Читать онлайн Политтехнолог бесплатно
История первая: Повелитель ветра
Сто лет не ездил на поезде. И думал, что уже никогда в своей жизни не поднимусь в вагон по высокой подножке. Но меня, Кирилла Миронова, журналиста городского телевидения, неожиданно отправили в командировку – повышать квалификацию. Заставили проходить курсы, несмотря на мое твердое убеждение, что учить ученого – только портить. Было это сразу после длинных новогодних выходных, к тому же все боялись очередной вспышки коронавируса, на этот раз еще одного нового, очень быстро передающегося штамма. И ехал я почти сутки в купе совершенно один. На верхней полке лежала папка. Причем обнаружил я ее, когда моя поездка подходила к концу, хотя готов был поклясться, что когда заходил в купе и затем весь день в нем находился, папки там не было. В ней была уже привычная для меня находка – толстенная кипа бумаги, сразу три произведения, которые я определил как серия «Политтехнолог», скрепив их общим названием. Были они в распечатанном виде, не как предыдущие, рукописные находки. По хорошему надо было бы отдать папку начальнику поезда. Но я только начал читать текст. К тому же когда спросил у проводницы, как пассажиры разыскивают пропажи, она объяснила, что если папку будут искать, то она об этом обязательно узнает. Так что оставил я ей все свои контакты – и телефонные, и электронные, на всякий случай взял номер ее сотового. Потом забрал папку и со спокойной душой вышел из вагона.
Позднее звонил проводнице, она уверенно заявила, что папку никто не искал. Прочитав первый текст, я подумал, что найти автора будет несложно. Но упорные поиски в интернете оказались безрезультатными. Получается, что Эдуард Пахалко, Магнихантуллаев Миннимуннавир Ибратуллаевич, компания «Магнит и Эдичка» и все остальное – чей-то вымысел. Я носом перепахал интернет, но даже хотя бы чего-то отдаленно похожего на такую рекламную фирму, на необычное выбивание из выборной кампании одного из претендентов, не обнаружил. Как и наружной рекламы в виде «поющих фонтанов», и прочего. А папку с текстом в поезде мне подкинули. Так и не могу разуверить себя в том, что ее не подсунули мне специально! Для чего? Наверное, чтобы я ее опубликовал. Если вдруг объявится настоящий автор, я готов вернуть все его законные права на художественное произведение. Ну, как-то вот так…
Почему я это написал
Я – Эдуард Пахалко (ударение на второе А), заместитель генерального директора компании «Магнит и Эдичка». Эдичка, то есть Эдик, или Эдуард, как можно понять, – это я. А Магнит – это часть фамилии генерального директора, а заодно и учредителя, полные ФИО которого – Магнихантуллаев Миннимуннавир Ибратуллаевич. Для простоты и краткости с согласия «генерала» в компании, да и не только, его зовут Михаилом Ивановичем, близкие – Мишей.
Я работаю в компании два года. Когда приходил в нее, это было небольшое, а если уж совсем честно, крохотное рекламное агентство: руководитель, один агент по рекламе (я стал вторым) и секретарша для пущей важности и дабы показать клиенту, что он обращается в серьезную организацию. Меня взяли только потому, что я согласился на самую минимальную зарплату. Не буду хвалить себя и Мишу, но тандем у нас сложился сразу, и вскоре мы «выстрелили». Я предлагал идеи, на первый взгляд фантастические и невозможные для реализации. А гендиректор просто гениально находил людей для их исполнения. Сейчас мы шутим, что создаем свой реальный сериал под названием «Проект невыполним». Но у нас, в отличие от американских киношников с их боевиком «Миссия невыполнима», на сегодня таких крупных (мелкие в расчет не берем), доведенных до конца «невыполнимых» проектов уже 24. Следующий проект будет 25-м, юбилейным по счету.
Через год Миша настоял на проведении того, что он назвал ребрендингом. Мы стали гордо именоваться компанией и носить название «Магнит и Эдичка». Мне такое звучание моего имени не нравилось, но Миша каким-то образом сумел меня убедить (по части убеждения он великий мастер), что отсылка к широко известному произведению Эдуарда Лимонова пойдет на пользу общему делу.
Не знаю, помогло это или что-то другое. Но как бы то ни было, на сегодня компания преуспевает. В ней кроме нас, руководителей, 16 постоянных сотрудников, к тому же к работе часто, можно сказать, практически постоянно подключаем приглашенных сотрудников. Нам ничего не стоит, как при разработке наружной рекламы в нашем уже фирменном стиле «поющих и танцующих фонтанов», заказать для нее все движущееся и осветительное оборудование на военном заводе, а «мозги» – за границей.
Вместе с ребрендингом компании состоялся и ее переезд. Сейчас «Магнит и Эдичка» располагается на последнем, шестнадцатом этаже самого пафосного в нашем городе, являющемся областным центром, здания необычной архитектуры – оно просто огромное по занимаемой площади и круглое. К тому же мы располагается на самом высоком месте, и из широких окон рабочих кабинетов каждый в компании может, как на ладони, видеть свой кусочек города.
Мы с Мишей занимаем два самых больших кабинета, выходящих окнами на реку – красота, причем в любое время года. И эта красота дополняется таким приятным бонусом, как большой общий балкон, где мы в теплую погоду пьем чай или кофе, а то и просто отдыхаем в креслах-качалках и строим планы на будущее.
Лично я являюсь обладателем хорошей машины, удобной крупногабаритной однокомнатной квартиры в центре города в доме с охраняемой территорией и подземной парковкой. Все это дополнено счетами в трех имеющихся в городе банках – они небольшие, на случай, если кредитное учреждение обанкротится. Так что даже если наша фирма вдруг (не дай Бог, конечно!) обанкротится, можно будет какое-то время жить на «накопленном жирке».
Что еще могу рассказать о себе? Не женат, не монах – раз в полгода меняются подруги. Не могу разобраться, почему так происходит, но меня подобное не очень расстраивает, ведь с девушками расстаюсь мирно, без скандалов и претензий, можно сказать, полюбовно. Обременять себя супружескими обязанностями пока не планирую.
Как говорится, все в шоколаде. Но так было не всегда. Немногим более двух лет назад я находился в следственном изоляторе – был задержан за якобы хранение (и, возможно, сбыт) наркотических веществ в особо крупном размере. Впереди маячило лет десять, а то и больше, тюрьмы.
Сам точно не знаю, почему вдруг мне захотелось не выкинуть из головы, забыть те страшные дни, а собрать рассказы участников событий. Не всех, конечно, а людей, которых я считаю своими близкими людьми и которые помогли мне выпутаться из той ужасной истории. Возможно, таким образом подсознательно стремился отпустить жуткие воспоминания, оставить их в прошлом, чтобы они никогда не приходили. Не очень-то получилось: иногда мне снится СИЗО, я просыпаюсь весь в поту и долго сижу на кровати, приходя в себя. К счастью, эти сны посещают меня все реже. Надеюсь, что когда все воспоминания будут собраны, таких снов у меня больше не будет.
PS. Наконец-то записаны рассказы всех, у кого мне хотелось узнать интерпретацию того, что произошло со мной (да и с близкими людьми тоже). Страшных снов я больше не вижу – значит, помогло. При переезде на новую, уже двухкомнатную квартиру (сам не рвался этого делать, Миша настоял) в том же доме, где проживаю, некоторая часть записей оказалась потеряна. Восстанавливать их не стал, посчитав, что и без них хронология событий, действия героев и антигероев вполне последовательны и понятны. И еще одно: я постарался и сам, и просил моих собеседников описывать события так, как они их воспринимали и чувствовали именно в те моменты, в те минуты и часы, когда они происходили, без поправки на знание финала нашей общей истории. Кажется, это получилось.
Самое интересное, что после того, как меня «отпустили» воспоминания о тех ужасных событиях, естественным образом последовали вытекающие из них новые события, которые добавляются в повествование. Я стал пиарщиком, влез в сложнейшую избирательную кампанию и победил – не один, конечно, а с командой, то есть вместе с Мишей и нашими девчонками. А сейчас – рассказ о том, как я чуть не угодил на долгие годы в тюрьму, о моем спасении и первой выборной кампании, принесшей успех и, похоже, определившей не только направление моей деятельности на ближайшее будущее, но и мою дальнейшую судьбу.
Мой рассказ. Арест
Все началось в прекрасный солнечный летний июньский день, за неделю до защиты дипломного проекта. После последней консультации со своим руководителем я выходил из университета. Когда спустился до середины двухкаскадной широкой лестницы с общим числом ступенек в 36 штук, обратил внимание на невысокого мужчину, стоявшего в окружении двух огромных крепких парней с короткой стрижкой. Не заметить его было невозможно, так как он буквально сверлил меня своим взглядом. В этот момент меня окликнули сзади: «Эдуард Григорьевич, пожалуйста, вернитесь! Есть разговор». Так ко мне обращался декан нашего факультета, подчеркнуто вежливо и одновременно немного снисходительно. Конечно, я поднялся по лестнице к ее началу, где в тени одной из колонн стоял Патряков.
Виктора Петровича уважали все студенты. Он их защищал буквально насмерть – из нашего факультета за пять лет моей учебы не было ни одного отчисления. Меня он сделал своей правой рукой в этом деле. Я входил во всевозможные комиссии и бился в них за каждого студента. А еще я до четвертого курса был старостой, а затем, когда началась специализация, был старостой сразу в двух группах, и никто против такого вроде бы нонсенса не возражал. Еще становился капитаном факультетских команд, выступающих весьма успешно на самых разных творческих конкурсах, благодаря чему за годы учебы побывал в восьми крупных городах России, в том числе в Москве и Питере. На учебу времени оставалось мало. Тем не менее, всяческими правдами и неправдами, а также благодаря помощи декана и нескольких лояльных ко мне преподавателей завершил учебу университет без единой четверки. Оставался последний шаг – защита дипломного проекта.
Патряков почесал нос, что у него являлось признаком крайней озабоченности, вздохнул: «Эдуард Григорьевич, собирайтесь, слетайте в Москву. В сентябре у нас проводится всероссийская конференция преподавателей на озере Палток, а средств не хватает, так уж получилось. Два раза ты нас выручал, постарайся уж и на третий раз не подвести, найти денежки». Я аж задохнулся от такого предложения: «Да вы что, Виктор Петрович!? Я сам не знаю, как у меня прошлые разы получилось. Но ведь тогда времени до мероприятий было много, а сейчас… Да и защита у меня!»
Патряков взял меня за локоть, вкрадчиво улыбнулся, что для изучивших его повадки означало предупреждение о бесполезности сопротивления, снова вздохнул: «Да никто не будет на вас в претензии, если не получится. Но попробовать надо! Даже постараться надо, и сильно постараться. Очень важная для университета и для меня лично конференция. А по поводу защиты… Беру все на себя. Зайдете на пару минут для общения с комиссией – и никаких вопросов. А сейчас возвращайтесь, возьмите командировочные, денежки на подарки – и сегодня вечером вылетайте в Москву».
Пришлось возвращаться, получать командировочные документы и деньги. Сколько раз я ругал себя за то, что в свое время, еще на первом курсе, когда первый раз, услышав в деканате, где преподаватели просили меня иногда вместо занятий остаться за отсутствующую секретаршу, что возникли финансовые сложности с проведением какой-то конференции, вызвался попробовать помочь. Знал, что у дяди, большой шишки в нашей области, в Москве, в министерстве просвещения есть бывший однокурсник, и в высоких чинах. Каким-то образом я сумел уговорить дядю, что надо бы нашему педагогическому университету помочь. В общем, он позвонил, я слетал в Москву, вернулся с победой. Кстати, когда я был на втором курсе, этот большой человек из столицы приезжал к своим родителям, был в гостях у дяди на его даче, я им шашлык жарил. Потом была еще одна такая же командировка, и снова успешная. И вот меня отправляют в третий раз. На оформление документов и получение денег ушло полчаса. Когда я вышел на крыльцо университета, снова почувствовал на себе сверлящий взгляд невысокого мужчины. Взгляд был каким-то пугающим, у меня даже спина похолодела – я понял, что это страх. Но чего бояться-то? Может, он со своими охранниками (было понятно, что это именно они) ждет кого-то другого? Но когда я переступал последнюю ступеньку лестницы, он поднял руку и, махнув мне, властно сказал: «Молодой человек! Можно вас?» Слова звучали не как вопрос, а скорее как требование или даже приказ. Я пожал плечами и подошел к этой троице. Мужчина, не мигая, глядел на меня и говорил: «Эдуард. Я – Иван Иванович Уколов. Вы должны знать. Самый богатый человек в городе и области. Не буду терять вашего времени. Буду краток. Надо, чтобы вы отказались устраиваться в Пушкинскую гимназию. Вас куда угодно возьмут. Знаю, что в пушкинской у вас перспективы. Лет через пять – завуч. Еще через пять – директор. Может, даже быстрее. Но не надо туда идти. Туда идет моя дочь. Она так хочет. Она должна стать завучем. И директором. Соглашайтесь. Откажетесь – пеняйте на себя. Ответ – вечером». Говорил он отрывисто, короткими фразами. Мне даже показалось, что не говорит, а лает. А глаза смотрели прямо на меня – и не мигали! Как у змеи…
Я ответил, что сегодня улетаю в Москву, буду там несколько дней. Но ответить могу прямо сейчас: отказываться от Пушкинской гимназии не намерен.
Уколов усмехнулся: «Хорошо. Но вы подумайте. Крепко подумайте. Ответ – через неделю. В это же время. На этом же месте. Отказываться не советую». После чего повернулся и пошел в сопровождении двух своих бугаев к стоящему практически на пешеходном переходе черному «Хаммеру».
Поездка в Москву оказалась удачной. Я, как и в предыдущие два раза, подключил связи моего дяди, премьера областного правительства, и все вопросы решил. Щедро раздарил привезенные с собой подарки – и вернулся домой. Но Уколов, «хозяин жизни» (именно такую кличку я неоднократно слышал, так как у меня с его дочерью на первом курсе был роман, который прекратился по моей инициативе) с лающей речью и немигающим, каким-то змеиным взглядом, не выходил у меня из головы. А вот в день, когда мне была назначена встреча, информация о нем как-то вылетела из памяти. Когда вспомнил, понял, что опоздал почти на полчаса. К моему удивлению, Уколов с двумя охранниками стоял на том же месте, причем на вид был абсолютно спокоен и невозмутим, словно ему и не пришлось ждать. Разговор получился коротким. Я его помню слово в слово.
«Ну как? Вы отказываетесь от гимназии?» – «Нет. А зачем я должен отказаться?» – «Ну что же… Даю время подумать. До семи вечера. Не откажетесь – пеняйте на себя. Я предупредил».
И все. В семь часов был звонок, я ответил, что решения не изменю. В ответ – тишина.
О том, что начало происходить вскоре после встречи, я хотел написать подробно, потому что помню все до последней детали, даже запахи, звуки, цвета. Это можно было бы подать так живописно, выпукло, что у читающего эти строки слезы бы на глаза наворачивались – уверен, при большом старании можно подобрать такие слова. Но не смог. Глаза застилались слезами не у гипотетического читателя, а у меня, руки начинали дрожать, я промахивался мимо клавиш клавиатуры.
Поэтому решил описать все очень схематично, предельно сухо. Кто хочет, может дополнить недостающие картинки и эмоции в соответствии со своей фантазией.
Итак, я только успел переступить порог своей квартиры (родители, проживающие в небольшой городке за 200 км от областного центра, купили ее мне, своему единственному сыну-студенту), как раздался звонок в дверь. Это была полиция. Пригласили двух соседей в качестве понятых. Сказали, что ищут наркотики. Особо не утруждались, сразу же подошли к дивану, подняли его и вытащили пакет. В нем оказалось около ста граммов героина.
Потом был следственный изолятор – СИЗО. Надо сказать, что здесь мне несказанно повезло, я впервые подумал, что Бог существует, а сейчас в этом абсолютно убежден, и хотя в церковь не хожу и не молюсь, постоянно благодарю Его за мое спасение и за то, как моя жизнь складывается сегодня.
А начиналось все не очень хорошо. В одной камере со мной, в которой находились восемь человек, оказался криминальный авторитет с погонялом Колобок. Вместе с ним – два крепких качка, которые вели себя так, что сразу было понятно, что они хорошо его знают и готовы бегом выполнять его указания. Один из этих мордоворотов в первый день дважды меня очень больно толкнул, а скорее ударил, причем явно специально и с расчетом на мою вполне ожидаемую реакцию. Понятно, что за ней, даже если я что-то просто скажу, обязательно последует разбирательство, и неизвестно, в каком состоянии я из него выйду. Да, в школьные годы я занимался и ушу, и боксом, и борьбой самбо и, как говорили тренеры, подавал надежды. Но, во-первых, это было давно. Во-вторых, качков было двое, и они точно умели драться и имели в этом большой опыт, отразившийся шрамами и на лицах, и на постоянно голых до самых плеч руках. Поднявшись вечером на второй этаж нар, я старался успокоиться и что-то придумать, чтобы завтра не было риска попасть в неприятную ситуации и не быть попинанным этими двумя громилами. Лицо Колобка казалось мне знакомым. Но где, когда, при каких обстоятельства я его видел – вспомнить никак не мог. Уже засыпал, когда в голове мелькнула картинка из прошлого. Я сижу перед нашим домом, на газоне, прислонившись к кирпичному забору. Это одно из моих любимых мест в саду. От всех любопытных глаз меня надежно скрывает огромный, разросшийся ввысь и вширь куст пахучей гортензии. Я сосредоточенно изучаю возможности только сегодня купленного мне нового сотового телефона. По нашему двору идут отец и какой-то широко улыбающийся молодой мужчина. Он благодарит отца: «Вы знаете, после вашей публикации в газете решено наши гаражи не сносить, гаражный кооператив будет просто перерегистрирован. Строить высотку, как планировали некоторые известные нам товарищи, не будут. Спасибо вам огромное от имени всех членов кооператива». После этого молодой мужчина перестает улыбаться, краснеет, достает из бокового кармана конверт и неловко сует его отцу. Отец смеется: «Оставьте вы это, Василий Иванович! Лучше эти деньги пустите на развитие вашего гаражного кооператива. Вас же обязывают его отгородить, вот и потратьте на ограждение». Они выходят на улицу через калитку, не замечая меня.
Я не верю своему воспоминанию: неужели Колобок – тот самый Василий Иванович? Похож, очень похож, и фигурой, и физиономией, и манерой часто потирать ладони. А что выражение лица другое, так это немудрено, сколько времени прошло с тех пор. Да и был тогда Колобок свободным человеком, добропорядочным гражданином, отстаивающим интересы какого-то гаражного кооператива, а теперь – заключенный, вероятнее всего, не раз уже отсидевшим в тюрьме. И я решил: завтра обязательно надо подойти к Колобку. Что и сделал с утра пораньше, воспользовавшись тем, что два громилы находились от него достаточно далеко.
– Здравствуйте, Василий Иванович, – сказал я.
Колобок переменился в лице, молча и изумленно уставился на меня.
Сделавших шаг в нашем направлении качков остановил поднятием руки, мне указал на табурет с другой стороны стола. Я сел. Авторитет с неподдельным интересом спросил:
– И откуда ты меня знаешь…
На секунду он замялся, затем закончил:
– …знаешь по гражданской жизни.
Я очень кратко объяснил.
– А, так ты сын Григория Степановича, – задумчиво протянул Колобок.
С минуту он смотрел на меня, потом вздохнул, подвинулся поближе, жестом показал, чтобы и я сделал то же самое:
– Ну, теперь давай рассказывай. Только негромко, чтобы никто не слышал.
Ну и я и рассказал про свои догадки. У меня был только один вариант – тот странный олигарх Иван Иванович Уколов, требующий от меня уступить место в Пушкинской гимназии его дочери. Колобка эта информация не удивила:
– Значит, Укол… От него любой пакости можно ждать… Да, студент, влип ты в историю… Не завидую… Ну да ладно, война план покажет… Но здесь тебя не тронут, будь на этот счет спокоен.
Потом повернулся к остальным обитателям камеры, которые на самой дальней от нас койке резались в карты:
– Ребятки, вот это юноша находится под моей защитой. Все поняли?
На следующий день меня привели на встречу с моим адвокатом – высоким сутуловатым пожилым мужчиной с огромной копной длинных, до плеч, седых волос. Это оказался известный адвокат, лучший по крайней мере в нашем Федеральном округе (об этом мне авторитетно заявил Колобок, которому адвокат ощутимо снизил первый из его сроков за какую-то глупую драку с серьезными последствиями). Виктор Генрихович Войцеховский сумел вселить в меня надежду.
Я рассказал о встречах с Иваном Ивановичем Уколовым. По поводу подброшенного героина тоже была догадка: это мог сделать мой двоюродный брат – у него был ключ от моей квартиры. Ну, если не сам подбросил, то помог оказаться «дури» в нужное время в нужном месте. Войцеховский поражался: «Сто граммов героина! Это же с ума сойти! Вполне можно было парой граммов обойтись».
Виктор Генрихович Войцеховский сказал, что защищать меня просил мой дядя, премьер областного правительства, с которым они давние друзья. И что они сделают все возможное и невозможное, чтобы доказать мою невиновность. Через день адвокат сообщил, что должен ненадолго уехать, меня будет навещать работающая с ним женщина. Снова появился Войцеховский через неделю. А еще через два дня меня неожиданно для всех выпустили из-за… отсутствия состава преступления. Даже Колобок от изумления за голову схватился: «Это как так?! Сначала хранение героина на тебя вешают, а теперь оказывается, что ничего не было? Нет, так не бывает!»
Оказывается, бывает…
Рассказ адвоката. Командировка с риском для жизни
Премьер – своего друга, премьера областного правительства, я всегда при встрече один на один называл только так – буквально бегал по своему огромному кабинету и говорил быстро, словно выстреливая из пулемета: «Генрих, ты берешься за защиту моего племяша – возражение не принимаются! Я его хорошо знаю, он не может быть связан с наркотиками! Эдуард умный, энергичный, светлый, хороший парень, не по годам деловой, с хорошими перспективами… Разберись, что и как! Появятся информация – сразу звони мне, причем в любое время суток. Я уже подсуетился, все оформлено как надо, ты отправляйся прямо сейчас в этот… изолятор, черт его подери!»
Моего подзащитного я узнал сразу – видел его пару раз в загородном доме Премьера. Хотя всего за два дня неволи он сильно изменился. Осунувшееся лицо, в глазах пронзительный вопрос: «За что?» Мы быстро выяснили, за что. Я обнадежил молодого человека – и пулей полетел к Премьеру.
Он снова быстро ходил по кабинету и скороговоркой выкладывал свои мысли и эмоции: «Из-за такой ерунды ломать парню жизнь, сажать лет на 15 в тюрьму?! Это что-за запредельное! Такого и в лихие 90-е не было! Нет, я не позволю Уколу уничтожить моего племяша! Так, Генрих, сейчас разбегаемся. Ты по своим каналам, я по своим пытаемся как-то воздействовать на этого криминального миллиардера, найти его дочь, постараться встретиться с ней. Слышал я от кого-то, что Укол свою дочурку обожает. Действительно обожает, раз для ее устройства на работу туда, куда она хочет, готов конкурента таким образом устранить. В общем, мы попытаемся зайти к папочке и дочке со всех сторон. Нам надо парня вытащить из беды! Звони мне в любое время и сам будь всегда на связи!»
Я честно постарался выйти на Уколова и его дочь. Но меня ждало разочарование. Дочь, как выяснилось, сразу после защиты дипломного проекта уехала в какой-то настолько дальний туристический поход, что связаться с ней казалось делом безнадежным. Люди, которые могли свести меня, по словам Премьера, с «криминальным миллиардером», посредничать отказались. Говорили, что он свои решения не меняет. А про дочь высказывались в таком ключе: девчонка сама по себе неплохая, даже не особо избалованная, а вот из папаши веревки вьет, он ради нее готов на все. Я сообщил об итогах своих поисков Премьеру ближе к полуночи. Он вздохнул: «У меня то же самое. Давай с утра пораньше приезжай – что-нибудь будем решать».
Утром Премьер не бегал по кабинету, а сидел за столом и говорил, как обычно, негромко и четко. О пережитом волнении и, вероятно, бессонной ночи свидетельствовали бледность и круги под глазами. На мои слова о том, что неважно выглядит и на здоровье не надо плевать, махнул рукой: «Не до этого! Есть у нас шанс воздействовать на Укола, спасти Эдика. Вот какая история… Племяш с дочерью Укола, Галей, на первом курсе встречался. Не сказать, чтобы бешеная страсть и неземная любовь, но взаимная симпатия у них была. Когда я узнал, чья это дочка, отсоветовал племяшу с ней иметь дело. Не знаю, я повлиял или нет, но отношения у них вскоре закончились. И вот о чем я сейчас думаю. Может, она знает, как Укол Эдика наказывает? Тогда ничего не поделаешь, надо искать другие варианты. А если не знает? Племяш мне говорил, что расстались они без ссор, спокойно, с пониманием. Если так, то Эдика можно через нее попытаться спасти».
Заметив, что я хочу что-то возразить, Премьер поднял руку: «Погоди-погоди! Если Укол на такое пошел ради нее, то если она попросит, а еще лучше, если в ультимативной форме потребует, он все обратно отыграет. Не веришь? Отыграет! Денег у него хватит. В общем, план такой. Ты летишь на Север, находишь эту группу туристов, объясняешь все Гале… Она должна быть на нашей стороне. Это единственный вариант, который, по моему разумению, стопроцентно может сработать. Так что собирайся и лети на Север. Поддержка тебе будет обеспечена. Помнишь Витьку Радулова? Ну, с соседнего двора, того, по которому ты первое свое дело по хулиганству выиграл, спас парня от тюрьмы? Ты его давно не видел? Он сейчас на Севере большой человек. Поможет, выделит тебе вертолет. Найди этих туристов. А там разговаривай и действуй по обстоятельствам. Вот тебе бумажки из университета про нашу Галину – характеристики, психологический портрет, который составили для каких-то научных работ психолог, там есть интересные моменты по ее отцу и их взаимоотношениях. Понимаешь, Укол, похоже, сильно любил свою жену, винит себя в ее смерти, поэтому, вероятно, на дочь приходится двойная любовь. Добыты эти бумаги не совсем честным путем, так что до полета изучи, потом лучше сожги. Кстати, с тобой летит и твой помощник, я с ним уже договорился, билеты куплены. Поторапливайся, вылет через шесть часов. Потом будет пересадка на самолет местной авиалинии. А там уже – вертолет. Удачи!»
До северного областного центра мы долетели точно по расписанию. А там нас ждало первое препятствие. Рейс местной авиалинии задержали на сутки. Поселок, где располагался аэродром, попал в зону урагана. Из строя были выведены коммуникации, пострадала даже взлетно-посадочная полоса. Пришлось ждать, когда все это восстановят.
В поселке выяснилось, что у вертолета, на котором должны были лететь мы, ураган повредил винт. Привезти его должны были через пару суток. Остальные вертолеты были зафрахтованы. На одном из них незадолго до урагана то ли на охоту, то ли рыбалку улетел какой-то очень большой человек из Москвы. Ураган поднял большую волну, она захлестнула вертолет и что-то там испортила. Запасные части туда отправили на катере. Обещали, что большой человек прилетит через сутки. Вот этот вертолет и предназначался для нас.
Человек из Москвы, видимо, действительно был очень большим. Кто это такой, мы не поняли, так как увидели происходящее издалека. Он в сопровождении трех человек с большими сумками вышел из вертолета, сел на ожидавший его самолет – и улетел в сторону цивилизации.
Через два часа в другом направлении вылетел наш вертолет. Уже в полете летчик нам рассказал, что руководитель туристической группы, в которую входила Галина Уколова, – человек в туристическом мире известный, со своими странностями и принципами. Например, на связь по спутниковому телефону он выходит в определенное время только раз в сутки, и сегодня мы уже с ним связаться не можем. Поэтому будем лететь по утвержденному маршруту группы. Правда, ее руководитель, как заметил пилот, может маршрут и менять по своему усмотрению – есть за ним такой грешок.
Вводные данные были следующими: летим почти три часа прямо до небольшого поселка, где заправляемся, затем два часа по руслу реки. По расчетам, группа должна быть в зоне досягаемости дальности нашего вертолета. Если не обнаруживаем туристов, возвращаемся назад. Через день должен освободиться вертолет с дополнительными топливными баками и продолжительность полета десять часов при дальности более 2400 километров.
Когда после дозаправки полетели вдоль реки, с двух сторон к иллюминаторам приникли по два человека – я и штурман вертолета, а также мой помощник Дима Терентьев и приданный нам специалист из МЧС. Река оказалась невероятно извилистой, вертолет словно двигался по большой синусоиде. Я старался внимательно смотреть на берег и периодически поглядывал на часы – когда истекут два часа? Когда это произошло, глаза у меня уже слезились, голова гудела от шума двигателя, который не мог полностью заглушить шлемофон. «Командир, что, возвращаемся?» – спросил я. В ответ: «Нет, у нас еще есть полчаса. Возвращаться будем по прямой, без этих» – и прочертил рукой в воздухе несколько зигзагов. Шла 25-я минута этого добавленного времени, когда специалист МЧС радостно прокричал: «Вижу группу! Похоже, она собирается отплывать от берега!». Вертолет резко взял вправо и пошел на снижение.
Группа действительно готовилась к отплытию после привала, туристы с удивлением смотрели на вертолет: что случилось? Галина оказалась среднего роста симпатичной девушкой со спортивной фигурой, не сходящей с лица улыбкой и густыми льняными волосами. Заметив мой остановившийся на них взгляд, засмеялась: «Волосы натуральные, у меня мама из Прибалтики, по наследству передала мне эту роскошь». Взгляд прямой, доброжелательный. Я решил не ходить вокруг да около, показал свое удостоверение адвоката, которое Галина внимательно изучила, и стал по возможности коротко и без эмоций рассказывать о происшедшем с Эдуардом. Собеседница слушала, не перебивая, внимательно глядя на меня. Она несколько раз переминулась с ноги на ногу, при этом каждый раз голова чуть покачивалась, на льняных волосах искрами пробегало солнце. На лице не отражалось никаких эмоций, только смеющиеся глаза становились все более грустными и какими-то темными. Галина задала всего один вопрос: «Вы уверены, что мой отец связан с этим делом?» Получив утвердительный ответ, мотнула головой: «Я лечу с вами». И оправилась к плотам забирать свои вещи.
Обратно летели молча. Пилот несколько раз задавал нам какие-то вопросы, но однозначные короткие ответы его не удовлетворили, и попытки заговорить он прекратил. МЧС-ник же оказался необычайным молчуном, после крика об обнаружении туристической группы не произнес ни слова. Я с удивлением смотрел в иллюминатор, потому что лететь мы должны были над тундрой, а кругом была вода и множество небольших островов. «Последствия урагана», – объяснил пилот. Я, сам того не заметив, заснул. Проснулся от удивленного возгласа пилота: «Смотрите, люди! Откуда они, что здесь делают?!» Мы прильнули к иллюминаторам. На довольно большом острове находилась группа людей – человек шесть. Летели мы низко, и было видно, как в руках одного из них что-то блеснуло. Я с ужасом понял – это автомат! Звуков выстрела я, конечно, никак не мог услышать, но мне все же показалось, что слышу и их, и то, как пули вонзаются в вертолет.
Вертолет стало трясти. Вибрация то усиливалась, то уменьшалась. Двигатель работал с перебоями, звук менялся – то нормальный, привычный за долгие часы полета, то переходящий в визг, то проваливающийся в утробное, глубокое урчание. В иллюминатор можно было видеть тянущийся за вертолетом шлейф дыма, который с каждой минутой становился все гуще. Пилот громко и безостановочно матерился. «Почему не садимся?» – воспользовавшись небольшим перерывов в потоке бранных слов, прокричал я. «Надо отлететь подальше», – ответил пилот и снова начал кричать матом, уговаривая вертолет как можно дольше не падать.
Перед посадкой – а она состоялась через семь минут такого полета, я засёк – пилот дал нам команду, что еще, кроме своих личных вещей, надо захватить с собой и быстрее бежать от горящего вертолета. Мы так и сделали. Успели отбежать метров на двести. Прогремел взрыв, мы все без команды упали лицом вниз на песок.
Когда я перевернулся на спину, пилот стоял и смотрел на горящий вертолет, вернее, на то, что от него осталось. По его щекам текли слезы. Я сел, спросил: «Это остров?» Пилот прокашлялся, выдавил: «Нет, это уже нормальная земля. Дотянули. Думаю, сюда они не сунутся, тем более взрыв наверняка слышали и даже, наверное, видели». Помолчав минуту, крикнул сидящему неподалеку штурману: «Давай сюда спутниковый телефон». По тому, как себя повел штурман, было понятно, что произошло что-то ужасное. Уже через минуту мы знали, что именно: он вынул аккумуляторы из телефона и забыл их зарядить, так что связи у нас не было. Тот мат, которые мы слышали в семь последних минут полета, оказался детским лепетом в сравнении с тем, что изверг пилот на этот раз…
…На этом месте мы провели два дня. Пилот сказал, что идти куда-то бесполезно. Надо ждать тут. Нас обязательно будут искать, и найдут. Вопрос только во времени. Мы прошли по берегу, собрали разбросанные взрывом вещи. Среди них оказалась и немного одежды, и даже палатка (в спешке из-за нашего полета их, к нашему счастью, просто не успели выгрузить), а также достаточно много консервов. Нас даже мошка и комары не особо одолевали, так как нашелся репеллент, которым мы брызгали друг друга. Боялись мы только одного – как бы не нагрянули те, кто стрелял в вертолет. Пилот объяснил присутствие в этой дикой местности людей: по неофициальным слухам, они добывали недавно открытые здесь алмазы. Но, похоже, взрыв они видели и успокоились, решив, что все, кто был в вертолете, погибли.
Так что два дня прошли относительно комфортно, с учетом ситуации, в которой мы оказались. Костра мы не разводили, питались консервами. Самым тяжелым оказались две ночи – было очень холодно. К тому же у Галины поднялась температура.
В полдень второго дня нашего сидения в небе появился самолет. Нас заметили, о чем сообщали несколькими покачиваниями крыльев. Еще через пару часов прилетел большой вертолет с врачом и тремя МЧС-никами. Галине было совсем плохо, ее отнесли в вертолет на руках, где сразу сделали пару уколов. Потом два дня она провела в больнице поселка. Так что от нашего вылета на Север до возвращения домой прошла ровно неделя.
А еще через два дня Эдуарда выпустили на свободу. Признаться, я до последнего момента не верил, что это произойдет: как можно замять дело о хранении такого количества героина?! Но Уколов сумел это сделать. Представляю, каких усилий, а главное, денег это ему стоило. Зато он еще раз доказал, что любит свою дочь и готов ради нее буквально на все.
Забирать Эдуарда поехал я. На него было страшно смотреть – осунувшийся, бледный, с черными кругами под глазами. Эти две недели в его жизни стали страшным сроком, принесли невероятно многого горя, и нахождение в следственном изоляторе было не самым ужасным испытанием. Он остался сиротой. У матери не выдержало сердце. Через три дня день после ее похорон разбился отец. Он был трезвым, официальная версия – не справился с управлением транспортного средства. Но, похоже, все были убеждены – это замаскированное самоубийство. Эдуарду о смерти родителей сообщили, но не выпустили с ними попрощаться. Сопровождавший его полицейский шепнул мне, что парень после каждого из этих известий не спал по двое суток.
Забрал я Эдуарда рано утром и отвез к нему домой. Там нас ждал Премьер. Они обнялись, Премьер сказал только два слова: «Держись, племяш!» Они заплакали. Оба. Я не мог на это смотреть, вышел в кухню, закрыл дверь и тоже заплакал. Последний раз я плакал лет 20 назад, когда погибла моя первая жена…
Мой рассказ. Пустота и обретение смысла жизни
После сообщения о смерти мамы и гибели отца я не спал, не могу даже сказать, сколько это продолжалось. Наступило какое-то дикое отупение, мне было абсолютно все равно, что происходит. В душе и голове – полный вакуум! Даже сообщение о том, что меня выпускают, а дело прекращается, не вывело меня из этого состояния. Даже любимый дядя и адвокат, добившиеся моего освобождения, ничего не смогли изменить. Когда они уехали, я около часа без остановки ходил по квартире, потом одетым прилег на заправленную кровать – и моментально провалился в сон.
На следующий день дядя лично свозил меня в университет, где по его просьбе пусть и не в полном составе из-за начавшихся отпусков, но все же собралась комиссия – защищать дипломную работу. Дядя объяснил: «Диплом тебе в жизни понадобится, надо его получить». Процедура прошла быстро: я даже не читал текст, мне скорее для приличия задали пару вопросов – и поздравили с успешной защитой.
Вечером дядя снова заехал ко мне, мы поговорили, что делать дальше. Сошлись на том, что завтра я отправлюсь домой, побываю на кладбище, потом буду улаживать дела с продажей дома и аварийной машины – дядя дал телефоны риэлтора, нотариуса и даже офицера ГИБДД.
Первым делом я отправился на кладбище. Дядя постарался – после похорон прошло совсем немного времени, а могилы мамы и отца были с большими памятниками, облицованы мрамором. Временами моросил мелкий дождичек, солнце то выглядывало, то снова пряталось за тучи. Полумрак чередовался с ярким светом, мокрый мрамор, белый с прожилками, то блестел на солнце, то мгновенно темнел. Только от этих резких перепадов света и тени мне было не по себе. А мысль о том, что под этими мраморными плитами лежат самые дорогие мне люди, которых я больше никогда не увижу, сводила с ума. Хотелось выть, кричать от нестерпимой душевной боли. Но на соседней аллее шли похороны, и я просто тихо плакал, глотая слезы и капли редкого дождя. Так продолжалось долго, наверное, около часа. Я перестал плакать и уже просто стоял, когда кто-то тронул меня за плечо. Это была… Галина Уколова.
Я был настолько поражен, что не сразу понял, кого вижу перед собой. Стоял столбом и тупо смотрел на нее. Уж чего-чего, а ее появления рядом с собой никак не ожидал. Что делать, что ей говорить? Гнать от себя, послать ее как можно дальше? Да, причиной всех моих бед и смерти родителей была Галина. Но, вероятнее всего, она не знала о намерении своего отца расчистить ей дорогу в желанную гимназию таким варварским способом. Да и спасла меня от тюрьмы, как сказал адвокат, именно она. Я так и стоял столбом и не знал, что делать.
Неожиданно Галина заплакала: «Прости меня, Эдик. Я и подумать не могла, что отец способен на такую подлость. Я с ним порвала, выписалась из города и скоро уеду, и никому не буду говорить, куда. Я и симку сменила, чтобы никто моего местоположения не знал. Вот тебе мой телефон, если простишь меня, просто позвони, у меня камень с сердца упадет». И протянула свою визитку, на которой был зачеркнут напечатанный номер и взамен него вписан ручкой новый. Она очень сильный человек, особенный, со стальным характером, я это знаю, все-таки пять лет учились рядом. Увидеть ее слезы было для меня потрясением. Она даже плакала не как все – не рыдала, не всхлипывала, а просто когда говорила, голос срывался, а по лицу лились слезы. Не знаю, что со мной произошло, но я сделал шаг навстречу и обнял Галину. Несколько минут мы плакала вместе. Она не сдерживалась и рыдала уже навзрыд. Такой железную Галину – самбистку, активистку, постоянно что-то возглавляющую, да и просто очень властную девушку – я и представить себе не мог. Невероятно, но я пригласил ее в родительский дом. Мы просто попили чаю, о чем-то поговорили – не помню даже, о чем, о какой-то ерунде, о ничего не стоящих мелочах. Потом она попросила отвезти ее на автовокзал, купила билеты на первый автобус, следовавший в соседнюю область – и уехала.
Я сел составлять план действий на ближайшие дни, чтобы ничего не упустить, когда появился гость, майор полиции. Я его сразу вспомнил: Айдар Марсович Агапов, он помог мне, еще школьнику, при сдаче экзаменов на водительские права. На приглашение зайти и попить чаю он сразу согласился. Сев за стол, неожиданно спросил: «Выпить чего-нибудь не найдется?». Заметив мое удивление, усмехнулся: «Мне можно, я мент, притом в форме, меня никто не остановит». Я налил полстакана из найденной начатой бутылки коньяка. Майор махнул его залпом, даже закусывать не стал. Для начала объяснил, почему в 55 с лишним лет до сих пор ходит в таком звании: «Брат возглавляет ГИБДД области, мне большим начальником становиться нельзя». Потом немного рассказал, каким хорошим человеком и журналистом был мой отец. Вспомнил, что он на целую газетную страницу написал о нем очерк: «Это было, наверное, самое приятное событие в моей жизни. До сих пор несколько газет храню, внуки уже читали».
А потом я узнал, почему Айдар Марсович выпил полстакана коньяка. Для храбрости. Он сам признался. И рассказал ужасную для меня вещь. Заключалась она в том, что, по неофициальному мнению эксперта и опытных полицейских, отец попал в аварию не случайно. Он не был пристегнут ремнем безопасности, окно с водительской стороны было открыто. Удар машины в хорошо видимое препятствие пришелся по касательной. Отца выбросило из кабины прямо в самое опасное место на трассе, на крутой склон, почти обрыв, высотой в тридцать метров. При этом машины оказалась повреждена минимально.
Майор обещал помочь с продажей автомобиля и дома. Свое обещание сдержал, более того, поручился за меня при продаже дома – его купил его родственник. Благодаря этому на все дела ушло всего три дня. Дом купили быстро, потому что по совету риэлтора поставили невысокую цену. Я получил деньги за дом и за машину. У нотариуса были составлены документы о том, что вопрос продажи решен, а официально будет оформлен через полгода, когда я вступлю в наследование. Причем дом продавался со всем содержимым, вплоть до лопат в сарае и половых ковриков.
За три дня ко мне приехало человек тридцать – друзей и знакомых мамы и папы. Они выражали свое соболезнование, рассказывали, какими хорошими людьми были мои родители. Оказывается, они часто помогали людям: мама – устраивала на работу, папа – тоже, а также правильно писал письма во всякие инстанции, и многие серьезные вопросы решались. Мне говорили: «Ты можешь ими гордиться». А мне было просто горько, что отца и матери нет, и больше никогда не будет рядом…
На третий день, уже думая об отъезде, я включил компьютер. И прямо в центре экрана увидел заставку «Письмо сыну». Оно во многом определило мою дальнейшую жизнь. Отец был спокоен, говорил без эмоций, тихим и ровным голосом: «Сынок, прости меня за мое решение, но после твоего ареста и смерти мамы мне не хочется жить. Я считал себя сильным человеком, а оказался слабаком. Прости еще раз, если сможешь. Знай, что мы с мамой не верим, что ты связан с торговлей наркотиками. Если бы я был помоложе, то пошел бы в пиарщики, в рекламщики. И сделал бы так, чтобы на очередных выборах этот миллиардер Уколов, а твой дядя говорит, что здесь он замешан, не прошел бы в областную Думу. Тогда бы он лишился депутатской неприкосновенности, и его враги, а их у него, судя по интернету, много, сожрут его с потрохами. Прости за такие глупости, за эту несуразную мысль. Тем более ждать этого надо долго, четыре года, выборы ведь только недавно состоялись. Наверное, я просто не знаю, что тебе сказать, вот и несу всякую чушь. Прости за это. И за все остальное прости».
Это обращение настолько меня расстроило и выбило из колеи, что я смог уехать в областной центр только на следующий день. Деньги меня не волновали, и там я устроился в рекламную компанию к Михаилу Ивановичу, то бишь к Магнихантуллаеву Миннимуннавиру Ибратуллаевичу. Потому что слова отца о работе пиарщика не давали мне покоя. Это было очень далеко от того, чем занималась наша компания. Но когда дела пошли в гору, я стал потихоньку капать Мише на мозги, что неплохо бы организовывать рекламные кампании на выборах. Вода камень точит, и Миша в конце концов согласился. В новое дело включились не только мы вдвоем, была принята выпускница университета с соответствующим образованием. Она оказалась хорошим, въедливым работником. Помотала нам немного нервы, выбив помощницу – и все начало получаться. За год компания «Магнит и Эдичка» поучаствовала в трех проведенных в области досрочных выборах, поборолась за освободившиеся по разным причинам депутатские кресла, и весьма успешно. Все наши кандидаты стали депутатами. Невысокого, конечно, полета, два городского и один районного уровня. Но о нас узнали.
Вот тут и начинается главная история, которую я положил в название того, что пишу – не знаю, рассказ это или уже повесть, поскольку объем набирается серьезный. Все, кто был связан с этой историей, наговорили мне то, что помнили, текст был расшифрован со звуковой записи диктофона (есть такая функция – речь в текст) и немного стилистически и серьезно грамматически скорректировано).
Рассказ Магнихантуллаева Миннимуннавира Ибратуллаевича
В жизни ничего не писал после школьных сочинений, которые ненавидел. Специально старался в них что-то такое вставить, чтобы учителя были недовольны. Например, эпиграфом к теме «Вот и стали мы на год взрослей», по которой мы писали сочинения после летних каникул, использовал слова из песни – «Каким я был, таким я и остался». Но Эдичка сильно просил, ему отказать я не смог. Мало ли какой у человека пунктик может нарисоваться, это надо уважать. Тем более что писать не пришлось, я просто рассказывал о происходящем, а мой компаньон эти надиктованные воспоминания потом превратил в тексты. Я кое-что хотел в них поменять, но Эдичка сказал, что лучше все оставить как есть.
Иван Петрович Непряев позвонил мне в три часа ночи! И заявил, что все обдумал и принял решение баллотироваться в депутаты областной Думы. Таким тоном сказал, как будто я его долго уговаривал это сделать. А я ни сном, ни рылом об этом не знал, и знать в общем-то не особо хотел.
Петрович (его все зовут исключительно так) мне очень симпатичен. Хотя он и с вывертами. Но человек сам себя сделал, создал восемь совершенно разного плана заводов, не очень больших, в каждом по 500-700 работников. Самое интересное, что Петрович успевает поучаствовать в управлении всеми! Очень рациональный, умный, нахальный, но, что удивительно для бизнесмена-мультимилионера, честный. Наверное, правильнее будет сказать, что относительно честный, так как, насколько гласит народная молва, ни рабочих, ни партнеров не обманывает. Что там с налогами и прочими делами, не знаю.
Так вот, вчера он мне во время в общем-то случайной нашей встречи заявил, что ему надо стать депутатом областной Думы. Чисто по экономическому соображению, для защиты своего бизнеса, то есть заводов, на которые, по его информации, нацеливается такой монстр с отрицательной репутацией, как Иван Иванович Уколов. Подробностей не объяснял, но сказал, что это надо делать срочно, на внеочередных выборах, вызванных внезапной смертью одного из депутатов. Еще сказал, что слышал о проведенных нами успешных кампаниях на местном уровне. Я, помня желание Эдика, ответил, что возьмемся. Петровичу в это время кто-то позвонил, он срочно сорвался по каким-то делам. Сказал, что обязательно со мной свяжется. И вот позвонил – в три часа ночи! Назвал три фамилии кандидатов в депутаты. Двое – так, балласт, несерьезно даже их кандидатами в депутаты называть. А вот третий – тертый калач, молодой пенсионер, но еще работает, почти всю свою сознательную жизнь провел на госслужбе, на довольно высоких должностях. Сейчас возглавляет областной экспортный центр. Маюнов Виктор Илларионович.
Меня этот звонок не обрадовал, а разозлил. Есть у меня такая особенность: если почему-то проснулся ночью, неважно в какое время, снова заснуть не могу. Я сразу вычислил виновного в моей бессонной ночи – Эдика со своим желанием делать депутатами любых людей, не являющихся госслужащими или лицами, близкими к государству и правящей партии – ну есть у него такой пунктик, и крепко в его в общем-то умной башке сидит! И со злости позвонил ему.
Но Эдик на такой ночной звонок не обиделся, даже обрадовался. Сказал, что надо как можно быстрее встретиться с Петровичем, и если он настроен серьезно, начинать работать над выборной кампанией.
Петрович в общем-то неплохо в людях разбирается, может характер человека сразу, при первой встрече прочитать. И никогда не ошибается. Эдик ему сразу понравился. Может, потому, что серьезно подготовился. Эдик утром мне сказал, что не спал, изучал все, что мог найти в Интернете про Виктора Илларионовича Маюнова. И сразу после знакомства сказал, что этот кандидат – крепкий орешек. За ним никаких грехов не числится, никакого компромата, по крайней мере, серьезного, в сети нет. Маюнов прошел через многие государственные структуры, был и министром строительства – уж насколько скользкая должность, но кроме каких-то предположений об откатах и взятках, ничего стоящего в открытом доступе нет. Два года руководил областным Пенсионным фондом, за которые в трех филиалах здания ремонтировались. Были какие-то жалобы, но официальные проверки ничего криминального не обнаружили. Ну и так далее – по всем восьми должностям. В общем, крепкий орешек, просто так не сковырнешь.
Эдик предложил разделить усилия, как он сказал, на три фронта. Первый – это выборная кампания. Ее поведет наш специалист, она с двумя высшими образованиями, маркетолог и психолог. Ее специально приняли по предложению Эдика, она себе еще помощницу подобрала. Они вдвоем избирательные кампании вели, готовили бумажки, рекламировали, всякие встречи проводили. Я не вникал, этим Эдик занимался. За год три кампании выиграли, молодцы! Когда не было выборных дел, занимались текучкой нашей фирмы. Полезные девчата оказались.
Зовут нашего специалиста по выборам Мила Михайловна Пронина. Но мы все ее называем Мальвиной, потому что когда она пришла к нам, то была с голубыми волосами, затем стала брюнеткой. Она не обижается. По поводу официальной части участия в выборной кампании Эдик так и сказал Петровичу: «Здесь будет полный порядок. Документы девчата оформят правильно и в срок. Подписи будут реальными. Ну и так далее». И, вздохнув, сказал: «А вот слабое место Маюнова, по которому надо будет ударить, найти будет сложно. Давайте вы, Иван Петрович, займетесь поиском компромата в его работе на государственных должностях. А мы попытаемся что-нибудь найти в его личной жизни. Здесь скелет в шкафу у каждого есть. Будем стараться, хороших частных детективов подключим, сами побегаем. Но гарантировать на сто процентов положительный для нас результат я не можем. Так что, может быть, ваши деньги в трубу вылетят. Сами понимаете: на Маюнова будет работать административный ресурс. Без хорошего компромата на него нам вряд ли удастся выиграть».