Читать онлайн Культура ёкай. Эволюция низшей мифологии Японии бесплатно

Введение

Что такое ёкай? Ведущий японский фольклорист Комацу Кадзухико описывает это явление так:

Самый просто способ описать явление ёкай – это взять буквальное значение этого слова: удивительные и загадочные явления. Услышали загадочный звук дома? Ёкай. Родственник необычно выглядит или ведет себя странно? Ёкай. Конечно, в большинстве случаев люди быстро понимают, что они просто ослышались или что-то недопоняли, либо как-то еще объясняют ситуацию, устраняя из нее мистическую составляющую.

Меня однажды пригласили прочитать лекцию в традиционном японском доме в Канадзава перед местной студенческой организацией. Темой были истории о привидениях. В середине моей речи внезапно погасло освещение, погружая комнату во тьму. В конечном итоге организаторы выяснили, что перегорела недавно установленная лампочка, однако страх у собравшихся не прошел. Это идеальный пример, иллюстрирующий феномен ёкай[1].

Ёкай (ё: кай 妖怪) – понятие многогранное, оно означает и отдельных мифологических персонажей, и таинственные происшествия (необязательно с их участием), и просто всё странное и удивительное, что выбивается из привычного порядка дел. Само это слово было популяризировано в XIX веке знаменитым японским фольклористом Иноуэ Энрё и сейчас представляет своего рода зонтичный термин для обозначения персонажей актуальной мифологии.

Однако слово ёкай в этом контексте использовалось не всегда. В нашей книге мы поговорим о том, как для тех же целей употребляли другие слова вроде «моно-но кэ» (物の怪) и «óни» (鬼), как эти разные термины изменяли свое значение, как некоторые персонажи исчезали, а другие трансформировали саму свою суть в связи с изменяющимся культурным контекстом. Ёкай во многом символизируют ту или иную эпоху, ее ценности, страхи и представления не только о странном и неведомом, но и об общественных нормах, о социальной иерархии, об этническом составе населения, а также зачастую служат проводниками в психологическую картину мира жителей Японии разных исторических периодов. В этой книге мы поговорим о самых известных видах ёкай.

Рисунок 1. Утагава Кунисада. Мечник и демоны

(1897)

Поверья о ёкай неразрывно связаны с космологией и религиозной системой Японии. Буддизм пришел в Японию из Китая в VI веке с уже разработанной мифологической системой и представлениями о божествах и низших духах. Синтоизм же – это исконно японская религия, которая возникла из «местных культов природы, поклонения территориальным, родовым и племенным божествам, из первобытных шаманских и колдовских обрядов, весьма различных в разных районах Японии»[2]. Однако само слово «синтоизм» (神道) можно назвать искусственным, поскольку оно возникло для обозначения системы религиозных верований, не относящихся к буддизму и существовавших до него: впервые оно встречается в «Нихон сёки» (720), в записи за 586 год: «Государь [император Ёмэй. – Д. Т.] верил в Закон Будды и ценил Путь Богов»[3]. Суть синтоизма заключается в том, что в мире существует бесчисленное множество[4] ками (божеств), которые так или иначе влияют на все процессы бытия. Мотоори Норинага, ученый-нативист, один из самый известных деятелей школы Кокугаку, писал о ками так:

Я до сих пор до конца не понимаю значение термина «ками». Говоря в общем, однако, нужно отметить, что слово «ками» означает, прежде всего, божеств неба и земли, которые появляются в древних хрониках, а также духов храмов, где им поклоняются. (…) Едва ли нужно уточнять, что это понятие включает в себя и людей. Оно также включает птиц, зверей, деревья, растения, моря, горы и так далее. В древности слово «ками» использовали для обозначения всего экстраординарного, обладавшего выдающейся силой и внушавшего благоговение. Высокое положение в этом случае не зависело от превосходства – великодушия, доброты или выдающихся поступков. Если злые и таинственные сущности вызывают страх и трепет, их также называют «ками»[5].

Однако Комацу Кадзухико не согласен с такой трактовкой. Он указывает, что относить все, вызывающее благоговение, к ками, означает игнорировать информацию из самых ранних японских текстов, где проводилась четкая граница между ками и опасными духами, которых обозначали как моно (物), моно-но кэ (物の怪) и ма ( 魔). Комацу видит эту разницу в балансе сил: если некая сущность, требующая почитания, достаточно сильна, чтобы ее нельзя было изгнать, и отношения с ней представляются взаимовыгодными, тогда она классифицируется как ками. Если же ее сил не хватает, чтобы избежать ритуала экзорцизма, и ее требования кажутся бессмысленными, тогда это злой дух[6].

Сам образ ёкай складывался постепенно. В период Хэйан самым распространенным представлением о сверхъестественных персонажах было то, что это некие невидимые вредоносные силы, которые свое присутствие выражали в болезнях, несчастьях и одержимости. Визуального облика персонажи актуальной мифологии чаще всего не имели. Некоторые из них встречаются в источниках пару раз, а затем исчезают в никуда. Так произошло с таинственными маленькими человечками из «Кондзяку-моногатари» («Собрание стародавних повестей», 1120) ростом в пять или шесть сун [15–18 см], которые выглядели как чиновник на коне со своей свитой. Они появились из кладовки в «нехорошем» доме, где остановилась на ночь семья с ребенком, и уже направились было к его изголовью, но кормилица швырнула в их сторону горсть риса – и те проехали мимо, а затем исчезли. Кем были эти маленькие человечки – неясно, так как ни в одну классификацию эти персонажи не вошли, и если был пласт верований, связанный с ними, то сведения о нем не сохранились.

Старые ёкай исчезают, а новые ёкай появляются благодаря самым разным факторам, и развитие экономики – не последний из них. Так, цукумогами – «предметы материальной культуры, превратившиеся в мстительных духов после того, как были выброшены своими владельцами»[7], появляются с развитием массового производства в Японии. Новые виды вещей производились в большом количестве, а использовавшиеся до этого предметы становились ненужными, несмотря на то что предыдущие поколения ими сильно дорожили. Это изменение способов потребления потребовало осмысления и в мифологической сфере, что привело к появлению нового типа ёкай.

Но ёкай не только появляются и исчезают, они еще и приспосабливаются к изменившимся обстоятельствам. В конце периода Эдо и начала реставрации Мэйдзи образы ёкай принимали причудливые формы, отвечая вызовам времени: мифологический персонаж идзин, чужеземец из иного мира, в 1873 году в префектуре Окаяма принимает форму европейца, который появляется в деревнях в белой одежде с целью изъятия у жителей детей/жира/крови. Все это подогревало антизападные настроения, и правительство, подавлявшее бунты против общей военной повинности, объясняло появление этого персонажа через неправильное понимание простым народом формулировки: служба в армии описывалась как «налог кровью» («кэцудзэй»), который каждый подданный обязан заплатить своему государству. Тем не менее ошибкой толкования происхождение поверий не ограничивалось – еще до введения военной повинности циркулировали слухи о европейцах, пьющих кровь (красное вино вызывало именно такие ассоциации) или делающих из нее лекарства. Янагита Кунио в «Дискуссии о ёкай» указывает, что похожее свойство приписывалось и нашим соотечественникам во время Русско-японской войны: из-за смутных представлений об иностранцах на них перенесли функции одного из типов ёкай, которого по-разному называли в разных регионах (в Токио – абуратори («тот, кто забирает жир», 脂取り, в Идзумо – котори («похититель детей», 子取り). В народе ходили слухи, что враги будут похищать детей, чтобы выжимать из них жир[8].

Рисунок 2. Цукиока Ёситоси. Ночной парад ста духов (хякки ягё:) (1865)

Даже лисы и тануки, как пишет Янагита Кунио, изменились в народных поверьях: «В эпоху Мэйдзи, к примеру, рассказывали о лисах и тануки, которые стучали в двери и говорили, что они пришли доставить телеграмму»[9]. Британский японист Бэзил Холл Чемберлен писал о случае, имевшем широкую огласку в 1889 году: на линии Токио – Йокогама машинист вдруг увидел призрачный поезд, который нёсся ему навстречу. Некоторое время машинист сигналил, однако видя, что это бесполезно, увеличил скорость, и в момент столкновения фантом вдруг исчез, а на его месте оказалась сбитая лиса[10].

Ёкай появляются во всех уголках Японии, в каждой префектуре, в каждом городе и деревне, и даже в брошенных поселениях (а иногда и особенно в безлюдных местностях) зафиксировано бесчисленное количество ёкай. Среди них встречаются как персонажи схожего типа, например как каппа, которые несмотря на разные имена в разных регионах, имеют одинаковые функции и большей частью совпадающий облик, так и попадаются совершенно уникальные, свойственные только этому месту и только этому моменту времени. Например, в «Удзи сюи моногатари» («Повести, собранные в Удзи»; 20-е гг. XIII в.) в столице (Хэйан, нынешний Киото) ночевавший в павильоне на первом проспекте человек услышал сквозь ветер и дождь:

…как кто-то идет по улице и возглашает: «Жизнь преходяща…» Желая знать, кто бы это мог быть, мужчина поднял занавески и увидел высоченного – до крыши доставал – духа с лошадиной мордой. Мужчина задернул занавески и отбежал, но дух открыл ставни, просунул морду внутрь и закричал «Как ты смеешь смотреть на нас! Как ты смеешь смотреть на нас!»[11]

Какова была природа этого персонажа и какие у него были цели, остается загадкой, так как практически сразу после этого он исчезает.

Традиционно именно сумерки и ночь были временем появления ёкай. Торияма Сэкиен в своей энциклопедии ёкай посвящает данной теме «О: ма-га токи» («Время встречи с демонами») и отдельно проговаривает, что это «еще одно название сумерек. Пора, когда являются бесчисленные тимиморё[12], а простой народ запрещает детям выходить на улицу»[13]. Особенно же дурной славой пользовался час быка (с двух до четырех часов ночи), когда происходило все самое страшное. В период Эдо (1603–1868) появляется ритуал «Уси-но токи маири» (букв. паломничество в час быка): в час быка желающий проклясть кого-то приходил на территорию синтоистского храма в надетом на голову треножнике с зажженными свечами и забивал гвозди в «божественное дерево» (симбоку), растущее там же. Позже к этому ритуалу прибавилась необходимость прибивать именно соломенную куколку (вара-нингё:). В случае, если в течение семи дней удавалось провернуть это незаметно, проклятье должно было войти в силу, однако Торияма Сэкиэн, описывая подобный ритуал, прибавляет: «Если проклинаешь кого-то – рой две могилы»[14], то есть и сам готовься к гибели.

Однако как рассматривали феномен ёкай сами японские фольклористы? В следующей главе мы поговорим про их взгляды и эволюцию научных парадигм, а перед этим отметим, что написание японских имен в этой книге (сначала фамилия, потом имя) приведено в соответствии с принятым в Японии порядком, и в распространенных в популярной культуре терминах вроде ёкай или оммёдзи не отмечается долгота гласных (кроме транскрипции после первых случаев их упоминания), так как это создало бы неудобство при чтении.

Рисунок 3. Утагава Куниёси. Паломничество в час быка (Оиси Ганрюсай Ёсихиро) (сер. XIX в.)

Взгляды японских фольклористов на феномен ёкай

Итак, что же такое ёкай? Рассмотрим, как сами японские ученые отвечали на вопрос о сверхъестественном. Мы возьмем для анализа научную традицию, сформировавшуюся уже под западным влиянием примата рациональности, то есть более раннее объяснение сверхъестественного через констатацию его непосредственного бытия мы брать не будем, хотя еще в XIX веке оно было чрезвычайно распространено в среде японских ученых. Объяснительные рационалистические модели и попытки вписать персонажей низшей мифологии в «научную» картину мира ведут начало с эпохи Мэйдзи, когда ученые Японии начали ориентироваться на западные критерии научного знания и многие из японских исследователей получили образование либо непосредственно в Европе, либо в ведущих университетах Японии, где обучение было построено по западному образцу.

Одним из наиболее ярких представителей этой научной мысли можно назвать японского философа Иноуэ Энрё (1858–1919), первого выпускника Императорского университета (ныне Токийский Университет) со специализацией в западной философии, основателя университета Тойо. Зачастую именно с ним связывается начало «научного» изучения феномена ёкай, так как благодаря его «науке о ёкай» (ё: кайгаку 妖怪学) сам термин стал чрезвычайно популярным. Для создания этой новой научной дисциплины Иноуэ планировал применить методы физики, медицины, психологии, философии, религиоведения и антропологии.

Иноуэ исходил из общей (хотя и ошибочной) для фольклористики XIX века идеи, что простой народ не знает истинной природы своих суеверий и она может быть выявлена только специалистами. Задача, которую ставит перед собой Иноуэ, достаточно проста и является стандартной для западной науки со времен Реформации: в рамках рационализаторской логики ученый должен объяснить происхождение сверхъестественных феноменов, то есть превратить иррациональное в рациональное. Как и большинство фольклористов своего времени, Иноуэ полагал, что народные верования нужно изучать не в их культурном контексте, а как отдельные объекты, оторванные от реальности, которые подлежат объяснению с точки зрения законов физики или психологии.

Иноуэ использовал амальгамацию современной ему западной рационалистической науки и буддистской метафизики. Его концепцию в целом можно охарактеризовать как вариант позитивистской натурфилософии, которая одновременно апеллирует и к метафизическому реализму (в рамках которого законы мышления рассматриваются как примеры универсальных законов природы), и к метафизическому рационализму (в котором законы природы просто отражают законы мышления)[15].

Под словом «ёкай» Иноуэ понимал «все мистические феномены. Во Вселенной, в которой мы живем, и на Западе, и на Востоке происходили и происходят явления, которые нельзя объяснить с помощью обычной логики или к которым неприложимы общие правила»[16]. При этом он полагал, что вся сфера сверхъестественного должна быть разделена на «настоящие тайны» (дзиккай 実恠) и «ложные тайны» (кёкай 虚怪). «Настоящие тайны» включают в себя сферу «подлинной тайны» (синкай 真 怪), трансцендентной непознаваемой реальности, и «временных тайн» (какай 仮怪) – материальных и психологических, которые могут и должны быть объяснены. «Ложные тайны», по мнению Иноуэ, делятся на «фальшивые» (гикай 偽怪), которые возникают произвольно или создаются намеренно, и «ошибочные» (гокай 誤怪) – совпадения, которые трактуются как чудо по ошибке[17].

Самих ёкай Иноуэ Энрё также делил на несколько категорий, ничуть не уступая в создании классификаций Карлу Линнею. В первую очередь Иноуэ разделял всех их на физических ёкай (物理的妖怪) и психологических ёкай ( 心理的妖怪), и под первым он понимал непосредственно проявления в материальном мире, как кицунэ-би (лисьи огни) и сирануй (атмосферное оптическое явление в виде призрачного света), а под вторым – психологические феномены: гадания, сны и одержимость. При этом всю сферу ёкай Иноуэ делит также на три группы: ёкай, которые появляются во внешнем мире (непосредственно персонажи низшей мифологии); ёкай, чье проявление нуждается в посреднике (шаманизм, одержимость, физиогномика, пророчества и т. д.); ёкай, проистекающие из тела и разума человека (сны, хождение во сне, душевные болезни и т. д.). Таким образом, первая категория у него попадала в выделенных ранее физических ёкай, а вторая и третья – в психологических ёкай. Последние также делились на патологических ёкай (душевные болезни), суеверия (религиозные или бредовые), эмпирических ёкай (повседневный опыт, который подгоняется под определенные представления о действительности), ультралогических ёкай (за пределами эмпирического познания, однако в границах дедукционных построений).

Проиллюстрировать подобную концепцию можно на примере анализа Иноуэ Энрё феномена коккури – варианта проведения спиритических сеансов. В конце 80-х годов XIX века ритуал проводился так: брались три бамбуковых шеста длиной примерно 43 см и связывались в виде треножника. Сверху на них помещали крышку от кадки для риса, и три человека клали на нее руки, один из которых начинал звать духа по имени (Коккури-сама) и спустя десять минут предлагал ему обозначить свое присутствие, самопроизвольно сдвинув крышку определенным образом. Далее духу задавались вопросы, ответы на которые заключались в наклоне в ту или иную сторону крышки или треножника, а также вращении крышки по часовой или против часовой стрелки. Само название «коккури» обычно записывается с помощью атэдзи[18] и состоит из трех иероглифов (狐狗狸), означающих трех животных: лису, собаку и тануки. Лиса и тануки широко известны как животные-оборотни, а иероглиф, отвечающий за собаку, скорее всего, обозначал тэнгу, персонажа низшей мифологии, чье название буквально переводится как «небесная собака» (天狗). Все эти персонажи так или иначе ассоциировались с одержимостью. Иногда под коккури понимался один дух, онигами (鬼神)[19], иногда уточнялось, кто именно пожаловал на зов: лиса, тэнгу или тануки. В конце XX века коккури становится чрезвычайно популярно у детей школьного возраста и вписывается уже в сферу детских «вызываний». В ритуале начинает использоваться инструмент подобный доске Уиджа: написанные на листке бумаги знаки хираганы, числа, слова «да» и «нет», а также символ врат тории, показывающий появление и исчезновение духа. Вместо плашки обычно двигают монетку.

Иноуэ Энрё перечисляет известные ему объяснения феномена: крышку и треножник двигает некий дух; они двигаются из-за электричества; люди двигают их осознанно. Последовательно он критикует каждое из них: в функции перечисленных ёкай не входит такая функция; электричество не имеет отношения к делу, это просто модное «рационалистическое» объяснение; движение во время ритуала коккури происходит настолько сильное, что его невозможно остановить, что не может быть, по мнению Иноуэ, преднамеренным.

Затем Иноуэ применяет свой метод анализа сверхъестественных явлений. Он делит все причины на три группы: причины, которые относятся только к внешнему миру (в данном случае – в самом инструменте для проведения спиритического сеанса); причины, которые базируются и во внешнем и во внутреннем мире (то есть в физической связи между участниками процесса и инструментом); причины, которые находятся только во внутреннем мире (то есть проистекают из психики участников). В конечном итоге рассуждения Иноуэ выглядят так: наши тела постоянно находятся в движении, надолго замирать на месте очень сложно – эти неосознанные движения рук передаются крышке, она меняет свое положение. Однако это не рассеивает его сомнения, так как его собственное участие в коккури редко давало результаты: он обобщил это наблюдение как «интеллигентные не верящие в коккури участники редко видят какое бы то ни было движение». И поэтому Иноуэ вводит новое условие: верящие в феномен коккури «участники непроизвольно напрягают мышцы, потому что они уже знают, что крышка должна двигаться». Не очень понятно, как это связано с изначальной установкой, что всем людям сложно держать руки на весу абсолютно без движения, но Иноуэ это объяснение вполне удовлетворяет.

Несмотря на все недостатки его метода, Иноуэ Энрё внес значимый вклад в современное исследование фольклора фиксацией исчезающего материала: его коллекция записей состояла из более чем 462 эпизодов о сверхъестественном, взятых им из более чем 500 различных текстов, а также зафиксированных из собственных наблюдений за сеансами спиритизма, гипноза и демонстрацией магических способностей.

Более того, само слово «ёкай» мы сейчас используем благодаря Иноуэ. Этот термин впервые в источниках появляется в Сё: ку нихонги (797) в записи от 19 марта 777 года (правление императора Камму), когда в покоях императора было решено провести ритуал очищения, так как там было зафиксировано много случаев ёкай. Токуда Кадзуо указывает, что ёкай в то время называли различные несчастные случаи, болезни и происшествия, однако в Средние века слово становится популярнее и в эпосе «Тайхэйки» (2-я пол. XIV в.) оно уже употребляется для обозначения конкретных мифологических персонажей, а именно óни (демонов)[20]. Настоящую же популярность термин «ёкай» получает в период Мэйдзи и не в последнюю очередь усилиями самого Иноуэ.

Рисунок 4. Неизвестный художник. Последователи Райко и свеча бакэмоно (1868)

В 1920-е годы возникает альтернативная точка зрения на вопрос о природе ёкай. С Иноуэ Энрё был коренным образом не согласен Эма Цутому, основатель японского варианта социальной истории – дисциплины фу: дзокусигаку, задачей которой было изучение истории нравов и обычаев. Он не только не считал, что этот пласт народной культуры должен подлежать «развенчиванию», но и подобно современным авторам онтологического поворота в антропологии полагал, что для понимания роли ёкай в народных верованиях можно отринуть собственную позицию как ученого и принять точку зрения изучаемого общества о том, что ёкай существуют на самом деле: «Книга построена на допущении, что ёкай и хэнгэ существуют на самом деле, и проблема будет поставлена следующим образом: какими были отношения с ними людей с давних пор, другими словами, как наши предки видели ёкай-хэнгэ, как они их понимали, каким образом люди взаимодействовали с ними»[21].

Эта удивительная идея, совершенно несвойственная началу XX века с его обычными редукционистскими объяснениями происхождения персонажей низшей мифологии, объяснялась подходом Эма: он полагал, что наполнение понятия «ёкай» менялось со временем и, чтобы правильно описать их значение в японском обществе, нужно обращать внимание на культурный контекст определенного периода. Всего их он выделяет пять: мифологический (время богов); от правления первого императора Дзимму до принятия буддизма; от принятия буддизма до войны годов Онин; от войны годов Онин до конца периода Эдо; период Мэйдзи и современность.

Сам Эма делил всех персонажей низшей мифологии Японии на две большие группы: ёкай и хэнгэ. Он полагал следующее: «Если изложить мое собственное понимание этих двух терминов, то “ёкай” – это таинственная сущность, суть которой неизвестна, а под “хэнгэ” нужно понимать сущность, которая изменяет свою суть внешне»[22]. Форма ёкай не является эквивалентом его природе, слово «хэнгэ» Эма вводит в научную традицию для обозначения тех персонажей, которые меняют свою форму в этой жизни или после смерти.

Кто такие хэнгэ? «Большой словарь японского языка» (Нихон кокуго дайдзитэн) дает три определения этому слову:

1. Боги и небесные создания, которые являются, временно приняв образ человека. Кроме того, они сами. Воплощения божества. Аватар. В таком значение термин «хэнгэ» употребляется в Нихон рё: ики (810–824) и Тайхэйки (XIV в.) 2. Животные и т. д., которые появляются в измененном облике. Кроме того, они сами. Бакэмоно. Ёкай. Хэнгэмоно. В таком значении этот термин употребляется в Повести о Гэндзи (1001–1014). 3. Мистическое и непостижимое явление. В таком значении термин используется в «Энкёкусю:» (ок. 1296) – собрании банкетных песен (Хэнгэ 2001).

Понимание Эма этого термина скорее коррелирует с вторым и третьим определениями.

Разделив все известные ему типы персонажей актуальной мифологии на две эти большие категории, Эма строит классификацию внутри них. Ёкай он разделял на две группы: имеющие сложную форму и имеющие простую форму. Последняя группа состояла из нескольких подгрупп: ёкай в облике человека; животного; растения; имеющие форму утвари; зданий и природных объектов.

Хэнгэ, в свою очередь, делятся на три большие группы: антропоморфные, зооморфные, персонажи в виде растений/предметов. Во всех случаях, кроме растений и предметов, Эма выделяет две большие подгруппы: персонажи, изменяющие форму в этом мире, и персонажи, изменяющие форму в загробном мире. Затем у каждой (и здесь растения и инструменты не исключение) две подкатегории: материальная форма и нематериальная форма.

Подобная классификация позволяла Эма называть ёкай или хэнгэ практически всех персонажей актуальной мифологии, поскольку даже персонажи, которые, казалось бы, не меняют свой облик, в таком толковании все равно входят в пул употребления этого термина. Если говорить о духах мертвых, то среди нематериальной формы у антропоморфных персонажей этого мира Эма отдельно выделяет икирё (икирё: 生霊) – невидимый дух живого человека, который может вселиться в кого-то или причинить другому вред. Среди той же группы, но загробного мира – сирё (сирё: 死霊) – то же, что и икирё, только в данном случае это дух уже умершего человека. Любопытно, что юрэй (призраков) Эма как раз относит к «материальной подкатегории», ориентируясь на наличие у них визуального облика. Сам он объясняет это так: «Прежде всего из антропоморфных персонажей нужно выделить три группы: сирё, икирё и юрэй. Сирё – это дух (сэйрэй), который после смерти человека невидимо совершает поступки; икирё – это дух, который во время жизни человека, отделяясь от него, совершает поступки; юрэй – это дух, который появляется после смерти в облике своего бренного тела и так совершает поступки»[23]. Среди зооморфных персонажей Эма выделяет цукимоно (духов одержимости) в нематериальных и обакэ (животных-оборотней) в материальных проявлениях в этом мире, а у растений/предметов дополнительно выделяет подкатегорию «нематериальное, которое временно приобретает материальную форму»[24].

Для Эма, как указывает Майкл Фостер, персонажи актуальной мифологии становятся историческими артефактами, которые в первую очередь характеризуют культуру, их создавшую[25]. По сути, для него ёкай-хэнгэ изменяются каждую эпоху, и именно поэтому он не был согласен с эволюционистской концепцией, в рамках которой персонажи актуальной мифологии рассматривались как пережитки в их понимании Эдвардом Тайлором – то есть как некие культурные реликты, остаточные явления из предыдущих столетий, не несущие уже никакой функции.

Рисунок 5. Китагава Утамаро. Девушка и Оцуэ-демон, одетый как странствующий священник (1804)

В таком амплуа их рассматривал классик японской этнологии, ее отец-основатель Янагита Кунио (1875–1962), для которого ёкай – это своеобразные «окна» в культуру предков. Янагита считал неправильной постановку проблемы, существуют ёкай или нет, так как полагал, что если люди в них когда-то верили, то сами ёкай становятся частью культурной идентичности японцев и должны рассматриваться именно в этом ключе[26]. В эссе «Дискуссия о ёкай» (妖怪談義Ё: кай данги) (1938) Янагита показывает, что проблематика Иноуэ Энрё уже устарела: «Даже времена ёкайгаку с их ярой верой, что таинственных явлений не существует, сейчас вызывают ностальгию. Как бы то ни было, так проблема больше не ставится. В былые времена многие верили в обакэ, некоторые верят и сейчас; единственное, что меня смущает, так это то, что причины этой веры остаются до сих пор неизвестными»[27].

Взгляды самого Янагита на проблему ёкай нельзя назвать целостными: они прошли серьезную эволюцию, став в итоге парадигмой для изучения феномена низшей мифологии в Японии вплоть до сравнительно недавнего времени.

Изначальное толкование Янагита природы ёкай включало в себя эвгемеристическую составляющую. Эвгемеризм – эллинистическая концепция интерпретации религии, связанная с именем Эвгемера Мессенского (340–260 до н. э.), согласно которой некоторые боги были некогда людьми, впоследствии получившими божественный статус. Во второй половине XVIII века в европейской научной традиции это толкование было распространено и на персонажей низшей мифологии. В этом контексте прообразом верований о низших духах и демонах (леших, домовых, троллях, и, конечно ёкай) становилось аборигенное население страны. К эвгемеристической концепции европейские антропологи и фольклористы обращались вплоть до середины XX века, поэтому во время Янагита оно было достаточно популярным.

В трудах «Диалоги о скрытом мире» (幽冥談 Ю: мэйдан) (1905) и «Разговоры о тэнгу» (天狗の話 Тэнгу-но ханаси) (1909) в рамках популярной тогда в Европе эвгемеристической концепции Янагита Кунио считает людей, живших в горах, прообразом персонажей актуальной мифологии, имевших горный локус. В «Диалогах» он предполагал, что их образы возникают из-за ямабуси (горных отшельников) и ко: яхидзири ([бродячих. – Д. Т.] монахов с горы Коя), которым простой народ приписывал сверхъестественные способности. Через четыре года Янагита слегка меняет свою точку зрения: в «Разговорах» прообразом тэнгу становятся потомки аборигенных народов, в первую очередь айны, вытесненные в горы заселившими равнины японцами.

Джеральд Фигал и Акасака Норио полагают, что в дальнейшем Янагита меняет свои воззрения в том числе из-за дискуссии с коллегой Минаката Кумагусу. В переписке 1915–1916 годов тот высмеивает взгляды Янагита, приводя пример, как его самого после экспедиции по сбору насекомых в горах жительницы деревни приняли за ёкай[28]. Однако едва ли подобные аргументы могли развенчать эвгемеристическую теорию (в конечном итоге они скорее подтверждали реалистичность такого подхода), поэтому причину стоит искать, скорее, в отсутствии доказательств: в 30-е годы Янагита вместе с коллегами проводит исследование 53-х горных деревень Японии, рассчитывая обнаружить культурный пласт, позволивший бы сделать вывод, что предки их жителей – это особый народ. Однако, как пишет А. М. Мещеряков, этим ожиданиям не дано было сбыться – фактические данные эту теорию не подтвердили[29].

Постепенно научная парадигма у Янагита меняется. Он начинает рассматривать ёкай в качестве главных действующих лиц в концепции «скрытого мира» (ю: мэй 幽冥), которую связывает с морально-этической картиной мира у японцев. Янагита полагает, что народная космология основана на дихотомии этого мира (гэнсэ 現世) и «скрытого мира», в рамках которой существует представление, что этот мир можно наблюдать из скрытого, а скрытый из этого – нет. Таким образом у Янагита постепенно оформляется концепт о неких «наблюдателях» из «скрытого мира», на страхе наказания со стороны которых и строится картина мира простого народа. Позже из ёкай эти наблюдатели превращаются сначала в ками, а затем и в предков самих японцев. Отсюда и проистекает знаменитая идея Янагита о том, что, «когда старые верования теснили, и те уступали место новым, все божества были понижены в ранге и превратились в ёкай. Таким образом, ёкай – это божества, лишившиеся официального признания»[30]. Эту концепцию Янагита мог также почерпнуть у Уильяма Йейтса, чью классическую работу «Кельтские сумерки» (1893) он использовал в качестве модели для своей первой книги «Тоно моногатари». Йейтс полагал, что фейри в ирландской мифологии являются языческими богами, чей статус был понижен с приходом христианства.

У Янагита эта идея впервые появляется в эссе «Одноглазый монашек» (Хитоцумэ кодзо:, 1917). Он объяснял трансформацию ёкай следующим образом:

Как и большинство обакэ, хитоцумэ-кодзо – это малое божество, которое оказалось оторвано от своих корней и потеряло свое происхождение (…) в какой-то момент в далеком прошлом существовал обычай убивать кого-то на празднике в честь божества, чтобы то обрело члена семьи. Возможно, изначально выбранному в жертву человеку выкалывали глаз и ломали ногу, чтобы перед праздником он не смог сбежать (…) в любом случае, по прошествии некоторого времени эта церемония исчезла, и остался только ритуал с выкалыванием глаза (…) со временем и выкалывание глаза стало чрезмерной процедурой (…) в то же время жила память о том, что в прошлом у горё [мстительных духов высокопоставленных лиц. – Д. Т.] был один глаз, так что, когда это малое божество перестало ассоциироваться с высшими богами и стало обитать в горах и полях, его достаточно быстро начали бояться[31].

Таким образом, Янагита пробует объяснить происхождение ёкай, следуя логике дедукции и исходя из образа одного персонажа. Для построения своего объяснения он использует знакомые ему образы хитоцумэ-кодзо и горё, а затем пытается построить редукционистскую рационалистическую модель с неким безызвестным божеством, ради которого человеку наносятся травмы, которые внешне его приближали к образу хитоцумэ-кодзо. По сути, это все то же эвгемеристическое толкование: человек физическим образом превращается в персонажа низшей мифологии, которых во многих культурах мира характеризовало отсутствие некой части тела. Хотя такое объяснение и притягательно своей простотой, сейчас бы мы сказали, что на основе одного нарратива об одном персонаже, конечно же, нельзя строить теорию, которая должна объяснить весь феномен низшей мифологии.

В более позднем произведении «Рассказы о мэдоти после праздника Бон» (Бон суги мэдоти дан, 1932) Янагита продолжает свою «теорию деградации» ёкай, на этот раз на примере мэдоти (вид каппа). Он указывает, что изначально этот персонаж вызывал страх и люди убегали от тех мест, где он прячется. Затем люди решили, что глупо избегать тех мест, где могут водиться каппа, и им становилось там просто некомфортно. Происходил процесс разделения населения на верящих в персонажей низшей мифологии и неверящих. Заканчивался он на третьей стадии, когда неверящих в каппа становилось больше, и в итоге появляются рассказы об «усмирении» персонажей низшей мифологии, а сам их образ из поверий становится сферой развлечений и сказок для детей.

В своем основном произведении о низшей мифологии «Дискуссия о ёкай» (Ё: кай данги, 1938) Янагита комментирует применение различных терминов для персонажей низшей мифологии и с первых же строчек обозначает, какой собирательный термин для персонажей народной демонологии он будет использовать – это «бакэмоно».

Слово «бакэмоно», как и ёкай, чрезвычайно популярное сейчас, появляется в исторических источниках в период Муромати, и в то время означало некую сущность, которая способна менять собственную форму и облик⁴.

Для Янагита слово «бакэмоно» по своему значению приближалось к ёкай-хэнгэ у Эма: снова под термином, означающим меняющую форму сущность, выступают практически все персонажи актуальной мифологии. Янагита комментирует применение различных терминов для персонажей низшей мифологии и пишет, что сейчас среди городского населения есть очень много людей, которые верят в юрэй, однако путают их с бакэмоно:

Их [юрэй. – Д. Т.] можно назвать обакэ, однако назвать их бакэмоно будет как-то странно. Оива и Касанэ[32] кажутся страшными именно из-за того, что являются в том же облике, что были при жизни, поэтому использовать в их отношении слово «обакэтэдэру»[33] кажется ошибочным. Хэнгэ же прячутся за иллюзиями и показывают свой истинный облик только столкнувшись с храбрыми воинами. Более того, даже если дух честно скажет, что он призрак Тайра-но Томомори, после этого все равно начнется спор о том, кем же этот дух был на самом деле, так как такое старое имя будет вызывать живой интерес[34].

Таким образом, можно отметить любопытный факт: для Янагита слова «обакэ» и «бакэмоно» не являются синонимичными. Однако он использует их как взаимозаменяемые, когда разделяет персонажей низшей мифологии на две большие категории:

Между обакэ (オバケ) и юрэй существует очевидная разница, и кто угодно может это понять. Во-первых, обычно обакэ появляются в определенных местах. Если вы будете их избегать, то вы можете прожить всю жизнь, так и не встретив ни одного из них. В противоположность этому юрэй, несмотря на общее мнение, что ноги у них отсутствуют, будут идти за вами по пятам. Если юрэй выбрал кого-то в качестве цели, он будет продолжать преследовать его даже на расстоянии в сотню ри. Можно сказать, что в ситуации с бакэмоно такого никогда не случится. Во-вторых, бакэмоно никогда не выбирают своих жертв, скорее они нацелены сразу на множество самых обычных людей, в то время как юрэй всегда четко связаны с определенным человеком и только ему показывают свои силы. Следовательно, если у нас нет никаких проблем в отношениях с другими людьми и мы не чувствуем за собой никакой вины, то, конечно, истории о юрэй могут вызывать у нас сочувствие, однако никакой причины волноваться нет, и даже если кто-то ночью пойдет через поле и будет сильно бояться, то, скорее всего, юрэй не появятся, ведь этот человек не причинил никому зла, а вся путаница идет от смешения понятий обакэ и юрэй[35].

Разделяет юрэй и бакэмоно также время появления:

Напоследок нужно сказать еще об одном – о важной разнице в отношении времени. Как только в час быка [с 2 до 4 часов ночи. – Д. Т.] в непроглядном мраке прозвонит колокол, юрэй начнут стучать в дверь или же скрестись в окно, бакэмоно же появляются в самое разное время. Сильный бакэмоно может затемнить всю местность даже посреди белого дня, обычные же появляются в сумерках или на рассвете, когда есть слабый свет. Поздней ночью в кромешной тьме, когда спят даже деревья и трава, бакэмоно не пытаются выходить, так как, чтобы испугать кого-то, нужно, чтобы человек их видел. С другой стороны, и о юрэй, которые появляются в сумерках, с давних пор никто не слышал[36].

По сути, под ёкай Янагита понимает духов местности, а под юрэй – духов конкретных людей.

Далее в работе «Дискуссия о ёкай» Янагита раскрывает смысл исследования нарративов об актуальной мифологии. Для объяснения поверий о какусиками (ками, похищающем детей) он приводит множество подобных персонажей из разных регионов Японии (какурэмбо/какурэбаба/какурэдзёкко), и останавливается на персонаже с именем «какурэдзато:» (странствующий слепой музыкант, который похищает детей) и далее соотносит название этого персонажа с поверьями о какурэдзато (скрытой деревне). Поверья о ней имели несколько иную функциональную область, и в префектуре Тотиги, уезде Хага суть заключалась в том, что если человек услышит звук, как будто очищают рис, и далее, если звук будет отдаляться, то ему грозит разорение, а если приближается, то нужно взять сито в руки и вытянуть их у себя за спиной, не оборачиваясь, тогда туда насыпятся разные сокровища. Янагита соотносит это с поверьями о моти какурэдзато: в префектуре Ибараки, которые можно найти в траве, и стать богачом. Янагита пишет:

Несмотря на то, что содержание зачастую забывается, само название остается и зачастую люди переносят его на обакэ. Народные верования изменяются в соответствии с миром, в котором они функционируют, однако это не означает, что от их изначального значения ничего не остается, и, как я полагаю, на протяжении долгого времени они сохраняются в бессознательном[37]