Читать онлайн Потрясающие события. Рассказы бесплатно

Иллюстратор Сергей Евгеньевич Тарасов

Дизайнер обложки Сергей Евгеньевич Тарасов

Фотограф Сергей Евгеньевич Тарасов

ISBN 978-5-0062-7306-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Командир резиновых лодок

Шел сентябрь, нашему поисковому отряду осталось исследовать маршрутами север Свердловской области. Там пешими маршрутами ходить на большие расстояния было неудобно, и надо было плавать по уральским рекам на резиновых лодках, при этом описывать и промерять радиометром береговые обнажения. Базы для нас не было, но у нас были палатки, без печек. В палатках без печек жить осенью было холодновато, и мы надеялись на то, что Слава – начальник подыщет для нас какой-нибудь дом.

Но ему было лень заниматься хозяйством. Часть своих обязанностей он пытался взвалить на меня. В прошлой жизни я был начальником такого же поискового геологического отряда, и он об этом хорошо знал. Ему никак не хотелось ездить по старым деревням и договариваться о сдаче в аренду какого-нибудь дома, чтобы мы там пожили три недели, в течении которых мы должны закончить со сплавам по реке Тура и Тагил. Часто он меня пугал по дороге, что если я не найду дом, то буду вместе с ним жить в палатке. Это мне не нравилось, и в ответ я ему напоминал, кто в нашей команде из нас старший по возрасту и должности.

Мы на двух машинах доехали до одного населенного пункта, остановились, и я выбрался из ГАЗ-66 на улицу. Здесь было самое удобное место. Оно находилось посредине нашего участка, и отсюда можно было попасть на машине на любую из трех рек. Перспектива жить в палатке без печки мне не нравилась, и я решил посмотреть, где и как жили местные жители в этом поселке. Прошел по паре улиц, и вернулся к машинам, вместо трех наших машин осталась две. На одном из уазиков уехал Слава и еще Николай, тоже геолог. Захватили с собой геофизика, рабочего, взяли резиновые лодки и отправились на реку Тура в свои первые сплавы. Оставили мне все хозяйственные вопросы, и главный из них был аренда дома. Мне осталось только ругаться. Исполнять работу начальника отряда мне надоело в позапрошлой жизни, и мне было удобно работать простым геологом, без всяких дополнительных забот, какие были у начальника геологического отряда вдали от своей базы.

Но Слава уехал, все свои заботы оставив мне. В двух машинах, которые стояли на пустынной улице находились геологи, рабочие и водители. Их всех надо было где-то поселить, накормить, и обеспечить работой и отдыхом. Я про себя пообещал Славе мучительную смерть от нехватки сигарет, водки и женщин и зашел в первый же попавшийся дом. Обитатели его были по всему бедными людьми, и я в этом скоро убедился. Такие лачуги я видел только на картинках, и в старых коллективных садах около родительского дома. Хозяин оказался крепким старым мужиком, инвалидом на пенсии, и я, представившись ему, стал спрашивать, где можно на короткое время нам остановиться.

Мне повезло. У него на противоположной стороне улицы была такой же небольшой дом с огородом. В этом доме никто не жил, но он был в порядке. Печка, правда, в нем была сломанной – не хватало чугунной плиты над топкой. Он совершенно бесплатно согласился пустить нас там пожить. Дал ключи от дома и проводил меня к нему. Единственное условие, которое он поставил, это машины наши не должны заезжать в огород, а стоять на улице, в небольшом переулке.

Открыли дом, в котором внутри кроме стола и мусора ничего не было. Большая печка из кирпича находилась у двери, тут же находился кухонный стол, а дальше начиналась единственная комната с двумя окнами. Никакой перегородки между кухней и комнатой не было. Крыша дома была в порядке, на потолках не было ни одного подтека. И я решил, что дом нам подходит.

Дошел до машин, сел в ГАЗ-66, и подъехал к небольшой калитке в заборе. Тут я заглушил двигатель, и подал команду личному составу строиться. Весь личный состав проснулся и высыпал на пустынный переулок. Впереди всех ждала хозяйственная работа по вселению в бесплатную гостиницу. Мы сразу оживили это тихий пустынный переулок. Нас было человек десять, часть занималась чисткой дома, остальная часть перетаскивала из машин в дом нашу кухню, личные вещи, спальные мешки и раскладушки. Скоро вся крапива в огороде оказалась вытоптанной, и в густой траве появились удобные дорожки.

Пока мои подчинённые с энтузиазмом приводили свою территорию в порядок, я позвал водителя уазика и поехал осматривать этот поселок. Мне нужен был магазин. В небольшом местном магазине мы с водителем закупили продуктов, хлеба, сахара и вернулись к дому. Там уже все было в полном порядке. Обед был готов, мы поели и занялись каждый своими делами. Завтра мне предстояло отправить две лодки с геологами и рабочими в бесплатное путешествие по двум уральским рекам. Я сказал им об этом, чтобы они готовились.

Шли один за другим последние дни полевого сезона. За отставшие три недели предстояло переделать кучу работы – проплыть по трем рекам, пройти несколько пешеходных маршрутов с радиометром. Но главное, у нас была база и место, где можно было выспаться, отдохнуть после маршрутов и заняться по вечерам камеральной работой.

Первым в плавание отправился Юра. Дня него я выбрал речушку рядом с поселком. Она была очень узкой в месте, откуда надо было начинать сплав, но дальше, в километре ниже по течению, она становилась шире и глубже. Я предложил ему пройти дальше, но ему было лень тащить лодку и свои вещи. Он решил, что лучше проплыть этот километр. Рабочий с Юрой залезли в лодку, которая еле поместилась в этой речке, и поплыли. Встречать их мне предстояло через два дня.

Я вернулся домой, и пересел в Газ-66, где уже сидела вторая маршрутная пара – геолог с рабочим, с рюкзаками и резиновой лодкой. Их надо было увезти на другую реку. Дорога туда оказалась очень старой и разбитой. Наша машина с трудом добралась по этой дороге к старой заброшенной деревне на берегу реки. Река оказалась широкой и глубокой. Мы с водителем помогли сесть им в лодку и попрощались. Им предстояло два дня плыть по течению, осматривать коренные выходы горных пород на берегах реки и мерять там радиоактивность. На третий день я должен их встретить.

Так начались наши маршруты на резиновых лодках. Я отправлял геологов с рабочими в плавание и встречал их в конце маршрута. Вечерами я сидел и подсчитывал время, за которое они проплывали свой маршрут, и забирал их.

Не обходилось без происшествий и курьезных случаев. Славу с геофизиком я остаил на берегу реки Салда и поехал высаживать другую – ниже по течению, около деревни Медведково. Когда мы туда, через полтора часа доехали, и отправили геолога с рабочим в плавание, то на одной улице наша машина заглохла. Оказалось, что водитель не посмотрел перед выездом в бензобак, и там не осталось бензина. Деревня была небольшой, в лесу, и чтобы добраться до Верхней Салды, где была заправка, нам надо было достать у местных жителей литров десять бензина.

Это оказалось трудной задачей. Ни у кого не было лишнего бензина. В конце своих поисков я зашел в один дом, где долго упрашивал хозяина продать ведро бензина. Но он, как и другие жители, не соглашался. Тогда я придумал выход из положения. Он заливает в наш Газ- 66 бензин, мой водитель доезжает до Салды, заправляется там, а я жду его в гостях в этой деревне. Хозяин дома согласился, налил в бак бензин, и мой водитель уехал. Я остался.

Мужик оказался мастером на все руки. Показал свой трактор из жигулей, на котором он ездил за дровами. Трактор был похож на Беларусь, только маленький. И для его изготовления в дело шли детали от самых неожиданных автомобилей, в том числе и от жигулей. Самое трудное, по его словам, были всякие расчеты для ходовой части. Он был по специальности механик с высшим образованием.

Когда я пил чай у своего спасителя, на спинке моего стул висел военный китель. Оказалось, что он офицер в отставке, и служил неподалеку – в режимной зоне около Салды. Я начал рассказывал, чем занимаются геологи моего отряда, и о том, что уже отправил их в плавание. Он сказал, что первая маршрутная пара не сможет проплыть до конца – на реке была режимная зона, и их задержит охрана. Потом будет долгое разбирательство, кто они, и что делают в охранной зоне. Услышав эту неприятную новость, я заволновался. На моих картах не было никаких режимных зон, и мне не надо было никаких проблем.

Около двенадцати ночи с улицы донесся рев двигателя – это приехал мой Газ- 66. Я вышел на улицу. Водитель уже наливал бензин в канистру хозяина этого дома. Налил одну, подставил под струю другую. Борис сказал, что уже хватит. Но Серега лил дальше, и сказал, что это премия за помощь.

Мы попрощались, и поехали домой. На излучине реки остановились, вышли из кабины, и вскоре нашли два тела на траве, рядом с резиновой лодкой. Это были наши – спавшие крепким сном Слава и Сергей, наш геофизик. Они не торопились в плавание. Сначала пили водку, а потом, когда стемнело, улеглись спать. Пришлось их разбудить, и объяснить, что по этой реке им не проплыть, и я утром отвезу их на другую. Они погрузились в кузов, накрылись лодкой и снова уснули.

Утром я объяснил, что только чудом они остались на свободе. Впереди на этой реке их ждало КГБ, арест, и долгие тюремные сроки за шпионаж.

Рек на Урале много, и я отвез эту парочку на реку Тура, по которой уже плыла на встречу со мной маршрутная пара. Когда Слава с геофизиком отправились в плавание, был уже вечер, и мы с Володей, водителем уазика, решили не ездить домой, а переночевать на берегу реки – притока реки Тагил, по которой плыл геолог, которого я должен был встретить. На этом притоке стояла небольшая гидроэлектростанция, перед зданием была полянка и березовый лес. Мы разожгли костер, плотно поужинали. Водитель устроился в машине, а я достал спальный мешок, но не стал в него залазить, а просто накинул на себя, как одеяло, и крепко уснул.

Разбудило меня легкое прикосновение. Я открыл глаза. Надо мной склонился какой-то парень, и трогал мой спальный мешок, говоря при этом – «какой мягкий». Еще одна незнакомая фигура стояла у машины. Пришлось встать. Двоим местным хулиганам и их подружкам надо было попасть в поселок на нашей машине. Я разбудил водителя, сказал ему, что у нас возникли проблемы. В конце концов, нам было некуда деваться. Пришлось завести машину и отправиться, куда они хотели. Володя сказал, что у него, вообще был ствол, но мне это не понравилось. Надо было расстаться с местными хорошо, без драки и стрельбы.

Нам надо было обязательно встретить маршрутную пару, иначе и быть не могло. Никаких происшествий не должно происходить. Я отвечал за работу по организации водных маршрутов. Если со мной что-то случиться, прощай план, и маршруты тоже. Поэтому я попросил Володю забыть, что у него ствол, и мы поехали в поселок.

Остановились у одного дома, два хулигана вышли, и сказали нам подождать. В салоне остались трое девушек. Через полминуты я повернулся к ним, и сказал, чтобы они вышли из машины. Когда машина опустела, мы отправились подальше от этого дома. Отъехали, и начали искать место, где приткнуться, чтобы еще поспать до утра. Нашли одно подходящее место, но только начали готовиться ко сну, вышел охранник и сказал, чтобы мы уехали.

Пришлось вернуться к гидроэлектростанции. До рассвета осталось совсем немного времени. Я немного поспал, и чувствовал себя готовым к работе. Водитель остался в машине, а я через лес пошел к тому месту, куда должна приплыть лодка. К этому месту машина не могла проехать, и мне надо было встретить геолога и сказать, чтобы он ждал машину в новом месте.

Мой путь лежал через маленькую деревню. В ней был магазин, в котором я побрился электрической бритвой, с согласия продавца, и вышел на берег реки Тагил.

На месте встречи никого не было. Стоять и ждать лодку мне было неохота, и я отправился встречать лодку по берегу. Солнце уже взошло, стало тепло, над широкой рекой стоял туман. Все предвещало хороший летний день.

Первые метры тропинки были сухие, и я шел быстро. Но потом стали попадать участки с илом. На ногах у меня были кроссовки, и мне приходилось их обходить. Потом мне это надоело. Из старого ящика я сделал илоступы, наподобие лыж, и в них стал проходить все мокрые места на тропинке. Шел, вглядываясь в утренний туман, и скоро услышал голоса, а потом и своих друзей.

Лодка с ними тихо плыла по течению недалеко от берега, на котором я стоял. Когда она приблизилась, я громко сказал «Привет». От громкого привета они сразу проснулись, и увидели меня. Я объяснил, где будет машина, и отправился обратно. Разбудил спящего водителя, и мы подъехали через полчаса к лодке. Оказалось, что они еще не завтракали. Пока варился завтрак, я отпугивал местных мальчишек, которые подошли к машине и слонялись вокруг, с явным намерением что-нибудь стащить. Наконец, завтрак и перекур закончился, в машину погрузили лодку и приборы, заняли свои места и поехали. На реке Тура меня уже должен был ждать Слава, с геофизиком.

С шоссе, по которому мы ехали, было видно и реку и ее берега. Слава стоял на берегу, и изо всех сил махал руками – боялся, что его не заметят. Когда к нему подъехали, он заявил, что они с Серегой приплыли еще вечером, и с тех пор ждут нас.

Что-то быстро они доплыли. Наверное, они всю дорогу махали веслами, чтобы поскорее приплыть, или доехали на попутной машине. Другого объяснения у меня не нашлось.

С этой маршрутной парой вечно случались какие-то непредвиденные случаи. Мне приходилось выбирать для них маршруты полегче. Река Тура была для них отличным местом, но на ней уже не было маршрутов. Пришлось их отправить по притоку, который впадал в реку Туру рядом с мостом через автостраду. Этот приток был довольно заболоченный, и я отправил с ними водителя Газ-66, молодого и сильного парня. На этой речке какой-то рыболов – садист отравил несметное количество рыбы, и вся их команда умывалась слезами, проплывая через скопления отравленной рыбы.

Дождь моросил непрерывно в тот день, когда я за ними поехал. На мокром и пустынном берегу реки Туры за мостом стояла печальная и мокрая фигура Сергея, молодого парня. Остальной команды не было видно. Оставив машину на шоссе, я спустился к нему с моста, и он рассказал, что остальные находиться в гостях у местного фермера.

Дом фермера внушал уважение и почтение. Он был очень большой, двухэтажный, с громадным крытым двором. Поднялись на второй этаж. Комната, где стоял большой стол, была чересчур просторная: метров пятнадцать на пятнадцать, таких в обычных крестьянских домах я не видел. За столом с разными блюдами и бутылками сидел Слава и Сергей – геофизик. Слава чуть не заплакал от радости при виде нас, а геофизик был пьян в стельку, и никак не мог показать свою радость. Хозяин, красивый и толстый молодой мужчина, пригласил нас отобедать, но я за всех отказался, и вся команда пловцов потянулась к выходу.

На прощанье фермер подарил нам два мешка картошки. Когда я с трудом засунул один из них в уазик, то водитель стал переживать, что рессоры не выдержат двух мешков, и я спрятал один за калиткой. Попрощались с гостеприимным фермером и поехали домой. Уазик ехал тяжело – нас было с водителем семь человек, две резиновые лодки и полный мешок картошки. Но он ехал, и мы через несколько часов уже подъезжали к нашей лачуге.

На несколько дней она была полна народом – собрались все участники нашего отряда. Чтобы всем хватило места, сделали большие нары. Я не собирался спать в такой духоте, и устроил себе спальню в сенях. А мой рабочий отремонтировал печку – вместо чугунной плиты положил кусок листового железа и устроил себе лежак прямо перед топкой. Следующий день был объявлен выходным. Все набирались сил и занимались хозяйством – одни в огороде, другие в доме. Геологи приводили приборы и документацию в порядок, водители ухаживали за своими машинами, а рабочие благоустраивали дом, и выкопали туалет в одном из углов огорода. Я съездил в магазин за продуктами, и день как-то незаметно прошел.

Из Екатеринбурга к нам приехала новая машина. За рулем уазика сидел пожилой невысокого роста мужчина. С ним я стал отправлять в плавание и потом встречать маршрутные пары. Не все шло хорошо, но работа шла своим чередом, и уже осталось совсем немного.

В тот день, когда я поехал встречать Юру, наш уазик стал капризничать. Он, хоть и ехал по автостраде сотню километров в час, водитель оставался им недоволен. Ему казалось, что машина едет медленно, и она на него обиделась. В городе Верхотурье наш уазик сломался – перестал заводиться. Можно было завести двигатель ручным стартером, но этой заводной ручки у водителя не было. Искали по всему городу, но так и не нашли. Уазик стоял около какого-то гаража, а мы с водителем ходили по улицам и искали, кто мог нам продать этот кривой стартер. Потом познакомились с одним местным шофером, и он принес нам генератор. Я отдал за него последнюю тысячу рублей, водитель прикрутил его на место и наш уазик ожил, завелся, и пожелал нас везти дальше. Через час мы подъехали к деревне, в которой нас должен был ждать Юра. На одной из улиц нас остановил пожилой мужчина, и сказал, что пара молодых геологов уже ждут на окраине деревни, в старом разрушенном доме. Они только закончили перетаскивать свои вещи и лодку к дороге, и нам только осталось загрузить их в машину. Мы приехали минута в минуту. Это было приятно для всех.

Геологи проплыли все намеченные реки, обследовали их берега. Перспективных гамма аномалий не оказалось, и мы начали собираться на свою базу, около Сысерти. С хозяином расплатились живым бензином, поблагодарили за дом и за гостеприимство.

Контрактура

Мне осталось сдать последний анализ крови, и можно было отправиться на операцию. Несколько лет назад у меня стало сокращаться на одной кисти сухожилие, и мизинец сначала стал загибаться к ладони, и наконец, застыл в одном положении:– почти перпендикулярно к ладони. Ходить с ним было еще можно, но работать этой рукой я уже не мог, мешал мизинец. Пришлось сначала делать разные ванночки и разрабатывать кисть, но это помогало, как мертвому припарки. Наконец, мне все надоело, и я обратился к врачу. Он дал мне направление в одну из больниц, где такими болезнями занималась одна профессор.

Перед залом, в котором вела прием эта профессор, утром выстроилось человек десять, озабоченных своим здоровьем больных. Когда подошла моя очередь, я зашел в этот зал и подошел к невысокой пожилой женщине, со своим направлением и медицинской картой. Профессор попросила показать ей мою руку, и я ей протянул свою кисть. Она потрогала мой неестественно загнутый палец, и предложила сделать операцию. По ее словам, она была несложная, и потом я мог считать себя вполне здоровым человеком.

Конечно, я был согласен. Мне предстояло сдать несколько анализов и прийти с ними в больницу через неделю, на операцию. На следующее утро я начал ходить по кабинетам в своей поликлинике. Чтобы сдать анализы, мне надо было вставать в пять часов утра, и ехать на электричке в город. Вставать в такую рань было для меня наказанием, но деваться было некуда.

Зима кончалась, и начались оттепели. Днем было уже тепло, но вечером и ночью подмораживало, и на дорогах была гололедица. Я ходил в осенних башмаках, типа кроссовок, которые привез из Ленинграда, в них мне было тепло и удобно, но они, как и вся моя обувь, были скользкими. Пришлось наклеивать к подошвам этих башмаков пластырь, но это помогало мало. Я ходил по улицам не спеша и очень осторожно, мечтая лишь о том, чтобы поскорее закончилась эта весна с морозами, и можно ходить с обычной скоростью по сухим тротуарам.

И вот я отправился утром сдавать последний анализ крови: вчера я не успел это сделать, и мне опять пришлось вставать очень рано. На улице было еще темно, и я осторожно выбирал, куда ступить. Прошел самый темный отрезок на улице, и впереди меня ждал спуск с длинной, крутой горы, под которой был пешеходный мост к электричке. На обочине дороги еще был замерзший снег, и идти по нему было неудобно, – там попадались замерзшие следы пешеходов и всякие ямки. Но это было лучше, чем спускаться по обледенелому асфальту.

Я дошел до середины спуска и решил перейти на другую сторону дороги, потому что мне надо было после спуска поворачивать налево. С железных путей яркий свет от ламп падал на асфальт, и было видно, что вся поверхность дороги была покрыта тонким слоем льда, который выглядел под светом, как стекло. Я благополучно пересек половину дороги, но на второй половине мои башмаки выскользнули из-под меня, и я как подкошенный, рухнул на лед. Было очень больно, как будто меня ударила по заднице чугунной гирей, или двумя. Я полежал немного, отдохнул, и попытался встать. Сначала встал на колени, а потом осторожно поднялся на ноги. До конца спуска осталось метров пятьдесят, и я их прошел по снегу, который еще лежал на обочине.

Когда уже подходил к пешеходному мосту, то решил снять перчатку и отряхнуть с джинсов снег. Поднес руку в перчатке к своим зубам, и обратил внимание, что мизинец что-то сильно торчит в сторону. Пришлось снять перчатку и посмотреть, что такое с ним, любимым пальцем, случилось. Повертел рукой в разные стороны, и решил, что это обычный вывих, и засунул руку в перчатку.

Сдал свою кровь и пошел в трампункт узнать, что у меня, с пальцем. Оказалось, что у меня не вывих, а перелом. О, черт! Мои бедные пальцы… Мне тут же наложили гипс, и я в печали пошел домой. Захотелось покурить, но достать сигарету было проблемой, а прикурить от зажигалки, тоже. Но, в конце концов, закурил, и понял, что чувствуют инвалиды с одной рукой.

Начались мои мучения. Одеться и то стало проблемой, а поесть, сходить в туалет или помыться занимало массу времени. Я позвонил в больницу, чтобы мне перенесли операцию, стал мучиться дальше. Врач, которая мне наложил гипс, сказала, что мне такая обуза с гипсом недели на две, но я устал от нее уже после первых двух дней. Но жить хотелось, и я с горем пополам прожил эти недели.

После недель, которые я провел с одной рукой, чувствовать себя двуруким было просто счастьем. Наконец- то можно спокойно закурить и без проблем сходить в туалет, подержать книгу двумя руками и взять одной рукой ложку, а второй хлеб.

Я сходил в больницу и там мне сказали, когда приходить на операцию. Жизнь продолжалась.

Операция, действительно, была не очень долгая. Мне заморозили кисть каким-то уколом, и я ничего не чувствовал. После операции неделю пролежал в больничной палате, а потом меня отпустили домой. Началась вторая серия однорукой жизни, такая же плохая, как и первая, только на этот раз у меня была забинтована другая рука.

А в огороде начались весенние работы. Мне было неудобно оставаться в стороне, и я вышел, взял лопату и стал копать одной рукой. Это было неудобно, но еще неловко было наблюдать, как там вовсю трудились родители, а я бездельничал. Через две недели мне сняли повязку, и я стал разрабатывать руку. Это была еще та работа, долгая и мучительная. Но это была моя собственная рука, и она мне еще должна пригодиться. Поэтому я каждый вечер засовывал ее в ведро, где был теплый отвар разных трав и начинал разминать кисть. Чтобы добиться результата, мне потребовалось больше месяца. Через месяц я уже мог действовать рукой, как прежде, и мизинец мне больше не мешал – врачи подрезали немного сухожилие, и он выпрямился.

В общей сложности я прожил с одной рукой больше двух месяцев, и решил жить дальше без врачей.

Этот период без обращений к людям в белых халатах продолжался около двух лет. На другой руке начала опять появляться контрактура, и я опять отправился в знакомую больницу. Операцию мне делал хороший хирург, а врач, который раньше резал мою руку, был у него ассистентом. Хирург резал мою ладонь скальпелем и при этом рассказывал ассистенту анекдоты. Мне было не больно, и я тоже слушал. Когда хирург закончил зашивать, врач сказала ему спасибо за мастер-класс, и я тоже его поблагодарил. Он действительно был хороший хирург: – когда я смотрю на свою ладонь, которую он сначала разрезал, а потом после операции зашил, там остался лишь небольшой шрам. Мизинец, правда, остался немного кривым, но такой же здоровый, как раньше, и я был этому очень рад.

Сейчас и не знаю, отчего у меня начались проблемы с сухожилиями на кистях рук, и врачи тоже этого не знали. Однако я грешу на свою работу – мне часто приходилось работать в холодное время, без перчаток и часто ходить с мокрыми руками, когда я зимой отбирал пробы глины на анализ. Такова жизнь, – многого не знаешь, а только строишь предположения и догадки…

Конфеты

Утром я встал, совершенно не выспавшись после ночного чтения. Поел, и поехал за продуктами. У меня так опустел холодильник, что я только открывал его, и сразу закрывал – в нем уже не было ничего вкусного. Надо было его заполнить, так как я постоянно стал испытывать голод, особенно поздним вечером. Зашел в магазин «Яблоко», положил в корзинку все, что запланировал купить, и поехал скорее домой. Впереди у меня был обед, и надо было уже топить баню – сегодня как раз была суббота.

Перед поездкой выключил газ, и дома было холодней, чем я рассчитывал. Пришлось его включить, и я отправился в огород – там стояли две полные бочки с водой. Часть воды я перелил сразу в котел, который был в бане, и затопил печку. Пока я так хозяйничал, согрелся, и решил, наконец-то пообедать.

Когда выгружал продукты из сумки в холодильник, из нее выпал магазинный чек, и я за обедом решил посмотреть стоимость сгущенки, которую я купил.

Выяснилось, что я купил самое дорогое, но очень вкусное сгущённое молоко, но не стал сильно расстраиваться по этому поводу. Расстраиваться я начал, когда увидел в кассовом чеке товар, который я не покупал. Это были конфеты, и они стоили почти пятьсот рублей. Я иногда смотрю чек прямо в магазине, у кассы, но редко – для этого мне надо было сначала достать очки. А если в моей сумке слишком много всяких нужных и ненужных вещей, то достать их было просто невозможно.

Этот был такой случай, когда мне надо было посмотреть чек прямо у кассы. Молодая девушка – кассир, у которой вдруг появилось желание бесплатно поесть вкусные шоколадные конфеты, просто впечатала их мне в чек. У меня был случай, когда я забыл пельмени на кассе в Магните, и, придя домой, захотел их тут же сварить и поужинать. Но оказалось, что я их забыл на кассе. Пришлось спускаться в магазин на первый этаж, и спрашивать у продавцов, где мои пельмени.

Их уже унесли обратно, в коробку в холодильной камере. Я их оттуда достал, сказал спасибо, и отправился их варить на кухню. Но так, как сегодня, не бывало никогда. Было уже поздно ехать в магазин, и объяснять, что я заплатил за конфеты, которые не покупал, и это проделки кассира. Решил оставить это на завтра.

Наступило завтра, это было воскресенье. Хорошенько выспался, позавтракав, я оправился в магазин, получить обратно свои денежки, или захватить конфеты. Знакомой девушки, которая обслуживала меня вечером, на кассе не оказалось, и я прошел в торговый зал. Походил между стеллажей, заставленных всякой съедобной и несъедобной всячиной, увидел двух женщин, стоящих у стеллажа с товарами. Они были с блокнотами, и не походили на покупателей.

Я подошел к ним и спросил, как мне найти кассира. Одна спросила: – «для чего?» И я объяснил в двух словах, что заплатил за товар, который не покупал. Одна из них оказалась заведующей. Она посмотрел на мой чек, и попросила прийти завтра – когда придет работник магазина, работающий с видеокамерами. Это было для меня неожиданной и хорошей новостью. Про это я не подумал: – что на кассе за всеми покупателями и кассиром наблюдают видеокамеры и информация записывается.

В понедельник я нашел Александру Сергеевну – так звали эту молодую симпатичную заведующую. Она попросила мужчину, который работал с видеокамерами посмотреть запись, и вернула мне деньги. Я поздравил ее с наступающим новым годом, и эта история, таким образом, закончилась хорошо. А я думал и нервничал, когда обнаружил в чеке конфеты, весь субботний вечер.

Вот так живешь, в тишине и спокойствии, не желая никому зла и проблем. Теряешь самоконтроль, и кто-то тебя или обманет, или подставит. Надо быть всегда начеку, как говорил Козьма Прутков. Это также означает, что умирать рано. Надо просто спокойно разобраться, и выясниться, что почти все можно исправить.

Я стараюсь. Но когда плохо сплю, или рано встаю, у меня такой вид, как у ботаника, или лоха. И реакция замедленная, и мозги соображают плохо. Надо больше спать, особенно зимой. Но это не всегда получается – или начнут показывать хороший фильм в ящике для идиотов, или в книжном шкафу обнаруживается целая стопка интересных книг.

Концерт летучих мышей

Мой приятель, с которым мы зимой ходили в лыжные походы, оказался летом большим любителем лазить по пещерам. И взял меня с собою, когда выдалась такая возможность посетить одну из пещер. Я согласился, сразу собрался, и мы поехали.

Нас было шесть человек: трое парней, и три девушки. Все были из разных групп, но с одного потока, и хорошо знали друг друга.

Взяли палатку, продукты, гитару, и сели на поезд. Утром мы приехали на место. Там текла река Исеть, и мы устроили лагерь на ее берегу. На противоположном берегу реки тянулись скалы из известняка, в которых видны были небольшие гроты, и там был вход в Смолинскую пещеру, куда мы собрались забраться.

Мне приходилось бывать в пещере. Как-то раз ездил в Кунгурскую ледяную пещеру, и мне там понравилось, – было красиво, просторно, и были сталактиты со сталагмитами. Я не боялся закрытых пространств. Но после пещеры, в которую я полез вместе с Серегой – этим сумасшедшим палеологом, отношение к пещерам у меня изменилось.

Первую вылазку в это темное и грязное царство теней мы совершили всей толпой. Не особо и наклоняясь, прошли по тесной, мрачной, и грязной галерее до большого зала, примерно двадцать метров диаметром. Вверху, через небольшие карстовые промоины сочился слабый свет. К этим промоинам вела крутая осыпь, вся покрытая мокрой глиной. А как бесплатное приложение внизу осыпи был провал, – типа широкой трубы, поставленной на попа.

Сергей сразу нас предупредил, что туда подходить опасно, можно поскользнуться на мокрой глине и переломать в этой трубе все, что можно придумать. Я не стал спрашивать, какая глубина у этого провала. Это место было слишком опасно, чтобы к нему приближаться. Не хватало, чтобы поскользнуться на глине и полететь вниз, ломая у себя все кости.

Из этого грота полезли по какой-то норе, узкой и грязной. Нора была очень темной. И Сергей на короткое время выключил фонарь, чтобы мы оценили абсолютную темноту. Не знаю, как другие, я просто почувствовал себя слепым в каком-то муравейнике без входа и выхода. Потом он включил фонарик, и мы по очереди, один за другим, полезли всей толпой за ним дальше. Эта нора оказалась не очень-то и длинной. Спустя каких-то сорок минут вновь оказались в зале, из которого начали свое путешествие.

Все были грязные, как земляные червяки. Но довольные, что увидели знакомое место, где можно было выпрямиться во весь рост. Потом, когда передохнули, полезли за своим гидом в другую, аналогичную нору, только она оказалась длиннее и грязнее первой. Мы, ругаясь в тесноте известняковых отложений, ползли в темноте за Сергеем. Вылезли опять в том же зале, с провалом на дне. И услышали писк летучих мышей. Они пищали, вообще-то, но довольно приятно, и если бы я не знал, что это мыши, подумал бы, что похоже на репетицию хора пьяных курских соловьев, у которых в наличии всего одно колено.

Мы долго слушали этот концерт подземных соловьев. И когда устали от него, подались к выходу. Было так приятно увидеть дневной свет. Слов нет, какой он нам показался милым после темной и мрачной пещеры. На улице уже наступил вечер. Мы приготовили ужин, и у всех оказался зверский аппетит после посещения пещеры. Наконец, насытившись, заснули мертвым сном в палатке.

На следующий день я вместе с Серегой отправился опять в пещеру, только вдвоем, остальные наслаждались теплым днем на берегу реки, и лазили по прибрежным скалам. Добрались без приключений до зала, обошли провал в нижней его части, и полезли по какому-то длинному, без света коридору. Дно и стенки у него были без глины, потолок был низкий. Мы сначала шли слегка пригнувшись. Коридор этот был сначала приспособлен для ходьбы, но чем дальше по нему пробирались, тем он становился все уже и теснее. Дошло то того, что начали по нему ползти. Сергей полз впереди, и он был легче и поменьше ростом, чем я. Когда этот коридор сузился до такой степени, что он не мог двигаться вперед, а я тем более, он сказал, что пора вернуться.

Вернуться оказалось трудным и долгим процессом. Мы ползли, как раки минут двадцать до того места в этой норе, где можно было развернуться и ползти уже головой вперед, как нормальные пластуны. Наконец, это место нашлось. Поползли головой вперед, а потом, наклонившись, как ревматоидные старики, пошли к выходу из этого сужающей в конце известковой дыре. Доковыляли до выхода в этой норе. Надо было только пролезть через тесную узкую расселину длиной метра три, чтобы оказаться в гроте, в котором можно было разогнуться во весь рост.

Так как я полз сейчас впереди Сереги, то вылезать в просторный зал мне выпало первым. Я безо всякой задней мысли начал протискиваться по этой узкой щели вперед к свободе, и когда весь оказался в этой щели, со страхом обнаружил, что не могу пролезть по ней дальше: застрял, как пробка в бутылке. Ни назад, ни вперед. Ко мне пришла хорошая, но запоздалая мысль, что надо было снять с себя штормовку, штаны и сапоги, и, тогда, раздевшись догола, я бы может быть и вылез из этой ловушки, в которую угодил. Меня успокаивала лишь только мысль, что Серега тоже попал в ловушку: собою я загородил ему выход. И пока не вылезу, он тоже не сможет. Так мы и останемся здесь навсегда. И тогда какие-нибудь, лет через двести, очередные сумасшедшие спелеологи найдут однажды наши кости.

Я лежал, стиснутый со всех сторон прохладным известняком и размышлял, как мне быть дальше. Сереге тем временем уже надоело лежать без дела, и он решил, во что бы то ни стало вырваться на свободу. Стал меня пинать по ногам. В свою очередь я, как истинный червяк, начал извиваться всем измученным телом, и по сантиметру, другому, продвигаться к выходу из этой норы. Совсем измученный борьбой за жизнь и телом и душой, мокрый от пота, я выпал в зал, из которого мы начали путь сквозь известняк. За мной вылез Серега, без штормовки и свитера, которые он на всякий случай снял, когда полез за мной через эту щель.

Мы с энтузиазмом быстро двинулись к выходу из пещеры, и вскоре увидели солнечный свет. Больше мы в пещеру не полезли. Отдохнули в лагере, наелись так, что я чуть не лопнул, и следующим утром поехали домой – отмываться от глины.

С тех пор я не люблю пещеры. Сыро, грязно, света совсем нет, всякие ловушки под ногами, в которые можно запросто провалиться. И чересчур узкие и запутанные норы для людей.

То ли дело идти по солнечному лесу, глядя на грибы, лесные цветы, слушать соловьев, и других лесных птиц, а не похожий на песни контуженых соловьев, писк летучих мышей.

Костюм Адама

Поселок Озерный я знал хорошо, – в лесах, которые его окружали, находилось много старых ям и неглубоких шурфов, которые любители уральских самоцветов выкопали для добычи горного хрусталя. И сейчас, когда наш поисковый отряд приехал в этот поселок, я был этому рад, – можно в геологических маршрутах посетить уже мне известные горные выработки с хрусталем и найти новые.

Но нам надо было найти себе временное прибежище, где можно было остановиться и прожить несколько недель. Наш начальник отправился в администрацию и там нас пообещали поселить в комнате местного общежития. Нас было человек семь, и к нам должны присоединиться несколько геологов, которые еще плыли по рекам Тагил и Туре. Одной комнаты было нам маловато, и я отправился на поиски пустого дома, который можно было снять для нашей многочисленной компании.

Дом я нашел, но хозяева уехали, а вселяться без их согласия было неудобно. Мы устроились около него и стали ждать. Когда пошел летний дождь, мы перебрались в старый разрушенный дом и переждали дождь там. Время шло, а хозяева дома, в котором мы собрались устроиться, не появлялись. Так мы их не дождались, и пришлось нам отправиться в общежитие. Комендант освободил пару комнат, и мы стали таскать в них свое имущество – раскладушки, спальные мешки и кухонные принадлежности.

Все рабочие и начальник отряда устроились в комнате побольше, а я облюбовал для меня и Юры небольшую комнатку напротив, где стояла двуспальная кровать, на которую я немедленно разложил свой спальный мешок. Юры еще не было – он плыл по реке Тура, но для него уже было готово место, где он мог растянуться после работы во весь свой богатырский рост.

Перед общежитием мы поставили свои машины, и общежитие стало выглядеть солидным предприятием.

На следующий день один из них высадил меня с рабочим на автостраде, и я с рабочим отправился в путь. Сначала нам предстояло перебраться через небольшое болотце, а дальше идти по лесной дороге в поселок пешком и по дороге стараться найти месторождение урана, или на крайний случай, одну, или несколько радиоактивных аномалий.

В этих местах я еще не был, и поэтому внимательно смотрел по сторонам, надеялся увидеть старые горные выработки. Вскоре моя надежда исполнилась – на обочине дороги красовались многочисленные отвалы и полузасыпанный глубокий шурф. Радиоактивность здесь была в норме, и я начал осматривать отвалы. В них, кроме пегматита, ничего интересного не было, – или любители уральских самоцветов унесли всю свою добычу с собой, или им не повезло с поисками хрусталя. Так бывает сплошь и рядом, – надеешься на находку большой и красивой друзы, но в реальной жизни приходиться довольствоваться несколькими кристаллами.

Я задокументировал это искусственное обнажение, потом съел обед, который приготовил рабочий, и мы пошли дальше. Вечером мы добрались до окраины поселка, и маршрут был закончен. В месте, куда мы вышли, находился старый гранитный карьер, затопленный подземными водами, и там можно было искупаться после работы. Общежитие было недалеко, я оставил там свою полевую сумку и радиометр, взял полотенце и мыло и отправился на водные процедуры. Погода не располагала к купанию, было не очень жарко, но не холодно. Я был полный решимости искупаться и не обращал на прохладную погоду большого внимания.

Нашел на берегу подходящее место, чтобы раздеться и войти в воду, потом сел на большую гранитную глыбу, закурил и стал рассматривать пруд и его берега. Кроме меня, здесь никого не было, и я решил купаться нагишом, чтобы не мочить свои плавки.

Вода оказалась очень чистой и прозрачной, но не теплой, а скорее прохладной, а дно было каменистым и круто уходило вниз. Но нырять я все равно опасался, и едва нырнул в прохладную воду, сразу вынырнул и поплыл на середину. Пока туда плыл, начал мерзнуть и от этого сильнее замахал своими руками. Добравшись до берега, я достал полотенце и стал обтираться им, чтобы слабый ветерок не морозил меня еще сильнее. Пока я с увлечением сушил себя махровым полотенцем, заметил в метрах сорока девушку, которая внимательно наблюдала за моими действиями. Хоть я был полностью раздет, и даже без плавок, я безо всякого стеснения продолжал обтираться полотенцем, и рассчитывал, что с такого расстояние трудно рассмотреть меня полностью.

Согревшись с помощью полотенца, я оделся и отправился знакомиться. Ее звали Надежда, недавно ей исполнилось двадцать три года, жила около общежития в доме отца вместе с маленькой дочерью. Я рассказал ей, что геолог, недавно развелся и занимаюсь здесь поисками полезных ископаемых, живу в общежитии вместе со своими друзьями, и мне примерно тридцать лет, с небольшим хвостиком.

На самом деле мне в этом году исполнялось пятьдесят лет, мне казалось, что это чересчур много, для знакомства с такой молодой и привлекательной девушкой. Главное, что я чувствовал себя максимум на сорок лет, не больше. Мы сидели и разговаривали на гранитных глыбах, и я вспомнил, что еще не ужинал, даже стал мерзнуть, и мы пошли в поселок, – я ужинать, а она к себе домой. После ужина стал заполнять свою полевую книжку, а потом улегся спать.

На следующий вечер мы опять встретились у этого пруда. Я снова купался обнажённым, и, хотя она находилась рядом, не обращал на это внимания. Так прошло несколько дней. В поселке должен проходить какой-то праздник, и она предложила составить ей компанию. Я начал искать, что мне одеть на этот вечер, потому что обычно в тайгу с собой не брал костюм с белой рубашкой и галстук. Мне помогла ее подруга, к которой приехал недавно солдат – дембель, и у него нашлись для меня лишние джинсы.

Когда надел эти джинсы, то понял, что они мне идут, как корове седло – они были заужены и короткие. А я за лето отвык от такой одежды, и мне было удобно ходить в брезентовых штанах, штормовке и болотных сапогах. Пришлось поблагодарить этого солдата и отказаться от подаренных джинсов. Я вернулся в свою комнату и провел ревизию своего рюкзака. На его дне обнаружились незамеченные раньше вельветовые джинсы, и я сразу их надел. Кроссовки я почистил, надел свежую футболку и остался доволен своим внешним видом.

На этот местный вечер мы пришли вчетвером – я, солдат с подружкой и Надежда. Народу было много – и все они были молоды. Я чувствовал себя не очень уверенно на такой тусовке, но все обошлось. Были танцы, новые знакомства, какие-то викторины, в которых я отказался участвовать. Когда у меня спрашивали, сколько мне лет, я отвечал, что немного за тридцать, и никто из новых знакомых мне не давал больше. Мои часы уже показывали около часа ночи, и я решил, что с меня хватит – и новых знакомств, танцев и общения с молодежью. Утром мне надо было отправляться в очередной маршрут, и надо было перед ним хорошенько выспаться.

Мы с Надеждой дошли до общежития и попрощались.

Утром, когда уже сидел в машине на своем штурманском месте рядом с водителем и разглядывал топографическую карту, шофер мне сказал, что нам вслед машет рукой какая-то девушка. Я высунулся в окно и увидел Надежду, которая провожала меня на работу. Мне стало очень приятно – это был первый и единственный случай в моей богатой событиями геологической жизни, когда меня так провожали в геологический маршрут.

Кружка с водкой

Дни на рабфаке проходили очень быстро. До обеда мы вспоминали физику, математику и другие школьные науки, а после трех часов дня начиналась свобода. Нас было человек семьдесят, – в основном парни, которые отслужили два года в армии, но кроме нас, бывших дембелей, была молодежь с производства и взрослые мужики, которым понадобилось высшее образование, но таких было мало.

Я сдружился с двумя моими ровесниками: Валерой и Шурой, они были, как и я после армии. Валера служил в Сибири, на одном из военных аэродромов, играл на гитаре – у него в детстве были больные кисти рук, и врач посоветовал родителям, чтобы он занялся игрой на гитаре. За несколько школьных лет он так научился играть на гитаре, что его повсюду брали в какие-то вокально-инструментальные ансамбли, и его внешность соответствовала его увлечению – волосы до плеч и очки, как у Леннона. Шура был его полной противоположностью – он родился в поселке под Екатеринбургом, там вырос, оттуда ушел в армию, и сразу можно сказать по его внешности и манерам поведения, что он с какой-то глухой деревни.

Но внешность бывает обманчивая. Несмотря на свой деревенский вид, коренастую фигуру, громкий голос и непокорную шевелюру, это был очень умный и общительный парень. Дед у него жил в деревне, но имел в самом центре города квартиру. Иногда, после занятий, мы отправлялись туда, брали бутылку – вторую, и там, в старой трехкомнатной дедовой квартире проводили оставшиеся дневные часы. Вечером мы с Валерой разъезжались по домам, а Шура ночевал в этой квартире.

Ранней весной у Валеры случились именины, и мы отпраздновали этот знаменательный день по полной программе – сбежали с лекций, накупили вина, закуски, и обосновались в Шуриной квартире, за большим круглым столом. Часа через четыре, вечером, когда вся водка и вино нас кончилась, и вся закуска была съедена, мы с Валерой решили отправиться по домам, а Шура пошел нас провожать. Прошли по тесной улочке, и вышли на проспект Ленина. Валера сунул в рот пустышку, я взял его на руки и мы пошли на трамвайную остановку, которая была в нескольких сотнях метров. По дороге этот грудной младенец рыдал, плакал, совсем как настоящий, и я его успокаивал – звучными шлепками по заднице. Все прохожие на тротуарах шарахались от этого взрослого плачущего ребенка, который с пустышкой зубах удобно устроился на моих руках.

В трамвай я его занес с трудом – он был довольно тяжелым грудным ребенком, и здоровым – примерно около двух метров. Я занес его в первую дверь, с трудом протиснулся в проход между сиденьями, и отправился на заднюю площадку. Никто мне даже и не подумал уступить место, и я миновал весь трамвай и решил выйти – подождать другой, с более отзывчивыми, милосердными пассажирами.

На следующей трамвайной остановке, на площади 1905 года, я опустил своего тяжелое и плачущее чадо на землю, и облегченно вдохнул. У меня уже устали и ноги, и руки, и я решил, что хватит мне таскать именинника, пусть дальше идет своим ходом. Валера достал пустышку из своего рта, спрятал ее в карман, и, помахав на прощанье нам рукой, отправился домой. Шура подождал, когда приедет мой трамвай, и тоже пошел.

Мы встретились в институте на следующий день, и решили, что будет веселее, если к нам присоединяться девушки. Шура тут же внес замечательно предложение – устроить пикник на озере, неподалеку от его поселка – там можно порыбачить с лодки, вволю напиться водки и переночевать в доме лесника.

Они уехали на озеро в пятницу, вечером, а я отправился вслед за ними в субботу, – мне надо было помочь отцу. Я знал, примерно, где находиться это озеро, как оно называется, купил две бутылки водки и отправился после обеда в путь. До Двуреченска добрался на автобусе, узнал у местных жителей, как и по какой дороге, мне дойти до озера Щучьего. Часть пути меня довез мотоциклист, и я прошел оставшиеся километра два пешком, по лесной дороге.

Вскоре вышел к озеру, которое пряталось от моих глаз в березовом лесу. Впереди, на опушке леса находились несколько домов, но моих друзей не было видно, и я отправился по песчаному берегу озера их искать. Они сидели в лодке, и под лучами заходящего солнца ловили рыбу. Я им помахал, и они взяли меня на борт. Все были рады меня видеть, особенно Валера, который начал мне жаловаться, что он провел ужасную ночь. Шура ночевал со своей будущей женой, а Валера устроился спать между двух горячих подружек, которые ему не давали спать всю ночь – как только он уставал целоваться с одной и отворачивался, к нему ту же лезла обниматься вторая. И Валера жаловался мне то на первую, то на вторую, а потом на обоих. Я его успокоил, сказав, что его друг, наконец, приехал, и в следующую ночь он выспится.

Я показал им водку в моей сумке, и они сразу забыли про рыбалку. Собрали со дна лодки свой скудный улов, – несколько десятков упитанных карасей, и мы поплыли к берегу, на котором нас уже ждали. Девушки готовили для нас обед – варилась уха, а чай уже был готов. Мы, рыболовы, решили дождаться ухи, и пока она доваривалась, я открыл одну бутылку и налил водку в эмалированную кружку, которая стояла на столе. Судя по уменьшившему уровню водки в бутылке, в кружке было не менее стакана – около 200 грамм.

Когда одна из девушек подошла попить воды к столу, то Валера протянул ей эту кружку с водкой, и хитро подмигнул мне с Шурой. Девушка взяла кружку, и начала пить, мелкими, но частыми глотками. Мы смотрели на нее с удивлением и волнением, и готовились к предстоящей взбучке. Когда она, наконец, выпила все содержимое, то произнесла с удивлением, – «ах, это же была водка»…

Мы переглянулись, и дали ей закусить – а что еще нам оставалось? Догнать, и перегнать…

Крушение трамвая

Наступило 22 апреля, день рождения Ленина. В этот день везде проходили субботники, и я отправился в институт, в котором тоже надо было бесплатно поработать. После субботника мы договорились отправиться на природу, отдохнуть, попить на свежем воздухе вина с водкой, пройтись и посмотреть новые места. Нас было человек шесть студентов – три парня и три девушки. Все были из разных групп – одни были будущими буровыми мастерами, геофизиками и геологами.

После завтрака мы с отцом направились на трамвай, – он ехал на работу, а я на субботник, и после него, на пикник. Поэтому я взял собой свой рюкзак, в котором, кроме бутылки вина были теплые носки и лыжные ботинки. Лыжи мои уже были в общежитии, и ждали, когда я их, наконец, надену.

Была весна, снег уже в городе растаял, и мы с отцом шли по своему поселку, в котором нетерпеливые пенсионеры уже мели своими метлами дорожки около домов, и прятали мусор подальше от посторонних глаз. На трамвайном кольце уже стоял трамвай, 10 маршрут, салон которого уже был полный пассажиров. Я обрадовался этому, потому что мне не надо было делать пересадку, зашел первым и уселся на единственное двойное место у окна. Отец сел рядом, и мы поехали.

Было еще раннее утро, многим пассажирам надо было ехать далеко, и они дремали в теплом вагоне. На каждой остановке садились новые пассажиры, и вскоре наш трамвай был забит людьми, как селедками в бочке. Мы ехали, я автоматически считал про себя остановки, и вскоре мы подъехали к мосту, под которым находились железные пути. Трамвай неторопливо на него забрался, и тихо поехал вниз. Сразу за мостом был крутой, почти на девяносто градусов, поворот, и трамваи, когда к нему подъезжали, всегда сбавляли скорость.

Наш трамвая ехал неторопливо вниз, но почему то не стал сбавлять скорость, а уже проехал половину спуска. Впереди уже был крутой поворот, и я, почуяв неладное, открыл глаза и посмотрел в окно. Трамвай подъехал к повороту, и, не сбавляя скорость, начал поворачивать. Меня начало клонить к отцу, и я схватился за переднее сиденье обоими руками. Трамвай на повороте стал поднимать свою половину, на которой я сидел с отцом, и секунду ехал на двух колесах, как машина на автородео. Но не удержался на двух колесах, и стал падать на левый борт. Отец еще спал, я его толкнул, но было уже поздно.

Трамвая рухнул на соседний путь и проехал на боку несколько метров. Пассажиры издали сдавленный крик, а те, которые ехали стоя, стали падать. Тем, кто сидел справа, повезло. Не повезло тем, кто сидел на сиденьях левой стороны – на них упали все стоящие люди, и придавили их к окнам. Часть пассажиров, которые сидели с правой стороны и спали, тоже упали в проход, кроме меня и нескольких мужиков, которые, как и я уцепились за поручни, сиденья, в общем, что попалось под руку.

Как- то непривычно было смотреть на потолок, в котором были окна, и большую кучу лежащих людей. Народ сразу проснулся, послышались стоны и проклятия, а потом, когда пассажиры пришли в себя, начали ломать крышки люков, которые были на потолках. Сейчас это были двери. Первый сломанный люк был в задней части трамвая, и я выбрался через него на улицу, вслед за своим отцом.

Около трамвая толпился народ, все были взволнованы, – не каждый же день случается опрокидывание трамвая. Одна женщина не могла выбраться из трамвая – ее прижало переплетом окна, и она стонала и звала на помощь. Все мужчины, человек двадцать, подошли и стали пытаться хоть чуточку приподнять вагон, но ничего не вышло – он был слишком тяжел. Раненых, или людей с травмами я не видел.

Постояв еще немного у лежащего на боку трамвая, мы с отцом пошли, на остановку автобуса. Отец скоро уехал, а я еще долго стоял на остановке, ждал свой автобус.

Наша группа стояла около раздевалки, и ждали, когда придет кто-то из преподавателей. Я стоял со всеми и молчал. Потом какой-то студент завел разговор об опрокинувшемся трамвае, вспомнил, что я живу в том районе, и начал мне рассказывать о многочисленных жертвах этой аварии. Я тут же его прервал, и сказал, что ехал в этом трамвае, и не видел ни одной жертвы. Он тут же заткнулся и отошел от меня подальше.

Мы убрали прошлогоднюю листву, и поехали за город.

Трамвая с номером 365 на борту я никогда больше не встречал, хотя каждый день ездил на трамвае в институт, на работу. Наверное, он отправился на трамвайное кладбище, где его, под печальную музыку, похоронили.

Курение – плавание

В очередной бросил курить. Я начал курить давно, еще в школе, когда был поселковой шпаной. Все участники нашей компании курили, и я тоже. Однажды дед меня застукал. Я шел из школы с сигаретой в зубах. Конечно, мне здорово попало от отца. Но я не бросил, и научился скрывать эту привычку, как мои детские друзья. Мы ели листья смородины, жевали какой-то орех, в общем, от нас и не пахло табаком.

Продолжал курить в школе, потом на работе перед армией, потом в армии, и в институте. В институте я начал учиться бросать эту привычку. Даже не помню, когда первый раз бросил, моя память этого не сохранила. Но я не курил по году, по три, и один раз не курил шесть лет.

В геологоразведочной партии, куда я перешел работать из другой экспедиции, снова решил бросить курить. Давно это надо было сделать, но повода к столь решительному поступку у меня не было, и мне нравилось дымить. Наш начальник был некурящий, и часто говорил на торжественных ужинах, посвященным разным праздникам, что лучше выпить стопку водки, чем выкурить сигарету.

В разгар 90-х годов, когда иссяк поток заказов в нашу партию, и геологи стали искать работу, где платили деньги, я тоже стал подрабатывать на стороне, и стал толстеть. Чтобы избавиться от лишнего веса, стал ходить в бассейн «Юность». Плавать я всегда любил, с детства. У нашей компании было любимое место для плавания – старый глубокий карьер с чистой водой. Там был трамплин метра три, с которого мы прыгали, и играли в ляпки. Потом мне это здорово пригодилось.

В «Юности» была десятиметровая вышка. Но с нее я не прыгал – могли запросто лишить абонемента. Но кроме вышки в бассейне был полутораметровый трамплин, с которого иногда разрешали прыгать. Когда с него прыгаешь, то секунды две ощущаешь чувство полета, надо только прыгать не вниз, а вверх. Это я усвоил еще в Челябинской области, где был на практике после третьего курса. После работы мы шли купаться на местный пруд, где на дамбе была вкопана толстая и длинная доска. Если на ней хорошенько раскачаться, то можно было взмыть вверх метра на три, как птица, и только после полета нырнуть в освежающую прохладную воду.

В бассейне я плавал. Абонемент был на час, но меньше трех часов я там не проводил. Народу было мало, и администрации было все равно, плаваешь ты там час, или больше. Провести в бассейне сорок минут нормально. Плавать целый час это очень трудно и утомительно. Я плавал по два, три часа, и не только наверху по дорожке.

Мне нравилось плавать внизу, по дну бассейна. Я прыгал с тумбочки, засекал время по часам, которые висели на стене, и плыл по дну бассейна. Сначала шла глубокая пятиметровая яма под трамплином и вышкой, потом глубина становилась все меньше и меньше, а у противоположной стенки бассейна было всего полтора метра. С каждым посещением бассейна время нахождения под водой увеличивалась, и увеличивалось расстояние, которое я проплывал под водой. И настал день, когда я без труда проплыл под водой весь бассейн, длина которого была пятьдесят метров.

Бассейн я посещал года три. Научился не дышать минуты полторы, привык проплывать весь бассейн, и даже больше, под водой. Особенно любил плавать на глубине под трамплином. Меня стали уважать местные мальчишки за то, что я так далеко ныряю и плаваю на самом дне. Они были уверены, что я проходил службу в десанте.

За время, проведенное в бассейне, мои легкие стали очищаться от никотина, и привычка курить стала мне мешать. Я стал привыкать к тому, что курение мне не приносит былого удовольствия, а наоборот, мешает, особенно при плавании. Настал день, когда я отказался от сигарет, на долгий период – ровно десять лет. Десять лет закончились в тот день, когда я вышел на пенсию.

Но в течение этого периода были времена, когда я уезжал в очередное путешествие в отпуск, и тогда я разрешал себе в дороге курить. Так как я отпуска делил на части, обычно на два, то таких коротких отпусков было много. Утром я по пути на вокзал покупал сигареты, и оправлялся в очередное увлекательное путешествие.

У меня давно была группа инвалидности. Когда начали менять привилегии для инвалидов на деньги, то можно было выбрать льготы, которые тебе были нужны, и отказаться от тех, которые тебе ни к чему. Я оставил себе бесплатный проезд на пригородных поездах.

В своих отпусках я широко использовал эту льготу. Начал с того, что ради пробы съездил в Казань. На это у меня ушло два полных дня. Потом я освоился, и стал ездить все дальше и дальше. Самая длинная поезда была в Сочи. А в Крыму я побывал раза четыре. Доезжал и до Санкт- Петербурга, и не раз.

В каждой поездке я начинал курить, и курил все время, когда ездил. А когда приезжал домой, то сразу отменял эту временную вредную привычку, выходил на работу в кадастровую палату, где я работал, сидя перед компьютером по восемь часов каждый день. Это было нетрудно для меня – отказаться от курения дома. А в путешествиях, где сталкиваешься постоянно с новыми людьми, с разными ситуациями, лучший способ для общения и налаживанием контактов лучше не придумать.

Когда я однажды в Санкт-Петербурге на вокзале увидел расписание поездов в Финляндию, и цену на проезд в поезде до Хельсинки, мне захотелось туда съездить. И не только туда. По приезде домой я оформил себе загранпаспорт на десять лет, и решил для начала съездить в Калининград. Надо было ехать через Литву. Я доехал на электричках до Смоленска, купил билет до Калининграда, мне оформили визу в Литву, и я отправился в Калининград. Все прошло хорошо. Правда, литовские пограничники спросили у меня, не собираюсь ли я поездить по странам Евросоюза. Но я честно сказал, что такого намерения у меня нет.

Потом, дома, на пенсии, я решил посетить Париж, получил от Франции туристическую трехмесячную визу, и с ней поездил немного по странам Европы. Единственно, к чему я был психологически не готов, это к отказу от курения. Когда я вылетел из Москвы с двумя пачками сигарет «Явы», то и не думал, на сколько их хватит. Хватило их на три дня. Я зашел в один магазинчик в Париже, и начал изучать сигареты на полке. В конце концов, я купил пачку. Это мне обошлось почти в тысячу рублей. В некоторой задумчивости я решил, что это дорогое для меня удовольствие – иметь такую вредную привычку за рубежом.

Второй раз покупал сигареты в Риме. Как раз из Рима был перелет в Москву. На одной железнодорожной станции я зашел в бар и начал копаться в своем кошельке, выбирая оттуда все евроценты. Не успел даже их сосчитать, чтобы узнать, хватить мне их на сигареты. Бармен подошел и протянул мне пачку сигарет. Бесплатно.

У меня, конечно, были евро. Но я же был совсем один в чужой стране, и не стал отказываться от подарка. Поблагодарил бармена итальянца на французском языке, и пошел на поезд, который меня привез в аэропорт.

Я пробыл в тот раз за рубежом почти неделю. Курить я не бросил. Но понял, что это не только вредная, но и дорогая привычка.

Студенты уехали домой, и я продолжал работу, которую они не успели доделать. Они делали замеры концентраций урана и тория по профилям, и оставили несколько профилей незаконченными. Из всех только я мог работать с этими приборами. Взвалив на спину рюкзак с концетрометром последней модели, я отправился на работу. Все профили около лагеря были сделаны, и мне остались те, которые были далеко. Впереди был пологий и длинный отрог высокой горы, на которую мне надо было забраться. Вершина горы была ровной, и там было удобно ходить, но ее склоны были довольно крутыми и покрыты глыбами гранита. Они постепенно сползали под силой тяжести, и стремились занять место в курумнике у подножия горы.

Когда в первый раз я лез на эту гору, то было страшновато пролезать между этими глыбами весом не одну тонну. Казалось, что эти глыбы упадут от моих осторожных касаний и тогда меня похоронят, как без вести пропавшего. Однажды, когда я лез на похожую гору в маршруте, тоже один, мне позвонил из Екатеринбурга шеф. Разговаривать с ним я спокойно не мог, так как находился на крутом склоне, и там также висели надо мной огромные глыбы гранита. Еле отвязался от шефа, и выключил телефон. Отныне я его включал только тогда, когда шел по безопасной дороге где-нибудь в тайге, или на просеке.

К этой новой горе я еще не привык, и тщательно выбирал путь среди нависающих надо мной огромных гранитных монолитов. Через минут сорок подъёма весь этот кошмар закончился, и передо мною была ровная вершина. Тогда достал свой навигатор, выбрал точку, с которой надо начинать и прогулочным шагом отправился вперед. Шел спокойно и тихо, обдумывая свои мысли, как неожиданно заметил передо мной целый выводок молодых куропаток. Я почти на них наступил, когда шел, углубленный в свои мысли. Сейчас они неторопливо шли в полуметре от меня, не особенно и торопясь.

Прошло секунд тридцать, когда я наконец, сообразил, что богиня охоты мне сегодня послала на ужин свежее мясо, взамен тушенки. Вмиг скинул рюкзак с тяжелым прибором и пустился в погоню за ними шагом. Догнать их не смог – как только я начинал двигаться быстрее, они тут же ускоряли свой шаг. Так прошел метров двадцать, и понял, что догнать их не получается. Надо было изменить тактику.

Вернулся к рюкзаку, поставил его повыше на валун, положил на него белую тряпку, чтобы не потерять и отправился на охоту. Я должен был обязательно поймать штуки три, как минимум, а если удастся, то всех. Их там было около десяти, этих совершенно ручных вкусных пташек. Мне приходилось охотиться на рябчиков, и они были по размерам такие же.

Я остановился, неотрывно глядя на выводок, заметил место, где они остановились и стояли гурьбой. Окраска у них была под цвет гранита, и они инстинктивно этим пользовались. До них было всего метров шесть, можно было из рогатки стрелять. Сразу вспомнил, что рогатку видел около одной из палаток, и только сейчас до меня дошло, зачем она понадобилась рабочим. За неимением рогатки, я просто начал кидать в них камни, которые валялись вокруг. Сразу первым же камнем угодил в кучу, в которую они сбились. Они покинули свое место и переместились на другое, в нескольких метрах дальше. Но не все. Одной из них крупно не повезло – камень попал ей в голову, и она осталась лежать.

В своих карманах я нашел кусок веревки, и привязал ее за шею к своему ремню. И отправился за остальными. Они меня подпустили меня метров на семь, на меньшее расстояние были не согласны. Я нашел камень и кинул. Недолет. Бросил другой. Перелет. Третий камень упал немного в стороне, и кинул следующий. Он попал точно в камень, который я кинул раньше. Надо было поменять прицел. Я развернул свой корпус и следующим камнем попал в одну из куропаток. Стая собралась идти дальше, а я подобрал добычу и повесил рядом с первой на ремень.

Так я шел за выводком, и помещая одну куропатку за другой на свой ремень. Стайка меня уже близко не подпускала, и скоро стало ясно, что охота подходит к концу. На ремне уже было четыре, и одну я ранил, но так и не смог догнать.

Все трупы куропаток я положил в рюкзак, достал концентрометр, и начал мерять. Время шло быстро, после пяти часов работы я выключил прибор и отправился в палаточный лагерь. Сразу нашел там геолога, который устроил для меня и одного рабочего мастер – класс по подготовке дичи для варки. Это раньше обдирали пух с перьями. Гораздо быстрей и удобней содрать с дичи всю кожу с пухом и перьями.

Через десять минут я принес повару помытые тушки куропаток, и утром мы съели перед работой суп из куропаток. Он оказался очень вкусный.

Кучка

Деревня, дом в которой нам нашел начальник отряда, была километре от Липовки. Это был старый крестьянский дом с огородом, большим крытым двором и баней. Я в числе первых поднялся на второй этаж, и сразу нашел себе место у окна, рядом с входом. Поставил раскладушку, расстелил спальный мешок, и разлегся на новом месте, наблюдая, как по большой комнате с фикусом в одном углу, расхаживают геологи нашей команды, ища себе укромный уголок для раскладушки. Когда выяснили самый оптимальный вариант, при котором все получают место под солнцем и не мешают свободному передвижению по центру комнаты, начали устанавливать свои раскладушки и раскладывать на них спальные мешки.

Я занял самую выгодную позицию – около лестницы, которая вела на первый этаж. В ногах у меня стояла небольшая тумбочка, у изголовья фикус. С левой стороны было низкое большое окно с подоконником, из которого была видна главная и единственная деревенская улица.

На следующий день всевышний наслал на нас дождь, и мы слонялись по всему дому, изучая его. Нашли место для курения во дворе, и там устраивали посиделки с сигаретами. Начальник наш достал новый спектрометр. Я с этой моделью еще не был знаком, и под его руководством начал с ним знакомиться. Эта новая модель сильно отличалась от предыдущих настройкой, временем определения концентраций элементов, и характером.

Мне надо было изучить его так, чтобы использование его на точке наблюдений не вызывало никаких проблем. Для этого была нужна постоянная практика. С ним должен был работать специально подготовленный геофизик, но я знал, что бывают ситуации, когда необходимо быть готовым к работе со всеми приборами, которые у нас были.

В экспедиции, где я работал после института геологом, у нас была первая модель спектрометра – очень тяжелый, неудобный и медлительный прибор. И вдобавок он работал от сухих элементов, которых нельзя было купить в магазинах. Они были только на складе экспедиции. Одного комплекта батарей хватало на весь полевой сезон, но на всякий пожарный случай мы имели запасные батареи, которые потом использовали в своих радиоприемниках. Тогда, в конце зимы, мы с геофизиком два месяца просидели с мастерами по настройке геофизических приборов, делая для него поверки радиоактивными изотопами разных элементов.

Первый год работали с этим старым прибором, а потом нам предоставили другую, более совершенную модель, и мы с ней работали очень долго. Но принцип работы и поверки остались такими же, и это нам помогало в работе. Так что я вполне мог работать со всеми моделями спектрометра, не хуже геофизиков, и старался эту полезные навыки не забывать.

Утром следующего дня выглянуло солнце, и мы решили, что пора обновить наши новые симпатичные навигаторы в работе. Все маршрутные пары расселись после завтрака по машинам и разъехались по своим маршрутам. Мне достался геологический маршрут от давно заброшенной деревеньки, где было всего пара домов, и в одном из них были жители. Я вылез из машины вместе со своим новым помощником, который был охотником. Это был высокий, спокойный и привыкший к постоянной ходьбе, молодой мужчина, младше меня на десять лет. Он совсем не употреблял алкоголь, но курил, как и я. Мы быстро нашли общий язык, и весь полевой сезон ходили вместе в маршруты до самой осени.

Рядом с машиной, которая нас высадила, красовался старый отвал шахты, в котором я сразу увидел обломки пегматита. Мы работали в старейшем горнорудном районе Урала, здесь располагались известные на весь мир старые месторождения уральских самоцветов. Я сразу полез на эти отвалы, мечтая найти какой-нибудь кристалл. Лазил по ним минут двадцать, но ничего стоящего найти так и не смог. Недовольный и немного печальный, я оставил это занятие и принялся за работу.

Навигатором отметил начало маршрута, записал в свой полевой книжке контроль радиометра, описал кратко отвалы старой шахты, и мы начали свой маршрут. Неторопливо прошли по деревне, и дальше наш путь шел по мелкому лесу и кустарнику, который занимал всю широкую заболоченную пойму небольшого ручья. Заросли ивняка мешали нам идти быстро, и я решил из них выйти, чтобы идти побыстрее. Время шло быстро, а нам нужно еще пройти по лесу до деревни, где нас должна ждать машина.

Продолжить чтение