянии 120 километров от столицы проходила граница «сплошного поля наблюдения». Вся эта система, включавшая по штатам военного времени 580 наблюдательных постов, множество взводных, ротных и батальонных пунктов, была связана телефонными линиями или по радио с главным постом ВНОС.

Корпус располагал и техническими средствами обнаружения воздушных целей – радиолокаторами РУС-1, входившими в отдельный радиобатальон. Правда, к началу войны мы имели лишь несколько таких установок. Они вели наблюдение в западном направлении. К сожалению, РУС-1 могли лишь фиксировать появление целей, но не могли определять их координаты.

В состав 1-го корпуса ПВО входили два прожекторных полка, располагавших 318 станциями, находившимися на позициях. Они должны были создавать так называемые световые прожекторные поля для обеспечения боевых действий истребительной авиации ПВО ночью. Конечно, мы не располагали тогда таким количеством прожекторов, чтобы образовать вокруг Москвы сплошное световое поле. Перекрывались лишь районы наиболее вероятных маршрутов неприятельских самолетов, где истребители могли особенно нуждаться в помощи прожектористов.

В зоне действия зенитной артиллерии для обеспечения прицельной стрельбы в ночное время предусматривалось использование прожекторных батальонов, входивших в состав зенитных артиллерийских полков. При этом имелось в виду, что самолеты врага, обнаруженные и взятые в лучи в световых прожекторных полях, если их не удастся сбить истребителям, должны будут передаваться освещенными в световую зону зенитной артиллерии.

Теперь об истребительной авиации. Накануне войны 6-й истребительный авиационный корпус, которым командовал полковник И. Д. Климов, состоял из 11 истребительных авиационных полков – 387 боевых экипажей. К сожалению, из них только 175 экипажей имели самолеты Як-1, МиГ-3, ЛаГГ-3, остальные летали на истребителях И-16 и И-153, имевших относительно низкие боевые качества.

Сформирован корпус был буквально накануне войны, 20 июня 1941 года, на базе двух истребительных авиационных дивизий. Таким образом, полковнику Климову, как и мне, в ходе войны пришлось заниматься слаживанием новых частей и органов управления корпуса. На плечи И. Д. Климова легла вся тяжесть формирования 6-го истребительного авиационного корпуса и руководства его боевой деятельностью при отражении массированных налетов вражеской авиации. Имея большой опыт и знания, Иван Дмитриевич умело командовал крупным соединением.

Деятельную помощь Климову оказывали начальник штаба корпуса полковник И. И. Комаров, начальник отдела политической пропаганды полковой комиссар И. А. Орлов и другие товарищи. Опытными летчиками [19] и прекрасными руководителями были и все командиры полков. 11-м истребительным авиационным полком командовал подполковник Г. А. Когрушев, 16-м – майор Ф. М. Пруцков, 24-м – майор А. М. Степанов, 27-м – подполковник П. К. Демидов, 34-м – майор Л. Г. Рыбкин, 120-м – майор А. С. Писанко, 176-м – майор Г. П. Макаров, 177-м – майор М. И. Королев, 178-м – майор Р. И. Раков, 233-м – майор К. А. Кузьменко и 309-м – подполковник А. Г. Минов.

За месяц службы на новой должности мне удалось более или менее обстоятельно побеседовать с командирами полков, политработниками частей. В лагере был собран весь находившийся там командный и начальствующий состав. Я представился ему и высказал свои пожелания. Там же познакомился я и с воинами многих подразделений.

Конечно, это были лишь мимолетные встречи. Мне еще предстояло изучать своих подчиненных – их запросы, интересы, способности. Ведь в бою я буду руководить этими людьми.

…Я еще и еще раз продумывал возможные варианты решений, которые придется принимать во время учения. Правда, учение предстояло штабное. Но для меня оно означало многое. Я должен был проверить свою способность уверенно ориентироваться в сложной воздушной обстановке, мгновенно оценивать ее и принимать обоснованные решения.

В три часа дня я уехал домой, а вскоре вместе с семьей был уже на выставке. Мы не спеша бродили по павильонам, не уставая удивляться и восхищаться. Особенно долго я любовался грациозными скакунами и могучими тяжеловозами. Они напомнили мне детство, проведенное в степной Башкирии. Конь был моим верным другом и в боях с басмаческими бандами.

Выставка произвела на нас огромное впечатление. Мы готовы были осматривать ее до ночи, но около одного из павильонов меня нашел адъютант.

– Товарищ генерал, – торопливо доложил он, – вам приказано немедленно явиться на командный пункт.

Я посмотрел на часы: восемнадцать тридцать пять. «Что бы это могло быть? Очевидно, что-то связанное с учениями». На КП оперативный дежурный сообщил:

– Вам нужно позвонить начальнику штаба округа.

Разговор связан с необходимостью вызвать из лагерей несколько подразделений.

Это известие утвердило меня в моем предположении.

Не успел я взяться за телефонную трубку, как на командном пункте появился М. С. Громадин.

– Только что звонил командующий округом, – сказал он. – Приказано вызвать из лагерей и поставить на позиции двадцать процентов из всех имеющихся там войск.

Мы решили, что учение будет проводиться с реальными войсками, и отдали распоряжение связаться с лагерем. «Что ж, наши зенитчики и прожектористы получат хорошую практику в совершении марша по тревоге», – подумалось мне.

Пока я вел переговоры по телефону с Л. Г. Лавриновичем о порядке отбора подразделений для отправки на позиции, а он проверял, какие из батарей уже провели стрельбы, поступило новое распоряжение: вызвать из лагеря не двадцать процентов, а половину всех войск.

– Ну, кому-то не спится, заново переделывают план учений, – ворчал Громадин. – Этак мы поломаем в лагерях весь график стрельб.

И снова связываемся со штабом лагерного сбора. Я представил себе, сколько хлопот у Лавриновича вызвали эти распоряжения, как забегали сейчас по уснувшему лагерю посыльные, как надсадно зазвонили во всех концах телефоны. Ведь нужно по-иному перестраивать четко налаженный распорядок, позаботиться о транспортных средствах, горючем. Шутка ли, сразу половину полков поставить на колеса! Не так-то уж богато у нас с автомобильным парком.

Где-то за полночь поступило еще одно распоряжение: выводить на позиции всю зенитную артиллерию.

Тут уж у нас начался подлинный аврал. Надо было прибегать к самым экстренным мерам, чтобы обеспечить находящиеся в лагерях подразделения тягачами и хотя бы минимальным количеством транспорта. Дело в том, что в наших частях, предназначенных для полустационарного размещения подразделений, и по штатному расписанию не предусматривалось достаточного числа тягачей и машин. А в наличии их обычно было еще меньше.

Все это может показаться странным, если боеготовность наших войск того периода оценивать с позиций сегодняшнего дня. В самом деле, допустимо ли, что подразделения не располагают необходимыми средствами тяги и транспорта, что части противовоздушной обороны – войск постоянной боевой готовности – в большинстве своем находятся в лагерях, а не на огневых позициях? В современных условиях это, безусловно, недопустимо. Но в 1941 году страна еще не могла полностью удовлетворить всех потребностей своих Вооруженных Сил. Вывод же частей в лагеря был вполне оправдан.

Дело в том, что в ту пору ни одна страна не имела таких военно-воздушных сил, которые были бы в состоянии осуществлять внезапные массированные налеты на тыловые пункты противника, удаленные на тысячи километров от государственных границ. При возникновении угрозы воздушного (нападения войска ПВО Москвы могли своевременно изготовиться к отражению налета. Так, собственно, и произошло в 1941 году.

Забот и хлопот с передислокацией войск в ту ночь у нас было много. Мы и не замечали, как летит время. Взглянув на часы, я поразился: было около трех утра. Значит, там, наверху, уже начинает светать, а здесь, в нашем подземелье, об этом напоминают лишь стрелки хронометров.

На душе было как-то тревожно – уж не война ли это? Такой же вопрос я читал в глазах своих подчиненных. Но, разумеется, вслух его никто не задавал.

На командном пункте собрались все, кому положено там быть во время боевой работы. В помещении стало шумно: высказывались предположения о том, как сложится предстоящее учение, звонили командиры частей, докладывая о ходе развертывания подразделений, отдавались различные распоряжения.

В этой деловой суете никто сразу и не обратил внимания на звонок одного из телефонов, стоявших рядом с моим пультом управления. А телефон, помолчав немного, снова зазвонил, длинно и требовательно. Моя рука машинально потянулась к трубке, но вдруг застыла в воздухе. Звонил «запломбированный» телефон.

Секунду помедлив, снял трубку. Далекий взволнованный голос несколько раз повторил:

– Москва, Москва, говорит Минск. Бомбят аэродромы Гродно и Лиды. Вы слышите, Москва?

– Слышу, – ответил я и подумал: «Значит, учение уже началось». Все еще не верилось, что это война.

Пока мы обсуждали полученное сообщение, наносили на карту данные, телефон зазвонил снова.

Говорил оперативный дежурный с командного пункта ПВО Киева:

– Самолеты противника бомбят город. Горит Соломенка.

Почти без паузы раздался еще один звонок:

– Самолеты неизвестной принадлежности сбрасывают торпеды в акваторию Севастопольского порта. Зенитная артиллерия кораблей и береговой обороны ведет по ним огонь.

Сомнений быть не могло – это война.

Вскоре поступило донесение о воздушном нападении на Брест. Почти одновременно М. С. Громадин получил официальное сообщение о вероломном нападении Германии на нашу страну и приказал принимать меры согласно мобилизационному плану.

А «особый» телефон продолжал звонить. Поступило донесение о бомбардировке Вильнюса…

В 4 часа 40 минут утра был отдан приказ о приведении всей системы противовоздушной обороны Москвы в боевую готовность и приняты меры для вызова в части приписного состава.

Глава 2. Боевой приказ отдан

Части готовы к бою. Налет? Нет, учебная тревога. Новые формирования. Выполняем директивы Ставки. Противник ведет разведку. Первые победы. Бомбы падают на ложные объекты. Сталин принимает у нас экзамен

Как только был подписан приказ, в войсках началась напряженная работа по выполнению мобилизационного плана. К тому времени зенитные батареи, прожекторные и пулеметные роты, прибывшие из лагеря, уже заняли огневые позиции, другие подразделения находились в пути, третьи еще ожидали своей очереди. Нужно было ускорить развертывание корпуса. Для этого предстояло скрупулезно уточнить наличие транспортных средств, по мере надобности перераспределять их между частями, организовывать наиболее рациональное использование автомашин и тракторов. Заняться этим я поручил свободным от дежурства работникам штаба. Самое деятельное участие во всех мероприятиях приняли и работники отдела политической пропаганды корпуса под руководством Н. Ф. Гритчина.

Сейчас, восстанавливая в памяти события первых дней войны, перелистывая документы, удивляюсь: «Поразительно, как мы успевали со всем справляться? Ведь в штабе и отделе политической пропаганды корпуса было в то время всего около 80 человек».

После выступления по радио Народного комиссара иностранных дел В. М. Молотова в стране повсеместно прошли короткие митинги. Народ выражал свою непреклонную решимость грудью встать на защиту Родины, дать достойный отпор врагу.

То обстоятельство, что в первых агрессивных актах гитлеровцев против нашей страны участвовали большие силы авиации, заставило нас особенно остро осознать свою роль в обороне государства.

Находясь на командном пункте, я имел возможность довольно точно знать, как продвигаются колонны подразделений, следующие из лагерей к Москве, как оборудуют позиции те, кто уже встал на «точку». К сожалению, не все шло гладко. Хотя мобилизационный план, казалось, предусматривал все, на деле обнаруживались изъяны, и приходилось оперативно вносить коррективы, требовать от подчиненных командиров инициативнее решать возникшие вопросы.

Несмотря на различные трудности и некоторые неполадки, войска корпуса в целом достаточно успешно провели развертывание. К 19 часам 22 июня на позициях в готовности к боевой работе уже находились 102 зенитные артиллерийские батареи и 18 прожекторных рот, входивших в состав зенитных полков. На дальних и ближних подступах к столице развернулось свыше 530 постов воздушного наблюдения, оповещения и связи. Это была уже сила, способная дать отпор воздушному противнику. А еще через сутки, то есть спустя 38 часов после объявления приказа о развертывании, все наземные средства ПВО Москвы были изготовлены к бою.

Проще дело обстояло с авиацией. Части 6-го истребительного авиационного корпуса находились на своих аэродромах, на месте был весь летный и технический состав. Это случилось потому, что 23 июня по плану боевой подготовки предстояло провести учение. Авиационные штабы также были в боевой готовности.

Я не могу, конечно, утверждать, что мы предугадали развитие событий. Однако запланированное учение авиаторов являлось одним из звеньев той большой работы, которая проводилась у нас в целях повышения боеготовности войск.

В первые дни войны командование корпуса обратилось к воинам с воззванием. В нем, в частности, говорилось:

«Партия и правительство возложили на нас, зенитчиков-артиллеристов, вносовцев, аэростатчиков и прожектористов, почетную обязанность, поручив охранять Москву – сердце страны социализма, штаб мировой социалистической революции.

Выполнение этой великой задачи является делом чести, доблести и геройства каждого бойца, командира и политработника нашего соединения…»[2]

В эти дни под Москвой повсюду велись строительные и земляные работы. Зенитные батареи, расчеты прожекторов и звукоулавливателей, постов ВНОС и аэростатов заграждения оборудовали позиции, строили жилье, кухни. Авиаторы сооружали капониры, запасные аэродромы. Развертывались многочисленные командные пункты. Они нуждались в связи, и телефонные линии прокладывались но лесам и полям Подмосковья, а в некоторых местах даже по дну рек. Протяженность кабельных линий связи была огромной. Если бы представилась возможность вытянуть их в одну непрерывную линию, то она опоясала бы весь земной шар по экватору и еще остался бы солидный запас.

Таким образом, все звенья Московской противовоздушной обороны были связаны между собой и с главным командным пунктом, что позволяло управлять сложной системой средств ПВО, быть в курсе всей воздушной и наземной обстановки.

Корпус ПВО, развернутый по штатам военного времени, – это огромный и чрезвычайно расчлененный на обширной территории войсковой организм. Его деятельность немыслима без строжайшей централизации, теснейшего взаимодействия всех больших и малых звеньев. Нечеткость в работе одного из них может привести к бездействию всей системы.

Огромное внимание в войсках противовоздушной обороны уделяется службе времени. Расхождение в показаниях часов не только на минуты, но даже на секунды способно серьезно осложнить взаимодействие. Поэтому с главного командного пункта с первых дней войны по телефону и радио стали периодически передаваться сигналы точного времени для всех командных пунктов, огневых позиций, постов ВНОС и других точек.

По сравнению с предвоенным временем численность личного состава войск корпуса сразу же увеличилась в семь с половиной раз, а количество подразделений – почти вдвое. Обучить и натренировать сразу стольких людей было не так-то просто. Все понимали, что никто не может дать нам гарантии: учитесь спокойно, у вас есть время, боевой работы пока не предвидится. Поэтому вновь прибывших бойцов приходилось обучать по ускоренной программе, тренировать в выполнении лишь самых необходимых приемов боевой работы.

Нужно отдать должное нашим кадровым красноармейцам и младшим командирам, получившим подготовку в мирное время. Они стали костяком вновь сформированных подразделений, прекрасными инструкторами для новичков.

Проверка системы ПВО Москвы, нашей готовности к отражению налетов воздушного противника произошла очень скоро, гораздо раньше, чем мы научились по-настоящему решать боевые задачи.

На исходе вторых суток войны, в 3 часа утра 24 июня, группа наших бомбардировщиков возвращалась с боевого задания на один из подмосковных аэродромов. Они потеряли ориентировку и направились прямо к городу. Наблюдатели многих постов ВНОС в то время еще не имели практики опознавания самолетов по звуку моторов. Не удивительно, что с постов стали поступать самые противоречивые данные. Короче говоря, ситуация создалась сложная. Однако, коль скоро самолеты летели к Москве, было решено открыть по ним огонь.

Безусловно, мы быстро уяснили бы свою ошибку, если бы «заблудившиеся» бомбардировщики развернулись и поторопились выйти из зоны огня. Но летчики не сделали этого, а один из них даже дал пулеметную очередь по беспокоившей его батарее. К счастью, все обошлось благополучно. Для нас же с Громадиным инцидент был исчерпан значительно позже и прошел вовсе не бесследно.

В то время обязанности начальника Главного управления ПВО Красной Армии исполнял генерал-полковник артиллерии Н. Н. Воронов. Он знал состояние дел в корпусе и быстро разобрался в случившемся. Но отчет о происшедшем эпизоде пришлось сделать и заместителю Наркома обороны армейскому комиссару 2 ранга Л. З. Мехлису. Он приказал Н. Н. Воронову и мне срочно явиться к нему. До этого мне не приходилось встречаться с Мехлисом, но довелось слышать о его крутом нраве, о нетерпимости к каким-либо возражениям.

Было раннее утро, когда мы прибыли в приемную замнаркома. Порученец сообщил, что армейский комиссар бреется, придется подождать. Ждать пришлось довольно долго. Наконец нас пригласили в кабинет. Поглаживав свежевыбритый подбородок, Лев Захарович произнес:

– Ночь не спал, а чувствую себя отлично.

Мне показалось, что это укор в мой адрес. Наверное, я выглядел не столь бодрым. Заботы и волнения ночи потребовали много сил. А бриться и принимать ванну просто не было времени.

После небольшой паузы Мехлис обратился уже прямо ко мне:

– Вам что, безразлично по кому стрелять: по немцам или по своим?

Смысл и форма вопроса показались мне очень обидными. Я стал отвечать довольно резко, что и впредь буду отдавать приказы об уничтожении любых самолетов, которые попытаются проникнуть в воздушное пространство Москвы, ибо такое указание имею и так понимаю долг войск ПВО. Меня поддержал Н. Н. Воронов. Он подтвердил, что самолеты действительно шли курсом к центру города.

– Допустить такие полеты авиации, да еще неопознанной, нельзя, – твердо сказал Николай Николаевич.

В самый разгар нашей беседы зазвонил телефон. Тон и выражение лица хозяина кабинета сразу изменились.

– Нет, нет, ничего, – говорил Мехлис, – мы только выясняем некоторые обстоятельства…

Положив трубку, армейский комиссар довольно быстро отпустил нас. Выходя из Наркомата обороны, мы решили, что Мехлису звонил Сталин.

Вернувшись на командный пункт, я застал там М. С. Громадина. Он рассказал, что недавно докладывал И. В. Сталину о ночном эпизоде. Сталин подробно расспросил обо всем, а потом потребовал разобрать со всеми командирами происшедший инцидент и принять меры к тому, чтобы подобные случаи больше не повторялись. В заключение он сказал: «Будем считать это учебной тревогой противовоздушной обороны». Так потом официально и было объявлено в печати.

Это разъяснение оказалось просто необходимым. Ведь москвичи пребывали в полной уверенности, что налетали вражеские самолеты. Многие из них не только слышали стрельбу, но и видели на улицах, во дворах, на территории предприятий многочисленные неразорвавшиеся «бомбы». Дело в том, что до войны наши зенитчики использовали шрапнель. Ею они вели огонь и в ту беспокойную ночь. При стрельбе шрапнельными снарядами убойные элементы разлетаются в воздухе, а стальные стаканы, в которых они находятся, падают на землю. Вот эти стаканы многие и приняли за неразорвавшиеся бомбы. Почти весь день в отделения милиции, в штаб Московского военного округа и военкоматы звонили с фабрик, заводов, домоуправлений с просьбой прислать саперов для обезвреживания обнаруженных «бомб».

Один такой шрапнельный стакан влетел в кабинет генерала П. А. Артемьева – командующего войсками Московского военного округа. Впоследствии он вручил мне этот «трофей» на память, запретив использовать шрапнель для стрельбы в городе. Этот стакан мне потом отникелировали, и он в течение всей войны стоял с карандашами на моем письменном столе, напоминая о тревожной июньской ночи.

Как ни досаден был эпизод с ночной стрельбой, но все же он принес и некоторую пользу. Мы подробнейшим образом проанализировали причины появления неопознанных целей, выявили пробелы в управлении.

Сразу же были приняты меры для установления более тесной оперативной связи со штабами ВВС и дальнебомбардировочной авиации. Мы обстоятельно договорились с ними относительно своевременного оповещения системы ПВО о всех полетах самолетов в Подмосковье, уточнили маршруты. Хотя в условиях войны вылеты самолетов проводились не по заранее установленному расписанию, а высоты полетов и маршруты выдерживать было довольно трудно, эта мера все же помогла, и столь досадные эпизоды больше не повторялись. А ведь с подмосковных аэродромов поднимались различные воздушные корабли. Это были дальние бомбардировщики, которыми командовал полковник А. Е. Голованов, самолеты ВВС, летавшие на бомбежку и штурмовку фронтовых целей, самолеты гражданской авиации и других ведомств. Словом, хлопот с организацией диспетчерской службы и взаимодействия было немало.

Мы с глубокой благодарностью восприняли помощь московских партийных и советских организаций, которые всегда с большим вниманием относились к нашим нуждам. МГК ВКП(б) мобилизовал специально для частей ВНОС 600 коммунистов. Нам помогли обеспечить все посты ВНОС биноклями, часами, альбомами силуэтов своих и вражеских самолетов. Все это делалось под руководством секретаря ЦК и МГК ВКП(б) А. С. Щербакова.

Внимательно относились к нам и в Центральном Комитете партии. Особенно это было заметно по тому, как заботливо подбирались кадры руководящих работников для нашего корпуса. Когда маршала С. М. Буденного назначили на пост главнокомандующего войсками Юго-Западного направления, на должность начальника ПВО он взял с собой полковника Н. Т. Селяха, моего заместителя. Признаться, в хлопотах я не успел ни к кому обратиться с просьбой о замещении вакантной должности. Об этом позаботился Центральный Комитет партии. Вскоре мне позвонили и сказали, что заместителем командира корпуса рекомендуется полковник С. И. Макеев.

Семен Ильич Макеев стал моим заместителем. Вместе с ним мы работали долгое время, и я всегда считал, что выбор Центрального Комитета был сделан очень удачно. С. И. Макеев – отлично подготовленный артиллерист-зенитчик, человек высокой культуры. До назначения к нам он работал в Управлении командующего артиллерией Красной Армии Н. Н. Воронова.

С самого начала войны стали приниматься энергичные меры по перевооружению и увеличению войск корпуса. Нескончаемым потоком к нам поступали новые 85-мм и 37-мм зенитные орудия, зенитно-пулеметные установки, самолеты, прожекторы. Особенно интенсивно этот процесс стал осуществляться после того, как Государственный Комитет Обороны 9 июля 1941 года принял постановление о противовоздушной обороне Москвы, в котором были изложены конкретные меры по увеличению численности войск, боевой техники и совершенствованию организационной структуры ПВО столицы. В том же документе предусматривалось создание городских аварийно-восстановительных формирований местной противовоздушной обороны. Вскоре появились специальные полки по восстановлению дорог, энергетических сооружений и отдельные батальоны по восстановлению других объектов городского хозяйства.

В соответствии с постановлением ГКО от 9 июля 1941 года 6-й истребительный авиационный корпус был усилен еще двумя истребительными авиационными полками: 95-м – командир полковник С. А. Пестов и 208-м – командир майор И. Кибирин. На вооружении этих полков находились двухместные многоцелевые самолеты Пе-3. На них были установлены по две 23-мм пушки и два пулемета, а под плоскостями имелось восемь держателей для реактивных снарядов РС-82 и РС-132. Самолеты обладали скоростью 550 километров в час и дальностью полета 2 тыс. километров. К концу июля мы располагали уже 340 новейшими самолетами МиГ-3, ЛаГГ-3 и Як-1, в то время как 20 июня в корпусе их было всего 175. Число полков в соединении за первый месяц войны возросло до 29[3].

Увеличилось и количество наземных частей ПВО. Мы сформировали два новых полка зенитной артиллерии среднего калибра, три полка зенитной артиллерии малого калибра, два зенитно-пулеметных полка и два зенитно-прожекторных полка. К 22 июля 1941 года в корпусе уже насчитывалось 796 орудий среднего калибра (из них 564 пушки 85-мм и 232 пушки 76,2-мм), 248 орудий малого калибра (37-мм), 336 счетверенных пулеметных установок[4].

Это позволило повысить плотность огня в черте города, в частности над Кремлем, районами вокзалов и другими важными объектами. Значительное количество огневых средств было выделено и для усиления обороны города на наиболее вероятных направлениях налетов вражеской авиации. Система ПВО обеспечивала надежную защиту всей территории Москвы, и, кроме того, выделялись средства для обороны отдельных, наиболее важных объектов, расположенных вне города.

Боевые порядки зенитной артиллерии среднего калибра были развернуты с таким расчетом, чтобы каждое из угрожаемых направлений прикрывал один стоорудийный зенитный артиллерийский полк:

– северное направление – 176-й зенитный артиллерийский полк (командир – майор А. В. Кравцов);

– северо-восточное направление – 250-й зенитный артиллерийский полк (командир – майор Н. С. Никифоров);

– юго-восточное направление – 745-й зенитный артиллерийский полк (командир – майор П. А. Афанасьев);

– южное направление – 329-й зенитный артиллерийский полк (командир – полковник Е. М. Середин);

– юго-западное направление – 193-й зенитный артиллерийский полк (командир – майор М. Г. Кикнадзе);

– северо-западное направление – 251-й зенитный артиллерийский полк (командир – майор Е. А. Райнин);

– центральная группа, защищавшая центр города, – 864-й зенитный артиллерийский полк (командир – подполковник Ф. И. Ковалев).

Все командиры полков были отлично подготовленными офицерами, хорошими организаторами, а П. А. Афанасьев оказался еще и прекрасным хозяйственником.

К этому времени значительно возросло число постов ВНОС, прожекторных станций (с 318 до 618), постов аэростатов воздушного заграждения (со 124 до 303). В последующем из месяца в месяц усиливались все средства обороны города.

При разработке до войны планов противовоздушной обороны Москвы было установлено, что средства 1-го корпуса ПВО должны прикрывать город как единый объект в радиусе 8–10 километров. Организация защиты от воздушного противника важных объектов, не входящих в эту черту, возлагалась на командование Московской зоны ПВО.

Но командующий Московской зоной ПВО генерал-майор М. С. Громадин не располагал ни достаточным аппаратом управления, ни должными средствами для выполнения этих задач. Поэтому нашему корпусу – главной силе в зоне – стали поручать все новые и новые задания. Нас обязали выделить силы и средства для (Обеспечения противовоздушной обороны городов Электросталь и Серпухов, аэродромов истребительной авиации, водонасосных станций за пределами Москвы. Выделили мы орудия и пулеметы для усиления прикрытия Тулы.

А. С. Щербаков попросил нас позаботиться о противовоздушной обороне города Шатура и Подмосковного угольного бассейна. Они снабжали столицу электроэнергией и топливом. Оставить их без прикрытия было нельзя, и наши штабники стали изыскивать для них средства. Позже поступило распоряжение, исходившее непосредственно от Верховного Командования, – прикрыть важнейшие железнодорожные мосты в окрестностях Москвы. Теперь трудно было сказать, где сфера действия 1-го корпуса ПВО, а где – Московской зоны противовоздушной обороны.

Существовавшая в начале войны структура управления Войсками ПВО страны была еще недостаточно совершенной. Истребительная авиация, предназначенная для ПВО, находилась в ведении командования ВВС и только в оперативном отношении подчинялась начальникам противовоздушной обороны пунктов. В двойном подчинении находились и корпуса, дивизии, бригады ПВО. С одной стороны, их деятельностью, планированием боевой подготовки занималось Главное управление ПВО Красной Армии, а с другой – штабы военных округов, на территории которых эти соединения находились.

В ноябре 1941 года эта система была изменена. Государственный Комитет Обороны учредил должность командующего Войсками ПВО территории страны (им стал М. С. Громадин) и его штаб. Некоторые из существовавших ранее зон ПВО были реорганизованы в корпусные и дивизионные районы ПВО, уже не подчинявшиеся командованию военных округов. Правда, истребительная авиация в этот период по-прежнему оставалась лишь в оперативном подчинении начальников ПВО пунктов, и это вызывало немалые трудности.

Наш корпус до реорганизации управления Войсками ПВО страны подчинялся командованию Московского военного округа и входил в Московскую зону ПВО вместе с 6-м истребительным авиационным корпусом, Тульским и Калининским бригадными районами ПВО. Эти соединения составляли немалую часть сил и средств противовоздушной обороны страны.

Все практические вопросы мы решали с командующим Московской зоной ПВО М. С. Громадиным, его начальником штаба генерал-майором артиллерии А. В. Герасимовым. А наиболее важные, принципиальные проблемы противовоздушной обороны Москвы разбирались на самом высоком уровне – в Государственном Комитете Обороны и Генеральном штабе.

Для командования корпуса всегда были открыты двери к секретарю Центрального и Московского городского комитетов партии А. С. Щербакову, председателю Моссовета В. П. Пронину, секретарю Московского обкома ВКП(б) Б. Н. Черноусову и председателю Мособлисполкома П. С. Тарасову. Они всегда внимательно выслушивали нас, охотно помогали.

Вследствие особого положения нашего корпуса нам почти не приходилось обращаться за помощью в Военный совет Московского военного округа и в его штаб. Но так как 1-й корпус ПВО все же был подчинен округу, Военный совет, Политическое управление, штаб МВО считали себя обязанными контролировать нашу деятельность, руководить ею. Мы были признательны командующему округом генерал-лейтенанту П. А. Артемьеву и члену Военного совета бригадному комиссару К. Ф. Телегину за помощь нам советами. Однако для практического решения каких-либо вопросов у штаба округа просто не было возможностей.

Наоборот, командованию округа часто приходилось обращаться за помощью в корпус, так как уже в начале войны в округе почти не осталось других соединений, кроме соединений ПВО. Дело в том, что штаб МВО формировал дивизии, полки, батальоны, оснащал их всем необходимым, но они немедленно передавались фронтам. Приходилось изыскивать резервы для укомплектования новых подразделений. В этой большой и важной работе опорой и базой штаба округа стали части и тылы нашего корпуса.

Уже в первые дни войны, когда мы были поглощены работой по развертыванию системы ПВО, пришла директива о необходимости параллельного формирования противотанковых дивизионов и зенитных артиллерийских полков для противовоздушной обороны войск на фронтах. Мы понимали, как это необходимо: нашей пехоте не давала покоя вражеская авиация, господствовавшая тогда в воздухе. Нужны были средства ПВО, и мы отдавали свою боевую технику.

Особенно жаль было расставаться с новыми 85-мм зенитными орудиями, которые предназначались для защиты Москвы от воздушного противника. Но и с этим приходилось мириться. Дивизионы, вооруженные такими пушками, прекрасно воевали с танками неприятеля. Зенитные бронебойные снаряды, обладавшие высокой начальной скоростью полета, оказались отличным средством борьбы с бронированными машинами врага.

Корпус ПВО выделял из своего состава для вновь сформированных частей кадровых военнослужащих, а взамен принимал новичков.

В эти дни к нам прибыла и большая группа выпускников Рязанского артиллерийского училища. Как родных, встретил я своих бывших воспитанников. Приятно было видеть, какие умелые командиры из них получились. Очень хотелось оставить ребят в корпусе, но по требованию приказа пришлось направить их во вновь формируемые части.

Позже, в декабре 1941 года, я получил письмо от майора А. И. Малофеева. «Товарищ генерал! – писал он. – Наш полк, где почти 40 процентов начсостава Ваши воспитанники-рязанцы, дерется на малоярославецком направлении. Деремся мы неплохо. Выпустили уже 8 тысяч снарядов. И выпустили не напрасно. Семь человек представлено к правительственным наградам. Среди них командир 1-й батареи лейтенант Шершнев, которого Вы, наверное, помните курсантом. Здесь, на фронте, мы убедились, что училище многое нам дало…»

Я и сейчас храню это письмо как дорогую реликвию. Прислали мне и альбом с фотографиями, отображающими боевую деятельность полка. Он сейчас находится в Музее боевой славы Московского военного округа.

Судьба многих бывших воспитанников Рязанского артиллерийского училища мне неизвестна, но уверен, что все они с честью выполнили свой воинский долг.

Инициатива формирования новых частей за счет наших войск исходила, конечно, не от штаба Московского военного округа. Такие решения могли принимать лишь Государственный Комитет Обороны и Ставка Верховного Командования. Так, 17 июля 1941 года мы получили от Ставки срочное задание – сформировать 10 противотанковых полков. На выполнение этой задачи нам дали всего сутки. Корпус выделил из своего состава 200 орудийных расчетов с их техникой, а потом пришлось «заделывать бреши», готовить новое пополнение.

За первое военное полугодие 1-й корпус ПВО сформировал большое число подразделений, в общей сложности – 72 части. Из них только 19 – для пополнения корпуса. Остальные мы передали для прикрытия объектов Московской зоны ПВО и для действующей армии. В этот период из войск корпуса во вновь сформированные части ушло 3905 командиров и политработников и свыше 10000 младших командиров и красноармейцев. Так же дело обстояло и в подразделениях истребительной авиации.

В Москве был создан своеобразный формировочный пункт. Тысячи людей, сотни орудий и пулеметных установок прошли через этот гарнизон перед отправкой на фронт. Там постоянно трудились работники штаба и политотдела корпуса. Огромную работу вели комиссар корпуса Николай Федорович Гритчин и начальник политотдела полковой комиссар Н. А. Петров (16 июля 1941 года отделы политической пропаганды в Красной Армии были реорганизованы в политические отделы и введен институт комиссаров в войсках).

Кроме формирования маршевых полков и дивизионов приходилось срочно выполнять и другие задания. Вдруг поступает распоряжение: немедленно выделить 30 тыс. винтовок для дивизий народного ополчения. На другой день: выслать столько-то автомашин для переброски частей на рубеж обороны. Потом еще и еще: приказания, директивы, распоряжения.

Страна и армия напрягали все силы, чтобы сдержать врага, нанести ему наибольшие потери, измотать в боях и подготовить условия для решительного контрнаступления. Вот и приходилось считать и пересчитывать наши ресурсы, с точностью до одного снаряда учитывать их.