Читать онлайн Тайна Лучкиных болот бесплатно

Глава 1.

Копыта резвого каурого мерина Грома глухо постукивали по утоптанной тропе, виляющей мимо стволов и корневищ высоких шепотливых сосен. Иван дремал в стареньком седле, ехать ещё было долго, красоты местные он с рождения изучил, насмотрелся.

Тропка шла по краю болот, низина по весне была сплошь затоплена водой, она и питала эти болота, вековые топи с чёрною и густой водой, зараставшие летом ряской и осокой так, что нерадивый путник мог запросто сгинуть тут навсегда. Ходили местные, конечно, туда, кто за клюквой, кто вокруг осоку косить, ведь сочна она тут поднимается, однако глубоко заходить боялись, много баек ходило, сколь там людей сгинуло, в топях Лучкины́х.

Гром отлично знал своё дело и местность, но Иван всё же приоткрывал временами один глаз, чтобы глянуть, не завернул ли куда хитрый коняга, чтоб осоки пожевать, она тут в аккурат разрослась по краю топи. Но мерин словно чуял, что седок за ним приглядывает, мотал рыжеватой своей гривой и только глазом косил в сторону сочных зарослей.

Отроду Ивану было восемнадцать лет, был он единственным сыном в семье кузнеца Семёна Кочергина и его жены Агриппины. Было у Ивана ещё две сестры, но обе уж замужем были, своим хозяйством жили в Старокаменке.

Славился кузнец в Бобровке и окрест, руки мастеровитые были, силы он с годами не убавил, и сына своего ремеслу учил на совесть. Ванятка науку перенимал, и в силу возраста тонкая работа у него получалась не в пример лучше, так что к молодому подмастерью и свои заказчики являлись. Потому к восемнадцати годам Ваня женихом завидным был, а как же. Невесту себе приглядел, Глашу, уже и родителей попросил, чтоб на будущий год засватали, а родители и не против, девушка хорошая, семья справная.

Всё ладится у Ивана, нет и повода для кручи́ны, потому и дремал Ванюшка сидя верхом на Громе. Отец послал его к старому деду, то бишь Ваниному прадеду, тот на выселке Смолкином живёт. Вот ведь старый, уже сто лет в обед, а всё упрямится, не желает из лесу в Бобровку перебираться, чтоб догляд за ним был.

– Неча за мной глядеть, чай не дитя, – усмехался старый в бороду и поблёскивал моложавыми глазами из-под седых бровей, – Тут почитай всю жизнь прожил, тут и помру!

Вот и отправлял кузнец своего сына на выселок проведать старого деда, пирогов ему отвезти, что Агриппина настряпала, да так, рубаху деду новую пошила, с синей нитью по вороту. Мерно и мягко топочет Громово копыто по едва приметной тропе вдоль болот, клонится на грудь Ванюшина голова…

Ворон каркнул так близко, что Громка всхрапнул и шарахнулся в сторону, чуть не сбросив сонного своего седока. Иван встрепенулся, прихватил поводья и похлопал Грома по мускулистой шее:

– Ну, ну, что ты, вороны никак спужался?

Оглядевшись, Иван понял, что с тропы они с Громом каким-то образом сошли, под копытами коня был мох, затянутый иссохшей болотной ряской, нанесённой сюда в половодье. В след от копыт набиралась вода, Иван нахмурился и соскочил с коня, не увязнуть бы тут. Они оказались в какой-то сырой низине, Иван никак не мог припомнить это место, хотя знал окрест как свои пять пальцев.

– Ну, Громка, стой-ка пока здесь, а я вон на пригорок подымусь, гляну, где хоть мы с тобой очутились, – пробормотал Иван и накинул поводья на куст.

Хоть пригорок и невелик, а может это та низинка, где лыко драли они с дедом, такая же была сырость. Встал Ваня на пригорке, а оттуда и того хуже видать, как назло откуда ни возьмись туман наползает от болота, да густой такой, что творог!

«Вот ведь, оказия! Дед Антип меня засмеёт, сызмальства я тут и ходил, и ездил, а вот поди ж ты, дорогу потерял! – думал Иван, стоя на пригорке и оглядывая незнакомый высокий ельник, чуть не по пояс затянутый в туманное одеяло, словно в белое болото, – И солнца не видать, а ведь ни тучки не было, когда я из дому отправился!»

Спустившись на другую сторону пригорка, Иван ступил ногой в белое полотно тумана, может чуть пройти за ельник глянуть… но мох под ногой просел, холодная вода обожгла ногу. Нет, тут не пройти….

«Куда же я попал, что за место, – Иван озадаченно нахмурился, – Онучи промочил, с мокрыми-то ногами теперь ходить! Надо вертаться к Грому и подождать, покуда туман уйдёт… может дед хватится да навстречу выйдет, хоть бы знать, в какой стороне выселок…»

Гром стоял у чахлого куста, на который Иван кинул поводья, и жевал ветку, ноги его уже по самое колено окутал туман. А рядом с Громом, поглаживая его по заплетённой в косы гриве стояла девушка…

– А ты откудова тут взялась? – удивился Иван, – Никак тоже заплутала?

– Почему же заплутала? – ответила девушка мелодичным голосом, – По тропке шла… по делу мне нужно, вот и иду.

– В Бобровку идёшь? – спросил Иван, рассматривая девушку.

Незнакомка была в зелёном шитом платье, ворот тонкой рубашки был украшен шелковой нитью, на поясе висела маленькая кожаная калита, также расшитая зелёным шёлком. Вроде бы и обычная девушка, а всё же что-то в ней было, отчего Иван не мог отвести от неё глаз. Она глянула на него сурово, и он смущённо потупил взор.

– А по какой тропке ты пришла? Я не видал тебя…, – Иван огляделся, – Мы вот с Громом тропу потеряли, на Смолкин выселок ехали…

– Никак к старому Антипу Петровичу направлялись? – спросила девушка, поправляя на голове девичий венок, – Так это вам туда, – и она махнула рукой куда-то в сторону болота.

– Куда? – не понял Иван, – Так а ты сама как пришла-то? И откуда?

– Со Старокаменки иду, по делу, – нахмурилась девушка, – Сказала же, тропкой, вон той.

Иван посмотрел, куда указывала рука девушки и удивился – туман в той стороне рассеялся и его взору предстала неширокая, но торная тропка, кое-где по краям поросшая осокой, а где посуше, там и рогоз пестрел. Это что же, раз уже и рогоз, так он почти к дедову выселку вышел, получается? Вот и тропа, дед говорил, что через топь какая-то есть тропка, но сам он ею никогда не ходил почему-то.

– Лушкина топь – место лукавое, топь коварная, сегодня тут тропа вьётся, а завтра там уж не ступить – топко. Плавуны видать «ходят», ряской зарастут на топи, поди угадай, куда ступить. Лучше уж старой тропой иди, Ванятка, голова целее будет.

– Хочешь, я тебя проведу? – спросила девушка, отвлекая Ивана от дум, – Я тропу знаю, как дед твой и не ведает, до каждой травинки она мне знакома. Покажу тебе такие хитрости, каких ни дед твой, ни кто другой не ведает. Этой тропой ты не только к деду, а и до старой каменки от рассвета к полудню окажешься.

Вот дело, подумал Иван, тропу такую изведать! Его ведь то матушка, то отец с дедами отправляют по какому-нибудь делу, то в Кузнецово, то в саму Старокаменку. А знать такую тропу – да он одним днём обернёшься, это же сколько дел можно переделать! Ваня даже о промокших своих онучах позабыл!

– Идём! А ты сама ведь по делу шла? Как же?

– Так мне уж обратно пора, – улыбнулась девушка, – Это я нарочно сказала, что со Старокаменки иду. А сама уже обратно направляюсь, в вашей Бобровке была. Ты коня-то покуда тут оставь, стреножь или на длинную оставь, тут в низине пасьба хорошая. Без него скорее пройдём!

– Как оставить? А ну как – волки! – засомневался Иван, – Про Грома-то я и позабыл. Давай уж тогда в другой раз, уговоримся, когда покажешь тропу. Ты не думай, я тебе в благодарность такие серьги подарю, к Бобровке ни у кого таких не будет, кузнечу я помаленьку в тятиной кузне. Народ сказывает, хорошо у меня получается девичьи украшения делать. Как звать то тебя?

– Лукерьей зови, – нахмурилась девушка, – А в другой раз показать уж не станется, недосуг мне ходить! А волки… никто твоего Грома не тронет, будь покоен, и коли хочешь – в сей час пошли, а нет – так и забудь, старыми дорогами ходи, кузнец.

Уж больно любопытно Ивану, хочется тропу изведать, а после деду Антипу хватиться, что он вот только давеча дома был, и матушкины пироги ему горячими донёс!

Чуть распустил на Громе подпруги, каурый никогда не упустит такой оказии пузо набить травой, осмотрелся кругом… туман стал ещё гуще, сизоватые его клубы поднимались уже над пригорком.

«Ну вот и ладно, пока я веши через топь ставить буду, может и туман рассеется, – подумал Иван, – А там ворочусь, Грома заберу, да до деда бегом! Скоро обернусь!»

Лукерья уже стояла на тропе и ждала, когда Иван последует за нею. Он оглядел тропу, страшно всё же, одно дело – девчонка лёгкая, а другое – он, здоровый парняга… А ну как – плавун, как дед сказывал? Уйдёшь вниз, в топь, и «ой» сказать не поспеешь…

– Иди, не бойся, – рассмеялась Лукерья, – Худого не случится!

Вроде как и стыдно стало Ивану, забоялся, а девчонка смеётся… Ступил на тропу, а она и не топкая, сухая да такая торная… Как же он раньше её тут не видел? Догнал он Лукерью, за ней идёт, а сам примечает путь. Где ветку сломит, где поставит припасённую хворостину.

Глава 2.

Дед Антип ждал правнука, облокотившись на каменную изгородь, окружавшую его подворье на Смолкином выселке. Никто не ведает, как и когда появилась эта каменная ограда высотою по грудь взрослому человеку, но сколько стоял выселок Смолкин, столько и она стояла… а может ещё и раньше была, как знать! В старые-то годы на выселке этом ушкуйники смолу курили, да потом, говорят, царь их на верфи сманил, а может и сами ушли, кто ж теперь разберёт. Дедов отец ещё дом этот на выселке строил, вот и считай, когда это бывало!

Сложенная из пригнанных друг под друга камней, ограда опоясала справное добротное подворье, расположившееся на большой поляне посреди высокого векового бора. Она была сложена у самой опушки леса, и до двора надо было пройти через небольшой луг, проём для входа был загорожен тяжёлой калиткой морёного дерева, закрывающейся верёвочной петлёй, перекинутой на столб.

– Деда, а откуда взялись эти камни? – спрашивал Ванятка, когда был маленький, – Кто такой забор сложил?

– А кто ж знает, – отвечал дед и поглаживал правнука по голове, – И я был в твоих годах, деда своего про это спрашивал. Как так, у всех плетни под самыми окошками, а у нас вон, у опушки каменный забор. Вот и рассказал мне тогда дедко мой, когда его отец построил на выселке дом, так эта изгородь уже стояла. Может раньше чего тут было, дома людские, кто ж теперь скажет. А калитку дед мой сам делал, да. Так оно ведь и удобно – скотина в лес не уйдёт, выпас немаленький кругом дома, и зверю из леса непросто пробраться.

Вот теперь стоял дед Антип, опершись на старые камни, и глядел на вьющуюся меж деревьев тропу. Где Ванятка запропал, завсегда раненько приезжал, до полудня они сколь дел вместе успевали сделать… а теперь вот чего-то заплутал что ли…. Шумел за изгородью вековой лес, и беспокойно становилось на душе у старого Антипа. Что-то тревожное было и в шуме ветра, игравшем в вершинах сосен, и в перекатах ручья под пригорком, и даже в шелесте травы там, за изгородью.

Нахмурившись, он повернулся и зашагал к дому, видимо понял, что не дождаться ему внука сегодня. Заглянув в окно старого, но добротного и крепкого дома, срубленного «на века», можно было увидеть, как он собрал малую котомку, перепоясал рубаху потёртым кушаком и перекрестившись на образа, задул под ними малую лампадку.

Дед Антип вышел на двор и окликнул серую Дымку, дремавшую в тени амбара и одним глазом наблюдавшую за роющимися в земле перед огородом курами. Собака вскочила, заслышав зов хозяин и тут же подбежала к деду, отряхиваясь и заглядывая в глаза.

– Давай-кось, Дымка, сходим, проверим тропу. Никак стряслось что, запропал наш Ванятка… Сейчас дни-то какие, помнишь? Вот, то-то и оно! Немудрено и запропасть…

Через минуту старый Антип, поправляя котомку на спине, скрылся между стволов сосен, притворив за собой тяжёлую калитку в каменной ограде.

Серой Дымке было уже много лет, по собачьим-то годкам, но нюх она имела не хуже любой молодой собаки, а сообразительность и опыт делали её незаменимой помощницей деда Антипа. Вот и сегодня она учуяла не только беспокойство своего хозяина, но и тревогу, витавшую вокруг. Конечно, она знала, что внутри каменной ограды ни её хозяину, ни самой Дымке не грозит никакое зло… но теперь они вышли наружу, да ещё в такой день… Вот сейчас они идут мимо старой запруды – когда-то здесь была мельница, но старый мельник помер, а сыновей себе не нажил, потому все и стали хлеба́ возить в Кузнецово, на немчинскую мельницу.

Дымка никогда не знала этого мельника, он жил задолго до её короткой собачьей жизни, но сейчас видела, как призванные им «тёмные» до сих пор крутят невидимое мельничное колесо. Если чуть скосить глаза в сторону, тут Дымка недовольно фыркнула, то видны и лица этих «тёмных», измождённые и усталые… Для людей и других живых существ они безобидны, ну, если только не заснуть под вечер на том месте, где крутились невидимые человеческому глазу призрачные жернова. Такой человек рискует, после этого «отдыха» его будет долго мучить головная боль, злость, уныние и нестерпимое желание утопиться в омуте. А всё потому, что «тёмные» выпьют из него столько жизни, на сколько хватит их сил, благо, они невелики…

Но сейчас Дымку беспокоила вовсе не старая призрачная мельница. Она видела, и для этого ей не нужно было как-то особенно присматриваться, что кромка болот окрасилась в какой-то непонятный для собачьего глаза, но от этого не менее тревожный цвет. Зелёные огоньки, те, которые даже человеческий глаз мог различить, уже появлялись над топью, там, где на небольших клочках суши рос ракитник. В его тени и блуждали осторожно эти мутные зеленоватые искры.

– Что, Дымка, где наш Ванятка? – тихо спросил дед Антип, – Ох, вот незадача… как же я позабыл, надо было сегодня самому ехать в Бобровку! Неужто снова… ох, ох…

Дед погладил Дымку по голове и снова завздыхал. Они шли уже у самых Лушкиных болот, и старый Антип то и дело останавливался, чтобы прислушаться и приглядеться. Дымка насторожила чуткие уши и всем своим видом показывала хозяину, что там, впереди, у кромки тягучей болотной жижи, что-то есть. За кустами послышался шорох и бряцанье сбруи, как если бы лошадь ходила там сама по себе, без седока.

Так и оказалось, довольный Гром шастал по краю болота, насколько позволяла длинная вожжа, хрустел тонкими веточками кустарника и замер с листьями во рту, воззрившись на серую Дымку.

– Гром! – воскликнул дед Антип, – А седок твой где? Дымка, глянь, где Ванька наш запропал.

Дымка забегала взад и вперёд, обнюхивая землю, болотную траву и кусты, при этом она тревожно дёргала ушами и поскуливала, поднимая голову и глядя на хозяина по-собачьи беспокойным взглядом. Антип рассматривал следы Грома, который истоптал всё кругом, но всё же меж отпечатков его подков можно было кое-что рассмотреть.

– Едем, Дымка, – сказал Антип, подтягивая Громовы подпруги, – К Семёну и Груне, поспрошаем, когда Ванятка из дому-то уехал…

Дед завздыхал и что-то ещё говорил, и хоть слова были Дымке непонятны, она и сама знала – Ваня попал в беду.

Агриппина с самого утра на ногах, ни минутки не присела. Дел в хозяйстве хватало, а сегодня так и вовсе как назло всё валилось из рук. Вот и горшок разбила, новый, прошлой осенью на ярмарке купила…

Надо ещё в кузню пойти, Семёну отнести обед, сейчас у кузнеца горячая пора. Начался покос, и помня прошлогоднее сырое лето, люди старались как можно быстрее накосить побольше. Ведь сколько в прошлый год пришлось забить скотины только потому, что сена почти и не было – дожди зарядили чуть не с самого Купала и поливали аж до Покрова́.

Вот и Семён, вернувшись со своих лужков, сразу в кузню – кому понадобилось править косу, а кому и новую отрядить. Своей скотины Кочергины много не держали, куда им, на четверых-то, включая старого Антипа, потому и не переживали, что сена может не хватить и придётся скот соломой кормить.

Агриппина с непонятной тревогой глянула за плетень… может Ванюшка пораньше сегодня вернётся от деда. Ведь у того работы немного нынче, да и сам дед Антип ещё в силе, а правнука он любит, работой не терзает. Не надо было сегодня к деду Ваньку посылать, стукнуло беспокойно сердце… Ведь она вчера ещё помнила, какой сегодня день, а с утра и не вспомнила, словно морок какой нашёл!

Собирая в чистую тряпицу несколько ломтей ещё тёплого ржаного каравая для мужа, Агриппина то и дело выглядывала в растворенное окно, ожидая сама не зная чего. Чуткое ухо среди обыденного шума беспокойной дворовой живности знакомую конную поступь, у их калитки. Грома она узнала бы и из целого табуна, значит Ваня возвращается – радостно дрогнуло материнское сердце, но тут серая Дымка вбежала во двор.

Агриппина выбежала на крыльцо и захолодела… Верхом на Громе во двор въехал старый Антип, и по лицу его Агриппина поняла… недобрые вести он привёз ей в этот день. Дед Антип спешился и пристально оглядел пустынную деревенскую улицу. День уже наливался зноем, пыль, поднятая копытами Грома, уже улеглась обратно на дорогу.

– Иди в дом, Груня, я сейчас Грома обихожу и поговорим, – дед Антип быстро управился с упряжью и отвёл Грома в стойло, а после поспешил в дом.

Негромкий их разговор был слышен сквозь растворенное, только вот ни сам деде Антип, ни тихо всхлипывающая Агриппина не подозревали, что нашёлся на пустынной улице Бобровки человек, которому позарез хотелось услышать их разговор…