Читать онлайн Наставник бесплатно

1. Пыль в солнечных лучах

Влажная от пота пижама липнет к телу. Спину ломит. Нехотя разлепляю глаза. Взгляд упирается в потолок – пожелтевший и потрескавшийся. В углу паутина. А и плевать, пусть паучок живет. Рукой нащупываю телефон на тумбочке. На разбуженном экране часы показывают 17:32. И правда, солнце спускается к горизонту. В щель между занавесками пробивается красноватый свет. В нем мельчайшими искорками танцует пыль.

Смахиваю шторку уведомлений – ни звонков, ни сообщений. Даже чертовы знакомства – и те молчок. Некому мной интересоваться. Не коллегам же с работы? Они, поди, уже и забыли, что вместе с ними в опенспейсе коллцентра месяц назад сидела какая-то Максимилиана.

Сажусь на кровати, разминаю шею – вроде полегче. Подушка свалялась, чтоб ее. Надо до компа добраться, посмотреть ответы по вакансиям. Раздается приглушенный окнами грохот, посуда отвечает ему веселым позвякиванием – очередной поезд вихрем проносит пассажиров у меня перед окнами.

Наверное, кроме меня, никто не смог бы жить в такой квартире. А я? Что я здесь делаю? Прозябаю. Прожираю последние деньги. И успокаиваю себя тем, что ищу работу. Но что-то уже месяц ничего не получается. Такая, как я, похоже, никому не нужна.

Черт, ты же живешь в первостатейной дыре, Макс! На лучшее нужны деньги, а с ними проблема, как и с работой, и с личным. Тело – и то запустила, заплыла. Но рыхлая талия – наименьшая проблема. С такими успехами у меня скоро не станет и этой отвратительной халупы. Что тогда? Улица? Вокзал? Ночлежки? От такого будущего дрожь на мгновение застревает в плечах. Но другое мне вряд ли светит, если, конечно, я не найду работу…

Переждав зубодробильный шум, встаю. Перешагиваю разбросанную одежду, добираюсь до табурета, который служит компьютерным стулом. Ноги со сна еле держат. Грузно плюхаюсь на жесткое пластиковое сиденье.

Ф-ф-ф-фух – дую на клавиатуру. Пепел и пыль в хаотичном беспорядке пляшут в воздухе. Короткое движение мышью – компьютер зашумел, закрутил вентиляторами. Монитор проснулся, мигнул, отобразил браузер. Соцсеть, знакомства, портал поиска работы… Приглашений на интервью нет. Ответов на отклики тоже. Черт! Проспала сегодняшнее собеседование! А как не проспать, когда легла утром, а встреча в центре в полдень?

Это надо прекращать – орет один внутренний голос. Второй отвечает меланхолично, что режим в одночасье не исправить. Усилием мысли прекращаю этот спор. Лучше загляну в знакомства.

Открываю вкладку с поросячье-розовым дизайном и пошлыми сердечками. Экран расчерчен белыми и сероватыми строками мессенджера. Новых знакомых не появилось. А из тех, с кем я уже общалась, никто обо мне не вспомнил! Какая тоска. В носу кольнуло, в уголках глаз стало мокро. Почему-то сегодня обиднее, чем обычно. Как же не хватает общения. Изголодавшуюся душу спасла бы даже банальщина, вроде простого «привет». Остро захотелось курить. Рука сама тянется к пачке, вторая уже схватила зажигалку, готовая чиркнуть колесиком. Черт! Осталась одна сигарета! Плохая примета курить последнюю. Как же лень переться в магазин… Гадство!

Встаю, стягиваю когда-то белую в персиковый цветочек пижаму. Бросаю на пол. Плевать. Этому свинарнику хуже уже не станет. Полоса мелких препятствий до шкафа… Убрать бы надо, но от одного взгляда на объем работ руки опускаются. И ведь головой понимаю – нужно просто собрать разбросанную одежду, просто постирать, просто разложить вещи по местам, просто помыть пол… Но нет ни сил, ни желания. Как будто обильный хаос вокруг уравновешивает гулкую пустоту внутри.

Сунув руку на полку, извлекаю мятый сарафан. Из ящика выуживаю трусики. Курить хочется – аж зубы сводит. Снова слезы, отекший нос всхлипнул. Даже сигареты – и те меня покинули. Наскоро натянув одежду, направляюсь к двери. На улице хотя бы чище, чем в этой берлоге.

Перед выходом заглядываю в ванную. В заляпанное зеркало на меня смотрит… ну и страхолюдина! Пальцами расчесываю грязные волосы. Плещу в лицо холодной водой – круги под глазами станут не так заметны.

На ходу привычно отряхиваю подошвы от налипшего мусора, влезаю в потертые балетки. Когда-то я вылизывала пол до блеска, чтобы ни песчинки под босыми ногами. А потом… превратилась в ленивого прозябателя.

Деньги и зажигалку бросаю в глубокий нагрудный карман. Два оборота заедающего ключа, шаг на душную лестницу – дверь за спиной захлопнулась. Чую знакомый запах сырости и плесени. Добивает аж до моей верхотуры – подвал так и не просох после дождей. А на улице явно пекло – с потолка шпарит жаром.

Лифта нет. Спускаюсь по аварийной лестнице, ступая по разрушающимся ступеням в трещинах и дырах с торчащей арматурой. Дом под снос. Я снимаю единственную квартиру, хозяин которой – какой-то ветхий старикан – не поверил государству, когда предлагалось расселение. Сын переселил его в дом престарелых и сдал мне крохотную конуру на последнем этаже. Она стоит копейки – это единственное, что меня тут держит.

Ноги привычно обходят пробоины в бетоне, рука скользит вдоль погнутых металлических перил. Я могу ходить по этой лестнице на ощупь.

Толкаю обжигающе горячую металлическую дверь. Солнце отражается от асфальта – слишком светло. Сощурившись, делаю шаг на тротуар. Обдает пыльным жаром. Воздух впереди подрагивает, размывая вид. Перед глазами привычная картинка – иссушенная солнцем земля придомовых клумб, серая и безжизненная. Переполненная урна у проезжей части, источающая смрад разложения. Порывистый ветер вздымает с асфальта невысокие торнадо пыли. В моем гетто даже машины ездят редко, людей живет вообще пара десятков.

Прохожу мимо соседней многоэтажки. У единственного подъезда играют в домино стареющие латиноамериканские алкоголики, которые тоже отказались от расселения. Каждого я знаю по имени. Безобидные ребята, но и помощи от них не дождешься. Сами в долгах как в шелках.

Латиносы приветственно машут, зовут присоединиться. Нет, слишком хочется курить. Да и что мне с ними делать? Отсалютовав в ответ, иду к магазинчику, единственному на нашей скудной улочке. Его держит неопределенного возраста араб, который, к счастью, говорит по-английски.

– Привет, Арам, как семья? – спрашиваю, кладя на прилавок измятую купюру. – Две пачки «Вог Ментол».

– Семья в польном порядьке, – отвечает продавец с акцентом и протягивает мне вожделенные сигареты. – Как всегьда бес сдач?

Киваю, отсыпая ему на чай тридцать центов, как с барского плеча, и направляюсь к выходу. Арам, кажется, доволен, но по нему не поймешь – он вообще всегда улыбается. На фризере с мороженым лежит пачка газет, и глаз против воли вырывает со страницы несколько слов: «Решаю ваши проблемы». Что? Одна нога за порогом, но мозг приказывает остановиться. Неестественно выгнувшись, чудом удерживаю равновесие. Позади стопки табличка – «бесплатно». Бросаю взгляд на хозяина магазина:

– Я возьму?

– Конещьно, Макс, – Арам расплывается в златозубой улыбке, благоговейно складывая ладони. Как будто ему правда приятно, что бесплатные газеты разойдутся среди населения.

Плотно зажав газету под мышкой, шагаю под испепеляющее солнце. Остервенело срываю шелестящий полиэтилен, тяну тонкую никотиновую палочку и с наслаждением прикуриваю.

Зажав сигарету между пальцами, расправляю газету. Это объявление завораживает простотой и лаконичностью: «Решаю ваши проблемы. Качественно. Жестко. Проблемы не вернутся», ниже телефон. По коже бегут мурашки надежды и робкого предвосхищения. Нет, так просто не бывает. Не может быть! Развод какой-то… Да и денег нет платить за услуги…

Но ноги несут домой быстрее обычного, глаза прикованы к нескольким словам, отпечатанным прописными буквами в небольшом прямоугольнике. Демократично и строго. Магнетически емко.

– Эй, принцесса поездов! Иди к нам! – кричит старикан Хорхе, когда я прохожу мимо. Они так меня зовут за то, что я люблю смотреть за поездами, сидя на крыше своего дома.

Мозг фильтрует призыв какой-то дальней частью, машинально машу рукой и спешу домой. Надо хотя бы попытаться. Надо позвонить. Может, этот человек поможет? Хотя вряд ли. Больше похоже, что он предлагает решать другие проблемы – с кредиторами или наоборот с должниками, с врагами, одним словом. А если главный враг себе – ты сам?

Взбегаю по лестнице, немного запыхавшись к последнему этажу. Сердце бьется в ушах тяжело и оглушительно, кончики пальцев покалывает от волнения. Реальность дает мне шанс. Стоило отправить запрос – и вот он, ответ.

В голове ни единой мысли, как вести разговор, но пальцы, подрагивая, уже кликают по светлым цифрам на темном экране смартфона. По спине жгучей многоножкой пробегает судорога – на номере совсем нет денег! Значит, надо уложиться в бесплатную минуту!

Короткое нажатие на зеленую, звонок пошел. В голове искрой проскакивает мысль нажать на красную… Нельзя! Уже решилась, Макс. Не смей давать заднюю! Включаю громкую связь и сцепляю руки в замок за спиной.

Три… Четыре… Пять гудков… Неужели нет?!

– Да? – деловито звучит после шестого монотонного бипа.

– Рик? Здра-авствуйте, – слова встают комом в горле. Не знаю, что говорить. Тяжелая капля скатывается по позвоночнику. – Я по поводу объявления…

Ладони становятся влажными, пальцы скользят. Сарафан облепил тело. В душе клубится, нарастая, тревога – он сейчас ответит, что объявление устарело или я ошиблась номером.

– Какие у вас проблемы? – камень с души! – Личные? Социальные? Финансовые? На любовном фронте?

– Личные, – отвечаю тихо и с замиранием сердца добавляю: – Вы такие решаете?

– Я решаю любые проблемы, – отрезает трубка. – Для конкретного разговора нам нужно встретиться. Парк Линкольна через час. Вы успеваете.

Так скоро? Нет! Я не могу… До парка ехать почти сорок минут! Да и как я встречусь с незнакомым мужчиной в центре города в таком ужасном виде? Чушка с засаленными волосами и в жеваной одежде… Но страшно, что требовательный голос не потерпит возражений. Не решаюсь отказаться, хочу лишь отсрочить время встречи… хотя бы на полчаса.

– Но… мне нужно время собраться… – невнятно мямлю, но Рик обрывает мои слова:

– Жду вас через час в парке Линкольна у памятника с южной стороны.

Звонок завершился. Рик повесил трубку.

Ошалело опускаюсь на табурет у компа. Руки немного подрагивают. То есть, незнакомый человек пригласил меня на встречу, чтобы решить мои проблемы?! Так бывает только в сказке. А вдруг все же получится? От внезапно нахлынувшей радостной надежды кружится голова. Неужели я могу быть хоть кому-то интересна?!

Вмешивается критическое мышление. Зачем ему решать мои проблемы? Что ему нужно? Что он за это потребует? А вдруг он извращенец или маньяк, подбирающий жертв по этому соблазнительному объявлению? И самое главное – откуда ему знать, что я успею? Номер одноразовый – значит, запеленговал? Как? В районе желудка ощущаю холодок тревоги.

С минуту сижу неподвижно. Не собрать мысли в кучу. Это всего лишь – встреча в парке! Ни к чему не обязывает! Приехав, я ничего не теряю. Кроме, конечно, десятка долларов за проезд, но это можно себе позволить. Вдруг это судьба? Ведь неспроста же я смогла заметить объявление именно сегодня, когда остро захотела выбраться из трясины? Что, если эта встреча изменит всю мою жизнь?

И снова рациональное сознание берет верх. Мало ли маньяков? Вдруг жизнь не изменится, а закончится? А разве это жизнь? Обвожу единственную комнату взглядом – отвратительное зрелище, точно наркоманский притон. Вот это все – разве жизнь?

Бросаю взгляд на часы – до встречи пятьдесят пять минут. Мчусь в ванную. Душ окатывает волосы прохладной, еще не прогревшейся водой, выливаю остатки шампуня на руку, размыливаю, смываю. Переодеться бы, да не во что. Плевать, не детей рожать еду!

С волос разве что не капает. Несусь на метро. Хорошо хоть, до него рукой подать. Правда, забираться на перрон неудобно – по крутой рифленой лестнице почти до уровня моей квартиры.

Вагон полупустой. Сижу у окна и смотрю на город. Многоэтажные коробки из стекла и бетона заканчиваются так высоко, что с моего места кажутся бесконечными. Люблю каменные джунгли. Здесь все рукотворное. Даже немногочисленные деревья – и те высажены человеком в соответствии с четкими планами, в которых нет места природному хаосу.

«Остановка "Парк Линкольна"» – доносится из динамиков. Поспешно выхожу из поезда. Турникеты, распашные двери… Это ужасно, я отвыкла от такого количества людей. Толпа выносит меня на улицу.

Полкилометра до парка, еще столько же до памятника. Должна успеть. Стыдно опоздать. Как будто хочется компенсировать пропуск последнего собеседования. Пытаюсь выслужиться… сама не зная перед кем. В душе мандраж. Мелкая дрожь по всему телу.

Вот и памятник Линкольну. Хороший был президент. Где тут юг? Обхожу высокий гранитный постамент и… к счастью, рядом стоит только один мужчина. Красивый. Сразу замечает меня, захватывает цепким взглядом и, видимо, понимает, что я – та самая девушка, которая позвонила ему час назад.

Подхожу. Этот Рик и правда хорош собой. Подтянутый, атлетичный, ростом на полторы головы выше меня, шесть с небольшим футов. На вид, лет тридцать пять-сорок. Закатанные до локтя рукава светло-голубой рубашки обнажают жилистые предплечья. Одет дорого и с иголочки. Одни только грязно-синие тертые джинсы стоят, поди, долларов четыреста. Светло-русые волосы средней длины мастерски уложены назад, светлая борода подстрижена по последней моде.

– Макс, – улыбаюсь уголками губ и подаю руку.

Рик смотрит на меня изучающим взглядом несколько мгновений, затем отвечает на рукопожатие, сопровождая деловым:

– Рик, приятно, – черт, крепко-то как! Стиснул мою ладонь, словно жал руку мужчине! – Пойдемте, присядем во-он там.

Показывает на скамейку с черными спинками и белыми рейками под раскидистым кленом. Киваю и иду за ним. Не покидает странное чувство, что это экзамен, и его надо не провалить. И когда это втемяшилось в голову?

– Рассказывайте, Макс, все проблемы, как на духу! – усаживаясь, Рик очаровательно улыбается, под глазами появляются по две крошечных морщинки, которые его только украшают. – Я весь – внимание!

Смотрю на него. Потом на мятый сарафан. Стыдно. И почему-то страшно. До одури. Как будто у меня только один шанс, который нельзя упустить. Иначе все пропало. Вздыхаю. Рик смотрит с интересом. Ждет. Что ж, решительно набираю воздуха в легкие и начинаю говорить.

2. Скамейка под деревом

Зевая, пишу очередное заключение в деле. Рабочую рутину внезапно разрывает звонок второго телефона. Мгновенно собираюсь. На этот номер звонят только по объявлению. Кого на этот раз принесла судьба?

В пару кликов открываю на рабочем компьютере программу трекинга звонков, проверяю номер – одноразовый. Звонят из гетто на востоке. Поднимаю трубку с интересом – давненько не было заказов, я успел изголодаться по чужим проблемам. Их решать всегда проще, чем собственные.

На том конце девчонка. Судя по разговору, забитая, закомплексованная и, похоже, трясущаяся уже от одного факта, что позвонила. Проблемы у нее личные, говорит. Хех, посмотрим, что там за «личные проблемы»! Без долгих расшаркиваний назначаю встречу в парке Линкольна, намекнув, что знаю, откуда звонок. Пусть нервничает, откуда мне это известно. Люди, использующие одноразовые номера, думают, что их отследить невозможно! Невозможно, если речь идет об официальных расследованиях. А неофициально… мама дорогая, сколько софта создано! Интересно, от кого скрывается эта загадочная мямля?

Добиваю отчет в эйфорическом предвкушении. Личные проблемы интереснее, чем какие-либо другие. А с девчонкой поработать будет даже приятно, хотя вряд ли она выдержит, сбежит, поди, уже после оглашения правил, как большинство.

До парка рукой подать, четверть часа езды. Приезжаю туда минут за пять до назначенного времени. Честно встаю у южной стороны монумента, как и сказал. Пусть с порога видит, что я слов на ветер не бросаю.

Солнце плещется у горизонта, догорающие лучи облизывают правое плечо, прогревая рубашку. В ожидании проходит несколько минут. Замечаю ее – молоденькая, невысокая, хрупкая, со слипшимися темными волосами и в мятом платье. Неуверенно озираясь, обходит памятник и направляется ко мне. Симпатичная. Скулы – восторг! Тело молодое, стройное, но заплывшее. Фунтов двадцать бы убрать. Выглядит и правда неряшливо – вот почему блеяла, что нужно время собраться.

Подходит, называется Макс, подает руку. Мужское имя у девчонки – это что-то новое. Нарочно не церемонюсь, стискивая ее ладонь. Отвечает на крепкое рукопожатие достойно, точнее, делает вид, что не заметила. Неплохой признак – заранее готова принимать мои выходки, как данность. Посмотрим-поглядим, на что ты способна, девочка!

Идем к моей любимой скамейке в парке. Сколько таких бесед на ней было… И вот грядет новая, на которую, если честно, я возлагаю особые надежды. Девчонка мне приглянулась, да и типаж знакомый, такие могут выстрелить. Только нужен ключик. Садится рядом со мной, бледная и зажатая. Робко поправляет мятую юбку. Задаю вопрос о ее проблемах, как лощеный продавец в магазине, выясняющий потребности клиента.

Мнется, но отвечает. Говорит, что в штопоре и не может взять себя в руки. При этом краснеет, как рак. Похоже, это впервые, раз она так стыдится. Молчу, позволяя углубиться в тему.

– Мне не хватает сил, – смотрит перед собой, – режим сбит. Не представляю, как снова вернуться к ночному сну. Питаюсь не пойми чем, итог – набрала фунтов десять. – Это ты себя жалеешь, девочка! – Деньги скоро закончатся, а работу не найти. Мне сложно организоваться, наверное, так можно сказать…

У тебя проблема с силой воли. И целями.

– А мне зачем позвонили? – спрашиваю тоном чиновника автоинспекции. – Вас, судя по всему, устраивало, как вы жили.

– Не устраивало, – отвечает на выдохе с тихим стоном. Из глаз вот-вот брызнут слезы. – Просто не хватало силы воли изменить это. – Прогресс! Она и сама это понимает. – А сегодня увидела объявление и решила, что это мой шанс.

Это действительно твой шанс. Считай, вытянула счастливый билет! Внутренне улыбаюсь, но все еще выжидаю. Пусть решит, что я собираюсь отказать.

Она вдруг резко вскидывается и раздраженно бросает:

– Не тяните, Рик! Просто скажите, что не возьметесь, и я пошла!

Это что еще за выпады? Наши взгляды пересекаются. Однако, она полна решимости. Значит, в отчаянии. Подвешенное состояние в такие моменты невыносимо.

– Я решаю любые проблемы, – говорю с нажимом, выделяя голосом слово «любые». – Ваши – не исключение. Их тоже можно решить. Это непросто и потребуется время. Важно другое. Готовы ли вы их решать… ммм… радикально?

В глазах Макс вспыхивает радость. И правда думала, что откажусь. Совсем интересно становится!

– Господи, Рик, я на что угодно готова! – окрыленная надеждой, тараторит скороговоркой. – Без помощи я не выберусь. Уже пыталась. Мне надо найти работу, надо платить по счетам, надо…

О, сколько таких речей я уже слышал – жаловаться умеют все. Пора прекратить этот поток болеизлияния.

– Заткнись и прекрати причитать, – жестко прерываю речь Макс и заглядываю в глаза. – Сейчас серьезно. Ты готова решать свои проблемы?

Макс не мигая смотрит на меня несколько мгновений, как будто пытаясь осознать услышанное. В глазах шок сменяется вялой радостью, но и та быстро меркнет, уступая место страху.

– А как? – спрашивает едва слышно.

Надо чуть поднажать, и она примет все, что я предложу. В глубине ёкает совесть. Девчонка сейчас – как мягкий воск. Сожмешь чуть-чуть – примет форму, надавишь посильнее, расползется кашей. И что остановит меня от второго?

– Без как! – отвечаю резко, отсекая возможность дать задний ход. Смотрю на нее серьезно, испытующе. Никаких шуток и уловок. – Или да, или нет. Решать сейчас.

Взгляд Макс становится затравленным. На лице отражается тяжелый мыслительный процесс. Через несколько мгновений отводит глаза и отвечает:

– Да, готова, – голос звучит глухо, как будто сама не хочет себя слышать.

Смотрит куда угодно, только не на меня. Интересно, чем сейчас забита ее симпатичная головка? Может, она и хотела бы отказаться, но такие, как она, не могут выстоять, если на них давят. А я давил намеренно и услышал ожидаемое «да»! Радуюсь, словно только что сделал ей предложение!

– Во-от, теперь начинается разговор, – довольно откидываюсь на скамейке. Закуриваю. Горький, густой, горячий даже на фоне городской духоты дым проникает в легкие и выдыхается обратно собственным жалким подобием. Смотрю на Макс. Так и сидит, словно оцепенела, рассматривая гравий дорожки. Эх! Мы с тобой, девочка, круто поработаем, если, конечно, ты не спасуешь! Еще затяжка… Приятно. Пора начинать. А начинаю я обычно с правил.

Поворачиваю ее голову к себе за подбородок. Поддается легко. Девчонка определенно у меня в руках. Дожидаюсь осознанности в ошалелом взгляде.

– Значит, так, Макс. Слушай меня, – говорю сурово, гипнотизируя ее каре-зеленые глаза. – Методы у меня варварские и болезненные. Тебе не понравится. Но и не должно. Уясни себе раз и навсегда. Все, что я буду делать – для твоего же блага. Это кратчайший путь достижения цели. Поняла?

Щеки побледнели, глаза округлились. Мелко кивает. Затем достает сигарету и собирается прикурить. Останавливаю ее руку и сам подношу пламя. О, этот взгляд! О-бес-ку-ра-жен-ный! Неужели с тобой никто не проявлял даже такой мизерной вежливости? Затягиваясь, косится на меня, но молчит, стало быть, готова слушать дальше, но боится так сильно, что страх можно почти потрогать. Это может быть полезно, но не сейчас.

– Не трясись ты так, – успокаиваю по-свойски. – Ты всегда может сказать «стоп, с меня хватит». Мы забудем эту встречу и все, что после нее произошло.

Макс расправляет плечи, щеки чуть розовеют, как будто гарантия возможности отказаться ее приободрила. Ничего, сейчас я снова тебя шокирую!

– За работу с тобой я денег не возьму. Но я ценю свое время. Не будешь стараться, я прерву наше сотрудничество. Нарушаешь правила – исход тот же.

Снова кивает, но уже с понимающим видом. Соглашается. Это радует. Если она и правду готова трудиться, мы сообща сделаем из нее человека!

– Процесс займет примерно месяц, а если точнее, тридцать девять дней, – придумываю цифру от балды. Там видно будет, ведь она может все бросить уже завтра. – За это время я гарантированно решу твои проблемы – и с фигурой, и с работой, вплоть до того, что ты сможешь найти себе мужа, если захочешь, конечно. Но тебе придется усердно трудиться и нести наказания. За лень, невнимательность или, например, неуважительное поведение.

Снова цвет схлынул с миловидного личика. Взгляд перепуганной лани. Даю переварить несколько секунд… пора задавать главный вопрос.

– Ты готова? Да? Нет? Быстро! – специально тороплю, создавая эффект уходящего вагона. Демонстративно смотрю на часы: – Время позднее!

Макс вскидывает на меня горящий решимостью взгляд. Впервые вижу такой во время первой вступительной беседы. Выходит, мое предложение ее воодушевило! От предвкушения покалывает в пальцах – кажется, передо мной уникальный экземпляр!

– Да, Рик, я готова, – отвечает слегка дрожащим голосом. Готова, но до ужаса боится, словно делает шаг в бездну. Лакомое сочетание отчаяния и отваги.

– Начинаем сегодня, – твердо тушу окурок под ногами и отточенным движением отправляю в урну. Добавляю будто между делом: – Едем к тебе. По дороге объясню правила.

Даже не удивилась?! Неужели ее не напрягает, что какой-то незнакомец в приказном тоне объявляет, что они вместе поедут к ней домой? Другие на такие предложения начинали возмущаться, причитать, сыпать недоверчивыми вопросами. Макс же, к моему удивлению, с момента, когда я впервые жестко ее осек, не проронила ни одной лишней фразы, только отвечала на вопросы. Словно тумблер переключился – выбрала подчиненную позицию. Такое, конечно, ласкает эго и щекочет желание, но с этим тоже придется работать, если я все же решу вылепить из нее личность, а не куклу.

Поспешно докуривает, тушит окурок и так же, как я, кидает в урну. Короткий белый столбик с изумрудной полоской приземляется на край бетонного стакана и, отскакивая, падает на дорожку.

– Прибери за собой, – бросаю через плечо.

Ох, девочке стыдно! Щеки вспыхивают румянцем. Но приказ выполняет и молча приближается, ожидая дальнейших указаний. Чертовски приятно, когда не приходится перебарывать сопротивление. Показываю в сторону ближайшего к метро выхода из парка:

– Ты же на метро приехала? – кивает. Усмехаюсь и пропускаю ее вперед: – Веди! Показывай дорогу!

Мы доходим до метро за несколько минут. Часы над входом показывают начало девятого. Приходится задержаться у касс, оплатить себе проезд. Уж и не помню, когда последний раз ездил на метро!

Загружаемся в вагон. В дальнем конце сидит пара фриков – изрисованные татуировками, с вырвиглазно-цветными волосами и гитарами. В середине пенсионерка с укоризной оглядывается на уличных артистов. Сажусь напротив Макс. Наклоняюсь вперед, словно собираюсь поведать секрет, и спрашиваю:

– Готова узнать правила?

Приятная часть – одна из любимых. Видеть реакцию будущих подопечных на правила поведения – бесценно! Макс сосредоточенно кивает. Улыбаюсь и продолжаю:

– Первое правило. С этого момента и до окончания сотрудничества ты во всем слушаешься меня. Подчиняешься, не оспаривая приказы, – по симпатичному лицу пробегает тень тревоги, но Макс снова утвердительно качает головой – хорошая реакция. – Если я велел тебе стоять, значит, ты стоишь – не садишься, не сгибаешься, а стоишь ровно, пока не разрешу сменить позу. Это понятно?

Еще один кивок. С этим решили.

– Второе правило, – прибавляю суровости голосу для пущей весомости. – За ослушание я буду тебя наказывать. Я не шучу. Это будет по-настоящему больно. Иначе пропадет суть наказания. Гарантирую – следов не останется, можешь не беспокоиться за публичное реноме, но гамму болевых ощущений я тебе обеспечу.

Кивает снова, но уже менее решительно. Руки напряглись, голова втянута в плечи. Страх снова проникает в ее душу, сжимая тело в цепких лапах. Приятно смаковать ее эмоции – все на поверхности, и яркие, сочные! Не даю ей времени опомниться и продолжаю:

– Третье, – загибаю три пальца, – сама разговор не начинаешь. Не хочу выслушивать твое нытье. Что нужно, я узнаю и так, по-хорошему или по-плохому.

Замечаю промелькнувшее возмущение, но она снова молчит и смотрит на меня круглыми глазами с огромными зрачками. Каре-зеленая радужка превратилась в тонкую окантовку черного кружка. Я и сам не знаю, действительно ли я готов получать ответы «по-плохому», но чем черт не шутит. Хотя с ней, наверное, до крайностей не дойдет.

– Четвертое правило, – загибаю безымянный палец. – Отвечая на мои вопросы, обращаешься ко мне, как в армии, прибавляя «сэр» на конце. Это уважение. Без него никуда, думаю, это понятно.

И с этим проблем не возникло – кивая, на грани слышимости прибавляет: «Да, сэр». Черт, она подозрительно пластична. Что с ней не так?

– И наконец пятое, – складываю ладонь в кулак и тяжело опускаю на колено, словно судья молоток. – О нашем сотрудничестве ты никому не рассказываешь. Начнешь чесать языком, я исчезну из твоей жизни так же просто, как и появился. Можешь считать это своей «палочкой-выручалочкой», если вдруг работать над собой станет невмоготу. Мне все равно, – говорю нарочито небрежно. – В моей практике не все дошли до конца. Лишь единицы предпочли решение проблем жалкому существованию. Я ничего не потерял.

Обычно к этим пяти пунктам я прибавляю еще один, чтобы у подопечных не возникало желания пакостить мне судами и полицией. Даже если у них ничего против меня нет, попить кровь могут запросто. Я сразу даю понять, что у меня много связей и длинные руки, так что не стоит им осложнять себе жизнь. Но, нутром чувствую, с этой забитой и на все готовой мямлей такого можно не опасаться.

Оранжевые буквы на сером электронном табло сложились в название остановки «Автострада 57». Следующая «Район 73». За окном – обволакивающее силуэты зданий бескрайнее темно-синее небо и пробивающиеся на нем редкие пока звезды.

– Выше нос, Макс, – по-приятельски подбадриваю. – На следующей остановке выходим, так?

– Да, сэр, – а она смышленая – бледнеет и снова округляет глаза.

Удивилась, что я знаю ее остановку? Скорее вспомнила, ведь я уже дал это понять. Но она будет шокирована еще сильнее, когда Итан, аналитик с работы, соберет ее досье. Осталось только выяснить полное имя новой игруш… подопечной.

Поезд останавливается, мы выходим. Нас встречает пустой короткий перрон на высоте шестидесяти футов над землей и порывистый ветер, раздувающий уже подсохшую шевелюру Макс. Следую за ней к лестнице, которая ведет вниз. Крутые рифленые ступени отвечают металлическим грохотом на каждый шаг, и с непривычки кажется, что они никогда не кончатся. Света нет, фонари разбиты. В густом вечернем полумраке только направляющая нить перил не дает оступиться и упасть. Как же давно я не был в таких убогих местах!

Спускаемся на тротуар. Веет нечистотами и гнилью. Непроизвольно морщусь. Редкие урны переполнены, из канализационного люка на проезжей части белесыми клоками вырывается зловонный пар. Ну и дыра! Как же тебя сюда занесло, девочка?!

Макс деловито направляется к ближайшему дому. Точка в шесть этажей с одним подъездом. Ни одно окно не горит, как будто здание пустует. Со стороны соседнего дома по неширокой разбитой улице раздается свист, густо сдобренный звонкими хлопками, и задорное улюлюканье. Похоже, соседи Макс рады за нее. А сама она не выглядит счастливой. Даже в слабом свете окон соседнего дома вижу, как ее щеки заливаются краской. Пусть стыдится, раз сама выбрала жизнь в таком поганом месте!

Прислоняет магнитный ключ к круглому углублению под цифровой клавиатурой домофона. Распахиваю дверь под оглушающий скрип петель и пружины вместо доводчика. Заходим в подъезд. Темно – хоть глаз выколи. Макс включает фонарик на телефоне и, обернувшись, смотрит на меня. Хочет, видимо, что-то сказать, но не решается, связанная «молчаливым» правилом. Отлично! То, что надо!

Начинаем подниматься. Она подсвечивает фонариком ступени с дырами и торчащую арматуру. Этих предостережений достаточно, но лестница здесь, конечно, – нечто! Такую рухлядь еще поискать!

Ключ скрежещет в замке с явным усилием, но Макс справляется с дверью. Обитая невнятного цвета рейками створка отворяется наружу. Мы заходим в квартиру. В нос бьет отвратительный затхлый запах. Похоже, Макс не шутила по поводу того, что не может выйти из штопора – ощущение, что здесь вечность не убирали. Словно бомжатник!

Справа щелкает выключатель, и загорается тусклый свет. В кухне. Похоже, в прихожей лампочка перегорела. Тьма в единственной комнате отступает, обнажая незаправленную кровать и разбросанные по полу вещи.

– Ну у тебя и помойка! – выплевываю ядовито, не в силах сдерживать эмоции. Эстетические чувства вопят о снисхождении.

Макс краснеет уже в который раз, прячет взгляд. Брезгливо делаю шаг к двери и добавляю с еще большей язвительностью:

– Хозяйка из тебя никудышная.

Запах застарелой грязи добивает аж до двери. Никуда не скрыться! Лицо само кривится в гримасе омерзения.

– Я не такая! – ушей касается возмущенный выкрик Макс и тише она добавляет: – Обычно…

За проступок должно последовать наказание. Тело реагирует быстрее сознания – отправляю открытую ладонь ей в грудь. Едва ли прикладывая усилие – от такого в полную силу она сложится прямо тут, и не будет у меня подопечной. Даже не удар, а слабый толчок приходится на грудину. Девчонку инерцией припечатывает к стене. Затравленный взгляд, слезы блестят в уголках глаз, рука прижимает ушибленное место, но ни слова больше не звучит. Признала ошибку, стало быть? Неплохо!

– Убирать здесь будешь завтра, – подвожу итог, обводя захламленную берлогу презрительным взглядом. Будто опустившийся алкаш здесь жил, а не вот эта вот красотуля. – Сейчас собирай вещи. Тебе понадобится спортивная одежда, кроссовки, зубная щетка… ну и что тебе там еще надо из женского. Короче, походную сумку. Деньги и телефоны оставь тут. Не пригодятся.

– Хорошо, сэр, – отзывается сдавленным голосом.

– И еще. Назови-ка свое полное имя, – достаю телефон и со вспышкой делаю снимок ее растерянного лица.

– Максимилиана Эллисон Джонс, – произносит неуверенно, недоумевая, зачем мне это.

Улыбаюсь и довольно киваю, поощряя правильное поведение – подчинилась, не задавая вопросов! Далеко пойдет, если выдержит мою суровую школу! Делаю серьезное лицо:

– Быстро собирай сумку. Даю десять минут, – стучу указательным пальцем по циферблату Роллексов. – Время пошло!

Выхожу на лестницу. Подальше от бардака и вони. Тут душно, но все равно лучше. Еще десять минут, и мы поедем в бункер, где чисто, просторно и пахнет бетоном. Как поступить, если она опоздает? В голове всплывает последний втык. Неправильно бить ее голыми руками. С парнями допустимо, а эта дюймовочка такого не выдержит. Надеюсь, со сборами она не задержится. А потом придумаю, что использовать в качестве кнута.

3. Бункер

Дверь за Риком тихо притворилась. Остаюсь в квартире одна. Грудная клетка ноет, тупая боль по ребрам растекается к бокам. Обида стоит комом в горле и подкатывает тошнотой. В глазах горячо, вот-вот польются слезы. Нет. Возьми себя в руки, Макс! Не смей раскисать! За дело получила. В следующий раз следи за языком. Не хватало еще, чтобы он увидел тебя зареванной, тряпка!

В душе разгорается гнев. На себя? Или на Рика? Некогда разбираться. Порывистым шагом направляюсь к шкафу, с верхней полки в яростном прыжке вырываю спортивную сумку. Когда-то я ходила на фитнес. Но это было так давно, что уже неправда. Из нижнего ящика вытаскиваю мягкие, бережно хранимые кроссовки для зала. От злости хочется швырнуть их в окно, разбить стекло, услышать тонкий писк чего-то, что было целым и теперь превратилось в горсть осколков. Как я сама.

Усилием воли утихомириваю гнев, и внутри становится пусто. Что я делаю? Зачем? Машинально стаскиваю в сумку спортивный костюм, закидываю пару футболок и пару трусиков. Направляюсь в ванную. Нужно взять зубную щетку…

Я ведь все еще могу отказаться. Выглянуть на лестницу и… Нет, не могу! Представляю презрительный взгляд и усмешку, которой он сопроводит прощальные слова, и внутри снова вспыхивает злость. Теперь на себя. Ты правда так хочешь прозябать в этой дыре, Макс? Тебе протянули руку помощи, а ты… лучше оставаться в родимом болоте? Оно поглотит тебя!

Походную, он сказал. В сумку падает начатая пачка прокладок, антиперсперант, гель для душа и шампунь. Теперь я готова. Окидываю квартиру прощальным взглядом и выхожу на лестницу. Рик встречает меня с холодным интересом экспериментатора и смотрит на часы. До меня доходит, что он засек время, а следом ужасает мысль, что я могла опоздать.

– Вовремя! – с едва заметной улыбкой говорит он, кивает на дверь. – Запирай и поехали.

Повинуюсь под вопли голоса логики – как можно безоглядно доверять какому-то незнакомцу, который даже не назвался толком?! Но исступленная и всепоглощающая жажда починить свою жизнь, собрать себя заново, заглушает его, твердо бубня о том, что это мой единственный шанс что-то изменить. Хуже уже не будет. Даже если этот человек – серийный убийца или маньяк и собирается меня прикончить, разве лучше будет оказаться на улице без гроша в кармане? Такому я предпочту что угодно.

Спускаюсь первая, подсвечивая ему опасные участки ступеней. Скрипучая дверь открывает перед нами тихую по-ночному улицу. Мои «синие» друзья на этот раз хлопают жиденько, удивленно. С омерзением отворачиваюсь – это же надо было опуститься до дружбы с таким отребьем?!

Выйдя следом, Рик берет меня за локоть. Снова крепче, чем позволили бы рамки приличия. Пальцы вжимаются в плоть, доставляя легкую боль. Другая, наверное, на моем месте, попыталась бы вырваться, но я принимаю. У Рика такая манера поведения – суровая и грубоватая. Пусть. Мне с ним детей не воспитывать.

Твердая рука, стискивая локоть, направляет меня к ближайшей стрит. Охватывает внезапное волнение – я почему-то не думала, что будет дальше. Не будем же мы стоять на улице! Рик явно приехал к парку не на общественном транспорте, а значит, сейчас поймает такси и… Интересно, сначала за машиной или сразу в конечный пункт назначения? Не твоего ума дело, Макс! Ты уже согласилась, так принимай правила игры достойно!

Мы выходим на оживленную улицу, и через минуту, повинуясь вскинутой руке Рика, около нас останавливается желтый седан марки Форд. По привычке тянусь к дверце, но Рик опережает меня. Как галантность в нем уживается с грубостью и язвительностью?

Усаживаюсь на заднее сиденье. Рик захлопывает дверь, обходит машину и садится с другой стороны.

– Куда едем, мистер? – скрипучим голосом спрашивает обернувшийся в окошко пожилой таксист.

Рик вынимает телефон, что-то быстро набирает – белые буквы расплываются на черном экране, сливаясь в ломаные линии, словно вынутые из одежды нитки.

– Прочитайте, но не проговаривайте, – отчеканивает деловито и подносит смартфон к пластиковому стеклу, которое отделяет нас от водителя.

Ошалело смотрю на происходящее. Хочется запротестовать, потребовать, чтобы Рик назвал мне имя и адрес, но не могу. Язык словно прилип к нёбу. Чувствую себя кроликом, который смотрит на удава и не может шелохнуться, хотя и знает, что последует за этими гляделками.

Руки сами тянутся к ремню безопасности. Машинально пристегиваюсь, сама не понимая, зачем. Похоже, какая-то часть сознания по инерции продолжает руководить телом, выполняя знакомые ритуалы. Машина, кашлянув, трогается. Сердце бьется в горле, колени дрожат. Авантюрное предвкушение мешается с внутренним протестом, но желание изменить свою жизнь уверенно пересиливает. Я могу довериться Рику, так ведь?

– Извини, но пока… – слух улавливает его голос. – Это обязательно.

Поворачиваю голову и вижу, как Рик расправляет матерчатые очки для дневного сна. В такси темно, но оранжевая отстрочка по краю приковывает внимание. На сгибе у переносицы два шва идут внахлест, и торчит кончик яркой нитки. Черная маска, зажатая в пальцах с ухоженными ногтями, неуклонно приближается, пока не опускается мне на глаза. Резинка сдавливает затылок, под ней топорщатся сплюснутые волосы.

Невольно двигаю головой. Почему-то страшно даже руки поднять, не то что взяться за резинку и поправить неудобно застрявшие пряди. Вдруг Рик сочтет это за неподчинение? Или, что еще страшнее, решит, что я вздумала отказаться.

И снова в мозг врываются панические мысли. Вдруг это путь в один конец? Что мешает ему запереть меня в клетке до конца дней и самому решить, когда он наступит. Утихомирить внутреннего паникера оказывается просто. Меня никто не хватится, это ясно, но Рик не может этого знать. К тому же, меня видел таксист. Да и, планируя убить, не скрывают местоположение своего укрытия. Скорее всего, он просто не хочет, чтобы я смогла рассказать, где он меня тренировал. Логичное желание, кстати.

Мерный рокот мотора и приглушенное перегородкой радио действуют гипнотически. Спать не тянет, мозг бодр, но в кромешной тьме создается странное, прямо магическое состояние. Сижу не двигаясь, ловлю ощущения. Как будто плыву, и тело покачивается на волнах. В салоне душно, воздух кажется густым настолько, что разруби его рукой, он тут же сомкнется, как желе. Рик никак не дает о себе знать – ни прикосновений, ни слов, даже дыхания не слышно. Если бы не знала, что он садился в такси вместе со мной, решила бы, что еду одна.

В грудь мягко, но уверенно вжимается ремень безопасности – машина тормозит. Раздается хлопок левой двери, затем кожу шелковым прикосновением ласкает свежий воздух – мужская пятерня снова берет за локоть и уверенно тянет на себя. Нащупываю кнопку ремня безопасности большим пальцем. Она тихо щелкает – матерчатая лента скользит вдоль оголенной ключицы и исчезает. Вслепую двигаться страшно, но Рик настойчиво тянет меня из машины.

Выставляю ногу. Под подошвой оказывается еще горячий от солнца асфальт. Значит, мы в городе. Переношу вес и выбираюсь на улицу. Рик не отпускает, влечет за собой. Хочется выставить вперед свободную руку, хотя головой понимаю, что не станет он меня впечатывать в столб или стену дома. Мы делаем с десяток шагов против движения такси. Двигатель еще какое-то время рычит за спиной, затем звук удаляется и затихает.

В душе снова вскипает тревога, забивается дрожью в пальцы, выступает потом на спине. Судя по тишине вокруг, улица безлюдная, а значит, кроме таксиста, свидетелей, что я тут вообще появилась, нет. Рука так и норовит сорвать матерчатую маску, а язык чешется, чтобы выплюнуть ядовитое «с меня хватит!». Удерживаюсь от этого порыва. Пора уже признаться – меня завораживает и привлекает эта авантюра. Хочется через собственную жертву достичь просветления, добиться успеха. Поэтому я позволяю ему так с собой обращаться. Прекрати метаться, Макс, и наслаждайся моментом – безлюдный район и ты наедине с незнакомцем в несколько раз сильнее.

Впереди слышу скрежет ключа и металлический скрип несмазанных петель.

– Перешагни, – справа доносится голос Рика.

Задираю ногу и перешагиваю. Плечом задеваю кромку косяка – металлический профиль. Похоже, мы прошли сквозь калитку в железных воротах.

Петли скулят снова, замок крякает, защелкиваясь. Возникает ощущение, что только что захлопнулась дверца мышеловки.

Твердая рука за локоть ведет меня дальше, отпускает. Слышу пиканье электронной клавиатуры – Рик набирает код, похоже, на более серьезном замке. Затем почти беззвучно отворяется створка, слышу лишь металлический щелчок вывернутых до предела петель.

– Высокая ступенька, – констатирующим факт тоном произносит Рик, снова беря меня за локоть, и успокаивает: – Почти пришли. Впереди длинный спуск. Если считать тебе проще, пять ступеней вниз, площадка и еще три пролета по пятнадцать ступеней.

Щеки начинают леденеть. Что ж это за место такое, да еще и на тридцатифутовой глубине? Не метро же! Бункер, видать. Но откуда? Как Рик смог его занять?

Стараюсь, чтобы вихрь тревоги не отразился на лице и невозмутимо делаю высокий шаг. Под ногами бетон. Рик тихонько подводит к краю, предупреждает о спуске и пропускает вперед. Железный звук, рифленая поверхность, словно лестница на перрон электрички. Рука нащупывает металлическую трубу перил слева. Пять ступенек, он сказал? Считаю шаги, на последнем ногой снова чувствую бетон. Площадка. Обдает волной воздуха – над головой захлопнулся люк. В голове вертится лишь одна мысль – обратного пути больше нет. Теперь только вперед.

Снова, теперь с чувством успокоения, ощущаю руку новоявленного учителя на локте. С ним не так страшно спускаться. Ступени сопровождают каждый наш шаг глухим эхом.

Сорок три… Сорок четыре… Сорок пять. Стою на нижней площадке. Судя по движению воздуха, Рик открывает передо мной очередную дверь, которая ведет, скорее всего, в чрево обители преображения. На всякий случай повыше заношу ногу и шагаю внутрь. Чувство, словно спустилась в кроличью нору, как небезывестная Алиса, и теперь меня ждет встреча с Безумным Шляпником.

Матерчатая маска соскальзывает с лица, повинуясь легкому движению Рика. В глаза бьет люминесцентный свет висящих под потолком ламп – щурюсь, как от солнца. Свет белый и холодный, словно подчеркивающий характер владельца этого места.

Вскоре глаза привыкают. Самый настоящий бункер. Внимание приковывает ринг по центру огромного зала с высоким сводчатым потолком. Посередине с потолка свисает большая боксерская груша. Стены бетонные. У дальней чернеют два небольших прохода в разные стороны, а по центру стоит журнальный столик с двумя модерновыми креслами. Пахнет приятно, хотя и чем-то химическим, не могу разобрать аромат.

– Располагайся, – Рик обходит меня и в приглашающем жесте разводит руки. – Какое-то время это место будет полигоном для решения твоих проблем. А сейчас тебе надо подготовиться ко сну. Я покажу твое место.

Направляется в противоположный входу угол. Ноги отказываются делать шаг. Стою, пытаясь осознать услышанное. Что значит «место»? Он сказал «мое место»?! Да еще и с таким невозмутимым видом, словно разговаривал с домашним питомцем. И что значит «полигон для решения проблем»? Да и сна у меня ни в одном глазу! Все еще нервный бодряк на фоне происходящего. Как я сейчас усну?

Спохватившись, когда Рик уже почти дошел до противоположной стены, срываюсь с места и догоняю бегом. Не стоит давать ему повод наказать меня за ослушание. Внутри возникает слабый протест против самого факта «наказания», но еще сильнее душу затапливает страх. Произошедшего в квартире, мне хватило, чтобы понять – он не шутил по поводу наказаний.

Рик заходит в темный проход, примыкающий к общему залу, и там загорается свет. Следую по пятам, словно боюсь потеряться. Хотя заблудиться здесь негде – неширокий коридор заканчивается футов через пятнадцать небольшой комнатушкой. Низкий потолок, места даже меньше, чем в спальне моей халупы. Эта каморка больше походит на собачью конуру!

По датчику движения, как и в коридоре, зажигается яркий белый свет. В противоположном углу на полу матрас, застеленный свежей, несмятой простыней, поверх валяется толстый плед. Подушки, кажется, здешним обитателям не полагаются. На стене висит ростовое зеркало, рядом в стенной нише смонтирован платяной шкаф с полками и штангой, на которой болтаются несколько пустых плечиков. В другом углу за пластиковой загородкой оборудовано подобие ванной – раковина, унитаз и душ за шторкой. Удобствами тут и не пахнет – спартанская обстановка. Нечего ныть, Макс. Вспомни свою квартиру и лучше поблагодари Рика за шикарные условия!

– Бросай вещи, переодевайся в спортивное и выходи в зал, – приказным тоном говорит Рик и, уходя, бросает через плечо: – У тебя пять минут.

Времени дал в обрез. Получается, чем хуже тем лучше? Такой принцип? Чем больше трудностей, тем благотворнее эффект? Хотела преображения, Макс? Готова к испытаниям?

Швыряю сумку на матрас, вытаскиваю спортивный костюм. Не мешает посетить уборную. Умываю лицо – есть горячая вода, приятно. Быстро скидываю сарафан, надеваю спортивные штаны, кроссовки и, на ходу натягивая худи, выбегаю в зал.

Рик сидит в кресле у журнального столика с телефоном в руках. Недовольное лицо, взгляд холодный, его гнев чувствуется кожей. Убирает телефон в карман.

– Ты опоздала на двадцать секунд, – пренебрежительный тон.

Шаги сами замедляются. Что?! Двадцать секунд?! Он ко всему будет придираться? Или просто зациклен на пунктуальности? И какое «наказание» он теперь придумает?

– Двадцать приседаний, – выговаривает с нажимом, – за опоздание.

Чувствую, как отвисает челюсть. Это же всего двадцать секунд! Символично. Назначил ровно столько повторений. По спине пробегает холодок. А если бы на минуту опоздала – шестьдесят приседаний?! После такого количества я не встану!

Рик сверлит меня свирепым взглядом и, кажется, вот-вот потеряет терпение. Ноги плавно сгибаются в коленях – я начинаю приседать. Один, два, три…

– Считай, – резко добавляет Рик. – Сделаешь двадцать, которые посчитаешь сама.

То есть, уже сделанные – не в счет?! Изнутри сжигает злость, а снаружи холодит страх. Боюсь ослушаться и, поднимаясь на ноги в четвертый раз, произношу:

– Один…

Унизительно считать повторы, чувствуя на себе его бесстрастный взгляд. К пятнадцатому счету в ногах с непривычки застревает мелкая дрожь. Стоически доделываю все двадцать приседаний. Выпрямляюсь, жду указаний.

Рик достает телефон. Разбудив, пару раз смахивает по экрану, пробегает глазами.

– Теперь давай разбираться, в чем твои проблемы, – переводит на меня испытующий взгляд. – Я собрал твое досье.

Собрал досье?! Запоздало вспоминаю, что сама назвала ему полное имя и уже не удивляюсь пробегающим по коже мурашкам. Рик пугает меня с первой минуты знакомства, и еще одно подтверждение власти уже не выделяется на общем фоне. Не вижу смысла возмущаться, что он порылся в моем грязном белье. В том досье не будет ничего интересного – скучная бесцельная жизнь нищебродки.

Но Рик почему-то смотрит на меня выжидающе. По лицу скользит хитрая улыбка, в глазах мелькает азарт. С замиранием сердца жду, что он скажет – у него есть план, как помочь мне? Нашел точки роста? Ну же! Не тяни!

– Что ж, ладно, – произносит многозначительно, словно давал мне шанс что-то добавить, но я им не воспользовалась. – Максимилиана Эллисон Джонс. Двадцать пять лет, родители умерли, братьев-сестер нет, работы нет, высшего образования тоже нет, только задрипанный секретарский колледж. У тебя даже друзей в социальных сетях полтора инвалида! – смотрит на меня насмешливо и презрительно. – Ты за четверть столетия ничего не добилась, девочка!

Звучит обидно. Задевает за живое. Особенно это «девочка». Но Рик прав. В горле застревает ком, в глазах собираются слезы. Зачем быть таким жестоким? Показать мне мое место? Еще раз ткнуть носом в собственную никчемность?

– Но все это лишь проявления. По сути, тебе надо исправить всего две вещи, – продолжает уже приободряющим тоном, – отсутствие дисциплины и неуверенность в себе. И с этим я тебе помогу.

4. День первый

Оставив Макс переодеваться, выхожу в зал. Она начала меня занимать. Получив за длинный язык, сделала выводы и больше не позволяла себе разговоров без спроса. Быстро перестроилась. И по дороге вела себя покладисто. До нее я помещал сюда всего несколько человек и никто не показал такого бесстрашия. Ее отчаянная вера в меня подкупала и ласкала эго. Хех! А я пока даже не придумал, что делать! Разве что все еще хочется проверить, насколько сильным окажется ее желание измениться.

Макс выбегает ко мне вовремя, но я делаю недовольное лицо и заявляю, что она опоздала на двадцать секунд. Пустяк, сущая мелочь, но с интересом смотрю, как она принимает первое объявленное наказание… Без-ро-пот-но. Двадцать приседаний – тоже пустяк, соответствует проступку. Пока следует быть справедливым.

Она начинает приседать. Без сопротивления или возмущения – на все согласная. Слишком скучно!

– Считай! – приказываю, надеясь вывести ее из себя. – Сделаешь двадцать, которые посчитаешь сама.

Снова ноль реакции. Макс принимает и это, начинает считать. Ладони теплеют, кончики пальцев покалывает от возбуждения. С тобой будет очень интересно, девочка!

– Двадцать, – произносит со вздохом, выпрямляясь в последний раз.

Киваю. Можно переходить к следующему пункту вводной встречи. Достаю телефон. Итан уже прислал мне ее досье. Быстро пробегаю глазами. За четверть столетия она ничего не добилась – ни работы, ни денег, ни статуса, ни даже друзей. Понятно, почему вцепилась в меня мертвой хваткой. Увидела во мне спасение. Ей придется дорого за это заплатить. Я ведь не смогу отказать себе в удовольствии проверять на прочность ее упорство и решимость.

Жестоко и прямолинейно с пренебрежительным выражением проговариваю ее скудное резюме. Макс снова удивляет безоговорочным принятием, пропуская мимо ушей сам факт того, что я собрал ее досье. Другие на этом моменте впадали в панику, начинали сыпать вопросами. Я еще найду, чем тебя пронять, девочка!

Приятно видеть краснеющие щеки и наливающиеся слезами глаза. Моя пренебрежительная тирада возымела правильный эффект. Макс должна до последней капли прочувствовать всю свою никчемность, гипертрофированную моей жестокой подачей. Теперь пора ввести в игру морковку, какую вешают перед носом у ишака, чтобы тот шел вперед в бесплодной надежде ее схватить.

– Тебе надо исправить всего две вещи, – произношу приободрительным тоном. –  Неуверенность в себе и отсутствие дисциплины. Ты движешься по замкнутому кругу. Ищешь работу, не умея себя подать, натыкаешься на отказы и становишься еще более неуверенной.

Кивает, бледнея, словно слушает всеведущего оракула. Создаю задел на будущее – теперь она будет смотреть мне в рот, потому что я дал простое объяснение ее неудачам.

– Я помогу тебе с этим, – говорю с видом знатока, который каждый день щелкает такие задачи, как орешки, и спрашиваю с искренним интересом: – У тебя есть цель в жизни?

Тушуется, смотрит в пол, вспоминает.

– Не знаю, сэр, – отвечает робко и тихо. Похоже, это правда, она только сейчас осознала, что жила бесцельно.

– Неумение ставить цели и неуверенность в себе. Вот с чем мы будем работать! – хлопаю в ладоши, точно торгаш, провернувший отличную сделку. – Нужно уметь ставить цели, чтобы их достигать, это первое. Что ты там говорила? – загибаю второй палец. – Вес поправим правильным питанием и спортом. Работу найдешь, как только научишься себя подавать. А неорганизованность от отсутствия дисциплины. Ее я тебе обеспечу в полном объеме.

Внимательно смотрю за реакцией. Возможно, она вот-вот заявит мне, что прекращает весь этот цирк. В глазах Макс наоборот пляшут огоньки надежды. Она мне верит! Уникальный экземпляр среди слабой половины моих подопечных. Посмотрим, насколько тебя хватит, девочка!

С довольными видом прикуриваю сигарету, разглядывая стоящую передо мной Макс. По лицу вижу, что тоже хочет покурить, но сигареты еще придется заслужить. Размышляю, что с ней делать дальше. Признаться, не думал, что вступительная беседа пройдет так просто и… скучно. Но с чего-то же надо начать?

– Ты говорила, режим сбит, да? – спрашиваю, расплющивая окурок в пепельнице.

– Да, сэр, – Макс отвечает бесцветным голосом. Помнит, что я обещал уложить ее спать, и теперь боится того, как я это сделаю.

– Мы быстро восстановим режим, – встаю, разминаю тело. – Отбой не позже полуночи, подъем в половине восьмого.

Сереет еще сильнее, смотрит на меня круглыми глазами, наверняка думая, что сейчас точно не уснет. Это мы еще посмотрим!

– Я понимаю, что ты в возбужденном состоянии, – говорю доверительно, даже ласково, как заботливый папаша. – Но у меня есть план! Для начала ты пробежишь двадцать больших кругов по этому залу. Вдоль стен. Вперед!

Подчиняется без возражений. Начинает пробежку. Такая решимость положительно радует. А с виду даже и не скажешь, что в этой замусоленной девчонке есть подобие стержня.

С удовольствием слушаю ее голос, когда, пробегая мимо меня, она называет номер круга. После десятого начинает утомляться, прижимает руку к ребрам справа. Сбила дыхание, девочка? Бросает на меня жалостливые взгляды, похоже, надеясь на снисхождение. Нет уж, лентяйка, никаких поблажек! Ты сама этого хотела, так черпай полной ложкой!

Бежит все медленнее, и на пятнадцатом круге вообще переходит на шаг. Смотрит на меня раздраженно. Вот оно! Ослушалась, да еще и злится! Внутренне торжествую – такое ей с рук не сойдет.

Подзываю жестом. Идет небыстро, видимо, и правда утомилась. Тем хуже… только ей. Смотрю на нее, раздумывая, как поступить. Макс подходит на расстояние вытянутой руки, останавливается и… легкомысленно собирается открыть рот?! Раздражение вспыхивает внезапно – что же она за тупица?! Я заставлю тебя поверить в свою серьезность, девочка!

Короткий шаг вперед. Сжатая в кулак рука по короткой траектории достигает ее тела. Точный удар в солнечное сплетение. Хотя вряд ли можно по праву назвать это таким суровым словом. Бью даже не вполсилы. Почти едва касаюсь, но ей хватает, чтобы сложиться пополам в приступе удушливого кашля. Валится на пол, как мешок овощей.

С полминуты наблюдаю булькающую агонию. Макс вроде начинает выравнивать дыхание. На меня не смотрит – голова повернута так удобно, что не могу удержаться. Ставлю ногу ей на щеку, придавливаю к полу и, прибавив свирепости голосу, говорю:

– Ты понимаешь, что ты сделала, и за что ты наказана?

Отнимает одну руку от ребер и пальцем рисует на полу «+». Хорошая девочка.

– У тебя три минуты прийти в себя и еще пятнадцать кругов по залу, – убираю ногу с ее лица. – Пять, которые ты не пробежала и десять штрафных.

Смотреть на это жалкое существо сейчас неприятно. Внутри разыгрывается злость. На себя. Так недолго травмировать ее хрупкое тельце. Хотел же придумать другие воздействия. Не придумал. До этого уровня в моей практике ни одна девчонка не доходила. Задерживались только парни, а их я мог лупить как угодно.

Иду на кухню, засекаю время. Через три минуты я вернусь и погоню Макс бегать дальше. Она, скорее всего, захочет пить. Открываю холодильник, беру бутылку воды. Вот же черт! Здесь совсем не осталось еды! Из головы вылетело. Что ж. Сегодня ей будет не до пищи, а к утру я успею закупить продуктов.

Три минуты быстро истекают, возвращаюсь в зал, неся с собой запотевшую в тепле бутылку из голубого пластика. Макс уже встала и смогла разогнуться. Неплохо. Провожает меня затравленным взглядом, словно щенок, которого только что отшлепали тапком. А нечего по углам гадить!

– Пить хочешь? – протягиваю воду.

Готовлюсь к тому, что сейчас она попросит ее отпустить. Но она лишь качает головой и с запозданием прибавляет: «Нет, сэр». Взгляд из затравленного становится удивленным. Не ожидала, что я буду заботиться о тебе, девочка? Становится все интереснее и интереснее! Она удивительная, словно из другого мира!

– Как хочешь, – бросаю будто между делом и с наслаждением делаю большой глоток. – Пошла! Впереди еще пятнадцать кругов!

Побежала! По лицу вижу, что превозмогает усталость – и боль, которая сразу не пройдет после удара под дых, но Макс бежит стиснув зубы. И неизменно отсчитывает круги. Похвальное мужество, ведь ее злоключения на пробежке не закончатся!

– Пятнадцать, сэр – выговаривает запыхавшись.

Останавливается рядом и упирает руки в колени в попытке отдышаться. Вымоталась – вижу отчетливо, но поблажек делать не буду. И так нагрузка почти нулевая – здесь и двух миль не наберется!

– Пробежка позади, – не могу сдержать улыбку, предвкушая увидеть, как вытянется ее лицо, когда она услышит: – Теперь отжимания. Начнем, пожалуй, тоже с двадцати повторений.

Макс ошалело смотрит на меня, в глазах сменяется удивление, возмущение, но в конце закрепляется страх. Спустя несколько мгновений все же опускается, а точнее почти падает на пол. Опирается на руки и… выпрямляет ноги. По-мужски – похвально. Хотя я бы все равно не позволил ей отжиматься на коленях.

Легко даются первые семь раз. Потом начинают дрожать мышцы. Сначала руки, потом дрожь становится такой сильной, что распространяется на все тело. Чем дальше, тем жалостливее голос, проговаривающий цифры. На четырнадцатом отжимании в нем появляются слезливые нотки. Но Макс снова проявляет чудеса мужества – семнадцать… восемнадцать… на девятнадцатый раз не смогла полностью разогнуть руки. Выше локтя тело не поднять. Секунду-другую еще пытается, потом плашмя плюхается на пол. Всхлипывает.

Вижу, что больше и вправду не сделает. Э-эх, слабачка. Интересно, какой у нее запас прочности? После чего ты припустишь отсюда со всех ног, девочка?

– И что? – не могу не поглумиться. – Из-за одного раза ты хочешь сделать еще одиннадцать? Или тебе просто нравится, когда тебя лупят?

Слышу тихое рычание. Встряхивает головой, упирается руками – собирает всю волю в кулак и… Даже от пола отлепиться не может.

– Бесполезная! – выплевываю ядовито и, направляясь к себе, добавляю: – На сегодня все. Ползи в конуру, когда сможешь.

Не оборачиваюсь, не смотрю на нее. Я все увижу по камерам. Очень занимает ее упорство и не дает покоя вопрос – что ею движет. Все еще не верю, что она у меня задержится. Она слишком меня занимает, и я не остановлюсь, пока не доведу ее до края, а там… все будет зависеть от нее.

Прохожу через кухню в спальню. Уютная комната, по-человечески обставленная. Слева от двери у стены – мой личный «командный центр». А по факту – компьютер, подключенный к электронике бункера. Отсюда можно управлять светом, отоплением, вентиляцией и посмотреть трансляцию с вмонтированных в стены камер.

Закуриваю, усаживаясь в компьютерное кресло, кладу ноги на стол, смотрю, что происходит в общем зале. Девчонка так и валяется на полу. Почти без движения. Успеваю покурить, выпить воды, проверить почту – минут через пятнадцать в зале начинается шевеление. Макс переворачивается на бок. С огромным трудом выпрямляется и, покачиваясь, направляется к стене. Едва переставляет ноги. Умоталась напрочь. Что ж, это ее проблемы.

Держась за стену, добирается до комнаты и падает на матрас. Отворачиваюсь – неинтересно смотреть, как она раздевается, да и неважно, станет ли вообще. Надо заставить себя съездить в магазин, хотя совсем не хочется. Но Макс требуется правильно питаться, чтобы похудеть. Ей в принципе нужно питаться. Последний взгляд в монитор – подопечная закуталась в плед по самый нос и уже спит без задних ног. Думаю, пара часов у меня точно есть.

Выхожу из спальни через неприметную дверь в небольшой предбанник, жму большую, красную, словно крысиный глаз, кнопку рядом с решетчатой раздвижной дверью – слышу знакомый скрежет.

Интимный лифт на одного человека, больше напоминающий гроб, опускается вниз. Захожу в чуть пружинящую кабину, закрываю решетку, нажимаю верхнюю из двух кнопок на потертой пластиковой панели. Через полминуты я выйду через муляж электрошкафа в трансформаторную будку, которая расположена в сотне с небольшим футов от входного люка.

Беру такси до парка Линкольна, там пересаживаюсь в свою комфортную Эскаладу и держу путь в Мегамарт. Там я куплю все, чем будет питаться Макс во время заточения. На язык пришлось именно это слово, ведь по факту так и будет. Я уже не отпущу ее, пока она не скажет «стоп» или я не добьюсь результата.

В магазине провожу около часа, попутно продумывая сбалансированное меню. Сам не понимаю, зачем так напрягаюсь – выбора-то у Макс нет. Что дам, то есть и будет. Но шепот совести вынуждает предложить ей адекватный рацион. В корзину летят коробки с овсяными хлопьями, пара упаковок риса, разные овощные смеси, и пресервы с морепродуктами. Поверх этого аккуратно ставлю упаковку на двадцать яиц и направляюсь в отдел овощей. Яблоки, помидоры, огурцы, китайская капуста… Сельдерей! На кассе прошу пробить блок ментоловых Вог – я все-таки не зверь, чтобы лишить Макс вожделенного никотина.

Возвращаюсь в бункер к двум ночи. Первым делом направляюсь к компьютеру – Макс спит, даже позу не сменила. Хорошо. Нельзя, чтобы она разгуливала где попало. Завтра посажу на цепь, и проблема решится. Курю, любуясь на ее безмятежный сон. Сигарета быстро стлевает – пора подготовить еду на завтра, принять душ и лечь спать. На сон уже меньше пяти часов.

Засыпаю в приятном предвкушении утра, ведь для моей игрушки настанет новый день, а вместе с ним – новые испытания.

***

Будильник привычным писком распарывает невесомый сон. Встаю на удивление бодрячком. Спортивные штаны, майка, тонкие сетчатые кроссовки на ноги – пора разбудить нашу пташку. Потолочные лампы, моргнув разок, загораются и освещают путь в ее каморку. Укутанная в плед Макс мирно сопит – наружу торчит только нога от бедра. Обнаженная. Похоже, девочка решила меня впечатлить рыхлым телом? Интересно, она хотя бы в белье?

Плавным движением, смакуя момент, стягиваю плед. Прохладный воздух вздыбливает на руках Макс тонкие волоски. Она ежится и открывает глаза. Взгляд, сначала сонный, быстро обретает осмысленность, и в нем появляется смущение. Щеки становятся пунцовыми, а руки тянутся прикрыть причинные места.

– Подъем, – говорю нарочито безэмоционально, но бесстыдно изучаю ее тело. – Ты должна надевать на ночь что-то для сна, чтобы таких казусов больше не происходило. Мне это не нужно. Тебе, надеюсь, тоже. – Мелко кивает. – У тебя пятнадцать минут, привести себя в порядок и выйти в зал.

Выпускаю плед  и выхожу. Ставлю таймер телефона на пятнадцать минут и поднимаюсь на ринг. Размяться никогда не мешает, но сейчас делаю это для Макс. Выйдя, она увидит красивое шоу и наставника в отличной физической форме. Мне ведь нужно поддерживать авторитет!

5. Воля прийти к цели

Господи, стыдно-то как! Вот уж не думала, что он явится меня будить вот так. Да что говорить, вообще ни о чем не думала. А чего ты ждала – кофе в постель? Размечталась, Макс! Ты не принимать ухаживания сюда пришла. Да и посмотри на себя! Что такому, как он, делать с такой, как ты? Посмешище!

Все еще ненавидя себя за глупость – надо же было додуматься стянуть с себя всю одежду! – бросаю косой взгляд на простецкие пластиковые электронные часы, стоящие у изголовья. Серое узкое табло показывает 07:45. Скатываюсь с матраса и ползу к умывальнику. Голова кружится, руки и бедра отзываются несильной тянущей болью.

Умываю лицо и смотрюсь в небольшое зеркало над раковиной. Края неровные и щербатые, словно его подобрали на помойке. Мысли неуклонно возвращаются к Рику и его реакции на мою наготу. Она удивила и ошарашила. Мужчины из моего мира, не упускающие возможности похабно пошутить, смотрели на меня, как голодные псы на кусок мяса. И в такой ситуации, точно как собаки, залили бы весь пол слюной.

Рик четко дал понять, что не собирается преступать границы отношений учитель-ученик. Наверное, это к лучшему. Он же сказал, что я смогу найти себе мужа. Вряд ли он имел в виду себя. Хех.

Вода взбодрила. Натягиваю белье, спортивный костюм, выхожу в зал под звуки ритмичных ударов по чему-то брезентовому. Словно больничный матрац выбивают ковровой щеткой. И только видя Рика сосредоточенно молотящим боксерскую грушу, вспоминаю о ее существовании. Движения четкие, хорошо поставленные. Похоже, он боксер или вроде того. Определенно занимался какими-то единоборствами.

Воспоминания о вчерашней тренировке прокатываются по телу судорогой. Невольно передергиваю плечами, припоминая, как он меня ударил. Внезапно и быстро, словно это был карточный фокус. Если сначала это казалось умозрительной концепцией, то в тот момент я отчаянно осознала – только я смогу решить, когда это закончится. Я могу позволить себе сдаться. А могу дойти весь путь до конца, каким бы тяжелым он ни оказался.

Опираюсь на канат и с интересом наблюдаю эффектное представление одного актера. Рик пугает и до дрожи будоражит одновременно. Жестокий и властолюбивый с одной стороны, с другой – сильный и красивый. Взгляд против воли задерживается на подтянутом атлетичном теле – широкие плечи, рельефные руки, прекрасная осанка. Мешковатая спортивная одежда придает ему особый шарм. Хватит любоваться, Макс! Ты здесь не за этим. Чувства к нему только все испортят! Отворачиваюсь и слышу бипающий звук. Кажется, таймер?

Рик прекращает молотить грушу, поднимает телефон и заглушает раздражающий писк. Смотрит на меня с азартом.

– Вовремя, Макс, – выговаривает довольным тоном, берет с каната полотенце, обтирает лицо и шею. – Сейчас завтрак. Я покажу тебе кухню.

Желудок вдруг отзывается гортанным рычанием. Я же последний раз ела вчера утром, перед сном! И это была лапша быстрого приготовления…

Рик пружинисто спрыгивает с ринга и направляется в проход, противоположный ведущему в мою комнату. Интересно, там обстановка такая же спартанская?

Короткий, в пятнадцать футов, коридор приводит нас в уютно обставленную кухню. По левую руку у входа холодильник, за ним начинается длинный прилавок с встроенной плитой, духовым шкафом и мойкой в самом конце. На глянцевой, словно из натурального мрамора столешнице стоят в линию микроволновка, пароварка, блендер и даже миксер! Здесь полноценная кухня! И столовая заодно – помещение пополам разделяет барная стойка с двумя высокими стульями по бокам. На хромированных крючках сверху висят коньячные, винные бокалы, фужеры для шампанского – а Рик эстет. Противоположную стену тоже подпирает длинный прилавок с множеством ящиков, под потолком висят шкафчики. Сквозь стекло дверец вижу пустые полки – значит, Рик здесь постоянно не живет.

В дальнем левом углу замечаю приоткрытую дверь, за которой виднеется незаправленная двуспальная кровать. Взгляд цепляется за простыни – судя по благородному блеску, шелковые. Рик заслоняет собой вид и аккуратно притворяет створку. Смотрит на меня с укоризной, точно делая молчаливое замечание, что подглядывать нехорошо. Затем указывает на барную стойку, жестом предлагая сесть, а сам включает чайник.

Что? Я сплю? Протираю глаза – Рик продолжает шуршать по кухне, как будто я у него в гостях. Может, фактически это так, но… Я не так себе это представляла. Точнее, вообще не представляла… Никогда бы не подумала, что он будет готовить мне завтрак! Мне еще никто завтраков не готовил.

– Чему ты так по-дурацки улыбаешься? – вдруг спрашивает Рик.

Тушуюсь. Щеки теплеют. Я и не думала, что правда улыбаюсь. Не совладала с лицом. Черт!

– Меня восхищает, сэр, – отвечаю бессвязно, лишь бы не молчать, но нужные слова все-таки находятся: – Все восхищает. Я благодарна. Так, наверное, будет вернее.

– Подожди… – произносит Рик с ухмылкой, от которой по коже бегут мурашки тревоги и предвкушения. – То ли еще будет!

Щелчок чайника, оглушительный в тишине кухни – и Рик ставит на барную стойку две пиалы с овсяными хлопьями. Мда. Лучше бы вообще не готовил, чем такое. Кипяток льется в тарелки, пропитывая жухлые бежевые чешуйки. Рик кладет по ложке в каждую пиалу и помешивает сначала мою, затем свою порцию.

– Так ты будешь завтракать каждый день, – говорит назидательно и придвигает ко мне одну порцию овсянки. – Сегодня я показываю, что мы едим. Как это готовить, узнаешь из кулинарного справочника, – показывает на увесистый фолиант, лежащий на одной из полок открытого шкафчика. – С завтрашнего дня готовить будешь ты. Поняла?

– Да, сэр, – отвечаю, как по Уставу.

Зачем ему эта нелепая клоунада? Ведь и так ясно, что иначе ответить я все равно не могу.

– Эти хлопья завариваются за две минуты, можно даже не накрывать, – продолжает Рик, садясь по другую сторону стойки. – Дальше. Из напитков в твоем меню чай и кофе. Чай только зеленый. Кофе не больше кружки в день по утрам. Но это потом. Здесь нет кофеварки. Никаких лимонадов и соков, кроме томатного. На время обучения алкоголь полностью исключается. Это ясно?

– Да, сэр, – черт, говорю, как попугай!

Рик смотрит на меня несколько мгновений, словно удивлен моим согласием, а потом кивает на пиалу и с иронией в голосе говорит:

– Ешь, Макс. Завтрак готов, – и показывает мне пример, углубляясь в тарелку.

Вот же пакость эта овсянка! Без энтузиазма ковыряю ложкой ровную гладь. Что-то в этой каше есть противоестественное и мерзкое. Рик же ест ее с удовольствием и аппетитом. Как такое может быть?!

Зачерпываю первую ложку. Склизкая безвкусная субстанция склеивает рот, обволакивает язык, на зубы попадаются твердые кусочки зерен – гадость несусветная! Усилием воли заставляю себя проглотить. Не тошнит, и то неплохо. Придется это съесть, ведь другой еды, похоже не будет. Голодный желудок, на удивление, с радостью принимает невкусное кушанье.

– На первый раз я приготовил тебе еды, – ровный голос Рика отвлекает от нерадужных мыслей о треклятой овсянке. – Есть будешь по часам, без пропусков и опозданий. Подписанные контейнеры найдешь в холодильнике. Хорошо меня поняла?

– Да, сэр, – привычный ответ.

Черт, да мой лексикон сузился до двух слов. Так я вообще говорить разучусь!

– Рад, что ты такая понятливая, – с сарказмом говорит Рик. – Доешь, приготовь чай. Мне одну таблетку сахарозаменителя. Себе можешь тоже положить. Сахара в меню нет, как и шоколада.

Вопроса не последовало – молчу. Рик отставляет пустую тарелку в сторону и идет к одному из шкафчиков, откуда достает непочатую пачку ментоловых Вог. Выкладывает на стойку Парламент и передвигает пепельницу на середину. Мозг мгновенно вспоминает о жажде никотина, и рука сама тянется к ложке, чтобы поскорее доесть.

Быстро запихиваю в рот остатки мерзкой каши, как делала в детском саду, и убираю тарелки в мойку. Пачка пакетированного зеленого чая вместе с тубой сахарозаменителя стоят на виду на одной из полок, чайник вскипает меньше, чем за минуту – разливаю кипяток по кружкам и переставляю на барную стойку.

Рик кивком благодарит и поднимает зажженную зажигалку, ожидая, пока я возьму сигарету. Едва ли не дрожащими руками срываю полиэтилен, выковыриваю плотную бумажку и вытягиваю тонкую сигаретку. Бело-желтый язычок пламени касается кончика, опаляет бумагу, табак загорается красно-коралловым цветом и меркнет, начиная тлеть. Дым проходится по легким – невыразимый кайф. Еще затяжка – голова кружится. После долгого перерыва никотин действует сильнее.

С наслаждением курю, запивая горячим сладким чаем. Вкусно. Но начинает грызть тоска – вдруг Рик отберет сигареты? Это будет крайне жестоко! К тому же, я не собираюсь бросать. Сбегу ли я, если он лишит меня курения? Брось об этом думать, Макс. Пачка новая! Он ее купил. Сама подумай, зачем ему это?

– Хватай сигареты и идем, – командным тоном объявляет Рик, вставая из-за стойки.

Допил чай быстрее меня. Плевать, потом еще приготовлю. Иду за ним в общий зал. Рик подводит меня к журнальному столику. На стеклянной столешнице пепельница, рядом книга с громким лаконичным названием «Воля прийти к цели».

– Присаживайся, – говорит Рик, указывая на одно из кресел. – Задача на день – прочитать эту книгу. А чтобы ты не шастала где попало, – наклоняется и вытаскивает из-за кресла толстую, с полдюйма толщиной, увесистую цепь. На конце металлическая манжета с навесным замком. – Давай сюда ногу.

Не мигая смотрю на Рика. Он собирается посадить меня на цепь? Это не умещается в голове. Душу затапливает паника – вдруг он вовсе не планирует помогать? Может, изначально даже не собирался? Защелкнет на ноге цепь и никогда не снимет. И я навсегда останусь в этом бункере.

Взгляд Рика становится злее.

– Что еще, Макс? – спрашивает раздраженно с рычащими нотками.

– Мне страшно, сэр, – мямлю тихо, руки тяжелеют, словно мокрая вата, пальцы холодеют и деревенеют.

– Страшно, значит, – Рик упирает руки в боки и оглядывается, размышляя.

По спине катится пот. Что он сейчас сделает – непредсказуемо. Вдруг ударит? Внутри от одного воспоминания все сжимается. Мозг перебирает варианты – схватит за волосы, влепит пощечину?

– А знаешь, что? – слышу его голос сквозь стук собственного сердца. Резкий и громкий. Агрессивный. Рик указывает в дальний правый угол. – Дверь вон там! Можешь прямо сейчас выйти отсюда. Но помни – вернуться не удастся.

Умолкает, давая мне взвесить решение. Внутри борются панический страх и желание продолжить обучение. Черт, что со мной не так? Почему я так хочу ему верить? Ответ приходит сам – простой и жестокий – потому что не верить еще страшнее. Не хочу признавать, но, похоже, это правда.

– Или ты мне доверяешь, Макс, или все это не имеет смысла. Решай, – менее грубо, но твердо говорит Рик.

Снова ставит перед выбором. Не хочу ничего решать!..

Ты уже приняла решение, Макс! Жалкая мокрица, словно бумажный пакет в луже под дождем. Соберись! Хватит уже разлагаться!

Молча сажусь в кресло и, задрав правую штанину, выставляю ногу вперед. Рик наклоняется и аккуратно защелкивает у меня на лодыжке суровое украшение. Затем продевает дужку замка через скобы и коротким движением смещает ползунки с цифрами.

Холодный металл касается ноги только по краям. На внутреннюю поверхность приклеена мягкая кожаная вкладка – варварский девайс оказывается сносным.

– Цепь сматывается сама, – довольным тоном продолжает Рик. – С ног не собьет, но и спотыкаться о нее не придется. Свет, ты, наверное, уже поняла, включается автоматически. Следующий прием пищи в одиннадцать, потом в три. Я вернусь вечером, поужинаем вместе. – Проникновенно смотрит мне в глаза, словно пытается прочитать мысли. – Хорошо меня поняла?

– Да, сэр, – отвечаю с привычной сдержанностью, но уже проклинаю себя за то, что не покинула треклятый бункер, когда Рик вспылил. Ведь могла! Выйду ли теперь на свободу?

– И читай на совесть. Потом обсудим, – напоследок бросает Рик и направляется на кухню.

Следует взяться за чтение. Пролистнув вводное «от автора», принимаюсь сразу за первую главу. Буквы складываются в слова, слова в предложения, читаю – но не понимаю ни слова. Все мысли только о цепи, которая лишила меня свободы. Вдруг случится пожар? Или бункер затопит? Я же не смогу выбраться и останусь погребена в этом бетонном склепе! Цепь такая, что не перегрызешь – не разломаешь! Хотя цепь – лишь одна из проблем. Дверь тоже заперта!

Расслабься, Макс, и отдайся на волю судьбы. В случае бедствия ничего не поможет.

Волевым усилием заставляю себя перестать гонять нерадужные мысли. Рик наверняка накажет, если ничего не прочитаю.

Нехотя возвращаюсь в начало книги. Во введении автор пишет, что прошел долгий и непростой путь, прежде чем научиться добиваться целей. Замечаю фразу, которую Рик вчера произнес слово в слово – «чтобы достигать целей, надо научиться их ставить». Получается, он читал эту книгу? Дал из своей библиотеки? По нему и не скажешь, что когда-то у него были сложности с целеполаганием.

Прочитав вступление, перехожу к первой главе под названием «Цели большие и маленькие». Звук захлопнувшейся двери отрывает от чтения – из кухни появляется Рик в белой футболке-поло с желтой полоской по краю рукава и бежевых шортах до колена. Белые носки и кроссовки оттеняют загорелую кожу ног. Одет так, будто собирается играть в гольф. Модный и эффектный образ – взгляд не оторвать. У него отличный вкус!

Приблизившись, еще раз назидательно рекомендует читать внимательно, затем прощается и снова скрывается в кухне. Как будто только показаться вышел. Провожая его взглядом, машинально удивляюсь, почему он туда пошел – дверь же в другом месте. Хотя как знать, может, способов выйти отсюда несколько. Иначе зачем бы ему сажать меня на цепь, как собаку?

6. День второй

Покидаю бункер на лифте. Макс наверняка догадается о существовании второго выхода, но не сможет добраться до него. Торжествующе улыбаюсь. Цепь не позволит ей проникнуть даже в мою спальню. В памяти невольно всплывает момент, когда я понял, что такая мера необходима. В бункере тогда сидел очередной проходимец, умолявший помочь слезть с наркоты. И как-то вернувшись, я столкнулся с ним нос к носу, когда он пытался взломать дверь, ведущую к лифту.

За это я вышвырнул его – плевать, что с ним станет. Но урок усвоил и в тот же вечер вмуровал самосматывающуюся бобину в стену у журнального столика. С тех пор c удовольствием сажаю подопечных на цепь. Сладостное чувство контроля и власти опьяняет.

Мысленно возвращаюсь к Макс. Ее слабые потуги сопротивляться забавляют. Упрямится вяло и не из строптивости, а из страха – это особенно ласкает душу. Боится меня. В отличие от других воспитанников, почти безропотно дала заковать себя. В ушах все еще стоит ее напряженное дыхание и отчетливый щелчок замка на стальной манжете. Стоило чуть надавить – и сдалась.

Меня все больше занимает ее податливость. Насколько далеко она зайдет? Насколько далеко зайду я? Не смогу ведь отказать себе в удовольствии издеваться, проверяя рамки дозволенного. Хотя уже и не знаю, стоит ли вынуждать ее бежать. Пока она – единственная девчонка, которая дотянула до первого утра.

Запланированная встреча на поле для гольфа через час, успею заехать за кофе и сделать пару звонков. Сажусь в машину. Под тихое ворчание мотора климат-контроль включает кондиционер. Прохладный воздух обдувает лицо и грудь. День снова будет жарким. А вечер – мечтательно представляю новую тренировку Макс – еще жарче!

Нажимаю на газ. Машина отчаливает от узкого тротуара промзоны на востоке города и плавно набирает ход. Меня ждет фраппучино из автомата с протеиновым батончиком на заправке и поле для гольфа. Интересно, что теперь понадобилось окружному судье?

***

Оказалось, судья решил проверить верность своей новой жены. Молодая бестия, по его мнению, подозрительно себя ведет. Похоже, у них уже пахнет разводом. Плевая задачка, но с Макс мне не до слежки за беззаботными барышнями. Может, я еще об этом пожалею, но судье приходится отказать. Сослался на занятость в штабе, хотя это не было совсем ложью – маньяки не спят, как и банды. Не проходит и недели, чтобы не объявился очередной кровавый убийца. И хорошо, если он не оказывается серийным.

После обеда заезжаю в штаб. Свою работу по делу я закончил еще вчера, и Рональд – шеф и наставник – меня не вызывал. Но на всякий случай появиться стоило – сказать «привет» аналитикам, пожать руку коллегам-агентам. Покинув кабинет главы отдела, перекидываюсь парой слов с руководителем группы Майком и с чистой душой уезжаю.

Планируя вечер, внутренне ухмыляюсь. Макс наверняка не придала значения словам об уборке. Она действительно приберет свой свинарник. А я убью несколько зайцев одним камнем – отберу еще часть ее свободы и заодно посмотрю, на что она способна. Может, она вообще неряха – тогда придется прививать еще и аккуратность.

После, если уборка меня устроит, прогуляемся в парке в качестве поощрения. Кнут-то для всех один, а вот пряники следует подбирать под каждого конкретного «клиента». Посмотрю, как на Макс подействует запах свободы.

В бункер возвращаюсь раньше, чем обещал – в начале шестого. Удачно – как раз будет время посмотреть, выполняла ли Макс мои указания. Хотя, чем дольше она не знает о камерах, тем приятнее будет смотреть на ее физиономию, когда я дам понять, что могу видеть ее в реальном времени. Еще одно ограничение свободы. В моей практике были такие, кто уходил после известия о видеонаблюдении. Интересно, как отреагирует моя дюймовочка?

Нарочно оставляю Эскаладу за закрытыми воротами рядом с люком вниз и спускаюсь по лестнице. Краем глаза замечаю удивленно-обрадованный взгляд Макс – поди испереживалась, воображая себе мрачные картинки грядущего будущего! Прохожу по залу, не замечая подопечную, с сердитым, погруженным в свои мысли видом. Направляюсь прямиком в спальню просмотреть видео. На ускоренной перемотке это займет с четверть часа.

Удивительно! Девчонка ни разу не нарушила правил! Поела четко в одиннадцать, затем в три пополудни. Все остальное время пила чай и читала книгу. Не прикопаешься!

Ее скрупулезная старательность впечатляет! По телу теплой волной разливается предвкушение – похоже, легко сдаваться она не собирается. Но мне ведь и нужно, чтобы было нелегко?

Переодеваюсь в любимую одежду – джинсы и рубашку, – кладу в карман очки для сна и без четверти пять с тем же суровым лицом выхожу в общий зал. Макс, сидящая в кресле поджав ноги, поднимает глаза, и взгляд наполняется страхом. Не знает, что сделала не так, но уже готова к тому, что я ее накажу. Накатывает возбуждение. С трудом сохраняю каменную маску.

– Сколько прочитала? – без приветствия спрашиваю колючим голосом.

– Семьдесят… – открывает книгу, смотрит на номер страницы, – две страницы, сэр.

Черт, и читала на совесть! Я и не рассчитывал, что она прочтет все сто пятьдесят страниц, но семьдесят – определенно больше, чем я ожидал.

– Хорошо, – бросаю сухо и направляюсь в кухню.

По дороге жестом зову воспитанницу за собой – если не заметит, будет за что ее отчитать. Но она смотрит мне вслед и сразу подскакивает с кресла. Уже забытый металлический шелест цепи будоражит слух. Достаю заготовленные на вечер контейнеры с едой. Ночью я сварил рис, к нему будут мидии и креветки в рассоле. Ловлю себя на мысли, что наслаждаюсь безвыходностью ее положения – я запретил ей говорить, а значит, и попросить о другой пище она не сможет. Нравится или нет, будет питаться так ближайшие пару недель. Да, однообразно, зато полезно. И калорий немного.

Грею в микроволновке рис, раскладываю морских гадов по тарелкам, на стойку ставлю специи и соль. Макс наблюдает за мной так же восхищенно, как утром. Неужели за тобой вообще никто не ухаживал, девочка? Где же твое самоуважение? Как можно встречаться со скотами, которые даже поесть не приготовят?

Едим молча. Нарочно не говорю с ней, а она соблюдает правило. Умница. Мне нравится, что она умеет подчиняться, но пока кажется, что она только это и умеет. Ничего, я еще выясню, что заставит тебя взбунтоваться, девочка.

Макс без аппетита поедает рис и с тенью отвращения смотрит на морепродукты. Не прикасается. Плевать – ей голодной ходить. А если ей не будет хватать сил на тренировки, будет повод наказать лишний раз. Я только в выигрыше.

В отличие от воспитанницы, я ем морепродукты с удовольствием. Порция быстро подходит к концу. Переставляю тарелку в мойку.

– Приготовь чай, когда доешь. Даю пять минут, – последние указания. – Жду в зале.

Отправляюсь за журнальный столик. Хочется покурить с комфортом. Макс приходит через пару минут. Усаживается напротив и берет сигарету. Уже не торопится хвататься за зажигалку. Быстро учится! Похвально! Улыбаюсь и подношу огонь, но покурить ей все равно не дам. Хаха!

– Я обещал тебе, что ты сегодня уберешь свою квартиру, – говорю требовательно и жестом подзываю к себе.

Подчиняется сразу – тушит недокуренную сигарету, обходит столик и останавливается напротив. Снова глаза, как у испуганного олененка. Как же приятно видеть ее страх! Она боится моей непредсказуемости. То ли еще будет, девочка! Я только разогреваюсь!

Наклоняюсь и, повернув колесики замка, освобождаю ее лодыжку.

– Сейчас мы поедем туда, – продолжаю тем же тоном. – Я оставлю тебя на два часа. Когда вернусь, все должно блистать. Не справишься – знаешь, чем все закончится.

Макс едва заметно бледнеет, но кивает и рапортует согласие. Бедняжка, как же ей страшно! Она ведь уже уяснила, что я запросто причиню ей боль. Вдруг я буду придираться? А может, на уборку потребуется больше двух часов?

– Иди за сумкой, – киваю в сторону коридора в ее каморку. – И ключи от дома захвати.

Возвращается через минуту, сжимая ручки спортивной сумки в маленьком кулачке. Вены набухли – нервничает. А знатно я ее напугал. И это не предел!

Вытаскиваю из кармана маску для сна и передаю ей. Плечи понуро опускаются – явно не хочет снова напяливать ее, но понимает, что иначе на поверхность не выйдет. На лице отражаются душевные терзания. Теребит в руке отстроченный клочок ткани и наконец натягивает на лицо. Можно идти.

Привычно беру за локоть и веду к главной двери из бункера. Она должна помнить путь, значит, сможет сама сосчитать ступени. Черт, почему не получается отделаться от дурацкого желания подстраховать? Или хотя бы предупредить, куда наступить? Разумом понимаю, что она и без подсказок справится, а в душе кипит и пузырится неведомый до этого коктейль чувств. Неужели беспокоюсь за нее? Что за ерунда? Оступится – будет наказана за неуклюжесть! Если, конечно, останется что наказывать.

Управляемый пневматикой люк плавно распахивается над головой. Жаркий летний воздух обдает пылью. От Эскалады слегка несет запахом бензина.

Помогаю Макс выбраться, веду к машине. Под пикающий звук сигнализации, двери разблокируются. Открываю заднюю и, придерживая за голову, усаживаю воспитанницу внутрь. Принимается боязливо ощупывать переднее кресло и сиденье, на котором сидит. Захлопываю дверь и сажусь за руль.

Климат-контроль начинает охлаждать салон. Включаю музыку, с пульта открываю ворота и выруливаю на дорогу. Поворачиваю зеркало заднего вида, смотрю на Макс. Маска на месте, пристегнулась. Сидит смирно. Нет, ее покладистость просто завораживает!

Втапливаю газ, быстро покидая пределы промзоны.

– Можешь снять маску, Макс, – произношу снисходительно на середине пути. Пусть благодарит за одолжение.

– Спасибо, сэр, – выдыхает с облегчением и снимает с лица очки для сна.

Озирается. По лицу вижу, что узнает места. Вот-вот, и прибудем в твое родное зловонное гетто, девочка. Этот район вызывает отвращение, стоит вспомнить дома и алкашню у подъезда.

Вот и поворот в убогий райончик. Сбавляю скорость и медленно тащусь по вусмерть убитой дороге. Не хватало еще тут подвеску оставить! Ветер гоняет пыльную поземку, колышет сухие стебли в полуразвалившихся клумбах. Солнце клонится к горизонту, а алкоголики так и играют в шашки. Похоже, живут на пособия. Но разве это жизнь? В таком-то отвратном месте?!

Паркую автомобиль прямо у подъезда Макс. По глазам вижу, что ей тут неуютно. Краснеет, ерзает, безрезультатно тянет за ручку двери в попытке скорее выскочить и юркнуть в подъезд. На замке защита от детей, девочка! И тебе придется прочувствовать весь стыд до последней капли.

Открыв дверь, подаю руку. Цепляется влажной ладонью и выбирается на улицу. Со стороны это выглядит, будто ее привез личный водитель. Снова раздаются аплодисменты ее «синих» знакомых. Совсем жидкие, удивленные, но все равно унизительно. Да, алкашня удивляется, что тебя к дому дважды привез один и тот же мужчина. Вот, до чего докатилась, девочка!

Макс, не глядя в их сторону, поспешно направляется к подъезду. Пикает ключом домофона. Открываю скрипучую дверь. В окна на лестницу проникает слабый свет, но его все равно не хватает. Передаю Макс телефон с включенным фонариком, чтобы подсвечивала путь. Ступени трещат и стонут. И выглядят так, будто прямо сейчас рассыплются под ногами. Перила больше похожи на американские горки. Ступаю аккуратно, четко по залитым белым светом пятнам.

Ну наконец-то! Последний этаж. Дошли. И ведь мне еще два раза проходить этот путь в одиночку! Ну и дыру ж ты нашла, девочка!

– Сейчас семь, – нарочито вскидываю руку с часами. – Я вернусь за тобой в девять. Постарайся, чтобы мне не пришлось тебя наказывать.

– Конечно, сэр, – почти шепотом отвечает Макс.

Забираю телефон и киваю на замочную скважину. Неуверенно роется в сумке. Ощущаю, как на затылке шевелятся волосы – неужели забыла?! С выдохом облегчения через пару секунд находит. Ох! Остываю. Даже не представляю, что бы я с ней сделал, оставь она ключ в бункере. Повезло ей на этот раз.

Терпеливо дожидаюсь, пока она скроется за дверью. Время пошло, девочка. Снова включаю фонарик и начинаю спускаться. Черт бы подрал эту отвратительную лестницу! Хотя… плевать. Если все пойдет, как задумано, мне не придется больше по ней подниматься.

7. Уборка в клоповнике

Поднимаясь в квартиру, стараюсь вести себя непринужденно, но сковывающий страх делает движения дерганными. Рик идет следом. Как и в прошлый раз, подсвечиваю путь его телефоном. Чувствую на себе прожигающий взгляд и представляю, как он кривится при виде переполненных урн и брезгливо косится на латиносов.

На лестничной клетке последнего этажа Рик забирает телефон и требовательно говорит, что явится за мной в девять, через два часа. Он любит выполнять обещания. С одной стороны, это подкупает – ведь он дал слово мне помочь. А с другой – слова бывают разными. А некоторые и вовсе угрозы. И их он тоже сдержит. По коже пробегает прохладная волна – не успею убрать, он снова причинит мне боль. Страшно представить, что придумает на этот раз.

Дверь за спиной захлопывается, оглашая квартиру глухим «кхххр» по косяку. Ее от влажности повело, заедает. В нос сразу забирается запах тухлятины, пыли и плесени. Оглядываю свой бедлам. После аскетичной пустоты и чистоты бункера, это место кажется помойкой. Поганым бомжатником скваттеров. По полу валяется одежда, в раковине гора немытой посуды, пыль толстым слоем лежит на всех поверхностях и мельчайшими искрами пляшет в полоске закатного солнца, которое пробивается сквозь неплотно зашторенные занавески. Все так же, как я оставила это вчера, забрав скудные пожитки перед переездом в бункер. Хех, уже говорю «переезд». Выходит, смирилась с тем, что Рик оставит меня там на неопределенный срок? Нет, срок определен, он сам сказал. Мне осталось тридцать восемь дней вместе с сегодняшним. И я получу от них все, что только можно!

Бросаю взгляд на дремлющий компьютер. Проскакивает мысль – как же мои знакомства? Поди, там потеряли уже девушку Максимилиану? Делаю пару шагов и останавливаюсь. Нет, на это нет времени. Да и Рик с его связями вполне может мониторить мои аккаунты. Он собрал обо мне много информации, как знать, может, он и до соцсетей добрался?

Все же бужу компьютер и включаю музыку с диска. Так вернее – не стоит светиться в сети. Плейлист вразнобой, но первой попадается «Waffentrager» какого-то западноевропейского исполнителя. Имя запоминающееся, Андриус. Ставлю на репит – то, что надо для энергичной работы.

В кухне нет занавесок и достаточно светло. Собираю грязную посуду и заливаю водой в раковине. Хотя, чем мыть, ее, наверное, уже проще выкинуть. Иду в комнату и безжалостно разрушаю интимный созданный шторами полумрак. Открываю настежь единственное грязное окно. Помыть бы тоже, но это уже из разряда фантастики.

Свежий воздух разбавляет гнилостную вонь. Веду носом. С улицы еще веет жаром, но уже пробивается аромат вечерней прохлады. Подбирая валяющуюся одежду, натыкаюсь на черную рубашку, в которой любила ходить на работу. Выходит, валяется тут все три недели?! Вспоминается последний день. Расчет. Как получала чек в кабинете директора. Пальцами-сардельками пододвинул продолговатую бумажку к моему краю стола, улыбнулся неискренне, повиливая тройным подбородком, затем поправил галстук, словно приосаниваясь, и проговорил что-то дежурное, вроде «было здорово поработать вместе!» Да, проходя по нашему опенспейсу, ты со мной даже не здоровался, жирный боров! Ты имя мое узнал только что, выписывая чек!

Накатывает злость. Рука до боли в суставах стискивает ткань. С размаху швыряю рубашку на пол, напрыгиваю и начинаю яростно топтать. Тебя там замечали от силы пара человек, Макс! И то, потому что вы сидели за соседними столами. Безликая амеба! Шмыгаю носом, вытирая пару слезинок. Нет. Это в прошлом. С Риком все изменится. Уже начинает меняться! Он лишь показал, какой никчемной я была.

Успокаиваюсь. Не время раскисать. Надо все успеть. Чтобы не оказаться вне игры.

Поспешно собираю одежду с пола, снимаю постельное. Найденную среди прочего любимую пижаму закидываю в сумку. Рик велел найти что-то для сна. Это подойдет.

В ванной нет света, в потемках закидываю белье в стиральную машину. Хорошо, хоть что-то работает в этом клоповнике! Выставляю режим часовой стирки. Так и развесить успею!

Бардак стремительно убывает. Пора убрать пол. Теперь, когда его не захламляют вещи, кажется, что подмести и вымыть его не составит труда. И что мешало сделать это раньше? Что-что?.. Разве не помнишь, Макс? Ты киснуть начала еще до увольнения. Чего теперь от себя хочешь? Как сбросила рабочую одежду, так и не пыталась ее даже поднять. А дальше все только копилось.

Рьяно мету рассохщийся паркет, собираю пыль из-под кровати, тумбы, компьютерного стола. Я больше такого не допущу. Я все исправлю! Вытряхиваю в мусор пепельницы – аж три штуки собралось под монитором – и закидываю в раковину к остальной посуде. Набираю ведро воды. Придется добавить средство для мытья посуды – другого нет.

Пена, ослепительно белая на фоне коричневого в темных разводах пола и блеклой серо-сизой икеевской мебели, завораживает. Любуюсь на переливающиеся пузыри, множащиеся с каждым движением. Ноздри ласкает приятный запах лимонной свежести.

Мою пол дважды. Комната небольшая, успеваю еще до завершения стирки. Делаю перекур, благо так и не вытащила сигареты из сумки. Стиралка пищит заводной мелодией из шести нот, сообщая, что закончила. Развешиваю одежду на сушилке, а постельное белье отправляется на дверь. Накопилось столько, что приходится изворачиваться.

Берусь за посуду. Убогие фаянсовые тарелки и несколько кружек уже отмокли и зародившаяся в них новая жизнь отскребается легко. Жесткой мочалкой оттираю ободки чайного налета. Посуда заканчивается минут за пятнадцать. Waffentrager звучит в ушах, хочется танцевать.

Чистые чашки и тарелки – благо их немного – стекая, устраиваются рядом с мойкой на сухом полотенце. Принимаюсь за чистку плиты. Внутренне улыбаюсь —последние недели я питалась продуктами быстрого приготовления и почти ею не пользовалась. Чему ты радуешься, Макс? Сэкономила на мытье конфорок?! Ты, как бомжара, жрала убогую лапшу из пластикового пакета! И разжирела, как свинья! Лучше бы хоть что-то готовила!

Покончив с кухней, направляюсь к шкафу. В нем чистой одежды осталось всего ничего – пара маек и одни джинсовые шорты. Все равно даже их складываю аккуратно на случай, если Рик заглянет и сюда.

Из шкафчика под раковиной выуживаю затянутую паутиной щетку для уборки пыли с мягкой синтетической щетиной. Чем-то напоминает пипедастр, такая же цветастая и веселенькая. Собираю пыль с компьютерного стола, прикроватных тумбочек и прочих горизонтальных поверхностей, затем  прохожусь по дверным косякам. В фильмах видела, что именно так требовательные проверяющие определяют качество уборки.

Бросаю взгляд на простенькие настенные часы над дверью, которые купила на барахолке. Показывают 8:40. У меня еще двадцать минут до возвращения Рика. Он наверняка снова не опоздает ни на минуту, как и не заявится раньше.

Окна за это время не помыть. Накрывает отчаяние – он ведь сказал «все должно блистать». Усилием воли останавливаю панику и открываю настежь створки еще и в кухне. Буду надеяться, что проверять чистоту стекол он не станет.

Натягиваю резиновые перчатки по локоть. Телефон за сутки сел, так что сантехнику в ванной мою в потемках. Хоть так. В любом случае запах хлорки покажет, что я не обделила вниманием унитаз и душ. Сама удивляюсь, откуда вдруг взялось столько сил! Я ведь за каких-то без малого два часа сделала генеральную уборку во всей квартире! Даже до увольнения я убирала только частично – в один день кухню, в другой – комнату. А сегодня все и за раз! Потому что выспалась? Или потому что до смерти боюсь гнева Рика? Наверное, все вместе. И к этому прибавилось яростное желание измениться.

Ставлю чайник. Рик вернется с минуты на минуту и будет рад, наверное, выпить чаю. По крайней мере, я проявлю гостеприимство.

Чайник вскипает. Раскладываю по кружкам пакетики чая, достаю сахарозаменитель из серванта. Я уже давно перешла на него, в бункере это не стало ударом. Выхожу в коридор, стою перед дверью в тревожном ожидании. В голове перебираю, все ли теперь блистает. Кажется, все. Сердце тяжело бухает за грудиной, напоминая о вчерашнем толчке. Что будет, если Рик обнаружит грязь, которую я пропустила? Снова ударит? Прямо здесь? По телу пробегает судорога. Прекрати трястись, Макс! Ты старалась. А если накосячила, имей мужество заплатить за это! Хватит быть тряпкой!

Створка отворяется без стука. На пороге появляется Рик. Немного усталый, скользит по мне скучающим взглядом и заглядывает за плечо, в комнату. В глазах появляется огонек азарта.

– Ну что, Макс, все убрала? – спрашивает с хитрым прищуром.

Грудь наполняется теплотой и гордостью, выпрямляется спина, расправляются плечи.

– Да, сэр, – отвечаю с довольной улыбкой.

И вправду очень собой довольна. Впервые за последние месяцы ощущаю удовлетворенность.

Рик кивает и бесцеремонно направляется в спальню. Проходит мимо компьютерного стола, проводит пальцем по тумбе вдоль стены. Затем окидывает взглядом заправленную кровать и идет к шкафу. Торжествующе улыбаюсь – там полный порядок! Оборачивается, смотрит с легким удивлением, затем подходит к двери и трогает верхнюю планку косяка. Так и знала! Смотрит на пальцы, удивляется еще больше и направляется в кухню.

Его взгляд цепляется за только что вскипевший чайник с поднимающимся от носика паром, переходит на кружки с пакетиками чая, скользит по чистой посуде рядом с мойкой и возвращается ко мне.

– И чай сделала? – наконец-то вижу улыбку. Настоящую, добрую! Но она мгновенно становится ехидной, а потом и вовсе сходит с лица. Деловито продолжает: – Времени мало. Покурим за чаем и пора ехать.

Странно – вдруг стало неважно, куда мы поедем и зачем. Задавать вопросы – не мой стиль. Уже не мой. Я умею следовать правилам. Сейчас они изменились, и я запросто это приняла.

Молча наливаю кипяток в кружки, кладу ему одну таблетку сахарозаменителя и себе три. Вынимаю сигарету и жду, пока он поднесет зажигалку. Все же приятно принимать ухаживания, пусть даже от человека, которому я вряд ли интересна, как женщина.

Минут десять проходит за распитием чая. Рик глядит в открытое окно кухни, словно пытается рассмотреть подсвеченные красным облачка до мельчайшей черточки. Они и правда красивые, словно тлеющие угли с красным низом и истлевшим добела пеплом сверху. Но мне не до облаков. Молюсь, чтобы он не обратил внимания на стекла. Где-то в темном углу сознания скребется страх, но я смотрю на Рика с теплой благодарностью хотя бы за то, что позволил тут прибраться.

– Ты привела квартиру в первоначальное состояние? Такой тебе ее сдавали? – вдруг спрашивает он с задумчивым интересом.

По спине снова ползут мурашки, точно строй муравьев. Не было возможности сказать ему, что я снимаю этот клоповник. Получается, он и об этом узнал сам! Но как?! Мистер Сондерс уходит от налогов, так что договор почти фиктивный и нигде не зарегистрирован.

– Почти, сэр, – перебарывая тошноту, отвечаю. Мозг начинает вспоминать, что отличается, взгляд упирается в потолок. – Не считая развешенных вещей и одежды в шкафу, здесь все как было.

– Когда подходит срок оплаты? – допытывается нетерпеливо.

– Первого августа, сэр, – мямлю, язык не гнется.

– Хм, через двадцать пять дней, получается, – Рик хмурится и снова переключает внимание на облака, которые сильно потемнели и теперь больше напоминали расплавленное железо.

Ладони потеют. О чем он думает? Что сделать со мной через двадцать пять дней обучения? Или как поступить с квартирой? Получается, все тридцать девять дней я так и просижу в бункере? Это не так пугает, как возможность лишиться даже этого жалкого жилья. А вдруг… – рот наполняется холодной слюной, язык немеет. Снова появляется растлевающая паническая мысль. Вдруг он не ограничится названным в начале сроком обучения? Вдруг по прошествии тридцати девяти дней он так и не разомкнет стальную манжету у меня на лодыжке, оставит в бункере навечно?!

Глаза щиплет. Руки сжимаются в кулаки. Нет! Я не могу закончить свою жизнь на цепи! До ломоты в костях хочется прямо сейчас задать вопрос и развеять страхи, даже порываюсь встать из-за стола, но не решаюсь. Вряд ли он ответит честно, если действительно собирается сделать из меня домашнего питомца.

С другой стороны, он же отчетливо дал понять, что как женщина я его не впечатлила. Зачем тогда задерживать меня? Наверняка распрощается, как только добьется цели.

Кажется, начинаю успокаиваться, пальцы расслабляются, напряженные мышцы становятся ватными, ноют. Чай подходит к концу.

– Переоденься в чистую одежду, – велит Рик в приказном тоне. – У тебя пять минут собрать чего тебе не хватает. Спортивный костюм тоже в сумку сложи, он еще понадобится.

На этом он встает из-за стола и снова покидает квартиру. Дал всего пять минут! Хорошо хоть в убранной квартире ориентироваться легче! Быстро собираю все с полочки в ванной, кидаю в сумку фен и утюг для волос, влюбленным взглядом смотрю на пижаму.

Выйдя на лестницу, ловлю на себе удовлетворенный взгляд Рика. Кивает на дверь, как и в тот раз, мол, запирай. Ключ скрежещет в замке. Звук в душе отдается почему-то прощальным гудком уходящего парохода. Страшно запирать дверь, терзает тревожное предчувствие, что я больше в нее не войду.

Собираюсь спрятать ключ в сумку, как и вчера, но Рик приближается и останавливает мою руку.

– Отдай мне ключ, Макс, – снова требовательный холодный голос, просьба звучит как приказ.

Замираю. Сковывает ужас. Кожей чувствую, что Рик запросто надавит, если попробую отказаться. Снова поставит перед выбором – остаться или проваливать. Я ведь уже знаю, что выберу! Что ж за безысходность? Почему я не могу сказать «нет»?! Потому что не хочешь, Макс. Не хочешь! Ты жаждешь, чтобы твои сложности рассосались сами, чтобы все за тебя сделал кто-то другой. Рик и есть тот, кто сделает. Так что хватит уже ломаться! Признай, что ты слишком слаба, чтобы принять хоть какое-нибудь решение!

Рик протягивает открытую ладонь. Вкладываю в нее ключ с чувством, что заключила сделку с дьяволом. Хотя чего теперь огорчаться? Сама же благодарила Вселенную за встречу с ним.

8. Контрасты

Переступая порог квартиры Макс в третий раз, с удивлением чувствую запах свежего воздуха, слабо подернутый химической лимонной отдушкой. Макс светится от счастья. Ожидает поощрения. Убралась и правда неплохо. Прохожусь по квартире, провожу пальцем по тумбе – пыли нет – заглядываю в кухню – посуда вымыта, чайник только что вскипел. Девочка постаралась, даже чай приготовила!

Пусть не надеется – хвалить все равно не буду, чтобы не загордилась, но свою прогулку она получит.

Нарочно задаю вопрос о квартире, намекая, что знаю о нелегальном съеме. Называет дату следующей оплаты. Через двадцать пять дней. Раньше окончания срока, который я ей назвал. Нарочно ничего не говорю, делая вид, что задумался. Пусть нервничает. Пусть боится! Что делать с ее жильем, я не знаю. Но нет смысла загадывать – ей предстоит продержаться целых двадцать пять дней, каждый из которых я буду проверять на прочность ее терпение и желание остаться.

Гулять по центральному парку с девчонкой, одетой в грязный спортивный костюм – такое себе удовольствие. Дав пять минут переодеться, выхожу на лестницу. Мог бы остаться и беспардонно наблюдать, как Макс скинет костюм… – слова бы не сказала. Но для таких вещей пока рано. К тому же, она по-прежнему не впечатляет меня ни фигурой, ни прической, разве что чертовски приятно принимать ее покорность.

Вылетает на лестничную клетку через четыре минуты. В цветастой майке и коротких джинсовых шортах. Спортивная сумка болтается на плече, в руке зажат мусорный пакет. Жду, пока закроет дверь и – это я спланировал заранее – прошу передать мне ключ. Смотрит на меня не мигая. В глазах плещется ужас. По лицу вижу, что душу затопляет паника. Ну что, девочка, испугаешься? На этом мы с тобой разойдемся?

Через мгновение протягивает руку и отдает железку! От-да-ет! Пронзительный жест доверия вызывает в душе взрыв бурлящих эмоций. Желание щекочет в горле, пробегает мурашками по груди, покалывает в кончиках пальцев. К щекам приливает кровь – на счастье, тут темно. Кивком указываю Макс спускаться, пропускаю вперед. Черт, даже голова закружилась! Не думал, что она снова подчинится! Ожидал бунта или скандала, или что она хотя бы возразит, и я справедливо накажу за нарушение правил, а затем снисходительно позволю оставить ключ у себя. Что же с тобой не так, девочка?

Спускаемся. Нарочно строю день на контрастах. Сначала заставил читать, потом работать руками. С утра посадил на цепь, а вечером выведу погулять. Убирать она, кстати, умеет – пожалуй, доверю ей бункер. Кому-то придется это делать.

Направляюсь к машине. Макс поспешно выкидывает мусор в стоящий немного поодаль переполненный контейнер и трусцой бежит ко мне. Как собака… Это кажется милым, но она должна быть личностью, а не куклой. Пока вижу в ней лишь слизняка. Без стержня и воли. Без элементарного самоуважения.

Сажаю, как водится, на заднее сиденье. Завожу мотор – вот она удивится, так и не дождавшись матерчатой маски. Где-то в душе шевелится подлая надежда, что она все же не выдержит и спросит, куда поедем. Тогда я с чистой совестью отменю приятность в виде прогулки и оторвусь на ней в бункере. Но Макс молчит. Когда мы отчаливаем от ее дома, смотрит в окно, не оборачиваясь в сторону знакомой алкашни. Даже интересно, о чем она думает, но я не опущусь до таких расспросов.

У парка выходим.

– Погуляем полчаса. Это полезно, – говорю сухо и по-деловому.

Макс улыбается во весь рот и трясет головой, как китайский болванчик. Счастливая, кажется, до чертиков. Вот уж не думал, что прогулка окажется настолько ценным подарком!

Небыстро идем по живописным аллеям. До закрытия еще полтора часа, но парк уже утопает в густой темноте вечера. В свете фонарей, подобно броуновским частицам, вьются комары и мошки. Стремятся к свету. Точь-в-точь, как Макс. Тянется ко мне, словно к мессие. Отвожу взгляд – не люблю насекомых.

Народу в парке немного. Петляем по широким аллеям – веду по большому кругу. Как раз маршрут на полчаса. Макс – непосредственная в своей радости – шагает рядом, широко размахивая руками, улыбается, вертит головой – словно ребенок, которого привели в Диснейленд. Только что не убегает к понравившейся фигурке Гуффи и не показывает пальцем на аниматоров. А девочке нравится, как я погляжу!

Пожалуй, прогулка в парке – подходящий стимул и отличное поощрение! Думаю, ради такого Макс будет готова выкладываться на все триста процентов. Что ж, наслаждайся, девочка. Следующую прогулку придется заслужить, и я постараюсь, чтоб легко это не далось!

Полчаса прогулки пролетают быстро. Возвращаемся к машине – Макс смотрит в сторону парка с кислой миной. Уже начинает тосковать по проведенным среди зелени минутам – улыбаюсь себе. Хорошего много не будет, девочка! Так терапевтический эффект лучше.

Сажая в машину, сразу вручаю маску. Безропотно надевает. На лице не проскальзывает даже тени огорчения, которое я видел в бункере в прошлый раз. Больше сопротивления не будет. При-ня-ла. Интересно, до какого предела я смогу двигать ее границы?

Спускаемся в бункер привычным манером. Переступив порог, даю Макс пять минут переодеться к тренировке. Не без удовольствия наблюдаю тревогу и печаль на лице. Стоит думать – ведь после вчерашней она, поди, вспомнила все мышцы! Ох, предвкушаю удовольствие – эту тренировку я задумал более суровой. Контрасты, любимые контрасты.

Выходит уже через три минуты. Недовольная, в глазах даже огонек гнева пляшет. Сидя в кресле, жду, пока подойдет, и только после этого смотрю на таймер телефона.

– Вовремя! – убираю телефон. – Начинай пробежку. Тридцать кругов!

Слышит количество, и гнев во взгляде сменяется на жалостливое выражение, как у побитого щеночка. Был бы я сентиментальной кумушкой, наверняка бы растрогался – настолько беззащитной и хрупкой Макс сейчас выглядит. Но меня этим не проймешь. Бежать не начинает. Ждет уменьшения количества? А это уже невыполнение приказа! Не стоит давать мне поводов наказать тебя, девочка. Ты скоро это запомнишь.

Встаю и иду к ней. Смотрит на меня с дурацкой надеждой в глазах. Думаешь, я обниму, пожалею, скажу добрые слова и отпущу спать? Надейся-надейся, девочка. Оказавшись рядом, резким движением ставлю ногу за нее, рукой толкаю в корпус. Падает навзничь. Глаза на мгновение зажмуриваются, симпатичное личико кривится в гримасе боли  – видать, хорошо треснулась спиной – но не встает. Прожигает обиженным взглядом. Лежишь? Я заставлю тебя побежать!

– Тридцать один круг оди-и-ин! – громко говорю задорным голосом, точно заправский аукционист. – Тридцать один круг два-а-а! Тридцать один круг три-и-и! Тридцать два круга!

Макс таращится недоуменно, пытаясь уложить в голове происходящее. Да, здесь с тобой нянькаться не будут, девочка! Я ведь еще посчитаю!

– Тридцать два круга оди-и-ин! Кто больше? Тридцать два круга два-а-а…

С коварным удовольствием наблюдаю быстро сменяющиеся эмоции на лице Макс – от отрицания до смирения. Наконец до нее доходит окончательно – количество кругов будет только расти. Вскакивает и начинает пробежку. Исправно называет номера кругов и бежит лучше, чем вчера. Мышцы таки быстро приходят в тонус – похвально. Значит, спортом занялась не впервые в жизни.

Пробежка тянется тоскливо-долго. С каждым новым разом моя лань бежит все медленнее и печальнее, но на шаг не переходит. Хорошая девочка. Наконец подходит к концу последний круг.

– Тридцать два, сэр, – стонет на выдохе, останавливаясь напротив. Переминается с ноги на ногу, дышит шумно и натужно. Щеки бледные – действительно вымоталась.

– Как самочувствие? – спрашиваю, не скрывая едкой иронии, и подбрасываю в руке заранее принесенную бутылку воды. – Пить хочешь?

Выпрямляется и несколько секунд, как в ступоре, смотрит на меня утомленными глазами. Потом спохватывается:

– А… да, сэр… – говорит рассеянно, будто я вырвал ее из глубокой задумчивости.

Что ж, посмотрим, насколько ты устала, девочка! Плавным движением подбрасываю бутылку. Та описывает высокую дугу. Макс запоздало выставляет вперед руки, и бутылка шлепается на пол у ее ног. Мда, реакция ни к черту. Девочка утомилась, да? Девочке нужен отдых?

Нет уж. У меня в планах еще пресс, а кольнуть ее будет отдельным удовольствием.

– Ты раззява, – бросаю язвительно, сопровождая пренебрежением на лице. – Совсем безрукая, раз даже бутылку поймать не можешь!

Кивает понуро и наклоняется за водой. Губы кривятся в слезливой гримасе. Вот-вот расплачется. Какая печаль – улыбаюсь про себя. У нее не было шансов справиться – руки дрожали, да и расфокусированным взглядом она и видеть четко не могла – но как не испытать ее терпения еще раз?

Откручивает крышку, делает несколько больших жадных глотков и, совладав с лицом, поднимает на меня полный решимости взгляд. Бросаешь вызов, девочка? Тогда не хнычь. Ты сама меня вынудила.

– А теперь пресс, Макс, – жестом прошу вернуть воду.

Делает пару неуверенных шагов и протягивает бутылку. По-настоящему устала, но сдаваться не хочет. Ее право – пятьдесят раз все равно не сделает. Не в ее состоянии. А я спрошу по полной.

– Положи голени на кресло, я прижму их, – продолжаю обыденным тоном, как что-то само собой разумеющееся. – Упражнение на верхний пресс. Пятидесяти раз для начала хватит.

Макс бледнеет еще сильнее. Сама понимает, что задача непосильная. Как и с бутылкой. Но уже не пытается разжалобить. Опускается на пол у кресла и кладет ноги на сиденье. Пристраиваю на острые лодыжки подушку с соседнего кресла и усаживаюсь сверху.

– Руки за голову заложи и начинай, – подгоняю требовательным тоном.

Макс складывает ладони на затылке. В глазах плещется тревога. Рывком отрывает спину от пола, подтягивает туловище к бедрам.

– Один, – произносит со скрипом и возвращается в лежачее положение.

Продолжает качать пресс. Смотрит перед собой. Механически проговаривает числа. Исступленный взгляд не выражает ни тени мысли.

Ощущаю содрогание икроножных мышц – напрягает уже все тело, но с каждым разом отрываться от пола становится все труднее. Локти норовят сомкнуться.

– Локти разведи! – бросаю гневно. – Иначе не считается!

В глазах на мгновение появляется осмысленность. Разводит локти, подчиняясь требованию, но поднимается с пола уже из последних сил. Передышки удлинняются, обратно на пол почти падает. Двадцать пять… Двадцать шесть… Двадцать… семь… Все. Больше не может. Вижу, что прикладывает усилия, но это выше ее возможностей.

Наши взгляды пересекаются. Мой, азартно-злорадный, и ее, полный отчаянного сожаления. И страха. Глаза блестят от слез. Знает, что теперь ее ждет. Смакую ее ужас несколько приятных мгновений.

– Лентяйка! – выплевываю пренебрежительно и продолжаю отчитывать: – Вот как тебе накинуть еще десятку, когда ты целых двадцать три повтора не доделала?!

Макс вцепляется в протянутую ладонь, прячет глаза. Тяну на себя. Кряхтя садится. Голени так и остаются подо мной на сиденье стула. Старается не смотреть в глаза. Охватывает злость – накосячила, умей нести ответственность!

Я так и не придумал, как наказывать ее, и мгновенное решение пронзает словно электричеством. Импровизация, пропитанная гневом. Перехватываю за волосы, сжимаю клок в кулаке и заношу другую руку для пощечины.

– Я не заставлю тебя считать, – произношу снисходительно и выношу суровый вердикт: – Сам отсчитаю двадцать три пощечины. В следующий раз ты постараешься лучше!

В последние слова добавляю свинца негодования. Подсаживаю мысль, что могла, но поленилась. В деле, когда надо постоянно гнать вперед – «быстрее, лучше, сильнее» – такая установка сильно помогает. К тому же, это будет еще одна проверка на прочность.

Макс все же поднимает глаза. Страх неуклонно вытесняется смирением. Уже готова к тому, что я сделаю, ждет неизбежного. Она это при-ня-ла! Нет, такого просто не может быть! Не верю, что внутри этой слизеподобной амебы прячется такой сильный внутренний стержень. Зачем же ты терпишь, девочка?

Заношу руку и, примеряясь, опускаю мягкую ладонь ей на лицо. Оглушительный в тишине бункера шлепок, зрачки Макс расширяются в такт приливающей к коже крови. Отпечаток пальцев на бледной щеке на глазах алеет.

Влепляю пощечину потяжелее. Зажмуривается, брови почти смыкаются на переносице, собирая «букет» складок на лбу – похоже, ощутимо вышло. Так в самый раз.

Продолжаю впечатывать ладонь в лицо Макс. Раза до десятого держится молодцом, выдавая ощущения лишь мимикой, после начинает тихонько попискивать. Кожа утомляется, каждая новая пощечина оказывается больнее предыдущей.

В какой-то момент рука попадает неудачно, рассекает нижнюю губу. Досадно! Я обещал, что не оставлю следов. Только сейчас до меня доходит, что пощечины – плохое наказание. На завтра ее лицо будет пестреть всеми оттенками фиолетового.

Не открывая глаз, Макс нервно слизывает кровь, но не сопротивляется и ждет следующей оплеухи. Хотя, может, она бы и хотела защититься, но в ее позе приходится упираться руками в пол, иначе зажатые у меня в кулаке волосы окажутся единственной опорой.

Честно досчитываю до двадцати трех. Открывает глаза – сумасшедший взгляд, полный ужаса и боли. Отпускаю волосы и поднимаюсь, освобождая ноги. Не двигается – похоже, боится не так шевельнуться. Вижу, что едва сидит, но исступленно ждет разрешения встать.

Стыд ядом разливается в крови. Перегнул. Это не та реакция, которой я хотел добиться. Боль должна быть просто болью, деморализовать девчонку в планы не входило! Да еще и следы. Нарушил слово!

Перешагиваю и направляюсь к холодильнику. К ее лицу следует приложить холод. Пачка замороженных овощей подойдет. Возвращаюсь в зал с полиэтиленовым пакетом. Цветастая упаковка мгновенно покрывается испариной. Макс так и сидит, как я ее оставил – на полу с закинутыми на кресло ногами.

Опускаюсь рядом с ней на колени, помогаю улечься на пол, прикладываю к щеке лед. Вздрагивает всем телом, но положения не меняет. Что это? Страх? Нет. Она только дернулась от страха, но остальное – это упорное подчинение. Которое тоже может быть из-за страха, но мне сдается, тут другое. У нее появилась цель, и она готова не считаться со средствами? Снова накатывает злорадное возбуждение – мои аппетиты достигают астрономических масштабов, если их не ограничивать. Так сколько ты готова заплатить, девочка?

Макс почти вырубается от усталости. Взгляд становится мутным. В таком состоянии она до кровати не доползет. Так и уснет в зале на бетоне. Подхватываю на руки, как ребенка, и несу в ее каморку. Слабая рука вяло обнимает меня за шею – никогда меня не обнимали настолько нежно и трепетно. Именно когда Макс так остро нуждается в моей помощи, едва ощутимое прикосновение запускает по коже электрический разряд.

Устраиваю на матрас прямо в костюме поверх пледа и снова прикладываю к щеке мокрый пакет брюссельской капусты. Ежится, но не отстраняется. И все еще смотрит на меня с диким страхом в глазах.

Беру ее ладонь и прижимаю к мокрому ледяному полиэтилену.

– Это лед. Подержи какое-то время, – говорю с безучастным выражением. – И засыпай.

Подхватываю с пола пластиковый будильник, завожу на 7:30. Показываю Макс на значок колокольчика рядом с цифрами:

– Встанешь в полвосьмого и приготовишь завтрак. Не подведи.

От последних слов у нее в уголках глаз выступают слезы. О, вот оно! Теперь она чувствует весь ужас неотвратимой расправы за любые ошибки.

9. День третий

Будильник скрипучим и шепелявым писком крошечного динамика прорывается сквозь сон. Открываю глаза, смотрю в бетонный потолок. Воспоминания о вчерашнем вечере всплывают пятнами. Вздрагиваю. Это было ужасно. Но еще хуже то, что все мои мысли в тот момент выстроились в одном направлении – во что бы то ни стало неукоснительно выполнять приказы Рика. Это было сильнее всех желаний и нежеланий, сильнее всего. Похоже на инстинкт самосбережения или как его там называют.

Вспоминаю, что должна приготовить завтрак – обдает холодом, надо успеть! Пытаюсь встать. Пресс отзывается резкой болью, руки ноют даже сильнее, чем вчера. Бедра словно свинцовые. Становится дурно от мысли, что сегодня Рик устроит мне очередную тренировку. Что от меня останется?

Взяв себя в руки, волевым усилием заставляю тело сесть. Затем все же поднимаюсь. Ноги еле держат. Опершись о стену, пробираюсь к умывальнику. Надо хотя бы умыть… лицо! Облизываю подсохший рубец на губе – те пощечины мне все же не приснились.

Из огрызка зеркала на меня смотрит чумазая всклокоченная девка с пыльными разводами на лице, словно попрошайка с базара. Левая скула и челюсть окрашены лиловым. Нижняя губа, зачеркнутая полоской запекшейся крови, распухла, как сосиска. Видок печалит.

Сама виновата, Макс – не тянешь нагрузок. Смирись и старайся! В следующий раз будет лучше. Ты справишься!

Умываю лицо холодной водой, стараясь не тревожить пострадавшую щеку. Даже под легкими прикосновениями кожа вспыхивает острой болью. Напоследок бросаю взгляд в обкусанное зеркало – все же расчешусь. Осталось только выудить расческу из сумки, которая так и стоит неразобранной.

Повезло справиться быстро. Хорошо хоть, одеваться не надо. Часы, висящие над проходом в кухне, показывают 07:51. Этого времени должно хватить. Медленно ворочая сонными мозгами, вспоминаю, как готовил завтрак Рик – поставить чайник, насыпать хлопья в пиалы. Заливать пока рано. Приготовить чай. Точнее, все для чая.

Рик, свежий и бодрый, выходит из спальни ровно в восемь. Смотрит на меня благодушно, затем вдруг обретает смурной и недовольный вид. Душа уходит в пятки. Что я сделала не так?! Опускаю взгляд, слишком страшно смотреть ему в глаза. Кончики пальцев пульсируют от волнения, сердце бьется в горле. Вдруг он снова меня ударит? От этой мысли колени становятся, как комки мокрой ваты, хочется присесть.

Надвигается, словно грозовая туча. В поле зрения только ноги в тапочках и матерчатых спортивных штанах. Делаю неуверенный шаг назад и упираюсь спиной в барную стойку. Бежать некуда.

Поднимаю глаза, собираясь взмолиться о пощаде… но сдерживаю порыв эмоций. Будь что будет. Если накосячила, приму заслуженную кару. Рик останавливается напротив, но слишком близко. Угрожающе близко. Ноги пытаются сделать хотя бы крохотный шажочек – некуда.

Протягивает руку – против воли нервно отдергиваю голову. Звенящий страх снова ощутить на щеке его пятерню овладевает каждой клеточкой тела. Но Рик таки берет меня за подбородок – удивительно нежно – и поворачивает голову.

– То, что случилось вчера, недопустимо, – говорит серьезно, но не сердито и отпускает мой подбородок. – Остались следы.

Ну да. Что он хочет сказать? Я была настолько плоха, что ему пришлось разукрасить мне физиономию? Или таким странным образом корит себя вслух? К счастью, ответ не требуется. Делаю торопливый шаг к чайнику, заливаю пиалы с насыпанными хлопьями кипятком и ставлю на стойку. Звонкий чирк по натуральному камню столешницы оживляет напряженное молчание. Кладу рядом приборы.

Рик молча садится за стойку, берет ложку, а потом пронзает меня испытующим взглядом.

– Не отпало еще желание продолжать сотрудничество? – слова звучат с иронией, будто шутка. – Вдруг я и покалечить могу?..

Стоп, что? По спине ползут холодные мурашки. К горлу подкатывает ком.  Покалечить? Это как же надо провиниться, чтобы заслужить такое?! Вдруг охватывает безумная тревога – неужели он решил отказаться от меня? И тут же накрывает злость – это будет жестоко и несправедливо! Но если вдуматься… Он перешел черту, потому что я – бесполезный мешок овощей. Смысл тогда со мной возиться?

Усаживаюсь напротив за стойку, тоже беру ложку. Аппетит пропал напрочь. Тяну время, не хочу отвечать, но Рик смотрит на меня коронным пронзительным взглядом.

– Надеюсь, сэр, я не провинюсь настолько сильно, – улыбаясь через силу, обволакиваю смысл размытой формулировкой.

В глазах Рика мелькает недоверие. Молча углубляется в тарелку, отправляет в рот несколько ложек каши и снова поднимает глаза. Взгляд прямой и тяжелый. Свирепый.

– Разве я не обманул тебя? – говорит отрывисто, с гневом. – Или ты забыла, что я обещал не оставлять следов? Как ты планируешь продолжить сотрудничество, если не сможешь мне доверять?

Слова вонзаются в мозг. Правильные слова. Могу ли я ему доверять? По-хорошему, нет. Отсчитывая дополнительные круги, как на аукционе, он даже развеселился. Получал удовольствие. И что? Пусть получает, если сделает меня лучше. Я хочу и буду доверять. Это важнее. К тому же, какая-то часть меня гордится тем, что пощечины – унизительные и болезненные – не заставили меня сдаться. Синяки и ссадина сойдут. Твердость останется.

– Скажу начистоту, сэр, – ерзаю на стуле, откладываю ложку в сторону и прямо смотрю в его серые глаза. – Мне было очень больно, это правда. Ощутив вкус крови, я осознала, что без следов не получится. А раз так, я могла бы поставить под сомнение все ваши действия.

Кособокая попытка сгладить углы. Говорю ровно, стараясь, чтобы голос не дрожал. Рик слушает внимательно, но на непроницаемом лице эмоций не разобрать.

– А потом вы позаботились, принесли лед, – прибавляю воодушевления. Рик обретает заинтересованный вид, одна бровь скользит вверх, словно неподконтрольная общему каменному спокойствию. – Тогда я поняла, что вы выбрали пощечины не просто так и по пустяку не стали бы наказывать меня настолько сурово.

Правдами и неправдами показываю, что я доверяю и продолжу доверять. От мысли, что он сейчас прикажет собрать вещи, бросает в пот, душу захлестывает отчаяние. Нет, он не может вот так меня выкинуть!

– Я тебя обманул, – раздраженно плюхает ложку в пиалу. – Ты понимаешь, что это повод расторгнуть соглашение?

Тревога щекочет в затылке, ползет змеей по позвоночнику и обвивает талию. Майка облепляет вспотевшее тело. Нельзя. Не могу лишиться его поддержки. Только не сейчас, когда уже наверняка убедилась, что выдержу все испытания и дойду до конца любой ценой.

– Я не хочу расторгать! – вырывается само и грубее, чем планировалось. Пытаюсь смягчить: – Сэр, я не уйду. Мне некуда возвращаться!

Ненужная патетика режет слух. Рик молчит. Смотрит в тарелку, не ест. Слушает. Ощущение, что это мой последний шанс уговорить его. Решаюсь.

– Если подумать, к чему я вернусь? – слова вырываются скороговоркой. – К неудовлетворенности, пустоте и бесцельному прозябанию? Так и останусь никчемным насекомым? Вы поступили по правилам. Наказали за провинность. Не мне выбирать, какой будет кара.

Выдыхаю. Конец тирады. Все сказала. Теперь решение за ним. Смотрит на меня, и лицо искажается в ехидной, жестокой улыбке.

– И ты готова к тому, что я забью тебя до смерти? – говорит будто на полном серьезе. Чувствую, как на голове шевелятся волосы, пальцы сами начинают выстукивать нервную дробь по столешнице. – Меня никто не остановит. В бункере, о котором никто не знает и как ты входила – не видел. Где ты – твои жидкие друзья не беспокоятся, а ключ от твоей халупы у меня. Ничего так перспективка?

Говорит слишком правдиво – в желудке поднимается цунами, мокрые ладони сжимаются в кулаки. Я ведь уже отвергла такой вариант – очень хотела верить, что Рик собирается помочь. Но раз спрашивает, значит, думал об этом? Или просто подначивает? Нарочно сгущает краски? Расшатывает нервы, чтобы проникнуть под панцирь, вгрызться в живое.

– Вы специально меня пугаете, сэр, – произношу тихо с недоверчивой улыбкой. Но этого мало. Если рвать, то сразу, с мясом, а не отколупывать по кусочку. – Если я безнадежна, вы ведь сами можете расторгнуть соглашение?

Мгновение сверлит меня цепким взглядом и раздраженно выплевывает:

– Ты не безнадежна, – отодвигает тарелку и встает из-за стойки. – Закончишь завтрак, прибери и сделай чай.

Провожаю его бессмысленным взглядом. Рик скрывается за дверью в спальню. Что это значит? Можно выдохнуть с облегчением? Сказал, «не безнадежна». Значит, отказываться не планирует? А что, если Рик не шутил по поводу увечий? Убить меня ему и правда ничто не помешает. И зачем только ключ отдала?

Зачем-зачем? Потому что он велел. Ты сама согласилась слушаться, Макс! Да и не поможет тебе ключ, если ты отсюда больше не выйдешь. Единственное, зачем Рику доступ в твою квартиру – обставить все так, будто ты вдруг уехала…

Смотрю на поганую овсянку – светлая бугристая гладь несколько раз пробитая ложкой, расплывается от выступивших слез. Отступившее нервное напряжение сменяется на тоскливую печаль. Мне правда некуда идти. Зачем Рик упорно пытается меня прогнать? Зачем угрожает? Это жестоко – дать надежду, а потом отбирать по частям! Вернуться в клоповник к безработице и безысходности – так же ужасно, как и погибнуть от его рук в каменной коробке.

Аппетита по-прежнему нет, но надо поесть. Несу в рот противную субстанцию – остыла. Холодная мерзость. Лень греть – запихиваю склизкую массу в себя большими кусками, стараясь не обращать внимания на серый безликий вкус. Глотаю не жуя.

Показалось донышко пиалы. Несу к мойке. Руки еще дрожат. Шум воды успокаивает. Отмываю посуду, ставлю в сушилку, повторно включаю чайник и заливаю кружки с чайными пакетиками после вскипания. Все выполнила. Что теперь?

Читать, конечно. С чаем отправляюсь за журнальный столик и с интересом принимаюсь за книгу. При всей жестокости Рик уже сделал для меня больше, чем кто-либо из родственников или друзей. Все они приходили только брать. Деньги, внимание, время, эмоции. Хоть бы кто-то сказал, что есть книги, которые помогают совершенствоваться! В этой, например, – казалось бы, рассказываются обыденные вещи, но сама я бы долго шла к этому, а так получаю концентрированное руководство к действию.

Со стороны кухни доносится хлопок двери – свет зажигается, и в просвете коридора появляется Рик со своей кружкой остывшего чая. Направляется ко мне. Против воли подбираюсь. Страх снова разом напрягает все мышцы.

Рик садится в соседнее кресло, ставит чай на столик, достает сигарету и закуривает. Выглядит добродушным и задумчивым. Словно уже забыл и утренний разговор, и вчерашнее.

Тоже закуриваю и продолжаю читать. Захватывающей книгу не назвать, но она очень полезна. Я добралась до глав про мотивацию – как ее поддерживать, чем себя поощрять, как не срываться. Очень перекликается с тем, что я изо всех сил цепляюсь за сотрудничество с Риком и преодолеваю трудности.

– Давай ногу, – через какое-то время голос Рика отрывает от чтения. – Я поеду по делам, вернусь около четырех.

Без возражений вытягиваю ногу и даю ему защелкнуть металлическое кольцо на лодыжке. Делает это с удовольствием, медлительно, словно смакуя момент. Может, и правда наслаждается тем, что сажает меня на цепь? Или просто радуется покорности?

– Задача на сегодня – убрать здесь все, до чего доберешься, – продолжает деловитым тоном, – и читать дальше.

Произношу привычное «да, сэр» – Рик удовлетворенно кивает и направляется к себе. Возвращаюсь к книге, но читать уже не получается. Мысли занимает грядущая уборка. Наверное, Рик хочет убедиться, что я умею убирать? Или уже убедился, и потому решил доверить мне чистоту бункера? Сколько ж здесь работы! Где взять швабру, тряпку? Чем мыть?

Рик вскоре снова выходит в зал. В фирменном виде – тертые джинсы и рубашка с закатанными рукавами. Не понимаю, как можно ходить в джинсах в такую лютую жару…  Подходит ко мне:

– Пылесос и остальное для уборки найдешь на кухне, – дает последние наставления. – Еда в холодильнике, приготовишь сама. Во сколько надо есть, ты уже знаешь. Будь хорошей девочкой.

На этом разворачивается и идет в сторону двери. Провожаю глазами плечистую высокую фигуру. Есть в нем что-то магнетически притягательное, но кристаллизовать ощущение не получается.

Дверь с металлическим кряком защелкивается, скрежещет замок. Все. Я осталась одна. Что же, думаю, надо сначала прибраться, пока свежая и силы есть, продолжить чтение я смогу и после.

Вставая с кресла, снова вспоминаю о мышцах пресса. Опоясывает острая боль, раздается на спину, отзвуком касается бедер. Говорят, при напряжении в мышцах выделяется какая-то кислота. И новая нагрузка позволяет ее выгнать – тогда делать уборку мне сам Бог велел!

Пылесос оказался беспроводным, ручным, с контейнером для пыли. Полностью заряженный и очень удобный. Я тщательно прохожусь по кухне, залу, успеваю частично убрать свою конуру, и пылесос разряжается. Ничего страшного, тут можно и шваброй убрать. На все уходит около сорока минут.

Принимаюсь мыть пол. На светлом кафеле в кухне виднеются застарелые пятна чего-то съестного. Наверняка, это очередная проверка. Рик прекрасно знает о грязи на кафеле и качество уборки будет проверять по кухне. Руки сами тянутся поскорее очистить матовую керамическую гладь, но загрязнение слишком старое. Нужно что-то посильнее, чем тряпка и ногти.

На мгновение вспыхивает паника. Что, если он намеренно дал невыполнимое задание? Вдруг просто потешается? И чем дальше, тем более изощренными станут его игрища. Усилием воли беру себя в руки. Все само выяснится. Если я буду выполнять свои задачи на отлично, а он продолжит придираться, значит придется разорвать соглашение. А пока… чертовы пятна, надо с ними разобраться!

Роюсь под мойкой нахожу абразивное моющее средство. Должно помочь. За душевными метаниями я потеряла еще минут десять и столько же, пока перебирала пластиковые тубы со всевозможными составами для уборки. Принимаюсь остервенело оттирать грязь. Поддается не без труда, но результат вскоре становится заметен. К кафелю вернулся первозданный молочно-белый цвет.

Начинаю мыть пол в зале. Огромная площадь. Убрано не больше половины, а спина уже дико ноет. Несильная, но постоянная боль. Сводит с ума.

Не делаю перерывов. Чем быстрее закончу, тем скорее отдохну. Наконец спустя полтора часа добираюсь до своей комнатушки. Хорошо хоть тут пространство небольшое. С ним расправляюсь быстро. Завершаю уборку прополаскиванием тряпки и отмыванием ведра. Вытряхиваю в мусорный бак под мойкой содержимое контейнера пылесоса – закончила!

Подходит время второго завтрака, а я еле стою на ногах. Страшно подумать, что будет к вечеру. Сердце сжимается болью от мысли о новой тренировке. Нет, не откажусь. Не сдамся. Даже в книге говорится, что цена роста – боль. Метафорическая или буквальная, как это бывает с мышцами.

Возвращаю пылесос и все остальное туда, где взяла, – в дальний угол кухни. Добредаю до холодильника. Беру из прозрачного поддона яблоко. Правильно бы его почистить и порезать, как это вчера сделал Рик, но не нахожу сил. Возвращаюсь в зал вместе с добычей, падаю в кресло и, вгрызаясь в яблоко, открываю книгу.

Трепетно экономя силы, не встаю даже за чаем. Даю телу отдых и покой. В книге автор рассматривает понятие воли. Внимание привлекает выражение «внутренний стержень». Что это значит? Есть ли он у меня? Про таких людей можно сказать «несгибаемый». Автор приравнивает это к «непобедимый». Меня победила обычная депрессия. Наверное, у меня нет стержня. Вот бы расспросить Рика. Не зря же он дал мне именно эту книгу? А может, я все нафантазировала? Вдруг нет у него желания делать из меня человека, а читать заставил, только чтобы занять?

Плавно подходит время обеда. Часы на журнальном столике показывают половину третьего. Кряхтя направляюсь в кухню готовить обед. Из морозилки извлекаю овощную смесь, к ней достаю баночку креветок в рассоле. Тоже не сильно люблю, но это лучше, чем вчерашние моллюски. Уже закрывая дверцу, замечаю, что белый пластик стенки чем-то заляпан. Как будто кетчуп – очень красное. Или, может, ягодный сок? Рик наверняка знает и об этих кляксах. Их надо отмыть!

Закидываю в сковороду на медленный огонь половину овощной смеси, берусь за тряпку. Пока овощи готовятся, вытаскиваю из холодильника содержимое и понимаю, что пятен намного больше. Здесь требуется полноценное мытье. Хорошо, что заметила – иначе снова была бы наказана. А в свете того, что Рик говорил за завтраком, от такой мысли становится дурно.

Размазываю желтую, пахнущую лимоном жижу по пластику, тру губкой, убираю микрофибровой тряпочкой. Отмывается! Делаю небольшую паузу на обед. Вовремя. Как раз три. И зачем только соблюдаю эти временные интервалы?

Затем, что тебе надо учиться дисциплине, Макс! Вот и учись на совесть.

Мою посуду. Раковина тоже покрыта жирным налетом. Да что ж такое?! Снова накатывает отчаяние – что будет, если не успею? Черт! Уборка уже и так заняла непозволительно много времени и, похоже, отнимет еще.

Нет, Макс. Ты сможешь объяснить, почему прочитано немного, ты ведь не в потолок плевала, а выполняла второе задание.

Мойка быстро обретает серебристый металлический блеск. Возвращаюсь к холодильнику и довожу до идеала. Теперь довольна. Все выполнено. Ставя на полку последний пластиковый контейнер с морепродуктами, слышу звук открывающейся двери и неторопливые шаги. Рик вернулся. А у меня даже чайник не подогрет?!

Снова немеют мгновенно вспотевшие ладони. И почему я так его боюсь?

Ты боишься не его, Макс, а боли, которую он запросто причинит. А еще ты по-прежнему не уверена в том, что все сделала правильно. Хватит уже мыслить, как тряпка!

10. Парк

Утренний разговор озадачил, если не сказать, шокировал. Бросив взгляд на Макс, я сразу заметил на щеке проявляющиеся синяки. Разозлился. На себя. Но она упорно оправдывала то, что я сделал. Доказывала, что я поступил правильно. Пожалуй, впервые встречаю такую преданность идее – и мне, как ее воплотителю. Девчонка проигнорировала все мои доводы. Даже когда я пригрозил, что могу ее убить, продолжила стоять на своем. Выглядело так, будто это она уговаривает меня не отказываться от соглашения. Не сказать, что я добивался именно этого. Скорее, наоборот, надеялся, что она решит уйти, а мне останется лишь съязвить что-то о ее никчемности и вывезти в парк Линкольна, туда, где все началось.

Но Макс упрямо не хочет сдаваться. «Мне некуда идти» – примечательная фраза. Понимает, что возврат в прежний мир невозможен, но не знает, что делать, не окажись меня рядом. Это подливает в душу необъяснимый азарт, который смешивается с прожигающей злостью на себя за нарушенное обещание. С одной стороны, хочется победить – дожать, додавить, сломать и выкинуть. С другой – когда мне еще попадется кто-то, хоть отдаленно напоминающий Макс по целеустремленности?

На работе эти мысли не дают покоя. Обычный рутинный день. Из отдела по борьбе с организованной преступностью мне передали отчеты внедренных информаторов. Судя по всему, триады активизировались. Стали слишком наглыми – грядет большой передел. На автомате клепаю заключения и пишу прогнозы, передаю Рональду, шефу поведенческого отдела и моему куратору по совместительству. Беседуем о ситуации в городе. Его волнуют только серийные преступники. Успокаиваю, что всплеск убийств, может, и случится, но это будут междоусобные войны банд. А серийники как были, так и останутся неизбежным побочным эффектом мегаполиса.

Рональд отпускает раньше. Сейчас нет дел, где требуется мой анализ. Еду в бункер в мрачном настроении, пока в голову не приходит мысль, как еще проверить решимость Макс. План просто идеальный – заезжаю в «Александр Косметикс» за тем, что поможет скрыть синяки. Адреналин от предвкушения кружит голову, стоит только представить, что с ней будет. Пожалуй, эта проверка окажется самой суровой, особенно в свете утреннего разговора.

Услышав шаги, Макс выходит из кухни. Руки мокрые и в пене. Продолжает уборку? Черт, камеры посмотрю позже, слишком хочется устроить ей допрос прямо сейчас. Принимаю суровый вид:

– Сколько прочитала? – киваю на мокрые руки. – Неужели весь день драишь?

– Тридцать четыре страницы, сэр, – мнется и краснеет, смотрит в пол. Чувствует, что меня такой ответ не устроит.

– Значит, убираешь не целый день. Уже неплохо, – добавляю металла в голосе. – А почему прочитано так мало?

– Я утром убрала весь пол и села читать, сэр, – снова появляется умоляющая интонация. Глазами рассеянно шарит по бетону под ногами. Девочка боится! М-м-м. Облизываю вдруг высохшие губы. – Но в обед обнаружила грязь в холодильнике, и мойка была вся в жиру. Пришлось мыть, это заняло время, сэр.

И где она только откопала грязь в холодильнике? Врет? Не похоже. Хех, я и не знал об этом. Даже приятно, что она все вычистила. Но не могу же спустить ей то, что не дочитала книгу?

– Ты решила, что уборка важнее чтения? – поднимаю ее голову за подбородок, заглядываю в глаза. – Отвечать!

– Не важнее, сэр… Просто вы приказали убрать. Я хотела сделать это хорошо.

С напускным омерзением отдергиваю руку, как от прокаженной.

– Кто, по-твоему, интереснее – домохозяйка или образованная женщина? – спрашиваю свирепо. Такой вопрос припрет ее к стенке.

Несколько мгновений думает, а потом смотрит на меня с хитрой улыбкой.

– Думаю, образованная домохозяйка будет идеальный вариант, – в глазах светится превосходство.

Вмиг зверею. В душе раскаленной лавой разливается гнев. Девочка думает, что со мной можно юлить? Решила, что уделала меня? Я покажу тебе превосходство! В одно быстрое движение хватаю за запястье и заворачиваю за спину – Макс скрючивается в три погибели. Скулит по-щенячьи. В глазах плещется ужас, щедро приправленный болью. Хорошо согнул. Еще немного – и придется вправлять сустав.

– Я спросил о другом, – цежу сквозь зубы, словно концентрированный яд, – в следующий раз точно без руки останешься, если не научишься отвечать на вопросы.

Намеренно угрожаю травмой. Сейчас в ее каштановой головке вихрем пронесется утренний разговор, и она услышит в моих словах еще одну, более страшную угрозу. Решит, что я и правда могу ее прикончить. Если и после этого не потеряет веру… таких «единорогов» я не встречал!

– Образованная, сэр, – вырывается на фоне стонов.

– То-то же! – отпускаю тонкое запястье.

Макс теряет равновесие и падает на колени. Принимается разминать плечо. Слышу тихий всхлип. Девочка так жалеет себя, что даже расплакалась? Хватаю за волосы, поворачиваю лицо к себе. И правда слезы.

– Ты должна правильно понимать, зачем ты здесь, – продолжаю сурово-назидательно. – Научиться убирать ты можешь где угодно, а стать лучше – только здесь. Ты пришла сюда за решением проблем. Так решай их, а не занимайся черной работой!

Последнее выплевываю, чеканя каждое слово. Отпускаю волосы. Макс сникает. Смотрит в пол. Плечи содрогаются от беззвучных рыданий. У бедняжки сдают нервы? Посмотрим, что ты сделаешь вечером, девочка! А пока надо привести эту зареванную корову в чувства.

– Сейчас же встань и прекрати реветь, – приказываю ровным голосом.

Макс подчиняется, вытирая мокрые щеки ладонями, шмыгает носом. Смотрит в пол. Стыдится показывать заплаканное лицо – приятно. И вправду не совсем безнадежна. Где-то глубоко снова шевелится совесть. Зачем я все это делаю?

– Сейчас ты пробежишь десять небольших кругов вокруг ринга, начинай.

Нагрузка небольшая, но поможет Макс отвлечься. Я припас ей подарок, хочу, чтобы она смогла оценить его по достоинству.

– Конечно, сэр, – тихо отвечает и не глядя на меня начинает пробежку.

С трудом переставляет ноги, морщится. Пресс и спина, должно быть, отчаянной болью напоминают о себе на каждом шагу. Ничего, потерпит. Терапевтический эффект будет только заметнее.

Ее тихий голос, отсчитывающий круги, будоражит слух. Интонация бесцветная. Макс исчерпала эмоциональные резервы, не осталось сил окрашивать слова. Смотрит перед собой остекленевшим взглядом, бежит, как зомби. Не останавливается, даже назвав цифру «десять». Надо как-то прекратить этот зомбо-кросс.

Выставляю вперед ногу, когда Макс собирается зайти на двенадцатый круг. Как я и думал, не замечает и шлепается на пол. Тупо таращится на бетон, на свои руки, потом поднимает недоумевающий взгляд.

– Наверстываешь упущенное? – добавляю голосу юмора. – Двенадцатый круг пошел.

– Не знаю, сэр, – бормочет оторопело.

Подаю ей руку. Вздрагивает, нервно отстраняется. Похоже, этот жест в ее памяти связался со вчерашним жестоким наказанием. Боится, но видя, что я жду, все же хватается за протянутую ладонь.

Ощущаю укол стыда от собственного вероломства, но его мгновенно смывает нарастающий азарт. Ты ведь еще не пробовала главное блюдо, девочка.

Вручаю небольшой бумажный пакет с логотипом «Александр Косметикс». Берет несмело, прижимает к телу, смотрит удивленными глазами, словно не веря, что я стану дарить подарки. Правильно не верит.

– Прими душ и приведи лицо в порядок, – говорю сухо и требовательно. – Мы поедем прогуляться. У тебя полчаса.

Всматриваюсь в ошарашенное лицо. Макс будто в трансе. Сначала тушуется на приказ накраситься, а после слов о прогулке вскидывает взгляд, в котором мелькает тусклая радость. Похоже, я таки довел ее до той точки, после которой или триумф, или катастрофа. Другого не дано. Что ж, посмотрим, что это будет в итоге.

Макс скрывается в коридоре. Пока проверю записи с камер, выпью чаю. Все же эта девчонка занимает меня все сильнее. Будет даже грустно, если она не справится на грядущем экзамене. Но нам же не нужны неудачники, правда? Если сорвется, значит, такова ее судьба.

Смотрю записи – Макс не солгала. С утра полностью убрала пол и села читать. Позавтракала вовремя. А пока готовила обед, принялась драить холодильник. Сам того не зная, я поставил ее перед неразрешимой дилеммой – терять еще время на уборку или прочитать больше и надеяться, что я не замечу или не вспомню, что холодильник грязный. Это уже третий раз, когда ставлю заведомо невыполнимую задачу. Это надо прекращать. Решено. Изменю подход, если не сбежит после сегодняшнего вечера.

Обещанные Макс тридцать минут вот-вот истекут. Нарочно не выхожу из спальни, смотрю за ней по камерам. Оделась, как вчера, в шорты и цветастую майку. Надо бы ей одежды купить, чтобы не позориться, что ли? Пожалуй, да, если останется. Старательно красится перед зеркалом. Будильник стоит на умывальнике рядом. Как же мне это нравится! Стоило разок наказать за опоздание – пунктуальность закрепилась сама!

Закончив за три минуты до истечения срока, выходит в зал. Проходит в кухню. Не обнаружив меня, возвращается в кресло и снова открывает книгу. Никак не пойму – правда настолько стремится к цели или изображает? Зачем? Может, я ей нравлюсь? Терпит лишь затем, чтобы оставаться рядом?

Мысль о том, что Макс могла запасть на меня, щекочет эго. Влюбленная воспитанница – то, о чем можно только мечтать. Но даже если причина ее рвения – следование цели, наше сотрудничество принесет мне массу удовольствия. Уже принесло! Осталась одна проверка. Крепись, девочка.

Выхожу в общий зал и протягиваю Макс маску для сна. Напяливает на лицо и выставляет вперед руку, позволяя себя вести. Ее безропотное подчинение возбуждает! Будоражит! Ловлю себя на желании прямо сейчас запрокинуть ее голову за волосы и поцеловать. Ощутить сначала покорную податливость, потом удивление, смущение и наконец отторжение. Вряд ли она готова принять поцелуй, как норму, на текущем этапе. Нет, я не нарушу еще одного слова – у нас обучение, а не бордель. Не время вмешивать чувства.

Вывожу, сажаю в машину и привычным манером везу к парку Линкольна. По дороге разрешаю снять маску. С одной стороны, мне нравится ее покорность – всеми силами старается следовать правилам. А с другой – мне так неинтересно! Приходится выискивать поводы придраться.

 Паркую Эскаладу на парковке рядом с парком, выпускаю Макс и веду к любимой скамейке. Той самой, сидя на которой, мы беседовали при первой встрече. Символично? Даже очень! А еще остальные гости парка ее то ли не замечают, то ли за что-то не любят – она всегда свободна.

Солнце ползет к горизонту, хотя еще довольно высоко. На часах сейчас, наверное, половина шестого. Сумерки уже в разгаре, но для вечера рановато. За спиной остается гудящий проспект, жужжание города сходит на нет. В парке безмятежно и тихо. Волшебно. Подходим к «моей» скамейке.

– Я привел тебя сюда, Макс, – сажусь и шлепаю ладонью по окрашенным доскам, призывая ее присесть. – Чтобы ты как следует подумала.

Медленно опускается на белые рейки. В распахнутых глазах появляется тревога. Не моргая смотрит на меня – явно чует неладное, но еще не понимает, что я придумал на этот раз. О, да, непредсказуемость – мой конек, девочка!

– Хочу, чтобы ты оценила свои силы и приняла взвешенное решение, продолжать ли наше сотрудничество, – на лице Макс не отражается ни тени мысли, как будто не понимает, что я говорю. – Ты должна отдавать себе отчет, зачем находишься в бункере. Зачем мы все это делаем. – Открывает рот, но осекается. Нет-нет, говори! Черт, а она молодец, ждет разрешения. Поспешно спрашиваю: – Что ты хотела сказать?

–Я больше, чем когда-либо в жизни, отдаю себе отчет в том, зачем я обратилась к вам и что делаю в бункере, сэр, – переводит дух и замерев смотрит на меня. Ждет реакции.

– Сделаем так, – продолжаю, выкладывая хромированную железяку на белую гладь доски. – Вот ключ от твоей квартиры. Я уйду на пятнадцать минут. Если к моему возвращению, тебя здесь не будет, я все пойму. Вещи получишь почтой. Идет?

– Идет, сэр, – отвечает утвердительно, но в глазах снова мелькает страх.

Боится, что я не вернусь! То, что нужно! Я ведь не вернусь. Ни через пятнадцать минут, ни через час, ни через три. Посмотрим, сколько ты прождешь меня, девочка!

Но нельзя оставить неуверенное выражение ее лица без внимания.

– Что еще? – спрашиваю суровым тоном, чтобы высказала все, что на душе.

Уныние в глазах вдруг сменяется едва заметным азартом.

– Я тоже все пойму, если вы не вернетесь, сэр, – говорит спокойно, прямо глядя в глаза. Снова бросает вызов.

Что же, девочка, твоя взяла! Вызов принят! Закуриваю сигарету и встаю. Ключ так и остается лежать рядом с оголенным бедром Макс. Окидываю напоследок прощальным взглядом и направляюсь к выходу из парка. Вот гордячка! Сообразила ведь, что сказать!  Другие бы стали рассыпаться в комплиментах и благодарностях, а Макс ответила в тон. И как говорила – снова полные решимости глаза, чеканная интонация, голос ровный. Захлестывает приятной волной адреналина. Если не уйдет, если дождется, с радостью приму ее обратно и даже не накажу за эту дерзость! Киска скалит зубки – что может быть интереснее?

Дохожу до киоска с мороженым, беру рожок и устраиваюсь на лужайке в тени кудрявой рощи раскидистого кустарника. Отсюда Макс как на ладони. Сидит спиной, даже не озираясь по сторонам. Смиренно ждет. Верит, что вернусь, как обещал? Досадно – выходит, еще одно нарушенное обещание. Плевать. Будет уже неважно, если я прав, и Макс сбежит. В любом случае я в выигрыше.

11. (вы) Бросил?

Поездка в парк снова заставила занервничать. Даже то, как со мной обошелся Рик за неверно расставленные приоритеты, меркло по сравнению с его внезапной щедростью. Что-то не так – гнусаво твердил внутренний параноик. А мне… Мне оставалось лишь подчиниться.

Барахтаясь в водовороте мыслей во время последней пробежки, я пыталась принять решение. Угроза «останешься без руки» отрезвила. Заставила задуматься. Может, ну его? Подальше от увечий или смерти? Но… этот заколдованный круг не отпускал. К чему я вернусь? Пока есть хоть небольшой шанс, что Рик поможет мне встать на ноги, я останусь! Лишь бы он не отказался от такой бестолковой воспитанницы.

Подаренная Риком косметика оказалась повышенной стойкости от популярной дорогой марки. Такая снилась мне только во влажных мечтательных снах. В пакете нашлось несколько тюбиков с тональными кремами, тушь, палетка теней коричневых оттенков, карандаш для глаз, блеск для губ и несколько кисточек. Краситься было впервые приятно за последние полгода, наверное. Я скрыла отметины на скуле и челюсти под слоем базового тональника, другими нанесла рельефные оттенения. Пара взмахов ершистой щеточкой туши – глаза обрели выразительность. Последний штрих – блеск для губ – готова. И даже не стыдно смотреть в зеркало.

Когда Рик подвел меня к той самой скамейке в парке Линкольна, сердце забилось тревожнее. Все выглядело так, будто он собирался распрощаться со мной. И вскоре самое ужасное, самое пугающее предположение подтвердилось. Возвращает мне ключ и заявляет, что уйдет на пятнадцать минут.

Слабая надежда щемящим чувством заполняет душу. А если нет? Может… Может, сразу сказать… Что сказать? Умолять? Рик же не говорит, что отказывается. Просто дает возможность уйти. Но я не хочу уходить! Видя эти метания на моем лице, спрашивает суровым тоном:

– Что еще? Говори!

Или скажи сейчас, или молчи вечно, Макс! На языке вертится неуклюже сформулированная фраза «я не смогу без вас, сэр», но удерживаюсь, не произношу. Снова лавина ненужной патетики. Конечно, смогу, но не хочу. Мгновенно вскипевшие от волнения мозги плохо соображают, выразить мысль лучше не получается. Не петь же дифирамбы?! Гордость в последний момент берет верх.

– Я тоже пойму, если вы не вернетесь.

Говорю и знаю, что вранье. Рик хитро улыбается, прикуривает сигарету и уходит. Как и обещал. Остаюсь одна. Смотрю перед собой, картинка плывет пятнами. Сорвавшись с ресниц, по щеке течет слеза. Откуда это стойкое чувство, что Рик меня выкинул?

Нет, надо успокоиться и взять себя в руки. Нет поводов ему не верить. Он же сказал, что вернется. Ага, а еще сказал, что не оставит следов! И что? Противоречивые мысли раздирают сознание на части. Неизбежно возникает вопрос – что делать, если он все-таки не появится?

Не хочу об этом думать. Нет. Он обещал. В попытке успокоить нервы рассматриваю гравий под ногами – серые и розовые гранулы в хаотичном порядке наваливаются друг на друга, напоминая толпу на стадионе во время концерта популярной поп-дивы. Начинает казаться, что они тихонько шевелятся. Перевожу взгляд на небо. Наливается густым фиолетом. Солнце вспышками пробивается из-за горизонта. Прощальные лучи – скоро оно сядет, и начнется вечер.

Часов нет, как и телефона. Даже не знаю, во сколько мы покинули бункер. Как отсчитать пятнадцать минут? Наверняка Рик с радостью воспользуется тем, что я не могу контролировать время. Сидит сейчас где-нибудь и наблюдает, когда я вскочу со скамейки. Раньше или позже срока.

Солнце скрывается. Загораются фонари. Сижу почти без движений, иногда только прихлопываю какое-нибудь обнаглевшее насекомое, которое вгрызается в кожу. Теперь окончательно понимаю, что прошло больше пятнадцати минут. Время искажается отчаянным ожиданием. Не оценить, сколько прошло после ухода Рика. Но солнце скрылось. Значит, ближе к семи вечера. В парк мы приехали не позднее шести – тени деревьев были уже длинные. Выходит, Рика нет уже час.

Похоже, он не вернется. Охватывает невыносимая тревога. Тело разом напрягается, пальцы до боли стискивают колени, плечи ползут вверх. Никак не расслабиться! Спокойно. Дыши, Макс. Вдох. Выдох. Начинает отпускать. Снова текут слезы. С ним могло что-то случиться… Может, его отвлекло что-нибудь важное? Позвонили по работе, и он не смотрит за временем? Или уже идет сюда, а я сижу убиваюсь!

В исступленном переборе вариантов проходит еще сколько-то времени. Парк погружается в мазут ночи. Фонари на фоне черного неба выглядят ослепительно белыми. В их свете деревья отбрасывают резкие тени. Рик не вернется. От этой мысли щемит сердце. Выбросил, как испорченную вещь! Словно ребенок игрушку, которую сам же и сломал. Наверное, стыдится, что наставил синяков, и я – живое тому напоминание. За что я должна страдать?! Ты еще спрашиваешь, за что, идиотка? Поделом тебе, Макс. Сама не справилась, вынудила его нарушить обещание. Это карма.

Слезы льются потоком. Скулю, не в силах сдержаться. Людей уже почти нет, а те, что еще гуляют, – далеко. Никто не услышит моих стенаний. Но как же больно! Где-то в душе дрожащим огоньком, словно пламя догорающей свечи, светится надежда, что Рик все же придет. Просто проверяет. А может, издевается? Может, ему просто хочется заставить меня униженно дожидаться его?

Людей становится все меньше. По периметру движутся точечные огоньки – полицейские начали обход. Парк закрывается. Рик не придет. Хватит уже надеяться, Макс. Но что тогда? Я не хочу… не вернусь… Я отказываюсь возвращаться в клоповник! Только не обратно.

Всплывают угасающими вспышками воспоминания о том, что успел пообещать Рик. Научить подавать себя. Привить дисциплину. Помочь похудеть. Взрастить уверенность в себе… Теперь ничего этого не будет. Я так и осталась жалкой улиткой, которой одна дорога – сгинуть под колесами грузовика.

Сокрушительное в своей простоте решение – закончить никчемное существование сегодня же – пронзает, словно молния. Сердце бьется ровно. Руки чуть дрожат. У меня новая цель – ближайший мост.

Внутри пробивается слабый голосок здравого смысла – все же дать Рику шанс. Буду сидеть, пока не выгонит полиция. А потом… Припоминаю карту города. Без денег и телефона я смогу дойти только до моста Лоувотер. Туда и пойду.

Наконец спокойствие. Больше нет метаний. Ответ найден. Представляю, как перелезу через парапет – три толстых троса и перила поверху, – постою, заведя руки за спину, вцепившись в ограждение одними пальцами. И расслаблю мышцы. Становится жутко. Но, скорее, оттого, как это будет выглядеть со стороны – тело в цветастой майке и шортах срывается и летит с моста, через несколько мгновений ныряет в воду и всплывает уже бездыханным. Наверное, будь у меня хоть кто-то, кому было бы не все равно, я бы сомневалась. Но такая, как я, никому не нужна. Снова никому не нужна.

Слезы уже не текут. Я дала себе слово, что дождусь, когда меня выставят из парка – сейчас это произойдет. По тропинке от широкой аллеи ко мне направляется грузный полицейский. В белом свете блестит значок на нагрудном кармане и глянцевый козырек фуражки. Направляет фонарик в глаза. Щурясь, наклоняю голову. Выставляю руку, заслоняя слепящий луч.

– Мисс, вам придется покинуть парк, – страж порядка устало произносит заученную фразу. – Парк закрыт, мисс. Я провожу вас к выходу.

– Конечно, офицер, – выдавливаю гнусавым голосом. Нос все еще заложен.

Поднимаюсь и делаю пару неловких шагов. Ноги затекли. Едва не падаю, полицейский подхватывает и помогает удержаться.

– Вы пьяны, мисс? – с будничным назиданием спрашивает правоохранитель.

– Нет, офицер, – выдыхаю с досадой. – Просто устала. Я знаю, где выход. Дойду сама.

То ли полицейский услышал обреченность в моем голосе, то ли просто такие правила, но он взялся покрепче и твердо выговорил:

– Я провожу вас, мисс.

Хочешь, провожай. Плевать. Опираясь на пухлую руку, нехотя перебираю непослушными ногами. Путь домой равносилен пути к смерти. Будущее короткое и трагичное. Еще раз убеждаюсь, что лучше покончить с собой, чем возвращаться к прозябанию в грязи, безденежье, с алкоголичными друзьями по соседству.

Полицейский ведет меня в сторону ближайшего к метро выхода. Через него я влетела в этот парк перед первой встречей с Риком. Как же он мог так со мной поступить?! Снова щиплет в глазах. Колет в переносице. Вот-вот разревусь. Не вспоминать о нем. Было и прошло. Исчез. Как лотерейный билетик, вылетевший в окно поезда.

Прикрытые ворота уже совсем близко. Смотрю себе под ноги. Вроде уже все решила, но пересекать черту злополучного парка все равно тяжело. Не хочу. Вдруг Рик сейчас ищет меня на той скамейке? Надежда пожаром вспыхивает внутри, обжигая внутренности. Бросаю быстрый взгляд через плечо – слишком далеко и заслоняют деревья. Что ты выдумываешь, Макс? Никто тебя не ищет, забыла? Последний, кто мог бы, от тебя отказался!

С глубоким протяжным скрипом кованая створка ворот отодвигается, открывая узкий, в фут шириной, проход. Полицейский ослабляет хватку, намекая, что выполнил миссию. С тоской оборачиваюсь, всматриваюсь в мрачные силуэты деревьев, которые топорщатся кронами в белом жестком свете фонарей. Красиво. Мысленно прощаюсь с парком, и вдруг слух улавливает знакомый голос:

– Спасибо, офицер. Дальше я сам.

Рик?! Не верю ушам. Это игры воспаленного мозга. Поднимаю взгляд и вижу его.

Тело разом перестает слушаться. Оторопело хлопаю глазами. Почему-то нечем дышать – хватаю ртом воздух, но тщетно. Голова начинает кружиться.

Полицейский, словно в замедленной съемке, отплывает назад, его место занимает Рик, покровительственно обнимает за талию и еще шире открывает ворота. Полный боли металлический стон отрезвляет. Рик влечет меня за собой. С трудом осознаю свое тело, вяло переставляю ноги. Пара шагов, и мы на тротуаре за пределами парка. За спиной снова раздается скрип ворот.

Поднимаю взгляд на Рика – он самый. Мне не мерещится. Кажется, тут я должна ощутить облегчение или радость, но ни того, ни другого не чувствую. Пустота внутри. Все еще не верю, что это происходит. Успела распрощаться с жизнью, приготовилась прыгнуть с моста… но все отменяется? Кажется, небеса послали мне еще один шанс?

Рик в ответ смотрит на меня. Ровно и даже как-то безразлично. Знал бы он, что я успела себе надумать… прибил бы, наверное. Молчу, помня правило, жду вопроса или вообще чего угодно. Его молчание угнетает.

– Думаю, ты проголодалась, – через несколько мучительно долгих мгновений произносит деловито, как ни в чем не бывало. – Тут недалеко есть отличное местечко. Идем.

Берет меня за руку и ведет вниз по улице к пешеходному переходу. Плетусь следом, сама не зная, зачем. Потому что он так сказал. В голове вакуум. Ни мыслей, ни желаний, ни радости, ни страха.

Заходим в кафе. Отделанная шершавым кафелем лестница в три ступени, широкая дверь, фойе – тоже кафельное, но блестит глянцем керамической глазури и раздражает уставшие глаза пестротой оранжевого и зеленого. Зал почти пуст.

Рик ведет меня к столику у панорамного окна. С двух сторон стоят насыщенно-красные стеганые диванчики с высокой спинкой.

Рик жестом указывает на один из диванчиков, спиной к входу. Послушно усаживаюсь. Двигаюсь к окну, еще до конца не понимая, что делаю и зачем. Просто он велел. Умение, а может, даже желание подчиняться, отпечаталось на подкорке. И не мыслю вести себя иначе.

Рик садится напротив. Рассматриваю пластиковую столешницу под темное дерево, не поднимаю глаза, но ощущаю на себе его взгляд. Как он смотрит? С отвращением? С жалостью? Доброты точно не будет. А вдруг еще хуже?..

Подбегает мальчик-официант. Короткая стрижка, узкое лицо, темные глаза и слишком плоские брови. Взгляд зацепляется за фартук до колена с болтающимся на боку карманом, из которого выглядывает уголок крохотного блокнотика и торчит ручка. Зачем-то пристально рассматриваю официанта, словно хочу уловить каждую деталь внешности. Мальчик, смущаясь, краснеет.

Рик заказывает два греческих салата и два зеленых чая. Официант, как обожженный, убегает к терминалу вносить заказ в систему. Провожаю взглядом угловатую фигуру. Потыкав по небольшому монитору пластиковой картой, скрывается в другом зале. И дался же мне этот официант! Дался, потому что иначе придется смотреть на Рика. А я не могу. Боюсь увидеть в его глазах неизбывное безразличие. А еще совсем не хочу говорить. Нужен покой и тепло. Вот бы закутаться в плед, забраться с головой, обхватить руками прижатые к груди колени и забыться сном.

Несколько минут проходят в молчании. Рик ничего не говорит, и я молчу, блуждая взглядом по столешнице. В торце стоит подобие деревянного лукошка с секциями для одноразовой соли, перца, сахара и сахарозаменителя. Все в крошечных смешных пакетиках с логотипом ресторана. Рядом – высокая бордовая коробочка с салфетками, белый краешек торчит из прорези вверху, так и хочется сунуть его внутрь. Раздражает. Усталость давит на плечи, тянет в спине. Ноги наливаются свинцом. Опираюсь на локти, чтобы не распластаться по столу.

За спиной шуршит фартук, слышатся шаги. У стола замирает тот же мальчик-официант с подносом, на котором стоят пластиковые миски с салатом, бумажные стаканчики с чаем и лежат прозрачные пакеты с пластиковыми приборами. Худой незагорелой рукой он расставляет принесенное и задает дежурный вопрос: «Что-то еще?»

Рик вежливо отказывается – я и не думала, что он умеет говорить по-человечески, без металла в голосе. Мы остаемся наедине. За соседними столиками никого нет. Рик наверняка сейчас что-то скажет. Сердце сжимается от страха. Он непредсказуем. Вообще не знаю, к чему готовиться. Вдруг все-таки заявит, что разрывает соглашение? Тогда зачем пришел за мной? Или наоборот устыдит, мол, я тряпка, которая ждала его несколько часов, когда он обещал вернуться через пятнадцать минут?

Миска с прозрачной крышкой так и стоит нетронутой. Не хочу есть. Ни пестрая зелень салата, ни красная мякоть помидора, ни даже молочная белизна сыра не пробуждают аппетит. Рик с хрустящим пластиковым треском открывает свой салат и принимается с аппетитом поглощать. Как завороженная, смотрю за его рукой, которая накалывает вилкой рваные куски зелени и отправляет в рот. Вскоре вдруг останавливается.

– Ешь, – произносит Рик требовательным тоном. – Ты пропустила ужин, а впереди тренировка.

Тренировка? Все-таки не выбросил. Я остаюсь. На душе светлеет, страх отступает. Спокойствие теплой волной растекается по мышцам. Расслабляюсь. Рик с тем же трескучим звуком открывает мне салат. Вынимаю вилку из пакетика с приборами. Тонкий пластик острыми краями впивается в пальцы. Выковыриваю кубик сыра и медленно жую, все еще глядя в тарелку.

– Ты что, не голодна? – с нотками возмущения спрашивает Рик. – Я, пока наблюдал за тобой в парке, дико проголодался. И ты давай налетай. Силы еще понадобятся.

Наблюдал… за мной в парке? Он все это время знал, что я его жду?! В душе вспыхивает злость – он издевается! Специально рассказал же! Как будто хочет задеть побольнее. Зачем со мной так? Неужели я еще не доказала, что готова на все, лишь бы… А может, именно потому что доказала, он и издевается? Знает, что не уйду?

В глазах снова мутнеет от слез. Дыхание сбивается. Кусок сыра застревает в горле, во рту скапливается тягучая слюна. Не хочу плакать. Только не сейчас! Это ведь будет означать его победу! Сумел зацепить за живое. Хочется швырнуть миску с салатом ему в лицо, хочется кричать и топать ногами. Хочется выплеснуть на него прожигающую лаву гнева. Руки начинают дрожать, остервенело сжимаю вилку, словно смогу причинить ей боль и хоть немного утихомирить ядовитую ярость.

– Не понимаю, – сквозь шум крови в ушах снова слышу голос Рика. Тон будничный, словно говорит о неинтересных вчерашних новостях. – Что заставляет тебя настолько в меня верить? Ты ведь сразу поняла, что я не вернусь? Зачем сидела до закрытия?

От гнева тошнит. Душит обида. Но задан вопрос. Надо ответить. Распухший язык липнет к нёбу. Щеки немеют. По спине от лопаток к пояснице скользит холодок.

– Я надеялась до последнего, сэр, – голос хриплый, как у старой французской проститутки. – Решила, если не вернетесь, дойду до моста Лоувотер и спрыгну. Лучше не жить, чем жить, как раньше, сэр.

Последние слова глухо слетают с губ. Признаваться в таком стыдно, хоть это и правда. Но в душу пробирается страх, что такое признание выведет Рика из себя.

– Что?! – с кашлем бьет себя по груди и роняет вилку на стол. – Решила покончить с собой?! Ну ты… – умолкает, видимо, подыскивая правильное слово, но не говорит. Делает глубокий вдох и громко опускает ладони на стол. – Ладно. Будем считать, я понял, что тобой движет. Я рад, что ты мне еще веришь. Отныне никаких невыполненных обещаний. Даю слово.

Деловой тон, хотя к концу тирады темп замедлился и в голосе зазвучали виноватые нотки. Наверное, снова какая-нибудь уловка. Но как же хочется верить! Пальцы, словно не свои, с такой силой стискивают тонкую пластиковую вилку, что ручка проламывается и покрывается продольными трещинами. Защемляет кожу – нервно выпускаю ее из рук.

Рик жестом подзывает угловатого мальчишку и просит еще одни приборы. Эта забота в мелочах трогает до глубины души. Да, он жесток и, похоже, с удовольствием терзает меня. Но одной рукой бьет, другой гладит – это выглядит именно так! Заметил, что моей вилкой есть невозможно, решил проблему. Мне в жизни не попадались такие внимательные мужчины. Бывший и ухом бы не повел, даже свались я в канализационный люк.

Официант приносит новый пластиковый пакет с приборами. Вдруг ощущаю зверский голод, быстро разрываю шуршащий полиэтилен и набрасываюсь на салат. Жуя, гляжу на Рика. Заботливо улыбается – кажется, доволен, что я все-таки приступила к еде.

Миска быстро пустеет, на дне остается помидорный сок, смешанный с сыром в бледно-розовом мутном коктейле. Рик открывает мой чай, забрасывает в зеленоватую жидкость три таблетки сахарозаменителя, придвигает стаканчик ко мне.

– Быстро пей чай, Макс, пора ехать, – говорит, как родитель, поторапливающий ребенка в школу, а потом серьезнее добавляет: – И верни мне ключ. Теперь он тебе точно не понадобится.

Чувствую, как бледнеют щеки. Откуда взялся этот страх?! Я ведь решила, что не буду возвращаться в квартиру?! Сама хотела остаться в бункере! Но этот пресловутый ключ, словно сакральный артефакт, имеет какое-то особое значение. Отдать его снова – как сжечь последний мост, и на этот раз окончательно.

Все же лезу в карман шорт и выуживаю железяку. Кладу на стол. Рик забирает и пару мгновений вертит в руке, мечтательно глядя на меня. А потом вдруг делает удивленное лицо.

– Ты чего снова бледная? Чего испугалась? – сюсюкающие нотки режут слух неискренностью. – Уверен, что после окончания курса тебе не придется возвращаться в тот сарай. Подыщешь нормально жилье.

Киваю и залпом выпиваю подостывший чай.

– Прогуляйся пока в уборную, – Рик смотрит поверх моей головы в поисках официанта. – Я пока расплачусь.

Ох, как же кстати! Только сейчас, когда прозвучало слово «туалет», ощущаю резь внизу живота. Выпитый в бункере чай еще пару часов назад начал напоминать о себе.  Видимо, стоило успокоиться, телесные ощущения вернулись в норму.

С трудом встаю. Хочется согнуться пополам или доползти на четвереньках, но я не опущусь до такого. Нужно держаться с достоинством, как бы трудно ни было.

Запираясь в кабинке классического туалета в дешевых забегаловках, с присущими запахами и без туалетной бумаги, усмехаюсь себе – еще несколько дней назад о достоинстве я бы и не задумалась!

Как же сильно я хотела это сделать. Словами не передать то облегчение, которое я испытала. Душу греет благодарность – Рик не забыл, позаботился. Я ведь попросить не могла да и вообще забыла об этом на фоне лютых переживаний.

Возвращаюсь в зал и сажусь на свое место. Рик нехотя отрывается от телефона.

– Готова? – смотрит хитрым взглядом, словно снова затеял какую-то игру.

– Да, сэр, – киваю и улыбаюсь. Пусть решит, что на небе ни облачка, и мое отношение к нему не изменилось.

А вправду, изменилось ли? Не могу определить. Чувства противоречивые. В глубине души за семью замками дремлет злость и обида, снаружи плещется благодарность за все то, что он делает. Даже за это издевательство с парком. Не будь у меня настолько стойкого желания работать над собой, сдалась бы. Вернулась бы в клоповник и продолжила жалкое существование. Жестокая игра Рика подсветила и усилила мою жажду измениться.

– Тогда пойдем, – он встает и протягивает мне руку.

Опираюсь на ладонь и выбираюсь из-за стола. Рик вручает маску для сна.

– Держи, наденешь в машине. Тут недалеко, – снова приказной тон.

Рик снова прежний – холодный и колючий, отстраненный. Быстро же сменил пластинку! В памяти все еще стоит заботливый голос, когда он уговаривал меня поесть. Точнее, приказывал, но все равно по-доброму.

Идем к машине, ожидающей на парковочной полосе у парка. Рик неизбывно галантно открывает мне дверь, сажусь и надеваю очки для сна. Таков ритуал, но сейчас даже мысли не возникает возразить. Это всего лишь еще один пенс к той цене, которую я готова заплатить за шанс на счастливое будущее.

Дорога проходит в молчании. Интересно, Рик не говорит со мной, потому что я этого не достойна? Или потому что любое, даже приятельское сближение приведет к разрушению идиллической связи Наставник-Ученик?

Отсчитываю ступени до первой площадки, слышу, как захлопнулся люк. Пальцы Рика вдруг стягивают с меня маску, слегка вороша волосы на затылке. Вижу перед собой почти колодец. Вниз ведет крутая лестница. Ввинченные в потолок лампочки дают мало света. Он тускло-желтый и слабый, но все равно слепит. Щурюсь, привыкая. Вдоль выложенной старым кирпичом стены тянется плоская нить перил. В конце различается дверь из серого металла.

Кажется, идти было проще, не видя головокружительную лестницу, которая к низу становится похожа на игрушечную. Спускаюсь, крепко вцепившись в перила. Переживания отходят на второй план, и тело вспоминает вчерашние нагрузки. Пресс отзывается глухой болью, спина ноет, вдруг отяжелевшие бедра напоминают мокрую вату.

В мозгу начинают роиться тревожные мысли – Рик же обещал новую тренировку. Смогу ли я что-нибудь вообще? Каким будет наказание на этот раз? Бросает в пот от воспоминаний о пощечинах, непроизвольно прикладываю руку к пострадавшей щеке, ощущаю ноющую боль. Прекрати накручивать, Макс! Ты еще час назад хотела покончить с собой. Какие наказания после этого могут тебя пронять?

Переступаю порог через открытую Риком дверь – ощущаю тепло и спокойствие. Я дома. Что за бред?! Это тюрьма! Темница! Хоть я и нахожусь тут по своей воле. Уж точно не дом! А чувство защищенности только усиливается с каждым шагом по бетону.

– Переоденься и приходи заниматься, – доносится сзади бодрый голос Рика. – У тебя пятнадцать минут.

Снова обозначил время. Каждый раз пытается подловить? Или это еще один тренинг? Ускоряю шаг и скрываюсь в своей конуре. Скинуть шорты, натянуть спортивные штаны и толстовку – уходит три минуты – смотрю на себя в зеркало над раковиной. Каким бы стойким ни был макияж, тональник размягчился под солеными потеками, и маска стерла его там, где прилегала. Лицо выглядит неряшливо, словно стена с облупленной штукатуркой. Решительно смываю. Остается еще три минуты до истечения времени… Смотрю на свой матрас с пледом не в силах оторвать взгляд.

Внутри все протестует. Тело, словно кисель, едва слушается, усталость давит камнем, матрас манит с невероятной силой. Хочу лечь. Хочу спать. На том свете отоспишься, Макс! Соберись! Незачем тянуть. Быстрее сядешь, быстрее слезешь!

Мысленными пинками выгоняю себя в зал. Чудом вовремя. Злюсь на себя. Какая же я все-таки размазня! Рику следовало бы наказать меня за то, что три минуты гипнотизировала матрас вместо того, чтобы выйти на тренировку.

Нахожу его на привычном месте – в кресле у журнального столика. Убирает телефон в карман джинсов. Смотрит на меня пару мгновений и с гримасой отвращения на лице спрашивает:

– Ты смыла косметику? – и добавляет возмущенно: – Зачем?

Делает пару шагов и останавливается вплотную, нависая надо мной пугающим великаном. Душа уходит в пятки. В желудке собирается ком страха.

– Она выглядела плохо, сэр, – отвечаю с опаской.

Получается тихо, на грани слышимости, словно голос вдруг охрип.

– В таком случае ее надо было поправить, – более сурово говорит Рик, и с досадой продолжает: – А не смывать. Совсем ты бестолковая! Всему тебя надо учить!

Недовольный, стоит руки в боки, как будто размышляя, как меня покарать за очередную тупость. Сквозь страх в душе поднимается возмущение – это была не тупость… Я смыла косметику, потому что… вернулась домой. Так все делают!

Нельзя говорить! Молчи! Стискиваю челюсти, чтобы ничего не вякнуть – но как же хочется оправдаться! Если бы он знал, что я свыклась с бункером и считаю его домом, может, не стал бы так издеваться?

Мы молча играем в гляделки. Рик выглядит свирепо. Страх неумолимо вытесняет злость. Стою не двигаясь – страшно неверно пошевелиться – и каждое мгновение жду, что сейчас он снова сделает какое-нибудь резкое движение, которого я даже не замечу, и для меня оно закончится болью. Но вместо этого Рик спрашивает:

– Сильно устала? – заботливый вопрос, но интонация издевательская.

– Да, сэр, – отвечаю честно. И плевать, какой ответ он хотел услышать. Врать не буду.

– Поблагодари небеса, что я не планировал серьезно мучить тебя сегодня, –  ехидная хозяйская усмешка выбивает зыбкую почву из-под моих макаронных ног.

Так до этого он намеренно меня мучил?! Задыхаюсь в приступе негодования. За что?! Но еще интереснее – зачем сообщать мне об этом? Как будто глумится, мол, сколько ты еще сможешь мне доверять? Это жестоко – на каждом шагу проверять мою веру!

– Двадцать пять кругов пробежки, – продолжает Рик. Серьезные обычно глаза азартно улыбаются. – И столько же приседаний после. Начнем с малого.

С малого?! Да я еле ноги переставляю! Накатывает отчаяние, но требовательный взгляд Рика возвращает в реальность. Он обозначил задачу, не стоит заставлять ждать. Начинаю пробежку, моля небеса, чтобы мне хватило сил дотянуть до конца тренировки.

12. Без следов

Наблюдая за Макс в парке, я все больше поражался ее выдержке – или вере в меня? Не двигалась с места, даже не смотрела по сторонам. Ждала, затаив дыхание. Это была проверка ее желания остаться, и она ее выдержала. Если в бункере утром я еще сомневался, думал, что она могла прикидываться, оправдывая вчерашние импульсивные пощечины, то в парке понял – именно о такой воспитаннице я мечтал все время, что занимался «помощью» отчаявшимся. Нужно лишь немного помочь, подтолкнуть – и полетит.

Забирать ее из рук офицера полиции было приятно до дрожи. С трудом выдержал дежурный тон, говоря, что дальше провожу ее сам. Голос дрожал от предвкушения. И… Макс меня удивила. Я ожидал окрыленной радости в глазах, даже думал, что она бросится ко мне в объятия, а мне придется решать, наказывать ли ее за этот порыв… Но она лишь ошарашенно хлопала ресницами. Похоже, была в шоке, не могла поверить в происходящее.

Я специально повел ее в кафе. Хотел поговорить не в бункере. Хотел… Стыдно признаться, устроить еще одну проверку. Сидя напротив, я отчетливо видел ее мимику. Оголенные эмоции, казалось, можно было потрогать. Нарочно сказал, что ждал в парке, хотел вывести ее из себя. Отчасти удалось. В глаза она не смотрела, но я заметил ярость во взгляде, которая потухла так же быстро, как и вспыхнула, сменилась на уже привычное смирение.

Разговорить ее оказалось непросто. Точнее, я полагал, полученная встряска заставит ее нарушить правило и высказать мне все, что она обо мне думает, но и тут я ошибся. Макс упорно подчинялась изначальному порядку и лишь отвечала на вопросы.

Оказалось, она собиралась сброситься с моста, если бы я не появился. Думаю, она вполне могла это сделать в ее тогдашнем состоянии. Вышло бы печально, если бы мы разминулись. Впрочем, все закончилось хорошо. А суицидальные мысли можно и простить. Она и так слишком идеальна, должно же в ней хоть что-то быть не так.

Что забавно, Макс начала успокаиваться только после моих слов о грядущей тренировке. До последнего не верила, что я не откажусь от нее. Для ее возраста удивительная наивность. И трогательная честность. Пока мне ни разу не удалось подловить ее на лжи. Интересно, она вообще не обманывает, даже в мелочах?

Забирая у нее ключ во второй раз, снова порадовался легкому замешательству, которое Макс почти успешно скрыла. Цепляется за тот сарай, как за единственное, что у нее есть. Оно и понятно – там осталась вся ее жизнь, ведь в бункер она забрала лишь самое необходимое. Даже одежды взяла немного – остальная так и висит там на сушилке. А что, если провернуть еще один трюк, подобный сегодняшнему, только не возвращать ключ? Оставить Макс на улице и просто исчезнуть. Она ведь знает, что не сможет меня отыскать – ни разу не видела, куда я ее привожу…

Даже замечтался, представляя ее отчаяние. Накатило такое возбуждение, что закололо в кончиках пальцев. Нет! Я обещал больше не нарушать слов. Сумею найти другой способ пощекотать ей нервы… Отправил в уборную, чтобы прийти в себя. К тому же, за несколько часов в парке она наверняка сильно захотела в туалет. Еще несколько очков к авторитету – я ведь о ней забочусь.

Возвращается и садится за столик. Готова ехать в бункер, с радостью принимает матерчатую маску. Удивительная девочка! За три дня я дважды выпускал ее на свободу, даже вынуждал уйти, но она не поддалась. Кажется, с таким настроем Макс сможет найти бункер по запаху, как собака, которая вернется к дому, где ее ни оставь.

В открытый люк Макс привычно спускается наощупь. Захлопываю крышку, отгораживая нас от остального мира. Сердце вдруг тревожно ёкает. А если она оступится? Поддерживать ее на узкой лестнице возможности нет, а от одной мысли, что она поскользнется и сломает себе шею, спина покрывается липким потом. Здесь уже можно – стягиваю с нее маску. В конце концов, за закрытым люком лишать ее зрения не обязательно.

Едва переступив порог, отправляю переодеваться к тренировке. В моих правилах не пропускать ни дня. Макс без возражений убегает к себе и возвращается за несколько секунд до назначенного времени. Говорю же, боль – лучший мотиватор! Научит даже пунктуальности.

Макс снова выглядит пестро, на сером от усталости лице синеют оставленные мной синяки. Противно смотреть!

– Ты смыла косметику? – спрашиваю, не пытаясь скрыть возмущения. – Зачем?

Вмиг вспыхнувший гнев толкает к ней, хочется ударить в отместку за напоминание, но вовремя вспоминаю, что обещал больше не оставлять следов. Останавливаюсь вплотную и испепеляю негодующим взглядом. Нет, так просто ты не отделаешься, девочка. Я придумаю тебе достойное наказание!

– Она выглядела плохо, сэр, – сдавленно отвечает Макс, глядя снизу вверх.

– В таком случае ее надо было поправить, а не смывать! – прибавляю тяжелого металла в голосе, охватывает ядовитая досада. – Совсем ты бестолковая! Всему тебя надо учить!

Молча смотрю на нее, утихомиривая гнев. Нет, не распускать руки. Отыграюсь на ней во время тренировки.

– Сильно устала? – пытаюсь изобразить участие, но язвительность пробивается в голосе.

– Да, сэр, – выдыхает Макс.

Похоже на правду. Злорадство теплом разливается внутри. Тем хуже для тебя, девочка!

– Поблагодари небеса, что я не планировал серьезно мучить тебя сегодня, –  делаю вид, что решил ее пощадить. – Двадцать пять кругов пробежки и столько же приседаний после. Начнем с малого.

В ее состоянии и двадцати пяти приседаний хватит за глаза. Мышцы только-только начали входить в ритм, и то, лишь те, которые задействуются при беге. Приседать она будет, с широко расставленными ногами, а там работают ягодицы, которые у нее  наверняка не готовы к нагрузкам. Мысленно потираю руки, предвкушая фееричное завершение и без того волшебного дня.

С пробежкой Макс справляется отлично. До самого последнего круга держит темп – хотя бежит медленнее, чем могла бы. Усталость все же накладывает свой отпечаток. Проговорив «двадцать пять», останавливается напротив. Переводит дух. Что же, теперь начинается интересная часть!

– А теперь расставь ноги шире плеч, – говорю требовательно и жду исполнения. Подчиняется, но стопы можно поставить еще дальше друг от друга. – Ноги шире! – повторяю медленно с рокотливыми нотками. Макс, краснея, выполняет требование. Вот теперь правильно. – Заведи руки за голову и начинай приседать. Спина прямая.

Зуб даю, она и не знала, что так тоже можно. В школе такому не учат. Начинает считать повторения, но делает неправильно. Надо, чтобы ноги сгибались под прямым углом. На третьем разе поправляю:

– Глубже приседай! Будто на стул садишься! – от ее затравленного взгляда в животе становится горячо. Уже чувствует, что двадцать пять раз могут оказаться ей не по силам. Чтобы добить, сдабриваю угрозой: – Иначе не засчитывается!

О! Пошла жара! Макс принимается считать сначала. Лицо с каждым разом все несчастнее. И пунцовее – тонкие спортивные штаны каждый раз натягиваются, беспардонно облепляя тело. Позволяю себе похотливые взгляды, но изредка, чтобы можно было сказать, что ей показалось. После такой «терапии» Макс неизбежно начнет влюбляться в меня, если этого уже не случилось. Подобные ей, изголодавшиеся по мужскому вниманию, отчаявшиеся найти себе хотя бы кого-нибудь, готовы упасть в объятия первого, кто посмотрит с желанием. Все-таки влюбленная воспитанница – самое будоражащее, что можно себе вообразить. Невероятный простор для воздействий. От банальной физики до эмоционального игнора.

Последние разы Макс выдавливает со скрипом. Лоб в испарение, руки напряжены до предела – на запястьях напряглись тонкие сухожилия. Не без труда, но досчитала все повторы до единого. Умница. Выпрямляется на негнущихся ногах и выжидающе смотрит на меня утомленными глазами. О, нет, девочка, мы с тобой еще не закончили.

– А теперь объясни мне, что было с твоим лицом? – спрашиваю с опасно вкрадчивой интонацией. – Это стыд?

Таращит на меня шокированные глаза. Хех, неужели думала, что я не замечу?

– Да, сэр, – отвечает, пряча взгляд, – мне было неловко.

– Отчего же? – ох, люблю устраивать допросы!

– Я потею, а вы смотрите, сэр, – говорит неуверенно, словно боится, что ответ мне не понравится.

И правильно боится. Она тут не затем, чтобы стесняться! Но это еще надо донести. И, что приятно, свое наказание она уже заслужила!

– Интересно, что же нам с этим делать? – не могу скрыть сарказм.

Макс, слыша мой тон, бледнеет. Поняла, что поплатится за собственную глупость.

– Согни левую ногу и за спиной возьмись за стопу правой рукой, – приказываю с серьезным видом. Макс неуклюже исполняет, хотя после пробежки и приседаний это дается нелегко. Киваю и с улыбкой добавляю: – Так и стой.

Кренится, едва удерживая равновесие, но стоит, как велено. Приятно, аж мурашки ползут. Ее исполнительность в купе с собачьей преданностью приводят в восторг. Сажусь в кресло и складываю руки в замок на колене. Любуюсь на снова краснеющую Макс с минуту и продолжаю с наигранным глубокомыслием:

– Надо как-то побороть это чувство, не находишь? – на самом деле, я не жду ответа, но она делает глазами зигзаг по стене, придумывая, что сказать. Не даю ответить: – Ты же, приходя, скажем, к гинекологу, не стесняешься раздеться ниже пояса и залезть в кресло?

– Нет, сэр, – говорит с кряхтением, никак не может найти баланс в неудобной позе.

– Правильно, – киваю, как учитель первокласснику за правильный ответ, а затем  добавляю колючим сердитым голосом: – Тогда что заставило тебя устыдиться простых физических упражнениий?

По лицу Макс скользят оттенки отчаяния. Приседая, она видела похоть в моем взгляде, но не в состоянии облечь чувства в слова, а может, ей страшно или стыдно об этом сказать.

– Не знаю, сэр, – бормочет, пошатываясь, но чудом возвращает равновесие.

Посматривает на меня украдкой, но быстро отводит глаза. Боится до дрожи. И снова стесняется. Мда. С твоими комплексами, девочка, мы еще поработаем. Но позже.

– У меня ощущение, что ты тут, как на курорте. Выбираешь, что стыдно, а что нет! – нарочно повышаю голос. – Считай, что я – тот самый гинеколог, который не вылечит тебя, если ты не переборешь свой стыд.

Макс явно ощущает, к чему все идет. Выражение лица становится умоляющим. Нет, я не буду бить ее голыми руками – придумал, как изменить наказания, чтобы не оставлять следов. Но надо, чтобы моя подушечка для иголок поняла правильно и сочла грядущее заслуженным.

Встаю и направляюсь в спальню за мягкой тяжелой кошкой и кожаными наручниками. Черт, стоило только представить Макс подвешенной над рингом, от нахлынувшего возбуждения зашумело в голове. Гостили у меня тут любительницы ролевых игр. Чего мы только ни вытворяли… Но мне никогда не доводилось использовать свой арсенал на полном серьезе, партнерши были всегда согласны…

В нижнем ящике шкафа нахожу мягкие кожаные наручи и резиновую плетку с множеством увесистых концов. Взмах – составной хвост кошки со свистом рассекает воздух. Как же давно я не брался за нее. Предвкушаю кайф – зажатая в ладони крепкая рукоять будоражит воображение. Этой плетью можно бить довольно сильно, а синяки будут незначительные, если вообще появятся. Приятная судорога пробегает по коже. Несколько шагов к мониторам – Макс так и стоит, как цапля – все же удивительная исполнительность!

Выйдя в зал, молча кладу принесенное на журнальный столик и усаживаюсь в кресло курить. Хочу, чтобы ужас Макс настоялся к моменту, когда я приступлю к наказанию. Глядя на плетку, она меняется в лице. И без того бледная кожа светлеет до бумажной белизны. Судя по напряженным сухожилиям на шее – единственной части тела, не скрытой от глаз костюмом – стоит из последних сил. Вот будет здорово, если все-таки рухнет. Накину ей с десяток ударов.

Но Макс держится молодцом – понимает, что за любой промах расплатится прямо тут, не откладывая в долгий ящик.

– Надеюсь, на тебе есть майка, – со свирепым видом тушу окурок в пепельнице и решительно поднимаюсь. – Отпусти ногу и сними толстовку.

На мгновение в ее глазах вспыхивает паника, но быстро сменяется смиренно-меланхоличным взглядом. Стягивает толстовку через голову, бросает на пол. Майка действительно на месте, но Макс все равно прикрывает руками грудь, как будто стоит передо мной голая.

– Сведи запястья вместе, – приказываю сухо и холодно.

Подчиняется, с едва слышным стоном отрывая руки от груди. Сквозь мрамор бледности на щеках рваными клоками начинает прорываться румянец. Беру наручи и  направляюсь к ней. Ежится, словно от холода, плечи подрагивают. Смотрит в пол.

– Это самый быстрый способ отучить тебя стесняться.

Говорю назидательным тоном, запихивая предплечья Макс в длинные, до локтя, кожаные желоба с эргономичным выступом для большого пальца. Она поднимает на меня недоумевающий взгляд, словно говорящий: «Как это мне поможет?» Не могу сдержать кровожадную улыбку – эмоции девчонки настолько плотные и сочные, что, кажется, их можно понюхать. Резкими движениями затягиваю ремешки креплений – готово. Руки Макс намертво сведены вместе. Хорошие наручники, в них можно оставить ее висеть хоть до утра без вреда для суставов. Хотя я планировал сегодня ограничиться только поркой.

– Полезай на ринг, – показываю в сторону квадратного возвышения.

Макс в шоке мелко кивает, как китайский болванчик. Ни тени мысли в ошалелых глазах. Неуверенной походкой подходит к рингу, просовывает скованные руки под нижний трос и пытается забраться целиком.

Жадно наблюдаю эти попытки. Внутри разливается новая волна возбуждения, тянет в низу живота, мурашками щекочет спину. И зачем я отказывался от подобных воздействий раньше?

Спустя долгих полминуты Макс таки догадывается забросить ногу и наконец оказывается на ринге. Смотрит на меня взглядом зайца, угодившего в капкан – в глазах застыл ужас, с которым она уже смирилась. Представляю, насколько ей сейчас жутко. Чем дольше я тяну, тем мучительнее ожидание, ведь она знает, что наказание неизбежно.

Не торопясь иду в сторону кухонного коридора. Нажимаю одну из нескольких небольших кнопок на стене – лебедка с шуршащим звуком поднимает боксерскую грушу под потолок. Нажимаю на соседний выпуклый кругляшок, спускаю другой трос с пустым карабином на конце и забираюсь на ринг к Макс.

В глазах к ужасу и панике прибавляется беспомощность. Делает полшага назад, но возвращается на прежнее место. Смотрит затравленно, как на палача.

Растягивая момент, подхожу вплотную. Гляжу сверху вниз, ощущая, как губы сами растягиваются в плотоядную ухмылку. Макс не отводит взгляд – теперь в нем лишь обреченность. Продолжая рассматривать заполненную зрачком радужку, пальцами нахожу кольцо, вшитое в наручи, и медленно, смакуя момент, поднимаю сцепленные предплечья Макс к тросу. Заставляю подняться на цыпочки, защелкиваю карабин на кольце. Пока оставляю в покое, возвращаюсь к кнопкам и поднимаю подопечную на десяток дюймов над рингом.

Лишившись опоры, слабо болтает ногами, роняет голову. Тело непроизвольно поворачивается – теперь вижу ее спину, облепленную влажной майкой на одной лямке. Оголенные лопатки выглядят соблазнительно. Будоражат. Подхватываю плетку со столика и забираюсь на ринг, изнывая от желания скорее приступить к основному блюду сегодняшнего вечера. Ловлю себя на мысли, что иначе я и не планировал его закончить. Ведь снова нарочно поставил задачу, с которой Макс едва ли справится. А иначе-то как? Рост всегда идет через преодоление.

– Отныне я буду наказывать тебя только так, – обходя, заглядываю ей в глаза. – Я хочу, чтобы ты перестала стесняться того, что здесь происходит. Хотя даже не знаю, за что правильнее тебя наказать – за этот дурацкий стыд или за то, что ты слабачка и не можешь совладать с лицом… – мечтательно провожу рукой по обтянутым кожей ребрам. – Хотя ты могла бы долго стесняться, если бы умела скрывать эмоции… Пожалуй, накажу за все сразу.

Это первый пристрелочный раз, нарочно не называю количества ударов. Буду смотреть по Макс, с какой силой и сколько стоит ее обрабатывать. Снова захожу ей за спину и с небольшого размаха опускаю мягкий хвост плети на левую лопатку. Сносит, не проронив ни звука, даже не вздрогнула. Приятно. Похоже, хочет казаться сильной, это интересно. В следующий удар вкладываю больше усилия. Эта резиновая кошка тем и хороша, что воздействие не точечное. Площадь удара размыта. Чтобы такой наоставлять синяков, надо постараться.

Постепенно наращиваю обороты, отсчитывая удары про себя. Кожа на лопатках неуклонно краснеет, распухает от прилившей крови, но Макс стоически переносит порку. Если бы знала, что это очередная проверка ее границ, на этот раз физических, давно бы начала подвывать. Ее упорство, как бальзам на душу, пьянит и дурманит.

Удару к тридцатому начинает вздрагивать, и шумно тянуть носом воздух. Кулаки сжаты, майка по позвоночнику и на пояснице на пару тонов темнее – пропиталась потом.

Продолжаю. С каждым новым ударом бью чуть сильнее. Нет, я мог бы заставить ее скулить и кричать с самого начала, но это скучно. Куда интереснее постепенно дойти до переломного момента, когда она сдастся и выпустит эмоции наружу. До дрожи хочется сломать еще один ее рубеж.

Это происходит на пятьдесят третьем ударе. За хлестким звуком плети слышу едва слышимый стон. Вот ты и заскулила, девочка. Закончилось самообладание, да? Внутри обжигающей лавиной прокатывается возбуждение. Руки наливаются кровью, пальцы пульсируют.

На этом можно заканчивать – досчитаю, пожалуй, до шестидесяти. А напоследок оторвусь. Оставшиеся семь ударов не церемонюсь, бью сильно. Ладони влажные, крепко сжимаю рукоять и впечатываю тяжелые концы плети в покрасневшую кожу. Порядком подуставшая Макс наконец срывается. Кричит. Полный страданий жалобный голос отражается от бетонных стен – девочке очень больно.

Кровь бурлит, аж дыхание перехватывает. Слегка кружится голова. Шестьдесят. Неплохой результат, кстати! Отбрасываю плетку к краю ринга и выдыхаю. Плечи Макс мелко подрагивают – таки слезы. Для бедняжки слишком? Или девочка снова себя жалеет?

Иду опускать лебедку. Торчащие лопатки Макс – на контрасте с бледными руками равномерно бордовые, словно окровавленные обрубки крыльев. Слышу ее всхлипы даже отсюда. Кажется, я снова перегнул палку. Рука сама тянется к кнопке. Трос быстро скользит вниз. Ноги Макс касаются поверхности ринга и тут же подгибаются. Девчонка без сил распластывается на полу. Трогательная в своей беззащитности. Против воли душу заполняет гадливое чувство – она явно получила больше, чем заслужила.

Хочется рвануть к ней, освободить, пожалеть. Отнести в ее комнату, бережно устроить на матрасе. Укрыть пледом, погладить по щеке… Нет. Нельзя. Она должна видеть во мне жестокого беспринципного типа, который ни перед чем не остановится на пути к цели. К ее цели. Проявлять сострадание сейчас – недопустимая роскошь.

Мотнув головой, стряхиваю незваную жалость, с суровым видом возвращаюсь на ринг. Освобождаю Макс, собираю девайсы и несу в спальню. Возвращаюсь в зал. Макс уже пришла в себя, сидит на ринге, обхватив колени руками. Заметив меня, напрягается. Широко распахнутые глаза провожают каждое мое движение. Иду к столику, закуриваю.

– Спускайся с ринга, – приказываю все в том же суровом холодном тоне. – Мы еще не закончили.

Макс вздрагивает на последней фразе и начинает шевелиться. Слишком утомилась, чтобы встать, к ограждению ползет на четвереньках. Соблазнительно, хотя по ней видно, что она и не пытается пощекотать мое воображение. Измотана в край – движения заторможенные, взгляд мутный.

С трудом спускает ноги за пределы ринга и следом сваливается на пол, как мешок.

– Встать, – цежу сквозь зубы, хотя сам понимаю, что ей это едва ли по силам.

Снова одолевает желание помочь ей. Давлю его на корню. Не время и не место! Да и что она за амеба?! Внезапно вспыхнувший гнев выжигает все мысли. В несколько порывистых шагов оказываюсь рядом и, схватив за волосы, тяну вверх. Взвизгнув, Макс вскидывает руки, отчаянно вцепляется мне в кулак, но таки поднимается на ноги. Щеки влажные от слез, на лице страдальческое выражение. Она, небось, сейчас мечтает только о том, чтобы наконец лечь. Какая жалость, что порка – не последний урок на сегодня.

13. Порка

Стоять на одной ноге, перехватив другую за спиной, неудобно. Тяжело. Утомленные после пробежки и приседаний мышцы ноют и дрожат. С трудом удерживаю баланс, накреняясь то в одну, то в другую сторону. Страшно представить, насколько рассердится Рик, если я таки растянусь на полу.

Он внезапно уходит и скрывается в кухонном коридоре. Тело вопит об отдыхе, но не решаюсь разжать руку, хотя стою из последних сил. Сколько его не будет? Наблюдает ли он?

Да какая разница? Где твердость характера, Макс? Не будь тряпкой, ты обещала слушаться, так держи слово!

Рик вскоре возвращается в зал с какой-то кожаной штуковиной и толстой плеткой, которая напоминает веревочную швабру, только с более длинными концами. От одного ее вида в душе клубится паника, сердце начинает биться в горле, но вместе с этим внизу живота почему-то приятно ноет от противоестественного возбуждения. Откуда оно берется? Что со мной не так?! Как будто я не просто согласна, а хочу, чтобы Рик меня наказал. А может, это просто азартное желание проверить, насколько мне хватит самообладания?

Рик не торопится. Закуривает и наслаждается сигаретой. Снова рассматривает меня. Резиновые жгуты, свисающие со столешницы, гипнотизируют. Не хочу смотреть – перевожу взгляд на собственные кроссовки, словно хочу различить стежки прострочки.

– Надеюсь, на тебе есть майка, – вдруг сурово выговаривает Рик, расплющивая окурок в пепельнице, и приказывает снять толстовку.

Кровь устремляется к лицу, щеки теплеют, но слишком страшно медлить с исполнением приказа. Стягиваю кофту, бросаю на пол. Руки сами тянутся прикрыть грудь. Почему-то вдруг становится жутко неловко… Похотливые взгляды Рика, которыми он одаривал меня, пока я приседала, до сих пор стоят в памяти, снова ощущаю стыд, от которого холодеют пальцы, а в желудке собирается горячий ком.

– Сведи запястья, – приказывает он.

Говорит сурово, недовольно. Может, его интерес мне только померещился? Как бы там ни было, он с явным удовольствием фиксирует мои предплечья в принесенную кожаную штуковину, которая оказалась чем-то наподобие наручников, только закрывающих руки от запястья до локтя. Становится по-настоящему страшно, тело мелко дрожит, словно от лихорадки.

Закончив с ремешками застежек, как на босоножках, Рик приказывает залезть на ринг. С горем пополам мне удается выполнить приказ. Выпрямляюсь и боязливо оглядываюсь. Нажатием кнопки на стене Рик поднимает боксерскую грушу к потолку и спускает вниз пустой трос. Забирается ко мне, подходит так близко, что его дыхание касается лица. Глядя в глаза, он медленным движением поднимает мои скрепленные руки к тросу. Зацепляет вшитое в наручники кольцо за карабин. На лице плотоядный оскал – парализует ощущением беспомощности.

Внутри вдруг поднимается протест. Это несправедливо поступать со мной так жестоко! Особенно после того, что я сегодня пережила.

Молчать! Смирись, Макс! Он здесь босс. Ему решать, что справедливо, а что нет. Лучше подумай, как в следующий раз не ударить в грязь лицом.

Спускаю порыв на тормозах. Рик прав, у врача-то я не стесняюсь. Или, по крайней мере, в состоянии побороть стыд. Но… Почему здесь все иначе? Он зачем-то снова возвращается к кнопкам. Запоздало доходит, что это еще не все приготовления. Трос, удерживающий меня вертикально, начинает сматываться. Отрывает от пола. В спине застревает несильная тянущая боль, плечи саднят под тяжестью тела. Против воли напрягаю мышцы, пытаясь примириться с ощущениями. Бункер вдруг начинает медленно поворачиваться, и Рик оказывается за спиной.

Слышу, как он снова забирается на ринг. Несколько шагов за спиной – обходит. Заставляю себя смотреть ему в глаза. Пусть видит, что я готова принять наказание. За проступки надо платить…

Рик говорит о том, за что конкретно собирается наказывать, словно выносит приговор. Тошнотворный страх сковывает тело, стучит сердцем в ушах, пропитывает полностью. Мечтательный взгляд Рика пугает больше всего. Он предвкушает грядущее наказание.

Договорив, уходит назад. Несколько мгновений – и спину обжигает первый удар. Как будто на лопатку приземлилась тяжелая мокрая тряпка. Неприятно, но терпимо. Без передышки с другой стороны приходится следующий удар. Уже сильнее. Не представляю, сколько выдержу, но в голове крутится только одна мысль – молчать. Не оставляет ощущение, что это очередной экзамен, и я получу отлично только в том случае, если перенесу эту порку не проронив ни звука.

С каждым ударом Рик постепенно прибавляет силу. Сбиваюсь со счета на втором десятке. Терпеть становится все сложнее. Кожа на лопатках горит, каждое новое касание плети причиняет все бОльшую боль. Отчаяние неуклонно заполняет душу – когда Рик остановится, одному Богу известно. А если он наоборот жаждет услышать стон? Стоит дать ему желаемое, но не могу. Не хочу сдаваться без боя. Как будто это соревнование по перетягиванию каната, если поддамся – проиграю. Я должна быть сильнее.

Через какое-то время терпеть становится невмоготу. Боль стучит в висках, пробегает судорогой по коже, вздыбливает волоски на руках. Наступает переломный момент, сдерживаться больше не получается. Выпускаю наружу лишь слабый стон, но это, считай, конец. Я проявила слабость. Остается только дождаться завершения экзекуции.

Но Рик не останавливается и бьет как будто вообще со всей силы. На глаза наворачиваются слезы. Нос отекает. Трудно дышать. Плеть жестко вгрызается в кожу, высекает крик. Неужели не этого он добивался? Охватывает паника – он же уже получил что хотел! Зачем продолжает? Может, ему просто нравится видеть мои страдания? Боль сводит с ума. Когда же это прекратится? Наверное, снова останутся синяки… Нет, вряд ли. Неспроста же он взял именно такую плетку. Но черт, как же больно!

По позвоночнику катятся капли пота, прилипшая к пояснице майка холодит кожу. Лопатки наоборот пылают огнем. Вдруг вместо нового удара слышится звук падения чего-то тяжелого. Закончил? Сил нет даже порадоваться. Лютая резь в лопатках, будто по ним прошлись наждачной бумагой. Шум крови в ушах перекрывает остальные звуки.

Лебедка внезапно вздрагивает и приходит в движение. Похоже, порка завершена. Ощущаю ступнями поверхность ринга, но не могу устоять. Ноги подгибаются – наконец, спасительный пол. В первые мгновения затекшее тело охватывает сильная ноющая боль, сдавленно скулю, надеясь, что Рик хотя бы этого не услышит. Все и правда закончилось? Сейчас он отпустит меня спать?

Чувствую вибрацию шагов. Он подходит и начинает расстегивать наручники. Движения резкие, как будто снова чем-то не доволен. Но теперь-то чем? Страх снова стискивает в когтистых лапах. Замираю и с ужасом жду новых указаний – сейчас не представляю даже как подняться на ноги.

Рик снова уходит. Когда его нет рядом, на душе становится спокойнее. Через какое-то время нахожу силы сесть. Подтягиваю колени, обхватываю руками. Что он еще придумает? Если бы собирался отпустить, уже выплюнул бы что-то пренебрежительное, вроде «ползи к себе». И поползла бы. Как же хочется отдохнуть!

Шаги со стороны кухни вторгаются в мысли, нехотя поворачиваю голову. Рик спокойно проходит по залу и садится в кресло.

– Спускайся с ринга, – он явно сердится, снова тон колючий и недобрый. – Мы еще не закончили.

Последняя фраза звучит угрожающе. Бросает в дрожь. Нельзя показывать страх! Пытаюсь встать. Не выходит! Ползу к краю ринга, как собака. Спускаю ноги, но не удерживаюсь и падаю на пол. Больно! Ноет локоть и колено.

Слух обжигает требовательное «Встать!» голосом Рика с рычащими нотками. Прошибает пот, исступленно смотрю на него, но не вижу – картинка размазывается, зато в воздухе отчетливо ощущаю звенящее напряжение. Рукой нащупываю борт ринга и правда пытаюсь подняться… Рик подходит внезапно, резко хватает за волосы и тянет вверх. Острая боль встряхивает, словно электрошоком. Против воли вцепляюсь пальцами в его кулак, но встаю.

Зрение наконец фокусируется. Вижу лицо Рика и ёжусь под кровожадным взглядом. Хочется сжаться, спрятаться, уменьшиться до размеров точки. Уже не страшно, а жутко. Ему определенно нравится издеваться надо мной.

Рик сверлит меня свирепым взглядом и снова цедит сквозь зубы:

– Руки за голову.

Мыслей нет. Зато есть приказ. Сцепляю тяжелые, как камень, ладони на затылке. Вижу, как его губы растягиваются в довольную улыбку, выражение лица светлеет. Проводит пальцами по подбородку и умильным тоном добавляет:

– Так и стой, пока я не вернусь!

Разворачивается и скрывается в кухне. Смотрю ему вслед сквозь пелену слез. Нервы сдали. Рыдания сотрясают утомленное тело. Плачу взахлеб. Из носа начинает течь. Щеки мокрые. Черт. Как же хочется хотя бы сесть. А лучше лечь. Рик, похоже, придумал новое испытание. Наверняка наблюдает, смотрит, на сколько хватит моего упорства, когда я начну мухлевать.

Эта мысль вдруг тонизирует. Приходит четкое осознание – только сильная личность может подчиняться. Выходит, чем больше мучений я переношу, тем тверже становится моя воля… Всплывает в памяти фраза, сказанная Риком еще до того, как мы договорились – «все, что я буду с тобой делать, для твоего блага». Правильно говорят, бойтесь своих желаний. В тот момент я жаждала только одного – чтобы кто-то железной рукой заставил меня встряхнуться. Сама этого хотела, Макс. Пожинай плоды.

Слезы высыхают. Откуда-то появляются силы, которые, казалось, полностью иссякли. Вдруг понимаю, зачем я это делаю, зачем терплю жестокость, и за спиной словно вырастают крылья. Рик всего лишь закаляет мою волю. И да, я готова пройти через все девять кругов его ада, чтобы стать твердой, как алмаз!

Время замирает. Не могу различить цифры на будильнике с журнального столика. Сколько Рик отсутствует? По ощущениям, целую вечность, а на деле, наверное, несколько минут. Усталость никуда не делась, ее просто стало проще переносить, но и это до поры. В какой-то момент начинаю ощущать вес рук, ног, головы. Все тяжелое, тянет к земле. Состояние медитативного транса. В голове крутится только одна мысль – дойти до цели. А какая у меня цель?

Размышления возвращаются к книге, которую Рик поручил читать. Наверняка не просто так. Там о воле и целях. И ведь правда, он действительно старается ради моего блага. В моей жизни еще не было человека, который бы сделал для меня столько же, сколько этот жестокий незнакомый мужчина. Он сказал, что не возьмет денег. Но у всего есть своя цена. И если его цена – мои страдания, я согласна.

Возвращение Рика возвращает меня в реальность. Выглядит свежим, бодрым, волосы влажные, словно после душа. Ест банан, кладет еще один на столик. Рот наполняется слюной при виде еды. Внезапно ощущаю сильный голод. Сколько времени прошло с ужина в забегаловке? Часа три? Жадно смотрю на банан, но не решаюсь опустить руки. Жду разрешения.

– Подойди. Можешь сесть, – Рик кивает перед собой. Останавливаюсь на полпути в замешательстве и слышу раздраженное: – На пол!

На пол – так на пол. Сесть красиво не получается. Почти падаю на холодную бетонную гладь – наконец-то. Усталость снова наваливается каменной глыбой. Дико хочется лечь.

– Поешь, – Рик протягивает мне банан.

Душу затапливает благодарность от этой внезапно чуткой заботы. Он же не мог знать, что я проголодалась. Вспомнил обо мне и позаботился. До слез приятно. Жадно открываю кожуру и с наслаждением кусаю податливую мякоть. Вкусно.

– Ты понимаешь, за что наказана? – спрашивает Рик, откладывая пустую шкурку на стол.

Кусок застревает в горле. Судорожно проглатываю.

– За то, что стеснялась приседать, сэр, – самый очевидный ответ, но внутри холодеет. Что, если не угадала?

Рик кивает. Кажется удовлетворенным. Но задает следующий вопрос:

– И какие выводы ты сделала?

Чувствую себя, как на допросе. Не хватает только лампы в лицо и наручников на запястьях. По коже пробегают горячие мурашки. Честный ответ кажется самым подходящим.

– Я буду потеть столько, сколько потребуется, сэр, и неважно, как вы на меня смотрите.

Напряжение не отпускает, плечи будто каменные, шея начинает ныть. Хватит уже трястись, Макс. Он все равно сделает, что хочет. От тебя это не зависит! Черт, почему не могу расслабиться и плыть по течению?

– Знаешь, пока ты тут стояла, я принял душ. Постоял под струями воды. Это было волшебно.

Говорит буднично, но хитро смотрит на меня. Ждет реакции.

– Рада за вас, сэр, – само срывается с губ, сил нет окрасить слова выражением. Взгляд Рика на мгновение становится свирепым. Слишком поздно осознаю, что вопроса не было. Тереблю ледяными пальцами банановую кожуру, ожидая расплаты. Но Рик вместо этого спрашивает:

– И ты не считаешь, что я поступил с тобой жестоко и несправедливо? – какой провокационный вопрос!

И правда, что я считаю? Слишком устала, чтобы что-то считать. Но Рик ждет. Допрос продолжается.

– Вы поступили со мной так, как посчитали правильным, сэр…

Не знаю, что сказать. Обтекаемые формулировки сами просятся на язык.

– Хватит юлить! – вдруг рявкает Рик. Злится на полном серьезе. Кивает на ринг. – Тебе показалось мало? Добавить?

От угрозы повторения экзекуции перехватывает дыхание. Нет! Не добавить! Сердце стучит в висках. Из глаз вот-вот брызнут слезы.

– Я не знаю, сэр, – голос ползет вверх, срываясь на умоляющую интонацию. Шкурка банана падает на пол, а ладони сами складываются в просительном жесте. Будто молю его сжалиться. – Если так было надо, значит надо. Не мое дело оценивать ваши решения, сэр.

Люминесцентный свет обжигает уставшие глаза, но смотрю на Рика не отрываясь. Хочется не пропустить ни тени эмоций, которые он и так редко показывает. На лице опять непроницаемая маска. Не поймешь, принял он ответ или снова будет истязать.

– Золотые слова! – вдруг произносит с улыбкой. – Не твоего ума дело, почему я выбираю то или иное воздействие. Тебе нужно помнить только то, что это пойдет тебе на пользу. Согласна?

На этот раз, кажется, буря миновала. Но прозвучал вопрос. Согласна ли я? Зачем он снова спрашивает? Я же уже все сказала! Утверждает власть? Или мою подчиненную позицию? Или просто тешит эго?

– Согласна, сэр, – нервно сглатываю. – Это всего лишь воздействия. Для твердости характера.

Рик довольно улыбается. Это определенно стало происходить чаще. Кажется, это хороший знак?

– Именно, Макс! – хлопает в ладоши и показывает на кожуру. – Давай это сюда и отправляйся спать. Ты же не забыла, что готовишь завтрак?

– Нет, сэр, – не без труда поднимаюсь, передаю шкурку банана и на автомате добавляю: – Спокойной ночи, сэр.

Впервые мне удалось застать его врасплох. Рик кажется удивленным! Не ожидал? Это же элементарные правила приличия… Но его лицо быстро обретает обычное отстраненное выражение.

– Спи сладко, Макс, – в голосе слышу теплоту и… как будто заботу.

На мгновение забываю даже про усталость. Нет, наверное, показалось. Мозг принял желаемое за действительное.

Рик уходит, а я направляюсь к себе. Едва передвигаю ноги, словно в чугунных сапогах. Наваливается слабость. Вспоминаю, как вчера Рик нес меня на руках. Потому что сама идти не могла. Нет уж, лучше доковылять без его помощи.

Матрас совсем близко. На нем пижама. Милое напоминание о тех временах, когда казалось, что впереди меня ждет безоблачное будущее и море возможностей. Я купила ее сразу после выпуска из колледжа. Потом белая ткань посерела, цветочки поблекли, точно как и у меня в жизни – все оказалось не таким радужным и ярким. Меня с дипломом секретарши не брали на работу даже по специальности. О том, чтобы устроиться в престижное место, не было и речи. Пришлось выбирать из доступных вариантов – вакансии операторов колл-центра, ресепшионистов, курьеров… Чем дальше, тем сильнее блекла пижама, а жизнь становилась все более унылой. За пять лет перебора низкооплачиваемых работ я скатилась до звонилки по привлечению клиентов, кем и проработала почти год до увольнения.

Решительно собираю силы в кулак и переодеваюсь ко сну. Куплю новую яркую пижаму, а эту сожгу. Как только найду хорошую работу.

Стоит только лечь – глаза закрываются мгновенно. Забытье наконец-то обволакивает, словно мягким покрывалом, качает на волнах… Но отдых вдруг бесцеремонно прерывает раздражающий будильник. Не может быть, чтобы ночь пролетела так быстро! Бросаю взгляд на маленький дисплей – все честно. 7:30. Пора вставать и готовить завтрак, чтобы не напроситься на новое наказание.

14. День четвертый

Отправляя Макс спать, испытываю легкую тоску. Не хочется с ней расставаться, но и сам понимаю, что с нее на сегодня определенно достаточно. После порки ее эмоции стали еще сочнее, живее, ярче. Впитывать их – чистейший кайф. И самое приятное, одним лишь взглядом я могу ввергнуть ее в панику или окрылить радостью. Она действительно как пластилин, лепи что угодно. Такая власть кружит голову. Будоражит. Возбуждает. От вседозволенности перехватывает дыхание. Я ведь могу начисто изжить в ней личность и превратить в робота по исполнению прихотей хозяина. А могу напротив, сделать ее сильнее, тверже, поставить на ноги и отправить в свободное плавание. У нее огромный потенциал, она справится.

Ощущаю себя в какой-то мере богом, и в жилах вскипает кровь. Так чего же я хочу? Ее никто не ищет. Сама она принимает мою жестокость за заботу, так что можно идти еще дальше. Прибавить боли, усилить моральный прессинг и однажды таки сломать. Макс так и останется здесь на цепи, готовая на что угодно ради меня… или ради избавления от мучений?

Или все же поступить честно? Перед сном она вдруг пожелала спокойной ночи. Следовало наказать ее, но эти простые слова огорошили нежностью, с которой были сказаны. Макс говорила искренне. Сложно противостоять ее обескураживающей преданности. За всю историю пресловутого объявления она первая и единственная, кто мне по-настоящему благодарен.

Становится тошно. Она же доверяет мне. Верит в меня. Наблюдаю за ней по камерам, не в силах оторваться, хотя ничего интересного не происходит. Заторможенными движениями переодевается в пижаму и забирается под плед. Трогательно сворачивается калачиком. Беззащитная и хрупкая. Засыпает мгновенно. На славу потрудилась. Нет, это я ее на славу укатал. От воспоминаний о прогулке, вечере и порке накатывает яростное возбуждение. Нужна разрядка. В одно движение вытягиваю ремень и срываю рубашку. Иду в душ.

***

Утром выхожу на кухню к уже готовому завтраку. Макс встречает меня слабой улыбкой и молча ждет, пока я сяду за стойку, затем заливает овсянку кипятком. Удивительно легко оказалось ее выдрессировать. Хотя в этом больше ее заслуги. Она сама этого хочет.

Сегодня суббота. По выходным меня вызывают только в экстренных случаях, но для Макс я снова отправлюсь по делам. После завтрака и сигареты за молчаливым чаепитием привычно защелкиваю манжету цепи у нее на лодыжке.

– Я хочу, чтобы сегодня ты дочитала книгу. Вечером обсудим, – даю последние указания. – Вернусь около шести. Будь умницей.

Последнее говорю, понизив голос. Пусть услышит намек на несуществующие непристойности. Макс слегка краснеет, но как положено рапортует согласие. Поплыла девочка! Кажется, наше приключение приобретает любовный колорит! Ухожу к себе, чтобы не выдать обуявшего предвкушения. С Макс я уже получаю массу удовольствия, но если она влюбится… Держите меня семеро – это будет феерическое представление!

День я спланировал заранее. Пошатаюсь по картинной галерее, поем мороженого на субботней ярмарке и покидаю дротики по шарам. В глубине души тлеет злорадство, что я отлично проведу время, а Макс будет сидеть взаперти. Как домашний питомец, которого можно запросто оставить дома, если не хочется обременять себя его присутствием. И даже если по возвращении я поведаю ей, как было хорошо на субботней ярмарке, она ответит, как вчера – «это было воздействие».

Одеваюсь. И все же, чем ее пронять? Где черта, за которую она откажется заступать? Когда взбунтуется? Не может же она спускать мне абсолютно все? Надеюсь, что не может, иначе будет слишком скучно. С другой стороны, я же не давал обещания помочь ей с самоуважением? Посмотрим-поглядим, как далеко ты меня пустишь, девочка!

Покидаю бункер. Не люблю лестницу, но машина припаркована у люка за забором, так что приходится. Проходя по залу, наблюдаю за Макс краем глаза. Провожает взглядом, оторвавшись от чтения. Интересно, она правда настолько целеустремленная? Или старается все же больше от страха? Как бы это проверить?

Эскалада приветственно пикает сигнализацией. Включаю радио – обещают хорошую погоду. Как и планировал, еду в картинную галерею одного из бывших клиентов. Мне нравятся его работы – индастриал и гранж вкупе с эстетикой минимализма. К тому же, в галерее он выставляет начинающих коллег – выбирает, естественно, на свой вкус. Выставки у него всегда шикарные. А еще мне нравится, как он трясется и начинает потеть, всякий раз видя меня в просторных залах галереи, изломанных гипсокартонными перегородками. Однажды я помог ему уничтожить конкурента и теперь знаю его грязные секреты. Человека ничто не пугает больше, чем заряженное оружие, направленное ему в лицо. Конечно, я не планирую ему вредить. Все, что у меня на него есть – для подстраховки. Но он-то об этом не знает!

День проходит отлично. После обеда приезжаю на Субботнюю ярмарку в парке Линкольна. В проходах между плотно натыканными шатрами прогуливаются люди – парочки, семьи с детишками, одинокие отдыхающие. В воздухе звенит радость, раздается детский смех, голоса сливаются в восторженный гул. Черт, подтачивает тоска. Хочется посмотреть на Макс, когда вокруг все могут говорить, а ей это недоступно. Хотя она вряд ли огорчится. Слишком хорошо уяснила правила, полностью втянулась. Не представляю, что теперь может заставить ее открыть рот без разрешения.

Владелец нужного мне шатра как раз раскладывает новые воздушные шарики по углублениям в расчерченной невысокими перегородками фанере. Люблю проверять свою меткость. Продавец – невысокий щуплый мужичонка с бегающим взглядом – мнется, желая продать шанс на удачу кому-то другому, но желающих не находится. Злорадно скалясь, плачу проныре двадцатку, беру четыре дротика. Прицеливаюсь… Перед глазами маячит образ Макс. Она бы сейчас стояла у меня за спиной, сжав маленькие кулачки, задрав плечи от напряжения. Болела бы за меня. Напрасно. Я идеально бросаю дротики, так что выиграл бы ей самого большого плюшевого медведя. И Макс была бы ему рада, не то, что Камилла.

Тфу ты! Пора бы уже выкинуть из головы эту… Бросаю первый дротик – промах! Втыкается в крестовину, аккурат между четырьмя шарами. Собраться! Я хочу еще одного чертова медведя! Даже если только для себя.

Второй дротик попадает в цель. Зеленый шарик с нарисованной на нем кислой рожицей с громким хлопком лопается. Дротик втыкается в деревяшку, пригвождая к ней остатки зеленой резины.

Третий дротик пронзает розовый шар. Ошметки разлетаются в стороны причудливым конфетти. Четвертый попадает в синий шарик, на котором нарисован оскал луны и несколько кривых звездочек.

Продавец недовольно хлопает в ладоши и показывает на полки с мягкими игрушками, предлагает выбрать приз из самых крупных. Розовый медведь уже есть, синий выглядит кособоко, словно его шили слепые китайские дети в подвалах Бронкса. Остается панда с неестественно огромной головой и такими же кругами вокруг пластиковых глаз.

Продавец стаскивает игрушку с полки и нехотя вручает мне. Ребенок сзади писклявым голоском уговаривает мать тоже заработать приз, а та смущенно отказывается, говоря, что не такая меткая, как «этот дядя». Ну, вот и все. Можно заканчивать.

Прячу трофей в багажнике. Снова вспоминаю о Макс, ее я точно так же спрятал в бункере. И достанется она только мне. Интересно, вынесла ли она что-то из книги? Будет печально, если девочка окажется тупой. Я по горло сыт безмозглыми куклами.

Заезжаю в центр, оставляю панду в квартире, где уже несколько дней не появлялся. На удивление, совсем не скучаю по здешней обстановке, хотя обычно жизнь в бункере рядом с подопечными напрягает. С Макс все иначе.

Автоматическая кофеварка шумно мелет зерна. На часах пять вечера. Выпью кофе и поеду в бункер. Предвкушаю, как пройдет вечер – я ведь устрою Макс настоящий допрос по прочитанному, а потом будет тренировка. Руки чешутся от одной мысли, что она снова напросится на наказание. Пороть ее – особое удовольствие.

Аромат кофе щекочет ноздри – кидаю несколько таблеток сахарозаменителя в черную, дышащую паром жидкость. На поверхности появляются мелкие пузырьки. В груди становится горячо – справится Макс или нет, от нее почти не зависит. Я всегда найду, чем ее завалить, было бы желание. А оно, черт побери, есть.

Кофе обжигающей волной пробегает по пищеводу. Вкусно. Закуриваю, глядя на вечереющий город. С высоты моего этажа открывается прекрасный вид… но насладиться пейзажем не получается. Хочется скорее докурить, сесть в машину и поехать обратно. Меня тянет к Макс, точно наркомана за дозой. В душе борются презрение и восхищение. Не знаю, чего больше. Посмотрим – если она так и останется безропотной куклой, восхищение ее преданностью сойдет на нет. Мне не нужен безвольный истукан.

Спускаюсь в бункер на лифте в начале седьмого. По камерам вижу, что Макс готовит ужин. Она должна была поесть к моменту моего возвращения! Вхожу в кухню со свирепым видом. Нос улавливает нежный аромат оливкового масла и креветок, растравляет аппетит, хотя я и съел сэндвич по дороге сюда.

Макс с радостной улыбкой поворачивается ко мне. Лицо бледнеет, кухонная лопатка вываливается из онемевшей руки и плюхается на варочную поверхность, разбрызгивая жирные капли. Девочка сразу поняла, что провинилась. Первое смятение быстро сменяется на испуг. Она даже открывает рот, но вовремя осекается. И складывает губы в заискивающую улыбку.

Трудно сохранять суровое лицо, слишком приятно впитывать ее оголенные эмоции, в штанах снова становится тесно. В несколько медленных шагов подхожу к ней и крепко хватаю за подбородок. Гневно смотрю в глаза.

– Почему ты еще только готовишь? – требовательно чеканю слова. – У тебя ужин в шесть!

Макс не пытается вырваться, только убирает руки за спину. Усилием воли сдерживаю дрожь возбуждения.

– Я хотела дождаться вас, сэр, – почти шепчет, испуганно глядя на меня. – Уже все готово, я только разогреваю. Решила, что можно задержать ужин на четверть часа, чтобы поесть вдвоем.

– Плюс десять отжиманий на тренировке, – брезгливо разжимаю пальцы. Побелевшая кожа под ними начинает обретать нормальный цвет. – Ты не смеешь ничего решать. Ужин в шесть и не минутой позже!

В глазах Макс появляются слезы. Поворачивается к плите, хватает лопатку и принимается помешивать рагу. Стыдно! И… чертовски воз-буж-да-ю-ще! Огорчилась, что я не оценил заботы – трогательно и мило. Девочка влюбилась! И на свою беду, в жестокого тирана! Внутренне торжествую. Истома обволакивает тело, руки тяжелеют. Устало усаживаюсь за стойку.

– Мне бы стоило лишить тебя ужина, – продолжаю сурово. – Но это недопустимо. На этот раз поедим вместе.

Кивает, шмыгая носом, и вытаскивает из шкафчика две больших тарелки. Кладет в них еду, ставит на стол, глядя куда угодно, только не на меня. Ох, и уязвил же я тебя, девочка. А то – плюнул в открытую душу!

Макс быстро раскладывает приборы, садится напротив и, глядя в тарелку, ждет, пока я начну есть, словно разрешающего сигнала. Как прислуга! Тьфу! Противно. Пробую рагу с морепродуктами – удивительно вкусно. Все же женщина всегда приготовит вкуснее, чем мужчина!

Макс робко тянется к вилке. Может, ждала позволения, потому что я пригрозил лишить ее ужина? Какая прелесть.

– Ты чего, есть не хочешь? – говорю с наездом. – Раз такая нерешительная, закончишь вместе со мной. Что не доешь – выкинешь. Поняла?

Макс затравленно смотрит на меня несколько мгновений. Будоражащее зрелище! В чуть припухших глазах стоят крошечные капли. Кивает, сопровождая привычным «да, сэр» и принимается есть. Видать, нехило проголодалась, боится не успеть – глотает почти не жуя. Отвратно! Сбивает мне весь настрой, даже портит аппетит.

– Ты жрешь, как собака! – выплевываю ядовитым тоном.

Макс замирает, вскидывает на меня испуганный взгляд, тревожно сглатывает. Ожидает наказания.

– Или ты ешь за столом, как человек, – стучу пальцем по столешнице, затем показываю вниз. – Или будешь лакать из миски на полу.

Лицо Макс резко сереет. В глазах плещется паника – девочка верит, что я способен на такое. Не буду ее разубеждать.

– А теперь доедай, – киваю на ее тарелку. – И так, чтобы с тобой рядом не было стыдно сидеть.

Вот теперь движения аккуратные, плавные. Нормально жует, спокойно глотает. Голова опущена, смотрит в тарелку. Со щек в еду падают редкие капли.

Голос совести пробивается сквозь пелену возбуждения, что-то гнусавит о том, что это снова слишком для ничтожного проступка. С другой стороны внутри начинает шевелиться ярость, что эта корова снова разревелась. Она же все еще за столом, а не на полу, в конце концов!

Растягиваю остатки порции, давая Макс время доесть. Как бы там ни было, я не стану морить ее голодом. Этот урок усвоен. В следующий раз будет более решительной.

Ее тарелка наконец опустевает. Закидываю в рот последнюю креветку, собираю посуду и отношу в мойку. Макс вскакивает из-за стойки, вытирая слезы и принимается готовить чай. Подхожу вплотную. Чувствует, но боится повернуться. Или стыдится зареванного лица?

– Запомни на будущее, – поворачиваю ее голову за подбородок, заглядываю в мокрые покрасневшие глаза. – Ты не прислуга, чтобы ждать, пока хозяин поест.

В ее симпатичной головке начинают крутиться шестеренки. Переосмысляет произошедшее.

– Чай принесешь в зал. Будем обсуждать книгу, – добавляю почти равнодушно, направляясь в коридор, и на полпути спрашиваю: – Ты ведь дочитала, Макс?

– Да, сэр, до конца! – щеки розовеют, на лице появляется гордая улыбка.

Киваю. Отлично. Значит, будет о чем ее допро… расспросить.

Через пару минут Макс ставит на столик две кружки чая и собирается снова усесться на пол, но я жестом показываю ей на второе кресло. Кажется, ей нравятся правила – я лишу ее такой опоры.

– Что ты вынесла из книги? – спрашиваю, хитро щурясь, и закуриваю.

– Спросила себя, чего хочу добиться, сэр, – Макс тоже берет сигарету.

– И чего же ты хочешь? Ты поставила себе цель? – подношу зажигалку.

– Я добьюсь чего угодно, если взращу силу воли, сэр, – с удовольствием затягивается. Выпускает дым между сложенных в улыбку губ. – Так что моя цель теперь – стальная сила воли.

Девочка проштудировала книгу! А еще она определенно не тупая, зря я переживал.

– Вот как? – делаю подозрительное лицо, пусть чувствует, что ходит по тонкому льду. – И как же ты собираешься взрастить силу воли?

– Я уже этим занимаюсь, сэр, – Макс улыбается, стряхивая пепел. – Не все, что мы здесь делаем, дается мне легко. Приходится себя заставлять, а что это, если не сила воли, сэр?

Черт, и крыть нечем!

– Есть в книге что-то, что ты хочешь обсудить? – пускаю разговор в свободное русло.

Макс оказывается не просто не тупой, а очень даже смышленой девочкой. Задает правильные вопросы. С радостью отвечаю на них и вижу по светлеющему лицу, что девчонка обретает уверенность и понимает, куда ей дальше развиваться. Мы обсуждаем все подряд – от тренингов на развитие уверенности до методов составления резюме. Макс – первая воспитанница, разговор с которой оказывается интересным. Но даже такая беседа в какой-то момент надоедает.

– Хочешь сказать, у тебя даже мечта в жизни появилась? – резко меняю тему, добавляя голосу насмешливости.

– Да, сэр. Я мечтаю реализоваться. Хочу найти престижную работу, стать ценным сотрудником. А еще поняла, что… Хочу стать лучшей для того… – осекается, начинает краснеть, но договаривает: – Есть один мужчина…

Меня словно ледяной водой окатывает. Внутри мгновенно вскипает ярость. На руках шевелятся волосы. Ладони становятся влажными. Пальцы впиваются в колени.

– Я бы хотела, чтобы он в меня влюбился… – Макс смотрит перед собой и продолжает себя закапывать. – Но не для семьи. Думаю, брак только все испортит… – вдруг поворачивает голову и замолкает, видя мое лицо. – Сэр?

– Думаю, обсуждение книги мы закончили, – беру себя в руки, но сам слышу, что слова звучат зловеще. – Начинай пробежку. Сорок кругов.

– Конечно, сэр, – оторопело кивает и пружинисто подскакивает с кресла. Лицо бледное, глаза испуганные. – Сорок кругов, поняла…

Начинает бежать. Провожаю взглядом ее невысокую фигурку в мешковатом костюме. Ярость возвращается, обдавая внутренности жаром. Я вытравлю из твоей головки любых других парней, девочка. Ишь чего, вздумала о парне мечтать…

Снова бег по кругу, снова тихий голос проговаривает цифры, но от выжигающего гнева внутри ее покорность злит еще больше. Уже знаю, что отыграюсь на ней за это дебильное признание.

Терпеливо жду окончания кросса. Макс бежит сначала бодро, но чем дальше, тем сильнее устает. Переваливает за тридцать кругов – ноги начинают заплетаться. Судя по прижатой к животу руке, снова сбила дыхание, в боку колет. Мне нужен только повод.

Отсчитав сорок кругов, останавливается. Дышит тяжело, но смотрит прямо в глаза. Бросает вызов. Забыла, что я накинул десять отжиманий в ужин?

– Тридцать пять отжиманий, – цежу сквозь зубы, скрывая плотоядный оскал за непроницаемым безразличием.

Вот! Другое дело. Макс сникает и занимает упор лежа. Уже чувствует, что не потянет. В прошлый раз я требовал двадцать, она и с тем не справилась. А за три дня ничего особо не изменится.

Начинает отжиматься. Первые десять легко – мышцы вошли в тонус. Дальше сложнее, но до семнадцатого раза держится молодцом. До двадцатого дотягивает со скрипом. Двадцать первый выдавливает со стоном. Двадцать второй – последний. Больше тело поднять не выходит. В душе злорадно потираю руки – мурашки возбуждения уже щекочут спину.

– Поднимайся, снимай кофту, – бросаю через плечо, идя в спальню за плеткой. – Ты знаешь, что будет дальше.

Возвращаюсь в зал к Макс. Стоит по стойке «смирно», смотрит перед собой. Спина прямая. Плечи развернуты. Не согласна с наказанием? Злится? Так странно выражает смирение? Или… снова бросает вызов?! Сознание захлестывает гнев. Сегодня я заставлю тебя визжать, девочка!

– Подойди к рингу и возьмись за средний канат, – приказываю суровым тоном, поигрывая плеткой для острастки.

Макс исполняет требование, обходя меня взглядом. Кажется, все же злится. Приближается к рингу и, поднявшись на цыпочки, берется за туго натянутый трос. Шикарно. Я предполагал, что ей с лихвой хватит роста, но так даже лучше.

Выходим на новый уровень подчинения. Дать себя связать и выпороть – одно, и совсем другое принимать истязания добровольно, будучи свободным. Посмотрим, девочка, чего стоит твердость твоей воли.

Подхожу к Макс неторопливыми шагами. Даю эмоциям настояться. И своим, и ее. Ее спина соблазняет своей беззащитностью. Кожа ровная и гладкая – никаких отметин. Что ж, возможно, сегодня они появятся. И плевать. Голос совести вопит, что это непедагогично и жестоко. Бесцеремонно затыкаю его – в крови бурлит ярость.

Кладу ладонь Макс между лопаток. Вздрагивает. Опускает голову. Откладываю плеть на край ринга и разрываю майку вдоль. Ткань трещит и расходится, обнажая спину. Диета и физические нагрузки уже сказались на теле Макс – на талии ушло полдюйма, кожа обрела упругость. Сексуально. Уснувшее было возбуждение пробегает сладкой судорогой по телу.

Майка лохмотьями висит вдоль тела. Девочка стесняется? Прячет лицо, пытается скрыть стыд, но покрасневшие уши выдают ее с потрохами. Хватаю плетку и отступаю на шаг.

– Тринадцать ударов, – цежу сквозь зубы. – Ты будешь считать.

– Хорошо, сэр, – отвечает сдавленным голосом, будто в горле пересохло.

Размахиваюсь и без подготовки опускаю ей на спину тяжелый удар. «Оди-и-ин» слышу с протяжным стоном. Макс непроизвольно поджимает ногу, но рук не расцепляет. По глади кожи проступают несколько краснеющих прилившей кровью полос. Слишком соблазнительное зрелище. Ладони вспотевают, внутри горячо.

Без передышки наношу следующий удар. Крик громче. Макс пищит «два», напрягается всем телом, костяшки пальцев белеют.

Хочу довести до исступления. Хочу, чтобы разжала руки, чтобы рухнула на пол, разрыдалась. В третий удар вкладываю еще больше усилия. Звучит оглушительный на фоне напряженного дыхания многоголосый щелчок, и раздается вопль. Отдышавшись, Макс всхлипывает и выдавливает «Три».

Девочке очень больно. Зачем я это делаю? В памяти снова всплывает тот мистический мужчина, о котором она так мечтает. Как посмела об этом сказать?! Мне! Размахиваюсь, впечатываю новый удар. Скулит. Не успевает назвать цифру – снова опускаю плеть ей на спину. Перекрикивая стон, сурово чеканю:

– Я закончу, когда ты досчитаешь до тринадцати, – снова бью и с удовольствием слушаю протяжный, полный страданий крик. – Остальные не считаются.

– Четыре, сэр, – Макс срывается на рыдания. Вытирает щеку о дрожащее плечо. Исчирканная припухшими полосами спина лоснится потом в люминесцентном свете.

Киваю себе. Возбуждение шумит кровью в ушах. Новый размах, укладываю удар поперек. Неудачный – концы захлестывают на ребра. Макс с криком падает, прижимая руку к ужаленному месту. Рыдает. Извивается на полу несколько мгновений.

– Пять, сэр, – не смотрит на меня.

Затем встает, опираясь о борт ринга. Медленно поднимает руки, вцепляется в канат. Ее упорство сводит меня с ума. Кружится голова, во рту становится сухо. Облизываю шершавые губы, уже собираясь снова опустить плеть ей на спину, но взгляд цепляется за кучку темно-бордовых кровоподтеков на ребрах. Опускаю руку. Задыхаюсь от злости на себя. И на Макс. Но больше на себя.

Словно холодный яд, по жилам разливается досада. Откладываю плеть на край ринга, одергиваю сбившуюся влажную рубашку. Тошнотой подкатывает стыд. Душа требует проявить хотя бы толику нежности, но не могу, не позволю себе этого сделать.

– Слабачка, – говорю со всей язвительностью, которую только могу найти в себе.  – Убирайся к себе. Мы закончили.

Не хочу ее видеть. Не хочу видеть следы на ее теле. Разворачиваюсь и направляюсь в спальню. На душе гадко, гложет чувство вины. Вроде я повторно не давал ей обещания не оставлять следов, но все равно не по себе. Она ведь увидит кровоподтеки на ребрах. Нет, не могу снова повторить историю с парком – вдруг и правда уйдет. Страшно. Не хочу ее отпускать.

Слежу за Макс по камерам. Добирается до матраса и падает на него лицом вниз. Спина, должно быть, знатно саднит. Плечи мелко вздрагивают. Плачет.

Отворачиваюсь. Не могу ничего изменить. Уже не могу. Остается только использовать. На душе становится легче – кажется, я знаю, как.

15. Радость

Теплый ветер раздувает волосы. Пряди хлещут по лицу, но мне приятно. Смотрю вниз. Колени, кроссовки, под ними скейт… А ниже – высоченная опора вантового моста. Вперед и позади меня улыбается городу толстый металлический канат, к которому крепятся вертикальные столбы, поддерживающие мост. Надо мной кружит вертолет. Там оператор. Он снимет мой трюк. Салютую ему, отталкиваюсь, встаю обеими ногами на скейт и лечу вниз по перевернутой арке. Моя цель – долететь до другой опоры.

Скорость все выше, воздух бьет в лицо, толкает в грудь, в душе эйфория и восторг, но в нижней точке дуги вдруг срываюсь. Лечу вниз. В воду. Она красивая. Сине-зеленая, прозрачная. В воздухе успеваю кувыркнуться и вхожу в гладь залива вертикально вниз головой, выставив перед собой сцепленные руки.

От поверхности отражается солнце. Погружаюсь и рассматриваю опору моста. Облеплена ракушками и кораллами. Завораживает. Хочется потрогать. Поверхность все дальше. Наслаждаюсь подводной красотой – на дне виднеются полузанесенные песком останки упавших с моста автомобилей. Кузовы продавлены, стекол нет, металл поеден ржавчиной.

Поднимаю голову, смотрю вверх – поверхность блестит разлитым светом где-то очень далеко. Хочется вдохнуть. Пока не страшно, но надо наверх. Отталкиваюсь руками и ногами по-лягушачьи, постепенно поднимаюсь.

Легкие начинают ныть.

Ускоряю движения. Красота кораллов и ракушек уже не радует.

Хочется вдохнуть все сильнее.

Отчаянно гребу руками, перебираю ногами. Все равно медленно!

Разум заполняет паника.

За грудиной уже нестерпимо жжет. Нужен кислород. Сейчас же! Но бликующая золотистыми всполохами поверхность по-прежнему далеко.

Может, если я открою рот и немного вдохну воды, станет легче? Снимутся спазмы, и я таки смогу выплыть?

Сознание мутится. Силы на исходе. Вдыхаю…

И просыпаюсь. Дышу полной грудью. Легкие саднят. Похоже, я по-настоящему не могла вдохнуть? А мозг объяснил это красивым сновидением… Простынка под щекой мокрая, пахнет слюной.

Пытаюсь подняться на локтях и ощущаю сильную резь в мышцах. Бицепсы будто из ваты, не напрячь. Переворачиваюсь на бок и словно со стороны слышу собственный стон – кожа на ребрах отзывается сильной болью. Сажусь. Лопатки тоже ноют.

Зажигается свет. Обрывки майки свисают спереди. В голове против воли мелькают фрагменты последнего вечера. Хочется пить… С трудом поднимаюсь на ноги. Надо дойти до кухни, там есть фильтр проточной воды. Бросаю взгляд в зеркало – посмотреть, что там на ребрах? Лень. Да и какая разница? На этот раз Рик точно оставил синяки. Боль была слишком острой и сильной. И что я на это сделаю? Ничего. Проглочу.

Опираясь на стену, двигаюсь к проходу. Слабость в теле давит так, будто на мне латы и шлем в придачу, точно на средневековом рыцаре. И как при таком раскладе пережить завтрашнюю тренировку? Разум тонет в пучине отчаяния. Колет в переносице, в глазах становится влажно.

Рик на что-то рассердился. На что? А есть ли смысл выяснять? Он в бункер явился уже заряженный, злой, как черт. Но потом мы начали разговаривать – меня осеняет. Все полетело в бездну, когда я сказала, что мечтаю о мужчине.

Дура! Дура ты, Макс! Он, похоже, подумал о ком-то другом… Сам дурак! Мог бы догадаться, что из знакомых мужчин у тебя, кроме него, никого нет.

Свет загорается следом за мной по всему пути. Добираюсь до мойки, включаю воду в тонком кране. Подставляю стакан. Он кажется невыразимо тяжелым. Трудно держать. Но жажда сводит с ума. Язык липнет к вязким щекам. Жадно пью. Становится легче.

Тем же манером возвращаюсь в свою конуру. На будильнике три утра. Снимаю обрывки майки, стягиваю штаны. Хоть остаток ночи досплю по-человечески. Надеваю пижаму – спину саднит от прикосновения ткани. Комок слез прокатывается по горлу. Всхлипываю. Обида щемит за грудиной. Рик знал, что я не справлюсь. И бил сильнее, чем вчера. Отыгрался? Или просто получал удовольствие? А может, все вместе – сорвал злобу, испытал разрядку и довольный ушел спать?

И чего ты расклеилась, Макс? Не ты ли клялась себе, что если цена преображения – твои страдания, то ты согласна? Или платишь, или уходишь, так?

Все верно. Но одного старания мало. Я и так прикладываю все силы, чтобы выполнять требования в точности, но он умудряется найти повод причинить мне боль. Точнее, создать. Это жестоко!

Устраиваюсь на матрасе. На животе неудобно, зато не больно. По щекам текут слезы. Снова захлестывает отчаяние. Сколько еще я смогу терпеть? С каждым разом Рик становится более жестоким и изощренным… Даже плевать, что оставил синяки. Наказание не должно быть приятным. Страшно, что он высосал причину из пальца…

Да не из пальца, ты, дурилка! Придумала тоже – говорить ему, что мечтаешь о мужчине! Что он должен был подумать? Не давай поводов, и будет тебе счастье, Макс!..

***

Будильник взрывается хриплым пиканьем словно прямо в мозгах. Открываю глаза. Голова тяжелая, как чугунный шар. Кажется, если по ней стукнуть, звук будет такой же, гулкий протяжный «бом-м-м». Не без труда отрываю тело от матраса. Все болит. Спина – после плетки, руки – от отжиманий. Пресс все еще ноет с последнего раза. На пластилиновых ногах добираюсь до умывальника. Смотрюсь в зеркало. Я. Лицо уже начинает зеленеть, синяки перешли в новое состояние.

Почему взгляд страдальческий? А ну взбодрись, Макс! Не стоит Рику видеть тебя такой несчастной.

И правда что. Еще подумает, что я не справляюсь…

Надо идти готовить завтрак. И зачем Рик по воскресеньям встает в такую рань? Воскресенье – день, когда надо отодвинуть все дела и нежиться в кровати до полудня. Приготовить панкейки с джемом, посмотреть мелодраму. Однажды же я выйду отсюда? Как я проведу первое воскресенье на свободе? Диснейленд? Ярмарка? Парк? Парк! Прогуляю по извилистым аллеям целый день. Буду есть сахарную вату и арахис в карамели, запивая разливной газировкой.

Плетусь на кухню. На полпути нос улавливает вкусный запах. Яичница?! Под языком собирается слюна. Нет, показалось. Ну откуда?.. Против воли иду быстрее. В коридоре слышу шкварчание. Рик готовит завтрак?! Больше ведь некому… если, конечно, он не привел сюда кого-то еще. Нет, бред! Почти влетаю в кухню и в шоке замираю.

Рик в серых матерчатых штанах и светлой футболке стоит у плиты и действительно жарит яичницу. Выглядит мило, по-домашнему, словно заботливый супруг, никак не суровый тренер, как когда он в спортивной одежде. Он может быть разным! И этот его облик мне особенно нравится.

Рик поворачивается на звук моих шагов и игриво смотрит на меня. Приветственно машет кухонной лопаткой. Щиплю себя за руку. Нет, не сплю.

– Доброе утро, Макс, – словно издалека слышу его голос. – Садись, завтрак почти готов.

Оторопело забираюсь на высокий стул. Нет, не верю. Что происходит? Неужели он заглаживает вину? А может, у него есть двойник или брат-близнец? Вчерашний колючий и сегодняшний плюшевый Рик – словно две крайности, Инь и Ян.

Вскоре он ставит передо мной плоскую тарелку с яичницей. Сверху посыпал сушеной зеленью, вижу на глади желтка растаявшие крупинки соли. Он, оказывается, умеет и приготовить, и красиво подать. Кладет рядом вилку и нож.

– Ешь, Макс, – произносит бархатным голосом и усаживается напротив. – Я сейчас все тебе объясню.

Отрезаю небольшой кусок нежно поджаренного белка. Отправляю в рот. Смотрю на Рика.

– Я же главного тебе не рассказал! – выговаривает с веселой досадой. – По воскресеньям день Радости, если ты делаешь успехи.

Выглядит взбудораженным, как под наркотой. А может, не спал ночь и теперь на нервном бодряке. С подозрением смотрю на него, а он улыбается еще шире и добавляет:

– Твои успехи на этой неделе меня порадовали, – пробивает вилкой желток с громким фаянсовым звяком. Вздрагиваю. – В ответ я радую тебя. Усвоено?

Не усвоено. Не верю. Неуютно тут сидеть! Он будто на ходу выдумал правило про этот день «радости». Да и успехи у меня такие себе. А еще не отпускает ощущение, что он дает эту радость взаймы. Рано или поздно мне придется за нее расплатиться. Страшно. Напряженные плечи не опускаются, пальцы до боли стискивают вилку.

– Усвоено, сэр, – отвечаю осторожно и продолжаю есть.

Рик тоже углубляется в тарелку. Остальная часть завтрака проходит в тишине. Привычно. Наверное, ему не о чем со мной говорить. И правда, я просто очередная посредственная воспитанница. Чего от такой ожидать? Интересно, есть ли у него девушка? Вряд ли. Ни одна не спустит своему парню многодневное отсутствие дома. А я бы… я бы стерпела. Я бы все ему простила. Ты ему и так все прощаешь, Макс. Ты тряпка! Он на такую не позарится!

После завтрака Рик сам готовит чай. В этом есть что-то неправильное, как будто я не заслужила. Но возражать не рискую. Мое дело принимать и соглашаться. Мы курим в зале за журнальным столиком. Наслаждаюсь сигаретой. Хотя, конечно, была бы рада покурить вне стен бункера. Теперь они давят. Совсем недавно я чувствовала себя тут, как дома, но это тюрьма, и она угнетает.

– Даю час привести себя в порядок. Накрасься, оденься, наведи красоту, – Рик заговорщически смотрит на меня. – Нас ждет культурная программа.

Нет, я точно сплю! Как будто притянула это собственными размышлениями! Даже если он просто выгуляет меня в парке, как это было раньше, я буду счастлива.

Ты думаешь как собака, Макс! Фу!

– Конечно, сэр, – почти выкрикиваю от радости.

Но почему-то жду позволения уйти. Хотя бы кивка.

– Все, беги! – Рик машет рукой в сторону коридора. – Время пошло! Тик-так!

Совсем другой. Это определенно Рик, а не какой-то двойник, но этот совсем отличается от себя обычного – сурового и холодного. Убегаю к себе, быстро скидываю пижаму и забираюсь в душ. Напор – словно в аппарате для пескоструйной обработки. Струи болью обжигают спину. Но я так счастлива, что почти не обращаю внимания, встаю к распрыскивателю лицом, жду, пока намокнут волосы.

День определенно начинается лучше, чем я могла ожидать. Да что говорить, начинается бомбически! От радостного предвкушения мандраж легкой дрожью то и дело охватывает тело.

Надеваю единственную приличную одежду – шорты и цветастую майку, в которой уезжала из квартиры после уборки. На макияж трачу непристойно много времени, но успеваю за час и выбегаю в зал, готовая выхватить из рук Рика уже надоевшую маску для сна.

В запасе еще минут пять. Сажусь в кресло, закуриваю. Жду. Рик появляется из спальни с опозданием. Взъерошенный и злой. В черном строгом костюме, в застегнутой на все пуговицы белой сорочке и при галстуке, словно топ менеджер какой-нибудь компании с Уолл-Стрит. Что-то не так. Страх снова сковывает тело. Голова сама вжимается в плечи. Сижу тихо, как мышка, стараясь не смотреть в его сторону. Что он выкинет в таком раздрае – одному богу известно.

Направляется ко мне порывистыми шагами. Боковым зрением не разглядеть, что у него в руке. Сижу ни жива ни мертва. Ком застрял в горле и никак не сглатывается.

– Вот, почитай, – слышу голос и перевожу взгляд на нависающую фигуру, которая заслоняет свет ламп под потолком. Протягивает книгу. – Возникли сложности. Вернусь через два часа. Ногу давай?

Привычно защелкивает манжету цепи у меня на лодыжке. Движения такие же жесткие, как и раньше. От добродушного мягкого Рика не осталось и следа. Передо мной снова жестокий тиран.

Закончив с кандалами, Рик молча уходит. Скрывается за дверью спальни. Смотрю ему вслед пока не захлопывается створка. Откуда это дурацкое чувство, что вижу его в последний раз?!

Прекрати накручивать, Макс! Все будет хорошо. Подумаешь, какие-то сложности? Вряд ли у Рика могут возникнуть проблемы, которые решаются при помощи оружия.

Хочется верить. Он не создает впечатления человека, погрязшего в криминале.

Надо отвлечься. Смотрю на книгу. Тонкая и небольшая, в формате покетбука. Надпись на обложке «Язык жестов», ниже изображение человека, который немного склонил голову вперед и скрестил руки на груди. Просыпается интерес. Открываю. «От автора» короткое. Мол, прожил долгое время среди африканских племен и все про них выяснил, но главное – у них очень распространен язык жестов. Они мало говорят, изъясняются в основном невербально, и потому по ним так здорово изучать жесты.

Что ж, интригует! Начинаю читать. Ну, как читать – скорее, листать страницы. Картинок много, они большие, а текста мало, лишь небольшие подписи. Но меня по-настоящему увлекает! Сколько себя помню, никогда не любила читать. Смысл тратить время на всякие романы, когда они, по сути, ничего, кроме любопытства, не удовлетворяют? На них не научишься. Только сейчас, к двадцати пяти годам, я поняла, зачем читать книги. Точнее, какие действительно интересны и полезны!

Когда в следующий раз отрываюсь от чтения, чтобы закурить, смотрю на будильник на столике. После ухода Рика прошло больше двух часов. В желудке холодеет, на руках вздыбливаются волоски. А вдруг с ним все-таки что-то случилось?

Снова углубляюсь в книгу, прогоняя тревожные мысли. Останавливаюсь, когда осознаю, что не поняла ни слова с последних нескольких страниц. Закуриваю. Прислушиваюсь – слышу только мерное жужжание холодильника с кухни и собственное дыхание. В тишине от легкого шевеления ногой металлом лязгает цепь. Зачем?! Ну зачем он продолжает меня приковывать? От досады перехватывает дыхание. Разве я не доказала свою преданность? Разве не заслужила ответного доверия?

Успокойся, Макс! Мы уже это проходили! Цепь – лишь одна из проблем. Двери заперты. Ты так и так не выберешься. Успокойся уже! Рик просто задерживается.

Но успокоиться не получается! Мозг исступленно прокручивает худшие варианты. Воды в достатке. Еды хватит на неделю. При большом старании растяну на полторы-две. А дальше… Сколько я протяну до полного истощения? Цинга в отсутствие солнечного света мгновенно даст о себе знать… Ужас. Нет! Я не хочу умирать тут!

Слух улавливает шорох – Рик? Вернулся? Сердце в груди радостно подпрыгивает. Звук донесся со стороны лестницы. Смотрю на дверь в бункер не мигая, пока не вижу фигуру Рика. В том же костюме, только галстук небрежно растянут, две верхние пуговицы сорочки расстегнуты. Выглядит усталым, но довольным. Приближается.

Выдыхаю с облегчением. Снова я успела попрощаться с жизнью, и снова она не закончилась. Наверное, это какой-то знак, только вот какой?

– Волновалась? – спрашивает Рик, усаживаясь в соседнее кресло.

Видимо, заметил облегчение на моем лице.

– Да, сэр, очень, – кажется, голос подрагивает в такт тяжело бухающему сердцу.

– Страшно стало? – второй вопрос звучит еще азартнее первого.

– Да, сэр, – отвечаю уже смущенно.

Развернутого ответа Рик не просит, да и говорить, что уже решила, будто с ним приключилась беда, не хочется.

– Все хорошо, Макс, – успокаивает доверительным тоном. – Со мной ничего не случится. – Подмигивает. – Даже не думай так скоро от меня отделаться.

Отделаться?! Скоро?! Что он несет?.. Слова добираются до разума с трудом. Мне страшно тут сдохнуть на цепи, черт побери! Я про отделаться вообще не думала!

– Посмотри на меня, – поворачиваю голову и смотрю на него в упор. Рик приглядывается к лицу и бормочет под нос, – макияж не потек. Можно отправляться. – Затем добавляет с азартом: – Готова?

В душе ликует радостное предвкушение. Мне даже неинтересно, куда. Он что-то задумал. Уверена, что это будет здорово!

– Конечно, сэр, – улыбаюсь и встаю.

– Тогда поехали! – бодро подхватывает Рик и освобождает мою ногу.

Приключение началось!

16. Шопинг

Шум двигателя и шелест покрышек почти не слышен, в салоне звучит музыка – какая-то инструментальная, ненапряжная, с расслабляющего радио. Макс в матерчатых очках сидит у меня за спиной. Пристегнулась. Разглядываю ее в зеркало под ветровым стеклом. Не двигается. Спокойна – привыкла к моим методам конспирации. То и дело на лице появляется полуулыбка. Интересно, воображает место, куда я ее везу, или просто получает удовольствие от поездки?

Останавливаю машину на парковке перед Восточным шопинг-моллом. На самом деле он не восточный, а центральный. И самый фешенебельный в городе. Здесь за ослепительными, поражающими яркостью оформления витринами собраны бутики, наверное, всех известных мировых брендов. Туда мы и направимся. Я хочу, чтобы у девочки появилась по-настоящему хорошая одежда.

Торговый центр беззвучно распахивает широкие стеклянные двери. Макс делает неуверенный шаг. Затем еще и останавливается в нерешительности. Оглядывается на меня. По лицу вижу, что сомневается. Девочке неуютно в новом мире?

– Что с лицом? – спрашиваю требовательно, но нежно обнимаю за понуро опущенные плечи. – Спину расправь, чего сгорбилась?

– Я никогда не была в таких местах, сэр, – Макс почти шепчет, краснея, и охватывает взглядом простирающийся впереди широкий холл с фонтаном в центре и пестрящими изобилием магазанами по сторонам. – Здесь, должно быть, все безумно дорого…

– Позволь мне беспокоиться о цене, ладно? – в голосе против воли звучит металл. Не ее ума дело считать мои деньги! – Выберешь, что понравится. Уяснила?

– Конечно, сэр, – кивает оторопело.

Ничего ты не уяснила, девочка. Но-да ладно. Надеюсь, Макс расслабится под натиском консультантов. Они могут быть очень настойчивы и убедительны.

Доходим до моего любимого магазина «casual wear». За стеклянной стеной тысячи три квадратных футов с одеждой и аксессуарами на любой вкус. Аккуратно вталкиваю Макс в павильон, плотно уставленный вешалками и манекенами на небольших подиумах. К нам бодрым шагом, качая пышной грудью, направляется пухленькая девушка в форменной юбке синего цвета и белой блузке, которая при близком рассмотрении оказывается усыпана блестками и стразинками. На ее фоне Макс, одетая в простенькую майку и заношенные джинсовые шорты, кажется блеклой.

Консультант здоровается, обнажая ровные белые зубы.

– Чем могу помочь? – голос мягкий, как у всех пышек, смотрит мне в глаза с предвкушением, видимо, думая, что одеваться здесь буду я.

– Моей спутнице нужен новый имидж, – произношу бархатным голосом и кладу руку на плечи Макс.

– А… конечно, сэр! – спохватывается пухляшка.

Переводит тусклый взгляд на Макс. Быстро обретает обычный приветливый вид.

– Меня зовут Мирель, мисс, – скомканно показывает на свой бейдж, – для начала нам надо определиться, какой стиль вам близок.

Отдаю девочку в руки умелой костюмерши и устраиваюсь на банкетке напротив примерочных. Сколько раз я проходил такие смотрины. С Камиллой это приходилось делать раз в месяц, а то и чаще. Но инициатива всегда исходила от нее, я лишь делал ей приятное. С Макс и тут все иначе.Она выполняет приказ. Ощущаю неуютное чувство, будто так быть не должно. Но отгоняю его. Сейчас дай я ей право о чем-то попросить, она даже не догадается, что можно обновить гардероб или поправить прическу за мой счет. Охватывает азартное любопытство – а о чем она сможет меня попросить?

Мирель что-то увлеченно говорит, перекидывает через руку одну за другой вешалки с одеждой. Макс тенью следует за ней. Явно ощущает себя не в своей тарелке. С опущенной головой что-то отвечает, но не светится радостью, которую я видел у Камиллы. Бледность так и не ушла, движения скованные. Взглядом блуждает по залу, время от времени задерживаясь на вещах, которые предлагает Мирель. Девочке все еще неуютно? Это исправится только тренировками. Надо почаще вытаскивать ее в подобные места. А сегодня… Черт, ее растерянность раздражает! Нет, предлагать ей возможность что-то попросить еще рано.

Начинается примерка. Макс скрывается за ширмой и вскоре появляется в классических брюках со стрелками по щиколотку и приталенной рубашке. Смотрит на меня неуверенно. Ведь она не сможет сказать «нет», если я скажу «да». Ей вообще говорить запрещено. Мне этот наряд не нравится. Качаю головой. Мирель ловит мой взгляд, кивает и передает Макс одежду для нового образа.

За сменой нарядов проходит около получаса. Наконец Макс появляется из примерочной в рваных джинсах и ассимметричной майке на одно плечо. Улыбается. Наконец-то! Идеально! Мне тоже нравится. Киваю. Мирель, к этому моменту уже порядком уставшая и погрустневшая, вздыхает с облегчением. Макс переодевается обратно в свою одежду, идем на кассу.

***

За шатанием по бутикам проходит часа три. К джинсам и майке прибавляется обворожительно легкий белый сарафан с короткой юбкой-клеш, трикотажный обтягивающий комбинезон в продольную полоску, классические джинсы, пара обыкновенных футболок на каждый день… Макс мало-помалу расслабляется. С каждой новой примеркой выглядит все более уверенно. Похоже, моя терапия дает свои плоды!

Завершая шопинг, завожу ее в обувной магазин. Вверяю в руки консультанта и жду на пуфе рядом с зеркалом. Даже с полностью покладистой Макс шопинг выматывает. Вскоре девочка показывает мне всего три пары обуви – симпатичные балетки, легкие кеды и белые босоножки на каблуке. Определенно подобрала под только что купленную одежду. Соглашаюсь, хотя удивляет, что она не набрала больше. Я ведь дал ей полный карт-бланш.

Просыпается голод. Веду Макс в ресторанный дворик. Отправляю ее мыть руки, заказываю два греческих салата. Хочется порадовать ее чем-то поинтереснее, но, к сожалению, в таких местах все остальное не подходит под ее рацион. Макс возвращается из уборной, едва не светясь от счастья. Кажется, ее наконец отпустило. Это воодушевляет – все не так плохо. И я таки был прав – она феноменально пластична. Каким-то удивительным образом умудряется с собой договориться и прямо на ходу меняет реакции.

Ест молча, но смотрит благодарными глазами. Раньше этот взгляд преданной собаки меня раздражал, сейчас я принимаю его с удовольствием. В памяти против воли всплывает вчерашняя порка. Стыдно. Неужели я все-таки заглаживаю вину? Нет. Все было в рамках договоренности. Так совпало – будь сегодня не воскресенье, никакого дня радости бы не случилось.

Салат быстро подходит к концу. На очереди зеленый чай. И уже пора возвращаться… Нет. Рано. Не хочется заканчивать этот день. Когда рядом та, которая благодарно принимает все, что ты даешь, это приносит истинное наслаждение. Снова в памяти всплывает чертова Камилла. Она своими «хочу» и «не хочу» отравляла такие походы. Макс, конечно, по правилам не может ничего попросить, но даже если так – с ней гулять приятно. И ведь я никого из подопечных так не развлекал. День радости – традиция, которой до Макс не существовало. Откуда взялось это дурацкое желание видеть на ее лице улыбку?

– В кино пойдем? – спрашиваю будто между делом.

– Буду рада, сэр, – отвечает Макс, прожевав кусок салатного листа.

– Тогда доедай. Закинем покупки в камеру хранения и пойдем в кинотеатр, – игриво подмигиваю, уже зная, что здешний зал впечатлит ее не меньше, чем бутики и оформление торгового центра.

Она без понуканий собирает одноразовую посуду с остатками еды на поднос и относит к мусорке. Возвращается с горящими энтузиазмом глазами. Предвкушает. Я тоже предвкушаю… ее лицо, когда она шагнет в зал для ВИП-персон с диванчиками и персональными столиками.