Читать онлайн Аленький цветочек. Не та дочь бесплатно
ГЛАВА 1.
В парадной столовой за широким, богато накрытым столом собралась многочисленная родня. Тетки и дядьки прибыли в полном составе, а уж число двоюродных и троюродных сестер да братьев и сосчитать затрудняюсь. Пир горой.
Гуляет охочая до празднеств родня, прибыла даже четвероюродная тетка из далекой губернии, которую за всю свою двадцатилетнюю жизнь не только в глаза не видывала, но даже слышать о ней не доводилось.
От волнения мелко подрагивают руки и сушит горло, однако это не причина отлынивать от обязанностей хозяйки дома. Благо выработанная за много лет привычка держать все под контролем приходит на выручку, хватает беглого взгляда чтобы дотошно оценить стол, заставленный издающими головокружительные ароматы яствами. Признаю, что повара постарались на славу, воплотив все мои задумки.
На расписных блюдах красуются упитанные гуси и тетерева, фаршированные яблоками и черносливом. Аппетитно блестят зажаренными боками молочные поросята с кашей и грибами. Взгляд задерживается на запеченном осетре, удовлетворенно отмечаю длину не менее полутора сажень. Рыба по-царски возлежит по центру стола, а по бокам расставлены небольшие глиняные горшочки. Чуткий нос улавливает запах карасей, сваренных в сливках.
Удостоверившись, что стряпня на должном уровне, удовлетворенно выдыхаю и мыслями возвращаюсь к событию, по причине которого и стол от еды ломится, и вся родня в сборе. Во главе добротного дубового стола восседают два величавых мужа, один из которых, светловолосый и голубоглазый, батюшка родимый. Второй, с окладистой бородой, цепкими, внимательными карими глазами и густыми темно-каштановыми волосами, лишь слегка подернутыми серебряными нитями на висках, другой друг его старинный. Честной купец Данила Никитин.
А по левую руку от гостя почетного сидит тот, к кому непрестанно притягивается девичий взгляд. Молодой симпатичный парень с русыми кудрями, соболиными бровями, пушистыми ресницами и яркими васильковыми глазами. Иван, Иванушка, Ванюшка.
Сердце то бьется сладко, то замирает, опасаясь поверить, что мечта, запрятанная в самый дальний уголок души и уже перешедшая в разряд несбыточных, столь близка к своему исполнению. Неужели и мне, перестарку, доведется испытать счастье женское. Никак не могу уверовать, что вот и наступил самый важный день в жизни любой девушки – сватовство, а в моем случае он не только долгожданный, но и, чего скрывать, уже и нечаянный.
– У Вас товар, у нас купец, – заполошно дернулось сердце, услышав столь заветные слова. Причем я отнюдь не робкого десятка, с детства могу постоять за себя. Заветное место в деревне – кузница, подчас и кузнеца подменяю, да и в кулачных боях спуску не дам любому мужику. А тут потупилась стыдливо, залилась румянцем алым, украдкой бросив восхищенный взгляд на мужа будущего, статного молодца пригожей наружности.
Иванушка же, узрев невесту, а с моей комплекцией меня в любой компании грешно не заприметить, глаза ясные округлил в растерянности, головой затряс от возмущения, да горячо зашептал на ухо своему батюшке. Зыркнул купец коротко на вздумавшего перечить воли отцовской отрока, дернулась широкая ладонь к челу отрока в предупреждении, да зашевелись губы, шепча слова повеления. Сник удалой молодец, потупил буйную голову в печали, пригорюнился.
Признаю, что красота меня стороной обошла, а уж на фоне сестриц родимых, красавиц писаных по обе руки от меня сидящих, так и вовсе смотрюсь уродливо. Да в придачу к тому еще и характером твердым и решительным отмечена. Потому и засиделась в девках, даже щедрое приданое в комплекте со мной парней наших не привлекает. Измельчал мужик ныне…
Крякнул свекор будущий, чинно огладил бороду окладистую, окинул взором жалостливым сына родимого, закручинившегося. Очевидно, сомнения одолели купца зажиточного. Нахмурил брови широкие, сверля меня взглядом пристальным, пожевал в раздумьях губы полные, от вина покрасневшие. Притихли гости шумные, почуяв неладное. Думала не выдержит сердце девичье, в висках настойчиво билась мысль тревожная, кабы на попятной не пошли Никитины. И слепец заметит, что не пара я его соколику.
Но нет, вопреки тревожным ожиданиям не решился портить отказом старшой Никитин дружбу давнюю. Кашлянул в кулак, да севшим голосом вымолвил похвалу незатейливую, обращаясь к моему батюшке.
– Ну, друг мой дорогой, благодарствую за дочь твою, – интересно, только мне обида и упрек в его голосе слышатся?
– Что ж, надеюсь девка твоя для родов пригожа станет. Будут внучата крепенькие, да здороооовенькие, – и залпом осушил полный кубок вина.
Кислый васильковый взгляд исподлобья и гневно стиснутые губы не радовали, но недаром говорится: «Стерпится-слюбится». Похоже, это именно про наш случай с Ванюшей.
Меж тем пир катится своим чередом, и уже то тут, то там слышатся шутки нескромные, в стыд вгоняющие. Из-за них то и потупилась сестрица моя средненькая, стыдливая, пряча щеки кумачом расцветшие.
– Любавушка моя дорогая, – душу обожгла жалость к сестренке скромной, стеснительной.
– Ну попадись мне этот охальник!
Угрожающе сведя брови и грозно поджав губы стала отыскивать зорким взглядом бесстыдника, за длинным языком не следящего, да зацепился взор за плечи широкие.
В тот же миг позабыла кого и зачем отыскивала, залюбовавшись соколиком своим ясным. Бровями вразлет соболиными да ресницами густыми, девичьими. А уж что говорить про очи дивные, в один миг в душеньку мою запавшие.
Сейчас же эти самые васильковые очи восхищенно сияли, а на слегка полноватых для мужчины губах играла теплая улыбка. Но вот только все эти эмоции, увы и ах, вызвала не его нареченная, а средняя ее краса- сестрица. И Любаве Ванюша явно по нраву пришелся, вон как из-под взволнованно трепещущих пышных ресниц синие очи шальным блеском сияют.
От такого чудовищного открытия прикусила губы в досаде и горечи, лишь вполуха расслышав, что отцы меж собой договорились свадьбу нашу сыграть через шесть месяцев. Заминка слегка опечалила. Впрочем, ждала дольше, подожду и еще немного.
ГЛАВА 2.
– Любава!
Злорадно усмехаюсь, заприметив как вздрогнула, а затем напряглась в тревоге спина узкая девичья, взметнулась коса русая, и сестрица неторопливо развернулась ко мне лицом.
Осторожно прикрыв дверь ее спаленки угрожающе, шаг за шагом, приближаюсь к сестрице. Замечаю, как на смену проступившим на побледневшем лице смятению и неловкости приходит вызывающая дерзость.
– Почто жениху моему улыбки шлешь обещающие? – один ловкий выпад, и сестрица громко верещит, тщетно стараясь высвободить русые волосы из стального захвата.
– Я тятеньке расскажу, – обещает змеюка родная, в упор буравя глазищами темно-синими, да бесстыжими, – что ты меня обижаешь.
Дергаю сильнее за тугую косу, в ответ шипит сестрица злобно, и по щекам катятся слезы хрустальные. И даже в столь неловкой ситуации сестрице удается оставаться прекрасной и беззащитно трогательной.
Чую и мой боевой запал на нет исходит, но прийти в чувство помогает сама девчонка. Не жалея, наотмашь бьет жестокими, злыми словами неказистую родственницу.
– Гордея, ответь честно, давно ли себя в зеркало видела? Ты никак не меньше десяти пудов весишь, даже глаз не видно, заплыли все. Посуди сама здраво, почто тебе такой жених!
Захлестнула обидой от слов горьких, незаслуженных. Высвободила русу косу, взглянула пронзительно на ту, которую с младенчества холила и лелеяла, да и покинула понуро покои Любавы.
Погрустив, повздыхав тяжко решила на том с грустью – тоской заканчивать. Уж так просто взять и сдаться никак не в моем характере. Принялась думу думать, чем столь непростому делу помочь, да и надумала.
Вспомнился сказ о том, что якобы в тридевятом царстве, в тридесятом государстве есть чудо-чудное, диво-дивное золотой венец. И всякий, кто его на себя примеряет, красоту обретает несказанную.
И, словно в ответ на чаянья девичьи, батюшка аккурат в те места по своим купеческим делам собирается. Стоило ему дочерей созвать, да поинтересоваться что с далекой поездки в дар привести, тотчас заказала венец желанный. Любава тоже непростой гостинец запросила, не много –не мало туалет хрустальный. И лишь младшенькая наша Настенька, любимица отцова, как всегда, учудила. Цветок ей понадобился, да непростой, а аленький. Ну как есть блаженная, так что какой с нее спрос.
Не было ни батюшки родимого, ни единой весточки не прилетало от него долгих два месяца. Извелась от тоски и печали, а вдруг корабль затонул или сам где сгинул. И что тогда мне поделать, как влюбить Ванюшу без венца обещанного?
И когда уж совсем отчаялась и чуть было не примирилась с мыслью, что не видать мне Ванюши как ушей своих, погожим ясным днем появился во дворе батюшка родимый, цел-целехонек. А следом за ним закатились и подводы тяжелые, доверху груженные товаром и добром чужестранным.
Дрожащей от нетерпения рукой ухватила подарок заветный, сундук кованый, золотом да каменьями украшенный. Затаив дыхание откинула крышку, а там.. венец лежит-переливается.
Поклонилась батюшке в ноги, благодаря за подарок желанный и долгожданный. Ну, а что хмур да печален, постарел да помрачнел родитель не до того мне нынче. Да вон пусть младшенькая, Настасьюшка, обо всем у него выпытывает, не зря же она из нас самая сердобольная.
Крепко прижав к груди сундучок заветный понеслась в свои покои, мимоходом заприметив, что Любава уши у двери греть вздумала. Явно собралась разговор отца с Настёной подслушивать. Привычно хотела одернуть сестрицу, да махнула на то дело рукой. Недосуг воспитанием заниматься. К тому же и воспитатель из меня, как выяснилось, так себе. Без жениха по милости воспитанницы едва не осталась.
Поставила шкатулку подле зеркала, присела и тут же отшатнулась от ларца испуганно. Впервые смелости не хватало, не могла волнение перебороть и венец волшебный примерить. А вдруг это всего лишь домыслы людские, и не стать мне красавицей. И как дальше быть, на что надеяться?
Кругами походила вокруг да около, да так и не отважилась. Подумав, решила до утра с этим делом повременить.
– Прости, Гордея, – сквозь крепкий сон слышится мне голос Любавы, – люб мне Ванюша, да и я ему нравлюсь. А коли не станет тебя, то меня отправит папенька с ним под венец.
И будто скользит по моему пальцу колечко тоненькое, прохладное.
ГЛАВА 3.
Странный сон какой-то, уж больно реальный. Открыла глаза, и вдруг завертелось все вокруг, закачалось, зыбкой пеленою подернулось. Спустя мгновение стою посреди зала просторного, белоснежного и абсолютно незнакомого. Стены самым настоящим шелком задрапированы, баснословную цену которого я, как дочь купца, не понаслышке знаю. Высокие потолки позолотой да затейливыми росписями украшены, а многочисленные массивные серебряные канделябры с толстыми свечами любой сумрак развеют.
Поморгала изумленно, ошарашенная вопиющей роскошью, ущипнула себя за руку пухлую, надеясь очнуться. От боли ойкнула, да на колечко гладкое, чужое недоумевающе уставилась.
Ну, Любавушка родимая! Не сомневаюсь, ее рук дело, и слова признания мне не пригрезились. Вот, значит, какая любовь твоя сестринская. Затопила душу обида жгучая. А ведь я не сосчитать сколько тумаков по милости любимой сестренки заработала, постоянно заступаясь за родную кровиночку перед детворой окрестной. С той поры как стал тятенька год из года казной богатеть, подружки да друзья с раннего детства закадычные неожиданно превратились в недругов завистливых.
Да еще и сама Любава масла в огонь распрей щедро подливала, заносчиво кичась нарядами роскошными, да зорко подмечая и высмеивая на окружающих заплатки да прорехи. И хоть и у самой рука зачастую дергалась отпустить подзатыльник знатный язве мелкой, но разве могла тихо-мирно со стороны наблюдать, коли на родную сестренку ополчаются?
Вот и ходила с синяками да фингалами, пока со временем не научилась отпор давать жестокий да мощный любому, кто смел руку поднять.
Ну, ничего, смахнула со щеки покатившую слезу горькую, дав себе твердый зарок непременно как можно скорее вернуться в дом родимый. И уж тогда навсегда запомнит Любава науку, почему на чужих женихов не стоит зариться.
Постояла-потопталась на месте, покричала-позвала хозяев, да вот только никто на мой призыв не откликнулся. Делать нечего, пошла бродить по замку белокаменному, роскошному, огромному да безлюдному. Спустившись по белоснежным мраморным ступенькам, попала в сад зеленый, ухоженный с деревьями да цветами диковинными.
Шла по широкой дорожке, красным камнем мощенной, красоту доселе невиданную рассматривая, дивясь да охая над каждым цветком да кустиком. Да так увлеклась, что не заметила, как забрела в самую гущу деревьев.
И разом потемнело небо, нахмурилось тучами тяжелыми, вот только меня подобными фокусами не напугать, не пронять. Пуще прежнего одолело жгучее желание преодолеть кусты непроглядные, да узнать, что за ними такое запрятано.
– Не на ту нарвались, окаянные, – возмущалась громким голосом, сама себя тем подбадривая, пока с упорством козы нашей Машки продиралась сквозь ветки колючие. И не выдержали они, сдались под напором удалым, пусть и девичьим, расступились, путь открывая.
Торжествуя, взошла на невысокий пригорок и увидела цветок невиданный, багряным заревом на темно-сером камне горящий.
– Красота- то какая невероятная! – прошептала потрясенно, не сводя изумленных глаз с представшего передо мной чуда света.
– Это же надо! Бутон ярким огнем полыхает, а ни лепестки, ни листья не обжигает, – обходя по кругу цветок пламенеющий только и могла что кивать головой да цокать восхищенно.
– Раз уж листьям вреда не причиняешь, то и мне навредить не должен, – подбадривая себя полушепотом, осторожно тяну руку к бутону волшебному.
Само собой, и мысли не держа навредить столь невероятному растению. Всего лишь хочу коснуться пламени яркого, дотронуться листьев глянцевых, изящных, резных с темными прожилками. Воочию убедиться, что мне такое диво не мерещится.
– Стой! – от громового раскатистого рыка на землю плюхнулась, но тут же подскочила вне себя от радости. Не ко времени разлеживаться. Человек, люди! Губы растянулись в широкой улыбке, глаза радостно засияли. Наконец-то узнаю куда попала и мне помогут вернуться домой.
– К тебе обращаюсь, гусыня жирная. Немедленно отошла от цветка, – прогремел за спиной голос того, кому явно жизнь не мила. А вот не надо доводить и без того раздраженную девушку!
До хруста сжала пальцы, замахнулась и, резко развернувшись, впечатываю кулак в мохнатый нос. И замираем оба, изумленно таращась друг на друга. Полагаю, он в шоке от удара нежданного, ну, а я, собственно, от его вида.
ГЛАВА 4.
Чудовище! Здоровенное, плечистое и мускулистое, сплошь покрытое густой, бурой и ослепительно блестящей под яркими солнечными лучами шерстью. Завороженно смотрю, как темные звериные глаза вспыхивают злостью и желанием убивать. Приоткрывается мощная челюсть, обнажая ряд белоснежных заточенных клыков.
– Ой, мамочка, – визжу что есть мочи пронзительно. Уж чем-чем, а голосом, в отличии от внешности, боженька не обделил. На семерых запасал, да мне одной перепало. И тем временем, пока чудище садовое очумело башкой машет, стремглав несусь к кустам заветным.
Раз, и я посреди зарослей, со всех сторон надежно прикрытая. Однако раненько же возрадовалась! Один щелчок пальцев чудища, и кусты-предатели послушно расступились, оставив меня перед зверем беззащитной.
Перекидываю наперед черные, как воронье крыло, волосы. Благо косами по пояс, густыми да тяжелыми, по праву горжусь. Укрылась ими словно покрывалом, прячась от взгляда звериного, лютого.
– Боишься? – губы изгибаются в хищном оскале, и он нарочито медленно приближается, нагнетая и усиливая ощущение страха. И вновь недовольно кривит морду существо мохнатое.
– Да кто ты такая? – рявкнул грозно, сверкнув злыми глазищами.
И что ему вновь не так-то, чем в очередной раз не угодила? Молчу, словно в рот воды набрала, ну, а то, что верчусь ужом на одном месте, так какое ему до того дело.
Во взгляде чудища мохнатого мелькает догадка, и в звериных глазах разгорается яркое пламя. Раздается громкий треск, это ходящая ходуном мощная грудь разрывает дорогое сукно рубахи. Завороженно наблюдаю, как на моих глазах удлиняются когти черные, стальные и с противным скрежетом вспарывают кору дерева, оставляя на ни в чем неповинном стволе глубокие борозды. Впрочем, не в моем положении о дереве волноваться.
– Только не говори, что ты дочь купца заезжего.
Втянула в шею голову опасливо, пытаясь решить дилемму мудреную. И от батюшки родимого грешно отказываться, однако и признаться в родстве с ним шибко боязно. Вон как белоснежные клыки угрожающе клацают.
Так и стою потупившись, босым пальцем ноги увлеченно землю ковыряю. И как тут слово молвить и при том себе не навредить? Но как видно умом чудище не обижено, отгадал верный ответ и без моего участия. Вот только разгадка не пришлась по душе монстру, взревел зверь обиженно.
– Надо же, никому нынче веры нет. А как сладко купец байки рассказывал, медовые речи из уст полноводным ручьем лились. Дочь мол у меня красавица писаная, – бросил на меня взгляд укоризненный, высокомерный, – да в придачу к своей миловидности нравом кротким славится, – и невзначай дотронулся носа подбитого.
Пусть к словам обидным с детства привыкшая, но тут задело нешуточно. Горько осознать, что и монстр меня недостойной считает, даже нелюдю не по нраву сия «прелестница».
Но в одном он прав, дивным образом страха перед ним не испытываю. Боязно, да, но не более. А то, что в кусты со всех ног ломанулась, да волчком кручусь, так тому есть иная причина. Негоже девице невинной в сорочке ночной из сукна легкого да тонкого перед мужиком показываться. Пусть с виду он как есть чудовище, но коль в рубаху и штаны наряжен, то, стало быть, мужского рода-племени.
Однако раз меня за девку тут не держат, то и мне не к чему перед ним маковым цветом полыхать. До боли прикусив губы, прищурилась гневно и, отбросив стыдливость напрасную, грозно приближаюсь к нахалу мохнатому. Не бывать такому, чтоб меня обидевший безнаказанным оставался.
– Ну, знаешь ли! Ты тоже далеко не принц из девичьих мечтаний.
И сказала же все как есть на духу, ни полусловом не преувеличив. Вот только чудище пораженно застыло, и в темных глазах отразилась мука нечеловеческая.
А затем прямая спина сгорбилась, широкие плечи понуро повисли, словно жизнь разом покинула сильное тело. Медленно развернувшись и не удостоив меня напоследок и взглядом, побрел в чащу садовую.
– Ну ты и прям гусыня глупая, Гордея! Умеешь же! Единственного, кто мог помочь против себя в два счета настроила.
Попеняв на язык слишком длинный, да ум короткий, со всех ног припустила следом за тем, кто, утратив всякий интерес к гостье, собрался отлынивать от обязанностей хозяина. А между тем мой, не привыкший поститься организм, взывал голодными раскатистыми руладами требуя незамедлительного пропитания.
Время-то почитай к обеду близится, а я и маковой росинки не отведала. Только тьфу на нее, эту самую росинку, я хочу есть, сытно и вкусно. Поэтому долой гордость и вперед за уходящей прочь надеждой на еду, кров и помощь.
– Стой! Ну подожди же, пожалуйста! – прокричала вдогонку. Хотя, положа руку на сердце, особой надежды что меня послушают в душе не лелеяла. Но, о чудо, шаги зверя замедлились.
Подобрав подол ночной сорочки, в прошлом белоснежной, а ныне травою замаранной да зияющей прорехами бесстыдными, припустила к неподвижно застывшему чудищу.
Где я и где легкая поступь? Правильно, и рядом не стояли, потому звук тяжелых шагов да пыхтение шумное не оставили монстра безучастным. Повернулась зверюга мохнатая и с ехидным прищуром на мои потуги посматривает. Ну да ладно, не впервой мне такое наблюдать, и в очередной раз переживу. Зато не стало на морде чудовища застывшей бесстрастной маски.
– Фух, – выдохнула удовлетворенно, оказавшись подле монстра. Сдула тяжелую взмокшую прядь с раскрасневшегося лица и решила по новой начать знакомство с тем, от кого напрямую зависит мой обед.
– Гордея, – произнесла как можно приветливей, растянув губы в широкой улыбке.
Потопталась неловко под прицелом взгляда надменного из-под бровей хмуро сведенных, и зачем-то вдобавок неуклюже присела. Проскрипела зубами в ответ на смешок издевательский да вскинула голову в негодовании.
– Мне без разницы как тебя кличут, чужеземка, – рявкнул нелюдь «доброжелательно». Ну кто бы сомневался насчет ответной приветливости.
– Поверни кольцо, что на твоем пальце надето, два раза по часовой стрелке и пол-оборота против. И проваливай туда, откуда явилась.
Прорычав слова нежного прощания, скривил морду заносчиво, всем видом наглядно показывая, насколько опостылело мое общество. Прикусила язык, чтоб не дать словам гневным вырваться, потерплю маленько, а то мало ли что. Вдруг да возьмет и передумает со мной распрощаться!
ГЛАВА 5.
– Один, два, три и половина, – докрутив ободок в точности как было сказано, прикрыла глаза и улыбнулась в предвкушении. Ох, и достанется нынче Любавушке.
Вот только секунды проходят томительные, и тело пронзает дрожь тревожная.
– Пусть мне все только кажется, – прошу провидение о милости. Но знакомое недовольное сопение лишает и толики надежды.
– Дай сюда, – резко дергает за руку чудовище, чудом не лишив меня конечности.
– Неужели с таким делом сложно справиться? – губы поджимаются презрительно, и звериные глаза обдают высокомерием.
Раза три повторяет немудренную комбинацию, с каждым разом становясь все раздражительней. Понимаю, что не к месту и не ко времени, но в душе расцветает злорадство.
– Ну и как успехи. Неужели и у тебя ничего не выходит? – договорив, невольно скривилась. Даже для меня самой собственный голос прозвучал омерзительно.
– Довысказывалась, Гордеюшка!
Вот теперь и на самом деле безумно страшно, да и кто бы на моем месте не испугался! В глазах чудовища разгорается желтое пламя, на руках вздуваются черные жилы, и без того немалая зверюга становится выше ростом, на порядок раздавшись в плечах.
Поздравляю, Гордея. Помрешь зная, как выглядит чудовище в гневе. Понимаю теперь, что до этого он лишь развлекался.
Задрожала от ужасного зрелища как осиновый лист на ветру. Чую как волосы стали дыбом и слышу, как зубы громко клацают.
Прощаюсь мысленно с батюшкой родимым и сестрицами ненаглядными, именно такими их вспоминаю перед лицом неминуемой гибели.
– Простите за то, что не вышло из меня покорной дочери и ласковой сестры.
Не в силах отвести глаз смотрю, как открывается кошмарная пасть, являя взору клыки белые, длинные да заточенные, и ко мне тянется сильная рука, перевитая жуткими черными венами. Отступаю назад испуганно, хотя и понимаю всю тщетность побега.
И вдруг между нами пространство ярко вспыхивает, явив взорам горящий круг. Краем затухающего сознания отмечаю недовольный рык монстра, видно не впервой с подобным сталкивается. Я же, узрев очередную диковинку, напрочь забываю о расправе над непутевой головушкой нависшей.
А от зрелища, как внутри окружности вспыхивают буквы огненные, каллиграфическим почерком выводимые, ахаю изумленно, по-деревенски разинув рот.
– Мечта Гордеи исполнится, и твоя приблизится, – одновременно заканчиваем чтение и глаза, все еще отдающие пугающей желтизной, во мне дырку прожигают.
Заливаюсь маковым цветом, предвидя неминуемый вопрос. Однако не столь близки мы с чудовищем, чтоб заветным желанием с ним делиться вздумала.
– Ну? – протягивает подозрительно, не чая услышать от меня что-то путное. И ведь не разочарую ни разу, стоит только обмолвиться о заветной мечте отправиться под венец. Представила, как взглянет презрительно, и закатит глаза издевательски. Да и я жалким признанием лишь подтвержу свою никудышность.
И почему все у меня через пень – колоду выходит? С одной стороны, благодарна волшебному вмешательству, не давшему свершиться жуткой расправе, а с другой, написали бы просто «не трогать Гордею». А еще поить, кормить, да домой проводить.
В раздрае покусывая губы, хмурю лоб задумчиво, но, как назло, ни единой здравой мысли в голову не приходит. Впрочем, могла не сопеть, да не тужиться.
Пожалуй, начинаю разделять неприязнь чудовища к кружку зловредному. Но и как тут иначе, коли из загорающихся букв складывается следующее предложение.
– И пойти под венец Гордея должна в этом наряде.
Истинно мужскому скептическому хмыканью по поводу того, где я и где это самое замуж, а также красноречивому взгляду от макушки до пят по мне неспешно прошедшему, не придаю большого значения. Но вот потрясенный выдох совершаем на редкость слажено.
И тому виной отнюдь не красота возникшего из ниоткуда сарафана свадебного, затейливыми узорами украшенного, а размер с гулькин нос сего наряда.
М-да. Уж на что наша Настенька стройностью отличается, да и то сие платье мало ей окажется. А я-то девка видная, справная, смешно и надеяться, что оно мне впору придется.
Пожалуй, только одна женщина на ум приходит, на кого сарафан словно по меркам сшит. Моя матушка.
Стройная, словно тростиночка, с темными волосами и глазами, что весенняя молодая листва. Я росла ее копией, худенькая, с чистыми изумрудными глазами да тяжелой копной темных волос. Сестрички-то младшенькие в батюшку пошли, светлоглазые да русоволосые.
Вот только после тяжелых родов Настеньки маменька так и не оправилась. Отец всю скотину со двора продал, и вырученные монеты подчистую на травниц да микстуры ушли. Но вот только ничто не помогало, день ото дня маменька словно свечка сгорала. И через год, мне аккурат той весной пять годков исполнилось, стояли подле свежей могилки.
После похорон стала подмечать, что родимый батюшка, прежде во всех детях души не чаявший, принялся меня сторониться. И торговлей той порой он словно нарочно занялся, найдя удачный способ не появляться дома неделями.
Детский ум никак не мог понять причину его недовольства, вовсю старалась угодить мрачному батюшке, дабы вернуть его ласковость. Крутилась, как веретено, с раннего утра до поздней ночи. Сама, дитя малое, сестриц нянчила да за порядком в доме следила. Это уж лет пяток спустя смогли позволить себе прислугой обзавестись, с той поры появились в доме няньки да кухарки. Но как не лезла из кожи вон, стоило ненароком взгляду тятеньке на меня упасть, глубокая морщина лоб прорезала и отводил поспешно он глаза в сторону.
– Не серчай, Гордея, на отца своего, – завела невзначай разговор соседка тетка Василиса. Зоркая женщина подметила с какой тоской и болью смотрю в спину папеньки, в очередной раз поспешно скрывающегося от моих опечаленных глаз в доме.
– Уж шибко ты на мать свою, Аленку, похожа. А уж как он любил ее, всех деревенских баб завидки брали! Потому и тебя больно ему видеть. Душу сходством своим ему рвешь.
С того дня и стала сдобой да сладостями вину свою невольную заедать. Округлилась, раздобрела, и с каждым годом сходство с маменькой на нет сходило. Зато батюшка прекратил болезненно на меня реагировать.
Впрочем, вернусь ко дню настоящему, и насчет смешно возьму-ка свои слова обратно.
Судя по хмурому и решительному взгляду, чудище садовое надежду увидеть меня в нем, причем незамедлительно, взращивает. Вон как когти свои задумчиво разглядывает, на мои пышные бока хищно поглядывая.
Нет, все-таки нравится мне колечко огненное, как-никак второй раз от жуткой расправы спасает.
– Лишь объединив усилия своих целей добьетесь.
Злобно сверкнули в ответ на такое предложение глаза звериные, но их потемневший цвет не сулил кары незамедлительной. По той причине приободрилась, руки в боки поставила, всем видом наглядно показывая, что кромсать себя ему не позволю.
– Да иначе она навеки со мной останется! – воспротивился такому повороту монстр кровожадный.
И неважно, что именно так и сама склонна думать, скривила лицо обиженно и вздернула повыше подбородок.
– Ну что ж, сама напросилась, – металлом лязгнуло обещание, заставив нервно поежиться.
Постояла, подождала надписей обнадеживающих, да его тормозящих, но похоже лимит поддержки на сегодня исчерпан.
ГЛАВА 6.
В роскошной громадной столовой за длинным белоснежным мраморным столом, инструктированным драгоценными каменьями, сидят по разным концам двое. Я и мой надзиратель.
На мне наряд из сукна роскошного, достойный самой королевы, но вот только и следа радости на моем лице днем с огнем не сыскать. Да и откуда ей взяться, ежели предо мной на белой широкой тарелке из тончайшего фарфора возлежат три салатных листа. И ничего кроме зелени!
И особливо издевательски они выглядят, стоит только голодному взгляду оторваться от соседней посудины. У чудовища точь-в-точь такая тарелка, на том сходство меж ними и заканчивается. Его посудина доверху наполнена толстенными, исходящими мясным соком кусками отборной жареной вырезки со специями да приправами.
От дивного аромата голова кружится, скоро в слюнях весь свой салат потоплю. Понимаю, что выгляжу крайне жалко, но поделать с собой ничего не в силах. В очередной раз провожаю алчным взором мясной кусок, исчезающий в прожорливой пасти монстра.