Читать онлайн Театр абсурдных теней бесплатно

Театр абсурдных

теней.

Посвящаю другу своему

и прелестной девушке,

оставшейся ко мне равнодушной.

Предисловие.

Уважаемый читатель, в ваши руки попал этот роман «Театр абсурдных теней». Вы, собираетесь его читать. Я – автор сего произведения хочу сказать пару слов о людях, кому он посвящён.

Перед другом хотел извиниться за свой ужасный характер. В персонажах он может прослеживаться. Даже некоторые ситуации похожи. Вообще ещё я хотел бы выразить свою признательность. Также хочу сказать спасибо за многое. В основном за поддержку. Что говорить про девушку? Когда я начал писать пролог, который раньше был как первая часть. Да, при первой задумке данный роман должен был быть как трилогия. Первая часть «Хохотун», вторая «Красное лето» и третья «Под цилиндром», которая в свою очередь делится ещё на две части. Конкретно первая часть была начата в декабре 2022 года, писал я её под большим впечатлением от «Шинели» Николая Васильевича Гоголя. Потом через месяц уже в январе 2023 года я начал работу над «Красным летом». Набросав небольшой план, ко мне в голову прилетела очень интересная фамилия. Она казалась мне очень знакомой, я недолго размышлял об этом, а решил спросить у своего друга. Он рассказал мне возможно про кого я думал. Я посмотрел и убедился во всём сам. Эта фамилия принадлежала именно ей. И тогда в феврале я в неё влюбился. К слову эту фамилию я менять не стал, она отлично вписалась в контекст и сюжет. В мае этого же года началась работа над «Под цилиндром». Эту часть я писал уже с чётким знанием, что посвящу ей свое творение. Ту историю, которая тогда происходила, я пересказывать не хочу, лучше сказать про эту девушку. Она не захотела со мной что-либо иметь. Я не грущу по этому поводу. Я не упавший человек чтобы рыдать из-за этого. К ней у меня была настоящая любовь, может быть, это звучит глупо, но мне плевать. Я любил её по-настоящему. Когда-нибудь хочется написать произведение «Голубоглазка», в котором я расскажу всё своё к ней отношение, но это план, всего лишь планы. «Театр абсурдных теней» – это история о другом. Во время писания я действительно о ней много думал. Даже сейчас я вспоминаю её глаза. Она не выходила из моей головы. Сейчас мне сложно признаваться, но я её ненавидел, обвинял её во всех своих неудачах. Пускай они были мелкими, но мне всё равно стыдно из-за этого. Одновременно с этими чувствами я испытывал к ней ещё более сильные, но уже положительные чувства. Я не знаю, как так можно было. Я привязался к ней, пускай у неё со мной никогда ничего и не было. Может это и к лучшему. Если бы это было, нужно было бы меняться, а я этого не хочу. Добавляя к этому, её увлечения мне не особо нравятся, но неважно. У нас с ней очень мало общего… очень мало. Я не думаю, что с ней можно было бы обсудить, например «Двенадцать стульев» или послушать пластинки. Да и я не смог бы поддержать её тему. Один важный мне человек сказал, что тема найдётся всегда, но в нашем с ней случае – такого не случиться. Её развлечения я перенимать не хочу, иногда я понимаю, что они мне противны Я не хочу пока никак меняться. Мне этого ненужно я люблю себя такого, какой я есть. Если людям это не нравится – пускай уходят, а если не будут уходить, я уйду первым, но перед этим несколько раз подумаю нужно ли мне это. За своё мнение я извиняться не буду. Осуждайте меня, как хотите, и кто хотите – мне всё равно. А этой прекрасной девушке я посветил этот роман, чтобы она осталась в моей памяти на всю жизнь. Иногда я вспоминаю своих бабушек. Они многое рассказывают мне про свои жизни. Я хотел бы также рассказать эту историю кому-либо через много лет. Пускай многие люди, прочитавшие предисловие, посмеются, или воспримут негативно. Вообще мне будет наплевать на это, я делаю то, что делаю. Мне нравиться, что я делаю, к тому же если это вам не нравиться просто не читайте меня и всем будет хорошо. Никто не заставляет вас, уважаемый читатель, знакомиться с «Театром абсурдных теней», это только ваше дело. Этот роман никакого вреда физического не несёт. Я не думаю, что с ним произойдет, что и с романом Дж. Д. Сэлинджера «Над пропастью во ржи». Но если уж на крайний случай не дай Бог произойдёт, я не виноват. Я не хотел никого оскорблять этим романом. В этом виноват лишь тот, кто это сделал, лишь он понял всё не правильно. Хочу дать не большую справку и сказать ещё раз: я не хочу никого оскорбить. Ещё стоит добавить, что все места, события и персонажи – выдуманы. Ещё что я могу сделать для вас, уважаемый читатель, дать лишь некоторые рекомендации.

Нужно читать данный роман вдумчиво, не торопясь. При прочтении понимать, что за человек является автором, сего произведения. Нужно понимать ещё, что каждый из важных персонажей наполнен отдалёнными чертами моего характера и характеров некоторых знакомых мне людей. Также все они состоят и пороков и возможно лучших для них качеств. Но я сейчас не буду об этом говорить, я надеюсь, что через всё повествование вы почувствуете эти проблемы и пороки. Здесь я не стремлюсь никого оскорбить или осудить без причины, что я и говорил ранее (в таких важных моментах, я считаю повторяться можно). Так что и вам не советую этим увлекаться, а вообще человека можно осудить, если вы разберётесь в его жизни, но вы не разберётесь, вы её не переживали…

Моё вступительное слово подходит к концу, я хочу пожелать вам чтобы, вы уважаемый читатель, всё поняли правильно. Но если вы в чём-то не разобрались или что-то не поняли, я могу, лишь вам только посочувствовать. Чтобы понять всё правильно перечитайте данный роман ещё раз. Но уж если и не разобрались сами во второй раз, посвятите этой теме беседу с другом только с тем, который его читал, не то из этого только хуже будет, весь смысл затеряется непонятно, где и зачем.

Я желаю вам удачи.

«У каждого человека под шляпой -

свой театр, где развёртываются драмы,

часто более сложные чем, те, что даются в театрах».

Томас Карлейль.

Пролог. Хохотун.

****

В городе Сталинграде-младшем, по улице Горького стоял небольшой трёхэтажный дом. В нём на третьем этаже в квартире 12 на своём уже потёртом, но не таком уж очень сильно, но достаточно нормальном по возрасту для мебели диване, проснулся мужчина. Нельзя сказать, что уже слишком стар и в летах, но и нельзя сказать, что был молод. Легче будет сообщить, что родился он в 1899 году. Наружность у него была интересная: бритая до гладкости голова, на лице вообще волос у него не было. Ещё на его лице была интересная деталь, а именно левый глаз. Он смотрел неровно, когда мужчина сильно волновался или нервничал, веко глаза начинало дёргаться. Имя мужчина носил Андрей Валентинович Дунаев. Никакой истории появления имени и рождения его – нет. Кто были его родители – никто не знает, хотя иногда от некоторых языков можно было слышать разные дурные истории. Но, несмотря на это, жизнью его мало кто интересовался. Андрей Валентинович работал в Средней школе № 42. Он был заслуженным учителем города Сталинграда-младшего, потому что был у истоков школы с самого её начала. Андрей Валентинович был одним из тех людей, какие не значат многого, те которые не могут ответить на незаметные насмешки, те которые всегда остаются позади. Но если уважаемый читатель начал размышлять, что Андрей Валентинович никчёмное создание, нет – это заблуждение, он добился определённого уважения в определённых кругах. Да, пускай он живёт в маленькой квартире, носит потёртую одежду, не бывает на крупных мероприятиях. Но ему этого и не нужно, у него своё счастье, он доволен, он не любит массу людей.

– Лучше проверить работы учеников, а затем погрузиться в книгу с головой, – считал он сам.

Семьи у него никакой не было, он жил в одиночестве и поэтому даже не нужно задумываться есть ли у него дети или нет. Знаю только, что у него имеется племянник, живущий в Ленинграде. Он к слову очень был похож на своего дядю. О нём я считаю заикаться не нужно, ибо это совершенно другая, не относящаяся к этой истории, история. Детство его было не известным, так как Андрей Валентинович не любил говорить о нём. Когда дети спрашивали у него про его жизнь, он говорил:

– Этого знать вам не надо, – или отвечал более растянуто, – что есть моя жизнь? У вас, уважаемые, своя будет. Она моя и судить её не нужно, всё, что я говорю – то говорю, а что – нет, то значит знать и ненужно, это лишнее.

Вероятно, он молчит про своё детство не просто так. Возможно, он жил не в лучшие годы. Его отрочество и юность тоже никому не известны, если судить по историческим фактам и его дате рождения, то все те светлые годы проходили во время Первой Мировой войны, за тем была Революция. Никто из людей, кроме учащихся средней школы номер сорок два не спрашивал его о том, что было. Из его коллег его жизнью интересовалась только директор. Наверное, только из-за своего статуса, а может и не только поэтому. Немногие знают, но раньше Андрей Валентинович и Любовь Фёдоровна, так звали директора школы, имели слишком близкие отношения. В молодости они встречались и хотели быть вместе, но только один случай всё испортил. Этого в подробностях рассказывать я смысла не вижу. Это будет глупая история, со странным началом и более странным концом, но в нескольких словах сказать всё-таки, можно. Когда всё уже приближалось к свадьбе, Андрей Валентинович не хотел жениться, он этого испугался. К слову Любовь Фёдоровна, бывшая умной и мудрой женщиной, не стала никак мстить или его увольнять, она просто отпустила. Действия Андрея Валентиновича были непонятны. Почему он боялся? Зачем они подали заявление в загс? Никто не знает и я – не знаю. Скорее всего, обычная боязнь ответственности, но сейчас не об этом. В жизни Андрея Валентиновича была, и любовь, и дружба и было много хорошего, порой было трудно. У кого в жизни нет трудностей и проблем? Даже у лентяев они есть. Что-то отвлёкся я.

Проснулся Андрей Валентинович рано утром около шести часов утра. На дворе январский зимний день, год на дворе тысяча девятьсот шестьдесят второй от Рождества Христова. Он сказал сам себе:

– Доброе утро.

Обычно учитель сразу хватает книгу и продолжает читать её, попутно собираясь на работу. Иногда он просыпается и поступает по-другому. Например, не говорит себе доброе утро, а просто несколько минут сидит на диване. Иногда Андрей Валентинович собирался медленнее, несколько раз он приходил в школу глубоко заранее. Чаще всего утро его проходило одинаково, он просыпался, брал книгу, читал её и собирался на работу. В этот раз было всё по-другому, Андрей Валентинович даже не посмотрел в сторону зелёной книжки с пожелтевшими страницами и красиво выведенными желтоватыми буквами на обложке, которые можно прочесть как: «Александр Сергеевич Пушкин «Дубровский». Дунаев перечитывал её уже не первый раз, так как этот роман ему очень нравился, и каждый год он освежал память, потому что преподавал литературу. Андрей Валентинович любил читать, он читал всё: покупал каждый новый номер газеты, у него было много исторических книг по российской и зарубежной историям, он брал почти каждую неделю несколько книг и зачитывался ими каждый день. В его квартире стоял большой книжный шкаф, заполненный книгами. Там стояли множество книг русских классиков и классиков зарубежной литературы. Заниматься ничем другим Дунаев не хотел, хотя возле стены в его квартире, на небольшой тумбочке стоял квадратный телевизор. Этот телевизор учителю подарил на юбилей его племянник из Ленинграда, о котором я уже заикался. Тогда Андрей Валентинович ему сказал, что это слишком дорогой подарок, он долго сопротивлялся и не хотел брать его, но в итоге согласился. Андрей Валентинович редко смотрел телевизор, при просмотре ему становилось скучно.

На улице ещё было темно из-за столь раннего времени суток. В комнате было прохладно, и Андрей Валентинович недовольно фыркнул.

«Жара костей не ломит, – подумал он, – а мороз – да. Замёрзну так».

Дунаев не любил холода, поэтому взял со стула коричневые, немного потёртые брюки, живо натянул их на себя, затем надел жёлтую рубаху. Зевая, Дунаев направился на кухню, чтобы заварить себе чая. При входе он включил тусклую пыльную лампу. Если читатель начал сомневаться в опрятности Андрея Валентиновича, то он ошибается. Андрей Валентинович мало смотрел на потолок, он его не интересовал, он всегда ходил с книгой в руках. На столе сидела и что-то грызла маленькая серенькая мышь. От неожиданности Андрей Валентинович испугался и чуть не закричал, но вовремя прикрыл свои бледные губы сухими руками, сделал он это в первую очередь из-за своих противных соседей, а в частности соседа пьяницы. Толстого мужика с плешивыми не расчёсанными волосами всегда ходившего в месяцами не стиранной клетчатой рубахе и такой же бежевой майке. Противная личность ничего не ест, а только пьёт. Сколько раз на него жаловались всё, без какого-либо толка. О таких людях говорили все плохо. От воспоминаний о борзом мужлане у Андрея Валентиновича задёргался левый глаз, такое всегда случалось, когда он нервничал. У него были проблемы с нервной системой, начались они после драки, которая произошла ещё в отрочестве. Случилась она из-за девушки. Андрей Валентинович остался, как можно было подумать, в проигрыше. Та девушка, которая была «яблоком раздора» лишь посмеялась и над Дунаевым и над его соперником и ушла совершенно с другим человеком, не выбрав из них никого. После такого момента из биографии задумываешься. Кто был тут прав? Зачем была драка, если та девушка никого из них не выбрала? Осталась лишь проблема с нервами и веком у Дунаева. Вопрос остаётся открытым. На этот счёт Андрей Валентинович иногда размышлял:

«Если не вышло значит, так решил Бог. Если Господь так решил, значит так правильно».

После того как мышь убежала Дунаев придвинулся к столешнице и с потерянным взглядом заваривал себе чай, при этом размышляя сперва о своём соседе, а затем о грядущем дне. О том, как расскажет своему 7 «А» классу об интересных моментах из жизни, каких-либо деятелей прошлого, как он проведёт с ними интересную дискуссию на литературную тему. Он вроде бы успокоился. После скромного завтрака Андрей Валентинович накинул на себя старое чёрное пальто. Вышел из квартиры. В подъезде стоял мерзкий запах старья и мышей, но для Андрея Валентиновича это был привычный аромат, да и не только для него, а для всего подъезда № 4. К слову в подъезде было всего три семьи, сосед пьяница и сам Андрей Валентинович. Я считаю, что не много нужно рассказать и о районе города, в котором жил наш учитель. Это был неблагополучный район города Сталинграда-младшего. Здесь стояли старые дома, в которых жили очень мерзкие, противные и злые люди. В этом районе были очень узкие улочки. Вообще одна из основных черт постройки этого города – это переулки. Все они были очень тёмные и грязные. В них валялось множество бездомных пьяниц, в таких переулках совершалось и совершается большое количество преступлений, в основном это были кражи, избиения и убийства. Всего и не упомнишь, чего там происходило. В основном жителями были шарлатаны, мелкие бандиты и, конечно же, пьяницы. Вообще алкоголь это огромный грех нашего русского народа. Но с этим нечего не поделаешь, потому что каждый человек сам себе хозяин и как говориться другому человеку свою голову не поставишь. Андрей Валентинович никогда не пил, но очень любил шутить на эту тему. Чаще всего эти шутки звучали в понедельник, пятницу, до праздников и после них. Все люди понимали, что это шутки.

На улице властвовал мороз, пройдя около восьми минут, Дунаев добрался через метель до троллейбусной остановки, запрыгнул в троллейбус и, зацепившись за торчащий толи болт, толи гвоздь порвал левое плечо. В троллейбусе было мало людей: пару ребятишек и несколько взрослых. По времени прошло где-то в районе получаса, и Андрей Валентинович оказался возле места своей работы. Это была «Средняя школа № 42» построенная ещё при Сталине после Великой Отечественной войны. Раньше на её месте был дом какого-то богатого чиновника, но потом когда к власти пришли большевики его разбомбили и через несколько лет построили небольшой медпункт. Во время войны гитлеровские войска разрушали это здание. И после 1947 года построили школу на этом месте и переименовали улицу в «Образовательная», а район города Сталинграда-младшего переименовали в «Школьный». Само учебное заведение выглядело, как четырехэтажное здание из белого кирпича некоторые уже были немного раздробленны от старости. Одной из отличительных черт этого здания является большое крыльцо, у которого были круглые колонны, что и объединяло все постройки стоявшие на этом месте. Школа была образцовая, за это конечно нужно поблагодарить директора, но и про других работников забывать не нужно. Все они являются частью одного организма, если одного не будет, то система собьется.

Андрей Валентинович зашёл вовнутрь, детей ещё было мало. Все ученики, попадавшиеся ему на пути, здоровались с ним, от этого он наполнялся счастьем, так как очень любил детей. Он подошёл к столу, за которым сидела вахтёрша. Андрей Валентинович сказал ей:

– Здравствуйте, Зинаида Павловна, как вам погода?

Вахтёрша, молча, смотрела в книгу. Через несколько секунд она подняла голову и сказала:

– И вам не хворать, – помолчав, продолжила, – нормальная погода.

– Да, я бы сказал, она прекрасна!

– Угу, кому как.

– Это тоже верно.

Он приблизился к столу, расписался в тетради, улыбнулся и пошёл к себе.

Кабинет Андрея Валентиновича был на третьем этаже, номер он имел тридцатый. В коридоре был тусклый свет. Сам он покрашен в зелёный цвет снизу до подоконников, а потом в белый. Андрей Валентинович шёл по школе, от его ходьбы был слышен звук биения каблуков его коричневых туфлей, об пол, сделанный из покрашенных в вишнёвую краску досок. Поднявшись на третий этаж, и пройдя ещё по коридору, учитель заметил, возле кабинета математики стояла Варвара Андреевна Шапкина. Это учитель математических наук. Требовательная, высокая женщина. Она была замужем, но с мужем они жили раздельно. В этом Варвара Андреевна виновна не была. Её муж был не очень приятным человеком, он очень часто начинал ругаться, с формулировкой, что жена испортила ему жизнь. Он очень долго пытался устроиться на завод № 6, но его не брали. Поэтому он приходил домой и ругался с женой. Варвара Андреевна долго не терпела, забрала сына и они вдвоём теперь живут отдельно. Сначала её муж обрадовался, но через месяц просил прощения, его супруга на это была холодна. С Андреем Валентиновичем у неё были хорошие отношения. Один раз они даже вдвоём отправлялись на конкурс в Ленинград. Она всегда была одета в бежевый костюм, с не понятно зачем-то висящими на тоненькой золотой цепочке очками. За весь свой стаж Андрей Валентинович ни разу не видел, чтобы Варвара Андреевна надевала их. Ещё можно сказать о её необычной прическе, а если быть точнее, о большом каштановом кудрявом зачёсе на её голове. Её чувство юмора просто бесподобно. Она шутила как профессиональный комик. В её шутках была и добрая ирония, и злая сатира на жизнь, иногда люди, над которыми она смеялась, не понимали, что она смеётся, а принимали всё за чистую монету. Андрею Валентиновичу и его коллегам казалось, что после школы она подрабатывает комиком. Несмотря на это она очень хорошо знала математические науки, редко она ошибалась.

Рядом с Варварой Андреевной стояло низкое существо, причём во всех смыслах. Это была Маргарита Семёновна Тупакова учитель географии. Её никто не любил: ни учителя, ни дети. При каждом поводе она начинала кричать, оскорблять людей и тому подобное. Один раз, уж точно с ней ругались все учителя. Был даже конфликт с классом Андрея Валентиновича. Всё началось с того, что она поставила одному ученику несправедливую оценку. Тогда Саша Тубунов, он являлся старостой, сказал ей:

– Вы не правы, Маргарита Семёнова.

– Закрой рот! – крикнула она, скорчив своё противное лицо.

– Вы не правы, почему вы поставили ему эту оценку? Он рассказал всё прямо по тексту. Почему у него два?

– Потому что он не сказал последний пункт.

– А почему вы мне поставили пять, хотя я меньше рассказал?

– Я могу исправить!

– Исправляйте.

Тогда она просто вышла из класса, а вернулась с классным руководителем, кем и являлся Андрей Валентинович. Он поддержал точку зрения Тубунова. Оба этих учителя остались после уроков и вместе с директором, выясняли кто прав. В итоге Тупакова получила выговор.

Её внешний вид совпадал с её характером. У неё были рыжевато-коричневые немного растрёпанным волосы, собранные в пучок. Всегда в коричневом свитере и белой блузой под ним, и эта длинная юбка до пола с потёртым подолом на конце. К этой персоне многие люди испытывали не симпатию как к Варваре Андреевне, а отвращение. Её выходки были неприятные. Она иной раз могла просто оскорбить почти любого человека. Часто любила бить указкой. Один раз от удара она сломалась. Она очень любила насмехаться над людьми. Все её проблемы были из-за её бездетности и не имением мужа. Все знали, что во всём виноват её мерзкий характер.

– О, видите, Варвара Андреевна? – злобно пробормотала Маргарита Семёновна.

– Что? – сложив руки на груди, сказала Варвара Андреевна.

Судя по её позе и лицу, она не хотела разговаривать с Тупаковой.

– Идёт, – перебила Тупакова Варвару Андреевну, – Андрей Валентинович, здравствуйте, – с ухмылкой брякнула Маргарита Семёновна, раскинув руки, в стороны задев правой Варвару Андреевну. Та в свою очередь отошла чуть назад.

– Здравствуйте, здравствуйте. Дорогие коллеги.

Он понял, что хотела Тупакова, но не обратил на коварные помыслы внимания, и правильно сделал, из этого было бы больше проблем.

Дунаев вошёл в свой кабинет. Там было темно, так как время было около восьми часов утра. Он включил свет, стояли деревянные парты, на стенах, покрашенных в топлёно-молочный цвет, висели портрет Ленина и великих русских литературных деятелей. На окнах висели оранжевые шторы. Андрей Валентинович подошёл к своему учительскому месту, на котором лежали разные книги и учебники. Позади него стоял стеллаж, на котором находились стопки зелёных тетрадей то ли по русскому языку, то ли по литературе, а может и вовсе по истории. И не удивляйтесь дорогой читатель, Андрей Валентинович преподавал и историю тоже, потому-то был очень начитан и замечательно разбирался не только в истории России, но и зарубежной тоже. Дунаев сел за стол открыл кожаный чёрный портфель и обнаружил, что забыл положить свою книгу, которую он читал на протяжении нескольких дней.

«Как же, – подумал Андрей Валентинович, – и что мне сейчас делать? Как вести урок без книги? Как-нибудь нужно. Возьму в библиотеки».

Он не растерялся и пошёл протирать доску, ему, же нужно как-то провести эти полчаса. За это время он раскрыл все шторы, поправил книги на стеллажах, полил своё небольшое дерево, подаренное на какой-то праздник его классом. Затем сходил в школьную библиотеку за книгой.Так прошло время, и в классе уже собрались дети. Прозвенел звонок, дети встали и поздоровались с учителем. Андрей Валентинович открыл школьный журнал со списком учащихся, взял перо обмакнул её в чернильнице и со своей фирменной улыбкой искал себе «жертву».

– К доске пойдёт, – лукаво произнёс Дунаев, в классе была мёртвая тишина, – к доске пойдёт. Прошу, Александр Тубунов, пожалуйста.

Я всё-таки думаю, что нужно вам рассказать уважаемый читатель, о классе в котором Андрей Валентинович был классным руководителем. Ведь как принято, чтобы читатель понимал, с каким человеком Андрей Валентинович имел дело. Так вот он носил название 7 «А», в нём училось тридцать пять человек. Дружный, сплочённый. Один из самых активных в школе. Каждый учащийся был уникален. Особенно Андрей Валентинович выделял Сашку Тубунова и друга его. Александр добрый, умный заинтересованный литературой и историей молодой человек. Говорит, что хочет тоже стать преподавателем как и его мать он была учитель немецкого и английского языков, также работает в этой школе. Зовут её Елизавета Витальевна Тубунова. Можно поведать ещё и о его отце он также работает в этой школе, но только не учителем, а бухгалтером. Зовут его Роман Дмитриевич. Что о втором мальчике? То имя, данное ему при рождении, было Дима Шапкин. Иногда грустный, но чаще всего был весёлый, хитрый блондин. Как можно было догадаться, его мама была учителем математики, но, несмотря на это он был не отличник в математической сфере. В своём происхождении он не имел никаких привилегий. В классе стояла тишина, все боялись, что их спросят. Никто не хотел плохих оценок. Тубунов поднялся с первой парты со стороны окна и пошёл к доске.

– Давайте, товарищ Тубунов, расскажите мне, о чём было произведение вашего тёски Александра Пушкина «Дубровский»?

Андрей Валентинович говорил захватывающе и завораживающе. Он никогда не повышал голоса, он только смотрел, школьнику или школьнице, попавшимся под этот взгляд, становилось страшно.

Саша начал повествование. Так Дунаев спросил многих учеников. Плавало много «красных лебедей», но пять тоже, были у трёх человек, включая Тубунова. Все уроки Андрея Валентиновича прошли, он проводил последних учеников. Андрей Валентинович собрал тетради, которые нужно проверить дома взял своё пальто, закрыл кабинет и пошёл домой. В коридоре стояло сборище учителей. Он подошёл к ним и сказал:

– До завтра коллеги.

Его обратный путь был такой же, как и на работу, только он шёл пешком. По пути ему встретилось несколько учеников. На улице шёл снег, но сильного мороза не было. Прейдя домой, Андрей Валентинович разложил все тетради, заварил себе чая и погрузился с головой в их проверку. Это занятие доставляло ему огромное удовольствие, а особенно когда доходил до своего 7«А» класса наполнялся гордостью абсолютно за каждого мальчика, за каждую девочку, за отличника, за двоечника. После часовой проверки работ Андрей Валентинович посмотрел в окно. За ним была чудесная погода, светил месяц, мерцали дальние звезды, хранившие в себе столько тайн, столько загадок. Андрей Валентинович подумал:

«Ах! Какое небо, прекрасное небо! Что есть лучше чтения на свежем воздухе вечером? Конечно, лучше ничего нет. Нужно отправиться прогуляться в парк. Да!»

Вскоре собравшись, Дунаев вышел из квартиры. В подъезд, в котором был слышен пьяный ор соседа. Чтобы не слышать, его Андрей Валентинович поскорей вышел из дома. Пройдя около пятнадцати минут, он был уже вблизи парка. Жёлтые фонари освещали аллеи. Деревья покачивались от лёгкого ветра. Порхали снежинки разной формы и с разными узорами. Из ночных аккордов зимы самый громкий был хруст снега, напоминавший звук разлома свежеиспечённого хлеба. В парке казалось, не было никого кроме Андрея Валентиновича. Он шёл по аллеям вглубь. Наконец Дунаев подошёл к одной из скамеек, обмахнул её от белого пушистого снега. Присел на неё и достал из внутреннего кармана пальто зелёную ранее описанную книгу. Продолжил её читать. Во время этого примерно около часового сеанса Андрей Валентинович пару тройку раз вставал и разминался, чтобы не замёрзнуть. Он размышлял:

«Какой, однако, холод. Нужно отправиться домой».

Андрей Валентинович встал с лавки, поправился и отправился домой. Он был очень доволен своей прогулкой. Ах! Что могло произойти такого в жизни, за что Бог так наказывает людей? Дунаев шёл воодушевлённо домой, ничего не могло произойти плохого. Так думал учитель. В Сталинграде-младшем происходило множество непонятного и странного. Много было несправедливости, злобы и ненависти людей друг к другу. Страха и недоверчивости было столько же. Многие люди просто боялись выйти на улицу рано утром и вечером. В этом городе было за всю его историю много убийц и опасных преступников. Андрей Валентинович обо всём этом знал. След в след сзади за ним шёл человек, учитель не оглядывался. Этот человек выждал момента, и неожиданно набросившись на Андрея Валентиновича, повалил его за пределы дорожки. Дунаев, конечно, испугался, вскрикнул, но его рот закрыла рука нападавшего. Учитель отбивался и спустя несколько попыток, чуть отбросил его от себя, барахтаясь в снегу, словно маленькая мышка в мышеловке, он пытался встать. Злоумышленник тоже не отставал, а поднявшись, посмотрел серыми безумными глазами на бедного учителя, пронзая насквозь его беспомощную душу. Медленно мучая свою жертву, он направлялся к учителю. На правой руке этого сумасшедшего была надета перчатка с лезвиями, они отблёскивали от луны. Со лба Андрея Валентиновича струился пот, он вообще весь был мокрый от страха. Чуть опершись на руки, учитель привстал, окинул взглядом местность, по правую сторону от себя он увидел небольшое бревно. Убийца уже хотел напасть, Андрей Валентинович закрыл глаза, перед ним пронеслась вся его жизнь. Злоумышленник уже схватил Дунаева за пальто, улыбнулся и хотел пронзить лезвиями. Андрей Валентинович схватил бревно крепче и со всей своей силой, которую он мог только собрать ударил его по голове. Тот упал на правый бок прямо в сугроб, потекла алая кровь из затылка, пропитывая белый снег. Отбросив бревно, Андрей Валентинович не мог отдышаться от страха.

– Спасительница мать, это же Щекотун! – вскрикнул он в недоумении.

Быстро поднявшись, учитель побежал домой. Он не заметил дороги домой. На эти тридцать минут он выпал из реальности, он не мог вообще ни о чём думать.

****

Андрей Валентинович, словно пуля домчался до своего дома. Глаз не давал ему нормально жить, он всё дёргался и дёргался. Забежал в квартиру. Скинул с себя верхнюю одежду и приземлился на бордовый диван. Учитель весь дрожал. Он размышлял вслух, ходил из угла в угол:

– Я не хотел! Что же мне сейчас делать? Как жить дальше? Я, наверное, его убил, я убил Щекотуна. О-о-о-а-а-а! что теперь со мной будет? Как я буду продолжать жить с таким сильным грехом? Как после этого я буду смотреть в глаза детям? Этим безгрешным детям? Я же не хотел его убивать. Это была самооборона. Любой другой бы так же поступил на моём месте. Кому ни дорога собственная жизнь? Наверное, только сумасшедший.

Иногда Андрей Валентинович замолкал на несколько минут, а потом снова продолжал свои размышления:

– Я не хотел. Это было неправильно. Я не должен был его убивать! Зачем он напал на меня? Зачем? Что я сделал плохого? Кому я сделал плохо? Зачем ему захотелось меня убить? Кто меня заказал? Зачем вообще этот человек убивал людей? Что в жизни у него могло произойти, чтобы он начал убивать? Он убил много людей. Очень много! Возможно, я даже сделал лучше для общества. Теперь больше не будет стольких убийств? А что если у него были семья и дети? Как они теперь будут без него? О-о-о! Как я мог? Как я мог?

Андрей Валентинович не спал до трёх часов ночи. Он был весь мокрый. По его телу снова струился пот. Дрожа, учитель бросился на диван, укутался в одеяло. Пролежав на кровати, ещё около сорока минут Андрей Валентинович, наконец, смог заснуть. Просыпаясь несколько раз за ночь от дёргавшегося века, Андрей Валентинович угнетал самого себя ещё хуже, чем перед сном. В один из таких ночных моментов он накинул на себя одеяло и начал бродить по дому, словно призрак по старому европейскому пустому замку. Потом сел на кресло и уснул… В его голове городились непонятные сны. Где он сидел на допросе, потом на его руки надевали наручники. Андрей Валентинович то куда-то падал, то от кого-то бежал. Наконец наступила темнота.

Проснувшись позднее, чем обычно, Андрей Валентинович вскочил и просидел несколько минут никуда не глядя. Спустя несколько минут он встал с дивана, хотел взять книгу, но не заметил её на низенькой тумбочке. Дунаев хотел успокоиться и прочесть одну главу, но не понял где книжка. Андрей Валентинович обыскал тумбочку и ничего не нашёл. Потом он побежал к пальто, в карманах ничего не было. Он размышлял:

«Как я мог потерять книгу? Где её теперь искать? Что я надела?».

Андрей Валентинович не хотел, есть, пить, он не хотел ничего, он хотел спрятаться от осуждающих взглядов тех мерзких рож, которые могли сожрать заживо не только его тело, но и его несчастную душу. Он параноил, прокручивал, разные вопросы и рассуждения в своей черепушке. Андрей Валентинович вспомнил, что ему нужно на работу. Прейдя на кухню, он заварил себе чай, залил его в себя. Чуть не подавился. Дунаев собрал в портфель стопки тетрадей и учебники. Надел пальто с порванным вчера в троллейбусе плечом. Выскочил из квартиры. На пути ему встречались люди разные, на него они не смотрели, но учителю казалось, что на него все смотрят, ему казалось, что их взгляды хотят сожрать его. Дунаев читал на них: «Убийца, опасный для детей, до сих пор на свободе». Повторив вчерашний путь, Андрей Валентинович был уже в школе. Никого, не встретив, Дунаев прошёл в свой кабинет, сел за стол. В его голове была абсолютная пустота. Прозвенел звонок, начался урок, дети поприветствовали учителя. Андрей Валентинович так же продолжал сидеть с потерянным взглядом. Класс переживал за своего классного руководителя. Вдруг староста, коим был Саша Тубунов, спросил:

– Андрей Валентинович, с вами всё в порядке?

– Что… А со мной? Да, записываем тему урока… – через небольшое время ответил Дунаев.

Так шёл урок и под конец в аудиторию вошёл завуч. Высокий мужчина пятидесяти лет отроду. По словам учащихся злой, жестокий змей, так они его прозвали, прозвище вытекает из его фамилии Змеев. Но на самом деле отзывчивый, но очень строгий работник «храма наук». Всегда в коричневом костюме. И каждый день у него разные галстуки и рубашки. Чёрные зачёсанные волосы. Он был очень строг и принципиален. Часто ругал за мелочи, но был отходчив. К нему относились хорошо и работники и ученики. Иногда правда бывали моменты, когда с ним ругалась Тупакова, но это не удивительно, она со всеми ругалась. Змеев был завуч и по совместительству с этим был ещё учителем химии. Многие ученики химию не любили, но знали. Он рассказывал темы урока не сложными, длинными и скучными предложениями, а обычными русскими словами, объясняя тему, использовал примеры из повседневной жизни. Раньше Дунаев и Змеев были не в очень приятных отношениях, но сейчас они сработались.

– Андрей Валентинович, вас к директору просят, – с сочувствием в голосе сказал завуч.

– Что случилось, Михаил Эдуардович?

– Я не знаю. Пришёл кто-то, вас зовёт.

– Хорошо, сейчас буду. Только задание дам.

Захлопнув белую дверь, Михаил Эдуардович удалился из класса. Андрей Валентинович сказал ученикам задание на оставшийся урок и на дом. Собираясь уходить, он оглядел свой класс, и кабинет, вдохнув глубоко, отправился к директору. Идя по школьному коридору, он не встретил никого. Андрей Валентинович постучал в дубовую дверь с табличкой «Директор», из-за неё раздалось:

– Входите!

Андрей Валентинович вошёл в кабинет, там во главе стола, словно императрица Екатерина II сидела Любовь Фёдоровна Кукурузова. Роковая женщина, ей уже более пятидесяти, но она не выглядит на свой возраст. Её характер был дружелюбен, но её привычка говорить со всеми немного свысока многим надоела. Любит в свободное время ходить и проверять, чтобы всё в её учебном заведении было идеально ведь это главное в её жизни. Её тёмно-зелёный костюм напоминал форму генерала. Многие ученики её боялись, она была очень строгой. В городе её многие знали и уважали. Любовь Фёдоровна была не только директор, но и учитель литературы и русского языка. Она уважала Андрея Валентиновича, а что было раньше, не вспоминает. Кукурузова считала, что на работе не должно быть неприязни или чрезвычайного уважения, из-за личного отношения. Слева от неё сидел мужчина в зелёном пальто. Это был участковый – Жоркинов Николай Евгеньевич. Несколько маловатый мужик с лёгкой щетиной и большими густыми усами. Все его волосы уже выпали от такой работы. В народе о нём говорили по-разному, одни считали его внимательным, справедливым служителем порядка, другие трусливым и безразличным. Андрей Валентинович сразу увидел в нём врага. Он чувствовал, что участковый пришёл не просто так. Жоркинов смотрел на Андрея Валентиновича осуждающе, но при этом в его глазах преследовалось холодное безразличие. В стеллаже стоящем позади Любови Фёдоровны стоял бюст Ленина и Пушкина. Казалось, обе этих неживые головы смотрели прямо на Андрея Валентиновича. Вся обстановка была враждебной. Левый глаз начал снова дёргаться и от этого Дунаев прикрыл его кулаком.

«Зачем он здесь, – подумал Дунаев, – наверное, на меня уже завели дело. Как мне страшно. Что теперь со мной будет?»

– Да, Любовь Фёдоровна, вызывали? – попытался спокойно сказать Андрей Валентинович.

– Да, Андрей Валентинович, с вами хочет провести беседу товарищ-участковый. Я, пожалуй, выйду, чтобы вам не мешать.

– Спасибо Любовь Фёдоровна. Я у вас долго не задержусь, – смотря на Дунаева, говорил участковый.

Директор вышла. Чуть помолчав, Жоркинов сказал:

– Товарищ Дунаев, где вы вчера были в период с двадцати двух до-полпервого часов ночи.

– Я был в парке недалеко от своего дома.

– Хорошо…

Он полез в свою коричневую сумку, надел кожаную перчатку и достал влажную зелёную книгу. Андрей Валентинович понял, что это его книга. Но с чего участковый взял, что книжка принадлежит Дунаеву? Пока учитель прокручивал события вчерашней ночи, участковый вновь заговорил.

– Эта книга лежала на тротуаре, во время обхода я подобрал её, открыв её, был написан адрес библиотеки. Я пошёл в неё там мне сказали, что последний её владелец были вы.

– Да, я был её владельцем. И что? Вы пришли мне её вернуть?

– Нет, вы главный подозреваемый в убийстве Коршунова, товарищ Дунаев, а это главная улика.

У Андрея Валентиновича задёргался левый глаз. Перед ним всплыло страшное видение. Как его забирает участковый, надевает на него стальные браслеты, отводит его в холодную влажную тюремную камеру. Ведь никто разбираться не будет, всем наплевать на его несчастную и бесполезную жизнь. Левое веко дёргалось, Дунаев прикрыл глаз рукой и начал успокаивать себя. Мол, всё будет хорошо, это ошибка, а если и нет то найдётся добрый человек, который поможет Андрею Валентиновичу. Было слышно, как к кабинету кто-то подходил. Это была Любовь Фёдоровна она, стуча каблуками, зашла в свою обитель. Но она никак не заходила.

– Андрей Валентинович, что вы делали вчера в парке?

– Читал эту книгу. Но позвольте, с чего вы взяли, что я… убил?

Наконец, дверь распахнулась, вошла директор.

– Николай Евгеньевич, я, конечно, извиняюсь, вы беседуете уже долгое время, сами сказали, что пришли на пять минут, Андрею Валентиновичу нужно вести уроки.

– Хорошо, я ухожу, а мы с вами – позже договорим, товарищ Дунаев.

– Спасибо, до свидания. Я вас провожу, – открыв дверь, ответила Любовь Фёдоровна.

Участковый ушёл, Андрей Валентинович остался наедине с собой. Враждебная обстановка стала нейтральной, Дунаев оглядел кабинет, на полках стояло много книг: красные, жёлтые, зелёные, синие, разной толщины тонкие и толстые все были расставлены по порядку, по авторам которые их написали. Большую их часть Андрей Валентинович прочитал и не один раз. Он размышлял:

«Всё я попал. Ничего в жизни не сделал, меня упрячут в тюрьму, а там… Бог знает, я там не выживу. Его фамилия Коршунов. У этого монстра фамилия Коршунов. Как теперь выпутаться? Остается, надеется на лучшее».

После пятнадцати минут одиночества в кабинет вошла Любовь Фёдоровна. Присев в кресло она поправила книги и другие принадлежности у себя на тёмно-оранжевом длинном столе. Директор выглядела обеспокоенно, Андрей Валентинович прежде её такой никогда не видел. После некоторого молчания она заговорила:

– Андрей Валентинович, я боюсь вам нужно сегодня отправиться домой. Прямо сейчас, немедленно. Это для вашего же блага.

– Хорошо, я понял, но почему?

– Участковый, приходил, чтобы что-то сообщить. Он сообщил?

– Да.

– Мне кажется, вам нужно отдохнуть, поэтому идите домой, я вам и раньше хотела сказать, вид у вас сегодня уставший и… да идите домой.

– Да, я услышал вас. Но поймите меня, если он вам что-то обо мне наговорил – я не виноват. Он говорил вам что-то про меня?

– Он сказал, что вы совершили преступление.

– Любовь Фёдоровна, прошу вас, ничего не думайте обо мне дурного. Я надеюсь, что всё разложится по своим местам, и я смогу вам, потом всё это объяснить.

– Успокойтесь.

– До свидания, Любовь Фёдоровна.

– До свидания и удачи вам Андрей Валентинович. И да, завтра тоже никуда не ходите.

– Спасибо, Любовь Фёдоровна.

Выйдя из кабинета, Андрей Валентинович пошёл в свой класс. Там было пусто, собрав все вещи в свой портфель, он надел пальто с всё ещё порванном плечом. Он удалился из школы и направился домой. По пути Андрей Валентинович пару раз оборачивался из-за чувства, будто за ним следят. Так же по пути ему встречались люди. Учитель всё так же видел в их лицах не безразличие, а осуждение. Дунаев шел, ускоряя шаг, чтобы как можно скорее прийти, домой, закрыться и никому не показываться. И вот Дунаев уже в квартире, повесив пальто, он направился в кухню. Открыв дверь, Андрей Валентинович увидел серую мышь. В голове учителя все мысли перемешались, наступил полнейший бардак. В его голове была и ненависть, и печаль, и радость. Скорчив радостную гримасу, он взял веник и со всей силы ударил по столу. Все внутренние органы и впрочем, само несчастное животное размазалось по квадратной желтовато-зелёной скатерти. Андрей Валентинович вскрикнул и отбросил веник:

– Что со мной? Зачем я это сделал? Я ненормальный! А-а-а-а-а! как мне страшно!

Дрожа, Андрей Валентинович поднял и свернул скатерть, вместе с веником отнёс обе эти вещи на ветхий балкон заваленный снегом. Вдруг во входную дверь кто-то постучал, Андрей Валентинович испугался, что это милиция. Он подошёл к двери и настороженно спросил:

– Кто?

– Это мы Дима и Саша, – раздался звонкий голос Димы Шапкина.

– Пожалуйста, проходите.

Дунаев открыл дверь ребятам.

– Спасибо вам, – сказал Дима.

Пройдя в квартиру, мальчики сняли верхнюю одежду, пошли в гостиную. Андрей Валентинович поставил к дивану небольшой столик, пошёл на кухню, погрузил железный чайник на газовую плиту, взял три чашки и заварку, отправился в зал.

– Андрей Валентинович, я был обеспокоен вашим состоянием, придя к Дмитрию, я предложил ему сходить к вам.

– Да, Андрей Валентинович, что произошло. Поделитесь с нами, мы не кому проболтаемся.

– Я… я… совершил плохой поступок.

Их беседа продолжалась больше часа. Затем вскипел чайник, учитель и дети продолжали разговор, только попивая чай. Они говорили, что происходило в школе, потом что в городе, говорили они о многом. За это времяпрепровождение Андрей Валентинович почувствовал себя счастливым, нет по-настоящему счастливым. Дети ушли, и Дунаев снова остался наедине. После получаса в дверь снова кто-то постучал. Стучащий явно был настроен не на дружелюбный диалог, так казалось Андрею Валентиновичу. Возможно, это был сосед алкоголик, который опять пропил все свои деньги и ходил по соседям прося дать в долг. Нервничая, Дунаев пошёл открывать входную дверь. За ней был участковый. Даже не спросив разрешения войти квартиру, он зашёл в. Пройдя на кухню, он усадил своё седалище на табуретку. Глаз Андрея Валентиновича начал дёргаться из-за волнения.

– Я пришёл договорить, – начал диалог Жоркинов.

– Хорошо, давайте я налью чай?

– Да, не откажусь, с баранками желательно.

«Будут вам баранки, – подумал учитель».

Дунаев поступал по ситуации. Участковый сидел спиной к нему и что-то говорил. Андрей Валентинович впал в небытие, его взгляд стал стеклянным. Учитель схватил огромный кухонный нож. Натянув на себя счастливую гримасу, он подхватил холодное лезвие второй рукой. И со всей злостью вонзил его в спину Николая Евгеньевича. Его белая рубашка запачкалась алой кровью. Орудие убийства упало на деревянный пол с металлическим звоном. Андрей Валентинович отскочил в сторону, он весь трясся, похолодел от ужаса, тело участкового упало вместе с табуреткой. Дунаев отодвинулся к стенке и смотрел прямо на труп участкового, пристально не отрывая глаз несколько часов. Потом он встал, сходил на балкон за топором. Потихоньку Андрей Валентинович начал расчленил тело на мелкие части. Вся кухня была заляпана алой тягучей жидкостью. Дунаев разложил все части по мешкам и мешочкам. Потом он раскидал «мусор» по всем контейнерам города. Он занимался этим до четырёх часов ночи. Когда Дунаев пришёл домой, не раздеваясь, лёг спать. Он ворочался не долго, в его голове не было никаких мыслей. Наконец он заснул.

Андрей Валентинович проснулся в белой комнате, в белых одеждах. Играла приглушённая оркестровая музыка. Дунаев шёл на неё. Впереди он увидел оркестр. Подходя всё ближе и ближе, музыка становилась громче и страшней. На глазах Андрея Валентиновича этот оркестр начал распадаться на части тел и внутренние органы. Под ногами Дунаева образовалась лужа крови, и из неё вылез труп Щекотуна с пустыми глазницами и отмороженными частями тела. Хрипевшими звуками из его потрескавшихся окровавленных уст выходили обрывки слов:

– Ты убийца… опасный… для общества и детей… псих!

Из этой ямы начали выпрыгивать части тел и, собравшись в едино, образовали тело участкового. Из его рта и пустых глазниц начали выползать чёрные мыши с налитыми кровью глазами. Булькающими звуками слышались обрывки слов:

– Больной психопат… убийца!

Обернувшись, Андрей Валентинович увидел, как он идёт в школу и кромсает всех тех, кто стоит у него на пути. Под его ногами пропал пол и он начал падать, он вопил от страха он кричал:

– Я не такой! Я не хотел!

Андрей Валентинович упал на кровать. Вокруг него пылал кровавый огонь, но рядом был колодец Дунаев туда и прыгнул, но там была не вода, а кровь, смешанная со слезами. Наступила темнота.

Андрей Валентинович вскочил от ужаса, он был весь мокрый. В его голове снова путались мысли. Он потерялся абсолютно. Его мысли передать не возможно, возможно лишь сказать какие в нём преобладали эмоции. Это были грусть и злоба. Грусть превозмогала в нём из-за безнадёжности существования, от безвыходности в этой ситуации и от неизбежности того конца, которого учитель совершенно не ждал. А злоба была у Дунаева к самому себе.

«Зачем, – думал учитель, – я захотел прогуляться в тот день? Лучше бы я сидел, как обычно дома. Какой бес попутал меня на эту прогулку? И даже не дожил до пенсии! Что делать, я не знаю. Знаю только, что я опасен. Да опасен! Какова вероятность того, что я больше никого не убью? Ой! Как мне больно! Я совершил большие грехи. Что теперь делать? Только… конец… правильный конец».

Он пошёл к рабочему столу, достал лист бумаги, начал писать письмо. Иногда он прекращал и несколько минут сидел и смотрел через окно просто вдаль. Андрей Валентинович много раз вставал из-за стола и прохаживался по комнате. Через полчаса его «исповедь» была написана.

«Любовь Фёдоровна, я Андрей Валентинович хочу во всём признаться. Вы для меня один из близких людей. Пускай в молодости у нас с вами ничего не сложилось, но на всё в нашей жизни воля божья. Все мы рабы божьи, у каждого своя судьба. На каждого у Бога свои планы. Любовь Фёдоровна, я пишу вам потому, что доверяю и уважаю вас. Мы с вами были вместе с самого открытия школы. Я не буду этого всего пересказывать, что было уже не вернуть, да и вы всё это знаете.

Когда я вчера был в школе, вы могли заметить, что тогда я был расстроен и потерян. Вчера школу посещал участковый, он говорил вам, что я совершил преступление, но не сообщил какое. Я убил Щекотуна. Он уже несколько лет совершал преступления против человечности… а я убил его. Стал таким, как и он. Я действительно сделал это… Любовь Фёдоровна, простите меня, но если я не заслужил прощенья, то дальше не смогу я существовать. Возможно, совершённое мной, преступление принесло пользу для общества. Теперь больше не будет тех убийств. Уже третью ночь я не могу нормально спать. Всё время думаю об последних своих поступках. Как я мог совершить два этих поступка? Убийство не было намеренным, это случайность, да глупая и абсурдная, но, тем не менее, случайность. До того ужасного дня я жил обычной, скучной жизнью, которая меня устраивала, но сейчас… я понимаю, что поступал не правильно. Я не обращал внимания на мир вокруг себя, в этом одна из моих ошибок и я считаю главная. Сидя в парке, читая книгу мне было абсолютно всё равно на то, что было вокруг меня. По своей привычки и невнимательности я не заметил, как он подобрался ко мне сзади… дальше как ножом срезало. Когда я пытаюсь вспомнить, что было только пустота.

Вчера… Господи, прости, я не знаю, что было со мной тогда. После того как вы, Любовь Фёдоровна, вчера отпустили меня домой, через некоторое время ко мне пришли Саня и Дима из моего класса, мы хорошо беседовали, в то время я почувствовал, что есть надежда на лучшее. Мои грёзы хорошего конца этой истории продлились не долго. Пришёл участковый, всем своим видом он показывал мне, что я – проиграю. Тогда в моей голове снова начали путаться мысли, я впал в темноту, а очнулся от всего этого, когда у него в спине был нож. Поэтому я и хочу пойти сдаться. Какова вероятность, что эти два убийства последние? Я теперь стал бояться себя, а ещё больше боюсь за детей. Я признаю вину и каюсь перед Богом и перед людьми.

Это должны знать только вы, Любовь Фёдоровна. Пожалуйста, не говорите никому в школе, что я убийца. Я не хочу, чтобы мои ученики видели во мне монстра. Скажите им лучше, что я по семейным обстоятельствам уехал к племяннику в Ленинград или, что я умер. Хотя я и так уже умер, потихоньку начался процесс гниения… По окончании своего письма, я хочу дать своим детям один совет. Скажите им, чтобы они на меня не ровнялись и не брали моё мировоззрение за основу в своём. Я жил, не обращая ни на кого своего внимания, жил вне общества, я желаю детям, чтобы они жили в обществе и видели мир вокруг себя. Так и передайте им: «Дети, смотрите на мир вокруг себя, любите его и живите в нём!» Надеюсь, что в вашей памяти, Любовь Фёдоровна, и в памяти учащихся я останусь хорошим человеком

А. В. Дунаев».

Перечитав несколько раз своё письмо, Андрей Валентинович вложил его в конверт, надел на себя жёлтую рубашку и красный свитер на пуговицах. Опираясь всё на свои предыдущие мысли, подошёл к входной двери.

– Прощай моя квартира, – сказал он, – больше я тебе не увижу. Кончилась та жизнь. Всё конец!

Учитель вышел из квартиры, затем из подъезда. Никогда он не думал, что будет скучать по своей жизни, а теперь он задумался. Он вспоминал всё, что с ним было. Дунаев настолько погрузился в воспоминания, что даже не заметил как остановился на тротуаре.

– Здравствуйте, Андрей Валентинович, – сказал ему Тубунов.

– Здравствуй, Саша, – ответил учитель, тихим голосом.

– Что случилось, Андрей Валентинович, вы нездоровы?

– Да, я не здоров, я болен.

– Выздоравливайте.

– Спасибо, Саня.

Учитель полез в свой портфель, достал письмо и выдавил из себя фразу:

– Отдай это, пожалуйста, Любови Фёдоровне. Это очень важно.

– Хорошо, – ответил Саша.

Андрей Валентинович обнял Тубунова. По щеке учителя потекла слеза.

Распрощавшись со своим учеником, Андрей Валентинович долго глядел ему вслед.

«Пора», – подумал он.

Учитель пошёл к небольшой церкви. Раньше он часто в неё входил. Зайдя на территорию, там было немного людей. Некоторые разговаривали, другие подходил к входу и молились. Дунаев не стал никого разглядывать, он ступил на лестницу, перекрестился и тихо сказал:

– Господи, прости.

С опущенным взглядом он подошел, взял свечки и начал подходить ко всем иконам святых. У каждого прося прощения. Поставил две свечки за упокой души Жоркинова и Щекотуна. Андрей Валентинович целый час на коленях молился и просил прощенья его грешной души. Потом он молился, чтобы Бог простил Щекотуна. Закончив всё это, учитель пошёл на главную площадь. Там он побыл не долгое время, рассматривал людей и завидовал им. Наконец он отправился в милицию. Он не передумал, он всё точно решил, что сдаётся и признаётся. Он подошёл к четырехэтажному зданию, с окнами закрытыми решётками. Небольшое крыльцо с немного разрушенными порожками. Пройдя вовнутрь здания, там были крики милиционеров и арестованных. Его встретила женщина в форме, она же его и направила на третий этаж в кабинет № 55. Коридоры были покрашены в синий цвет, правда в некоторых местах краска отваливалась. Андрей Валентинович постучал в дверь. От туда раздалось:

– Войдите!

Дунаев вошёл в кабинет. Там был приглушённый свет. В углу стоял небольшой диван, на котором лежало тёмно-зелёное пальто. Так же можно почувствовать едкий запах табачного дыма. В левом углу стоял большой книжный шкаф. Посередине комнаты разместился большой рабочий стол, во главе которого сидел мужчина. На вид лет пятьдесят. Коричневые сальные волосы, уложенные на правую сторону. Белая рубашка в полоску с красным расслабленным галстуком. Во рту мужчины была закуренная сигарета.

– Зовут Василий Фёдорович. По какому вопросу? – грозным голосом сказал он.

– Я хотел признаться.

– Хорошо. В чём?

– В двух убийствах…

– Сами пришли, это вам поможет. Имя и фамилия?

– Дунаев Андрей Валентинович.

– Когда были совершенны убийства?

– Позавчера и вчера мной было совершенно два. Первое вечером в парке это было случайно…

– Кого вы убили?

– Я… я…

– Кто убитый!?

– Щекотун…

– Как Щекотун, товарищ Дунаев, почему вы так уверенны, что это был Щекотун? Я был главным следователем в его деле, ловил его не один год, и у меня не было ни одного подозреваемого. Я не видел ни разу его лица, а тут, я извиняюсь, заваливается ко мне мужик с улицы и говорит мне, мол, я убил Щекотуна! Как мне это понимать!?

– Так и понимать, – сказал учитель, следователь, было, хотел что-то сказать и уже открыл для этого рот, но Дунаев продолжил, – после этого ко мне в школу пришёл участковый Жоркинов, он обвинил меня в убийстве Коршунова.

– Кто такой Коршунов? Вторая жертва?

– Нет, это и есть Щекотун.

Следователь встал из-за стола, бросил в пепельницу свой бычок, закурил новую сигарету. Потом подошёл к телефону, набрал номер. Он разговаривал несколько минут. За этот разговор он выяснил все интересующие его детали. Всё, что ему рассказали, Василий спросил затем у Андрея Валентиновича. Гришин такова была его фамилия, оказался порядочным милиционером справедливым и правдивым мужиком, копающимся в каждой мелочи данного ему дела. Во время их разговора говорил в основном следователь, задавая вопросы, повторяя одни и те же предложения по несколько раз. В итоге всего этого диалога заключили на том, что учитель пишет чистосердечное признание.

Андрея Валентиновича посадили в изолятор временного содержания, следствие длилось около двух недель. За это время с Дунаевым беседовало много людей психиатры, милиционеры и другие важные лица. Первые говорили, что Дунаев психически нездоров, другие отвечали, что он был в разуме. Андрей Валентинович со всем смерился.

Андрея Валентиновича посадили в тюрьму. Потом планировали перевести в психлечебницу. учитель очень ждал этого и боялся. Многие заключённые должны были туда попасть, но не попадали. В тюрьме он слышал разговоры между охранниками, из которых понял, что делали с людьми в психушке. Он боялся попасть туда

Прошёл год как Дунаев находился в тюрьме. За всё это время он стал грушей для битья. Его всячески били и унижали. Хотя по воровским законам его должны уважать за то, что он убил милиционера, но он был мягок, он не мог за себя никак постоять. Больше всего он подвергался психическому насилию. Весь исхудал и отощал, стал бояться всевозможных шорохов. В один из обычных дней к нему в камеру вошёл охранник и сказал:

– Хохотун, у тебя встреча.

– С кем?

– Увидишь…

Охранник подошёл к Хохотуну, раньше его звали так дети между собой, он знал об этом, а сейчас его так зовут все. Надзиратель надел на него стальные браслеты и повёл в комнату встреч…

Часть первая. Красное лето.

Глава 1. Ночь первая.

Ночь, жаркая июньская ночь, здание отдела милиции. Из окна закрытого решёткой третьего этажа горел жёлтый свет. Горел свет и во многих других окнах, в кабинетах которых сидели милиционеры. Разные, многие хорошие, а многие и плохие: взяточники и коррупционеры. На третьем этаже в кабинете № 55 сидел мужчина в белой рубашке в полоску и красном галстуке. Это Василий Фёдорович сидел в своём кабинете, с закуренной сигаретой во рту. Гришину вновь пришлось остаться на работе из-за, не сделанной до конца днём работы. Ну, это была первая, но не главная причина. Утром Василий поругался со своей женой. Работы у него никакой не было. Всё это время он работал с документами. Оставался он так множество раз, чтобы закончить дневные работы. Многие служащие милиции так делали, но это, ни о чём не говорит. В кабинете горел приглушённый свет. Какое бессчётное количество раз Гришин менял лампу, но всё равно на следующий день она становилась тусклой. Было слышно, как милиционеры вели или преступников или обычных пьяниц коих было в Сталинграде-младшем полно. В этом Богом забытом городе господствовала коррупция и несправедливость даже почти вся милиция была на зарплате у криминальных авторитетов.

– Была бы моя воля, – говорил Гришин.

Но против высшего начальства не попрёшь. К тому же прощаться со своим званием ему не хотелось. Город Сталинград-младший строится на грязной лжи и несправедливости. В этом городе процветает преступность. В начале его основания сюда отправляли шарлатанов и коррупционеров. Эти люди и основали общество этого города. Но во время правления Александра I к городишку проявляли интерес аристократы и иностранцы. Потом это культурное общество основало новую верхушку, но при этом остались похожие порядки. Когда к власти пришли большевики ничего особенно не поменялось. Делали вид, что ругали плохих работников и чиновников, но только для вида…

Последнее дело Гришина посвящённое Андрею Валентиновичу Дунаеву уже давно закрыто. С момента его ареста прошло более года. Но Гришин до сих пор не согласен вернее он сомневался в том, что всё так просто. Он искал Щекотуна чуть более года, но не нашёл и тут вдруг обычный учитель случайно его убивает в парке. Иногда он размышлял:

«Правильно! Где-то я совершил ошибку. Не мог такой убийца как Щекотоун так легко сдастся. Не мог! Просто не мог! Это не правильно! Учитель убил убийцу, убивавшего до этого многих людей. Тогда я не смог его поймать. Хотя с другой стороны опасности нет».

Василий Фёдорович встал из своего рабочего стола усыпанного документами. Подошёл к окну. Начал размышлять о прошедшем дне. В этот день ничего не происходило, всё было как обычно. По привычке милиционер закурил сигарету. В кабинете вновь появился едкий запах дыма, хотя он даже и не пропадал, эта комната была прокурена насквозь, сколько её не проветривать – бесполезно. Вообще Василий Фёдорович был заядлый курильщик, казалось, он родился с сигаретой во рту. На часах было около двух часов ночи. Гришин расслабил свой красный галстук. Вентилятор жужжал и не давал сосредоточиться, и он его выключил. В коридоре было слышно, как кто-то бежал. Раздался стук в дверь.

– Войдите! – бросил фирменную фразу Василий Фёдорович.

С неё начинались множественные погружения в страшные преступления. Вошёл молодой милиционер и сказал:

– Товарищ-майор у нас ЧП.

– Доложить! Ясно и по порядку!

– Было совершенно убийство. Мне сказали сообщить вам.

– Немедленно выезжаем, наши уже там?

– Да, вас ждут.

Василий выскочил из кабинета, по пути застёгивая белую рубашку и надевая тёмно-серый пиджак. Они шли по коридору, покрашенному в синий цвет.

«Наконец-то! – думал он,– наконец-то! Новое преступление, а затем дело, теперь я буду на работу не для бумажек ходить. Что-то мысли у меня не правильные, радоваться убийство это плохо».

Гришин подошёл к гаражу, в котором стояли милицейские автомобили и его личная машина. Открыв переднюю дверь, он закинул свой кожаный портфель. Милиционер сел на заднее сидение. Тёмная ночь стояла на улицах города. Фонари горели жёлтым светом. На улице почти никого не было. Кроме нескольких пьяниц и небольшого количества обычных граждан. Василий поглядывал на юношу сидящего сзади. Тот в свою очередь смотрел в окно.

Спустя минут пятнадцать они приехали к парку. Сколько воспоминаний было связанно с этим местом хороших, но чаще всего плохих. Чего в этом парке только не происходило. Он к слову был одной из достопримечательностей города Сталинграда младшего. Его особенностью были интересные расположения аллей. Слева от входа была парковка, на которой в свою очередь стояло несколько автомобилей милиции и одна скорая. Гришин вылез из машины взял портфель за ним вышел парень. Возле чёрных железных ворот стояли два милиционера. Первый высокий широкоплечий мужик. Второй полная противоположность. Василий, молча, поздоровался с ними и уже собирался пройти, но они его остановили.

– Товарищ, сюда нельзя, – сказал высокий.

– Какая фамилия? Чёрт тебя побери!

– Рязанцев.

– Так вот… товарищ Рязанцев, – показал удостоверение, – меня там ждут.

– А ну тогда, пожалуйста, товарищ-майор проходите.

Гришин прошёл через двоих ребят, обернулся и отправился по тропинке, выложенной серой плиткой. Горели фонари. Был слышен ночной вой собак и приглушённые голоса. Он ускорился. Через минут пять он подошёл к своим коллегам. Место преступления напоминало о былых годах, когда Василий расследовал похожие преступления. Там стояло четыре милиционера, несколько врачей и понятых. Он встал и начал оглядывать небольшую полянку освещаемую милицией.

– Василий Фёдорович!– вдруг раздалось откуда-то.

– Да!

– Идите сюда.

Гришин подошёл к мужчине в костюме.

– Некогда здороваться, давай докладывай.

– Так вот убийство произошло предположительно больше суток назад. Предположительно от резкого удара в левый и правый бока одновременно.

По голосу можно было узнать участкового района, в котором находился парк.

– Не уж то Щекотун?– сказал кто-то.

– Не может быть! Он скончался в январе шестьдесят второго!– крикнул следователь.

– А если… его подражатель?– говорил участковый.

– Всё возможно, в этом чёртовом городе, – раздалось из темноты.

– Ладно, давай заканчивай. Кто обнаружил тело?– сказал Гришин.

– Сторож парка, – ответил участковый.

– Давай мне его сюда.

Ему привели сторожа. Пьяный небритый мужик. В потёртом плаще и грязных штанах. Он стоял, шатаясь, казалось, что вот-вот упадёт. От него пахло перегаром и плохой самогонкой. Самогонщики одна из проблем города Сталинграда-младшего. Их тут много, но ладно если бы они гнали хорошую самогонку, но нет, они гнали абсолютную дрянь, от которой страдали несчастные люди. Да, пускай они сами за ней ходили, но в жизни многое могло произойти…

– Как ты обнаружил труп?– легонько толкнув, сказал Гришин.

– При моём ночном обходе (икнул) я обнаружил тело, сразу связался (икнул) с милицией.

– Это я понял, что же ты на работе выпиваешь?

– Кто я? С чего вы взяли?

– Я что не вижу? Из за таких как ты вот это всё и происходит. Ладно, его в обезьянник пусть проспится. Завтра мы с ним побеседуем. И ещё осмотрите будку сторожа, и парк прочешите. Всем всё ясно?

– Да ясно.

– Что да? Если бы было понятно, уже бы выполняли!

– Хорошо.

Гришин пошёл обследовать тело и место преступления. Тело человека лет 45 лежало на сухих листьях на правом боку. Большие раны красовались на животе. Кровь, много крови она уже подсохла. Василий Фёдорович перевернул его на спину. Бледное лицо, и мутные не живые глаза. Сколько в них было боли и страдания. Гришин бормотал чуть слышно:

«Кто убитый? В карманах пусто, только рубль денег. Ни паспорта, ни документов. Вероятнее всего убитый это бездомный. От него пахнет плохой самогонкой. Убит недавно, следовательно, убийца ушёл не далеко. Способ убийства очень мне знаком. Так убивал только Щекотун, но он убит. Наверное, это подражатель. Не может же он воскреснуть?».

****

Я лежал на своей кровати. Больше суток назад я совершил случайное убийство. Я не хотел, всё произошло спонтанно, быстро и неожиданно. Это была случайность. Больше года назад я переехал в другой город и завязал с этим. Я смутно помню, что побудило меня уехать из этого города. При этом я прекрасно помню, что я делал до этого. Сегодняшнее убийство было вынужденно и случайно. Проходя по парку меня, распирало чувство неудовлетворённости и стыда перед собой. Тогда когда я сбежал, я поступил как крыса и трус. Это было неправильно. Всё, что я делал, поступки слабого человека физически, но морально я смог и упал. Город Сталинград-младший ужасное место. Людям здесь друг на друга плевать. Абсолютная безразличность друг к другу. Внезапные обстоятельства вернули меня в это проклятое помойное ведро со сгнившими при жизни людьми. Они гниют, и я так же. Все мы гнилые от рождения. Человек ушёл не далеко от животного, в них обоих есть животные инстинкты.

Я приподнялся с дивана и сказал:

– Я устал. Я хочу спать…

Вдруг меня поманил сладкий и добрый голос. Звучал он из кухни. Я решил пойти туда. В квартире было темно. И вот я в кухне включил свет, он зажегся тусклым и противным светом. В кухне был отвратный запах мышей. Небольшое помещение с жёлтыми уже выцветшими обоями. Посередине стоял стол рядом грязный холодильник. Там на столешнице сидела девушка лет 23. В белой короткой юбочке. Её длинные худенькие ножки были чуть поджаты. Они были беленькими. На коленях находились небольшие красные потёртости. На голове и до её плеч лежали рыжие кудрявые волосы. Она улыбалась и смотрела в окно. Её лицо сразу мне понравилось. Оно было чуть бледненькое и аккуратное. Лисий носик и большие зелёные глаза, наполненные загадочной искрой. Давно ли у нас гости без проса ходят? Но не буду врать, она мне понравилась. Девушка играла глазками, зелёного цвета. Они смотрели на меня. Она накручивала на палец прядки волос. Вдруг она промолвила:

– Привет…

– Добрый день или ночь, что сейчас?

– Ночка, летняя жаркая ночка.

– А как тебя зовут?

– А как ты хочешь, чтобы звали меня?

– Я?

– Да ты.

– Ну, Алиса можно?

Обернувшись, я её не заметил. Позвал её несколько раз, в ответ квартире раздалось эхо моего голоса. Почему девушка сказала, что я могу назвать её как хочу? Почему я выбрал имя «Алиса»? Я начал переживать, что девушка больше не вернётся. А вдруг вовсе галлюцинации? Хотя какие, я абсолютно здоров. Но я не спал уже сутки и не ел тоже. Потом я пошёл в залу. Там на диване сидела девушка. Я посмотрел на неё она на меня. Этот взгляд успокаивал меня. Я успокоился.

– Ну, а всё-таки можно Алисой тебя звать?

– Конечно! Только сделаешь кое-что для меня?

– Я!?

– Да, ты.

– Ну, хорошо только что? Я сделаю все, что ты захочешь. Почему ты так ласкова ко мне?

– Не знаю. Так получается. Зачем быть злой к людям?

– Алиса, только не осуждай меня. Я не люблю людей.

– Почему ты их не любишь?

– Не знаю. Эта ненависть появилась во мне очень непонятно как. Я не помню всего своего прошлого, помню только события за прошлые полтора года. Понимаешь меня, Алиса, мне очень тяжело жить, – я замолчал, Алиса хотела что-то сказать, но я продолжил, – веришь мне? Нет? Алиса, пожалуйста пойми меня. Сколько я помню себя, у меня всегда была ненависть ко всему меня окружающему. Я не знаю, почему так. Всегда в моей душе преобладают чувства отчаянья и какой-то великой потери… понимаешь меня, Алиса?

– Наверное, да.

– Мне кажется, не понимаешь…

– Почему ты такого мнения обо мне?

– Никто не поймёт убийцу кроме убийцы.

– Возможно, ты прав.

Наступило молчание. Спустя минуты три Алиса сказала:

– Прости, я не хотела тебя расстраивать.

– Ничего страшного. Я был груб по отношению к тебе.

Вновь молчание, которое прервала Алиса:

– Посмотри на комоде лежит, записка там я тебе всё написала.

– Хорошо, Алиса.

Я подошёл к комоду. На нём лежал не большой клочок бумаги, будто вырванный из записной книжки лежащей рядом. Я взял его, сел на стул рядом с комодом. На бумажке был выведен не большой текст аккуратным подчерком, от неё слышался приятный запах клубники. Когда-то я уже ощущал этот запах. А когда это было? Я этого не знаю. И никогда не узнаю. Наверное мне этого и не нужно. Я принялся читать записку.

«Привет, это я, Алиса. Ты должен сделать для меня одну услугу. Во время утренней прогулки по парку я легонько бежала вприпрыжку, пела песенку и вдруг упала. А люди, которые всё это видели, начали громко хохотать надо мной. Среди них была одна бабка, она смеялась громче всех. Как раз ты и должен разобраться с ней. Наверное, ты спросишь, как её найти. А я отвечу, обычно она уходит из школы часов в пять вечера, потом сразу идёт в парк. Только, пожалуйста, не спрашивай меня, откуда я это знаю. Там в парке она находится до восьми вечера. Там ты её подкараулишь и УБЬЁШЬ!! Если спросишь чем, я отвечу своими перчатками, которые лежат в ванной, только не забудь промыть их лезвия. Расправься с ней заслуженно, ударь её в бока своими лезвиями! Пусть прольётся кровь! Всё, пока, удачи целую.

Алиса».

После прочтения я убрал записку в карман синего комбинезона. Пошёл в ванную комнату, там, на небольшой грязной чуть ржавой раковине лежали перчатки испачканные кровью. Я взял их, и под струёй воды промыл лезвия. Перчатки убрал в сумку, которую взял на диване. Перед тем как выйти я произнёс:

– Надеюсь, что всё получится.

Глава 2. День первый.

Гришин сидел в своём кабинете смотрел на фотографии с места преступления. С закуренной сигаретой во рту. За окном уже был день. А из головы его так и не выходило вчерашнее событие. Василий Фёдорович размышлял:

«Главное нет ничего ни улик, ни свидетелей вообще ничего только тело и сторож-алкаш. Щекотуна больше нет, но почему такой похожий способ убийства, я бы даже сказал одинаковый. Ребята в парке ничего подозрительного не нашли. Личность убитого установить не удалось, документов при нём не было. Я предполагаю, что убийство было не спланированное, а случайное без каких-либо мотивов. Скорее всего, убийца совершил всё это только ради какого-либо наслаждения. К тому же если смотреть на внешность убитого, он выглядит как обычный пьяница или бездомный. Уже несколько недель мне не даёт покоя смерть Щекотуна. Где его дело? Может мои предположения, обретут доказательство, если я вновь разберусь в нём заново? Конечно!».

Василий потянулся к телефону и набрал номер. В трубке раздались гудки, спустя минуту мужской голос сказал:

– Да, Василий Фёдорович?

– Здоров, да это я. Мне в 55 кабинет дело А. В. Дунаева срочно занеси.

– Да, сейчас я вам занесу.

Гришин положил трубку, спустя десять минут раздался стук в дверь. Вошёл милиционер.

– Василий Фёдорович, вот папка. Только зачем она вам?

– Да есть предположения, – открыв папку и закурив сигарету, сказал следователь.

– Какие?

– Не твоё дело. Свободен!

Милиционер удалился.

Гришин долго изучал дело. Вчитывался в каждое слово, изучал детально, каждую фотографию. Он несколько раз вставал из-за своего места и бродил по кабинету. Тихо вслух размышляя:

– При убитом в январе того года не было перчаток, хотя Дунаев утверждал, что видел их. Ещё здесь написано, что Щекотуна зовут Иван Андреевич Коршунов. К делу приложена фотография его паспорта. Коршунов выглядел слишком молодо, на момент смерти ему было не больше 25 лет. По описаниям, Щекотун выглядел старше. На трупе была надета слишком чистая одежда, и он сам был чист. Никто из опрошенных людей, бывшими родственниками или близкими людьми ранее убитых Щекотуном не знали имени Ивана Андреевича Коршунова. Тут в бумагах написано точное описание нападавшего, но почему у меня главного следователя в этом деле таких данных нет? Слишком уж всё сейчас кажется мне сглажено и просто. Возможно пока это ещё не стоит говорить вслух, но мне кажется, что Коршунов был подражателем. Это нужно ещё доказать. А не то меня воспримут за сумасшедшего. Это ударит сильно по моей репутации, потом с женой скандал… нет этого мне не надо. Всю ту историю я должен вновь услышать из первых уст. Мне кажется новое убийство связанно с прошлыми моими делами Щекотуна. Не зря я не сплю спокойно более года? Не зря, точно не зря. Нужна встреча с Дунаевым. Надеюсь, он жив, такие как он, на зоне редко долго выживают.

Гришин взял телефонную трубку, набрал номер. В трубке хрипловатый голос ему ответил:

– Генерал Хлопов слушаю.

– Пётр Иванович, я должен просить вас, чтобы мне организовали встречу с Дунаевым.

– На кой хрен?

– Для проверки.

– Ладно. Кто такой Дунаев?

– Зимой прошлого года убил Щекотуна.

В телефонной трубке раздался вздох.

– Гришин, ты бы своим делом занимался, а не этим всем.

– Я и занимаюсь.

–Ты вот мне скажи, ты хочешь с ним встречу, а он жив-то вообще?

– Не знаю, Пётр Иванович, вы позвоните куда надо, организуйте.

– Ладно.

Следователь повесил трубку, закурил сигарету. Он пошёл сел на диван и задумался:

«Я устал, нужно вздремнуть».

После он докурил сигарету, бросил бычок в пепельницу и расслабил галстук. Следователь задремал. Проспал он полтора час. Его разбудил постучавшийся милиционер. Гришин открыл глаза и недовольно сказал:

– Кто?

– Товарищ-майор, сторожа привели, он протрезвел.

– Скажи, что сейчас буду.

Парень ушёл. Василий поправился, выпил стакан противной желтоватой воды, накинул на себя пиджак и пошёл в камеру, где его уже ждал сторож нашедший тело. Пройдя на первый этаж, потом через коридор оказался в небольшом тюремном отсеке. Возле двери стоял охранник. Он пропустил Василия. Войдя в помещение, там стоял стол и две табуретки. На одной из них сидел сторож. Весь помятый, с непричёсанными волосами и мятой одежде. Он сидел, не много шатаясь. Следователь сразу почувствовал запах перегара. Прокашлявшись Гришин сел на табурет.

– Так, товарищ, давай с тобой на трезвую голову потолкуем, – скрестив руки и облокотившись на стол, сказал следователь.

– Хорошо.

– Полное имя.

– Чьё?

– Моё конечно.

– А…да, Иванов Пётр Евгеньевич.

– Как ты обнаружил тело?

– Какое?

– О котором ты сообщил. А что есть ещё?

– Нет, – Иванов заикнулся и продолжил, – а что о нём говорить. Во время обхода обнаружил. Иду такой смотрю какое-то непонятное лежит, подхожу, смотрю человек. Толкаю, думаю опять, напился кто-то, упал, уснул, а он не шевелиться. Смотрю, а он померший валяется.

– Всё понятно.

– А я? Что со мной?

– А ты свободен, но если ещё выпивать на работе будешь, вылетишь сразу.

– Но я, же от волнения…

– Ты что не понял?

– Нет, всё понял.

Василий Фёдорович вышел из камеры. Подошёл к охраннику, сказал ему, чтобы тот отпустил сторожа, но со справкой о невыезде. Гришин пошёл к себе в кабинет. Там он сел за стол и начал бормотать свои размышления:

– Сторож ничего полезного не сказал. Убийца на свободе, куда капать не знаю. Надежда пока только на Дуная, а там будь дальше может что лучше. Может тогда в январе я что-то упустил. Щекотун мёртв. Но дураков хватает, чтобы ему подражать. Правда, перчаток при нём не было. Если это реальный Щекотун то где перчатки? Мне тогда много портретов его предоставляли, но везде были две детали. Черные, будто мокрые растрёпанные волосы и перчатки. Тогда перчаток я не нашёл. Я не знаю, куда они пропали. Щекотун явно был не здоров психически, если сейчас орудует подражатель, то он работает очень, похоже. Я надеюсь на Дунаева и его рассказ, может он даст мне новую нитку в этом деле.

Глава 3. Ночь вторая.

Я проснулся где-то около трёх часов дня. На улице была мерзкая погода, гадкие людишки бегали по своим бесполезным делам как тараканы, поэтому погрязшему в помоях городу. Но единственное что меня утешало это Алиса сидящая слева от меня. Она улыбалась. Глазки её сверкали радостью. Я встал с дивана поздоровался с ней. В ответ девушка продолжала улыбаться, но через мгновение поманила меня своим беленьким пальцем. Я подошёл к ней, она взяла мою голову одной рукой и наклонила к своим устам.

– Ты помнишь, о чём я тебя просила?

– Да.

– Ну, хорошо, мой друг.

– Я пойду готовить завтрак.

– Хорошо.

Я пошёл на кухню, поставил чайник. Достал две кружки и собирался налить чай. Чайник вскипел, и я сразу после этого позвал Алису. В ответ тишина. Я пошёл в залу, но там было пусто. Расстроившись, попил чай в одиночестве. Мне нужно как-то было провести пару часов. Первое что пришло в голову взять нож, и начать тыкать им постепенно ускоряясь между пальцами. Это занятие занимало меня очень сильно ножик, который я держал, был холодным его лезвие немного запачкано, но не кровью, неважно, чем я убил себе подобную скотину кровь остаётся не на предмете, а на гадкой душе и руках, от этого, уже не отмыться… Я занимался этим около двух часов. Затем я сел на диван и увидел на обоях плесень. Она мне не понравилась. Ближе к потолку обои отходили и я, подпрыгнув, схватил кусок обоев и отодрал его до самого плинтуса. Под ним была стена с белой штукатуркой. Я увидел там холст, мне захотелось что-нибудь там нарисовать, но чем? Оглянув комнату, заметил табурет, отломал от него ножку взял зажигалку и подпалил деревяшку. Во время этого мне стало интересно, что будет, если я подожгу себе руку, уже поднося зажигалку, я одумался и убрал её. Этим нужно заниматься на улице, но не в доме, а то случайно сожгу квартиру. И где мне тогда жить? В любом случае в этом городе у меня есть только Алиса. Почему я так быстро к ней привязался? Раньше в этом городе у меня было ещё четыре человека. Я очень плохо помню троих, но четвёртый до сих пор в моей памяти. Через несколько минут после этих мыслей я уже писал портрет девушки с кудрявыми волосами и красивыми глазками. В них было столько жизни, они блистали как большие зелёные сапфиры, в них было столько образов и счастья, счастья, именно счастья, настоящего счастья жизни, и любви, столько любви, настоящей любви к самой жизни. Ни то, что у меня: я живу в городе, который презираю. С людьми, которые плевать хотели друг на друга, в них нет ни капли уважения и сострадания. Когда Алиса была рядом, я чувствовал защиту от страшного и опасного мира. От злых и противных людей, от всего того что противно мне. Я чувствовал, что Алиса сильная морально. Я крикнул: