Читать онлайн Учебники Судьбы. Остров Отчаяния бесплатно

Учебники Судьбы. Остров Отчаяния

Пробуждение

***

– И в этот прекрасный праздничный день так приятно видеть ваши улыбки, – говорила Тамара Трофимовна, заместительница директора, которой на самом деле приятно было видеть в жизни только одно: как подчиняются её правилам. Нет, не правилам хорошего тона или голосу разума, а просто её правилам. И, конечно, она сама не знала, откуда их взяла и почему эти правила нужны. А насчёт улыбок… Если она видела, как дети улыбаются, тут же хмурилась: эти школьники явно над ней смеются или сделали недавно подлость!

Тамара Трофимовна лгала для красоты момента.

Как делают все люди в мире, по мнению Машки.

Про родителей и говорить нечего. Стоит только посмотреть на них сегодня – так идеальная пара. Красавица мама стоит под ручку с мускулистым высоким папой, оба одетые, как на праздник, глядят и не наглядятся на дочь, затерявшуюся где-то в массе средней школы, болтливой и беспечной.

– Наша школа открывает свой тридцать восьмой, скажем так, сезон, и бу-бу-бу, но бу-бу-бу, а если бу-бу-бу, то бу-бу-бушечки, – говорил директор, как всегда невнятно, но очень патриотично. Да и Машка пропускала его слова мимо ушей.

Конечно, все лгут.

Начать хотя бы с того, что первое сентября не праздник ни для кого. Учителя прекрасно отдыхали в супердлинном отпуске, которому завидовал весь рабочий люд; родителям не надо было помогать с уроками и будить детей с утра, ну а уж про самих школьников и говорить не надо – стоит только на лица вокруг посмотреть.

Нет, ну есть некоторые одарённые.

Гришаня впереди очень довольный стоит – жаль, лица не увидеть. Он-то все книги мира за лето прочитал, и теперь жаждет поделиться. Только никто не жаждет слушать занудные пересказы.

Или Софка, которая сегодня точно радостная – в предвкушении праздника. У неё ведь каждый праздник с большой буквы! Перетерпит линейку и классный час, а дома уже стол накрыт, друзья собрались (Софка звала к себе, но Машка гордо отказалась), киндеры в подарок и по видаку фильм какой-нибудь американский.

– Вспоминаю меня в моём детстве. Тогда я не понимал важность моей образованности как человека, но потом… – заливал директор единственного в городе завода, низенький коренастый мужчина в малиновом пиджаке. Машка опять не слушала – он тоже врал. Судя по виду, типичный троечник. Школа ну никак ему не помогла стать директором, а что он хочет сказать про «потом» – это ложь.

– Машк, ты точно ко мне не можешь, что ль, сегодня? – раздался возле уха голос Софки.

– Нет. Предки не пускают, – солгала Машка.

А что? Всем можно, а ей нет, что ли?

По асфальту покружил будущий выпускник, нёсший на плечах девчонку-первоклассницу. Зрелище, видимо, должно было вызвать море слёз умиления, но Машка видела его уже в седьмой раз, да и этого одиннадцатиклассника заприметила разок курящим возле заброшенного склада, когда возвращалась домой любимым обходным путём. Тогда он не был таким милым и добрым. Он походил на волка в стае: скалил зубы, усмехаясь вслед одиноко гуляющей девчонке.

И это называется у них праздником.

Праздник лжи!

Машка давно перестала чувствовать себя одной из них. Она подчинялась их правилам, когда надо было, брала то, что можно было взять, но не хотела вливаться в эту амёбу, какой после уроков биологии она с тех пор и представляла школу с её целями, лидерами и прочей клеточной массой.

А вот погода, казалось, поддерживала истину в мире. Сегодня был явно не летний денёк: на градуснике дома за окном стрелка показывала десять, а ветер окончательно добивал тех, кто решил прийти на линейку без куртки.

Они стояли во дворе, возле запасного выхода из школы. За забором любопытные зеваки, видимо, пытались вспомнить минуты невозвратно ушедшего детства.

Наверное, они тоже лгали себе, думая, будто в детстве всё в цветочках и с радугой. Ведь так говорила мама. И ещё подтвердил папа.

А родители-то, между прочим, всё время лгут! Даже себе…

– Пойдёмте на классный час в наш кабинет, – проверещала класснуха, будто обращалась к тем же пятиклашкам, которых взяла когда-то. Она и в одиннадцатом классе так же их позовёт. Для учителей время, наверное, застывает, особенно когда они выпускают третий или тем более четвёртый класс в большую жизнь, а сами остаются там же, как замороженные.

Кабинет тоже не менялся. И никогда не поменяется. Те же плакаты с формулами и серьёзные лица математиков с бородой на портретах по стенам. Однажды Машка шутя спросила у Гришани, почему он так сильно старается учиться: не для того ли, чтобы быть навечно мумифицированным в школьных классах. Гришаня ответил типичным недоумением: для него было слишком революционно и страшно то, что говорила Машка.

В классе только Надюха сидела без настроения – у неё сегодня тамагочи сдох. Видимо, тоже не перенёс начала учебного года. Остальные веселились вовсю: болтали о летних приключениях, создавали шедевры оригами и отправляли их летать под потолком, плевались снарядами из сплёванных клочков бумаги сквозь ствол гелиевой ручки. И только Машка, Гришаня и пара девчонок с плохим зрением на первых партах слушали класснуху.

– Машк, у тебя наклеек нет новых на обмен? – Сосед по парте, Гоша Гусенков, пристал с извечным вопросом. Он фанател от собирания всего, что можно было собрать. Машка как-то упомянула, что ей нравятся наклейки в жвачках, а не вкладыши, так Гоша с тех пор завёлся и требовал то поменяться, то просто подарить ему новые наклейки, потому что меняться и не на что – у Гоши было всё! – Блин, за лето ж много, наверно, накопилось. У меня есть крутые трансформеры: Бархан, Гальватрон и сам Оптимус, из бойцов – Дольф Лундгрен и Брюс Ли, ну и «Утиные истории» штук пять.

– Гош, извини, но я все, что были, на ящички стола своего наклеила, – снова соврала. И ведь Гоша не обиделся, продолжил считать её такой же безумной фанаткой. И всё хорошо.

Класснуха говорила долго и нудно, как и всегда. Пустоголовые пацаны пытались коверкать её слова для смеха, кто-то на последних партах издавал квакающие и крякающие звуки, Гоша положил голову на руки и спал, пока не получил от Машки толчок – класснуха просила разбудить.

Вторая смена имела свои плюсы. Один из них – ты идёшь домой вечером.

Да, сегодня всё закончилось быстро, но Машка отправилась в единственное стоящее приключение дня обходным путём: проводила Гришаню, чтобы побесить его снова своими взглядами на жизнь – смешной он, этот Гришка. Неужели он чего-то добьётся в жизни с его-то честностью и трудолюбием? Впрочем, лошади ж живут как-то, если дают себя объездить.

Они шли вдоль магазинов, манящих выставленными в окнах куклами, коробками железной дороги, тортами с белоснежными лебедями из масла, книжками в суперобложках, мимо вычурного здания музея, главной приманки туристов в городе, потом свернули к набережной, шли вдоль опустевшего осенью пляжа.

Слушая Гришаню, Машка порой хотела быть, как он. Да что ей стоило сделать домашку, если на уроках она схватывала всё на лету?

Ничего.

Но дело-то в принципе, а не в умениях. Принцип же был таким: стараться только для того, что действительно важно. Домашку требовали учителя. В жизни Машки они не играли большой роли. Двойки тоже. А что же было действительно важно, сейчас Машка понять не могла, как ни старалась.

Забросив Гришаню где-то возле Парка Победы, она отправилась на любимое место – вышку.

Вышка располагалась в поле за последним жилым кварталом. Нет, к ней вела приличная дорога, асфальтированная, со скамейками и фонарями, но по ней наворачивали круги только колясочники, то есть мамаши с детьми до трёх лет.

На вышке было обалденно встречать закат. Конечно, больше всего на свете Машке хотелось разделить это хоть с кем-то, но никто не понимал радости от вида уходящего в тень города, когда ты стоишь на обдуваемой ветром вершине. Гришаня готовил уроки, Гоша играл в Сегу, девчонки зависали у кого-нибудь на квартире. А она одна могла только насладиться этим мигом.

Машка достала купленную утром жвачку «Элен и ребята», развернула обёртку и достала наклейку с Этьеном и Кати. Улыбнувшись им, как старым друзьям, прилепила её к остальным на ржавом покрытии ограждения. Именно здесь и находилась её коллекция – не в альбоме и не под стеклом. Гоша б убился, увидев такое кощунство.

Наклейки нужны, чтоб их клеить.

А жизнь нужна, чтоб жить.

Машка подставила лицо ещё тёплому осеннему ветру. Он проникал будто под кожу, продувая насквозь и стирая плохие воспоминания. Она снова здесь, видит весь город, который, как на ладони. В нём копошатся муравьи: делают домашку, зарабатывают деньги, готовят ужин, ездят на машинах.

А она здесь. С ней «Элен и ребята». Сериал уже давно перестали показывать, но Машка навсегда запомнила их, французских парней и девчонок. Вот с ними было бы классно проводить время. Они бы всё-всё поняли, не смеялись бы, не унижали, а главное, не лгали.

В многоэтажках загорались цветные окна одно за другим, а тьма всё сгущалась. Как будто дома были огромными разноцветными фонарями во мраке бескрайней пещеры. Когда игра со светом прекратилась, Машка решила отправиться домой – здесь больше делать нечего.

Подпрыгивая на бегу, она миновала скамейку, на которой сидела полнотелая обывательница с раскрытой книжкой в руках и закрытым зонтиком возле правой ноги.

– Девочка, подожди! – крикнула она ей вслед. – Подожди! У тебя выпало что-то из кармана!

Машка остановила радостный бег.

Выпало? Что там могло выпасть? Жвачка сжёвана, наклейка наклеена…

– Вот… – Женщина протянула серую бумажонку, сложенную вдвое.

– Угу, спасибо, – небрежно бросила Машка и так же небрежно схватила записку.

Наверное, кто-то сунул ей в карман обзывательства, как было однажды в начальной школе. Тогда учительница подняла бучу и защитила Машку, так что никто больше не смел писать всякие гадости про неё и её семью. А теперь…

«Если хочешь попробовать начать новую жизнь, приходи сюда завтра».

Машка дважды перечитала записку.

– Это не моё. Откуда?.. – спрашивала она, поднимая глаза, но вопрос застыл в воздухе, так как в округе не было ни души.

Одинокая вышка, загородные поля и разноцветные огни городских домов.

***

У Машки на брелоке было два ключа: один от общей двери, а второй от квартиры. Подъездная дверь не запиралась, но отворялась с трудом из-за тяжести. Лифт в доме был, но работал редко, да и боялась она лифта: один раз увидела по телику фильм, где герои застряли в кабинке, у них выключилось электричество, и они стали думать, что останутся там навечно. Может, впрочем, в фильме всё было и по-другому, но в Машкиных фантазиях это происходило именно так.

Бодренько взбежала на шестой этаж, открыла общую дверь, включила свет в «коридорчике», как она называла отделённую дверью часть подъезда, объединяющую их квартиру с соседской. Кто-то пел у дяди Миши – наверное, его брат-гармонист в гости зашёл. Дома же было тихо. Неужели родители снова куда-то ушли?

Стараясь не шуметь, Машка повернула ключ в замке и толкнула дверь.

Нет, кто-то дома. На кухне свет.

Она тихо зашла и стала снимать верхнюю одежду, чтобы потом так же тихо юркнуть в зал.

– Маш, это ты, что ль? Привет. Как дела в школе? Что-то вы сегодня долго… – Мама вышла из кухни и поспешила обнять дочь. От мамы пахло духами и вкусной едой. – Ты ужинать будешь?

– Угу, – буркнула Маша.

– Ну, я тебе принесу в зал. Ты отдыхай теперь, бедняжка. Опять новый учебный год. Помню-помню, как это тяжело… Ничего, Маш, переживёшь как-нибудь. Все через это проходят.

– Папа на работе?

– Да, Солнышко, – бросила на ходу мама, отправляясь на кухню.

Машка бросила рюкзак в угол прихожей, не переживая о том, какие учебники и тетради взять завтра в школу. Сняв туфли и верхнюю одежду, прошмыгнула в зал, услышав по пути мамины слова, адресованные подружкам: «У Машки важный день. Снова в школу. Мы столько купили учебников и каких-то тетрадей новомодных – в них прям делать домашку надо будет. Но мне и не жалко! Знали бы вы, какая она у меня умница. Учителя просто её недооценивают – они же сами были троечники. Нет, ну правда, чего вы ржёте? А кто ещё пойдёт работать за три тысячи в этот ад? Жизнь не задалась – вот и отрываются на детях».

Подобные слова Машка слышала почти ежедневно, потому не обращала на них внимания уже давно. Пускай мама продолжает жить в своём мире – ей же не объяснить. Взрослые – они как статуи – кто в какой позе застыл, так и живут. Попробуй их поменять – только разобьёшь. Маму разбивать ей не хотелось, да и удобно было, что та винит во всём учителей.

Машка прыгнула на заветный диван, не снимая школьной формы. Нырнула, как в бассейн, а после прыжка схватила пульт с тумбочки.

Всё. Жизнь удалась.

Здравствуй, телевизор!

Впрочем, он и так был включенным. Выключался он только тогда, когда все-все-все покидали жилище. Он вещал и показывал вне зависимости от того, смотрит его кто-то или нет. Телевизор был четвёртым членом семьи, всезнающим и интересным.

Родители никогда не покупали программу передач (а она была такой классной, пахла печатной бумагой и предвестием клёвых фильмов), поэтому приходилось листать каналы в поисках чего-нибудь, заслуживающего внимания.

В девять почти везде показывали новости, потому надо успеть насладиться каким-нибудь классным шоу или фильмом. По «ОРТ» шла комедия про жандармов – один вид ворчливого Луи де Фюнеса в полицейской шапочке наводил на Машку тоску. «РТР» предлагал ей концерт эстрадной попсы, от которой хотелось лечь спать пораньше. А вот по «6-ому каналу» шёл зарубежный сериал!

– Доча, я принесла ужин! – В голосе мамы сквозили радостные нотки, словно она освободилась от какого-то мешающего ей камешка в обуви. – Поешь, и тарелку в мойку кинь. Мы с девчонками немного прогуляемся – ты нас не жди. Ложись спать. Папа только утром вернётся. Телевизор выключить не забудь – облучение вредно! Ну всё, спокойной ночи! Дай я тебя поцелую. До завтра, милая. Школу не проспи.

Теперь Машке стало понятно, кто был тем самым пресловутым камешком.

Это мама ещё при подруженьках такая добрая, заботливая и хозяйственная.

В телевизоре семья американцев тем временем весело проводила время. Они словно подтверждали любимые папины слова: «тупые американские фильмы». Вся суть сериала была в том, что члены семьи, будучи непроходимыми тупицами, вечно недопонимали друг друга, совершали безумные поступки, о последствиях которых и не подозревали.

Но это было весело, что ли.

Да, они кретины, но они, тем не менее, семья: они вместе, они куда-то ходят, что-то празднуют, заботятся и думают друг о друге.

Машкины вот родители не были идиотами: молодые и энергичные люди.

Почему же семьи-то нет? Сколько фильмов ни смотри, а такого, как у неё, не встретишь. Даже в «Один дома»!

Для Кевина Маккалистера это было приключением, а для Машки – буднями.

«Если хочешь попробовать начать новую жизнь, приходи сюда завтра».

Машка поняла, что хочет этого. Может быть, даже в этой тупой американской семье. Пускай её заберут шпионы и увезут туда. Хоть кто-то да обратит на неё внимание.

Но скорее всего записка от сектантов. Мама рассказывала про свидетелей Иеговы и кришнаитов, которые ходят по домам и вербуют в ряды подданных, слабых умом и нетвёрдых в вере. Сама мама и тем более папа в церкви не были лет десять, но, видимо, считали себя убеждёнными православными людьми.

– Пап, а чем отличаются мужчины от женщин?

– Одни работают, а другие – женщины.

После этой шутки раздался смех невидимой аудитории. Им смешно, а для Машки это будни.

«Если попробовать жизнь хочешь, приходи завтра».

Можно прийти хотя бы посмотреть, кто там окажется. Если что, убежит. Город-то рядом – это ж не овраг и не гаражи. Там всё как на ладони. Красть её вряд ли кто осмелится. А захотели б, так давно б украли.

– Пап, а когда ты закончишь работать?

– Когда закончатся все деньги.

Машка так и не поняла, что её реальность медленно переходила в сон. Квартира меняла очертания, голоса американской семейки ещё доносились откуда-то, словно сквозь толстую стену, пока не пропали окончательно. Шумел лишь прибой. Волны накатывались и растекались по песчаному пляжу, насколько хватало их сил. Вокруг ни души.

Машка прыгала на золотом песке от радости. Она одна! Она отдыхает!

Машка зарылась в песок, разбрызгивая его вокруг. Даже на глубине он не был мокрым, а просачивался сквозь пальцы и согревал. Она нырнула в него, как Скрудж Макдак в золото – и получилось! Едва не захлебнувшись, вынырнула на поверхность, отряхнулась и побежала в лазурное море. Оно оказалось тёплым, словно привычная ванна после маминого купания. Только без пены, да и вода хрустально чистая.

Это была мечта. Чудо, о котором и её одноклассницы не думать не могли.

«Попробовать хочешь, приходи завтра».

Она хотела попробовать, потому что вдруг поняла: это всего лишь сон.

***

Прийти туда завтра Машка могла в любое время – на школу, по большому счёту, наплевать. Но автор записки, наверное, хотел, чтобы она пришла примерно во столько же. Ближе к закату.

Уроки закончились позже, чем вчерашний День знаний, так что прогуливаться с Гришаней и слоняться по городу в одиночестве не было времени, тем более моросил противный осенний дождь.

Она прямиком поспешила к вышке.

Неужели там, под дождём, кто-то ждёт её, какую-то девчонку с какого-то седьмого класса какой-то средней школы какого-то промышленного города в средней полосе России?

Однако всё на той же скамейке сидела та же женщина с коляской.

«Она больная на всю голову? – подумала девочка, подходя ближе. – Или из дома муж выгнал?»

И вдруг вспомнила, кто передал ей ту самую записку, якобы просто вылетевшую из кармана. Но в карманах Машки не могло быть записки – значит, женщина всё придумала! Значит, женщина и есть та чокнутая, которая собирает детей для каких-то своих целей. По-любому, сектантка!

Страх отступил, а на его место пришло разочарование. Как всё же вышло банально и просто… Неужели ей самое место с ними вот, мокнущими под дождём ради светлых идей, доказательств которым нет?

– Это вы написали, да? – Машка не боялась незнакомок. Она привыкла разговаривать и с наглыми продавщицами, обманувшими со сдачей, и с крикливыми кондукторами, требующими выйти безбилетнице.

Женщина подняла голову от коляски и посмотрела на девочку. Перед нею стоял подросток со стрижеными под горшок волосами, слипшимися от дождя. На девочке незастёгнутая куртка из дермантина, губы перемазаны дешёвой, но яркой помадой. Женщина протянула ей зонтик, но та замотала головой, разбрызгивая капли с волос.

– Я… Так, значит, ты хочешь всё поменять?

– Хочу. Но мне неинтересны ваши Иеговы и Кришны, ясно? Я хочу жить вдали от всех этих людей, подальше! Хочу на необитаемый остров!

– Тогда я точно была права! – От безумного восторга своей обладательницы зонтик вылетел из рук женщины и покатился по мокрой глине и грязи, ломая спицы, перекручиваемые ветром и ударами о землю. – Ты подходишь. Ты точно подходишь!

Казалось, ей наплевать и на зонтик, и на ребёнка в коляске, затапливаемой непрекращающимся ливнем.

– Вы чокнутая! Ясно?! – заорала на неё Машка и побежала прочь, домой. Никогда больше не вернётся она сюда. Найдёт другую вышку, хоть за километры от города. Наберёт новую коллекцию стикеров «Элен и ребята», пусть даже ей придётся обменивать их за деньги на обед. Это же место потеряно навечно – здесь поселилась Баба-Яга. Так Машка называла беспросветных тупиц, которые не понимают разумных доводов и гнут свою линию. Как учительница литературы Жанна Денисовна: спорить с ней бесполезно – у неё словно внутри спрятана непробиваемая броня, защищающая непогрешимый план урока.

– Маша, твоё место не здесь! – кричала ей вслед сумасшедшая. – Если я права, то мы ещё встретимся.

«Нет, мы точно не встретимся!» – злая на себя, на дождь, на чудачку и на унылую серость бытия, Машка утвердилась в своём решении никогда сюда не возвращаться.

***

Автобус остановился возле входа в парк. Девчонки и пацаны высыпали шумной гурьбой, но их встретил суровый взгляд класснухи. Та готовилась прочитать лекцию перед тем, как все пойдут на аттракционы.

– А ты чё так подстриглась-то? На мальчика похожа, – заметил Артём, сын директора мебельного завода. Он носил кожаный пиджак, от которого воняло одеколоном и потом. Флегматичный и туповатый, он мог говорить что угодно и никто ему ничего не мог предъявить в ответ. Кроме Машки.

– И чё? – огрызнулась она.

– Да ничё, в принципе-то, – пожал плечами Артём. – Ты на каких кататься будешь?

– Не знаю, – фыркнула Машка. Но она знала. Мама долго возмущалась тому, как смеет класснуха собирать деньги на платные аттракционы, и потому не заплатила за дочь ни копейки. Но в поездку вместе с классом в выходной отправила: проход был бесплатным, а автобус был за счёт школы.

Мимо «Паровозика» и «Солнышка» прошли с шутками балбеса Сеньки, советовавшего Гришане остаться в этой части парка до конца дня. Класснуха или не слышала, или не обратила внимания, но отличник сильно обиделся и хотел уже ответить злой тирадой, когда вдруг между ними оказалась Машка.

– Сенька, а за что ты Гришаньку-то так? Говорят, если мальчик девочку за бантики дёргает – значит, любит. Ты не дорос ещё до девочек и на нём, что ль, тренируешься?

Сенька побагровел, и его лицо стало похоже на яркие флажки, висевшие на проволоке от одного фонаря до другого, на той стороне аллеи.

– Чего? – зашипел он. – Чё ты несёшь?! Да ты ж вообще бомжонок? Тебе билеты сейчас на ваш с Гришаней «Паровозик» будет училка на гроши зарплатные покупать, потому что мать твоя, продавщица, на общак не скинулась и…

– Ну-ка тихо! – Пришлось уже вмешаться класснухе, так как ситуация выходила за рамки обычного подкалывания и превращалась в ссору. – Иначе Арсений подарит свои билеты Маше, потому как он говорит гадости!

Сенька замолчал. Его мама работала на заводе и зарплату получала не больше Машкиной, потому потеря билетов грозила обернуться катастрофой. Он умолк, затаив злобу.

– Вы, правда, заплатили за меня? – чуть слышно, с трудом сдерживая слёзы, спросила Машка учительницу.

Та погладила её по русым с желтизной волосам и, глядя в детские, но такие взрослые глаза, сказала:

– Я купила тебе всего один билет на самый популярный аттракцион – «Час пик», так как все остальные ребята тоже там кататься будут. А потом можешь просто гулять по парку. Не обижайся, Маш, я хотела, чтобы и ты почувствовала себя частью класса.

– Спасибо вам, – сказала Машка, обняла учительницу и расплакалась, чего и не ожидала от себя.

На «Час пик» все пошли с самого начала, чтобы потом уже разбрестись кто куда. Огромный, похожий на каток, павильон без стен, на входе возле турникета плакат с изображением негра и китайца в пиджаках. Где-то за спиной послышался сдавленный смех – видимо, Сенька пошутил по поводу плаката, но как всегда не слишком метко и грубо.

Маша села в жёлтую машину с двумя красными полосками на капоте. Ей объяснили, на какие кнопки нажимать и на какие педали давить, после чего раздался громкий гудок и машина тронулась в путь по прямоугольной площади аттракциона. У Машки дух захватывало от того, что она сама управляет маленькой, но машинкой. Трёхколёсный велосипед, подаренный бабушкой, давно пылился на балконе, а больше и не было у неё ничего: ни самоката, ни коньков, ни тем более роликов.

Машка аккуратно объезжала другие машины, следуя вежливому поведению в час пик, пока в неё с силой не врезалась синяя машинка.

– Получил, бомжонок?! Так-то! Привыкай – в жизни больнее будет, – заорал Сенька, стараясь перекричать шум аттракциона и восторженные возгласы юных водителей.

Машке было неприятно. Больно не было – ощутила лишь лёгкий толчок, – но он нарушил то очарование, ради которого класснуха потратила кровные деньги.

Девчонка отъехала влево, сделала оборот, собралась и надавила на педаль со всей силы, двигаясь по направлению к Сенькиной машине с той стороны, где и сидел водитель. На всей скорости она вмазала по ней передом – мальчишка отлетел и ударился головой о соседнюю дверцу, так как по своей мужской сути не пристёгивался в детском аттракционе.

Играла громкая музыка, раздавались визги свернувших не туда, а Сенька поднимался, держась за кровоточащее ухо. Его ладошка наполнялась кровью, но он всё ещё пытался прижимать ею ухо к голове.

Машка выскочила из движущейся машины и, схватив Сеньку за другую руку, потащила прочь с аттракциона к выходу, где ждала их класснуха.

И тут начались вопли пострашнее…

Звучала волшебная музыка парка, а класснуха что-то орала, билетёр побежал за медиками, все машинки остановили, и дети столпились возле бедного Сеньки.

– Она! Это она сделала, гадина! Зря её впустили сюда, к людям! – Суровый приговор указательного пальца решил судьбу Машки.

И та побежала прочь. Снова бежала от людей. Вот только куда же? На вышку путь закрыт. Домой тоже нельзя: класснуха наверняка уже звонит маме, чтобы сообщить об «ужасном происшествии». Мама оторвётся на ней по-полной, а в довершение всего расскажет папе. Хуже этого, наверное, ничего и представить нельзя.

Так куда же? Куда?

Где можно надолго укрыться, уйти в себя, чтобы никто её не нашёл?

Она шла мимо «Аптеки» – там больше пяти минут не просидишь, как скука заест, да и продавщица таращиться начнёт. «Гастроном» с разноцветными сочными фруктами, нарисованными на витрине, «Ателье» с выставленными в окнах манекенами, узкий вход в комиссионку, куда надо подниматься на второй этаж по скрипучей лестнице, книжный магазин…

А что?..

Там-то точно её искать никто и не подумает.

– Девочка, а вы не подскажете, где здесь библиотека? – спросил её высокий загорелый мужчина в светло-сером пиджаке, широкополой шляпе и в тёмных очках.

Библиотека!

Конечно! Как сразу, дура, не догадалась? Из книжного выгонят через полчаса и не дадут прочитать все журналы с витрины, а в библиотеке можно сидеть хоть до вечера. Записана она туда ещё с садика, так что пришло время вспомнить былое радужное детство.

– Нет, – помотала головой Машка и, отвернувшись от незнакомца, продолжила путь.

На самом деле, библиотека располагалась на другой стороне улицы. Странно, что нелепый гражданин её не увидел. Перебежав в неположенном месте, Машка прошла через две пятиэтажки и оказалась возле сумбурного здания в виде, как ей всегда казалось, кирпичной подводной лодки с крышей и окнами, выкрашенной в бежевый цвет. Здесь ещё умещались музыкалка и художка.

Пока тучная женщина за массивным столом возле входа в читальный зал выискивала в архиве её карточку столетней давности, чтобы завести новую, Машка осматривалась, пытаясь воскресить приятные минуты.

Здесь стояла гробовая тишина. Два очкарика дотошно изучали энциклопедию и выписывали что-то в тетрадь – готовили домашку. Патлатый мужик в бандане и косухе листал журнал с мотоциклом на обложке. В дальнем углу скучал сопливый мальчуган, перед которым томилась кипа журналов «Весёлые картинки», но весело ему от этих картинок явно не было. Прилизанная девушка в первом ряду парт читала толстенный том «Античной литературы». Машка не знала, о чём можно вообще писать целый том, если в Греции творил один лишь Гомер, накатавший «Илиаду» и «Одиссею».

– Нашла! – запыхавшись от долгого поиска пальцем по картотекам, громко заявила повелительница читального зала. – Мария Маринина, была в последний раз у нас ровно шесть лет назад.

– Ого. А я вот стою сейчас здесь, и мне всё кажется, будто вчера, – начала делиться впечатлениями Машка, обрадованная вниманием к своей персоне.

– Т-с-с, – зашикала на неё любительница античности.

– Что читать будешь, Маш? Я тебе книги принесу, а пока ты читаешь, карточку новую сделаю.

– Я… Я бы… – А что читать-то? Машка, кроме школьной программы, до книг не дотрагивалась. В её квартире их и днём с огнём не сыщешь, а чтобы вот так целенаправленно в библиотеку пойти… Зачем? Телевизор всегда под рукой. – Я бы почитала что-нибудь вроде «Элен и ребят».

Античница за спиной хмыкнула в нос.

– Я думаю, таких книг не написали ещё, – призналась библиотекарша, пряча усмешку за официальным тоном. – Может, «Незнайку»? Или «Волшебника Изумрудного города»?

Тут пришла пора ответной усмешки. Улыбаясь, Машка покачала головой.

– А может, у вас есть книги про пляж? Там, где чистый берег и никого вокруг, где едят кокосы, купаются в лазурном море?

– У нас по этой теме для твоего возраста только «Робинзон Крузо». И то, не помню, есть ли в читальном зале в детской редакции. А почему на абонементе не возьмёшь? Дома б почитала…

– Дома шумно, – привычно солгала Машка.

Билиотекарша пожала плечами и, с трудом встав с насиженного места, отправилась в джунгли книжных стеллажей.

– Мам, когда домой уже? – тихо заскулил при её приближении мальчонка с «Весёлыми картинками».

– Т-ш-ш, – приложив палец к губам, библиотекарша указала на пятый номер журнала, тем самым намекая на время закрытия заведения.

Машке досталась-таки полная версия «Робинзона Крузо», без цветных картинок и с мелким шрифтом. Однако библиотекарша уверяла, что никакой пошлости во взрослой версии нет – просто она скучнее и с монологами про Бога.

Машка выбрала угол возле окна, где она находилась в равном отдалении от всех участников молчаливого процесса поглощения книг. Ей не хотелось никого видеть и слышать, а главное, чтобы не видели её: читала она не сказать, чтобы быстро.

Однако часы пролетали незаметно. Погружаясь в жизнь Робинзона Крейцнера, Машка забыла о своих проблемах. Юный англичанин чем-то походил на неё: такой же ершистый, непокорный, не учился на своих ошибках и, как баран, шёл напролом, не слыша, что ему советует Провидение (Машка в первый раз прочла такое слово, и оно ей показалось круче, чем Судьба).

Мужик в чёрном ушёл первым. Потом приходили какие-то хохотушки, приставали к ботаникам у энциклопедии, но девчонкам сделали замечание и они, обиженные, убрались прочь, задрав хвосты. Хоть где-то им дают отпор! Очкарики немного покорпели и тоже вскоре пропали в бездне за дверью читального зала. Самой стойкой была античница. Сын библиотекарши сверлил её глазами. Видимо, он познал её упорство в постижении науки давно и не понаслышке. Сидеть она будет ровно до 17.00. А вот Машка – тёмная лошадка.

Что ж, хотелось сказать спасибо той девушке. Вряд ли бы Машка вытерпела так долго докучливые взгляды, заставляющие скорее уйти. А может, и вытерпела бы. Просто назло.

– Читальный зал закрывается, – словно песню пропев, сообщила библиотекарша. Её сын издал нечто вроде победного клича. – Просим вас сдать литературу или оформить на ночь. Стоимость за одну книгу…

Античница, видимо, домой брать том не собиралась, так как поспешно встала, сложила конспект и сдала книгу. За окном начинало темнеть. В читальном зале горел желтоватый свет ламп. Так не хотелось уходить отсюда, что даже чувство дикого голода притуплялось. Машка словно проживала жизнь Робинзона, а о своей и забыла. И вот ей опять в холодный осенний вечер, к истерике мамы, которая обязательно дойдёт до побоев… Неужели нельзя остаться тут, спрятаться среди тёплых фантазий умерших давным-давно авторов?

И Машка решилась: пока античница сдавала книги и стояла, расписываясь в бланке, сама юркнула под парту и прошмыгнула в глубь книжных стеллажей, прихватив с собой том Дефо, будто и не было её тут никогда.

– Сдаём литературу, – словно подражая монотонному голосу, объявляющему окончание посадки на поезд, повторила библиотекарша, но вдруг, осмотрев владения, обнаружила одну лишь пустоту. – Она ушла, что ли?

– Чё-то не видел, – сонно ответил сын, ковыряя в носу.

– Стол пустой. Воровка, что ли? Она мне сразу не понравилась. Упаси Бог тебя от таких девок. Схожу за Клавдией Петровной, если она домой пораньше не смоталась.

Сквозь просветы между книгами Машка видела, как толстячок совершенно сник – ему снова приходилось ждать в тесной комнате вечной тишины. Пока мама искала заведующую библиотекой, он решил развлечься, изображая пловца на парте, перемещаясь на животе от края до края.

Стук каблуков по деревянному настилу в коридоре заставил Машку спрятаться вглубь книжных джунглей. Она нашла стеллаж, за которым было узкое пространство и стена. Надеясь, что сюда-то никто не заглянет, девчонка вся сжалась, прикрыв лицо книгой Даниеля Дефо.

– Ага, сидела вот там, а потом пропала вместе с книгой. Даже Мишенька не заметил, как она проскочила мимо нас. И главное, вид такой воровской: сразу понятно, что пришла не с благими намерениями. Поймали б бедолагу, Клавдия Петровна! Вы сообщите куда следует ведь, да? Вот она и карточку свою здесь восстановила. Миронова Мария. В милиции всё знать должны. Хотя она ж могла и чужим именем назваться – вот же недотёпа я, а! Без родителей и свидетельства о рождении ей карточку восстановила! Ой, горе мне. Видать, с меня за книгу вычет будет из зарплаты, да, Клавдия Петровна?

– У вас рабочий день закончился. Идите домой спокойно и отдыхайте. Не волнуйтесь, я во всём разберусь и никаких вычетов с вас не потребую. Но впредь, конечно, будьте бдительны!

– Спасибо вам, Клавдия Петровна. Бог вам в помощь. И не переживайте: буду всех проверять теперь. Ну, побежали мы. Мишеньке ещё в парикмахерскую надо успеть до шести, пока не закрылась.

Под возмущённые возгласы сына дверь сильно хлопнула, но свет в читальном зале продолжал гореть. Цокот каблуков и нытьё ребёнка, требующего подарок, слышны были и через стену. Но вот они стихли, а свет всё горел и тишина кричала о чём-то безумно страшном.

Почему же заведующая не уходит?!

– Вот ты и пришла, Маша, – раздался знакомый голос. – Я же говорила, что мы встретимся. Думаю, теперь у тебя сомнений не осталось. Жду тебя внизу, у парадного входа. Книгу, кстати, с собой захвати.

Машка опустила руку с томом Дефо и удивлённо пялилась на ту самую женщину, из-за которой не так давно приняла решение не возвращаться больше на любимую вышку.

Испытание

Трюм

В трюме парусного судна почти одновременно проснулись сорок восемь подростков двенадцати лет. Сначала они все как один пробовали на разные лады проверить достоверность реальности: кто-то больно щипал себя, кто-то тёр до искр глаза, кто-то проводил ладонями по шершавой поверхности дощатых стен, кто-то вслушивался в шум моря где-то там, за бортом, а кто-то проверял пульс.

Спустя три-четыре минуты в трюме воцарился хаос.

– I want to go home!

– 私は断る!

– Dem stimme ich nicht zu!

– Уж лучше обратно в детдом!

– j'ai peur…

– Lokhu kungamampunge.

– Dette er ikke normalt.

– Дахин хууран мэхлэлт.

– Czy ktoś tu mówi po polsku?

Все кричали, в беспомощности глядя друг на друга, пока пол под ногами то поднимался, то опускался, как в воздушном аттракционе. Все кричали, глядя в человеческие лица разных цветов и форм, но не находили ответов, словно кричали в живую пустоту. В панике бились головой о бочки, рвали волосы, катались по полу, стучали по стенам. Никто из страны глухих не пришёл на зов иностранца о помощи.

И тогда от Созидания и Хаоса родилось молчание.

Подростки стали вглядываться друг в друга, осматривать трюм, поднимать случайные вещи, запоминать детали.

Почти одновременно они обнаружили мужчину в серой рясе в дальнем углу трюма. Он молчал и, скрестив руки, из-под широкого капюшона наблюдал за всеми.

Многие тут же ринулись к нему с расспросами, находились и те, кто рискнул подойти вплотную, чтобы потянуть за рукав, но их словно электрической волной отбросило назад.

– Does anyone speak English? – раздался самоуверенный голос крепкого, но низкорослого мальчишки в синей бандане и серьгой в ухе.

Многочисленные «yes», уверенные и робкие, раздавались с разных концов, и вскоре вокруг англоговорящего собралась добрая половина подростков. Они начали наперебой рассказывать друг другу о том, как оказались здесь, но в суматохе и непрекращающейся качке всё снова свелось к базару.

– Вы тут все тоже отправились в нору вслед за Белым Кроликом? – спрашивал очкарик в нелепой рваной полосатой зимней шапочке с белоснежным помпоном.

– Меня ведь даже искать никто не станет… – хныкала малютка со спутанными волосами.

– Интересно, а что за стенами? Море, небо или космос? – интересовался голубоглазый мальчик в кепке, на два размера больше его головы, привычно не ожидая ответа на заданный вопрос.

– Кошка будет по мне скучать. Я ведь с ней даже не попрощалась, – сообщила неизвестным спутникам темнокожая девочка в розовой кофте с вышитым чупа-чупсом.

Мальчик в бандане безуспешно пробовал утихомирить собравшуюся возле него толпу, но все были сами по себе и в себе.

Словно планеты, сбитые с орбит.

– Что ж, хей, хей, внимание!

Но на него не обращали внимания.

– Давайте знакомиться, окей?

Из толпы вынырнул настоящий для своего возраста атлет в баскетбольной майке и свистнул, сунув два пальца в рот. На миг затихли звуки во всём трюме. Мальчик в бандане благодарно пожал руку спасителю ситуации и, не теряя ни секунды, воспользовался моментом.

– Я Роберт, можно просто Роб, или Боб, или Бобби, как хотите, чуваки. Я с Нью-Йорка. Последнее, что я помню, так это группу террористов с бородой. Они запихнули меня в вонючий грузовик. Там я уснул под действием газа или ещё чего, но я реально уснул надолго и всерьёз, как не спят обычно люди. И вот он я тут. Где я? И кто вы? Это похоже на теракт. Нам надо решить, как нам спасаться. Но сперва представьтесь. Чтоб мы могли нормально общаться. Потом расскажете уж, как вас сюда затащили эти долбаные уроды. Давайте по очереди, что ли. Назовитесь по часовой стрелке. Часы, ну, они вот так вот идут у людей нормальных.

Он пальцем провёл от себя и по кругу.

– Я Фил. Просто Фил, без всяких глупых добавлений вначале, – представился мальчишка с большой кепкой.

– Фред. Я Фред, – отчеканил очкарик.

– Тина.

– Джил.

– Соня, – не переставая хныкать, представилась малютка.

– Юра.

– Кристина, – кокетливо улыбнулась, представляясь, афроамериканка.

– Марко.

– Себастьян.

– Артур.

Имена продолжали называть, но дети запомнили только первых – остальные словно растворились в омуте. То ли страх, то ли головокружение от качки, то ли новых имён было слишком много на сегодня.

– Ну а я Джейсон, – подытожил баскетболист и встретился глазами с чуваком Бобби. Нехорошее предчувствие бросило свои семена в душу последнего. Только что он пожимал руку Джейсона в знак благодарности. Но хотел ли Джейсон помочь Бобби стать лидером? Или настоящий лидер – Джейсон, а Бобби всего лишь рупор?

В то время пока шло знакомство англоговорящих, прочие перемещались от одного чужака к другому, надеясь услышать родную речь. Так рождались пары, тройки и маленькие группы.

Так зарождался новый мир.

Впрочем, этот не был исключением из множества других миров, в которых общим правилом становятся изгои.

Кудрявый светлокожий юнец в кроссовках, из которых торчали носки разных цветов, абсолютно не обращал внимания на сборы. Он в это время пытался откупорить тяжёлые бочки, тут и там расставленные по периметру трюма, но всё было тщетно: не поддавались крышки.

Ещё один тип, пучеглазый, но очень худой юноша с романтически бледным цветом лица старался держаться ближе к девочкам. С милой улыбкой и ладошками, сложенными возле сердца, подходил он к одиноким представительницам противоположного пола и жестами пробовал найти общий язык. Первая сначала пыталась подружиться с приятным незнакомцем, но, когда услышала английскую речь Бобби, тут же убежала на зов, бросив собеседника, что называется по-английски. Вторая, узкоглазая девочка в роговых очках, смотрела за жестами очень внимательно, кивала невпопад и даже шла за ним, куда тот сам шёл, но в одночасье примкнула к маленькой группе во главе с подростком восточной внешности с длинным, до пояса, хвостом. Третья пришла сама и не уходила, как ни пытался романтик делать ей намёки, что им не по пути. Девчонка была выше и полнее и приняла его доброе приветствие за знак Судьбы, так как раньше ей вообще никаких знаков внимания не оказывали мальчики.

Так ни к кому не примкнула и светловолосая девочка с родимым пятном на левой щеке – та отошла в дальний угол и аристократично села на квадратный ящик, предварительно постелив на него покрывало из множества салфеток, бережно хранившихся в маленькой сумочке в виде плюшевого мишки. Девочка смотрела на всё происходящее, лениво поднимая глаза, словно взирая на мышиную возню. И те мышки, которые осмеливались обращаться к ней, получали в ответ лишь презрительное «Пф-ф-ф».

И ещё была девочка с нечёсаными русыми волосами, тихо сидевшая в углу с книгой. Не обращая внимания на суету, крики, болтовню на разных языках, девочка сидела и читала. Она впивалась в строки романа, а на плотные белоснежные страницы падали крупные слёзы. Непонятно было, отчего же плачет девочка: то ли из-за нелёгкой судьбы обречённого на одиночество главного героя, то ли оттого, что сама навсегда потеряла уютный дом с телевизором, да и маму с папой тоже.

Внезапно корабль резко качнуло в сторону. Дети в толпе падали с криками друг на друга, словно костяшки домино, бочки опрокидывались и катились к наклонённой стене, сбивая неуклюжих подростков.

– Корабль терпит крушение, – без лишних эмоций сообщил высокий мужчина в капюшоне, и слова его прозвучали бесстрастным приговором для эмбриона цивилизации в трюме.

Все малые группы и герои-одиночки перемешались в безумном вихре панического ужаса: бочки опрокидывались под натиском толпы, ринувшейся к единственной лестнице, ведущей из трюма наверх. Началась давка.

– Пусти, урод! – орал в ухо Филу Джейсон, только недавно объединившийся с ним в одну команду, локтем оттаскивая его вниз по лестнице.

Добравшись до верха, словно играя в царя горы, Джейсон не шутя стаскивал силой тех, кто уже успел забраться выше. Когда оказался ближе всех к выходу, ударил плечом по запертому на висячий замок люку. Он приподнялся на сантиметр, но цепь не рвалась и не разгибалась. Мальчишка пробовал ещё и ещё, крича от бессилия и отчаяния. Стоящие за ним ниже по лестнице ничем не могли помочь. Эту репку не вытащить дружно.

– Может, вместе? – немного отстранив подуставшего Джейсона, на ступень рядом с ним встал Артур, худой, но жилистый коротко стриженный англичанин в футболке с классическими «Битлз». – Давай на счёт три!

Взмокший и выдохшийся Джейсон ткнул указательным пальцем правой руки в середину расправленной ладони левой, давая понять, что ему нужно немного передохнуть, прежде чем начать новый штурм ворот.

А в это же время под сотрясающие потолок звуки подростки в хвосте лестницы жизни, те самые герои-одиночки, пытались найти иные пути. Окон не было – трюм походил на огромную тюрьму, где не предусмотрено деление на камеры. И очевидным для заключённых показалось одно решение: допросить единственного человека, который прибыл сюда не из-за обещания новой счастливой жизни и не был схвачен террористами. Кто-то решил допросить самого тюремщика.

– Слушайте, а вы ж вместе с нами потонете, если что, – подошла к человеку в серой рясе девочка с книгой. – Вам оно надо? Вы ведь знаете, как наверх попасть. Или это ТВ-шоу какое-то? Я не соглашалась в нём участвовать. Но если это шоу, то мы не погибнем. Если же нет, то помогите как-то, что ли! Вы же взрослый!

Человек в капюшоне молчал, так же стоя, скрестив руки.

– Ладно, значит, это шоу. Не парьтесь, ребят! Мы не утонем! – прокричала она толпе на лестнице и на подступах к ней, а потом демонстративно села на широкий сундук, спиной опёршись в стену трюма, достала заветную книгу и равнодушно продолжила чтение.

Но её мало кто понял, потому что она говорила по-русски.

Несколько крайних в очереди человек отошли от лестницы и, глядя на неё, тоже занялись своими делами: искали тайные ходы наружу, слушали шум волн за пределами корабля, уходили в себя, распластавшись на полу.

– А это что за золотой ключик? – голос с притворным акцентом ворвался в мир заживо погребённых в море подростков и озарил их надеждой. Девочка с родимым пятном на левой щеке копалась в сундуках с одеждой времён эпох Просвещения, надеясь найти что-нибудь не слишком убогое для тематической вечеринки. И вдруг обнаружила блестящий желтизной ключ, словно из сказки, меж костюмами.

Человек в капюшоне обратил на неё взгляд, который мог бы состязаться со сканером: так пристально сверху вниз провёл глазами, будто сохраняя фотографию на сервер.

– Давай сюда! – проорал Джейсон, но никто не поторопился, как тот привык, броситься к девчонке, чтобы передать ключ ему, стоявшему ближе всех к выходу. И потому она сама подошла к лестнице и чопорно сделал поклон, а потом подняла руку вверх, чтобы стоявшие ближе к самому верху смогли забрать артефакт.

И он подошёл!

Щёлкнул замок, и поток рванул сквозь люк наружу, на палубу. Словно звери, с дикими криками, они бежали, даже не догадываясь, что ждёт их там, за крышкой.

Палуба

Не шоу, не съёмка фильма – за бортом бушевало настоящее море. Плыли они на огромном парусном судне эпохи Нового времени, и волны поднимали его словно пёрышко, баюкали в своей неровной колыбели, готовой вот-вот опрокинуться. Брызги перелетали за борт, словно бешеные порывы ливня. На палубе не было никого, за исключением ещё одного смотрителя в серой рясе. Тот стоял ровно посередине, неподвижно, скрестив руки перед собой. Он ждал.

Из трюма, шатаясь, выбегали один за другим ошалелые дети, осматривались, кричали. Многие тут же прыгали обратно в трюм, толкаясь, но лишь бы не видеть этого кошмара снаружи – пускай кто-то другой разбирается, тот, кто знает толк.

Выбравшиеся пытались удержаться, чтобы не выпасть за борт во время качки: хватались за мачты, ползли, искали укрытие.

– Джейс, попробуй сделать что-нибудь со штурвалом, – Роб решил всё же проверить силу верноподданничества крепко сложенного подростка. – Может, удержишь в одном направлении.

На удивление, Джейсон как-то мрачно кивнул и уверенно зашагал в сторону руля.

– Ребят, кто что понимает в управлении парусником? – продолжил американец в бандане, обращаясь к кучке подростков, зацепившихся за опоры рядом. – Как нам быть? Я так понимаю, раз сейчас шторм, паруса надо все опустить. Вот только как, блин?

– Да, так будет лучше. И ещё бы сбросить плавучий якорь. Однако если шторм несёт нас к берегу, – принял живое участие в деле спасения Фред. Его очки то и дело забрызгивало солёной водой, пока он стоя держался за мачту, – то лучше оставить паруса на местах и на полной скорости идти по курсу.

Роб огляделся – никаких берегов, одно лишь бескрайнее море.

– Вон там есть Воронье гнездо! – подсказал снова Фред, указывая на открытую бочку, установленную на одной мачте. – Прикажи кому-нибудь туда слазить и посмотреть.

– Ага, сам лезь, – фыркнул засевший возле запертой капитанской рубки Артур. – Это ж верняк кувырком в море. Сам Джейс бы не рискнул. Наверно.

– Это надо сделать! – рявкнул Роб, пытаясь пресечь попытки неподчинения. И конечно, доверить эту миссию восставшему Артуру теперь стало бы настоящим вызовом юному вождю. Но пока проблемы были более существенными – с вызовами потом разберётся. Но сам факт запомнил.

Он искал среди держащихся рядом жертву. Нет, не жертву, а первого космонавта. Он искал человека, который бы смог указать им путь, пускай и страшной ценой.

– Ты! Слазь туда и скажи, где земля! – крикнул он малышу с меткой на лице. Именно малышу, потому что не выглядел он как все окружающие, а был очень худеньким и низкорослым. Метка шла от его коротко стриженных волос и до узких восточного типа глаз.

Мальчик сделал вид, будто не понимает приказа. Тогда Роб начал нелепое объяснение жестами.

Помочь ему взялась девочка в роговых очках – она перевела слова. Мальчик с меткой жалобно посмотрел на Роба, как бы спрашивая: вы точно этого хотите?

Роб неумолимо кивнул.

Девочка ещё раз показала на мачту с бочкой и что-то проговорила на китайском, после чего малыш проворно рванулся выполнять задание, перебегая от опоры до опоры в перерывах между ударами волн.

– Вы тоже будете молчать, да?! – Девочка с книгой, которую пришлось спрятать в одном из ящиков трюма, вылезла последней, когда уже все, кто испугался, вернулись обратно, и принялась донимать расспросами второго смотрителя в рясе. – Даже если это какое-то шоу, вы неужели не видите, что дети могут погибнуть? Неужели вам всё равно?! Возьмите, пожалуйста, управление в свои руки! Одумайтесь, чёрт бы вас побрал!!!

В сердцах она пнула бессердечного наблюдателя – вот только нос кроссовки будто упёрся в резиновую стенку с магнитным полем: ногу отшвырнуло назад, а по телу словно пробежал разряд похлеще статического электричества.

– Хёджин сказал, что может руководить работой по снятию парусов, – к Робу снова обратилась девочка в роговых очках, указывая на подростка с длинным чёрным хвостом, стянутым несколькими резинками. – Он с дедушкой плавал однажды на «Тэйянге». Парусник был новее этого, но смысл управления всё равно один. Хёджин будет говорить, а я буду переводить остальным.

Роб согласно закивал и дружески приобнял девчонку, робко противящуюся сближению.

Новость радовала: Джейсон изо всех сил удерживал штурвал, Хёджин займётся парусами, а к нему самому шли люди с предложениями о помощи. Они шли к нему как к капитану! Жизнь подкинула новый сюрприз. Вот только для чего они здесь все? Впрочем, главным пока было выбраться из шторма и взять под контроль эту безумную толпу подростков.

– Земля! Там земля! – дико орал Джейс, перебивая шум волн, ветра и безумия. – Нас несёт к берегу! Прячьтесь в трюм!

И вновь поднялись вопли, только теперь радостные. В надежде на избавление от власти моря, перебегая от укрытия к укрытию, подростки возвращались к люку. Одна неудачница побежала не вовремя и очередная волна, подхватившая корабль, опрокинула её и потащила куда-то в сторону левого борта. Её никто не пошёл спасать – она ведь всем чужая, а детям было жутко страшно за свою жизнь.

– Скажи спасибо Хёджину, но, видимо, его услуги нам не понадобятся. Пока… – оскалившись в вымученной улыбке, Роб удостоил ответом девчонку в очках с двумя оранжевыми хвостиками.

Конечно, пока… Впереди земля, но чья это земля и как корабль трёхсотлетней давности оказался на просторах моря?

Девчонка поклонилась и стала пробираться к своему новому приятелю, возле которого уже собралось людей не меньше, чем англоговорящих у самого Роба. При том, что добрая половина их даже не вылезла из трюма.

– Впереди скала! – рёв Джейсона заставил похолодеть и так насквозь промокшее и ледяное тело юного капитана. – Мы несёмся прямо на неё!!! Мерзость собачья, нам не свернуть!!! Мы не успеем!

И тут в дело вмешался Хёджин. Он отдавал команды тем, кто укрывался рядом и ещё не убежал в трюм. Чётко указывая, какой парус спустить первым, куда лезть и где найти плавучий якорь, Хёджин превратился в маленького вождя, уверенного и умелого. Под проливным дождём он кричал нечто, непонятное Робу, и команда подростков дружно бралась за дело. Правда, несмотря на осведомлённость руководителя, исполнители не привыкли к такой работе, оттого три паруса порвал ветер и одна стеньга слетела с мачты и грохнулась о палубу, едва не пригвоздив стоявшего прямо под ней высокого мальчика-индуса. Он успел отпрыгнуть, но, отскочив от палубы, стеньга больно саданула его в бок.

Но эти несчастья происходили, пока спускали самые крупные паруса: для этого нужна была слаженная и быстрая работа всей команды, а они пока ещё и командой-то не были. Многие едва понимали друг друга.

Благодаря их усилиям корабль замедлил ход, но скала всё же неумолимо приближалась. Ветер гнал судно даже после того, как последний парус был спущен. Они не летели, но словно бежали навстречу неизбежному столкновению.

– Живо все в трюм! А ну, тупые задницы! Вас за борт снесёт, выродки! – орал Джейсон, не помня себя от ярости.

Промокшие до нитки, чихая и всхлипывая, оставшиеся на палубе спешили спрятаться от злой судьбы, гнавшей их навстречу гибели. Пусть встретят они её здесь, затонув в нижней части корабля, но вместе, дружно, только непонятно по чьей воле: то ли злых людей, то ли безумных.

Мальчуган, сильно спешивший спрятаться, не видя на палубе ограждения высотой в фут, растянулся, кувыркнулся, а потом схватился за лодыжку. Хёджин спросил, как у него дела и может ли идти. Подросток кивнул и, хромая, поскакал к очереди в трюм.

– Джейс, спускайся! – позвал Роб, замыкавший шествие.

Рулевой не двигался с места.

– Спускайся! Это приказ!

Джейсон саркастически посмотрел на своего капитана в бандане.

– А кто ты мне, чтоб приказывать?!

И он продолжил упрямо держать курс, надеясь как-то вырулить.

– Я сделал всё, что мог… – вздохнул Роб и нырнул в трюм, плотно захлопнув крышку.

На лестнице, прижавшись к перилам, нависли, будто виноградины, трясущиеся от страха близкой смерти представители разных народов и стран. Они молились каждый своим богам.

И только неподвижный смотритель в серой рясе так же беспристрастно стоял, вглядываясь в копошащихся людей.

А другой остался снаружи вместе с Джейсоном. И в отличие от мускулистого паренька, его словно совершенно не беспокоила судьба корабля, несущегося по волнам к чёрной скале.

– Роб, кэп Роб! – Кто-то тянул за футболку несчастного самопровозглашённого капитана. Затерявшись в толпе на лестнице, где жалась большая часть подростков, верящих в правило золотой середины, Роб вспомнил поездки в автобусе в часы пик, когда тебя швыряет то влево, то вправо, но всякий раз наваливаешься на чьё-то провисшее меж верхним поручнем и днищем тело.

Роб протолкнулся в нужном направлении и снова увидел её, докучливую китаянку в очках и с хвостиками.

– Чего тебе, э-э-э…

– Ха Ли.

– Я не понимаю твой язык.

– Ха Ли. Это моё имя. Запомнишь? Ты же запомнил, в какую сторону часы ходят. Вот и моё имя, я уверена, осилишь. Четыре буквы всего. Ха Ли.

Роб понял, что его только что унизила сарказмом незнакомая девчонка. Хотя нет… Похоже, теперь уже знакомая.

– Ха Ли, так чего надо тебе?

– Роб, ты не видел того самого малыша?

– Какого ещё малыша? – стараясь перекричать общий шум, капитан вплотную подошёл к девчонке и спрашивал почти что ей прямо в ухо.

– Малыша с меткой на лице. Ты отправил его искать землю на Воронье гнездо. Помнишь? В трюме его нет. Я обошла каждый угол, заглянула в шкаф и сундук. Малыша с меткой нигде нет.

Горячая кровь хлынула в голову после этих слов. И голова горела от неведомого ужаса. Роб снял бандану – волнистые чёрные волосы, взмокшие, спали до ушей.

– Не было никакого малыша, – сквозь зубы процедил он Ха Ли. – Не было его. И мы его никогда не видели. А если ты что-то скажешь иное, я обвиню тебя во лжи. Поняла?!

Девчонка отпрянула от Роба, как если бы, собирая грибы, обнаружила под крупным боровиком змею.

Ей осталось лишь кивнуть и скрыться в толпе, упорно жмущейся на лестнице. Все ждали чего-то страшного: столкновения, треска, потоков воды, которые бы мощной струёй ворвались сквозь пробитую камнями брешь. Подростки на самом верху готовились бежать, если трюм начнёт заполнять вода. Те, что стояли ниже, беспокоились и толкались. Начинались ссоры, разборки, драки. Вскоре вниз стали оттеснять слабых. Понятие «очередь» растворялось в воздухе как ненужная абстракция в мире насущных дел.

Как ни держались за поручни лестницы, внезапное столкновение отбросило всех вниз. Началась давка: подростки поднимались, наступали на носы, губы и глазницы грубыми подошвами с шипами, лезли вперёд, чтобы успеть выбраться до того, как вода хлынет в трюм. Плач, стоны и громкие крики боли не мешали рваться наружу. На одеждах рябила кровь.

Сквозь люк невольные пассажиры корабля рвались гурьбой, сыпали на палубу под проливной дождь, осматривались.

Корабль натолкнулся на скалу и застрял, частично повредив носовую часть, и держался благодаря повреждению. Казалось, мощный порыв ветра двинет останки дальше – и тогда море поглотит судно как кит мелкую рыбёшку – даже не заметит.

По крайней мере, качка прекратилась. Можно гулять под дождём по палубе и осматриваться. Увидеть вдалеке тот желанный берег, куда и вплавь бы добраться, но не в шторм же, когда волны утянут за собой в открытое море.

Все заметили и Смотрителя, так же недвижимо находящегося возле кормы.

И мало кто заметил, что возле штурвала никто не стоял.

А ещё меньше – только Ха Ли и Роб – заметили никем не занятое Воронье гнездо и абсолютно пустую палубу.

Но они об этом никому не расскажут.

Никогда.

Высадка

– Хей-хей, ребят! Э, слушайте сюда, я буду говорить! – под общий гвалт и рёв моря вперемешку с проливным дождём Роб пробовал взять инициативу в свои руки. Без Джейсона это оказалось почти невозможным, но инициативный тинэйджер ринулся на кормовую часть корабля, имеющую небольшое возвышение.

Попробовал собрать народ оттуда:

– Ребя-я-ят! Хей! Ну! К вам же обращаюсь! Э! – Роб выходил из себя. Никто не слушал, кроме парочки тех самых англоговорящих – остальные из его команды, казалось, потеряли самообладание: они ничего не слышали и не видели, рыскали по палубе в надежде найти еду, подсказки или тайный выход обратно в старый новый мир. – Чёрт, ну послушайте же! Нам надо выбраться…

И тут он увидел поднятую вверх руку.

Смуглая девчонка, коротконогая, в белом, но насквозь мокром платке, сквозь которые видны смолистые жёсткие волосы, с поднятой рукой шла к нему. На неё обращали внимание те, мимо кого она уверенно проходила. Добравшись до кормовой части и встав рядом с Робом, она не опустила руку и что-то громко сказала ему на незнакомом языке.

Он поклонился ей, заметив, что уже треть подростков затихла и ждёт, что сейчас им скажут. И вдруг один тоже поднял руку, будто хочет ответить на вопрос учителя. Но ведь и сам учитель тоже стоит с поднятой рукой. Роб не понимал, что происходит.

Ещё одна девчонка в толпе подняла руку. Потом этот крутой Хёджин тоже поднял руку.

Роб, не осознавая, что делает, тоже высоко поднял правую руку с раскрытой ладонью.

Один за другим стали присоединяться потерявшиеся и запаниковавшие подростки разных национальностей, вероисповеданий и цвета кожи. Они поднимали руки с раскрытой ладонью и смотрели в надежде на мальчишку в бандане и девчонку в платке, которые по росту походили скорее на пятиклассников. Так воцарилось молчание, породившее осознание единства.

Они стояли бок о бок на палубе древнего корабля, незнакомые, брошенные, и, казалось, здесь должна начаться их новая жизнь. И вот он, первый саженец.

Девчонка в платке опустила руку и указала на Хёджина, при этом подмигнув Робу. Тот всё понял и пальцем приманил азиатского вождя к себе. Безусловно, последний не смог обойтись без ставшей родной переводчицы. Раздались аплодисменты с разных сторон корабля.

– Нам надо сделать выбор, – начал Роб, кивая Ха Ли, чтобы та переводила Хёджину. – Я нашёл шлюпку на борту – там все поместятся. Мы либо плывём на ней сейчас, надеясь, что сможем доплыть. Либо остаёмся тут. Но учтите: корабль застрял. Если его отнесёт от скалы, он потонет. Мы можем не успеть даже сесть на шлюпку. Мы должны…

– 不, – перебил Хёджин и начал что-то объяснять Ха Ли.

– Что такое? Ты против того, чтобы мы доплыли до острова? Хочешь ждать, пока корабль разнесёт в щепки?!

– Нет, кэп, – обратилась к нему девчонка в роговых очках. – Хёджин говорит, что пастуху не стоит спрашивать советы у стада. В такой ситуации капитан должен сам решить и приказать, иначе начнётся хаос.

– Почему же хаос? Мы просто выберем, кто хочет уехать, а кто остаться. Моё дело – предложить, – усмехнулся Роб странной для него позиции.

Хёджин неодобрительно сверкнул глазами в сторону Роба, когда услышал перевод его ответа от Ха Ли.

– Итак, каждый делает свой выбор. Я сам отправляюсь на берег и скидываю огромную шлюпку вниз. Кто со мной, помогайте. Остальные вольны оставаться здесь, но поймите, что иного шанса доплыть до берега не будет. Кто со мной?

Больше половины людей на корабле вновь подняли руки, остальные недоверчиво смотрели, не понимая, что происходит. В этот раз рука в воздухе походила на голосование – подростки опасались отдать голос за то, с чем не были бы согласны.

– Хёджин сможет передать вашим моё предложение? – спросил Роб у Ха Ли.

Та кивнула, и вскоре после слов вождя добавилось ещё множество рук. Остальные либо не владели обоими языками, либо задумали что-то ещё…

– Все-все идём спускать шлюпку на воду! – крикнул Роб и хотел уже сойти с возвышения, как увидел странную девочку, обнимающуюся с книгой. Девчонка неуверенно шла сквозь толпу прямо к ним.

– Нет… – Роб не слышал сквозь непрекращающийся шум, но губы девочки шептали именно это, он знал. – Нет… Не надо!

Преграждавшие ей путь невольно отходили в сторону, словно от чумной, разглядывая вязаный коричневый свитер с масляными пятнами на манжетах; протёртые джинсы, внизу подвёрнутые до массивных рулончиков; длинные ногти, блестящие радужными цветами лака на фоне серости дождливой погоды; спутанные русые мокрые волосы, кончики которых падали на тонкий, обхваченный предплечьями том, абсолютно не соответствующий по виду своей хозяйке: подарочное издание в кожаном переплёте, защищённое суперобложкой, правда тоже промокшей.

Роб тяжело вздохнул: не хватало ещё среди всей этой паствы иметь лжепророка.

– Не надо убегать корабль, – вещала девочка-пророк на ломаном английском. – Не надо давай уедем.

– Почему? – спросил Роб, хотя понимал, что сейчас девчонка начнёт расписывать, как во сне ей явился дядька с крыльями…

– Я не говорю по-английски, – честно призналась она. – Плохо.

– Конечно, плохо, – с подавленным смешком согласился капитан. – На каком языке ты говоришь?

– На русском.

– Ок, – кивнул Роб и обратился, повышая громкость, к толпе на корабле: – Есть тут кто-то…

Но осёкся.

– Слышь, как тебя там?

– Мэри.

– Слышь, Мэри, давай-ка сама. Думаю, ваши вряд ли кумекают на других языках.

Девочка послушно взошла на возвышение и обратилась уже на родном языке:

– Кто по-русски понимает?

– Я, – ответили откуда-то два голоса.

Вскоре к кормовой части прибежал тощий нескладный подросток с короткими чёрными волосами.

– Меня Юра зовут, – представился он девочке.

– А меня Маша.

– Что за чёрт! – выругался Роб, слушая их знакомство. – Я идиот! Какой толк от второго русского, если он тоже ничего перевести не может!

– Я смогу!

Уверенной походкой из толпы вышел крепко сложенный кудрявый молодой человек восточной внешности и уже по-русски добавил:

– Привет, ребят. Я Биржан, с Казахстана. Говори, Маш, я ему переведу.

И Маша, она же Мэри, поведала свои опасения Биржану.

– Я сейчас читаю вот эту книгу, – девочка показала обложку с названием, но название книги в русском переводе мало что значило для Роба. – Я читаю её, и вдруг понимаю: мы оказались в такой же ситуации, как и герой, Робинзон Крузо. Их корабль наткнулся на скалу. Капитан принял решение спустить шлюпки и плыть к острову. Из всей команды выжил один Робинзон! А на корабле не остался никто, кроме собаки… И она тоже выжила. Я слаба в математике, но здесь даже я могу сосчитать: шансов выжить больше, если остаться на корабле!

Биржан слушал, слегка склонив голову набок, к некрасиво висевшему на нём от проливного дождя белому с чёрными кантами парадному костюму гимназиста. Непонятно было, согласен он с ней или нет, но слова тот передал Робу в точности.

Последний даже покраснел от нелепости услышанного. Не сдерживая эмоций, юный капитан, сотрясая кистями рук, в бешенстве проорал:

– А вот я читал другую книгу, где все выжили! Да, выжили! Потому что сели на шлюпку и свалили с тонущего корабля!

Из-за брызжущей слюны и чересчур громкого голоса, а ещё из-за плохого знания языка Маша не поняла, что сказал Роб, но, видимо, оставаться на корабле, как собака, он не желал.

– Ты бы помягче, – карими глазами впиваясь в зазнавшегося капитана, урезонил его Биржан. – Это же девочка. Как ты можешь кричать на неё?

– Да чёрт с вами. Оставайтесь здесь, если хотите. – Махнул на них Роб и вернулся к первоначальному плану. Он обратился к ожидавшим его команды подросткам:

– Ну, пошли за мной к шлюпке. Надо спустить её на воду!

Гордой походкой победителя Роб сошёл с пьедестала кормового возвышения.

– Что сказала девчонка? – раздался предательский голос какого-то заморыша, как в тот миг думалось Робу. Он мало кого здесь знал, но все, кто пытался заиметь собственное мнение, уже попадали в разряд заморышей.

На вопрос ответил Биржан. Он подробно объяснил, почему у Мэри такой взгляд на сложившуюся ситуацию. Роб возненавидел и его тоже.

– Так мы идём спасаться с чёртова корабля или хотите сдохнуть здесь с этой чокнутой?

Момент был выбран неверный.

Так раскололся мир.

Конечно, большинство предпочло спастись. Шлюпку осторожно, медленно спустили на воду – Роб снова назначил Хёджина ответственным, как самого главного знатока в мореплавании. По верёвочной лестнице осторожно один за другим покидали застрявший в скале корабль, рассаживаясь на такой огромной и, казалось, ненадёжной лодке. Ветер уже швырял солёную воду им за борт.

Тринадцать человек всё ещё оставалась на корабле, если не считать Смотрителей в сером.

Хёджин закрыл глаза ладонями, пытался уговорить капитана принять жёсткие меры, чтобы заставить плыть вместе. Ха Ли переводила его бесконечные отчаянные доводы, упрёки, проклятия – ибо смерть оставшихся вовек будет на совести капитана. Но вот спустился последний подросток, и переводчица потянула лидера за собой, к спасительной шлюпке.

Роб покидал корабль последним из тех, кто хотел его покинуть.

– Спрашиваю вас ещё раз: вы точно остаётесь? Больше нет на корабле лодок. Корабль застрял в море, и вы вместе с ним. Прислушайтесь к голосу разума. Неужели он заставляет вас поверить какой-то трёхсотлетней книге?

Говоря это, оратор чувствовал, будто немного лгал себе и другим. Голос разума пропал у многих с того самого момента, как они оказались на трёхсотлетнем паруснике в открытом море в шторм.

– Я, пожалуй, пойду, извини, – улыбнулся Юрий новой подруге и засеменил к перелезавшим через борт, чтобы сесть в лодку.

– Дело твоё и выбор за тобой, – со вздохом сказала земляку напоследок Маша, вот только он её уже не слышал. Подбадриваемый Робом, Юрка, привыкший считаться с мнением большинства, исчез из поля видимости за бортом.

– Эй, режиссёр, мы отчаливаем на вашей шлюпке! Вы как, здесь останетесь? Или у вас своя яхта тут недалеко? – на всякий случай поинтересовался Роб у Смотрителя. И как обычно не получил никакого ответа, кроме пристального, изучающего взгляда. – Ладно! Мы отчаливаем! Чао, ребят! Я реально желаю вам удачи. Если мы доберёмся до острова, то, как шторм утихнет, приплывём за вами. А пока, ребятишки-трусишки, пока!

Капитан перелез через борт и тоже скрылся с глаз.

Шлюпка отчалила. Вскоре можно было увидеть, как она лавирует по волнам, то подгоняемая ветром, то движимая силой вёсел. Медленно продвигалась команда к спасительному острову, пока осиротелые идейные подростки не знали, чем себя занять. Однако в трюм отправились все, в том числе бедный замёрзший, несмотря на непромокаемую одежду, Смотритель. Он встал в диаметрально противоположном углу от другого Смотрителя и продолжил наблюдать.

– Не расстраивайся ты. Юрий, может, и поверил тебе, но за другими идёт, потому что привык он так: слушать не себя, а других, – подбадривал Машу Биржан, выжимая из пиджака воду, скручивая его, как полотенце.

– А ты как привык?

– Я привык оставаться с родными. Ты вот как родная мне, получается. Я и остался с тобой. Я не знаю, кто прав, а кто нет, и потому выбираю тех, кто ближе. Это как в семье. Вот захочет богач дом родной ваш купить, а мама с папой против будут: тут их дети родились, росли, тут семья счастливой была. Неужели ты примешь разумное предложение? Я вот нет. Их дом – их желание. Это выше денег.

Маша расплакалась на глазах непонятно кого, оставшихся здесь непонятно зачем. И дело не в том было, что слова Биржана искренние и сам он, благородный и добрый, а в том, что никогда Маша так не поступила бы ради мамы с папой, как и они, наверное, никогда бы так не поступили по отношению к ней. Они бы продали дом, игрушки, и её саму, наверное, предложи им хорошую сумму для погашения кредита. А может, именно поэтому и оказалась она на корабле? Может, её сюда в рабство продали?

– Маш, перестань, да ты что? Он друг твой был, что ли, Маш? Да ты что? – не мог успокоиться Биржан, видя, до чего довели его слова девчонку. – С ним всё в порядке будет. Завтра они за нами сюда приедут на той самой шлюпке. Вот увидишь!

Фил, мальчик в огромной кепке, мог поклясться, что после этих слов один из Смотрителей злорадно ухмыльнулся. Просто всё это время Фил лежал на ящике и пытался дотянуться до лица молчаливого наблюдателя соломиной.

– А чё он ржёт-то? – спросил Фил вслух, но никто не понял, а лицо Смотрителя выглядело каменно-спокойным.

Тем временем шлюпка продолжала настойчивое движение к острову. Вода хлестала через борт, делая судно тяжелее, отчего всё больше той самой воды проникало внутрь. Подростки, не сидевшие за вёслами, вычерпывали её со дна, как могли: бейсболками, ладонями, снятыми с тела рубашками и джемперами.

До берега, казалось, оставалось рукой подать, как вдруг огромная волна налетела и опрокинула шлюпку. Жертвы бездушной стихии теперь разделились, и каждый стал сам за себя в этой нелепой борьбе.

Они почти сразу потеряли друг друга из виду: захлёбываясь, плывя наугад, доверившись течению, подростки вопили от страха и проклинали злую судьбу. Кто не умел плавать, отчаянно барахтались, но внутри уже сдались – им не выжить. Сильные и крепкие, упорно видели цель и двинулись к ней, время от времени предоставляя попутному течению нести их по волнам. Сила их, благо, оказалась не столь велика – отлив не сносил их обратно с невероятной скоростью, а крепкие мальчишки даже не теряли ничего в расстоянии, плывя против течения во время отлива.

Никто даже не пытался спасти тонущих, помочь слабым – всем надо было только одно. Эти дети привыкли выживать, и неважно где.

Один лишь Хёджин постоянно находился возле Ха Ли, хотя мог бы тратить силы на борьбу со стихией, как и остальные рваться к острову. Но его переводчица плавала по-собачьи, захлёбывалась, двигалась порой не в ту сторону, так как её роговые очки потонули. Надёжный спутник позволял ей отдыхать на его спине, менял курс движения на правильный и подбадривал короткими фразами, насколько позволяли его лёгкие. Подбадривал, но, оценивая расстояние до острова, холодел от безнадёжных мыслей: им не доплыть. Должно произойти чудо…

И чудо случилось.

Сначала никто не заметил этого, но от берега отчалила точно такая же шлюпка, какая и была на корабле. Она медленно шла навстречу, рассекая волны, пока доплывшие ближе всех к острову крепкие пловцы не обратили на неё внимание:

– Эй! Эй, на лодке! Мы тут!!! – орали она наперебой, уставшие, словно после бесконечного кросса на уроке физкультуры.

И лодка двинулась на зов. Артур и камерунец Азиз, широкоплечий, с пышной кудрявой шевелюрой, теперь похожей на серую мочалку, ликовали. Их заберут – а возможно, доставят домой! Они дрыгали ногами под водой и хлопали ладошками по волнам. Их заберут!

Веселье вмиг угасло, когда в двух единственных гребцах шлюпки они узнали Смотрителей в сером. Один – с левого борта, другой – с правого. Сидели оба посередине лодки и держали курс на спасение утопающих.

После первых стали подбирать всех, кто ещё держался на плаву. Большинство мальчишек не ударили в грязь лицом и были спасены. Девчонки тоже, но в некотором отдалении: течение отлива сносило их куда сильнее назад в открытое море. Роб, которого выловили на середине пути от Артура с Азизом до Хёджина с Ха Ли, и тут принял на себя роль капитана, указывая гребцам, где ещё мелькают руки, ноги или иные признаки человеческих тел. Скоро на горизонте стало чисто – лишь корабль гордо держался вдали, застрявший в скале.

– Мы не рискнём всем, чтобы плыть за ними, так как они сами выбрали себе такую участь, – пояснил Роб в ответ на молчаливые вопросы. – Нас стало гораздо меньше. Пятнадцать человек пропали без вести в пучине моря. Мы скорбим о них, но давайте всё же отправимся к берегу – теперь, надеюсь, благополучно.

Никто не спорил. Все надеялись на берег: там хоть что-то должно проясниться.

Как ни странно, Смотрители послушно развернули шлюпку и, с силой налегая на вёсла, направили судно к острову.

– Нам надо спасаться, пока нас снова не опрокинет волна! Помогаем грести, слышите?! Эй, переводчица, давай своим скажи, чтоб садились за вёсла! – Роб не унимался и продолжал раздавать команды оторопевшей группе подростков.

Вняв его велению, мальчишки садились на те же места, которые и занимали во время отплытия с корабля. Лодка была точь-в-точь, как та.

Ветер стихал. Дождь внезапно прекратился. Всё вроде бы хорошо, спасение уже совсем близко – скоро можно будет даже вплавь легко добраться до острова, вот только всех угнетала мысль про пятнадцать утонувших детей. Каждый представлял себя на их месте, их, брошенных, не умеющих плавать, захлёбывающихся солёной водой, чувствуя под собой неизмеримую глубину.

Страшное молчание нарушил кучерявый подросток с носками разных цветов, теперь ставших одинаково-землистого цвета.

– Минутку, господа, эта определённо та самая лодка, на которой мы покинули корабль! – воскликнул он, показывая всем монетку. – Видите, это пять агор. Я жвачкой прилепил их под своё сиденье, когда мы отчаливали от корабля. Вот даже и жвачка моя, со вкусом дыни. Да, вот понюхайте, она и пахнет дыней.

Ему поверили на слово.

– Это та самая лодка. Но как она могла нас спасти, если она потонула?

Невольно взоры обратились к двум Смотрителям в сером, работающим вёслами прямо посередине лодки. Но те и не собирались отвечать на чьи-либо вопросы, а продолжали упорно, будто роботы, грести к заветной цели.

– Шлюпка-то деревянная, – подметил Роб. – Как она потонет? Мы слетели с неё все и не заметили, куда она уплыла. Может, её и прибило к берегу…

– А смотрители там откуда взялись? Они ж остались на корабле!

– А это новые Смотрители – они, наверное, на острове ждали! – подала голос памятная Робу смуглянка в платке, недавно помогавшая ему разобраться с хаосом на палубе. – У тех пальцы были тонкими, длинными, как у музыкантов. А эти! Посмотрите на их кулачища! Череп расколоть могут ударом.

– Это подстава какая-то, чую я, – запаниковала девочка в свитере с чупа-чупсом. – Мы выжили, и нас хотят сделать агентами спецслужб. Конечно, ведь меня-то даже искать никто не будет. Я отброс.

– И я, – вынырнуло признание из дальнего конца шлюпки.

– И я тоже.

– И я.

– И я, – подхватило многоголосое эхо подростковых голосов.

– И я, – казалось бы, подытожил Роб, ранее уверявший всех в том, что его похитили террористы. Но даже им он, видимо, не был нужен.

Независимо от знания языка, каждый из подростков осознал в тот миг какую-то теплоту единства, словно общая мысль завладела всеми головами, и по ней пробежал ток, зажёгший лампочку, греющую оранжевыми лучами.

– И я, – громко, будто эхо в горах, раздался хриплый голос одного из Смотрителей.

Шлюпка причалила к берегу. Нос с силой уткнулся в песок.

Берег

Их ждали.

За слоем разноцветных ракушек и камней, на котором оказывались ноги спасённых, едва их обладатели выскакивали из лодки, шёл слой мягкого песка, тянущийся от воды и до крутого откоса высотой с человеческий рост. На его верхней части уже проглядывала тёмно-зелёная из-за погоды лужайка, высились папоротники и бамбук.

Роб, осматривая окрестности, шёл первым, за ним спешили Артур и Азиз. Остальные, чуть отстав, утопая мокрыми грязными кроссовками в месиве жидкого песка, еле переступали и шли, не оглядываясь на Смотрителей. Все шли вперёд, к возвышенности, обещающей твёрдую почву под ногами.

Цепляясь за более прочные стебли высокой травы, Роб вскарабкался наверх и первым обнаружил, что их ждали.

На лужайке было что-то, похожее на опустевший рынок, вот только длинный торговый ряд сооружён из бамбуковых стеблей с кровлей из тростниковой соломы. Да, возле прилавков никого не оказалось, но на них лежали миски, наполненные едой, и стояли кружки. Как будто здесь скоро должна начаться вечеринка – всё готово к приходу гостей.

Так неужели гости – это они сами?

Уже осторожной походкой приближался Роб, а за ним его двое высоких и крепких спутников, к необыкновенному месту. Оно с каждым шагом сильнее притягивало пряными ароматами и спасительной крышей от бесконечного ливня. Хотелось всё попробовать, но пугала опасность ловушки. Вдруг это испытание?

– А ничего такого нет, блин, в том, что все здесь жрать хотят! – громко выразил, наверное, общее мнение Артур. – Я сегодня будто трижды умер и воскрес – нестрашно и травануться даже тухлятиной. Как хотите, а я вижу мой любимый стейк с луком в сливочном соусе. Вон там, на широком блюде рядом с кружкой холодного имбирного лимонада – даже отсюда чувствую эту головокружительную ауру неповторимого дуэта.

Роб с Азизом не стали его останавливать. Да и они бы вряд ли смогли после стольких часов голода и стресса помешать встрече мускулистого англичанина со стейком.

Несмотря на голод, Артур, подойдя к заветному месту возле тарелки с ещё не остывшим куском жареного мяса, не набросился на пищу, как дикарь, а долго искал глазами столовые приборы. И они в самом деле были! Правда, на другом конце пиршественного стола…

Мало-помалу поднимались остальные, вставали рядом с Робом и Азизом и, словно в зоопарке, смотрели на то, как ест Артур. Ел он со смаком, медленно, наслаждаясь каждым маленьким, отрезанным ножом кусочком, перед тем окунув его в сливочный соус.

Первой не выдержала темнокожая девочка в розовой кофте.

– Там же бургеры! – закричала она, словно вспомнила, что ушла из дома, оставив суп в одиночестве вариться на плите. – Они же остынут, и всё – можно выкидывать! Холодный бургер – это сухая булка с жвачкой и соплями.

Решительным шагом, как и до того Артур, как не шагала она во имя спасения себя и других во время шторма, Кристина отправилась на свидание с бургерами.

Это подействовало на остальных эффектом знаменосца в бою – с грозным беззвучным гимном толпа ринулась под крышу к любимой еде. Во время трапезы, жуя, объясняли друг другу, что пельмени холодными есть – вообще преступление, крем-суп скоро превратится в пюре, а варёный рис станет липким и его не спасёт никакой соус.

В итоге, сдались все, и голод победил, в отличие от прочих бед.

Подростки ели, угрюмые, но в душе довольные. Ели, забыв страхи и потери, неизбывную тоску и неизвестное будущее.

– Ты пробовала раньше хот-дог?

– Нет, а что это?

– Смотри, здесь их столько на тарелке положили, что мне и в мечтах не снилось, – делился с Ха Ли довольный Роб.

– А ты уверен, что эта тарелка предназначена именно тебе?

– Кому же ещё? Видишь, здесь всё именно так, как я люблю: хрустящая булочка, а внутри сосиска на гриле, лук, огурец и кетчуп.

– Я не знаю, что такое кетчуп и сосиска на гриле.

– Ну вот ты и попробуй!

– Ладно, а ты у меня ложку кимичи попробуй.

– Окей, – согласился Роб, но, отведав измельчённых овощей, покраснел и стал задыхаться. Ха Ли подсунула ему стакан сока. – Вы там у себя все реально драконы, что ли? – выдохнул он, успокоив рецепторы холодным напитком.

Ха Ли звонко засмеялась и убежала обратно к своим, где Хёджин готовил особую фирменную заправку к рису, смешивая несколько соусов, что уже были на столе.

– Эй, как тебя там, – обратился Роб теперь уже к другой соседке по пиршественному столу, знакомой смуглой девчонке в платке.

– Сачинта меня там.

– Оу, Сачинта, значит. А у тебя в руках барбекю такое на палочке?

– Мы называем его сате. Это, видимо, куриное. Угощайся. Вот тарелка с арахисовым соусом, а вот с овощами.

– Я с радостью, спасибо. Никогда не видел столько разных блюд. Надеюсь, твоё сате не острое?

– Нет, оно очень мягкое и приятное.

– Сачинт, а ты тогда возьми у меня один хот-дог вместо твоей палочки с сате.

– Сосиска из какого мяса?

– Да я откуда знаю? Просто вкусная – я и не различаю…

– Там, наверное, свинина, а мне такое не положено по закону, так что извини…

Сачинта отвернулась и пошла в сторону девчонок, дружно усевшихся под столом, чтобы слушать истории друг о друге. Кто как мог рассказать и понять, объяснить и услышать – каждый по-своему, но обнимались и слёзы лили все. Впрочем, иногда лица озаряла и улыбка.

Вдруг все, будто по команде, прекратили есть, пить, беседовать и настороженно привстали или отошли от своих мест на шаг, когда увидели двоих Смотрителей, появившихся внезапно возле пиршественного стола.

– Через час приходите в Лагерь на холме. Не опаздывайте. От этого зависит ваша судьба, – произнёс один из молчаливых серых стражей, указывая направление, куда надо идти. На самом деле, не более чем в миле ходьбы от пиршественного стола находилась возвышенность с обнесённой частоколом на самом верху местностью.

Смотрители развернулись и сами отправились в указанный лагерь.

Веселье стихло в предвкушение часа развязки. Что-то надвигается, как туча в знойный день.

– Это был поминальный обед?! – раздался возмущённый голос Кристины. – Нас накормили в последний раз, чтобы пустить в расход?! Тип, последнее желание приговорённого к смертной казни?

Ей никто не ответил. Многие стеснялись друг друга, боялись быть собой или создать первое неловкое впечатление о себе вот так сразу перед всеми, высказав суждение, возможно нелепое.

Она же, казалось, не стеснялась ничего:

– Мы так и будем молчать? Девчонки, вы же сами рассказали, какую лапшу вам на уши навешали, прежде чем вы сюда попали. И где эта лапша?

– Но мы же ещё ничего не знаем. Нас просто позвали в их лагерь за частоколом, – Роб решил ответить, раз уж когда-то принял на себя обязанность капитана. Значит, и вести должен до конца, хотя и сам не понимал, к какому концу всё движется.

– Хорошо, нас позвали… Но как насчёт тех, кто не дожил до этого пира, до этого лагеря? Что за беспредел?! – Кристину было не остановить. – Почему нас бросили в старом корабле во время шторма, а не привезли сразу сюда, на пир, чтобы начать по-человечески знакомство? Ребята, это ненормально! Мы подписались на добровольное рабство.

Среди наступившей тишины под звуки дождя за пределами пиршественного прилавка раздавалось одинокое чавканье – высокий худощавый мальчишка в спортивной куртке, в очках и с причёской под горшок преспокойно поедал рыбное ассорти, причмокивая от удовольствия. Казалось, его не тревожило то, о чём говорила Кристина, что другие переводили теперь уже ставшим своими землякам.

– Ты чё лопаешь тут?! – Нашла козла отпущения юная американка.

– Мёлье, – сознался паренёк в спортивке.

– В смысле, мы тут думаем, как выжить, а ты жрёшь своё мёлье?! Жалкую подачку, которой нас хотят купить?

– А почему бы нет? Не пропадать же вкусной рыбе, – флегматично заметил ценитель мёлье и невозмутимо продолжил трапезу.

– Реально, ребят, за час столько ещё всего можно попробовать! – поддержал незнакомца Артур и вернулся к столу в поисках замены любимого стейка чем-то более изысканным.

Кристина лишь развела руками и, обидевшись на весь белый свет, который её не слушает, села на землю, высунув ноги в розовых туфельках за пределы навеса, подставив их такому же предательскому ливню.

– Что, Кристи, бургеры закончились? – шутливо начал разговор с землячкой Роб.

– Пошёл ты! – Небезызвестный средний палец возник перед носом земляка.

– С Мичигана, видимо, да?

– Детройт.

– О да, ты, вижу, заводная.

– Пошёл ты снова!

– Да брось. Ну на кого ты тут дуешься? Мы пока не команда, чтобы собраться и сделать что-то вместе. Обстоятельства сильнее нас. Надо понять их. Большего мы пока сделать не можем. И ты нужна нам, чтобы создать одну большую команду. Ну давай, пойдём на дорожку подкрепимся. Пускай даже, как ты говоришь, это и будет последнее желание приговорённого к смертной казни. Но разве сам приговорённый станет от него отказываться добровольно?

– Нет, – улыбнулась Кристина. – А ведь, правда, не станет… Эй, девчонки! – прокричала она новым подружкам с разных уголков мира, понимала она их или нет – неважно. – Девчонки! Объявляю пир Судного дня. Жрём так, словно это наш последний в жизни обед!

И её услышали.

С новыми силами налетали на пиршественный стол с разных концов не только девчонки, но и внявшие зову мальчишки. Чуть меньше часа у них осталось – за это время стол должен стать совершенно пустым.

Это вызов.

И вызов принят.

Лагерь

Частокол был неприступным для подростков: стена из кольев высилась ещё метра на два над их головами. Впрочем, ворота оказались отворены настежь. Внутрь вела торная тропа, оканчивающаяся бамбуковым настилом, стоящим в центре лагеря, будто помост для казни в центре площади или сцена для выступления во время собрания.

Лагерь казался пустым. Двигаясь всё так же цепочкой: впереди Роб – теперь уже с Кристиной, за ними Артур и Азиз. Прочие слегка отставали, да и цепочка их больше походила не на висящую в воздухе, а на распластавшуюся на полу. Если с первыми что-то случится или дверь закроется, остальные тут же ринутся с холма водопадом.

Но первопроходцы благополучно оказались внутри и грозы не случилось, если не считать той, которая не прекращалась будто бы вечность.

– Там пленники! – закричала звонкая Кристина. – Людей связали!

Новость мгновенно разошлась по цепочке на разных языках. Она лишь раззадорила любопытство: все жаждали скорее оказаться по ту сторону частокола и тоже увидеть пленных.

– Дикари! – предполагали мальчишки, с выпученными глазами передавая слух девчонкам, следовавшим за ними.

– Варвары в цепях!

– Каннибалы! – с приглушённым шёпотом говорили девчонки подружкам.

– Они ели людей и теперь их казнят.

– Нас съедят! – Любитель мёлье, одетый в спортивную курточку, замыкал процессию, но это ничуть не помешало ему делиться сведениями с воздухом позади себя.

В самом отдалённом от подростков крае лагеря, со стороны холма, спускавшейся к морю, вдоль по периметру частокола аккуратно расставили девятнадцать стульев, к которым были привязаны люди в масках. Они не сопротивлялись: не пытались кричать или порвать верёвки. Они приняли свою судьбу и покорно ждали казни или ещё чего хуже.

Один из Смотрителей встал возле первого стула с пленником, второй – возле последнего.

Не говоря ни слова, порой с открытыми от изумления ртами, гости странного лагеря расходились по всей его площади, не сводя глаз с сидящих неподвижно.

– Ради кого же нас не принимали этот час? Я думала, ваш какой-нибудь мегакрутой босс был слишком занят, чтобы нас принять. А оказалось, в лагере никого и нет, кроме нас и ваших дикарей! – привычно возмущалась Кристина.

Ей никто не ответил. И это тоже выглядело привычно.

Но семя разочарования было брошено: подросткам снова никто не собирается ничего объяснять. Ни по прибытии на остров, ни спустя обещанный час.

– А это и не дикари, – зловеще отчётливым тоном заметила Сачинта. – Они же одеты, как мы. В кеды, кроссы, шлёпки, сланцы, да и футболки с платьями на них тоже…

– Нас свяжут и посадят рядом!!! – завизжала Кристина и, ожидая погони, стала расталкивать толпу, чтобы первой выбраться с проклятого лагеря. – Нас казнят!

Последние слова она крикнула в лицо всё ещё замыкавшему строй высокому подростку в спортивке и выскочила за ворота. Он поглядел ей вслед, размышляя, не ослышался ли.

Не зная, стоит ли бежать вслед за девчонкой в розовой кофте, все повернулись лицом к воротам. К удивлению, Кристина очень скоро вернулась, не дав должного времени на разрешение проблемы.

– Всех казнят! – кричала она, тряся руками с вытянутыми ладонями перед толпой и головой указывая куда-то за пределы лагеря.

Что же надвигалось оттуда, заманив подростков в ловушку?

Роб, Хёджин, Артур и Азиз перешли от пленников обратно ко входу, словно пытаясь оградить остальных от кошмарного Зверя из Преисподни.

Вместо Зверя внутрь вбежала настырная девочка, русская, как помнил Роб. За ней шёл её друг в мокром пиджаке. Через несколько мгновений пространство лагеря потеснили ещё десять подростков.

– Так корабль не потонул? – как бы для статистики спросил у Мэри Роб, не желая признавать вину…

– Как видишь… До сих пор стоит. Как и было в книге…

Роб ждал классического «Я же говорила», и он бы вытерпел, лишь бы не чувствовать вину…

Почему же он чувствовал её именно сейчас? Было бы лучше, если б он выиграл спор? Должны, что ли, были погибнуть эти двенадцать детей, чтобы Роб не чувствовал вину за своё решение оставить корабль и плыть на шлюпке?

Нет, конечно, Роб не мог так подумать. Они выбирали сами, они всё выбирали сами, ведь он дал им право.

Роба словно прожёг взгляд Хёджина, и во взгляде читалось: «Вот что значит быть капитаном, Роб. Если бы ты приказал всем идти за тобой, ты бы не убивался так сейчас».

«Нет, – мысленно ответил ему Роб. Или же себе. – Если бы я не оставил им выбора, я был бы виноват ещё и в их гибели. Вдвойне».

Замыкали шествие те два Смотрителя, которые, видимо, и оставались на корабле. Они зашли и закрыли ворота в лагерь. Теперь не выбраться никому: частокол слишком высок, чтобы попробовать перелезть, даже встав друг другу на плечи.

– Сейчас начнётся, – запаниковала Кристина. – Я не буду овечкой – я не позволю себя связать. Ребята, их только четверо. Будем кусаться, лягаться и бить всем, чем только можно!

– Вам нужно выбрать главного, – будто не слыша воинственных слов девчонки, загробным голосом пробасил Смотритель, стоящий возле первого стула с привязанными пленниками. – Вам нужно сделать это прямо сейчас.

Голос не предполагал каких-либо возражений – его слушали все, и не помышляя перебивать возмущёнными возгласами или ворчанием.

Внезапно прекратился ливень. Ветер стал тише, тучи таяли на глазах. В жарком климате, как здесь, можно было надеяться на то, что одежда и обувь быстро высохнут прямо на теле и завтра не проснёшься, страдая от ломоты в спине и кашля.

– На выборы вам две минуты. Пока сейчас идёт первая, вы уже решаете каждый для себя, кто будет отвечать за всю группу. Когда начнётся вторая минута, вы пальцем укажете на того, кого считаете лидером. Менять решение нельзя. Если вы передвинете руку, ваш голос не будет засчитан.

Смотритель говорил по-английски. В течение первой минуты сообщение переводилось остальным. Кто же владел языком, уже взглядами искал достойных кандидатов.

– Итак, голосуйте!

Указательные пальцы, подобно револьверам, выстрелили в нужных направлениях и застыли. Роб увидел себя, окружённым десятками устремивших на него пальцы подростков, как будто учителю сдали провинившегося недотёпу. Хотя настроение стало куда лучше, чем у пресловутого недотёпы: его выбрали, его уважают. Сам-то Роб направил палец на Кристину. А почему нет? Девчонка вечно всем недовольна и качает права, так пусть пробует себя в качестве главной, когда требовать все начнут с неё… За время первой минуты он сначала подумал о Хёджине, справедливом, заботливом, но потом представил его главным и понял, что не хотел бы подчиняться жёсткой воле одного человека, пусть даже и думающего о благородных целях.

Хёджина тоже выбирали, но немного меньше, чем Роба. В основном, представители Востока. Все же, кто остался на корабле, конечно, выбрали Мэри. К ним присоединилась ещё парочка недовольных, спасавшихся вплавь – видимо, то ли угощение посчитали недостаточной платой за пережитое приключение, то ли решили сменить «капитана» в память об утонувших по пути сюда.

Единственный голос был также у любителя мельё – на него показала Кристина. Роб решил, что это шутка такая. Или издевательство.

– Роберт Аллен, большинством голосов, ты выбран руководителем группы. В этом году именно ты будешь отвечать на вопросы от имени всей группы, получать задания, отчитываться и принимать важные решения, – отчеканил безэмоциональный Смотритель, словно Терминатор. – И первое решение тебе предстоит сделать сейчас. Ты можешь спасти только одного из пятнадцати, которым не суждено было оказаться с вами в Лагере. Ты Перст Судьбы. Не советуясь ни с кем, решай прямо сейчас.

Роб оторопело стоял, уставившись на привязанных к стульям. О чём говорит этот Смотритель?

– Не может быть! – закричала Сачинта. – Этого не может быть! Они не могли вернуться! Они утонули! Они погибли!

До Роба вдруг стал доходить безумный и одновременно разрушающий камень с души смысл слов Сачинты. Да, он запомнил не всех, но в самом высоком пленнике как можно было не узнать Джейсона?! Как могло подвести зрение, если он не признал ту самую баскетбольную майку, вылезающую из-под толстого каната?

А слева от Джейсона сидит себе жив-здоров малыш, слетевший с Вороньего гнезда: метку на лице не смогла скрыть повязка на глазах.

И вдруг до Роба дошёл смысл сказанных Смотрителем слов: он должен выбрать из выживших только одного. Получается, только вернул гармонию в душе, как придётся снова её потерять. Он будет виновен в казни четырнадцати человек!

Хотя… Как это виновен?

Нет. Он не будет виновен в казни. Снова его подставляют. Нельзя обвинять топор в кровожадности. Обвинять надо палача. Нет, даже не палача, а судью. Того, кто решил, что четырнадцать человек должны исчезнуть, и лишь один – выжить. Дурацкие правила садиста-кукловода. Он и виновен.

В бешенстве обводя глазами всех связанных, Роб решал сложную дилемму: конечно, группе нужен именно Джейсон, сильный и уверенный в себе. Джейсон мог бы завалить, например, Смотрителя, если дело дойдёт до драки. Но Джейсон…

Он соперник.

Роб не хотел становиться гадом, подло устраняющим конкурентов, но он боялся Джейсона. Сегодня эта гора мышц помогает тебе, а завтра – опускает на дно.

– Я выбираю её! – Принял ответственное решение первый глава группы подростков на острове. Он указал на кроху со спутанными волосами, девчонку, которой ни за что не дашь тринадцать лет – прямую противоположность Джейсону.

Смотритель кивнул напарнику, стоящему возле последнего стула. Тот достал из кармана пульт и стал нажимать кнопки, пока частокол за стульями опускался в землю, как в зыбучие пески. Когда не осталось ничего, кроме крутого обрыва, стулья полетели вниз. Один за другим привязанные пленники падали в море с высоты пятиэтажного дома, даже не поняв, что с ними происходит.

Осталась только девочка, выбранная Робом. Она так и сидела с завязанными глазами, пока остальные пропадали, улетая в пропасть.

Роб закрыл глаза после второго улетевшего вниз.

Стена поднималась обратно, заслоняя группу подростков от того, что только что свершилось на их глазах.

"Школа Рока"

Смотрители, все четверо, стояли на бамбуковом настиле в центре лагеря.

– Теперь, когда нет посторонних, можем поговорить открыто.

Они сняли капюшоны. Взорам подростков открылись лица троих мужчин и одной женщины. Старший казался лет шестидесяти, лысый, с крутым, слегка выпуклым посередине лбом, небрежной щетиной под носом и вокруг рта. Он и решил начать напрямую разговор с оставшимися на острове детьми.

– Не беспокойтесь насчёт них. Они целы и здоровы. И сейчас находятся на пути домой. В отличие от всех вас. Ваша судьба предопределена и теперь навсегда связана с этим миром.

Маленькая девочка, печально посмотрев на Роба, расплакалась. Она лишилась последнего шанса вернуться к родителям.

Шум поднимался волной по собравшейся здесь толпе. Они обречены. Они не вернутся!

– Стоп, стоп! Не переживайте. Я уверен, как и был уверен много лет подряд, вас всех ждёт куда лучшая жизнь, чем была у вас раньше. И своё предназначение здесь вам будет найти куда проще, чем там, где вы были никому не нужны.

Ропот постепенно стихал. Дети прислушивались к пожилому Смотрителю.

– Начнём с того, что сейчас вы находитесь так же на Земле, но в скрытом пространстве, главном пространстве, назовём его Душа Мира, или Корвишв. Вас выбрали Наблюдатели для того, чтобы вы стали учениками "Школы Рока". Здесь вы будете учиться управлять Судьбой. Своей судьбой, чужой судьбой, судьбами стран. Возможно, вы не замечали, но в вас уже были заложены способности управлять Роком? Не замечали, как порой ненавязчиво Судьба помогала вам выпутаться из сложных ситуаций? Оставляла целым и невредимым в те моменты, когда другой, возможно, бы и погиб? Наблюдатели заметили это, и вот вы здесь. Впрочем, не считайте себя Избранными, то есть Единственными и Неповторимыми. Нет, вы обычные мальчишки и девчонки, просто немного везучие – именно поэтому вы и здесь. Кроме того, вы пережили Первое испытание – Крушение корабля, вы выжили в отличие от тех, кто нас только что покинул, – и снова доказали и себе, и нам, что вправе стать учениками Школы. И, наконец, ваша отрешённость. Разве каждый из вас не чувствовал себя лишним дома, во дворе, во время уроков или одиноких прогулок, на вечеринках, даже если вас на них не позвали? Вы никогда не были вместе с толпой – потому что ваше место здесь.

– Говорит, как проповедник, – заметил Артур.

Остальные молчали, проглатывая смысл сказанного. И наживка приманивала рыбок в пруду.

– Но я сказал это вовсе не потому, что ваша отрешённость – знак Избранных. Нет. Снова нет! Ваша отрешённость – это большой плюс для того, чтобы забрать вас навсегда. Вы пропали без вести: убежали из дома, потонули в болоте, затерялись в лесу, похищены террористами, потеряли память – какая разница?! Мало кто хоть пальцем о палец ударит, чтобы вас найти…

Дети опустили глаза, словно им стыдно было за свою ненужность, как и всегда было стыдно, когда их в этом обвиняли родители, учителя, одноклассники, воспитатели, ребята со двора, пророчившие неудачу незнакомцы: «Кто так мяч подаёт, урод?», «Ты ошибка молодости», «У тебя мозгов нет и не будет», «Рукожоп, иди на фиг, я сам закручу», «Зря еду на тебя переводим», «Одни глупости на уме – хоть бы раз в жизни что умное сказал!» Дети привыкли к этому: они родились то ли не такими, то ли не там, то ли даже не тогда.

– Я Феликс Констанц, повелитель Судьбы. После окончания Школы вы тоже станете повелителями Судьбы. И тоже как минимум научитесь делать вот такие фокусы, – на миг лицо Феликса просветлело, и края тонких губ скривились – наверное, для детей это и стало главным фокусом: он умеет улыбаться. Потому что суть его демонстрации заключалась в том, что на бамбуковый настил откуда-то сверху шлёпнулся кокос, с треском проломил пару тростинок, но сам остался целым.

– Вы заставили Судьбу защитить вас от падающего кокоса? – не скрывая насмешки, спросила Кристина. – Я мечтаю обучаться в вашей школе, мистер Констанс, чтобы уметь делать так же.

Её шутка подняла настроение у взволнованных подростков. Они не понимали, что происходит и кому верить, многие мечтали вернуться домой, туда, где всё понятно, хоть и не всегда приятно. Но там есть те, кто реально смыслит в жизни, пусть хоть и назовут долбозвонами или куда хуже… А здесь? Какой-то Мерлин недоделанный хочет научить их ловить кокосы после того, как их швыряло до тошноты по волнам в шторм.

– Моё имя – Костанц, девочка. Запомнить нетрудно. И отвечу на твой вопрос: нет. Советую тебе не спешить с выводами – из-за этого ты можешь принять однажды для многих вредное судьбоносное решение. Посмотрите вокруг. Вы видите пальмы?

На самой площади лагеря вообще деревья не росли, как не было их и около забора.

– Но как здесь оказался кокос? – спросил тут же Роб.

– Правильный вопрос, юноша, – похвалил руководителя группы Феликс. – Кокос оказался здесь по моей воле, воле повелителя Судьбы. Я нашёл нужные нити, по которым один из плодов может упасть, мгновенно преодолеть расстояние с помощью случайно оказавшихся в том месте и в то время людей и предметов – и предстать перед нами. Предлагаю им полакомиться, раз уж довелась такая возможность. Мастер Фридхольд, вы не поможете «освежевать» добычу? Кстати, позвольте вам представить вашего ментора этого учебного года – Дедрика Фридхольда!

Один из Смотрителей, высокий, под два метра, мужчина с аккуратно подстриженной полной рыжей бородой, не обращая внимание на представление, не поздоровавшись и не поклонившись, подошёл к Феликсу с широкой деревянной миской и тесаком. Тупой стороной ножа ударил по кокосу, повернул и ударил снова – кокос раскололся, молоко вытекло в миску.

– Друзья, это был просто фокус, – с довольным лицом сообщил повелитель Судьбы. Машке, или Мэри, как знали её англоязычные друзья и соперники, почему-то вспомнился трудовик, который в век появления в каждой квартире телевизоров и даже игровых приставок и компьютеров с безумной радостью показывал им, какие табуретки он смастерил своими золотыми руками. Наверное, один раз поразил этим когда-то советских школьников лет сорок назад, и с тех пор пребывает в эйфории бога. – Вы же научитесь большему. А мы обязаны передавать свои знания другим, и потому раз в шесть лет проводим набор в "Школу Рока". Все вы должны выучиться до конца – кто-то лучше, кто-то хуже. И сегодня я лишь объясняю вам азы. Девочка, покажи всем свою книгу.

Он обращался к Маше. Она непонимающе посмотрела на Феликса.

– А? Какую книгу?

– Ту самую, которую ты украла из читального зала библиотеки.

Все смотрели на Машку, как на подсадную утку в цирке. Во взглядах подростков читалось: «блатная», «дочка Смотрителя».

– Но откуда вы знаете? – опешила Машка, привычно не обращая внимания на недоброжелательность толпы.

– О, я знаю про всех вас многое, девочка, – умильным голосом мудрого трудовика ответил Феликс.

«Ага, знает про всех нас многое, а зовёт не по имени», – хотела сделать замечание Маша, но решила не злить новое руководство.

Повиновавшись, представила взорам собравшихся «Робинзона Крузо», достав его из пластикового пакета, который позаимствовала у аристократичной англичанки с родинкой на щеке во время обеда на корабле – их угощали Смотрители. За едой дети смогли найти общий язык, посмеялись и поделились проблемами из прошлого и страхами от будущего.

– Да, вот она. Первая. Она для нас как азбука. Знайте же, что постигать магию подчинения линий Провидения нужно по книгам. Всего их пять, как и пять лет обучения повелителей Судьбы. Первая книга – это роман Даниеля Дефо «Робинзон Крузо». Она всегда была для вас просто книга, лежащая на полках книжных магазинов, библиотек, домашних стеллажей, но она станет настоящей книгой заклинаний, если вы её проживёте. Да-да: проживёте, на себе ощутите ужасы крушения, тоску одиночества, голод, тревогу и многое из того, что чувствовал сам герой Первой книги. Именно поэтому вы и здесь, именно поэтому вы и преодолели Первое испытание – оно точно по Книге.

Дети, многие из которых и не слышали о «Робинзоне Крузо», не понимали ничего. Они смотрели на Феликса Констанца как на пришельца с другой планеты.

– А ведь человек, просто открывший один раз эту книгу, не сумеет повелевать своей жизнью или тем более чужой, – продолжал лекцию повелитель Судьбы. – Он будет читать предложения, но не сможет сделать из них заклинания. Но повелитель Судьбы, переживший то же самое или почти то же самое, сумеет приблизиться к волшебству слов Первой книги. Весь первый год обучения вы проведёте на необитаемом острове, как и бедный Крейцнер. Конечно, вы будете не одни. Но вы ведь даже в компании всё равно одни – я знаю это, и вы знаете.

Феликс смотрел на детей, на то, как они пытаются понять его, как, недоумевая, некоторые англоязычные дети переводят своим друзьям смысл сказанного, но непонятого.

– Среди вас представители разных стран и разных народов. Каждый год вы будете изучать язык той книги, на котором она была написана, так как заклинания Судьбы работают только на языке оригинала. Нам повезло, что «Робинзон Крузо» на английском: многие из вас хотя бы шапочно его знают. Наш учитель Грейс Шарп разделит вас на группы и будет проводить занятия по английскому языку каждый день в определённое время – вам надо выучить его быстро и качественно.

Грейс Шарп – это и есть Смотритель, оказавшийся женщиной, а точнее стройной длинноволосой девушкой с утончёнными чертами лица: острым носом, бровями-стрелами, еле заметными губами сжатого рта.

– В остальное время вы будете учиться выживать, искать пищу и готовить её, создавать вещи из подручных материалов, как всему этому учился и он. Правда, в этом вам помогут другие учителя, помимо мисс Шарп, – не забывайте, что у нас всё же школа. Понимаете, в чём отличие магов из книг от нас с вами? Повелитель Судьбы должен уметь не только дёргать за нити, но и быть настоящим Человеком.

Не все услышали свист летящего с неимоверной скоростью плода – второй кокос приближался к лагерю. Невозможно было не поверить, что вновь вызвал его Феликс, потому как тот приготовился к встрече. Ребро выставленной перед головой правой кисти поместил перед ребром левой – и встретил несущийся на него плод. Мизинец и ребро ладони разрубили кокос пополам, а левая ладонь защитила лицо: половинки разлетелись и шмякнулись где-то возле частокола за спиной Феликса. Кокосовое молоко брызнуло ему на плащ, но внезапный порыв ветра обратил движение жидкости так, что та аккуратно вылилась в ту самую миску, где уютно дожидалась своего часа начинка первого кокоса.

– Судьба даёт шанс не каждому. Вы можете многому научиться, но помните: сперва надо стать настоящими людьми и лишь потом управлять судьбой – своей, чужой, страны…

Теперь ему поверили, кажется, все подростки. Они стояли, благоговея. Это уже не табуретку из деревяшек сколотить – это сила, физическая, моральная и ментальная. Все захотели научиться быть сильными, чтобы проучить обидчиков, добиться справедливости, стать кем-то из никого.

– Вы должны научиться стать людьми, – говорил Феликс Констанц, но даже он понимал, что сейчас они его не слышат.

Перерождение

Кристина

На ферме тот, кто не мог за себя постоять, не мог выжить. Ему приходилось в конце концов уезжать в город, чтобы устроиться на какую-нибудь работу по просиживанию штанов в офисе, или погибнуть, как, например, Пол Батлер – в ответ на любую обиду он не давал сдачу, не лез в драку и не доставал пушку, а вечером, после работы, шёл в бар и глушил своё горе, стараясь забыться. Так и забылся. И его уже почти все забыли, кроме Кристи, как он её звал, когда они играли в настолку перед сном, если дядя Пол не напивался сильно.

В их общем домике проживало в общей сложности пять рабочих, в основном, неудачников, отсидевших или просто остолопов – в общем, людей без будущего. Потому важно было среди своих не ударить в грязь лицом, сохранять честь и, если кто не так посмотрел, обязательно разобраться с ситуацией. Если же на стороне обидят, то весь дом, захватив оружие, придёт на выручку. Кроме Пола.

Пол Батлер пропускал мимо ушей насмешки, тычки и подзатыльники как от своих, так и от чужих. Это казалось так, что пропускал. Он их слышал, но никогда не отвечал. Он их помнил. Играя в монополию, Пол швырялся грубыми шуточками, когда приходилось платить за постой на принадлежащих ему предприятиях, и хамил, если ему выпадало отправиться снова в «Тюрьму». И шутки, и дерзости были точными цитатами из личного опыта…

Такая жизнь довела его до того, что после очередной крупной обиды и вечера её забвения Батлер не проснулся. Приехала скорая, его увезли и назад не привозили.

С Кристи больше некому было играть. Отец лишь огрызался, если она к нему обращалась с просьбой сыграть в настолку, даже в карты – хотя с рабочими в них резаться мог до полуночи. Вообще отец по отношению к ней мог только ругаться и приказывать. Ругался, когда Кристи поступками или словами напоминала ему мать, «чёртову куклу с придурью». Приказывал, когда самому лень было подниматься с кровати после тяжёлого дня. Ему нельзя было перечить или не подчиняться – рука отца тяжёлая, да и в их общем доме он пользовался уважением. Лишь пару раз на памяти Кристины он серьёзно поцапался с соседями по огромной комнате, когда дело дошло до поножовщины. Отец мог не только за себя постоять, но всем своим видом внушал уверенность в этом.

Именно такой она и старалась стать: давать отпор, быть уверенной в себе и презирать слабаков.

Потому, едва только встретившись на острове с Акселем Калландом, она тут же возненавидела всеми фибрами души это убогое существо в зачуханной спортивке, длинное, с причёской дебила, да ещё и в очках! Это убожество продержалось бы на ферме не дольше дня, а здесь, на острове, ему грош цена. Обуза, лишний рот!

Так и сейчас, пока у всех появилась важная задача – обустроиться на новом месте – эта уродина подходит к каждому и спрашивает один и тот же вопрос: «Как думаете, мы будем жить здесь по закону Янты?» И потом снова: «Как думаете, а мы будем…» Придурок! Так, казалось бы, и вдарила ему кулаком по носу, чтоб кровь струйкой пошла. Чтоб подучился, как себя мужики должны вести. По ходу, дома ему это никто не объяснял. Все, все его игнорируют как умалишённого. Аксель осмелился и к ней подойти с этим тупым вопросом, на что получил недвусмысленный ответ: «Иди в жопу». Вдарила бы, но она пока сама здесь одна, не освоившаяся. Может, он тоже вот так с проблемами справляется? Дурачится.

Подобно Полу Батлеру, Аксель Калланд на её грубость внешне не обиделся, не набычился и даже бровью не повёл. Пожав плечами, пошёл задавать свой тупой вопрос другим.

Сама же Кристина понимала: сейчас перед ней и остальными ребятами встали куда более важные вопросы. Её, в отличие от красавчика Роба, беспокоило не то, как они будут здесь выживать, а то, ради чего их здесь всех собрали. А раз уж собрали, то голодом точно морить не станут. Пусть не столь роскошно, как в первый раз, но кормить-то их должны – и пусть горят огнём всякие романы про Крузов. Если их не будут кормить, это будет нарушение всех прав устроителей школ и прочих учебных заведений. Это против конвенции о правах ребёнка ООН – а это будет значить… Что останется самый главный вопрос: а насколько законно это заведение? Можно ли доверять фокусникам в серых плащах? Только недавно они видели, как девятнадцать подростков по пути дали дуба: кого-то выбросило за борт, кто-то потоп – и вот они живы и здоровы, сидят с завязанными глазами. Пусть даже произошёл какой-то эксперимент и их на дне ловили водолазы – это кричащее нарушение закона! Ни одна школа не может себе позволить так издеваться над психикой подростка!

– Слышь, Роб, а ты уверен, что узнал в том парне Джейсона? – спросила Кристи, когда вождь, занятый постройкой навеса, пробегал мимо, держа под мышками сразу дюжину толстых бамбуковых стеблей.

– Ну, а кто там мог быть ещё? – удивился этому вопросу Роб, которого больше интересовали сейчас другие вопросы, и он жалел, что плохо слушал инструктора в летнем лагере по выживанию.

– Да кто угодно. Посадили просто крупного парня, одели как Джейсона…

– Слушай, да в чём проблема, а? – Роб за всего-то один долгий день превратился из стильного металлюги в рваных джинсах и бандане в осипшего бродягу, с красным потным лицом, съехавшим на плечи платком и бешеным ёжиком, прятавшимся раньше под ним. – Хватит уже строить теории – давай помогай строить дома!

– Они обманывают нас. Зачем строить дома – надо найти обманщиков, прищучить и узнать всю правду. Нас же больше! Да, мы подростки, но что мешает нам толпой завалить того самого Феликса или какую-нибудь Грейс, связать и потребовать правды!

– Слушай, Кристи, я не собираюсь этого делать. У меня есть насущные дела! Ночью может снова начаться дождь, а у нас нет крыши над головой. Тебя это не волнует?

Артур, сдружившийся с Азизом, тащили ворохи пальмовых ветвей на крыши.

Биржан с Мэри и самой маленькой девочкой, «спасённой», затачивали бамбуковые стебли: девчонки держали длинную палку, пока парень пытался единственным найденным в отряде ножом хоть немного заострить её конец.

Хёджин, взяв помощниками двоих подростков, с которыми нашёл общий язык, вбивал колья, чтобы получились шалаши.

Фред, очкарик в зимней шапочке, связывал веником пальмовые листья, чтобы накрыть шалаш сверху от сильного ливня. Работа спорилась. Интересно, сколько таких домов они успеют сделать до темноты?

– Да вы просто овечки. Скоро заблеете: ме-е-е-е! Вас раскормили, чтобы шерсть состричь, а мясо сожрать. Я не такая – я выясню, что тут происходит! – Кристине стало тошно от коллективного труда – её мнения даже не спросили, а ведь она многое смыслила в мужской работе, ведь выросла на ферме.

– Ну и флаг в руки тебе, а я пойду делами займусь. И, кстати, знаешь… Откуда бы им взять одежду Джейсона, если его снесло за борт во время шторма?

– А я вообще сомневаюсь, что его снесло. С ним ведь оставался Смотритель. Здесь что-то не так. Нам многое не договаривают. И я не хочу становиться их марионеткой.

Кристина сделала свой выбор: она зашагала прочь из строящегося лагеря. По пути плюнула прямо под ноги Акселю, презрительно посмотрела на очкарика в зимней шапочке и пожелала удачи Хёджину, который, впрочем, ничего не понял из её слов, но доброжелательно улыбнулся.

Она пошла прочь, хотя приближался вечер, удивительно тёплый и солнечный после непогоды, ставшей причиной крушения их корабля. С вершины холма видно было лишь часть острова – если, конечно, это остров, а не место съёмок шоу – остальное скрыто за высокими лесами. Тропинка закончилась возле стола недавнего пиршества. Еду и тарелки уже успели убрать.

Дальше никаких тропинок не было. Справа обрыв – выход к бухточке, шлюпке и застрявшему где-то вдали кораблю. Он вряд ли уже вернёт её домой. Позади тропка, ведущая к лагерю. А ей-то куда идти? Остров казался бескрайним для двух, максимум трёх часов до захода солнца.

Никогда Кристине не было так страшно от чувства одиночества. С одной стороны, нужно доказать им всем, доказать… А зачем им что-то доказывать? Нет, этот вопрос не должен появляться! Это вопрос в духе Пола Батлера. Вопрос человека без стержня. Кристину не послушали, не приняли её доводы, стали строить лагерь сами, не решив все вместе, что строить лагерь на самом деле нужно. Да! Этого они все не поняли. И она сейчас найдёт Серых червей-смотрителей, прячущихся где-то на острове, чтобы прижать их и заставить говорить.

Вот только даже себя убеждая в свое правоте, она всё сильнее ощущала страх и одиночество.

Но упрямство мешало признать чужую правоту, и Кристина пошла наугад, куда-то в дикий лес.

Дойдя до его границы, она в очередной раз задумалась о смысле побега, так как тропинки через густые заросли меж деревьев не было и в помине, вдали слушались звуки животного мира, а по широким листьям активно ползали насекомые и прочая нечисть, о которой в Техасе и слыхом не слыхивали. Неужели Смотрители прятались где-то там? Но куда же тогда они, чёрт возьми, делись? Не на тонущий же корабль отправились!

Надо решаться! Пусть не здесь начинается тропинка, но она же где-то есть, она должна быть. Всего-то рискнуть – и лишь ей одной откроется тайна!

Кристина не шагнула вперёд, в густую листву – она ломанулась туда, как подбитый стрелой лось. Девчонка бежала, ломая кустарники, разрывая сросшиеся лианы, позволяя своему лицу и рукам облепляться густо паутиной с застрявшими в ней засохшими жертвами. Кристина потеряла счёт времени, она бежала к неведомой цели, боясь погони тех, кого она потревожила случайными шагами: змей, пауков и кого там ещё можно встретить на необитаемых островах… Книги читать было делом далеко не почётным, а по телеку, в основном, смотрела сериалы про любовь или боевики. «Рембо» не любила – видимо, зря.

Лучше не кричать – шум привлечёт хищников или кого хуже. Кристи, тяжело дыша (а как иначе?), шла молча, вглядываясь в зелёную даль, всё больше отчаиваясь. Почему-то вспомнился фильм «Хищник». Казалось, нечто инопланетное выскочит сейчас из-за дерева и добьёт одинокую «чёртову куклу с придурью». Ведь только она не осталась со всеми, хотя могла бы сейчас готовиться ко сну под бамбуковым навесом, накрытым пальмовыми листьями.

Тропинка!

Глаза не обманывали в полумраке вечернего леса: вон там, шагах в пяти лежала тропа, утоптанная, шириной на двоих путников. Вот оно! Надо лишь дойти и выбрать направление, в какую сторону по ней идти. Тропа лежала перпендикулярно. Значит, она не вела ни к лагерю, ни от него. Вернуться всё равно придётся, лишь сойдя с тропы. Что ж, пусть верный путь подскажет чутьё. Кристи однажды пользовалась этим способом, когда надо было находить дорогу домой в пустынной степи, где не видно было ни трассы, ни жилья. Она принюхивалась, как волчонок. Почему-то именно так она себя ощущала в этот миг – не иначе. Волчонок!

Вот и сейчас зверь будто ожил глубоко внутри. Волчонок указал ей следовать направо. И она подчинилась.

Солнце покидало пределы леса, пряталось за горизонт. Кристина бежала изо всех сил, но сил оставалось совсем чуть-чуть. Назад не вернуться. Тропинка шла в непредсказуемом направлении, а сумрак окутывал деревья всё плотнее. Уже еле видна была чуть заметная протоптанная дорожка. Кристина решила, что на этом всё – пора делать привал. Но где?

Земля кишела муравьями, паучками, да и на земле спящий человек – лёгкая добыча любому хищнику.

Значит, выход один – уснуть на дереве и не свалиться среди ночи. Кристи не помнила, чтобы соседи говорили, будто она ходит во сне, так что можно не беспокоиться насчёт лунатизма. Только вот как бы, поворачиваюсь на бок, не опрокинуться наземь. Что ж, надо найти такое дерево, чтобы ветви походили хотя бы на узкую кроватку. Спасть на таких она привыкла.

Кристи осмотрелась в беглом поиске и, кажется, нашла две широкие ветви, выходящие из одной точки. Чуть выше человеческого роста – значит, проблема одна: залезть на них. Ну, если уж она еле залезет, так твари с острова добраться туда точно не смогут.

Разве что пантеры или удавы…

Но Кристине не хотелось сейчас о них думать. Ей хотелось спать. И с этой мыслью она высоко-высоко подпрыгнула, обхватила шершавый ствол ногами и руками и поползла вверх, как по толстому канату, медленно, царапая лодыжки и запястья и бугристую кору, проклиная себя, а заодно и всех людей и нелюдей на чёртовом острове.

Дневник Фила Лоренцо

День третий

Сегодня какое-то, наверное, сентября. Дома вовсю начинается весеннее обещание жарких дней, а у нас тут, видимо, разгар лета. Может, тут вечное лето, так как наш остров, судя по всему, в районе экватора.

Что ж это я с середины стал писать?

А с начала и не получится – тогда придётся всю жизнь расписывать, с первых воспоминаний и до того, как попал сюда. Но это не мемуары, а дневник, а потому я буду писать сюда только то, что происходит здесь и сейчас.

Сейчас, кстати, я лежу в тени пальмы (проверил, что кокосов сверху нет) и, подложив под дневник дощечку, пишу. Ребята-муравьи продолжают копошиться и всё время что-то строить. Я не про муравьёв, которые копошатся в песке под пальмой, а про моих ровесников. Вчера мы начали делать шалаши в лагере. Мы хотим защититься от дождя, ветра и прочей плохой погоды, а стены лагеря защищают от хищников. Как закончили затаскивать строительные материалы, ворота заперли наглухо и внутрь к стене приставили лестницу. Вторую мы опускаем наружу временно, если хотим выйти погулять или поесть. Еда здесь стала не такая клёвая, как после крушения корабля, но сносная. Мы выходим все вместе три раза в день именно в тот момент, когда стол только-только накрыт. Вчера вечером перед ужином мы ещё застали людей в униформах, ставивших последние блюда с гороховым пюре и мясной поджаркой на столы. Не знаю, уважать ли или пожалеть некоторых из нас, кто отказывается есть общие для всех блюда. Им приходится голодать из-за своих принципов. Кто-то, возможно, когда-то после (может, после жизни даже) оценит их принципиальность, но сейчас этим ребятам реально плохо и грустно.

После обеда к нам приходит учитель английского и сидит тут до вечера. Мне её жалко. Она такая весёлая кажется, но на самом деле ей тоже грустно. Её работа, как и любая другая работа, похожа на труд Сизифа – только камень не скатывается обратно, а скатывается куда-то в неведомую даль, и ей приходится катить наверх новый той же самой тропой. Думаю, я бы с ума сошёл от работы. Работа – это и есть зло, доставшееся людям как наказание за то, что они люди. Потому люди и часто грустят.

Учительница вчера уже приходила и нас всех-всех-всех (кроме убежавшей в первый день американки – наверное, её тоже увезут, как и тех неудачников) поделила на группы: я вошёл в самую клёвую – те, кто всё знает, и будет просто стараться не забывать грамматику и правописание. Она с нами занимается час, напоследок, после плохо говорящих, а до них говорящих по слогам, а ещё до них – вообще молчащих.

Впрочем, я отошёл от дела.

А какое дело?

Дело же было вот в чём: я каким-то образом в очередной раз угодил в передрягу. И, похоже, на этот раз всё серьёзно. Это похуже даже того случая, когда банда мерзких отморозков с Рэндвика хотела, отобрав мою наличность и затолкав меня в мусорный бак, оставить навсегда у себя в городишке, куда я случайно забрёл. Но я тогда нашёл дорогу домой, даже без денег и уважения.

Отсюда я не найду дорогу домой. Начнём с того, что я не знаю, где мы. Будь я кошкой или собакой, это бы и то мне не помогло, а лишь усугубило ситуацию: я стал бы на ступень эволюции ниже.

Я на необитаемом острове, и нам сказали, что здесь будет обучение урокам Судьбы. И нашим главным учебником станет «Робинзон Крузо». Я читал его ещё в пятом классе, но не думал, что когда-нибудь эта книга станет моей первой магической энциклопедией. Учитель обещал: проживая жизнь Робинзона, мы сможем управлять миром. Я хочу управлять миром, чтобы отморозки с Рэндвика поняли наконец, каково это – быть униженным и оскорблённым.

Вот поэтому я и начал писать дневник. Я так понял: чем ближе мы будем к образу и подобию святого Робинзона, тем быстрее и прочнее станет наше постижение мудрости. Во-первых, Крузо – это сокращение, английская версия немецкой фамилии Крейцнер. Я сделал первый шаг. Отныне я не Филипп Лоуренс, а Фил Лоренцо. Во-вторых, Роб Крузо по прибытии на остров начал вести дневник.

Вуаля!

Я преуспел и в этом! Мне непонятна одна вещь: Робинзон жил на острове один, знал, что не сможет сам отсюда выбраться. А нас много, мы в курсе, что это только школа. Процесс обучения организован из рук вон плохо, если допущены такие фатальные ошибки!

Что ж, с этой проблемой мне не справиться, но буду хотя бы лучшим среди посредственности. Пускай муравьи-работнички строят планы о том, как мощно и прочно сделать дома, – мне достаточно того, что я помог им вчера. Дальше каждый сам. Я понял суть испытания именно так. Сделать всё, что делал Робинзон. Плюсик на постройке дома я себе засчитал.

А вещи, которые они хотят спасти с корабля, сегодня, мне не нужны. Если муравьям нужны вещи, то я свободен от вещизма. Мне достаточно того, что я и так имею. Так что с утра они строят плоты или лод…

Минутку!

Но сам Роб Крузо ведь именно это и делал – он пытался добыть вещи с корабля! Ну и дурак же я! Ребята без меня повысят уровень магии, пока я тут…

Короче, побежал – допишу потом.

Юрка Кактус

Пока Юрке тут всё нравилось, за редким исключением. Работать целый день, не покладая рук, было вполне привычно, особенно если понимаешь смысл работы для себя, а не собираешь бычки для Старших.

В первый день, во время кораблекрушения, он проклинал дядю Мишу…

Когда только начинались таинственные события и дядя Миша спрятал Юрку у себя дома, пацан сначала испугался – он не верил в совпадения. Но Михаил Иваныч не вёл себя как маньяк. Скорее, походил на сумасшедшего: рассказывал про каких-то наблюдателей, тайный Орден, члены которого есть в каждой стране, в тысячах городов мира. Ближе ко времени начала обучения каждый наблюдатель должен по наитию выбрать одного незаметного и ненужного подростка и сделать на него ставку. Если так получится, что подросток сам в конце концов явится неведомыми путями без чужой помощи – именно по своей судьбе прямо перед Отплытием самому Наблюдателю, так сказать, в руки – это будет означать, что выбор сделан верно и найден новый ученик "Школы Рока".

Тогда Юрка этому не поверил: какая-то чушь несусветная. То ли дядя Миша спятил, то ли его втянули в какое-то шоу на ОРТ. Ни то, ни другое не сулило ничего приятного в будущем для детдомовца.

Но, оказавшись на корабле рядом с полусотней незнакомых детей, в шуме разноязычия, он поверил Михаилу Ивановичу. Тут и, правда, странная ситуация, фантастическая, нелепая – зато нет Старших. Можно начать новую жизнь, с нуля, правильно поставить себя, не бояться – в общем, стать не Кактусом, а хотя бы… Гусём? Для этого физической формы не достаёт. Впрочем, среди такого разношёрстного общества, может, и не стоит становиться Гусём или Кактусом, а легче остаться собой, чтобы наконец начать жить, а не выживать?

Во время шторма у Юрки началась паника. Он кинул земляков в поисках спасения – настоящий Кактус! А потом его швыряло по волнам – такого конца он и предвидеть не мог: утонуть во цвете лет, залечь на дне моря, в безвестности и, главное, – ради чего? Тут-то и обрушились проклятия на голову ничего не знавшего о них Михаила Ивановича.

Благодарить, однако, его он почему-то забыл, когда, добравшись волею Судьбы до берега, поедал такие блюда, о которых и мечтать не думал. Юрка устоять на одном месте возле пиршественного стола, как ни старался, не мог: его манили то сахарные куски арбуза, то пельмени со сметаной в горшочке, то пюре с подливкой из маленьких фрикаделек, рубленого лука и тёртой моркови, а ещё шашлыки на шампурах. А рядом в блестящих соусницах густело нечто белое с крапинками зелени и нечто красное, пятнистое, кругами расходящееся от центра, – такое он в книге кулинарной у воспитателей видел, но никогда не пробовал.

Теперь же начались трудовые будни.

Просыпаясь поутру, Юрка не видел больше белого потолка, не прокручивал диафильмы. Он просто понимал, что уже проснулся, сам проснулся, без будильника, воспитателя – а значит, он больше не хочет спать. И это здорово! Ему никто не приказывает. Юрка сам знает: надо идти работать – иначе им не построить здесь лагерь, пригодный для выживания. Трижды в день их кормили: звук горна возвещал о том, что столы накрыты, и после этого все перелазили через частокол и спускались к бамбуковому навесу, их первому месту приёма пищи на острове. И пока единственному. Еда была в разы лучше детдомовской. Хуже, чем то пиршество, но ведь на то и праздник, чтобы его запомнить, а не разменивать, как рубль на копейки.

Да, пожалуй, стоило помолиться или мысленно возблагодарить дядю Мишу. Здесь отличные ребята, хоть со своими земляками с тех пор Юрка стыдился заговаривать (Машка теперь везде с этим казахом ходит, как с телохранителем, а его удостаивает холодным презрительным взглядом), но ведь в этом сам и виноват: опять повёл себя не так. Как тут извиниться, если в душе ты тряпка и ею останешься навсегда? Наверное, надо исправиться, стать сильнее, а потом завоевать доверие Машки.

Кроме того, здесь не бьют, не требуют денег и еды, не заставляют на себя работать, нет надзирателей и тюремщиков. Ты сам себе хозяин. Да, есть учительница английского, но она такая весёлая и добрая, что хочется выучиться языку поскорее, тем более тут без него пропадёшь. Со своими «Хау а ю» и «Ай эм Юра» много пропустишь или что-то потеряешь.

– А где все? – спросил он знакомой фразой первого встречного, внешне похожего на европейца. Тот что-то начал объяснять, но Юрка со своим уровнем английского (а он верил, что отвечали ему по-английски) ничего не понял. Вроде упоминал «митинг» и указывал на первый, наспех сделанный шалаш, состоящий из двух стен и валяющихся на полу огромных листьев будущей крыши.

– Против чего митинг? – Юрка уже двинулся в сторону шалаша. Вчера ночью ему не разрешили пока спать внутри постройки – там остались только приближённые Роба и несколько других ребят из друзей Артура и Азиза. Конечно, есть и свои минусы. Сейчас вот вспомнился наглядный пример первого из них…

– Зис митинг из бла-бла-бла энд бла-бла, – расслышал ответ Юрка. Решив не доверять словам встречного, пошёл на митинг сам. Во время прогулок воспы только и делали, что спорили со сторожем о Горбачёве. Неужели и на острове надо будет взрослой политикой заниматься?

Обошёл вкось вбитую стену, каждый колышек которой стоял по-своему и, казалось, держался на одном честном слове, так что стена эта вряд ли бы выдержала ураган или хотя бы просто сильный порыв ветра. За ней Юрка увидел с дюжину подростков, явно не митингующих, но что-то совместно решавших.

– Надо ставить метки, чтобы считать дни, – предлагал один. – Должен быть календарь. И часы.

– Дома плохие. Надо строить прочно, – беспокоился Роб, трогающий ладонью стену, отчего та пошатнулась и так и не вернулась в исходное положение.

– Как быть с тем, что нашли на корабле? – интересовался дотошный кудрявый мальчуган с бледно-жёлтым лицом, на котором не было и следа веснушек.

«Они решают важные вопросы без нас», – понял Юрка, так как для особо важных вопросов не требовались специальные слова, кроме тех, что учат в школе. Стало немного обидно. Почему не собраться всем? Почему собрание держат в секрете? Получается, «англики», как он их про себя назвал, зазнаются. Типо, наш язык в этом году обучения главный, вот мы и главные здесь. Вот и ходят как дворяне во времена гардемаринов. Ясен пень, вожака – Роба – Юрка принимал и уважал – тот классный, он молодец, к нему претензий нет. Конечно, окажись Роб в Юркином детдоме – пацаны б загнобили и в туалете заставили воду из унитаза пить. Но, видно, в Америке можно носить странную одежду, длинные волосы и серёжку в ухе, при том оставаясь сухим.

Но Роб, при всём уважении, слишком мягок для вождя. Может, он бы и созвал всех-всех, но ему или лень, или прочие ребята так решили, а он согласился. Они же вместе.

Получается, «англики» теперь вроде как новые Старшие? Как не допустить повтора страшной ситуации детдома? В Юркиных ли силах это изменить, если он простой пацан, даже не разговаривающий толком на английском?

– Чё тебе тут? – Даже не по словам, а по интонации чужого языка с немецким акцентом понял Юрка, когда к нему подошёл человек-квадрат.

– Ничего. Я просто гуляю по лагерю, и не тебе решать, где я могу гулять, а где нет. Понял? – специально по-русски ответил Юрка.

Квадрат молчал: его алгоритм действий зашёл в тупик.

Юрка ушёл сам, оставив вышибалу собрания с его мыслями.

Ситуация, мягко говоря, неприятная. С другой стороны, ребята хотят не беспокоить всех, чтобы дать пожить, насладиться прелестями отдыха… Но, кажется, они слишком много на себя берут. Наверное, скоро остальные тоже заметят это и начнётся заварушка… Что ж, Юрка никогда не видел себя в роли лидера, а примкнёт он явно не к тихушникам-«англикам», потому что они зазнались и надо указать им место на острове, который не является их собственностью.

Было ещё кое-что, не особо нравившееся Юрке. Это «нагличане».

Национальность эту Юрка сам придумал. Ещё одни зазнавшиеся… Вот только дело было не в языке. «Нагличане» просто никогда не знали настоящих воспитателей и не жили в коллективе. Они вообще не осознавали себя сейчас частью одного большого организма, где от каждой клетки зависит, выживет ли особь или подохнет.

Начать хотя бы с дерзкой девчонки в свитере с вышитым чупа-чупсом – она поспорила с Робом и свалила из лагеря. И вождь не остановил её! «Нагличанки» нет уже третьи сутки! Какого фига она где-то шляется, пока они строят шалаши? А потом вернётся на всё готовое и преспокойно ляжет спать под крышей, защищающей её от дождя.

«Нагличанами» стали и те, кто играли в догонялки, прятки, купались в море, когда Роб на них не смотрел, или просто прятались от работы, чтобы про них все забыли. Особенно выбешивал Юрку паренёк в спортивке и обстриженный под горшок. Аксель, кажется. Ох, его-то точно бы загнобили детдомовские Старшие, каждую ночь бы получал по полной порции за свой нелепый вид и поступки кретина, а днём от воспитателей бы получал за отлынивания от учёбы и работы.

Или вот этот вон, в огромной кепке. Лежит себе и строчит что-то под деревом. Все бы так!

– Эй, го вок! – крикнул Юрка, подходя ближе в распластавшемуся, как лягушка, на траве под пальмой. Позавчера он ещё помогал строить шалаши, вчера исследовал корабль, набрал там себе целый мешок находок. А сегодня, значит, всё – ушёл в себя, залёг с записной книжкой. И ничего, что остальные рубят дрова, ищут хворост, собирают плоды, обследуют побережье и самое главное – дома строят для всех!

Лягушонок поднял голову, но глаз его Юрка не увидел под козырьком. Ничего не сказав, опустил голову и продолжил что-то писать на листе.

Юрка вдруг почувствовал себя воспитателем детдома. Как же так вышло? Воспы же все конченые люди, работают на мизерную зарплаты и на детях отрываются. Он-то здесь причём?

Но ведь воспы тоже не ради зарплаты учили их чему-то и заставляли руки мыть перед едой. Потому что так надо для их выживания, для здоровья. А тут – тоже важное дело, важное для выживания.

Почему же он сам научился чувствовать важность, а «нагличане» нет? Ведь речь же идёт не про тупые правила! «Не клади локти на стол!» Ладно бы это говорили в общей столовке, где тесно. Но зачем воспитатели хлестали по рукам, когда он ел один? Неужели локти на столе демонов вызывают? Тупые правила рождают тупую ненависть.

Но здесь не то! Им всем надо строить шалаши, всем! Некогда лежать с блокнотиками.

– Слышь, го вок, говорю. Хоум, хаус строить, билдинг, бизнес там, – уговаривал кепку Юрка, решив для себя вернуть на путь истинный хотя бы одну заблудшую овцу.

Мальчишка как будто его и не слышал. Он продолжал писать что-то по-английски у себя в тетрадке.

Юрка разозлился. Не тот день выбрал парень, чтобы его злить. И так с утра настроение испортили, так тут ещё и неуважение плюс отлынивание от главной обязанности…

Он решился на подлый, но решительный шаг: вырвал тетрадку из-под пишущей руки и, свернув в рулон, сжал в кулаке. Кепка тут же превратилась в тщедушного голубоглазого мальчишку.

– Верни! – приказал чуть ли не со слезами «англик-нагличанин». Двойное гражданство, по критериям Юрки.

– Го вок. Хоум. Ауэ хоум. Ё хоум. Билд, понимаешь? – сказал ему Юрка и указал на еле держащееся волею судьбы хлипкое строение, вокруг которого уже начали хлопотать человек десять. – Ивнинг отдам. Ивнинг. А теперь го вок.

Злобно посмотрев на своего мучителя, юный писатель отправился работать, кажется, поняв корявый английский Юрки.

Сам Юрка улыбался. Хоть что-то с утра заладилось.

Он сжал от радости кулаки, и вдруг осознал, что ещё держит в руке рукопись нерадивого работничка. Из чистого любопытства развернул записи и попробовал прочесть хотя бы название.

«Дневник… Чувствовать… А нет, это, видно, его имя. Фил. Как Филя в «Спокойной ночи, малыши». А Лоренцо, значит, фамилия. Прикольно. Он ведёт дневник. Хотя бы исчезла проблема с записью дат. Надо сказать Робу, что у нас появился летописец».

И вдруг что-то кольнуло в голову из глубин памяти.

«Лоренцо? Но это же фамилия моей бабушки по отцовской линии…»

Кристина

Голова слегка кружилась: то ли от жары, то ли от усталости, то ли от ненормальной пищи. Все эти дни Кристина питалась одними фруктами, сладкими и липкими. Не всегда их легко было достать – порой приходилось лазать высоко, продолжая царапать и так все в тонких шрамах руки. Просто падая с большой высоты, плоды разбивались, трескались, сок вытекал, да и падали, в основном, уже слегка загнивающие, терпкие, с резким запахом, рыхлые. Фрукты, которые она не знала по картинкам с лимонадов, Кристина обходила стороной. Жизнь на ферме научила её, что не все дары природы – это дары.

Конечно, можно было бы вернуться, сдаться, но не для неё. Да и как станут смотреть остальные, если она, как блудный сын, вернётся и склонить голову перед общим божком – конформизмом. Она докопается до сути, найдёт скрытые на острове нити и выведет кукловодов на чистую воду. Есть одни фрукты, спать на ветках деревьев, идти без устали под палящим солнцем – это всё терпимо в сравнении с тем, как жить человеку со сломленным стержнем, с поруганной честью.

Ещё беспокоили насекомые. Лес не заканчивался – она шла по нему вторые сутки, время от времени останавливаясь, забираясь на вершины, чтобы осмотреться. Она уже определила для себя цель: судя по направлению движения тропинки, та выведет к горе, единственной возвышенности на острове. То, что это остров, Кристина поняла ещё после первой вылазки наверх. Лес занимал почти всю его площадь. Лагерь располагался на восточном побережье. Кристина определила стороны света по деревьям: их кора суше была с одной и той же стороны – обычно, солнце больше нагревает южную сторону. А раз лагерь находился с правой стороны от сухой корки, значит, он на востоке. Никаких следов деревни, как и любого жилья, кроме лагеря, не было и в помине. Западная часть острова поднималась над уровнем моря и заканчивалась крутым обрывом – оттуда не подплыть. Слава богу, их корабль нарвался на скалу не на западе… Пляжей, кроме их места высадки, тоже незаметно было: море подходило прямо к лесу, вымыв себе разве что небольшие побережья у разросшихся деревьев. Значит, они плыли именно к лагерю, без капитана и штурмана, запертые в трюме, именно во время грозы.

Если какие тайны и были спрятаны на острове, то только внутри горы, туда и тропа вела, что вполне устраивало девчонку. Она раза три за день пересиливала себя и залезала на новое дерево, чтобы убедиться: тропа продолжала вести в том же направлении. По пусти она старалась избегать неприятных встреч. Пока из кустов не выпрыгивали ни тигры, ни леопарды, да и что за изверги могут привезти детей на остров, где водились бы крупные хищники. Иногда где-то слышалось шевеление кустов, один раз вдали среди деревьев Кристина видела животное с рогами – наверное, антилопу. Они смотрели друг на друга, ожидая дальнейших действий. Девочка, не опуская глаз, развернулась и спиной шла по тропинке на случай, если неведомому существу захочется подбежать и боднуть неведомое для него существо – человека. Конечно, любая тварь, которая не является хищником, не станет убивать ради того, чтобы полакомиться мясом, но ведь никто не запрещает в дикой природе просто поиграть с хрупким созданием, заинтересоваться им или, почуяв обиду, отстоять право на свою территорию. Люди ведь тоже не едят людей, но почему-то всё время ищут способы друг друга унизить.

Антилопа так и осталась вдали, но Кристина шла и шла спиной вперёд, потом для верности развернулась и побежала стремглав, как будто её бег сможет соперничать с выросшим на воле зверем.

Но обычно Кристина шла очень осторожно: она знала, что главная опасность таится в том, чтобы нарушить чей-то покой: наступить на змею, пнуть по чьей-то норе, покуситься на чужую еду. Она здесь гость – не хозяин. Именно с таким настроем она и шла по тропе, моля Всевышнего, чтобы не допустил встречи с тем, с чем человек справиться сам не в состоянии. Остальное же было в её власти.

За эти дни она не столкнулась с чем-то таким, о чём можно было бы беспокоиться, но всё же ночевать забиралась на деревья, несмотря на неудобства. Даже встреча с антилопой могла бы закончиться плачевно, состоись она ночью и во время сна девочки на земле. Кристина могла усидеть даже на лошади с характером и не боялась – здесь же далеко не лошади и так далеко от дома и соседей по дому, кто бы мог защитить, если что-то вдруг бы пошло не так.

Размышления Кристины были прерваны страшным звуком. Что-то то ли хрюкало, то ли скрежетало, и было это не так далеко. Озираясь, она обнаружила, что из глубины чащи движется нечто: ботва и сучья летят в стороны, хрюканье становится громче. Боже, что делать?! Бежать? Она рванула по тропе, надеясь, что тварь просто пробежит мимо, двигаясь в своём направлении – вдруг за кем-то охотится?

Но через несколько мгновений на тропу выбежало нечто толстокожее, тяжёлое, короткошёрстное и свирепое, с округлыми ушами и приплюснутым пятачком. И оно не побежало дальше за добычей – оно развернулось и отправилось догонять девчонку по тропе, пуская слюни и громко хрюкая.

Кристина завизжала в панике. Чем уберечься? Сорвать дубину? Такому чудищу, наверное, удар-то будет нипочём! Дома в рюкзаке она носила папкин армейский балончик с перцем. Помог ли бы он тут? Или чудище смяло бы её по инерции пробежав на скорости, а лишь потом ощутив боль в глазах, что никак бы уже не помогло Кристине с выживанием. Убегать бессмысленно – два прыжка, и свинья растопчет тело. Какая разница, станет она им лакомиться или нет, но намерения погубить очевидны.

Кристина прыгнула на дерево, на котором увидела возможность проползти чуть выше ярда вверх, чтобы забраться туда, где бы не достал её монстр здешних лесов. Кора не была скользкой, руки привычно царапались, но это была сейчас приятная боль. Девочка ползла выше и почти дотянулась до первой ветки, когда вдруг почувствовала, как дерево содрогнулось от удара – череп свиноподобного чудовища соревновался в прочности со стволом и крепостью объятий Кристины. Волна пронзила тело насквозь, пробираясь под кожу, лицо расплющило о кору, из носа хлынула кровь, но девчонка удержалась на весу. Сделала пару рывков вверх, как по толстому канату, и дотянулась до ветки. Всё! Теперь посмотрим, кто кого. Забравшись на ветку, Кристина села, свесив ноги. Звать на помощь бесполезно, да и некого. Если, конечно, не считать наблюдателей. Интересно, сейчас они присматривают за ней? Если да, то почему, к чёртовой бабушке, не выскочили из леса и не остановили нападение? А если б она соскользнула с дерева? Если б не додумалась запрыгнуть на ствол, а бежала, пока монстр не смешал бы её с землёй лесной тропинки?

Вон он, внизу, стоит, не уходит. Потому ещё и не стоит кричать, что они этого не любят. Он злиться начнёт. Пускай лучше постоит, подумает, а потом и забудет – дальше пойдёт. Кристина постаралась слиться с деревом, стать тише воды и ниже травы.

«Пумба какой-то», – подумала она, глядя на мохнатую свинью в упор. Чёрные глазки смотрели в ответ, светясь безумным блеском. Словно что-то решив для себя, чудище легло под стволом и стало дожидаться, пока плод сам упадёт с неба.

И тут Кристина поняла, что ничего не ела с самого утра, а залезла она явно не на фруктовое дерево…

Дневник Фила Лоренцо

День пятый

Сегодня как-то особенно грустно. Мерзкие отморозки отнюдь не являются частью спальных районов Сиднея и моего нелюбимого Рэндвика. Они есть повсюду. Даже на остров просочились, хотя, казалось бы, Судьба должна отбирать людей по-умному, чтобы двигать человечество вперёд. Настоящие воины Света не могут быть отморозками, иначе куда скатится наш мир?

Но, как это ни печально, факт остаётся фактом. Только сегодня я смог вернуть дневник из лап чудовища с короткими, будто его брили в солдаты перед отплытием, чёрными волосами и смешно торчащими на затылке двумя хохолками, видимо, недобритыми. Это веснушчатое лицо, рот с жёлтыми зубами, один передний уже выбит – настоящая малолетняя отморозь, которая просто так отобрала у меня дневник, чтоб я шёл работать. Ещё и говорить нормально не научился, а уже командует!

С какой стати я вообще должен ему подчиняться? Он мне кто: командир, учитель, отец? Он просто отнял мой дневник и воспользовался моей слабостью. Такого не должно быть в мире – нужны законы и те, кто будет следить за их соблюдением. Пока же тут царит бардак и беспредел! О каком Робе Крузо тут может идти речь?

Но всё же следовать его пути надо! Так я смогу стать сильнее и отберу у этого русского то, что дорого ему. О, я найду эту вещь, отниму силой магии, и он будет валяться у меня в ногах, умоляя вернуть, а я, уа-ха-ха, я придумаю такое задание…

Прочь мечты! Нужно действовать, а не мечтать о мести. Дневник я веду, а значит, уже на шаг впереди остальных. С корабля я забрал, чётко следуя книге, все сухие съестные припасы, которые нашёл в бочках: рис, ячмень, гречку, горох, пшено, сухари; одежду и прочие тряпки. Девчонки удивлялись, глядя на то, что я беру с собой, потому что они искали в сундуках красивые безделушки и деньги. Да, деньги, вы прочитали всё правильно в моём дневнике. Ребята нашли старые монеты в какой-то ветхой шкатулке и чуть не подрались из-за них, но потом решили поделить между собой. Поровну или нет они их поделили – мне никакого дела не было. Я-то знал монолог Робинзона (хотел привычно назвать Робом, но боюсь, что читатели дневника спутают его с нашим капитаном): «Ненужный хлам! Зачем ты мне теперь?»

Пускай радуются ценностям старого мира – я готов шагнуть в новый, потому что там, в прошлом, не было ничего, что я бы мог считать стоящим. Там был бейсбол, от которого мне досталась лишь кепка старшего брата, чемпиона детской лиги в составе своей команды. Кепку, а не перчатку (она слишком знаменита) он подарил мне перед переездом в кампус университета Маккуори. Вот я и ношу его кепку, как брат велел. Там была мать, которая тратила все деньги, но даже вспомнить не могла, как это у неё получалось. Деньги присылал наш папа, уехавший навсегда куда-то в Европу, подальше от мамы и кенгуру.

Но здесь деньги не играют никакой роли. Я это понял, а вот остальные, видимо, нет. Обычный человек ничему не учится, даже если ему положить учебник прямо под нос. А нам ведь так и сделали. Книги раздали каждому. И где лежат эти книги? Валяются в песке, намокли от послеобеденного дождя, забыты на сцене – теперь уже и мало кто вспомнит, какая книга чья.

На то они и обычные люди, среди которых, увы, приходится прозябать – в том и беспросветность существования на бренной земле.

А мне надо двигаться дальше, расти. Осталось сделать ещё один шаг, чтобы приблизиться к образу Робинзона – проанализировать всё зло и добро, что приключилось со мной за последние дни (и понять, что добра должно в сумме остаться больше). Итак, попробую взвесить на Чаше события ушедших дней.

ЗЛО

Я заброшен Судьбой на необитаемый остров и не знаю, есть ли надежда на спасение.

Я отрезан от остальных людей, добровольно или в силу своего характера.

Я беззащитен против нападения зверей и людей, похожих на зверей.

Мне страшно, что я один против всех даже на этом острове, куда сама Судьба выбрала лучших представителей человечества. Почему я снова один?

ДОБРО

Но я жив, меня не отправили домой, как тех неудачников во главе с Джейсоном, Его Собачьей Мерзостью.

Но я имею собственное мнение и верю, что именно оно принесёт мне успех. Кроме того, в трудные минуты можно подбодрить себя тем, что я хотя бы не Аксель Калланд. Даже я не могу смотреть на его глупые выходки.

Но остров, куда я попал, должен быть безлюдным и не заселённым хищниками. Всё же нас сюда привезли обучаться, а не стать растерзанными дикими тварями. Да и учительница английского спокойно здесь проживает и ежедневно навещает нас. А вот со звероподобными людьми надо что-то делать. Обращусь к Робу за поддержкой. Беспредел надо рубить на корню.

Но послушает ли меня Роб или примет сторону русского, ведь тот заставлял работать в лагере, а не себе дачу строить… Я должен написать тут позитивное «но», но не получается…

Итак, к чёрту Роба и отмороженного русского – пора начать строить свою лодку! Где взять инструменты? Ой, а ведь и правда, где взять топор, пилу, если ничего из этого не нашлось на корабле? Или нашлось, но взял кто-то другой, пока я утрамбовывал в мешок крупы и тряпки? Как же всё сложно! Получается, чтобы самом построить лодку, придётся взаимодействовать с другими людьми, объяснять им причину, а потом вдруг они сами захотят стать первыми и лучшими? Ужасный и печальный круговорот! Почему нельзя просто взять и всё сделать самому?!

Опять идёт этот отморозок! Зарою дневник в землю, а сам сделаю вид, что иду работать – так избавлю себя от новых бед. Пока… Это всё лишь пока. Скоро я воздам ему по заслугам! Уа-ха-ха!

Ненужная Машка

Иногда она скучала немного по тому, что оставила там, где-то далеко, где прошло детство: по чёрным глазам выцветшего кудрявого медведя, валяющегося в углу у батареи, по старому шифоньеру, где висели бабушкины платья, пахнущие «Тройным одеколоном», по углу между кроватью и шкафом, куда можно было забиться с блокнотом и рисовать чудовищ, и, конечно, по одиноким прогулкам по городу до любимой вышки.

По родителям и одноклассникам она не скучала.

В очередном для Машки вынужденном лагере не было возможности уйти побродить в лесу в одиночестве или спрятаться от вожатых, потому что лесом оказались джунгли, а вожатыми стали сами дети. Уходить значило предать командира, друзей и их общее дело. Здесь не было места одиночеству, если, конечно, не считать негритянку, смывшуюся в самый первый день в дебри. Наверное, её там лев сожрал или удав проглотил… Никто про неё не вспоминал – сама же ушла, не выгнали, как тех, кто как бы утонул.

Хотя на этот счёт по ночам порой поднимали споры даже в палатке девочек. Мелкая наконец обрела дар речи и рассказала, что как только она погрузилась в воду и начала захлёбываться, чьи-то сильные руки схватили её – она думала, кальмар или осьминог, брыкалась, сопротивлялась. Её словно мощной волной оттащили в сторону от посторонних глаз, к кораблю. Там уже сидели прочие спасённые. Все были живы. Даже те, что выпали с корабля во время шторма. Все!

Эта новость наутро разошлась по уголкам лагеря и приятно ободрила на весь день, полный тревог и работы. Значит, за ними всё-таки присматривают и не оставят в беде, если, допустим, лев проберётся внутрь лагеря. Конечно, мерами предосторожности всеми силами этого старались не допустить: поесть отправлялись только по лестницам, ворота отпирали только для доставки новой партии бамбуковых стеблей. Нет, никто не стал меньше тревожиться, потому как нашлись и скептики, которые верили в масонов и подставных уток: якобы девочка говорит так, как ей приказано говорить. В общем, обстановка в лагере день ото дня накалялась, потому что они жили и строили, но никто им ничего больше не объяснял и, кажется, объяснять не собирался.

И главное, Машка понимала, что ребята здесь собрались неплохие. Они совершенно не походили на уродов-одноклассников и кукол-одноклассниц. Умные, интересные, подростки всё же начинали внутренне гореть чем-то, но Машка ещё не поняла чем и почему.

– Когда нам скажут, что делать и как учиться этой самой магии? – вдруг посреди урока английского языка задал вопрос Биржан. Они обменивались карточками и разыгрывали жизненные ситуации в диалогах, когда вдруг его неожиданный вопрос заставил всех отложить свои роли и превратиться в слух.

– Повторю вам ещё раз, что я прихожу сюда учить вас английскому. Я не являюсь ментором "Школы Рока". Английский учат в нашем первом классе. Всегда. Потому что «Робинзон Крузо» – книга, написанная на этом языке. Вот и всё.

– А какой язык мы будем учить на следующий год?

– О! – воскликнула в страхе мисс Шарп. – Если я хотя бы намекну на книгу второго года обучения в "Школе Рока", то меня казнят. Сокровенные знания нельзя распространять в массы – это одно из главных правил Внутреннего мира. Наступит хаос, если Судьбой начнут управлять невежды.

Повисло гробовое молчание. Группа уровня «Intermediate» медленно осознавала, насколько же серьёзным оказался выбор их новой жизни. Или учительница так шутит? Неужели здесь тоже могут убивать?

– Продолжим урок. Итак, Биржан, представь, что ты – продавец фруктов. К тебе будут подходить покупатели…

– А почему вы именно меня назначили продавцом фруктов? – обиделся подросток, ещё не остывший от запала после предыдущего вопроса. – Потому что у меня глаза узкие?

– Заткнись, дурак! – рявкнула на него Машка. – Учительница тебе дала задание – это ролевая игра такая на развитие общения.

– Но почему я-то должен быть продавцом фруктов? Почему не ты? Почему меня выбирают продавцом? У меня папка – директор автомобильного завода, а именно во мне увидели продавца фруктов!

Учительница не знала, как поступить с нервным подростком. В первые дни такой спокойный и солидный, Биржан вдруг вышел из себя из-за какой-то мелочи.

– Тебя никто не считает продавцом! Повторяю, это роль в языковой игре! – Мащка схватила его за рукав пиджака, после сушки сидевшего на Биржане явно не для выхода в свет на вечеринку его папы, и отругала по-русски: – Хватит петушиться! Да, у тебя глаза узкие! И да, азиаты часто торгуют фруктами на рынках. Да, мисс Шарп не знала, что твой отец крутой директор! Здесь нет ничего личного! Это всего лишь роль, на которую ты хорошо подходишь.

Биржан, кажется, всё понял. Он пересилил себя, кивнул Маше и вернулся к в круг учеников, сидевших возле забора у самого входа в лагерь, чтобы тень от стены падала на группу. Больше он не спорил с мисс Шарп, изображал весёлого торговца и даже обманывал покупателей, на английском обсчитывая их.

Машка знала, для мисс Шарп это не первый случай, когда к ней за последние дни приставали с расспросами во время занятий. Ночами в недостроенной ещё палатке девчонки обсуждали нелепое и порой грубое поведение мальчишек. Некоторые с уровня бегиннеров так вообще почти что устроили бунт, не желая обучаться чужому языку, прежде чем им не объяснят сути Игры, как они назвали учёбу в "Школе Рока", полностью. Англоговорящие так вообще заводили с ней дискуссии, которые упирались в нежелание учительницы или просто невозможность для неё говорить правду. Впрочем, кое-что удалось приоткрыть: она здесь второй раз, про первый вспоминать не хочет. Обучение ведётся не каждый год, так как остров надо подготовить, а также менторов, преподавателей и испытания… Градом посыпалась куча новых вопросов, оставшихся без ответа.

Про эти слухи она узнала на ежедневных вечерних сходках. Сходки англоговорящих нетрудно было не заметить всем прочим в лагере. Туда не допускали подростков, обучающихся языку не в первых двух группах. На сходках обсуждали новости, решали мелкие насущные проблемы, болтали и шутили. Биржан первое время тоже сидел там, но после перестал посещать почему-то. Машка один раз заметила, как он о чём-то перешёптывается с сингапуркой Сачинтой за стеной дома для девочек, примыкающей к высокой ограде лагеря, оставляя полоску в метр шириной. Заметив Машку, они разошлись.

Продолжить чтение