Читать онлайн Рукопись несбывшихся ожиданий. Теория смерти бесплатно

Глава 1. Быть учителем – это незабываемый опыт

Если бы Поль, едва он встал с постели, не вспомнил, что не подготовил к предстоящему практикуму седьмого курса все материалы, он не покинул бы свой дом на час раньше положенного и оттого вот уж точно не столкнулся бы с лер Свон. Гадкая студентка шла по запорошенной снегом тропинке словно во сне и при этом волочила за собой мешок, за которым оставался хорошо видимый в свете фонарей кровавый след.

«Нет, вот теперь это точно не голуби», – побледнел Поль, с тревогой оглядывая огромный мешок. В такой запросто бы мог поместиться ребёнок.

– Эм-м, лер Свон.

Он был готов проклинать всё и вся, но совесть настойчиво требовала выяснить подробности, а потому пройти мимо Поль просто-напросто не смог.

– Да? Что вы хотели, мэтр Оллен? – хрипловатым голосом спросила лер Свон, поворачиваясь к нему лицом, и от выражения её грязной мордашки преподавателю вмиг сделалось не по себе. Молодые женщины априори не должны смотреть так холодно и так безжалостно.

– Меня настораживает, – Поль замялся и наконец уставился на мешок, – вот это. Что у вас там?

– Несколько свежих собачьих шкур, – спокойно сообщила студентка. – И не думайте, это не еда. На этих шкурах толком не осталось мяса, я его хорошо счистила.

– Что?

Полю сделалось чрезвычайно дурно. Он не понимал как такое возможно. Ладно там голуби, крысы, кролики, кошки, в конце концов. Но собаки?

– Я говорю, что старалась не оставить мяса. Сами понимаете, еду бы я не смогла пронести в академию. Питаться мне здесь, судя по всему, строго запрещается.

– Знаете, я слышу в вашем голосе претензию, а потому вынужден напомнить вам насколько она не обоснована. Столовая – это не аудитория, где вы обязаны находиться. Руководство столовой может само решать, как ей лучше обеспечить студента положенной ему порцией еды, раз этот самый студент не желает вести себя по-человечески.

Поля порядком взбесило спокойствие лер Свон, и только поэтому он позволил себе высказать ей такое. В целом, он был достаточно уравновешенным человеком, чтобы в лицо комментировать чужое поведение. Более того, его аристократическое воспитание само по себе не соотносилось с тем, чтобы учить элементарной нравственности всякое отребье.

– Ха, – вдруг хрипло хохотнула молодая женщина (это она поняла, что её преподаватель по целительству не в курсе того, отчего ей по-настоящему в столовую ходить запретили), а затем, ненадолго задумавшись, Мила вдруг начала выть по‑волчьи. – У-у-у-у!

– Лер Свон, а ну прекратите! – искренне перепугался за свою жизнь Поль. Он даже подготовил заклинание молнии, чтобы в случае чего отбиться от сумасшедшей.

– А вы будьте осторожнее, – пристально и зло поглядела она на него. – Я не умею вести себя по‑человечески, и потому могу оголодать настолько, что всех вас сожру. Всех вас, р-р-р!

Ненормальная студентка звонко клацнула зубами, и вусмерть перепугавшийся Поль даже отшатнулся от неё. Он вмиг понял, что ну никак не хочет продолжать в новом году курсы для группы, в которую входит лер Свон. А молодая женщина тем временем двинулась дальше по дороге и вскоре свернула на дорожку, что вела к кафедре некромантии. Тяжёлый мешок она при этом едва волочила.

Перестав с осуждением смотреть на лер Свон, Поль двинулся по освещённой фонарями дороге дальше. Снег скрипел под его утеплёнными сапогами, с губ у него то и дело срывались облачка пара. Пожалуй, если бы он перед приездом в академию не сбрил свою бородку, на ней бы образовались кристаллики льда. Поль хлюпнул носом. Он не был простужен, но его организм часто реагировал на холод свежей порцией соплей. По этой причине этот мужчина не любил зиму. И, кажется, предосудительно начал он относиться ко всем студентам с факультета Чёрной Магии тоже.

«Нет, больше никогда я не выйду на час раньше положенного!» – мысленно простонал Поль, глядя на то, как ещё один первокурсник в серо-чёрной форме ведёт себя подозрительно и недостойно. Смуглый тип с наглой рожей ухватил за грудки слушателя воздушного факультета и что-то тихо, но зло выговаривал ему.

Остановившийся Поль намеренно кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание. Студенты скосили на него взгляды и первокурсник факультета Чёрной Магии благоразумно разжал хватку.

– У вас всё в порядке? – уточнил Поль у воздушника.

– Да. Всё в порядке.

– Мы это по-дружески, – широко улыбнулся смуглый студент, хотя глаза его нисколько не улыбались. Взгляд у него был похож на приставленное к горлу лезвие ножа. – Просто кое‑что не так давно произошедшее обсуждаем. Мы на одни курсы по стихии огня ходим и вот… сдружились. Ведь мы нашли общий язык, правда?

– Да-да, правда, – испуганно зашептал другой студент.

– Я бы хотел узнать ваши имена, – решил не отступать Поль, хотя что-то внутри него настойчиво советовало ему пойти по своим делам и не вмешиваться в чужие.

– Лер Вигор Рейн. А это мой приятель, – потрепал смуглый воздушника по плечу, – лер Свен Сайфер.

– Я запомню, – предупредил Поль как можно строже, перед тем как ушёл. При этом мысли о том, что ему надо подготовить для занятий, окончательно покинули его голову. Поль думал только про то, что в его бытность студентом такой жути в стенах академии не происходило.

«Или всё это было, но я этого нисколько не замечал, – пришло к нему другое объяснение. – Ведь тогда я был сосредоточен на Амалии и собственной учёбе».

Пройдя ещё несколько шагов, Поль обернулся. Он хотел убедиться, что некоему леру Сайферу его помощь действительно не нужна. Однако, ни того, ни другого студента он уже не увидел. Они словно сквозь землю провалились. Оба.

***

Многих при близком знакомстве удивляло, что Люций Орион избрал для себя такую жуткую специализацию. Это был беззлобный и флегматичный ко всему человек, которого в силу векового преподавательского стажа в Первой Королевской Академии магических наук, казалось, уже невозможно вывести из себя. Ещё, несмотря на свой солидный возраст, он был по-юношески долговяз и крепок, примесь седых волосков в его светлой льняной шевелюре не привлекала внимание, а голубые глаза не утратили ясности. Наверное, столь долгой юности Люция Ориона способствовало его положение холостяка, так бы давно такому миролюбивому мужчине некая мадам плешь проела…

Но речь не о том. Уже понятно, что в силу спокойного характера этому человеку были свойственны самые банальные привычки. Например, в свои выходные дни, прежде чем закончить утренний туалет, Люций Орион всегда спускался на кухню в одном халате. Там он, напевая себе под нос, неторопливо заваривал терпкий чай, а после садился в стоящее в гостиной кресло. Оно располагалось напротив огромного окна, и Люций Орион мог отрешённо созерцать мир, наслаждаясь приятно горячим напитком. Так он сидел около получаса, наблюдая и размышляя, и только после этого занимался прочими намеченными на день делами.

Собственно, так как нынче была среда, Люций Орион именно что восседал в своём кресле и именно что пил чай. При этом он смотрел не столько на улицу, сколько на небо. Солнце заволокли плотные низкие тучи. Снег срывался с этой перины пышными хлопьями, и всё было тихо, мирно, как вдруг…

Тук-тук-тук.

Тук!

Тук-тук.

– Кто это ещё там такой настойчивый? – ворчливо произнёс Люций и, отставив чашку на столик, вынужденно подошёл к окну так, чтобы ему была видна входная дверь. На пороге топтался хорошо знакомый старшему преподавателю кафедры сглаза и проклятий охранник Билл Блум. Причём этот мужчина несмотря на то, что Люций скрывался за шторой, заприметил хозяина дома и, улыбнувшись, приветливо замахал ему рукой.

Поняв, что сделать вид, будто он ещё спит, не получится, Люций обречённо подошёл к входной двери, однако открыл он её не сразу. Сперва преподаватель глянул в зеркало, и только потом, запахнув халат получше, отодвинул маленький засов в сторону и открыл дверь. В лицо ему тут же пахнул холодный свежий воздух.

– Доброе утро, мэтр Орион, – сказал охранник и тут же зябко поёжился. Варежек и шапки на нём не было, как если бы он вышел на улицу в спешке.

– И вам, мистер Блум. Что привело вас ко мне в такое время и погоду?

– Наша дружба, – резко посерьёзнел тот. – Думаю, мне стоит кое-что рассказать вам прямо сейчас. Быть может, так у вас получится избежать неприятностей.

Люций не мог назвать Билла Блума своим хорошим приятелем, они всего-то некогда учились на одном потоке, но сказанное заставило его резко забыть про собственное недовольство утренним визитёром. Он вмиг нахмурился и пропустил запорошенного снегом мужчину в дом.

– Что произошло? – негромко осведомился Люций, как только прикрыл дверь.

– Я едва заступил на утреннюю смену на воротах, – хрипловато зашептал Билл Блум, – как подошла некая лер Свон. И всё бы ничего, она имела право быть в городе, и в правильное время в академию вернуться решила, но…

– Что «но»? – засосало под ложечкой у Люция и не зря, вскоре его глаза округлились, как блюдца.

– При ней был мешок. Весь в пятнах кровавых.

– Эм-м, а вы проверили, что в нём?

– Разумеется. И вот верите, ну не запрещают правила академии такое проносить, а потому пришлось пропустить мерзавку. У этой лер Свон там несколько свежих собачьих шкур лежало. Освежевала где-то в городе, значит.

Жизненный опыт не позволил Люцию прикрыть лицо рукой и застонать, он остался стоять с прежним серьёзным видом, хотя мысли его лихорадочно метались. Будучи куратором группы, он нёс ответственность за поступки нынешних первокурсников, а потому вовсю обдумывал в какие проблемы может вылиться такое вот происшествие. Однако, размыслить всё до конца он не успел, Билл Блум продолжил:

– Понимаете, мэтр Орион, мне сразу показалось это подозрительным. Но что я мог поделать? Пропустил. Решил, что потом вам про всё доложу. А там всего-ничего по времени прошло, и ещё один к нам посетитель пожаловал. Только уже следователь. Сказал, что к ректору по делу важному, срочному и касаемо убийства. Поэтому…

Тут Билл Блум замолчал, но его взгляд говорил о многом.

– Спасибо за предупреждение, – поблагодарил побледневший Люций. – Действительно спасибо!

– Да не за что. Не хочется мне, чтобы вы из-за такой дряни проблем заимели, поэтому и пост свой покинул. Вы уж там держите ухо востро.

На этих словах Билл Блум попрощался кивком головы и поспешил обратно к воротам. Люций, настроение которого резко испортилось, понял, что его чаепитие не состоялось. Перескакивая через ступеньки лестницы, он вернулся в свою спальню, поспешно оделся в учительскую мантию и быстрым шагом направился на кафедру некромантии узнавать все подробности из первых рук.

***

Покуда Люций Орион общался с Биллом Блумом, Мила наконец-то закончила разжигать огонь в очаге. Она очень устала за ночь, но сперва хотела согреться, а потому пошла на кухню, а не в свою комнату. Спальни не протапливались, их можно было обогреть только принеся в них специальный глиняный горшок, в который помещались горячие угли. Так себе обогрев, через часа два его следовало обновлять, однако не про убогость своего жилья нынче Мила думала. Все её мысли занимали два обстоятельства – как бы поскорее смыть с себя всю эту грязь, весь этот мужской пот, запах и… как же такое с Питрином произойти могло.

Подвесив на специальный крючок чайник, молодая женщина жалобно хлюпнула и тихо прошептала:

– Бедный Питрин.

Мысли о безжалостно разрезанном на куски друге возобладали над мыслями о собственном несчастье. Мила горько заплакала, повторяя раз за разом имя Питрина. А там вода в чайнике забулькала, крышечка его начала подпрыгивать, из носика потянулся пар. Поэтому Мила взяла в руки полотенце и, ухватив тяжёлый чайник за дужку, поставила его на дощатый стол. Обстановка на кухне была совсем простой.

– Милка, это ты там шебуршишься? – вдруг услышала она знакомый голос.

Мгновением позже на кухню вошёл Саймон. Вид у него был сонный и даже какой‑то недовольный. Пожалуй, он хотел бы поспать ещё немного, но красные глаза Милы вмиг насторожили его.

– Эм-м, – задумчиво промычал он. – Что-то случилось?

– Да, – шепнула Мила и, сев на скамейку, уткнула лицо в ладони. Молодая женщина не смогла удержаться от череды долгих всхлипов, но поданный Саймоном платок помог ей успокоиться. Она вытерла слёзы и, начиная мять платок в руках, рассказала другу про ночь, улицу, бочку, мёртвое тело… От того, что она рассказала, сонливость слетела с Саймона моментально.

– Быть не может, – наконец, произнёс он и, с неподдельной тревогой посмотрев на Милу, уточнил. – Ты уверена, что это был Питрин?

Молодая женщина кивнула и, встав со скамейки, бросила на дно кружки немного сушёной ромашки.

– Я всё равно не верю, – замотал головой ошарашенный новостью Саймон. – Ну никак поверить не могу.

– Умом я тоже не могу поверить, но… Я вот этими самыми глазами его мёртвое лицо видела. Это был он. Это был Питрин!

Понимая, что так она на истерику сорваться может, Мила отвернулась от Саймона и налила в кружку кипяток. Кухню тут же наполнил солнечный аромат ромашки. Он мог бы подарить спокойствие, ощущение лета… Мог бы, если бы не произошедшая трагедия.

– Знаешь, Саймон, я всё никак не могу выкинуть из головы, что Питрин не должен был в Вирграде задерживаться.

– Да уж, не стоило ему, – грустно вздохнул купеческий сын и даже осунулся. Он не смотрел на Милу, а потому от её последующих громких слов вздрогнул.

– Я про другое!

– Эм-м? – непонимающе уставился он на внезапно разгорячившуюся девушку, в чьих глазах вовсю плясал огонёк ярости.

– Питрин покинул академию где-то в четыре часа по полудни. Он должен был пройти Вирград насквозь, чтобы до наступления позднего вечера добраться до вдовы, о которой я ему рассказывала. А там, даже если она ему отказала в ночлеге, смысла возвращаться в город я для него не вижу. У него не было ни паданки1, чтобы искать кров на каком‑либо постоялом дворе.

– И что?

– Да как это что? – удивилась на друга Мила. – Из-за этого выходит, что он не успел даже покинуть Вирград. Кто-то остановил его по дороге. Остановил и убил, вот.

– То, что Питрина убили в Вирграде, ежу понятно, – кисло морщась, ответил Саймон. – Кому ж это надо из пригорода в город тело тащить, чтобы его в местной бочке прятать?

– Да, но, согласись, что Питрин не из тех ребят, кто проблему на ровном месте словить может.

Несомненно, Саймон был согласен со сказанным. Однако, он промолчал и ненадолго уставился себе под ноги, как если бы всерьёз обдумывал что-то. Вид у него сделался на редкость задумчивый и хмурый, а потому Мила вздрогнула, когда друг снова посмотрел на неё.

– Саймон, ты чего? – даже испуганно прошептала она, настолько его лицо показалось ей чужим. Но наваждение прошло быстро. Всего миг, и жуткий Саймон стал прежним Саймоном.

– Пытаюсь сообразить, не дурак ли я.

– Что?

– Да по тебе, Милка, видно, что у тебя в голове всё сложилось, как два плюс два. Но не знаю, то ли раннее утро тому виной, то ли ты мне землю из-под ног своим известием выбила, а только что-то я твою мысль нисколько не улавливаю. Пусть Питрин не из бедовых ребят, но к чему ты клонишь?

– Я говорю про то, – выразительно уставилась она на него, – что за время пути от академии до городских ворот такой тихоня и оборванец как Питрин не смог бы привлечь к себе внимание какого-либо головореза. Он был бы жив, если бы некто не высматривал его намеренно.

– Намеренно? Ха, Милка, да кому бы это могло понадобиться?

– Я точно знаю кому, это мне так скотина Грумберг отомстил!

Они смотрели друг другу глаза в глаза, но было видно, что Саймон всё равно не может поверить. По лбу его пролегла хмурая складочка, она всегда возникала, когда он всерьёз размышлял над чём-то, что вызывало у него сомнения.

– Нет. И, знаешь, даже слышать твои предположения не хочу, отчего ты именно лера Грумберга обвиняешь.

– Но почему?

– Да потому, что тут произойти могло что угодно! – грозно прикрикнул Саймон. – Самое простое, идя по улице Питрин мог ненароком ублюдка какого-либо плечом задеть. Сталкивалась с такими уродами али не?

– Нет.

– А у меня так, было дело, знакомого среди белого дня зарезали. Из-за такой вот ерунды.

– И такое возможно, но, Саймон, Саймон! – вдруг выкрикнула Мила имя друга, прежде чем начала говорить сквозь набежавшие слёзы. – Саймон, да если бы ты знал, что со мной произошло в городе, то сомнений бы у тебя не имелось. Пойми, этот урод Антуан Грумберг может быть каких угодно благородных кровей, но благородства в нём самом отродясь не было. Это всё он, он!

– А что ещё произошло с тобой в городе? – вкрадчиво осведомился Саймон, хмурясь ещё сильнее.

– Ничего.

– Мила, мне ты можешь рассказать. Сама знаешь.

– Ни-че-го! – гневно выкрикнула она по слогам и, с трудом унимая щипание в глазах, процедила сквозь крепко стиснутые зубы: – Но помяни моё слово, этот сукин сын однажды поплатится за всё то, что он сделал. Закон – он для всех писан. А уж коли не закон, так возмездие сама судьба совершит. Жизнь шельму метит.

Саймон не стал докапываться. Он всего лишь мрачно посмотрел на разгорячившуюся молодую женщину и сделал про себя некие выводы. Не в характере этого человека было лезть туда, куда не просят, а конкретно сейчас в чужую душу. Поэтому спустя время купеческий сын с присущей ему рациональностью рассудил совсем о другом.

– Будь Питрин ещё слушателем, то его смерть вызвала бы серьёзное разбирательство. Но теперь сомнительно, что так будет, прав своих он лишился вместе с отчислением. Кроме того, если его тело никто не опознает, то отправят его с прочими никому не нужными мертвецами в крематорий и всё на этом. Да, начнут беспокоиться куда же бывший студент, свои долги не оплатив, пропал. Ну, так это обычная история, отличающаяся от прочих только тем, что следствие зайдёт в тупик. А почему? Да потому, что никто не свяжет труп в бочке с именем некоего Питрина Пипы. Никакого толкового расследования не получится. И по этой причине, даже если виноват именно твой сукин сын, Милка, то он ни за что и никогда не заплатит.

– Ну как ты можешь так говорить? – неподдельно возмутилась Мила и даже кружку с чаем отставила. – Питрина непременно будут искать так, что правда вскроется. Не может быть иначе, он же столько денег академии должен. Да его из-под земли следователи достать должны.

– Много – это только таким беднякам, как ты, кажется. Уж поверь, не такое состояние он академии задолжал, чтобы некоему следователю усложнять себе жизнь. В конце концов, где ты видела, чтобы оно всё по-честному было?

– Мало где, Саймон, но одно я точно знаю – если вопрос касается денег, то тут любого в хвост и в гриву ни за что ни про что отделают, нежели с чужой монетой позволят уйти. Следователь, может, и не захочет себе жизнь усложнять, но от него потребуют работать добросовестно. Да-да, будь уверен.

– Угу, как же, – скептически хмыкнул мужчина. – Если к этому убийству лер Грумберг или кто-нибудь другой из благородных руку приложил, дело в принципе хода не получит. И на нашего ректора ты тут не надейся. Думаешь, ему нужны всякие неприятные сплетни? Вон, вспомни как он после случая в зверинце из кожи вон лез, чтобы всё замять. Поэтому не, про убийство Питрина афишировать он не станет.

– Ну как же это, Саймон? Ведь деньги…

– Мать твою, да что ты к этим деньгам привязалась? – вдруг с раздражением посмотрел ей Саймон прямо в глаза. – В конце концов, у Питрина есть родственники, на которых его обязательства можно переложить.

– Плевать! – насупилась Мила. – Плевать, я всё равно выступлю на суде. Я всем сообщу, что это был этот проклятый Антуан Грумберг! Уж поверь, мне хватит смелости.

– Ха, верю, что смелости тебе хватит. Тебе бы ещё ума хватило предположить, что убийцей мог оказаться, к примеру, тот же профессор Аллиэр, – с абсолютным спокойствием осадил девушку Саймон. – В отличие от лера Грумберга он-то точно к неким убийствам причастен, это ты собственными глазами видела. Или что, уже запамятовала?

– Нет, ни разу, – поморщилась Мила.

– А ещё он достоверно знал, что Питрин отчислен и его на процедуру запечатывания дара ждут. Он знал всё. И, согласись, уж его бы Питрин по-любому вопросу послушался. Наш декан запросто мог приказать Питрину по какому-либо адресу в городе явиться, чтобы в этом месте преспокойно убить его. Он ведь всех нас ненавидит, Мила. Или что, скажешь, что мы ему не как бельмо на глазу? Он дроу, а дроу по всем легендам присуща исключительная мстительность.

Вынужденно Мила крепко задумалась. Её ярость была так сильна, что для неё было сложно принять факт – вина действительно могла лежать на ком-то другом, а не на Антуане Грумберге. Однако, спокойствие и рассудительность Саймона сделали своё дело. В душу Милы всё же проникли сомнения, а потому она от испытываемой ею злости пнула мешок со шкурами.

– И что же тогда делать? – наконец спросила она тихо-тихо.

– Честно? Лучше нам забыть обо всём этом. Сделаем вид, что мы ничего не знаем.

– Саймон, ты иногда как скажешь… – ненадолго Мила прикрыла глаза, но идея как мягче донести до друга то, что ей хочется сказать, так и не пришла к ней. Поэтому молодая женщина с возмущением уставилась на приятеля и затараторила. – Демоны тебя побери, да как ты такое произнести смог? Не, я понимаю, отчего ты решил остаться в стороне, когда я рассказала тебе про ту утопленницу. Ни ты, ни я не знали её лично, чтобы рисковать собственным будущим. Мы сделали вид, будто ничего никогда не было и живём с этой ношей по сей день. Но разве Питрин не был тебе другом, а? Как можно быть таким отрешённым, когда ты сам говорил…

– Милка, – в резком тоне перебил её Саймон. – Раз останки Питрина больше не скрывает снег, то их с минуты на минуту найдут. Если уже не нашли. И если его опознают, то первым делом следователь придёт куда? Ну же, куда?

– В академию, – непонимающе захлопала Мила ресницами.

– Вот-вот. А опрашивать он будет кого?

– Преподавателей, студентов.

– В первую очередь – его друзей. И скажи, как ты и я будем выглядеть, если нисколько не удивимся известию о смерти?

– Паршиво мы будем выглядеть. Подозрительно, – спустя время прошептала молодая женщина, прежде чем с тревогой посмотрела на Саймона.

– Вот именно, – уставился он на неё не менее выразительно. – Поэтому повторюсь, лучше нам сейчас обо всём этом забыть. Только тогда, когда следователь уверится в нашей непричастности к убийству, можно будет нашептать ему предположения о том, кто на самом деле виновен. Лер Грумберг там или наш любимый декан…

– Нет, ну это же хрень какая-то! И как же мне от всего этого дурно.

Признавшись, Мила угрюмо поглядела на принесённый ею мешок и резкими движениями начала вытаскивать из него сырые шкуры. Саймон некоторое время смотрел на неё и на её приготовления к предстоящей работе, а затем отправился к себе в комнату. А там, практически сразу, к ним заявился мэтр Орион.

– Лер Свон! – рывком открывая дверь, гневно закричал он с порога.

Глава 2. Скромным людям присуще доставлять беспокойство всего один раз в своей жизни – в день своих похорон

Не будь нынче среда, Найтэ Аллиэр невольно не пропустил бы всю суету. Но он, наслаждаясь покоем выходного дня на нижних этажах своего жилища, нисколько не слышал трезвона дверного колокольчика, и тем сохранил себе кипу нервных клеток. Покуда Вильям Брук, уже запыхавшийся и красный, бегал по всем помещениям академии в поисках затерявшегося запасного ключа от кафедры некромантии (смешно, как бы он его нашёл, если запасной не первый десяток лет лежал в тайнике профессора Аллиэра), а господин фон Дали и мэтр Орион, мысленно чертыхаясь, умасливали следователя, последний из тёмных эльфов занимался творчеством – он пополнял книгу с весьма откровенными иллюстрациями новым рисунком.

Собственно, не так уж много Найтэ Аллиэр пропустил. Скорее, день у него вышел на редкость удачным, раз его минуло столько лишних хлопот. К тому времени как до него всё же донесли про необходимость явиться к ректору, следователь (самый обычный служитель порядка Вирграда) опросил всех, кого хотел, и под влиянием господина фон Дали нужный вывод о том, что убийцы в стенах академии нет, сделал. В результате мэтр Орион наконец‑то вернулся домой допивать свой остывший чай, а порядком расслабившийся ректор, глядя на декана факультета Чёрной Магии, подумал‑подумал и не стал доносить до неуловимого профессора все подробности. Он сообщил ему основное, а не то, что лер Свон из-за своего мешка шкур всё руководство академии едва до сердечного приступа не довела. Олаф фон Дали благоразумно посчитал, что подобное далеко не повод для гордости, да и если он расскажет об этом, то разговор может потечь не в том русле. Важнее ведь другое.

– Двое, – выразительно посмотрел Олаф фон Дали на Найтэ Аллиэра. – Из вашей новой группы убиты уже двое. Причём призывать дух Питрина Пипы в тело бессмысленно, при отрезанной голове речь невозможна. Кто-то сделал так, чтобы он уже ничего не смог рассказать о своём убийце.

– Это разумный поступок, если есть желание сохранить инкогнито, – рассудил тёмный эльф, прежде чем откинулся на спинку кресла и сцепил пальцы в замок. Вид его сделался задумчивым, он замолчал. Тишина в кабинете вообще стала такой, что тиканье напольных часов зазвучало особенно отчётливо. Секундная стрелка закончила круг и начала новый. Было в этом что-то такое, что наводило на желание пофилософствовать о жизни. А, быть может, виной тому были усталость Олафа фон Дали и вечернее время. Вот только едва пухленький ректор подумал обо всё этом, как вмиг раздражился и потому молчание вызванного им сотрудника резко перестало его устраивать. Он возмутился:

– Профессор Аллиэр, вам что, больше нечего сказать по этому поводу?

– А что я должен вам сказать? – с недоумением посмотрел на него эльф и даже сменил позу на куда как менее раскрепощённую. – Или, быть может, вы хотите услышать от меня некие оправдания?

– Что?

– На такую мысль меня навёл ваш обвиняющий тон. Вам видится, что я к этому убийству как-то причастен? Для этого вы хотели меня видеть?

– Увольте, профессор, я слишком хорошо и долго вас знаю, – опроверг Олаф фон Дали. – Да реши вы совершить убийство несчастного Питрина Пипы, его труп никто и никогда не обнаружил бы.

– Это довольно странный, но, не скрою, приятный для меня комплимент. Выходит, вы вызвали меня, чтобы сообщить насколько довольны тем, что претензий по убийству Питрина Пипы ко мне нет?

– Ох, уж мне это ваше чувство юмора, – осуждающе покачал головой Олаф фон Дали, прежде чем открыл шкафчик с алкоголем и, достав практически пустую бутылку коньяка, налил себе выпить. – А вы будете?

– Нет.

– Ну и замечательно, на вас бы тут всё равно не хватило, – буркнул он, а затем залпом выпил крепкий напиток и, поморщившись, ненадолго поднёс ладонь к носу. – Знаете, профессор Аллиэр, подозревать я вас не подозреваю, но это отнюдь не комплимент. Это факты и логика. Убийство Питрина Пипы произошло после отчисления этого бедного мальчика, а вы лет эдак шесть или семь как академию не покидали.

Несмотря на серьёзность разговора, Олаф фон Дали вдруг звонко и до неприличия тоненько хихикнул. Это ему вдруг бредом показалось, что он вынужден обсуждать такие странные темы. Вот только всё было так как оно есть, а потому пухленький ректор отставил от себя пустой стакан и постарался вернуть в душу спокойствие. Однако, его собеседника спокойствие даже не покидало. Покуда Олаф фон Дали испытывал смущение и приводил мысли в порядок, профессор некромантии обвёл скучающим взглядом кабинет начальства и, задерживаясь взглядом на стеллаже с делами слушателей, сказал:

– Я вижу, как вы взволнованы из-за произошедшего, и даже, кажется, догадываюсь отчего. Считаете, что случай в зверинце и это убийство могут быть взаимосвязаны?

– Знаете, вот будь я проклят, но скажу как есть – да, именно так я и считаю! – с горячностью признался Олаф фон Дали.

Отчего-то, несмотря на небольшое количество выпитого коньяка, его язык вдруг развязался. Ему неистово захотелось поделиться своим беспокойством, и, хотя сидящий напротив него профессор нисколько не славился сопереживанием, именно он мог унять эти страхи. По этой причине ректор наклонился в сторону тёмного эльфа и признался в том, что так его тревожило:

– Следствие пришло к выводу, что энергетические заслоны в зверинце снял наш дракон Оррос, да. Но неужели есть хоть зерно истины в том, что он сделал это без веской причины? Мне до сих пор видится, что кто-то заставил его нарушить правила, и подобное уже меня настораживает. А тут ещё и странное убийство Питрина Пипы.

– Чем оно вам странное? Разве Вирград стал славиться как самый законопослушный город Верлонии?

– Нет, но я полностью поддерживаю ранее услышанное мнение – Питрин Пипа должен был покинуть Вирград целым и невредимым. Вы прекрасно этого студента знали, такой разве что самого обычного карманника привлечёт, а он взял и, пока следовал от ворот нашей академии к городским воротам, на такое… на такое вот нарвался. Расчленение, да ещё столь жуткое. Если верить мэтру Ориону, нашего бедного слушателя кромсали, как колбасу, ещё когда он был жив. Ужас, что произошло. Ужас!

– Хм, понял вас. Правда, я не стал бы употреблять по части описания этого убийства слово «странное». То, что произошло с Питрином Пипой, конечно, нетривиально, но не настолько. Его смерть всего-то вызывает ряд любопытных вопросов, так как расчленение – это далеко не обычное убийство с целью грабежа. Оно имеет либо оттенок личной мести, либо желание, эм-м, познать грани выносливости человека. Да и спрятать труп или избавиться от оного можно куда как более безопасным способом, нежели заталкивать тело в бочку, – бесстрастно, как одну из своих лекций, произнёс Найтэ Аллиэр. При этом тёмному эльфу нисколько не хотелось никого пугать, но сидящий напротив него Олаф фон Дали всё равно невольно поморщился, прежде чем произнёс:

– Именно. Именно так. И поэтому, если по-хорошему, с этим убийством следовало бы разобраться.

– Но вы намеренно повернули мысли следователя в другую сторону, так как предвидите, что академия может оказаться на слуху и слухи эти способны стать для вас не такими уж неприятными.

– Да. Подобное сейчас никак недопустимо.

– Вот и сошлись мы с вами во мнении хоть в чём-то, – мягко улыбнулся профессор Аллиэр, желая так сгладить напряжённую обстановку. Однако, Олафу фон Дали легче ничуть не стало, и тёмный эльф, поняв это, мигом вернул на лицо серьёзность. После чего сказал: – Я понимаю вашу обеспокоенность из-за произошедшего убийства. Оно тревожит вас. А ещё вас укоряет ваша советь. Но я скажу так, вы чрезмерно много надумали себе о произошедшем. Смерть лера Пипы не то событие, которое можно было бы ожидать, вот только связывать эту смерть с происшествием в зверинце? Нет. Вот по поводу случая с драконом я с вами, господин фон Дали, категорически не согласен.

– То есть не согласны? Почему?

– Да хотя бы потому, что ваше «нашего дракона заставили сделать это» основано исключительно на эмоциях. Постарайтесь мыслить бесстрастно и фактами. И вот вам первый неоспоримый факт – раз драконы обладают интеллектом, они в состоянии замыслить подлость или сойти с ума. Ну, а там почему бы не сработать природным особенностям? Я не зря с самого начала подозревал в происшествии именно дракона, так как меня смущало снятие энергобарьера со всего сектора. Для человека это достаточно сложная задача, но вот драконы – они другие. Они способны на сильные и при этом именно что на неаккуратные магические вмешательства. Дракон пожелал вырваться на волю и в результате снёс весь энергобарьер. А там, как следствие, сбежали другие животные и пострадали люди. Всё логично даже без «его принудили к этому».

– Мой дорогой профессор, – крайне недобрым голосом начал возражать Олаф фон Дали, – эта аргументация хороша только для тех, кто забывает – каждому разумному существу свойственны некие привычки, повадки, характер. Поэтому поверить в то, что наш дракон действовал либо со злым умыслом, либо в силу старческого безумия? Нет, поверить в такое я никак не могу. Оррос не был выжившим из ума драконом. Он был мудр, добр к людям. У него должна была иметься веская причина для такого рода поступка и никак иначе. Поэтому я по-прежнему считаю – истинный виновник некий человек. Кто-то заставил Орроса нарушить правила.

– Господин фон Дали, вы сами себя слышите? Вы были чрезмерно привязаны к этому дракону, вот и ищите оправдание для него. Нельзя так трепетно относиться к животным. Как их ни приручай, они всё равно недалеко ушли от первобытной дикости и всегда могут проявить её вновь.

– И всё же, – недовольно поджал губы Олаф фон Дали, – я прошу вас снова взглянуть на список тех, кто был в зверинце в тот злосчастный день. Посмотрите и подумайте, кого из них мог раздражать Питрин Пипа и кого Оррос мог счесть опасным настолько, что даже предпринял спонтанную попытку снять энергетический заслон.

Найтэ Аллиэр откинулся на спинку кресла и, сцепив руки в замок на уровне груди, внимательно поглядел на пухлого ректора. В его взгляде были задумчивость и откровенная насмешка.

– А я ведь тоже очень долго и очень хорошо вас знаю, господин фон Дали. Даже помню, как некогда вы, будучи студентом, сдавали мне экзамен и думали, что я нисколько не замечаю вашей шпаргалки.

Эти слова заставили почтенного ректора, в силу возраста уже плешивого даже, растеряться и покраснеть от стыда. Он-то с гордостью почитай два века считал, что его списывание осталось зловещим профессором Аллиэром нисколько незамеченным.

– И что? – наконец холодно осведомился он. – Это дела прошлых дней, поздно меня за них упрекать.

– Уж если я не сделал вам замечания тогда, то зачем мне выражать своё недовольство сейчас? Пф-ф, вы прекрасно знали материал, господин фон Дали, шпаргалка вам была нужна только для чувства собственного успокоения. Если бы я тогда её отнял, вы бы переволновались настолько, что не смогли бы связно ответить на вопросы билета. Сейчас вы тоже сильно волнуетесь и поэтому вам снова нужно что‑то, что вас успокоит. Не иначе вы хотите моего подтверждения, что оба происшествия случайны.

– Разумеется, именно этого я и хочу! – не раздумывая, воскликнул Олаф фон Дали. – Со всем присущим вам хладнокровием убедите меня в том, что моё нехорошее предчувствие ошибочно.

– Тогда, будьте добры, вместо того чтобы я в очередной раз излагал по каждому студенту свои мысли, уж скажите прямо кого именно вы подозреваете и из-за кого вам никак не живётся спокойно. Это сэкономит нам время.

– Ладно, – подумав, буркнул Олаф фон Дали. – Я тоже увидел в расчленении намёк на личный мотив, а потому всерьёз задумался об обществе, окружавшем Питрина Пипу. И знаете, больше всего мне хочется обвинить Вильяма Далберга. Репутация у него такова, что расчленение одногруппника очень даже вписывается в его увеселения. Более того, крайне подозрительно, чтобы он взял и направился в зверинец вслед за Милой Свон и Вигором Рейном без причины. Это больше похоже на слежку.

– Я справлялся об этом нюансе. Лер Далберг сходу озвучил, что ему было известно о намерении лера Грумберга посетить зверинец, и по этой причине, ненароком узнав, что туда же направляется лер Свон, он всего-то решил развлечь себя сценой очередного скандала. Так что это слежка, да. Но не с той целью, что вам видится.

– Нет, он всё равно выглядит подозрительно.

– Не на столько, – с совершенной серьёзностью опроверг профессор Аллиэр. – Лер Далберг находился возле дракона в тоже самое время, что лер Свон и лер Рейн, и ни один из этих троих не сделал акцента на том, что в этот временной промежуток между ними произошёл некий громкий скандал. Лер Далберг парой минут ранее всего-то бросил к ногам лер Свон яблочный огрызок. Так что, если брать вашу теорию за основную, дракон действительно должен быть сумасшедшим, чтобы из-за такой ерунды приступать к столь решительным действиям.

Вынужденно Олаф фон Дали согласно кивнул. Вид его сделался глубоко задумчивым, а затем ректор тоскливо вздохнул и тихо-тихо признался:

– А ещё я думаю про лер Свон. Драконы хорошо видят магические ауры, даже если их профессионально скрывают. Что если Оррос заметил в этой женщине что‑то… что-то не то? Недаром у неё такая странная дуалистическая особенность. И ведь согласитесь, профессор, более чем странно, что свою смерть Оррос нашёл именно подле нашей бедовой студентки.

– Чем странно? – лицо профессора Аллиэра выразило неподдельное удивление. – И вообще, дракон лер Свон не тронул. Он напал на виверну.

– На виверну, для которой ничего не стоит убить человека. Вот что, если нашему милому Орросу виделось нужным сперва избавиться от опасной для прочих людей виверны, а потом уже лер Свон… того.

– Нет, ну, судя по вашим словам, этому дракону были присущи все добродетели! – с неприкрытой насмешкой воскликнул Найтэ Аллиэр, но было видно, что внутренне он похож на сжатую пружину. Что-то в словах Олафа фон Дали его крайне встревожило, однако сам Олаф фон Дали из‑за испытываемого им возмущения этого пока не заметил. В своей обиде он даже скрестил руки на груди.

– Нет, само собой Оррос не был таким. Но, знаете ли, профессор Аллиэр, лер Свон тоже не безгрешное создание.

– Вот уж да, но она никогда не желала леру Пипе зла. Эти двое жили у меня под боком, и я заверяю вас – они дружили, занимались взаимовыручкой. Следовательно, вывод только один – ни поступок дракона, ни смерть Питрина Пипы никак не связаны с лер Свон. Если только у вас нет намерения вдруг сделать косвенные доказательства решающими в вопросе её отчисления, конечно.

– Было бы оно так, было бы оно так, – отбивая костяшками пальцев по столу некую мелодию, задумчиво пробубнил Олаф фон Дали. – Знаете, логика в ваших словах бесспорна. Вот только меня всё равно манит мысль эту лер Свон проверить.

– Ну, и как же вы намерены её проверять? Хотите под пытками выбить некое признание, что ли? Так если для этого я вам понадобился, помещения моей кафедры всегда к вашим услугам, ассистировать я тоже готов.

– Нет, ну всё бы вам шутить! – с недовольством воскликнул Олаф фон Дали. – А мне ваш чёрный юмор, когда я так встревожен, совсем не по нутру. Надеюсь, приближающаяся война не помешает мне как можно скорее завезти в академию дракона посмирнее. Пусть бы он на эту лер Свон глянул, а мы бы посмотрели на его реакцию.

В данный момент стоило посмотреть на реакцию кого-то совсем другого. Черты лица Найтэ Аллиэра вмиг сделались жёсткими. Причём перемены вышли настолько резкими, что от внимания Олафа фон Дали странность на этот раз не ускользнула. Он даже в удивлении приподнял брови, как вдруг профессор Аллиэр злобно процедил:

– Вы хотите повторения проблем в зверинце? Вам нужен ещё один сошедший с ума дракон?

– Эм-м, а почему это он должен сойти с ума?

Олаф фон Дали неподдельно растерялся, он нечасто видел декана факультета Чёрной Магии в таком настроении. А Найтэ Аллиэр от заданного вопроса отчего-то рассвирепел ещё больше. Тёмный эльф резко поднялся с кресла так, что его волосы метнулись в разные стороны словно чёрные змеи.

– Профессор? – испуганным голосом спросил Олаф фон Дали и обмер. Ему сделалось страшно от пристального взгляда алых глаз, в них читалась неистовая ненависть ко всему живому. Однако, вскоре её огонь угас, вид декана сделался более привычным.

– Потому что даже я уже от лер Свон с ума схожу, – наконец произнёс тёмный эльф устало. – Сколько можно её обсуждать? Я прямо-таки не могу дождаться каникул, чтобы хотя бы месяц, всего один месяц, провести в тишине и покое!

– Хм-м. Профессор Аллиэр…

Декан факультета Чёрной Магии не дал Олафу фон Дали договорить. Он вдруг облокотился ладонями на стол и приблизил к пухленькому ректору своё страшное и вместе с тем невероятно красивое лицо так же, как подползала бы кобра.

– Лер Свон не требует проверки драконами. Она вообще никакой проверки не требует. Её надо просто-напросто выдворить за ворота академии так, чтобы она запомнила на всю свою жизнь ошибку поступить сюда.

Грозное шипение Найтэ Аллиэра, как ни странно, успокоило Олафа фон Дали. Он наконец‑то смог связать ярость дроу с чем-то ему понятным, он перестал считать поведение собеседника странным. Вмиг всё стало для него в разы проще. Успокаивать разгорячённых преподавателей, даже таких жутких, ректору академии было не впервой.

– Профессор Аллиэр, всё так и будет, – как можно мягче сказал Олаф фон Дали. – И не надо вам так переживать. Сейчас вообще каникулы начнутся, студенты разъедутся. Уверен, лер Свон тоже академию покинет.

– Само собой, – фыркнул Найтэ Аллиэр, прежде чем вновь сел в кресло. – Все её мысли сосредоточены на примитивной потребности обеспечить организм пищей, а в стенах академии теперь о таком она может только мечтать. У неё нет выбора, кроме как уехать куда-нибудь, где в поисках денег она сможет предаться привычному для себя ремеслу.

– Вот видите, вскоре у нас появится повод исключить её. Подобное не останется незамеченным, всё у нас будет хорошо.

Олаф фон Дали блистательно улыбнулся, так как привык врать и утешать разбушевавшихся преподавателей именно с такой доброжелательной мимикой. Однако, на самом деле у него нехорошо засосало под ложечкой. Уж ему, как ректору, было прекрасно известно, что ни лер Свон, ни лер Сильвер никуда на каникулы уезжать не намерены. Вот только ему показалось за лучшее покамест умолчать про это.

«Надо будет ещё и мэтра Ориона предупредить, чтобы он язык за зубами держал, – даже размыслил ректор, – а то не даст нам наш грозный профессор спокойно в отпуск уехать, вот ни за что не даст».

***

Похороны Питрина проходили тягостно. Во всяком случае, таковыми они стали для Милы. Молодая женщина прекрасно помнила с каким теплом приятель рассказывал о своей семье, с каким уважением вспоминал родителей (и особенно отца), с какой гордостью делился историями про младших братьев и единственную сестру. Питрин любил этих людей всей душой, и они, не иначе, так же сильно любили его. Вот только никому из них не суждено было проводить сына и брата в последний путь. Переправлять тело Питрина в его далёкое захолустье администрация Вирграда по понятным причинам не захотела. Накладно оно было. Щедрости академии хватило только на то, чтобы не дать своему бывшему слушателю быть кремированным, как какому-то бродяге.

– Ну-ну, не переживайте так, лер Свон, – вдруг обратился к ней мэтр Орион и, когда увидел непонимание во взгляде, с мягкостью пояснил. – На вас лица нет.

– Есть на мне лицо, – злобно буркнула Мила и снова уставилась на то, как двое могильщиков ковыряют промозглую землю.

Та яма, что эти люди выкопали ранее, оказалась чрезмерно большой для детского гробика, в который в морге компактно сложили останки Питрина. По этой причине кладбищенские работнички пошушукались между собой и предложили мэтру Ориону другое место для захоронения. «Землица, уважаемый, нынче як камень, пусть уж сюда кто‑нить другой ляжет, порослее. А мы за ожидание вашему покойничку вон, за бесплатно именную деревянную табличку справим».

Ненадолго Мила прикрыла глаза. Она понимала, что её злит отнюдь не согласие мэтра Ориона на табличку, а жизнь в целом. Не хотелось ей видеть, как тело Питрина уходит под землю, а тут ещё и гроб этот до смешного маленький, и перенос могилы… Одно наслаивалось на другое, а сверху, как вишенка на торте, ещё и зимнее время. Милу не грел даже одолженный Саймоном у кого-то из студентов тулупчик. У неё словно душа заледенела.

– Лер Свон, – снова обратился к ней мэтр Орион.

– Что?

– Переход к смерти сами умершие воспринимают иначе. Вам, как будущему некроманту, стоит думать сейчас об этом.

– Ага. Может, мне ещё думать о том, как же это Питрину повезло оказаться в земле, а не в подвале нашей кафедры? – с вызовом осведомилась Мила, и куратор группы, устало вздохнув, вежливо попросил:

– Не ёрничайте хотя бы сейчас, я вообще-то пытаюсь вас успокоить, а не оскорбить.

– Верно. Хватит уже, Милка, – поддержал хлюпающий носом Саймон. И нет, он не плакал, просто немного простыл.

На кладбище снова воцарилась тишина. Было только слышно, как звенят вонзающиеся в ледяную землю лопаты, как скрипит под ногами могильщиков снег. Снег запорошил и гроб, в котором лежал Питрин, и его покров казался Миле не саваном, а вековой пылью. А ещё молодая женщина отчего-то испытывала гнетущее чувство стыда. И, когда она наконец поняла отчего оно в ней возникло, Мила сама обратилась к Люцию Ориону.

– Скажите, мэтр, известие родным Питрина уже отправлено?

– Нет. Я искренне сомневаюсь, что они умеют читать, и поэтому думаю как бы передать им письмо через вестника.

– А можно… а можете в этом письме не сообщать, что Питрин был отчислен? Пожалуйста. Пусть его родные думают, что однажды он действительно стал бы магом, – Мила с искренней надеждой посмотрела на преподавателя, но тот с укоризной покачал головой. Льняные волосы Люция Ориона при этом показались из-под меховой шапки, и на них тут же упали снежные хлопья. Казалось, мир хотел окрасить всё в белый цвет.

– Лер Свон, ложь в принципе редко когда приводит к чему-то хорошему. А уж такая тем более. Родные Питрина Пипы всё равно узнают правду, они же получат предписание оплатить его долг.

– А, может, и не получат, – вклинился в разговор Саймон.

– То есть, лер Сильвер? Объяснитесь.

– Я прошу вас этот долг на меня перевести.

– Как на вас?

Удивлению Люция Ориона не было предела. Даже Мила и то была поражена до глубины души. Саймону не был присущ альтруизм, он предпочитал действовать с рассудительностью, порой называемую чёрствостью.

– Да, на меня. Как вернёмся в академию, я готов любое нужное заявление написать.

– Это… это очень щедро, лер Сильвер, – протянул мэтр Орион с хорошо слышимой в голосе настороженностью. А затем на кладбище снова стало тихо, только на этот раз совсем. Могильщики закончили рытьё ямы и приступили к опусканию гроба. На старых и едва гнущихся от мороза верёвках они опустили Питрина в его последнее земное пристанище, а после закидали могилу едва рассыпающимися из-за сковывающего их холода комьями земли. К этому времени как раз и некий подмастерье с именной табличкой подоспел. Колышек воткнулся в землю и на этом было всё – жизнь подвела черту под ещё одной человеческой судьбой.

Не выдержав эмоций, Мила начала всхлипывать. Она старалась сдерживать слёзы, но получалось это у неё из рук вон плохо, а потому дорогу от кладбища до кафедры некромантии она почти не запомнила. Мэтр Орион и Саймон ещё порой говорили что-то друг другу, но она не слушала их и молчала. Лишь тогда, когда на кухне закипел чайник, Мила словно очнулась.

– Мэтр Орион прав, твоё предложение взять на себя долг Питрина очень щедрое, – сказала она Саймону.

– Ну, должен же я как-нибудь насолить своим родственничкам, если тоже вот как‑нибудь так помру, – попробовал пошутить друг, но от этой шутки никому смешно не стало. Поэтому Саймон опустил голову в ладони и едва слышно произнёс: – Я должен был так поступить, Милка. Он вот всё, что у него было, оставил нам. Питрин ничего не пожалел, а мы… Мы ведь могли оставить его в живых.

– Да о чём ты, Саймон?

– О том, что если бы я уделил ему чуть больше времени, то сдал бы он эти проклятые экзамены и сейчас с нами бы здесь сидел!

Таким друга Мила ещё не видела. В Саймона словно злой дух вселился. Глаза его загорелись ненавистью и злобой, движения стали дёрганными. Даже на её попытку утешающе погладить его по плечу Саймон лишь огрызнулся.

– Не трогай меня! – выкрикнул он и, громко хлопая дверью так, что она едва не слетела с петель, ушёл к себе в комнату.

Мила очень хотела пойти вслед за Саймоном, но не пошла. Она знала, не дело женщинам видеть, как плачут мужчины, а потому налила себе в кружку горячий кипяток и осталась сидеть на кухне. Там она и заснула прямо на лавочке, покуда не почувствовала, как кто-то поднял её на руки.

– Эм-м, – спросонок промычала Мила.

– Тише, спи, – донёсся до неё мягкий шёпот Саймона. А там тело Милы погрузилось в прикрытое покрывалом сено, служащее ей постелью, и девушка мгновенно заснула – крепко и без сновидений.

Глава 3. Если не строить своё будущее, то его придётся терпеть

– Ох, профессор Аллиэр, каюсь, но я совсем забыл про эту анкету, – с искренним сожалением соврал Люций.

– То есть? Как вы могли о ней забыть, если я вам ещё в субботу о ней напомнил? – нехорошо уставился на него тёмный эльф, и у Люция засосало под ложечкой. Он ощутил, как взбудоражены его нервы, как краснеют от стыда щёки. Однако, решение не заниматься анкетой к Люцию не просто так пришло, а после предупреждения господина фон Дали. Он знал наверняка, что если сейчас не будет идти до конца, то никакого спокойного отпуска у него не получится.

– Да, но я тогда занимался похоронами нашего бывшего слушателя Питрина Пипы.

– Не вижу связи.

– Профессор Аллиэр, право слово, как-то оно у меня за всеми хлопотами совсем из головы вылетело, – попытался выкрутиться преподаватель. – Все эти пересдачи, заполнения ведомостей с оценками. Более того, и это вам самому известно, из‑за того, что мистер Брук досрочно покинул академию, бумажная нагрузка выросла в разы.

– Нет, а меня всё это как касается? – грозно уставился тёмный эльф на щуплого собеседника, но Люций не стушевался и с грустным вздохом сказал:

– Я надеюсь, вы войдёте в моё положение.

– В смысле я в ваше положение войду?! – даже рассвирепел Найтэ Аллиэр. – Вы нагло всю субботу, воскресенье, понедельник и даже первую половину дня вторника, – демонстративно загибал он пальцы, – возложенную на вас обязанность нисколько не выполняли, а теперь что? Теперь я вам сочувствовать должен, когда у меня через два часа совещание? Да-да, совещание, а кто из моих слушателей первого курса останется на каникулы в академии, а кто нет, я господину фон Дали сообщить не смогу, так, что ли?

– Да говорите, что все разъедутся, – уверенно посоветовал Люций. – В конце концов, это важно только для работы столовой, а с численностью нашей новой группы не такая уж погрешность произойти может, чтобы двум-трём студентам положенной порции еды не досталось.

– О нет, вот тут вы ошибаетесь! – горячо воскликнул тёмный эльф. – Меня, знаете ли, очень волнует, кем эти два-три студента оказаться могут. Поэтому как хотите, а немедленно всех наших первокурсников оббегите. Чтоб через час вы мне эту анкету заполненной принесли! Поняли меня? Я вас буду в холле главного корпуса ждать ровно в три!

– Профессор Аллиэр…

– Мне. Нужна. Анкета! – едва ли не по слогам рявкнул декан факультета Чёрной Магии, и Люций с огромным трудом выдержал взгляд рассерженного дроу.

– Хорошо, будут вам данные вовремя.

К смирению мэтра Ориона профессор Аллиэр привык, а потому нисколько не заподозрил его в коварстве. А Люций за возможность провести карнавальное время так, как ему хочется, нынче был готов на всё. У него имелись планы обустроить в этот отпуск свою личную жизнь и по этой причине, придя домой и сев за письменный стол, он буквально за пару минут взял да и заполнил требуемую анкету, просто проставив в ряд галочки. Правда, Люций знал, что этого мало. От кое‑кого (из-за кого он, собственно, так и проволынил с этой анкетой) ему требовалось избавиться наверняка.

Аналогичным образом себя чувствовал и Олаф фон Дали. Правда, помимо необходимости скрыть от Найтэ Аллиэра кое-что ему известное, ректора томило кое-что ещё. Глядя на сидящего перед ним Адьира Морриэнтэ, толстячок пытался прикрыть за словесным мёдом намерение как можно дольше никаких эльфийских принцев не видеть.

– Ох, какая долгая дорога вам предстоит, – произнёс он с такой интонацией, что от прозвучавшей грусти можно было утирать платочком слёзы. – Как прискорбно далеки от академии благословенные долины Лиадолла.

– Не так уж и далеки, есть места куда за девять дней никогда не доберёшься.

– Это по зимнему времени да на санях девять дней. Сейчас дороги легки, но во что они превратятся летом? Их так часто размывают дожди, порой экипажи сутками вынуждены ждать хорошей погоды.

– Господин фон Дали, – с лёгким раздражением в голосе начал отвечать принц Адьир, – экипаж, в котором я приехал, мне был нужен только для того, чтобы перевезти в академию не самые компактные вещи. Поэтому, если вас так беспокоит, что к летнему началу учёбы я могу опаздывать из-за дорожной хляби, то вряд ли это произойдёт. В будущем, я намерен проделывать путь верхом и большей частью напрямую через леса.

– Это очень смелое решение. Лишать себя всех удобств только ради того, чтобы на несколько коротких дней всё же свидеться с близкими, – Олаф фон Дали едва не всхлипнул, прежде чем заключил. – Я горжусь вашей стойкостью! Быть отрезанным от своего народа на целых двенадцать лет… Вы только вдумайтесь в эти слова. На целых двенадцать лет вы потеряете связь со всем, что так дорого вашему сердцу, – он ненадолго скорбно прикрыл веки. – Право слово, быть может, часть предметов вам начать изучать заочно, чтобы каникулярное время продлить?

– Нет, благодарю вас, – сдержанно ответил эльф.

– Ох, лер Морриэнтэ, вы всё же подумайте над моим предложением. Вы не представляете, как меня кусает совесть из-за вас. Я как представлю, что если вы выедете даже прямо сейчас, то всё равно сможете увидеть родных не раньше, чем в последний день карнавальной недели, мне аж дурно делается.

– Для эльфов эта неделя нисколько не праздничная, – сухо произнёс принц, но Олаф фон Дали из-за этих слов воскликнул ещё трагичнее:

– Какой ужас! Так вы становитесь вынуждены подстраиваться под человеческие обычаи, когда… скажите без утайки, как много эльфийских празднеств обойдёт вас стороной в следующем полугодии?

– Не так много, как человеческих, что мне за это же самое время предстоит впервые увидеть.

Ответы Адьира Морриэнтэ были такими, что большинство людей уже бы сдалось, но Олаф фон Дали порой был на редкость непреклонен. Ректор Первой Королевской желал во чтобы то ни стало отправить эльфийского принца куда-нибудь подальше из академии и настойчиво шёл к своей цели.

– Если бы только у всех наших слушателей было такое же стремление познавать магическую науку и традиции соседних народов, – открыто улыбнулся он. – Мне даже искренне жаль, что всего того, что вам хочется увидеть, Вирград предоставить никак не может. Ну какие у нас здесь празднества? Так, одно название. Вот то ли дело столица. Вам обязательно стоит посетить её и королевские приёмы.

– Благодарю за рекомендацию, когда-нибудь я ей последую.

– Да, но к чему вам терять время? Теория магии вам хорошо знакома, так что… ай, была не была! Даю вам своё дозволение сразу после каникул поехать в столицу. Посмотрите на всё про всё, а к нам сюда на экзамены приезжайте.

Ректор с воодушевлением уставился на своего собеседника. Его лицо передавало все те счастливые эмоции, что мог бы познать эльф среди столичного великолепия. Однако, взгляд Адьира Морриэнтэ не выразил даже тени задумчивости. Скорее, в нём появились холодность и решимость.

– Позволю себе заметить, – ледяным голосом произнёс принц Адьир, – ваше дозволение мало соотносится с понятием ответственности.

– Зато сколько в нём моего доброго расположения к вам.

– Да, его я тоже оценил. А теперь, так как все не относящиеся к моему делу темы мы обсудили, давайте перейдём к более насущному вопросу. Я пришёл осведомиться у вас, насколько вы способны организовать мой отъезд в ночное время. В целях сохранения инкогнито, я рассчитываю выехать из Вирграда через два дня ровно в полночь, и мне не хочется объясняться со стражей возле городских ворот.

«Вот и поговорили», – мысленно вздохнул вмиг погрустневший ректор.

***

Сперва Полю казалось, что он никогда не привыкнет входить без замирания сердца в комнату, предназначенную для отдыха преподавателей его факультета. Но время сыграло свою роль. Нисколько не думая о том, что его появление может кому-нибудь помешать, Поль открыл дверь и, подойдя к столику, на котором стоял графин, налил себе воды. Ему очень хотелось пить. Двоих преподавателей, что тоже находились в комнате и сидели в креслах друг напротив друг друга, он не поприветствовал, так как ранее уже здоровался с ними в коридорах академии.

– Мэтр Оллен, вы выглядите взбудораженным. Что-то произошло? – осведомился один из присутствующих – пожилой мужчина с аккуратной тёмной бородкой.

– Нет, просто я очень устал, – честно ответил Поль, прежде чем принялся делать глоток за глотком. Медленно, неторопливо. При этом он долго не мог понять, отчего преподаватели продолжают пристально смотреть на него. Ему даже на миг показалось, что что-либо случилось с его одеждой, не так быстро к нему пришло понимание, что дело далеко не в этом – он просто помешал некой приватной беседе. А преподаватели, посмотрев друг на друга, решили, что могут продолжить разговор в присутствии постороннего, и, естественно, по итогу Поль стал невольным слушателем весьма пикантного диалога.

– Так как вы думаете, стоит мне предупреждать мэтра Ориона? – осведомился достаточно молодой мужчина у более опытного коллеги.

– Погодите лучше, – постучав пальцами по подлокотнику, ответил второй преподаватель. – Вы, конечно, заслуживаете похвалы. Нечасто кураторы групп столь внимательны к своим студентам, но всё же в вас больше энтузиазма нежели опыта. Вы определённо торопитесь с выводами.

– Просто… Как вам сказать? Ну, я же вижу, что она принимает его знаки внимания.

На этом моменте Поль, казалось, превратился в один сплошной слух. Ему, конечно, было стыдно подслушивать, но разговор заинтриговал его. Причём настолько, что он по новой налил воду в стакан. Всё, на что Поля хватило, так это начать пялиться за окно. Ему хотелось создать видимость, что сказанное он пропускает мимо ушей.

– Принимать знаки внимания мужчин естественно для женщин, – покачал головой пожилой преподаватель. – Главное, раз дело касается наших студентов, чтобы всё ограничилось только платоническими отношениями.

– Я знаю это, поэтому и…

– Уважаемый, пока у вас нет уверенности, что эти двое вот-вот переступят черту, панику поднимать не следует. Пожалейте мэтра Ориона в конце-то концов. Он в предвкушении хорошего отпуска. Насколько я слышал, в его намерениях всё же устроить свою личную жизнь. Не портите ему настроение своими подозрениями, когда они не имеют под собой твёрдой почвы. Подождите. Вот если лер Грумберг и в новом семестре начнёт уделять внимание этой… как имя этой девушки?

– Катрина. Катрина Флетчер.

– Так вот, если лер Грумберг и в новом семестре продолжит попытки сближения с лер Флетчер, тогда уже и поговорите с мэтром Орионом в каком ключе вам лучше действовать. А пока размыслите, стоит ли вообще тревожиться? Студентки низкого происхождения нечасто рискуют возможностью стать магом. Любовь не стоит всех тех неприятных последствий, что их могут ждать.

– Увы, лер Флетчер способна пойти на риск. Видите ли, я уверен, что к леру Грумбергу её влечёт отнюдь не любовь, – приглушая голос, признался молодой куратор.

– Она такая меркантильная особа? – уточнил пожилой преподаватель.

– Так-то нет, но в настоящий момент ей действительно нужны деньги. Понимаете, её отец в прошлом месяце умер, оставив завещание, согласно которому всё имущество перешло к его сыну от первого брака. Из-за этого лер Флетчер сильно переживает за свою сестру Ирму и не зря. Положение её сестры действительно бедственное, девушку выставили вон из родительского дома.

– А вот это взаправду нехорошо, – нахмурился пожилой преподаватель. – Надеюсь, вы смогли пристроить лер Флетчер на какую-нибудь каникулярную трудовую отработку? Ей стоит остаться в академии, а не погружаться в проблемы сестры. Она должна думать об успешной учёбе и своём будущем.

– Увы, её сестра сама приехала в Вирград. Ограничить этих девушек в общении теперь невозможно.

Поль понял, что больше не может стоять у окна с опустевшим стаканом в руках. Более того, интерес свой он удовлетворил. Происходящее стало ему понятно в полной мере. В бытность Поля студентом подобное тоже бывало. Не всех аристократов прельщали распутные девицы Вирграда, а в особенности постыдные болезни, которые те могли им передать. Однако, мужская природа требовала своего, и поэтому некоторые студенты предпочитали обзаводиться постоянной тайной любовницей. И, конечно, наиболее удобны в этом отношении были студентки низкого сословия. Таким девушкам опасно было пятнать свою честь нелестными слухами, а потому они сами стремились сохранять тайну близости с кем‑то. Щедрые подарки с лихвой окупали их молчание.

«В этом мире мало чего меняется», – с грустью подумал Поль и ещё тоскливее ему стало от того, что конкретно в его жизни перемены взяли и произошли. Всех его студентов ждали весёлые каникулы. Ему, как преподавателю, предназначался отпуск. Вот только никто не встретил бы Поля в его родном доме. Никто не улыбнулся бы ему, никто бы его не поцеловал. Его дом был пуст. Лишь старый отец ждал возвращения сына, но встречаться с ним взглядом? Полю было жутко представлять эту встречу. Думать о том, как он одинок нынче, тоже было невыносимо, а потому Поль вновь ощутил чёрную дыру вместо сердца. Из-за этого он резким движением отставил стакан и поспешил выйти из комнаты для отдыха. Ему захотелось побыть одному. Быть может, даже выйти на улицу и постоять немного, любуясь природой. За окнами снег падал не переставая, и Полю так и виделось, что, стоит ему выйти на улицу, как белые хлопья покроют его полностью с ног до головы. Ему виделось, что снег превратит его в некую ледяную и бесчувственную статую.

– Эм-м, мэтр Оллен? – вдруг окликнул Поля кто-то.

Нехотя Поль посмотрел на мужчину, закутанного в учительскую мантию чёрного цвета. Светло-льняные волосы и мягкий взгляд этого человека были ему знакомы. Сложно не знать в академии кого-то хотя мельком. Другое дело, что Поль никак не ожидал увидеть сотрудника факультета Чёрной Магии в корпусе магии белой.

– Неожиданно встретить вас здесь, мэтр Орион, – честно сказал Поль, вежливо склоняя голову.

– Что есть, то есть, – улыбнулся старший преподаватель кафедры сглаза и проклятий. – Но, видите ли, я здесь по делу. К вам по делу.

– Да? Вы ко мне?

– Да. Мне сообщили, что вы в этот отпуск никуда не намерены уезжать.

– Верно. Я сам вызвался остаться на дежурной смене, – не стал скрывать Поль.

– В таком случае, я не зря искал вас. Видите ли, эм-м, мне нужна помощь с тремя моими студентами. Сразу после экзаменов они соберутся в одной из аудиторий главного корпуса, чтобы подготовить для нашего факультета учебные бланки на будущий семестр, и было бы хорошо, чтобы кто-то время от времени проверял как у них идут дела.

– А разве мистер Брук не занимается закупкой бланков? – неподдельно удивился Поль. – Зачем вы наняли студентов, когда есть типография?

– Всё с разрешения господина фон Дали, – сказал, как отрезал, мэтр Орион. Во всяком случае, Полю вмиг стало понятно, что в его советах никто не нуждается, а потому он начал вести разговор в другом направлении.

– Ну, раз это согласовано с господином фон Дали, то мне несложно будет время от времени заходить в аудиторию. Какой у неё номер и со скольки до скольки студенты будут в ней находиться?

– О, это та аудитория, в которой вы обычно проводите свои занятия. Четыреста восьмая. И студенты… они, знаете ли, не будут оттуда выходить. Они поживут там.

– Как это поживут? – вновь неподдельно удивился Поль. – Что вы хотите этим сказать?

– Всё с разрешения господина фон Дали, – широко улыбнулся мэтр Орион и, едва Поль открыл было рот, тут же поспешно добавил. – Ну, собственно, я вам всё сообщил, так что хорошего вам дежурства, коллега. А сейчас мне пора. Меня заждался мой экипаж. Отпуск ждёт!

– Погодите! – воскликнул опешивший Поль. – А кто эти студенты? Вы даже не назвали их имена.

– Сэм Догман, Саймон Сильвер и… ну, эту особу вы прекрасно знаете. Лер Свон.

– Как лер Свон? – с возмущением сказал Поль, но Люций Орион сделал вид, будто ничего не слышит. Старший преподаватель кафедры сглаза и проклятий быстро поклонился и не менее поспешно скрылся за углом коридора.

***

Будучи довольным тем, как он поквитался с Тварью, Антуан куда как легче пережил оставшиеся экзамены. Правда, при этом его порой терзало острое беспокойство. Он не был до конца уверен, что Тварь промолчит, уж ей-то могло хватить наглости выдвинуть против него обвинения. Но благоразумие взяло в ней вверх. Эта женщина знала, что академия её единственный шанс достичь чего-то дельного в жизни, и наивно верила, что этим шансом воспользуется.

«Ха, вот идиотка», – мысленно хмыкнул Антуан, прежде чем в очередной раз с презрением посмотрел на сидящую поодаль от него Милу Свон. Он наконец-то чувствовал своё превосходство над ней.

– Антуан, ты сегодня с нами? – между тем шёпотом спросил Филипп Оуэн, имея в виду предстоящую игру в карты.

– Да. Я достаточно уделил времени Катрине, чтобы она поняла, чего я от неё хочу. Пусть теперь сама решает. Побыть одной, чтобы размыслить столь многого она лишена без моего общества и кошелька, будет для неё полезно.

– Ты поступаешь правильно, – с улыбкой поддержал Антуана друг и замолчал. Всё же они сидели не так далеко от преподавателя.

У их курса была совместная консультация перед последним экзаменом, но Антуан отчаянно скучал. Материал был ему хорошо знаком. Из всех развлечений он мог разве что свысока смотреть на Тварь, но она всё время делала вид, будто нисколько не замечает его уничижительного взгляда. И да, в целом это было правильно. Месть дала Антуану возможность успокоиться. Он полгода был сосредоточен на одной единственной мысли отомстить и теперь ему полегчало. А уж то, что у него досрочно приняли все экзамены. М‑м-м…

– Конечно, я вам даже заочно поставлю отлично, – сказал последний из преподавателей во время разговора на тет-а-тет. – Вы прекрасно отвечали на этой консультации и в целом за семестр показали отличные знания. В вас я уверен и потому могу освободить вас от обязанности сдавать экзамен вместе со всеми.

Получив запись в студенческую книжку, Антуан Грумберг навестил мэтра Ориона. Мэтр не имел возражений на его досрочный отъезд, и профессор Найтэ Аллиэр не выразил своего несогласия тоже. А потому рано поутру двадцать шестого декабря молодой лорд Грумберг отправился в тягостное путешествие по просторам Верлонии. Однако, тягостным оно казалось только ему. Ни один простолюдин не посчитал бы дорогу в роскошной карете, поставленной по зимнему времени на полозья, чем‑то удручающим. Да и остановки в лучших комнатах лучших постоялых дворов вряд ли можно было счесть трагедией. Но Антуан желал как можно скорее оказаться в родовом поместье, а дорога до него была длительной – именно это его тяготило.

– Давайте быстрее!

– Так ведь лошади устали, – позволил себе промямлить усатый кучер.

– Значит, найдите других. Замените их на любых, главное свежих!

Кучер недовольно покосился назад себя, потом глянул на морды своих любимых жеребцов. То были породистые кони. Менять их на каких-то чужих ему не хотелось. Но желание оказаться в родных краях подгоняло Антуана, а потому к исходу пятых суток пути он всё же оказался дома.

Родовое имение Грумбергов располагалось не так далеко от столицы, до него оттуда было немногим меньше дневного перегона, и благодаря этому обстоятельству отец Антуана – Герман Грумберг, граф Мейнецкий, частенько появлялся в этом доме. Он мог себе позволить столь малозатратные по времени путешествия, и поэтому слухи об их семействе не расползались. Дело в том, что Герман Грумберг давно утратил интерес к жене, леди Каролине, и, хотя их отношения оставались дружескими, держаться супруги предпочитали по раздельности. Леди Каролина появлялась в столице только время от времени, предпочитая суете города спокойную жизнь в имении. Заодно, так она дозволяла мужу жить на своё усмотрение и щадила свои нервы появлением у него то одной, то другой любовницы.

Антуан был уже достаточно взрослым, чтобы понимать происходящее между его родителями в полной мере, его первое острое недовольство из-за этого обстоятельства давно прошло, а потому он всего лишь удивился, что к моменту его приезда отец оказался дома.

Встреча родных людей прошла трогательно и тепло. Улыбка не могла сойти с лица Антуана. Он был искренне счастлив, и потому с лёгкостью отвечал на расспросы о том, как ему живётся в академии… до тех пор, пока речь не зашла о лице конкретном.

– Мне довелось узнать, что в этот год к вам на факультет какая-то особенная студентка поступила, – испытывающе глядя на сына, сказал Герман Грумберг. – Я бы хотел услышать о ней подробности.

– О ней лучше вообще ничего не слышать, – резко помрачнел Антуан, – это сущая дикарка.

– Да-да, об этом я тоже осведомлён. Академия, конечно, обособленный мир, но до королевского двора слухи даже оттуда доносятся.

Отец так выразительно посмотрел на него, что Антуан вмиг понял, что конкретно в этой студентке заинтересовало графа Мейнецкого. Так Герман Грумберг хотел выяснить насколько правдивы слухи касательно его сына. И молодой лорд, за время пути порядком обдумавший произошедший между ним и Тварью конфликт, да ещё отомстивший за него, поступил благоразумно.

– Я научил её держать свой грязный рот касательно меня закрытым.

Граф Мейнецкий кивнул. По его виду можно было сделать вывод, что он действительно доволен ответом.

– Что же, это очень хорошо. Я рад, что это не ты был отчислен за неподобающее поведение по отношению к однокурснице. Запомни, дрязги всего лишь дрязги. Пусть ими занимаются недалёкие юнцы. Твоя задача дойти до конца обучения и получить диплом мага.

– Да, я понимаю это. Поверьте, отец, я не допущу роковых ошибок.

– Искренне рассчитываю на твоё благоразумие, так как подобное может привести к разрыву твоей будущей помолвки.

– И раз уж речь зашла об этом, – с восторгом вмешалась в разговор леди Каролина, – то поделюсь маленьким секретом. Твоя будущая невеста, Антуан, прибывает ко двору Его величества вместе со свитой своей двоюродной сестры – нашей будущей королевы. Ах, полагаю, тебе это очень приятно слышать!

Леди Каролина улыбалась так, будто действительно верила, что её сын от новости будет на седьмом небе от счастья. Однако, Антуан не посчитал нужным соблюсти даже тень приличия.

– То есть на предстоящих карнавальных увеселениях вы предрекаете мне вместо всех, свойственных моему возрасту забав, предпочесть игры с шестилетней девочкой?

– Эта шестилетняя девочка – особа королевской крови, – грозно хмуря брови, строгим голосом напомнил Герман Грумберг. – И для тебя самого будет лучше, если она начнёт воспринимать тебя дружески. Заполучить симпатию ребёнка в разы проще нежели взрослой и избалованной вниманием девушки. Это первый шаг к будущему крепкому союзу.

– В конце концов, Антуан, – добавила леди Каролина, – ваша помолвка состоится только когда ей исполнится десять. Раньше восемнадцати брак тоже не будет заключён, так как ты ещё будешь учиться. А к этому времени сей желторотый птенчик превратится в такую птичку, что за ней начнёт охоту весь королевский двор. Ты же не хочешь, чтобы по причине отсутствия даже самой скромной симпатии она взяла и строптиво ответила тебе нет.

– Я вообще считаю, что за строптивость женщин нужно наказывать, – угрюмо буркнул Антуан. Настроение у него резко испортилось настолько, что не отпускающей его лёгкой эротической фантазии, что это он сам на заснеженной улочке Вирграда наматывает на кулак волосы обнажённой Твари и это он сам стискивает до боли её маленькую грудь и тем заставляет её стонать, вдруг пришла другая – гадкая и неприятная. На миг ему представилось, что им вот‑вот начнёт помыкать шестилетняя дурочка.

«Надеюсь, они не думают, что я начну играть с ней в куклы!» – неистово злила его мысль.

Глава 4. Новые горизонты открываются тогда, когда ты думаешь, что хуже уже быть не может

Ожидания редко совпадают с настоящим, но не настолько же!

Во всяком случае, что-то подобное прозвучало в голове Найтэ, когда он ранним утром пятницы вышел прямиком из своей спальни на воздух. После разгулявшейся ночью метели ему виделось, что его встретит безжизненное белое пространство. Он предвкушал как будет смотреть на сверкающий снег, на котором долгое время останутся только его следы. Ему виделось, что он вкусит долгожданное одиночество. Каникулы ведь наступили, как же иначе? Тем более что в этот год кафедре Чёрной Магии исключительно повезло.

На тридцатое и тридцать первое декабря никогда никакие экзамены не ставились, так как администрация Первой Королевской Академии прекрасно осознавала – надо дать своим студентам и преподавателям время собрать вещи, чтобы как можно больше из них смогли доехать до дома. Каждый хотел в кругу близких погулять на неделе карнавальных празднеств, традиционно начинающихся в первый понедельник первого месяца года. Провести праздничные дни среди семьи и друзей считалось знаком удачи и достатка на год будущий. Но на этот раз на факультете Чёрной Магии каникулы вообще наступили аж на трое суток раньше положенного. Среда, являющаяся для этого факультета официальным выходным днём, выпала на двадцать девятое число, а потому ещё вечером двадцать восьмого многие студенты разъехались кто куда. И Найтэ был от этого неподдельно счастлив.

У него вообще всё как-то исключительно хорошо складывалось. Про Алана Фонберга можно было смело забыть, а это уже минус одна серьёзная головная боль – больше ни с кем на ножах Джейкоб Виндог не был. Наблюдение за Мартином Шедоу в предстоящем семестре тоже бы не потребовалось, этого студента отчислили по причине совершённой им кражи. Проявленная предусмотрительность оказалась не лишней, деятельность воришки не успела создать возможного громкого скандала. Ну, и хорошо, что дрожащий от вида собственной тени Питрин Пипа больше никак не мог раздражать его своей примитивностью. Разве что Найтэ самому захотелось бы вызвать дух крестьянина, чтобы напоследок издевательски помучить осмелившегося жить подле него дурака.

Да, всё у него было хорошо. Даже Саймон Сильвер и Мила Свон как во вторник днём отправились куда-то, так и не вернулись. Найтэ специально прислушивался к шорохам. Но спустя трое суток это ему надоело. Он решил, что раз уже вечер пятницы, а студенты ещё не вернулись, то эти двое действительно куда‑нибудь уехали.

Всё. Всё на этом. Он на целый месяц остался один!

Но ожидания редко совпадают с действительностью. Стоило Найтэ выйти за порог и с любовью посмотреть на местность вокруг принадлежащей ему (и только ему!) кафедры, как скрипучий звук открывающейся двери заставил его довольную улыбку превратиться в хищный оскал. Алые глаза дроу сами собой резко скосили взгляд в сторону, и вскоре он увидел, как в его сторону бредут через сугробы двое его ненавистных студентов – Мила Свон и Саймон Сильвер.

– Ты в будущем воду из колонки не таскай, – хлюпая носом, негромко советовала молодая женщина. – Нахер оно нам не надо. Лучше, как дверь откроешь, так сразу снег в ведро греби. Эдак нас хоть не завалит так, что до весны сидеть взаперти будем.

– Ага, – стуча зубами, согласился Саймон Сильвер.

Было бы странно, что из этих двоих именно одетый в тёплый тулупчик мужчина дрожит и зуб на зуб у него не попадает, если не обратить внимание на крайне любопытный факт – Мила Свон наконец-то обзавелась зимней одеждой. Правда той ещё! Молодая женщина была одета в нечто несуразное, криво сшитое, громоздкое, да ещё за версту воняющее псиной. Скрывало её при этом это меховое безобразие полностью. У длинной одежды имелся даже похожий на пузырь капюшон.

Брови Найтэ стремительно поползли вверх, но, поняв это, он умело вернул себе каменное выражение лица. Вовремя. Студенты как раз его заметили и в растерянности замерли.

– Да твою ж мать, – едва слышно протянула Мила Свон с откровенным недовольством, но Саймон Сильвер был человеком другого склада характера.

– Здравствуйте, профессор Аллиэр. Хорошее сегодня утречко, да? – бодро поприветствовал он декана с улыбкой.

Увы, от мыслей о том, насколько для него сегодняшнее утречко доброе, Найтэ едва не перекосило.

– Да. Самое то, чтобы кто-нибудь умер, – угрюмо буркнул он и, покосившись на Милу Свон, аж поморщился – так от неё дурно пахло. – Что это такое на вас надето, лер Свон?

– Шубка из собачьих шкурок.

– А почему она такая каменная? Эта одежда как будто из глины сделана, куда только ваши глаза смотрели, когда вы её примерить решили.

Найтэ начал ругаться по одной единственной причине – ему хотелось ругаться. А вонючая несуразная одежда служила отличной предпосылкой для хорошего такого внушения. Так-то Найтэ плевать было, в чём там его студенты по территории академии расхаживают.

– А я сама её сварганила, – с вызовом ответила молодая женщина.

– Нет, ну какое убожество! – не сдержался он от негодования, и тут же ощутил какое блаженство разлилось по его телу. Теперь Найтэ на всех основаниях мог высказать желанную гневную тираду. – И вы хотите учиться на некроманта? Вы? Да любой некромант обязан знать, как подготавливать мёртвый материал для дальнейшего использования! Хотя чему тут удивляться, если минутой ранее вы едва не обрекли себя и своего одногруппника на крайне неприглядное будущее.

Студенты недоумённо переглянулись.

– Это на какое? – одновременно спросили они с растерянностью.

– Вода, полученная таянием снега, практически дистиллят, в ней нет никаких солей. Если вы не будете искусственно насыщать её, то ваши организмы недополучат жизненно важные вещества. И радуйтесь, что ради того, чтобы поставить вас на место, я решил вам это сообщить!

Найтэ вдруг всерьёз разъярился. Прям совсем-совсем. Начиная с малого, он как-то зациклился на мысли – ну как могла эта жалкая несуразная девица являться потомком великих дроу?

– Так, а ну отвечайте. Почему вы двое на каникулы не уехали?

– Эм-м, так некуда нам, – едва слышно произнёс Саймон Сильвер.

– Ах некуда вам, – недобрым голосом процедил Найтэ, вмиг припоминая как поспешно уезжал из академии старший преподаватель кафедры сглаза и проклятий Люций Орион. А затем Найтэ вдруг воодушевился. – А знаете что, это хорошо. Очень хорошо. Даже прекрасно!

Он так просиял, что его радостный вид влёт насторожил студентов. Тут слепой да глухой и то понял бы – жди конкретной беды.

– На каникулярную трудовую отработку кого-либо из вас отправили?

Повисла тишина.

– Я вовсю просился, но мне отказали, – наконец ответил Саймон Сильвер. – До начала третьего курса работа рекомендована только на вакансиях внутри академии, а мест для всех желающих не хватает. Поэтому…

– А вы? – не став дослушивать, уставился Найтэ на Милу Свон.

– У меня есть направление. С первого числа приступаю к работе.

На миг Найтэ испытал разочарование, но только на миг. Он быстро пришёл к выводу, что направить лер Свон могли только уж на совсем неприглядную работёнку, а потому он враз успокоился. Это позже тёмный эльф рассвирепел, узнав про библиотеку, но конкретно сейчас успокоился.

– Отлично, лер Сильвер, поздравляю! Вы только что получили шанс отработать часть своего долга академии благодаря целому месяцу помощи мне на кафедре. Раз уж вы намерены торчать здесь все каникулы, то сидеть без дела вы у меня точно не будете! Как минимум научитесь шкуры с животных правильно сдирать и их выделывать… Тьфу, хоть бы сходили в библиотеку и книгу какую‑нибудь прочли на эту тему.

Студенты тревожно переглянулись, и Найтэ мгновенно сделал вывод – некую книгу они нашли и действительно её прочитали. Ещё как прочитали. Просто, не иначе, эти бездари не так поняли в ней…

Тут тёмный эльф окинул мрачным взглядом каменную одежду Милы Свон и поправился в своих мыслях.

«Просто эти бездари не так поняли в этой книге абсолютно всё!» – мысленно воскликнул он.

***

По понятным причинам Мила старалась своего носа на кафедру некромантии не показывать. Она с первого дня каникул взяла за привычку уходить из своей комнаты затемно и возвращалась только поздним вечером, когда на небо уже всходила луна. Молодой женщине было намного проще дожидаться открытия библиотеки на улице, нежели рисковать тем, что однажды она нечаянно попадётся на глаза профессору Аллиэру. Бедного Саймона тёмный эльф просто-напросто изводил всяческой кропотливой работой. И, пожалуй, апогеем его издевательств мытьё мертвецкой тряпочкой размером не больше ладони нисколько не было – месяц каникул только начинался и гадкий дроу всего-то входил во вкус. Поэтому Мила была совсем не прочь побродить по округе, благо её шубка только внешне выглядела дурно – грела она её исправно. Варежки мэтра Тийсберга тоже хорошо согревали руки. Да и в целом, движение – жизнь. Протаптывая дорожки, Мила прежде всего не давала себе замёрзнуть и укрепляла свой организм.

… Правда, был в этом и некий крайне неприятный момент. За какие-то пять дней студентка дважды едва не до смерти напугала охранников академии. Всё темень, в которой дожидаясь открытия библиотеки она блуждала. Из-за сумрака люди обманывались в том, что видят. Припорошенная снегом бесформенная шуба превращала Милу Свон в некоего чудовищного зверя, и по причине не так давно произошедшего в зверинце охране чудилось, что история повторяется.

– Бляха муха! – громко ругнулся очередной (и уже третий по счёту) охранник, когда разглядел под капюшоном обычное девичье личико. – Твою ж мать, я взаправду думал, тут волкодлак.

– Никакой я не волкодлак! – тоненько возмутилась Мила и, стерев со щёк снег, начала подниматься – с ног её сбило заклинание.

– Уж вижу теперь. Вижу, что однажды вы, студенты, доиграетесь со своими маскарадами, – со злостью сказал мужчина и, несильно постучав по своему лбу кулаком, упёр руки в бока. – Идиоты! Нашли с чем шутковать. Ты, дура, хоть понимаешь как тебе повезло? Я был в шаге от того, чтобы отнюдь не обездвиживающие чары применить.

– Ха, ничего-то ваши дурные чары меня не обездвижили, – съязвила обиженная Мила, и охранник, будучи на эмоциях, прикрикнул:

– Учиться лучше, мать твою, надо! На нечисть совсем другие заклинания нежели на человека накладывают.

Само собой, очередное досадное происшествие настроения Миле нисколько не подняло, однако сменить свою шубку на что-нибудь другое возможности у молодой женщины не было, поэтому она выразительно посмотрела на злого охранника.

– Может, я ещё не так хорошо обучена, но зато это не мне мерещится всякое, – с вызовом сказала она и демонстративно усмехнулась. – Что, у нашей доблестной стражи совсем от страха глаза велики?

Охранник нехорошо сощурился, но ничего не сказал. Во всяком случае Миле. С товарищами он явно происшествие перетёр и не раз, так как молодая женщина обзавелась новыми недоброжелателями.

– О, опять эта зверюга шлындает, – завидев её, со всей язвительностью начинали разговаривать меж собой стражи академии. – Ну да что с неё взять? Тварь она тварь и есть.

Презрение сопровождало Милу повсюду, где бы она ни появлялась. Лишь в библиотеке всё было иначе, и молодая женщина искренне благодарила высшие силы за то, что мэтр Тийсберг выбрал для себя столь отрешённую от общества жизнь. Старик, наверное, был единственным живым существом, для кого Мила Свон всё ещё существовала как Мила, а не Тварь.

«Интересно, действительно ли я человек?» – идя по дороге домой, в какой-то момент подумала молодая женщина, а затем, подчиняясь необъяснимому чувству, вдруг подняла голову к небу и завыла. Мгновением позже до её слуха донёсся скрип снега – кто-то, испугавшись её безумия, очень быстро убегал по запорошенной снегом тропинке.

Это заставило Милу злорадно усмехнуться.

***

Возвращение в академию после каникул многие воспринимали как тяжёлую и неприятную обязанность, но не все из тех, кто так и не покинул её, смогли бы в полной мере оценить подобные чувства. Например, Саймон Сильвер, имей он возможность, отметил бы начало нового семестра бутылочкой отменного вина. После работы под бдительным надзором декана кафедры Чёрной Магии начало муторной учёбы было ему только в радость.

Мила Свон тоже испытывала воодушевление. За прошедший месяц она наконец-то вкусила нормальную жизнь. Разъехавшиеся кто куда аристократы перестали досаждать ей, она смогла выдохнуть спокойно. Работа с пыльным архивом, который они с мэтром Тийсбергом разбирали, тоже не была ей в тягость. А потому за месяц каникул у неё получилось основательно улучшить свои навыки в чтении и письме. Теперь, когда не было необходимости корпеть над курсовыми и докладами, Мила смогла сосредоточиться на том, как правильнее читать тот или иной символ. Руки её писали всё быстрее, увереннее и грамотнее, ей не терпелось применить свои новые навыки на практике. Она была довольна собой настолько, что эпизод с Антуаном Грумбергом порядком стёрся из её памяти.

Правда, здесь стоит сказать, что спокойствие принёс молодой женщине немаловажный факт – она пришла к выводу, что профессор Аллиэр и мэтр Орион нисколько не поспособствовали затее урода лорда. Уж её любимый декан нашёл бы время ткнуть свою ненавистную студентку носом в то, что ей в академии не место и только поэтому произошло то, что произошло. Но он молчал так, как если бы ничего не знал. Люций Орион, даром что являлся старшим преподавателем кафедры сглаза и проклятий, тоже никакого злопыхательства не проявил. Он вообще снисходительно относился к проделкам студентов, а потому и Милу отругал за её окровавленный мешок в хвост и в гриву только по той причине, что время для своей проделки она выбрала крайне неудачное.

«Скотина Грумберг через кого-то другого всё выяснил», – в какой-то момент поняла молодая женщина, и это принесло ей редкое по глубине облегчение. Ведь действительно, намного проще ненавидеть одного человека нежели целый мир.

Был рад возвращению к учёбе и Антуан Грумберг, так как ох не так он представлял себе свои первые каникулы. Ему как-то виделись совсем иные развлечения нежели беседы с малолетней герцогиней. Это пухлая розовощёкая блондиночка с капризным изгибом губ и неуступчивым характером нисколько не умилила его несмотря на свой нежный возраст. Уже сейчас можно было сделать вывод, что эта особа вырастет в недалёкую привереду с меланхоличным личиком. Ладно только, что это личико само по себе ничего было бы.

«Достойно в семейной галерее смотреться будет», – аж едва не взвыл от горя молодой лорд, так как утешительной мысль для него нисколько не стала.

Как и многим другим мужчинам его лет, ему виделось, что его брачный союз будет основан если не на любви, то хотя бы на глубокой приязни. Всё-таки жена это не любовница, жён не меняют как перчатки. Также, с женами принято не только делить ложе, но регулярно выходить в свет, растить общих детей. Жена это то, что присутствует в жизни мужчины на много, порой на очень много лет. Десятилетий даже. И какой бы эта жена ни была, ему пришлось бы вести себя с этой женщиной достойно, так как от этого напрямую зависела его собственная репутация в обществе.

Антуан ощущал себя загнанным в клетку львом, а потому поспешил в спасительную академию, едва только настал приличный для времени отъезда день. И теперь, шагая по знакомым хорошо вычищенным дорожкам, он вовсю наслаждался.

«Двенадцать лет, – с восторгом, никак не соответствующим его мыслям при поступлении, думал он, – я буду жить здесь ещё целых двенадцать лет!».

Однако, не иначе чтобы всё же омрачить его прекрасные годы студенчества, недалеко от центральной площади он наткнулся на Тварь. Правда, сперва в том чудовище, что Антуан увидел, молодой лорд одногруппницу не признал. Пожалуй, так мог бы выглядеть нисколько не следящий за собой оборотень. Меховое подобие шубы, в которое Тварь была одета, воняло гнилью, псиной, а ещё было линялым настолько, что кое-где на нём образовались проплешины.

– Какой срам. Да как можно так имя всех магов позорить? – позволил себе с презрением высказать Антуан, так как свидетелей их встречи не было. В другом случае лорд задрал бы нос повыше и сделал вид, что нисколько не замечает мерзкое создание.

– У-у-у! – вдруг, скалясь, начала грозно подвывать студентка.

– Совсем озверела? – хмыкнул Антуан с отвращением и напоказ смело сделал шаг ближе.

– Скотина! Сволочь! – тут же истерично закричала на него Тварь, но не влепила ему оплеуху, как Антуану уже виделось. Вместо этого девушка, словно дикая волчица, по‑звериному зарычала. С подбородка её потекла слюна, и, хотя из-за тонких губ показались обычные для человека зубы, они напомнили Антуану острые клыки.

– Ненормальная, – невольно отступая, заключил он и предпочёл пойти своей дорогой.

Собственно говоря, в аналогичной ситуации поступило точно также большинство других студентов. Отчего-то при встрече с любящими поиздеваться над ней Мила Свон начала вести себя как безумная. И нет, никто не смог догадаться, что на мысль о таком её натолкнула чистая случайность. Линялая шубка перевернула жизнь Милы, молодая женщина наконец-то нашла способ выжить в ненавистном ей обществе. А общество, к своему ужасу, постепенно уверялось, что жуткое поведение студентки далеко не хитрость.

Почему так?

Да потому, что, даже когда настала тёплая весна, молодая женщина не скинула с себя своих облезлых шкур. Сидеть на лекциях рядом с ней стало невозможно. От неё исходила такая вонь и она была так грязна, что от неё шарахались абсолютно все! Кроме того, говорить Мила Свон как будто разучилась. Внятную речь от неё можно было услышать только когда её вызывали для ответа преподаватели, всё остальное время молодая женщина скалилась, рычала и матюгалась на чём свет стоит. И, чаще всего, даже когда к ней никто не обращался. В какой‑то момент Мила замирала и начинала нести словесный понос. И хотя ни к кому и ни к чему конкретному её слова нельзя было отнести, пугало людей её поведение изрядно.

– Чокнутая, – говорили они друг другу.

– Да когда же эту Тварь отчислят?

– От этой сумасшедшей надо избавиться!

Возмущения были горячи вплоть до весны. Затем они начали стихать, а к началу летних экзаменов вся суета и вовсе исчезла сама собой. Причин для такого хватало, но основная из них заключалась в том, что после случая с лером Конрадом и его приспешниками лезть на рожон никому не хотелось. Тем более, связываться пришлось бы с такой вот юродивой. Брезгливость не дозволяла аристократии подобного. Ну, и в целом постепенно абсолютно все студенты научились не обращать на Тварь внимания, если она в их поле видимости оказывалась. Преподаватели поступали аналогично. Стоило лер Свон войти в аудиторию, как они либо сами создавали вокруг неё сферу, не дающую миазмам распространиться по всему помещению, либо вызывали для этих целей кого-нибудь с факультета Воздушной Стихии. Мэтры смирились с этим обстоятельством, как с занудной обязанностью сродни ведения журналу, так как это им было приказано. И вот отчего…

Глава 5. Язык у человека мал – а сколько жизней он сломал! (с)

– Нет-нет. Вы говорите, что всё равно заинтересованы в наблюдении за успехами лер Свон, только потому что не знаете всей полноты ситуации. А вы вот, поглядите только, – прижимая руку к сердцу, словно бы оно у него неистово болело, обратился Олаф фон Дали к сидящему напротив него члену Ковена. – Ваше магическое величие, вы видите, что у нас здесь творится?

– Хм, – задумчиво потеребил подбородок архимаг – тот самый, что однажды наблюдал за ответом лер Свон на экзамене.

Это «хм» нисколько не соответствовало реакции, ожидаемой Олафом фон Дали. По этой причине ему очень захотелось прикрикнуть на архимага, едва ли за бородку его гневно дёрнуть, но, конечно, он проявил благоразумие и сдержался. И так наглостью было приглашать к себе столь влиятельное лицо всего-то ради того, чтобы показать Милу Свон во всей её красе.

– Возможно это вина дуалистической особенности, никто же не знает как подобное влияет на мозг, но студентка уж слишком экстравагантно себя вести начала. У меня есть уверенность, что она опасна для окружающих. Если ничего не предпринимать, то нечто нехорошее вот-вот произойдёт.

Словно на радость ректору лер Свон, за которой он и архимаг тайком наблюдали через магическое око, вдруг остановилась вблизи канцелярского магазинчика и, подняв голову к небу, с диким хохотом начала вертеться волчком.

– А что говорит её преподаватель по целительству?

– А? – переспросил Олаф фон Дали, так как, глядя на ненавистную студентку, невольно отвлёкся на собственные гневные мысли.

– Я спрашиваю, что говорит её преподаватель по целительству? Он ведь видит лер Свон не менее двух раз в неделю.

– Да он говорит тоже самое, что я вам сейчас говорю – у этой женщины психическое расстройство. И как нам учить её? Да ещё вблизи от лера Морриэнтэ! Мне страшно представить, что Его величество вот-вот отчитает меня из-за происходящего.

– Вряд ли вы будете удивлены тем, что я скажу, – с хитринкой во взгляде улыбнулся архимаг, – но Его величество и Ковен знают очень многое о происходящем у вас в академии. И раз уж мы молчим, на это есть причина.

– Причина? – вмиг насторожился Олаф фон Дали, хотя из-за испытываемого им возмущения его щёки всё же покраснели, как помидорчики.

Между тем вид архимага сделался задумчивым. Он словно размышлял, что ему лучше сказать, и наконец заговорил с предельной серьёзностью.

– Какими бы ни были способности мага, главное – его характер. Именно из-за необходимости правильного воспитания академия держится обособленно от прочего мира, именно из-за этого. За двенадцать лет вы обязаны не только отшлифовать талант студента и дать ему все положенные знания. Прежде всего, вы обязаны устранить недостатки его личности. Поэтому найдите к лер Свон соответствующий подход, она далеко не сумасшедшая.

– Да как это не сумасшедшая?

– А если она сумасшедшая, то вспомните – при приёме в академию она показала себя психически здоровым человеком. Напрашивается вопрос, что вы здесь с ней сотворили?

Внутренне Олаф фон Дали вознегодовал. Он сидел в своём кресле, а хотел подпрыгивать, как крышка кипящего чайника!

– На одном из экзаменов лер Свон упала в обморок, и наш преподаватель сумел диагностировать, что некогда у неё была серьёзная травма головы. Происходящее, скорее всего, является проявлением нежелательных последствий нарушения целостности черепа, а не тем, что мы «что-что здесь с ней сотворили», – наконец, произнёс он сквозь сжатые зубы, но уголки губ архимага всё равно приподнялись в усмешке.

– Формально вы можете исключить лер Свон по состоянию здоровья, у вас есть на это право. Вот только фактически вы этого доказать не сможете. Элементарно, иначе я не был бы сюда приглашён. Поэтому смиритесь с позицией Ковена – в моём лице вам выражено неодобрение.

– Нет, ну тогда я буду жаловаться королю! – не стерпел Олаф фон Дали. – Если Ковену так интересна эта студентка, пусть с ней кто-нибудь индивидуально занимается, потому что поймите – в обществе она находиться не может.

– Может и будет, – смерил его холодным взглядом архимаг прежде, чем устало вздохнул. – Я не буду объяснять вам истинную причину, отчего для Ковена важно держать лер Свон в академии как можно дольше, но Его величеству подоплёка нашего покровительства ей известна. И ему более чем понятно, отчего принц Адьир Морриэнтэ выступил в защиту этой студентки. Как бы она ни была ему неприятна, ещё более ему неприятны столь яркие истязательства людей над ней.

– Что? – удивился сказанному Олаф фон Дали. – Это ещё почему?

– Эльфы очень капризная и высокомерная раса, – с раздражением ответил архимаг. – Любой эльф даже наших королей мало во что ставит. В силу своих обязательств мне не единожды доводилось бывать в Лиадолле, и всякий раз я был вынужден морально готовиться к этим визитам. Сталкиваться с учтивым пренебрежением к себе – приятного мало.

– Уж о том, что эльфы не ставят людей вровень с собой, какими бы мы ни были талантливыми, способными, мудрыми и прочее, прочее, я осведомлён на практике, – едко заметил глава академии, но не успел добавить, что именно поэтому и стоит отчислить Милу Свон, именно из-за необходимости не создать у эльфийского принца совсем уж дурного впечатления о человечестве. Олаф фон Дали всего-то на пару мгновений замешкался, подбирая более подходящие слова, но этого времени хватило, чтобы архимаг уставшим голосом посетовал:

– Увы, они считают нас кем-то недостойными просто потому, что мы родились людьми. У них принято так относиться к людям и всё тут. С этим ничего поделать нельзя, какую историческую личность им не приведи в пример, а они всё равно будут думать про единичные исключения из общего верного правила. Поэтому нет, не ждите, что вы сможете повлиять на вопрос отчисления лер Свон. Тем более из-за озвученного вами обстоятельства. Уж поверьте, светлые эльфы нисколько не оскорблены столь непотребным видом и поведением этой женщины. Всё это прекрасно вписывается в их картину видения мира, только светлые эльфы столь совершенны, чтобы не иметь изъянов. Однако, поймите и другое. Эльфийское самомнение уже давным-давно ничем не подкреплялось, эльфы изолировали себя от людей, а над кем же им ещё возвышаться, как не над нами? Поэтому им хочется вновь обвинить человечество хоть в какой-то низости. Так что, господин фон Дали, уж будьте вы прозорливее – не дайте Адьиру Морриэнтэ повод вновь увезти с собой в Лиадолл россказни о дикарстве людей. Начните вести себя по отношению к аир Свон более толерантно.

– Знаете, – вкрадчиво произнёс Олаф фон Дали, – только что вами было сказано столько, что для меня невозможно не проявить любопытство. Хотя бы намекните, что ж в этой Миле Свон такого? Почему именно она стала для эльфов таким важным пунктиком?

– Я только что вам это объяснил.

– Нет, не объяснили. Вы озвучили хорошо известные мне факты, но никак не то, отчего светлых эльфов взволновало отношение студентов к Миле Свон. Дело конкретно в её личности, иначе бы Его величество давным-давно приказал выдворить из Вирграда всех нищих и прочее отребье. Чем она этим эльфам так интересна? Речь ведь уже не про дуалистическую особенность, я прав?

Говорил Олаф фон Дали жёстко, так как прекрасно понимал – оставаться в неведении в таком вопросе для его должности непозволительно. Ему нужно было знать истину, но архимаг остался недоволен его сообразительностью.

– Вы правы, – сказал он холодно, – но настойчиво рекомендую вам остановиться в своих размышлениях. Не смейте даже обсуждать с кем-либо то, что услышали от меня.

– Понял вас, – взволнованно развёл руками разочарованный Олаф фон Дали. – Понял, что вы предрекаете мне воевать с родителями наших студентов. Нет, ну неужели вы никак не поспособствуете мне хотя бы в том, что надо заставить студентку выглядеть подобающе? Подпишите хотя бы мой запрос на изменения в правилах для слушателей, я вас умоляю!

Олаф фон Дали состроил на редкость жалостливое лицо. Оно умилило бы даже самое холодное сердце, а потому архимаг снова задумался. Однако, по итогу он решительно отодвинул от себя документы и встал.

– Нет, предоставьте всё судьбе.

– Но то, что лер Свон творит, немыслимо просто!

– Господин фон Дали, услышьте меня наконец, – грозно нахмурил брови архимаг. – У вас нет серьёзной причины вносить в существующие правила изменения. И вообще… – смерил он ректора строгим взглядом, – имейте в виду, если эта студентка будет отчислена, то до процедуры запечатывания дара вы будете должны предоставить в Ковен подробные объяснения отчего приняли именно такое решение.

На это Олафу фон Дали было уже нечего ответить, а потому он аж затрясся от злости, но всё равно вынужденно кивнул.

***

– Как только ты ещё в общежитие не переехал? – с сочувствием сказал Сэм Догман в перерыве между занятиями, и Саймон, пожав плечами, ответил:

– Да я как-то привык при кафедре жить. Не так уж меня наш декан раздражает теперь.

– Ну, к декану нашему ещё привыкнуть можно. Но жить рядом с этой? Это уму непостижимо.

Разумеется, Сэм имел в виду Милу Свон, это ежу было понятно. Однако, вести разговоры на тему Милы Саймону нисколько не нравилось. Для него она по-прежнему была хорошим другом. Более того, смерть Питрина во многом сблизила его с этой девушкой. Саймон всё чаще ловил себя на том, что Мила ему нравится как женщина. Даже её нынешний безобразный облик не унимал его влечение. Скорее, даже наоборот. Саймона неистово злило, что такая незаурядная и симпатичная девушка вынуждена строить из себя страхолюдину. Он чувствовал себя обязанным защитить Милу… Вот только прямо повлиять на ситуацию он никак не мог. Тут уж либо тоже становиться изгоем, либо искать возможность исподволь влиять на ситуацию. И последнее виделось расчётливому Саймону более правильным шагом. Будучи потомственным купцом, ему было прекрасно известно, что любую репутацию создают не столько дела, сколько языкастые люди.

– Будет тебе, – глядя на Сэма, напоказ широко улыбнулся он. – Сам знаешь, это лер Грумберг её до такого довёл. Вон, когда мы вместе над бланками работали, что-то ты с Милой общался и ничего не кривился. А когда это было? Три месяца только и прошло.

– Это-то да, не поспоришь. Только тогда она столь чудесато себя не вела.

– Ну, знаешь ли, на кафедре она тоже так себя не ведёт. Сидит себе тихонечко в своей комнате и на кухню ходит только когда меня там нет.

– Побаивается, наверное, – предположил Сэм и горько вздохнул, прежде чем с завистью сказал. – Ты же вон как широк в плечах. Гигант прям. Такой как кулаком вдарит и мокрого места не останется.

– Повезло с наследственностью.

– Мне б такую наследственность.

Желание выглядеть иначе отчётливо читалось во взгляде Сэма Догмана, но ничего удивительного в этом не было. Телосложение ему досталось тщедушное, а лицо и вовсе было похоже на крысиную мордочку. И ладно бы при этом он не стеснялся своего вида, но нет. Стеснялся и ещё как. А на таких стеснительных ребят, как он, красотки редко когда смотрели, и, конечно, по самолюбию и надеждам Сэма это очень серьёзно било. Так бы вряд ли он уставился в сторону с энтузиазмом щебечущих о чём-то студенток с факультета белой магии.

– М-да, на меня девушки никогда не засматриваются.

– Эти? Так эти на меня тоже никогда не посмотрят, – усмехнулся Саймон, а затем подумал‑подумал и, приглушая голос, сказал. – Знаешь, если у нас в группе кто и привлекает женщин, так это лер Грумберг.

– Это почему он? – удивился Сэм.

– Вон ту блондиночку видишь?

– Катрину Флетчер?

– Да. Думаю, не зря наш декан вчера её вместе с лером Грумбергом к себе в кабинет пригласил. Какие-то шуры-муры между ними имеются.

– Ого. Ты-то откуда о таком знаешь?

– А ты не забывай, где я живу. Передо мной многое как на ладони, – весело усмехнулся Саймон, прежде чем едва слышно, но с хорошо различимым восторгом протянул: – Так что ходит тайком наш лер Грумберг от бабы к бабе и нисколько не думает, что ему в жёны какая-то там герцогинька сосватана. Повеса и волокита.

– Вот уж никогда не подумал бы, – продолжил удивляться Сэм. – Я ж про некую герцогиню сам слышал, только имени её никто не называет.

– Видать, не особо хочет кое-кто распространяться о своей невесте. Не иначе боится, что так до неё влёт нелестные факты дойдут. Какой девке понравится, что её жених под любую юбку пристроиться готов?

– Ну так-то да, – задумчиво согласился Сэм, прежде чем вновь испытал сомнения. – Только это, Саймон, что-то раньше я ничего такого за лером Грумбергом не замечал.

– Ха, так он же не дурак свои любовные похождения напоказ выставлять. Все аристократы такие, святых из себя строят, а на деле… – скривился Саймон и, выдержав нужную паузу, добавил. – Так что, может быть, наша Тварь сперва нисколечко и не лгала. Вдруг этот лер Грумберг за ней ухлёстывал, а она ему всего-навсего не дала, а? Могли же они из-за этого начать цапаться? Ещё до встречи на площади академии.

Сэм Догман оглянулся, чтобы окинуть Антуана Грумберга цепким любопытным взглядом. Этому мужчине вмиг захотелось узнать про одногруппника больше, так как человеком он был охочим до чужих дел. Но тут зазвенел гонг, оповещающий о начале нового занятия, и студенты вынужденно закончили разговор. Все они разбрелись по своим аудиториям.

В коридоре стало так пусто, что казалось во всей академии не осталось ни одной живой души.

***

С наступлением тёплых майских дней учиться стало невозможно. Яркое солнце, зелёная травка, распускающиеся цветы, щебет птиц – казалось, всё в этом мире создано, чтобы отвлечь студентов от гранита науки. Находиться в душных аудиториях стало невыносимо, а потому в один из дней Поль не выдержал и объявил своим первокурсникам, что следующее занятие у них пройдёт на природе. Преподавателю виделось, что уж группу из двадцати одного человека (шестеро студентов перед зимней сессией взяли и отчислились) он сумеет удержать в узде даже на свежем воздухе. И какое‑то время всё было именно так. Обрадовавшиеся смене обстановки слушатели сидели на траве, создав собой друидский круг, и всецело внимали тому, что им говорят.

– Вот ещё одно растение, которое вам нужно запомнить, – вытаскивая из мешочка сухой стебель полыни, улыбнулся Поль – как он и ожидал, студенты от вида растения начали похихикивать. – Да, полынь вам хорошо знакома, она растёт повсеместно как сорняк. Однако от этого её свойства менее ценными не становятся.

– Вот уж действительно ценная травка, – с иронией хмыкнул кто-то. – Такой козу накормить, и всё молоко горькое будет. У меня сеструха, помнится, по юности учудила, весь удой вылить пришлось.

Про то, что там происходит с молоком у коз, Поль понятия не имел, животноводство его никогда не интересовало. В результате он с откровенным недовольством посмотрел на говорившего. Студент взгляд преподавателя понял и замолк. Поль беспрепятственно продолжил:

– Дымом полыни полезно окуривать помещения, чтобы останавливать распространение заразных болезней. А ещё полынь способна накоплять и направлять магию, с ней даже у новичков получается углубить воздействие на тело пациента. Но на этом моменте я останавливаться пока не буду. В нынешнем году наша с вами цель изучить традиционное направление медицины. Поэтому давайте представим, что нашу сушёную полынь измельчил, – Поль принялся тереть меж пальцев стебель так, что что растение начало осыпаться мелкими крошками, – самый обычный человек. Кто знает, что будет, если он решит заварить этот порошок и выпьет его?

– Херня полная будет, – буркнула Мила Свон, и как-то так вышло, что её приглушённый голос услышали абсолютно все студенты. Во всяком случае они едва ли не синхронно посмотрели на девушку, а потому именно такой вывод сделал Поль. И это умозаключение спровоцировало его не проигнорировать сказанное.

– Объясните своё предположение, лер Свон, – высокомерно потребовал он, ожидая чего-либо, за что студентку можно будет поставить на место.

– Отвар полыни хлебать кружками, как воду, нельзя. Чревато сильной трясучкой. Судорогами, то есть, – вспомнила Мила Свон более правильное слово. – А так червей из живота полынь неплохо выводит. Ещё при лазаретах, чтобы аппетит больных восстановить, порошок полыни смешивают с порошком пижмы. Но поят им понемногу. Буквально по глоточку дают.

К удивлению Поля, ответ он услышал очень даже достойный. По-хорошему, ему следовало бы похвалить студентку, но… хвалить Тварь? Поль спотыкнулся о собственные сомнения, и потраченное им на размышления время привело к следующему.

– А я вот другой полезный рецепт знаю, – с усмешкой сказал один из студентов‑весельчаков. – На основе полыни можно крепкую настойку сделать и, ух, до чего ж она забориста и хороша!

– О, пробовал я такую. Только что ж, она опасная, что ли, выходит?

– Опасная ещё как, – поддержал беседу сухим комментарием третий студент, обычно на занятиях отмалчивающийся. – Если такой настойкой раз за разом потчевать, то человек к ней намертво и незаметно для себя привыкает. И, в конце концов, помирает, так как через время мерещиться ему всякое начнёт и руки ходуном заходят.

– Ну и начерта такое надо? Пф-ф, потчевать регулярно, думать как бы тебя не засекли… Проще тогда пирогом с вороньим глазом накормить.

– Так, прекращаем обсуждение! – потребовал встревожившийся Поль, но не тут-то было. Его, казалось, никто не услышал. Студенты вовсю загалдели про яды так, будто именно они являлись темой нынешнего занятия, а то и вообще семестра. Создавалось впечатление, что преподаватель здесь даже не требуется, что Поль просто для красоты стоит. В обсуждение активно включилась даже Мила Свон.

… И, само собой, именно в этот момент произошло то, чему бы лучше никогда не случаться.

– Хм, какие оживлённые дебаты ведутся на этой поляне, – услышал Поль кого-то совсем рядом с собой и, повернув голову, оторопел – рядом с ним, оказывается, стоял профессор Аллиэр. Не признать дроу было просто-напросто невозможно.

– Эм-м, – промычал молодой преподаватель, так как основательно растерялся. Он не знал, как ему лучше принести извинения за то, что его слушатели столь расшумелись. Однако, не о том Поль подумал, совсем не о том.

– Браво, мэтр Оллен, – вместо укоров вдруг похвалил его тёмный эльф. – Ваши слушатели первого курса обучения проявляют такие познания, что сразу видно – вы отменно даёте им материал. Быть может, задумаетесь над тем, чтобы вести дополнительный курс и для факультета Чёрной Магии, э?

Нет, вот о таком Поль вообще никогда не задумывался, а потому опешил. Его хватило только на то, чтобы безмолвно стоять и хлопать ресницами. Однако, тёмный эльф ждал ответа, так что Поль постарался собраться с мыслями и по итогу сказал:

– Нет, что вы. Я же никак не связан с вашим направлением магии.

– Зато насколько вам близка токсикология. Вы же поэтому начали вести курс целительства именно с ядов?

Признаваться в истине, что его призывы к тишине остались неуслышанными, вот он и остался стоять без дела, ожидая, когда студенты утихомирятся сами, Полю отчего-то сделалось крайне стыдно. Он впоследствии сам не мог назвать другую причину, почему поступил именно так, но он вдруг кивнул и тихо ответил:

– Ну да, именно поэтому.

Глава 6. Никуда не суйтесь, никакой самодеятельности, никаких благих побуждений и вот уж точно никаких великолепных идей!

В намерения Найтэ давно уже не входила такая банальная цель, как выслужиться перед начальством. Он не первый век следовал правилу как можно меньше показываться руководству на глаза, дабы это самое руководство какое-либо общественно полезное дело ему не поручило. О чём говорить, даже большинство его должностных обязанностей были переложены на подчинённых ему преподавателей. Нынешний ректор, как и предыдущие два, закрывал на это безобразие глаза, справедливо считая, что не стоит упрекать сотрудника, способного дать дельный совет в любой сложной ситуации. Опыта у декана факультета Чёрной Магии хватило бы на дюжину Олафов фон Дали, и понимающий это Найтэ наглел с каждым годом. Вот только сегодня он вдруг нарвался на выволочку.

– Да как это понимать?! – стоило Найтэ переступить порог, гневно прикрикнул на него разгневанный ректор. Щёки пухленького Олафа фон Дали покраснели от злости, его брови хмурились и отнюдь не напоказ. – Почему в случае необходимости вас дозваться никак?

Другой сотрудник мог бы растеряться, но Найтэ сходу сориентировался, как ему себя вести. Он состроил каменное, немного обиженное лицо, и объяснил:

– Потому что ключ от моей кафедры только один. Но заметьте, не я запасные два потерял. Всё это чья-то халатность и хорошо бы уже выявить виноватого в таком произволе.

– Вильям, немедленно сделайте пометку заменить замок на кафедре некромантии.

– Погодите, зачем его менять? – нахмурился Найтэ. – Там сейчас отличный гномий механизм. Он не поддаётся взлому, с таким замком я уверен в надёжности хранения всех реагентов и…

– Да и мы уверены. Ещё как, пф-ф! – фыркнул обозлённый ректор. – Двое мастеров этот проклятый замок несколько часов кряду взломать пытались, чтобы вас наконец-то дозваться.

– Хм. Можно усовершенствовать систему оповещения, это дешевле выйдет. Ведь, насколько я знаю, гномьи замки только вместе с дверями меняют. Иногда вообще вместе со стенами, – вклинился Вильям Брук, и, кажется, свои замечанием у него получилось унять готовую вспыхнуть ссору. Не любящий транжирства Олаф фон Дали что-то гневно буркнул под нос, топнул ногой, а затем мрачно уставился на крепко задумавшегося Найтэ.

– Вот пока мы о такой ерунде беседуем, время, мой дорогой профессор, уходит. Безвозвратно уходит драгоценное время, чтобы решить в каком ключе себя вести.

– А что такое произошло?

– Найдено тело Родрика ван Гаррота, – пояснил вместо ректора Люций Орион тихим голосом, и Найтэ вмиг забыл про своё недовольство выволочкой. До этого ему виделось, что происходит форменное безобразие. У него был выходной, у всей остальной академии тоже. Воскресенье плюс летние каникулы начались всё-таки. Поэтому ну с чего бы это ему на трель колокольчика реагировать? Найтэ вытащил металлический язычок и продолжил отдых в прохладе своего подземелья. Имел на это право. Могли бы вообще спасибо сказать, что ему сделалось любопытно и он надумал до главного корпуса под таким мерзким ярким солнышком прогуляться. Несмотря на вечернее время, оно светило и пекло словно в полдень. Найтэ даже пришлось посидеть с полчаса на парковой лавочке в тени, покуда не набежало спасительное облачко.

Однако, происшествие действительно было серьёзным.

«Уже третий», – угрюмо пронеслось в голове вмиг помрачневшего Найтэ, ибо Родрик ван Гаррот, маркиз Октенский, принадлежал к числу его первокурсников. И да, «принадлежал» не только потому, что, как выяснилось, умер. Этот очень даже способный молодой человек был отчислен на днях по причине… да пожалуй что своего завышенного самомнения!

Проблема началась с того, что лер ван Гаррот в самом начале учёбы выкинул те ещё кренделя. Он не пойми с чего посчитал, что ему нет нужны добросовестно относиться к занятиям, покуда дело касается только теории. И стоило бы его уже тогда за прогулы лекций проучить недопуском к какому-нибудь экзамену. Но преподаватели поступили лояльно. Материал студент знал на ура, а потому закрыл зимнюю сессию с хорошими оценками. В результате лер ван Гаррот уверился в собственной безнаказанности, и к весне ситуация усугубилась. Его прогулы сделались регулярными, к преподавателям он начал относиться хамски, а разговор с деканом и ректором на эту тему никакой пользы не принёс. Скорее, наоборот. Сей студент нисколько не переменил своего мнения и даже демонстративно опоздал на каждый из экзаменов нынешней сессии.

«Неужели за такое меня могут отчислить? – публично хвалился он перед любым мало-мальски знакомым студентом. – Я не простолюдин, а маркиз. Меня не выгонят ни из одного учебного учреждения. Тем более, при такой острой нехватке слушателей профессор Аллиэр умолять меня должен, чтобы я факультет не сменил».

Наверное, если бы не это идиотское бахвальство, лер ван Гаррот ещё имел бы шанс продолжить своё обучение, но рассердившийся Найтэ решил проявить принципиальность. Поэтому, когда студент получил очередной низкий балл за экзамен (балл снижался по причине регулярной неявки на занятия), его ждал сюрприз. Родрика ван Гаррота вызвали в кабинет Олафа фон Дали, где было озвучено неизбежное – за неуспеваемость (а на деле, чтобы другим неповадно так вести себя было) студента отчислили.

– Что с ним произошло, мэтр Орион?

– Найден в гостинице «Бойкий маг». Повешенным.

– Сам?

– Вроде как да, но господин фон Дали считает…

– Да-да, а я считаю, что всё может быть иначе, – с раздражением перебил ректор и в грозном тоне приказал. – И теперь вы, мой дорогой профессор, пойдёте на место преступления, чтобы лично эту информацию про самоубийство проверить.

– Я? Нет-нет, я не для того налоги в казну королевства плачу. Пусть следствие само разбирается.

– Следствие в трупах так хорошо, как вы, не разбирается. Это раз. А два – мне не нравится эта тенденция. Очередной отчисленный из вашей группы и снова Вирград, снова смерть. Пока вас тут не было, я уже выяснил – Мартин Шедоу убит тоже. И хотя его смерть произошла вследствие неудачного побега, его подстрелили, факт остаётся фактом – четверо ваших первокурсников мертвы!

– Четверо, – хмурясь, задумчиво пробубнил Найтэ.

– Да, четверо. Так что я должен понять наверняка – следует мне бить тревогу или же нет. И по этой причине, уж будьте любезны, без лишнего шума посмотрите, что там в гостинице «Бойкий маг» произошло и сделайте свой собственный вывод. Со следователем я уже договорился, куда надо он вас отведёт.

Глядя на ректора, Найтэ понял, что на этот раз переспорить начальство у него не выйдет. Ослиное упрямство всегда сопутствовало Олафу фон Дали, если ему некое безобразие в чём-то мерещилось. Однако, тёмный эльф всё равно попытался воззвать к здравому смыслу.

– Господин фон Дали, без лишнего шума у меня никак не получится, – стараясь говорить как можно спокойнее, сообщил Найтэ. – Вы прекрасно понимаете, о том, что я где-то в городе появился, слухи будут неделями ходить. Право слово, весь Вирград будет на ушах стоять, обсуждая смерть нашего бывшего студента, если я начну о ней расспрашивать.

– Вы хоть за окно гляньте.

– Эм-м, а что там за окном? – неподдельно растерялся Найтэ. Он нисколько не понял отчего Олаф фон Дали произнёс эту фразу, да ещё с таким вызовом. На начавшее хмуриться небо ему, что ли, указать хотели? Так что в нём такого?

– Солнышко уже садится. Стемнеет вот-вот, покуда мы вас ждали. Так что вы плащ наденьте, капюшон на лицо надвиньте и вперёд. Кто вас в таком виде по тёмному времени признает? В конце концов, вы же десятилетиями из академии не выходите, никто такое чудо, как явление вас в Вирграде, не предполагает даже.

Речи сопутствовала такая язвительность, что прочие присутствующие в кабинете люди напряглись. Они чувствовали, что всё может кончиться плачевно. И да, то, как Найтэ засопел, ничего хорошего не предвещало.

– Я некромант, а не наёмный детектив, – наконец заявил он. – А потому, если уж вы так хотите моего участия, то прикажите доставить тело покойного ван Гаррота в академию. Я осмотрю труп и призову дух. Не будет так сильно повреждена гортань, как мне видится, всё сразу и узнаем.

Любой другой, глядя в алые глаза раздражённого тёмного эльфа, уже бы сник, но… но не Олаф фон Дали. Измученный проблемами ректор был просто‑напросто неумолим. Он, как приставленный к стене смертник, уже ничего не боялся.