Читать онлайн Стража Пустоты бесплатно

Глава 1

Весеннее солнце развернулось вовсю, пока на небе не было ни намёка на серую тучу или огрызка от ватного облака, и можно было в волю хозяйствовать в голубой бездне. Пуская свои маленькие копии на все триста шестьдесят, озорной жёлтый диск настойчиво отражался от стёкол и зеркал, перепрыгивал на стены и рикошетил на уставшие от зимы лица москвичей. Те, конечно, отмахивались, но куда там – солнце чувствовало свою силу, оно пробовало на вкус, смаковало и наслаждалось своей долгожданной властью. Даже оттаявшая кашица из погибающего грязного снега, даже серые маленькие лужицы на треснувшем асфальте становились от солнца прозрачней и чище. Несмотря на все старания чёрной резины машин, островки луж дышали свежестью весны. Автомобили очень старались избавится от луж, во все стороны опрокидывая их брызгами, но тщетно. Весеннее солнце оказалось сильнее. Сильнее и упрямее.

– Да что же ты так палишь! – Сергей всё силился победить инженерную мысль автомобильного козырька, пытаясь выкрутить его так, чтобы солнечные лучи не слепили через лобовое стекло. – Вот же блин… И очки не взял… Что б тебя!

До офиса оставалось полчаса езды, но столичные пробки растягивали путь до добрых полутора часов и шедевру корейского автопрома ничего не оставалось, как плавиться под лучами оголтелого весеннего солнца.

– Ну ща начнётся… – сопровождал Сергей своё раздражение сквозными комментариями. – «Ты где?», «Чего так поздно?», «Раньше не мог выехать?»… А чего мне звонить-то? Зачем? Я что, виноват, что какие-то долбо-ящеры у ВДНХ «поцеловались»…

Услышав упрёк в свою сторону, мобильный телефон замычал вибросигналом, не желая оставлять все обвинения безответными.

– Ну конечно, а как же иначе?! – поднёс «трубку» к лицу пленник пробки. Беглый взгляд на имя звонившего, выдох, переходящий в шипение, нервный щелчок по виртуальной кнопке «ответить».

– Серёга, ты сейчас где? Ты ещё долго? – залпом выпалил голос из телефона.

– Да я тут встрял, – выдавил водитель «Хёндай», пытаясь скрыть раздражение. – Там возле ВДНХ два дебила…

– Ага, значит ты сейчас всё ещё на Проспекте?

– Ну да.

– Отлично! – обрадовался голос. – Значит смотри, ситуация следующая: сейчас срочно двигаешь на Новоалексеевскую восемнадцать корпус один. Там зафиксировали «амплитуду», ты сейчас ближе всех к тому месту. Это скорее всего инициация, ничего серьёзного. Тебе как семечки. Но приборы сейчас шалят, так что на всякий случай поторопись, мало ли что. Очередную «дырку» мы пропустить не имеем право. А то помнишь, как в тот раз? Короче с тебя фиксация, первичная инициатива, регистрация, учёт, протокол. Всё как всегда.

Расстрелянный этой тирадой Сергей только вздохнул.

– Запиши на меня один «выстрел».

– Ну Серёга, зачем тебе?

– Запиши говорю. Я тут из левого ряда в правый буду пол часа добираться. Тут пробка – жопа. Пока вырулю, вечер будет. Давай-давай, в служебных целях.

– Ладно. Один у тебя есть.

– Отлично!

– Давай, Пустотник, не подведи. С меня вечером пиво. Удачи.

«Пустотник» – повторил про себя Сергей, кинув телефон на пассажирское кресло – слово-то какое выбрали, никогда, наверное, не привыкну. Неудачное, как ни крути. В официоз его запихнёшь – повеет аляпистым душком несерьёзной профессии, обладать которой может каждый, если жизнь припрёт. В панибратский оборот тоже не ввинтишь – романтизмом завяжет узлом всякую попытку воспринимать слово всерьёз. Вот как не пытайся, а привыкнуть к нему ни как не получается.

Ну а с другой стороны – как без него?

Точная ёмкость этого обращения встаёт в аккурат на то место, что зовётся «определением.

Пустотник – владеет силой Пустоты.

Раньше, в те времена когда книги были священными писаниями, а сказки хранителями народной мудрости, Пустотников звали «Повелитель великим Ничто по воле своей».

Чуть позже, с нарастающей доступностью математических теорий и театральных представлений, говорили «Адепты знаний, управляющих силой, в коей сошлись время-место-действие в нулевой точке бытия».

Совсем недавно хранители квантовых тайн начали кричать об анти-материи и могущественной сингулярности, а пытливые исследователи человеческой природы стали писать учебники о строении нервной системы, после чего стало совсем просто объяснять новичкам происхождение сверхъестественных феноменов.

В сущности, ничего не поменялось: есть люди, которые способны вызывать и использовать силу «Пустоты», квантового парадокса в пространственно-временном континууме. Если начать постигать всю глубину Пустотных потенциалов, можно приноровиться совершать интересные фокусы, от самых безобидных (управление любой аппаратурой или перемещение предметов на расстоянии), до самых опасных и непредсказуемых.

Пару столетий назад Пустотники достигали такого мастерства в своём ремесле, что легко и виртуозно обращались такими вещами как левитация, порталы, фантомы, спиритизм, гипноз, управление стихиями, пиромантика, вызов иллюзий и многое-многое другое. Но то пару, а может и тройку веков назад. Сейчас время людей образованных и научно дисциплинированных, потому умеющих мало и в меру своих личных потребностей.

Вывернув руль вправо, Сергей присмотрел подходящую лазейку через соседние машины. Прикинув как её нужно расширить, и, призвав немного Пустоты, он расслабленно опустил веки, проделывая в своем воображении все предстоящие манипуляции силой Пустоты. Собрав перед своим взором всю картину целиком, Пустотник открыл глаза и звонко щёлкнул пальцами в сторону нужных автомобилей. Это и был тот самый «выстрел», разрешение на который выпрашивал Сергей – лицензия на использование Пустоты с видимым и ощутимым эффектом для окружающих и «непосвящённых», но с обязательным условием «без вреда для здоровья и жизни всех форм органической и биологической жизнедеятельности без исключения».

Некоторые Пустотники между собой называли это «четвёркой», то есть форма вмешательства силой Пустоты номер четыре, самая низкая и безобидная.

Кстати, щёлкать было не обязательно. Это была обыкновенная человеческая привычка, которая приросла, пустила корни и намертво вжилась в поведение Сергея. Он и сам отдавал себе в этом отчёт. Но эффектность жеста была столь высока и в то же время так проста, что совершенно не хотелось расставаться с этой привычкой.

После «выстрела» соседние машины послушно заглохли, застыв на месте неподвижным грузом. Пока ошарашенные водители боролись с контуженными движками, впереди идущие машины понемногу двигались по ходу пробки, и через минуту между заглушёнными автомобилями и автомобилями на ходу образовался своеобразный «коридор».

Стоило ширине этого «коридора» расползтись ещё шире, и Сергей сразу выжал педаль акселератора, выводя свой «Хёндай» из вялотекущего потока по стихийно-организовавшемся «коридору». Через минуту оперативник вывел свою «корейку» к нужному съезду с Проспекта Мира. С нескрываемым облегчением Пустотник прибавил скорости, попутно разбивая весенние лужи на мериады блестящих осколков.

Через три минуты Сергей вырулил к нужному дому. Разгар рабочего дня благодушно позволил ему припарковаться почти сразу, без пространственной головоломки «найди и припаркуйся, но не мешай остальным».

– Двенадцатиэтажка… – пробубнил он, сочно затягиваясь сигаретой. Оперативник только прикурил, а значит у него было около пяти минут, чтобы не привлекая к себе лишнего внимания понять, где происходит «протечка» Пустоты.

Подумаешь, какой-то мужик решил прогуляться, наслаждаясь весной. Ну с кем не бывает?

– Двенадцатиэтажка… – затяжка, облако дыма вырвалось наружу, ещё одна затяжка и тонкая струйка белой стрелой устремилась в сторону дома, по которому Пустотник стрелял глазами. – Длинная, зараза. Квартир сто пятьдесят, не меньше.

Глубокий вдох и сигарета тихо затрещала от затяжки.

Источник внезапного проявления силы Пустоты, колебания которого уловили специальные приборы Пустотников, был поблизости. Оставлять его без присмотра было бы очень опрометчиво – Пустота, по своей сути, это та же стихия, и от того природа её поведения была крайне непредсказуемой. Она могла просто исчезнуть, бесследно растворившись в самой себе (известный каламбур Пустотников: Пустота растворяется до полный пустоты), а могла поднакопить кинетической энергии, и, подчиняясь только ей известной логике, разогнать молекулы ближайшего предмета до нечеловеческой скорости. Проще говоря, «Сделать Бум!». Потом, конечно, всё спишут на коварный газ или полусгнившую проводку, но человеческих жертв меньше от этого не станет.

Сильная затяжка, в лёгкие врывается никотин со смолами, попутно согревая глотку. Выдох остатков табака в воздух. Ещё один глубокий вдох, но теперь без дыма, Пустотник прикрывает глаза и внутренним взором врывается в собственное молчания, на краткий миг становясь глухим для всего остального мира. Только пульсация кровеносных потоков в ушах и невесомое давление затяжного выдоха. Взгляд упирается в прикрытые веки, и, бурлящая весной улица превращается в сплошное ничто.

Ничто, тьма, Пустота.

Есть!

Мерцание потенциалов силы Пустоты произростали с верхних этажей здания, инерцией отдаваясь в сознании Сергея нарастающим пульсирующим напряжением. Ветер, толкающий в бок изнутри. Заарканив сочащиеся из подсознания ощущения, оперативник хлёстким щелчком отправил тлеющий бычок в урну, на мгновение окружив себя снопом искр. Подчиняясь наитию, Сергей отправился вокруг дома, вглядываясь на верхние окна.

– Ага, вот какие мы интересные, – обойдя многоэтажку с обратной стороны, Пустотник наконец наткнулся на цель своих поисков. Та спокойно себе сидела на краю крыши, знать не зная, насколько она сейчас важна для тридцатипятилетнего Сергея.

– И ведь ни кто ментов не вызвал. Ну а кто сейчас заметит? Пенсионеры с дошкольниками? Они сейчас только в телефоны и смотрят.

«Цель» на это ничего не ответила, оставаясь таким же невнятным пятном с расплывающимися очертаниями. С высоты двенадцати этажей можно было разобрать, что на фоне голубого марева вроде бы сидит человек.

Вроде бы.

У Пустоты всегда имелось своё понимание «существующего», «существенного» и «сущего», поэтому никогда нельзя быть уверенным на сто процентов, что ты видишь перед собой.

Как Декарт завещал – сомневайся и существуй.

Прикинув в уме, с какого подъезда ему лучше заходить на крышу, Сергей направился обратно к фасаду многоэтажки, и оказавшись возле нужной двери, упёрся в панель домофона. Стрельнув по сторонам взглядом, Пустотник поднёс руку к циферблату электрического «стража» и негромко щёлкнул возле него пальцами. Маленький мониторчик конвульсивно моргнул, динамик уныло хрипнул и дверь моментально избавилась от напряжения магнита, сила которого удерживала её закрытой.

– Это даже на «пук» не тянет, – аккуратным полушёпотом оправдывал себя Пустотник. – Какой выстрел? Какая лицензия? Обойдутся…

Ненадолго отключив домофон с полустёртыми кнопками, Сергей вошёл в подъезд. Нормальный обыкновенный подъезд. Стены были ровные и чистые, в борьбе запахов уверенно побеждала сырая хлорка, а следы алкогольного и табачного «времяубивания» если и встречались, то в виде аккуратненькой самодельной пепельницы или одинокой бутылки пива стоящий у мусоропровода. Конечно, дорогостоящего ремонта с атрибутами пошлой роскоши подъезд не переживал, но и как рухлядь не выглядел. Он был именно «нормальным» и «обыкновенным», ни больше ни меньше.

Сергей шёл до чердака пешком – лифты он не любил. Не боялся до панической клаустрофобии, а именно не любил, сам до конца не понимая природу такого отношения к подъёмникам. Добравшись до запертой двери ведущий на чердак, оперативник легонько прикоснулся силой Пустоты к замку, заставив его треснуть напополам (он уже и так проржавел до полного изнеможения, так что это мог быть несильный удар ногой без всякого вмешательства Пустоты) и вошёл на чердак. Тот уже выглядел и пах много хуже подъезда. Пустотник быстро преодолел расстояние от одной лестницы до другой и наконец выбрался на крышу.

На высоте двенадцатиэтажного дома весеннюю истому полуденного солнца разбавлял слабый ветер, деликатно поправляя причёску Пустотника, но делал это он без особых усилий, даже как-то лениво. Запустив всю пятерню в волосы, исправляя работу «ветра-халтурщика», Сергей двинулся прямо к своей цели.

Парень, лет десяти на вид, сидел прямо на краю крыши, свесив худые ножки в мешковатых джинсах над двенадцатиэтажной пропастью. Его кроссовки весело постукивали по отвесной стене. Будто эта была обыкновенная лавка в парке, а хозяин кроссовок, в силу возраста и роста, немного не доставал до асфальта, и в своей детской задумчивости монотонно болтал ногами в воздухе. Хотя эпитет «детский» был не точным – уже не ребёнок, пока не подросток. Тело вроде пошло в рост, а привычки детской неуклюжести прицепились как назойливый репейник. Кругозор всё расширяется, впитывая вселенную со скоростью локомотива, а эмоции никак не хотят дробиться на сложные структуры, застывая в кисели из «хочу-обида-радость-моё-противно-стыдно-лень». Так и одежда сидела на нём, не определившись, в какую сторону курточке тянуться и как именно прикрывать спину мальчика.

Спокойно и мягко наступая на проседающий битум, Сергей тихо двигался к детской спине с неопределившейся курточкой. Главное подойти как можно ближе, пока он не заметил. Главное не спугнуть.

Не слушай мои шаги, парень, – думал оперативник. – Слушай ветер. Не смотри в мою сторону, смотри на соседние крыши. Главное, не обарачивйся…

– Чё, думаешь сигану? – внезапно дернулась курточка.

Что б тебя!

– Есть такое, – тут же остановился Сергей. – А собираешься?

– Не боись, не прыгну! – с вызовом бросил через спину парень.

И на том спасибо!

Не провоцировать, не тревожить, но и не давать слабины. Ясное дело, что парень сейчас способен на спонтанные поступки – он только что впервые столкнулся с Пустотой, почувствовал её силу (возможно даже почувствовал её в себе, что бывает редко, но бывает) и переживает из-за этого сильнейший стресс. Как бы не готовила массовая культура обычного потребителя к сверхъестественному, как бы не пропагандировал Голливуд идею о метафизике тонких миров через дорогие спецэффекты, а по-настоящему встретиться с «чудом» серьёзное испытание даже для взрослого разума. Что уж говорить о ребёнке, одной ногой увязшим в наступающем пубертате и двумя в двенадцатиэтажной пропасти.

Тактика пока проста: надо умело молчать (якобы слушать), медленными шагами двигаться вперёд (будто покачиваться) и не терять контакт (изображать участие).

– Не поймаю! – думал про себя Сергей. – Резко вперёд качнётся и «привет», а поймать уже не успею. А если поймаю, то наверняка раздавлю. Не рассчитаю и раздавлю парня «силой». Телекинез – тройка с минусом. Эх, Серёга, а ещё Пустотник-оперативник…

Пока «курточка» не проявляла интерес к своему внезапному гостю, тот успел сделать несколько скользящих шагов вперёд.

– Страшно было? – громко спросил Пустотник мальчика.

– Очень! – обернулся тот и обжёг собеседника ярко-васильковым взглядом, полным детской ненависти вперемешку с животным страхом.

Сергей даже дёрнулся от неожиданности. Что-то в этом взгляде было ему знакомо. До боли знакомо, до битого стекла в грудной клетке, до холодного жгута по позвоночнику. Что-то в глазах и голосе мальчика тронуло Пустотника, целясь ему в самую сердцевину простывшей за годы памяти.

Происходящее на крыше нравилось Сергею всё меньше.

– Всем страшно, – поставив на паузу тревожное состояние, Пустотник взял себя в руки. – В первый раз у всех так. Страшно и противно. Хочется бежать, только бежать некуда. Рассказать некому. А если и есть кому, то они вряд ли поймут и поверят. Самому справиться нереально. Каждый через такое проходит, когда сталкивается с этим…

Мальчик сам не заметил, как повернулся к своему собеседнику на три четверти корпуса.

Победа. Маленькая, неуверенная, но всё же победа.

– А что это? – спросил обладатель василькового взгляда.

– Это Пустота. С большой буквы, можно без кавычек… – ответил Сергей громко и шёпотом себе под нос комментировал сам себя. – Какие кавычки? Какие буквы? Что ты несёшь?

– Пустота? А что это?

Он повернулся к Пустотнику всем телом и изгвазданные кроссовки подвисли над битумом крыши.

– Ты знаешь, что всё в этом мире состоит из молекул? Они состоят из атомов, атомы делятся на электроны и протоны, ну и дальше всё меньше, и меньше, и меньше. Вот в конце этого списка, в самом основании субатомных частиц, между самыми маленькими элементами есть некие промежутки, обладающие невероятной силой. Эта сила заставляет работать все частицы так, как они работают. Проще говоря, эти самые «промежутки» руководят «кирпичиками» нашей вселенной. Это Пустота. Она есть везде и во всём. Некоторые люди умеют её чувствовать и немного управлять ей. Таких людей называют Пустотники.

– Ага, так это была Пустота, а я Пустотник?

Молодец, смышлёный! Главное с терминами не переборщить, иначе получится слишком сложно и интерес потеряется.

Тем временем мальчик уже спрыгнул с парапета и медленно шагал в сторону своего собеседника. Первая стадия «инициации» подходила к концу – доверительный контакт был установлен и одновременно с тем новичку ничего не угрожало.

Это победа!

– Именно так, – кивнул Сергей.

– И этой Пустотой я могу управлять? Круто!

Сопроводив свои слова хлопком в район сердца, новоиспечённый Пустотник немного откинул поло своей куртки, откуда выглянула крышка трёхлитровой банки.

Ситуация для Сергея прояснялась: всё это время мальчик держал ёмкость для варенья и компотов у себя под курткой, а хлопнул по ней он потому, что именно в банку он ловил «нечто», которое начало кружить в его комнате. Теперь у «нечто» появилось название – Пустота.

В большинстве случаев сила Пустоты так и проявляется в первый раз: где-то в этом возрасте, в момент эмоционального всплеска, по дому начинает летать какая-нибудь «страшная муха» или «чёрная оса». Страх заставляет поймать эту мерзость и надёжно запереть. Изолировать от себя.

Главное правильно её «распылить», – думал про себя оператиник. – Иначе кинетической энергии такой «мухи» вполне хватит, чтобы разнести эту крышу к чертям собачьим. И всё-таки, где же я слышал этот голос? И глаза, такие знакомые глаза…

Парень приближался к Пустотнику, вываливая на того ворох вопросов о своей новой «супер-силе».

– А как ей управлять? А как ты меня нашёл? А что я могу? А можно с помощью неё летать? Или телепортнуться? Фаербол можно пустить? А заморозить? А кому можно рассказывать…

– Эй-эй! – останавливая безудержный поток любознательности, Сергей поднял вперёд руку. До мальчика ему оставалось пять-шесть шагов. – Ты тормозни машину! Давай сначала с твоей банкой разберёмся.

Лицо мальчика моментально потеряло азарт любопытства, виртуозно сменив одно настроение на другое.

– А-а-а, так ты за этим сюда пришёл? – он снова хлопнул по банке. – Не за мной, а за этим?

– Тише-тише, парень! Не надо так делать.

– А чего ты боишься?! – вскипая от гнева крикнул он на Сергея, сделав шаг обратно к парапету. – Ты же взрослый! У вас всё «правильно», вы всё знаете, ничего не боитесь, у вас всё под контролем. Так чего ты боишься? Этого???

Картинно откинув поло курточки, юный Пустотник поднял над собой трёхлитровую стекляшку, демонстрируя её своему собеседнику.

Внезапно на секунду произошли такие метаморфозы, что могло показаться, как в основе мироздания кто-то сменил изображение на негатив – весеннее солнце сменило цвет с жёлтого на чёрный; свет забыл как он должен работать, споткнувшись о кромешную тьму, и залил чернилами всю синеву неба от горизонта до горизонта; воздух внезапно испытал полный паралич, выжигая лёгкие своим отсутствием; звуки улицы трусливо спрятались в вату всепоглощающий тишины.

Мгновение спустя наводнение исчезло, открывая перед взором взрослого Пустотника причину секундного апокалипсиса.

Банка, все её три литра объёма пульсировали сплошной Пустотой, которая скользким слизнем перебирала стенки стекла щупальцами тьмы. Живые чернила были настолько плотные, что даже свет не мог вырваться из их ловушки. Банка словно всасывала всё, что находилось вокруг, будь это свет, запах, объём, цвет, звук. Наваждение закончилось так же быстро, как и началось, стоило мальчику запихнуть банку обратно под куртку.

– Что б тебя! – даже не вскрикнул, а взвизгнул Сергей. Горло предательски перестало подчинятся нужным интонациям.

– Ну что, доволен? Хороший улов? – кричал парень.

– Слушай, успокойся, тут нет ничего страшного…

– Успокойся? – владелец чёрной банки начал пятиться от Пустотника. – Успокойся?! Ты – взрослый, сам успокойся.

– Я спокоен. Ты видишь – я стою. Мои руки у тебя на виду. Я не представляю для тебя угрозы. Просто отдай мне банку и всё будет хорошо. Ты будешь сильным Пустотником, самым лучшим и крутым. Просто дай мне банку. Хочешь, положи на пол, я сам возьму. И всё будет хорошо, ты пойдёшь домой, к маме и папе…

– К маме и папе?! – он перешёл на мальчишечий фальцет. Струна в связках лопнула от копившейся внутри истерики, выдавливая слёзы из глаз. – К маме и папе? Они меня не любят. Они не со мной. Они сами по себе, а я сам по себе!

Да что же такое – скользнуло на периферии сознания Сергея – глаза и голос это ладно, а мысли он откуда такие взял? Почему так похожи?

Что здесь происходит?

– Я ни кому не нужен… Я обуза…

Истерия перерастала в обыкновенный плач брошенного одинокого ребёнка.

– Парень, перестань! Ты всё не так понимаешь. Всё не так! Твои родители любят тебя. Ты им нужен, очень нужен…

Банка. Если она получит удар чуть сильнее предыдущего, то на карте мира появится маленькое чёрное пятно с границами в пол материка.

– Никому я не нужен! – сквозь рыдания выплёвывал слова мальчик. – Никому!!! Я лишний… Они меня не любят…Я всем лишний…

– Парень, ради всего святого… – Сергей судорожно искал слова. – Постой. Успокойся! Давай заново – как тебя зовут?!

– Да пошёл ты! – он одёрнул рукой поло куртки, словно то был мокрый неудобный плащ. – Тебе нужно это? В банке??? Ты же взрослый, тебе нужна эта вещь. Ну возьми. На! Только отстань от меня!!!

Мгла пульсирующей Пустоты вновь показалась наружу, оголяя стёкла со всепоглощающим «ничем». Секунду подержав перед собой банку, мальчик резко вздёрнул руку в броске и она начала свой вираж вверх. Три литра абсолютной Пустоты взлетели над двенадцатиэтажной крышей и пока банка летела до верхней точки, взгляды Пустотников встретились. Два васильковых взгляда столкнулись друг о друга, и граница между ними, зовущейся «пространство и время» треснуло коркой тонкого льда.

Не было больше различий. Ни в чём и ни в ком.

– Меня зовут Серёжа… – прошелестели губы мальчика.

– Меня зовут Серёжа… – разомкнулись губы оперативника.

Достигнув высшей точки высоты, банка с Пустотой на мгновенье зависла в четырёх метрах над головами Пустотников, чтобы начать движение вниз, с целью упасть точно между ними посередине.

Инстинктивно, не сговариваясь, оба Сергея сделали шаг друг к другу, чтобы поймать опасную тару. Сделали шаг одинаково, точь-в-точь и не сговариваясь, словно это был один человек.

Четыре метра над крышей.

Пустота в банке начинает своё падение.

Маленький Серёжа ходит в школу. Не курит, хотя одноклассники предлагают. Делает уроки, иногда от лени обманывая родителей, что ничего не задали. Но маме и папе не до уроков – они ругаются почти каждый день. Так громко и страшно, что Серёже приходится закутываться всей головой в подушку и одеяло.

Три метра над крышей.

Пустота предчувствует, как распустит всю свою мощь.

Уроки делаются раз в четыре дня перед контрольными, в комнате почти всегда бардак. Серёжа больше гуляет, чем бывает дома. А зачем быть дома? Мама строгая и резкая, почти злая, папа молчаливый и весь в телевизоре. Дома хуже, чем на улице, там хоть кто-то есть, с кем можно нормально себя вести.

Два метра. Банка по инерции набирает скорость.

Мама и папа молчат не разговаривают друг с другом почти неделю. Очень ласково себя ведут с Серёжей. Странно! Мама улыбается, рассказывает про свои любимые книжки и каждый день вкусно готовит. Папа два раза возил на машине к себе на работу, даже в кино и в парк ходили. Было, конечно, здорово, но улыбки родителей были какие-то не такие. Так люди не улыбаются, особенно когда счастливы.

Один метр.

С теме же «странными» улыбками родители зовут мальчика Серёжу к себе на кухню. Говорят, что любят, но почему-то он им не верит. Рассказывают, как он им дорог, что он им нужен, что всё будет по-прежнему. Просто немножко иначе. В конце концов они предлагают Серёже выбрать, с кем он хочет быть – с мамой или папой. Он уже взрослый, он в праве сам решать такие вещи. Серёжа ничего не говорит. Он убегает с кухни, не замечая, как рыдает во весь голос. Он бежит, пытаясь дышать так громко, чтобы не слышать собственный голос, захлёбываясь в слезах.

Банка соприкасается с крышей.

Мама и папа разъезжаются. Мальчик Серёжа остаётся с мамой. Папа уезжает в другой город. Мама больше ни за кого не выйдет замуж, хоть у неё и будут другие мужчины. Папа первые два года будет звонить и писать, но потом пропадёт навсегда, и после развода Серёжа так его никогда и не увидит.

Звон бьющегося стекла.

Осколки дробят тело трёхлитровой банки на крупные, мелкие и стеклянную пыль.

Ба-бац!

Весеннее солнце ласково облизывало острые края разбитого стекла, бережно затачивая своим теплом осколки бывшей тары, которую приготовили толи для варенья, толи для компота. В крайнем случаи это могли быть соленья на зиму. Лёгкий, тёплый ветерок прощупывал острые сколотые зазубрины. Крышка не слетела со своего места, надёжно впиваясь спиралью в широкое горло бывшей банки.

– М-да… – Сергей запустил всю пятерню в слегка растрёпанную причёску. – Ну дела… И как мне теперь отчёт писать? У нас такие протоколы вообще существуют?

На двенадцатиэтажной высоте Пустотник был один. Ни следа от мальчика-подростка в нелепой курточке. Лишь разбитая банка и взрослый мужик в чёрной куртке. Концентрированная смертоносная Пустота, что таилась под выпуклыми стеклянными боками, уютно поёжилась внутри Сергея большим комком бесконечного «ничто». Там ей было более чем комфортно. Комфортно, не смотря на волю, желание и мнение самого Сергея.

– Маме что ли позвонить? – отправил он сигарету себе в рот, и щелчком заставил вспыхнуть её краешек, даже и не вспомнив о зажигалке. – Сегодня годовщина их развода, как ни как…

Только сейчас до него доходило понимание, что этим мальчиком был его собственный фантом из прошлого. Как он пявился? Почему? От куда у него возникло столь мощный потенциал силы Пустоты?

Вопросы, ответа на которые у Сергея не было.

Васильковый взгляд, в глубине которого пульсировала Пустота, устремился в лазурное чистое небо, в глубине которого, как всегда, кружили в танце бесконечность с вечностью.

Пузатые капельки стекали по холодному лезвию катаны, как струи пота с уставшего культуриста. Меч устал, давно устал. Меч жаждал покоя. Но его гнали круг за кругом, заставляя тяжёлый метал держать собственный вес в воздухе. Порой лезвие древнего оружия проплывало мимо окна полуприкрытым сёдзи, и луч небесного светила приветливо касался острия своего собрата по несчастью. Солнце тоже устало. Устало кружить, вставать, подниматься, светить, скрываться, улыбаться, хмуриться, закатываться, согревать… Да от всего оно устало. Столько миллиардов лет на его счету, что оно имело право на свою маленькую слабость – приветствовать грозный японский меч, который несколько десятков лет медленно левитировал вокруг старика в кимоно.

Старик каменным истуканом сидел в позе лотоса.

Глаза старика блаженно прикрыты в сладком покое транса.

Дыхание его, как и его покой, никто не тревожил.

Разве что его кэнин заходил раз в день, чтобы оставить воду и еду. Ещё раз в неделю старик выходил для умываний и смены одежды. Вот и всё действие. В остальное время старик сидел. Единственное движение, которое происходило в его комнате – меч. Тот неустанно кружил вокруг старика по часовой стрелки остриём вниз, с одной и той же скоростью изо дня в день.

В очередной раз пролетая возле полуприкрытого окна, заточенный метал катаны наполнился алым светом заходящего солнца. Кровавый пожар равномерно наполнил древнее оружие ослепительным сиянием. Секунда другая и меч внезапно остановился. Настолько резко произошла эта остановка, что рукоять по инерции качнулась вперёд, не ожидая такого поворота событий. Повиснув в недолгих раздумьях, меч со свистящим облегчением рухнул вниз, вонзаясь в деревянный пол устланный татами. Пройдя бамбуковый мат насквозь, катана так и осталась стоять столбом перед стариком, на добрую половину лезвия уйдя в пол.

Старик медленно открыл глаз.

Его дыхание превратилось в долгий хриплый выдох.

Старик с трудом встал, повернувшись спиной к мечу. Тот навсегда останется в одиночестве маленькой комнаты и никто не посмеет его тронуть. Пусть – он заслужил отдых после стольких лет работы.

Старик тронул скользящую перегородку, которая служила дверью между комнатами, и та услужливо скользнула в сторону, открывая старику путь. Там его ждал верный слуга – кэнин.

– Свершилось? – поднял он взгляд на старика.

– Да… – одними глазами ответил тот.

– Значит, пора? – смотрел кэнин с вопросительной надеждой.

– Пора… – кивнул старик.Глава 1.

Когда гаснет свет

Весеннее солнце развернулось вовсю, пока на небе не было ни намёка на серую тучу или огрызка от ватного облака, и можно было в волю хозяйствовать в голубой бездне. Пуская свои маленькие копии на все триста шестьдесят, озорной жёлтый диск настойчиво отражался от стёкол и зеркал, перепрыгивал на стены и рикошетил на уставшие от зимы лица москвичей. Те, конечно, отмахивались, но куда там – солнце чувствовало свою силу, оно пробовало на вкус, смаковало и наслаждалось своей долгожданной властью. Даже оттаявшая кашица из погибающего грязного снега, даже серые маленькие лужицы на треснувшем асфальте становились от солнца прозрачней и чище. Несмотря на все старания чёрной резины машин, островки луж дышали свежестью весны. Автомобили очень старались избавится от луж, во все стороны опрокидывая их брызгами, но тщетно. Весеннее солнце оказалось сильнее. Сильнее и упрямее.

– Да что же ты так палишь! – Сергей всё силился победить инженерную мысль автомобильного козырька, пытаясь выкрутить его так, чтобы солнечные лучи не слепили через лобовое стекло. – Вот же блин… И очки не взял… Что б тебя!

До офиса оставалось полчаса езды, но столичные пробки растягивали путь до добрых полутора часов и шедевру корейского автопрома ничего не оставалось, как плавиться под лучами оголтелого весеннего солнца.

– Ну ща начнётся… – сопровождал Сергей своё раздражение сквозными комментариями. – «Ты где?», «Чего так поздно?», «Раньше не мог выехать?»… А чего мне звонить-то? Зачем? Я что, виноват, что какие-то долбо-ящеры у ВДНХ «поцеловались»…

Услышав упрёк в свою сторону, мобильный телефон замычал вибросигналом, не желая оставлять все обвинения безответными.

– Ну конечно, а как же иначе?! – поднёс «трубку» к лицу пленник пробки. Беглый взгляд на имя звонившего, выдох, переходящий в шипение, нервный щелчок по виртуальной кнопке «ответить».

– Серёга, ты сейчас где? Ты ещё долго? – залпом выпалил голос из телефона.

– Да я тут встрял, – выдавил водитель «Хёндай», пытаясь скрыть раздражение. – Там возле ВДНХ два дебила…

– Ага, значит ты сейчас всё ещё на Проспекте?

– Ну да.

– Отлично! – обрадовался голос. – Значит смотри, ситуация следующая: сейчас срочно двигаешь на Новоалексеевскую восемнадцать корпус один. Там зафиксировали «амплитуду», ты сейчас ближе всех к тому месту. Это скорее всего инициация, ничего серьёзного. Тебе как семечки. Но приборы сейчас шалят, так что на всякий случай поторопись, мало ли что. Очередную «дырку» мы пропустить не имеем право. А то помнишь, как в тот раз? Короче с тебя фиксация, первичная инициатива, регистрация, учёт, протокол. Всё как всегда.

Расстрелянный этой тирадой Сергей только вздохнул.

– Запиши на меня один «выстрел».

– Ну Серёга, зачем тебе?

– Запиши говорю. Я тут из левого ряда в правый буду пол часа добираться. Тут пробка – жопа. Пока вырулю, вечер будет. Давай-давай, в служебных целях.

– Ладно. Один у тебя есть.

– Отлично!

– Давай, Пустотник, не подведи. С меня вечером пиво. Удачи.

«Пустотник» – повторил про себя Сергей, кинув телефон на пассажирское кресло – слово-то какое выбрали, никогда, наверное, не привыкну. Неудачное, как ни крути. В официоз его запихнёшь – повеет аляпистым душком несерьёзной профессии, обладать которой может каждый, если жизнь припрёт. В панибратский оборот тоже не ввинтишь – романтизмом завяжет узлом всякую попытку воспринимать слово всерьёз. Вот как не пытайся, а привыкнуть к нему ни как не получается.

Ну а с другой стороны – как без него?

Точная ёмкость этого обращения встаёт в аккурат на то место, что зовётся «определением.

Пустотник – владеет силой Пустоты.

Раньше, в те времена когда книги были священными писаниями, а сказки хранителями народной мудрости, Пустотников звали «Повелитель великим Ничто по воле своей».

Чуть позже, с нарастающей доступностью математических теорий и театральных представлений, говорили «Адепты знаний, управляющих силой, в коей сошлись время-место-действие в нулевой точке бытия».

Совсем недавно хранители квантовых тайн начали кричать об анти-материи и могущественной сингулярности, а пытливые исследователи человеческой природы стали писать учебники о строении нервной системы, после чего стало совсем просто объяснять новичкам происхождение сверхъестественных феноменов.

В сущности, ничего не поменялось: есть люди, которые способны вызывать и использовать силу «Пустоты», квантового парадокса в пространственно-временном континууме. Если начать постигать всю глубину Пустотных потенциалов, можно приноровиться совершать интересные фокусы, от самых безобидных (управление любой аппаратурой или перемещение предметов на расстоянии), до самых опасных и непредсказуемых.

Пару столетий назад Пустотники достигали такого мастерства в своём ремесле, что легко и виртуозно обращались такими вещами как левитация, порталы, фантомы, спиритизм, гипноз, управление стихиями, пиромантика, вызов иллюзий и многое-многое другое. Но то пару, а может и тройку веков назад. Сейчас время людей образованных и научно дисциплинированных, потому умеющих мало и в меру своих личных потребностей.

Вывернув руль вправо, Сергей присмотрел подходящую лазейку через соседние машины. Прикинув как её нужно расширить, и, призвав немного Пустоты, он расслабленно опустил веки, проделывая в своем воображении все предстоящие манипуляции силой Пустоты. Собрав перед своим взором всю картину целиком, Пустотник открыл глаза и звонко щёлкнул пальцами в сторону нужных автомобилей. Это и был тот самый «выстрел», разрешение на который выпрашивал Сергей – лицензия на использование Пустоты с видимым и ощутимым эффектом для окружающих и «непосвящённых», но с обязательным условием «без вреда для здоровья и жизни всех форм органической и биологической жизнедеятельности без исключения».

Некоторые Пустотники между собой называли это «четвёркой», то есть форма вмешательства силой Пустоты номер четыре, самая низкая и безобидная.

Кстати, щёлкать было не обязательно. Это была обыкновенная человеческая привычка, которая приросла, пустила корни и намертво вжилась в поведение Сергея. Он и сам отдавал себе в этом отчёт. Но эффектность жеста была столь высока и в то же время так проста, что совершенно не хотелось расставаться с этой привычкой.

После «выстрела» соседние машины послушно заглохли, застыв на месте неподвижным грузом. Пока ошарашенные водители боролись с контуженными движками, впереди идущие машины понемногу двигались по ходу пробки, и через минуту между заглушёнными автомобилями и автомобилями на ходу образовался своеобразный «коридор».

Стоило ширине этого «коридора» расползтись ещё шире, и Сергей сразу выжал педаль акселератора, выводя свой «Хёндай» из вялотекущего потока по стихийно-организовавшемся «коридору». Через минуту оперативник вывел свою «корейку» к нужному съезду с Проспекта Мира. С нескрываемым облегчением Пустотник прибавил скорости, попутно разбивая весенние лужи на мериады блестящих осколков.

Через три минуты Сергей вырулил к нужному дому. Разгар рабочего дня благодушно позволил ему припарковаться почти сразу, без пространственной головоломки «найди и припаркуйся, но не мешай остальным».

– Двенадцатиэтажка… – пробубнил он, сочно затягиваясь сигаретой. Оперативник только прикурил, а значит у него было около пяти минут, чтобы не привлекая к себе лишнего внимания понять, где происходит «протечка» Пустоты.

Подумаешь, какой-то мужик решил прогуляться, наслаждаясь весной. Ну с кем не бывает?

– Двенадцатиэтажка… – затяжка, облако дыма вырвалось наружу, ещё одна затяжка и тонкая струйка белой стрелой устремилась в сторону дома, по которому Пустотник стрелял глазами. – Длинная, зараза. Квартир сто пятьдесят, не меньше.

Глубокий вдох и сигарета тихо затрещала от затяжки.

Источник внезапного проявления силы Пустоты, колебания которого уловили специальные приборы Пустотников, был поблизости. Оставлять его без присмотра было бы очень опрометчиво – Пустота, по своей сути, это та же стихия, и от того природа её поведения была крайне непредсказуемой. Она могла просто исчезнуть, бесследно растворившись в самой себе (известный каламбур Пустотников: Пустота растворяется до полный пустоты), а могла поднакопить кинетической энергии, и, подчиняясь только ей известной логике, разогнать молекулы ближайшего предмета до нечеловеческой скорости. Проще говоря, «Сделать Бум!». Потом, конечно, всё спишут на коварный газ или полусгнившую проводку, но человеческих жертв меньше от этого не станет.

Сильная затяжка, в лёгкие врывается никотин со смолами, попутно согревая глотку. Выдох остатков табака в воздух. Ещё один глубокий вдох, но теперь без дыма, Пустотник прикрывает глаза и внутренним взором врывается в собственное молчания, на краткий миг становясь глухим для всего остального мира. Только пульсация кровеносных потоков в ушах и невесомое давление затяжного выдоха. Взгляд упирается в прикрытые веки, и, бурлящая весной улица превращается в сплошное ничто.

Ничто, тьма, Пустота.

Есть!

Мерцание потенциалов силы Пустоты произростали с верхних этажей здания, инерцией отдаваясь в сознании Сергея нарастающим пульсирующим напряжением. Ветер, толкающий в бок изнутри. Заарканив сочащиеся из подсознания ощущения, оперативник хлёстким щелчком отправил тлеющий бычок в урну, на мгновение окружив себя снопом искр. Подчиняясь наитию, Сергей отправился вокруг дома, вглядываясь на верхние окна.

– Ага, вот какие мы интересные, – обойдя многоэтажку с обратной стороны, Пустотник наконец наткнулся на цель своих поисков. Та спокойно себе сидела на краю крыши, знать не зная, насколько она сейчас важна для тридцатипятилетнего Сергея.

– И ведь ни кто ментов не вызвал. Ну а кто сейчас заметит? Пенсионеры с дошкольниками? Они сейчас только в телефоны и смотрят.

«Цель» на это ничего не ответила, оставаясь таким же невнятным пятном с расплывающимися очертаниями. С высоты двенадцати этажей можно было разобрать, что на фоне голубого марева вроде бы сидит человек.

Вроде бы.

У Пустоты всегда имелось своё понимание «существующего», «существенного» и «сущего», поэтому никогда нельзя быть уверенным на сто процентов, что ты видишь перед собой.

Как Декарт завещал – сомневайся и существуй.

Прикинув в уме, с какого подъезда ему лучше заходить на крышу, Сергей направился обратно к фасаду многоэтажки, и оказавшись возле нужной двери, упёрся в панель домофона. Стрельнув по сторонам взглядом, Пустотник поднёс руку к циферблату электрического «стража» и негромко щёлкнул возле него пальцами. Маленький мониторчик конвульсивно моргнул, динамик уныло хрипнул и дверь моментально избавилась от напряжения магнита, сила которого удерживала её закрытой.

– Это даже на «пук» не тянет, – аккуратным полушёпотом оправдывал себя Пустотник. – Какой выстрел? Какая лицензия? Обойдутся…

Ненадолго отключив домофон с полустёртыми кнопками, Сергей вошёл в подъезд. Нормальный обыкновенный подъезд. Стены были ровные и чистые, в борьбе запахов уверенно побеждала сырая хлорка, а следы алкогольного и табачного «времяубивания» если и встречались, то в виде аккуратненькой самодельной пепельницы или одинокой бутылки пива стоящий у мусоропровода. Конечно, дорогостоящего ремонта с атрибутами пошлой роскоши подъезд не переживал, но и как рухлядь не выглядел. Он был именно «нормальным» и «обыкновенным», ни больше ни меньше.

Сергей шёл до чердака пешком – лифты он не любил. Не боялся до панической клаустрофобии, а именно не любил, сам до конца не понимая природу такого отношения к подъёмникам. Добравшись до запертой двери ведущий на чердак, оперативник легонько прикоснулся силой Пустоты к замку, заставив его треснуть напополам (он уже и так проржавел до полного изнеможения, так что это мог быть несильный удар ногой без всякого вмешательства Пустоты) и вошёл на чердак. Тот уже выглядел и пах много хуже подъезда. Пустотник быстро преодолел расстояние от одной лестницы до другой и наконец выбрался на крышу.

На высоте двенадцатиэтажного дома весеннюю истому полуденного солнца разбавлял слабый ветер, деликатно поправляя причёску Пустотника, но делал это он без особых усилий, даже как-то лениво. Запустив всю пятерню в волосы, исправляя работу «ветра-халтурщика», Сергей двинулся прямо к своей цели.

Парень, лет десяти на вид, сидел прямо на краю крыши, свесив худые ножки в мешковатых джинсах над двенадцатиэтажной пропастью. Его кроссовки весело постукивали по отвесной стене. Будто эта была обыкновенная лавка в парке, а хозяин кроссовок, в силу возраста и роста, немного не доставал до асфальта, и в своей детской задумчивости монотонно болтал ногами в воздухе. Хотя эпитет «детский» был не точным – уже не ребёнок, пока не подросток. Тело вроде пошло в рост, а привычки детской неуклюжести прицепились как назойливый репейник. Кругозор всё расширяется, впитывая вселенную со скоростью локомотива, а эмоции никак не хотят дробиться на сложные структуры, застывая в кисели из «хочу-обида-радость-моё-противно-стыдно-лень». Так и одежда сидела на нём, не определившись, в какую сторону курточке тянуться и как именно прикрывать спину мальчика.

Спокойно и мягко наступая на проседающий битум, Сергей тихо двигался к детской спине с неопределившейся курточкой. Главное подойти как можно ближе, пока он не заметил. Главное не спугнуть.

Не слушай мои шаги, парень, – думал оперативник. – Слушай ветер. Не смотри в мою сторону, смотри на соседние крыши. Главное, не обарачивйся…

– Чё, думаешь сигану? – внезапно дернулась курточка.

Что б тебя!

– Есть такое, – тут же остановился Сергей. – А собираешься?

– Не боись, не прыгну! – с вызовом бросил через спину парень.

И на том спасибо!

Не провоцировать, не тревожить, но и не давать слабины. Ясное дело, что парень сейчас способен на спонтанные поступки – он только что впервые столкнулся с Пустотой, почувствовал её силу (возможно даже почувствовал её в себе, что бывает редко, но бывает) и переживает из-за этого сильнейший стресс. Как бы не готовила массовая культура обычного потребителя к сверхъестественному, как бы не пропагандировал Голливуд идею о метафизике тонких миров через дорогие спецэффекты, а по-настоящему встретиться с «чудом» серьёзное испытание даже для взрослого разума. Что уж говорить о ребёнке, одной ногой увязшим в наступающем пубертате и двумя в двенадцатиэтажной пропасти.

Тактика пока проста: надо умело молчать (якобы слушать), медленными шагами двигаться вперёд (будто покачиваться) и не терять контакт (изображать участие).

– Не поймаю! – думал про себя Сергей. – Резко вперёд качнётся и «привет», а поймать уже не успею. А если поймаю, то наверняка раздавлю. Не рассчитаю и раздавлю парня «силой». Телекинез – тройка с минусом. Эх, Серёга, а ещё Пустотник-оперативник…

Пока «курточка» не проявляла интерес к своему внезапному гостю, тот успел сделать несколько скользящих шагов вперёд.

– Страшно было? – громко спросил Пустотник мальчика.

– Очень! – обернулся тот и обжёг собеседника ярко-васильковым взглядом, полным детской ненависти вперемешку с животным страхом.

Сергей даже дёрнулся от неожиданности. Что-то в этом взгляде было ему знакомо. До боли знакомо, до битого стекла в грудной клетке, до холодного жгута по позвоночнику. Что-то в глазах и голосе мальчика тронуло Пустотника, целясь ему в самую сердцевину простывшей за годы памяти.

Происходящее на крыше нравилось Сергею всё меньше.

– Всем страшно, – поставив на паузу тревожное состояние, Пустотник взял себя в руки. – В первый раз у всех так. Страшно и противно. Хочется бежать, только бежать некуда. Рассказать некому. А если и есть кому, то они вряд ли поймут и поверят. Самому справиться нереально. Каждый через такое проходит, когда сталкивается с этим…

Мальчик сам не заметил, как повернулся к своему собеседнику на три четверти корпуса.

Победа. Маленькая, неуверенная, но всё же победа.

– А что это? – спросил обладатель василькового взгляда.

– Это Пустота. С большой буквы, можно без кавычек… – ответил Сергей громко и шёпотом себе под нос комментировал сам себя. – Какие кавычки? Какие буквы? Что ты несёшь?

– Пустота? А что это?

Он повернулся к Пустотнику всем телом и изгвазданные кроссовки подвисли над битумом крыши.

– Ты знаешь, что всё в этом мире состоит из молекул? Они состоят из атомов, атомы делятся на электроны и протоны, ну и дальше всё меньше, и меньше, и меньше. Вот в конце этого списка, в самом основании субатомных частиц, между самыми маленькими элементами есть некие промежутки, обладающие невероятной силой. Эта сила заставляет работать все частицы так, как они работают. Проще говоря, эти самые «промежутки» руководят «кирпичиками» нашей вселенной. Это Пустота. Она есть везде и во всём. Некоторые люди умеют её чувствовать и немного управлять ей. Таких людей называют Пустотники.

– Ага, так это была Пустота, а я Пустотник?

Молодец, смышлёный! Главное с терминами не переборщить, иначе получится слишком сложно и интерес потеряется.

Тем временем мальчик уже спрыгнул с парапета и медленно шагал в сторону своего собеседника. Первая стадия «инициации» подходила к концу – доверительный контакт был установлен и одновременно с тем новичку ничего не угрожало.

Это победа!

– Именно так, – кивнул Сергей.

– И этой Пустотой я могу управлять? Круто!

Сопроводив свои слова хлопком в район сердца, новоиспечённый Пустотник немного откинул поло своей куртки, откуда выглянула крышка трёхлитровой банки.

Ситуация для Сергея прояснялась: всё это время мальчик держал ёмкость для варенья и компотов у себя под курткой, а хлопнул по ней он потому, что именно в банку он ловил «нечто», которое начало кружить в его комнате. Теперь у «нечто» появилось название – Пустота.

В большинстве случаев сила Пустоты так и проявляется в первый раз: где-то в этом возрасте, в момент эмоционального всплеска, по дому начинает летать какая-нибудь «страшная муха» или «чёрная оса». Страх заставляет поймать эту мерзость и надёжно запереть. Изолировать от себя.

Главное правильно её «распылить», – думал про себя оператиник. – Иначе кинетической энергии такой «мухи» вполне хватит, чтобы разнести эту крышу к чертям собачьим. И всё-таки, где же я слышал этот голос? И глаза, такие знакомые глаза…

Парень приближался к Пустотнику, вываливая на того ворох вопросов о своей новой «супер-силе».

– А как ей управлять? А как ты меня нашёл? А что я могу? А можно с помощью неё летать? Или телепортнуться? Фаербол можно пустить? А заморозить? А кому можно рассказывать…

– Эй-эй! – останавливая безудержный поток любознательности, Сергей поднял вперёд руку. До мальчика ему оставалось пять-шесть шагов. – Ты тормозни машину! Давай сначала с твоей банкой разберёмся.

Лицо мальчика моментально потеряло азарт любопытства, виртуозно сменив одно настроение на другое.

– А-а-а, так ты за этим сюда пришёл? – он снова хлопнул по банке. – Не за мной, а за этим?

– Тише-тише, парень! Не надо так делать.

– А чего ты боишься?! – вскипая от гнева крикнул он на Сергея, сделав шаг обратно к парапету. – Ты же взрослый! У вас всё «правильно», вы всё знаете, ничего не боитесь, у вас всё под контролем. Так чего ты боишься? Этого???

Картинно откинув поло курточки, юный Пустотник поднял над собой трёхлитровую стекляшку, демонстрируя её своему собеседнику.

Внезапно на секунду произошли такие метаморфозы, что могло показаться, как в основе мироздания кто-то сменил изображение на негатив – весеннее солнце сменило цвет с жёлтого на чёрный; свет забыл как он должен работать, споткнувшись о кромешную тьму, и залил чернилами всю синеву неба от горизонта до горизонта; воздух внезапно испытал полный паралич, выжигая лёгкие своим отсутствием; звуки улицы трусливо спрятались в вату всепоглощающий тишины.

Мгновение спустя наводнение исчезло, открывая перед взором взрослого Пустотника причину секундного апокалипсиса.

Банка, все её три литра объёма пульсировали сплошной Пустотой, которая скользким слизнем перебирала стенки стекла щупальцами тьмы. Живые чернила были настолько плотные, что даже свет не мог вырваться из их ловушки. Банка словно всасывала всё, что находилось вокруг, будь это свет, запах, объём, цвет, звук. Наваждение закончилось так же быстро, как и началось, стоило мальчику запихнуть банку обратно под куртку.

– Что б тебя! – даже не вскрикнул, а взвизгнул Сергей. Горло предательски перестало подчинятся нужным интонациям.

– Ну что, доволен? Хороший улов? – кричал парень.

– Слушай, успокойся, тут нет ничего страшного…

– Успокойся? – владелец чёрной банки начал пятиться от Пустотника. – Успокойся?! Ты – взрослый, сам успокойся.

– Я спокоен. Ты видишь – я стою. Мои руки у тебя на виду. Я не представляю для тебя угрозы. Просто отдай мне банку и всё будет хорошо. Ты будешь сильным Пустотником, самым лучшим и крутым. Просто дай мне банку. Хочешь, положи на пол, я сам возьму. И всё будет хорошо, ты пойдёшь домой, к маме и папе…

– К маме и папе?! – он перешёл на мальчишечий фальцет. Струна в связках лопнула от копившейся внутри истерики, выдавливая слёзы из глаз. – К маме и папе? Они меня не любят. Они не со мной. Они сами по себе, а я сам по себе!

Да что же такое – скользнуло на периферии сознания Сергея – глаза и голос это ладно, а мысли он откуда такие взял? Почему так похожи?

Что здесь происходит?

– Я ни кому не нужен… Я обуза…

Истерия перерастала в обыкновенный плач брошенного одинокого ребёнка.

– Парень, перестань! Ты всё не так понимаешь. Всё не так! Твои родители любят тебя. Ты им нужен, очень нужен…

Банка. Если она получит удар чуть сильнее предыдущего, то на карте мира появится маленькое чёрное пятно с границами в пол материка.

– Никому я не нужен! – сквозь рыдания выплёвывал слова мальчик. – Никому!!! Я лишний… Они меня не любят…Я всем лишний…

– Парень, ради всего святого… – Сергей судорожно искал слова. – Постой. Успокойся! Давай заново – как тебя зовут?!

– Да пошёл ты! – он одёрнул рукой поло куртки, словно то был мокрый неудобный плащ. – Тебе нужно это? В банке??? Ты же взрослый, тебе нужна эта вещь. Ну возьми. На! Только отстань от меня!!!

Мгла пульсирующей Пустоты вновь показалась наружу, оголяя стёкла со всепоглощающим «ничем». Секунду подержав перед собой банку, мальчик резко вздёрнул руку в броске и она начала свой вираж вверх. Три литра абсолютной Пустоты взлетели над двенадцатиэтажной крышей и пока банка летела до верхней точки, взгляды Пустотников встретились. Два васильковых взгляда столкнулись друг о друга, и граница между ними, зовущейся «пространство и время» треснуло коркой тонкого льда.

Не было больше различий. Ни в чём и ни в ком.

– Меня зовут Серёжа… – прошелестели губы мальчика.

– Меня зовут Серёжа… – разомкнулись губы оперативника.

Достигнув высшей точки высоты, банка с Пустотой на мгновенье зависла в четырёх метрах над головами Пустотников, чтобы начать движение вниз, с целью упасть точно между ними посередине.

Инстинктивно, не сговариваясь, оба Сергея сделали шаг друг к другу, чтобы поймать опасную тару. Сделали шаг одинаково, точь-в-точь и не сговариваясь, словно это был один человек.

Четыре метра над крышей.

Пустота в банке начинает своё падение.

Маленький Серёжа ходит в школу. Не курит, хотя одноклассники предлагают. Делает уроки, иногда от лени обманывая родителей, что ничего не задали. Но маме и папе не до уроков – они ругаются почти каждый день. Так громко и страшно, что Серёже приходится закутываться всей головой в подушку и одеяло.

Три метра над крышей.

Пустота предчувствует, как распустит всю свою мощь.

Уроки делаются раз в четыре дня перед контрольными, в комнате почти всегда бардак. Серёжа больше гуляет, чем бывает дома. А зачем быть дома? Мама строгая и резкая, почти злая, папа молчаливый и весь в телевизоре. Дома хуже, чем на улице, там хоть кто-то есть, с кем можно нормально себя вести.

Два метра. Банка по инерции набирает скорость.

Мама и папа молчат не разговаривают друг с другом почти неделю. Очень ласково себя ведут с Серёжей. Странно! Мама улыбается, рассказывает про свои любимые книжки и каждый день вкусно готовит. Папа два раза возил на машине к себе на работу, даже в кино и в парк ходили. Было, конечно, здорово, но улыбки родителей были какие-то не такие. Так люди не улыбаются, особенно когда счастливы.

Один метр.

С теме же «странными» улыбками родители зовут мальчика Серёжу к себе на кухню. Говорят, что любят, но почему-то он им не верит. Рассказывают, как он им дорог, что он им нужен, что всё будет по-прежнему. Просто немножко иначе. В конце концов они предлагают Серёже выбрать, с кем он хочет быть – с мамой или папой. Он уже взрослый, он в праве сам решать такие вещи. Серёжа ничего не говорит. Он убегает с кухни, не замечая, как рыдает во весь голос. Он бежит, пытаясь дышать так громко, чтобы не слышать собственный голос, захлёбываясь в слезах.

Банка соприкасается с крышей.

Мама и папа разъезжаются. Мальчик Серёжа остаётся с мамой. Папа уезжает в другой город. Мама больше ни за кого не выйдет замуж, хоть у неё и будут другие мужчины. Папа первые два года будет звонить и писать, но потом пропадёт навсегда, и после развода Серёжа так его никогда и не увидит.

Звон бьющегося стекла.

Осколки дробят тело трёхлитровой банки на крупные, мелкие и стеклянную пыль.

Ба-бац!

Весеннее солнце ласково облизывало острые края разбитого стекла, бережно затачивая своим теплом осколки бывшей тары, которую приготовили толи для варенья, толи для компота. В крайнем случаи это могли быть соленья на зиму. Лёгкий, тёплый ветерок прощупывал острые сколотые зазубрины. Крышка не слетела со своего места, надёжно впиваясь спиралью в широкое горло бывшей банки.

– М-да… – Сергей запустил всю пятерню в слегка растрёпанную причёску. – Ну дела… И как мне теперь отчёт писать? У нас такие протоколы вообще существуют?

На двенадцатиэтажной высоте Пустотник был один. Ни следа от мальчика-подростка в нелепой курточке. Лишь разбитая банка и взрослый мужик в чёрной куртке. Концентрированная смертоносная Пустота, что таилась под выпуклыми стеклянными боками, уютно поёжилась внутри Сергея большим комком бесконечного «ничто». Там ей было более чем комфортно. Комфортно, не смотря на волю, желание и мнение самого Сергея.

– Маме что ли позвонить? – отправил он сигарету себе в рот, и щелчком заставил вспыхнуть её краешек, даже и не вспомнив о зажигалке. – Сегодня годовщина их развода, как ни как…

Только сейчас до него доходило понимание, что этим мальчиком был его собственный фантом из прошлого. Как он пявился? Почему? От куда у него возникло столь мощный потенциал силы Пустоты?

Вопросы, ответа на которые у Сергея не было.

Васильковый взгляд, в глубине которого пульсировала Пустота, устремился в лазурное чистое небо, в глубине которого, как всегда, кружили в танце бесконечность с вечностью.

Пузатые капельки стекали по холодному лезвию катаны, как струи пота с уставшего культуриста. Меч устал, давно устал. Меч жаждал покоя. Но его гнали круг за кругом, заставляя тяжёлый метал держать собственный вес в воздухе. Порой лезвие древнего оружия проплывало мимо окна полуприкрытым сёдзи, и луч небесного светила приветливо касался острия своего собрата по несчастью. Солнце тоже устало. Устало кружить, вставать, подниматься, светить, скрываться, улыбаться, хмуриться, закатываться, согревать… Да от всего оно устало. Столько миллиардов лет на его счету, что оно имело право на свою маленькую слабость – приветствовать грозный японский меч, который несколько десятков лет медленно левитировал вокруг старика в кимоно.

Старик каменным истуканом сидел в позе лотоса.

Глаза старика блаженно прикрыты в сладком покое транса.

Дыхание его, как и его покой, никто не тревожил.

Разве что его кэнин заходил раз в день, чтобы оставить воду и еду. Ещё раз в неделю старик выходил для умываний и смены одежды. Вот и всё действие. В остальное время старик сидел. Единственное движение, которое происходило в его комнате – меч. Тот неустанно кружил вокруг старика по часовой стрелки остриём вниз, с одной и той же скоростью изо дня в день.

В очередной раз пролетая возле полуприкрытого окна, заточенный метал катаны наполнился алым светом заходящего солнца. Кровавый пожар равномерно наполнил древнее оружие ослепительным сиянием. Секунда другая и меч внезапно остановился. Настолько резко произошла эта остановка, что рукоять по инерции качнулась вперёд, не ожидая такого поворота событий. Повиснув в недолгих раздумьях, меч со свистящим облегчением рухнул вниз, вонзаясь в деревянный пол устланный татами. Пройдя бамбуковый мат насквозь, катана так и осталась стоять столбом перед стариком, на добрую половину лезвия уйдя в пол.

Старик медленно открыл глаз.

Его дыхание превратилось в долгий хриплый выдох.

Старик с трудом встал, повернувшись спиной к мечу. Тот навсегда останется в одиночестве маленькой комнаты и никто не посмеет его тронуть. Пусть – он заслужил отдых после стольких лет работы.

Старик тронул скользящую перегородку, которая служила дверью между комнатами, и та услужливо скользнула в сторону, открывая старику путь. Там его ждал верный слуга – кэнин.

– Свершилось? – поднял он взгляд на старика.

– Да… – одними глазами ответил тот.

– Значит, пора? – смотрел кэнин с вопросительной надеждой.

– Пора… – кивнул старик.Глава 1.

Когда гаснет свет

Весеннее солнце развернулось вовсю, пока на небе не было ни намёка на серую тучу или огрызка от ватного облака, и можно было в волю хозяйствовать в голубой бездне. Пуская свои маленькие копии на все триста шестьдесят, озорной жёлтый диск настойчиво отражался от стёкол и зеркал, перепрыгивал на стены и рикошетил на уставшие от зимы лица москвичей. Те, конечно, отмахивались, но куда там – солнце чувствовало свою силу, оно пробовало на вкус, смаковало и наслаждалось своей долгожданной властью. Даже оттаявшая кашица из погибающего грязного снега, даже серые маленькие лужицы на треснувшем асфальте становились от солнца прозрачней и чище. Несмотря на все старания чёрной резины машин, островки луж дышали свежестью весны. Автомобили очень старались избавится от луж, во все стороны опрокидывая их брызгами, но тщетно. Весеннее солнце оказалось сильнее. Сильнее и упрямее.

– Да что же ты так палишь! – Сергей всё силился победить инженерную мысль автомобильного козырька, пытаясь выкрутить его так, чтобы солнечные лучи не слепили через лобовое стекло. – Вот же блин… И очки не взял… Что б тебя!

До офиса оставалось полчаса езды, но столичные пробки растягивали путь до добрых полутора часов и шедевру корейского автопрома ничего не оставалось, как плавиться под лучами оголтелого весеннего солнца.

– Ну ща начнётся… – сопровождал Сергей своё раздражение сквозными комментариями. – «Ты где?», «Чего так поздно?», «Раньше не мог выехать?»… А чего мне звонить-то? Зачем? Я что, виноват, что какие-то долбо-ящеры у ВДНХ «поцеловались»…

Услышав упрёк в свою сторону, мобильный телефон замычал вибросигналом, не желая оставлять все обвинения безответными.

– Ну конечно, а как же иначе?! – поднёс «трубку» к лицу пленник пробки. Беглый взгляд на имя звонившего, выдох, переходящий в шипение, нервный щелчок по виртуальной кнопке «ответить».

– Серёга, ты сейчас где? Ты ещё долго? – залпом выпалил голос из телефона.

– Да я тут встрял, – выдавил водитель «Хёндай», пытаясь скрыть раздражение. – Там возле ВДНХ два дебила…

– Ага, значит ты сейчас всё ещё на Проспекте?

– Ну да.

– Отлично! – обрадовался голос. – Значит смотри, ситуация следующая: сейчас срочно двигаешь на Новоалексеевскую восемнадцать корпус один. Там зафиксировали «амплитуду», ты сейчас ближе всех к тому месту. Это скорее всего инициация, ничего серьёзного. Тебе как семечки. Но приборы сейчас шалят, так что на всякий случай поторопись, мало ли что. Очередную «дырку» мы пропустить не имеем право. А то помнишь, как в тот раз? Короче с тебя фиксация, первичная инициатива, регистрация, учёт, протокол. Всё как всегда.

Расстрелянный этой тирадой Сергей только вздохнул.

– Запиши на меня один «выстрел».

– Ну Серёга, зачем тебе?

– Запиши говорю. Я тут из левого ряда в правый буду пол часа добираться. Тут пробка – жопа. Пока вырулю, вечер будет. Давай-давай, в служебных целях.

– Ладно. Один у тебя есть.

– Отлично!

– Давай, Пустотник, не подведи. С меня вечером пиво. Удачи.

«Пустотник» – повторил про себя Сергей, кинув телефон на пассажирское кресло – слово-то какое выбрали, никогда, наверное, не привыкну. Неудачное, как ни крути. В официоз его запихнёшь – повеет аляпистым душком несерьёзной профессии, обладать которой может каждый, если жизнь припрёт. В панибратский оборот тоже не ввинтишь – романтизмом завяжет узлом всякую попытку воспринимать слово всерьёз. Вот как не пытайся, а привыкнуть к нему ни как не получается.

Ну а с другой стороны – как без него?

Точная ёмкость этого обращения встаёт в аккурат на то место, что зовётся «определением.

Пустотник – владеет силой Пустоты.

Раньше, в те времена когда книги были священными писаниями, а сказки хранителями народной мудрости, Пустотников звали «Повелитель великим Ничто по воле своей».

Чуть позже, с нарастающей доступностью математических теорий и театральных представлений, говорили «Адепты знаний, управляющих силой, в коей сошлись время-место-действие в нулевой точке бытия».

Совсем недавно хранители квантовых тайн начали кричать об анти-материи и могущественной сингулярности, а пытливые исследователи человеческой природы стали писать учебники о строении нервной системы, после чего стало совсем просто объяснять новичкам происхождение сверхъестественных феноменов.

В сущности, ничего не поменялось: есть люди, которые способны вызывать и использовать силу «Пустоты», квантового парадокса в пространственно-временном континууме. Если начать постигать всю глубину Пустотных потенциалов, можно приноровиться совершать интересные фокусы, от самых безобидных (управление любой аппаратурой или перемещение предметов на расстоянии), до самых опасных и непредсказуемых.

Пару столетий назад Пустотники достигали такого мастерства в своём ремесле, что легко и виртуозно обращались такими вещами как левитация, порталы, фантомы, спиритизм, гипноз, управление стихиями, пиромантика, вызов иллюзий и многое-многое другое. Но то пару, а может и тройку веков назад. Сейчас время людей образованных и научно дисциплинированных, потому умеющих мало и в меру своих личных потребностей.

Вывернув руль вправо, Сергей присмотрел подходящую лазейку через соседние машины. Прикинув как её нужно расширить, и, призвав немного Пустоты, он расслабленно опустил веки, проделывая в своем воображении все предстоящие манипуляции силой Пустоты. Собрав перед своим взором всю картину целиком, Пустотник открыл глаза и звонко щёлкнул пальцами в сторону нужных автомобилей. Это и был тот самый «выстрел», разрешение на который выпрашивал Сергей – лицензия на использование Пустоты с видимым и ощутимым эффектом для окружающих и «непосвящённых», но с обязательным условием «без вреда для здоровья и жизни всех форм органической и биологической жизнедеятельности без исключения».

Некоторые Пустотники между собой называли это «четвёркой», то есть форма вмешательства силой Пустоты номер четыре, самая низкая и безобидная.

Кстати, щёлкать было не обязательно. Это была обыкновенная человеческая привычка, которая приросла, пустила корни и намертво вжилась в поведение Сергея. Он и сам отдавал себе в этом отчёт. Но эффектность жеста была столь высока и в то же время так проста, что совершенно не хотелось расставаться с этой привычкой.

После «выстрела» соседние машины послушно заглохли, застыв на месте неподвижным грузом. Пока ошарашенные водители боролись с контуженными движками, впереди идущие машины понемногу двигались по ходу пробки, и через минуту между заглушёнными автомобилями и автомобилями на ходу образовался своеобразный «коридор».

Стоило ширине этого «коридора» расползтись ещё шире, и Сергей сразу выжал педаль акселератора, выводя свой «Хёндай» из вялотекущего потока по стихийно-организовавшемся «коридору». Через минуту оперативник вывел свою «корейку» к нужному съезду с Проспекта Мира. С нескрываемым облегчением Пустотник прибавил скорости, попутно разбивая весенние лужи на мериады блестящих осколков.

Через три минуты Сергей вырулил к нужному дому. Разгар рабочего дня благодушно позволил ему припарковаться почти сразу, без пространственной головоломки «найди и припаркуйся, но не мешай остальным».

– Двенадцатиэтажка… – пробубнил он, сочно затягиваясь сигаретой. Оперативник только прикурил, а значит у него было около пяти минут, чтобы не привлекая к себе лишнего внимания понять, где происходит «протечка» Пустоты.

Подумаешь, какой-то мужик решил прогуляться, наслаждаясь весной. Ну с кем не бывает?

– Двенадцатиэтажка… – затяжка, облако дыма вырвалось наружу, ещё одна затяжка и тонкая струйка белой стрелой устремилась в сторону дома, по которому Пустотник стрелял глазами. – Длинная, зараза. Квартир сто пятьдесят, не меньше.

Глубокий вдох и сигарета тихо затрещала от затяжки.

Источник внезапного проявления силы Пустоты, колебания которого уловили специальные приборы Пустотников, был поблизости. Оставлять его без присмотра было бы очень опрометчиво – Пустота, по своей сути, это та же стихия, и от того природа её поведения была крайне непредсказуемой. Она могла просто исчезнуть, бесследно растворившись в самой себе (известный каламбур Пустотников: Пустота растворяется до полный пустоты), а могла поднакопить кинетической энергии, и, подчиняясь только ей известной логике, разогнать молекулы ближайшего предмета до нечеловеческой скорости. Проще говоря, «Сделать Бум!». Потом, конечно, всё спишут на коварный газ или полусгнившую проводку, но человеческих жертв меньше от этого не станет.

Сильная затяжка, в лёгкие врывается никотин со смолами, попутно согревая глотку. Выдох остатков табака в воздух. Ещё один глубокий вдох, но теперь без дыма, Пустотник прикрывает глаза и внутренним взором врывается в собственное молчания, на краткий миг становясь глухим для всего остального мира. Только пульсация кровеносных потоков в ушах и невесомое давление затяжного выдоха. Взгляд упирается в прикрытые веки, и, бурлящая весной улица превращается в сплошное ничто.

Ничто, тьма, Пустота.

Есть!

Мерцание потенциалов силы Пустоты произростали с верхних этажей здания, инерцией отдаваясь в сознании Сергея нарастающим пульсирующим напряжением. Ветер, толкающий в бок изнутри. Заарканив сочащиеся из подсознания ощущения, оперативник хлёстким щелчком отправил тлеющий бычок в урну, на мгновение окружив себя снопом искр. Подчиняясь наитию, Сергей отправился вокруг дома, вглядываясь на верхние окна.

– Ага, вот какие мы интересные, – обойдя многоэтажку с обратной стороны, Пустотник наконец наткнулся на цель своих поисков. Та спокойно себе сидела на краю крыши, знать не зная, насколько она сейчас важна для тридцатипятилетнего Сергея.

– И ведь ни кто ментов не вызвал. Ну а кто сейчас заметит? Пенсионеры с дошкольниками? Они сейчас только в телефоны и смотрят.

«Цель» на это ничего не ответила, оставаясь таким же невнятным пятном с расплывающимися очертаниями. С высоты двенадцати этажей можно было разобрать, что на фоне голубого марева вроде бы сидит человек.

Вроде бы.

У Пустоты всегда имелось своё понимание «существующего», «существенного» и «сущего», поэтому никогда нельзя быть уверенным на сто процентов, что ты видишь перед собой.

Как Декарт завещал – сомневайся и существуй.

Прикинув в уме, с какого подъезда ему лучше заходить на крышу, Сергей направился обратно к фасаду многоэтажки, и оказавшись возле нужной двери, упёрся в панель домофона. Стрельнув по сторонам взглядом, Пустотник поднёс руку к циферблату электрического «стража» и негромко щёлкнул возле него пальцами. Маленький мониторчик конвульсивно моргнул, динамик уныло хрипнул и дверь моментально избавилась от напряжения магнита, сила которого удерживала её закрытой.

– Это даже на «пук» не тянет, – аккуратным полушёпотом оправдывал себя Пустотник. – Какой выстрел? Какая лицензия? Обойдутся…

Ненадолго отключив домофон с полустёртыми кнопками, Сергей вошёл в подъезд. Нормальный обыкновенный подъезд. Стены были ровные и чистые, в борьбе запахов уверенно побеждала сырая хлорка, а следы алкогольного и табачного «времяубивания» если и встречались, то в виде аккуратненькой самодельной пепельницы или одинокой бутылки пива стоящий у мусоропровода. Конечно, дорогостоящего ремонта с атрибутами пошлой роскоши подъезд не переживал, но и как рухлядь не выглядел. Он был именно «нормальным» и «обыкновенным», ни больше ни меньше.

Сергей шёл до чердака пешком – лифты он не любил. Не боялся до панической клаустрофобии, а именно не любил, сам до конца не понимая природу такого отношения к подъёмникам. Добравшись до запертой двери ведущий на чердак, оперативник легонько прикоснулся силой Пустоты к замку, заставив его треснуть напополам (он уже и так проржавел до полного изнеможения, так что это мог быть несильный удар ногой без всякого вмешательства Пустоты) и вошёл на чердак. Тот уже выглядел и пах много хуже подъезда. Пустотник быстро преодолел расстояние от одной лестницы до другой и наконец выбрался на крышу.

На высоте двенадцатиэтажного дома весеннюю истому полуденного солнца разбавлял слабый ветер, деликатно поправляя причёску Пустотника, но делал это он без особых усилий, даже как-то лениво. Запустив всю пятерню в волосы, исправляя работу «ветра-халтурщика», Сергей двинулся прямо к своей цели.

Парень, лет десяти на вид, сидел прямо на краю крыши, свесив худые ножки в мешковатых джинсах над двенадцатиэтажной пропастью. Его кроссовки весело постукивали по отвесной стене. Будто эта была обыкновенная лавка в парке, а хозяин кроссовок, в силу возраста и роста, немного не доставал до асфальта, и в своей детской задумчивости монотонно болтал ногами в воздухе. Хотя эпитет «детский» был не точным – уже не ребёнок, пока не подросток. Тело вроде пошло в рост, а привычки детской неуклюжести прицепились как назойливый репейник. Кругозор всё расширяется, впитывая вселенную со скоростью локомотива, а эмоции никак не хотят дробиться на сложные структуры, застывая в кисели из «хочу-обида-радость-моё-противно-стыдно-лень». Так и одежда сидела на нём, не определившись, в какую сторону курточке тянуться и как именно прикрывать спину мальчика.

Спокойно и мягко наступая на проседающий битум, Сергей тихо двигался к детской спине с неопределившейся курточкой. Главное подойти как можно ближе, пока он не заметил. Главное не спугнуть.

Не слушай мои шаги, парень, – думал оперативник. – Слушай ветер. Не смотри в мою сторону, смотри на соседние крыши. Главное, не обарачивйся…

– Чё, думаешь сигану? – внезапно дернулась курточка.

Что б тебя!

– Есть такое, – тут же остановился Сергей. – А собираешься?

– Не боись, не прыгну! – с вызовом бросил через спину парень.

И на том спасибо!

Не провоцировать, не тревожить, но и не давать слабины. Ясное дело, что парень сейчас способен на спонтанные поступки – он только что впервые столкнулся с Пустотой, почувствовал её силу (возможно даже почувствовал её в себе, что бывает редко, но бывает) и переживает из-за этого сильнейший стресс. Как бы не готовила массовая культура обычного потребителя к сверхъестественному, как бы не пропагандировал Голливуд идею о метафизике тонких миров через дорогие спецэффекты, а по-настоящему встретиться с «чудом» серьёзное испытание даже для взрослого разума. Что уж говорить о ребёнке, одной ногой увязшим в наступающем пубертате и двумя в двенадцатиэтажной пропасти.

Тактика пока проста: надо умело молчать (якобы слушать), медленными шагами двигаться вперёд (будто покачиваться) и не терять контакт (изображать участие).

– Не поймаю! – думал про себя Сергей. – Резко вперёд качнётся и «привет», а поймать уже не успею. А если поймаю, то наверняка раздавлю. Не рассчитаю и раздавлю парня «силой». Телекинез – тройка с минусом. Эх, Серёга, а ещё Пустотник-оперативник…

Пока «курточка» не проявляла интерес к своему внезапному гостю, тот успел сделать несколько скользящих шагов вперёд.

– Страшно было? – громко спросил Пустотник мальчика.

– Очень! – обернулся тот и обжёг собеседника ярко-васильковым взглядом, полным детской ненависти вперемешку с животным страхом.

Сергей даже дёрнулся от неожиданности. Что-то в этом взгляде было ему знакомо. До боли знакомо, до битого стекла в грудной клетке, до холодного жгута по позвоночнику. Что-то в глазах и голосе мальчика тронуло Пустотника, целясь ему в самую сердцевину простывшей за годы памяти.

Происходящее на крыше нравилось Сергею всё меньше.

– Всем страшно, – поставив на паузу тревожное состояние, Пустотник взял себя в руки. – В первый раз у всех так. Страшно и противно. Хочется бежать, только бежать некуда. Рассказать некому. А если и есть кому, то они вряд ли поймут и поверят. Самому справиться нереально. Каждый через такое проходит, когда сталкивается с этим…

Мальчик сам не заметил, как повернулся к своему собеседнику на три четверти корпуса.

Победа. Маленькая, неуверенная, но всё же победа.

– А что это? – спросил обладатель василькового взгляда.

– Это Пустота. С большой буквы, можно без кавычек… – ответил Сергей громко и шёпотом себе под нос комментировал сам себя. – Какие кавычки? Какие буквы? Что ты несёшь?

– Пустота? А что это?

Он повернулся к Пустотнику всем телом и изгвазданные кроссовки подвисли над битумом крыши.

– Ты знаешь, что всё в этом мире состоит из молекул? Они состоят из атомов, атомы делятся на электроны и протоны, ну и дальше всё меньше, и меньше, и меньше. Вот в конце этого списка, в самом основании субатомных частиц, между самыми маленькими элементами есть некие промежутки, обладающие невероятной силой. Эта сила заставляет работать все частицы так, как они работают. Проще говоря, эти самые «промежутки» руководят «кирпичиками» нашей вселенной. Это Пустота. Она есть везде и во всём. Некоторые люди умеют её чувствовать и немного управлять ей. Таких людей называют Пустотники.

– Ага, так это была Пустота, а я Пустотник?

Молодец, смышлёный! Главное с терминами не переборщить, иначе получится слишком сложно и интерес потеряется.

Тем временем мальчик уже спрыгнул с парапета и медленно шагал в сторону своего собеседника. Первая стадия «инициации» подходила к концу – доверительный контакт был установлен и одновременно с тем новичку ничего не угрожало.

Это победа!

– Именно так, – кивнул Сергей.

– И этой Пустотой я могу управлять? Круто!

Сопроводив свои слова хлопком в район сердца, новоиспечённый Пустотник немного откинул поло своей куртки, откуда выглянула крышка трёхлитровой банки.

Ситуация для Сергея прояснялась: всё это время мальчик держал ёмкость для варенья и компотов у себя под курткой, а хлопнул по ней он потому, что именно в банку он ловил «нечто», которое начало кружить в его комнате. Теперь у «нечто» появилось название – Пустота.

В большинстве случаев сила Пустоты так и проявляется в первый раз: где-то в этом возрасте, в момент эмоционального всплеска, по дому начинает летать какая-нибудь «страшная муха» или «чёрная оса». Страх заставляет поймать эту мерзость и надёжно запереть. Изолировать от себя.

Главное правильно её «распылить», – думал про себя оператиник. – Иначе кинетической энергии такой «мухи» вполне хватит, чтобы разнести эту крышу к чертям собачьим. И всё-таки, где же я слышал этот голос? И глаза, такие знакомые глаза…

Парень приближался к Пустотнику, вываливая на того ворох вопросов о своей новой «супер-силе».

– А как ей управлять? А как ты меня нашёл? А что я могу? А можно с помощью неё летать? Или телепортнуться? Фаербол можно пустить? А заморозить? А кому можно рассказывать…

– Эй-эй! – останавливая безудержный поток любознательности, Сергей поднял вперёд руку. До мальчика ему оставалось пять-шесть шагов. – Ты тормозни машину! Давай сначала с твоей банкой разберёмся.

Лицо мальчика моментально потеряло азарт любопытства, виртуозно сменив одно настроение на другое.

– А-а-а, так ты за этим сюда пришёл? – он снова хлопнул по банке. – Не за мной, а за этим?

– Тише-тише, парень! Не надо так делать.

– А чего ты боишься?! – вскипая от гнева крикнул он на Сергея, сделав шаг обратно к парапету. – Ты же взрослый! У вас всё «правильно», вы всё знаете, ничего не боитесь, у вас всё под контролем. Так чего ты боишься? Этого???

Картинно откинув поло курточки, юный Пустотник поднял над собой трёхлитровую стекляшку, демонстрируя её своему собеседнику.

Внезапно на секунду произошли такие метаморфозы, что могло показаться, как в основе мироздания кто-то сменил изображение на негатив – весеннее солнце сменило цвет с жёлтого на чёрный; свет забыл как он должен работать, споткнувшись о кромешную тьму, и залил чернилами всю синеву неба от горизонта до горизонта; воздух внезапно испытал полный паралич, выжигая лёгкие своим отсутствием; звуки улицы трусливо спрятались в вату всепоглощающий тишины.

Мгновение спустя наводнение исчезло, открывая перед взором взрослого Пустотника причину секундного апокалипсиса.

Банка, все её три литра объёма пульсировали сплошной Пустотой, которая скользким слизнем перебирала стенки стекла щупальцами тьмы. Живые чернила были настолько плотные, что даже свет не мог вырваться из их ловушки. Банка словно всасывала всё, что находилось вокруг, будь это свет, запах, объём, цвет, звук. Наваждение закончилось так же быстро, как и началось, стоило мальчику запихнуть банку обратно под куртку.

– Что б тебя! – даже не вскрикнул, а взвизгнул Сергей. Горло предательски перестало подчинятся нужным интонациям.

– Ну что, доволен? Хороший улов? – кричал парень.

– Слушай, успокойся, тут нет ничего страшного…

– Успокойся? – владелец чёрной банки начал пятиться от Пустотника. – Успокойся?! Ты – взрослый, сам успокойся.

– Я спокоен. Ты видишь – я стою. Мои руки у тебя на виду. Я не представляю для тебя угрозы. Просто отдай мне банку и всё будет хорошо. Ты будешь сильным Пустотником, самым лучшим и крутым. Просто дай мне банку. Хочешь, положи на пол, я сам возьму. И всё будет хорошо, ты пойдёшь домой, к маме и папе…

– К маме и папе?! – он перешёл на мальчишечий фальцет. Струна в связках лопнула от копившейся внутри истерики, выдавливая слёзы из глаз. – К маме и папе? Они меня не любят. Они не со мной. Они сами по себе, а я сам по себе!

Да что же такое – скользнуло на периферии сознания Сергея – глаза и голос это ладно, а мысли он откуда такие взял? Почему так похожи?

Что здесь происходит?

– Я ни кому не нужен… Я обуза…

Истерия перерастала в обыкновенный плач брошенного одинокого ребёнка.

– Парень, перестань! Ты всё не так понимаешь. Всё не так! Твои родители любят тебя. Ты им нужен, очень нужен…

Банка. Если она получит удар чуть сильнее предыдущего, то на карте мира появится маленькое чёрное пятно с границами в пол материка.

– Никому я не нужен! – сквозь рыдания выплёвывал слова мальчик. – Никому!!! Я лишний… Они меня не любят…Я всем лишний…

– Парень, ради всего святого… – Сергей судорожно искал слова. – Постой. Успокойся! Давай заново – как тебя зовут?!

– Да пошёл ты! – он одёрнул рукой поло куртки, словно то был мокрый неудобный плащ. – Тебе нужно это? В банке??? Ты же взрослый, тебе нужна эта вещь. Ну возьми. На! Только отстань от меня!!!

Мгла пульсирующей Пустоты вновь показалась наружу, оголяя стёкла со всепоглощающим «ничем». Секунду подержав перед собой банку, мальчик резко вздёрнул руку в броске и она начала свой вираж вверх. Три литра абсолютной Пустоты взлетели над двенадцатиэтажной крышей и пока банка летела до верхней точки, взгляды Пустотников встретились. Два васильковых взгляда столкнулись друг о друга, и граница между ними, зовущейся «пространство и время» треснуло коркой тонкого льда.

Не было больше различий. Ни в чём и ни в ком.

– Меня зовут Серёжа… – прошелестели губы мальчика.

– Меня зовут Серёжа… – разомкнулись губы оперативника.

Достигнув высшей точки высоты, банка с Пустотой на мгновенье зависла в четырёх метрах над головами Пустотников, чтобы начать движение вниз, с целью упасть точно между ними посередине.

Инстинктивно, не сговариваясь, оба Сергея сделали шаг друг к другу, чтобы поймать опасную тару. Сделали шаг одинаково, точь-в-точь и не сговариваясь, словно это был один человек.

Четыре метра над крышей.

Пустота в банке начинает своё падение.

Маленький Серёжа ходит в школу. Не курит, хотя одноклассники предлагают. Делает уроки, иногда от лени обманывая родителей, что ничего не задали. Но маме и папе не до уроков – они ругаются почти каждый день. Так громко и страшно, что Серёже приходится закутываться всей головой в подушку и одеяло.

Три метра над крышей.

Пустота предчувствует, как распустит всю свою мощь.

Уроки делаются раз в четыре дня перед контрольными, в комнате почти всегда бардак. Серёжа больше гуляет, чем бывает дома. А зачем быть дома? Мама строгая и резкая, почти злая, папа молчаливый и весь в телевизоре. Дома хуже, чем на улице, там хоть кто-то есть, с кем можно нормально себя вести.

Два метра. Банка по инерции набирает скорость.

Мама и папа молчат не разговаривают друг с другом почти неделю. Очень ласково себя ведут с Серёжей. Странно! Мама улыбается, рассказывает про свои любимые книжки и каждый день вкусно готовит. Папа два раза возил на машине к себе на работу, даже в кино и в парк ходили. Было, конечно, здорово, но улыбки родителей были какие-то не такие. Так люди не улыбаются, особенно когда счастливы.

Один метр.

С теме же «странными» улыбками родители зовут мальчика Серёжу к себе на кухню. Говорят, что любят, но почему-то он им не верит. Рассказывают, как он им дорог, что он им нужен, что всё будет по-прежнему. Просто немножко иначе. В конце концов они предлагают Серёже выбрать, с кем он хочет быть – с мамой или папой. Он уже взрослый, он в праве сам решать такие вещи. Серёжа ничего не говорит. Он убегает с кухни, не замечая, как рыдает во весь голос. Он бежит, пытаясь дышать так громко, чтобы не слышать собственный голос, захлёбываясь в слезах.

Банка соприкасается с крышей.

Мама и папа разъезжаются. Мальчик Серёжа остаётся с мамой. Папа уезжает в другой город. Мама больше ни за кого не выйдет замуж, хоть у неё и будут другие мужчины. Папа первые два года будет звонить и писать, но потом пропадёт навсегда, и после развода Серёжа так его никогда и не увидит.

Звон бьющегося стекла.

Осколки дробят тело трёхлитровой банки на крупные, мелкие и стеклянную пыль.

Ба-бац!

Весеннее солнце ласково облизывало острые края разбитого стекла, бережно затачивая своим теплом осколки бывшей тары, которую приготовили толи для варенья, толи для компота. В крайнем случаи это могли быть соленья на зиму. Лёгкий, тёплый ветерок прощупывал острые сколотые зазубрины. Крышка не слетела со своего места, надёжно впиваясь спиралью в широкое горло бывшей банки.

– М-да… – Сергей запустил всю пятерню в слегка растрёпанную причёску. – Ну дела… И как мне теперь отчёт писать? У нас такие протоколы вообще существуют?

На двенадцатиэтажной высоте Пустотник был один. Ни следа от мальчика-подростка в нелепой курточке. Лишь разбитая банка и взрослый мужик в чёрной куртке. Концентрированная смертоносная Пустота, что таилась под выпуклыми стеклянными боками, уютно поёжилась внутри Сергея большим комком бесконечного «ничто». Там ей было более чем комфортно. Комфортно, не смотря на волю, желание и мнение самого Сергея.

– Маме что ли позвонить? – отправил он сигарету себе в рот, и щелчком заставил вспыхнуть её краешек, даже и не вспомнив о зажигалке. – Сегодня годовщина их развода, как ни как…

Только сейчас до него доходило понимание, что этим мальчиком был его собственный фантом из прошлого. Как он пявился? Почему? От куда у него возникло столь мощный потенциал силы Пустоты?

Вопросы, ответа на которые у Сергея не было.

Васильковый взгляд, в глубине которого пульсировала Пустота, устремился в лазурное чистое небо, в глубине которого, как всегда, кружили в танце бесконечность с вечностью.

Пузатые капельки стекали по холодному лезвию катаны, как струи пота с уставшего культуриста. Меч устал, давно устал. Меч жаждал покоя. Но его гнали круг за кругом, заставляя тяжёлый метал держать собственный вес в воздухе. Порой лезвие древнего оружия проплывало мимо окна полуприкрытым сёдзи, и луч небесного светила приветливо касался острия своего собрата по несчастью. Солнце тоже устало. Устало кружить, вставать, подниматься, светить, скрываться, улыбаться, хмуриться, закатываться, согревать… Да от всего оно устало. Столько миллиардов лет на его счету, что оно имело право на свою маленькую слабость – приветствовать грозный японский меч, который несколько десятков лет медленно левитировал вокруг старика в кимоно.

Старик каменным истуканом сидел в позе лотоса.

Глаза старика блаженно прикрыты в сладком покое транса.

Дыхание его, как и его покой, никто не тревожил.

Разве что его кэнин заходил раз в день, чтобы оставить воду и еду. Ещё раз в неделю старик выходил для умываний и смены одежды. Вот и всё действие. В остальное время старик сидел. Единственное движение, которое происходило в его комнате – меч. Тот неустанно кружил вокруг старика по часовой стрелки остриём вниз, с одной и той же скоростью изо дня в день.

В очередной раз пролетая возле полуприкрытого окна, заточенный метал катаны наполнился алым светом заходящего солнца. Кровавый пожар равномерно наполнил древнее оружие ослепительным сиянием. Секунда другая и меч внезапно остановился. Настолько резко произошла эта остановка, что рукоять по инерции качнулась вперёд, не ожидая такого поворота событий. Повиснув в недолгих раздумьях, меч со свистящим облегчением рухнул вниз, вонзаясь в деревянный пол устланный татами. Пройдя бамбуковый мат насквозь, катана так и осталась стоять столбом перед стариком, на добрую половину лезвия уйдя в пол.

Старик медленно открыл глаз.

Его дыхание превратилось в долгий хриплый выдох.

Старик с трудом встал, повернувшись спиной к мечу. Тот навсегда останется в одиночестве маленькой комнаты и никто не посмеет его тронуть. Пусть – он заслужил отдых после стольких лет работы.

Старик тронул скользящую перегородку, которая служила дверью между комнатами, и та услужливо скользнула в сторону, открывая старику путь. Там его ждал верный слуга – кэнин.

– Свершилось? – поднял он взгляд на старика.

– Да… – одними глазами ответил тот.

– Значит, пора? – смотрел кэнин с вопросительной надеждой.

– Пора… – кивнул старик.