Читать онлайн Заратуштра, или Хождение духа Ницше. Второе издание бесплатно

Росстаня

Вечерние тени показывали направление пути. Верховного жреца храма Макоши обуревали невесёлые мысли. Рядом шёл тот, в развитие способностей которого был заложен труд всей его жизни, и теперь Ученику, к которому так удачно подошло новое имя, предстояло осуществить план, задуманный сообществом всех храмовых жрецов людей Ра.

– Ну, вот и место расставания. – Подумал жрец вслух.

В центре небольшой поляны возвышался огромный камень-валун, около которого путники и расположились.

– Ты говорил, что путь наш к Ра ведёт. Я чувствую сильный поток воды. Река рядом?

– Нет, Заратуштра, Ра тебя встретит завтра. Ты же чувствуешь два потока подземных рек, которые, пересекаясь под вот этим огромным камнем, разговаривают с ним; это – две Реки мудрости, а этот камень – одна из слёз Макоши… Ты покинешь меня утром, мы сидим на росстанях.

– О великий жрец! Есть ли слова, которые мне стоит ещё раз услышать?

Жрец как будто не услышал вопрос, но, продолжая прерванную гонку своих мыслей в лабиринтах будущего, сам того не заметив, открыл им дорогу к ушам Заратуштры:

«Но знай пришелец продолжение истории поколений…

Ни один народ не может жить, не сделав сперва оценки: если хочешь сохранить себя, не дóлжно оценивать так, как оценивает сосед. Многое, что у одного народа называется добром, у другого зовётся глумлением и позором. У каждого народа – свой бог, и чем сильнее народ, тем особливее его бог. Когда же боги становятся общими, когда начинают у многих народов становиться общими понятия о зле и добре, тогда вымирают народы и тогда самое различие между злом и добром начинает стираться и исчезать, – так умирают и сами боги»

Но только Верховные жрецы северных ариев знали продолжение этой вечной мудрости, которое только сейчас пыталось найти место в сознании Заратуштры:

Если народ индивидуален в своём коллективном сознании, то он образует и индивидуальное государство. Но если у каждого народа должен быть свой собственный бог, то, следовательно, и у людей каждого государства также должен быть свой бог, отличный от богов народов иных государств.

Но если бог один в нескольких государствах, то такие государства являются химерами. Или химерой является их общий бог.

Вот и путники, южные арии. Куда денется тот опыт, который был накоплен этими переселенцами в иных условиях; разве не будут из поколения в поколение передаваться вера предков, устои, правила и практика ведения житейских дел? Разве нет у них своего понятия Добра и Зла? Слишком легко получив в странствиях от других народов приумножение знаний и опыта, не подвигнут ли их эти приобретения задать себе вопрос: «Разве мы не выше других?». Вобрав в себя кровь многих, разве не скажут ли они: «Наша кровь – новая кровь земли!»?

Уже через пару десятилетий их новое поколение свою нерасположенность нашим законам начнёт прятать за фасадом масок благонравия, но маски те с каждым кругом рождений будут становиться всё тяжелее и тяжелее, и наступит момент, когда носить их на лицах будет уже невмочь; маски опадут сами собой и тут же им понадобится собственный флаг. Затравки кодекса «Моё» дадут бурные ростки, которые за шестую часть единственного годового урожая будут обильно удобрять своею властью новоявленные кшатрии пришельцев, но ощущение ими своего могущества не сможет сравниться с могуществом кшатриев континента трёх урожаев в год. Память зависти не даст им покоя, и они захотят утроить своё личное «моё», но что в краях северных можно сделать только присвоением чужого «моё». Именно тогда и будет поднято знамя нового воинственного и жестокого бога-предводителя: забияка Перун станет на время их главным кумиром, и этого кумира они станут навязывать всем иным народам с тем, чтобы создать империю разных народов, но с одним богом и пусть он будет иметь несколько имён. И первое, что этот злобный бог затеет – это назначит себе избранных, но тех только, и только тех, кто признал Его Отцом множества, желая утроить личное «моё».

Первое, к чему стремятся воины в бою, – это захватить стяг врага; первым падёт наш центральный храм Ретры; женское начало Матери-земли будет предано забвению, а Море выбросит на берег её окаменевшие слёзы…

Жестокость породит только жестокость. И вот уже от собственных оголтелых они начнут избавляться их ссылкой на Остров. Через много столетий потомки переселенцев на том Острове-на-Углу генами вспомнят прошлое и, по подобию, начнут поступать также, наивно полагая, что они навсегда избавляются от населенцев своих узилищ, отсылая их за многие моря, и на Запад, и на Восток.

Так мир захлестнёт долгая Эпоха Моли.

О боги! Неужели, чтобы людям познать истину, им так необходимо испытать безмерность страданий?!»

Жрец унял поток своих тяжких мыслей, окружив густой тишиной слух Совести Заратуштры. Но вскоре тот прервал гнёт скорби своего учителя вопросом:

– Зная последствия пропуска южного народа через наши земли на запад, – образования там сообществ племён Внеморальной Оси, – почему жрецы не воспротивились решению вождей? Ведь повлиять на развитие будущего можно только из прошлого, – того времени, которое было только сейчас, но которое люди по наивности называют настоящим.

– Увиденные мною картины будущего не являются прямым следствием нашей поддержки решения вождей. Образовавшись единожды, династиями царей скоро будет охвачен весь мир; этот процесс мы не в состоянии остановить. Повлиять на него, находясь только мыслями в будущем, невозможно; для этого нужно жить там. Уроки же событий прошлого, уроки Четырёх предыдущих поколений людей никого, как правило, не настораживают. Мы дали согласие на проход пришлых племён, понимая, что события предрешены, но их последствия можно ослабить. При ином решении у нас не осталось бы времени для действий. И более того, отказ был бы осуждён всеми людьми Земель Единства, и тогда дробление человечества началось бы быстрее и с более тяжёлыми последствиями, принеся людями огромные страдания.

– Учитель! Я хочу помочь людям, я хочу дать им человека, кто сможет побороть эти страдания, – сверхчеловека, по следам которого станет возможным найти дорогу к знаниям людей Четвёртого и предыдущих Поколений, к знаниям тех, кто покорил небо и время. Я хочу дать людям сверхчеловека сейчас! Но захотят ли они меня понять?

– Не давай им ничего. Лучше сними с них что-нибудь и неси вместе с ними. Разделённая с другими несправедливость есть уже половина справедливости. И тот должен взять на себя несправедливость, кто может нести её! В каждом человеке есть добро, и если ты снимешь с человека груз его страданий, то свои добродетели он сам будет способен нести, без твоей помощи.

Ничего не бойся! Опасайся лишь невежд, тех, кто упорствует в своих заблуждениях. И вот что я не говорил тебе прежде – не спорь с ними: очень трудно вести против течения ту часть человечества, которая стремится вниз по течению! Бойся глупости осад! Путь этих упорствующих в Явь будет очень долог, так как невежество – самый страшный человеческий грех! Но в том и задача твоя: сократить их путь, отдав накопленное в хождении причине Явленного Вновь; только с его появлением чаша весов со Злом начнёт подниматься.

Костёр уже догорал. Камень, казавшийся неподвижным и просто мёртвой глыбой сообщества элементов земли, стал вдруг излучать напряжение, которое ощущалось Заратуштрой примерно так же, как и чувство напряжённого внимания собеседника. Казалось, что слова жреца материализуются в пространстве, разделяясь на мельчайшие облачка водяной пыли своих сотен элементов, впитывали их и затем преобразовывали в цепочки, которые представлялись Заратуштре роем светящихся, пляшущих, немного смешных голубых звёздочек. Рой перемещался на зов камня, плясуны свободно заполняли «дом» валуна, ласкали невидимые перегородки бесчисленного множества «комнат» и, проникая наконец в них, казалось, успокаивалась средь элементов земли.

Всё это напоминало обряд венчания постольку, поскольку каждая пара смешливых плясунов порождала вскорости один, такой же пляшущий комочек, но уже с изумрудным мерцанием. И вдруг весь народившийся ясельный рой устремился вниз, к перекрестью потоков Великих подземных рек. В местах падения малышей вода вспенивалась, озаряя подземные прибрежья изумрудными всполохами.

«Наверное, именно эти водяные молнии и есть материализованные людские мысли и слова. Если существует безусловное и вездесущее Начало, то для него нет ничего тайного, ибо исток всегда связан с устьем. Следовательно, человек не может утаить от Создательницы ни свои мысли, ни слова и, уж конечно, ни дела; каждому человеку даётся оценка. Но как остальные люди смогут узнать, что есть злая мысль и плохое слово, если и мысль и слово человека исчезнут в небытие? Ведь тогда людям не на чем будет поверять свои мысли и слова свои, понимать то, что нельзя.

Впрочем, зачем же отталкиваться от низкого, поверяясь основаниями Зла? Запрыгнуть разумом на бóльшую высоту можно, отталкиваясь только от более высокой поверхности, то есть от добрых мыслей и добрых слов – трамплина в Небо! И если им в Яви7 даётся такая оценка, то она должна быть доступна людям так же, как и предмет оценки. Тогда и мысли, и слова в вечности не растворяются и не должны растворяться, да и рукописи не должны бесследно сгорать. Но лишь те мысли и те слова от Добра, что гостеприимны элементам Земли, только из которых Ею и выстраивается лестница в Небо», – подумал Заратуштра.

Беседа возобновилась, и Жрец продолжил свои последние напутствия:

«Единица – это исходное Я всей Вселенной, и исходное Я человека – его основы; Я – это то первое и исходное, для уменьшения которого уже невозможно подобрать делитель. И как уже скоро напишет один из философов: «Единица есть начало всякого числа, абсолютное единство, она есть сама абсолютная максимальность: всеблагий Бог».

Но нет в мире целых чисел и нет во Вселенной целых отношений, так как Миром и обществом правят лишь малые возмущения: всякое бесконечно большое всегда исходит от бесконечно малого и всякое бесконечно большое – всегда оборотная сторона бесконечно малого! Как только ты найдёшь закономерность в целых числах – знай, Заратуштра: ты ошибся! Только бесконечнодробное ведёт к Истине, так как сама Истина бесконечна. И запомни: без чисел мудрость – вздор.

Ты можешь догадаться, что Мать-земля, породив человека, как и любая мать, хочет видеть своё чадо сильным и умным, способным стать хозяином в Доме, где он рождён. Трон царя Яви – царствующего Сына Земли – сейчас пуст. Его должен занять лучший из людей, сверхчеловек, тот, кто будет обладать знаниями и опытом побед над причинами людских страданий, тот, кто будет знать, что есть счастье, собою испытав его безмерность. Я говорю о сверхчеловеке, о твоём человеке, Заратуштра! Я говорю о будущем «Боге»!

Поэтому сейчас, в преддверии Эпохи Моли, очень важно собрать воедино и сохранить истоки духовного развития всех людских общностей, следы житейской мудрости всех народов. Только тогда – не сразу, но со временем, – оказавшись разъединёнными, и в тот момент, когда люди подойдут к краю пропасти и перед лицом своей смерти окажутся в готовности осознать, что их представления о добре и зле мало чем отличаются от представлений соседа по планете, только тогда наступит время сверхчеловека, который, вооружившись собранными и сохранёнными знаниями, положит основу грядущему возрождению Великого Единства, похоронив Эпоху Моли.

События, которые начнутся через много лет, должны быть заложены и тобой, Заратуштра. Те богатства разума, что удастся вычерпать в хождении, ты передашь людям, и ты только что видел, как именно – есть много таких камней на земле. К сроку, который нельзя изменить, народится человеческий детёныш, природный остаток истории нашего народа Единства будет передан многими поколениями в его сердце, связь причинности приведёт его к этому камню, и Явленный Вновь сможет считать с него и мои заветы, и твой опыт хождения. Так мы заложим в него семя Озера разума, которое до назначенного часа будет охранять слезу Макоши, так начнётся возрождение всего уже утраченного и всего того, что будет утрачено в Эпоху Моли.

Явленному Вновь суждено стать той бесконечно малой, той песчинкой, что обрушит склон песчаного холма, стать той упавшей на склон горы каплей, что приведёт к сходу снежной лавины; ему будет суждено стать Председателем кшатриев земного шара.

Завтра ты сядешь в чёлн, Ра вынесет его в море. Ветры и волны прибьют его к земле с высокими холмами, верхушки которых протыкают облака там, где капли дождя скребутся о воздух. Звери приведут тебя к пещере.

Вечерами ты будешь слушать шуршание вечных странниц. Может статься, что только вчера вода поднялась в небо с памятью людских радостей и печалей из какого-то отдалённого уголка Земли, и тогда тебе останется только послушать облака – плод сватовства воды с ветром. Сёстры молнии – беженки от боженьки – будут пытаться стирать память влаги; поэтому торопись услышать весть людей. Так ты узнаешь о народах всё, но также и имена тех, кто встанет стеною гнева против сквозей Неопознанного Совестью. Тебе предстоит понять, что несут людям возводящие основания новых империй не государств, но Совести, понять всех, кто также торит путь к сверхчеловеку, соединить их опыт.

Затем, подобно солнцу, ты будешь должен закатиться, как называют это люди, к которым тебе предстоит спуститься с гор. Так начнётся твой закат.

Я же останусь здесь. Нашими священными рунами я высеку на камне послание тому, кому будет дозволено через тысячу лет прочесть их, и только тогда, когда возникнет окружение основ возрождения Единства. Потом я защищу от невежд своё послание шумом незначащих насечек. Затем я умру.

Орёл, что будет жить с тобою в горах, увидит в море остатки моего погребального челна и принесёт тебе весть».

– Это и будет твой знак к началу моего пути? – спросил Заратуштра.

– Да… И помни: никогда не пытайся быть свободным от чего-либо; можно быть свободным только для чего-либо. Нельзя освободиться от страданий; можно только освободиться для борьбы с причинами их появления.

Уже засыпая, Верховный жрец еле слышно спросил в никуда:

– Если тень человека от света Солнца темна, то какую тень отбрасывает от человека Чёрное солнце?

За южной окраиной

Проснувшись и приподняв голову над бортом небольшой ладьи, он увидел огромный простор, подаренный Землёй стокам всех ручейков его родины, но утренняя хмарь задёргивала края горизонта. И Заратуштра пропел – то единственное, что он хранил в своей памяти от материнских слёз радости и ожиданий:

Солнышко, радостей папынька!

Где оно нынче?

У чёрта заморского запонка?

Чёрт его спрятал в петлицу?

Выловим! Выловим!

Выудим! Выудим!

Как и тогда, в младенчестве – в ответ на материнскую голосицу, – так и сейчас солнце не преминуло тут же откликнуться, объявив себя ластиком серого неба: стал заметен левый берег, другой же берег реки продолжал прятаться.

На чистой глади устья Ра то и дело всплёскивались игры больших, невиданных им рыб; поверхность воды была настолько огромной, что вмещала в себя всё небо. На Солнце не было возможности смотреть прямо – настолько оно было ярким, – но лишь через его отражение, которое, казалось, заигрывало с Заратуштрой. Тишина как будто предвещала торжественность момента встречи реки с морем, но он так и не смог понять, когда эта встреча произошла; земля внезапно ушла на кромку горизонта, вода поменяла свой цвет и стала солёной.

Здесь пролегала южная граница Руси храма Рода.

Он и раньше видел море, Северное Море солнечных слёз; иссиня-чёрная вода волнами выбрасывала там на берег янтарные капли. Заратуштра бродил по мягкому песку, и иногда ему казалось, что он гуляет не в воде, а по воде – так легка была его поступь.

Южное море было иным. Оно не могло ничем защититься от мощи Солнца, было тёплым, и поэтому проигрывало свою извечную борьбу со стихией Огня, ежесекундно отдавая стихии Ветра щедрую дань частью своего тела.

В один из дней горизонт ощетинился белыми зубцами.

«Когда-то там были холмы, потом наступил холод и, съёжившись от него, они дружно потянулись ввысь, к Солнцу, отряхивая снег со своих склонов и оставляя только шапки льда на своих зубцах-макушках. Холмы заматерели в своей могучести, получили в награду свет, но тепло не возвратилось. Раз обманутые в своих ожиданиях, они теперь никому не прощали беспечности.

В этих краях бессмысленно проповедовать главенство какой-либо иной стихии, кроме Огня – он здесь правит всем!»

Так думал Заратуштра.

Проходили долгие часы плавания. И вот, споткнувшись об очередную волну, чёлн вздыбился и вынес взор Заратуштры к подошве гор. Его путешествие по Первому морю заканчивалось.

Берег был скалист, безлюден и неприветлив. О присутствии людей говорила только еле заметная тропинка, ведущая в горы; она и приняла шаги северного гостя.

К пещере

Первый же костёр собрал всех, кто хотел подивиться страннику и услышать голос неубоявшегося бросить вызов морю на столь хрупком судёнышке. Уже только одно это делало северного гостя почти богом в глазах окружающих.

Никто не торопил события, не торопил их и Заратуштра, совсем не замечая, что путь от одного костровища до другого был всё меньше, теперь и полдня не занимая.

К тому времени по горам пронеслась весть о пришельце разума необычайного, о пришельце, который время от времени заводит разговор о непонятном, – о сверхчеловеке.

*

«К объединению родов – только один путь: путь силы власти», – так думал Виштаспа, царь горских племён. Переодетый, он однажды присел у костра в полной уверенности остаться не узнанным, но стал узнаваем потом всеми, когда объединил подданных под флагом новой веры, тем флагом, под которым только и можно было собрать людей, ещё не знавших до того понятия государство.

Уходя, царь Виштаспа оставил своего верного помощника, который усердно записывал за гостем гор. Записанным соединялось в единое всё, что царь пытался собрать сам, но не смог объединить в единое верование. Как нетрудно было догадаться, его же распоряжением все новые друзья странника были одарены пищей и новой одеждой, а через них и он.

Уже очень скоро собирающиеся у костров с гордостью стали называть себя учениками Заратуштры, один из которых прибавил к его прозвищу и его новое имя: Спитама.

*

Путь всё реже и реже пересекал людские жилища, склоны гор становились всё менее лесистыми.

Однажды вечером Заратуштра почувствовал, что дальше ему надлежит идти одному – предстояла встреча; троп больше не было, и поутру он направился к вершинам гор.

Уже вскоре он услышал свист закрученного ветра. Взгляд в небо поймал орла, на шее которого свилась змея. Явно не замечая тяжесть этого «ожерелья», орёл радостно приветствовал Заратуштру грудным клёкотом, полуслепая змея показывала головой направление пути к пещере.

Мудрость идиотов

Вход в пещеру обволок туман; за спиной Заратуштры мирно спала змея и дремал орёл. Ученики принесли пищу для Заратуштры, для его костра и для его зверей.

Потянулись долгие разговоры.

– Скажи, Спитама, какой дар нужно считать бескорыстным? – начал беседу один из пришедших.

– Только тот, который для украшения сознания. Все остальные семь типов даров – от лукавого. Например, дар ради обретения славы – это когда богач использует своё состояние на благодеяния и милостыню. Ведь если он нажил своё состояние неправедным путём, то его благосостояние принадлежит только тому, у кого оно похищено, но не тому, кому он дал милостыню.

– Скажи, – обратился другой к Заратуштре, – кого из людей можно считать славными?

– Тех, кто славен благомыслием мысли, благословием слова и благодеянием дела.

– А какова обязанность ремесленников? – спросил третий из учеников.

– Обязанность ремесленников заключается в том, – отвечал Заратуштра, – чтобы к тому делу, которое они не знают, они не прикасались, а то, которое знают, делали хорошо и внимательно и по справедливости просили плату. Поскольку случается, что если тот, кто не знает дело, возьмётся за него, то это дело будет испорчено и исковеркано. А если к тому же этот человек, кто его делает, очень доволен собой, то тогда уже это станет основой его греха…

Слова Спитамы отражались гулким эхом от сводов пещеры. Для одного из учеников – Неопознанного Совестью – они на время стали неразличимы, затмившись собственными размышлениями: «Неспроста Заратуштра всё время пристально смотрит на огонь: наверное, именно в нём он черпает секрет своей мудрости. Тот плохо отплачивает учителю, кто навсегда остаётся только учеником. Я сам стану Учителем, я построю храм в горах; огонь в нём будет гореть всегда и я стану так же славен, как и он, но я не буду отказываться от дорогих подарков… Мне не сравниться с ним в красноречии, но достаточно и того, что я запомнил; да и царский писец оставит мне возможность не забыть услышанного.

И вот ещё что: нужно обезопасить себя от сложных и каверзных вопросов моих будущих последователей, моей паствы. Сделать нужно так, чтобы люди воспринимали не смысл моих слов, но только тон речи, поэтому проповеди стоит вести вообще на новом языке, который я назову сакральным языком жрецов Храма Огня, языком «священных книг», и который вообще никто из мирян не будет понимать8; тогда можно будет смело говорить с амвона всё что угодно, оставляя людей в уверенности, что именно так разговаривают боги, и им ничего не останется, как и меня считать пришедшим к ним из уделов Богов.

Я принесу народу новую Веру Огня, а во время службы новым богам призову в помощь хаому9. Напиток будет уводить паству в миги блаженства, но глухие душой будут думать, что этим блаженством они обязаны мне, лично мне, но не пойлу Ахримана и его дэвов. Так я стану Первым жрецом Храма Огня – мобедом. И ничто мне не будет мешать сменить коллегию богов-ипостасей верховного бога Добра – Ахура-Мазды-Создателя: я придумаю образ бога-Хаомы, а воинственного Митру возведу на главный престол точно также, как только ещё намереваются сделать с Перуном исходившиеся по миру племена на землях Спитамы. Хватит Митре маяться на периферии пантеона богов, хватит забияке Перуну плестись в обозе богов Храма Макоши! Я, тем самым, опережу время, опережу Историю всего мира! А эти… Этим не долго владеть душами людей, и пусть даже царь Виштаспа им будет покровительствовать. И пусть родину Заратуштры люди ассоциируют с Адом веры маздаяснийской. Мне не нужен соперник, а народу всегда нужен образ врага. И да будет так!»

Пройдут годы. Последователи Неопознанного Совестью будут продолжать опыты с огнём. В итоге сущность их религии фактически составят ритуалы, которые и сложатся в результате этих бесконечных и бессмысленных опытов. То была мудрость идиотов.

Своим остановившимся в плёсах самодоволья сознанием Неопознанный Совестью застал только обрывок ответа Заратуштры:

– … да, это так.

Меж тем беседа, только недавно угасавшая вместе с костром, снова разгорелась. И самый способный ученик Спитамы спросил:

– Ты говорил, что наш верховный бог Добра Ахура-Мазда и злой дух Ахриман на Период смешения заключили договор о перемирии на девять тысяч лет. Но может ли Добро вымотать силы Зла и победить его силой Разума Ахура-Мазды?

Заратуштра отвечал так:

– Люди при первоначальном творении были так мудры, что когда они только задумывали совершать деяния, они своими глазами ещё загодя видели награду за благодеяния и наказание за грехи, они видели не только свои мысли, но мысли всех, и ни один грех не исходил тогда от людей. Но затем лживый Ахриман скрыл награду за благодеяния и наказание за грехи, он скрыл четыре вещи: вознаграждение за благодеяние, за грех наказание, сами мысли людей и конец их дел. Теперь ему не в тягость распространять по миру псевдо-религии и греховные верования, чему из-за незнания добрых дел каждый будет очень верить и считать хорошей ту религию, которой обучен, и особенно сильной ту религию, благодаря которой у него будет власть… Победа Добра будет не скорой, но неотвратимой, и будет это в четвертой четверти отпущенного людям века.

– Скажи, Спитама, где родина твоя? – задал вопрос кто-то из новых друзей, чем вызвал всеобщую улыбку: история Заратуштры уже давно была всем известна.

– Моя родина и родина моих предков – Север, там, где десять месяцев зима, а два – лето. Но даже в те два летних месяца там холодная вода, холодная земля и холодные растения, и зима – их враг10. Когда зима идёт к концу, там большое половодье. Когда же луга высыхают, то становятся для наших домашних животных тем, что вы называете паиридааэза – отгороженный парк, сад или, сокращённо, Парадиз, Рай.

– Скажи, Заратуштра, кто спас людей от Потопа в наших краях? У нас нет единого мнения.

– Имеющий, или Йима на вашем наречии. Но не всех ему было предписано спасти. Йима построил высоко в горах глинобитную крепость размером в бег11 на все четыре стороны. Потом принёс туда семя всех мужчин и женщин, самцов и самок животных, семя всех растений, которые на земле величайшие, лучшие и прекраснейшие. Так хотел от него бог Добора Ахура-Мазда.

– А что есть душа человеческая?

– Душа-фраваши12 – живёт ещё до рождения, изначально. Она соединяется с телом в момент его появления и покидает его в момент смерти. Затем фраваши умерших предков покровительствуют своему роду. Фраваши есть и у всех богов.

– Для сохранения тела и спасения души что лучше и важнее? – спросил ещё кто-то.

– Самое лучшее – разум, так как землю можно обустроить разумом и небо подчинить себе силою разума. Ведь и земля и небо управляются силой врождённого разума бога. И на пути разума главное – не печалиться, так как тот, кто печалится, лишается радости земной и небесной и наносится ущерб его душе и телу.

– Как связаны между собою Добро и Зло?

– Ничто не исчезает и не появляется без причин, – отвечал Заратуштра. Соотношение сил Добра и Зла описывается простым соотношением:

Если прирастает Зло, то, как следствие, прибавляются в своей мощи Страдания людские, что человечество может предупредить лишь одним способом – приростом Добра. В противном случае, Постоянная Стабильности Земли (const.) не допустит нарушения основного закона Мироздания и даст волю всем пагубным страстям и страданиям, в конце концов, сведя материю в исходную Единицу, которая распакуется во Вселенную с Чёрным солнцем!

Значит, в первую голову, нужно набирать не опыт страданий и их терпения, но опыт Добра в борьбе с ними, орлиным взглядом отслеживая малейшие потуги Зла к приросту своего могущества и с мудростью змеи отправляя причины страданий в небытие; при неизменности же мощи Зла только прирост Добра может привести к уменьшению людских горестей! И только когда Добро войдёт в свой абсолют, только тогда наступит на земле благоденствие, сведя материю-время в исходную единицу, которой суждено распаковаться уже в иной Вселенной. Но борьба двух Вселенных может показаться вам бесконечной лишь постольку, поскольку человек не состоянии осмыслить конечность времени; лишь поэтому итог Космической сечи кажется неопределённым.

И вот что ещё, – продолжал Заратуштра. – Друзья мои! Не слишком увлекайтесь поиском начал, – можно сделаться раком. Смотреть только вспять; в конце концов, и верить тоже вспять.

Тут Спитама умолк на время, пытаясь заглянуть в будущее. Повсюду, и на просторах Макошевой Руси, и на холмах Руси Масок, на берегах рек Руси Рода, и в Волосовой Руси он увидел блистающие купола. Что это за маковки? Символ боевого шлема?

Так далеко унесло Заратуштру.

*

Надвигался рассвет, ученики засобирались.

«Чем была наша беседа? – спросил себя Заратуштра. – Один искал акушера для своих мыслей, другой – человека, которому он мог бы помочь разрешиться ими; так возникла наша добрая беседа»

Прощаясь, друзья поведали:

– Твои слова слышали от нас люди нижнего города. Они смеялись. Они думают, что ты подобен идущему по канату: им смешно смотреть, как ты опору ищешь в воздухе, там, где её нет. Теперь они натянули канат над площадью и ждут тебя, чтобы ещё раз посмеяться.

– В их смехе правду услышать можно, – отвечал Заратуштра. – Человек – это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, – канат над пропастью. Опасно прохождение, опасно быть в пути, опасен взор, обращённый назад, опасны страх и остановка. В человеке важно только то, что он мост, а не цель: в человеке можно любить только то, что он переход и гибель… Я уже иду по канату, но не знаю, когда смогу увидеть шутов, меня передразнивающих: ещё не получил я весть.

*

Проснувшись после тревожного сна, Спитама не застал уже никого: ученики ушли, зверей также не было.

Но вот показался орёл. В глазах своих он принёс отражение носимого морем погребального челна.

«Я прочёл твою скорбную весть, – проговорил орлу Заратуштра. – Жрец уже в царстве Яви. Теперь я один. Пора в путь. На завтра мне обещано зрелище – плясун на канате».

Следы взгляда

Спускаясь одаль крайних домов селения, Спитама увидел разлагающиеся трупы и обглоданные кости людские, лежащие открыто солнцу в чуть откопанных ямах; трупы были закреплены за волосы и за ноги верёвками к вбитым в землю кольям.

– Кладбища – полигон трофеев Смерти; всяк входящий в этот «музей» слышит её хвастливые речи. Но какова цена за вход? – остановил себя Заратуштра, вопросом взглянув на встречного.

– Их всегда переносят на погост два нагих мужчины, иначе дух смерти может вселиться в людей. Потом эти мужчины должны пройти тщательное омовение. Собаки и дикие звери должны очистить в течение года трупы от плоти, – пояснил встречный. Увидев удивление на лице Спитамы и предвосхищая его вопрос, встречный быстро продолжил: «Осквернение огня мёртвой плотью карается у нас смертью, а огнесеяющее дерево, которое могло бы использоваться для сожжения трупа, должно выноситься прочь от жилищ. Но, как видишь, их немного свалено поодаль; а с помощью верёвок мы не даём диким зверям растащить части трупов по горам – тогда была бы осквернена вся наша земля!»

И так думал Заратуштра:

«Откуда такая жуткая похоронная традиция в этих краях? Ну, конечно же! Ведь и я с трудом в окрестностях жилищ находил здесь топливо для костра. Превратить тело в первоэлементы и отдать их Создательнице несколько часов горения требуется, пищи для которого и на подогрев жилищ не хватает. Люди здесь давно поняли: не будет деревьев – не будет тени, не будет тени – не будет лужиц, не будет лужиц – не будет ручейков, воды не будет! Но и другое: облака, приносящие влагу в горы, могут легко породить и погребальный для людей плод воды и земли – плод мести людям, и только деревья могут встать стеной их охраны, а через листья свои отправить в небо часть гнева воды13. Отдать же тело на потребы червям – так те ленивы, да и не по зубам им кости. Мудрый народ. Они наверное знают, что кости отстроены с использованием восьми основ земли, но также и атомов, что свет помнят14 – Земля ослепнет без них. Голодным же диким собакам кости – в радость; через их желудки элементы и возвращаются в свой дом. Всё здесь по-иному. Облака меня не обманули.

Но я слышу, тут путник недавно был! Я чувствую след его взгляда и след его мощного духа. Это – тот, что недавно ушёл в хождения из царской семьи и о котором мне шептали вечные странницы, гонимые ветром от востока и юга. Но что искал он здесь?»

Сердце речаря

Заратуштра спустился в город Пёстрой коровы и нашёл там множество народа, собравшегося на базарной площади. Его ждали.

– Смотрите! Заратуштра! Для него, сидящего в горах, мы как плевательницы для плевков его учения! – истошно заголосил один из торговцев.

– Так может, ты уже утопленник? – отозвался, смеясь, другой.

– Я ещё на плаву – не видишь разве?! Но, быть может, Заратуштра – тот спасительный круг, который сброшен нам с неба?

Тут в перепалку двух торгашей встрял третий:

– Да! Это он! – И, бегая подскоками вокруг Заратуштры, мерзко захихикал: – Хи-хи, ха-ха! Я к вам ползу в припляске корч, одетый язвами порч! Хи-хи, ха-ха!.. Начинается учение лесного дурака. Учитель! Мы слушаем!

И так говорил Заратуштра к народу:

– Я учу вас о сверхчеловеке. Человек есть нечто, что дóлжно превзойти. Но что сделали вы, чтобы превзойти его? Все существа до сих пор создавали что-нибудь выше себя; а вы хотите быть отливом этой великой волны и скорее вернуться к состоянию зверя, чем превзойти человека? Взгляните на обезьян! И вы увидите, что эти примитивные твари, лишённые способности говорить в нашем смысле слова, неспособные сделать даже примитивный каменный топор, не имеющие ни письменности, ни искусства, тем не менее, показывают прекрасные способности к борьбе за власть и к политическим интригам. Вам также не трудно будет подметить, что эти твари умеют строить заговоры, создавать тактические альянсы и комбинации, льстить и обманывать, «подставлять» других.

Но что такое обезьяна в отношении человека? Посмешище, мучительный позор! И тем же самым должен быть человек для сверхчеловека: посмешищем или мучительным позором. Поистине, человек – это грязный поток. Надо быть морем, чтобы принять в себя грязный поток и не сделаться нечистым. Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке: он – это море, где может потонуть ваше великое презрение. Всё живое есть нечто повинующееся; тому повелевают, кто не может повиноваться себе, – таково семейство всего ныне живущего15. Я же учу вас повиноваться себе! Братья, довольно быть вялыми струнами! Натянем себя на пеньки мести к невежеству!

Но толпа как разношёрстное сообщество людей из страты беспомощных, была не в состоянии удержать в голове больше одной мысли сразу, и уж тем более их ниагарские каскады. А так как нет яростнее ненависти к более умному, чем ты сам, то терпение тех, кто заполнил базарную площадь, начало иссякать и перерождаться в агрессивность.

Заратуштра видел, что многие из стоящих по отдельности способны вместить в мир своего разума его идеи, но сбитые в одно целое люди всегда нивелируются под общий, усреднённый знаменатель из уровней интеллекта – примерно так же, как и «сознание» термитов образует единую ауру места их тесного скопления. И ещё он знал, что идеи определённого направления обыкновенно воспринимаются только людьми, которые сами принадлежат к этому направлению, предрасположены своей природой к нему. Следовательно, прежде чем выйти к толпе с новыми идеями, их нужно сначала посеять среди немногих, но очень пассионарных немногих, которые станут затравками для генерации средь беспомощной страты и таксона троечников общества этих идей.

Этих первых сподвижников в разных народах может оказаться достаточно разным числом. Их, первых немногих, может быть четыре, столько, сколько существует храмов аватар Верховной богини Макоши, или двенадцать, как у далёких братьев Двуречья – по количеству воплощений владыки Анну; или трое, как в верованиях южных ариев, или, наконец, семь – столько, сколько существует членов коллегии Ахура-Мазды в пока разрозненных верованиях этого народа.

Определение числа – это вопрос о числе стен гнева против тех, кто в верованиях людей всегда встаёт стеною перед идущими первыми, – родомыслами. А так как у каждого народа – свои понятия о Добре и Зле, свои представления о числе водителей Зла, то и число первых идущих на штурм его цитаделей в каждом народе разным числом отражается. А равность чисел предводителей Добра и предводителей Зла в верованиях каждого народа проистекает от благородства людей: битва только тогда честна, когда глаз к глазу, но не рой глаз к глазу.

Эти первые подвижники Добра необходимы как затравки чистейшей пробы, на которые, как из расплава руды, будут при остывании откристаллизовываться сознание и разум все большего и большего числа обращённых, принимая структуру исходной, кристально чистой затравки16. И только тогда, когда при усреднении коллективного разума толпы примет участие значительное число новых, прошедших чистилище здравым смыслом людей, когда усреднённый знаменатель предрасположенности к самостоятельному мышлению, знаменатель силы коллективного разума станет осязаем трибуном от идей Добра, только тогда ему может способствовать успех. В противном случае, ввергнуть в неистовство любое человеческое скопище может и альфа-самец стаи обезьян в обличье человека, и даже не совсем человека; и то, что подобные «самцы», затем становящиеся обычно жестокими тиранами, внешне производят впечатление людей недалёких, взявших в кредит у обезьян низкие лбы, – есть требование их профессии: человечество, то человечество, которое было перед Заратуштрой, в массе своей было не способно ни понять сложную или неоднозначную мысль, ни запомнить её; и поэтому признавало лидера по подобию, только лишь по подобию толпы.

Обратившись к народу, Спитама надеялся, что вокруг его учеников уже образовались носители ростков сверхчеловека, и он будет понят. Но он был ещё молод, и он ошибся. Он был пока только буйным пристяжным в тройке летящих коней, но не коренным, тем, что всегда знает Путь. Ибо лишь в старости уничтожаются заботы о будущем, освобождая тем разум для встреч с прошлым и его осмысления.

Меж тем из толпы раздался меланхоличный голос стражника, подхваченный всеобщим гоготом: «Мы уже довольно наслышались о плясуне; пусть нам покажут его! Околоканатный «караул» устал!» А канатный плясун, подумав, что эти слова относятся к нему, принялся за своё дело.

*

И так думал Заратуштра:

«Вот стоят они, вот смеются они: они не понимают меня, мои речи не для этих ушей. Неужели нужно сперва разодрать им уши, чтобы научились они слушать глазами?

Нужно носить в себе хаос, чтобы быть в состоянии родить танцующую звезду… О горе! Приближается время, когда человек не родит больше звезды; приближается время самого презренного человека, который не сможет презирать даже самого себя.

Они думают, что холоден я и что говорю я со смехом ужасные шутки. И вот они смотрят на меня и смеются, а, смеясь, они ещё и ненавидят меня. Лёд в смехе их; очевидно, я слишком часто слушал зов ручейков и шелест листв дерев…

И вот! Я не верю своим глазам! Желая увидеть их души, непрестанно смотрю, откупориваю сосуды их тел и наконец вижу: это – бал! Я на балу у неправдоподобных!

Вот этот в толпе – ухо! Ухо величиною с человека! Смотрю ещё пристальнее: и действительно, за ухом двигается ещё нечто, до жалости маленькое, убогое и слабое, сотрясаемое смехом. И поистине, чудовищное ухо сидело на маленьком, тонком стебле – и этим стеблем был человек! Вооружась лупой, можно было даже разглядеть маленькое завистливое личико, а также отёчную душонку, которая качалась на стебле этом. Народ же утверждал, что большое ухо не только человек, но даже великий человек, гений. Но никогда не верил я народу, когда говорил он о великих людях, – и я остаюсь при убеждении, что это – калека наизнанку: у него всего слишком мало и только одного чего-нибудь слишком много. Но много не означает безмерно, как безмерен бог. Этот же судит обо всём! Но, и с ещё более умным видом, рассуждая о немногом, как он может судить о нём, если не знает, какое место это немногое занимает во всём, не зная ничего обо всём, о безмерности?

Или вот – иной, у которого нет головы, а глаза таращатся из области желудка; их взгляд уже давно заблудился в его складках, и теперь у него остался единственный выход – набить утробу до икоты, чтобы расправить стенки шлюза к кишкам и вздохнуть, найдя наконец выход.

А вот и те, чьи подёрнутые свинцовым отравлением суставы рук утеряли почти все степени свободы, кроме необходимых для того, чтобы только загребать к себе, к себе, к себе…

Какое жуткое зрелище струпьев человеческого разума, тяжелейших приступов умофобии и глупофилии! Я – среди людей, как среди обломков будущего, – того будущего, что вижу я. Нет пастуха, одно лишь стадо! Неправдоподобные! Утомлённые миром, который тем и похож на человека, что и у него есть свой зад!

Когда рога оленя поднимаются над зеленью, они кажутся засохшим деревом. Когда сердце речаря обнажено в словах, говорят, что он безумен. Они считают меня безумным!»

Услышав крик толпы, Заратуштра очнулся от своих горьких мыслей и увидел падающего к его ногам канатного плясуна.

Осёл для трупа

«Поистине, прекрасный улов был сегодня у Заратуштры. Он не поймал человека, зато труп поймал он», – разговорился Спитама сам с собой. Толпа молча отступила, а Заратуштра, взяв труп канатного плясуна себе на спину, пустился в путь. И так подумал он, через сто шагов решив передохнуть: «Вот судьба всех ослов, на спинах которых в города въезжают пророки».

Но не успел он присесть у трупа, как черноголовый людин подкрался к нему и стал шептать на ухо: «О Спитама! Слишком многие ненавидят тебя здесь. Счастье твоё, что смеялись над тобою: и поистине, ты говорил, как скоморох. Счастье твоё, что ты пристал к мёртвой собаке; унизившись так, ты спас себя на сегодня. Но уходи скорее из этого города – или завтра я перепрыгну через тебя, живой через мёртвого» – Сказав это, людин исчез так же неожиданно, как и появился.

*

Провожаемый последними аккордами обвислых струн-извилин населенцев города Пёстрой коровы, ближе к вечеру он постучался в дверь одиноко стоящего дома, из стен которого донеслось:

– Кто идёт ко мне и нарушает мой скверный сон?

– Живой и мёртвый, – отвечал Заратуштра. – Дайте мне поесть и попить; днём я забыл об этом. Тот, кто кормит голодного, насыщает свою собственную душу: так говорит мудрость.

Получив хлеб и вино из костлявых рук, Заратуштра услышал причитания отшельника, поддержав затем короткий разговор:

– Здесь плохой край для голодающих – поэтому я и живу здесь. Зверь и человек приходят ко мне, отшельнику. Но позови же своего товарища поесть и попить, он устал ещё больше, чем ты.

– Мёртв мой товарищ, и было бы трудно уговорить его поесть.

– Это меня не касается. Кто стучится в мою дверь, должен принимать то, что я ему предлагаю. Ешьте и будьте здоровы!

«Спутников ищет созидающий, а не трупов, а также не стад и не верующих, но созидающих, кто пишет новые ценности на новых скрижалях. И ты, мой первый спутник, оставайся с благом! Хорошо схоронил я тебя в дупле дерева; молния скоро ударит в него…» —

Так прощался Заратуштра с канатным плясуном, со своей первой тенью. Его ждал порт.

В Ындее

На таве, корабле индийском, плыл Заратуштра по морю целый месяц, не видя в тумане ничего. Утром, на первый день другого месяца завиделись скалы, и люди на палубе вскричали: «Олло перводигер, Олло конъкар, бизим баши мудна насинь больмышьти!17»

«Зачем они так говорят? – подумал Спитама. – Если можно сказать понятнее: «Боже, Господи, Боже, Боже вышний, царь небесный, здесь нам судил ты погибнуть!»

Капитан – эмир морей, – рассвирепев, приказав команде угнать владельцев телячьих воплей в трюм, лихо отрулил мимо похоронной процессии матёрых зубцов и, довольный собой, затянулся трубкой…

Отступала Великая ночь на Великий день, и смотрел Заратуштра на звёзды, как Волосыны да Кола в зорю вошли, а Лось главою стоял на восток.

– Скоро – конец пути, – подумал вслух Спитама.

Его наблюдательность оценил капитан:

– Ты прав, Заратуштра! Как только Плеяды и Орион входят в зорю, а Большая Медведица головою упирается на восток – жди конца дороги! Но стоишь ли ты на пути, с которого виден конец твоего пути?18

И вот первые впечатления Заратуштры.

Велик солнечный жар в Ындее, человека сожжёт! Простые люди ходят нагие, голова не покрыта, а волосы в одну косу заплетены; женщины все ходят брюхаты, а дети родятся каждый год, и детей много. Из простого народа мужчины и женщины все нагие да все чёрные. Куда ни пойди, всегда «хвост» – дивятся белому человеку.

У здешнего князя – фата на голове, а другая на бёдрах, а княгини ходят – фата через плечо перекинута, другая фата на бёдрах. А у слуг княжеских лишь одна фата на бёдрах обёрнута, да щит, да меч в руках, иные с дротиками, другие с кинжалами, а иные с саблями, а другие с луками и стрелами; да все наги, да босы, да крепки, а волосы не бреют. А простые женщины ходят – голова не покрыта, а груди голы, а мальчики и девочки нагие ходят до семи лет, срам не прикрыт.

В городе на торгу продают коней, шёлк и всякий иной товар да рабов чёрных, а другого товара тут нет; из съестного только овощи.

Земля многолюдна, да сельские люди очень бедны, а князья власть большую имеют и очень богаты. Носят их на носилках серебряных, впереди коней ведут в золотой сбруе, до двадцати коней ведут, а за ними триста всадников, да пеших пятьсот воинов, да десять трубачей, да с барабанами десять человек, да свирельников десять человек.

Расспрашивал Заратуштра их о вере, и они говорили ему: веруем в восемьдесят и четыре веры. А разных вер люди друг с другом не пьют, не едят, не женятся. Иные из них баранину, да кур, да рыбу, да яйца едят, но говядины никто не ест.

Из сильно верующих не едят вообще никакого мяса, ни говядины, ни баранины, ни курятины, ни рыбы, ни свинины, хотя свиней у них очень много. Едят же днём два раза, а ночью не едят, и ни вина, ни сыты не пьют. А с бесерменами-иноверцами не пьют, не едят. А еда у них плохая. И друг с другом не пьют, не едят; даже с женой. А едят они рис, да кхичри19 с маслом, да травы разные едят, да варят их с маслом да с молоком, а едят все правой рукой, а левою не берут ничего. Ножа и ложки не знают. А в пути, чтобы кашу варить, каждый носит котелок. А от бесермен20 отворачиваются: не посмотрел бы кто из них в котелок или на кушанье. А если посмотрит бесерменин, – ту еду не едят. А потому едят, накрывшись платком, чтобы никто не видел.

«Туда ли я приплыл? Как в этом многообразии может родиться целое? – подумал Заратуштра. – Но, быть может, как раз именно из большого множества частностей и должно образоваться нечто цельное, и от множества разнообразностей мощное?»

И тут он буквально влетел в старуху.

Женщины

– Я тебя сразу узнала, Заратуштра, – заговорила сморщенная память былой красоты. – Хорошо ли тебе сейчас?

О, конечно! Спитама блаженствовал. Чем-то приятно пахнущим старуха омывала его тело, уже изнемогшее испарять потопады. Непонятно почему, но в её жилище было прохладно; казалось, что свет заблудился и остановился в раздумье, решив передохнуть в её хижине – так мягко он стелился по полу. «Наверное, по такому ковру ступают боги», – подумал Заратуштра.

Гостя она обернула в то, что у неё было, – в кусок тонкой ткани; о своей одежде он даже и не вспомнил, решив, что она сама его найдёт.

– Ты так добра ко мне, но, честно сказать, я бы предпочёл сейчас компанию женщины чуть помоложе, хотя и опасал меня Жрец от встреч близости с вами. Похоже, это ты заворожила меня?!

– Ты получишь обретённое от ворожбы моей и ставшее в неожиданность желаемым тобой, Заратуштра! – призналась старуха. – Результат будет приятен тебе; ты впервые узнаешь, что означает истинное искусство любви, и тебе больше никогда не захочется никакой другой женщины потому, что никакая иная женщина не сможет тебе даже близко напомнить ту, что скоро предстанет пред тобою! Это – Лу, одна из наших богинь; она сейчас спускается на землю, к тебе, Заратуштра!

Тут старуха прищурилась, и задорность глаз её подожгла дотоле лишь тлеющие желания его; он почувствовал, как внутри разгорается огнище.

И так сказала затем старуха к душе Заратуштры:

– О многом уже говорил ты даже нам, женщинам, но никогда не говорил ты нам о женщине.

– О женщине надо говорить только мужчинам, – возразил Заратуштра.

– И мне также ты можешь говорить о женщине, – сказала она, – я достаточно стара, чтобы тотчас всё позабыть.

И Заратуштра внял просьбе старухи и так говорил с ней:

– Всё в женщине – загадка, и всё в женщине имеет одну разгадку: она называется беременностью. Мужчина для женщины средство; целью бывает всегда ребёнок.

– Но что же женщина для мужчины? – засуетилась со своим любопытством старуха.

– Двух вещей хочет настоящий мужчина: опасности и игры. Поэтому хочет он женщины как самой опасной игрушки. Мужчина должен быть воспитан для войны, а женщина – для отдохновения воина; всё остальное – глупость. Слишком сладких плодов не любит воин. Поэтому любит он женщину; в самой сладкой женщине есть ещё горькое. Пусть женщина будет игрушкой, чистой и лучистой, как алмаз, сияющей добродетелями ещё не существующего мира!

– Но что же тогда мужчина для женщины?

– Лучше мужчины понимает женщина детей, но мужчина больше ребёнок, чем женщина. В настоящем мужчине сокрыто дитя, которое хочет играть. Ну-ка, женщины, найдите дитя в мужчине!

– Но что же любовь для обоих?

– Пусть луч звезды сияет в их любви! Пусть надеждой женщины будет: «о, если бы мне родить сверхчеловека!» Пусть в их любви будет храбрость! Своею любовью должны они наступать на то, что внушает страх.

Пусть в любви будет их честь! Вообще женщина мало понимает в чести, но пусть будет её честь в том, чтобы всегда больше любить, чем быть любимой, и никогда не быть второй.

Пусть мужчина боится женщины, когда она любит: ибо она приносит любую жертву и всякая другая вещь не имеет для неё цены. Пусть мужчина боится женщины, когда она ненавидит: ибо мужчина в глубине души только зол, а женщина ещё и дурна. Мужчин нельзя хвалить в любви и ненависти, но женщины… Они как звери лесные – ничего не боятся!

– Но что же есть счастье для любящих?

– Счастье мужчины называется: я хочу. Счастье женщины называется: он хочет.

*

Старуха внимательно выслушала Заратуштру, а затем сказала:

– А теперь в благодарность прими маленькую истину! Я достаточно стара для неё! Заверни её хорошенько и зажми ей рот: иначе она будет кричать во всё горло, эта маленькая истина: «Ты идёшь к женщинам? Не забудь плётку!»

Пастырь

– Здравствуй, погонщик своих мыслей! Не приютишь ли ты на ночь меня и вторую тень мою? – обратился Заратуштра к сидящему на обочине дороги; тот только-только закончил о чём-то сосредоточенно думать, сложив при этом ладони рук на груди.

– Здравствуй, Заратуштра! Здравствуй, Золотой Сириус! – отвечал Пастырь свободного стада мыслей. – Весть о тебе бежит впереди тебя. Хижина моя недалеко, если только можно назвать это жилище хижиной.

Пройдя дорогой вдоль рисовых полей и уступив слонам, которые несли тяжёлые брёвна, они свернули в глубь леса или того, что здесь называлось лесом, и совсем скоро подошли к тому, что здесь называлось хижиной.

– Под кровом моей хижины тени твои помирятся, и ты сможешь дать себе отдых, – начал беседу сын этого уголка Земли. – Рассказывают купцы, что ходишь ты по миру, заполняя память свою услышанным, и проповедуешь сверхчеловека. Здесь тебя поймут. По твоей дороге уже не первый год идёт принц, который, как и ты, молод и, как и ты, одержим этой идеей. Он разочарован в богах… О этот несчастный! Он богов считает смертными! Иди на северо-восток, Заратуштра. Там ты его встретишь – ведь именно для встречи с ним ты прибыл! Его зовут Капилавасту Сиддхартха, он – сын Майи и Шуддходана из рода Шакьев.

Но это будет завтра. Сегодня же ты должен подкрепиться после долгого пути; плошка риса для тебя найдётся.

– Шакья-муни21 разочарован в богах настолько, что не признаёт их вообще? – спросил Заратуштра.

– Не совсем. Он полагает, что человек не должен перекладывать решение своих проблем на плечи какого-либо бога, он должен сам искать причины своих страданий и, повергая их в небытие, тем самым лишать претов (голодных духов Нави, по-вашему) источников пищи – человеческих психовыделений скорби и несчастий. Ты скоро отправишься в Подземельную и сможешь убедиться в частичной правоте принца. Что же касается богов, то он мнит, что продолжительность их жизни так же конечна, как и человеческая в этом мире, но она столь огромна, что людям время жизни богов в сопоставлении с собственным кажется бесконечным. Отсюда они и думают, что боги – бессмертны.

– Ты грустен. Ты видишь опасность в его учении?

– Его учения пока не существует постольку, поскольку не существует ещё его учеников. Только через три года он обратится со своей Нагорной проповедью в Бенаресе, в парке на холме, где он организует первую в мире Академию. Грусть же моя оттого, что много терпения и воли им будет растрачено, но лишь затем, чтобы сказать известное, которое он не сумел распознать в корнях веры его отцов. Он упорен и ему удастся достигнуть вершин аватары Вишну, – он станет Буддой. По крайней мере, так считает наш Верховный брахман.

– Что такое аватара и кого вы чтите в вашей вере верховными богами?

– Коллегию наших верховных богов возглавляет Брахма, в его задачу входит сотворение, в задачу Шивы – разрушение, в задачу Вишны – сохранение. Имя последнего из Троицы можно понять как вездесущий, его главными воплощениями являются Рама, Кришна и Будда. Аватара – это воплощение бога, которое могут видеть люди.

– Наверное, под термином «будда» принц имеет в виду что-то иное… Впрочем, спорить не буду. А что означает символ рыбы на ваших храмах?

– Это – ещё одна аватара Вишну. Давным-давно, перед Великим Потопом боги выбрали великого мудреца Ваивасвату исполнителем своей воли – сохранить лучшие создания земные, – но не сказали ему о Дне Потопа. И вот однажды Ваивасвата спас Золотую рыбку, которая запуталась в сетях, – это была аватара Вишну. В благодарность бог открыл время Потопа и приказал своему спасителю строить корабль на берегу реки Вирим. Когда же грянул ливень, Вишну, уже в образе большой рыбы с рогом на голове зацепил на него канат с корабля и повёл его к одной из Гималайских гор. Новому Поколению людей Ваивасвата представился мудрецом Маркандеем…22

Шипение раскалённого любопытства обоих, обильно поливаемого новыми знаниями, прекратилось лишь с закатом солнца – вместе с ним здесь люди и ложились и просыпались.

Часть

III

. Сквози Неопознанного Совестью и дребезги Единства

Озеро разума

Дождь, внезапно вскочив утром, очень долго никак не мог спросонья вспомнить, где находится его мягкое ложе грёз. Но вот он наконец унялся.

Разъяснилось. На скользкой глине ноги упорно старались убежать от их владельца в стороны, и только теперь Заратуштра оценил полезность подарка Жреца – посоха, на вершине которого четыре луча в ободе солнца напоминали о коллегии богов его родины, а четверо более тонких лучей – о главных жрецах системы храмов, соединяющих в единый строй знания Озера разума его родины.

Память, получив пищу в избытке от вчерашней встречи, усиленно работала, раскладывая увиденное и услышанное в свои ячейки-хранилища. Но её хлопоты не были обременительны и не мешали Заратуштре услышать гул роя своих мыслей, опять отпросившихся в полёт времени.

Жрец, как и Мастер, увещевали его никогда не заглядываться в себя, не увлекаться копанием в своём Я, но больше смотреть вне себя, стараться увидеть пусть не всё, но многое, познать увиденное, но для того только, чтобы караван с товарами полученного опыта, в том числе и опыта общения с предками, можно было направить к страждущим по первому их зову, к тем, кто хотел поделиться итогами своего исполнения соглашений с природой и, одновременно, желал получить невидимую им ранее торбу с самым дорогим товаром.

Любой мог прийти за советом к жрецам; при этом просящий совета понимал, что он получает своё, испокон веку ему принадлежащее на праве наследия знаний общих предков. Поэтому ни обычному жителю долин реки Ра и ни одному жрецу и в голову не приходила мысль при расставании настаивать на использовании весов, тех весов, на одной чаше которых был бы товар знаний, а на другой – товар от плодов земли и плодов рук человеческих; продажи не было, был возврат законно причитающегося.

В заслугу жрецу любого из храмов земель Ра ставилось лишь то, что он, наследуя по крови способность слышать голос предков и Мать-землю, способность видеть не собственно людей, не стенки сосудов – их тела, но содержимое – их души, – усердно заполнял свой разум всем виденным и слышанным им, как в мире дольнем, так и в стране Яви. Затем он старался из накоплений духовных общений выбрать то, что можно было бы облечь в слова и уже через эти слова донести до людей знания предков, помочь людям выбрать нужные и использовать их на благо живущих.

Но многим понятиям Яви не было описаний словами дольнего мира, и тогда жрец подбирал звуки людской речи, связка которых была бы наиболее близка по звучанию звенящим волнам общения духовной благости. Так рождались новые слова, на объяснение людям значений которых и уходило время тех бесед, которые потом будут называться проповедями; и это время ложилось одной из необходимостей, по которой строились храмы, – ветры и лёд ещё не забыли свою былую силу в этих краях.

Потом, много веков спустя, смотрящие23, полностью утеряв свою связь с миром предков и поэтому даже и близко не поняв истоки и цели тех давних проповедей, перепутав историю своего клана с историей народа, упрямо будут продолжать вещать людям уже давно объяснённое жрецами; их же мысли и мечтания об ином мире перерастут в месть миру существующему, и они станут в конце концов этому миру тем, чем исходно и могли быть, – раками.

*

Полёт времени прервался в закоулках памяти Заратуштры в поиске источника глухо доносившихся стонов, луч его разума внезапно выхватил творения ученика, Неопознанного Совестью, обруч предательства которого и сдавливал до хрипоты его чувство справедливости.

Доро́гой к порту он уже видел плоды его потуг: несколько экзальтированных крестьян, очевидно впавших в наркотический транс, усердно, но без какого-либо осознания, талдычили имена-благородства, коих новоявленный мобед понапридумывал для новоявленного бога аж о семи десятках24; потом они сняли свои кусти – пояса, составленные из многих нитей и трёхкратно опоясывавшие их длинные рубахи, – и, взяв их за концы, начали исступлённо стегать ими землю, причитая: «уйди, Ахриман, уйди, собака, уйди, собака, уйди, собака, уйди, собака…», выпадением в беспамятство заканчивая свою «молитву»25.

Без сожаления оставив не одну свою шкуру лицемерия содранной на спицах отбора магов для занятия должности мобеда и наконец став Главным магом, Неопознанный Совестью подло распустил слух, что он приходится единоутробным братом Заратуштры и продолжателем истинного его учения, а также преемником учения не его только. Он сконструировал себе новое имя, взяв за основу Имя Того, кто только начинал свой Путь Спасения на закате солнца, став называть себя Иса-Два-стар, видимо, этим «Два» желая показать, что Второй – это он, продолжатель дела Исы, а окончанием «стар» он убеждал всех услышать свою «родственность» с Заратуштрой, – с Золотой Звездой, с Золотым Сириусом. Исадвастар был настолько жаден до власти, что хотел «убить» сразу не одного, не двух, но сразу трёх «зайцев»26

Провоцировавшиеся им приступы болезни человеческой психики Неопознанный Совестью стал называть главной молитвой своего учения, литургией. В ней крестьяне находили миг забвения – ибо только в этой психоделической молитве можно было хотя бы часть горестного настоящего быстро отодвинуть в прошлое. Собственно, на это и была направлена кипучая энергия Исадвастара, меж делом вразумлявшего паству: «Ты не должен грабить! Ты не должен убивать!», «теперь ты должен молиться новому, самому справедливому среди богов – Хаоме!», «Ахура-Мазда уже умер! Родился новый бог-предводитель – Митра!», «Коллегий богов и вождей больше нет! Пришли Единый бог и единый царь!» Эти призывы он называл священными; перед ними требовалось преклонять колена и головы, к ним подходили разувшись.

Но не стало ли на свете больше разбойников и убийц, как не тогда, когда эти слова особенно настойчиво повторялись? Говоря «ты не должен грабить», будущий изгой подразумевал совсем отличное от им изрекавшегося: «ты не должен грабить награбленного властителем!» – вот был истинный смысл фразы Ивадвастара; грабить же иные народы ради корысти (и его личной корысти!) при этом не возбранялось; слова «ты не должен убивать» представляли собою лишь запрет на крайние степени насилия над тусовками воцарившихся у власти бандитов и вымогателей, но которые сами не стеснялись топить в крови любое инакомыслие, назвав с молчаливого одобрения смотрящих оное ересью, за отстаивание которой предполагалась только смерть. Вся эта свора дружно уселась на шею крестьянам27. Иных же, тех, что поклонялись другим богам, теперь убивать было не можно, но нужно, так как новым кумиром божественного статуса всем предписывалось есть и насыщаться, есть, есть и опять бесконечно насыщаться плодами труда иных народов, вплоть до рвоты, отбросив все угрызения совести.

Наступала Эпоха Моли, – период царства отвратительного создания, объедающего память предков, причём всегда, когда она долго бывает невостребована; и особенно на Моль нападает жор в эпоху, когда прекрасное любого вида становится достоянием немногих, то есть в периоды царства демократии для демагогов28, тогда, когда красота не способна стать спасительницей мира.

Однако заряд былой мудрости народа и заложенных Заратуштрой зёрен родовой гордости пророс-таки отвращением к чаше позора своего Я, позора и унижения народного самосознания, обнажив обязательства людей перед памятью предков и истоками Добра. Нельзя быть беременным чужим ребёнком, бессмысленно навязывать народу чуждые ему формулу веры и моральные устои; и люди восстали.

Дворец царя Виштаспы, в котором успел обосноваться и Неопознанный Совестью, был снесён в пыль, толпы озверевших от запаха крови людей громили и жгли всё, что хоть каким-либо образом могло напомнить им гнёт ненавистных. Так сгорели почти все книги, – записанные царским писцом слова Заратуштры. Исадвастар же со своим престарелым отцом и многочисленным семейством хабиру поспешно бежал и, пинаемый всеми, спрятался наконец в городе у слияния двух рек, у ворот Третьего моря, в царстве Аккады.

Страна пещеры зверей Заратуштры в ужасе застыла от вида содеянного, обмякла, готовясь к новым испытаниям, как будто зная, что уже очень скоро, никем не останавливаемые, войдут на её земли воины последователей Третьего, неся на своих знамёнах полумесяц для его свадьбы со звёздами Спитамы29.

И только Исадвастар не отчаялся. В городе, так ему напоминавшем город Пёстрой коровы, он, будучи таким же пришлым для этого народа, как и Спитама для горцев, механически решил повторить то же, что и Заратуштра: собрать воедино все известные поверья народов Двух рек, смазать противоречия между верованиями привнесёнными им остатками учения огнепоклонников и предать затем забвению памяти свой убогий образ, который ходил за ним неотследно всё последнее время.

Однако горький опыт подсказывал: ошибки Заратуштры повторять не стоит.

Люди одного этноса непременно должны быть друг другу комплиментарны не по основам близости ума, но по основам духа, по основам рождения в общем окружении предков, то есть по основам разума, ибо ум есть лишь способность понимать и соображать жизненное, ум легко захватывается соблазнами, но задача разума, как высшей формы ума, состоит в способности различения истинного от ложного, и, наконец, в принятии решения о том, что не следует делать, а что делать надлежит непременно – в укрепление Добра; разум – сущность человеческой души.

На уровне интуиции это отлично понимали друзья Заратуштры, стараниями которых была запущена для передачи всем и вся от начала и до конца выдуманная ими история о трагическом исчезновении в младенчестве единственного сына Дугдав и Парушаспы, муках одиночества и смерти стариков-персов от горя и возвращении затем Спитамы из дальних странствий в лоно родного этноса. Это было наивно. Да, обмануть сознание людей – реальная задача для выполнения на коротком временнóм отрезке, но попытка обмана духа нации бессмысленна; рано или поздно дух одёрнет сознание, снимет с него поволоку наносной шелухи и заставит пройти обряд омовения историей своего народа!

Да, Заратуштра был рождён вне горских земель, и поэтому не мог быть комплиментарен местным населенцам в полной мере. Однако его учение смогло улечься в сознании народа, в сознании преданных ему учеников; всякий взгляд толпы, который всегда настроен в своём первом шаге на отбор «свой-чужой», не мог ошибиться. Настораживал только коллективный разум толпы базарной площади города Пёстрой коровы.

Но что же Исадвастар? Тот сказал себе: зачем же искать разделяющих идеи где-то вне своего рода, когда кто может быть более предан и верен учителю, как не собственные дети и внуки, коих к тому времени уже тринадцать народилось у него! Впрочем, внучка в расчёт не шла.

Эта идея показалась Неопознанному Совестью блестящей. Внутриклановая, корпоративная религия с верой в единого бога – вот гарантированный путь к успеху. Да и момент для начала пути – более чем удачен: Заратуштра уже не в счёт (но как же он в этом ошибался!), да и Нагорная проповедь ещё не произнесена ни Первым, и ни Третьим из идущих.

*

Только познавший неудачи может стать избранником Хитрости. И первым её фаворитом стал Исадвастар в тот момент, когда его озарила конгениальная сатане идея:

«Нельзя, ни в коем случае нельзя навязывать народу забытьё своего прошлого, предлагая с новой идеей начать свою жизнь с чистого листа! Это всё одно, как если бы дать голодному лишь часть от буханки хлеба, спрятав бóльшую половину за пазухой, – он не насытится и, поняв, что стал обладателем лишь части, неминуемо захочет стать обладателем целого; и он будет искать и искать, пока не найдёт, если даже ему придётся переступить черту; а если ему и не дадут найти, то, всё равно, голодными снами о целом он изведёт и себя и всех окружающих.

О, эти сны! Как может сознание, лишённое связи с предками и лишённое уважения к ним, из кончика «хвоста слона» достроить образ предков – образ самого «слона», не видя того, что было… спрятано за пазухой? Неминуемо ослепшие народы будут выстраивать химеры: своё Начало один будет представлять в виде дракона, но другой народ будет полагать иначе, говоря, что от шакала соседи произошли: ведь «хвостик» так очевидно напоминает им об этом! И это – достаточное основание к тому, чтобы все народы перессорились, постоянно слыша от соседей много «нового» о себе30.

Ни в коем случае нельзя выстраивать Историю народа от нового начала, но только от всеобщего Изначалья! Точка ZERO – не проститутка, которую можно свободно передвигать на Оси Времени и для каждого народа по-своему!

И пусть это Начало будет общим для всех, и это Изначалье дам всем я – Исадвастар, но пусть из только что созданных чад Создатель в Своё Число отберёт лишь лучших человеков; не все будут избранными Им, ибо я вложу в уста нового бога слова: «Этот народ Я образовал для Себя, он будет возвещать славу Мою». Из этой фразы будет следовать простой и единственный вывод: все остальные народы тот бог создал не для Себя и только в качестве Instrumentum vocale, то есть неодушевлённых предметов, обладающих лишь даром речи.

Следовательно:

с остальными народами (как единственно и останется полагать Его «избранным»!) и цацкаться не стоит, ибо, что может стоить мусор без цены?!

можно будет смело и безо всяких угрызений совести заниматься откровенным грабежом других народов, «испрашивая» у неизбранных и вещей серебряных, и вещей золотых, то есть всего того, что по определению принадлежит избранным и исключительно им, и только лишь по какому-то недоразумению оказалось в руках Instrumentum vocale;

годы мира нужно будет превратить только в короткие антракты истории человечества, ибо чем скорее перебьют друг друга Instrumentum vocale, тем большее жизненное пространство останется для избранных;

домом своим можно будет смело считать всю планету Земля, ибо о каком местечковом местоположении нации и о каких границах-преградах, о какой Отчизне может идти речь, если Бог печатью единственности именно «избранных» пометил?! Родина избранного народа – вся планета!

И образ нового бога я не только создам, но и клятву с него возьму:

Слушай, народ Мой! – Грянет глас Нового бога, – Клянусь дать тебе города, которых ты не строил, с домами, наполненными всяким добром, которых ты не наполнял, с колодезями, которых ты не высекал, маслинами, которых ты не садил и будешь есть и насыщаться… И поступите с остальными народами так: жертвенники их разрушьте, столбы их сокрушите, рощи их вырубите и истуканов их сожгите огнём.

Если состряпать из уже известного и вычитать из табличных текстов преданий народов Аккады только то, что будет цементировать мой собственный род, народившееся затем потомство будет априори водружать самосознание выше какого-либо иного людского сообщества. Всем идущим к Добру останется только поле, усеянное сирыми и убогими – Insrumentum Vocale, мусором без цены, – ибо поле избранных будет уже занято, и вспахивать его будет плуг моего бога! Нет! Уже нет смысла погружать своё имя в Историю как «звезды Второго Исы»! Я буду зваться внуками своими Отцом избранных, а по праву этой избранности и Отцом всех множеств!

А эти идущие стеною гнева против богов-демиургов, – и не соперники они мне: и где только мне это удастся, я постараюсь, чтобы они были восприняты людьми как ниспровергатели прошлого и строители новых зданий на новых фундаментах, как возносящие хулу на истинную Историю народов, презрительно поминая их прежнюю веру отцов язычеством. Никому и в голову не придёт потом, что они ниспровергали именно «Изначалье», выстроенное только для избранных моим богом, а не дополняли они Проект богов Первопричин для всего человечества, имеющего Начало жизни от избранных ими для спасения от Потопа: что слово начало, что слово Начало – кто заметит разницу в написании одной буквы?!

Известиями же купцов о мудреце Кун Фуцзы, отвергающем любую религию и признающем только то учение, которое способствует укреплению государства и силы духа человека, можно пренебречь – ведь он «играет» не на моём поле идей; он – не соперник (Но как же он ошибался! Именно с этого момента Неопознанный Совестью не стал также опознаваться и Разумом)»

Исадвастар настолько утеряет свой разум, что в своём Первозаконии составит список десяти самых страшных грехов, среди которых первым поставит угрозу своего Патрона народу хабиру «Да не будет у тебя других богов против Меня, ибо я Господь, Бог твой, Бог ревнитель», но только на шестом месте – и как же это символично! – он вспомнит о грехе убийства. О этот Ревнитель законности! Говоря о грехе убийства Он лично, и только на страницах Интродукции к Саге хабиру ухайдакает аж 717 тысяч своих заблудших избранных. Назидая же своей пастве не произносить ложного свидетельства, этот Бог поначалу установит край лет жизни не избранных на планке в 120 лет, своему же перволюдину даст помелькать пред Очи Свои аж 930 лет, за которые тот умудрится создать потомство исключительно уродов, так как зачато оно, по версии Исадвастара, будет от жены этого недоумка, созданной из его же генетического материала, ребра – с тех пор никто не придумал более тесного кровнородственного брака по сути самого с собой, как и не может существовать более ужасных последствий восстания генов в плодах от такого брака. Самому же Отцу множества Бог его, в который раз нарушая свои же обещания, аж 175 лет жизни в дольнем мире отведёт.

Другие же наставления этого Ревнителя – «Не кради» и «Не желай дома ближнего своего», – но уже после смерти Исадвастара его внучата распишут во Второзаконии самыми яркими красками Чёрного мира, предварительно искорёжив сознание хабиру идеей о том, что Бог поставил их племя выше всех народов, которые Тот сотворил, в чести, славе и в великолепии, и что хабиру будет отныне святым народом у Него.

Но Исадвастар, или чёрная тень его, осознавая, что его личный авторитет может и недобрать сил для уверования паствой в суть пересказ им обещаний их нового местечкового Бога, он заставил Бога те слова подтвердить лично, и Тот отгромыхал с Неба: «Этот народ Я образовал для Себя, он будет возвещать славу Мою»; затем и клятву дав своему народу: «Слушай, народ Мой! Клянусь дать тебе города, которых ты не строил, с домами, наполненными всяким добром, которых ты не наполнял, с колодезями, которых ты не высекал, маслинами, которых ты не садил и будешь есть и насыщаться… И поступите с остальными народами так: жертвенники их разрушьте, столбы их сокрушите, рощи их вырубите и истуканов их сожгите огнём»

Но люди планеты до сих пор так и не поняли: кто есть Бог у народа хабиру – Тот, кто восседает на Троне их воображения, или же тот, кто является Его суфлёром?

Меж тем все последователи фаната инцеста, первого средь хабиру служителя культа, племянника Отца множества, сделают потом всё для того, чтобы из столь ласкающих самолюбие обещаний Бога люд хабиру сделал выводы, только в единственном варианте сподобные.

Из базового посыла следует простой, единственный, но жуткий для сил Добра по своим последствиям вывод: все иные кроме хабиру народы тот местечковый Бог образовал не для Себя, а только в качестве Instrumentum vocale, то есть в качестве неодушевлённых предметов, обладающих лишь даром речи.

Соответственно, народу, избранному этим местечковым Богом, но потом получившего новую должность Бога-Отца в изувеченном учении Первого, должно быть дозволено абсолютно всё:

с остальными народами даже и цацкаться не стоит вообще, ибо что может стоить мусор без цены?!

можно смело и безо всяких угрызений совести заниматься откровенным грабежом других народов, «испрашивая» у неизбранных и «вещей серебряных», и «вещей золотых», то есть всё то, что по определению принадлежит избранным и исключительно им, и что только лишь по какому-то недоразумению оказалось в руках Instrumentum vocale… «А вы же – народ Мой – нарядите ими и сыновей ваших и дочерей ваших, и оберёте народы!» – заголосили внучата Исадвастара;

годы мира нужно превратить только в короткие антракты истории человечества, ибо чем скорее перебьют друг друга Instrumentum vocale, тем большее жизненное пространство останется для избранных;

домом своим нужно смело считать всю планету Земля, ибо о каком местечковом местоположении нации хабиру и о каких границах-преградах, о какой Отчизне может идти речь, если Бог-Отец печатью единственности только «избранных» пометил?! Соответственно, Родина избранного народа – вся планета!

Меж тем, новоявленный же Отец множества о шестидесяти шести тогдашних членах этого «множества», быв человеком действия, провозгласил истоком четыре принципа общения своей паствы с любыми иными народами вне зависимости от дальности или близости их верований:

Наш Господь, Бог наш, благословляет нас: мы будем давать взаймы многим народам, но сами не будем брать взаймы; и вследствие того господствовать будем над многими народами, а они над нами не будут господствовать.

Прощать долг иноземцам запрещается! Прощать долг можно только ближнему своему, но только верующему в нашего Бога, и лишь только на седьмой год действия кредита.

Не ешьте никакой мертвечины; иноземцу отдайте её, он пусть ест её, или лучше продайте ему мертвечину, ибо мы народ святой у Господа Бога нашего.

Наш Господь, Бог наш, благословляет нас: за милость будут воспринимать народы, когда женщины наши будут выпрашивать у соседок своих вещей их серебряных и вещей золотых, и одежд; а вы же – народ Мой – нарядите ими и сыновей ваших и дочерей ваших, и оберёте народы!

Но как же Исадвастар оказался столь творчески плодовитым и смог воедино собрать в столь обильном количестве содержимое машин ассенизаторов древности, разбросав затем полученное по всем сусекам Земли?

Право же, люди были так слепы душой, что очень быстро забыли что именно изначает восьмая заповедь в устах местечкового Бога «Не кради»: ведь красть можно лишь что-то чужое, но если это «чужое» лишь по какому-то странному стечению обстоятельств оказалось в руках не избранных, то какое же это «чужое»!

Поэтому без какой-либо тени сомнений Исадвастар пробрался в хранилище драгоценностей и священных книг Шумер и Аккады31, откуда, прихватив часть сокровищ и таблички книги «Когда боги, подобно людям…», он принялся за «творческую» переработку диалога бога Эйа и Атрахасиса, положив результат в основу интродукции будущей Саги распятой Совести; понятно, что уже с иными действующими лицами, заговорчески орудовавшими во исполнение плана спасения немногих.

И вот лишь один оригинал из искорёженных затем образчиков:

– Корабль, который ты построишь,

Шириною длине да будет равен!

Назови его именем «Спасающий жизни!»…

Возьми зерна и добра, что имеешь,

Жену, семью, родню, рабочих.

Тварей степных, травоядных и диких

Я пошлю к тебе, к твоим воротам…

– Я никогда корабли не строил.

Чертёж на земле начерти ты.

Очертанья увижу, корабль построю.

Но нет ничего тайного. Аккадский царь, воспитанный на преданиях и священных письменах предков, бережно хранимых в сокровищнице Ашшурбанапала, получив донесение о новоявленном «Отце множества» и его похождениях, был взбешён.

Он ещё раз положил перед собою Седьмую табличку с изложением учения «Когда вверху…» и прочитал:

В первый же месяц, в день седьмой

и пятнадцатый,

Я совершу обряд очищенья.

Один из богов да будет повергнут,

Да очистятся боги, в кровь окунувшись.

Из его плоти, на его крови

Да намешает Нинту глины!

Воистину божье и человечье соединятся,

Смешавшись в глине!

Чтоб вечно мы слушали стуки сердца,

Да живёт разум во плоти бога,

Да знает живущий знак своей жизни,

Не забывал бы, что имеет разум!

«Этот пришлый – беженец от гнева огнепоклонников – пытается воззвать из праха повергнутого бога! Он потерял свой разум! Мне не нужны могильщики, занимающиеся труположеством. Пусть они уходят, но пусть в компенсацию изгнания хабиру никто не отнимет у них того, что этот «Отец множества» прихватил с собою из драгоценностей сокровищницы», – постановил правитель Аккады, так и не разобравшись до конца, из глины на крови кого именно были созданы все люди.

Этот приказ окончательно сломил здоровье престарелого отца Исадвастара, и вот, после его похорон Неопознанный Совестью и Разумом сдвинул свой клан хабиру – то есть пришлых разбойников и убийц – в края сказочных богатств, в надежде «испросить» там вещей серебряных и золотых, которых было бы достаточно для оснащения армии основателей самой закрытой локальной веры на планете, той армии, воины которой смогли бы посчитаться и с царём Аккады, и с другими народами, до которых уже дошла весть о причинах их изгнания, и не желавших приютить хабиру32 на своих территориях.

Так были заложены основы неисчислимых несчастий и горя, сопутствующих этому множеству, страданий пути хабиру, так и тех, на территорию государств которых ступала нога последователей и проповедников духа учения Отца множества одной крови, являвшихся лишь пеной этого народа, но не самим народом.

*

«…да, это так», – вспомнил свои слова Заратуштра; и слова те, произнесённые им у пещеры его зверей, тогда не обрывали его фразу, как подумал тогда Неопознанный Совестью; там было продолжение, мысленно обращённое к нему: «…да, это так. Когда упадочная прослойка деморализованных людей восходит на ступень наивысшего рода, то это может произойти только за счёт противоположного им рода, рода сильных и уверенных в жизни людей. Именно так распадаются государства».

Так, отлетая своим сознанием в будущее, видел в дымке, но ещё не догадывался Заратуштра, что и его народ с огромным трудом, и только через тысячу лет сбросит наконец груз не свойственной и чуждой ему морали, восстановит свою Историю и память предков, полностью отдав свои предпочтения веры Подвигу Первого, очищенного в своих описаниях от рыков прислужника Созидающего Чёрные звёзды и дополненного теми прорывами к Разуму, которые совершат другие идущие.

Не догадывался он и о том, что в этой победе над мракобесием, жестокостью и двуличием будет значительная толика и его заслуги, а его народ, вспомнив истоки свой мудрости, найдёт очень простые способы защиты ото лжи любой извне навязываемой ему якобы Истины:

так как Бог есть только предположение, то предположения людей должны ограничиваться лишь рамками мыслимого; иначе: если земля – твой дом, бессмысленно ждать, чтобы кто-то пришёл и вымел мусор из него;

измышление мира сплошных вымыслов может привести только к тому, что ценности реального мира утонут в вымышленных ценностях вымышленного мира;

в мире недостаточно любви и благости, чтобы их можно было расточать существам, которые созданы лишь воображением; если что-то где-то прибыло, то что-то где-то убыло: расточая любовь лишь образам своего воображения, люди расточают любовь, причитающуюся всем сущностям реального мира;

нельзя чтить сущность непостижимого выше смысла Земли и смысла жизни на земле;

поверить можно только в такого Бога, который умел бы танцевать под музыку откровений Истины;

у настоящей Истины должен быть смех;

благословление исходит от души через глаза. Зачем нужны тогда при благословлении руки и уста?

Так думал и улетал на крыльях своих мыслей Заратуштра, так виделся он Разуму, так видел он Разум и Волю.

Круг Единства и падение богов Первопричин

Из рассказа Пастыря Заратуштра вынес предварительное уяснение: люди этого континента, идущие узким путём, в отличие от жрецов храмов людей Ра, предпочитают учиться смотреть в себя, отвернувшись от многого, чтобы затем сразу увидеть и понять всё многое из обновлённого себя. Обладание же полной способностью видеть многое приходит, по их мнению, в ином мире, мире иных пространственно-временных координат, в нирване.

Но зачем в том призрачном мире будет нужно знание причин страданий мира дольнего, мира людей широкого пути и, собственно, кому именно будет нужно и полезно Там знание о многом этого мира среди живущих Там …нет! не живущих, а пребывающих в нирване в образе иной сущности, отличной от человеческой? Кому из идущих широким путём может помочь опыт, накопленный узкоколейными созданиями, уводящими свой разум в точку, в Единицу, к истоку отсутствия времени вообще и, соответственно, к истоку отсутствия вообще каких-либо чувств, так как бессмысленно вести речь о страданиях и счастье в отсутствие времени? Ни клешей-омрачений, ни дхарм человек, вошедший в нирвану, не видит, в состоянии нирваны человек пребывает в вечном спокойствии.

Стать сверхчеловеком, очередным буддой лишь для того, чтобы им стать, – какой толк? Стать поводырём отсутствия страданий, поводырём Ничто, неподвижностью в Неподвижности, не созидая ничего – какой толк? Или… Или же толк в том, чтобы войдя в нирвану умчаться в иные уголки Космоса, став Буддой на планете где-то у кромки Вселенной, так как единовременно в брамфатуре Земли не могут существовать два будды? – вот были вопросы Заратуштры, которые отмели все ощущения им текущего прошлого и обрушили Спитаму поначалу к Истоку исходной Мысли, а в обратном полёте предложив короткую посадку в недалёком будущем.

*

Распаковавшись из Единицы, из первичной сущности, той исходной Первопричины, которую иные люди называют Господином богов, первые боги, создав на Земле человека всесильным порывом Ветра от своего выдоха33, уединились в своём местопребывании, отгородившись от чад своих многими пространственно-временными слоями созданных ими же миров восходящего ряда; затем боги Первопричин приняли к своим заботам иные космические миры. В память о себе они оставили людям минимум начальных знаний, достаточных для обустройства жизни, а также компас моральных норм для того, чтоб не сбились чада с дороги к Дому, к породившим их; и для того ещё, чтобы, в конечном итоге, через людей и их опыт обустройства новой планеты и силами этих божественных квартирьеров включить Землю в перечень звёзд к тому моменту, когда все люди станут сверхчеловеками и пополнят Число зажигающих новые Светила Вселенной, пополнят Число воинов армии борьбы с Императором Анти-Космоса, чей смертельный час мог наступить только при Абсолютном Свете. Ещё в сам Проект человека боги Первопричин заложили ни при каких условиях не истребляемый квант психики, отвечающий за возбуждение любопытства – главный насос пополнения разума; над много чем и ещё они потрудились.

Но и Созидающий Чёрные звёзды не дремал. Его Империя могла прирастать только от непродуманности действий богов Первопричин. И он примчался, как только увидел первую Зарю Вселенной от лучей самосветящихся, увидел приятный цвет их кожи, грациозность перемещений; его засквозило от повеявшего ветерка собственных похорон.

Потом подумал он: «Слишком просто! Богам Первопричин, как они посчитали, было достаточно сделать несущих Зарю счастливыми, элементарно не дав им иного знания; потому самосветящиеся и зажили только радостью, то есть имея только радость в качестве пищи».

«У них мало знаний! – заключил Созидающий Чёрные звёзды. – Этот промах богов, опрометчиво отгородивших своих малых детишек от всяких «ужасов», дорого им встанет!»

И вот у этих живых существ Второго поколения, пребывавших в Отгороженном саду без слуха о том, что творится за его оградой, однажды – и надо же! и «почему то» так неожиданно! – появился в распоряжении сок земли, по вкусу напоминающий мёд… дальнейшая история, поведанная некогда ему Мастером, была теперь известна не только Заратуштре.

А что боги Первопричин?

Они, поручив надзор за содеянным богам второй волны, вручив самосветящихся на попечение демиургам, этой Троице недоумков – Элю, Яалдабаофу-Небро и Сакласу, пьяным ветром взбалтывающего воды, – удалились в иные миры Вселенной. На этом они и успокоились: с нас и того довольно, решили они! и как тихо! Ляпота!

Но разве могли эти никчёмные чиновники в стане богов Первопричин предположить, какой силе им придётся противостоять и какой мощи катастрофа ждёт людей?

С каждым новым Поколением всё в большей и большей степени к своей исходной и единственной сущности от Добра, стараниями Демона – искушённого Созидающим Чёрные звёзды и затем поверженного бога – люди стали добирать её оборотную сторону, в их Четвёртом Поколении и Зло и Добро заняли в их сущностях равновеликие доли; наступила Эпоха Гнусной посредственной Середины, Эпоха Моли, момент истины Средневековья до времён Мартина Лютера, суть идеологем которой была озвучена стараниями «О Великолепного!», то есть Аристотеля. Но демиурги упустили проход точки невозврата, и наступила эпоха Смешения. И только тогда боги Первопричин «проснулись».

Нет, они не стали удалять неудачников-демиургов от исполнительной власти – кто и когда видел чиновника, который лишился бы кресла и само́й своей природной принадлежности к альфа-чиновничеству, к сообществу, где царит базовый принцип «Кукушка хвалит петуха за то, что хвалит тот кукушку»? – нет, наоборот совсем: они осчастливили своих конторщиков советами – Им ведь с Горы далеко видать: они создали комиссию, наметили план «Дорожной карты», издали Указ, на том и успокоились, предварительно расчекрыжив в свои каморки бюджет той «Дорожной карты».

Но ни демиурги, ни боги Первопричин ничего не могли противопоставить Злу: ведь они никогда не переживали и не могли переживать ни людских страданий, ни слишком простых для понимания богов людских радостей – откуда? Ведь они воспитывались в Отгороженных садах-паиридааэза! У них никогда не было собственного опыта решения какого-либо Дела, о способах воплощения в реальность полезных Дел они не имели никакого представления; они никого и ничему не могли научить лично, а вопрос любого из их подчинённых «Если я сделал что-то не так, то покажи как сделать именно так?» вводил их в ступор. Нет, они отнюдь не были кретинами, но оказались в их роли сев на руководящую табуретку не своего уровня, даже не имея элементарного багажа практики, которая имеет способность запустить внутреннюю систему опознавания Зла загодя.

Уже с первого дня после вторжения Созидающего Чёрные звёзды Боги Первопричин проявили полную неспособность слышать стоны людских несчастий и, следовательно, оказались в неспособности понять причины их возникновения; тушить этот пожар горя им было нечем. Собственно, глухота Совести богов-демиургов, переросшая в хронический понос интеллекта, и стала одной из причин успеха плана Вторжения! Так демиурги стали средством достижения цели Созидающего Чёрные звезды, так началось перерождение их безучастности в соучастие его планам, их падение и их предательство идеям Добра.

Но что же было тогда причиной глухоты богов Первопричин?

Земной ад правителя

Жил-был один правитель на Земле, и вот этот правитель удумал: он размножил свои глаза и уши, спрятав их в домах своих подданных; затем он затворился от взоров людских и только и делал, что требовал отчёты от своей слухаческой своры: «А что люд сегодня обо мне сказал? А не посмотрел ли сегодня он на мой лик криво?»

Не то чтобы народ не любил своего правителя – он был высоко, но им всё более и более становилось непонятно, чем именно он там руководит? Всё больше закрадывалось у люда сомнение, что, он на самом деле, не руководит, а урководит.

К тому времени всех подданных того правителя его ручные смотрящие уже давно приучили: «Ты – ничто, Бог есть всё; и всё, что происходит на земле, – по его воле!» Вот подданные и решили: «Бог далеко, а этот, выдающий себя за бога, как бы и недалече. Так зачем я буду поминать Его имя всуе? – нам же запретили это! – я лучше имя его самозваного ставленника на земле попомню отборной бранью на каждой свой оступи, считая его, и только его причиной моих несчастий».

Отгороженный был почти безразличен народу, поскольку этот кшатрий изначально был нанят ими лишь для охранения их имущества и изведения нищеты страты беспомощных в ноль, и только! Пусть он купается в золоте – думали люди, – лишь бы не трогал и не мешал нам жить своими пошлыми наставлениями и фантазиями, да что б о неимущих заботился реально. Но каждый раз, когда кто-то, к примеру, неукувырно падал, он вспоминал его самым непотребным словом. А кого ещё поминать?! – не себя же любимого! И каждый раз все эти ругательные пассажи трудами слухаческой своры ложились на стол правителя отчётом.

Это был ад! – столько сил тратить на служение электорату, а выслушивать изо дня в день одно и то же от этих неблагодарных! Быдло!

Вскорости тот властитель заставил каждого пить свою же кровь, когда пытался кто-то оградить себя-любимого от слов своих и переложить на него – объявившего себя правителем «Вселенной» – причины своих бед. Так вместе со смотрящими он воспитал двуличный народ, с двуличной моралью, а истинные заказчики его трудов, которым он давал окормляться вволю за счёт народа, его же и попытались ухайдакать потом. Но опоздали в своих намерениях вернуть былые прибытки, ибо лейб-юристы и лейб-ниндзя гарантировали кшатрию режим неприкосновенности пожизненно.

Хотели ли боги Первопричин судьбы того правителя? Кто их мог упрекнуть, что заткнули они уши свои, слыша через затычки только общий фоновый шум голосов с земли? С тех пор никому не удалось достучаться до них…

Что-либо вылечить можно, лишь установив причину болезни и зная свойство лекарств, уничтожающих её причину. Но боги Первопричин уже не были в состоянии быть лекарями, у них полностью атрофировался опыт даже простого сельского фельдшера; они были слепы даже в попы́тках понять, что такое сопереживание в отсутствие опыта такового. Они были бессильны перед человеческой стихией страстей, которая стараниями ставленника Созидающего Чёрные звёзды разбушевалась до немыслимых пределов; за людским шумом и вакханалией страстей Боги Первопричин перестали слышать даже друг друга! И однажды, не выдержав грохота с земли, Они дали волю своей обиде, – так подумали тогда люди, или так им внушили думать ставленники демиургов – смотрящие; так родились некоторые мифы Аккады, которые Исадвастар как вычитал в библиотеке Ашшурбанапала, так и услышал от местных жрецов.

Но в другом истинная причина гнева была! Боги Первопричин подумали, что земные создания уже утеряли Их заветы в себе, боги предположили, что в людских телесных оболочках вовсе и не люди-от-бога теперь на земле обитают, но ставленники Демона; и разве можно жалеть свои отходы, ставшие Числом Зла? Какую ценность представляют их тела, если они являются сосудами зла? Человеческая память сохранила последовавшие тогда события как Всемирный Потоп.

Но боги Первопричин погорячились: они хотели как лучше, но получилось как всегда. Так как они были сами в неспособности отобрать всё самое лучшее живое на планете, они поручили этот отбор потомку генетической катастрофы, дальнему плоду смешения ребра с частью того же ребра.

Потом каялись все.

Выжившие не стали помнить зла, за погибель близких они не стали мстить богам Первопричин забвением их имён; нет, они продолжали их почитать, отдавая дань уважения тем, кто избрал их в малости для спасения, как они думали, божественного дара – их монад от Добра. Люди проявили благородство и незлопамятность, боги Первопричин также не стали поминать прошлое; их отношения с людьми стали строиться на доверии и уважении. Они стали едины в общем горе.

Поэтому люди Ра стали понимать слово «вера» именно в значении «доверие», доверия и уважения в первую очередь к памяти людей, отобранных богами Первопричин для генерации их Пятого Поколения. Отобранные для спасения своих монад-фраваши и были избранными, теми действительно немногочисленными народами, про которые только и можно сказать, что они единственно избранные, и кроме избранных богами и не было иных после Потопа!

Молитва (точнее, те слова, которые вскорости стали называться молитвой) для них не была обращением к богам, – они не канючили счастья от неба! – но служила только как акт поклонения избранных и их предкам, как акт поклонения тем людям Четвёртого Поколения, кто устоял перед искушениями сатаны и тем был спасён.

Молитвы людей после-Потопной эры, а реально просто их слова благодарности всегда были пятитактны: сначала славили предков семьи, потом – основателя Рода, затем духа всех племён их храма, духов всех земель народа реки Ра и, наконец, Духа всей земли – Макоши. Именно тогда и был рождён знак пятиконечной звезды, количеством лучей которой отражалась пятитактность молитв.

Их никто не нравоучил: «Нельзя свои проблемы перекладывать на призрачных существ!» В этом не было надобности, они это знали от самого акта своего нового рождения!

Те слова «молитв» растворялись в ангелах–посланниках Воды, уносились дорогой странствий Заратуштры к Первому морю, которое и через свои подземные рукава, и путём союза с Огнём и Ветром питало обращениями людей истоки Великих Сибирских рек, уносивших слова признательности и просьб на Север, туда, откуда когда-то и пришли в долины реки Ра предки Заратуштры – из страны за Северным ветром, из Гипербореи.

Ангелы – посланники северных вод возвращали народу Ра весть от его предков по пути через холодный океан к заходу Солнца и, далее, через реки, впадающие в Океан. Так замыкался Круг Единства, Великий Круговорот Мудрости. Так сообщество людей Ра получало приращение своего опыта использования сил Природы.

Термин «религия» у живущих на берегах Ра отсутствовал. Было учение, учение предков, которое сводилось к духообщению мира дольнего с миром Яви, общению, способностью к которому обладали в полной мере только жрецы, в которые отбирались люди, обладающие даром общения с ангелами вод; но, хоть и в разной мере, частью таких способностей владели практически все34. Общество осознавало себя как собрание людей у алтарей избранных богами их первых предков; именно то собрание людей и получило у южных племён имя Уттаракуру – Северной страны Куру, в которую так стремилось попасть племя Мастера.

Боевое крыло Ложи строителей

Но живущие в холоде не могли не вызвать хронический насморк у соседей, однако те выбрали отнюдь не лучший способ его лечения.

Заратуштра увидел: сила боевого крыла их ложи строителей – отрядов воинствующих, возомнивших себя аж тенями богов-демиургов, – добилась перевеса. Первым делом они отстроили мосты через полноводные реки – охранные крепости прежних порядков вещей; затем они пробрались полчищами обезумевших толп через эти мосты на южную окраину тех, кто когда-то дал им приют, разлив среди наивных населенцев огромные жижи упорствований в невежестве, густо замешанном на нищете. Так безумные водители обезумленных ими же толп прозвались мостостроителями35.

Этому натиску русы противопоставили, прежде всего, свой интеллект. Они искали бескровный способ отстоять своё Я и нашли: Православие – термин своей древности, проСлавление Прави – наследники Эпохи ведических храмов приспособили к своему представлению об учении Первого, к законам их взаимоотношений с Природой; в пришлом сочетании ахинеи слов «три ипостаси» – три hippos – им услышалось упоминание о животных солнца, о Тройке небесных коней; с помощью этой аллегории им было проще уяснить аббревиатуру-понятие ТЕоС – уже давно им известные Три Его Стати-воплощения: Созидателя Добра, Разрушителя Зла и Хранителя традиций. И родилось новое государство со своим собственным богом – Новая Русь.

Меж тем, тучи с Запада рассеялись. Но только на короткое время, которое потребовалось людям захода солнца для осознания того, что верят они, по сути, в другого бога. Но скоро термин Православие стараниями смотрящих у русов преобразовался, и они стали понимать его как истинное и единственно правильное славие Его, но в чём именно та правильность веры состояла осознавал из людей Ра мало кто, ведь хомотриалы36 и смотрящие уже повсеместно приступили к разделу собственности, к первому переделу мира, и не было в их действиях уже никаких национальных особенностей кроме как идеи исключительности одной нации, идеи «Москва – Третий Рим». Аксиома Достоевского-Ницше была предана забвению. Так началось противостояние людей одного Истока.

*

Так думалось и виделось Заратуштре, но так и не надумалось найти ответ на иные вопросы:

«Если душа человека может после смерти воплощаться даже в животном – как утверждал Пастырь, – тогда что именно происходит с душой между моментом, когда она покидает человеческое тело, и моментом, когда она начнёт определять поведение своего нового тела, в которое она вселилась?

Кто сохраняет человеческую душу для его следующего перерождения в состоянии, в котором та душа впервые отлетела от тела? Где хранилище душ находится? Кто хранитель? Что является сосудом для хранения людских душ?

Да, и вот, и к чему? Не потому ли на свете так много зверей, что они должны уметь по-разному видеть бога? Собирать взгляды о Себе и о Делах своих со всех возможных точек и форм бытия – не есть ли это идеал управления?

К чему готовятся боги Первопричин? И нет у них тайного плана?»

Пастырь ушёл от ответов на эти вопросы. Быть может, принц нашёл ответ?

Часть

IV

. Зеркало меж небом и землёю

Учитель Кун и государство без какого-либо бога

Пастырь о многом рассказал Заратуштре; рассказал он и о мудреце по имени Кун Фуцзы.

«Это – очень достойный учитель: обращаясь к старому, он способен открывать новое; он не любит много говорить, так как считает для себя позором не поспеть за собственными словами», – говорил Пастырь.

«Чему же учит Кун Фуцзы?» – спросил тогда Заратуштра.

Ответ Пастыря развернул перед Заратуштрой зеркало, которое представляло собою по сути гладкую поверхность Озера разума всех храмовых уделов его родины; в его рассказе то и дело всплывали знакомые силуэты духов предков жителей реки Ра – так естественно на сознание Заратуштры ложились его установления. Спитама не мог отделаться от ощущения, что он слышит не голос седовласого мудреца из Поднебесной, но голос Жреца… Но что-то пока непонятное не позволило Заратуштре встать около Кун Фуцзы решительною третьей тенью поддержки его идей.

По рассказу Пастыря, седовласый Учитель Кун, которого потом мир Запада назовёт Конфуцием, не нёс своему народу религию как таковую, но только систему доверия духам предков; при этом поклонение не могло зависеть ни по форме, ни по содержанию от того, кому из предков поклонялся житель Поднебесной империи: будь то дед, или будь то бог, который почитался первым предком; или будь то учитель, признанный учителем с молчаливого одобрения сельской общины. Помимо действий живых существ, во Вселенной им не признавалось никакого иного творящего начала, никакого божественного Творца!

Его стараниями был наложен запрет на составление Писаний; их не было и, как он считал, не могло быть в принципе! Были книги, но они больше предназначались к обладанию, но не к прочтению; к примеру, только для этого и будут вскоре составлены тома Трипитаки37; существовали лишь немногие каноны: И-Цзин – Канон перемен, Канон песнопений, истории и сочинения философов. По убеждению Кун Фуцзы, нет и не могло быть канонических текстов, нет и не могло быть религиозных аксиом, то есть того, во что нужно верить безусловно и из чего потом раскручивается религиозный канон, который бросается в фундамент веры.

Когда заезжие купцы его спрашивали «В чём заключается его религия?», Кун Фуцзы отвечал: «Воля бога – это то, что мы называем законом жизни. Выполнение закона жизни и есть то, что я называю нравственной, истинной жизнью. Когда законы нашей жизни собраны в порядок, излагаются в последовательности, это и есть то, что вы называете религией. Но это – только часть моего учения, учения о Середине. Не существует разницы между верой в бога и верой в своего учителя»

Патриотизм учит граждан отождествлять себя со страной, слиянию с государством – обычно так продолжал мудрец свой ответ. – Многие религии говорят по сути то же: призывают к слиянию с Богом. Таким образом, обе концепции культивируют представление о двух отдельно существующих субстанциях: человеке и стране, человеке и Боге. Но идентификация в философии Инь-Ян исключает всякий дуализм! Вы – Инь-Ян, и Инь-Ян – это вы. Поэтому все, что обнаруживается во Вселенной – это тоже вы. Все человеческие существа – это вы, а вы – это они. Именно поэтому вы страдаете, если они страдают, и вы счастливы, если счастливы они.

И дело тут не в том, что вид и состояние души других людей как-то воздействует на вас; просто их проблемы становятся вашими проблемами. Эта самоидентификация – тотальна, она является основой вселенской гармонии и мира в мире. Только после осознания принципа Инь-Ян и самого себя как Инь-Ян вы почувствуете красоту Вселенной и осмысленность жизни!

И помните крепко! – добавлял Кун Фуцзы. – Поскольку во внешней части человеческого тела доминирует Ян, а во внутренних органах – Инь, переразвитые мышцы тела вызывают нарушение баланса. Внутренние органы, такие, как сердце и почки, вынуждены производить лишнюю работу и постепенно ослабляются. Доминирующий Ян заставляет Инь отступать. Такое состояние называется «Сильный Ян ↔ слабая Инь» и это – нарушение нормы! Сильная Инь, слабый Ян – тоже нарушение нормы. Единственным нормальным и желательным состоянием является равновесие Инь и Ян.

Таким образом, термин религия в активном лексиконе Кун Фуцзы отсутствовал вообще. Было учение, учение предков; примерно такое же, какому следовали жрецы храма Макоши родины Спитамы. Это обстоятельство вводило в ступор мозги заезжих купцов и миссионеров, и они понесли на земли заката Солнца весть, что и в Поднебесной таки есть религия, захватив для подтверждения своей бессмыслицы фигурки Будды – не бога, но только наиболее почитаемого человека, предка, ставшего сверхчеловеком.

И вправду! Не могли же они говорить, что есть место на земле, где нет в почёте ни одного бога и, тем более какого-то одного бога, и что люди там совсем не маются от отсутствия веры в какую-либо непостижимую сущность и «почему-то» совсем не чувствуют от этого ущерб своей души! Этим сообщением была бы отрыта могила власти попов и хомотриалов их родины! Так люди запада получили обережение своего разума от волн его очищения, вместе с Солнцем выбрав путь к своему закату. И уж совсем невдомёк тем носителям бессмыслиц было понять, что основа буддийской космологии – число четыре – вызывает лютое противление у китайцев постольку, поскольку иероглиф, обозначающий её (si, 四) озвучивается в Поднебесной так же, как и иероглиф смерть (sĭ,

То, что Неопознанный Совестью стал называть молитвой, и для Кун Фуцзы, и для людей Ра было лишь формой обращения к предкам и общения с ними. Если же человек назойливо направлял свои мысли к мечтаниям об ином мире, это рассматривалось как месть миру существующему. Да и то: если мы не знаем, что такое жизнь, как можем мы рассуждать о том, что за порогом смерти?! Но говорил мудрец при этом, что смерти бояться не надо, советуя обратить мистическое знание в пространство рационального служения государству, всем рассказывая, что душа расстаётся с этим миром на 49-й день!

Говорил он ещё, что вся жизнь состоит из парных событий и всё в этом мире уравновешивается. Как пример Учитель приводил деревенское поверье: умер в доме человек – завтра должно быть счастье, родился ребёнок – удача будет какое-то время обходить дом стороной.

И для Кун Фуцзы и для храмовых жрецов сообщества людей Ра был всегда неприятен тот человек, кто только и искал оправданий собственной лености и бездействия; но также ими равно уважаем тот, кто искал пути преодоления трудностей и находил их, пусть и большим по́том. А тот, кто видел оправдание своей слабости как результат невнимания к нему непостижимых сущностей, был особенно мерзок; такой не мог рассчитывать на сочувствие, он изгонялся из общества как преступивший черту терпения предков.

Заратуштра запомнил многое из сказанного Кун Фуцзы, что Пастырь передал ему:

Не беспокойся о том, что у тебя нет высокого чина. Беспокойся о том, достоин ли ты того, чтобы иметь высокий чин. Не беспокойся о том, что тебя не знают. Беспокойся о том, достоин ли ты того, чтобы тебя знали.

Только самые мудрые и самые глупые не поддаются обучению.

Давай наставления только тому, кто ищет знаний, обнаружив свое невежество. Оказывай помощь только тому, кто не умеет внятно высказывать свои заветные думы. Обучай только того, кто способен, узнав про один угол квадрата, представить себе остальные три.

В древности люди учились для того, чтобы совершенствовать себя. Нынче учатся для того, чтобы удивить других.

Единственная ошибка – не исправлять своих прошлых ошибок.

Не поговорить с человеком, который достоин разговора, – значит потерять человека. А говорить с человеком, который разговора не достоин, – значит терять слова. Мудрый не теряет ни людей, ни слова.

Того, кто не задумывается о далёких трудностях, непременно поджидают близкие неприятности.

По своим природным задаткам люди друг другу близки, а по своим привычкам друг от друга далеки.

Когда же Кун Фуцзы спрашивали об истоках его мудрости, он впадал в смятение. «Я передаю, а не сочиняю! Я верю в древность и люблю её», – так отвечал он на этот вопрос.

*

Уже в который раз Заратуштра убеждался, что Добродетель не остаётся в одиночестве; у неё обязательно найдутся соседи. И не было удивительным совпадение – и в Поднебесной, и на просторах долин река Ра люди признавали ведущими одни и те же добродетели: сострадательность, справедливость, вежливость, учёность (или мудрость) и искренность.

Но, и к своему сожалению, Заратуштра понял: Кун Фуцзы – не боец с богами-ремесленниками; они для него просто не существуют. Но кто тогда усмирит чиновничий пыл этой Троицы? этого Предводителя-садиста, Яалдабаофа-Небро и придурка Сакласа?

Трое против Троих – Первый, Я и Третий против Троицы этих придурков – то была бы справедливая битва! И Кун Фуцзы тут был бы лишним, иначе не было бы тогда справедливости.

Однако больше огорчало Заратуштру всё же иное.

Учитель Кун называет систему своих знаний «Учением о Середине», что может означать только одно и потаённое им: «Мы поставили наш стул посередине – одинаково далеко от умирающего гладиатора и довольных свиней». Мудрец собирается жить и не на Небе (он слишком рационален, чтобы стремиться к этому), и не на земле (он любит летать! – а кто не любит?), он устремлён к жизни-между – под Небом и над землёй, под небесами, куда ему удастся устремить и взоры своего народа, который он назовёт жителями Поднебесной.

Но в кого будут попадать молнии, спускающиеся с Неба, и в кого полетят стрелы разума людей, извечно устремлённых своими мечтаниями назад, домой, к Небу, к Господину богов, их породившему? Такое «Зеркало поднебесья» будет неминуемо разбито!

Мастер над ремесленниками

Утром, выставив солнце своего посоха отражением небесного светила, Заратуштра отправился туда, куда указывал косой луч – символ жрецов храма Макоши, – на северо-восток.

Долго ли, коротко ли тянулся путь, привела дорога на холм, с высоты которого вдали отчётливо завиделось одиноко стоящее дерево.

«С человеком происходит то же, что и с деревом, – подумал Заратуштра. – Чем больше стремится он вверх, к свету, тем глубже впиваются корни его в землю, вниз, во мрак и глубину – ко злу»

Чем ближе подходил Спитама к дереву, тем большим оно казалось; но странно: размеры и его и человека, сидящего под ним, по мере сближения становились непомерно огромны, по меньшей мере, вчетверо от ожидаемого.

Подойдя совсем близко, Заратуштра проговорил в никуда и в куда:

– Жил да был котёнок. Однажды он выглянул из-за кустов и увидел на поляне тигра. Полосатый кот был во много раз больше его, и котёнок подумал: «Зачем он такой большой? То, что выглядит таким огромным, не может обладать истинной ценностью. Если бы он действительно что-то собой представлял, у него не было бы нужды быть таким большим»

Смеясь и уменьшаясь до обычных размеров, так обратился сидящий под деревом к Спитаме:

– О Заратуштра! В своих странствиях ты не заметил, как достиг ты полной силы духа своих учителей и даже превзошёл одного из них. Я только что пытался покинуть своё местопребывание в четырёхмерном пространстве, но тебе не составило труда, и ты даже не заметил, как наблюдаешь меня в ином течении времени иного пространства; ты давно не ученик – ты сам Мастер! Ну а побасёнка твоя действительно весьма поучительна, я запомню её.

Пальцы рук и ног сидящего под деревом были очень длинные, соединяясь перепонками, которые достигали уровня половины пальцев, на ступнях не было подъёма, тело было большим и стройным, кожа имела золотистый оттенок и была совершенно тонкой и гладкой; глаза его были глубокого голубого цвета, как сапфиры, ресницы прямые и чистые, как у «жаждущей коровы». Речь сидящего под деревом имела явные достоинства: понимать её было легко, все его слова имели одну интонацию; речь была приятна и глубоко притягательна, слова произносились в правильном порядке, чисто и без ошибок.

Это был уже не тот изнеженный сын главы царского рода Шакья, что несколько лет назад, выйдя за ворота своего родового гнезда, впервые столкнулся с людскими страданиями. Это был уже четвертью прошедший Путь, это был Татхаагата.

– Заратуштра! Ты ищешь танцующего бога, ведёшь себя дорогой через радость победы над невежеством. Мой же путь иной – путь Четырёх благородных истин, дорогой идущий через прекращение причин страданий. О, если бы мы были в состоянии вырваться из власти желаний, мы освободились бы тогда и от ударов судьбы! – Такое было начало их разговора.

– Я не понимаю тебя. Ты говоришь только о страданиях. Но разве нет в мире счастья?

– Вот посмотри на эту плошку риса, Заратуштра. Если буду есть скудно – наступит чувство голода. Следовательно, малость риса станет причиной моего страдания. Но вот я съем всю плошку риса и стану сыт. Следовательно, тот же самый рис окажется причиной моего счастья.

Добро и Зло – полярные понятия, значит, и причины их также полярны и должны быть устойчивы так же, как устойчивы Добро и Зло.

Но разве причина моей сытости, моего счастья устойчива, если она может в разных обстоятельствах быть то исходом страдания на меня, то схождением на меня счастья?

Ты часто видел глупцов, которые, перекинув груз с одного плеча на другое, испытывают счастье. Разве это – не извращённое сознание? И это второй мой пример.

А вот и иная история. Лежащая на ладони ресница не ощущается людьми, но когда она попадает в глаз, то причиняет боль и неприятности. Так и глупцы, подобные ладони, не чувствуют разницы, то есть не чувствуют страдания как факт обусловленности, но мудрые, подобно глазу, испытывают от неё чрезмерные муки.

Следовательно, счастья как такового не существует, так как у него нет устойчивой причины!

*

Катящийся валун логики сбил Заратуштру с ног, но не смог смять его.

– Пусть я смотрю на кучку гороха – зёрна страданий и никчемности, в которой можно с трудом различить зёрна фасоли, зёрна радости или счастья. Что можно сказать в целом об этой кучке зёрен? – бросился в атаку Заратуштра.

– Это есть кучка страданий!

– Но что такое страдание?

– То, что по сути своей неприятно.

– Как ты это понимаешь?

– Это есть то, что приносит вред.

– Значит то, что приносит пользу, – зёрна фасоли – есть истинное счастье, и хоть в окружении гороха приносящее только радость?! Тогда зачем постоянно говорить только о страданиях?

Принц улыбнулся.

«Наконец-таки мне удалось увидеть улыбку на твоём лице, – обрадовался про себя Заратуштра. – И, кажется, я начинаю понимать тебя»

И так, подобно Пастырю, погонял свои мысли Заратуштра дальше:

«Вот и тут счастье – не в почёте; как и на страницах Саги распятой Совести, где с этим словом не знаком никто, на тысяче страниц ни одним из персонажей не упоминается это слово! Творение Исадвастара и его внучат – это самая мрачная книга, когда-либо явившаяся человечеству: 613 заповедей её Интродукции слагаются из 365 запретов и 248 повелений; число негативных повелений разбросано по всему тексту этой Саги несравненно больше, чем число позитивных заповедей и предписаний.

Нет! Впрочем, нашёлся один пророк, так определивший, но только в контексте, слово счастье:

«Ибо он угнетал, отсылал бедных; захватывал домы, которых не строил; не знал сытости во чреве своём и в жадности своей не щадил ничего. Ничего не спаслось от обжорства его, зато не устоит счастье его. В полноте изобилия будет тесно ему; всякая рука обиженного поднимется на него»

Вот, как оказывается, в чём счастье! В возможности угнетать бедных, захватывать чужие дома, чрево своё насыщать безмерно… – быть с частью, с долей украденного и награбленного!

Потом люди забудут о том, какое именно счастье порицал пророк, но будут наставляемы смотрящими: «Счастье – грех! Так говорил пророк».

Слову «сострадание» – главному, ключевому понятию учения Первого – среди сотен тысяч слов той Саги удастся затесаться лишь в четырёх фразах! Слов сопереживать, сочувствовать, соучаствовать… в той Саге нет вообще. Зато имя Мусы-Моисея в тех авраамистических Писаниях – предводителя грабителей и убийц младенцев и имеющего собственный опыт убийства человека – отцарапано аж 982 раза! Трепещите от мудрости его, без него нет истин в мире, что не были бы связаны с именем его, изречены или содеяны им! Именно он, как оказывается, открыл «новые» истины!

Как же смеялись тогда скрижали, а Макошь роняла слёзы!

А не открой внучонок эти «истины», так народы до сих пор повально убивали бы друг друга, не ведая, что это – плохо, повально воровали бы друг у друга, так как не знали до него, что это – плохо; повально не почитали родителей своих…

Но кто тогда кормил бы этих хабиру и производил то, что они воровали и что у них самих воровали; кто бы рожал, если они убивали бы тех, кто рожает; какой бы дед воспитывал не почитающих его детей и внуков, какая бы женщина решилась родить исчадие, которое – и это точно было бы известно ей заранее! – крошки хлеба не поднесло бы ей в старости? Когда говорят о необходимости существования религии обычно имеют в виду, что нужна полиция. Но разве при исчезновении полиции все люди бросаются во все тяжкие?

Истинная идея не может быть «новой», так как Истина Добра не является продуктом человеческого разума, но только сущностью Господина богов – Господа, отдавшего своим порождениям часть своего Я. Нравственное чувство – это способность людей, полученная от Природы, и она находится в естественной связи с Природой совершенно так же, как и чувство осязания или обоняния людей, чувство любви, наконец. И если смотрящие проповедуют другое начало этой истины, это означает лишь то, что они, дабы заглушить запахами ладана свой протухший идеологический товар, стараются предписать пастве добровольно делиться плодами своего реального труда в их пользу, как и в пользу хомотриалов у власти. О Совести речи нет.

А поскольку «Бог ничего не делает, не открыв Своей тайны рабам Своим, пророкам», то, судя по словам и делам пророков Саги, соответственно и Ему, этому кровожадному демиургу – источнику «тайны», понятия счастья и радости неведомы по самой природе естества Его. Но тогда кто есть этот бог, как не переродившаяся в прихвостня сатаны сущность, лукаво открывшаяся для немногих, для «избранных» на страницах той же Саги двумя фразами. Да сравнят слышащие, врезанное в них, записанное в начале и запрятанное в конец той Саги:

«Гнев Господень опять возгорелся на Израильтян, и возбудил он в них Давида сказать: пойди, исчисли Израиля и Иуду»;

«И восстал сатана на Израиля, и возбудил Давида сделать счисление Израильтян»

Нужно ли говорить о том, кто именно возбудил Давида сделать счисление народа Его, кто именно стоит в основе веры Неопознанного Совестью и какому именно господину предписано той Сагой молиться?

Путь истинный – путь собственных ошибок; если же идёшь путём обхода чужих ошибок, то это – путь отторжения от себя опыта людских переживаний. Ты не хочешь знать горести поражений и желаешь быть только победителем? ты не хочешь допустить страдания в свою душу? ты не хочешь использовать зеркало свой души, чтобы без искажений в нём слышать чужие, но знакомые и тебе, тебе знакомые страдания? – значит, ты напрасно скрываешь ото всех, что хочешь стать богом! Или так научил тебя твой бог? Но что это за бог тогда? Чьим порождением ты являешься? – задай себе вопрос!

Очевидно – подумал Заратуштра, – что существуют только два пути разрешения парадокса этого мира: либо Господин богов должен послать на землю своего эмиссара за опытом человеческих страданий, либо человек сам должен подняться до уровня богов Первопричин, стать сверхчеловеком, чтобы в новом своём местопребывании, не утеряв способность слышать страдания в потоках иных времён и на расстояниях иных пространств, сохранить способность сопереживать людям и направлять их в священной борьбе со страданиями. Но так как исходно все первые порождения Господина богов – лишь созерцатели, не способные сопереживать никому и ничему, то не разумней ли тогда всем людям стремиться к сверхчеловеку, оставив призрачную надежду о схождении богов Первопричин на землю – ведь это было бы для них унижением!

Выходит, что сейчас, – добавил на своих «счётах» Заратуштра, – не дожидаясь Пришествия, уже Первому из двух зачинателей мировых имперских верований38 ничего не останется, как выбрать путь к сверхчеловеку!

И Заратуштра задумался о далёких трудностях, о временах, когда появятся страдания, существование которых сейчас невидимо. Вот тогда опыт пути Первого и окажется востребованным. При этом ученики Татхаагаты найдут причины новых горестей, отработают методы их уничтожения и накопленный опыт выгрузят… Но куда? В место пребывания буддийского сверхчеловека, в нирвану? В место, где вообще нет никаких страданий?

И уже во второй раз Заратуштра подумал: Какой толк в стараниях буддийских жрецов уровня архата будет, если тот архат, стремясь стать буддой, по определению осознанно лишает себя способности ни видеть в нирване хоть какие бы то ни были причины страданий людей, ни блокировать на земле эти причины своей мудростью?! Он в каком пространстве намеревается расточать мощь своего Добра? Какой толк уходить человеку в нирвану, если известно, что в брамфатуре Земли единовременно может пребывать только один Будда; все же остальные люди, которым удалось избавиться от всех клешей и побочных дхарм, ныне пребывают в иных Пространствах и Времени.

«Нирвана – вот счастье!» – говорит Татхаагата.

«Но разве может быть счастье там, где нет творчества, созидания, любви и эроса?» – так говорит Заратуштра.

В ответ Заратуштра услышал: «Счастье как раз в том, чтобы ничего не чувствовать!» – но чьи были эти слова?

*

Вот и ангелы – эти служки-конторщики у богов-чиновников той Саги39: их беда состояла в том, что им не требовалось бороться, чтобы добиться славы; они рождались в этой славе, в ней пребывали, они были одной с ней субстанции, и они по определению ничего не могли чувствовать душой, которой у них и не было вовсе. Чего в таком случае оставалось им желать? У них даже не было возможности придумывать себе желания, так как у них нет и не было никогда самого «органа», порождающего желания. – Нет положения более ирреального и более горестного, чем когда слова «творить» и «примитивно существовать» сливаются в одно понятие!

Нет ни свободы, ни «подлинной жизни» без знания о том, как освобождаться от того, чем владеешь. Но внучата Неопознанного Совестью установят и их культ в партитуре Столбовой дороги; они услышат лишь отголоски слов гармонии: «Красота не только в звукоряде, но и в паузах». Но слыша только «звон», но не зная где он, они поймут, что ангелы и есть те самые паузы – ведь, на первый взгляд, так похожа эта их бесконечная пауза Разума на отдых Красоты!

Но тогда, – подумал Заратуштра, – обязательно должны найтись те, кто добровольно отступится сделать последний шаг на лестнице в небо, оглянувшись на ещё не вставших в начало пути в желании помочь им. Найдутся ли такие среди учеников Татхаагаты? И не должен ли он собою показать пример? Ибо, в противном случае, было бы вообще непонятно: разве строй идущих не замыкают самые сильные, оставив на плечах детей и слабых, идущих впереди, лишь посильный им груз и сверяя с ними шаг свой? Да, все они достигнут конца пути не так быстро, как если бы шли в отсутствие слабого авангарда. Но на финише они сохранят своё Число и традиции свои! Лишь в покое вершина пирамиды – наверху, там, где сверхчеловек первым встречает солнце, соответственно, в движении вершина той пирамиды должна быть только внизу! Кто же способен удержать пирамиду за её вершину? Татхаагата и идущие его путём? Но ведь его ученики будут рваться исключительно в отрыв от людей широкого пути, торя каждый лишь собственный, узкий и эгоистичный путь прекращения доступа психоквантов страданий только к себе!»

*

Тут Заратуштра прервал свои мысли, осенившись уже забытой догадкой:

– Похоже, что видел я следы именно твоего взора окрест города Пёстрой коровы. Что привело тебя туда? – обратился он к Татхаагате.

– Здесь трупы предают огню, следовательно, обезображенность могильных тел недоступна созерцанию. Но чем устранить четыре вида страсти – к цвету, к форме, к осязанию и к почестям – как не посредством созерцания следствия этих страстей, таких отвратительных объектов, как трупы?! Их, во всей их слабости противоборства с гнусными червями и собаками, можно было увидеть явно только в одном уголке земли, там, где и твои ноги ступали недавно. Там и я был.

Сущность покинутого духом тела – быть лишь набором великих элементов с эгоистичным желанием отдаться Природе не в куче, но устроив гонки: кто из первоэлементов удачливее? Созерцание трупов и итогов этой «гонки» во время медитации – это первая ступень йогической Практики, и я должен был встать на эту ступень первым.

– Что тогда представляет собою вторая ступень Практики пути к твоему сверхчеловеку?

– Сосредоточение на дыхании, особая практика которого приводит йогина в иное пространство. К ней, похоже, своим умом и независимо от меня, придут идущие узким путём и на твоей земле, Заратуштра, правда, со значительно более скромным итогом. К сожалению, они сочтут, что, увидев Свет через свою практику дыхания, они уже дойдут до конца Практики, однако я не вижу, и никогда не увижу их на следующих ступенях долгой дороги познания Благородных истин. Что жаль.