Читать онлайн Толераниум бесплатно

1

– Когда моешься, что сначала намыливаешь?.. А полотенцем как вытираешься? Вдоль тела или поперек?.. Туалетную бумагу к себе или от себя крутишь?..

Огненно-рыжий официант в черной футболке, украшенной принтом «Венецкий центральный парк», был заинтригован диалогом случайных посетителей. Прислушиваясь к беседе, он медленно расставлял на столе стаканы и пластиковые бутылки с водой. Синие крышки бутылок проскальзывали в потных пальцах, футболка прилипла к спине, мокрые от жары волосы лезли в уши и мешали слушать. А послушать хотелось…

– Когда суп ешь, откуда ложкой черпаешь? Из середины тарелки или с края? Если с края, то с ближнего или дальнего?..

Мелкий кучерявый парнишка мгновенно опустошил свою бутылку и попросил принести еще.

– Жажда мучает, – пояснил он собеседнику.

– Бери мою, – отозвался тот с понимающей улыбкой. – Меня вообще ничего не мучает.

Этот выглядел бодрым, энергичным и свежим. На смуглом лице не выступило ни малейшей испарины, а наглаженная белоснежная рубашка, будто только что снятая с манекена, оставалась сухой даже под мышками.

– Не тяни время, отвечать надо мгновенно! Говори первое, что в голову придет! – приказал он своему приятелю и продолжил. – Малиновый или круглый?.. Считаешь как: раз, два, три? Или: один, два, три?

В небольшом кафе под зеленым навесом расположились только два этих гостя. Они с серьезными лицами обсуждали диковатые вопросы и заполняли какие-то бумаги.

Неуклюжий сутулый парень по имени Миша, похоже, был местным жителем. Миша старался выглядеть непринужденно, но его действия выдавали смущение. Он постоянно поправлял огромные очки на тонкой переносице с горбинкой, ерошил темные курчавые волосы и смешно ерзал в кресле, пытаясь занять больше места, чем было необходимо его тщедушному телу. Собеседника, который задавал странные вопросы, звали Виктором.

Пару дней назад они случайно познакомились на центральной площади. Виктор сам подошел к Мише, когда тот пристроился за афишей Дома ученых, чтобы почесать зудевшую ягодицу. Миша так увлекся, что не заметил, как у афиши появился незнакомец.

Уверенный, хорошо воспитанный, безукоризненно одетый и очень представительный молодой человек запросто обратился к Мише, будто они были давно знакомы.

– Вы собираетесь посетить это? – поинтересовался он, указывая на расписание лектория.

Михаил поспешно выдернул руку из штанов и повернул голову. Незнакомец ничуть не смутился и спокойно продолжил:

– Не советую. Я там был. Скукотища и отстой.

На вид парню было не больше тридцати. Правильные черты лица, очаровательная белозубая улыбка, внимательный взгляд темных, почти черных, глаз, аккуратная короткая стрижка… Очевидно, молодой человек выгуливал собаку – он держал на поводке чудовищное пятнистое создание неизвестной породы. Создание яростно обнюхивало афишу и никак не вязалось с образом рафинированного хозяина.

– А вот сюда стоит сходить. – Парень ткнул пальцем в афишу, где крупными буквами значилось «Мотивирующий тренинг. Стань автором своего успеха!». – С удовольствием составлю тебе компанию, если не возражаешь. – Мише понравилось, что он сразу перешел на «ты». – Кстати, меня зовут Виктор.

Он протянул Мише руку. Тот незаметным движением вытер потную ладонь о штанину и ответил рукопожатием.

– Не возражаю.

Как-то само собой получилось, что дальше они пошли вместе. Миша рассказал, что родился и вырос в Венецке, а теперь учится на четвертом курсе университета. На экономическом. Виктор внимательно слушал, но о себе не очень распространялся.

– А ты? Чем занимаешься? – Миша решил взять на себя инициативу.

– Я вроде как главный строитель, – улыбнулся Виктор.

– Архитектор?

– Ну, нет. – Виктор пожал плечами. – Раньше считал себя архитектором. А теперь все упростилось – приходится заниматься обычной стройкой. Как на конвейере.

– Наверное, часто переезжаешь? – поинтересовался Миша.

– Бывало. Теперь проще. Все централизованно и систематизированно. Наблюдаю и подсказываю, чтобы сбоев не было. Как-то само все работает. Главное – запустить программу.

Миша почувствовал, что пора сменить тему, и поинтересовался породой странного пса. Оказалось, что у Рудольфа никакой породы нет. В этом – глубочайший смысл. Каждая породистая собака несет в себе генетические обязательства. Охранник будет охранять, пастух – пасти, водолаз – спасать. А неизвестная помесь вообще не обязана делать что-либо конкретное. Рудольф делает исключительно то, чего хочется хозяину. Можно научить его искать трюфели, душить птиц. Или крыс.

– Да, Рудольф? – Виктор потрепал пса по пятнистому загривку. Рудольф был согласен – обтрепанный хвост чуть не оторвался в порыве благодарности. – Кстати, – добавил Виктор, – именно Рудольф потянул меня к афише, точнее – к тебе. Может, в этом и состояла его миссия. Пусть погуляет. – Виктор отстегнул поводок от ошейника и, наблюдая за убегающим псом, пояснил. – Сам найдет меня, когда понадобится.

С каждым шагом Миша чувствовал все большее расположение к своему новому другу. Да, Виктор так себя и назвал. Мало того, он искренне заметил, что давно не встречал таких одаренных людей, как Миша, а потом несколько раз восхитился Мишиным умом, оригинальностью мышления, а также умением вести дискуссию.

Хотя Миша особо не дискутировал. Он поддакивал, произносил многозначительное «не исключено» или «возможно», опасаясь ляпнуть что-нибудь невпопад. Осознать собственную исключительность у Миши не получалось, но откровения приятного попутчика грели самолюбие. Мише казалось, что Виктор видит его насквозь и, презирая стереотипы, прямо и откровенно высказывает объективную точку зрения. До сих пор у Миши не было настоящих друзей. Приятели, однокурсники, соседи… А Виктор, прощаясь после прогулки, уверенно сказал:

– Ну что же, друг мой, встретимся на тренинге? Ты ведь позволишь мне называть тебя другом?..

После тренинга Виктор заявил:

– Я так и знал. Вся эта болтовня для тебя – чистая условность. Ты – прирожденный лидер, никто из твоих сокурсников тебе и в подметки не годится. Мало того, у тебя есть то, о чем даже я мог бы только мечтать.

– Это что?

– Харизма! – коротко ответил Виктор и добавил: – Тебе нужно избавиться от токсичных факторов, они тебя сильно тормозят.

– А как от них избавиться? – поинтересовался Миша.

– Это легко. У меня есть тест, после которого ты получишь ответы на все вопросы. Освободишься от внутренних проблем – и взлетишь!

Миша загорелся. Он не то чтобы признал факт своей исключительности, ему просто нравилось открывать себя по-новому. И вот теперь, сидя в кафе под зеленым козырьком, ответив на добрую сотню вопросов долгожданной анкеты, он ждал результата. Результат оказался неожиданным.

– Твоя семья тебя душит. – Не моргнув глазом многозначительно заявил Виктор. – Они не признают масштаба твоей личности, считают тебя ничтожным и мешают занять в жизни место, достойное твоего таланта.

Миша не успел отреагировать, потому что Виктор снова начал задавать вопросы:

– Как ты думаешь, почему во всех цивилизованных странах люди питаются в кафе, ресторанах, вообще где угодно, но не дома? Вот ответь мне как умный человек.

Миша подумал и ответил как умный:

– Наверное, им так удобнее.

– А почему? – допытывался Виктор. – Почему они предпочитают готовую еду, а не домашнюю мешанину ручной работы?

– Ну, чтоб не возиться, посуду не мыть…

– И только? – разочарованно протянул Виктор.

Миша покашливал, потел и ерзал. Он понимал, что Виктор рассчитывал совсем на другой ответ. Миша был бы рад его дать, но никак не мог уловить, куда Виктор клонит. Тот, почувствовав Мишино смятение, подчеркнул:

– Михаил, это не я говорю, что во всем виновата твоя семья. Об этом говорят тесты. А тесты – это психологическая ДНК. Там не бывает ошибок.

Миша не сдавался, но и не возражал. Он ограничивался ужимками и неопределенными жестами.

– Вот твоя мама, – не сдавался Виктор. – Она наверняка хорошо готовит?

– Очень, – подтвердил Миша. – Она не признает полуфабрикатов. Называет их «утилизация отходов». – Миша улыбнулся меткости маминых определений.

Виктор гнул свое:

– То есть твоя мама своими руками моет, режет, парит и месит? С какой целью? – Он пронизывал Мишу пытливым взглядом.

– Потому что любит… – Миша не закончил фразу.

Виктор перебил его, замотав головой:

– Вдумайся: своими руками!

Миша пожал плечами. Виктор склонился к Мишиному лицу и отчетливым тревожным шепотом произнес.

– Она тебя приручает…

Тестирование, которое затеял Виктор, вдруг показало, что его любимые и близкие люди на самом деле – «токсичные факторы». Об этом поведали туалетная бумага, столовая ложка, полотенце и прочие предметы домашнего обихода. Виктор так убедительно описал липкую паутину материнской любви, которая не дает Мише расправить крылья и взлететь, что возражать было как-то невежливо. Но и представить, а тем более – поверить, что мама его приучает, да еще и душит, у Миши не получалось. Против бумаги и ложки выступали безмятежная семейная жизнь и здравый смысл.

Миша брел домой по пустым улицам, не замечая, как ноги прилипают к раскаленному асфальту. Он снова переживал и анализировал выводы безошибочного теста Виктора. Мишина мама тоже утверждала, что он «далеко пойдет». Но за маминым любящим взглядом туманное «далеко» вряд ли располагалось дальше соседнего отделения Сбербанка. Виктор имел в виду что-то совсем другое.

2

Дымящаяся тарелка с домашней лапшой, блинчики с мясом и клюквенный морс вместо желания поесть только усилили Мишину задумчивость.

– Ну что ты завис над тарелкой? – возмутилась мама, заметив, как Миша разглядывает суп. – Ешь давай.

Миша не просто тянул время – он мучительно раздумывал, куда ему следует опустить ложку и что это могло бы значить по версии Виктора. Мама поняла Мишино настроение по-своему: она решила, что на очередном семинаре сыну загрузили голову какой-нибудь ерундой. Она спросила:

– Не надоело тебе бегать по этим дурацким тренингам?

Миша промолчал. Мама сменила тон.

– О чем лекция была? Хоть полезная?

– О выстраивании отношений в обществе, о толерантности…

– А твой новый приятель ни на что не намекал? – встревожилась мама. – Домой к себе не заманивал?

– Нет. С чего вдруг?

– А может, он этот… толерантный. Кто его знает.

– Мам, толерантность – это терпимое отношение…

– Вот именно, – перебила его мама. – Он к тебе приставать будет, а ты терпи. Вот и вся эта их толерантность.

– Да он не голубой, – решительно возразил Миша и задумался: а так ли это?

– Не знаю, голубой, зеленый или еще какой, – заявила мама. – Только когда за это в тюрьму сажали, ни о какой толерантности никто и слыхом не слыхивал. Вернее, я-то слышала, когда в больницу попала с отравлением. Стояли вокруг меня человек десять гениев от медицины и раз двадцать произнесли «толерантность – нетолерантность». Я, конечно, поинтересовалась, что это за диагноз. Оказалось – это медицинский термин, который означает привыкание к лекарствам, ядам, в общем к гадостям всяким. Чем выше толерантность – тем ближе смерть. Уж если ты на сто процентов толерантен, то ты – труп! А насчет твоего друга посмотрим, может, он и правда порядочный человек…

– Он считает меня очень умным, – задумчиво произнес Миша.

– Значит, порядочный! – воскликнула мама.

– Мам, ты ведь тоже считаешь меня умным?

– До этого вопроса точно считала, – отрезала мама. – Да и не в кого тебе дураком быть.

Мама завела свою любимую песню о титулах и научных званиях родных и близких. Пока она добиралась до двоюродной прабабушки Цили, к которой сватались одни академики, Миша раздумывал: если мама считает его ум выдающимся, почему она выбрала ему участь жалкого середнячка? Миша решил ничего не выяснять, а про тестирование пока не рассказывать. Ему было как-то не по себе. Мама вела себя обыкновенно, но Миша знал, что она тоже почувствовала: привычная непринужденная обстановка за столом на этот раз не задалась.

Мишину маму звали Софья Леонидовна, но мало у кого язык поворачивался назвать хлопочущий колобочек с ножками по имени-отчеству. Колобочек, как положено, всегда был улыбчив, подвижен и уверен в собственных силах. После того как скоропостижно скончался Мишин отец, Софочка посвятила себя воспитанию сына. Мама и Миша стали единым целым, они жили одной жизнью, дышали одним воздухом и понимали друг друга без слов. Секретов не было и быть не могло. Самые деликатные вопросы становились предметом семейного обсуждения. Когда Миша сетовал, что не пользуется успехом у женщин, потому что тощий и невзрачный, мама находила в этом свои плюсы.

– Полная ерунда! Вот твой папа был в теле, – объясняла она. – Потому и умер так рано. Много ты видел на улице высоких и полных стариков? Нет. Они все до старости умирают. А ты со своей комплекцией проживешь долго и счастливо. Вот так.

Легкий нрав и веселость Софочки опирались на стойкий фундамент жизненного опыта, природного ума и качественной наследственности.

– Сынок, маму не слушать – себя не уважать. – Коронная увертюра Софьи Леонидовны переходила в сочное эссе. – Вон твой одноклассник Васька Могилев послушал друзей вместо матери. И что? КВД – армия – тюрьма! Такой карьерный рост нам не нужен…

Пределом маминых мечтаний было, чтобы после института Миша устроился экономистом в какую-нибудь солидную фирму и стал там руководителем небольшого отдела со средним стабильным доходом и без всякого риска. «Ты посмотри, Миш, как этих министров и прочих генеральных директоров сажают, а сроки-то какие!»

В арсенале у Софочки хранилось множество реальных и мифологических баек, финал которых виртуозно подбирался с учетом желаемого результата. Полноправной участницей семейных разговоров и неотъемлемой частью семейства была Мишина тетушка Лаура.

Младшая сестра Софочки на первый взгляд была ее полной противоположностью. Огненно-рыжая стройная красавица, прямолинейная и независимая, Лаура имела единственную слабость – к своему племяннику. Она очень любила Мишу. И Софочку тоже.

Собственный опыт семейной жизни для Лауры всякий раз оказывался неудачным. Первый любимый мужчина самоустранился, когда у нее случился выкидыш и круглолицый веселый доктор сообщил, что Лаура никогда не сможет иметь детей. Второго она выставила за дверь после того, как обнаружила в своей постели миловидную продавщицу из обувного магазина. Лаура бы ее и не заметила, если бы размазанные губы прямо с Лауриной подушки не выкрикнули:

– Что вы пялитесь, девушка? Выйдите отсюда! Вы ведете себя некорректно!

Третий брак не состоялся, потому что будущий муж фактически желал иметь в лице супруги горничную, повариху и патронажную медсестру для своей обожаемой мамаши.

Лаура расставила приоритеты и отдалась любимым людям и любимому делу. Мишустик, Софочка и ландшафтный дизайн сполна занимали ее душу и время.

Миша с детства знал, что его очень любят и защищают. Если любовь можно было разделить напополам между мамой и Лаурой, то защиту и безопасность он доверил бы только Лауре.

Мама любила Мишу так, как только может лучшая в мире еврейская мать любить своего единственного сына. Она делала все, чтобы сын был сыт, здоров и благополучен. Хрустящие простыни, нежнейшие омлеты и лучшие доктора были неотъемлемыми составляющими Мишиного быта. Тетушка обеспечивала моральное спокойствие и уверенность в завтрашнем дне:

– Мишка, тебе главное магистратуру закончить, а потом – в невестах не запутаться. Умный, здоровый, порядочный финансист – это знак качества. Так что, Мишустик, беречь тебя будем, генофонд распылять не позволим! Для хорошей семьи нужна одна, всего-навсего одна приличная женщина. Уж поверь, что мы ее найдем!

3

Нигде Мише не было так хорошо, как дома. Для полного счастья ему были нужны они обе. Иногда Миша сомневался, кто ему ближе – мама или тетя. Лаура, безусловно, тоньше чувствовала Мишино настроение, угадывала его желания и знала самые сокровенные тайны. Мишу никогда не интересовало, почему у Лауры нет семьи, он искренне считал, что он с мамой и есть тетина семья. Когда Миша был еще маленьким, Софочка заводила с Лаурой разговоры насчет детей и замужества. Миша очень хорошо помнил, как мама однажды сказала: «Мы с тобой, сестрица, исключение. В нашем роду – или один ребенок, или вовсе ни одного. У нас – один на двоих, и то чудом появился, когда мне уже хорошо за тридцать было». Миша запомнил эту фразу из-за слова «чудо». Конец фразы он не дослушал, потому что мама начала сыпать умными словами. Он потом долгое время считал, что мама с Лаурой – это что-то одно, и называется оно «исключение», а сам он – Мишенька Асин – просто чудо. Сейчас подросшее «чудо» искренне радовалось, что у Лауры нет семьи. Иначе у Миши не было бы такого верного и понимающего близкого друга. А вот мама постоянно намекала Лауре, что ей пора обзавестись второй половиной.

– Упертая ты, конечно! Ладно – ребенок! Если бы тебе еще и ребенка Бог послал, пришлось бы греческую мифологию серьезно пересмотреть! Мужика в твоем возрасте не по любви выбирают. Ты уже попробовала три раза «по любви».

У самой Софьи Леонидовны хватало ухажеров. Она умело отбривала особо ретивых, но один соискатель все-таки был выделен ею в порядке исключения. К избранным был причислен давний воздыхатель Софочки по фамилии Бергауз. Аркадий Моисеевич Бергауз – дипломат в отставке, ведущий в Доме журналистов некий закрытый клуб с загадочным названием «Наши не наши» – был давно и безнадежно, как сам говорил, влюблен в прекрасную Софью Леонидовну. Насчет «безнадежно» Лаура и Миша очень сомневались, а Софочка различными способами давала понять, что надежду никогда терять не стоит.

– Даже самое черствое сердце можно размягчить любовью и настойчивостью, – намекала вдова.

Аркадий Моисеевич, базируясь на предыдущем опыте, предполагал, что быстрее всего черствое сердце размягчается материальными взносами, потому с предложением руки и сердца не торопился уже лет шесть. Бергауз был всегда желанным гостем в доме, посещал с Софочкой премьеры, беседовал с Лаурой о литературе и живописи, поддерживал Мишу и отзывался о нем, как о подающем надежды молодом человеке.

Миша обожествлял маму, обожал тетку и благоволил Бергаузу. До встречи с Виктором он и представить себе не мог, что в семье его кто-то душит, приручает или вообще является токсичным фактором.

4

Вообще-то Мише было некогда разбираться в семейных отношениях. Вопрос о «токсичных факторах» и «удушении» он решил отложить на потом. В расплодившихся по всему городу прогрессивных школах жизни настала горячая пора – курсисты сдавали тесты. Почти каждый день Мише приходилось подтверждать свою исключительность в науке личностного роста, прорыва и позитивного мышления. Небожители, командированные на землю, или коучи, как они сами себя называли, широким мазком восполняли пробелы Всевышнего. Они решали проблемы раннего облысения, увеличивали размер причинных органов, избавляли от неуверенности в себе, корректировали либидо сожителя и обогащали материально… У самих коучей, по их собственным признаниям, все эти вопросы давно были отрегулированы.

Миша уверенно ставил галочки в маленькие квадратики и целенаправленно приближался к следующему уровню. Результат у слушателя Асина всегда был одним из лучших. Об этом сообщали веселые картинки с салютами и смайликами, приходящие в Ватсап. Миша не удивлялся. «Для тебя это – детский сад», – коротко констатировал Виктор, когда Миша сообщал ему об очередном триумфе. Благодаря Виктору он научился принимать факт своей исключительности без всякого стеснения.

Да, он особенный. Возможно, семья его недооценивает, но это от слишком большой любви. Ничего, придет время – он всем покажет, что его можно не только любить еще сильнее, но и уважать.

Миша, упиваясь собственным великодушием, готов был простить маме и Лауре все что угодно, лишь бы они не мешали ему познавать себя. А направление развития он выберет без них. В крайнем случае – посоветуется с Виктором.

5

Миша иногда ловил себя на том, что теперь усилия, связанные с совершенствованием и развитием, кажутся ему намного важнее, чем предсказуемые «позитивные» семейные ТРАПЕЗЫ. Он старался не нарушать сложившихся традиций, отсиживал воскресные обеды, участвовал в обсуждениях городских новостей, перешучивался с Лаурой по поводу долгосрочного романа Софочки и Бергауза. Все чаще Миша оценивал высказывания и поведение близких, думая, что сказал бы на это Виктор. Миша как будто стал наблюдать за своей семьей со стороны. Возможно, это и есть рост личности. Хотя иной раз ему казалось диковатым, что он, Миша, не смеется, как раньше, и не увлекается рассуждениями Лауры о том, что Бергаузу пора сделать предложение Софочке.

Теперь Миша ясно понимал, что Бергауз при всей своей щепетильности, хороших манерах и отменном чувстве юмора не собирается жениться и, наверное, правильно делает. Аркадий Моисеевич раньше сам признавался, что женщину следует держать в позиции «почти помолвлена», чтобы она как можно дольше демонстрировала свои лучшие качества. Мама ничего не демонстрировала, она просто приняла Бергауза, и ей было плевать на статус. Выходить замуж в это время, в этом возрасте и при этих обстоятельствах нормальной женщине просто ни к чему.

Сидя за столом, Миша пытался участвовать в беседе, но отчетливо понимал, что ему невыносимо скучно.

Скучными казались высокопарные комплименты Бергауза:

– Вы, Софья Леонидовна, последнее свидетельство того, для чего Бог создал женщину. Выставочный экземпляр, идеал подруги жизни! Счастлив будет тот, кого вы удостоите выбором…

Сдержанное кокетство Софочки в ответ на похвалы раздражало.

Перекидываться с Лаурой ироничными фразами, поддевая маму и Аркадия Моисеевича, было неинтересно. Иногда Миша делал над собой усилие, и в эти моменты все как будто возвращалось в прежнее русло.

– Мам! Аркадий Моисеевич устал намекать на свои сердечные привязанности! – Миша подмигнул Лауре, чтобы она поддержала почин. – Я бы на твоем месте задумался о личном благополучии. Благо оно рядом! – продолжал Миша. – Да, Аркадий Моисеевич? – Мишустик в упор смотрел на Бергауза, извлекая из себя улыбку.

Лаура немедленно отреагировала:

– Мишка, к чему такая спешка и напор? Аркадий уже шесть лет проверяет нашу Софочку на предмет соответствия. Остались считаные годы!

Софочка бросилась защищать свою независимость и разомлевшего от еды кавалера:

– Не изводите гостя! Как можно в наше время говорить о серьезных отношениях? Вы на него оказываете давление! Между прочим, Аркадий неоднократно предлагал провести с ним отпуск. Это я не соглашалась.

– Да, и сейчас предлагаю, – промокая губы салфеткой, подтвердил Бергауз. – Но Софья Леонидовна по непонятным для меня причинам всякий раз отказывается.

Здесь Софочка возмутилась всерьез:

– Конечно, отказываюсь! Потому что не вижу обстоятельств, которые помогут мне объяснить людям, на каком основании солидная возрастная пара проживает в одном номере гостиницы. Как я смогу после этого растолковать сыну, что такое настоящая семья? Или настоящая семья – когда каждый ее член залетает туда, где ему комфортно? – На Софочкином лице не дрогнул ни один мускул.

Бергауз хитро улыбнулся, оценив юмор, Лаура, давясь от смеха, утопила лицо в салфетке. Миша улыбнулся, отдав должное Софочке, которая, как обычно, виртуозно вертела словами, составляя из них бьющие в цель предложения.

– Ты права, Софа, – вступила Лаура, поборов приступ смеха. – Статус тебе необходим.

– За статусом дело не станет, – пробормотал Бергауз. – Вы ведь знаете, что наши сердца уже давно помолвлены.

Он потянулся за газетой и вдруг посерьезнел.

– Интересная история, – сообщил Аркадий Моисеевич, не отрываясь от «Венецкого вестника». – Кто-то въехал в Игнатьевский особняк! Я был уверен, что из него хотят сделать музей. Для проживания у этого места не слишком приятная репутация. Когда-то там даже был архив НКВД. Наверное, наследники нашлись… Хотя я читал, что их всех перестреляли именно для того, чтобы разместить архив.

Лаура добавила:

– Не знаю насчет архива, слышала только, что там потрясающий сад, в котором растет то, что в нашей полосе не может выжить ни при каких обстоятельствах. Я-то знаю, экзотикой в городе занимается только моя компания. Последний заказ был… – Лаура задумалась и хмыкнула: – …Пару лет назад. И то после изучения сметы клиент спешно поменял калифорнийские ирисы на венецкие маргаритки.

– Ты про Баринова? – спросила Софочка.

Лаура с улыбкой кивнула.

– Про него, Софа, про него…

Миша поднялся из-за стола, сославшись на занятость, торопливо чмокнул маму и Лауру, похлопал Бергауза по плечу и ушел к себе. Лаура проводила племянника долгим взглядом. Действительно ли на Мишином лице промелькнуло это странное выражение, или ей показалось… Какая-то противная мелкая заноза засвербила в голове, как бывает, когда вроде все хорошо, а беспричинный вредный осадок где-то в душе заставляет думать и анализировать свое состояние, мысленно проигрывать ситуацию вновь и вновь… Лаура и хотела бы ошибиться, но слишком хорошо она знала Мишу. Не могло же упоминание о Баринове вызвать такую реакцию…

Игорь Баринов был известной персоной в городе. Он познакомился с Лаурой по телефону, когда она, засидевшись в своем бюро ландшафтного дизайна, решила поставить на место настырного абонента, который не реагировал на вежливый голос автоответчика и вновь набирал номер бюро.

Лаура привыкла к новому контингенту заказчиков – современные землевладельцы считали, что звание столбового дворянина автоматически приклеивается после обустройства на участке сада с фонтаном, ажурной беседки и покупки шелкового халата. Лаура терпеливо беседовала с клиентами и в результате обрела собеседников, которые одолевали звонками в неурочные часы. Ее терпение лопнуло, когда рабочий телефон в пятый раз зазвонил почти в полночь.

– Круглосуточное обслуживание растений, – отчеканила она в трубку.

После небольшого замешательства в ответ прозвучал смущенный раскатистый смешок.

Бодрый молодой голос стал приятным дополнением к объемному заказу, который собирался сделать Игорь Баринов. После первой рабочей встречи Лаура почувствовала, что Баринов заинтересовался не только ландшафтом. Воспитанный, обходительный, аккуратный, с открытой улыбкой и, как выяснилось, холостой мужчина лет сорока пяти уже через десять минут общения показался давним знакомым. Под предлогом производственной необходимости заказчик и исполнитель стали встречаться почти каждый день. Игорь неизменно встречал Лауру возгласом:

– Вот кого я рад видеть!

Это восклицание щекотало самолюбие ландшафтного дизайнера. О как! Именно ее он рад видеть, а всех прочих, стало быть, не очень! Непроизвольно Лаура анализировала, как они смотрятся вместе, и приходила к выводу, что они были бы очень красивой парой! Когда Лаура работала на участке, Баринов усаживался на балконе и потягивал травяной чаек из узбекской пиалы. А Лаура чувствовала, как ее спортивный костюм в определенных местах начинает дымиться от взглядов Баринова. Первое приглашение на чай перешло в регулярную чайную церемонию, каждая из которых служила для Лауры поводом лучше узнать заказчика и убедиться в том, что Баринов не помешает ей жить собственной жизнью.

Баринов не мешал. Каждый раз, провожая Лауру до ворот, Баринов срывал веточку сирени или акации и с улыбкой протягивал гостье. Эти простые ритуалы постепенно стали привычной и приятной частью жизни Лауры. Она одобряла его рачительность, с пониманием относилась к нежеланию тратить лишние деньги, сочувствовала по поводу сложного бракоразводного спора и благосклонно принимала ухаживания. Легкий флирт ей бы не помешал…

Немного смущало отсутствие посягательств на физическую близость, но объяснение пришло само собой, когда Игорь пригласил ее поехать с ночевкой в санаторий-профилакторий. «Ну вот, – подумала она. – Все идет по плану…»

Конечно, Лаура предпочла бы бирюзовое волнистое побережье далеких островов, маленькое бунгало под жирными раскидистыми пальмами, купание с дельфинами, лунную дорожку в океане… Но это никуда не денется, надо с чего-то начинать, санаторий – тоже романтика. С милым рай и в шалаше…

Про шалаш она почти угадала. Санаторий был не шикарным и даже не хорошим. Он был похож на обыкновенную больницу советских времен с диетическим питанием по номерам столов. Администратор – утонувшая в собственном жире тетка неопределенного возраста – допрашивала Лауру громко и беспощадно:

– Возраст!

– Сорок два, – прошептала Лаура.

– Чего? – заорала жиробасина.

– Сорок два, – чуть громче повторила клиентка.

– Сорок два!!! – возвестила администраторша во всю мощь, чтобы все узнали, что молодящаяся худосочная фифа на самом деле старше большинства присутствующих дам. Баринов рассматривал дешевые листовки на стойке.

– Вес!!! – гаркнула бабища.

– Что? – почти не открывая рта, переспросила Лаура.

– Вес какой? Вот что! – Толстуха победоносно оглядела фойе.

– Пятьдесят восемь двести, – честно ответила Лаура.

Администраторша скривила рот на одну сторону, и одновременно покачала сальной головой с железобетонной укладкой. Затем она смачно проштамповала направление: 3200 калорий в день, чуть подумав, взяла огрызок карандаша и с сильным нажимом дописала: «Поменьше гулять».

– Хватит модничать! Пора подумать о здоровье! Анорексия на подходе! – Похоже, администраторша сменила гнев на милость, возымев надежду, что Лауру можно спасти от голодной смерти.

– С вас две тыщи, – объявила женщина.

Лаура поискала глазами Игоря, но он куда-то исчез. Чтобы потянуть время, она взяла квитанцию и принялась ее изучать.

– Простите, здесь какая-то ошибка. Номер-то одноместный.

Администраторша снова побагровела и еще больше раздулась:

– Какой заказали, такой получили! Платите или идите своей дорогой.

Лаура покорно рассчиталась.

– Давайте займемся вами, молодой человек. – Толстуха растянула щеки в улыбке, насколько смогла, и переключилась на Игоря, который странным образом объявился. Игорь, не обращая внимания на Лауру, оплатил отдельный номер на другом этаже.

Лаура аккуратно сгребла со стойки документы, подхватила свою спортивную сумку и запрыгнула в машину. Уже через полтора часа она добралась до дома и принялась за работу. На звонки Баринова она больше не отвечала, а работу над озеленением его участка поручила своему помощнику.

Через три недели парковая зона Баринова выглядела как картинка из иностранного журнала. Растения были выбраны таким образом, чтобы красочное цветение не прерывалось ни на день. Маргаритки и анютины глазки, гладиолусы и львиный зев, пионы и георгины… Эстет Баринов принимал работу с удовольствием. Он прохаживался по дорожкам и одобрительно кивал.

– Ну что же, – сказал Игорь помощнику Лауры, остановившись у клумбы с маргаритками. – Передай вашей начальнице мое искреннее восхищение.

На его лице действительно сияло восторженное выражение.

– И еще передай, что вот за этот куст я платить не буду. – Баринов показал рукой на нераспустившийся цветочек. – Прямо сейчас позвони и скажи.

Помощник растерялся и неуверенно посмотрел на телефон.

– Набирай, набирай! Я сам с ней поговорю! – приказал Баринов.

Баринов попросил Лауру выслушать его, не швыряя трубку. Оказалось, что Игорь искренне считает, что скупердяйство – это и есть рачительность, а экономия – путь к богатству и процветанию. Состояние так и делается. Рокфеллер, вон, на такси всегда с попутчиком ездил, чтобы не платить лишних денег. Если бы он, Баринов, оплачивал все увядшие цветочки, которые ему предъявляют к оплате, он никогда бы не вырос до того, кем стал теперь. Что в этом плохого? Зато в семье деньги будут всегда. Умение считать деньги – это большое достоинство, а вовсе не недостаток. «Плохо иметь широкую душу для предпринимателя», – Баринов процитировал Савву Морозова.

– Ну, успокоилась? Пойдем в ресторан поужинаем! – завершил монолог Баринов.

– Передай, пожалуйста, трубку моему помощнику, – сухо сказала Лаура.

– Сережа, пускай господин Баринов заплатит, сколько ему не жалко.

6

Регулярные встречи с Виктором и небывалый рост самооценки после летнего марафона по курсам привели Мишу к неутешительному выводу. Чистота, уют и забота о здоровье – никакая не заслуга. Прекрасная еда и хорошее отношение – это норма. А то, что его родные погрязли в примитивной бытовухе и не разглядели того, что сразу же увидел Виктор, – это не норма. После общения с Виктором Миша врывался домой окрыленным, но как только слышал «Мой руки и – за стол!», ощущение полета менялось на чувство досады и неудовольствия. Снисходительность, высокомерная ирония, уменьшительные клички… Неужели они так и не поняли, кто на самом деле живет у них под боком. Или делают вид, что не замечают, как он покоряет вершины одну за другой… Им, конечно, удобнее с тем послушным и предсказуемым Мишей, которого они лепили для себя столько лет. Миша прислушивался к их разговорам и удивлялся самому себе. Почему раньше он не понимал истинного смысла всех этих бесед… С Бергауза спрос невелик, он не родственник. А маме с Лаурой не мешало бы пересмотреть свое несерьезное отношение к серьезным обстоятельствам.

Миша решительно демонстрировал свое несогласие. Он теперь вскакивал из-за стола в любую секунду, вместо принятых поцелуев и благопристойных пожеланий бросал сквозь зубы «спасиб» и почти сразу выскакивал за дверь. Он направлялся к человеку, который всегда был рад его видеть и всегда выбирал правильную интонацию для общения. Этим бы поучиться…

Лауре и маме учиться у Агаты было нечему. Они сами ее выбрали. Возрастная перестройка у Мишеньки началась неожиданно и стремительно. Буквально за неделю парень покрылся огромными прыщами, и его одолела бессонница. Софочка подозревала, что причиной бессонницы является систематическое рукоблудство юноши. Ничего страшного в самом процессе Софочка не видела – плохо было то, что проблема мешала Мише нормально высыпаться, а значит, нормально учиться. А там – недалеко и до падения иммунитета. Практичная Лаура решила вопрос за одну секунду:

– Нужно найти женщину – преданную, чистенькую, некрасивую, одинокую, покладистую и без претензий. Вернее, она уже есть!

Агата – прибалтийская уроженка по кличке Чухонка – периодически помогала Лауре ухаживать за пересаженными растениями. Агата была из той породы женщин, которых называют «неопределенного возраста». Внешность Агаты была еще более неопределенной. Некрасивая, белесая, с фигурой, будто вырубленной топором, она покорно обладала высоким бюстом четвертого размера, огромными голубыми глазами, светлыми кудрявыми волосами и беспредельным терпением. Агата никогда не была замужем, поэтому сохранила врожденную доброту и уважение к мужскому полу. Замуж не хотела, потому что насмотрелась на свою старшую сестру, которая и часа замужней жизни не провела без синяков. Не успевал пожелтеть предыдущий – уже фиолетовым сиял следующий. «Наливай, я сказал» стало присказкой ежевечернего кошмара Агатиной сестры Регины, которая почему-то верила, что завтра все будет по-другому. Покорный собачий взор когда-то гордой Регины сформировал представление Агаты о семейной жизни. И с чего ее хотеть, если в «пакете» услуг имеются такие неприятные обременения?

Агата была настолько простодушной и открытой, что одна половина знакомых считала ее хитрой и циничной, а другая половина – ненормальной. Лаура с первого взгляда определила в ней труженицу, чистюлю и безусловно порядочную личность.

– С Агатой я как-нибудь договорюсь… – пообещала Лаура Софочке. – А ты подумай, какой тортик испечь на шестнадцатилетие Мишустика. Всего неделя осталась!

Откладывать половое воспитание было некуда, поэтому разговор с Чухонкой состоялся тем же вечером.

– Агата, милая, ты ведь знаешь, что у меня есть замечательный племянник – Миша? Так вот, у него сейчас сложный период – гормональный взрыв. Ему просто необходимо сливать пары. Понимаешь, что я имею в виду?

Чухонка активно кивала белокурой шевелюрой в знак согласия. Лаура продолжала долбить:

– Сверстницы, одноклассницы и одногруппницы нам не нужны. От них только проблемы: или забеременеют, или заразу принесут… Одним словом… Нет ли у тебя, Агатушка, милой покладистой подруги, которая очень аккуратно, тактично и ненавязчиво помогла бы ему стать настоящим мужчиной?

Агата задумалась.

– Вы хотите, чтобы с вашим племянником сделали профессиональный секс?

Лаура немного смутилась:

– Ну, я, конечно, готова платить за эту услугу. Но я бы не стала называть ее профессиональным сексом. Мише нужен не просто секс, но еще – внимание и забота. Профессионалки вряд ли на это способны… К тому же первый секс с проституткой может породить мужские комплексы, а они нам точно ни к чему!

Агата сосредоточилась.

– Сколько вы будете платить за эти уроки? – прямо спросила она.

– Договоримся. Найди женщину – одинокую, порядочную и аккуратную. Миша будет приходить к ней раз-два в неделю и брать уроки полового и сексуального воспитания. Я бы даже приравняла эти занятия к психотерапевтическим. Я считаю, это ни капельки не стыдно! Работа – такая же, как и все прочие работы… И даже приятная… Если, конечно, объективно оценивать нашего Мишустика.

Агата задумалась. Ее круглые глаза сощурились от умственного напряжения и вперились в одну точку. Сообразив, к чему клонит Лаура, Агата подбирала слова, чтобы предложить собственную кандидатуру. Через минуту она приняла решение и заявила низким приятным голосом:

– Если вы хотите, чтобы я делала секс с вашим племянником, это мне не трудно. – Она без малейшего стеснения смотрела на Лауру огромными голубыми глазами.

– Да, – выдохнула Лаура. – Честно говоря, я хочу, чтобы именно ты стала его первой сексуальной партнершей.

– Нет проблем, – спокойно согласилась Чухонка.

– Он принесет тебе тортик, – обрадовалась Лаура. – Это – наш пароль!

– Я должна пить чай с вашим племянником? – простодушно спросила Агата.

– Милая, ты ничего не должна. Но если получится показать парню, что такое женское участие и теплота, я буду признательна.

Интеллект Чухонки был на пределе КПД. Она вообще была не из тех, кто ходит вокруг да около. Собравшись с мыслями, она уточнила:

– Может, ваш племянник захочет пить чай, кушать торт и потрахаться? Мне нужно все это сделать?

Лаура терпеливо разъяснила Агате, что от нее требуется и эмоциональное, и физическое, и гормональное участие в жизни Миши. Конечно, если такая позиция не противоречит Агатиным моральным принципам. Эта часть беседы была лишней. Моральные принципы Чухонки вполне адекватно сосуществовали с прибавкой к заработной плате за услуги по сексуальному ликбезу Миши Асина.

В день своего шестнадцатилетия Миша одним выдохом сбил пламя со свечей, а заодно и сахарную пудру с торта.

После застолья Софочка и Лаура дружно настояли на вечернем променаде: надо бы занести подруге Лауры именинный гостинец. Одинокая женщина будет тронута до глубины души. Переполненный сочувствием к страдающей Агате и еще больше – желанием размяться и подышать свежим воздухом, Мишенька любезно согласился порадовать бедняжку десертом.

Квадратная белокурая женщина в наглаженном розовом халатике очень приятно удивилась и оказалась до неприличия тронута Мишиным визитом. И даже не один раз…

С тех пор Миша взял за правило прогулки после обильной трапезы. Удобная, уютная и ласковая Чухонка стала частью Мишиной жизни. Агата была вполне себе приятной и, главное, нетребовательной бабенкой. Внимательно слушала, заботливо ухаживала, обращалась исключительно на «вы», вовремя молчала, а если говорила – то только про Михаила и только в превосходной степени.

Оказалось, что кроме основных генетических достоинств Михаил имеет «особенное чувство секса, специальный подход к женскому полу и силу внутреннего духа». Агатины похвалы звучали коряво, но искренне. Она по-своему любила Мишу. Хотя бы за то, что он не пил и не бил ее, а мог бы. И за то, что за столько лет не променял ее на молодую красивую сверстницу.

Для Софочки и Лауры Чухонка стала гарантом Мишиного сексуального здоровья и психологической стабильности. Но самое главное – Агата была совершенно безопасна с точки зрения незапланированной беременности или женитьбы, что автоматически сберегало квадратные метры и денежные накопления.

7

Миша второй вечер подряд сбегал с душного ужина к Агате, чем доставлял ей моральное и материальное удовлетворение. Агата неприметно перемещалась по квартире, выполняя любые прихоти повелителя, а Миша, валяясь на мягкой перине, представлял себе, как он твердым шагом пройдет по коридору универа, не обращая внимания на долгие и удивленные взгляды. Он прикрыл глаза и сквозь дрему почувствовал, как Агата мягким осторожным движением подтыкает ему под бок пушистое одеяло.

«Не пойду домой», – решил он засыпая и представлял, как они волнуются, не спят всю ночь… Зато потом наконец поймут, что он самостоятельная и независимая личность. Привыкли, что все по расписанию и по их желанию. Прав Виктор. Душат, приручают, унижают… Завтра посмотрим…

Когда наутро Миша заявился домой, никто не причитал и не плакал. Дома вообще никого не было. Миша несколько раз позвал маму, затем Лауру. А когда не дождался ответа, испытал такой острый приступ неприятия, что сам испугался. Как же они умеют превратить его из триумфатора в ничтожество! Как тонко и вроде бы не нарочно указать ему место! Доктрина Виктора о токсичной любви находила все больше подтверждений. Впрочем, Виктор только дублировал то, что постоянно твердили коучи на семинарах: «Вас убивают ваши самые близкие люди! Вы нужны им управляемыми и покорными. Будьте осторожны, наблюдайте и делайте выводы…» Миша только начал наблюдать, и вот – результат.

Он не пришел ночевать, а эти две клуши безмятежно разбрелись по своим делишкам. Одна небось импортный разрыхлитель для теста ищет, а другая все свои ромашки-лютики продает… Приземленные, пошлые, ограниченные создания. За что их любить?

Миша психовал, но не мог долго злиться на них.

Обезоруженный привычной любовью мозг услужливо подсунул оправдание провинившимся родственницам: во-первых, они догадались, где и с кем Миша, во-вторых, он и сам требовал меньше его контролировать. К Мише вновь вернулось хорошее расположение духа. Он даже подумал, не сходить ли к Агате еще и сегодня… Завтра начнутся занятия в универе. Времени будет в обрез.

Наутро Миша вышел из своей комнаты собранным, гладко причесанным и очень решительным. Он пробормотал сквозь зубы «доброе утро», демонстративно не сел за стол, который буквально ломился от еды, и примостился в коридоре, надевая кроссовки.

Софочка с Лаурой переглянулись, одна в растерянности, другая – в тревоге. На помощь пришел Бергауз.

– Что за нервная пауза, дамы? Нормальному человеку не следует опаздывать в университет в первый день занятий.

Все-таки Бергауз молодец! Он всегда находил нужные слова и интонацию, чтобы разрядить обстановку.

8

Подчеркнуто проигнорировав растерянных родственниц, Миша деловито вышел из подъезда. Он напряженно следил за походкой. Было важно, чтобы он двигался летящим, свободным и независимым шагом – по крайней мере, на тренинге «Подчини себе мир» учили именно так, и результаты итогового теста показали, что в этом Миша точно преуспел. Походкой триумфатора Михаил дошагал до университета и прямо у входа услышал, что к нему обращается лысый парнишка с мешком на плече:

– У вас, похоже, не все ладится? Посмотрите вот это. – Парнишка протянул Мише зеленоватую брошюрку. – Совершенно бесплатно…

Миша оторопел. Он хорошо знал этих одинаковых, выбритых наголо парней с холщовыми сумками. Изо дня в день они осаждали подступы к присутственным городским местам, включая школы, больницы, нотариальные конторы и даже ритуальные залы. Скромно, но напористо, обезоруживая собеседника открытой сияющей улыбкой, парни из коммуны «Глагол безмятежности» предлагали слушателю счастье. Сначала – бумажное из книжечки, а в дальнейшем – настоящее, реальное, безупречное. Похожие книжки, полученные на курсах, лежали у Миши в комнате.

Миша удивленно и обескураженно смотрел на парнишку, который выбрал объектом своего внимания именно его именно сегодня, когда Миша собрался ошеломить всех своей уверенностью и независимостью! Неожиданно паренек размножился, присоединив к себе еще двух таких же яснооких агитаторов, и группа распространителей самиздата суетливо удалились, подталкивая друг друга.

– Вот твари, – донесся до Миши запыхавшийся голос. – Хоть отстреливай…

По университетскому двору за лысыми распространителями счастья гнался Альберт – преподаватель английского. Среди студентов он также был известен как популярный блогер, создатель движения «Сектанет». Злопыхатели пытались извратить благородный замысел, переиначив грозный ник в «сексанет», «секснетот» и даже в «секс – минет», но язвительные прозвища не прижились, и среди студентов к Альберту относились весьма уважительно и даже дистанционно-почтительно. Он без разбора причислял всех распространителей брошюрок к сектантам и при удачной охоте старался надавать им пинков. Завидев Альберта, сектанты удирали от него со всех ног с завидной скоростью, но молодой, спортивный и яростный доцент не отставал. Обычно Альберт прекращал преследование на подступах к людным перекресткам. Солидный человек, преподаватель кафедры иностранных языков университета не мог беспричинно раздавать тумаки на глазах у горожан. Причина была.

Альберт с детства был воспитан мамой в духе циничного реализма. По-другому и быть не могло. Оксана Яковлевна работала психиатром в городской больнице. Называть вещи своими именами входило в ее должностные обязанности. Папа Альберта сбежал к скудоумной, но миловидной секретарше еще до рождения сына, поэтому не мог влиять на его воспитание. Кроме замены большого мужика на маленького в жизни мамы ничего не изменилось. Представления Альберта о мире сформировались с учетом маминой точки зрения: человечество делилось на три категории: здравомыслящие, идиоты и вислоухие идиоты. В числе маминых пациентов было несколько сектантов. Именно их она называла вислоухими идиотами, ибо только вислоухие идиоты могли поверить байкам улыбчивых парней, обещавших подарить надежных друзей, вечную радость, к тому же вылечить рак и депрессию. Кроме того, Альберт отлично знал, что доброжелательные и милые ребята – профессиональные вербовщики. Они охотятся на адептов в зонах негативных переживаний; что доверчивые старики, протестующие подростки и психически нестабильные субъекты – лучшие клиенты для эффективной обработки. Альберт пробовал разговаривать с мамой на другие темы. Однажды он спросил у нее совета, как вести себя с девушкой, которая стала его первой любовью.

– Запасись презервативами, – отрезала Оксана Яковлевна.

Как только Альберту представилась возможность отправиться в Бостон на стажировку, он не раздумывал ни секунды. Мама на прощание коротко напутствовала сына. Первый совет был чисто профессиональный: «Не будь идиотом». Второй оказался практическим: «Позвони перед возвращением».

В Америку он влюбился с первого взгляда. Белозубая улыбка пограничника в аэропорту стала для Альберта символом страны, которая мгновенно захватила парня в крепкие дружеские объятия.

– Ты слишком серьезный и замкнутый, – сказала ему новая подруга. – Так жить нельзя.

Альберту импонировал позитивный настрой симпатичной девушки с ярко-голубыми глазами, и он сразу же принял приглашение посетить какой-то закрытый клуб с многообещающим названием «Высшая лига». Теплая доброжелательная волна, обрушившаяся на Альберта с порога, затащила его в «Высшую лигу» целиком и полностью, он моментально почувствовал себя нужным, любимым и долгожданным гостем. Он понял, ради чего приехал в Америку. Единственная ниточка, которая связывала Альберта с прошлым, – письма мамы.

Она будто не замечала, что парень уехал строить совершенно новую жизнь в далекую страну. В письмах мать называла его оставшимся с детства именем Алик, присылала бумажные фотографии и всегда подписывалась аккуратным учительским почерком «мама». Он внимательно читал и даже сохранял письма Оксаны Яковлевны, но отвечал очень редко и всякий раз думал, что это она не смогла сделать так, чтобы сын захотел быть рядом. Она никогда не поймет его выбора, а расписывать бытовое «пошел – посмотрел – познакомился» было бы унизительно для обоих. Он по привычке носил на запястье дешевые электронные часы, подаренные Оксаной Яковлевной на его двадцатилетие. Расставаться с часами почему-то не хотелось, хотя каждый раз, взглянув на них, он вспоминал свою неуютную прошлую жизнь. И маму.

Товарищам по «Высшей лиге» Альберт не собирался рассказывать ни о маме, ни о часах, хотя личные секреты были против правил клуба. В остальном Альберт жил по правилам и понятиям, параллельно отрабатывая свои задачи. Он вписывался в среду, совершенствовал язык и дорос до четвертого уровня совершенства. Этого ему хватало, и постоянные вопросы братьев о том, что мешает Альберту продвигаться на более высокие ступени, казались странными… Клубная жизнь с погружением затянулась на несколько лет, пока Альберт не обнаружил себя в палате реанимации благотворительного госпиталя…

Он не любил вспоминать об этом, но всякий раз, встречая на подходе к универу стайки мнущихся доброхотов, испытывал жгучее желание достать раскаленный железный прут и приложить его к просветленным физиономиям этих благообразных юношей прямо здесь и сейчас.

– Доброе утро, Михаил! – отдышавшись, поздоровался Альберт.

Он пропустил Мишу вперед, и они вместе появились перед аудиторией, где уже обменивались летними впечатлениями Мишины сокурсники. При виде Альберта студенты немного подобрались, а Миша отнес это обстоятельство к своему новому имиджу.

Группа четвертого курса финансово-экономического факультета явилась на встречу почти в полном составе, хотя обязательное изучение языка закончилось на втором курсе. Во-первых, владеть иностранным языком стало модно, во-вторых, Альберт был отличным преподавателем, к тому же – куратором группы. У Альберта имелся собственный подход к оценке событий.

Алексею Ковригину, скорее всего, английский очень нужен. Тяга Ковригина ко всему иностранному была очевидна. Он даже представлялся Алексом и демонстративно не отзывался на другое имя. Ковригин прекрасно успевал по всем предметам, но его рвение в изучении английского бросалось в глаза. Алекс настойчиво заполнял все возможные формы, которые касались зарубежной практики, стажировки по обмену студентами, семинаров с приглашенными носителями языка. Как-то раз Алексей признался Альберту, что мечтает изменить фамилию.

– Как можно именовать себя в честь национального хлеба…

Альберт тогда возразил, что большинство фамилий, иностранных в том числе, являются производными самых обыденных вещей.

– А какую фамилию вы бы выбрали, будучи американцем? – спросил Альберт.

– Ну, Смит… или Буш, – задумался Ковригин.

– Вы считаете, что Кузнецов или Кустов звучит лучше Ковригина?

Нет, Алекс так не считал. Он просто считал, что все, сделанное за границей, звучит, пахнет, ощущается и выглядит лучше, чем то же самое, но отечественное. Более того, Ковригин, отвергая оригинальные источники информации, настолько вник в навязчивые альтернативные трактовки, что искренне верил и в победу американцев во Второй мировой, и в покорение ими космического пространства. Одержимость заморским раем, как правило, начинается с первой идеальной глянцевой картинки, которую профанам выдают за бытовой стандарт. Ну откуда Алексу знать, что куклы Барби на самом деле – нереализованная мечта заплывших жиром американских домохозяек и их супругов, а безупречный уютный дом – всего лишь передвижной трейлер с картонными декорациями.

Интересовалась английским и Юля Павлова, хотя ей как раз был не нужен ни английский, ни статистика, ни литература. В ее жизненные планы работа по специальности и вообще «работа» явно не входила. Главной целью текущего периода Юлиной жизни было удачно выдать себя замуж. Экономический ликбез был необходим Юле, чтобы помогать будущему супругу составлять финансовые портфели и контролировать рынок акций. Безупречная внешность и благополучие достались девушке по наследству, для полной гармонии ей нужен был всего лишь муж со статусом и регалиями. Ни мажоры, ни бедные студенты не интересовали Юлю в принципе. Даже конкуренция международного уровня не тешила ее самолюбие. Самонадеянные иностранные специалисты, внедрявшие в Венецком университете прогрессивные западные программы, сворачивали головы, когда на горизонте появлялась Павлова. Один из них, американец, как-то рискнул пригласить Юлю стать победительницей конкурса красоты «Мисс Детройт». «Для меня это не проблема», – раскатисто прошептал он на ухо Павловой. Юленька на вполне сносном английском сообщила, что для нее конкурс красоты мало чем отличается от собачьей выставки. Для подтверждения превосходства ей не нужны медали и короны – вполне хватает зеркала.

Альберт был приятно удивлен, что в сложной грамматической конструкции Павлова допустила всего пару несущественных ошибок.

Другая студентка – Даша Черепанова – тоже свободно общалась с парнем из Детройта. Правда, на языке жестов. Тот же самый американец вместо приглашения на конкурс предложил Даше сто долларов, если она уговорит Юлю Павлову поехать в Детройт. Дашка не раздумывая показала недоумку средний палец. Это не было намеренным хамством, скорее, призывом оценить Дашины усилия превзойти Павлову хотя бы по внешним параметрам. Усилия эти были сопряжены с радикальными мерами. Волосы у Черепановой благодаря наращиванию и окрашиванию теперь были длиннее и светлее, чем у Павловой, под тяжестью наклеенных ресниц веки наполовину прикрывали глаза, придавая им загадочное выражение, корсет утягивал талию и эффектно подчеркивал бюст. Комплексный подход Черепановой к переустройству внешности не столько дал эффект сходства с конкуренткой, сколько раскоординировал естественный образ симпатичной и смешливой Даши.

Староста Наташа Землякова, как обычно, собранная, ответственная и деловая, улыбнулась Альберту, довольная хорошей явкой в первый же день учебы. Она со значением скосила глаза на «вечного» студента Георгия Мдивнишвили по кличке Растаман. Альберт понимающе кивнул, хотя радости от присутствия Растамана не чувствовал. Этот может обойтись не только без знания языка, но и без знания о том, что на планете вообще существуют разные языки…

А вот Владимира Кирпичникова Альберт был видеть очень рад. Хотя долгое время для Альберта оставалось загадкой стремление парня овладеть английским при полном отказе его мозга воспринимать даже алфавит. Первые четыре буквы звучали в устах Кирпичникова как «ЕЙ-БИ-СИ-ДИ»… Про дальнейшие достижения было даже страшно подумать. Это сейчас Альберт знает, что Кирпичников не упертый, не вредный и не наглый, а целеустремленный, добросовестный и прямолинейный.

Альберт с любопытством ожидал, что ответит Кирпичников на вопрос Ковригина, откуда Вовка явился с таким средиземноморским загаром.

– А ты на уборочную со мной поезжай, будет тебе и загар, и бицепс, и сон здоровый и крепкий.

Немногословный, трудолюбивый, упорный парень с внешностью русского богатыря был родом из глухой уральской деревни в нескольких часах езды от Венецка. Вовке Кирпичникову было очень нужно получить хорошее образование, чтобы стать крутым специалистом и развернуть собственное, по-научному спланированное хозяйство. Мать, отец и две младшие сестренки не сомневались, что все будет так, как скажет Вовка. Глава семьи – весельчак, любитель женского пола, при этом добрейшей души человек, Павел Кирпичников восстанавливался после инсульта. У отца семейства была частично парализована левая половина, он плохо говорил, но все еще норовил прихватить за мягкие места любимую жену, за что регулярно получал удар по руке. Удары сработали как физиотерапия, и за полгода Павел разработал руку.

– Не то место у тебя отнялось, Паша, – беззлобно вздыхала жена, помогая мужу подняться. Павел и здесь не упускал возможности пощупать пышную грудь законной супруги и прижаться к упругому бедру причинным местом. – Не угомонишься – Вовка будет тебя мыть и кормить!

Павел сына любил, но такого позора стерпеть не мог:

– Вовка пускай делом займется. Нечего ему сиделкой подрабатывать.

Вовкино дело было давно решено. Его отъезд в Венецк прошел все стадии обсуждения, только одно обстоятельство не давало маме покоя. Александра Сазоновна хорошо знала законы благочестия, пела в церковном хоре и пользовалась заслуженным уважением соседей. Именно поэтому деревенские жители сообщали Александре Сазоновне о своих и чужих тревогах и сомнениях. Мама начинала работу с сыном издалека:

– Вовка, ты деревенских-то не трогай! Вижу, как зыркаешь на девок! Весь в отца пошел! Знаешь, у нас строго: поспал с девкой – женись. А еще лучше – женись, после и наспишься. Иначе судьбу человеку испортишь, грех на себя возьмешь. Мы с отцом только одну твою жену примем и детей ваших, сколько Бог даст. Видно, нагуляться тебе нужно. А в городе бабы нынче несложные. Заодно и перебесишься!

Поначалу Володя отнекивался, но со временем проблему признал. Про себя он называл этот грешок «больно до баб охоч». Вовка решил, что в городе направит все силы на борьбу с пороком и искоренит проблему.

– И то правда, ма! Перебешусь – и женюсь на Аленке Брылевой. Будем вместе ферму строить, детей нарожаем, пять или шесть… Следи только, чтобы она без меня замуж не вышла.

– Не выйдет! Вижу, как на тебя поглядывает. Велю ей, чтобы дожидалась. – Александра Сазоновна вздохнула. – Справимся с твоими страстями. Сильнее материнской молитвы ничего нет на свете.

То ли с Божьей помощью, то ли благодаря собственному упорству, Володя Кирпичников поступил в Венецкий университет и получил место в общежитии вместе с кличкой Кирпич. Городские девушки и правда не сильно берегли свою честь и даже сами проявляли инициативу. Такого Вовка не ожидал. Но и обидеть женщину не мог. Он решил: чтобы не привязываться и не обременять себя отношениями, будет спать с девушкой только один раз. На всякий случай он придумал легенду – мол, болезнь у него такая: во второй раз никогда не получается – «аппарат» не работает. В легенду верили с трудом – «аппарат» у Кирпича работал отменно, и со временем за Кирпичниковым укоренилась слава секс-машины и закоренелого холостяка. Такая репутация делала Кирпича одновременно сверхдоступным и совершенно недоступным, что более-менее позволяло Вовке соблюдать верность Аленке Брылевой. Поначалу Кирпичников собирался решать только две задачи: изучать фермерское дело и бороться с пороком. Он вообще не понимал, зачем ему нужен английский, о чем и заявил Альберту, когда не смог сдать курсовую.

– Вы понимаете, – мялся Кирпичников, теребя в огромных ручищах распечатанные результаты тестов. – Мне ваш английский ни к чему! Я только время зря теряю… Можете как-то меня понять и поставить любую оценку. Я дни недели хорошо знаю, считать могу до ста: ван хангрит… Даже до тысячи, – немного подумав, сообщил Ковригин. – Ко мне в Шухрань точно никто из англичан не приедет. А если приедут, все равно самогона напьемся, тогда и без всякого английского поймем друг друга!

– Хорошо, Владимир, если вы до тысячи считаете без труда, скажите, как будет по-английски девятьсот девяносто девять?

Кирпич задумался, присел на стул и написал на обороте листа три девятки.

– Найн, найн, найн! – воскликнул он через пару секунд.

– Можно и так, – задумался Альберт. – В вашем случае, наверное, так и нужно. Но есть другая сторона вопроса. Я вижу в вас человека основательного и целеустремленного.

– Ну да, – без заминки отреагировал Кирпич. – Я очень основательный! – Володя решительно отодвинул письменные принадлежности в сторону и поудобней уселся на стуле.

– Тогда давайте договоримся с вами так: языковой минимум вы все равно мне сдадите, пускай не сейчас, но к концу четвертого курса. Расскажете мне на английском про Тэмпл Грандин, и я с легким сердцем аттестую вас.

Кирпичников сначала расстроился, но когда посмотрел фильм про уникальную фермершу Тэмпл Грандин, понял, что английский с фермерским хозяйством можно подружить. А на борьбу с пороком он как-нибудь найдет время.

9

Миша равнодушно разглядывал однокурсников и не понимал, то ли они так сильно деградировали за лето, то ли он раньше не мог объективно их оценить. Сборище упрощенных гуманоидов четко вписывалось в стандартные шаблоны. Секс, еда и доминантность. Что с них взять…

Мише было интересно увидеть Викторию Павловну – преподавателя философии, – которую до сих пор он считал идеалом женщины. Во всяком случае, когда мама с Лаурой терзали его рассуждениями о планах на жизнь, он представлял своей женой ее – Вику. Или такую, как Вика.

Наконец-то она появилась. Хрупкая, собранная, решительная… Виктория Павловна шагала по коридору, кивком головы приветствуя студентов. Мише она улыбнулась. Вслед за Викой студенты потянулись в аудиторию, а Миша презрительно отметил, что Альберт, проводив Викторию Павловну влюбленным взглядом, так и не справился со своим выражением лица.

– Асин, вы не забыли, зачем пришли? – спросил он с рассеянной улыбкой.

Через два академических часа, выйдя в коридор после лекции Виктории Павловны, Миша недоумевал. Как он вообще мог так превозносить эту замухрышку? Серая мышка, обыкновенная посредственность.

Пройдя несколько шагов, Миша неожиданно для себя увидел Виктора, который, облокотившись на подоконник, запросто болтал с Земляковой. Вокруг собралась кучка заинтересованных слушателей. До Миши донеслись слова Виктора:

– Наталья, приносить с собой ничего не нужно. Праздник в честь моего друга. Будет полно всего, что только можно пожелать. Приводите как можно больше народу.

Заметив Мишу, Виктор обрадовался:

– А вот и он! Наталья, мне пора! Мой друг освободился!

Землякова оглянулась и не сдержалась:

– Ваш друг – Асин? – Староста как-то по-новому, уважительно посмотрела на Мишу.

Мишу распирало от гордости, и хотя ему ужасно хотелось показать Земляковой язык, он мужественно сохранил величественный вид.

Виктор оттолкнулся от подоконника и, направляясь к Михаилу, уже на ходу крикнул:

– Не забудьте: ИГНАТЬЕВСКИЙ! В субботу вечером! Мы с Михаилом ждем вас! Его друзья – мои друзья!

Вот кто, оказывается, въехал в Игнатьевский! Знали бы Бергауз с Лаурой!

Огромный старинный особняк за высоким забором стоял на холме. После того как архив НКВД закрыли, здание пустовало. Его зловещая обособленность отпугивала не только вездесущих риелторов, но и бомжей с олигархами. Праздный городской народ гонял про дом нелепые слухи: и дым в виде сатанинских рож по ночам из трубы валит, и душераздирающие крики раздаются, и мыло из кошек с лошадиной кровью кипит там в огромном чане, а уж если пропал кто в городе – искать не надо. Сгинул в Игнатьевском. Так что на тусовке кворум будет, всем интересно хоть одним глазком заглянуть за высокий забор таинственного поместья…

Домой Миша заявился в приподнятом настроении, чем очень порадовал Софочку. Бергауз, как обычно, был невозмутим и любезен. Только Лаура просканировала племянника внимательным взглядом с головы до ног и после осмотра оттаяла – прижала Мишину голову к груди и потрепала кудри, прошептав: «Поздравляю, Мишустик! Самый главный год в твоей жизни начался».

Миша поспешно высвободился из объятий. Они его все за мальчика, а, межу прочим, Виктор закатил для него огромную вечеринку! Мише очень захотелось рассказать о приглашении в Игнатьевский, но он решил дождаться подходящего момента. Момент настал за чаепитием, когда Лаура уже в третий раз намекнула, что Миша мог бы поделиться новостями.

– Да какие там новости, все по-старому. Разве что вечеринка в Игнатьевском намечается. Мой друг устраивает.

Лаура округлила глаза, и Миша не смог сдержаться:

– В мою честь.

– Ты шутишь? Правда, в Игнатьевском?

Все понятно. Как обычно, главная новость осталась за кадром. Мише стало противно и неинтересно. Он механически помешивал ложечкой остывший чай. Софочку тоже больше заинтересовал особняк, чем праздник в честь ее сына.

– Не томи, Лаура. Что такого невероятного в этом «ИГНАТЬЕВСКОМ»?! – Софья Леонидовна потребовала ответа.

– Стыдно не знать достопримечательности родного города! – с шутливой укоризной ответила Лаура. – Этот дом был построен почти двести лет назад по заказу купца Кондратия Игнатьева, который славился любовью к театральным представлениям, оккультным наукам и спиритическим сеансам. В завещании было сказано, что любые сделки с этим домом запрещены во избежание пагубных последствий для новых владельцев, но самое странное – не велено копать землю вокруг дома, тем более курганы, которые будут появляться по мере усыпания Игнатьевской фамилии. А фамилии-то никто и не знает…

– Ну и что, Лаура? Что такого сейчас происходит в этом доме? Ты рассказываешь нам легенды двухсотлетней давности…

– Не знаю. – Тетушка изящно пожала плечиками и тряхнула рыжей шевелюрой. – Видимо, этот самый Мишкин друг арендовал особняк или купил… Или унаследовал? – Она засмеялась.

– А я слышал, что родственники были, но скоропостижно почили накануне подписания документов о продаже дома, – заявил Бергауз.

– А я слышала, – передразнила Бергауза Лаура, – что у них там потрясающий сад с редчайшими пальмами, которые живут только в субтропиках. И еще у нас в Венецке, но исключительно в Игнатьевской усадьбе. – Лаура многозначительно развела руками.

– А с курганами-то что? – опасливо спросила Софочка.

– Да ничего, за все это время девять холмиков как были, так и есть. Что с ними станется… Но я бы на месте новых владельцев эти курганы не трогала… На всякий случай.

Миша больше не мог выносить эту бессмысленную болтовню. Без единого слова он вышел из-за стола и удалился в свою комнату. Буквально через пять минут к нему постучалась Лаура. Михаил решил, что тетушка раскаялась за свое невнимание и пришла загладить вину. Лаура начала издалека:

– Мишустик, я про твою вечеринку. Ты ведь не забыл, что нежелательная беременность – проблема не только девушек? Это в наше время вечеринка и непорочное зачатие были почти однозначными понятиями. Потому что ни одна девушка не могла признаться, что лишилась девственности, тем более, – выпивши!!! Судьба такой легкомысленной барышни была предрешена: не возьмут замуж – это самая мелкая неприятность. А даже если и возьмут, то злобные бабки у подъезда испепелят взглядами до смерти… Мы даже не понимали, что хуже – нажраться до беспамятства или забеременеть от малознакомого парня… Поэтому вспоминали о том, что допустили неразборчивость в связях, месяца через три, когда уже юбки не застегивались на талии…

Миша рассмеялся. Все-таки он не мог долго злиться на Лауру. У нее всегда было отменное чувство юмора.

– Мишустик, ты знаешь, что от тебя зависит вся моя жизнь? – ласково глядя на племянника, спросила Лаура. Миша вздохнул с облегчением. Вроде начала что-то понимать. – А сейчас в твоих руках моя карьера! – Лаура театрально сложила руки перед грудью. – Я голову сломала, кто из моих конкурентов мог устроить в нашей полосе такой парк. Поговаривают, в Игнатьевском есть миддлемист и китайский мышецвет. – Лаура показала фото из интернета.

– Название какое-то гадкое – мышецвет! – отреагировал Миша.

– Да уж, и вид у него специфический. – Лаура скорчила брезгливую мину. – На летучую мышь похож. Зато миддлемист – самый редкий цветок в мире. Их осталось только две штуки, и это значит, что у твоего друга – один из двух! Пожалуйста, сфотографируй незаметно на телефон! Я буду тебе всю жизнь благодарна! – Лаура в своем порыве стала похожа на маленькую девочку.

– Хорошо, – пообещал Миша.

10

Миша очень старался сохранить равнодушный вид чуть запоздавшего виновника торжества. Он уверенно вошел в массивные кованые ворота, встроенные в высоченный забор особняка. Удивительно похожие друг на друга бесполые особи в черных фраках и белых перчатках издалека напоминали огромных кузнечиков, обученных правилам приема дорогих гостей. Кузнечики, словно танцуя под нежную музыку, изящно лавировали между людьми, удерживая подносы с угощениями. На фоне идеально подстриженных зеленых лужаек, садовых скульптур и высоченных пальм разноцветные нарядные гости казались пестрой стаей сбившихся с пути диковинных птиц, которые по странной прихоти приземлились в одном и том же месте. Изящный мостик над речкой пустовал, на резные деревянные качели никто не присел, извилистые дорожки великолепно убранного сада отпугивали своей красотой. Миша присмотрел пустующую скамейку под кустом жасмина и занял наблюдательную позицию, чтобы оглядеться, не привлекая к себе внимания. Он достал мобильный, сделал несколько снимков и тут же переслал их Лауре. Пусть обалдеет. Миша был не силен в ботанике, но даже он понимал, что некоторые растения имеют необычный и даже странный вид. В несколько кадров попал Виктор, который вежливо дождался окончания фотосессии и напомнил:

– Михаил, ты хозяин вечера, так что – твой выход!

Миша последовал за Виктором, который по ходу зазывал гостей внутрь. Со ступеней мраморного крыльца Миша заметил Ковригина – тот неспешно и одиноко передвигался по саду, сосредоточенно рассматривая растения, дорожки и скульптуры, будто и не замечая, что вокруг него никого не осталось.

– Алекс! – позвал Миша.

– Заходи внутрь, тебя все ждут! Я сам его приведу, – остановил друга Виктор.

В огромном сияющем огнями приемном зале среди множества знакомых и незнакомых лиц Миша сразу же увидел Вовку Кирпичникова. Судя по всему, величие и роскошь ему были по барабану. Кирпичников с аппетитом поглощал канапе и откровенно разглядывал привлекательных дам.

Староста Землякова, заметив Мишу, озабоченно кивнула ему и быстро что-то черкнула в своем блокнотике. Очевидно, она вела перепись участников общественного мероприятия. Землякова задержала взгляд на входе, и Миша вместе с ней увидел, что в сопровождении Виктора в зале появился Ковригин. Вел он себя странно. Нарядный, прилизанный бриолином, с белым шелковым платком в кармане пиджака с небрежно подвернутыми рукавами, в начищенных до блеска туфлях, Алекс растерянно остановился посреди холла с квадратными от изумления глазами, точно в параличе. Он явно ничего не слышал и смотрел мимо угощений, проплывающих прямо перед его лицом. Обыкновенно энергичный и уверенный, Ковригин растерял свой напор. Робко, словно опасался продавить паркет, он переминался с ноги на ногу, ошарашенно озираясь и не видя, как ему помахала Дашка Черепанова, как кивнула Павлова, как приветственно приподнял руку с дымящейся папироской Георгий Растаман.

Пришибленный Ковригин довольно быстро вписался в интерьер и скоро перестал притягивать к себе взгляды. Мишино любопытство привлек огромный мужик, вокруг которого носилась «совесть потока» староста Наташа Землякова.

Землякова в этот вечер впервые вывела в свет своего мужа Масика – имя супруга старосты знал весь поток, но воочию его мало кто видел. Все знали Масика как начальника ЧОПа ночного клуба. Он же был и фейсконтролем заведения.

Высоченный, накачанный и свирепый на лицо Масик неуклюже пытался воспользоваться изысканным фуршетом. Изящные бокалы с шампанским, малюсенькие канапе и мини-шашлычки казались нелепой насмешкой, когда гигантские пальцы Масика приближались к ним с целью захвата. Наташа изо всех сил старалась удовлетворить желания супруга, но темно-зеленое бархатное платье – слишком узкое, слишком длинное и слишком женственное – стесняло в движениях и очень мешало успевать по хозяйству. В результате Масик иногда оставался без присмотра и вливал в себя все, что предлагали официанты. В очередной раз добравшись до мужа, Землякова застала его сидящим на мраморной скамейке в эркере. Широко расставив ноги и положив на них огромные ручищи со сплетенными пальцами, Масик мотал головой в разные стороны.

– Масик, – шептала Землякова прямо ему в ухо, – соберись и веди себя прилично!

– Куда ты меня притащила? Что это за богадельня? Мы в Египте, в Мексике или на Карибах? Выпить нечего! Протухший виноградный сок, самогонка из кактуса или еще хуже – из тростника… Что здесь происходит? Борьба с рабством или моряков в кругосветку собираем? Водка где? Нет ее! Водяры нету! – Масик развел руками. – Это потому, что ее Менделеев придумал? Микроэлементы в ней нашел и страну прославил! Все самое лучшее скрываем, скромничаем…

Суровый начальник службы фейсконтроля был очень расстроен, но ситуацию спас Виктор.

– «Венецкая росинка», – сообщил он, протягивая Масику бутылку прозрачной жидкости.

– Молодец, братан! Как это я водяру не заметил? – Земляков ухватил бутылку и даже как будто протрезвел. – Может, колбасы докторской принесешь? – Масик поощрительно похлопал Виктора по плечу.

Академические знания Масика о происхождении бодрящих напитков диссонировали с его неуважительным отношением к Виктору. Даже Миша никогда не позволял себе похлопать Виктора по плечу! А уж назвать этот дворец богадельней… Но Виктор очень тонко противопоставил панибратству и невоспитанности великодушие и спокойствие.

Внимание Миши отвлекли легкая суета и шепот пирующих. Взгляды гостей устремились наверх. На верхней ступени лестницы, точно на пьедестале, появился тонкий женский силуэт. Высокая хрупкая девушка с ярко-красными губами, блестящими черными волосами, зализанными в длинный хвост, в облегающем темном платье со шлейфом, не обращая внимания на гостей, как будто спорхнула по лестнице и стремительно приблизилась к огромному концертному роялю. Кончиками длинных пальцев с алым маникюром она подхватила шлейф и села на банкетку. Девушка положила руки на колени и на секунду сосредоточилась. Как в замедленном кино, она подняла правую руку и отпустила подол, который под собственным весом красиво улегся на ковре, приоткрыв до самого бедра стройную ногу в красной туфельке. Миша, словно загипнотизированный, уставился на тоненькую лодыжку пианистки наблюдая, как красный мысик туфельки взбирается на золоченую педаль инструмента.

Девушка начала играть, и уже через секунду музыка овладела миром. Кто-то из гостей замер с мечтательным выражением лица, кто-то блаженно улыбался, некоторые перешептывались. Краем глаза Миша заметил Кирпичникова, который прикорнул на расшитом золотом диване. Уважение к высокому уровню мероприятия проявилось в том, что Кирпич аккуратно свесил ноги в огромных лакированных туфлях, чтобы не испачкать дорогую обивку. Может, в его понимании это и было проявлением самой высокой степени духовности, на которую способен человек. Ковригин, как привидение, слонялся по залу, рассматривая мебель и светильники. Самое удивительное – Масик, огромный, несуразный Масик, который только что требовал колбасы, протиснулся в первый ряд и самозабвенно слушал Рахманинова, не сводя глаз с пианистки.

Наташи рядом не было.

Масик, прижав руки к груди, ловил не только каждую ноту, но и каждое движение девушки. Его глаза блестели восторженной, еще не родившейся слезой. Музыка закончилась неожиданно. Фея подхватила свой шлейф, встала и упорхнула прочь, не оглядываясь на публику. Люди молчали ровно до того момента, пока она не скрылась из виду. Первым расколдовался Масик.

Он вдруг увидел Виктора и поймал его за рукав:

– Слушай, ты здесь распоряжаешься или Мишка Асин главнее? – наклонившись, прошептал Масик. – Где пианистка? Можешь меня… – он искал слово, – представить?

– Мы с Михаилом здесь и везде распоряжаемся вместе, а Нина свою работу выполнила, – спокойно ответил Виктор.

– Нина… Ушла насовсем? Не вернется?

Виктор аккуратно отцепил руку Масика от своего рукава и удалился. Масик не успокоился.

– Наваждение! – твердил он. – Так не бывает! – Он зачем-то осмотрел свои огромные ручищи. – Как же так… Разве так можно? Вот такими вот руками…

К мужу подоспела Наташка. Из монолога она поняла, что Масика поразила скорость пальцев, с которой по клавиатуре гоняла пианистка.

– Годы и годы тренировок, Мась! А мы зато другое умеем, да? На вот, докторскую тебе принесла! Очень качественная! – Она откусила колбасы и, жуя, протянула ко рту Масика оставшийся кусок.

Масик замотал головой. Он не мог даже представить себе, что в такой момент можно есть даже хорошую докторскую колбасу. Его почти тошнило от запаха, исходящего от жующей Наташи.

– Масик, ты что-то побледнел, – забеспокоилась Землякова. – Давай-ка соберись, и пойдем домой.

Наташа пыталась пристроить руку непослушного супруга к себе под мышку, а тот будто не замечал суеты.

В конце концов Земляковой удалось уговорить мужа покинуть праздник. Наташа согласно кивала головой в ответ на каждое слово и даже междометие, которое Масику удавалось выдавить.

– Как же так… ушла… – Масик в отчаянии крутил головой.

– Я здесь, не волнуйся, – твердила Наташа. – Придем домой, ляжем спать и все обсудим…

11

– Ты о чем задумался, герой дня? – Виктор с улыбкой смотрел на Мишу. – Думать поздно – надо действовать. Это только начало. Пойдем, будет еще интересней. – Он протянул руку, приглашая Мишу с собой.

Только сейчас, когда огромный холл опустел, Миша заметил несколько распахнутых дверей и услышал неясные звуки и голоса. Виктор указывал на дверь, около которой стоял Ковригин. Впрочем, его объектом внимания стал белоснежный мраморный лев, сидящий у входа. Ковригин пристально разглядывал изваяние и не обратил ни малейшего внимания на Мишу с Виктором. Никто не обратил на них внимания и в странной комнате, которая была похожа на парк аттракционов.

Присутствующие были заняты и сосредоточены. Взрослые люди, давно попрощавшиеся с аттракционами, азартно избивали гипсовые чучела, давили на педали игрушечных машинок, преодолевали шатающиеся препятствия. Миша со сдержанным любопытством обозревал арену действий, пока не наткнулся взглядом на Дашку Черепанову. Он едва узнал в растрепанной, бледной, с искаженным ненавистью лицом, однокурсницу. Черепанова с интересом и удовлетворением рассматривала продырявленную мишень, в качестве которой служила фотография Юли Павловой. Между идеальными бровями Юли кучно улеглись шесть пуль из игрового пистолета. Черепанова шевелила губами, как будто разговаривала с пораженным противником, и Мише показалось, что она ругается отвратительными бранными словами. Ему захотелось уйти.

Виктор вовремя подхватил Мишу под руку. Они направились к выходу.

– Ты ведь понял, что это было?

– Типа комната гнева? – спросил Миша.

Виктор продолжил, будто не слышал вопроса:

– Когда люди выплескивают негатив, они становятся самими собой. В конце концов, Черепанова никого не убила по-настоящему. Зато после этой вспышки она на долгое время успокоится. Вот увидишь, скоро вы ее не узнаете.

Они приблизились к следующей комнате, из которой доносились умопомрачительные, возбуждающие аппетит запахи.

– Выпей воды. – Виктор протянул Мише высокий хрустальный бокал.

Вода оказалась сладковатой на вкус, но чувство голода сразу отступило.

Овальный стол, накрытый с царственной роскошью, занимал центральное место залы. Гости жадно рыскали глазами по столу, выискивая, что бы еще съесть. Никто даже не пытался вести светскую застольную беседу. Было некогда. Деликатесы, разносолы и запеченные ягнята исчезали с невероятной скоростью и тут же сменялись новыми блюдами. Миша почти не различал гостей, все они были отвратительны в своем животном порыве. Только один толстячок показался ему забавным, потому что ел профессионально, с большой любовью, испытывая блаженство, которое полностью отражалось на лице счастливчика. От удовольствия толстячок даже постанывал, а иногда и повизгивал тоненьким голосом.

Виктор, слегка подтолкнув Мишу, развернул его к выходу.

– Пойдем, здесь особо ничего не изменится. Разве вкусная еда принесла кому-то горе? Может, толстяк и рожден для того, чтобы есть да радоваться. Чревоугодие – безопасное и доступное наслаждение. Если, конечно, не подавиться каким-нибудь кунжутом. – Виктор улыбнулся.

Миша в очередной раз удивился: как у Виктора все легко и понятно!

Дальше было еще несколько помещений, которые промелькнули перед Мишиными глазами, как галерея необычных, очень похожих на красивый фильм картинок.

– Сейчас мы зайдем в комнату любви, которую моралисты называют блудом.

Для Миши ни любовь, ни блуд не были определяющими понятиями. Он попал в полутемный зал, где множество людей в обтягивающих костюмах извивались в странном танце под завораживающую музыку. Странный – душный и сладкий – запах пота, смешанный с ароматом духов и благовоний, дурманил сознание… Какая-то непромытая коротко стриженная блондинка с цепочкой пирсинга на бровях прицельно атаковала чернявого мужчину, демонстрируя ему свои навыки. Тут и там кувыркались в сладострастном порыве отдельные парочки и непарные группы. Миша попытался сохранить достоинство, но на его лице все-таки появилось изумленное выражение, когда он узнал в одном из гостей Вовку Кирпичникова. Заправив рубашку за пояс брюк и затягивая ремень, Кирпич протянул руку лежащей на полу девушке и ловким сильным рывком моментально поднял ее на ноги. Девушкой оказалась Юля Павлова.

Миша не успел ничего подумать, потому что Виктор уже тянул его в следующую комнату, приговаривая:

– Вот это и есть свобода. Запретный плод становится неинтересным, когда перестает быть запретным. Для этого и запрещают, клеймят дурными словами: подлость, предательство, насилие. А кто клеймит? Кто сам попробовал и сделал вывод, что нехорошо это… Ты никогда не думал, что создать идеальную личность можно, только предоставив ей возможность выбора? Только через опыт и сравнение можно выбрать правильную дорогу к цели. Каждому – по потребностям.

После разъяснений Виктора все выглядело просто и ясно, только по-другому. Это удивляло Мишу. Ситуация повторилась, когда они посетили следующую комнату, в которой Миша сразу узнал казино, хотя никогда там не был.

Молодые красотки с совершенными чертами лиц и таким же непревзойденным выражением тупости на них, скорее, служили предметами антуража, чем участниками процесса. Участники выглядели по-другому: дорогие часы и запонки, бабочки, украшенные бриллиантовыми пуговицами, вышитые на манжетах инициалы или недавно изобретенные «фамильные» гербы сроком жизни в одно поколение.

Круглый лысеющий мужчина, похожий на наполненный водой презерватив, статная женщина в изумрудах, буклях и ярко-розовой помаде, субтильный банкир с изящными усиками, прозрачным маникюром и «пластмассовой» спутницей – эти были игроками. Мишино внимание привлек худой, болезненного вида пенсионер с неопрятной бородой, одетый в поношенный полосатый пиджак с затертыми до блеска рукавами. Он выглядел бы аутсайдером, но вел себя слишком уверенно. Еще больше Миша удивился, что за спиной пенсионера стоял Георгий-Растаман. Миша отметил фамильярность и озабоченность, с которой Растаман толкнул в бок худого, когда нужно было сделать ставки, и удивился, когда худой сгреб почти все фишки со стола и потребовал обменять их на банкноты. В эту же секунду Миша заметил, как преобразился Растаман: он как-то по-детски заискивающе, но требовательно смотрел на игрока и однообразно канючил: «Пап, ты обещал, не забудь про мою долю, я же тебя пригласил…» Пенсионер тоже преобразился. Из покладистого худосочного старичка вдруг вылезло раздражение и злость.

Худой с неожиданной силой оттолкнул Георгия.

– Поменяйте! – орал он зычным, совсем не подходящим ему голосом. – Или позовите управляющего!

Миша вопросительно посмотрел на Виктора.

– Не волнуйся, конечно, поменяют. И сделают еще одного человека счастливым. Он за эти бумажки хоть на костер пойдет. Если в этом секрет его счастья, зачем мешать такому простому решению вопроса… Пускай наслаждается. Или ты не согласен?

– Да вроде я согласен, только доход это какой-то, ну, нетрудовой, что ли…

Виктор рассмеялся.

– А у шахматистов и художников, значит, трудовой… И, кстати, если ты не заметил, деньги и азарт дают шанс на счастье даже тем, кто на него не рассчитывал. Вон, толстяка в бабочке две красотки чуть не порвали на воздушные шарики… Думаешь, они за богатство воюют? Как бы не так! За стабильность и уверенность в завтрашнем дне!

Он вышел, жестом пригласив Мишу следовать за собой.

Следующая комната испугала Мишу. Ему стало очень неуютно.

Люди здесь отличались какой-то удивительной подавленностью. Мрачные лица, на которых застыли тоскливые маски, будто впечатанные в кожу, совершенно не сочетались с великолепием нарядов и вечерним макияжем. Миша с содроганием подумал, что именно так должны выглядеть усопшие, которых гримеры изо всех сил старались привести в надлежащий вид, но не смогли полностью закамуфлировать выражения скорбной печали и надменного сочувствия к тем, кто остался доживать на бренной земле. «Глаза, – подумал Миша, – вот чем были похожи эти люди. Старые, уставшие, почти мертвые глаза, не меняющие выражения, не реагирующие на внешние раздражители. Будто кто-то разместил качественно сделанные искусственные хрусталики с роговицей и радужной оболочкой в глазницы и забыл оживить их».

Виктор наклонился и тихо прошептал Мише на ухо:

– Ты думаешь, им плохо? Думаешь, у них не осталось надежды и нет выхода? Как бы не так… Есть простейший способ вернуть этим несчастным улыбку. Нажми на кнопку!

Виктор глазами указал на выключатель ярко-красного цвета, который находился от Миши как раз на расстоянии вытянутой руки. Он с сомнением пожал плечами, собираясь возразить, но просьбу выполнил. Раздался легкий мелодичный сигнал, и в зале началось движение. Гости получили маленькие бумажные пакетики, содержимое которых почти одновременно отправили себе в рот. Уже через пять минут все оживились, кто-то вступил в диалог с соседом, кто-то беспричинно смеялся… Вся компания стала похожа на обычное сборище подвыпивших людей.

– Наркота? – спросил Миша у Виктора.

– Исключительно в лечебных целях. Типа усилителей вкуса… И, заметь, тебе не понадобилось много усилий, чтобы привести унылую толпу в позитивное деятельное состояние. Главное – дать положительный заряд. Дальше мозг разберется. Некоторым вообще достаточно бутылки вина.

Пока они вальяжно плелись к выходу, перед Мишей предстала полная картина его сегодняшнего путешествия. Практически все, от чего с детства его предостерегала мама при поддержке Лауры, оказалось ничтожным, несущественным, лживым и легко преодолимым.

– Что плохого в человеческих желаниях? – спросил Виктор негромко. – Только то, что их нарочно назвали противными словами и запретили под страхом преследования быть самими собой. В итоге вышло, что быть веселым, сытым, думающим и стремящимся к достижениям – непристойно. А вязнуть в болоте придуманных правил, удовлетворяя чужие взгляды на жизнь, – прекрасно. Да нет такого человека на земле, который был бы не подвержен искушениям!

Виктор помолчал и, внимательно посмотрев на Мишу, вдруг остановился и произнес:

– Есть. Ты и есть тот самый. Тебя же ни одна комната не затянула!

– А ты? – растерянно спросил Миша.

– Я и мизинца твоего не стою, – сказал Виктор. – Я просто наблюдаю, созидать – вообще не мое.

12

Миша не спеша шагал домой, привычно обходя дорожные ямы, перепрыгивая через лужицы сероватой грязи и отмечая про себя очевидный прогресс в созидательных усилиях нового мэра Венецка. Еще недавно заброшенный, Дом детского творчества теперь был окружен строительными лесами и даже в ночные часы освещался яркими прожекторами – там и глубокой ночью велись какие-то срочные работы. Эти прожектора мешали спать всему городу. Они продавливали свой холодный голубоватый свет даже сквозь зашторенные окна Мишиной спальни. Но сегодня Миша точно будет спать как младенец. Только бы домашние его не ждали. Хотелось в одиночестве думать, анализировать и переосмысливать слова, сказанные Виктором на прощание. Ты и есть тот самый… И еще Виктор говорил, что ему всегда не хватало того, что у Миши есть от рождения. Эх, ему бы хоть треть Мишиной харизмы…

Эта идея расширяла Мишину грудную клетку, расправляла позвоночник и делала ноги легкими, а тело – невесомым. Он как будто немножко парил.

Лаура с набившим оскомину озабоченным и любящим выражением лица сбрила Мишин полет первым же взглядом. Миша моментально погрузился в бытовую рутину, как будто и не было никакой вечеринки. Жесткое приземление вызвало у Мишустика неприятное раздражение. Усилием воли Мишустик сдержал закипающую злость.

Тетушка была особым человеком в его жизни. Их безусловная кровная любовь базировалась на том, что Мишино появление на свет удивительным образом совпало с самым тяжелым периодом в жизни Лауры. Когда она за несколько дней из уверенной рыжей красотки превратилась в одинокую, никому не нужную, неспособную к деторождению женщину, опасались, что она может и свести счеты с жизнью. Новорожденный сын сестры Софочки сотворил психотерапевтическое чудо. Через пару недель возни с племянником Лаура и думать забыла о своем горе, а еще через несколько лет стала лучшей и самой близкой подругой подрастающему Мишустику. Они понимали друг друга с полуслова, а иной раз им даже было необязательно разговаривать.

Мише хотелось похвастаться и получить от Лауры комплимент.

– Ты фотки получила? – как бы равнодушно спросил он.

– За этим я тебя и жду! – последовал ответ, и Миша удивился. Он прекрасно помнил, как отправил тетушке сделанные в саду Игнатьевского фотографии.

Лаура показала Мише экран, на который только сейчас начали сыпаться картинки из Игнатьевского.

– Блин, Мишустик, прости, наверное, что-то со связью. – Лаура разглядывала фотки и вдруг осеклась. Ее лицо исказила недоверчивая, брезгливая гримаса, смешанная с изумлением.

– Это настоящий, стопроцентный мышецвет! – заявила Лаура после пятикратного увеличения картинки. Она целиком погрузилась в свои цветочные переживания. – А это – красный миддлемист, если я еще в своем уме. Как?! Как такое может быть?

Тетушка приближала и удаляла изображение, подносила телефон то ближе, то дальше, потом надела очки, взяла лупу… Миша ждал, когда она увидит Виктора и спросит о нем или о самой вечеринке. Миша пролистал снимки в своем телефоне. Почему-то Виктора на них не оказалось. Лаура по-прежнему придирчиво изучала растения и цветочки на Мишиных снимках. Ни сам Миша, ни удивительный дворец, ни почтение, проявленное посторонними людьми к Мише, ее не интересовали.

Он хотел съязвить, но передумал. Жалкая она какая-то, скукожилась вся, напряглась, и все из-за зеленых насаждений… Миша ушел, а Лаура, судя по всему, этого даже не заметила.

13

По дороге из Игнатьевского в общагу Растамана два раза чуть не спалили менты и один раз пригласили составить компанию алкаши. От ментов он ушел проверенными тропами, а алкашам с укором сообщил, что не пьет и другим не советует. На отвоеванные у папаши комиссионные Растаман закупил дури. Вообще они с отцом ладили, за исключением вопросов, которые касались денег. Здесь старик не знал компромиссов. Расставание с деньгами он приравнивал к физическому насилию и даже кассирш в продуктовом магазине считал злейшими врагами. Так было не всегда. Когда-то семья Георгия была вполне обыкновенной счастливой ячейкой общества. Мама работала учителем на полставки, папа служил инженером на Венецком молочном заводе. Маленький Георгий видел, как родители любят друг друга и его – своего сыночка. Георгий рос послушным, симпатичным, ухоженным и, что называется, подающим надежды мальчиком. Когда Георгий перешел в восьмой класс, в Венецке открыли казино, и вскоре папа уволился с молочного завода. Нашел более высокооплачиваемую работу, правда, в ночную смену. Надо же чем-то жертвовать ради повышения… Папа пожертвовал молокозаводом и сном. На новую работу нужно было ходить хорошо одетым и надушенным дорогим одеколоном. Видимо, на костюмы и парфюм уходила вся зарплата, потому что жизнь мамы и Георгия становилась только хуже. Мама после повышения отца по службе начала тихо чахнуть. Георгий, видя страдания матери, тоже загрустил. Неизвестно, чем закончилась бы грусть Георгия, если бы однажды вечером, собираясь на работу, папа не предложил сыну покурить: «Вдохни всего один раз и задержи дым как можно дольше…» Георгий задержал. Так надолго, что теперь расставался с лечебной травой только на время сна. Он наблюдал жизнь как бы со стороны: невыносимо грустная и оттого смешная женщина, которую Георгий очень любил, постоянно плакала, худела и старела на глазах. Квартира пустела, потому что мама продавала все, что можно было продать, а папа в приподнятом настроении собирался каждый вечер на работу. Любой намек на нехватку денег приводил отца в состояние ярости. Особенно его расстроил разговор матери про онкологию. Георгий анализировал ситуацию сквозь дым. Родители жили как бы вместе, но и не вместе. Они больше не разговаривали, не садились семьей за стол. Иногда под утро он возвращался в хорошем настроении – в эти моменты мать будто оживала. В тоскливых глазах зажигались крохотные огоньки, она шутила с Георгием. Но чаще отец заявлялся мрачный – тогда мать тихонько прокрадывалась к Георгию в комнату и, закрыв дверь на ключ, сидела раскачиваясь на ветхом, изъеденном молью диванчике. К сорока пяти годам мать стала и сама похожа на моль – бесцветное равнодушное существо с серыми волосами, одетое в аккуратный заштопанный халатик. А потом она просто пропала. Уехала – буркнул отец и протянул Георгию косяк. Георгий к тому времени отлично усвоил, что проблемы в жизни создают сами люди. Хорошая затяжка решает любые вопросы. Заболел – курни, грустно – курни, волнение – курни, расстался, похоронил, перепил – курни… Большинство из этих ситуаций Георгий не мог проверить на собственном опыте, но отцу доверял безоговорочно. Поэтому, когда папаша в порыве отеческого великодушия дал слово, что сделает из Георгия человека, он на сто процентов поверил. Георгий помнил, что детстве проявлял некоторые таланты. Со временем регулярное удобрение мозга волшебным дымом вытеснило классическую литературу и начальное музыкальное образование, но умение правильно складывать слова и слушать старших осталось.

Неожиданно для себя Георгий обнаружил свое тело в Венецком универе на экономическом факультете. Там оно и проболталось до четвертого курса с множественными перерывами на академический отпуск. Георгия без лишних вопросов поселили в общагу и даже предоставили отдельную комнату с удобствами в коридоре. Имя Георгия почти забыли. Иногда его называли вечным студентом, но чаще – просто Растаманом.

Растаману казалось, что его ноги уверенной и веселой поступью шагают по длинному коридору. На самом деле он еле полз, надеясь найти адекватного собеседника, чтобы скоротать бесполезные утренние часы. Растаман тщетно прислушивался к доносившимся из-за закрытых дверей звукам. Тишина. Увидев, что одна из дверей приоткрыта, Георгий без тени сомнения ломанулся в комнату Лехи Ковригина. Тот иногда входил в положение и очень даже был готов поговорить по душам.

Самого Ковригина в комнате Растаман не увидел. Полупрозрачные шторы были старательно задвинуты и не давали рассветным лучам пробудить позитивные энергетические потоки. Георгий напряг слух и зрение. Кровать Ковригина казалась огромной кучей сваленного для стирки барахла. Георгий присел на краешек и рванул на себя верхний слой покрывала. Откуда-то из сердца тряпичной горы раздался страдальческий стон. Растаман вскочил и с неестественной скоростью свалил гору набросанного тряпья на пол. Под покровом он обнаружил тело Ковригина. Тот лежал совершенно спокойно, будто никого не видя и не понимая, зачем только что подвергся принудительному раскрытию. Его глаза равнодушно скользнули по силуэту Георгия и замерли в одной точке на потолке, выпучившись до полного объема и не моргая.

– Слышь, Леха, – немного растерявшись, окликнул Георгий.

Ковригин не отреагировал.

Георгий сделал еще несколько бесплодных попыток оживить товарища. Бормоча «я же говорил, берите дурь только у надежных поставщиков, ну, спросите у меня на крайняк», Растаман лихорадочно закрутил в бумагу номер девять, чтобы хоть как-то расшевелить Леху. Тщетно. Тот по-прежнему лежал ровно на спине и смотрел в потолок.

Георгию вдруг подумалось: а что, если Ковригин двинет кони. Ясно, кто будет виноват.

– Лех, ну ты давай, зови, если че… Я всегда рядом… – Растаман потихоньку пятился к двери. – У тебя похмелье, я тебе завтра такую комбинацию сварганю – как младенец будешь через час. Ну, давай не болей. На хера вы эту водяру жрете. Всосал пару затяжек качественной дури – и никакие почки не болят…

У Ковригина не болели почки. Он даже не подозревал, что уже вторые сутки неподвижно валяется в кровати. Ему было все равно, потому что все это время он путешествовал по Игнатьевскому особняку. Библиотека, заполненная старинными книгами в кожаных переплетах; диваны, прошитые огромными мягкими пуговицами; игровой зал с бильярдом и шахматами; ажурная и одновременно величественная мраморная лестница, похожая на подвесной мост… Не отрывая головы от подушки, Ковригин бродил и бродил по дому. Или дом поселился в его голове. В любом случае он знал, что жить без этого дома он не сможет.

14

В универ Миша явился бодрым и сияющим. Особенно сияла его голова, прилизанная специальным гелем для укладки вьющихся волос, а на переносице сияли новые супермодные очки, подаренные Бергаузом по случаю начала учебного года. Миша не собирался красоваться – после Игнатьевского отпала необходимость доказывать, что он растет и становится значимым. Даже родственные узы, которые раньше накрепко опутывали и сковывали мысли, вроде, ослабели. Хотя мама по-прежнему орала в приказном порядке: «Завтракать!», а Лаура стала еще более напряженной и даже подглядывала в окно, когда он выходил из подъезда, Миша не испытывал ни малейшего желания подчиняться или объясняться. Выходные он провел у Агаты. С ней было проще. Не зыркает подозрительно, не следит за каждым шагом, не повышает голос и не язвит по любому поводу. Просто восхищается и угождает.

На ступеньках перед входом в универ было пусто. Первой Мише на глаза попалась Землякова.

Староста выглядела менее собранной, чем обычно, и даже не всегда пересчитывала деньги, пожертвованные, как выяснилось, на цветы для Дашки Черепановой.

– Распишись, Асин, – глухо сказала староста, протягивая Мише ведомость.

– А что за траур? – поинтересовался Миша, сдавая сто рублей. – Кого поддерживаем?

– Черепанову поддерживаем, – сухо ответила староста.

– С чего вдруг? – спросил Миша, стараясь казаться равнодушным.

Глаза старосты внезапно налились слезами, и она зашептала прерывисто:

– С того! Дашка в психушке!

– Ого. Не думал, что все так плохо…

Землякова «по секрету» сообщила Мише, что до сих пор как наяву слышит приглушенный голос черепановской матери, которая слишком спокойным и ровным голосом сообщила по телефону: «Дашенька в больнице, в психиатрической. Она теперь хочет, чтобы я называла ее Юля, имя просит поменять в паспорте и все время требует пластического хирурга вызвать…» У Миши учащенно забилось сердце. Он вспомнил слова Виктора: «Скоро вы ее не узнаете». Землякова продолжала что-то бубнить про то, как уверяла черепановскую мать, что Даша скоро поправится, и вообще – все будет хорошо.

– Да уж, тебя послушать – для выздоровления Черепановой только и нужно, что собрать денег на букет в психушку, – сказал Миша и удалился.

Землякова горько вздохнула. Может, в любой другой день она придумала бы более действенную поддержку для ополоумевшей сокурсницы, но у нее самой проблем хватало. Ее любимый Масик, кажется, приболел. Он третий день валялся на диване и смотрел на Наташу странным отсутствующим взглядом. Иногда он оживлялся, чтобы справить нужду, и тогда надолго задерживался в туалете и периодически коротко стонал. Наташа не знала что и думать.

Долгие задержки Масика были связаны вовсе не с плохим самочувствием, а с критической оценкой своего отражения. Масик, рассматривая себя в зеркале с дополнительной подсветкой, стонал от безысходности. «Чистая горилла», – скорбно констатировал он. Мутноватые поросячьи глазки неопределенного цвета, широкий мясистый нос, огромная челюсть, бычья шея, переходящая в мощную, украшенную татуировками грудную клетку, и огромные ручищи с толстыми, как сардельки, пальцами.

Раньше Масик был уверен, что нормальному мужику нужна не красота, а сила и здоровье. Дизайнеры со стилистами семью и Родину не защитят. Мужик должен отслужить, отгулять и жениться вовремя, чтобы успеть поставить на ноги детей и смириться с присутствием жены как неизбежного обременения. Без нее детей не выйдет. Пускай она будет сварливой хозяйственной стервой, которая начнет наводить свои порядки в его доме, пилить его за рыбалку, за друзей, за то, что он разбрасывает носки и снимает свитер, стоя под люстрой. Ничего, он привыкнет.

Однако женился Максим с радостью и по любви. Шустрая, крепкая, складная, с ямочками на щеках и задорной улыбкой, Наташка заняла в его жизни положенную половину. Уют, порядок и вкусная еда как будто сами собой воцарились в доме. Даже бабушка, которая давно махнула на внука рукой, удивлялась, как этому непутевому удалось отхватить себе такую правильную девку. Когда его спрашивали про жену, он с гордостью и некоторым смущением сообщал, что она студентка университета, общественница и даже староста какого-то потока… Оставалось совсем немного: дождаться, когда она закончит бакалавриат, и семейство начнет приумножаться.

Мог ли он подумать, что какая-то инопланетянка, залетевшая на вечеринку поиграть на рояле, станет причиной его душевных переживаний. Грубое, примитивное существо, отраженное в белом трюмо, и правда расстраивало его до головной боли. Вообще, он любил женщин поплотнее. Как можно обниматься с дверным косяком – неизменно шутил он, рассматривая фотографии моделей в глянцевых журналах. Но эта была другой. Он не мог ни понять, ни осознать, ни объяснить происходящего с ним. Неземное создание захватило его целиком. Когда инструмент умолк и девушка удалилась, Масику показалось, что она растворяется в воздухе, как мираж, оставляя за собой щемящую тоску и зовущий аромат духов. Сцена опустела, звуки затихли. В голове продолжала звучать музыка, и алое марево стелилось по полу, медленно рассеиваясь… Потрясенный начальник ЧОПа оглох и онемел. У него кружилась голова, и хотелось плакать.

15

Наташе тоже хотелось плакать, но терять самообладание ей было нельзя. Врачей Масик на дух не переносил, родным никогда не жаловался. Единственным доверенным лицом, с которым можно было посоветоваться, был Наташин старший брат Василий. Он и познакомил в свое время Максима Землякова с Наташкой. Васька – мелкий, предприимчивый и шустрый – с детства любил рисовать. В полной мере художественный талант Василия проявился в тюрьме, куда он угодил случайно по пьяной драке. Оберегать себя от неприятностей Вася умел только с помощью острого языка и творческого предназначения. Татуировки талантливого живописца пользовались спросом, и вскоре Васю перестали называть по имени. Вася был не против. Прозвище Художник ему нравилось, к тому же придавало статус неприкасаемого. Васю тюремная жизнь не напрягала, к тому же подарила ему лучшего друга. Тоже неприкасаемого, но по другим причинам. Огромный, спокойный и справедливый богатырь Максим Земляков тоже случайно оказался в тюрьме из любви к дворовой справедливости. Надзиратели приземленно называли этот благородный порыв гнусным словом «мордобой».

Ходку Максима Художник увековечил изображением свирепого быка на правой грудной мышце. На левой благодаря Васиным стараниям притаился не менее опасный тигр. Мини-зоопарк символизировал силу, независимость и готовность бороться до последнего. Так говорил Художник. Максим верил Василию. Тем более что на воле Василий обещал познакомить Макса с сестрой Наташкой и даже показал ее фотографию.

– Отличница! – немногословно отрекомендовал сестру Художник. – Нудная она, конечно, но для жены – в самый раз! Меня тоже невеста ждет, – по секрету сообщил Василий. – Выйду – сразу свадьбу устроим! Верка – огонь! – Художник мечтательно закатил глаза.

Из тюрьмы приятели вышли с разницей в месяц, и сразу же состоялось знакомство Максима с Наташкой. Невеста Художника Верка почему-то на праздник не явилась и на связь не выходила. Наташка долго мялась, но потом по секрету сообщила Василию, что Верка сошлась с Васиным бывшим одноклассником по фамилии Греков и кличке Грек. Кстати, шнобель у Грека был под стать фамилии: огромный, горбатый и властный. Василий – со времен школы маленький, худой и задиристый – подшучивал:

– Слышь, Грек, а правду говорят, что каков нос, такое и достоинство у мужика? Повезет же кому-то – горбатый член!