Читать онлайн Выпускной бал в чистилище бесплатно

Amy Harmon

Prom Night in Purgatory

Перевод с английского Марины Бендет

Оригинальное название: Prom night in Purgatory

Изображение на обложке использовано по лицензии © Shutterstock

Это выдуманная история. Мы признаем, что торговые знаки, упомянутые в этой книге, защищены авторским правом, которое принадлежит их владельцам, и что эти торговые знаки были использованы без разрешения. Упоминание или использование этих торговых знаков никак не связано с их владельцами, не было с ними согласовано и не спонсировалось ими.

1
Всему свое время[1]

Дом был тот же, но какой-то другой. Старые качели не выглядели старыми. Цепи, на которых они держались над широким парадным крыльцом, казались такими чистенькими и блестящими, словно их только повесили. Над цветочной клумбой качались красные и желтые головки тюльпанов – первые вестники весны. Когда она в последний раз видела эту клумбу, цветов на ней не было. Дом будто выкрасили заново, даже некогда облупившиеся блекло-серые ставни теперь ярко чернели. А еще там стояла машина Айрин, брошенная поперек длинной подъездной дорожки, словно ее владелица должна вот-вот вернуться. Хромированные детали кадиллака сверкали, розовая краска блестела так, что Мэгги удивилась, что та не стекает на землю. Мимо дома проехал ретроавтомобиль, потом еще один. Может, сегодня где-то поблизости проходит автошоу? Большой черный бьюик свернул на подъездную дорожку и остановился позади кадиллака Айрин. Из машины, сердито вздохнув, вылез мужчина, которого Мэгги никогда прежде не видела. Он громко хлопнул дверцей бьюика.

– Айрин! – рявкнул он и двинулся к неловко припаркованной машине.

Мужчина был высок и чуть толстоват, но лишний вес ему совсем не мешал. Он выглядел как уверенный в себе человек, привыкший распоряжаться и руководить. На нем был просторный черный костюм. Широкие штанины с небольшими заломами лежали на начищенных ботинках. Белая рубашка была тщательно отглажена, язычок узкого красного галстука прятался под пиджаком. Шляпа как у Фрэнка Синатры придавала ему щеголеватый вид. Мужчинам обычно идут шляпы, отрешенно отметила Мэгги, глядя, как незнакомец подходит к розовому кадиллаку.

– Она никогда не ставит машину как надо, вечно перегораживает дорожку, – пробормотал тот, распахнул дверцу кадиллака и заглянул в просторный салон.

Мэгги заметила, что под рулем болтаются ключи. Мужчина втиснул свое грузное тело на водительское сиденье, потянул дверцу за собой. Мэгги не знала, что делать: то ли попробовать его остановить, то ли позвать на помощь. Этот человек явно решил украсть кадиллак Айрин. Она кинулась вперед, вопя и размахивая руками, и в одно мгновение оказалась у передней дверцы машины, прямо над открытым окном, словно перемещалась со скоростью света. Мужчина не обратил на нее никакого внимания, а она в следующую секунду очутилась на новом месте – рядом с ним, на переднем сиденье. Гладкая кожа дивана обычно мягко липла к ногам, но сейчас Мэгги этого не чувствовала, как не чувствовала и того, что на чем-то сидит. Она провела рукой по приборной панели, но не ощутила под пальцами ничего, кроме воздуха. Она не могла установить связь с окружавшими ее предметами. Наверное, это сон. Да. Так и есть. Это просто сон. Незнакомец завел мотор и, обернувшись на дверь гаража, собрался уже тронуться с места, но тут раздался стук. Кто-то отрывисто постучал в боковое стекло, и Мэгги резко повернула голову влево. Мужчина за рулем сделал то же самое.

Это был Джонни. Он нагнулся к водителю, склонив набок голову, не отрывая правой руки от стекла. Во впадинке между указательным и средним пальцем чернело пятнышко машинного масла. Мужчина рядом с Мэгги ухватился за ручку и опустил стекло на несколько сантиметров. У края тротуара стоял бирюзовый пикап с выпуклыми фарами и округлыми арками над колесами. Сразу за кабиной, на дверце которой значилось: «Автомастерская “У Джина”», начинался безбортовой кузов. Водитель пикапа коснулся фуражки в знак приветствия и отъехал от тротуара.

– Мистер Ханикатт, надеюсь, я не испугал вас, сэр. Джин прислал меня забрать бьюик.

Сердце Мэгги подпрыгнуло, лицо озарила широкая улыбка. Джонни был в полосатой синей блузе с вышитой на кармане эмблемой автомастерской. Короткие рукава блузы были еще закатаны, словно он никак не хотел примириться с необходимостью ходить в форменной одежде.

– Ах да, действительно. – И мистер Ханикатт провел ладонью по своему широкому лицу. – Я совсем забыл, что и правда просил Джина кого-нибудь прислать.

– Если хотите, сэр, мы заберем бьюик в другой день. – Джонни говорил почтительно и очень по-деловому.

Мэгги уставилась Джонни прямо в лицо, гадая, почему он даже не взглянул в ее сторону. Ради эксперимента она помахала ему рукой. Он не сводил глаз с мистера Ханикатта.

– Нет… нет. Сегодня меня вполне устроит. Ключи в зажигании. Машину чуть ведет вправо, я уже говорил Джину. Вряд ли там что-то серьезное. И заодно поменяйте масло.

Джонни отошел в сторону, а мистер Ханикатт заглушил мотор, распахнул дверцу и выбрался из кадиллака. Мэгги двинулась следом и тут же оказалась внутри большого черного бьюика, что стоял позади автомобиля Айрин. Через несколько секунд за руль бьюика скользнул Джонни. Он захлопнул дверцу, высунулся в открытое окно, правой рукой взялся за руль. Мэгги легко коснулась его бицепса, провела пальцами по напрягшейся мышце, но ощутила лишь слабый намек на тепло – и ничего больше. Джонни даже не повернулся в ее сторону. Он только чуть дернул рукой, словно почувствовал прикосновение, но решил, что это невесомые крылышки или лапки какого-то насекомого.

– Я верну машину вечером, сэр, если с ней нет ничего серьезного. Мы вам позвоним. Ключ оставить в зажигании или вечером здесь будет кому его передать?

– Кто-то будет дома, сынок. Привет Джину. Он всегда обслуживает нас по высшему разряду.

Джонни кивнул и подождал, пока мужчина – Мэгги уже поняла, что это ее прадед, отец тетушки Айрин, – повернулся и направился к дому. Тогда он завел мотор, включил задний ход, выкатил грузный бьюик на улицу и поехал вперед. Потянув носом воздух, Мэгги ощутила аромат одеколона «Олд Спайс», смешанный с запахом сигар, – ровно так и должно было пахнуть от ее прадеда. Забавно… Осязание у нее не работает, зато обоняние в порядке. Разве во сне так бывает? Мэгги придвинулась к Джонни так близко, как только могла, и глубоко вдохнула. Она уловила аромат цитрусов, мыла, а еще солнечного тепла. От его запаха у нее закружилась голова. В порядке очередного эксперимента Мэгги высунула язык и провела им по щеке Джонни, решив проверить, какова на вкус его кожа. Хм-м. Ничего. Вот черт. Она словно лизнула воздух. Тогда она зашептала Джонни прямо в ухо:

– Это чудесный сон, Джонни. И я надеюсь, что никогда не проснусь.

Расплывшись в счастливой улыбке, Мэгги изучала его картинный профиль: прямой нос, длинные черные ресницы. Джонни прикусил нижнюю губу, а потом выставил в окно, под лучи вечернего солнца, левую руку и, пропуская сквозь пальцы воздух, тихо запел чуть хриплым голосом, не попадая в ноты: «Я просто дурак, дурак влюбленный…» Это была та самая песня. Они танцевали под эту песню.

– Ах, Мэгги, – со вздохом произнес он. – Куда же ты делась, крошка?

Он обращался к ней. Он произнес ее имя! Мэгги хотела ответить, сказать ему, что она здесь, рядом с ним, но не смогла. В горле у нее горело жаркое пламя. Она обхватила себя руками за шею, пытаясь унять эту боль. Горло саднило, каждый вдох давался с трудом. Мэгги застонала, а Джонни, сидевший рядом с ней, вдруг замерцал, словно изображение на неисправном экране. Мэгги охнула, почувствовав, как ей под кожу воткнулся какой-то острый предмет. Она вытянула руки перед собой и уставилась на них, не веря своим глазам. В вену на тыльной стороне левой кисти гладко вошла игла. Кто-то назвал ее по имени, что-то холодное из иглы разлилось по венам, а потом Мэгги потянуло прочь. Она изо всех сил пыталась ухватиться за Джонни, но ее уже затащило в узкий черный туннель. В одно мгновение Джонни стал светлой, все уменьшавшейся точкой в далеком конце туннеля. Он даже не повернул голову в ее сторону, даже не взглянул на нее, когда она улетела.

* * *

Жжение в горле у Мэгги прошло, по венам разлились облегчение и прохлада. Она услышала голоса, энергичные, но очень далекие. Голоса тянули ее к себе, но она отбивалась, желая нырнуть обратно в сон, подаривший ей возможность увидеть жизнь, которой жил Джонни до того, как попал в чистилище. Джонни был так реален. Она отказывалась слушать назойливые голоса, и они постепенно стихли, расплылись, стали чем-то вроде чуть слышного шума машин на далеком шоссе.

Когда сознание вернулось, Мэгги обнаружила себя в комнате, которую Айрин отвела под детскую, а позднее, когда стало ясно, что детей у нее не будет, переделала, чтобы та не напоминала ей о несбывшихся мечтах. Айрин не стала перекрашивать ярко-желтые стены, которые, как ей когда-то казалось, подходили для малышей, и лишь поставила у одной из них большой книжный шкаф, а на подоконники – комнатные цветы. К другой стене она придвинула пару одинаковых кресел, а между ними водрузила торшер. Пол покрывал толстый, добротный, но уже сильно вытертый ковер. Мэгги знала, что Айрин любила читать или вышивать в этой комнате. Она говорила, что при жизни Роджера это был ее личный оазис: здесь муж ее не тревожил.

Теперь комнату было не узнать. Если бы не расположение окон, их размер и форма, Мэгги вряд ли сообразила бы, где оказалась. Деревянный пол теплого коричневого оттенка, такой же, каким она его помнила, был покрыт розовым пушистым ковром, которым заменили тяжелый восточный ковер из рабочей комнаты Айрин. Высокие окна прятались за короткими розовыми занавесками в оборках. Под одним из окон стоял маленький белый письменный стол, под другим на белом шкафчике красовался проигрыватель, а на полу вокруг грудой валялись маленькие круглые пластинки. К дальней стене была придвинута кровать, накрытая розовым покрывалом с рюшами и вся заваленная подушечками, куклами и мягкими игрушками. На краю кровати сидела девочка лет девяти-десяти. Она тихонько разговаривала с толстым плюшевым медвежонком, которого сжимала в руках. Мягкие русые волосы, едва доходившие ей до плеч, были аккуратно заколоты над маленькими ушками. На девочке было платье цвета спелого персика; из-под юбки, укрывавшей ее скрещенные ноги, виднелись опрятные белые носочки и черные туфельки на плоской подошве.

– Ну же, Джейми. Ты ведь понимаешь, что мне нужно на ком-то тренироваться. А на ком мне тренироваться, кроме тебя? Я знаю, тебе неловко. Мне тоже неловко, но, если я когда-нибудь выйду замуж за Джеймса Дина, мне нужно уметь целоваться.

Изложив этот неоспоримый аргумент, девочка зажмурилась, забавно оттопырила губы и крепко прижалась ими к пушистой мордочке медвежонка. Потом медленно открыла голубые глаза и нахмурилась.

– Джейми, у тебя не слишком-то здорово получается. Нам с тобой придется много тренироваться.

Услышав это заявление, Мэгги хихикнула. Девочка в ужасе уставилась на нее. Веселье Мэгги мигом рассеялось. Неужели она хихикнула в голос? Неужели девочка ее видит? Но это ведь невозможно. На самом деле ее здесь нет… это все просто сон.

Глаза девочки еще больше расширились, и в них появился испуг. Она отползла подальше от края кровати, тонкими ручками прижала к груди медвежонка и снова зажмурилась, но на этот раз ее лицо исказил страх, а губы уже не тянулись вперед в ожидании поцелуя. Нет, теперь с них срывался быстрый шепот:

– Призраков не существует, призраков не существует, призраков не существует.

Повторив эти слова несколько раз, девочка приоткрыла голубой глаз, словно решив проверить, не исчезла ли Мэгги, но тут же снова зажмурилась и продолжила отрицать сам факт существования призраков.

«Интересно, это она обо мне?» – подумала Мэгги и сама изумилась этой мысли.

– Ты обо мне говоришь? – произнесла она вслух, хотя это «вслух» во сне оказалось совсем непохожим на обычную речь. Мэгги словно вытолкнула свою мысль наружу, вместо того чтобы и правда издать какие-то звуки.

Девочка нахмурилась, медленно подняла одну бровь, и Мэгги вдруг поняла, что ей знаком этот жест. Так делала ее мать… медленно поднимала вверх одну бровь, словно спрашивая: «Ты серьезно?»

– Папочка здорово рассердился на меня в последний раз, после дедушкиных похорон, когда я сказала ему, что дедушка не умер, а сидит в своем кресле. Но откуда мне было знать, что это призрак? Мне он показался обычным человеком! После этого папочка заставил меня целых два дня сидеть в этой комнате. Мне пришлось есть прямо здесь, ну и все остальное тоже. Просто ужас! Так что теперь если я вижу призрака, то притворяюсь, что на самом деле его нет. Это сложно.

И девочка, скрестив на груди руки, стала ждать, пока Мэгги ей ответит. Но Мэгги лишь ошеломленно смотрела на нее. Эта девочка видит призраков… как и она сама. Тоненькая бровь снова призывно поползла вверх. Мэгги поспешила представиться:

– Меня зовут Маргарет. Но ты можешь звать меня Мэгги. А тебя как зовут?

Мэгги подозревала, что уже знает ответ на этот вопрос, но он казался ей настолько невероятным, что она просто ждала, затаив дыхание.

– Меня зовут Элизабет. Но ты можешь звать меня Лиззи. – Девочка произнесла эти слова точно таким же тоном и в том же ритме, что и Мэгги.

Мэгги постаралась придать своему лицу спокойное, смиренное выражение.

– Твою старшую сестру зовут Айрин? – спросила она вслух, стараясь, чтобы ее слова прозвучали словно бы между делом.

Но ей это не удалось. Лиззи явно решила, что ей явился сам ангел смерти. Выражение ее лица сразу изменилось: черты снова исказил страх.

– Почему ты спрашиваешь? Зачем тебе Айрин?

– Нет, я… просто так спрашиваю. – И Мэгги мотнула головой, как бы подчеркивая эти слова.

Как ей все объяснить? Они долго молчали, изучая друг друга. Лиззи заговорила первой.

– Обычно призраки со мной не разговаривают, – буднично объявила она. – Они просто расхаживают вокруг, занимаются разными скучными делами и притворяются, что не видят меня. Ужасно невежливо.

Мэгги улыбнулась в ответ. Да, с этим не поспоришь.

– Я не настоящий призрак.

– Самый настоящий…

– Нет. Я не умерла. Мне просто снится сон. То есть… это я так думаю.

Мэгги вдруг поняла, что на самом деле вполне могла умереть и после смерти очутиться в прошлом, там, где живет Джонни. Значит, Бог над ней смилостивился. Ей хотелось быть только там, где был Джонни.

Лиззи слезла с кровати и, решительно задрав подбородок, подошла к Мэгги. Она чуть прихрамывала, и Мэгги заметила, что правая нога у нее кажется тоньше левой.

– Ты ногу повредила?

– Мне всего неделю назад сняли гипс. Я сломала ногу, когда упала с дерева, там, на заднем дворе. Но это того стоило. Я повидалась с мамой. Она говорила со мной точно так же, как ты сейчас. Поэтому я и решила, что ты тоже призрак. – Лиззи остановилась прямо перед Мэгги и с вызовом скрестила на груди руки. – Откуда ты знаешь Айрин? И что ты делаешь в моей комнате?

Да, этой девчонке отваги не занимать. Они с Мэгги чем-то похожи. Может, все дело в том, что их обеих закалила способность видеть призраков. И поэтому они готовы смело взглянуть в глаза потустороннему.

– Что ж, наверное, это тебе покажется странным… но я твоя внучка, – смущенно проговорила Мэгги, понимая, как нелепо звучат эти слова.

Но разве в снах нас не поджидают самые разные нелепости? Она вдруг испытала то же странное чувство, которое уже посещало ее сегодня, когда она сидела рядом с Джонни в машине своего прадеда: словно что-то тянуло ее за собой. Она попробовала сопротивляться. Она никогда не встречалась со своей бабушкой. Ей хотелось остаться, и, едва необычное ощущение, охватившее ее, чуть ослабло, она снова заговорила:

– Я тоже живу в этом доме… но в совершенно другое время.

На этот раз брови Лиззи взмыли вверх и исчезли под аккуратной челкой. Чувство, что Мэгги что-то тянет, усилилось, и она поняла, что не сможет долго бороться с ним. Все же она попыталась удержаться хотя бы на миг.

– Мою маму звали Дженис… и она твоя дочь.

Невидимая рука тащила Мэгги прочь все сильнее, все требовательнее. Мэгги резко вдохнула и попыталась высвободиться из невидимых цепких пальцев.

– Мэгги? – Лиззи протянула к ней ладошку. – Я теперь почти не вижу тебя. А ты можешь еще остаться? Совсем ненадолго? Мне надоело играть с Джейми. Он ведь просто игрушка.

Мэгги тоже едва различала Лиззи. Комната сжалась, и Мэгги, так же как в прошлый раз, вдруг скользнула прочь, а мир, где жила Лиззи, в мгновение ока погас вдали.

* * *

Сначала она решила, что ее зовет папа, что это он упрашивает ее умоляющим голосом. Ей хотелось его увидеть. Хотелось, чтобы ее обнимали, чтобы ей радовались. Она вырвалась из черноты, в которой плыла. Голос звал ее к себе. Она охотно отправилась ему навстречу. Значит, она может теперь оказаться с ними… с мамой и папой. И с Джонни. Пусть только Джонни там тоже будет.

Но это был не папа, а Гас. Она перестала бороться с чернотой. Она любит Гаса, но Гас живет в мире, где Джонни больше нет. В мире, где ей теперь тоже не хочется жить. И все же она очутилась слишком близко – так близко, что расслышала слова, которые ей говорил Гас.

– Вы нужны ему, мисс Маргарет, – настойчиво повторял Гас. – Вы ему очень нужны. Он побывал в аду и вернулся обратно, чтобы быть с вами. И теперь вам нужно проснуться. Вам нужно проснуться, мисс Маргарет.

Она слышала эти слова снова и снова. Гас говорит ей, что Джонни… жив? Джонни здесь? Сделав неимоверное усилие, Мэгги открыла глаза.

– Где он? – прохрипела она.

В горле саднило так, будто его потерли наждачной бумагой. Боль пронизывала все тело. Мэгги вздрогнула, закрыла глаза, но тут же снова открыла их и взглянула на Гаса. В тот же миг вокруг поднялась суета, послышалось пиканье каких-то приборов, к кровати подбежали врач и две медсестры. Пациентка пришла в себя. Мэгги пришлось вытерпеть всю подобающую случаю возню, ощупывания, уколы и расспросы. Она старалась как можно меньше двигаться и говорить.

Айрин ворвалась в палату и бросилась к кровати Мэгги. По ее щекам текли слезы. Шада впустили чуть позже, но велели стоять у двери. Он молча глядел на Мэгги, в его карих глазах читалось облегчение, смягчавшее его черты, а губы складывались в едва заметную улыбку. Мэгги попыталась улыбнуться ему в ответ, но губы у нее пересохли, и вместо улыбки вышла гримаса. Тогда она чуть приподняла пальцы левой руки и поприветствовала друга. Ей показалось, будто что-то дернуло ее за руку: на тыльной стороне ладони была закреплена игла капельницы. Тогда она вспомнила свой сон. Во сне она была рядом с Джонни, но он ее не замечал. Он управлял машиной отца Айрин. От него так чудесно пахло, он был до боли настоящим. Этот сон не походил ни на один из ее прежних снов.

– Мы дадим тебе отдохнуть, дорогая. Я вижу, что ты еще не совсем очнулась.

Мэгги вдруг осознала, что к ней обращается Айрин, что Айрин уже несколько минут с ней разговаривает. Она с виноватым видом взглянула на тетушку. Шад кивнул от двери в знак прощания. Айрин и Гас двинулись к выходу.

– Гас! – скрипучим шепотом позвала Мэгги.

Старик остановился.

– Идите. Я скоро, – произнес он.

Когда Шад и Айрин вышли и дверь палаты захлопнулась, Гас повернулся к Мэгги.

– Джонни, – выговорила Мэгги и вопросительно посмотрела на него.

– Он здесь, в одной из соседних палат. Поправляется после огнестрельного ранения. Он уже почти выздоровел. Не знаю, удастся ли мне отвезти вас к нему… но я попытаюсь. У него есть сестра… она ухаживает за ним. Ума не приложу, что она сказала персоналу больницы.

– Он ранен? – выдавила Мэгги. – В Джонни кто-то стрелял?

Смысл сказанного Гасом не сразу дошел до ее словно набитого ватой мозга.

– Сестра? – изумленно добавила она.

– Я вам о ней не рассказывал. Да мне и в голову не приходило. У шерифа Бэйли и Долли Кинросс есть дочь, мисс Бэйли. Директриса нашей школы.

Мэгги кивнула, хотя ровным счетом ничего не понимала.

– Джонни нашли в школе, среди руин, прямо в центре вестибюля. Он не обгорел, ничего такого, просто был ранен в грудь и потерял много крови. Там, у школы, как раз оставалась мисс Бэйли. Когда его обнаружили, она его сразу узнала. Надо думать, она всю жизнь рассматривала фотографии своего брата… а до нее – ее бедная мать. Ее это здорово потрясло, но она женщина сильная…

И Гас принялся сгибать и разгибать пальцы. Ему явно не хватало шляпы, которую он привык мять в руках.

– Он правда жив? Он правда здесь? – Мэгги почувствовала, как все ее тело наполняется осознанием этого факта и по щекам текут слезы.

– Правда, мисс Маргарет. Бог мне свидетель, он здесь. Благодарение Иисусу, – восхищенно прибавил Гас и, словно сам себе не веря, покачал головой. – Я такого никогда в жизни не видел…

2
И время всякой вещи под небом

Все называли его Джон Доу[2]. Время от времени он приходил в себя, но еще не сказал ни слова. Очнувшись в первый раз, он совершенно не понял, куда, черт подери, он попал. Он толком не мог понять даже, кто он такой. Но прежде чем Джонни успел об этом задуматься, он снова провалился в забытье. В следующий раз он бодрствовал дольше. Он сразу почувствовал боль. Все тело болело так, словно его переехал эвакуатор из их мастерской «У Джина». Он помнил Джина. И малыша Харва. Он снова заснул, успокоившись, что все-таки помнит хоть что-то. Когда он проснулся в третий раз, у его кровати сидела женщина. Кроме них в комнате больше никого не было. В темноте пищали какие-то машины, здорово походившие на роботов из одной программы, которую он видел по телевизору. Отец Джимбо недавно купил телевизор и нарочно поставил его посреди гостиной, прямо напротив окон, чтобы все в их квартале знали, что за игрушка у него появилась. Он не закрывал окно, когда смотрел телепередачи, и ребятишки, гонявшие мяч на улице, частенько бросали свои игры, вставали под окном и слушали. Джонни довелось пару раз посмотреть этот телевизор. А порой все соседи собирались у Джимбо и вместе что-то смотрели.

Сначала он решил, что эта женщина – его мать. Едва он подумал об этом, как в памяти возникло лицо Долли. Света от лампочек на писклявых машинах не хватало, чтобы как следует разглядеть черты женщины, но в том, как она сидела, как во сне покачивалась ее голова, как изящно сгибалась от усталости ее шея, было что-то, очень напоминавшее маму. И только когда в палату вошла медсестра, включила свет, ощупала его и проверила показатели, он понял, что та женщина все-таки не его мать. На ней были мужские штаны, волосы подстрижены по-мальчишески. Медсестра тоже в штанах… С каких это пор так повелось? Ну и ну. Впрочем, ему на это плевать. Вообще-то ему всегда нравилась сестринская форма, девчонки в ней выглядели обольстительно. Спавшая в кресле женщина резко выпрямилась и встретилась с ним взглядом. Она казалась встревоженной.

– Ты очнулся. – Женщина бросила взгляд на медсестру.

Та не слишком удивилась, что Джонни пришел в себя, и сразу принялась расспрашивать, как он себя чувствует, не тяжело ли ему дышать, сможет ли он сам сесть и все в том же духе. Медсестра была молоденькая и симпатичная, и он слегка – на пробу – ей улыбнулся. Она смерила его презрительным взглядом, чуть вскинув бровь, и объявила, что снимет ему катетер. Откинув простыни, она одним резким движением выдернула трубку из его члена.

– Ай-йя! – заорал Джонни.

Его мужское достоинство трепыхалось прямо перед носом у счастливых представительниц слабого пола, оказавшихся в его палате. Он потянул на себя простыню и злобно посмотрел на медсестру. Та чуть заметно улыбнулась. Вот те на. Глазом не моргнув эта женщина только что ухватила его за достоинство. И не дала ему ни малейшей возможности произвести впечатление получше. Ну и черт с ней. Она для него старовата. К тому же ему нравятся девочки поскромнее… Ему что-то вспомнилось, какая-то девушка… Но воспоминание тут же исчезло, рассеялось в туманной путанице, царившей у него в голове. Он покачнулся, и женщина, сидевшая у его кровати, подскочила и помогла ему лечь. Медсестра похлопала его по ноге. Ага, теперь она перед ним заискивает. Поздно, милочка. Медсестра что-то записала у себя на листке и снова подняла на него глаза.

– Скоро придет доктор. Сможете его дождаться и не заснуть?

Когда он кивнул в ответ, она ушла, не сказав больше ни слова.

Едва она вышла из палаты, женщина, сидевшая рядом с ним, заговорила.

– Как тебя зовут?

Голос у нее был спокойный, но требовательный. Он поднял глаза и встретился с ее проницательным взглядом.

– Джонни. Джонни Кинросс. – Он выпалил эти слова прежде, чем успел задуматься, помнит ли он свое имя.

Джонни. Ну да. Так и есть. Джонни Кинросс. Его маму зовут Долли, а младшего братишку – Билли. А еще у него самая крутая машина в округе. И ему позарез нужна сигарета.

Женщина резко выдохнула и ухватилась обеими руками за поручень его кровати.

– Ты знаешь, почему ты здесь?

Теперь ее голос звучал еще более требовательно, и Джонни попытался сосредоточиться. С того момента, как он десять минут назад открыл глаза, голова у него потяжелела, и он снова почувствовал усталость. Ему нужно ответить на вопрос. Он явно в больнице. В какой-то новомодной первоклассной больнице, похожей на космический корабль из фантастической книжки. Может, он еще не совсем пришел в себя. Почему он здесь? Грудь болит так, что с ума можно сойти. Он поднял левую руку, ощупал повязку на правом плече.

– Меня что, в драке подстрелили? Нас с парнями было здорово меньше, чем тех, других. – Джонни скривился, закрыл глаза, пытаясь вспомнить. – Роджер Карлтон та еще гадина…

Женщина у его постели побледнела, руки, по-прежнему сжимавшие поручень кровати, задрожали так, что металлические перекладины задребезжали. Она отпустила поручень и крепко обхватила себя руками за плечи.

– Ты помнишь что-нибудь из того… что было после драки?

Джонни чуть качнул головой, но его размышления прервал скрип открывающейся двери. Женщина у его постели выглядела так, словно вот-вот потеряет сознание. Доктор, похоже, говорил с кем-то по ту сторону двери и все не входил. Женщина нагнулась к самому уху Джонни и прошептала:

– Ничего им не говори! – Глаза у нее стали огромными, как тарелки. – Скажи доктору, что ничего не помнишь: ни как тебя зовут, ни кто ты такой, ни где тебя ранило. Обещаю, я все тебе объясню…

В палату вошел врач, и она тут же замолчала. Врач явно только что заступил на дежурство. Волосы у него были немного влажными, свежевыбритые щеки розовели. От него пахло антисептиком и лосьоном после бритья. Не самое противное сочетание, решил Джонни. Врач вел себя очень доброжелательно. Он с обнадеживающим видом расспросил Джонни о том, насколько сильно его беспокоит боль, и осмотрел рану на плече. После этого он на несколько минут углубился в изучение своих записей. Женщина снова наклонилась вперед и взяла его руку в свою. Ладонь у нее была маленькая и холодная, как ледышка. Она крепко сжала его руку, словно напоминая о своей просьбе. Врач поднял глаза на Джонни:

– Как вас зовут?

* * *

Мэгги была очень слаба, каждая клеточка ее тела отзывалась болью. Вокруг нее все время суетились люди. Айрин, Шад и Гас по очереди развлекали ее своими рассказами: ей самой говорить не разрешалось, пока не зажило пострадавшее от дыма горло. Несмотря на боль, Мэгги даже радовалась тому, что ей нельзя говорить. Если бы врачи не велели ей молчать, она бы только и делала, что отчаянно причитала из-за собственной слабости и из-за того, что ей никак не удавалось повидать Джонни. Всякий раз, когда они с Гасом оставались одни, старик придумывал новые отговорки, объясняя, почему им нельзя встретиться. Он рассказал Мэгги, что Джонни уже пришел в себя и, судя по всему, скоро совсем поправится. На самом деле Джонни восстанавливался так быстро, что врачи просто не верили собственным глазам. Когда Мэгги требовала подробностей, Гас лишь повторял, что больше ему ничего не известно. Он рассказал Мэгги, что о том, кто такой Джонни на самом деле, знают только он сам, директор Бэйли, Мэгги и Айрин. Шад смутно помнил, что его спасли из горящей школы, но Гас ничего не стал ему объяснять. А еще он пообещал Мэгги, что и ее, и Джонни очень скоро выпишут из больницы и тогда она сможет с ним повидаться.

– Чем меньше мы будем рассказывать, тем лучше, – предупредил ее Гас. – Не может же он просто сказать, что он Джонни Кинросс. Тогда врачи решат, что он не в себе. Да что там, они решат, что мы все умом тронулись. Так что нам всем лучше молчать и не привлекать к нему лишнего внимания, а разговоры с врачами пусть ведет директор Бэйли. Она давно работает в государственном учреждении и точно знает, за какие ниточки нужно тянуть. Она его вытащит на волю, даже не сомневайтесь.

Поначалу Мэгги ждала. Но через три дня после того, как она вышла из комы, терпеть стало невмоготу. В тот вечер она выждала, пока ночная медсестра уйдет со своего рабочего места, – по ночам больных проверяли гораздо реже, чем днем, а вечерний обход только что завершился, – и выскользнула за дверь палаты. Она решила, что ей как раз хватит времени повидать Джонни, поговорить с ним и незамеченной вернуться обратно.

Гас назвал ей номер палаты Джонни. Она вытянула у него это признание, пообещав, что не пойдет к Джонни, пока ей не разрешат. Теперь она нарушит свое обещание. Но она просто не могла больше ждать. Ей нужно было увидеть его своими глазами. Она боялась, что эту историю выдумали, чтобы вернуть ее, Мэгги, к жизни. Она старалась гнать от себя эти мысли – и все же почти верила, что едва ей станет лучше, как Гас признается, что придумал все это ради нее самой, ради ее блага. Она даже прямо обвинила его в этом, и тогда Гас сказал, где искать Джонни. Через четыре палаты от ее собственной.

Чувствуя, как у нее от волнения сжимается горло, Мэгги босиком, в халате, который Айрин привезла ей из дома, наброшенном поверх тоненькой больничной рубашки, неслышно кралась по коридору. Она причесалась и почистила зубы, отметив, что в свете больничных ламп глаза у нее кажутся слишком большими, а кожа – чересчур бледной. Она дрожала от напряжения. Джонни теперь свободен. Он может идти куда угодно и делать все, что заблагорассудится. Захочет ли он быть с ней? Или посмотрит на ее прямые темные волосы, на большие очки и решит, что найдет себе девчонку получше? Она расправила плечи и прогнала прочь все сомнения. Дверь открылась легко. Кровать стояла посередине палаты, но штора в изголовье была задернута, так что от входа нельзя было разобрать, кто там лежит. Мэгги застыла на месте.

– Джонни? – позвала она шепотом.

Сердце у нее билось очень громко, и она подумала, что вряд ли услышит, если Джонни откликнется.

– Джонни? Ты не спишь?

Она буквально заставила себя сдвинуться с места, шагнуть поближе к кровати, но та вдруг заскрипела, и Мэгги вскрикнула от неожиданности. Человек, лежавший в кровати, попытался сесть. Послышалось механическое жужжание, и изголовье поднялось, но лица человека Мэгги по-прежнему не видела: штора закрывала всю верхнюю половину тела. Тогда она на цыпочках подошла к бортику кровати и, затаив дыхание, заглянула за штору.

Еще у себя в палате Мэгги гадала, увидит ли она Джонни, если будет в очках, или, как и раньше, сможет его разглядеть, только когда их снимет. Но теперь она различала Джонни четко и ясно, несмотря на очки. Его волосы были зачесаны назад – казалось, он много раз провел по ним пальцами, чтобы убрать со лба. Она с изумлением отметила, что теперь он выглядел не идеально: она никогда не видела его растрепанным, но сейчас волосы у него торчали в стороны, а лицо казалось помятым со сна. И все же… это было то самое лицо, тот же волевой подбородок, изящно очерченный рот, широкие брови, идеальной формы нос. Те же ярко-голубые глаза пристально глядели на нее, пока она не отрываясь, жадно впивалась взглядом в каждую черточку его красивого, такого любимого лица, забыв обо всех своих страхах и неловкости. Она почувствовала, как ее пересохшие губы сами собой расплылись в такой широкой улыбке, что тонкая кожа не выдержала и лопнула. Мэгги прижала ладонь ко рту, чтобы унять резкую боль, удержать дрогнувшие губы, но в следующий миг из ее груди вырвался всхлип. Словно наблюдая за собой со стороны, она отметила, что девичьи эмоции непредсказуемы: только что она улыбалась, как дурочка, а теперь вдруг плачет. Она опустилась на колени у постели Джонни, прижалась лицом к его руке, той, что была свободна от игл и трубок капельницы, и долго плакала, не отрываясь от его теплой ладони, осыпая ее нежными поцелуями. Он не пытался отнять у нее руку и лишь молча сидел, пока она не успокоилась и не заговорила снова.

– Джонни? – повторила она дрожащим от волнения голосом. – Ты здесь. Я думала, что потеряла тебя. – Она обхватила его руку своей и вновь подняла на него глаза.

Постепенно эйфория, не дававшая Мэгги трезво оценить происходящее, прошла, и она отметила сразу несколько странностей. Во-первых, Джонни, казалось, совсем не был рад ее появлению. Во-вторых, он смотрел на нее… нет, не враждебно, но напряженно, настороженно, так что между бровей у него залегла глубокая складка, а губы сжались в тонкую линию. Она поняла: он ждет, что еще она ему скажет.

– Джонни? – Она уже в третий раз назвала его по имени, но он еще ни разу не откликнулся, не ответил ей.

Что-то явно было не так. Мэгги уронила руки, поднялась и на шаг отошла от кровати. Она почувствовала, как ее глаза вновь наполнились слезами, но теперь уже по иной причине. Нет, не так она представляла себе их встречу.

Внезапно дверь у нее за спиной распахнулась. Мэгги обернулась и встретилась взглядом с мисс Бэйли. Мэгги не могла толком разобрать выражение лица директрисы: та стояла в дверном проеме, в свете коридорных ламп, явно удивленная тем, что застала Мэгги в палате. Джиллиан Бэйли оглядела Джонни – тот полусидел неподвижно, словно мертвец, и молча наблюдал за разворачивавшейся перед ним драмой, – затем снова перевела взгляд на Мэгги, потянулась к стене и щелкнула выключателем. Палату залил яркий и холодный больничный свет.

– Здравствуй, Маргарет, – произнесла директор Бэйли официальным, директорским тоном.

– Директор Бэйли, – ответила Мэгги ей в тон, вежливо и почтительно.

Девушка постаралась выпрямиться и решила, что не станет вытирать глаза и залитые слезами щеки, чтобы не привлекать лишнего внимания и не давать директору еще одного повода для беспокойства. Джиллиан Бэйли оглядела Мэгги от макушки до пальцев босых ног, ногти на которых были ярко накрашены. Шад хотел во что бы то ни стало покрасить ей ногти фиолетовым, золотым и зеленым – в честь «Лэйкерс», но не слишком здорово справился: лак лег так криво, что казалось, кто-то просто отколотил Мэгги молотком по ногам. Она неловко поджала пальцы.

– Сядь, Маргарет… Или мне лучше называть тебя Мэгги? – Голос мисс Бэйли смягчился, и Мэгги вдруг почувствовала, что директриса многое знает. Она кивком указала Мэгги на стул у кровати Джонни и придвинула для себя другой стул, так что они втроем теперь оказались лицом к лицу.

Мэгги опустила глаза, надеясь лишь, что эта серия «Сумеречной зоны»[3] скоро закончится. Она чинно села на краешек предложенного ей стула и, положив руки на колени, крепко сцепила пальцы, чтобы те не слишком дрожали.

– Лучше Мэгги, – запоздало ответила она.

Директор Бэйли тоже опустилась на стул. Мэгги вновь тайком взглянула на Джонни, но его лицо казалось вытесанным из камня, а руки безвольно лежали на простыне. Что, в конце концов, происходит? Мэгги вдруг захотелось вскочить и вцепиться Джонни в спутанные волосы, хорошенько встряхнуть его, сотворить что угодно, лишь бы стереть с его лица это застывшее выражение.

– Джонни, это Маргарет О’Бэннон… Мэгги, – быстро проговорила директор Бэйли. – Она тоже идет на поправку после пожара. Она учится в выпускном классе Ханивилльской старшей школы и прекрасно танцует.

У Мэгги вдруг закружилась голова. Почему директор Бэйли ведет себя так, словно сейчас не час ночи и Мэгги не застали врасплох там, где ей быть не полагалось, а Джонни Кинросс – попросту новый ученик, которого нужно проводить до дверей класса?

– Мэгги, – продолжала мисс Бэйли, – это Джонни…

– Я знаю, кто он такой! – резко оборвала Мэгги и уставилась пылающими глазами на опешившую Джиллиан Бэйли. – И вы это понимаете! Я прекрасно знаю, кто он такой. – Мэгги упрямо вскинула подбородок, скрестила на груди руки. – Хватит уже играть в загадки.

Джонни по-прежнему не произнес ни слова, но теперь он прищурил глаза, цепко обхватил пальцами поручни кровати.

– И кто же я такой? – медленно проговорил он.

По телу Мэгги пробежали мурашки. Она вздрогнула от неожиданности. Его голос навеял воспоминания о нежных словах и тихих признаниях. Собрав все свои силы, она подняла на него глаза. В ее голосе звучало недоумение:

– Ты Джонни Кинросс.

– И откуда мы знаем друг друга… Маргарет?

Мэгги потрясенно выдохнула. Он что, нарочно ведет себя так жестоко? Или не хочет во всем признаваться при этой женщине, не сводящей с них пристального взгляда?

– Разве ты не помнишь? – Она глядела на него, стараясь не выдать охватившего ее отчаяния.

Несколько долгих секунд он пристально смотрел на нее, а потом коротко качнул головой. Нет. Он не помнит.

– Скажи мне!

Его голос прозвучал так же резко, как и ее голос всего пару минут назад. Она молча уставилась на него, ощущая, как по всему телу, от живота до самых кончиков пальцев, волной разливается жар. Как сказать кому-то о том, что он для тебя значит… если он для тебя – целый мир? Как сказать ему, что ты любишь его – и что он любил тебя, – если он даже имени твоего не помнит? Мэгги почувствовала ком в горле. Она с трудом поднялась на ноги. Голова кружилась, леденящий страх сковывал ее тело.

– СКАЖИ МНЕ!!! – вдруг проорал Джонни.

Его лицо исказила ярость. Мэгги шарахнулась, словно он ее ударил, и невольно потянулась к нему, не понимая, что делать: то ли защищаться, то ли прижаться к нему всем телом. Джиллиан Бэйли вскочила со стула и схватила Джонни за обе руки. Он в бешенстве вырвался и снова посмотрел на Мэгги, тыча в нее пальцем:

– Ты меня знаешь? Тогда расскажи все, что знаешь!

Он больше не кричал, но его голос звучал настойчиво, а глаза блестели. Палец, которым он по-прежнему словно целился в Мэгги, дрогнул, и тогда Джонни опустил руки на простыню и в полном отчаянии откинул голову.

В этот миг дверь палаты с грохотом распахнулась, и все трое обернулись с виноватым видом.

– Это что еще за собрание? Что за крики посреди ночи? – Невысокая темнокожая медсестра ворвалась в палату под визг резиновых подошв о больничный линолеум и уставилась на них, уперев руки в бока. В следующее мгновение она подскочила к кровати Джонни и принялась оглядывать мониторы и суетиться так, словно его пытались убить прямо у нее на глазах. – У него сильное сердцебиение! На дворе ночь, а вы беседу затеяли? – Она взглянула на Мэгги, выпятила губы и подняла тонкую бровь. – Ты-то что тут забыла, милочка? Время посещений давно закончилось… твоя палата, помнится мне, дальше по коридору!

– Пожалуйста, – ринулась в бой Джиллиан Бэйли. – Мэгги уже несколько дней ждала, чтобы ей позволили увидеться с Джонни, но ей отказывали. Он спас ей жизнь, когда в школе случился пожар. Ей хотелось поблагодарить его и убедиться, что он идет на поправку, ведь так, Мэгги?

Мэгги с решительным видом кивнула, не глядя на Джонни. Больше всего на свете ей сейчас хотелось завопить во все горло и броситься вон из этой палаты.

– Я обнаружила ее здесь и не решилась выгнать. Прошу тебя, Тима, дай нам еще пару минут! Я сама отведу Мэгги обратно в палату. – Теперь Джиллиан Бэйли уже почти умоляла.

Тима хмыкнула, дернула головой, и кольца у нее в ушах весело закачались.

– Пять минут и ни секундой больше, слышишь, Джиллиан? И не воображай, что я не понимаю, что ты делаешь, когда умасливаешь меня этими своими «прошу тебя, Тима»… – Она подмигнула Джиллиан, явно желая смягчить этим свой резкий тон, и выплыла из комнаты, махнув на прощание рукой с таким видом, словно говорила: «Валяйте, я с вами разобралась».

Дверь шумно захлопнулась у нее за спиной.

– Мы с Фатимой дружили в старших классах, – невпопад проговорила Джиллиан, хотя никто не просил у нее никаких объяснений.

Джонни по-прежнему молчал как истукан, Мэг-

ги изо всех сил старалась сохранить самообладание.

– Я помогала ей с английским, она мне – с математикой. Она никому не позволяла звать ее Тимой… только мне одной. – Джиллиан улыбнулась краешком рта, и Мэгги вдруг увидела, что они с братом похожи этой мимолетной ухмылкой, манерой чуть кривить рот.

В палате снова повисла тишина. Мэгги чувствовала, что взгляд Джонни давит на нее, словно неподъемная гиря. Она в отчаянии обернулась к Джиллиан:

– Откуда вы знаете, что Джонни спас меня, когда в школе начался пожар? – Ее слова прозвучали жестко, как обвинение, но Мэгги произнесла их для Джонни, а не для нее.

– От Гаса, – коротко ответила ей мисс Бэйли. – Он рассказал мне, что приехал к школе и увидел, как Джонни вынес из здания Шада. Если бы не Джонни, Шад наверняка бы погиб. Никто не сумел бы отыскать его в том шкафчике. – Она замолчала и посмотрела на Джонни, словно стараясь внушить ему то, о чем говорила, а потом перевела взгляд на Мэгги. – Гас передал мне, что ты ему рассказала о том, что Джонни и тебя вынес из здания.

Теперь она ждала от Мэгги подтверждения своих слов.

Мэгги коротко кивнула. Воспоминание о том, что Джонни нес ее на руках, казалось летучим, как сон, но она постаралась его удержать.

– Он и правда вынес меня оттуда. Ты правда это сделал! – Она посмотрела на него, словно бросая вызов, словно требуя, чтобы он попробовал с ней не согласиться. – Я не хотела тебя бросать. Я просила, чтобы ты позволил мне остаться с тобой. Но ты вынес меня наружу. Не знаю как, но ты это сделал.

Приписываемый ему героизм явно не произвел на Джонни впечатления. Он мотнул головой, словно отрицая все, что услышал.

Мэгги поперхнулась, ком в горле не давал ей дышать. В глазах защипало от унизительности ситуации, в которой она оказалась. Почему он мотает головой? Разве можно забыть того, кого ты любил по-настоящему?

– Ты меня не помнишь? Вообще ничего не помнишь? – Голос ее сорвался, тело оцепенело.

Теперь уже он, в свою очередь, заговорил – пылко, не скрывая своего гнева:

– Я все прекрасно помню! Помню, как зашел в здание новой школы, как искал там Роджера Карлтона. Народу съехалось тьма, всем хотелось поглазеть на драку, вот только Роджер Карлтон не собирался драться по правилам. Он устроил мне засаду. Разбил мне машину. Я помню, как Билли бежал по коридору, размахивая тем чертовым пистолетом. Помню, как Билли кричал. Помню, как мы оказались на балконе и упали. Помню, что Билли… – Джонни осекся, провел рукой по волосам.

Жест был такой знакомый, что Мэгги потрясенно застыла, а потом еще крепче сцепила пальцы, сжала ладони коленями, чтобы не потянуться к Джонни, не коснуться его рукой. Он не захочет, чтобы она прикасалась к нему.

– Так Билли умер, да? – выдавил Джонни. – Я должен рассказать маме. Ее это убьет.

У Мэгги дрогнули губы, глаза наполнились слезами. Боже ты мой! Он только сейчас осознает, что они все мертвы! О Джонни! Она закрыла лицо ладонями. Ее переполняло сочувствие к нему. Нет, этого просто не может быть!

– Джонни! – Джиллиан Бэйли встала, дотронулась до его плеча. – Мама уже все знает. Все это случилось очень давно.

– Какого хрена вы мне тут рассказываете? – снова заорал Джонни так громко, что его наверняка услышала вся больница. – Это просто бред какой-то! Я вас не знаю! Я не знаю ЕЕ! – Он сверкнул глазами на Мэгги, которая вновь потянулась к нему, желая его утешить, обнять. – Я не знаю, где я и что здесь делаю!

Мэгги уронила руку, ухватилась за поручень кровати Джонни. Ноги у нее дрожали, сердце разрывалось на части.

Дверь опять распахнулась, но на этот раз Фатима была не одна. Палату заполнила целая толпа медработников.

– Вон! – гаркнула Фатима и указала на дверь. – Джиллиан! Отведи девчонку обратно в палату.

Джонни выдернул из запястья иглы и трубочки, так что по его поднятой вверх руке струилась кровь, и пытался сорвать повязку с плеча. Кто-то оттащил Мэгги в сторону от кровати, оторвав ее ладони от поручня, за который она цеплялась, чтобы не упасть. Фатима навалилась на Джонни всем телом, а кто-то сделал ему укол. Почти в то же мгновение Джонни перестал кричать и сопротивляться. Джиллиан Бэйли обняла Мэгги за плечи и вывела в коридор. Оказавшись в своей палате, Мэгги рухнула на постель и зарыдала. Джиллиан Бэйли сидела рядом с ней и тихо плакала до тех пор, пока солнце не пробилось своими золотистыми лучами сквозь жалюзи на окнах, словно напоминая Мэгги, что ее жизнь продолжается вне зависимости от того, потерял ли Джонни свою.

* * *

Мэгги умоляла, чтобы ей разрешили снова увидеться с Джонни. Она не собиралась считаться с тем, что он к ней чувствует. Его страх и отчаяние сводили ее с ума. Он остался совсем один, весь его мир исчез. Мэгги знала не понаслышке, каково это – быть одной на всем белом свете, без единого друга. Она станет ему другом, даже если он больше ничего от нее не захочет. Она умоляла всех, кто был готов ее выслушать, пустить ее к Джонни.

На следующий день вечером к ней в палату снова вошла Джиллиан Бэйли и плотно закрыла за собой дверь. Она выглядела совершенно измученной.

– Мэгги, – проговорила Джиллиан Бэйли и села в ногах кровати, – я знаю, что ты просила повидаться с Джонни. Я знаю, что он тебе дорог, что ты за него переживаешь. Но тебе пока что нельзя с ним видеться. Он не помнит тебя и не хочет с тобой встречаться.

Мэгги кивнула. Она спокойно приняла этот удар.

– Я не буду ни о чем его просить, не буду его смущать. Я просто хочу, чтобы он знал, что он не одинок.

Мэгги сдержала подступившие слезы и постаралась придать лицу спокойное выражение. Это она умела. За долгие годы разочарований и отказов она в совершенстве овладела этим навыком. Ее никогда не били и не третировали, но регулярно избегали, игнорировали, не обращали на нее внимания. Однажды ее поместили в очередную приемную семью прямо перед Рождеством. Новые родители не захотели «нарушать» свой семейный праздник, смущать съехавшихся к ним родственников. Поэтому Мэгги провела все праздники в своей комнате, вслушиваясь в доносившийся снизу шум гуляний и веселья. Ей казалось, что там, на первом этаже, людям по-настоящему весело. Вечером в канун Рождества ей принесли тарелку еды, а вот в Рождество о ней надолго забыли. Такое случалось с ней постоянно. Она прекрасно знала, что значит остаться совсем одной, и потому не хотела, чтобы Джонни страдал от одиночества, пусть даже ее общество ему сейчас неприятно.

Джиллиан Бэйли кивнула и несколько секунд молча всматривалась в непроницаемую маску, в которую превратилось лицо Мэгги.

– Я не понимаю, как все это могло случиться. Но это случилось. И я обещаю, что сделаю все возможное, чтобы ему помочь. Я буду заботиться о нем, пока ему это будет необходимо. Он не останется в одиночестве.

Она произнесла эти слова мягким тоном, а потом взяла Мэгги за руку.

– Я буду ждать, – прошептала Мэгги и почувствовала, как ее непроницаемая маска дала трещину. – Вы ему скажете? Скажите ему, что я буду рядом, всегда, когда только ему понадоблюсь.

Джиллиан кивнула и поднялась.

На следующий день Мэгги выписали из больницы.

3
Время рождаться

«Бобби и бубенцы» звучали неожиданно хорошо. Одетые в одинаковые синие блейзеры и стильные черные галстуки-бабочки, они выглядели ладно и казались настоящими профессионалами. Парень с микрофоном действительно умел петь. Они исполнили всеми любимые хиты и разбавили выступление медленными композициями, так что парни могли под каждую вторую песню вволю пообниматься со своими девушками. Джонни сутулился и старался не слишком часто поправлять тугой галстук-бабочку. В белом блейзере ему было очень жарко. Он тосковал по джинсам и сапогам. Но сегодня вечером он был при параде. Мама настояла, чтобы он нацепил все эти приличные тряпки. Он-то хотел показать себя и явиться на выпускной бал в кожаной куртке, но мама отвергла этот план.

Ярко-розовая гвоздика в петлице его пиджака успешно сопротивлялась духоте, царившей в переполненном, чересчур украшенном школьном спортзале. Темой для бала выбрали подводный мир, и помещение превратили в океанские недра, уставили фонтанами и аквариумами. Над головами собравшихся висели рыболовные сети, набитые бирюзовыми воздушными шариками, – те, похоже, изображали морскую воду. Под сетями, прямо над толпой, неловко раскачивались гигантские сверкающие морские звезды, а вход в зал был замаскирован под сходни затонувшего корабля. Папочка Айрин Ханикатт пожертвовал кругленькую сумму в комитет по подготовке к выпускному, где председательствовала сама Айрин, и комитет сумел неплохо распорядиться деньгами. На музыкантах часто экономили, но на этот раз комитет не поскупился и позвал профессиональную группу, так что выпускники танцевали без устали.

Джонни вообще не собирался на выпускной, но Картер, сохший по Пэгги Уилки, упросил Джонни ее пригласить, чтобы устроить двойное свидание. Джонни спросил у Картера, почему тот не может сам позвать Пэгги. Картер недовольно поведал ему, что его мать назвала Пэгги вертихвосткой и что ему придется пойти на выпускной со своей кузиной, которую иначе никто в жизни не пригласит. Джонни, любивший танцевать, сжалился над Картером. Пэгги ему нравилась, а еще он прекрасно знал, что если будет ее кавалером, то папаша девушки лопнет от злости. Отец Пэгги работал в полиции и останавливал Джонни на дороге за каждую мелочь. Джонни решил, что здорово будет немного подразнить старика, отплатить ему наконец его же монетой. Теперь он смотрел, как Картер кружит Пэгги по залу и подол розового платья Пэгги обвивает обоим ноги. Нэнси, кузина Картера, выглядела не слишком довольной таким поворотом событий. Но она хотя бы попала на бал. Нэнси заметила, что Джонни на нее смотрит, и сразу же принялась толкать в бок подружек, таких же скучных, как и она сама. Девицы как по команде повернулись к нему, расправили плечи, огладили свои юбки и уставились на него, словно стайка пираний. Джонни поспешил встать к ним спиной.

Айрин Ханикатт, нетерпеливо постукивая ножкой, с тоской глядела в зал. Роджер Карлтон стоял в окружении своих дружков и болтал с ними, забыв про свою партнершу. Джонни уже успел пригласить Айрин на танец – просто чтобы позлить Роджера. Он направился к ней, чтобы пригласить ее снова, как вдруг заметил незнакомую девушку. На ней было алое платье, длинные волосы рассыпались по плечам и закрывали половину лица, словно пряча ее глаза. Ни одна из известных Джонни девиц не оставляла волосы распущенными: все завивали локоны и укладывали их заколками либо обрезали волосы до плеч и подкручивали челку щипцами. Своей прической девушка напомнила ему ту актрису, которая так нравилась его маме, звезду сороковых… Веронику Лейк. Теперь о ней уже мало кто помнил. Мама говорила, что репутация у Вероники Лейк оказалась подмоченной, что она слишком много пила, слишком часто выходила замуж и разводилась. Мама говорила, что, если бы мужчина пил слишком много и слишком часто женился, всем было бы на это плевать. А может, он даже стал бы от этого еще популярнее! Она защищала Веронику так, словно та была ее родней. Джонни помотал головой, отгоняя мысли о матери и ее собственной подмоченной репутации.

Судя по всему, незнакомка пришла одна. Она спустилась по сходням от входной двери и остановилась, словно решая, что ей делать дальше. Бледными пальцами она сжимала маленькую серебристую сумочку. Джонни обвел глазами ее гладкие обнаженные плечи, всю ее тонкую фигурку, затянутую в алую ткань. Лиф плотно обтягивал ее грудь, и взгляд Джонни сам собой задержался там, где не следовало. Фатиновая юбка казалась пышной, вроде пачки у балерины, как выразилась Пэгги. Почти все девушки были в платьях похожего фасона, но только она одна пришла в красном. У остальных платья были розовыми или пастельных тонов. А эта девушка выглядела белой вороной… или, скорее, розой посреди поля гвоздик. Джонни заметил, что она и сама это поняла: она осмотрела свое платье, перевела взгляд на кружившиеся по залу облака бледно-розового тюля, чуть повернулась, словно раздумывая, не уйти ли ей назад той же дорогой, которой пришла. Джонни не мог ей этого позволить. Он направился к ней, уворачиваясь от танцующих парочек.

Когда он добрался до середины зала, ее взгляд остановился на нем, и он увидел, как ее щеки залила краска, а рука взметнулась к груди. Она смотрела на него так, словно была с ним знакома, словно рассчитывала застать его здесь. Но он никогда прежде ее не видел… он бы ее точно запомнил. Она напомнила ему Айрин Ханикатт: тот же цвет волос, те же пронзительные голубые, широко посаженные глаза. Он на мгновение задумался о том, не родня ли они с Айрин, но уже в следующий миг забыл об этом. Девушка улыбнулась ему, и сердце у него в груди замерло, а шаг сбился. Он остановился, не дойдя до нее пару метров, и, как ни старался, не смог сдержать улыбки, расплывшейся по его лицу ей в ответ. Обычного его задора как не бывало, он чувствовал себя словно двенадцатилетний мальчишка.

– Привет, – нежно проговорила она и опять улыбнулась ему. Взглянула на танцующих, снова на него. – Пригласишь меня на танец?

Джонни протянул ей руку, она шагнула к нему и вложила свои пальцы в его ладонь. Рука у нее была гладкая, маленькая, и ему вдруг захотелось сжать ее изо всех сил, чтобы девушка не сумела от него ускользнуть. Он вывел ее на танцплощадку, и в тот же миг музыканты заиграли залихватский свинг. Вот черт. Ему хотелось притянуть ее к себе, а не кружить по залу. Он обернулся к девушке, чтобы спросить, не хочет ли она пропустить эту песню, но, едва взглянув на нее, понял, что она ему на это ответит. Она буквально вибрировала под музыку, ее глаза сияли, и она ждала лишь, когда он возьмет ее за руку. Он понадеялся, что она хоть немного умеет танцевать.

Без единого слова он забрал у нее серебристую сумочку и сунул во внутренний карман своего блейзера. С этой штукой в руках танцевать она точно не сможет. Она молча протянула ему обе руки и подняла на него глаза. И они сорвались с места.

О да, танцевать она умела. Она словно знала заранее, что он сделает в следующий миг, словно понимала его движения, словно раньше уже танцевала с ним. Он кружил ее по залу, притягивал к себе, отпускал и восхищенно отмечал, как она, не сбиваясь, вторит каждому его жесту. Выпускники, танцевавшие вокруг, обратили на них внимание и расступились, освободив им пространство в центре. Длинные волосы струились у нее по спине, юбка летала вокруг стройных ног, а быстрые ступни словно вызывали его на бой. Он подкинул ее, а потом она сделала колесо, встала на руки и тут же снова оказалась на ногах, так что юбка не успела обнажить то, что ей не хотелось бы демонстрировать. В зале охнули, зааплодировали, а Джонни крутанул ее вокруг бедер, как обруч. Она расхохоталась и вихрем метнулась обратно в его объятия, словно ей там было самое место. Песня завершилась звонким грохотом тарелок, и все в зале одобрительно закричали. Джонни показалось, что Картер с Джимбо записывают на свой счет его танцевальные успехи. Он рассмеялся, обнял свою партнершу за талию и привлек к себе. Музыка словно подчинилась его желанию, «Бубенцы» заиграли медленный ду-уоп, и Бобби зашептал в микрофон слова любви.

Она подняла на него глаза, и у него вновь перехватило дыхание. Ее глаза были такими ясными, такими нежными, что ему отчаянно захотелось ее поцеловать. Бог мой, он всегда действовал быстро, но чтобы так быстро! Он познакомился с ней всего пару минут назад, и вот ему уже не терпится поцеловать ее прямо в толпе танцующих выпускников. Ее губы приоткрылись в улыбке, тонкие руки обвили его в танце, который внезапно показался ему и откровенным, и одновременно сдержанным. Она чуть подняла подбородок. Он не отрываясь смотрел на ее губы. Она выдохнула его имя:

– Джонни.

Он прикрыл глаза, ощущая на губах ее теплое дыхание.

– Джонни…

А потом она исчезла. Его руки еще хранили воспоминание о ее теле. Щеки после танцев горели огнем. В голове еще слышались отзвуки песни, под которую они вместе плыли по залу. Он резко открыл глаза и сел в кровати, но тут же закричал от резкой боли в груди и правом плече, словно проснувшейся вместе с ним.

– Джонни?

Голос больше не принадлежал ей. Интересно, в какой момент с ним заговорила другая, та женщина, которая утверждала, что они брат и сестра? Сейчас она стояла у его кровати.

– Кардиомонитор стал пищать так, словно у тебя остановилось сердце. Прости, что я тебя разбудила… но я испугалась. Наверное, тебе снился настоящий кошмар.

Джонни чуть не расхохотался, услышав эти слова. Настоящий кошмар начинался, когда он открывал глаза. Но он промолчал, понимая, что любой его комментарий прозвучит как жалоба на превратности судьбы. Она лишь старалась ему помочь. Она все время была рядом с ним, ни разу не вышла из себя, не обратилась к нему сердитым или злым тоном, хотя он постоянно срывался на нее от гнева и растерянности. Он поступил так, как она велела, лишь потому, что не знал, что ему еще делать. Он заявил врачам, что не помнит, кто он такой, а все остальное сделала она. Она общалась с персоналом больницы и следила за тем, чтобы о нем хорошо заботились.

Она была похожа на его маму. Правда, ни мамину красоту, ни эффектную внешность она не унаследовала. А еще она была похожа на Билли: те же темные волосы, та же вихрастая челка. От этого ему было легче смириться с тем, что она – родня… и сложнее принять, что остальных нет в живых.

Джонни снова лег на спину и уставился в потолок. Сквозь жалюзи в палату просачивались лучи вечернего солнца, напоминавшие ему о том, что он целыми днями только и делает, что спит. Врачи говорили, что это нормально, потому что он идет на поправку. Судя по всему, так и было, потому что поправлялся он на удивление быстро. Но ему было на это совершенно плевать. Он с благодарностью погружался в забытье, которое уносило его прочь от отчаяния, наполнявшего каждый миг бодрствования. Джонни закрыл глаза, мечтая снова вернуться в тот сон.

Да, это и правда был сон. Теперь, наяву, он вдруг понял, что за незнакомка ему приснилась: та самая девушка, что вчера выплакала все глаза у его кровати. Девушка, которую он не вспомнил. Маргарет. Мэгги. В его сне она была без очков, и все же он ее узнал. А вот выпускной был таким же, как в жизни, до малейших деталей. Он так ясно все помнил. В конце концов, это ведь было всего пару недель назад. Ему пришлось осадить себя. Это ему так кажется. Но если верить Джиллиан Бэйли, то сегодня пятое марта две тысячи одиннадцатого года. А значит, с выпускного бала тысяча девятьсот пятьдесят восьмого миновало уже почти пятьдесят три года.

Он пригласил Пэгги Уилки. На ней было розовое платье с декольте, великолепно подчеркивавшее ее щедрые формы. Картер чуть не умер, когда увидел ее, и весь вечер только и делал, что вился рядом с ней, хотя должен был развлекать свою грымзу-кузину. Во сне все было так же, как наяву: те же люди, те же рыболовные сети и блестящие обитатели моря, тот же тесный галстук-бабочка у него на шее, то же желание поскорее избавиться от него. Все было так же… за исключением той девушки, Мэгги. Забавно, в его сне на ней было платье, в котором пришла на бал Айрин Ханикатт. Ему запомнилось это платье. В красном была одна Айрин, остальные девицы нарядились в пастельные тона. Заметив Айрин в таком наряде, все принялись шушукаться, и Айрин сникла под пристальными взглядами толпы. Он решил, что она выглядит просто чудесно, но ей самой явно казалось, что с платьем она прогадала.

В его сне на Айрин было воздушное платье персикового цвета, на тоненьких, украшенных блестками бретельках. Он танцевал с ней – так же, как и наяву, и даже песня была та же самая. Отличалось лишь платье. Как странно. Чего ради его подсознание нарядило Мэгги в платье Айрин Ханикатт и отправило на выпускной бал? Он ясно видел ее, в красном платье, с длинными волосами, посреди школьного зала, словно и она тоже стала частью воспоминания.

* * *

– Он меня не помнит, – проговорила Мэгги. Она вытолкнула из себя слова, что зрели в ней с тех самых пор, когда ее выписали из больницы. – Как будто ничего и не было. Как будто он упал с балкона в пятьдесят восьмом, а очнулся в две тысячи одиннадцатом. Для него время, которое он провел в чистилище, не существует. Но пока он был там, прошло пятьдесят три года!

Мэгги и Гас ехали в старом пикапе. Он рулил, она прижималась лицом к стеклу пассажирской дверцы, глядя на вечернее небо.

Они оказались вдвоем впервые с тех пор, как Мэгги вернулась домой. Айрин отправила их в магазин купить кое-что к ужину. Шад проводил время с новыми друзьями: с тех пор как он сумел выжить в школьном пожаре, его звезда стояла в зените. Его приглашали на вечеринки, снова и снова просили пересказать историю о том, как ему удалось спастись. Они с Гасом договорились, что про Джонни упоминать не стоит. По версии Шада, он смог выломать дверцу шкафчика и почти выбрался наружу, но упал без сознания прямо у двери школы. Его героический дед нашел его там и вынес на свежий воздух, в безопасное место.

Гас протянул руку и крепко сжал ладонь Мэгги. Он ничего не сказал, просто взял ее за руку, но этого простого и трогательного жеста оказалось достаточно, чтобы плотина прорвалась и разочарование и неверие, которые Мэгги удерживала внутри себя, вырвались наружу с потоком слез. Гас съехал на обочину, остановил пикап и прижал Мэгги к себе. Он обнимал ее и лишь тихо повторял: «Ну же, ну же, мисс Маргарет».

– Я… д-думала, это… это… чуд-до, – захлебывалась Мэгги, цепляясь за жилистые руки Гаса.

– Так и есть, – тихо отвечал тот. – Это чудо.

– Нет… не ч-чудо. – Мэгги высвободилась, распрямилась, взглянула Гасу в лицо. – Это просто другое чистилище… разве вы не понимаете? Для Д-Джонни это н-настоящий кошмар. – Мэгги принялась тереть щеки, пытаясь унять поток слез, несколько раз глубоко вдохнула, чтобы овладеть собой, превозмочь охватившее ее отчаяние. Она снова заговорила, лишь когда поняла, что усталость в ней взяла верх над яростью и слез больше не будет. – Знаете, как порой говорят: «Бойся своих желаний»…

Голос Мэгги звучал так тихо, что Гас не должен был вообще разобрать ее слов. Но он услышал ее и кивнул. Его темные глаза лучились сочувствием.

– Я так хотела, чтобы Джонни выпал еще один шанс… чтобы у нас с ним был еще один шанс. Мне кажется, что я одной только силой своего желания добилась этого. И теперь Вселенная смеется надо мной… и над моей нелепой мечтой.

– Мне думается, порой мы добиваемся своего… просто потому, что нам этого до смерти хочется. Но это не значит, что, когда мы добились того, о чем грезили, нам будет легко. Жизнь – это работа, деточка. И любовь – тоже работа. А еще любовь – это самое чудесное чувство. В мире нет ничего приятнее. Вы только подумайте, вам ведь выпало снова влюбиться в Джонни!

– Но я не переставала его любить.

– А ведете себя так, словно между вами все кончено, – мягко упрекнул Гас. – Любовь – это не только красота, мисс Маргарет. Мне кажется, потому-то мало кто с ней справляется. Людям не по нутру испытания. Они ждут, что все будет гладким и ярким, как на рекламных картинках в этих модных журналах. Я просто на днях полистал журнал, который приволокла в дом Малия, моя дочка.

– Гас!

Гас поглядел на Мэгги так, что ей пришлось прикусить губу, чтобы не рассмеяться, несмотря на владевшую ею тоску.

– Я полистал статью о том, как в журналах подправляют моделей, чтобы они выглядели как надо. Они берут фотографию, убирают на ней лишний вес, замазывают изъяны на коже, могут даже увеличить женские достоинства. И когда дело сделано, женщина на снимке уже совсем на себя не похожа, да что там, она и на женщину-то не похожа!

– Женские достоинства?

– Вы знаете, о чем я, мисс Маргарет, – ворчливо ответил Гас. – Они превращают женщину в куклу, искусственную, пластмассовую, с нарисованным краской лицом. – И Гас вздохнул с таким трагическим видом, словно кто-то исписал фломастером страницы в его Библии. – Когда Мона, моя жена, заболела раком, она здорово похудела. Прежде у нее были прекрасные формы и густые курчавые волосы. После химии волосы у нее выпали. Она все плакала и твердила, что я ее разлюблю.

Голос Гаса звучал совсем тихо, глаза блестели от мучительных воспоминаний. Маргарет сжала руку старика, которой тот по-прежнему держал ее пальцы, в свою очередь желая утешить его. Гас долгое время сидел, не говоря ни слова.

– По правде сказать, мисс Маргарет, я тогда еще сильнее полюбил Мону. Я увидел ее силу, ее терпение, ее доброту, ее любовь ко мне, то, как она старалась оградить меня от боли. И все это оказалось для меня куда важнее ее пышных форм и красивых волос. Все это выступило на первый план лишь тогда, когда она заболела, и у меня прямо-таки дух захватило. Когда она умерла, я любил ее сильнее, чем в день, когда мы поженились. Я взял в жены красавицу, а потерял изумительную, невероятную женщину. И вот что я скажу вам, мисс Маргарет. Не спешите отказываться от чуда, которое вам досталось. Порой тяжелые времена – это лучшие времена из тех, что нам выпадают, потому что они сближают нас с тем, кто нам дорог. Вам бы стоило взобраться на крышу и петь хвалу небесам.

Гас говорил мягко, и Мэгги почувствовала, что не может на него обижаться. Пусть ей и казалось, что у нее достаточно причин для того, чтобы хотеть забыть, – она не забудет о выпавшем на ее долю чуде. Ни теперь, ни потом. Даже если Джонни начисто ее забыл.

4
Время насаждать

– Мэгги? – Айрин накладывала ей в тарелку свой знаменитый капустный салат. – Помнишь, как несколько месяцев назад мы с тобой прибрались на чердаке и выбросили оттуда все ненужное?

Мэгги рассеянно кивнула. Она могла думать только об одном: где ей теперь танцевать. Танец позволит ей забыться. Она решила было вытащить из своей комнаты кровать, чтобы освободить место. С тех пор как сгорела школа, а сама она выписалась из больницы, она еще ни разу не танцевала. Танец был ей куда нужнее еды, которой ее пичкала Айрин. Он был нужен ей почти так же сильно, как Джонни.

– Мы ведь не выбросили проигрыватель? – продолжала Айрин. – Не помню, чтобы я его тогда видела. Я пообещала дамам из исторического общества, что отдам его на аукцион, его устраивают через несколько недель. Думаю, он чего-нибудь да стоит. Он по-прежнему прекрасно работает, к тому же у нас полным-полно пластинок, и все они как новенькие. – Айрин вздохнула. – Я вдруг заволновалась, что могла по старческой рассеянности его выбросить, хорошенько не подумав.

В голове у Мэгги будто что-то щелкнуло. Она на мгновение застыла, пытаясь ухватить ускользавшую от нее мысль.

– Мы не выбросили проигрыватель… но я вообще не помню никакого проигрывателя. А чей он был, тетя Айрин?

– Это был проигрыватель Лиззи. Он стоял у нее в комнате, наверху, до тех пор, пока она не вышла замуж и не переехала. Когда мы с Роджером вернулись в этот дом после папиной смерти, проигрыватель стоял на своем месте, там, где она его всегда держала. Потом я переделала ее комнату в детскую и унесла его на чердак. С тех пор им никто не пользовался, но, когда я убирала его наверх, он прекрасно работал… Мэгги? С тобой все в порядке, дорогая моя?

– У нее был медвежонок по имени Джейми? – Слова сами собой сорвались с языка Мэгги.

Айрин моргнула раз, другой, а потом, заикаясь, проговорила:

– Н-но… да! Был. Она назвала его так в честь Джеймса Дина… – Голос Айрин замер на полуслове.

– О чем это вы? – переспросил Гас.

– Я ее видела… То есть мне теперь так кажется. Пока я была в коме… мне приснился сон. Точнее, я решила тогда, что это был сон. Я была в ее комнате. Под одним из окон стоял проигрыватель. На полу валялись пластинки. Она сидела на кровати и болтала со своим медвежонком. Это было так забавно, что я рассмеялась. Она меня заметила и решила, что я привидение…

Гас и Айрин застыли в совершенно одинаковых позах, не донеся ложки до рта, и уставились на нее. Одновременно опустили ложки в тарелки.

– Она тебя видела? – выдавила Айрин.

– Да! Мы немного поговорили, а потом… что-то утащило меня оттуда. Это был Гас. Он говорил мне, что я должна проснуться, что я нужна Джонни. А она, Лиззи, звала меня и просила остаться с ней. – Глаза Мэгги были пусты, она смотрела куда-то за спины Айрин и Гаса, припоминая, насколько реальным ей показался тот сон. – Но это не все. В другой раз мне приснилось, что я еду с Джонни в большой черной машине твоего отца. В бьюике.

Айрин раскрыла рот от изумления.

– У папы и правда был большой черный бьюик… Но почему ты оказалась в нем вместе с Джонни?

– Кажется, он забрал машину в мастерскую к Джину… чтобы починить. Я помню, что была очень счастлива, помню, как мне хотелось остаться там, с ним… но он не видел меня, не то что Лиззи. Правда, он произнес мое имя… – Мэгги в замешательстве смолкла. Об этом она вспомнила только теперь.

– Боже ж мой, – потрясенно присвистнул Гас. Рот его скривился, в широко раскрытых глазах явно читался страх. – Будьте поосторожнее со всем этим, мисс Маргарет.

– Поосторожнее? Но почему?

Теперь и Мэгги, и Айрин вопросительно смотрели на Гаса.

– Мне это все напоминает историю моей бабки. Она видела призраков… прямо как вы. Она, как и вы, говорила, что чаще всего ей мерещились люди или события прошлого, какие-то вещи, которые люди делали изо дня в день, снова и снова. Порой ей виделись события, связанные с сильными чувствами… батальные сцены или что-то еще. Частенько сцены, которые она наблюдала, не слишком отличались от настоящей жизни. И сама она словно оказывалась там, попадала в самую гущу происходящего. Как-то раз они с дедом отправились в путешествие на север… имейте в виду, это было в начале двадцатых… спустя много лет после того, как перестала функционировать Подземная железная дорога. Вы ведь слышали о Подземной железной дороге, мисс Маргарет?

Мэгги кивнула:

– Это была система маршрутов, убежищ и проводников, которые помогали беглым рабам добраться до свободных штатов или до Канады. Все правильно?

– Да, все так. И работала эта дорога в первой половине девятнадцатого века, – кивнул Гас ей в ответ. – Мои бабка с дедом в той поездке остановились на ночлег в доме, что стоял на одном из таких маршрутов. И в ту ночь бабушка почему-то никак не могла заснуть. Ей было тревожно, а деда беспокоить она не хотела. И вот она решила выйти на улицу подышать свежим воздухом, может, чуть-чуть размять ноги.

Гас вдруг поднялся из-за стола, словно собственный рассказ вывел его из равновесия. Он походил по столовой, а потом попросил их перейти в небольшую гостиную у парадной двери. Там все уселись, и он продолжил рассказ:

– Почти сразу за тем домом виднелось широкое высохшее русло реки. Хозяева дома сказали, что летом река пересыхает, но в ту ночь, когда моя бабка выскользнула из дома, ей почудился запах воды. В небе светила полная луна, и все вокруг было залито лунным сиянием. Бабушка рассказывала, что видела почти так же ясно, как днем. Она спустилась к реке. Русло действительно было сухим, как и говорили хозяева… вот только ей все равно чудился запах реки.

Мэгги почувствовала, как у нее по спине поползли мурашки. Она вдруг вспомнила, что в машине Джексона Ханикатта отчетливо чувствовала запах Джонни, а еще аромат сигар и одеколона. Сделав усилие, она отвлеклась от воспоминаний и сосредоточилась на рассказе Гаса, понимая, что на самом деле этот рассказ ее заранее пугает.

– Бабушка говорила, что закрыла глаза и вдохнула запах реки. От воды тянуло прохладой и свежестью… но потом она уловила и другой запах. Она говорила, что сначала не поняла толком, чем пахнет, но потом догадалась. То был крепкий, созревший запах… словно от тела человека, который много часов работал на солнце. Но к запаху пота и тяжелой работы… примешивался запах страха.

У Гаса дрогнули руки, и он сжал ладонями подлокотники старого кресла, провел по истертой ткани длинными пальцами и несколько раз глубоко вдохнул. А потом взглянул на Мэгги, и та вздрогнула от неожиданности. Гас боялся того, о чем рассказывал.

– Когда моя бабка открыла глаза, то увидела их. Там было три женщины, двое мужчин и с десяток детей. Все они шли по руслу реки. Бабушка вскрикнула от неожиданности, но они ее не услышали. Она говорила, что они были метрах в десяти ниже по течению. Она вдруг заметила, что река полна воды. Вода доходила мужчинам и женщинам до колен, и они шли прямо по ней. Дети держали взрослых за руку и двигались с большим трудом. Подул легкий ветерок. Он снова донес до моей бабки тот запах… запах чистого страха. Одежда на людях была не современной, и бабка догадалась, что видит то, что случилось на этом самом месте когда-то давным-давно. Люди шли быстро, так быстро, как только позволяла вода в реке. Моя бабка видела, как они приблизились, прошли мимо нее и скрылись за поворотом русла. Тогда она догадалась, что это рабы… беглые рабы. Она говорила, что почувствовала связь с ними, такую сильную, словно кто-то из них был ее родней. Ей казалось, будто она слышит, как в унисон ее сердцу бьется еще одно сердце, как оно к ней взывает. Ей не хотелось уходить. Она говорила, что ей захотелось побежать следом за ними и она с трудом удержалась, чтобы не сдвинуться с места.

А потом она услышала еще кое-что, отчего кровь застыла у нее в жилах. То был лай собак, он слышался сразу со всех сторон. А в следующий миг показались и сами собаки, и с ними всадники; они пытались выследить беглецов. Но собаки, в отличие от рабов, почему-то ее учуяли. Они метнулись с одного берега реки на другой, прямо по воде, и помчались туда, где она стояла, хотя все, что она видела перед собой, происходило лет за семьдесят пять до той ночи. Всадники бросились следом за псами. Бабушка побежала к дому, стала звать деда, и вдруг…

Гас замолчал и вытер со лба блестящие капельки пота.

– Вдруг она поняла, что не видит дома. Его больше не было. Она чувствовала, что собаки все ближе, слышала, как что-то выкрикнул всадник, и поняла, что он тоже ее заметил.

Айрин вдруг крепко ухватила Мэгги за руку. Глаза у нее расширились и стали круглыми, словно блюдца.

– На моей бабушке была длинная белая ночная рубашка, на плечах шаль. Наверное, шаль свисала до самой земли, потому что она почувствовала, как одна из собак ухватилась за край шали и та сползла с ее плеч. Бабушка чуть замешкалась, и один из псов сразу ее нагнал. Еще один пес вонзил зубы ей в ногу, сзади, и она снова выкрикнула имя деда. Она говорила, что чувствовала, будто ей конец… и в этот миг увидела перед глазами лицо деда, ухватилась за этот образ, вцепилась в него, как никогда прежде желая, чтобы он был рядом. И он действительно оказался с ней рядом, подхватил ее на руки…

Мэгги и Айрин шумно выдохнули в унисон, не скрывая облегчения.

– Ни собак, ни всадников нигде не было. Но моя бабушка перебудила всех в доме. Дед перед всеми извинился и поскорее увел бабку в комнату, сочинив что-то насчет того, почему она вдруг оказалась на улице среди ночи и стала вопить как сумасшедшая.

– Значит, это было… лишь видение? – робко спросила Айрин.

– Вроде того… – кивнул Гас. – Вот только когда они вернулись к себе, то заметили, что подол бабушкиной рубашки насквозь промок.

– Значит, там правда была вода. И она правда видела беглых рабов, которые шли по полноводной реке, – прошептала Мэгги.

– Нет, мисс Маргарет, подол бабкиной рубашки промок не от воды, а от крови. На левой икре у нее виднелся глубокий след от укуса. Она показывала мне шрам спустя много лет, когда пересказывала эту историю. Она не просто видела призраков, но была среди них. Не просто наблюдала события прошлого, а в них участвовала. И вот еще что. Бабушка всегда носила на шее подвеску со святым Христофором, которую ей подарил дед. Она говорила мне, что святой Христофор покровительствует путешественникам. – Гас помедлил, взглянул на Мэгги. – Думается мне, она была путешественницей иного рода. Она говорила, что некоторые места тянули ее к себе. Как будто бы слои времени там совсем истончились, и она могла по неосторожности провалиться сквозь них, навсегда застрять в другой эпохе.

– Но что она имела в виду, когда говорила о слоях времени? – Мэгги завораживал этот разговор.

– Бабка верила, что время – это не длинная череда событий. Она говорила, что время – что-то вроде слоев тонкой ткани, сложенной во много раз, слой к слою, как меха у аккордеона. Некоторые события просачиваются из слоя в слой, образуя пятно, которое проступает даже на верхних слоях этой ткани. Но, конечно, далеко не всякий видит такое пятно.

– То есть, если какое-то событие в прошлом было достаточно ярким или много раз повторялось, оно оставляет след, который проступает… до настоящего времени? – подытожила Мэгги.

– Так считала моя бабка. Ей такое объяснение казалось разумным. Прежде всего потому, что она постоянно видела людей и события прошлого. Она старалась держаться подальше от мест, как-то связанных с ее семейной историей. Ей представлялось, что место, где жили ее кровные предки, – это своего рода проход, в котором слои времени очень тонки. Людям с даром, подобным дару моей бабки, опасно бывать в подобных местах.

Гас поднялся и подошел к Мэгги. Он склонился к ней, заглянул ей прямо в глаза и проговорил медленно и очень отчетливо:

– У вас, мисс Маргарет, тот же дар, что и у моей бабушки. Такой же дар был у вашей бабушки. Ваша бабушка жила в этом доме, а теперь здесь живете вы. Значит, слои времени здесь очень тонки…

– И этот дом может быть… таким проходом? – Айрин всплеснула руками, прижала ладони к лицу, словно только что поняла, что в ее доме живут привидения. Казалось, она вот-вот упадет в обморок, и Гас с виноватым видом взял ее руки в свои. Он успокаивал и утешал Айрин, говорил, что ее дом ничем таким быть не может, но при этом глядел на Мэгги поверх склоненной головы ее тетушки. И хотя он больше ни словом не обмолвился на эту тему, его глаза сказали Мэгги очень и очень многое.

5
Время бросать

– Он хочет повидать тебя, Мэгги.

Джиллиан Бэйли стояла в дверях, сутулясь под натиском мартовского ветра, предвещавшего близкий конец зимы. Скоро наступит апрель, и Ханивилль захлестнет весна. Мэгги хотелось, чтобы весна поспешила. Она никак не могла согреться ни телом, ни душой. Весной она выпустится из школы – правда, Мэгги казалось, что до мая и выпускного еще целая вечность. Ей не хотелось уезжать от Айрин, но жизнь в Ханивилле стала для нее мучительным испытанием.

Мэгги подошла ближе. Было довольно раннее субботнее утро, и она не успела даже снять пижаму. Ей показалось, что Джиллиан Бэйли выглядит еще более усталой и похудевшей, чем при их последней встрече. Наверное, так бывает с каждым, чей брат восстает из мертвых. И если Лазарь воскрес всего через несколько дней после смерти… то у Джонни это заняло десятилетия.

– Он не сказал вам зачем? – тихо спросила Мэгги, глядя в изнуренное лицо женщины. В ее сердце уже готов был затеплиться огонек надежды.

– Нет. Просто спросил, знаю ли я, где тебя найти. – Она помолчала. – Он редко о чем-то просит… но, когда просит, я стараюсь ему помочь. Если могу.

Мэгги почувствовала, как ее затопило болезненное чувство вины. Так бывало всякий раз, когда она думала о Джонни.

– Если хочешь, бери куртку… и поедем вместе, прямо сейчас. – В голосе мисс Бэйли звучала надежда.

Но Мэгги не хотелось с ней ехать. Нет, она непременно увидится с Джонни, но будет готова уехать от него, если и как только захочет, не дожидаясь, пока ее подвезут.

– Мне нужно принять душ и переодеться… Я приеду к вам через час. Передайте ему, что я скоро.

Джиллиан взглянула на нее так, словно хотела возразить, но потом лишь коротко кивнула:

– Хорошо. Только… прошу, не задерживайся. Мне кажется, то, что он хочет тебя видеть, – хороший знак. Я не хочу, чтобы он передумал прежде, чем ты приедешь.

Мэгги кивнула и проводила до двери измученную заботами сестру Джонни. А потом бросилась вверх по лестнице, на ходу стягивая пижаму. Меньше чем за три четверти часа она приняла душ, оделась, высушила волосы, схватила с полки ключи от машины. Она выбрала те же синие джинсы и ту же фиолетовую футболку, в которых была в тот день в школьной мастерской, когда они с Джонни впервые поцеловались. Мэгги на миг замерла на бегу, обдумывая идею, которая только что пришла ей в голову. Хуже от этого точно не будет. Она снова взлетела вверх по лестнице, подняла подоконник у себя в комнате и вытащила из тайника старый альбом с вырезками, принадлежавший Роджеру Карлтону. Возможно, Джонни найдет в нем ответы… сложит воедино обрывки событий, произошедших за годы, которых он лишился.

Джиллиан Бэйли жила в том же доме, где появилась на свет. Это был опрятный одноэтажный дом с просторной террасой и гаражом, который пристроили позже. Газон был аккуратно пострижен, клумбы очищены от палой листвы и перекопаны в ожидании весенних цветов. Айрин говорила, что и сам Кларк Бэйли вырос в этом же доме. Он жил там холостяком, а потом привел туда мать Джонни, ставшую его женой. Там они вырастили дочь. Мэгги задумалась о том, найдет ли Джонни в этом доме следы своей матери и принесет ли это ему успокоение. Она так на это надеялась. Девушка свернула на подъездную дорожку. С тех пор как Джонни починил Королеву, мотор кадиллака работал без перебоев. Может, стоит ему об этом рассказать.

– Он в гараже, – безо всяких предисловий объявила Джиллиан Бэйли, появившаяся на пороге. – Обойди дом сбоку и постучись погромче. Он там что-то слушает… так что, если не откликнется, просто зайди внутрь.

Из гаража доносились звуки какого-то трэш-метала годов примерно восьмидесятых. Мэгги не знала названия группы. Обычно ее не интересовала музыка, под которую она не могла танцевать. Интересно, почему он выбрал именно эту группу, так не похожую на все, что ему прежде нравилось. Джонни не отозвался, когда она постучала в дверь гаража. Толкнув дверь, она вошла в полутемное просторное помещение. В самом дальнем углу стояла песочного цвета «Тойота-Камри» с поднятым капотом. А прямо перед Мэгги красовался принадлежавший Джонни «Бель-Эр». Мэгги восхищенно ахнула и обошла машину, изумленная ее безупречным видом: за ней явно тщательно ухаживали.

– Это твоя машина! – возбужденно воскликнула она и оглянулась в поисках Джонни, радуясь, что им будет о чем поговорить.

Он выглянул из-под капота сестринской тойоты. Низ футболки у него был в масле: наверное, он, сам того не замечая, по привычке вытирал руки об одежду. С тех пор как они виделись в последний раз, он подстригся. Прическа немного отличалась от его обычной стрижки по моде пятидесятых, но выглядел он почти так же, как прежде. Он был в сидящих на бедрах джинсах – Мэгги отметила, что он закатал штанины, сделав широкие отвороты, тоже в стиле пятидесятых, – и в простой голубой футболке. Он исхудал, но двигался без видимых усилий; казалось, он полностью оправился от ранения. Он кивнул на свою машину и пытливо взглянул на Мэгги.

– Откуда ты знаешь, что она моя? – спокойно спросил Джонни.

– Ты мне рассказывал, – так же спокойно ответила Мэгги. – Один нефтяник, который жил в городке по соседству, забыл поставить машину на ручник, когда поехал к водохранилищу шпионить за женой. Машина скатилась с холма и утонула, как набитый булыжниками мешок. Он сказал, что, если ты ее вытащишь, машина твоя. Вы с Джимбо и Картером сумели ее достать. Ты разобрал ее на детали, вычистил и снова собрал в лето перед выпускным классом.

Мэгги провела рукой по гладкому черному боку шевроле, подошла к задранному, как и у «Тойоты-Камри», капоту. Она не хотела смотреть на Джонни, но все же не удержалась. Выражение лица у него было ошеломленное, и Мэгги постаралась не рассмеяться. Он пробурчал что-то невнятное, никак не прокомментировав то, что она так много о нем знает.

В гараже повисла тяжелая тишина, и Мэгги попыталась придумать, о чем бы заговорить.

– Что ты получишь, если заплатишь блондинке цент за ее мысли? – наугад спросила она.

– Э-э? – Джонни посмотрел на нее из-под капота своего шевроле.

– Это шутка. Что ты получишь, если заплатишь блондинке цент за ее мысли?

– И что же?

– Сдачу, – ответила Мэгги и подняла брови.

Джонни пристально уставился на нее, а потом покачал головой. Мэгги попробовала еще раз:

– Кем работает брюнетка, рядом с которой стоит блондинка?

Джонни молчал.

– Переводчиком, – сама себе ответила Мэгги уже не так весело.

На этот раз Джонни даже не поднял головы от внутренностей машины и не взглянул на нее.

– Что сказала блондинка, заглянув в коробку колечек к завтраку? – уныло проговорила Мэгги.

Эта шутка нравилась ей больше других. И ему тоже. Раньше.

Снова никакого ответа.

– «Ой, смотрите! Семена бубликов…» – вяло закончила Мэгги.

Джонни с грохотом захлопнул капот и вытер тряпкой руки.

– Я что, смеялся над твоими шутками? – резко спросил он.

– Только над шутками про блондинок. Я пробовала пересказывать тебе шутки про «тук-тук», но ты мне сказал, что они кошмарные. – Мэгги улыбнулась своим воспоминаниям.

Джонни нравились шутки про блондинок, и Мэгги каждый день старалась пересказать ему новую. Она даже стала называть их «шутками про Джонни», потому что он сам был блондином.

– Давай послушаем про «тук-тук».

Мэгги немного подумала.

– Тук-тук.

Джонни нетерпеливо вскинул бровь, ожидая продолжения.

– Ты должен спросить: «Кто там?» – подсказала Мэгги.

– Кто там? – повторил за ней Джонни.

– Тыпа. – Она немного подождала. – Говори: «Какая еще Тыпа?»

– Какая еще Тыпа? – мрачно пробурчал Джонни.

– Ты почему мне дверь не открываешь?

Джонни закатил глаза, а Мэгги хихикнула, радуясь, что он хоть как-то отреагировал.

– Да уж. Совсем не смешно. Но мне не верится, что шутки про блондинок нравились мне больше, чем это, – угрюмо проворчал он.

Мэгги постаралась не поддаться охватившему ее отчаянию.

– Почему тебе так сложно поверить, что мы были друзьями? – тихо спросила она. А потом подошла поближе к нему и остановилась, сунув руки в задние карманы джинсов.

– Не знаю, Маргарет. – Он снова встретился с ней взглядом. Ее глаза показались ему голубыми льдинками. – Может, потому, что я родился в тысяча девятьсот тридцать девятом, а сейчас две тысячи одиннадцатый, но я по-прежнему выгляжу на девятнадцать. – В голосе Джонни ясно звучал сарказм. Он пошел к ней, вытирая руки о тряпку, и остановился меньше чем в полуметре. – А может, потому, что я никак не возьму в толк, где меня носило последние пятьдесят с лишним лет, и никого из тех, с кем я был знаком, нет рядом, так что никто не может мне ничего объяснить.

Теперь его голос звучал гораздо громче, а щеки раскраснелись. Он скрестил руки на груди и взглянул на нее еще раз, и еще, а потом впился взглядом в очки, сидевшие у Мэгги на переносице. – А может, мне сложно поверить в это, потому что я тебя совершенно не помню…

– Знаешь, необязательно вести себя как козел, – парировала Мэгги, в свою очередь скрестив руки на груди. – Ты за этим меня позвал? Чтобы опять рассказать мне о том, что меня и запомнить-то невозможно? – Мэгги подтолкнула очки выше к переносице, хотя они ни на миллиметр не сдвинулись со своего обычного места. Она чувствовала, что вот-вот разрыдается, и пыталась сдержаться. Она не станет снова плакать из-за Джонни Кинросса. Только не у него на глазах. Она еще сохранила остатки гордости.

Он не стал отпираться, отвергать ее обвинения, а лишь упрямо посмотрел на нее и снова заговорил:

– Так, значит, Маргарет…

– Мэгги!

– Мэгги. Получается, только ты одна знаешь, чем я занимался и где был все это время. Ясное дело, мне хотелось бы об этом услышать. И я подумал: может, ты мне расскажешь? – Он старался говорить беззаботно, но за его напускной небрежностью слышалось напряжение.

Мэгги почувствовала, что ее сердце чуточку смягчилось.

– Я знаю только то, что ты сам мне рассказал, – хмуро ответила она. – Я переехала сюда около года назад. Прошлым летом я начала работать в школе. И сразу заметила разные странности, но мне они не казались чем-то особенным… я думала, это все Гас.

– В смысле?

– Гас – это школьный уборщик… Пожилой мужчина, который пару раз навещал тебя в больнице.

Джонни кивнул.

– Я думала, что это Гас включает для меня старые песни, когда я работаю одна. А потом я однажды увидела тебя в коридоре. Ты меня напугал. Я не знала, кто ты такой, но Гас сказал мне, что в школе есть… призрак. На протяжении последних пятидесяти лет, с той самой ночи, когда погиб твой брат, он порой видел тебя в школе. Когда он в первый раз заметил тебя, то сообщил в полицию, и они обыскали все здание. Гас только потом понял, что ошибался. Но он думал, что ты погиб… и стал призраком, и остался бродить по школе. Правда, эта его теория не объясняла, почему я тебя касалась, как самого обычного человека. Я решила узнать как можно больше о той трагедии и о твоем исчезновении, а потом пришла в школу и… – Мэгги сглотнула, решив, что он вполне может счесть ее сумасшедшей, но может и не счесть, потому что само его существование уже доказывало, что произошло нечто крайне странное.

– И… что?

– Я пришла в школу и… стала с тобой говорить, звать тебя. Я спрашивала у тебя, действительно ли ты однажды спас меня в школе. В конце концов я пришла в вестибюль… на то самое место, где вы с Билли…

– Погибли? – Его голос звучал язвительно, словно она сказала что-то очень обидное. Ему нелегко было все это принять.

– Куда вы упали, – резко парировала Мэгги. – И ты вдруг оказался там. Просто… вдруг возник… из ниоткуда. Ты говорил со мной с минуту. Ты был потрясен тем, что я тебя видела, и я, честно говоря, тоже была этим потрясена. Прежде я уже видела призраков… но не таких, как ты. Ты тоже видел меня, ты говорил со мной, ты казался мне настоящим, из плоти и крови… – Мэгги снова замолчала, не зная, о чем еще рассказать. Ей отчаянно хотелось сесть.

У стены стоял складной стул, и она с облегчением опустилась на него. Джонни прислонился к дверце тойоты и, прищурившись, наблюдал за ней.

– У меня было тело из плоти и крови… но меня никто не видел. – Реплика Джонни прозвучала не как вопрос, а, скорее, как краткий пересказ ее слов.

Мэгги кивнула.

– Ты говорил, что словно застрял между прежней жизнью и небесами. Говорил, что упал с балкона и потом видел, как Билли лежал рядом с тобой. Тогда ты понял, что он погиб. – Мэгги чувствовала, что ее снова затопило горе. Правда, на этот раз она горевала не о себе, а о нем. Ее голос чуть дрогнул, но она заставила себя продолжить рассказ.

Он весь подобрался, заметив тоску в ее голосе, но молчал, пока она пересказывала тот кошмар, который ему довелось пережить.

– Ты сказал, что чувствовал, как смерть тянет тебя за собой. Ты знал, что умираешь. Ты говорил мне, что понял, что нужно бороться. Тебе не хотелось оставлять маму. Ты не хотел, чтобы она горевала по двум своим сыновьям, пусть даже из вас двоих выживешь ты, а не Билли. Понимаешь, ты винил себя в смерти Билли. Тебя разрывали на части боль и чувство вины, и ты боролся… ну да… боролся со смертью. – Все это звучало чересчур мелодраматично, но она не могла найти других слов, чтобы пересказать ему то, о чем он сам ей рассказывал. – Ты сказал мне, что отказался умирать. Тогда ты ощутил… как что-то треснуло, а потом увидел луч света. Когда ты после этого пришел в себя, в школу уже приехали полицейские. Потом прибежала твоя мать. Но тебя никто из них не видел и не слышал. Когда полицейские забрали Билли, ты решил последовать за ними, но не смог выйти из школы. Тебе казалось, что за пределами школы ничего нет, только черная пустота. Ты говорил, что оказался в ловушке.

– И оставался в ней все это время? – недоуменным шепотом спросил Джонни. – Да как такое возможно? Я помню, как упал. Помню даже то, о чем ты говоришь… чувство, что я борюсь со смертью. Но и только. Я очнулся в больнице, так, как будто все это случилось вот только что. У меня даже рана была.

– В чистилище у тебя не было ран. Ты называл то место чистилищем. На тебе не было ни капельки крови. Твоя одежда не пачкалась и не снашивалась, тело не менялось со временем, волосы всегда были в идеальном порядке. Ты не был обычным человеком, но и ангелом тоже не был. Ты мог одной только силой мысли совершать потрясающие вещи. Ты говорил мне, что энергия не возникает и не исчезает, что она просто перенаправляется. Ты мог управлять энергией. Даже лечить мог! Взгляни вот на этот шрам! – Мэгги вскочила и, задрав рукав своей фиолетовой футболки выше локтя, продемонстрировала Джонни запястье. На бледной коже виднелся шрам от ожога, похожий на розовый полумесяц. – Я обожглась… а ты прижал ладонь к ожогу… и вылечил его.

Джонни протянул руку и коснулся пальцами неровного края шрама у нее на руке. Прикосновение было легким, но Мэгги почувствовала, что ее словно пронзило током до самых кончиков пальцев. Как же ей недоставало того, прежнего Джонни, который ее любил! Она бы все отдала, лишь бы его вернуть. Тоска по нему ударила ее в грудь, как порыв ледяного ветра, и она невольно поежилась. А потом выдернула у Джонни руку и отвернулась. Ей нужно уйти. Она так больше не может.

– Мэгги. – На этот раз голос Джонни прозвучал мягко. На миг ей показалось даже, что это голос прежнего Джонни. – Что еще? Что еще я умел делать? Как я проводил время?

– Ты говорил, что много читал. Иногда ты даже читал мне вслух.

Джонни вскинул брови и недоверчиво фыркнул:

– Ненавижу читать. Попробуй еще раз, дорогуша.

Мэгги вся подобралась, чуть подняла подбородок. Джонни уже успел запомнить, что это ее боевая стойка.

– Об этом ты мне тоже рассказывал. А еще ты говорил, что прочел почти все книги в школьной библиотеке, потому что это помогало тебе отвлечься.

Он промолчал. Мэгги отвернулась от него и пошла прочь.

– Мы с тобой когда-нибудь танцевали?

Она развернулась и уставилась на него, раскрыв рот.

– Почему ты спрашиваешь? Ты что-то вспомнил?

– Мы с тобой когда-нибудь танцевали? – резко повторил он свой вопрос.

– Да, – выдохнула Мэгги, – мы танцевали. Я люблю танцевать. Ты говорил, что часто смотрел, как я танцую. А потом однажды ты и правда стал со мной танцевать. Ты прекрасно танцуешь. Ты это помнишь?

Он отвернулся, оперся о капот тойоты.

– Мне приснилось, что я с тобой танцевал… но во сне все было не так, как в твоих рассказах. Все происходило в пятьдесят восьмом году и было точно таким, как наяву, – все, кроме тебя. Я не забыл тот сон. И знаешь, он больше похож на воспоминание. Но ведь этого быть не может. Если только ты не училась здесь в пятьдесят восьмом. – И он взглянул на нее, вопросительно вскинув бровь.

Она покачала головой:

– Нет.

Ей это только снилось.

– Ну да. Я так и подумал.

И он склонился под капот «Камри» и принялся изучать ее внутренности. Мэгги молча наблюдала за ним. Может, он, как и она, просто больше не может все это слышать. Пока не может.

– Я принесла тебе кое-что, – проговорила она, выдержав паузу.

Он не ответил ей, даже не высунулся из-под капота тойоты.

– Тут вырезки за годы, пока тебя не было. Их собирал Роджер Карлтон. Он так и не смог смириться с тем, что ты исчез. Похоже, он был слегка одержим этой историей.

– Откуда они у тебя?

– Мы недавно нашли их в доме. Роджер умер больше года назад. Он был женат на моей тетушке… Айрин Ханикатт. Кажется, ты был с ней знаком.

– Айрин Ханикатт – твоя тетя? – Джонни ей явно не поверил.

Он резко выпрямился и ударился головой о поднятый капот «Камри». Мэгги посетило дежавю. Они уже говорили об этом, только в прошлый раз рядом стояла машина Айрин. И говорили почти теми же словами. Мэгги заученно повторила следующую реплику:

– Точнее, моя двоюродная бабушка. Старшая сестра моей бабушки.

– Твоей бабушки… – медленно повторил Джонни.

Мэгги помнила, что в прошлый раз он после этого провел рукой по ее волосам. Наверное, сегодня этого продолжения не будет.

Джонни медленно подошел к ней. Она держала в руках толстый альбом. Он осторожно взял альбом у нее из рук и принялся медленно листать страницы. Потом опустился на стул, на котором прежде сидела Мэгги. Сама она огляделась по сторонам, подтащила стоявшее неподалеку ведро, перевернула его и села, не сводя внимательного взгляда с Джонни, листавшего страницы потрепанного альбома.

Он вглядывался в заголовки и фотографии и, не веря своим глазам, качал головой. Он дышал все отрывистее, и Мэгги вдруг испугалась, что он может швырнуть альбом в дальний угол гаража. Она потянулась к нему, желая забрать альбом, но тут Джонни одним махом перелистнул все страницы и открыл последний разворот, где аккуратными рядами были приклеены фотографии.

– Как он их добыл? – Он указал на снимок, с которого смотрели он с Билли и матерью. – Некоторые я вообще никогда не видел.

– Он где-то достал полицейские отчеты и еще много всего. Айрин никогда не видела этот альбом. Мы не знаем, откуда у него это.

– Смотри… вот мы с Пэгги на выпускном. – Он осекся, пристально вглядываясь в фотографию. – А вот тут, вдали, Картер. Он к Пэгги всегда неровно дышал. А это, по-моему, твоя тетушка. – Он указал еще на один снимок, и Мэгги склонилась, чтобы получше его рассмотреть. Фотограф запечатлел группу молодых людей в блейзерах и галстуках-бабочках, девиц в бальных платьях. Все они сидели вокруг овального стола, в центре которого красовалась крупная ракушка. Айрин широко улыбалась, глядя в камеру, Роджер властно обхватил ее рукой за плечи.

– Хм-м… – нахмурилась Мэгги. – Она говорила мне, что была в красном платье. Спорю на что угодно, платье было красным. Конечно, фотография черно-белая, но это точно не красное платье.

Джонни выхватил альбом у нее из рук и уставился на снимок, жадно изучая черты улыбающихся подростков, их одежду и позы. Его глаза округлились. Он замер, а потом резко захлопнул альбом, грубо швырнул его Мэгги и вскочил со стула. Сунул руки поглубже в карманы джинсов и зашагал между двумя машинами, одинаково раззявившими капоты. Он весь был словно сгусток нервной энергии, и каждое слово Мэгги лишь злило его еще сильнее.

– Джонни? – тихо окликнула Мэгги.

Он ей не ответил. Немного помолчав, она продолжила:

– Я не знаю, что делать и о чем говорить. Ты спас жизнь Шаду… Гас ведь тебе рассказал?

Джонни кивнул в ответ.

– А еще ты спас меня. В ту ночь что-то случилось, и ты сумел ускользнуть из чистилища. Я не могу этого объяснить, но… – Мэгги набрала в грудь побольше воздуха и ринулась вперед. Он должен знать о ее чувствах к нему. – Мне кажется, ты тогда сделал выбор. Ты выбрал жизнь и все те сложные, неприятные и уродливые вещи, которых в жизни полным-полно. Притом что на небесах тебе было бы куда проще.

Джонни перестал мерить шагами гараж и остановился прямо перед ней. Он стоял, широко расставив ноги, сжимая в руках промасленную тряпку так, словно она была его путеводной нитью. Мэгги внимательно изучала собственные ладони, не желая знать, каким взглядом он на нее смотрит. Она не заметила, как он приблизился, но внезапно он оказался совсем рядом с ней, бросил тряпку на пол, схватил Мэгги за плечи и поднял на ноги. В глазах у Джонни стояли невыплаканные слезы, и на миг Мэгги вдруг показалось, что он не сумеет сдержаться. Он сжимал ее плечи своими широкими ладонями, до боли впиваясь в ее тело пальцами. Когда он снова заговорил, ей показалось, что он задыхается.

– Ты думаешь, я сам выбрал эту жизнь?

Мэгги холодно смотрела ему в глаза, изо всех сил стараясь не морщиться от боли.

– Я любил тебя, Мэгги?

Она не ответила

– Я любил тебя?! – выкрикнул Джонни.

Она молча кивнула и закрыла глаза, не выдержав его враждебного взгляда.

– Я целовал тебя, Мэгги? – Теперь он говорил едва слышным шепотом.

Губы Мэгги дрогнули от того, что в его шепоте слышалась насмешка.

– Да, целовал!

Мэгги хотела ответить ему с той же насмешкой, но голос подвел ее, сорвавшись на втором слове, выдав ее боль.

Он притянул ее к себе, уткнулся лицом ей в плечо. Он сжимал ее в объятиях так крепко, что ей захотелось его оттолкнуть, сделать вдох… но она не решилась, хотя и понимала, что он обнимает ее не в знак любви, а потому, что его с головой накрыло отчаяние. Он поднял голову и хрипло проговорил, не отводя глаз от ее рта:

– Думаешь, если я тебя поцелую, то сразу все вспомню? Думаешь, мир сразу обретет смысл? И я вспомню, как сделал выбор? Вспомню, как провел последние пятьдесят лет?

Мэгги смотрела на него, на его губы, которые были так близко, и мечтала, чтобы он ее отпустил, но одновременно страстно желала, чтобы он ее поцеловал, и ненавидела себя за это. Джонни обхватил ее еще крепче, а потом опустил голову и нежно, едва заметно коснулся губами ее губ. Мэгги задрожала, а он словно окаменел. Она почувствовала, что он точно оттолкнет ее от себя. Но он лишь снова склонился к ней, раскрыл ее губы своими, обхватил ладонью ее лицо. Его поцелуй был теплым, настойчивым, и знакомым, и совершенно новым… его губы прижимались к ее губам, ее рот полнился его вкусом, она словно купалась в его запахе. На мгновение она вся отдалась его воле, позволила огню, что зажегся внутри нее, сжечь всю боль, позволила ему целовать себя, а себе – целовать его в ответ. Но в его поцелуе не чувствовалось любви. И поэтому Джонни был для нее незнакомцем. Ее целовал незнакомец. Эта мысль больно ранила ее гордость, и Мэгги резко высвободилась, оттолкнула Джонни так же исступленно, как он ее обнимал. Он отпустил ее, и несколько долгих минут оба молчали.

Мэгги первой нарушила это молчание. Она вновь приблизилась к Джонни, сунув руки в карманы, имитируя его позу.

– Джонни, мне очень жаль. Я знаю, что ты не хочешь быть здесь. Знаю, что все это – бессмыслица. Самое безумное во всей этой истории… что ты готов был отдать за меня свою жизнь… по крайней мере, то, что от нее осталось. И пусть я люблю тебя, но я не жду, что ты будешь жить ради меня или свяжешь жизнь со мной. Мне так сильно хотелось быть с тобой рядом. Я бы осталась с тобой там, в школе, потому что пожар казался мне куда менее страшным, чем то, что я могу тебя потерять. Я думала, что только так мы сможем быть вместе. Но ты не дал мне остаться.

Джонни отвернулся от нее, словно отмахиваясь и от ее признания, и от нее самой. Мэгги почувствовала, как ее сердце разбивается на мириады осколков. Горьким шепотом она договорила то, что хотела ему сказать:

– Но я бы тоже выбрала тебя, и я не забыла тебя. Ни единой секунды, ни единого дня, ни единого поцелуя.

Сказав это, она подняла альбом с вырезками с цементного пола, вложила его в руки Джонни, развернулась и вышла из гаража. Она уходила прочь от Джонни, который больше ее не любил и даже не знал, в серое будущее, к машине, старевшей все те долгие десятилетия, что Джонни провел в чистилище. Он не пошел за ней.

6
Время строить

Джонни ужасно обошелся с Мэгги. Он сам не понимал почему. Она его разозлила. Но он толком не мог объяснить, чем именно. Может, тем, что она знала его – точнее, какую-то его версию – таким, каким он не мог себя вспомнить и даже представить. Когда она сказала ему, что он ей часто читал, он чуть не расхохотался. Он не любил читать. Точнее, он ненавидел книги… по крайней мере, ему так казалось. Но едва Мэгги сказала об этом, как он припомнил, что накануне болтался по дому Джиллиан, не зная, чем себя занять. И вдруг его охватило непреодолимое желание взять пару книг с переполненных книжных полок и почитать. Он даже вытащил одну, под названием «Повесть о двух городах», и еще до того, как раскрыл ее, уже знал, какими будут первые слова… и не ошибся. Он стал со страхом читать, и с каждой новой страницей его страх рос. Он знал эту книгу… наизусть. Наверняка он знал ее целиком, но проверять не стал, а просто швырнул книжку через всю комнату с такой силой, что у нее оторвался переплет. Джиллиан здорово огорчилась. Он решил, что ей очень нравилась эта книга, и почувствовал себя последней скотиной. А потом Джиллиан сказала, что раньше эта книга принадлежала ему. Сказала, что мама подарила ему эту книгу в честь окончания школы. Под обложкой, на форзаце, отыскалась надпись:

Май 1958 г.

Моему сыну Джонни.

Пусть все в твоей жизни будет прекрасно.

С любовью, мама

С тех пор как его выписали из больницы, Джонни почти все время проводил в гараже со своей машиной. Джиллиан сказала ему, что мама так и не смогла с ней расстаться. Все эти годы она содержала машину, время от времени отдавала ее Джину в ремонт, старалась поддерживать ее на ходу. При виде своего шевроле он испытал прилив счастья, единственный за все время, пока длилось это хоррор-шоу с ним в главной роли. К тому же теперь ему было чем себя занять. Еще он проводил много времени, разглядывая внутренности машины Джиллиан. В тойоте не было карбюратора, а все остальные детали стали гораздо меньше, чем в его времена. Джиллиан сказала ему, что в современных машинах многие действия совершает компьютер. А потом показала ему свой ноутбук. Когда Джонни его коснулся, от его пальцев полетели искры, и ноутбук закоротило. Джиллиан тяжело вздохнула. Ей удалось снова его включить, но едва Джонни его коснулся, как тот опять выключился. Тогда Джонни решил держаться подальше от современной техники. Он старался не трогать машину Джиллиан, только поменял масло, а в остальное время просто смотрел под капот. Машина пока что работала, и компьютер в ней тоже, хотя Джиллиан и сказала ему, что денег у него теперь очень много и он может купить себе все, что захочет, даже новехонькую машину, если вдруг сломает ее тойоту.

Сразу после исчезновения Джонни шериф Бэйли взял деньги, которые выделили мэр Карлтон и президент Ханивилльского банка и треста, и помог матери Джонни открыть счет. Предполагалось, что эти деньги пойдут на вознаграждение тем, кто сумеет хоть что-то рассказать о пропавшем Джонни, а к тому же на них будут начисляться проценты, и если Джонни когда-нибудь вернется домой, то сможет их получить. Долли Кинросс всегда верила, что Джонни вернется. Джиллиан тоже хранила эти деньги с поистине религиозным рвением и с удовольствием сообщила Джонни, что теперь все эти деньги принадлежат ему. На счете лежало больше миллиона долларов.

Он снова стал думать о Мэгги. Она не была похожа на девчонок, которые его привлекали. Она носила очки в огромной оправе и вела себя слишком дерзко. Ему всегда нравились блондинки, сговорчивые, пышнотелые. У Мэгги были темные волосы, а формы скорее отсутствовали, хотя после сегодняшней встречи с ней в гараже он пришел к выводу, что многого сразу не разглядел. Она двигалась как истинная танцовщица, грациозная и гибкая, и, если бы только он был способен не отвлекаться на посторонние вещи и не бесился безо всякой причины, ему наверняка понравилось бы за ней наблюдать. Конечно, тайком. А еще она показалась ему забавной. Он улыбнулся краешком рта, вспомнив… про семена бубликов. Пока она была рядом, ему не хотелось вестись на ее попытки его рассмешить, но теперь он улыбался, вспоминая ее странные шуточки.

Он не собирался сгребать ее в объятия и целовать. Он просто хотел, чтобы она рассказала ему все, что знала. Но от того, что она рассказала, все только сильнее запуталось, и он потерял над собой контроль. А еще его страшно взбесило, что она глядела на него с таким понимающим видом, словно все про него заранее знала. И потом, она и правда в него влюблена. У нее это на лице написано. Но самой последней каплей стала фотография в альбоме, который она притащила. Снимок Айрин в том самом платье персикового цвета, прямо как в его сне. Платье было не красным. И Мэгги по этому поводу тоже прошлась. И тогда он вдруг почувствовал, что Вселенная с ним играет, что его жизнь – просто карточный домик, который может рухнуть в любое мгновение, и он снова исчезнет еще на пятьдесят лет.

Вот тогда-то он и схватил Мэгги, вцепился в нее. Он издевался над ней, он ее испытывал, но лишь ради того, чтобы скрыть собственный страх и дать себе повод покрепче ее обнять. Ему понравилось ее обнимать. Губы у нее были такими нежными, и он на мгновение забыл, что это все не взаправду. Она оттолкнула его, но сначала все-таки ответила на поцелуй.

Она сказала, что любит его. Сказала, что поможет. Но Джонни все больше убеждался в том, что его уже ничто не спасет. Он погряз в зыбучих песках по самую шею и тонул. Мысль о забвении казалась почти приятной, и он надеялся, что конец не заставит себя ждать.

* * *

После того как здание Ханивилльской старшей школы сгорело дотла, город постарался поскорее разместить шестьсот школьников, в одну ночь лишившихся возможности учиться. Когда-то, еще до переезда в новое здание, которое достроили осенью пятьдесят восьмого, школа располагалась на Мэйн-стрит. Старые школьные постройки стояли на прежних местах, но за прошедшие годы их отреставрировали и приспособили под нужды города: теперь в них располагались библиотека, суд и центр досуга для пожилых людей. Бывший школьный спортзал на протяжении последних пятидесяти лет служил развлекательным центром; время от времени его подновляли и перекрашивали, следя за тем, чтобы он оставался пригодным для использования и более-менее безопасным.

Посоветовавшись с учителями и другими сотрудниками старшей школы, школьный совет и мэр Пратт решили, что разумнее всего будет временно вернуть учеников в старые школьные здания, поскольку в городе больше не было помещений, способных вместить столько учеников одновременно.

Незадолго до пожара в городе достроили новые здания для суда и окружной тюрьмы. Почти столетнюю постройку, в которой прежде помещались тюрьма и суд, предполагалось снести. Но теперь старый дом отвели под один из корпусов школы, а полиция и другие городские службы срочно перебрались в новенькое здание суда, к которому приставили несколько сборных домиков и трейлеров. Жителям Ханивилля предстояло обходиться без библиотеки и развлекательного центра: в течение школьного дня доступ в эти здания закрывался для всех, кроме учеников. Прежняя школьная столовая уже давным-давно служила центром досуга для пожилых ханивилльцев, но теперь старики на время уступили место школьникам, поскольку молодежь нуждалась в столовой. За считаные недели школу удалось собрать по кусочкам, как пазл, и Мэгги с другими старшеклассниками вернулась к учебе. Шкафчиков в этой школе не было, компьютеры можно было пересчитать по пальцам, сидеть приходилось за партами и обычными столами всех мыслимых форм и размеров, но школа работала, и Мэгги была рада тому, что ее жизнь снова подчиняется четкому режиму.

Гас вместе с другими сотрудниками старшей школы осваивал новые владения, и Мэгги по-прежнему оставалась после уроков и бралась за уборку, выносила мусор из незнакомых комнат и коридоров, старательно притворяясь, что в ее жизни мало что изменилось. Но в действительности изменилось все, и Мэгги казалось, что перемены внутри нее ничуть не менее значимы, чем изменения, потрясшие город. Может, все дело было в возрасте старых школьных зданий, а может, в том, что чувства Мэгги обострились после пожара, но только теперь она часто видела людей и события из далекого прошлого. Во временной столовой Ханивилльской старшей школы не было никаких сотрудников: готовить обеды здесь было негде, и школьники приносили еду из дома, но Мэгги однажды увидела, как повариха в белой косынке, в старинного вида башмаках и фартуке без устали накладывает огромные порции пустоты на подносы, которые подставляли ей дети, теснившиеся перед окошком раздачи. Как-то утром, перед репетицией танцевальной команды, Мэгги заметила паренька в тряпичных кедах и допотопного вида шортах: тот бросал мяч в корзину со штрафной линии, и мяч совершенно беззвучно отскакивал от пола спортзала. В новой жизни призраки встречались Мэгги буквально на каждом шагу, но она старалась не придавать этому значения. Обычно они исчезали через несколько мгновений, и Мэгги не успевала даже по-настоящему испугаться.

Возобновились репетиции танцевальной команды: теперь танцовщицы собирались перед уроками в старом спортзале, и многие жаловались, что полы в нем неровные, а освещение слишком скудное. Мэгги было плевать на подобные мелочи: ее радовало, что она снова может танцевать, может хотя бы на час-другой забыть обо всем. Прошли региональные соревнования, за ними соревнования штата. Ближе к концу учебного года репетиции назначать перестали, но Мэгги по-прежнему приходила в школу пораньше, до начала уроков, включала музыку и искала утешение в движении, обретала радость и покой в тихом старом спортзале.

В то утро она подключила свой плеер к переносной колонке и размялась под случайную музыкальную подборку, ритмично двигаясь под всякую мелодию, что неслась из динамика. Когда зал вдруг наполнили звуки одной из любимых песен Джонни, она дернулась, чтобы выключить музыку, ненавидя себя за то, что эта музыка всколыхнула в ней столько чувств, а сама песня была для нее навеки испорчена.

Но Мэгги чуть замялась, прежде чем выключить звук, и мелодия успела увлечь ее, словно моля дать ей второй шанс. Мэгги сдалась. То поднимаясь на цыпочки, то чуть не падая на колени, она нежно, почти с мольбой, простирала руки, тянула носки, двигаясь по старому деревянному полу, на котором до нее танцевали сотни других людей. Она прикрыла глаза, вся отдавшись движению, и не заметила, как зал вдруг изменился, превратился в совершенно иное место, но отметила, что музыка вдруг стала громче и зазвучали живые инструменты.

Теперь вокруг Мэгги кружились танцоры, сияли улыбки, шелестели пышные юбки, а влюбленные парочки качались в такт песне. Мэгги стояла под гигантской рыболовной сетью, наполненной воздушными шарами, с которой свисали серебряные и золотые морские звезды. На сцене, слева от Мэгги, играли музыканты в одинаковых блейзерах, но песня, звучавшая у нее в голове, не совпадала с той, которую исполнял солист под стук барабанных палочек лихого ударника, словно на картинку, представшую перед ней, забыли наложить правильный саундтрек. От этого Мэгги почувствовала легкое головокружение. Отвернувшись от музыкантов, она разглядывала танцплощадку, заполненную призрачными танцорами. На дальней стене висел транспарант с названием мероприятия: «Подводный мир – выпускной бал 1958 года».

Мэгги ахнула и стала озираться вокруг. Он должен быть здесь. Фигуры вдруг потускнели, и Мэгги испугалась, что видение вот-вот рассеется. Она в отчаянии сорвала с носа очки, сжала их в руке. И в то же мгновение фигуры снова обрели плоть, лица стали такими четкими, а наряды такими яркими, как если бы все происходило наяву. Это что, Айрин? У стола, в центре которого лежала огромная ракушка, одиноко сидела девушка в пышном платье персикового цвета. Выглядела она так, словно хотела как можно скорее убраться отсюда. При виде тетушки Айрин в образе совсем юной девушки у Мэгги перехватило дыхание. Волосы Айрин локонами ложились на плечи, в ушах и на запястьях сверкали драгоценные камни. Она выглядела прелестно. Она вяло качнула бокал с напитком, который держала в руке, и с тоской взглянула на парочки в центре зала. К столу подошла какая-то парочка; при виде друзей глаза Айрин заблестели, лицо и руки словно ожили. Внезапно между Мэгги и столиком, за которым сидела Айрин, оказались танцующие, и Мэгги, отвлекшись от своей тетушки, вновь принялась искать Джонни.

Вон там! В фигуре у дальней стены, прямо под транспарантом, ей почудилось что-то неуловимо знакомое. Мэгги вытянула шею, пытаясь разглядеть Джонни за толпой выпускников. Все юноши были в белых блейзерах и черных штанах, и оттого их было сложно отличить друг от друга. Но это он. Это точно он, Джонни! Мэгги двинулась с места, чтобы получше его рассмотреть. Рядом с ним, держась за лацкан его пиджака и явно заигрывая с Джонни, стояла блондинка в платье с большим декольте. Сердце Мэгги сжалось, и она тут же пожалела о том, что бросилась искать в этой толпе знакомое лицо. Она крепче сжала в руке очки. Пусть Джонни ее больше не любит, она все равно не готова смотреть, как он обхаживает другую. Даже если все это было давным-давно.

1 Здесь и далее в названиях глав приведены цитаты из Книги Екклесиаста, гл. 3. – Здесь и далее примечания переводчика.

2 Так в США называют мужчину, настоящее имя которого неизвестно.

3 «Сумеречная зона» – американский сериал 1959–1964 гг., признанный одним из величайших телесериалов всех времен. В каждой серии герои сталкиваются со странными, необъяснимыми, тревожащими их событиями.

Продолжить чтение

Читать онлайн Выпускной бал в чистилище бесплатно

1Всему свое время[1]

* * *

* * *

2И время всякой вещи под небом

* * *

* * *

3Время рождаться

* * *

4Время насаждать

5Время бросать

6Время строить

* * *

1
Всему свое время[1]

2
И время всякой вещи под небом

3
Время рождаться

4
Время насаждать

5
Время бросать

6
Время строить