Читать онлайн Место, которое зовется домом бесплатно

Глава первая

Сентябрь 1949 г.

Саффолк

В среду утром, как раз когда Клара собралась идти на рынок (Рита прямо-таки мечтала о редиске), к дому подъехал черный «Форд Англия» с мисс Бриджес за рулем. Она неуклюже выбралась из автомобиля, и Клара была поражена ее внешним видом: эта строгая чиновница, занимавшаяся детскими учреждениями и – параллельно – кладбищами и всегда выглядевшая безупречно, в данный момент пребывала в полнейшем беспорядке, словно ее спиной протащили сквозь зеленую изгородь. Даже темно-синяя шляпка-таблетка была надета набекрень, а блузка и вовсе вылезла из юбки.

– Мы все едем и едем – с семи утра! – провозгласила мисс Бриджес с таким видом, словно ее заставили добираться сюда из другого полушария. Затем, сокрушенно покачав головой, посмотрела на Клару и прошептала: – С этими детьми хлопот у вас будет полон рот!

– Я так рада, что вы все-таки их привезли, мисс Бриджес! Лучше поздно, чем никогда! – бодро откликнулась Клара. Трое новеньких должны были прибыть в Шиллинг-Грейндж еще в минувшее воскресенье, а потому накануне, в субботу, Клара украсила дом яркими баннерами и флажками «Юнион Джек», и в итоге стало казаться, будто здесь снова решили отпраздновать День Победы. Четырнадцатилетнюю Морин, самую старшую из девочек, упросили испечь ее «фирменное» рассыпчатое печенье с ревенем. Клара перед зеркалом отрепетировала приветственную речь, начинавшуюся словами: «Здравствуйте, дети, я – ваша воспитательница… – Далее следовал кивок и ласковая улыбка. – Я постараюсь, чтобы вам жилось здесь как можно лучше». Ей очень хотелось быть в этот момент похожей на тех экранных героинь, которых она так часто видела, посещая с детьми киноклуб, – то есть выглядеть благоразумной, надежной, второй Джуди Гарланд.

Она заранее устроила в девчачьей спальне дополнительную постель, а в комнате мальчиков поставила раскладушку. Одну из девочек она собиралась положить на ту кровать, где раньше спала Терри – ничего, пока сойдет. Рита, десятилетняя пианистка Грейнджа, даже предложила посадить на подушку новенькой девочки свою любимую древнюю мышку Молли, связанную из шерсти; мышка на этот раз выглядела вполне чистой, но Клара, повинуясь внезапному порыву, решила все-таки выйти из бюджета и купила для новичков трех связанных вручную медвежат – в конце концов, многие дети приезжают в детский дом с пустыми руками.

Утром в воскресенье Клара заплела девочкам косы, мальчикам пригладила волосы «Бриль-кремом», а двенадцатилетнего Алекса, маленького домашнего мудреца, заставила хорошенько вымыть не только оттопыренные уши, но и за ушами. Крошка Пег, которой было всего восемь, нарисовала веселых свинок, хвостики которых завивались, как телефонный провод, и эти рисунки Клара тоже развесила по стенам. После чего в ожидании приезда новичков заставила всех детей смирно сидеть в гостиной, даже тринадцатилетних светловолосых близнецов Билли и Барри, которые просто ненавидели сидеть спокойно и могли ненадолго притихнуть разве что во время еды – впрочем, во время еды соблюдать спокойствие им было как-то особенно трудно.

Однако новые дети так и не прибыли. Ни в воскресенье, ни в последующие дни.

Каждый день Клара звонила в Совет графства, в отдел, занимавшийся детскими учреждениями (она очень любила пользоваться телефоном, который был недавно установлен у них в гостиной, и «солидным» голосом произносить в трубку: «05500, 434909 Лавенхэм»), но в ответ слышала лишь: «Не сегодня, мисс Ньютон».

Рассыпчатое печенье с ревенем было съедено без остатка. Края приветственных плакатов и флажков обтрепались, свинок с веселыми хвостиками сняли со стен, и дети перестали каждые пять минут спрашивать: «Ну что, еще не приехали?»

И вот сегодня, когда все дети были в школе, а Клара собралась на рынок, да и других дел у нее хватало, новеньких наконец-то привезли.

– Почему же вы так задержались? – одними губами спросила Клара.

– Не спрашивай… – Лицо мисс Бриджес было устрашающе красным, и она непрерывно обмахивала себя обеими руками. А потому Клара решила пока не сообщать ей, что на чулке у нее еще и здоровенная «дорожка». Заглянув в машину, она увидела на заднем сиденье двух девочек и, чуть отступив, быстро спросила:

– Только две девочки?

Мисс Бриджес только поджала губы. Она, похоже, была то ли чем-то напугана, то ли рассержена.

– А мальчик где же?

– Планы переменились, – кратко ответила мисс Бриджес, стараясь не смотреть Кларе в глаза и делая вид, что поправляет прическу.

– Переменились? Но по-че-му-у?

Мисс Бриджес еще немного помолчала, пытаясь отдышаться.

– Видите ли, в Совете не были уверены, что вы сумеете с ним справиться… Его отправили в другой детский дом, более крупный.

– Ах, вот как… – Удар был болезненный. Отвернувшись от мисс Бриджес, Клара более внимательно рассмотрела девчушек на заднем сиденье, а потом бодро пригласила:

– Ну, что ж, народ, приехали! Вылезайте!

Девочка, которая сползла с кожаного сиденья, выглядела какой-то распаренной и явно чувствовала себя неловко. Ее кудрявые волосы были собраны лентой в горошек, завязанной пышным бантом, носик-кнопка буквально тонул в пухлых округлых щеках, и в целом казалось, что больше всего ей хочется сунуть нос в большую банку со сладостями и спрятать там свое лицо. Клара сразу поняла, что вся одежда, которую она для этой девочки отложила, будет ей мала; видимо, придется пока походить в старых одежках Морин. На вид ей лет четырнадцать, думала Клара, хотя вряд ли такое возможно, ведь ей, судя по всему, предстоит учиться в местной начальной школе.

– Это уже тридцатое место, куда меня перевозят, – задиристым тоном сообщила толстушка, выпрыгивая из машины. В руках она крепко сжимала маленькую сумку, на которой было нацарапано странное имя «Ви».

Ивлин?

– Тридцатое? – шепотом переспросила Клара, и мисс Бриджес, роясь в багажнике, сердито ответила:

– Неправда! Всего лишь девятое.

Девять, конечно, лучше, чем тридцать, но все равно это ужасно много! Бедняжке наверняка кажется, что новых мест было и впрямь тридцать.

– Ну, добро пожаловать в новый дом! – провозгласила Клара. – Он называется Шиллинг-Грейндж, а я его заведующая, мисс Ньютон.

Девочка смерила ее взглядом и спросила:

– Мне вещи-то распаковывать стоит?

Вторая девочка и вовсе отказалась выйти из машины; так и сидела, сложив на груди руки и скрестив ноги.

– Ничего, я посижу с ней немного, – с улыбкой сказала Клара и попросила: – Мисс Бриджес, вы не могли бы проводить Ивлин в дом? Пусть она познакомится со Стеллой.

Мисс Бриджес восприняла ее просьбу с явным облегчением, хотя Кларе было и не совсем ясно, что ее больше привлекает – возможность повидать кошку или убраться подальше отсюда.

Вторая девочка оказалась очень худенькой, с резкими, суровыми чертами лица; у нее были темно-каштановые волосы, прямые, как струя воды из колонки, а кожа имела какой-то странный желтовато-зеленый оттенок, и под глазами были такие темные круги, словно их нарисовали карандашом для нанесения теней. Она забавлялась с обрывком струны, туго наматывая ее на большой палец, так что кончик пальца становился ярко-красным, почти того же цвета, что и кожаное сиденье автомобиля.

– Я отсюда не выйду, – сразу предупредила она Клару. – Что бы вы там ни говорили.

– Ну и ладно, – улыбнулась Клара. Она предвидела подобное сопротивление, и ей даже понравилось, что девчушка явно с характером. – Не возражаешь, если я тут с тобой посижу? – Она чувствовала, что всякие приветственные речи насчет того, что «это ваш дом» и «здесь вам ничто не угрожает», в данном случае совершенно излишни, но все же не сомневалась, что сумеет завоевать расположение маленькой упрямицы.

«Поставьте себя на их место» – вот лучший руководящий принцип для воспитательницы детского дома. И Клара, обретя второй шанс стать настоящей заведующей Шиллинг-Грейнджа, упускать его отнюдь не собиралась. В этом году, как она надеялась, расцветут все ее возможности – и старые, и новые. Есть, конечно, воспитательницы, которым судьбы детей безразличны, и они просто отбывают номер, пока не выйдут замуж или на пенсию. Но к ней, Кларе, это никакого отношения не имело. Больше не имело.

А для подобного случая у нее было припасено «тайное оружие» – лимонный шербет, почти прозрачные желтенькие ломтики с белой полоской сахарной пудры и чуть-чуть кисленькие на вкус. Сейчас шербет уже стало легче купить, чем раньше, но он по-прежнему оставался редкостью и не мог не вызвать восторга.

Клара протянула девочке раскрытый пакетик.

– Ты шербет любишь?

И та, вынужденная признаться, что любит, насупившись и как бы неохотно вытянула из пакетика один ломтик. Клара тоже взяла кусочек, сунула в рот и подумала: как все-таки трудно сердиться на всех вокруг, когда у тебя полон рот лимонного шербета!

О ветровое стекло бились последние летние мухи. Девочка вздохнула. Клара заметила, что мисс Бриджес оставила на переднем сиденье картонную папку с документами, бросив сверху водительские перчатки.

– Может, ты для начала скажешь, как тебя зовут? – предложила девочке Клара.

Та быстро глянула на папку с «детскими делами» и от ответа уклонилась, сказав:

– Там ведь все есть, не так ли?

Если бы Клара была одна, она бы наверняка достала папку и порылась в ней, но в данной ситуации она предпочла просто подождать. Девочка тем временем все сильней затягивала на пальце струну, и стянутый ею кончик все сильней наливался алой кровью, он, казалось, буквально светился в полутьме, и Клара спокойно заметила, глядя на это:

– Еще чуть туже затянешь, и твой большой палец, скорее всего, придется ампутировать.

И про себя решила, что пора воспользоваться иной стратегией.

Она принялась рассказывать девочке, что с ней случилось в минувшем месяце. Теперь она была уже вполне способна говорить об этом без негодования. Она объяснила, что в какой-то момент Совет графства выразил недовольство ее работой и предложил ей покинуть детский дом, после чего ей пришлось предстать перед настоящим судом – «трибуналом, как они это называют», – и в итоге «трибунал решил, что на роль заведующей детским домом я вполне подхожу и могу остаться».

Девочка удивленно приподняла бровь. Ее все-таки заинтересовал рассказ Клары.

– Знаешь, – продолжала Клара, – а все потому, что мы все вместе сумели отлично выстроить защиту. Мне очень помогли и дети, и Ай… – Нет, об Айворе даже не упоминай! – …и один наш сосед. В общем, когда мне разрешили остаться, я просто прыгала от счастья. И теперь твердо намерена сделать для своих детей, для вас, все, что в моих силах. – Клара улыбнулась. – Я очень люблю Шиллинг-Грейндж, хотя, если честно, сперва мне здесь совсем не понравилось.

Действительно, сейчас, в солнечном свете, старый дом выглядел весьма привлекательно, несмотря на осевшие и осыпающиеся углы; он вообще с первого взгляда всегда производил удачное впечатление.

Интересно, о чем сейчас думает эта девочка?

– Дом, конечно, старый, изношенный, и полы в нем неровные, и радиаторы текут, зато внутри он очень уютный. – Клара немного помолчала, проверяя, слушает ли ее девочка; та внимательно слушала, посасывая конфету. – А в наш сад ты просто влюбишься. И учти: у нас никого не секут и даже не шлепают – никаких таких наказаний мы не применяем. Я вообще предпочитаю переговоры. Как говорит Черчилль, лучше болтать, чем воевать.

Клара вспомнила, как Билли, более откровенный, чем его брат-близнец, однажды поведал ей, какие жестокости царили в Грейндже во времена «царствования» здесь ее предшественницы, ужасной сестры Юнис: все двери запирались на замок, имели место регулярные порки, трапезы проходили в абсолютном безмолвии, в ходу были и публичные унижения, и тюремные заключения – в темном и сыром чулане без обеда. А еще сестра Юнис кормила их такой едой, от которой многих тошнило. У Клары просто сердце разрывалось, когда она слушала рассказ Билли. Как это ужасно, что дети-сироты, были вынуждены терпеть такое!

– И вообще я не верю, что за плохое поведение нужно непременно наказывать. Зато верю, что хорошее поведение заслуживает награды. – «И ведь такой подход вполне работает», – подумала Клара, но тут заметила, что девочка стягивает струной еще и второй палец и, похоже, больше ее не слушает, однако…

– Я предпочитаю со всеми вами быть честной. И всегда, насколько смогу, поддержу любое ваше увлечение – от фортепиано до комиксов. – Клара немного подумала. – Я и сама, оказавшись здесь, кое-чему научилась – например, любить поэзию. Больше всего мне нравятся стихи Джейн Тейлор. Она, между прочим, родом из Лавенхэма! Ты, конечно, знаешь песенку «Крошка звездочка, сияй»?

Струна на пальцах девочки, похоже, начала понемногу раскручиваться. Сама же девочка, подняв на Клару глаза, презрительно заявила:

– Можете сколько угодно сопливых историй рассказывать, мне все равно.

Клара почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо, болезненно застучала в висках. «Интересно, чем там занимается мисс Бриджес?» – сердито подумала она. Развлекает вторую девочку, играя с кошкой? Это, конечно, прекрасно, когда у ребенка «есть характер», вот только другим, бесхарактерным, детям вечно приходится ждать, когда ты освободишься, и в итоге они не получают того внимания, какого заслуживают. Еще, правда, неизвестно, насколько это справедливо по отношению к Ивлин… Господи, до чего же холодно в этой машине! Клара выскочила из дома, не надев ни пальто, ни шляпу – она никак не ожидала, что ей придется задержаться на улице…

– И дети у нас добрые. – Она помолчала, думая: «А вдруг эта девочка сочтет, что “добрые” значит “тупые”? Но все же прибавила: – И веселые. Ты скоро с ними познакомишься.

Она понимала, что получается у нее куда хуже, чем было задумано, когда она про себя репетировала, что скажет новым воспитанникам. И она завершила свою речь так:

– В общем, ты уже здесь, и, что бы ни случилось, здесь ты в безопасности.

Девочка все-таки раскрутила свою струну и бережно, как драгоценность, положила ее на колени. А потом заявила:

– Я хочу домой.

Ну что ж, уже большое достижение.

– Так, может, ты мне расскажешь о своем доме? – От бесконечных неестественных улыбок у Клары просто рот сводило.

Поколебавшись, девочка неуверенно начала:

– После церкви мы обычно устраивались у камина и ели тосты с маслом, а папа напевал ирландскую песенку «Мой старик – мусорщик»…

Клара кивнула: продолжай.

– А потом он рассказывал нам всякие истории о старых добрых временах, когда служил в RAF[1], и мы смеялись, пока живот не заболит… – Она вдруг умолкла и презрительно взглянула на Клару.

– Это правда? – спросила Клара.

И девчонка расхохоталась. Приятным ее смех назвать было никак нельзя; скорее уж это было похоже на треск пулемета из какого-нибудь военного фильма – тра-та-та-та!

– Ха! Конечно, неправда! Если б это было правдой, на кой черт мне были бы нужны вы вместе с вашей старой развалюхой и вашими замечательными детьми?

– Вот тут ты права! – И Клара, изогнувшись, рывком отворила дверцу со стороны этой противной девчонки и слегка ее подтолкнула. Однако та, вместо того чтобы спокойно вылезти из автомобиля, неожиданно и каким-то странным образом оттуда выпала и шлепнулась на тротуар, ударившись лицом и ладошками, а потом, испуганно вздернув голову, издала пронзительный вопль и зарыдала.

* * *

Через полчаса она – выяснилось, что ее зовут Джойс, – уже лежала под пледом на диване в гостиной и рыдать, по крайней мере, перестала, но, когда Клара попыталась погладить ее по голове, сразу дала понять, что никаких таких «нежностей» терпеть не намерена. А Клару она даже просто поблизости от себя видеть не желала. Так что в дом девчонку доставила мисс Бриджес – то есть наполовину отнесла, наполовину отволокла, – а потом, сочувственно поджимая губы, смазала целебной мазью ее ободранные ладошки. Кларе же всего лишь позволили принести из автомобиля драгоценный обрывок струны.

Самой любимой комнатой Клары в Грейндже была, пожалуй, именно гостиная. Когда Клара впервые здесь появилась, этой комнатой практически не пользовались, зато теперь она стала обжитой и уютной, и Клара заслуженно гордилась и мраморным камином, и купленными на рынке в лавке старьевщика картинами с изображением ветряных мельниц и бурных ручьев, и лампой под абажуром с экзотическими кисточками, и шторами от Айвора, и пледами для холодных зимних вечеров, тоже подаренными Айвором. Ноги Джойс нелепо торчали над подлокотником дивана, но как только Клара попыталась хотя бы обувь с нее снять – на одном башмаке был какой-то странный и довольно высокий каблук, – девчонка взвыла.

– Я же ничего плохого тебе не сделала, – возмутилась Клара. – Я просто хотела, чтобы тебе было удобнее.

– Никогда больше ко мне не прикасайтесь!

И все это время вторая девочка, Ивлин, в полном одиночестве играла, сидя на ковре, и казалось, будто она хочет, чтобы все здесь напрочь позабыли о ее существовании.

На кухне мисс Бриджес готовила чай.

– Вы могли бы предупредить меня, что у Джойс проблемы с ногами! – Кларе казалось, что если бы ей удалось заставить мисс Бриджес хотя бы отчасти испытать то же, что сейчас испытывала она сама, она бы не чувствовала себя настолько виноватой. Ведь говорят же, что разделенная с кем-то вина – это вина наполовину.

– Это все есть в ее деле, – и мисс Бриджес указала на толстую папку, которую Клара уже видела в машине.

– Но мне лучше было бы знать об этом заранее.

Мисс Бриджес явно обиделась.

– Заранее мне никаких документов не выдали.

– Так, может, хотя бы в будущем меня станут предупреждать о подобных вещах? – сказала Клара, помня, как после судилища, которое тогда устроил над ней Совет, ей даже любезно предложили впредь делиться своими идеями насчет усовершенствования работы детских домов. И подобная идея, например, вполне могла бы возглавить такой список.

– Я думаю, Клара, вы и с этой девочкой найдете общий язык.

– А если не найду?

Ведь нельзя же, как на рынке, вернуть ребенка обратно – точно не понравившуюся лошадь в прежнее стойло?

Мисс Бриджес сказала, что недавно слушала по радио одну передачу, она называется «Радости усыновления», и вел ее «этот очаровательный Дональд Бёртон», и он так проникновенно говорил, что на следующий день у них в Совете телефоны детского департамента звонили не умолкая. Всем хотелось усыновить какого-нибудь симпатичного умненького ребенка. А сотрудники недоумевали, с чего это вдруг возникла такая волна заинтересованности.

– И что, кто-то из звонивших действительно стал оформлять документы? – поинтересовалась Клара, но мисс Бриджес в ответ только плечами пожала. И тогда Клара все же решилась спросить: – Я все-таки не понимаю, почему к нам не прислали мальчика?

Хотя, может, и слава богу? Трое трудных детей – это, пожалуй, было бы слишком.

– Ясное дело, что вы не понимаете, – пробормотала мисс Бриджес, стараясь не смотреть на Клару, – но так уж вышло…

Кларе показалось, что мисс Бриджес как бы пятится от нее, уходит от разговора. А ведь она всегда относилась к ней с таким сочувствием (если бы не мисс Бриджес, то в прошлом году Клара просто не знала бы, как ей жить дальше). Клара уже хотела что-то прибавить, но тут мисс Бриджес объявила, что она вообще больше Шиллинг-Грейнджем не занимается и все свои обязанности передаст мисс Купер, своей коллеге по детскому департаменту. И пояснила, что долгое время несла двойную нагрузку, занимаясь не только детскими учреждениями, но и кладбищами, и проблемы последних теперь отнимают у нее столько времени, что от Шиллинг-Грейнджа ей пришлось отказаться. Хотя, сказала она, это был не совсем ее выбор и она готова по-прежнему помогать Кларе, только теперь уже не как сотрудник Совета, наделенный официальными полномочиями, а чисто по-дружески, то есть всегда готова в трудную минуту подставить плечо, в которое заодно можно и выплакаться. Это известие – и еще то, что нового мальчика ей, похоже, не доверили, – стало для Клары тяжким ударом. У нее было такое ощущение, словно ее понизили в должности.

Она спросила, что по этому поводу думает мисс Бриджес, и та горячо отвергла все подобные предположения и твердо заявила:

– Я, например, о вас очень высокого мнения! И потом, вам ведь, по-моему, мисс Купер нравится, не так ли?

Мисс Купер жила в Колчестере, с кем-то напополам снимая там дом. И Кларе порой казалось, что мисс Купер живет именно так, как и ей самой когда-то хотелось жить – если бы война не сбила ее с пути. Мисс Купер всегда ходила на танцы. Иногда такие вечера растягивались на всю ночь, и это означало, что на следующий день она, сидя за рабочим столом, будет без конца пить воду из чашки, а с потенциальными усыновителями будет беседовать раздраженным тоном, точно больная медведица. Это правда, Кларе она действительно нравилась, но все же была далеко не такой уютной, как мисс Бриджес, которая всегда умела по-матерински утешить Клару. Хотя сегодня все было иначе. Мисс Бриджес даже чаю выпила всего одну чашку, после чего со скрежетом отодвинула стул и встала из-за стола, а ведь обычно она выпивала по крайней мере чашки две-три. Неужели теперь все действительно настолько переменилось?

– Ну, мне пора.

– У вас что-то случилось? – Нет, перемены и впрямь были налицо.

Мисс Бриджес лишь одарила ее улыбкой ярмарочной «тетушки Салли»[2].

– Нет, просто деловые встречи.

– По поводу чего?

Мисс Бриджес тут же поджала губы. И Кларе тоже пришлось прикусить язык. Неужели ей теперь и поговорить с мисс Бриджес больше нельзя?

Мисс Бриджес надела пальто и водительские перчатки и лишь после этого соизволила ответить, буркнув:

– Просто ищем разные способы, чтобы сэкономить деньги. Все как обычно.

Деньги, деньги, деньги. Деньги – вот вечная ложка дегтя в бочке меда. Каждый раз, когда кажется, что уже все, ты уже выжат до последней капли, они возвращаются и выжимают из тебя еще немного.

– И с кем вы теперь эти способы ищете?

Мисс Бриджес явно не хотелось продолжать разговор на эту тему.

– С мистером Хортоном…

Мистер Хортон был инспектором детских учреждений. Клара и припомнить не могла, чтобы мисс Бриджес когда-либо раньше с ним сотрудничала, зато хорошо помнила, как часто и с каким удовольствием мисс Бриджес на него жаловалась. Уже одного того, утверждала она, что он любит играть в шары и живет вместе с мамой, достаточно, чтобы заподозрить в нем военного преступника.

– О, как вам не повезло! – улыбнулась Клара, надеясь, что они смогут вновь объединиться хотя бы на почве неприязненного отношения к мистеру Хортону. Но мисс Бриджес не откликнулась, лишь еще сильней покраснела, и Клара решила спросить: – Надеюсь, он не станет заставлять вас играть в шары?

Мисс Бриджес вздрогнула, словно ее укололи булавкой для шляп, и несколько раз беззвучно открыла и закрыла рот, точно золотая рыбка, и лишь потом строго заметила:

– Клара… вам не следует говорить в таком тоне об уважаемом чиновнике довольно высокого ранга.

И это говорит та женщина, которая всего месяц назад запросто могла напялить себе на голову стеганый чехол для чайника и спеть на мотив солдатской песенки[3] «долог путь до мистера Соммерсби»? (Именно мистер Соммерсби в настоящее время возглавлял детский департамент!) И ведь это было совсем недавно, на вечеринке по тому случаю, что Кларе разрешили остаться в Грейндже!

Сейчас же мисс Бриджес, прижимая к груди папку с документами, решительно заявила:

– Не провожайте, я знаю, где выход.

Остаток утра тянулся ужасно медленно, как это бывает только по воскресеньям. С каким-то неловким чувством Клара оставила новых девочек в гостиной, а сама занялась неотложными домашними делами, но никак не могла перестать думать о том, как сильно мисс Бриджес переменила свое отношение к ней. А ведь она всегда была так к ней добра, всегда старалась ее подбодрить. И часто повторяла, что теперь «они – команда и смогут вдвоем противостоять хоть целому миру». Но теперь Кларе казалось, что мисс Бриджес перешла в другую команду.

Ну, хорошо, решила она, может, мисс Бриджес была попросту чем-то расстроена? Или ей неприятно говорить о том, что она больше не является главным куратором Грейнджа в Совете? Вполне возможно, что резкость ее тона и была связана именно с этим обстоятельством.

Вернувшись в гостиную, Клара застала новеньких в прежних позах: Ивлин, скрестив ноги, сидела на ковре и забавлялась с картами, а Джойс лежала, укрытая одеялом, и с мрачным видом смотрела куда-то в пустоту. Пожалуй, даже натурщицы в мастерской художника не смогли бы оставаться в одном положении так долго. С одной стороны, это, наверное, было даже неплохо, но Клара все же сочла подобную неподвижность весьма странной. Тишину в гостиной нарушал лишь шелест карт, тасуемых Ивлин.

Первой где-то в начале четвертого вернулась домой Морин. Она вихрем пронеслась мимо Клары и, прыгая через две ступеньки, взлетела наверх, поздоровавшись на бегу. Примерно две недели назад Морин начала работать в юридической конторе «Робинсон, Брауни и Уайт», разместившейся всего в сотне ярдов от Грейнджа в роскошном особняке с греческими колоннами, сводчатыми потолками и портретами короля Георга в каждой комнате. Морин стала для троих солиситоров незаменимой помощницей, и они называли ее своей «девочкой Пятницей», хотя секретарские обязанности она исполняла не только по пятницам, но и во все остальные дни недели после школы с четырех до шести.

Свою работу Морин обожала; особенно она любила день выплаты жалованья. Кларе всегда раньше казалось, что Морин в итоге станет кем-то вроде домашней прислуги – она хоть и ненавидела любую работу иглой, зато была талантливой кулинаркой с развитой интуицией и невероятным запасом всевозможных идей и рецептов, во всяком случае, готовила она всегда намного лучше Клары. Однако в последнее время Морин все чаще заговаривала о поступлении в колледж и своем желании стать профессиональным секретарем. Пока что в конторе «Робинсон, Брауни и Уайт» она занималась разборкой папок с документами; их следовало для начала хотя бы расположить в алфавитном порядке. (Одному богу известно, почему до сих пор все это хранилось в таком виде!) Клара, чтобы облегчить ей эту задачу, написала алфавит на клочке бумаги, и Морин всегда держала эту бумажонку в кармане, потому что часто путалась в тех папках, где названия начинались с букв Л, М, Н, О, П.

Моментально переодевшись и сменив школьную форму на симпатичное платьице с ремешком, которое когда-то носила сама Клара – о, миллиард лет назад! – еще работая в лондонском офисе, Морин снова метнулась к дверям. Она в последнее время своей активностью вообще напоминала ураган.

– А ты не хочешь поздороваться с новенькими… – окликнула ее Клара, но Морин даже не обернулась, сделав вид, что не слышит.

Вскоре домой вернулись Пег и Рита. Рита первым делом строго спросила: «А вы мне редиску купили?» – и посмотрела сердито, когда Клара призналась, что нет, не купила. После чего настроение у Риты, похоже, окончательно испортилось – с ней такое часто бывало. Она вообще была девочкой, у которой стакан всегда наполовину пуст. Клара решила отвлечь ее от мрачных мыслей и весело сказала:

– Между прочим, эти новые девочки – твои ровесницы, Рита! Я уверена, что вы отлично поладите.

Но, увидев отчетливо написанное на лице Риты недоверие, подумала: «Как глупо считать, что люди одного возраста способны запросто поладить. Вот ей, Кларе, двадцать семь, столько же и миссис Гаррард, хозяйке местного цветочного магазина, однако отношения у них с самого начала сложились весьма прохладные. Тогда как Джуди, ее дорогая любимая подруга, самый близкий человек на свете, была на целых пять лет ее старше.

– Ну, по крайней мере, хотя бы познакомьтесь друг с другом для начала! – Клара подавила печальный вздох и снова улыбнулась онемевшими от бесконечных улыбок губами.

Девочки настороженно рассматривали друг друга. Потом Джойс, Ивлин и Рита все же пробормотали какие-то слова приветствия, а Пег просто покружила рядом, так широко улыбаясь, словно губы ей свело судорогой.

– Что это с ней такое? – спросила Джойс.

– Пег не говорит, – кратко пояснила Клара. На самом деле однажды Пег произнесла одно слово – КО-О-ВЫ – зато в самый нужный момент; впрочем, это не помогло раскупорить ее речевые навыки, как надеялась Клара, и она вновь вернулась к прежнему безмолвному существованию. Пег была найденышем и всю свою коротенькую жизнь провела в домах призрения. Самым драгоценным своим сокровищем она считала морскую раковину, вместе с которой ее, совсем еще младенцем, оставили на пороге какой-то церкви в Линкольншире.

– Почему?

– Потому… – Клара не договорила, и часть ее ответа словно повисла в воздухе. Обычно было достаточно слов: «Потому что я так сказала», но в данном случае этого, похоже, было маловато, и она прибавила: – Не говорит, и все.

– Но почему?

Клара молча отступила в кухню, где у нее имелся фруктовый кекс с изюмом и цукатами, который она приберегала для подобного случая. Она очень надеялась, что сейчас с помощью угощения сумеет остановить эти бесконечные «почему».

Чуть позже, когда Клара уже убирала остатки кекса в оловянную банку с крышкой, на кухню через заднюю дверь ворвались Билли и Барри и тут же схватили по ломтю.

– Пожалуйста, сядьте и поешьте как следует, – строго велела им Клара.

– Да мы уже уходим, нас на крикетном поле ждут.

– На следующей неделе большая игра, разве мы не говорили?

Билли и Барри пользовались покровительством со стороны школьного протестантского священника-энтузиаста, и для Клары это было большим облегчением. Хотя они по-прежнему без конца бродили по окрестным полям, и пока что, слава богу, ни один фермер еще не вышел поохотиться на них с ружьем. Они также постоянно участвовали во всех ярмарочных состязаниях типа «достань со столба пряник» и при этом не раздражали соседей, которым в иных случаях явно хотелось задать им хорошую трепку. К недостаткам их спортивных достижений относилось то, что ели они, как ломовые лошади, и поставляли Кларе такое количество вещей для стирки, что у нее просто рук не хватало.

– Мальчики, а с новыми детьми вы познакомиться не хотите?

– А они играют? – с явным интересом спросил Барри.

– По-моему, вам в любом случае надо бы к ним подойти.

У Билли предложение Клары восторга явно не вызвало, а Барри познакомиться согласился и подтолкнул своего брата-близнеца:

– Если они хоть на что-то годятся, так смогут на воротах постоять.

В общем, куда больше толку было от бойфренда Морин, шестнадцатилетнего Джо. Сперва-то Клара его невзлюбила – мало того, раньше она попросту терпеть его не могла, этого наглеца с угрюмой физиономией и привычкой вечно что-то насвистывать, – но потом, узнав Джо поближе, свое мнение переменила. А сам Джо старался сделать для них все, что в его силах, однако ему казалось, что делает он недостаточно. Он, например, ушил Алексу школьный блейзер, подшил Рите юбку, поставил заплатки на шорты близнецам, а два последних дня посвятил прополке сада и сегодня, войдя в дом, крикнул: «Ну, кто хочет увидеть самого волосатого паука в мире?» Рита и Пег так и подскочили, и Рита завопила: «А он что, уже поймал каких-нибудь мух или… слизней?»

Новенькие девочки нахмурились и посмотрели друг на друга. Клара сказала: «Ну что же вы?» – и Ивлин послушно поднялась с ковра, но Джойс и не подумала встать, только натянула на голову одеяло. «Неужели так это и будет продолжаться?» – подумала Клара, хотя в глубине души ее восхищало упорное нежелание Джойс подчиняться приказам «начальства». Сама Клара на подобные выходки никогда бы не решилась.

Вечером после чая Клара проводила Ивлин и Джойс в девчачью спальню и сказала: «Тут, конечно, немного тесновато, но пока сойдет». Обе выслушали это с угрюмым видом, хотя для первого дня на новом месте это было почти нормально, ведь очередной переезд наверняка был для них потрясением, и все же Клара считала, что даже мимолетная улыбка, осветившая их лица, очень разрядила бы обстановку. К другим детям обе девочки пока что не проявляли ни малейшего интереса, но, что еще более удивительно, друг к другу их тоже совершенно не тянуло.

Клара заметила, что и на ее подарки – связанных вручную медвежат – они внимания не обратили: медвежонок Джойс закатился под кровать, а медвежонка Ивлин и вовсе нигде не было видно. «Ну что ж, не все дети непременно спят, прижимая к себе любимую мягкую игрушку», – уговаривала себя Клара; ей самой это тоже не было свойственно, и все же она ничего не могла с собой поделать: ей было обидно, что все ее благие намерения оказались тщетными.

Она заглянула в комнату мальчиков. Билли и Барри уже спали, до предела утомленные собственной активностью; их одежда, как всегда, была разбросана по полу. Четырнадцатилетний Питер читал какой-то комикс при свете настольной лампы и, не отрывая глаз от страницы, сказал: «Спокойной ночи, мисс Ньютон». Клара ласково улыбнулась. Долговязый веснушчатый Питер почти ничем не мог ее рассердить. А вот в прошлом году с Питером была просто беда. Он не желал разговаривать, не желал вылезать из постели. Единственное, что его интересовало, это детские комиксы «Данди» или «Беано». Но вскоре Кларе удалось выяснить, что Питер подвергается насилию со стороны своего родного дяди, к которому он тогда ездил каждую неделю. Для Клары это стало поистине ужасным, опустошающим душу открытием, и она страшно ругала себя за то, что так долго не могла разобраться, что происходит с мальчиком. Она и сейчас еще порой корила себя за то, что уговаривала Питера непременно увидеться со своим «единственным живым родственником» и внушала ему еще много всяких подобных глупостей. С тех пор она дала себе слово никогда больше не проявлять подобной доверчивости. Впрочем, когда все выяснилось и Питер перестал встречаться с дядей, дела у него потихоньку пошли на лад.

Клара заметила, что Алекс, вернувшись из школы, как-то особенно тихо себя ведет; он, впрочем, уже намекал, что новая школа уже не вызывает у него такого восхищения, как вначале, и Клара предполагала, что и сегодня что-то опять могло обмануть его ожидания. Алекс недавно поступил в ипсвичскую грамматическую школу, для чего ему пришлось сдавать вступительный экзамен «11+». (И этот экзамен Алекс сдал с такой высокой оценкой, каких там никогда и никому еще не ставили.)

– Могу я задать вам один вопрос? – шепотом спросил Алекс.

Клара кивнула и опустилась возле его кровати на колени. Дыхание мальчика пахло молоком.

– Спрашивай, сколько хочешь.

– Как умерла тетя Джуди?

«Нет, только не это!» – внутренне ужаснулась Клара. К сожалению, умный и тонкий Алекс явно что-то подозревал, словно обладая неким шестым чувством. У него и с Джуди, самой близкой подругой Клары, сразу возникла столь тесная душевная связь, что Джуди – еще до своей внезапной смерти – выразила горячее желание усыновить мальчика.

Клара помолчала. Разве можно рассказывать Алексу ТАКОЕ?

– Просто умерла, и все, – нашлась Клара. – А подробностей я не знаю.

И это действительно так.

Клара вполне сознательно не стала тогда выяснять подробности – ей не хотелось знать, как именно убил Джуди ее муж Артур. Судя по всему, он был вполне способен избить ее до полусмерти или сбросить с лестницы и попросту уйти, оставив ее умирать в одиночестве. Клара вроде бы и знала, что Артур очень жесток, что он склонен к насилию, но Джуди буквально заставила ее поверить, что все это в прошлом, и Клара честно старалась этому верить. Но и через месяц после похорон Джуди сердце у нее болело столь же сильно, как и в тот день, когда она получила телеграмму от матери Джуди с сообщением о совершенном Артуром чудовищном преступлении.

– Мне страшно даже представить себе, – еле слышно прошептал Алекс, – что она могла быть очень больна, а мы даже не знали об этом. А если бы знали, то, наверное, могли бы что-то сделать…

– Нет, все было совсем не так. И сделать мы ничего не могли, – тоже шепотом ответила Клара, ибо голос отказывался ей служить. Ох, Алекс! – Пожалуйста, перестань думать об этом и не волнуйся. Джуди не хотела бы, чтобы ты так волновался из-за нее.

Комната самой Клары находилась в передней части дома; это была самая обыкновенная комната-коробка со стенами, оклеенными старыми поблекшими обоями горчичного цвета с цветочным рисунком; на окнах висели плотные коричневые шторы, хоть и не вызывавшие эстетического восторга, но практически светонепроницаемые. (Айвор, кстати, давно обещал их заменить, только руки у него никак до этого не доходили.) Перед сном Клара развлекалась чтением журнала «Чего достойна женщина» – его приходилось брать в библиотеке, и он всегда немного отставал от времени, – и узнала, как богат витаминами ржаной хлеб (который она, по всей видимости, никогда в жизни печь не будет), а также изучила довольно простую выкройку двух хорошеньких платьиц (которые она определенно никогда в жизни не сошьет). Но прежде чем уснуть Клара все-таки встала и посмотрела через дорогу на темные окна мастерской Айвора. Увы, там, как всегда в последнее время, никаких признаков жизни не наблюдалось.

А ей так хотелось почувствовать, что она все-таки не совсем одинока!

Клара была еще ребенком, когда ее родители решили уехать в Африку, а ее оставить в школе-интернате. Там, в Африке, ее мать и умерла, и с тех пор Клара, так и не простив отца, никогда больше с ним не разговаривала. А в прошлом году он неожиданно вернулся в Англию, и она тут же покинула их лондонский дом, где долгое время жила совершенно одна, и перебралась в Саффолк, где начала работать в детском доме Шиллинг-Грейндж.

Ее первой любовью стал американский летчик, капитан Майкл Адамс; он служил в восьмом полку ВВС, базировавшемся в деревушке Лавенхэм Кокфилдз, совсем недалеко от Грейнджа. Впрочем, познакомились они еще в Лондоне в 1943 году. Майкл красиво за ней ухаживал. Им было очень хорошо вдвоем, и вскоре он попросил ее выйти за него замуж, и она ответила согласием. Теперь, оглядываясь назад, Клара испытывала такое ощущение, словно то время, которое им довелось провести вместе, было попросту даровано им неким волшебником, ибо они оба испытывали абсолютное, даже какое-то неземное счастье. Возможно, все складывалось даже как-то слишком хорошо, чтобы быть правдой. Однако она хорошо помнила, как счастлива была тогда – тут память ей ничуть не изменяла – и как они строили планы будущей совместной жизни после того, как эта война закончится.

А потом Майкл погиб в бою – прямо под Рождество 1944 года, – и Клара была совершенно опустошена. И отчаянно пыталась хоть чем-то помочь фронту – она тогда работала в конторе «Харрис и сыновья», – однако спасла ее не эта лихорадочная активность, а дружба с Джуди.

Семьи у Клары не было, как не было и сколько-нибудь близких родственников, но лишь переехав в прошлом году в Лавенхэм, она поняла, как сильно ей хочется иметь семью. Ей нелегко далось умение любить воспитанников Шиллинг-Грейнджа и заботиться о них – какое-то время она даже была уверена, что никогда не сможет этому научиться, – однако с помощью друзей она со всем справилась. И самыми главными среди них были ее давняя подруга, учительница Джуди, а также мисс Бриджес, пожилая чиновница из детского департамента Совета Саффолка, и сосед Клары Айвор – именно этот треугольник и помог Кларе удержаться на плаву. Но теперь ее дорогая, любимая Джуди была мертва, мисс Бриджес перевели в другой департамент (и она, похоже, весьма болезненно это восприняла), да и Айвора тоже больше не было рядом – уехал.

Клара очень нуждалась в поддержке этих людей, именно они помогали ей обеспечивать относительно благополучную жизнь воспитанникам Грейнджа, и она отнюдь не была уверена, что сумеет справиться в одиночку. Однако она понимала: ей придется справляться, придется крепко стоять на собственных ногах. И вообще – давно пора было всему этому научиться.

В прошлом году она получила немало уроков; если не считать чудовищной истории с Питером и его дядей-насильником, с которой им все-таки удалось разобраться и даже одержать победу, она сумела достичь и еще кое-каких успехов: например, справилась со сбежавшими коровами, решила школьную проблему с выбором «майской королевы», добилась того, что воспитанникам детского дома разрешили сдавать экзамен «11+», и сумела почти полностью искоренить педикулез. Теперь Клара очень надеялась, что сумеет применить все полученные знания на практике и сосредоточить свои силы на том, чтобы ВСЕ ее дети были счастливы и чувствовали себя в безопасности. Она уже понимала, что сможет с этим справиться, ей необходимо лишь чуть больше верить в себя.

Клара решительно задернула шторы: хватит пялиться в пространство! Все равно Айвора там нет.

Но Айвора ей очень не хватало. И не только потому, что он помогал ей с детьми. Нет, это была совсем иная тоска, глубокая, мучительная. Ведь она по-настоящему в него влюбилась. Неожиданно и весьма драматично. Она вовсе этого не хотела; и на самом деле Айвор ей сперва совсем не понравился – правда, в основном потому, что она и сама ему явно не нравилась. Мало того, он откровенно считал ее пустышкой, канцелярской крысой, которую возня с бумагами интересует куда больше, чем живые люди. Он даже утверждал, что она как то мороженое, которое продают на улицах, наполняя вафельный стаканчик только наполовину. Может, она и впрямь была такой, но прошло всего несколько месяцев, и она не только научилась любить своих воспитанников, но и поняла, до какой степени на Айвора можно положиться. И при любых неприятностях – а их у нее хватало – она шла к нему советоваться. В первую очередь за помощью именно к нему.

Что было ошибкой.

Но что было, то было.

Она помнила, как однажды в саду Айвор обнял ее за талию, пытаясь успокоить, и у нее возникло такое ощущение, словно сквозь ее тело пропустили электрический ток. А в другой раз он прямо посреди улицы крепко стиснул ее плечо, и она надеялась только, что никто этого не заметит, а значит, не станет и комментировать, каким предательским румянцем вспыхнули в тот момент ее щеки. Но чаще всего она вспоминала тот судьбоносный вечер у него в мастерской, когда они вдруг оказались очень-очень близко друг к другу; он стоял у нее за спиной, а она смотрела в телескоп, и ее вдруг охватил испепеляющий жар, и ей казалось, что каждая ее частичка стремится слиться с ним, и она думала, что, наверное, могла бы всю оставшуюся жизнь провести вот так, с ним рядом. И он наверняка это почувствовал. Интересно, а его телескоп по-прежнему на месте? Наверное, можно было бы попросить ключ и от его мастерской, и от его дома – чтобы просто проверить, все ли там в порядке. (Когда в доме долго никто не живет, там поселяется некий запах…)

Они один раз даже поцеловались, но не совсем – точнее, как-то очень стремительно. И когда он ее обнял и поцеловал – ах, как хорошо Клара помнила, как вздымалась его грудь, как идеально совпали всеми своими очертаниями их тела! – она случайно, словно в бреду, прошептала имя своего погибшего жениха: «Майкл»; да, она действительно произнесла это имя, отрицать бессмысленно, но ведь она тогда буквально себя не помнила от горя: она только что узнала о смерти Джуди. И вскоре после этого Айвор уехал.

Если бы она тогда сказала Айвору, что любит его, все, возможно, сложилось бы иначе. И если бы она сама чуть раньше поняла, что любит его, все, возможно, сложилось бы иначе.

И если бы он не был женат на Руби, на этой красотке, словно сошедшей с цветной открытки, все, возможно, сложилось бы иначе…

Когда в прошлом году Клара приехала в Лавенхэм, никакой Руби там не было. И дело не в том, что она куда-то уехала – нет, казалось, будто никакой Руби никогда и не существовало на свете. Кларе даже в голову не приходило, что в доме у Айвора кого-то не хватает. Но постепенно все прояснилось, как это обычно и происходит с историями, которые тщательно скрывают. Оказалось, что Руби, как и сама Клара, пала жертвой настойчивых ухаживаний одного американского военного, который, в отличие от жениха Клары, войну вполне успешно пережил. В итоге Руби бросила Айвора – который тогда сражался во Франции – и уехала в Америку. Естественно, Клара решила, что Руби на сцене больше не появится, поскольку, честно говоря, и сцены-то никакой больше нет. Все-таки с ее отъезда прошло уже целых три года – вы бы и сами тоже так решили, верно ведь?

Но Руби, по всей видимости, исчезать отнюдь не собиралась.

В тот день, когда состоялся суд – тот самый, во время которого Клара была не только реабилитирована, но и полностью восстановлена в правах заведующей Грейнджем, а потому вышла из здания Совета в состоянии эйфории, – перед ее глазами возникла картина, которой ей вовек не забыть: Айвор и Руби, тела которых сплелись в тесном объятии, а уста слились в страстном поцелуе. Прекрасные волосы Руби рассыпались у нее по спине, ее изящные бледные руки обнимали Айвора, а он глядел на Клару через плечо своей жены и казался – какое бы слово тут лучше подобрать? – окаменевшим.

На самом деле Айвор постоянно пытался как-то определить свои отношения с бывшей женой. И хотя Руби отсутствовала уже более трех лет, он по-прежнему считал, что обязан о ней заботиться. Это обязательство он взял на себя еще в детстве – они оба были воспитанниками Шиллинг-Грейнджа, – а все жители Лавенхэма считали, что «воспитанники приюта всегда друг за дружку держатся». Айвор, храни его Господь, свято соблюдал не только клятвы, данные при венчании, но и те детские обещания, которые когда-то дал Руби. И эта его черта Клару просто восхищала. Он принадлежал к тому редкому типу людей, которые всегда стараются поступать правильно, честь по чести. Клара хорошо знала, что с Айвором это именно так – именно это качество она особенно в нем любила, но оно же являлось и одним из главных препятствий у нее на пути. Через день после возвращения Руби они оба куда-то исчезли. И Айвор, прощаясь, так и не сказал Кларе, куда именно они направятся. Однако глаза его ясно говорили: он ее любит. А горестно сжатые губы давали понять, что в данный момент он вынужден поступить именно так.

Удалось ли ему поступить так, как он считал правильным, это уже совсем другой вопрос.

Глава вторая

– А мне эти новые девочки что-то совсем не нравятся, – заявила Рита на следующее утро за завтраком. – Одна из них храпит, как труба.

– Ну, тут я тебе ничем помочь не могу, – сказала Клара, с ловкостью жонглера раздавая тосты и миски с овсянкой. Ее тоже всю ночь будили то Рита («никак не могу уснуть!»), то Пег, и каждая раза по два. Но, слава богу, не новые девочки. Вряд ли ей удалось бы справиться, если бы у них в доме еще возросло количество детей, страдающих бессонницей.

Питер готовил чай, а Пег подметала пол, потому что Ивлин умудрилась уронить стакан молока, осколки разлетелись в разные стороны, а Пег, единственная из всех, была обута. Ивлин, шлепая босыми ногами, вся в слезах потащилась прочь, и Кларе пришлось послать Алекса, чтобы он ее как-то успокоил. Обычно за завтраком Кларе помогала Морин, но сегодня она явно проспала, и Клара решила ее не трогать.

– И Стелле они тоже не нравятся, – гнула свое Рита.

– Стелла – кошка, – напомнила ей Клара.

Когда-то в Лондоне у нее был сосед-старик, который уверял всех, что умеет читать кошачьи мысли. В тот день, когда разразилась война, он вытащил своих кошек во двор и застрелил их, что было ужасно уже само по себе, но куда больше Клару поразило то, что он сказал после этого: «Тилли не возражала, а вот Лео был крайне недоволен».

– Ты, кстати, покормила Стеллу? – спросила она Риту.

– Мисс Ньютон, она же все равно всегда есть хочет!

У Клары на кошку была аллергия, у нее начинали слезиться глаза, и она все время чихала. Дети кошку обожали, но получалось, что единственным человеком, который заботился о насущных кошачьих нуждах, была все та же Клара – вопреки тому, на что она когда-то надеялась.

– Ну, что там с Ивлин? Все в порядке? – на всякий случай спросила она у Алекса, ласково убирая упавшую ему на глаза прядь волос и помня о том, что скоро пора вытаскивать из духовки пудинг, чтобы его нарезать.

– Я ей объяснял суть Французской революции и уже добрался до середины, когда она взяла и убежала.

«Здравомыслящая девочка», – подумала Клара.

Джойс жаловалась на школу, куда ей не хотелось идти. Клара решила, что девочка, наверное, просто нервничает, и сказала:

– Тебе, возможно, там очень даже понравится; ведь другим же нравится.

– Ничего подобного! Нам тоже не нравится! – не преминула вставить безжалостная Рита.

Осеннее утро выдалось на славу, и даже Стелла решила немного проводить детей в школу. Небо раскинулось безупречно синим полотном, и на его фоне чудесно смотрелись розовые саффолкские домики. И было совсем тепло, даже теплее, чем в минувшем августе. В зеленых изгородях кишела жизнь, и листья на деревьях еще только собирались менять окраску. Попадавшиеся навстречу прохожие приветственно махали им рукой, на рукава то и дело доверчиво садились божьи коровки, и по пятнышкам на их спинках дети подсчитывали, сколько каждому жучку лет.

Джойс была настроена мрачно.

– Ну, далеко еще? – начала спрашивать она, едва они успели выйти за калитку, а потом заявила: – Вы учтите, мисс Ньютон, у меня ноги не такие сильные, как у других.

Но бесконечное нытье Джойс лишь убедило Клару в том, что девочке необходимо как можно больше упражняться.

– Ничего, придется тебе немного пройтись, – твердо сказала она.

Остальных она сразу послала вперед и велела ее не ждать, поскольку Джойс еле тащилась, волоча больную ногу. На лице у девочки была написана неприкрытая ярость.

– Не понимаю, почему я вообще обязана ходить в школу!

– Таковы правила, – весело сообщила Клара. – А я буду ждать тебя дома. И в школе с тобой ничего не случится. – Она ободряюще улыбнулась.

– Со мной и так ничего не случится! – сердито прошипела Джойс, тараща глаза.

Пег, поджидавшая Клару у школьных ворот, дернула ее за рукав и, мотнув головой в сторону Джойс, изобразила на лице такое презрение, что стало ясно: на нее устроенный Джойс спектакль впечатления не произвел.

– Ничего, через некоторое время все образуется, – шепнула ей Клара, несколько удивленная реакцией Пег, которая обычно все всем прощала. – Ну, будь умницей, Пег, ты же у нас добрая девочка.

Но Пег ее слова, похоже, так и не убедили. И тут в их разговор вмешалась Ивлин и с непосредственностью проказливого щенка сообщила:

– Это моя двенадцатая школа!

Вообще-то Клара собиралась хорошенько объяснить новым девочкам, как им следует вести себя в самый первый день в новой школе, сказать им нечто жизненно важное, однако язык отчего-то не желал ей подчиняться, и она вдруг отчетливо поняла, каково приходится маленькой Пег. В итоге она успела лишь крикнуть в их удаляющиеся спины:

– Трудитесь на совесть!

* * *

Всю первую неделю Джойс была мрачна, как грозовая туча. Пешие прогулки до школы и обратно она просто возненавидела и несколько раз угрожала, что больше в школу вообще не пойдет. Ивлин вела себя ненамного лучше. Дважды Клара ловила ее на кухне, откуда она тайком таскала крекеры, и дважды Ивлин смотрела на нее с выражением полного непонимания того, в чем ее обвиняют. Однако дни все еще стояли солнечные, и это помогало Кларе поддерживать хорошее настроение. Ей очень нравился осенний Лавенхэм, его средневековые дома из бревен, его мощенные булыжником улицы, где она с удовольствием покупала с лотка на обочине дешевые тыквы и ягоды. У Морин настроение тоже было приподнятое; она птицей летела из дома на работу и столь же бодрой возвращалась обратно. Новые обязанности явно пошли ей на пользу. Алекс тоже приободрился, теперь ему гораздо больше нравилось в новой школе (где, правда, очень много задавали на дом). У Билли, Барри, Пег и Питера тоже вроде бы все было хорошо, а Рита однажды вечером, когда Клара укладывала ее в постель, шепнула ей нечто такое, отчего у Клары просто душа запела:

– Айвор говорит, что ни у кого на свете нет таких добрых глаз, как у вас.

– Айвор? Он действительно так сказал?

Рита устроилась поуютнее.

– Да он всегда так говорил. По-моему, он в вас влюблен, мисс Ньютон.

«Ей же всего десять лет, что она понимает?» – убеждала себя Клара и все же тем вечером, хоть она и была не из тех, кто слишком часто смотрится в зеркало, она довольно долго изучала свои глаза и пришла к выводу, что чисто внешне, возможно, отнюдь не дурна. И, может, Айвор вскоре вернется к ней ради ее добрых глаз?

В воскресенье старшие мальчики решили мастерить тележку, и Клара посоветовала им сходить в бакалею, откуда они приволокли ящик из-под мыла, причем куда большего размера, чем она ожидала; затем они навестили заведующую почтой – которая обожала всякие безумные начинания и всегда их поддерживала, – и та отправила их на свалку, где они разжились колесами от старой детской коляски и подходящей железякой для будущего руля. Морин сперва в этом участвовать не желала, но Джо ее уговорил. Приятно было смотреть, как старшие дети все вместе работают и смеются.

– Отличная команда у вас получилась, – похвалила их Клара и вынесла всем по стакану сквоша. А Морин вдруг предложила помочь ей приготовить ланч – странное дело, ведь очередь была не ее, – и Клара обрадовалась, потому что хотела порасспросить Морин, как ей работается в конторе местных солиситоров. Ведь теперь она, конечно, уже успела расставить все папки с документами в алфавитном порядке?

Клара и Морин стояли рядышком и сперва чистили картошку и морковь, а потом принялись резать овощи на кусочки, и Клара спросила:

– А вообще они хорошо к тебе относятся? – Зная, что Джулиан Уайт может быть очень добрым – но только до тех пор, пока не проявишь несогласие с ним. И тогда он мог моментально прийти в ярость, стать жестоким и мстительным. При одной мысли о том, что он способен обрушить свою ярость на Морин, у Клары просто перехватывало дыхание.

А ведь в прошлом году она была обручена с Джулианом Уайтом – теперь-то она лишь с трудом могла в это поверить, настолько это казалось невозможным. Джулиан тогда был с ней щедр и очарователен и служил идеальным отвлекающим моментом, заставляя ее забыть обо всех насущных проблемах Грейнджа. Однако он оказался на редкость аморальным типом, и Клара, окончательно убедившись, что он абсолютно ей не подходит, прошлым летом разорвала помолвку.

Согласно тесту, опубликованному в журнале «Женщина», Джулиан, оказавшись в группе «С» почти по всем пунктам, мог считаться «занятным джентльменом». Тогда как Кларе предлагалось в будущем искать более совместимого с ней «домашнего парня» (из группы «В»). (Интересно, Айвор домашний? Вполне возможно.)

– Ну, мистера Уайта я почти не вижу, – весело рассказывала Морин.

– Вот как? – И Клара вздохнула с облегчением.

– А вообще-то мое место в той же комнате, где сидят мистер Брауни и мистер Робинсон.

Клара снова насторожилась: больше всех она недолюбливала как раз мистера Брауни.

– А с ними у тебя как отношения сложились?

– С мистером Робинсоном мы почти не пересекаемся – он почти каждый день рано уходит, в четыре пятнадцать.

– А с мистером Брауни? – спросила Клара, и Морин рассказала, что он угощал ее пряниками, когда она приготовила для них обоих чай.

– Ты и для себя там чай готовишь?

Работая в центральном офисе фирмы «Харрис и сыновья», Клара даже помыслить не могла о том, чтобы выпить чаю с начальством, не говоря уж о том, чтобы оно, начальство, стало угощать ее печеньем. Вот бы она растерялась, если бы такое произошло! Ведь это было бы нарушением строго установленных границ. Но мир с тех пор сильно изменился. Кое-кого из женщин и представителей рабочего класса война наделила новыми возможностями и новыми ролями. Газеты провозгласили, что Соединенное Королевство «вступает в эпоху меритократии», так что теперь каждый получает по заслугам. И все же столь дружеские отношения между юной сироткой и немолодым солиситором, возглавляющим адвокатскую контору, – это нечто новенькое. Особенно когда они вместе пьют чай, а он угощает ее сластями!

Однако Морин стала гораздо увереннее в себе – и благодаря этой работе, и благодаря поддержке влюбленного в нее Джо. В школе Морин чувствовала себя изгоем, училась неважно, а в прошлом году у нее еще и выкидыш случился, и теперь Клара радовалась, видя, как девочка постепенно оживает, набирается сил. Она решила, что тоже должна всячески поддерживать Морин.

Старшие дети возились с тележкой почти весь день, а перед чаем Питер вызвал на улицу Джойс, и они гордо продемонстрировали ей свое изделие.

– Ну, как тебе наша тележка? – спросил Барри.

– Правда, здорово получилось? – вставил Билли.

– Ты сможешь ею пользоваться, когда у тебя ноги устанут, – мягко пояснил Питер. – Мы заметили, как быстро ты устаешь, потому и решили ее сделать. Ты сама сможешь ею управлять, или мы будем возить тебя до самой школы. – Он умолк и вопросительно посмотрел на Клару.

А Клара, которая была единственным ребенком в семье, да еще и очень одиноким в связи со сложившимися обстоятельствами, едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Как бы она любила своих старших братьев, если бы они у нее были! Она улыбнулась Джойс, которая все смотрела на тележку, словно пытаясь понять смысл происходящего.

– Ну, что скажешь, Джойс?

Но Джойс так ничего и не сказала. И почти бегом, сильно хромая, бросилась в дом.

Кларе стало ужасно обидно за мальчишек. Однако она последовала за Джойс и обнаружила, что та снова спряталась под пледом на диване в гостиной.

– Джойс, Джойс! Они же ничем не хотели тебя обидеть, наоборот! Ну, скажи, что тебя так расстроило?

– Ничего… – буркнула девочка. – Мне эта штука не нравится.

– Но тебе и пешком ходить не нравится! Почему же ты не хочешь воспользоваться тележкой?

– Да с какой стати мне хотеть пользоваться этой штукой?! Засунут меня в нее, словно буханку хлеба, и повезут!

Клара только вздохнула. Лишь в этот момент, наверное, она как следует поняла, что установить отношения с новыми девочками будет куда труднее, чем ей это показалось вначале.

Глава третья

Вечером, прежде чем задернуть шторы, Клара выглянула из окна, и ей показалось, что в мастерской на той стороне улицы мерцает огонек. Потом, буквально на мгновение, там вспыхнул яркий золотистый свет и тут же погас.

Неужели Айвор вернулся?

Не могло же ей это просто показаться? Или могло?

Клара быстро оделась, помня, который сейчас час. Она уже собралась предупредить Морин, куда идет, но передумала. Нет, лучше пока никому ничего не говорить. Она вполне способна и сама во всем разобраться.

Айвор вернулся. Конечно же, он вернулся. Да и зачем ему надолго уезжать? Его и так не было уже почти три недели, а ведь ему нужно работать.

На всякий случай Клара еще и в гостиной выглянула в окно.

Возможно, она все-таки ошиблась. Ведь она не слышала ни ворчания автомобиля, ни грохота чемоданов на колесиках, которые тащат к дому, ни стука каблучков Руби, на ходу поправляющей свои крутые локоны, еще более жесткие, чем те пирожные из итальянской кондитерской, которые Джулиан как-то привез ей из Сохо. А может, они просто не хотят, чтобы кто-то узнал, что они вернулись? Пожалуй, это и правильно; Руби, похоже, не из тех, у кого душа нараспашку.

Однако дверь была по-прежнему заперта на висячий замок. Может, все-таки стоит подождать до утра? Но она так соскучилась по Айвору!

Нет, ей просто необходимо все сейчас же выяснить. Разве она не имеет на это права?

Ведь они были друзьями. Даже если они так и не стали чем-то большим, то «друзья» – это тоже очень весомое, важное слово. У друзей есть обязанности по отношению друг к другу; у друзей есть ответственность друг перед другом.

А может, он вообще один приехал? Может, он вернулся к ней, Кларе? Может, он все-таки ее любит? Клара убрала с лица волосы, радуясь, что еще не успела нанести на лицо ночной крем. Она уже представила себе сцену эмоционального воссоединения двух душ. Но как же ей поначалу себя вести? Явиться с мрачным видом и смотреть на него холодно? Или, наоборот, проявить материнскую тревогу? Или попросту упасть в его объятья?.. Ах, Айвор!

Она обошла дом вокруг, но и задняя дверь тоже оказалась заперта и не поддавалась.

Ну что же ты, Айвор! Хватит этих глупостей! Она же точно видела свет в окне. Она была в этом уверена. И сейчас ей страшно хотелось пнуть запертую дверь ногой. Но она сдержалась. А что, если Руби все-таки там? Что она подумает?

Окна были черны, чернее, чем при всеобщем затемнении во время воздушных налетов, и все же… Клара снова постучалась. И услышала внутри чьи-то шаги.

– Айвор? – А может, это совсем и не Айвор? – Если ты сейчас же не откроешь мне дверь, я позвоню в полицию. Прямо сразу.

Задняя дверь медленно отворилась. И в темном проеме возникла чья-то фигура. Но это был не Айвор. И не Руби.

– Джо? Ты-то что здесь делаешь?

– Только, пожалуйста, никому не говорите, мисс Ньютон! Пожалуйста…

– Что здесь происходит?

Джо посторонился, пропуская ее в дом, хотя она в любом случае ворвалась бы туда, хочет он этого или нет. Быстро осмотрев дом, Клара заметила одеяла, подушку и бумажный пакет в углу – вероятно, с одеждой. Это были те самые свидетельства, которые и были ей нужны.

Джо объяснил, что всю прошлую весну и лето они с Морин кантовались у приятелей, перемещаясь с одного дивана на другой; но теперь Морин вернулась в Грейндж – и это для нее просто здорово! – но у него-то здесь никого нет. Он попытался пару раз переночевать в садовом сарае, но Рита, которая этот сарай считала своим и постоянно им пользовалась в отличие от остальных детей, была его присутствием очень недовольна, да и ему на нервы действовали ее музыкальные экзерсисы. Джо неловко переступил с ноги на ногу. А по ночам становится все холоднее. Уверенным шагом приближается зима…

Неужели Айвор стал бы возражать, если бы Джо временно поселился в его мастерской? – думала Клара. Он бы, наверное, даже предпочел такой выход из положения. Мало ли кто может слоняться возле его дома.

Но неужели Джо действительно больше некуда пойти?

– Некуда, – признался он и потупился. Да, вспомнила Клара, он ведь оказался «слишком стар», чтобы государство взяло его под свою опеку, хотя, если честно, он все еще был слишком юн, чтобы самостоятельно о себе заботиться. Возможно, он сумел бы устроиться получше – если бы был получше одет и получше образован; но у него, конечно же, не было на это денег. Ничего удивительного, что они с Морин стали так близки – две родственных души. Двое потерянных детей.

«А как бы поступил Айвор?» – думала Клара. Он ведь сам вырос в Шиллинг-Грейндже, и ему всегда трудно было сказать «нет» и Морин, и любому из детей.

– И давно ты тут?

– Перебрался примерно через неделю после того, как Айвор уехал.

– Мне придется ему написать, – сказала Клара и только потом вспомнила, что Айвор даже адреса своего ей не оставил. Как это было обидно! Неужели он думал, что она станет слать ему цветистые любовные послания на надушенной бумаге, перевязанные лентами, чтобы ему перед женой стало неловко? Неужели он совсем ее не знает?

И потом, его адрес наверняка есть у кого-то из детей…

– И если он скажет «нет», тебе придется отсюда уйти, Джо. Тут никаких сомнений быть не может.

Джо с серьезным видом кивнул. Да, он, конечно, в глубине души совсем еще ребенок, думала Клара. Самый обыкновенный мальчишка – при всех своих «взрослых» выходках и браваде. Почему же считается, что он вполне способен сам о себе заботиться? Разве это справедливо?

– Ну, хорошо, – вздохнула Клара и предложила: – Хочешь, я принесу тебе сюда чашку горячего бульона «Боврил»?

Он сразу перестал косить на нее глазом, словно перепуганная косуля, и прошептал:

– Еще бы! Это было бы классно!

Тем же вечером, но гораздо позже, когда уже все огни были потушены, в комнату Клары пробралась Пег за своей порцией ласки; затем Стелла стала проситься на прогулку; затем примчался Алекс, охваченный паникой из-за какого-то домашнего задания по истории; из-за всего этого Клара так толком и не сумела уснуть, но главное было не в этом: больше всего ее беспокоило то, что Джо живет в мастерской совершенно один. А ему ведь всего шестнадцать. Было совершенно необходимо сообщить об этом Айвору, но Клару смущало, что тогда она будет вынуждена первой установить с ним контакт, а этого ей меньше всего хотелось. Ведь он мог подумать, что для нее это просто предлог для восстановления неких былых отношений с ним.

А что, если она и впрямь ищет такой предлог?

На следующий день после школы Питер показал Кларе несколько комиксов. То, что Питеру по-прежнему небезразлично ее мнение – после всех тех трагических переживаний, – заставляло ее сердце радостно и болезненно биться, и она всегда старалась рассматривать его работы с особым вниманием. Сейчас, правда, мысли ее в основном были заняты новичками (да еще Морин и Джо), однако она понимала, что не должна забывать и о «старичках». И порой ей казалось, что она не выдержит, что душа ее натянута, как та струна, которой Джойс любит перетягивать концы своих пальцев.

На рисунках, созданных Питером, были и рыцари, и медведи, и пришельцы из космоса, однако он никогда не упускал возможности вставить в сюжет комикса некую общечеловеческую тему. И Клара часто думала: вот бы у каждого из ее детей тоже был какой-нибудь талант, как у Питера. Ведь это, должно быть, просто благословение – очень хорошо уметь что-то делать.

– И откуда только ты берешь свои идеи? – удивлялась она.

– Да отовсюду, – скромно отвечал Питер. – Иногда я, уже засыпая, вдруг придумываю, что было бы, если бы случилось то или это.

– А ты свои мысли записываешь?

– Нет, – улыбнулся он. – Если я утром могу что-то вспомнить, значит, идея была стоящая. А если забыл, значит, забыл.

Потом, уже в дверях, он вдруг остановился и нерешительно сказал:

– Вообще-то я хотел еще кое-что вам показать…

Вот так с ним всегда, с этим Питером! И вечно он самое главное выкладывает уже после того, как она решит, что разговор окончен.

Мы ищем суперского художника/иллюстратора/мультипликатора, способного так увлечь нас своими идеями, чтобы мы взлетали, как на американских горках. Особого профессионального опыта не требуется. Зато требуется умение создавать такие образы, которые буквально отскакивали бы от страниц и были способны поведать нам нечто новое о нашей жизни; нам нужны такие люди, на которых наши читатели могли бы равняться, могли бы обожать их или, наоборот, презирать, могли бы рассказать им о себе или же абсолютно их отвергнуть – годится все, лишь бы читатели испытывали яркие эмоции!

Если вас заинтересует наше предложение, пришлите нам фотографию своей лучшей работы, и мы посмотрим, есть ли у вас потенциал для участия в нашем чудесном и хитроумном лондонском приключении. Ну, поехали с ветерком, крепче держите свои шляпы!

Кларе вдруг стало грустно. У нее возникло ощущение, словно она совсем ничего не знает об этом «суперском» мире и плохо понимает современный молодежный жаргон. Это объявление дышало такой живостью и энергией, что она почувствовала себя глупой допотопной старушенцией, а ведь ей еще и тридцати не исполнилось! Ей казалось, что во времена ее юности тоже был какой-то новый язык – в нем появились такие слова, как «блиц», «национал-социализм», «Аушвиц», и их нужно было запомнить, – но тот язык не был такими веселым, искристым, разноцветным, это был темный язык войны, смерти, травм.

Иногда ей казалось, что ее поколение попросту потеряло несколько лет. Лет, проглоченных всемирной катастрофой. Наверное, думала она, я элементарно завидую нынешнему юному поколению. Тем, кто спокойно вырастет и достигнет зрелости без проклятых пайков, без карточек, без обязательного призыва на военную службу, без страха – это, должно быть, удивительное ощущение. Но потом она велела себе: нужно перестать думать об этом, перестать оправдывать себя тем, что пришлось пережить; ведь и у нее были в жизни счастливые моменты, тогда как очень многие оказались лишены даже капельки счастья, и она это прекрасно понимала; а новые слова – что ж, это всего лишь слова, а люди, стоящие за этими словами, безусловно, те же самые.

– «Д. К. Томпсон» – это издательство, которое выпускает детские комиксы «Беано» и «Данди», и сейчас они как раз набирают в штат новых художников, – донесся до Клары голос Питера, который пытался растолковать ей смысл этого объявления. – Работать нужно полную неделю.

Клара молчала. Работа? В Лондоне? Но Питер еще так юн!

– Ничего, если я подам заявку? На потом? Когда школу окончу?

Он всего лишь собирается подать заявку. Только и всего.

Клара заставила себя улыбнуться.

– Великолепная идея. Как ты об этом узнал?

– А я… – Питер покраснел. – Просто узнал, и все.

Клара занервничала. И нервничала она, понимая, что если Питер не достигнет желаемого результата, то будет деморализован; а также потому, что знала: он запросто может этого результата достигнуть. А без Питера этот дом перестанет быть их домом.

Лишь на следующий день поздно вечером Кларе удалось поговорить с Морин наедине. О Джо, разумеется. Морин впорхнула в кухню в разлетающейся вокруг колен короткой юбочке и сообщила, что Джулиан в следующий уик-энд устраивает вечеринку и попросил Морин прийти помочь: например разносить канапе. Что такое канапе? Морин никогда раньше такого слова не слышала. Имеет ли это какое-то отношение к деревьям? Нет? А что же это, черт побери, за штука?

– Не поминай черта, – сказала Клара, обычно пропускавшая в журнале «Как правильно вести домашнее хозяйство» страничку «Самое лучшее для хозяйки», но насчет канапе что-то смутно помнила. – Это такая легкая закуска, которую обычно подают на вечеринках.

Морин была довольна: Джулиан обещал заплатить ей дополнительно, и вместе с зарплатой она получит целую кучу денег. А еще ей можно будет забрать все, что останется от угощения, и она все это принесет домой Кларе и детям. Морин говорила и говорила, не умолкая, трудно было даже слово вставить, и Клара наконец не выдержала и рявкнула:

– Хватит, Морин! Ты мне лучше скажи, что Джо делает в мастерской Айвора?

– Ой, – вырвалось у Морин, хотя и не слишком испуганно. – А чем вам не нравится мой Джо?

– Джо, как тебе известно, мне нравится, но дело совсем не в этом, а в том, что вы пробрались туда тайком, у меня за спиной, – решительно и сурово заявила Клара.

Морин, естественно, тут же надулась, со скорбным видом поставила свою тарелку в раковину и включила воду. Казалось, даже вода из крана льется у нее с раздражением.

– А ему больше некуда идти! – запальчиво выкрикнула она.

– В таком случае ты должна была сказать об этом мне, и я бы… – Клара не договорила. Она и сама толком не знала, что могла бы тогда сделать. – Нет, ну как здорово вы устроились! И сколько же времени вы рассчитывали оставаться незамеченными?

Судя по выражению лица Морин, этот вопрос ни ей, ни Джо даже в голову не приходил.

– Мне придется написать Айвору, – сказала Клара. – У тебя есть какой-нибудь его адрес?

Морин кивнула, но вид у нее по-прежнему был мятежный. Есть у нее адрес, можете не беспокоиться, все будет в порядке.

Теперь Морин начала мыть руки – как-то уж больно тщательно. Казалось, ей не хочется отходить от раковины. Да и Клару напряжение не отпускало. Ей ведь так и не удалось заставить Морин признать, что так делать не полагается.

– А знаете, я сегодня на работе слышала кое-что весьма интересное, – вдруг весело сказала Морин и принялась медленно вытирать руки, словно играя некую роль в спектакле. – Насчет нас. Нет, правда, это очень интересно.

– Ох, Морин, только не пытайся сменить тему.

– Я и не пытаюсь.

– Вот и не надо… больше никаких тайн. А если Джо негде жить, я постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы ему помочь. Только не надо никуда лезть тайком и без спроса, обещаешь?

– Обещаю.

Клара, заметив, как Морин расстроена и раздражена, ощутила внезапный прилив сочувствия и вспомнила, какие ужасные вещи этой девочке довелось пережить в раннем детстве. В ее «деле» имелись сведения о том, что отец Морин зверски убил ее мать, и убитую обнаружила именно Морин – не самое лучшее начало жизни, по любым меркам. И то, что сейчас Морин сумела выбраться на прямой и честный жизненный путь, уже было существенным достижением.

– Ну а что ты еще хотела мне рассказать?

– Это не имеет значения.

И Клара пожалела, что была так несдержанна. Она встала и сказала, положив руку на плечо Морин:

– Ты извини меня, но пойми, меня страшно расстроило, когда я обнаружила, что твой дружок незаконно поселился в мастерской моего… в мастерской Айвора…

Морин с бесстрастным выражением лица принялась вытаскивать из волос заколки.

– Я ведь уже сказала, что это не имеет значения. Мисс Ньютон, можно, я пойду? Мне надо переодеться.

Глава четвертая

Общество имени Джейн Тейлор проводило очередное ежеквартальное собрание в библиотеке Лавенхэма под руководством библиотекаря, мистера Доусета; рассматривались произведения как самой Джейн, местной уроженки, так и ее сестры Энн. Старый мудрый мистер Доусет так хорошо говорил о них обеих, что просто невозможно было в них не влюбиться, даже если ты совсем этого не ожидал. (Клара-то уж точно никак не ожидала!)

Забот у Клары полон рот. Например, некогда белые шорты Билли и Барри, как их ни стирай, все равно оставались серыми, как дождливое небо. А еще ее очень тревожила Морин, и она страшно ругала себя за то, как неудачно закончился их вчерашний разговор; девочка вдруг снова замкнулась и, как устрица, захлопнула створки своей души. И все же Клара обрадовалась, когда Анита, жена доктора Кардью, зашла в Грейндж и напомнила, что пора на собрание. Анита была немного странная, но очень красивая; Кларе она казалась абсолютным совершенством. «Господи, что такая женщина делает в Лавенхэме?» – думала порой Клара и однажды даже поделилась с Айвором подобными сомнениями, а он вместо ответа спросил: «А где же ей быть?» – и Клара, немного подумав, предположила: «Ну, например, в Париже? Или в Касабланке?» И Айвор рассмеялся и сказал: «Если все лучшие люди переберутся в Париж или в Касабланку, что же с нами-то будет, со всеми остальными?»

А еще Анита очень хорошо относилась к воспитанникам Грейнджа, хоть и проявляла эти добрые чувства по-своему. Особенно она полюбила Терри, уже покинувшую детский дом, Алекса и Риту. Терри и Алекса она в прошлом году готовила к экзаменам «11+», а Рите до сих пор давала уроки музыки. Однако Анита никогда не была настолько погружена в мир детей, как, скажем, Джуди или мисс Бриджес. И уж точно не как Айвор. Хотя теперь, когда все эти люди – по разным причинам – детьми заниматься не могут, именно Анита, возможно, сумеет как-то заполнить собой образовавшуюся брешь?

В библиотеке Клара и Анита устроились на деревянных, детского размера стульчиках, хотя Анита и на таком стуле ухитрялась выглядеть элегантной – в изящном костюме из ткани в «гусиную лапку», в жемчужных серьгах и с жемчужным ожерельем-чокером.

Народу собралось больше, чем обычно; пришли, к удивлению Клары, даже Брауни и Робинсон, руководители Морин, но, слава богу, без Джулиана Уайта. Наверное, Джулиану не до собрания, подумала она, он занят добычей деликатесов для вечеринки. Брауни и Робинсон в строгих негнущихся костюмах держались несколько надменно и выглядели в данном окружении абсолютно неуместными. Брауни еще и озирался с таким видом, словно никак не мог понять, как он вообще оказался в этой библиотеке.

Владельцы цветочного магазина Гаррарды явились вместе со своим песиком Берти, и миссис Гаррард послала Кларе воздушный поцелуй. Затем заведующая почтой поинтересовалась, получилась ли у детей та тележка.

– Какая тележка? – растерянно спросила Анита, и почтальонша с энтузиазмом принялась объяснять, но Анита, презрительно оттопырив нижнюю губу, бросила: – Да кто ж на такой поехать согласится?

– К сожалению, только не Джойс, – пробормотала Клара себе под нос.

Миссис Гаррард и заведующая почтой заняли места в переднем ряду, и Клара обрадовалась: она всегда предпочитала оставаться с Анитой один на один.

– Ну что, ладишь ты с этой кошкой, которой дали такое дурацкое имя?

Аните имя Стелла категорически не нравилось, хотя оно было выбрано вполне демократическим путем, обойдя при голосовании только Миссис Рузвельт.

– У меня на нее аллергия, – призналась Клара, и на лице Аниты появилось выражение «я же тебя предупреждала!»; впрочем, сама Анита больше любила кроликов.

Потом Анита стала расспрашивать Клару насчет ее новых воспитанников, и что бы та ни сказала, Анита оставалась недовольной: ей, похоже, казалось, что Клара утаивает от нее самое интересное. Поскольку сидели они рядом с теми полками, где стояла современная литература, Клара, дразня себя ложными надеждами, все посматривала украдкой на корешки последних изданий; ей очень хотелось почитать «В поисках любви» или «Возвращение в Брайдсхед»[4], однако в последнее время у нее совершенно не хватало времени, чтобы читать полновесные романы – точнее, у нее хватало терпения только на короткие статьи в журналах или на стихи, – и от этого она немного грустила. Уход за детьми, естественно, требовал немалых усилий, так что сил, чтобы терпеть выходки и ужимки каких-то вымышленных персонажей, у нее совсем не оставалось.

– А как Айвор? – шепотом спросила Анита. – Он тебе пишет?

– В последнее время нет, – ответила Клара таким тоном, словно месяц назад была буквально завалена его письмами.

– А ведь должен был бы писать!

Какой смысл в этом «должен был бы»? Клара и так это знала, да что толку?

– Он приходил проститься, – быстро прибавила она. И снова вспомнила, с каким отчаянием он тогда смотрел на нее; он ведь не хотел с ней прощаться, она была в этом уверена. – Казалось, будто он… будто ему… но он… так ничего и не объяснил.

И всегда получалось, что она старается его выгородить, защитить, даже когда ей самой – вот как сейчас, например, – этого совсем не хочется. Поведение Айвора раздражало и возмущало ее не меньше, чем Аниту. А может, и больше. Иногда она понимала, что ей трудно даже думать о чем-то еще, кроме Айвора. Айвора Дилани. Ее соседа. Того самого, в которого она была влюблена, хотя довольно много времени не могла решить, так ли это…

– Ну, как раз объяснений тебе от него ожидать и не следовало.

– Да знаю я…

Старенький библиотекарь мистер Доусетт наконец-то занял свой дирижерский пульт в передней части зала и выразительно откашлялся, как бы призывая присутствующих прекратить разговоры, но никто и не думал их прекращать, и в итоге Анита так яростно зашипела, что все тут же умолкли. До войны, еще в Польше, Анита была учительницей, и, должно быть, даже молоко могло скиснуть от одного лишь ее неодобрительного взгляда.

– Сегодняшняя тема моего сообщения – «Джейн Тейлор и ее общественное сознание», – объявил мистер Доусетт.

Аудитория вновь загудела – мало кого из присутствующих интересовало общественное сознание Джейн Тейлор, они собрались здесь совсем не ради этого, – и тогда Анита встала и, повернувшись лицом к залу, чуть ли не каждого одарила бешеным взглядом своих блестящих глаз.

Для начала мистер Доусетт прочел стихотворение Джейн Тейлор, которого Клара не знала; оно называлось «Бедность». Клара даже глаза прикрыла, слушая его – и чтобы полностью в нем раствориться, и чтобы отключить Аниту, которая по какой-то причине теперь уже на нее уставилась своими глазищами. Клара подумала, что сама разберется с нежеланием Айвора писать, когда останется одна. Все равно ведь бесполезно даже пытаться объяснить что-то Аните, если она и себе-то ничего до сих пор объяснить не сумела.

Затем мистер Доусет стал рассказывать, какая жизнь выпала на долю сестер Тейлор. Их семья была весьма небогатой, так что дочерей, в том числе и Джейн с Энн, с юности учили гравировальному ремеслу, чтобы они смогли сами заработать себе на хлеб. Однако обе эти женщины всегда сочувствовали тем, кто был беднее их, и заботились о них.

Кто-то спросил у библиотекаря, не кажется ли ему, что Джейн Тейлор, окажись она сегодня здесь, могла бы стать одной из «этих настырных социалисток», и присутствующие тут же принялись перешептываться, причем Клара отнюдь не была уверена, согласна аудитория с этим мнением или нет.

Мистер Доусет сказал, что вопрос, конечно, интересный, однако ответить на него затруднительно, ибо кто осмелится переносить писателей и мыслителей из одной эпохи в другую? Анита тут же подняла руку, выразила свое полное согласие с библиотекарем и заметила, что ценности вчерашнего дня редко способны должным образом вписаться в иные временные условия. И Клара в очередной раз восхитилась умением Аниты держаться и четко выражать свои мысли.

Миссис Гаррард, большая любительница кино, спросила, кто мог бы сыграть Джейн Тейлор, если бы о ней сняли фильм, и все засмеялись; среди невероятных предложений были знаменитые актрисы Вероника Лейк и Ингрид Бергман.

Хотя дискуссия Кларе очень понравилась, она все же надеялась, что больше вопросов не возникнет, ибо ее внимание давно уже привлек маячивший в отдалении шаткий чайный столик на колесиках – так русалка в открытом море привлекает внимание моряков, – а ей было хорошо известно, что к чаю непременно подадут замечательное рассыпчатое печенье, которое испекла миссис Доусет, великолепная кулинарка. Это печенье прямо-таки таяло во рту, и Клара была далеко не единственной поклонницей таланта миссис Доусет. Печенье всегда исчезало моментально, а Кларе очень хотелось сунуть в карман хотя бы одну штучку – для Ивлин. Уж больно эта девочка любила вкусно поесть.

И тут Клара заметила, что руку поднял мистер Брауни. Она даже тихонько вздохнула, подумав: как это для него типично – непременно хочет, чтобы его присутствие заметили все. Они с Айвором не раз высмеивали этого мистера Брауни. Айвор вообще недолюбливал таких, как Брауни, именуя их сливками общества.

– А это правда, что Джейн Тейлор жила в Лавенхэме? – спросил мистер Брауни.

– О да…

– И именно в Грейндже? – продолжал допытываться солиситор.

Клара даже обернулась и посмотрела на него, словно так ей могло стать понятнее, к чему он клонит. Грейндж? Ее Шиллинг-Грейндж?

– Совершенно верно – учитывая, правда, что куда дольше она прожила в Колчестере.

Клара тоже неуверенно подняла руку и, слегка запинаясь, спросила:

– Вы Шиллинг-Грейндж имеете в виду?

– Именно его! – И мистер Доусет радостно ей улыбнулся, демонстрируя свои уродливые кривые зубы, на которые Клара очень старалась не обращать внимания. – Я думал, вы знаете, мисс Ньютон.

Вообще-то было приятно представлять себе, что Джейн Тейлор бегала по тем же лестницам, что и она, Клара, входила в те же двери, смотрела из тех же окон. А теперь она ходит, ест и спит там же, где когда-то ела и спала ее любимая поэтесса. Значит, Джейн бывала у них в саду, на кухне, в спальне? От этого у Клары почему-то стало теплее на сердце. А что скажут дети, когда она им об этом сообщит? Рита и Алекс наверняка будут в восторге: они оба обладают чувством истории. А остальные? Клара незаметно улыбнулась. Ну, остальные-то в восторг вряд ли придут.

– Это просто чудесно! – сказала она, и мистер Доусет тут же откликнулся:

– Да, вы совершенно правы!

А мистер Брауни нахмурился и решительно продолжил свой опрос:

– Уж не там ли она написала и свою самую известную песню? Ну, эту детскую колыбельную?..

– В этом мы не уверены, – пролепетал мистер Доусет, разом притихнув и словно испугавшись агрессивного напора Брауни. – Может быть, здесь, а может, и в Колчестере…

– Но можно предположить, что это было именно здесь?

Мистер Доусет засмеялся, но, видно, поняв, что мистер Брауни спрашивает на полном серьезе, ответил тоже серьезно:

– Весомость свидетельств почти не оставляет места для сомнений: скорее всего, это было не здесь.

– И теперь в этом доме сиротский приют?

Вряд ли на свете нашлось бы много людей, способных так высоко поднять от удивления брови, как это сделала Анита Кардью. Она еще и по коленке Клару хлопнула.

А мистер Доусет с такой силой толкнул свой «дирижерский пульт», что тот рухнул.

– Да, Грейндж в настоящее время является детским домом!

– Но ведь это расточительство, не так ли?

– Что надо этому типу? – сердито пробурчала Анита.

– Шшш, – попыталась остановить ее Клара, хоть и была полностью согласна с подругой. Действительно, к чему он клонит, этот мистер Брауни?

– Поскольку хорошо известно, как Джейн и Энн любили обездоленных детей, как они старались позаботиться о них, как помогали им – и своими стихами, и вполне реальными поступками, – то, что в Грейндже сейчас разместился детский дом, вполне соответствует их взглядам, – сказал мистер Доусет. – И я легко могу себе представить, как они обе обрадовались бы, узнав об этом.

– Обрадовались бы, узнав, как один из центров нашего культурного наследия используется группой бездарных доброхотов?

Мистер Доусет не выдержал: схватив в охапку свои записи, он предложил:

– Не пора ли нам выпить чаю? – Все поднялись и послушно направились к столику на колесах, и только мистер Брауни решительно двинулся к дверям, а за ним с виновато-просительным выражением на лице потянулся и мистер Робинсон. Клара мрачно посмотрела им обоим вслед.

Ей хотелось более подробно расспросить библиотекаря за чаем с печеньем, узнать, насколько тесно Джейн Тейлор была связана с Грейнджем – она восприняла это как действительно чудесную новость, – но Анита сказала, что непременно должна кое-что ей сообщить. Клара попыталась перенести этот разговор, но у нее ничего не вышло. Она не без оснований подозревала, что это как-то связано с грядущим «Фестивалем Британии»[5], который должен был стать общенациональным событием, знаменующим возрождение нации после тьмы и нищеты военных лет. Естественно Клара не могла не думать, сколько бессмысленных трат будет связано с выставками, парадами и уличными гуляньями, и как ужасно это истощит государственные фонды, и так весьма ограниченные, и лишь слабо надеялась, что этого все же не произойдет. А вот Анита, хотя до этого знаменательного события было более полутора лет, уже начала к нему готовиться и буквально помешалась, мечтая, чтобы дети из Грейнджа непременно выступили на фестивале в Саффолке. «Кто, – вопрошала Анита, явно не нуждаясь ни в каком ответе, – сумеет устоять перед целым отрядом поющих сирот?

И Клара думала: да хоть я. Уж устоять-то я запросто смогла бы.

Однако сейчас Анита смотрела на нее с особой настойчивостью. И рот у нее был весь в крошках. Клара еще подумала: как странно, ведь Анита в публичных местах почти никогда ничего не ест. И тут Анита еле слышно промолвила:

– У меня будет ребенок, Клара. Но мне кажется, ты и сама давным-давно об этом догадалась.

Ни о чем она не догадалась! Она слышала, конечно, как говорят, я, мол, «интуитивно чувствую», что та или иная женщина беременна, только ее, похоже, способностью «интуитивно чувствовать» подобные вещи судьба обделила. Да и Анита никогда не говорила, что хочет ребенка, так что трудно было поверить, что это получилось сознательно. Однако Клара понимала: ни о чем таком сейчас спрашивать нельзя. Неужели Анита все-таки решилась пройти через все это – пережить беременность и все сложные последующие сдвиги? Анита с ее тщательно выверенным обликом, с ее идеально подобранным гардеробом, с ее жемчугами и жесточайшей самодисциплиной? Клара судорожно сглотнула и промолчала.

Даже понимая, что это верх эгоизма, она не могла в эту минуту не думать о том, что отныне действительно останется одна. И в трудный момент никто не бросится ее спасать. Пустоты в ее жизни, связанные с исчезновением тех или иных людей, отсутствие которых она так остро и болезненно ощущала, теперь не будут заполнены Анитой. Она останется наедине с самой собой. Но, может, так и должно быть? Может, и ей пора окончательно стать взрослой? Клара поспешно затолкала эти горькие мысли в самый дальний уголок своей души и постаралась сосредоточиться на чем-нибудь позитивном, на чем-то таком, что с легкостью можно было обсуждать вслух.

– И как подобную новость воспринял доктор Кардью? – спросила она.

– Впал в панику, – рассмеялась Анита.

«Да ведь она же просто счастлива!» – вдруг поняла Клара. Впервые со дня их знакомства она видела Аниту по-настоящему счастливой.

В тот вечер, как только дети были уложены, а кошка Стелла неохотно согласилась выйти на прогулку, Клара уселась за свои отчеты. Она всегда на редкость прилежно вела все необходимые записи, испытывая от собственной организованности определенное удовольствие. На окна мастерской по ту сторону улицы она больше не смотрела, зная, что там всего лишь бедолага Джо, а совсем не тот человек, которого ей больше всего хотелось увидеть. Она лишь мимолетно задумалась, стоит ли ей беспокоиться из-за тех вопросов, которые на собрании в библиотеке задавал мистер Брауни. «Но ведь это расточительство, не так ли?» – эти его слова все еще звучали у нее в ушах. Однако она решила, что пока об этом думать не стоит; у нее и без мистера Брауни хватает и забот, и поводов для раздумий. Да и что, в конце концов, он может им сделать?

ДЕТСКИЙ ДОМ ШИЛЛИНГ-ГРЕЙНДЖ

ОТЧЕТ № 9

Ивлин Маргарет Уайет

Дата рождения:

5 декабря 1938 г.

Происхождение:

Ивлин отдали на воспитание ее бабушке по матери, когда ей было всего несколько дней от роду. Ее отец неизвестен. Девочку много раз передавали из рук в руки и во время войны, и после. Она сменила девять различных домов. Ее последняя приемная семья распалась, когда отец потерял работу; а в предыдущей приемной семье детей, как выяснилось, вообще как следует не кормили. А семья, где девочка недолго жила до этого, и вовсе развалилась по каким-то неведомым причинам.

Здоровье/внешность

У Ивлин большие карие глаза и теплая улыбка. Она крупнее и тяжелее многих своих сверстниц, но, похоже, абсолютно здорова. Она утверждает, что ни в одной из школ, где училась, никогда ни одного дня не пропустила.

Еда

Часто просит добавки, а то и сама берет вторую порцию. Ест все (за исключением манной каши). Интереса к готовке не проявляет, зато очень старается, если дать ей вылизать миску.

Хобби

Любит быть дома, лежать в гамаке, валяться на диване.

Другое

Ивлин – способная, хоть и незаинтересованная ученица, больше других ей нравятся практические занятия, например домоведение и шитье. В целом она успела поучиться в двенадцати различных школах.

Глава пятая

Сюжет комикса, который Питер готовил для конкурса, строился вокруг некой экскурсии или пикника, и одна из страниц была целиком посвящена близнецам – близнецам! – и один из них обладал некими сверхъестественными способностями, однако Питер неожиданно сосредоточил все свое внимание на втором и сделал это мастерски.

Алекс, как всегда, сидел, уткнувшись носом в книги. Новых девочек он практически не замечал, отодвинув их на периферию своей жизни. На первом месте для него была школа и его лучший друг Бернард Брейтуэйт, невероятно высокий и невероятно умный парнишка. Ну и разные заумные вопросы, например, такой: «Мисс Ньютон, как вы относитесь к закрытию монастырей?» – он тоже очень любил.

– Я об этом как-то не думала, Алекс, – обычно отвечала Клара.

Риту новые девочки тоже не интересовали, но, с другой стороны, это же была Рита, которая, казалось, получает удовольствие от того, что не уживается с людьми. Она бы даже расческу свою никому не одолжила – и в этом Клара была полностью с ней солидарна, – но главное, таково было в целом отношение Риты к жизни. Она была на редкость замкнутой девочкой. Единственный человек, который был ей нужен, – это ее мама, которая погибла во время налета V2 уже в самом конце войны и в смерть которой Рита по-прежнему отказывалась верить. Хотя в последнее время Рита, пожалуй, стала чуть лучше спать, но просыпалась все еще часто. И весьма бурно реагировала, буквально впадая в ярость, когда ей мешали заниматься музыкой. Она упражнялась каждый вечер по три-четыре часа.

– Анита мне опять очень трудную пьесу задала, – ныла она. – Совсем меня замучила!

Клара иногда слушала ее игру под дверью, и ей казалось, что все получается просто восхитительно, но каждые несколько минут до нее доносилось сердитое Ритино фырканье, а иногда девочка даже покрикивала на себя: «Ну ты что?! Играй как следует!» или «Не так, не так!».

Новая девочка Джойс по-прежнему выглядела сердитой и исполненной презрения. Она жаловалась, что у нее болит нога, а потому она ненавидит ходить пешком. Иногда она даже вслух хвалила рисунки Питера, однако сама не проявляла ни малейшего желания попробовать что-то изобразить. Морин утверждала, что Джойс «втрескалась» в Питера, когда он сделал для нее тележку, но Морин вечно всех «сватала», так что ее слова вполне могли быть весьма далеки от истинного положения дел.

Клара старалась не позволять Джойс портить ей настроение, но та все-таки ухитрялась его испортить. Джойс отлично умела любого заставить почувствовать ее присутствие. Смеялась Джойс, только если с кем-то из детей случалась беда, и, обладая невероятной проницательностью, порой заранее знала, с кем именно та или иная беда случится. Похоже, ее любимым развлечением стало довести дело до того, чтобы Риту как следует отчитали.

Что касается Ивлин, то та отличалась поразительной безынициативностью и полным отсутствием интереса к окружающим, но в отличие от Джойс предпочитала оставаться на заднем плане. Обычно она сидела на кухне, никого не слушая и провожая глазами каждую тарелку. Если Морин, например, любила порой что-нибудь испечь, то у Ивлин подобного желания никогда не возникало. У нее не было привычки брать в школу сласти и там их на что-нибудь менять, как это делали Барри и Билли. Она все сразу съедала. Она вообще могла есть что угодно и когда угодно.

Однажды днем, привезя Риту на урок музыки, Клара решила поговорить об Ивлин с Анитой, и та, вздохнув, сказала: «Я голодала три года». А ведь раньше Анита о войне даже не упоминала. Но, кажется, сейчас ее прорвало, словно беременность отперла в ее душе некую запретную дверку. А может, просто она успела достаточно хорошо узнать Клару.

– Знаешь, когда русские нас освободили, – рассказывала Анита, – им хотелось быть добрыми, так что они даже лошадь застрелили и стали жарить ее мясо на костре и кормить нас.

– Но так, должно быть, нельзя с людьми, которые…

– Ну да, и некоторые никак не могли остановиться, все ели и ели, пока не падали замертво.

– О господи…

– Я конину не ела – мне вполне хватило того сухаря, которым они меня угостили. У меня и после сухаря живот раздуло. – Какое все это имеет отношение к Ивлин? – думала Клара. – А все из-за голода. И не только. Ты понимаешь, что я хочу сказать? Несколько лет Ивлин кормили впроголодь, а то и совсем не кормили. На некоторых детях это никак не сказывается. А на некоторых сказывается очень сильно. И теперь Ивлин хочет быть уверенной, что такого с ней никогда больше не случится.

Иногда Ивлин сидела в саду, но и там она не читала, не рисовала, не забавлялась с мраморными шариками – нет, она просто сидела и широко открытыми глазами смотрела куда-то сквозь пронизанную солнцем листву. Клара про себя называла этот ее взгляд вековым.

Она вместе со всеми каждый месяц ездила смотреть фильмы в детский киноклуб, но если остальные дети – даже Джойс! – были от этих просмотров в восторге, то Ивлин никаких восторгов не испытывала. Первым Ивлин посмотрела вместе со всеми фильм «Маленькие женщины»[6]. После просмотра дети долго спорили, на какого персонажа они больше всего похожи, и разве не Лори – самый завидный красавчик, а Ивлин сказала:

– Я что-то не пойму, чего это вы такой шум подняли? По-моему, фильм очень скучный.

– Все кажется скучным только скучным людям! – тут же заявила Рита. – Правда, мисс Ньютон?

– Ну-у… – Клара попыталась проявить дипломатию. – Я не уверена, что дело всегда именно в этом…

– Но ведь вы сами так говорили!

– Возможно, тогда все обстояло именно так.

Рита моментально рассердилась и пнула ногой камень на дороге. А Джойс молча усмехнулась.

Тем же вечером на кухне, насмотревшись, как Ивлин, словно ворона, жадно склевывает остатки со всех тарелок, Клара предложила ей собирать иностранные монеты или марки – Анита могла пожертвовать для начала несколько штук, привезенных из Америки, – но Ивлин молчала, уставившись на банку с печеньем.

– Я бы хотела, чтобы ты хоть чем-то заинтересовалась, – не выдержала Клара. – Это ведь так важно – иметь собственные интересы, что-то уметь.

Вообще-то она собиралась заговорить на эту тему легко, как бы мимоходом, но у нее не получилось, и Ивлин моментально вышла из кухни. А Морин, убирая тарелки, посмотрела на Клару и сказала:

– Совсем не обязательно каждому иметь это ваше чертово хобби, мисс Ньютон.

– Я знаю, – кивнула Клара и прибавила: – Не ругайся, пожалуйста. – Но позднее, уже лежа в постели, она подумала: Морин не понимает, что порой просто приходится – как это было, например, с Джейн и Энн Тейлор – трудиться, скажем, гравировальщиком, хотя тебе куда больше хочется просто следить за проплывающими в небе облаками.

* * *

Как-то в конце сентября, в субботу, когда новые девочки прожили в Грейндже уже недели четыре, Клара в саду разговорилась с Джо по поводу того, что она постоянно чихает из-за Стеллы. Втайне Клара уже пожалела, что взяла ее. Рита кошку, конечно, обожала, но совсем о ней не заботилась.

Клара попыталась было втянуть в разговор о кошке и Ивлин, но та отвечала неохотно, односложными репликами. Она валялась в гамаке, широко расставив ноги и свесив их в обе стороны. Клара уже собиралась сделать ей замечание и сказать, что неплохо бы принять более приличную позу, но передумала, вспомнив, что ее отец в подобной ситуации сказал бы примерно так: «Ты должна стараться вести себя как настоящая леди», – и ее вдруг охватил гнев. Да почему, собственно, Ивлин нельзя сидеть так, как ей нравится? Даже если ее поза кому-то неприятна?

Ивлин внезапно выпрямилась и чуть не вылетела из гамака. Клара даже удивилась подобной поспешности, совсем не свойственной Ивлин, и спросила:

– Ты что? Тебе нехорошо?

– Мисс Ньютон, а это правда, что Грейндж вот-вот продадут? – с тревогой спросила Ивлин.

У Джо на физиономии появилось озадаченное выражение, а Клара громко рассмеялась.

– Не-ет! А почему ты спрашиваешь?

– Значит, тот богатый юрист уже не хочет его покупать? – Ивлин перекинула обе ноги на одну сторону и спрыгнула на землю.

– Что?

Но Ивлин, словно не слыша ее, уже потрусила к дому. Видимо, этого разговора ей было более чем достаточно. Оставленный ею гамак все еще продолжал качаться.

– Ивлин… ты что? Что ты такое говоришь? – попыталась остановить ее Клара.

– Ну, тот юрист из дома с колоннами, он его разве не покупает? – сказала Ивлин, замедлив шаг.

Клара на мгновение просто потеряла дар речи. Джо, явно волнуясь, вытер о штаны вспотевшие ладони.

– Кто, скажи на милость, тебе такое сказал?

– Морин.

– Морин? Правда?

Тысяча вопросов роились у Клары в голове. Грейндж. В ответ на ее недоуменный взгляд Джо только плечами пожал, явно не понимая, что Ивлин имела в виду. И Клара предположила, что Ивлин попросту ввели в заблуждение. Но тут девочка вздохнула и сказала:

– Спорить готова, что мне снова переезжать придется. Как и всегда. Я уже шестнадцать раз переезжала.

И Кларе что-то расхотелось ее поправлять. Все равно это ничему не поможет.

– Знаешь, дорогая, Морин, наверное, что-то неправильно поняла, – сказала она. – Ничего такого… с Грейнджем не случится. Ведь это наш дом.

И она посмотрела на сверкавший в осеннем солнечном свете Грейндж – дверь в кухню распахнута настежь; на плите в сотейнике густой суп; окно в спальне у девочек открыто, а у мальчиков – закрыто (и на стекле там небольшая трещина). В девчачьей спальне на кроватях наверняка можно найти: у Риты щетку для волос, у Ивлин какую-нибудь еду, украденную тайком и спрятанную под подушку, у Пег коллекцию ракушек. И Стелла, скорее всего, спит на Ритиной постели. А в комнате мальчиков повсюду разбросаны комиксы Питера, рабочие тетради и учебники Алекса, вонючие носки Барри и Билли…

Клара снова посмотрела на Джо.

– Так ты действительно не знаешь, о чем это Ивлин только что говорила?

– Ей-богу, нет, – сказал Джо, хотя выражение лица у него теперь совершенно переменилось, и он, схватив лейку, направился к водопроводному крану.

И весь день после этого Клара могла думать только о том, что мистер Брауни вознамерился купить Грейндж. Что же все-таки происходит? Сколько же сил, думала она, я положила на то, чтобы хоть немного успокоить и приободрить этих детей! Риту, Питера, новеньких девочек – да всех. Неужели именно сейчас Совет решится выбить почву у них из-под ног?

Скорее всего, Ивлин все-таки что-то неправильно поняла. А Морин что-то неправильно ей объяснила.

Грейндж не предназначен для продажи. Да и с какой стати его продавать? И тут она вспомнила, что на днях Морин хотела сообщить ей о чем-то важном. Может, как раз об этом? Да нет…

А зачем мистер Брауни пришел на собрание любителей поэзии Джейн Тейлор? Нет, не может быть!

Клара еле дождалась прихода Морин. Стараясь себя занять, она отнесла на почту письмо своей бывшей воспитаннице Терри и еще одно – в Совет графства, выслушала жалобы заведующей почтой на боли в спине, а вернувшись, перестирала все простыни – ведь кое-кто до сих пор порой писался в кровать. Но Морин все не приходила.

После чая дети словно с поводка сорвались. Барри и Билли дрались, девочки ссорились с визгом и криками. Пег забралась под кухонный стол и свернулась там клубком. Питер лихорадочно метался по дому.

– Да что происходит, скажите на милость! – не выдержала Клара. Питер взвыл:

– Мой комикс пропал!

До отсылки работ на конкурс еще оставалось немного времени, однако Питер, будучи перфекционистом, тянул до последней минуты, все еще что-то доделывая, и вот теперь никак не мог найти свои рисунки. Их нигде не было, хотя обычно он хранил их в своей прикроватной тумбочке.

– Ты его потерял?

– Нет. Он исчез. Его наверняка кто-то украл! – Питер был в панике – и неудивительно! Он так много возился с этим комиксом, и все было уже готово. – А в понедельник последний срок, когда еще можно прислать свою работу!

– Ничего, мы сейчас отыщем твой комикс. – Голос Клары звучал довольно спокойно, хотя внутри у нее все буквально оборвалось. – Не волнуйся, Питер, мы его непременно найдем.

Билли и Барри, провозгласившие себя мастерами по розыску вещей, на этот раз потерпели неудачу и принялись спорить с Питером, а тот и так готов был вот-вот сорваться. Пег ползала по всему дому на четвереньках, заглядывая под шкафы и даже под ковры.

Клара решила заглянуть в садовый сарай, где Рита играла Чайковского, старательно «разрабатывая кисть».

– Рита?

Но Рита даже не оглянулась. В сарае царил жуткий беспорядок. На полу валялся чей-то джемпер и наполовину съеденный пончик. Повсюду были разбросаны нотные листы. Клара подняла несколько страниц и вдруг под курткой Пег обнаружила исчезнувший комикс. Оказалось, что он разорван, перепачкан, а последняя страница, можно сказать, напрочь уничтожена. Все остальное, впрочем, еще можно было спасти.

– Рита, это ты сделала?

Руки Риты так и летали над клавишами, едва их касаясь. Клары она явно не замечала.

– РИТА!

Рита обернулась, с надменным видом посмотрела на нее, помотала головой и вернулась к своим упражнениям; клавиши, как живые, опадали и поднимались у нее под пальцами.

Возвращаясь в дом, Клара пыталась собраться с мыслями. Предположим, Джойс влюблена в Питера – но Питер Джойс едва замечает… Возникшее у нее подозрение начало крепнуть и окончательно окрепло, когда она взялась за ручку задней двери дома. Да, теперь она была почти уверена.

– Джойс!

Джойс чистила туфли и посмотрела на нее широко раскрытыми и абсолютно невинными глазами. На расстеленной на полу газете виднелись мазки ваксы.

– Что случилось, мисс Ньютон? – каким-то приторно-сладким голоском спросила она.

Клара показала ей изувеченный комикс и спросила, не ее ли это рук дело. Джойс молча помотала головой, но Клара уже и так все поняла.

Дети уже легли спать, когда в дом танцующей походкой влетела Морин, легкая, как бабочка. На лице у нее было изрядное количество косметики, которой перед уходом из Грейнджа там точно не было, в этом Клара была совершенно уверена.

– И вовсе не обязательно было меня ждать и не ложиться спать. – Морин сбросила с ног туфельки – этих туфель Клара тоже что-то не узнавала – и преспокойно принялась снимать чулки.

– Я просто… Морин, что происходит?

– Это вы о чем?

– Ивлин, похоже, уверена, что Грейндж собираются продавать… Говорит, ты ей об этом сообщила.

К удивлению Клары, Морин села, улыбнулась и сказала:

– Ну, хорошо, я расскажу.

Ей явно не терпелось выложить все секреты – как говорится, выпустить кошку из мешка.

– Вообще-то пока это тайна, но мистер Брауни действительно очень интересуется нашим Грейнджем. Он, правда, намерен сохранить его в качестве детского дома, так что нам, мисс Ньютон, беспокоиться особо не о чем, здесь все останется по-прежнему.

– Откуда ты все это знаешь?

– Он сам мне сказал.

Клара, прищурившись, смотрела на нее. И Морин, слегка порозовев, благонравно сложила руки на коленях и выпрямилась, слегка выпятив грудь.

– Для нас все останется почти по-прежнему, – повторила она.

– Что ты хочешь этим сказать? – Клара чувствовала себя совершенно сбитой с толку – почти как в прошлом году, когда ее отец впервые за столько лет вернулся из Африки. И не сомневалась: вскоре все переменится, нравится ей это или нет.

– Я хочу сказать, что если что-то и переменится, то вовсе не в худшую сторону, а скорее в лучшую. У него ведь очень много денег, мисс Ньютон. – Морин заговорщически улыбнулась. – Вы просто представить себе не можете, как много.

Кларе все это страшно не нравилось. Это глупышка Морин представить себе не может, во что она оказалась втянута, в какой игре стала пешкой.

– А он сможет и окна нам отремонтировать, и пол, и все остальное. И одежду нам получше купит.

Одежду получше?

Клара понимала, что, если сейчас скажет что-нибудь не то, Морин непременно замкнется и будет молчать, как агент SOE[7]. И для нее это будет что-то вроде игры в «а-вот-не-скажу». А заодно и плевок Кларе в лицо.

И все же Клара не выдержала.

– Почему же мистер Брауни тебе такие вещи рассказывает?

В полутемной кухне глаза Морин светились, как у кошки.

– А мы с ним отлично ладим.

И снова Клара не сумела сдержаться.

– Морин, он же на тридцать лет тебя старше! – вырвалось у нее.

– Я знаю.

– И он женат, у него дети.

– И это я знаю. Он иногда, кстати, просит меня за его детишками присмотреть. И потом, у меня же есть Джо.

– Да, у тебя есть Джо. Так зачем же все-таки мистер Брауни так поступает? Зачем рассказывает тебе подобные вещи? У тебя в офисе секретарские обязанности, а вовсе не…

А не какие?

– В следующий раз я вообще никому ничего не скажу! – обиделась Морин. – Я просто подумала, что вам это будет интересно, только и всего.

Глава шестая

– Конечно, мисс Ньютон, я бы тоже пришла в ярость! – поддержала ее мисс Купер. – Может, даже больше вашего разозлилась!

На следующее утро, как только дети ушли в школу, Клара позвонила в Совет: «Ивлин сказала, что Морин сказала, что ей сказали…» – и какое же огромное облегчение она испытала, когда выяснилось, что мисс Купер понятия не имеет, о чем идет речь.

– Грейндж – это здание, имеющее историческую ценность…

Клара прервала ее:

– Но это также и…

– Разумеется! Это также ваш дом! Ваш и ваших детей! И в качестве такового он существует уже много лет. Могу вас заверить: я даже не слышала ничего насчет его возможной продажи. Уж я бы знала, если бы что-то такое затевалось. На самом деле я наверняка первой об этом узнала бы!

Клара сильно в этом сомневалась, но сказала:

– Да-да, разумеется!

– Так что, честное слово, Клара, можете успокоиться. Все это яйца выеденного не стоит.

Шиллинг-Грейндж, конечно, почти развалюха, но он всегда был таким, и теперь Кларе очень хотелось бы знать, не превратится ли эта развалюха в нечто совсем иное. А ведь у них и окна плохо закрываются, и полы скрипят. Она регулярно писала в Совет, что дом разъедает сухая гниль, но ответа не получала, а теперь Совет и вовсе крайне редко откликается на какие-то самые незначительные ее просьбы – насчет краски, нотной бумаги, ведер, а иногда даже и насчет обуви для детей, пока она не начинает скандалить.

И Клара сказала мисс Купер, что постарается в точности последовать ее совету, хоть и было похоже, что мисс Купер попросту убеждает ее выбросить все это из головы. Совет, возможно, вполне разумный. Нет ничего хуже, чем слишком много думать об одном и том же. Клара знала, что принадлежит как раз к числу тех, кто способен сложить два и два и получить пятьдесят. Когда во время войны она работала в фирме «Харрис и сыновья», это ее качество считалось не таким уж плохим, а вот сейчас, в Грейндже, стало для нее изрядной помехой.

Пока мисс Купер продолжала свои заверения, Клара вспоминала тест из журнала «Чего достойна женщина»: «На кого из персонажей фильма “Маленькие женщины” вы больше всего похожи?» Пройдя его, Клара попала сразу в две группы: «В» и «А» – Джозефина и Мег Марч. И сейчас Клара уныло думала, что мисс Купер на сто процентов оказалась бы Джозефиной.

А мисс Купер уже рассказывала о том, что в этот уик-энд в Грейндж собираются сразу несколько потенциальных усыновителей; одних интересуют Билли и Барри, а других – Ивлин.

– Насчет Ивлин что-то уж больно быстро, – заметила Клара и вдруг подумала: а что, если это связано с новыми слухами о продаже?

Мисс Купер звонко рассмеялась.

– Они все какие-то родственники этих детей. Детям ведь нужен дом, правда?

Клара даже не смогла бы с уверенностью сказать, не шутка ли это.

– Детям нужен не просто дом, а дом правильный. Родной дом, – сказала Клара, теребя повисшую на нитке пуговицу, которая грозила вот-вот оторваться.

– Вот именно! – подхватила мисс Купер с таким нажимом, словно у них имелись по этому поводу серьезные разногласия. И прибавила, что очень хотела бы присутствовать при этой встрече, но, «к сожалению, у меня собрание лейбористской партии, а вы же знаете, Клара, как это бывает».

– О да, – согласилась Клара, хотя понятия не имела, как это бывает. Она и припомнить уже не могла, что и сама когда-то участвовала в общественной жизни. – Но вы, разумеется, дадите мне знать, если узнаете что-то новое насчет нашего дома?..

Интересно, кто скорее окажется в курсе грядущих событий – строптивая четырнадцатилетняя девчонка или чиновница из детского департамента?

– Ну, разумеется, я сразу же вам сообщу! Только никаких таких новостей не будет. Все это просто глупые слухи – помните, как говорили во время войны: «беспечная болтовня порой стоит жизни»?

И Клара подумала: «Какие странные вещи она говорит?» Но вслух выразила полное согласие.

* * *

Потенциальные усыновители приехали из Кардиффа в фургончике. Они были в одинаковых куртках, и подкладка шляп у них тоже была одного цвета; волосы у обоих были одинаково короткие, темные, подстриженные под горшок. Женщина, правда, накрасила губы, но помада у нее размазалась по зубам; а у мужчины лицо заросло давно не бритой щетиной, больше походившей на начало настоящей темной бороды. Разговаривали они друг с другом в какой-то неестественной, даже напыщенной манере, и это навело Клару на мысль, что они, вероятно, пребывают в ссоре. Мужчина громко извинился и сказал, что после войны у него плохо со слухом.

– И это даже хорошо, – без улыбки прокомментировала его слова женщина и шепнула Кларе: – Ему и половины знать ни к чему.

Клара позвала близнецов из сада и заметила, что Барри безуспешно пытается спрятать под джемпером рогатку. Если ему хотя бы случайно приходила в голову мысль стрельнуть из этой рогатки, я его на неделю под замок посажу, пообещала себе Клара. (Хотя это и было бы забавно.)

Когда все друг другу представились, женщина сказала:

– А вы уверены, что это не девочки? Я и не сомневалась…

– В чем?

– Ну, мне сказали, что тут имеются две двенадцатилетние девочки.

– У нас ведь есть целых три десятилетних, – вмешался Билли. – Можете их взять. А что, мисс Ньютон?

– Это же в Лондоне! – заорал вдруг мужчина. – В Лондоне были девочки-близнецы. А здесь мальчики! Ты же сама сказала, что с мальчиками легче. Хотя по этим не скажешь, что с ними будет легче.

Билли и Барри молчали, мрачно глядя на своих потенциальных усыновителей. Заметив, что Барри сунул руку под свитер, Клара поспешила выпроводить их в сад.

И тут в гостиную вошла Джойс. Она с ходу рухнула на диван, а больную ногу положила на столик, хотя ей это и не разрешалось. Гостей она словно не замечала.

– А это Джойс, – сказала Клара. – Она не близнец, но очень милая. Ты ведь милая, не правда ли, Джойс?

– Ивлин опять назвала меня калекой, – буркнула Джойс.

– О нет, дорогая, что ты, – попыталась утихомирить ее Клара. Ивлин всегда яростно отрицала подобные обвинения; на самом деле она даже плакала, и Клара решила, что Джойс наверняка опять врет, но понимала, что вряд ли стоит спорить с ней в присутствии гостей. – Мы с тобой об этом потом поговорим.

И Клара с таким затравленным выражением глянула на будущих родителей, что они, казалось, и без слов должны были бы понять: «Дети! Что с ними поделаешь?» Но те лишь тупо на нее смотрели и молчали.

– А Рита говорит, что я ей завидую! – не унималась Джойс. – Да с какой стати мне ей завидовать, этой маленькой нахалке?

– Ну, хорошо, Джойс… Ты разве не видишь, что у нас гости?

– А Стеллу стошнило на лестнице. Я ее ненавижу!

– Так отнеси ее в сад! – рявкнула Клара. – И сама убирайся! Вон!

Когда потенциальные усыновители направлялась к своему фургончику, мужчина проорал на всю улицу: «Я же говорил, что это пустая трата времени!» – и женщина откликнулась: «А ты слышал, что она сказала о той девочке, Стелле? Нет, я на нее рапорт напишу!»

Вечером, когда Клара гладила белье и что-то рассказывала Пег, в кухню, громко хлопнув дверью, влетел Питер.

– Может, мне вообще не стоит такое посылать? – выпалил он, протягивая Кларе восстановленный комикс, который был больше похож на грязный носовой платок. Сегодня был последний день для отсылки работ на конкурс. Пег тут же с энтузиазмом закивала, посылая Питеру и его комиксу воздушные поцелуи.

– Конечно же, его нужно послать! – горячо поддержала Пег Клара. – Ты еще, вполне возможно, будешь приятно удивлен результатами.

Исправленный вариант был, к сожалению, и вполовину не так хорош, как оригинал, это вынуждена была признать даже Клара. Была заметна спешка, некоторые рисунки получились грубовато. Но и при этом отчетливо читалась ИСТОРИЯ, которую Питеру и во второй раз удалось воплотить идеально. В душе у Клары еще не остыл гнев, вызванный поступком Джойс. Даже если противная девчонка и не имела намерения полностью уничтожить работу Питера, даже если она просто листала комикс чересчур небрежно, то это была сознательная небрежность. Джойс сознательно хотела сделать Питеру больно, а у Клары просто кровь вскипала, если кто-то осмеливался причинить Питеру боль.

И теперь она просто не знала, как поступить с Джойс. Мисс Бриджес была поглощена своими новыми обязанностями, а мисс Купер как-то не слишком могла помочь в том, что касалось поведенческих трудностей. Вот Анита помогла бы, однако ее чересчур строгие требования к детям казались Кларе какими-то допотопными. Только Джуди точно знала бы, как тут поступить. И Айвор тоже, но Айвору сейчас не до них. А Клара все еще не решалась поступить самостоятельно – ей по-прежнему требовалось чье-то дополнительное мнение, и она просто ненавидела себя за эту нерешительность. Ну почему она такая? Разве настоящая воспитательница может быть такой?

Покончив с глажкой, Клара усадила Джойс в гостиной и приготовилась к серьезному разговору. Но девочка даже в глаза ей ни разу не посмотрела, пока она распространялась о необходимости уважать чужую собственность. Вряд ли тебе понравилось бы, спрашивала она Джойс, если бы кто-то взял твои вещи, так ведь? А еще Клара много говорила о том, что нужно считаться с другими людьми, уважать чужое мнение, быть доброй. Ведь если бы Джойс просто спросила у Питера, можно ли ей посмотреть этот новый комикс, он, скорее всего, разрешил бы.

Кларе уже стало казаться, что все идет хорошо, и вдруг Джойс резко вскочила и хрипло выкрикнула ей в лицо:

– Да не брала я его! Это вообще все не я!

* * *

На следующий день в Грейндж прибыла очередная порция потенциальных усыновителей. Эти приехали из южного Эссекса на поезде и жаждали поделиться увлекательными подробностями своего путешествия. О, они могли бы целую книгу написать о Челмсфордской железной дороге! Они оба показались Кларе очень живыми, и у нее пробудилась надежда.

Ивлин попыталась прокрасться мимо них в кухню, но Клара ее остановила и велела поздороваться с гостями, что Ивлин послушно сделала, не проявив, впрочем, ни малейшего энтузиазма.

– Я как-то не предполагала, что она окажется такой смуглой, – сказала женщина.

– Ну и что, очень даже мило, – робко заметил ее муж.

– А что люди скажут? – заволновалась женщина. – Ну, тебе-то, конечно, с этим дела иметь не придется, так ведь? Только ведь вопросы со всех сторон посыплются!

Клара пока что терпела и, не произнося ни слова, готовила чай. Хотя волоски у нее на руках уже встали дыбом, что свидетельствовало о многом. Эта особа уже вызывала у нее тошноту: разве можно так говорить о мягкой, уступчивой Ивлин? Нет, это просто ужас какой-то!

– Уж вы-то небось знали, что у нее настолько темная кожа? – требовательным тоном вопрошала женщина, и Клара только глазами моргала.

Какой нелепый вопрос!

– Ну, конечно, знали! – не умолкала потенциальная мамаша. – Она же вместе с вами живет!

Клара со стуком поставила перед ней свою лучшую чашку; чай выплеснулся на блюдце, а само блюдце чуть не разбилось. Потенциальный папаша, который только что был весьма разговорчивым, старался на Клару не смотреть и делал вид, будто его чрезвычайно интересует что-то за окном.

– А что вам об этой девочке сказали в Совете? – спросила Клара.

– Да ничего особенного! – засмеялся мужчина и тут же стыдливо прикрыл рот ладонью, пряча плохие зубы.

– А нет ли у вас каких-нибудь других детей? С кожей посветлее? – спросила женщина.

– Я не понимаю, что вы имеете в виду… – пробормотала Клара, но эта особа не дала ей договорить:

– Я имею в виду белую британскую девочку! – злобно выкрикнула она. – Надеюсь, вы затеяли это не для того, чтобы мы попусту тратили свое драгоценное время?

Клара нахмурилась, но велела позвать Джойс и Риту. Пришла только Джойс. Она непрерывно спотыкалась и старательно преувеличивала свою хромоту. Клара не сомневалась, что она делает это нарочно.

– А Рита сказала, что хочет убить Аниту, – сообщила Джойс. – Она вообще очень злая.

Мужчина и женщина так и уставилась на нее.

– Что это у нее с ногой? – тут же спросил мужчина.

– Нет, вряд ли она нам подойдет, – подхватила женщина и, энергично тряхнув головой в подтверждение собственных слов, повторила: – Нет, не подойдет!

И они, даже не допив чай, встали и начали в ужасе пятиться к дверям, словно увидели разъяренного носорога и испугались, что он разорвет их на куски.

– Нам пора на поезд, – извиняющимся тоном сказал мужчина, – как-то не хочется пропускать четырехчасовой. Иначе придется ждать, а следующий только в четыре тридцать две…

– Хватит! – приказала ему жена. – Никому нет дела до твоих дурацких поездов! – Затем она, буквально тыча Кларе в грудь пальцем, заявила: – Вы нас обманули! Вы заставили нас зря сюда тащиться!

После их ухода Клара усадила Джойс и Ивлин на диван и принялась объяснять им, какие это были глупые и нехорошие люди, а значит, все, что они тут наговорили, полная чушь и абсолютно не соответствует действительности, так что нечего и беспокоиться из-за такой ерунды. Ведь большинство людей совсем не такие, как эти двое. Очень многим далеко не безразличны такие дети, как они; очень многие «по-настоящему стараются о них позаботиться». И Клара невольно подумала: а правда ли это? Девочки слушали, то и дело ерзая и не проявляя к ее словам ни малейшего интереса.

– Ну, если у вас есть вопросы, то задавайте, – сказала наконец Клара.

Один вопрос у Джойс все же нашелся:

– Ивлин говорит, что нас продают тому богатому юристу из дома с колоннами, это правда?

И у Клары сразу возникло такое ощущение, словно она спала, но кто-то разбудил ее резким толчком.

– Но мне так Морин сказала, – попыталась оправдаться Ивлин.

Клара вздохнула.

– Никому нас не продают, – сказала она. – Я бы знала, если… – И она поняла, что невольно эхом повторяет слова мисс Купер. Ее вдруг вновь охватило нервное напряжение. Она незаметно вытерла о юбку вспотевшие ладони и решила, что в следующий раз непременно задаст свои вопросы не мисс Купер, а мисс Бриджес, да еще и хорошенько на нее поднажмет. Уж мисс Бриджес-то наверняка хоть что-то знает?

Глава седьмая

Клара вдруг обнаружила, что ей даже хочется, чтобы кто-то из детей неважно себя почувствовал и остался дома, и тогда ей не обязательно будет присутствовать на традиционном осеннем собрании у Алекса в школе. Целых два часа провести в битком набитом школьном зале, продуваемом всеми сквозняками, да еще и за совместной молитвой – а это всегда вызывало у Клары воспоминания о собственных родителях, – далеко не самый продуктивный способ использовать утреннее время. А у нее столько дел: нужно почистить и порезать овощи, написать деловые письма, да и грязного белья гора до небес. Казалось бы, прибавилось всего двое детей, а нагрузка почему-то возросла несоразмерно. Всю последнюю неделю Клара тщетно пыталась дозвониться до мисс Бриджес. Видимо, эта дама оказалась куда более склонной к паранойе, чем Клара могла себе представить, и явно избегала разговоров с ней.

Зато в кои-то веки – вот бы так было всегда! – дети весело и с удовольствием слопали овсянку и дружно отправились в школу, ни на что не жалуясь. Даже Пег, даже Ивлин, даже Джойс!

Алекса, Бернарда и Клару отвез в школу отец Бернарда, мистер Брейтуэйт. У него был «Форд Англия», такой же, как у мисс Бриджес, но переднее пассажирское кресло в его автомобиле было буквально завалено всякой всячиной – обертками, деловыми бумагами, использованными носовыми платками. Аккуратностью мистер Брейтуэйт явно не отличался. Клара, например, обнаружила, что ее ноги покоятся на книге Жан-Жака Руссо «Об общественном договоре», да и перед тем, как нормально усесться, она была вынуждена спихнуть с сиденья на пол целую груду газет. Отец Бернарда читал толстые газеты; такие же предпочитал и Джулиан.

Интересно, думала Клара, а где мать Бернарда? Она ее ни разу не видела. Интересно, что мать Бернарда думает, во-первых, насчет чудовищной захламленности салона их автомобиля, а во-вторых, о том, что рядом с ее мужем на пассажирском сиденье устроилась она, Клара, и под ногами у нее книга о политических философах XVII века Гоббсе и Локке.

По дороге в школу мистер Брейтуэйт бомбардировал Бернарда и Алекса вопросами, связанными, так сказать, с общим уровнем развития, и мальчики от напряжения подскакивали на заднем сиденье, как щенки, но щенки, привыкшие к подобным интеллектуальным упражнениям, а потому с легкостью перечисляли, например, американские штаты или премьер-министров девятнадцатого столетия.

– Присоединяйтесь к нам! – пригласил Клару мистер Брейтуэйт. – Не стесняйтесь! – И она не решилась сказать, что уже давно «присоединилась», только пока не смогла толком ответить ни на один из вопросов. Она слабо разбиралась в химических формулах, зато неплохо знала основные сражения Второй мировой войны – это было излюбленной темой Джулиана. А еще она даже с закрытыми глазами могла ответить на любой вопрос в рубрике «Здравый смысл» из журналов «Чего достойна женщина» и «Как правильно вести домашнее хозяйство».

Никаких сквозняков в этом школьном зале не было. Оказалось, что стены там обиты деревянными панелями и практически воздухонепроницаемы; вскоре у Клары возникло ощущение, что она угодила в консервную банку с сардинами. На одной из панелей красовался длинный список выпускников этой школы, погибших в Первую мировую войну; рядом был еще более длинный список тех, кто не вернулся со Второй мировой. Весьма болезненное напоминание для многих. Школьный стул для отца Бернарда был явно маловат, и его крупное тело сползало с сиденья то в одну, то в другую сторону, так что Клара втайне даже немного гордилась тем, как компактно умещается на этом детском стульчике. Для начала каждому из учеников полагалось подойти к сцене и передать свой подарок – поделку или еще что-то, – приготовленный «для бедных, нуждающихся и отверженных». Клара, стараясь не думать об иронии происходящего, решила сосредоточиться на самих мальчиках – на их весьма различных повадках и манерах. Алекс, например, с самым серьезным видом передал банку с золотым сиропом. О необходимости подобного «пожертвования» он сообщил Кларе только утром, и она просто голову сломала, пытаясь отыскать в шкафах и кладовых хоть какую-нибудь неоткрытую банку.

Директор школы внешне был похож на некое высохшее ископаемое, но, увы, куда менее интересное, чем настоящие окаменелости. Пока он вещал о том, как важно и нужно творить добро, Клара совершенно отключилась, размышляя о своих воспитанниках, старых и новых, а также о бедолаге Джо, которому негде жить и которого ее заботам, разумеется, никто не поручал, и, конечно, об Айворе, заботиться о котором ей было и вовсе ни к чему.

После выступления директора последовало вручение наград и призов лучшим ученикам школы. Бернард был награжден за успехи в географии. Услышав это, мистер Брейтуэйт добродушно усмехнулся и шепнул Кларе: «Да этот мальчик обычно не может найти дорогу от двери дома до дверцы нашей машины!»

Алекс завоевал главный приз по математике, а также был назван одним из лучших по истории и латыни. Кларе очень хотелось встать и хоть немного ему поаплодировать, но, к сожалению, здесь это явно было не принято. А ведь Алекс принадлежал к числу тех детей, чья жизнь с самого начала заранее определена и разграфлена, как шахматная доска. «Разграфлена? Но ведь это же просто эвфемизм, скрывающий нечто ужасное», – подумала Клара. Однако сейчас Алекс вполне заслуженно получил именно то, что и должен был получить. И это оказалось так приятно! Вернувшись на место, Алекс сразу перестал быть таким важным и серьезным и, обернувшись, даже помахал Кларе рукой. Ее дорогой мальчик-с-оттопыренными-ушами уверенно шел вперед, и Клара не сомневалась, что его, конечно же, ждет Великое Будущее.

Эта школа вообще сильно отличалась от той, которую посещали Питер, Морин, Билли и Барри. Во время исполнения All Things Bright and Beautiful[8] – ну кто бы подумал, что это можно сыграть на трубе? – отец Бернарда угостил Клару мятным леденцом, и она вдруг задумалась: а что другие родители думают насчет них? Наверное, считают, что она – мачеха Бернарда, а его отец – обыкновенный «денежный мешок». Она украдкой глянула на мистера Брейтуэйта; он сидел, зажав крупные руки между коленями, и, заметив ее взгляд, нервно ей улыбнулся. Волосы у него слегка растрепались и падали на глаза. Нет, на «денежный мешок» он совсем не похож, решила Клара.

Когда им удалось наконец покинуть поражающее своим великолепием здание школы, Клара, заранее приготовившись к очередной порции вопросов «на общую эрудицию», была весьма удивлена, когда отец Бернарда несколько неуклюже предложил: «А не прогуляться ли нам по берегу моря, прежде чем пускаться в обратный путь?»

Клара хорошо помнила, что ее ждет целая гора стирки, что ей нужно договориться с руководством школы насчет новых девочек, что Джойс совершенно необходимо показать доктору Кардью, что Рита опять просила редиски, что Совет прислал-таки несколько пар легких парусиновых туфель на резиновом ходу, за которыми нужно зайти на почту, что Питер просил купить ему бумаги для рисования, и так далее. Кроме того, в душе у нее, хотя и где-то на заднем плане, неким пугающим эхом постоянно звучал сигнал тревоги, связанный с неожиданными планами мистера Брауни. Успокоить ее сейчас могла, пожалуй, одна лишь мисс Бриджес. И на этом фоне Клара вдруг услышала, как говорит мистеру Брейтуэйту: «Да, с удовольствием. Тем более я непременно должна угостить вас мороженым за то, что вы так любезно нас подвезли».

Они уселись на засыпанную песком скамейку и стали смотреть на расстилавшееся перед ними серо-голубое море. Как давно Клара не была на побережье! В последний раз они приезжали сюда с Джуди лет пять назад, как раз перед ее свадьбой. Джуди… Нет, о Джуди сейчас ни в коем случае думать нельзя, иначе она просто разревется, и мистер Брейтуэйт решит, что она не в себе. Да еще, чего доброго, начнет ее обнимать и утешать, а единственный человек, в чьих объятьях она хотела бы выплакаться всласть, – это Айвор.

Надо как-нибудь привезти сюда детей, решила Клара. Странно, что она не подумала об этом раньше. Вот Джуди наверняка бы подумала. Джуди всегда думала о подобных вещах.

В итоге Клара сосредоточилась на том пейзаже, что был перед нею. Легкий утренний туман делал небо и море почти неотличимыми друг от друга, хотя к этому времени туман вроде бы должен был уже подняться. На Клару успокаивающе действовал приятный негромкий плеск волн о волнолом. Киоск с мороженым оказался закрыт, зато им удалось отыскать фургон на колесах, где можно было купить горячий чай, и они решили, что чай ничуть не хуже мороженого.

Отец Бернарда сообщил, что его зовут Виктор – и это в честь виктории, победы, а вовсе не Виктора Франкенштейна. Он родился в октябре 1918-го, а значит, сейчас ему всего тридцать лет, хотя с первого взгляда вполне можно было дать и сорок, таким он выглядел старым, потрепанным и, похоже, страдал одышкой. Вот ведь что война с людьми делает, подумала Клара. Воевал Виктор во Франции.

– А чем вы сейчас занимаетесь… э-э-э… Виктор? – спросила Клара, как бы пробуя это благородное имя на вкус.

– Интересно, сумеете ли вы догадаться?

Ну, хорошо, допустим, Виктор любит газеты. И книги – у него ими вся машина завалена, причем это все книги серьезные, основанные на фактах, которые, впрочем, и на полу могут оказаться. А запас мятных пастилок «Кендал» у него, похоже, такой, что их хватит, чтобы и еще одну войну пережить. Еще Клара знала – поскольку летом видела его на ярмарке, – что он отлично играет в дартс и любит посещать комнату кривых зеркал.

Клара покачала головой.

– Нет, вряд ли я сумею…

– Я – профессор, читаю в Оксфорде курс «Политика и международные отношения».

Клара даже решила, что он шутит. Господи, только не в Оксфорде! Но, судя по выражению его лица, он отнюдь не шутил. Мало того, он, похоже, собой гордился – но не в смысле зазнайства, а как бы говоря: я рад, что сумел этого достичь.

– В Оскфорде? Но вы совсем не похожи… – Клара не договорила, не зная, как сказать, что, с ее точки зрения, он для этого выглядит «недостаточно старым».

Хотя на самом деле Виктор как раз и выглядел «достаточно старым». И волосы почти седые, и лицо несколько обрюзгшее, хотя и довольно привлекательное, будто высеченное из камня неким небрежным скульптором, словно позабывшим убрать «лишние» углы. Клара все пыталась понять, кого он ей напоминает, и вдруг вспомнила: бюст Бетховена, который всегда стоял на рабочем столе у ее учительницы музыки. Она даже хихикнула про себя. Впрочем, вид у Виктора был куда менее сердитым, чем у Бетховена; и выражение лица более дружелюбное, даже приятное. Жаль, что ей некому даже рассказать об удивительном сходстве мистера Брейтуэйта с Бетховеном. Джуди это точно повеселило бы, она бы с удовольствием посмеялась. А мисс Бриджес ни дела Клары, ни ее рассказы больше, похоже, не интересуют. Анита же, удивившись, сказала бы строго: «Что? Я тебя просто не понимаю, Клара».

И Айвора вряд ли заинтересовало бы и это сравнение, и сам Виктор.

«Так он профессор?» – думала Клара, вспоминая Фридриха Баэра, мужа Джозефины Марч из «Маленьких женщин». (Впрочем, уж это-то сравнение Айвора точно ничуть не заинтересовало бы.)

– А что, мама Бернарда не смогла сегодня приехать? – спросила Клара.

И Виктор объяснил, что мама Бернарда – ее звали Айрис – еще в 1944 году умерла от рака.

– Ох, простите меня, пожалуйста! – искренне извинилась Клара и подумала: в тот же год, что и Майкл.

– Бернарду было всего восемь.

– Как же вам, должно быть, тяжело пришлось.

– Должен признаться, что именно Бернард и заставил меня жить дальше. Если бы не он…

Клара часто думала о том, как все сложилось бы, если бы Майкл оставил ее беременной. Выносить и родить существо, являющееся его частью… Тогда ее жизнь стала бы совершенно иной. Во-первых, она бы никогда не поехала в Шиллинг-Грейндж. И не вела бы такую жизнь, как сейчас. Но какой стала бы тогда ее жизнь? Лучше нынешней или хуже? Иногда ей казалось, что тогда ее жизнь стала бы лучше, а иногда – что она и тогда была бы столь же одинока. Впрочем, в последнее время мысли об этом все реже приходили ей в голову. И ей казалось, что, может, оно и к лучшему, что никакой беременности тогда не случилось. Она уже практически и не представляла себя беременной – ни от Майкла, ни от кого-то еще.

– С нами теперь живет Элайза, моя сестра, – сказал Виктор и печально усмехнулся. – Ей в войну тоже здорово досталось. Ее муж воевал в Бирме и попал в плен к японцам, но ухитрился выжить и продержался целых три года, однако его все же казнили – как раз когда туда начали прибывать первые британцы. Бессмысленно все это… Сестра до сих пор время от времени получает от него письма – представляете, сколько времени понадобилось, чтобы они до нас дошли? Я, конечно, очень рад, что она теперь с нами, но иногда, когда мы остаемся в доме только втроем и, погромыхивая, бродим по всему дому, всех нас окутывает невыносимая печаль. Прямо-таки физически ощутимая печаль, исходящая от стен, от обоев, от мебели… Вам не кажется, что я говорю странные вещи?

– Нет, – сказала Клара. Она привыкла к печальным историям – все к ним привыкли, – однако каждая такая история всегда по-своему ее трогала. Бедный Виктор! Бедный Бернард! Бедная Элайза! Клара молчала, не зная, что сказать, хотя ей и хотелось как-то его утешить. И тут Виктор, неожиданно улыбнувшись, заговорил сам:

– Знаете, когда к нам приходит Алекс, все сразу становится иначе, в доме словно какая-то искорка поселяется. И Бернард бывает просто счастлив, а когда счастлив Бернард, счастлив и я. Они такие чудесные друзья – прямо горошины из одного стручка.

– И пусть их дружба длится как можно дольше, – сказала Клара. Ей было очень приятно, что Виктор так хорошо говорит об Алексе. А она-то беспокоилась, сумеет ли Алекс завести в этой привилегированной грамматической школе друзей. Уж она-то хорошо знала, как косо некоторые родители смотрят на то, что их дети общаются с воспитанниками детского дома. Она не раз замечала, как кривятся некоторые мамаши, узнав, что Рита – детдомовский ребенок. Кривятся и говорят: «Жаль! Девочка такая талантливая и так хорошо играет на фортепиано!» Бетти Хэнсшоу, устраивая пикник, исключила детдомовских девочек из числа приглашенных. А еще одна мамаша аннулировала приглашение на день рождения ее дочери, которое та прислала Джойс. Так что неизменное гостеприимство Бернарда и его отца Клара воспринимала как нечто совершенно особенное.

– За хороших друзей! – сказал Виктор и чокнулся с ней оловянной кружкой с чаем. – За наших мальчиков!

Немного растерявшись, Клара тоже чокнулась с ним, стараясь не расплескать содержимое кружки, потом рассмеялась и с удовольствием повторила:

– Да, за наших мальчиков!

Она далеко не сразу обратила внимание на то, что Виктор поглядывает на нее так, как на нее давно уже никто не смотрел. И оказалось, что именно такой поддержки ей и не хватало – ощущения, что кто-то искренне ею восхищается. Похоже, он и впрямь ею восхищался, и она была очень ему за это благодарна.

Когда они медленно брели обратно к машине, Виктор сказал, что непременно будет поддерживать с ней связь и они «очень скоро» вновь встретятся. На этом «очень скоро» голос его предательски дрогнул, и в глубине души Клара почувствовала, что куда более склонна к авантюрам, чем ей это казалось еще вчера, и подобная метаморфоза произошла с ней не только благодаря воздействию целебного морского воздуха.

Глава восьмая

– Они бы мне сказали, – с раздражением повторила мисс Бриджес, – а я бы сказала вам. Вы же знаете, что сказала бы! – Клара долго ее упрашивала, и мисс Бриджес наконец согласилась взять ее с собой на заседание Совета, чтобы она могла все услышать, так сказать, из первых уст.

Клара хотела уже пошутить насчет «первых уст мистера Соммерсби», но мисс Бриджес сегодня явно была не в настроении. Нет уж, Клара, спасибо, но мне не до смеха!

Они никак не могли припарковаться. Поджав губы, мисс Бриджес кружила и кружила по городу, пока наконец не нашла какое-то местечко. Она так резко затормозила, что Клара чуть не ударилась лицом о ветровое стекло.

– Что-то слишком много машин стало на улицах, – сердито буркнула мисс Бриджес, – пора ограничения вводить.

– Я так рада, что вы взяли меня с собой, – сказала Клара, пытаясь хоть как-то ее умилостивить.

Мисс Бриджес буквально содрала с себя водительские перчатки и, тряхнув головой то ли с сочувствием, то ли с раздражением, а может, с тем и с другим, сказала:

– Как же мне не хватает Айвора…

Клара с удивлением на нее посмотрела. Мисс Бриджес не хватает Айвора?

– Он помогал вам и порядок поддерживать, и перспективу видеть.

В приемной Совета уже ждали посетители – трое плачущих сопливых детей и какой-то седобородый мужчина. Младшая девочка была привязана к старшей шнурком, обмотанным вокруг запястья, и старшая все время за него дергала, заставляя малышку реветь.

– Я больше не могу держать их у себя, – говорил мужчина.

А женщина, сидевшая за столом, то и дело звонила бронзовым колокольчиком, призывая к тишине, и возражала:

– Но, сэр, вы же не можете просто оставить их здесь! Подождите, пожалуйста!

Еще двое детей, как оказалось, стояли в углу, повернувшись лицом к стене. Клара так и не поняла, с кем они сюда пришли. Ни одной супружеской пары она что-то не заметила. Какая-то женщина вязала – по всей видимости, шапку; какой-то мужчина сидел, уткнувшись в газету. Клара прочитала заголовок на первой странице: «Из колыбели в могилу».

Мисс Бриджес поморщилась: «Не обращайте внимания». Она была раздражена тем, что Клара заставила ее прийти, и Клара впервые могла понять почему. Ведь Клара действительно беспокоит Совет без особой на то причины, а у них дел по горло. Ее опасения основаны исключительно на слухах и предположениях, тогда как сотрудники Совета заняты решением вполне конкретных и очень срочных проблем. Одного этого неумолчного звона колокольчика уже вполне достаточно, чтобы кого угодно свести с ума.

Мисс Бриджес провела Клару в какой-то кабинет, где окно было распахнуто настежь, из-за чего там стоял жуткий холод; казалось, будто находишься снаружи, прямо посреди этой шумной улицы. Когда Клара слегка принюхалась, она догадалась, почему окно здесь держат открытым: в комнате стоял такой жуткий запах, словно под полом был спрятан труп. Она попыталась убедить себя, что ничего такого особенного не чувствует, но запах все же был настолько силен, что даже глаза слезились.

Мистер Хортон, инспектор детских домов, выглядел совершенно измученным. Он сидел, откинувшись на спинку кресла, галстук был ослаблен, щетина на лице отдавала синевой, а рубашка совсем измялась. Кларе он показался еще менее привлекательным, чем обычно, хотя лицо его несколько оживилось при виде мисс Бриджес, но тут же снова погасло, когда он заметил у нее за спиной Клару.

– Какое кошмарное утро! – Он тряхнул головой. – У нас полный швах с усыновлением. На железной дороге какая-то катастрофа, осиротевшие дети, денег нет… Можете сколько угодно перечислять разные беды, и я скажу, что все это у нас уже было. А ведь сейчас еще только… – Он гневно глянул на свои наручные часы. – …утро!

Клара, естественно, сразу же пожалела, что явилась сюда. Она, как издевательски комментировала ее переживания мисс Бриджес, «ухитрялась даже кучку земли возле кротовой норки превратить в высокую гору». И потом, после поездки на машине и долгого нервного кружения по городу в поисках парковки ей срочно требовалось в уборную. За окном виднелась реклама изготовления ключей с обратной резьбой и фонарный столб, а на нем объявление о пропаже собаки:

Тимми. Видели в последний раз во вторник. Пожалуйста, проверьте у себя в гараже. Вознаграждение гарантируется.

Мисс Бриджес с извиняющимся видом одернула на себе жакет. Клара впервые заметила, каким толстым слоем тонального крема покрыты у нее лицо и шея.

– Извините, что побеспокоили вас, мистер Хортон, – невероятно подобострастным тоном произнесла мисс Бриджес, – я ведь знаю, как вы заняты. Однако у мисс Ньютон накопилось несколько вопросов…

И Клара быстро шагнула вперед. Вот он, ее шанс!

– Вы ведь не собираетесь продавать Грейндж? – Этот вопрос как-то сам вылетел у нее изо рта.

У мистера Хортона дернулась щека. Он, видимо, хотел что-то ей объяснить, но передумал и спросил:

– Где, скажите на милость, вы об этом услышали?

– Просто услышала.

– Я не имею полномочий это комментировать, – отрезал он, чем уже, как показалось Клара, выдал куда больше, чем собирался.

И в эту минуту в кабинет вошел действующий глава детского департамента мистер Соммерсби. Высокий человек, вполне комфортно чувствующий себя в строгом костюме и явно привыкший руководить людьми. Мистер Соммерсби, прищурившись, посмотрел на Клару и мисс Бриджес и спросил:

– Что здесь, собственно, происходит?

– Извините за беспокойство, мистер Соммерсби, – тут же склонила голову мисс Бриджес, но Клара, исполненная решимости, выпалила:

– Ходят слухи, что вы планируете продать Грейндж!

– А я сразу сказала ей, что это полная чушь! – вероломно попыталась оправдаться мисс Бриджес. – Но вы же знаете мисс Ньютон!

Мистер Соммерсби подошел к шкафу с документами, открыл дверцу с литерами «А-С» и выдернул одну из папок с таким видом, словно выщипнул пинцетом волосок у себя на подбородке. Клара ждала, нервно облизывая губы.

– Какая кошмарная неделя! – воскликнул мистер Соммерсби, эхом повторяя интонации мистера Хортона. – Никогда. Ничего. Подобного. Не. Было. На моей памяти. Итак, о чем мы говорили? Да-да, я помню, мисс Ньютон. Рад новой встрече с вами, – мистер Соммерсби был на редкость обходителен и нетороплив, – и на этот раз при куда более благоприятных обстоятельствах. Вам совершенно не о чем беспокоиться, решения мы пока не приняли.

– Что? – вырвалось у мисс Бриджес. И она на какое-то время застыла, открыв от изумления рот, но прищурив глаза. Мистер Хортон прикрыл лицо рукой, и Клара заметила у него на рубашке под мышками темные круги пота.

– А то, что мы пока не решили, продавать его или нет. – Мистер Соммерсби посмотрел на присутствующих с таким видом, словно очень удивлен тем, что им об этом неизвестно. – Видите ли, Грейндж является весьма ценной недвижимостью и вызывает определенный интерес у покупателей. Если мы успешно его продадим, у нас будет возможность приобрести нечто более подходящее для наших целей. Вы же согласитесь, мисс Ньютон, что для проживания детей этот дом далеко не идеален?

– Я… я считаю, что для детей он как раз идеально подходит, – резко возразила Клара. Она чувствовала себя так, словно ее застали врасплох; ведь она ожидала, что придется без конца всех умолять и упрашивать, чтобы ей все-таки ответили прямо.

– Но ведь там сыро. Вы не раз говорили, что у вас проблемы с окнами и дверями, не так ли? И еще какая-то сухая гниль?

Клара вспыхнула. Ну, зачем, зачем она тогда на это пожаловалась? Нерешительно кашлянув, она сказала:

– Но ведь это вполне исправимо.

– Видите ли, дело в том, что ценность Грейнджа исчисляется отнюдь не в деньгах. Это, можно сказать, «белый слон», обременительное имущество.

И Клара вдруг вспомнила последние рисунки Пег – задние ноги слона и часть его туши. А еще она вспомнила, как Алекс однажды рассказывал ей, как Ганнибал пересек Альпы со слонами.

– А с финансовой точки зрения и вовсе сплошные расходы, – вздохнул мистер Хортон.

«Так что мы все-таки такое? – подумала Клара. – Обременительное имущество или сплошные расходы?»

– Мы вынуждены тратить на него слишком много денег, а деньги, как вам известно, не…

– …Растут на деревьях! – услужливо подхватила мисс Бриджес. И Кларе очень захотелось хорошенько ее ущипнуть.

Так вот, значит, в чем дело? У Клары от волнения даже во рту пересохло. Значит, они теперь все свели к теме пользования некими чрезмерными благами? Она просто не знала, что и подумать, и неуверенно переспросила:

– Так вы говорите, что намерены его продать?

– Ничего подобного! Как я уже сказал, мы пребываем в нерешительности, однако эта возможность также рассматривается.

Мисс Бриджес, скрестив руки на груди, совершала головой какие-то странные мелкие движения из стороны в сторону – то ли кивала, то ли отрицательно ею мотала.

– А меня, похоже, на данном витке из обсуждения исключили? – грозно спросила она.

Мужчины так и уставились друг на друга. Наконец мистер Хортон очнулся и, сложив руки в молитвенном жесте, произнес:

– Эмили, нет никакого витка, и обсуждения не было.

С каких это пор он называет ее Эмили?

– Но раз мы никак не можем сэкономить на содержании Шиллинг-Грейнджа, – заговорил и мистер Соммерсби, – значит, затея с ним становится все менее жизнеспособной.

– Зато я могу, – заявила Клара.

– Что именно вы можете?

– Сэкономить – именно этим я постоянно занималась во время войны. У нас в фирме именно я отвечала за организацию, администрирование, бюджеты. И знаю, что уж сэкономить-то вполне сумею. – Она вдруг почувствовала, что в душе у нее проснулась надежда. Значит, вопрос с продажей действительно еще не решен, и она может доказать, что у нее есть и умение, и характер. Доказать, для чего она предназначена. Мужчины переглянулись. Мисс Бриджес с несчастным видом уставилась в окно, и мистер Хортон старался на нее не смотреть.

– С другой стороны, мы вовсе не склонны…

– Да? – тут же оживилась Клара.

– Мы вовсе не склонны продавать Грейндж, если он будет приносить пользу.

– Что, простите?

– То есть если дети… будут процветать. Если будет заметно, что дети не просто существуют, а процветают. Благополучие детей для нас, конечно же, не менее важно, чем…

– Но мои дети вполне благополучны! – задохнулась Клара, потрясенная тем, что они, кажется, достигли некоторого понимания. В данную минуту она мистером Соммерсби просто восхищалась. – Это действительно так. И я могу это доказать.

– А, например, та маленькая девочка, которая не говорит? Она тоже «вполне благополучна»?

– Пег?

– Или, может быть, вы попытаетесь – если, конечно, сумеете – что-то для нее сделать?

– Но я в любом случае не смогу просто заставить Пег говорить. – Клара опять была сбита с толку: похоже, от нее требуют невозможного. Ей-то казалось, что тут все понятно, и все же… – Нельзя действовать на нее силой.

– О да, понимаю, – сказал Соммерсби. – Но в таком случае, может, вам удастся не это, а что-то другое?

– Я… да, хорошо, – вдруг согласилась Клара, совершенно озадаченная.

Снаружи донесся вой скорой помощи. Потом послышался оживленный разговор двух женщин, проходивших мимо открытого окна; затем по тротуару с грохотом проволокли что-то тяжелое.

– Ну что ж, тогда, скажем, к Рождеству? – подвел итог мистер Соммерсби.

– К Рождеству?

– Таким образом, у вас будет почти два месяца, чтобы доказать нам, что Шиллинг-Грейндж финансово жизнеспособен и существует во имя процветания детей.

Мистер Соммерсби подошел к металлическому шкафу, стоявшему рядом с дверью. Клара ожидала, что он достанет оттуда еще какие-то папки с документами, возможно, с финансовыми отчетами, однако он вынул оттуда всего лишь стеклянную пепельницу, полную конфет, отсыпал часть в бумажный пакетик и протянул Кларе.

– Это ячменный сахар, – улыбнулся он. – Возьмите для ваших малышей. И спасибо, что пришли.

Мисс Бриджес, словно очнувшись, напряженным тоном сказала:

– Вы идите, Клара, а я еще задержусь на минутку.

Мистер Хортон по-прежнему избегал смотреть им обеим в глаза, и Клара вдруг почувствовала, что он ей ужасно неприятен, хотя и не была уверена, что понимает, из-за чего именно.

* * *

В машине мисс Бриджес вела себя странно: несколько раз со злостью ударила кулаком по рулю, затем машина дважды заглохла, и за какие-то пять минут езды мисс Бриджес успела обругать троих водителей, совершивших самые ничтожные погрешности. А Клара уже вовсю думала о будущем. Ей все еще было не по себе после того, что мистер Соммерсби сказал насчет Пег, но ведь должен же он понимать, что она не может просто взять и заставить девочку говорить, что это попросту невозможно. Она знала, что неплохо разбирается в бухгалтерии и с цифрами обращаться умеет, но сумеет ли она справиться с цифрами, когда за ними будут стоять реальные размеры детской обуви, реальные порции еды для детей – и для Стеллы? Она лихорадочно прикидывала в уме: на черном рынке ей не раз предлагали и остатки топлива, и еще кое-чего, значит, теперь этими предложениями стоит воспользоваться. Продумывая различные способы дальнейшей экономии, она поняла, что действовать нужно как в военное время. Например, она привезла с собой из Лондона довольно много всякой одежды, которую с помощью Джо можно попробовать перешить для детей. С обувью гораздо сложнее. Но она, пожалуй, могла бы брать на дом стирку. Да и Морин могла бы вносить больше денег в общий котел – все старшие дети могли бы чем-то помочь…

По крайней мере, теперь она знала, а это всегда лучше, чем полное неведение. И детям она непременно все расскажет прямо сегодня вечером, только, пожалуй, немного сгладит углы. Она соберет их всех в гостиной, расскажет о том, что в жизни бывают и постные дни, и доступным языком изложит предлагаемый ею план экономии, а заодно даст им понять, как важно, чтобы они теперь стали более сообразительными. Детям всегда приятно сознавать, что им поручена важная миссия. Клара была уверена, что они ее не подведут.

– Ну и ношу вы на себя взвалили, Клара! – заметила мисс Бриджес, не отрывая глаз от дороги.

ДЕТСКИЙ ДОМ ШИЛЛИНГ-ГРЕЙНДЖ

ОТЧЕТ № 10

Джойс Холл

Дата рождения:

24 февраля 1938 г.

Происхождение

Джойс из большой семьи. У нее пятеро старших братьев и две старших сестры. Однако ни с кем из них она, похоже, не близка. Когда у нее нашли полиомиелит и положили в больницу, семья отказалась ее оттуда забирать.

Здоровье/внешность

Джойс долго и тяжело болела и провела в больнице больше восьми месяцев. Одна нога у нее явно слабовата, вторая почти нормальная. Большую часть времени Джойс проводит дома и выглядит очень бледной и какой-то недокормленной.

Еда

Однако ее внешность обманчива: она обладает здоровым аппетитом. Воскресный обед съедает всегда с удовольствием. Очень любит сладкое, всякие пирожки и печенье. Не любит «мокрую» еду.

Хобби

Джойс не нравятся почти все игры, которые требуют движения. Она вообще никакой спорт не любит. Но ей совершенно необходимо заниматься физкультурой.

Другое

Мисс Фишер сообщает, что Джойс окажется в списке тех, кто будет сдавать экзамен «11+», если, конечно, сама захочет. Впрочем, Джойс с самого начала четко дала понять, что «расшевелить» ее никому не удастся.

Глава девятая

Когда Клара представляла себе Мэрилин Адамс, мать ее погибшего жениха Майкла, та виделась ей то маленькой старушкой вроде бабушки из детской книжки «Маленький домик в прериях», то старухой с длинными-предлинными седыми волосами, вьющимися, как река Миссисипи.

Они переписывались – но не слишком часто, примерно раз в полгода; хотя, похоже, были инстинктивно расположены друг к другу, и порой их письма как бы встречались над океаном. Когда Клара разорвала свою помолвку с Джулианом, то первой, кому она об этом сообщила, была Мэрилин. И именно от Мэрилин она получила самый лучший ответ, что было странно – ведь Мэрилин была матерью Майкла. Впрочем, в тот момент у Клары не возникло ощущения, что это странно.

«Ты стоишь пятисот таких, как он, – писала ей Мэрилин. – Спорить готова, он сейчас с досады сам себя в одно место лягнуть готов». И еще: «Нет ничего хуже, чем старый дурак».

И хотя лишь одно из этих высказываний – последнее – было справедливым, письмо Мэрилин невероятно развеселило и подбодрило Клару. Оно было как теплый плед на плечах, качалка у камина и чашка горячего бульона «Боврил» в морозный день.

Так что Клара никак не ожидала увидеть на пороге Шиллинг-Грейнджа молодую красотку – Мэрилин было 54 года, – настоящую «бомбу», стройную блондинку в модных широких брюках и узком, облегающем фигуру жакете. Именно такой предстала перед ней Мэрилин Адамс однажды утром в конце октября через несколько дней после визита Клары в Совет графства.

Мэрилин обняла ее, поцеловала, но Клара застыла, точно аршин проглотив. Такой неожиданный поворот сюжета бывает только в книгах, думала она, пока Мэрилин, отодвинув ее на расстояние вытянутой руки, не посмотрела ей внимательно в глаза – что произвело на Клару почти угнетающее впечатление – и не заявила, что приехала, чтобы наконец познакомиться со своей дочерью, которую так ни разу и не видела, и с детьми этой дочери.

– Но это не мои…

– Ах, ты же понимаешь, что я имею в виду! – сказала Мэрилин.

И тут же сообщила, что является «настоящей англофилкой» – Клара, впрочем, не была уверена, что правильно поняла значение этого слова. На шее у Мэрилин болтался фотоаппарат, на ногах красовались туфли с бантами на высоком каблуке. А с собой у нее был большой чемодан. И еще маленький саквояж.

– Как вы сказали? Вы надолго в Англию?

Мэрилин рассмеялась и громко – слишком громко, ее, должно быть, слышала половина жителей центральной улицы – сказала:

– Да не смотри ты на меня так испуганно! Я уже сняла номер в отеле «Шиллинг-Армз».

И тут Клара тоже не выдержала и засмеялась. Мэрилин оказалась такой веселой, такой замечательной, и у нее были такие ясные глаза и столько иных потрясающих качеств, что Кларе хватило бы и малой их части. Дети тогда очень хорошо, правильно отреагировали на новости о Грейндже и на ее планы по ужесточению бюджета (хотя Клара и не была уверена, что младшие все поняли). «До тех пор, пока мы вместе» – так она тогда сказала детям, сознавая все же, какая это опасная комбинация – дети, не уверенные в своем будущем, и общая ненадежность их положения.

А в тот день, вернувшись домой из школы, дети так уставились на Мэрилин, словно перед ними была Бетти Грейбл[9] собственной персоной. Мэрилин еще и подыграла им: «Жаль, я не могу всех вас рассовать по карманам и увезти с собой в Штаты!»

– Мне всегда хотелось подняться на Эйфелеву башню! – «блеснул эрудицией» Барри, как раз собиравшийся пойти на футбол. Хотя вряд ли кто-то сумел бы догадаться, почему колени у него разбиты до крови еще до игры, а не после нее.

– Дорогой, это во Франции, – терпеливо объяснила Мэрилин, – а у нас в Америке есть статуя Свободы. – Она встала и, драматическим жестом воздев руку со стаканом воды, провозгласила: – «Дайте мне ваш усталый, бедный, забитый народ, который так хочет дышать свободно!»

Дети смотрели на нее с ужасом и восторгом – и только Ивлин все старалась незаметно прокрасться к задней двери.

– Эй, вы там, юная леди!

Ивлин что-то проворчала.

– Ивлин, к тебе обращаются, – одернула ее Клара.

Иногда от этой девчонки можно просто в отчаяние прийти.

Мэрилин подмигнула Кларе.

– Значит, Ивлин? Ну, так это же одно из моих самых любимых имен!

Тут наконец-то Ивлин на нее посмотрела, но глаза у нее были какие-то остекленевшие.

– Спасибо.

– А ты чем интересуешься? – Похоже, Мэрилин, как и Клара, всей душой верила в восстановительную силу различных хобби.

– Ничем.

– Ничем? Но ведь так не бывает!

Ивлин надула щеки. И впервые в жизни призналась:

– На самом деле я очень люблю маленьких детей. Младенцев.

– Младенцев? – изумленно повторила Клара. Разве могут младенцы стать чьим-то хобби? Но в данный момент необходимо было подбодрить девочку, и она сказала: – Как интересно… Я не уверена, можно ли, например, коллекционировать младенцев, но мы определенно могли бы… – Она еще не успела придумать, что говорить дальше, и подумала: «А что тут и впрямь можно было бы сделать?» – и закончила так: – Например, мы могли бы считать, скольких младенцев мы увидели на улице.

А Мэрилин приподняла красиво прорисованную карандашом бровь и посмотрела на Клару, словно говоря: «Ну, с этой девочкой ты точно не соскучишься!»

Зато при виде Питера глаза Мэрилин мгновенно вспыхнули, как Лондон во время Блица[10]. Тот вошел, стащил крекер и явно был намерен снова смыться наверх, но Мэрилин успела схватить его за плечо.

– А этот вскоре разобьет немало сердец, – заявила она.

Питер покраснел, как помидор.

– Та-ак, – сказала Клара, чувствуя, что не сумела сдержать раздражение. – Питер – мальчик добрый, и вряд ли он станет кого-то сознательно обижать, а потому…

Но Мэрилин, словно не замечая ее слов, уже переключилась на Риту:

– Кто этот персик?

Рита ненавидела любые прозвища и резко ответила:

– Сами вы персик! А меня зовут Рита! – Она повернулась на каблуках и пошла прочь.

– Назови меня так еще разок, детка, и я буду шлепать тебя, пока ты не отправишься прямиком на тот свет! – смеясь, крикнула ей вслед Мэрилин.

– Мэрилин! – попыталась остеречь ее Клара.

И, как только дети вышли из комнаты, откашлялась и сказала, хотя обижать Мэрилин ей совсем не хотелось:

– Я понимаю, что это была шутка, но мне все же кажется, что не следует разговаривать с детьми подобным образом.

– Подобным – это каким, дорогая?

– Раздавая обещания отшлепать до смерти, – сказала Клара, чувствуя себя несколько неуверенно.

Разве могла она выразить словами, что довелось пережить ее детям? Рассказать, как Барри избивали до потери сознания, а маленькую Пег запирали в темной кладовой? Как детей лупили домашними шлепанцами и секли розгами? Последняя управляющая Грейнджем, сестра Юнис, любила такие варварские наказания. И до сих пор ее имя пробуждает страх в сердцах этих детей. При ней здесь правил террор, и понадобилось немало времени, чтобы дети привыкли к тому, что их не собираются избивать, едва они нарушат какое-нибудь правило. И уж меньше всего им были нужны сейчас какие-то угрозы, как бы шутливо они ни были преподнесены.

Клару очень удивило то, что Мэрилин так внимательно ее выслушала, а потом сказала: «Ну, тебе лучше знать, тут ты эксперт», и, похоже, в этих ее словах не было ни капли сарказма, хотя Клара долго и пристально всматривалась в ее лицо, пытаясь понять, не издевается ли над ней Мэрилин.

– Я, конечно, еще не совсем понимаю, через что прошли эти дети, – продолжала Мэрилин, – но хочу попробовать это понять.

Клара просто ушам своим не верила. Ведь когда она сама выражала какое-то несогласие с родителями – по любому поводу, – те могли воевать с ней по нескольку дней, даже если и были в душе с ней согласны; и очень не любили, когда она выдвигала какие-то собственные идеи.

– Я ведь здесь для того, чтобы помочь тебе, девочка, – весело сказала ей Мэрилин, – а вовсе не для того, чтобы навредить. Не забывай об этом. И в случае необходимости спокойно ставь меня на место.

До чего же легко будет привязаться к этой женщине, поняла Клара. Как поняла и то, что заблуждалась, считая невозможным, чтобы такая великолепная светская дама пожелала стать одомашненной, прирученной. Вот сейчас, например, Мэрилин сидела и преспокойно подшивала подол на Ритиной зимней юбочке, а рядом в пепельнице дымилась ее сигарета.

– Тебе Майкл рассказывал, как он в шесть лет потерялся на пляже? – спросила Мэрилин. – Когда я его отыскала, он ел мороженое и вообще прекрасно проводил время. Такой уж он был, мой Майкл.

Клара рассмеялась, ибо с легкостью могла себе представить подобную сцену. Майкл никогда не чувствовал себя ни потерявшимся, ни растерянным – и это в нем, как и многое другое, всегда ее восхищало.

После чая Мэрилин собрала детей в кружок и сказала, что хочет им что-то показать. Порывшись в своей сумке, она извлекла оттуда какую-то фотографию, и на лицах детей отразилось разочарование – они, как всегда, надеялись на сладости.

– Вот это мисс Ньютон в 1943 году – всего шесть лет назад, – сказала Мэрилин. – А это мой мальчик, мой сын, Майкл.

Клара и Майкл были сфотографированы у ворот Букингемского дворца; они приняли величественные позы, притворяясь членами королевской семьи. Майкл был прирожденным туристом. Ему хотелось посетить все места, о которых он хоть что-то слышал. А в тот раз, помнится, Клара долго сопротивлялась: «Какой смысл в таком снимке, ведь мы же все равно внутрь войти не сможем?» – однако ей никогда не удавалось слишком долго сопротивляться предложениям Майкла, что бы он ни предлагал.

– Я помню, кто сделал этот снимок, – сказала она.

Это была очень похожая на них пара – американский военнослужащий и его британская подруга. Клара помнила и то, как сильно тогда смутилась. Порой в обществе Майкла она казалась себе совершенно особенной, однако в такие вот моменты, встретившись с точно такой же парой американца и англичанки, она чувствовала себя настолько обычной, заурядной, словно вся ее жизненная история, словно и сама ее жизнь двух грошей не стоит. Интересно, вдруг подумала она, а как сложилась жизнь у той пары? Может, и он тоже погиб? А может, им все-таки удалось сорвать джек-пот? Может, они – как, например, Руби с ее американцем – благополучно пережили войну, а потом, уже в мирное время, расстались?

Вот он, Майкл: тщательно подогнанная военная форма, очень коротко подстриженные волосы и улыбка во весь рот. Она однажды даже спросила у него: «Неужели ты всегда улыбаешься?» – и он ответил: «Когда я с такой девушкой, как ты, то уж точно! Да и почему бы мне не улыбаться?»

Сама Клара на фотографии выглядела наивной молодой девушкой в облегающем белом свитере. Неужели она и впрямь была такой наивной? Как же сильно она с тех пор изменилась! Порой она даже себе самой кажется испорченной. Она хорошо помнила, как смотрели ей вслед женщины постарше – с некой смесью снисходительности и, нет, не зависти, а тоски. Видно, вспоминали собственную юность и то затишье перед бурей.

Забавно, но сейчас она сама себя воспринимала как совершенно другого человека, живущего совершенно иной жизнью.

Вечером перед тем, как отправиться в гостиницу, Мэрилин крепко обняла Клару и долго не выпускала из объятий. Потом слегка отстранила ее от себя и, с улыбкой глядя ей в глаза, сказала:

– Ты только глянь! Теперь я хорошо понимаю, почему Майкл в тебя влюбился!

Клара моментально вспыхнула, а Мэрилин продолжала:

– А ведь он был действительно в тебя влюблен. Я помню каждое слово из того письма, где он впервые написал мне о тебе: «Ма, эта английская девушка заставляет мое сердце петь. Мы, может, и находимся в состоянии войны, но при ней я всегда чувствую себя королем». Пять лет уже прошло. Иной раз кажется, будто целая жизнь и одновременно всего лишь одно мгновение.

Глаза Мэрилин были полны слез. А Клара была настолько потрясена, что даже говорить не могла.

– Спасибо тебе, – сказала Мэрилин, – за то, что сделала последние месяцы жизни моего мальчика такими драгоценными. О большем я, его мать, и просить бы не могла.

А на следующее утро Мэрилин уже стучалась в дверь Грейнджа, одетая словно для вечеринки в саду. Она даже немного покружилась и спросила:

– Похожа я на принцессу Элизабет, а?

Ничуть она не была похожа ни на принцессу Элизабет, ни на любую другую англичанку, хотя Клара так и не сумела понять, что именно делает ее такой непохожей на них: может, яркое живое лицо? Или обаяние? Или потрясающая внешность?

– А что, это нормально – есть по утрам копченую селедку? И хоть я знала, как вы, англичане, любите чай, но понятия не имела, что здесь это всеобщая одержимость!

Они пошли прогуляться по главной улице Лавенхэма, и Мэрилин там восхищало буквально все, даже какой-то пьяница, чего-то требовавший у дверей почтового отделения. У Клары этот тип как раз ни малейшего восторга не вызвал, ей казалось, что он попросту портит пейзаж, который без него был бы весьма привлекательным.

– Я, пожалуй, дам ему немного мелочи, – сказала Мэрилин. – Пусть купит себе выпивку.

– Не-ет, не надо, – Клара даже немного растерялась. – Или, если уж вам так хочется, купите ему лучше эклсскую слойку или… – Ей так хотелось показать Мэрилин Лавенхэм в самом лучшем виде, а он представал перед ней в весьма неприглядном обличье. Но у Мэрилин, похоже, подобные сцены не вызывали ни капли раздражения. Ей легко доставить удовольствие, думала Клара, но дело не только в этом. Просто Мэрилин, как и ее сын, обладает щедрой благородной душой.

Они как раз наслаждались тюдоровским стилем, в котором была некогда построена старинная прядильная фабрика, когда Клара краем глаза заметила змеей крадущегося к ним Джулиана Уайта. «О нет!» – только и успела подумать она, а он уже оказался рядом и моментально завоевал внимание Мэрилин, демонстрируя свои великолепные «английские» манеры. Это было похоже на некий сеанс гипноза. Они обсудили достоинства гостиницы «Шиллинг Армз», а потом, склонившись к Мэрилин, Джулиан заговорщическим тоном спросил:

– А как вам наш Шиллинг-Грейндж?

Наш?

– Ну, сам дом, конечно, весьма обветшал, однако я легко могу себе представить, что, если потратить на него некую сумму и превратить его в отель, туристы с удовольствием сюда поедут. Во всяком случае, мы, американцы, были бы в восторге. Хотя подобный проект, разумеется, потребует немалых вложений.

– Неужели вы думаете, что об этом никто не помышлял?

– Кто? – тут же вмешалась Клара, которая, навострив уши, слушала их разговор. – Кто же помышляет об этом? – «Брауни, конечно! – думала она. – “Богатый юрист из дома с колоннами”. Именно он за всем этим стоит».

Но Джулиан, игнорируя ее вопрос, предложил:

– У меня в следующий уик-энд состоится суаре, не желаете ли и вы, милые дамы, к нам присоединиться?

Раньше он Клару никогда на свои «суаре» не приглашал – во всяком случае, с тех пор, как она разорвала с ним помолвку.

– У меня дети, – сказала Клара.

Как тебе известно.

– Мне очень жаль, – сказала Мэрилин, – но я приехала всего на несколько дней. Однако вскоре я вновь сюда приеду и уж тогда непременно прихвачу с собой туфли для танцев, так что не оставляйте надежды!

Джулиан пообещал, что не оставит, и, ликуя, поцеловал Мэрилин обе руки – свои руки Клара решила упорно держать в карманах.

«Господи, да он даже со спины выглядит до отвращения самодовольным! – думала Клара, презрительно глядя вслед удаляющемуся Джулиану. – Интересно, как ему удается даже походку свою сделать настолько привилегированной?» – недоумевала она. И тут Мэрилин нежно проворковала:

– Да он же настоящий чаровник, ты не находишь?

– Это Джулиан… – осторожно заметила Клара. – Помните, я вам о нем писала?

Мэрилин была потрясена.

– Твой бывший жених? Господи, какая же я недогадливая!

Клара даже губу прикусила: ее вроде бы и не должно было раздражать, что Мэрилин ни о чем не догадалась, но почему-то раздражало.

– И с тех пор ты больше никого не встретила?

Это было еще одно свойство Мэрилин, которое сейчас начинало проявляться: она была невероятно, бесконечно любопытна. И, похоже, была не против, чтобы у Клары кто-то появился и она начала новую жизнь, а Майкл так и остался навсегда в 1944-м. Нет, тут же передумала Клара, ей, конечно, гибель Майкла далеко не безразлична, но она ее приняла. Она реалистка.

– Да нет, пожалуй, встретила, – осторожно начала Клара. – Во всяком случае, мне так казалось. Но он что-то не горит желанием со мной встречаться.

Никаких дальнейших шагов Виктор Брейтуэйт с тех пор действительно не предпринимал. Мне, должно быть, просто показалось, думала Клара, что он смотрел на меня как-то по-особому. Никакое это было не восхищение, а элементарная воспитанность. А если капелька восхищения в его взгляде и была, то восхищался он, скорее всего, дивным морским пейзажем, а вовсе не ею. Она была абсолютно уверена, что он непременно ей позвонит, но он так и не позвонил, и это мучило ее почти так же сильно, как и досада на себя за столь неправильную оценку ситуации.

– Он что, женат?

– Я… нет, его жена умерла.

– Хммм… – протянула Мэрилин. – Ты в одном из писем упоминала еще о каком-то особенном соседе? Его, кажется, Айвен зовут? Почти как русского царя Ивана Грозного?

– Нет, его зовут Айвор. – Клара притворилась, будто не понимает, что Мэрилин имеет в виду. Хотя ее определение особенный сосед практически сразу все расставило по своим местам. – Н-ну…

– А он женат?

– Полагаю, что да.

– Ну так забудь о нем!

Мэрилин, конечно, мало что известно, но, может, и впрямь вся эта история, полная бесконечных неясностей и осложнений, просто выдумана самой Кларой? И как бы она ее для себя ни приукрашивала, Айвор сейчас со своей женой, а не с ней.

– Тебе ведь когда-нибудь захочется завести и собственных детей, верно?

Нет, вот детей заводить Клара как раз совсем не хотела. Понимание этого возникло у нее уже давно и постепенно росло – примерно так, по ее представлениям, растет и ребенок в чреве матери. Что-то вроде короткого замыкания произошло, когда Джуди сказала ей, что хочет детей, и Клара вдруг очень ясно поняла, что всей душой ей сочувствует, но ей самой это чуждо. Ей совершенно не хотелось иметь своих детей. Все вокруг были уверены, что и она захочет родить ребенка – да она и сама так раньше считала, однако ей все чаще стало казаться, что подобного желания у нее нет. И это не имело никакого отношения ни к окружающим, ни к Майклу, ни к Айвору, ни к каким-то надоедливым поклонникам. Это имело отношение только к ней самой.

Она не хотела рожать детей.

Она хотела получать их такими, какими они были у нее сейчас – дети, рожденные другими людьми. Ей хотелось растить их и воспитывать. Работать воспитательницей.

Иногда Кларе было любопытно: а что, если подобные чувства испытывают миссис Гаррард и мисс Купер, ведь они примерно одного с ней возраста? Мисс Купер была этакой богемной особой, и Кларе казалось, что ей бы в самый раз иметь хоть пятерых детей, хоть наоборот – ни одного.

– Я пока не знаю, не уверена, – солгала Клара, и Мэрилин ей улыбнулась, только вот было неясно, что же в действительности означала эта улыбка.

Но до чего же манеры Мэрилин были похожи на манеры Майкла! Она, как и он, могла внезапно остановиться и некоторое время постоять, неуклюже ссутулившись, а потом выпрямиться и продолжать путь. Благодаря всем этим мелочам Клара чувствовала все большую близость к Мэрилин – и через нее к Майклу.

* * *

В тот вечер Клара рассказала Мэрилин о том, что их детскому дому, возможно, грозит переезд, и объяснила, что Совет графства воспринимает Грейндж как некоего «белого слона» или как «финансовую дыру».

Мэрилин слегка поскребла подбородок (в точности как это сделал бы Майкл) и сказала:

– И что ты думаешь делать?

– Я собираюсь этому помешать, – решительно заявила Клара. Такие женщины, как Мэрилин, почему-то внушают решимость. – Я считаю, что это неправильно, и хочу это им доказать.

Мэрилин протянула руку и ласково, но с силой сжала колено Клары, даже нейлоновый чулок на нем собрался складочками. А потом сказала:

– Вот и еще одна причина, почему Майкл сразу так сильно тебя полюбил.

Мэрилин утверждала, что к девочкам не привыкла и с мальчиками у нее «как-то опыта больше». И лишь по таким вот брошенным мимоходом замечаниям Клара могла понять, сколь глубок колодец ее горя, и каждый раз, услышав от Мэрилин что-нибудь в этом роде, чувствовала комок в горле.

В субботу Мэрилин вошла на кухню через заднюю дверь, когда большинство детей еще только доедали завтрак и только Рита успела проглотить свою порцию и улизнуть в сарай – разучивать очередную фортепианную пьесу. Ивлин, как всегда, следила, не останется ли чего на тарелках.

– Я хочу сделать несколько фотографий на память, и мне нужен помощник, – сказала Мэрилин. – Нужно же привезти в Штаты картинки из английской жизни. Вот ты, например, мне вполне подошла бы. – И она указала на Джойс. Та испуганно съежилась под этим указующим перстом с наманикюренным ногтем.

– Только не я… – пролепетала Джойс. – Я не могу.

– А почему? Что с тобой такое? – спросила Мэрилин.

– Я же едва хожу! – насупилась Джойс.

– Пожалуйста, веди себя как следует! – тут же шепнула ей Клара.

– И что же с тобой приключилось? – Вопрос звучал участливо, но Клара вспыхнула: ей стало жалко Джойс, ведь она так не любила разговоров о своей болезни.

– Полиомиелит.

– Ужасная болезнь! – искренне посочувствовала Мэрилин. – Помнится, когда Майкл был маленький, я все время боялась, что он заразится. Но сейчас-то ты, детка, выглядишь вполне крепкой и сильной.

– Ничего я не сильная! – возразила Джойс с выражением крайнего упрямства на лице и так крепко стиснула зубы, что желваки заходили.

Клара внимательно за обеими наблюдала: ей было интересно, чем закончится столкновение этих сильных характеров.

– Так ты можешь мне помочь или не можешь? – снова спросила Мэрилин.

– Могу, наверное, но только с тележкой или с палкой.

– Ну так идем!

И Джойс послушно встала. Мэрилин победила. Джойс надела свой ортопедический башмак, а волосы свободно распустила по плечам. Клара только удивлялась, глядя на нее.

Лишь заметив, что Джойс полностью готова, а личико у нее теперь застенчиво-испуганное, как у крысенка, Мэрилин смягчилась и с грустью обронила:

– Жаль, что у меня так мало фотографий моего Майкла…

Мэрилин и Джойс ушли и где-то бродили большую часть дня, так что Клара занялась своими бухгалтерскими расчетами. Она не сомневалась, что отныне они должны как можно больше экономить буквально на всем. Пег сидела у нее под столом, играла в шарики и вела себя так тихо, что Клара попросту забыла о ее существовании. Время от времени, выглядывая в окно, она видела, как мимо проезжает тележка Джойс, которую стоически толкает Мэрилин, покачиваясь на высоченных каблуках, а Джойс при этом лежит на спине и что-то фотографирует. А несколько позже, когда она уже развешивала на заднем дворе выстиранное белье, то заметила, как Джойс гоняется за Мэрилин, размахивая своей палкой, а фотоаппарат болтается у нее на шее из стороны в сторону, явно нарушая ее равновесие.

Они вернулись только к вечеру, когда стало темнеть. Клара уже начала беспокоиться. А что, если у Мэрилин все-таки не хватило терпения? Что, если Джойс так отвратительно себя вела, что Мэрилин не сдержалась? Однако обе вошли в дом, оживленно болтая.

– Ну, как ваши успехи?

– Неплохо, – сказала Мэрилин, – но некоторые почему-то очень не любят фотографировать ни цветы, ни дома, – Джойс тут же скривила рожу: «Вот еще, скука какая!» – Хотя мы сделали отличный снимок памятника Первой мировой войне – того, что на углу. И кошек ей фотографировать тоже неинтересно, хотя собачка мистера Уайта у нас очень удачно получилась. Как там его зовут? Пират?

– Бандит.

– А в следующий раз мы еще и людей фотографировать попробуем.

– Вот люди – это как раз по мне, – с готовностью заявила Джойс.

Клара решила, что даже бровью не шевельнет, хоть и была страшно удивлена, слушая все это. Что ж, если Джойс сама с таким энтузиазмом к этому отнеслась, то ей-то с какой стати возражать?

На следующее утро Джойс, к великому удивлению Клары (она прекрасно знала, что Джойс терпеть не может рано вставать), не только сама встала, но даже свои ботинки надела задолго до прихода Мэрилин, которой еще нужно было до них добраться из «Шиллинг Армз». Они сделали серию снимков в саду и выразили желание непременно сфотографировать Клару, когда она развешивает выстиранное белье.

– Вы это серьезно? – Вообще-то Клара считала, что выглядит более достойно во время какого-нибудь иного занятия – например, с важным видом сидит в гостиной, точно принцесса Маргарет.

– Нам нужно, чтобы ты выглядела естественно! – крикнула ей Мэрилин. – И занималась своими обычными делами. Как этот стиль называется? – спросила она, повернувшись к Джойс, и та мгновенно ответила, точно на строевых учениях:

– Стиль репортажа. – А Кларе сказала: – Вы просто не обращайте на нас внимания, и все. – И Клара подумала, насколько эти слова противоречат тем командам, которые она сама обычно подает детям.

Значит, выглядеть естественно? Клара тщательно причесалась и затянула передник так, чтобы четко обозначить талию. Она вспомнила, как однажды ходила с родителями в фотостудию – это было как раз перед их отъездом в Африку, – хотя впоследствии ей так и не удалось увидеть те фотографии, для которых они так старательно позировали. Это было какое-то странное ателье в Килбурне. И молодой неловкий фотограф зачем-то прятался под одеялом, а потом раздался хлопок, и она все ожидала, что вот теперь-то случится чудо.

– А что вы сейчас будете делать? – каждую минуту спрашивала Джойс, следуя за Кларой по пятам.

– Буду накрывать на стол – ланч скоро, – сказала Клара.

И фотографы потащились за ней в дом. Клара заметила, как Мэрилин выразительно посмотрела на Джойс: мол, увы, ничего не поделаешь.

Возник небольшой спор насчет того, хорошо ли падает свет, и в итоге Кларе пришлось три раза собирать и снова расставлять тарелки. Жаль, что у меня нет помады, думала она, неплохо было бы слегка подкрасить губы.

– А в следующий раз вам захочется меня сфотографировать, когда я мою ванну? – спросила она.

Джойс расхохоталась. К счастью, Билли и Барри уже успели встать и даже облачиться в спортивные костюмы для похода на футбольное поле, так что Мэрилин предложила:

– Давай-ка, Джойс, выйдем наружу и поймаем их на крыльце. – Она подмигнула Кларе. – Спортивная фотография – это вообще прекрасное поле деятельности!

На следующий день, когда Клара на кухне гладила белье, к ней подошла Джойс. Другие дети часто туда забегали, но Джойс раньше никогда этого не делала. Она была мрачна, нижняя губа оттопырена, словно хлебная корка.

– Вот так всегда – все, кого я люблю, меня бросают!

Кларе еще нужно было перегладить целую гору белья, но она отставила утюг в сторону.

– Почему тебе так кажется, Джойс?

И девочка, помолчав, ответила:

– Но ведь так и есть.

Клара задумалась. Прекрасно, когда люди приезжают в гости. Нетрудно заехать ненадолго или зайти мимоходом и сунуть нос в чужую жизнь – куда сложнее и важнее в этой чужой жизни остаться. Да, имеют значение только те, кто остается в твоей жизни.

– Хочешь немного погладить? – Клара осторожно передала девочке утюг и показала, как им пользоваться. Они гладили хлопковую блузку Морин, бывшую Кларину, и Кларе вдруг пришло в голову, что Джойс может нарочно сжечь блузку. И она тут же одернула себя: да нет, Джойс, конечно, может быть вредной, но такой гадости никогда не сделает!

– Вот так? – уточнила Джойс.

– Мне очень жаль, что тебя одолевают такие мрачные мысли, – вернулась к началу разговора Клара.

– Спорить готова: как только я тут ко всему привыкну и буду считать это своим домом, все сразу и кончится.

– Ничего не кончится, маленькая моя. Ну, может, только если найдутся подходящие приемные родители.

– Никто меня такую взять не захочет. – И Джойс указала на свою больную ногу.

– Кто-нибудь обязательно полюбит тебя такой, какая ты есть, и станет о тебе заботиться, – сказала Клара и храбро прибавила: – Ведь мы здесь все именно так к тебе и относимся. Да и вообще не бывает людей без недостатков, и у каждого они свои.

– Это я знаю, – кивнула Джойс.

И она продолжала гладить вместе с Кларой до тех пор, пока вся гора белья не была выглажена.

В последнее утро перед отъездом Мэрилин кое-кто из детей даже расплакался, прощаясь с ней. Но потом дети все же ушли в школу. У Клары было такое ощущение, словно подошел к концу веселый праздник. Жизнь стала совсем иной, пока с ними была Мэрилин. А ведь впереди маячили большие трудности, с которыми Кларе предстояло как-то справляться. Приезд Мэрилин несколько отвлек ее от необходимости решать всякие неприятные вопросы, но сами эти вопросы никуда не делись.

– Что же нам с тобой-то делать? – спросила Мэрилин и ласково накрыла руку Клары своей рукой с крупными перстнями.

– Что вы имеете в виду?

– Ты слишком молода, чтобы вести жизнь старой девы. Ты не намного старше кое-кого из твоих воспитанников.

Клара внутренне вздрогнула. Неужели Мэрилин приезжала только ради этого?

– В мире полно симпатичных мужчин…

Клара гордо вздернула подбородок, но выговорила с трудом:

– И одним из них был Майкл.

– Да, Майкл был хорошим мальчиком, – вздохнула Мэрилин, вытирая глаза, – и мне очень жаль, что вам с ним не удалось построить совместную жизнь.

Клара судорожно вздохнула. Ее жизнь… Такие большие и важные куски этой жизни были украдены у нее войной. Какую боль каждый раз причиняют ей мысли об этом, хотя она так старается не думать, не вспоминать. Если уж ветер войны сдул ее с намеченного пути, но все же оставил в живых, то что говорить о тех, от кого этот ветер попросту и следа на земле не оставил?

Приезд Мэрилин пробудил так много воспоминаний о прошлом, но ведь как-то нужно жить дальше.

– Не отказывайся от любви, дорогая, не сдавайся. Нельзя жить без любви, – сказала Мэрилин и снова обняла Клару, обдав ее чудным ароматом своих духов. Клара не раз восхищалась этими духами, а когда Мэрилин сказала, что «каждая женщина должна иметь свой собственный запах – это как личная подпись», Клара рассмеялась и заявила, что в таком случае ее собственный запах – это «овсянка на воде».

– И насчет Грейнджа тоже не сдавайся, – продолжала Мэрилин. – Только ты, дорогая, можешь его спасти.

Когда она, волоча за собой чемодан на колесиках, спустилась с крыльца к поджидавшему ее такси, Клара вновь почувствовала себя одинокой. Взрослой одинокой женщиной. Но внутри у нее сохранилось все же неопределенное теплое чувство – как после удачного путешествия. Ведь Мэрилин помогла не только Джойс; она каждого одарила каким-нибудь маленьким чудом. Вот и Клара теперь была уверена, что сумеет со всем справиться. Сама. И никто ей не нужен.

Глава десятая

А через день после отъезда Мэрилин она получила письмо от Айвора:

Благодарю за заботу, но Джо действительно было разрешено пока пожить у меня в мастерской, так что все в порядке. Надеюсь, что у тебя и у детей тоже все хорошо. Спасибо тебе, Клара!

Зачем ему понадобилось выражать свои мысли столь неестественным образом? Эта крохотная писулька только причинила ей лишнюю боль, лучше бы он вообще ей не отвечал. А эти слова «все хорошо» и «все в порядке» явно имеют двойной смысл. И потом, у кого «тоже все хорошо» – «у нас» или «у меня»? И полное отсутствие каких бы то ни было вопросов – что, впрочем, совершенно понятно: с тем же успехом он мог бы просто написать: НЕ ОТВЕЧАЙ МНЕ.

Ну, Айвор, по крайней мере, дал о себе знать – а от Виктора ни слуху ни духу. Виктор, можно сказать, поматросил ее и бросил – но чем дольше продолжалось его молчание, тем сильнее Кларе хотелось его увидеть. И для Айвора это был бы отличный урок! И, пожалуй, даже хорошо, что Виктор ей не звонит и не пишет – на нее сейчас и без того навалилось столько всяких дел и событий. Но сколько Клара ни уговаривала себя, все было бесполезно: она была по-настоящему разочарована молчанием Виктора. У нее даже отношения с детьми лучше складывались, когда она знала, чего ей ждать и на что надеяться в будущем. Впрочем, в очередной раз напомнила она себе, сейчас ее главная задача – твердо стоять на ногах, не полагаясь ни на каких помощников. И тогда никто ей не будет нужен, даже Айвор.

Поскольку ничего личного в письмеце не было, Клара показала его Морин. Та скользнула глазами по строчкам и обрадовалась: «Я скажу Джо! – Она прямо-таки в пляс готова была пуститься. – Он будет на седьмом небе от счастья!»

Ладно, тут беспокоиться не о чем, решила Клара. Уж Морин-то знает, с какой стороны ветер дует.

Итак, один вопрос решен. А возможно, и некоторые другие: например, Джо подыскал себе работу – разносчика газет. Это всего несколько часов в день, сам себе хозяин, да и оплата вполне подходящая.

Джо рассказал об этом ребятам.

– Газеты нужно доставить почти в каждый дом – некоторые даже по две выписывают, а отец твоего дружка Бернарда, Алекс, целых три!

Вставать Джо приходилось в пять утра, зато к семи он уже был свободен, не считая одного дня в неделю, когда собирал деньги за доставку. Эту часть работы он больше всего не любил, потому что клиентов зачастую не оказывалось дома или кто-то грубо с ним разговаривал, зато он слышал, что на Рождество разносчик обычно получает щедрые чаевые.

Дети тут же выразили желание разносить газеты с ним вместе, но Джо запротестовал: «Ничего в этом интересного нет!» – однако, слушая его рассказы о бесчисленных приключениях – о свирепой собаке, которая вечно скалит зубы; о чьем-то заросшем саде, похожем на джунгли, где приходится буквально прорубать себе проход; о весьма странной даме, которая вечно выходит на крыльцо в нижнем белье, – дети буквально вскрикивали от восторга.

– Я буду отдавать вам какую-то часть своего заработка, хорошо? – застенчиво предложил Кларе Джо. – Вы же меня кормите. И потом, я же знаю, ваш бюджет…

Какой все-таки заботливый, чуткий мальчик, думала Клара.

– У меня появилась одна идея, – сказал Джо несколько дней спустя.

– Да ну? Это же просто здорово! – Кларе нравилось слегка его поддразнивать. Он явно стал счастливее и увереннее, получив от Айвора официальное разрешение, и теперь обитал в мастерской на законных основаниях. А может, уверенности у него прибавилось с тех пор, как он получил работу разносчика. Он и вел себя куда менее агрессивно, чем раньше. Его новая идея, как выяснилось, заключалась в том, что детям, возможно, захочется выпускать свою собственную газету.

– Я мог бы бесплатно раздобыть на работе какое-то количество бумаги и копирки. А у некоторых ребят есть весьма полезные навыки, которые могут очень даже пригодиться: Питер, например, мог бы рисовать, Джойс – фотографировать, и вообще… – Джо задумался. – Вы ведь говорили, что хотели бы сделать Грейндж идеальным детским домом, и мне показалось, что такая газета – неплохой способ показать всем, как нам тут здорово живется, да еще, возможно, и деньжонок на этом удастся подзаработать.