Читать онлайн Повесть дохронных лет бесплатно

Салават Хизатуллин ответил:

– На проводе, слушаю.

– Закончила правку, будет время, прочти. Файл под именем «pdl». Франц рассказывает о случае в скульптурной мастерской, о наших потутошних приключениях. Помнишь? Текст не меняла, орфографию и пунктуацию оставила. Так, в сюжет немного «красок» добавила.

– Не высыпаешься, куда спешишь?

– От Франца есть что?

– Я бы сразу позвонил.

– Ты предлагал участие, соавторство и информацию.

– Вычитаю, потру что секретное, может, поправлю местами и утром сброшу тексты. Записи-ком Франца и его подчинённых.

– Пока.

– Целую.

Хизатуллин подключил служебный компьютер к домашнему, нашёл поисковиком и открыл файл с именем «pdl».

Читал с монитора – не любил воспроизведение текстов электронным голосом.

Покрышкин

(в соавторстве с женой, сестрой и другом)

Повесть дохронных лет

За завтраком отец объявил о покупке мне вертолёта.

Мама и сестра Катька восторга не проявили: не впервой слышали, давно в том разуверились. Я же возликовал, наконец-то, будет у меня «парубок». Вертолёт называли так по-украински ещё с той поры на Малой Земле, когда парни в этих двухместных, двухвинтовых вертушках слетались с подругами в центр на танцы. Оттого пошла традиция: старшеклассник, заполучив парубка, в первый полёт непременно брал подружку, если не имелась – одноклассницу. Обещал отец подарить мне не «стрекозку школьника», одноместную с одним винтом вертушку, с потолком полёта не намного выше крыш, да к тому же с бортовым автопилотом не дававшим сойти с маршрута «дом-школа и обратно», а подержанный «Ми-Жи48», настоящую машину. Сошлись в цене с продавцом давно, но из-за моих «неуд» по поведению в школе и приводов в милицейский участок сделка откладывалась. И вот, случилось!

Покупал отец «Ми-Жи48» потому, что в летние каникулы сестре Катьке исполнялось двенадцать лет, и мне, уже десятикласснику, дозволялось возить её в школу.

* * *

Пара зоологии была итоговой в году, назначена в скульптурной мастерской. Потому, что утром до уроков кто-то принёс в школу гусениц и до звонка втихаря нашпиговал ими парты в зооклассе, технички теперь выискивали и вылавливали. В мастерской ученикам предстояло вылепить из пластилина любимое млекопитающее и рассказать о нём.

Зоологичка Маргарита Астафьевна, – она в школе учительница новая, молодая, с материка приехала в конце последней четверти учебного года – на ходу поприветствовав учеников, прошла к своему месту, грациозно взбежала по приступкам кафедры, сунула в дверной приёмник личную пласткарту, сказала: «Приступайте. Первый час лепим, на втором рассказываем». И пропала с глаз, сев в кресло. Прозвучал щелчок выключателя мегафона. Учителя, бывало, забывали это сделать, тогда класс наслаждался их бурчанием в нос, позёвыванием, кряхтением, а то и похрапыванием. Зоологичка же страховалась: из утробы учительской кафедры через мегафон мог быть слышен голос ведущей телевизионной программы, компьютер работал в режиме приёма телевещания. Было это нарушением, но Маргарита Астафьевна не пропускала ни одного выпуска передачи «Новое в вязании крючком». Программа шла по пятницам, и как раз в часы её уроков зоологии. Для мальчишек этот день – чёрный день: учительница не покидала кафедры – по мегафону излагала тему урока, не отрываясь от телевизора и вязания. Отвечать домашнее задание не вызывала, чем очень расстраивала пацанов. В другие дни недели ответы у доски она любила послушать от «камчатки». Прохаживаясь между рядами, иногда подсаживалась на краешек скамейки, и этого мальчишки ждали с замиранием сердца, очередь вытерпев, чтобы на зоологии одному занять пустующую в классе парту. Сегодня пятница была омрачена ещё и тем, что учительница пришла в школу в костюме с длинной по щиколотки юбкой, а её ноги, обычно затянутые в светлые прозрачные колготки, для мальчишек были объектом самого пристального внимания на уроке. Так что, сегодня за скульптурные станки пацаны уселись понурыми. Девчонки же – те, кому удачно посчастливилось надеть дома коротенькие юбчонки, – усаживаясь на табуреты, поворотились к «камчатке» вполоборота и закинули ногу за ногу.

Занятия изобразительным искусством я не любил, скульптуру – ненавидел: мутило от запаха пластилина. Кроме того, я считал, от пластилина появлялись на руках бородавки. Моим достижением в ваянии была ёлочка, которую я слепил в четвёртом классе и после скульптурную мастерскую не посещал. Сачкануть и сегодня никак не мог: «неуд» и штраф по поведению заработаю, и не видать мне тогда парубка. Но и прибавления бородавок не хотелось – особенно, сейчас весной. Нашёл выход: прихватил в мастерскую рукавицы «утеплённые стрелковые Армейские», дядей Францем, офицером, мне подаренные. Зиму провалялись в парте, надевал только в лютые уж морозы. В весну, позднюю даже, носить приходилось: бородавки на руках высыпали, прятал. Пацанам «армейки» нравились: расцветка ткани «флора», под камуфляж. Обменяться предлагали, я отказывал, вот пригодились.

Лепить в рукавицах – уколок от одноклассников не оберёшься, ждал, пока класс не опустеет. До звонка справившись с заданием, ученики ушли в буфет, и я, весь час промечтавший о вожделенной вертушке, достал спрятанные за пояс под жилетку «армейки».

Посмотрел время на настенных часах – как повешенных однажды в кризисный год на место портрета российского президента, так и тикавших по сей день над плазовой рисовальной доской. До звонка оставалось семь минут.

Смочив рукавицы в ванночке с водой, снял с брикета скульптурного пластилина обёртку и, разминая брусок на дощечке, перебирал в памяти, какое млекопитающее моё любимое. Нравились птицы. В доме держал двух соколов, пока не подарили сестре Катьке Гошу. Этот презренный попка сжил со свету «братию», а после и бойцового ворона, которого я позаимствовал у друга Доцента – попугая наказать и сестре отомстить. Ворона я бы слепил, но он – птица. В Московском зоопарке видел жирафа – понравился. Цвет пластилина охра – как раз под масть окраса его шкуры. Но не успеть мне за семь минут вылепить длинноногое и длинношеее животное. В «армейках» на меху, четырьмя пальцами, да ещё с моими способностями в ваянии.

Покрутив головой, посмотрел, кого и как вылепили другие. На станках слон, лев, пантера, кит, хомячок. Ага, и жираф есть. Очень здорово сделан. Изабелла за этим станком сидела – её работа. Слепи и я жирафа, класс непременно потребовал бы рассказывать о нём меня, потому что Изабелла у доски отвечала всегда минуту, не более. Надо что-нибудь неприметное, невзрачное выбрать. Хомяк есть, зайца что ли? Облом, и этот есть. Тогда кролика. Не пойдёт: сочтут за зайца и, если не меня вызовут о нём рассказать, то дополнить непременно. И ёжик есть! В клубочке: скатан из пластилина шарик и утыкан иголками для крепления на мольберт рисовальной бумаги. Глашка-головастая прикололась… Суслика?.. Слеплен. Мышь?.. Тоже. Скунса. В пролёте: два штуки – на станках близнецов Керима и Мазепы Карамазовых. Всю мелкоту разобрали. Остаётся медведя… И этот есть! Два… нет – три даже! Вчера, в утренних новостях передавали, на хутор у Быково пробрался и оленя зарезал. Так что, по косолапому вызовут, к бабке не ходи, и по закону подлости – меня. Может быть… носорога? Или бегемота?

Взвесив все за и против, выбрал бегемота: у носорога на деталь больше – рог. А рассказывать, если вызовут, что про зайца, что про носорога, что про бегемота – всё одно нечего: зоологию я не учил; о птицах проходили – прочёл.

У бегемота, рассуждал я, есть туловище, четыре ноги, голова… Что ещё? Хвост… У всех есть, вот какой он у бегемота, вопрос. Голова – с глазами, ушами, клыками. На ногах – когти… Или копыта?.. Деталей лепить немало. А что, если показать бегемота в воде, по шею под водой, одна голова видна? Раскатать по дощечке пластилин блинчиком – изобразить так водоём; из воды голова торчит, с глазами, ушами и клыками. И не надо тебе ни туловища, ни ног, ни хвоста.

Хороша задумка, но не про нас, поостыл я. Пацаны согласятся с тем, что блинчик этот – водоём, в нём бегемот бултыхается. Куда им деваться, мне кулак только под станком показать – закивают. Девчонки – эти потребуют доказать, что глаза и уши над водой – бегемота под водой. Докажу, если только снизу дощечки – под водой – вылеплю всего бегемота: туловище, ноги, хвост… А, если пьёт по брюхо в воде, осенило меня. Пожалуй, выход. Целых четыре детали лепить не надо – ноги. Ни черта не помню, с пальцами эти ноги или с копытами. А может быть, и вовсе с лапами перепончатыми – бегемот в воде же водится.

Довольный идеей, я принялся за работу.

Итак, к водоёму добавляется бегемот по брюхо в воде. Пластилин на дощечке в блинчик раскатать, – проще простого. Туловище без ног слепить – гениальная идея! Минус четыре ноги – неведомо, с пальцами, с копытами, с перепонками. Запросто. Носорогов рог сваять в рукавицах стрелка из «мосинки» – в двухпалках – оно потрудней станется.

Размятый брусок скатал в цилиндр, скульптурным стеком срезал кусок и размазал по дощечке – вода есть. Голова у бегемота… крупная. Прикинул, эдак одна четверть туловища. Не помнил, какая шея – заметная, нет. Решил, если не помню, – маловыраженная, практически без шеи. Отрезал от цилиндра было пятую часть, но, поприкинув, отрезал шестую часть: голова даже в пятую показалась всё же крупноватой. Шею не лепил: ну, не помню у бегемота шею – за ушами сразу загривок, под пастью грудь. Хвост и уши никак не получались, пришлось-таки снять рукавицы – эх, не ленись-заводись бородавки.

Составить всё в единое целое, и есть – любимое млекопитающее: бегемот.

Туловище положил посреди воды, с одной стороны приладил голову, с другой хвост. Оценил творение и остался недовольным: на ёлочку пресловутую чем-то похоже, только срубленную, на боку лежащую в снегу. Хвост – обрубок ствола. Обмял, тоньше сделал, укоротил и свернул колечком – подсмотрел, как у свиньи на соседнем станке. Воодушевлённый, пошёл дальше: наметил стеком пасть – закрытую: пьёт сквозь зубы. Клыки не лепил: помнил, что они необычные, тупые, будто спиленные. Но сколько их там в пасти? Да и вылепить их, потруднее будет рога носорога, даже без «армеек», всеми пальцами. Морда в целом смутила: казалось бегемот мой – с плотно закрытой, очерченной стеком пастью – улыбался до ушей. Но не исправлял, вокруг только нижней челюсти наделал концентрических выборок: круги по воде расходятся.

Осталось только уши приделать, как прозвенел звонок с урока.

– Продолжай, продолжай, Франц, – включила мегафон Маргарита Астафьевна.

Я поспешил спрятать рукавицы под столешницу станка, но зоологичка из кафедры не показалась. То, что я один остался в мастерской, видела в мониторе, да и дежурная по классу от девчонок Марго, покидая мастерскую последней, доложила: «Маргарита Астафьевна! Закончили лепить. Франц Курт один остаётся. Он, похоже, никак не вспомнит своё любимое млекопитающее. Свою поделку поставлю на стеллаж, а остальные пусть мальчишки соберут – китов-слонов таскать мне, женщине, не под силу».

Марго у нас в классе за юродивую, но назвать её так никто не решался. Была замкнутой, дружбы ни с кем не водила, девчонки, даже мальчишки, её сторонились и побаивались. Круглая отличница, списывать ни кому не давала. В мастерской сидела за последним станком сзади меня, я не оборачивался посмотреть кого лепила, а проходила мимо по проходу неслышно – я не успел спрятать бегемота. Свою поделку, укрытую на дощечке тряпицей, она поставила на верхнюю полку стеллажа и ушла, по пути располосовав ногтем одного из скунсов.

Приладил уши. Поправил, чуть приплюснув, два шарика перед ушами – глаза. Вот теперь бегемот, заключил я, дивясь тому, что вроде как получилось. Во всяком случае, ничего общего с ёлкой. На медведя в речке – это да – смахивает. Эх, надо было носорога лепить: у него рог.

Встал и направился к выходу, но меня остановили.

– Кончил, Франц? – высунулась из кафедры учительница. – Позови, пожалуйста, дежурных. Передай им мою просьбу собрать поделки с мест и составить на полках стеллажа.

– Хорошо, Маргарита Астафьевна, – пообещал я кафедре.

И тут меня осенило накрыть, по примеру Марго, своё творение тряпицей и самому отнести к стеллажу, где оставить на верхней полке. Займу место повыше, глядишь, и пронесёт – очередь рассказать про любимое млекопитающее к звонку с урока до меня не дойдёт.

Неплох был расчёт, но не удался: зоологичка, в кафедре по лесенке взбежавшая и выглянувшая из-за графина, остановила меня у стеллажа вопросом:

– Что за животное у тебя, Франц?

Учительница спрашивала, мельком бросив на меня взгляд поверх очков. Тут же опустила голову и сникла в утробе кафедры – видимо, что-то интересное показывали в телепрограмме. Снова высунулась, подняла вязание ближе к глазам и колдовала крючком с мохеровой ниткой, в уголке губ в усердии кончик языка высунув. Ждала мой ответ.

Челюсть вислая, нос с горбинкой, глаза слишком широко посажены – чуть ли не на висках. Фигура – да, но лицом не Мэрилин. И ноги, наверное, «без коленок», ляжки грузноватые – поэтому-то юбки короткие не носит. Вообще полноватая. Нет, не Монро, заключил я, и ответил:

– Бегемот.

– Бегемот? – оторвалась от вязания, очки подняла на лоб Маргарита Астафьевна, – Сними тряпочку… А, в воде по брюхо.

– Пьёт… В пруду, – подтвердил я догадку зоологички.

– В пруду?.. А, в Московском зоопарке видел.

– Да, – соврал я. В Московском зоопарке я, четырёхлетний карапуз проездом на Сталинградщину к бабушкам, видел только обезьян, а на жирафа внимание обратил потому только, что у того шея была длинной, и он норовил через отгородку забрать у меня банан. Обезьяны меня тогда увлекли, но Стас Запрудный вылепил орангутанга, а слепи я, например, шимпанзе, староста убедил бы всех, что и у меня орангутанг. Запросто подставил бы, свалив из мастерской по каким-нибудь им придуманным неотложным общественным делам.

Чтобы ни у кого не возникло сомнения в том, что моя поделка действительно бегемот – ни медведь, ни обезьяна, ни поросёнок, – заколкой значка в углу пруда начертал по пластилиновой воде:

БЕГЕМОТ

Чуток поразмыслив, дополнил:

В ПРУДУ

И на конце, предвидя ёрничание Глашки-головастой, проставил:

.

И положил творение рук моих на верхнюю полку стеллажа – рядом с поделкой Марго. Хотел было посмотреть, кто там укрыт, но передумал. И тут… ещё одна гениальная мысль! Взял и подсунул дощечку под тряпицу… к любимому животному Марго. Укрыл, спрятал бегемота. Юродивая, дура, выделилась, первой и вызовут. Мою поделку обнаружат, но не подумают на меня, ни кто в мастерской не видел, кого я лепил. Прежде чем я «армейки» достал, в буфет умотались. А и видели бы, потребовали бы Марго у доски выступить – кулаки бы показал, и делов всех. Зоологичка видела, но мельком – кончиком языка в углу рта и спицами крутить не бросив. Понадеялся, забыла. Повезёт, не вызовет после рассказа Марго, а та о том, что касалось «живности», уже в младших классах на природоведении, могла протараторить всё время урока. Наверняка, корову слепила, о «бурёнке» насочиняет. Вряд ли, после доклада Марго Маргарита Астафьевна рискнёт предложить и мне, тому, кто у неё одни «трояки» получал, рассказать о любимце.

Свою тряпицу, чуть влажную, сложил и сунул в нагрудный карман жилетки – в туалете пальцы от пластилина отмыть и вытереть насухо.

* * *

Дежурных я нашёл в туалете, одни там ошивались.

Вырывая друг у друга какой-то – со спин мне от умывальников не было видно – предмет, ёрзая коленями по кафелю пола и локтями по граниту подоконника, они что-то высматривали в окне. Развлекались, как оказалось: окно выходило на школьный огород, где на грядках, присев на корточки, копались девчонки. Те, что в буфет не пошли фигуру блюдя.

Я передал просьбу учительницы, и дежурные нехотя встали. Со словами «Батый жертвует» Стас Запрудный совал мне бинокль, но взять я отказался. Предложение исходило от классного авторитета Салавата Хизатуллина по прозвищу Батый, а с ним у меня после уроков предстояла разборка в «Полярнике». Поединок на кулаках.

Инцидент случился утром. На уроке я переправил Запрудному записку с просьбой зарезервировать на школьной вертолётной площадке место для «Ми-Жи48». В переменку староста объявил о событии, и меня окружили с поздравлениями. Подошла и Ленка Жёлудь. Первая красавица класса уселась на край моей парты с заявлением во всеуслышание:

– Я не прочь свою «стрекозку» поставить на прикол, а в школу летать с тобой в парубке.

А это, если соглашусь, от дома крюк проделывать – керосин жечь. По мне эта кукла – тьфу, и растереть. В шестом классе, девчонка старшеклассница с соседнего хутора уезжала жить на материк, я, затаившись на пирсе за ящиками, провожал её на посадке в атомоход и клялся: «Ты у меня первая и последняя любовь». После ни одна сердца моего не встревожила. Но сейчас, чёрт меня дёрнул. От радости выше крыши: в классе все мальчишки уже имели парубков, кроме меня, друга Доцента, да близнецов Карамазовых. С «сожалением» сославшись на то, что возить в школу придётся сестру, отказал. Не столько опасаясь возмущения Ленки, сколько подколок Батыя со Стасом, тут же предложил с ней первой на стену полететь. Удовлетворённая красавица слезла с парты и ушла в коридоры школы «крутить головы» старшеклассникам, а я выслушал упрёк Доцента: ему пообещал взять в первый полёт – как отцепное за его замученного Гошей бойцового ворона. Чтобы как-то загладить неловкость, ляпнул:

– Э-э, дружок, да ты летать боишься. Только со мной и осмелишься?

Меня ещё окружали с поздравлениями, слышали – друг и обиделся. А на уроке перед зоологией Запрудный переслал мне записку с вызовом на дуэль. Я подумал Доцент жаждет разборки, оказалось – Батый.

Хизатуллин явно был сильней меня. Ниже ростом, зато значительно шире в кости, потому и весом намного больше моего. Квадратные плечи, голова молотом, бычья шея, грудь и живот не обхватишь, ноги мастодонтовые, а руки непропорционально длинные, почти до колен, с кулаками огроменными. С него – с натуры – приди мне в мастерской и такая гениальная мысль, бегемота можно было лепить. Батый сидел за крайним в последнем ряду станком, где и полагалось дежурному по классу, пыхтел, там разминая в своих «булках» пластилин. Стас время от времени к нему оборачивался, советовал что-то. На пальцах левой руки Батыя – четыре золотых кольца, на пальцах правой – четыре перстня-печатки. В ухе – серьга, какие встарь носили то ли цыгане, то ли татары. Второго уха нет, место изуродованное шрамами за виском скрывал старинным массивным наушником, в бакелитовый корпус которого вмонтирован сотофон. Хизатуллин второгодник, в восьмом классе оставили на второй год. В моём девятом был избран «классным авторитетом», тогда как на эту роль прочили меня. Поединок с ним предстоял непростой, но все же в победе я не сомневался: приезжавший погостить в отпуск дядя – офицер-вэдэвэшник – обучил, и не просто «приёмчиками» владеть. В активе у меня уже был одиннадцатиклассник по комплекции и силе Батыю не уступавший.

Я дал согласие сразиться, начертав в записке под текстом:

Покрышкин, Батый вызывает тебя на разборку

и подписью:

Плохиш

Лаконичное:

Устраивает

И подписался:

Покрышкин

Покрышкин – я, а Плохиш – Стас Запрудный. Он подписал вызов, как секундант Салавата Хизатуллина, Батыя.

На перемене я подошёл к Плохишу уточнить время и место дуэли (как думал я), тот в удивлении округлил глаза:

– Я не съехал с горки? На вот, прочти внимательно. – Стас сказал, достал из кармана и развернул у моего лица записку с вызовом.

Я прочёл:

Покрышкин, Батый вызывает тебя на разборку у Полярника.

Плохиш

Прочёл и мою приписку:

Устраивает

Покрышкин

Сразу понял, в чём дело. Опростоволосился! Будь я щепетильно грамотным, как Глашка-головастая, заметил бы, что в переданной мне записке на конце слова «разборку» точка не стояла. Прежде чем написать своё «Устраивает», потребовал бы её проставить, – не остался бы облапошенным. Ведь сначала в записке под «разборкой» имелась в виду дуэль в виртуале, то есть – поединок смоделированный противниками на компьютере. Разборка же у «Полярника» – драка в реале, вживую. Прознает про то отец, парубка мне в очередной раз не видать. А откажешься, зачислят в трусы. Что оставалось делать? С показной самоуверенностью разрезал ногтем листок записки надвое и заявил:

– Батый и ты знаете, мне все одно, где и как побеждать.

Ни дуэли в виртуале, ни разборки у «Полярника» меж мной и Батыем не было, но столкновение давно назревало. Началось с того, что в подтягивании на перекладине я оказался впереди. Не на уроке физкультуры – здесь Батый легко, с ухмылочкой выполнял норму и не более – а как-то на самопальном школьном соревновании после уроков. Участвовали и ученики старших классов. Я уступил только двум двенадцатиклассникам, Батый же, как ни старался, как ни пыжился – без ухмылочки – остался в хвосте. Это ему, классному авторитету, не понравилось. Сегодня Ленка Жёлудь номер отколола, а Батый за ней, все знали, приударял, с ней первой полетел в парубке на стену. После возил в школу осень и зиму. С весны прекратил, но не приревновать ни в его правилах. Да и не хотел упустить возможности лишний раз показать, что не Покрышкин, а он Батый достоин признания лидерства в классе.

Славился Батый своими победами как раз в разборках у «Полярника» – на его счёту их было за три десятка. На моём – восемь только поединков, три последних стали причиной переноса отцом покупки вертолёта. Сегодня мне оставалось уповать на то, что Батый не успеет – я уложу его сразу – оставить на мне синяков от перстней-печаток. Но верняком всё же было лечь на первой минуте самому, пропустив удар под дых, и пролежать в нокауте, чтобы не возобновлять драку. Проиграть классному авторитету, такому «бегемоту» – оно не зазорно. Но уж когда заполучу вертушку, найду повод затребовать реванша. Я даже на хитрость, чтобы не заподозрили меня в уловке, пошёл: подобрал с пола записку, две её половинки склеил с обратной стороны скотчем, под своим «Согласен» вписал «Дерусь без секунданта», и вручил Запрудному. Теперь по правилам в случае моей победы Стас, как секундант поверженного противника, мог схлопотать моим джебом в челюсть. Но желал я другого: во-первых, этим продемонстрировал свою уверенность в успехе; во-вторых, уменьшалась опасность придания драке огласки, потому как по правилам только секундант в случае тяжёлого исхода мог остановить поединок и вызвать неотложку. Медсестрой в одной из «карет» работала моя мама.

Отказавшись от бинокля, я попросил Стаса задержаться на секунду.

– Плохиш! Ты знаешь, из-за разборок вживую у меня уже не раз срывалась покупка парубка, поэтому, чтобы синяков на морде не осталось, я предлагаю драться без рук – одними ногами со связанными за спиной руками. И бить только ниже шеи.

Предложение такое явно мне обеспечивало преимущества. Все знали, насколько силен я как раз в приёмах ногами, тогда как у Батыя коронкой были мощные хуки в ближнем бою с последующим захватом руками головы противника и ударом лбом тому по уху.

Изумлённый, Стас попросил уточнить:

– Я не съехал с горки? Правильно тебя понял, Покрышкин? Драться со связанными руками, одними ногами, и по лицу не бить?

Я утвердительно кивнул.

Стас выплюнул в писсуар ириску и бросился догонять Салавата. Был он, сколько помнил этого толстяка, по натуре добродушным малым. Наши родители хутора свои построили по соседству, но не знавались особо, мы же дружили, пока в классе не появился второгодник Батый. Среди сверстников слыл Запрудный пацаном смекалистым, но был неповоротлив, толст, постоянно что-то ел (если не жевал ириску), в драке – неспособным одолеть противника слабее себя. За все эти качества вкупе его и прозвали Плохишом.

* * *

Я вернулся к окну. Две неразлучные подружки Изабелла и Дама пололи в стороне от одноклассниц, на другом конце грядок. Изабелла за что-то отчитывала Даму, утирая той платком слёзы. Если бы не так близко под окнами школы присели, видел бы их трусики. Изабелла, почувствовав, что подсматривают, подняла взгляд. Не знаю, успел ли я отскочить, спрятаться за стену. В замешательстве по новой помочился в писсуар, ещё раз промыл от пластилина пальцы и вытер тряпицей насухо.

Направился было на выход из туалета, но навстречу из коридора объявились Батый с Плохишом.

– Батый принимает твой ультиматум. Но с поправочкой, – остановил меня староста.

– Это не ультиматум, а предложение, – уточнил я. – И какая же поправочка?

– Благородная дуэль.

Неужели Батый струсил драться вживую, поразился я. «Благородная дуэль» – виртуальный поединок на шпагах; дуэлянты по классике сходились облачёнными в «имитативный костюм» – мушкетёрский, – сидя у себя по домам за компьютером.

– Дуэль не на шпагах, – выдержав паузу, продолжил Плохиш, – а на условиях твоего уль-ти-ма-ту-ма. Ногами будете фехтовать. Руки связаны за спиной. В лицо, шею и грудь не колоть. Последнее условие, Покрышкин, справедливое: будь у Батыя ноги сложенными пропорционально рукам, были бы одной длины с твоими костылями. Так что, колоть только в живот и ниже.

Говорил Плохиш, взор сосредоточив на чём-то поверх меня. Со сцепленными на заду руками он раз за разом поднимал своё грузное тело на носки и опускал на пятки, отчего живот его сотрясало, а сам он рисковал завалиться спиной в писсуар. По случаю неординарности события и значимости своего в нём участия ириску не жевал, хотя, как позже выяснилось, во рту держал.

Обрадованный такому повороту дела, я тут же согласился, на что Батый не преминул позлорадствовать: вытащил из пачки сигарету, прилепил её к губе и процедил сквозь зубы:

– Сдрейфил драться у «Полярника». Я бы мог от тебя потребовать такого расклада: ноги связаны, дерёмся на одних кулаках, пусть даже в лицо не метя. А руки мои, как подметил Стас, одной длины с твоими костылями. Но не предлагаю. И знаешь, почему? У тебя, с твоими приёмчиками при любом раскладе больше шансов меня сделать. Признаю. А связанным по рукам проиграть тебе мне будет не зазорно. Колоть, извини, буду в пах – выше не дотянусь.

Батый говорил и похлопывал Плохиша по плечу. Тот, все ещё вставившийся глазами в потолок, продолжавший вставать на носки и бить пятками по полу, предусмотрительно прекратил это дело. Обернувшись сплюнул ириску в писсуар, включил сотофон и назвал номер. Ответили ему не сразу, только дожевав, проглотив и отрыгнув:

– Ы-эй! Что надо? Пожрать не дашь спокойно?

Я узнал голос Истребителя – двеннадцатиклассника и коммандера моделаторов, организовывавших виртуальные разборки, поединки мушкетёров. Жил он раньше в Быково, но с лета родители отстроили хутор ближе к моему Отрадному. Прозвище Истребитель он получил за победы в частых, поговаривали, разборках у «Полярника». Надо отметить, «Полярник» – название бывших клубов отдыха молодёжи в трёх посёлках Отрадное, Мирный и Быково. В былые времена на их задворках проводились драки после танцев, позже строения были отданы под склады поселковым сельпо. Прослышав о том, что в его новой школе – Отрадновской – учится ещё один Истребитель, вызвался разрешить ситуацию по-пацански. Я в запале предложил разборку у «Полярника» – думал вживую проучить нахала. Тогда-то и испытал горечь первого поражения, которого никак не ожидал: был соперник намного ниже ростом, с виду хлипковат телом, но, как оказалось на поверку, жилист и невероятно юрок – скрутил болевым приёмом самбиста, я стойку каратиста не успел принять. И мне дали другое прозвище – «Покрышкин». Полагал, по аналогии Истребитель – Покрышкин (герой-лётчик ВОВ), но, оказалось, придумали прозвище одноклассницы, и совсем из других соображений. Я не уточнял из каких – сам догадался. Как и уроки изобразительного искусства с четвёртого класса, физкультуру в бассейне я после пары уроков в восьмом сачковал. Выходил из воды, мальчишки, подсучиваемые Батыем и Плохишом, кричали: «Девчонки, смотрите, какие у истребка нашего плавки клёвые! Эй, не жмут?!»

– Извини за назойливость, уважаемый коммандер. Приятного тебе аппетита. Плохиш на связи.

– Ультиматум Покрышкина, – Истребитель от чего-то откусил и говорил зычно хрумкая, – принят решением десяти голосов против одного… Моего. Включили в репертуар этой ночи. Посмеёмся. – С полминуты хрумкал и закончил: – Всё.

Стас выключил сотофон с облегчением: Истребитель имел обыкновение абонента вызывать на «благородную дуэль», в которых неизменно побеждал, причём, выставляя противника в смешном свете: например, шпагой, прежде чем заколоть, обрезал перевязь под плащом, срезал перья на шляпе, кружева на отворотах голенищ мушкетёрских сапог или пряжки с бантами на носках.

Бросил в рот ириску и заспешил:

– Пошли, Батый. До конца перерыва осталось двадцать минут, а нам пообедать успеть надо. Зверюшек соберём после. Тигра твоего подправлю. Извини, скульптор из тебя никакой: твоими «булками» не животину лепить, червяков только катать.

Хизатуллин отлепил от губы сигарету, заложил её за наушник и двинулся вразвалку на выход. А мне ничего не оставалось, как время до урока провести в туалете. Хотелось есть, но в буфет не пошёл. Избегал встречи с Истребителем: моя идея драться только на ногах и не бить в лицо, так ловко выданная Запрудным за мой ультиматум, теперь мне казалась если не смешной, то дурно попахивающей. Батыю свою короткую ногу под большим животом не поднять – так, чтобы скрестилась с моим «костылём», длинным. Метить будет в пах, а это самое слабое у меня место.

В карманах джинсов нашёл жвачку, обёртку с пластинки снял да и выбросил всё в унитаз – нефиг аппетит разжигать.

Отёр со штанин грязь, набрызганную Катькой, когда утром в школьный автобус садились. Тряпицу промыл под краном и, выкрутив, сложив конвертиком, сунул в карман жилетки. Подошёл к окну. Грядки пустовали.

Что, думал, расскажу о бегемоте. Где водится? В Африке. Чем питается? Водорослями, должно быть. Есть клыки, но не хищник, клыки – тупые. Такими, возможно, рыбёшку какую с водорослями перемалывает. Не охотник, точно. Ну, размножается, ясно чем – не икрой. В пруд загнал… бегемот в морской или пресной воде водится? «Морская корова»… так ещё называют бегемота, значит, водится в море… в устье рек впадающих в море, вот. А хитро я с прудом придумал: под водой у моего «любимца» не только ног, гениталий не будет видно. О! Вспомнил, ступни у бегемота слоновьи – с ногтями толстенными. Что ещё рассказать? Вот медведь – он лапу сосёт, а бегемот… ногти грызёт. Негусто, но по ходу ещё что вспомню… или придумаю. Или вот, Батыя спрошу, кто у него тигр – самец или самка, он, конечно, ответит, что мужского полу, тут я и отхохмарю. Письку своему «любимцу» он, наверняка, не приделал, вот я и уточню. Не окажется на месте письки, обзову тигра донжуаном в прошлом, потерявшим в брачных играх своё достоинство. А то – «Где водятся, чем питаются, как размножаются». Зоологичка улыбнётся. Я у неё зубы ещё не видел – такие же, наверное, лошадиные, как и лицо.

Далась мне эта Мэрилин недоделанная, возмутился я на себя, но, рисуя пальцем на стекле рожицы, до звонка думал об этой, – чего уж там, и на лицо, – красивой женщине. В школе, где учителя одни мужчины кроме неё и завуча, даже малышня «теряла голову»: на переменках, неуклюже показывая, что и им туда же надо, гурьбой провожала по коридору до двери учительской.

Ей неполных двадцать один год, общеобразовательную школу закончила за семь лет, пединститут за три года, но не это в ней восхитило, когда завуч представляла классу. Девчонок – великолепная юбка из красного мохера, в тяжёлую складку, длиной по щиколотки. И сегодня на ней эта юбка. Мальчишек – фигура. Прозвали Мэрилин Монро. Дали ей это прозвище знаменитой киноактрисы и все влюбились. Я в зооклассе садился в середине среднего ряда, она на «камчатку» от кафедры по ступенькам подымалась, не пялился на её ноги. Боялся, вызовет к доске, а тогда ведь вставать из-за парты надо, и идти к той доске – по проходу между рядами, навстречу взорам, отнюдь не в твои глаза уставленным. На каждом уроке возбуждался. Пацаны, курили на переменке, этим бахвалились, я же помалкивал, пока не заполучил Батыеву подколку:

– Часом не болен, Покрышкин? На зоологии у всех полная активация. Встают, как штыки. А что ж у тебя?

Плохиш смеялся:

– Да нормально у него всё. Брюки широкие и френч в день зоологии, почему, думаете, надевает? Может быть, у него болезнь Пейрони, потому стесняется.

Я бы потребовал сатисфакции, но не сделал этого. Вызов на разборку у «Полярника» отпадал по известной причине, а вызов на «благородную дуэль» по правилам требовалось обосновать, предъявить аргументы в пользу своей правоты. Я рассудительно предугадал действия по этому поводу Хизатуллина и Запрудного: потребовали бы на зоологии продемонстрировать открыто насколько я прав. К тому же я не знал что за недуг такой – болезнь Пейрони.

Каждый раз урок зоологии ожидал с предчувствием, если не беды, то позора на мою голову. Я паниковал, когда Мэрилин Монро с «камчатки» возвращалась к кафедре и, случалось, присаживалась на пустующее место моей парты. Ох, тогда… Под боком облако тёплого мохера – от чего всего жгло и в холод бросало. Если бы в эту минуту вызвала к доске, не пошёл бы, даже не встал бы с места ответить. Парубком не подняли бы. В этот урок, вошла в мастерскую, я от станка только привстал, бросив взгляды по сторонам. Ругал себя: на радостях дома за завтраком забыл, что сегодня зоология, собираясь в школу, надел не брюки с френчем, а джинсы с жилеткой.

Со звонком на урок я подивился тому, что из пацанов никто не прибежал в туалет покурить.

* * *

В мастерскую я пришёл первым. В дверях налетел на Батыя, обращавшегося к кафедре:

– Маргарита Астафьевна, схожу, приведу. Запоздают, составляй потом протоколы на всех.

Уставился в меня и ждал, когда я ему проход уступлю.

Такая инициатива, исходившая от классного авторитета, была невиданной: опуститься до того, чтобы выполнять прямые обязанности дежурного – пойти собирать учеников на урок! Я рот от удивления открыл, и проход уступил попятясь назад. Мэрилин Монро из кафедры выглянула, тоже изумилась.

Смущённый, через мастерскую к своему станку я пошёл напрямик, ногами на пути сдвигая табуреты. Инцидент в дверях – ладно, свидетелем был бы один Плохиш, но видела и зоологичка. Она, оторопев, взгляд перевела в сторону Запрудного у стеллажа. Плохиш, склонившись над нижней полкой, что-то там, сопя и чавкая ириской, поправлял. У меня идея возникла: пока не пришли в мастерскую ученики, повернуть к стеллажу и дать пендаля по толстому заду. Но ведь заверещит, как баба, учительницу из кафедры подымит, и та возьмёт и вызовет к доске рассказать о бегемоте. Обломился.

Плохиш зашёл за стеллаж и там с чем-то возился, на меня внимания не обратил.

Я не садился, стоял у станка и старался разглядеть всё, что расставлено на полках. На средней – кит, кашалот, баран, оба скунса, лев, хомячок одного размера с кашалотом. На нижней – олень, корова, черепаха, орангутанг, ёжик и всё какая-то мелочь – белки-черепашки. Животных на верхней полке мне не было видно. Моё предположение, что поместят медведей на нижней полке, не оправдалось. Но, подумал, так даже и лучше: на верхней полке топтыжек целых три – отвлекут внимание от поделки под тряпицей… с вороной Марго и моим бегемотом.

Прошло несколько минут, ни ученики, ни Батый не появлялись.

Я следил за сменой цифр электронных часов на доскплее. Эту плазовую доску – с экраном во всю стену позади станков – в скульптурной мастерской установили в рождественские каникулы. Подарили её ученикам острова Новая Земля ученики Курильских островов. Теперь, сидя за станками, оборудованными графическими станциями, новоземельцы чиркали по планшету электронным карандашом, и всё, ими нарисованное, интерактивно отображалось в «окнах» на экране. В последней четверти уроков скульптуры в девятом классе не было, но проводились в мастерской уроки пения, потому как в музыкальном классе орган ремонтировали. В первый же урок учитель музыки, понятное дело, спрятался со своим баяном в кафедре, и мы дружно опробовали новшество. Как зафиксировал архив-менеджер доскплея (о нём тогда ничего не знали), по показаниям которого нас наказали нехилыми штрафами, слово из трёх букв было написано одиннадцатью учениками, а это число большее, чем мальчишек в классе.

Плохиш оставался у стеллажа, стоял, загораживая собой среднюю и нижнюю полки, сосал ириску, смотрел на меня и ухмылялся.

Гад! Что как, зародилось у меня подозрение, бегемота моего обнаружил, ведь, наверняка, поинтересовался, что там тряпицей укрыто? Взял да и переложил на полку ниже. Бегемота, конечно, не тронул – поостерегся, потому, как не знает чей, кто вылепил: из мастерской, слепив на скорую руку своего орангутанга, ушёл первым. Хорошо, если спрятал поделку юродивой за хомячком, размером ничуть не меньше вороны с бегемотом. Видел, грызуна Доцент сваял, у Глашки-головастой за коробку с булавками выменял её брикет пластилина. Решил подойти к стеллажу удостовериться, но тут отворилась входная дверь и в мастерскую заглянули Ленка Жёлудь и кто-то из пацанов – не узнал кто, снизу под её коленями выглядывал, с патлами на лице. Разом приложили пальцы к губам, – показывали Плохишу, молчи мол. Пришлось сесть за станок. Стасу показал кулак.

Первыми в мастерскую вошли Ленка и Глашка-головастая, за ними Изабелла. За руку она втащила за собой Даму. Шли к стеллажу все тихо, на цыпочках. Учительница в кафедре не слышала, наверное, в телевизоре ведущая программы рассказывала под джазовые опусы, и вообще внутри огромной «дубовой тумбы» – как в танке. А не видела потому, наверное, что сразу отключила в мониторе «окно» с видом на помещение мастерской, иначе не выглядывала бы раз от разу. Кстати, отец рассказывал, кафедра та не обычная «профессорская» что в аудиториях вузов, а настоящая трибуна для докладчиков на собраниях, ораторов по случаю торжеств. Завезли те трибуны на остров когда-то впрок – для новоземельных клубов. Хранили в спортзале отрадновского «Полярника», а когда клубы позакрывали, трибуны отдали, как и клубы, на баланс поселковым сельпо. Мэр Отрадного господин Вандевельде нашёл тем трибунам применение: роздал по школам на замену столам учительским. Учителя, те, по давнему уже обычаю – для них табу – за свои столы в классах не садились. Не рисковали, кнопок-невидимок в седушке стула опасаясь. «Танками» же просто осчастливлены были. Прятались. Примечательны трибуны ещё и тем, что имели входную дверцу с системой идентификации личности: отпереть и войти мог не всякий; забраться верхом – тоже, препятствовало силовое поле. Спросил отца, к чему такая защита. Объяснил: желающих выступить с трибуны было столько, что перед каждым собранием – в клубах – проводилась кампания по избранию оратора, на личность которого и оформлялся допуск. Сейчас учителя в трибуне – в «танке» – хранили классные журналы, методички, оставляли на проверку компьютеру контрольные, в персональных отсеках под кафедральной полкой с графином воды и стаканом держали личные вещи. Маргарита Астафьевна, например, оставляла вязание, в «танке» другого класса её ожидало другое. Ну и, разумеется, смотрели, как и она, телепередачи. Футбол в обязательном порядке, потому как учителя в поселковых школах в основном мужчины – бывшие строители, потерявшие работу в кризис. Тумба высокая, если не сказать высоченная, войти в неё – подняться по приступкам метрового подиума прежде надо. И внутри имеются приступки лесенкой, по которым, чтобы изложить тему урока – стоя за полкой с графином и стаканом перед балюстрадой точёных из морёного дуба колонок – учителю взойти требовалось, ещё на метра полтора. Ну, а не слушали ученики урок, а то и обстрелять «жмутками» из трубочек норовили, забирал с полки графин со стаканом, сбегал вниз по лесенке, садился в кресло, включал силовое поле, врубал мегафон и продолжал излагать урок. Вот такие у нас в школах Отрадного, Мирного и Быково были учительские кафедры.

Конезубая, подслеповатая, ещё и глуховатая, злорадно подумал я о зоологичке выглянувшей из «танка», и принялся вяло хлопать входившим в мастерскую. И прекратил «овацию» с предчувствием неладного: девчонки не повернули по своим рядам на места за станками, а миновав стороной кафедру подошли к стеллажу. Плохиш их встретил, присев в глубоком реверансе, с руками указующими на полки и подобострастной миной на лице. Ириску не жевал.

Ленка и Глашка прыснули со смеху. Направляясь по местам «постреливали» глазами на меня, шептались. Дама у стеллажа покраснела, и пока Изабелла тащила её к станку, руки держала у пылающего лица, подхватив с плеча ко рту косу. Морковка варёная, позлорадствовал я и ещё больше забеспокоился, да что там такова, в чём сыр бор. На меня взгляда не подняла. Она – голландка с синими глазами и необыкновенно рыжими волосами, заплетёнными в косу толстую и пушистую. Маме моей очень нравилась. Высокая, тонкокостная, но с виду не хрупкая, наоборот, как говорят, «всё на месте» – уже сложившаяся девушка. Вот только брови и ресницы были белёсыми, даже не рыжими, чего стеснялась, а с недавних пор применяла косметику: брови и ресницы подводила тушью, «рыжинки» на щёках сводила тоновым кремом. А сегодня, я приметил, и губы помадой подвела. Умело, но излишне броско: ярко-красной – к рыжим волосам не шла. Её отец господин Вандевельде – мэр Отрадного и директор школы по совместительству. С моим отцом крепко дружили, меня и Даму с младенчества прочили в жениха и невесту. Она бегала за мной, тогда как я никаких особенных чувств к ней не питал. Когда пригласил Ленку первой полететь со мной в парубке, вспыхнула лицом и выскочила из класса. За это, видимо, и отчитывала её на грядках Изабелла. В мастерскую заплаканную, без туши на ресницах и без помады на губах привела. Усаживаясь на табурет, Дама достала заткнутый в рукав свитера носовой платок. Юбка у неё ниже колена, кашемировая. Она, Изабелла да Марго одни в классе не связали короткие из мохера, а им, ещё Ленке да Глашке-головастой, только ноги и демонстрировать.

Оставив Даму, Изабелла шла ко мне. Половицы поскрипывали под её немалым весом. Как и Салават Хизатуллин, Изабелла Баба старше всех в классе на два года. Дочь беглых от революции на родине эфиопов, она отличалась рельефными, прямо как у мужчины-атлета, мышцами рук и ног, и была одного роста со мной. Занималась бодибилдингом, причём в секции с парнями старших классов.

Пнув ногой по невинному предмету оборудования мастерской скульптурному станку, эфиопка проговорила, обдавая горячим с запахом чеснока дыханием:

– Покрышкин, ты негодяй! За Даму, за её слезы, я тебя сделаю! Вживую.

Угрозу эту осуществить с любым в классе ей – раз плюнуть. Со мной разве что, да с Батыем потягалась бы. На родине занималась боксом, побила на ринге сына диктатора, почему и пришлось родителям бежать из страны. Последние два года была чемпионом Малой Земли и Ненецкого национального округа на материке. Плохиш тёмные очки месяц среди зимы носил. По глазу ему она съездила здесь в скульптурной мастерской. Запрудный ползал по полу в поисках якобы оброненного им электронного карандаша, встал с колен у станка эфиопки с утверждением, обращённым к Батыю: «Я выиграл: цвета кофе – в тон кожи». И получил в глаз.

Ничего себе! Да что же там такое, возмутился я про себя. К стеллажу, узнать, наконец, что за дела. Встал, но Изабелла толкнула меня в грудь, да так, что на табурет плюхнулся, чуть на пол не опрокинулся спиной, станок позади не дал.

– Да какого черта?! – вспылил я, теперь уже в голос.

Встал рывком, но и вторую мою попытку пойти к стеллажу пресекли: Изабелла удержала за грудки. Два, не скажешь что девичьи, кулака с жатыми в них полами моей джинсовой жилетки подпёрли мне подбородок. Белки глаз на тёмном лице в гневе горят, толстые губы раздвинулись, обнажили крупные белые зубы в оскале заключённые в кроваво-красные дёсны. Врежет, ожидал я, и в попытке предупредить удар, схватил эфиопку за запястья.

– Франц, немедленно отпусти Изабеллу! – прокричала Маргарита Астафьевна. Она выглянула из «танка» – заметила учеников, а услышала угрозу эфиопки, поднялась по ступенькам выше. В замешательстве стояла видной по грудь над балюстрадой между графином и стаканом, с вязанием под подбородком.

Тогда я, желая показать, что мои действия были непроизвольными, и нет у меня намерений сопротивляться девчонке, отпустил её запястья и развёл свои руки широко в стороны. Дурачась, помахивал ими как крылышками. Того, что сделает Изабелла, даже вообразить себе не мог. Эфиопка притянула меня к себе и… впилась в мои губы крепким поцелуем.

Растерялся я так, что по-прежнему помахивал руками, а в попытке сесть, повис в мёртвой хватке.

«Уу-ууу!» – разнеслось по мастерской.

В стычке с Изабеллой я не заметил, когда вошли и сгрудились у двери остальные одноклассники.

– Раз… два… три… четыре… пять… шесть, – отсчитывали с мест Ленка и Глашка-головастая.

– Изабелла, девочка, да что ж ты делаешь? – негромко, чуть-ли не шёпотом вопрошала Маргарита Астафьевна.

Прежде чем оторвать свои губы от моих, эта девочка усадила меня на табурет, пнув коленом под живот. От умопомрачительной боли в паху, «порхать» я прекратил, но рук не опустил.

– Чтоб помнил. Я тебя предупредила, – процедила Изабелла сквозь зубы и сделала напоследок зычный выдох мне в нос. Потом, удерживая мою голову за косичку, достала из кармана юбки большой клетчатый носовой платок и размазала им мне по лицу слезы и сопли. Я эту заботу принял покорно, с по-прежнему разведёнными в стороны руками: боялся, что от боли закричу и ухвачу тот член моего тела, что в бассейне с трудом умещался в «клёвых плавках».

Заложив платок мне за ворот косоворотки, Изабелла ушла на место позади станка Дамы. Я, чтобы не лились слезы, крепко зажмурил глаза. Поднялся с табурета, помнится, рук так и не опустив. Только согнул в локтях, и, как птица подраненная, стоял – ни туда, ни сюда. Не знаю, что бы я с этой дылдой сделал – к черту наказание, штраф, фиг с ним с парубком, – если бы платок, эфиопкой носимый сморкаться в частую у неё простуду, оказался нечистым. И не «пожар» в паху. Поцелуй тебе не забуду, пригрозил сквозь зубы, вытащил платок из-за ворота и сунул под столешницу станка к «армейкам». Осторожненько, превозмогая боль, сел.

Сквозь землю хотелось провалиться: так надо мной ещё не потешались. Лицо горело, косичка, чувствовал, вот-вот расплетётся, а на губах ощутил привкус сладкого и горьковатого. Ещё и солоноватого. Прокусила губу.В дверях – здесь собрался уже весь класс – смеялись и шушукались.

– Утри лицо. – Дама протягивала мне платок.

Я не взял, торопливо утёрся рукавом косоворотки. Дама вспыхнула и метнулась на место.

– Сладка… помада? – услышал я Батыя.

На рукаве оставались красные и черные пятна: платок Изабеллы оказался вымазанным в тушь и помаду Дамы.

Я выхватил из жилетки тряпицу и торопливо растёр пятна в одно большое рыжее. Класс заулюлюкал.

– Изабелла! Франц! Дети! – Не могла найтись, что дальше предпринять Маргарита Астафьевна. Опустив от подбородка на грудь вязание, она поднялась выше на последнюю ступеньку. Казалось, готова была ступить на полку перед балюстрадой, стать между графином и стаканом и спрыгнуть на пол – броситься разнимать нас. – Франц, сядь! – потребовала решительно. – Изабелла, я так полагаю, ты Франца не целовала, а укусила… За это тоже штраф.

* * *

Здесь необходимо сделать отступление – разъяснить картину, для чего окунёмся в историю событий восьмилетней давности. Но сначала о местах Новой Земли, где я жил и происходили события моих воспоминаний.

Началось всё с того, что к стене Колизея, неподалёку от Быково, прибился японский транспорт, команда в сильнейший шторм перебралась на подводную лодку. Груз судна – «PO TU»: компьютерные игровые комплексы «виртуальных снов». Япония, страна богатая, официально подарила транспорт с грузом жителям поселков Быково, Отрадное и Мирный. Атомоход мэры продали, а сбыть и компьютеры посчитали неловким, потому роздали «игрушки» по семьям.

Сны на «PO TU» можно было заказывать с каким-либо определённым сценарием, сон в локальной сети смотреть коллективно, целым классом, к примеру. Сценарий писался на конкурсном условии анонимности – потому сюжетная линия всем в «общаке» (обиходное название кооперативного сна) было сюрпризом. Увлеклись очень, во всяком случае, директора и завучи школ жили спокойно, потому, как проказничать ученики на уроках и переменках перестали. Повально – на уроках и переменках – сценарии строчили.

Все бы хорошо, но в стране разразился экономический кризис, отчего возведение «Ограды» вкруг по берегам Новой земли заморозили. Строители не могли сидеть без дела. Ловом рыбы, охотой, сбором грибов и ягод тогда ещё занимались на досуге – в охотку, а выращивать помидоры и огурцы и не помышляли. Короче, после как учительниц в школах, продавщиц в сельпо, воспитательниц в детских садиках, официанток в ресторанах заменили мужчинами, и всем мест не хватило, «Ограда» мало-помалу начала приобретать схожесть с древним стадионом «Колизей», что в Риме. Хуторяне обзаводились «мисками». Глядя на них, и мэры принялись накрывать посёлки куполами. «Рулил» и заправлял всем господин Вандевельде.

Вынимать ПпТ-генераторы из сот оказалось делом не таким уж и простым, не всякий из былых монтажников брался. Ночью вдоль стены на вертолёте летать – не то что днём. Да и в копеечку обходилось: керосин заправиться купи, муляжи ПпТ-генераторов взамен снятому оборудованию сделай. Словом, мэрам, устроившим негласное соревнование по накрытию своих поселков куполами, деньги требовались. Вырученные за японский атомоход использовать было нельзя, так как лежали средства в банке на целевом вкладе «на пропитание, и только». Идея, как заполучить бабки, пришла мэру господину Вандевельде: он придумал нарушения из «Правил и распорядка школьной жизни» наяву осовременить похождениями «по ту», то бишь – если и нарушать ныне учениками правила и распорядок, то… в виртуальных снах. А за нарушения этих же правил и распорядка вне виртуала, то есть вживую – штраф в казну мэрий. Причём, дело понятное, налом: бывшему монтажнику, ныне расхитителю госсобственности, запустившему винты вертолёта подняться стену покоцать, предписание на уплату штрафа в кабину не сунешь.

Скоро сходкой общественности трёх посёлков драки в реале запретили. Так же были запрещены и наказывались штрафами списывание домашних заданий, опоздание на уроки, непослушание учителям, и т.д. и т.п.

Протокол о нарушении составлялся на месте «классным авторитетом» (в классе) или «комиссаром-наблюдателем» – тем же моделатором (на переменках, в буфете, на дискотеках). Комиссию из одиннадцати комиссаров-наблюдателей, завуча, директора школы возглавлял мэр. Комиссары назначали размер штрафа соответственно таксе, завучем увеличивался вдвое, директором – втрое, мэром – возводился в четвёртую степень с приставочкой на конце цифири нуля.

Также были запрещены вживую неблаговидные проступки взрослых, как-то: сбор недозревших ягод и червивых грибов, отлов рыбы незарегистрированными мэрией неводами, отстрел ласточек (гадивших на зеркала солнечных батарей и кулера ПпТ-генераторов), злоупотребление спиртными напитками, непристойное поведение в семье, физическое наказание детей, мат в общественных местах. Теперь родитель мог только создать виртуальную сцену наказания (заказывал сыну: не всякому родителю «PO TU» по зубам), чтобы вечерком у телевизора за стаканом хорошего огуречного сока просмотреть, как ходит виртуальный ремешок по виртуальным же мягким местам чада. С тяжким привыканием папашами к новшеству – огуречный сок, как выяснялось, провоцировал рвение к воспитанию отпрыска вживую – денег в казне посёлков прибавлялось и прибавлялось.

А скоро господин Вандевельде организовал чемпионат «боев без правил». Поединки в потутошних имитативных костюмах получили в школьной среде более точное название – «разборка», потому как дрались с применением летального оружия. В моей, например, последней разборке мы с противником мерились удачей в закладке фугасов. Побоища типа братва на братву пресекались, как провоцирующие коллективистскую рознь – тогда, когда в «трудную годину экономического спада и препирательств преемника Президента с Думой требовалось сплочение всего народа».

Пожелавшим участвовать в чемпионате, нужна была сущая малость: купить лицензию и вносить взносы небольшие. Но, в зависимости от местоположения в рейтинге участников и по результатам чемпионата набегали проценты, и немалые – для неудачников. Непосредственно участвовать в разборках могли только те, кто обладал комплексом виртуальных снов «PO TU». Созерцать же поединки в виртуале, быть болельщиком могли все желающие, имевшие персональный «HP» с имитативным костюмом и возможностью подключения к локальной сети «PO TU». Сидели на зрительских трибунах – болели. В реале, как и дуэлянты, – спали. «Входной билет» по цене был равен штрафу по таксе «за списывание вживую домашнего задания». Когда же появился ещё один жанр «по ту» – «групповуха» (технически схожий с жанром «общак»), казна мэрий пополнялась на зависть местному коммерческому банку. «Групповуха» имела свою специфику – непосредственно участвовали в действе только двое спящих. В пресечение участия втроём или несколькими парами моделаторы установили защиту, которую, конечно же, хакеры взламывали. Но завучам и директорам школ шалости такие – манна небесная: уединения парочек по углам школы прекратились. Ученикам, у кого увлечением оставалась учёба, разрешалось за «входной билет» посещать «групповуху» инкогнито. Поначалу было перевоплощались в образ там какой божьей коровки, жучка, паучка, бабочки, например, и присутствовали – для собственного, так сказать, расширения познаний в том, в чём парочка упражнялась. Случалось, парочка замечала «шпиёна» – прихлопывали. Потому, прикидывались чаще уже неодушевлёнными предметами – бутылкой газировки, наушниками, плеером, веслом, прочим ширпотребом. Уловку раскусили – вёсла, наушники, плеера выкидывали за борт лодки или вертушки. В общем, парочки выкручивались пока дело не дошло до перхоти: попробуй, определи, которая из перхотинок не твоя и не партнёра, а «ботаник» в ней таится, соглядатай.

Групповухи, разборки! Не заснять и не толкнуть такое «кино»! Зачем старшеклассники так жаждали заполучить парубка? Девчонок катать, за стеной Колизея резвиться над океаном? Не только. Чтобы переправлять воздушным путём в курортные города Новой Земли «кино» на дисках ПЗУ-ГГФ. В курортный сезон сыновья и дочери посельчан зарабатывали на этом больше своих родителей. Господин Вандевельде, мудрый мэр и директор школы, контрабандистов родителям не выдал, вылазки в курортные города привёл к чёткой системе. Каждый коммерческий вылет инструктировал, самолично проводил техосмотр вертолётов. В дальние районы приходилось лететь через стену – так ближе; потому-то необходим был мощный вертолёт, а не ученическая «стрекозка». Мэр обложил контрабандистов мздой в местный бюджет, и, знай, расширял на пришкольных вертолётных площадках число посадочных мест. Феномен выдачи детьми родителям «заработной платы» объяснял тем, что банк – японский, добросовестный, на вклад «на пропитание, и только» проценты вкладчикам начисляет немалые и справно.И все же основной прибыток казне давали налоги… с доходов контрабанды.

А теперь, конкретно, о разборке у «Полярника».

Скоро выяснение отношений виртуально для неудачников стало не таким интересным, как поначалу. Разборки они называли пошлыми, а «благородные дуэли» – для детишек. Неудачников, как водится, большинство. Среди учеников они, как правило, не «перхоть» какая, а мальчишки видные, сильные. В стычках за углом школы после уроков – победители как правило. Как же, футболисты, бейсболисты да регбисты. Таким не пристало соглашаться с поражением во сне. И драки наяву – вживую – возобновились, и случались теперь чаще прежнего. В казну мэрий прибывало с хорошим темпом. Господин Вандевельде постановил следить за тем, чтобы приводы в милицию оформлялись протоколами на штраф по таксе – сорок злотых за факт драки вживую, и по злотому за синяк и ссадину. Но скоро под давлением японской общественности разборки у «Полярника» милиция вынуждена была пресекать. И дело здесь отнюдь не в альтруизме японцев, просто на их рынки «видео» начало проникать наше «кино». А составило оно конкуренцию даже роликам с участием известных и знаменитых гетер. В нашем «кино» миловались парочки, украшенные юшками под носами: девчонки тоже не редко дрались, тоже вживую, будут они на дискотеке дожидаться ночного сна. Ну, а когда критично для рейтинга снизились просмотры соревнований по борьбе сумо, чуть скандал не возник. Хитрые сумоисты нашлись: на входе в соревновательный зал тебе входной билет обменивают на диск ПЗУ-ГГФ. Одним словом, чтобы не пускаться во все тяжкие от феномена общественно-социальной жизни Отрадного, Мирного и Быково, заострю только внимание на том, что с того времени штрафы за нарушения – и учеников и родителей – мэры увеличивали во сто крат. Разорительные, они били по карману. Особенно весной: когда фермы продукции ещё не дают; рыба – нереститься; охотиться – не хочется (грязь, топко); ягод и грибов – нет. Поэтому-то разборки у «Полярника» стали редкими и проводились тайно.

Вот вкратце об образе жизни моей и моих сверстников на Новой Земле. В нашу взрослую жизнь увлечение виртуальными снами привнесло свои плоды: многие из старших наших братьев и сестёр – они ещё успели до Хрона – стали знаменитыми и видными военными, бизнесменами, спортсменами, деятелями культуры, искусства и литературы. Некоторые приобрели зависимость: остались закоренелыми почитателями похождений «по ту».

* * *

Теперь вернёмся в скульптурную мастерскую, где я сижу на табурете и морщусь от боли в паху.

Напомнив Изабелле, что не только за поцелуи, но и за покусы установлен штраф, зоологичка обернулась к классному авторитету. Она ещё не знала, насколько богаты отрадновские эфиопы: им что поцеловала, что укусила – штраф заплатить, хоть какой без разницы. Но Батый, шептавшийся с Плохишом у стеллажа, никак не отреагировал: он к этому времени норму в два протокола уже выполнил, «мараться» третьим не желал. На такую халтуру классных авторитетов мэр и директор школы господин Вандевельде закрывал глаза – чтобы не обдирать до нитки своих избирателей. Потери в злотых компенсировал, создав обширную сеть «науськивателей» из учеников других школ – из числа потенциальных кандидатов в классные авторитеты. Мэры мешками тягали ему наличку.

– Все по местам и начнём урок! – облегчённо сказала Маргарита Астафьевна, несколько спустилась по ступенькам, мне видной осталась по шею.

Выстоять! Выстоять! Не сорваться, заставлял я себя. В первый свой полёт приглашу тебя, Изабелла Баба. Только согласись, и обмочишь свои трусики цвета кофе.

Прежде чем рассесться по местам, девчонки и мальчишки подходили к стеллажу. Батый и Плохиш, стоя по сторонам в позе приглашающего реверанса, вторили друг дружке:

– Плиз.

– Плиииз.

Девчонки прыскали со смеху, мальчишки шли к своим станкам, косясь на меня. С опаской поглядывали: мне, Покрышкину, не пристало спуска им давать, боялись даже не драки у «Полярника», а виртуальной разборки, той же «благородной дуэли» – ни одному из них со мной не совладать, а значит, рейтинг их падал бы, проценты взносов набегали бы.

С бегемота моего потешаются, терялся тем временем я в догадках. Так он на верхней полке, укрыт тряпицей с поделкой Марго. А что как Запрудный обнаружил, вытащил из-под тряпицы и переставил на среднею полку, с чего-то на ней смеются? Так, вроде, похож на бегемота. У самих-то как вышло? Ленка черепаху лепила, так это ж умора – лепёшка с шестью хвостиками. А ёжик Глашкин? Рукоять приделать, – расчёска массажная. Или Батыев тигр. Червяк с ногами и налепленными лентами, изображающими, надо полагать, тигровые полосы на шкуре. Жираф эфиопки, да скунсы Карима и Мазепы – одни только на жирафа и скунсов похожи. Ну, ещё Доцента хомячок реалистичен, хоть и огромен невообразимо.

– Да что ж это такое?! Прямо вертеп какой-то устроили! Быстренько рассаживайтесь! – негодовала Маргарита Астафьевна. Она отложила вязанье и, хлопая в ладоши, призывала учеников к порядку. – Есть не совсем удачные, даже смешные, но не настолько же! И требуется от вас, в конечном счёте, рассказ о любимом млекопитающем, фигурка из пластилина – только иллюстрация к нему. Расскажете что за вид, каков подвид, где водится, чем питается, как размножается.

– Во-во! У Покрышкина иллюстрация самая показательная и выразительная, с него и начнём, – убеждал её Батый.

– Покрышкин? Это кто? – Маргарите Астафьевне не в новинку то, что в школе учеников и учителей называют по прозвищам, но ещё не все их помнила.

– Франц Курт. Уже достоин кунсткамеры Петра Великого.

Что за фигня, к чему это он о кунсткамере? Там есть бегемоты заспиртованные? – повернулся я к Салавату.

– Франц?.. Он бегемота вылепил… Очень интересное животное, и рассказ послушать о нём полезно тем более, что тему об этом млекопитающем вы пропустили.

Выбрал! Олух, обругал я себя. Носорога надо было слепить. Или медведя. Рассказал бы про вчерашний случай в Быково или сказку «Три медведя».

– Кстати, получился бегемот очень реалистичным. А в кунсткамере Петра Великого, Хизатуллин, выставлены совсем не поделки простых животных, а…

– Так Батый о том, – перебил учительницу Плохиш, снял обёртку и бросил в рот ириску. – Диковины там выставлены, у Франца имеется такое.

Класс выдал вторую порцию улюлюканья – явно, в мою честь.

– Тише! Тише! – стучала по графину вязальным крючком Маргарита Астафьевна.

Доцент, последним проходивший мимо на «камчатку», проронил на ходу:

– Ты это зря, Франц.

Со смутной догадкой я ринулся к стеллажу, но успел пробежать только четверть расстояния, как вдруг:

– Что за шум, а драки нет?!

Директор! За рост, голос, за то, что до конца уроков в школе прогуливался у склада сельпо, господину Вандевельде дали прозвище Квартальный. У меня в семье его запросто звали Ваней и Дядей Ваней. Мэром называла одна Катька, и в случае только, когда за чаепитием, забирая у меня ананас с куском торта, заграбастывала и порцию гостя, обращаясь с елейной констатацией: «Господин мэр, я тут собираю «застольные роскошества» в пользу бедных. Безработным. Вы же им не откажете, они же избиратели, ваш электорат».

Я задом попятился к станку и сел на табурет. Позыркал по сторонам. На меня не смотрели, внимание всех приковывал Квартальный.

Лажанулся ты, Покрышкин, смеялся я над собой. Ретировка задом к табурету разве что уступит крылышкам херувимчика, изображённого тобой, когда эфиопка целовала.

Квартальный стоял в проёме входа, в мастерскую не входил – видимо, кого-то поджидал.

Мальчишки притихли. А те немногие из девчонок, кому посчастливилось надеть длинные юбки, на всякий случай натянули их ниже коленок, те же, кто только что светил бёдрами под юбчонками, крутанулись на табуретах и спрятали ноги под столешницами станков. Батый с Плохишем отменили свои стойки. Первый поспешно заправил под наушник сигарету, а второй, бросив в рот ириску, начал деловито поправлять на стеллаже пластилиновые фигурки. Маргарита Астафьевна, не отрывая испуганного взгляда от директора, шарила руками под полкой кафедры – вязание прятала.

– Вера Павловна, отпустите господина Курта… Мы ждём, – обратился Квартальный в коридор к учительнице из соседней химической лаборатории.

Отец. За завтраком после объявления купить мне вертолёт сказал, что сегодня в школу зайдёт, вспомнил я. В химлаборатории идёт урок класса сестры Катьки – «проныры, пройдохи и безобразницы» по словам дяди Франца: за её проделки чаще моего вызывали отца в школу и штрафовали.

Прокушенная губа! Спохватился я. Опухла как назло. Промял её зубами, но та от этого вздулась ещё больше.

Квартальный, посторонясь, пропустил гостя вперёд. Смущённый таким к нему вниманием отец вошёл, пригнувшись под дверную притолоку, повернулся и пригласил войти директора. Раскланивались, друг дружку приглашая первому пройти к кафедре. Оба – могучие великаны, лицами похожи очень. Голубые глаза, завитые по моде пшеничные усы под большим прямым носом, рот волевых очертаний, ямочка на подбородке, прямые ниспадающие до плеч соломенные волосы. Люди несведущие считали их братьями-близнецами. В молодости они работали бригадирами монтажников, познакомились, схлестнувшись в соревновании по армреслингу. Длилась тяжба на руках чуть ли не четверть часа – ни голландец, ни российский немец не могли одержать победы. Растаскивали их силами бригад. С тех пор подружились. Да так крепко! Мне с Дамой талдычат, что дети от нас пойдут такие же здоровые и красивые, как дедовья. Ну да, красивые, только пусть попробуют сначала нас поженить, злопыхал на это я. Дама же не противилась, папашам выражала согласие, и, видя моё безразличие к ней, как-то попросила Портоса и та на дискотеке, отбивая со мной стэп, излила мне чаяния подруги.

Дядю Ваню отрадновцы отличали по шляпе – в тридцать лет он начал лысеть. А отца моего по берестяным лаптям, носил на хуторе под «миской», в доме, в парнике и под «миской» посёлка, лето не снимал. Оригиналом в этом не был, Хизатуллин-старший, отец Салавата, владелец ресторана «Эх, тачанка!» первым подал пример. Интерьер ресторана он оформил в этническом стиле, весь персонал кухни и официанты носили лапти, на входе посетителей встречал метрдотель в лаптях же.

Ученики встали из-за станков в почтительном приветствии. Отец и им поклонился. Вспомнив, видимо, что в мастерской должен быть и учитель, поспешил поклониться и ему. Получилось – «танку»: Маргарита Астафьевна за секунду до этого исчезла в нём, вязание подальше прятала.

Я видел, в замешательстве от своей неловкости отец теребил пальцами мочку уха, а это у него – от сильного недовольства или волнения. Без сомнений, что-то Катька нахимичила, и протокол составили на сумму приличную. А у него на ферме дела не ладились: оптовики заключали все меньше и меньше контрактов, оставались неоплаченными банковские кредиты. Моих актёрских «заработных плат» поправить положение не хватало. Вот купит парубка, стану и купцом, впятеро больше начну зарабатывать.

Директор оставил отца и поспешил к кафедре. Встал на приступок у основания трибуны, должно быть, сделанной для удобства техничкам бронзу герба Российской Федерации протирать и полировать. Вытянулся, став на носки, – даже с высоты своего роста он не мог видеть кто внутри. И… лицом зарылся в причёску Маргариты Астафьевны, взбежавшей по ступенькам. Зоологичка от неожиданности присела, пропала в «танке» и снова объявилась, отстраняясь назад от застывшего в испуге директора.

– З-здравствуйте.

– З-здрасте, – смутился Дядя Ваня, и всё же, подпрыгнув, заглянул внутрь кафедры. – Смотрите футбол?

– Я… в-выключила телевизор.

– Вы подменяете учителя изобразительных искусств? Он же здоров, – опустился директор с носков.

– Н-нет… учителя пения. Вы меня растрепали, – поправляла зоологичка причёску.

– Извиняюсь. Вадим Аграфенович репетирует с хором ветеранов стройки. Неделю не будет. А ключей от класса пения, как водится, не оставил. За орган боится.

Директор вернулся к отцу, и сзади за плечи выдвинул его вперёд.

– Дети, мы с господином Куртом пришли спросить, понравились ли вам помидоры и огурцы? Папа Франца выращивает и поставляет эти овощи к школьному столу.

Тут же не замедлило: «Вкусные», «Побольше бы», «Ещё хотим».

– Поблагодарите господина Курта, – призвал директор учеников, приглашая отца на выход.

Ещё громче и с большим энтузиазмом, от класса зазвучало: «Побольше бы бОльших», «И капусты надо бы», «Всё съедим».

Директор и отец вышли из мастерской.

Я встал и подошёл к стеллажу с полной уверенностью в том, что мой бегемот стараниями Плохиша перекочевал с верхней полки на среднюю. Так и есть. Лежит рядышком с кашалотом. Но что это?! Бегемот лишился ушей, глаз и хвоста! Теперь больше походило на кашалота! Только вода с кругами и выдавала, что моё это творение. Причём, расходились круги теперь не у пасти, а от всего туловища. И не пасть вовсе это уже: наведённая по пластилину стеком канавка горизонтальная смазана, её заменила – проделанная определённо чьим-то ногтем – вертикальная бороздка. В довершение всего, начертанное мной по воде «БЕГЕМОТ В ПРУДУ.» тоже смазано и заменено на:

ЛЮБИМЕЦ ДАМЫ

Поборов оторопь, я лихорадочно искал тигра Батыя, которого Плохиш намеревался поправить. Нашёл на верхней полке в кругу жирафа и скунсов. «Червяк» оставался всё тем же «полосатым червяком с ногами».