Читать онлайн Сердолик – камень счастья бесплатно

Сердолик – камень счастья и удачи. Если в личной жизни наблюдается темная полоса, ношение сердолика поможет избавиться от одиночества и отношений с неподходящим человеком. Энергетика самоцвета притягивает счастье в личную жизнь.

(Информация с сайта, посвященного натуральным камням)

Глава 1

Алина смотрела в зеркало. Белоснежное свадебное платье, украшенное кружевами и вышивкой, струилось, подчеркивая стройность фигуры. Приобрели платье в дорогом свадебном салоне два месяца назад, а в день свадьбы выяснилось, что платье стало великовато, его полностью утянули, и спас только купленный на всякий случай пушап.

– Ну, вот, – Лидия довольно осмотрела результат, – всё отлично. Какая же ты у меня, доченька, красавица!

– Мам, я не поеду в загс, – сказано было тихо, но решительно.

– Что значит «не поеду»! Раньше надо было это говорить, когда свадьбу затевали, – мать подсмотрела на Алину, и голос стал мягче. – Ты сейчас просто волнуешься. Это бывает: страшно жизнь менять. Я тоже, когда за твоего отца замуж выходила, знаешь, как волновалась. Тем более, у меня поводы для сомнений были: вдовец, с ребенком. А вот живем двадцать лет душа в душу. Ну, а у тебя для раздумий и сомнений вообще никаких причин нет. Митя прекрасный парень, любит тебя, семья очень обеспеченная…

Алина с серьёзным видом слушала длинный монолог матери, лишь один раз едва заметно усмехнулась, услышав «живем двадцать лет душа в душу»: громкие скандалы, упреки, подозрения были неотъемлемой частью семейных отношений её родителей.

– Тебе надо успокоиться, – продолжала мать. – Я пойду посмотрю, где-то у меня корвалол был. Сейчас тебе накапаю.

Лидия вышла из комнаты, и в ту же минуту звякнул телефон – пришло сообщение «Я уже свободен. Жду в 14:00 у метро». Алина раздражённо посмотрела на кружевной подол: куда в этом наряде уйдешь?

Дверь распахнулась, и в комнату заглянула Инна, сводная сестра:

– Приехали! Во двор въезжают. Из окна кухни видно. Четыре машины, – и, оценив нарядную невесту, восхитилась: – Ну, ты прям принцесса!

– Расстегни крючки. У меня не получается, – скомандовала Алина. – Быстрее, мне через двадцать минут надо у метро быть.

– Тебе же сейчас в загс. Митя уже приехал, – Инна хлопала длинными ресницами.

– Какой на фиг загс! Клим вернулся. Скорее давай расстегивай! И дверь запри.

Инна бормотала что-то о безумии, о том, что так нельзя поступать, но при этом послушно помогала невесте снять роскошный кринолин. Инна была старше сестры на три года, но именно Алина всегда была лидером в их дуэте, руководя старшей сестрой.

Из-за двери доносились звонкие голоса Насти и Зули, школьных подруг невесты: «Мы вам нашу красавицу так не отдадим», а в это время Алина, в наскоро натянутых джинсах и футболке, рискуя сорваться, бесстрашно спускалась по пожарной лестнице. Инна закрыла за сестрой окно и зачем-то принялась бережно укладывать свадебное платье в пакет, со страхом глядя на дверь: сейчас войдет Митя, счастливый, взволнованный, войдут его друзья, и ей придётся им сказать, что невеста сбежала, наплевав на жениха, не считаясь с чувствами родных. Инна была готова провалиться на месте, чтобы только не участвовать в предстоящей сцене.

А Алина торопилась к метро. Конечно, дома будет грандиозный скандал, но это когда ещё будет – зато сейчас она увидит Клима, и это самое главное. А Митька с его собачьей преданностью, свадьба, родственники – это было просто так, чтобы отвлечься, чтобы пусть и ненадолго перестать ждать, но всё равно целый год она ждала эту встречу, ради этого убежала с собственной свадьбы. Ждала Клима и дождалась! На секунду в Алине проснулось сожаление, что так подставила всех с этой свадьбой, но вспомнила чей-то интернет-статус «Только об одном можно в жизни жалеть – о том, что ты когда-то так и не рискнул» и успокоилась. Скорее к метро, к машине Клима, скорее почувствовать его сильные руки на своем теле, поймать губами его губы, а потом – будь что будет.

Алине задуманное всегда легко удавалось, все ею любовались: самая красивая девочка в классе, да что там в классе – в школе, и училась на отлично, даже не прикладывая особых усилий, – знания «ловила на лету», и пела великолепно – в караоке всегда дружно аплодировали, а как танцевала! Именно в танце подхватил её Клим прошлой зимой, обнял, прижал, и у Алины голова кругом пошла.

В тот вечер она с одногруппницами праздновала в клубе успешное завершение зимней сессии. Это были первые в их студенческой жизни экзамены, и первокурсницы решили отметить сданные страноведение, языкознание и историю английской литературы в модном «Аллигаторе».

– Посмотри, какой красавчик на тебя пялится, – хихикнула востроносая Маришка, староста группы, – вон, справа у стены сидит.

То, что на неё засмотрелся какой-то парень, Алину нисколько не удивило, равнодушно бросила взгляд направо, и, как пишут в романах, её будто обожгли устремлённые на неё карие глаза. Молодой красивый мужчина пристально смотрел на Алину, а когда их глаза встретились, не улыбнулся, не кивнул и не отвел взгляд, а продолжал рассматривать девушку. Алина отвернулась, но спиной чувствовала: кареглазый продолжает смотреть на неё. А затем они танцевали, и этот красавец прижимал её к себе сильными руками. После танца они жадно целовались в закоулке клуба, потом они продолжили в его машине, и эти поцелуи, голодные и требовательные, окончательно лишили Алину рассудка.

С девственностью она рассталась ещё прошлым летом, исключительно из любопытства, выбор пал на соседа по даче Митю, потому что он был уже студентом и хорошо играл на гитаре. Потом она пожалела, что выбрала Митю: так воспеваемое всей мировой литературой слияние тел никакого впечатления не произвело, а вот Митя стал занудно признаваться в любви и звать замуж, насилу тогда отвязалась. Был ещё уже весенний роман, но он тоже запомнился лишь тем, что с трудом удалось отделаться от быстро надоевшего любовника.

Но в тот январский вечер в машине кареглазого красавца Алина, позабыв обо всем на свете, ощущала только, как с пугающей скоростью росла в ней сила желания. На протяжении вечера не было произнесено ни слова. Мигала весёлыми искорками вывеска над дверью клуба, разбрасывая разноцветные пятна на торпедо автомобиля, и Алина почувствовала, как и от каждой клеточки её кожи отскакивают радостные искорки.

Утром, проснувшись в чужой квартире, Алина вспомнила: она не позвонила домой, не предупредила, что не приедет ночевать, но тут в комнату вошел вчерашний знакомый, явно из душа – капельки воды блестели на мускулистом теле, – и про звонок родителям было забыто напрочь. Вновь ладони Алины скользили по мышцам его спины, охватывали упругие ягодицы, вновь она ощутила, что вот-вот взорвется…

– Мне по делам пора. Я тебе такси сейчас вызову, – новый знакомый потянулся за телефоном. – Давай побыстрее собирайся.

Алина удивленно вскинула брови от такой беспардонности, хотела обидеться, что её буквально выставляют за дверь, но залюбовалась звериной грацией мужчины, с какой он двигался по комнате.

– Телефон свой оставь. Тебя как зовут? – красавец вопросительно посмотрел на Алину, не зная, как обозначить её в телефонной книжке.

Только сейчас Алина сообразила, что она даже не знает имени человека, с которым провела ночь. Она вообще ничего о нём не знает, как и он о ней.

– Такси приехало, – сообщил, вбивая Алинин номер в телефон, небрежно поцеловал, и уже в дверях бросил: – Кстати, меня Климом зовут.

Дома, разумеется, состоялся ожидаемый скандал.

– Мы ночь не спали, отец в полицию ходил, я больницы обзвонила. Как можно было остаться у подруги, не предупредив родных! Разрядился телефон – попросила бы у кого-нибудь, – кричала Лидия.

– Мамулечка, я в следующий раз обязательно именно так и сделаю. А сейчас, извини, я пойду посплю. Очень спать хочется.

К скандалам Алина привыкла с рождения: родители жили недружно, ссоры вспыхивали по любому поводу. Удивить, а тем более устрашить очередным скандалом Алину было невозможно. Вот Инну, старшую сестру, постоянные столкновения родственников пугали. В детстве, услышав разговор на повышенных тонах, она забивалась в дальний угол квартиры и беззвучно плакала, а когда подросла, то при первых признаках ссоры старалась уходить из дома, чтобы не слышать угрозы и оскорбления, которыми щедро обменивались родные.

Мать Инны погибла, когда девочке исполнилось полгода. Оставила дочку с мужем, а сама поспешила в поликлинику к стоматологу – третий день мучила зубная боль. Женщина очень торопилась: дома её ждали любимый муж Славик и крошка Инночка. И дата была особенной – в тот счастливый, как казалось молодой матери, августовский день исполнялось шесть месяцев доченьке и два года их со Славиком счастливой супружеской жизни. Но хотя и спешила, и машин было немного, переходить улицу стала лишь дождавшись зелёного сигнала.

Слава не тревожился, что жена надолго ушла из дома: лечение зубов – процесс небыстрый, может, рентген или ещё какие-то дополнительные процедуры потребовались. Молодой отец покормил дочку, уложил спать, но только девочка уснула, раздался звонок. Слава поморщился (как бы ребёнок не проснулся) и, недовольный, пошёл открывать дверь. На лестничной площадке стояла соседка, дрожащими губами она что-то бормотала, но не разобрать было что, и вдруг зарыдала в голос.

– Тётя Таня, потише, пожалуйста! Инночка спит. Что у Вас случилось? – Слава пытался прекратить эту нелепую сцену, но вдруг из всхлипываний и бормотания вычленил фразу «Наташеньку машина задавила».

– Где Наташа? Её в больницу повезли? – Слава схватил соседку за плечи, затряс.

– Насмерть задавили. Она на зелёный через дорогу переходила, а тут с Первомайской машина выскочила. Я видала. Я из овощного шла. Как я напугалась! Милиция быстро приехала, и скорая. Я им и адрес сказала, и как звать. Тебе, небось, сообщат, а может, и не сообщат. Сейчас порядка нигде нет…

Соседка снова заплакала, всхлипывая, принялась заново передавать подробности, а Слава пытался и не мог её понять: как это – насмерть задавили. Наташка, его любимая, родная, сегодня утром была рядом, спала на его плече, и её короткие русые волосы щекотали ему шею. Слава вспоминал, как смешно за завтраком жена жаловалась, что боится зубных врачей, а он смеялся над её страхом, целовал тонкие красивые пальцы. И вдруг тётя Таня говорит, что Наташки больше нет. Но так не бывает,

– Так не бывает, – вслух тихо повторил Слава. – Это недоразумение.

В состоянии полной отрешенности он вернулся в квартиру и стал мыть посуду. Это занятие он не любил, но Наташке будет приятно, что он перемыл всё, даже кастрюлю. У них сегодня праздничная дата – два года вместе… Тетя Таня ошиблась, она старая, плохо видит, а Наташка сейчас вернётся домой.

В этом состоянии Слава пребывал ещё долго. Быстро задержали виновника трагедии – пьяный в стельку, он скрылся, совершив наезд на пешехода, но в тот же день сам попал в ДТП и лежал в больнице с множественными переломами. Были похороны Наташи, хоронили в закрытом гробу, рыдали родные, друзья, а вдовец не проронил ни слезинки. Слава безучастно слушал соболезнования, это было для него неважно. Важным было вернуться домой, где повсюду находились вещи жены: в прихожей стояли её забавные тапочки с заячьими ушками, на кухне красовалась её чашка в разноцветный горошек, в шкафу висели её платья. Он, к собственному удивлению, не сошел с ума и хорошо понимал, что никогда больше Наташку не увидит, но в квартире он ощущал её присутствие, и не покидала иллюзия, что вот-вот и она сама появится. Мать Славы хотела забрать Инну к себе, но он не отдал дочь, и мать переехала к нему, чтобы первое время помогать справляться с ребёнком. Потом он нашёл приходящую няню, шуструю болтливую старушку. А ещё через год Слава женился.

Лидия Сидорова ничем не напоминала жизнерадостную, смешливую Наташу. Училась Лида в финансовом техникуме, на выходные ездила домой в Можайск, а всю неделю жила у тётки, той самой тёти Тани, что сообщила Славе о гибели жены. Была Лида невзрачна и молчалива, но всегда готова по-соседски выручить – посидеть вечером с Инной, когда няне пора было уходить, а Слава задерживался на работе. А ещё Лида пекла замечательные пироги с капустой. Она угощала ими Славу, наливала ему и себе свежезаваренный чай, усаживалась напротив и молча наблюдала, как Слава ест, а если работал телевизор, то смотрела вместе со Славой интересные ему передачи, не комментируя, не задавая вопросов. Славе было всё равно – скучная безликая девица заходит вечерами, в душу не лезет, безо всяких просьб моет посуду, отдраивая до блеска кастрюли и сковородки, что она есть, что её нет – никакой разницы. Но постепенно Слава привык к присутствию Лиды, её молчаливость воспринималась как достоинство, безликость не отталкивала. Однажды, отметив с коллегами удачно завершенный проект, Слава вернулся домой, поблагодарил Лиду, которая в очередной раз выручила его, подменив торопившуюся по делам няню, и приобнял девушку, пропуская её к дверям. То ли выпитое ударило в голову, то ли Лида неоднозначно прижалась к нему, но оказался Слава с Лидой в постели, где с ужасом обнаружил, что совратил девственницу. Нельзя сказать, что Слава совсем не думал о повторном браке: Инне нужна мать, да и сам он молодой здоровый мужчина. Даже имел на примете двух привлекательных, на его взгляд, девушек – с одной он работал, она была разведена, имела пятилетнего сына и манила обаянием мягкой женственности; вторая, сестра его приятеля, остроумная и эрудированная, излучала энергию творчества, и с ней всегда было интересно общаться. Девушки тоже чувствовали интерес Славы, он понимал это, и серьёзные отношения с одной из них должны были бы вот-вот начаться, но неожиданно для себя он оказался с заурядной Лидой. Потеряв невинность, как она выразилась, всегда молчаливая Лидия разразилась длинным монологом о том, что она опозорена, жизнь её навеки погублена, что не сможет она смотреть в глаза родителям и тётке. Её трагическая речь сопровождалась обильными слезами, и обалдевший Слава, никак не ожидавший от бесцветной соседки такой бури эмоций, поклялся, что женится на ней, лишь бы она перестала рыдать. Впрочем, успокаивал себя Слава, от добра добра не ищут: хозяйственная, добропорядочная жена – об этом многие могут только мечтать. И совсем не обязательно, чтобы семейная жизнь и любовь были в одном флаконе.

Так Лида Сидорова стала Лидией Рождественской, женой молодого, но перспективного веб-дезайнера. Через год родилась Алина, чудесная девочка, темноволосая красавица с огромными, доверчиво-ясными глазами. Дела Славы быстро шли в гору, довольно скоро он открыл своё креативное агентство, бизнес расширялся, становился всё прибыльнее. Была куплена большая квартира в престижном районе, отстраивался новый дом на старом, ещё Славиному прадеду принадлежащем дачном участке, росли дочери… но счастливыми супруги Рождественские себя не ощущали. За короткое время из молчаливой тихушницы Лида превратилась в громкоголосую и требовательную тётку. Она обвиняла мужа в том, что он её не ценит, хотя она идеальная мать, супруга, а ещё незаменимый сотрудник. Лидия, действительно, оказалась великолепным бухгалтером. Окончив техникум, Лида поступила на заочное отделение Академии; её квалификация повышалась одновременно с ростом компании мужа. Она отвечала за финансы агентства Вячеслава Рождественского, умело решая вопросы, связанные с бухгалтерским учетом, и Слава не мог не ценить её профессионализм. И хозяйка она была замечательная: помимо знаменитых пирожков с капустой, с помощью которых когда-то пыталась очаровать Славу, готовила вкуснейшие завтраки, обеды и ужины, в доме царил идеальный порядок, – словом, Лида по праву собой гордилась. И внешне она преобразилась: после родов в ней что-то неуловимо изменилось – она стала женственнее, ушли угловатость, безликость; к тому же Лида научилась следить за собой – в её жизни появились косметолог, массажистка, фитнес-тренер – и хотя Лидию Рождественскую по-прежнему нельзя было назвать ослепительной красоткой, но она производила эффектное впечатление женщины с шармом. Однако Слава, признавая все достоинства жены, чувствовал её чужеродность. Там, где он смеялся, Лида хмурилась, что Слава считал недопустимым, Лида принимала за норму. Конечно, отсутствие любви в семье было Вячеславом компенсировано романтическими отношениями за порогом дома, но увлечения на стороне не мешали ему слыть хорошим семьянином, искренне любить дочерей, заботиться о семейном благополучии.

Лида злилась на мужа, уличала его в неверности, обвиняла в чёрствости, порицала, укоряла, бранилась – словом, считала себя недооцененной и обижаемой супругом. А ещё ей приходилось ежедневно общаться с Инной. Падчерицу она не любила. Нет, Лидия не была злой мачехой из сказок: девочка была сыта, тепло одета, но душой Лида девочку так и не приняла. Вначале Лиде казалось, что этот ребёнок мешает их семейному счастью, напоминая Славе покойную жену, мешает забыть Наталью, которую, сам признавался, очень сильно любил. Спустя время Лида перестала ревновать к прошлому (хватало поводов и в настоящем), но Инна по-прежнему оставалась лишним элементом в такой стройной системе Лидиных жизненных ценностей. Лида падчерицу терпела, успокаивая себя тем, что иным приходится жить с ненавистными свекровями, золовками, ну, а ей досталась Инна.

То, что Лидия неродная мать, Инна узнала уже когда пошла в школу. Играя, сестры зачем-то вытащили из шкафа коробку с документами. С детским любопытством стали рассматривать содержимое. Алина ещё не умела читать, и Инна озвучивала ей красивые названия: «Диплом», «Аттестат», «Свидетельство о рождении». Именно в свидетельстве о рождении прочла Инна впервые имя своей матери. В документе Алины значилась Рождественская Лидия Алексеевна, а вот у Инны была записана какая-то Наталья Владимировна. Вечером за ужином девочка поинтересовалась у родителей, что означает это разночтение в их с Алиной свидетельствах о рождении. Слава замялся, тщательно подбирая слова, но жена его опередила, буднично объяснив Инне, что её мама умерла и Лидия взяла на себя всю заботу о сироте, но всегда надо помнить, что мать не та, что родила, а та, что воспитала. Слава с ужасом слушал жену, представляя, какая буря переживаний должна была подняться в душе у девочки. Но Инна выслушала мачеху на удивление спокойно, могло даже показаться, что эта информация оставила девочку равнодушной. Однако поздно вечером, лёжа в кровати, она долго не могла уснуть и беззвучно, чтобы не разбудить сестру, шевелила губами, рассказывая «настоящей маме» о своих детских заботах и радостях.

Глава 2

На окраине старого дачного посёлка вечерами собиралась молодёжь. Сидели на поваленном дереве, отбиваясь от надоедливых комаров, травили байки, анекдоты, шутили. Сколько себя помнили, каждое лето они проводили в этом посёлке. В начале июня приезжали на дачи, и начиналась летняя жизнь, полная недоступных в городе развлечений, – можно было собраться на опушке леса и строить шалаши-вигвамы, или всем вместе кататься на велосипедах по проселочным дорогам, или на рассвете, пока весь посёлок спит, ловить рыбу, или ходить на заветную поляну за железнодорожной насыпью собирать душистую землянику… В конце августа дачи пустели, все разъезжались по городским квартирам. Наступала осень, за ней – зима: надо было ходить в школу, а после школы делать уроки, успевать на кружки и секции, и лишь изредка вечерами с легкой печалью вдруг вспоминалась летняя вольница.

В городе Инна скучала по даче, по друзьям и особенно по соседу Мите. Инна с Митей дружили с детства, вместе росли, играли, разбивали коленки, устраивая велосипедные гонки, на спор ели кислый крыжовник, всегда вместе ходили на станцию в магазин за мороженым. Даже в компании дачных друзей иногда забывали, что они соседи, называя их братом и сестрой. Митя с Инной и внешне были похожи – высокие, худощавые, светловолосые.

Когда Инна окончила девятый класс, Лидия решила, что дальше в школе девочке делать нечего: «Зачем ребёнку средних способностей идти в одиннадцатый класс? Разумеется, не двоечница, но и звёзд с неба не хватает. Пусть получает востребованную специальность, чтобы в дальнейшем заработать себе на жизнь». Было решено, что Инна пойдет в медицинский колледж: спокойная, аккуратная – она обладала важными для профессии медсестры качествами, к тому же Лидия посчитала, что иметь в семье медработника весьма полезно.

Ребята подрастали – катание на тарзанке и игры в казаков-разбойников сменились вечерними посиделками с пением под гитару. Начались первые юношеские романы, к которым так располагает лето. Тем летом семнадцатилетняя Инна приехала на дачу не школьницей, а студенткой колледжа. Её дачные друзья гуляли свои последние беззаботные школьные каникулы или готовились к поступлению в вузы, а Инна уже работала, побывав санитаркой на практике в больнице. Нельзя сказать, что ей понравилось драить толчки и выносить утки за лежачими больными, но в больнице её попросили, а она не смогла отказаться и согласилась летом ещё пару месяцев поработать на этой не очень почётной, но такой необходимой должности. А тут и вовсе, можно сказать, повезло: главврач, оценив трудолюбие и бесконфликтность девушки, определил Инну санитаркой в оперблок многопрофильного медицинского центра, находившегося на базе той же больницы, поручив делать влажную уборку до и после операций, проводить дезинфекцию оборудования.

Инна работала добросовестно, часто задерживаясь на работе, поэтому на дачу приезжала редко и новости о дачных событиях узнавала от Алины. Та, хоть и была младше, но уверенно заняла место в компании старшей сестры. Именно Алина рассказала Инне, что у Митьки «романтИк» с рыжей Катькой из дома за зелёным забором. Инна не удивилась: Катя – настоящая красавица, стройная, гибкая, с гривой густых огненно-рыжих волос, конечно, Митя обратил на неё внимание, или она на него, ведь Митя, такой остроумный, спортивный, душа компании. И хотя Инна не удивилась, но почему-то ей стало грустно от этой новости. Она не признавалась себе в этом, но весь день ждала, что сосед увидит её через рабицу забора и зайдёт по-дружески поболтать, как было всегда. Ей столько хотелось рассказать ему! Однако Митя не зашёл, хотя Инна весь день провела во дворе, словно специально демонстрируя соседям, что приехала.

Вечером их компания собралась на своем месте – на поляне за посёлком. Данька, худенький, низкорослый, рассказывал, как встречался зимой с красивой девушкой Яной, такой классной, что все пацаны ему завидовали. Но однажды он увидел свою Яну, целующуюся с другим. Он с ней расстался, а Яна страдала, плакала и даже пыталась отравиться, но чудом была спасена. А потом Данька случайно увидел её с сестрой-близнецом и понял, что Яна его не обманывала, просто он перепутал свою девушку с её сестрой, о которой ничего не знал. Даньку слушали с недоверием: трудно было представить, что вокруг лопоухого, похожего на тринадцатилетнего подростка паренька кипели подобные страсти.

– Ну, не гони, – перебила Даню Алина. – Может, это и было, но только не с тобой.

– А ты, малАя, не чирикай, – огрызнулся рассказчик. – Рано ещё тебе взрослые разговоры слушать.

Но Алину поддержали другие ребята, однако обсуждение правдивости истории быстро перешло на вопрос, насколько схожи бывают сёстры.

– Вот про тебя с Инной никто не подумает, что родные, – заметил кто-то из ребят.

– Да, Алинка как Белоснежка из мультика, а Инна, – говорящий запнулся, – другая.

Инна с Алиной сидели на поваленной берёзе, Алина обсуждала с ребятами Данькины приключения, а Инна в разговор не вступала – она ждала Митю. И вот он появился, вернее, не он, а они. Держась за руки, из вечернего сумрака вышли Митя и Катя. Сели с краю, как будто вместе со всеми, а как будто и отдельно. Инна смотрела на Митину руку, лежащую на плече девушки, и чувствовала зависть – ей так захотелось оказаться на Катином месте.

Ранним утром Инна пошла на станцию: ей надо было успеть на работу. Девушка любила это время, когда посёлок ещё спит и кажется, что во всем мире только она одна слышит птичий щебет, чувствует запах свежескошенной травы.

– Доброе утро! Вас подвезти? Карета подана, – рядом с Инной остановил велосипед Митя. Голубые глаза смеются, на красивом лице счастливая улыбка. – Садись, подброшу на станцию.

– Ты куда так рано едешь? – Инна аккуратно села боком на багажник, стараясь не помять юбку.

– Просто катаюсь. Спать не хочется, – в голосе Мити звенела радость.

До станции было меньше километра, Инна сначала держалась за сидение, потом, на повороте обняла велосипедиста. Пальцы почувствовали сильное упругое тело, и так захотелось прижаться к Мите и не отпускать его от себя. У железнодорожной кассы велосипедист затормозил.

– Ещё полчаса до электрички, – Инна не хотела, чтобы Митя уезжал. – Мне на работу к восьми, поэтому на шестичасовой еду.

Инна собиралась ещё рассказать, как она будет добираться от вокзала до больницы, рассказать о своей работе, но Митя, по-прежнему излучая ликование, пожелал ей хорошего дня и уехал.

Было понятно, что у друга в жизни произошло что-то радостное, наверное, это было связано с красивой Катей. От этой догадки стало грустно. Вспомнилось вчерашнее «Алинка как Белоснежка из мультика, а Инна другая». Девушка вздохнула – понятно, что было не сказано: «А Инна другая – серая, посредственная, неприметная».

Пассажиров в электричке ехало немного. Инна специально ездила на этой, шестичасовой, чтобы не толкаться в тамбуре. Девушка заняла свободное место у окна, и вновь погрузилась в размышления о своей женской несостоятельности. Вот Алинке только четырнадцать, а ей уже мальчишки звонят, дежурят под дверью, дарят милые игрушки и цветы. В колледже девчонки делились историями о своих свиданиях, шёпотом рассказывали пикантные подробности. Инна слушала подруг, и ей тоже хотелось встречаться с каким-нибудь парнем, чтобы он ждал её у колледжа после занятий, дарил цветы, писал нежные сообщения. И всегда в её воображение будущий парень был светловолос, голубоглаз, спортивен – словом, похож на Митю.

***

За неделю после поездки на дачу в жизни Инны ничего не произошло, если не считать странных сновидений: по ночам ей снилось, как Митя привозит её на станцию, но не уезжает, а стоит с ней рядом на платформе, и они говорят, говорят, говорят… И хотя не было в этих снах ни поцелуев, ни объятий, Инна просыпалась счастливой и весь день пыталась вспомнить, о чём во сне они говорили, ожидая электричку. Но, как бывает, сновидения таяли, а память возвращала картину вечернего посёлка и Митю с Катей, держащихся за руки.

На дачу тем летом Инна решила больше не ездить, но в понедельник ей позвонила Лидия и велела срочно приезжать:

– У тебя дневная работа с восьми до четырех, так что давай собирайся на дачу. У тёти Насти воспаление тройничного нерва, ей прописали семь дней уколы внутримышечно ставить. Я сказала, что ты будешь делать, иначе ей придётся уезжать с дачи и из-за уколов в такую жару неделю сидеть в Москве.

Соседи по даче Витя Нестеренко и Слава Рождественский дружили давно, мальчишками играли в индейцев и строили песочные города, а став подростками, делились откровениями о девчонках, об удивительном мире, открывавшемся им. И свадьбы друзья играли почти одновременно: волейболист Виктор привез со спортивных соревнований из Омска белокурую красавицу сибирячку Анастасию, а Слава женился на своей однокурснице смешливой и жизнерадостной Наташе. Легко и быстро молодые жены сдружились, и уже не Славка с Витькой, а семьи Рождественских и Нестеренко вместе весело отмечали праздники, летом жарили на даче шашлыки, ходили зимой на лыжах. Спустя два года у Виктора и Насти родился мальчик Митенька, а ещё через полгода в семье Рождественских появилась Инночка. Наташа смеялась: «Я Мите невесту родила». После гибели жены Слава замкнулся, отдалился от друзей, а через год привёз на дачу молчаливую девицу и сообщил: «Знакомьтесь – Лида, моя жена». Лида исподлобья смотрела на соседей и в разговоры не вступала. Настя поддерживала с новой женой Славы добрососедские отношения, но подругами они не стали. Ушли в прошлое совместные поездки, посиделки. Лидия вообще не любила присутствия в доме посторонних людей, а если и приглашала гостей на Дни рождения или иные праздники, то это были люди исключительно нужные, те, что могли помочь в решении каких-либо вопросов. Впрочем, когда строительная компания Виктора Нестеренко стала набирать обороты, Лида, приезжая на дачу, стала приветливо улыбаться соседям и даже пару раз приглашала их на чай, а случайно услышав о предписании врачей делать Анастасии инъекции, тут же предложила свою, вернее Иннину, помощь.

Инна всегда была готова оказаться полезной, и безропотно всю неделю после работы отправлялась на дачу в душном транспорте, а утром поднималась в пять часов, чтобы успеть на шестичасовую электричку. С Митей она ни разу на той неделе не встретилась: всё своё время он проводил с Катей и в родительский дом возвращался за полночь.

Уколы Инна ставила совершенно безболезненно, про таких говорят: «легкая рука». Анастасия была искренне благодарна, предложила деньги, но Инна с возмущением их отвергла:

– Вы что, тётя Настя, меня обижаете! Я же не за деньги, я просто Вам помочь хочу.

– Ну, какая может быть обида, Инночка? Мне, наоборот, хотелось тебе приятное сделать, поблагодарить тебя.

– Выздоравливайте быстрее, вот мне и будет приятно, – Инна широко улыбнулась.

– Вить, посмотри: улыбка точно как у Наташи была, – радостно обратилась Анастасия к вошедшему мужу и осеклась, увидев его строгий взгляд. – Это, Инночка, я про знакомую нашу сказала. Улыбка как у тебя.

– А я подумала, что Вы про мою маму говорите, – прервала Инна оправдания неожиданно смутившейся соседки.

Виктор и Анастасия молча смотрели на девушку.

– А вы мою настоящую маму помните? Я знаю, что моя мама, Рождественская Наталья Владимировна, погибла. Ещё в первом классе я своё свидетельство о рождении случайно нашла, и мне родители всё объяснили.

В тот вечер Инна надолго задержалась у соседей – пила чай со свежесваренным вишневым вареньем и слушала Анастасию.

– Я когда из Омска приехала в Москву, то абсолютно одинокой себя почувствовала: ни знакомых, ни родных. На работу устроилась – все сотрудники возрастные, мне, девчонке, они вообще стариками казались. И тут – Наташа. Мне она родной стала. Ты не представляешь, каким твоя мама удивительным человеком была! Я такой щедрости душевный больше ни у кого не встречала.

– Тётя Настя, а у Вас фотографии моей мамы нет?

– Разумеется, есть. Только все фото не на даче, а в Москве, там фотоальбомы. Тогда не было привычки всё в компьютере хранить, – Анастасия на секунду запнулась. – А что, у отца фотографий Наташи не сохранилось?

– Может, где-то и спрятаны, но мне он никогда не показывал. Он на эту тему не говорит со мной. Только один раз про маму мне сказал, когда я хотела на курсы вождения пойти, что её машина задавила и её родители незадолго до того в автомобильной аварии погибли, поэтому мне от машин надо подальше держаться.

Уже стемнело, когда Инна вернулась домой. Открыв дверь, она услышала перебранку родителей.

– Я тебя насквозь вижу! Мне твоё враньё уже вот где! – Лидия вышла из комнаты громко хлопнула дверью.

– Я тебя тоже насквозь вижу! – выкрикнул Слава вслед ушедшей жене. – Ты меня за дурака не держи!

Инна тихо подошла к отцу:

– Всё ссоритесь, – грустно констатировала дочь.

– Хотел же в Москве ночевать остаться, а вот черт дёрнул к семье на дачу поехать, – пробурчал Слава с досадой.

– Пап, мне с тобой поговорить надо. Я сейчас у тёти Насти Нестеренко была.

– Да, мне мама говорила, что ты к Нестеренко ходишь уколы делать.

– Вот, я про маму узнать хочу, про мою родную маму. Я знаю: ты про неё не любишь говорить, но тётя Настя мне сказала, что она к своей подруге на кладбище в октябре в День её рождения ездит, и ты тоже там бываешь. А почему ты меня никогда с собой не берешь?

– Дочь, я не думаю, что это нужно. У тебя есть мама, которая хотя тебя и не родила, но воспитала. И ей было бы неприятно, что ты считаешь её неродной. Она, вообще, ревнует меня к прошлому.

– Папа, она тебя ревнует и к прошлому, и к настоящему, и к будущему. Ты, когда поедешь на кладбище, меня с собой обязательно возьми.

Вернулась с гулянья Алина – глаза сияют, щеки горят – увидела Инну, обрадовалась:

– Я думала: ты уже спишь. Пойдём, что тебе расскажу.

– А мне ничего рассказать не хочешь? – отец с улыбкой смотрел на младшую красавицу дочь.

– Папочка, я тебе расскажу, что ты лучший папка на свете! – Алина обняла отца, поцеловала и отправилась на кухню, крикнув оттуда: – Инн, ну, иди сюда.

– Давай этот разговор пока оставим, – отец грустно посмотрел на старшую дочь. – Ты завтра во сколько в Москву поедешь?

– Рано, в шесть часов.

– Давай-ка я тебя отвезу.

Инна кивнула, хотя знала, что отец вряд ли проснется так рано: он уезжал с дачи не раньше одиннадцати, когда поток машин редел. Так и оказалось. Инна встала в пять утра и тихо, чтобы не разбудить никого, позавтракала и пошла на станцию.

Глава 3

Город был засыпан снегом. Лёгкие белые хлопья, плавно вальсируя, ложились к ногам прохожих, украшали ветви деревьев, одевали крыши домов. В такое время приятно гулять по белоснежным улицам и чувствовать, как снежинки нежно садятся на волосы и лицо. Но так же приятно и в тёплой квартире, наблюдая танец зимы за окном, заниматься чем-то неспешным, приносящим удовольствие.

Комнату, которую по привычке называли детской, украшали огромные зеркала платяного шкафа, белоснежный письменный стол со множеством выдвижных ящиков и широкая кровать – олицетворение уюта и спокойного сна. Теперь это была комната Алины, а Инна была переселена в соседнюю, поменьше. Но сёстры по привычке сидели вместе в их бывшей общей комнате: Алина что-то разглядывала на мониторе компьютера, Инна выписывала из анатомического атласа в тетрадь латинские названия частей тела.

– Зачем тебе это надо? – Алина через плечо заглянула к Инне в тетрадь. – Ты ведь это уже всё и так знаешь.

– Я себя ещё раз проверяю. Анатомию на первом курсе проходили, вот хочу к госам повторить.

– А тебя всё это спрашивать будут?

– Нет, я просто так повторяю, для себя.

– Делать тебе нечего, – Алина фыркнула. – Лучше скажи, ты придумала, где будешь своё девятнадцатилетние отмечать?

– Где-нибудь в кафе с Викой и Ритой посидим. Ну, и с тобой, конечно.

– Я знала, что организация праздников – это не твоё. Но не до такой же степени, – шестнадцатилетняя Алина смотрела свысока на старшую сестру.

– А что ты предлагаешь?

– Ищем нестандартный квест, пейнтбол, боулинг – словом, праздник должен запомниться. А на выходные всей компанией на дачу. Кстати, я с Максом буду, и надо ещё френдов позвать.

– У Вики парень есть, а Рита со своим рассталась недавно, про меня ты знаешь.

– Знаю, – вздохнула Алина. – Насчёт Риты твоей подумаю, а тебе Митю Нестеренко подгоним. Катька его рыжая в Англию учиться улетела, так что он нам подходит.

– Нет-нет, не надо, – испугалась Инна. Она была уверена, что Митя, конечно, откажется, и это будет хотя и ожидаемо, но неприятно.

До семнадцати лет они с Митей были «не разлей водой», а потом Митя как-то резко отдалился, потеряв к Инне всякий интерес. Два лета подряд он кивал ей, заметив через рабицу забора, и бросал несколько ничего не значащих фраз-приветствий при встрече. Инна понимала: у Мити появились по-настоящему интересные друзья в главном вузе страны – МГУ, студентом которого он стал; у него любовь – красавица Катя, ради которой он и приезжал теперь в дачный посёлок. Но всё равно Инне было обидно, что в одночасье для Мити она из подруги превратилась в просто соседку.

– Чего не надо? – Алина уже приняла решение, и остановить её было невозможно. – Завтра у родителей телефон Нестеренко-отца возьму. Через него Митьку и позовём.

– Алин, а откуда ты знаешь, что Катя в Англию уехала?

– Не помню. Кто-то из тусы сказал.

Алина и в Москве перезванивалась с дачными приятелями, куда-то ездила со школьными друзьями, встречалась с очередным поклонником – одноклассником Максимом, собиралась через год закончить школу с медалью, занималась с репетиторами, готовясь в иняз, – и всё легко успевала, на всё хватало времени. Инна восхищалась младшей сестрой, гордилась ею и с радостной готовностью выполняла все Алинины желания. Так было и на этот раз: День рождения Инна хотела провести без лишних заморочек, просто посидеть с подружками в кафе, поболтать, посмеяться. Но Алина потребовала спецэффектов, и Инна не могла ей в этом отказать. Но запланированный размах трехдневного праздника пришлось ужать – родители, проявив редкое для них единодушие, запретили отмечать День рождения на даче.

– Никаких ночёвок! – решительно заявил Слава.

– Можете своих друзей к ресторан пригласить, в клуб или куда вы там ходите. И этого будет вполне достаточно, – поддержала мужа Лидия.

– Ну, пожалуйста! Я уже всем пообещала, что мы за город поедем, будем на санках кататься, в снежки играть, – защебетала Алина. – Инн, скажи, что всё нормально будет.

– У Инны, может быть, всё нормально и будет, а вот тебе с твоей кипучей энергией пока лучше дома ночевать, – перебил Слава дочь.

Итак, многодневный праздник был ограничен боулингом. Алина своё слово сдержала: пригласила на День рождения сестры дачных приятелей Митю и Даньку.

Утром двадцать шестого февраля Инне позвонила Анастасия:

– Инночка, девочка наша дорогая, с Днём рождения! Здоровья, счастья, любви большой и чистой!

– Спасибо, тётя Настя, большое!

– Инночка, к тебе на День рождения Митя собирается. Я с ним тебе подарочек передам. Надеюсь, что понравится, – звенел в трубке высокий голос.

– Спасибо, тётя Настя!

– И ещё, – голос Анастасии стал чуть приглушённее, – я там ещё тебе маленькую коробочку положила с сердечком из сердолика, так это мамы твоей кулончик. Она его мне подарила, не просто подарила, а с себя сняла. Увидела, что мне понравился, и отдала. Я отказывалась, а Наташа ни в какую: «Бери, я же вижу, что тебе нравится». Такая была редкая душа!

– Зачем же Вы мне отдаёте? Это же Вам сделан был подарок.

– Инночка, я подумала, что маме твоей было бы приятно, что её сердоликовое сердечко у тебя. Тебе от мамы ничего не осталось, пусть хоть оно у тебя будет.

Понятно, что у Анастасии, предпочитавшей в последние годы бриллианты сложной огранки, раритеты от Шопара, недорогое украшение завалялось среди старых, ненужных цацок, и передавала она его Инне без всякого сожаления. Но девушка была искренне обрадована – у неё будет мамина вещь! О маме у неё не было никаких воспоминаний: слишком рано осиротела – только фото, которое Инна взяла у Анастасии, показало ей маму. Два года назад соседка привезла на дачу из Москвы, как и обещала Инне, ворох фотографий. Снимки любительские – новогоднее застолье, шашлыки, черноморский пляж. И везде мама смеётся, глаза весёлые, на щеках ямочки.

– Наташа хохотушка была. Смешливая, заводная. А какая добрая! – вспоминала Анастасия подругу, показывая фотографии.

Инна внимательно рассматривала фото. Её воображение рисовало погибшую мать похожей на Богородицу с иконы – строгий лик, мудрый взгляд. А на всех фотографиях смеялась курносая, круглолицая девчонка, жмурила от смеха глаза, смешно морщила нос.

– Тетя Настя, Вы мне это фото можете дать? – девушка протянула снимок, где Анастасия и Наташа сидят в лодке на знакомом Инне с детства пруду. Анастасия, молодая и умопомрачительно красивая, поправляет растрепавшиеся на ветру волосы, а Наташа, запрокинув голову, смеётся так заразительно-искренне, что, только глядя на фото, нельзя не улыбнуться.

– Бери, конечно. Бери какие хочешь, – Анастасия протянула снимки. – Неужели твой отец ни одной фотографии не сохранил?

– Не знаю. Обещал осенью на кладбище к маме взять. Сказал, покажет, где она со своими родителями похоронена, – Инна на секунду замолчала. – Тётя Настя, мне кажется, что ему до сих пор больно про маму вспоминать.

– Где могила, и я могу тебе показать, – задумчиво сказала Анастасия, – а вот где твой отец от Лиды фото Наташины прячет – это вопрос. Я уверена, что он и сейчас по ней скучает, поэтому и не разговаривает с тобой на эту тему, не хочет раны бередить, боли боится. Как он Наташку любил! Как они друг друга любили! Давай ты на Наташин День рождения со мной в октябре на кладбище поедешь, а он пусть один. Может, он ей что-то рассказывает, что другим знать не положено.

Они так и поступили – пятого октября купили пышные белые хризантемы и поехали к Инниной маме на могилу. На скамеечке рядом с памятником сидел Слава. Когда они подошли, он не удивился, увидев дочь, словно каждый год она тоже приезжала сюда, посетовал на моросящий дождь, но у Инны с Настей появилось ощущение, что они помешали. Значит, действительно прервали его разговор с покойной женой, а может, и с самим собой.

Глава 4

Празднование девятнадцатилетия Инны проходило, по решению Алины, в боулинге. Вика и Рита, Иннины одногруппницы, с интересом разглядывали непривычную обстановку: никогда прежде они не бывали в подобных заведениях. Зато шестнадцатилетняя Алина по-хозяйски распоряжалась, давала указание официантке, осматривала забронированную дорожку. Макс, друг Алины, молчаливо наблюдал за происходящим, и было заметно, что ему скучно, но, если подруга привела его на День рождения сестры, значит, нужно смириться с тем, что придется весь вечер проводить в компании этих неприкольных девиц.

Вика пришла без своего парня (он не смог отменить какие-то важные дела), а Рита пребывала в перманентном поиске, поэтому появление Дани вызвало у девушек явный интерес. Данька, щуплый и низкорослый, почувствовав девичье внимание, всем своим видом принялся изображать опытного покорителя сердец. Окинув нарочито небрежным взглядом помещение, стал рассказывать, как успешно он играл в боулинг в Англии, где существуют специальные боулинг-клубы. Вика и Рита мало что понимали из рассказов Дани о сплитах и страйках, но слушали его как завороженные.

– Ты посмотри, как Данька перед твоими подружками хвост павлиний распустил, – хихикнула Алина.

Инна кивнула, но смотрела она не на хорохорящегося перед девушками приятеля, а поминутно оглядывалась на вход. Она уже с грустью подумала, что Митя не приедет, как увидела его, входящего в зону отдыха с огромным букетом белых роз.

– Поздравляю! – протянул цветы и бумажную сумку-пакет с подарками. – От меня и от мамы.

Митя улыбался своей открытой, широкой улыбкой, но Инна каким-то внутренним зрением увидела, что её другу детства совсем невесело.

Началась игра. Алина решительно перебила инструктора, который объяснил основные правила, и сама стала разъяснять, как следует держать шар, как надо бросать, как подсчитывать очки. С каждым пущенным снарядом игра становилась всё увлекательнее, а игроки всё оживлённее. Страйки ознаменовались аплодисментами, промахи – досадными воплями. Но Инна видела, что хотя Митя и издавал восторженные возгласы, сбивая кегли, глаза его были серьезны, будто он для окружающих ненадолго надевал маску радости.

В зоне отдыха царил полумрак, для Инниной компании был накрыт большой стол. Данька по-прежнему купался во внимании Вики и Риты, для которых от был представителем той, загадочной жизни, которую можно увидеть только в кино. Боулинг в Лондоне, подводная охота на Бали – из тщедушного паренька Даня на глазах превращался в супергероя. Алина на другом конце стола обсуждала с Максом что-то смешное. Заиграла тихая музыка. И тут молчавший весь вечер Митя обратился к Инне. Он стал рассказывать про Катю, про то, как они перезванивались, переписывались, когда та уехала учиться в Лондон. А неделю назад Катя написала, что познакомилась с замечательным парнем, полюбила его и они уже месяц живут вместе. Значит, она ему лгала: говорила, что скучает, а сама уже была с другим. А может, она его всегда обманывала. А он ей верил, потому что сам был в отношениях честен всегда!

– Я сразу в Лондон хотел полететь, по туристской, по учебной, только чтобы её увидеть и понять, на кого меня поменяла, а вчера понял: не хочу никуда лететь, ничего выяснять, – Митя печально смотрел на Инну. – Ты не подумай, что я жалуюсь, просто кроме тебя мне рассказать некому. Я знаю: ты поймешь.

Инна сочувственно слушала историю Митиных страданий: она сама никогда не переживала таких любовных эмоций и не знала, чем ему помочь. И ещё Инна не понимала, как могла Катя не дорожить чувствами Мити, любая девушка, по мнению Инны, ни на кого не посмотрела бы, если была любима таким замечательным парнем.

Дома Инна открыла нарядную коробку, переданную Анастасией. Там лежала красивая поздравительная открытка и два бархатных футляра. В первом змейкой извивался серебряный браслет с жемчужинками, во втором – маленькое жёлто-оранжевое сердоликовое сердечко. Инна бережно достала из футляра кулончик – кулончик мамы. Оранжевое сердце лежало на ладони, и, показалось, что оно чуть слышно бьётся. Сразу стало тепло на душе, и девушка подумала, что это её мама, которую она никогда не видела, передала ей через тётю Настю подарок на девятнадцатилетие.

Брелок-сердечко Инна повесила на тонкую серебряную цепочку и гордо носила поверх блузок и водолазок. Алина заметила новое украшение сестры и пожала плечами:

– Фигли ты под серую кофту этот камешек нацепила?

– Мне нравится, – тихо ответила Инна.

– Не, так ничего. Симпатичное сердечко, винтажное. Я у тебя его раньше не видела. Давно купила?

– Мне на День рождения тётя Настя через Митю передала.

– Тётя Настя могла и посолиднее что-нибудь передать.

С того Дня рождения изменились отношения Инны и Мити – вернулась прежняя дружба, они вновь обсуждали вместе что-то интересное, о чём-то спорили, над чем-то шутили. Но если раньше они были неразлучны только летом на даче, то теперь они встречались в заснеженном городе. Митя приглашал Инну в кино, на выставки, просто погулять или поболтать в кафе.

– Вы с ним хоть целуетесь? – поинтересовалась Алина.

– Мы с Митей друзья. Нам есть о чём поговорить.

– Понятно, – Алина хмыкнула, – Митька нашёл свободные уши.

Засыпая, Инна по привычке беседовала с мамой, рассказывая о прошедшем дне. А ночью мама приходила к ней, садилась на край кровати, заботливо поправляла одеяло. Мама в этих снах была и мудрым взрослым советчиком, и весёлой подружкой – смеющейся курносой девушкой с фотографии. «Мамочка, как ко мне Митя относится? Он мне про свои переживания рассказывает, про Катю. А вот я ему как девушка интересна?» – спрашивала Инна, и мама улыбалась: «Не торопи время. Скоро всё сама поймёшь». «А ты знаешь, со мной Митя общаться стал после того, как я твой сердоликовый кулон стала носить». Мама смеётся, гладит руку Инны, у мамы теплые пальцы и почему-то очень мягкие… Инна просыпается – Шерлок, ангорский пушистый кот, развалился на её руке.

***

Митя действительно тяжело переживал разрыв с Катей, это была его первая взрослая обида – впервые его предали, впервые обманули. Было трудно носить в себе ощущение несправедливости, оно съедало изнутри. Когда-то люди поверяли дневникам свои тревоги и радости, но в двадцать первом веке такое никому в голову не могло прийти. Рассказать приятелям, насколько сильно девушка задела его чувства, было стыдно, зато Митя встретил Инну, верного товарища детских игр. Она была готова часами слушать Митю, тонко чувствуя его настроение, деликатно переводя разговор на другие темы. Со временем зациклинность на измене Кати стала уходить, но Инна, добрый и внимательный слушатель, уже стала необходимой. И ещё Митя стал бояться новых отношений – красивые и остроумные девушки из университетской компании пугали своей готовностью к флирту: было страшно вновь полюбить и обмануться.

Однажды Митя привел Инну в свою компанию. Эффектные девицы с нескрываемым интересом рассматривали девушку Мити (именно так они восприняли Инну) и задавались вопросом «Что Нестеренко в ней нашёл?». Инна чувствовала себя неуютно: она понимала, что никакой конкуренции не выдерживает рядом с красавицами, окружающими Митю. Таких шикарных не было ни в её группе, ни в больнице, где она летом работала. Изо всех, кого Инна знала, только её сестра Алина, раскованная и яркая, несмотря на то, что ещё школьница, могла бы быть с ними на равных.

– Давай, я потихоньку уйду, – Инна наклонилась к Мите. – Мне ещё надо к зачету готовиться.

– Что значит «уйду»? Вместе пришли, вместе отползать будем, – Митя встал и следом за Инной направился к выходу.

На улице бушевала весна. Зима в тот год долго не сдавалась, почти весь март мела позёмка, и казалось, что холод никогда не прекратится. Но апрель сразу заявил о своих правах: припекло солнце, снег растаял, и тут же появилась молодая ярко-зелёная трава, а воздух наполнился тем пьянящим ароматом, какой бывает только ранней весной.

– Инн, я тебе главное не сказал. Весь вечер собирался, да обстановка была неподходящая, – Митя говорил ласково, почти нежно.

У Инны забилось сердце: конечно, именно сейчас, этим весенним вечером Митя скажет ей то, что так хочется услышать – он скажет главное!

– Мне вчера Катя звонила, говорила, что соскучилась, что с тем парнем рассталась. А мне, ты представляешь, мне пофиг было. Как убивался, руки на себя, дурак, даже наложить подумывал. А вчера голос Катин слышу, и ничего в душу не пробивается. Ты права была, когда говорила: всё пройдёт.

– Всё проходит, и это тоже пройдёт, – поправила Инна. – Это не мои слова, это у царя Соломона на кольце было написано.

Они шли по весенней Москве, празднично блестели витрины, откуда-то доносилась легкая музыка, Митя рассказывал о победе над своими страстями, и Инне стало грустно. Действительно, на что она рассчитывала? Как говорится, не по Сеньке шапка. Рядом с Митей такие красотки, и то он на них не реагирует, а она для него просто друг детства, и навсегда этим другом останется.

У Мити зазвонил мобильник.

– Да, мам, я Инну провожу и приеду… Да, я с Инной… Мы сейчас по Гоголевскому идём… Хорошо. Сейчас Инну уговорю.

Инна вопросительно посмотрела на Митю: какие ещё уговоры?

– Мама просила на минутку зайти. Мы в десяти минутах от нашего дома. Успеешь к зачёту подготовиться, тем более, я уверен, ты и так всё знаешь, просто туса наша не понравилась.

Анастасия встречала их в дверях:

– Ну, наконец-то. Слышу от Мити «с Инной на выставке были», «с Инной в Царицыно гуляли», а зайти чайку попить с Инной всё времени нет.

Инна знала, сравнивая своё жильё с панельками и хрущёвками подруг, что её семья живёт в респектабельной четырехкомнатной квартире с дизайнерским ремонтом и очень дорогой мебелью. Но квартира, в которой она оказалась потрясла даже её, равнодушную к чужому богатству. Инна представить себе не могла, что не в кино, а в реальности существует такая роскошная двухэтажная квартира со стильной изящной лестницей, ведущей наверх, с высоченными потолками и огромными дверными проемами, с видом водной глади Москвы-реки за панорамными окнами. Инне вспомнилось, как Лидия, наблюдая строительство нового дома на участке Нестеренко, раздраженно заметила: «вот что значит хапнуть госзаказы». Инна даже представить побоялась, что бы было сказано по поводу городской квартиры дачных соседей.

Анастасия усадила гостью за стол, принялась угощать ароматным чаем с какими-то удивительными пирожными (Инна таких не только не пробовала, но даже и не видела).

– Я так рада вашей с Митей дружбе, – Анастасия умилённо смотрела на Инну. – Я спокойна, что рядом с сыном порядочная хорошая девушка.

Ина густо покраснела. Она ничего не могла поделать с тем, что краснела от малейшего волнения или смущения.

– Я вот наблюдаю современных девиц. У партнёров Виктора Васильевича есть дочери, – продолжала Анастасия, – ты не представляешь, что это такое! Наглые, самовлюблённые…

– Мам, прекращай всем про Злату рассказывать, – перебил Митя.

– Я не только Злату Кондратьеву имею в виду. Я и твою приятельницу Иришу в виду имею, и Старовойтова дочку.

Инна не знала, о ком говорит Анастасия, но поняла, что девушек, окружающих Митю, его мать не одобряет, и это радовало.

Потом Анастасия расспрашивала Инну о колледже, будет ли она в этом году поступать в мединститут. Митя с улыбкой наблюдал за матерью, за обстоятельно отвечающей на её вопросы Инной. Наконец, когда ему надоело это чаепитие, встал и решительно заявил:

– Инна, тебе ещё к зачёту готовиться. Ма, если ещё вопросы остались, можешь написать и через меня Инне передать.

– Поговорить не даёт, – развела руками Анастасия. – Ладно, Иннуль, летом на даче без него поболтаем. Как весной запахло, я на дачу переехать хочу. Да я бы и зимой там жила, но у Виктора Васильевича дела в Москве, даже на выходные не выбираемся.

Анастасия принялась рассказывать, что ни на одном курорте она не могла как следует отдохнуть, потому что по-настоящему счастлива только на подмосковной даче, когда засыпаешь под звуки барабанящего по крыше дождя или когда просыпаешься под пение птиц.

– Чувство сильнейшего и искреннего счастья возникает, стоит лишь выйти на веранду и почувствовать аромат роз, которые сажала ещё Митина бабушка.

– Мамуль, ты сейчас про бабушку Лену будешь подробно рассказывать, потом про омскую бабушку. Угадал? – Митя решительно направился к дверям. – Инна, бегом отсюда, надо срочно готовиться к зачёту!

***

Поздно вечером, почти ночью, Инна рассказывала Алине про Митину компанию и про двухуровневую квартиру Нестеренко, про пирожные с фруктами, которые как настоящие, а на самом деле марципановые. Только не рассказала сестре, что Митя почему-то не захотел слушать, как его мать хвалила Инну и ругала остальных его знакомых девушек. Инна не понимала: это хороший или плохой знак. Но она ночью подумает об этом, поговорит с мамой, конечно, эти разговоры были плодом её воображения, но они всегда помогали всё расставить по местам.

– Слушай, если ты говоришь, что у Митьки такие тёлки вокруг, а он с тобой повсюду таскается, может, он в тебя влюбился? – высказала Алина предположение.

– Не знаю, – Инна поправила цепочку с сердоликовым сердечком. – Он мне про свои чувства к Кате рассказывает. Даже сегодня говорил, как она ему звонила, но ему это уже безразлично.

– Вот видишь! Безразлично, потому что он тебя любит. Тебе надо причёску сменить, я сегодня видела одну, такая чёлка рваная на один бок зачёсана, а с другого бока всё выбрито. Я сразу про тебя подумала, что тебе пойдёт. Постригись так, и Митька умрёт!

Сёстры ещё долго обсуждали стрижки, Алининых подруг, Митю… Уже далеко за полночь Инна вернулась в свою комнату, сняла и аккуратно убрала в шкатулку цепочку с сердоликовым сердечком – это было не просто украшение, мамин кулончик стал талисманом.

Глава 5

Июнь был наполнен тополиным пухом. Пух щекотал лицо, лез в глаза и нос. Алина поморщилась, смахивая пушинку со щеки. Наконец-то наступило такое долгожданное лето, последние школьные каникулы, уже забронированы билеты в Испанию, уложены вещи в чемодан, и тут выясняется, что никто никуда не полетит. Мать сломала лодыжку накануне отъезда, и отец сразу же от отдыха на берегу Атлантического океана отказался, хотя вполне могли вдвоем полететь, можно подумать, что без него у матери нога бы не зажила. Инна всё равно оставалась с Москве, сдавала бы свои госы и в больницу к матери заодно ездила, тем более что больницы – её стихия. Алина вздохнула, она бы и без родителей полетела, но кто её одну отпустит. И теперь ей вместо солнечного пляжа надо сидеть в Москве и глотать этот тополиный пух.

– Алин, не расстраивайся ты так, никуда Канары от тебя не денутся, – успокаивала Инна сестру. – Мама поправится и поедете.

– Ага, поедем… на дачу. «Моё родное Подмосковье», как там дальше не помнишь?

– «Люблю широкое раздолье и в рощах трели соловья, моё родное Подмосковье, тебе навек любовь моя», – улыбнулась Инна. Елена Павловна, бабушка Мити, пела в народном хоре, и песня про родное Подмосковье, доносившаяся с соседнего участка, в детстве сопровождала их каждое лето.

– Во-во, птички щебечут, пчелки жужжат, и я этой какофонией должна буду всё лето наслаждаться.

Всё так и произошло, как ожидала Алина. Выписавшись из больницы, Лидия была отвезена на дачу, а Алина и Инна были к ней приставлены, чтобы помогать восстанавливаться после операции. Перелом был сложным, и дома надо было продолжать укладывать ногу на возвышение и постоянно прикладывать лёд. Опираясь на костыли, Лидия могла медленно передвигаться по дому, но нормальная нагрузка на ногу могла быть разрешена только через полтора месяца, после рентгена, а спортивные нагрузки и вовсе не рекомендовались раньше, чем через полгода… Другими словами, тем летом отдых на песчаном испанском пляже накрылся.

Хотя Алина посчитала лето потерянным, но долго грустить было не в её правилах. Ей вменялось в обязанность ходить на станцию в магазин, а вернувшись, задавать вопрос: «Мамочка, как нога? Лучше?». Инна должна была массажировать Лидину больную лодыжку, помогать делать лечебную гимнастику и усиленно готовиться к экзаменам (сидела даже по ночам с какими-то тестами). Алина не понимала: сколько можно зубрить про санобработку или снятие послеоперационных швов! Сегодня прочитала, завтра повторила и пошла гулять.

В воскресенье молодежь посёлка по традиции собрались на поляне с сеткой поиграть в волейбол. Сначала хотели играть девчонки против мальчишек, но команды не набрались, и играли смешанные составы. Митя шёл мимо площадки и присел на грубо сколоченную лавочку покурить и посмотреть на игру. Ребята позвали его шестым в команду, Митя неохотно поднялся, но через несколько минут уже с азартом играл в волейбол. Алина оказалась в команде с Митей. Она отметила, что удар по мячу у него сильный, плечи широкие, под футболкой при каждом движении играли мышцы, вообще, Митька классный, как-то раньше не замечала.

Они возвращались после игры, усталые и довольные.

– Инна чего играть не пошла? – Митя внимательно смотрел на Алину: он только заметил, что Иннина сестра настоящая красавица.

– Изучает, как померить аксиллярную температуру.

– Какую температуру?

– Подмышечную, – рассмеялась Алина, – даже я запомнила. А она всё зубрит особенности течения, лечение, осложнения…

У ворот дачи Рождественских остановились.

– Ну, я пошла, – Алина посмотрела на Митю. Уходить домой не хотелось. – Ты на костёр придёшь?

Костром называли вечерние посиделки на опушке леса за посёлком, иногда действительно жгли сухие ветки, любуясь пламенем, но чаще просто сидели на поваленных вокруг костровища брёвнах, шутили, разговаривали.

– Я вечером в Москву поеду, – развёл руками Митя.

Дома Алина первым делом заглянула в спальню к Лидии:

– Мамочка, как твоя нога? Лучше?

Услышав, традиционное «Спасибо, доченька, получше», отправилась к сестре.

– Ин, чего у нас поесть?

– Борщ на плите ещё горячий, я только что маму покормила.

Алина фыркнула (борщ есть не хотелось), отрезала колбасы, хлеба и вернулась к Инне:

– Пойдем вечером гулять?

– Прожуй, потом говори, – Инна не поднимала головы от своих записей.

– Хватит зубрить, жизнь мимо проходит. Сейчас в волейбол играли с Лесной. Разбили их по полной – двадцать пять, пять. Кстати, с нами Митька твой играл. Он ничего так играет.

– Он же в Москве сейчас, у него сессия, – Инна удивленно уставилась на сестру, – ему завтра макроэкономическую политику сдавать.

– Нефига себе! Я думала, ты кроме пищеварительной и мочеполовой системы других слов и не знаешь. А ты ещё Митькины выучила, – хихикнула Алина.

– Он не собирался на дачу приезжать, – Инна словно не слышала сестру. – Мы вечером должны созвониться, «ни пуха ни пера» друг другу пожелать.

– Как у вас всё сложно. Да, не смотри так, засядет он за книжки и тебе позвонит вечером из Москвы. Я его на костёр звала, а он сказал, что сейчас уезжает.

Когда наступили сумерки, за посёлком собралась дачная молодежь. Было здорово сидеть вокруг костра, наблюдать за исчезающими в темноте искрами, загадывать желания. В аромате летней ночи есть что-то сладкое, что волнует, говорит о любви и обещает счастье.

Алина смотрела на пламя костра, ловя на себе взгляд Сани, красивого паренька с соседней улицы. Намечался лёгкий дачный роман, о котором зимой будет приятно вспоминать, как и о солнце, о зелёной траве, о клубнике с грядки – о всём том радостном и беспечном, что дарит нам лето.

– Привет! – рядом с Алиной на землю уселся Митя.

Митя ждал, что посыплются вопросы «Почему ты не уехал?», «Что-то случилось?», однако девушка равнодушно кивнула:

– Привет!

Но остальные Мите обрадовались: он принёс гитару, значит, сейчас будет настоящий концерт. Нестеренко обладал великолепным голосом, пел охотно, и пение его было предметом всеобщего восхищения. Митю не пришлось упрашивать, пальцы пробежались по струнам, и зазвучала всеми любимая весёлая мелодия, потом другая, уже печальная… Какие-то, всем известные песни пели вместе с ним, какие-то слушали, иногда подпевая. Алина внимательно рассматривала Митю: а он и вправду ничего, не зря Инка по нему сохнет.

Возвращались Алина с Митей по спящему посёлку.

– А ты Инне ни пуха ни пера пожелал? – Алина строго посмотрела на спутника. – Она ждёт, у неё завтра госэкзамен.

– Всё-то ты знаешь, – усмехнулся Митя.

– Знаю. Что у тебя завтра экзамен, тоже знаю, и ты должен был к нему готовиться, а ты песни мне пел.

– Почему это тебе? Всем пел, и все пели.

– Мне, я же видела, – уверенно заявила Алина и, внезапно приподнявшись, обхватила шею Мити, прижалась и начала его целовать.

Целоваться Алина умела и любила, а Митя был симпатичным, и пел хорошо – так, почему бы с ним и не поцеловаться. Поэтому девушка сначала нежно провела языком по Митиным губам, а потом буквально впилась в рот обалдевшего от неожиданности парня. Это был очень чувственный поцелуй. За Алиной уже захлопнулась калитка, а Митя всё стоял на месте, с трудом приходя в себя. Сердце билось чаще обычного, а рот ещё чувствовал смело в него проникший девичий язычок.

Митя ругал себя: девчонка, школьница, даже думать о ней нельзя себе разрешать. Но ни о чём другом он думать не мог. Весь прошедший вечер Митя уговаривал себя, что не поехал в Москву, потому что не хотел толкаться на шоссе в вечерних воскресных пробках, но младшая Иннина сестра, манкая, сладкая, не шла из головы. Захотелось вновь её увидеть. О ней он думал, когда, коря себя, зачем-то потащился на поляну, забыв, что в девять утра ему надо быть в универе, что он толком не готов к завтрашнему экзамену. И правильно эта девчонка поняла: именно ей он пел весь вечер, для неё был этот концерт. И ведь почувствовала это, несмотря на свой возраст. Впрочем, какой возраст? Школу заканчивает, через год может замуж выходить, а как целуется, так и в двадцать мало кто умеет…

На следующее утро Алина спала долго, проснулась почти в полдень, потягиваясь, спустилась на кухню.

– Алинька, садись завтракать, я тебе сырнички со сметанкой положила, сейчас кофейку сварю, – Лидия, опираясь на костыли, с умилением смотрела на дочь.

– Спасибо, мамочка! Как нога? Лучше?

– Лучше доченька, – Лидия не могла нарадоваться: какая же прекрасная у неё выросла дочь, красивая, умная, заботливая.

В семь часов приехала Инна, приволокла целую сумку продуктов, переодевшись, сразу кинулась к Лидии – нельзя пропускать массаж, физкультуру. Потом бросилась на кухню.

– Мам, я сейчас ужин приготовлю, покормлю тебя, – только сейчас Инна вспомнила, что сама весь день ничего не ела.

На кухню зашла Алина.

– Как сдала?

– На отлично. Мне билет хороший достался. Лёгкий. Функциональные обязанности медсестры процедурного кабинета, – Инна словно оправдывалась за свою пятёрку, – и задача несложная.

– Молодец! Хотя я и не сомневалась. Столько зубрить и не сдать на пять, это какой дурой надо быть, – похвалила Алина сестру; она умела и похвалить, и обидеть одновременно.

– Я-то сдала, а вот Митя сдал или нет – не знаю. Весь день звоню, а у него телефон вне зоны. И вчера вечером не звонил, видимо, перезанимался.

– Ты по себе всех не равняй, не все зубрилы. Митька вчера полночи песни у костра пел.

– В смысле?

– В смысле – пришел с гитарой и развлекал всех. Прямо Скриптонит.

– Как весь вечер пел? У него же сегодня очень сложный экзамен. Он сам мне говорил, что переживает. Может, перенесли? А вдруг что-то случилось?

– Успокойся. Если бы случилось что, то уже все бы знали. Тётя Настя сразу поделилась бы, она молчать не умеет.

– Всё равно странно. Мы с Митей перед экзаменами всегда созванивались. А тут не звонил, и на костёр почему-то пошел…

– Если твой парень захочет тебе позвонить, он позвонит. Он этого не делает не потому, что что-то случилось, а просто потому, что ему это не нужно. Забей и не думай об этом, – Алина намного лучше старшей сестры разбиралась в делах сердечных.

– Он не мой парень. Мы друзья.

И тут зазвонил Иннин мобильник.

– Митя! – Инна прижала трубку к уху. – Да, сдала. На пять. А ты? Главное, что сдал…

Алина пожала плечами и ушла с кухни. Ей был неинтересен этот разговор. Днём она с ребятами купалась на озере, и красавчик Саня её явно клеил, подплывал к ней, пытался, шутя, обнять. Впереди её ждал вечер, обещающий много-много приятного. А что вчера целовалась с Митей у калитки, Алина уже забыла, как забывала обо всём для неё неважном.

– Ты представляешь, Митя уехал вчера с дачи, а телефон забыл. Сейчас приехал, поставил на зарядку, и сразу позвонил. Он сейчас к нам зайдёт, – голос Инны звенел радостью.

Действительно, Митя появился через несколько минут, с огромным букетом пионов:

– С отличной сдачей госэкзамена!

Пионы были только что сорваны, они напоминали розы и наполняли комнату пленительным ароматом.

– Какие красивые! Спасибо! – Инна бережно приняла букет.

Алина с упрёком посмотрела на сестру: ну, чего так перед Митькой прогибаться – нарвал у себя на участке охапку цветов, и что? Вон, у них вдоль дорожки такие же, как у Нестеренко, пионы растут, даже лучше, бледно-розовые, молочно-белые, роскошные и величественные.

В гостиную достаточно легко, несмотря на костыли, вошла Лидия. Алина подумала, что мать реально молодец: не щадя себя делать все эти упражнения, зарядки, надо какую силу воли иметь! И сеструха тоже, разумеется, молодец, что так с матерью возиться, без Инки ещё не скоро мать бы на ноги поднялась.

– Митя, здравствуй! Давно тебя не видела, – Лидия приветливо улыбнулась.

Слушать разговор родных с Митей Алине быстро наскучило. С матерью понятно: прознав, что Инка встречается с Митей, решила, что, может, удастся старшую с рук сбыть в хорошую семью. Но то, что сестра в рот Митьке смотрит, как преданная собака, Алину разозлило. Инка каждое его слово пропустить боится, а ему пофиг – сестра его душевные раны полгода зализывала, а он её даже не слушает, на Алину пялится. Хотя, Алина вздохнула, Митька ничего – высокий, плечистый, шмотки дорогие, с таким в компании появиться не стыдно. Но долго размышлять на тему Мити Алине надоело, тем более что на поляне уже стала собираться дачная туса.

– Я гулять пошла. Мить, на костёр приходи, мы там будем, – небрежно бросила в дверях Алина.

– Аличка, только сегодня давай не до полуночи будешь гулять, – Лидия нежно посмотрела на дочь.

– Конечно, мамочка. Ты тоже не скачи – береги ногу, – чмокнув мать в щеку, Алина выпорхнула из комнаты.

Компания у поваленной берёзы обсуждала онлайн-знакомства. Смеялись над жирными и некрасивыми, размещающими чужие фотки, вспоминали забавные случаи, связанные с Тиндером. Алина про знакомства в интернете знала в основном от подружек (ей знакомств в реале хватало), и мысли были заняты именно реальным знакомым: через какое время появится Митя? Что он прибежит за ней, она не сомневалась. И была права: Митя появился спустя полчаса. И снова Алина ловила его ласковый взгляд, а потом они возвращались по тёмному посёлку и целовались у калитки Рождественских. Неожиданно Алина расстегнула свои джинсы и прижалась к парню.

– Наверное, не надо, – срывающимся шёпотом выдохнул Митя.

– Надо, – уверенно произнесла Алина и направила руку Мити себе под трусы.

Подруги уже делились подробностями своих сексуальных похождений, ни один фильм не обходился без сцен, в которых страстные поцелуи плавно не перетекали бы в нечто большее. И, конечно, Алина была уверена, что первый секс преобразит её жизнь немыслимым образом, а Митя вполне подходил на роль человека, который мог распахнуть «врата в волшебный мир»: во-первых, старше всех её поклонников-ровесников, во-вторых, симпатичный, наконец, целовался хорошо.

Всё случилось в беседке за домом Нестеренко, куда на руках Митя отнёс девушку. Секс, вопреки ожиданиям Алины, не был чем-то волшебным. Помимо острой боли она ничего не почувствовала, но сознание того, что стала женщиной, придало ей чувство гордости: теперь ей открылась новая сторона жизни.

В окне у Инны ещё горел свет. Алина удивилась (сестра говорила, что устала и ляжет пораньше спать) и обрадовалась: ей не терпелось поделиться переполнявшими её эмоциями.

– Я влюбилась в Митьку Нестеренко, – с порога объявила Алина, входя в комнату, где Инна, лежа в кровати, читала какой-то толстый учебник.

– В него все девчонки из его группы влюблены, – равнодушно заметила Инна.

– Но у нас взаимно!

– Откуда такая уверенность? – иронично поинтересовалась Инна.

– Он сказал. У нас с ним сейчас всё было. Понимаешь, всё!

Инна ещё не поняла до конца сказанное сестрой, но сердце забилось сильнее и кровь застучала в висках. Алина красочно описывала произошедшее с нею, причем, об испытанном разочаровании не было ни слова. Девушка рассказывала, и сама начинала верить, что её первый секс, как в романтической истории, сопровождался фейерверками и множественными оргазмами.

Уже глубоко за полночь Инна осталась одна. Она погасила свет и, как всегда в минуты смятения, почувствовала, как на край кровати села её родная мама и начался их привычный вечерний «разговор». Психологи скажут, что Инна обращалась к своему подсознанию, мистически настроенные люди объяснят, что это душа матери прилетала к дочери, но как бы то ни было, для Инны эти «беседы» помогали разобраться в себе. Описать маме свои чувства Инна в тот вечер не смогла: само собой, она довольна, что рядом с младшей сестрой оказался добрый и честный Митя. Она понимала, что рассчитывать на любовь Мити ей не стоит, у неё нет шансов. Но что-то царапало душу, когда она вспоминала Алинино: «Он без конца повторял: «Любимая моя девочка!» и целовал, целовал…». То ли память подсказала, то ли мама в их ночном «разговоре» напомнила знакомые строки, но, уже засыпая Инна, шептала: «И истину узнав простую, я повторяю лишь её: всё, что своё, – нас не минует, то, что уходит – не твоё».

Глава 6

Инну с её лучшей подругой Ритой приняли на работу в травматологическое отделение многопрофильной больницы. Перед этим Инну приглашали операционной сестрой в платное отделение, где она подрабатывала во время учёбы санитаркой, но Риту туда не брали, да и ездить было далековато.

– Учти, – сказал Инне завотделением, услышав отказ бывшей санитарки, – если передумаешь, мы в отделении тебе всегда будем рады. А вообще, тебе дальше учиться надо, из тебя получится хороший врач.

Что ей надо продолжать учёбу, Инне говорили и преподаватели колледжа, но она хотела получше разобраться в профессии, прежде чем поступать в вуз.

– Врач – это следующая ступень, а я пока ещё и на первой твердо не стою, – объясняла Инна Мите своё решение отложить на время подготовку к институту.

– Ты уверена, что это ступень, а не выброшенное время?

– Понимаешь, без медсестер и акушерок врачи в стационарах практически бесполезны. Но я считаю, что настоящий врач должен уметь и капельницу поставить, и перевязку сделать. Вот у нас в отделении работает доктор Мишкин, он врач, но может не только проконтролировать сестринскую работу, но и показать нам, как надо работать.

Про доктора Мишкина Инна вспомнила, потому что накануне он по пунктам показывал им с Ритой, как правильно накладывать гипсовую повязку. Не торопясь, замачивал по одному бинту, полностью погружая его в воду и удерживая в ней до исчезновения пузырьков воздуха. Спокойно объяснял, почему не надо форсировать намокание бинта, сжимая его в воде. Сам доктор Мишкин был совсем на травматолога не похож: узкоплечий, с тихим голосом, но при этой тщедушной внешности обладал недюжинной силой. Инна видела, как легко и умело он вправлял вывихи. Но вне стен кабинета маленький востроносый, похожий на подростка доктор вызывал улыбку, и фамилия у него была смешная – Мишкин (Мишкин-Шишкин – так прозвала его Рита), даже завотделением, называвший всех сотрудников по имени отчеству, обращался к Мишкину «Дима». Все в отделении знали, что от Мишкина к успешному бизнесмену недавно ушла жена, работавшая в отделении гинекологии той же многопрофильной больницы, и бывшая супруга теперь не разрешает видеться с сыном, к которому Мишкин очень привязан. Глядя на Мишкина, Инна думала о том, как имя Дмитрий вызывает такие разные ассоциации: Митя – сильный, спортивный красавец, а Дима – сутуловатый, щуплый недотёпа.

Митя, не перебивая, слушал Иннины рассказы о докторе Мишкине, о её работе в отделении. Иногда Инне казалось, что Митя её не слышит, но ей всё равно было приятно рассказывать и видеть его рядом. Митя с Инной по-прежнему общался, чтобы обсудить свои проблемы. Но если прошлой зимой Инна сострадала Мите, которому нашлась замена в Лондоне, то теперь её миссия состояла в помощи другу сохранить любовь Алины. Лето – время романов, незатейливых и радостных, как легкий ветерок. Короткие шорты, открытые сарафаны – целых три месяца неописуемого счастья. Но наступила осень, и Алине наскучило играть во «взрослую» любовь, появилось множество других, более интересных занятий. Инна не понимала: как можно не дорожить чувствами Мити, такого замечательного, доброго, порядочного. Она пыталась объяснить сестре, что та совершает ужасную ошибку, пренебрегая Митей, но Алина безапелляционно заявила:

– Он скучен, как понедельник! Он ещё не заговорил, а я уже знаю, что он скажет. К тому же у него появилась навязчивая идея, что нам нужно пожениться. Только школу окончу, и бегом в ЗАГС.

– Митя серьёзно относится к Вашим отношениям. Он порядочный человек.

– Вот тебе надо за Митю замуж выходить. Жить будете скучно, зато правильно.

Инна ничего не ответила, но от слов сестры «тебе надо за Митю замуж выходить» неожиданно для себя покраснела.

***

Отделение травматологии было большим, и полагалось две постовых сестры. Инна с Ритой работали вместе. Подружились они ещё на первом курсе колледжа, но по-настоящему стали близкими подругами именно выйдя на работу. Дружба их многим казалась странной: уж очень подруги были не схожи. Громогласная, энергичная Рита любила шумные компании, могла на спор выпить залпом стакан водки, знала великое множество анекдотов, но успехом у парней не пользовалась – слишком напориста была, слишком груба. Рита жила одна: отца она не помнила, а мать вышла замуж и переехала к отчиму, когда дочь ещё была только на первом курсе. Подразумевалось, что за девочкой будет приглядывать бабушка, но та сразу после переезда дочери слегла, и уже внучке надо было приглядывать за ней. А через полгода бабушки не стало, и Рита стала жить совершенно самостоятельно: готовила, стирала, ездила на занятия. «Ну, а как в общежитиях в её возрасте живут?» – спрашивала мать, если кто-то интересовался, как шестнадцатилетняя девочка живёт одна. Инна, привыкшая к строгому домашнему контролю, порой завидовала подруге, а та, в свою очередь, с аппетитом поедая домашние пирожки, принесенные Инной, говорила:

– Завидую тебе, Инка, белой и разноцветной завистями: дома тебя ждут, на плите сковородка с котлетами, в холодильнике кастрюля со щами.

Как-то на дежурстве Инна поделилась с Ритой своими переживаниями:

– Я между двух огней оказалась. Митя ждёт, что я с Алиной поговорю, объясню, как она ему нужна; Алина – что я Мите объясню, как он ей не нужен.

– Не врубаюсь: чего ты паришься? Объясни своему мажору, что он твоей сестре нафиг не сдался. Тем более, ты сама в него по уши влюблена, – Рита непонимающе посмотрела на подругу.

Подруги сидели в перевязочной – рабочий день подходил к концу, надо было провести дезинфекцию помещения и заложить инструменты в сухожаровой шкаф. Ни на минуту не прекращая работу, девушки обсуждали сложившуюся ситуацию.

– Ничего я не влюблена, – Инна против воли густо покраснела. – Мы с Митей с детства дружим.

– Ага, «дружим», – Рита презрительно фыркнула, – поэтому, когда от тебе звонит, ты в лице меняешься. Ты бы себя видела, когда со своим мажором по телефону разговариваешь: глаза сияют, голос звенит, и потом полдня в себя прийти не можешь.

– Митя не мажор. Мажоры – это избалованные папенькины сынки. А Митя очень порядочный, душевный. С ним интересно – он много знает…

– А если порядочный, – перебила Рита, – чем на него любоваться, давно бы залетела, и он на тебе бы женился. Тем более, что Алинке он, сама говоришь, не нужен.

– Каким образом залетела? Я же объясняю тебе: у нас с ним дружеские отношения. Ни о чём таком даже речь не идёт.

– А надо, чтобы шла. Давно надо было с ним переспать.

Инна молчала: слишком диким казалось, что говорила Рита. Митя, в понимании Инны, был почти небожителем – воплощением мужской красоты, ума и сосредоточением лучших душевных качеств.

– Хотя понимаю, – Рита продолжала развивать тему, – тебе это непросто. Вообще-то с девственностью давно пора было расстаться. Третий десяток уже.

– Двадцать лет – это ещё не третий десяток, – зачем-то начала оправдываться Инна, – да и нет у меня никого, с кем можно было бы.

– Что значит «нет никого»? Мужиков полно. Вон хотя бы Мишкин-Шишкин. Сколько раз с ним ночью дежурила? Могла бы и пасть в объятия.

– Скажешь тоже: Мишкин… Лучше навсегда девушкой остаться, чем отдаться Мишкину.

– Какая же ты, Инка, высоконравственная. Я бы сказала, что лучше даже Мишкину отдаться, чем навсегда оставаться девушкой, – Рита обернулась и осеклась на полуслове: в дверях перевязочной стоял доктор Мишкин.

Мишкин густо покраснел: он явно слышал окончание разговора. Сразу же покраснела и Инна. Рита испуганно затараторила:

– Дмитрий Игоревич, мы сейчас уже заканчиваем. Вот журнал «Учет работы сухожарового шкафа» заполню, и всё закрываем. Или Вам перевязочная будет нужна?

Вернувшись домой, Инна поведала Алине о неловкой ситуации, в которую они с Ритой попали.

– Ты не представляешь, как было стыдно!

– А чего вы вдруг решили обсуждать, стоит ли Мишкину отдаваться? – Алина заинтересовалась рассказом сестры.

Инна замялась: не объяснять же, что разговор начался с обсуждения её отношений с Митей. Но неожиданно Алина сама заговорила о своем поклоннике:

– Инн, выручи, пожалуйста. В пятницу у Митьки день рождения.

– Знаю. Он же нас всех в субботу на пинбол пригласил.

– Это он массово с друзьями и подругами будет днюху отмечать, туда мы с тобой сходим. А в пятницу, день в день, он в кругу семьи справлять будет – с мамой, папой за столом. Так он придумал, чтобы я тоже с ними отмечала. Сходи вместо меня.

– С ума сошла! Он же тебя позвал! – Инна не находила слов, чтобы растолковать сестре безумие её предложения.

– Я не могу, у меня в пятницу репетитор по английскому.

– А перенести занятие нельзя?

– Зачем? Чтобы убить вечер в компании Митькиных родителей. А тебя, кстати, тётя Настя очень нежно любит. Вы бы с ней и курлыкали.

– Алин, если ты не хочешь встречаться с Митей, так прямо ему и скажи. Это будет честно. Хотя, я уверена, ты потом об этом будешь очень жалеть, – Инна наконец высказала то, о чём думала всё последнее время.

– С чего ты взяла, что я не хочу с ним встречаться? Вот в субботу на пинбол с удовольствием отправлюсь. И вообще с Митькой удобно: он всегда отвезёт куда надо и мать с ним вечером в клуб отпускает. Но он любит мне по ушам постоянно ездить или вот – придумал в пятницу мне с его родней весь вечер сидеть. Меня не Митька, а его формат отношений не устраивает.

Инна хотя и была не согласна с Алиной, но не могла не восхититься сестрой: «формат отношений» – как красиво Алина умеет выразить свою мысль. Если бы она умела так оригинально думать, как младшая сестра, и так же образно говорить, то Митя смотрел бы на неё совсем по-иному, чем сейчас!

***

После того неприятного случая в перевязочной Инна густо краснела, сталкиваясь с Мишкиным в коридоре отделения. Окружающие это замечали, и вскоре все сотрудники, да и больные тоже были уверены, что молоденькая медсестричка Инна влюбилась в доктора Мишкина.

– Чего ты краснеешь, как помидор, – Рита строго посмотрела на подругу. – Тебя уже Шишкин-Мишкин бояться стал.

– Я же не нарочно. Просто вспомню, что мы про него говорили и что он про нас подумал, и кровь к лицу приливает.

– Ох, тяжелый случай с нашей коровой! Мы с Шишкиным давно уже забыли, а ты все чего-то вспоминаешь.

– Ты думаешь, что Мишкин уже про тот разговор забыл?

– Естественно. Это только ты у нас такая не в меру впечатлительная.

В этот момент к сестринскому посту подошёл Мишкин и, стараясь не смотреть на моментально покрасневшую и потупившую голову Инну, обратился к Рите:

– В десятую палату Кремнёву лидокоин надо ввести. Я сейчас назначение запишу.

– Дмитрий Игоревич, – Рита незаметно ткнула Инну в бок и весело посмотрела на врача, – между нами недавно недоразумение произошло. Мы с Инной извиниться хотим. Вы наш разговор слышали и могли неправильно растолковать.

– Я не понимаю, Маргарита, о чём ты говоришь, – оборвал Риту Мишкин. – К Кремнёву в десятую поторопись, пожалуйста.

Отдав распоряжение, Мишкин заспешил в ординаторскую, а Рита подмигнула Инне:

– Что я говорила! Инцидент исчерпан. А ты куда это подхватилась?

– В десятую, Кремнёву обезболивающее ставить.

– Мишкин мне сказал. И вообще, – Рита лукаво улыбнулась, – Кремнёв мой больной.

– В смысле?

– В смысле, неженат, работает в автомастерской, и мы друг другу симпатизируем.

– Ты про рыжего у окна со сломанной ногой?

– Ага.

– И когда вы симпатизировать стали? Он три дня назад к нам поступил.

– А что, надо как ты со своим мажором: десять лет дружить и не разобраться, симпатизируете или нет?

Инна ничего не ответила, но подумала: «Не десять, а двадцать лет они с Митей знают друг друга. А все двадцать лет Митя ей именно симпатизирует. А любит он других».

Весь вечер Инна думала о том, что Алина сейчас на Дне рождения в доме Нестеренко. Сестра всё же снизошла до Митиной просьбы и теперь сидит за столом с его родителями. Интересно, как Митя объяснил её присутствие на семейном празднике: сказал, что Алина его любимая, или даже невеста, или ничего не сказал, все и так всё поняли.

Но вечером Инна узнала, как прошло семейное торжество у Нестеренко.

– Квартира у них обалденная, – восторженно делилась Алина впечатлениями с сестрой, – вся прихожая в зеркалах, полы мраморные…

– Я это знаю, я у них была. Ты расскажи, как прошло?

– Никак. Дядя Витя двух слов не сказал, а тётя Настя, как всегда, рта не закрывала. Когда устала вещать, меня принялась расспрашивать. Что я люблю? Какие у меня планы? Я ресницами захлопала, ответила, что обожаю танцы и ходить по клубам. Мечтаю стать танцовщицей в ночном клубе, а ещё участвую в конкурсах «мокрая майка» и «мисс бикини». Ты бы видела, как у Митьки физиономия вытянулась, залепетал: «Алина шутит. Алина в иняз готовится». А я: «Ни разу не шучу. Сейчас фоты в телефоне найду, где я мисс Мокрая майка. Думаю, я тогда победила, потому что у меня соски больше, чем у других, торчали».

Инна испытала испанский стыд за сестру:

– Зачем ты поставила Митю в дурацкое положение?

– Затем, что он мистер Скука. Мог бы шутку поддержать, что-то для прикола подкинуть, но «рождённый ползать летать не может».

Вечером, засыпая, Инна вела свой бесконечный диалог с мамой:

– Как Алина глупо поступила! Ему теперь надо будет родителям объяснять, что Алина вовсе не вульгарная пустышка.

Смеющаяся девушка с фотографии погладила Инну по руке:

– Доченька, а что ты так расстраиваешься? Ты же страдала из-за этих отношений. Себе боялась признаться, что ревнуешь сестру и сама на её месте хотела бы быть.

– Конечно, хотела бы быть. Но где мне…

– Значит, будешь. Только сама потом не пожалей.

Глава 7

Наступила зима, у Алины начались напряженные занятия на курсах и с репетитором по английскому, полным ходом в школе пошла подготовка к новогодним праздникам, к тому же на занятиях по языку и репетициях завязались новые знакомства, и девушка окончательно прекратила встречаться с Митей. Своими страданиями он вновь часами делился с Инной, а подруга детства сочувственно слушала, успокаивала:

– Всё проходит, и это тоже пройдёт. Ты вспомни: год назад ты только о Кате мог говорить. А весной про неё даже не вспоминал.

– Это совсем другое. Меня тогда не само расставание с Катей, а уязвлённое самолюбие мучило. А без Алины я просто не могу – мне без неё воздуха не хватает.

После таких разговоров, вернувшись домой, Инна корила сестру, убеждала, что вряд ли удастся когда-нибудь ещё встретить такого прекрасного парня, одновременно и доброго, и красивого, и порядочного, и образованного. Инна горячо доказывала, что Митя готов на всё, чтобы вернуть утраченные отношения, но Алина равнодушно слушала сестру: какой смысл что-то объяснять, если Инна не видит, что «добрый и хороший» не значит «единственный и любимый».

– У нас энергетика не совпадает. Митька живёт как будто медведь на велосипеде ездит.

– При чём здесь медведь? – не поняла Инна.

– Медведь крутит педали, потому что дрессировщик велел, а сам радости от езды не получает.

Инна в который раз подумала, что ей никогда так красиво не сказать, да что там «не сказать», даже не подумать, как сестра. Поэтому, Инна вздохнула, и не полюбит её никогда Митя – нет в ней утончённости речей, нет легкости мыслей, как у Алины.

***

За окнами больницы кружились снежные хлопья. Инна отодвинула учебник, залюбовавшись снегопадом. Дежурство было спокойное, что нечасто бывает в травматологии, и Инна могла сосредоточенно позаниматься. Осенью она собиралась продолжить учёбу, поэтому усиленно взялась за изучение химии и биологии. Слава предлагал дочери обратиться к частным репетиторам, но Инна сначала решила попробовать разобраться самостоятельно, и, вооружившись книгами для сдачи ЕГЭ, всё свободное время посвящала подготовке к предстоящим экзаменам.

– О, клетка как биологическая система, – прочёл заголовок дежурный врач Мишкин, остановившийся рядом со столом медсестры. – Поступать на будущий год собралась?

– Да, попробую.

– Это правильно. Из тебя, Инна, хороший врач получиться. Если что непонятно, – доктор кивнул на учебник, – спрашивай, не стесняйся.

Мишкин хотел ещё что-то сказать, однако промолчал и, резко развернувшись, быстро пошёл в ординаторскую.

Инна смотрела на сутуловатую спину удаляющегося доктора, и вспомнилось Ритино «такого даже воробьи во дворе унизить могут». Разумеется, Мишкин прекрасный специалист, его ценят коллеги, уважают больные, но какая-то неприкаянность во всем его облике вызывала у Инны сочувствие. Вспомнила про его семейную драму – развод, запрет видеться с ребёнком, – и захотелось сделать для Мишкина что-то хорошее. Достала принесённые из дома жареные пирожки с картошкой и понесла их в ординаторскую.

– Вот, Дмитрий Игоревич, Вам как дежурному врачу, – Инна протянула пакет с пирожками и густо покраснела – подумала: вдруг Мишкин вспомнит разговор в перевязочной и решит, что Инна его соблазняет.

– Спасибо! Тогда давай чайку попьем, пока в отделении затишье, – Мишкин сделал вид, что не заметил смущения девушки.

– Нет, спасибо! Вы сами, а я не хочу, я сыта, – залепетала Инна и выскочила в коридор.

Девушка вернулась на сестринский пост и вновь принялась за чтение, но сосредоточится на клеточном строении организмов не получалось. Вокруг неё бурлили чувства – ликовала охваченная страстью Рита (к ней после выписки переехал Кремнёв), страдал от неразделённой любви Митя, мучился разлучённый с сыном Мишкин… Инна третий раз перечитывала фразу «прокариоты (доядерные) – одноклеточные живые организмы без оформленного клеточного ядра», но смысл прочитанного ускользал. Ей уже двадцать лет, а она подобна доядерным клеткам, не развивающимся и не дифференцирующимся в многоклеточную форму.

– Инна, пойдём всё же чай пить, – рядом с сестринским постом возник Мишкин, – чайник вскипел.

– Дмитрий Игоревич, как Вы неслышно подошли, – Инна смутилась. – Спасибо за приглашение, но мне, правда, не хочется. Мне надо сегодня эту главу доучить.

– Ну, извини, что помешал. Занимайся, – тоже смущенно пробормотал Мишкин.

Оставшись одна, Инна задумалась: ведь понятно уже, что учёба сегодня не идёт, так почему она отказалась составить компанию дежурному врачу? Это её непреодолимая робость, стеснение, некоммуникабельность? Надо как-то себя менять… Вот Алина легко бы откликнулась на приглашение, если бы захотела поболтать, или так же легко отказалась, если бы не захотела идти. И всё у сестры получилось бы просто и непринуждённо. Митя как-то сказал, что страдает без Алининой энергетики. Не без Алины, а без её энергетики. А как прокачать эту самую энергетику?

Пока Инна размышляла, как повысить свою внутреннюю энергию, благостное время закончилось – из приемного отделения вызвали дежурного травматолога (скорая привезла пациента с травмой головы), а потом потребовалась и Иннина помощь. И хотя пострадавшего с черепно-мозговой травмой определили не в травматологию, а в интенсивную терапию, но умиротворение в Иннином отделении закончилось. Срочно потребовалась помощь недавно прооперированному больному, другого пациента нужно было немедленно стабилизировать в связи с угрозой внутреннего кровотечения. Далеко за полночь Инна и Мишкин облегчённо вздохнули – они всё сделали правильно и спасли человека, теперь можно немного передохнуть.

– Ступай, поспи. Я через полчаса схожу в палату, посмотрю, как там дела, – устало сказал Мишкин.

Но, несмотря на усталость, спать не хотелось, и уже не думая, насколько это удобно, Инна принесла в ординаторскую свою чашку и включила чайник. Мишкин достал из тумбочки пакет с карамельками, поставил на стол Иннины пирожки. Разговор начался с обсуждения её подготовки к поступлению институт.

– Ты смотри, замуж сейчас не выскочи. А то вся учёба к чертям полетит, – небрежно бросил Мишкин, отхлёбывая чай.

– Не выскочу, мне не за кого выходить.

Мишкин удивленно посмотрел на Инну. И сама того не ожидая, всегда замкнутая, неразговорчивая с малознакомыми, она стала рассказывать о себе, о том, что много лет ей очень нравится один человек, они друзья, но он влюбляется в других, а её в качестве любимой девушки даже не рассматривает.

За окнами кружились белые хлопья снега, превращая чёрную декабрьскую ночь в сказочное царство. Мишкин внимательно слушал, иногда что-то уточняя и кивая в такт её словам. Инну никто так не слушал. Ничего особенного той ночью не произошло – медсестра и врач попили чаю на дежурстве, поговорили о странностях любви. Вернее, говорила Инна и видела, что её слушают не из вежливости, а потому что её слова могут быть кому-то действительно интересны. И вспоминая потом этот ночной разговор, Инна думала: как хорошо, когда можно с кружкой горячего чая сидеть у окна, за которым кружится снег, и как хорошо, что есть человек, который может выслушать и понять.

Инна шла домой из больницы по заснеженным улицам. Каким красивым стал за ночь город! Деревья в снежном уборе, на дорогах вместо грязных луж белое, бархатные покрывало; машины сбавляют скорость, люди замедляют шаги, мир начинает жить особенной зимней жизнью. На душе было празднично – первый снег, удачно прошедшее дежурство, а впереди её ждёт поступление в мединститут и интересная студенческая жизнь, и врачом она станет таким же умелым и внимательным, как доктор Мишкин.

Войдя в квартиру, Инна сразу услышала крики, доносившиеся с кухни, – ничего странного – родители пьют утренний кофе. К скандалам Инна привыкла с детства: ругались родные по каждому поводу, а порой и без него. Девушка разулась, сняла пальто и хотела незаметно пройти в свою комнату, но тут с удивлением услышала своё имя.

– Чего Инне в институте делать? Мы будем платить за её обучение, а через год, максимум через два её отчислят, – звенит гневный голос Лидии.

– Может быть, она на бюджет поступит, – кричит Слава.

– Рождественский, ты иногда думай, прежде чем сказать. Какой бюджет! Я летом на даче видела, как она к экзаменам готовилась: по десять раз одну и ту же страницу читала: то ли понять не могла, то ли запомнить.

– Моя дочь хочет стать врачом, и она им станет!

– Да пусть хоть космонавтом становится. Только ты не забывай, что у тебя ещё одна дочь есть, и ей тоже надо учиться!

– А что, обеих мы выучить не в состоянии? – пытается её перекричать Слава.

– Смысл выкидывать деньги на ветер? Сегодня Инна врачом хочет стать, завтра – балериной.

– При чём здесь балерина?

– При том, что это так же ею недостижимо, и результата в обоих случаях не будет.

Инна стояла в коридоре и слушала про свою бездарность. В ней боролись два желания: первое – вбежать на кухню и закричать, что ей не надо никаких денег от родителей, она сама заработает, а второе желание – ничего никому не говорить, а закрыться у себя в комнате, зарыться лицом в подушку и плакать от обиды.

Хлопнув дверью, в коридор вышел отец, увидел дочь, на секунду смутился:

– Не обращай внимания! К тебе это отношения не имеет. Это наши финансовые разбирательства.

– Папа, не надо из-за меня ругаться. Я семейному бюджету ущерба не нанесу.

– Инн, прекращай. Нашему бюджету ущерб трудно нанести, просто мама бухгалтер, и она привыкла считать деньги.

– Да, я привыкла считать, – из кухни вышла Лидия, – мы планируем расширяться, берём под это кредит. В следующем году не то, что каждый рубль, каждая копейка на счету будет.

Слава зло бросил Лидии, что с её предложениями по расширению фирмы он не согласен, Лидия принялась доказывать, что это не её предложения, а логичный этап развития компании. Они снова кричали, унижая друг друга, – словом, всё было как всегда.

Ложась спать, Инна делилась с мамой обидой. Этот мысленный диалог всегда успокаивал, но тем вечером, чем больше она разговаривала с фотографией смеющейся девушки, тем обиднее ей становилось:

– Мамочка, зачем ты погибла? Если бы ты была жива, всё было совсем по-другому.

– Не плачь, всё будет хорошо. Ты сможешь в этом году поступить в институт.

– А если не поступлю? Я, правда, не очень способная. Вот Алина, та с ходу всё понимает, быстро соображает. А я тугодумка.

– Глупости! Никакая ты не тугодумка, просто не веришь в себя. Тебе что доктор Мишкин вчера сказал? Из тебя получится хороший врач.

– Мишкин просто очень добрый. А что мне теперь делать?

– Верить в себя. А почему сердечко сердоликовое не носишь? Оно счастливое.

– Я про него забыла. Завтра надену.

– Надень, и всё наладится.

Глава 8

Та зима промчалось удивительно быстро – работа у Инны, учёба у Алины, подготовка в вуз – и сёстры с удивлением обнаружили, что уже наступила весна. Для Инны сигналом смены времен года стала мартовская досрочная сдача ЕГЭ, а для Алины – знакомство с Костиком. Костик был похож на ангела – худощавый, белокурый, с огромными серыми глазами. У ангела были нежные губы и сильные тонкие пальцы. Он учился в консерватории на композиторском факультете, играл Алине на рояле красивые мелодии, а потом ласкал её так, что Алине думалось: Костик хотя и похож на ангела, на самом деле дьявол-искуситель. Но, несмотря на все таланты Костика за роялем и в постели, роман этот продлился недолго. Летом Алина блестяще сдала экзамены и легко поступила в университет на романо-германское отделение. Ощутив себя студенткой, ей захотелось изменений – она купила трессы и покрасилась в радикально чёрный цвет – Слава сказал, что дочь стала похожа на женщину Востока, а Лидия только умилилась: «Какая же, доченька, ты красивая!». Но на этом преображения не закончились, изменений внешности Алине было недостаточно: хотелось измениться полностью, хотелось любви, настоящей, чтобы весь мир клином сошёлся на любимом человеке, чтобы горло сжималось в спазме, а по спине бежали мурашки. От Костика горло не сжималось.