Читать онлайн Услышь меня бесплатно

Ад – это другие.Жан-Поль Сартр⠀⠀⠀

Капли горячей густой крови стекают по пальцам. Дым от огня щиплет глаза. Рано или поздно он потухнет, должен сам это сделать. И быстрые легкие шаги за спиной скребут по снегу пятками.

Черными земляными струпьями, с треском и шуршанием, дорога вылетает из-под колес автомобиля. Не дорога – одно название. Она пахнет холодной землей и соленым камнем, ведет за собой трудно и высоко. Заставляет напрячь все мышцы тела: ногу на педали, спину в сиденье, руки на руле. Я весь обратился в слух и сквозь закрытые окна силюсь поймать хоть какой-нибудь звук. Ветер дует злобно и гулко, я это знаю, но глаз не видит его движения.

На душе тягостная тоска, освещенная лишь одним знанием, как тонким лучиком, что изредка пробивается сквозь грозовые тучи и туман. Тоска колет меня острой иглой, словно пытается пробраться в самую глубь. Въезжаю на узкую горную тропу, чуть не застреваю, погружаясь всеми колесами в жижу, но внедорожник скрипит и со злобным рыком выносит себя из грязи.

Все вокруг словно умерло или спит. Снег местами чернеет, всюду и для всех пахнет сыростью и пустотой. Но для меня здешнее зимнее небо даже в такие пасмурные дни уникально: чистое, яркое, болезненно прозрачное – будь оно серым, сизым или даже синим. А рядом, сбоку от меня, быстрое, чуть заметное дыхание.

– Лука, Лука, – кричит мне Женщина. Именно Женщина, с большой буквы, потому что для меня она – все. Для меня, маленького, она самое важное, главное, любимое, почти что богоподобное существо. Кроме нее, у меня никого нет. Кроме меня, у нее никого нет. Я называю ее Баба́. Каждый раз ставя ударение именно на последнем слоге, потому что она меня так научила, а спорить запрещено. Баба пахнет дымом от костра, чем-то сладко-медовым, горными травами и огнем, который должен был бы кипеть в ее крови, родись она в нашей семье – точнее сказать, в роду. Но она была лишь женой моего деда. Произносить его имя вслух мне запрещено.

Когда она берет меня за руку, всегда говорит, что чует отголоски того пламени, что передал мне мой отец, а ему – его отец. Но ни огня, ни отца, ни деда больше нет. Есть только я и Баба.

А говорить о том, что произошло, мне тоже запрещено. Мои отец, мать, брат и сестра – я почти не помню их лиц, запаха кожи или звука голосов, в памяти только жар тела. Правда, его не было у мамы. А вот любое прикосновение к брату, сестре или отцу – это как схватить уголь голой рукой. Не больно, только горячо. Баба всего один раз сказала, что этот огонь пошел от деда нашего деда – значит, очень давно. А когда его не стало, то весь огонь перешел понемногу в каждого из нас. И больше всего досталось мне. Наверное, это потому, что все остальные умерли. Мои волосы, кожа и глаза выгорели от него. Они цвета пепла, как у деда, но говорить об этом вслух мне запрещено. Наверное, я тоже мертв, как и все остальные, с той ночи, когда мне стало восемь. Баба рассказала мне, как все было, ведь я сам не помню. О своих воспоминаниях мне думать нельзя – запрещено.

Я резко проснулся и увидел, что в комнате пусто. Кровать старшего брата была все еще заправлена. С сестрой мы никогда не жили вместе – мама так велела.

– Вы разные, Лука. Не нужно вместе. Лучше живи с братом – всяко веселее, – сказала мама, проведя по моей макушке рукой, в которой не было огня, ведь она не из моего рода.

– Она здесь чужая, – постоянно говорила Баба и каждый раз в такие моменты отворачивалась от отца.

А я любил маму от этого еще больше. Видел, что папа будто бы специально ее радовал, словно назло, из упрямства: любимые лакомства, цветы на столе, смешные истории, обнимал в доме так, чтобы никто не видел, но только не я. Зато мне никогда не приходилось слышать, чтобы мама и папа спорили. Мама только улыбалась и молча выходила из комнаты. А папа хмурился, потом вставал и шел за ней. Мама однажды попросила нас не подходить к их комнате после того, как все пойдут спать. И мы не делали этого, потому что не хотели ее расстраивать. Даже дали обещание.

И вот я почти готов нарушить его. Слезаю с кровати, быстро выбегаю из комнаты и иду искать сестру. Но в ее комнате, с видом на мамин любимый луг, тоже пусто. И на лугу пусто. Я обегаю весь дом, но в нем тишина. Она меня пугает, так не должно быть.

Слышу, как кричит Баба с улицы. Бегу туда и по пути ударяюсь мизинцем о порожек с гвоздем. По ноге прокатывается волна боли, и вот уже позади меня остается кровавый, еле заметный в темноте след. Содрал кожу, наверное. Продолжаю шлепать босыми пятками по холодному полу и оказываюсь на улице в одном исподнем. А там Баба, она плачет и кричит, почему-то машет руками, а потом резко падает на землю рядом с большой и темной тенью, и таких теней там несколько. Четыре.

– Лука, уйди, не смотри! – кричит она, а меня словно огненным бичом тянет в сторону теней на земле.

Баба начинает тихонько стонать и царапать землю руками. Ползает на коленях от одной тени к другой, а я стараюсь подойти к ним как можно незаметней, чтобы она меня не отругала. Резким порывом взвивается наш горный ветер – жестокий и очень холодный. Он яростно треплет тлеющие угли в кострище, и ночь загорается красным, густым и темным. Я вижу своих родных.

Они лежат с закрытыми глазами в чем-то темном. Тела как будто сломанные. Мама обнимает моих брата и сестру. Отец лежит рядом на боку и будто пытается дотянуться до них. Баба держит его голову у себя на коленях и гладит. Угли освещают ее пальцы, которые перепачканы чем-то. «Почему у папы борода темная?» – не знаю почему, задаю я себе вопрос. Он меня колет сильнее ветра и холода.

– Баба, что это? Что с ними?

Я хочу подойти ближе, но она резко вскидывает руки и кричит на меня:

– Лука, я сказала тебе – не смотреть! Зачем ты смотришь?! Уйди в дом!

Она машет рукой в мою сторону так, словно отгоняет собаку или кошку. Я начинаю плакать от страха, а еще потому, что хочу подойти к маме и сестре, но Баба продолжает прогонять меня. Она всегда говорит, что не слушаться запрещено. Но сейчас я очень хочу к маме, поэтому отхожу на пару шагов и сажусь почти голыми ягодицами на покрывшееся льдом и снежной изморозью крыльцо. Чуть поодаль кострище и красные, злые от ветра угли. От них исходит запах горных трав, которые мама всегда бросает в огонь. И чего-то еще, чего я не знаю или не могу понять.

– Мы защищаем наш дом и нашу семью, – объясняет мама, кидая в языки пламени засушенные растения, которые собирает всегда сама. Иногда она уходит так надолго, что мне кажется – никогда больше не вернется. В такие дни брат хватает меня на руки, поднимает высоко и кричит мне снизу:

– Смотри, Лука! Вон тот луг, где мама. Вон тот холм, видишь? Не туда смотришь!

Он подбрасывает меня вверх, и на какое-то мгновение я словно лечу. Он почти у самой земли ловит меня и помогает встать, если я все-таки падаю, не удержавшись. Но мне все равно нравится летать, хоть и страшно.

Последний треск затухающих углей возвращает меня в жуткое настоящее, зимнее и ночное. Туда, где я сижу в трусах на крыльце. Где ночь в горах сменилась красным рассветом, а Баба хриплым голосом говорит, что разбойники и убийцы, которые промышляют в наших краях, взломали, напали и всех убили. Только мы с ней спаслись, и это судьба рода. Баба часто говорит это слово, а мама его очень не любит… Не любила.

– Лука, Лука, – кричит мне Баба. – Нам пора летать, милый. Пора встретиться с родом. – Она не говорит «семья», это слово любила мама. А о маме говорить запрещено.

Вот полет – другое дело. Это лучшее, что случается со мной. Приятнее этого ничего нет. Баба превратила полеты в настоящий праздник, почти ритуал, который я пока не могу провести сам. Не запрещено – просто не умею. Но в будущем стану выполнять каждый шаг ответственно и правильно, как она учит. А пока я просто обожаю каждый бесконечный миг своего полета. Это традиция нашего маленького рода.

Я каждый раз нервничаю, что не вернусь или не очнусь, как однажды чуть не случилось с ней. Я бил ее ладонями по лицу, даже вылил на нее ведро воды, как она учила, – только тогда она очнулась, и у нее пошла кровь носом. И теперь я боюсь, что мой род не отпустит меня обратно домой. Или что я тоже буду истекать кровью, пока не умру. А она видит это, обнимает меня и тихонько произносит:

– Лука, тебе нечего бояться. Слезы огня – это дар, чтобы не терять связь со своим родом. Ведь ты помнишь, что душа человека – это любовь. А любить… – она замолкает и ждет, пока я закончу за нее.

– Любить – это значит быть живым, – нервно продолжаю я. – Баба, почему ты заставляешь меня повторять это?

Нетерпеливо переминаюсь с ноги на ногу. Мне нужен этот полет скорее, быстрее. Раздражение разгоняет огонь в моей крови, я покрываюсь испариной. Меня бросает в дрожь, воздух кажется сухим, а жар от костра, к которому она подвела меня, становится нестерпимым. Треск горящего дерева слишком громок для моих ушей, а от яркого пламени слезятся глаза.

– Я заставляю тебя, чтобы помнил. До самого последнего дня в этом мире ты должен помнить, что любить – значит быть живым. Огонь не терпит холода и воды, он должен погибнуть сам, будто заснуть. В тебе огонь твоего деда – люби его, живи им.

Баба с блеском в глазах смотрит на меня, и я вижу в ее руках заветную бутылочку. В ней слезы огня, которые я сейчас буду пить.

– А теперь садись, как я тебя учила, – говорит она мне.

И я послушно сажусь, скрестив ноги, на мягкую подушку рядом с огнем, который, как мне кажется, сейчас сожрет меня. Я сделаю ради слез огня все.

– Вот молодец, мой Пламень. – Она часто меня так называет, особенно перед нашим ритуалом. – Я буду с тобой, чтобы ты не боялся.

– Но я почти не боюсь! – пробую возмущаться я, но заветная маленькая бутылочка заставляет меня замолчать. На все готов, только бы побыстрее. Каждый день, в одно и то же время, на рассвете. Пока еще нет лишних звуков и красок в природе и день не настолько яркий, чтобы ослепить меня. «Пока тени дышат», – объясняет Баба, только я ее не понимаю.

– Вот и славно.

Она вынимает пробку из маленькой бутылочки и быстро опрокидывает ее на палец. На нем остается почти незаметная капля жидкости, которую она бросает резким движением на угли у края костра. Затем зачерпывает одну маленькую белую каплю, что меньше кончика ногтя на моем мизинце, и растирает по своим губам. Я завидую ей, гляжу со злостью, огонь внутри жжет меня. Но я знаю, что сладкий дым сейчас проникнет в мои легкие, поэтому делаю глубокий вдох и закрываю глаза. Сейчас, сейчас начнется полет. Сладость, которая еще недавно была только в легких, теперь во рту, на языке, в носу, она растекается по всей крови и во всем мире, что вокруг меня.

– Говори за мной, Лука, – странным голосом шепчет Баба. – Слово в слово: «Я делаю это ради рода, я делаю это ради рода, я делаю это…»

И я повторяю за ней. Один раз, второй, третий – и начинаю тихонько, неимоверно медленно и тягуче падать назад. Мое тело становится ватным и мягким, как зефир. Запахи вокруг смешиваются в один – запах дыма. Серый туман костра и трав, бесконечный, тяжелый и горячий, становится для меня воздухом, которым я буду дышать целую вечность, пока не закончится действие странной жидкости. Звуки вокруг становятся тягучими и глухими, как далекий звон колокола, если б он был под водой. Даже через закрытые глаза я вижу яркие языки пламени, они гладят меня, не касаясь. Я неимоверно счастлив, мне хорошо. Так сильно, что, кажется, сейчас взорвусь. Перестаю чувствовать тело, падаю все дальше и дальше.

В полете я оказываюсь в своем любимом месте, но оно словно бы ненастоящее. Представляю своих родных, какими запомнил. А еще вижу небо, луг, наш дом и крыльцо.

Я почти уже представил, что мама подходит ко мне, как огонь выталкивает меня обратно. Языки пламени охватывают мое тело, заменяя жесткостью ватное, бесконечное ощущение счастья. Дым прекращает быть воздухом, а звуки рассвета в горах являются мне четко и ясно. Однажды, когда я очнулся от полета, я не выдержал и заплакал. В слезах я крикнул:

– Не хочу больше! Не буду! Почему нельзя говорить о семье?

Баба резко вскидывает голову, и через секунду на мою щеку обрушивается звонкая горячая пощечина, от которой я начинаю плакать еще сильнее. А потом Баба крепко прижимает меня к груди. Сквозь слезы я слышу гулкое биение ее сердца. Она гладит меня по горящей щеке, укачивает и тихо шепчет:

– Лука, мы с тобой вдвоем. Род – это то прошлое, которое нас поддерживает. А семья – это слабость, забытое прошлое, оно нам не нужно. Мы с тобой – тоже часть рода. Забудь остальных. Ты так похож на своего деда, мой Пламень, такой упрямый. Он тоже не слушал. – Она целует меня в лоб и снова прижимает к себе.

Баба еще крепче сжимает меня и повторяет эту фразу несколько раз. Она говорит мне это после каждого ритуала, а я запоминаю. Мы сидим вдвоем у догорающего костра, над которым поднимается свежее желтое солнце. Звуки просыпающихся холмов, всегда родные и знакомые, кажутся мне чужими, злобными и даже пугающими – после полета всегда так. Я сижу тихо, а в моей голове мечутся и жужжат, как шмели над цветами, вопросы, на которые я не могу ответить. Но, может, смогу со временем. Баба поможет мне…

Мы живем вдвоем почти десять лет. Я говорю только с ней, не считая моих одноклассников и учителей, которых вижу в школе. И вот мне четырнадцать, в этот день я впервые целую девочку. Нам по пути, мы вместе идем из школы домой. Я смотрю на нее с начальных классов. Несколько лет набираюсь смелости подойти и заговорить. На разговоры уходит два года. Потом еще несколько лет я учусь дотрагиваться до людей. Позволяю им пожать мне руку и похлопать по плечу – раньше это делала только Баба и еще реже врач.

Я держу в своей руке мягкую и маленькую ладонь девочки. Вижу свой забор, Баба как раз его в очередной раз перестроила. На меня накатывает страх. Он сковывает и отупляет, но я специально в полете учусь смелости. Мы останавливаемся, и я быстрым движением целую ее в губы, а потом смотрю на нее. Вижу глаза – теплые и солнечные, как весенний день. Пробую поцеловать еще раз, уже смелее. Мне нравится ощущение жара, которое наполняет мои вены, оно прогоняет страх. Легкое покалывание во всем теле дразнит и веселит. Я рад, что она крепче сжимает мою руку. Мы стоим и целуемся еще некоторое время, а затем легко прощаемся, договорившись о том, что завтра вместе пойдем в школу.

На следующий день она не приходит, и через день тоже. Я рассказываю обо всем Баба, и та говорит мне, что все они уехали, пытается обнимать, но меня это только злит, я отстраняюсь и ухожу в долину. Туда, где часто гуляла мама. Она бы сказала мне все иначе – не так сухо и коротко, не избегая при этом слова «семья», все еще запретного. Но я повторяю про себя эти звуки, чтобы не потерять их ценность, не забыть тех, кого любил в детстве и люблю до сих пор.

Проходит еще два года. Мне шестнадцать, у меня первый секс. На этот раз жара в теле еще больше. Ощущения похожи на полет, только без слез огня, все чище, прозрачнее и понятнее для меня. Я будто горю вместе с девушкой, с которой близок. Прикосновение к влажному телу, дрожь от неумелой ласки, опасение быть услышанными и узнанными – в этот момент я словно живу по-настоящему, не стесняясь себя. Позже я все же научусь скрывать, держать в себе эмоции и чувства. Свяжу их в толстую паутину и буду выпускать их нарочно только во время физической близости – для пущей остроты.

Ту девушку я видел потом еще пару раз, и оба эти раза мы занимались любовью так долго, что я потом не мог ходить. Она, наверное, тоже, но мне нет до этого дела. Мне это было нужно – отпустить всю боль. А потом снова ее копить, упиваясь слезами огня.

Однажды я решаю, что мне пора бежать из долины и из дома, который становится для меня могилой. Начинается все с частых перемен настроения Баба. И чем чаще она расстраивается, тем больше принимает слезы огня. Дышит ими, добавляет в напитки или еду. Я все меньше вижу в ней ту, с кем рос, но делаю так же, как она. Передо мной предстает иной человек – часть ее сознания будто живет за гранью реальности.

Мне исполняется семнадцать, я говорю ей, что планирую уехать в конце года из дома. В мой день рождения Баба чуть не умирает во время полета. Снова, как тогда в моем детстве. Пока ее спасают врачи, я думаю о своем выборе: остаться здесь и сгореть или уехать и постараться начать жить заново?

Тем самым я вру себе, ведь на деле передо мной иной выбор. Слезы огня, к которым я привык с детства, держат меня сильнее родственных связей и воспоминаний. А делать их умеет лишь Баба, не доверяя мне и половины состава. Я должен принимать их, чтобы жить. И для меня очевидно, что мне предстоит или медленно умирать от яда, поддерживая им себя, или отказаться полностью и сгинуть в агонии. Выбираю медленный конец. Первый трусливый поступок в моей жизни.

Но тогда же я решаю, что хочу исцелять людей. Если не их тела, то хотя бы души. Вспоминая себя, восьмилетнего, хочу избавлять людей от боли, давать им шанс на жизнь с чистого листа. Стараюсь начать с себя. Каждую статью и прочитанную книгу, любой материал, который попадал мне в руки, и каждое знание, которое давали мне профессора и педагоги, я считаю бесценным. Они помогают мне практически отказаться от слез огня. Я превращаю эту эссенцию в некое подобие божества и принимаю ее только при крайней необходимости в минимальных дозах, каждый раз опасаясь, что не очнусь, продолжая ее люто ненавидеть, как самую большую навязанную мне слабость. Запасами снабжает меня Баба. Выдает только то количество, которого хватит на дни, отмеренные до следующей нашей встречи. Я боюсь, что мой яд кончится быстрее. И этот страх помогает мне жить, теперь он мой главный страж.

Я стал умнее. И теперь в каждый свой приезд к Баба я тайно отливаю в свои пузырьки жидкость из ее флаконов. Я вор и слабак. Но я очень хочу жить, и это уже мой собственный выбор. А еще я хочу, чтобы она услышала мою просьбу отпустить меня и дать рецепт. За мои долгие и не очень поездки к ней не пропускаю ни дня, чтобы скопить на несколько лет вперед. Этого должно хватить, пока я сам не смогу узнать состав или не перестану быть зависимым. Или просто быть.

В попытках построить жизнь, которая бы мне нравилась, проходят годы. И сейчас я в своем кабинете. Любимое и ненавидимое мною солнце пробивается даже сквозь темные тяжелые шторы, с этим ничего не поделаешь. Яркие лучи хоть и не греют, но на улице глазам все равно больно до слепоты. Этот свет особенно сильно мешает моим пациентам. Отвлекает их, дурачит и морочит. Люди путаются в словах, а то и вовсе отказываются говорить, замолкая и замыкаясь в себе. Так бывает практически с каждым. Хотя дело и не в шторах вовсе.

В первый раз каждый мой пациент садится напротив и молчит. Иногда сразу плачет, сам не понимая почему, но все равно какое-то время молчит. Могут пройти минуты, прежде чем в комнате будет произнесено хоть слово. Попасть ко мне может любой желающий. Но на деле выходит, что лишь один из десяти доходит до нужной двери. Каждый день на работе я вижу людей, которым причинили страдания другие люди. Родители и дети, любовники и супруги, друзья и враги, родственники и даже проходящие мимо малознакомые персонажи. В какой-то момент я делаю для себя вывод: счастливых людей просто не существует. Каждый несчастен по-своему, но все в равной степени.

Каждого мучит жажда чего-либо, отягощенная отсутствием желания развиваться или стараться. Иных людей до самых кончиков волос наполняют мечты о любви, но в их душе нет глубины. Они и сами не способны на любовь, но жаждут заполучить ее, как заветный трофей. Чтобы было – потому что быть должно. Приходят и те, кому хочется крепкой семьи, но в них самих отсутствует понимание свободы человеческой личности, без которой семейная жизнь, которой они жаждут, превращается так или иначе в тюрьму. Одно меня не перестает удивлять: практически каждый человек категорически не хочет или боится делать осознанный выбор, а порой и просто критически мыслить. И никто не хочет слушать и слышать другого. Но все же для некоторых людей я могу сделать исключение, простить их за слабость; ситуации действительно бывают крайне запутанные и сложные, разбирать их приходится долго, но результат того стоит. Еще ни разу я не помог кому-то на первой же сессии. Я лелею в себе мечту, что однажды в мою дверь постучится изувеченный жизнью человек и я исцелю его раз и навсегда.

Встречаются и проблемы, решение которых лежит на самой поверхности, где выбор не так уж и сложен. И все же человек отказывается приложить хотя бы минимальные усилия, дабы помочь в первую очередь самому себе. С подобными персонажами сессии коротки, результат держится недолго, и все возвращается на круги своя весьма скоро. С другой стороны, изредка ко мне попадают те, кто отмечен странной роковой печатью. Таких я жажду увидеть, выслушать и вылечить, из таких я собираю свою коллекцию. Опять же, это все долго и мучительно, а я жажду фееричной победы над болью.

Один из людей с печатью сейчас сидит напротив меня. Ее историю я буду восстанавливать из маленьких клочков – сердцем чую, что придется подбирать их с земли и очищать от людской грязи. Но такой пациент у меня не в первый раз – справлюсь.

Я осторожно стучу в дверь. Руки трясутся. Его номер мне дала знакомая одной знакомой. Когда совсем перестала спать по ночам, смирилась с тем, что пора бы мне самой себе помочь, раз не сподобилась раньше. Прошлое мешает будущему. Моей влюбленности… возможной влюбленности – пока не совсем ясно, но три ужина и один завтрак вроде бы что-то значат. И потому я ищу знающего человека, который приведет меня здоровой к той самой моей новой влюбленности. Чтобы ужины и завтраки повторялись.

Я еду через весь город в старый красивый особняк в центре, пешком поднимаюсь по лестнице на пятый этаж, тяжело дышу, обливаюсь потом, про себя уже плачу и жалею, что приехала сюда, потому что не хочу уже ничего рассказывать. Но все равно иду, помня про ужины и завтраки, которые рождают новую влюбленность. Новую, очередную, скорее всего, снова неудачную. Подхожу к двери и осторожно стучу. Как всегда, стесняясь. Вдруг не услышали.

– Можно?

Тихонько приоткрываю тяжелое деревянное полотно, и солнечный луч на мгновение так ослепляет меня, что я не вижу сидящего в кабинете человека. Густой грудной голос отвечает мне:

– Да.

Одно слово – и все. Не знаю, как реагировать, хочется развернуться и убежать подальше, обратно к ненавистным, но знакомым проблемам. Я уже собираюсь отпустить ручку двери и сделать шаг назад, как некто из глубины комнаты снова обращается ко мне:

– Лева, вы уже пришли.

Мне нечем крыть и нет сил спорить. Не могу выглядеть идиоткой еще в одних глазах. Потому что наутро, в тот самый завтрак, я озвучила нечто вроде:

– Давай лучше не видеться больше, все равно ничего не выйдет.

Тот, кому я это заявила, поперхнулся кофе, но нашел в себе силы улыбнуться, сидя в моей же постели. Потом деликатно собрался и, уезжая, сказал тихо:

– Позвони мне сама, пожалуйста, как разберешься со всем этим.

Что он имел в виду под «всем этим», я не знаю, но я позвонила. Только не ему. А той знакомой другой знакомой. И сейчас захожу в кабинет, где уже в полной мере могу разглядеть своего будущего мучителя. И меня сносит волной страха. Вижу его перед собой и удивляюсь: как вообще таких земля носит и зачем он сам по ней носится? Вся внешность этого человека буквально кричит о том, что все будет только так, как он захочет. Ничье мнение или желание не будет учитываться. Легкий холодок не пробежит по его спине, ладоням и кончикам пальцев. А вот по моим – да.

Мужчина встает из-за стола уверенным, быстрым движением, внимательно смотрит на меня, изучает. Я вся съеживаюсь, уменьшаясь в размерах до едва заметной точки в пространстве. Глядя в эти жесткие и непримиримые светло-серые глаза, я вдруг представляю, как в огне тает кусок льда. С громким треском, покрываясь извилистыми трещинами, он раскалывается, оставляя после себя пар от капель, что падают в пламя.

Снова слышу его голос, пытаюсь взять себя в руки и говорю:

– Просто Аля, если можно. Тем именем меня никогда никто не называет.

– Как вам будет угодно. – Он отвечает уже строже или я накручиваю себя и мне это кажется, но настрой уже сбит. Все же пытаюсь храбриться, а серые глаза продолжают изучать. Его тонкая рука тянется к моей, чтобы пожать. Жест вежливости, не более. Тепла в нем нет совсем. Я машинально пожимаю руку и сажусь в предложенное кресло. Будь оно хоть с гвоздями в седалище – все равно бы села. А прикосновение у него горячее, словно держишь руку над паром. И еще улавливаю необычный запах – не знаю такого.

– Я – Лука, приятно познакомиться.

Он чуть улыбается, светлая прядь падает на высокий лоб. Я беру себя в руки и оцениваю обстановку, подключая все пять чувств, которые работают из рук вон плохо.

Белые гладкие стены, черные тяжелые занавеси, сквозь которые пробиваются острые солнечные лучики, слабо греющие, но вселяющие надежду. Мягкая мебель и столик между креслами, пушистый ковер под ногами, почему-то чистый – может, по нему и не ходят вовсе? Странный густой сладкий запах, много книг, отсутствие компьютера. Звуков почти нет, только откуда-то из угла доносится еле слышная мелодия. Дудочка или флейта – что-то неземное, легкое и до одури тоскливое. Мне кажется, что таким звукам не место в этой комнате. На мужчине серый свитер и такие же брюки. Я узнаю материал по отсутствию складок – кашемир. Цвет его одежды гармонирует с оттенками радужки глаз.

– Лука, а можно на «ты»? Не знаю, как принято, но «выкать» я не смогу. Точнее, смогу, но…

Я запинаюсь, потому что всей правды все равно говорить не собираюсь. Нужно просто расслабиться, сократить дистанцию. Заставить себя ему поверить, иначе ничего не получится и я снова убегу, как сделала бы после того самого завтрака, не будь я у себя же дома. И человек, сидящий напротив, это понимает.

– Можно, если тебе так проще.

– Прием обычно идет строго по времени. У тебя так же?

– У меня нет привычки прерывать чужой рассказ, пусть даже молчаливый, – странно для меня отвечает Лука.

Мне хочется ему верить. Этому холодному, чужому, отстраненному, но странно красивому мужчине, чем-то привлекающему меня. Будто я вижу в его теле свои боль и страх. Почему мне кажется, что мы так сильно похожи? У меня нет ответов, да и ладно. Я глубоко вдыхаю густой воздух, и меня наполняют горы, луг, цветы, трава, незнакомая сладость и неожиданное спокойствие – впервые за долгое время.

Вырванный с корнем бледно-зеленый кочан капусты пролетел вдоль грядки. Ребята громко засмеялись. Особенно один из них – высокий, стройный, загорелый, с голубыми глазами. Детей много, человек десять, почти все погодки – кто старше, кто младше, год, два или три. Но выделялись трое: самый хорошенький мальчик, самая красивая девочка и самая маленькая. Были и лидеры – толстый неопрятный парень и та, самая красивая.

– Алиса, Алиса! – крикнул он ей, и девочка обернулась.

На ее лице промелькнула ухмылка, а в синих глазах запрыгали искры. Девочка демонстративно замедлила шаг.

– Иду я. – Она не торопилась. Зачем, если все и так пойдут за ней. А если остановится, то будут ждать. Забавная летняя свита – та, что бывает в детстве, а позже сменяется другой. И далее до потери очарования. – Грач, зачем вопить? Со дворов услышат.

Он бежит ей навстречу, а в руках у него горсть смородины. Он несет ее бережно и осторожно, насколько может. Преподносит дар, но Алиса не смотрит на ягоды, а кричит в другую сторону:

– Лева, давай быстрее, мы без тебя уйдем.

Алиса поворачивается спиной к толпе и смотрит на подругу. Она называет ее не как все, будто специально, ведь только ей это позволено. А девочка уже спешно слезает с дерева и бежит к остальным. В ее руках несколько сорванных яблок, пахнущих так сильно и сладко, что к ним вот-вот слетятся насекомые, а из них самих брызнет густой сок. Девочка подбегает к Алисе и торжественно вручает ей ароматный трофей.

– Тебе и мне.

Девочка улыбается и льнет к старшей подруге. Алиса для нее – лучший друг, авторитет и любимица ее собственной матери. Они дружат семьями уже так много лет, и приезд Алисы за город – самое лучшее, что случается летом. Алиса старше на целых четыре года – почти половина жизни маленькой Левы. Но в этот год с ней произошло еще одно важное событие. Она впервые влюбилась, а ведь ей всего десять.

Лева увидела Илая, высокого и загорелого, со светлыми кудрявыми волосами и голубыми глазами. Они познакомились там же, у кустов смородины. Илай посмотрел на нее и побежал дальше, к ребятам, пинать лежащие на дороги камни. А Лева еще долго смотрела вслед светлой голове и думала, как было бы здорово видеться с ним почаще. Но это желание было осуществимо, только если Алиса будет рядом. Ей доверяли родители, она старше, и только с ней можно гулять до темноты, да еще и с ребятами. Сегодня один из таких дней, и Алиса замечает, что подруга, обычно не сводящая с нее глаз, постоянно смотрит куда-то в сторону.

– Куда ты там глядишь? – Алиса переводит взгляд в ту же точку, что и Лева, и видит мальчика. – А, ты на Илая смотришь. Что, понравился, да? Лёвка влюбилась!

Алиса начинает хихикать, но потом обнимает подругу и уже серьезно говорит:

– Сестренка, я ведь права: тебе Илай понравился?

– Да, очень. – Девочка опускает голову с криво заплетенной косичкой и вздыхает. – Он даже не смотрит на меня. И мы не гуляем вместе, когда тебя нет.

– Ладно-ладно тебе! Ничего, будем гулять, – мягко растягивая слово, говорит Алиса и смотрит в сторону Илая. – Не стесняйся, он тебя старше всего на год.

– А ты откуда знаешь? – Лева резко поднимает голову, и в ее глазах видно волнение, может, даже ревность. – Ты ведь только недавно приехала.

– Грач уже успел всех перезнакомить, – кивнула пренебрежительно в сторону толстяка Алиса. – Сразу сказал, как кого зовут и сколько лет. Как будто мне это интересно.

– Я его боюсь, он надо мной издевается постоянно.

Лева со страхом смотрит в сторону мальчика, с яростью пинающего остатки несчастного кочана, после которого все его внимание переключается на зрелую смородину. Маленькие ягодки, как капли крови, падают на черную землю и зеленую траву все больше и больше. Смородиновая река разлилась широко, когда дети подошли к своей цели.

– Пошли обратно на дерево! – кричит Илай и подбегает к Алисе. Несмотря на разницу в возрасте, он с ней одного роста.

«И глаза у них похожи. Голубые такие, синие даже, – с завистью думает Аля. – Не то что у меня – коричневые. И волосы коричневые, и одежда гадкая».

Алиса одета с иголочки: ее родители привезли только на выходные. Мама Левы считала, что за городом нужно выглядеть просто и донашивать то, что в городе уже не носят. Особенно девочке не нравились ужасные желтые тапки, которые ее заставляли надевать с носками, чтобы не мерзли и не пачкались ноги.

– Алиса, ты с нами идешь? – Илай кивает головой в сторону раскидистой ивы, которая стараниями ребят превратилась в настоящий штаб. Сиденья из крепких досок прибиты на совесть, несколько этажей: верхние – для взрослых, самые нижние – для трусов и слабаков. На таком и сидела Лева, потому что в желтых тапках неудобно и страшно забираться выше, да и не пустит никто – зачем пытаться? Но когда никого не было, она скидывала обувь и все в тех же ненавистных носках залезала на самое высокое сиденье, похожее на трон. Позже из-за этих же носков, только уже грязных, на Леву кричала мать.

– Илай, я только с Лёвой, мы вместе. Но ты веди обязательно, мне интересно.

– Это хорошо. А ты приедешь в следующие выходные? Я здесь на все лето, скучно. У моего папы есть мотоцикл, я могу попросить его тебя покатать.

Илай гордо задирает нос, его лицо остается веселым и добрым. Лева плетется позади Алисы, из-за спины подруги наблюдая за крахом своих надежд.

– Я плаванием занимаюсь, меня отец отдал в секцию. Хочешь и тебя научу правильно плавать?

Он с надеждой смотрит на Алису, но та лишь фыркает:

– Меня мама научила правильно плавать, так что я все умею. А что еще у тебя интересного?

Они уже дошли до дерева, и Илай не успевает ответить. Остальные ребята успели сесть кто куда. С кочанами капусты, яблоками и смородиной. Плоды падают из карманов на головы сидящих ниже, с громким чмоканьем разбиваясь о землю и ветки дерева. Чпок, шмяк, кряк – все заливает соком и запахом лета.

Илай протягивает руку Алисе, помогая взобраться. Девочка залезает на одну из самых верхних веток и садится на удобную скамейку рядом с ним. Лева смотрит на парочку снизу вверх, проклинает свои желтые тапки и еле осиливает пару веток, попутно царапая обе ладони. Их саднит теперь, а из самой глубокой царапины даже выступила капелька крови. Красивая и яркая, как ягода смородины.

Лева села на неудобный, выпирающий сук, ухватилась руками и ногами за ближайшую ветку и краем уха слушала разговор двух самых замечательных людей в мире.

– …Двух самых замечательных людей в мире, – тихо заканчиваю я, попутно думая, что с тех пор и не люблю сидеть на твердых стульях или скамьях, проще уж сразу на пол – так безопаснее.

Сама не заметила, как по щекам начали течь слезы. Обидно ли мне? Да. Понимаю ли я, что тогда ничего страшного не произошло? Да, понимаю. Лука молча наблюдает за мной. Молчит. Я делаю три глубоких вдоха, ненавидя себя за слезы и проявление сентиментальности. Это привлекает его внимание.

– Почему ты злишься на себя сейчас? Сжала кулаки, ногти впились в ладони, напрягла шею, вена на виске вздулась чуть сильнее, сузила глаза… Давай я не буду тебе по пунктам рассказывать, откуда я знаю, что ты злишься. Лучше ты попробуешь ответить.

– Потому что по прошествии стольких лет я понимаю, что эта предыстория куда невиннее, чем мне тогда казалось. Что тогда, в мои десять, ничего не происходило. Еще ничто и никуда не шло. Просто красивая девочка, ее младшая подруга-довесок и мальчик, который ей понравился. И имя еще это дурацкое. Ни полное, ни длинное, какое-то жалкое сокращение, будто забыли буквы дописать. Алиса вообще называла меня Лёвка. Или Лёва. И мать также называла, что злило не меньше. Ненавижу это с тех пор. Но еще не тогда.

Лука совсем не смотрит на часы. И он знает, что я об этом знаю. Он не торопит меня, это ставит в тупик. Все идет не по привычному сценарию. Тут у меня вырывается:

– Ты помнишь себя в десять? Как смотрел на мир?! Родители – это еще не враги, но уже не лучшие друзья. Остальные родственники перестают быть авторитетом, если они вообще есть. А вот старшие друзья – другое дело. Они окна в другой мир открывают. И как при таком раскладе им можно не доверять? Не ждешь от спасителя и единственного любимого человека зла. Так ведь?!

Я срываюсь на крик. Жду его ответа, он мне очень нужен. Чтобы и этот взрослый мужчина на своем же примере подтвердил мне то, что и так всем ясно. Особенно когда почти тридцать и очень хочется поверить сидящему напротив. Отдать все тайны, уйти пустой, чистой, как белый лист.

– Мои родители умерли, когда мне было восемь. Старших друзей у меня не было, меня растила мать отца, – тихо отвечает Лука.

На меня накатывает дурнота. Она грозит перерасти в настоящий рвотный позыв, который я силюсь сглотнуть и одновременно понять, почему он вообще появился. Представляю себе мальчика с белыми волосами и светлыми глазами, который теряет родителей в автокатастрофе. Или они уходят после жуткой болезни. По какой же еще причине могут погибнуть оба родителя сразу? И почему не сказать просто «бабушка», зачем так сложно? «Почему он вообще мне об этом говорит? Ведь нельзя, как же этика?!» – мельтешит в голове. Но теперь я одуреваю от тупого и убогого любопытства. Поглощаю эту информацию, питаюсь чужим горем, оно заслоняет мое собственное. Лука видит это. А меня начинает возбуждать его чуткое понимание абсолютно незнакомого человека. Он продолжает:

– Я всегда называл ее Баба́, ударение на второй слог. Она меня растила.

– Как это произошло?

Мне кажется, что после этого вопроса он ответит, что наша сессия закончена. Встанет, вежливо пожмет мне руку или просто отвернется. Скажет, что мы не можем продолжать работу, потому что процесс пошел совершенно не в том русле. Но нет.

– Давай вернемся к тебе. Итак, тебе десять, Илай и Алиса. Что дальше?

– Дальше долго пустое «ничего».

Алиса редко приезжала следующие несколько лет. А это значит, что Леву никуда не звали гулять и девочка целыми днями сидела одна у озера или бродила вдоль дороги в поисках компании, веселья или каких-нибудь приключений. Ни первого, ни второго, ни третьего тогда так и не нашлось, и эти годы официально считались потерянными. В те же краткие выходные, когда Алиса все-таки появлялась, им не находилось компании, и девочки проводили дни и вечера вдвоем или с родителями. Между собой они обсуждали лишь Алису, ведь, в отличие от Левы, у нее в жизни происходило много интересного: переезд в новый красивый дом, старшая школа, университет. А еще первые мальчики и все, что с ними происходит: поцелуи, прогулки, свидания и даже то самое, о чем можно только шепотом.

Алиса рассказывала Леве все в мельчайших подробностях, да так эмоционально, что та потом полночи не могла заснуть, представляя себе, как она сама будет ходить на свидания, созваниваться с парнями и болтать до рассвета. Лева знала все истории подруги наизусть и некоторым даже добавляла деталей уже от себя: делала прогулку удачнее и интереснее, поцелуй длиннее, а первый секс благодаря фантазии уже не казался таким страшным, зато имел крепкий ярлык «взрослая жизнь».

Когда Леве было четырнадцать, Алиса приехала почти на половину лета. Только в тот год они поближе и познакомились с отцом Илая – Николасом, которого все соседи звали просто Нико. Внешне Илай пошел в мать – светловолосый и голубоглазый, от отца же не унаследовал ничего, кроме любви к спорту и чувства юмора.

Нико было под сорок. Веселый и харизматичный мужчина среднего роста и телосложения, с темными волосами и карими глазами, он обладал хорошим чувством юмора, огромным набором житейских мудростей и бытовых историй. Нико часто приглашал родителей Левы к себе в дом, где взрослые часами сидели, разговаривали, ели вкусное мясо с огня и пили странный напиток – в темноте он казался черным, а на свету отливал красным. Девочка каждый раз просилась вместе с родителями в гости к Нико, потому что только там она могла мельком встретить Илая. Дружба с ним не заладилась почти сразу. Стоило им увидеться, как он тут же начинал спрашивать про Алису, и только.

За эти годы Илай сильно вырос и теперь смотрел на Леву сверху вниз. Снова загорелый и с выгоревшими кудрями. Ему было уже пятнадцать, а для мальчиков это важный возраст. Лева продолжала считать себя непривлекательной, маленькой и неопытной. Вместе с грудью у нее появились еще и юношеские прыщи, которые портили и без того не самое красивое лицо. Еще одним горем были волосы – растрепанные, уже не коричневые, а серые, белеющие на летнем солнце, прямые, но вечно пушащиеся и потому напоминавшие гнездо. Но зато ими можно было укрыть половину лица, заплетя две косички и пустив их по бокам. Только однажды, в прошлом году, Илай сам заговорил с ней:

– Алиса приедет этим летом к тебе?

– Я еще точно не знаю, спрошу у родителей. – Лева с надеждой посмотрела на мальчика, но тот только кивнул и тут же отошел от нее: за забором его ждали друзья.

И она знала почему. Почему все так нелепо и отвратительно в ее ужасной жизни? Она виновата перед ним так сильно, что хочется утопиться в озере. Она предала Илая! Случайно, конечно, но кого же это волнует. Рассказала Нико о том, что его сын переплывал озеро под мостом, хотя делать ему это было категорически запрещено.

В тот день всей компанией они собрались на озеро купаться. Это был редкий случай, когда Леву тоже позвали. Как оказалось, только потому, что у ее дома был удобный пляж для купания и игры в мяч. Ребята плескались в воде, но Лева то и дело смотрела в сторону моста, под которым мощными гребками рассекал воду Илай.

«Какой же он смелый! Пусть с ним все будет хорошо и он доплывет обратно», – тихонько молилась про себя девочка, зная, что под мостом омуты, а еще сверху то и дело падают в воду куски старой облицовки.

Илай уверенно сделал несколько кругов под мостом, быстро доплыл обратно и с гордостью вышел из воды под громкие восторженные крики друзей. Никто из них туда никогда не плавал.

– Только Нико не говорите, он мне уши надерет, – смеясь попросил Илай и лег на полотенце. Удивительным было то, что он никогда не называл родителей «мама» и «папа», только по именам.

На следующий день до Нико дошли слухи о смелом поступке сына, и, как назло, рядом оказалась именно Лева. Она зашла к ним домой, чтобы застать Илая, но у ворот ее встретил Нико и проводил в дом.

– Лева, скажи, пожалуйста, а что у вас там происходило вчера? Я слышал, что Илай чем-то хвастает перед ребятами. – Нико взял девочку за руки и посадил рядом с собой на соседний стул.

На веранде горел приглушенный свет, был уже вечер, и можно было не опасаться, что прыщики заметят. Нико и не смотрел на них. Только вдруг взял и накрутил косичку на палец. Тут же отпустил и серьезно посмотрел на девочку.

– Смелее, рассказывай. Там что-то серьезное произошло? Илай вытворял что-то опасное?

– Да, – тихо ответила девочка и опустила голову.

«Не надо говорить, не надо, Нико будет ругаться и не пустит Илая гулять, и тогда я совсем его не увижу», – уговаривала себя Лева, но в голове предательски крутилась мысль: если Илай окажется под домашним арестом, друзья не захотят сидеть с ним, и она станет единственной, кто будет рядом каждый день. От размышлений ее отвлек Нико, который вдруг начал смеяться:

– Да не будет ему ничего, рассказывай, малышка!

– Он плавал под мостом! – резко выдохнула она признание и поняла, что совершила сейчас непростительную ошибку. Если Илай узнает, что это именно она сдала его отцу, то никогда-никогда ее не простит.

На улице уже были слышны голоса взрослых. Они снова собираются, чтобы весело провести свободный летний вечер.

– Понятно, – только и ответил Нико, убрал руки и вышел на улицу встречать гостей.

В тот вечер Лева тихонько сидела со взрослыми, ела конфеты, пила сок и с надеждой ждала, когда вернется Илай. Но его отпустили гулять надолго, а ее саму снова не позвали, и спустя пару часов девочке пришлось идти с матерью домой.

Наутро оказалось, что Нико все-таки решил наказать Илая и тот теперь под домашним арестом. В то лето Лева узнала, что взрослые тоже предают и обманывают. Что бывает очень больно, когда тебя прогоняют и не хотят общаться. Выбегая из дома Илая под его крики и проклятья в спину после своего чистосердечного признания, девочка твердо решила, что больше никого никогда не предаст. Наладить отношения с Илаем в то лето ей так и не удалось.

– Сестренка, как у тебя дела? Ты почему такая кислая? – синие глаза смотрели тепло и принадлежали такому родному и любимому человеку, что нельзя было не рассказать всей правды.

Алиса только пару часов как приехала, а за забором уже толпилась кучка ребят, чтобы позвать ее гулять. Леву отдельно не звали, но подразумевалось, что они будут, как всегда, вместе.

Повзрослев, Алиса стала еще красивее. Черные густые волнистые волосы, белая, идеально чистая кожа, большая грудь, особенно по меркам Левы, пухлые губы и острый ум. Александра, мама Левы, называла ее Алисочка или Белоснежка. Свою же дочь почти всегда звала просто по имени. Лишь изредка, в моменты доброты, могло промелькнуть заветное «Лёва». Отношения между матерью и дочерью совсем не клеились, и только несколько знакомых Леве человек могли заставить ее улыбнуться: Алиса, ее мать Эмма и, что было совсем неожиданно, Нико.

– Алис, я его предала, он не хочет даже разговаривать со мной! – Лева рассказала жуткую для себя историю. – Только Нико меня понимает! Он говорит, что Илай не прав и я правильно сделала, что все тогда рассказала.

– Это ж было сколько лет назад, никто не помнит! – Алиса пропускает комментарий подруги мимо ушей и недоуменно вскидывает брови. – Так тебе Илай до сих пор нравится? Я и не подумала бы. Он же маленький.

– Это для тебя он маленький, тебе восемнадцать. Мне-то нет.

Девочка вздыхает и поправляет косичку, из которой снова выбились все пряди. Она с ненавистью берет ее за кончик и показывает подруге:

– Ты бы знала, как меня бесит эта коса! Мама не разрешает распускать волосы, как у тебя. Говорит, что девушка всегда должна ходить с убранной головой.

– У тебя коса толщиной в мою руку, так что не жалуйся. – Алиса поправляет свою прическу, глядя в зеркало, что стоит рядом с их кроватью. – Я тебе помогу с Илаем. Просто надо быть почаще у него на глазах, пусть даже и с Нико. Ты сама говоришь, что он тебя понимает, хотя как раз это для меня странно. А какой он, Илай? Ты его за что так любишь сильно?

– Ну…

Девочка мечтательно задумалась и представила, как однажды, еще до ссоры, когда ее саму даже позвали гулять, все играли в бутылочку, и Илай один раз поцеловал ее в щечку, а потом она его. Хотя играли и во взрослые поцелуи, но было страшно, и Лева отказалась. Несмотря на стеснение, это было самое счастливое событие того лета.

– Илай хороший, добрый, красивый, веселый. И я сама виновата, что он больше со мной не разговаривает.

– Не переживай, сестренка. Я вас помирю. Мне кажется, что надо побольше быть у них дома. Будем почаще заходить, оставаться, поджидать твоего Илая, болтать с ним, делать вид, что ничего не произошло.

– Спасибо! – Лева с надеждой посмотрела на старшую подругу.

– Пока еще ничего не сделано, не стоит благодарить. – Алиса резко встала с кровати и подошла к комоду. – Давай прихорошимся, а потом пойдем гулять. Ребята нас уже звали. Грач заходил, ты видела? Или все еще не терпишь его?

– Не я его, а он меня. – Лева вздохнула и тоже встала. – Но ради такого можно и этого толстяка потерпеть. Он злее с каждым годом.

– Ничего, пока я рядом, он тебе и слова не скажет. А сейчас распусти косу, сделай две, я тебя подкрашу, где надо.

Лева в восторге смотрела на подругу и видела, как та достает из косметички пудру, помаду, румяна, разноцветные карандаши для глаз и тушь для ресниц. «Настоящий арсенал», – подумала девочка, она и сама мечтала о таком же, дорогом и красивом. У нее же все просто: крем для лица с тоном, помада с оттенком и старая тушь для ресниц, которая больше царапает глаза, нежели красит ресницы.

Накрашенные, причесанные и довольные, девочки вышли из дома под честное слово вернуться не поздно, данное Алисой родителям, и направились в сторону дома Илая. Как назло, его там не оказалось, но Нико пригласил девочек попить чаю и подождать сына. Мать Илая, как всегда, не приехала, что случалось довольно часто. Лева охотно согласилась остаться, Алиса же долго медлила, прежде чем войти следом. Ей не нравилось, что Нико не смотрел на нее так, как другие мужчины.

– Лева, ты чего заходить с родителями перестала? – Нико разлил по чашкам чай и поставил на стол конфеты.

За подругу ответила Алиса:

– А вы не знаете, где Илай? Мы его ищем.

– Да он с ребятами гуляет. – Мужчина на минутку задумался, потом вдруг выдал. – А хотите на мотоцикле покататься? У родителей вас отпрошу, естественно. Илай говорил, что Алиса спрашивала об этом. – Он с интересом посмотрел на девушку. Этого было достаточно, чтобы растопить недоверие: развлечения Алиса обожала.

– Дядя Нико, это отличная идея! Мама отпустит, я уверена! – она радостно вскочила в предвкушении. – Лева, ты ведь хочешь? А когда поедем, сегодня?

– Давайте сегодня, раз уж сам предложил.

– А вы точно нас у родителей отпросите? Может, сейчас пойдем?

– Я, вообще, позвонить планировал, но раз ты настаиваешь, то пойдем, – рассмеялся Нико.

Алиса уже отошла на пару шагов от дома, как вдруг Нико осторожно взял Леву за руку и тихо спросил:

– Лева, ты чего такая расстроенная?

– Нико, все хорошо, спасибо большое за приглашение. Только ты езжай не слишком быстро.

– А ты держись крепко, и все будет хорошо. Не страшно?

– С тобой нет.

Действительно, с Нико было совсем не страшно. И даже когда они оказывались вдвоем, она никогда его не стеснялась. Не то что других взрослых. Не стеснялась своих прыщиков, ненакрашенного лица и старой одежды. А еще он был единственным, кто разрешал обращаться к нему на «ты», несмотря на разницу в возрасте. Алиса не придавала этому значения, предпочитая ко всем обращаться «дядя» или «тетя». Она полагала, что так любая просьба звучит наивнее, а значит, получить желаемое становится потенциально проще.

– Лева, не отставай! – громкий окрик Алисы тут же привел девочку в чувство. Она отошла от мужчины и быстро зашагала в сторону подруги. Нико шел чуть поодаль.

Уговорить матерей отпустить своих дочерей-подростков покататься на мотоцикле было бы трудной задачей, не обладай Нико красноречием и харизмой.

«И почему она выглядит как чудная лошадка, а я как… как осел?» – промелькнуло в голове у Левы.

Был уже вечер, Алиса стояла рядом, одетая в плотные джинсы, облегающие ее девичью фигуру. Толстая куртка идеально сидела в плечах, а модные кроссовки дополняли образ крутой девчонки. На Леву мать надела широкие штаны, под которыми были штаны потоньше, собственную куртку и толстый свитер. «Ходить сложно, зато будет тепло, – говорила она, вытаскивая всю эту экипировку из шкафа. – Нико сказал, чтобы мы одели вас потеплее. Так что я выполняю указания».

На пластиковых крыльях спортивного мотоцикла отражался свет уличных фонарей. Нико был одет в черное, из-за чего практически сливался с темнотой. Лева попросила Алису поехать первой, чтобы потом сказать, насколько это было страшно, и научить правильно держаться. Нико завел мотоцикл, и тишину разорвало глухое рычание мотора. Он подошел к Алисе и помог ей правильно надеть шлем. Девушка села на мотоцикл, опираясь на руку Нико, крепко обхватила его руками, и спустя несколько мгновений они резко тронулись с места, отчего ночные птицы с криками взлетели с окрестных деревьев. Лева проводила их глазами, держа обеими руками тяжелый шлем, который боялась положить на землю.

Только сверчки нарушали темную тишину, накрывшую двор после отъезда мотоцикла. Лева присела на камень и оперлась спиной о тонкий ствол вишни. Издалека доносились плеск воды с озера и резкий звук мотора. Лева видела, как мотоцикл пролетел по мосту и скрылся за поворотом на другом берегу озера.

Девочка глубоко вдохнула теплый воздух. Пахло бензином, пресной водой, мамиными духами от колючего свитера и чем-то еще: взрослым, незнакомым, горячим, как двигатель. Девочка прислушивалась к пению ночных птиц и стрекотанию кузнечиков. Вскоре она услышала и уже знакомый звук. Маленькие иголочки волнения пробежали по всему телу и сконцентрировались на ладонях. Это будет ее первая поездка на мотоцикле.

Нико плавно подъехал прямо к ней, помог Алисе слезть с мотоцикла и, не заглушая мотора, спешился сам.

– Ох, Нико, как же круто! – воскликнула Алиса и быстрым движением сняла шлем. – Жаль, что так мало! Надо будет еще потом, ладно? Мама отпустит, я уверена. Лева, твоя очередь, давай, не бойся, это не страшно!

– Я и не боюсь, – тихо ответила девочка, поднимаясь с камня.

– Повернись ко мне, я помогу. – Нико подошел к девочке и взял у нее из рук шлем. Надевая его, он прошептал ей тихо, хотя за ревом мотоцикла Алиса и так ничего не услышала бы: – Ничего не бойся. Обними меня двумя руками, открой глаза и смотри по сторонам – тебе понравится.

Нико сел на мотоцикл и объяснил девочке, как правильно забираться. Лева крепко обхватила его и почувствовала жар, исходящий от его одежды и от самого мотоцикла. Девочка непроизвольно сжала мужчину обеими ногами. Нико плавно тронулся с места, и яркий свет фары озарил дорогу. Шлем скрывал половину неба, но та, что была видна, менялась неистово быстро. Звезды превращались в сплошной светящийся белый поток, мотоцикл ревел и вибрировал под ягодицами, запахи ночной природы оглушали: бензин, вода, хвоя, трава, песок, асфальт, кожа и летний жар.

Сколько прошло времени? Десять минут, тридцать, час или два? Они кружили по ночным дорогам, поворотам, подъемам и спускам. Трижды пересекли тот самый злополучный мост, который Лева в глубине души ненавидела еще с того лета. Несколько раз от бешеной скорости у девочки замирало сердце, и каждый раз это была маленькая вспышка эйфории и счастья. «Каждый день, – думала она. – Мне нужно это каждый день. Ездить, кататься, летать!»

Когда Лева уже слезла с мотоцикла, ее всю трясло. Восторг был настолько осязаем, что, казалось, небо и воздух искрятся в летней ночи. Алиса была там же и с кем-то разговаривала. Присмотревшись, Лева поняла, что рядом с ней стоит не кто иной, как Илай. Он повернулся к девушке всем телом и ловил каждое ее слово. Его рука небрежно касалась упругого бедра Алисы. Леву больно кольнуло в сердце, которое в тот миг решило пропустить удар.

– Лева, тебе хоть понравилось? – слова Нико вернули девочку к реальности, и она заставила себя повернуть голову. – Насчет родителей не переживай. Проводим вас домой сейчас.

Мужчина забрал у девочки шлем и повесил его на зеркало мотоцикла. Так же, как и свой. «Как будто мы вместе, вдвоем», – мелькнуло в голове у нее.

Алиса подошла к ним.

– Дядя Нико, спасибо вам огромное! Это было просто потрясающе! Можем еще у вас посидеть, чаю попить. Скажем родителям, что на дорогу упало дерево и нам пришлось ждать, пока его уберут, или объезжать далеко, а обратного пути не было, – начала придумывать на ходу девушка, на что Нико серьезно ответил:

– Алис, врать зачем? Чаю так чаю. Но лучше домой – завтра еще покатаемся. И чаю напьемся.

Девушка только дернула плечом и вернулась к Илаю. Лева посмотрела ей вслед и уже хотела подойти, но Нико остановил ее:

– Подожди.

Девочка в недоумении посмотрела на него, но долго взгляд удерживать было сложно – глаза закрывались сами собой. Нико присмотрелся к ней, а после только сказал:

– Ладно, иди спать, уже поздно. На сегодня хватит впечатлений.

Уже подходя к дому, она помахала Нико на прощание рукой и предприняла последнюю попытку поговорить с Илаем, который шел впереди, о чем-то горячо споря с Алисой. Пока Лева смотрела на юношу в надежде, что тот скажет ей хотя бы «пока», подруга, прощаясь, потянулась поцеловать его в щеку, но Илай вдруг резко повернул голову и подставил губы. А потом тихонько прошептал:

– Давай завтра погуляем вдвоем?

– Только втроем. – Алиса повела плечом в сторону Левы. – Мы придем к вам завтра в гости. Так что доброй ночи.

– Ага, – кисло ответил Илай и повернулся к подругам спиной.

Нико еще раз помахал им рукой, и они ушли. Девочки тихонько вошли в дом, прошли мимо матерей, которые сидели на кухне за картами и чаем, и поднялись к себе в комнату. Не успела Алиса закрыть дверь, как Лева упавшим голосом спросила:

– Зачем ты его поцеловала? Ты же знаешь, что он мне нравится! Ты же обещала мне помочь! – девочка сжала кулаки и заметалась по комнате.

– Сестренка, это не я, клянусь. Он же сам меня потянул. Я ведь не могла кинуться на него с кулаками. И вообще, ты и сама могла бы больше обращать на него внимания сегодня. Столько было возможностей поговорить, а ты все рядом с Нико стояла.

– Это я стояла? Может быть, ты еще скажешь, я виновата в том, что он вернулся домой, пока я каталась? И второй вопрос: за волосы его трогать было обязательно?

– Ладно-ладно! Ничего такого не было, вообще-то. – Алиса насупилась и сама отодвинулась от подруги. – Может, мне тогда вообще уехать, раз я тебе тут не нужна?

– Если ты уедешь сейчас, я тебя просто не увижу, а его совсем не увижу, – серьезно ответила Лева и села на кровать рядом с Алисой. – Это заметно, он со мной и не разговаривает почти. Не уезжай. И ты мне нужна. Очень даже. Мы только с Нико иногда тут разговариваем, больше вообще никого нет.

– Нико, Нико, – усмехнулась подруга. – Ты и в него влюбилась, что ли? Постоянно слышу от тебя про него.

– Ты что?! Он же папа Илая! Ему же почти сорок! Он ровесник моей мамы. Нет, – печально вздохнула девочка, – я люблю Илая.

– Я помогу, сказала же. А пока что давай спать.

Девочки легли в кровать и крепко прижались друг к другу. Руки Алисы обняли подругу, и Лева почувствовала внизу живота тот же жар, что появился во время поездки на мотоцикле. Она почти что заснула, но вибрация от телефона Алисы разбудила ее, и девочка потянулась посмотреть. На экране высветилось сообщение от Илая: «Доброй ночи, красавица». Лева с тоской посмотрела на заветные слова, адресованные не ей, и уже не первый раз ощутила болезненный укол в сердце.

– Меня тогда не первый раз уже кольнуло. Не знаю, как можно быть такой счастливой и несчастной одновременно. Это возможно, только если ты подросток. Эмоции через край бьют при самом незначительном событии. А это было тако-о-ое событие. – Я развожу руками для пущего эффекта. Слез на щеках уже нет, только тоска ноет где-то внутри. И одним маленьким камешком меньше. А на белом листе стерт один корявый росчерк, коих так много, что и белизны почти не видно. Это все в моей голове. А пока что смотрю в серые глаза. Красивые.

– Ты упомянула полет. И жар в теле. Ты испытала возбуждение тогда? В момент выброса адреналина, на мотоцикле. – Лука сидит напротив неподвижно. Я знаю почему – спугнуть не хочет. Искренность – это огонек свечи. Если слишком сильно выдохнуть – погаснет.

Замечаю, что даже сам воздух стал тише. И солнце зашло. Темнота сгущается за окном, а в кабинете тепло, приглушенный свет расслабляет напряженные мысли. Лука заваривает нам чай, чему я рада – пересохло в горле. Запах от чайника божественный: цветочный луг, теплый и медовый.

– Да, – отвечаю и делаю глоток. – Настоящее подростковое, первобытное гормональное возбуждение. Раннее половое созревание дает о себе знать, как ни крути. Это сыграло со мной злую шутку – психика с телом была не в ладах.

– Ты это тогда понимала? Или сейчас только?

– Сейчас. Тогда мне казалось, что все абсолютно нормально. Перед глазами был пример девушки, которая рано начала свои похождения. Я уважала ее за это так, как может уважать подросток взрослого – за смелость и приключения. Хотя уже сейчас понимаю: то была не смелость, а просто дурость. А похождения – вранье, приукрашенное для малолетней подруги. Приключения – по большей части ошибки, и хорошо, что не фатальные. Но кто их не совершал, скажи мне. Что до полета – я с удовольствием вспоминаю то чувство, оно восхитительно. Как будто душа и тело летят одновременно. А время становится чем-то несущественным и незаметным. И как будто все остальное совершенно неважно, понимаешь? И абсолютное счастье! – смеюсь я. – Наверное, знаю, с чем сравнить, но масштаб несколько иной – ощущения схожие, только разного происхождения.

– Ты про полет? – Лука впервые за сессию улыбается, и от его улыбки я чувствую живое тепло. Человеческое. Личное. Мне начинается казаться, что модель «пациент – врач» растворяется в сумерках.

– Да. У тебя было такое когда-нибудь?.. Я вообще могу такое у тебя спрашивать?

– Ты уже спросила. – Он пожимает плечами. – Секс берем в расчет?

Его прямота ставит меня в тупик. И одновременно раскрывает те уголки души, которые, как мне казалось, спали глубоким сном. Даже несмотря на те три ужина и один завтрак с другим человеком. Тогда такого не было, хотя мы проснулись в одной постели. А сейчас, в разговоре через весь кабинет с этим человеком, есть.

– А если не брать? Что еще столь же сильно, как оргазм?

– У меня такое было. Полет. И я не про секс.

Лука ставит чашку на стол и складывает руки на коленях. Делает паузу, чтобы дать мне возможность продолжить. Последние реплики изменяют правила и стирают еще несколько черных пятен на моем листе, который к тому же медленно пропитывается сладим запахом этого кабинета. И кажется, что мы уже что-то другое…

На следующий же день после мотопрогулки девочки были в гостях у Илая. Он играл на компьютере, а они сидели по обе стороны от него и наблюдали, как герой бегает по экрану с оружием, отнимает у прохожих сумки, угоняет машины и летает на огромном самолете, который не умещался на мониторе. Лева сидела неподвижно и не дыша, почти касаясь руки Илая. Она была в восторге от того, что может снова сидеть рядом, находиться в его доме, хотя когда-то он и кричал, чтобы предательница больше не приходила к нему. Но благодаря Алисе все это было забыто. Лева подумала о том, что где-то в доме или в саду сейчас Нико. Вспоминала, как он успокаивал ее вчера, как обнял на прощание или держал за руку.

Спустя несколько часов девочке все же пришлось отлучиться из комнаты. Она уже шла обратно, когда на пороге террасы столкнулась с ним.

– Почему ты со мной такой добрый? – неожиданно спросила девочка. – Простите, Нико, вы такой добрый… Извините, я всегда «ты» говорю, просто вырвалось «вы».

– Ничего, Лева, можно и «ты», даже нужно, давно же договорились. А добрый, как ты выразилась, потому… – Нико замолчал и сделал шаг к девочке, – потому что было бы странно не быть добрым с человеком, к которому хорошо относишься. А ты чего убежала ото всех опять?

– Я не убежала, просто вышла, и почему это «опять»? – тихо ответила девочка и, сама того не желая, сделала шаг навстречу мужчине. А потом еще. А потом вдруг стало очень жарко.

Случилось все столь неожиданно, что она не успела даже подумать о том, что случаться этому было нельзя. Всего пара секунд показались вечностью. Мимолетное чувство стремительного полета, счастье, стыд, ужас, страх, удовольствие, радость. «Бум-бум-бум», – стреляли незнакомые орудия. По телу пробегал болезненно-приятный электрический ток. Нико резко отстранился и сделал шаг назад.

– Тебя станут искать, иди лучше.

– Не пойду.

– Нам придется это обсудить, – Лука впервые прерывает меня, что сильно злит, но не впервые.

– Я не закончила. Это не самое важное. Не в этом моменте, – пытаюсь сама успокоиться, вернуться мыслями и ощущениями на тот порожек, в ту секунду, где закончилось «до» и началось «после». Сладость запахов кабинета помогает, и я плыву…

Лева спустилась с порожка и оказалась на две головы ниже мужчины. Она почти что опиралась лбом о его плечо.

Девочка боялась, что Нико оттолкнет ее, рассмеется и скажет больше никогда не приходить в его дом. Так же, как это сделал его сын, в которого она была вроде как еще минуту назад влюблена. «А сейчас?» – тревожно забилось в голове.

Они стояли долгие секунды, почти что вечность. Лева положила голову на его плечо и закрыла глаза, неожиданно для себя ощутив полную безопасность. Спустя какое-то время она все же отстранилась и, не оборачиваясь, направилась в комнату к Алисе и Илаю, которые как будто бы и не заметили ее отсутствия. Жар все еще не покинул ее тела, а сердце не восстановило свой привычный ход, когда она заметила, как в воздухе мелькнула рука Илая, спустившись по колену ее лучшей подруги. И это не укололо ее так сильно, как могло бы еще пять минут назад.

– О, Лева, а я тебя уже искать хотела. – Алиса быстро отодвинулась от юноши. – Ты куда пропала?

– Я просто… – Девочка на миг замолкла, но быстро нашла нейтральный ответ: – Ну, ты поняла.

– А, ну да. Илай сказал, что вечером мы все вместе идем на озеро. Ребята хотят развести костер и жарить на нем хлеб и картошку. Я уже позвонила маме, она разрешила. Так что мы пойдем, наверное, готовиться.

Девушка встала из-за стола, и Илай тут же поставил игру на паузу. За все лето Лева не услышала от него в свой адрес и пары фраз. Это стало для нее настолько привычным, что она изрядно удивилась, услышав вслед:

– Алиса, напиши мне, когда будете готовы, и мы вас проводим. Пока, Лева.

– Пока, – только и ответила девочка, пулей вылетев за подругой из комнаты.

– Нам все же придется на этом остановиться, – резко говорит Лука. Его скулы будто становятся острее. Как и серость в глазах. Она уже не мягкая, как кашемир. Она – металл.

– Знала же… – тихонько рычу сквозь зубы в ответ.

– Так почему это вызывает в тебе именно гнев? Кстати, снова гнев.

– Потому что и говорить об этом случае не хотела, он неважен, он незаметен, в нем нет боли. И это не гнев, это досада. Она от скуки. Вообще никогда и ни с кем не хотела все это обсуждать. Но каждый раз, как я начинаю это все вспоминать, мне в голову приходит этот случай как что-то первое. Каждый чертов раз!

Я чуть ли не рывком возвращаю чашку на стол. Сделай я это сильнее – получила бы осколки и лужу. Сейчас же только жалостливый, но недовольный скрежет и звон.

– Книгу нельзя читать от конца к началу, если только так не задумал автор. В данном случае дальние события проецируют события ближние. И причинно-следственные связи нам также нужно понять. И объяснить в первую очередь самим себе. Могу еще много умных слов сказать, но твоя злость указывает на полное твое понимание, что говорить об этом все же придется. Не удивлюсь, если с криками. Также не удивлюсь, что ты всегда избегала этой темы, причем путем окончания диалога и выхода за дверь.

Вижу, что Лука снова спокоен. Первая реакция прошла. Появилась вторая: интерес врача, как к жертве… ну, или к пациенту, что для меня одно и то же и именно в таком порядке. Это бесит. Что все видит – бесит. Что понимает – бесит. Что белый грязный лист от его жестких слов становится белее – неожиданно тоже бесит. Лечит он – ха, как же!

– Не считай меня униженной и оскорбленной. Я не жертва того самого на букву «п» начинающегося, это был мой выбор. Насколько вообще может иметь выбор подросток в четырнадцать лет. Может же?

– Может. Выбор между хорошо учиться или плохо. Слушать родителей или нет. Танцевать или на скрипке играть. Читать или не читать. Продолжать список не буду, но суть ясна: в каждом возрасте свои варианты выбора и их последствия. Но в четырнадцать не должно существовать выбора между поддаваться ли обаянию взрослого человека или нет – пол тут не играет роли. Гормоны и эмоции работают против осознанности. Мы это и разбираем. Кстати, ты первая об этом и сказала.

– Не поняла сейчас, – тупо бурчу я.

А ведь и вправду его не понимаю. Даже гневаться перестаю. Смотрю как баран на новые ворота, делаю умное лицо и уже не хочу топать ногами от злости и предметы швырять. С размаху так, чтобы разлетались вдребезги на тысячи осколков. И чтобы собрать их было невозможно потом, просто выгребать все лопатой – и на помойку.

– Вот бы так и с прошлым, – роняю реплику, как бисер, скорее про себя, чем вслух. Оказывается, что все же вслух.

– Как именно ты сказала? На помойку? – переспрашивает без улыбки. Мы словно в теннис фактами играем. И словами заодно.

– Все разбить, уничтожить, свалить в кучу – и на свалку. Один год, потом еще один. А к ним парочку людей. И дней бы эдак сорок туда же.

– Ты считала?

Он раскрывает руки и кладет их ладонями вверх на подлокотники кресла, монах чертов. Перекидывает ногу на ногу, брюки чуть задираются. Вижу носки – новые, по всей видимости. Туфли коричневые. С серым красиво.

– Лука, я устала что-то сегодня. Не могу больше. Сколько мы уже сидим? Час, два?

– Почти пять, первые сорок минут ты молчала, – молниеносно отвечает мужчина. «Как так, если за временем не следит?»

– Так много?! – я ужасаюсь. Сколько же времени потеряно, ушло в никуда, а главное, какой потом мне выставят счет за услуги?

– Это не много, это столько, сколько нужно было. Запишешься по телефону или сейчас?

– Я не ухожу. – Стоило произнести вслух, что эта беседа заканчивается, как на меня накатывает паника. – Лука, я не хочу сейчас уходить. Все уже не по плану. Не так, как обычно. Значит, пусть идет так, как никогда не шло, но и я сама никуда не уйду. Ну, – смеюсь тихонько, – если ты сам не прогонишь.

– Не прогоню. Но на вопрос ответь сама.

– На какой? Про выбор у малолетки?

– Именно. И мы продолжим.

– Нет, Лука, выбора не было… – отвечаю и удивляюсь, как легко называть почти незнакомца по имени. За секунду прихожу в себя и начинаю совершать попытки думать. – Хотя нет, был: сказать Алисе. Или маме. Или Эмме – она была классная тетка, как ни крути, хоть и со своими заворотами. Обожала дочь, но и ко мне относилась очень тепло. Да и сейчас относится, что самое забавное. Но в то время я выбрала молчание. Хотела скрывать, наслаждаться этой первой взрослой тайной. Запретом, который получилось нарушить без чьей-либо помощи. Мое первое личное достижение.

– Ты им гордилась?

– О да! – я смеюсь уже в голос. Потом ловлю себя на жалости к себе и торможу. – Гордилась, еще как…

Остаток дня прошел в активной подготовке к предстоящему вечеру. Были собраны теплые вещи и вкусности к костру. Мама Левы видела, что дочь снова улыбается, и была благодарна Алисе за то, что та выводит ее в люди.

– Ни с кем не гуляет, даже странно, – как-то пожаловалась она Эмме, лучшей подруге, давней и самой близкой. – Что происходит – не могу понять, и вытащить из нее правду тоже не могу. Уходит куда-то одна на целый день, возвращается еще более кислая, чем уходила.

– Просто такой возраст, не переживай. А может быть, что влюбилась? – предположила Эмма.

– Об этом тоже думала. Кстати, ты не заметила, что Илай поглядывает на Алису? – неуверенно спросила Александра. – Твоей-то он как?

– Алиске? Так у нее парень есть. Ждет, пока вернется. Так что вряд ли. А я думала, что он Леве нравится, разве нет?

– Да нет, я бы заметила, они же там постоянно, да и Нико с Илаем заходят хоть раз в день. Алиса, – окликнула она девушку. – Подойди сюда, пожалуйста, на минутку.

– Да тетя Алекс, что такое?

– У меня к тебе деликатный вопрос, – начала Александра. – Тебе Лева ничего не говорила про Илая? Что он ей нравится или еще что-то подобное? Вы у них каждый день бываете. Видно же, что не просто так. Она туда прямо так и несется.

– Влюбилась? В Илая? – удивленно подняла плечи Алиса. – Да нет, тетя Алекс, ничего такого. Да он же маленький еще, – надула губы девушка, но потом все же стала серьезнее. – Я обязательно у нее узнаю и вам расскажу. Вы не переживайте, ладно? Я за ней присмотрю обязательно, чтобы ничего плохого не случилось. Просто там весело, есть с кем гулять, поэтому мы с ними. Больше-то и не с кем, не Грача же и его семейку развлекать.

– Спасибо, Алис. Про Грача, как ты его называешь, я сама что-то беспокоюсь – так себе публика, аккуратнее. Вы к вечеру готовы? Все собрали? – Алекс и Эмма одновременно посмотрели на собранный рюкзак. – Ты же не будешь там пить алкоголь?

– Для нас с Левой это просто костер, про других не буду ничего говорить. Кто-то из ребят еще хочет взять гитару. Так что будем песни петь все вместе.

– О, песни – это хорошо. – Эмма с гордостью посмотрела на дочь, ведь та пела уже с пяти лет. Любимой ее композицией в детстве была песня про черного кота. Лева же ее ненавидела. А взрослые умилялись, когда смотрели видео, на котором Алиса машет юбкой и подпрыгивает, исполняя эту незамысловатую чушь.

Лева стояла неподалеку и видела, как мама разговаривает с ее лучшей подругой, подмечая, что ей самой Александра так никогда не улыбалась. Да и гордости за дочь тоже никогда не проявляла. Игрой на виолончели не удивишь на улице или во время прогулки с друзьями, а вот пение, как у Алисы, доступно всегда.

По дороге к костру девочка решила поделиться с подругой самым сокровенным. Ночь была теплой и радушной. Ей было так же легко доверить все свои тайны, как и лучшей подруге. Лева остановила ее у молодого дуба и, стоя в густой зелени его кроны, сказала:

– Алиса, я тебе должна кое-что рассказать, только пообещай мне, что ты об этом никому и никогда не проболтаешься.

– О, как интересно, давно пора, – хитро сощурилась Алиса. – И что же? Что-то интересное про Илая?

– Нет, не про него. Поклянись мне никому и ничего не говорить, особенно родителям! – девочка схватила подругу за руку и крепко сжала. – Поклянись нашей дружбой!

– Я тебе клянусь, что ничего не скажу. – Алиса сжала в ответ маленькую ладонь и кивнула.

То самое событие, которое заняло всего несколько секунд, Лева описывала долго и в подробностях.

– Он когда рядом со мной, у меня такое ощущение, что я сейчас сгорю. Везде очень горячо, и я не знаю, что и как делать. Алиса, что же теперь? Мне же нравится Илай, а это его отец. Ведь ничего же не может быть, да?

– Почему не может? – Алиса в упор посмотрела на подругу и довольно улыбнулась. – Ты ему нравишься, этому мужику, это видно. Я заметила, как он смотрел на тебя, когда звал кататься. Так вот почему ты хочешь постоянно бывать у них дома. Ты влюбилась еще и в Нико!

– Нет! Я не влюбилась! – Лева в ужасе замотала головой, чуть не ударившись о ствол дерева. – Я просила тебя помочь с Илаем, но ничего не меняется, он даже не говорит со мной. Не влюбилась, это точно.

– Да-да, ты влюбилась! Ты хочешь его! Ты ведь девственница еще?

– Да. – Даже в темноте было видно, как покраснела Лева. – У меня еще ничего ни с кем не было.

– Если хочешь, я тебя научу, что надо делать и как. Ну, чтобы мужчине нравилось и тебе самой тоже.

– Нет, не хочу я ничего с ним! – завопила девочка. Но потом замолчала, поймав себя на предательской мысли. Она и вправду хотела еще хотя бы разок ощутить тот огонь, который чувствовала внизу живота. Но не с Нико, а с Илаем. – Мне нравится Илай, а Нико… – она вздохнула и прижала голову к шершавому дереву. – Все не так, как я представляла.

– Я даже тебе завидую, честно. Нико достаточно красивый, у него мотоцикл, он крутой для своего возраста.

– Ты так думаешь? А если я себе все придумала и ничего такого нет? А у него жена! А если родители узнают?

– Не узнают, я ведь обещала никому не говорить. А тебе надо быть осторожнее. И не показывать своих чувств к нему.

– Да нет у меня чувств к нему! Сколько же раз тебе повторить, что мне нравится Илай!

– Ладно, Лёв, не паникуй. Я все поняла. Круто, что ты рассказала. А он хорошо целуется, да?

– Мне кажется, что он хорошо целуется, но мне не с чем особо сравнивать. Хотя мне и вправду понравилось. Пойдем к ребятам, ладно? Я больше не хочу об этом говорить. Там же Илай.

– Ой, да что Илай! Он маленький, я тебе и раньше это говорила. У тебя есть шанс попробовать что-то покруче.

Алиса поправила волосы, прежде чем они подошли к месту сбора. Девочки вышли из густой рощи, в которой мокро и тягуче шелестели деревья, вторя озерной воде. Первым делом Лева нашла глазами Илая. Найти и просто смотреть – почти что предел мечтаний. А вот если бы поговорить или остаться вдвоем – это действительно было бы чудом.

«Отдам все, чтобы он был со мной», – подумала девочка, стоило ей только увидеть его светлые кудри. Огонь играл в них, словно ручной. Лева поправила две собственные косички и натянула повыше в темноте джинсы, которые ей одолжила Алиса. Сегодня нужно было выглядеть превосходно.

– Алиса! – крикнул Грач. – Мы вас как раз ждали. Картошка ждет, чтобы ее зажарили и съели, и я купил тебе вишневое пиво, как ты просила. Вишневого сока не было, извини. – Он заискивающе посмотрел на нее и протянул бутылочку с розовой этикеткой.

– Ага, спасибо, – кивнула та. – Я просила несколько – себе и Леве.

– Вот, возьми. – Он протянул девочке еще бутылку и как будто бы даже улыбнулся. После чего резко развернулся и отошел обратно к друзьям.

Лева удивленно взяла открытый для нее напиток и осторожно сделала глоток.

– По вкусу действительно как вишневый сок. И ты это всегда пьешь?

– Только когда нет чего-то получше. Конечно, вкуснее красное вино и шоколадка, – вскинув брови, ответила Алиса. – Но раз уж ничего нет, то надо держать марку, – прошептала она на ухо подруге. – И тебе советую делать то же самое.

– Вино или пиво – мне все равно не продают ничего. А про марку – это ты не про алкоголь, да?

– Именно. Сделай вид, что тебе Илай совсем не интересен, и поверь мне – он сразу заинтересуется тобой. Все парни такие.

– Но если он мне действительно интересен? Это получается, что надо врать? Как же тогда он узнает, что нравится мне? – Лева села на бревнышко, поставив ноги поближе к костру. И казалось, что на мгновения впала в транс, так сильно ей нравился огонь. Потом тихонько прошептала:

– Мне кажется, что в огне всегда и все одинаковые. И что там всегда все правда. И если туда кинуть цветов и веточек разных и загадать желание, то оно сбудется.

– Вот тебе, кидай. И загадай, чтобы у тебя все получилось.

Алиса сорвала несколько цветков, что росли рядом с бревном, на котором они сидели, и протянула подруге. Девочка что-то прошептала растениям и бросила их в костер. Травинки загорелись чуть синеватым пламенем и исчезли в огне за несколько секунд.

– Ух ты, как быстро горят. – Алиса начала обрывать растущую рядом траву и бросать в огонь в попытках зажечь такое же синее пламя, но оно все никак не появлялось. – Не горит, черт.

– Может, ты желание не загадала? – предположила Лева, с улыбкой глядя на огонь.

– Я все равно получу то, что хочу!

Алиса пнула ногой ближайший камень, и тот с треском упал в огонь в тот самый момент, когда к девочкам неожиданно подсел Илай и, о чудо, начал разговаривать именно с Левой.

– Слушай, Лев, а у вас ведь лодка есть? Может, сплаваем завтра на другой берег? Пожарим что-нибудь или просто позагорать. Алиса, ты, я и Грач. – Юноша смотрел больше на Алису, чем на нее. Но самое главное – разговаривал-то он именно с ней.

– Да, лодка есть, на моторе и с веслами. А тебя отец отпустит?

– Нико спокойно отпустит, – махнул рукой Илай. – Особенно с вами. Родители же дружат, так что можно не волноваться. Хоть на весь день.

– Я полностью поддерживаю, – кивнула Алиса. – Когда выдвигаемся и что берем с собой? Если как сегодня, то я хочу вино и шоколад. И сыр обязательно. И помидоры красные, и к ним соль надо взять.

– Часов в двенадцать. Мы купим, что нужно, – заулыбался Илай. – Можем вместе в магазин заехать и все взять. Или доверишься чужой руке?

– Твоей – вполне, – улыбнулась в ответ Алиса.

«Как так? – злилась Лева. – Он мне нравится, она об этом знает. Зачем так делать?» Но тут же одернула себя. Если б не Алиса, у нее не было бы друзей совсем и все лето приходилось бы проводить одной. А сейчас желание исполнилось: Илай с ней заговорил, и вот они сидят рядом у костра, едят вкусную картошку, а неподалеку кто-то из ребят поет песни. Все так замечательно.

Несколько простых аккордов срывались в темноте со струн, в траве стрекотали кузнечики, пахло дымом, цветами, вишневым пивом из бутылки и даже чьим-то кремом от солнца, что задержался на коже допоздна. Руки были теплые, а мысли легкие и наконец-то счастливые. И все сейчас практически хорошо.

– Ты о чем так задумалась сильно? Лицо серьезное, будто контрольную пишешь. – Алиса обняла подругу. – Сегодня грустить совсем не положено.

– Спасибо тебе огромное, я счастлива просто до безумия. Если такие вечера будут каждый день, то это лето я запомню на всю жизнь. Ты ведь не собираешься уезжать?

– Нет, сестренка, я тут на все лето, обещала же. Да и к тому же у нас с тобой есть две цели – Илай и Нико.

– Тш-ш-ш, – одернула подругу Лева. – Не надо про Нико говорить никогда, ты обещала. Этого больше не будет. И вовсе это не цель, а просто что-то странное.

– Разве? – вскинула брови девушка. – Стоит напомнить тебе о Нико, как ты краснеешь и начинаешь пальцами буквы на ноге выписывать. Ты всегда так делаешь, когда хочешь что-то скрыть или когда нервничаешь.

– Естественно, я буду скрывать – это же ужасно. Если Илай узнает, то он ненавидеть меня станет. Это же отвратительно все! И ты поклялась молчать об этом.

– Ладно, не паникуй, сама же шумишь при всех. Лучше попробуй с Илаем остаться в темноте вдвоем. Вдруг у вас получится что-то поинтереснее, чем «привет-пока».

– А я же ему стихи написала на бумаге. Вчера подложила листок на стол незаметно, когда он на компьютере играл, – тихо призналась подруге Лева.

– И ты ничего не говорила, вредина! Дашь почитать? Это реально стихи? Ты сама написала или где-то прочитала? Остались у тебя?

– Нет, я не сама написала, у меня с рифмой проблема. Просто увидела в книге у мамы перед очередной главой несколько строк, их и написала.

– Ты подписалась? Прямо так и написала: «От Левы любимому Илаю»? – начала хихикать Алиса.

– Нет, я не писала такого! Просто поставила свое имя в конце, чтобы было понятно, от кого это. Не смейся надо мной.

Лева вспомнила, как тряслась у нее рука, выводя каждое слово. У Алисы почерк был прекрасный и ровный, и девочке всегда его ставили в пример. Собственно, как и умение себя вести, красоту голоса, спокойствие и достоинства характера, любовь к правде, вежливость с родителями, внешний вид, неконфликтность и все, что еще можно применить к подростку. Лева никак не могла понять, почему все вокруг не замечают, что ее любимая подруга на самом деле любит гулять по ночам, привирает своим родителям, берет втихаря мелкие купюры из кошельков, меняет мальчиков, как носки, и вообще занимается сексом с сильно раннего возраста, о чем ее родители вряд ли догадываются.

Но все это не имело никакого значения для Левы. Ведь именно от подруги она узнала, что надо брить ноги, подмышки и там, внизу. Что если придется целоваться с мальчиком лежа, то нельзя быть как истукан, потому что это не может понравиться. И про шутки, и про то, что кисточку для макияжа нужно мыть каждый раз и мочить перед использованием. И еще куда более полезное. Например, что необязательно терять невинность, если ты с мальчиком, а можно делать кое-что еще.

Но все это была только теория. От одной лишь мысли, что Илай может увидеть ее голой, начинали трястись коленки. А уж чтобы позволить себя поцеловать, да не только в губы, – от таких фантазий девочке становилось физически плохо. И весь этот ужас тут же отразился на ее лице, что не осталось незамеченным Алисой.

– Ты снова задумалась. О чем?

Ответить ей не дали, потому как на бревно подсели другие ребята. Легкое пиво пенилось в бутылках и густыми каплями выливалось на землю, пачкая руки, ноги и шорты, костер шуршал и скрипел, дым попадал в глаза, отчего они начинали слезиться, комары донимали зудением, но боялись подлетать из-за огня и дыма. Поднялся легкий ветерок, и к общему пению и шепоту разговоров добавился плеск волн на озере.

Крик одинокой чайки, голоса ночных птиц, скрип травы и земли под ногами, запах горящего дерева, мерное дуновение ветра, наполненного ароматами, – все это укачивало и убаюкивало Леву. Она увидела позади себя расстеленный плед, тихонько прилегла на него, сомкнув веки, и вскоре задремала под размеренный шум счастливого дымного вечера.

Сквозь сон она слышала все разговоры и песни, шипение огня, шелест травы и журчание воды. Почти что во сне она увидела, как луна выкатилась огромным светящимся шаром и осветила берег и ее саму не хуже прожектора. Озеро отливало серебристыми лучами, где-то плескалась рыба. Внезапно девочка очнулась от своей дремоты и так резко села на одеяле, что закружилась голова. Она обвела взглядом сидящих у огня и ощутила внезапную тревогу, не увидев ни Алисы, ни Илая.

«Она просто ушла в кустики», – утешала себя Лева, пока медленно, сбрасывая с себя дремоту, вставала с пледа и шла по направлению к темным кустам. Холодная дрожь спросонья расходилась от позвоночника к ладоням.

Еще не дойдя до злополучных кустов, девочка увидела в синей глубине две чуть подсвеченные фигуры, которые стояли друг к другу слишком близко. Человеческие тени резко приближались и тут же отдалялись друг от друга, а звуки, что остались позади, внезапно превратились в сплошной гул – ничего не разобрать. Пение птиц и плеск воды отошли на второй план, потому что на первом были ее любимые люди – Илай и Алиса, прижавшиеся друг к другу в поцелуе.

Все как говорила и учила Алиса. Он водил руками по ее спине и шее, ее нога стояла между его ног, двигаясь еле заметно, как змея перед нападением. Все увиденное и вдобавок отвратительное чмоканье губ вызвало у Левы приступ тошноты, и она бросилась обратно к костру, но, не глядя на него, пробежала мимо.

Она бежала вдоль озера, а луна заботливо освещала все, что попадалось ей на пути. Камни, ветки, ямы и песок – все это слилось в одно сплошное месиво, напоминая девочке щербины и прыщи на ее собственном лице. Пробежав столько, чтобы горели легкие, Лева резко остановилась и сделала глубокий, болезненный вдох, уколовший ребра.

«Не рыдай, не рыдай!» Девочка опустилась прямо на песок, смешанный с травой, и начала медленно раскачиваться, обхватив себя руками. Невольные завывания так и лезли из горла, но вдруг она услышала позади себя шаги.

– Кто здесь?

Она резко вскочила на ноги и выставила руки вперед, будто обороняясь. На их берегу часто бывали чужаки, и гулять там в темноте летом, да еще и одной, было небезопасно. Но на этот раз в свете небесного прожектора показалось знакомое лицо.

– Привет, это я, – тихо ответил Нико и подошел ближе.

Лева порадовалась, что ночь может скрыть ее заплаканные глаза и опухший нос. Она не хотела, чтобы этот мужчина увидел ее еще более некрасивой, чем она была на самом деле. Косы наполовину расплелись, и волосы торчали в разные стороны. Не осталось ни следа от пудры или карандаша для глаз, которыми Алиса накрасила подругу перед выходом.

– Ты чего тут одна в темноте гуляешь? Снова убежала ото всех? Вы же вместе все ушли, вон песни народ поет, отсюда слышно, – улыбнувшись, спросил Нико.

Его вопрос заставил Леву живо представить, почему и как она оказалась тут одна. Девочка молча пожала плечами и тихо сказала:

– Там мне стало скучно, решила побродить. А ты здесь почему?

– Да по той же причине, – ответил Нико и сделал шаг назад, который явно читался даже в темноте.

– Нико, почему ты это сделал?

– Лева, не надо об этом говорить. Это неправильно… Я веду себя неправильно. Ты извини меня за это, больше не будет такого. Все подобное – оно приводит к плохому, я это очень хорошо понимаю, а ты, может быть, не очень. Поэтому давай мы с тобой больше не будем видеться вдвоем, это небезопасно. Забудем, словно ничего не было.

Земля медленно начала уходить из-под ног девочки. «Если и он откажется от меня, я не переживу этого. Нельзя и это потерять», – лихорадочно плясали мысли в голове.

– А если я не хочу забывать?

Девочка быстро подошла к мужчине, остановившись на расстоянии нескольких сантиметров. Она ожидала, что он отпрянет от нее. Но тот стоял не шелохнувшись.

– Лева, надо забыть, – шепотом сказал Нико. – Никому, никогда и ничего не говорить.

– Я знаю, – прошептала Лева и коснулась мужской руки, готовясь к тому, что сейчас снова останется одна. Но не осталась. В ушах у Левы загрохотало, как в тот день, на корявом порожке. Сейчас же это длилось целую вечность, жар настолько охватил все тело девочки, что она покрылась испариной и начала тяжело дышать. То самое чувство полета, что она впервые испытала на мотоцикле, повторилось. Головокружительная эйфория, когда тело так расслабленно, что напоминает теплое сливочное масло, растекающееся по горячей сковороде.

Внезапно яркая вспышка фар проезжающей мимо машины озарила воду и поспешила вернуть двух людей в реальность.

Нико резко сделал шаг назад. Лева осталась стоять, смущенно глядя на мужчину. Она хотела улыбнуться, как вдруг услышала:

– Ты обещала никому не говорить.

Эйфория схлопнулась, как мыльный пузырь, оставляя после себя горькое послевкусие, а Алиса целовалась с Илаем. Тонким, но твердым голосом девочка ответила:

– Я все понимаю прекрасно. И не надо меня просить, я бы и сама не сказала.

– Даже Алисе. Я знаю: вы лучшие подруги.

– Это тоже мне понятно, – тихо ответила Лева, ощутив в пальцах липкое опасение от того, что она уже доверилась подруге.

Сердце выскакивало из груди, а из глаз были готовы политься слезы. «И этому я тоже не нужна, – подумала девочка. – Никому не нужна. Ни маме, ни подруге, которая уже не подруга, ни парням».

– Я пойду обратно, ладно?

Лева сделала шаг назад, как вдруг Нико одним шагом преодолел расстояние между ними и тихо прошептал самые обидные слова на свете:

– Не расстраивайся из-за какого-нибудь мальчика, он того не стоит. Они еще у тебя будут, много.

– Да, спасибо за совет. Ты прав, не буду. Спокойной ночи, Нико.

Лева быстро отвернулась и быстрым шагом направилась обратно к костру.

– Если бы ты знал, о каком мальчике говоришь, – яростно прошептала она, – вот бы удивился.

– Я бы и сама удивилась, – усмехаюсь я спустя двадцать лет. – До сих пор себе объяснить не могу, как смелости хватило. Какое такое чувство пожрало меня и мою осторожность?

– Тебя? – Лука хмурится. Глаза его уже не серые – почти белые в свете тусклой боковой лампы. Свет от нее теплый, а от его глаз – нет. Контраст колется, как и голос. – Почему ты думаешь, что чувство жрало, как ты выразилась, именно тебя? Не его.

Лука снова говорит со мной жестко. Его фразы отрывисты. Он сейчас практически того же возраста, что и Нико тогда. Игра снова повторяется: моя немая мысль – его ответ вслух. Все думаю, спросить ли, надо ли эти слова вообще говорить или контекст и так понятен…

– Ты хочешь спросить меня, позволил бы я себе близость с несовершеннолетним незрелым подростком? Ответ очевиден, разве нет?

– Сейчас – да.

– Совершеннолетие – это граница осознанности. Точнее, ее приобретения. Формально. Считается, что если ты совершеннолетний, то осознанно несешь ответственность за свои поступки. Мыслишь здраво, рационально, в рамках законов человеческих и не только.

– Меня изнутри разрывало. Похоть? Любовь? Гормоны? Может, и протест.

– У меня тоже был протест, если уж говорить начистоту. – Он так резко переключается на себя, что я не успеваю прочувствовать до конца свою собственную эмоцию. – Мне исполнилось восемнадцать пару минут назад, была ночь уже. Очень тонкая грань, когда подросток стал взрослым. И это сводит с ума, корежит, вертит, как на раскаленной сковородке. Я ходил и считал те самые часы до совершеннолетия, а они шли смертельно утомительно и медленно. Но оно наступило.

Именно тогда у меня случилась связь с женщиной, взрослой, незнакомой мне абсолютно. Мы не сказали друг другу ни слова ни до, ни после. Это было быстро и оттого мерзко, но потом, в процессе же было восхитительно. По большей части. По-твоему, это была любовь, похоть, гормоны, протест? Я по твоему лицу вижу: тебе не нравится то, что я рассказываю. А ведь я тогда был старше, чем ты в той ситуации, что описываешь. Где та грань совершеннолетия? Прошел час календарный, может, даже минут тридцать. Но грань пройдена.

И ты сейчас сидишь и думаешь, что эта женщина воспользовалась мной, моим жаром, моим желанием стать взрослым. Она и не могла знать, что я настолько юн. Так что еще раз: мой протест отличается от твоего? Если со стороны все плюс минус равно. Вот так мы и не виним их, взрослых, стараемся взять ответственность на себя, но юные плечи и головы пока к ней не готовы.

Лука резко встает из кресла и начинает медленно ходить вдоль стола, легонько касаясь поверхности кончиками пальцев. Длинные пальцы, тонкие. Мне бы понравилось, коснись он ими меня. Быстро смаргиваю лютое наваждение незнакомой и ненавидимой мною женщины и делаю глоток чая, так и оставив без ответа его вопрос. Одним росчерком черного на белом меньше. Не мой выбор, я не виновата, я была не взрослая, не моя ответственность.

– Остыл? – спрашивает Лука и, не дожидаясь ответа, тут же включает чайник.

От меня снова ускользают многие детали: откуда вода, как он узнает что-то, почему я все еще здесь, который час, где тут выход…

– Я была влюблена в Илая. Так, как может влюбиться девочка-подросток. Плохо представляла себе, как он снимал бы с меня одежду или трогал руками, ласкал – боялась всего этого. Мне бы хоть обняться с ним. Или просто подольше поговорить. Для счастья все же мало надо было.

– А сейчас?

Он снова ставит на стол горячий чайник и две свежие чашки. И прежде чем плавно опуститься в кресло, одной рукой захватывает со стола салфетки, грациозно выгибая корпус. Не женская грация, другая, более дикая, я бы так не смогла. Засмотревшись, я протягиваю руку к чашке и опрокидываю обе, благо что пустые, недавно вымытые. Это видно по каплям воды, что вытекают из одной из них.

– Ой, извини, пожалуйста. – Я трясущимися руками разбираю керамический хаос и ставлю чашки на блюдца.

– Это просто полупустые чашки, – успокаивает меня Лука и берет в руки чайник.

– Пустые, – машинально поправляю я его в тот момент, когда он наливает чай. И о чем-то задумываюсь, не осознавая, о чем именно. – Сейчас, кстати, разговора или объятий могло бы хватить для счастья.

Облако запахов с цветистых гор ласкает мой нос мягким чайным паром. Приятное тепло расходится по телу от маленького глотка. Неожиданный вкус напитка удивляет меня, но не так, чтобы сильно. Край сознания цепляется за складки серых брюк. Они на глазах рождают причудливые узоры, живую геометрию, которая меня завораживает. В своем странном видении серой и черной каллиграфии я раз за разом выглаживаю те самые складки, убираю зазоры, стираю что-то черное и ненужное, оставляя только белый снег. Или лист?..

Не замеченная ребятами, Лева вернулась к костру. Луна, будто бы издеваясь, осветила те самые кусты, в которых была разрушена мечта. Илая и Алисы не было видно, и девочка присела у огня, взяв предварительно в руки очередную бутылку.

Отпив, она поняла, что это не вкусное вишневое пиво, а самый что ни на есть ядреный виски, появившийся так кстати. Высокоградусный жар спускался все ниже по животу и соединялся с тем пламенем, что кипело в ее крови еще минуты назад. К радости девочки, темнота стояла такая, что черты лица едва различались в свете языков пламени. Впервые она была искренне рада отсутствию внимания к себе. Лева с наслаждением вдыхала горький дым и свежий ночной воздух. Разговоры стали гораздо тише, от песен под гитару остался лишь легкий бег пальцев по струнам.

– Лёв, привет. – Неожиданное приветствие будто прогремело у самого уха девочки, и она вздрогнула. Хуже и быть не могло.

– Мы все тут уже несколько часов сидим, а так ничего, и тебе привет, Грач. Ты мне пиво протягивал, здоровались уже.

Ответная веселая ухмылка разрезала толстое лицо. Он словно выставлял свое уродство напоказ, гордился им. Уже в который раз Лева поймала себя на мысли, что завидует той уверенности, с которой себя держат люди вокруг нее.

– Ну да, просто ты отходила и опять вернулась. Гуляла?

– Да, озеро красивое по ночам, – стесняясь, ответила Лева. Вспоминать последний час было пыткой. А останавливаться на мысли, что этот странный парень за ней следил и вовсе не хотелось.

– Давай вместе погуляем как-нибудь, – выпалил Грач, уставился на кусты, а потом резко продолжил: – Вы с Алисой и мы. Необязательно ночью. Можно и на лодке поплавать, да? У тебя же есть?

Лева тут же вспомнила, что подобное предложение совсем недавно поступило и от Илая, но контекст его был абсолютно другим. И так как это был чуть ли не первый раз за долгое время, когда с ней заговорили без присутствия Алисы, она просто ответила:

– Да мы же как раз скоро плывем. Алиса, я, Илай и еще кто-то – видимо, ты. И вроде как завтра.

– А, круто! – оборвал ее Грач. – Ну, хорошо. Давай, до встречи.

Прощалась Лева уже с его спиной. И тут же на плечо девочки легла легкая рука.

– Сестренка, ты куда пропала?! Мы с Илаем тебя искали по всему берегу! – Алиса резво опустилась на бревнышко. Самого Илая рядом не было. – Ты чего пропадаешь так резко? Я жутко перепугалась, когда не увидела тебя.

Девушка попыталась обнять подругу, но та отстранилась и резко спросила:

– А ты где была? Я-то тут почти все время. И никуда не пропадала. Может, ты не видела.

– Ты чего кидаешься на меня? Я просто в кустики отходила, – нахмурилась Алиса, отсев подальше. – Если ты не в настроении, то не надо срываться на меня. Ты так и не ответила, где была.

– Нигде я не была! – всхлипывая, выкрикнула Лева и резко вскочила. – Сама как думаешь, что могло меня расстроить? Посиди и подумай, так же легко все!

С ненавистью пнув напоследок бревно, на котором сидела Алиса, Лева быстро побежала от костра подальше.

– Лева!

Она слышала, как вслед ей доносится гневный крик Алисы, но останавливаться не собиралась. Шла быстрым шагом по узкой тропинке, смотря лишь на свои ботинки, как вдруг резко столкнулась с чем-то твердым и живым. От удивления и испуга девочка громко взвизгнула и, споткнувшись о мокрый от росы камень, кубарем улетела в соседние кусты.

– Эй, ты чего? – выкрикнул Илай.

Сердце девочки начало биться в ускоренном ритме, и за пару секунд в кустах она попыталась пригладить пряди поближе к лицу. Еще пара шагов – и покажется яркий, ненавистный ей фонарь, под которым на лице видно даже то, чего на самом деле нет. Отвратительный и холодный белый свет делал красным даже белое, а уж само красное и представить было страшно.

– Давай помогу, хватайся. – Илай протянул девочке руку, и она максимально грациозно для себя выбралась из кустов.

– Прости, я задумалась и тебя не заметила.

– Ты перла как каток, – в шутку ответил парень. – Еще бы ты меня заметила. Куда идешь? Все ведь еще у костра.

Лева настолько обрадовалась тому, что оказалась с Илаем вдвоем, что не сразу вспомнила, из-за чего именно она так стремительно убежала. Плечи девочки тут же поникли, и она тихо сказала:

– Просто устала и захотела домой. Ты иди, все еще там. Алиса тоже.

Сказала – и тут же прикусила язык. «Зачем ему это говорить?»

– Мы же на лодке собирались все вместе, да? Завтра или на днях. Грач тоже захотел с нами.

– Грач? – Выражение лица Илая сделалось кислым, как лимон. – Ну, как скажешь. Вы с Алисой точно будете?

Девочка не выдержала еще одного упоминания подруги и раздраженно ответила:

– Да, мы обе будем, так что придется и меня потерпеть, ведь лодка-то есть у меня.

– А ты чего злишься?

– Да ничего, нормально все. Говорю же, устала.

Лева рывком опустилась прямо на траву, в которую еще недавно так позорно упала, и отвернулась подальше от света фонаря.

– Тебе Алиса нравится, да? – сама не зная зачем, задала девочка самый важный для себя вопрос.

Илай сел рядом с ней на траву, поджав под себя ноги.

И вот она, почти что сбывшаяся мечта: они с Илаем сидят вдвоем – и больше никого рядом. Ночью, недалеко (или же далеко) от костра, на небе светят звезды, птицы поют, насекомые стрекочут, запахи сбивают с ног, а руки почти соприкасаются на траве. Вот только говорят они не о том, что их чувства взаимны, а о том, влюблен ли тот, в кого влюблена без памяти она сама, в ее лучшую и единственную подругу, которую сама она сейчас не любит и подругой уже почти не считает. Сложно…

– Ну-у-у-у, – только и сказал Илай. «А, собственно, что я ожидала услышать после того, как они целовались в кустах». – А ты почему спрашиваешь? Она говорила тебе что-то обо мне?

– А что, должна была говорить?

Лева попыталась спрятать обиду за лукавой улыбкой. Надела не свойственную и незнакомую ей маску, которую не собиралась отныне снимать. Если уж начала сама этот разговор, то надо выяснить все до конца. Вдруг окажется, что Алиса Илаю вовсе и не нравится. Что это просто летние забавы и все пройдет за пару недель и забудется само собой. «Ведь у Алисы есть парень!» – повторяла себе в надежде девочка.

– Она не говорила со мной о тебе. И кстати, ты ничего не находил в последнее время у себя в комнате?

Лева понимала, что только сейчас и можно напомнить о стихах, которых она так стеснялась после разговора с подругой. Написанные как можно более ровным почерком и надушенные мамиными духами. Но последняя попытка понравиться Илаю провалилась в самом начале.

– Да нет, ничего такого. А почему ты спрашиваешь?

– А вот секрет, не скажу, – ответила девочка. После окончательного провала изначально провального плана оставалось только отпираться или врать. Девочка выбрала второе.

– Нет уж, говори, – допытывался Илай.

– Я оставила тебе записку на столе с извинениями за то, что рассказала про твой заплыв отцу.

– Какой заплыв? Что ты рассказала? Когда? – в недоумении спросил мальчик. А Лева с горечью осознала, что того поступка, за который она винила себя несколько лет, который не давал ей покоя, мешал жить и даже спать по ночам, никто, кроме нее, не помнил. Что все это время она потеряла зря и Илай не общался с ней не потому, что был обижен и втайне влюблен, а просто потому, что ему это неинтересно. И все заверения Алисы, что она их сможет помирить, оказались ложью. Некого и незачем было мирить. Все давно Илаем забыто.

В подтверждение ее мыслей он сказал:

– А, тот случай, что ли? Да я уже забыл давно. Всякое бывает. Нельзя о такой мелочи столько думать. Да я и не обижался почти, если честно. Нико к тому же мне ничего не сделал тогда. Просто покричал пару минут и сделал вид, что на неделю наказал. Я в тот же вечер гулять пошел. Так что это ты меня извини за то, что наговорил тогда гадостей. А ты не разговаривала со мной все это время, я и подумал, что ты обиделась, и не лез.

– Понятно, – только и ответила Лева. Больше сказать было нечего, и она предприняла последний отчаянный шаг. Опершись на локоть, потянулась к Илаю и быстро поцеловала его в щеку.

Тот резко отстранился и воскликнул:

– Ты чего?!

Он даже вскочил с травы. Во второй раз девочке пришлось подниматься самой.

– Ты мне очень нравишься, Илай, я тебя даже люблю. И я тебя прощаю, конечно же, за те гадости, – сказала Лева, посмотрев на него.

В тот момент она считала свой поступок отчаянно смелым. Запретные поцелуи украдкой не шли ни в какое сравнение с этим ее признанием.

Мальчик отступил на несколько шагов и молчал, опустив голову. А Лева поняла, что нужно срочно как-то завладеть его вниманием, иначе он никогда больше не окажется с ней вдвоем, будет бояться этого, а может, и презирать ее. И единственный способ этого избежать, единственный предлог оказаться вместе – бывать у него дома, гулять, общаться и видеться – все тот же, что и минуту назад: Алиса. И если они с Илаем проведут достаточно времени вместе, быть может, у нее самой появится время влюбить его в себя, стать лучше и красивее, чем подруга. Если быть постоянно ближе к нему, то Илай, может быть, даже заметит, что она больше ему подходит.

А еще можно рассказать, что у Алисы есть парень и он куда старше, чем Илай. «Нет, нельзя, – одернула себя девочка. – Это не мой секрет, нельзя так. А с другой стороны, Илай и Алиса уже целовались – значит, они нравятся друг другу и уже поздно делать что-то плохое. А вдруг Алиса пойдет еще дальше? Она опытная, не боится того, что может случиться, в отличие от меня». После невообразимо долгих секунд раздумий решение было принято.

– Ладно, я по тебе вижу, что зря все это сказала, так что забудь, пожалуйста. Сделаем вид, что ты ничего не слышал и ничего не было. Ты проводишь меня обратно к костру? Я передумала идти домой. Да и мама не выпустит, если зайду.

Говоря все это, Лева словно очутилась в недалеком прошлом, где ей приходилось слышать эти глупые и трусливые реплики про забывчивость. Теперь и она понимала, зачем они в целом говорились, что внезапно раззадорило ее.

– Да нет, родители у нас. Нико снова собрал всех на террасе, – закатил глаза Илай. Было видно, что вечерние ужины его совсем не интересуют. – Так тебя проводить до костра или ты домой пойдешь?

– Я с тобой вернусь.

Лева с улыбкой протянула руку, которую юноша не взял, или не заметив в темноте, или просто сделав вид. Так, на расстоянии друг от друга, они вдвоем вернулись туда, откуда еще недавно девочка с таким скандалом и истерикой убежала. Оказалось, что прошла она буквально половину рощицы, и уже спустя несколько минут в темноте показалось яркое зарево костра, а в ноздри ударил мягкий травянистый дым. Видимо, дров и поленьев было запасено много, потому как огонь и не думал затихать. Алиса сидела в окружении ребят – королева со своей свитой. Лева с гордостью смотрела на подругу, ощущая себя ущербной частью чужого величия.

– Прости меня, пожалуйста, – тихо прошептала девочка на ухо подруге, садясь рядом. – Я, когда убежала, поняла, что пьяная. Впервые в жизни, представляешь! Так себя плохо чувствовала, что ужас, даже расплакаться хотелось. Стеснялась признаться, что так плохо. А по дороге вообще Илая встретила.

– Ты чего молчала-то? – Алиса тут же отодвинулась от остальных и прижала подругу к себе. – Ты никогда и ничего от меня не скрывай, я тебе всегда помогу, в любой ситуации. Как ты сейчас?

– Немножко кружится голова, но в целом лучше, проветрилась. – Девочка натянуто улыбалась, держа Алису за руку и ощущая себя предательницей, обманывающей другую предательницу.

Впервые она вот так в лицо врала лучшей подруге. Эта мысль, словно липкая и тягучая теплая жижа, покрывала все тело – от кончиков волос и до самых пяток. Проникала в каждую клеточку совести и, казалось, делала ее мерзкой, гадкой и еще более уродливой. Волосы сбились в одну кучу на затылке и пропахли дымом. Косметика давно смылась, но благодаря костру и темной ночи девочка могла не волноваться хотя бы о прыщах и некрасивой одежде.

– Ты в самом деле вовремя вернулась. Мы хотим прямо сейчас на лодке поплыть! Грач мне рассказал, что ты с ним успела договориться, – это хорошо, – продолжала Алиса. – Так что ты, я, Илай и Грач сейчас плывем на другую сторону озера. Лодка ведь у вас прямо в воде стоит, так? Так что родители не заметят даже. Вкусненькое что-нибудь возьмем прямо отсюда.

В этот самый момент к ним подсели будущие участники заплыва.

– О чем болтаете? – спросил Илай, смотря только на Алису. – Если о лодке, то я уже сказал Леве, что все взрослые с Нико у нас дома, так что никто не помешает и не сцапает. Вам бы разрешили?

– Нет! – выкрикнула Лева.

Перспектива кататься на хлипкой лодочке среди ночи по глубокому озеру казалась не слишком радужной. Но там будет Илай, и есть шанс показать себя смелой и находчивой, а потому девочка первый и последний раз попыталась возразить:

– Если нас с Алисой застукают родители, то могут запереть на все лето дома, и получим мы скандал, а не прогулки, костры и лодки.

– Ладно, – махнула рукой Алиса. – Моя мама нам точно ничего не сделает.

– А моя может мне сделать. – Лева еще помнила тяжелую материнскую руку, которая нередко опускалась на затылок или лопатки. – Но, если честно, мне самой очень хочется.

– Вот и чудесно! – Алиса вскочила с бревна, и то же самое тут же сделали Илай и Грач. «Как солдатики прямо», – подумала девушка. – Тогда предлагаю не терять времени и прямо сейчас отправиться. Кстати, у кого есть часы? Я телефон дома оставила.

– Почти двенадцать, – быстро ответил Илай, глядя на наручные часы. – Минут через двадцать сможем быть уже на середине озера.

– Класс! – Грач схватил пару каких-то бутылок, лежавших рядом с его ногой, и со звоном кинул в рюкзак.

Алиса прихватила плед, на котором только что сидела, и они тихонько через тень кустов убежали, пока остальные ребята их не хватились. В подобных посиделках было свое очарование: кто-то приходит, кто-то уходит, никто никого не допрашивает и ни за кем не следит.

Они быстро добежали до задней калитки дома, где жили девочки, и уже спустя несколько минут ребята отвязывали лодку от колышка, что был прибит к хлипким мосткам. Планировалось плыть на моторе, но его заботливо сняли и укрыли в сарае. Зато остались весла, которые начали мягко шуршать по спокойной ночной глади. Вода доносила далекие звуки с берега: где машина проедет, где птица вскрикнет или же вдали раздастся чей-то смех. Луна огромным летним фонарем освещала все вокруг, даже фонарики были не нужны.

– Ну что, нравится? – на веслах был Грач. Он сидел напротив Левы и буравил ее взглядом. – Лева?

– А? – девочку больше занимало то, что Илай и Алиса сидели рядом друг с дружкой и ее подруга даже не стеснялась держать того за руку. Но больше ее удивлял внезапный интерес к ней самой. – Да, нравится, спасибо. А мы куда именно плывем, кто-нибудь знает? К берегу вообще собираемся пристать или так – поплаваем и обратно?

– Как пойдет, – махнула рукой Алиса. – Времени много, пара часов точно есть.

– Вот именно, – вторил Илай. – Если Нико будет в ударе, то полночи могут просидеть. Вас ведь надолго отпустили гулять?

– Ну-у, – протянула Алиса. – Мама сказала, чтобы я не забывала телефон, но что поделать, если он мне не нравится и носить я его с собой не собираюсь. Пусть купит другой – буду постоянно на связи. Так что определенного времени у нас вроде как нет.

Мальчики рассмеялись в ответ на смелое заявление, а Лева в который раз подивилась поразительному качеству подруги – в любой ситуации, особенно когда та была виновата сама, каким-то волшебным образом переворачивать все с ног на голову и выставлять виновником кого-то другого. Особенно хорошо у нее получалось проделывать это с собственной матерью. «Вот чему надо поучиться», – кисло подумала девочка. С каждым годом ссор и скандалов с Александрой случалось все больше, и Лева никак не могла понять, почему все это сваливается на нее только потому, что она с кем-то или с чем-то не согласна.

– В любом случае мы успеем вернуться до того момента, как нас начнут искать. Если что, скажем, что поплыли, когда было еще светло, но на обратном пути потеряли весла и пришлось руками самим грести.