Читать онлайн Беседы и изречения бесплатно
И. И. Семененко
Читателю Конфуция
От речи требуется только выразительность.
(15.41)
Конфуций, лучшие его ученики и последователи всегда призывали относиться к собственным словам с большим вниманием и осторожностью. И такое же первостепенное значение они придавали речам других. В последующей конфуцианской традиции вообще считалось, что «благородный муж» способен своим словом «привести в движение» весь космос. И вот сейчас перед читателем Слово человека, которое «питает» китайскую культуру уже более двух тысячелетий. Оно тоже, безусловно, требует к себе большого внимания и особого подхода. Но внимать Конфуцию, слушая его непосредственно, мы уже, к сожалению, не можем. А записанное слово ценится, как известно, значительно ниже. Этому нас учил еще Платон. И все же из того, что до нас доходит из былого, оно, пожалуй, представляет наибольшую ценность (ее величина, правда, зависит и от нас: сумеем ли мы омертвевшее в записи слово хотя бы немного оживить). Таким ценным кладезем древней мудрости Конфуция стала книга «Изречения» (Луньюй). Ее уникальность заключается в том, что, по общему признанию, эта книга с наибольшей достоверностью запечатлела «труды и дни» первоучителя китайской нации. Впрочем, высказывались по данному поводу и различные сомнения. Давно известно, например, что эта книга неоднородна по языку и стилю, в ней есть ранние и более поздние фрагменты. Самой древней, восходящей к историческому Конфуцию, частью исследователи признают главы 3–8, но нередко считают достоверными отрывки из первых девяти, пятнадцати, а то и всех двадцати глав Луньюя.
Как отмечали еще в средневековом Китае, эта книга не принадлежит «одной кисти». Она представляет собой запись высказываний Конфуция, сделанную в разное время его последователями после смерти учителя, запись, которая впоследствии сокращалась, распространялась в нескольких вариантах, подвергалась литературной обработке.
И все же будет правильным рассматривать Луньюй как целостное произведение. Ведь даже сторонники строгой источниковедческой фильтрации признают в ряде случаев близость по содержанию поздних фрагментов к более ранним. В этих условиях риск упустить какую-нибудь важную мысль Конфуция или даже намек на нее представляется по крайней мере не меньшим, чем опасность приписать что-либо чуждое его учению. Аутентичность значительной части книги Луньюй свидетельствует о достоверности традиции ее текста как определенного источника сведений о Конфуции. В рамках этой традиции и более поздние фрагменты приобретают дополнительный вес. В любом случае «Изречения» появились достаточно рано, они складывались на протяжении V в. до н. э. и отражают один из первоначальных периодов формирования древнего конфуцианства.
Близость этой книги Конфуцию подтверждает ее стиль. Она поражает современного читателя своей внешней бессистемностью, какой-то нарочитой неупорядоченностью и фрагментарностью. То, что ее современный текст разбит на главы, названные по первым словам каждой из них, является сугубо формальным приемом, который лишь подчеркивает эту хаотичность. Никак не выделяются начало и конец книги. Отрывочность предпочитается связности не только в целом, но и на уровне фрагмента. Луньюй состоит из небольших диалогов, рассуждений и разрозненных афоризмов; многие высказывания, включающие более одной фразы, по сути, распадаются на обособленные изречения.
Это непрерывное внутреннее дробление, пронизывая как сквозняк всю книгу, расшатывает перегородки между фрагментами и усиливает общее впечатление хаотичности. По той же причине Луньюй оказывается чрезвычайно открытым текстом, разомкнутым как снаружи, так и изнутри.
Обратной стороной этой фрагментарности является поразительный лаконизм «Изречений».
Три сотни Песен заключены в одной строке… (2.2)
– говорит Конфуций, пытаясь одной фразой выразить смысл древнекитайского поэтического свода, почитаемого им как источник неисчерпаемой мудрости. Первоучитель связывает истину с немногословностью и бывает порой так лаконичен, что ставит многих своих учеников (как и современных исследователей) в тупик (см., напр., 4.15).
Лапидарность Луньюя в значительной мере способствует тому, что речь Конфуция кажется отрывочной, даже вызывает порой ощущение недосказанности. Но основная причина фрагментарности «Изречений» другая: требование внешнего соответствия, соотнесенности с обстоятельствами, декорума или этикета, в котором Конфуций видит один из важнейших жизненных принципов (см., напр., 9.30), определяющих и характер речевого общения между людьми.
Вот два типичных примера. Один из них – фрагмент хотя и не связанный непосредственно с именем Конфуция, но прекрасно иллюстрирующий его убеждение в том, что название напрямую зависит от конкретной ситуации, в которой оно дается:
Государь удельного владения зовет свою жену «супругой»; его супруга называет себя «деткой»; люди их удела зовут ее «супругой государя», а при общении с людьми других уделов называют «малым государем»; люди же других уделов зовут ее «супругой государя» (16.14).
А так Конфуций рассуждает о «трех ошибках», допускаемых при общении с человеком, которого он относит к категории «благородных мужей»:
Говорить, когда не время говорить, – это опрометчивость; не говорить, когда настало время говорить, это скрытность; и говорить, не замечая его мимики, – это слепота (16.6).
Уместность, декорум речи становится ее важной характеристикой, определяющей соответствие сказанного времени и обстоятельствам.
Жизненных ситуаций может быть до бесконечности много, их последовательность не подчиняется заранее намеченной логической схеме, поэтому и адекватной формой изложения, которое ориентируется на конкретный случай, служит именно отрывок, цепочка фрагментов, открытая для неисчерпаемого продолжения.
Но примечательно, что при такой глубинной ориентации на случай текст о нем постоянно умалчивает: многие высказывания в Луньюе предваряются лишь словами «Учитель сказал» без раскрытия вызвавшей их конкретной ситуации. Это означает, что, хотя и не зафиксированная, она обязательно предполагается при чтении этой книги, истинный смысл которой раскрывается лишь человеку, ощутившему именно себя неназванным собеседником Конфуция. «Изречения», собственно, и не книга в привычном понимании, а скорее беседа с теми, кто к этому готов.
Излюбленное занятие Конфуция – определение понятий, но не однозначное, а в зависимости от того, с кем и при каких обстоятельствах он общается. Особенно много примеров такого рода можно привести из его бесед с учениками. Наиболее ярко это проявилось в эпизодах, когда он, отвечая на один и тот же заданный ими вопрос, давал каждому противоположные ответы (см. 2.5–2.8; 11.22).
Конфуций оперирует понятиями и определениями как знаками. Истинное, т. е. правильное, понятие или определение есть символ, отображающий как определяемый предмет, так и всю ситуацию, в которой он дается. В эту ситуацию включается и субъект познания, что придает понятиям Конфуция субъективную окраску. Но такая субъективность не равнозначна релятивизму, ибо представляет собой лишь конкретизацию общего положения.
В отличие от Сократа, который разбирает частные случаи и отыскивает среди них более общие ситуации, идя от конкретного к абстрактному, Конфуций ищет общее в пределах конкретного. Он не разделяет примеры по степени охвата ими явлений действительности, а указывает конкретные ситуации, между которыми наблюдается полное равноправие. Каждая из этих ситуаций – лишь отдельный, хотя и существенный, признак искомого явления. Но у Конфуция они предстают конечными и вполне исчерпывающими определениями. В данном случае происходит отождествление части с целым, частного с общим. Ориентируясь на «все, пронзенное одним», он стремится представить это всеединство в слиянии с частным и конкретным. Поэтому его понятия есть не просто этикетные знаки, а символы, выражающие через отдельные частные представления и образы идею целостности мира. Они составляют разновидность интеллектуальной символики с разомкнутым бесконечным смыслом.
С этим связано то, что можно было бы назвать терминологическим протеизмом Конфуция. Давая свои определения, первоучитель в зависимости от ситуации высказывается то так, то иначе, но каждый из этих вариантов уводит в бесконечную глубину к единой сути и потому неизменно оборачивается тождеством с другими высказываниями. Исходный мотив как бы постоянно повторяется в разных по форме, но близких по содержанию смыслообразах. Это семантическое единство терминов обусловливает их принципиальную метафоричность. Каждая категория в определенном плане оказывается иносказанием и знаком другой. Стоит только, как нить в клубке, «ухватить» один из терминов, и он потянет за собой все остальное. Например, принцип приспособления к обстоятельствам в качестве важнейшего жизненного правила есть лишь иное обозначение категории справедливости, которая тождественна тому, что делается в положенное время, посезонно (ср. 1.5 и 5.16), и несовместима с абстрактной преднамеренностью (см. 4.10).
Это терминологическое «оборотничество» восходит к архаическим формам человеческого сознания и способствует выявлению истинного смысла этикетности в «Изречениях». Этикетность в первую очередь связана с понятием ритуала (ли), которое отождествляется именно с принципом уместности: Конфуций часто говорит о «незнании ритуала» как о нарушении соответствия между конкретным видом ритуального действия и социальным положением того, кто его совершает (см. 3.1, 3.2, 3.6 и т. д.). Религиозный ритуал оказывается у Конфуция в основе всех общественных и нравственных норм, включающих и словесный этикет.
Не говори того, что чуждо ритуалу,
– наставляет первоучитель своего любимого ученика (12.1). А это означает, что текст Луньюя с его этикетностью и оборотнической символикой сам, по существу, являет собой сакральный ритуал.
Конфуций призывает трепетать перед тем, что изрекают люди высшей мудрости (16.8), подразумевая под ними в первую очередь древних царей-праведников. Себя же он считает продолжателем и передатчиком их дела и слова (см. 7.1) – значит, его собственная речь, уже только по этой причине, должна содержать элементы, которые вызывают к ней чувство трепетного благоговения, т. е. имеют культовый характер.
Конфуций проявляет особую чувствительность к слову. Как навязчивая идея все время звучит у него требование быть осторожным в том, что говоришь. Характерный эпизод: за повторение учеником строк о «белом нефрите» из песни, призывающей к осторожности в слове, он отдал ему в жены дочь своего старшего брата (см. 11.6). Его максимализм в этом вопросе таков, что косноязычие, затрудненность речи кажутся ему намного предпочтительнее красноречия, и он возводит их в добродетель (см. 4.24; 12.3; 13.27).
Подобное отношение не могло быть продиктовано лишь соображениями обывательской осторожности. Внимательным в речи требуется быть прежде всего для того, чтобы слово не расходилось с делом (см. 4.22). Это стремление среди учеников Конфуция приобретало иной раз курьезную форму. В «Изречениях» сообщается, например, что один из них боялся услышать поучение, думая, что не сможет его исполнить (см. 5.14). Но главная причина такого подхода к слову заключается даже не только в попытке избежать расхождения между словом и делом, а в буквальном понимании «правильного» слова как дела. Именно это представление о речевой магии и выступает у Конфуция на первый план. Благородный муж «прежде видит в слове дело, а после – сказанному следует» (2.13). Речь как органическая часть ритуала есть уже не только речь, но и действие.
Именно в этом заключается главная специфика текста Луньюя. Он может показаться кому-то невыразительным, а порой и тривиальным, но лишь в том случае, если видеть в нем простое слово, тогда как это не только слово, но и сакральный ритуальный акт. Луньюй от своего читателя требует стать соучастником словесного священнодействия, которым руководит Конфуций.
* * *
И прежде чем читатель откроет первую страницу Луньюя, необходимо добавить еще одно замечание, касающееся важной особенности перевода – его текстологической специфики. Существуют давние традиции в понимании и переводе на различные языки основных терминов конфуцианского учения. Это не означает, что к настоящему времени имеется какое-то, пусть даже относительное, единство взглядов по данному вопросу. Исходным во многих работах становится поиск точного и конкретного смысла того или иного слова, однако в результате исследователь нередко оказывается перед целым набором самых различных значений. Тогда начинают говорить об условности принятого перевода, хотя им и продолжают пользоваться.
Но как было выяснено выше, у родоначальника конфуцианства вовсе нет системы четких и достаточно однозначных понятий. Это, конечно, не означает, что следует вообще отказаться от поиска соответствующей терминологии. Несмотря на текучесть и изменчивость логических форм в «Изречениях», они все же не превращаются в некую бесформенную, хаотическую массу. Слово у Конфуция имеет, как правило, семантическое ядро и отличается той или иной смысловой направленностью, которую и следует прежде всего отражать в переводе. Конечно, такой перевод в любом случае будет носить несколько условный характер, не исчерпывая до конца смысла оригинала. Но это, видимо, неизбежные издержки, которые могут быть компенсированы введением дополнительных вариантов перевода, выражающих семантические оттенки слова в разных контекстах.
Именно такова проблема перевода, например, такой важнейшей категории в учении Конфуция, как жэнь. Первоучитель сам иногда затруднялся в ее определении. Поэтому она представляет, видимо, самую большую переводческую проблему Луньюя. Жэнь переводят по-разному: «высшая добродетель», «доброта», «гуманность», «человеколюбие», «человечность», «истинно человеческое начало», «благоволение», «милосердие» и т. д. В тексте Луньюя можно найти основания для каждого из перечисленных вариантов. Конфуций однажды определил жэнь как «любовь к людям». Но он привносил в понятие любви значение экономии, бережливости и считал суть человека не только земной, чисто человеческой, но и небесной. Его «любовь к людям» значила, что надо экономно, бережно относиться к ним как к тому, что представляет небесное начало на Земле. В то же время эта любовь имеет значение благодеяния, милости со стороны вышестоящего лица. С учетом того, что такая милость соединяется с терпимостью и способностью прощать простых людей, становится возможен перевод жэнь словом «милосердие» (и я использовал его в своих предыдущих работах). И все же «милосердие» не может служить достаточно адекватным отражением понятия жэнь, вызывая к тому же несколько иные ассоциации, привычные для западной культуры. Остается, видимо, переводить жэнь словом «человечность», отражающим, пусть хотя бы формально и частично, графическую структуру этого иероглифа, который состоит из двух знаков – «человек» и «два», полностью сознавая условность данного перевода. Утешением может служить то, что и его иероглифическое изображение тоже ведь достаточно условно.
Луньюй
изречения
Глава 1
Учиться[1]
1
Учитель говорил[2]:
– Не радостно ль учиться и постоянно добиваться совершенства? И не приятно ли, когда друзья приходят издалека? Не тот ли благороден муж, кто не досадует, что неизвестен людям?
2
Учитель Ю[3] сказал:
– Редко бывает, чтобы человек, полный сыновней почтительности и послушания старшим, любил бы досаждать правителю. И не бывало вовсе, чтобы тот, кто не любит досаждать правителю, питал бы склонность к мятежу. Благородный муж заботится о корне; когда заложен корень, то рождается и путь, сыновняя почтительность и послушание старшим – не в них ли коренится человечность?
3
Учитель сказал:
– Человечность редко сочетается с искусными речами и умильным выражением лица.
4
Учитель Цзэн сказал:
– Я на день трижды себя вопрошаю: добросовестно ли я трудился для людей? Сохранил ли искренность в общении с друзьями? Повторял ли то, чему меня учили?
5
Учитель сказал:
– Правя уделом, способным выставить тысячу боевых повозок, надо быть тщательным в делах, правдивым, любить людей, экономить средства и побуждать народ к труду в соответствии со сменой сезонов.
6
Учитель сказал:
– Дома младшие почтительны к родителям, а на стороне послушны старшим, осторожны и правдивы, полны любви ко всем, но близки с теми, в ком есть человечность. Если при этом остаются силы, то стремятся обрести ученость.
7
Цзыся[4] сказал:
– Если кто-либо предпочитает чувственности добро, способен до изнеможения служить отцу и матери, на службе государю может жертвовать собой и обращается к друзьям с правдивым словом, то пусть бы говорили, что он неучен, я непременно назову его ученым.
8
Учитель сказал:
– Если благородный муж лишен строгости, в нем нет внушительности и он нетверд в учении. Главное – будь честен и правдив, не дружи с теми, кто тебе не равен, и не бойся исправлять свои ошибки.
9
Учитель Цзэн сказал:
– Если будут чтить умерших, помнить предков, то в народе вновь окрепнет добродетель.
10
Цзыцинь спросил Цзыгуна[5]:
– В какой бы стране Учитель ни был, он всегда знает о делах ее правления. Он сам ищет эти сведения или ему их дают?
Цзыгун ответил:
– Учитель получает их благодаря тому, что ласков, добр, почтителен, бережлив и уступчив. Не отличается ли он в том, как их ищет, от других людей?
11
Учитель сказал:
– Кто вглядывается в устремления своего отца, когда он жив, а после его смерти – в то, как он поступал, и не меняет его путь в течение трех лет, тот может называться почитающим родителей.
12
Учитель Ю сказал:
– Из назначений ритуала всего ценней гармония. Она делает прекрасным путь древних царей, а им следуют в малом и великом. Но и гармония бывает применима не всегда. Если знают лишь гармонию, не заключая ее в рамки ритуала, она не может претвориться в жизнь.
13
Учитель Ю сказал:
– Если в искренности близок справедливости, обещанное сможет выполнить. Если чтит согласно ритуалу, то избежит стыда и срама. Если твоя опора тот, кто на самом деле тебе близок, то можешь ему подчиниться.
14
Учитель сказал:
– Если благородный муж не думает во время трапезы о насыщении своего желудка, не помышляет, живя дома, об уюте, проявляет расторопность в деле, осторожно говорит и исправляется, сближаясь с теми, у кого есть путь, он может называться любящим учиться.
15
Цзыгун спросил:
– Как Вы оцениваете тот случай, когда человек в бедности не пресмыкается, а разбогатев, не зазнается?
Учитель ответил:
– Это неплохо, но не сравнится с тем, когда человек в бедности испытывает радость, а разбогатев, питает склонность к ритуалу.
Цзыгун снова спросил:
– В Песнях[6] есть строки:
- Он словно выточен, гранен,
- Шлифован и отполирован.
- Вы не об этом ли говорили?
– Да, Цы, – ответил Учитель, – отныне с тобой можно говорить о Песнях: тебе скажешь что-либо, а ты уже знаешь, что за этим следует.
16
Учитель сказал:
– Не печалься, что люди не знают тебя, но печалься, что ты не знаешь людей.
Глава 2
Правитель
1
Учитель сказал:
– Правитель, положившийся на добродетель, подобен северной Полярной звезде, которая замерла на своем месте средь сонма обращающихся вкруг нее созвездий.
2
Учитель говорил:
– Три сотни Песен заключены в одной строке, гласящей: «Его мысль не уклоняется».
3
Учитель сказал:
– Если править с помощью закона, улаживать, наказывая, то народ остережется, но не будет знать стыда. Если править на основе добродетели, улаживать по ритуалу, народ не только устыдится, но и выразит покорность.
4
Учитель сказал:
– В пятнадцать лет я ощутил стремление учиться; в тридцатилетнем возрасте я утвердился; достигнув сорока, освободился от сомнений; в пятьдесят познал веление Неба; в шестьдесят мой слух обрел проникновенность; с семидесяти лет я следую желаниям сердца, не нарушая меры.
5
Благостный из Старших[7] спросил о том, что такое сыновняя почтительность.
Учитель ответил:
– Это то, когда не нарушают ритуалов.
Позднее Фань Чи вез Учителя, и тот сказал:
– Старший Сунь спросил меня о том, что такое сыновняя почтительность, и я ответил: «Это то, когда не нарушают ритуалов».
– Что это значит? – спросил Фань Чи.
Учитель ответил:
– Служи родителям по ритуалу, умрут – похорони по ритуалу и чти их жертвами по ритуалу.
6
Воинственный из Старших[8] спросил о том, что такое сыновняя почтительность.
Учитель ответил:
– Это то, когда отца и мать лишь одно и тревожит – как бы сын не захворал.
7
Цзыю[9] спросил о том, что такое сыновняя почтительность.
Учитель ответил:
– Ныне сыновняя почтительность сводится лишь к содержанию родителей. Но ведь содержат и животных. В чем будет тут отличие, если не проявлять самой почтительности?
8
Цзыся спросил о том, что такое сыновняя почтительность.
Учитель ответил:
– Выражение лица – вот в чем ее трудность. Когда же появляется какое-либо дело, и младшие берут о нем заботу, а появляется вино, еда – и ими потчуют прежде рожденного, то в этом ли состоит сыновняя почтительность?
9
Учитель сказал:
– Я целый день беседовал с Хуэем[10]; он выражал такое полное согласие со мной, что казался глупым. Но судя по тому, каков он у себя, в нем есть способность к пониманию. Хуэй – неглупый человек.
10
Учитель сказал:
- – Где укрываться человеку?
- Где укрываться человеку,
- Если видеть, как он поступает,
- Глядеть на то, чему он следует,
- И знать, что его удовлетворяет?
11
Учитель говорил:
- – Кто постигает новое, лелея старое,
- Тот может быть учителем.
12
Учитель сказал:
– Благородный муж не инструмент.
13
Цзыгун спросил о том, каким должен быть благородный муж.
Учитель ответил:
– Он прежде видит в слове дело, а после – сказанному следует.
14
Учитель сказал:
– Благородный муж участлив, но лишен пристрастности.
Малый человек пристрастен, но лишен участливости.
15
Учитель говорил:
- – Напрасно обучение без мысли,
- Опасна мысль без обучения.
16
Учитель сказал:
– Увлеченность чуждыми суждениями приносит только вред[11].
17
Учитель сказал:
– Ю![12] Научить ли тебя, что такое знание?
Считай знанием то, что знаешь, и считай незнанием незнание. Это и есть знание.
18
Цзычжан[13] учился, чтобы добиться жалованья, и Учитель ему сказал:
– Больше слушай, исключая все неясное, осторожно говори об остальном – реже будешь обвинен. Больше наблюдай и сторонись опасности, осторожно действуй в остальном – реже будешь каяться. Если редко обвиняют за слова и редко каешься в своих поступках, в этом и отыщешь жалованье.
19
Князь Скорбной Памяти[14] спросил:
– Как привести народ к покорности?
Конфуций ответил:
– Если возвысить и поставить честных над бесчестными, то народ придет к покорности. Если возвышать бесчестных, ставя их над честными, то народ не покорится.
20
Благодетельный из Младших[15] спросил о том, как добиться, чтобы народ был почтителен, предан и воодушевлен.
Учитель ответил:
– Будь с ним серьезен, и он станет почтителен; соблюдай долг сына и отца, и он будет предан, возвысь способных, наставь неумелых, и он воодушевится.
21
Кто-то спросил Конфуция:
– Почему Вы не участвуете в управлении государством?
Учитель ответил:
– В Книге[16] сказано: «Как ты почтителен к родителям! Ты почитаешь их, относишься с любовью к братьям и проявляешь все это в делах правления». Это и есть управление государством. Зачем же для участия в нем поступать на службу?
22
Учитель говорил:
– Человеку и не быть правдивым? Не ведаю, возможно ли такое. Если у малой ли, большой повозки не скреплены оглобли с перекладиной, разве на них какая-то езда возможна?
23
Цзычжан спросил, можно ли узнать, что будет через десять поколений.
Учитель ответил:
- – Дом Инь основывался на обрядах
- дома Ся,
- Что сохранил из них и добавил,
- можно знать;
- Дом Чжоу опирался на обряды Инь,
- Что сохранил из них и добавил,
- можно знать;
- И о тех, кто, возможно, будет следовать
- за Чжоу, Пусть и за сотню поколений, можно знать[17].
24
Учитель говорил:
– Жертвоприношение чужому духу заключает в себе лесть.
Бездействие в момент, когда возможно поступить по справедливости, означает трусость.
Глава 3
Восемью рядами
1
Конфуций говорил о Младшем, у которого «восемью рядами танцуют при дворе»[18]:
– Если это можно вытерпеть, то что же вытерпеть нельзя?
2
Три семейства убирали жертвенную утварь под звуки гимна «Лад»[19].
Учитель об этом сказал:
– Содействуют в храме князья, Сын Неба прекрасен и строг.
– Разве эти слова применимы к делам трех семейств?
3
Учитель говорил:
– К чему ритуалы, если, будучи человеком, не проявляет человечности? К чему и музыка, если, будучи человеком, не проявляет человечности?
4
Линь Фан[20] спросил о том, что составляет основу ритуала.
Учитель ответил:
– Как важен твой вопрос! При исполнении ритуала бережливость предпочтительнее расточительности; на похоронах чувство скорби предпочтительнее тщательности.
5
Учитель сказал:
– У варваров при государе хуже, чем в китайских землях без него.
6
Младший приносил жертвы горе Великой, и Учитель спросил Жань Ю[21]:
– Ты не мог его удержать?
– Не мог, – ответил Жань Ю.
Учитель сказал:
– Увы! Неужто скажешь, что гора Великая менее разборчива, чем Линь Фан?
7
Учитель сказал:
– Благородный муж ни в чем не состязается, но если вынужден, то разве что в стрельбе из лука; он входит в зал, приветствуя и уступая; выйдя оттуда, пьет вино. Он благороден даже в состязании.
8
Цзыся спросил:
– Что означают строки:
- Смеясь, чарует ямочкой на щечке,
- Очей прекрасных ясен взгляд,
- И белизна в ней кажется цветным узором[22].
– Вторично то, когда раскрашивают белое, – ответил Учитель.
– И ритуал вторичен? – заметил Цзыся.
Учитель сказал:
– Кто меня понимает, так это ты!
Теперь с тобой можно говорить о Песнях.
9
Учитель говорил:
– Я мог бы рассказать о ритуале Ся, да в Ци недостает свидетельств; я мог бы рассказать о ритуале Инь, да в Сун[23] недостает свидетельств. Все оттого, что не хватает записей и знающих людей. А если бы хватало, я мог бы подтвердить свои слова.
10
Учитель сказал:
– При царском жертвоприношении я не хочу смотреть на то, что там делается, с момента возлияния вина.
11
Кто-то спросил о смысле царского жертвоприношения.
Учитель ответил:
– О нем не ведаю, а кто ведал бы, тот управлял бы Поднебесной так, словно она была бы здесь.
И указал при этом на свою ладонь.
12
Учитель будто зрел тех, кому приносил жертвы. И будто зрел духов, принося им жертвы. Он говорил:
– Если сам не участвую в жертвоприношении, то для меня его как бы и не было.
13
Вансунь Цзя спросил:
– Что значат слова: «Угодничать полезней перед очагом, чем перед юго-западным углом»?[24]
– Неверно сказано, – ответил Учитель. – Кто провинится перед Небом, тому будет некому молиться.
14
Учитель сказал:
– Дом Чжоу зрел пример двух предыдущих царствований, поэтому он так блистает просвещенностью. Я следую за Чжоу.
15
Войдя в Великий храм[25], Учитель спрашивал обо всем, что там происходило.
Кто-то заметил:
– И кто это считает сына цзоусца знающим ритуалы? Войдя в Великий храм, он спрашивал обо всем, что там происходило.
Учитель, услышав это, ответил:
– В этом ритуал и состоит.
16
Учитель сказал:
– Суть стрельбы из лука состоит не в том, чтобы пробить мишень, ибо люди обладают разной силой.
В этом заключается путь древних.
17
Цзыгун желал, чтобы при оглашении первого числа прекратили приносить в жертву барана[26].
Учитель возразил:
- – Тебе, Цы, жалко этого барана,
- А мне жаль этот ритуал.
18
Учитель сказал:
– Если служить государю, строго соблюдая ритуал, люди видят в этом лесть.
19
Князь Твердый[27] спросил о том, как государь повелевает подданными, а подданные служат государю. Конфуций ответил:
– Государь повелевает подданными, соблюдая ритуал; подданные честно служат государю.
20
Учитель сказал:
– «Крики чаек»[28] в меру веселят и печалят, не терзая душу.
21
Князь Скорбной Памяти спросил Цзай Во об Алтаре Земли[29]. Цзай Во ответил:
– Владыка Ся использовал сосну, у иньца применялся кипарис, а чжоусец избрал каштан, чтобы народ дрожал от страха.
Учитель, услышав это, сказал:
- – Свершенного не объясняют,
- За то, что сделано, не увещают
- И в том, что было, не винят.
22
Учитель сказал:
– Гуань Чжун был небольших способностей.
Кто-то спросил:
– А не был ли он бережливым?
Учитель возразил:
– Как мог он быть бережливым, если у него имелась башня «Три возврата» и должности не совмещались?
– Но не был ли тогда он сведущ в ритуале?
– У государя перед входом были установлены щиты, Гуань поставил у себя такие же; у государя при свидании с другими государями имелся постамент для опрокинутых чаш для вина, Гуань имел такой же постамент. Если Гуань знает ритуалы, то кто же их не знает? – был ответ[30].
23
Беседуя о музыке со старшим музыкантом из удела Лу, Учитель сказал:
– А музыку, ее знать можно! Вначале исполняют – как бы слита, играют далее, как бы беспримесна, как бы светла и как бы непрерывно длится в конце.
24
Хранитель рубежа из И, прося о встрече, говорил:
– Мне удавалось до сих пор встречаться с каждым благородным мужем, который приходил сюда.
Ученики его представили.
А выйдя, он сказал:
– Зачем вам беспокоиться о том, что все утрачено? Уже давно пути нет в Поднебесной, и Небо скоро сделает Учителя колоколом.
25
Учитель говорил о музыке «Весенняя»: в ней все прекрасно и все хорошо; и говорил о музыке «Воинственной»: в ней все прекрасно, но хорошо не все[31].
26
Учитель вопросил:
– Как мне глядеть-то на того, кто проявляет нетерпимость, будучи правителем, не чувствует благоговения при исполнении ритуала и не скорбит во время траура?
Глава 4
Там, где человечность
1
Учитель сказал:
– Прекрасно там, где человечность. Как может умный человек, имея выбор, в ее краях не поселиться?
2
Учитель сказал:
– Лишенный человечности не может долго оставаться в бедности, не может постоянно пребывать в благополучии. Кто человечен, для того человечность – наслаждение, а мудрому она приносит пользу.
3
Учитель говорил:
– Лишь тот, кто человечен, умеет и любить людей, и испытывать к ним отвращение.
4
Учитель говорил:
– Устремленность к человечности освобождает от всего дурного.
5
Учитель сказал:
– Знатность и богатство – это то, к чему люди стремятся; если они нажиты нечестно, благородный муж от них отказывается. Бедность и униженность – это то, что людям ненавистно. Если они незаслуженны, благородный муж ими не гнушается. Как может благородный муж добиться имени, если отвергнет человечность? Благородный муж не расстается с человечностью даже на время трапезы. Он непременно с ней, когда спешит, и непременно с ней, когда находится в опасности.
6
Учитель сказал:
– Я не встречал еще того, кому приятна человечность и отвратительна бесчеловечность. Кому приятна человечность, того не превзойти. Кому же отвратительна бесчеловечность, тот проявляет человечность и избегает соприкосновения со всем бесчеловечным. Окажется ли кто-нибудь способен в течение всего дня стараться быть человечным? Я не встречал людей, которым не хватало бы для этого их сил. Может быть, и есть такие люди, но я их не встречал.
7
Учитель сказал:
– Каждый ошибается в зависимости от своей пристрастности. Вглядись в ошибки человека – и познаешь степень его человечности.
8
Учитель говорил:
– Кто утром слышит о пути, тот может вечером и умереть спокойно.
9
Учитель сказал:
– Кто устремляется к пути, но стыдится, что плохо ест и одевается, с тем говорить не стоит.
10
Учитель сказал:
– В делах под Небесами благородный муж ничем не дорожит и не пренебрегает, но следует тому, что справедливо.
11
Учитель сказал:
- – Благородный муж стремится к добродетели,
- Малый человек тоскует по своей земле;Благородный муж предпочитает быть наказанным, Малый человек надеется на милость.
12
Учитель сказал:
– Когда исходят лишь из выгоды, то множат злобу.
13
Учитель говорил:
– Какие могут быть затруднения, когда способны править государством в соответствии с ритуальным правилом уступчивости? К чему нужен ритуал, когда не способны править государством в соответствии с ритуальным правилом уступчивости?
14
Учитель сказал:
- – Не печалься, что тебе нет места,
- А печалься о своем несовершенстве;
- Не печалься, что тебя никто не знает, Но стремись к тому, чтоб заслужить известность.
15
Учитель сказал:
– Шэнь! В моем пути все пронзено одним.
Учитель Цзэн с ним согласился.
Когда он вышел, ученики спросили:
– Что это значит?
Учитель Цзэн ответил:
– В пути Учителя одно лишь сострадание до глубины души.
16
Учитель сказал:
– Благородный муж постигает справедливость. Малый человек постигает выгоду.
17
Учитель сказал:
– Встретив достойного человека, стремитесь с ним сравняться; встретив недостойного, вникайте внутрь себя.
18
Учитель сказал:
- – Служа отцу и матери,
- Их увещай помягче;
- А видишь, что не слушают,
- Их чти, им не перечь;
- А будут удручать, ты не ропщи.
19
Учитель говорил:
- – При живых отце и матери
- Далеко от них не уезжай,
- А уедешь, будь на одном месте.
20
Учитель сказал:
– Кто не меняет путь отца три года после его смерти, тот может называться почитающим родителей.
21
Учитель сказал:
– Нельзя не помнить о возрасте отца и матери; для сына в этом сразу и радость, и тревога.
22
Учитель сказал:
- – Древние предпочитали промолчать,
- Стыдясь, что могут не поспеть за словом.
23
Учитель сказал:
– У сдержанного человека меньше промахов.
24
Учитель сказал:
– Благородный муж стремится говорить безыскусно, а действовать искусно.
25
Учитель сказал:
– Добродетель не бывает одинокой, у нее непременно есть соседи.
26
Цзыю сказал:
- – Настойчив ты с правителем –
- И вот уж опозорен;
- Настойчив ты с друзьями –
- И дружбы той уж нет.
Глава 5
Гунье Чан
1
Учитель сказал о Гунье Чане3[32]:
– Вот стоящий жених. Он, правда, был в тюрьме, но это не его вина.
И отдал ему в жены свою дочь.
2
Учитель отозвался о Нань Жуне[33]:
– Его не отвергают, когда в стране есть путь; он избегает наказания, когда в ней нет пути.
И отдал ему в жены дочь своего старшего брата.
3
Учитель отозвался о Цзыцзяне[34]:
– О, это благородный муж! Но как бы он сумел им стать без благородных мужей из удела Лу?
4
Цзыгун спросил:
– Какой я человек?
Учитель ответил:
– Ты как сосуд.
– Какой сосуд?
– Драгоценный жертвенный сосуд.
5
Кто-то сказал:
– Юн[35] человечен, но лишен красноречивости. Учитель ответил:
– Зачем ему красноречивость? Кто ищет в бойком языке свою защиту, тот часто будет ненавидим. Не знаю, обладает ли он человечностью, но зачем ему красноречивость?
6
Когда Учитель стал склонять Цидяо Кая[36] поступить на службу, тот ответил:
– Я в этом не могу еще довериться себе.
Учитель был доволен.
7
Учитель сказал:
– Путь не в ходу… Взойду на плот и поплыву к морям.
Не Ю ли будет тем, кто поплывет со мной?
Цзылу, услышав это, обрадовался.
Учитель же продолжил:
– Вот Ю… Он превосходит в храбрости меня, но древесину для плота нигде не сыщет.
8
Воинственный из Старших спросил о том, человечен ли Цзылу.
Учитель ответил:
– Не знаю.
Но тот стал снова спрашивать.
Учитель пояснил:
– Ю можно было бы послать в страну, которая выставляет тысячу боевых повозок, руководить набором войска. А обладает ли он человечностью, я не знаю.
– А Цю обладает человечностью?
– Цю можно было бы назначить управляющим селения с тысячью семей или владения, которое выставляет сотню боевых повозок. А обладает ли он человечностью, я не знаю, – ответил Учитель.
– А Чи[37] обладает человечностью?
– Чи можно было бы послать принимать гостей, чтобы он, подпоясавшись, встал у престола. А обладает ли он человечностью, я не знаю.
9
Учитель спросил Цзыгуна:
– Кто из вас лучше, ты или Хуэй?
Цзыгун ответил:
– Как смею я равнять себя с Хуэем? Хуэй, услышав что-либо одно, уже знает остальные десять; а я, услышав что-либо одно, знаю еще лишь о втором.
Учитель сказал:
– Не равен, я согласен, ты ему не равен.
10
Цзай Юй заснул средь бела дня.
Учитель сказал:
– Не вырезать узора на гнилом суку, стену из навоза не отштукатурить. За что же упрекать мне Юя?
Учитель еще сказал:
– Сначала я общался с людьми так: внимая сказанному, верил, что исполнят; теперь же я веду себя иначе: внимая сказанному, жду, когда исполнят. Я так переменился из-за Юя.
11
Учитель сказал:
– Я не встречал еще твердых, несгибаемых людей.
Кто-то заметил:
– Вот Шэнь Чэн[38].
Учитель возразил:
- – Как может быть он несгибаем,
- Когда столь многого желает?
12
Цзыгун сказал:
– Я не хочу делать другим то, чего я не хочу, чтобы другие делали мне.
– Цы, это для тебя недостижимо, – заметил Учитель.
13
Цзыгун сказал:
– Можно изведать просвещенность нашего Учителя, но слов о человеческой природе и пути Небесном от него не услышишь.
14
Когда Цзылу что-либо слышал, но выполнить пока не мог, то лишь боялся снова что-нибудь услышать.
15
Цзыгун спросил:
– Почему Кун Просвещенный[39] получил посмертный титул «Просвещенного»?
Учитель ответил:
– Он был сметлив, любил учиться и не стыдился обращаться за советом к низшим, поэтому его назвали «Просвещенным».
16
Учитель говорил о четырех достоинствах Цзычаня[40], какими обладает благородный муж:
- – Он вел себя благоговейно,
- С почтительностью служил высшим,
- Был благосклонен к простым людям
- И обходился с ними справедливо.
17
Учитель говорил:
– Вот Янь Пинчжун[41] умел с людьми общаться: был вежлив и со старым другом.
18
Учитель сказал:
– Цзан Просвещенный поместил большую черепаху в дом, где капители были разукрашены резьбою в форме гор, а столбики на перекладинах – рисунком водорослей. Какой же у него был ум?[42]
19
Цзычжан спросил:
– Что был за человек министр Цзывэнь[43]: он трижды поступал на должность, не выражая радости, и трижды уходил с нее, не проявляя огорчения, и непременно сообщал о сделанном на службе новому министру?
Учитель ответил:
– Это был честный человек.
– А был ли человечен он?
– Не знаю; как он мог быть человечным?
– А что за человек Чэнь Просвещенный? Он был владельцем десяти четверок лошадей, но бросил их, бежал, когда Цуй убил государя Ци; придя в другой удел, сказал: «Походят здесь на нашего вельможу Цуя» и бежал оттуда. Придя еще в один удел, опять сказал: «Походят здесь на нашего вельможу Цуя» и бежал оттуда.
Учитель ответил:
– Это был чистый человек.
– А был ли человечен он?
– Не знаю; как он мог быть человечным?
20
Цзи Просвещенный[44] трижды думал, перед тем как действовать.
Учитель, услышав об этом, сказал:
– Достаточно подумать дважды.
21
Учитель говорил:
– Нин Воинственный[45] вел себя умно, когда в стране был путь, и глупо, когда в ней не было пути. С ним по уму сравняться можно, по глупости – нельзя.
22
Учитель, находясь в уделе Чэнь, воскликнул:
– Я возвращаюсь! Возвращаюсь! Мои сынки стали дерзки и фамильярны. Они достигли всяких совершенств, но не умеют себя ограничивать.
23
Учитель сказал:
– Старший Ровный вместе с Младшим Равным[46] не помнили плохого, поэтому к ним почти никто не питал зла.
24
Учитель вопросил:
– Кто сказал, что Вэйшэн Гао[47] прям? Когда кто-то попросил у него уксуса, то он дал его, выпросив у своего соседа.
25
Учитель сказал:
– Искусные слова, умильный взор, почтительность сверх меры – все это вызывало в Цзо Цюмине[48] стыд и вызывает стыд во мне. Дружить с тем, кого втайне ненавидишь, – такое вызывало в Цзо Цюмине стыд и вызывает стыд во мне.
26
Янь Юань и Цзылу стояли перед Учителем.
Он им предложил:
– Почему вы не высказываете своих желаний?
Цзылу ответил:
– Я хотел бы, имея повозку, лошадей и платье на меху, делиться ими с другом и не досадовать, когда они придут в негодность.
А Янь Юань сказал:
– Я хотел бы не кичиться тем, что есть во мне хорошего, и скрыть свои заслуги.
Затем Цзылу спросил:
– Хотелось бы услышать о желании Учителя.
Учитель ответил:
- – Дать отдых старым людям,
- Быть искренним с друзьями,
- Заботиться о младших.
27
Учитель воскликнул:
– Все кончено! Я не встречал того, кто может осудить себя в душе, когда видит, что ошибся!
28
Учитель сказал:
– В любом селении из десяти домов всегда найдутся люди, которые не уступят мне в честности и искренности, но уступят в склонности к учению.
Глава 6
Вот Юн…
1
Учитель сказал:
– Вот Юн, он может быть поставлен ликом к югу.
Чжунгун спросил об учителе Тутовнике Старшем[49].
Учитель ответил:
– Он может: в нем есть непринужденность.
Чжунгун опять спросил:
– Разве нельзя, правя народом, действовать непринужденно, но хранить при этом строгую почтительность? Не проявляет ли излишнюю непринужденность тот, кто держится непринужденно и непринужденно действует?
– Юн верно говорит, – ответил Учитель.
2
Князь Скорбной Памяти спросил Учителя о том, кто из его учеников любит учиться, и он ответил:
– Был Ян Хуэй, он любил учиться, не срывал ни на ком своего гнева, не повторял ошибок. К несчастью, его жизнь была короткой, он умер. Теперь таких уж нет. Не слышно, чтобы кто-нибудь любил учиться.
3
Цзыхуа был послан в Ци. Учитель Жань[50] пришел просить для его матери зерна.
Учитель ответил:
– Отсыпь ей большой мерой.
Тот снова попросил:
– Прошу добавить.
– Отсыпь в два раза больше, – был ответ.
Учитель Жань отсыпал больше в сотню с лишним раз.
Учитель сказал:
– Чи, уезжая в циское владение, ехал на сытых лошадях, одетый в меховой халат. Я слышал, благородный муж помогает людям не тогда, когда они богаты, а когда бедны.
4
Когда Юань Сы[51] стал управляющим дома Учителя, Учитель дал ему девять сотен мер зерна. Юань Сы отказался.
Учитель сказал:
– Не отказывайся, лучше помоги соседям, землякам.
5
Учитель отозвался о Чжунгуне:
– Пускай бы даже люди не желали, разве отринут горы и потоки бычка из пахотного стада с рогами ровными и рыжей шерстью?
6
Учитель сказал:
– Хуэй мог по три месяца не разлучаться в своем сердце с человечностью, тогда как у других ее хватает лишь на день иль месяц.
7
Благодетельный из Младших спросил:
– Можно ли привлечь Чжун Ю к правлению?
Учитель ответил:
– Ю – человек решительный. С чем он не справится по службе?
– А можно ли и Цы привлечь к правлению?
– Цы – человек понятливый. С чем он не справится по службе?
– А можно ли и Цю привлечь к правлению?
– Цю многое умеет. С чем он не справится по службе?
8
Младший посылал за Минь Цзыцзянем, чтобы поставить его управляющим в свое селение Би. Но Минь Цзыцзянь сказал посланцу:
– Ты откажись за меня поискуснее. Если снова будет звать, переселюсь за реку Вэнь.
9
Боню[52] был болен. Учитель навестил его и, взяв через окно за руку, сказал:
– Увы! Он умирает, такова судьба. Такого человека и поразил такой недуг! Такого человека и поразил такой недуг!
10
Учитель сказал:
– Какой достойный человек Хуэй! Живет в убогом переулке, довольствуясь плетушкой риса и ковшом воды. Другие не выдерживают этих трудностей, Хуэй не изменяет этим радостям. Какой достойный человек Хуэй!
11
Жань Цю сказал:
– Не то чтоб мне не нравился ваш путь, но сил моих недостает.
Учитель ответил:
– В ком сил недостает, на полпути бросают. А ты еще не начинал идти!
12
Учитель просил Цзыся:
– Ты будь, как благородный муж, ученым,
Не будь учен, как малый человек.
13
Когда Цзыю стал управляющим Учэна, Учитель у него спросил:
– Ну как, обрел ли там кого-либо себе?
Цзыю ответил: