Читать онлайн Белый плен. Двое во вселенной бесплатно

Кристина

Есть две вещи, с которыми мне необходимо свыкнуться. И чем раньше я перестану бороться с ними, тем скорее мое эмоциональное состояние придет в норму и вольется в привычный поток спокойной и размеренной жизни.

– Знаю, вы считаете, что всё слишком быстро. И поверьте, я с вами согласна. Но реальность такова, что я безоглядно влюбилась в него.

Во-первых, я должна стать актрисой. Наделить себя фальшивыми желаниями и чувствами и правдоподобно демонстрировать их всему белому свету.

– Он замечательный. С ним я чувствую себя в безопасности. И нам хочется быть рядом друг с другом каждую минуту.

Во-вторых, я должна сменить место жительства. У меня будет своя комната, своя ванная, свой собственный угол. Правда, крыша над головой – общая.

– Я не могла отказать. Потому что я действительно хочу стать его женой. Он тот, о ком я мечтала всю свою… жизнь.

В-третьих, теперь у меня будет муж, с которым через девять месяцев мы будем воспитывать нашего общего ребенка.

– Кристина, милая, – заикается мой папа, бросив на застывшую Натали обеспокоенный взгляд, – ты что, выходишь замуж за… за Алмазова? Кристиана Алмазова?

– Да, – отвечаю с улыбкой. Вымученной, выдавленной с трудом, как остатки зубной пасты из пустого тюбика. – Я люблю его, папа.

– …Кристина, – подключается Натали, – когда ты… когда вы успели прийти к этому решению? Вы ведь познакомились совсем недавно и уже собираетесь пожениться?

– Сколько раз ты говорила мне, что влюбилась в папу с первого взгляда? Признаюсь честно, к твоим словам я всегда относилась с недоверием, пока сама не испытала того же.

– Это как-то связано с тем, что он сделал для тебя? – спрашивает папа чуть посуровевшим голосом. – Натали рассказала мне о том, что случилось между вами с Платоном. Я никогда и подумать не мог, что он способен на такое! Поверь, я буду до конца своих дней благодарен Кристиану за твое спасение. Я у него в неоплатном долгу. Но если ты чувствуешь то же самое и принимаешь это серьезное решение, руководствуясь лишь…

– Папа, нет, – перебиваю, понимая, что разговор может затянуться. А я и без того едва сдерживаю слезы, потому что моя жизнь уже никогда не будет прежней. И кроме, как с Кристианом, я не могу об этом ни с кем поговорить. – Конечно, он мой спаситель. Если бы не Кристиан, меня бы здесь не было. Но не это важно. А только то, что… у меня сердце останавливается, когда я вижу его. Когда он берет меня за руку, я знаю, что не упаду. Когда он обнимает меня, я как будто на своем месте. Как будто если не сейчас, то потом всю жизнь я буду искать именно его руки, потому что они созданы только для меня. Кристиан… он потрясающий, папа. И я знаю, что он любит меня так же сильно, как я его.

Мои самые близкие и родные люди так внимательно и молчаливо смотрят на меня, что играть роль влюбленной дурочки кажется не так уж сложно. Но в душе я плачу. Я рыдаю, осознавая, что вынуждена обманывать их. Я кричу, потому что не о такой жизни мечтала. Муж, ребенок, семья – какого черта?! Я должна быть свободна! Я хочу получать удовольствие от этой жизни! Я хочу путешествовать! Я хочу, чтобы всё вернулось на круги своя!

– Ох, милая! – всхлипывает Натали, взяв меня за руки. – Ты плачешь и я плачу!

Да, сдержать эмоции не удается. Люди плачут от боли, от горя, от неизбежности. А я же плачу от «счастья». От большого и свалившегося на мою голову «счастья».

– Ты уже взрослая девушка, Кристина, – говорит мне папа и поднимается из-за стола, чтобы обнять меня. – Иди ко мне, моя любимая. Я, конечно, рад, что ты счастлива, милая. И я поддержу тебя всегда, ты знаешь. Но мне, как твоему отцу, необходимо познакомиться с мужчиной, которого ты любишь. Особенно, когда ты собираешься выйти за него замуж.

– Конечно, – говорю в его плечо, заливаясь слезами.

– Родная моя, – гладит он мои волосы, заставляя меня страдать ещё больше. – Как же быстро ты выросла. Мы ведь только-только познакомились с тобой, а ты уже собираешься создать собственную семью. Когда ты переехала в свою квартиру, от меня как будто кусок оторвали.

– Это правда, – кивает Натали, шмыгнув носом. – У нас обоих была депрессия. И даже то, что я видела тебя каждый день на работе, не улучшало этого состояния.

– А теперь ты собираешься выйти замуж, – усмехается папа. – Я знал, что когда-нибудь это случится, но и подумать не мог, что так скоро.

– Давайте мы все успокоимся, – предлагает Натали. – Смахнем слезы, сядем за стол и продолжим чаепитие! Кристина расскажет нам о своем… любимом, – с запинкой говорит она, – мы обсудим возможность нашего знакомства… То есть, где было бы лучше нам всем встретиться и…

– Извини, Натали, но я не могу остаться надолго, – перебиваю, немного отпрянув от папы. Мое лицо мокрое от слез и я очень надеюсь, что никому сейчас не придет в голову усомниться в моем «счастье». – Вообще-то, я уже давно должна быть дома. Алина должна приехать. Как-то всё так закрутилось, что мы ещё ни разу толком не поговорили с ней… Я должна ехать, – заключаю, с трудом подбирая слова. – Спасибо вам, что вы… рады за меня.

– А как иначе? – улыбается папа. – Правда, нам необходимо познакомиться с Кристианом лично. Мне, – уточняет он, глянув на Натали, которая уже имеет представление о моем будущем муже.

– Да. Я всё организую, – говорю, обнимая его на прощание. Подхожу к Натали, которая снова начинает всхлипывать. – Перестань, прошу. Завтра увидимся, верно?

– О, да! – пытается она посмеяться сквозь слезы. – Жду тебя в магазине! Милая, я так счастлива за тебя! – шепчет мне на ухо, когда мы обнимаемся. – Кристиан обаятельный мужчина. Папе он понравится.

Конечно понравится. Другого варианта у него нет.

* * *

– Альберт, ты можешь быть свободен. Я дома, видишь? – смотрю на него, задрав голову. – Я никуда не собираюсь уезжать. Скоро ко мне приедет подруга, привезет ужин из японского ресторана. Мы поедим, поболтаем и она уедет, а я лягу спать. Пожалуйста, уезжай.

– Сразу, как только мне скажет Кристиан.

– Ты что, не голоден? У тебя нет девушки? Нет личной жизни?

– Не беспокойтесь обо мне. Вы меня даже не заметите.

– Зато тебя замечают мои соседи! Ты каждый день дежуришь у моей двери!

– Это распоряжение Кристиана, – отвечает мужчина и, точно дрессированный пес, моментально реагирует на плавное шуршание лифта, который спускается на первый этаж. – Возвращайтесь домой. Если понадобится помощь, вы знаете, где меня найти.

Мне кажется, что ещё никогда я не чувствовала себя так одиноко, как сейчас. Даже в детстве, когда Игнат изводил кошмарами о детском доме, где я непременно окажусь, потому что никто и никогда меня не полюбит. Но даже тогда я могла поговорить о своих чувствах и переживаниях с вымышленными друзьями, которым всегда давала разные имена. Я ложилась спать и тихонько перешептывалась с ними, наделяя себя энергией и силой перед очередным новым днем. Но теперь такие фокусы не прокатят. Мне необходим собеседник. Мне необходимо высказаться, услышать мнение со стороны, почувствовать поддержку или столкнуться с несогласием человека, который не имеет никакого отношения к моей глобальной проблеме. А может это и не проблема вовсе? Может я просто слишком доверчиво отнеслась к словам Кристиана и его затаенным угрозам? Разве он похож на мужчину, который воспользуется мыслимыми и немыслимыми способами, чтобы забрать у меня моего ребенка? И хотя я ещё не до конца смирилась с мыслью о его существовании в моем животе, мне всё равно страшно подумать, что кто-то сможет отнять у меня то, что принадлежит мне. Я чувствую то же, что и в детстве, когда меня запугивал Игнат – несправедливость, которой я не могу противостоять.

Раздеваюсь до нижнего белья, мой взгляд прикован к собственному отражению в зеркале. Рисую ладонью в воздухе круглый живот, стараясь представить свое тело через восемь месяцев. Вчера я была на приеме у гинеколога и кажется, что всё то время, пока приятная женщина по имени Светлана, собирала обо мне информацию, выписывала направление на кучу анализов, а потом показывала мне на темном экране крошечную точку, уверяя, что это мой будущий малыш, я всё надеялась, что вот-вот проснусь и выдохну с облегчением.

Потому что я не хочу этого ребенка.

Потому что я к нему не готова.

Потому что любому ребенку нужна взрослая, состоявшаяся и осознанная мама, а я не такая. И, тем не менее, я очень боюсь, что его могут у меня отнять. Ведь Кристиан настроен более, чем серьезно. Он слишком внимателен к деталям, держится со мной уверенно и в меру напористо, но я не сомневаюсь, что его природная настойчивость в какой-то момент всё же пересечет эти невидимые границы. Потому что тот Кристиан, что был в зимнем домике, казался мне просто обаятельным мужчиной. Он спас меня от верной гибели, беззаботно смотрел со мной дурацкие фильмы, танцевал… Но здесь он другой. Настоящий хищник, готовый притвориться своим ради определенных целей. Разве ему так уж хотелось провести целые сутки в моей компании, трясясь в поезде? Его телефон обрывали звонки, когда только-только появлялась связь. Всякий раз он выходил из купе, вежливо извиняясь, а через несколько минут возвращался с таким выражением лица, словно не по телефону говорил, а собственноручно перерезал горло своим недругам. Он вырвал себя из своей деловой жизни только ради того, чтобы убедить меня в правильности и выгодности своего предложения. Конечно, такому человеку, как он, нужны наследники. Его семье принадлежит огромный бизнес и он не может быть уничтожен, выкуплен сторонним бизнесменом или раздроблен на части. Такое дело всегда остается в семье, а для этого нужно новое поколение.

Я бы могла сообщить папе и Натали о беременности. Прошлой ночью я только об этом и думала. Всякое ведь в жизни случается. Женщины в силах самостоятельно воспитывать своих детей, обеспечивать их и заручиться поддержкой близких. Это не так страшно, как кажется… Совсем не страшно. И мне почти ничего не мешает оставаться честной с людьми, которыми я очень дорожу. Почти ничего…

Излишнее внимание журналистов.

Грязные сплетни.

Неприятные последствия части этих сплетен на бизнесе Натали и папы.

Их полное во мне разочарование…

Кристиан знал, за какие рычаги нужно потянуть, потому что в зимнем домике я сама рассказала ему о себе слишком много. И его сложно в этом винить. Он спасает свою честь, обеспечивает огромное семейное дело наследником, чье будущее уже предопределено. Мой ребенок уже лишен возможности сделать выбор: в какой школе учиться, в каком университете получать высшее образование, кем стать. Когда ему исполнится три года, мы разведемся. Этот пункт будет прописан в нашем личном договоре о фиктивном браке, Кристиан обещал мне это. Я не знаю, кто этот документ будет составлять и имеет ли он хоть какую-то юридическую силу, но мне очень хочется верить, что Кристиан сдержит свое слово. Ни ему, ни мне не нужен этот брак. Он вынужденный, его формальность каждому из нас играет на руку. Вот только… что будет после?

Развить мысль не получается. Громкий звонок домофона разносится по всей квартире, сообщая о долгожданной гостье, от которой я не смогу скрыть пугающую правду. Набрасываю длинный шелковый халат и спешу в прихожую, чтобы открыть железную дверь. Едва касаюсь круглой кнопки, как тут же одергиваю руку. Внизу Платон. Его физиономия напоминает мне о минутах тихого ужаса. Когда я ехала, не зная куда, когда всё вокруг засыпало снегом, когда я не сомневалась, что моей жизни настал конец. Не отвечаю и просто жду, когда он решит, что меня нет дома и просто уедет. Но Платон звонит снова и снова, а потом пристально смотрит в камеру, будто зная, что я слежу за ним, и медленно указывает мне пальцем на мою машину, припаркованную недалеко от подъезда.

– Что тебе надо? – снимаю трубку.

– Поговорить, Кристина.

– Нам не о чем разговаривать. Уходи немедленно.

– Кристина, пожалуйста! Я пытаюсь дозвониться до тебя уже несколько дней, но ты не отвечаешь! Умоляю, дай мне возможность объясниться с тобой! Я чувствую себя виноватым и… Кристина, – с мольбой смотрит он в камеру, – пожалуйста. Для меня это очень важно.

– Недолго! – сдаюсь, глянув на часы. Вот-вот должна приехать Алина. – У меня есть дела.

Нажимаю на кнопку и с грохотом вешаю плоскую трубку на место. В конце концов, я ведь хотела разнести этого кретина в пух и прах, так почему бы не сделать этого прямо сейчас? Учитывая, что мне так погано на душе, я могу хорошенько оторваться на человеке, который причастен к безумным переменам в моей жизни. Может хоть чуть-чуть сделается легче.

Завязываю халат потуже, фиксирую волосы тонкой резинкой на затылке. Достаю из нижнего ящика тумбы пушистые теплые тапочки и вдруг слышу мужской голос за входной дверью. Вспоминаю, что её охраняет Альберт, который в курсе лишь о визите моей подруги. Остается только догадываться, что он подумает, увидев упрямца, жаждущего попасть в мою квартиру.

– Что ещё за глупости? – раздается голос Платона, когда я открываю дверь. Он смотрит на скалу-Альберта снизу-вверх, пытается сделать вид, что под теплым пальто у него невиданные запасы каменных мышц. – Я приехал к подруге! Ты ещё кто такой, черт возьми?

– Альберт? – обращаюсь полушепотом. Громила поворачивает ко мне голову. – Что ты делаешь? Пропусти его!

– Это невозможно, – отвечает мне, как робот. – У меня есть указания.

– Немедленно отойди! – повышает голос Платон. – Тебе говорю, болван!

– Ради всего святого, не кричи, Платон! – Я в ужасе. Соседи и без того косо поглядывают на меня с тех пор, как Альберт днями и ночами торчит у моей двери. – Альберт, прошу тебя, пропусти его немедленно!

– Вам лучше позвонить Кристиану, – отвечает мне, не реагируя на просьбы.

– «Кристиану»? – спрашивает Платон, глядя на меня из-за массивного плеча Альберта. – Это его рук дело?

Велю Платону ждать меня с закрытым ртом, а сама спешу к телефону, который оставила в спальне. Я не позволяла Кристиану решать, с кем мне общаться, кого приглашать в свой дом и вообще… Что за дурость такая? Мы обговорили основные пункты наших отношений, которые со дня на день будут зафиксированы на бумаге. И я отлично помню, что среди их многообразия не было ничего, что касалось бы моих друзей. Платон повел себя самым возмутительным образом и я его за это ненавижу, но мне вовсе не нужно чье-то разрешение для встречи с ним или кем бы то ни было ещё!

– Наконец-то! – вспыхиваю от злости, когда Кристиан отвечает после бесконечных гудков. – Что ещё за дела, объяснишь?

– Я сейчас немного занят, – говорит он ровным голосом. – У тебя что-то срочное?

– Да, черт возьми! Твой верзила не пропускает моего гостя!

– Если Альберт так решил, значит на то есть причины.

Непоколебимость его приглушенного тона выбивает почву из-под ног.

– …Ты в своем уме? Какого черта твой телохранитель будет решать, с кем мне встречаться? Я у себя дома и ко мне пришел друг, а он не пропускает его, словно защищает какой-то неприкосновенный объект!

– Так и есть. Объект полностью неприкосновенный. Поговорим позже, а пока выпей расслабляющий чай и успокойся.

– Кристиан, ты нормальный?!

Но он уже отключился. Я набираю снова, но линия уже занята. Эмоции переполняют, в висках пульсирует. Снова появляюсь в коридоре, надеясь на понимание Альберта, который пойдет мне навстречу, но уже понимаю, что это бессмысленно.

– Кристина, что здесь, черт возьми, происходит? – спрашивает меня Платон. Его лицо алое от злости и возмущения. – Кто этот тип? Кто его сюда поставил? Этот Кристиан, так?

– Альберт? – обращаюсь я снова с отчаянием в голосе. – Пожалуйста, пропусти ты его! Соседи ведь всё слышат.

Удивительно, но мой телохранитель молча отходит в сторону, даже и глазом не моргнув, когда разъяренный Платон называет его «ослом». Сжалился надо мной или посчитал, что мой невоспитанный гость не представляет для меня никакой опасности?

– Я буду рядом.

– Чего? – возмущается Платон. – Живо убирайся отсюда!

Но Альберт не слышит его, не видит меня и молча заходит в мою квартиру. Он становится рядом с большим зеркалом, складывает руки в замок и смотрит в одну точку перед собой. Я понимаю, что спорить с ним, что-то спрашивать и требовать убраться отсюда бесполезно.

– Кристина, какого черта здесь происходит?

Вместо ответа, нетерпеливо киваю, приглашая войти. Иду на кухню, наливаю себе полный стакан воды, но делаю лишь маленький глоток. Очередная за последние пять минут волна обреченности накрывает с головой, заполняя собой всё мое существование. Такое чувство, будто я нахожусь в коробке, а она с каждой минутой становится всё меньше и меньше.

Мы с Кристианом так не договаривались.

Не договаривались.

– Что тебе надо? – спрашиваю, когда появляется Платон. Мой голос лишен даже толики раздражения. – Говори и проваливай.

– Кристина! – поражается он моим словам. – Что здесь происходит? Кто этот тип?

– У меня уже в печенке сидят подобные вопросы. Что тебе надо? – повторяю, прогоняя пугающие мысли.

Неужели я поторопилась? Мы договорились, что сегодня сообщим родным о наших «отношениях» и желании связать себя узами брака, чтобы это случилось как можно скорее и моя беременность стала приятным «сюрпризом» после превосходного медового месяца. И теперь назад для меня дороги нет, а Кристиан уже ставит для меня ограничения. Да, после случившегося, я уже не смогу относиться к Платону, как раньше, и навряд ли захочу общаться с ним. Но ведь это только мое дело. Я свободна и я вправе решать сама, что мне делать, с кем мне это делать, когда и где!

– Во-первых, я хочу знать, что тебя связывает с этим Алмазовым на самом деле? Это ведь его шавка караулит тебя у двери!

– Советую тебе прикусить язык, Платон. Не думаю, что Альберту запрещено применять силу в отношении тех, кто сначала несет пургу и только потом думает. И если уж ты так хотел встречи со мной, то почему же не приехал в магазин? Знаешь ведь, что я каждый день там нахожусь.

– Я хотел поговорить с тобой наедине. А там полно народу.

– Нет, Платон. Ты просто боишься, что Натали расцарапает тебе лицо за то, что ты со мной сделал.

– Бога ради, я ничего не делал с тобой!

Сдвигаю в сторону край шелкового халата и демонстрирую ему заклеенную рану на бедре, вокруг которой уже фиолетово-желтые пятна.

– Ну, как? Нравится?

– …Кристина, что это? – вытаращивает он глаза.

– Это результат неудачного падения со снегохода. С того самого, на который ты меня усадил. Помнишь? А потом ты бросил меня и умчался в гостиницу, прекрасно зная, что надвигается снежная буря. У тебя что, и впрямь ничего не ёкнуло?

– Да я уехал-то всего на пару минут, Кристина! – подходит он ближе. – Я сделал круг, а когда вернулся, тебя уже там не было! И я решил, что мы просто разминулись, а ты уехала в гостиницу!

– Какой же ты лжец!

– Я говорю тебе чистую правду!

– Ты сказал администратору, что вынужден уехать, а я решила остаться на соседнем курорте, потому что встретила подругу! – смотрю на него в упор. – Ты просто ублюдок, Платон, который не смог смириться с моим отказом, обиделся, как глупый мальчишка, и решил мне отомстить!

– Я не собирался тебе мстить, Кристина! – заикается он. – Я ведь люблю тебя, я…

– Замолчи! – вскрикиваю, сжав кулаки. – У меня был поганый день! Ясно тебе? Поганый! А твоя лживая физиономия делает его ещё хуже!

– Ладно! Хорошо! – сдается он, подняв вверх ладони. – Я признаю, что был не прав! Я был не прав, слышишь? Я просто… Я просто не был готов к такому повороту событий, потому что мне казалось, что между нами всё серьезно!

– Это всё?

– Очевидно, что денек у тебя выдался и впрямь тяжелый.

– Не смею больше задерживать, – указываю на выход.

– Кристина, – усмехается он, поставив руки в боки, – что происходит? Я знаю, что подвел тебя…

– Ты чуть не убил меня!

– Это ненамеренно, поверь! То есть… Господи, Кристина, это даже звучит ужасно! Я бы никогда не причинил тебе вреда, я ведь очень тебя… Слушай, – вздыхает он, увидев в моих глазах ожесточение, – я знаю, что повел себя самым ужасным образом. Я сволочь. Я очень плохой человек. Но, прошу, не ставь на мне крест. Я сожалею, что тогда позвонил тебе и наговорил глупостей. Пойми, те новости, что посыпались о тебе и этом болване Алмазове, поразили меня! Я поверить не мог, что ты могла так поступить со мной. Но потом, поразмыслив, я понял, что это всего лишь сплетни. Этим проклятым и вездесущим журналистам лишь бы откопать кусок грязи, да пожирнее! Мне очень жаль, что ты стала их жертвой только потому, что случайно столкнулась на крыльце гостиницы с объектом их пристального внимания! – нервно усмехается Платон и будто ищет в моих глазах подтверждение своим словам. – А этот сторожевой пес в прихожей – так, для личной безопасности? Его хозяин знает, что виноват перед тобой, и таким образом решил принести извинения?

– Платон, очень тебя прошу, уходи. Мне нечего тебе больше сказать, да и говорить с тобой нет никакого желания. Ты выслушал меня, я тебя – конец.

– «Конец»? Как это? – часто моргает он. – Мы ведь друзья, мы с тобой были близки и…

– Кристина, у вас всё в порядке? – спрашивает Альберт, заглянув на кухню.

Платон поджимает губы и, закатив глаза, оборачивается.

– Вернись на свое место и не вмешивайся! А лучше всего – проваливай в свою будку, пес!

Прячу лицо в ладонях, устав от оскорблений Платона, который всё ещё отказывается понимать степень своей вины и того, что мне понадобится слишком много времени, чтобы вернуть нашим отношениям хоть толику уважения. Возможно, что этому теперь в принципе не бывать.

– Альберт, совсем скоро Новый год, – вдруг раздается низкий с опасной хрипотцой голос. Я судорожно опускаю руки и смотрю, как на кухню медленной хищнической походкой входит Кристиан, для которого привычный для меня простор едва ли вмещает его высокую и крепкую фигуру. – В следующий раз, когда кто-то посмеет оскорбить тебя, советую воспользоваться гирляндой с разноцветными лампочками. Заштопаешь ею чужой рот. Будет весело и празднично. Как думаешь? – оглядывается он на Альберта.

– Отличная идея, босс. Теперь гирлянда будет всегда со мной.

Я с трудом понимаю, что происходит. О чем они говорят? Почему я испытываю стыд за Платона? Не потому ли, что рядом с двумя громилами, один из которых отец моего будущего ребенка, он кажется жалким червяком, с которым я когда-то имела ту самую близкую связь?

Не свожу глаз с Кристиана. Он медленно надвигается на Платона и на его выразительных губах играет злая ухмылка. Но, когда в одно мгновение она превращается в убийственную прямую линию, точно стрела с ядовитым наконечником, я не могу развидеть в нем волка – вожака и защитника своей стаи. Пальто цвета camel сидит на нем идеально. Под ним черный кашемировый свитер с высокой горловиной, подчеркивающей острые лезвия квадратных скул. Натали бы точно восхитилась его сдержанным и модным стилем.

– Значит ты тот самый Платон, – говорит Кристиан почти полушепотом. – Надеюсь, ты приехал сюда, чтобы принести извинения?

– А ты кто такой? – спрашивает его Платон, задрав голову. Он ведь прекрасно знает, кто перед ним, но страх вынуждает задавать глупые вопросы. – Что ты здесь забыл?

– Полагаю, ты очень долго извинялся перед Кристиной, раз она не успела тебе разжевать, кто я такой. Ты ведь извинился, Платон? За свой глупый поступок, я прав?

Обнимаю себя за плечи, отчетливо видя злой сарказм в черных, как самая длинная ночь глазах. Если бы я только знала, что Кристиан заявится сюда, то ни за что бы не позволила Платону войти.

– Во-первых, наш разговор с Кристиной тебя не касается. Во-вторых, для меня ты не более, чем извергнутое дерьмо вездесущей желтизны, в котором теперь плавает и жизнь Кристины!

– Платон! – вспыхиваю я, покраснев до кончиков ушей. – Что ты несешь?!

Мой голос затихает мгновенно, потому что хладнокровное спокойствие Кристиана, замершее на его лице, в миг оживляется. Черные глаза превращаются в острые осколки стекла, ноздри свирепо раздуваются. Не знаю, то ли это обман моего зрения, то ли так играет свет, но кажется, будто мышцы над верхней губой едва заметно подергиваются, как у самого настоящего хищника, не скрывающего своего оскала. Высверлив сотни дыр в лице Платона, Кристиан вдруг расслабляет опасный взгляд и, плавно втянув носом воздух, низким голосом говорит:

– Не подходи к ней больше. Темы для ваших разговоров закончились.

– Ты кто такой, мать твою? Ты мне угрожаешь?

– На выход, парень, – не реагирует на его вопросы Кристиан и отступает в сторону.

Я вижу, как напряжены мышцы его лица и меня это, если честно, пугает. Мне не хочется верить, что мужчина такого ранга станет махаться кулаками с молодым пареньком, чье самолюбие и достоинство в очередной раз задето. Но Кристиан раздражен, а о его поведении в самых разных настроениях я ещё пока слишком плохо знаю.

– Оба развернулись и вышли вон! – повышает Платон свой голос, обращаясь к Кристиану и Альберту. – Вы кто такие вообще? А? – кивает он Кристиану. – Кристина, позвони своему отцу и сообщи, что в твоей квартире находятся посторонние…

– Уходи, – говорю ему, едва сдерживая слезы. Нет, я ни за что не заплачу, из-за того, что мне просто стыдно. Что это ещё такое – плакать, потому что на меня смотрит взрослый, состоятельный и очень серьезный мужчина, который вынужден на время переписать свою жизнь ради девчонки, имеющей в недалеком прошлом сомнительные связи с невоспитанным, нелепым, жалким и вечно прячущимся за спиной своего отца пареньком? – Уходи, Платон.

– Кристина, – смотрит он на меня так, словно я ему сказала что в моем шкафу прячется инопланетянин. – Ты не должна их бояться! Я не понимаю, что здесь происходит, но уверяю, что мы с отцом…

– Замолчи! – мой голос срывается. Чувствую, как вздрагивает мой подбородок, потому что я изо всех сил стараюсь не повести себя, как жалкая и глуповатая девица, которая готова разрыдаться на пустом месте. – Убирайтесь отсюда. Все вы! Уходите!

Хватаю стакан с водой и выхожу на лоджию, с грохотом задвинув стеклянные дверцы. Я растеряна. Кажется, будто уже совсем не могу управлять своей жизнью. Я чувствую себя опозоренной только лишь потому, что человек, вхожий в мой круг, ведет себя так же, как и всегда, но в присутствии Кристиана, его отвратительное поведение будто отражает и часть меня самой! А помимо этого я злюсь, что Кристиан позволяет себе вот так просто заявляться в мой дом и устанавливать свои границы. Я злюсь, что большой лист, расписанный планами на мое будущее, теперь смят и выброшен в глубокую яму, где пропадает всё, чему не суждено исполниться. Я сожалею, что поддалась собственной слабости и бросилась в объятия очаровательного мужчины, который навсегда должен был остаться лишь в моей памяти! Но теперь он здесь – властный, деловой, нетерпеливый. Вместо простой домашней одежды на нем дорогие дизайнерские вещи, а беззаботный взгляд поглотила скрупулезная и ледяная рассудительность. И мне бывает стыдно перед ним. И я опасаюсь, что основная часть сложившегося обо мне мнения, сводится к тому, что я слишком глупа, слишком наивна и несерьезна, чтобы составить ему даже фальшивую партию, не говоря уже о том, чтобы стать достойной матерью его ребенка. Жаль, что желание угодить другим и произвести приятное впечатление, превратилось для меня в привычку. Сумей я её раздавить, как жука, мне бы не пришлось обманывать близких. Я бы просто сообщила им о незапланированной беременности, не боясь осуждения и тонны грязных сплетен со стороны тупорылой общественности. Близкие бы поддержали меня, а весь остальной мир я бы послала очень далеко.

Но ведь я не такая.

Я воспитанная.

Я правильная.

Я хорошая.

Я просто очень боюсь превратиться в большое разочарование.

Кристиан

Альберт выходит в коридор, и я закрываю дверь изнутри. Тишина. Прежде, чем остаться с Кристиной наедине, даю себе несколько секунд остыть. Шея пылает, в висках играет неумелый школьный оркестр. Последний раз у меня так загорались костяшки на пальцах, когда противник на ледовой арене демонстрировал излишне хамское поведение. Но тогда он был моим ровесником, заряженным исключительно на победу. А теперь это кто – молодой парнишка, у которого ещё молоко на губах не обсохло? Да и мне вроде бы ещё далеко до статуса «старпер», но рядом с этим лающим папенькиным сынком, я испытываю всё то же живое желание вмазать ему по нижней челюсти.

Пальто не снимаю. Задерживаться здесь не планирую. Но прежде, мне необходимо убедиться, что с Кристиной всё в полном порядке и разговор с родителями, который должен был состояться сегодня, прошел без сучка и задоринки. А даже если что-то пошло не по плану, назад дороги уже нет. Она будет моей женой и ребенок родится в законном браке.

Она всё так же стоит у панорамного окна, обнимая себя за плечи. Наверное, мне бы хотелось знать, о чем она сейчас думает. Хотя бы для того, чтобы просто понимать её настроение. Потому что на данный момент я теряюсь в догадках.

– Всё в порядке?

Задвигаю за собой стеклянные дверцы. Кристина даже не шелохнулась на звук моего голоса. Только длинные пальчики сильнее вонзились в черную шелковую ткань халата.

– Убери своего телохранителя, – говорит, продолжая смотреть на светящийся ночной город. – Он мне ни к чему.

– События десятиминутной давности доказывают обратное.

– Кристиан, – поворачивается ко мне, а потом снова устремляет робкий с усталостью взгляд на светящиеся впереди огни, – это уже не смешно. Соседи поглядывают на меня косо, потому что огромный мужик круглосуточно стоит у двери моей квартиры, а потом садится в черный джип и едет за мной по пятам.

– В отличие от тебя, меня не волнует чужое мнение. Альберт рядом с тобой, потому что только так я могу быть уверен в твоей безопасности.

– Я в безопасности, Кристиан! Я в своем доме!

– Да, ты в своем доме, куда почему-то приглашаешь людей, которые едва не убили тебя. Этот паренек слишком нервный. У него нестабильная психика. Критику он воспринимает в штыки. Как я могу быть уверен, что он не навредит тебе, когда не так давно просто бросил тебя посреди снежной бури, потому что не смог смириться с отказом?

– Это моя жизнь! – говорит, глядя в мои глаза. – И я вправе сама принимать в ней решения. Я не нуждаюсь в твоих советах, рекомендациях и наставлениях.

– Верно. Не нуждаешься. Но реальность такова, что теперь ты вынуждена к ним прислушиваться, а в определенных обстоятельствах и неукоснительно им следовать. У тебя под сердцем мой ребенок, – напоминаю, сделав к ней шаг, – и я не позволю, чтобы ему и его маме хотя бы на одну крошечную микросекунду угрожала опасность. И мне неважно, что это: шкурка от банана на дороге, метеорит, транзитом пролетающий над нашей планетой или молодой и обиженный паренек, которому ты когда-то отказала. Теперь ты не одна, Кристина. Ты не принадлежишь мне, но я имею полное право на то, что есть в тебе. Если я считаю нужным приставить к тебе телохранителя, значит он будет нести дежурство у твоей двери и днем, и ночью. И так будет всегда, когда я сам не смогу быть рядом с тобой. Повторюсь, я не собираюсь лишать тебя друзей, семьи и привычного тебе окружения. Но Платон в него больше точно не входит.

– Ты лишаешь меня права выбора! То, что я беременна от тебя, не дает тебе права вот так просто заявляться сюда и диктовать свои условия! И с Платоном я в состоянии разобраться сама, понял?

И снова мне кажется, что вот-вот и из её сверкающих синих глаз хлынут слезы. Я знаю, что она обо мне думает. Знаю, что ненавидит меня, потому что считает, что у нее и впрямь нет другого выхода. Но он есть всегда и везде, вот только я очень стараюсь уничтожить его, ведь тот лишит меня возможности стать законным представителем моего ребенка. Быть зафиксированным в его свидетельстве о рождении для меня мало. Я обязан знать и чувствовать всё, что будет происходить с Кристиной на протяжении девяти месяцев. Ребенок меня почувствует, он услышит мой голос. И это вовсе не отцовский инстинкт, который ещё неизвестно когда проснется во мне. Если проснется вообще. Я просто следую определенным правилам, о которых знает и помнит каждый уважающий себя мужчина.

– Ты поговорила с семьей? – спрашиваю, опустив голову.

– Да, – отвечает Кристина приглушенным голосом. – Папа хочет познакомиться с тобой. Сделать это нужно в ближайшие дни.

Смотрю на нее. Жду, что она поделится их реакцией, но молчание затягивается.

– Я обещал Натали барбекю. В эту субботу пройдет ежегодный декабрьский аукцион, а в понедельник уже Новый год. Сделаем это в пятницу, в нашем загородном доме. Завтра я заеду в офис к твоему отцу и лично приглашу на ужин. Надеюсь, они согласятся остаться на ночь.

– Я бы хотела сделать это в каком-нибудь ресторане.

– Это банально, скучно и исключает продолжительность беседы, а она нам с твоим отцом очень нужна. И обстановка должна быть домашней, расслабляющей, с вкусным мясом и высококачественным алкоголем. Поверь мне.

Кристина тихонько усмехается и запускает пальцы в светлые волосы, которые секундой позже рассыпаются на её плечах. Она нервничает, её мучают сомнения. Тонкая резинка падает на пол, и я поднимаю её. Мой взгляд похищают изящные тонкие щиколотки и скользящая по ногам шелковая ткань халата. Короткое, но слишком волнительное зрелище.

– Это всё очень большая ложь, – говорит полушепотом, глядя в окно. – Это не одно и то же, что солгать о двойке в школе.

– Извини, что тебе пришлось сегодня одной проходить через это. Но твоя откровенность с близкими без меня воспримется ими иначе, чем если бы я был рядом с тобой. Только так они поверят тебе.

– Кристиан… уйди, пожалуйста, – произносит, плавно опустив веки, а затем и голову. – Сейчас приедет моя подруга, которой я тоже должна правдоподобно солгать и при этом улыбаться, невзирая на тошнотворную свалку в моей душе. Прошу.

Сжимаю её резинку для волос в ладони. Навряд ли Кристина вообще заметила, что потеряла её минуту назад. Сдвигаю в стороны дверцы и на пару секунду замираю. Ей тяжело смириться с новым положением вещей в наших на время состыковавшихся жизнях. Я понимаю её чувства. Мои такие же. Почти.

– Я сделаю всё, чтобы ты чувствовала себя так же легко и беззаботно, как и до встречи со мной. Возможно, сейчас тебе кажется, что это невозможно. Однако, поверь, так и будет. Но мне нужна твоя помощь. Совсем чуть-чуть, Кристина. Мы станем просто тенями друг друга. И это не продлится вечно. Я отправил на твою электронную почту договор, который будет заключен исключительно между нами. Ознакомься с ним. Если он нуждается в поправках – сообщи. Я свое слово держу. Если тебе нужны дополнительные гарантии помимо тех, что указаны в договоре, зафиксируй их. Созвонимся завтра.

Вместо ответа Кристина молча поворачивается ко мне спиной, продолжая обнимать себя за плечи. Она выглядит слишком подавленной, и я не могу не чувствовать себя виноватым. Я знаю, что сегодня ей было слишком тяжело. Лгать близким для маленькой и одинокой девочки, которая всё ещё живет в ней, страшное испытание. Особенно для той, что всегда старалась им во всем угодить.

Задвигаю за собой дверцы и направляюсь к выходу. Однако, прежде, чем покинуть уютную квартирку Кристины, позволяю себе заглянуть в её спальню. Стены цвета нежного персика, белая кровать и короткий пушистый коврик для ног. Лампа на прикроватной тумбе включена, на длинной полке над изголовьем стоят книги и свечи в стеклянных банках. В нос приникает нежный запах женского парфюма, и я представляю, как каждое утро Кристина стоит у узенького туалетного столика и выбирает из множества стеклянных флаконов свой аромат на грядущий день. Дверцы шкафа распахнуты, на кровати лежит белый свитер и серая юбка. Она переодевалась, когда заявился этот Платон, поэтому на ней халат, который она успела набросить. И который совершенно не подходит для встречи с бывшим парнем.

Уютно. Неброско. Стильно и скромно. Не скажешь, что здесь живет дочь известного режиссера и бизнес-леди с многомиллионным состоянием. Прячу тонкую резинку в карман пальто и выхожу из квартиры. Линде предстоят бессонные ночи, потому что у меня для нее появилось очень много заданий.

* * *

У Петра Разумовского доброе лицо. Если у него есть собака, то это определенно лабрадор-ретривер или милейшая дворняжка с высочайшим уровнем интеллекта. Я вижу его на деревянном кресле-качалке с планшетом в руках, а лучше с книгой или очередным сценарием для нового фильма. Он совсем не похож на бизнесмена и это его кожаное темно-зеленое кресло за массивным столом из темного дерева не добавляет его пропитанной творчеством личности должной жесткости и деловой хватки. Скорее наоборот, лишь указывает на полное их отсутствие. Чего, разумеется, не скажешь о его привлекательной супруге, которая с малых лет училась управлять крупным семейным бизнесом. Вот почему они оба идеально дополняют друг друга.

Отец Кристины выходит из-за стола и протягивает мне руку в знак приветствия. Взгляд синих глаз напряжен, будто он не знает, чего от меня можно ожидать.

– Добрый день, Петр Валерьевич. – Жму ему руку. – Благодарю, что вы нашли время принять меня. Как я и сказал по телефону, много времени я у вас не отниму.

– Рад познакомиться с вами, Кристиан, – говорит с улыбкой, но в глазах по-прежнему напряженные блики. – Да, неделя какая-то сумасшедшая. Только-только вернулся со съемок и… Прошу вас, Кристиан, присаживайтесь. Желаете выпить чего-нибудь? Кофе, чай?

– Кофе, пожалуйста. Без сахара, но буду рад, если найдутся сливки.

Нет, пить я не хочу. Но отказаться от предложения, значит повести себя отстраненно, а я не хочу, чтобы у моего будущего тестя сложилось обо мне не самое приятное впечатление.

– Валентина, – обращается он к секретарше по громкой связи, которая с трудом удержала свою челюсть, когда я подошел к её столу, – принесите нам две чашки кофе со сливками. Сахар не добавляйте.

– Сию минуту, Петр Валерьевич!

Волосы у него седые, но наверняка этот холодный и равномерный отлив платины придают ему умелые руки высококлассных парикмахеров. За его стилем совершенно точно следит Натали.

– Что ж, Кристиан, – начинает он, сложив руки в замок, – признаться честно, этой ночью я не сомкнул глаз.

– Кажется, я догадываюсь, почему.

– Видите ли, я впервые не могу найти слова, чтобы высказать то, что формируется, а потом рассыпается в моей голове. Я вроде бы всё понимаю и тут же не понимаю ничего.

– Тогда, будет лучше, если начну я. В конце концов, у моего визита есть определенная цель.

Он соглашается, продемонстрировав мне открытые ладони. Это хороший знак. Дверь в кабинет открывается и к столу подходит секретарша с деревянным подносом. Я вижу, как он болтается в её дрожащих руках. Она с трудом ставит две кружки с кофе на стол, предварительно постелив белые бумажные салфетки. Когда она кладет коробку с конфетами, её взволнованный взгляд встречается с моим. Не сомневаюсь, что она активно почитывает все эти дурацкие блоги, электронные журналы, а каждую пятницу в ларьке у дома покупает свежий выпуск скандальной газетенки с вызывающими заголовками.

– Благодарю, Валентина, – говорю. – Аромат изумительный.

– …Не за что. Если что обращайтесь.

– Вы, Кристиан, произвели на нее впечатление, – говорит её босс сразу, как только она закрывает за собой дверь. – Давно я не видел, чтобы у нее дрожали руки при виде очень известного человека. Знаменитости здесь курсируют ежедневно. Я думал, что у Валентины давно выработался иммунитет.

– Спешу заметить, что я вовсе не знаменитость. Просто думаю, что эта очаровательная женщина следит за новостями. И она, очевидно, думала, что половина из них – выдумка. Но вот я здесь, в кабинете Петра Разумовского, и скорее всего мой визит никак не связан с миром кино. – Делаю глоток кофе и уверенно смотрю ему в глаза. – Я приехал, чтобы пригласить вас с супругой на барбекю в мой загородный дом. Уверен, вы хотите узнать меня получше, поговорить со мной, как отец своей любимой и единственной дочери, на которой я собираюсь жениться. Этап важный и необходимый. И раз уж наш поезд мчится на таких бешеных скоростях, то простым походом в ресторан мы ограничиться не можем.

– Вы верно сказали, Кристиан, что этот поезд мчится на бешеных скоростях. Меня не было в городе несколько недель. Когда я уезжал, меня провожала дочь, которая деликатно просила меня помолчать, когда я ненароком проявлял интерес к её личной жизни. Я, конечно, не сомневался, что между ними с Платоном нет ничего серьезного и это всего лишь выдумки Натали и её подруг. Кристина излучала эту особую независимость, понимаете? Она не уставала повторять, что весной полетит с подругой в Европу, что хочет посмотреть мир. Учеба в университете подошла к концу и… – Петр замолкает, его задумчивый взгляд пробегает по гладкой поверхности стола. – Но вот я вернулся, а она сообщает мне, что собирается выйти замуж. Не котенка завести, не ремонтом в квартире заняться, а обзавестись своей семьей и стать кому-то женой. – Его синие глаза смотрят в мои. – Я знаю, что вы сделали, Кристиан. И до конца моих дней я буду благодарен вам. Я столько раз терял Кристину, что, если когда-нибудь с ней что-то случится… Я этого не вынесу, – признается и тут же уводит обеспокоенный взгляд в строну. «Столько раз»? – Не кажется ли вам, что вы оба всё ещё находитесь под впечатлением от случившегося?

– Думаете, что Кристина считает меня рыцарем в доспехах, а я вижу в ней принцессу, которую мне удалось вызволить из лап опасного дракона? – Петр тихо и напряженно втягивает носом воздух. – Нет. Это не временное помутнение разума. Это та самая любовь, которую не ждешь и не планируешь. Не ищите в этом иные смыслы. Он только один.

– Кристиан, как ваша семья относится к этой новости?

– Думаю, у этого вопроса есть продолжение, но вы не рискуете его озвучить.

– Вы весьма проницательны.

– Буду с вами откровенен, я ещё не сообщал родным о глобальных переменах в моей личной жизни. Мы оба с вами знаем, что моя мать воспримет новость о женитьбе на вашей дочери в штыки, потому что в ней есть и всегда будет жить боль утраты. Ваша фамилия навсегда связана с трагическим событием в нашей семье, а наша фамилия с трагическим событием в вашей. Но главное было, есть и останется – каждый родитель желает своим детям найти то самое счастье, которое согреет их в холодную зиму, остудит в знойное лето и укроет от проливного дождя. И это счастье для меня Кристина. И когда-нибудь мама и те, кто не поддержит меня в моем выборе и решении, поймут эту простую истину.

Отец Кристины поднимается, медленно проводя ладонью от лба до подбородка. Он подходит к окну, взгляд мечется, плечи опускаются. Представляю, как Кристине было тяжело сообщать ему о нас. Даже я, видя этого человека впервые, испытываю тупое чувство вины за свою ложь. Почти ложь.

– Кристина – мое всё, – говорит вполголоса, продолжая глядеть в окно. – Я жизнь отдам, только чтобы она была счастлива. Вы правы, Кристиан. Родителям это важно. Если она выбрала вас, значит на то есть весомая причина. Мне хочется верить, что моя дочь не ошиблась. Хотите верьте, хотите нет, но я никогда не видел, как она плачет. Она грустит без слез и радуется, не проронив ни горошинки. У меня наверное разобьется сердце, если я увижу её слезы.

Поднимаюсь на ноги, смахивая воспоминания, от которых мне делается не по себе. Когда Кристина узнала о своей беременности, она упала в обморок, а после моих вопросов тихонько расплакалась, свернувшись калачиком на кровати. Мое сердце не разбилось, но дышать тогда определенно стало труднее.

– Нам есть о чем поговорить, Петр Валерьевич, – говорю, протягивая ему руку. – Очень надеюсь, что вы с супругой примите мое приглашение. Это важно для всех нас.

Он пожимает мне руку и согласно кивает. Уверен, мне удалось завоевать его доверие.

– Рад был знакомству, Кристиан, – заключает и улыбается мне. – Мы с Натали с удовольствием приедем к вам в пятницу. Сообщите адрес?

– Отправлю сообщением. Благодарю за теплый прием. До пятницы, Петр Валерьевич.

– До пятницы, Кристиан.

Выхожу из кабинета и тут же попадаю в сети настороженных и вытаращенных женских глаз.

– Кофе отменный, Валентина. Ещё раз спасибо.

– …Ага… Не за что. Всегда… пожалуйста.

Отличное начало дня. Жаль, что его завершение будет совершенно противоположным.

* * *

– Это шутка? – смотрит на меня мама, выпучив глаза цвета темных туч. – Я не поняла, это шутка.

– Нет. – Оглядываю зеленые кусты в огромных белых и серых горшках, что стоят на полу у панорамного окна закрытой террасы. Для мамы это какие-то необыкновенные цветения, требующие постоянного ухода, а для меня просто бессмысленная зелень. – Это не шутка.

– Разумовская? – спрашивает она, пытаясь заглянуть в мои глаза. – Та самая Кристина Разумовская?!

– Что значит «та самая»? – смотрю на нее.

– О которой трубит весь город! Кристиан, умоляю, скажи, что это… неправда! Ты ведь говорил мне, что все эти публикации – сплетни и грязная ложь! Ты говорил, что она тебя не интересует! Я спрашивала и ты сказал, что…

– Я сказал, что мне не пятнадцать лет, чтобы отчитываться перед тобой за свои симпатии. Однако я уже достаточно взрослый, чтобы приехать к маме и сообщить ей, что в ближайшее время я женюсь на девушке, которую люблю.

Нет, это не ком в горле. Не кость поперек. Не горечь, осевшая на стенках гортани. Но что-то такое неприятное обжигает язык, словно я случайно проглотил кусочек красного перца. Ведь любовь – это громко сказано. Но бывают секунды… микросекунды, когда кажется, что даже невообразимо тихо. Ведь Кристина сама не знает, какое влияние оказывает на меня.

– Не смеши меня! – усмехается она, обнимая себя за плечи. – Кристиан, что ты такое говоришь? Какая женитьба? Какая любовь? Нет, серьезно, ты решил меня разыграть? Это из-за того, что я не рассказала тебе о том, что Разумовские перестали быть почетными гостями декабрьского аукциона?

– По-твоему у меня настолько плоский ум?

– Кристиан! – ахает она, отворачивается, потом снова возвращает мне свой негодующий с признаками паники взгляд. – Это немыслимо! Она ведь Разумовская!

– Это поправимо. Скорой станет Алмазовой.

– Ты меня погубить хочешь? Ты о дедушке подумал, Кристиан?! Хочешь, чтобы у него случился инфаркт?

– С чего ради, мам? Потому что его внук встретил девушку, с которой собирается провести всю свою жизнь?

Не перегибаю ли я палку? От таких слов Кристина бы точно пришла в ужас.

– Господи, ты ли это? Мальчик мой? – заглядывает в мои глаза. – Как это случилось? Когда ты успел влюбиться в нее, я не пойму? На свете столько красивых, умных и достойных девушек, а ты выбираешь…

– Кого? – перебиваю, не сводя с нее глаз. – Кого, мама?

– Кристиан, – вздыхает она. – Это ведь… Разумовская.

– И что? Думаешь, я собираюсь взять её фамилию что ли?

– Её семья причастна к гибели твоего брата! Об этом знает каждая собака в этом проклятом городе! И ты собираешься соединить наши семьи? Хочешь, чтобы мы вместе праздники отмечали, обменивались подарками и планировали свои отпуска?

– Ты ведь и сама знаешь, что думать так – неправильно. Никто не виноват в случившемся, мама. Это просто случай.

– Случай?! Скажи ещё судьба! – вспыхивает она. – Если бы не эти Разумовские, твой брат был бы сейчас жив! Как ты можешь так бессовестно относиться к его памяти?

– Не ты одна похоронила своего сына! – теряю терпение. – Погиб мой брат! Погибли мои друзья! Погиб мальчишка! Водитель, у которого случился инфаркт! Я всегда буду помнить Рому! Он навсегда в моем сердце и ничто его оттуда не вытеснит! И ты знаешь, что я ненавижу говорить об этом, потому что вся моя боль всегда будет здесь! – тычу себе в грудь пальцем. – Внутри меня! Я не хочу ею делиться и не хочу её обсуждать. Если я кого-то и виню в том, что случилось, то только гребаный случай, который привел всех нас на эту дорогу, в этот самый момент!

Отворачиваюсь, ругаю себя за несдержанность, за грубый тон. Я действительно не люблю говорить о той аварии, потому что боль, которую удается приглушать работой и другими заботами, моментально вспенивается, выползая со всех щелей. Но не так давно, в зимнем домике, мне хотелось говорить о Роме. Я хотел рассказать о нем незнакомой мне девушке, которая, как выяснилось позже, уже знала достаточно. Но её синие глаза так искренне сверкали от застывших слез, что тогда я точно подумать не мог, будто тому есть иная причина. Но теперь я понимаю, что Кристина чувствовала, находясь со мной под одной крышей. Все те фотографии за стеклом, клюшки на балке над головой, мои собственные рассказы – всё питало в ней уверенность в собственной вине. Но она ошибается. И моя мама тоже.

– Трагедии в нашей семье всё равно невозможно было избежать, – говорю медленно, не сводя глаз с падающих редких снежинок. – Если бы не Кристина, меня бы сейчас здесь не было. Сейчас с Ромой вы говорили бы обо мне.

– …О чем ты?

– Я тогда последним зашел в автобус, потому что меня отвлекла девочка и её старший брат. Они ругались, – снова поворачиваюсь к ней. – Я всегда сидел в хвосте автобуса, но тогда мое место занял Рома, потому что по какой-то причине мне стало любопытно, как ссорятся те двое. И потом мне пришлось сесть почти в самом начале.

– …Ты не рассказывал об этом.

– Да я и не знал этого. Не осознавал. Меня не интересовал никто другой, кроме брата и друзей, которых не стало. – Мне не хочется вдаваться в подробности, но мама должна пересмотреть свое отношение к Разумовским. Это важно. – Мы с Кристиной говорили об этом, после публикации той статьи, в которую приплели всё, что только возможно. И тогда я вспомнил тот вечер. – Мама не сводит с меня внимательных глаз. Крылья узкого носа медленно расправляются, словно она уже заведомо знает, что я собираюсь сказать, и ей это совсем не нравится. – Помнишь, вы с отцом приехали за мной в полицейский участок? В очередной раз, – опускаю глаза.

– Да, Кристиан, – произносит мама, опустив настороженный взгляд, – я отлично помню те ночи.

Паршивый был год. Я пил, искал любой повод, чтобы ввязаться в драку в каком-нибудь баре или ночном клубе. Просто молотить грушу в зале было для меня недостаточно. И даже в спарринге я не мог выплеснуть пожирающий меня гнев, потому что те, кто решались надеть перчатки и выйти со мной на ринг, через несколько минут жалели о своем решении. А потом мне вообще запретили там появляться, потому что берегов я не видел. Другое дело живые ситуации, когда я получал по морде только потому, что не переставая пялился на чужую девчонку. Я делал это нарочно, и как только мое лицо загоралось от удара, в голове раздавался приятный щелчок. Бил я, били меня, полиция много раз забирала меня, а спустя несколько часов вручала родителям, как провинившегося пса. И все знали, кто я, соболезновали мне, смотрели так, словно прекрасно понимали причины моего поведения. И никто не решался сказать мне, что я поступаю неправильно. Что мне бы свалить куда-нибудь на островок в Индийском океане или запрятаться в диком лесу, пока мой гнев и непринятие новой действительности не оставят меня в покое. Даже мой отец, который держался с холодной невозмутимостью. Как-то раз я сказал, что завидую ему. Если он не подает виду, что его сердце рвется на куски от боли, значит в нем очень много силы и терпения. А он ответил, что завидует мне. Потому что я не позволяю мучительным чувствам сжирать меня изнутри. Я не запираю их, чтобы дождаться момента, когда однажды сундук разлетится в щепки и погубит многое, что будет вокруг меня. Я просто живу и ищу способ хоть немного избавить себя от душевных страданий.

– На лавочке сидел мужичок. Худой, с бородой по колено, а воздух рядом с ним – помойка под палящим солнцем. И он узнал меня. Что-то бубнил себе под нос, а потом спросил, каким образом я остался жив? Может, это потому, что я – капитан? Мне нужно продолжать вести своих ребят вперед к победам! И вот тогда, пребывая в состоянии далеком от нормального, я и подумал именно о том, каким образом? Я ведь всегда сидел в хвосте. Почему в тот день я изменил своей привычке? Ответ я найти так и не смог, хотя что-то подсказывало мне, я его знаю. И спустя одиннадцать лет я, наконец, нашел его. Я остался жив из-за маленькой грубиянки – Кристины Разумовской. Она ругалась с братом, потом нахамила мне. Не знаю, почему, но меня её поведение позабавило. И задержало.

Неспешно выхожу в гостиную, решив оставить маму наедине со своими мыслями. Мне не хочется, чтобы болезненные воспоминания снова терзали её, но если это хоть немного поможет ей понять, как она ошибается, я собственноручно заставлю её оглянуться в прошлое.

– Так это из-за чувства благодарности? – спрашивает она таким тоном, словно следующим её словом будет очень грубое ругательство. Я оборачиваюсь. Мама стоит, сложив руки на груди, в сощуренных глазах возмущение гигантских масштабов. – Только не говори, что ты считаешь, будто должен ей!

– Мама, – мой голос опускается на максимум, – утро вечера мудренее. Переспи с мыслью о том, что я женюсь на Кристине Разумовской. Это решение принято и изменению не подлежит.

– …Это же Разумовская! Да как я буду людям в глаза смотреть?!

Направляюсь к выходу, набирая по пути Альберта. Я знал, что поздравления обойдут меня стороной. И я не сомневался, что в какой-то момент мама перейдет на крик. Я не хотел этого. Честно не хотел. Но, как я уже и сказал, ничего изменить нельзя.

1

7 лет спустя

Черный Mercedes S-класса, пассажиркой которого была элегантная дама в роскошном красном платье от известного французского дома мод (что скрывалось под длинной шубой из непревзойденного соболиного меха), остановился перед величественным зданием, пожалуй, самого дорогостоящего отеля горнолыжного курорта Санкт-Мориц в Швейцарии. Чтобы стать его гостем, необходимо состоять в закрытом клубе, участниками которого, разумеется, являлись слишком важные персоны. Богатые, известные и значимые. Именно сегодня и именно для них один французский миллиардер устраивал закрытый от посторонних глаз праздник – аукцион, где каждый гость спешил продемонстрировать вес своего состояния, завидные успехи и блеск бриллиантов. Последнее, разумеется, касалось исключительно прекрасных дам.

Пассажирка роскошного автомобиля, чьи мысли витали далеко от забот светских выходов, хоть и не являлась почетным членом клуба, однако же направлялась именно на этот вечер. Будучи представителем своего босса – семидесятилетней Агаты Пражской, одной из самых почитаемых и богатейших женщин на земле, – дама в красном платье преследовала конкретную цель, в достижении которой ничуть не сомневалась. Чуть позже, уже ставшей привычной, её уверенность впервые за несколько лет утратит былую мощь. Но а пока швейцар спешил к автомобилю, чтобы встретить прекрасную гостью, с темного неба срывались воздушные снежинки, которые скоро превратятся в смертоносный снегопад…

* * *

Первым к Кристине Разумовской подошел Генри Уотсон и это было вполне ожидаемо. Как и Агата Пражская, мистер Уотсон был заядлым коллекционером всего, что стоило баснословных денег: от картин, скульптур и шкатулок до раритетных автомобилей и настоящих замков. Одно небезызвестное парижское издание уже больше тридцати лет приписывает им тайный роман, который не может завершиться свадьбой только лишь потому, что ни один из упрямцев не желает покидать свою страну ради другого. На самом деле, Агата Николаевна не переносила старика Уотсона, да и тот отвечал ей тем же. Их всегда интересовали одни и те же экспонаты и каждый готов был биться до конца в желании обладать неповторимой вещицей. Оба имели непростой характер (особенно, когда дело касалось искусства), не представляли свои выходные без бутылки шампанского за две тысячи евро и ежегодных празднеств, устраиваемых на своих итальянских и французских виллах. При встрече их улыбки отдавали ядом, а вежливость рассыпалась на куски сахара, которым можно было запросто поперхнуться. В остальное же время они откровенно ненавидели друг друга и порой отпускали самые непристойные шуточки.

– Неужто у вашей начальницы снова обострился геморрой? – отвесил старик на английском.

– Мистер Уотсон, как не стыдно? – упрекнула его Кристина со скучающим видом. Слышать подобное от старика ей не впервой, так что удивляться не стоило. Да и личные заботы в голове не давали возможности полностью отдаться настроению роскошного вечера. – Агата Николаевна не смогла присутствовать на вечере из-за плотного рабочего графика.

– Какой у этой клячи может быть «плотный» график, мисс Разумовская? Она же из постели поднимается только ради туалетных нужд. Да и то, если не поленится. Но, знаете, я очень рад, что сегодня вы за нее. Вы ведь в курсе, что я мечтаю переманивать вас? – заиграл старик редкими седыми бровями.

– Дорогой и уважаемый мистер Уотсон, – улыбнулась Кристина, смело похитив бокал шампанского с подноса официанта, – вы желаете обладать абсолютно всем, что есть у Агаты Николаевны. Это называется жадность.

– Да у этой старухи нет ничего ценнее вас, Кристина! Помимо того, что вы являетесь её личным переводчиком и представителем на вечерах, подобных этому, вы умело пудрите мозги мужчинам, а те, как завороженные, готовы делать для вас всё, что только пожелаете.

– О чем это вы?

– О том, дорогая моя, что не будь вы так прекрасны и умны, старая кляча не заимела бы столько вещиц в свою коллекцию, сколько заграбастала за последние несколько лет! Вспомните настольную лампу из золота 18 века! Американец приобрел её за бесценок, а потом кляча представила ему вас и что он сделал? Подарил вам эту лампу!

– А вы заинтересовались ею только, когда она стала принадлежать Агате Николаевне, – напомнила Кристина.

– Она поднялась в цене, спустя шесть месяцев!

– Да, как только о ней упомянули в фильме, получившем Оскар. Извините, мистер Уотсон, но ваши нелепые намеки мне совершенно не нравятся.

– Мисс Разумовская, – подошел он ближе, – я ведь говорю о вашей необычайной красоте! Таинственность в ваших прекрасных глазах заставляет людей совершать немыслимые и, – перешел он на шепот, – выгодные для вас поступки. Я готов предложить вам втрое больше того, что вы получаете у Пражской. Только станьте моим переводчиком, представителем – кем угодно! И будет лучше, если вы примите мое предложение прямо сейчас, ведь мы с вами не знаем, что мсье Томази решил выставить на продажу. Но я уверен, что кляча сказала вам без «этого» не возвращаться.

О главном лоте мсье Томази действительно никто не знал. В пригласительном говорилось лишь о том, что единственный лот сего вечера «рискует поразить сознание всякого, кто только взглянет на него». И, конечно же, заоблачная стартовая цена этой «неизвестности» была лишним тому подтверждением.

– Вы согласны на мое предложение? – не унимался старик.

– Прошу прощения, мистер Уотсон, но мне необходимо посетить дамскую комнату. А дальше нас с вами ждет сюрприз, за который мы оба будем бороться.

Сделав крошечный глоток шампанского, Кристина плавно двинулась в сторону роскошных кресел с обивкой из черного бархата. Престарелый бизнесмен был не опаснее укуса комара, как в рамках общения, так и на «поле боя» с миллионами в карманах. Часто даже трехминутная беседа с ним поднимала настроение и помогала на короткое мгновение забыть о собственных заботах, которых с каждым годом становилось всё больше. Но сегодня Кристина не горела желанием провести даже крошечную часть вечера в его веселой со старческим занудством компании. Помимо старика Уотсона неизвестным лотом мог всерьез заинтересоваться любой другой приглашенный коллекционер и, если эта вещица действительно настолько уникальна и великолепна, то Кристине придется изрядно попотеть, чтобы-таки принести её Агате Пражской. Ей необходимо собраться с мыслями.

Гости оживленно занимали места. Интрига, повисшая в воздухе, множила любопытные взгляды, направленные на сцену. Никаких брошюр, буклетов, карточек с информацией о лоте не было и эта неизвестность порождала у присутствующих всё больше вопросов. На мгновение, перед тем, как седоволосый с редкими волосенками аукционист появился на сцене, Кристина ощутила какое-то необъяснимое волнение. Обнаженных плечей коснулось что-то невесомое, как поцелуй долгожданного прохладного ветра в жаркий зной. Поправив волосы, уложенные в голливудскую волну, она на мгновение опустила взгляд на свои изящные длинные пальцы, обделив вниманием безымянный, и вновь возникший ветерок из неоткуда в одно мгновение обжог её леденящей озлобленностью.

Показалось?

Нервишки шалят?

С каждой минутой бесконечного приветствия мужичка на сцене, Кристине всё сильнее становилось не по себе. Может она сидела под скрытой вытяжкой на потолке? Или где-то открыты двери? Ведь должно быть объяснение этому холодному с острыми кристаллами льда воздуху, снующему туда-сюда! Присоединившись к аплодисментам, Кристина постаралась переключить свое внимание на поднявшегося мсье Томази. Осыпав воздушными поцелуями всех гостей, он вышел на сцену и взял предложенный ему микрофон. Как бы Кристина не старалась сосредоточиться на продолжительном вступлении хозяина вечера, ей никак не удавалось отделаться от одной очень неприятной мысли. Пожалуй, даже пугающей.

Что, если дремлющая совесть, которая временами болезненно сжимала её сердце, наконец, вовсе очнулась? Может, этим неведомым холодом в воздухе она давала понять, что всё – её бесчеловечный поступок прошел огромную проверку временем и теперь для нее вынесен жуткий приговор? Вот только, что в нем может быть жуткого, когда все пути к прошлому давно и навсегда отрезаны? Разве что теперь её ждало самопоедание, которое, в конечном итоге, рискует свести её в могилу.

И любил же этот француз поболтать. Казалось, его приветственным речам не было ни конца, ни края, как вдруг троица бравых мужчин в белоснежных пиджаках выкатила на сцену нечто похожее на невысокую, но увесистую витрину под непроницаемо черным покрывалом. Мсье Томази взглянул на спрятанную загадку с заметной теплотой и даже благодарностью в узких глазенках, после чего сказал:

– Здесь то, что было создано истинным мастером своего дела. Человеком, чей талант был слишком велик и потому совершенно необъятен! Для меня огромная честь говорить о нем сегодня… – Смолкнув, мсье Томази на несколько секунд опустил голову, словно старался совладать с эмоциями. Но внимательный и беспристрастный наблюдатель мог смело уличить француза в намеренном позерстве, ведь его личный фотограф не переставал нажимать на спусковую кнопку. – Три года назад неповторимого творца воистину неподражаемых сокровищ не стало. Пусть земля ему будет пухом. Но он оставил этому миру то, без чего он не сможет прожить. То, без чего не сможет прожить каждый из нас! – уточнил он громким и оживленным голосом. Здесь определенно не хватало барабанной дроби. А потом, медленно выдохнув, прошептал в микрофон: – Любовь.

По залу тотчас пробежала волна шепота. Ряд за рядом гости едва слышно выдвигали единственное предположение, которое, в конечном итоге, мсье Томази подтвердил:

– Представляю вашему вниманию неповторимое сочетание нежности, грации и завораживающей утонченности! Да, друзья, та самая «Любовь», созданная прекрасным Михаэлем По!

Мсье Томази потянул за край черного покрывала. Гости ахнули. Некоторые не верили своим глазам. За стеклом под яркими лампами сверкало бриллиантовое украшение с подвеской из редкого синего бриллианта в форме сердца, которое несколько лет назад наделало много шума. Украшение, стоявшее сотни миллионов, просто исчезло во время ежегодного декабрьского аукциона, который устраивал ювелирный дом Almazov. В газетах, на телевидении, в пабликах самых разных интернет-изданий только и говорили о синем бриллианте, который непостижимым образом был украден прямо из-под носа Алмазовых, а правоохранительные органы так и не смогли найти виновного. Впрочем, мнение общества разделилось. Одни говорили, что его украл один из приглашенных того вечера, который на самом деле являлся профессиональным вором международного класса. По типу тех, что показывали в голливудских фильмах. Другие (они были в большинстве!) вообще считали эту историю уткой. Маркетинговый ход для привлечения внимания к известному ювелирному дому. Имя его владельца в тот период не сходило с громких заголовков самых разных изданий, а легенда о «потерянном бриллианте Алмазова» лишь сильнее укрепила интерес к украшениям ювелирной империи у людей со всего света. К тому же, дизайном украшения занимался выдающийся ювелир с мировым именем Михаэль По.

Кристина снова опустила взгляд на свои пальцы и, в который за сегодня раз, позволила прошлому напомнить о себе. Впрочем, если говорить откровенно, то оно напоминало о себе каждый день, разве что исключая детали. Те самые, в которых под толщей страха, обид и разочарований скрывались её чувства.

Гости перешептывались. Все без исключения недоумевали, как пропавшее украшение, в существовании которого многие вообще сомневались, оказалось у мсье Томази? И почему он – известный коллекционер самых разных дорогих вещиц, решил избавиться от столь невообразимого сокровища?

Хозяин вечера отлично слышал каждого и видел негодующую реакцию своих гостей, но объясняться с ними не собирался. Ему нравилось вызывать у публики любопытство на грани восхищения. Вернув микрофон аукционисту, он спустился со сцены и сел в кресло в первом ряду, после чего, наконец, начался аукцион.

* * *

Уже то, что лот был тесно связан с фамилией мужчины из трагического прошлого, внушал нешуточную тревогу.

Кристина снова огляделась. С лиц присутствующих не сходили восторг и удивление, у каждого был шанс заполучить многомиллионную вещицу, сумевшую всего за несколько лет обрасти легендами. Обнаженных плеч снова коснулся холодок, и Кристина, с беспокойством поерзав на стуле, сурово напомнила себе, зачем она здесь и что ей нужно сделать.

Подняв ставку, Кристина обозначила себя, как серьезно настроенного покупателя, и с видом самым целеустремленным перебивала одно предложение за другим. Мистер Уотсон пыхтел от раздражения, ведь помимо представителя Агаты Пражской, нарисовались ещё два шибко щедрых коллекционера. Аукционист не поспевал за предложениями оставшихся участников, в особенности за мужчинами, которые буквально перебивали друг друга, словно между ними происходил настоящий спор. Но Кристина никуда не спешила. По крайней мере, изображала намеренно надменный с привкусом женской грации вид, словно и не сомневалась в своей победе. Пусть себе кричат, перебивают друг друга, но украшение уже принадлежит ей. То есть, Агате Пражской. Но, когда стремительно и незаметно стоимость украшения стала приближаться к критической отметке, за пределы которой Кристина уже не могла выйти, беспокойство опустилось легкой тенью на её красивую улыбку.

– Кто из джентельменов желает поднять ставку очаровательной и чрезвычайно целеустремленной дамы в красном? – поинтересовался аукционист, оглядев двух оставшихся игроков. Мистер Уотсон нервно дергал ногой, отчего тряслись его плечи. Другой соперник с густыми-густыми усами цвета выгоревшей на солнце седины, повернулся на стуле, чтобы взглянуть на Кристину. – Полагаю, мужчины желают принять единогласное решение, не так ли?

Дело в шляпе. Усатый старик был явно очарован улыбкой Кристины, которой она поспешила добавить кокетливо-приветливый блеск. В чем-то мистер Уотсон действительно был прав. Главное оружие Агаты Пражской в лице привлекательной молодой девушки обладало гипнотической внешностью, выбивая почву из-под ног даже у самых азартных охотников.

Ну, почти.

– Двенадцать миллионов евро! – раздался бескомпромиссный, точно ледяной ветер, голос с самых последних рядов.

Заявление взбудоражило публику. Гости оборачивались один за другим, искали глазами того, кто в разы увеличил ставку, махом лишив других участников всяких шансов. И только Кристина продолжала смотреть прямо перед собой. Чтобы отыскать нового участника, аукционист был вынужден опустить круглые очки на глаза и подойти к самому краю сцены. Всеобщий шепот, смахивающий на продолжительный пчелиный гул, давил на виски. Перед глазами Кристины стали появляться темные пятнышки и, чем быстрее она моргала, тем больше те становились.

Голос принадлежал Кристиану. Она знала это так же хорошо, как таблицу умножения. Теперь понятно, откуда веяло ледяным холодом, который могла почувствовать только она. Ведь семь лет назад Кристиан Алмазов возненавидел её навсегда.

2

Оставаться на ужин было бессмысленно и Кристина поспешила к выходу. Даже, если бы ей удалось купить представленный лот, она бы всё равно в спешке покинула торжественный вечер. Потому что у нее были дела. Заботы. То, что занимало её мысли 24/7. И сейчас она вовсе не убегала, а просто торопилась поскорее вернуться в свою теплую и уютную жизнь.

Набросив теплую шубу на плечи, Кристина вышла на улицу, оставив без внимания доброжелательную улыбку швейцара. Снегопад, как и прогнозировали синоптики, усилился, превратив в сказку и без того волшебный Санкт-Мориц. Горнолыжные вершины в ночи светились россыпью бриллиантов. Днем это были высокие горы, щедро усыпанные сахарной пудрой. Но только в темное время суток заснеженные вершины превращались в нечто совершенно удивительное, праздничное и новогоднее.

Сверкающие огоньки отразились в тревожных и таких же блестящих глазах Кристины. Голос, прозвучавший, как отколовшийся кусок айсберга, обрушился в её душе тяжелыми льдинами. И теперь то, что много лет назад совершила Кристина, терзало её с ещё большей ожесточенностью, вынуждая то сомневаться в своих действиях и выборе, то твердо осознавать, что никак иначе она поступить не могла.

Сев в машину, Кристина сказала водителю ехать в отель и подождать её. Вещей у нее немного, сборы займут не больше десяти минут.

– Боюсь, что вы не сможете вылететь ближайшим рейсом, – ответил мужчина. – По радио передали, что местный аэропорт вынужден приостановить работу.

– Как это? – подалась она вперед. – Почему?

– Погода нелетная. Метеорологи сообщили, что в лучшем случае снегопад закончится к завтрашнему вечеру.

От чувства дежавю заболел желудок. Откинувшись на мягкую спинку сиденья, Кристина задумчиво уставилась в окно, на мгновение ощутив почти полное отключение от мира. Без забот, без ответственности, без чувства сожаления и страха… Но лишь на мгновение, поскольку машина уже остановилась у входа в отель.

– Какие будут указания? – спросил водитель, работающий на Агату Пражскую.

– Никакие, – устало вздохнула Кристина. – Поезжайте домой, Хавьер. Я свяжусь с вами завтра. Будем надеяться, что погода наладится.

Оказавшись в слишком просторном для одного гостя номере, Кристина скинула туфли, бросила на белую тумбу сумочку и позволила шубе упасть на пол. В любой другой день она бы ни за что не позволила себе столь неуважительное отношение к собственным вещам.

Аукцион она провалила. И даже то, что размер кошелька от нее не зависел (Агата Пражская всегда указывала определенную сумму, которой могла распоряжаться Кристина), она чувствовала себя раздавленной, как жук, потерпевший грандиозную неудачу в своей короткой жизни. Да, она бы не смогла предложить больше Кристиана Алмазова, но ей, как предпоследней участнице торгов, стоило с уважением взглянуть в глаза победителю, чего она, разумеется, сделать так и не смогла. Окажись им не Кристиан, всё было бы иначе. Возможно, что слова мистера Уотсона нашли бы сегодня наглядное подтверждение и почти победитель с радостью уступил бы дорогу привлекательной девушке.

Но только не Кристиан. И только не ей. Размяв пальцами напряженную шею, Кристина включила горячую воду в душевой и отправилась в спальню, чтобы снять с себя платье и украшения.

Интересно ли ей, каким он стал? Изменилось ли его лицо, появились ли морщинки вокруг глаз или он прибегает к услугам косметолога?

Да о чем это она, бога ради! Суровая физиономия Кристиана Алмазова продолжала мелькать в прессе, правда, уже не с той частотой, что раньше. Ну, или хотя бы в тот период, когда все вокруг приписывали им роман. Кристина видела его, читала его комментарии в деловых изданиях, хотя и ничего не смыслила в экономике и бизнесе. Она не следила за его жизнью и не искала о нем информацию, но если та сама попадалась на глаза, то она уже никак не могла обуздать любопытство. А сегодня ей не хватило духу даже бросить короткий взгляд через плечо, чтобы своими глазами увидеть живое воплощение ответственного и властного мужчины. Мужчины, которого в один миг стало настолько много в её жизни, что пришлось спасаться бегством. Случись сейчас с ними то, что произошло семь лет назад, Кристина бы повела себя иначе? За прошедшие годы она много чего повидала, лишилась, осмыслила и имела гораздо больше жизненного опыта, чем в свои зеленые двадцать два. Тогда она чувствовала себя девчонкой, перед которой были открыты все дороги. С университетом покончено, её мечты обещали исполниться, счастье впереди сияло, как солнце. Но встреча с Кристианом поставила крест на её будущем, растоптала мечты, требовала правдоподобно лгать близким ей людям и почти уничтожила всякий контроль над её жизнью! Или это всё было тем самым преувеличением, присущим молодым и шибко эмоциональным девушкам?

Горячий душ не помог успокоиться. Завернувшись в махровый халат, она ходила туда-сюда по комнате и представляла, как всё же смогла взглянуть на Кристиана, как увидела в его глазах остывший пепел былой ненависти и ощутила долгожданное успокоение. Прощение в черных глазах спасло бы её истерзанную душу, уничтожило бы чувство вины, с которым ей приходилось уживаться. Кристина прекрасно осознавала свою вину, знала, что совершила непростительный поступок, но никому, даже Натали, не могла в этом признаться. Сделать это – значит сожалеть обо всем, что случилось с ней за эти годы и желать для себя иного финала. Но так поступают только слабые люди. Они сдаются, терпят крушение внутри себя и ждут долгожданного спасения.

Кристина сама выбрала свою судьбу, приняла серьезное и взвешенное решение, изменившее жизни многих людей. Какими бы тяжелыми не были мысли, какими бы одинокими не были поздние вечера, она не позволит себе опустить руки. Не допустит этого и точка.

3

– Госпожа Пражская не слишком расстроилась, когда ты сообщила ей, что таинственный лот достался другому покупателю?

– К счастью, нет. Она даже обрадовалась, что побрякушка досталась не ей. Главное, что забрал её не мистер Уотсон.

Кристина виновато прикусила нижнюю губу и бросила обеспокоенный взгляд в окно, за которым не переставал идти снег. Входящий видеозвонок от Натали был совершенно не кстати. Мало того, что Кристина не выспалась и с самого утра была похожа на вареный овощ, так ещё и события вчерашнего вечера по сей час без конца мелькали перед глазами. Да и в ушах звучали тоже. Натали хорошо знала её и могла без труда понять, в порядке она или нет.

– Это точно! – засмеялась Натали и покачала головой. – Обожаю твои истории об этой «сладкой парочке». В особенности те, где они так мило и грациозно оскорбляют друг друга.

– Угу. Они оба классные. – Снегопад за окном раздражал. Мышцы шеи заныли, и Кристина с силой обхватила её пальцами. – Вчера мистер Уотсон предлагал мне бросить старую клячу и работать на него.

– Вот же проказник! Он бы с ума сошел, если бы эта, как ты говоришь «побрякушка», досталась тебе. Кстати, какая именно побрякушка?

– Так, ничего особенного, – отмахнулась Кристина, почесав голову. – У вас там как, всё в порядке?

Продолжая улыбаться, Натали изобразила любопытство, глядя прямо в камеру.

– Не хочешь ли ты сказать, что сама расстроилась из-за этого аукциона?

– Мне вообще до него дела нет. Я лишь выполняю свою работу.

– Слово «побрякушка» из твоих уст, прозвучало, как какое-нибудь ругательство по причине глубокой печали! – тихонько засмеялась Натали. – Ладно, милая, извини. Даже, если и так, прошу, не расстраивайся. Как ты верно сказала, это твоя работа и…

– Это «Любовь», – не выдержала Кристина и тут же прикусила язык. Ей хотелось поговорить об этом. Хотя бы немного разделить беспокойство, застрявшее в горле, как огромный и твердый ком. – Исчезнувшее украшение дома Almazov.

Стоило только произнести эту фамилию, как улыбка тотчас сползла с красивого лица Натали.

– Связь испортилась, и ты зависла? – нервно усмехнулась Кристина. – Или просто не знаешь, что сказать?

– То самое… украшение? – Натали явно растерялась и всеми силами пыталась вернуть себе былую непринужденность. – Синий бриллиант, кажется?

– Да, он. Гости были в шоке. Как украшение оказалось у мсье Томази, никто не знал, а сам он объяснять не собирался.

– Надо же, – задумалась Натали. – Исчезнувший бриллиант Алмазова вдруг нашелся. Интересно почитать публикации по этому поводу. Наверняка Сезар Томази даст комментарий и расскажет, как это украшение оказалось у него. Журналисты проходу ему не дадут. Впрочем, навряд ли он будет страдать от этого. Всем известно, что он обожает быть в центре внимания.

– Верно, – улыбнулась Кристина с таким трудом, что заболели мышцы лица. – И это украшение купил Кристиан Алмазов.

– Что? – ахнула Натали. – Кристиан… Алмазов?

– Да. – Всего пара слов и ей уже сделалось легче. – Он тоже был среди гостей.

– Господи, – вздохнула Натали. Утонувшие в тревоге глаза заметались из стороны в сторону. – И как всё прошло? То есть, я хочу сказать, вы общались? Боже, что за бред я несу… Кхм, так как вы… встретились?

Меньше всего на свете Кристина желала, чтобы дорогой и близкий ей человек испытывал из-за нее чувство беспокойства и страха. Но любовь Натали не могла проявляться иначе. С тех пор, как Кристина стала частью её семьи, всё, что делала для нее Натали, заключалось в безграничной заботе, нежности и неизменной тревожности. Всё ли у нее хорошо? Счастлива ли она? Не заболела ли? И, как бы ужасно это не казалось со стороны, сейчас Кристина нуждалась именно в этом – глубоком беспокойстве близкого человека. Именно это чувство расправляло ей крылья, побуждая доказывать обратное. Конечно, она счастлива! Абсолютно точно ничего не случилось! Она прекрасно себя чувствовала и совсем не стоило переживать за нее! Лишь заботясь о близком, она успокоится и сама.

– Мы не виделись, – объясняла Кристина, парируя с завидной уверенностью для человека, у которого внутри всё в буквальном смысле дребезжало. – Гостей было много, я даже не видела, где он находился. Только голос его услышала, а потом восторженные возгласы, что эта легендарная «Любовь» достается Кристиану Алмазову. На ужин я не осталась, так что повода для бесед не нашлось.

– Хорошо, что так, – задумалась Натали. – Правда ведь?

– Разумеется! Иначе и быть не могло, – сказала Кристина с улыбкой настолько печальной, что взгляд Натали по ту сторону экрана замер в пугающем сочувствии.

– Но ты бы хотела этого? – спросила Натали осторожно.

– Чего?

– Поговорить с ним. Узнать, как он и… Извини, милая. Я что-то сегодня слишком рассеянная и несу всякую глупость.

– Думаю, ты хочешь узнать, почувствовала ли я что-то, когда услышала его голос? – Натали промолчала. – Ничего. Разве что, всё это было неожиданно. Всё то время, что шли торги, он молчал. Но, когда украшение было почти в моих руках, он перебил мою ставку. Резким и холодным, как снег, тоном. Хотя, нет, – усмехнулась Кристина, на мгновение позволив мыслям унести её в зимний домик. – Даже снег бывает теплым. Кстати, о нем! – оживилась она и подскочила на ноги. – Только посмотри, какой снегопад! Я бы уже вчера улетела отсюда, но местный аэропорт закрыт. Надеюсь вечером погода наладится, и я, совершив несколько тысяч пересадок, смогу-таки, наконец, вернуться домой!

Натали согласно кивнула. Тень сожаления опустилась на нежный и полный искренней любви взгляд.

– Зря я тебе рассказала. Ты теперь будешь думать об этом до самого Нового года.

– Я не буду думать об этом до Нового года, – улыбнулась Натали. – И ты правильно сделала, что рассказала мне. Я хорошо тебя знаю, Кристина. Эта встреча не могла не оставить в твоей душе след. Время идет, один год сменяет другой, но память всё равно возвращает тебя туда, где…

– Натали, – перебила Кристина, демонстрируя усталую улыбку. – Моя память никуда меня не возвращает. У меня есть прекрасное и счастливое настоящее, к которому я стремилась. Тебе ли не знать!

– Я знаю, дорогая. Знаю. И я так же знаю, что иногда человек не властен над своими чувствами. Порой даже пролетевший в воздухе кусочек бумаги способен всколыхнуть то, что давно замуровано под толстым слоем бетона. Послушай, я лишь хочу, чтобы ты не расстраивалась. Не позволяла дурным мыслям или чему бы то ни было ещё влиять на твое самочувствие.

– «Чему бы то ни было ещё»? – усмехнулась Кристина. – Не беспокойся, Натали. Ни я, ни Кристиан, не желаем больше знать друг друга. Никто из нас не станет искать поводов для встреч только лишь потому, что мы оказались гостями одного и того же мероприятия.

– Я понимаю, но, милая, Кристиан не просто призрак из твоего прошлого. Как бы ты не хотела этого признавать, но он теперь навсегда останется…

– Кристиан навсегда останется в прошлом! – заявила она уверенно. Внутри снова всё задребезжало, как старинный хрусталь в серванте во время землятресения. – Для меня, для тебя, для всех, Натали! И это взаимно. Для меня ничего не изменилось и никогда не изменится. А для него и подавно. – Распахнув окно, Кристина жадно втянуло носом морозный воздух. – Из-за меня погиб его брат.

– Кристина…

– А семь лет назад я убила его ребенка! – напомнила она, больно сжав кулачок. – Он назвал меня убийцей и вычеркнул из своей жизни навсегда. Так было нужно. Так что не беспокойся, мы друг для друга всего лишь призраки, которым нет и не будет места ни в настоящем, ни в будущем. Я скоро вернусь. – Кристина улыбнулась. Воздуха в легких поти не осталось. – И будем наряжать ёлку.

4

Резанув заснеженную гладь широкими лыжами, черный снегоход умчался в сторону густо населенного хвойного островка, выделяющегося на фоне бесконечной бриллиантовой белизны. Он ловко промчался между двумя старинными кедрами, обогнул пушистое семейство горных сосен и плавно остановился у одного из небольших деревянных шале.

Кристиан снял защитный шлем и позволил прохладным снежинкам таять на его разгоряченном лице. Они попадали за шиворот, охлаждали шею и собирались ватным пушком на его черных ресницах. Этот день такой же снежный, как и тот, о котором он запретил себе вспоминать. Небо такое же низкое и густое. Кажется, будто кто-то долго взбивал его миксером, как сливки.

Закрыв снегоход в гараже, Кристиан вошел в теплый домик и сбросил с себя тяжелую зимнюю одежду. Он прошел в уютную гостиную со стеклянной крышей и центральной стеной (вид на заснеженные горы и сверкающие огнями горнолыжные курорты захватывал дух!), хмуро взглянул на количество оставленных Линдой звонков и сообщений. Сунув сотовый в карман штанов, он поднялся на подиум, где возвышалась просторная кухня, и включил кофеварку.

Он не замечал снегопад. Точнее то, каким завораживающим он казался отсюда. Хлопья с неба норовили упасть прямо сюда на пушистый ковер, но ударялись о прозрачное стекло и скатывались клубками вниз по крутой крыше. Наблюдать за игрой природы с чашечкой какао в руках можно целую вечность. Это место создано для влюбленных. Для романтиков. Для тех, кто ещё хоть немного наивен и позволяет себе мечтать. Но Кристиан уже давно был не из их числа, а некогда замечающий даже в самом простом и невзрачном красоту взгляд, давно перестал быть его особенностью.

Он сделал себе крепкий кофе, высыпал из тубы на тарелку любимое швейцарское печенье и сел за стол. Однако и то, и другое казалось безвкусным и не сладким, как прежде, но организм не протестовал. Сильные челюсти уничтожали сдобу за одно сжатие. Кристиан уверенно пил горячий напиток, несмотря на то, что тот обжигал его рот. Он думал обо всем и ни о чем, а внутри него, где-то глубоко-глубоко закипала злоба. Охлаждаемая здравым смыслом и зрелостью мужского ума, она не имела шансов выбраться наружу. Это было бы даже смешно для человека такого ранга, как он. Если ещё не всё, то уже многое он в этой жизни пережил. Удивить его, поразить и привлечь внимание могла разве что говорящая бабочка. Каждая трагедия умерщвляла частичку его большого и доброго сердца. Они забирали с ним часть его души, оставляя после себя сквозные раны. Время затягивало их, превращало в грубые шрамы, которые временами пульсировали с такой ожесточенностью, что, казалось, не существовало в мире волшебной панацеи. Каждый божий день Кристиан скучал по брату, тосковал по отцу, поддержки которого ему так не хватало. Он никому в этом не признавался, даже матери, с которой они молча делили одно горе на двоих. Кристиан знал каждую свою рану. Если бы их можно было указать на карте его сердца, он бы смело обвел их красным фломастером и сказал: «Здесь был мой брат. Большой кусок в моем сердце, вырванный в одночасье. Рядом с ним был мой отец, который не смог пережить внезапную смерть сына. Вот тут был мой дед. Крошечная песчинка, поскольку его смерть не стала для меня ударом. Он был слишком стар и прожил долгую и счастливую жизнь. А вот эта огромная дыра осталась после… Неважно».

Покончив с кофе, Кристиан отправился в душ. Его движения были слишком грубыми и тяжелыми, как у внезапно очнувшегося медведя. Как и вчера ночью, он с излишним усилием намывал голову и густую бороду, порой его пальцы на долю секунды замирали, больно впиваясь в кожу. В эти слишком короткие мгновения перед глазами возникала леди в красном. Её обнаженные острые плечи, прямая спина, блестящие шелковые волосы. Вчера он смотрел на нее. Смотрел и ликовал, что ему противно. Что эта безответственная, дурная особа больше не вызывала в нем адские вспышки гнева. Что, глядя на нее, на всю эту пустую внешнюю оболочку, он чувствовал только лишь отвращение. От него гораздо проще избавиться, нежели от ярости, проникающей в кровь, как самый смертоносный яд.

Тяжелыми шагами Кристиан вошел в спальню с полотенцем на узких бедрах и достал из кармана штанов мобильник. Он разблокировал экран, смахнул влажными пальцами входящие сообщения и пропущенные звонки от Линды в сторону, а потом снова завис. Воспоминания непрерывными волнами нагромождались друг на друга, в ушах без конца раздавался отдаленный, оставшийся где-то там на семь лет назад, женский голос. И однажды он навсегда и бесповоротно разбил его сердце на миллион осколков.

* * *

– Украшение успешно передано в банк на хранение, – сообщила Линда привычным рабочим тоном. – Чтобы забрать его, тебе необходимо явиться туда лично и перевести на счет Томази указанную в документе сумму. Файл я отправила тебе на почту, можешь ознакомиться. И напоминаю, что две недели назад я отправила тебе письмо с пригласительными, которые посчитала интересными и важными. Остальным, как и всегда, «ты ответил» вежливым отказом.

– Я предупреждал, что Новый год встречу в Таиланде.

– Да, в кругу близких друзей, я помню. Ты улетишь сразу после декабрьского аукциона, гостями которого будут, кстати, все те, чьи пригласительные я отобрала. Пожалуйста, не затягивай с выбором, потому что нам нужно уведомить всех о твоем решении до конца следующей недели.

– Только не говори, что ты мне телефон обрывала ради этой чепухи?

– Это вовсе не чепуха, Кристиан. Посредством праздничных вечеров налаживается долгосрочное сотрудничество и полезные связи. Если ты не собираешься делать выбор, скажи мне сразу.

– Говорю тебе сразу.

– Огромное тебе спасибо, что экономишь и свое, и мое время. Значит, я делаю выбор за тебя – отправишься на рождественский ужин к Агате Пражской. Надеюсь, ты знаешь такую?

– Это всё?

Линда издала протяжный вздох, как делала всегда, когда просматривала список задач в своем огромном блокноте. Кристиан включил громкую связь и положил телефон на тумбу у входной двери. Сунув ноги в зимние ботинки, он сел на стул, чтобы как следует зашнуровать их.

– Так ты мне не ответил. Знаешь, кто она?

– Полагаю, у тебя всё.

– Нет, Кристиан, не всё! У меня на повестке ещё как минимум семь объявлений, но я берегу твою психику и сообщаю обо всем дозировано.

Сарказм помощницы вынудил его улыбнуться. Линда крайне редко видела улыбку босса, но сейчас точно знала, что чуть-чуть да повеселила его.

– Что ещё? – повторил он, разделавшись с правым ботинком.

– Надеюсь ты помнишь, как четыре года назад Агата Николаевна Пражская была в числе гостей благотворительного вечера Виолетты Гусарской? Если ты не в курсе, то она близкая подруга твоей матери.

– Почему у меня такое чувство, что мне семь лет и я прохожу тест на зачисление в школу?

– Потому что порой ты действительно ведешь себя, как ребенок! – не выдержала Линда.

За годы работы с Кристианом она не могла не заметить эту закономерность: если он увиливал от ответов на самые непринужденные вопросы рабочего назначения, значит светлая его голова была занята совершенно другими мыслями. Мыслями исключительно личного характера. Единственное, что могло отвлечь Кристиана от работы, которой он посвящал себя круглосуточно и оттого временами становился похож на человека с бесконечным зарядом батареи, – его близкие. Люди, о которых он беспокоился больше, чем о себе самом. Впрочем, навряд ли Кристиан вообще когда-то думал о себе больше, чем о близких.

– Ладно, – вздохнула Линда, понимая, что сейчас ничего от босса не добьется, – я тебя оповестила. Седьмого января отправишься на рождественский ужин в семейную резиденцию Пражской. Остальное можем обсудить, когда вернешься.

– Дед её мужа сколотил состояние на резиновых сапогах. С каждым десятилетием качество обуви становилось всё выше и на сегодняшний день «Пражские сапоги» занимают лидирующую позицию в данном сегменте. У Алексея Пражского и его супруги детей не было, так что после его смерти, вековое дело перешло в её руки. И надо сказать, собранная ею команда, справляется на отлично, поскольку саму Агату Пражскую интересует живопись, архитектура и любое другое проявление искусства. Учитывая, что я слишком далек от этого мира, не понимаю, чем она может оказаться мне полезна.

– Что ж, тест ты прошел. Можешь смело топать в первый класс, – пошутила Линда всё тем же ровным рабочим тоном. – Агата Пражская – уважаемая личность в высших кругах. Может у нее и нет жилки бизнесмена, зато люди к ней тянутся и прислушиваются к её мнению.

– При всем моем уважении к ней, она не более, чем типичная богатая бабуля с личным водителем и сотней прислуг для себя одной. С какой стати она должна быть интересна мне?

– С такой, что Агата Пражская – один из величайших коллекционеров современности. Она уже сделала себе имя, которое известно во всем мире.

– Великое дело! – теряя терпение, фыркнул Кристиан.

– А ещё она из тех, кто создает вещь и без труда превращает её в удивительнейший предмет искусства, за которым начинается настоящая охота.

– Мне это всё не интересно. И мне некогда.

– Я точно знаю, что она ищет, Кристиан! И приглашение тебе пришло не просто так. Она будет присматриваться!

– Пока, Линда.

– Она ищет ювелирный дом, чтобы создать свою собственную коллекцию ювелирных изделий! Не для широкой аудитории, разумеется, – добавила Линда, чуть запыхавшимся голосом. – Деталей я не знаю. Но что-то подсказывает мне, Кристиан, тебе стоит наведаться к ней и познакомиться. Не зря ведь она отправила тебе пригласительное!

Благотворительные вечера, аукционы, юбилеи, годовщины и так по кругу. Ни конца, ни края. Всё ради бизнеса, поддержания дружественных отношений и налаживания полезных связей, которые важны для будущего. Неужели и его отец был таким? Безусловно, они с матерью посещали всякого рода приемы, но разве с такой частотой, как Кристиан все эти годы? Или они с братом не замечали частого отсутствия родителей, поскольку обоим хотелось позвать друзей и рубиться в приставку до самого утра?

Набросив теплую куртку, Кристиан схватил телефон и вышел на снежную улицу. Хлопья были настолько огромными и частыми что всё вокруг казалось в непроглядной белой пелене. Даже деревья не разглядеть!

– Хорошо, Линда, – сдался он, протаптывая дорогу к гаражу. – Я тебя понял. Рождество у Пражской. Есть ещё какие-нибудь глупости, которые ты считаешь важными?

– Хорошего тебе отдыха! – терпеливо вздохнула Линда и отключилась.

Въезд в гараж, как того и следовало ожидать, завалило снегом. Но это не помешало мощному агрегату выбраться из укрытия. Чувствуя себя не то низко летящей птицей, не то рвущемуся в бой одиноким волком, Кристиан мчался вперед, и чем выше становилась скорость, тем проще было не думать о леди в красном. Желание забыться вело его к вершине, он не щадил двигатель и выжимал газ на полную. Снегоход с успехом пробирался сквозь глубокий снег, пока его хозяин решал в голове свои личные проблемы. Маневрируя между каменными выступами на большой скорости, Кристиан ловко смещал центр тяжести в нужную ему сторону. Концентрация на дороге не позволяла отвлекаться на глупости.

Кристина была глупостью. Ворвалась в его жизнь так же неожиданно, как и исчезла. Оставила в ней грязные следы и смылась, подстать лишенной мозгов преступнице.

Мчась вперед на полной скорости, Кристиан вдруг обратил внимание на виды вокруг. Красота природы смогла-таки завладеть его рассеянным взглядом. Вдалеке всё светилось, играло праздничными огнями – известные в мире горнолыжные курорты. Они были повсюду, на разном друг от друга расстоянии. Одни взбирались на снежные холмы, другие собирались у подножия и словно прятались за горами от внешнего мира.

Сумерки стремительно сгущались, поедая бриллиантовый блеск снега. Темнеющее серое небо, казалось, вот-вот опустится на мужские плечи. Мрачная и холодная красота. Не успел Кристиан опомниться, как кусок снежной земли обрушился в пропасть под тяжестью снегохода. Дыхание перехватило. Коснувшись твердой почвы, Кристиан снова выжал газ, но смог проехать не больше пары метров. Утрамбованный снежный пласт под тяжелым свежим снегом откололся и, точно ледянка, стал съезжать с горы, на глазах набирая скорость. Кристиану с трудом удалось увести снегоход в сторону и избежать трагедии. Он отъехал на приличное расстояние и остановился, чтобы посмотреть на сокрушительный сход лавины, которая могла бы запросто переломать ему все кости. Снежная глыба с убийственной скоростью летела вниз, поднимая густую снежную пыль. Санкт-Мориц находился по другую сторону этой горы и, если бы этот пласт сошел не в этой части, то непременно достиг бы причудливого городка для богатеев.

Стянув с себя шлем, Кристиан смахнул пот со лба и подставил лицо падающему снегу. И вдруг ему стало смешно. В попытке убежать от паршивых мыслей, он чудом не лишился жизни! Зато, сработало. Теперь всё, чего он хотел, – стакан виски, стейк и приятная музыка на заднем фоне. Однако приятные мысли тотчас нарушил громкий вой сирены.

5

Сдав коньки в сверкающий белыми огоньками ларек, Кристина отправилась на самую праздничную и богатую улицу в Санкт-Мориц. Мини-версия Родео Драйв в Лос-Анджелесе – Виа Сомплаз, усыпанная бутиками самых известных мировых брендов, ресторанами и барами на любой вкус и цвет. Есть не хотелось и в качестве развлечения, хотя, скорее, отвлечения, Кристина выбрала шоппинг. Правда, продолжался он не так долго, как ей бы того хотелось – хождение по люксовым бутикам оказалось делом настолько скучным и бессмысленным, что появился слабый аппетит. Она съела легкий салат с копченым лососем, выпила огромную чашку ягодного чая с классическим швейцарским печеньем (оно таяло во рту, как масло!), а время всё никак не желало ускоряться. Снег валил не переставая, стрелки часов, будто замерли. Одно радовало – за этой скукой и желанием скорее вернуться в родные края, ей и думать было некогда о Кристиане.

– Мисс Разумовская! Добрый день! – К её столику подошел мистер Уотсон. Белоснежный зимний костюм смотрелся дорого. Да и сам старик в свои далеко не молодые годы выглядел очень даже бодро. – Вы не против, если я ненадолго составлю вам компанию?

– Добрый день, мистер Уотсон. Разумеется, я не против.

Мужчина расстегнул куртку, но снимать не стал.

– Вчера я не видел вас на ужине и решил, что вы поспешили незамедлительно покинуть Швейцарию, после того, как мистер Алмазов выхватил у вас из-под носа украшение!

– Я действительно не присутствовала на ужине, но причина была в другом.

– Бросьте! Вы расстроились, милочка, ведь знали, что ваша старушенция в самой грубой форме обвинит вас в неудаче. У меня бы на вашем месте тоже аппетит пропал.

– Вы ошибаетесь, утверждая, что госпожа Пражская обладает скверным характером.

– До чего же вы воспитанная девушка! – улыбался старик. – А ещё вы прекрасная актриса. Изумительная! Видел я вчера, как ваше очаровательное личико перекосило от ужаса. С одной стороны, вы понимали, что гнев старухи неизбежно выльется на вас, как дерьмо, уж простите. А, с другой, выскочка мистер Алмазов, появившийся из неоткуда.

– Как вы точно это подметили, – сказала она сквозь зубы.

– Он поднял вашу ставку сразу на пять миллионов евро! Очевидно же, что он не просто раздавил вас, как букашку, но и стремился указать вам ваше место.

– Мистер Уотсон, помимо меня в том зале находилось по меньшей мере сто двадцать человек. Не думаю, что мистер Алмазов стремился продемонстрировать свою власть и возможности конкретно мне одной.

– Но он молчал всё то время, пока мы с вами и тем толстенным лягушатником боролись за бриллиант! Он как самый настоящий хищник – притаился в кустах и напал, когда никто этого не ждал! Особенно вы.

Вот же неугомонный старый паршивец. Всюду-то он совал свой длинный нос!

– Как думаете, зачем владельцу известного во всем мире ювелирного дома возвращать украшение, созданное им же, в свою коллекцию, когда семь лет назад оно выставлялось на ежегодном декабрьском аукционе, который проводит этот же ювелирный дом? – замудрил старик, с любопытством взирая на Кристину. – Я имею в виду, почему семь лет назад он готов был расстаться с «Любовью», а теперь выкупает его, да ещё и за столь баснословную стоимость? Вы не задумывались?

– Я не нагружаю свой мозг мыслями, которые не приносят мне никакой пользы.

– Завидую. В любом случае, это странно. Всё же подумайте на досуге. Поразмышляйте. Мне любопытно знать ваше мнение.

– А почему бы вам просто не спросить об этом у самого мистера Алмазова?

– Я хотел, поверьте! Но вчера мистер Алмазов испарился точно так же, как и вы. Я даже подумал, что вы сбежали вместе, но потом мсье Томази сообщил, что он спешил на самолет. Согласитесь, мистеру Алмазову повезло вдвойне! Мало того, что он всех нас уделал, так ещё и успел улететь до закрытия аэропорта. Швейцария мне, конечно, нравится, но я торчу здесь уже четвертый день и все эти рожи, простите, мне порядком осточертели, – прошептал он, наклонившись к столу. – Но только не вы, дорогая! На вас я готов смотреть целую вечность!

Кристина вяло улыбнулась, искренне не понимая, что этому старику от нее было нужно. Она допила свой чай и вышла из-за стола. Старик, как настоящий джентельмен, поднялся следом и предложил ей её теплую серебристую куртку с пушистым лисьим мехом.

– Позвольте, – улыбнулся он и помог девушке одеться. Со стороны это выглядело даже забавно, ведь Кристина была выше него почти на две головы.

– Благодарю вас, мистер Уотсон, за приятную компанию.

– Мисс Разумовская!

– Кристина, – поправила она со вздохом.

– Кристина, – повторил старик с довольной улыбкой. – Не желаете ли прогуляться со мной в этот чудный снежный день? Я так понимаю, вы тоже ждете, когда местный аэропорт возобновит работу?

– Так и есть.

– Что ж, тогда нам с вами по пути! Я уже не знаю, чем себя занять. Сидеть в номере – скучно, болтать с недоумками моего возраста – тошно, а встать на коньки мне не позволяет страх и проклятый артрит. Не хочется свернуть себе шею и скопытиться раньше вашей старушенции.

– С одним условием, – ответила Кристина после продолжительного молчания. – Вы не будете называть Агату Пражскую «старушенцией», и мы не станем больше обсуждать вчерашний вечер. Согласны?

– А он вас задел, – заиграл старик седыми бровями.

– Мистер Уотсон, – серьезно повторила Кристина, – вы согласны?

– Как будто у меня есть выбор! – фыркнул старик, а потом вежливо пропустил даму вперед.

* * *

Последний раз, когда мужчина предлагал ей невинную прогулку на снегоходах, Кристина едва не окоченела насмерть в богом забытом месте. Вновь испытывать удачу ценой собственной жизни она не собиралась. К тому же, пешая прогулка ей и впрямь нравилась. Час с лишним семидесятилетний старик откровенно делился с ней своими душевными переживаниями (коих оказалось немало!) и сожалениями о несовершенных им безобидных желаниях, которых он в силу возраста уже не мог себе позволить. Его любимая супруга умерла тридцать лет назад и за эти долгие годы он так и не смог впустить в свое сердце другую женщину, ради которой цифра в паспорте перестала бы иметь для него значение.

– Барбара обожала зиму! Каждое Рождество мы отправлялись в Австрию, катались на лыжах, выдавали такие пируэты на коньках! Когда её не стало, моим единственным развлечением стали безобидные светские вечера, где я бы мог потратить кучу денег и при этом всё равно не ощутить былого экстрима в крови. Понимаете меня?

Всю дорогу по множественным узким улочкам и тропинкам, протекающим, как замерзшие ручейки между соснами, она не могла отвести от него любопытный и слегка пораженный взгляд. То, что сварливый мистер Уотсон обладал любящим сердцем, хранящем светлую память о своей дорогой супруге, стало для нее настоящим открытием. До этой встречи она воспринимала его недоверчивым и жадным стариком, который от одиночества или вредности проявлял к окружающим незаслуженную грубость. Но при этом она всегда понимала, что на то была причина, потому что всякому поведению человека и его отношению к миру есть логичное объяснение.

– Барбара ненавидела жару. И ненавидела Лондон, когда его серое и густое небо пронзал хотя бы тоненький луч солнца. Это случалось редко, знаете ли, но сколько же крику она поднимала! – засмеялся он, смахнув с огромной меховой шапки снег. – При этом переезжать куд-нибудь на Аляску не хотела! Боялась белых медведей.

– Вы очень любили её.

– Это неизменно, – улыбнулся старик с доброй грустью в маленьких сверкающих глазах. – Скоро мы с ней встретимся. Я расскажу, как жил без нее, а она, знаете, что ответит мне?

– Что же?

– «Ох, Генри, и это всё? Да как ты не помер раньше времени от скуки!»

– Сомневаюсь, что ваша жизнь была такой уж скучной.

– Но с ней моя жизнь была куда насыщеннее, Кристина. Барбара не могла усидеть на месте, мы часто путешествовали, прыгали с парашютом, занимались дайвингом! Она любила жизнь, а я безумно любил её и с огромным желанием уходил с головой во всякое её увлечение. А теперь я просто старый старик, который страшится всякого развлечения, потому что не желает случайно помереть раньше вашей старухи.

– Мистер Уостон!

– Простите, работодательницы, – выдавил он с неохотой. – Вы кажетесь мне благородной и чрезвычайно тактичной девушкой, Кристина. Очень надеюсь, что этот наш разговор останется между нами и ваша старуха… работодательница не узнает о нем. Сам не знаю, что на меня нашло. Наверное, эта удивительная и паршивая погода так на меня подействовала.

– Да, погода и впрямь удивительная. И паршивая, – засмеялась Кристина. – Ваше предложение ещё в силе?

Мужчина замедлил шаг и внимательно взглянул на нее.

– Прокатиться на снегоходах, – уточнила Кристина и закатила глаза.

– Ах, вы об этом! А я уж было подумал, что понравился вам настолько, что…

– Не настолько, чтобы я согласилась на вас работать! – захохотала она. – Когда-нибудь, но ещё очень не скоро, вы действительно встретитесь с Барбарой. Не хочу брать на себя ответственность за ваш сухой рассказ о том, как единственным вашим развлечением были словесные издевательства над моей уважаемой работодательницей.

– Прям уж уважаемой!

– И потому, – не обратила она внимания на его слова, – я составлю вам компанию в недолгой прогулке на снегоходе. И лыжи, и коньки опасны для вас. Поэтому, остается снегоход. И как бы сильно этот… агрегат не пугал меня, я всё же считаю его самым безопасным развлечением из имеющихся.

– Полностью с вами согласен! – обрадовался старик. – Но почему он пугает вас?

– Так, – отмахнулась Кристина, – сон дурной приснился однажды. Кхм. Только пообещайте, что мы не будем выезжать за пределы городка? Прокатимся где-нибудь… здесь.

– Не хочу вас расстраивать, но я страдаю топографическим слабоумием.

– Юморист вы! – засмеялась Кристина.

– А кто сказал, что я шучу, милочка?

6

Тревожный вой сирены в горах предупреждал отдыхающих и местных жителей элитного городка о возможном сходе лавины, однако только последние отнеслись к предупреждению с должным вниманием. Сотрудники магазинов, баров и ресторанов выходили на улицу и настаивали немедленно вернуться в свои гостиницы или переждать опасность в стенах их заведений. Но лишь малая часть отдыхающих прислушивалась к их просьбам, тогда, как остальные, задрав носы, продолжали гулять (и это в лучшем случае), пешим ходом взбираться на вершины, чтобы потом лихо съехать на лыжах и сноубордах. И только, когда из динамиков раздался громкий мужской голос, требующий всех без исключения немедленно укрыться в помещении (в округе уже сошли две лавины!), утопающие в снегу улицы превратились в безлюдные и молчаливые декорации к какому-нибудь жуткому фильму ужасов, вроде «Сайлент-Хилл», с той лишь разницей, что здесь было слишком много снега.

Кристиан бросил дрова в печь и закрыл затемненную стеклянную дверцу. Из-за этого огонь казался не таким ярким, зато в легкой тени он обретал заманчивую таинственность.

Сотовая связь, как и спутниковое телевидение, накрылась. Единственное, что поддерживало связь с внешним миром, было радио. Небольшая серебристая коробочка, помещавшаяся в руке, имелась в каждом шале и даже номере в гостинице. Каждые двадцать минут в эфире звучал мужской голос, напоминающий о мерах безопасности, потом играла приятная музыка и снова очередное предупреждение.

Янтарный напиток плюхнулся в тяжелый стакан, а двумя секундами позже выплеснулся в мужское горло. Кристиан закрыл глаза, вспомнив, как лавина едва не вышвырнула его к подножию горы. Он засмеялся, покачал головой, словно не верил, что с ним могло бы такое приключиться, снова налил виски в стакан и сел на светлый диван. А может и хорошо, что вчера ему не посчастливилось успеть на последний рейс. Уж он, как никто другой, предпочитал изредка оставаться вдали от цивилизации. Без шумов, без людей и телефонов, он чувствовал себя намного счастливее и значимее. Для кого или чего – не ясно. Зато одно совершенно неизменно – Кристиан чувствовал себя живым, когда вокруг красовалась природа, охотно демонстрируя все свои настроения, шептала тишина и согревал огонь в печи.

Сделав маленький глоток виски, Кристиан откинулся на мягкую спинку дивана и позволил усталости завладеть его телом и разумом. Приятная безмятежность манила в короткий мир грез, пальцы расслабились, а веки с каждой секундой становились всё тяжелее. Однако сомкнуться в блаженном удовольствии им помешал тяжелый и глухой грохот. Будто в толстое стекло врезалась огромная птица.

Кристиан встрепенулся, махнул головой и часто-часто заморгал, не понимая, что он видит перед собой – белого медвежонка с человеческим лицом или старика?

Поборов сон окончательно, он повнимательнее пригляделся к гостю за стеклянной стеной. Им действительно оказался мужчина пожилого возраста с красным от холода лицом и маленькими встревоженными глазами. Меховая шапка была ему явно велика, маленькая голова буквально утопала в ней. Старик ещё раз ударил рукой по стеклу, а после обессилено упал на колени.

Кристиан выскочил наружу и провалился в глубокий снег. С его мощью и высоким ростом даже он с трудом пробирался сквозь липкий и тяжелый сугроб, а что уж говорить о старике!

Откуда он пришел? Как долго находился на улице?

– Вы слышите меня? – схватил его за руку Кристиан. Другой рукой он потянул за меховую шапку, чтобы увидеть лицо мужчины. Глаза были закрыты, кожа красная, лоб не то от снега, не то от пота, в капельках. Явно англичанин. Только у них были такие вытянутые лица. – И угораздило же вас!

Без труда закинув старика на плечо, Кристиан той же дорогой вернулся в шале. Он усадил его на пол поближе к печи, закинул ещё пару дровишек, и налил в стакан теплой воды.

– Ну же, дружище, очнитесь! – говорил он старику, снимая с него верхнюю одежду. – Ничего, сейчас всё будет хорошо. Вы скоро согреетесь.

Он накрыл его одеялом, стянул промокшие от снега ботинки, носки и обвернул ледяные ноги клетчатым пледом.

– Бога ради, как вы оказались на улице в это время! – недоумевал Кристиан.

Он раскладывал мокрую одежду в коридоре на теплом полу, как вдруг услышал сдавленный шепот:

– Кристина.

Показалось. Глянув через плечо на старика, Кристиан сжал челюсти в немом напряжении. Нехорошее предчувствие, подкрепленное неприятным дежавю, моментально расползлось в груди коварными пауками.

– Кристина, – повторил англичанин четче. – Ей нужно помочь. Пожалуйста.

Кристиан медленно выпрямился, настороженно обернулся и несколько долгих секунд не мог пошевелиться. Он просто смотрел на постепенно приходящего в себя старика, чья маленькая голова болталась из стороны в сторону, словно его мутило от перепитого алкоголя.

– Помогите… Помогите мне.

– Вы как? Слышите меня? – подошел к нему Кристиан и присел на корточки.

Мужчина приоткрыл покрасневшие глаза. Кристиан и сам не понял, что такого пугающего увидел в них, но в одно мгновение невидимая пуля вонзилась в грудь и прошла насквозь.

– У вас есть вода? – спросил старик сухими губами.

– Конечно, вот. – Кристиан придержал ему стакан.

– Спасибо. Спасибо вам. Мистер… Алмазов? Это вы?

Кристиан молча кивнул.

– А вы, полагаю, Генри Уотсон. Как вы оказались на улице?

– Мне нужна помощь… – Мужчина закашлялся. – Вы знаете эту девушку, – говорил он с трудом, – она сейчас одна… Я оставил её, чтобы привести помощь. Но я заблудился…

– Кристина? – произнес он сквозь зубы. Впрочем, какая к черту разница, кем именно была эта девушка. Со слов старика она нуждалась в помощи, значит всё очень серьезно. – Вы что, не слышали предупреждение о лавинной опасности? Не слышали сирену? Снег тяжелый, температура воздуха не больше двенадцати градусов!

Не дав старику ответить, Кристиан резко поднялся на ноги и тяжелыми шагами направился в прихожую. Виски сжимались, пульс выбивал быстрый ритм на запястье, время ощутимо понеслось вперед. Он не знал деталей, но чувствовал, что дело дрянь. Как и тогда дела обстояли не самым лучшим образом.

– Жизнь её ничему не учит! – резанули воздух его слова. – Бестолковая и чокнутая девица!

– …Мистер Алмазов, – растерялся англичан, глядя на сурового молодого мужчину, похожего на вулкан, – это моя вина! Кристина не хотела ехать, но сделала это, чтобы меня не расстраивать.

– Я знаю! – со злостью бросил он в ответ и швырнул а пол зимние перчатки. – Это у нее главная миссия жизни – не расстраивать других людей. А теперь говорите, где она? Как далеко отсюда и в каком состоянии?

– …Я не…

– Она ранена? – нетерпеливо перебил Кристиан.

– Не могу ответить вам точно.

– Как это? – выпалил он, наспех надевая зимний костюм. – Вы не знаете, ранена она или нет?

– Верно, – замешкался старик. В смокинге, в окружении знатных и богатых людей он выглядел куда увереннее и моложе, нежели теперь – с красным лицом, потухшим взглядом и опущенными от беспокойства плечами. Теплая одежда была дорогой, но носил её обыкновенный седовласый старик. – Она провалилась в какую-то яму. Мы остановились, чтобы понять, в какую сторону ехать, и вдруг земля стала уходить из-под ног…

– Провалилась?! – прорычал Кристиан. Мужчина виновато кивнул. – Вы были на снегоходах?

– Да. Я пытался помочь ей выбраться, но яма глубокая. Возьмите с собой длинную веревку.

– И где мне её здесь взять?! Почему вы не сообщили по рации о случившемся?

– …Я потерял её. Видите ли, всё произошло так быстро… Я поехал за помощью, но проклятый снегоход заглох и…

– Я понял, не утруждайтесь! – перебил Кристиан и выхватил с ниши в стене свернутую в несколько раз карту здешних мест. Как и радио, она являлась обязательным атрибутом в номерах и отдельных домиках. Он развернул её перед напуганным стариком, который своим заиканием вызывал у него раздражение, и сурово спросил: – Где она? Показывайте!

– …Извините, но я не знаю. – В черных глазах перед ним блеснуло что-то очень недоброе. – Я правда не знаю! Мы… мы ехали в сторону подъемника, – заикаясь, лепетал он. – Доехали до него, потом решили вернуться той же дорогой, но встретили по пути шумную компанию. Они попросили нас сфотографировать их и…

– Говорите по делу, Генри! – не выдержал Кристиан. Он едва ли сдержал себя, чтобы не наброситься на него. – Каждую секунду ваши следы засыпает снегом. Если вы мне не поможете, черта с два я смогу снова найти её! Напрягитесь, Генри, и скажите мне, где сейчас Кристина? Смотрите сюда! – тыкнул он на белый квадрат. – Здесь мы. Это всё – домики вокруг. Подъемник, о котором вы говорите, вот здесь – в трех-четырех километрах отсюда. Откуда вы шли и как долго? С какой стороны?

– …Извините, но боюсь, что я не знаю.

Старикашка явно испытывал страх и уже не за жизнь своей глупой подруги, а за свою собственную. Перед ним возвышалась мощная бородатая скала с настолько черными глазами-убийцами, что от ужаса стучали зубы.

На мгновение Генри Уотсон пожалел, что удача привела его именно в этот домик. Ему удалось добраться сюда на адреналине, страх за Кристину вел его вперед и, когда перед глазами мелькнул желтый свет, силы моментально его покинули.

– Там повалено дерево! – бросил он вслед разъяренному спасителю. – Оно огромное. Возможно, старый кедр. А напротив него острый каменный выступ! Яма между ними.

Схватив теплые перчатки, Кристиан так громко хлопнул дверью, что старик, подпрыгнув на месте, больно треснулся башкой о каменистую стену.

* * *

Выжимать газ на полную было опасно. Уже давно стемнело, а летящий с черного неба снег под ярким светом светодиодных фар, превращал дорогу в космическое путешествие с пролетающими мимо звездами и метеоритами. Кристиан отлично ориентировался в незнакомом пространстве, но даже он со своим идеальным зрением с трудом различал деревья во всей этой черно-белой суматохе природы. Несколько раз он останавливался, жал на клаксон и, заглушив двигатель, громко звал Кристину. О следах, оставленных Генри Уотсоном и речи быть не могло – непрекращающийся снег подчистил абсолютно всё. Рация не работала, если не считать того, что она издавала противные и трещащие звуки. Неисправность, пожалуй, выводила Кристиана сильнее всего, ведь связаться с административным корпусом не представлялось возможным даже по телефону из шале.

Отчаяние крепчало с каждой безуспешной попыткой услышать хоть какой-нибудь отдаленный звук. Задыхаясь от ужаса, застрявшего где-то между ребрами, как пузырек воздуха, Кристиан поймал себя на мысли, что семь лет назад ему было гораздо проще воспринимать ситуацию, в которой молодая девушка могла глупо и нелепо погибнуть, не найди он её совершенно случайно. Тогда он не испытывал такой бойкий и ожесточенный страх, как сейчас – когда точно знал, что с ней случилось и к каким последствиям произошедшее могло привести. Не знать правду – проще. Быть далеким от сути – удобнее. Особенно, если дело касается Кристины Разумовской, а о ней он знать более ничего не желал. Но поиски затягивались и каждый новый зов её имени давался ему не то, что труднее – болезненнее. Кристиан взвывал, как раненый зверь, не знающий, где ему укрыться и встретить неминуемую смерть. Несвойственная ему паника накрывала горячей волной, возможно, что он впервые чувствовал себя настолько беспомощным. Здесь не его дом, не его родные края, которые он знал вдоль и поперек. Его зимний домик был оснащен абсолютно всем необходимым, чтобы выжить в условиях даже полной изоляции от внешнего мира. Ну, или чтобы переждать непогоду. Веревка, что он нашел в гараже, может оказаться слишком короткой и тогда…

Тряхнув головой, Кристиан выжал газ и лихо промчался между распушившимися в снегу елями. И вдруг справа он увидел единственный след Генри Уотсона – брошенный снегоход. Следы от лыж под выпавшим снегом едва ли можно разглядеть, но Кристиан уверенно двинулся вперед, будто бы видя их слабые очертания. От воя сирены его сердце заколотилось, паника пронзила сознание с новой силой. Оказавшись на небольшом, лишенном деревьев островке у самого подножия горы, Кристиан резко остановился и поднял экран шлема. Из-под белого одеяла проявлялся силуэт поваленного дерева. Спрыгнув со снегохода, Кристиан сбросил с головы шлем и бросился навстречу неизвестности. Как и говорил старик Уотсон, за поваленным стволом дерева торчал острый каменный выступ, а между ними яма, в которую и угодила Кристина. Перешагнув широкий ствол, Кристиан достал из кармана фонарик и осторожно приближался к предполагаемому месту падения.

– Кристина? – позвал он громко, не сводя глаз с едва заметного темного углубления в земле. Тишина резала уши. Пугающая неизвестность полоснула грудь острым лезвием ножа. – Кристина?

Он замер. Раздался слабый писк или что-то похожее на всхлип. Глаза, сливающиеся с густыми красками ночи, часто заморгали, заблестели, увеличились в размерах.

– Кристина? Кристина?!

Опасаясь, что земля под ним может провалиться, Кристиан опустился на живот и подполз к самому краю обрыва. Направив свет фонарика вниз, он увидел перевернутый на бок снегоход, от которого отвалились мелкие пластмассовые детали. Как он не подумал о нем? Почему и мысли не допустил, что тяжелая железная махина могла просто раздавить Кристину?!

Его глаза метались в поисках хоть какого-то движения.

– Кристина?! Ты слышишь меня?! – звал он, не веря, что тот едва уловимый звук мог ему лишь почудиться. – Отзовись, Кристина?!

– Я здесь.

Звук её слабого голоса махом вернул ему силы.

– Кристина, где ты? – закричал он, задыхаясь от переполнившей его радости. – Где ты?!

– …Здесь.

Она ранена. Она едва дышит. Ей осталось совсем чуть-чуть. За какое-то короткое мгновение дурные мысли с лихвой охватили его сознание.

– Здесь, – повторила она, и вдруг свет фонаря отскочил от её серебристого костюма. Девушка осторожно выползла из самой настоящей берлоги и, прижимая к лицу руки в теплых перчатках, посмотрела наверх.

– Ты не ранена? – Тяжелый голос Кристиана содрогнулся.

– Нет. Я в порядке. Только… замерзла немного. Если ты здесь, значит мистер Уотсон…

– Он в порядке! – перебил Кристиан.

Из-за яркого света фонаря она не могла видеть лица спасителя. Его голос сквозь звенящий шум охватившего страха звучал низко и приглушенно. Но она точно знала, что вызволять её приехал Кристиан. Яма оказалась действительно глубокой. Удивительно, что Кристина смогла уцелеть при падении с такой высоты, да ещё и верхом на снегоходе. Пространство внизу напоминало круглую стеклянную чашу с множеством углублений – берлог. И в одной из них всё это время Кристина пряталась.

– Я сейчас сброшу тебе веревку, ты обвяжешь её вокруг живота, и я подниму тебя!

В ответ она лишь молча кивнула, продолжая прижимать к губам замерзшие ладони. Кристиан поспешил к снегоходу, подъехал чуть ближе, чтобы фары лучше освещали пространство.

Подумать только, она даже не закричала от радости, что нагрянула долгожданная помощь, не просила спешить, а только поинтересовалась состоянием старого англичанина, которому хватило ума выбраться на гребаную прогулку со своим чертовым синдромом тупизны!

Как Кристиан и предполагал, веревка оказалась слишком короткой.

– Я не смогу обвязаться ею! – сообщила Кристина, когда он сбросил один конец веревки в яму. Та висела на уровне её лица. – Но я могу крепко схватиться за нее.

– Если ты не удержишься, то при падении переломаешь себе ноги! – сказал Кристиан, мозгуя проблему. – Сейчас всё сделаю!

Он снова подтянул веревку к себе, снял свою куртку и принялся мудрить петлю. Намертво привязал один рукав к веревке, затем другой. Подвязав правую и левую стороны, он не только удлинил веревку, но и превратил в импровизированное седалище конец, предназначавшийся Кристине. Он подполз к краю максимально близко, сбросил конструкцию в яму и объяснил:

– Расправь куртку и садись в нее. Разомни пальцы, а потом крепко ухватись за веревку и держись, пока я не вытащу тебя. Поняла меня?

Кристина судорожно кивнула, а потом сделала всё так, как и сказал Кристиан.

– Только держись крепко! Не отпускай веревку!

– Хорошо!

«Всё такая же невесомая», – подумал Кристиан, осторожно и не спеша подтягивая веревку.

Снег западал за шиворот термокофты и тут же таял от прикосновения к горячей коже. Он не чувствовал холода, не обращал внимания на громкий звук сирены, а только пристально смотрел вперед, где вот-вот должна была появиться Кристина. В целости и сохранности. Когда страх за её жизнь был превыше укоренившейся ненависти, Кристиан не мог не благодарить всевышнего за возможность ещё раз увидеть её прекрасное личико. Как и тогда – красное от мороза, нежное, напуганное… Он не мог не улыбнуться про себя, увидев, как она – уставшая и живая лежала в снегу и задыхалась от переполнявшей её радости.

Затвердевшие от напряжения мужские руки отпустили веревку. Молчание, напитанное радостью и облегчением двух людей во вселенной, растворилось в таинственной тишине между горами и черным плотным небом. Грохот из сердец стремительно стих. Странная тишина чувствовалась настолько остро, что падающий снег шуршал непривычно громко…

– Спасибо, – сказала Кристина. Только её голос прозвучал так, словно вылетел, как джин из бутылки с толстенным стеклом.

И вдруг где-то высоко раздался пугающий звук. Похож на гром, но в отличие от него, он был слишком ощутим здесь на земле. Кристиан поднял глаза наверх, но очертание горы в темноте виделось слабо.

– Что это? – спросила Кристина, поднимаясь на колени.

Громкий звук сирены завопил оглушительно-громко. С каждой секундой вибрация под ногами ощущалась сильнее.

– Лавина, – прошептал он, а потом резко повернулся к Кристине. – Это лавина! Кристина, скорее! Бежим! Бежим!