Читать онлайн «Что бывало» и другие рассказы бесплатно

Железная дорога

Как меня называли

Я был маленький и всех спрашивал: «Почему?»

Мама скажет:

– Смотри, уже девять часов.

А я говорю:

– Почему?

Мне скажут:

– Иди спать.

А я опять говорю:

– Почему?

Мне говорят:

– Потому что поздно.

– А почему поздно?

– Потому что девять часов.

– А почему девять часов?

И меня за это называли Почемучкой. Меня все так называли, а по-настоящему меня зовут Алёшей.

Про что мама с папой говорили

Вот один раз приходит папа с работы и говорит маме:

– Пускай Почемучка уйдёт из комнаты. Мне нужно тебе что-то сказать.

Мама мне говорит:

– Почемучка, уйди в кухню, поиграй там с кошкой.

Я сказал:

– Почему с кошкой?

Но папа взял меня за руку и вывел за дверь. Я не стал плакать, потому что тогда не услышу, что папа говорит. А папа говорил вот что:

– Сегодня я получил от бабушки письмо. Она просит, чтобы ты с Алёшей приехала к ней в Москву. А оттуда он с бабушкой поедет в Киев. И там он пока будет жить. А когда мы устроимся на новом месте, ты возьмёшь его от бабушки и привезёшь.

Мама говорит:

– Я боюсь Почемучку везти – он кашляет. Вдруг по дороге совсем заболеет.

Папа говорит:

– Если он ни сегодня, ни завтра кашлять не будет, то, я думаю, можно взять.

– А если он хоть раз кашлянет, – говорит мама, – с ним нельзя ехать.

Я всё слышал и боялся, что как-нибудь кашляну. Мне очень хотелось поехать далеко-далеко.

Как мама на меня рассердилась

До самого вечера я не кашлял. И когда спать ложился, не кашлял. А утром, когда вставал, я вдруг закашлял. Мама слышала.

Я подбежал к маме и стал кричать:

– Я больше не буду! Я больше не буду!

Мама говорит:

– Чего ты орёшь? Чего ты не будешь?

Тогда я стал плакать и сказал, что я кашлять не буду.

Мама говорит:

– Почему это ты боишься кашлять? Даже плачешь?

Я сказал, что хочу ехать далеко-далеко. Мама сказала:

– Ага! Ты, значит, всё слышал, что мы с папой говорили. Фу, как нехорошо подслушивать! Такого гадкого мальчишку я всё равно не возьму.

– Почему? – сказал я.

– А потому, что гадкий. Вот и всё.

Мама ушла на кухню и стала разводить примус. И примус так шумел, что мама ничего не слыхала.

А я её всё просил:

– Возьми меня! Возьми меня!

А мама не отвечала. Теперь она рассердилась, и всё пропало!

Билет

Когда утром папа уходил, он сказал маме:

– Так, значит, я сегодня еду в город брать билеты.

А мама говорит:

– Какие билеты? Один только билет нужен.

– Ах, да, – сказал папа, – совершенно верно: один билет. Для Почемучки не надо.

Когда я это услыхал, что для меня билета не берут, я заплакал и хотел побежать за папой, но папа быстро ушёл и захлопнул дверь. Я стал стучать кулаками в дверь. А из кухни вышла наша соседка – она толстая и сердитая – и говорит:

– Это ещё что за безобразие?

Я побежал к маме. Бежал и очень плакал.

А мама сказала:

– Уходи прочь, гадкий мальчишка! Не люблю, кто подслушивает.

А вечером папа приехал из города и сразу меня спросил:

– Ну, как ты? Кашлял сегодня?

Я сказал, что «нет, ни разу».

А мама сказала:

– Всё равно – он гадкий мальчишка. Я таких не люблю.

Потом папа вынул из кармана спичечную коробку, а из коробки достал не спичку, а твёрдую бумажечку. Она была коричневая, с зелёной полоской, и на ней буквы всякие.

– Вот, – сказал папа, – билет! Я на стол кладу. Спрячь, чтобы потом не искать.

Билет был всего один. Я понял, что меня не возьмут.

И я сказал:

– Ну, так я буду кашлять. И всегда буду кашлять и никогда не перестану.

А мама сказала:

– Ну что же, отдадим тебя в больницу. Там на тебя наденут халатик и никуда пускать не будут. Там и будешь жить, пока не перестанешь кашлять.

Как собирались в дорогу

А на другой день папа сказал мне:

– Ты больше никогда не будешь подслушивать?

Я сказал:

– А почему?

– А потому, что коли не хотят, чтобы слышал, значит, тебе знать этого не надо. И нечего обманывать, подглядывать и подслушивать. Гадость какая!

Встал и ногой топнул. Со всей силы, наверное.

Мама прибежала, спрашивает:

– Что у вас тут?

А я к маме головой в юбку и закричал:

– Я не буду подслушивать!

Тут мама меня поцеловала и говорит:

– Ну, тогда мы сегодня едем. Можешь взять с собой игрушку. Выбери, какую.

Я сказал:

– А почему один билет?

– А потому, – сказал папа, – что маленьким билета не надо. Их так возят.

Я очень обрадовался и побежал в кухню всем сказать, что я еду в Москву.

А с собой я взял мишку. Из него немножко сыпались опилки, но мама быстро его зашила и положила в чемодан.

А потом накупила яиц, колбасы, яблок и ещё две булки.

Папа вещи перевязал ремнями, потом посмотрел на часы и сказал:

– Ну, что же, пора ехать. А то пока из нашего посёлка до города доедем, а там ещё до вокзала…

С нами все соседи прощались и приговаривали:

– Ну вот, поедешь по железной дороге в вагончике… Смотри, не вывались.

И мы поехали на лошади в город.

Мы очень долго ехали, потому что с вещами. И я заснул.

Вокзал

Я думал, что железная дорога такая: она как улица, только внизу не земля и не камень, а такое железо, как на плите, гладкое-гладкое. И если упасть из вагона, то о железо очень больно убьёшься. Оттого и говорят, чтобы не вылетел. И вокзала я никогда не видал.

Вокзал – это просто большой дом. Наверху часы. Папа говорит, что это самые верные часы в городе. А стрелки такие большие, что – папа сказал – даже птицы на них иногда садятся. Часы стеклянные, а сзади зажигают свет. Мы приехали к вокзалу вечером, а на часах всё было видно.

У вокзала три двери, большие, как ворота. И много-много людей. Все входят и выходят. И несут туда сундуки, чемоданы, и тётеньки с узлами очень торопятся.

А как только мы подъехали, какой-то дяденька в белом фартуке подбежал да вдруг как схватит наши вещи. Я хотел закричать «ой», а папа просто говорит:

– Носильщик, нам на Москву, восьмой вагон.

Носильщик взял чемодан и очень скоро пошёл прямо к двери. Мама с корзиночкой за ним даже побежала. Там, в корзиночке, у нас колбаса, яблоки, и ещё, я видел, мама конфеты положила.

Папа схватил меня на руки и стал догонять маму. А народу так много, что я потерял, где мама, где носильщик. Из дверей наверх пошли по лесенке, и вдруг большая-большая комната. Пол каменный и очень гладкий, а до потолка так ни один мальчик камнем не добросит. И всюду круглые фонари. Очень светло и очень весело. Всё очень блестит, и в зелёных бочках стоят деревья, почти до самого потолка. Они без веток, только наверху листья большие-большие и с зубчиками. А ещё там стояли красные блестящие шкафчики. Папа прямо со мной к ним пошёл, вынул из кармана деньги и в шкафчик в щёлочку запихнул деньгу, а внизу в окошечко выскочил беленький билетик.

Я только сказал:

– Почему?

А папа говорит:

– Это касса-автомат. Без такого билета меня к поезду не пустят вас провожать.

Какая платформа

Папа быстро пошёл со мной, куда все шли с чемоданами и узлами. Я смотрел, где мама и где носильщик, но их нигде не было. А мы прошли в дверь, и там у папы взяли билет и сказали:

– Проходите, гражданин.

Я думал, что мы вышли на улицу, а здесь сверху стеклянная крыша. Это самый-то вокзал и есть. Тут стоят вагоны гуськом, один за другим. Они друг с другом сцеплены – это и есть поезд. А впереди – паровоз. А рядом с вагонами шёл длинный пол.

Папа говорит:

– Вон на платформе стоит мама с носильщиком.

Этот длинный пол и есть платформа. Мы пошли. Вдруг мы слышим – сзади кричат:

– Поберегись! Поберегись!

Мы оглянулись, и я увидел: едет тележка, низенькая, на маленьких колёсиках, на ней стоит человек, а тележка идёт сама, как заводная. Тележка подъехала к маме с носильщиком и остановилась. На ней уже лежали какие-то чемоданы. Носильщик быстро положил сверху наши вещи, а тут мы с папой подошли, и папа говорит:

– Вы не забыли? Восьмой вагон.

А сам всё меня на руках держит. Носильщик посмотрел на папу, засмеялся и говорит:

– А молодого человека тоже можно погрузить.

Взял меня под мышки и посадил на тележку, на какой-то узел. Папа крикнул:

– Ну, держись покрепче!

Тележка поехала, а мама закричала:

– Ах, что за глупости! Он может свалиться! – и побежала за нами.

Я боялся, что она догонит и меня снимет, а дяденька, что стоял на тележке, только покрикивал:

– Поберегись! Поберегись!

И тележка побежала так быстро, что куда там маме догнать!

Мы ехали мимо вагонов. Потом тележка стала. Тут подбежал наш носильщик, а за ним папа, и меня сняли.

У вагона в конце – маленькая дверка, и к ней ступеньки, будто крылечко. А около дверки стоял дядя с фонариком и в очках. На нём курточка с блестящими пуговками, вроде как у военных. Мама ему говорит:

– Кондуктор, вот мой билет.

Кондуктор стал светить фонариком и разглядывать мамин билет.

Как я потерялся

Вдруг, смотрю, по платформе идёт тётя, и на цепочке у ней собака, вся чёрная, в завитушках, а на голове у собаки большой жёлтый бант, как у девочки. И собака только до половины кудрявая, а сзади гладкая, и на хвостике – кисточка из волосиков.

Я сказал:

– Почему бантик?

И пошёл за собакой. Только немножечко, самую капельку прошёл. Вдруг слышу сзади:

– А ну, поберегись!

Не наш носильщик, а другой прямо на меня везёт тачку с чемоданами. Я скорей побежал, чтобы он меня не раздавил.

Тут много всяких людей пошло, меня совсем затолкали. Я побежал искать маму. А вагоны все такие же, как наш. Я стал плакать, а тут вдруг на весь вокзал – страшный голос:

– Поезд отправляется… – и ещё что-то. Так громко, так страшно, будто великан говорит.

Я ещё больше заплакал: вот поезд сейчас уйдёт, и мама уедет! Вдруг подходит дядя-военный, в зелёной шапке, наклонился и говорит:

– Ты чего плачешь? Потерялся? Маму потерял?

А я сказал, что мама сейчас уедет. Он меня взял за руку и говорит:

– Пойдём, мы сейчас маму сыщем.

И повёл меня по платформе очень скоро. А потом взял на руки.

Я закричал:

– Не надо меня забирать! Где мама? К маме хочу!

А он говорит:

– Ты не плачь. Сейчас мама придёт.

И принёс меня в комнату. А в комнате – тётеньки. У них мальчики, девочки и ещё совсем маленькие на руках. Другие игрушками играют, лошадками. А мамы там нет. Военный посадил меня на диванчик, и тут одна тётя ко мне подбегает и говорит:

– Что, что? Мальчик потерялся? Ты не реви. Ты скажи: как тебя зовут? Ну, кто ты такой?

Я сказал:

– Я Почемучка. Меня Алёшей зовут.

А военный сейчас же убежал бегом из комнаты.

Тётенька говорит:

– Ты не плачь. Сейчас мама придёт. Вон смотри, лошадка какая хорошенькая.

Как я нашёлся

Вдруг я услышал, как на весь вокзал закричал опять этот великанский голос:

– Мальчик в белой матросской шапочке и синей курточке, Алёша Почемучка, находится в комнате матери и ребёнка.

– Вот, слышишь? – говорит тётенька. – Мама узнает, где ты, и сейчас придёт.

Все девочки и мальчики вокруг меня стоят и смотрят, как я плачу. А я уже не плачу. Вдруг двери открылись: прибегает мама.

Я как закричу:

– Мама!

А мама уже схватила меня в охапку. Тётенька ей скорей дверь открыла и говорит:

– Не спешите, ещё время есть.

Смотрю – и папа уже прибежал.

А мама говорит:

– Хорошо, что по радио сказали. А то бы совсем голову потеряла.

А папа говорит:

– С ума сойти с этим мальчишкой!

Мама прямо понесла меня в вагон и говорит дяденьке-кондуктору:

– Нашёлся, нашёлся…

Вагон

В вагоне – длинный коридор, только узенький. Потом мама отворила дверь, только не так, как в комнате, что надо тянуть к себе, а дверь как-то вбок уехала. И мы вошли в комнату. Мама посадила меня на диван. Напротив тоже диван, а под окошком столик, как полочка. Вдруг в окошко кто-то постучал. Я посмотрел, а там за окном папа. Смеётся и мне пальцем грозит.

Я встал ногами на диван, чтобы лучше видеть, а диван мягкий и поддаёт, как качели. Мама сказала, чтобы я не смел становиться ногами на диван, и посадила меня на столик.

Собачка Инзол

Вдруг я услышал, что сзади кто-то входит. Оглянулся и вижу: это та самая собака с жёлтым бантом, и с ней тетя на цепочке. Я забоялся и поджал ноги, а тётя сказала:

– Не бойся, она не укусит.

А я спросил:

– Почему?

– Ах, – сказала тётя, – ты, наверное, и есть Почемучка, который потерялся. Ты – Алёша? Это про тебя радио говорило? Ну да, – говорит, – в белой шапочке и в синей курточке.

Тут вошёл к нам дядя, немножко старенький, тоже с чемоданом. А собака на него зарычала. А собакина хозяйка сказала:

– Инзол, тубо!

И собака начала дядю нюхать. А дядя свой чемоданчик положил наверх, на полочку. Полочка не дощаная, а из сетки, как будто от кроватки для детей. Дядя сел и спрашивает:

– Вы едете или провожаете?

Тётя говорит:

– Еду.

Дядя спрашивает:

– Собачка тоже с нами поедет? А этот мальчик ваш?

Тётя сказала, что собачка поедет и что собачку зовут Инзол, а моя мама сейчас придёт, а меня зовут Алёша Почемучка.

– Ах, – говорит дядя, – это ты от мамы убежал? А теперь, кажется, мама от тебя убежала. Ну что же, – говорит, – поедешь с этой тётей. И со мной. И с собачкой.

Я как крикну:

– Не хочу!

И прямо соскочил со столика и закричал со всей силы:

– Мама!

Собачка залаяла. Я побежал к двери, собачка тоже. Какие-то чужие там, в коридорчике, и, смотрю, мама всех толкает, бежит ко мне.

– Что такое? Ты что скандалишь? Я ведь здесь, дурашка ты этакий!

Взяла меня на руки и говорит:

– Вон гляди – папа. Сейчас поедем.

Как мы поехали

И вдруг громко-громко загудел гудок. Сзади дядя сказал:

– Ну вот, паровоз свистнул – значит поехали.

А папа за окном что-то кричал, только ничего не слышно. Рот раскрывает, а ничего не слышно. Потом под полом заурчало, и на платформе все поехали назад, а это мы поехали вперёд, и все замахали руками, шапками. А папа шёл рядом с нашим окном, махал шапкой и что-то ртом говорил. Ничего не было слышно. Мама мне сказала:

– Помахай папе ручкой.

Я стал махать; папа засмеялся. А мама всё говорила папе:

– Хорошо! Хорошо!..

А всё равно она ничего не слыхала, что папа говорил. Мы уже совсем скоро поехали. Папа немножко пробежал, махнул кепкой и остался.

Какая железная дорога

Мы с мамой сели на диванчик, и я сказал:

– Это потому так гудит внизу, что наша дорога железная.

А дядя говорит:

– Ты думаешь, она как доска железная? Как железный пол? Нет, брат.

Я говорю:

– Почему?

– А потому, что там лежат всего две железины – рельсы, гладкие и длинные-длинные. По ним наши колёса катятся и вагончики бегут шибко-шибко.

Я сказал:

– Почему?

Мама сказала:

– Не приставай к дяде.

А дядя говорит:

– А потому, что впереди паровоз тянет. У паровоза машина. Она крутит ему колёса.

Я сказал:

– Почему?

– А потому, что в паровозе пар. Там котёл с водой и огонь жгут. От воды пар идёт прямо в машину. Вот завтра, как станем на станции, пойдём с тобой паровоз смотреть.

А я сказал:

– А если колесики соскочат?

– Куда? – говорит дяденька.

– С этих…

А дяденька говорит:

– С рельсов? Бывает, соскакивают. Ух, тогда что выходит!

И дяденька рассказал, что один раз он ехал и вдруг сам паровоз соскочил с рельсов и не по железу побежал, а прямо по земле. А машинист поезд остановил. Мама говорит:

– Не рассказывайте страшного: я спать не буду.

А дяденька говорит:

– А ничего страшного и не было. Машинист остановил, вот и всё. Да и я могу поезд остановить хоть сейчас!

Как поезд остановили

Мама и тётенька с собачкой стали говорить, что он не может поезд остановить. Пусть как угодно хочет – не остановит.

А дяденька говорит:

– Нет, могу!

Мама говорит:

– Фу, какие глупости! Как не стыдно!

А я у дяденьки на коленях сидел. Он меня снял, сразу вскочил и хватается за ручку. А ручка была на стенке, очень блестящая, а от неё – красная палка. Это не палка, а трубка. Дяденька как дёрнет за ручку, и вдруг всё как загудит… Мама чуть с дивана не полетела, собака тётеньке на колени вскочила, а я за дядины штаны ухватился – и не упал.

И поезд стал.

А потом паровоз начал свистеть, а в коридоре все начали кричать. А дяденька меня отцепил, вышел в коридор и громко крикнул:

– Не кричите, это ничего! Это я остановил, сейчас поедем дальше.

И мы, правда, поехали.

Потом к нам пришёл кондуктор и стал дяденьке говорить, как он смел поезд останавливать. А дяденька сказал, что он очень главный инженер и захотел узнать: можно остановить или нет. И ушёл куда-то с кондуктором.

Мама очень испугалась, что его кондуктор увёл, а тётенька сказала, что хоть он и главный инженер, а глупый, и ему обязательно попадёт, и что останавливать можно, только если кто-нибудь свалится вон. Мальчик, например, какой-нибудь. Тогда всякий может дёргать за ручку, и за это ничего не будет.

Потом дяденька к нам опять пришёл, очень красный, и нарочно смеялся и сказал, что теперь спать надо, и всё говорил:

– Ну, ладно, ничего. Поехали! Поехали!

Наверное, его всё-таки ругали.

Как мы спать легли

Потом дяденька взял наш диван за спинку, за самый низ, и потянул. Я думал, что он ломает. А спинка загнулась вверх и стала как полочка над нашим диваном. А у нас внизу стало как домик: сверху крыша. И зацепками инженер прицепил её, чтобы она вниз не падала. Потом сам залез наверх и говорит:

– Вот как славно! Хочешь ко мне? Давай руки.

Он меня схватил за руки и поднял. Там, наверху, вышел тоже диван. Пришёл кондуктор и спросил билеты, и за собачку тоже спросил билет. Тётенька дала собачке билет в зубы и сказала:

– Инзол, подай кондуктору билет. Ну, скорее!

Инзол стал лапками на кондуктора и протянул мордочку с билетом. Кондуктор боялся, а всё-таки взял, а Инзол не укусил и билет отдал. Кондуктор сказал:

– Он в цирке работает?

А Инзола хозяйка сказала:

– Нет, он в кино показывается.

А потом мама постелила, и мы легли спать.

Как ночью приехали на станцию

Вдруг я проснулся, оттого что внизу у нас, под полом, заскрипело. Поезд остановился. Наш вагон тряхнулся. У нас темно, только синенькая лампочка чуть светит. А вагон ещё раз тряхнулся и совсем стал. Я испугался и закричал:

– Ой, колёса сошли! Мама, паровоз по земле пошёл!

Я так закричал, что все проснулись. Собачка рычит. А дядя сверху говорит:

– Что ты, дурашка? Это станция. Сейчас посмотрим.

Слез сверху и – к окну, а на окне тёмная занавеска, и ничего не видно. Дядя её снизу подёргал, и она убежала наверх. А за окном свет, фонари. Люди бегают, и у нас в коридоре тоже затопали.

Мама мне говорит:

– Фу, какой ты скандальный!

А дядя говорит:

– Это станция. Хорошая станция. Это Бологое.

Мама меня к окну не пустила, а собачка влезла и смотрела. Я стал дядю спрашивать, что там видно, а мама сунула мне яблоко и говорит:

– Ешь и молчи.

Яблоко было страшно кислое, и я заснул.

Как мы в вагоне умывались

Я утром проснулся, а все уже встали. Мама меня одела, взяла мыло и полотенце и говорит:

– Пойдём мыться!

А поезд шёл со всей силы, и нас шатало так, что даже смешно. Как будто это нарочно. А это потому, что скоро идёт. Мы прошли в самый конец по коридорчику, а там дверка и маленькая комнатка – уборная. И умывальник там есть. Большой, фарфоровый, как корыто. А над ним кран, и никакой ручки нет. А как снизу поддашь в кнопочку, так из него вода сразу сильно-сильно. Только высоко. Мама меня держала, и я сам вымылся. А перед умывальником, на стенке, – зеркало, и видно, когда моешься. А в это время поезд стал останавливаться, и кто-то постучал к нам в дверь и сказал:

– Кончайте, граждане. На остановках нельзя.

Мама открыла дверь и говорит:

– А мы уже и кончили.

Как нам кофе принесли

Когда мы пришли в нашу комнату, я стал смотреть в окно и увидел, что мы стоим против дома. А перед домом – платформа. А сверху платформы – крыша. И люди ходят с чемоданчиками, с узелками. А дядя мне показывает:

– Вон, видишь, дяденька стоит. Это начальник станции. Он в красной шапке.

Я сказал:

– Почему?

– А чтобы его видней было. Как надо начальника, сейчас смотри: где красная шапка? А это всё – станция.

И дядя показал мне на дом. А там двери открылись, и из них вышли всё тётеньки, тётеньки, и все с подносами. На подносах стаканы. И скорей – к поезду.

Я говорю:

– Почему?

А мама говорит:

– Вот сейчас увидишь. Слезай-ка со стола.

И постелила на столик салфетку. Я только слез, слышу – сзади говорят:

– Кофею, чаю кому угодно?

– Бутерброды, пирожки, яблоки! Кому угодно?

И мама взяла себе чаю, мне – кофе. Это тётенька нам в вагон принесла. И бутерброды мама купила: мне с колбасой, а себе – с сыром. Дяденька тоже взял чаю. И собаке тоже купили бутерброд.

А мама говорит:

– Не копайся, пей скорей. Сейчас поедем.

А я не мог скорей, потому что собачка ходила на ножках, как человек, и лапками просила, чтобы тётенька ей бутерброд дала. А потом она съела бутерброд и стала у меня просить. Я скорей откусил кусок. А что осталось, хотел собачке дать.

А тётенька как крикнет:

– Инзол, тубо! Как не стыдно!

И собачка совсем под стол залезла. Я всё успел допить и доесть. Потом стаканы у нас взяли назад.

Я спросил:

– А когда Москва?

Дяденька мне сказал, что скоро. И тут паровоз засвистел, и мы поехали.

Я стал смотреть в окно и ждать Москву.

А дяденька говорит:

– Вот ты вниз посмотри. Вон они, рельсы.

Как автомобиль хотел обогнать наш поезд

А там, внизу, рядом с нами шли всё время два рельса. И дядя сказал, что по ним тоже поезда ходят. Я смотрел на рельсы, и вдруг что-то страшно зафырчало, загремело, и у нас темно стало. Я со страху не успел заплакать, а в окне что-то замелькало, и мне сразу показалось, что на нас налетела страшная машина.

Дяденька меня схватил и говорит:

– Не бойся. Это встречный поезд.

А пока я хотел забояться, опять стало светло, и поезд мимо прошёл. Это он по тем рельсам пробежал, что рядом с нами.

В окно видно было поле, а дальше – деревья. А совсем близко – дорога, а по дороге бежал автомобиль. Мы скорей, и он скорей. Поезд ещё скорей, а автомобиль тоже скорей. А потом даже стал обгонять. И мне уже в окно не стало видно, так он скорей убежал.

Я сказал:

– Почему?

А дяденька говорит:

– Он хочет нас обогнать и впереди нас через нашу дорогу переехать.

А потом дяденька кричит:

– Смотри, смотри!

И я увидал домик, а потом дорога – прямо на наш путь. И дорога палкой перегорожена, очень большой. А за ней стоит автомобиль и ждёт. А перед палкой стоит дяденька, руку вперёд вытянул и держит жёлтую палочку.

Я закричал:

– Почему? Почему?

Что значит жёлтый флаг

А дяденька автомобилю рукой замахал и кричит:

– Не поспели, не поспели! Вот видишь: автомобиль хотел свернуть и переехать через наш путь. А сторож ему перегородил дорогу, а то автомобиль поедет через рельсы, а поезд на него наскочит и раздавит.

Я сказал:

– А почему сторож жёлтую палочку держит?

А тут мама говорит:

– Чего ты пристаёшь? Это не палочка, а флаг. Только он его смотал, чтобы не трепался.

А дяденька говорит:

– И вовсе не для того! А если флаг смотан – это значит, поезд может идти полным ходом. А если флаг распущен, болтается – значит надо идти потихоньку.

А я всё смотрел вперёд и опять увидел будку, и там уже не сторож стоял, а тётенька, и тоже флаг держала, и опять замотанный. А потом я вдруг увидал: стоит какой-то человек, держит флаг, как дяденька сказал, что он болтается. И мы пошли очень тихо.

Как переехали через реку

Потом я увидал: стоит красноармеец с ружьём.

Потом ещё один, тоже с ружьём. И вдруг перед окном – решётка из очень толстых рельсов. А за решёткой внизу я увидал: вода, и лодочки плавают.

Мама вскочила и говорит:

– Что, мост? Мост? Это мы через реку едем? Ах, как интересно!

А я сказал маме:

– А ты флаг не видала!

Внизу на лодочке ехали мальчики и махали нам руками. Я помахал, и дяденька тоже.

А я всё-таки сказал маме:

– Ты не видала, а флаг болтался. Оттого мы и поехали тихо.

А потом немного проехали, и мама говорит:

– А вон, гляди, речку-то как видно! А вон и мост.

А мост вот какой: он как ящик. Только весь из решёток и через речку лежит – с одного берега на другой. Только решётки железные, страшно толстые. И он с концов не закрыт. Поезд с одного боку вбегает, а с другого выбегает – и уж на другом берегу.

Наш паровоз

Я смотрел в окно и вдруг увидел весь наш поезд. Дорога загибалась вбок, и мне стало видно наш паровоз. Он шёл впереди всех вагонов. Самый первый. Длинный, чёрный. Впереди – труба. Только очень маленькая. Из неё пар. А сзади – будочка. А сам паровоз на красных колёсах. На очень больших, и паровоз их быстро вертит.

Инженер мне сказал, что в будочке машинист. Он захочет – может паровоз пустить самым быстрым ходом, так что только держись! А захочет – совсем остановит. Захочет – засвистит. И у него в будочке тоже ручка такая есть, чтобы весь поезд остановить, как у нас в вагоне. И ещё там другой дядя есть. Он не машинист, а кочегар. Это значит, что он в паровозе огонь разжигает. Там печка, и кочегар туда уголь кидает.

А за паровозом – большой чёрный ящик на колесиках. Он большой, как вагон, и дядя сказал, что это тендер. Там уголь для паровозной печки и вода для котла.

Как нас семафор не пустил

Тут вдруг паровоз засвистел. Поезд начал останавливаться. Потом совсем остановился. А паровоз всё свистит, свистит. А в вагоне все заходили, выскочили в коридор, и все говорят:

– Что случилось? Что такое?

И все пошли по коридору к дверям. Мама тоже вскочила и тоже говорит:

– Не знаете, что случилось?

Я посмотрел в окно: из вагона люди выскочили, все глядят вперёд и пальцами показывают куда-то туда. Дядя-инженер тоже вышел из вагона, стал у нас под самым окошком и папироску закурил. Мама стала стучать в окно и рукой махать, чтобы он к нам шёл. Он и подошёл.

Мама спрашивает:

– Что, что там?

– Не волнуйтесь. Просто семафор закрыт.

Мама говорит:

– Страшно всё-таки. Наверно, что-нибудь случилось.

А дядя-инженер вдруг как рассердится и стал кричать:

– Чего страшно? Семафор – это столб такой. А наверху дощечка. Если дощечка стоит вбок – значит ехать нельзя.

А я закричал:

– Почему?

– А потому, что на станции места нет. Там другой поезд стоит. Вот нам и показывают, чтобы мы подождали.

– Почему же паровоз свистит? – говорит мама. – Может быть, опасно?

– А он хочет, чтобы скорей пустили, вот и кричит. Свистком кричит.

Как один дяденька остался

Потом поезд двинулся. Тихонько-тихонько. И все стали влезать в вагоны. А один дяденька не успел. Бежит, кричит. А поезд всё шибче.

Мама говорит:

– Вот теперь бы остановить поезд. Ручкой, ручкой!

И показывает дяденьке на ручку. Пусть он дёрнет, как тогда, чтобы поезд остановился. А дяденька-инженер говорит:

– Нет, пусть теперь другой кто-нибудь. Я больше уже не хочу.

Вышел в коридор, а там уже кричат:

– Кондуктор, кондуктор! Человек остался!

Вдруг тоненьким свистком кто-то засвистел, как милиционер:

– Трю-у! Трю-трю!

Паровоз свистнул, и поезд остановился. Потом все глядели, как тот дяденька догоняет, и кричали:

– Скорей! Скорей!

А потом я видел: этот дяденька, красный весь, к нам пришёл. Очень бежал.

И говорит:

– Это главный кондуктор дал свисток, чтобы остановили, а то бы я остался.

Мама мне говорит:

– Ага! Вот видишь! Вот видишь!

А я вовсе никогда не выходил.

Потом я семафор видел. Рядом с нашей дорогой он стоял. Очень высокий, а наверху дощечка, как флаг, только она уже вверх смотрела. Это значит – можно проезжать, и мы приехали на станцию.

Как в тендер воду наливали

Я в окошко видел, как наш паровоз, с тендером вместе, по другим рельсам прибежал и стал против нас. А тут был толстый столб, а из него вбок труба, тоже очень толстая. И вдруг какой-то человек влез на тендер, потом поймал эту трубу, а она поворачивается, и он повернул её к себе, на тендер. И из трубы вода пошла. Это он воду в тендер наливает, чтобы потом её в котел напускать. Для пара. Паровоз паром возит, потому он и называется паровоз.

А тётенька взяла собачку и говорит:

– Инзол, пойдём! Гулять, гулять, Инзол!

Прицепила цепочку, поправила бантик на собачке и пошла.

– Вы смотрите, не останьтесь, – говорит мама, – а то уедем без вас.

А тётенька говорит:

– Вон паровоз ещё воды набирает. Без паровоза не уедете.

А мама достала колбасы и булки, а потом дала мне конфет и позволила, чтобы я одну конфетку собачке дал.

Я всё боялся, что собачка с тётенькой останутся, и всё боялся, что паровоз свистнет. Потому что он ушёл уже от воды. Но потом ударили в колокол: бум!

И тут тётенька с собачкой пришла, и мы поехали.

Какие вагоны всякие бывают

И мы проезжали мимо красных вагонов. Они без окон. Только два маленьких окошечка под крышей. А посредине вагона – большие двери, как ворота. Эти вагоны не для людей, а для ящиков и для всяких мешков. И это товарные вагоны. Так инженер сказал. А потом совсем смешные были. Колёса как у вагона, а наверху лежит боком большущий бидон, как длинная бочка. Туда керосин наливают и возят.

Я сказал, что это бочки, а дядя-инженер сказал, что это цистерны. Я спросил: почему? А дядя говорит: потому что так называются, вот и всё.

А я всё шёпотом говорил:

– Нет – бочки, нет – бочки!..

И вдруг тётя, которая с собачкой, закричала:

– Ой, надо собираться! Сейчас Москва.

Мы приехали

Мама стала наши подушки завязывать. Инженер стал чемодан доставать. Начали толкаться. Меня совсем в коридор вытолкнули. А в коридоре уже все стоят в пальто, в шапках, и чемоданчики в руках. Наш паровоз засвистел. И вдруг стало темно, как вечером. И поезд остановился.

Мама закричала:

– Алёшка! Какой несносный! Где ты? Опять потеряешься! – и схватила меня за руку.

Из коридора все пошли. А потом прибежали носильщики. Такие, как у нас там, на вокзале, в белых фартуках. И мы вышли на платформу.

Дядя-инженер говорит:

– Вот и Москва!

А я сказал:

– Это не Москва, а вокзал.

А дядя говорит:

– Ну да, вокзал. А сейчас Москву увидишь. Прощай, Алёшка!

И ушёл.

Как я видел машиниста

Мы с мамой очень тихо шли, потому что людей много. Это все из нашего поезда вышли. Мне ничего не было видно. А потом дошли до паровоза. Он стоял и шипел. А из паровозной будочки, из окна, смотрел машинист. Когда мы совсем подошли, я стал махать ему рукой, чтобы он увидел. А он не видел, потому что я маленький. Тут все стали, и нас с мамой совсем затолкали. К самому паровозу. Туда, где машинист. Паровоз очень шипел, а я всё равно со всей силы крикнул:

– Дядя машинист!

Он посмотрел вниз и увидел меня. Я стал махать рукой и закричал:

– Это я потерялся! Это про меня радио кричало!

А машинист засмеялся и тоже мне рукой помахал.

А паровоз – как бочка, чёрный, длинный. А труба совсем маленькая.

Я всё хотел, чтобы он свистнул, но он не свистнул.

Москва

Какое такси

Мы вышли из вокзала в Москву.

Люди все ходят, ходят, вещи несут из поезда.

А потом автомобильчики стоят, а дальше ещё большие автомобили, как вагоны. В них много людей насаживается. Автомобили гудят.

А потом рельсы идут прямо по улице, только совсем низенькие.

А по ним ходят вагоны, только без паровоза. Три штуки сразу, и они не гудят и не свистят, а звонят звонком. И тоже туда люди насаживаются с чемоданами и так просто, безо всего.

А там дальше дом стоит, очень большой, с башней. И от него ещё дома.

А наш носильщик говорит:

– Вам такси?

Мама говорит:

– Да, да! Такси.

Мы пошли за носильщиком.

А такси – это автомобиль. Можно сесть, и он повезёт, куда ты захочешь.

Мы с мамой сели. В автомобиле – маленькие диванчики. А впереди, тоже на диванчике, – дядя, который правит.

Мама ему говорит:

– Шофёр! Свезите нас – вот тут адрес.

И дала шофёру записочку.

И вдруг в автомобиле что-то загудело, затряслось – это шофёр пустил машину. Автомобиль поехал, а кругом всё люди, и я боялся, что мы наедем. А наш автомобиль всё гудел, всё кричал гудком на людей. И мы не наехали.

Вдруг на нас стал наезжать вагон, и он всё время звонил.

Мама закричала:

– Шофёр, смотрите – трамвай! Остановитесь!

А шофёр говорит:

– Не волнуйтесь, гражданка!

И не остановил. А трамвай повернул и побежал по другим рельсам. Совсем вбок и вовсе не на нас.

А мама во все стороны оборачивалась и меня за руку держала так, что больно.

Как в Москве на улицах

Потом мы поехали там, где совсем узко.

Дома с двух сторон высокие: всё окошки, окошки. Кругом трамваи звенят, автомобили кричат гудками всякими.

И вдруг как сзади завоет!

Я думал – это ничего, а наш шофёр вдруг сразу вбок повернул, к самым домам, к тротуару, где люди ходят. И даже стал.

А это нас перегнал автомобиль, как маленький вагончик.

Он очень громко выл – на всю улицу.

Он белый, и на нём красный крестик.

Я закричал:

– Почему?

А шофёр обернулся ко мне и говорит:

– «Скорая помощь». За больным поехали. Там, в автомобиле, и кровать есть. Вот ты себе голову разобьёшь, за тобой приедут и – в больницу.

И мы опять поехали.

Мы ехали, и нас нисколько не трясло. Потому что в Москве на улицах очень гладко. Будто пол, только чёрный.

Мама сказала, что это асфальт.

Потом я вдруг увидал: впереди нас едет бочка. Очень большая, как цистерна. И из неё сзади выливается вода и прямо назад и вбок брызгает. И поливает весь асфальт.

Я закричал:

– Ай-ай-ай! Как смешно! Вот и выбежит вся вода!

И стал смеяться. Нарочно громко. Вырвал у мамы руку и стал в ладоши бить.

А мама засмеялась и говорит:

– Фу, глупый какой! Это нарочно поливают водой. Чтоб пыли не было. И чтоб не было жарко.

Мы догнали бочку, и я увидел, что это автомобиль, а не бочка. А впереди тоже шофёр, как и у нас.

Светофор

Потом мы остановились, и все другие автомобили остановились, и трамвай остановился. Я закричал:

– Почему?

Мама тоже сказала:

– Почему все стали? Что случилось?

И встала в автомобиле. И глядит.

А шофёр говорит:

– Вон видите красный фонарик? Светофор?

Мама говорит:

– Где, где?

А шофёр пальцем показывает.

И наверху на проволоке, над улицей, мы с мамой увидали фонарик: он горел красным светом.

Мама говорит:

– И долго мы стоять будем?

А шофёр говорит:

– Нет. Сейчас вот проедут, кому через нашу улицу надо переезжать, и поедем.

И все смотрели на красный фонарик. И вдруг он загорелся жёлтым светом. А потом зелёным.

И шофёр сказал:

– Теперь можно: зелёный огонь.

Мы поехали. А сбоку через нашу улицу шла другая улица. И там все автомобили стояли, и никто на нас не наезжал. Они ждали, чтобы мы проехали.

А потом ещё раз на улице горел красный фонарик, а я уж знал и закричал:

– Дядя, стойте! Красный огонь!

Шофёр остановил, оглянулся и говорит:

– А ты – молодчина.

Потом мы опять остановились, а огонька вовсе никакого не было. А только я увидал: очень высокий милиционер в белой шапке и в белой курточке поднял руку вверх и так держит.

Потом он рукой махнул, чтобы мы ехали.

Он как руку поднимет, так все станут: автомобили, трамваи и бочки всякие. И лошади тоже. Только люди могут ходить.

Милиционер – самый главный на улице.

А потом мы приехали к дому.

Мы приехали в гостиницу «Москва»

Дом очень большой. Высокий-высокий. Шофёр сказал:

– Вот, приехали! Гостиница «Москва».

И мы с мамой туда пошли, а там сразу большая комната, как на вокзале.

А потом пошли в самый угол, и там дверь. Вдруг дверь отворилась, и оттуда вышли люди. А потом мы с мамой туда вошли.

Там маленькая комнатка, совсем крохотная, как будочка. И там диванчик, и электричество горит. И туда вошёл с нами дядя. У него пуговки золотые. Он в коричневой куртке и штанах коричневых.

Он закрыл дверь, и мама сказала:

– Десятый этаж, пожалуйста.

А он говорит:

– Пожалуйста.

И ткнул пальцем в кнопку.

Там, на стенке, их много, как пуговки. Он только ткнул, комнатка тряхнулась. А в двери – окошечко, и видно, что мы поехали вверх.

Я испугался и схватился за маму.

А мама говорит:

– Не бойся – это лифт. Нас вверх поднимают.

А я всё равно боялся. Потом мы стали. Дядя открыл дверь и говорит:

– Пожалуйста.

Мама говорит:

– Скажите, лифтёр, а где наши чемоданы?

Он говорит:

– Не беспокойтесь. Принесут.

И лифтёр опять ушёл в лифт и запер дверь. А мы с мамой остались.

Как в гостинице

Комната большая-большая. Пол блестит, как лёд. И очень скользкий. И коврики на полу, как дорожки в саду. И цветы стоят на полу в больших горшках. Диваны. Кресла. И столики очень блестящие.

Я сказал:

– Мама, мы здесь будем жить? А где же бабушка?

А мама говорит шёпотом:

– Бабушка на даче. И чего ты орёшь? Здесь нельзя кричать!

И вдруг к нам подошла тётя в белом фартуке и стала с мамой говорить.

Башни

Мама сказала, чтоб я у окошка постоял, а она пойдёт с тётей. И они пошли к столику.

Там, за столиком, ещё тетя сидела, и она писала.

А я стал в окно смотреть.

И сверху видно, что очень много домов, потому что всё крыши, крыши.

А совсем далеко – башня. Только она как из тесёмочек сделана. Всё насквозь видно.

Я стал на башню смотреть, а мама пришла, и тётя в белом фартуке тоже пришла, и мама сказала, чтоб идти.

А я сказал:

– Почему башня? И почему она пустая?

Тётя сказала, что это радиобашня. Она из железных полосок, и она не для того, чтоб жить, а от неё вниз идёт проволока для радио. И это самое главное радио там. Это такое радио в Москве, что на весь свет может говорить. Потому и такая башня большая.

Мама сказала, что в Москве всё – самое главное и самые главные люди в Москве живут.

Я сказал:

– Где они живут?

Мама сказала:

– Я же тебе говорю: здесь, в Москве.

А тётя меня повела к другому окну и стала показывать ещё башни.

Только они совсем близко и каменные. А наверху они острые, и на самом верху у них звезда.

И тётя сказала, что в этих звёздах свет зажигают и я вечером увижу. Они красным светом светят.

И там стена. Она не прямо идёт наверху, а с зубчиками.

Тётя сказала, что за стеной Кремль.

Я сказал, что я хочу сейчас пойти. И сказал, что мы с тётей пойдём. Мы немного пойдём и сейчас придём.

Тётя сказала, что она сейчас не может, и чтоб я не капризничал, и что мы теперь пойдём к себе в номер. А потом мама поведёт меня на Красную площадь, и там я всё увижу.

Мама обещала, что правда пойдём. И тоже сказала, что сейчас надо в номер. А я не знал, какой это номер.

Какой номер

И мы пошли в коридор. Там тоже коврик. По всему коридору. А по бокам всё двери, двери, и все они заперты. И я не знал, куда это тётя нас ведёт. Потом тётя остановилась около одной двери и ключиком открыла её.

– Вот ваш номер, – говорит.

Мы вошли, а там маленькая прихожая, а потом комната. И в комнате всё блестит. Стол очень блестит. Пол тоже блестит, только немного меньше. Там диванчик есть. И кресла есть. И стоит ящичек, и там радио. Потом на столе лампа, и на потолке лампа. А около кровати тоже лампа, на мамином столике стоит. И ещё стол с чернильницей. А на стене картинка. Нарисовано, как на парашюте летают. Мама заперла дверь и сказала:

– Ну вот, тут мы будем жить.

Как я купался и что потом сделал

И я стал радоваться и залез на кресло. А мама не дала и сказала, что нужно мыться. Схватила меня за руку и повела в прихожую. А там двери, а потом комнатка. Там умывальник лучше, чем в вагоне. И ванна. Мама пустила в ванну воду, и сразу пошла тёплая вода. И брызгаться можно сколько угодно. Потому что пол каменный. И там висело ещё мохнатое полотенце. А наверху ещё горело электричество. Я долго купался в ванне и брызгался, как хотел. И начал петь. А потом мама меня одела в чистенькое и сама ушла в ванну купаться, а я стал нашу комнату смотреть. И вдруг вижу: на стене, у самой двери, беленькая дощечка, а на ней чёрненькие картиночки, одна под другой. На одной чёрный человечек несёт чайник, а на другой человечек несёт чемодан. А ещё на одной тётя. Она со щёткой. А против человечков – чёрные кнопочки, как пуговочки. Я попробовал верхнюю кнопочку, совсем немножко. Я самую чуточку пихнул её. А потом скорей на кресло сел. Вдруг что-нибудь будет? Потому что я кнопочку пихнул. Я посидел немножко и уже думал, что ничего не будет. А вдруг в дверь постучал кто-то. А мама в ванне плескается. В дверь ещё сильней постучали. Мама голову из ванной комнаты высунула и кричит:

– Кто там?

А оттуда дядя какой-то говорит:

– От вас звонили?

Я совсем к окну побежал и стал в окно глядеть.

Мама говорит:

– Это, должно быть, ошибка.

А дядя из-за двери говорит:

– Не может быть ошибки. Над вашей дверью свет горит.

Мама сказала:

– Ах! Ах! Это Алёша, наверное.

И закричала:

– Тогда принесите, пожалуйста, чаю на двоих!

А когда вышла из ванны, прямо ко мне:

– Ты что это распоряжаешься? Куда ты звонил?

Тогда я показал на человечков и сказал, что я нечаянно.

Мама говорит:

– Не вздумай здесь всё хватать: ты не дома. Какой ты несносный!

Как мы чай пили и про звонок

Потом опять постучали, и входит дядя с подносом, и с чайником, и со стаканами. Только не чёрный, как на картинке, а на нём всё белое надето. Он постелил на стол скатерть и поставил чай. А потом говорит:

– У нас, гражданка, ошибки быть не может. Вот, пожалуйте.

И пошёл с мамой в коридор. Я тоже побежал смотреть.

У нас над дверью дядя показал фонарик. Он – как длинненькая коробочка.

Если кнопочку надавить, так фонарик зажигается.

Дядя и говорит:

– Вот вы кнопочку надавите, а мне сразу видно: фонарик загорится, и я знаю, куда меня зовут.

А потом мы опять пошли в нашу комнату, и дядя говорит:

– Если верхнюю кнопочку надавите, где вот человек с чайниками нарисован, так я приду. Я – номерной. Могу вам чай принести, завтрак, кофе или чего вам захочется. А вот если эту, где с чемоданами, так швейцар придёт вам вещи вынести. А где женщина со щёткой, если надавить кнопочку, так придёт девушка комнату прибрать.

И опять говорит:

– Ошибки, гражданка, быть не может.

Мама говорит:

– Это ребёнок позвонил. А я мылась. Такой шалун!

Потом номерной ушёл, а мы с мамой стали пить чай с нашей колбасой и с нашими конфетами.

Красная площадь

Мы пили чай, а я всё говорил, что больше не хочу. А хочу, чтоб идти, где Красная площадь и где башни и звёзды наверху.

Мама сказала:

– Успокойся, пожалуйста. Успеешь.

А я не стал больше чаю пить и тихонько говорил:

– Пойдём! А я с той тётей пойду!

Мама рассердилась и сказала:

– Фу, несносный какой! Чаю нельзя напиться.

А мама вовсе чаю уже не пила, а только яблоко ела.

Мама встала и сказала:

– Ну, ищи свою шапку. Куда ты её дел?

И мы стали одеваться и пошли опять по коридору, а потом через большую комнату, где тётя за столиком сидит, и потом на лестницу.

И мы всё вниз шли, и там такие же большие комнаты. Только мы в них не заходили, а всё вниз по лестнице. И потом на улицу.

Мама спросила у одного военного, где Красная площадь. Он показал, как идти. И мы очень скоро пришли.

А Красная площадь большая-большая. И там эта стена с зубчиками и башни.

На одной башне часы высоко приделаны. У них стрелки золотые, и часы написаны тоже золотыми буквами.

Мама сказала, что это самые главные часы. Они звонят.

И часы вдруг как зазвонили: бам! бам! – на всю площадь.

Мама сказала:

– Вот слышишь? Это часы звонят. Сейчас двенадцать часов. Вон обе стрелки вместе и вверх глядят.

Я смотрел на часы, а они звонили.

А потом я увидал домик. Он очень блестел, потому что очень гладкий, такой гладкий, что я думал – он мокрый. А он не мокрый, он так заглажен. Он каменный, и я думал, что это как из кубиков построили.

Он очень красивый.

Мама сказала, что этот дом называется Мавзолей. И там никто не живёт. А что Ленин умер, и его туда положили, и можно посмотреть, как он лежит.

Я сказал:

– Почему положили?

Мама сказала, что если кто умрёт, так его похоронят, и больше не увидишь. А что Ленина любили и хотели, чтоб всегда его видеть. Его не стали хоронить, а положили в Мавзолей.

Я сказал, что хочу посмотреть на Ленина. Мама тоже сказала, что хочет.

Мы пошли к Мавзолею. Там дверь. И около двери стоят два красноармейца. Они с ружьями. Только они ни в кого не целятся. Ружья у них на земле стоят, они только держат немного, чтоб не упали.

Мы с мамой не боялись и совсем близко подошли.

Там ходил дядя-милиционер. Мама его спросила, можно ли посмотреть Ленина. Милиционер сказал, что сегодня нельзя.

А я сказал:

– Почему нельзя?

Дядя-милиционер сказал, что сегодня выходной день и что в выходной нельзя. А завтра будет можно, и всегда можно. Только когда выходной – нельзя.

Мы с мамой дальше пошли, мимо стены, которая с зубчиками.

И я стал смотреть, где звёзды. Они высоко-высоко – на башнях, на самом верху. Я две видел. Они красные и блестят. Только они не горели, потому что там лампочки не зажгли. Там зажигают, когда темно.

А за стеной очень большой дом.

И ещё там дома всякие есть.

И это Кремль.

Потом мы пошли домой.

Как тушили пожар

Мы пришли к нам в номер.

Мама села письмо писать, а мне дала очень большое яблоко, чтоб я сидел и ел.

И мама сказала, чтоб я ничего не говорил. Потому что она тогда писать не может.

А окно у нас было открыто. И вдруг на улице как загудит! Как зазвонит!

И что-то завыло страшным голосом: ву-у-у-у!..

И потом: дилинь-дилинь, дилинь-дилинь!

И я вскочил, и мама вскочила.

И мы в окно увидали: на улице стоит милиционер, руку вверх держит. И на улице всё остановилось: и трамваи, и автомобили, и велосипеды. И ещё трамвайчики, которые без рельсов ходят, а прямо по асфальту. И ещё большие автомобили, которые – как вагоны. И ещё автомобили, на которых мешки возят и всякие ящики.

Все стоят, а милиционер не пропускает.

Все перед ним стоят, а сзади у него на улице пусто.

Мама говорит:

– Это что-то случилось.

А это не случилось, а это пожарные едут.

Они на красных автомобилях. В золотых касках. И едут со всей силы. И звонят в колокольчик.

А потом поехала та самая карета, которая больных подбирает.

Мама говорит:

– Смотри, смотри: «Скорая помощь» поехала! Наверное, там несчастье и пожар.

А пожарные остановились около одного дома, и у них из автомобиля стала лесенка вырастать. Она высовывалась всё выше и выше. И по ней пожарный полез на дом.

И вдруг из этого дома, прямо из окошек, стал выходить дым. Очень чёрный. А потом – огонь.

Я стал бояться и стал кричать.

А мама говорит:

– Ничего, ничего. Сейчас потушат. Пожарные зальют водой. Вон смотри: уже заливают.

И вдруг снизу вода полетела из трубы вверх, прямо в окна.

Мама говорит:

– Вот видишь, пожарные из трубы заливают.

А пожарные стали ещё из одной трубы воду лить. И ещё из одной. И ещё две лестницы поставили.

Как пожар кончился

Мы с мамой смотрели, как они тушат, и вдруг к нам кто-то в дверь стал стучать.

Мама говорит:

– Войдите!

И пошла отворять.

Пришёл какой-то дядя незнакомый и стал просить, чтобы мы ему пожар показали. А то от него не видно.

Дядя сказал, что очень большой дом горит и очень сильный пожар.

А пожарных приехало много-много, и они уже двух мальчиков вытащили из дома. И одну тётю. И по лестницам снесли вниз. А то бы они все сгорели. Один мальчик обжёгся, только не очень. И «Скорая помощь» увезла его в больницу. Там его лечить будут. Он ручку обжёг.

А потом огонь перестал, а только один белый дым шёл из окон.

И милиционер пустил трамваи ехать. А их много стояло. Целый поезд. Длинный-длинный. Дядя говорит:

– Ну, уже потушили.

И ещё говорит:

– Извините.

И ушёл.

А я всё не хотел с окна сходить и смотрел в окно, как дым идёт.

Мама говорит:

– Ты ещё в окно вылетишь. Сейчас же сойди.

А потом вот что было: мы с мамой пошли, и я не знал куда.

Мы опять на лифте ехали, и мама сказала лифтёру:

– В самый низ, пожалуйста.

И мне опять было страшно на лифте, потому что когда вниз едешь, то кажется, как будто немножко падаешь.

А потом лифтёр открыл двери, и мы с мамой пошли на улицу.

Все пожарные уже домой ехали, и не очень скоро. Это на пожар они со всей силы едут, а то всё сгорит, пока доедут. А домой они понемножку едут.

Метро

Как под землёй ездят

Мы с мамой посмотрели на пожарных и на трамваи, которые без рельсов ходят, а прямо по асфальту.

Мама сказала, что такие трамваи называются троллейбусы. У них колёса, как у автомобилей, резиновые.

Я говорю:

– Почему без рельсов?

А мама говорит:

– Это что – без рельсов! Тут и под землёй трамваи ходят.

А я сказал:

– Под землёй нет, там земля.

А мама говорит:

– А ты в погреб ходил? А погреб тоже под землёй. А в Москве большой-большой погреб вырыли. Длинный-длинный. И с одной стороны вход, и с другой стороны вход. А в этом погребе положили рельсы и пустили трамвай. Он от одного входа до другого бегает. В один вход люди войдут, на трамвай сядут. Он побежит под землёй и добежит до другого входа. А там лестница. Люди из трамвая выйдут и пойдут по лестнице наверх и выйдут на улицу. Вот давай сейчас поедем.

А я говорю:

– Не хочу.

Мама говорит:

– Почему? Что за глупости!

А я говорю:

– Там темно и земля.

А мама не стала слушать и спрашивает у тёти:

– Скажите, где метро?

Тётя показала пальцем на наш дом, где наша с мамой комната.

А мама говорит:

– Да, да, вижу. Спасибо!

Как я ездил в метро

Мы с мамой пошли и вошли в дверь. Там большая комната, и стоят будочки. А в будочках окошечки. И люди подходят и билеты покупают. Мама тоже купила билет, и мы пошли вниз по лестнице. И все люди тоже пошли по лестнице вниз.

Я думал – сейчас земля начнётся и будет погреб. Тогда я не пойду и начну плакать, и мама всё равно назад пойдёт. А там земли не было, а был коридор. Только очень широкий и очень белый.

Электричество горит, лампы большие, и много-много, и стенки блестят. А пол каменный, жёлтенький и тоже очень гладкий. А земли никакой нет.

А потом все пошли к лестницам. И когда мы с мамой подошли, мама стала и забоялась. Там пол бежит вперёд, прямо на лестницу. Один дядя шагнул на этот пол; только стал, так и поехал.

А одна тётя подошла к маме и говорит:

– Вы не бойтесь! Сразу шагайте! Раз!

И дёрнула маму за руку. Мама шагнула и меня потянула. И мы поехали.

А пол, где мы с мамой стояли, опустился, и вышло, что мы стоим на ступеньке, а тётя, что нас дёрнула, – на другой ступеньке. И ступеньки едут вниз. И впереди тоже ступеньки, и на них стоят дяди, и тёти, и ещё мальчики. И все едут вниз на ступеньках. А один дядя не захотел просто так ехать, а ещё сам побежал по ступенькам.

А когда мы вниз приехали, ступеньки опять стали как пол. И мы на этом полу поехали вперёд.

Тут мама меня схватила на руки и прыгнула на настоящий пол. Он не ходит, а стоит. Это мы приехали на подземный вокзал. И всё равно земли там нету, а очень большой вокзал. Очень светло. Люди ходят. И мы вышли на платформу. Там тоже электричество горит. И очень много людей.

А трамвая не было: он ещё не пришёл.

На платформе к самому краю милиционер не пускает ходить, потому что можно упасть. Там, внизу, рельсы, и можно ушибиться. Вдруг загудело. Я посмотрел, что это гудит, а там – круглые ворота, а в воротах темно. Я думал – там, наверное, погреб. А оттуда трамвай выскочил – это он и шумел – и подбежал к самой платформе, очень длинный. Он стал.

Мы с мамой подошли, и вдруг двери сами разошлись, и стало можно войти. Там диваны, электричество горит, и всё блестит, как серебряное. Потом двери сами стянулись и закрылись. И мы поехали.

Я в окно смотрел, и всё равно земли никакой нет, а белая стена, и все лампочки горят. А потом мы остановились, двери опять открылись, и мы с мамой вышли. И там опять вокзал. А потом по лестнице пошли вверх и вышли на улицу.

Зоосад

Как мы ездили в зоологический сад

Мама говорит:

– Вот я и не знаю, где мы.

И стала спрашивать у одного дяди, как нам дальше ехать. Дядя маме рассказал. И мы с мамой сели в трамвай. И мама сказала, что мы сейчас поедем смотреть диких зверей.

А я спросил:

– А они нас не заедят?

Все кругом засмеялись, и одна тётя незнакомая сказала:

– Они в клетках сидят в железных. Они не могут выскочить. Там есть маленькие лошадки. Попроси маму, она тебя покатает.

Как мы в зоосад приехали

Мы в трамвае не очень долго ехали. Нам сказали, что нам скоро выходить. Мы пошли вперёд, чтобы выходить. И все нас спрашивали:

– Вы у зоосада выходите?

Это потому, что они тоже хотели выходить. А если мы не выходим, так чтобы их вперёд пустить. Там, в трамвае, очень много народу было. И надо пропускать, кому выходить. Нам надо было выходить, и нас пропускали. Один дядя даже сказал:

– Давайте, гражданка, я вам мальчика вынесу.

И он меня вынес. Мама сказала «спасибо» и взяла меня за руку. И мы пошли в зоосад. Там стенка. И на стенке стоят звери. Только они не живые, а сделанные. И надо брать билет, как на поезд. Там в стенке окошечки, и в окошечки дают билеты.

А потом надо идти в ворота. А там дальше сад.

Пеликан

Мама стала всех спрашивать:

– Где слоны? Где слоны?

А я сказал маме:

– Почему слоны?

Мама сказала:

– А вот потому. Иди скорей.

А там была вода. Прямо целый пруд. И там плавали птицы. И по берегу ходила одна птица. На маленьких ножках и очень толстая. У ней клюв очень большой. И под всем клювом кожа висит, как мешок.

Я закричал:

– Ой, кто это? Кто это?

Мама сказала:

– Не знаю, идём. Это птица.

А один мальчик проходил и сказал:

– Это пеликан. Он клювом рыбу ловит и в этот мешок под клювом складывает. А потом ест.

Я маму спросил:

– Правда, пеликан?

Мама сказала:

– Правда, правда! Идём.

Орёл

А потом я не захотел идти, потому что очень скоро и потому, что я за решёткой увидал очень большую птицу.

И я стал кричать:

– Мама, вон какая птица!

И я стал показывать на эту птицу. У ней на клюве, на конце, – крючок. А на лапах – очень острые когти. Она коричневая и немного чёрная. И я тянул маму, чтоб к ней идти. Мы совсем близко подошли.

Эта птица сидела на большом камне и лапами держала сырое мясо. Она клювом отрывала кусочки и потом на всех глядела и ела мясо. Она очень сердито глядела. И все говорили, что это орёл. И что это самая главная птица. Потому что она всякую птицу может победить и заклевать. И что она маленького барашка может унести и даже маленького мальчика унесёт. И две такие птицы могут даже большого человека забить. Они только сырое мясо и едят. Они хлеба не станут есть. Они очень высоко летают и сверху смотрят, кого им заклевать. И всяких птичек хватают, и зайчиков тоже. А этот мальчик, который раньше нам встретился, там тоже стоял, и он про орла много рассказывал.

Он сказал, что про всех зверей знает, потому что он в зоосаде учится. Их много, таких мальчиков и девочек. Они за зверями тоже смотрят. И они про зверей всё знают.

А мама ему сказала:

– Ты в школе учишься, а не в зоосаде.

А он сказал, что он в школе учится всему, а про зверей в зоосаде учится.

Дикобраз

Вдруг я услыхал, как один дядя закричал:

– Вон он, дикобраз! Вон, вон, гляди!

Я сказал немножко громко:

– Мама, вон кричат «дикобраз». Хочу дикобраза!

А мама сказала:

– Это вот про тебя кричат. Ты скандалишь, ты и есть дикобраз-безобраз.

А я сказал:

– Мама, все туда смотрят, в клетку. Пойдём.

А потом стал говорить:

– Пожалуйста! Пожалуйста! Пожалуйста!

И мы пошли к этой клетке. И вовсе не про меня дядя говорил, что дикобраз, а там, в клетке, сидел дикобраз. Из него растут, прямо как прутья, такие иголки. Они острые. Его ни за что нельзя погладить. А впереди у него мордочка. И носик кругленький. И на мордочке иголок нет, а волосики.

Мама на дощечке про него прочитала. Мама сказала, что он живёт в жарких странах.

В клетке у дикобраза был домик, и там, в домике, другой дикобраз лежал.

А потом дядя, который кричал про дикобраза, говорил, что эти колючки очень могут колоть. Он сказал, что сам видал дикобраза. Он хотел его поймать.

А дикобраз побежал скорей к ямке и совсем голову в ямке спрятал. А колючки все на дядю выставил, и его никак взять дядя не мог, потому что колючки очень острые и они во все стороны торчат.

А когда мы с мамой дикобраза смотрели, он колючек не выставлял, а их все назад держал. Он совсем небольшой. Он как маленькая собачка. У него мордочка очень добрая.

Я маму спросил:

– Мама, дикобраз хороший?

Мама сказала:

– Ну, вот сам видишь, какой.

А я сказал:

– Хороший, хороший!

Мама сказала, что надо скорей к слонам, и мы пошли.

Как я катался на маленькой лошадке

Мама опять стала всех спрашивать:

– Где слоны?

Нам сказали, чтобы мы дальше шли. А дальше был заборчик, а за заборчиком бегала маленькая лошадка. Она совсем маленькая. Это детская лошадка. Эта лошадка возила повозочку. Повозочка очень маленькая. И в повозке сидели две девочки маленькие и ещё мальчик, немножко побольше. Мальчик вожжи держал и правил. Я стал радоваться и стал в ладоши хлопать и кричать:

– Ай, ай, какая лошадка!

И я кричал, что хочу на этой лошадке ехать. А потом ещё пробежала лошадка, тоже с повозочкой. Только у этой лошадки уши были очень длинные.

Я стал кричать:

– Какая смешная!

Мама сказала, что это я смешной. Потому что это не лошадка, а ослик. У них всегда уши длинные. И хвост у них не из волос, а как верёвка, только на конце кисточка из волос.

И эти ослик и лошадка бегали кругом за заборчиком. И возили мальчиков и девочек. А у лошадки и ослика ещё звоночки были прицеплены. Лошадка бежала и звонила. Я стал маму просить, чтоб покататься непременно на этой лошадке.

Мама сказала:

– Я не знаю. Может быть, не пустят.

А тут один дядя стоял. Он сказал:

– Это для всех детей. И надо купить билет.

И сказал:

– Идёмте, идёмте. Я вас провожу.

И даже взял меня за руку.

Мама сказала:

– Ах, я не знаю. Я очень спешу!

А мы уже пришли, где можно к лошадкам пройти. И там стоял дядя, и он билеты давал. И там этот ослик стоял. И дядя, который билеты давал, говорит:

– Ну, давай я тебя посажу.

А я сказал:

– Не надо меня сажать. Я на ослике не хочу. Я хочу на маленькой лошадке.

А он сказал:

– Ну, тогда жди.

А лошадка мимо нас проехала и опять поехала вокруг. Потому что это ещё те девочки катались. Я смотрел, как лошадка ножками бежит. Она прямо как игрушечная. И головка у ней тоже маленькая.

Пусть папа мне такую подарит, я её очень любить буду. Я бы с ней вместе спал, и она бы по комнате у меня ходила. Я бы её гладил. Я бы ей всё есть давал. Я бы её целовал. И я бы на неё верхом сел и поехал бы с саблей. Тогда бы все мальчики боялись меня.

Я всё смотрел на лошадку, как она к нам подбегала. А когда она до нас добежала, мальчик, который правил, сказал лошадке «тпру», и она стала. Девочки стали вылезать, и мне мама сказала, чтоб я садился. А я сказал, что хочу сначала погладить лошадку.

Она была как раз с меня ростом. И я её по спине погладил. А она головой стала трясти. И я ей немножко шею погладил.

А мальчик, который правил, мне крикнул:

– Не бойся, она не кусает!

И я лошадке мордочку погладил.

Мама сказала, что у ней была собака больше, чем эта лошадка. А дядя, который билеты давал, сказал, что это пони и что она, хоть и такая маленькая, всё равно очень сильная и ей уже много лет.

Потом этот дядя посадил меня в повозку на скамеечку. А напротив посадил одну девочку. И мама мне всё говорила, чтоб я держался.

Мы поехали, лошадка затопала, и звоночки зазвонили. А эта девочка так обрадовалась, что закричала очень тоненько. И я тоже закричал, потому что это очень хорошо – как мы поехали. И все на нас из-за заборчика смотрели. И как девочка кричит, смотрели.

И мы проехали мимо мамы, и я ей рукой махал. Она мне кричала:

– Держись, Алёшка! Держись!

А мальчик, который правил, сказал:

– Она и большого человека везти может. Она очень сильная.

И что это ничего, что она, как собака, ростом.

И мы ещё раз мимо мамы проехали. А девочка не стала кричать, а взяла меня за руку, и мы стали руки качать и говорить:

– И! И! И!

И мы теперь приехали к моей маме, и к девочкиной маме, и где этот человек с билетами. И нас с повозки сняли. Я ещё хотел лошадку погладить, а мама сказала, что нужно скорей.

Мишки

И мы пошли. А я вдруг увидел опять решётку. Очень большую и очень высокую. Там стояло дерево, только без листьев, и на нём живые мишки.

И я закричал:

– Мама, мишки!

Мама сказала:

– Потом.

А я сказал:

– Не потом! Не потом!

И стал маму тянуть, где мишки, и стал кричать:

– Мама, пойдём! Мама, пойдём!

И все стали на нас глядеть. Мама сказала:

– Фу, какой скандальный!

И сказала, что так мы никогда до слонов не дойдём. А она всё-таки пошла со мной, где медведики. Они были маленькие, как собачки, потому что они ещё дети.

Они лазили по этому дереву, которое у них стояло. Они на дереве играли и кусались. Только не в самом деле, а немножко. И один хотел другого вниз стянуть. Он его лапой хватал за ногу. А на лапах у них когти, чёрные и длинные. А сами мишки коричневые, совсем как мой мишка.

Они очень скоро лазят по дереву. Они когтями прямо как кошки цепляются.

А потом я увидал там ещё двух мишек. Они тоже хотели на дерево лезть, а те мишки их не пускали и очень смешно кусались. И все смеялись.

И мама тоже смеялась.

А один мишка побежал, и я стал смотреть, почему он побежал. А там были две серенькие обезьянки. Они совсем как человечки. Только на них серая шерсть, как на кошках. А на лице шерсти нету. И на ушках тоже. Только лица у них, как у старушек. Это мишка к ним бежал, чтоб их лапой достать. А они вскочили на решётку и полезли наверх.

Они ручками и ножками хватались за решётку – у них на ножках пальчики, как на руках. Они в кулак их могут зажать. И всё, что захотят, они ногой могут хватать. Потому им так ловко лазить: как на четырёх руках.

Мишка потянулся по решётке и не мог достать. А я испугался, что он за ними полезет и их закусает. Он по той решётке не мог полезть, потому что тоненькая. А он по толстой полез. Он очень хорошо полез. Он тоже и руками, и ногами лез. И потом вбок лез. Только он так скоро не может, как обезьянки.

Я все думал, что обезьянки, может быть, человечки, и сказал маме:

– Они, может быть, немножечко человечки?

А мама сказала:

– Не говори глупостей! Это просто мартышки такие.

И потом вдруг туда пришёл тот самый мальчик, который нам про орла рассказывал. И все мишки к нему побежали.

Я хотел ещё на мишек смотреть, а мама сказала:

– Ну, идём к слонам. Так мы никогда не дойдём.

Зебра

Мама очень скоро пошла. И вдруг она сама сказала:

– Ах, какая!

И стала. А это была за решёткой лошадь. И я думал, что на ней одеяло нашито. Потому что на ней жёлтые и чёрные полоски. А мама сказала, что никакое не одеяло, а это у ней шерсть сама так растёт. И сказала, что это зебра. Мама даже сказала:

– Ай, надо им дать поесть!

Их там две было. А они вовсе не хотели есть. Они даже на нас не смотрели. А я на них смотрел. И я потому смотрел, что они очень красивые. У них волосы стоят на шее, как щётка.

А мама вдруг сказала:

– Ах, да! Слоны!

Как мы завтракали

Только мама забыла, куда идти.

Тут была скамейка. И мама вдруг села и сказала:

– Ты не устал?

Потом сказала:

– Что ж ты бледный какой? Ты, может, есть хочешь?

Я сказал, что хочу. Мама стала всех спрашивать, где буфет. И все стали показывать, куда идти. Мы очень немного шли и увидели веранду. И пошли на эту веранду. А там стояли столики и стулья. И там сидели, и ели, и пили чай.

Мы с мамой тоже сели у столика. И потом пришла тётя в белом фартуке, и мама сказала:

– Дайте ребёнку стакан молока и, если можно, яичницу.

А маме чтоб сосиски дали.

Я сказал, что я тоже лучше сосиски буду. А мама сказала, чтоб я не капризничал. И мне принесли молока и яичницу. И ещё мама спросила булочек. Я всё ел и слышал, как звонят звоночки, потому что это лошадка бегала и возила детей кататься. А я уже катался и знаю.

А потом около нас сели две тёти и сказали, чтоб им дали мороженого. А я стал маме говорить тихонько, что я тоже хочу мороженого. А мама сказала, что у меня живот будет болеть. А я сказал, что «не будет, не будет». И стал очень просить и хотел плакать.

Мама сказала:

– Фу, какой! Я с тобой больше никуда не пойду.

И сказала тёте в фартуке, чтоб дала мне мороженого. И мне дали. Маме тоже дали мороженого. Я всё своё съел. А мама всё мяла ложечкой, и у ней растаяло.

Мама скорей заплатила деньги и сказала:

– Ну, пойдём домой. С тобой прямо невозможно.

Я видел пионеров

Мы опять на трамвае ехали.

И вдруг трамвай остановился, и все стали смотреть в окна. Я тоже стал смотреть. А мама меня держала и говорила, что я хочу упасть. Ну да, как раз упасть! Ничего не упасть, а там впереди, прямо по улице, шли мальчики и девочки. Они шли, как красноармейцы. Они в белых рубашках, и у них красные галстуки у всех на шее. И ещё в трубы трубили очень громко.

Все стали говорить:

– Пионеры идут! Пионеры идут!

А потом они флаг несли. Это мальчик один нёс, а около него шли девочка и мальчик. И у них были ружья. А потом немножко никто не шёл, и вдруг пошла музыка.

Я закричал:

– Мальчики играют! Мальчики играют!

А они очень хорошо играли. Только они были не в белых рубашках, а в синих. А потом опять пошли мальчики и девочки в синем. Они тоже шли, как красноармейцы. И у них тоже были красные галстуки на шее. А мама взяла и потянула меня с окна, потому что сказала, что я выпаду. А какой-то дядя стал вместо меня смотреть и загородил всё окно.

А потом трамвай пошёл. И мы приехали в нашу гостиницу.

Как мы опять в зоосад пошли

А у меня немножко живот болел. Только я маме ничего не сказал, потому что я боялся, что мама не возьмёт меня в зоосад ещё раз.

Мама говорила:

– Вот видишь, как с тобой! Вот слонов и не видали.

А я сказал:

– А мы ещё пойдём.

Мама сказала:

– С таким скандальным мальчиком я не хочу ходить.

И пошла напускать в ванну воду.

А когда я ложился спать, я просил маму, чтоб она дала мне мишку спать со мной. И я стал мишкой ходить по постели, как те мишки в зоосаде. И тоже делал, чтоб он лазил.

А мама сказала:

– Теперь спать не будешь. Тебе нельзя в зоосад ходить.

Я мишку спрятал под одеяло и потихоньку с ним кусался. А потом заснул. А когда я встал и потом когда чай пил, вдруг мама говорит:

– Не копайся! Кончай скорей. Мы сейчас едем.

Мама стала надевать шляпу, и мы очень скоро пошли. Мама сказала, что мы прямо едем слонов смотреть. И мы поехали в зоосад.

А в зоосаде мама взяла меня за руку и сказала:

– Если ты будешь скандалить, я моментально вернусь назад. Так и знай.

И мы очень скоро пошли. Я даже бежал, потому что мама очень скоро шла. И мы пришли, где слоны.

Слоны

Я увидал, что там земля идёт немножко вверх. И там стоит очень большой слон.

Он как неживой. Он сначала ничего не делал, так что я думал, что правда неживой. А он живой. Он хоботом стал крутить. Это у него из головы идёт хобот. И хобот до самой земли доходит. И он хоботом как угодно может крутить. И крючком загибать. И как угодно. Он набирал в хобот с земли пыль, а потом всю пыль выдувал себе на спину. И живот тоже обдувал пылью.

Я всё говорил:

– Почему?

А мне сказали, что это он для того, чтоб его никакие блохи не кусали.

У него волос нет, а прямо толстая кожа. И вся кожа в складках. А на голове у него большие уши. Уши такие большие, прямо во всю голову. И он ими трясёт и хлопает. А глазки совсем маленькие.

И все говорили, что он очень сильный и может хоботом автомобиль перевернуть. А если очень рассердится, ему ничего не стоит человека убить. Он может хоботом человека за ногу схватить и о землю хлопнуть. Только он очень добрый.

А слон стоял, стоял да вдруг пошёл к нам. Он вниз к нам пошёл. А я немножко испугался. Вдруг он к нам придёт и начнёт нас всех хоботом убивать! А он тихонько шёл. Ноги у него очень толстые, прямо как столбы. И на ногах пальцы, а не видно, а только одни ногти очень коротенькие.

И я думал, что это у него копыта маленькие торчат из ноги. А это ногти. Он такой ногой может кого угодно стоптать.

И я стал бояться. И сказал маме тихонько:

– Я боюсь. Чего он сюда идёт?

А один дядя услыхал, как я говорю, и сказал громко:

– Он боится, что слон на нас идёт! Ха-ха-ха!

И все стали показывать, что там кругом сделана дорожка. А она каменная. И она вся в гвоздях. Там гвозди острым кверху стоят. Слон через неё перейти не может, потому что он себе ногу поколет. И он до нас не дойдёт.

Как слон купался

Меня поставили на заборчик, чтоб я увидал, как сделана эта дорожка. И я тогда увидал, что там внизу, за этой дорожкой, есть вода. И слон пошёл прямо к этой воде. Я думал, что он пить хочет, а он не пить. Он купаться хотел. Он в эту воду совсем залез. Так что только голова одна наверху была. И спина немножко.

А потом он стал хоботом набирать воду и её выливать себе на спину. Прямо как пожарные пожар заливают. А потом я увидел, что ещё слон идёт. Только он меньше этого. И мне сказали, что он небольшой, что он ещё мальчик. И у него рядом с хоботом два белых зуба вперёд торчат.

Я сказал:

– Ай, зубы какие!

А все стали смеяться и мне кричать:

– Это клыки! Это клыки!

А я сказал:

– А почему у большого нет?

Никто ничего не говорил, только один дядя сказал, что тот слон – мама. И что «вот у твоей мамы усов нет, так и у той слонихи клыков нет». У слоних клыков не бывает. А эта слониха взяла набрала воды в хобот да как дунет на нас водой! Так все и побежали.

Все очень смеялись, и я тоже.

Как слон пьёт

Потом прибежал дядя, который за слонами смотрит. Слониха прямо в него водой пустила, а дядя на неё кричал:

– Не балуй!

А потом маленький слон пошёл наверх. А там было большое корыто. А в этом корыте была вода. Он стал набирать воду в хобот, а потом хобот в рот загибал и туда эту воду выдувал. Он так много раз сделал. И тогда напился.

Это его водой так поят. Ему в это корыто воду наливают. А я спросил, что ему есть дают. И все знали, что он ест. Все сказали, что он сено ест, что он ест картошку, и морковку ест, и сахар. А мяса он не ест. И он очень смирный.

А мама сказала:

– Смирный, смирный, а мне всё платье забрызгал!

Мама взяла меня за руку и повела. Мама говорила:

– Надо, чтобы платье просохло. Я не хочу ходить чучелой. Сядем тут, на солнце.

Мама села на скамейку и сказала, чтоб я тоже сел и не пылил, потому что к мокрому платью пыль прилипает.

Какой мальчик Петя

И вдруг подошёл мальчик и сказал:

– Здравствуйте!

А это – тот мальчик, который про птицу орла рассказывал.

Я тоже сказал:

– Здравствуй!

А мама ничего не сказала.

Мальчик спросил:

– Что, устали?

А я сказал, что не устали, а что это мама платье сушит.

Мальчик спросил маму:

– Можно, я с ним пойду, ему обезьян покажу?

А мама говорит:

– Не могу я пускать ребёнка с неизвестным мальчишкой.

А мальчик говорит:

– Я известный. Меня все здесь знают. Я – Петя.

Я сказал:

– Мама, он – Петя.

Мама сказала:

– Хоть Петя, хоть рас-Петя, а никуда ты не пойдёшь. И сиди, пожалуйста, на месте.

Какие слоны умные

А Петя взял и сел ко мне на скамейку. Он сказал, что мама, наверное, оттого такая сердитая, что её слоны вымочили. А это они не нарочно. Это они так играют: водой на всех брызгают. А слоны умные. Их научают, и они всякую работу делают: и брёвна таскают, и землю копают, и воду носят. Они даже гулять с детьми вместо няньки ходят. И смотрят, чтобы детей никто не обидел. На слонах даже на охоту ездят. Сядут охотники ему на спину с ружьями, слон их везёт. А они сверху в самых диких зверей стреляют. Даже тигров стреляют. А тигр очень страшный. И его здесь, в зоосаде, можно будет посмотреть.

Про хищников

Я сказал маме:

– Идём! Я хочу тигра смотреть.

А мама сказала, что она мокрая никуда не пойдёт.

Мама очень сердилась на слонов, что они её забрызгали.

Петя меня спросил, как меня зовут. Я сказал, что Алёшей и что ещё зовут Почемучкой – за то, что я всё спрашиваю: «Почему?» А я Пете не сказал «почему», а спросил про тигра – может ли он людей покусать.

Петя сказал, что не может, потому что тигр в клетке сидит железной. А то он не только людей, а лошадь может съесть. Даже быка может съесть. Медведь на что сильный, а и медведя тигр тоже заест.

А я сказал:

– Как же его в клетку загнали, если он всех может заесть?

А Петя засмеялся и говорит:

– Они не здесь, они далеко живут. Их звероловы ловят. Они их в сети ловят. И очень боятся, когда их ловят. Тигр только и ест что сырое мясо.

А я сказал:

– Орёл тоже сырое мясо ест.

А Петя говорит:

– Все такие, кто без сырого мяса не может, – это всё хищники.

А я сказал:

– Хичники?

А Петя сказал:

– Не хичники, а хищники.

Я сказал:

– Ну да, которые сильные и кусачие. Они всех едят.

А Петя сказал:

– Это не то что сильный. Вот бык какой сильный, а он никого не ест. Он только траву ест.

А потом Петя закричал:

– Ну да! А слон? Он всех сильней. А он вот мяса ни крошки есть не станет.

Мама сказала:

– И что за глупости! Собака мясо ест, а совсем не хищник.

А Петя сказал:

– Нет хищник. И собака хищник, и волк хищник, и лиса хищник, и кошка тоже хищник.

Мама сказала:

– Сам ты хищник!

А Петя сказал:

– Я не хищник, потому что у меня зубы не такие. У хищника все зубы острые, и он зубами траву не может тереть, а я могу. И корешки всякие могу тереть. И зёрна могу перетереть. А у хищника зубы, как пила.

Мама сказала Пете, что он сам пила. И потом сказала:

– Ну, пойдём. Где твои хищники?

Про тигра и про льва

А я сказал, чтоб тигра идти смотреть.

И мы пошли с Петей. И я услыхал, как очень громко кричит какой-то зверь. И я Петю взял за руку, чтоб держаться. А Петя сказал:

– Не бойся, это лев. Он в клетке – и не выскочит.

И вдруг я увидел большую клетку, а в ней ходил зверь, и у него волосы были до половины, как у Инзола. А сзади коротенькая шерсть. Только он очень большой и жёлтый, а не чёрный. И он очень сердито смотрел.

А все кругом стояли и не боялись, потому что он в клетке.

Я тихонько Петю спросил:

– Петя, это он?

А Петя сказала:

– Ты думаешь, тигр? Это лев. Он тоже хищник.

А у льва лапа на конце очень широкая, и там, на пальцах, когти.

Петя сказал, что лев как ударит быка лапой, так и убьёт. Он прыгает очень хорошо. Он так и наскакивает прыжком. Напрыгнет и заест. Его тоже сюда привезли. Он живёт там, где всегда жарко. Он жару любит. Его на зиму в дом переводят, а то он зимой совсем замёрзнет.

Мама сказала:

– Ну, посмотрел льва, и идём дальше.

И мы пошли к другой клетке.

А там, я думал, что ничего нет. А Петя меня поднял и посадил на забор. Там из толстого бревна загородка стоит. Это – чтоб не подходили к зверям, чтоб звери лапой не цапали. А когда меня Петя посадил наверх, я увидел, что в клетке есть зверь, только он лежал. И я думал, что это не зверь, а только кожа от него. Потому что прямо как ковёр.

И этот зверь весь в полосках. Жёлтых и чёрных. И зверь очень длинный. А голова у него, как у кошки. Только очень большая.

И Петя мне сказал:

– Вот это – он.

А это «он» и есть тигр.

А там около клетки ходил человек с метёлкой.

Он в клетку сунул метёлку и стал немножко мести. А тигр вдруг голову поднял и посмотрел. И на меня посмотрел. Он страшней, чем лев. А потом тигр встал на лапы. Я боялся, что он будет что-нибудь делать. А он стал тянуться, как кошка, потому что он спал. И потом зевнул.

Петя мне крикнул:

– Гляди, гляди, зубы!

А у тигра очень большие зубы. Прямо громадные. Они – как у меня палец, и ещё больше. Они белые и на конце острые. А потом тигр стал ходить.

Он лапами не стучал, и я думал, что он кого-то ищет. А он никого не искал.

Петя сказал, что тигры всегда так ходят. Это – чтоб потихоньку подойти, чтоб не слыхали.

Он так вот подойдёт, а потом сразу прыгнет.

А потом тигр подошёл к самой решётке, открыл рот да как сделает «кха!», так даже дяди большие немного назад отошли.

Мама сказала:

– Фу, какой противный!

А он не противный, а очень страшный. Он, наверное, укусить хотел и сердился, что не может. Оттого и сделал «кха». Это он пугал.

А Петя говорит мне:

– Что, Алёшка, испугался?

Я сказал, что испугался, только немножко.

Медведь

Мама сказала, что она хочет медведя посмотреть.

Мы пошли к медведю. Около него очень много людей стояло, и все говорили:

– Что, мишка? Жарко, мишка?

И кричали, чтоб он в воду лез.

Петя стал меня вперёд толкать, где видно. А мама боялась, что медведь может меня зацепить.

И мама говорила:

– Мальчик! Мальчик! Как тебя? Куда ты его пихаешь?

И один дядя, красноармеец, взял меня на руки, засмеялся и сказал:

– Гляди, вот он, мишка.

А там, в клетке, мишка ходил мимо решётки и на всех глядел. Он на собаку похож. Только он толстый. А глазки совсем маленькие, чёрненькие. И когти большие, как у тех медвежат. Он совсем не страшный.

Я сказал дяде-красноармейцу:

– Его, может быть, погладить можно?

А дядя-красноармеец сказал:

– Что ты, что ты, дружок? А вдруг он лапой цапнет? Он шутя цапнет, а без руки останешься. Он корову лапой ударит – весь бок вырвет. Вот он какой! Он в лесу самый сильный зверь, дружок.

Этот дядя мне всё говорил: «Дружок, дружок».

А мама вдруг сказала:

– Ах, где это Алёшка?

А Петя сказал:

– Вот он где сидит.

Мама подошла и сказала красноармейцу:

– Что вы, что вы! Вам, может быть, тяжело?

А дядя-красноармеец сказал:

– Пустяки, гражданка. Пусть медведя посмотрит.

И крикнул:

– А ну, мишка, в воду!

И все стали кричать:

– В воду! В воду! Пошёл в воду!

А мишка вовсе не косолапый

Сзади мишки была вода. У него в полу как ванна, только большая. Он взял и влез туда. Только одна голова наверху была. И он глаза закрывал, потому что ему очень жарко было.

Мама сказала:

– Косолапый мишка.

А дядя-красноармеец сказал:

– Хороший косолапый! От него на лошади не ускачешь. И на всякое дерево залезет, как обезьяна.

И я сказал, что я видал, как маленькие мишки на решётку залезли, да ещё по решётке вбок ходили.

И я тоже сказал:

– Вовсе не косолапый.

А мама вдруг говорит:

– Ну, знаешь, довольно! Пойдем-ка.

Меня дядя спустил, и мы пошли. Мама всех спрашивала, где обезьяны. И нам рукой махали, куда идти.

Большая обезьяна орангутанг

Мама меня спросила: может быть, я есть хочу. Я сказал, что не хочу, а она всё равно повела меня, где молоко пьют. Там домик стоит, можно молоко пить. И мама там мне пирожное купила. Я очень скоро съел, потому что хотел к обезьянам.

А когда мы пришли к обезьянам, то я думал, что там, в клетке, чёрный человек сидит. А это не человек, а такая большая обезьяна. Она называется орангутанг, и она не чёрная, а рыжая.

Она сидела на стуле, у ней был столик. И к ней пришла одна тётя и принесла ей чашку и ещё молочник.

Тётя налила ей из молочника в чашку, чтоб она выпила. А сама стала смотреть, как она будет пить.

Обезьяна взяла чашку и стала пить из чашки. А потом тётя отошла немножко и отвернулась. И все стали смеяться, потому что обезьяна взяла молочник и прямо из молочника всё выпила. Тётя увидала и бранила обезьяну за это.

А обезьяна полезла потом наверх по верёвке. Там верёвка очень толстая была. Висела с самого верха. Обезьяна на самый верх по верёвке залезла и стала там верёвку отвязывать. Она сначала рукой отвязывала. А потом стала ногой отвязывать, потому что у неё на ногах тоже руки. И она ими всё может делать. И всё равно не отвязала.

Она потом по верёвке вниз полезла, так я видел, как она ногами хваталась. Ногами в кулак верёвку зажимала. У неё лицо очень смешное, потому что у неё нос очень маленький, а рот шаром вперёд идёт. А кругом лица волосы, как будто всё борода.

Макаки

Мама сказала:

– Идём отсюда, там интересней.

А там была клетка, и в этой клетке были маленькие обезьянки. Они по всей клетке прыгали. Они так прыгали, что прямо через всю клетку. Я думал, что они летают. А это они не летают, а прыгают. Это они так играли, потому что одна обезьянка убегала, а другая её ловила. И другие тоже так играли. Их очень много было. И они кричали.

А я знал, какие это обезьянки: это макаки.

И все смеялись, потому что они весёлые и очень шалят. А потом я видел, как одна макака ручками всё волосики расправляла у другой макаки. А та ей давала голову, чтоб она скребла.

И все говорили: это она блох ищет.

А потом две макаки стали драться. Они ладошками дерутся. Только одна потом упрыгнула на решётку и ускакала.

Я хотел ещё смотреть, а мама сказала, что поздно и что надо сейчас ехать обедать, потому что нам далеко.

Павлин – самый красивый

Мы пошли домой. И шли мимо загородки. Мама очень скоро шла и вдруг стала. Она посмотрела за загородку и сказала:

– Ах, какой!

А там, за загородкой, был вот какой. Я думал даже, что он не настоящий. Потому что он совсем как на ёлке. А это птица такая – павлин. Он хвост поставил кругом, и на хвосте – синие кружочки с золотым и с зелёненьким.

А сам павлин блестит. Он синий и блестит, как стеклянный. На голове у него торчком стоят тоненькие пёрышки, как иголочки с шишечками. И они все в ряд стоят. И он стоял, как очень важный.

Я стал кричать:

– Ой, какой! Смотрите, смотрите, какой!

И пришёл один дядя с девочкой. И ещё пришли. И все смеялись и говорили, что это павлин. И дядя мне ещё павлинов там показал. Они высоко на каких-то брёвнах сидели. Только у них хвосты назад и как полотенце. А это они могут так сложить, а потом так поставить, как этот, кругом.

А потом один такой павлин совсем близко подошёл. И девочка ему в решётку палец сунула. А потом крикнула, потому что павлин клюнул. Он думал, она ему есть дает. Только он не очень клюнул. А девочкин папа сказал, что он ей павлинье перо достанет. Я маме сказал, что я тоже хочу такое перо, – я его на ёлку вешать буду.

Мама сказала, что довольно и что пойдём. А я всё маму просил, чтоб достала мне перо.

Папа телеграмму прислал

Мы опять на трамвае в гостиницу приехали. Мы хотели в свой номер идти, а тётя, которая убирает, сказала маме:

– Вам телеграмма есть.

И потом дала маме бумажку.

А я сказал:

– Почему телеграмма?

Мама ничего не сказала и стала телеграмму читать.

А я всё равно спрашивал:

– Почему? Почему?

Мама сказала, что не «почему», а просто это папа прислал. Папа прислал телеграмму, что он в Харькове и что там у нас будет квартира. Это город такой – Харьков. И мы в Харькове будем жить.

И ещё мама сказала, что они с папой устроят там квартиру и меня туда возьмут. А сейчас я к бабушке поеду и буду у бабушки жить. А бабушка – это папина мама. И мы скоро к ней поедем.

Мама стала весёлая и всё говорила:

– Как я рада! Как я рада!

А потом я мыл руки у нас в номере, и мама меня всё спрашивала, что я хочу после обеда, пирожное, или, может быть, компот, или мороженое. И ещё воздушный пирог.

А я сказал:

– Мороженое и пирожное.

И нам с мамой принесли обед. И потом принесли мне мороженое и пирожное.

А мама всё говорила:

– Вот как хорошо!

А потом мы ещё чай пили. А вечером меня мама в ванне мыла.

А когда я спать ложился, мама сказала мне:

– А что ты хочешь, чтобы папе написать?

Я сказал, чтоб мама написала, чтоб папа купил мне маленькую лошадку – пони – и что я её очень любить буду и для неё домик сделаю.

А мама засмеялась и сказала:

– Ах ты, дурашка! Спи скорей.

Девочка Люба

А когда мы утром пили чай, вдруг к нам в дверь постучали. И пришла одна тётя с девочкой, немножко побольше меня. Мама стала эту тётю целовать и все говорила:

– Ах, Наташа! Ах, Наташа!

А потом сказала, чтоб я с ней познакомился. А девочку зовут Люба. И чтоб я с Любой тоже познакомился.

Любина мама сказала:

– Это твой Алёшка? Вон он какой!

А какой, не сказала.

Любина мама принесла деревянную корзиночку, и я думал, что там пирожные. А там были ягоды – клубника. Это она нам принесла. А мама позвонила и сказала, чтоб нам дали молока, блюдечки и ложечки. А потом достала сахар, и мы посыпали ягоды и ели с молоком.

Потом мама сказала мне:

– Ну, играйте с Любой. А нам надо поговорить.

И стала с Любиной мамой говорить.

Как я Любе зверей показывал

А я не знал, как с Любой играть. А потом ей сказал, что я тигр. Я немножко ноги подогнул и стал ходить около Любы. И я на неё очень сердито глядел. А потом сделал на неё «кха». А она вдруг заплакала и побежала к своей маме и закричала:

– Он меня дерёт!

А мама на меня крикнула:

– Что ты, не можешь играть, как все дети?

А я сказал, что я тигр. А мама сказала:

– Тигров в клетку сажают.

А я сказал, что я и в клетке буду делать «кха».

И я сделал, как тигр. Любина мама засмеялась, а мама сказала, что мы вчера в зоосаде были и что мы слонов видали. А я сделал рукой хобот и пошёл к Любе и хоботом мотал. А она говорила:

– Это не тигр? Это не тигр?

А я ей сказал толстым голосом:

– Это сло-он. Он не кусает. Он добрый.

Люба сказала:

– А погладить можно?

Я ей сказал, что это хобот. И показывал, как слон хоботом крутит.

А мы опять в зоосад поехали

Потом я ей сказал, что я на маленькой лошадке катался. Люба пошла к своей маме и стала ей на ухо говорить.

А Любина мама ей говорила:

– Хорошо, хорошо. Потом.

А Люба стала капризничать, говорила:

– Пойдём. Сейчас. Я хочу.

Любина мама сказала вдруг моей маме, что надо пойти в зоосад и чтоб вместе пойти. Люба стала прыгать и хлопать в ладоши. И стала петь:

– Вот пойдём! Вот пойдём!

А я сказал:

– На трамвае поедем, я знаю.

Мама стала шляпу надевать. И я кепку сам надел. И я всех повёл в лифт. А потом мы поехали на трамвае.

А Люба всё своей маме говорила, что она тоже хочет на маленькой лошадке кататься. У ней мама очень добрая, потому что говорила:

– Хорошо, хорошо.

А когда мы пришли в зоосад, мы прямо пошли к лошадке. И я с Любой опять катался. А Люба не кричала, а только ножками топала.

И говорила:

– Вот хорошо!

А потом не хотела уходить, и нам ещё билет взяли, чтоб ещё кататься.

Кенгуру

Любина мама сказала, чтоб мы с Любой шли впереди. А Люба хотела, чтоб её за руку тянули. И опять пошла к своей маме.

А её мама ей сказала:

– Я не кенгуру. А то б я тебя в карман положила и понесла.

Я маму спросил:

– Почему кенгуру?

Любина мама сказала:

– А это зверь такой. У него на животе карман. Он туда своих детей кладёт и скачет с ними, куда хочет.

Люба сказала:

– Ну да! Это ты нарочно. Таких зверей не бывает.

А Любина мама говорит:

– А он тут есть. Хочешь, покажу?

Я сказал:

– Я тоже хочу.

И мы пришли, где кенгуру. Они за загородкой прыгали. Они не стоят на всех лапках. Кенгуру сидит на корточках, и хвост ей не даёт совсем на землю сесть. Она сзади на хвост опирается. А потом как прыгнет! У ней очень длинные задние ноги. Прямо как у зайчика. Только она не как зайчик, а очень большая. Больше собаки. А передние лапки, как ручки. Очень маленькие. А потом у ней очень большой хвост. Он сначала толстый, а к концу тоненький. И совсем без волосиков.

А кармашка на животе не видно было. А все тоже говорили, что есть и что она в этот кармашек может положить маленького кенгурёнка. Она вся серая, только на животе у ней шерсть немножко белая. Кенгуру не ходит. Она понемножку прыгает.

Она мне очень понравилась. Её, наверное, погладить можно. Она не хищная.

А Люба стала говорить:

– А вот и не носит детей в кармане!

Любина мама сказала:

– Ну, сейчас у неё детей нет. Наверное, выросли.

Самая большая птица

А потом Любина мама сказала мне:

– А ты самую большую птицу видел?

Я сказал:

– Ну да. Пеликан.

А Любина мама засмеялась:

– Хо-хо-хо! Пеликан! Вот сейчас увидим такую птицу, что она выше всякого дяди.

И потом маме сказала:

– Разве вы страуса не видели?

Мы пошли. А Люба увидала, что в домике пирожные едят, и стала говорить:

– Мама, хочу пирожного!

Любина мама сказала, что хорошо. И нам купили пирожного. Люба хотела трубочкой, а я – с ягодами сверху. А потом Люба сказала, чтоб молоком запить. А я не хотел молока. Я хотел, чтоб скорей к самой большой птице. Я говорил Любе, чтоб она скорей. А она всё смеялась и молоком прыскалась.

Мы пошли и пришли к клетке. А там стоял на длинных ногах страус. У него снизу длинные ноги, а потом он сам, а потом наверх идёт шея. Длинная-предлинная. И на шее голова. Он такой высокий, что Любина мама подняла руку, сколько могла, и вышло как раз до его головы. Мне очень высоко было туда смотреть. Я больше ноги смотрел. У него там три пальца с когтями, и очень толстые. Он ступает и стучит прямо как лошадь. Я смотрел, смотрел, какие у него ноги, и вдруг страус в пол клюнул.

А я испугался, потому что он стукнул прямо как молотком. Он, наверное, есть хотел.

Любина мама сказала, что он такой сильный, что на нём даже ездить можно. И он скорей всех бегает. А летать он никак не может: у него крылья маленькие. И она сказала, что он злой. Он когда рассердится, так клювом по голове как начнёт стукать и совсем убить может. И что он больше всего ногой дерётся. И ногой тоже убить может. У него нога прямо как железная.

Моя мама сказала, что она видела, какие яйца страусы несут.

И сказала, что прямо как моя голова.

И ещё моя мама сказала, что перья у страусов в хвосте очень дорогие. Их на шляпы сажают.

А я сказал, что у павлина лучше и что я лучше хочу от павлина перо, а от страуса не хочу.

А мама сказала, что я ничего не понимаю. И мы не хотели больше смотреть страуса, потому что он ничего не делал, а только топал.

Мы пошли с Любой вперёд, потому что Любина мама не хотела её за руку тянуть. Она хотела с моей мамой говорить. А я стал показывать, как страус топает. Я ногу прямо вперёд ставил. И все очень смеялись. И моя мама тоже очень смеялась. Я вертел головой и не видел, как на меня один дядя нашёл. И я его в живот головой. Потому что я его не видел.

А дядя сказал:

– Ты чего ж бодаешься, как козёл?

Дядя не рассердился, потому что ему не было больно.

Я сказал:

– Я страус.

И я пошёл, как страус. И этот дядя тоже смеялся. А мама сказала, что уже довольно страуса, а то я очень пыль поднимаю. А Люба не могла, как страус, ходить.

Как Люба крокодила боялась

Любина мама сказала:

– А ты знаешь, как «крокодил наше солнце проглотил»?

Я сказал, что знаю, и знаю, как он потом выпустил.

А Любина мама говорит:

– Хочешь, я тебе крокодила покажу?

Я сказал:

– А он страшный?

А она говорит:

– Не бойся, он нас не достанет.

Я сказал, что если страшный, так я убегу: я крокодила боюсь. А Люба стала скакать и в ладоши хлопать.

И стала петь:

– А я вовсе не боюсь! Не боюсь! Крокодила не боюсь!

А Любина мама сказала:

– Ну, так я тебя к нему пущу. Ты пойдёшь его погладишь. Хорошо?

Люба опять запрыгала и стала петь:

– И поглажу, и пойду! Крокодила я поглажу, потому что не боюсь!

А моя мама сказала:

– Ну, смотри! Смотри, потом не плачь!

Мы пошли в ворота, и я думал, что мы совсем из зоосада уходим, потому что там улица и трамвай. А мы улицу перешли, а там опять ворота. И мы туда вошли. А там опять зоосад.

И Любина мама повела нас прямо к крокодилу. Там была маленькая загородка кругом. И там в воде лежал крокодил. Только воды там было немножко. Он как в ванне лежал. Его всего было видно, какой он. А нос он из воды высунул.

Любина мама сказала, что это он для того высунул, чтоб воздухом дышать. Он длинный, а на нём колючие шишки. И он лежал, как неживой.

А ещё один крокодил был. Он около воды лежал и тоже не шевелился. Это он на солнышке грелся. А потом он стал вдруг рот открывать: тихонько-тихонько. А у него там зубы. Они прямо как гвозди, и их там много-много. И они очень колючие. И большие. Он раскрыл рот немножко, а потом закрыл. И опять стал спать.

Любина мама взяла Любу под мышки и говорит:

– Ну, полезай. Пойди погладь крокодила.

И стала Любу поднимать. А Люба закричала. Она так закричала, что все стали на неё глядеть. А Любина мама говорит:

– Ты же сказала – не боишься!

А Люба так стала плакать, что мама её увела. А мы с мамой моей стояли и ещё смотрели крокодила. И он ещё рот раскрывал.

А потом Любина мама нам говорила, что крокодил в жарких странах живёт. Он в реке живёт. И из-под воды хватает, кто купается. Даже когда бык купается, он и быка может схватить. Утянет в воду; бык, бедный, потонет, а потом крокодил его съест.

А я сказал, что, значит, он хищник.

Про белых мишек

Люба не хотела плакать, а всё равно плакала. И ей мама мороженое купила. Там будочки такие есть. Там трубочки с кремом и мороженое. И мне мама тоже купила трубочку с кремом и мороженое. И все ели мороженое и трубочки. И мама говорила, что в Харькове тоже есть зоосад. И мы в Харькове будем туда ходить. Люба стала просить ещё мороженое. А её мама ей сказала:

– Разве тебе уж так жарко?

А Люба сказала:

– Мне очень жарко.

А Любина мама говорит:

– Тебе не жарко. А знаешь, кому жарко?

Любина мама сказала, что жарко тому, кто в холоде всегда живёт, а его потом вдруг в Москву привезут.

А я сказал:

– Почему в холоде?

Любина мама сказала:

– Потому что есть холодные страны. Там лёд даже летом не тает. И там всё время холодно. Там летом в шубах ходят. И там тоже есть медведи. Только они белые. И они любят, чтоб было холодно. Здесь им летом очень жарко. Люба глупости говорит. Ей просто мороженого хочется. А вот мы сейчас пойдём и посмотрим на белых мишек, как им жарко.

И мы пришли и стали смотреть через каменный заборчик. А там внизу была вода. Около воды стоял один мишка. Он был белый. И он рот раскрыл, и у него язык висел. А потом он прыгнул в воду и стал в воде плавать. А там ещё было два мишки. Они тоже плавали. А один дядя кинул булку прямо в воду. Мишки скорей поплыли к булке. Один мишка скорей всех доплыл и схватил зубами булку.

Эти мишки мне больше того, чёрного, понравились. Потому что они не такие лохматые. И потом у них голова не такая большая. И ещё потому, что белые.

Как мы мишек кормили

Потом они из воды выходили и на нас смотрели, чтоб мы им кинули булку.

Люба стала просить, чтоб кинуть булку. Любина мама пошла с Любой покупать булку. Я смотрел, как мишкам жарко. А булки я не бросал, потому что мама мне не покупала.

Потом пришла Любина мама, и у ней была булка. Люба всё булку хватала, чтоб скорей бросать.

А Любина мама взяла и разломала булку и мне дала кусок и Любе кусок. Люба схватила и бросила. И все медведи поплыли к булке. Я думал, что они не увидят, как я брошу, а я всё равно бросил.

А один медведь – он сзади всех плыл – поплыл к моему куску. Он его зубами схватил и полез из воды. А с него вода прямо так и текла. А он все равно булку ел. «Хам, хам!» – и съел.

А Любина мама сказала, что белые медведи там, у себя, на льду живут. Там всегда лёд.

Они морских зверей едят и рыбу тоже. Достают и едят. Их тут тоже рыбой кормят. Зимой им здесь хорошо, потому что они холод любят.

А мы опять Петю видели

Потом мы пошли уходить. Потому что Любина мама хотела, чтоб мы все к ней шли обедать.

А я вдруг увидал в клетке маленьких собачек и закричал:

– Мама, мама, смотри! Собачки!

А мама сказала:

– Фу, глупости! Какие там собачки?

А Люба тоже прибежала к клетке и тоже сказала, что это собачки.

Они были серые, и у них уши очень торчали.

И мы с Любой кричали:

– Смотрите, собачки!

А эти собачки совсем к нам подошли. Только они не могли в решётку мордочку сунуть. И они на нас глядели.

А Любина мама сказала:

– Какие же это собачки? Это волчата. Вот и написано: «Волчата».

А Люба немножко отошла и закричала:

– А вот эти какие рыженькие!

А там, в другой клетке, тоже были как собачки.

И моя мама сказала, что это маленькие лисы.

У них хвостики пушистенькие и мордочки остренькие.

И вдруг с той стороны клетку отворил кто-то и вошёл. А это был какой-то мальчик. И все лисы не стали на нас смотреть, а побежали к нему. И он взял одного лисёнка на руки и хотел его уносить, а я увидал, что это Петя.

Я закричал:

– Петя! Петя!

Петя очень обрадовался, что это я, и сказал, чтоб я подождал, потому что он сейчас ко мне придёт.

А мама ему крикнула:

– Только скорей!

И он куда-то этого лисёнка понёс. А потом он скоро пришёл и сказал, что он лисёнка носил к доктору.

Эти лисята в зоосаде родились, и доктор их смотрит, чтоб не заболели.

Как Петя мне перо подарил

Петя сказал:

– Правда, лисята красивые?

А я сказал, что всё равно павлин самый красивый и что я очень хочу перо от павлина.

Петя сказал, что если я подожду, то он принесёт мне перо от павлина.

Я стал просить маму, чтоб подождать. А Петя сказал, что он бегом, и побежал.

А потом он принёс очень длинную бумагу, завёрнутую, и сказал, что там перо. И сказал, чтоб я не разворачивал, а чтоб только дома развернул и чтоб я не поломал.

А мама очень смеялась и сказала:

– Ну, прощай, Петя! Спасибо тебе.

И сказала мне:

– Что надо сказать?

А я сказал Пете, что я его очень люблю. И мы все пошли.

А Петя крикнул:

– До свиданья, Алёшка!

И шапкой махал. Я тоже шапкой махал.

Мама взяла перо и понесла. А Люба всё говорила, чтоб сейчас развернуть и показать. И плакала, чтоб показали.

А Любина мама дёрнула её за руку и сказала:

– Не капризничай!

Как у меня перо отняли

Потом мы поехали в трамвае, и мама держала руку с пером вверх, потому что толкают и поломают.

А потом Любина мама сказала, что уже приехали, надо выходить. А это мы к ней приехали.

У них дома тоже лифт был. И мы на лифте поехали наверх.

Потом мы пришли к ним в квартиру, и я увидел Любиного папу. Он меньше моего папы и в очках. Он очень обрадовался, что я пришёл.

А я сказал, что у меня перо и сейчас смотреть будем. А он сказал:

– Жар-птицево перо.

А я сказал, что павлинье. И мама стала разворачивать бумагу. Там было перо. Оно на очень длинной ножке, и ещё зелёненькие волосики идут, и потом сам кружочек.

И все смотрели, и все радовались, какое оно красивое.

Любин папа тоже сказал, что очень красивое.

А Люба сказала, чтоб оно было её.

Мама говорила, чтоб я ей подарил. А Любин папа сказал Любе, чтоб она не смела брать. А Люба стала плакать.

Мама взяла у меня перо и положила на пианино и пошла сказать Любе потихоньку, что перо останется у неё.

А мне пера было очень жалко, а плакать я не стал.

Про утконоса

Потом мы стали обедать. И Любина мама говорила, как она хотела Любу пустить к крокодилу.

А Любин папа сказал:

– А вы знаете, откуда крокодилы выводятся?

А мы не знали. Они там, в зоосаде, не выводились.

Любин папа сказал:

– Они, как цыплята, выводятся. Они из яйца выводятся. Крокодил тоже яйца несёт, как курица. Только большие. И оттуда маленькие крокодильчики выходят.

А моя мама сказала:

– А я думала, что только птицы яйца несут.

А Любин папа сказал:

– А есть ещё мохнатый зверь. Он тоже из яйца выводится.

Моя мама стала смеяться и сказала, что это Любин папа нарочно так говорит.

А я стал говорить:

– Какой зверь? Какой зверь?

Мама сказала:

– Не кричи! Доедай скорей суп.

А Любин папа сказал, что это зверь мохнатый, а с клювом. Как у утки. И на четырёх лапках бегает. И он в воду ныряет и в воде рыбу ловит.

Любина мама сказала:

– Неужели вы не знаете, кто это такой?

И стала на всех смотреть. И Любу спросила. А Люба сказала:

– Я забыла.

Любина мама сказала:

– Это утконос. Я тебе на картинке показывала.

Любин папа рассказал, как утконос своих детей кормит.

Он их молоком кормит. Он на спину ложится, и его дети носиками в живот тыкают. И тогда там, на животе, ямка делается, и туда молоко натекает. И из ямки утконосик выпивает клювом молоко. Как будто из чашечки.

Я сказал:

– Ха-ха-ха! Из чашечки!

Мама сказала:

– А ты вот на тарелке не оставляй. Всегда тебя дожидаться надо.

Я взял и доел.

А Любин папа всё смеялся, что мама не знала утконоса. И сказал, что он после обеда покажет на картинке.

А я сказал, что опять хочу в зоосад – посмотреть утконоса.

Любин папа сказал, что сейчас утконоса в зоосаде нет и что он водится очень далеко. Его ещё не привезли.

А потом мы ели горошек и ветчину, и Любин папа резал мне и Любе. А мне Люба сказала, что её папа всех бабочек знает и всех жуков, потому что её папа учёный.

И зверей тоже знает.

Какие у Любиного папы жуки и бабочки

Потом Любина мама принесла компот и сказала, что можно есть сколько угодно, потому что целая кастрюля. А после все пили чай, а мы с Любой – молоко.

И мама рассказывала, что мы скоро будем жить в Харькове и что в Харькове у нас квартира. И что мама с папой будут устраивать квартиру, а я буду у бабушки, в Киеве. А потом папа за мной приедет и возьмёт домой.

Когда мы молоко выпили, Любин папа показывал утконоса в книжке.

И ещё показывал бабочек. Они – как цветочки. Они у него в ящиках, а сверху стекло, чтобы смотреть. Они все на булавочках и неживые.

А потом в другом ящике мы смотрели жуков.

Это Любин папа сам их ловит и собирает, чтоб всех знать.

Потом Любина мама играла на пианино и сказала, чтоб мы с Любой танцевали. А я не хотел танцевать, я хотел перо посмотреть.

Я встал на кресло и хотел достать перо. Моя мама перо на пианино оставила.

А мама сказала:

– Разве можно ногами? Слезь сейчас же!

И погрозила мне пальцем. А Люба немножко танцевала и ногами по-всякому делала.

А потом мы с мамой поехали домой. И мама сказала, что завтра поедем к бабушке на дачу.

Красная армия

Как уехали из Москвы

Я просил маму, чтобы мне непременно позвонить в ту кнопочку, где нарисован человечек с чемоданами.

Мама сказала:

– Ну, звони. Только не очень сильно.

Я позвонил. И очень скоро пришёл дядя. Он совсем как лифтёр. Тоже весь в коричневое одет, и пуговки золотые. Пришёл и говорит:

– Вам вещи вынести?

Схватил чемодан и понёс. А мы с мамой поехали на лифте. Приехали вниз, а этот дядя с чемоданами уже внизу. Я ему сказал, что мы к бабушке поедем на автобусе.

А автобус – это такой автомобиль, как вагон. Там скамеечки мягкие, как диванчики, а впереди – комнатка маленькая, как стеклянный шкафчик. Там шофёр сидит и правит, куда ехать. Мы с мамой сели на скамеечку в автобусе. И я сел к самому окну, чтобы смотреть.

А впереди нас сидел дядя-военный. Очень большой. И мне не видно было, как шофёр правил.

Сначала мы ехали по улицам, и я смотрел на дома.

А в домах много магазинов и кино. А где кино, там нарисованы всякие человечки смешные.

И один был нарисован большой, и вырезанный, и стоит. Я думал, что живой.

А потом мы поехали, где домов нет, а всё деревья сбоку.

И мама сказала:

– Ну вот, попрощайся с Москвой. Тут уже дачи пошли.

Дядя-военный

Дядя-военный обернулся ко мне и говорит:

– Скоро мы в лес приедем. В настоящий лес. Там волки водятся.

Я немножко испугался, а потом подумал, что дядя шутит.

И сказал:

– Ха-ха-ха! Мы волков в зоопарке видели. Они в клетке сидят.

А дядя говорит:

– А там без клетки. В лесу они могут – гам! – и укусить. Тогда не будешь смеяться.

А мама сказала:

– Дядя, наверное, охотник. Он знает, какие волки бывают.

А дядя говорит:

– И меня волки знают. Это правда, я охотник.

Я говорю:

– А где у вас ружьё?

Дядя вдруг нагнулся и вытащил длинный мешок. Кулаком по мешку постукал – там твёрдое – и говорит:

– Вот оно. Вот тут моё ружьё. А дома у меня две собаки.

Я спросил:

– Кудрявые?

А мама рассердилась и говорит:

– Не приставай к дяде.

А я всё хотел, чтобы он из мешка ружьё вынул и показал.

А кругом нас были деревья, и я всё спрашивал:

– Это уже лес или ещё нет?

А дядя всё говорил:

– Какой это лес – это всё дачи.

Война

Мы ехали по дороге. Автобус качался, и я заснул.

А потом я вдруг проснулся.

Наш автобус стоит, и кругом очень большие деревья.

Я сказал:

– Почему?

И все люди у нас в автобусе тоже говорили:

– Почему? Почему?

Дядя-военный встал и вышел из автобуса. А потом подошёл к нам, к окошку, и сказал:

– Красная Армия идёт.

А я закричал:

– Война!

Мама сказала:

– Не говори глупостей!

А дядя-военный сказал:

– Ну, да. Война. Только не всамделишная. А по-нарочному.

Мама вскочила и говорит:

– Сейчас стрелять будут?

И заткнула себе уши пальцами.

Военный говорит:

– Давайте сюда молодого человека.

Я скорей в окошко высунулся.

Дядя меня схватил под мышки и вытащил, а мама не видала.

Мама так испугалась, что даже глаза закрыла. Дядя-военный посадил меня на плечи, и мне стало видно. Там деревьев уже не было, а прямо поле, и стоял не милиционер, а красноармеец. И в руке флаг поднял.

Это чтоб мы не ехали. И никто чтоб не ехал.

А потом шли красноармейцы – много-много, все в касках, и у всех ружья на плече. И они как запели песню, так все из автобуса выскочили смотреть.

А мама кричит:

– Где Алёшка? Где Алёшка?

И не видит. А я выше всех: у дяди на плечах.

Вот что мимо ехало

А потом лошади везли печку на колёсах. У ней труба тоненькая. И дядя-военный сказал, что это кухня едет. Там варится каша и всякий обед.

А потом поехали на лошадях.

И все стали говорить:

– Кавалерия идёт.

А это просто верхом красноармейцы ехали с саблями и с ружьями. Лошадки у всех коричневые, и они шли, как красноармейцы. Они рядками шли. Дядя-военный сказал, что лошадки учёные, потому что их учили так ехать.

А потом поехали ещё с пиками, которыми колоть. Только они пики вверх держали, потому что ещё не война.

Дядя мне сказал:

– Вот это казаки.

А дальше, за казаками, прямо по полю, поехали домики. Они серые. А сверху башенка. А из башенки, я думал, палка торчит.

Дядя засмеялся и говорит:

– Это пушка, а не палка.

А домики из железа.

Пушка как бахнет – только держись! А домик крепкий: в него из ружья можно стрелять, ему ничего.

Это танк. Там люди сидят. Военные. Они могут наехать на кого хотят. И враги никуда от них не могут спрятаться. Потому что танк куда хочет едет. Он на дерево наедет и дерево поломает. Он прямо на дом наедет и весь дом поломает. Он захочет, и в воду поедет и будет под водой ехать.

А из пушки кого хочет может застрелить. Только никто не стрелял, а они куда-то вбок поехали, прямо по полю. Это они учатся, как воевать.

А потом ничего не стало ехать.

И все начали говорить:

– Ну, теперь поедем.

И все пошли в автобус. И дядя меня на землю опустил.

Мама стала кричать из автобуса:

– Давайте мальчика: сейчас едем!

Вдруг подходит какой-то красноармеец, у него на рукаве белым перевязано, и говорит:

– Граждане, никуда ехать нельзя. Только назад можно.

Наш шофёр говорит:

– А долго нам стоять?

Красноармеец сказал, что, наверное, до вечера.

И мы никуда не поехали.

Как сверху воюют

И вдруг как загудит, как затрещит! Я не знал, откуда, и стал вертеть головой.

А гудеть стало ещё громче.

Дядя-военный меня за руку держал и тоже смотрел. Только он вверх смотрел. И все стали вверх смотреть.

Я увидел как будто три птицы, а это не птицы, а самолёты. А потом ещё три, а потом ещё три. И их много-много было в небе. Это они так гудели.

Я всё глядел, как они летят, и вдруг из них стали падать маленькие грибочки. Из каждого так и посыпались и потихоньку вниз полетели, как пузырики.

Я закричал:

– Почему? Почему?

Дядя сказал, что это красноармейцы прыгают. У каждого красноармейца большой зонтик. Дядя-военный сказал, что это парашют. Он раскрывается, и красноармеец летит не сразу, а потихонечку. И не ушибается. У него ружьё с собой. Он на землю прилетит и пойдёт воевать. И будет из ружья стрелять.

А с самолётов не только красноармейцев могут спустить, а ещё могут бомбу бросить. Бомба упадёт на землю и выстрелит, как из пушки.

Собаки тоже на войну идут

Я уже думал, ничего больше не поедет, и глядел только на самолёты.

А мама закричала:

– Ах, ещё собаки! Зачем это собаки?

А там дяди вели собак. Очень больших, и у каждой собаки навязаны по бокам чемоданчики.

А наш шофёр сказал:

– Вот и собаки воевать пошли!

И все стали смеяться:

– Ха-ха-ха!

Военный дядя сказал, что ничего нет смешного. У них в чемоданчиках лекарства. И чистенькие платочки, чтобы завязать, если кровь. Вот попадут в кого-нибудь из ружья, он упадёт, а собачка сейчас к нему подбежит. А у неё всё что надо: и лекарство, и всё.