Читать онлайн Следующая остановка – смерть бесплатно

Только не говорите мне, что журналист – это профессия мечты!

В тот тоскливый воскресный вечер мы в газете отнюдь не предавались мечтам. Мы полуспали-полубодрствовали в том помещении, которое редактор Давид Линд в припадке гигантомании окрестил «центральной редакцией».

Сам я восседал на красном конструктивистском стуле 30-х годов, который во время всех летних ярмарок являлся частью меблировки стенда нашей газеты под гордым девизом «СВОБОДА – СВОБОДОЛЮБИЕ – СВОБОДОМЫСЛИЕ!».

Прямо передо мной висел увеличенный фрагмент карты генерального штаба, показывающей территорию охвата нашей газеты. Позади меня, немного набекрень, висела карта мира – куда меньшего формата.

В ней по-прежнему торчали булавки, отражающие положение на фронтах Второй мировой войны: синие головки для армий союзников и красные для армий стран «оси». Они являли собой последнее воспоминание о главном редакторе как об активно действующем газетчике. Тогда Линд еще именовал себя репортером-международником и производил на свет заголовки в стиле «Дания нападает на Германию», но перестал передвигать булавки задолго до того, как его фавориты отступили. Еще до окончательного краха переехал этажом ниже и стал писать унылые передовицы о канализационной системе города и сокращениях на железной дороге.

На торцевой стене висела репродукция портрета Лидера Партии. На противоположной стороне красовался покрытый пылью диплом в рамке за участие в национальном состязании по спортивной ходьбе. Под дипломом, на книжной полке, стоял семейный справочник 1928 года, купленный у обанкротившегося книготорговца, а также четыре первых тома какой-то более современной энциклопедии.

Заведующий редакцией Таге Тропп каждый год заказывал первый том в надежде выиграть все издание целиком. По причине отсутствия мотивации он никогда не возвращал его назад, поэтому наши познания обо всех – от Пера Аабеля [1] до Франца Боппа [2] – каждый год удваивались.

…Эти прокуренные обшарпанные шестнадцать квадратных метров были моим рабочим местом, и я только укрепился в мысли, что нет ничего тоскливее, чем воскресный вечер в редакции провинциальной газеты. Ничего не происходит после того, как материал перепахан. Все сидят и ждут, пока из принтера с шуршанием вылезут скупые телеграммы от «ТТ» [3], чтобы заполнить оставшееся место.

Кроме всего прочего, и в личном плане я оказался на мели. Приятная встреча в субботу вечером дала отнюдь не самый лучший результат. Строго говоря, мне следовало бы пойти в кабак и утопить обиду в вине, однако этому препятствовала парочка обстоятельств. Во-первых, у меня закончились наличные. Но даже будь у меня деньги, я бы заколебался, учитывая риск столкнуться с ночным редактором Хуго Сундином и наблюдать его красное опухшее лицо с погасшей обслюнявленной сигаретой, совершающей вечное вращение между уголками его рта.

Каждый воскресный вечер он сидел за столиком у окна, высматривая собеседника для диалога, который в итоге сводился к долгому монологу. Ибо «жертва» неумолимо втягивалась в одну из двух одинаково неприятных альтернатив: играть одновременно роль исповедника и сточной канавы или же только сточной канавы.

Первая ситуация была связана с «субботними глупостями», как назвал это один литератор. Хуго был женат на долговязой плоскогрудой горгоне. Но как ни относись к этой женщине, можно понять ее чувства, когда приходится ложиться в постель с Хуго, не соответствующим даже самым элементарным критериям любовника. Для того чтобы обрести покой на душе и иметь основания отвергать его приставания, она ударилась в пятидесятничество [4].

Хуго решил проблему, договорившись с главным редактором, что будет каждый год отправляться в командировку в Европу – в качестве компенсации за ночную работу. Благочестивый Линд вряд ли ожидал подобных результатов. Его редакция получала лучшие среди всех шведских провинциальных газет репортажи из таких мест, как Нюхавн, Рипербан, Плац Пигаль, и аналогичных кварталов. Само собой, Хуго путешествует один и в первые недели после возвращения бывает со всеми очень любезен. Но вскоре воспоминания блекнут, и снова начинается ворчание.

Для этой цели ему необходим товарищ по воскресному грогу, готовый выслушивать долгие излияния по поводу капризности женщин в том, что касается супружеского долга. Когда же сексуальная часть изложения закончена, Хуго легко принимает на себя роль циника и сплетника. Он перемывает косточки муниципальным депутатам, представителям разных религиозных конфессий, трезвенникам, лоттам [5], собратьям по перу, чтобы под конец перебрать все руководство редакции, «этих грибов замшелых», по его яркому образному выражению.

Поначалу слушать подобные рассуждения даже забавно, но со временем начинаешь избегать его приглашений.

Хуго только что пытался пригласить меня составить ему компанию, но я с предельной правдивостью сослался на головную боль и намерение пойти домой. Однако сегодня как раз выпала очередь Бенгта использовать квартиру до одиннадцати, поэтому я остался в редакции.

Полулежа на стуле, я закинул ноги на письменный стол между горами непрочитанных корректур и неотредактированных рукописей, закурил сигарету и оглядел непобедимую команду.

На стопке газетных подшивок у двери восседал редактор семейной хроники Севед Дальстрём, пухлый херувим, который, несмотря на младенческое личико, уже разменял четвертый десяток – он родился в этом городе и, скорее всего, никогда не получит приглашения и сам не пойдет искать места в другой газете. Серое, невзрачное существо, единственной особенностью которого является то, что он – вероятно, единственный во всей Швеции – запивает селедку сладким ликером. Не спрашивайте меня, почему.

– Ну, – начал я, выплевывая на пол табачную крошку. – Господин редактор уже написал обо всех атмосферных и трогательных похоронах? О счастливых новобрачных, соединивших свои судьбы под марш Мендельсона? О благочестивых городских юбилярах, ушедших на заслуженный отдых после долгих лет безупречной службы? О верных долгу и добросердечных покойниках, которых оплакивает вся округа?

Севед покраснел, а я, вдохновленный успехом, повернулся к редактору спортивных новостей Бёрье Андерссону, рыжему долговязому субъекту в очках и с подбородком в форме галоши. Зануда особо крупного формата, он пишет, как на счетах считает, – сухо, бесцветно и плоско. Любители спорта его высоко ценят.

– Ну, господин редактор спортивных новостей, все ли результаты тщательно занесены во все турнирные таблицы? Ты отметил встречный ветер вдоль стадиона, полностью разрушивший игру для всех команд в зоне распространения нашей газеты? Ты запротоколировал, на какой минуте тяжелый центральный нападающий прорвался сквозь защиту противника и запустил тот мощный мяч в штангу – или же это было попадание в перекладину? Оценил ли объективно стремительного, как лань, бегуна, труженика за средней линией, полузащитника, подчинившего себе воздушное пространство, гиганта-защитника, не говоря уже о грозном льве на воротах, руки которого словно магнитом притягивают к себе мячи? Тихие попрыгунчики на болотных кочках с картами в руках, гладиаторы на четырехугольном ринге, горы мышц, сражающиеся на ковре, дерзкие викинги на хоккейном льду, охотники погоняться за красным мячиком на полу, джентльмены в белых шортах с ракетками и маленькие наяды в бассейне уже получили достойное место на спортивных страницах?

Бёрье предпринял попытку прервать меня, но я быстро обратился к третьему члену команды, практиканту Курту Торстенссону, принятому на работу по причине родства его дяди с Давидом Линдом. Пройдя практику в редакции, Курт намеревался в дальнейшем поступать на факультет журналистики.

– Молодой друг. Подумай о нас, бедных трудягах, когда, пройдя горнило воспитания характера в институте, посвятишь себя статьям о культуре и передовицам. Не забудь этот вечер, когда однажды в будущем, став главным редактором, будешь принимать нас в качестве соискателей на освободившееся место младшего редактора или сотрудника в отдел объявлений. Но, положа руку на сердце, как говорят у нас в прессе, все ли сделано на совесть? Было ли вдохновляющим и интересным собрание «Молодых фермеров», закончившееся посиделками за чашечкой кофе? Принесла ли ярмарка швейного кружка весомые доходы, которые теперь будут использованы на закупку варежек для населения стран третьего мира? Смог ли клуб «Лайонс» при всем традиционном интересе прессы продолжить свою благотворительную деятельность анонимно? Был ли принят новый устав на квартальном собрании Общества по страхованию рогатого скота? Приготовили ли лотты вкуснейшие бутерброды для соревнований по стрельбе нашего округа?

Я чувствовал себя почти как Хуго Сундин, однако приятно было слить на кого-то свое мрачное настроение. Севед воспользовался паузой.

– А ты-то сам? Агент два нуля без семерки исполнил свою миссию по обзвону должностных лиц?

– Тонкий юмор, делающий честь практиканту в разделе фельетонов, некоронованному мастеру куплетов и острот местного розлива, – ответил я и зааплодировал. – К сожалению, вынужден сообщить, что министр остроумия опоздал на несколько лет со своей остротой. Агенты уже вышли из моды. Однако могу с полным основанием заявить, что задание выполнено. Завтра утром Таге сможет взглянуть своими близорукими глазками на список и увидеть, что звонок в полицию осуществлен. И я должен сказать, что всерьез встревожен преступностью нашего города. На севере – подозрение на управление мопедом в нетрезвом состоянии, на западе – драка в парке между охранником и посетителем, при этом не до конца ясно, кто из них был более нетрезв. На востоке – сатанинские «мужские разборки» в сарае, в результате которых похищен навесной лодочный мотор. А в бурлящем центре нашего города – срочный выезд скорой помощи. Правда, речь шла всего лишь о прободении аппендицита, но мы знаем, что начальство захочет отметить и этот факт. В рупоре своего города недоумевающие жители получат ответы на все вопросы и удовлетворят свое любопытство.

За время моих разглагольствований сигарета потухла. Закурив новую, я почувствовал, что мне полегчало.

– Нет, друзья, – продолжал я, выпуская дым кольцами. – Мы можем сидеть и скучать здесь всю ночь, однако следует помнить, что все мы в одной лодке. А эта лодка плавает в мелком пруду. Весь наш город – чертов пруд с кучей уток.

– А, Йоран Скандал опять разошелся?

Никто не заметил, как Хуго Сундин вернулся после своего вечернего грога. Покачиваясь, он медленно вошел в комнату. Сигара совершала путешествие из одного уголка рта в другой, дым от нее смешивался с парами джина. Он ухмыльнулся мне своими желто-коричневыми зубами.

– Пруд с утками? Тебе не нравится у нас, в маленьком городе? Может, соскучился по беспорядкам?

Я услышал за спиной радостное хихиканье остальных. Сам я настойчиво искал убийственную реплику, но так и не нашел.

– И домой ты уйти не можешь, – насмешливо добавил Хуго. – Видать, правду говорят, что у вас с Бенгтом договоренность – тот, к кому пришла дама, пользуется берлогой на всю катушку?

Я ничего не ответил.

– Наверное, поэтому ты сегодня такой красноречивый!

Злорадству Хуго не было предела. Хихиканье у меня за спиной стало громче.

– Да уж, сексуальность – вообще трудная тема, не так ли? – промямлил я и вывалился в коридор, чтобы напялить пальто.

Плевать на отсутствие денег. Возможно, в кабаке я встречу кого-нибудь, кто сможет одолжить пятьдесят крон [6]. Я ощущал огромную потребность в виски с содовой.

Редакция располагалась на южной стороне Главной площади, кабак – на восточной. Нужно было лишь сделать несколько шагов по булыжной мостовой – и ты оказывался у врат рая. Однако внутри царило настроение не более веселое, чем на баптистских похоронах.

За столиком у окна, поедая свиные отбивные, сидели несколько мужчин – вероятно, пассажиры на пересадке в ожидании поезда. Единственный, в ком я опознал местного, сидел у двери – то был известный всему городу Крунблум. На самом деле его звали Конрад Блум, но кличка намертво прилипла к нему по двум причинам: его когда-то неумеренный интерес к водке «Крунбреннвин», а также сходство – и внешнее, и по характеру – со знаменитым персонажем комикса [7]. Проживал он в маленьком домишке вместе с дочерью, которая, судя по данным из надежных источников, была неотъемлемой частью ночной жизни нашего городка.

Я не раз сталкивался с ним в суде, когда его задерживали за пьянство и по подозрению в самогоноварении. Сегодня он уже запасся крепкими напитками и сидел, напевая что-то себе под нос. Разумеется, он радостно замахал мне, но вряд ли сможет разрешить мои финансовые затруднения.

Сердитый и разочарованный по поводу несостоявшегося виски, я вышел из кабака и поплелся на квартиру в двух кварталах от заведения. Свет в окнах не горел, однако это не означало, что никого нет дома. Возьму на себя смелость утверждать, что скорее наоборот. Бенгт не жег свет понапрасну, когда его навещали дамы.

…Квартира оказалась пуста. На столике рядом с диваном стояла бутылка вина и два бокала. Следы розовой помады на окурках в пепельнице свидетельствовали о том, что к Бенгту вряд ли приходила в гости его бабушка.

Зайдя в кухонный уголок, я нашел относительно чистый бокал, налил в него остатки вина и пригубил. Неплохо. Бенгт разбирается в том, что нравится девушкам. Вроде бы я должен сердиться на своего соседа, ведь у него было все, чего не было у меня. Писал он хорошо – слишком хорошо для этой газетенки. Был репортером, писал фельетоны, вел страничку новостей культуры. Однажды я предложил, чтобы он изменил свой псевдоним «Star» на свои инициалы БХ, потому что он как «бюст холтер» держит на себе всю газету. Однако таких шуток Бенгт не любит.

В любой момент он может покинуть этот город и устроиться на работу в большую газету, где его оценят и не будут платить такие жалкие гроши. Однако сам он не хочет переезжать. Само собой, валит все на одинокую матушку, которую не может оставить. Кроме того, он довольно удобно устроился – как сейчас, с девушками.

Бенгт хорош собой, это вынужден признать даже мужчина. Стройная фигура, темные локоны, печальные карие глаза с длинными ресницами, он легко выиграл бы в конкурсе двойников Джеймса Дина [8]. Бенгт снискал себе славу местного казановы, пока не подцепил крупную рыбу, а именно – дочь местного богатея.

Ее папаша по фамилии Ларссон был обычным производителем трикотажа, но потом его переклинило, и он кинулся производить модную молодежную одежду. Деньги посыпались мешками. Семейный «Фольксваген» превратился в «Мерседес», скромная трешка сменилась двухэтажной квартирой в одном из новейших домов городка, а малышка Биргитта стала Гит и отправилась на учебу в Швейцарию, вместо того чтобы грызть гранит науки в ремесленном училище.

Домой она вернулась уже светской дамой, и Бенгт тут же занес ее в свою картотеку. Зная манеру Бенгта, можно было сказать, что их отношения оказались невероятно стабильны.

Впрочем, ничего удивительного. Девушка была вовсе не дурна собой, одевалась элегантно, держалась естественно, к тому же всегда могла запустить руку в толстый бумажник папаши.

Впрочем, нет, тут я несправедлив. Гит и правда отличная девушка. В отличие от своего отца с его ухватками нувориша, она приятная и скромная. Мне кажется, ее мало заботят деньги бывшего производителя трикотажа. Поначалу я и сам к ней присматривался, но едва Бенгт включил весь свой шарм, оставалось только капитулировать.

Допив остатки вина, я закурил сигарету и почувствовал, что настала пора большого внутреннего монолога, в котором смешались зависть, ревность и пьяная сентиментальность.

Итак, Йоран Сандаль – что он за птица?

Честно говоря, я тоже неплохо выгляжу. Особенно в сумерках. Старая шутка, достойная нашей странички юмора. В целом же я понимаю, что не особо привлекателен. Когда-то я отрастил себе бородку, чтобы выглядеть оригинально и скрыть намечающийся двойной подбородок. Но в этом городке имеется технический университет, где каждый плюгавый будущий инженер отращивает щетину, так что этот номер не прошел. В Стокгольме меня называли похмельным медвежонком Тедди. Боюсь, примерно так я и выгляжу.

Я умею писать – конечно же, я неплохо пишу, как и тысячи других бумагомарателей, заполняющих редакции газет по всей стране. Хемингуэя из меня не выйдет, однако иногда удается раздобыть какую-нибудь свеженькую новость, чего руководство редакции, впрочем, не ценит.

Успех у девушек? Однозначно нет. В каком-то смысле я в последнее время не предпринимаю серьезных попыток. По крайней мере, так я объясняю себе отказы. Никак не могу забыть Лену.

Лена – беспорядки – Йоран Скандал.

Таковы вершины в моем личном любовном треугольнике, о котором мне столь любезно напомнил Хуго Сундин.

Почему-то я воображал, что смогу оставить все это позади, когда нашел здесь работу и покинул столицу, переехав на шестьдесят миль на юг.

Ничего подобного.

…Я пошел в кладовую и принес теплого пива. От разговоров с самим собой тоже горло пересыхает.

Лена, да-да. Не модель с обложки мужского журнала, но вполне фигуристая. Она пришла на летнюю подработку в качестве ассистента фотографа, когда я переступил порог редакции одного из гигантов прессы с блеском будущего звездного репортера в глазах.

Начинать пришлось, что называется, с чистого листа: брать интервью у людей на улице, описывать небольшие транспортные происшествия. Ходить на церемонии открытия и пить там коктейли. Поскольку Лена была новичком, часто меня сопровождала именно она.

Мы оба чувствовали себя одиноко в большом городе и вскоре начали общаться в свободное время. Нам было хорошо вместе. Никогда раньше не встречал такой – милая, привлекательная девушка и хороший товарищ. Кроме того, мне безумно нравилось, что она фотограф. Подумать только, звездный репортер-мужчина и женщина-фотограф! Какая команда! Мы мечтали и планировали блистательные репортажи из всех уголков земли. Ни одна газета в мире не сможет устоять перед нашим натиском.

…Однако единственная поездка с целью сделать репортаж привела нас в Эрегрунд неподалеку от Стокгольма. На этом все и закончилось.

В Стокгольм я приехал с четким убеждением, что летняя подработка в газете должна закончиться приемом на постоянную работу. Необходимо заявить о себе, а для этого надо предоставить нечто сногсшибательное.

Поэтому я выкладывался по полной. Часами сидел на телефоне, чтобы раздобыть сведения, а потом приукрашивал их, как мог. Мои усилия давали приличные результаты, и начальство заметило мои старания. Мне все охотнее поручали задания. Моя подпись под текстом все чаще мелькала на страницах газеты. Я уже представлял себя новым звездным репортером, и тут, как по заказу, начались беспорядки.

Предыстория была обычная.

Парни в большом городе считали, что им мало отрываться там, где они обитают, и начали заваливаться в мелкие городки, устраивая там черт знает что. С каждой субботой караваны потрепанных машин, врывающихся в тихие улочки и нарушающих идиллию, становились все длиннее.

Я подбросил идею, что газета могла бы освещать события на месте, создав батальное полотно встречи городской молодежи и провинциальных полицейских, смакуя детали. Пару вечеров я провел, подслушивая разговоры в кафе, где могли бы встречаться потенциальные участники этой встречи, и уловил, что в ближайшую субботу удача не улыбнется Эрегрунду.

Начальство загорелось моей идеей. Летом в воскресенье всегда трудно чем-то заполнить газетные страницы, и мне велено было взять с собой фотографа и занять, так сказать, места в первом ряду.

Фотографом, само собой, оказалась Лена. У нее имелась крошечная машина, и мы довольно рано отправились в сторону Руслагена. Девушка немного побаивалась того, что произойдет вечером, но в целом мы очень приятно провели день. В сумерках мы бродили среди домов, и я с нетерпением ожидал предстоящей стычки. Знали бы жители, что вот-вот тишину разорвет завывание машин и вся площадь станет сценой под открытым небом, где будут звучать бесстыдные выкрики и водка распиваться прямо из бутылок.

Но тишину ничто не нарушало. Жители постепенно разошлись по домам и легли спать. Вскоре на улицах остались только Лена и я.

Я громко выругался. Дома ждало начальство с целой страницей, которую предстояло заполнить текстом и фотографиями. Такое событие могло бы даже попасть на первые страницы и в топ новостей. А мы бродили по Эрегрунду и не могли родить ни единой буквы. Лена восприняла это с большим облегчением, я же впал в отчаяние. Ближе к полуночи я был уже не в состоянии слушать ее нытье по поводу того, что нам пора домой. Я понял, что хулиганы не появятся.

Когда мы подошли к машине, у меня возникла идея.

– Доставай фотоаппарат и снимай! Нам позарез нужно привезти домой пару снимков.

Лена ничего не поняла.

– Сними, как хулиганы переворачивают машину, – возбужденно проревел я. – Смотри!

Я принялся раскачивать ее машину, дергая за дворники и антенну, заколотил кулаками по железу и ногами по дискам на колесах.

– Да ты спятил! – завопила Лена и кинулась ко мне, намереваясь остановить меня.

– Снимай! – крикнул я ей. – Тогда перестану!

Некоторое время мы спорили на повышенных тонах, но потом она все же сфотографировала меня. Садясь за руль, Лена плакала. Когда мы собирались стартовать, приехал полицейский констебль на велосипеде. Он просунул голову в боковое окно.

– Мы получили сигнал, что здесь происходит ссора возле машины.

– Должно быть, это какая-то ошибка, – спокойно ответил я.

Полицейский проверил права Лены, отдал честь и отпустил нас. За всю дорогу она не проронила ни слова. У дверей редакции она сунула мне фотоаппарат и стремительно удалилась.

Поднявшись в редакцию, я написал леденящую душу историю про городскую молодежь, терроризирующую провинциальную идиллию, приложив высказывания почтенных жителей городка, пожелавших остаться анонимными.

Снимок получился отличный: в меру расплывчатый, чтобы хорошо передать настроение. Дежурный редакционный секретарь залепил его на первую полосу. Наверху красовалась статья о помолвке в кругах рок-знаменитостей, но нижняя часть была посвящена беспорядкам.

Я сидел в столовой для персонала, празднуя победу бутербродом с сыром и плохим кофе, когда первые экземпляры газеты вышли из печати. Позвонил начальник и нежно спросил, не могу ли я спуститься к нему в кабинет.

Он бросил передо мной на стол свежую телеграмму из «ТТ», где рассказывалось о беспорядках в Эстхаммаре и стычках между местной полицией и стокгольмскими хулиганами. Не изменившись в лице, я пробормотал, что парни, вероятно, репетировали в Эрегрунде перед крупным выступлением.

– Стало быть, оттуда ты поехал в Эстхаммар? – проговорил начальник медовым голосом. – Ты поехал в машине Лены или же транспортное средство было полностью обезображено после акта вандализма, запечатленного на снимке?

Мне со своей стороны нечего было сказать. В следующем тираже мой текст убрали и использовали материалы из «ТТ». Мне удалось полностью отвести от Лены все подозрения в соучастии, а сам я с той поры тихонько сидел в редакции за своим столом, до конца летней практики переписывая начисто чужие статьи.

Но все уже произошло. Я прославился в газетном мире Стокгольма, однако не совсем так, как мне мечталось, – Йоран Сандаль стал известен как Йоран Скандал.

Лена перестала со мной здороваться и начала встречаться с другим. По последним данным, они даже помолвлены.

Я осознал, что оставаться в Стокгольме не могу, начал отвечать на объявления о приеме на работу и по случайному стечению обстоятельств оказался в Сконе [9].

Газете срочно требовался опытный репортер, а я по известным причинам мог выполнить первое условие. Дело решилось за пару часов, и осенним воскресным вечером я приехал в этот город. Хуго сразу уяснил ситуацию и предложил угостить меня грогом по случаю приезда, одновременно отведя душу в смачных рассказах о городе и его обитателях.

В целом работа не лучше и не хуже, чем я себе представлял. Во многих газетах страны в редакционном руководстве сидят тоскливые зануды, ко всему скоро привыкаешь. Лишь в редких случаях – как сегодня, например, – разойдешься, бывает, разгорячишься и восстаешь против однообразия и скуки.

Но Хуго, этот старый ястреб, умеет обламывать дерзких. Вероятно, на курсе по психологии руководства он не получил бы больше тройки, но, пройдя закалку в его школе, вполне можно с ним сработаться.

Пожалуй, с другими труднее находить общий язык. Начальник, Давид Линд, унаследовал газету своего отца, но не его легендарный талант. Однако в городке его называли не иначе как Редактор. Да и сам он себя никак по-другому не называл. Что там представляем из себя мы, остальные, его никогда не волновало.

Давид – высокий и видный мужчина, шишка в «Ротари-клубе» и большой мастер выступлений на заседаниях городской администрации. Произносит речи по случаю прихода весны, пытаясь подружиться со всеми: представителями власти, заказчиками объявлений, подписчиками, и целеустремленно заворачивает все статьи, которые кого-то могут раздражать.

С такой же целеустремленностью он каждый год отслеживает явления в мире природы: страстно требует, чтобы в газете были отмечены первая ласточка по весне, самый высокий подсолнух летом и картофелина самой забавной формы осенью.

Мне удалось с самого начала произвести на него хорошее впечатление, предложив устроить конкурс на самое большое яблоко. В нашу обитель понесли яблоки со всей округи. Мы с утра до ночи выплевывали огрызки, экономя на еде.

Заведующий редакцией Таге Тропп – полная противоположность Давиду: маленький, сухонький, с неизменной дурацкой улыбкой на губах и пристальным взглядом поверх старомодных очков. У него осталась одна прядь волос, которую он пытается натянуть на весь череп. Приходит первым, уходит последним, постоянно озабочен тем, что может не угодить начальству. Полон желания работать при отсутствии идей. Весь день сидит с ножницами наготове, вырезает и склеивает, вырезает и склеивает, придавая местный колорит чужим материалам.

Однажды у него родилась идея послать репортера на сбор сахарной свеклы. Успех того репортажа потряс его до такой степени, что этот номер остался в репертуаре и исполняется каждую осень. Меня не покидает неприятное чувство, что в этом году у меня есть все шансы попасть в эту ссылку. Поначалу я засыпал Таге идеями, однако он отклонил их все и, конечно же, услышал мои комментарии по поводу своих способностей.

Густаф Окессон начинал в газете мальчиком на побегушках, и сейчас нисколько не вырос, хотя гордо именуется «редакционным секретарем». Большой и глупый, с прямым пробором и двойным подбородком. Получает нагоняй от главного редактора, если не все новости из мира природы отражены в газете, и разнос от начальника типографии, если газета сдается не вовремя. Разбирается с тысячей порезанных статей, падающих на него со стола Таге. Боюсь, скоро ему поручат выносить корзины для бумаг и приносить кофе из ближайшего кафе.

Главный вклад Густафа в материалы газеты ограничивается ежегодным репортажем с соревнований по стрельбе. В прошлом он имел какое-то отношение к армии, заседает в правлении стрелкового клуба и строго бдит, чтобы результаты каждого, даже самого мельчайшего соревнования нашли достойное отражение на спортивных страницах. В редакции он активно занимается привлечением новых членов в клуб – подозреваю, я единственный, кого ему до сих пор не удалось убедить в прекрасном облагораживающем воздействии стрельбы из пистолета.

С таким набором начальников не больно-то повеселишься. Остальных коллег тоже весельчаками не назовешь, за исключением Бенгта. Без него я давно бы уже сбежал из этого города куда глаза глядят.

Мы очень разные – и внешне, и по характеру, – однако по какой-то причине сразу оказались на одной волне. Я еще не нашел себе жилье, а Бенгт как раз присмотрел двухкомнатную квартирку прямо в центре. Он счел, что снимать ее одному выйдет накладно, – и, пока мы сидели и обсуждали наши крошечные зарплаты, все было решено. Само собой, мы будем снимать берлогу напополам!

По молчаливому уговору тот, кто приводит даму, получает квартиру в свое полное распоряжение. Не согласен с Хуго, что я стал большим любителем свежего воздуха, однако случалось, что я торчал в редакции по вечерам, пока Бенгт решал свои личные задачи.

И таких случаев было бы еще больше, если бы часть деятельности не осуществлялась в соседних населенных пунктах. Для этой цели у Бенгта имелась старая белая американская тачка, быстро переносившая своего владельца к вратам соблазна.

Сам же я не имел водительских прав и вынужден был довольствоваться тем, что предлагает город. Несколько случайных связей со взаимным облегчением, когда отношения заканчивались, – вот и весь результат.

* * *

Я взглянул на часы. Боже мой, скоро полночь. Закурив последнюю на сегодня сигарету, я залез в постель. Вопреки обыкновению, проснулся, когда вернулся домой Бенгт, хотя он большой мастер прокрадываться бесшумно после долгих лет тренировок по исчезновению из девических комнат.

– Показатели стремятся вверх? – спросил я, зевая, но получил в ответ только шипящее «Заткнись».

Я перевернулся на другой бок и снова заснул. Уж не знаю, сколько я проспал, но, когда зазвонил телефон, я был где-то далеко. Тяжело поднявшись, я прохрипел нечто, отдаленно напоминающее «Алло».

– Йоран Скандал?

Этот голос я узнал бы и в полубессознательном состоянии.

– Надевай штаны, живо сюда!

– Что-то случилось? – глупо пробормотал я.

– Гусыне в твоем пруду свернули шею!

Уже через несколько минут я был полностью одет и спешил в редакцию. Мы успели залепить смачный заголовок на половину первой полосы:

ВАРВАРСКОЕ УБИЙСТВО В ГОРОДЕ

ЗАСТРЕЛЕНА МОЛОДАЯ ВОДИТЕЛЬНИЦА

Боже, какое удовольствие отделаться от мелких автомобильных аварий и подростков, крадущих сладости в магазине, и взяться за настоящее убийство!

Преступление было совершено на маленькой лесной тропинке в километре от города. По вечерам туда забредают разве что жаждущие любви юнцы, ищущие уединенное местечко. Кстати, именно такая парочка и обнаружила машину с мертвым телом.

Они увидели машину такси, съехавшую в кювет и стоявшую там со включенными фарами. Охваченный любопытством парень заглянул в открытую заднюю дверь. В такси, уронив голову на руль, лежала женщина. Он зажег спичку, и его худшие подозрения оправдались: голова у нее была вся в крови – должно быть, ее убили!

Парень оказался не дурак. Не прикасаясь ни к чему в машине, он сразу же вызвал полицию.

Затем включился правоохранительный аппарат. Убийство – не самое частое явление для дежурного полицейского констебля, который принял парня и заслушал его рассказ о находке. Затем к делу подключилась криминальная полиция, и шеф полиции региона Тюре Карлссон, в народе именуемый Кислым Карлссоном, взял на себя ведение следствия.

Но у полицейского констебля имелось трое детей, которых надо было кормить, к тому же он имел обыкновение пропускать по стакану грога с Хуго Сундином. Так что через минуту после звонка Тюре Карлссону в редакции газеты тоже раздался звонок. Тело было найдено около часу ночи, мы едва успели внести изменения на первую полосу.

Как обычно, с трудом удалось заставить полицейских хоть как-то прокомментировать событие. По крайней мере, нам удалось выяснить, что убитая – 24-летняя Инга Бритт Экман, замужняя, подрабатывающая в такси. Орудием убийства вроде бы стал пистолет. А далее я уже по привычке написал о том, что полиция мобилизовала все усилия для погони за злоумышленником и что подозрения направлены в определенную сторону.

Текста вышло немного, но достаточно, учитывая тот факт, что конкурирующая газета полностью пропустила эту новость. Как артист после премьеры, я ждал выхода свежеотпечатанного экземпляра, который триумфально отнес домой. Впервые в истории газеты на первой странице было указано имя автора статьи. Мою гордость невозможно было передать словами.

Проснулся я, однако, довольно рано, и у меня возникла мысль подать Бенгту кофе в постель. На поднос я положил свежую газету, а в дверях заголосил:

– Санкта Люсия в чудном мерцании… [10]

Бенгт, конечно же, проснулся и с ужасом уставился на меня.

– Что ты творишь? Совсем спятил?

– Я всегда немножко возбуждаюсь, когда мне удается сделать сенсацию, – ответил я, ставя поднос на стул. – Посмотри сюда! Убийство в такси сегодня ночью, эксклюзив. Возьмите сухарик, дорогой редактор, и наслаждайтесь, это совершенно бесплатно.

Бенгт прочел коротенькую статью. С рассеянным видом взял сухарик и принялся его грызть.

– Фу, черт, какая мерзкая история, – воскликнул он с неожиданной горячностью. – До чего же говняная работа!

Подозреваю, что у меня был в этот момент очень глупый вид.

– Именно, говняная работа, – продолжал Бенгт, глядя на меня. – Ты в кайфе от того, что эта история досталась тебе. Ты хочешь это отметить и почти надеешься, что я буду целовать тебе подметки. Однако где-то в этом городе есть несколько семей, для которых мир рухнул. Или ты полагаешь, что и в семье Экманов тоже царит веселое оживление?

Я сглотнул.

– Ты, должно быть, ударился в религию. Никогда, черт меня подери, не слышал, чтобы журналист отказался делать репортаж об убийстве из заботы о близких жертвы. Наша работа в том и состоит, чтобы доносить новости. Мы не можем на всех оглядываться.

– Уроки ты выучил, – сурово проговорил Бенгт. – Но ты, вероятно, не выглядел бы таким бравым, если бы сам обнаружил в машине Ингу Бритт Экман мертвой.

– А ты-то что об этом знаешь?

На моей колеснице славы в это утро я не терпел рабов.

– Ты лично знал Ингу Бритт, раз так впадаешь в сентиментальность? – спросил я после нескольких минут ледяной тишины.

Бенгт, похоже, уже пожалел о своей горячности, однако еще не созрел до того, чтобы извиниться.

– Ну как знал? В этом городе все всех знают. Мы ведь с ней… были примерно одного возраста. Но подробностей я уважаемому репортеру криминальной хроники дать не могу.

Не находя себе места дома, я оделся и вышел, крикнув на прощание Бенгту:

– Если позвонит принц Бертиль, я ушел в редакцию, к тому же в десять Кислый Карлссон дает пресс-конференцию.

Само собой, в редакции не было ни души, так что я поднялся на лифте прямиком на третий этаж в архив, где хранились вырезки и фотографии.

Надо отдать должное газете. Мало найдется провинциальных изданий с таким образцовым архивом. Им заведует начальник военного склада на пенсии, и теперь тысячи вырезок и фотографий разложены в идеальном порядке, как кальсоны на военном складе. Вытащив ящик, помеченный буквой «Э», я вскоре нашел конверт, на котором было написано «Экман Инга Бритт». Там лежала только одна вырезка:

Известная во всей округе Инга Бритт Экман дает газу. Теперь она стала первой водительницей такси в нашем городе. Инга Бритт рассказывает, что поначалу планирует подрабатывать в выходные, но, если работа покажется ей интересной, она готова пойти дальше и стать профессионалом. Будем надеяться, что этот вариант реализуется – кто бы отказался, чтобы его подвезло такое очаровательное существо?

Рядом с этим пафосным текстом красовалась фотография очаровательного существа: через опущенное боковое стекло машины виднелась копна светлых волос и улыбающееся лицо.

Эта улыбка пробудила во мне болезненные воспоминания о моем первом походе на танцы в этом городе. Естественно, я считал себя неотразимым – ведь прибыл прямо из Стокгольма. Разослал визитку с логотипом крупнейшей газеты всем одиноким девушкам, но все они отреагировали на мои старания с поразительным хладнокровием. Единственной, кто проявил интерес, была Инга Бритт.

Она с готовностью приняла напиток, который я столь щедро заказал. Мы потанцевали несколько танцев, она смеялась и флиртовала, все было очень мило. Правда, после последнего танца девушка заявила мне, что она занята, но на такие простые объяснения опытный донжуан из столицы не поведется. Когда мы вывалились из дверей отеля, я крепко держал ее под руку.

Но оказалось, что Инга Бритт и вправду занята. У дверей ресторана ее поджидал низкорослый, но крепкий мужчина. Бросив на меня суровый взгляд, он, не говоря ни слова, вырвал женщину у меня из рук. Чуть позже я узнал, что это был ее муж, профессиональный боксер Альф Экман.

В конверте лежала карточка: «см. далее “Конкурс Люсии”».

Под этой рубрикой обнаружилось целых два толстых конверта, и, сопровождаемый моим обычным невезением, я пролистал всю пачку, пока не наткнулся на заголовок:

ИНГА БРИТТ БЁРГЛУНД

КОРОЛЕВА СВЕТА ЭТОГО ГОДА

Огромная фотография улыбающейся девушки дополняла статью, в которой содержалась обычная болтовня. Блестящая представительница молодежи нашего региона… умная и целеустремленная девушка, работает в офисе, а по вечерам посещает курсы, шьет или помогает матери по хозяйству, участвует в собраниях молодежной секции союза автомобилисток… обожает маленьких детей и видит свою важнейшую задачу в том, чтобы порадовать старых и малых.

Все та же лживая ерунда, которую пишут год от года все газеты, участвующие в этом дешевом спектакле. Мысленно я поздравил Линда, что у него хватило ума от этого отказаться.

(Позднее я узнал, что причина заключалась в другом. Одна из девушек, избранных в какой-то год на роль Люсии, оказалась матерью прекрасно сложенного младенца мужского пола – факт, который господин Редактор счел неприемлемым.)

Впрочем, с Ингой Бритт это случилось шесть лет назад, когда мероприятие было на вершине популярности. Статью я прочел с презрительной миной, но был глубоко потрясен, когда дошел до подписи.

Star.

Да-да, у каждого из нас есть свое прошлое. Отцом этого убожества был Бенгт Хоканссон. Впрочем, я подозревал, что за плечом у него стояли Давид Линд, Таге Тропп и Густаф Окессон. Для Бенгта написание статьи в такой стилистике равноценно заданиям унизительного характера, о которых отдельно сказано в журналистском договоре.

Я посмотрел на карточку в конверте: «См. далее “Свадьбы”».

Похоже на квест в скаутском лагере. Добравшись до места, ищешь подсказку. Я вытащил ящик с буквой «С», нашел папку на букву «Э».

Экман – Альф и Инга-Бритт.

Севед Дальстрём пережил один из величайших дней в своей карьере сочинителя заголовков:

НЕПОБЕДИМЫЙ АФФЕ СРАЖЕН!

Под этим шедевром словесного творчества красовался снимок счастливой пары, шествующей между двух рядов молодых парней с поднятыми боксерскими перчатками: «Сержант Альф Экман, наш грозный чемпион в среднем весе, в субботу обвенчался с Ингой Бритт Берглунд, двумя годами ранее ставшей блистательной Люсией нашего города…»

Дальше мне и читать было не нужно, я посмотрел на карточку, чтобы продолжить охоту. «Инга Бритт, см. далее “Конкурс Люсии”, Альф Экман, см. далее “Бокс”».

О боксере Альфе Экмане имелась весьма увесистая подборка газетных вырезок. У парня, похоже, руки росли откуда надо – почти каждый матч он заканчивал, отправив соперника в нокаут или имея внушительное преимущество по очкам.

Я с интересом стал отслеживать его карьеру. После мощного нокаута он стал чемпионом Южной Швеции. На национальном чемпионате его бездарно засудили. Бёрье Андерссон в сильном гневе написал:

«Альф покажет этим слепым некомпетентным судьям, что он одержал моральную победу. Мы требуем немедленного матча-реванша».

Однако на этом дело как-то засохло – вырезки закончились. Я посмотрел на карточку, но отсылок со словами «См. далее» не нашел и решил спросить Бёрье, что же случилось. Спортсмен не уходит из спорта на пике карьеры просто так.

Зевнув, я взглянул на часы. До пресс-конференции оставалось еще много времени. Пол-литра кофе в кондитерской помогут мне отогнать сон.

Взяв конверт с вырезками, я вознамерился исчезнуть. В дверях я столкнулся с Хенриком Боргстрёмом, заведующим архивом.

– Доброе утро, Генерал Кальвадос! – поприветствовал я его и отдал честь. – Капитан-лейтенант Граппа следует в свою каюту!

Боргстрём не ответил на мои шутки ни малейшим подобием улыбки. Бросив серьезный взгляд на конверт, он прокаркал:

– А ты зарегистрировал, что берешь это с собой?

Само собой, я этого не сделал. Пришлось вернуться и поставить свою подпись в листе взятых материалов.

– Как я смогу держать в порядке архив, если не будет дисциплины и ответственности? – пожаловался Боргстрём.

– Да какой тут порядок! Вырезки не можешь разложить, – неосторожно выпалил я.

В глазах Боргстрёма появилось выражение, как у сержанта на плацу.

– Что ты такое говоришь, юнец? У меня нет порядка в моих вырезках?

Желая успокоить его, я тут же взял назад свое поспешное утверждение.

– Но меня очень интересует одна вещь, – закончил я свои извинения. – Почему Альф Экман ушел из бокса?

Боргстрём посмотрел на меня и ухмыльнулся.

– А ты не посмотрел в вырезках?

Я победно ухмыльнулся в ответ.

– «См. далее “Свадьба”. См. далее “Бокс”». См. далее пока рак на горе свистнет. А ответа так и нет.

– Почему у тебя не хватило терпения поискать на Экмана среди общих заметок? Я разложил их по следующей системе…

Его система меня ничуточки не интересовала. Рванув ящик с буквой «Э», я тут же нашел разделитель «Альф Экман, сержант».

Там я обнаружил ответ!

Несмотря на недовольное фырканье Боргстрёма, я снова уселся за стол.

ВЫДАЮЩИЙСЯ БОКСЕР НАШЕГО ГОРОДА

ПОЛУЧИЛ ТЯЖЕЛУЮ ТРАВМУ ПРИ ВЗРЫВЕ ГРАНАТЫ!

Вчера в расположении полка неподалеку от нашего города произошел несчастный случай. При выполнении упражнений на метание гранаты один из новобранцев в панике уронил в окоп гранату с уже вырванной чекой. Вместе с ним находился один из инструкторов, сержант Альф Экман. Мгновенно оценив ситуацию, сержант кинулся вперед, чтобы выбросить гранату из окопа, однако она взорвалась, находясь над бруствером. Экман успел кинуться на парализованного паникой новобранца и накрыть его своим телом, прежде чем прозвучал мощный взрыв.

Новобранец родом из Кребблебуды получил контузию и тяжелый шок. Экман получил осколочное ранение в нижней части живота, а также лишился нескольких пальцев. Оба были доставлены в госпиталь для оказания медицинской помощи.

В настоящее время их жизни ничто не угрожает, но на блестящей карьере боксера для Экмана поставлен крест…

– Ужасно жаль, – пробормотал Боргстрём. – В те времена он был отличным парнем.

– А сейчас разве нет?

– Да как сказать. Из полка он ушел, устроился работать на почту. Мой брат, который работает почтальоном, жалуется, что Альф разгильдяй.

– В каком смысле?

Но тут Боргстрём по-старушечьи поджал губы.

– Я не какая-нибудь сплетница. Знаю только то, что слышал.

Оставаться в архиве дальше не имело смысла, так что я спустился в свой кабинет. Я уже дослужился до первого символа статуса: таблички на двери. Следующими этапами могли бы стать занавески на окнах, горшечные растения на подоконнике и ковер с бахромой. Но я надеялся выбраться отсюда еще до этого.

Позевывая, я вспомнил, что ночь прошла почти без сна. До пресс-конференции в региональном управлении полиции оставалось немало времени. Положив ноги на письменный стол, я откинулся на стуле и закрыл глаза.

Должно быть, я сразу же отключился, потому что в следующую секунду подскочил от страшного рыка прямо над ухом:

– УБЬЮ!

Лично я не находил в ситуации ничего смешного, но голос веселился от души.

– Полицейская свинья, – пробормотал я. Это был самый достойный ответ, который я сумел найти в своем слегка затуманенном состоянии.

Смех тут же оборвался – шуток по поводу своей профессии полицейский Дан Сандер терпеть не мог. Он стоял посреди комнаты в своей синей униформе с красным пакетом в руке.

– Сидишь и спишь на рабочем месте?

– Всю ночь занимался убийством, – ответил я, убирая ноги со стола.

– Я тоже, – ответил Сандер, усаживаясь на единственный стул для посетителей. – Сейчас прямиком из штаб-квартиры.

– Что-нибудь новенькое?

– Насколько мне известно, нет.

Это было так не похоже на Сандера. Обычно он был ходячим справочником полицейского управления – все видел и слышал, везде совал нос, знал больше всех.

– Знаешь, когда в игру вступают большие парни, нам, простым патрульным, поиграть не дают, – небрежно заметил он.

Я сразу заподозрил, что за небрежностью скрываются адские муки. Ему, которому до всего есть дело, приходится держаться в стороне.

Дан Сандер – бывший сержант, вовремя ушедший из армии и обеспечивший себе безбедное будущее. Он всегда ходит с блокнотом наперевес и наверняка уверенно держит рекорд Южной Швеции по количеству выписанных штрафов за неправильную парковку и возвращенных украденных машин. Его протоколы могли бы служить образцами для изучения в Полицейской академии.

Пока все прекрасно, но вот мы добрались до рубрики «личная жизнь». Дан красив, как Аполлон, – если только можно представить себе Аполлона в полицейской форме. Роскошная курчавая шевелюра. Часто улыбается – больше для того, чтобы продемонстрировать идеально ровные зубы, нежели из дружелюбия. Прекрасно тренирован и одевается со вкусом.

Сам я равнодушен к такому «киношному» типу мужчин, зато многие женщины к нему отнюдь не равнодушны. Дан и не скрывает своих побед, хвастаясь ими направо и налево.

Запоздалые приметы пубертатного возраста могли бы остаться его личным делом, если бы не проявлялись в рабочее время и не заканчивались пару раз приговором суда. Первое дело произошло еще до моего приезда. Тогда Дана осудили за нарушение общественного порядка и служебную ошибку, когда он в полной форме и слегка навеселе кинул камень в окно ожидающей его, как ему думалось, подружки.

Однако рука у него дрогнула, и камень разбил окно 74-летней вдовы, которая восприняла его ухаживания несколько иначе и позвонила в полицию. Во время следствия выяснилось, что Дан употребил горячительные напитки, конфискованные его коллегами у местных алкашей. Его приговорили к штрафу и временно отстранили от должности, однако столь мелкие неудобства не могли отпугнуть такого человека, как Дан. Вскоре после возвращения на службу он, совершая патрулирование на новом полицейском автомобиле, задержал шестнадцатилетнюю девушку и использовал заднее сиденье машины таким образом, о котором муниципальный совет, одобривший покупку транспортного средства, и помыслить не мог.

Процесс стал одним из первых, который я освещал в качестве журналиста. Для меня все было ново, я жадно смаковал подробности. Однако под давлением Давида Линда, на которого, в свою очередь, насел шеф полиции региона, Хуго Сундин прошелся по моему тексту синим карандашом, и от изначального варианта остался по сути только приговор суда: снова штраф и новое отстранение от должности. Уволить Дана было невозможно.

Зато я отыгрался в моей прежней газете в Стокгольме. Там мне удалось опубликовать всю смачную историю без сокращений.

На следующий день Дан появился в редакции и разыскал меня. Бросив газету мне на стол, он спросил, не я ли все это написал. Приготовившись к обычному в таких ситуациях недовольству, я коротко кивнул.

– Давай делиться. Фифти-фифти!

Я подумал, что мужик сбрендил, но он настаивал на своем.

– Тебе, небось, отвалили деньжат за твою статейку. Я требую половину.

Я вежливо попросил его пойти куда подальше. Тогда он вдруг изменил тон и намекнул, что мог бы снабжать меня другими новостями, где он необязательно лично замешан.

Таким уникальным образом был заложен фундамент нашей дружбы – если можно здесь употребить такое положительное слово. Дан воспринимал меня как друга – вероятно, единственного друга мужского пола в этом городе. Но чувства не были взаимными: временами меня отталкивали его высокомерие и самовлюбленность. Однако цель оправдывает средства. Как репортер криминальной хроники я не мог отказаться от услуг болтливого полицейского.

Теперь Дан снова вернулся к службе и плевать хотел, о чем там шепчутся у него за спиной. Выявлял тех, кто неправильно припарковался, отыскивал украденные машины и составлял безукоризненные протоколы как ни в чем не бывало. А также снабжал меня подробной информацией о каждой мелочи, происходившей в полицейском управлении. Больше всего ему нравилось самому быть героем дня. В этом случае он наседал на меня, чтобы я передал новость по телефону в национальное издание.

Ничего удивительного, что он расстроился, когда в очередной драме ему не досталось даже роли статиста.

– Густаф уже пришел?

Я покачал головой:

– Наш уважаемый секретарь редакции никогда не появляется раньше десяти, зайди позже.

– К черту, – зевнул Дан. – Я на ногах с часу ночи, должен пойти домой поспать. Подозреваю, что и нам, рабочим лошадкам, в ближайшее время придется изрядно попотеть.

– Ты знаешь, я всегда открыт для новой информации. Хоть ты и не принадлежишь к внутреннему кругу, наверняка знаешь что-то такое, что Кислый Карлссон скрывает от прессы.

Дан аж зарделся от комплимента.

– Ты знал Ингу Бритт Экман?

– Назови мне хоть одну девушку, которую я не знаю в этой дыре, – мерзко ухмыльнулся он. – Кроме того, Инга Бритт была лакомый кусочек. Формы хоть куда. Милая и симпатичная, пока не повстречалась с этим придурком, за которого потом вышла замуж. Но ведь бабы падки на мышцы.

– И на военную форму, – вставил я.

– А у него было и то и другое, – закончил Дан.

Сняв свои большие белые перчатки, он достал из внутреннего кармана форменной куртки свернутый листок бумаги.

– Передай, пожалуйста, это Густафу, а я пошел. Это вчерашние результаты ежемесячных стрельб.

Я пробежал глазами список призеров.

– У звезды стрелкового клуба вчера выдался плохой день. Дан Сандер на седьмом месте.

Он пожал плечами:

– Я тебе позвоню. Горячие новости в связи с расследованием убийства дорогого стоят, не так ли?

Здание полицейского управления гудело, как улей. Кислый Карлссон вызвал подкрепление из близлежащих округов, а сам координировал действия. Судя по всему, ему нравилось выступать в главной роли.

Вечерние газеты уже прислали своих представителей, хотя общественности стало известно об убийстве лишь несколько часов назад. Ближе всего к столу шефа полиции сидел Роффе Нурдберг, репортер криминальной хроники в той газете, которую я так резко вынужден был покинуть несколькими месяцами раньше. Нельзя сказать, что мы закадычные друзья, но шансов избежать встречи у меня не было – единственный свободный стул остался рядом с ним.

– Приветики, – произнес Роффе театральным шепотом и бодро похлопал меня по плечу. – Давай объединим наши усилия, а? Ты знаешь местные особенности, я владею приемчиками, мы получим отпадный результат!

Поскольку я не ответил, он злорадно добавил:

– Или правда, что говорят мужики, – что это ты лежал в машине, измазав лицо брусничным вареньем, чтобы местные крестьяне вцепились в газеты?

Я решил не объединяться с Роффе Нурдбергом.

Вместо этого сосредоточил все свое внимание на шефе полиции Тюре Карлссоне. Тощий, чтобы не сказать исхудавший, мрачное выражение лица, тонкие губы, почти лысый череп. Весь его облик отдавал кислятиной. Откашлявшись, он произнес лишенным выражения голосом:

– Приветствую господ представителей национальной прессы.

Настроение у меня было испорчено еще выходкой Роффе. Теперь я всерьез рассердился. До чего противно видеть, как они пресмыкаются, когда крупные газеты изволят послать своих сотрудников! Тут все полицейские сбегаются, чтобы сделать заявления и попасть на снимок. А на нас, кто ходит за ними каждый день, – на нас они смотрят, как на дохлых мышей, принесенных в дом кошкой.

– К сожалению, причина этой пресс-конференции исключительно печальная, – продолжал гундосить Кислый Карлссон. – В нашем обычно таком спокойном округе произошло тяжкое преступление. Мы привлекли к следствию все имеющиеся ресурсы, но также рассчитываем на вас, представителей третьей власти, способной пробудить великого детектива Общественность, чтобы она помогла нам своими наблюдениями в этом серьезном деле.

Шеф полиции региона сделал паузу, словно ожидая аплодисментов.

– Хочу сообщить фактические обстоятельства, известные на сегодняшний день. Итак. Около полуночи была убита 24-летняя Инга Бритт Экман. По выходным она подрабатывала на местной станции такси. Место убийства – малооживленная дорога к северу от города, труп был обнаружен примерно через час молодыми людьми, проезжавшими мимо.

Женщина убита выстрелом в голову из пистолета «вальтер» калибра 7,66. Само орудие убийства не найдено, однако в задней части салона обнаружена деформированная пуля. Рация была отключена. Бронированное стекло между передним и задним сиденьем отодвинуто.

Полиции удалось установить все заказы, которые женщина взяла в тот день, кроме последнего. Мы двигались задом наперед, восстанавливая маршруты и цену по счетчику.

Судя по всему, убийца остановил машину госпожи Экман на одной из улиц города, потому что на коммутатор такси никаких заказов по телефону в указанное время не поступало. Пассажир заставил водительницу остановиться на пустынной дороге, чтобы там убить ее. Затем все следы исчезают. Отпечатки пальцев не обнаружены, следы подошв на земле возле машины – тоже.

Пока мы не можем высказаться по поводу мотивов. Скорее всего, злоумышленник взял такси не с целью убийства. Вероятно, он предполагал ограбить водителя, угрожая пистолетом, но случайно нажал на курок и увидел, как женщина упала лицом на руль, вся в крови. Охваченный паникой, преступник забыл про деньги и кинулся прочь.

– Так деньги остались в машине? – воскликнул я.

Шеф полиции региона бросил на меня раздраженный взгляд.

– Вопросы можно будет задать потом. Деньги остались в машине. На полочке под инструментальной панелью стоял бокс для монет, в котором обнаружилось 170 крон, что довольно точно соответствует той сумме, которую можно заработать за смену. По некоторым данным, у госпожи Экман была с собой сумочка, однако таковая не обнаружена. Это все, что мы можем сказать на сегодняшний день. Вопросы?

– Неужели ни одна живая душа не видела убийцу после совершения преступления? – спросил Роффе Нурдберг. – Ведь он, очевидно, вернулся в город.

Кислый Карлссон заерзал на стуле.

– У нас есть свидетельские показания, которые, к сожалению, никак нельзя назвать надежными. Некий мужчина утверждает, что в момент совершения преступления видел неподалеку от места убийства человека, с большой скоростью промчавшегося мимо него на велосипеде.

– А может ли он подробно описать этого человека? – спросил кто-то из зала.

Шеф полиции покачал головой:

– Как я уже сказал, показания довольно расплывчатые.

– Кто этот мужик? – выпалил я.

– Из соображений тайны следствия я не могу дать ответ на этот вопрос. Ему следует обдумать ситуацию в спокойной обстановке.

Еще несколько неинтересных вопросов. Зацепиться абсолютно не за что. Журналисты покинули зал в полном разочаровании.

В кабинете Густафа Окессона сидел также Таге Тропп. Лица у обоих были озабоченные. Сегодняшний день спутал им все планы. Они уважительно поздоровались, высоко оценив мои ночные усилия.

– Лучше всего будет, если ты и дальше возьмешь на себя освещение следствия, – пробормотал Густаф. – У нас, остальных, есть текущие задачи. Севед отправляется в Висселтофту, там намечены широкомасштабные похороны. Курта я собирался послать на выставку изделий народного творчества, а Бенгт ведет репортаж с совещания Союза земледельцев.

– Ерунда, – прервал его я. – Пусть Курт сидит весь день в здании полиции и следит за тем, что там у них происходит. А Бенгт пусть для начала напишет душещипательную историю об Инге Бритт Экман.

– Душещипательную? Какие изысканные выражения ты употребляешь, – усмехнулся Тропп. – Впрочем, у Бенгта есть для этого все основания.

Я уставился на него.

– Ну, у них завязался небольшой романчик, когда ее выбрали Люсией.

– Тем лучше, – ответил я. – Сам же я намерен начать журналистское расследование. Похоже, Кислый Карлссон будет не очень-то баловать нас новостями.

Я и не заметил, как в кабинете появился Редактор – Давид Линд собственной персоной. Он сиял, как начищенный кофейник.

– С этой новостью мы были единственные. Всегда ценно поддерживать контакты со всеми слоями населения. Меня сильно интересует, что говорят у наших уважаемых конкурентов по ту сторону площади.

Я расправил плечи. Конечно, Давид Линд – местный дурачок от журналистики, но тем лучше, что он оценил новость об убийстве.

– Да, Хуго получил информацию, а Йоран тут же быстренько набросал статью, – сказал Густаф.

– О нет, – возразил Давид, шутливо поднимая указательный палец. – Информацию получил я сам от благодарного читателя, а текст составил юный Торстенссон.

Мы все втроем уставились на него.

– Боже мой, вы что, не читаете свою собственную газету? – воскликнул Редактор и в отчаянии развел руками. – Вы не видели заметку в разделе городских новостей о том, что в городе замечен первый в этом году снегирь?

– Мы подумали, что ты имеешь в виду убийство, – пробормотал Тропп.

– Фу, жуткая история. Вы, Сандаль, будете освещать ее и дальше?

Я кивнул.

– Только не пускайся в преувеличения и не пересказывай слухи. Я только что случайно услышал твой комментарий по поводу шефа полиции. Он исключительно добросовестный профессионал. Постарайся не раздражать его и не мешать полиции в ее работе. Можешь зайти ко мне на минутку, Таге?

Тропп затрусил следом за ним, как деревенская собачонка. Окессон взял ножницы и принялся за дело. Сам я почувствовал себя лишним в кабинете.

С чего начать погоню за убийцей?

Естественно было бы начать с места работы потерпевшей, но тут я заколебался. Причина: телефонистка станции такси Дорис Бенгтссон, разведенная огненно-рыжая женщина из разряда «веселый подросток зрелого возраста в активном поиске».

Вероятно, мой рассказ о неудачах с женщинами уже становится докучливым, но с Дорис дело обстоит с точностью до наоборот. Она ухлестывает за мной! Вернее, ухлестывала, поскольку моя холодность в отношении ее ухаживаний несколько остудила ее пыл.

К несчастью, встреч нам все равно не избежать. Мы живем в одном подъезде: она – на нижнем этаже, мы – на верхнем. Иногда мне по работе срочно требуется такси, и тогда Дорис бесценна.

Похоже, моя сдержанность ее не сильно ранила. Дорис легко найдет себе других мужчин, но каждый раз, когда мы встречаемся, в воздухе повисает чувство неловкости. Впрочем, к черту подробности, сейчас речь идет о важной работе.

…Диспетчерская станция такси находилась в маленьком невзрачном деревянном бараке рядом с роскошным зданием вокзала, а Дорис, как обычно, сидела на своем месте.

– Как здоровье, как дела сердечные? – вырвалось у меня.

Дорис была не в настроении, чтобы шутить.

– Какой ужас, правда?

– Ты работала вчера вечером, – коротко сказал я.

– Примерно до половины двенадцатого. Мне мало что известно о том, что произошло. Но парни говорят, что никакого заказа по телефону не поступало. Похоже, Инга Бритт подобрала его на улице.

– Такое часто случается?

Дорис пожала плечами:

– В основном народ звонит сюда, но если в городе кто-нибудь голосует, водители обычно останавливаются. Тогда они сообщают по рации, что взяли заказ. Но Инга Бритт ничего не передавала.

– Не было ли это опрометчиво с ее стороны – взять пассажира в такое место в такое время суток?

Дорис надула губы.

– Но ведь она же не знала, что везет убийцу. Может быть, это был какой-нибудь знакомый, о котором она и не думала ничего плохого.

– Ты разговаривала с Ингой Бритт вчера вечером?

Тут Дорис в ужасе приложила руку к губам.

– Господи, об этом я и не подумала!

– О чем?

– Об одной реплике Инги Бритт. Она сказала дословно так: «Скоро тебе не придется меня видеть. Последняя поездка не за горами».

Я пришел в отличное расположение духа. Дело приобретало весьма интересный поворот.

– Что она могла иметь в виду?

– Не знаю. Потом Инга Бритт рассказала, что ездила в Мальмё к врачу. Я спросила, не заболела ли она, но она рассмеялась и ответила, что чувствует себя прекрасно.

– Она была счастлива в браке? Само собой, это останется между нами, – поспешил я добавить, заметив ее сомнения.

– Не думаю. Когда Альф получил травму, их союзу тоже был нанесен удар.

– Говорят, Альф начал пить и куролесить.

Дорис сердито уставилась на меня.

– Не только он начал куролесить. Не пора ли тебе перестать совать свой нос в это дело? Ты допрашиваешь меня покруче полицейских.

– Последний вопрос. Вы с Ингой Бритт дружили?

В ее зеленых глазах вспыхнул недобрый огонек.

– Если тебе обязательно нужно это знать, я вовсе не любила госпожу Экман, которую все считали такой милашкой. Я не то чтобы моралистка, но разрази меня господь – чтобы замужние женщины так вешались на мужчин, как она!

В иной ситуации было бы забавно слышать, как Дорис осуждает женщин, которые вешаются на мужчин. Теперь же я начал понимать, что две женщины соперничали между собой и что мужчины не колебались в выборе между юной красавицей Ингой Бритт и более зрелой Дорис.

Наш разговор прервал звонок телефона. Я вышел на улицу, поговорил с таксистами, и они подтвердили слова Дорис. Случается, что они останавливаются на улице, когда кто-то машет рукой. Но чаще всего народ все же звонит на станцию и заказывает такси. По поводу семейной жизни Экманов тоже все были единодушны. Все там было чудесно – пока не взорвалась та граната.

Я зашел в кафе, где, как я знал, болтались во время перерывов почтальоны. Там и вправду сидело несколько человек, с которыми я был поверхностно знаком, а навести их на разговор об убийстве оказалось делом несложным.

– Аффе крут, – проговорил молодой почтальон с прической «под Битлз». – Помните его правый апперкот? На ринге ему не было равных.

– Да, если бы не тот несчастный случай, – согласился другой. – Если бы не оно, он был бы сейчас профи, никаких сомнений.

– А как он на почте? – спросил я.

– Ему бы надо взять себя в руки, – ответил веснушчатый почтальон, член Общества трезвости. – Алкоголь – страшная вещь.

– Да брось, – прошепелявил длинноволосый юнец. – Когда у тебя все плохо, невольно рука потянется к бутылке.

– В каком смысле у Аффе все плохо? – спросил я.

Коллеги разом замолчали.

– Он работал вчера вечером?

– Альф должен был дежурить всю ночь, – рассказал третий. – Но он заболел и около двенадцати ушел домой. Мне пришлось его срочно заменить.

Трезвенник презрительно хмыкнул.

– Заболел! Знаю я эту болезнь. Но – что правда, то правда, он поставил нас всех в дурацкую ситуацию.

Позволив себе немного вздремнуть после обеда, я вернулся в редакцию свежим и отдохнувшим. Торстенссон отрапортовал, что от полиции ничего нового ожидать не следует. Достав свой блокнот, я пробежал глазами записи. Мне тоже особо нечем хвастаться.

Однако в интервью с Дорис Бенгстссон меня зацепила одна деталь. Инга Бритт сказала ей, что побывала у врача в Мальмё. Но не рассказала о причине, а только выглядела веселой. Стоило потратить пару часов сидя на телефоне, чтобы выяснить, в чем тут дело.

Конечно же, Инга Бритт могла получить направление к врачу в больницу Мальмё, однако я решил начать с врачей, имеющих частную практику. Открыв раздел врачей в Мальмё, я начал с фамилии Андершё, Пер.

Без малейшего угрызения совести я заявил, что я Альф Экман и меня интересует, не оставила ли моя жена сумочку во время посещения врача в субботу.

Моя ложь так и не была раскрыта, однако результат все равно не порадовал. Я уже дошел до фамилии Эстберг, Ларс, а ответ звучал все так же:

– У нас не было пациентки с такой фамилией!

Ну что ж, можно начать и с этого. Вставив в машинку лист бумаги, я принялся оттачивать заголовок:

ПОЧЕМУ УБИТАЯ СОЛГАЛА

ПО ПОВОДУ ВИЗИТА К ВРАЧУ В МАЛЬМЁ?

Бенгт создал впечатляющее описание атмосферы в городке: ужаса, сочувствия, слухов и пересудов. Очень неплохо. Придется Торстенссону взять себя в руки и написать о том, чего не происходило в здании полиции.

В дверном проеме появилось детское лицо Севеда Дальстрёма.

– Ты уже поймал убийцу?

Я хотел послать его, но тут у меня возникла идея.

– Ты на машине?

Он доверчиво кивнул.

– Прихвати фотоаппарат и вспышку и отвези меня на место преступления!

Я ожидал, что он будет протестовать, однако, напротив, – он, кажется, пришел в восторг от возможности поучаствовать в расследовании убийства.

– А правда, что говорят – что убийца всегда возвращается на место преступления? – с блеском в глазах спросил он.

– Конечно, и мы, вероятно, повстречаем его там, в лесу, – будничным голосом ответил я.

В том месте и впрямь повисла атмосфера страха. Свет от одинокого фонаря где-то впереди не мог развеять осенний туман. Вдоль дороги стояли длинной вереницей припаркованные машины, в них светились где зажженная спичка, где огонек сигареты.

Само собой, в тот вечер данный участок дороги стал самым популярным местом для экскурсий. Тут и там любопытные гиены собирались кучками, стояли и дрожали на холоде, глядя в никуда. Само такси, конечно же, давно увезли, но место преступления по-прежнему было оцеплено, у натянутых лент дежурили полицейские. Среди них был Дан Сандер, и мне удалось отозвать его в сторонку.

– Кто свидетель, показания которого считаются ненадежными?

– Не знаю.

– Ясное дело, ты знаешь, – настаивал я.

– Правда, не знаю. Карлссону удалось скрыть его имя от всех.

– Ну что-нибудь ты можешь мне сказать?

Дан мерзко ухмыльнулся.

– Прости, брат, не сегодня. Здесь, вдали от цивилизации, мы не очень-то в курсе того, что происходит в штаб-квартире. Но мне кажется, что они увязли. Никаких улик, никаких подозреваемых.

– Чем, черт подери, мне заполнять газетные полосы? – с раздражением пробормотал я себе под нос.

– Снимок-то всяко можем сделать, – предложил Севед, до этого державшийся в сторонке, прекрасно понимая, что все это не по его профилю.

– Если мы будем столь оригинальны, что сделаем снимок полицейского возле таблички «Оцеплено», то, может быть, ты, Дан, любезно согласишься нам попозировать? – сказал я.

Ни Дан, ни Севед не уловили иронии в моем голосе и начали всерьез готовиться к съемке. Севед выставил расстояние и диафрагму и запустил агрегат. Дан поправил на голове пилотку, придав ей нужный угол, и принял самый решительный вид. В темноте мелькнула вспышка – снимок для первой полосы был готов.

Мы с Севедом вернулись к машине. Полулежа на переднем сиденье, я размышлял над тем, как подать имеющийся у нас убогий материал. Внезапно машина дернулась, и Севед громко выкрикнул:

– Черт бы тебя побрал!

Я догадался, что случилось нечто серьезное. Редактор семейной хроники не прибегал к крепким выражениям без особой необходимости.

– Чуть не сбили, – выдохнул он, снова обретя контроль за машиной. – Парень был в паре метров от капота.

– О ком ты? – спросил я, больше из вежливости.

– Крунблум, опять под мухой. Жаль, что социальщикам приходится возиться с такими типами.

– Второй день подряд квасит. – Я зевнул и снова погрузился в полудрему.

Две секунды спустя я заорал Севеду:

– Тормози!!!

Остановив машину, он в ужасе уставился на меня.

– Что делает Крунблум на этой дороге?

– Он живет тут неподалеку, – выдавил из себя Севед, в полной уверенности, что я спятил.

– Поворачивай, – проговорил я одним уголком рта, как делают опытные частные детективы. – Возьмем эксклюзивное интервью.

Хуго Сундин был не из тех, кто пропустит хорошую новость. Для заголовка на первой полосе он подобрал самый броский шрифт:

Я ВСТРЕТИЛСЯ ЛИЦОМ К ЛИЦУ С УБИЙЦЕЙ!

Никогда ранее первую полосу газеты не украшал портрет героя репортажа, пребывающего в столь сильном подпитии, как Крунблум. Одновременно я вынужден был внутренне согласиться с Кислым Карлссоном. Такие свидетельские показания вряд ли можно назвать образцом четкости и надежности.

Но что делать журналисту, когда правоохранительные органы молчат?

Севед Дальстрём сумел развернуть на узкой дорожке свою старенькую «Вольво», и мы догнали вихляющего велосипедиста. Выскочив из машины, я поднял руку, изображая сигнал «стоп».

– Не-не, меня вы больше не возьмете, – заявил, икая, Крунблум. – Я только что из полиции.

– Привет, – начал я, пытаясь изобразить товарищеский тон. – Мы не из полиции, мы из газеты, и с удовольствием послушаем, что ты видел вчера вечером на этой дороге.

Крунблум уставился на нас своими покрасневшими от хмеля глазами.

– Откуда, черт подери, вам известно, что это был я? Карлссон утверждает, что не сказал ни одной живой душе.

– Мы сами догадались, – похвастался я. – Теперь, когда тайна уже перестала быть тайной, можешь нам все рассказать. Сам знаешь, какую ложь пишут в крупных газетах.

Крунблум сделал над собой огромное усилие, пытаясь собраться с мыслями.

– Лгут, как дышат, – сделал он вывод. – А вот ваша газета хорошая. Когда мне стукнуло пятьдесят, вы написали, что у меня доброе сердце и все меня любят. И что я каждую неделю прихожу проверять свой лотерейный билет.

Достав из кармана платок, он шумно высморкался.

– Чертовски красиво написали, – всхлипнул он. – Подумать только, найти такие трогательные слова для старого алкаша вроде меня.

Я почувствовал, как Севед покраснел. После такого неожиданного успеха продолжать было проще простого.

– Ясное дело, – воскликнул я и похлопал Крунблума по спине. – Прыгай в тачку, поедем в редакцию. Там ты сможешь в спокойной обстановке рассказать нам обо всем, что ты пережил.

Сопротивление было сломлено. Оставив велосипед на обочине, Крунблум забрался на заднее сиденье и проспал почти всю дорогу. У себя в кабинете я сделал кофе, пытаясь разговорить его, пока он прихлебывал черную жижу.

– Что ты делал в тот вечер?

Крунблум выпрямился и прокаркал:

– Принимал пищу в одном заведении.

– Сколько ты там пробыл?