Читать онлайн Исаев и его крест бесплатно

Глава 1. «Особый» следователь – для «особых» дел.

Протокол допроса по делу № 396.

Допрос начат в 3 ч. 20 мин.

Допрос окончен в 3 ч. 15 мин.

Ф.И.О. следователя (дознавателя):

Воронцов Даниил Андреевич. Капитан.

На стене глухо тикали часы. Июнь месяц.

Воронцов, «особый» следователь из города, вальяжно облокотился на медицинскую кушетку и заметил вяло:

– Полнолуние сегодня – хорошо-о-о…

– Да, – нервно буркнул доктор Соломятин, – давайте начнём уже. Меня ноги не держат.

Работал Воронцов тоже по «особому», не торопясь. Ходил в штатском, предпочитал пиджаки почернее, из-за чего его лицо с острым подбородком казалось длиннее, чем на самом деле. Жалел он только об одном: недавно ему присвоили звание капитана, но без погон этим не слишком похвастаешься. Капитан Воронцов прибыл из города всего через час после тревожного звонка. И первое, что он пожелал – это устроить допрос, не дожидаясь утра.

Смерив долгим взглядом доктора, капитан махнул участковому.

Шел четвертый час, когда её, наконец, привели. Девочка, почти девушка, вошла в кабинет нетвердой походкой. Она прихрамывала, подходя к стулу, который приготовил доктор. На самом деле у девочки был только один туфель, поэтому походка казалась такой шаткай.

Она стала переминаться у стула, не зная, куда себя деть. Сейчас девчушка видела одного участкового, и Воронцов, затаившись, жадно её рассматривал: длинные рыжие волосы спутаны, руки, расцарапанные и грязные, будто она рылась в сырой земле. Девочка была хрупкой, но фигуристой с осиной талией и тонкими запястьями. Под взглядом участкового она вся сжалась.

Но главное – её платье. Со спины оно насквозь пропиталось кровью. И, как оценил Воронцов, кровью чужой.

«О-о-о, да! Именно такой вид, как нужно. Раздавленный! – Воронцов, растянув губы, довольно причмокнул. – Затравленная лисица! Босую ногу в крови перепачкала. Беленькое платьице испортила. И монетки тебе не помогли, Золотая Вика!»

– Пожалуйста, садись, – подошёл к девушке участковый Колесников из деревушки Маховая Падь, ближайшей к лагерю «Василек». Он, мужчина за сорок, с морщинистым, но очень добрым лицом, умел сразу расположить к себе. Колесников бережно усадил девочку на стул. Она обняла себя за локти и заморгала медленно, как бы приходя в себя.

Участковый переглянулся с доктором. Девочка заметила это и сказала:

– Я у-упала. Поскользнулась и упала прямо в лужу, – пролепетала она, пошатнулась, и глаза её поплыли вверх.

– Тише-тише! – подбежал к ней доктор, держа в руках нашатырный спирт, но девочка отмахнулась.

– Я упала прямо в кровь. И её было столько что я, что я … некуда ступить. Потом Мурат упал, и я упала, – бормотала она, сбивчиво. Начинала предложение и не могла закончить.

– Кто вы? Назовите себя, – вступил Воронцов. Всё это время он сидел на кушетке, и ширма скрывала его наполовину.

Услышав следователя, девочка замолчала, потом медленно наклонилась и заглянула за ширму. Мгновенье, и она дернулась назад, будто обожглась. А потом напряжённо уставилась в окно поверх головы Колесникова. Участковый ничего не заметил. Он, нацепив на разлапистый нос очки в роговой оправе, всё записывал.

– Назовитесь, – повторил Воронцов.

– Золотарёва Виктория Дмитриевна, – прошептала она на одном дыхании.

– Сколько вам лет, Виктория? – продолжал Воронцов.

– Шестнадцать, – прошептала Вика ещё тише.

Воронцов, задавая вопросы, хотел проверить, в своём ли уме потерпевшая. Так женщинам до родов и после задают простые вопросы, чтобы понять, как у них с головой.

– Где вы находитесь, Виктория? – спросил он вкрадчиво.

– В лагер-ре «В-василек», – выдавила Вика и задрожала всем телом. Неожиданно она, припадая на одну ногу, подошла к ширме и медленно отодвинула её, открывая для себя Воронцова целиком.

– Вы помните, что с вами случилось, Виктория Золотарёва? – глядя Вике в лицо, спросил следователь. Он подошёл к ней совсем близко. Даже слишком близко.

Вика внимательно всматривалась в капитана, и тень узнавания мелькнула на ее лице.

– Я Воронцов Даниил Николаевич. Буду вести ваше дело. Вика Золотарёва. Итак, расскажите, что же с вами вчера приключилось? Желательно по порядку.

– Но я не знаю, что произошло, – прошептала Вика.

– Погромче, дорогая. Я ничего не разберу… – начал участковый, но Воронцов жестом остановил его.

– Я слушаю тебя, – сказал он, наклонившись к Вике, – говори, не останавливайся.

– Мы заблудились в лагере, а потом полдня кружили между колодцами и аллеей пионеров. Знамя! Знамя кто-то спустил, – Вика стала тереть глаза грязными ладонями, припоминая. Воронцов отвел её руки от лица и увидел, какая у неё тонкая и белая кожа, какие милые веснушки на щеках… Данил хотел бы пожалеть бедняжку, но любопытство сверлило его изнутри. Он сказал с нетерпением:

– Что дальше?

– Да в том-то и дело, что я сама не знаю, что … И даже г-где это было! Нет, то, что я не знаю, где – это и есть самое главное. Где? Где?– Бормотала Вика не складно и вдруг воскликнула, – и не надо на меня так смотреть, я не пионерка. Я тут работаю! Работаю, понятно вам?!

– Понятно, – сказал Воронцов спокойно.

Он хотел проводить Вику обратно к стулу, но тут в процедурном кабинете Соломятина включилось радио и негромко зашумело. Передавали белый шум.

Доктор, куривший в углу, участковый и Вика уставились на мерцающий красный огонек.

– Такое бывает, – сказал доктор и выключил приёмник. Потом, припоминая эту минуту, Воронцов думал, что именно невинное движение доктора и привело к истерике.

Вика сразу подскочила к Соломятину и горячо, с чувством, зашептала:

– Пожалуйста, сделайте что-нибудь! Маринэ, она там осталась, Сергей Денисович. Что же вы смотрите? Вы же с ней работали. Она говорила, что вы её друг. Чего вы ждёте?

– Маринэ? – переспросил он. – Где осталась?

– В «В-васельке»… – промямлила Вика и вцепилась в белый докторский халат, оставляя на нем черные следы пальцев. Сергей Денисович попытался освободится, но девочка цеплялась снова. Тогда доктор в сердцах скомандовал:

– Всё, достаточно! Я увожу её. Это натуральное издевательство!

Воронцов быстро глянул на доктора и нахмурился. Соломятин, конечно, хорохорился, но уйти без разрешения следователя боялся.

– Капитан, – с мольбой обратился участковый, – отложить бы до утра.

– Нет, – отрезал Воронцов, – сейчас!

– Хотя бы Золотарёву отпустите, – настаивал доктор. Челюсти у него сжались, он скрипнул зубами. С худого, тёмного от загара лица Соломятина смотрели усталые глаза. Воронцов любил такие лица: за тяжёлым, глубоким взглядом пряталась тайна.

«Залысины его старят», – подумал следователь и, нехотя, сдался. Доктор увёл Вику вон, хлопнув дверью. И Воронцов понял, что доктор его возненавидел.

– Зови второго, – скомандовал Данил.

– Дайте минуту, – попросил Колесников. Он открыл окно и нервно закурил. В одной руке участковый держал сигарету, в другой – свою тетрадочку.

Воронцов снял пиджак, бережно повесил его на вешалку за дверью и стал рассматривать плакаты на стене: «Как уберечься от чесотки». С плаката улыбался голый паренек, стыдливо прикрываясь медным тазом. На втором плакате: «Запомни сам и передай другому – с прививкой не впадешь ты в кому».

«В кому, в кому не впадешь…Почему?» – подумал Воронцов, прочитав плакат дважды, и отвернулся, раздражаясь.

Он всеми силами старался скрыть от участкового свое нетерпение. Капитан твердо решил, что покинет лагерь утром, как только сложит для себя всю картину. Пусть остальную работу делает местное отделение милиции.

Участковый выкурил две сигареты подряд, читая свои записки. И, как показалось Данилу, Колесников не заметил, как закурил третью.

– Что будет утром? – спросил участковый мрачно. – Лагерь закроют?

– Закроют, – расслабленно ответил Воронцов. – Ничего страшного, товарищ Колесников.

– Кто отвечать будет?

– Я составлю протокол нашего ЧП. Утром все виновные уедут в светлое будущее. Потом поменяют трубы. Проверят газ, пожарную безопасность… Если вы обратили внимание, почти ничего не сгорело. На следующий год заедет другая смена… Как ни в чём не бывало.

– Напишите, что поп вызвал пожарных?

– Напишу.

– Напишите, что пожар в лесу?

– Нет. Такие подробности опустим, – Воронцов немного подумал, – хотя … Хотя директору скажем про утечку газа. Пусть пойдет слух по городу, по деревне. Это к лучшему.

– А мальчишка, что? Вожатая как? Они же мертвые.

Воронцов усилием воли подавил своё раздражение:

– Оформим как полагается. Тела нашли в поле у церкви. Лагерь как бы за скобками.

Немного помолчав, участковый задал вопрос, который терзал его на самом деле:

– А родители Маринэ и Мурата? Они же в управлении Минздрава сидят.

– Да, – согласился Воронцов, – Миколян Анна и Тимур, оба в управлении, – капитан хотел смеяться, но показать это было бы жестоко. Он сказал спокойно, – не последние люди, как говорится.

– Что же вы напишите в отчёте? Миколянам что скажете? – участковый перевел дыхание. – Старшая дочь пропала, а про сына даже говорить не хочу, пацана расчленили натурально.

– Пионеры столкнулись с воздействием непреодолимой силы и не смогли ей противостоять, – пожал плечами Воронцов. – Ляжет в папочку «нераскрытое». Про тургруппу Дятлова слышали? Будет та же история.

Колесников испуганно, даже затравленно, теребил в руках пачку сигарет.

– Вы наверно думаете, что наши места дикие? Далекие? Спокойные? – Неожиданно спросил он.

– Ничего я такого не думаю, Пал Палыч, – усмехнулся Воронцов. Было видно, что участковый не поверил, а зря.

– Этот Ваня Исаев, – проговорил участковый глухо, – вы хотите его второй раз расспрашивать?

– Вы говорили только с его братом, этого мне мало.

Колесников тихо посмеялся:

– Что он вам расскажет… Думаете, будет другая сказка? – потряс он тетрадкой.

– Сказка? – поднял брови Воронцов. – Проверим.

Повисла пауза. Сигаретный дым, уплывал в окно, и участковый наблюдал, как призрачная дымка рассеивается в оранжевом свете фонаря:

– Думаете, дети головой повернулись?

– А вы верите в зеркальные двери и злую бабку Ворониху? – уточнил Воронцов, пряча улыбку.

– При всём уважении к вашим погонам, – участковый бросил на Данила быстрый взгляд, – спокойное место было – Маховая Падь. Решили лагерь сделать детский. Лето, речка, красота. Зимой лыжная база, спорт… Вашу мать! – он сплюнул в окно ржавую слюну. – Вот послужите мой срок, товарищ капитан, вы скепсис-то свой подрастеряете.

Воронцов молчал.

– В сентябре 76-ого у нас в отделе двое повесились. Неделя разницы. А вы спросите у начальства, почему? У них в деле тоже написали «непреодолимая сила… не справились»! То был отвратный год, прости господи. Вокруг люди мёрли, как мухи. Так по накатанной до сих пор и катимся, – Колесников пробежал глазами по своим записям. – Мне отец Павел сейчас в коридоре сказал, что церкви раньше ставили на проклятые места… Я жалею, что у нас тут церкви нет. Надо было деньги собирать и строить.

– Вы же сами разогнали этих малахольных, – усмехнулся открыто Воронцов. – Отца Павла за поля прогнал на отшиб…

– Дурак был, – отвернулся Колесников. – Теперь жалею! Был такой же, как вы, тфу, самонадеянный.

– Вам на пенсию через годик, уж продержитесь без самобичевания.

– Мы в тот черный год все боялись, что нас затянет, – продолжал участковый, погружённый в воспоминания. – Я даже не думал, что доживу до пенсии.

– И вот вы тут, Пал Палыч.

– Да, я тут, и все начинается по новой. С Исаева. Опять!

– Ха-ха, да, – рассмеялся Данил. – Они оба здесь, и старший, и младший. Оба пришлись на ваш век!

– Это что, смешно?

Воронцов пожал плечами.

– Будь вы на моём месте, вы бы тоже стали верить в чертовщину. Или просто уволились.

– Я, по-вашему, трус?

– Не знаю, вы для меня человек новый, Данил Николаевич, и явно жестокий, – сказал Колесников. А Воронцов сообразил, что, как и Соломятин, участковый к нему несправедлив.

«Да, я для вас человек новый. Может, я и жестокий, но точно не трусливый», – отметил про себя Данил. Он был с собой честен. В странный год – 1976, с Даниилом Воронцовым как раз и случилось то страшное, чего боялся участковый, и что, вероятно, утянуло с собой товарищей Колесникова в петлю. Только Воронцов не испугался, он был доволен.

– Если вы закончили предаваться воспоминаниям, ведите сюда братьев Исаевых. Я хочу сам на них посмотреть.

– Что же, двоих разом?

– Разом.

Участковый свернул тетрадь трубочкой и поспешно вышел. Оставшись в одиночестве, впервые за то время, как Данил прибыл в «Василёк», точнее в этот «Василёк», следователь понял, как тут хорошо: за окном легкий ветерок шевелил свежую зелень, пышные кусты лезли в окно. Ночь была свежа. Она заглядывала, просачивалась в распахнутую форточку, и оседала по углам кабинета мягкими тенями.

На кушетке лежал кожаный чемоданчик Данила. Он вытащил из него наручники и, устроившись за столом, поправил настольную лампу так, чтобы круг света хорошо освещал его лицо.

Стал ждать.

Исаевы задерживались. Наконец, в коридоре послышались шаги. Дверь распахнулась, и Воронцов увидел крест. Люди для него потерялись, осталась только ветхая деревяшка на веревочке. Жадность восстала в нем. Данил, как наяву, представил: вот он срывает крест, владеет им, хранит, лелеет… Ладони у Воронцова вспотели. Он больно прикусил щёку и, поборов естественное желание, поднял голодные глаза на вошедшего.

Крест весел на груди высокого человека в чёрной поповской рясе. Это был знаменитый на всю Амурскую область молодой священник Павел Исаев. Павел был молод. Воронцов знал, что ему двадцать шесть. Открытое спокойное лицо. Правильные черты. Короткие каштановые волосы. Воронцов представлял его совсем по-другому. Исаев старший оказался слишком смел и уверен в себе, совсем не по вкусу капитану.

Отец Павел вошёл широким шагом, подол рясы скрывал его ноги, и Воронцову показалось, что он плывет над полом.

Следом за Павлом появился юноша и встал на пороге в нерешительности. Это был младший брат Павла, Иван Исаев. Он тоже высок, но пака нескладен. Испуганный подросток отвечал ожиданиям Воронцова гораздо больше.

Состояние Вани и его внешний вид говорили сами за себя: мальчишка побывал в настоящей передряге. Рукав тельняшки висит лохмотьями. Длинные голые ноги Вани все вымазаны в красно-черном, мальчишка был в коротких шортах. С первого взгляда Воронцов не понял, бедняга разбил ноги в кровь или ползал в чужой крови с большим усердием. Блондинистые кудри Вани по одной стороне слиплись в черные колтуны. Словом, мальчишка почти весь был в бурых засохших потеках.

Но лицо и руки Ваня успел помыть, отчего они горели на его грязном теле белыми пятнами. Из кармана торчала перепачканная, когда-то белая, кепка.

Воронцов с удовольствием разглядывал Ваню. Но первое мгновенье встречи, которое капитан так любил посмаковать и растянуть, прервал участковый Колесников. Он робко поторопил братьев Исаевых. Только Ваня продолжал топтаться в дверях.

– Ваня, – сказал отец Павел, – заходи. Всё равно придётся.

Голос у священника оказался такой бархатный, что Воронцов про себя даже позавидовал. Павел держался достояно, учитывая, в каком состоянии был его брат, и, что ещё важнее, в каком не завидном положении они оба оказались. Отец Павел головы не задирал, но и не опускал, что часто бывало с людьми в присутствии капитана Воронцова.

А Ваня всё стоял на пороге и во все глаза смотрел на Данила. Уставился волком исподлобья.

– Я жду, – сказал Воронцов. – Заходи, садись. А вы, отец Павел, если я могу, конечно, вас так называть, будьте любезны, сядьте на табурет в углу. Сначала мне хочется поговорить с вашим братом.

На эти слова Павел кивнул и, приобняв Ваню за плечи, провел мальчика к столу. Усадил брата напротив капитана, а сам сел на табурет.

Когда Исаевы попали под свет настольной лампы, Данил увидел, какое сильное, какое яркое у них семейное сходство. Особенно глаза! Братья носили гетерохромию: один глаз -голубой, а второй – карий.

В этот момент участковый, стесняясь, обратился к Воронцову:

– Доктор говорил с Павлом.

«Значит, не послушал меня Соломятин. Ожидаемо», – подумал Данил. Он протянул участковому наручники.

Колесников вопросительно посмотрел на следователя.

– Золотарёву к кровати пристегнуть. Обыскать. Шпильки, отвёртки, проволоку – изъять. Выставить человека под окном и под дверью. Каждый час проверять.

– Так точно, – удивился участковый.

– Подождите, – вмешался отец Павел. – Она уже спит, под седативным. Наручники – это совершенно без надобности. Такие меры! Доктор о ней позаботи…

Тут его неожиданно перебил Ваня:

– Пусть Вику пристегнут. Она попытается убежать к Мурату, я знаю. Здесь самое безопасное место, а у неё совести ни грамма.

Воронцов усмехнулся.

Отец Павел не стал спорить. Он смирено провожал глазами участкового, держась рукой за крест. Павел ждал, что же Воронцов будет делать дальше. А может, он молился. Данил не знал наверняка, но ему было интересно. Капитан понял для себя, что опасается этого молодого попа. И, чтобы отогнать внезапную тревогу, он обратился к Ване:

– Я капитан Воронцов Даниил Николаевич. Сегодня вечером я составлю полную картину случившегося, в рамках доследственной проверки. Могу рассчитывать на твою помощь?

– Помощь, – повторил Ваня, будто пробую слова на вкус, – я попробую.

– Не надо пробивать, Иван Исаев, – усмехнулся Данил. – Дело нужно делать.

Ваня смотрел на Воронцова воспаленными глазами: такими красными, как бывает после долгих слез. Но сейчас глаза были сухие и острые. Воронцов хотел многое сказать Ване, но без отца Павла и без участкового Калесникова. К сожалению, этой ночью, такой возможности не будет, а проводить в «Васильке» ещё сутки Воронцов не рискнет.

– Вы знаете Миколян Марину Тимуровну?

– Да.

– Что она делала в лагере «Василёк»?

– Работала медсестрой.

– Какая она?

– Не понял.

– Скажите, какой у неё склад характера?

– Добрый, – ответил Ваня настороженно.

– Что она любила? Любимый цвет? – не удержал любопытства Воронцов.

– На пианино играла.

– Что она играла?

– «К Элизе» играла.

– Ты откуда знаешь? Ты был с ней близок?

– Чего? – Ваня отстранился от Воронцова. – Вы почему спрашиваете? Как эти вопросы помогут найти Маринэ, то есть Марину Тимуровну?

В этот момент вернулся участковый, уселся за дальний стол. Стал писать.

– А были у неё вредные привычки? – продолжил Воронцов.

– Она часто курила за Лазаретом.

– Это всё?

– Это всё! – с нажимом повторил Ваня.

– Хорошо, – улыбнулся ему Воронцов, и в уголках глаз у него появились гусиные лапки. Морщинки могли бы украсить холодные серые глаза Данила, если бы не придавали лицу лисьей хитрости. – Может, вы видели, чтобы Марина Тимуровна с кем-то спорила?

– Не видел.

– Может, у неё были враги?

– Её все любили.

– Послушай, Исаев, я знаю про её споры с Ризиной. В моём столе лежит три доноса от Щукина. Все на имя Маринэ, как ты догадался. А теперь, как думаешь, были у неё враги или нет?

Ваня молчал, злобно глядя на Воронцова.

– Ну хорошо, – поднял примирительно руки Данил, – поговорим о младшем брате Маринэ, Мурате.

Ваня кивнул.

– Что ты о нём скажешь?

– Он мой друг. Мы в одном отряде.

– Ммм, – Воронцов снова не удержал улыбки, – а что скажешь про его руку?

– Что сказать? – Ваня рассеянно провел фуражкой по лбу, вытирая пот. На лбу остались бурые полосы.

– Рука, Иван. Что с рукой?

– Что тут говорить, – простонал Ваня, – её нет.

– Как, простите?

– Руки нет! – крикнул Ваня.

– Да у-уж, – протянул Воронцов, поворачиваясь к участковому. – Вот так история, Пал Палыч! Даю руку на отсечение, что наш Ваня даже не представлял такого поворота, когда ехал в «Василёк»! Скажи для протокола, Исаев, ты думал, что так закончится твой отдых?

– Мне что, это записать? – уточнил участковый. Он просто обалдел и вытаращился на Данила. Воронцов уловил ход мысли Колесникова: участковый не знал, это приём такой, чтобы разговорить потерпевшего, или уже подозреваемого? А может, Воронцов просто глумится.

Но Данил сделал вид, будто не слышит Колесникова.

– Иван Исаев, скажите, почему вы сблизились с Муратом? Что может быть общего у сына партийной верхушки с блестящим будущем и у вас, сиротки без гроша, вдобавок с братом, – Воронцов кивнул на Павла, – церковником, прости господи. Ха!

Ваня прищурился. Кажется, он догадался, что Воронцов уже поговорил и с Ризиной, главной вожатой, и с директором, и с Щукиным, вожатым первого отряда. Следователь знал про Ваню всё.

– Зачем вы задаёте такие вопросы? Такие дурацкие! – воскликнул мальчик оскорблённо. – Они не помогут найти Маринэ, мы только теряем время.

– Мы пытаемся расставить всё на свои места. Оценить обстановку, так сказать, – ответил участковый. Ему хотелось успокоить Исаевых.

– Пойду на встречу, – пожал плечами Воронцов и сказал с расстановкой, – мы не будем пока задавать конкретных вопросов. Просто расскажи о том дне, когда ты впервые познакомился с Маринэ Миколян. Только говори по порядку.

И Ваня Исаев стал говорить. Говорил долго…

Глава 2. Проводник в светлое будущее.

Ваня трясся в стареньком уазике на заднем сидении. Окно плотно не закрывалось, и с улицы задувал прохладный ветерок. Накрапывал дождь.

«Дождит, – думал Ваня лениво, – удачно. А то в салон пыль забьется, ковры жалко.»

Обрезками красных ковров водитель застелил сидения – навел уют.

В лагерь «Василёк» Ваня, пионер при параде и при красном галстуке, ехал один, подпертый коробками со всех сторон. И даже в ногах у него, что-то позвякивало в ящиках.

Над дорогой висели свинцовые тучи, и крупные капли зашлепали по стеклу. Холодные брызги из приоткрытого окна полетели Ване на колени. Он отодвинулся подальше, прижался плечом к коробкам. Пахло машинным маслом.

Там, снаружи, свистел ветер, барабанил дождь по крыше уазика, а Ваня сидел с закрытыми глазами и думал обо всем сразу: бабушка, старший брат Пашка, церковь, домик на Садовой улице… Под мерный шум мотора и дождя мысли текли медленно, он почти задремал.

Смена в лагере уже давно началась, но Ваня заезжал только на седьмой день. Он так и не придумал достоянного ответа на вопрос, почему опоздал на открытие и страшился расспросов.

А потом мотор загудел по новому, задрожал, и вдруг заглох. Ваня нехотя открыл глаза и мельком заметил мутный женский силуэт через запотевшее окно. Гроза, как это бывает в Благовещенске, быстро налетела и так же внезапно закончилась. Небо стало проясняться голубыми пятнами.

По команде шафера Ваня выбрался из машины, обошел лужи и остановился в сухом пяточке асфальта. Перед ним высились железные ворота с широкой вывеской «Василёк» выпуклыми буквами.

Прямо между ворот разлилась лужа, в которую с буквы «В» падали дождевые капли.

Ваня и сам не понял, что засмотрелся на простое зрелище: мерное «кап, кап» прямо в прозрачную воду, бегущие круги и дрожание неба на асфальте.

«Би-и-ип», – пронзительно загудел клаксон и привел Ваню в чувства. Он отпрыгнул с дороги, освобождая уазику путь. Коробки и припасы поехали на склады лагеря. Гудение мотора быстро потонуло в лесной тишине. И тут Ваня увидел ее.

У самой линии мокрого леса в темно зеленой тени стояла молодая девушка. Ее синее платьице промокло и прилипло к ногам, спине, груди.

Повинуясь внезапному порыву, Ваня направился прямо к ней. Девушка стала говорить с Ваней, но у него будто в ушах звенело.

–Да слышишь ты меня, Исаев?! – наконец прорвался к Ване её голос.

– Да, простите… – очнулся Ваня.

Незнакомка вышла из тени на дорогу, и ее мокрый лоб заблестел в лучах солнца.

– Оу, – улыбнулась она, глядя на то, как ее мокрые руки светятся на солнце. Потом указала в небо и сказала, – радуга, смотри!

На фоне серых туч светилась двойная цветастая дуга в пятне голубого неба. Ваня кивнул и поежился, со стороны лагеря подул свежий ветерок.

– Красивая? – спросила девушка задумчиво.

– Да, красивая, – Ваня кивнул, против воли глазея на ее мокрое платье.

«Сколько ей? – прикинул Исаев про себя. – Двадцать точно есть…»

– Здесь очень живописно в августе, – мечтательно продолжила она. – Жалко, меня тут уже не будет в конце лета. И главное, «Василёк», какое название поэтичное.

– Да, очень.

– Меня зовут, Марина Тимуровна, но ты можешь называть меня просто Маринэ. Я местная медсестра. Вот пришла тебя встречать.

– Исаев Иван, – ответил Ваня, перехватив тяжелый рюкзак по крепче.

– Идем, я провожу.

И они пошли по мокрой, круто уходившей вниз дороге.

– Пусть всегда будет солнце, – напевала Маринэ стеснительно, прикрывая рот рукой. – Солнце на век, счастье на век, так повелел человек… – мелодично тянула она и вдруг скомандовала, – Исаев, подойди-ка поближе!

Ваня повиновался.

Медсестра улыбалась. Очевидно, дождь ее не вывел из равновесия. Нет, не вывел! Но Маринэ не просто расшатала Ваню, она выбила его из седла. Стоя наедине с ней мокрой, почти нагой, сияющей в летнем солнце, Ваня сразу понял, что эта смена может принести ему не только огорчения, но и нежданные радости.

Исаев подарил ей ярлык – «гадалка». Правильные черты лица, черные густые волнистые волосы, она не собирала косы, пряди струились по плечам. Миндалевидные глаза Маринэ подводила сурьмой. Таких глаз Ваня не встречал у себя на улице или в школе. У кого еще бывают жгуче черные глаза, если не у гадалки…

– Ты куришь? – спросила она.

– Нет, – честно признался Ваня.

– Это хорошо, – медсестра принюхалась к его воротничку. У Вани даже мурашки побежали по спине, так резко она приблизилась. Оделся он в парадную форму, чтобы произвести хорошее впечатление. И никак не предполагал, что производить это самое впечатление придется так скоро.

– Табаком не пахнешь, – заключила Маринэ. – А я курить хочу – сил нет! Смотри сам, курить только во дворе лазарета. Тут строго следят. – Она выпрямилась и смерила Ваню долгим взглядом от кончиков серых шанхаек до кончика носа. Потом уставилась в глаза и сказала с улыбкой:

– Я сначала подумала, что мне показалось, а теперь – точно! У тебя один глаз голубой, а второй карий.

– Д-да, – оробел Ваня от пристального и неожиданного внимания. – Гетерохромия называется. У меня, у брата, и у деда была.

– Ты красивый мальчик,– улыбалась Маринэ. – Сколько тебе лет?

– Шестнадцать исполнится в сентябре.

– Да? Это уже вот-вот. И кудри у тебя такие светлые, и роста много.

– Сто семьдесят пять сантиметров уже.

– Да? – рассмеялась Маринэ беззлобно, и они пошли дальше. – Я думала, выше. Что будешь в лагере делать?

– В шахматы буду играть.

– Умный, значит?

– Надеюсь.

– Мой брат в этой смене. Ему пятнадцать. Будет с тобой в одном отряде. Он тоже, если хочешь знать, хорошенький. Девчонки по нему сохнут. Теперь ты ему составишь конкуренцию. Муратик станет злиться.

– И пожалуйста, – рассмеялся Ваня.

– Можно спросить тебя, Ванек? – улыбнулась медсестра. Ветер трепал её влажные волосы.

– Можно, – Ваня любовался и мечтал, чтобы Марина Тимуровна не заметила его взглядов. Ему было очень лестно, как уважительно Маринэ с ним говорит, и, кажется, он был готов согласиться на всё.

– Почему ты опоздал на смену?

– По семейным обстоятельствам.

– Я поняла, что не из праздности. Дома проблемы? Тебя никто не провожал.

– Я бы не хотел … – промямлил Ваня. Всё-таки красивых бедер и плеч оказалось недостаточно, чтобы сразу развязать ему язык.

– Скажи, я не стану болтать в лагере.

Ваня не хотел говорить.

– Даже брату не скажу.

– Бабушка у меня очень болеет, – сдался Ваня, – родственники уже делят наш дом. Меня отправили в лагерь, чтобы я не спорил.

– Родители где?

– У меня только бабуля и брат.

– Ясно, – кивнула Маринэ. – В лазарете есть телефон. Захочешь поговорить с бабушкой – заходи.

– Ладно, – буркнул Ваня, стесняясь.

– Заходи, говорю, – настаивала она, заглядывая Ване в самые глаза, – не думай даже! Доктора Соломятина не бойся, он только с виду страшный, на самом деле ему все равно. Придёшь?

– Приду.

– И не кисни, – похлопала она Ваню по плечу, – прорвёмся.

Ваня кивнул:

– Прорвёмся.

В лагере был тихий час, потому вокруг царил покой. Умытый дождем сосновый лес шумел и сыпал иголками. Ваня обходил мелкие лужи на тропинке. Он признал, что в «Васильке» необычно. Домики-корпусы с треугольными крышами украшены деревянной резьбой и стоят на высоких сваях, как на курьих ножках, и тянутся по берегу широкой Зеи. Быстрая вода сверкала между прямых корабельных сосен и цветных крыш. Над тропинками растянулись флажки и гирлянды. На площади пионеров развивалось красное знамя. Торжественно.

Исаев не спешил. Ему хотелось все рассмотреть, пока вокруг не снует толпа отдыхающих: вот фигурные крылечки с петушками, вот крашеные балкончики с злеными перилами, вот флюгеры – мельнички на макушках крыш.

Но чем глубже в лагерь проходил Ваня, следуя за Маринэ, тем привычнее становилось глазу: там Ваню ждали коробки из белого кирпича – без прикрас. От воды лагерь отгородился забором. Это было необходимо и полезно, чтобы дети в реку не прыгали, но не прекрасно и не романтично.

– Исаев, иди сюда, – позвала Маринэ. – Нам в четвёртый корпус, там живет первый отряд. Я покажу.

Ваня кивнул и послушно поплёлся за ней, глазея по сторонам.

– Знаешь здесь кого-нибудь, Исаев?

– Не знаю, – соврал Ваня.

– Один, значит, – выдохнула Маринэ и покосилась на Ваню через плечо. – Не слишком повезло тебе, Ванёк…

Ваня отметил про себя, что «Ванёк» – это теперь Маринэ будет так с ним обращаться. «Цепляй галстук, не цепляй, – подумал он, вспоминая свою бабушку, – хочешь быть Иваном, а всё равно будешь – Ванёк».

–…Ванёк, ты попал во врачебную смену.

– Это плохо?

– Я думаю, да. Вот и Муратик заехал тоже… – она вдруг поёжилась, будто её пробрал озноб. – Дети все знакомы между собой, понимаешь? Соседи, друзья… Трудновато тебе будет вписаться.

– Я постараюсь.

Солнце было ещё высоко, но жара уже спадала. Тени от железных стендов с расписанием и цветастыми плакатами потянулись узкими квадратами с газона на щедро залитый светом тротуар. Ваня, старательно перешагивал меловые рисунки: цветы, котиков и человечков. Старался не затоптать все, что пощадил дождь.

Заигравшись, он неосторожно шагнул и чуть не натолкнулся на Маринэ. Она вдруг остановилась и обернулась к нему.

– Держись скромней, – сказала медсестра и пробурчала под нос, – курить хочу.

В этот момент Ваня обратил внимание, куда Маринэ смотрит. Они стояли напротив низенького заборчика, за которым врастал в землю одноэтажный теремок с высоченной острой крышей. В лучшие годы, домик был просто сказочно красив, но теперь облез, крыльцо покосилось, ставни болтались на одной петле, да еще и вокруг выросла трава по самые окна. На двери висел большой амбарный замок.

Маринэ перешагнула забор, и медленно поднялась на крыльцо, ступеньки тихонько скрипнули. Ваня ожидал, что она дернет дверь, лязгнет замок, и с крыши вспорхнет птичка. Но Маринэ нежно, чуть касаясь, погладила дужку замка, провела пальцами по скважине.

Девушка сделала едва заметное движение, будто хотела наклониться. Ване показалось, что она как бы пыталась припасть ухом к замку, но вспомнив, что Ваня на неё смотрит, сдержалась. Маринэ так и повернулась к Ване, чуть ссутулив плечи, и уставилась на него. Исаев почувствовал себя странно, как будто подглядывает. Хотя ничего предосудительного не было ни в его мыслях, ни в действиях медсестры.

В чёрных глазах Маринэ невозможно было прочитать никакой мысли, в них всё тонуло, и Вани это не понравилось. Он часто мог заранее определить, чего хотят от него окружающие, ещё до того, как тем удавалось открыть рот. Но здесь, с этой девушкой, с этими подведенными глазами, Ваня только терялся.

– Слышал историю про черную Ворониху? – спросила медсестра, замерев.

– Про бабку Вероничку, которая ворует стариков и детей?

– Нет, – продолжила она, не распрямляясь, – правильно говорить Ворониха.

– Слышал, конечно, – пожал плечами Ваня, – ее и в «Огоньке» и в «Гагарине» рассказывают. Мне про Вероничку рассказали еще два года назад в лагере.

– Говорят, что бабка Ворониха жила в этом доме, – Маринэ едва слышнопостучала в дверь, – и воровала Ворониха детей из соседней деревеньки. Когда за ней пришли родители и попы, то она в дом спряталасьи пропала. Заперлась, а когда люди вошли в теремок, то он был пуст. Грязные следы вели в чёрную комнату.

– Наверно, в подполе спряталась… – предположил Ваня.

– Ворониха вошла в комнату, но больше не вышла.

– Вы меня пугаете, – хмыкнул Ваня и добавил печально, – но я знаю старухи страшнее… Они у меня уже неделю в доме живут, жрут за моим столом и спят на моем диване.

Ваня имел в виду родных сестер своей бабушки: Тамару и Ольгу. Они Ваню на дух не переносили, и это было взаимно.

Маринэ рассмеялась, вернулась на территорию лагеря и повела Ваню к двухэтажному теремку с табличкой над входом: «корпус 4». Он был как раз напротив заросшего домика. Разделяли их только асфальтированная аллея и худой заборчик.

Окон в корпусе №4 было много, они смотрели сразу на все четыре стороны. Веранду теремку заботливо выкрасили в желтый, и она тонула в жарком солнечном пятне.

Маринэ остановилась рядом с железным стендом у веранды. Вместе с ней Ваня посмотрел на плакат, он был не дорисован. На белом ватмане сохла надпись, аккуратно выведенная гуашью: «Первый отряд ждёт победа и …» фраза оборвалась на половине.

– Это пионеры готовят отрядный уголок к конкурсу. Не дописали что-то, – сказала Маринэ.

«Да, – подумал Ваня в сердцах, – а меня вот никто не ждет!»

– Заходи, – вздохнула Маринэ. – Вожатыми будут Сашка Щукин и Катерина Давыдова. Сашка сейчас следит за пацанами, чтоб в сон-час не разбрелись. Он тебе всё покажет, расскажет…

Тут дверь в корпус открылась, и в чёрном проёме появился полноватый низенький паренек-вожатый.

– Вот, Александр Иванович, принимай новенького. Это Ваня Исаев. Ваня, познакомься – Александр Иванович, твой вожатый и проводник в счастливое советское лето. Да, Сашенька?

– Доброго дня, Марина Тимуровна, – отозвался вожатый. Лицо у него при этом скривилось. Надо сказать, что серьёзная физиономия Александру Щукину не шла. Щёки с носом покраснели от палящего июньского солнца. – Вы совсем промокли, Мариночка.

Он спустился и протянул ей свою куртку. Щукин оказался почти на голову ниже Вани. Вожатый смерил новенького придирчивым взглядом, задержался на разноцветных глазах и сказал:

– Сегодня прохладно, а Марина Тимуровна совсем промокла.

Ваня кивнул. Ему стало смешно. Стояла жара.

– Спасибо, – просияла Маринэ, набросив куртку на плечи.

Ваня сделал вид, что не заметил, как вожатый Саша скользнул взглядом по плечам и шее Маринэ. Её мокрые волосы прилипли к ключицам. Щукин задержался глазами даже на её тонких щиколотках с ремешком сандалией и на белых стопах.

«Бесстыжий», – подумал Ваня, приписав и себя к этому нелестному ярлыку.

– Вот она – летняя гроза, – развела руками Маринэ, – Все сухие, а я насквозь! Ничего, подол уже почти просох…

– А что вы такого заказали из города? – пристал к медсестре Щукин. – Оно в коробках звенит!

– Это для лазарета.

– Вы за этим в город машину послали? – осведомился вожатый по-хозяйски. – Нехорошо.

– Ха, – воскликнула Маринэ, – а ты жесток, Александр Иваныч! Сергей Динисыч засыхает. Надо спасать товарища на скользком пути врачебной практики. Работа-то нервная, Сашенька!

– Потакаете, значит? – Щукин сложил руки крест-накрест. Он осуждал Маринэ открыто и даже не пытался скрываться.

– Потакаю, Сашенька.

– В лазарете на прошлой неделе провели профилактическую беседу на тему …

– На тему «здорового образа жизни и спорта», – перебила его сухо Маринэ, – проводили беседу. Скажу больше, решено создать конкурс очерков на тему здоровья и спорта. Ищи очерки в лагерной газете. Я буду их судить.

– Прекрасно, – буркнул вожатый.

Ваня, пронаблюдав короткую перепалку, сделал вывод: палец Марине Тимуровне в рот не клади – откусит. Но и Александр Щукин ей не уступает. Ваня решил под горячую руку ему не попадаться.

«Тихушник!» – обозвал он вожатого.

Ваня уже хотел идти в палату, когда Маринэ придержала его, зацепив двумя пальцами рубашку со спины, так чтобы Щукин не видел её жеста. Ваня успел только ступить на первую желтую ступеньку. Он осторожно покосился на медсестру. Она чего-то ждала, уставившись в черный проём прохладного «пряничного домика».

– А вот и она, – сказала Маринэ, не глядя на Ваню.

К Александру Ивановичу подошла вторая вожатая. Красивая блондинка в белой рубашке, с аккуратным красным галстуком. На груди блеснул значок комсомола. Волосы вожатая собрала в высокий конский хвост. Вместе с Щукиным, они явили собой настоящий образец для подражания: прямые, принципиальные и хорошо воспитанные.

– Здравствуйте, Марина Тимуровна, – просияла вожатая.

– Ванёк, это Катенька.

– Катерина Петровна, – влез Щукин.

– Конечно, – улыбнулась Маринэ, не отводя глаз от вожатой, но Ванину рубашку отпустила. – Вот, Катерина Петровна, принимайте. Иван Исаев – шахматист.

– Здравствуйте, – промямлил Ваня.

– Шахматист, значит,– пропела Катерина, изучая Ваню, – много в тебе пороху, Исаев? В конце недели будет отборочный матч по шахматам, рискнёшь записаться к Александру Ивановичу?

– Записывайся, проверим, на что ты годишься, – Щукин посмотрел на Ваню снизу вверх, с большим интересом. – Дуй в палату, разберёшь рюкзак. Давай, пошли, что ты там капаешься?!

– Вот и славн-но…Я…– начала весело Катерина Петровна, но вдруг зацепилась с Ваней взглядом, поперхнулась и договорила упавшим голосом. – Я рада, что ты, Ваня, вольёшься в коллектив.

После чего случилась странная сцена: Ваня хотел уже идти, но Маринэ вцепилась ему в локоть и притянула к себе. Катерина переводила взгляд с Вани на Маринэ и обратно. Пауза затянулась. Саша Щукин не понял игру в гляделки и выложил свою догадку:

– Вы что, обе знакомы с Исаевым?

– Нет, – бесцветно ответила Катерина, – первый раз его вижу.

– Ну, тогда пойдёмте уже внутрь, жарко тут. Исаев, быстро за мной. А вам, Марина Тимуровна, пора умерить ваши городские запросы.

Он, развернувшись на каблуках, зашагал в корпус.

– Конечно, Сашенька. Папе передавай привет! – бросила ему в след медсестра.

Щукин остановился на веранде, но отвечать не стал, ушёл.

– Вы мне сказать что-то хотите, Марина Тимуровна? – Спросил Ваня почти шёпотом.

– Я? – переспросила Маринэ и добавила, прикрыв рот рукой, – ничего такого. Глаза у тебя чистые.

– Тогда пустите меня, а то Александр Иваныч меня съест.

– Конечно, – Маринэ отпустила Ваню, поправила ему рубашку и, похлопав по спине, добавила, – иди-иди, но я буду ждать тебя. И к Мурату присмотрись. Он мальчик хороший, – она вымученно улыбнулась. – Что ты напрягся? Будь готов!

– Всегда готов, – отозвался Ваня сконфужено, и прошёл мимо Катерины Петровны.

Из тени коридора он зачем-то обернулся. Маринэ так и стояла у террасы, напряженно провожая Ваню глазами.

Глава 3. Окружающая среда.

Ваня быстро нагнал Александра Ивановича. Нельзя сказать, что Исаев очень уж стремился познакомиться с ребятами из отряда, он скорее робел и чувствовал трепет в груди.

«Примут они меня? – боролся с волнением Ваня. – Надо бы подмазаться, а я не умею…»

Особенно Марина Тимуровна распалила опасения Вани: правда ли ребята знакомы заранее? Конечно, Ваня сказал медсестре, что «всегда готов», но, теперь стоя в нескольких шагах от палаты, он чувствовал, что не готов совсем или, возможно, готов не ко всему.

– Иван Исаев, значит, – проговорил Щукин, – запоминай, подъем в семь утра, потом десять минут на личную гигиену. Зарядка. В восемь утра сбор и завтрак. Расписание висит у корпуса. Изучи внимательно. В отряде уже идёт активная работа по подготовке ко «дню самоуправления» и «родительскому дню». Дел много, и я жду от тебя полной отдачи, понятно?

– Понятно, – выдохнул Ваня.

– В четвёртом корпусе несколько звеньев: два звена для мальчиков, два для девочек. Домик, следующий за вашим – женский корпус. Просьба туда не шастать и не нарушать режим. После отбоя никакой беготни и песен. Гитару отберу, если будите орать.

– Я не умею играть на гитаре.

– Это хорошо, – хмыкнул вожатый. – Дальше, значит… Свободные койки есть на первом и на втором этаже. Выбирай.

– Давайте, где пацанов поменьше.

– Тогда бдешь жить на первом этаже. Палата вторая.

Ваня хотел войти, но вожатый шикнул на него:

– Ты что? Ещё сон час пятнадцать минут. Стой и жди.

Ваня растерянно заозирался. Но долго теряться ему не дал вожатый:

– Чуешь, чем пахнет?

– Чем? – поднял брови Ваня. Ему пахло деревом и легким душком краски от веранды.

– Накурено! – возмутился вожатый Щукин. – Я этого не одобряю, и терпеть не буду. Наказание есть – мойка туалетов. Если не поможет, будешь баню драить.

– Я не курю, Александр Иванович.

– Подумай хорошенько, прежде чем пристраститься к вредным привычкам.

Ваня сразу понял, что Щукин ему не верит.

«Чего ко мне все привязались с этим куревом? – думал Ваня, стоя в тёмном коридоре. И не захочешь курить, так заставят…» Ваня мечтал отделаться, наконец, от Щукина. Но тот никак не отставал.

– Сейчас разберёшь вещи, потом иди в лазарет, получи справку.

– Какую?

– Во втором отряде педикулёз.

– Что это?

– Вши, – закатил глаза вожатый.

– У меня нету.

– Без справки ночевать не пущу!

Когда время подошло, Александр Иванович впустил Ваню в палату. Это было длинное помещение с большими окнами. Четыре койки должны были стоять в ряд у стены, но ребята сдвинули две кровати в середине и резались на них в карты. Увидев вожатого, они суетливо спрятали колоду под одеяла. Ваня сразу заметил две пустые кровати. Они были ровно заправлены, подушки стояли треугольными ушами вверх. Ваня оглядел тумбочку и спинку кровати – полотенец не было. Видимо, пионеры уже определили их в своё пользование.

– Здравствуйте, Александр Иваныч, – пропели невинно пионеры.

– Ага, – сурово глянул на них вожатый, – забрали у девчонок карты?! Будете ночью орать, и эти изымем.

– Да что вы, Александр Иваныч, – воскликнул мальчишка с коротко стрижеными волосами и черными густыми бровями, – мы ниже воды, тише травы… то есть…

– Все, Мурат, не умничай, – вожатый подтолкнул Ваню в палату. – Принимайте, это Ваня Исаев. Ваш новый товарищ, прошу любить и жаловать. Вам отрядное задание, показать Исаеву, что у нас в лагере к чему. Женя, ты будешь отвечать за Ваню первые дни. Возьмите шефство над товарищем. А ты, Исаев, вещи быстро разбирай, я вечером рюкзак заберу в хранилище.

Женя, паренек с копной маслянистых волос и острым подбородком, участливо кивал. А Щукин, сообщив свою волю на одном дыхании, ушёл, закрыв дверь.

Тут же мальчишки скинули одеяло и с остервенением схватили свои карты. Картина развернулась следующая: двое сидели с напряженными лицами за картами друг напротив друга. И за их спинами на кровати прыгала в нетерпении группа поддержки. Двое на одной стороне и один мальчик на другой.

– У тебя нет шансов, Миколян, – хохотали мальчишки.

– Ты, Мурат, что-то слишком сильно расстроился. Нужно уметь проигрывать, – заключил мальчик с красными прыщами на лбу. Но Мурат Миколян, его не слушал и расстраивался по полной: губы у него дрожали, а черные глаза метали молнии.

Он бросил свои карты и, в порыве гнева, выхватил карты еще и у Жени. Потом охапкой швырнул их от себя. Мурат проиграл. Ворохом карты полетели в разные стороны, под кровати и под ноги Ване.

А дальше, несмотря на все протесты и вопли, Мурат получил своё наказание. Ваня всегда придерживался линии: если проиграл, то уже получай, что заслужил. Но по-хорошему, если есть шанс вляпаться в историю, Ваня предпочитал помалкивать и отступать.

– Вы жулики, – ругался Мурат, – карты пометили. Как Лёня узнал бы? Я с вами играть больше не буду. Все выбирали, и только мне выпало…

Мальчишки его не слушали, скрутили, и победитель Женя пробил Мурату сушняк в бедро, а потом еще и три щелбана позорных поставил.

Новенького ребята не замечали: расставляли кровати по местам, заправляли покрывала. Ваня застыл, не зная, как себя вести. Так бы он и дальше стоял, но Мурат полез собирать карты. Ваня решил помочь. Он поднял пиковую даму, и протянул Мурату. Хотел завести разговор:

– Держи.

Мурат прищурился:

– А ты что опаздываешь на смену? – грубо спросил он. Лицо у него раскраснелось от злости. – У нас осталось только две кровати. У окна, откуда летят комары, и в углу, но оттуда дует из-под половицы. Выбирай, шило или мыло?

Пацаны заржали. Тон Мурат взял издевательский. На карту он даже не посмотрел и руку Ване не пожал.

– Да, пожалуйста, – отвернулся Ваня и пошел к кровати в углу. Комаров он терпеть не мог. Ваня и так спал очень плохо, подолгу засыпал, так если ещё и под ухо будет жужжать!

«Нет, – решил он, – Пусть уж лучше дует. Выпрошу одеяло».

– Как там тебя? – не отставал Мурат. Стало понятно, что за счёт Вани он решил восстановить репутацию после позорного проигрыша.

– Исаев Иван, – сказал Ваня громко и бросил на кровать рюкзак. Проволока под матрасом звякнула. Ваня оглядывал своих новых товарищей и ждал вопросов. Но вопросов не последовало. Все тоже глядели на него, точнее, Ване в глаза. Он уже привык к такой реакции. В отличие от Марины Тимуровны, пацаны в первые минуты знакомства не пытались скрыть любопытство.

В мгновение замешательства Ваня с удовольствием отметил про себя, что в палате он самый высокий мальчик, к тому же довольно крепкий. Ребята были пожиже, что ли. Один Мурат мог бы сойти за спортсмена, но ладони у него все равно были чистенькие и работы не знавшие.

«Домашние» – повесил ярлычки соседям Исаев.

Домашними цветочками обзывала бабушка Вера Андреевна слабеньких и ленивых деток. Бабушка до последнего работала в школе учителем математики и вела кружок юного шахматиста в продлёнке. Внуку Вера Андреевна не давала прозвищ и просто заставляла много работать в огороде и на территории.

Ваня жил в маленьком деревянном доме. Там работы всегда было навалом: и зимой, и летом. Особенно после того, как его старший братец Пашка уехал в поисках себя. Судьба-злодейка привела Пашу в церковь. Смириться с этим Ваня не мог совсем. В основном, потому что за словом «церковь» для Вани стояла только пустота.

– За судьбой попробуй угнаться, – примирительно говорила бабуля каждый раз, когда Ваня злился и обзывался на Пашку. Брат перестал звонить и писал редко. Ваня быстро и справедливо повесил на Пашу записку «предатель». Другое дело, что бабушка не разделяла Ваниного гнева, она по-прежнему любила Пашу. Потом она заболела, перестала узнавать родственников и даже самого Ваню, он смирился. Бабушка хотела видеть только Пашу.

Здесь надо сказать, что Павел, уехав из дома, обосновался в какой-то церквушке в лесах около деревни Моховая Падь. Это совсем близко к лагерю «Василёк». И эта близость, несомненно, стала одной из причин, по которой Ваня согласился оставить бабушку с её дурными сестрами, Ваниными тётками. Ваня надеялся разыскать Пашу и вернуть его домой. Пусть поборется за бабушкино наследство и добрую память, потому что сам Ваня бороться уже устал.

Эти размышления возникли у Вани в голове все сразу и похожи были на наваждение. Резким движением он вытряхнул вещи на кровать, отмахиваясь от своей тоски.

За спиной ребята зашептались.

«Про глаза опять», – подумал Ваня, записывая на маленькой бумажке: «Иван Исаев. 1 отряд. 4 корпус. 2 палата» и закладывая её в кармашек рюкзака. Это чтобы вожатый Щукин не потерял Ванину поклажу.

Он с толком раскладывал вещи в тумбочку, когда на соседнюю кровать уселся Мурат. Ваня желал, чтобы этот наглый мальчишка просто присел, а не оказался его соседом.

– И что у тебя там, в рюкзочке? – пристал Миколян. – Джинсы есть?

– А как ты думаешь? – буркнул Ваня.

– Думаю, нет, – издевался Мурат. – А про Монтану, или Мальвины слыхал хотя бы?

Ваня выдержал поистине театральную паузу. Он кожей чувствовал, что пацаны на него пялятся. И не потому, что новичок стал вдруг интересным, а потому, что они поняли к чему дело идет. Либо будет драка, либо Ваня тоже получит ярлык.

«Ярлык лошка», – рассчитывал риски Ваня.

– У тебя как будто они есть? – выдохнул он, решаясь на конфликт.

– Кто?

– Джинсы.

– Есть, представь себе, – усмехнулся Мурат. – У меня Мальвины, так-то.

«Как это тупо, – подумал Ваня, выкладывая из чемодана вырезки из журнала «Шахматы в СССР». Но замечание Мурата зацепило чувствительные струнки. Ваня обиделся, и не на Мурата, а на свое положение. Он догадался, что его соседи не только домашние детки, но еще и обласканные, и залюбленные. Ваня сам был бы не прочь получить немного любви или хотя бы лишнюю каплю внимания. Его заброшенность проявлялась в мелочах, и внимательный глаз легко уловил бы её.

Перед лагерем Ваня не подстригся – ещё неделя и кудрявая челка полезет в глаза. Новые сандалии не появились в гардеробе перед поездкой на смену, и не было у него вещей, которыми он мог бы похвастать.

Тем не менее, Ваня был самостоятельный мальчик. Денег ему дали, чтобы собраться в лагерь. Свои скромные средства он поделил на две части. Одну отложил на чёрный день. На вторую половину он зашёл в военторг и купил: две черно-белые тельняшки с коротким рукавом, две бело-синие тельняшки с длинным рукавом, одну водолазку. Дедову неношеную шерстяную рубашку он сунул в рюкзак на случай холодов. Шорты, штаны, трусы и носки – все было давно поношенно.

И сейчас, рассматривая свои пожитки, Ваня вдруг осознал, что получился слишком полосатым.

– У меня то, у меня сё, – передразнил Ваня. – Мы что, в детском саду. Может, поспорим, чей папа круче?

– Я таких как ты пацанов знаю. Все шагают в центр, а ты на окраинах бродишь, – сказал Мурат зло. – Что это у тебя за бумажки? О-о-о, это же шахматы. Миленько.

– Да, поигрываю на досуге, – мрачно ответил Ваня, не ожидая от ценителя джинс интереса к логическим задачкам.

– И почитываешь, видно, – Мурат залез рукой у Вани подмышкой и вытащил из кучи вещей книгу, – О, «Семнадцать мгновений весны»! Это про Штирлица, – в комнате заулюлюкали, – ты у нас шпиё-о-о-он, значит? Не забудь в библиотеку записаться, шпиён!

Ваня молча выпрямился и сказал твердо:

– Драться хочешь?

Мурат вытаращился, вскочил, но натолкнулся на плечо товарища. Мальчик Женя в зеленой футболке и олимпийке с закатанными рукавами вклинился между Ваней и Муратом. Лицо у него было спокойное, улыбался он открыто.

– Я Жека Дымов, – протянул он руку, – командир первого отряда.

Ваня пожал руку, и Женя добавил:

– Миколян, окстись, это моя кровать, – Мурат уходить не хотел, тогда Женя подтолкнул его, – иди-иди! Хватит уже. На полдник строиться пошли.

Пацаны потянулись на желтую веранду.

– Не бунтуй, – сказал Ваня Мурату, который остался сидеть на кровати Дымова, набычившись, – а то Щукин устроит нам.

Мурат, сдался и недовольно пыхтя, вышел вон. А Женя добавил, меняя тему:

– В палате еще Леня живет.

Леня, паренек с прыщавым лбом кивнул:

– Теперь втроём будем комаров кормить.

Ребята, наконец, пожали руки и пошли гуськом на полдник.

Александр Иванович проходя мимо Вани авторитетно прокашлялся и напомнил:

– Справка к вечеру чтоб была. Я не пошутил, будешь ночевать в лазарете.

Ваня кивнул смущенно. Это заметил Мурат и хихикал с приятелями всю дорогу до столовой. Плохо, что он и с девчонками хихикал. Ване показалось, что тоже про него.

Девчонки же посматривали на Ваню с интересом. Конечно, он был новым лицом в отряде, да еще и напионерен целиком: красный галстук, рубашка белая, все пуговички застегнуты. Выбивался из общего строя.

«Надо было переодеться, – с досадой думал Ваня. – Все этот Мурат со своими подколами. Я даже галстук забыл снять. Теперь все глазеют. И почему Маринэ решила, что этот дурак может мне понравится? Дружить с ним не то чтобы трудно, но кажется, невозможно!»

Поймав очередной любопытный взгляд, Ваня снял галстук и сунул в карман.

– Куда ты, «Юность»? В светлую даль, – подняв головы к небу, на распев тянули девчонки позади Вани. Он с любопытством слушал их, повернувшись в пол оборота. Повернуться совсем и смотреть прямо он постеснялся, всё делал вид, что лагерь рассматривает. А девочки продолжали громко повторять девиз первого отряда:

– Что людям несёшь ты? Я сердце отдам. А что же для счастья оставишь себе? Право быть первым в труде и борьбе!

И все сначала: «Куда ты, «Юность»?

В отличие от отрядов помладше, девушки первого отряда уже не старались переорать друг друга и остальные отряды. Они складно читали речёвку, как бы пели. Было красиво, и Ваня пожалел, что ещё не выучил слов.

Как Маринэ и предсказывала, все в отряде уже разделились на парочки или четверки и держались вместе. Болтали о своём.

– Исаев, – неожиданно позвал Женя. – Запоминай: по правую сторону двухэтажные домики – отрядные корпуса. Это второй корпус, там третий… Ты понял, короче. Что тут говорить? Столовка, баня вон, что ещё? Тубзик рядом со столовкой. Дальше смотри, домик из белого кирпича, новенький такой – это Дружинный дом.

– Мы называем его Дружинник, – вклинился Лёня, он вместе с Муратом шёл впереди Вани и Жени.

– Да, – продолжал Женя, – там кружки всякие. Но главное, что там кино показывают и телевизор есть, – сказав это, Женя подмигнул.

– Не понял, – протянул Ваня. – Ты что, про девчонок говоришь?

– Ну, – отвел глаза капитан отряда Дымов, – тут не слишком много темных углов, чтобы объясняться. Место типа общественное.

– Кстати, а что с местными? – перевел тему Ваня, меньше всего ему хотелось обсуждать, как, где и с кем в лагере положено зажиматься.

– Местные работают в лагере, – ответил Лёня, обернувшись к Ване. – Их не много. Большинство уходят в деревню после пяти. Некоторые из пищеблока тут ночуют, чтоб утром на кухню не бежать. Ну там, повара всякие, ты понял, короче.

Ваня кивнул.

– В кружок пойдёшь? – спросил Лёня. – Там ерунду делать придется, зато от трудового десанта можно отказаться.

– Схожу, наверно, – ответил Ваня.

– Смотри только, если запишешься, придется ходить по-серьёзке. Там в Дружиннике всем Ризина заправляет. Вон она идет, с физруком, – Лёня указал на пухлую женщину лет сорока в бежевой рубашке и при пионерском галстуке. Она вяло махала красным флажком, направляя поток пионеров. А с ней шёл высокий молодой мужик с кислой физиономией и поигрывал связкой ключей.

– Её Ольга Паловна зовут, – пояснил Женя. – А физрука – Максим Максимыч. Если захочешь мячик взять, он обычно даёт, лишь бы мы не приставали.

– А в лесу злая бабка живет и детей жрет, – сообщил Лёня буднично.

– Как это? – прищурился Ваня.

– Да ты не бойся, шпион, – обернулся Мурат. – Ты в лес не ходи, она тебя и не поймает.

И ребята дружно заржали. Ваня понял, что это они его «пугнули» лагерной страшилкой.

«Стоило догадаться и не спрашивать», – укорил он себя.

Когда смех стих, капитан Женя про Ваню уже забыл. Но Ваня шагал веселый и решил не унывать. Вот пойдёт он в шахматный кружок, там точно с кем-нибудь подружится.

Была у Вани еще одна причина не грустить. Причина это – Вика Золотарёва, его подруга детства, и она была здесь, в лагере. Он ждал встречи с ней.

Ребята шли по длинной аллее, мимо клумб с оранжевыми бархатцами. Уже раздавалась речёвка у дверей столовой:

– Раз-два, мы не ели! – скандировали отряды помладше, – Три-четыре, есть хотим!

– Открывайте шире двери, – присоединился первый отряд, – а то повара съедим…

Ребята скандировали речёвку снова и снова, было весело. Ваня, пока мыл руки холодной водой, тоже кричал: «Раз-два, мы не ели! Три-четыре, есть хотим…»

В ногах у пионеров вертелись собаки. Девчонки побаивались их, хотя псы мели хвостами землю, лизали руки и лаяли как щенки. Малыши совали собакам хлеб, но те ждали мяса – разбаловались. Но даже не получив желаемое, псы всё равно радостно играли с детьми.

Ваня сразу приметил, где задняя дверь в пищеблок, ведущая в кухню и хозчасть. Его закрывали несколько ящиков и баки для объедков.

Пищеблок был одним из тех новеньких зданий, без украшательств – просто коробка, сложенная из силикатного кирпича. На больших окнах решётки с рисунком восходящего солнца. Никаких резных ставен или деревянных кружев. Из кровли торчали черные трубы. Красивых петушков-флигелей на пищеблок не ставили. Над входом растяжка «Приятного аппетита» – буквы выцвели на солнце.

Ваня был голоден, а из столовой вкусно пахло булочками, так что он простил пищеблоку недостаточно торжественный вид.

«Булочки с повидлом!» – подумал Ваня с удовольствием, помыв руки и вытирая их об чьё-то полотенце. Своё ему ещё предстояло отвоевать у соседей.

В этот момент задняя дверь кухни отварилась и на пороге появилась пожилая женщина в старом фартуке. Седую жиденькую косу она прятала под косынкой.

Быстро оглядевшись, и убедившись, что на него никто не смотрит, Ваня подошёл к женщине. Она стояла внаклонку спиной к Ване и высыпала в собачьи миски непонятное варево из каши и хлеба. Собаки, увидев ее, сразу забыли про пионеров, и, поскуливая, бросились к еде.

– Здравствуйте, – обратился Ваня к женщине.

Работница пищеблока обернулась рывком, и объедки из чашки полетели прямо на Ваню. Он успел отскочить, но каша выплеснулась ему на шанхайки.

– Прости, соколик, – сказала женщина, убирая на ступеньки таз. – Иди, вытрем в кухне. Я тебе тряпок дам.

– Я сам вытру, спасибо, – попятился от нее Ваня. Он порадовался, что это было не слишком заметно. Потому что между Ваней и бабушкой вертелись собаки-попрошайки.

Но Ваня отстранился не только из-за склизкой каши. У этой тети половина лица была изувечена шрамами и, кажется, парализована. Одну ногу она подволакивала, и плече одно торчало вверх.

– Чего хотел?

– Скажите, у вас работает Виктория Золотарёва?

– А тебе зачем? – насторожилась тетя.

– Она моя подруга, я хотел с ней увидеться.

Она испытующе смотрела на Ваню, и этот неподвижный взгляд казался очень долгим, потому что на фоне её неподвижного перекошенного лица, мельтешение шерстеных спин и собачий писк казались живой рекой.

Ваня даже потер глаза руками, такой эта картина показалась ему странной. Он, конечно, догадался, что перекошенная тётя тоже пялится на его разноцветные глаза.

– Нету никакой Вики тут, – наконец ответила женщина грубо и ушла, хлопнув дверью.

Ваня вернулся к умывальникам и принялся чистить шанхайки. Пионеров стали запускать в столовую по отрядам. Ваня тоже поспешил занять своё место. Он даже надеялся, что получит добавку.

Пока дежурные разносили булочки, Исаев осмотрелся. В столовой было просторно, столы тянулись рядами вдоль длинного зала. Между окон плакаты с трудолюбивыми пионерами: «Учись всё делать сам!» – гласил один из лозунгов. И примерные детки сами мыли посуду, чистили картошку и таскали воду.

Между столов сновали девчонки дежурные с красными повязками на предплечье.

«Помощники!» – повесил ярлычок Ваня на проворных дежурных, очень похожих на нарисованных пионеров.

Потом Ваня заметил женщину с перекошенным лицом, она выкладывала разносы с булочками у стола раздачи.

«И зачем она мне нагрубила?» – думал про себя Ваня, садясь за столик в компанию мальчишек из второй палаты. Женя занял место, и Ваня не возражал.

Ребята поедали булочки, болтая про сегодняшнюю дискотеку.

– Ну, мы предложим занести карты, и потом останемся, – говорил Женя. – Надо тихо всё делать!

– Да, блин, – возмутился Лёня, – если бы ты сам не орал в прошлый раз с тупых анекдотов, может мы бы толчки не драили.

– В этот раз же будем страшилки рассказывать, тут не поржёшь, – закатил глаза Женя.

– Жека у нас теперь всё время смеется, когда на него Машка Карпухина смотрит, – сказал Витя, парень с круглым лицом на длинной шее. Он жил на втором этаже в корпусе Вани.

– А Машка это кто? – спросил Ваня.

– Да вон, с Муратом сидит.

– Какая из? – повернулся Ваня к столу напротив, в соседнем ряду. С Муратом за столом уселись четыре девчонки разом. И глядели на него влюбленными глазами. Ваня подумал, что они для Мурата простоваты. Вроде симпатичные, но он их заслоняет собой. Слишком уж шумный.

Мурат рассказывал, живо жестикулируя. Потом девчонки звонко хохотали, и вдруг все пятеро за столом уставились на Ваню. И он понял, что это они над ним смеются.

– Вот Исаев, шпионит за нами, – разобрал Ваня слова Мурата в общем гуле, стоявшем в столовой.

– Машка в голубой майке, – сказал горделиво Женя, – с двумя косами. Я с ней на дискотеку пойду. Она уже согласилась.

– Чего она с Муратом тогда уселась? – подколол его Лёня.

– Потому что я место Исаеву занял, дубина.

– Спасибо ребята, – отозвался Ваня. И запил последний кусочек булки сладким чаем.

– Пацаны, – раздумывал Витя, – мне насобирать жуков?

– Зачем? – удивился Ваня.

– Я сначала страху наведу, про жуков девкам страшилок расскажу. А потом напущу им жужелиц под одеяла. Или мокрецов… Девки так визжат, что будь здоров! Щукин им устроит потом за нарушение режима…

– Так Щукин тебя потом и накажет, Витенька! – услышали пионеры Катерину Петровну, а Витя даже вскочил от неожиданности. Вожатая подкралась к столику и слушала мальчишек с улыбкой.

– Катрин Петровна, – жалобно начал Женя. – Только не говорите Александру Иванычу!

– Ладно, не скажу, – рассмеялась вожатая. – Давайте со всеми хором!

– Спасибо нашим поварам, – стала дирижировать Катерина Петровна, – за то, что вкусно варят нам. И ещё раз! Дружно! Спасибо…

Ваня тоже завел веселое «Спасибо», но на полуслове осекся. Он глядел на Катерину, и ему вдруг показалось, что тень под её ногами стала серой, или рябой, или зыбкой как мелкий речной песочек. Он зажмурился. Но рябь осталась. Глянул на Женю – и Дымов стал рябить. Ваня с силой потёр свой голубой глаз. Такое с ним бывало и раньше.

В дни бессонницы правый глаз часто чудил: всё плыло, или черный цвет расплывался. Это всего лишь побочный эффект гетерохромии: Ваня правым глазам видел гораздо хуже, чем левым карим. В особенно тяжёлые дни даже голова болела. Но сейчас приступ стал для Вани неожиданным. Когда он растёр глаз, то обнаружил, что Катерина Петровна больше не дирижирует и даже не улыбается. Она зыркнула на него испуганно и выбежала из столовой. Окружающие, кажется, не заметили её побелевшего лица.

Пионеры потянулись к выходу.

А Ваня краем глаза уловил движение серой тени… Обернулся и – точно! Вожатая, как затравленный волк, втянув шею в плечи, заглядывает в окно с улицы и следит за Ваней. Встретившись с Исаевым взглядом во второй раз, Катерина Петровна убежала совсем.

Такое поведение вожатой Давыдовой почти все пропустили. Но кто хотел, тот заметил. Мурат смотрел на удаляющийся силуэт Катерины, а потом хотел подойти к Ване, но в этот момент из окошка раздачи высунулась женщина с кривым лицом и крикнула:

– Эй, соколик, поди сюда!

Ваня отвлекся на неё, а когда повернулся к Мурату, то успел увидеть только его спину в дверях столовой. Почти все уже ушли. Только несколько девчонок хихикали за дальним столиком.

Ваня подошёл к окошку.

– Ты что сказал Катьке? – спросила женщина.

– Ничего, я с ней не говорил, – стал оправдываться Ваня.

– Заходи, – она откинула стойку и впустила Ваню на кухню. Там женщина усадила его на ящики с картошкой и представилась:

– Меня теть Таней зовут, – она вытирала руки о передник и рассматривала Ваню. – Ты скажи, соколик, тебя как звать?

– Иван Исаев.

– Исаев, – прищурила она свой здоровый глаз, – ты отцу Павлу случайно не родня?

– Это мой старший брат, – поморщился Ваня, – вы его откуда знаете?

– Дэк, известно! На причастие к нему хожу, и на службу.

– Значит, знаете, где он живет?

– А ты что же, не знаешь?

– Хочу с ним увидеться. Он мне писал, что живет около Маховой Пади, но не писал никакого адреса.

Тетя Таня, прихрамывая, ушла вглубь кухни, но быстро вернулась с тарелкой теплых булочек с повидлом.

– Занесёшь тарелку как на ужин пойдёшь, – сказала она с добротой.

– А как с Пашкой быть? – принял булочки Ваня.

– Сначала отец Павел даст добро, а потом уже я тебя к нему свожу.

– Вы когда спросите?

– Когда служба будет, соколик, – она мягко подтолкнула Ваню к черному ходу, – иди. А то повариха заругает.

Ваня пошёл, укусив верхнюю булку.

– Ванечка, ты правда Вику знаешь?

– Правда, теть Тань. Спасибо за булочки они очень вкусные, – жевал Ваня.

– А зачем её ищешь?

– Вы не волнуйтесь. Она у меня ничего не брала. Я её сто лет знаю. Я знаю, что она воровка. И люблю её всё равно.

Раздатчица немного подумала и добавила, провожая Ваню, помещение кухни оказалось длиннее, чем Ваня представлял:

– У неё выходной. Во вторник приедет. Скажу, что ты её искал.

– Спасибо, – улыбнулся Ваня и пошёл восвояси, надеясь, что не встретит Катерину Петровну. После её странного бегства Ваня не знал, что сказать вожатой. Извиниться или делать вид, будто не заметил, как она подглядывала за ним в окно.

Глава 4. Лаванда и ладан.

Оставив булочки в палате, Ваня пошёл по чисто выметенной от иголок тропинке к асфальтированной алее пионеров посмотреть список кружков. Ему хотелось записаться куда-нибудь, где не будет Мурата и других мальчишек в джинсах. Может даже в хор, всё равно. Решил, перепишет списки, подумает, понаблюдает. Авось, с кем-то толковым подружится.

Вокруг третий и четвертый отряды исполняли свой «трудовой десант». Пионеры подметали дорожки, пололи клумбы. Особенно ответственным девочкам доверили подкрасить лавочки между цветными домиками. Работа кипела. Дети не ссорились, и почти никто не отлынивал. Ване понравилась эта атмосфера. Работа шла так дружно, что Ваня подумал:

«Так и убираться не стрёмно. Вместе поработали, вместе отдохнули», – последние годы работал дома он один. Потом бабушка совсем разболелась, налетели тётушки. И работа встала. Ваню они донимали, а сами не работали. Только орали. Так в саду у Вани всё повяло, забор травой зарос.

В списке кружков Ваня приметил для себя, кроме пения и шахмат, ещё и кружок молодых журналистов. Он вознамерился заделаться автором стенгазеты. Там же на аллее он узнал расписание и расстроился. Подъём в семь утра повергал Ваню в ужас, оставалось только надеяться, что со временем он привыкнет. Все же привыкли, и он тоже приноровится.

Над буквами «Юность» значилось «Щукин Александр», которого в отряде прозвали кудрявым, и «Катерина Давыдова» – её все звали по-доброму: «Катенька».

Щукин дал понять, что без справки будут проблемы, и Ваня поплёлся мимо трудящихся пионеров в медпункт. Но в последний момент решил вернуться ещё разок в отряд. Свернул на жёлтую веранду и в свою палату. Без полотенца идти нехорошо. На вшей Ваню раньше не проверяли, и он не представлял себе, что это за процедура.

«Полотенце обязательно нужно, если голову мыть заставят!» – размышлял Ваня в поисках.

Долго искать не пришлось. Полотенце лежало на подоконнике свернутое в трубочку. Проверил – вроде свежее. А потом обратил внимание, что на второй пустой кровати сложены грудой, чьи-то вещи.

Чемодан был раскрыт и рюкзак наполовину растормошён. Вещи в тумбочку новенький не спрятал, так и бросил на кровать. Ваня посмотрел на вещи и пошел в медпункт чуть быстрее. Приходить после шести не хотелось. Доктора тоже люди. После ужина будут отдыхать.

Работники медицинского фронта обосновались в маленьком домике с наборными окнами: зелеными, желтыми, оранжевыми витражами. Они сияли в низком косом солнце.

Ваня прошёл короткий коридор, изолятор и остановился у кабинета с надписью «мед…кт» на дверном стекле.

Буквы посередине стёрлись.

Ваня постучал. В кабинете, кажется, никого. Только в дальней комнате слышался неразборчивый разговор. Ваня подошёл и прислушался:

– Всё пропало, и только усталость копится! – говорил молодой голос. – У меня каждый день – дежавю. Я вообще не хочу возвращаться в отряд! А ночь всё равно наступает. И солнце это дрянное каждый день садиться… Оставь меня в изоляторе, я тебя умоляю!

Ваня узнал Мурата. Только он совсем не веселился. А канючил и даже хныкал.

– Хватит, – отвечала ему Маринэ.

– Дай хотя бы мела! Ой, не надо меня обнимать, это всё бесполезно!

– Хватит, Мурат, хватит, я тебя умоляю! Ризина меня замучила. Она не отправит тебя домой, тут всё только бы без ЧП. Только бы без происшествий.

– Пусть родителям жалуется.

– Она не станет.

– Ты скажи!

– Я тоже не скажу.

– Остаться хочешь, значит?

– Хочу, и что такого? – возмутилась Маринэ. – Тут хорошо.

– Хорошо в «Васильке» только вампирам. А ты то ли веришь, то ли нет. Сестра, называется. Я думал, мы заодно!

– Мурат! – прикрикнула Маринэ и добавила применительно. – Я поговорила с Щукиным. Он согласился тебя переселить в другую палату. Больше я от него ничего не добилась. Гнида та ещё.

– Если прогонишь меня из лазарета, я рассажу отцу про твои закладки!

Долгая пауза:

– Пошёл вон!

– Мне серьёзно возвращаться? – голос у Мурата сорвался, стал писклявым. – Солнце скоро сядет. Ночи летом короткие, но им этого времени достаточно.

– Да, – отрезала Маринэ, – ты должен вернуться.

На этих словах соседняя дверь с табличкой «Изолятор» распахнулась. Вышел невысокий мужчина с глубоко посаженными глазами и серым лицом. Он был в белом халате и руки держал в карманах.

– Тебе чего, пацан? Заболел? Поплохело? – засыпал он вопросами. Доктор отодвинул Ваню и прошёл в «мед…кт». Там уселся за стол. – Что надо?

В сумерках кабинета Ване опять начала мерещиться серая тень в рябушку. Будто доктор, как Катерина, подёрнулся крапинкой.

– Меня зовут Ваня Исаев. Александр Иваныч прислал на падикулёз проверить.

– Педикулёз, – поправил доктор. – Меня Сергей Денисович зовут, Соломятин.

Представился доктор и записал в журнал: «Исаев. 1 отряд». Сунул Ване градусник.

– Так положено, – буркнул он и стал мерить Ване давление. Потом, не слишком церемонясь, наклонил пациенту голову, достал из ящика стола гребешок с мелкими зубчиками и уже примерился поковыряться в Ваниных волосах. Но отступил.

– Голову нужно мыть нормально, Исаев, – вздохнул Сергей Денисович. Руки у него тряслись, и молодой доктор решил не демонстрировать пионеру свою временную немощь.

«Похмелье», – догадался Ваня.

– Давай градусник, – доктор Соломятин черканул в журнале «36.6», не глядя на термометр, и убрал его в стеклянный стаканчик.

– Марина Тимуровна, – громко позвал он, и вернулся опять к Ване. – Жалобы есть?

– Да, кое-что меня беспокоит.

– Ну? – доктор стал нетерпеливо дёргать ногой, стуча при этом каблуком об железную ножку стула.

После бегства вожатой Катерины, Ваня стал замечать, что его глаз выдает фокусы: некоторых людей в лагере, точнее их тени, для Вани подёрнулись серой пленкой. Впервые он заметил эту плёнку много лет назад. Потом затишье, и вот около полугода назад пленка появилась у его бабушки. Потом у нескольких соседей во дворе. В школе у завуча, и тут вот у Катерины и у самого доктора.

Ваня подбирал слова, как бы описать своё состояние поточнее, и, наконец, сказал:

– Правый глаз болит. Я им плохо вижу, и в последнее время, особенно в сумерках, начинает болеть глаз, а потом голова. Плохо сплю.

– Ясно. Глазное давление проверял?

– Давно.

– Надо часто! – доктор достал фонарик из кармана и посветил Ване в правый глаз. – Ничего критичного не вижу, дома пойдёшь в больницу. Напишу тебе направление, в школе учителю передашь. Чтоб посадили на первые парты. А так, – доктор стал водить фонариком вправо, и влево. Ваня следил за светом. – Страшного ничего.

– Еще предметы черного цвета становятся серыми в сумерках. Плывет всё потихоньку.

– Очки тебе выписывали?

– Нет, – соврал Ваня. Очки выписывали давным-давно. Но, кажется, они перестали ему подходить, потому что от очков голова болела сильнее. Он их спрятал, и бабушке сказал, будто сломал. А потом всем дома стало плевать на Ванины очки.

– Выпишут скоро, носи, – Сергей Денисович передал Ване справку, привстал и позвал громче:

– Маринэ!

Она вошла стремительно и глянула на доктора с вопросом, увидела Ваню и просияла:.

– О, Исаев, ты чего тут?

Доктор Соломятин протянул ей гребень.

– Понятно, Щукин паникует, – усмехнулась Маринэ, – сейчас разберёмся.

Она подошла к Ване со спины, и он почувствовал, как Маринэ сразу, без прелюдий, запустила пальчики ему в волосы. Он даже не мог понять, почему ему нужна была прелюдия, немного времени, чтобы собраться, но Маринэ не дала Ване даже перевести дух, после её стремительного появления. Она блуждала длинными белыми пальцами по его голове. Мягко и быстро расчесывала кудри.

Ваня узнал запах Маринэ, он легко пощекотал нос. Это были сухие лавандовые духи в маленьких железных баночках с фиолетовой крышкой. Такая баночка хранилась у Вани в прихожей, и бабушка душилась ими на новый год и на день рожденье. Но Маринэ пахла чуть по-другому.

Медсестра обошла Ваню, и её руки оказались так близко от его лица, что Ваня видел тонкие голубые ниточки вен на запястьях. Секунды ползли невероятно медленно. Она запускала руки и расчесывала, один раз, второй, третий… От каждого её мягкого прикосновения волны жара прокатывались по телу Вани от макушки до пят. В это бесконечное мгновенье он понял, что к запаху лаванды примешивается другой запах. Запах специй или может быть ладана. Этот аромат Ваня тоже знал. Так пахли бабушкины свечи и несколько ее иконок.

Сладкое наваждение закончилось так же быстро, как и началось. Вот она касалась его, и вот она уже у стола доктора Соломятина, возвращает гребень. Всё прервалось в одно мгновенье.

– Вшей нет. Иди теперь, – скомандовал доктор.

Как опытный рыбак подсекает несчастную рыбку, Соломятин выдернул Ваню из океана неги и оставил сидеть на стуле взъерошенного и растерянного, все равно, что та рыба на холодном песке.

– Спасибо, Денис Сергеевич, – выдохнул Ваня.

– Сергей Денисович, бестолочь! – поправил Соломятин. – Шуруй.

Ваня забрал справку, не глядя на Маринэ, и ушёл, густо покраснев. Даже не попрощался. Он бежал по коридору, закрыв уши руками, чувствуя, как они горят. Так Ваня часто позорился перед учителями в школе. «Осить ночки» и «чесочные писы» – его любимые оговорки.

На ужине Исаев сидел задумчивый: он вспоминал нежные прикосновения Маринэ, её лавандовые запястья … Одним словом, он мечтал о Маринэ Миколян, и мечты эти омрачал её брат. Где-то там, рядом с волнующими черными очами, вспыхивали и другие черные глаза, так похожие на глаза Маринэ. И эти вторые болезненно светились, и звучал голос Мурата – жалобный, умоляющий. Ваня даже подивился, как веселый обладатель джинс и прочих радостей жизни может быть таким? Таким затравленным.

Глава 5. Солнца нет.

Прошло несколько спокойных дней, и Ваня, мало по малу, освоился в лагере. По вечерам в первом отряде был принят обязательный ритуал, как говорится, на сон грядущий. Вожатые, в очередной раз, собрали отряд на веранде: мальчишки уселись на левой стороне, а девчонки скучковались на правой. Вожатая Катерина, прохаживаясь взад и вперёд, стала перебирать события дня:

– Вот Машенька молодец, плакаты нарисовала замечательные. Кирюшина я тоже отметила. Завтра возьмите, пожалуйста, ещё Ирочку Калинину и Леночку, вместе быстрее дорисуете оставшиеся афиши к спектаклю, – девочки оживленно завозились. – Володя вам поможет всё развесить, да?

– Конечно, Катерина Петровна, – с готовность закивал Володя Симонов. Он был самым высоким пареньком в отряде. Повесить плакаты для него – пару минут делов, а какая возможность с девчонками остаться без надзора Щукина.

– Кроме того, – продолжала Катерина Петровна, – сегодня было несколько замечаний от поварих. Говорят, что вы, а именно Лёня Новик, Самарин Никита и даже Женя Дымов гоняли собак камнями. Женя, это правда?

– Мы камнями не гоняли, – выпалил Дымов, краснея.

– Стыдно! Ты же капитан отряда, – укорил Щукин, – от имени директора к ветеранам отправляют, а ты лагерь позоришь! Наш отряд для всесоюзного альбома будет фотографии собирать, а вы не понимаете масштабы ответственности… всё игрушки на уме!

– Простите, Александр Иваныч, – хором промычали пионеры.

Ваня подумал, что ребята готовы сказать что угодно, только бы Катерина отпустила отряд по палатам. Сегодня все только и ждали, чтобы взрослые ушли. Ване ещё предстояло понять, что спокойных ночей больше не будет и в первом отряде у большинства планов громадье на «после отбоя».

Женя и Лёня ждали удачный момент, чтобы отправиться с Муратом к девчонкам, страшилки рассказывать. Но Ваня сомневался, что им удастся прокрасться мимо вожатых-караульных.

Теремки четвёртого корпуса имели солидные года. И Ваня хорошо знал, какая громкая ночная жизнь у старого дома – скрипит, вздыхает, ворочается. По такому дому красться очень трудно, особенно если тебя поминутно смешат товарищи.

Словом, пионеры предвкушали отбой и, нет-нет, да поглядывали на Сашу Щукина. Он же во время разбора полетов сидел на стульчике, сложив руки на коленях как примерный мальчик. Эта манера вожатого раздражала Ваню, несмотря на то, что Щукин ни разу не сделал Исаеву замечание. В отличие от Жени, Лёни и Мурата, Ване хотелось понравиться и вожатым, и ребятам, поэтому Исаев вел себя смирно, выполнял команды и старался быть настоящим винтиком коллектива.

Пока получалось сливаться с массой и не отсвечивать. Других результатов не было. Ваня оценивал своё положение как нулевое, что, в принципе, неплохо.

«Ноль – это же не минус», – решил для себя Исаев. – Скоро будет плюс. Терпение».

«Свечка» подходила к концу, догорала, и девчонки засуетились. Эта был Ванин первый разбор полетов, и он не сразу догадался, что происходит. Пионерки стали тянуться к мальчишкам. Скоро наступит операция “Т-с-с-с”. Но Катерина Петровна вдруг сказала:

– Вот Исаев, куда ты записался? – Ваня от неожиданности даже подпрыгнул.

– На шахматы ко мне, – ответил Щукин.

– И как вам Ванечка, Александр Иванович? – улыбалась Катерина Петровна.

– Рейтинг средний. Думаю, к чемпионату подтянем. Участвовать сможет.

Ваня с раздражением уловил, какой снисходительный и менторский тон выбрал Щукин. Он сыграл несколько партий с вожатым и ребятами из шахматного клуба, но Александр Иванович даже не подозревал, что Исаев совершенно специально играет в пол силы. Ваня обнаружил, что в клубе не слишком искушенные игроки и в большинстве своём из отрядов помладше. Он жалел их и не хотел вступать в конфликт, потому выигрывал ровно столько, сколько положено по очкам, чтобы попасть в турнир, который решено было провести в родительский день.

– Ты же говорил, что хорошо играешь, Исаев? – кольнул его Мурат и вздохнул наигранно тяжело. – Преувеличил, значит!

Ваня с Муратом сыграл один раз. И спасовал специально. Припоминая реакцию Мурата, когда тот проиграл в какие-то карты, Ваня предположил, что в случае проигрыша, в отместку, Мурат легко сметет фигуры и доску. Ване не хотелось привлекать к себе такое неприятное внимание, и он просто сдался.

Мурат самодовольно ушёл после партии, не пожав руку Ване, хотя рукопожатие – это естественное приличие. После этого случая Ваня старался не играть с ним, и так обходился без происшествий. Временами нападки Мурата казались Ване приступами ревности, причину которой ему ещё предстояло разгадать.

– Ладно, если звёзд на шахматном небосклоне Исаев не хватает, – весело сказала Катерина, – тогда предлагаю Ване поучаствовать в нашем спектакле «Доктор Айболит!». Ольга Паловна поручила первому отряду отвечать за театр, значит что? Чем больше ребят мы задействуем, тем лучше! Правильно я говорю, дорогие?

Девчонки закивали.

Итак, все собрались в круг и обнялись за плечи. Девчонки наперебой полезли вперед, чтобы попасть под руки к Мурату. Почему? Ваня не мог взять в толк. Мурат – смазливый, характерный, пловец – спортсмен с богатыми родителями. Но разве этого достаточно, чтобы покорить так много девчачьих сердец? Ведь на Мурата нужно не только смотреть, но и говорить с ним о чём-то. Сам Ваня не мог вытерпеть Мурата дольше десяти минут.

Исаев его избегал – Миколян слишком вспыльчивый. Ваня уже снял с Мурата значок «домашний» и повесил ярлык «проблемный».

Лена Рузова с длинной чёрной косой устроилась Мурату под правой рукой, а Машка с зелеными глазками – под левой. Обе были очень довольны собой. Все крепко сплелись в “орлятский круг” и ритмично подпрыгивали, а Ваня, замешкавшись, остался стоять в стороне.

– День пролетел, и лагерь спешит ко сну, – скандировали дружно пионеры, но ко сну, кажется, спешил только Саша Щукин. Ваня втиснулся между Женей и Леней.

– Доброй вам ночи, наши ребята… доброй вам ночи, наши мальчишки. Доброй вам ночи, вожатые наши…– все весело выговаривали слова, и через спины в середину круга едва проникало закатное солнце. В рыжем полумраке Ване показалось, что лицо Мурата, который стоял прямо напротив, стало серым и измученным. В объятьях красавец, он выглядит не то, чтобы несчастным, но больным. Мука, настоящая мука отразилась в его лице. – Завтра нам в трудный путь… Начинаем операцию “Т-с-с-с!”

Руки расцепились. Круг рассыпался. Весело галдя, пионеры разошлись по палатам. Вожатый Щукин так и не забрал Ванин рюкзак, так что пришлось самому нести вещи в кладовку на втором этаже. Рюкзак был полупустой, но такие в лагере порядки: есть рюкзак, неси в хранилище.

– Не-е-ет, Самарин, заткнись! – Вопил Лёня, когда Ваня вернулся в палату, – Я слушать не буду!

– Только одну расскажу, – настаивал Витя Самарин.

– Новик потом спать не сможет, – вздыхал Женя, глянув на Ваню. – Лёня даже поссать один боится.

Ваня тоже начал расправлять кровать и рассмеялся вместе с Витей. Тот, разгоряченный, растерянно переводил глаза с Жени на Витю и комкал в руках полотенце.

– Вы вот ржете, а мне из-за вас с Новиком за угол бегать, – ругался в пол силы Женя. Всем, и даже трусишке Лёне, хотелось послушать страшилку.

– Так ты не бегай, – пожал плечами Витя.

– Ага, Новик в штаны напрудит, – ворчал капитан отряда.

– Короче, тут пару лет назад одна старушка Верника с дочкой жила. Как раз тут, в заброшенном доме за забором…

– Ты посмотри, это в том, что напротив нашего окна, удивительно!– наигранно воскликнул Ваня.

– А в первый отряд тогда приехали пацаны очень вредные и нехорошие. Настоящие бандиты отпетые. Малолетние преступники. И они стали эту бабку донимать: все время бегали в деревню, бухали там и курили всякую дрянь. Окна бабке Вероничке побили, будили ее по ночам. Обнаглели и стали таскать в лагерь сигареты.

– Я слышал, – понизив голос, сказал Женя, – что сигареты были иностранные. Они чтобы здорового человека сгубить, в табак ядовитое масло втирают.

Лёня живо закивал, и Витя продолжа:

– И когда бабка Вероничка сделала хулиганам замечание, пацаны ее избили. Тогда она решила им отомстить. Бабка предложила хулиганам выкурить кое-что по-настоящему убойное. Разожгли костер в лесу, и Вероничка раздала пацанам длинные сигаретки с фиолетовым дымом. Покурив, они сразу уснули, а бабка, обозленная, их всех сожгла. Пацанов в смысле. Тела побросала в корпусе, а сама ушла в лес и пропала. Утром менты нашли только обгорелые трупы. Говорят, иногда бабка Вероника возвращается домой, дочку ищет свою.

– А я слышал, – отозвался Женя, устраиваясь в кровати, – если ночью выйти к деревянному забору, который за пищеблоком, и посмотреть в лес, то можно увидеть огонек костра в лесу. Его разжигает Вероничка, чтобы выманить непослушных детей из лагеря.

– А почему, если ты смотришь, то сразу непослушный? – спросил Лёня.

– Ты ж не спишь ночью, значит, не слушаешься вожатого, – пояснил Витя многозначительно.

– Фу ты, стрёмно, – пискнул Лёня, сглотнув.

Витя встал на кровать и стал шлепал полотенцем комаров на стенах.

– А я тоже знаю одну историю, хотите? – спросил Женя.

– Нет, – запищал Лёня.

– Да, да, да,– скандировал Ваня.

И Женя начал:

– У нас на улице жил мальчик. Родители его не любили, поэтому он часто гулял один и прогуливал школу. Он приходил домой только под утро. Родители перестали кормить сына, потому что он просил только сырого мяса. Мать выгоняла его на ночь и запирала дверь. И однажды утром мальчик не пришёл домой. Его не было несколько ночей, и только спустя два дня соседи почувствовала запах тухлятины в гаражах. Один из гаражей менты вскрыли и нашли там мальчика, который был настолько голоден, что съел хозяина гаража и своего одноклассника. Голодного мальчика заперли в психбольнице, откуда он сбежал. У нас говорят, что он до сих пор охотится на районе и никак не может наесться.

Повисла тяжелая пауза. Ваня наполовину стянул свою тельняшку и бросил в тишину, как бы между прочим:

– Этот мальчик – я.

– Чего? – пискнул Лёня и попятился.

– Голодный мальчик из страшилки – это я, – повторил Ваня. Лёня выкатил глаза и выбежал из палаты.

– Сейчас Щукину нажалуется! – предсказал Женя.

– Ты, Исаев, так сильно Новика не пугай, а то он реально ночью обоссытся!

Ребята посмеялись, но на этой ноте страшилки рассказывать расхотелось. Лёня быстро вернулся, умывшись. Щукину жаловаться не стал.

– Не по-пацански! – обиделся Лёня Новик, когда узнал, что его записали не только в трусишки, но и в стукачи.

После отбоя, недолго собираясь, пионеры побежали к девчонкам играть в карты. Ваня сам не рвался, да его и не звали. Он не успел познакомиться с девочками достаточно близко и решил, что ломиться ночью к ним в палату – не прилично. Ваня хотел сначала разобраться, как в первом отряде все устроено, а потом уже проситься играть в карты. К тому же, здесь звездил Мурат и другие мальчишки в джинсах, а у Вани не было ни звезд, ни джинс.

Ваня остался один. В комнату попеременно проникал неоновый свет: то зеленый, то красный, то фиолетово-голубой. Это перемигивались огоньками гирлянда над крыльцом. Он уселся почитать “Семнадцать мгновений весны”. Было забавно перелистывать страницы: они светились то оранжевым, то зеленым.

«Почитать» – Ваня так называл для себя процесс перелистывания засаленных и зачитанных страниц. Он просто открывал книгу наугад, попадал на загнутый уголок и читал обведенные красным карандашом цитаты:

«Характер человека лучше всего узнаётся в споре», – прочёл Ваня оранжевые строки и подумал: «Если это точно, то с Муратом дел иметь нельзя!»

Полистал голубые страницы рассеянно:

«Слова сильны только тогда, когда они сложились в Библию или в стихи Пушкина… А так – мусор они, да и только», – эта цитата не давала Ване покоя, с тех пор как его брат ушёл в священники. И Она постоянно попадалась на глаза.

«Слова сложились в Библию… – злился про себя Ваня. – Пашка ни одной молитвы не знал, а попом стал всё равно!»

Сверху послышалась песня:

– … Город стреляет в ночь дробью огней, но ночь сильней, её власть велика, – пел Мурат. Пел приятно, медленно перебирал струны гитары. Ваня скривился и отвернулся от зеленых огоньков к стене.

«Миколян, дурак, пропустил второй куплет!»

А Мурат, не смущаясь своей ошибки, продолжал:

– … Соседи приходят, им слышится стук копыт. Мешает уснуть, тревожит их сон. Те, кому нечего ждать, отправляются в путь… Спокойная ночь…

Ваня слушал, засыпая, и думал: «Спокойная ночь, потом все равно придет Щукин и всех прогонит. Будет ругаться. Разбудит…»

Мысли текли размерено и Ваня с удовольствием почувствовал, как тело расслабилось – растворилось в теплой воде, и он очутился прямо посреди лагеря «Василёк».

Но только в другом «Васильке». В лагере с новой стороны. Здесь ноги утопали по щиколотку в снегу. Ваня пошевелил босыми ступнями. Он стоял посреди зимы, как был в трусах и майке. На соснах лежали толстые снеговые шапки. Вокруг красота, как бывает, когда приходят большие снега в безветрие.

Ваня пошёл вперед к одной из засыпанных лавочек. Уселся поудобнее, разглядывая белые шапки на верандах пряничных домиков. Некоторые крыши корпусов засыпало так сильно, что торчали только петушки-флигеля.

– Снег пошёл, – сказала бабушка Вани. Вера Андреевна появилась рядом и, казалось, сидела тут с самого начала. – Я думала, уже не выпадет.

– А я ждал.

– Смотрю, солнца много, небо высокое, – глядя на Ваню говорила Вера Андреевна, – какой же тут снег, Ванечка?

– Чистый, – он прижался щекой к бабушкиному плечу.

Плечо было мягким и теплым. Бабушка завернулась в толстую мутоновую шубу на голое тело. Босыми ногами она болтала в снегу. Ваня оглядел Веру Андреевну целиком и снова облокотился на неё. Ему все показалось таким, как нужно. Так они и сидели на лавочке: бабуля в шубе и Ваня в трусах и маечке.

Тут белые мушки, поменялись на тяжелые снежные хлопья. Ваня и не знал, сколько они так просидели, но время успело припорошить их снегом.

– Пройтись хочу, – сказала бабушка.

Ваня не стал возражать, и они поплыли в снегу мимо длинных стволов сосен. Маленькие снеговые шапочки наросли даже на прутиках и цыпках сосновой коры. Ваня остановился, чтобы поковырять их пальцем, когда заметил справа от себя большой сугроб.

– Это колодец, Ванечка, – сообщила бабуля. Снег засыпал ей все волосы.

Ваня повернулся спиной, подпрыгнул – и с наслаждением плюхнулся в сугроб. Но, пролетев немного, нашёл себя на дне сухого колодца.

Глядя вверх, он увидел чёрное небо и белые звёзды.

«Как же так? – думал он, сидя в колодце поджав ноги. – Наверху легко, пышно, свежо, а тут – ночь? Там солнце. Там небо такое высокое – если прыгнуть, то провалишься – полетишь! А тут – ночь?»

Он, упираясь ногами в стены колодца, ловко выбрался на снег, как полосатый паучок.

– Что там, в колодце? – спросила бабушка, укутавшись в шубу плотнее.

– Там ночь.

– Не может быть, – возмутилась Вера Андреёвна. – Это плохой колодец. Давай в другой.

Но Ване больше не хотелось барахтаться в снегу. Он разбежался, прыгнул в высокое небо, но почему-то снова упал в колодец.

Второй колодец был гораздо глубже. Небо над головой ещё чернее, свет звёзд сюда не проникал. Но Ваня знал, что звёзды там, колючие и злые.

– Ау-у-у, а-ау-у, а-у-у, – звала бабушка, – Ва-а-аня!

– Я здесь, – отозвался он эхом. Бабушка его не услышала, – я на дне!

– А-у-у, а-у-у, – её зов стал удаляться.

– Пошла к Пашке, – заревновал Ваня. – Я здесь!

Бабушка его уже не слышала.

– Я здесь! – крикнул Ваня, а мысли начали перетекать из одного его уха в другое: «Но там меня нет, потому что у них там день, а у меня вот – темно».

– Я здесь! – снова позвал он. – Я же тебя слышу! Ба, загляни сюда. Загляни!

Бабушка ушла.

Тогда Ваня выбрался из колодца, прошёл на лавочку, уселся и стал ждать. Он раскрыл ладонь перед лицом и пересчитывал пальцы:

– Один, два… пять, шесть… – Ваня всегда замечал как на ладони, нет-нет, да проскочит шестой, а то и седьмой мизинец.

Солнце уже клонилось к закату, снег сверкал и осыпался с деревьев мелкой мукой.

Наконец, длинные тени сосен расплылись и растеклись. Они зачернили небо, снег и Ваню. Тогда Исаев влез на скамейку и прыгнул в самый колодец.

На дне Ваня посидел, жмурясь, и открыл глаза, ему показалось, что загорелась ослепительная вспышка, но так только показалось.

Ваня снова зажмурился:

– Раз, два, три – посчитал он, чтобы сосредоточиться. И снова посмотрел вверх, и ничего не увидел, даже вспышки.

– Вот так значит…

Холодея от кончиков пальцев и до кончика носа, Ваня понял, что ничего нет. Что он ничего не видит. Послышался далекий гудок поезда.

– И днём, и ночью одна только ночь, – пробормотал Ваня, прикрыв холодными руками лицо, чтобы не разреветься. – И днём, и ночью, только ночь. Солнца нет.

Он стал медленно выбираться из колодца, сильно сгибая колени. И проснулся.

Сверху смеялись ребята, ссыпаясь кубарем по лестнице. Они вбежали в палату и юркнули в кровати, накрывшись с головой, но продолжали фыркать, как пони, от смеха. Щукин уже обрушил весь гнев на Мурата в соседней палате.

Ваня ещё не вполне проснулся. Он в пол глаза видел, как вожатый вошёл в палату в одних шортах и майке. Но, что Щукин говорил, Исаев почти не слышал.

«Как же так? – горевал Ваня, глядя как Александр Иванович тычет пальцем в него и в остальных. – Нет солнца. Солнца нет!»

Глава 6. Рыжие фокусы.

Голубую прохладу утра развеял зычный голос Щукина:

– Умываться, чистить зубы, умываться, чистить зубы! – командовал он, проходя по коридору.

Пацаны выбрались из кроватей, зябко ёжась. Деревянный пол был холодный и поскрипывал.

– Мурат опять вещи не убрал, – возмутился Женя.

Чьи-то вещи лежали на кровати у окна нетронутые.

– И не ночевал, видимо, в палате, – отозвался Лёня.

На это замечание Исаев зевнул. Просыпаться так рано было очень трудно, и Ваня в сердцах подумал, что утро особенно дрянное потому, что с ним в палате теперь будет жить Миколян.

– Как думаете, Мурат реально с Машкой на речку ходил? – пробурчал капитан отряда. Все уже знали, что он в зеленоглазую Машу Карпухину влюблён, даже Ваня знал.

– Если бы враки были, то Щукин так бы не разорялся. Говорят, он их там застукал…

Лёня, Женя и Витя смотрели на чемодан Мурата и кривились.

– Нам нужно сказать, что Миколян не ночевал в отряде? – спросил Ваня, заправляя тельняшку в шорты.

– Нет, – отрезал Витя. – У Мурата родители какие-то шишки. Ещё и сестра в лагере работает. Он блатной – что ему будет!

– А нас Щукин из-за Мурата накажет. Если заставит драить унитазы, я Миколяну в нос дам, честное слово, – пообещал Лёня и ушёл сонный. Витя и Женя – за ним.

Ваня копался, заправляя кровать. Долго застёгивал ремешок часов «Победа», хлястик всё время ускользал.

«У дедушки всегда ловко получалось», – отметил Ваня, вспомнив морщинистые и теплые руки деда. А потом увидел в окно, как Щукин от умывальников шагает к четвёртому корпусу. Лицо решительное. Недолго думая, Исаев, собрал вещи Мурата в охапку и сунул их в тумбочку. Ногой утрамбовал. Тумбочка скрипела и трещала, но дверца все-таки закрылась. Только Ваня взял полотенце и заторопился к выходу, как фурией влетел вожатый.

– Где Миколян? – накинулся Александр Иванович с порога.

– Умывается.

– Умывается, значит! – Щукин подбежал к тумбочке, распахнул несчастную дверцу и вещи вывалились грудой на пол. – Он опять не спал в отряде! Исаев, признавайся, где он сегодня был?

В этот момент раздался горн из приёмников, тут и там развешанных по лагерю. За горном включили бодрый марш.

– Где Мурат? – перекричал музыку вожатый. Щёки у него покраснели от злости.

– Зе н-аю…– пробурчал Ваня. Он никогда не умел врать, – не знаю, – поправился он немного уверенней.

– И кровать заправлена. Он вообще её не расправлял. Зачем тогда простился к вам в палату? Не удосужился даже пододеяльник заправить?! – разорялся вожатый.

– Я ему устрою, и Маринэ этой устрою. И Сергею Денисовичу выпишу… выпишу… докладную на них напишу!

– Подождите, Александр Иваныч, – вступился Ваня, – я схожу за Муратом. Мы же коллектив. Все пацаны вступятся, я уверен. Мы возьмем над Муратом шефство. Сегодня он будет здесь, я вам обещаю.

– А ты кто такой, чтоб мне обещания раздавать, Исаев? – сказал Щукин противным сдержанным тоном. Он больше не рычал, он что-то задумал. Задумал подлость. – Быстро умываться и на зарядку!

Ваня повиновался. Он умылся, немного понаблюдал, как Женя брызгает на свою Машу холодной водой, потом пионеры из второй палаты вместе с Ваней обливались из ковшиков. Это веселье быстро пресекла главная вожатая Ольга Павловна Ризина, по прозвищу «Резина».

– Так, пионеры, – ругалась она, – призываю вас к порядку.

Лёня в последний раз обрызгал особо нежных девчонок. Эти неженки умывались, моча только кончики пальцев, и очень радовались, если их вожатая приносила кипяченую в чайниках воду, чтобы те могли умыть свои розовые щечки.

Дальше по расписанию – зарядка. Зарядку проводил Максим Максимович – физрук.

– Зарядку делай каждый день, пройдет усталость, грусть и лень! – заявил Максим Максимович прямо Ване в лицо. Замечание было справедливым. Ребята уже привыкли вставать по расписанию. Один Ване махал руками вяло и наклонялся, скрипя костями.

– Эй, полосатый! – пристал к Ване физрук. – За-ряд-ку де-лай… – начал он с паузой на каждом слоге. Видимо, чтобы Ваня разобрал наверняка, – … гру-сть и ле-нь!

Исаев под смешки соседей запрыгал бодрее.

Дальше Максим Максимович передал шеренги пионеров главной вожатой. Она охраняла детей по пути на завтрак.

Ваня выждал, когда Ризина отвлечется. Удачный момент предоставили мальчишки из третьего отряда. Наталья Борисовна поймала их на распевании матерных речёвок, вместо девиза отряда. Она схватила белобрысого хулигана за ухо и отчитывала, где ж тут уследить за юрким Ваней. Шаг, второй и вот Исаев уже вне строя и вне досягаемости.

«Зачем в слове «грусть» выделять буквы «сть»? Это же не слог…», – сетовал Ваня на физрука. Шмыгнув в кусты акаций, он пошёл по дорожке, протоптанной в цветах. Короткими перебежками, оказался на огороде сразу за лазаретом.

Ваня встал на завалинку медицинского теремка и заглянул в окно. Там на заправленной кровати спал Мурат, укрывшись покрывалом с соседней кровати. Исаев слабо постучал в окно. Мурат даже бровью не повёл. Ваня постучал сильнее. «Спит как мертвый», – мелькнула мысль.

Ваня представил себе картину: он, трепеща внутри, как настоящий шпион на боевом задании, крадётся в тени на помощь связанному товарищу.

На самом же деле Исаев просто тихонько вошёл в лазарет, где его никто не ждал и не останавливал. Ваня понял это, услышав громкий храп доктора Соломятина, который больше походил на кабанячье хрюканье. Пахло спиртом. Ваня осторожно заглянул в приоткрытую дверь «мед…кта». Да, так и есть. Сергей Денисович спал на кушетке в кабинете. На полу в луже лежала бутылочка из прозрачного коричневого стекла. Она явно выпала у доктора из рук.

«Соломятин даже не знает, что Мурат в лазарете дрыхнет. А может, доктору и правда всё равно», – Ваня фыркнул и зашёл в изолятор.

Мурат посапывал во сне.

Исаев хотел грубо разбудить его, но вдруг оробел. Ваня наступил на кусочек белого мела и тот рассыпался в крошку. Оказалось, что кровать Мурата обведена в круг. Ваня наклонился, и точно! Аккурат в изголовье под кроватью буквы. Сначала Ваня даже не поверил своим глазам, но там было написано «дом».

Вынырнув из-под кровати, Ваня наткнулся на серое лицо Мурата. Он лежал и таращил круглые, полные ужаса глаза. Спустя мгновенье, он узнал Ваню и пришёл в себя.

– Опять шпионишь? – хрипло протянул Миколян и облизал пересохшие губы.

– Доброго утречка, – Ваня открыл окно и впустил свежий воздух.

– Чего припёрся? – Мурат сел на кровати и схватился руками за голову.

– Вставай быстрее. Щукин задумал написать на тебя и на Марину Тимуровну докладную. Будь добр, появись на завтраке и наври что-нибудь. Я пообещал, сегодня ты будешь спать в палате, потому что мы, пацанами, возьмём над тобой шефство, – тут Мурат поплёлся к выходу, Ваня заторопился следом и говорил уже на ходу, – если мы не выполним обещание, то придется баню намывать. И дискотеку пропустим, Женёк тогда разноется…

– Конечно, конечно, – вымученно улыбнулся Мурат. Они уже шли к столовой, и выглядел Мурат так, будто старался по дороге принять свое обычное веселое настроение, старался натянуть улыбку, вернуть лёгкость и веселье, но оно почему-то возвращаться не хотело, и улыбка никак не налезала.

Миколян остановился у бочки для дождевой воды, из которой во время трудового десанта пионеры поливали цветочные клумбы, и умылся, сильно отфыркиваясь. Он шумно ополоснул лицо, руки по локоть, шею и краска вернулась к лицу.

– Полегчало? – спросил Ваня.

– Не слишком, – ответил Мурат, – как тебе футболка?

– Помялась.

– И пускай! После завтрака загляну в палату, переоденусь. Главное, чтоб Щукин отвалил уже. Как он достал меня, таракан!

Ваня понимающе кивнул, и они побежали к столовой. Там расселись по разным столам. Опоздали Ваня с Муратом совсем на чуть-чуть. Женя – скоростной едок и единственный за столом Вани любитель молочной каши, даже не успел доесть первую тарелку.

Ваня не вредничал и ел, что дают. Только он опустил ложку в молочную пшенку, как почувствовал на себе пристальный взгляд.

Исаев привык завтракать один. Укрыться на маленькой кухне и собраться с мыслями. Ваня стал озираться по сторонам. Галдящее скопище, детский смех и суета, расписание и дежурные, требующие убирать за собой скорее – словом, Ваня конфузился.

Он съел одну ложку, вторую, третью и снова вскинул голову. Стал внимательнее искать, кто же на него таращится. И нашёл.

В окошке раздатчицы, радом с плакатом, где пионеры, по локоть в пене, восхваляли мыло, маячили лукавые любопытные глазки. Когда глазки заметили, что Ваня смотрит, появилась и целая голова. Девчонка высунулась по пояс из окошка и поманила Ваню. Волосы у неё были огненно-рыжие. Она покрыла голову белым поварским платком, но от этого рыжая челка стала гореть между белым лбом и косынкой как апельсин на снегу.

Ваня, не помня себя от счастья, вскочил и готов был не бежать – лететь на зов.

– Исаев, ты не будешь доедать? – спросил жадный до каши Женя.

– На здоровье, – рассмеялся Ваня и быстро направился к выходу из столовой. На улице он побежал вокруг пищеблока к задней двери кухни. Рыжий пес Снежок загавкал на Ваню, но по-доброму. Ваня отвлекся на собаку, потрепал его за ухом и заметил, что стоит он как раз напротив окна, через которое на него пялилась Катерина Петровна. Ему хватало роста заглянуть в столовую, не поднимаясь на цыпочки, и он удивился, как хорошо видно длинное помещение и столы, выставленные в ряд. Дежурные помогали малышам прибрать за собой тарелки и даже начали мыть столы. Ваня, сам не зная, зачем, посмотрел на Мурата. Тот сидел в компании Лёни и девчонок, шутил. Девчонки давольны, он – тоже.

«Глупости свои болтает, а они смеются, – с досадой думал Ваня, – но и Миколян смеётся. Смеётся. И улыбка налезла».

Да, там, в изоляторе, Ваня не поверил бы, что перепуганный и уставший Мурат будет шутить свои дурацкие шуточки. Как будто он и не рисовал странные круги, и не бегал, как испуганный котёночек, к сестре за пазуху.

– Исаев! – раздался совсем рядом звонкий голосок, – ты опять шпионишь?

К нему бежала рослая девчушка. Поступь её легка. Она и не бежала, а будто порхала. Вся светилась. Хотя остальной облик был страшно прозаичным – черные штаны, серая выцветшая футболка и черный фартук. На поясе в специальных кармашках несколько ножичков. Одни покороче, другие подлиннее.

– Вика!

Они крепко обнялись, и Ваня, не удержав чувств, подхватил её и закружил. Вика сильно пахла яблоками. Освободившись из объятий, она сорвала косынку, взлохматила пышную гриву и стала той самой, чей образ Ваня носил в памяти.

– Идём, идём, – сказала она, увлекая Ваню за руку. Пионеры уже стали тянуться из столовой на алею.

– Я так тебя ждал! – воскликнул Ваня.

– Да, уж, – рассмеялась Вика, когда они устроились за пищеблоком на низких ящичках, спрятанных в кустах акаций, – теть Таня мне рассказала, что ты бойкий соколик.

Вика снова рассмеялась и взяла Ваню под руку.

– Даже не верится, что мы, наконец, встретились, – вздохнула она. – Звонки звонками, а так прятаться, как в детстве, лучше всего. Лучше самого длинного звонка.

Немного посидели молча в обнимку. Воздух был сладкий, и густо пахло акациями.

– Из последних новостей: мать на меня сильно напирает. Учиться гонит в город. Я пока документы не подавала. А ты что-нибудь решил, будешь поступать? – спросила Вика, глядя на пионеров, играющих с собаками.

– Я хочу пробраться к брату в деревню, – сказал Ваня, одновременно с Викой.

– А?

– К брату меня отведёшь? – Вика хотела возражать, но Ваня был настойчив. – Тебя мать по всем бабкам и попам таскает…

– Это большое нарушение, Вань, – сказала Вика серьёзно. – Без шуток, за побег из лагеря домой могут отправить, это в лучшем случае. Могут даже на учет поставить за нарушение.

– Я для этого приехал, можно сказать, – вздохнул Ваня, – а ты не хочешь меня вести. Вика, ты знаешь, где церковь Павла. Ты же ходила. А может, и сейчас ходишь.

– Ты слышал меня, Исаев? – отстранилась Вика. – Уходить за территорию лагеря запрошено, это реально единственный запрет, который в лагере существует.

– Ты не трави душу, лады? – закатил глаза Ваня. – И про правила не загоняй. Не хочешь идти, так я один пойду.

– Нет, – отрезала Вика. – Один не ходи. Там змеи в лесу.

– Серьёзно?

– Да, серьёзно, – передразнила Вика, довольная эффектом, который произвёл её аргумент.

– Ты, может, думаешь, что я про Пашку шучу. Но я не писал тебе последние месяцы. Точнее, я писал не всё. Думаю, вот напишу, и как-то полегчает, но перечитывал и всё выбрасывал.

– По телефону бы сказал.

– Так вслух ещё хуже, – поник Ваня. – Вообще тоска тогда заедает.

– Что, бабушка плохая? – догадалась Вика.

– Совсем плохая, – признался Ваня, – тётки приехали.

– Все что ли? Даже из Москвы?

– Да, – воскликнул Ваня возмущенно, – Тамара приперлась с Олей. Им зачем наш дом облезлый? Тамара эта – жадная тварь! Говорят, что приехали за бабушкой ухаживать, а сами только и ждут, когда она помрет, – сказал и сам испугался брошенных слов.

– Давай, вставай, пошли, пройдёмся по периметру, – вытянула его Вика из кустов.

– А тебя не потеряют?

– Таня скажет, – отмахнулась Вика. – Я всю картошку и яблоки к ужину уже перечистила. Пойдём, пойдем!

Ушли подальше от пионерской алее. Вика повела его протоптанными среди сосен тропинками. Местные жители, только им известными путями, ходили от деревни к лагерю «Василёк».

– Ты уверен, что тётки правда настолько стрёмные? – спросила Вика, переступая высокие сосновые корни, как петли вылезавшие из земли. – Они, может, правда ждут, но не так открыто…

– Я слышал разговоры Тамары с врачом. Она с ним по телефону говорила, а потом, не успела даже трубку положить, начала смеяться! Думала, я не вижу… А перед отъездом тёть Оля мне в лицо сказала, чтоб готовился съезжать к Пашке. Мол, даже вещи не разбирай.

– Сука какая! – ругнулась Вика и задумалась. Ване оставалось только гадать жалеет она его или нет. Впереди между сосен замелькали железные кроватные ножки. Ваня сначала не понял, но, когда он ковырнул землю носком шанхаек, всё стало понятно. В траве и на дорожке часто-часто валялись звенья железных пружинок.

Вдоль забора складировали скелеты старых кроватей и пружинные блоки. В крапиве ржавело не меньше дюжины. Эта картина напомнила Ване россыпь перевёрнутых на спину жуков, которым никак не вернуться на брюшко.

– Здесь есть ход в деревню, – Вика указала на неприметную дыру в сетке забора. – Тут через лес самая кроткая дорога.

Бесхозные кровати пустили в дело – прикрывали ими дырявый забор. Да так искусно, что если бы Вика не сказала, так Ваня бы и не догадался.

Пошли дальше, и сменился пейзаж. Между трав заблестела Волга.

– Придёт отец Павел, придёт в лагерь, – сказала Вика, похлопав Ваню по спине. – Только вот…

– Что? – стал злиться Ваня. – Пашка не вернётся домой, хочешь сказать?

– Ну да, – пожала плечами Вика. – Он свой приход любит очень. Люди в деревне его обожают. Все больше местных стали ходить на воскресные службы. Я тебе скажу, если хочешь знать, кто-то из города стал на автобусе привозить верующих к церквушке. И увозить потом. Такой вот энтузиазм у трудового населения.

– Да Пашка у нас теперь звезда.

– Прекрати, Ваня, – одернула его Вика. – Ты знаешь, как я к этому отношусь.

– Прекрасно! – огрызнулся Ваня. – А мне как прикажешь быть? Я скоро буду ночевать под забором.

– У тебя никто не может отобрать дом!

Ваня рассмеялся:

–Томка московская может отобрать у меня всё, что угодно. Оля меня ненавидит. И Пашу. Особенно за то, что он теперь у нас поп. Мне даже кажется, если бы Пашка не пошёл в церковники и не стал «антисоциальным элементом» – она бы, может, и не выгоняла меня.

– Это ты надежду ищешь, – сказала Вика просто. – Они бы всё отняли, даже если бы отец Павел был самим господом богом, такие жадные!

Дальше шли молча вдоль забора до самого заброшенного дома бабки Вероники. Там Вика остановилась и сказала:

– Надо разойтись. Пора мне вернуться.

Ваня глянул мельком на запертую дверь, на покосившееся крыльцо и вдруг заметил в траве заброшенный колодец. Его заколотили крышкой для надежности.

– Я тебя провожу.

– Что это за нотки в голосе плаксивые, – улыбнулась Вика. – Ты что раскис, Исаев? Ты шпион или сопля? – Ваня тихонько толкнул Вику вместо ответа. Они пошли по аллее. Тут было много ребятни, смеха, и Ване стало легче. Когда вокруг суета и вопли: «Да здравствует наука, спорт, прогресс… ЦК КПСС…» – думать печальные мысли сложно.

– На дискотеку пойдёшь вечером? – спросила вдруг Вика, когда они уже подходили к задней двери кухни.

– Не, – отмахнулся Ваня.

– Ты, небось, там ещё не был, на танцах.

– Ой, ну и что?

– Я так и знала, что зассышь девчонок позвать. А они, может быть, ждут, пока их такой полосатик на танцы пригласит.

–Хватит, Золотарёва! Ты прекрасно знаешь, что я не хожу на танцы.

– Соглашайся, – настаивала Вика, заглядывая Ване в глаза.

У неё самой глаза были светлые, водянистые, без четкого круга радужки. И оттого Ваня едва-едва ловил её взгляд, даже когда Вика смотрела в упор.

Он нехотя согласился, предвкушая, как Мурат и Лёня станут смеяться над ним, пока он будет с Викой обниматься в медленном танце. Он знал, что она на «медляк» его потащит. Вике всегда нравилось дразниться и давить на самое трудное, что Ване не давалось – это сходиться с людьми и проявляться на публике. А откажешь, так станет смеяться. На все просьбы Вани вести себя прилично, Вика всегда отвечала одно: «я человек беспартийный, к тому же тёмный. Что думаю, то и говорю. Какой спрос с кухарки, Исаев?»

И Ваня не спрашивал.

Попрощались. Он уже почти ушёл, когда заметил, что на руке нет часов.

Вздохнув, он вернулся к заднему входу кухни. Вика ждала его, облокотившись спиной на деревянную балку у крыльцо, и поигрывала часами его дедушки, перекатывая их между пальцами.

– Раззява, Исаев, – посмеивалась она, – обула тебя как детсадовца.

– Давай сюда, – улыбнулся Ваня и надел часы «Победа» на запястье.

– Расту, да? – смеялась Вика.

– Смотри, головой в небо упрешься, – ответил Ваня кисло. – Я думал, ты завязываешь.

– Это искусство, Ваня, – кривлялась она. – Я теперь фокусы учу. Вечером покажу.

Она подмигнула и скрылась на кухне.

Ваня и возразить не успел. Вика всегда чувствовала, когда он собирается читать нотации, и самоустранялась прежде, чем Исаев успевал открыть рот.

Глава 7. Репетиция.

Расставшись с Викой, Ваня отбросил тревоги и пошёл к Дружинному дому с единственной целью: найти ребят без звёзд во лбу и без джинс на попе.

На крыльце он задержался, соображая, где же актовый зал. Из окон летела музыка – играли на пианино, ещё Ваня разобрал голос главной вожатой – она болтала по телефону.

В рабочее время не положено, особенно если ты пионер.

«Куда деваться, если все равны, но ты ровнее…» – думал Ваня о Ризиной, заходя в кирпичное здание.

Отыскать актовый зал оказалось несложно – заходи в самые большие двери, и ты на месте. По пути Ваня остановился у знаменной комнаты и заглянул внутрь. Сидя на краешке стола, Ольга Павловна разговаривала, прижимая телефонную трубку к уху плечом. Шея у нее раскраснелась, лоб взмок. Вожатая быстро обмахивалась платочком.

«Телефон мне понадобиться. Бабуле позвоню», – решил Ваня и задержался взглядом на охапке красных флагов с длинными древками в большой деревянной бочке. Ваня был очень впечатлён красным полотном, так впечатлён, что мгновенье ничего не видел, кроме алого пятна.

Отогнав кровавые вспышки, Исаев зашёл в актовый зал. Его переполняло чувство предвкушения.

«У меня рост есть, голос громкий… Могу надеяться!» – мечтал он. – Может, дадут роль, ну если не Айболита, то хотя бы крокодила или Бармалея». Ваня даже придумал, как можно из щётки сделать страшные усы.

На низенькой сцене выстроились ребята из отрядов помладше. Некоторые актёры надели бумажные маски. Костюмы лис и шакалов были уже готовы, а вот маски китов и орлов пока раскрашены наполовину. У зайчиков масок на голове не было вовсе. О том, что на сцене именно зайчики, говорили белые жилетки и смешные хвостики из скомканных листиков. Премьера намечена на родительский день, поэтому времени доделать костюмы ещё навалом.

Ваня сел на первый ряд с двумя девочками, одна из них была звеньевой, а вторая главой третьего отряда. На руках пионерки носили красненькие повязки. Сидели видимо без роли, как и Ваня.

– Привет, – сказал Ваня тихо, чтобы не отвлекать актёров на сцене, – вы тоже первый раз пришли?

– Да, – шепнула девочка с веснушками на носу и торчащими ушами. – Я буду мышкой, наверно, а Лиза будет собачкой. Мы сыграем помощниц Айболита.

Ваня отметил, что почётные роли медсестёр им понравились.

– А ты опоздал, – сказала вторая девочка. – Придётся ждать. Какая роль останется, такую и дадут!

– Дадут и хорошо, – шепнул Ваня, ни капельки не огорчившись.

Ему просто хотелось побыть с кем-нибудь в коллективе, завязнуть в общем деле, чтобы потом вспоминать зимой, как летом было весело. Вспоминать суету за сценой, как красили маски. Хотелось тоже вырезать костюмы. Такую-то работу Ване дадут точно.

«Ещё в шахматном турнире занять призовое место и всё – партийная программа по веселью и отдыху выполнена», – подумал Ваня, глядя на шакала в окружении мальчиков – зайчиков.

– «Приезжайте, доктор,

В Африку скорей

И спасите, доктор,

Наших малышей!» – громко и надрывно голосил худенький пионер без костюма.

«Что такое? Неужели

Ваши дети заболели?» – отвечал видимо доктор Айболит. Это был толстенький паренек в белом халате с бородой из ваты и очками из картона. Он был самым крупным и походил на доктора. Но борода ему мешала. Айболит боялся широко открывать рот, чтобы не свалилась вата.

Катерина Петровна широкими шагами ходила между актёрами и расставляла их в нужные места.

– Запоминайте дети, кто, где стоит! Завтра пойдём на ракушку, – так называли летнюю открытую сцену с куполом, – сразу вставайте на свои места, чтобы не терять середину и не топчитесь по краям. Понятно?

– Понятно, Катерин Петровна, – смешно отвечали пионеры, делая ударение на букву «е» в слове «Петровна».

– Дальше, – махнула рукой вожатая.

– Да-да-да! У них ангина,

Скарлатина, холерина… – запнулся актер без костюма.

– В чем дело, Шура? Слова надо было повторять. Дифтерит, аппендицит…

– Малярия и бронхит! – вспомнила Шура. – Приходите же скорее,

Добрый доктор Айболит!

– Прекрасно, – встрепенулась Катерина и быстро договорила вместо девчушки, – Ладно, ладно, побегу, вашим детям помогу.

Актёры были настроены на работу, и Вани понравилось, как Катерина Петровна руководит – с толком, по пустякам не придирается.

– И встал Айболит, побежал Айболит,

По полям, по лесам, по лугам, – торопилась вожатая Давыдова по сценарию, – бла, бла, бла …«Лимпопо, Лимпопо!»… – сказала она и прислушалась. Тишина. Катерина чего-то ждала.

– Лимпопо! – заорала она в открытое окно.

– Чего это она, – спросил Ваня у своей соседки.

– Тучи ждет, – ответила та, и, подняв руку, обратилась к вожатой, – Катьрин-Петрвна, я схожу, позову их.

– О, давай, Амирова, позови малышей, – Катерина смотрела в сценарий и бормотала, – теперь должен быть танец тучек. Буря, слякоть, всё такое, – и она объявила громко, – перерыв! Я посмотрю малышей, прогоню танцоров, а вы пока слова учите. А ты, Миша, костюм доделай. Всё, я позову! У вас около получаса. Расходимся.

И лесные животные попрыгали со сцены. Во главе с Айболитом они вышли из актового зала.

– Катерина Петровна, – обратился Ваня к режиссёру, – а мне роль дадут?

– Роль? – спросила она глухо.

– Если всё занято, я могу помогать: коробки таскать или костюмы красить, – сдал назад Ваня. Да, он опоздал на репетицию из-за прогулки с Викой…Пусть роли уже разбирали, всё равно хотелось повариться в этой театральной подготовке. Он был готов плакаты красить или даже сцену мыть. В общем, всеми силами зацепиться.

Катерина присела и опустила листы на сцену. Она приняла странную позу: оперлась на одну руку, вторую поджала, а ноги напружинила, как олимпийский бегун на низком старте.

И замерев так, смотрела на Ваню холодно, не так, как на актёров всего минуту назад. И Ване снова показалось, что она подернулась серой рябушкой. Он потёр глаз ладошкой.

– Ты, Исаев, на что годишься? – прищурилась она.

– Помогать могу, – не замечая бури, отвечал Ваня.

Не моргая, Катерина пригнулась ниже и покралась через сцену. Она спрыгнула с края, и юбкой задела листы сценария. Они слетели и рассыпались в беспорядке, но Катерина Петровна не обратила на это никакого внимания.

– Ваши роли, – воскликнул Исаев и дернулся, чтобы поднять листки, но вожатая, резко выбросив вперед руку, схватила Ваню за плечо, и опустила его обратно на скамью.

–Чего ты на меня пялишься? – прошептала Катерина, одной рукой удерживая Ваню на скамье, а другой больно вцепилась ему в подбородок. Она стала поворачивать его голову из стороны в сторону, точно рассматривая уши, виски, глаза. – С одной стороны такой, а с этой стороны – другой.

– Я не п-понимою, – промямлил Ваня невнятно, потому что она сжала ему щеки, – отпуф-фтите меня…

Он выдавил из себя простые слова и понял, что совершенно безволен. Язык его не слушался.

– Ты знаешь? – шипела Катерина, приближаясь медленно к самому уху. – Ты знаешь, Исаев? Ты всё время смотриш-ш-шь…

Ваня был уверен, что сейчас она его поцелует бледными маленькими розовыми губками. И он дернулся назад импульсивно, нервно. Она всё ещё держала его, и на жалкую попытку отстраниться отреагировала резким смехом прямо в лицо. А потом вдруг вспорхнула обратно на сцену, поправила выбившиеся волосы за ухо, заколола их заколкой и в тот же момент в актовый зал вошла главная вожатая Ризина, а за ней – вереница девочек в бумажных костюмах: тучи и шапочки в голубых завитках. Ваня догадался, что это ветерок.

– О, Ольга Павловна, мы вас не ждали. Правда, Ванечка? – расплылась в милой улыбке Катерина. Всё жёсткое, что было в ней, исчезло, и она обернулась шелком и нежностью.

– И ты здесь, Ваня Исаев? Здравствуй. Меня зовут Ольга Павловна, у нас не было возможности познакомиться. Смотрю, ты уже погрузился в нашу общую работу. На спектакль придет много ветеранов из Маховой, ты уж помоги нашей Катюше, Ванюша. Ванюша, Катюша – очень складно, – широко улыбнулась она. – Не подведи! Театр организовать – нужно много сил, и помощники нам всегда нужны. Правда?

– Правда, – отозвался Ваня. – Спасибо, что взяли меня, Патерина Кетров… Катерина Петровна.

– Исаев, что ты такое говоришь. Какие тут благодарности… – застеснялась вожатая, – Так, тучки, быстренько построились. Я сейчас наиграю мелодию, и потом на сцену.

Тучки выстроились в сбивчивый ряд. Дети стояли недружно и топтались в разнобой. Катерина заиграла простенькую мелодию, напоминавшую быстрый летний дождь.

На сцене дети закружились по кругу.

– Вот красота, – кивала головой Ризина, – скажи, Исаев? Любо-дорого. Ой, – махнула она рукой на Катерину, – и работать приятно, когда знаешь, что на человека можно положиться.

– Д-да, – Ваня медленно приходил в себя, растирая занывшую челюсть. Катерина Давыдова крепко в него вцепилась. Сейчас, глядя на восхищённую Ризину, Ваня думал, что ему это всё показалось.

Дети строились в кривые шеренги, качались из стороны в стороны, потом опять собирались в хороводы и совсем не попадали в ритм мелодии – они были слишком медленные.

– И ра-а-аз и два-а, развернулись!.. Раз-два, три-четыре, раз-два, три-четыре… и-и-и развернулись, и-и-и в круг… – помогала тучкам вожатая. Тучки летали всё равно нескладно.

Ризина восторженно захлопала, а потом скомандовала:

– Так держать! Будь готов....

– Всегда готов! – ответили тучки.

– Работа кипит, и мне нужно возвращаться. Проверю вас завтра. Катерина Петровна, завтра будем решать, кто из пионеров пойдет в деревню к ветеранам.

– Как скажете, Ольга Павловна.

Так, салютуя тучкам, Ризина ушагала вон.

Катерина Петровна снова заиграла свою песенку. Тучки закружились в хороводе, а Ваня медленно, не разгибаясь целиком, попятился к выходу. Он перешагнул свою скамейку и стал красться по стеночке.

В этот момент тучки стали кружить совершенно идеальный хоровод. Все пошли с правой ножки, все тянут носочек, головы чуть повернуты в бок и наклонены, отчего казалось, что они летят по сцене, а не бегут. Никто не подпрыгивает и не нарушает ровный строй. Потом дети выстроились в идеальные фигуры. Они синхронно наклонялись и выпрямлялись, синхронно поднимали руки и даже синхронно подпрыгивали. Тучки напомнили Ване балет большого театра, который он видел один раз по телевизору…

«Наваждение, – мелькнула у Вани мысль. – Сон взаправду…»

Он привычно глянул на правую руку: пальцы обычной длинны – все пять штук, каждый на своем месте.

«Я не сплю!» – также привычно отметил Ваня, но глазам своим не верил.

Тучки танцевали естественно, как будто никогда не были пионерами, а сразу росли молодыми травами в поле, льнущими к земле от порывов быстрого ветра.

Эту иллюзию Катерина оборвала сама. Она со стуком уронила крышку пианино. Инструмент громко и не мелодично бахнул, звякнул и замолчал. Выражение Давыдовой говорило: «Что скажешь, Ванечка, как тебе моя метода?!”

Ваня глядел на подернутую серым вожатую, но глаз уже не тер. Ему было страшно шевельнуться. В актовом зале шуршали только легкое детские шаги тучек, которые продолжали свой идеальный танец. Тучки кружились в синхронном хороводе, повинуясь желанию или немой команде Катерны.

Один бог знает, сколько бы они ещё смотрели друг на друга. Ваня чувствовал, стоит ему обернуться спиной, и Давыдова накинется. Он даже заскулил и готов был бежать.

Но от позорного бегства его спасли звери-актёры. Они вернулись посмотреть репетицию тучек. Стоило им появиться, как тучки тут же рассыпали свой хоровод. Потоптались, попрыгали и перестали танцевать.

Дети на сцене озирались по сторонам, как бы не понимая, где они и, наконец, сообразив, начали здороваться с актерами и махать друг другу. Снова послышались разговоры, гам и смех. Катерина Петровна щелкнула пальцами, отпуская Ваню, и он выбежал из зала, не помня себя.

Исаев бежал, бежал до самого лазарета. Остановился, согнувшись пополам, между грядками укропа на заднем дворике.

Ваня долго сидел в тени, восстанавливая дыхание, не понимая, почему бежал именно в лазарет. Наверно решил, если Мурат прячется здесь, то и ему можно. Немного придя в себя, он поновой прокрутил в голове, что с ним случилось. Театр, звери зайцы, вата, маски, сцена, тучки… Холодная рука вожатой на лице. Стальная хватка. Шипение.

– Чего она хотела? – спросил себя вслух Ваня, снова проверяя количество своих пальцев. – Чего хотела?

Он сорвал пучок укропа и стал его задумчиво жевать.

– Это ты, Исаев, пыхтишь?

Ваня подпрыгнул, поднял голову и увидел, что доктор Соломятин высунутся в окно и смотрит взволнованно.

– Ты что такой бледный, будто приведение увидел? – спросил Сергей Денисович.

– Я на солнце перегрелся, – нашёлся Ваня. Сидел долго в актовом зале, а потом на улицу вышел и сразу на самое пекло. Вот и … Хотел к вам прийти, но тут уже отдохнул, стало получше.

– Перегрелся, значит, – повторил доктор, – бывает, Исаев. Подай-ка мне тоже укропчику. Зеленый такой! Не горький?

– Не-е-ет, – ответил Ваня, протягивая доктору в окно укроп.

– А теперь шуруй отсюда, а то Маринэ тебе жопу надерёт за то, что её зелёнку потоптал.

Ваня быстро глянул под ноги: и вправду, в своих метаниях он морковку потоптал и цветы.

– Простите, я не хотел.

– Давай уходи уже, – кивнул доктор. – В палате отлежись. Я разрешаю.

Когда Ваня вернулся в корпус, он сделал для себя два открытия. Во-первых, Мурат заправил свою кровать и разложил вещи как надо, даже галстук красиво расправил на тумбочке. Видимо Щукин до него все-таки добрался.

Второе открытие – более значимое. Ваня утвердился в мысли, что представление, которое устроила для него Катерина Петровна, видимо было местью. Да, самой настоящей местью за то её позорное бегство в столовой. Ваня не знал, почему она бежала, но причина явно была в нём, и сегодня вожатая расквиталась с мальчиков за унижение.

«Тучки, лисы, маски, песенки, шипение, пять пальцев… серая тень», – записал в дневник Ваня карандашиком. Он всегда так делал, когда волновался. Написал вроде чепуху, а в голове прояснилось.

Сидя на скрипучей кровати в пустой палате, он пролистал тетрадочку в начало, где собирал разгадки шахматных задачек. Почитал их, освежил в памяти и протрезвел совсем. Нет, он ещё в своем уме – сомневаться в увиденном не приходится. Эта Катерина Петровна схватила его и держала крепко, будто в настоящих тисках. И он, Ваня, испугался ее. Нужно было признать и это.

Ваня стянул тельняшку.

«Конечно, он здесь… Синяк», – поморщился Ваня.

Большое фиолетовое пятно на плече – след её железных пальцев. Может, не было тучек, танцующих балет? Может и Давыдова его не запугивала. Но то, что Катерина схватила его – это факт. И Ваня, наконец, поверил, что не спит.