Читать онлайн Душевное, родное, настоящее. Стихи бесплатно

Кружева деревянные

Кружева деревянные,
Расписные наличники…
Лихо катится в прошлое
Эта мода теперь…
Красота стародавняя
И какая-то личная,
С тихим вздохом отчаянья
Ускользает за дверь.
Но останутся искоркой,
Не сотрутся из памяти
Деревенская улица
И резная скамья,
На окне завитушины
И строчёночки мамины,
А на лавочке крашеной —
Только кошка да я.
Дом дышал всеми лёгкими
И проветривал брёвнышки,
А наличники с листьями,
Как живые глаза.
Под окошками кустики
Хризантем и шиповника…
Так отчётливо вспомнилось,
Что скатилась слеза.
На очельях наличников
И цветы, и орнаменты,
Деревянные ёлочки
На торцах по углам.
Вроде трижды забытое,
Только память упрямая,
Не взирая на прошлое,
Верит сказкам и снам.
Кружева самобытные,
Расписные наличники…
А теперь, как новация,
Всюду стеклопакет.
Красота стародавняя
И какая-то личная,
В этом мире бушующем
Ты уже раритет.

Девочка

Здесь недавно гуляла девочка.
Вы её по пути не встретили?
Перепачкана ручка левая,
На запястье – виток браслетика…
В разноцветном коротком платьице.
На подоле по низу рюшечки,
Возле носа веснушки-пятнышки.
Медвежонок под мышкой плюшевый.
В волосах голубые бантики.
На ногах ремешки-сандалики.
Из карманов вылазят фантики,
Или даже торчат рогалики.
Взгляд наивный, слегка мечтательный.
Ветерок развевает волосы.
На коленке большая ссадина
И звоночек весёлый в голосе.
Если все же непредсказуемо,
Ненамеренно вдруг заметите,
Передайте, что очень жду её,
Хоть другое идёт столетие.
Что держу ее образ мысленно,
Вспоминаю с грустинкой теплою.
Что всё так же добра и искренна
И дождинки люблю за стеклами.
Что храню её кукол бережно,
Называю, шутя, глупышками.
Что пожалуй не всё потеряно,
Если детство мелькает вспышками.

А родина – это…

Далёкие дали, картинки в журнале —
Красивые виды чужих городов.
Шумят магистрали, встречают вокзалы,
Гудят поезда, тишину распоров.
А родина – это седые рассветы,
Густые закаты, туман над рекой…
Берёз силуэты, в кармане конфеты
И чистое небо звенит синевой.
Густые покосы и свежие росы,
Журчащий в кустах озорной ручеёк…
В стихах или в прозе приходят вопросы
И тут же – ответы обрывками строк.
Здесь всё дорогое, до боли простое:
И дом твой, и небо, родная земля…
Здесь сердце в покое, а в мыслях былое
И память о людях, чья жизнь отцвела.
Поймёшь ты однажды, что родина в каждом
Живёт от начала до самых седин
Томительной жаждой, и ниточкой важной,
И самой надёжной средь прочих твердынь.
Ты можешь уехать, добиться успеха,
Другие своими назвать города,
Но ласковым эхом, грустинкой и смехом
То место под солнцем с тобой навсегда!

Узоры

А вы помните старые окна,
Из начала ребячьих начал?
Там, зимой, на заснеженных стеклах
Нам мороз волшебство рисовал.
Между рамами – валики ваты
С разноцветным простым конфетти,
И игрушки – зверюшки, фрегаты,
Что в кладовке сумели найти.
Щели в рамах заклеены прочно,
Чтоб не дули тугие ветра,
И тепло оставалось бессрочно,
Начиная с конца сентября.
Ах, какие сады и ажуры
Рисовал нам мороз на стекле,
Выводил то цветы, то фигуры,
То снежинки в седом дефиле!
Прикасаясь к узору ладошкой,
Или пальцем скользя по стеклу,
Становились мы чище немножко
И себя доверяли добру.
На земле непонятного много.
Что-то живо, а что-то мертво…
Но эпоха пластмассовых окон
Отняла у детей волшебство.

Сынок

Он смотрел ей в глаза и хрипел бесконечное «мяу».
Был промокший, замёрзший и весь сиротливо дрожал.
Только ей на секунду послышалось тихое «мама»,
И котенок несчастный немедленно в душу запал.
Подняла со скамейки. Вместился свободно в ладошку.
Заглянула под хвостик: «Показывай, что за дела!»,
Хоть неважным казалось уже – то ли кот, то ли кошка,
И дрожащее тельце в жилище к себе понесла.
Приютила, отмыла, кормила, жалела, любила.
Да и он по квартире за нею таскался хвостом.
Вечерами игриво трепала его за затылок
И шутя называла кота неразумным сынком.
Он всё так же ловил её взгляд и смотрел, не мигая,
Согревал ей постель, когда в городе были шторма,
Успокаивал тихим мурчанием, сну отдавая,
И всегда обращался к ней громко и коротко «ма».
Так и жили вдвоем одинокие прежде созданья,
И никто не страдал, что на свете теперь одинок…
Баба Дуся, с утра прополов у подъезда герани,
Торопилась домой, потому что заждался сынок.

От весны и до зимы

Лёгким облачком по свету

Проплыла макушка лета,

Уцепившись белым боком

За малиновый закат.

Отпылали первоцветы,

В изумруд земля одета,

Налились полезным соком

Земляника и томат.

С веток листья полетели —

Снова осень! Неужели?

Может, всё-таки немного

Постоит ещё тепло?

Поредели птичьи трели

И туманы забелели,

А от берега речного

Колким ветром понесло…

Опустились на тропинки

Серебристые снежинки…

Хоть они ещё растают,

Но зима уже в пути.

Ни листочка на осинке,

Вязнут мокрые ботинки,

Ведь дорога грунтовая —

Ни проехать ни пройти.

Намело сугробов в поле,

А огурчики в рассоле

О деньках прошедших, летних

Вспоминают на столе…

Снова утренники в школе

И реклама кока-колы…

Новогодний праздник светлый

Отразится в хрустале.

Отшумят ветра и вьюги,

Успокоится округа,

Зазвенит задорным стуком

Голосистая капель…

Перелётные пичуги

Поприветствуют друг-друга

И, погнав погоду с юга,

Установится апрель.

Чередуются сезоны:

Майки, шубы, капюшоны…

Переменчива природа,

Переменчивые мы.

Ветки, листики, бутоны…

Снегопады и циклоны,

От заката до восхода,

От весны и до зимы…

Бабочка

А мне б сейчас за бабочкой,
Как в детстве, не дыша!
На цыпочках да в тапочках,
Чтоб ёкала душа.
Сачок из марли палевый,
Зелёная трава…
В коллекции завялены
Уже десятка два.
И жёлтая, и черная,
И синий мотылёк,
И пестрая, озёрная,
И рыженький глазок…
Не зная лёгкой жалости,
Крадусь через кусты.
Шепчу: «Ага, попалась ты!»
А шепчется: «Лети!»
В сачке забилась лапочка,
Красавица, ей-ей.
Понять бы, кто ты, бабочка,
Печаль или трофей.

Игрушки из времен СССР

В шкафу храню игрушки новогодние,
В коробке из времён СССР —
Облезшие, потёртые, немодные,
Какие-то невидные теперь.
И место занимают, и ненужные,
Но дрогнет, чтобы выбросить, рука
Зайчишку с облупившимися ушками,
Фигурку бородатого грибка.
Сосульки и снежинки разноцветные,
Набор больших и маленьких шаров…
Игрушки эти пыльные, заветные
Дороже всех невысказанных слов.
А память цепко держится за прошлое
И помнит каждый детский Новый Год,
Где ниточка серебряного дождика
В волшебный мир с собою позовёт.
И шишечки с фрагментами орнамента,
И разных гномов, белочек, пичуг.
Их брали осторожно руки мамины
Из маленьких моих неловких рук.
Облезшие, потёртые, немодные,
Но так же до безумия манят…
А мама в пору ту предновогоднюю
Была моложе нынешней меня.

Домик бревенчатый

Домик бревенчатый – брёвнышко к брёвнышку,
Крашеный пол и крыльцо у ворот…
Всюду пестрят самодельные коврики,
Спит на пороге взъерошенный кот…
Дым из трубы, на окошках наличники,
Мелом побелен простой палисад.
Банька, сарайчик, подобие птичника…
Самый обычный житейский расклад.
Ветки разросшейся буйно черемухи
В ветреный полдень по крыше скребут…
Всё без излишества, очень знакомое.
Маленький домик – душевный уют.
Брёвнышки тёмные, солнцем копчёные…
Веет от них человечьим теплом.
Кот любопытно глядит с подоконника,
Что за прохожий глазеет на дом.

А, знамо, мы с тобой единова живём

«Отведай, внученька, картовны шанежки.
Тебе сварганила я к зиме варежки.
Погодь, сниму запон, пимы надёрну враз,
В чуланку сбегаю, да приташшу чичас.
Опять сидишь, не ешь, пошто артачиться?
Вчерась пришлось одной весь день корячиться:
Вехоткой шоркала полок и каменку
Да воду бадьями таскала в баню я.
Пельмяней сотни две позжа изладила,
Лепила-стряпала под песни радио…
Попробуй губницу! Ты чё удумала?
Како тебе худеть? Ой, ты худумая!
Ну, коль не хочешь исть, тожно давай вставай,
Оболокайся вмиг, да робить помогай.
Шалёшку под ремки ты не забудь поддеть,
Не то ить враз тебе недолго заколеть».
…
Нельзя нам повернуть шальное время вспять,
Чтобы говор тот живой собрать и записать.
Баской уральский быт уходит день за днём…
А, знамо, мы с тобой единова живём.

Старые фото

Старые фотки, семейные, светлые…
Смотришь на них и на сердце тепло.
Греют, зовут, но как будто бы сетуют:
Много водицы с тех пор утекло!
Дети сидят на пружинном диванчике,
А за диваном на стенке ковёр…
Время безжалостно, время обманчиво.
Время – актёр, сценарист, режиссёр.
Пухлые пальчики, глазки невинные.
Держатся за руки очень смешно.
Годы прошли, словно ночь воробьиная,
Дети – родители сами давно.
Но ностальгия такая уютная.
Вспомнишь косички, костюмчики, плед…
Всё забывается – страшное, трудное,
Не забывается светлое, нет!
Взгляды наивные, губки надутые…
Мы, молодые, с детьми на руках…
Жизнь без мобильников, мир без компьютеров,
Всё основательно, не впопыхах.
Яркие фото становятся тусклыми,
Чёрное с белым теснит желтизна…
Смотришь на снимки и чувствуешь грустное —
В сердце щемящая зябнет струна.

Живу я не в столице

Живу я не в столице.
Кругом простые лица.
Куда ни глянь, знакомые глаза.
Проходят мимо люди,
Хорошие по сути,
И каждый тайно верит в чудеса.
Чудес на свете много:
От самого порога
Они повсюду, только оглянись!
Потрогай ветку клёна,
Заметь простор зелёный
И просто посмотри в земную высь!
Берёзки и травинки,
И чистые тропинки,
Ромашками заросшие луга…
Знакомые до боли
Картинки вольной воли —
Далёкий лес и синяя река.
Черничное раздолье
И дуб из Лукоморья,
Весёлые душистые цветы…
Орла полёт красивый,
Лошадка с белой гривой
И бабочки танцуют у воды.
Как жалко мне столицу!
Там нечему дивиться —
Вокруг холодный пепельный бетон.
В толпе чужие лица,
Закована землица,
Упрятана под щебень и гудрон.
Черствеют, как мозоли,
Сердца без вольной воли,
А души замедляют свой разбег.
И снится им деревня,
Где дух раздолья древний…
Не может без природы человек!

Тихая река

Синяя река —
Сонно облака
Плавают.
Лодку рыбака
Видно с бережка
Правого.
Чайка над волной,
Май шумит листвой…
Зелено!
Я в любовь тогда,
Хоть и молода,
Верила.
Платье – белый снег…
«Любишь или нет?»
Шёпотом…
Деточки растут,
Милый наш уют,
Хлопоты.
Сколько нам судьба,
Хая и любя,
Выдала!
Белая тесьма,
Чёрная кайма
Витая…
Иней на висках,
Зрение в очках,
Отчество…
И пожить чуток
Без больших тревог
Хочется.
Тихая река,
Детская рука,
Солнышко…
Внуками любовь
От зари веков
Полнится.

Расплескалась в полях синева

Расплескалась в полях синева,
Запорхали над ней мотыльки…
Это снова цветут,
На раздолье зовут
Васильки, васильки, васильки…
Околдует озёрная гладь,
И закружится вдруг голова —
Отражается там,
Дорогая цветам,
Синева, синева, синева…
Посветлела бездонная высь,
Значит, кончилась утром гроза,
И лазурью на луг
Тихо брызнули вдруг
Небеса, небеса, небеса…
Нагляжусь на безбрежный простор,
Чтобы выразить чудо в словах.
И вольются в стихи
Эти дети стихий —
Васильки, небеса, синева!

От имени кота

Тяжёлая жизнь у бездомных котов.
Взгляни, человек, на меня!
Подбитая лапа, остатки зубов,
И шерсть непомерно грязна…
То дворник шугает метлой во дворе,
То гонят сантехники «Брысь!»
Собака кусала за хвост в январе
И падал на спину карниз.
Жильцы временами выносят поесть.
Невкусная в луже вода.
А мне б на колени к кому-то залезть,
Остаться бы там навсегда!
Стараюсь найти у прохожих глаза,
И взглядом прошу: «Забери!
Я буду вернее домашнего пса,
Мне б только лежак у двери.
Я ласковый, добрый и очень ручной,
Но просто обижен судьбой.
Подвальная сырость и холод зимой…
Устал я от жизни такой!»
Себя ободряю: " Борись и держись!»,
А душу питает мечта:
Приду человеком в девятую жизнь,
Возьму из подвала кота!

Бабушка Маша

На окошках строчёные шторки,
Подоконником правит герань.
В приоткрытую щёлочкой створку
Заплывает июльская рань.
Пахнет шаньгами, гречневой кашей
И древесным, из печки, дымком.
Половицы под бабушкой Машей
Распевают куплеты тайком.
Звякнул дужкой железный подойник,
Через марлю бежит молоко.
Застучал, заплескал рукомойник
Под морщинистой крепкой рукой.
На клеёнку поставила кружки,
Подогнула каёмку платка,
Приготовила хлеба краюшку
Для бурёнки – угнать на луга.
Перед этим слегка посолила
Ноздреватый пшеничный кусок,
Чтоб вкуснее коровушке было:
Подкормить горемычную впрок.
Дверь открыла и, вышагнув в сени,
Растворилась в зыбучем дыму.
Перед вечностью все мы смиренны.
Задержись у двери на мгновенье.
Хоть во сне я тебя обниму.

Этажи

Этажи, этажи, этажи
и бетонные лестницы…
Где-то шумные лифты,
а где-то ступеньки бегут.
А по ним наша жизнь то неспешно,
то поступью резвою
Выбирает всегда
ей одной подходящий маршрут.
Дерева, дерева, дерева
под окошками шепчутся.
На рассветах румяных
щебечут в листве воробьи.
Мы бредём в своё счастье порою
дремучими дебрями.
А оно, между тем, где-то рядом,
в минутах ходьбы.
Облака, облака, облака
и приветное солнышко
Наблюдают снаружи
за нашей людской суетой.
И кому-то удача даётся
по малому зёрнышку,
А кому-то и зёрнышко это
маячит мечтой.
Синева, синева, синева
и закатные сумерки…
Полосатая зебра
всегда сторожит у дверей.
Спорят ангелы с бесом,
кричат спозаранку без умолку,
Чей-то враг набирает за пазуху
серых камней.
Этажи, этажи, этажи,
чердаки поднебесные…
Выше – крыша, а ниже – холодный,
зловещий подвал…
Так и ходим всю жизнь между высью
и тёмною бездною,
Исполняя, судьбою отпущенный нам, ритуал.

Платье из марли

Накрахмаленное платье,
По подолу мишура:
Шили мне его из марли
Мама с бабушкой вчера.
Мы корону из картона
Мастерили всей семьей —
Вата, бусины, снежинки
И фольги зеркальный слой.
Гольфы белые и туфли —
Всё расшито конфетти.
Как же хочется скорее
Мне на утренник пойти!
Завтра буду я принцессой
На рождественском балу,
Или маленькой снежинкой
На порывистом ветру…
Были в жизни бал и ветер,
Были бури и мороз,
Были яркие наряды
И букеты свежих роз…
Только платье с мишурою,
Что из марли шили мне,
Постоянно в новогодье
Вижу в белой пелене.
Миражом зовёт куда-то
В незапамятную даль..
И от этого на сердце
Бесконечная печаль.
Там, вдали, осталось детство
И родных окошек свет,
Ёлка, бабушка и мама,
И на утренник билет.
А, прожив еще полвека,
И в нарядах зная толк,
Понимаю, всех дороже
Мне простое платье то.

А сколько их, таких…

А сколько их таких,
Как будто под копирку,
Селений, хуторов
И малых деревень —
С берёзами у изб,
С заборами впритирку,
Со смуглой густотой
Копчёных солнцем стен…
Церквушек купола
Раскиданы по весям,
Где – празднично блестят,
Где – сгинули давно.
Дорожки и пути —
И те всё чаще лесом.
Так было испокон
У нас заведено.
Провинция живёт
Буквально в прошлом веке,
Дома гниют быстрей,
Чем движется прогресс…
Нуждается земля
В умелом человеке,
А люд из этих мест
Почти уехал весь.
Заброшены давно
Колхозные амбары,
Гуляют по полям
Ярутка и осот.
Когда-то этот вид
Считался бы кошмаром,
Но время вспять уже,
Конечно, не пойдёт.
Порою набежит
Такая ностальгия,
Что, кажется, сейчас
Словами исцелю…
Я всё это до слёз
Люблю, моя Россия!
Как хворое дитя,
Жалею и люблю!

Просто поселок

Казалось бы, просто посёлок,
Где люди живут, как везде…
Стоит среди сосен и ёлок,
Купаясь в лугов широте.
Здесь тихие зори над прудом,
А ветер играет волной.
Здесь травы блестят изумрудом
И воздух какой-то родной.
Тропинки, знакомые с детства,
Ведут за околицу в лес —
Пройтись, подышать, наглядеться
На синюю бездну небес.
Здесь нет городского трезвона
И некуда сильно спешить.
Сменяются плавно сезоны
И хочется правильно жить:
Читать позабытые книги,
Здороваться с каждым подряд.
В июле, сходив за черникой,
Набрать по дороге маслят.
Казалось бы, просто посёлок,
Уральский, негромкий, простой,
Знакомый и милый до боли,
Живой, настоящий, земной.
Родная моя Синячиха…
Опять начинает темнеть,
А ночью над речкою тихо
Луна – молодая купчиха
Рассыплет блестящую медь.

Возносится храм в облака куполами

Заря отражается в яркой сусали
А воздух у речки живительно прян…
Тут стены часовен хранят, как скрижали,
Негромкое имя – Самойлов Иван.
Возносится храм в облака куполами,
Домишки – свидетели прошлых веков…
Облечь бы в стихи, но не скажешь словами,
Как много во всём и любви, и трудов.
Есть люди простые, а есть фанфароны,
Везде выставляют себя напоказ…
Уральский Иван не мечтал о короне:
Другая была у него ипостась.
От сердца горячего – людям на память,
От щедрой души – на года, на века.
Нельзя Синячихе без этого храма,
А мельницу пусть отражает река!
Пускай застывает ретивое время
И окна домишек грустят о былом…
Мы, слушая их, начертаем поэмы
Про то, как мы жили, о том, как живём.
Здесь прошлое в сердце заходит без стука,
Здесь дух замирает от наших красот.
Как будто бы Русь разлилась по округе
И каждого путника в гости зовёт.
Впитай навсегда и душой, и глазами
И кузницу эту, и бревнышки бань…
Наполнись добром, стариной, чудесами
И выдохни тихо: «Спасибо, Иван!»

* Иван Данилович Самойлов (6 сентября 1922 года – 7 августа 2008 года) – краевед, основатель и директор государственного Нижне-Синячихинского музея-заповедника деревянного зодчества и народного искусства.

Деревни

Там сладко пахнет свежим сеном,
А воздух, звонкий и густой,
Течёт живительно по венам
И дарит внутренний покой.
Везде краса, везде раздолье,
Дорог избитых колеи
Ведут, волнуя тихой болью,
К просторам матушки-земли.
Избушек ставни расписные,
И тополей зелёный цвет…
Пейзажи чистые, простые,
Родней которых в мире нет!
Корней далёких голос древний
Зовёт настойчиво туда…
Ведь душу трогают деревни,
А не большие города!

Мне сейчас бы снова в детство

Мне сейчас бы снова в детство
Ненароком, ненадолго,
На денёчек или просто
Хоть на несколько часов,
Чтобы вволю наглядеться
На траву нежнее шёлка,
На мигающие звёзды
И на стаи облаков.
Посидеть с подружкой лучшей
На скамейке возле дома,
Поболтать о чём-то важном
Или просто ни о чём.
Переждать большую тучу,
А потом у водоёма
Сделать парусник бумажный,
Что прокатит нас вдвоём.
Покачаться на качелях
Из доски и гладкой чурки,
Поиграть с детьми помладше
В вышибалы и лапту.
Вон черёмуха поспела!
Губы стали цвета шкурки…
А малина всё же слаще!
Но уже невмоготу…
Где ты, детство золотое,
Убрело в какие дали?
За моря и океаны
Или в космос ледяной?
Ты в ласкающем прибое,
В новогоднем карнавале,
Ты в журчании фонтана
И в тумане над рекой.
Ты осталось в старых книжках,
Что я внуку прочитала,
Ты живёшь в красивой кукле,
Той, которую храню…
Хоть проходишь слишком быстро,
Но у детства нет финала,
Возвратится, лишь аукни,
Память в нашу тишину.
Мы хохочем вместе с внуком,
И бабуля, и дедуля…
Мы играем на поляне
В вышибалы и лапту.
Ведь назло суровым вьюгам
И годам, что промелькнули,
Мы всё так же неустанно
Свято верим в доброту.

Радуга над храмом

Блестят сусальным золотом кресты
И небо держат маковки упрямо…
Захватывает дух от красоты
Всегда, когда смотрю на стены храма*.
И, мимо проезжая каждый раз,
Охватываю взглядом панораму,
Чтоб мысленно промолвить пару фраз:
«Когда то здесь меня крестила мама…»
А бабушка моя пятнадцать вёрст
Сюда ходила пыльною дорогой
Без всякой показухи и позёрств —
К пречистой Богородице и Богу.
И память эта прочего святей.
Она звенит в подкорке глуховато…
Когда-то ведь и я своих детей
Крестила здесь в лихих восьмидесятых.
Всего и не упомнишь, жизнь длинна…
Бывает, что всплывёт, как в амальгаме —
Когда плескалась страшная волна,
Я свечки в храме ставила… за маму.
Вчера опять нахлынуло в пути
И в мыслях не осталось без ответа:
Не встать, не оглянуться, не пойти —
Над церковью мосточек семицветный…
Захватывает дух от красоты,
Словами не опишешь, мало проку…
Спустилось чудо с синей высоты,
Чтоб радугою встать – дорогой к Богу.
* Церковь Екатерины Великомученицы г. Алапаевска

Половики

Как же любим мы всё современное,
В вечной тяге «пожить по-людски».
Только в мыслях бывает смятение,
Если вижу я половики.
Домотканые, пёстрые, милые,
Может, даже наивные чуть…
На тряпичное их изобилие
Так и тянет поближе взглянуть.
Вот такие же точно, в полосочку,
Были в доме когда-то у нас…
И раздумия в детство уносятся —
Им полвека совсем не указ.
Половицы помытые, влажные,
Прилипает на них половик.
Всё такое родное, тогдашнее
Перед взором мелькнуло на миг.
Речка летняя, плотик бревенчатый,
Над водою кружат мотыльки.
Щётка с мылом работой повенчаны…
Моем с мамой мы половики.
А потом в огороде развешаем,
Чтоб на солнышке сохли весь день.
И они, разноцветные, свежие,
Украшают собою плетень.
А теперь своим видом бесхитростным
Навевают безбрежную грусть…
Ленты ткани, сплетённые нитками,
Ближе всяких изящных искусств.

Облака

А вы помните детские годы,
Бесконечное синее небо,
А на нём, как в трёхмерном пространстве,
Череду облаков кучевых…
Ваши мысли всё время в полёте,
Непонятно, где быль, а где небыль,
Наверху – то ли шторм океанский,
То ли шоу зверей цирковых.
Заприметить бегущую лошадь,
Бригантину под парусом белым,
В синеве среди туч кучерявых
Динозавра глазами поймать…
Как лошадка мила и пригожа,
А корабль к намеченной цели
В неземной белокипенной лаве
Обязательно должен пристать!
А вон там, посмотрите скорее,
Крокодил или, может быть, страус
Распластался над лесом и речкой
И расплылся белёсым пятном!
Черепаха с извилистой шеей
В завитках кружевных затерялась,
А корабль превратился в сердечко,
А потом в фантастический дом…
Проплывают коты и коровы,
Неуклюжие, сизо-седые,
Пробегают слоны и верблюды,
А ещё промелькнул бегемот…
Вы попробуйте как-нибудь снова
Рассмотреть облака кучевые!
Это так увлекательно, люди,
Изучать голубой небосвод!

Там, где прадеды сеяли рожь

Там, где прадеды сеяли рожь
И косили когда-то поля,
Не проедешь сейчас, не пройдешь.
Запустела родная земля.
Только пчёлы летают над ней,
Собирая густую пыльцу…
Я зачем-то средь прочих речей
Помянула об этом отцу.
Омрачился слегка у него
Катарактой подёрнутый взгляд.
«Я ж косил там, всего ничего,
Лет так двадцать, наверно, назад.
Отбивал на закате косу,
А потом на рассвете вставал.
И, пока не ссушило росу,
По душистому лугу шагал.
По сырому – оно хорошо!
Да и птицы поют на заре…
Мурава на покосе, как шёлк,
Вся в прозрачном живом янтаре.
На свободе зудело плечо
И вело за размахом размах.
Сердцу было почти горячо
В золотистых рассветных лучах.
Лёгким вжихом дышала коса,
И за выдохом следовал вдох.
А вокруг – облака и леса:
Перемежка от всех суматох…
Но скотинушки было не счесть!
И конюшни полны, и хлева.
Надо всем заготовить поесть,
А первейшее – это трава.
На пастьбу собирали стада:
По бурёнке, по две из двора.
Без коровы тогда никуда,
Непростая случилась пора.»
Говорит, рассуждает, ворчит
Мой морщинистый мудрый отец.
Вспоминает бесхитростный быт,
Словно трогает старый рубец.

Старики

Мне кажется, что знают старики
Такое, что другим пока не надо…
Оно скользит в движениях руки,
Оно тревожит пристальностью взгляда.
Не мудрость, не усталость и не грусть —
Глубокая задумчивая тайна…
Её никто не помнит наизусть,
Её никак не выведать случайно.
Им столько мук отпущено судьбой!
Не каждый сердцем выдержал такое.
И цвет печали ровной сединой
Сейчас напоминает про былое.
В натруженных руках большой альбом,
Дрожащий палец шествует по фото…
«Мы только ради внуков и живём,
А так уже, по сути, неохота…»
И снова на тебе сакральный взгляд,
Который непостижен, неподсуден.
Глаза как будто в прошлое глядят…
Когда-нибудь и мы такими будем.

На всякий случай

Чтоб в доме нашем не было беды,
Чтоб отогнать болезнь и злое лихо,
Несла из храма бабушка воды
Крещенским утром, радостным и тихим.
А дома окропит углы и печь,
Нацедит по глоточку каждой внучке,
И будет банку ревностно беречь,
Поставив в тёмный шкаф
на всякий случай.
И так оно велось из года в год:
Вода, лампада, свечи и икона…
Мелком начерчен крестик у ворот,
Как будто это символ бастиона.
А если захворает кто порой,
Или от глаза скверного, дурного,
Лечила ближних бабушка водой,
Шепча молитвы благостное слово.
А мы теперь, чуть что, по докторам —
Уколы, капли, мази и пилюли…
Трещит от них бюджет по тонким швам…
Но часто вспоминается бабуля.
Морщинистой рукой святой воды
Нальет в стакан из баночки литровой…
И голос тихим эхом с высоты:
«Хлебни и будешь, внученька, здоровой!»
Давно истлели в прошлое мосты,
А жизнь несёт лавиною могучей,
Но каждый год бутылочку воды
Из храма я несу…
на всякий случай.

А вы всё ждёте чуда?

Разрушен храм в уральской деревеньке —
Таких церквей немало по стране.
Здесь нет дверей, поломаны ступеньки,
И жуткая пробоина в стене.
При взгляде вверх накатится слезинка,
Бывают в мире дивные дела:
На крыше раскудрявилась рябинка
И ягоды румяные дала.
Не вымерзла, не высохла, не пала,
Корнями уцепившись за кирпич.
Какая сила там ее держала,
Наверное, умом и не постичь!
Пути Господни неисповедимы,
Как, впрочем, и желанье просто жить.
Идут года, проходят мимо зимы,
И ветер куролесит во всю прыть…
Какая, право, люди, сила воли —
Упорство нам не каждому дано!
Расти и не роптать на злую долю…
А вы всё ждёте чуда?
Вот оно!

Танцплощадка нашей юности

За оградою чугунною,
В старом парке у пруда…
Танцплощадку нашей юности
Вспоминаю иногда.
Подпевали липы шёпотом
Незатейливым хитам
И, не тратя время попусту,
Поднимались к небесам.
Льётся трепетная музыка,
Пары медленно скользят…
На девчонках нитки бусинок,
Взгляды радостно горят.
Их подолы расклешённые
Крутит ветер возле ног…
Как в картинках кинохроники,
Этот вечер так далёк!
Выбивают дробь весёлую
По площадке каблучки.
Впереди дорога долгая,
Взрослой жизни тупики…
Возмужали сосны стройные,
Стали крепче и мудрей,
Закалились кроны хвойные
В непогодах январей.
Поседели одноклассники —
Не до танцев им теперь.
Мчится время неподвластное,
Пополняя груз потерь.
Нет ограды с завитушками
Больше в парке у пруда,
Только шепчутся верхушками
Там деревья иногда…

Мельница

Стоит у речки старенькая мельница,
Которой миновала сотня лет,
Противится порывистым метелицам
И стаям перелётным шлёт привет.
Вокруг трава медовая колышется,
Поют в кустах шальные соловьи,
И, может, как писали в старых книжицах,
Русалки ночью плачут о любви.
Куда несчастным деться без обители,
Куда приткнуться бедным на земле?
А тут эфир чертовски упоителен,
И даже тихий омут уцелел…
Прохожий, наберись побольше смелости —
Кругом парят флюиды колдовства…
Под лунным светом дремлет сердце мельницы —
Тяжёлые, из камня, жернова.
Малиновый закат зарёй прощается,
Затихла в речке сонная вода.
Вдали пути-дороженьки встречаются
И газы выдыхают города…
Несётся жизнь – шумит, течёт и мелется:
Рассвет, закат и вновь седой рассвет…
А здесь у речки старенькая мельница —
Из времени минувшего привет.

Пока живёт деревня

Перекусить бы салом с разваристой картошкой,
Селёдочки кусочек, зажмурясь, пожевать,
Капустки из бочонка набрать большую плошку,
Да, выйдя на крылечко, Россией подышать.
Навоза запах терпкий с соседнего подворья,
Крапива у забора на страже, как солдат…
То слышится гармошка, то шелест разговора:
Живет село родное, куда не кинешь взгляд.
Там гуси вереницей спускаются под горку,
Тут куры что-то ищут меж листьев лопуха…
На бреющем полёте высматривает зорко
Сердитый старый коршун летящего жука.
Петух с хвостом трехцветным
горланит, что есть мочи,
Картошка белым полем цветёт, лаская глаз…
Медведица большая «звездит» июльской ночью,
И люди коренные живут не напоказ.
Здесь банька по субботам под веничек дубовый
Здоровьице поправит и душу ободрит,
А после пара выпьет, кто водки… стограммовый,
Кто квас ядрёный крепкий, что зубы леденит.
Здесь незамысловатость
в пейзажах безыскусных,
Здесь кони и коровы по улицам снуют…
Здесь в избах деревенских, устало-заскорузлых,
Какой-то сокровенный, бесхитростный уют.
Село моё родное! Как много в этом слове…
С утра и до заката хлопот невпроворот!
Суровое, простое, без лжи и пустословья…
Пока живет деревня, жив русский наш народ!

Бабушке

Пимы, доха, пуховый полушалок,
Под ним платочек штапельный в горох…
Молитвы под иконами шептала,
И осуждала горьких выпивох.
Добротно, основательно, серьёзно
Бралась за все домашние дела.
Считать в уме умела скрупулёзно,
Но «грамотной сродяся не была».
Eщё девчушкой в поле помогала,
Усвоив опыт чуть не с молоком…
Потом сама детей своих рожала
И семерых родила чередом…
Пережила и войны и разруху,
Хлебнула недостатка и беды,
Семьёй делили скудную краюху,
Крапивных щей сварив для «вкусноты»».
Похоронила мужа слишком рано —
Недолог был тогда мужицкий век,
Ни разу не бывала в «лесторанах»,
Не признавала «химий» и аптек.
Крючком вязала чисто виртуозно,
Ведя узоры просто, от души.
Из печки русской вечером промозглым
На стол метала «с пылу» беляши.
А после нам, внучатам, песни пела,
И тот старинный песенный напев
Сейчас я вспоминаю то и дело,
Сама уже изрядно поседев.
Как нитку бус из старого комода,
Тяну воспоминаний бечеву…
Шепчу в туман потрёпанного фото:
«Спасибо за любовь и за заботу!
Пока, родная, помню, я живу!»

По кругу

Мы ходим по кругу, как в цирке лошадки.
Бежим, словно белки в большом колесе…
То горько бывает, то приторно сладко.
Такая вот в жизни у нас карусель.
То вечер, то утро, то солнце, то слякоть…
То радость, то горе мелькают подчас.
Смеяться бы надо, а хочется плакать…
Но завтра опять понесёшься, смеясь.
И вот за спиною витки карусели
Сливаются резво в десятки годов.
А песни хорошие мы не допели
И собственных мало сложили стихов.
Не всё повидали, не всё осознали.
По кругу бежали… Туда, не туда?
Сейчас бы опять оказаться в начале,
Но жизнь утекла, как в речушке вода.
Ее не воротишь, не встанешь в испуге.
У каждого свой человеческий век.
А рядом уже по такому же кругу
Внучата твои начинают разбег.

Баба вёдра тащила пустые

Баба вёдра тащила пустые,
Люди резко шарахались в страхе,
То бросая проклятья скупые,
То крестясь суеверно, в размахе.
Баба, воду набрав из криницы,
Поплыла с коромыслом обратно.
Тормозили хлыщи и возницы:
До чего же походка приятна!
Чтобы вышел рассказ атмосферным,
Сообщу я, конкретики ради,
Баба весила центнер наверно
И была шибко тучная… сзади.
Из сюжета не ждите подвоха.
Рвётся образно фраза простая:
Баба полная – это неплохо!
А паршиво, коль баба пустая…

А за что ты любишь родину?

А за что ты любишь родину?
За малиновый рассвет,
За тропинку огородами,
Где ходил немало лет.
За берёзки белоствольные,
За простые васильки.
За луга её раздольные
И ромашки у реки.
У земли красоты разные,
В каждом месте что-то есть…
Где озёра – глади ясные,
Где диковинок не счесть…
Небосвод, везде лазуревый,
Он на родине синей.
Даже если высь нахмурилась,
В мир края нет милей.
Здесь звучали колыбельные
Над кроваткою твоей,
Здесь зарубки самодельные
На наличнике дверей…
Здесь живут воспоминания,
Притаившись в уголках:
Ты искал своё призвание
И мечтал о чудесах…
Научился справедливости,
Принимая всё, как есть…
Ошибаясь, делал выводы,
Что в почёте ум и честь…
Так за что ты любишь родину?
За рубиновый закат,
За надежды, что мелодией
В голове твоей звучат,
За волнение прекрасное:
Тут пьянеешь без вина…
Есть красоты в мире разные,
Только Родина одна!

Ты прости меня, мама

Ты прости меня, мама, что домой не вернулся.
Я погиб в сорок третьем, в беспощадном бою.
Я на танк ненавистный из окопа рванулся
И от вражеской пули там упал, на краю.
Ты прости, дорогая, за мою похоронку,
За печальные слёзы у тебя на глазах,
За обиды былые, за девчонку Алёнку,
И за то, что о чувствах ей тогда не сказал.
Ты прости меня, мама, не понянчишь ты внуков…
Одиноким, родная, будет дальше твой век.
Пуля-дура шальная принесла нам разлуку.
На виски твои, мама, наметелила снег.
Ты прости, что на свете жил я очень немного,
И мой возраст навеки – ровно «двадцать один»…
Не изведал я счастья изначально простого,
И ищу его взглядом из небесных глубин.
Ты прости, что немного не дошёл до Победы,
Я о ней очень сильно в передышках мечтал…
Но глаза закрывая в том бою, на рассвете,
Слово «мама» последним в этой жизни сказал.

Речка синяя

Синячиха – речка синяя,
Малой родины исток.
Не широкая, не длинная —
Путь до устья не далёк.
Заросли брега пологие
Островками череды,
Тополя стоят высокие,
Плачет ива у воды.
То живая, то зыбучая —
Ветер тешится с волной —
Отражаешь солнца лучики
И луну в тиши ночной.
Ой, ты реченька-кудесница,
Знаю, реки есть быстрей,
Но живу твоими песнями,
Нет их звонче и добрей!
Каждой ноткой серебристою
Ты вливаешь в душу свет.
Моя милая, речистая,
Ближе речки в мире нет!
Встало солнце над вершинами
И воспрянул мой мирок…
Просыпайся, речка синяя,
Малой родины исток!

Деревенские зарисовки

Деревня раскудрявилась дымком.
Дома стоят в тяжёлых снежных шапках.
И кажется, что пахнет молоком
Идущая куда-то мимо бабка.
У женщин деревенских глаз остёр:
Куда спешишь? Проезжий или пеший?
А то, поди, какой-то сутенёр,
Возьми его Лешак (ну, то есть, Леший)!
А вот копна у дома на углу.
И рядом с ней – каурая лошадка,
Привязана поводьями к стволу
Берёзки у забора – для порядка.
Бубнит у магазина на столбе
Смешная штука – громкоговоритель.
Он выглядит, как шляпа на грибе
И здесь, в деревне, явный долгожитель!
Взбрехнет собака где-то на краю,
В сторонке мык доносится коровий,
Несёт мужик от проруби бадью
В лохматой безрукавке рыжей, псовьей…
А я иду по собственным делам
К Семёновне… Изба седьмая справа.
Здесь счёт ведётся не по этажам,
Деревня – самобытная держава!
Сидит за баней кот окраса «ночь»,
Петляет проторённая тропинка.
А я гоню дурные мысли прочь,
Зачем как воду в ступе их толочь?
Я радуюсь: живёт моя глубинка!

Мне сейчас бы те косички

Мне сейчас бы те косички,
Белый фартучек и бантик,
Те же острые коленки
И пытливый ясный взгляд,
Бархатистые реснички,
Две пятёрки по диктанту
И хорошие оценки,
Что в журнале встали в ряд.
Мне сейчас бы на крылечко
Двухэтажной средней школы,
Где пофоткаться собрали
Мой шестой любимый класс.
Там шутливые словечки,
Безобидные подколы,
А неясности в журнале
Не печалят вовсе нас.
Стрижки, бантики, косички…
Парни галстуки поправят,
Пионерские, конечно,
И шутливо скажут «Чиз»…
А девчонки по привычке,
Кто смешливо, кто лукаво
Или, может, чуть беспечно
Спародируют актрис.
И останется навечно
Чёрно-белая картинка,
Где на воздухе согретом
Мы застыли на крыльце…
Только время быстротечно
И бежит слезой грустинка
От того, что в мире этом
Мы теперь живём не все.
А тогда, в далёком мае,
Нас на камеру снимали…
Мы стояли и смотрели
В прозорливый объектив.
Крикуны и шалопаи…
Мы о будущем мечтали
И не знали, что на деле,
В небеса с какой-то целью
Забирают, не спросив.

Зима

В деревню вошла незаметно
Пушистая кошка-зима,
И в час голубой, предрассветный
Одела в ушанки дома.
Прошлась по дворам и заборам,
Присыпала ветки снежком,
Покрыла морозным узором
Окно в закоулке глухом.
Потрогала мягкою лапкой
Душистого сена стожок,
Накрыла серебряной шапкой
Крутой через речку мосток.
Остатки от сказочной краски
Она сберегла «на потом»…
И стал чёрно-угольный Васька
Мохнатым и белым котом!

Камушек

У каждого где-то на свете
Есть город, село, хуторок,
Куда пробираются сети
Шоссейных и сельских дорог.
Изящным узором сплетутся
Отрезки извилистых трасс,
Чтоб в точке на карте сомкнуться,
Где тоже скучают без нас.
И вот оживились рябины
И шепчут листвой тополя
О том, что милее чужбины
Моя дорогая земля.
Здесь воздух какой-то особый,
Здесь памяти прочная нить…
Постой, предпоследний автобус,
Позволь мне ещё погостить!
Домой привезу я наследство —
На счастье, простой талисман:
И камушек с улицы детства
Удобно улёгся в карман.

Два ведра на коромысле

Два ведра на коромысле очень веские, однако!
Пусть они не двадцать литров,
А всего лишь два по пять…
Хоть до речки – пол-проулка, но девчушка (работяга!),
Повторяя путь за мамой, воду учится таскать.
По ухабинам дорожным мама движется, как пава,
Лишь косынку на макушке поправляет иногда,
Воду в вёдрах не качает и ступает величаво,
А у дочки из ведёрок так и плещется вода.
Вроде, в чём же тут премудрость:
Запростать*колоду в бане?
Но работа эта лёгкой только кажется на вид!
А вода уже в галошах и в цветастом сарафане,
И плечо, совсем немного, но настойчиво болит.
Расписное коромысло папа девочке изладил.
Выделялось оно цветом и игрушечной дугой…
Ту, из прошлого, девчушку звали дома просто Надей…
Приносить водицу с речки было ей тогда игрой.
*Запростать – наполнить.

Не стирается в памяти прошлое

Не стирается в памяти прошлое,
Так наверное свыше дано.
Только помнится больше хорошее,
Хоть оно и случилось давно.
А плохое тихонько теряется
В необъятной пучине годов,
Но порой полинявшей мозаикой
Возникает из писем и снов.
И навалится вновь позабытое,
Пережитое тысячу раз,
На засовы стальные закрытое,
И накроет тревогою нас.
Вспоминаешь по крохе, по капельке,
Словно тянешь незримую нить…
Всё печали припомнишь и грабельки,
Перепишешь всё мысленно набело…
И не веришь, что мчавшись ухабами,
Ты такое сумел пережить.

Деревенька моя

Деревенька моя на другом берегу,
Наглядеться сейчас на тебя не могу!
Отражаешься в речке, кругом синева,
А у берега ивы плетут кружева…
За тобой, деревенька, поля да леса,
Над тобой – небеса, небеса, небеса…
И такой необъятный повсюду простор,
Что слезою скупой затуманился взор!
Посчитаю года под глухое «ку-ку»,
А потом я, родная, к тебе по мостку
Перейду и на дальнем пути каждый дом
Мне прошепчет о чём-то заветном, былом.
И про детство моё, и про плот на мыске,
И про то, что живу я сейчас вдалеке…
Только тянет к себе этот милый пейзаж,
И бежит по бумаге простой карандаш,
И выводит рука не штрихи, не мазки,
А слова, что потом превратятся в стихи.

Буфет

Помню бабушкин буфет,
Неказистый, старомодный.
Он стоял немало лет
Рядом с выцветшим комодом.
В нём хранились паспорта,
Фотографии и книги,
Облигации, счета
И варенье из клубники.
Целый праздничный сервиз,
Пара кружек из Китая,
Карамельки «Барбарис»,
Что во рту спешили таять.
В старом чайнике – ваниль,
Прямо так, без упаковки,
Со столетником бутыль
И флакончик марганцовки.
Сколько памятных вещей
Содержалось в том буфете!
Верх – отдел для мелочей,
Нижний ящик под газеты…
Но всего не перечесть,
Может, что-то и забылось…
Мне на стул бы снова влезть,
Чтоб проведать старожила,
Да на память попросить
Хоть цепочку от лампадки…
И вдохнуть родной флюид —
Этот запах самый сладкий!
Только милый раритет,
Улетел в былое пылью.
Старый бабушкин буфет,
Пропитавшийся ванилью…

Здесь был завод

А здесь когда-то плавили металл.
Он тёк живой сверкающей рекой.
Здесь был завод – начало всех начал:
Густой огонь над доменной трубой!
Железа стук, как звон колоколов,
Округу будоражил на версту.
И всё казалось, в пору холодов
Даёт завод посёлку теплоту.
Нам верилось, что будет так всегда,
Что эта мощь, конечно, на века!
Не денется громада никуда,
Разрушить, не поднимется рука!
…И вот они – руины и печаль.
Династии, которым много лет,
С укором шепчут с неба: « Очень жаль!»,
А чуждая глазам пустая даль
Безрадостный какой-то дарит свет…

Стихи писать…

Я не поэт, мне нравится писать,
А слово это громкое пугает.
Стихи писать, пожалуй, как летать,
Поднялся, а земля не принимает.
Пока не зарифмуешь в строчки суть,
Порхаешь, как встревоженная птица.
Нельзя не отдохнуть и не вздохнуть!
Да что там, невозможно приземлиться!
И вот, когда за окнами рассвет,
Я соколом себя с небес обрушу!
Так хочется, хоть я и не поэт,
С утра затронуть словом чью-то душу.

Веточки вербы

Веточки вербы в стакане
Радуют скромностью взгляд,
А за косматым туманом
Чудится вспышкою странной —
Девочка гладит «котят».
Пальчиком нежно проводит,
Каждому имя даёт…
Блещут весенние воды,
Травы зелёные всходят —
Солнечный выдался год!
Память – капризная штука,
Может не помнить «вчера»,
Часто она близорука,
Но и в раздумья без стука
Может ворваться с утра.
Вещи теряются странно —
Просто забудешь и всё!
Мир, как в старинном чулане…
Память забита бурьяном:
«Нынче» быльём поросло.
И, с настоящим не ладя,
Мысли в былое летят…
Хрупкая девочка Надя…
Тонкие пальчики гладят
Серых пушистых «котят»…

Мишки

Луна золотая висит за окном,
Большая медведица в небе ночном.
Но выше стремится внимательный взгляд,
Где малой медведицы звёзды горят.
И тут же фантазия вспыхнуть не прочь:
Чего им не спится в холодную ночь?
Куда их неведомый тянет маршрут?
Зачем они рядом идут и идут?
Бегут и проходят года и века,
Но звёзды на это глядят свысока…
А люди, глаза поднимая во тьму,
На миг забывают свою кутерьму.
Картина простая, небесный этюд —
Астральные мишки по небу бредут,
А в северном море на льдине опять
Баюкает Умку медведица-мать…

Пиявочная

Заросли берега осокой,
череды островки желтеют.
На Пиявочной вся округа
полоскала тогда бельё.
Водомерки скользят повсюду,
мельтешат комары-злодеи…
Из души уголка святого
обозначилось забытьё.
Я пиявок боялась с детства:
навидалась тогда на речке.
Извивались и плыли ленты,
анакондам порой под стать.
Выбегала на ровный берег,
трепыхалось моё сердечко —
Представляла, что может злюка
и на суше меня достать.
Конский волос встречался часто
в том задумчивом водоёме.
По названию, вроде, страшный,
а по сути – большой червяк…
Над рекою лучилось солнце
в безмятежной своей истоме
И гусынь белокрылых стадо
охранял молодой гусак.
А однажды из рук у мамы
уплыла незаметно простынь,
И, повыше задрав подолы,
мы пошли доставать её…
Танцевали вокруг стрекозы,
в облаках веселилась просинь,
За кустами плакучей ивы
горлопанило вороньё.
…Написала, как было в прошлом,
хоть река до сих пор на месте,
Но картинка времён далёких
отпечаталась на года.
И пиявки, конечно, те же,
и маршрут до реки известен,
Только детство давно уплыло
безвозвратно и навсегда.

Деревенская я

Я до мозга костей деревенская,
Прямо вся, от макушки до пят,
И моя квинтэссенция женская
Не приемлет духов и помад.
Суета городская, тревожная
Непонятной казалась всегда…
На тропиночку мне бы, таёжную,
Да к речушке, где шепчет вода.
На лужайку, где росы медовые,
А за речкой большой крутояр.
Там закаты такие бордовые,
Что притих изумлённо комар!
Мне землицы кусочек бы собственный,
Чтоб редиску и лук посадить.
Мне бы на лето дом с неудобствами,
Где из окон задумчивый вид,
Чтоб гармонь вдалеке переливами
Выводила о чём-то своём,
Чтобы лошади с длинными гривами
За околицей шли табуном.
Мне бы воздуха вкусного, чистого,
От которого хочется жить,
Соловья в ивняке голосистого:
Пусть проявит певучую прыть.
Деревенская я, пасторальная!
Вы встречали таких чудаков?
Мне глубинка российская дальняя
Ближе всяких других уголков!

Я люблю когда ветер в лицо

Я люблю, когда ветер в лицо,
Тёплый, летний, ласкающий ветер.
Мы с ним – пара шальных удальцов,
Бороздящих простор на рассвете.
Он порывисто дышит в глаза,
Треплет кудри совсем без смущенья,
Крутит юбку, сжимая в зигзаг —
Ворох новых смешных ощущений.
Я ему про поля, про леса,
Про лазурные дальние дали,
Про дороги, те, что в небеса,
И про дождики, мол, запоздали.
Он мне сказку свою про полёт,
Про воздушных путей магистрали,
Про волшебный ковер-самолёт,
Да про птиц-журавлей пасторали.
Хором песни поём, в унисон
Словом метким по ветру, по свету…
Пара буйно-шальных удальцов,
Взявших в путь «в никуда» по билету.

Родной уголок

Давайте закроем глаза и представим планету —
Голубенький глобус, где ниточки рек и дорог…
Но каждый, наверное, в мыслях увидит при этом
На общей земле свой любимый, родной уголок.
Там что-то случалось большое и важное очень,
Там млела от счастья и пела в восторге душа…
Там длинными были часы и короткими ночи,
А солнце за речкой купалось в траве камыша.
И этот мирок благодатный, знакомый до дрожи,
Милее, чем сотня тобою изъезженных мест.
Он целого мира на карте намного дороже,
Он выше Вселенной и шире бескрайних небес.
Забудутся тысячи шумных извилистых улиц,
Десятки проспектов бетонных в больших городах,
Но сердце выводит морзянку, безмерно волнуясь,
Когда вспоминаешь о тех безмятежных годах.
Нам было, конечно, труднее, а, может быть, проще.
Ведь ценности были другие, и жизни уклад…
Мы, словно птенцы, там остались, в берёзовой роще,
И рвемся бессильно к себе, желторотым, назад.
В заветное место, в родные до боли пенаты,
Где делали мы самый первый застенчивый шаг,
Где солнышком пахли поля и росою – закаты,
Где тайной манил полутёмный забытый чердак.
Быть может уж дома того или улицы нету,
Высокой травой заросли перепутья дорог,
Но главное, есть в человеческой памяти где-то
Такой дорогой и до боли родной уголок.

Лес, река и облака

Лес, река и облака – чудная картина!
За строкой бежит строка, вьётся паутиной.
Балалаечной струной растревожат душу
Ясный купол голубой, голоса кукушек.
Речка лижет берега тёплыми волнами,
За рекой шумит тайга – шепчется с ветрами.
Синь целует бирюзу. Облако седое
Отражается внизу, где-то под водою.
Залегло на самом дне, прямо в середине…
То ли туча в глубине, то ли субмарина?
Сонно слушает камыш шелест робкой зыби,
Пролетел проворный стриж и плеснула рыба…
Уходи, печаль-тоска, пропадай, кручина!
Лес, река и облака…
Чудная картина!

Мы русские

Мы, русские, не лучше и ни хуже,
Мы просто несравнимые ни с кем!
Мы мыслим где-то шире, где-то уже,
А где порой не думаем совсем.
Мы – русские и значит мы другие!
У нас совсем иной менталитет.
Мы матушкой зовём свою Россию
И любим беззаветно с малых лет.
Мы русские. Мы стойкие, мы знаем!
А славный подвиг дедов и отцов —
Победа в том далёком ярком мае
Для нас теперь – основа всех основ.
Мы русские, нам море по колено,
Когда идём святое защищать.
И было так, и будет неизменно:
Врагам лихим Россию не сломать!
Своих мы не бросаем… Но и пяди
Земли родной злодеям не сдадим.
Берёзок тонких светлые наряды
И есть отчизны милой сладкий дым.
Мы – русские: великая Держава.
Простым народом Родина сильна…
Кому-то эта сила не по нраву,
Раз лает нынче моська на слона.
Мы, русские, всегда за справедливость,
Не прячем наши головы в песок!
Нам чужды равнодушье и фальшивость…
Мы – русские, а, значит, с нами Бог!

Ностальгия

Что такое ностальгия?
Это памяти река,
Это ставни расписные
И щемящая тоска…
Часто прячется в альбомах
Ностальгии ручеёк.
Вот он, с грустью невесомой,
Тонкой ниточкой потёк.
Перелистываешь фото —
Откликается душа…
И волной накатит что-то,
Перед взглядом мельтеша.
Вдруг всплывают ниоткуда
Чьи-то милые глаза…
Ненадолго, на минуты,
В то, былое, унося.
А порою ностальгия
К нам приходит прямо в сны,
Где мы те же, но другие:
Безмятежны и нежны.
Не коснулась сердца злоба,
Целый мир, как белый лист.
Сам ты, словно птенчик, робок
На пути, что так тернист.
Свет, толчок, тахикардия…
Мамин голос, папин взгляд…
Не прожить без ностальгии —
Сладкой болью дорогие
Тени прошлого болят!

Сколько в мире стихов

Сколько в мире дорог, только глянь за порог,
Сколько в мире загадочных далей!
Перекрёстки, пути, по которым пройти
Мы когда то безумно мечтали.
Сколько в мире стихов и лесных ручейков!
Cколько книг, не прочитанных ночью!
И поют ручейки те живые стихи,
Что отчаянно просятся в строчки.
Зацветают сады и простой красоты
Прибавляется в мире стократно.
Поливают дожди луговые цветы
И яснеют на солнышке пятна.
Сколько чутких людей на планете моей!
Их немало средь публики прочей.
Мир намного светлей от хороших людей
И в сердца проникающих строчек!

Чудо

А что такое чудеса,
ответь попробуй?!
На зорьке птичьи голоса,
берёзок шёпот?
А тот весёлый родничок?
Журчит, смеётся…
И золотистый пятачок —
луна в колодце…
Ребенка робкое «агу»
и первый лепет…
Рябины гроздья на снегу,
любовный трепет…
А друга крепкая рука
не чудо разве?
Простая прелесть василька,
ромашек праздник…
Зимою стайка снегирей
на голой вишне…
Пейзаж сентябрьских аллей,
расцветок пышность.
Волшебный звон колоколов
из старой церкви.
Напевность чистая стихов…
Она не меркнет!
Тенистый лес, душистый луг,
огни салюта…
Вся наша жизнь, мой милый друг,
большое чудо!

Не спится и не дышится

Не спится и не дышится,
Тоска ночами слышится,
А дни несутся резвой чередой…
Мелькают буквы в книжице,
Меняет «и» на «ижицу»
Июньский ветер свежий и тугой.
А память тянет в прошлое,
Где доброе, хорошее,
Где жизнь текла спокойно и легко.
Там дождик бил ладошами,
Бродя в полях некошеных,
И сладко пахло в кружке молоко.
Там росы были белыми,
И всё, что мы ни делали,
Нам легче удавалось завершить…
Мы были неумелыми,
А чтоб казаться смелыми,
Неслись бегом, показывая прыть.
Но время – вещь упрямая…
Судьбу наполнив драмами,
Возьмёт взамен чего-нибудь себе.
И вот теперь со шрамами,
Ухабами да ямами
Плетёмся по извилистой тропе.
Скрипят суставы ржавые,
А души моложавые
Никак не могут их перехитрить.
Начертано заглавие
И строчки биографии,
Но к финишу не хочется спешить.
…Не пишется, не дышится,
Тревоги нотки слышатся
И хочется здоровья про запас.
Листы мелькают в книжице,
Ещё четверостишие…
А новый том напишут после нас.

Икс эль

Как-то за зиму сжалась и стала тугою одежда…
Может, ссохлась она от палящей жары батарей?
Не сидит на фигуре, свободно свисая, как прежде,
А старается формы мои обтянуть посильней.
Замочила в тазу водолазку и старые джинсы,
Налила чудодейственный жидкий рекламный Ленор.
Может, он мои вещи избавит от злого бесчинства
И растянет водою с дыханием свежих озёр?
Постирала, надела… Но та же, по сути, петрушка.
Не могла я так быстро набрать дополнительный вес!
Стала за зиму я и толстушка, и даже пампушка,
И мужчины теперь потеряют ко мне интерес.
Сколько времени нужно, скажите, лежать на кровати,
Да на самом краю, к подоконнику сдвинув постель,
Чтобы серый волчок заявился ко мне на закате
И бока мои сгрыз до размера примерно XL?

Кукла Оля

Горевала кукла Оля
у забора в лопухах…
Нелегка у Оли доля —
во дворе повсюду страх.
То собаки покусают,
то мальчишки пнут, как мяч…
И лежит она вздыхая,
и твердит себе: «Не плачь!»
А ведь раньше чье-то детство
проходило рядом с ней.
И не знала Оля бедствий,
и была куда свежей.
А теперь – причёска-пакля,
покалечена рука,
Платье старое обмякло
и в глазах всегда тоска…
Но не гаснет свет надежды
в недрах кукольной души,
Что подарят ей одежду
непоседы-малыши.
Что возьмут ее на ручки,
заплетут косички вновь,
А репейные колючки
смоют с Олиных боков.
Приготовят дом с кроваткой,
колыбельную споют
Обласкают без оглядки,
словно доченьку свою.
Скажут: «Нет тебя дороже»
тихо-тихо, чуть дыша…
Хоть и робкая, но всё же,
и у куклы есть душа!

Счастье

Ходит-бродит по свету счастье,

По долинам, горам и весям.

Делит счастье себя на части

Без гордыни и глупой спеси.

По крупице даёт прохожим,

По кусочку – на многих хватит!

Не тяните к нему ладошек,

И не ждите к особой дате!

Нам его не увидеть взглядом,

Не заманишь его словами.

Может около быть и рядом,

Или тенью гулять за нами.

Счастье ценит свою свободу

И, себя называя чудом,

Незаметно само приходит

К позитивным и добрым людям.

Над Уралом завис циклон

Над Уралом завис циклон.
Моросит непрерывный дождь.
Привязался к «циклону» «слон»,
А к «дождю» прицепилось «ждёшь».
Над Уралом циклон, как слон.
Серым пледом накрыло нас.
Беспробудный нелепый сон
Без дневных и вечерних фаз.
По карнизу танцует дождь.
Он выводит в чечётке па.
Ты сидишь и чего-то ждёшь
И стихами поёшь, хрипя.
Подливаешь горячий чай,
Фантазируешь бутерброд,
Строишь планы, но невзначай
Вспоминаешь про небосвод.
Там всё тот же ушастый слон
И такой же унылый дождь…
Над Уралом завис циклон —
Брызжет хоботом: «Подождёшь…»

Проходит

Проходит всё когда-нибудь:
Проходит трепетная юность,
Проходит страх, щемящий грудь,
Проходят месяцы и луны…
Проходят лето и зима,
Глухие беды и тревоги,
Лихие ливни и шторма,
Проходят мимо чьи-то ноги…
Проходят трудности и боль,
И одиночество с печалью,
Проходят насморк и мозоль,
И облака за дальней далью…
Проходят радости и грусть,
И всё хорошее-плохое.
«Вчера» уходит, ну, и пусть!

Продолжить чтение