Читать онлайн И тут пришла беда бесплатно

Глава 1

Змей спал. Годы и века проносились незамеченными мимо него, погребённого в исполинской ледяной глыбе на самом дне мировых вод. Мысли его были тяжёлыми и вязкими, как чёрная вражья кровь, и силы давным – давно покинули его тело.

Ему снились годы величия, снились жертвы, что приносили ему верные слуги, снились сражения с Жо̀гом – о, как сладки были победы! – снились девки, тёплые, мягкие, с круглыми бёдрами и длинными косами, снились его дети – мелкие смешные змеёныши, не те жалкие их земные подобия, а настоящие, первородные змеи…

Он забывался в сладких грёзах, и оттого в те краткие мгновения, когда рассудок возвращался к нему, бурей взвывала почти позабытая ярость.

– Меро̀ва, гадина, – тихо шипел он, едва – едва ворочая языком, – как посмела… Уж я тебе отомщу… Отомщу…

И он воображал в своих снах кровавую баню, что устроит после того, как выберется. Все они попляшут у него – и эти вымески, что называют себя нынче богами, и предатели – людишки, и эта дурная баба!

Мимо проплывали годы и века.

И вот однажды, в день, полный огня и колдовства, лёд треснул.

Глава 2

Крытая повозка неприятно подпрыгивала на каждом камне и лихо проваливалась в ухабы, тряслась так, что Евсею казалось, будто он всё ещё плывёт на корабле по быстрым порогам реки Горькой. Он судорожно поправил узелки с вещами и бросил взгляд на дальний угол, где прикрытые соломой лежали величайшие драгоценности, что удалось увезти с собой из славного, богатого Валио̀ра – книги и Знаки. Учитель, словно почувствовав его недовольство, на секунду обернулся с неизменной ласковой улыбкой, всегда царившей на его губах, и кротко сказал:

– Потерпи ещё немного, Евсей. Скоро уже у ворот будем.

От этой кроткой улыбки, полной благого смирения и тихой радости, Евсей даже устыдился своей слабости. Учитель, как всегда, думал об их безопасности и покое, потому – то и поехал длинной и неудобной объездной дорогой, а не короткой прямоезжей.

– Главная дорога в лес сворачивает, – объяснял он ученику ещё с месяц назад, когда тот только – только решился ехать с ним из обжитой, но неприветливой столицы в далёкие, ещё более неприветливые города на правом берегу Бѐлии, – тот, что местные зовут Лисьим. Там уже без малого сотню лет полноправные хозяйки – ведьмы. Не думаю, – лукаво улыбнулся он, – что они нам обрадуются.

– Но господин, – робко возразил ему Евсей, – разве им есть до нас дело? Не сидят же они, как разбойники, на большой дороге – глядишь, и не заметят нас.

Учитель лишь грустно покачал головой.

– Всё не так просто, – задумчиво глядя в окно княжьих хором, сказал он, – я не ведаю границ силы той, что властвует там. Местные зовут её Огненной ведьмой – да ты, наверное, слышал о ней?

Евсей зябко повёл плечами. Княжеские дружинники, советники и слуги говорили о ней шёпотом, боясь упоминать даже её имя. Сказывали, будто ещё давно, в молодости, она спалила родную деревню, а после почти подчистую выкосила столицу вместе с молодым князем.

– Ну вот, – кивнул учитель, – не хотелось бы столкнуться с ней вот так сразу – кто знает, чем эта встреча обернётся. А вот если через господина посадника с ней знакомство свести – так, глядишь, миром с ней заживём, а то и дружбу наладим… Знаешь, – хитро улыбнулся он, – очень уж мне интересно об их колдовстве послушать.

Евсей тогда лишь молча кивнул головой – предосторожность никогда не бывает лишней. Теперь они блуждали по желтеющим полям, мёрзли и порой застревали в вязкой осенней грязи. Дороги сливались тонкими потоками в безбрежно – жёлтом море, и несколько раз они путались, сворачивали не туда, но, к счастью, быстро это понимали и возвращались обратно. Евсею начинал мерещиться упрёк в грустно повисших ушах вёзшего их ослика.

Учитель вдруг что-то нервно забормотал себе под нос и, развернув старую, потрёпанную карту, сощурился, прикрыв глаза ладонью.

– Кажется, мы снова сбились, – виновато сказал он, – прости, моя вина…

– Боюсь, если бы нас вёл я, – со смехом ответил Евсей, – мы давно оказались бы в землях Юэ.

Учитель растянул губы в слабой улыбке и легонько потянул поводья.

– Давай – ка, милый, – негромко принялся он уговаривать осла, – я знаю, нелегко тебе, но потерпи ещё немного…

Подул прохладный ветер, напоенный запахом влажной земли. Евсей поплотнее завернулся в плащ, как вдруг до его слуха донёсся слабый, едва слышный стон – даже не стон, отзвук его. Он торопливо приподнялся и огляделся по сторонам – но вокруг лишь тихо клонила головы рожь.

– Ты слышал? – Встревоженно спросил он.

– Что? – Рассеянно отозвался учитель, поглаживая маленького упрямца по серой шёрстке.

«Показалось, наверное», – подумал Евсей, нерешительно усаживаясь обратно, как вдруг снова – ах… На этот раз громче, и учитель тоже поднял голову.

– Теперь услышал. – Коротко сказал он и соскользнул с повозки.

Евсей двинулся следом за ним. Он держался чуть позади учителя, сжав в руке рукоять короткого ножа – мало ли что случается на большой дороге, может, злые духи дурачат их…

Сначала ему показалось, что на земле возвышается небольшой зелёный холмик, что колышется под напором усилившегося ветра, но после, приглядевшись, понял – это было живое существо. Оно лежало, скорчившись, свернувшись в клубок от боли и тихо стонало. Завидев его, учитель на миг остановился, а после почти бегом устремился к нему.

Кожа существа напоминала серо – зелёную кору молодых деревьев. У него были вьющиеся зелёные волосы, блестящие на солнце, и маленькие загнутые рожки. Одна из тонких ног, покрытых той же зелёной шёрсткой и заканчивавшихся копытцами, была зажата в стальной капкан. Под ним уже растекалась лужа чёрной крови – кажется, он уже немало времени провёл в плену. Учитель опустился перед ним на колени, не боясь запачкать одежды, и существо подняло на него глаза – ярко – ярко зелёные, со светлыми прожилками и странно – вертикальными зрачками, затуманенные болью. С трудом разомкнув пересохшие губы, он попытался что – то сказать, но получилось у него лишь тихое хрипение.

– Кажется, это дро̀жек, – неуверенно сказал Евсей, – отчего он не может освободиться?

Он слышал о нечеловеческой силе лесных духов – говорили, что они голыми руками рвали толстые железные цепи.

– Ловушка дефѐнторов, – сквозь зубы процедил учитель, – посиди с ним Евсей, я до повозки сбегаю.

Тот безропотно опустился на колени, пока учитель бегом устремился назад, туда, откуда они пришли. Поглядев в полные мольбы глаза существа, он робко положил ему на голову руку и провёл по мягким кудрям.

– Не бойся, – сказал он по – белийски, с трудом перекатывая на языке слова речи, когда – то давно бывшей ему родной, – скоро мы освободим тебя.

Дрожек с усилием кивнул и прикрыл глаза. Евсей убрал руку и накрыл ей светло – зелёную руку с тонкими, подрагивающими пальцами. Ловушка дефенторов – охотников на слуг Пѐсмноса, носителей слова Кало̀са – была одновременно проста и очень хитра. Небольшие капканы с острыми зубами ковались из освящённого железа, и отворить их можно было лишь особым Знаком, который они держали в секрете… К счастью, его учитель был воистину всеведущим.

Вскоре он вернулся, неся в руках кованый Знак и бурдюк с водой. Миг – и несчастное существо было свободно. Учитель брезгливо отбросил в сторону капкан и поднёс горлышко к губам дрожека. Тот жадно припал к ней и, кажется, вовсе не замечал, что вода текла по его лицу на шею и мочила белую рубаху – пил, не отрываясь. Лишь когда в бурдюке не осталось ни капли, он утёр лицо рукавом и кивнул.

– Воут спасибоучки, гоуспода, – сказал он тихим, но уже не таким страшно – хриплым голосом, – поудвезли б вы меуня ещё до леуса – так я б даже боугов… А, – махнул он рукой, – какие боуги, что это я… Благоударен я буду, воут!

– Конечно, – кивнул головой учитель, – не бросим же мы тебя на дороге! У меня есть мази, лекарства – могу помочь тебе.

– Неутушки, спасибо, – слабо помотал тот рогатой головой, – лучше моуей веудьмы никто не леучит – поумогите тоулько доубраться до неуё.

– Конечно, – добро улыбнулся учитель, – Евсей?

Тот торопливо забрал у него Знак и бурдюк, и учитель подхватил застонавшего дрожека на руки.

Глядя на лесного духа, привольно развалившегося на соломе повозки и вытянувшего перемотанную ногу, Евсей не знал, что и думать. Любой из верных служащих Калоса сказал бы – дрожек – творение Песмноса, падшего, предавшего в гордыне своего создателя, должно было дать ему умереть… Потому он и ушёл из Бо̀нума* с учителем.

– Давай я всё – таки дам тебе мазь, – сказал он, – тебе же больно.

Дрожек сверкнул на него зелёными глазищами.

– Ну, коуль хоучешь, – протянул он и с усилием подвинул копыто ближе к Евсею, – мажь.

У кромки леса он оживился. Вертел головой, приподнимался на локтях, ёрзал, морщась от боли.

– Воут они! – Прошептал он, точно не веря в это – Моуи братья!

В самом деле, приглядевшись, Евсей разглядел несколько макушек, выглядывающих из – за деревьев – таких же зелёных, как и у их дрожека.

– Яра! – Вдруг радостно вскрикнул дух. – Это я! Оуни меуня спасли!

И почти в тот же миг рядом с их повозкой оказалась женщина – будто соткалась из воздуха, вышла из ниоткуда. Её чёрные кудрявые волосы лежали на широких плечах, а болотисто – зелёные глаза, казалось, прожигали насквозь. Евсею немедленно захотелось съёжится и уползти подальше, скрыться под соломой в углу повозки – о, он прекрасно понял, кто она… Огненная ведьма, встечи с которой учитель так опасался.

– С дороги сбились, добрые молодцы? – Спросила она хрипловатым голосом, не дав им раскрыть и рта.

– Яра, – ласково сказал дрожек, – это не оуни. Эти люди поумогли мне, правда – правда!

Взгляд её не потеплел ни капли, но она кивнула головой в сторону леса, и воздух наполнился радостными возгласами и причитаниями. Дрожеки хлынули к ним зелёной приливной волной, окружили со всех сторон. Они радостно тянули руку к своему брату, звонко смеялись и роняли крупные хрустальные слёзы, глядя на рану брата, на них же с учителем косились с подозрением. Евсей против воли поёжился – ему казалось, ещё миг – и ведьма натравит на них своих приспешников, и их разорвут в клочья, и останутся они лежать безымянными трупами в широком Белийском поле…

Учитель тепло улыбнулся всем.

– Рады помочь тебе, славный господин, – кивнул он дрожеку, – наши братья порой бывают… чересчур жестоки.

– Забирайте эту бестолочь, – кивнула Яра, и на шее её зазвенели длинные металлические бусы, – вам, может, помочь на дорогу выбраться? Вы же в Зубѐц едете?

– Верно, госпожа, – склонил голову учитель, и Евсей крепко – накрепко стиснул зубы, – но мы сумеем добраться сами – тебе нужно помочь вашему другу. Думаю, мы волею Калоса свернули с нужной тропы – он привёл нас к тому, кому нужна была наша помощь, нынче его же благословением и до города доберёмся.

Ведьма пристально глядела на них несколько мгновений, а после усмехнулась.

– Славно, – только и сказала она и двинулась следом за зелёной процессией, ловко перехватившей брата на руки.

Тот о чём – то оживлённо болтал, позабыв про боль, и вдруг обернулся к ним и крикнул:

– Век вашей помощи не забуду! Коль нужно будет что – то – приходите, пособлю!

Лишь когда все они наконец скрылись за тёмными стволами деревьев и повозку вновь окутала тишина, Евсей позволил себе выдохнуть и ощутил, как ослабевает внутри туго натянутая тетива.

*Валиорская школа – пансионат

Глава 3

Наблюдая за медленно приближающимися каменными воротами, Евсей чувствовал, как внутри него наливалось тепло – после пережитого страха он мечтал лишь о вкусной еде и мягкой кровати.

У ворот стояли, оперевшись на бердыши, двое стражников в высоких шапках, обитых мехом, и нарядных алых кафтанах.

– Кто такие? – Крикнул один из них зычным голосом. – С чем пожаловали?

Учитель остановил повозку.

– Валиорские книжники, носители слова Калоса, господин, – смиренно отозвался он, – при мне грамота от вашего посадника, боярина Святослава Гневича – он звал нас погостить.

– Ты языком – то не трепи, – грубо перебил его старший из стражников, – ты грамоту показывай.

Учитель терпеливо улыбнулся ему.

– Друг мой, – повернулся он к Евсею, – будь добр, покажи доброму господину приглашение.

Евсей кивнул и торопливо полез в тайное отделение. Он знал, отчего им не были рады – о предстоящей войне Валиора с Белией давненько ходили слухи… Да и ловушка дефенторов, оставленная неподалёку от города, ничего хорошего не обещала.

Стражники разглядывали грамоту долго – пыхтя, вертели в руках, пристально вглядывались в каждую закорючку, разве что на зуб не пробовали. Наконец, старший из них почесал затылок, сдвинув шапку на лоб, и изрёк:

– Печать вроде всамделишняя, посадника…

– Ну что, господа, можем ли мы в город въехать? – Смиренно спросил учитель.

Старший сплюнул на землю и обернулся к товарищу.

– Сбегал бы ты, Вторак, ребятам крикнул, чтоб они ворота открывали.

Вторак кивнул и унёсся, звонко стуча каблуками по мощёной мостовой. Пару минут стояли в молчании – слышно было лишь как фыркает ослик, выдыхая из ноздрей пар, да как сопит стражник.

– Скажи мне, добрый господин, – обратился к нему учитель, – не было ли у вас здесь недавно посланников из Валиора?

Тот ядовито ухмыльнулся в усы, но ответил:

– Были эти… плащовники, – это слово он выплюнул с особым презрением, – так что знаем мы вас, книжников и носителей слова! Ты гляди, – погрозил он учителю бердышем, – станешь озоровать – я тебя вот этой штукой…

Учитель выглядел искренне огорчённым.

– Мне жаль, добрый человек, – тихим голосом начал он, – что служители Калоса так сильно разочаровали вас. Даю честное слово, – он вскинул горящие глаза на стражника и прижал руку к сердцу, – что ни у меня, ни у моего ученика нет дурных намерений. Ваш народ, ваши обычаи, – он начал запинаться, как с ним случалось в моменты сильного волнения, – вызывают у меня лишь восхищение и безмерное уважение.

Стражник заметно растерялся.

– Да ну ты это… – Он снова почесал затылок. – Веди себя пристойно, и ничего тебе не будет.

Ворота начали медленно распахиваться, приоткрывая вид на шумные и пёстрые улицы города.

– Спасибо, добрые люди, – попрощался учитель, – счастливой службы вам. – И легонько тронул вожжи.

Ослик послушно тронулся. Евсей заполз в повозку, оставив снаружи лишь голову, и восхищённо глазел по сторонам.

За воротами города почти сразу их встречала пёстрая ярмарка, благоухающая свежей выпечкой, спелыми яблоками и хмельным пивом. После долгой дороги в поле, где словом можно было перемолвиться только с учителем да с перелётными птицами, Евсей немного растерялся от окруживших их шума и гомона.

Сновали наряженные женщины и мужчины, со всех сторон был слышен клич торговцев, завлекающих поглядеть на товар – на пуховые платки, стеклянные бусы, расписную посуду. Меж рядов прыгали скоморохи в пёстрых рубахах и звенящих колпаках, шумно, до звона в ушах дудели в гудки, распевали частушки под простенький наигрыш гудков и утаскивали зевак в свой хоровод. Пару раз подскакивали и к ним, и тогда Евсей торопливо прятался под навес, оставляя учителя вежливо им отказывать. Ему непривычны были такие гуляния – в домах Калоса они считались непристойными. Слишком разнузданные, слишком громкие, в таких плясках легко позабыть о чистоте души… Учитель же, напротив, говорил, что без праздника душа засыхает, как виноградные лозы без дождя.

На них косились – с любопытством, но без особого страха – кажется, и без них хватало пришлых гостей.

Все дороги ручейками стекали к главной площади, где на высоком помосте стоял суровый идол – старик, закутанный в медвежью шубу. Евсей тут же узнал его – как не узнать? До того, как его отец принял истинную веру, он частенько водил сына в глубь дубравы, к старому идолу, суровое деревянное лицо которого после частенько преследовало маленького Евсея в кошмарах.

Перед ними стоял грозный Хро̀тко – повелитель загробного царства, владеющий всеми подземными богатствами, покровитель мудрости. Возле идола стояла целая толпа людей – кажется, всем хотелось принести ему дары и попросить и помощи.

Когда людская волна отхлынула, Евсей вдруг понял, что старик Хротко был не одинок. Рядом с ним стоял другой идол из серого грубого камня. Евсей пригляделся, и по спине его поползли мурашки – на него взирало холодное, равнодушное женское лицо, обрамлённое длинными распущенными волосами.

– Друг мой, ты не знаешь, кто это? – Спросил учитель, пристально вглядываясь в каменные черты изваяния. – Я не помню такого идола на княжеском дворе.

– Ты бы и не увидел, господин. – Буркнул Евсей. – Это Меро̀ва – смерть, Мерова – зима, одна из старых богов. На правом берегу давным – давно запретили ей молиться, и правильно сделали! Нашли, кому жертвы носить – госпоже мертворождённых и утопленников!

Учитель лишь удивлённо хмыкнул.

За пределами ярмарки было тихо. За заборами крепко спали дома с резными наличниками и коньками над дверьми, качали ветвями деревья, клонившиеся до земли от тяжести плодов, скамьи перед домами пустовали. Лишь изредка спокойствие города прерывал лай собак или стук ставен – на улицу выглядывали лишь матери с совсем маленькими детьми на руках да дряхлые старики.

Телега медленно, но верно продвигалась вперёд, и наконец доползла до высокого холма, на котором, за высокими белокаменными стенами, возвышались богатые терема детинца.

Здешняя стража проверяла грамоту вдвое дольше прежнего.

– Не верите? – Обречённо спросил учитель.

– Не верим, – честно отозвался стражник, на этот раз в синем кафтане, с длинным шрамом, пересекавшим правую щёку, – Святослав Гневич гостей встречать не приказывал. Надо бы у него самого спросить.

Этот стражник говорил не так, как те, что стояли у ворот – мягче, протяжнее, с длинной буквой «о», чем – то напоминая Евсею выговор дрожека.

– Долго ли ждать господина посадника? – Обречённо спросил учитель.

– А чего ждать? – Усмехнулся стражник. – Вон он идёт!

По тропе и впрямь поднимались – двое добрых молодцев в таких же синих кафтанах держались позади, а перед ними шёл высокий человек, огненно – рыжий, с аккуратно причёсанной бородой, мощью своей походивший на медведя. Несмотря на то, что по улице гулял ставший уже привычным промозглый осенний ветер, шёл он в одной рубахе – тёмно бурой, с высоким золототканым воротом. На широком кожаном поясом висели богатые ножны. В руках он нёс аккуратно свёрнутый тёплый плащ, тёмно – зелёный, как хвоинки на заснеженных елях.

Завидев их телегу, он подслеповато прищурился, а потом вдруг расплылся в радостной улыбке и широко распахнул руки.

– Агафон Георгич, друг мой! – Воскликнул он и поспешил вперёд. – Доехал, наконец, слава дрожекам!

В два счёта преодолев крутую тропинку, он сгрёб учителя в медвежьи объятия. Евсей испуганно подался вперёд, но учитель лишь слабо улыбнулся и осторожно похлопал Святослава Гневича по спине

– Здравствуй – здравствуй, – он оглядел посадника, – давненько мы с тобой не виделись. Как плечо? Не болит, на погоду не ноет.

– Слава Жрѐбе, не жалуюсь, – довольно ответил тот, – а ты чего нагрянул, как гром среди ясного неба – ни слуху, ни духу, даже весточки не послал? Я, знаешь ли, в дыме от печки будущее выглядывать не умею.

– Странно, – задумчиво протянул учитель, – я посылал письмо.

– Не дошло, наверное. – Отмахнулся посадник. – Ну ничего, теперь уж наговоримся вволю. Да вы проходите, чего на пороге встали, как бедные родственники? Эй, вы! – Гаркнул он стражникам. – Открыть ворота немедля!

Пока те выполняли приказ, Святослав Гневич с любопытством разглядывал Евсея.

– Это ещё что за добрый молодец? – С любопытством спросил он у учителя. – Неужели, – он хитро подмигнул, – всё – таки грешил с кем – то по молодости, а?

– Нет, что ты, – смутился учитель, – Евсей – мой ученик.

Евсей почтительно поклонился посаднику.

– Ученик, стало быть, – хмыкнул посадник, поглаживая бороду, – ну здравствуй. – Он протянул Евсею руку.

Тот немного растерялся. Он не любил чужих прикосновений. С тех пор, как в Бонуме другим детям запретили его бить, ему случалось месяцами довольствоваться лишь лёгким касанием ко лбу на обязательном воскресном благословении. Он не жаловался – это было лучшее, на что он мог рассчитывать. Потом появился учитель, и вместе с ним – редкие тёплые объятия, рука на плече в знак поддержки, смешливо взъерошенные волосы – но даже к этому Евсей привыкал долго и тяжело.

Учитель осторожно подтолкнул его в спину.

– Да не съем я тебя, – фыркнул Святослав Гнедич по – валиорски, намертво стискивая его ладонь, – друг Агафона – мой друг.

– Благодарю за радушный приём, – выговорил Евсей по – белийски, украдкой сглатывая комок в горле, – ваш город необычайно красив.

Святослав Гневич горделиво приосанился.

Ворота тем временем отворились. Посадник лихо запрыгнул на место возницы рядом с учителем, крикнул стражникам, чтоб бежали в терем, и повернулся к учителю:

– Трогай ослика своего – поглядишь на мои хоромы.

В первый миг Евсею показалось, будто он попал в город, перенесённый сюда прямиком из старой сказки. Резные терема, похожие на пряничные домики, что продавали на ярмарках заморские купцы, соседствовали с каменными домами, которые он привык видеть на улицах родного Валиора. Высокие заборы, ограждавшие сады, были расписаны дивными узорами – здесь ветви берёзы завивались над обережным знаком, призванным защитить двор от воров, тут петушки распускали длинные хвосты друг перед другом, горели ярко – алые гребешки, а тут играли кони с густыми золотыми гривами, заплетёнными тысячью кос.

Люди тут встречались чаще, и одеты они были богаче. У Евсея в глазах запестрило от ярких цветов их одежд, в ушах стоял перезвон девичьих серёг и монист. Все они, кажется, тоже торопились вниз, на шумную ярмарку, и каждый не забывал поклониться Святославу Гневичу и с любопытством поглядеть на них. Растерявшись от их пристального внимания, Евсей уполз под навес с головой и схоронился за широким учительским плащом, старым и потрёпанным, но отчего – то дорогим его сердцу.

– Что, оробел? – Весело спросил у него посадник. – Ничего, эта ваша валиорская скромность быстро выгоняется справным мёдом. – И до того, как Евсей успел открыть рот, обернулся к учителю. – Ты правее бери, правее – вон там мой терем стоит, видишь конька на крыше?

Учитель молча свернул на другую улицу. Здесь стоял неприятный запах гниющих яблок, одно из которых неудачно подвернулось им под колёса.

– Водяные бы побрали этого Твердяту! – Выругался посадник, отпихнув румяный плод ногой. – Представь себе, не меньше сотни раз твердил ему – сруби ты эту клятую яблоню, так нет, каждую осень одно и то же! Клянусь Хротко, однажды я приду к этому дому в ночи с топором.

– Не ругайся так, – примирительно сказал учитель, – может, это дерево дорого ему.

– Дорого! – Немедленно фыркнул Святослав Гневич. – Ему мне насолить дорого. Твердята упрям, как тысяча ослов, и горд, как старый гусь. Говорит, мол, память о жене, – да какая память, если он не живёт тут почти? – Он вдруг обернулся к Евсею и подмигнул ему. – А мальчишка твой, кстати, неплохо по – белийски говорит.

– Да, он… старается. – Неуверенно отозвался учитель и повернулся к Евсею. Тот стиснул зубы и кивнул – в конце – концов, проповедников из родных земель всегда принимали лучше…

– Я родился здесь, господин, – сказал он, – но мой отец принял веру в Калоса и уехал в Валиор.

– Ого, – присвистнул посадник, – ну, добро пожаловать в родные земли!

Несколько мгновений они ехали в молчании.

– А что за история у вас тут случилась с дефенторами? – Спросил учитель, нахмурив лоб.

Посадник только махнул рукой.

– Э, – фыркнул он, – весь народ они мне перебаламутили! Ни бе, ни ме по – нашему не могут, а туда же – неучи, невежды, язычники, идолов своих жгите, храмы наши стройте… Поначалу – то мы их как терпели – вроде скоморохов они у нас тут были. Как – как ты их назвал, дефекторы?

– Дефенторы, – поправил его учитель. На его лбу появилась едва заметная морщинка.

– Во, они самые. И давай эти самые дефекторы своими мечами грозиться – мол, порубим вас всех, идолов ваших порушим. Ну, и гнали их наши до самого леса палками, а там уже их Ярушка так перепугала, что они бежали от нас, теряя портки. – Он улыбнулся, словно одно воспоминание об этом доставляло ему ни с чем не сравнимое удовольствие.

Евсей украдкой взглянул на учителя, но тот и бровью не повёл.

– Ярушка – это та самая Огненная ведьма?

– Она, родимая, – радостно закивал Святослав Гневич, – только ты ей случайно не обмолвись, что я так её назвал, а то бегать мне до следующей зимы в заячьей шкуре. О! Вот мы и приехали!

Учитель вдруг скривился и потёр бедро. Евсей всполошился – долгая дорога не могла не сказаться на его старой ране. Но он, конечно, опять будет улыбаться и говорить : «Всё в порядке, друг мой, незачем беспокоиться»…

Ворота, ведущие к хоромам посадника, были распахнуты настежь. Навстречу гостям неторопливо прошествовали те самые двое стражников, а за ними – пожилая женщина в белом убрусе, протягивающая им пышный каравай на вышитом полотенце. Из – за её плеча выглядывали двое взрослых парней, на одно лицо с посадником, и молодая девчонка с непокрытой головой, с жадным любопытством разглядывавшая учителя.

Святослав Гневич ловко спрыгнул наземь, дождался, пока спустится учитель, повёл их к своей семье.

– Здравы будьте, гости дорогие, – глубоким, тягучим голосом пропела женщина, слегка кланяясь им, – уж не побрезгуйте нашим угощением.

– Благодарим, славная госпожа, – улыбнулся учитель.

Отломил кусочек от каравая, протянул часть Евсею. Тот попробовал – и зажмурился от удовольствия – после месяца на чёрных сухарях мягкое, белоснежное тесто показалось ему благодатью, посланной с небес.

– Знакомьтесь, стало быть, – довольно сказал Святослав Гневич, приобнимая женщину за плечи, – жена моя, свет очей моих, – он ласково хмыкнул, а та смущённо потупила взор, – Радомила Ершовна. Вот, любовь моя – я привёз в свой дом верного друга, Агафона Георгиевича, спасшего меня когда – то от смерти, а после не раз спасавшего от куда более страшного врага – скуки. Голова! – Он поднял указательный палец вверх. – Ум в нём недюжинный.

– Да полно тебе, – учитель махнул рукой, и кончики его ушей порозовели.

– Не мешай мне хорошего человека хвалить, – сурово отозвался Святослав Гневич и махнул рукой в сторону Евсея, – а то ученик его. Как я гляжу, – усмехнулся он, – в учителя своего пошёл – это славно. Оба они – дорогие гости в моём доме, – он обернулся и вдруг так гаркнул, что зазвенело в ушах, – и никто не посмеет их обидеть, слышали?

Хоромы отозвались заливистой трелью какой – то птицы и безмолвием стражей у расписанных ворот.

– Вот и славно, – хмыкнул тот и ловко выдвинул вперёд парней.

– То сыновья мои, – сказал он, с гордостью хлопнув одного из них по спине, – орлы! Богатыри! Старший недавно внуком меня одарил, – он добродушно хмыкнул в бороду. – А это Дарёнка, меньшая дочь моя, – девчонка спешно поклонилась, не сводя с чужаков горящих глаз, – ученик твой жениться, часом, не собирается?

– Что ты, дорогой друг, – со смехом замахал руками учитель, – куда нам, бродячим проповедникам, жену брать, за какие её грехи – то?

– Жаль, – вздохнул посадник и недовольно взглянул на дочь. – Породнились бы. Так я бы точно знал, что эта бестолочь в надёжных руках.

Дарёнка на эти слова только фыркнула, отбросив длинную косу за спину.

– Что же мы гостей у порога держим, ладо? – Ласково спросила Радомила, заглянув мужу в глаза. – Скорее в дом их зови, за стол сажай!

– И точно, – спохватился тот, – пожаловать просим!

Глава 4

В хоромах, слава Калосу, было очень светло и тепло. Гостей усадили у большого дубового стола на широкую скамью, которую украшал мягкий вязаный ковёр. Слуги выносили всевозможные яства – большой узорчатый каравай, пышный и румяный, наваристые щи со свининой, осетрину, круглые калачи. Принесли ароматный ягодный мёд, но учитель от хмельного отказался, и перед ними поставили густой сладкий кисель. От тепла и вкусной еды Евсея совсем разморило, и он подложил под щёку ладонь, другой незаметно пощипывая себя чуть выше локтя, чтобы не уснуть. Он поднял голову – и чуть было не отпрянул. Через стол на него немигающим взором глядела Дарёна, яростно и пылающе, словно хотела испепелить его взглядом. Заметив, что он тоже смотрит на неё, она злобно фыркнула и отвернулась. Евсей повёл плечами, сбрасывая противное, липкое чувство – чем он, спрашивается, успел провиниться перед ней?

Наконец, Святослав Гневич довольно отложил ложку и неторопливо протянул:

– Ну что, Агафон Георгич, надолго вы к нам?

Учитель смущённо отодвинул ложку.

– К сожалению, нет. Мы хотели переждать у вас праздник похорон богини Жребы, а после двинуться дальше, вглубь страны, неся слово Калоса…

– Нехорошая затея, Агафон Георгич, – мягко покачал головой посадник, – как матушка наша благодетельница на зиму уснёт, так тут же нечисть разгуляется. Как бы не сожрали вас, по дороге – то!

Учитель лишь пожал плечами.

– Оставайтесь у нас на зиму, – продолжил Святослав Гневич, – ну куда вам ехать, а? На дорогах нынче распутица, а как морозы ударят, так и вовсе не проедешь по деревням этим.

– Боюсь, – засмеялся учитель, – я вам не хуже дефенторов за зиму надоем. Нет уж, друг мой, нечего нам время терять. Как у вас тут говорят – взялся за гуж, не говори, что не дюж?

Посадник почесал затылок, покосившись на притихших домочадцев. Все они смотрели на учителя и Евсея – Радомила Ершовна – с какой – то странной надеждой в глазах, дети же – с раздражением. Евсей торопливо уткнулся в свою тарелку, стараясь не встречаться с ними взглядом.

– Ради себя остаться не хочешь, – тихо проговорил тем временем посадник, – ради нас останься.

Учитель подобрался.

– А что случилось у вас?

– Нехорошие вещи творятся, друг мой, – ответил Святослав Гневич, – сохнет наша земля – матушка, не рождает… В предыдущие годы вовсе голод стоял, ни ржи не собрать, ни репы – ничего, и зверьё голодало. Нынче, – он натянуто улыбнулся, – у нас пир горой, – он обвёл рукой стол, – всего в достатке, да только яблони все высохли. У одного Твердяты плодоносит, честным людям на зависть, дрожеки бы её пожрали… А на правом берегу, говаривают, голод и не отступал.

Евсей с учителем переглянулись, и парень понял – они останутся. Учитель никогда не мог пройти мимо чужой беды.

– Странно, – задумчиво протянул учитель, постукивая кончиками пальцев по столу, – в княжеском тереме мы ничего об этом не слышали…

– Да кто ж вам, приезжим из вражеской страны, о таком расскажет, – громко фыркнул посадник в огненную бороду, – вас, небось, до самого корабля с почётом проводили, и дальше с вами ехать захотели.

Учитель промолчал.

– То-то же, – Святослав Гневич откинулся назад, – мы молились богам, но они нам не отвечают… Одной Яриной помощью живы остались, – он помрачнел, сурово сдвинув брови, – но она – как бы не была сильна – всё же не богиня. Оставайся, а? Ты человек неглупый, глядишь, чего и присоветуешь.

– Если мы не побеспокоим тебя и твою семью, господин, – несмело ответил он, – не хотелось бы оказаться обузой.

Кажется, учитель тоже заметил эти косые взгляды…

– Даже думать не смей! – Громогласно воскликнул посадник, в шутку стукнув кулаком по столу. – В моём доме тебе всегда рады! Да и как можно, – он в шутку подмигнул жене, – оставаться без блюстителя чистоты и порядка? Только ты за порог, а мы предадимся разврату, да, душа моя?

Радомила смущённо опустила глаза и едва заметно шлёпнула мужа по руке.

– Ну, если так, то приму твоё приглашение с радостью, – учитель улыбнулся уголком губ.

Их поселили в просторную горницу неподалёку от покоев самого посадника. На деревянном полу цветочным полем раскинулся тёплый красно- жёлтый ковёр, на кроватях – огромные перины и высокие пуховые подушки. На резном сундуке лениво вылизывала лапу маленькая рыжая кошка. Эти животные считались слугами и доносчиками Песмноса, главного противника Калоса, но Евсей ни разу не видел, чтобы учитель обижал или прогонял их, как многие мальчишки в Бонуме. Вот и в этот раз он прошёл мимо, рассеянно потрепав кошку за ушами. Та лишь поглядела на учителя недовольно, махнула хвостом и положила голову на лапы, пристально наблюдая за ними.

Учитель с трудом присел на край кровати, погладил краешек перины. Вид у него был рассеянный – он словно не до конца понимал, где и как оказался. Евсей растёр пальцами правой руки левую ладонь – у него появился замысел. Смотреть на учителя в дурном настроении он точно не мог. Он похлопал себя по мешочку, привязанному к поясу, и сделал вид, будто что – то ищет.

– Кажется, я по дороге где – то выронил кошель, – робко сказал он, – я вернусь, поищу, хорошо?

Учитель встрепенулся, попытался подняться с кровати, но тут же рухнул обратно.

– Один? – Обеспокоился он. – Ты можешь заблудиться. Зубец – город немаленький, а ты здесь ещё не освоился.

– Учитель, – Евсей склонил голову, – я не стану уходить далеко. За стены детинца я точно не выйду, особенно без тебя, да в такой день… Я только кошель найду – и сразу обратно.

Учитель молчал. Кошка сверкала зелёными глазищами, равнодушно помахивая хвостом.

– Я беспокоюсь за тебя, – наконец, сказал Агафон, – ты молод и можешь попасть в беду. Здесь не столица, где на каждом углу стража, и недавно отсюда уже прогнали людей в одеяниях храма…

– Дружинники господина посадника нас видели – если что, в обиду не дадут. Клянусь знаками Калоса, со мной не случится беды – всё равно рано или поздно мне придётся нести Его волю одному. Нужно начинать привыкать, верно?

Учитель тяжело вздохнул, но поднял ладонь, сложенную в благословляющем жесте – мизинец и большой палец соединены, остальные лежит на них.

– Иди, и да пребудет с тобой покров нашего Заступника, – он немного помолчал и добавил, – и возвращайся поскорее. Не заставляй меня, старика, терять покой.

Евсей хмыкнул – привычка учителя считать себя стариком одновременно умиляла и удивляла его. Он поклонился, прижался лбом к прохладным пальцам учителя и рванул к двери, пока гудевшие ноги и сытый желудок, тянувший его вниз, к кровати, не заставили его передумать. Кошка лениво потянулась и юркнула за дверь, хлестнув хвостом по ногам.

Евсей привык к тому, что в княжьем тереме сделать шаг без присмотра стражи было невозможно, а потому сейчас дом посадника показался ему безлюдным и пустоватым. Пока он, крадучись, спускался вниз, ему встретились лишь несколько мальчишек – служек, которых он немного побаивался – такое жадное любопытство светилось в их глазах.

Под лестницей, у входа в длинный коридор, ведущий в женскую половину, он увидел уже знакомую широкоплечую фигуру – Святослав Гнедич что – то негромко втолковывал Дарёнке, которая на каждое его слово звучно фыркала, точно строптивая лошадь. Заметив Евсея, он подтолкнул дочь к двери.

– Ступай, Дарёнушка, – ласково сказал он, – потом ещё с тобой потолкуем.

Та испепелила его надменным взглядом, но послушно ушла, позвякивая серебряными колтами. Святослав Гневич же с улыбкой обернулся к Евсею, широко раскинув руки, словно хотел схватить его в медвежьи объятия.

– Ба, гостюшка дорогой! – Воскликнул он так громко, что мальчишка, спускавшийся сверху, едва не выронил белоснежные полотенца. – Отчего не спишь, не отдыхаешь после долгой дороги? Или тебе, как господину твоему, наш скромный приют не по нраву.

– Что вы, – замахал он руками, – ваш дом прекрасен, и после долгих дней в дороге я… – Он запнулся, перевёл дыхание и продолжил. – Очень рад знать, что нас ждёт мягкая кровать и вкусный ужин.

– Чего вскочил тогда, пострелёнок? – Усмехнулся Святослав Гневич.

– Скажите, господин, – тихо спросил Евсей, набравшись храбрости, – точно ли яблоня купца Твердяты никому не нужна?

– А с чего это ты вдруг яблок захотел? – Смешливо прищурился Святослав Гнедич. – Может, кто из служанок приглянулся? Ты, чай, уж этот обычай не позабыл – хочешь девчонку приголубить…

«Подари ей спелое яблоко», – договорил про себя Евсей, а вслух сказал:

– Нет, что вы, я учителю… – Он смутился, вообразив, как это прозвучало.

– А, помню – помню, – взмахнул руками посадник, слава Калосу, без тени насмешки, – Агафон всегда был на них падок. Хороший ты мальчишка, – он провёл рукой Евсею по макушке, растрепав тёмные кудряшки, – ласковый, заботливый… Точно жениться не хочешь?

Евсей замотал головой, отойдя чуть подальше.

– Тогда иди, – усмехнулся посадник, – уж от пары яблок Твердята не обеднеет.

Уже на пороге Евсей обернулся.

– Позволишь спросить, господин…– Неуверенно начал он.

Посадник добро ему улыбнулся.

– Отчего она до сих пор целёхонькая стоит? Если ни у кого яблок больше нет…

– А, – фыркнул Святослав Гневич, – болтают, будто проклята она, вот и не трогают. Но ты – то уж, думаю, в эти глупости не веришь?

Евсей решительно замотал головой и скрылся за дверью.

Глава 5

После долгого пути по увядающим полям и небольшим рощицам, свободно ступать, не рискуя утопнуть в грязи или луже, было величайшим наслаждением. Евсей шагал, жадно втягивая носом свежий воздух, пропахший дымом, свежим хлебом и квасом, неторопливо оглядываясь по сторонам, подмечая местные красоты. Тут за невысоким забором видно резное крыльцо, точно кружево, плетёное мастерицей, тут перед воротами горделиво расхаживает белоснежный кот – толстый, пушистый, холёный. Вот на крыше небольшого дома медленно вертел клювом медный петух с пышным гребешком, вот – с кровли суровым взглядом следил за прохожими деревянный конёк. Евсей и сам не заметил, как ноги принесли его в уже знакомый переулок, как вдруг услышал голоса и переливчатый смех, похожий на звон серебристых колокольчиков.

Что ж, кажется, Калосу не было угодно, чтобы Евсей поживился чужими яблоками, потому что по ту сторону ограды под яблоней собралась пёстрая стайка девушек с плетёными корзинками. Они собирали спелые плоды, перешучивались, напевали, но тут же заметили его, стоило ему испуганно сделать шаг назад.

– Эй, красавец, – замахала ему рукой одна из них, – поди сюда!

– Иди, иди! – Засмеялись остальные.

Мысли в голове у Евсея заметались перепуганными зайцами. «Это простые служанки, – подумал он, – им просто любопытен новый человек». Вряд ли они стали бы глумиться над ним, как частенько это делали парни…

С другой стороны, он совершенно не знал, как стоит разговаривать с женщинами – он очень редко видел их так близко, потому что тело женщины есть соблазн для неокрепшего ума и неутверждённой веры, – гласил текст «Наставления для юных служителей блага». Опусти свой взор, не позволь себе впасть и в пучину греха, и не смей вовлечь женщину в греховное желание плоти, ибо её слабость полнится твоей силой. С девушками Евсей почти никогда и не встречался – у князя, конечно, была жена, а вместе с ней – несчётное множество наложниц, но они смирно сидели на женской половине и на глаза почти не показывались. Наконец, после недолгой борьбы Евсей решился. «Я должен уметь говорить со всеми, – сказал он себе, – если хочу нести слово Калоса. Что мне стоит просто попросить яблок? Не вечно же мне всех бояться!».

Он направился к забору, и с каждым шагом его уверенность утекала, как песок через пальцы. Служанки же, напротив, расходились всё больше, тыкали в него пальцем и что – то кричали – за шумом крови в ушах он не слышал, что именно. Страх и гнев подтачивали его изнутри, голос внутри умолял развернуться и бежать, но тело словно не слушалось его.

– У него на шее знак, девочки! – Завизжала одна из них, как только он подошёл почти вплотную. Ты из рукомахателей? Приехал сжигать наших богов? Тебя послали ваши эти румы?

Горячая волна ярости окатила его с ног до головы. Как они смели, эти девчонки, не знавшие слова истинного Бога, обзывать их рукомахателями? Как в их дурные головы пришла мысль исказить титул Владык Валиора? Он собирался им ответить, словом вразумить их, как частенько получалось у учителя, но язык будто отнялся. Он словно снова стоял перед беснующейся толпой разъярённых мальчишек – маленький, слабый, неспособный дать отпор…

– Что я слышу, Улада?– Услышал он вдруг строгий девичий голос. – Ты, стоя на земле моего рода, у дома моего отца, смеешь оскорблять дорогого гостя, заглянувшего к нам на большой праздник? Мы чтим законы гостеприимства, Улада! – Девушка обернулась к нему, улыбаясь смущённо и ласково. – Не сердись на мою служанку, господин –она не из злости, по глупости. Чем могу помочь тебе?

Отчего – то в тот миг она показалась ему самой прекрасной из всех людей, что он когда –либо встречал – словно розовые облака на рассвете, словно раскрывшийся бутон лилии, словно переливающийся янтарь… Кожа её была бела, точно парное молоко, на гладкие, покатые плечи спадала золотая пушистая коса, глаза – цвета сладкого тягучего мёда. Платье на ней было белое, с обережными узорами на подоле и рукавах, подпоясанное поясом с крупным жемчугом. Голову её украшал венец, что белийцы звали красой, похожий на золотой круг восходящего солнца, а вдоль лица спускались длинные нити жемчуга.

«Очнись!», – завопил в его голове голос разума, и оттого Евсей наконец отмер.

– Благодарю, прекрасная госпожа, – ответил он, согнувшись в низком поклоне, – я шёл сюда в надежде облегчить участь несчастной яблони, что гнётся под весом созревших плодов, но вижу, что она не останется без присмотра. А потому прошу меня простить.

Он развернулся и пошёл прочь, пылая щеками. Давно в его жизни не было такого позора…

– Постой, добрый человек! – Услышал он и обернулся, увидев, как к нему торопливо шагает раскрасневшаяся госпожа дома.

– Прости, – выдохнула она, запыхавшись, – что служанку свою в малой строгости держу. Юна она и глупа, оттого и… – Она взглянула Евсею в глаза, раскраснелась ещё больше и силой всунула ему в руки несколько спелых, румяных яблок. – Вот.

– Не нужно, – он попытался вернуть ей плоды, но, встретив её пылающий взгляд, прижал их к себе.

– Я не из корысти, я от чистого сердца! – Горячо воскликнула она. – Ты не расстраивайся, господин, в наших землях всегда рады гостям. Сильно она тебя обидела? – Девушка внимательно взглянула на него, виновато прижав руки к груди.

– Нет, вовсе нет. – Растерялся Евсей. Девушка тут же повеселела, янтарный мёд в глазах вновь засиял.

– Вот чудно! – Она радостно улыбнулась. – Завтра большой пир, перед ним радоваться надо. Ну, стало быть, там с тобой и свидимся – расскажешь, сладки ли наши яблоки. – Она поклонилась и неторопливо пошла к неприметной калитке. За ней длинным туманным облаком вилась белая фата.

– Госпожа! – Неловко окликнул её Евсей. – Как звать – то тебя?

Она повернулась, робко закрыв половину лица фатой.

– Зовут меня Забавой, – ответила она, – Забавой Твердятичной. А ты?

– Евсей.

– Доброе имя, – тепло улыбнулась она, – ну, прощай!

Ноги уносил Евсей неохотно. Прижимая к груди яблоки, он медленно брёл по мощёной дороге, перебирая мысли в голове, точно разноцветные бусины.

«Нет, это никуда не годится, – думал он, – что это за проповедник, который двух слов связать не может? Если бы не Забава, так и стоял бы столбом…».

По дороге пронёсся резкий порыв промозглого ветра, швырнул Евсею в лицо горсть пожелтевших листьев и затих так же внезапно, как и начался. Парень с подозрением оглянулся по сторонам, но ничего не увидел – улицы всё так же были пустынны, только лежала у какого – то плетня большая чёрная собака, вывалив наружу розовый язык. Пожав плечами, Евсей бодро зашагал дальше.

Его провожали внимательные чёрные глаза.

Глава 6

Евсей осторожно приоткрыл дверь одной рукой, второй придерживая драгоценную ношу. Учитель не спал – сидел за небольшим столом у окна, держа в руках потрёпанную книжицу, поглаживая по корешку большим пальцем. Закатное солнце золотило его острые, ястребиные черты лица, играло с тёмными волосами, отливало янтарём в задумчивых глазах, глядевших словно сквозь пожелтевшие страницы. Многие девушки вздыхали по его учителю, многие хотели бы заполучить его сердце, но тот никогда не посмотрел ни на одну. Сердце его давно было отдано служению Калосу – а ещё бескрайним пустынным полям, непроходимым лесам и небольшой старой телеге.

– Учитель, – шёпотом позвал его Евсей и проскользнул в дверь целиком.

Он быстро обернулся, и в глазах его засияла улыбка.

– Вернулся! – Облегчённо выдохнул он и тепло улыбнулся, заметив плоды. – Да ты, я погляжу, с уловом. Вот, оказывается, что за кошель ты искал!

Евсей, покраснев, робко всунул ношу учителю в руки.

– Вот, – сказал он, – я подумал, будет славно перекусить яблоками…

У учителя на лице отобразилось выражение странной растерянности, сменившись умилением.

– Ты замечательный помощник, – рассмеялся он, – но не переживай, твоего старого учителя в этом доме не уморят голодом.

Есей вспыхнул.

– Ну, чего ты, – заметил это учитель, – я же шучу с тобой. Садись, – он похлопал по краешку кровати, стоявшей неподалёку от стола, – нехорошо будет, если сам добытчик не угостится.

Евсей неловко сел. Учитель покрутил в руках плод – большой, спелый, налитый сладким соком, тёмно – красный, словно старое вино из погребов Бонума.

– Красота, – рассеянно заметил он, – сколько дивных вещей в нашем мире по воле Калоса! Казалось бы – простое яблоко, а сколько в нём радости и пользы. – Он счастливо вдохнул свежий, сладкий аромат.

Евсей стиснул пальцами тонкое белое вышитое покрывало.

– Когда бы людям замечать красоту и радость, – ядовито протянул он, – они зарылись в свои тёмные греховные мысли и на свет Калоса не выползают.

Учитель обеспокоенно отложил яблоко.

– Тебя кто – то обидел? – Настороженно спросил он. – Что случилось?

Евсей разгорячённо подался вперёд.

– Почему они считают, что вправе оскорблять нас? – Получилось громче, чем он хотел, и он понизил голос. – Почему мы для них рукомахатели, бродяги, дураки, повод для насмешек? Ты любишь их, учитель, ты уважаешь их обычаи – неужели им так сложно отнестись к тебе по – доброму в ответ?

– Ты же слышал, – медленно проговорил учитель, – кто дал им повод считать нас проходимцами. Наши сами постарались – грубой силой, милый мой, ни от кого ласки не добьёшься.

– Дефенторы тоже хороши! – Взмахнул руками Евсей. – Я одного всё понять не могу – неужели Калос завещал нам разные Откровения? Вроде читаем все одно и то же…

– Эх, Евсей, – покачал головой учитель, – видишь ли, для них всё слишком однобоко. Калос – истинный бог – стало быть, заставим всех язычников в него уверовать. Неважно, как – плахой ли, пытками, угрозами… Строки про любовь они мимо глаз пропускают. А всё дело – то, Евсей, как раз в ней. – Учитель встал со стула и нетерпеливо прошёлся по комнате туда – сюда. – Как ты думаешь, какое самое главное правило для каждого из последователей Калоса?

Евсей смутился. Конечно, он помнил самое первое правило, которое стало началом его учёбы в Бонуме, которое осталось выжжено у него в памяти калёным железом – будь послушен. Покоряйся правилам и Откровениям, не спорь со старшими, выполняй всё, что говорят тебе учителя. Но учитель ждал от него явно не этого.

– Нести Благо, – наконец, ответил он, – как единственно важное в этом мире.

Учитель покачал головой.

– Знаешь, я никогда не думал над этим, – задумчиво проговорил он, – я просто всегда, с самого юного возраста знал, что главное среди всего учения Калоса – это любовь.

Евсей вспомнил то странное, щекотное чувство, которое возникало у него на воскресных службах, когда он слушал, как звонкие голоса старших учеников выводили гимны, а сквозь разноцветные витражи на пол яркими пятнами просачивался солнечный свет. Тогда, сквозь детский невероятный восторг он чувствовал, словно хочет обнять весь мир – и плакать от того, насколько он невыносимо прекрасен.

– Зачем тогда всё это? – Горько спросил он. – К чему эти склоки, войны, крики и ругань? Они действительно верят, что всё это приведёт нас к Благу?

– А ты посмотри, как они верят? – Хмыкнул учитель. – Живут, стараясь следовать во всём Откровениям до буквы. Сказано не привязываться к мирским вещам – буду спать на голом полу. Сказано прощать – значит, должно терпеть побои нелюбимого мужа, не доносить в суд на отца или брата. Сказано быть умеренным в удовольствиях – откажу себе в простых радостях, стану питаться одной жухлой травинкой в день. Они хотят приблизиться к любви через страдание, но это совершенно неверный путь! – Учитель заломил руки. – К любви можно прийти только через любовь, страдание порождает лишь боль и лишения! Сначала ты уговариваешь себя – потерплю немного, во имя Блага, а там, глядишь, и счастье ко мне придёт. Но ничего не меняется, и с каждым днём жизнь становится всё невыносимее и невыносимее, и со временем ты уже думаешь – а почему это я страдаю, а все вокруг радуются? Пускай тоже познают горе, страх и слёзы – ведь только так можно спастись!

– Но, учитель, – робко возразил Евсей, – помните Лариона? В Сказании пишут, что он дарил людям смерть из большой любви…

– Да разве это любовь? – Горячо воскликнул учитель. – Бедная она, бедная! С чем её только люди не путают – с похотью, с завистью, с желанием непременно обладать, даже со злобой и ненавистью. Вспомни страницу из откровений, а? «Она – самое чистое чувство из всех, что даровал людям, сотворённым Песмносом, Калос в утешение. Она не содержит в себе ни крупицы зла, ибо сотворена из его частицы, из его духа». Истинно любящий по – настоящему счастлив, ибо одно это чувство приносит с собой единение с Калосом. Если ты любишь кого – то, разве пожелаешь ему зла? Разве толкнёт тебя она на подлость, на преступление? Нет! Они оправдывают свои поступки любовью, но души их черны и полны лишь ненависти. Если смотришь на мир через стиснутые зубы, разве остаётся время на радость? Они сами заперли себя в клетку и ранят острыми клыками всех, кто к ней приблизится. Вот поэтому, – он упал на кровать рядом с Евсеем, – я так стараюсь всё изменить. Валиор уже давно потерян для моих слов. Мудрейшего Ануфрия вон, вообще недавно бросили в темницу – якобы, разжигал мятеж… Знаем мы такие мятежи, – махнул он рукой, – опять небось Аурумам не дал благословение на начало военного похода. Но здесь! – Его глаза вдруг загорелись, он снова оживился. – У меня ещё есть шанс донести нашу веру в первозданном виде.

У Евсея в горле встал ком.

– Ты так хорошо говоришь, учитель, – он низко опустил голову и стиснул руки в кулаки, – а как же грешники? Их тоже безоговорочно любить?

Учитель усмехнулся и растянулся на своей постели.

– Знаешь, почему я так дорожу своим плащом? – Вдруг спросил он.

– Тебе подарил его дорогой человек. – Ответил Евсей, повторяя слова учителя, сказанные ему давным – давно.

– Моя сестра, – он расплылся в счастливой широкой улыбке, – она казалась мне, маленькому, дивным созданием из древних сказок. У неё были длинные пушистые косы и мягкие белые руки. Она пела мне колыбельные – о красавицах и героях, о древних неприступных крепостях и волшебниках, превращавшихся в диких зверей, и тогда я впервые полюбил живые народные сказания. К ней приходили за помощью все из нашей деревни, от мала до велика, и не было того, кому бы она отказала. И она была ведьмой.

Евсей потрясённо воззрился на учителя. Ведовство – один из самых страхов перед ликом Калоса, – вспоминал он слова наставников из Бонума, – все колдуны – верные слуги Песмноса…

– Что? – Насмешливо переспросил учитель. – Не ожидал? Твой учитель был из знатного, но настолько обедневшего рода, что мы ютились где – то на задворках Валиора, и родители мои частенько просили в долг у зажиточных землепашцев. Там вовсю процветали древние обычаи и суеверия. А ведьма… Селянам нужно верить, что их мольбы о дожде в засуху непременно услышат, что кто – то проведёт угольком над рубахой пропавшего человека, и он непременно вернётся, живой и невредимый. Лекарей у них и близко нет, оттого они и ходят к «прислужнице Песмноса» за травами и отварами – а куда деваться?

– Но учитель, ты сам говорил, что почти все ведьмы – обычные люди, и их заговоры не работают! – Воскликнул Евсей.

– Иногда людям достаточно простой надежды. – Задумчиво отозвался он. – Она сшила мне этот плащ сама – сказала, что вложила в него колдовские травы и чары, и когда я вырасту, он защитит меня от всех напастей. – Он повернулся на кровати и посмотрел Евсею в глаза. – Она не дожила до моего двенадцатилетия. Николай Женоборец сжёг её на костре за колдовство, он же забрал меня в Гвинѐд, где определил в Бонум. В глазах служителей Калоса она была гораздо большей грешницей, чем он. Скажи мне, Евсей, – он откинулся спиной на богато расшитый ковёр, – кого из них казнить, кого миловать?

Евсей стиснул пальцами правой руки ладонь левой. Он прекрасно помнил, как восторг сменился глухой тоской и ненавистью, как он мечтал вырваться из Бонума – и как струна, словно до предела натянутая в его душе, постепенно расслаблялась после встречи с учителем.

– Лучший день моей жизни, – заговорил он сквозь зубы, – был тот, когда я решил уйти с тобой. Боюсь представить, что было бы со мной, останься я среди тех глупых и злых людей…

Учитель встал и крепко прижал к себе его голову.

– Я счастлив, что ты мой ученик, – сказал он, и в его голосе звенели непролитые слёзы, сменившиеся смехом, – с кем бы ещё я мог говорить так свободно и не бояться плахи за ересь? – Он отстранил его и взглянул Евсею в покрасневшие глаза. – Пойдём – ка, пока ещё не совсем стемнело, угостим яблоками слуг – нам с тобой столько точно не съесть.

Глава 7

С самого утра в доме посадника воцарилась суета. По лестнице то и дело топотали чьи – то ноги, слышался звонкий смех и заковыристые ругательства, а снизу доносились ароматные соблазнительные запахи.

Ближе к обеду к ним в горницу зашёл сам Святослав Гневич. Встал, звонко цокнув позолоченными каблуками, поправил медную фибулу на роскошном ярко – алом плаще и окинул их с учителем пристальным взглядом с головы до ног.

– Что, прямо так на пир собрались?

Учитель удивлённо приподнял руку, вглядевшись в рукав простой рубахи.

– Неужели всё так плохо? – Неловко улыбаясь, спросил он. – Эта одежда справно служила мне на протяжении всего путешествия.

– Вот именно! – Воскликнул Святослав Гневич, воздев руки к потолку. – Целое путешествие, и он вздумал так явиться на проводы Матери Жребы! Нет уж, друг мой, мы тебя принарядим, да так – все девки вприпрыжку побегут, роняя юбки!

– Вот уж чего не надобно, – смущённо посмеялся учитель, – мне не по сердцу обижать прекрасных дев отказами.

– Так не отказывай! – Посадник весело приобнял учителя за плечи. – А то знаю я вас, праведников – на словах колючка, а на сердце – липучка.

– Я бы предпочёл, – учитель аккуратно вывернулся из – под его руки, – чтобы ты не сообщал о своих знаниях всем окрестным прелестницам. Ты же не хочешь втянуть меня в неприятности?

– Не хочешь – как хочешь, – Святослав Гневич шумно хлопнул руками по бёдрам, – даже без ночи любви на пире можно славно повеселиться – уж я – то постарался! Все скоморохи знают, что, если каждый гость не будет хохотать до упаду, я ни медяка им не заплачу! А угощения какие будут! – Он растянулся в улыбке и зажмурился, словно уже чувствовал вкус праздничных блюд. – Только успевай рот открывать. Но, – посадник сурово погрозил им пальцем, – каждый уважающий себя Белиец знает – на пир нужно явиться в лучшем виде, иначе Мать может и обидеться. Она, как – никак, женщина, а все они любят красивые одёжки. Вот я, когда к Радомиле сватался…

– Умоляю, – простонал учитель, – я слышал эту историю без малого сотню раз, и беспамятством я не страдаю!

– Ладно – ладно, – притворно надулся посадник, – ругай меня, горемычного, только оденься прилично.

Когда он вышел из комнаты, Евсей, наконец, сумел спокойно дышать.

– Он нарочно тебя смущает? – Буркнул он. – Кажется, это доставляет ему большое удовольствие.

– Нет, конечно, – учитель поднялся и потянулся, – такой уж он человек. Пойдём, что ли, глянем, что он нам приготовил?

Вот уж в чём, а в жадности упрекнуть воеводу у Евсея язык бы точно не поднялся – праздничную одежду, которую им выдали, не стыдно было надеть и в княжеские хоромы. Учитель, посмеиваясь и с любопытством щупая ткань, обрядился в тёмно – синий кафтан с серебристой вышивкой и тёмно – бордовой оторочкой по рукавам и вороту. На ногах у него красовались высокие чёрные сапоги с серебристой тесьмой по краям голенищ, на голове – шапка, обитая мехом по краям. Евсею же достался длинная свита с отложным воротником и костяными пуговицами.

– Другое дело! – Воскликнул увидевший их Святослав Гневич. – Ну, теперь можно и на пир честной отправляться.

В этот большой, шумный праздник ворота, ограждавшие детинец, были распахнуты настежь, и внутрь пёстрой толпой тянулись люди – от знатных дружинников, сидевших за одним с посадником, до самого последнего нищего. Все сегодня были равны, всем полагалось славное угощение.

Длинные деревянные скамьи тянулись вдоль столов, накрытых кружевными скатертями, на которые каждый ставил небольшое угощение, которое полагалось принести с собой – от краюшки чёрствого хлеба, до жирного жареного вепря, которого с гордостью водрузил в центр сам посадник. Повсюду прыгали и плясали скоморохи, звенели бубны и раздавались весёлые разговоры, крутились вокруг столов кошки с независимым и гордым видом, и прыгали, поглядывая на лакомства, самые разные голодные птицы – от маленьких пугливых воробушков до грозных чёрных ворон. День стоял погожий и солнечный – на ярко – голубом небе не виднелось ни тучки, и солнце золотило пожелтевшие листья деревьев. Неподалёку от ворот на большой ровной поляне сходились добрые молодцы в богатырских гуляниях – боролись на кулаках, хвалились умением мечами, стреляли из луков. Приглядывали за всем этим идолы, искусно вырезанные и расписанные алой краской, выстроившись полукругом неподалёку от шумного человеческого пиршества. После того, как насытятся люди, настанет его время умилостивить богов. Пока же к трапезе никто не приступал – было время для разговоров и песен, танцев и знакомств.

Евсей стоял в отдалении, под сенью оливково – зелёной ели, перекинувшей свои густые лапы через чей – то забор, и пристально наблюдал за молодыми парнями и девушками, лихо отплясывавшими под звуки жалеек и гудков.

Мимо него крадучись прошмыгнул учитель, сперва даже Евсея не заметивший.

– Погоди! – Кинулся тот за ним вслед. – Куда же ты?

Учитель вздрогнул, но обернулся и, встретившись глазами с учеником, расслабил напряжённые плечи.

– Кошель забыл, представляешь? – Пожаловался он Евсею. – У всех на виду возвращаться не хочется – подумают ещё, что я их за воров считаю… А мне без него пусто, словно я руку в доме оставил.

Евсей кивнул. Учитель вдруг подозрительно прищурился.

– А ты чего тут стоишь, а не с остальными?

– Ну его, – буркнул Евсей, – как есть сядут, так и пойду.

Учитель подошёл и мягко приобнял его за плечи.

– Не нужно стесняться, – ласково сказал он, – ты не просто приезжий проповедник, а друг самого посадника, гость на их большом празднике.

– Да не стесняюсь я, – воскликнул Евсей, – просто… Как – никак, всё же языческий праздник. Это грешно.

– Вовсе нет, – с улыбкой покачал головой учитель, – мы же не станем поклоняться их богам. Нет ничего зазорного в том, чтобы в столь прекрасный солнечный день от души повеселиться. Ты же не станешь вести себя распутно? – Учитель лукаво подмигнул ему.

– Что ты? – Оскорблённо ахнул он.

– Ну вот, – учитель отстранился, – сходи, послушай музыку, спляши, заведи с кем – нибудь знакомство. Калос не запрещает радоваться, а ты ещё так молод – тебе самое время поглядеть на народные гуляния.

– Ладно, – с сомнением протянул Евсей, – возвращайся только поскорее. Не хотелось бы оставаться одному…

– Я мигом, – подмигнул ему учитель, – если кто спросит – ты знаешь, как меня найти.

В самом сердце гуляний было так шумно, что с трудом можно было расслышать даже собственные слова. Евсей неловко лавировал среди оживлённой толпы, стараясь ни с кем не столкнуться, и отчаянно стесняясь. Пару раз его уже попытались втянуть в хоровод, а один скоморох зазывал в какую – то странную игру, но Евсей каждый раз ускользал. «Ну зачем я согласился пойти? – Мучительно раздумывал он. – Посидел бы до начала пира в тереме…»

Неподалёку от музыкантов, бодро терзающих струны гудков, весёлой стайкой разноцветных пташек сгрудились, пересмеиваясь и беззаботно о чём – то болтая, прекрасные девушки в богатых нарядах. Среди них Евсей разглядел знакомое лицо, обрамлённое золотом пушистых волос. В этот раз их почти полностью закрывала нежно – голубая фата, словно сотканная из утреннего тумана, что была призвана защищать незамужних девушек от злых духов. Приглядевшись, он нахмурился – казалось, другие девушки не спешили с ней заговаривать, и косились с какой – то гадливостью… В душе его проклюнулся росток сочувствия. Уж он – то прекрасно знал, что такое быть изгоем… «Она этого не заслужила, – беспомощно подумал он, – она была так добра и приветлива – за что с ней так обходятся?».

Медовые глаза рассеянно скользнули по толпе и остановились на нём. Забава смущённо приподняла уголки губ и легонько махнула рукой. Евсей растерянно кивнул в ответ, и ему досталась ещё одна мягкая солнечная улыбка, и она вновь повернулась к девушкам, рассеянно прислушиваясь к их разговору – двое из них не на шутку разошлись в ожесточённом споре. Приглядевшись, Евсей с удивлением понял, что Дарёны среди них не было. Кажется, он и вовсе не видел её с самого утра.

– Эй! Господин Евсей!

Евсей торопливо обернулся. К нему шагала девушка – прямая, гордая, льдисто – холодная, а перед ней толпа немедленно расступалась, торопливо разбегаясь в разные стороны. Когда она подошла ближе, Евсей внимательно оглядел её – худая, как щепка, с тонкими руками и острыми скулами, слегка горбатым носом и плотно сжатыми тонкими губами. Почти бесцветные голубые глаза смотрели строго и внимательно, чем – то напоминая взгляды строгих учителей в Бонуме, и Евсею немедленно захотелось сжаться под ним. Приглядевшись, Евсей понял, что его так смущало в её облике – обережные знаки, вышитые на одежде, были совершенно не те, что носили простые люди… «Ведьма!», – тут же вспыхнуло в голове у Евсея.

До пояса спускалась русая коса… Нет, две косы, как полагалось носить невестам. Стало быть, не просто ведьма – просватанная ведьма. Да, вон и в ушах позвякивали серьги – змеи, сверкая хризолитовыми глазками, под цвет изумрудно – зелёного сарафана, выглядывавшего из – под епанчи. Это кто ж не побоялся?

Ведьма сурово зыркнула по сторонам, и людей, с любопытством косящихся в их сторону, будто ветром сдуло.

Внимательно оглядев его с головы до ног, ведьма скрестила руки на груди и спросила:

– Ты ученик Агафона Мисерикордского?

Евсей напрягся. На секунду захотелось солгать, но он не посмел – она ведь всё равно узнает, а ему совсем не хотелось в первый же день впасть в опалу у местных ведьм. К тому же, за его спиной стоял господин посадник с дружиной, и – они же не дадут учителя в обиду?

– Я, госпожа, – ответил он, склонив голову в знак уважения, – чем могу помочь тебе?

– Ярина Вадимовна, которую вы, чужеземцы, зовёте Огненной ведьмой, желает поговорить с твоим учителем. Где мне найти его?

Где – то в животе у Евсея завозился холодный червячок страха.

– Учитель вернулся в хоромы господина Святослава Гневича, – медленно проговорил он, – но скоро должен вернуться.

– Славно, – кивнула она, – передай, что я буду ждать его.

Она круто развернулась на каблуках расшитых драгоценными камнями башмачков и собиралась пойти прочь, когда Евсей окликнул её:

– Прости, госпожа…

Она обернулась, с неудовольствием уставившись ему в глаза. Евсею стало неловко.

– Прости моё любопытство, – повторил он, – но что твоей госпоже нужно от моего учителя?

– У Яры дело к Агафону Мисерикордскому, – повторила она медленно, словно для неразумного дитяти, – а не к его ученику, Евсею. Спросишь после у своего учителя – если захочет, расскажет.

К щекам Евсея прилил жар, но он заставил себя успокоиться.

– Как прикажешь, госпожа, – ответил он и поспешил прочь.

После разговора оставалось неприятное, склизкое чувство, словно он наживую проглотил жабу – казалось, что он предал учителя, отдал его в руки врагов. «Нужно отвлечься, – сказал он себе, – даже думать о ней не хочу».

Он шагал, угрюмо опустив голову и глядя себе под ноги, а потому не заметил, как случайно столкнулся с кем – то. Евсей мгновенно вскинул руки, удерживая налетевшего на него человека от падения, и ощутил под ладонями мягкую ткань фаты, разметавшейся по плечам. Подняв голову, Евсей встретился взглядом с перепуганными глазами пойманной лани – знакомыми глазами. Он тут же отдёрнул руки.

– Прости, госпожа, – виновато протянул он, – я не смотрел, куда шёл.

– Что ты, – смущённо отозвалась Забава, заворачиваясь в фату до самых глаз, – это я виновата – я тебя искала.

Евсей настороженно подобрался.

– Случилось что – то? – Осторожно спросил он.

Забава многозначительно округлила глаза и слегка кивнула головой в сторону.

– Не могла же я оставить дорогого гостя в одиночестве, – невинно прощебетала она, – нужно всё тебе показать, обо всём рассказать! Пойдём, на игры поглядим!

Она шагнула в толпу, просачиваясь через неё, словно весенний ручеёк, и Евсей обречённо посмотрел ей вслед. Голова гудела от непривычного шума, в глазах рябило.

Он поспешил за Забавой, которая ловкой рыбкой проскальзывала между скоморохами и торговцами, что и тут спешили получить барыш, между хороводами и дружинниками, под шумок передающими друг другу загадочного вида чашу и по очереди к ней прикладывающимся. Наконец, она замерла – неподалёку от той самой поляны, на которой недавно стоял шум доброй кулачной драки – как оказалось, она уже закончилась, и теперь парни, к которым присоединились и красные девушки, развлекали себя по – другому.

Вдоль поляны растянулся широкий коридор из переплетённых человеческих рук, в который с задорным воплем врезался удалой молодец в алой рубахе – и взлетел, подбрасываемый руками товарищей.

– Это… чего такое? – Ошарашенно спросил Евсей.

Забава хихикнула.

– Это игра такая, вишенка, – пояснила она с задорной улыбкой, – гляди, сейчас целоваться будут!

И верно – парень – «вишенка» ловко соскочил с рук и впился жадным поцелуем в охотно подставленные губы под одобрительный гул толпы. Евсей дёрнул плечом – при княжеском дворе он почти безвылазно сидел в отведённых им покоях и такого разгула не видал, а в Валиоре – и того подавно. Это казалось странным, смущающим, а ещё – очень интересным – то, о чём он раньше мог прочесть лишь в книгах, теперь наблюдал своими глазами. «Кажется, я понимаю, что учитель в этом находит, – подумал он, – поглядеть здесь в самом деле есть на что… Особенно, если самому в толпу не лезть».

– Господин Евсей, – серьёзно позвала его Забава, и он вмиг вернулся с небес на землю, – ты не подмумай, я не из праздного любопытства спрашиваю… Не мог бы ты – если это не секрет, конечно, – поведать мне о том, что сказала тебе Велимира?

Евсей молчал, стараясь собраться с мыслями, и она неловко продолжила:

– Ну, та… девушка, темноволосая, с серьгами – змеями.

– Ученица Огненной ведьмы, верно? – Спросил он и, дождавшись кивка, встревоженно продолжил. – Я думаю, не совершил ли я большую ошибку, заговорив с ней?

– Что ты, что ты! – Замахала руками Забава. – Ни её, ни госпожу Ярину Вадимовну бояться не стоит – мы от них зла не видели, напротив, выручали нас столько раз! В последние годы засуха стояла, только благодаря им многие выжили! Ярина Вадимовна – лекарь всем на зависть, она, вон, Дарёну с того света вернула, когда та ещё в младенчестве была…

Евсей недоверчиво мотнул головой.

– Что тебя тогда так обеспокоило, госпожа? – Спросил он, стискивая в небольшом мешочке, висящем на поясе, знак Калоса.

– Просто… – Окончательно смутилась она, – они испокон веков к нам на праздник не приходили. У нас – свои проводы, у них – свои. И тут вдруг ни с того, ни с сего, появляется она, и прямиком к тебе – приезжему, иноверцу. – На её лице вдруг появилось беспокойство. – Она же ничего плохого тебе не сказала? Я гляжу – ты идёшь, словно в воду опущенный…

«Ой, неспроста она меня спрашивает, – подумал настороженно Евсей, – у самой – то вон, глаза бегают – уж не задумала ли чего? Если б всё так просто было, она б ко мне даже не подошла».

– Ей до меня дела не было, – осторожно проговорил он, – она искала кого – то другого. Спросила, не видал ли я его, но я такого человека даже не знаю.

На секунду она обрадовалась, но сразу после брови её сошлись, и в глазах появилась задумчивость.

– Ладно, – приободрилась она, вновь приняв благодушный и радостный вид, – хорошо, что она тебя не обидела.

Несколько мгновений они стояли молча.

– Ты, госпожа, мне праздник показать обещала, – Промолвил он, дивясь собственной смелости, – будет жаль, если мы сейчас разойдёмся.

На её щеках медленно разлился нежно – розовый румянец.

– А ты хочешь, господин? Ты выглядел так, словно тебе не по душе все эти гуляния, я побоялась, что тебе они в тягость… Я ведь просто испугалась – и за тебя, и за всех нас, думала – вдруг что серьёзное случилось?

Евсей обернулся к ней лицом и поклонился в пояс.

– Буду рад прогуляться с тобой, – серьёзно проговорил он, вглядываясь в напуганно – удивлённые глаза, – одному мне в самом деле было неловко – я ведь никого здесь не знаю, обычаев ваших вживую не видал. Но теперь – не боюсь. Ты ведь не дашь меня в обиду, госпожа? – Спросил он с неловкой улыбкой.

– Ах! – Покраснев ещё сильнее, Забава прижала руки к груди. – Конечно, гость дорогой! Уж я тебе постараюсь угодить. Печальным с проводов матери ещё никто не уходил!

Она в раздумьях подняла глаза к небу, перебирая руками край фаты.

– Что бы тебе показать такого… – Протянула она.

Снизу вдруг как – то странно зашумели. Евсей перевёл глаза на поляну, и понял, что вся толпа, что недавно развлекалась играми, двинулась к ним. Вёл их тот самый парень, «вишенка», и его хищно поблёскивавшие глаза смотрели прямо на Евсея.

– Забава, – в испуге позвал он, – что это?

– Ой, – тихо воскликнула она, переведя взгляд на них и вдруг весело хмыкнула, – вот развлечения сами и подоспели.

– Что? – В панике воскликнул Евсей.

– Если что, – повернулась она к нему с немного настороженной, но ласковой улыбкой, – помни, что это всё – игра, хорошо?

Не успел Евсей спросить, что она имела в виду, как их накрыла людская волна, гомонящая и звонко хохочущая, рубахи и сарафаны замелькали перед глазами разноцветными пятнами. Евсей и сам не понял, как его оттеснили от Забавы, и даже её приметная фата скрылась за алыми, синими и белыми спинами.

Толпа перед ним вдруг замолкла, расступилась, и перед растерянным Евсеем оказался «вишенка», сложивший руки на груди и растянувший губы в хитрой улыбке. Теперь Евсей мог разглядеть, что рубаха на парне одета наизнанку, тёмные волосы опоясывает венок из спелых колосьев ржи, а по лицу тянутся длинные зелёные полосы.

– Так – так – так, – издевательски протянул он, наклонившись ближе, – что тут у нас?

Какие – то девчонки за руки втащили в опустевший круг Забаву, и у Евсея немного отлегло от сердца. Вряд ли они всерьёз собирались навредить на празднике дочери купца – и купца, судя по всему, весьма небедного.

Парень приблизился к Забаве и осторожно взял её за плечи.

– Ну здравствуй, Забава Твердятична, – сказал он, хищно облизываясь, – вот ты и попала в мои сети! Ох, не стоило тебе сюда ходить, не стоило тебе на нас глядеть… Теперь моей станешь!

Парни и девушки вокруг одобрительно заулюлюкали, завертелись трещотки.

– О нет, злобный змеиный царь, – протянула она, глядя на Евсея, будто пытаясь ему что – то сказать, – мой жених спасёт меня!

– Пусть только попробует! – Воскликнул «змеиный царь», сотрясая в воздухе кулаком. – А ну – держите её!

К ним тут же подскочили несколько парней и девушек и увлекли Забаву назад, крепко схватив её за руки, будто в самом деле боялись, что она сбежит. Парень же развернулся и торжественно прошествовал к Евсею.

– А ты кто такой? – Нахально спросил он.

– Евсей. – Ответил окончательно смутившийся Евсей.

«Змеиный царь» взглянул на него с недоумением, обернулся, поглядев на своих верных товарищей, но те тоже лишь пожали плечами.

– Нет, – сказал он наконец, – там не так было.

– Прости, Баженушка, – тихо позвала его Забава, – он нездешний, приезжий.

– А! – Обрадовался тот. – Так это ж ещё лучше! Мы в нашем старом добром городище всегда гостям рады, а, ребята? – Повернулся он к жадно внимающей толпе.

– Рады, рады! – Загомонила та на все лады.

– Значит, так. – Он ткнул пальцем в Евсея, пытавшегося съёжится под пристальным вниманием многочисленных глаз. – Я – змеиный царь, и я краду у тебя возлюбленную невесту – нуа ты, понятно дело, как справный богатырь, должен её спасти. Всё понял?

Евсей растерянно кивнул.

– Ну тогда… – Довольно сощурился парень. – Тащи её!

Всё вдруг сорвалось с места, закрутилось, завертелось. С довольным кличем добрые молодцы потащили Забаву вниз, к поляне, и Евсей, недолго думая, пустился им вдогонку.

Он бежал, поскальзываясь на осенней грязи, цепляясь за пожелтевшую траву и мелкие кусты, и чудом не упал по дороге. На секунду Евсей замер, пытаясь разглядеть пушистые золотые косы под облаком фаты, но люди словно нарочно мелькали перед ним, путая и сбивала с толку. Он хотел было обойти их стороной, но тут же дорогу ему перегородила девушка, точно выросшая из земли.

– Здравствуй, милый, – улыбнулась она, проведя ладонью по длинным, ярко – красным бусам, – к чему тебе эта девка? Пойдём гулять со мной, я веселее!

– Извини, – неловко буркнул Евсей, попытавшись её обогнуть, – мне нужно идти…

– Ну уж нет, – усмехнулась она, на давая ему пройти, – ты останешься с нами…

И когда он в очередной раз попытался обойти её, он оказался в сомкнутом круге. Хоровод из чёрных, светлых, рыжих кос медленно закручивал его в свой водоворот. Он растерянно кидался из стороны в сторону, пытаясь найти выход – но выхода не было. Стоило ему лишь приблизиться к девушкам, как они смыкались плотной стеной и, хитро улыбаясь, тянули к нему руки.

– Уж и им ли, уж двоим ли, всю весну красную, им обоим хороводничати, да все летечко до осени, хороводити, коноводити, до тоя ли зимы до зимские!

«Так я до конца праздника не выберусь, – мрачно подумал Евсей, – и куда меня занесло»? Он сделал быстрый шаг влево, и, когда девушки поспешили туда, со всех ног рванул в другую сторону и, пригнувшись, наконец – то оказался на свободе.

Оказалось, что все парни перебрались на другую сторону поляны и, сгрудившись там, громко что – то выкрикивали и махали руками. «Туда – то мне и надо», – довольно подумал Евсей.

– Эй! – Донёсся до него обиженный крик. – Ты куда без выкупа?

– Чего? – Затормозил он и обернулся, чувствуя себя совсем глупо.

– Жених должен дать выкуп, чтобы змеицы его отпустили, – надув губы, объяснила ему девушка с ярко – жёлтыми лентами в волосах, – ты что, совсем ничего не знаешь?

– Верно, верно, – закивали головами остальные и вновь подскочили к нему, – показывай, чем богат!

Евсей растерянно похлопал себя по бокам. Ничего у него с собой не было, кроме… Он похолодел. Ну уж нет, отдавать им Знаки Калоса он точно не собирался. К счастью, он нащупал в мешочке завалившийся туда синий камушек – кажется, он остался от хитрого купца, вместе с которым они плыли на корабле – расположившись в центре челна, он завлекал покупателей, рассказывая о чудодейственных свойствах дешёвых побрякушек, которые продавал… Он долго смеялся, когда учитель переспорил его.

– Вот! – Сказал он, протянув камень девушке с красными бусами.

– И всё? – Скривилась та. – Больно мало!

– Эх, ты, – напустив на себя важный вид, торопливо придумывал Евсей, – от чего отказываешься? Ты счастья своего не знаешь! Это же камень из древнего города Анойсиэс, что был построен среди моря самими богами! Вот потому он такой синий, видите? – Камень под солнечными лучами блестел и искрился. – Он впитал в себя водные глубины вместе со всеми их тайнами! Положи его под подушку – и наутро станешь мудрейшим из всех, кто ходил по земле.

– Складно брешет, – фыркнула вдруг рыжеволосая красавица, – весело. Давай отпустим его, Роса, он мне нравится.

Пару мгновений девушка с красными бусами внимательно глядела то на камень, протянутый на ладони, то на залившиеся румянцем щёки Евсея.

– Ну ладно, – наконец решила она, – прощу тебе скудный дар за хорошую историю, гость дорогой. Но в следующий раз – знай, так легко не отделаешься!

Оставив девушек за спиной, Евсей поспешил к подозрительно притихшим парням.

– А вот и жених нашёлся, – лениво выступил вперёд парень в алой рубахе. Как там Забава его назвала?.. – Избежал – таки ловких объятий моих змеиц?

– Избежал, – смело выдвинул вперёд подбородок Евсей, – верни мою невесту!

«Калос великий, как нелепо», – простонал он про себя.

– Невесту? – Приподнял бровь «змеиный царь». – Вот эту, что ли?

Здоровый парень, похожий чем – то на медведя, почти вынес Забаву к ним из плотного круга парней. «Ну сколько можно? – Возмутился про себя Евсей. – Таскают её, как дети тряпичных кукол».

– Хочешь, что ли, отвоевать свою красавицу? – Ехидно спросил «змеиный царь».

– Смотря что ты за неё попросишь, – настороженно спросил Евсей.

Рядом недовольно загудели.

– Не трусь! – Хмыкнул парень. – Девки храбрых любят. Верно, красавица? – Он задорно подмигнул Забаве, которая мгновенно закуталась в фату.

Та что- то тихо сказала ему.

– Просто так я тебе её, конечно, не отдам, – скучающе протянул он, – за счастье сражаться надо. Бить я тебя не буду, – ухмыльнулся он, заметив сжатые кулаки Евсея, – я тебе задам загадку, отгадаешь – заберёшь. Идёт?

– Идёт, – ответил Евсей, разжимая кулаки. В глубине души проснулся щекотливый азарт – давненько он ни с кем умом не мерился! Такие игры он любил.

– Бажен, он же иноземец, – робко проговорила Забава, – загадок наших не знает… Можно, я хоть помогу?

– А ну цыц, – засмеялся кто – то рядом, – тебя похитили, вот и стой смирно.

– Никакой управы на этих пленниц, – посетовал парень,– ты им слово, они тебе – десять! – Он в задумчивости потёр подбородок. – Что бы тебе задать такого? Простые ты, книжник, наверняка знаешь…

Постепенно со всех сторон к ним вновь подбирались девушки – кажется, им было интересно, чем же всё разрешится.

К нему подскочил рыжий парень и что – то с хитрой улыбкой нашептал на ухо.

– Точно! – Воскликнул он. – Представь, что к реке подходят два человека. У берега стоит лодка, которая выдержит только одного, но они оба переправились на другой берег. И как же?

Забава чуть – чуть подпрыгнула и принялась изображать что – то руками, но парень быстро это заметил.

– Э, так нечестно, – заявил он, – девки, а ну – ка в круг её!

Тех долго уговаривать не пришлось – они окольцевали Забаву и завели хоровод, затянув протяжную песню о спелой ржи и одиноком оборотне, что в приступе безумия загрыз свою суженную.

– Ну, так что? – Жадно спросил парень.

– Погоди, – отмахнулся от него Евсей, – дай подумать.

К нему с лисьим выражением лица наклонился тот самый рыжий парень.

– Ты – злодей, умыкнувший девушку, – хитро жмурясь, сказал он, – отчего ж теперь добру молодцу не мешаешь?

– В самом деле, – обрадовался он, – уж не обессудь, Евсей Батькович, мы, злодеи, такие бесчестные! – С этими словами он выхватил из – за пояса дудочку и заиграл весёлую плясовую. Добрые молодцы развеселились, пустились в пляс, притопывая и прихлопывая, пёстрой стаей рыбок крутясь вокруг Евсея. Вроде бы простенькая была мелодия, незамысловатая, но упрямо забиралась в голову, мешая и путая мысли.

Евсей держался, старался не сбиваться, со скрипом ворочая думы, крутя в голове загадку на все лады. «Лодка одна, – размышлял он, – вдвоём на ней не переправиться. Если один переплывёт, обратно на тот берег лодку не отправить… Погодите – ка – с того берега! Разве сказано было, что они на одной стороне реки?». От облегчения он даже рассмеялся.

– Эй, змеиный царь! – Крикнул он. – Я разгадал твою загадку.

Парень отнял от губ дудку, и все вокруг Евсея попадали наземь со смехом. Девки, водившие хоровод, расступились, и Евсей увидел разрумянившуюся Забаву.

– Те люди были на разных берегах, – уверенно сказал он, – вот тебе и весь ответ.

– Верно, – с удивлением крикнул тот, – что ж, так уж и быть – возвращаю твою красавицу!

Он махнул рукой, и Забава с облегчением скользнула к Евсею, ласково глядя на него.

– Молодец, – шепнула она, – он мастер загадки загадывать…

– Ну, чего встали? – Прикрикнул парень. – Я ведь и передумать могу!

– Побежали, – шепнула Забава, со смешком беря его под руку, – а то и впрямь передумает.

Они торопливым шагом направились по тропинке и почти добрались до подъёма, как за их спиной раздался молодецкий крик:

– Передумал!

А вслед за ним топот множества ног.

– Ату их!

– Бегите – бегите, всё равно догоним!

– Догоним, до смерти плясать заставим!

Евсей уже сам перехватил покрепче Забавину руку и потянул её наверх, пока она звонко смеялась, подставив довольное лицо вдруг разошедшемуся промозглому ветру. Дорогу вверх Евсей почти не запомнил – едва не зацепился рукавами свиты за увядающие колючки репья, споткнулся об попавшийся на пути камень и рухнул бы в грязь, если бы не мягкие руки Забавы, удержавшие его, и потерял шапку, скатившуюся вниз. Когда они наконец выбрались наверх, толпа вдруг остановилась и с недовольным гомоном развернулась обратно.

– Ну ничего, – пообещал кто – то, – в следующем году непременно нагоним.

– По душе ли тебе наши забавы? – Спросила Евсея девушка, пристально глядя на него, точно пытаясь отыскать следы недовольства. – Может, зря я тебя не увела?..

– Что ты, – весело махнул он рукой, – давно я так не веселился!

«Никогда, если быть точнее», – хмыкнул он про себя.

К расставленным столам они шли медленно, порой переглядываясь и улыбаясь.

– В столице такого обычая нет, – рассказывала Забава, – но здесь, в Зубце, процветает – в последний день урожайной седмицы собираются молодые ребята, что становятся на время празднования нечистью, и «воруют» девушку, которую из плена должен кто – нибудь вызволить. Есть такая старая – старая история, что гуляет по Левобережью, о царе всех змеев, что умыкнул себе невесту из людского рода, и о богатыре, что победил его. Правда, – хмыкнула она, – в истории добрый молодец семь дней и ночей загадки разгадывал. Князь давным – давно объявил эту быличку ложью и игры запретил, «воровать невесту» не все решаются. Раньше, бывало, – она запрокинула голову ввысь и довольно зажмурилась, – всем городом так веселились…

– Отчего ж запретил? – Спросил Евсей, украдкой любуясь её тёплой улыбкой.

Она пожала плечами.

– Может, их змеиного царя эта история обижает, – хмыкнула она, – он у них, сказывают, злопамятный… Ой! – Забава вдруг прижала руки ко рту, когда неподалёку стали видны хоромы посадника. – Погляди – ка, ход уже почти начался, торопиться надо!

Между людей к главному столу, за которым уже восседал господин посадник, вилось по земле ярко – алое полотно, все собрались неподалёку от него нестройными толпами. Забава утянула его вбок, в самый первый ряд.

– Гляди, – сказала она с горящими глазами, – сейчас начнётся!

Все голоса вмиг смолкли. В наступившей тишине был слышен лишь тихий шелест ветра да шуршание одежд, когда издалека едва заметно донеслась песнь. Слов было не разобрать, но ей они и не были нужны – и без слов в ней чувствовалась тяжёлая, гнущая к земле смертельная тоска. Вслед за песней на дороге появились девушки – в одних лишь белых рубахах, босые, с распущенными волосами. Они медленно и величаво ступали, точно во сне, и несли перед собой на вытянутых руках венки из налившихся жизнью колосьев и увядших листьев. Песнь их смешивалась с по – осеннему разбухшей землёй, ярко – синим небом, прохладным ветром, проникала в душу каждого, кто молчаливо стоял рядом.

– Как кормила нас мати – земля сырая, – тянули они, – как кормила нас, своих детей, утомилася.

Наконец, когда их длинный стройный ряд дотянулся до самого посадника, они остановились и торжественно водрузили венки себе на головы, а после расступились. Заиграла дудочка – жалейка. Не было в ней ничего из того лихорадочного веселья, которым лучилась игра парня в красной рубахе – она плакала, стенала, молила о чём – то далёком, недосягаемом.

На роскошном белом жеребце мимо них проехала девушка – в роскошном платье, богато украшенном вышивкой, золотом ожерелке, высоком венце, расшитом алыми и жёлтыми камнями. В одной руке она держала драгоценный кубок, в другой сжимала горсть влажной земли.

– Дарёна? – Шёпотом ахнул Евсей.

Забава кивнула и так же тихо ответила:

– Теперь не Дарёна. Пока идёт праздник, она – матерь Жреба, владычица урожая, наша добрая родительница.

За конём неторопливым шагом следовали музыканты, крепко прижимающие к себе инструменты – играли лишь дудочники, сплетая свои мелодии в одну – ту, что пробирала до костей и дрожи.

-Раньше, – рассказывал он учителю на одном из постоялых дворов, всем телом прижавшись к боку тёплой печки, – когда в Белии княжили старые боги, праздник этот справлялся куда позже. Чествовали на нём не матерь Жребу, подательницу жизни, а госпожу Мерову, владычицу холода, кошмаров и смерти. Сейчас богине в жертву приносят молоко и вытканные полотенца, тогда же нравы были куда суровее. Гнев госпожи Меровы мог погубить весь мир разом, а потому, чтобы её умилостивить, ей в дар приносили три человеческие головы – иноземца, доблестного воина и ведающего – колдуна, по – нашему. И это не считая сотен пленников, что умерщвляли во славу её! Да уж, – хмыкнул он, – вряд ли в те времена мы смогли бы спокойно посидеть и полюбоваться на праздник.

Вынырнув из своих мыслей, Евсей обнаружил, что конь остановился прямо перед Святославом Гневичем, выпрямившимся во весь рост.

– Здравствуй, матерь, – учтиво поприветствовал её посадник, склонившись до самой земли, – во имя твоё праздник этот. Поём о тебе, славим тебя, дивная, благ подательница, смерти укротительница…

– Славно, дети, – отозвалась Дарёна непривычно мягким голосом, – нет большей радости матери, чем видеть счастье своих сынов и дочерей.

– Благодарим! – В единый голос гаркнула толпа, и все благоговейно склонились.

Евсей в первую секунду растерялся, но Забава дёрнула его за рукав, заставив тоже опустить голову.

– Благодарим за хлеб, за молоко и приплод, – продолжил посадник, – твоими трудами живём, мать вечная, мать милостивая!

Когда Евсей вместе с остальными поднялся вновь, Дарёна уже спешилась и протягивала кубок отцу.

– Так выпей же в мою честь, – твёрдо произнесла она, – вкуси питьё жизни!

Посадник с благоговением принял чару из дочериных рук, крякнул и одним глотком осушил её до дна.

– Добрый знак, – пробормотала Забава.

– Всё это время я была с вами, – произнесла матерь Жреба, обернувшись к народу и ласково протягивая к ним руки, – я кормила и поила вас, одевала и обувала. Истощились силы мои, нет больше жизни в членах. Пора мне на покой отправляться.

– Нет! – Раздался среди людей горестный крик, который немедленно подхватили. – Не уходи, мать! Не бросай детей своих!

Но та уже не слушала – легко, невесомо вскочила на коня и отправилась медленным шагом мимо богато накрытых столов прочь, к замершим безмолвным идолам. Людской плач и стон провожали её.

Когда хрупкая фигурка скрылась у подножия идолов, посадник со всей силы швырнул кубок наземь.

– Справим славную тризну по матери! – Гаркнул он, и в тот же миг грянула плясовая.

Забава вдруг пристально взглянула на него.

– Прости, Евсей, – громко сказала Забава, перекрикивая музыку, – тебе подле посадника нужно садиться, мне же – с купеческими дочерями. Да и батюшка мой приехать обещался, нужно его встретить, как следует, за стол проводить…

– Иди, госпожа, конечно, – ответил он, чувствуя странную тяжесть на сердце.

– Чай, свидимся ещё, – хмыкнула она и, махнув на прощание рукой, затерялась в людской толпе.

На несколько секунд он растерялся, не понимая, что теперь ему делать, и куда идти, пока его не окликнули:

– Господин Евсей, ученик Агафона Мисерикордского?

«Всем сегодня меня надо», – смешливо хмыкнул он в своих мыслях и обернулся к дружиннику в синем кафтане.

– Господин Святослав Гневич зовёт вас за стол, – сказал он, и живот Евсея отозвался громким урчанием. Стыдливо покраснев, он торопливо направился за стражником.

Заняв своё место неподалёку от семьи посадника и оглядевшись по сторонам, Евсей заметил, что люд уже начал стягиваться к столам, словно пчёлы, привлечённые ароматом цветов. Жена Святослава Гневича с рассеянной улыбкой крутила в руке небольшой кубок, его сыновья наперебой выискивали себе лучшие лакомства, сам же Святослав Гневич был неожиданно серьёзен и суров. Евсей пристально огляделся ещё раз. Потом ещё. Сердце куском ледяного камня упало куда – то в желудок – учителя нигде не было.

Глава 8

Евсей вскочил с места и ринулся к посаднику.

– Господин! – В ужасе выдохнул он. – Учитель уходил в дом за кошельком, но должен был уже давным – давно вернуться! Вы не видели его?

Святослав Гневич махнул рукой, заставляя Евсея наклониться поближе.

– Я посылал за ним, – серьёзно вполголоса сказал ей, – стража не нашла. Нет его ни в доме, ни здесь. Куда! – Вскрикнул он, схватив Евсея за руку. – Ты куда припустил?

– Его надо срочно найти! – Воскликнул в панике тот. – С ним беда случилась! Это же учитель! Он никогда не нарушает своего слова – если бы мог, непременно бы пришёл!

– Тихо, – цыкнул на него Святослав Гневич, – уйдёшь сейчас – оскорбишь наше гостеприимство. В народе слухи так разгуляются… Знаешь, о чём будут говорить? Что ничуть вы не отличаетесь от тех дефенторов, что мы выгнали с позором. Не надо мне, чтоб в моих гостей на улицах плевались.

– Но учитель…

– Учителя твоего и так тут нет, – безжалостно завершил Святослав Гневич, – одного этого хватит, чтобы мои люди были недовольны. – Он вновь понизил голос. – Уйдёшь, когда все напьются.

Евсей недовольно вырвал руку из крепкой хватки посадника. Лицо того смягчилось.

– Думаешь, я за него не боюсь? – С горечью спросил он. – Дружина ищет его, и будет искать после пира. Я не брошу своего друга.

– Благодарю, – сухо ответил Евсей и вернулся на своё место.

Вдоль спины бежали неприятные мурашки, руки потряхивало. За те несколько лет, что они провели бок о бок, учитель стал для него всем – другом, наставником, отцом, и одна мысль о том, что могло с ним случиться, вгоняла Евсея в ужас. Что, если ему стало плохо, и он даже не смог подать голос, чтобы его нашли? Вдруг его похитили люди, те самые, что сейчас веселились на пиру, недовольные тем, что в их городе вновь оказался валиорец? Вдруг дружинники с ними заодно, и потому вовсе не стали его искать? Вдруг аурумы решили – таки избавиться от всех инакомыслящих, и их наёмники добрались до беззащитного учителя? Он спорил с ними в Таларе, он возражал им, не раз говорил, что война с Белией – грех…

Перед ним появлялись ароматные блюда, но в горло не лез кусок. Перед глазами вдруг мелькнул изумрудный отблеск, и Евсей заметил ту девчонку – ведьму. Она восседала неподалёку от жены посадника и смотрела на него с неудовольствием, словно он не давал ей наслаждаться праздником. «Точно! – Кипятком обожгла его мысль. – И как я раньше не понял?». Не бывает таких совпадений – сначала из Яра Огненная прогоняет из города презираемых всеми посланников Калоса, потом узнаёт, что в город прибыли новые и решает – почему бы не избавиться ещё и от этих? «Заигралась, старая ослица? Власть почувствовала? – В ярости подумал он. – Ну уж нет! Если ты только посмела хоть пальцем тронуть его, я изжарю твою голову на костре, будь ты хоть трижды ведьмой!»

Остаток пира Евсей просидел так, будто на скамье под ним разрослась колючая расторопша. Кажется, он даже что – то съел, но ни вида блюда, ни вкуса не запомнил. Он не отрывал взгляда от посадника, который казался безучастным к их беде – ел, пил, веселился, с кем – то шутил, а после вовсе отобрал у кого – то из скоморохов бубен и принялся залихватски стучать им об колено. Но вот, наконец, Евсей дождался – Святослав Гневич кинул на него мимолётный взгляд и едва заметно кивнул. Большего Евсею и не нужно было. Уже подбегая к столу с противоположной стороны, он заметил, что ведьмы на прежнем месте не оказалось.

«Может, стоило попросить помощи у посадника?», – мелькнул робкий голос в его голове. «Нет, – тут же жёстко оборвал он сам себя, – он мне попросту не поверит. Они же слова не посмеют против неё сказать!».

Что ж, по крайней мере, он знал, куда лежал его путь.

На город уже успела опуститься вечерняя мгла, и ветер забирался под свиту, заставляя Евсея ёжиться от холода и поплотнее в неё кутаться. По небу тонкой рекой разлилась нежно – розовая полоса, словно указывая ему путь.

Лес стоял перед ним плотной неприступной стеной. Сурово глядели на него дубы и клёны, берёзы, ясени и ели, безмолвно вопрошая – кто осмелился потревожить их многолетний покой?

Поймав себя на этой мысли, Евсей про себя усмехнулся. Пока он брёл сюда под порывами ледяного ветра, его ярость охладилось, и на её место пришла нерешительность. Вот уж чего допустить точно было нельзя!

– Ну же, ишак, – прошипел он сам себе, – не будь трусом!

Собрав всё мужество в кулак, он ступил в лес, на широкую приметную тропинку, что вилась между старым вязом и почти прижавшейся к земле берёзой. Шёл торопливо, отмахиваясь от крючковатых сучьев, что лезли прямиком в лицо, и порой слетавшей с них паутины. Деревья, при свете дня сверкавшие золотом и багрянцем, в сумерке казались порождениями мглы и чёрного колдовства. За ещё не облетевшими листьями скрывались последние лучи солнца, и становилось жутко, точно в старом чулане.

– Только ненормальные могли тут поселиться, – бурчал он себе под нос, храбрясь.

Вдруг откуда – то сбоку раздался страшный, дикий хохот, сердце Евсея рухнуло в пятки, и ноги, казалось, сами понесли его – он сам не знал куда, главное, подальше от этого проклятого места. Кровь билась в ушах, и ему казалось, будто он слышит топот погони, устремившейся за ним. Он боялся остановиться хоть на миг, боялся обернуться и встретиться глазами с нечеловеческой мордой преследующего его чудовища.

Как добрался до просторной поляны, на которой весело журчал ручеёк, и виднелось ещё синее небо, Евсей не запомнил. Остановившись, переведя дух и отругав себя последними словами, он замер в недоумении – дальше дорога разветвлялась на ещё четыре.

– Эх, ты, герой, – с горечью сплюнул он, – что теперь? Обратно возвращаться?

Ну уж нет – внутренне воспротивился он сам себе, – неужели он чего – нибудь да не придумает? Он оказался здесь не по собственной прихоти – самый дорогой человек мог сейчас умирать под пытками ведьм!

– Калос, – взмолился он, сложив руки в молитвенном жесте, – не оставь меня, слабого пред волей судьбы. Укажи мне перстом своим верный путь, и я не сойду с него.

Когда он открыл глаза, впереди между деревьев мелькнули тёмные косы.

– Что ты здесь делаешь? – Спросила его ведьма, ступив на поляну. – Я так и не дождалась твоего учителя – где он?

В Евсее всколыхнулась холодная волна ярости, но он не позволил ей выплеснуться наружу. Вместо этого он натянул самую скромную и приветливую улыбку и робким голосом спросил:

– Госпожа, я не видел учителя с самого начала праздника. Осмелился подумать, что он уже отправился к твоей… Эээ…

– Неважно, – прервала она его, выставив перед собой ладонь поистине княжеским жестом, – Агафон Мисерикордский никак не мог попасть к Яре раньше меня – попросту не нашёл бы дорогу. Да и твой господин никак не мог узнать, что ему нужно идти сюда – если, конечно, ты и впрямь с ним не виделся.

Сомнения скользкими змеями заползли к нему в голову. Осторожность занимала своё привычное место, гася ненависть и безрассудство. Но, в самом деле, где ещё учитель мог быть?..

– Тогда, – сказал он, медленно вздохнув, – я хотел бы знать, куда он пропал. Госпожа Ярина Вадимовна, – от волнения он вновь начал заикаться и путаться в буквах, – говорят, одна из лучших ведьм в ваших краях – так пускай скажет, где он! Клянусь, чем угодно отплачу!

Ведьма задумчиво постучала пальцем по подбородку.

– Гляди, – задумчиво протянула она, – врёшь из глупости или из злости – мало тебе не покажется. Костей уж точно не соберёшь.

– Клянусь священными знаками, не лгу! – Воскликнул он, прижав руку к Знаку под свитой. – Забава Твердятична, – ему с трудом верилось, что ещё с час назад он весело бегал с ней по поляне, – говаривала, что Огненная Ведьма никому в помощи не отказывала.

– Хочешь подмоги – не зови её так. – Отрезала ведьма. – Ну, что поделать, пойдём.

Она махнула рукой и ступила на тропинку, которую до того Евсей даже не заметил. Та поросла мхом и напоминала ему старое болото, потому он сначала робко опустил на неё одну ногу, и лишь потом – другую. К счастью, он не провалился и не оказался немедленно в пыточной ведьмы, а дорожка ничем не отличалась от прежде им исхоженных – лишь была мягкой, точно заморский ковёр.

Шла ведьма настоящей госпожой – ветви, казалось, сами ускользают прочь от её лица, деревья расступаются, а кусты уважительно пропускают дальше, даже не пытаясь уцепиться за край сарафана. Евсей плёлся следом, старательно прокручивая в голове невесёлые мысли. Когда страх и злоба застлали его разум, у него не возникало сомнений. Теперь же в остуженной голове они роились перепуганной мошкарой. «С другой стороны, – подбадривал он себя, – кому, если не ведьме, знать, как отыскать учителя?». Конечно, в Бонуме осуждали тех, кто имел дело с «рабынями Песмноса»… Но Евсей помнил вчерашний разговор с учителем. Помнил он и слова Забавы, и то, с каким трепетом говорил об этой их Ярине посадник. «Если она поможет мне, – горячо подумал он, – до конца жизни буду молиться о спасении её души!».

Изба ведьм стояла в небольшом осиннике, окружённая кустами волчьих ягод и черники. Евсей ожидал увидеть хоромы не меньшие, чем у Святослава Гневича или Забавы, но дом был простенький, небольшой, но добротный и прочный. Ничего зловещего в нём не было. Над дверью висел небольшой колокольчик, а на крыше глядел на заходящее солнце медный петух.

Ведьма повернулась к нему только у самого порога. Вместо привычного уже льдисто – строгого выражения, лицо её было полно сочувствия.

– Скверные новости для тебя, но ни одна ведающая по мановению пальца не сможет найти человека. Но, – быстро добавила она, заметив его отчаявшиеся глаза, – есть и хорошее – у Яры достаточно влиятельных должников, чтобы уже завтра вы спокойно вместе распивали медовуху.

– Мы не пьём, – рассеянно отозвался Евсей.

– Не суть дело, – хмыкнула она и распахнула дверь, – Яра, это я, выходи! Я тут гостя привела…

Внутри пахло травами и мёдом. Убранство избы было скромным – всё, что смог разглядеть Евсей в тусклом свете заходящего солнца – широкий стол, накрытый богато вышитой скатертью, белёная печь, ещё один столик, уставленный необычного вида посудой и усыпанный чёрной и зелёной пылью, две кровати с высокими подушками, по стенам развешаны пучки сушащихся трав. И – ни одной живой души.

– Яра? – Неуверенно спросила девушка.

Никто не отозвался. Ведьма щёлкнула пальцами, и вспыхнули ярким пламенем многочисленные свечи, расставленные по всей избе.

– Если и ушла, то скоро вернётся, – спокойно сказала она, усаживая его за стол, – сядь пока, поешь, а то ведь с пира голодным ушёл.

Она дважды стукнула пальцем по скатерти, и на ней в мгновение ока оказались самые разные яства – пельмени в ароматном бульоне, наваристые щи, осетрина, пареная репа, ватрушки с творогом, кисель и квас. Когда его взгляд упал на яблоки, Евсей почувствовал, как внутри сворачивается холодный склизкий комок.

Он опустился на скамью за столом, так и не почувствовав голода. Вместо этого внутри у него копошилось дурное предчувствие. «Она ждала учителя, не собиралась никуда уходить, – всполошенными белками метались мысли, – а теперь вдруг куда – то пропала?».

Ведьма безмолвно наблюдала за ним, сложив руки на груди.

– Скажи мне, – спросила она, – кто мог бы желать его пропажи?

– Твоя госпожа, – бездумно фыркнул Евсей, но тут же опомнился, – в смысле…

– Это было очень подозрительно, – кивнула ведьма, – но Яре незачем красть его исподтишка. Если бы твой учитель и вправду был опасен, ей не посмел бы возразить и сам посадник. А если нет – незачем ещё сильнее портить отношения с Валиором.

Кажется, она говорила что – то ещё, но Евсей уже не слушал. Внутри, казалось, поселился маятник, который отсчитывал каждый миг. Тук – тук, надежды нет. Тук – тук, она всё ещё не пришла. Тук – тук, да где же эта хвалёная Огненная ведьма?

Её ученица тем временем закончила болтать и присела на край кровати. Раздался перепуганный вопль, они оба подскочили на месте. В центр комнаты вылетел перепуганный зверёк, вереща и вертясь, не останавливаясь ни на секунду. Ведьма резво подскочила и опустилась на колени.

– Душенька! – Ласково позвала она, постукивая пальцами по полу. – Милая, я тут. Не бойся, иди сюда!

Зверь, услышав знакомый голос, перестал вопить и спустя миг свернулся в клубочек в ведьминых ладонях. Евсей торопливо подошёл и опустился рядом с ней – зверёк оказался лаской, и, кажется, больной – с тусклой шерстью, в которой виднелись проплешины, уморёнными глазами – бусинками, она тяжело дышала, приоткрыв пасть и слабо попискивала. Ведьма держала её осторожно и ласково. Евсей поднял глаза и увидел её потрясённый взгляд, который тут же сменился привычно ледяным.

– А вот это очень плохо, – сказала она.

– Что? – Почти истерично спросил Евсей.

Ведьма осторожно поднялась, переложив ласку на подушку.

– Ласка – душа хозяйки дома, – сказала она, проведя большим пальцем по голове зверя, – если ей так плохо, значит, Яра явно не в порядке. – Она сжала руки в кулаки. – Кажется, пропал не только твой учитель.

В избе раздался странный, захлёбывающийся смех. «Кажется, это я», – с удивлением понял Евсей, но перестать хохотать никак не получалось.

– Калос! – Воскликнул он, ухватившись рукой за край стола. – Милость твоя покинула нас!

Перед глазами мелькнуло строгое лицо молодой ведьмы. Кажется, она пыталась обхватить его руками, но он легко вывернулся.

– Успокойся, – строго произнесла она.

– Да? Успокоиться? – Воскликнул он. Кажется, он сам не заметил, как перешёл на Валиорский. – Ярина то, Ярина это! Какая могучая, какая сильная, какая непобедимая ведьма, как её все расхваливали! А теперь её нет, понимаешь? – Выкрикнул он прямо в перекосившееся лицо. – Единственной, кто могла бы мне помочь, нет! Мы никогда их не найдём, понимаешь ты?

Ведьма вдруг дунула на свою ладонь, поднесённую близко к губам, и Евсея окутала странная чёрная пыльца. «Отравила!», – пронеслось в его голове. Он рванулся было к двери, но ноги не слушались. На плечи вдруг навалилась огромная усталость, словно он снова был на экзамене в Бонуме, перед которым не спал три ночи. «Я прилягу на минуту, – пронеслось в его голове, пока он опускался на пол, – даже глаза закрывать не буду, просто прилягу»…

Очнулся он уже в постели. С трудом оторвав голову от подушки, он огляделся – когда всё перестало кружиться перед глазами, он увидел ведьму, сидевшую около него на низком табурете с глиняной миской в руках.

– Что это было? – Спросил он, прижав руку к затылку.

– Заговорённые маковые семена, – ответила она, протянув ему миску, – пей.

Внутри плавал зеленоватый отвар, от которого вверх поднимался горько пахнущий пар. Евсей выдохнул и залпом выпил, поморщившись от мерзкого привкуса, зато головокружение вмиг отступило. Остались лишь слабость, усталость, страх и сменившее его бессилие.

– Нужно идти обратно, – с трудом ворочая языком, проговорил он, откидывая одеяло, – сказать Святославу Гневичу…

– Нечего, – ответила ведьма, с лёгкостью уложив его обратно, – ночью в лесу ты и со светом пальцев своих не увидишь. Ложись, переночуешь здесь.

– Время утекает, – пробурчал он.

– Утро вечера мудренее, – непреклонно ответила ведьма, и почти в тот же миг Евсей уснул.

Продолжить чтение