Читать онлайн Книга белой смерти бесплатно

1

Первая сомнамбула

Прошлой ночью астрономы-любители получили подарок в виде безоблачного неба, новолуния и кометы Сакамото. Последними тремя «большими кометами» были комета Лавджоя в 2011 году, комета Макнота в 2007 году и знаменитая – или печально знаменитая? – комета Хейла – Боппа в 1997 году, которая породила культ «Врата рая», чьи члены массово совершали самоубийство, веруя в то, что это позволит им попасть на борт межзвездного космического корабля, якобы летевшего следом за кометой. С вами был Том Стоункеттл, «Радио Стоункеттл» на канале БРГ-970.

Передача «Радио Стоункеттл», канал УБРГ, 970AM, Питтсбург

3 ИЮНЯ

Мейкерс-Белл, штат Пенсильвания

Шана стояла, глядя на пустую кровать своей младшей сестры. Первой ее мыслью было: «Несси опять сбежала».

Она несколько раз позвала сестру. Если честно, после того как Несси этой ночью засиделась допоздна, глядя на комету в дерьмовый папин телескоп, Шана полагала, что девочка еще в кровати и храпит так, что трясутся стены. Она не знала, где еще, черт возьми, может быть Несси, – сама Шана вот уже час как встала, приготовила завтрак, закончила стирку, сложила мусор и вторсырье, чтобы завтра оттащить все к мусоровозу. Поэтому она знала, что на кухне Несси нет. Может быть, она в ванной наверху?

– Несси! – Шана подождала. Прислушалась. – Несси, отзовись!

По-прежнему ничего.

И снова мысль: «Несси опять сбежала».

В этом не было никакого смысла. Вот когда Несси сбежала в первый раз, смысл был.

Они потеряли мать – потеряли в буквальном смысле. В продуктовый магазин отправились вчетвером, а вернулись только втроем. Они испугались, что маму похитили, что с ней сделали что-то плохое, но затем камеры видеонаблюдения в «Большом орле» показали, что никто ее не похищал: она как ни в чем не бывало вышла в автоматические двери и навсегда ушла из их жизни. Мама стала большим вопросительным знаком, застрявшим у них в губах рыболовным крючком.

Однако было очевидно, что мать больше не хочет быть частью их жизни. Решение, поняла Шана еще тогда, назревало долго, однако до Несси эта простая истина не дошла – ни тогда, ни даже сейчас. Поэтому два года назад, чуть ли не день в день, после окончания учебного года Несси собрала в рюкзак консервы и бутылки с водой (а также пару шоколадных батончиков) и сбежала из дома.

Ее нашли через четыре часа под деревянным навесом на автобусной остановке в Грэнджере, где девочка спряталась от внезапно налетевшего ливня. Дрожащую, словно промокший щенок. Когда папа попытался взять ее на руки, Несси отбивалась и вырывалась, и это было похоже на то, как если бы борец попытался усмирить торнадо. В конце концов папа сдался и сказал:

– Если хочешь убежать из дома – убегай, но если собираешься отправиться на поиски своей матери, я думаю, она не хочет, чтобы ее нашли.

Это было все равно что смотреть в замедленном виде, как падает стакан с водой. Несси свалилась в объятия отца и расплакалась так, что с трудом могла дышать, сотрясаясь в судорожных рыданиях. У нее дрожали плечи, и она засунула обе руки под мышки, словно стараясь поддержать себя. Ее отвезли домой. Несси проспала двое суток подряд, а затем медленно, но верно вернулась к жизни.

Это произошло два года назад.

Однако сейчас Шана не могла взять в толк, почему Несси опять вздумалось убежать. Сейчас ей было пятнадцать лет, и она не лезла на стену, как это было в таком возрасте с Шаной – по выражению отца, она показала «все прелести переходного возраста». Попеременно хандра и раздражительность, и гормонов как у брыкающегося жеребца. Сейчас Шане было уже почти восемнадцать. Она вела себя лучше. По большей части.

У Несси по-прежнему все было в порядке, она не превратилась в оборотня. Оставалась счастливой. Оставалась оптимисткой. Глаза блестят, как новенькие монетки. Несси завела тетрадку, в которую записывала все, чем ей хотелось заняться в жизни (плавать с аквалангом вместе с акулами, изучать летучих мышей, вязать домашние тапочки, как когда-то вязала мама), все те места, где ей хотелось побывать (Эдинбург, Тибет, Сан-Диего), всех тех людей, с которыми ей хотелось познакомиться (президент, астронавт, ее будущий муж). Как-то раз она сказала сестре: «Я слышала, что, если постоянно жаловаться, это перепрограммирует мозг подобно компьютерному вирусу и человек становится все более несчастливым, поэтому я твердо решила оставаться позитивной, поскольку обратное, не сомневаюсь, также верно».

Тетрадка лежала на пустой кровати. На полу рядом с кроватью стояла раскрытая коробка – Несси заказала по почте какую-то научную штуковину. (Шана позаимствовала оттуда пробирку с пробкой, чтобы хранить «травку».) Одуванчиково-желтое постельное белье было смято, свидетельствуя о том, что в кровати спали. На подушке в розовой наволочке все еще оставалась вмятина от головы.

Шана заглянула в тетрадку. Несси начала новый список: «Работа, которая мне может понравиться». В нем были: работник зоопарка, пасечник, фермер, разводящий альпак, фотограф. «Фотограф? – подумала Шана. – Это уже я застолбила!» Она ощутила укол зависти. У Несси получалось абсолютно все. Если она решит заниматься тем, что выбрала для себя Шана, у нее получится значительно лучше, Шану это разозлит, и сестры возненавидят друг друга. (Ну, не совсем так. Шана будет ненавидеть Несси. Несси по-прежнему будет, несмотря ни на что, любить сестру, потому что Несси такая.)

– Несс! – снова окликнула Шана. – Несси! – Ее голос разнесся громким эхом, и это явилось единственным ответом. Блин!

Отец, скорее всего, уже находился в так называемом коровнике (он сказал, что, если они хотят присоединиться к любителям домашнего сыроварения в Пенсильвании, им нужно переходить на профессиональный жаргон, черт побери). И рассчитывал, что дочери, позавтракав, придут работать в маленькой лавке в конце улицы. Затем он попросит одну из них сходить в сарай, чтобы проверить сычужную закваску для гауды или отжать рокфор, после чего смешать силос и накормить коров, а еще, черт, сегодня должен прийти ветеринар, чтобы посмотреть на красное, покрывшееся коростой вымя бедняжки Белинды и…

Быть может, вот почему Несси сбежала. Занятия в школе закончились, а каникулы не предвещали ничего хорошего: сплошная работа, работа, работа… (У Шаны мелькнула мысль: а может быть, Несси права? Она сама также могла бы сбежать. Хотя бы на один день. Прокатиться со своим приятелем Зигом на его «Хонде», покурить «травку», почитать комиксы, посудачить о старшеклассниках, только что окончивших школу…)

(Господи, ей нужно выбраться отсюда.)

(Если она не выберется отсюда в самое ближайшее время, то застрянет здесь навсегда. Это место подобно зыбучим пескам.)

Ну конечно, Несси хорошая девочка и больше не станет сбегать из дома, так что, вероятно, она опередила сестру и уже в лавке. Маленькая рабочая пчелка – вот кто она. Как там в любимой папиной песне? «Сияющие счастливые люди…» Точно, это про Несси.

Поскольку Шана уже позавтракала, она отправилась искать миниатюрный накладной объектив, с помощью которого делала на свой телефон снимки крупным планом, увеличенные. Это позволяло проникнуть в мир крошечных вещей, микро становилось макро. Хорошего фотоаппарата у Шаны не было, но она копила деньги на настоящую зеркальную камеру. Ну а пока что приходилось пользоваться телефоном. Может быть, на конюшне или в сыроварне удастся найти что-нибудь такое, что будет классно смотреться вблизи: шелушащаяся ржавчина, красная стрелка градусника, пузырьки или кристаллы в самом сыре…

Шана хлопнула себя по лбу, вспомнив, где оставила объектив в прошлый раз, – она фотографировала свисающего с окна у нее в комнате паука и оставила объектив на подоконнике. Поэтому Шана отправилась прямиком туда и…

Что-то на улице привлекло ее внимание. Какое-то движение на дорожке, ведущей к дому. Первой ее мыслью было: «Одна корова выбралась из коровника».

Шана подошла к окну.

По дорожке кто-то шел.

Нет. Не просто кто-то.

Маленькая дурочка шла по дорожке в джинсах и розовой футболке. И босиком, судя по виду. «Несси, это что еще за чертовщина?»

Шана хотела уже крикнуть своей младшей сестре, но затем передумала. Незачем привлекать внимание отца. Увидев, что они еще не в лавке, он выдаст им на этот счет хорошую порцию горячего дерьма, а Шана не хотела все это выслушивать. Сегодня утром у нее не было настроения для ерунды, а ерунда уже разрасталась.

Вместо этого Шана выбежала на дорожку, хрустя кроссовками по красной щебенке. Голштинские коровы слева замычали. Молодой теленок – Шана решила, что это My Рэдли, – застыл на месте, провожая взглядом, как она спешит к своей несмышленой сестренке.

– Несси! – шепотом окликнула Шана. – Эй, Несси!

Но та, даже не обернувшись, продолжала идти вперед.

Ну что за дура!

Бегом догнав сестру, Шана остановилась перед ней как вкопанная.

– Господи, Несси, какого черта ты…

И только тут она увидела глаза Несси. Они были широко раскрыты. Взгляд сестры был устремлен в пустоту, словно она смотрела сквозь Шану или вокруг нее. Мертвые глаза, похожие на плоские шляпки больших гвоздей. Не осталось ни сияния любопытства, ни искорки.

Босая, Несси шла вперед. Шана растерялась, не зная, что делать: уйти с дороги? Стоять на месте, словно телеграфный столб? Нерешительность вынудила ее сделать что-то среднее – она немного сместилась влево, но по-прежнему осталась там, где неминуемо должна была пройти ее сестра.

Несси со всей силы толкнула ее плечом. От удара Шана отшатнулась еще дальше влево. Вырвавшийся у нее смешок был наполнен удивлением. Это был смешок раздражения, лай изумления.

– Мне больно, дура! – воскликнула Шана и, схватив сестру за плечи, хорошенько ее встряхнула.

Ничего. Несси лишь высвободилась и пошла дальше.

– Несси, Несси!

Шана помахала рукой у сестры перед лицом. Взмах, взмах, еще взмах. И тут у нее мелькнула мысль, нелепая мысль. Шана притворилась, будто мысль может оказаться верной, хотя в глубине души и понимала, что это не так. «Она просто меня разыгрывает». Хотя на самом деле прикалываться любила как раз сама Шана, а Несси осталась на уровне таких убогих детских шуток, что даже отец, любивший розыгрыши, от них морщился. И все-таки на всякий случай Шана ткнула сестру пальцем в нос, словно это была кнопка.

– Би-ип! – сказала она. – Выключайся, маленький робот!

Несси никак на это не откликнулась. Даже не моргнула.

А вообще она за все это время моргнула хоть раз? Шана так не думала.

Тут она увидела впереди большую лужу, оставшуюся после дождя.

– Несси, осторожнее, там…

Слишком поздно. Несси шагнула прямиком в лужу. Шлеп, шлеп. Ноги в воде по самую щиколотку. Вперед и вперед. Словно заводная игрушка, упорно едущая прямо.

По-прежнему глядя перед собой.

По-прежнему двигаясь вперед.

Руки неподвижно свисают. Шаг уверенный и ровный.

«Тут что-то не так».

Эта мысль кулаком ударила Шану в сердце. У нее похолодело в груди, кровь превратилась в слякоть. Она больше не могла сдерживать озноб, но все-таки попыталась, сказав себе: «Быть может, она просто ходит во сне. Наверное, так оно и есть». Ну да, хорошо, в прошлом с Несси такого никогда не случалось, но, возможно, именно так ее мозг решил справиться с гормонами, которые сейчас стадом скаковых лошадей носились у нее в организме.

Вопрос заключался в следующем: звать ли папу?

Дорожка вела к маленькому красному сараю, в котором размещалась сыроварня. Рядом почтовый ящик, также похожий на сарай, но только синий (с вырезанным из жести силуэтом коровы на крыше). А еще дальше – улица.

Улица.

Господи, если Несси выйдет на улицу как раз в тот момент, когда мимо будет проезжать машина…

Шана закричала, зовя отца. Завопила во весь голос.

– Папа! Папа!

Но ничего. Никакого ответа. Отец мог находиться на пастбище или в сарае. Для того чтобы за ним сходить, нужно будет оставить Несси одну…

Шана мысленно представила себе визг тормозов, тяжелый грузовик, сбивающий с ног сестру и швыряющий ее на землю. Хруст костей под колесами. От этой мысли ей стало плохо.

«Я не могу искать папу. Я останусь с Несси.

Долго это не продлится.

Лунатики рано или поздно просыпаются.

Ведь так?»

* * *

Десять минут. Прошло уже десять минут. Дойдя до конца дорожки, Несси повернула, словно следуя по невидимой дороге, после чего…

Двинулась дальше. Как ни в чем не бывало.

По Кассель, по Орчард, к крытому мосту Херкимер – тому, который старый, через ручей Шейнер-Крик, с шестигранной эмблемой амишей[1]. Несси шла, чуть приоткрыв рот, словно завороженная чем-то таким, что видела она одна.

И все это время Шана не переставала говорить. Все быстрее и быстрее, словно обезумевшая.

– Несси, твою мать, ты пугаешь меня до смерти! Пожалуйста, прекрати! У тебя нервный срыв? У тебя инсульт?

У бабушки Мом-Мом случился инсульт, затем еще сразу несколько, и после этого она стала странной. Лежа в кровати, разговаривала сама с собой, иногда по-английски, иногда по-литовски, но по большей части это была просто какая-то бессвязная галиматья. Иногда бабушка разговаривала со своими родными, иногда обращалась к тем, кого не было рядом с ней. У Шаны сложилось впечатление, что инсульт ломает что-то в голове и та становится похожа на раздавленное ногой пирожное.

– Пожалуйста, остановись! Я сейчас позову папу. Он, наверное, уже гадает, где мы… Господи! Он надерет нам задницу. Наверное, надерет задницу мне, поскольку ты у него любимица, ты же сама знаешь… Ой, только не делай вид, будто ты этого не знаешь! Ты похожа на маму. Я похожа… ну, на него. – «А себя самого никто не любит», – мысленно добавила Шана. – Ну просто прекрати эту хрень! Прямо сейчас. Ладно?

Впереди показался мост.

«Наверное, босиком по нему лучше не ходить. Она занозит пятку». И, вероятно, занесет инфекцию, а говорят, что сейчас антибиотики действуют совсем не так, как должны, и мистер Шульц, школьный учитель биологии, сказал: «Мы вступаем в эпоху постантибиотиков».

Это определило решение.

Забежав перед Несси, Шана развернулась к ней лицом и попятилась назад, чтобы смотреть сестре в лицо, размахивая рукой, словно на телевизионном шоу.

– Несси, глупышка, послушай! Если ты не прекратишь сейчас же, я силой оттащу тебя обратно в дом и хорошенько отлуплю. Понятно? Я просто… врежу тебе по полной. Даю тебе последний шанс.

Угроза не достигла цели. Несси никак не отреагировала.

«Я не хочу бить свою младшую сестру!»

На самом деле Шане в определенном смысле хотелось ударить Несси. В фантазиях. В спектакле, который разыгрывался у нее в голове, все получалось хорошо, но сейчас, в жизни? Эта мысль перепугала ее до смерти.

– Я правда тебя ударю, – предупредила Шана.

Несси было все равно. Она ничего не слышала. Ничего не видела.

Шана подняла руку. Приготовилась нанести удар.

Поморщилась. Стиснула зубы. Замахнулась.

Но затем в самое последнее мгновение сдержала затрещину.

– Черт бы тебя побрал, Несси! – в отчаянии расплакалась она.

На них упала какая-то тень. Шана резко развернулась. Асфальт Орчард-роуд уступил место скрипучим доскам крытого моста Херкимер. Над головой толстыми костями нависали балки перекрытий; под ними болтались переплетенные ветки и сухая трава – гнезда птиц, чьи птенцы уже выросли и улетели. Все остальное являлось царством пауков – сплошная паутина во много слоев с высохшими мумиями мух.

Сквозь щели между досками проникали острые, как кинжал, лучи света. А впереди Шана разглядела в этом свете новую опасность: разбитую бутылку. Сюда иногда приходят распивать спиртное подростки. Шане самой случалось приходить сюда ради того же самого. Поспешив вперед, она попыталась ногой отбросить осколки с дороги. Однако их оказалось слишком много, а Несси неотвратимо шла вперед…

Так, хорошо, новый план.

Убить сестру лаской.

Не в буквальном смысле, конечно. Но, вместо того чтобы отвесить Несси затрещину, Шана решила ее обнять. Стиснуть. Остановить.

С этим не возникнет никаких проблем. Несси стройная и хрупкая, а Шана выше ростом, шире в плечах, больше похожа на мальчишку. (Хотя вот уже почти год, как она сама стремилась отделаться от этого образа. И не потому, что хотела подружиться с парнем, а потому… ну хорошо, именно потому, что хотела подружиться с парнем. С Кэлом Полеттом, если конкретно. Кэл тоже увлекается фотографией, его отец владеет банком, и у него просто очень выразительный подбородок. И еще Кэл считает, что ее зовут Шауна.)

– Ну хорошо, маленькая какашка, – сказала Шана, – я уже иду.

В голову к ней залетела шальная мысль, словно камень в окно: «Когда мы в последний раз обнимали друг друга?»

Раскрыв объятия, Шана крепко стиснула сестру.

Однако Несси продемонстрировала неожиданную силу. Она двинулась вперед, отталкивая Шану с пути – с такой мощью, что у той кроссовки скользнули по дереву. Не собираясь сдаваться так легко, Шана крепче расставила ноги…

И только тут Несси наконец остановилась. Однако она не прекратила сопротивляться, извиваясь словно мышка, стиснутая удушающими кольцами удава.

Несси начала вырываться, и у Шаны перед глазами живо встала картина: та девочка, дерущаяся со своим отцом на автобусной остановке.

Изо рта Несси вырвался звук. Негромкий стон – звериный. Шане под кожу болезненным клещом проник новый страх: этот звук свидетельствовал о боли, о тревоге, о ярости.

– Несси, успокойся, всё в порядке, – шепотом уговаривала она сестру. Затем добавила громче, чтобы та точно ее услышала: – Всё в порядке, говорю тебе!

Несси показалась ей горячей, как будто у нее начиналась лихорадка. Не разжимая объятий, Шана отстранила сестру от себя и посмотрела ей в лицо. У Несси раскраснелись щеки, на лбу появились красные полосы гнева. Белки глаз также внезапно стали красными, словно раздавленные виноградины.

– Несси, успокойся, пожалуйста, успокойся, пожалуйста, блин, успокойся…

Несси заклацала зубами. Из носа вытекла струйка крови, все тело содрогнулось в спазмах, температура его начала повышаться – оно стало горячим, слишком горячим, словно капот черной машины, долго простоявшей под летним солнцем. У Шаны мелькнула мысль наклониться, схватить сестру крепче, унимая ее, словно строптивого жеребца, однако тут же в голове паническим криком разнеслась пугающая уверенность: «Отпусти ее, отпусти немедленно!»

Отпустив сестру, Шана поспешно отступила назад.

Несси моргнула, впервые за все утро. Шана ощутила прилив облегчения. «У меня получилось! С ней всё в порядке».

Однако тотчас же глаза девушки снова затуманились. Глазные яблоки завращались подобно шарам в лототроне, после чего взгляд опять устремился вдаль, в пустоту. Несси двинулась дальше, спазмы закончились, нос и верхняя губа по-прежнему в крови.

Рухнув вниз, Шана расплакалась, провожая взглядом удаляющуюся сестру. Она упала прямо на битое стекло, но не почувствовала этого.

2

И вот их уже двое

Я знаю, знаю, знаю, что я лишь подросток, отец повторяет мне это ну каждый божий день, и сестра тоже постоянно напоминает, что я еще маленькая, но мне все равно. Я столько всего хочу, хочу целоваться со всеми мальчиками, хочу поехать в разные места, хочу изменить мир, и я уже готова начать. Потому что всё и вся должно где-то начинаться, правильно? И я начинаю прямо сейчас. Мам, если ты где-то там, если ты когда-нибудь это прочитаешь, мне жаль, что ты не увидишь то, что я делаю. Возможно, ты когда-нибудь вернешься к нам. Возможно, я тебя разыщу, как знать… Возможно, все дело именно в этом. В том, чтобы я тебя нашла.

Из дневника Несси Стюарт, 15 лет

3 ИЮНЯ

Мейкерс-Белл, штат Пенсильвания

Шана так сильно напрягла ноги, что мышцы и сухожилия превратились в перетянутые гитарные струны, готовые вот-вот лопнуть. На уроках физкультуры она терпеть не могла бегать милю и частенько выдумывала учителю отговорки («Извините, мистер Орбах, у меня сегодня такой день – надеюсь, вы меня понимаете»). Однако сейчас бежать было нужно — Шана не хотела надолго оставлять сестру одну, но ей требовалось найти отца.

Когда она добежала до начала длинной дорожки, ведущей к дому, одышка ударила ей в бок кухонным ножом, вонзенным между ребрами и раскачиваемым из стороны в сторону. Поскользнувшись на камешке щебенки, Шана растянулась во весь рост, ободрав локоть. Однако она не осталась лежать на земле. С трудом поднявшись на ноги, побежала дальше, судорожно глотая воздух.

Одна маленькая радость: отец стоял на полпути к дому, оглядываясь по сторонам – вероятно, высматривая их с Несси, – и, увидев Шану, помахал рукой и побежал ей навстречу.

Та расплакалась. Меньше чем через две минуты они с отцом уже сидели в его развалюхе-пикапе – стареньком «Шевроле Сильверадо», изрядно тронутом ржавчиной, – и неслись по Орчард-роуд, а затем тряслись на стонущих досках крытого моста.

По дороге Шана постаралась, как могла, рассказать отцу о случившемся. Но он слушал ее лишь вполуха. Его взгляд лихорадочно прочесывал дорогу впереди – так искала бы сова своих неоперившихся птенцов, слишком рано покинувших гнездо.

– Я ее не вижу, – перебил он Шану. – Я ее не вижу!

– Несси должна быть где-то здесь! – У девушки навернулись жгучие слезы, и она часто заморгала, прогоняя их.

– Она точно пошла в эту сторону?

– Да, папа, точно.

– Подумай хорошенько, черт возьми! Потому что если ты ошибаешься…

– Я уверена, папа, уверена! – воскликнула Шана и тотчас же засомневалась. Они ведь шли сюда? Правда? Внезапно все расплылось. Шане показалось, что она сходит с ума. Может быть, Несси где-нибудь в доме? Может быть, ей, Шане, все это приснилось?

Или еще хуже: что, если Несси действительно шла сюда, но затем куда-нибудь свернула? Что, если она спустилась к ручью? А что, если она поскользнулась и упала в воду? А может быть, она зашла в лес и кто-то схватил ее, запихнул в машину и увез далеко-далеко – о таких вещах постоянно предупреждали в школе… Шана всегда считала, что все это оттого, что родители хотят контролировать своих детей, хотят их застращать, чтобы те не уходили далеко; но что, если это правда? С Несси могут сделать что-нибудь плохое. Обидеть ее. Убить.

Кажется, говорят, что, если пропавший человек не найдется в первые сорок восемь часов, он не найдется никогда… Прошел первый час, и Шана уже потеряла свою младшую сестру. «Ну зачем я оставила ее одну! Можно было бы остаться с ней! Блин, как же я виновата!..»

Отец резко затормозил, и Шана дернулась вперед. Здесь Орчард-роуд заканчивалась пересечением с Майн-Хилл-роуд, которая уходила в одну сторону на запад, а в другую – на восток. Прямо впереди сплошной стеной стояли высокие дубы и клены, дающие приют полумраку и сильной сырости.

– Там! – воскликнул отец, указывая вперед.

Шана повернула голову в ту сторону, однако отец уже надавил на газ и крутанул руль – под натиском вращающихся покрышек завизжала щебенка. И только теперь Шана увидела Несси.

Сестра была прямо впереди; она шла к повороту, огибающему ферму Пембертон, ту самую, которая отправилась в полную задницу после пожара в сарае несколько лет назад. Отец обогнал Несси и, остановившись впереди, заглушил двигатель.

Вылетев из машины, они с Шаной побежали к Несси. Шана надеялась увидеть, что к сестре вернулась хотя бы какая-то тень того, кем она была…

Однако этого не случилось. Взгляд Несси был устремлен прямо вперед и ничего не видел. Глаза немного прояснились, превратившись из спелых красных ягод в просто налитые кровью.

И она по-прежнему упорно шла вперед.

Отец попытался ее остановить. Помахал руками у нее перед лицом. Свистнул. Хлопнул в ладоши. Щелкнул пальцами. Тревога сдавила ему грудь, глубокими складками избороздила лоб. Нет – не тревога. Что-то другое, что-то большее. Страх. Вот что увидела Шана – голый, неприкрытый страх. Вид перепуганного отца напугал ее еще больше.

Он отступил в сторону. Несси прошла мимо.

Отец посмотрел на Шану.

– Я попробую ее остановить.

– Ты не сможешь. Не делай этого! Ей будет больно…

– Другого выхода нет. Понятно? Я постараюсь как можно осторожнее.

«Дело не в том, чтобы действовать осторожнее», – подумала Шана. Тут что-то другое. Это не сомнамбулизм. Это что-то необъяснимое, никто не может понять, в чем дело. Пока что не может. Возможно, не сможет никогда. Шана опустила взгляд на ступни сестры – пятки у нее порезаны? Рассечены, поранены? Шана ничего не увидела. Этого тоже не могло быть. «Просто какой-то кошмар!»

– Папа, осторожнее…

– Я буду очень осторожен, – полушепотом ответил отец. Обычно он в любых ситуациях оставался спокоен, словно ваза с печеньем, однако сейчас у него тряслись руки, на лбу выступили бисеринки пота, несмотря на то что утро для начала июня выдалось необычно прохладным.

Отец снова перегородил Несси дорогу. Широко раскрыл руки, словно собираясь ее обнять.

Несси на полном ходу шагнула в его объятия, едва не сбив с ног, – но он устоял и, пригнувшись, крепко обхватил ее.

Какое-то мгновение Шана думала: «Все хорошо, все будет хорошо».

Затем Несси снова охватила дрожь, перешедшая в судорожные конвульсии. Отец крепко держал ее, не обращая внимания на завывания и стоны – эти звуки вырывались из Несси подобно жалобным крикам оленя, сбитого на дороге грузовиком.

– Шана, помоги, держи ее! – закричал отец.

Но Шана не могла.

– Папа, пожалуйста, отпусти ее!..

Закряхтев, отец поднял Несси на руки. Та задергала ногами. У нее вспыхнуло лицо. Глядя на лихорадочно вращающуюся из стороны в сторону голову сестры, Шана снова увидела, как глаза у нее становятся красными – они вылезли, словно пробки в бутылках шампанского, готовые вырваться с громким хлопком…

– Папа! – воскликнула Шана, подбегая к отцу, хватая его, борясь с ним.

Отец сопротивлялся, несмотря на то что звуки, вырывающиеся из Несси, стали просто жуткими: разрывающий слух визг сирены, нечеловеческий по своему составу и громкости, он перешел сначала во что-то животное, затем в пронзительный крик злобного, мстительного призрака.

Шана с силой ткнула отца кулаком в ребра, затем по руке, под мышку. Тот вскрикнул, разжимая руки…

Несси упала на землю и присела на корточки. И тотчас же опять встала, встряхнулась и пошла дальше.

– Из… извини, – сказала Шана, ласково трогая отца за руку.

Отец ее не слышал. Казалось, он даже не понял, что она его ударила. Его рот сформировал имя младшей дочери, но только когда он сделал это во второй раз, ему удалось произнести хоть какие-то звуки:

– Несси…

Краткое слово, просьба или молитва. Отец посмотрел на Шану, и взгляд его прояснился.

– Я не понимаю, что происходит. Ее так трясло… она стала горячей, такой горячей, что едва не обожгла мне руки…

– Знаю. Знаю. Я тебе говорила. Нам нужна помощь.

– Помощь. Точно. – Отец моргнул, прогоняя слезы. – Я схожу за помощью.

«Не я должна говорить ему, что делать, – подумала Шана. – Это отцы должны знать, как решить любую проблему, как сделать так, чтобы все снова стало хорошо».

– Разве сотовый у тебя не с собой?

– Оставил в конюшне.

Ну разумеется! Это одна из его дурных привычек. «Черт бы тебя побрал, папа!»

– Быстрее будет вернуться за телефоном и позвонить, – сказала Шана.

– Да-да, конечно. Да. – Сунув руку в карман за ключами, отец поспешил к Несси. Он сказал ей что-то – что именно, Шана не расслышала, – после чего чмокнул ее в щеку.

Не обращая на него никакого внимания, Несси продолжала свой путь. Босые ноги шлепали по сырой дороге.

Но тут Шана увидела кое-что еще: из тумана на дорогу вышел мужчина, высокий и худой. На его ястребином носу сидели круглые очки, и Шана вдруг поняла: «Я его знаю».

– Папа, папа, смотри! – Она замахала рукой. – Мистер Блеймир, эй, сюда!

Мистер Блеймир был ее учителем геометрии. В математике Шана плавала, но Блеймир всегда относился к ней терпеливо и даже помог кое-как дотянуться до «В-». Когда он подошел ближе, Шана снова замахала рукой.

– У вас есть телефон? Сотовый телефон? Нам нужна помощь!

Ничего не говоря, мистер Блеймир приближался к ним. Отец Шаны также его окликнул, затем побежал ему навстречу.

Несси двигалась вперед, и Блеймир скорректировал свои шаги. Траектория его движения изменилась. Теперь он уже шел не к Шане и ее отцу.

Он шел к Несси.

В груди у Шаны между сердцем и желудком возник колодец страха. Девушка уже заметила, что с учителем что-то было не так – он был в джинсах и белой футболке, но без кроссовок, в домашних тапочках. С какой стати тапочки?

Дальше произошло то, чего Шана отчасти ожидала, – не потому, что это имело смысл, а, как раз наоборот, потому, что никакого смысла в этом не было…

Подойдя к Несси, Блеймир развернулся так, чтобы идти рядом с ней. Теперь они шли уже вдвоем. Не в ногу, не с абсолютно одинаковой скоростью, но неизменно на расстоянии одного-двух шагов. Отец бежал за ними, Шана спешила следом.

– Эй, приятель! – сказал отец, хватая учителя за плечо.

– Мистер Блеймир… – пробормотала Шана, и ее голос прозвучал более робко, чем она хотела. – Это я, Шана Стюарт. – Однако девушка уже видела, что глаза у него такие же, как и у Несси, – такие же пустые, такие же мертвые. Правда, у нее глаза были налиты кровью, а у учителя оставались белыми. Но зрачки были с десятицентовые монеты.

Шана увидела, как ее отец перегородил мистеру Блеймиру путь, и на лице у него мелькнула ярость.

– Отстань от нее! – прорычал он, с силой отталкивая учителя.

И все-таки толчок оказался недостаточно сильным. Мистер Блеймир шел вперед. Как будто к нему даже не прикоснулись. Отец же едва не упал на задницу. Его рука сжалась в кулак…

Шана схватила отца за руку.

– Папа, папа! – Это заставило отца очнуться, стряхнуть с себя ярость, которая уже начинала его захлестывать. – Это мистер Блеймир. Школьный учитель. По-моему… – И эти слова не имели никакого смысла, но Шана все равно их произнесла, поскольку какой еще вывод можно было сделать? – По-моему, он такой же, как Несси.

– Что?

– По-моему, он как Несси. Идем! Нужно позвать на помощь. Пожалуйста!

Кивнув, отец бросился бегом к пикапу, а Шана последовала за своей сестрой.

3

«Черный лебедь»

УБИЙСТВО-САМОУБИЙСТВО МУЖЧИНЫ И ЕГО СЕМЬИ В СИДАР-ФОРТ ОКУТАНО ПОКРОВОМ ТАЙНЫ

…Шериф округа Юта Питер Бибауэр сообщил, что личности жертв установлены: это Брэндон Шарп, 31 год, его мать Джонетта Шарп, 63 года, и отец Дэниел Шарп, 64 года. Три трупа были обнаружены утром во вторник в гостиной дома, принадлежащего Дэниелу Шарпу. Все три имеют пулевые ранения, и полиция обнаружила на месте преступления пистолет, принадлежавший Брэндону Шарпу. Следователей озадачили надписи на стене, сделанные кровью матери: «Убирайся из моего компьютера!» и «Идет Белая маска». Также следователи обнаружили внешний жесткий диск с детской порнографией. Жесткий диск принадлежал Дэниелу Шарпу…

3 ИЮНЯ

Декатур, штат Джорджия

Долгий перелет со сменой часовых поясов уже давил тяжелым грузом на кости Бенджи Рэя. Бенджи никогда не удавалось поспать в самолете, поскольку полеты вызывали у него страх, поэтому ему оставалось только обходиться без сна, коротая время с интересной книгой или журналом. Эта поездка выдалась еще не самой плохой – самая страшная была в Китай, – но все равно перелет из Кайлуа-Коны в Сиэтл, а затем в Атланту продолжался двенадцать часов в воздухе и еще столько же на земле, в аэропортах.

Вытащив из багажника свой рюкзак, Бенджи устало захлопнул крышку и уныло направился к дому. У него перед глазами мягко плясали соблазнительные картины сна; Бенджи знал, что лучший способ избавиться от последствий изнурительного перелета – это продержаться без сна и лечь спать вечером, как все нормальные люди, однако сейчас он чувствовал себя таким оторванным от всего, что это, пожалуй, уже не имело значения.

Когда Бенджи дотащил свой рюкзак до входной двери, его окликнул по имени женский голос:

– Доктор Бенджамен Рэй?

Обернувшись, Бенджи прищурился на ярком полуденном солнце. Обычная для Джорджии летняя жара успела уже изрядно подточить его терпение.

На дорожке стояла молодая чернокожая женщина, кожа светлее, чем у самого Бенджи. По его прикидкам, лет тридцати, плюс-минус. Повседневная одежда: джинсы и рубашка с коротким рукавом, застегнутая на все пуговицы. Волосы обрамляли лицо завитками пружинок.

– Он самый, – настороженно подтвердил Бенджи. – Послушайте, я не знаю, кто вы, друг или враг, поклонница или… не знаю, как там будет антоним «поклонницы». – «Господи, – подумал он, – может быть, она адвокат». Как будто в последнее время он имел мало дел с адвокатами! – Извините, сейчас не самое подходящее время…

– Меня зовут Сэди Эмека, – улыбнулась негритянка.

Не американка, определил Бенджи. Наверное, англичанка, хотя было в ней что-то еще – что-то африканское. Эфиопское, а может быть, нигерийское.

– Я работаю на компанию «Бенекс-Вояджер», – продолжала женщина. – Она занимается…

– Я знаю, чем она занимается, – резко перебил ее Бенджи. Слишком резко, почувствовал он, однако, опять же, его терпение превратилось в зуб, сточившийся до оголенного нерва.

– Я хотела бы поговорить с вами, если вы готовы уделить мне немного времени.

– Только не сегодня, – отмахнулся Бенджи. – Вы должны понять – я только что вернулся домой после долгого, очень долгого путешествия. Может быть, попозже на этой неделе… Или на следующей неделе. Или никогда. – С этими словами он снова развернулся к входной двери.

– Кое-что случилось, – сказала Сэди Эмека.

Обернувшись, Бенджи изогнул брови. На лице у Сэди Эмеки по-прежнему была безмятежная улыбка, ее голос сохранял задорные, приподнятые интонации – однако Бенджи уловил в нем также выразительную дрожь.

– «Кое-что»?

– Вспышка. – Сэди поколебалась. – Возможно.

– Возможно, вспышка… Мм. Так, хорошо. Где? В Африке? В Китае?

– Здесь. Ну… В Америке. Если точнее, в Пенсильвании.

Бенджи пожевал внутреннюю часть щеки. У него болело все. Его душа была готова расстаться с куском мяса, который он называл своим телом, и отправиться искать покой, которого так отчаянно жаждала. «Подожди немного», – строго указал ей Бенджи.

– Заходите, – сказал он. – Я приготовлю нам кофе.

* * *

Вода плавно вытекала из чайника с длинным носиком, которым Бенджи медленными спиралями водил над молотым кофе. Кипяток впитывался в порошок, над которым клубился пар подобно призракам, поднимающимся из могилы. Одного запаха оказалось достаточно, чтобы вдохнуть в Бенджи новую жизнь, пусть и на время.

– У меня есть кофемашина, – заметила Сэди, с клинической зачарованностью наблюдая за тем, как он варит кофе. – Точнее, их у меня две: одна дома, одна на работе.

– Очень неэкономично, – сказал Бенджи. И снова, пожалуй, слишком резко.

– Я использую экологические капсулы. Многоразовые.

– Все равно неэкономично. Сплошное баловство. А вот это… – он пощелкал ногтем по стеклянному кувшину с фильтром, – проще некуда. Стеклянный кувшин. Стальной фильтр. Горячая вода. Молотые кофейные зерна. Не требует никакой электроники. К тому же в кофемашинах заводятся плесень и болезнетворные бактерии – и даже водоросли.

– О господи! Наверное, везде бывают свои минусы…

И опять непоколебимая улыбка. И еще блеск в глазах, хитрая искорка.

– Прошу прощения, – спохватился Бенджи. – Не знаю, с чего это я вздумал читать вам нравоучения. Мне хочется верить, что я выше этого, но, как уже говорил, я здорово устал с дороги.

– Вы были на Гавайях, да?

– Совершенно верно. А вы откуда знаете?

– Работа у меня такая – все знать, доктор Рэй.

– Пожалуйста, зовите меня просто Бенджи. – Он смерил взглядом свою гостью. – Вам известно, чем я там занимался? На Гавайях?

– Известно. Вы были на Большом острове, в сельской местности. Посетили ферму Колоэ – там разводят породистых свиней, так? Можно предположить, что вы учили тамошних фермеров… ну, по крайней мере, рассказывали им, как вести стабильное, надежное хозяйство. Поправьте меня, если я ошибаюсь, но, по-моему, на таких небольших фермах к вам относятся как к народному герою.

– Вам действительно многое известно. – Бенджи помрачнел. – Но уясните хорошенько, мисс Эмека: никакой я не герой.

– Раз я могу называть вас Бенджи, вы можете называть меня Сэди.

– Ага. Сэди. Хорошо. – Разговаривая, Бенджи достал из кувшина фильтр и высыпал кофейную гущу в пустую миску, чтобы затем выбросить ее в компостную кучу. – Ближе к теме: в Центре контроля и профилактики заболеваний определенно не считают меня героем и, более того, пришли к выводу, что я только мешаю. И это правильно. Я действительно серьезно навредил Центру, что сказалось на потере уважения и доверия к нему. Из чего следует, что, хоть ваша компания связана с Центром, я склонен предположить, что вы здесь не от его имени – если только Лоретта не изменила в корне свое отношение ко мне, а это настолько маловероятно, что скорее свиньи начнут делать реактивные ранцы.

Именно по этой причине заместитель директора ЦКПЗ Лоретта Шустек заслужила прозвище Непоколебимая Сила: если она вставала на какой-нибудь путь, заставить ее свернуть с него было уже невозможно. Лоретта действовала жестоко и эффективно и никогда не уклонялась от драки.

– Совершенно верно, – подтвердила Сэди. – Я здесь не по поручению Центра.

Разлив кофе, Бенджи протянул ей кружку.

– Сахар, сливки?

– Пожалуйста, по крошечной капельке того и другого, если вам не трудно.

Бенджи выполнил ее просьбу, оставив свой кофе черным, как сердце дьявола. Отпив глоток, Сэди с удовольствием причмокнула.

– Просто бесподобно!

– Колумбийский, зерна высушены по методу «хани» – что не имеет никакого отношения к меду[2], точно так же как ваш визит ко мне, полагаю, не имеет никакого отношения к кофе, так что давайте перейдем к делу. Вы сказали, произошла вспышка.

– Возможно, вспышка.

– Чего?

– Я не знаю.

– В таком случае с чего вы решили, что это вспышка?

– Возможно, вспышка, – помахав пальцем, уточнила Сэди. – Нам неизвестно точно, что это такое.

– «Нам» – это вам и ЦКПЗ?

– «Нам» – это мне и «Черному лебедю».

Бенджи застыл с поднесенной ко рту кружкой. Молчание растянулось подобно расползающейся пропасти.

– Ну хорошо.

«Черный лебедь»…

– Значит, вам известно, что это такое.

– Известно.

– И тем не менее вы, похоже, продолжаете сомневаться.

– Да, я действительно сомневаюсь. И сильно. Я наслышан о вашем растущем очаровании искусственным интеллектом, которым вы намереваетесь полностью заменить работу человека. Если какой-нибудь компьютер хочет посоветовать мне, что купить в интернет-магазине или какое видео посмотреть на «Ютьюбе» – пусть будет так. Но это… тут требуется человеческое участие.

– Но человеческое участие тут есть. Предсказания оцениваются людьми, Бенджи, – несомненно, вам это известно.

«Ну вот, началось…»

Непобедимая улыбка у Сэди на лице задрожала. Ее лицо заметно напряглось. Внезапно она насторожилась – по необъяснимой причине. Недоверие Бенджи к «Черному лебедю» и его предсказаниям не просто ее задело – оно больно ранило.

Бенджи захотелось узнать почему.

Каким боком Сэди здесь замешана? Каково ее участие?

Вот что было ему известно о «Черном лебеде».

«Черный лебедь» представлял собой ПМИ – предсказывающий машинный интеллект. Разработка системы началась при предыдущей администрации президента Нолана, который для республиканца относился к науке на удивление хорошо (по крайней мере, он признавал реальность изменений климата, космических исследований, ГМО и так далее), но так же хорошо он относился и к тайному надзору за обществом, отчего в контексте продвижения искусственного интеллекта такого рода волосы вставали дыбом. Проблема заключалась в том, что «Черный лебедь» не был прописан в бюджете, поэтому деньги поступали в основном от ЦКПЗ, получившего значительное финансирование после паники в Нью-Йорке, вызванной слухами о лихорадке Эбола (которые Бенджи расследовал лично). Посему «Бенекс-Вояджер» разработала «Черный лебедь» специально для выявления потенциальных вспышек заболеваний, пандемий и даже случаев зооноза, передачи болезни от животного к человеку.

Программу назвали «Черный лебедь» по теории «черного лебедя» Нассима Николаса Талеба[3], согласно которой некоторые события являются совершенно непредсказуемыми; лишь после того, как событие произошло, оно описывается так, как будто его следовало ожидать. Далее подобные непредсказуемые события непропорционально влияли на ход истории – значительно сильнее, чем те события, которые можно было предсказать или ожидать.

Таким образом, события – «черные лебеди» – рассматриваются как нечто обособленное. Свое название они получили по утверждению римского поэта Ювенала: «Rara avis in terris nigroque simillima cygno». Или в грубом переводе: «Редкая птица, подобная черному лебедю».

На протяжении многих столетий эти слова понимались как символизирующие нечто невозможное. Поскольку считалось, что черных лебедей не существует.

Но только они существовали. Точно так же человечество нередко считало какие-то события или исходы невозможными – до тех пор, пока они не случались.

Компания «Бенекс-Вояджер», приняв брошенный вызов, иронично окрестила свое детище «Черным лебедем». Искусственный интеллект собирал огромные массивы данных, изучал их в поисках невероятных и даже теоретически невозможных событий и строил на этом заключения – по сути дела пророчества. Разумеется, даже трагедия 11 сентября 2001 года была объявлена «черным лебедем» – однако, оглядываясь назад, становилось очевидно, что были признаки приближающейся террористической атаки, которым, как обычно, власти не придали никакого значения. Создатели «Черного лебедя» уверяли, что программа обязательно заметила бы эти признаки.

Как объяснили Бенджи, вся суть заключалась в том, чтобы выйти за рамки существующей теории принятия решений. Большинство методов предсказания основываются на жесткой модели с четкими параметрами, изменяющимися в строго определенных пределах, – выражаясь другими словами, человечество не знает то, чего оно не знает. Нельзя предсказать снежный буран, не зная, что такое снежный буран, и не зная даже о существовании снежных буранов. Для того чтобы что-то искать, нужно в первую очередь знать, что искать, черт побери. Это означало, что для предсказания катастроф требовалась новая конструкция, способная глубоко проникать во все системы, подключенные к Сети.

И вот сейчас, при администрации нового президента Норы Хант, «Черный лебедь» стремительно двинулся вперед. Два года назад Бенджи поручили перевести все то, чем он занимался в СИЭ – Службе изучения эпидемий, – на язык, понятный программе. Бенджи вежливо, но категорично послал к черту тех, кто к нему обратился.

Точно так же сейчас он собирался послать к черту и эту женщину.

– Как бы там ни было, – начал Бенджи, – я не служу машине…

Настал черед Сэди перебить его:

– Бенджи, я не «служу» машине. Она – не Господь Бог. Она – инструмент. Умный инструмент. «Черный лебедь» уже здорово нам помог. Широкой общественности это неизвестно, но знаете ли вы, чего мы добились за прошлый год? Сколько угроз нам удалось предотвратить?

«За прошлый год…» Перевод: «С тех пор, как тебя выставили за дверь».

– Не знаю, – кисло признался Бенджи.

– «Черный лебедь» помог нам предсказать вспышку кори, которая могла бы разразиться в нескольких штатах на Западном побережье. Программа увидела то, что пропустили мы, – а именно резкое снижение процента привитых детей, и всё благодаря тому, что родители поверили неверной информации о вреде вакцин.

Бенджи одобрительно хмыкнул. В наше время неверная – точнее, лживая — информация стала вездесущей, пропитала воздух, превратилась в нечто такое же обыденное, как пыльца весной.

– И речь не только об эпидемиях – не только о вирусах и бактериях, – продолжала Сэди. – Мы предотвратили обрушение железнодорожного моста в Филадельфии. Перекрыли дорогу созданному иранскими хакерами компьютерному вирусу, который мог бы уничтожить базы данных крупнейших банков страны. Мы разоблачили действовавшую в Орегоне террористическую ячейку, вышли на след исламских радикалов, собиравшихся нарушить систему энергоснабжения, и раскрыли русского шпиона, глубоко внедрившегося в компанию «Блэкхарт», выполняющую заказы оборонного ведомства.

Потягивая кофе, Бенджи принялся размышлять вслух:

– Полгода назад ЦКПЗ предотвратил потенциальную вспышку листерии, источником которой могла стать одна молочная ферма в Колорадо. – Разумеется, он читал об этом, гадая, откуда поступила наводка, – в настоящее время в Соединенных Штатах вспышку болезни замечали только тогда, когда она уже произошла. Бенджи собирался позвонить двум-трем знакомым, чтобы выяснить, смогут ли те объяснить ему, каким образом обо всем догадались, но затем испугался, что с ним не захотят разговаривать. (Этот страх присутствовал даже сейчас.) – Это был результат работы «Черного лебедя»?

– Да.

Блин!

«Быть может, без нас все-таки можно обойтись».

– Так с какой же целью вам нужен я? – Допив кофе, Бенджи подождал, когда кофеин изгонит демонов усталости. – У вас есть ваша программа. Она скажет вам все, что нужно знать.

– Это не простое приложение на смартфоне, Бенджи. Машинный интеллект, как и человек, несовершенен. Его необходимо обучить. Мы потратили целый год только на то, что учили программу анализировать информацию, находить закономерности и не только повторять уже усвоенное, но и предлагать новые итерации. Названия песен, краски палитры художника, поэзия – о, вы ничего не смыслите в жизни, если никогда не слышали стихи, сочиненные искусственным интеллектом! Это просто умопомешательство чистой воды, хотя по мере прогресса стихи уже начинают больше напоминать плохую поэзию, написанную человеком, а не плохую поэзию, написанную машиной.

– Ваша программа декламирует стихи? Замечательно.

– Ближе к делу. Люди нужны не только для того, чтобы обучать машинный интеллект; мы нужны также для того, чтобы интерпретировать его выводы. «Черный лебедь» – это инструмент, и мы должны уметь с ним обращаться.

Встав, Бенджи поставил кружку в посудомоечную машину.

– Позвольте выразить свой вопрос другими словами, – обернувшись, сказал он. – Почему вы обратились именно ко мне? В ЦКПЗ вам любой скажет, что мне нет веры. Я сжег за собой мосты. Сделал свой выбор, и никто в здравом уме не указал бы вам в мою сторону.

– Это сделал «Черный лебедь».

– Что сделал «Черный лебедь»?

– Указал мне на вас.

– Прошу прощения… – Бенджи прищурился. – Я не понял.

– «Черный лебедь» хочет вас, Бенджи. Вот почему я здесь.

4

«Вон крадется ласка»[4]

ПОПУЛИСТ ЭД КРИЛ ЗАВОЕВЫВАЕТ ВЫДВИЖЕНИЕ ОТ РЕСПУБЛИКАНЦЕВ

Сегодня промышленный магнат Эд Крип набрал магическое количество депутатов – 1237, чтобы обеспечить себе выдвижение от Великой старой партии[5] на предстоящих президентских выборах, в которых ему будет противостоять действующая глава Белого дома демократ Нора Хант, чьи рейтинги по-прежнему остаются высокими. С самого начала избирательной кампании Крипа воспринимали как темную лошадку, однако он последовательно одолел одного за другим всех кандидатов от республиканского истеблишмента, одержав победу, несмотря на свою противоречивую кампанию – а может быть, благодаря ей…

3 ИЮНЯ

Неподалеку от Гренджера, штат Пенсильвания

Шана сидела в машине «скорой помощи». Рядом с ней сидела фельдшер – широкоплечая белая женщина с горбатым носом и добрыми глазами. Она представилась как Хитер Бернс. Вторым фельдшером был Брайан Макгинти, мягкоголосый стручок со светлой бородкой. Также белый. Он стоял рядом с машиной и разговаривал с отцом Шаны. Их слов девушка не слышала.

– Твоя сестра, – спросила фельдшер Бернс, – она была первой?

– Да. Точно. – Шана поймала себя на том, что у нее трясутся руки, хотя она не могла сказать почему. За плечом фельдшера был виден угол покосившейся автобусной остановки, где они с отцом нашли Несси через два дня после того, как мать ушла из дома.

– А остальные двое?

– Мистер Блеймир, учитель геометрии, он появился… мм, не знаю точно, больше часа назад, на Орчард… нет! Нет, э… на Майн-Хилл. А третья – я ее не знаю. Извините.

– Но она просто появилась?

– Да, прямо перед тем, как вы сюда приехали.

На вид третья «сомнамбула» была молодой, но все-таки постарше сестры Шаны. Наверное, лет двадцати с небольшим. Мексиканка. Или латиноамериканка? Блин. Разница есть, Шана была в этом уверена, однако сейчас она не могла вспомнить, какая именно. Длинные черные волосы, ниспадающие ниже плеч, до лопаток. Широкие бедра, но узкие плечи. Эта женщина была без обуви, но в носках. В розовых носках, уже ставших снизу красными от сырости и грязи.

Женщина появилась сразу после того, как Шана, следуя за сестрой и мистером Блеймиром, свернула с Майн-Хилл на Гренджер-роуд. У нее на глазах эта молодая женщина вышла из двери маленького дома с гаражом и направилась по прямой к Несси и мистеру Блеймиру. Глаза у нее были такие же мертвые, похожие на шляпки гвоздей.

Она присоединилась к своим собратьям.

И их стало трое.

«Лунатики, – подумала Шана. – Трое лунатиков».

Девушка тщетно попыталась унять охватившую ее холодную дрожь. «Тут не осталось ни крупицы разума», – подумала она. Полная пустота в головах. Встревоженный внутренний голос предостерег ее: «Это начало чего-то, просто мы еще не знаем, чего именно».

– Они больны? – спросила Шана у фельдшера.

– Не знаю. Я не врач.

– Да. Понятно. – Шана моргнула. – Они будто гуляют во сне.

– Очень подходящее описание, – кивнув, улыбнулась Хитер – эта улыбка принесла Шане некоторое облегчение. – Ну хорошо. Пока эти трое, эти лунатики, не зашли слишком далеко, я по-быстрому объясню, что мы собираемся сделать. Введем им седативное средство, всем троим по очереди…

– А разве его вводят не в вену? Они не будут стоять на месте и ждать, когда вы нащупаете у них вену…

– Мы введем им халдол. Его колют прямо в ягодицу.

– А, понятно… А если они упадут?

– Это не настолько сильное средство – оно не усыпляет, а только успокаивает возбужденных пациентов, даже буйных. Но на всякий случай я, делая укол, буду стоять сзади, вдруг пациент завалится назад. А Брайан будет стоять спереди, если все пойдет наоборот.

Шана кивнула.

– Вы начнете с Несси?

– Как раз сейчас Брайан получает разрешение у вашего отца.

– Ясно.

– Вы не знаете, употребляет ли Ванесса наркотики?

– Господи, никаких наркотиков! – не сдержавшись, рассмеялась Шана. – Несси у нас абсолютно правильная! – Она вспомнила, как однажды предложила сестре попробовать пиво – Несси скорчила лицо, став похожей на выжатый лимон, и отказалась даже пригубить. Шана попыталась в буквальном смысле заставить ее выпить силой, но в последний момент Несси дунула, забрызгав ей пеной все лицо. Господи, как же тогда Шана разозлилась на сестру! А теперь это казалось такой глупостью…

– Ну хорошо. – Хитер посмотрела на второго фельдшера, и тот едва заметно кивнул. – Похоже, можно начинать.

– Мне бы хотелось быть рядом.

– Разумеется. Все будет быстро и безболезненно, а затем, надеюсь, мы сможем успокоить вашу сестру и доставить ее вместе с остальными в больницу. Просто чтобы выяснить, есть ли у них еще что-либо. Скорее всего, больше ничего нет. Вероятно, просто… не та фаза луны или что там еще.

Хитер помогла Шане спрыгнуть из машины на землю. Трое путешественников уже успели уйти вперед на четверть мили. Они двигались неровной группой: впереди Несси, затем, в середине, мистер Блеймир, в двух шагах за ней, а последней в цепочке – новоприбывшая женщина, в нескольких шагах позади.

Фельдшерам пришлось пробежаться легкой трусцой, чтобы нагнать их. Шана оглянулась на своего отца. Тревога тяжелым грузом легла ей на лоб.

– Все будет в порядке, – постарался успокоить ее отец.

– А вот я в этом не уверена.

– Они знают, что делают.

– Знаю.

«Но тут что-то другое», – подумала, но не добавила вслух Шана. Она это чувствовала – так, как иногда чувствуется приближение грозы. Зуд в воздухе, напряжение между молекулами… Однако девушка оставила свои страхи при себе.

Фельдшеры разделились – Брайан обогнал троих путников и пошел впереди них, двигаясь задом. Хитер держала в руке шприц. Она ткнула иглу в пузырек с прозрачной жидкостью. Шприц отпил из пузырька и вышел насытившимся. На кончике иглы сверкнуло полуденное солнце.

Оглянувшись на Шану, Хитер еще раз улыбнулась ей, после чего нагнала ее сестру…

И с молниеносной быстротой вонзила иглу.

Точнее, попыталась.

– Она не вошла, – пробормотала фельдшер. Она неловко, даже смущенно улыбнулась. – Попробуем еще раз.

И снова она нагнала Несси, и снова вонзила иглу девушке в ягодицу, и…

И снова ничего. Казалось, фельдшер тычет в кожаную кушетку тупой вилкой – игла просто не протыкала кожу.

Шана попыталась представить себе, как однажды это станет потрясным приколом, о котором она расскажет своей сестре: «И вот ты брела, словно придурочная, блин, а фельдшер снова и снова пыталась воткнуть тебе в задницу долбаный шприц, но у нее ничего не получалось. Классно, правда? Долбаный шприц в заднице… Да ладно, помолчи, не корчь такое лицо! Гордись! У тебя ягодичные мышцы просто стальные, сестренка. Нужно придумать комикс о твоих сверхспособностях – мы назовем его "Девочка с пуленепробиваемой попкой"…»

Хитер обернулась. Лицо у нее было пунцовым от стыда.

– Клянусь, – попыталась отшутиться она, – я профессионал!

К ней подошел Брайан, второй фельдшер.

– Может, попробовать мне? – не скрывая своего раздражения, тихим голосом предложил он.

– Брайан, я все поняла, Бог любит троицу и все такое. Но мне нужно, чтобы ты схватил ее за талию, очень нежно, чтобы она не дергалась, а я…

– Нет! – воскликнула Шана, бросаясь к ним. Отец попытался ее остановить, но она вырвалась. – Подождите, остановитесь! Нет! Нет, я же говорила вам, что бывает, если удерживать их на месте. Нет, нет, нет!..

– Все дело в том, Шана, что, на мой взгляд, проблема как раз в том, что Ванесса движется. Она уходит от меня как раз в тот момент, когда я пытаюсь воткнуть шприц.

– Пожалуйста, не надо!

– Вы сами сказали мне, – глядя Шане в лицо, спокойным тоном произнесла Хитер, – что прошло пять, шесть, может быть, даже семь секунд, прежде чем вы испугались, поняв, что у вашей сестры приступ. А это будет продолжаться всего одну секунду. Быть может, даже вдвое меньше. Я права, Брайан?

– Абсолютно. И, как сказала Хитер, я буду действовать очень нежно.

Шана почувствовала за спиной присутствие подоспевшего отца.

– Милая, – сказал тот, – пусть они попробуют.

– Папа, но ведь…

– Шана! – Отец мягко потянул ее назад. – Они профессионалы. Ты это знаешь.

– Ее начнет колотить дрожь. И тогда им будет очень трудно воткнуть шприц…

– Я не промахнусь, – заверила ее Хитер. – Даю слово.

Шана скрепя сердце кивнула.

– Ну хорошо. Хорошо.

Хитер и Брайан снова поспешили за девушкой.

– Хватай ее на счет три, – сказала Хитер. – Раз…

«Несси, пожалуйста, пусть все будет хорошо!»

– Два…

«Я понятия не имею, что это такое, но мне нужно, чтобы ты поправилась».

– Три!

Брайан схватил Несси. Ее сразу же затрясло. Она вскрикнула, затем у нее из горла вырвался нечеловеческий стон.

Крепко зажав шприц, Хитер со всей силой воткнула иглу…

Что-то звякнуло, упав на асфальт. Это что-то блеснуло в лучах выглянувшего солнца.

Все тело Несси тряслось сильнее и сильнее – настолько сильно, что Шана испугалась, как бы она не ободрала ноги. Исходящий из девушки звук усиливался, и Шана закричала фельдшерам:

– Отпустите же ее, пожалуйста, о боже, блин, отпустите ее!

А тем временем две остальные сомнамбулы продолжали идти вперед.

– Игла сломалась, – пробормотала Хитер. – Отпусти ее!

Брайан разжал руки. Высвободившись, девушка решительно оттолкнула его плечом и поспешила следом за своими товарищами.

Фельдшеры были потрясены, и в первую очередь Брайан.

– Это что-то страшное!

– Это был просто приступ, – сказала Хитер.

– Это был не просто приступ.

– В чем дело? – вмешался отец Шаны.

– Я не смогла… – Хитер шумно вздохнула. – Я не смогла воткнуть иглу. У нее ничего нет в карманах?.. Бумажника или… или чего-нибудь плотного? Игла сломалась, а иглы ломаются, только если…

– Несси была в пижаме! – отрезала Шана.

Наступило неловкое молчание. Все смотрели друг на друга в поисках ответов и обнадеживающих слов – однако ничего этого не было.

– Полагаю, нам нужно вызвать помощь, – наконец сказал Брайан.

– Кого? – спросил отец Шаны.

– Полицию, – сказала Хитер. – Там знают, что делать.

* * *

На это потребовался целый час. К этому времени трое лунатиков дошли уже до самого Гренджера, который даже нельзя было назвать поселком: одна-единственная улица, сплошные знаки, требующие остановиться, и ни одного светофора, один бар, две заправки, три антикварных лавки и старый магазин, торговавший париками, который закрылся уже несколько лет назад, однако вывеска до сих пор осталась. Со стороны процессия выглядела очень странной: машина «скорой помощи» ползла следом за тремя идущими людьми, а за ней в пикапе ехали Шана с отцом. Когда нагонявшие их сзади машины притормаживали, они махали рукой, предлагая им обгонять. Когда появлялась машина навстречу, водитель не сразу соображал, что нужно объехать трех пешеходов и две машины. Лунатики, похоже, ничего не замечали. Ничто не могло заставить их свернуть со своего пути. Ничто не привлекало их взгляды.

Они не вздрагивали, не оборачивались, не меняли шаг – ни разу.

Машину вела Шана. За всю дорогу они с отцом почти ничего не сказали друг другу. В основном говорил отец, усиленно – чересчур усиленно – стараясь обнадежить Шану:

– Все будет в порядке. С твоей сестрой все будет хорошо. Подожди – и ты сама увидишь.

Шана чувствовала своим нутром, что это полный бред.

* * *

Приехавший полицейский оказался коренастым крепышом: небольшого роста, но внешность как у настоящего качка из спортзала. И дело было не только в руках и ногах: его шея состояла из сплошных мышц. Полицейский, лысый как лампочка, подъехал к «скорой помощи» и, получив краткую вводную от фельдшеров, повернулся к Шане и ее отцу.

– Я сотрудник полиции Крис Кайл. Эта девушка – ваша дочь? – спросил он, на что отец Шаны ответил утвердительно.

Затем полицейский уточнил кое-какие детали: возраст Несси, наличие каких-либо проблем со здоровьем, о которых было известно ее родным, проблемы с наркотиками. Фельдшеры рассказали ему про приступы.

– Судя по всему, эти приступы вызывает физический контакт, – объяснила Хитер.

«Не только физический контакт, – мысленно возразила Шана. – Такое происходит, когда кто-то пытается их остановить».

К этому времени трое лунатиков уже прошли полгорода. Собрались зеваки поглазеть на них. В окнах торчали лица любопытных. Двое пьянчужек, стоявших у дверей бара, проводили процессию взглядом. Женщина на заправке, оставив пистолет в баке, обернулась, глядя на путешественников, полицейского и «скорую помощь». Еще раз посмотрев на лунатиков, полицейский подозвал фельдшеров.

– Какая у нас цель? – спросил он.

– Больница, – ответила Хитер.

– Они представляют опасность?

– Нет, – сказал Брайан. – По крайней мере, мы ничего не видим.

– Они лунатики, – вставила Шана, хотя ее диагноз не был даже близко научным. Тем не менее никто не стал ее поправлять.

– Хорошо, – согласился полицейский. – В таком случае доставим их в больницу.

Хрустнув пальцами, он покрутил головой, словно собираясь поднять упавшее бревно, после чего вернулся к своей машине. Обогнав троих лунатиков, полицейский поставил ее на обочине ярдах в ста за заправкой и, распахнув заднюю дверь, направился назад. Помимо своей воли Шана обратила внимание на его походку – самоуверенный петух, который наложил в штаны, но слишком гордый, чтобы признать это и сменить белье. Остановившись шагах в двадцати перед лунатиками, он поднял руку и произнес громким отчетливым голосом:

– Стоять!

Те продолжали идти.

– Я сказал вам остановиться! – Полицейский нахмурился. – Очнитесь! Сбавьте обороты!

– Они вас не слышат! – крикнул фельдшер Брайан. – Не могут вас услышать!

Полицейский раздраженно кивнул.

Дальше все произошло стремительно. Потянувшись к кобуре, Крис Кайл достал пистолет и направил его на центрального члена троицы. На Блеймира.

Все с криками бросились к нему…

А он прицелился и нажал на спусковой крючок.

5

Трапеза после обеда с алкогольными напитками

Нейросеть изобрела новые десерты:

«Подозрительный черствый сухарь»

«Умные орехи в карамели»

«Шоколад в бутылках»

«Пирог с ягодами мечты»

«Рыбные палочки без пирожков»

«Пряничный пряник»

«Оладьи из ириски с мелконарезанной зеленью»

«Кекс из какашек единорога»

Представлено в американском блоге, посвященном искусственному интеллекту: СШ-ИИ. com

3 ИЮНЯ

Декатур, штат Джорджия

Городок Мейкерс-Белл не представлял собой ничего примечательного.

Сэди сказала, что это именно то место, где, согласно предположению «Черного лебедя», должна была произойти вспышка. Поэтому Бенджи достал из сумки переносной компьютер, поставил его на стол, и они с Сэди изучили все, что имелось о Мейкерс-Белл.

Как любил говорить Бенджи, когда расследование оказывалось безрезультатным, «там нет абсолютно ничего».

Судя по карте, Мейкерс-Белл находился примерно в пятидесяти милях к северо-западу от Аллентауна – когда-то это был город шахтеров, но тот корабль уже давно уплыл. И не только для Мейкерс-Белл, но и для всего региона. (Политики постоянно твердят: «Верните уголь назад», но с таким же успехом можно требовать возвращения конных экипажей. Однако разговоры про уголь на самом деле никогда не имели никакого отношения к углю: это был кодовый язык, предназначенный для того, чтобы давать обещания Америке «синих воротничков» насчет образа жизни этих самых «синих воротничков».)

В наши дни население Мейкерс-Белл состояло из 4925 человек. Похоже, по большей части это были потомки белых иммигрантов – угольные бароны безжалостно эксплуатировали на шахтах выходцев из Ирландии и Восточной Европы. Судя по всему, они любили какую-то «кильбасу». Колбасу по-польски то есть. И это был, пожалуй, самый интересный факт о Мейкерс-Белл. Из новостей – результаты футбольных матчей первенства местной средней школы, объявление о продаже автосервиса, сообщения о кражах из универмагов. Копнув глубже, Бенджи узнал, что пару лет назад в городке произошло несколько инцидентов на расовой почве. В Мейкерс-Белл нахлынули цветные иммигранты из Гватемалы; кое-кому из числа коренных белых жителей городка это не понравилось, нескольких пришлых избили, были организованы отряды дружинников, в которые вошла – подумать только! – девушка-подросток. Однако эта бурлящая кастрюля так и не дошла до кипения – по крайней мере, в новостях ничего не было.

Разумеется, по своему собственному опыту Бенджи, как чернокожий, прекрасно знал, что расизм в Америке на самом деле никуда не делся. Упоминание о расизме навело его на мысли о болезни Лайма, передаваемой оленьими клещами. Кусая человека, клещ передает ему маленькую дрянь под названием Borrelia burgdorferi — мерзкую бактерию, вызывающую заболевание. Первоначально симптомы болезни напоминают грипп. Затем болезнь может затаиться на несколько недель, месяцев, иногда даже на несколько лет, – а когда она вернется, симптомы будут в десять раз тяжелее, чем вначале. И каждый раз проявляться болезнь будет по-разному: поражая различные внутренние органы, сердце, головной мозг, спинной мозг, конечности, сопровождаясь такими симптомами, как паралич мышц лица.

Расизм чем-то похож на это. Иногда первоначальные симптомы выглядят незначительными: мелочная агрессивность тут, тлеющее недовольство там. Если взяться за дело решительно, расизм можно обуздать. Однако если не обращать на него внимания, он вернется и отомстит – совсем как та маленькая бактерия. И возвращение будет страшным. Расизм окрепнет. На самом деле чем дольше оставлять его в покое, тем сложнее потом будет его выкорчевать, тем быстрее все начнет рушиться.

Рассудок Бенджи сосредоточился в двух плоскостях: расизм и болезнь. Может быть, именно это и имеет в виду «Черный лебедь», указывая на Мейкерс-Белл?

– Что, если ваша программа определила не вспышку какого-то заболевания? – поделился он своими предположениями с Сэди. – «Черный лебедь» видит разницу между эпидемией и, скажем, террористическим актом? Стрельбой в школе? Потому что в таком случае вам нужно обратиться не ко мне. Для решения таких вопросов вы должны найти кого-нибудь поумнее меня.

– «Черный лебедь» попросил именно вас. Сожалею, коллега, но этот груз по-прежнему на ваших плечах.

Бенджи непроизвольно почесал переносицу – этот нервный тик проявлялся, когда он глубоко задумывался. Быть может, его ход мыслей правильный. Что, если это действительно болезнь Лайма? Изменения климата означают небывалый рост числа клещей.

– Может быть, эту болезнь переносят клещи. Или комары. Или… – Бенджи вздохнул. Предположения множились. – Там едят колбасу. Имеет смысл присмотреться внимательнее к мясникам. Трихинеллез давно уже не попадал в выпуски новостей.

– Трихи… кто?

– Трихинеллез. Заражение мяса паразитическими круглыми червями. Особо тяжелые случаи приводят к летальному исходу. Такие черви часто встречаются в свинине. Следствие грязи в свинарниках и на скотобойнях.

Бенджи почувствовал на себе прожигающий насквозь взгляд Сэди. «Жди, сейчас это произойдет, – подумал он. – Сейчас это произойдет». И действительно, Сэди вдруг спросила:

– Это та самая болезнь, которую вы… э… обнаружили в Лонгакре?

Как она произнесла это слово – «обнаружили»…

– Нет, – ответил Бенджи, отмахиваясь от этой темы. Он полагал, что Сэди должна знать, что там произошло. Она пытается его разговорить? С какой целью? – Тут требуются дополнительные исследования. Для этого нужно работать на месте. Имея соответствующие ресурсы, которыми, как вы увидите, я не располагаю. У меня нет ничего, Сэди. Тут речь идет даже не о том, чтобы найти иголку в стоге сена – я не могу найти даже проклятый стог.

– Давайте поужинаем.

– Поужинаем.

– Да, вы знаете, что это такое? Ужин – это трапеза после обеда, иногда с алкогольными напитками. До центра Декатура отсюда можно дойти пешком. Там есть чудесные рестораны. И кафе-мороженое. Я смогу вас подкупить?

– Даже не знаю, Сэди.

И снова ее улыбка пропала.

– До сих пор «Черный лебедь» никогда не ошибался. Он что-то видит, мы просто не знаем, что именно. Мне нужна ваша помощь. – И тотчас же улыбка вернулась – веселый феникс, воскресший из пепла. – К тому же у меня в бюджете довольно приличная сумма на накладные расходы, так что, по крайней мере, позвольте мне щедро угостить вас.

– Ну хорошо. – Бенджи вздохнул. – Вы просто несносная, вы это знаете?

– Да, я несносная, и я это знаю.

* * *

Достав телефон, Сэди сфотографировала десерт: шоколадное мороженое, настолько темное, что казалось, оно поглощает свет.

– Извините, – сказала она, беря десерт в кадр и делая снимок. Щелк. – Идеальный кадр для Инстаграма[6]. Как и те коктейли, которые мы сегодня пили, ням-ням-ням.

Они вышли на центральную площадь Декатура. Под деревьями сидели родители с детьми. Студенты перебрасывались летающими тарелками. Соскоблив со стенок стаканчика остатки мороженого – с козьим сыром и вишней, – Бенджи облизнул губы.

– Весь ужин можно было отправлять в Инстаграм, – сказал он.

Бенджи считал себя человеком искушенным, до тех пор пока не попадал в такие заведения, как тот ресторан, из которого они только что вышли. Он привык смотреть на еду как на нечто функциональное и питательное, а не на то, чем можно наслаждаться. Половины блюд в меню он даже не понял. Что такое гастрик[7]? Или мизуна[8]? Или субиз[9]? Чем перепелиные яйца лучше обыкновенных куриных? Меню коктейлей только еще больше сбило его с толку. Джиневр[10], амаро[11], кора хинного дерева и бархатное фалерно[12].

– Кстати, я уверен, что половина меню выдуманная, – добавил Бенджи.

– Однажды мы поручили «Черному лебедю» составить меню, и должна признаться… получилось что-то похожее, словно меню из навороченного бруклинского ресторана. «Моча раненой курицы» и «Протест выпаренного бекона», а еще… господи, как же там было? Вспомнила! «Лепестки меланхоличной утки с пикантной цедрой».

– Во имя всего святого, а что такое «пикантная цедра»?

Сэди рассмеялась до слез.

– Понятия не имею! Глупая машина даже сочиняла рецепты. Только не думаю, что по этим рецептам можно было бы приготовить что-нибудь съедобное. Наоборот, готова поспорить, это смертельная отрава. А может быть, от этого сгорел бы дом. – Она вздохнула.

– Для вас «Черный лебедь» – это что-то личное, – заметил Бенджи.

– Вы так думаете?

– Да. Вы не просто… представитель компании.

Лизнув мороженое, Сэди уставилась вдаль.

– Да, пожалуй, вы правы. Я разработчик нейросети. Главный разработчик.

Бенджи остановился.

– Это вы создали «Черного лебедя».

Ну конечно. Вот почему она принимает любые опасения и критику так близко к сердцу. Это ее творение. Не просто программа или разработка, а нечто сочетающее в себе произведение искусства и живое существо.

– Совершенно верно. – Сэди развернулась так, чтобы смотреть ему в глаза. – Разумеется, не в одиночку. Я работала в составе отличной команды, но да, вы правы, я возглавляла эту команду и бо́льшая часть кода начиналась с меня.

– И вы ему доверяете.

– Настолько, насколько доверяю себе самой.

– А она, эта машина, доверяет мне.

– По-видимому. – Сэди игриво пожала плечами. – Из чего следует, что я вам также доверяю.

– Не думаю, что я смогу вам чем-либо помочь.

– Полагаю, вам нужно познакомиться.

«Вам нужно познакомиться». Она сказала это так, словно речь шла о живом существе. Что, наверное, в какой-то степени и было так – не живое, но в определенном смысле обладающее сознанием. По некоторым меркам разумное. Но ведь про компьютер или холодильник так не скажешь, правда?

– Можно назначить какую-нибудь дату…

– А сегодня вечером вы свободны? В настоящий момент вы чем-либо заняты? – Сэди смерила его взглядом. – Кажется, с мороженым вы уже расправились.

– Да, но мне очень хотелось бы выспаться.

– Важность сна переоценена, Бенджамен Рэй, – улыбнулась она. – Едем прямо сейчас. Можно воспользоваться МАРТА[13]. – До станции был всего один квартал. – И я представлю вас должным образом «Черному лебедю».

– И что дальше?

– А дальше будем надеяться на то, что утро вечера мудренее.

* * *

Бенджи терпеть не мог это чувство: тревога, свертывающаяся у него во внутренностях подобно молоку, в которое добавили уксус. Поезд доставил их с Сэди из Декатура на северную окраину студенческого городка университета Эмори. Чем ближе к цели они подъезжали, тем сильнее Бенджи пригибали его нервы, чуть ли не заставляя опуститься на колени. Сойдя с поезда, они прошли несколько кварталов и наконец оказались в ЦКПЗ – бывшего для Бенджи домом на протяжении почти двух десятилетий. Можно даже сказать, в буквальном смысле, если учесть, сколько ночей он спал здесь, у себя в кабинете.

«А потом ты выбросил все это коту под хвост, разве не так?»

Разочарование и стыд вступили у него в груди в борьбу с чувством собственной правоты. От этого ему стало тошно, и он не мог сказать почему.

Отчасти из-за того, как поступил он сам.

Отчасти из-за того, как в ответ поступили с ним.

Иногда Бенджи думал: «Я поступил правильно, а меня за это наказали». И тотчас же с неумолимой определенностью приходила полностью противоположная мысль: «Ты солгал ради своих корыстных целей и еще слишком легко за это отделался».

Когда они с Сэди подошли к комплексу, солнце уже скрылось за очертаниями Атланты и наступили сумерки. Бенджи заколебался. В буквальном смысле замедлил шаг и остановился. Сглотнул комок в горле.

– Что с вами? – спросила Сэди.

– Всё в порядке, – солгал Бенджи. – Но я не знаю, пустят ли меня внутрь.

– Вы полагаете, на входе висит плакат с вашим фото? «Опасный преступник Бенджи Рэй разыскивается за преступления, совершенные против болезней?» – Она махнула рукой. – Я получила разрешение. К тому же «Черный лебедь» находится в подвале, вместе с серверами. Так что вы там никого не встретите – если вас это беспокоит.

– Не беспокоит, – отрезал Бенджи. Он едва сдержался, чтобы не добавить другие слова – резкие, плохие. – Извините. Просто я… с этим местом у меня связано много воспоминаний, только и всего.

Пожав плечами, Сэди двинулась вперед, небрежно размахивая руками, словно его боль была для нее не более чем «лежачим полицейским». Впрочем, возможно, так оно и было.

Бенджи неохотно последовал за ней, с каждым шагом чувствуя, как комок в груди сжимается все туже.

Они вошли в здание. Сэди получила на вахте гостевой пропуск, и, к изумлению Бенджи, его беспрепятственно пропустили. Хотя чего он ожидал? Сирены тревоги? Стальных дверей, захлопывающихся перед ним? Прибытия отряда спецназа? Да, возможно, он испортил репутацию центра, но он не был дьяволом.

Они направились к лифтам. «А теперь вниз, под землю».

Усмехаясь, Сэди смотрела на него, пока кабина опускалась глубоко во внутренности здания. Эта женщина буквально лучилась энергией – электрическим возбуждением ребенка, собирающегося показать свою любимую игрушку или новый рисунок.

Открылись двери, и Сэди повела Бенджи по самым глубинным уровням комплекса. Здесь размещались серверы ЦКПЗ: тянущиеся рядами помещения за толстыми стеклянными перегородками, в которых высились стойки с оборудованием, гудящим в полумраке, с мерцающими и подмигивающими лампочками, похожими на цифровых светлячков. Здесь царила прохлада, потому что так и должно было быть: такое количество аппаратуры выделяло значительное количество тепла.

Сэди провела Бенджи по одному коридору, затем по другому и указала на дверь с табличкой со своим именем. «Сэди Эмека, разработчик нейросети ("Бенекс-Вояджер")». Рядом была еще одна дверь.

Матово-черная.

Без какой-либо таблички.

Подойдя к двери, Сэди ее открыла. Бенджи отметил, что дверь не имела замка.

– Это просто комната, – объяснила Сэди. – «Черный лебедь» не живет здесь. Мы опасаемся проникновения скорее оттуда, – она указала на… ну, на окружающий мир, – чем через эту дверь. «Черный лебедь» не станет взаимодействовать с кем попало.

Следующее помещение было погружено в темноту. Гнетущая пустота.

– Идем дальше? – спросил Бенджи.

– В «логово» вы пройдете один. Я буду следить из своего кабинета и поддерживать с вами связь.

– «Логово»? – Бенджи скорчил гримасу.

– Это просто название. Мы стараемся избегать любых антропоморфных аналогий, но все равно оно мне нравится. От него веет встречей Беовульфа и Гренделя[14].

Сэди кашлянула. Она нервничает? Бенджи пришел к выводу, что нервничает. Странное дело – нервозность Сэди помогла ему несколько успокоиться.

– Работает это так: вы заходите и говорите с ним, задаете вопросы, – продолжала она. – Отвечать он будет не словами, а зелеными или красными импульсами, обозначающими соответственно «да» или «нет». Также «Черный лебедь» может отвечать изображениями и данными, но он не способен взаимодействовать с вами так же, как взаимодействуете с ним вы.

– Что-то не очень похоже на точную науку.

– Бенджи, даже точная наука на самом деле не является точной наукой – уж вы-то должны это понимать.

У него снова мелькнула мысль: Сэди его подначивает? Это намек на Лонгакр? Нет. Определенно, он просто стал чересчур обидчивым. И ему повсюду мерещатся враги.

– Кажется, вы говорили, что «Черный лебедь» может сочинять стихи.

– Мог. И я также добавила, что стихи были плохие, просто отвратительные. Поэзия вогонов в худшем виде[15]. Мы предпочли вместо этого упростить язык его общения. Человеческая речь – штука очень сложная. Она неминуемо встает на пути того, чего мы хотим добиться. Это не Сири, Алиса или какой-нибудь другой глупый голосовой помощник. Эти существа, если можно их так назвать, действуют в соответствии с очень простым сценарием – произносят фразы, составленные по определенному образцу. Но они не способны думать. А вот «Черный лебедь» думает. И вот то, о чем он думает… в общем, мы решили не разбирать это с помощью нашего сложного и запутанного языка. Гораздо продуктивнее дать ему возможность говорить – так сказать – образами, звуками, голыми данными. И, разумеется, бинарной системой «да-нет», которой мы его снабдили.

Бенджи сделал глубокий вдох. Сердце бешено колотилось в груди. У него действительно было такое чувство, будто сейчас ему предстояло войти в пещеру и сразиться с чудовищем.

Или, по крайней мере, с ним встретиться.

* * *

За спиной у Бенджи закрылась дверь, и темнота стала полной. Монотонный гул серверов больше не проникал сюда, отчего создавалось ощущение, что органы чувств здесь больше не нужны. Как быстро ему начнет казаться, будто он парит в воздухе, полностью оторванный от окружающего мира? Стоя в темноте, Бенджи ждал.

Внезапно тишину разорвал отчетливый голос Сэди:

– «Черный лебедь» выходит на связь.

И после этих слов помещение наполнилось мягким пульсирующим светом. Его ритм напоминал неспешные вдохи и выдохи.

Бенджи понимал, что это не дыхание живого организма. Это нарастание и затухание белого света подчинялось программе. Делалось так не потому, что это было необходимо; скорее создатели с помощью пульсации хотели создать ощущение, будто пользователь общался с живым существом.

Которому можно доверять.

Похожим на пользователя.

«Мы стараемся избегать любых антропоморфных аналогий…»

И тем не менее.

– Можете говорить с ним, – предложила по переговорному устройству Сэди. Ее голос доносился не из одного динамика, а отовсюду: объемный звук так хорошо заполнял помещение, что казалось, исходил из самого Бенджи.

– Привет, э… «Черный лебедь», – откашлявшись, сказал он.

Помещение моргнуло один раз зеленым светом.

Это нужно понимать как «да»? Утвердительный ответ? Но что это означает на самом деле? То, что «Черный лебедь» признал присутствие Бенджи? Какой сегодня знаменательный день – на него обратила внимание машина. (Хотя если учесть то, как часто технические устройства – начиная от программного обеспечения распознавания лиц и до автоматов, выдающих бумажные полотенца, – словно не отдают себе отчета в том, что чернокожие люди существуют, отказываясь реагировать на их приближение, наверное, это следовало воспринимать как маленькую победу и двигаться дальше.)

– Ты вызвал меня сюда, правильно?

Зеленый импульс.

После чего второй зеленый импульс.

Ну а это что означает? Должно быть, Сэди прочитала его мысли, потому что из переговорного устройства снова раздался ее голос:

– Извините, не объяснила сразу: «Черный лебедь» может выдавать в ответ до трех импульсов, выражая степень уверенности. Два зеленых импульса означают «да», категорическое «да». Возбужденное «да».

– Он может возбуждаться? – спросил Бенджи у Сэди.

Однако ответил ему «Черный лебедь», одним зеленым импульсом. И вместе со светом пришел негромкий звук – мягкое, утробное «ввумм».

– Почему именно я? – спросил Бенджи.

Он понимал, что на этот вопрос нельзя ответить «да» или «нет».

В таком случае как ответит машина?

На стене перед Бенджи начали прорисовываться изображения: сначала сканы его резюме, бумаги, которые он составлял, работая в СИЭ, – они появлялись на стене прямо перед ним, переходили на стену сбоку, затем скрывались на стене у него за спиной и, наконец, снова исчезали в бескрайнем море данных. Его фотографии – из выпусков новостей, из внутренней документации ЦКПЗ. Сделанные здесь, в Соединенных Штатах, но также и по всему земному шару: на подпольном мясном рынке в китайской провинции Гуандун, перед прилавками с курами, утками и виверрами; в «Джипе» на грунтовой дороге в джунглях Центрально-Африканской Республики, где он охотился на вирус оспы обезьян; вместе со своими соратниками Касси Трэн и Мартином Варгасом перед настенной картой в Сьерра-Леоне, где они отслеживали вспышку лихорадки Эбола.

А затем гвоздь программы.

Фотография Бенджи на ферме Лонгакр в Северной Каролине.

На ней он стоял между двумя рядами свиных стойл, уходящих, казалось, в бесконечность. Поросята заполняли их так плотно, что между ними не оставалось ни одного свободного дюйма. Даже на черно-белом снимке были хорошо видны глубокие язвы на их шкурах. Бенджи непроизвольно поежился.

«Черный лебедь» понимал значение этого момента?

Или для него это лишь еще один из череды снимков, сделанных в бытность работы Бенджи в Службе изучения эпидемий здесь, в ЦКПЗ?

А может быть, «Черный лебедь» показал эту фотографию неслучайно?

Или все дело просто в Сэди? Что, если она кукловод, вкладывающий слова в это цифровое создание, которое затем лишь воспроизводит их?

– Почему Мейкерс-Белл? – спросил Бенджи. – Я не нашел там ничего необычного. Что такого увидел ты?

Несколько мгновений паузы. А затем…

На стене перед Бенджи белое свечение разложилось на жирные сливающиеся точки – после чего эти точки быстро сжались, разделились и сфокусировались в четкое изображение. Карта штата Пенсильвания. Она снова разложилась на точки и снова воссоздалась, увеличивая масштаб, показывая отдельный городок. Тот самый городок: Мейкерс-Белл.

– Да, да, – раздраженно пробормотал Бенджи. – Я знаю, где он находится. Что там должно сейчас произойти? Покажи мне хоть что-нибудь.

«Долбаный козел», – мысленно добавил он.

И тут видео. Спроецированное на стену.

Вначале ничего необычного: съемка на камеру телефона улицы маленького городка со стороны автозаправки. Полицейская машина и ее владелец, полностью лысый белый мужчина с грудью колесом, вставший перед тремя людьми, идущими прямо на него. Полицейский попросил их остановиться, но они не подчинились.

С этими тремя идущими что-то было не так. Они смотрели прямо перед собой. Четкость изображения оставляла желать лучшего, но даже так были отчетливо видны отсутствующие взгляды. Троица состояла из белой девушки, мужчины постарше (предположительно, средних лет) неопределенной расы, учитывая качество видео, и молодой женщины, судя по всему, латиноамериканки.

Полицейский достал пистолет…

За спиной у трех идущих появились люди, с криками побежавшие вперед. Два фельдшера, судя по одежде, – и когда камера, дрожа, сместилась в сторону, Бенджи разглядел на заднем плане машину «скорой помощи». Следом за фельдшерами бежали мужчина в бейсболке и комбинезоне и еще одна девушка – вероятно, его дочь.

Но ведь у полицейского в руке был не пистолет, правильно?

Бенджи сообразил, что это «Тайзер».

Полицейский выстрелил в грудь среднему идущему – в грудь мужчине. Проткнув ткань рубашки, иглы заискрились электричеством – однако мужчина продолжал идти вперед. И тут полицейский, по-видимому решив, что с него достаточно («Твою мать!» – выругался он), бросился к мужчине и схватил его.

Мужчина – идущий, которого схватил полицейский, тот, на которого не подействовал «Тайзер», – напрягся, словно охваченный приступом. Глаза у него стали черными. Такими черными, что это было видно даже на отвратительном видео, снятом на телефон.

(Бенджи предположил, что это следствие того, что глаза налились кровью в результате внутреннего кровоизлияния. Он знал, что это может быть результатом не только повреждения глаз, но и сильного напряжения.)

Мужчину начало трясти, спазмы усиливались, но полицейский упорно тащил его к своей машине, не обращая внимания на мольбу фельдшеров.

Должно быть, человек, снимавший видео, изменил фокусировку, потому что изображение приблизилось, показывая крупным планом машину, в которую полицейский запихивал мужчину. Теперь оно стало смазанным, различить детали было труднее…

Затем.

Машина вздрогнула. Что-то темное брызнуло на все окна. Что-то красное. Стекла вылетели. Сидящий в машине полицейский вскрикнул. Остальные, окружившие машину, тоже закричали в панике – одни бросились к ней, другие, наоборот, от нее. Шатаясь, полицейский выбрался из машины, покрытый чем-то… чем-то мокрым. Красным и черным. Он обхватил себя за плечи. «Это кровь, – подумал Бенджи. – Чья-то кровь. Возможно, его собственная».

Прежде чем видео закончилось, тот, кто его снимал, перевел камеру еще раз.

Направив ее на двух других идущих.

Девушку и молодую женщину.

Они по-прежнему шли вперед как ни в чем не бывало, словно рядом с ними ничего не произошло. Их походка оставалась целеустремленной. Глаза были мертвые, словно шляпки гвоздей. Губы плотно сжимались в тонкие линии.

И на этом видео закончилось.

Шатаясь, Бенджи побрел в темноте логова «Черного лебедя», чтобы спастись бегством. В темноте он не смог найти дверь, его рука наткнулась на холодную стену, и лишь тогда возобновилась ровная медленная пульсация белого света, и он различил очертания выхода.

6

Конец дня

ребят гляньте этот видос снятый моей подружкой твою МАТЬ этот чувак блин, правда взорвался?!

@стивимиффлин147 комментариев, 1298 репостов, 3788 лайков

3 ИЮНЯ

Майнерсвилль, штат Пенсильвания

Время близилось к полночи, их старенький пикап стоял на мосту через западную протоку реки Шуйликилл-Ривер. Отец подошел к машине, низко опустив голову, уронив подбородок на грудь. Шана медленно шла за ним – медленнее, чем он, так что отец, хоть и двигался небыстро, удалялся от нее. Река шептала и плескалась, на берегах во мраке безлунной ночи стрекотали цикады. Тяжелые шаги отца по мосту гулким эхом разнеслись в тишине.

Они шли прочь от лунатиков.

Шана остро чувствовала это – словно магнитное притяжение, которое стремилось утащить ее назад к сестре и остальным. К остальным. Господи! Теперь это уже были не только Несси и вторая женщина, которую, как сейчас стало известно, звали Рози. Хотя Блеймира больше не было в живых (а Шана старательно не позволяла себе задуматься о том, как он умер), путники не останавливались. Их число выросло – к ним присоединились еще четверо. Два мужчины и две женщины. Шана ничего о них не знала, поскольку полицейские никого не подпускали близко, – но, по крайней мере, один из четверых был совсем молодой, парень одних с ней лет, может быть, чуть постарше. Двое вышли из своих домов. Один – из ресторана. Последний пересек лужайку. Все влились в стадо и теперь шагали в ногу.

Стадо. Вот на что это было похоже. Тупой скот, но только без пастуха, направляющего его.

– Папа! – окликнула Шана. – Остановись!

Остановившись, отец обернулся.

– Не надо, Шана. Нам нужно вернуться домой.

Девушка собрала остатки мужества.

– Я никуда не еду.

Отец постоял молча.

– Не валяй дурака.

– Я не валяю дурака.

– Шана, сейчас не время! – Отец решительно шагнул к ней.

– Сейчас как раз время, черт побери!

– Твоя сестра в хороших руках. А нам нужно заботиться о нашей ферме. Доилки сами собой не работают. Мне удалось уломать наших соседей напротив, Уилла и Эсси, проследить за тем, чтобы коровы сегодня были накормлены, но каждый день они приходить не станут, и я не могу платить им много. Нам нужно возвращаться домой. – Отец замялся. – С Несси все будет хорошо. Там полицейские, вызвали врачей…

– Я останусь с ней.

– Шана, пожалуйста, уже очень поздно, давай обойдемся без этого бреда.

– Я остаюсь.

Отец схватил Шану за руку, но та вырвалась.

– Кто-то должен ее защитить! – гневно бросила она. Подразумевая: «Это будешь не ты, это буду я».

– Как я уже сказал, Шана, там полицейские – а полиции можно доверять.

Вырвавшийся у девушки смешок был наполнен горьким осуждением.

– Блин, ты надо мной издеваешься, да? Мистер Блеймир погиб из-за того полицейского. Бедняга – он просто… – Тут ей пришлось заморгать, чтобы прогнать непрошеные слезы, и прикусить язык, сдерживая судорожные всхлипывания. – Он… он… он, блин, взорвался изнутри, словно переполненный желудок, – как будто это был фильм ужасов! Что, если так же в точности поступят и с Несси, а? Что, если сегодня этот тупой качок-полицейский решил бы схватить не моего учителя математики, а ее? Если б он сделал это…

– Шана, прекрати!

– Если б он сделал это, сейчас в той машине лежала бы она, вся в крови, выпотрошенная!

Одна деталь того кошмара возвращалась к Шане всякий раз, когда она закрывала глаза, – когда это произошло, в заднее окно полицейской машины влетел маленький окровавленный осколок кости. И застрял там. С него сорвалась капля крови. Он принадлежал Блеймиру. Когда тот… взорвался.

– Но только это была не Несси.

Следующие слова вырвались у Шаны сквозь стиснутые зубы. Они были проникнуты яростью, пропитаны насквозь злостью, припасенной для отца, – внезапно девушка почувствовала, что, наверное, поступает неправильно, злясь на него; она подсознательно это понимала, однако это не имело значения. Злость была, и Шана дала ей выход.

– Ты всегда хочешь работать, работать и работать! С тех пор как мама ушла, ты с головой окунулся в работу, а нас даже не замечаешь. Ты думаешь только о том, что и мы должны работать так же, как ты, – господи, может быть, именно поэтому мама от тебя ушла! Тебе такая мысль не приходила в голову? Может быть, она не хотела будущего вместе с… с долбаным сыроваром и его дочерьми, деревенскими клушами! – К этому моменту Шана уже перешла на крик. Ей приходилось кричать, потому что это помогало не расплакаться. – И я нужна тебе не потому, что ты меня любишь; я нужна тебе потому, что… я делаю дела, когда ты не можешь. Я собираю Несси обед с собой, я слежу за тем, чтобы она принимала эти дурацкие лекарства от аллергии, я…

Ее слова увяли и съежились.

Отец молчал. Даже в темноте Шана видела, что его широко раскрытые глаза смотрят не на нее, а куда-то вдаль, на ту сторону моста.

– Ты ведешь себя так, потому что хочешь меня оттолкнуть, – наконец сказал он. – Я все понял. Ты хочешь сделать мне больно, разозлить меня, чтобы я просто ушел.

– Я… папа, я не знаю.

– Все дело в том, что ты, возможно, права. Возможно, именно поэтому ушла твоя мать. Не знаю. Мне она никогда ничего не говорила. В последние недели перед этим она казалась какой-то странной, но… она ничего не говорила. Я полагал, что у нее просто плохое настроение, это пройдет, жизнь будет продолжаться дальше. – Подняв руки, отец устало провел ладонями по щекам. – Ее уход меня убил. И вас обеих тоже убил. А сейчас… Несси уходит. Не то чтобы сознательно, но…

– Папа, она не мама…

– Но я не могу допустить, чтобы и ты тоже ушла. Не бросай меня, Шана. Пожалуйста!

– В первую очередь я не могу бросить Несси, папа. Она совсем одна.

– Знаю, – вздохнул отец.

– А ты не можешь идти, потому что тебе нужно работать на ферме.

– Шана…

– Но я могу. Я пойду с сестрой.

«Туда, куда она направляется – где бы это ни было».

– Ты ничем не сможешь ей помочь.

– Я буду рядом, когда она придет в себя. Я остановлю тех, кто… кто попытается запихнуть ее в полицейскую машину. Кто будет рядом с Несси? Мы ведь даже не понимаем, что происходит.

И тут – яркий свет фар. Мимо проехали две полицейских машины – седан и внедорожник. Без сирен, без мигалок – похоже, они никуда не торопились. И тем не менее у Шаны стиснуло грудь. «Я теряю время. Что, если опять произошло что-то плохое? Что, если это была Несси?»

– Папа, Несси особенная.

– Вы обе особенные.

Еще один резкий смешок, начисто лишенный веселья.

– Не надо.

– Милая, – сказал отец, беря ее за руку, – я говорю искренне.

– Для тебя я особенная, потому что я твоя дочь, но… почти все мои одноклассники в следующем году пойдут учиться в колледж. А я – нет.

– Знаю, и все-таки…

– Помнишь, что ты ответил, когда я это тебе сказала?

– Я сказал, что ничего страшного; сказал, что уважаю твой выбор и…

– Вот именно! Ты сказал – ничего страшного. Ну типа всё в порядке. Ты не давил на меня, ничуточки. Не давил так, как давишь сейчас.

– Шана…

– А что, если б то же самое сказала тебе Несси? Что, если б она сказала, что не пойдет в колледж? А?

Отец ничего не ответил. Он просто стоял молча с виноватым лицом, потому что оба знали ответ.

– Ты был бы в ярости. Ты, наверное, написал бы за нее заявление, поскольку когда-нибудь она захочет чего-нибудь добиться, а это означает, что ее нужно запихнуть в колледж. Ну а я – у меня нет ничего. Никаких планов, никаких… настоящих способностей.

– У тебя очень хорошие фотографии.

– Как я уже сказала, никаких настоящих способностей. Ты хочешь, чтобы я работала на ферме. Помогала тебе. До конца своей жизни или до тех пор, пока ты меня не сбагришь, выдав замуж.

– Шана, все совсем не так. Ты можешь стать тем, кем захочешь, но я знаю, что колледж не для всех… проклятье, я сам не учился в колледже, я лишь отучился два года в сельскохозяйственном училище. Но из этого вовсе не следует, что ты не особенная. Из этого не следует, что ты не можешь стать тем, кем захочешь.

– Через месяц мне стукнет восемнадцать. И я хочу быть рядом со своей сестрой. Ты не сможешь меня остановить. Я предпочла бы, чтобы ты мне помог.

Это было все равно что смотреть на какой-то предмет высоко на полке, зная, что тот неминуемо упадет, и не имея возможности этому помешать, он полетит вниз и, скорее всего, разобьется вдребезги. Отец упал на колени. Схватил Шану за руки. Расплакался. Он плакал так, будто у него внутри что-то сломалось и выплескивалось наружу. Он плакал так, как плакала Несси в тот день на автобусной остановке в Гренджере.

Шане еще никогда не приходилось видеть, чтобы отец плакал – вот так. Когда умирало какое-нибудь домашнее животное – корова, коза или котята, которых он нашел в сарае, – у него стекленели глаза в преддверии слез, но Шана ни разу не видела, чтобы те проливались. Отец не плакал, когда ушла их мать. Но вот сейчас он содрогался в судорожных, захлебывающихся рыданиях.

Шана почувствовала себя полной сволочью, потому что она стояла, а отец рыдал так, что ее собственные слезы высохли. Ей стало стыдно за него. Шана жалела отца и в то же время осуждала его, словно не хотела видеть его таким. Словно хотела, чтобы он был сильным и стойким.

Это делало плохой ее, а не его. Она это понимала.

– Папа, я должна идти.

– Ты не сможешь идти с ними до бесконечности.

– Возможно. Не знаю. Посмотрим. Я… мне кое-что понадобится, если ты готов это привезти.

Поднявшись с земли, отец молча кивнул. Вытер щеки тыльной стороной ладоней.

– Скажи, что тебе нужно, и я это привезу.

Шана сказала. Отец ушел. Она в кромешной темноте последовала за идущими, слушая сверчков и ветер. Над головой с ревом пронесся вертолет, вспарывая винтом воздух.

Наконец Шану снова залил свет фар. Это вернулся отец, привезший то, что она просила: смартфон, кое-что съестное, немного денег, несколько бутылок воды, смену белья. Все это в стареньком потрепанном синем школьном ранце, к которому сверху был прикреплен скатанный спальный мешок, также привезенный отцом. Шана обратилась к нему с последней просьбой.

Подвезти ее поближе к Несси.

Отец согласился.

7

Обязательства

Это какое-то дерьмо из серии «Аль-Каиды» и ИГИЛ. По нам нанесли удар.

@борецзасвободу ответил @стивимиффлин

3 ИЮНЯ

Комплекс ЦКПЗ, Атланта, штат Джорджия

Они сидели в кабинете Сэди, пересматривая видео.

Взяв пульт, Бенджи прокрутил запись вперед и остановил ее на том месте, когда полицейский потащил мужчину к машине – камера сфокусировалась на вывеске: «Антикварный магазин Мейкерс-Белл».

– Что бы это ни было, – сказал Бенджи, – это уже происходит.

– «Черный лебедь» знал.

– Он что-то знал. Но что это такое… – Слова у него во рту превратились в пепел. Он попытался найти в этом хоть какой-то смысл. – Я понятия не имею.

– Не хотите чаю?

– Я хочу чего-нибудь покрепче чая.

– Понятно. – Вскочив с кресла, Сэди подошла к столу и, выдвинув ящик, вернулась с двумя маленькими бутылочками белой текилы «Дон Хулио». – К сожалению, лайма, соли и всего остального у меня нет.

– Бутылочки текилы? У вас там что, целый мини-бар?

– Точно, – кивнула Сэди. – Хотите что-нибудь другое? Когда меня отправляют в служебную командировку, я таскаю их из гостиничного номера, точно так же как вор таскает яблоки из королевского сада. У меня есть джин, водка, бренди – всё, кроме виски. – Она понизила голос, словно опасаясь, что их могут подслушать. – Я его уже весь выпила.

– У вас тоже бывают напряженные дни, да?

– Разумеется. Это же ЦКПЗ.

– Нам нужно сообщить об этом Лоретте.

– Прямо сейчас?

– Она еще должна быть на работе. Лоретта редко уходит домой рано. – Когда была работа, Лоретта Шустек забиралась в нее, как лисица в нору, – а работу здесь можно было найти всегда. – Меня она видеть не захочет. Но это… у меня нет никаких объяснений. Она должна об этом знать.

– В таком случае мы отправляемся к колдунье, так?

* * *

Эта невысокая женщина была на удивление крепкой и сильной. Непоколебимая Сила заслужила свое прозвище благодаря своей упрямой неуступчивости, а также благодаря тому, что у нее был красный пояс по дзюдо. Как и Бенджи, Шустек начинала в СИЭ, затем работала в рамках программы изучения новых инфекционных заболеваний, сосредоточившись на поисках методов предотвращения и лечения возникающих болезней. Как заместитель директора ЦКПЗ, она была гораздо больше связана с практикой, чем нынешний директор Сара Монро.

Бенджи и Сэди вошли в кабинет. Заместитель директора Шустек была поглощена подкалыванием одних документов к другим, и когда она увидела в дверях Бенджи, ее рука крепче стиснула степлер.

– Здравствуйте, заместитель директора, – сказал он. – Привет, Лоретта.

– Здравствуйте, доктор Рэй. – Перехватив взгляд Бенджи, она его больше не отпускала, не переставая при этом работать степлером. – Однако, неожиданность…

У него мелькнула мысль: «Она меня убьет этим степлером».

– Могу вас понять. Вы знаете…

– Сэди Эмеку? – перебила его Лоретта. – Разумеется.

– Наверное, вы гадаете… – запинаясь, начал Бенджи.

– Вы насчет Мейкерс-Белл? – спросила Лоретта.

Сэди и Бенджи переглянулись.

– Да… насчет Мейкерс-Белл.

– Мы в курсе происходящего, расследование уже ведется.

В ее голосе прозвучало послание, ясное, как звон церковного колокола: «Спасибо, ситуация под контролем, можете идти».

Кивнув, Бенджи собрался уходить. Но затем резко развернулся.

– Я бы хотел отправиться на место. Принять участие в расследовании. – Возможно, это все пустяки, возможно, происходящее никак не связано с болезнью – господи, как он на это надеялся! – но что-то глодало его, подобно зуду, который нельзя унять. – Я смогу помочь СИЭ…

– Сэди, – перебила его Лоретта голосом твердым, как хватка, которой она сжимала степлер, – вы не оставите нас на минутку вдвоем?

– Да, конечно, – кивнула Сэди.

Выходя из кабинета, она едва заметно прикоснулась к Бенджи – мягко скользнула рукой по его плечу. Удивительно, но этот жест принес ему облегчение.

Как только Сэди ушла, Лоретта словно сорвалась с цепи.

– Ты больше не работаешь в СИЭ! Ты больше не работаешь в ЦКПЗ! Полагаю, тебе прекрасно известны причины, по которым тебя отсюда выставили. – Лоретта подалась вперед, и голос ее смягчился. Положив степлер на стопку бумаг, она предприняла значительное усилие, чтобы совладать с собой. – Бенджи, я понимаю, что тобой движет. Честное слово. Меня восхищают твое любопытство и твое упорство, и что бы ни привело тебя сегодня сюда, я тебе признательна. Но я хочу, чтобы ты понял: после Лонгакра ты поставишь под сомнение результаты любого расследования. После судебных процессов, шумихи в средствах массовой информации, бесчисленных совещаний, на которых мне приходилось оправдываться… я просто не могу на это пойти. Ты мне нравишься. Ты был среди нас одним из лучших, и у меня нет никаких сомнений в том, что ты полностью отдашь себя этому делу. Но я тебе не доверяю.

У Бенджи было такое ощущение, будто ему выпотрошили внутренности. Он чувствовал себя куклой, которую вспороли ножницами, вывалив наружу то, чем она была набита. Потеря доверия со стороны такого надежного человека…

Но он понимал Лоретту, поэтому, натянуто улыбнувшись, сказал:

– Конечно, Лоретта. Не возражаешь, если я поинтересуюсь, кто там у тебя?

– Там Робби Тейлор во главе группы РВБ, а Мартин возглавляет расследование СИЭ.

Бенджи кивнул. Наилучших результатов РВБ и СИЭ достигали, работая рука об руку. Аббревиатура РВБ означала «реагирование на вспышку болезни». Это означало, что Робби со своей командой отправились на место. Их задача заключалась в том, чтобы проконтролировать вспышку заболевания, предотвратить его распространение, а в идеале ликвидировать. Однако Бенджи работал в СИЭ, службе изучения эпидемий. Некоторое время он возглавлял группу так называемых эпидемиологических детективов, которые не просто старались обнаружить болезнь до того, как она пройдет по населению опустошительным лесным пожаром; они искали признаки, которые предупредили бы о грядущей эпидемии заблаговременно: зоонозы[16], необычную микологическую активность, новые бактерии, новые вирусы, прионы[17] и тому подобное.

Мартин Варгас был учеником Бенджи, а Робби – его старым другом. Это хорошие специалисты. Бенджи убедился в том, что дело в надежных руках. Он здесь не нужен.

И это нанесло ему самый болезненный удар.

Он поблагодарил Лоретту за то, что та уделила ему время, и принес извинения за непрошеный визит. После чего вышел из кабинета.

* * *

На улице смеркалось. Ветерок с севера наконец принес прохладу. По мере того как небо приобретало синюшно-черный цвет, в городе зажигались огни.

К Бенджи подошла Сэди.

– Извините, – сказала она. – Ну сами понимаете, за то, что втянула вас в это. За то, что притащила вас сюда, – скорчив кислую гримасу, она указала на здание ЦКПЗ.

– Да. Точно. И вы извините. – Он потер глаза костяшками пальцев. – Спасибо. Просто я вынужден остаться в стороне. Отныне это больше не моя работа. Не знаю, что там произошло в Мейкерс-Белл… но это теперь не мое дело.

– И однако вы хотите знать правду.

Бенджи рассмеялся, но его смех был проникнут горечью.

– Разумеется, хочу! И это просто бесит. Не знаю, в чем дело: то ли мне кажется, что я мог бы принести какую-нибудь пользу, то ли… я просто злюсь на себя за то, что упустил свой шанс. – Давая выход своему раздражению, он издал утробный звук – стон измученного зверя. – Господи, как же я устал!

– Вам не удается поспать в самолете?

– Сэди, я…

Опустив взгляд, Бенджи увидел, что она протягивает ему две бумажки. Два билета на самолет.

Из ATL в ABE.

Из Атланты в аэропорт Аллентаун-Бетлехем.

– Сэди, что вы сделали?

– Этим я провозглашаю вас сотрудником компании «Бенекс-Вояджер»! Давайте-ка придумаем, как назвать вашу должность… мм… бета-исследователь машинного интеллекта и нейросетей, третий разряд. Нет! Четвертый разряд звучит лучше, но не так эгоистично, как пятый разряд. Очень хорошо, что вы еще не разобрали свои вещи, потому что наш самолет вылетает… – забрав билеты, Сэди взглянула на время вылета, – через три часа. Так что нам лучше поторопиться.

– Когда вы их купили? – Бенджи подозрительно прищурился. – И распечатали?

– О, я ничего не покупала. Это сделал «Черный лебедь». За час до того, как я пришла к вам домой.

– И «Черный лебедь» знал, что я соглашусь?

– Что я могу сказать? – усмехнулась Сэди. – Я свое дело знаю. Я разработала очень эффективную программу предсказаний. – Она взяла Бенджи под руку. – Нам нужно двигаться, вы не находите? Тайна Мейкерс-Белл ждет нас!

8

Наступает рассвет

Взгляните на фото этих одиннадцати зомби – четверо из них явно активисты «Антифа»[18]! Это никакое не нападение извне и не вспышка болезни. Это левацкий заговор во всей своей красе. Оставайтесь начеку, распространяйте слово.

Точнее, два слова: «лживые новости».

Пользователь с ником КоммандорКобра на республ/заговор, отвечая на вопрос: «Что самое причудливое вы видели, находясь один?»

4 ИЮНЯ

Пайн-Гроув, штат Пенсильвании

– Ну, типа, что за хрень тут происходит? – спросил Зиг.

– Не знаю, – ответила Шана, барабаня пальцами по грязной приборной панели его «Хонды».

Она позвала своего приятеля Зига, разбудила его среди ночи, потребовав, чтобы он побыл с ней. Рассказав ему о том, что происходит, Шана добавила, что, возможно, они нескоро побудут вместе снова – она не знает.

Зиг ухватился за такую возможность. Потому что Шана ему нравилась. Очень-очень нравилась.

Определенно, он хотел ее трахнуть.

Может быть, он даже ее любил – фу!

Зиг не знал, знает ли это Шана, но – о, она знала! Чувак просто не может скрыть такое. Зиг постоянно таращился на нее, разинув рот, и делал все, о чем она просила (чем Шана, наверное, время от времени пользовалась – о господи!). Они постоянно общались по Твиттеру, посылая друг другу сообщения и прикольные картинки. Зиг всегда был готов выслушать Шану, когда ей требовалось кому-то пожаловаться. Он был ее лучшим другом. Так что, пожалуй, он ее любил. Но она его не любила.

Вслух это не обсуждалось.

Зиг склонился к рулевому колесу – у него были длинные жилистые конечности сутулого Слендермена[19], длинный нос Эдриена Броуди[20] и подбородок Зеленого Гоблина[21]. Когда-нибудь он, вероятно, вырастет из всего этого и станет высоким, смуглым и красивым, однако пока что оставался конгломератом неуклюжих частей, кое-как слепленных вместе.

Зиг протянул Шане «палочку с травкой» – свой вейп, который он называл «жезлом».

– Немного волшебства? – предложил он.

Шана попросила его захватить с собой «травку», что он и сделал; однако сейчас она засомневалась.

– Мне лучше сохранить голову ясной.

– Блин, правда? А я думал, как раз наоборот…

– Не знаю. Дай немного подумать.

Машина стояла на обочине старого шоссе номер 443. Позади застыли настороже сосны, подобные штыкам павших солдат, воткнутым в покрытую мхом землю, обозначая места их упокоения. Впереди капот машины указывал на пустынное в настоящий момент шоссе. Лунатики сюда еще не дошли. Однако они направлялись сюда – если не отклонятся от своего пути, то будут здесь минут через десять-пятнадцать. Но сначала появится полиция. Одна полицейская машина ехала перед стадом, другая – позади. Шана задумалась, сколько сейчас будет лунатиков. Вчера, после того как мистер Блеймир… встретил свой конец, путников оставалось всего двое. К полуночи к ним присоединились еще шестеро. Утром – еще трое. Возможно, их число выросло еще больше. Хотя происходило это не строго по часам, но в среднем новичок присоединялся каждые два часа. Тот же самый отсутствующий взгляд в никуда. Та же самая размеренная, но неумолимая поступь.

Опустив руку, Шана помассировала сквозь джинсы икры. Вынужденная идти пешком всю ночь, она измучилась.

– Ты захватил мне завтрак? – спросила она у Зига.

– Ах да!

Обернувшись, Зиг взял с заднего сиденья маленький пластиковый пакет. Шана извлекла из него три предмета: сэндвич с яичницей и сыром, рогалик с тмином и банку диетической колы.

Шана жадно набросилась на еду и питье.

– Спасибо! – откусив изрядный кусок сэндвича, с набитым ртом пробормотала она.

– Не стоит. – Некоторое время Зиг смотрел, как она ест. – Я сожалею, что с Несси так вышло.

– Я не хочу об этом говорить.

– Ладно.

Доев, Шана нашла на дне пакета смятую салфетку и вытерла пальцы.

– Ты захватил то, о чем я еще просила? – спросила она.

– Я…

– Зиг, захватил?

– Шана, даже не знаю…

– Не знаешь, захватил или нет?

– По-моему, это плохая затея.

– Мне это нужно, – твердо промолвила Шана.

– Понимаю. Я не знаю, что это такое, Шана, но ты много сделала для своей семьи. Тебе пришлось взять на себя роль матери, когда ваша ушла. Может быть, настала пора… ну, просто развернуться и уйти? Пусть этим занимается полиция.

– Я не хочу, чтобы этим занималась полиция.

Зиг уронил голову.

– Слушай, если об этом прознает мой папаша, он меня прибьет. Надерет мне задницу так, что у меня неделю во рту будет стоять вкус дерьма.

– Значит, не захватил.

Зиг вздохнул.

– Захватил.

– Так, отлично. – Шана нетерпеливо протянула руки, словно отдыхавшая в траве мошка, разбуженная топотом ног. – Давай, пока нет полицейских!

Зиг снова обернулся назад и достал другой пакет: коричневый, бумажный. Внутри что-то звякнуло, словно глухой колокольчик. Шана открыла пакет.

Ствол у револьвера был короткий, как свиное рыло. Шесть патронов позвякивали о вороненую сталь. Туго скрутив пакет, Шана убрала его в свой ранец.

– Спасибо.

– Будь осторожна.

– Я не собираюсь им пользоваться. Так, на всякий случай.

– На случай чего?

– Я… не знаю. – «На тот случай, если с моей сестрой попытаются сделать то же самое, что сделали с мистером Блеймиром». – Блеймир умер, знаешь?

– Знаю.

– Что говорят в новостях?

– Пока что почти ничего. Просто какое-то происшествие в Гренджере. – Зиг помолчал. – Но, сама понимаешь, социальные сети за это ухватились. Я видел кое-какой мусор в Твиттере…

Шана не могла забивать себе голову этим. Никто ничего не поймет. Потому что это была какая-то бессмыслица, в которой ничего не понимали ни Шана, ни кто-либо другой. Скоро кто-нибудь прибудет на помощь. Прибудет кто-нибудь, кто все объяснит.

Однако пока что ей придется действовать самостоятельно.

Как раз в этот момент показались мигающие огни приближающегося полицейского внедорожника. Шана поняла, что где-то недалеко следом за ним идут лунатики.

– Тебе разрешают приблизиться? – спросил Зиг.

– Приблизиться к Несси? Нет. По большей части я иду сзади.

– А как ты собираешься спать и… ну, ходить в туалет?

– Не знаю, – сказала Шана. – У меня есть спальник. Есть немного денег.

– Но пока ты будешь спать, они продолжат идти вперед. Как ты их нагонишь?

Внезапно Шана ощутила вспышку ярости.

– Я не знаю, понятно? Они не смогут идти бесконечно. Они должны будут… остановиться. Или свалиться от изнеможения.

Зиг открыл было рот, собираясь задать новый вопрос – как раз в этом заключалась одна из его отвратительных привычек, вопрос за вопросом, словно он «Базз-Фид»[22], – однако Шана его перебила:

– Там моя сестра. Понятно? Я должна. Мне кажется, долго так продолжаться не может. И скоро все так или иначе закончится. – Эти слова она произнесла почти с нулевой уверенностью. Предположение было основано на одной только надежде, а Шана знала, что реальная основа этой надежды нулевая.

– А если не закончится?

– Тогда я буду идти до тех пор, пока у меня не отвалятся ноги.

9

Муха в бочке меда

Президент Хант выступила с заявлением, цитата: «Осведомлена о ситуации в Мейкерс-Белл, штат Пенсильвания, и внимательно слежу за развитием событий». Звучит не очень-то обнадеживающе, правда, друзья? Поверьте, президент знает, в чем дело. Возможно, это атака со стороны Северной Кореи. Быть может, это что-то местное – всем известно, что ЦКПЗ и Федеральное агентство по чрезвычайным ситуациям никому не подчиняются, правильно? Правда всплывет только тогда, когда мы этого потребуем. И еще помните вот о чем: в ноябре мы можем попросить Хант собирать чемоданы, отдав наши голоса Эду Крилу.

Хирам Голден, интернет-программа «Золотой час»[23]

4 ИЮНЯ

Пайн-Гроув, штат Пенсильвания

Городок Пайн-Гроув не представлял собой ничего примечательного – лишь россыпь старых домов, заброшенных мастерских и стоянок для жилых прицепов. Верный своему названию, он был со всех сторон окружен высокими соснами[24], застывшими начеку, словно часовые. Утро выдалось прохладным; в воздухе висела сырость.

Впереди показалась закусочная – небольшое здание лимонно-желтого цвета с полосой из черно-белых квадратов.

Остановившись, Сэди потерла руки.

– Твой друг опаздывает.

– Он всегда опаздывает, – зевнув, ответил Бенджи. – Он великолепный мастер своего дела, но… во всем остальном в жизни не так хорош. Это компромисс.

Робби Тейлор был не из тех, кто много думает о себе. Ну разумеется, кому это говорить, как не Бенджи, который почти глаз не сомкнул на протяжении последних… сколько уже получается? Двадцати четырех часов? Ему удалось периодически проваливаться в сон во взятой напрокат машине, и еще один час он урвал в мотеле. Но по-прежнему ощущал себя так, как ощущает человек, стоящий на цыпочках на краю обрыва. «Меня не должно быть здесь».

Ну наконец – подъехала машина, хрустя шинами по щебенке. Белый кроссовер «Додж». Быстро подкатив, машина резко затормозила, поравнявшись с Бенджи.

Из нее вышел Робби Тейлор, в точности такой же, каким его помнил Бенджи: уютный беспорядок, курчавые волосы, стянутые сзади в хвостик резинкой, и бакенбарды, похожие на две лохматые куриные котлеты. Весь он был бесконечно, безгранично помят, словно в конце каждого дня просто падал на пол и сворачивался в комок.

Они пожали друг другу руки, затем обнялись.

– Мой брат от другой матери, – сказал Робби, затем, отстранив Бенджи от себя, вопросительно поднял бровь. – Подожди, это расизм?

– Ты о чем?

– Назвать тебя братом – это расизм, ведь так?

– На мой взгляд, официальный термин для этого «присвоение чужой культуры», но ты не бери в голову, я дам тебе оправдательный талон «черного американца».

– Это вроде карточки «Освобождение из тюрьмы» в игре «Монополия»?

– Вот видишь, теперь ты расист.

– Эй, послушай, я вовсе не хотел! – Робби поднял руки, признавая свое поражение. Повернувшись к Сэди, он протянул руку. – Сэди Эмека, правильно? Кажется, мы еще незнакомы, но мы это сейчас исправим: Робби Тейлор, глава РВБ.

Сэди пожала ему руку.

– Рада с вами познакомиться. Спасибо за то, что согласились терпеть наше присутствие здесь. И, – она понизила голос, – ничего не сказали Лоретте.

– Да, когда она об этом проведает, то сжует меня, словно шарик жвачки, – усмехнулся Робби. – Но, мать вашу, я рад вас видеть!

Бенджи рассмеялся. Они с Робби вместе пришли в ЦКПЗ. Начав в один и тот же год, со временем разошлись – однако их пути снова пересеклись под крышей ОЦЧСИЗЖ – Общенационального центра по чрезвычайным ситуациям и инфекционным заболеваниям, переносимым животными. Поэтому вид Робби – который, похоже, не проникся к нему ненавистью – снял напряжение в душе Бенджи. Немного.

– Я рад, что Лоретта поручила это дело тебе, – сказал Бенджи. – Я боялся, что ты занят по горло где-нибудь в противоположном конце земного шара.

– Я и был занят. В Кака-Сити, то есть в Какате, в Либерии. Эбола. Нас туда направила ВОЗ, выяснить, что к чему.

– Ложная тревога?

– Слава богу, блин. На фронте Эболы все спокойно, друг мой. А с новой вакциной, надеюсь, мы ее укротим. Ты скучаешь по ней?

– По кому?

– По этому. По такой жизни. По работе. По тому, чтобы быть по уши в дерьме.

– Я никогда не был таким, как ты.

– Что это значит?

– Я никогда не работал в «красной зоне». Я никогда по-настоящему не бывал по уши в дерьме.

– Не надо, тебе приходилось буквально плавать в дерьме.

Бенджи рассмеялся. Робби был прав. Сколько раз ему приходилось ползать по дну пещеры, заваленному гуано летучих мышей, или брести по щиколотку в голубином дерьме, курином дерьме, обезьяньем дерьме, человеческом дерьме?

– Чудесно, но, по крайней мере, в меня никогда не стреляли.

– Справедливо. – Робби взглянул на часы. – Ну хорошо, совещание начинается через час. Предлагаю зайти внутрь, накачать наши долбаные сердца черным кофе и поскорее приниматься за дело.

* * *

Внутри закусочной царила пестрая смесь полированного хрома и деревянных панелей. Искусственная красная кожа в кабинках потрескалась и была заклеена кусками скотча. Бенджи, Сэди и Робби сели за большой стол, за которым должны были разместиться участники совещания. Все трое заказали по чашке кофе.

Бенджи очень нуждался в кофеине.

Робби бросил на стол отчет. Всего несколько листов бумаги, скрепленных степлером и неряшливо засунутых в папку. Тонкая папка означала то, что к настоящему времени ЦКПЗ было мало что известно о том, что происходило.

Все трое прошлись по деталям. В какой-то момент Бенджи пришлось остановить Робби и спросить:

– Подожди, фельдшеру не удалось ввести седативное?

– Она сказала, что игла не смогла проткнуть кожу.

Симптом. Но чего?

– Возможно, склеродерма.

Склеродерма делает твердой кожу – и, неизбежно, внутренние органы, – и без лечения расстройство аутоиммунной системы может привести к опасным для жизни последствиям.

– Ну возможно, однако никаких внешних признаков. Ни кальциноза, ни склеродактилии, ни расширения капиллярных сосудов под кожей.

– А может быть, фельдшер просто… облажалась? – вскочив с места, предположила Сэди.

– Точно, – кивнул Робби. – Я сам подумал о том же. Мы здесь не в бурлящем мегаполисе; никогда не знаешь наперед, что найдешь.

Склонившись над кофе, Бенджи заговорил тихо – хотя в закусочной не было посторонних, доедавших свой завтрак, он действовал осторожно, не желая поднимать панику.

– Робби, с чем мы тут имеем дело? Этот отчет… все началось с одного человека, он идет, остальные подхватывают бациллу и присоединяются к нему? Если эта штука заразная, мы не встречали ничего подобного.

– Не знаю, Бенджи, это была твоя работа. Я здесь для того, чтобы остановить распространение. Это твоя задача – извини, задача СИЭ – определить, что это за долбаная хрень. Вы сказали… это предсказал «Черный лебедь»?

– Совершенно верно, – подтвердила Сэди.

– А это означает, – сказал Бенджи, – что имелись какие-то предварительные указания. Какие-то намеки, которые мы не видим. – Раздражение нарастало. Откинувшись назад, он скрестил руки на груди; его мозг снова и снова перебирал все факты. – Это не может быть заразным. Симптомы – лунатизм, сильнейшие спазмы – не соответствуют инфекционному заболеванию. И почему болезнь воздействует только на одного человека из всех тех, мимо которых проходят зараженные? Подумайте над тем, что все путники могли, скажем, пить воду из одного и того же источника или есть похожую пищу, загрязненную антипсихотическими препаратами, а может быть, какими-нибудь новыми пестицидами или гербицидами? Правила разбавлялись так сильно и так часто, что кто может сказать, чего следует ожидать?

– Ты занимаешься своим прежним делом, Бенджи, – цыкнул на него Робби. – Я полагал, ты здесь только для того, чтобы подтвердить сделанное машиной предсказание и затем двигаться дальше. Тигр не может избавиться от полос на своей шкуре, да?

– Мне просто любопытно. – Бенджи украдкой взглянул на Сэди. – А описание моих должностных обязанностей… по-прежнему на стадии согласования. Но я обещаю – буду держаться в стороне. Я здесь не для того, чтобы вмешиваться в расследование и портить репутацию…

– Засунь все это в задницу! Если тебе придет какая-нибудь мысль, я хочу ее выслушать. Лично я буду признателен твоему вкладу. – Робби уставился вдаль. – Потому что, скажу честно, я считаю, что СИЭ хороша, но не так хороша, как тогда, когда в ней работал ты. Ты всегда находил новый ракурс, который, кроме тебя, не видел никто. Возьмем, к примеру, Йемен…

– А что случилось в Йемене? – встрепенулась Сэди.

– Да так, ничего, – отмахнулся Бенджи.

– Ну да, такое ничего, что человек получил благодарность от высшего руководства ЦКПЗ. Бенджи выявил вирус MERS-CoV.

Почти десять лет назад ученые впервые столкнулись с вирусом MERS-CoV, вызывающим респираторные заболевания, похожие на те, причиной которых является коронавирус SARS. Он возник ниоткуда в городе Атак. Смертность составила свыше сорока процентов. Болезнь была не самой страшной – пальма первенства тут принадлежала лихорадке Эбола и другим геморрагическим лихорадкам, – но задыхаться, когда у тебя отказывают внутренние органы, тоже не подарок. Робби прибыл на место, чтобы сдержать распространение заболевания, а Бенджи со своей командой присоединился к группе специалистов ВОЗ, которые пытались понять, откуда, черт побери, все это появилось. Считалось, что коронавирус SARS пришел от летучих мышей, от которых, в свою очередь, заразились виверры, а уже от них вирус в 2002 году в китайской провинции Гуандун перескочил к людям. И Бенджи предположил, что MERS также является зоонозом. Чутье его не подвело: разносчиком болезни были верблюды. А точнее, верблюжья моча.

Увидев на лице Сэди изумление, Бенджи попытался объяснить все это, но Робби уже хохотал так, что у него заблестели глаза. Бенджи также усмехнулся, но затем предостерегающе махнул рукой.

– Эй, эй, это не смешно…

– Нам пришлось говорить им, Бенджи, чтобы они не пили верблюжью мочу!

– Хорошо, но давай вспомним, что у бедуинов это народное средство, и своя доля правды тут есть. Исследования университета Джидды показали, что в верблюжьей моче содержится PMF701 – кстати, как и в верблюжьем молоке. Наноботы извлекли эти микрочастицы и установили, что они помогают бороться с онкологией и некоторыми заболеваниями кожи.

Как оказалось, вот откуда был родом MERS.

– Да я не… – давясь от хохота, закашлялся Робби. Он вытер глаза. – Я смеюсь не над тем, что бедуины пьют мочу… то есть это, конечно, тоже прикольно, потому что, блин, вы можете себе это представить? Господи, твою мать, какой вкус! Но нет, я подумал об этих чертовых… – И снова начался хохот, неконтролируемые судороги, как бывает, когда кто-то пытается сдержать смех в церкви или на похоронах. – Я подумал о плакатах. О долбаных плакатах!

Плакаты.

Черт возьми, плакаты! Всемирная организация здравоохранения в рамках просветительской кампании облепила весь Аравийский полуостров плакатами, разъясняющими, почему не надо пить верблюжью мочу.

– Симпатичный мультяшный верблюд, – шмыгая носом, продолжал Робби, – и моча, градом пуль летящая в стакан. Типа: «О, прошу прощения, я сейчас подставлю пустой стакан верблюду под член и наберу пенящуюся пинту!» Господи Иисусе, какая жизнь, блин!

– Какая жизнь, – улыбаясь, кивнул Бенджи.

Однако улыбка его получилась пустой. Плакаты и правда были смешные; тут Робби был прав. И все же культурные традиции – штука тонкая; нужно относиться к ним с уважением, нужно сохранять и оберегать заведенный уклад жизни. Но когда обычаи становятся вектором распространения заболеваний, с ними приходится бороться.

Взять, например, мясо диких африканских животных. Охотники и браконьеры убивают в Старом Свете приматов, слонов, карликовых гиппопотамов – и три четверти инфекционных заболеваний относятся к зоонозам. Неряшливый охотник или мясник пачкается кровью животного, его слюной, испражнениями, семенем, и время от времени обитавшая в животном зараза видит биологический соблазн перескочить на человека. И тогда остается только надеяться, что этот человек не заразит других.

Итак, Бенджи старался, насколько это было в его силах, предотвращать это. Однако что он мог сделать? Культурные традиции – это культурные традиции, а деньги – это деньги. Изменить уклад жизни очень непросто. Бенджи вспомнил, как охотился вместе с одним конголезцем, который за один день убил столько макак, что казалось, у него за спиной висело целое их обширное семейство. «Мы едим всё, что шевелится, – сказал охотник Матесо. – Этому мы научились во время войны. Можно есть личинки, можно есть крыс, можно есть все, что ползает в траве и лазает по деревьям». По его словам, на рынке за одну обезьянью тушку можно было выручить семь тысяч конголезских франков – около пяти американских долларов.

Это была часть традиций его народа, и еще людям нужно есть. Поэтому приходится довольствоваться тем, что можно сделать. Можно просвещать туземцев. Учить их чистоте. Помогать им тестировать кровь убитых животных. Пытаться заставить их отказаться от животных, представляющих наибольшую опасность, после чего надеяться на то, что дальше заработает система – экономика будет расти, начнет развиваться сельское хозяйство, какого-нибудь вождя или диктатора с огненным взглядом через год уже не будет. Нужно делать то, что возможно, и надеяться на то, что станет лучше. Иногда такое происходит. По большей части – нет.

«И по большей части, – мысленно добавил Бенджи, – закостеневшая система следит за тем, чтобы все оставалось как есть, несмотря на необходимость перемен».

Его мысли снова вернулись к тому, что произошло в Лонгакре.

Эти свиньи.

Эти свинарники.

Повсюду язвы…

Нет. Подобный ход мыслей не является продуктивным.

– Быть может, в Йемене что-то есть, – сказал Бенджи. – Какие-то культурные традиции, которые помогут нам здесь. Возможно, речь идет о каком-то зоонозе. Что здесь употребляют в пищу? Может быть, что-нибудь такое, что есть не следует? Местный обычай… не знаю, охотиться на енотов или опоссумов? Возможно, тут есть какой-то вектор, который мы пока что не видим.

– Ну, об этом ты сможешь спросить у наших друзей. Потому что вот они. – Робби ткнул большим пальцем в окно.

На стоянку к закусочной свернули две машины: внедорожник и черный лимузин.

* * *

Из внедорожника вышел мужчина в сером мундире национального гвардейца – пожилой белый тип с туго обтянутым кожей черепом и маленькими седыми усиками, похожими на полоску соли на верхней губе. Из лимузина вышла женщина: высокая, стройная, на высоких каблуках, рыжие волосы в торопливом влажном беспорядке.

Они направились по неровной щебенке стоянки к закусочной. Войдя, женщина представилась как Гарриет Френч из отдела по связям с общественностью, представляющая здесь губернатора Рандаццо. Пожилой джентльмен оказался Дагом Петтом, заместителем оперативного отделения национальной гвардии Пенсильвании.

После минимальных любезностей все перешли прямо к делу.

– Мы настаиваем на карантине и изоляции, – сказала Френч.

– На каком основании? – спросил Бенджи и тотчас же сообразил, что вышел за рамки. Он поморщился.

– На основании закона штата от тысяча девятьсот пятьдесят пятого года о предотвращении заболеваний, в две тысячи одиннадцатом году повторно ратифицированного администрацией тогдашнего губернатора Линкольна. Губернатор Рандаццо в первую очередь заботится о безопасности жителей Пенсильвании…

– Чушь собачья! – перебил ее Робби. – Простите мой французский, мисс Френч[25], но Рандаццо в первую очередь думает о политике, а не о людях…

– Да, действительно, простите его, – слабо улыбнулся Бенджи. Мельком взглянув на Робби, он снова повернулся к Гарриет Френч: – Гарриет, по-моему, Робби пытается сказать следующее: пока что он не видит оснований для такого решения – мы еще не установили, что это такое, а для введения карантина требуется понимание того…

– Простите, еще раз скажите, кто вы такой? – перебила его Гарриет. – Вы не говорили, что вы из ЦКПЗ.

– Я представляю… э…

– Он из «Бонекс-Вояджер», – поспешила прийти ему на помощь Сэди. – Это технологическая компания, чья задача заключается в предсказании подобных вспышек…

– Вспышек? Вот как вы это называете? – Френч помрачнела. – Доктор Рэй, кажется, вы выходите за рамки своей компетенции. Поверьте, наши юристы интерпретируют закон достаточно свободно. Если есть подозрение на то, что люди заразились каким-нибудь инфекционным заболеванием вроде туберкулеза, мы можем предложить им карантин…

– Только с их согласия, – вставил Робби.

– Мы можем предложить им карантин, – повторила Френч, неумолимо продвигая вперед свои слова, – а в случае отказа больного пройти обследование на предмет наличия такого заболевания карантин может быть введен принудительно…

– Они не могут дать согласие, – с жаром возразил Бенджи. – Они ведут себя как лунатики…

– Вот именно. Что дает нам юридическое основание.

– Ребята, мы просто хотим быть на шаг впереди, – вмешался Даг Петт, обводя собравшихся взглядом своих глубоко запавших глаз. – Разве вы, врачи, продвигаете не это? Предупредительная медицина. Мы не допустим, чтобы у нас здесь бесчинствовала Эбола. Нужно наброситься на это, как черви на тушу сбитого на шоссе животного.

– Это не Эбола, – заметил Бенджи.

– Точно, – подхватил Робби. – И знаете, как мы поняли, что это не Эбола? Потому что никто из этих ребят не испражняется из глазниц кровью. Я сам, своими глазами, лицезрел такое – это жуткая картина. Кровоточащие десны, недержание кишечника, повсюду сыпь. К десятому дню болезни внутреннее кровотечение становится настолько обильным, что кровь выходит наружу из всех частей тела. Здесь нет ничего подобного.

– И в то же время, – подался вперед Петт, – это очень напоминает то, что произошло с Блеймиром, учителем.

– Нет – с ним произошло что-то другое. Мы не знаем, что с ним произошло.

– Что нельзя считать обнадеживающим фактом, – отрезала Френч.

Бенджи примирительно поднял руки:

– Однако именно так эффективнее всего работает наука и медицина – лучше сразу же признаться в своем неведении, а затем постараться рассеять темноту незнания светом информации и знаний.

– Очень поэтично, – заметил Робби.

– Однако политика работает не так, – резко возразила Френч. – В политике не любят жирные вопросительные знаки. Избиратели предпочитают, чтобы им с ходу давали ответы.

– Вот видите? – оскалился Робби. – Налицо избирательная кампания.

– Мы в ответе перед жителями нашего штата.

– Но те идущие люди также жители вашего штата, – напомнил Бенджи, чувствуя нарастающее раздражение. И ярость. Он понимал, что ему следует держать рот на замке, однако постоянно его раскрывал, и оттуда вырывались гневные слова. – Пытаясь заставить их соблюдать карантин, вы столкнетесь с той же самой проблемой, с которой столкнулся полицейский Кайл, стремясь задержать Марка Блеймира.

– Кайл – наш сотрудник, – нахмурился Петт. – Он из Нацгвардии.

– И мне очень бы хотелось поговорить с ним, когда он сможет, – добавил Бенджи. «Это не твое дело, – мысленно напомнил себе он, повторяя, как заклинание. – Это не твое дело».

– Не получится. – Поймав недоуменный взгляд Бенджи, Петт пояснил: – Два часа назад Кайл скончался в больнице.

Бенджи и Робби переглянулись. Бенджи покачал головой.

– Примите… примите мои соболезнования. Я не знал.

Его мозг врача-исследователя быстро прогнал скорбь и страхи. «В таком случае будет значительно проще проверить его на наличие каких-либо болезнетворных организмов». И тотчас же сокрушающее осознание: нужно сделать столько дел, а у него нет никаких полномочий.

Как было бы хорошо, если б они имели дело с чем-то известным! Но то, с чем они столкнулись, не имело никаких аналогов.

В эпидемиологии редко приходится сталкиваться с чем-то действительно новым. Даже проявление какого-нибудь «нового» заболевания на самом деле, как правило, оказывается побочным следствием или мутацией чего-то уже известного. Грипп – он и есть грипп. Геморрагическая лихорадка – она и есть геморрагическая лихорадка. Но сейчас никто понятия не имел, что это такое, с чего все началось и куда может привести. И посему становилась очевидна опасность любого абсолютно нового заболевания: если действовать слишком медленно, возможно стремительное распространение эпидемии. К тому времени, как они разберутся, с чем имеют дело, болезнь вырвется из-под контроля. Напротив, если действовать поспешно, необдуманно, возможны юридические осложнения. У них нет широких, всеобъемлющих полномочий, и неслучайно. Обязательно должен быть баланс между размеренными исследованиями и быстрыми действиями; в противном случае или придется иметь дело с полномасштабной эпидемией, или людей будут держать в концентрационных лагерях.

Но вот наконец по крайней мере одна хорошая новость: эта болезнь, если это действительно болезнь, судя по всему, действует медленно, хотя разумных путей ее распространения пока что не видно. Бенджи снова подумал о химической природе ее возникновения. Или дело в паразитах?

Он мысленно взял на заметку: паразиты. Гм. Тут что-то есть. Именно так паразит захватывает тело хозяина, заставляя его выполнять действия, которые нужны именно паразиту, а не хозяину… определенно, об этом стоит задуматься.

Робби высказал вслух то, о чем подумал Бенджи:

– Мы не знаем, что является причиной этого: тут на первое место выходит СИЭ. Первоочередная задача моей группы…

– Это может быть делом рук террористов, – перебил его Петт.

– Что?

– Это может быть делом рук террористов. Не надо сбрасывать такое со счетов. У меня есть приятель в министерстве внутренней безопасности. Если там проведают о случившемся…

– Террористы… террористы тут ни при чем, твою мать, при всем моем уважении.

– Странно, – огрызнулся Петт, – как это люди говорят «при всем моем уважении» сразу после того, как бесцеремонно задвигают тебя в задницу!

– Террористы тут ни при чем, – вмешался Бенджи, стараясь сохранить всеобщее спокойствие.

Достав смартфон, Гарриет Френч оживленно заработала пальцами, набирая какой-то текст. Телефон то и дело вибрировал. Ее лицо пересекли складки озабоченности и отвращения.

– Будем на это надеяться. Если выяснится, что это террористы, тогда решением проблемы будет не карантин. Решение – по пуле в каждого из этих идущих.

Сказано это было так, будто речь шла о зомби из фильмов ужасов. Будто это были не живые люди, а мишени. Бенджи терпеть не мог подобные разговоры.

– Твою мать, это же люди!.. – начал было он, но Робби его остановил – внезапно спокойным уже был он. Неожиданная, но необходимая смена позиций.

– Так, эй, послушайте: первоочередная задача моей группы, как я уже говорил, заключается в том, чтобы контролировать и сдерживать происходящее, пока сотрудники СИЭ будут строить из себя сыщиков-эпидемиологов. Поэтому я предлагаю свободную перемещающуюся изоляцию – во многом похожую на то, что имеет место сейчас. Мы будем не подпускать близко новых людей. Мы будем держать лунатиков вместе – а всех тех, кто находился в близком контакте с ними, следует изолировать в больнице. Это означает, что мне придется работать в тесном взаимодействии с вашими людьми, комиссар Петт. Как вам такое? Даг, Гарриет, у вас есть какие-либо возражения?

Отложив телефон, Френч пригвоздила взглядом Бенджи к стулу.

– Вы. Мне показалось, что ваша фамилия мне знакома. Лонгакр. Северная Каролина. Это вы устроили самую настоящую охоту на ведьм, и на основании чего? У вас не было абсолютно ничего. – Ее глаза вспыхнули яркими фонариками. – У меня были акции этой компании. Я потеряла деньги. Как и многие.

– Я сожалею… – начал было Бенджи.

Френч резко встала, и Петт последовал ее примеру. Обращаясь к Робби, она сказала:

– Я передам ваш план губернатору и дальше в департамент здравоохранения. Для начала это сойдет, но я вас предупреждаю: если мы решим, что необходима принудительная стационарная изоляция, мы не будем оглядываться на вас.

И Бенджи знал, что администрация штата вправе так поступить. ЦКПЗ получал юрисдикцию, только когда вопрос выходил на федеральный уровень, а это означало участие министерства здравоохранения и социального обеспечения. Пока что до этого дело не дошло, но, если придется привлекать министра Флореса, нужно будет действовать крайне аккуратно.

– А что касается вас… – повернувшись к Бенджи, добавила Френч. – Вы заклеймили несмываемым пятном организацию, в которой работали. Я намереваюсь подать на вас жалобу. Ваше присутствие здесь нежелательно.

После чего они с Петтом покинули закусочную.

* * *

– Итак, все прошло замечательно, – сказал Робби.

Они с Бенджи стояли на улице перед входом в закусочную. Сэди осталась внутри, заплатить по счету.

– Напрасно я сюда приехал, – сказал Бенджи. – Это была ошибка. Просто это было как в старые времена… как будто я уселся в свое кресло. Слишком удобное. Я только сюда попал – и уже все испортил. Лонгакр… Проклятье!

– Хочешь начистоту? В Лонгакре ты отмочил форменную глупость, твою мать. И ты поступил неправильно. Но я тебя понимаю. Ты был неправ, но также… н-да, в каком-то смысле ты был прав. Я тебя не виню. Пусть винят другие – я не из их числа. Я не стану четвертовать тебя за этот просчет.

– Это был не просчет.

Бенджи понимал, что это было осознанное решение. По сути дела, заговор. На самом деле крошечный заговор с участием одного-единственного человека, без привлечения посторонних. Но то, что он увидел в тот день в Лонгакре…

Даже сейчас Бенджи остро чувствовал все это. Он стоял там, вдыхая зловоние испражнений и болезней. Солома у него под ногами пропиталась рассолом мочи и дерьма; свиньи толпились в крошечных загонах, тесных для одного-двух животных, не говоря о десяти, которых туда запихнули. А были еще отдельные отсеки для свиноматок и отсеки для молочных поросят, где они находились со своими матерями до тех пор, пока их не швыряли к их старшим братьям и сестрам. И дело было не только в плохом обращении с животными – Бенджи признавал, что забой животных, каким бы гуманным он ни был, все равно оставался убийством и, для того чтобы прокормить огромную цивилизацию мясоедов, это убийство должно было быть поставлено на непрестанный, нескончаемый кровавый поток. Механизированный и бездушный. Уже одно это было плохо. А это была самая крупная свиноферма в стране.

Бурлящий котел с болезнями, ждущими своего часа вырваться на свободу.

Бенджи не сомневался в том, что смесь отвратительной кормежки и плохого обращения обязательно должна была привести к чему-то. К появлению какого-нибудь сверхмикроба, которого не удастся обуздать. К неудержимой эпидемии заразы, которая распространится по всему миру.

Эти две точки соединяла одна прямая: такое предсказание смог бы сделать и ребенок.

Единственная проблема: Бенджи не имел возможности предпринять какие-либо конкретные шаги. Он мог бы дать рекомендации, а ферма могла их выполнить, а могла и не выполнить, и потребовались бы годы, чтобы проследить за этим, – а компания обратилась бы к лоббистам, добиваясь поддержки со стороны политиков, и система защищала бы ферму, в которой тем временем тихо, непреднамеренно разводилась бы новая смертельная зараза.

Бенджи сделал выбор. Он составил доклад. Обеспечил его утечку в средства массовой информации. А в докладе содержались вымышленные цифры. Содержание МРЗС[26] было значительно завышено – Бенджи использовал данные, украденные из отчета ВОЗ десятилетней давности по одной канадской свиноферме.

В тот момент он убедил себя в том, что сделал это ради высшего блага. Привлечь свиноферму к отчету означало предотвращение потенциальной крупной катастрофы. Только так можно было заставить прислушаться к проблеме. Акции компании рухнули. Ее свинину перестали покупать – а также свинину других хозяйств. Из «другого белого мяса» свинина превратилась в «смертельную отраву».

И тогда отрасль наняла следователей. И юристов. Совместными действиями они раскрыли то, что сделал Бенджи. Обнаружили подправленные цифры, данные, скопированные в другом месте образцы.

В каком-то смысле Бенджи повезло, поскольку худшим для него стало увольнение. Всю вину взял на себя ЦКПЗ. Бенджи даже получил выходное пособие. Однако его имя стало синонимом беззакония государственных органов – которые были готовы искажать цифры и подделывать данные, фальсифицируя правду ради достижения каких-то своих туманных целей. Вина частично легла даже на президента Хант (и без того магнитом притягивавшую к себе ответственность за проблемы, в которых она была неповинна). Поддержка правительству ослабла, а не окрепла. В первую очередь Бенджи навредил цели, к которой стремился.

– Забудем это дерьмо, – продолжал Робби. – Ты здесь. Мы что-нибудь придумаем. Просто… ну… постарайся держаться в тени, хорошо?

В этот момент из закусочной появилась Сэди. На лице у нее была ее лучшая улыбка, словно все случившееся нисколько не вывело ее из себя.

– Как ты полагаешь, какой прием мне следует ждать от остальной СИЭ? – спросил Бенджи у своего старого друга.

– Не могу сказать, Бендж. – Робби пожал плечами. – Для того чтобы понять, насколько сильно кровоточит рана, эту повязку нужно сорвать. Не желаете сначала взглянуть на лунатиков?

– Едем! – Сэди звякнула ключами от машины.

10

Какая-то тайная цель

Лунатизм, известный также как сомнамбулизм, – это нарушение сна, часто возникающее во время глубокого сна и проявляющееся в виде различной физической активности, которая может включать в себя ходьбу, но в основном состоит из других движений, начиная с простых (сесть в кровати и оглядеться по сторонам) и кончая сложными (сходить в ванную и побриться сухой бритвой). Применение некоторых препаратов повышает вероятность сомнамбулизма (наиболее известным примером является золпидем[27]). Большинство лунатиков не помнят ничего о своих действиях, поскольку в этот момент крепко спят. Вследствие этого их трудно разбудить, однако, вопреки расхожему мифу, лунатиков следует будить во время любой подобной активности, чтобы предотвратить возможное нанесение травм себе и окружающим.

Из брошюры Национального центра исследования проблем, вызывающих расстройство сна

4 ИЮНЯ

Пайн-Гроув, штат Пенсильвания

Шоссе номер 443 не представляло собой ничего примечательного. Это была разбитая двухполосная дорога, испещренная кратерами выбоин, с полустершейся разделительной линией посредине. Напротив находилось большое вспаханное поле и вымощенная гравием стоянка перед теплицами, закрытыми после того, как на место прибыли сотрудники ЦКПЗ. Позади Бенджи стояла палатка, в которой была устроена мобильная лаборатория. Эта палатка служила центром притяжения, вокруг которой, как по орбите, кружили полицейские, члены команды Робби и техники лаборатории. Однако Бенджи смотрел в другую сторону.

Нет, он не отрывал взгляда от шоссе.

Потому что они приближались.

Стоящая рядом Сэди смотрела на него, пожалуй, даже больше, чем на шоссе, словно пытаясь оценить реальность через то, какой будет его реакция.

Замечательно, пусть смотрит.

Там, на дороге, из-за поворота появился первый знак: медленно ползущая полицейская машина. Бенджи знал, что лунатиков спереди и сзади сопровождает полицейский эскорт, во-первых, удерживающий их вместе и, во-вторых, не подпускающий к ним посторонних.

Следом за полицейской машиной показались лунатики.

Бенджи не очень-то любил кино и телевизор, но у него была одна слабость – фильмы про зомби, особенно те, в которых апокалипсис с живыми мертвецами был вызван не сверхъестественными, а чисто биологическими причинами. В самом сердце биологии крылся такой страшный и неподдельный ужас, что выдуманные монстры по сравнению с ним казались страшилками из детского сада. Одни только инфекционные заболевания предлагали огромный сонм ужасов, способных подпитывать страхи бесконечно.

Например, для Бенджи наглядным примером подобных ужасов являлось бешенство. Зараженный человек, не получивший вовремя нужной прививки, был обречен на страшную, мучительную смерть. Он сходил с ума. Начинал бояться воды. Его терзали жуткие галлюцинации. Через одну-две недели человек впадал в кому, после того как вирус бешенства Lyssavirus полностью поражал его головной мозг. Бенджи был известен один случай, когда охотник подстрелил енота, не подозревая о том, что тот заражен бешенством. Охотник сразил его точным выстрелом в голову. Тушку он выбросил – вся беда заключалась в том, что незначительное количество мозгового вещества енота оказалось у него на руках, о чем он даже не догадывался. Как это мозговое вещество попало охотнику в рот, кто знает… Быть может, он вытер рукой лицо или высморкался. Быть может, достал из рюкзака кусок вяленого мяса, не вымыв руки. Так или иначе, охотник проглотил немного мозгового вещества, а вместе с ним и вирус. Пару месяцев вирус спал, после чего пробудился, подобно крылатому демону, накрыв мозг охотника длинной черной тенью.

Охотник умер через семь дней. Прежде чем впасть в кому, он кричал о лицах, увиденных на стене, лицах тех, кто умер – по его словам, «отправился в преисподнюю».

Бешенство является самым настоящим фильмом ужасов, но только в реальной жизни.

Болезнь изменяет поведение человека, разрушает его сознание, и подхватить ее можно, употребив в пищу мозг – это было одним из семян, породивших легенды про оборотней и зомби.

И вот сейчас вид лунатиков произвел на Бенджи почти такое же впечатление. Он быстро сосчитал их – тринадцать, чертова дюжина. Бенджи впервые увидел их, заглянул им в глаза – и поежился от этих безжизненных, немигающих взглядов. Устремленных в никуда. А может быть, они смотрели на что-то (или что-то искали), но только Бенджи этого не видел. Видеть это могли только лунатики.

Однако во многих существенных деталях они не были похожи на живых мертвецов. Они двигались вперед ровным шагом. Никто не спотыкался, не шаркал ногами, не пошатывался. Держались все прямо. Челюсти были стиснуты в угрюмой решимости. От них веяло персонажами фильма «Деревня про́клятых»[28]. У тех жутковатых ребят был такой же пронизывающий пылающий взор, разве не так?

«Я врач. Я человек науки. Я не должен сравнивать этих людей с чудовищами из кино». И в этом крылся ключ, правильно? Это были люди. Первой в группе шла девушка-подросток, затем молодая женщина, а дальше в цепочке: фермер в комбинезоне, женщина средних лет в деловом костюме, мальчишка-подросток, мужчина с брюшком в розовом банном халате, пожилая женщина, полностью раздетая, если не считать лифчика и трусиков, молодой негр в наушниках с болтающимся сзади проводом, штекер которого скакал по асфальту подобно сверчку, – и они шли вперед, разного возраста, примерно поровну мужчин и женщин, поразительная смесь цветов кожи для сельской Пенсильвании. Бенджи не понимал, что это могло означать.

И снова он вернулся к своей мысли.

Ими движет какая-то цель.

Но какая? Что это? Болезнь?

Или это что-то другое, гораздо более страшное?

Он не знал.

Но неуверенность оставила у него в груди пустоту.

– Ты все еще думаешь, что это какая-то болезнь? – спросил Бенджи у Сэди.

– Я ничего не думаю. Я только пишу программы, забыл?

– Похоже, так думает «Черный лебедь».

– «Черный лебедь» попросил вызвать тебя, однако, помимо этого, я понятия не имею, о чем он думает. Однако он тут что-то увидел. И хочет выяснить, что это такое.

* * *

Они с Сэди прошли сквозь столпотворение к палатке. Рядом Робби наставлял своих ребят из РВБ, уже облачившихся в защитные костюмы.

Эти лица были знакомы Бенджи: шесть человек, все уже давно работали с Тейлором и были преданы ему. Вместе они побывали в районах самых кровопролитных конфликтов. В прямом смысле работали под огнем. Авигайль Данцигер, в прошлом врач израильской «скорой помощи», в Либерии получила пулевое ранение и продолжала работать. Реми Кордова, бывший армейский капеллан (подумать только!), в Сьерра-Леоне упал в овраг, сломал оба голеностоиа да еще напоролся на ветку какого-то колючего сухого дерева. Он был совсем один. Кордова освободился от ветки (которая вошла ему в бок, пронзив почку) и стал искать, как выбраться из оврага, и все это время, по его словам, за ним охотился голодный леопард. Реми вышел к людям только через три дня.

Он остался в живых.

И остальным членам команды Робби довелось побывать в подобных передрягах: переломы, редкие болезни, укусы диких животных, подхваченные от паразитов инфекции…

Команда Робби Тейлора – сорвиголовы и фанатики своего дела. Что, впрочем, для РВБ было необязательно: в основном сотрудники ведомства занимались домашними проблемами – пищевыми отравлениями и гриппом.

Однако команда Робби стала легендой.

СИЭ, когда там работал Бенджи, была совершенно иного рода. Мудрецы семи пядей во лбу, изучавшие болезни, скорее «шерлоки Холмсы», а не «крепкие орешки».

Стоя перед небесно-голубой палаткой, Бенджи слышал знакомый голос своего ученика Мартина Варгаса, готовящего свою группу.

Группу Бенджи.

По крайней мере, когда-то это была его группа.

Они с Сэди бесшумно скользнули в палатку. Там собрались с полдюжины лаборантов и сотрудников ЦКПЗ, внимательно слушающих Варгаса.

У Мартина Варгаса, мужчины лет под сорок, были квадратный подбородок и огненно-горящие глаза. Он выглядел старше своих лет, мудрее – излучая обаяние подобно нестареющему Джорджу Клуни[29]. По годам совместной работы в ЦКПЗ Бенджи знал его как закоренелого холостяка, меняющего одну даму сердца за другой, подобно пчеле, опыляющей целый луг полевых цветков. Бенджи захотелось узнать, изменило ли подобный подход продвижение по службе. Суждено ли Мартину Варгасу когда-либо остепениться? Или же он до конца своих дней останется неисправимым ветреником?

– …собрать всю информацию, даже такую, которая вроде бы совершенно бесполезна, – говорил Мартин. – Данные о заболеваниях, качестве воды, качества воздуха, демография, все что угодно – абсолютно все. Чего я не знаю об этом районе? Может быть, какой-нибудь завод отравляет своими стоками грунтовые воды. Может быть, здесь появились какие-либо пришлые виды растений или животных. Изучение дикой природы может оказаться весьма ценным, так что поговорите с местными егерями и лесниками, посмотрите, есть ли тут что-нибудь…

– У нас недостаточно людей, – произнесла нараспев Касси.

– Людей у нас всегда недостаточно, – также нараспев ответил Мартин.

Касси Тран, еще один детектив СИЭ из бывшей команды Бенджи. Долговязая, в линялой клетчатой рубашке, она походила напряженной упругостью на койота. Ее длинные, как у русалки, темные волосы, ниспадающие на спину, светлели к кончикам. Лицо у Касси было выразительным, эластичным. Глаза она закатывала так яростно, что могла сбить кружащие на орбите спутники. От ее улыбки таяли ледники.

– И еще, – продолжал Мартин, – я хочу знать обо всех случаях заражения от укусов клещей в данном районе. В частности, меня интересуют лихорадка Лайма и пятнистая лихорадка. Также можно поговорить с санитарными службами, выяснить, что они скажут о поголовье мышей. И еще связаться с местными ботаниками – разузнать у них про прошлый год, не было ли здесь изобилия желудей.

Бенджи поймал себя на том, что кивает, полностью соглашаясь с ним. Не так давно экологи и эпидемиологи установили, что количество лежащих на земле желудей указывает на то, насколько серьезной в следующем году будет вспышка лихорадки Лайма. В какие-то годы дубы дают меньше желудей, а в другие – желуди устилают землю сплошным ковром. Богатый урожай желудей означает резкое увеличение поголовья мышей, а оленьи клещи, вопреки своему названию, предпочитают именно мышей. Одна мышь может нести на теле и мордочке десятки клещей, передавая им вирус. Всплеск количества желудей приводит к всплеску поголовья мышей. А всплеск поголовья мышей означает многократный рост случаев заражения лихорадкой Лайма.

– Я поняла, к чему ты клонишь, – сказала Касси. – Клещевой риккетсиоз действительно может приводить к расстройству сна. У собак во время обострения также наблюдается странное поведение: ступор, беспокойство, спазмы, отеки…

У Бенджи вдруг мелькнула мысль: а не может ли скопление жидкости привести к… разрыву, как это произошло с Блеймиром? Пока что еще рано было говорить это с уверенностью, но изучить такой аспект определенно следует. Подойти к Мартину и высказать свои соображения? Лучше этого не делать…

Молодой парень, лет двадцати с небольшим, которого Бенджи не знал, с жаром выступил вперед. Его зализанные черные как смоль волосы были такими блестящими и гладкими, что казались пластмассовым париком на голове у фигурки из лего. Клетчатая рубашка была застегнута на все пуговицы.

– Я могу связаться с ботаниками, – вызвался парень.

– Нет, Арав, – остановил его Мартин. – Мне нужно, чтобы ты поддерживал связь с командой Робби Тейлора.

– Я хочу заниматься настоящим делом, так что поручите мне серьезное задание, и я его выполню, – сказал Арав. – Но только должен вам напомнить… я еще не имею сертификата на работу в защитном костюме класса «А» и…

– Блин! – пробормотал Мартин. Он потер большими пальцами виски, затем провел ими по подбородку. – Хорошо. В таком случае ты не будешь работать в поле, а останешься здесь. Поможешь ребятам Тейлора установить мобильную лабораторию и проследишь за тем, чтобы мы были в курсе всех их открытий, а они – в курсе всех наших. Но при первой же возможности получи сертификат! О, и еще ты должен будешь составить список. Мне нужно знать, кто такие эти лунатики. Мне нужно знать… абсолютно все, что ты сможешь получить, – имена, адреса, номера карточек социального страхования… Сделать это будет непросто, поскольку сами они, очевидно, тебе ничего не скажут, но посмотри, что ты сможешь сделать. Возможно, у кого-то из них есть при себе документы. Тут работай с людьми Робби.

– Будет сделано, – кивнул Арав, – но, может быть, мне взять в помощь нескольких лаборантов…

– Мы можем помочь со сбором данных, – неожиданно раздался голос.

Это была Сэди.

Бенджи оглянулся на нее. Она даже не посмотрела в его сторону.

Взгляды всех присутствующих обратились на них. Даже техники обернулись, желая узнать, кто это сказал. Мартин, Касси, Арав и остальные также посмотрели на них.

И все увидели Бенджи.

Что касается Касси, та не скрывала своей радости. Широкая улыбка в духе Пакмана[30] рассекла ее лицо пополам, и, вскинув вверх «козу», она беззвучно произнесла его имя: «Бенджи».

Однако Мартин не разделил ее радость.

– Доктор Рэй, – сказал он, – и… не знаю, кто вы такая.

– Сэди Эмека, – представилась Сэди. – Мы здесь от компании «Бенекс-Вояджер», готовы помочь со сбором и анализом данных. Модуль «Черный лебедь»…

– Немедленно выйдите отсюда! – не дал ей договорить Мартин.

– Идем, – вполголоса обратился к Сэди Бенджи. – Уходим отсюда.

– Нет, – возразила та. Повысив голос, добавила: – Мы можем вам помочь. Вам нужна помощь. Вы не знаете, с чем имеете дело. Это что-то новое. Вам потребуется любая помощь, какую вы только сможете получить, и…

– Я сказал: немедленно выйдите отсюда!

– Ну хорошо, – напряглась Сэди. – Ладно, пошли.

Они с Бенджи покинули палатку.

* * *

К этому времени лунатики уже прошли мимо – хотя Бенджи еще мог разглядеть их и полицейскую машину, замыкающую шествие, в четверти мили дальше по шоссе номер 443, исчезающих за рощицей умирающих ясеней.

«Лубоед ясеневый», – рассеянно подумал Бенджи. Жук-вредитель, выкашивающий ясеневые рощи здесь, на северо-востоке.

– Долбаный козел! – кипела Сэди.

– Всё в порядке, Сэди. – Бенджи ожидал испытать ярость, стыд или едкую смесь этих двух чувств. Однако внезапно не осталось ничего. Да, он чувствовал себя полностью одиноким, но и полностью умиротворенным. – Я сделал то, что сделал. И мне не рады.

– А должны были бы быть рады, черт побери! Ты прекрасный специалист, возможно, лучше всех их, вместе взятых! Раз им не нужна наша помощь, мы проведем собственное расследование, подключим «Черного лебедя» и…

У них за спиной зашуршал полог палатки. Выскочив наружу, Касси устремилась прямиком к Бенджи. Она обвила его своими длинными руками наподобие младенца-инопланетянина из фильма «Чужой».

– Чувак, блин, как же классно снова тебя видеть! – воскликнула Касси, продолжая обнимать его. Наконец освободив Бенджи из своих объятий, спросила: – Какого черта ты здесь делаешь? Неужели Лоретта Непоколебимая, Лоретта Неумолимая, Лоретта Упрямая все-таки обратилась к тебе за помощью?

– Ну-у… – пробормотал Бенджи, неопределенно махнув рукой. – Не совсем… нет. Мы здесь сами по себе.

У Касси в глазах вспыхнул огонек озорного безумия.

– Ослушался приказа. Не смог остаться в стороне. Мне это по душе. Мне это по душе. Идем. – Схватив за локоть, она потащила его к машинке.

– Извини, куда мы направляемся? – спросил Бенджи.

– Я собираюсь поговорить с женой «взорвавшегося мужчины», а ты едешь со мной. Ну а вы… – обернувшись, Касси сделала «козу» из указательного пальца и мизинца и ткнула ею в Сэди, – можете остаться здесь. Не беспокойтесь, леди, я привезу его назад, живого и невредимого.

Сэди начала было возражать, однако Бенджи поднял руку, останавливая ее.

– Сэди, всё в порядке. Касси… она никого не пускает на свою территорию.

– Как росомаха, твою мать! – оскалилась долговязая женщина.

– Тогда я… поработаю над сбором данных, – не скрывая своей подозрительности, огорченно промолвила Сэди.

Беззвучно изобразив ей губами «спасибо», Бенджи снова всецело отдался торнадо по имени Касси. Они направились к стоянке.

– Это Мартин предложил тебе захватить меня с собой?

– Нет, – ответила Касси.

– Ослушалась приказа, – усмехнулся Бенджи. – Мне это по душе.

11

Жена взорвавшегося мужчины

Пять незаменимых товаров компании «Единение с природой» от известной актрисы и предпринимательницы Лэни Дэвис:

1. Вагинальный шарик «Йони»[31] из ляпис-лазури.

2. Туалетная вода с ароматом кешью «Люкс».

3. Смягчающая аюрведическая пудра «Моринга»[32].

4. Суперочищающая антибиотическая мазь из яда лягушки камбо.

5. Порошок «Кордицепс»[33] (вкус сексуальной мощи).

4 ИЮНЯ

Мейкерс-Белл, штат Пенсильвания

Сказать, что Касси Тран любит кофе, было все равно что сказать, что рыба любит воду. Даже здесь, во взятой напрокат машине, Бенджи увидел с полдюжины предметов, свидетельствующих об этой любви: стаканчики из-под кофе, пакетики с растворимым кофе со сливками, аэропресс[34], пакет с кофе в зернах и маленькую ручную кофемолку. И это отражалось в речи Касси: она говорила так быстро, что слова в конце каждого предложения всеми силами старались опередить те, которые стояли в начале.

– Лично я считаю, что это не инфекция. Я хочу сказать… – она изобразила жест Ванны Уайт[35], открывающей приз, в сторону лобового стекла и окружающего мира в целом, – очевидно, что лучше перестраховаться. Но, судя по отчетам, эти люди… «заражаются» у себя дома. Крайне непредсказуемый характер распространения, и в учебниках ничего похожего нет. Ничегошеньки! Все слишком аккуратно, слишком упорядоченно, а как тебе самому прекрасно известно, в болезни не бывает ничего упорядоченного. Это просто хаос. Хаос, подчиняющийся правилам, но тем не менее хаос. – Она пустила свой «Хёндэ» по черной полосе шоссе подобно ножницам, разрезающим ленту вдоль.

– Согласен. На мой взгляд, это вызвано окружающей средой. Грунтовыми водами или, быть может… употреблением одних и тех же продуктов.

– Это мы как раз и выясним, когда ты поговоришь с женой Блеймира.

– Я поговорю с ней?

– Угу.

– Касси, я буду наблюдать со стороны, и только.

– Ну конечно, ты ведь меня знаешь. Я обязательно что-нибудь ляпну. У этой женщины только что погиб муж. Взорвался, твою мать, словно яйцо в микроволновке. Я пришла сюда из ветеринаров, дружок. У меня такта как у мотокультиватора.

Бенджи вынужден был признать справедливость ее слов. Хотя у Мартина Варгаса за плечами был медицинский факультет Пенсильванского университета, Касси до перехода в СИЭ работала в Атланте ветеринаром-вирусологом, а затем ненадолго задержалась в «Мерк»[36], в отделении препаратов для животных. Работу свою она делала чертовски хорошо – если только это не требовало общения с другими людьми. С ними Касси вела себя так же грубо и бесцеремонно, как хирург, выполняющий кастрацию.

– Только ничего не говори Мартину, – попросил Бенджи.

– Даю слово: Мартину я ничего не скажу.

* * *

Бенджи и Касси сидели за столом напротив жены Марка Блеймира Нэнси. «Нэнс», – сказала она, сделав затем то, что иногда делают объятые скорбью люди: издала слабый смешок – рефлекторная реакция, показавшаяся неестественной, поскольку на самом деле умом она старалась вести себя естественно, делать вид, будто ее муж не погиб при странных, непонятных обстоятельствах. Бенджи не раз доводилось видеть такое на похоронах: скорбящая вдова моет посуду, ребенок качается на качелях на улице, брат задерживается, чтобы включить телевизор и узнать счет матча. Одни находили это грубым, и в каких-то случаях так оно и было: дерьмовые люди вели себя дерьмово. Однако по большей части это был защитный механизм. Сравнимый с тем, чтобы крепко ухватиться за перила, когда торнадо разрывает дом на части.

Нэнси – Нэнс – едва держала себя в руках.

И еще потрясенный Бенджи заметил, что она беременна. Судя по виду, уже на шестом месяце. Она сидела на кухне напротив Бенджи, положив руку на округлившийся живот. Над чашкой чая, обвитой пальцами другой руки, поднимались венки пара, хотя Нэнси до сих пор не отпила ни глотка. У Бенджи в руках тоже была чашка. Чай с ромашкой.

– Я хочу, чтобы вы рассказали нам, что произошло, – сказал Бенджи. – Как все началось.

– Я… – начала было Нэнси, беззвучно шевеля губами, чтобы вызвать воспоминания и подобрать слова, способные их объяснить. Взгляд у нее стал таким же, как у лунатиков. Она смотрела сквозь своих гостей, сквозь стену, сквозь пространство и время, сквозь материальную вселенную на то, что находилось за всем этим.

– Он просто встал и вышел? – спросил Бенджи, стараясь – мягко! – завести разговор о ее воспоминаниях и событиях вчерашнего дня.

– Он… э… Мы встали несколько часов назад. Мы оба учителя, а… а занятий сейчас нет, на прошлой неделе начались летние каникулы. Вообще-то в это время года мы могли бы быть в школе, но зима выдалась теплой, и у нас… ну… снега было мало. Я так понимаю, последствия глобального потепления. Мы уже встали, но… понимаете, просто слонялись из угла в угол. Марк надел джинсы, но не сменил футболку, в которой был, и мы спустились вниз. Я занялась завтраком, а он достал телефон, прочитал новости – про выборы; мы, можно сказать, либералы, хотя в здешних краях это редкость. И… – У нее заблестели глаза, угрожая пролить слезы. – Я услышала какой-то звук, глухой удар. Марк выронил телефон; тот выпал у него из руки на пол. Я сказала: «Дорогой, твой телефон…» – и запомнила, что он… он просто повернулся ко мне со странным выражением лица, как будто… – Но тут поток прорвал плотину, и слезы двумя ручейками потекли по щекам. – Как будто он меня совсем не узнал. Потом Марк встал и вскинул подбородок, словно принюхиваясь, как делает собака, учуяв запах.

– И после этого ваш муж вышел из дома? – спросила Касси.

– Я… нет, не могу сказать. У меня зазвонил телефон, но он остался наверху. Я спросила у Марка, всё ли в порядке, а он стоял совершенно неподвижно. Я закатила глаза, вообразив, что он надо мной шутит, потому что он иногда так поступал. Я попросила его перестать дурачиться и побежала наверх за телефоном. Звонила Полина Страховски, она тоже учительница, ничего важного, Полина просто хотела сказать, что семинар по СРПР – «Сотрудничеству ради положительных результатов» – переносится из одного здания учебного комплекса в другой. Мы говорили несколько минут, а когда я спустилась вниз… – Нэнси Блеймир охватила дрожь, – Марка уже не было. И я не знала, куда он ушел. Его телефон по-прежнему лежал на полу. – Так и не пригубив чай, она поставила чашку на стол. – Я выбежала на улицу, но была без обуви, потому что, как я уже говорила, было еще рано… поэтому…

– Вы обулись и отправились искать своего мужа?

– Не сразу. Сперва я решила, что Марк понес пищевые отходы в ящик с компостом. Увидев, что его там нет, я даже не знала, что и думать. Наш дом стоит на углу, и Марк мог уйти… куда угодно, в том числе и на заболоченный луг за задним двором. Подождав немного, я проехала по Мейпл, но не нашла его; тогда вернулась домой и позвонила в полицию. Но там мне сказали подождать…

– Заявление о пропавшем человеке принимают только по прошествии двадцати четырех часов, – сказал Бенджи. «Если только речь не идет о ребенке», – мысленно добавил он. Но Марк Блеймир ребенком не был.

– Да.

– Ваш муж не ел никакую дрянь? – подалась вперед Касси. – Может, он сидел на какой-нибудь придурочной модной диете, употреблял какие-нибудь хреновые продукты?

Нэнси вздрогнула, задетая ее грубостью.

– Нет. Как уже говорила, я готовила завтрак, но Марк не успел ничего съесть. Кстати, это была яичница с ветчиной. На завтрак. Еще я собиралась поджарить тосты, но… – Сглотнув комок в горле, она вытерла глаза и высморкалась.

– Как у вас с водой?

– С водой? – Нэнси перевела взгляд на свой живот.

– Извините, с питьевой водой.

– А, замечательно. Мы ее проверяли, если вы это имели в виду. Не понимаю…

– Она из колодца?

– Да.

– Вода фильтруется?

– У нас есть ультрафиолетовый фильтр перед насосом, затем фильтр на весь дом и еще один тонкой очистки.

«Тройная фильтрация, – мысленно отметил Бенджи. – Этого должно быть достаточно». И тем не менее он взял на заметку проверить качество воды, на всякий случай. И почвы. А также содержимое холодильника, пробы воздуха и…

– Вы из ЦКПЗ, то есть Марк был чем-то болен?

Бенджи постарался утешить ее улыбкой.

– Пока что я ничего не могу сказать, миссис Блеймир; вот почему мы здесь. Вашего мужа в последнее время не кусали клещи? Вы ничего не знаете?

– Я… что? Нет. По крайней мере, я такого не знаю. Но клещи у нас здесь есть. Маленькие, оленьи, и большие, как там они называются?

– Вероятно, собачьи клещи.

– Это лихорадка Лайма? Я слышала, что это страшная штука, но все же не настолько…

– Опять же, не знаю. Я пытаюсь собрать базовые сведения, которые укажут направление расследования, и мы будем знать, куда идти. – Внезапно стоящая перед ними задача показалась Бенджи непосильной, словно ему вручили нож и вилку и приказали съесть целого слона. Он постарался взять себя в руки, подумав: «По одному куску за раз». – Миссис Блеймир, в том маловероятном случае, если странное поведение и трагическая гибель мистера Блеймира вызваны каким-то заболеванием, нельзя исключать того, что эта болезнь заразная. Из чего следует…

– Из чего следует, что вы, возможно, также больны, – вставила Касси.

Нэнси напряглась. Казалось, ее сбросили со стула.

– Больна?.. Я беременна. У меня под сердцем ребенок, маленькая девочка, и я…

– Если хотите, мы можем вызвать «скорую помощь», – предложил Бенджи. – Если вы согласитесь, вас отвезут в больницу, чтобы сделать кое-какие анализы. Ничего инвазивного, никакой угрозы для вас и вашего ребенка. Если все будет хорошо, к вечеру вы уже будете в своей постели, ну а пока что мы попросим вас на какое-то время оставаться в относительной изоляции – на всякий случай. Вы не хотите собрать вещи? Время у нас есть. Или, может быть, вы бы предпочли для этого пригласить кого-нибудь из родственников?..

– Я… я сама могу собрать вещи. Прямо сейчас?

– Если ничего не имеете против, – кивнул Бенджи.

Нэнси проиграла в борьбе за сохранение самообладания. Встав, она без улыбки, вообще без каких-либо эмоций, прошла мимо Бенджи и поднялась наверх.

Тот облегченно вздохнул. Нэнси не будет сопротивляться. Интересно, окажутся ли остальные такими же уступчивыми. Скоро то же самое повторится где-нибудь в другом месте – до тех пор пока не удастся установить, что дело не в инфекционном заболевании, всех, кто контактировал с лунатиками, придется изолировать и направлять на обследование. У Бенджи возникло опасение, что все-таки придется вводить карантин, предложенный Гарриет Френч и Дагом Петтом, – однако для этого потребуется вмешательство на федеральном уровне, и да, совершенно верно, он, Бенджи, там больше не работает. Это не его дело, его это никак не касается, и Варгас ясно дал это понять.

Однако у него в груди внезапно поднялось самолюбие – то самое самолюбие, которое в свое время так бурно и громко проявилось в деле Лонгакра. Он нужен здесь. А может быть, ему нужно это? Так или иначе, тут маячила какая-то серьезная угроза, и ему отчаянно хотелось принять этот вызов. Пока что личность большинства путников еще не была установлена. Никто не знал, откуда они и с кем общались. Болезнь, вырвавшаяся на простор, может распространиться подобно пожару, пожирающему луг с сухой травой. «Если не бороться с пламенем огнетушителем, – напомнил ему внутренний голос, – если не установить, как возник пожар, будет уже слишком поздно».

Сверху доносились звуки выдвигаемых и задвигаемых ящиков. У Касси зазвонил телефон. Она показала аппарат Бенджи: на экране высветилось имя звонившего – «МАРТИН ВАРГАС». Ответив на вызов, Касси игриво пожала плечами, включая громкоговорящую связь.

«Касси, черт бы тебя побрал, не надо!..»

– Касс слушает, – сказала она. – Что стряслось?

– Касси, – сказал Мартин, – у нас проблемы.

– Да, точно, блин, и у нас здесь тоже проблемы. Мы по-прежнему не можем отмести инфекцию, поэтому нам нужна твердая опора – хотя бы местные власти, если не удастся добиться большего, – чтобы отправлять людей на обследование.

Молчание поползло из телефона черной нитью.

– Ты сказала «мы»? Кто «мы»? Касси, успокой меня, скажи, что рядом нет Бенджи…

– Нет, – Касси фальшиво рассмеялась, – Бенджи рядом нет, успокойся. Я имела в виду обобщающее «мы», типа у всех у нас проблемы, и дальше в таком же духе.

Ее собеседник облегченно вздохнул.

– Хорошо. Потому что… он нам не нужен. Ты ведь это понимаешь, так? Мы сами справимся.

– Ну да, разумеется. – Она подняла руку так, словно на ней была надета кукла-петрушка, и изобразила, будто та открывает и закрывает рот. – Ты сказал, что у вас тоже проблемы?

– Ты не поверишь. Во-первых, ребята Робби не могут взять у путников образцы крови.

«Почему?» – беззвучно прошевелил губами Бенджи.

– Почему? – спросила Касси.

– Им не удается воткнуть иглу.

– Что-то я не понимаю.

– Иглы не могут проколоть кожу, – раздельно произнес Мартин.

Бенджи на мгновение ощутил приступ тошноты. Это соответствовало показаниям фельдшеров – в их докладе говорилось, что они пытались ввести седативное одному из лунатиков, молодой девушке. Первоначально Бенджи предположил, что виной всему был недостаток опыта, – однако когда затем полицейский выстрелил в Марка Блеймира из «Тайзера», у него также ничего не получилось. Но сейчас неудачу уже нельзя было больше списывать на неопытность. Ребята Робби были мастерами своего дела, не фельдшерами из захолустья или полицейскими-новичками.

Это была какая-то бессмыслица.

– Полная задница, блин! – выругалась Касси. – Склеродермия?[37]

– Не похоже, но… Не знаю. Я предложил попробовать взять пробу через рот.

– Проткнуть иголкой мягкие ткани слизистой оболочки будет проще, – согласилась Касси. – Отличная мысль, к тому же так можно будет получить образец ДНК.

Подавшись вперед, Бенджи отключил микрофон.

– Предложи ему обойтись без забора крови, – поспешно сказал он. – Такое устройство, как «Пронто», – это клипса, надевается на палец, сканирует кровь сквозь ноготь волнами разной длины, используется для выявления таких расстройств, как анемия. И еще – название я не помню, но «Вентура» разработала что-то проникающее сквозь кожу лазером на микроскопическом уровне…

– Алло! – послышался голос Мартина. – Касси, я тебя потерял!

Та включила микрофон.

– Всё в порядке, мы на связи. – «Проклятье!» – Я на связи.

Она выпалила Мартину альтернативные способы анализа крови, только что предложенные Бенджи.

– Отличная мысль, – сказал Мартин.

– Знаю, – усмехнулась Касси, и у нее зажглись глаза.

– Может быть, ты поможешь мне решить следующую проблему?

– Я тебя внимательно слушаю.

– Тела пропали из больницы.

Бенджи и Касси ошеломленно переглянулись.

– Что… тела?.. – спросила она.

– Тела Марка Блеймира – или то, что от него осталось, – и Криса Кайла, полицейского. Пропали оба. Я собирался отправиться туда, чтобы договориться о вскрытии… но тел там нет. И в журнале нет записи о том, что тела были. Клянусь богом, это все равно как в стране третьего мира!

– Мартин, система здравоохранения в округе Шуйлкилл на хорошем счету…

– Как бы там ни было. Сейчас главное вот что: если ты поедешь туда с миссис Блеймир, будь добра, загляни в морг. Выясни, у кого вместо головы задница, и постарайся найти пропавшие тела. Проверь морг. Проверь записи камер видеонаблюдения. Напомни там всем, что это бардак немыслимых масштабов. Да, и еще: ни в коем случае не говори Нэнси Блеймир, что тело ее мужа пропало. – Пауза. – Ты включала громкоговорящую связь?

– Нет, – солгала Касси, поспешно отключая динамик.

Бенджи увидел на дороге что-то белое…

Машина «скорой помощи».

Ну наконец-то! Хоть что-то прошло нормально. Касси закончила разговор, и в этот момент на кухню вошла Нэнси Блеймир, по-прежнему с отрешенным взглядом, оторванная от реальности – как будто все это происходило с кем-то другим. Бенджи и Касси проводили ее к двери и вышли на улицу. Пока Бенджи размышлял над тем, куда могли пропасть останки двух умерших… а также – такой же полный бред – почему лунатики невосприимчивы к иголкам, словно речь идет о психосоматическом случае сильнейшего трипаносомоза[38]…

Следом за «скорой помощью» к дому подъехала еще одна машина. Микроавтобус. Съемочная группа канала ФМЗ из Аллентауна. Бенджи не был готов иметь дело с журналистами. Его даже не должно быть здесь. Он понимал, что рано или поздно журналисты появятся, но здесь? Сейчас? Каким образом они прознали? Из микроавтобуса уже вышла корреспондентка – молодая женщина с золотисто-каштановыми волосами, обилие косметики, костюм цвета спелого персика. Оператор, угрюмый здоровяк с квадратной челюстью, поправил на плече камеру, и они поспешили к дому, оставив фельдшеров «скорой помощи» позади.

– Плохи дела… – пробормотал Бенджи.

– Твою мать! – согласилась Касси.

– Здравствуйте! – сказала журналистка, подходя к ним. – Я Элана Макклинток, редакция новостей канала ФМЗ. Мы собираем информацию о загадочной гибели здешнего учителя математики Марка Блеймира…

– Нет! – замахала руками Касси. – Извините, никаких комментариев!

Бенджи не был готов к такому. События закружились в стремительном вихре. Его самого захватил стремительный вихрь. Все вокруг казалось песком, просыпающимся сквозь пальцы. Опустив подбородок, Бенджи вытянул ладонь, закрывая свое лицо. Они поспешили к «скорой помощи».

Журналистка не отставала от них.

– У нас есть сведения о конфликте Марка Блеймира с бойцом национальной гвардии Кристофером Кайлом…

– Нет, это не соответствует действительности!

Эти слова были сказаны Нэнси Блеймир.

Словно акула, учуявшая соблазнительный запах свежей приманки, оператор тотчас же повернулся к ней, а корреспондентка ткнула микрофон ей в лицо. Бенджи попытался вмешаться, но никто не обратил на него внимания.

– Марк ничего не сделал этому полицейскому, – продолжала Нэнси.

– Нэнси, ничего не говорите ей… – начал было Бенджи.

Не замечая его, журналистка попросила уточнить подробности.

– Эти люди из ЦКПЗ, – запинаясь, промолвила Нэнси.

Ну вот, это произошло. Бенджи понимал, что рано или поздно такое случится – и не то чтобы они скрывали свое присутствие. И все-таки теперь ситуация изменилась. Произошедшее стало чем-то более значительным, более непонятным, более страшным. А средства массовой информации обожают значительное, непонятное, страшное. Лихорадка Эбола никогда не представляла в Соединенных Штатах серьезной угрозы – однако журналисты относились к ней так, словно полмиллиарда американцев должны будут умереть, изойдя кровавым дерьмом (при этом они не обращали никакого внимания на совершенно реальную опасность для жителей Либерии и Сьерра-Леоне).

– Пожалуйста! – взмолился Бенджи, и, похоже, это слово и выражение его лица подействовали на Нэнси. Возможно, она разглядела панику, сверкнувшую у него в глазах или прозвучавшую в его голосе, – она покорно пошла с ним, позволив ему бережно обхватить ее за талию.

Журналистка последовала за ними, выпаливая вдогонку вопросы:

– Почему в это дело вовлечен ЦКПЗ? Речь идет об эпидемии? – И затем завершающий удар, геймбол, апофеоз: – Это вспышка Эболы?

Обернувшись, Бенджи решительно махнул рукой.

– Это не Эбола – не Эбола!

Он помог Касси и фельдшерам усадить Нэнси в машину «скорой помощи», после чего, отбиваясь от наседающей журналистки, они поспешили к своей машине.

Черт, черт, черт!

Черт!

12

Рана при падении

ТАЙНА ГИБЕЛИ САЙГАКОВ РАСКРЫТА?

Ученые пришли к выводу, что внезапная гибель свыше двухсот тысяч сайгаков в Средней Азии явилась следствием смертельного заражения крови, геморрагической септицемии, вызванной бактерией Pasteurella multocida, обитающей в носу животных. Эта бактерия, присутствующая в сайгаке с его рождения, безобидно существует в нем, но лишь в последнее время она становилась причиной массового падежа сайгаков, неоднократно случавшегося на протяжении последних десяти лет. Исследователи предположили, что причиной тому стали изменения климата, что привело к резкому росту температуры и влажности в естественных ареалах обитания сайгаков.

4 ИЮНЯ

Пайн-Гроув, штат Пенсильвания

Шана шла вперед.

У нее над головой кружили два овода, выискивая посадочную площадку на открытой коже, чтобы глотнуть свежей крови. Они были настойчивыми, но в конце концов переключились на мужчину, идущего рядом, – полицейского по фамилии Трэвис. Впрочем, Шана не могла точно сказать, Трэвис – это его фамилия или имя. Он представился Трэвисом, а у нее не было желания вдаваться в подробности.

Полицейский Трэвис был ее врагом. Ну, не заклятым врагом, а только врагом в настоящий момент. Потому что он не позволял ей приблизиться к сестре. А как раз сейчас Несси угрожала опасность. Шана была в этом уверена.

Впереди шли другие лунатики. А среди них были люди в защитных комбинезонах. Они вызывали в памяти астронавтов, идущих по неизведанной планете: все ступали медленно, размеренно, словно непривычные к здешней силе тяжести. Они сновали среди путников, изучая их, делая заметки, тыча в них цифровыми градусниками, даже при случае обшаривая им карманы. По большей части они проделывали все это молча; тишина нарушалась лишь шелестом их комбинезонов.

Всякий раз, когда они приближались к Несси, Шана стискивала зубы. Как это было прямо сейчас.

Один из сотрудников ЦКПЗ – из-за того, как свет отражался от стекол их масок, они были практически безликими – приблизился к ее сестре и обвил ей плечо манжетой тонометра.

– Не трогайте ее! – крикнула Шана.

Она бросилась было вперед – в настоящий момент ее удерживали шагах в ста позади толпы, – однако Трэвис выставил руку, преграждая ей путь.

– Н-не надо, – протянул он. – Держитесь сзади. – Шана попробовала было возражать, но Трэвис оскалил свой рот, накрытый подковой черных усов. – Не мешайте им делать свою работу, хорошо? – Сняв широкополую форменную шляпу, он тщетно отмахнулся от танцующих над головой оводов. – Проклятые мухи!

– Они кусаются.

– Знаю, они уже несколько раз меня укусили, маленькие сволочи!

«Сам ты маленькая сволочь», – подумала Шана. Ответ был не слишком вежливый, поэтому она оставила его в загашнике своего сознания.

– Просто пустите меня подойти к сестре и проведать, как она.

– Мне приказали следить за тем, чтобы вы и остальные не подходили близко, чем я и занимаюсь.

Остальные. Теперь Шана была уже не одна. Путники не возникли из ниоткуда. У многих были родственники, хотя никто не сопровождал их пешком, как Шана. В основном все ехали впереди на машинах. Среди лунатиков был один молодой негр в наушниках, и в числе сопровождающих была его мать – когда только оказалась здесь, она кричала и плакала, призывая его прислушаться к ней, остановиться. Мать была без ума от горя. Ее кое-как успокоили. Шана была уверена, что теперь она ехала в полицейской машине впереди. Другие также держались поблизости: жена чувака в банном халате, сын и муж женщины в деловом костюме, муж пожилой женщины, явившейся в неглиже, – все они, насколько было известно Шане, собрались в закусочной «Абраме датч», расположенной милях в пяти дальше по шоссе. Вместе с ними были полицейский и высокая женщина азиатской внешности из ЦКПЗ – она задавала им разные вопросы. Шану также пытались уговорить отправиться туда, но она категорически отказалась, заявив, что останется здесь.

Она должна была приглядывать за своей сестрой. Это была ее работа. Ее единственная работа.

«Жаль, что за нее ни хрена не платят», – подумала Шана.

Она зорко следила за тем, как кретин из ЦКПЗ измеряет Несси давление.

– Если они сделают ей что-нибудь плохое… – начала было Шана.

– Да, да, – согласился полицейский Трэвис.

– Не дакайте! Это серьезно.

– Вы хотите сказать, это серьезная хренотень.

И он был прав.

Достав телефон, Шана попробовала позвонить отцу. В который уже раз. Он по-прежнему не отвечал. Шана уже звонила отцу утром: включилась голосовая почта. Позвонила еще раз час назад, и снова голосовая почта. И вот сейчас: тот же расклад.

В груди у нее нарастала тревога. Конечно, может быть, отец снова оставил чертов телефон в коровнике или ушел на пастбище. Это было бы в его духе. После ухода матери Шане многое пришлось взять на себя, поскольку, как выяснилось, отец не смог бы отыскать свою задницу, даже имея под рукой подробную карту и полностью заряженный навигатор, настроенный на ее поиски.

С полчаса назад кретины в защитных комбинезонах попытались взять образцы крови – слава богу, не у ее сестры, – но, как и до того фельдшерам «скорой помощи», им это не удалось. Иглы не протыкали тело. Одна сломалась.

Шана ничего не смыслила в медицине, однако даже она понимала, что налицо какая-то бессмыслица. И это ее пугало. Что происходит? У нее в голове носились безумные мысли: «Быть может, это дело рук правительства». У отца был брат Джефф. Шана и Несси не называли его дядей Джеффом, потому что он никогда не поддерживал с ними отношений, да и отец всегда его недолюбливал, поэтому он сказал им, что они могут не делать вид, будто он их родственник. Те несколько раз, что Джефф приезжал в гости, он напивался и начинал нести всякую чушь про заговоры – химиотрассы[39], то, что события 11 сентября 2001 года были делом рук своих, и что-то про какое-то зачаточное состояние. Тогда его рассуждения казались Шане бреднями сумасшедшего, но, возможно, в них все же что-то было.

А может быть, тут замешаны инопланетяне… Как в том меме на канале «История», в котором тип с взъерошенными волосами говорит: «Я вовсе не хочу сказать, что это были инопланетяне, но это были инопланетяне».

Также Шана краем уха слышала, как один из полицейских сказал что-то про терроризм. Возможно ли такое? И что это вообще означает? Террористы установили контроль над телами и рассудками людей? Зачем? Как?

В толпе впереди к первому кретину из ЦКПЗ, пристававшему к Несси, присоединился второй. Они подстроились под ее шаг. У одного в руке что-то блеснуло – похоже, они тренировались, отрабатывая какое-то действие.

Целью которого должна была стать сестра Шаны.

«Они с ней что-то делают!»

Точнее, собираются сделать.

Пульс пустился галопом в висках и на шее Шаны. Она почувствовала, что у нее пересохло во рту, почувствовала пробежавшую по коже дрожь. Если эти двое попытаются остановить Несси, если ее начнет трясти – даже если это ее не разорвет, как это случилось с мистером Блеймиром, когда его схватил тот полицейский, – кто может сказать, что происходит с ней всякий раз, когда это начинается? Быть может, у нее спекается мозг, или портится сердце, или – в общем, кто может сказать? Никто ничего не знает. В Несси видят лишь лабораторную крысу, стремящуюся вырваться на свободу.

Один кретин схватил Несси за подбородок.

Нет!

Шана вонзила локоть в солидное брюшко полицейского Трэвиса – тот охнул и согнулся пополам; а она побежала вперед, быстро и неуклюже, как выбегают из стойла коровы. Закричала, завопила, размахивая руками. Прекратив обхаживать Несси, кретины в комбинезонах обернулись к ней.

– Не прикасайтесь к ней, козлы! – Перейдя с бега на быстрый шаг, Шана крепко стиснула кулаки.

Двое кретинов из ЦКПЗ – один мужчина, одна женщина – подняли руки. Женщина держала маленький скальпель. У мужчины в руке был шприц.

– Я не позволю вам резать мою сес… – прорычала Шана.

Бах! Что-то ударилось в нее сзади, основную тяжесть принял на себя ранец. Не удержав равновесие, Шана упала вперед, вытянув руки и успев поймать себя, прежде чем удариться лицом об асфальт. Ее ладони вспыхнули огнем, ободравшись о грубую поверхность, но у нее не было времени думать об этом – полицейский Трэвис поставил колено ей на спину, заламывая ей руки назад.

Шана услышала лязг наручников.

«Нет, нет, нет! Мне нужно быть рядом со своей сестрой!»

– Пусти меня! Убери от меня свои дурацкие долбаные руки!

Ей удалось высвободить одну руку – опершись о землю, чтобы встать, она увидела на асфальте красный подтек. Разбитая ладонь кровоточила. В голове у Шаны возникла абсурдная мысль. «Револьвер! Открой ранец, достань револьвер!» Она не собиралась ни в кого стрелять; просто хотела продемонстрировать револьвер, показать всем, что она настроена серьезно…

И тут новый голос:

– Эй! Нет! Остановитесь, прекратите! Отпустите ее!

Шана выкрутила шею, прикоснувшись щекой к асфальту, чтобы посмотреть, кто это.

Она узнала его – он был из ЦКПЗ. На вид молодой. Не подросток, постарше – лет двадцать с небольшим, от силы двадцать пять. Гладко зализанные волосы, смуглая кожа, наглухо застегнутая рубашка и брюки защитного цвета.

Мужчина поднял руку.

– Так, всем остановиться! Пожалуйста! Давайте все мы… просто успокоимся, хорошо?

Шана почувствовала, что Трэвис отпустил ее руки, хотя он по-прежнему продолжал прижимать ее коленом к земле.

Тут появился еще один человек – мужчина, защитный комбинезон не в силах скрыть солидное брюшко, под маской лицо, обрамленное висками, похожими на мохнатые котлеты.

– Твою мать, что здесь происходит?

– Эта девчонка пыталась догнать толпу… – начал Трэвис.

– Ваши долбаные кретины собирались резать мою сестру! – заорала Шана, перекрывая его голос.

– Никто не должен приближаться к этим людям без защитных костюмов. А к тебе, Авар…

– Арав, – поправил молодой мужчина.

– К тебе это относится в первую очередь. Полицейский, пожалуйста, отпустите девушку. Она просто хочет защитить свою сестру. Всем нам приходится очень нелегко.

Теперь уже заклятый, смертельный, ненавистный враг полицейский Трэвис поспешно слез со спины Шаны.

– Подождите, теперь я что, тоже заражен?

– Не знаю, – ответил Бакенбарды. – Просто держитесь вместе с идущими.

Тем временем Шана поднялась на ноги, рискнула мельком взглянуть на свои руки – обе ободранные ладони покрылись бисеринками крови, раздувшимися подобно маленьким красным воздушным шарикам. Трэвис смерил ее недобрым взглядом, а она протянула ему окровавленную руку.

– Приношу свои извинения. Помиримся?

Лицо полицейского из недоброго стало отвратительным. И Шана готова была поспорить, что дело тут не только в крови – дело было во всем. ЦКПЗ, комбинезоны, вероятность того, что он заразился. Бациллы. Болезнь. Вши, чума. Трэвис елейно улыбнулся, скрывая охватившую его тошноту, и Шане доставило значительное удовольствие зрелище того, как он поспешно удалился прочь. «Беги, козел, беги!»

И все это время путники продолжали идти вперед. Обходя тех, кто стоял на дороге, мешая им, словно это были лишь камни в стремнине горной реки. Два кретина в комбинезонах стояли рядом, вопросительно взирая на чувака с бакенбардами.

– Я Робби Тейлор, глава отряда реагирования, – представился тот Шане, говоря громко, чтобы его было слышно сквозь маску.

– Скажите своим громилам оставить мою сестру в покое!

– Они не… – Робби Тейлор вздохнул. – Ладно, не бери в голову. Просто мы хотели получить образец крови или ДНК, но мы попробуем взять его у кого-нибудь другого. Лады?

– Пожалуй.

– Чудесно. Эй, Авар… – обратился он к парню, который с криками подбежал к ним.

– Арав. По-прежнему Арав.

– Я могу просто называть тебя «Чувак, который должен быть одет в защитный комбинезон».

– Я прошел подготовку…

– Замечательно. Ты можешь проводить… – И снова к Шане: – Как тебя зовут?

– Шана Стюарт.

– Ты можешь проводить мисс Стюарт, обработать ей раны, дать попить? Можешь отвести ее в палатку…

– Нет, черт побери, нет! – с жаром возразила Шана. – Палатка за целую милю отсюда, я видела! Я видела ее там и не вернусь туда, потому что остаюсь со своей сестрой!

– У меня в рюкзаке есть аптечка первой помощи, – сказал Арав. – И у меня есть «аш-два-о».

– Чудесно. Займись этим, – сказал Робби. И нетерпеливо добавил: – Немедленно!

Арав бросил сочувствующий взгляд на Шану.

– Можно?

– Давайте.

Арав пошел первым, а Шана последовала за ним, время от времени подозрительно оглядываясь назад. На всякий случай. «Не вздумайте приставать к Несси, козлы!»

* * *

– Меня посадят на карантин? – спросила Шана.

– Не знаю. Протокол… пока что еще не определен.

– Получается не очень хорошо.

– Это неэффективно. Но нам приходится иметь дело с местными правоохранительными органами, различными федеральными ведомствами и больницами. Возможно, вам потребуется пройти обследование…

– Я для обследования никуда не поеду. – Даже сейчас она поглядывала одним глазом на путников. На свою сестру. – Кроме меня, у Несси никого нет.

– Я вам сочувствую.

– Да, спасибо. – Шана сошла с обочины шоссе в тень тюльпанного дерева. – А вид у вас молодой.

– Мне двадцать пять лет. – Арав пожал плечами.

– Но лицо у вас какое-то детское.

– А… Наверное.

Шана собиралась было еще что-то сказать, но поморщилась и резко втянула воздух, так как Арав снова полил ей руки водой, смывая кровь. Натянув голубые латексные перчатки, он помог Шане перевязать содранные ладони широкими бинтами. Движения его были осторожные и точные. Шана делала все возможное, чтобы сохранить стойкий вид. Почему – она сама не знала.

– Готова поспорить, вас в магазине просят предъявить документы, – сказала Шана.

– Вообще-то нет.

– О! Классно!

– Я… ну… не пью, – улыбнулся Арав.

– А. Что, запрещает ислам?

– Я не мусульманин. Мои родители индусы, а я по большей части… никто.

– Так почему же вы не пьете?

Арав молча пожал плечами. Хотя он закончил работу, перебинтовав Шане руки, все равно по-прежнему продолжал их держать.

– Сам не знаю. Мне всегда казалось, что это не мое. В колледже я был занят учебой и у меня не оставалось времени набираться «студенческого опыта», напиваться и мочиться в горшок с цветком в вестибюле общежития.

– А почему вы не взяли религию своих родителей?

Резко отпустив перебинтованные руки Шаны, Арав отступил назад. Дело было сделано, и у него не было оснований задерживаться. Смущение тенью от облака пробежало у него по лицу.

– Да они, в общем-то, не особенно религиозны. Для меня религия всегда была чем-то красивым… но мне просто было нужно думать о другом. Да, кстати, я все закончил. Я имею в виду ваши руки.

– Спасибо. – Шана пошевелила пальцами. Бинты были воздушно-тонкие и нисколько не мешали сжимать руки в кулаки. – А почему вы не в защитном костюме?

– Вы задаете много вопросов.

– Извините. Я нервничаю. И очень устала.

– Я вас прекрасно понимаю. Да, это защитные комбинезоны. – И, словно на исповеди, добавил: – Я не имею соответствующей подготовки.

– Но ведь для того чтобы находиться рядом с этими людьми, нужно быть в защитном костюме. – «И рядом со мной тоже, – вдруг дошло до нее. – Потому что, если Несси чем-то заразилась, я ведь также могла заразиться». Шана забросила эту мысль подальше в море. – А этот ваш Робби, похоже, был сильно недоволен вами.

– Ну да, я сам виноват. Я не должен был приближаться к заболевшим – хотя не думаю, что это респираторное заболевание, так что нужно защищаться от крови и всего остального.

– А что насчет моей крови?

Арав поднял руки, по-прежнему в перчатках.

– Это, конечно, не защитный комбинезон, но все же что-то. – Он помахал пальцем.

– А почему вы подошли близко? Я имею в виду, без костюма?

– Мне показалось, вы в беде.

– Со мной все было в полном порядке.

– Определенно, с вами все было не в полном порядке.

Шана помолчала.

– Ну хорошо. Да, я была в беде.

– Ваша сестра – она выздоровеет.

– Вы не можете этого знать.

– Как я уже говорил, я не религиозен, – потупившись, сказал Арав. – Но мне нравятся легенды. И как раз есть одна легенда, верно? Давным-давно жила принцесса Мира Баи[40]. Когда именно – я не помню. Скажем, четыреста лет назад. Но она не хотела быть принцессой и вместо этого стала бродячим… поэтом, как бы святой; она пела песни и читала стихи, обращенные к богам. Одно ее стихотворение запало мне в сердце. Оно звучит так: «О мой рассудок! Почитай подобные цветку лотоса ноги того, которого невозможно уничтожить. Все то, что ты видишь между землей и небом, когда-нибудь исчезнет».

– Какая мерзость! – заморгала Шана.

– Что? Почему?

– Вы только что сказали, что все мы умрем. Я тревожусь за свою сестру, а вы пытаетесь меня утешить, заявляя, что все мы… исчезнем.

– Нет, я хотел сказать… – Арав смущенно кашлянул. Казалось, от стыда он готов залезть на стоящее рядом тюльпанное дерево и спрятаться в листве до тех пор, пока Шана не уйдет. – Ну хорошо, согласен, получилось некрасиво. Извините. Просто я… мне приятно думать, что мы вместе и все кончится хорошо, даже если это не так. И хотя я не очень-то религиозен, индуизм принимает человека независимо от того, принимает ли тот его, и из этого, в частности, следует утверждение, что это не конец. Мы просто ходим кругами, возвращаясь на одно и то же место.

– Все равно получается какая-то дрянь.

– Извините.

– Я сейчас пойду, поскольку мне что-то не по себе.

– Да, пожалуй.

– У моей сестры дела плохи, да?

– Право… я не знаю, Шана. Извините.

– В таком случае вам не следовало говорить, что она выздоровеет.

С этими словами Шана развернулась и ушла.

* * *

И снова она шла позади толпы, возбужденная так, словно по всему ее телу суетились муравьи. Идущий шагах в двадцати полицейский Трэвис искоса поглядывал на нее, и ей требовалось все ее самообладание до последней унции, чтобы не показать ему непристойный жест. Вместо этого Шана достала телефон и снова попыталась дозвониться отцу.

Бип, бип, бип.

Тем временем впереди кретины из ЦКПЗ суетились вокруг парня в наушниках. Они раскрыли ему рот, словно кошелек, и работали внутри, переступая ногами, поскольку парень неумолимо продолжал идти вперед.

Бип, бип, бип.

Шана перевела взгляд на сестру. Несси шла, шлепая босыми ногами по асфальту. Слабый ветерок трепал ее волосы. У Шаны стремительно мелькали воспоминания, словно кто-то быстро тыкал кнопку прокрутки слайдов. Они с сестрой еще маленькие, бегают друг за другом на пляже в Джерси. Шана пугает Несси дохлой медузой. Несси пугает Шану клешнями краба, найденного на берегу. Тот раз, когда Несси случайно наступила на большую свежую, теплую коровью лепешку. Другой раз, когда Шану обрызгал вонючей жидкостью скунс, и сестра помогала ей отмыться. День, когда ушла мать.

Бип, бип, бип.

Шана взглянула на часы. Уже приближался полдень. Где папа? Полдень также означал, что скоро, возможно, появится новый лунатик. Толпа увеличится еще на одного человека. Еще одна капля дождя, питающая ручей.

Если, конечно, закономерность сохранится.

Закономерность существует? Какая? И чем она объясняется?

Полицейский Трэвис повернул голову так, как это делает спугнутое животное, – словно он внезапно насторожился. Однако тревога быстро перешла в раздражение, и Шана, проследив за его взглядом, поняла почему: потому что позади появился громоздкий жилой фургон, раскачивающийся из стороны в сторону. Преградив дорогу фургону, полицейский замахал руками. Поскольку дорога была очень узкая, а идущих уже собралось много, полицейские перекрыли шоссе в нескольких милях позади и нескольких милях впереди, направляя машины в объезд вокруг озера Суит-Эрроу.

– Разворачивайтесь! – закричал полицейский. – Возвращайтесь на пару миль назад и сворачивайте на Солт-Бридж! А если вы едете сюда, вам придется подождать.

Фургон сбавил скорость, но посигналил несколько раз. Звук у клаксона был отвратительный, похожий на настойчивое громкое блеяние. («Хорошо хоть, это не какая-нибудь дурацкая мелодия», – подумала Шана.) Полицейский Трэвис заткнул уши, спасаясь от раздражающего звука, – и люди из ЦКПЗ также обернулись. Полицейский снова начал было что-то кричать, но едва ползущий фургон заблеял опять.

Бе-е-е!

Бе-е-е-е-е-е!

И тут кое-что привлекло взгляд Шаны.

Водитель оживленно размахивал руками. Размахивал руками, глядя прямо на нее.

– П-папа? – выдавила девушка.

Тут опустилось стекло в двери, и, действительно, ее отец высунул голову в окно и окликнул ее по имени. Шана зарделась от подросткового смущения.

Но в то же время она ощутила прилив радости.

Фургон свернул с дороги и остановился. Шана забралась в кабину, и отец широко развел руки, словно демонстрируя породистую свинью на ярмарке в Гренджере.

– Ну, что скажешь? – торжествующим тоном спросил он.

На вид фургон был древним, и пахло в нем соответствующим образом: сыростью, застарелой пылью, плесенью. Стены изнутри были выкрашены унылой коричневой краской, мебель была пластиковой, на полу лежал дешевый ламинат.

– Папа, я не знаю, что это такое.

– Это фургон.

– Да я знаю, просто…

– Я много думал о том, что ты сказала вчера ночью на мосту. После того как ушла ваша мать, я не смог заменить ее вам с Несси. Ваша мать ушла, и я не знаю, куда и почему, но знаю, что не могу бросить вас. Я не понимаю ничего этого… не знаю, что происходит, но мы – одна семья, и нам нужно быть вместе. Я вас люблю, и мне стыдно, что меня не было рядом с вами…

Шана не дала отцу договорить. Она обвила его шею руками, моргая, чтобы прогнать слезы. Отец тоже обнял ее.

– Спасибо, папа!

– Я сделаю все для моих девочек.

Объятие продолжалось какое-то время и было очень приятным. Но все-таки Шана наконец оторвалась от отца и вопросительно изогнула брови.

– Слушай… э… а где ты раздобыл жилой фургон?

– Я его купил.

«О нет!»

– На… на какие деньги?

– Об этом не беспокойся.

– Но ферма…

– С фермой все будет в порядке. Джесси, сын Уилла и Эсси, вернулся из колледжа домой на летние каникулы – он поможет.

– Он понятия не имеет, как делать сыр…

– Но зато Эсси знает.

– Папа, я…

И тут Шана решила промолчать. Это не имело значения. Ферма отцовская, а не ее. И жизнь его, а не ее. Деньги его, а не ее. Больше того, она была рада тому, что отец здесь, чем бы это в конечном счете ни кончилось. Иногда то, что происходит сейчас, гораздо важнее, чем то, что случится потом, так что к черту все.

– Хорошо, я тебе верю.

На самом деле Шана не верила отцу. Но об этом лучше промолчать. Пока что.

– Мне все-таки не совсем понятно, как ты купил фургон, – сказала Шана.

– Я всегда хотел иметь такой, чтобы всей семьей ездить в отпуск. Как знать, как долго ты еще будешь жить с нами в одном доме, прежде чем отделишься… А так я подумал, что пока что можно использовать его… чтобы сопровождать твою сестру туда, куда она направляется вместе с остальными. Ты не сможешь идти бесконечно долго. У тебя откажут ноги. Возможно, и у Несси тоже откажут. А когда это произойдет, тебе понадобится кровать. Так вот, в фургоне есть одна полноценная кровать и одна откидная койка.

– Мне он нравится. – На самом деле фургон Шане совсем не нравился – он был уродлив, словно дряблая задница, и отчаянно нуждался в освежителе воздуха. Но ей понравилась сама идея, и пока что этого было достаточно. – Я так понимаю, это наш дом на ближайшие не знаю сколько дней.

– Я буду рад провести какое-то время рядом с тобой. Даже… в данных обстоятельствах.

– С Несси все будет в порядке, – уверенно произнесла Шана, повторяя отцу ложь, сказанную Аравом.

Сейчас им обоим нужна была эта ложь.

Позднее, когда отец усадил Шану в «пилотскую кабину» (как он ее называл) и показал, как заводить двигатель, из леса появился призрачный силуэт – женщина, бледная и изможденная, практически прозрачная, в летнем платье, развевающемся на ветру. Взгляд ее был отсутствующий, лицо начисто лишено эмоций. Она присоединилась к остальному стаду.

13

Испытание веры

Переписка на форуме «Габчейн»

Аноним ИД Bzwwxtypol 5 июня № 14098790 отвечает >> ИД 19248

> твою мать на хрен все это дерьмо, это инопланетяне

> помяните мои слова это идут инопланетяне, они берут контроль, в наших книгах мы всегда считали, что они прибудут лично на своих кораблях, но что, если они используют для вторжения *нас*?

> эти зомби – марионетки в руках инопланетян

> они КУДА-ТО ИДУТ, и я хочу знать куда

Чувак, никакие это не инопланетяне и не люди, захваченные инопланетянами. Всему виной русские. Они взломали все остальное: наши выборы, нашу энергосистему, наши средства массовой информации. Теперь они взламывают ЛЮДЕЙ.

5 ИЮНЯ

Мотель «Высокий кипарис», Три-Корнерс, штат Пенсильвания

В Захолустной Дыре, штат Пенсильвания, полночь.

Тело Бенджи бесконечно устало, однако рассудок продолжал лихорадочно работать. Больше всего на свете ему хотелось вернуться к себе в номер и проспать восемь, десять, а может быть, и все двенадцать часов.

Однако вместо этого он вынужден был находиться здесь. И смотреть на расхаживающего взад и вперед Мартина Варгаса.

Мотель не представлял собой ничего примечательного. Деревянная обивка стен, следы от подтеков, ковролин – не столько сочетание волокон и клея, сколько осадочный слой пыли и высохших насекомых. Телевизор старый, с кинескопом. Кровать промята в середине, словно ей пришлось послужить ложем слоненку.

Они с Касси приехали сюда после того, как попытались – безуспешно – получить записи камер видеонаблюдения в больнице. Охрана ничем не смогла им помочь. Якобы систему взломали и все записи стерли. Так что пока Бенджи пришлось прибегнуть к тому, к чему он прибегал всегда: положиться на веру в числа. Числа не лгут. О, можно солгать, воспользовавшись числами (что Бенджи мог лично засвидетельствовать), но сами по себе они инертные, непредвзятые и чистые.

К концу первого дня лунатиков было десять – хотя с Блеймиром их было бы одиннадцать. А теперь, к концу второго дня, их число возросло до двадцати двух.

Стадо шло со скоростью три мили в час.

Лунатики не останавливались на сон – казалось, они уже спят. Это означало, что за двадцатичетырехчасовой период они проходили приблизительно шестьдесят миль. Разумеется, так не могло продолжаться до бесконечности – пусть рассудки лунатиков, как и рассудок Бенджи, лихорадочно несется вперед, однако рано или поздно их тела начнут отказывать. Ведь так?

Если они будут и дальше идти со скоростью три мили в час, мимо этого мотеля они пройдут примерно… в пять часов утра, перед самым рассветом.

Но к этому времени их число, скорее всего, увеличится. Лунатиков станет больше. Похоже, новый человек присоединялся к ним каждые два часа.

Как долго это будет продолжаться? Как далеко они пройдут – как далеко смогут пройти?

Пока Бенджи ломал голову над всем этим, Касси стояла рядом, скрестив руки на груди, и также смотрела на то, как Варгас расхаживает по протертому ковролину в этом сыром, затхлом номере. Сэди была… в общем, Бенджи не знал, где она. Ему было известно только то, что она прислала в последнем сообщении: «Кое-что нашла, уже в пути».

Смотреть на расхаживающего взад и вперед Варгаса было все равно что смотреть на мечущуюся по клетке пантеру. Стиснув кулаки, он кипел. Петляя мимо вещественных свидетельств расследования: бумаг, разложенных на комоде, на кровати, приколотых к доске на мольберте. В выпуске новостей показали Бенджи, это попалось на глаза Лоретте, она позвонила Мартину, и в конечном счете Мартин позвал их к себе. Прошло добрых две минуты, прежде чем он наконец заговорил.

– Я просто не могу в это поверить, твою мать! – сказал он.

– Извини, Мартин… – начал было Бенджи.

– Нет, не извиняйся. Извинения засчитываются только в том случае, Бенджамен, если человек прибирает за собой все вывалившееся дерьмо. Когда он учится на своих ошибках. Но вот ты здесь и снова отравляешь колодец. А ты… – резко остановившись, Мартин ткнул обвиняющий палец в Касси, – ты стала его сообщником!

– Приятель, может, тебе лучше немного расслабиться? – Касси пожала плечами. – Бенджи отличный человек. Бенджи наш человек.

– О, вот как?.. Наши люди – ученые. Нас не интересует ничего, кроме истины. Кроме информации. Наши чувства? Наши желания? Им нет места в уравнении. Ну а он… – Мартин повернулся к Бенджи. – Ну а ты… ты облил нас ядом. Как Мюнхгаузен – облил нас ядом, чтобы добиться своего и получить славу. Ты навредил нам ради того, чтобы самому приобрести выгоду.

– Нет! – решительно возразил Бенджи. – В Лонгакре я увидел надвигающуюся катастрофу и решил, что если можно как-нибудь продвинуть мое предположение…

– Твое предположение! Ты только послушай себя! Ты и эта долбаная машина, «Черный лебедь»! Парочка Поразительных Крескинов[41]! Мы ученые, а не экстрасенсы!

– Да, не буду спорить, я совершил ошибку. Но я здесь не для того, чтобы ставить палки в колеса расследованию; я здесь…

– Зачем? Зачем ты здесь? Просто чтобы нассать мне в пакет с овсяными хлопьями? Или, быть может, ты хочешь сделать здесь то же самое, что сделал в Лонгакре? Выбрать какие-нибудь данные из колонки «А», слепить их с образцами из колонки «Б» и посмотреть, какой вред удастся причинить? Какую ложь ты можешь состряпать…

Шагнув вперед, Касси выставила руки вперед.

– Мартин, по-моему, ты преувеличиваешь. Бенджи прекрасно понимает, что он напортачил, и он здесь не поэтому.

Однако Мартин, отстранив ее, встал прямо у Бенджи перед лицом.

– Если не поэтому, то почему? В чем дело?

– Я здесь, чтобы помочь.

– Ты здесь, чтобы забрать все себе. – Мартин прищурился, превратив свои глаза в узкие щели бойниц. Подозрительность выплескивалась из него волнами. – Ты ведь не думаешь, что я это допущу, – тихим, зловещим тоном промолвил он.

– Мартин, не будь параноиком! Все мы устали, день выдался длинным…

– Я хочу знать, – перебил его Мартин, подаваясь вперед. – Ты считаешь, что ты лучше меня? Лучше, как предводитель? У тебя более острый ум?

Достаточно было лишь небольшого колебания. Бенджи следовало ответить быстро, не раздумывая. Ему следовало…

Ну да, ему следовало солгать.

Шлеп!

Все произошло очень быстро. Крякнув, Мартин наотмашь отвесил Бенджи затрещину. Пошатнувшись, тот отпрянул назад. У него перед глазами в темном тумане заплясали звезды, из легких вырвался воздух. Мартин припер его к стене; Касси тотчас же вмешалась, стараясь оттащить Мартина в сторону, – но Бенджи покачал головой.

– Всё в порядке, Касс, – поморщившись, сказал он. Во рту у него был привкус крови от разбитой губы. Рана ныла. Скоро губа распухнет, превратившись в напившуюся крови пиявку. – Все замечательно.

Касси отступила.

У Мартина на лице Бенджи разглядел кое-что. Кое-что такое, что выходило за рамки ярости. Горечь. Ощущение того, что его предали.

– Ты мог бы предупредить нас о том, что собираешься сделать, – сказал Мартин. – В Лонгакре. Ты должен был сказать, что там обнаружил. Мы бы вместе что-нибудь придумали. Но ты пошел на поводу у собственного честолюбия и ни с кем не посоветовался – решил все сделать сам. Нельзя просто так подправлять данные. – Но Бенджи услышал в его словах кое-что другое: «Нельзя предавать своих товарищей». – Я потерял веру в тебя. Потому что ты потерял веру в нас.

– Нет! Нет! Все не так, Мартин, клянусь! – Бенджи тряхнул головой, стараясь сбросить капельку крови, которая стекла с разбитой губы и повисла на подбородке. – Я сохранил веру в вас. Сохранил веру в Бога. Просто я… потерял веру в систему. Сделанное мною предсказание относилось не к какому-то сверхзаразному микробу или новой вспышке гриппа – я предвидел, что система подведет, не выполнит то, чего мы от нее ждем. Положим, я бы сделал предупреждение, обнародовал данные – подлинные данные. И что тогда? Система защитила бы себя. Она не стала бы защищать людей. Она защитила бы деньги и тех, кто их делает. Ничего не изменилось бы. Никто не работает над универсальной вакциной от гриппа, потому что это не поддерживается деньгами. Никто не разрабатывает новые антибиотики, потому что, опять же, в дешевых таблетках с небольшим сроком хранения нет денег. Деньги – это главное. Они любой ценой защищают себя. Защищают систему. И в тот момент я… я захотел хоть как-то это изменить.

Мартин его отпустил. Его воинственность прошла. Воинственность прошла и у Бенджи.

– Господи, Бенджи, ты должен был поговорить с нами!

– Знаю. Должен был. Я просто хочу, чтобы ты знал, что для меня это тоже явилось не увеселительной прогулкой. После того, как это произошло, – еще до того, как меня поймали, – мне казалось, будто я теряю рассудок. Иногда я не мог заснуть, а иногда спал так крепко, что думал, что больше никогда не проснусь. Мне даже приходили мысли, что у меня какое-то… странное расстройство сна.

Вот оно.

Они переглянулись. Озаренные одной и той же догадкой.

– Сонная болезнь, – сказал Мартин.

– Трипаносома, – подхватил Бенджи.

Они обсудили это предположение.

Полного объяснения оно не давало.

Но ведь что-то в нем было, разве не так?

Какое-то простейшее животное, таким необычным образом влияющее на поведение человека, – нет, это не было похоже ни на болезнь Зика, ни на туляремию, ни на лихорадку Лайма или пятнистую лихорадку. Это не было похоже ни на что – но, может быть, это все-таки была какая-то паразитическая инфекция. Toxoplasma gondii, паразит, обитающий в кошачьих, способен воздействовать на химические процессы в головном мозге человека, изменяя его поведение, – некоторые специалисты даже считают его одной из потенциальных причин шизофрении. Naegleria fowlery, амеба, пожирающая мозговое вещество, приводит к стремительно прогрессирующей деменции и в конечном счете к смерти.

А есть еще и трипаносома. Эти крошечные одноклеточные чудовища попадают в кровеносную систему человека через укус насекомых, таких как муха цеце. После чего простейшее выжидает, затаившись, размножается до тех пор, пока не наступает момент преодолеть гемоэнцефалический барьер. Когда это происходит, поведение больного меняется настолько незначительно, что родные и близкие могут этого не заметить: вялость и депрессия, что само по себе не является чем-то необычным.

Далее нередко следует расстройство сна: пораженный болезнью человек может постоянно просыпаться ночью и крепко спать весь день. Затем возникают спутанность сознания и чувство беспокойства. Потом: агрессивное поведение вкупе с психозом – и нередко с тремором и спазмами. Без лечения организм необратимо разрушается. Отказывают внутренние органы. Нарушение работы нервной системы приводит к прекращению жизненных процессов. Больной впадает в кому и умирает. И это результат воздействия всего одной из нескольких десятков разновидностей трипаносомы.

И хотя симптомы распространенной в Африке сонной болезни не полностью совпадали с тем, что наблюдалось у лунатиков…

Некоторое тревожное сходство определенно прослеживалось.

Расстройство сна? Спазмы? Нарушения работы нервной системы? Что, если это нечто подобное? Что, если все эти люди идут навстречу своей смерти? Что, если их рассудок разрушается с каждым следующим шагом? Возможно, скоро одни начнут валиться на землю, в то время как другие будут продолжать присоединяться к толпе? Кровь лунатиков кишит крохотными простейшими, внутренние органы отказывают, головной мозг умирает. От этой страшной мысли Бенджи поежился. Трипаносома прекрасно приспосабливается. В процессе эволюции она научилась подстраиваться под новых хозяев.

Быть может, именно это и произошло сейчас.

Разумеется, для того чтобы выявить трипаносому, необходимо сделать анализ крови.

Что пока никак не удавалось.

Казавшаяся хорошей идея Мартина взять мазок во рту также не сработала. Бенджи надеялся, что завтра прибудут заказанные прототипы новых разработок.

Невозможность проткнуть кожу и взять образец крови была лишь одной из многих голов загадочной гидры. Не давали покоя и другие непонятные вопросы: почему идущим не требуются еда и питье? До сих пор никто из них не останавливался. И до сих пор никто не справлял естественную нужду. Ничего на входе, ничего на выходе. Однако что-то уже должно было быть внутри – родственники многих лунатиков сообщили о том, что те, незадолго до того, как войти в фазу сомнабулизма, что-то ели. Невозможность опустошить кишечник и мочевой пузырь – это не просто неудобство; это потенциальный убийца. Кишечник мог лопнуть. Почки могли отказать, что, в свою очередь, могло привести к отравлению организма.

Все трое сгрудились перед планшетом на металлическом столике, возбужденно просматривая страницы информации. Обсуждая прочитанное.

– Болезнь Чагаса, – сказала Касси. – Здесь, в Пенсильвании, не зарегистрировано ни одного случая, но триатомовый клоп здесь встречается. Он является потенциальным переносчиком заболевания – пьет кровь млекопитающих, в том числе человека. Очень часто кусает в лицо, отсюда второе название – «поцелуйный клоп». Напившись крови, клоп дрищет, и простейшие попадают в кровь.

– Болезнь Чагаса не очень-то подходит, – возразил Мартин.

– В таком случае, – подхватил Бенджи, – возможно, не Т. cruzi, а Т. brucei – сонная болезнь.

Касси задумчиво поджала губы.

– Вижу, к чему ты клонишь. Хотя в Северной Америке она не регистрировалась ни разу. Впрочем, нужно принять к сведению.

– У нас – нет, но несколько лет назад в Лондоне был один случай. А такие вирусы, как SARS и лихорадка Западного Нила, уже продемонстрировали способность перескакивать через границы. И простейшие имеют склонность к эволюции.

– Что с переносчиком?

– Не знаю.

– В Африке это муха цеце.

– Да, некоторые виды мух переносят болезнь. Они питаются кровью и при этом передают паразитов. Потом мухи кусают новых заболевших… и так далее.

– Тем самым обеспечивается распространение, – сказала Касси. – Однако непонятно, как нам взять анализ крови, чтобы проверить наличие этой мерзости…

В этот момент раздался стук в дверь. И тотчас же пискнул телефон Бенджи.

Сообщение от Сэди: «Это я».

Предупредив остальных, Бенджи открыл дверь. Переступив порог, Сэди отшатнулась назад, увидев у Бенджи на подбородке спекшуюся кровь.

– У тебя кровь!

– Мартин ткнул меня кулаком.

– Я дал тебе пощечину, – поправил Мартин, – и заслуженную.

Усмехнувшись, Бенджи пожал плечами.

– В общем-то, он прав. Заходи. Мы тут изучаем новый возможный источник болезни – триианосому. Это паразитическое простейшее. Та еще мерзость.

– У меня тоже кое-что есть.

С этими словами Сэди достала телефон.

Так, Бенджи уже видел ее телефон. Это был не он. Это было что-то другое: тоже смартфон, судя по виду, но со сплошным экраном со скошенными углами. Включив устройство, Сэди повернула его, и Бенджи увидел, что в каждой грани были крохотные, едва заметные объективы.

Нет, не объективы – проекторы.

Его подозрение тотчас же получило подтверждение, когда из верхней кромки телефона вырвался луч света, настолько яркий, что Сэди даже не пришлось гасить лампы.

Направив луч на стену, она продемонстрировала короткое видео.

Камера смотрела на какое-то помещение; судя по всему, это был морг. Тут Бенджи сообразил, что принесла Сэди: это была запись камеры видеонаблюдения из больницы. Откуда пропали два тела.

В дальней стене были выдвижные ящики. На переднем плане стояли шесть столов, два из которых были заняты – на одном лежало тело, полностью накрытое простыней, другой также был накрыт простыней, но только под ней скрывалось не человеческое тело, а какие-то кучки и горы… чего-то.

Вот тела (или то, что от них осталось) находились в помещении. Затем видео заглючило. Черно-белое изображение сменилось дергающейся радугой, цифровым шумом, картинками, которые распадались на отдельные элементы и соединялись снова уже во что-то другое. Затем экран погас на одну, две, три секунды…

Когда он снова зажегся, изображение уже опять было нормальным.

Однако оба стола были пустыми.

– Блин!.. – пробормотала Касси.

– Подождите, – сказала Сэди. – Это еще не всё.

Закончилось первое видео и началось следующее.

Камера смотрела на стоянку, судя по всему, за больницей, рядом с площадкой для хранения мусора – от битого стекла и радиоактивных отходов до химических препаратов и использованного оборудования. А также кровь, зараженные материалы, испачканное снаряжение. Все это было распределено по различным контейнерам разного цвета. Дверь больницы открылась. Появился человек, судя по виду, мужчина, высокий, худой, в синем халате и с медицинской маской на лице, катящий каталку. На камере, похоже, громоздилось нечто большее, чем одно тело. Вся беда заключалась в том, что эта камера наблюдения находилась не так близко, как та, что в морге. «Похоже, она установлена выше, – подумал Бенджи. – Скорее всего, закреплена на фонарном столбе».

Глядя на то, как мужчина скатывает каталку по пандусу к мусорным контейнерам, Бенджи поймал себя на том, что обратился с молитвой к небесам: «Пожалуйста, пусть неизвестный, кем бы он ни был, избавится от тел здесь. Если они по-прежнему здесь, мы сможем хоть что-нибудь найти. Пожалуйста!»

Увы, этого не произошло.

В кадре появилась машина «скорой помощи», подъехавшая задом к пандусу. Сидящий внутри человек открыл заднюю дверь – на мгновение показалась лишь его рука в латексной перчатке. Высокий мужчина закатил каталку в машину. После чего она тотчас же уехала, покинув поле зрения видеокамеры.

«Кто-то украл два тела», – подумал Бенджи.

Украл улики.

У него в желудке закружилась тошнотворная желчь, подобная затхлой воде, вытекающей в слив раковины. Кто-то знал, что искать. Кто-то украл тела, улики. И, скорее всего, этот кто-то взломал камеры видеонаблюдения в больнице и подчистил запись. Это указывало на то, что этому кому-то было известно о происходящем больше, чем Бенджи знал сейчас.

«Они что-то прячут. Кто они? И зачем они это делают?»

На поверхность всплыл худший из возможных ответов.

«Потому что это их рук дело. Все это».

Называйте это биотерроризмом. Называйте это нападением. Называйте это как угодно – все говорило о том, что за происходящим крылся чей-то умысел. В лучшем случае проблема была создана случайно…

И теперь виновные стремились замести следы.

Первым это высказал вслух Мартин:

– Правила игры изменились.

Интерлюдия

Жизнь и смерть Джерри Гарлина

ШЕСТЬЮ МЕСЯЦАМИ РАНЬШЕ

Неподалеку от Сан-Антонио, штат Техас

Толпа понятия не имела, что надвигается.

Джерри Гарлин это знал. По крайней мере, думал, что знает. Это был его час. Его мгновение, чтобы засиять так же ослепительно, как светит само солнце. Ему больше не придется жить в тени своего отца. Дирк Гарлин – упокой, Господи, его душу, – прозванный архитектором грез, создатель второго по размерам парка развлечений в стране «Гарлин гарденс» в Роли, штат Северная Каролина, действительно отбрасывал длинную густую тень. Джерри прожил в этой тени пятьдесят лет, черт побери!

Однако сейчас ему предстояло не просто выйти из этой тени…

Проклятье, он ее сотрет!

Джерри стоял на импровизированной сцене на фоне бескрайнего голубого неба. По бокам от сцены среди низкорослых сосен разместились колонки. Вокруг собрались знакомые и родственники – и, разумеется, журналисты, которые пускали слюнки, как собака при виде мозговой косточки, когда он помахал у них перед носом лакомым известием о том, что он, возможно – возможно, – намеревается расширить «Гарлин гарденс». Собрались сотни человек. Десятки камер были направлены на сцену. На пьедестал. На его сцену. На его пьедестал.

Правая рука Джерри, его верный соратник Вик Маккаффри, вышел на сцену, заводя толпу, вызывая желудочный сок в преддверии того, что должно было произойти. Затем он пригласил мэра Сан-Антонио и губернатора Техаса, оба выступили с пространными речами (чересчур пространными, раздраженно отметил Джерри) о великом наследии Дирка Гарлина и парке развлечений «Гарлин гарденс» – а также о телевизионном канале, студии мультипликации, фабрике игрушек и так далее, и так далее, и так далее.

И вот пришло время Джерри.

Джерри довольно потер руки. Застегнул на все пуговицы свой синий пиджак («Надо бы сбросить несколько килограммов», – подумал он; впрочем, возможно, все предстоящие поездки дадут ему такую возможность – впереди столько дел!). После чего поднялся на сцену, и толпа встретила его аплодисментами – вялыми аплодисментами, мысленно отметил Джерри, успокоив себя, что ничего страшного в этом нет. В конце концов, он ведь не какой-нибудь поп-идол или кинозвезда. Но после сегодняшнего дня он обеспечит себе место в звездном пантеоне и, быть может, видит бог, даже заслуженно получит свое собственное созвездие.

Джерри начал свою речь.

В этом отношении он был совсем не похож на своего отца – Дирк Гарлин принадлежал к торговцам старой школы. В самом начале своей карьеры он торговал всем – от мыла и газированной воды до охотничьих ружей, разъезжая по стране, торгуя из рук в руки, лично рекламируя свой товар. Старик был похож на ярмарочного зазывалу или хозяина цирка в духе Барнума[42]: «Так, ребята, строимся и торжественно выходим на арену». Вот только цирком Дирка Гарлина был капитализм: покупка и продажа товара. А затем покупка и продажа удовольствий. И грез. И, может добавить кто-то, самой Америки во всей ее долбаной красе.

Нет, Джерри был не таким, не совсем таким. Его отец смог бы продать лед эскимосам (или, как говорил он сам: «Мальчик мой, я смог бы продать бинокль слепому»), но при необходимости Джерри тоже умел убеждать.

Он напомнил себе, что нужно улыбнуться.

Постарался изо всех сил не потеть.

И начал.

Джерри сказал громким и гордым голосом:

– «Гарлин гарденс» – это часть Америки, не просто место в ней, а кусочек ее сердца и ее души. Спросите у шестидесятипятилетнего старика и пятилетнего ребенка, знают ли они, кто такой Хомячок Гэри или Белка Ширли, кто такие Леди Стрекоза, Туповатый Пес или Принцесса Бабочка, – и они не только скажут, кто это, но и назовут свой любимый мультик с их участием, расскажут про свою любимую плюшевую игрушку, черт побери, они даже постараются изобразить их голос!

После чего он затараторил, подражая речи Туповатого Пса:

– Так, гав-гав-гав, р-р-ребята!

Толпа отреагировала на это вяло, но Вик предупреждал, что так оно и будет и, что самое важное, так и должно быть (даже несмотря на то, что это несколько задело Джерри), поскольку это поможет ему продать свою следующую шутку.

– Похоже, я напрасно уволился с предыдущего места работы? – понизив голос, сказал Джерри.

Шутка была посредственная, но она сработала. Толпа рассмеялась. Толпа зааплодировала. «Не нужно недооценивать силу плохой шутки, – заметил Вик, составляя речь, – а тем более такой, которая выставляет на посмешище тебя самого».

Благословенный Вик! Эта умная бестия знает людей лучше, чем они сами себя.

– Больше того, – продолжал Джерри, – этот старик и этот ребенок также расскажут про то лето, когда родители водили его в «Гарлин гарденс». А может быть, не про одно лето, а про три лета, одно за другим, – или, быть может, они видели «Рождественскую сказку» или фейерверк по случаю Дня воображения. Парк аттракционов «Гарлин гарденс» уже давно прочно запечатлелся в сознании всех американцев, однако наступает время, когда он становится слишком большим – распирает границы, старается вырваться за ворота, выплеснуться через ограду, подобно мечте, которая больше не желает оставаться мечтой. И остается только одно – расширить парк.

Так, наконец. Там, в глазах собравшихся, какая-то искра. Любопытство. Надежда. Удивление. Они что-то предчувствовали. Не потому, что Джерри обещал сделать какое-то заявление; просто компания «Гарлин» уже очень давно не обнародовала никаких крупных инициатив. Все подались вперед, вроде бы незаметно, и Джерри даже показалось, что он это услышал — скрип подошв, хруст коленных суставов, свист втянутого носами воздуха.

– И сегодня мы расширим наш парк.

Джерри остановился, как и сказал ему Вик.

Дожидаясь того, когда все захотят услышать, что же он имел в виду.

«Преподнеси следующую строчку особенно выразительно, босс», – сказал Вик.

Что и сделал Джерри. Громкий голос, широкая улыбка, два поднятых вверх больших пальца.

– Я хочу объявить о том, что находится у меня за спиной: место, где будет устроен второй парк «Гарлин гарденс» – «Гарлин гарденс» в Сан-Антонио!

Громкие аплодисменты. Возглавили их мэр и губернатор – встали, захлопали, пожали друг другу руки, затем повернулись к Джерри и захлопали в его сторону. (Господи, как же это было здорово!)

Но тем не менее он еще не закончил. Далеко еще не закончил.

– А теперь я хочу сказать вам, что это лишь начало. Мы одновременно откроем пять новых парков «Гарлин гарденс», флагманским из которых станет этот, в Сан-Антонио… – На самом деле это была не совсем правда, но Джерри хотел, чтобы эти люди почувствовали себя исключительными. – А остальные будут открыты в Сакраменто, штат Калифорния, в Бостоне, штат Массачусетс, в Берлине, Германия, и в китайском Чэнду!

Теперь это уже были ревущие овации. Джерри мельком оглянулся на Вика – помощник стоял рядом, с довольной усмешкой на смазливом мальчишеском лице. Он не хлопал, нет. Только кивал. Кивал, потому что они добились своей цели. Добились своей цели.

И тем не менее Джерри еще не закончил.

«Не жди, когда аплодисменты затихнут сами собой, – сказал ему Вик. – Опереди события. Они не знают, что будет дальше, и ты не должен дать им возможность что-либо предугадать». Что и сделал Джерри.

Он заговорил громко, перекрывая шум аплодисментов:

– Ребята, ребята, что нужно первым делом сделать в парке, еще до того, как он стал парком, что? – Подняв руки вверх, Джерри комично пожал плечами. – Ну конечно, совершенно верно, нужно взять в руки лопату и воткнуть ее в землю!

Он превратил пожатие плечами во вскинутые вверх кулаки.

И тут, как по команде…

Бабах!

У него за спиной сработала пиротехника – земля содрогнулась, и на многие мили позади него в воздух взлетели клубы дыма и комья земли. Дружно ахнув, толпа отступила назад – теперь на лицах присутствующих были написаны изумление и шок. Но ничего страшного. Любая реакция – это реакция, как всегда повторял отец Джерри. Согласно Дирку Гарлину, в английском языке лучшим знаком препинания является восклицательный знак, за которым сразу же следует вопросительный. «Никаких точек, – говорил он, – и никаких запятых. Лучшие инструменты в твоем наборе – это вопросительные и восклицательные знаки. Используй их, и ты будешь получать реакцию».

Поэтому Джерри лишь усмехнулся и широко развел руками.

– Мы начали расчищать землю под новый парк «Гарлин гарденс», ребята, и на этом я расстаюсь с вами, повторив напоследок слова моего отца Дирка Гарлина – он всегда говорил: «Лучший подарок, который можно сделать, – это сюрприз, потому что человек никогда…»

Фраза заканчивалась словами «его не забудет».

Однако у Джерри не было возможности их произнести.

Сначала он обратил внимание на то, что взгляды присутствующих разом оторвались от него – переместились дальше, не на него, а за него.

Затем услышал звук. Шорох, шелест, свист.

– Какого черта… – сказал Джерри в микрофон и обернулся.

Бескрайнее голубое небо было расчерчено черным, прямыми линиями и углами, словно кто-то разрисовал его черной ручкой. Линии двигались практически синхронно, объединяясь в единую черную массу, и у него мелькнула мысль: «Птицы, это птицы, совсем как у Хичкока»[43], и он заставил себя подумать, что все будет хорошо, просто замечательно, ничего серьезного, потому что птицы – это птицы, а кино Хичкока – ну, оно и есть кино, вымысел, выдуманная страшилка.

Затем, различив в общем шуме писк и пронзительные крики, Джерри сообразил…

Это не птицы.

Это были летучие мыши.

Огромным полчищем они налетели на него – затмившая небо туча, которая прошла над самыми вершинами деревьев, устремляясь прямиком к сцене. Джерри закричал, замахал руками, отбиваясь от маленьких крылатых существ, задевающих его лицо, цепляющихся за волосы. Одна летучая мышь запуталась в его одежде и попыталась пролезть под мышкой. Джерри взвизгнул, словно собака, которую пнули, выписал пьяный пируэт, и одна его нога неожиданно для него сорвалась со сцены – после чего под напором летучих мышей он упал с высоты трех футов, и его лодыжка сломалась, словно зубочистка…

ПЯТЬЮ МЕСЯЦАМИ РАНЬШЕ

В небе над Атлантическим океаном

Гипс вызывал зуд. Два штифта вызывали зуд. Ворча себе под нос, Джерри Гарлин ерзал в кресле, стараясь устроиться поудобнее.

– Еще четыре недели, – сказал сидящий напротив Вик. Имея в виду то, когда извлекут штифты и снимут гипс.

– Четыре недели – это слишком много, черт побери!

Его помощник откинулся на спинку кресла частного самолета, как всегда абсолютно спокойный и расслабленный. Если стресс можно было сравнить с пулей, то Вик был пуленепробиваемым стеклом.

– Не зацикливайся на своей ноге. Не зацикливайся на том дне. Все идет хорошо.

– Все идет отвратительно. – В глубинах голоса Джерри прозвучало гнусавое банджо, свидетельство того, что он родился и вырос в сельской глубинке Кентукки. По большей части ему удавалось это скрывать – мало кому хотелось иметь дело с человеком, который говорит словно неотесанная деревенщина, – однако когда он злился или был чем-то встревожен, провинциальный говор проявлялся. – Все идет отвратительно. Совсем не так, Вик, как я рассчитывал.

– В Берлине все было замечательно.

– А в Чэнду – нет.

– Проникнуть на китайский рынок сложно. Мы там чужаки в чужой стране, и отношение к нам соответствующее. К тому же в настоящее время отношения между нашими странами напряженны. – Китай обвинил Соединенные Штаты в мошенничестве с валютой. В ответ Соединенные Штаты заявили, что мошенничает с валютой именно Китай. Пошли разговоры о новых пошлинах и торговых войнах. – Мы поссорились, но скоро это закончится.

– Да, наверное. – Джерри снова застонал, тщетно стараясь найти такое положение, чтобы не болела сломанная лодыжка, – временами ему казалось, будто из пятки в ногу ударяет молния, доходя до самого бедра. – Я хочу побыть пару-тройку дней дома. В тишине и спокойствии. – Дочь Джерри Мери и зять Кеннет обещали погостить у них с женой Сьюзен во Флориде.

– Ты слишком не расслабляйся, я договорился об интервью.

– Интервью у кого? – Джерри надул губы.

– Интервью с кем, – поправил Вик, и Джерри ощутил прилив ненависти к нему. Этот человек много знал. Возможно, он знал все. Но это по-прежнему выводило Джерри из себя. Никому не нравится, когда его учат говорить правильно. Однако Джерри сдержался, потому что Вик был ему очень нужен, он уже много раз спасал его шкуру. – Интервью с корреспондентом «Ньюсуика». Там обещали прислать в субботу кого-нибудь толкового – вероятно, Дейва Джекобса или Саманту Броуэр.

– На хрена «Ньюсуик»? Мне это не нужно!

– «Ньюсуик» – уважаемое издание.

– Какой у него в свое время был максимальный тираж – два, три миллиона? Несколько лет назад перестала выходить печатная версия, потому что тираж провалился ниже ста тысяч. Мне говорили, Вик, что журналы отжили свой век.

– Отжили в бумажном виде, – тот подался вперед, – но не в интернете. Теперь читатели щелкают мышкой.

– Устрой мне «Фокс ньюс». Там меня любят. – Что было неудивительно, поскольку Джерри являлся крупным спонсором Республиканской партии – а в наши дни республиканцы полностью заправляли делами «Фокс ньюс». – Ты знаешь, чем обернется фиаско с «Ньюсуиком»? Это будет почище того провального интервью «Бостон глоуб», когда корреспондент постоянно пытался меня на чем-то подловить. Меня обязательно спросят про Сан-Антонио. Обязательно спросят про то видео.

То видео. Оно по-прежнему жгло Джерри задницу подобно пучку горящей соломы. На следующий день после выступления в Сан-Антонио на «Ютьюбе» появилось видео, на котором Джерри атаковали летучие мыши. В новостях момент падения со сцены вырезали, но какой-то придурок заснял все на свой телефон. На видео было все: речь Джерри, драматичный жест, впечатляющий взрыв…

А затем летучие мыши.

Вопли Джерри.

И его падение.

Джерри сбился со счета, сколько раз он просмотрел это видео, хотя ничего не говорил об этом Вику и даже своим близким. Впрочем, его личный взгляд на это видео был каплей в море по сравнению с тем, как много зрителей его просмотрели. Когда Джерри проверял в последний раз (меньше двух часов назад), количество просмотров уже перевалило за три миллиона. Будущее было не за «Ньюсуиком». Будущее было за долбаным «Ютьюбом».

И это просто бесило. Потому что «Ютьюб» – и весь проклятый интернет – был полной противоположностью «Гарлин гарденс». Там не было ничего смешного и фантастического. В интернете мечты не рождались – они там убивались. Злобными безликими подонками, думающими только о том, как обойти друг друга. Подобно ракам в ведре, лезущим по головам друг друга, чтобы забраться наверх.

– Тебя не будут спрашивать о том видео, – заверил его Вик. – Мне дали слово.

– А тот тип из «Бостон глоуб» спросил. Спросил о новых редакциях этого видео и о новых редакциях новых редакций. Да, кстати, ты знаешь, что меня теперь прозвали Бэтменом? Причем в насмешку. Очень весело – ха-ха-ха, посмотрите на этого чувака! Это отвратительно, Вик. Просто отвратительно!

– Тебя не будут спрашивать о том видео. – Вик пожал плечами. Следующую фразу он произнес таким тоном, будто ничего страшного тут не было, однако для Джерри это был сущий кошмар: – Правда, о том дне, возможно, тебя спросят.

– Нет. Нет, черт возьми!

– Джерри, ты должен говорить об этом. Как я уже сказал – будь непринужденным, не бойся посмеяться над собой, и это тебе зачтется. Так ты представишь себя человеком уверенным, от которого все отлетает.

– Я – не ты.

– Я знаю, что ты – это не я. Ты гораздо богаче.

– Слушай, Вик, ты давай поосторожнее… В тебе слишком много желчи.

– Желчи во мне нет. Просто я говорю правду. Тебе в наследство досталась компания, одна из крупнейших в стране. Твой отец был баснословно богат – ты входишь в сотню богатейших людей в Штатах. У твоей семьи столько денег, сколько у меня никогда не будет.

– Тебя… тебя тоже бедняком не назовешь.

– А я этого и не говорил. Я поднялся на несколько ступенек, тут никаких сомнений. Но ты сидишь наверху небоскреба, как Кинг-Конг. Принимай это как должное. Наслаждайся этим.

Скрестив руки на груди, Джерри злобно оскалился. Подобные разговоры ему не нравились. Из них получалось, что он незаслуженно получил все, что у него есть, словно он просто почивает на лаврах – как будто это не ему пришла в голову мысль о новых парках «Гарлин гарденс». Как будто он не вкалывал в поте лица, ради того чтобы осуществить свои планы. Ну хорошо, возможно, до сих пор он еще не проявлял себя как «генератор идей», но ему тоже пришлось поработать. Начнем с того, что он должен был ублажать своего отца. Да, конечно, на людях Дирк Гарлин был самим обаянием, со всеми посторонними он вел себя как лучший друг и веселый дядюшка. Но со своим родным сыном обращался холодно и жестко. У него во взгляде всегда присутствовал налет разочарования; он смотрел на Джерри как на человека недостойного, всем своим видом показывая: «О, и после меня все достанется вот ему? Блин!»

– У нас есть много чего хорошего, о чем можно будет поговорить с журналистом, – обсудить главные моменты плана новых «Гарлин гарденс», – не замечая угрюмого настроения своего босса, заговорил Вик. – Напомни ему про то, что, в отличие от «Диснея», мы не будем повторяться. Каждый парк станет уникальным, что даст людям основание посетить не один парк, а все, и мы предложим пакетные программы…

– Я знаю, Вик, о чем говорить, твою мать! – перебил его Джерри. – Но позволь задать тебе вопрос: почему ты не предупредил меня о летучих мышах?

– Мы тебя предупреждали.

– Нет, нет, ты сказал только, что там заповедная зона – вот почему нам пришлось нанять охрану, чтобы удалить протестующих…

– И я также дал тебе на подпись официальный документ, в котором ясно говорилось, что заповедная зона граничит с пещерой Брэкен-Кейв, а в пещере Брэкен-Кейв обитает самая крупная колония летучих мышей в стране. Нам повезло, что мы потревожили только один вид летучих мышей – в главном зале пещеры количество мексиканских сумеречных гладконосов исчисляется миллионами, Джерри. Миллионами!

Ну да, мексиканские летучие мыши. Все сходится.

– Эти твари набросились на меня со всех сторон. Они меня исцарапали. Покусали.

– На самом деле ничего серьезного не случилось.

– Уколы от бешенства, по-твоему, это ничего серьезного? Боль была адская, Вик. Пять доз прививки…

– Четыре. Тебе ввели четыре дозы.

– Ты должен был предупредить меня об этих проклятых летучих мышах!

– Мы тебя предупреждали.

– Не в памятке! Лично! Лично!

– Джерри, я всегда говорил тебе, что ты должен внимательно читать памятки…

– Ах ты, долбаный… – Джерри напрягся. – Убирайся отсюда! Сядь куда-нибудь в другое место!

– Хорошо, Джерри.

– Но сначала принеси мне…

Джерри собирался сказать «джин с тоником», но тут чихнул так сильно, что ему показалось, будто мозг вывалился у него из головы. И тотчас же снова – апчхи! Глаза слезятся. Из носа течет.

– Принеси мне салфетки, а затем джин с тоником.

«После чего уйди куда-нибудь подальше, самодовольный всезнайка!»

ТРЕМЯ МЕСЯЦАМИ РАНЬШЕ

Роли, штат Северная Каролина

Джерри высморкался.

– Проклятая простуда!

Вик стоял перед письменным столом, за которым он сидел.

– Обратись к врачу.

– Я не хочу обращаться к этому врачу.

– Не хочешь, потому что он скажет тебе, что ты должен пройти обследование – колоноскопия, УЗИ предстательной железы…

«Я никому не позволю залезать ко мне в задницу!» – подумал Джерри, но вслух этого не сказал. Ни пальцем, ни трубкой. Это отверстие только на выход.

– Всё в порядке. Это лишь простуда.

– Простуда, которая не проходит уже целый месяц. Быть может, это аллергия. Тогда врач скажет тебе принимать кларитин – и на том все закончится. Так, давай встань. Тебе нужно заниматься лечебной гимнастикой.

Вик протянул руку. Джерри рассеянно подумал было о том, чтобы отмахнуться от нее, но проворчал что-то себе под нос и нехотя встал.

Опираясь на своего помощника, Джерри вышел из-за стола, осторожно наступая на ногу – пять дней назад сняли гипс и извлекли штифты. Снова опереться на сломанную ногу было здорово, но мышцы в ней превратились в пудинг. Врачи сказали Джерри, что ногу нужно разрабатывать – на первое время достаточно будет несколько раз обойти вокруг стола.

– Расскажи мне про Чэнду, – кряхтя и охая, сказал Джерри, ковыляя вокруг стола.

– Разрешения до сих пор нет.

– Нам нужно что-то делать. Срочно!

– Джерри, тебе стоит всерьез подумать о том, что в Чэнду ничего не получится.

– Об этом не может быть и речи, – скривив верхнюю губу в хищном оскале, сказал Джерри. – Китай – огромный рынок. И этим рынком обязательно нужно завладеть. Если мы пробьем парк развлечений, это откроет дорогу кино – на мировом рынке кино Китай начинает теснить Голливуд, и тут мы здорово отстаем. Ты должен это сделать.

– Я не могу это сделать. Китай – не метрдотель в переполненном ресторане. Я не могу просто показать пачку денег и заполучить свободный столик. Нам нужно проявить терпение – мы обязательно найдем дорогу. А пока что пробуди в китайцах ревность – объяви о том, что рассматриваешь в качестве альтернативного варианта Токио…

– Нет! – взревел Джерри. Остановившись, он вынужден был опереться о стол. – Токио будет шагом назад. Все парки «Гарлин гарденс» должны открыться в один и тот же год! Это непреложное требование. Только так мы подаем свой товар. Только так работает мечта, Виктор. Я не позволю, чтобы мне помешал какой-то… долбаный китайский «желтый занавес»! Во всем виновата эта стерва президент Хант, так? Она должна была развивать торговлю, вместо того чтобы вводить новые пошлины. Судя по всему, Крил добьется выдвижения от Великой старой партии, и он подпишет соглашение о ТАП…

– Крил не поддерживает Трансазиатское партнерство. – Вик бросил на него взгляд, красноречиво говорящий: «Какой же ты козел!» Таким же взглядом нередко удостаивал его отец. – Президент Хант подписала соглашение о ТАП. Но, для того чтобы уложить Китай в постель, сначала требуется долго танцевать, медленно соблазнять…

Джерри снова чихнул. Его глазам стало тесно в глазницах. Носовые пазухи стали похожи на бетон.

– Ты ничего не хочешь делать. Я найду того, кто это сделает.

– Джерри, я твоя правая рука, но я не волшебник.

Спокойный и невозмутимый, этот Вик… Да пошел он!

– Ты уволен.

– Давай лучше пообедаем… – рассмеялся Вик.

– На хрен обед и на хрен тебя, ты уволен, твою мать!

Какое-то время Вик молчал. Словно давал время зарегистрироваться в сознании тому, что это реальность, что это не шутка. Он работал у него уже… в общем, Джерри не мог сказать точно, как долго, но, как бы то ни было, он перестал справляться. И Джерри не нравился тот снисходительный тон, которым он с ним разговаривал. Какие у него заслуги? Чего он добился в жизни? Что сделал?

– Джерри, подумай хорошенько…

– Я уже подумал. Ты мне не нравишься. Ты считаешь, что ты такой умный. Постоянно поправляешь меня. Смотришь на меня так, будто считаешь избалованным молокососом.

– Эта простуда ударила тебе в голову. Пожалуй, тебе нужно отдохнуть денек. Поиграть в гольф – туда ты доедешь на каре, тебе будет полезно размять ноги и немного проветрить голову…

– Ты не мой отец, – глядя ему в лицо, сказал Джерри. – Это я твой отец, и я выгоняю тебя из дома, мой мальчик!

– Отлично. – У Вика на лице застыла маска едва сдерживаемой ярости. – Как скажешь.

– А скажу я тебе вот что: если хочешь получить выходное пособие, окажи мне любезность, когда будешь уходить отсюда, – пригласи сюда Кевина.

– Какого Кевина? – Вик вопросительно поднял брови. – Магони?

– Да нет же – кто такой Кевин Магони, твою мать?

– Кевин Магони, из киностудии «Лайтхаус»…

– Нет, я не хочу… – Джерри уже был взбешен. По его жилам разливалась клокочущая магма. Ему захотелось схватить Вика за горло и придушить так, чтобы изо рта вывалился посиневший язык, а глаза лопнули, словно виноградины. – Кевина, позови сюда Кевина.

– Кто такой Кевин?

– Мой чертов зять!

Вик молчал. Словно получив пощечину.

– В чем дело? – не выдержал Джерри.

– Твоего зятя зовут Кеннет.

– Ну… – Внезапно Джерри занервничал. Это правда? Это не могло быть правдой. – Пришли его сюда! – с пеной у рта проревел он. – Пришли Кевина! Или Кеннета! Блин! После чего убирайся отсюда!

ДВУМЯ МЕСЯЦАМИ РАНЬШЕ

Роли, штат Северная Каролина

Джерри был у себя дома, потягивал бурбон на веранде своего особняка в духе жилья рабовладельцев-плантаторов, когда появился Вик. Ярко светило солнце. Дул легкий ветерок. По границам поместья и вокруг пруда пестрели яркими красками нарциссы и гиацинты. Джерри даже не посмотрел на подошедшего Вика.

– Кто тебя впустил? – спросил он насмешливо, притворяясь, будто ему нет до этого никакого дела.

– Меня впустила Сьюзен, Джерри, – сказал Вик.

Сьюзен. Жена Джерри.

– Чушь! Я же сказал тебе отдать свой ключ.

– Я отдал тебе свой ключ.

– Значит, ты изготовил дубликат.

– Джерри, твое поведение стало странным.

– Ви-и-и-и-и-ик, – насмешливым тоном, подвывая, произнес Джерри. – Ты уволен. Тебе лучше убраться подобру-поздорову из моего дома, пока я не вызвал полицию.

– В последнее время ты часто вызываешь полицию.

– Ко мне в дом… кто-то залезал.

– Правда? Полиция никого не нашла.

– Может быть, это был ты? – Джерри презрительно усмехнулся.

– Как скажешь, Джерри. Послушай, меня пригласил на работу совет директоров…

Совет директоров связался с этим заносчивым мерзавцем? «Впрочем, этого следовало ожидать», – подумал Джерри. Сборище квислингов[44]. Это было одним из любимых словечек его отца. Квислинг. Что-то вроде предателя.

– Передай им, пусть ни о чем не беспокоятся. У меня всё под контролем. Проект «Гарлин гарденс» идет полным ходом вперед.

– Идет, однако твоей заслуги в этом нет. Ты пропустил совещание в Сомервилле. В Берлине ты появился, но на середине смылся, заявив, что тебе – как ты сказал? – «все надоело». Ты не отвечаешь на звонки, но сам звонишь людям среди ночи. Рассылаешь всем на электронную почту какие-то дикие теории политических заговоров…

– Это не теории. Демократы покрывают педофилов у всех на виду, Вик, у всех на виду, твою мать! Ты только посмотри шоу этого Хирама Голдена и…

– Тебе нужно показаться врачу. Возможно, у тебя начальная стадия деменции, болезни Паркинсона, Альцгеймера – что-то явно не так.

Вскинув подбородок, Джерри презрительно усмехнулся.

– У меня всё в порядке. У компании всё в порядке. Убирайся!

– Совет директоров отстраняет тебя от дел.

После таких слов Джерри резко развернулся, с такой силой стиснув зажатый в руке стакан, что сам удивился, как не раздавил его.

– Слушай меня хорошенько, ничтожная мразь! Это я основал компанию, и никто не сможет…

– Компанию основал твой отец. Тебе она досталась по наследству.

– Никто не может меня уволить!

– Совет директоров может. Голосованием.

– Мне принадлежит мажоритарный пакет акций.

– Поэтому его у тебя любезно выкупят.

– Решать не им! – вскипел Джерри. – Решать мне, а я твердо говорю «нет»!

– Решение принимает совет директоров, – спокойным тоном возразил Вик. – За это можешь сказать спасибо своему отцу. Одним из условий перехода пакета акций тебе было то, что, если совет директоров сочтет твою работу неудовлетворительной, он сможет безболезненно перевести твой пакет акций под свой контроль.

Джерри поднялся на ноги. Его грудь вздымалась, словно терзаемое штормом море.

– О, безболезненным он не будет! Я прослежу за тем, чтобы этим мерзавцам стало очень больно! Чтобы они умылись кровью!

– Как скажешь, Джерри. Я должен тебе сказать: не было никакой радости работать с тобой. Твой отец Дирк был человеком идей, но ты лишь человек с идеями своего отца, и даже так ты не способен грамотно воплотить их в жизнь.

С этими словами Вик развернулся, собираясь уйти.

– Убирайся вон!

– Обратись к врачу, – бросил через плечо Вик.

Джерри швырнул в него стакан с бурбоном. Он промахнулся, попав в угол дома. Стакан разлетелся вдребезги, оставив выбоину в каменной кладке. Бурбон подтеками сполз по стене, кубики льда оказались на клумбе.

Вик ушел.

МЕСЯЦЕМ РАНЬШЕ, ПАРК «ГАРЛИН ГАРДЕНС»

Роли, штат Северная Каролина

Служба безопасности парка схватила его у аттракциона ужасов «Город сокровищ» на Таинственном острове. Джерри, в мятом костюме несмотря на жару, колотил кулаками и ногами по двери служебного входа в склоне искусственной горы, а у него над головой скалились электромеханические скелеты и пираты (да-да, скелеты-пираты), размахивая кружками с ромом и тощими попугаями.

Вид у Джерри был отвратительный. Лицо красное, ободранное, вокруг носа белая короста. Полумесяцы той же самой коросты, но только каким-то образом влажной, нависли под опухшими глазами, в уголках которых скопились маленькие камешки слизи. Губы его пересохли, язык стал белым.

Разумеется, сотрудники службы безопасности знали Джерри. Не лично, разумеется, ибо минуло уже больше десяти лет с тех пор, как он, подражая своему отцу, в последний раз знакомился со всеми работниками «Гарлин гарденс». Но они знали о его существовании и смотрели благосклонно на человека, который, по их мнению, внес свой вклад в создание парка. Посему отпустили Джерри, не вызвав полицию. Однако посоветовали ему обратиться к врачу.

Джерри послал их к черту. И, уходя из парка, крикнул им:

– И передайте моему отцу, чтобы он тоже убирался к черту! Скажите ему, чтобы он сразу же открыл дверь, когда я в следующий раз постучу к нему в кабинет!

Охранники недоуменно переглянулись; никто из них не был в курсе того, что тридцать лет назад на территории парка еще стояло здание администрации. Позднее его снесли, чтобы освободить место для новых аттракционов – таких, разумеется, как «Город сокровищ». Кабинет Дирка Гарлина располагался на первом этаже – чтобы, по его собственным словам, к нему мог заглянуть любой и при желании поделиться своими мечтами. Дверь, ведущая в рабочие недра «Города сокровищ», находилась приблизительно на том же месте.

СЕГОДНЯ

Тропические болота Эверглейдс[45]

Человек бродил по тропическим болотам Эверглейдс.

Одни воспоминания ускользали от него – рыбацкий домик, островок Чоколоски, бутылка бурбона. Другие неотступно следовали за ними: пистолет, выбитое ногой окно, человек в ванне, затем бах! – и много крови.

Теперь, однако, у него были более насущные заботы.

Он преследовал своего отца, который, в свою очередь, преследовал собаку. Иногда собака была мультяшной: большие пухлые лапы, смешной красный нос, розовый язык, который временами развязывался, словно галстук. Иногда собака становилась настоящей, такой, какую он помнил по тем временам, когда был еще маленьким. Тупица – вот как звали собаку. Отец рисовал ее на полях расходных ордеров – раз-раз-раз, всего несколько кружков и линий.

Собака пропала, и вот теперь пропал его отец.

«Я тебя найду, папа. И спасу».

Впереди отец петлял среди кипарисов и мангровых зарослей, перешагивая через заполненные водой канавы и спотыкаясь о кочки мха. Человек упорно шел следом за ним. Отец оглянулся, и теперь у него на лице была маска: комичная серая рожица Белки Ширли с носом-пуговкой, розовыми щеками и мохнатыми ушками. Маска казалась настоящей до тех пор, пока не перестала казаться настоящей, и тогда она просто стала похожа на дешевую резину.

Человеку стало плохо, и он был вынужден остановиться. Провел рукой по лицу. Его пальцы испачкались чем-то маслянистым и белым. Все его тело чесалось. Ему захотелось лечь и поспать немного, забыв всю эту чепуху, но отец бежал и бежал, не останавливаясь, и кто тогда сможет его догнать? Но когда он снова поднял взгляд, то обнаружил, что никого догонять не нужно. Потому что отец стоял перед ним. Подбоченившись. На лице неодобрительное выражение.

– Я человек идей, – сказал Дирк Гарлин, если его действительно звали так. – Но ты лишь человек моих идей.

– Извини, – сказал человек, не в силах вспомнить, как его зовут.

И тут его отец исчез.

И имя его отца также исчезло.

Человек сел на поваленное дерево. Посмотрев на свою руку, он обнаружил в ней пистолет – массивный «Кольт дефендер» 45-го калибра с белыми накладками из слоновой кости на рукоятке. Пистолет был покрыт пятнами ржавчины. Нет, не ржавчины. Крови. Той же самой крови, которая темно-бурыми точками покрывала руки человека. У него в сознании всплыло имя: Вик. И затем пистолет снова исчез – словно призрак. Существовал ли он вообще? И кто такой был этот Вик?

Затем, как и все остальное, это также исчезло.

Человек чихнул. При этом у него из носа и рта выделилась не слизь – хотя и нечто похожее. Скорее это был маслянистый белый порошок, похожий на залитый маслом кукурузный крахмал. Казалось, этот порошок испускает слабое белое сияние. «Я свечусь, – подумал человек. – Сияю подобно солнцу. Ну, че-че-че-черт побери, ре-ребята, я о-определенно чувствую сесебя неважно». Его липкие губы склеились. Он снова чихнул. Исторгая тот же самый белый порошок.

Собака исчезла. Он ее больше не видел.

Его отец тоже исчез.

Он чувствовал бесконечную усталость. «Всего одну минуточку. Они меня подождут». Тогда он подкрадется к ним, когда они устроятся поудобнее. Проберется сквозь кусты, найдет их и набросится на них – бу!

– Лучший подарок, который можно сделать, – это сюрприз… – пробормотал человек и закашлялся, чувствуя, как струйки липкой слюны приклеивают его нижнюю губу к верхней. Теперь он уже не мог договорить фразу до конца; его разбирал такой смех, что глаза у него слезились, а из носа текло. Слова вырвались булькающим потоком, горячим месивом неразборчивой каши: – …потому что человек никогда его не забудет.

Он упал лицом вниз.

И тотчас же забылся сном, перешедшим в кому.

Больше он не проснулся.

Тело Джерри Гарлина обнаружили только через две недели. К этому времени было уже слишком поздно – и для него, и для всех остальных.

14

Свет Господень

Их число 232.

@БотСчетчикПутников14 комментариев, 121 репост, 47 лайков

19 ИЮНЯ

Церковь Света Господня, Бернсвилль, штат Индиана

Церковь не представляла собой ничего примечательного. Если не смотреть на маленькое кладбище, огороженное забором из проволочной сетки, или на крест, висящий у двери, или на вывеску, провозглашающую прописными буквами: «ТОТ, КТО ПОЧТИ СПАСЕН, НА САМОМ ДЕЛЕ БЕЗНАДЕЖНО ПРОПАЛ», можно было принять ее за обыкновенный жилой дом. Стены, обшитые белыми досками. Усыпанная щебенкой дорожка сбоку. Окна со сколоченными наспех ставнями. Низко свисающие водосточные трубы, похожие на сломанные ветви умирающего дерева. В задней части невысокая башенка со шпилем, с видом на вытоптанную лужайку.

Мэттью Бёрд, пастор церкви Света Господня, не имел ничего против того, что церковь внешне напоминала обыкновенный дом. Он хотел, чтобы она создавала чувство дома. Отчасти потому, что это действительно был дом: это был дом самого Бёрда, он был домом для тех, кому требовался на время кров (как, например, Геринджерам, чей дом два года назад разрушил торнадо), и, разумеется, для самого Христа.

– Здесь живет Бог, – имел обыкновение повторять Мэттью. Но затем он хлопал по груди себя и своего собеседника. – Но Он также и здесь.

И все-таки церковь требовала какого-то внимания. Началось лето, и Мэттью надеялся на то, что сможет заручиться помощью местных школьников.

Впрочем, одними надеждами дело не делается. Поэтому Мэттью в душе подозревал, что работать предстоит ему одному, одинокому воину. Да, возможно, Бог живет здесь и Иисус был сыном плотника, но вряд ли кто-либо из прихожан пожалует сюда с молотком и гвоздями.

Эта работа ложилась на людей.

Однако сегодня предстояла работа другого рода. Выйдя на крыльцо, Мэттью попрощался с теми, кто приходил на встречу по программе «Благословенная перемена», которая предоставляла опирающуюся на церковь помощь всем тем, кто желает избавиться от зависимости – любой зависимости, от алкогольной и наркотической до необузданного секса и страсти к компьютерным и азартным играм.

Мэттью пожимал руки и обнимал уходящих. Он попрощался с Дейвом Мерсером, который, после того как попал в аварию на тракторе, пристрастился к таблеткам с опиатами. Он долго и крепко обнимал Коллин Хью, которая оказалась в тисках алкогольной зависимости, слишком долго проработав официанткой в баре. Он шепнул подбадривающие слова на ухо Фреду Динсдейлу, хорошему человеку шестидесяти с небольшим лет, который, после того как его жена в прошлом году скончалась от рака груди, подсел на порнографию в интернете, а затем и на проституток. Всё это были хорошие люди, все из общины, близкой сердцу Мэттью, и он верил в то, что со временем они обязательно преодолеют ниспосланные им испытания.

Прежде чем уйти, Фред склонил свое лицо с отвислыми, как у бассета, щеками и вполголоса спросил:

– Мы можем обсудить это сейчас?

Мэттью улыбнулся.

– Если ты так хочешь, Фред. Просто я не хотел затрагивать эту тему на нашем собрании. – Даже несмотря на то, что он чувствовал, как всех прямо-таки тянет поговорить об этом, подобно тому как рвутся с поводка собаки. В последнее время ни о чем другом никто не думал. – У нас есть кое-что поважнее того, что показывают по телевизору.

– Как ты думаешь, кто это такие? – заговорщическим шепотом спросил Фред.

– Люди, – ответил Мэттью. – Просто люди.

– Но с ними что-то не так. Они чем-то больны – их сопровождают люди из ЦКПЗ, но пока что им ничего не удалось обнаружить. Я слышал, к делу привлекли министерство внутренней безопасности. Сейчас их уже пятьсот…

Коллин поспешно вернулась на крыльцо.

– Нет-нет, Фред, это не так, их вдвое меньше – максимум двести человек.

– Я читал в интернете, что на самом деле их гораздо больше, чем показывают по телевизору.

– Не надо читать всякий мусор, который встречается в интернете. – Подавшись вперед, Коллин прищурилась, собирая глубокие морщинки в уголках глаз. – Если хочешь знать мое мнение – честное слово, я считаю, что это инопланетяне, – сказала она, разом расставаясь с гласом разума.

Тут, разумеется, к ним подошел толстый коротышка Дейв Мерсер, сильно прихрамывая из-за отвратительных коленных суставов.

– Мы говорим о лунатиках? На мой взгляд, перед нами какое-то вторжение, возможно, внеземное, но, может быть, и ультраземное — типа люди и рептилии из другого измерения…

– Ну это уже чересчур, – заметил Мэттью, однако разговор продолжался.

– Они будут здесь завтра, – сказала Коллин.

– Не здесь, но рядом, – уточнил Дейв. – В новостях сказали, что они, скорее всего, окажутся в Уолдроне – но если пойдут в другую сторону, то в Милфорде или даже в Шелбивилле.

– Я не хочу превратиться в лунатика! – ощетинился Фред. – Я хочу сохранить свой рассудок, свои способности…

– Так, всем успокоиться! – Пришла пора вмешаться. Подняв руку, Мэттью покачал головой. – Нет никакого толка в том, чтобы делать поспешные заключения, не обладая всей полнотой информации. Вот вам, на мой взгляд, очень подходящая цитата: «Ваши предположения – это окна в окружающий мир. Протирайте их время от времени, иначе свет не будет в них проникать».

– Из какого это места в Библии? – Коллин наморщила лоб.

– Это не библия, это Айзек Азимов[46].

Все недоуменно посмотрели на него.

– Что? Вы никогда не читали других книг, помимо Библии? – рассмеялся Мэттью. – Советую время от времени раскрывать какой-нибудь роман. А теперь расходитесь по домам.

Все спустились с крыльца, продолжая разговаривать. Бутылка была откупорена, ду́хи вырвались на свободу. Все были оживлены. Возбуждены. Встревожены. Сбиты с толку. Мэттью также это чувствовал. Гул в воздухе, словно все они превратились в антенны, принимающие странные сигналы от путников. Но у пастора не было времени задумываться о лунатиках, поскольку, после того как все разошлись, один человек остался. На крыльцо вышел Декарло Джеймс. Молодой негр лет шестнадцати. Волосы острижены под самый корень. Белая футболка, мешковатые джинсы. Подбородок постоянно пренебрежительно вскинут вверх. Крестом, который нес на своих плечах этот парень, было пристрастие к героину.

Когда Мэттью подошел к Декарло, чтобы пожать руку или обнять его, выражение сомнения у того на лице усилилось.

– Не-ет, – протянул он.

– От собрания тебе не было никакой пользы? – спросил Мэттью.

– Не было, пастор Мэтт.

– Для тебя это собрание было первым. Время еще есть. Не хочешь поделиться со мной, в чем дело?

– Я не знаю.

– А мне кажется, знаешь.

Потребовалось какое-то мгновение, затем Декарло шумно втянул воздух сквозь зубы и медленно выпустил его.

– Многое из того дерьма, что вы наговорили, – полный бред. Взять хотя бы, к примеру, двенадцать шагов.

– Почему это бред?

– Я не бессилен.

– О. – Первые три шага заключались в том, чтобы признать свое бессилие, передать себя в руки Господа и смириться с тем, что по сравнению с ним человек ничтожно мал. – На мой взгляд, вера – это как раз и есть признание высшей силы.

– Я верю в себя. Я признаю свою собственную силу.

– Я тоже в тебя верю. Но я также верю в то, что ты откроешь себя Богу. Потому что без Бога – вот как ты оказался здесь. Вот что привело тебя… сюда, на эту встречу, к твоему пристрастию.

Декарло скривил лицо так, словно ему прижали к губам кошачье дерьмо, заставляя его поцеловать.

– Так, давайте разложим все по полочкам: я облажался, и виноват в этом я. Но если я поступлю хорошо, это уже буду не я, а Бог.

– Если ты поступишь хорошо, это случится потому, что ты осознанно открыл себя Богу. Главное то, что ты сделал выбор принять помощь и теперь тебе уже не придется нести на своих плечах целиком всю ношу. Пусть какую-то ее часть возьмет на свои плечи Бог.

– Вы ведь понимаете, что эти двенадцать шагов – они эффективны, ну… процентов на восемь, верно? И врачи-наркологи, и психотерапия в десять раз действеннее всего того дерьма, что вы разбрасывали в церкви.

Мэттью отступил назад, сделав вид, будто его ударили.

– Декарло, я не согласен с твоей статистикой. Мне больно. Повтори то, что ты сейчас сказал мне, Фреду, Коллин и Дейву. Повтори всем тем, кто прошел программу «Благословенная перемена». Да, некоторые… оступаются, но Бог снова подхватывает их, когда они протягивают ему руку. – Он прищурился. – Кстати, откуда у тебя такие цифры?

– Как откуда? Из интернета, разумеется. Я умею пользоваться поисковыми системами.

– Далеко не все то, что ты читаешь в интернете, автоматически является правдой.

– И не все то, что говорит какой-нибудь милый пастор, также автоматически является правдой, пастор Мэтт. Послушайте, когда мы жили в Индианаполисе, моя сестра Танеша прошла курс лечения, настоящего лечения, и она продержалась два года. Устроилась на хорошую работу, кассиром в супермаркете. Сняла квартиру. Все было хорошо. Затем мы переехали в это захолустье, и суд постановил, что теперь нам приходится довольствоваться вот этим. – Декарло пнул ногой облупившуюся краску на досках крыльца. – Мне очень хочется завязать, но у меня сильные сомнения относительно вашей программы.

– Моя программа, Декарло, спасла тебя от тюрьмы для несовершеннолетних. Ты должен пройти весь путь, от начала и до конца. Но… – Мэттью оглянулся, убеждаясь в том, что остальные ушли. – Я знаю одного человека. Врача-нарколога в Блумингтоне. Она отличный специалист.

– И, готов поспорить, дерет кучу денег.

– А я поднимаю ставки: готов поспорить, что, если я ее попрошу, она поработает с тобой бесплатно. Задаром. Как тебе такое?

– Вы это серьезно?

– Абсолютно. Но ты должен будешь также продолжать приходить сюда. Это обязательное условие. – Мэттью протянул руку, предлагая скрепить сделку.

Декарло посмотрел на предложенную руку так, словно священник мог прятать в ней тарантула. Но затем все-таки пожал ее.

– Договорились.

– До встречи, Декарло!

– Увидимся, пастор Мэтт. Да, и еще: если хотите знать мое мнение – эти лунатики, по-моему, они что-то вроде Людей Икс[47]. Возможно, они мутанты.

– Ступай, Декарло, – рассмеялся Мэттью. – Передай от меня привет своей матери.

– Хорошо, хорошо. Спасибо, пастор Мэтт.

Спустившись с крыльца, парень направился к дороге. Его походка стала легкой, радостной. Мэттью хотелось верить, что это ему не показалось, – молодой негр заслужил немного надежды и счастья.

Пастор Мэтт вздохнул.

Эта встреча закончилась, и настало время новой, другой встречи. Также имеющей отношение к зависимости. В определенном смысле.

* * *

Зависимость. На самом деле Мэттью понимал, что это не совсем то. Он признавал, что был несправедлив. И тем не менее Мэттью чувствовал то, что чувствовал, а именно: наркотики – это не ответ, ни запрещенные, ни выписанные врачом. Только не в данном случае. Однако помочь жене прийти к такому же заключению было… непросто.

Это было непросто, потому что у людей возникала болезненная привязанность к идеям, точно так же как у них возникало пристрастие к наркотикам. Ну а его жена – она пристрастилась к мысли о том, что у нее какое-то умственное расстройство, психическое заболевание, которое никак нельзя вылечить.

Отом Бёрд сидела на краю кровати, уставившись в окно. Когда Мэттью вошел в комнату, скрипя половицами под протертым, вздыбившимся пузырями ковролином, его жена даже не повернулась к нему. Она лишь сказала:

– Привет, малыш!

– Здравствуй, Отом.

Мэттью подсел к жене. Взял ее руку в свою.

– Значит, сегодня плохой день, – сказала жена. Судя по ее виду, она плакала: глаза у нее опухли и стали красными. Однако пока что на какое-то время буря улеглась. Мэттью было стыдно в этом признаться, но он был рад, что пропустил ее. Когда разражалась подобная буря – так их называла жена: «мои бури», – ему оставалось только задраивать люки и ждать, когда она закончится.

– Знаю. Такое случается. У всех нас бывают хорошие дни и плохие дни.

Жена посмотрела на него с сочувствием, словно говоря: «Жаль, что ты ничего не понимаешь». Приблизительно то же самое она повторяла ему снова и снова, и это она сказала ему сейчас.

– Мои плохие дни не похожи на твои плохие дни.

– Знаю. Извини. Я не хотел… – Но слова увяли. – Нам неплохо бы поговорить о том, о чем ты просила вчера вечером. Я…

– Ты считаешь, что мне не следует возвращаться к лекарствам. – Эта фраза была пронизана болезненным разочарованием. – Мэттью, пожалуйста!

– У нас нет денег. От нашей страховки остались одни голые кости… один костный мозг. Золофт обходится в пятьдесят с лишним долларов в месяц, и это еще с учетом страховки, и это с учетом того, что мы покупаем более дешевый аналог. К тому же у золофта полно побочных эффектов; иногда после него ты становишься похожа на зомби, затем головные боли и… и все остальное. – Во-первых, препарат делал Отом безразличной к сексу. И, во-вторых, иногда она признавалась в том, что у нее возникают разные плохие позывы. Нет, не покончить с собой. Но сделать себе больно. Мэттью давно пришел к выводу, что золофт – это яд.

Хуже того, его жена – мать их сына. А их сыну нужна мама, которая рядом, у которой всё в порядке. А не чужая женщина, заблудившаяся в фармацевтической чаще.

Жена пожала ему руку.

– Я все понимаю, но врач сказал, что есть и другие средства – просто нужно найти то, что лучше подходит для моей головы.

– Золофт едва не заставил тебя наложить на себя руки, Отом!

– Нет, это депрессия заставляет меня желать собственной смерти, а золофт просто… обостряет это, понимаешь? Но это можно приглушить другими лекарствами.

– Вот только сколько это будет стоить? Сколько раз еще потребуется записываться на прием к врачу? Мы носимся по «американским горкам», то вверх, то вниз, и… – Вздохнув, Мэттью крепко стиснул руку жены. – Милая, уже много раз было доказано, что молитва и христианское мышление способны победить эту…

– Нет, никто ничего не доказал! – перебила его Отом, резко высвобождая свою руку. – Никто ничего не доказал. Да, так говорят, но никаких доказательств нет. Как ты думаешь, можно молитвой излечить гомосексуализм?

– Разумеется, нельзя. Молитва тут не поможет; больше того, станет только еще хуже. Люди такие, какие они есть.

Отом поднялась на ноги. Скрестила руки на груди, полностью замкнувшись в себе.

– Ну а я человек, который постоянно в депрессии, и это означает, что молитва тут не поможет. Дело не в моем настроении, Мэтт. Дело не в том, что я просто расстроена. У меня в рассудке дыра, а в этой дыре… звучит голос. Иногда громко, иногда тихо, но он звучит всегда, всегда! Этот голос говорит мне, что я плохая, что мир катится ко всем чертям, что все бессмысленно. Я никогда не стану известной художницей. Коралловый риф умер и побелел. У меня больше не будет детей, кроме того единственного, который у нас есть. Я умру, так ничего и не добившись, но это все равно не будет иметь никакого значения, потому что глобальное потепление нас сварит или поджарит, однако это произойдет только в том случае, если Северная Корея раньше не сбросит нам на колени атомную бомбу, или, быть может, мне на голову рухнет самолет, или, быть может, меня поглотит разверзшаяся земля, или, быть может, я заболею раком и он сожрет меня изнутри. А затем – затем я включаю телевизор, и все говорят об этих лунатиках, что снова швыряет меня по спирали вниз. Кто они такие? Им нужна наша помощь? Нам нужна их помощь? Это результат болезни, изменения климата, результат… деятельности какой-то ближневосточной террористической группировки? Он повторяется снова и снова, этот цикл. Я огорчаюсь, затем меня охватывает тревога, потом я чувствую полную беспомощность. Теряюсь в… в тумане. Мне просто нужно что-то, чтобы рассеять этот туман. Понимаешь?

Кивнув, Мэттью снова взял ее за руку. На этот раз жена руку не отдернула.

– Ну хорошо, – сказал он. Если он должен последовать за женой по этому пути – хотя бы только для того, чтобы доказать его бесполезность, – он это сделает. – Звони врачу. Договаривайся о приеме. Мы попробуем что-нибудь еще, новое лекарство, посмотрим, как пойдет дело.

Жена с опаской наблюдала за ним.

– Ты уверен?

– Уверен. Деньги мы найдем. – «Где-нибудь».

Мэттью заключил жену в объятия. Целоваться они не стали. Они не целовались уже несколько месяцев. Однако объятия были ему приятны, и он надеялся, что и ей они тоже приятны.

* * *

Выйдя на улицу, Мэттью опустился на корточки и принялся выдирать сорняки, размышляя об Отом. Беспокоясь об Отом. Эта мысль не давала ему покоя. А что, если он ошибается? Что, если жена права? Ведь это правда – нельзя молитвой исцелить гомосексуализм. Возможно, и справиться с депрессией молитвой тоже нельзя – если это действительно депрессия. Но Мэттью знал, что христиански ориентированные лечебные программы показывали высокие результаты в этой области…

С улицы донесся шум проезжающей машины. Вибрация дизеля отозвалась в руках и коленях Мэттью, а когда машина приблизилась, и в его зубах. Отряхнув грязь с джинсов, он стащил с рук рабочие перчатки. Подъехал черный пикап – старенький «Шевроле», высоко поднятый над землей на гигантских покрышках. В грузовом отсеке высилась куча всякого барахла: мотки колючей проволоки, пара старых стульев из столового гарнитура, два разных ящика для инструментов, железная печка с ржавым брюхом. Сбоку пикапа была надпись: «Стоувер – заберем любой хлам».

Пикап остановился, накренившись набок, поскольку переднее колесо провалилось в дренажную канаву. Открылась правая дверь, и из машины выскочил Бо, перепрыгнувший через канаву на газон. На голове у сына Мэттью была копна спутанных сальных волос, щеки украшал вулканический ландшафт прыщей. В свои пятнадцать лет мальчишке приходилось несладко. Мэттью понимал, что этот период является трудным для любого подростка – и телом, и рассудком Бо находился где-то на полпути от мальчика к мужчине. Уже обладая желаниями и раздражительностью взрослого, он еще не дозрел до того, чтобы с этим справляться, – к тому же тело бедного ребенка было подобно стиральной машине, залитой бензином. Достаточно было всего одной искры, и – бабах!

Бо попытался было пройти мимо отца. Мэттью на ходу взъерошил ему волосы, но парень недовольно отдернул голову.

– Папа! – предостерегающе произнес он.

Пикап заглушил двигатель. Открылась водительская дверь.

«Это уже что-то новенькое».

Из кабины вылез крупный мужчина: крупный во всех измерениях, словно вол, раздувшийся и от жира, и от мышц. Свисающая с его подбородка борода вызывала в памяти корневую систему вывороченного из земли дерева. Черные глаза смотрели поверх носа, который определенно был сломан, и неоднократно. Размахивая ручищами, похожими на морские орудия, мужчина обошел пикап спереди, и его лицо растянулось в широкой улыбке.

– Бо! – окликнул он голосом, наполненным мелодичным ворчанием, во многих отношениях более выразительным, чем рев пикапа, на котором он приехал. – Нельзя вот так проходить мимо своего отца. Ты должен выказать ему уважение.

Без каких-либо колебаний мальчишка развернулся и прилежно вернулся к Мэттью.

– Здравствуй, папа, – глядя отцу в лицо, сказал он.

– Привет, малыш. Как дела?

– Всё в порядке.

– Проходи в дом, мой руки, мы садимся ужинать. – Бо поспешил прочь, и Мэттью бросил ему вдогонку: – Не забудь сказать маме, что ты дома.

– Угу, – ответил мальчишка, скрываясь в доме.

После чего Мэттью остался наедине с крупным мужчиной.

Озарком Стоувером.

Вообще-то, пастора нельзя было назвать мужчиной маленьким: роста он был среднего, пять футов десять дюймов, при стройном телосложении (это телосложение унаследовал его сын). Но, стоя лицом к лицу перед Стоувером, Мэттью чувствовал себя маленьким мальчиком, которого отчитывал разгневанный родитель.

До сегодняшнего дня Озарк никогда не выходил из машины. Он всегда просто высаживал Бо – мальчишка работал у него на складе старья с января, а теперь, с приходом лета, отправлялся туда помогать ему уже каждый день, – но никогда не покидал свой пикап. Этот великан просто каждый день отвозил Бо домой, после чего сразу же уезжал. Ни разу не сказал ни слова, ни разу даже просто не помахал рукой. Так обстояли дела. Мэттью чувствовал себя не очень-то уютно, поскольку практически ничего не знал об этом человеке, однако его сын этого хотел, и Мэттью чувствовал, что пришла пора предоставить мальчишке определенную независимость, вместе с тем познакомив его с чувством ответственности.

– Привет, проповедник, – отрывисто кивнул Озарк.

– Мистер Стоувер, для меня большая честь снова видеть вас – и, пожалуйста, не надо называть меня проповедником. Во-первых, я пастор, и меня полностью устраивает Мэттью или просто Мэтт.

– Гм. – Великан скрестил свои похожие на бревна руки и положил их на свое солидное пузо. – Друзья зовут меня Оз или Оззи.

– Что ж, Оз, спасибо за то, что привезли Бо домой…

– Вы еще не мой друг, проповедник. Так что пока сойдет Озарк.

– О. А. Да, конечно, приношу свои извинения. – Мэттью смущенно рассмеялся. – Спасибо, что заглянули к нам, Озарк. Я могу вам чем-нибудь помочь?

– Можете. – Озарк шмыгнул носом. – Вы – человек Господа.

– Так мне говорят.

Наклонившись вбок, Стоувер зажал пальцем одну ноздрю и выпустил из другой соплю – раньше это называлось «фермерским сморканием», но сейчас подростки называли это просто «стрелять соплями».

– Я хочу узнать, проповедник, что вы думаете о том, в каком состоянии пребывает сейчас мир.

Мэттью недоуменно заморгал.

– О. Вы имеете в виду… политику? Мне известно об идущей сейчас президентской гонке, но я стараюсь сосредоточить свое внимание на духе и душе нашей страны. – Все хотели узнать у Мэттью, кто он, демократ или республиканец, голосует ли за тех из кандидатов, кто является приверженцем протестантской церкви, поддерживает ли борьбу за полную свободу личности, и если поддерживает, то с каким привкусом. Одобряет ли он нынешнего президента Нору Хант? Поддержит ли он темную лошадку Эда Крила, которого выдвинула Великая старая партия? Мэттью предпочитал не отвечать на все эти вопросы. Отвечая Стоуверу, он сказал правду: его интересовали более глубинные проблемы, больше связанные с моральными ценностями. Политика же, несмотря на убеждение многих, не имела к морали никакого отношения и никак ее не отражала.

Стоувер вздохнул:

– Политика – это еще не все, хотя лично я не могу себе представить, как кто-либо может в здравом уме голосовать за эту стерву Хант. Крил прав – эта сучка разрубит нашу страну на куски, продаст нас богачам с Уолл-стрит, которые, в свою очередь, продадут нас Китаю. Настало время перемен, и Крил – один из нас.

Мэттью вовсе не был уверен в том, что Эд Крил «один из них». Он происходил из одного из богатейших американских семейств. На президента Хант навесили ярлык, что она выходец из элиты восточных штатов, полностью потерявшей связь с действительностью, однако на самом деле ее семья была родом из Южной Каролины, в то время как Крил родился в Бостоне, с ложкой во рту, и даже не серебряной, а золотой[48]. Впрочем, нельзя сказать, что Мэттью хорошо относился к Хант – она выступала за разрешение абортов, что для него было равносильно выступлению против жизни. А за такое он никак не мог голосовать. Но даже здесь остро сквозило лицемерие: Крил распространялся о том, что выступит за запрет абортов, однако в то же время поддерживал смертную казнь. И его противники утверждали, что им известно по крайней мере о трех случаях, когда он оплачивал аборты. Впрочем, никому не было до этого никакого дела. И Мэттью не собирался говорить ничего этого Озарку Стоуверу. Политические взгляды человека нельзя изменить одной долбежкой – это лишь глубже вколотит гвоздь в стену их убеждений.

– Нет, – продолжал Стоувер, и Мэттью догадался, о чем тот собирается спросить, еще до того, как он задал вопрос. – Я хочу услышать, что вы думаете о лунатиках.

– О… Озарк, я в этих вопросах мало что смыслю. То, что происходит там…

– Это будет происходить здесь, и очень скоро. Все говорит о том, что завтра они пройдут через Уолдрон.

– Возможно. Просто дело в том, что меня больше заботит духовное здоровье моих прихожан. Я хочу, чтобы они делали правильный выбор – для самих себя, для своих близких и, разумеется, для Бога. Если я смогу дать им этот инструмент, они будут готовы к тому, что принесет им новый день – чем бы это ни было. Можно так сказать: древняя притча о том, чтобы научить человека ловить рыбу[49].

Стоувер шагнул к нему ближе. Так, что Мэттью стало неуютно. Великан и так доминировал своим присутствием, подобно медведю гризли, поднявшемуся на задние лапы, но теперь от него уже просто исходила угроза. Или, быть может, это было каким-то причудливым выражением дружбы и уюта. Мэттью хотелось верить в последнее.

– Возможно, ситуация с лунатиками имеет духовный характер. – Голос Стоувера стал тихим, глубоким. Его дыхание было наполнено терпким минеральным запахом – так пахнет прикушенный язык, кровью и сырым мясом.

– Это еще как? – откашлявшись, спросил Мэттью. Он попытался было отступить на шаг назад, но Стоувер просто сделал еще один шаг вперед.

– Они идут, словно совершают паломничество. Но в них нет ничего божественного и духовного. Я хочу, проповедник, чтобы вы это представили. Я читал рассказы о родственниках, смотрящих на то, что произошло с их близкими. Вот все хорошо и прекрасно, но не успел ты оглянуться, как твоей жены, твоего сына, а может быть, тебя самого больше нет. Твое тело украдено у тебя – вот так. – Озарк щелкнул пальцами: это прозвучало так, будто буря отломила от дерева толстую ветку. – Вы только задумайтесь, проповедник: вот вы здесь, а в следующую минуту вы уже один из них.

Мэттью вынужден был согласиться: мысль эта была ужасна.

– А вы как полагаете – кто они такие? – спросил пастор.

– Я не знаю. Вот поэтому и спрашиваю у вас. Ребята на складе говорят, что это терроризм – какое-то исламское дерьмо, отрава, которую подсыпают в воду или брызгают на людей. Но я в это не верю. У этих зверей на Ближнем Востоке нет таких технологий. Они живут в пещерах. У них нет никакого навороченного оружия – они взрывают бомбы и давят людей машинами. Автоматы, ножи, самодельная взрывчатка – вот их предел. Китай – это возможно. Там есть такое оружие, что и подумать страшно. Но я не знаю.

– Да, это та еще загадка, – согласился Мэттью, хотя он сам не смог бы сказать, с чем именно соглашается. Однако он кивнул и добавил: – Вы совершенно правы. Я должен обсудить это со своими прихожанами.

– Быть может, все дело в комете, – сказал Озарк, показывая, что он не слушает своего собеседника.

– В комете?

– Ночью накануне того дня, когда впервые появились лунатики, мимо пролетела комета.

Мэттью вспомнил, что действительно слышал о какой-то комете. Названной в честь японского астронома?

– Прошу прощения, но я вас не совсем понимаю.

Казалось, Стоувер был раздражен его ответом.

– Я имею в виду комету. Как ту, о которой говорится в Откровении.

– Вы имеете в виду Полынь?

– Полынь. Точно.

– В Библии она названа падающей звездой, и в некоторых переводах у нее даже нет названия. Вы должны понять, Озарк, что Откровение Иоанна Богослова – это скорее исторический документ, чем пророчество о конце света. Иоанн был сослан на остров Патмос римлянами, преследовавшими христиан, и он писал зашифрованные послания единоверцам, чтобы придать им силы и… – Мэттью попытался подобрать понятное объяснение: ему уже давно не приходилось заниматься этим. Со времени учебы в колледже. – И нарисовать картину того, какое вознаграждение ждет их на небесах.

– Вы говорите ложь!

– Нет, это не ложь. Это метафора.

– Метафора – это нечто такое, проповедник, чего нет в действительности.

– В каком-то смысле это действительность. Как сказал Оби-Ван в «Звездных войнах», «с определенной точки зрения».

– Вы говорите, что Библия – это ложь.

– Нет, я хочу сказать, что это метафора…

– Вся Библия – это метафора?

– Нет! Нет, я просто имел в виду… – Его слова спотыкались, сталкиваясь друг с другом. – Я имел в виду только одну эту книгу.

– Библия – это одна книга: по крайней мере, была одной книгой, когда я держал ее в руках в последний раз.

– Библия состоит из многих книг.

– Угу. – Стоувер умолк, прожигая в Мэттью взглядом дыры, подобные ожогам от сигарет. – Вот что мне известно, проповедник. Должен признаться, христианин из меня не очень-то хороший. Но что-то явно пошло не так. Прокисло. Быть может, виновата во всем комета, быть может, я ошибаюсь, но я знаю, как будет на древнегреческом «полынь» – «апсинтос», то есть «горечь, из горькой травы». – Увидев выражение лица Мэттью, он усмехнулся, и посреди его черной бороды разверзлась широкая расселина рта. – Вы не предполагали, что я это знаю? Для таких, как я, это очень сложно? Нет, христианин я неважный, но читать умею. И, может быть, что-то действительно отравило воду, превратило этих несчастных в… бездушные существа, в лунатиков. Эти путники не служат Богу. Господь не допустил бы, чтобы с американцами случилось нечто подобное.

– Я… я непременно подумаю над вашими словами, Озарк.

Тут Стоувер несколько смягчился. Он отступил назад, и улыбка у него на лице задержалась чуть дольше.

– Приношу свои извинения, пастор. Вот вы после долгого дня, а я набросился на вас, прихлопнул, словно муху мухобойкой… Вы не обязаны тратить на меня свое свободное время, и я должен признать… – У него на лице промелькнуло смущение. – Я навалился на вас со всей силой. Но просто меня это очень беспокоит – только и всего.

– Я вас прекрасно понимаю.

– Ваш досуг принадлежит всецело вам, и я с нетерпением жду, что вы скажете по этому поводу завтра, во время проповеди в церкви.

– Завтра, – повторил Мэттью так, словно не понял смысл этого слова.

– Завтра ведь воскресенье, правильно?

– Да… воскресенье. Я не привык видеть вас на службе.

Улыбка Озарка растянулась еще шире, превратившись в рекламный щит, сделанный из зубов.

– Рассчитывайте на меня, проповедник. И я захвачу с собой кое-кого из своих ребят, так как считаю, что в эти бурные и непонятные времена нам не помешает послушать духовного наставника.

– Пусть будет так, – слабо улыбнулся Мэттью.

Он не знал, как к этому отнестись. С одной стороны, он радовался тому, что число его прихожан вырастет и Стоувер со своими ребятами начнут поиски Бога, чего прежде не было. С другой стороны, Стоувер его пугал. Чем – Мэттью не мог сказать. Быть может, своими габаритами. Или своим напором. Может быть, к стыду пастора, все дело было в классовом различии: сам он принадлежал к среднему классу, отец его был банкиром, а мать владела компанией, поставляющей продовольственные товары, в то время как Стоувер ютился на задворках общества. Он был выходцем из самых низов: хотя сейчас он больше не был бедняком, но, по словам Бо, вырос в нищете. Если дело действительно было в этом, Мэттью посчитал должным спешно побороть в себе сословные предрассудки.

– В таком случае жду вас завтра на проповеди, Озарк.

– До встречи, проповедник. Да, хочу вас предупредить – надвигается гроза. Судя по всему, серьезная. Быть может, она смоет всех этих лунатиков, и завтра нам уже не о чем будет говорить…

С этими словами он неторопливо вернулся к своему пикапу.

Где-то вдалеке прогремел раскат грома, отчего Мэттью испуганно вздрогнул.

15

Гроза

Жители Индианы протестуют против отмены закона о здравоохранении

…Во вторник сорокапятилетний местный житель Клейд Берман подошел к микрофону и высказал сенатору Олли Таррелу все, что думает. Берман, по профессии строитель, сказал Таррелу: «Десять лет назад я не смог застраховать свое здоровье, потому что у меня больное колено и существовавшие прежде ограничения мешали мне заботиться о своем здоровье. После того как эти ограничения были отменены, я смог опять получить страховку, но вот теперь вы говорите, что снова хотите видеть меня больным? Больше никакой предохранительной сетки? Все мы здесь едва сводим концы с концами, сенатор, а вы, похоже, хотите, чтобы мы из-за этого страдали. К черту вашу политику!» Собравшиеся выразили Берману одобрение, встретив его слова аплодисментами…

19 ИЮНЯ

В десяти милях от Уолдрона, штат Индиана

Времени было семь часов утра, за несколько дней до летнего солнцестояния, самого длинного дня в году, однако здесь, над кукурузным полем, небо так потемнело от надвигающейся грозы, что казалось, будто на горизонте собираются тучи черной мошкары.

Шана смотрела на происходящее через объектив своего смартфона. Отсняв несколько снимков грозового неба, она с помощью графического редактора сделала кадры еще более жуткими, более зловещими. Одно нажатие кнопки – и они отправились в Инстаграм.

За последние дни число подписчиков Шаны в Инстаграме удвоилось – отчасти потому, что она выкладывала фотки путников, жилого фургона и тому подобное. Вчера Шана быстро щелкнула пожилую белую пару, стоящую на обочине с плакатом, на котором было написано: «Путники – это террористы», но только второе слово, естественно, было написано с ошибкой, «терраристы», и Шана тотчас же сочинила хештег: «#ПутникиЭтоТеррариум». Этот хештег, привязанный к полоумным, держащим глупый плакат с грамматической ошибкой, оказался вирусным. В любой другой день Шана несказанно обрадовалась бы этому, однако сейчас она чувствовала себя просто выжатой.

Вдалеке небо облизнула молния. Шана пожалела о том, что не успела ее сфоткать. Но теперь было уже слишком поздно.

– Не нравится мне эта гроза, – сказала она вслух.

Отец, сидящий за рулем фургона, на это ответил:

– Да, выглядит все плохо, но некоторые вещи выглядят хуже, чем есть на самом деле. К тому же гроза может пройти стороной.

– Она похожа на конец света. А бежать от конца света нельзя.

– Здесь, на Среднем Западе, грозы отличаются от тех, что у нас на Востоке. Дома у нас налетает мощный фронт с моря… – Отец махнул рукой, словно сотрудник метеоцентра. – И они проходят над нами медленным потопом. Но здесь же… Ты видела по телевизору торнадо? Они передвигаются хаотически, словно ползающие в траве змеи. Никогда не знаешь наперед, моя милая, где они объявятся. Все будет хорошо.

Все будет хорошо.

Все повторяли Шане эти слова.

– Если налетит торнадо, путников унесет. Я понимаю, что они, похоже, не замечают ничего вокруг, но, по-моему, торнадо все-таки…

– Я же сказал – все будет хорошо, – вежливо стиснув зубы, перебил ее отец. И уже тише: – Наберись веры.

Вот еще одно: отец начал нести подобную чушь. «Наберись веры». Фу! Он также начал говорить о том, что, вернувшись домой, нужно будет ходить в церковь, словно в своей голове он сохранил какой-то неясный детский образ бога – аналог большого бородатого Сайта-Клауса, который присматривает за хорошими девочками и мальчиками и следит за тем, чтобы у них все было в порядке. Шана один раз была в воскресной школе – всего один раз, по настоянию матери. Войдя в класс, она увидела окровавленного человека, прибитого гвоздями к двум палкам на стене, и тотчас же выскочила назад. Со слезами, всхлипывая: «Остановите карусель, я хочу сойти!» Через много лет Шана полистала Библию – потому что, ну хорошо, будем честны, у нее тогда была фаза скандинавского дэт-метала, и внезапно окровавленный парень на кресте приобрел определенный романтический ореол, – и нашла там лишь несколько слащавых банальностей, окруженных морем лицемерия, насилия и женоненавистничества. В церковь она не пойдет ни за что.

Другая проблема с отцом: он категорически отказывался говорить об этом. Не признавал реальность происходящего, а то, что сейчас происходило, уже давно перешло из разряда странного в жуть прямиком из романа Стивена Кинга. В настоящий момент толпа насчитывала уже больше двухсот человек. И каждые несколько часов к шествию присоединялся новенький.

Вместе с лунатиками появлялись и другие. Новый путник мог привести с собой своих близких – по большей части те плакали, кричали, старались выдернуть своих любимых из толпы силой. Но вскоре все понимали то, что в свое время вынуждена была признать Шана: попытки спасения своих близких обрекали тех на гибель. Спазмы, крики, налитые кровью глаза и стремительно развивающаяся лихорадка, которая грозила сварить тело, словно яйцо. Пока что еще никто больше не лопнул, как хлопушка, после того как это произошло с Марком Блеймиром: или те, кто пытался остановить лунатиков, прекращали свои попытки сами, или же их останавливали другие «пастухи». (Так их прозвали в средствах массовой информации: пастухами. И были еще путники, лунатики, спящие, толпа, стадо – самые разные слова.)

С каждым путником приходили два или три пастуха, и через какое-то время они уже образовали собственное шествие. Одни шли пешком. Другие ехали в легковых машинах и пикапах или пригоняли с собой жилые фургоны: машины тащились со скоростью несколько миль в час, иногда останавливаясь на несколько минут, прежде чем снова завестись и продолжить движение. Сопровождающие образовывали так называемые авангард и арьергард. С полдюжины машин ехали перед стадом, и еще приблизительно столько же ехали следом за ним. Одни держались с толпой лунатиков лишь некоторое время – от одного дня до нескольких, – после чего обстоятельства вынуждали их вернуться к своим делам. Другие, такие как Шана и ее отец, приезжали и больше не уезжали. Были и такие, кто не находился с лунатиками постоянно, а уезжал вперед и ждал, наблюдая со стороны.

Разумеется, сопровождали лунатиков не одни лишь пастухи. Сотрудники ЦКПЗ по-прежнему находились рядом, и их число увеличилось. (Теперь у них уже был тягач, тащивший на прицепе мобильную лабораторию.) Также здесь были полицейские, как и в Пенсильвании, – каждый раз, когда лунатики пересекали границу очередного штата, эстафетную палочку принимали новые служители закона. Полицейские держались в стороне и вели себя отнюдь не дружелюбно, и у Шаны сложилось впечатление, что они не столько оберегают, сколько стерегут. ФБР также организовало сменное дежурство – но его черные внедорожники не сопровождали стадо, а стояли вдоль так называемого маршрута парадного шествия.

И это еще без средств массовой информации.

Шана ненавидела журналистов.

Они роились вокруг надоедливым гнусом, от которого не было спасения. Зеваки, кружащиеся плотной тучей, словно осы перед первыми заморозками, с телекамерами, фотоаппаратами и микрофонами, засыпающие вопросами всех и вся. Теперь здесь уже были «корреспонденты на месте», один из Си-эн-эн и один из Би-би-си. По нескольку раз в день прилетали вертолеты с телевизионщиками, чтобы сделать такую популярную у зрителей «картинку с воздуха». Всякий раз, когда журналисты приближались, Шане очень хотелось дать им в морду.

Особенно если они приближались к Несси.

Несси…

Она по-прежнему шла впереди лунатиков – и порой Шане приходилось напоминать себе, что ее младшая сестра была в стаде первой (а она сама была первым пастухом). Вот почему они с отцом решили обогнать группу и ехать впереди нее – чтобы иметь возможность присматривать за Несси. Иногда они подходили к ней – если врачи из ЦКПЗ не брали какие-то анализы и можно было к ней приблизиться. В такие моменты Шана расчесывала сестре волосы или красила ей ногти. Подобно остальным путникам, Несси становилась грязной, в частности все ее тело теперь было покрыто тонким блестящим налетом пыльцы. Поэтому Шана с отцом старались как могли протирать ей кожу влажными салфетками. (Но вот ухаживать за ногами они не могли, и от грязи ноги Несси стали черными, как деготь.) Шана разговаривала с сестрой. Пела ей песни. Ругалась на нее.

Отец держался в стороне.

Потому что, пришла к выводу Шана, он просто не мог этого вынести.

Да, отец был здесь. Но в то же время его здесь не было.

Шана сознавала, что скоро у них должны были закончиться деньги. То есть ни еды, ни бензина, а это означало, что отцу придется еще глубже залезть в средства, отложенные на учебу Несси, то есть он будет обгладывать ее будущее, ради того чтобы быть рядом с ней столько, сколько будет продолжаться этот причудливый, застывший сон. Отец делал вид, будто это не так, однако Шана слышала, как он обсуждает это с близкими других путников. Он считал, что своей ложью оберегает дочь.

«Вообще-то, ему бы уже следовало понять, что к чему», – думала Шана.

Раздался стук в дверь фургона. У Шаны мелькнула было мысль – это какой-то бред, когда стучатся в дверь едущей машины; но затем она напомнила себе, что они едут со скоростью всего четыре мили в час, чтобы не отрываться от стада. Нажав на тормоз, отец попросил ее «открыть дверь», словно это было нечто совершенно естественное, и Шана поспешно открыла.

Это была Мия Карилло, одна из пастухов. Среди лунатиков был ее брат, Маттео, или Матти. Мия была не просто его сестра, а сестра-двойняшка. Несмотря на то что она была на несколько лет старше Шаны, они быстро сошлись, стали друзьями. Мия на любую тему выдавала колкие, язвительные замечания, а Шана и сама была не прочь сострить. Ее отец говорил про них, что они два сапога пара, но Шана видела себя с Мией скорее двумя собаками, катающимися в пыли и получающими от этого огромное наслаждение.

– Hola[50], семейство Стюарт! – Мия помахала рукой, забираясь в фургон.

– Hola, chica[51], — ответила Шана, сначала ударив подругу кулаком в кулак, затем хлопнув ладонью о ладонь, после чего заключив ее в объятия.

Сидящий за рулем отец рассеянно бросил: «Привет!» Он не мог останавливать фургон надолго – иначе путники нагонят его и начнут обтекать с двух сторон, поэтому он спросил:

– В машину или на улицу?

– На улицу, – сказала Мия. – Мы поиграем в ферму…

Шана ущипнула ей руку. Мия, сущее маленькое чудовище, называла их с Шаной не «пастухами», предпочитая вместо этого слово «фермеры». (Потому что – фу! – фермеры ухаживают за овощами.)

– Проверим своих подопечных, – стиснув зубы, сказала Шана, бросив яростный взгляд на Мию. Та подмигнула и показала ей средний палец.

– Поцелуй за меня Несси, – сказал отец. – И следи за погодой.

Шана взяла свой рюкзачок.

– Пап, а ты не хочешь пойти с нами?

– Нет, я буду вести «Зверя».

«Зверь» – прозвище, которое Шана дала жилому фургону. Сначала отцу оно очень не понравилось; возможно, оно по-прежнему очень ему не нравилось, но тем не менее прижилось. Шана хотела было уточнить у отца, точно ли он не пойдет с ними, но затем подумала – какой в этом смысл? Как она верно заметила, отец был здесь, однако его здесь не было. Он почти не выходил из фургона, из чего следовало, что там нужно быть ей, Шане. Вот она туда и пошла, вместе с Мией.

Вдалеке прогремел гром: утробное рычание пробуждающегося чудовища.

– Как ты думаешь, гроза будет сильной? – спросила Мия.

– Не знаю, – сказала Шана. Они направились к путникам, мимо прицепа ЦКПЗ, мимо полицейской машины. – Я стараюсь раньше времени не забивать голову ненужными заботами. Потому что, честное слово, в этом главное.

– Ни хрена подобного! Я постоянно тревожусь обо всем!

– По-моему, это просто ужасно.

– А по-моему, это очень даже умно.

– Как скажешь.

Маттео, брат-близнец Мии, шел где-то в середине толпы. Несси, разумеется, ее возглавляла.

– Увидимся, – сказала Шана.

– Пока, подружка!

Мия еще раз показала ей средний палец, прежде чем влиться в стадо и смешаться с путниками. Вот как они с ними общались – просто бродили среди них, словно между деревьями в лесу.

Шана направилась к Несси. Она кивнула другим пастухам – Люси Чао, чья мать Элеонора брела босиком в банном халате, Роджеру и Венди Калдерам, пожилой супружеской паре, чей сын Элдон, выпускник Гарварда, напрочь отбросил свои гениальные способности, превратившись в одного из лунатиков, Алии Джемисон, чья лучшая подруга Таша уронила стакан с только что налитым коктейлем и вышла из торгового центра в Огайо, чтобы присоединиться к стаду. Шана достала из рюкзачка свои наушники – ну хорошо, эти наушники она стащила у негра с наушниками, которого на самом деле звали Даррил Суит. Вставив штекер в телефон, включила музыку и принялась за работу.

Шана заговорила с сестрой. Она понимала, что ей приходится говорить громче обычного, чтобы перекрыть музыку, но ей было все равно.

– Привет, сестренка, – сказала Шана. – Я так понимаю, сегодня мы не собираемся просыпаться? – Она цыкнула. – Какая же ты задница!

Достав щетку, провела ею по длинным прямым волосам Несси. Щетка цеплялась за колтуны, и Шане пришлось повторить это еще раз. Затем она открыла бальзам и промокнула сестре губы – у путников они не пересыхали и не трескались, но в прошлом Несси очень любила грейпфрутовый аромат, поэтому Шана все равно им пользовалась. После чего она достала влажную салфетку – несколько дней назад стащила упаковку в супермаркете – и с ее помощью оттерла дорожную грязь с веснушчатых щек сестры.

Кто-то потянул Шану за рукав, и она вздрогнула от неожиданности. Это была смущенная Алия. Шана выдернула наушник из одного уха.

– В чем дело?

– Я могу одолжить у вас влажную салфетку? – робко пробормотала Алия, наклоняясь к ней. – Птица накакала Таше в волосы.

– Одолжить не можете, – сказала Шана.

– О… Извините.

Алия собралась уходить, однако Шана ласково привлекла ее обратно и сказала:

– Нет, я хотела сказать, что мне будет не нужна салфетка с птичьим дерьмом. Вы можете просто взять салфетку. – Она постаралась прикрыть свою грубость неуклюжей улыбкой, однако ей показалось, что вместо этого у нее получилась самодовольная ухмылка. Впрочем, Алия ничего не имела против. Она радостно кивнула.

– Спасибо. Как Несси?

Шана пожала плечами.

– Наверное, хорошо? Настолько хорошо, насколько… может быть все это.

– Я вас понимаю. Я сама… по-прежнему пытаюсь понять, это происходит на самом деле? Такое невозможно. Такое просто невозможно.

«Такое возможно, милочка, – подумала Шана, но вслух не сказала. – Такое возможно, и такое происходит прямо сейчас, а мы в этом участвуем, нравится нам это или нет».

Внезапно разговор привлек внимание других пастухов – такое с ними порой случалось. По большей части они оставались изолированными друг от друга островами – до тех пор, пока не переставали ими быть. Мгновение взаимного общения, надежда обменяться мнениями по поводу безумия происходящего – никто не хотел упускать такую возможность. К Шане с Алией подошли еще три пастуха – Люси Чао, а также Кенни Барнс (лунатиком стал его брат Кейт, разработчик компьютерных игр) и Хейли Левин (присматривавшая за своей двоюродной сестрой Джеми-Бет). Пастухи заговорили о надвигающейся грозе, затем перешли на ЦКПЗ, высказались о том, что президенту следовало бы выступить с заявлением, а уже после разговор превратился в обычные рассуждения насчет того, что это вообще такое и чем это вызвано (террористами, правительством, обезьянами, ядовитыми растениями, богом, дьяволом, а что насчет кометы?). Тут к ним присоединилась Мия, а Шана все это время думала: «Ну почему мне не дают побыть пять минут наедине со своей чертовой сестрой?»

Однако прежде чем ей дали возможность высказаться…

Их окликнул тот тип из ЦКПЗ с котлетами на щеках, Робби Тейлор, сказавший, что ему нужны все свободные пастухи. Он объяснил, что нужно поговорить о грозе. Что породило новый раунд встревоженных перешептываний: что означает гроза, когда она разразится и как это скажется на стаде? С путниками все будет в порядке?

На что Шана подумала: «Нет, болваны, плохо будет всем!»

Эта мысль показалась ей циничной и холодной, и она порадовалась, что не высказала ее вслух. Однако все равно ее тревожило то, что она, возможно, была права.

«У нас нет абсолютно никаких ответов».

Прошло уже две недели, и вот что имелось у Бенджи Рэя.

Ничего. Полное отсутствие чего-либо, что отвечало бы хоть на что-то.

О, специалисты собрали данные. У них была информация. Однако все это никак не проясняло то, что происходило.

* * *

«У нас нет абсолютно никаких ответов».

До сих пор не удалось сделать анализ крови. Ни одно предложенное средство не оказалось эффективным. Также не было обнаружено никаких признаков наличия трипаносомы – хотя исключить эту возможность пока что было нельзя, наука так не работает. Нельзя изобретать ответы и предполагать, что они верны, только на основании того, что еще не доказано обратное. Также Бенджи не давало покоя то, что по сей день не было никаких сведений о похитителях тел, укравших останки учителя математики Марка Блеймира и полицейского Криса Кайла. Единственным дополнением стало то, что два дня спустя полиция Вирджинии обнаружила машину «скорой помощи», брошенную в чистом поле и полностью сгоревшую. Внутри ни тел, ни каких-либо улик. Тот, кто это сделал, поработал досконально.

Это было сделано сознательно.

Кто-то заметал за собой следы.

Но зачем? Что все это означало?

Бенджи в одиночестве расхаживал по оснащенной самым современным оборудованием мобильной лаборатории, установленной на тридцатидвухфутовом прицепе. Остальные были на улице – Мартин проводил что-то вроде инструктажа, распределяя задачи на сегодняшний день.

Бенджи в этом не нуждался. Он даже не работал в ЦКПЗ – Лоретта, что было вполне объяснимо, попыталась удалить его, однако вмешалась Сэди, заявившая, что «Бенекс-Вояджер» сам решает, кого приглашать на работу, а кого увольнять, а также как задействовать «Черного лебедя», как она выразилась, в «тестировании бета-версии в реальных условиях». (На самом деле Сэди сейчас как раз находилась в Атланте, обсуждая с Лореттой эффективность «Черного лебедя».)

Самым удивительным было то, что за Бенджи заступился Мартин Варгас. После той ночи в мотеле его отношение к Бенджи изменилось. Разумеется, Мартин по-прежнему относился к его присутствию с некоторым подозрением и не позволял ему общаться со средствами массовой информации, однако он боролся за то, чтобы Бенджи остался.

И вот Бенджи находился здесь.

Там, где его не мог увидеть кто-либо посторонний.

Вынужденный описывать неровную орбиту внутри лаборатории.

Прицеп был оснащен собственной системой водоснабжения с туалетом и душевой кабиной и автономной системой электропитания (солнечная батарея на крыше, заряжающая аккумуляторы); в лаборатории имелись мощные компьютеры с установленным на них всем мыслимым программным обеспечением для медицинской диагностики, автоматические системы анализа крови, центрифуги с герметичными емкостями, препятствующими доступу воздуха к исследуемому материалу, микроскопы, вакуумные контейнеры для гематологических тестов, цифровые фотоаппараты, защитные костюмы и многое другое. Однако все это не имело никакого значения. Анализировать было практически нечего. Ни проб крови. Ни образцов кожных тканей. Ни продуктов жизнедеятельности – то, как путникам удавалось обходиться, не избавляясь от мочи и фекалий, выходило за рамки понимания Бенджи. Как и то, что они ничего не пили и не ели.

Все же кое-какие образцы получить удалось, например слюну, что дало хоть какие-то данные, от которых можно было отталкиваться. По слюне можно было определить наличие гормонов, и результаты оказались любопытными, пусть они мало на что проливали свет. Некоторые показатели оказались необъяснимо низкими: низкое содержание эстрогена, тестостерона, адреналина, кортизола. Другие, напротив, зашкаливали: высокое содержание ДГЭА[52], высокое содержание прогестерона и буквально ядерные значения мелатонина. Низкий уровень кортизола означал пониженную нагрузку на организм, вероятно, вследствие наличия мелатонина: тот ослабляет воздействие кортизола. Мелатонин является «гормоном отдыха», определяющим суточные ритмы и характер сна. Можно принимать мелатонин на ночь, чтобы напоминать головному мозгу: «Пришло время спать».

Также в слюне было обнаружено неестественно высокое содержание антител и ферментов и пониженный уровень глюкозы.

Получающаяся картина напоминала стереоскопический узор. Бенджи надеялся на то, что, если смотреть на нее достаточно долго, в ней появится какой-то смысл. Что настанет день, когда он увидит дельфина или лодку, и тогда все встанет на свои места, до того как он окосеет, окончательно и бесповоротно.

Пока что никаких успехов. Высокое содержание антител объясняло то, почему в слюне не было обнаружено наличие патогенных организмов – что было хорошо, но все равно не давало полную картину, поскольку многие антитела все равно не присутствуют в слюне.

Низкое содержание глюкозы озадачивало: тела лунатиков обладали неиссякаемыми запасами энергии, пусть эта энергия и выражалась лишь в неумолимом размеренном движении вперед.

Движении, которое не прекращалось.

Медики пытались снять электроэнцефалограммы и кардиограммы, чтобы с помощью электродов изучить работу головного мозга и сердца, – однако то обстоятельство, что путники постоянно находились в движении, делало показания малорезультативными и недостоверными. Ну а о том, чтобы запихнуть одного из путников в трубу магниторезонансного томографа, не было и речи – если только никто не собирался сделать огромную бомбу.

Бенджи сделал то, что в последнее время делал все чаще и чаще.

Он достал свой телефон.

Но не свой обычный.

Телефон «Черного лебедя». Тот самый, с помощью которого Сэди отыскала то, что невозможно было отыскать, – видеозапись с сервера больницы. (Которую, как оказалось, в больнице попытались скрыть, поскольку это делало персонал юридически ответственным за утерю не одного, а сразу двух тел, имеющих отношение к потенциальной эпидемии.)

Бенджи поймал себя на том, что все больше и больше полагается на этот телефон. Аппарат уже казался ему бездонно глубокой кроличьей норой – простой поиск в интернете предоставлял по первому требованию доступ к знаниям всего мира. Однако возможности «Черного лебедя» были на порядок выше. Отчасти вследствие того, каким образом он был подключен к Сети. Отыскивать нужную информацию было так трудно ввиду того, что она была беспорядочно разбросана по цифровому фундаменту, подобно песку, рассыпанному на стеклянной столешнице. Очень непросто было связать одно с другим, поскольку недоставало многих промежуточных точек. Но «Черный лебедь» обладал доступом практически ко всему.

Что, как прекрасно сознавал Бенджи, являлось грубейшим нарушением неприкосновенности информации. И в любое другое время, в любой другой ситуации это не только вселило бы в него панику, но и дало бы основание громогласно заявить обо всем и выбросить этот телефон в мусорный бак. Щупальца «Черного лебедя» глубоко уходили в информацию, которая считалась закрытой, неприкосновенной. Принадлежащую государственным ведомствам и частным компаниям. Представляющую собой интеллектуальную собственность, относящуюся к системе здравоохранения, и тому подобное. Вся эта информация была доступна. Не нужно было ее запрашивать, не нужно было получать разрешение.

Бенджи пытался убедить себя в том, что «Черный лебедь» – это костыль.

Однако скорее это был реактивный ускоритель.

Раскрыв телефон, Бенджи ткнул пальцем в экран. Круги цифровой ряби разбежались от середины к краям (и даже на боковые грани, поскольку телефон в буквальном смысле состоял из одного экрана). Работал телефон приблизительно так же, как работал сам «Черный лебедь» в своем логове в Атланте. Он выдал в качестве приветствия зеленый импульс, на что Бенджи ответил:

– Привет, «Черный лебедь»! Давай еще раз пройдем по демографии.

Зеленый импульс.

Положив телефон на ладонь, Бенджи направил его верх на стену и сказал:

– Обнови демографические данные по лунатикам.

Телефон спроецировал изображения с трех направлений, заполнив всю стену, – причем сделал это с умом, не рисуя данные поверх окна и светильников, а огибая их.

Экран прямо перед Бенджи показал текущее количество лунатиков в одном круге: 232.

– Пол, – сказал Бенджи.

Ожив, круг разделился пополам.

51 % женщин

49 % мужчин

Это соответствовало демографической ситуации и в Соединенных Штатах, и в мире в целом.

Бенджи вдруг подумал, что, в то время как пол однозначно определялся биологически, тендерная принадлежность представляла собой широкий спектр. Спрашивал ли он об этом?

– Тендерная принадлежность, – спросил Бенджи.

Тут «Черный лебедь» запнулся, выдав один красный и один зеленый импульс, после чего быстро просмотрел оцифрованный переписной лист.

– Ну конечно, – спохватился Бенджи, – в анкете про тендерную принадлежность не спрашивают.

Зеленый импульс.

Однако об этом спрашивал Фейсбук, предложивший на выбор больше пятидесяти вариантов. А кое-кто из родных и друзей лунатиков подтвердил, что их близкие – трансгендеры или гендерно неопределившиеся.

– Мы можем сделать приблизительную оценку на основании ограниченных данных?

Круг задрожал, затем…

97 % цис-гендеров

3% альтернативная тендерная принадлежность

И ниже примечание: степень погрешности ±2 %.

Это соответствовало предположению Бенджи: из социальных сетей и от близких ему было известно, что пять человек из стада считали себя трансгендерами или гендерно-флюидными. Что составляло чуть меньше одного процента от нынешних 232 путников, но все равно было выше текущей оценки доли трансгендеров в населении Соединенных Штатов, которая, как уже давно считалось, не превышало 0,3 процента (хотя Бенджи предполагал, что по мере роста тендерной терпимости это число будет расти, поскольку люди перестанут стыдиться и открыто признаются в своей тендерной принадлежности).

– Сексуальная ориентация?

Этот вопрос входил в переписной лист, и данные имелись не на всех лунатиков, 95 процентов все-таки значились в списке…

Круг разделился:

90 % гетеросексуалы

10 % гомосексуалисты, бисексуалы и полисексуалы

Никаких закономерностей. Никаких красноречивых ответов. Разве что, опять же, цифры здесь были выше, чем в данных большинства опросов.

– Этническая принадлежность?

30 % белые

20 % афроамериканцы

20 % латиноамериканцы

20 % азиаты и выходцы с островов Тихого океана

8% смешанные расы

2% американские индейцы

Это соотношение менялось – по мере того как путники покинули Пенсильванию и пересекли Огайо, доля белых лунатиков сократилась, в то время как все остальные цифры выросли. Скорее всего, следствие… ну, того, что являлось причиной заболевания, но, учитывая все это, Бенджи не мог избавиться от мысли: «А что, если все это делается сознательно? Что, если за всем этим стоит чей-то умысел?»

Эта мысль была абсурдной и не имела никаких связей с реальностью.

И все же…

– Возраст?

15 % от 15 до 18 лет

27 % от 19 до 25 лет

35 % от 26 до 36 лет

13 % от 37 до 50 лет

10 % от 51 до 60 лет

Ни одного человека младше пятнадцати, ни одного старше шестидесяти. Странно, однако в прошлом подобное уже случалось. Например, некоторые штаммы гриппа процветают именно в этих возрастных пределах, непонятным образом избегая очень молодых и очень старых. (Быть может, подумал Бенджи, для обеспечения максимального распространения вируса. Слишком маленький или слишком пожилой заболевший могут умереть до того, как вирус успеет наплодить достаточно много копий. Ему требуется прожить какое-то время, чтобы размножиться и заполнить собой мир.)

Бенджи собрался задать следующий вопрос, когда дверь в лабораторию открылась и вошел Арав, молодой сотрудник СИЭ.

– Доктор Рэй, вы свободны?

До сих пор они почти не общались. Это было следствием стремления Бенджи не… не загрязнять мысли остальных членов команды. Арава он считал мальчишкой – что едва ли соответствовало действительности, поскольку молодому технику было уже далеко за двадцать; однако опыта практической работы он не имел. Посему Бенджи был склонен отмахиваться от него, как от наивного ягненка.

– В чем дело, Арав?

Парень перевел взгляд с телефона на изображение на стене, затем обратно на Бенджи. На лице у него появилось завороженное выражение, словно он стоял на краю волшебного трамплина, готовый прыгнуть – но в то же время боясь сделать последний шаг.

– Вы ничего не нашли? Нет никаких закономерностей, заслуживающих внимания?

– Ничего… полезного. – Большим пальцем свободной руки Бенджи помассировал середину лба.

– Ничего общего в историях болезни?

– Можешь спросить сам. – Бенджи указал на телефон.

– Как им пользоваться?

– Просто скажи «Черный лебедь» и постарайся как можно точнее сформулировать свой вопрос.

Кивнув, Арав продолжал молчать. Словно он снова колебался. «Да прыгай же наконец!»

Наконец Арав сказал:

– «Черный лебедь», есть какие-либо общие проблемы со здоровьем, связывающие путников?

Круг дернулся, затем мигнул красным. «Нет».

– У них имеются какие-либо серьезные заболевания?

Снова красный импульс.

– Значит, все они здоровы?

Зеленый импульс. Затем еще два. И что это означало? Что все путники совершенно здоровы? Когда Бенджи проверял в последний раз, так, похоже, и было.

Он беспомощно пожал плечами, словно говоря Араву: «Извини, малыш, быть может, в следующий раз тебе повезет больше».

Его собственное отчаяние зеркально отразилось на лице Арава. И это было понятно: ребята из СИЭ чувствовали себя вершиной перевернутой пирамиды, на которую та давит всем своим весом. Всем им дышал в затылок Белый дом – благодаря министру здравоохранения и социального обеспечения Дэну Флоресу; их заваливали гневными электронными сообщениями губернаторы штатов, а министерство внутренней безопасности всеми силами стремилось отстранить ЦКПЗ и самому взять под контроль стадо лунатиков. Не говоря про средства массовой информации, не говоря про родственников и знакомых всех путников, не говоря про всех тех американцев, кто к настоящему моменту с угрюмой одержимостью следил за продвижением толпы.

– Нам позарез нужен какой-нибудь результат, – сказал Бенджи.

– Он у нас будет. Я верю в это.

Арав замялся, словно не решаясь добавить еще что-то.

– Выкладывай, Арав! – Бенджи нетерпеливо ткнул в него пальцем.

Парень заговорил быстро, комкая слова:

– Я просто хочу сказать, что это настоящий ужас. Понимаете, я изучил ваши работы. То, что вы сделали в отношении коронавируса MERS, – это просто легенда, и даже ваши материалы по так называемой диарее путешественников…

– Точно, нет более благородного занятия, чем изучение поноса.

– Нет! Знаю. Просто я хочу сказать…

– Всё в порядке. Я оценил твое участие.

– А Лонгакр…

– Я не хочу говорить о Лонгакре…

– То, что вы там сделали…

– То, что я там сделал, Арав, было не совсем честным.

– Я был восхищен. Честное слово. Те, кто занимается наукой, нередко думают, что практика – это нечто недостойное их внимания, так? Однако это неправильно. Лучше всего, когда этим занимаются люди принципиальные. И обладающие мужеством.

– В том, что я сделал, не было никакого мужества.

– Было. – Арав повторил это снова, на этот раз возбужденно, пылко: – Было! Возможно, то был не лучший способ проявить свое мужество. Но для того чтобы сделать то, что сделали вы, требовался настоящий характер. Надеюсь, вы меня простите…

В этот момент дверь в прицеп приоткрылась, и Касси просунула голову в щель.

– Эй, вы оба нужны там. Мартин собирается говорить.

– По-моему, меня не приглашают на совещания генерального штаба. – Бенджи покачал головой.

– Чувак, он собирается обратиться ко всем. И ко всем пастухам. Речь будет идти не о болезни – надвигается гроза. Нужно торопиться.

В подтверждение ее слов издалека донесся глухой раскат грома.

– Уже иду, – сказал Бенджи.

После того как Касси ушла, к нему склонился Арав:

– Мы найдем, как идти вперед. Понимаю – сейчас мы уткнулись в глухую стену. Это не трипаносома, не грипп – это непонятно что. Но я верю в нашу команду. Мы обязательно добьемся результатов в самое ближайшее время, доктор Рэй!

Парень даже не представлял себе, насколько справедливы его слова.

* * *

Толпа собралась на обочине, на краю кукурузного поля – к настоящему времени кукуруза поднималась над землей всего на пару футов, и ее ровные ряды уходили в бесконечность. Шана и Мия стояли вместе с другими пастухами – теми, кто вышел из своих машин и нашел время, чтобы удалиться от путников. Всего собралось человек пятьдесят-шестьдесят, все завязшие в трясине нетерпения. На противоположной стороне дороги, словно это была какая-то война за контроль над территорией, стояли специалисты ЦКПЗ, сотрудники министерства внутренней безопасности, несколько полицейских, два агента ФБР. Третья «банда», журналисты и телевизионщики, держалась поодаль от первых двух групп. Корреспонденты брали в прямом эфире интервью у кого-то из пастухов.

Тем временем толпа путников проходила мимо по дороге. Топот их ног образовывал глухой ровный ритм.

– Твою мать, что ж так долго? – Отправив в рот пару подушечек жевательной резинки, Мия протянула пакетик Шане. Та взяла несколько штук.

– Не знаю. – Она обратила внимание на сотрудников ЦКПЗ, зашедших в стоящий у дороги длинный прицеп, в котором размещалась лаборатория. Среди них был Арав.

Мия проследила за ее взглядом.

– Ты всерьез запала на этого молодого пакистанца?

– По-моему, он индиец.

– Какая разница… Классный парень.

– Ему уже… по-моему, двадцать пять.

– А тебе почти восемнадцать. Мне нравится встречаться с парнями, которые старше меня. И знаешь почему?

Шана спросила почему.

– Потому что все парни какие-то незрелые, блин. Ты в курсе, как узнать умственный и эмоциональный возраст парня? Раздели его истинный возраст пополам, и ты получишь, сколько лет ему на самом деле. Это означает, что парни постарше более зрелые.

– Ты что, встречаешься с пятидесятилетними чуваками?

– Да нет, прекрати!

– Но если ты встречаешься с тридцатилетним типом, это означает, что в умственном плане ему еще пятнадцать лет.

– Знаешь, Шана, ты несешь какой-то бред. Просто для меня подростки не катят. Я хочу сказать – взрослые мудрее. И в постели они тоже лучше, так как знают, что к чему. – Мия подмигнула, после чего подозрительно взглянула на подругу. – Ты ведь уже спала с парнями, да?

– Потеряла девственность в шестнадцать лет на заднем сиденье внедорожника «Субару», как и подобает примерной дочери американского либерала.

– Ого, классно! Ну и как, в первый раз тебе было хорошо? Ведь не было, правда? В первый раз никогда не бывает хорошо.

– Да, было довольно мерзко. – Шана пожала плечами. – Билли Койн был редактором литературного журнала, я отправила туда стишок – какой-то мусор о смерти и белой гальке, похожей на могильные камни. Билли предложил обработать мое творение, но на самом деле его интересовало только то, как бы стянуть с меня трусики. И я поддалась. – Она скорчила гримасу. – Он отымел меня словно пудель, терзающий подушку.

– Вот видишь, что я имела в виду. У взрослых больше опыта. Взять хотя бы того типа из ЦКПЗ, Варгаса. – Мия поцеловала кончики пальцев. – Я с радостью оседлаю его, словно чучело. Я с радостью залезу на него, как на маяк. Я с радостью…

– Так, хорошо, я все поняла.

– Да, кстати, о взрослых: а вот и твой.

Из прицепа вышли Арав и еще двое людей из ЦКПЗ. Касси Тран, беседовавшая с Шаной, когда все это только началось, – она очень ее удивила, поскольку, будучи вьетнамкой, тем не менее говорила с характерным акцентом южных штатов и к тому же носила прикольные блузки на бретельках, и вот теперь Шана думала, что эта мысль сделала ее расисткой. Вторым был начальник всей группы или, по крайней мере, его заместитель. Его звали Бенджи – это имя, на взгляд Шаны, никак не шло человеку, возглавлявшему что бы то ни было. Вот Бенджамен – тут всё в порядке. На худой конец, Бен. Но Бенджи – это что, порода собак? Нет, кажется, порода называется басенджи. Но какая разница – Бенджи, басенджи? И вот более существенный вопрос: почему она вообще ломает голову надо всем этим? Трое из ЦКПЗ подошли к остальным, и тут Мартин Варгас – с кем Мии, похоже, хотелось трахнуться – вышел вперед и начал говорить.

– Предупреждаю ваши вопросы, – сказал он. – У меня нет никакой новой информации о ваших родных и близких.

Шана ощутила прилив ярости.

У специалистов должны быть ответы.

Эксперты должны знать, что к чему.

А они ни хрена не знали.

Ярость разливалась каскадами и нарастала, подобно лаве, которая разливается по камням и расплавляет их, – твоя младшая сестра не должна просто взять и заболеть какой-то новой чумой, превращающей людей в лунатиков, потерять голову и уйти из жизни своей семьи; ничего этого не должно было быть, ни одной долбаной унции. Шана понимала, что ее ярость вызвана в первую очередь тем, что «жизнь – просто супернесправедливая штука», это был ее любимый штамп, блин, однако сейчас она испытывала именно это чувство.

Ну как такое возможно?

Похоже, все вокруг ощутили тот же самый праведный неуместный гнев. Прежде чем Варгас заговорил снова, толпа завелась. Ропот возмущения быстро перерос в глухой яростный рев, над которым поднялись отдельные голоса.

– Нам нужны ответы! – крикнул Карл Харткорн, чей сын Брэдли, полузащитник университетской футбольной команды, был в числе путников. – Какого черта мы вам платим? Наши дети, наши родные…

К нему присоединилась Дина Вишневски, пятидесятилетняя мать-одиночка, тридцатилетняя дочь которой Элиза также была в числе лунатиков. (Дина следовала за стадом в стареньком «Шевроле», в котором и спала.)

– Мы платим налоги! – не дав договорить Карлу, крикнула она.

Толпа поддержала ее слова одобрительным ревом.

А теперь раскольник: Лонни Суит, отец Даррила Суита.

– Так, все, полегче! – громовым голосом рявкнул он. Поднялся общий шум, перекрывающий его слова, но Лонни только заговорил еще громче: – Успокойтесь! Доктор Варгас и остальные замечательные люди из ЦКПЗ нам не враги!

Где-то в глубине толпы раздался голос – Шана его не узнала:

– Террористы!

Как будто это объясняло, кто настоящий враг.

Варгас повысил голос, стараясь перекрыть ропот толпы:

– Народ, народ! Я понимаю ваше отчаяние и постараюсь хоть чем-то вам помочь, но прямо сейчас… – Словно по команде над бескрайним полем прогремел гром, похожий на шаги какого-то огромного зверя. – Прямо сейчас нам нужно в первую очередь думать о непогоде. Ясно? Грозовой фронт может принести град, проливной дождь и, возможно, даже торнадо…

Чей-то голос, возможно снова Карла Харткорна, – Шана не могла точно сказать:

– Мы не сможем их защитить!

Их. Путников.

У Шаны похолодела кровь в жилах.

Харткорн был прав. Они не могли защитить своих близких. Торнадо пронесется над шоссе и разнесет стадо, словно расставленных на ковре солдатиков, которых в припадке ярости пнул ногой капризный ребенок.

– Вот как мы собираемся поступить, – продолжал Варгас, перекрикивая не только гул толпы, но также и вой усилившегося ветра. – Мы попытаемся направить путников в другую сторону. Мой помощник, доктор Робби Тейлор, – рядом с Бенджи Шана заметила мужчину с непокорными бакенбардами, который помог ей пару недель назад, когда ее сбил с ног полицейский, – предложил план: дальше в двух милях мы перегородим дорогу прицепом. Если все пойдет согласно нашему плану, путники свернут с этого шоссе на автостраду, ведущую на север к Индианаполису. На этом шоссе непогода должна нагнать нас примерно через полчаса – но если мы свернем, она, возможно, пройдет стороной.

– Сплошные «возможно», «должна» и «согласно плану», твою мать, – нагнувшись к Шане, пробормотала вполголоса Мия. – Мне это не нравится.

– Мне тоже.

Но, опять же, что еще они могли сделать? Если попытаться остановить путников, начнется кошмар. Если позволить им беспрепятственно идти вперед, торнадо десницей Господа унесет их в небо.

Снова прогремел гром, и Шана вся напряглась. У нее в желудке образовалась тошнота, грозящая выплеснуться наружу блевотиной.

Надвигается гроза.

«Пожалуйста, пусть с Несси все будет в порядке!»

* * *

В миле впереди Бенджи и Робби Тейлор стояли на перекрестке, а один из команды Тейлора, Авигайль Данцингер, уроженка Израиля, ловко спустила тягач «Форд» с дороги, чтобы затем сдать прицеп назад, перегородив им шоссе. Требовалось поставить прицеп под нужным углом, так, чтобы перед путниками открылся новый путь – узкая грунтовая дорога, ведущая к проходящей севернее автостраде номер 74. Нет, далеко не идеальный план – но он мог увести путников прочь от грозы.

Небо уже потемнело. Ветер усилился. Дождя пока что еще не было.

– Как у вас дела? – спросил Робби.

– Стадо разрастается изо дня в день. – Бенджи пожал плечами. – Ответов у нас нет. Рано или поздно дело приберет к рукам министерство внутренней безопасности, если, конечно, все мы не погибнем раньше от этого атмосферного фронта, угрожающего породить один или несколько торнадо.

– Мне нравится твой оптимизм. – Хлопнув товарища по спине, Робби повернулся ко всем своим сотрудникам и техническим специалистам. – Так, ребята, остаются только ключевые люди. Все остальные отправляются в гостиницу. – В ближайшей гостинице были сняты номера на ночь. – Если нас не унесет в долбаную Волшебную страну, мы встретимся с вами после того, как гроза пройдет.

С этими словами сотрудники ЦКПЗ разошлись.

К Робби и Бенджи подошли Мартин с Касси, Арав следовал по пятам за ними.

– Мне остаться? – спросил он.

– Отправляйся с остальными, – сказал Варгас. – Если только ты не обладаешь сверхспособностью изменять погоду, Арав, здесь ты ничем не сможешь помочь.

– И все же лучше я останусь, – сказал Арав. – Если вы ничего не имеете против.

Никто не возражал.

У Бенджи мелькнула мысль, что это, пожалуй, и есть проявление мужества. Но оставался вопрос: есть ли в этом мужестве рациональное зерно? Стоит ли за ним мудрость, или же это лишь стремление глупца принести себя в жертву? («Что, например, можно сказать про меня», – подумал Бенджи.) И тем не менее Арав напоминал ему его самого, но только еще молодого, полного оптимизма.

Ветер утих на мгновение, и Робби вдруг сказал, без какого-либо предисловия:

– Можно до кучи выложить и плохие новости. Лоретта собирается отправить нас домой.

– Что? – спросил потрясенный Мартин. – Мы еще не закончили здесь!

– Не вас. СИЭ остается – пока что. Лоретта отзывает РВБ.

– Бред какой-то! Моим людям одним тут не справиться. Это не наша епархия – у нас и так работы по горло. Нам нужно продолжать сбор данных, проводить исследования, но работа непосредственно с людьми… это не наше дело.

– Слушай, Марти, я полностью с тобой согласен! – Робби поднял руки вверх. – И если ты хочешь попробовать сдвинуть с места Непоколебимую, я тебя поддержу. Но Лоретта отправляет нас в другое место.

– Я могу поинтересоваться куда? – спросил Бенджи.

– В Абуджу, в Нигерию.

– Эбола?

– Она самая.

– Господи Иисусе!

– Совершенно верно. Итак, мы отправляемся завтра – опять же, при условии, если нас не отымеет в задницу непогода. В Нигерии нам предстоит только помогать ВОЗ, так что, будем надеяться, это займет лишь неделю-две, и если к тому времени это шествие еще будет продолжаться, я попрошу Лоретту вернуть нас сюда.

– Спасибо, Робби, – сказал Варгас.

Бенджи показалось, будто из-под них убирают опору. После ухода людей Робби давление на СИЭ еще больше увеличится: вся ответственность ляжет на нее. Хуже того, значительно возрастет вероятность ошибки – а как только это произойдет, как только они оступятся, у министерства внутренней безопасности появится предлог прибрать все к своим рукам. У них уже и так руки чешутся это сделать. Что, если этих несчастных посчитают угрозой? Бенджи не мог представить себе то, что он живет в стране, где могут хладнокровно убить невинных.

И все же…

История предлагала множество жестоких примеров того, как происходило именно это. Хуже того: поморщится ли хоть кто-нибудь? Или американцы стыдливо отвернутся в сторону? А может быть, они выступят в защиту стада?

Бенджи со страхом думал, что ответ ему известен.

«Но эту проблему, – рассудил он, – предстоит решать Будущему Бенджи».

И как раз в этот момент начался дождь. Сначала лишь редкие капли – холодные брызги на руках, на лице. В двери тягача опустилось стекло, Авигайль высунула голову и пожала плечами.

– Как у нас дела?

Они осмотрели прицеп, аккуратно перегородивший обе полосы шоссе и обочины. Дальше по обеим сторонам тянулись дренажные канавы – а за ними простирались кукурузные поля. Все это создавало препятствия на пути лунатиков. Проще всего для них будет свернуть на грунтовую дорогу. Бенджи надеялся, что стадо так и поступит.

– По-моему, лучше не могло быть! – Робби поднял вверх большой палец.

Выяснить это предстояло совсем скоро, потому что уже показались путники. Подобно стаду коров, идущему по полосе длинной дороги, лунатики неотвратимо двигались вперед. До перекрестка им оставалось около четверти мили. Кое-кто из пастухов покинул шествие по просьбе Бенджи – им не только угрожала опасность со стороны непогоды; хуже того, дополнительную угрозу создавали их машины. Выбитое стекло будет означать осколки на дороге – а сильный ветер поднимет их в воздух. Бенджи удалось убедить по крайней мере половину пастухов развернуться и на время отправиться в безопасное место. Однако многие остались. Они, а также путники, за которыми они присматривали, должны были с минуты на минуту оказаться здесь.

* * *

– Я никуда не поеду! – решительно заявила Шана.

Отец указал на нее, затем на сиденье рядом с собой.

– Шана, садись в машину. Поехали!

– Я остаюсь. Кто-то должен остаться.

Теперь отец собирался перегнать «Зверя» в более безопасное, более сухое место. Шане захотелось сказать ему, что он долбаный трус.

– Папа…

Но тут вмешалась Мия, стоящая рядом с ней перед фургоном:

– Мистер Стюарт, я собираюсь задержаться ненадолго, только чтобы посмотреть, что произойдет, когда стадо дойдет до прицепа. У меня здесь машина, и как только мы убедимся в том, что Несси, Маттео и остальные свернули в сторону, мы вас догоним, хорошо?

– Обещаешь? – спросил отец, глядя Шане в лицо.

– Обещаю, – солгала та.

* * *

Бенджи зашел в лабораторию вместе с Касси и Аравом. Робби, Авигайль и Мартин остались снаружи под дождем, шагах в пятидесяти от прицепа, – Робби предположил, что имеет смысл попытаться убедить путников изменить курс, крича на них и размахивая руками. Даже несмотря на то что до сих пор путники никак не реагировали на внешнее раздражение, Бенджи рассудил, что хуже от этого не будет. В крайнем случае лунатики не откликнутся на то, что им говорят.

– Они уже идут, – сказала Касси.

Теперь путники находились всего в сотне шагов. Целая толпа. Оставшиеся с ними пастухи – одни сопровождали стадо пешком, другие, кто на машинах, отъехали в сторону и остановились позади полицейских. Чуть поодаль Бенджи увидел Реми, одного из людей Робби, с тепловизором, позволяющим снимать в инфракрасных лучах. На обочине толпились журналисты, и их камеры также были направлены на стадо, снимая путников сквозь тонкие иглы дождя. Хорошо хоть, журналисты оставались в стороне. Пока что.

Путники приближались. Бенджи ощутил ногами вибрацию земли от их шагов.

У него в памяти всплыли кадры из фильма «Парк Юрского периода»: стакан воды, дрожащий все сильнее по мере приближения тираннозавра. Но путники не были одиноким чудовищем, голодным и встревоженным. Они представляли собой орду, все более безликую, шагающую не то чтобы в ногу, но вместе – подобно стае птиц или полчищу саранчи.

И тут в подсознании у Бенджи шевельнулась какая-то неясная мысль.

Что-то связанное со стаей птиц, с полчищем саранчи, с тем, как армия муравьев марширует по земле…

Бенджи мысленно поставил галочку, чтобы вернуться к этому позже.

Робби и Авигайль начали махать руками – и снова мелькнула сцена из «Парка Юрского периода»: Джефф Голдблум в роли Йена Малкольма, размахивающий факелом, чтобы привлечь внимание тираннозавра. С улицы донеслись приглушенные крики сотрудников РВБ, предупреждающих путников о надвигающейся грозе, об опасности, призывающих их свернуть в сторону.

Стадо неумолимо двигалось вперед.

– Как вы полагаете, они послушаются? – спросил Арав.

– Не знаю, – ответил Бенджи.

– Я смотрю, как они идут на нас, – пробормотала Касси, – и, честное слово, мне становится не по себе, блин!

У нее запищала рация.

– Давайте! – схватив ее, сказала Касси.

Они увидели, как Робби тоже поднес свою рацию ко рту, и прицеп наполнился звуками его голоса:

– Ребята, они не собираются останавливаться!

И Робби был прав. Путники просто обогнули его и Авигайль, точно так же, как поток воды обтекает камень.

– Блин! – выругалась Касси.

– Касси, – послышался голос Мартина, – спроси у Бенджи, как он полагает, есть смысл вмешаться?

Касси вопросительно посмотрела на Бенджи. Тот неохотно взял у нее рацию.

– Я не знаю, – сказал он. – Наверное, лучше им не мешать. Быть может, они сами повернут. Если нет… рисковать нельзя, может произойти новый взрыв.

До сих пор он не мог свыкнуться с этой мыслью.

Взрыв.

Оставалось уже десять шагов.

– А что, если ничего не получится? – тихо спросил Арав.

– В таком случае, – сказал Бенджи, – нам останется только молиться о том, чтобы гроза обошлась с ними милосердно.

Пять шагов.

Путники не собирались останавливаться. Они направлялись прямо на прицеп.

«Они не смогут пройти насквозь», – подумал Бенджи. Прицеп окажется для них стеной – они наткнутся на него и не смогут идти дальше. Бенджи мысленно представил себе картину пожара в зрительном зале театра или беспорядки на трибуне стадиона: толпа врезается в ограждение, один человек за другим, но не может прорваться. Вот только сейчас это будут не футбольные болельщики и не театралы: эти люди превратятся в самые настоящие бомбы из плоти и крови. У него сдавило грудь.

«Сейчас мы убьем их всех».

И тотчас же: «А может быть, и самих себя тоже».

– Ложитесь, ложитесь! – крикнул Бенджи остальным. И в рацию: – Уходим! Уходим! Пусть Авигайль садится в тягач, нужно убрать прицеп, нужно…

В окне показалась первая путница, молодая девушка Несси Стюарт. Она не остановилась, не замедлила шаг. Остальные следовали за ней, напирая на нее сзади, – Бенджи поймал себя на том, что его охватила дрожь. У него вспотел лоб, пересохло во рту.

Несси Стюарт подошла к прицепу и вытянула руки, ладонями вперед.

Впервые Бенджи увидел какое-то другое движение помимо шагающих ног. Путники вообще шевелили руками? Бенджи не смог припомнить. И вот эта девушка протянула обе руки…

И прикоснулась к прицепу. Мягко. Едва различимый звук: шлеп.

После чего полезла вверх.

Быстро. Очень быстро – неестественно быстро. Девушка забралась наверх, и вдруг Бенджи услышал ее шаги по крыше прицепа. Остальные путники спешили следом за ней – они лезли вверх не поодиночке, а сразу всей толпой. Они подходили к прицепу, протягивали руки вперед и взбирались по стене, по трое, вчетвером, впятером. Крыша прицепа прогнулась вниз, словно большая банка с содовой в слишком сильно стиснутом кулаке. Поспешив к противоположному боку прицепа, Бенджи выглянул в окно – мелькнувшее движение, и Несси, спрыгнув с крыши, неловко приземлилась и пошатнулась, стараясь удержать равновесие.

После чего снова двинулась вперед.

К этому времени прицеп уже плавно раскачивался взад и вперед, словно лодка на волнах: путники массово забирались наверх, переходили по крыше и спрыгивали вниз, преодолевая препятствие. Арав и Касси широко раскрытыми глазами наблюдали за происходящим, и Бенджи не сомневался в том, что и у него на лице застыло то же самое испуганное изумление.

Затрещала рация. Опять Робби.

– Ребята, вы это видите?

– Ты о чем? – спросил по рации Бенджи.

– Это нужно видеть. Они не… господи, Бенджи, они ни за что не держатся. Они просто прижимают ладони к стенке прицепа. Словно это толпа человеков-пауков… людей-пауков… Не знаю, как правильно. Блин!

Прицеп раскачивался из стороны в сторону. Путники лезли и лезли – крыша прогибалась, но не оставалась прогнутой. И вот наконец последний спрыгнул на землю.

Путники двинулись дальше – неумолимо.

– Похоже, у нас появились новые данные, – пробормотала Касси.

– На первом месте гроза. О новых данных будем думать завтра утром.

Связавшись по рации с остальными, Бенджи сказал, что нужно выгонять тягач обратно на дорогу и ехать следом за стадом. Очень хотелось надеяться, что они разминутся с грозой.

Потому что никто не мог сказать, что будет в противном случае.

16

Как бы тут поступил Иисус

Вот, яростный вихрь идет от Господа, вихрь грозный; он падет на голову нечестивых.

Книга пророка Иеремии, 30:23

19 ИЮНЯ

Бернсвилль, штат Индиана

Мэттью собирался позвонить насчет Дикарло, но вместо этого он сидел, держа в руке телефон, и снова прокручивал в голове разговор с Озарком Стоувером. Его рассудок был подобен кролику, застрявшему в кустах шиповника. Даже по прошествии нескольких часов Мэттью не знал, как отнестись к этому разговору. До сих пор Стоувер никогда не бывал в церкви, никогда не заходил к нему домой. И вот сегодня он был здесь. Невозможно огромный, буквально доисторический, и своими размерами, и своим поведением. Мэттью хотел понять этого человека, потому что в глубине души именно этим он и занимался – нередко неосознанно, потому что это являлось неотъемлемой частью его профессии. Хотя высшим судией был Господь, он, Мэттью, был в этом Его посредником, разве не так? Он оценивал людей, чтобы понять, кто они такие, кем могут стать – как они подводят самих себя (и тем самым подводят Бога) и как помочь им добиться успеха. Что сможет привести их к свету? К великолепию Царства Божьего? Вот как Мэттью помогал людям.

Однако Стоувер представлял собой загадку. Он был диким, неухоженным. По сути дела, зверем. Он собирал ненужный хлам. Не был религиозен, насколько было известно Мэттью. Однако Стоувер был бизнесменом, занимал хорошее положение в обществе – не был преступником, не пил. (А если бы это было не так, Мэттью об этом знал бы. Жители этого городка, как, наверное, и всех маленьких городков, были неисправимыми сплетниками. Особенно когда дело доходило до пасторов и преподобных – люди исповедовались не только в своих собственных грехах, но и в грехах всех вокруг.)

«Но у кого можно об этом спросить?» – вдруг осенило Мэттью.

Он прошел в комнату сына.

Комната Бо, как всегда, представляла собой настоящее болото. Скудное освещение от единственной настольной лампы. На полу одежда. На стене плакаты с автогонщиками и рок-группами, о которых Мэттью никогда не слышал, висящие криво или наполовину оторванные. И как только Мэттью перешагнул порог, ему в нос ударило терпкое болотное зловоние: судя по рассказам его знакомых, это был фирменный запах многих подростков, однако у него в сознании этот смрад вызывал…

Ну, запах грязных носков и вспотевших промежностей. И Мэттью не мог сказать, что было хуже: сам этот запах или то, чем Бо пытался с ним справиться, – ядовитый дезодорант, чем-то напоминающий спрей для уничтожения ос. И если судить по тому, как яростно поливал им себя под мышками Бо, там у него были самые настоящие осиные гнезда.

Мальчишка валялся наискосок на кровати, наушники у него в ушах едва сдерживали тяжелый рок. Он спал? Мэттью не мог сказать.

– Бо! – окликнул он. – Сынок!

Ничего.

Подойдя к мальчишке, Мэттью встряхнул его за плечо. Вздрогнув, Бо очнулся и выдернул наушники из ушей.

– В чем дело? – раздраженно спросил он.

– Извини, просто хотел задать тебе один вопрос.

– Прямо сейчас?

– Ну да, прямо сейчас.

– Блин! Что там у тебя?

– Я хотел спросить насчет твоего друга.

Бо скорчил гримасу, по виду очень напоминающую беспорядочную кучу грязных трусов на полу его комнаты.

– Какого еще друга?

Печальный вопрос, подумал Мэттью, поскольку у его сына, к сожалению, друзей было мало. И с теми немногими, какие у него были, ему запрещали общаться: Ли Бодрик, маленький мерзавец, торговал наркотиками, и его выгнали после первого семестра, а мальчишка Блевинс обожал бросать петарды в унитаз. (Мэттью пришлось объяснять сыну: «Это совсем не смешно, фаянс может разбиться, и осколки кого-нибудь убьют».) И Бо не играл ни в какой команде и не был членом никаких клубов.

– Я имею в виду мистера Стоувера.

– Он не мой друг, он мой босс.

– Но вы с ним ладите.

Бо замялся, словно его придавила большим пальцем святая инквизиция.

– Нуда.

– Что он собой представляет?

– А что?

– Сегодня он задержался, и мы с ним долго говорили.

– Считай, тебе повезло. Быть может, он станет твоим другом.

Бо собрался воткнуть наушники обратно в уши.

– Так, я сдаюсь! – Мэттью поднял руки вверх. – Я не собираюсь на тебя нападать – я тебя ни в чем не обвиняю. Просто мистер Стоувер показался мне интересным человеком, только и всего. Тебе он нравится?

Наушники застыли примерно в дюйме от ушей Бо. Мальчишка отодвинулся ближе к стене.

– Мне он очень нравится, – наконец пробормотал он. – Он относится ко мне хорошо. Платит прилично, работа классная. Иногда мы вместе рыбачим. Стреляем в консервные банки из его мелкашки и маленького ружья – ну, на белок.

– Ты стреляешь вместе с ним?

Судя по всему, Бо почувствовал, что отцу это не нравится, потому что он сказал:

– Я не знаю.

– Ты же только что сам сказал…

Из коридора донесся голос жены Мэттью:

– О господи!

Отец и сын переглянулись.

И снова:

– О господи!

Торопливо выскочив в коридор, Мэттью поспешил на голос в спальню. Жена сидела на краю кровати и смотрела в плоский телевизор, водруженный на комод. Мэттью всегда был против того, чтобы ставить телевизор в спальню, однако жена настояла на своем – а когда Отом чего-то хотела, она, верная своему имени[53], становилась неудержимой стихией.

На экране разговаривали двое.

«Опять выпуск новостей!» – раздраженно подумал Мэттью. Они отравляют жене мозги. Гниль текущих событий. Если Отом не смотрела телевизор, она сидела в своем телефоне и листала плохие новости, словно курсы апокалиптических акций.

– Дорогая, я…

– Тише! – остановила его Отом. – Смотри!

На экране появились новые кадры, судя по всему, повтор – залитая дождем дорога, а снизу надпись: «Новое развитие ситуации с толпой лунатиков, в десяти милях от Уолдрона, штат Индиана».

Почувствовав, как в него что-то воткнулось, Мэттью оглянулся и увидел за спиной своего сына. К его сожалению, взгляд мальчишки также был прикован к телевизору.

На экране была видна дорога. Прицеп. Серое небо и дождь – дождь еще не начался, но он должен был вот-вот хлынуть, поскольку тучи имели цвет угольных брикетов. Прицеп стоял поперек дороги, перегораживая ее. Мэттью понял, что место ему знакомо – это было шоссе на Полдарк, в том месте, где начиналась грунтовая дорога, ведущая к автостраде номер 74. За Полдарком располагались несколько ферм, и Мэттью знал тех, кто там живет: Уиллисы, Хикоки, Берманы.

– Они перегородили дорогу! – возбужденно воскликнула Отом, словно новость не только расстроила ее, но и вызвала у нее восторг. – Они хотели, чтобы путники свернули в сторону. Пошли по другой дороге. Но у них ничего не получилось.

– Почему? – спросил Бо.

– А вы смотрите!

Они прильнули к экрану.

И увидели, как двое, мужчина и женщина, машут руками, стараясь отогнать путников. Увидели, как те подошли к прицепу.

После чего Мэттью завороженно смотрел, как лунатики поднимались на прицеп и переходили через него. Легко, без особых усилий, прижимая ладони к мокрому борту прицепа, они взбирались на крышу – сначала девушка с мокрыми волосами, липнущими к бледным щекам, затем остальные.

После того как Мэттью снова и снова просмотрел повтор этого безумия, он подошел к ночному столику и достал Библию.

После чего вышел на крыльцо. С телефонным звонком насчет Дикарло придется подождать. Мэттью раскрыл Библию на последней книге: Откровении Иоанна Богослова. Он прочитал ее от начала до конца, и не один раз, а два. После чего обратился с молитвой к Всевышнему.

17

Сирены и крики

Твои я знаю секреты,

В беду попала ведь ты!

Теперь в бездонном море

Твои потонут мечты!

И ночка выдалась темной,

Конца и края ей нет.

Ты далеко от дома,

И песни твоей больше нет!

Но только выглянет солнце -

И ты поймешь, что к чему.

Группа «Мерзкий пошляк», песня «Буря века» из альбома «Нищий и бриллиант» (2000 год)

19 ИЮНЯ

В шести милях от Уолдрона, штат Индиана

Гроза хлестала шоссе и окрестные поля семихвостой плеткой. Дождь безжалостно карал лобовое стекло «Мустанга» Мии, стоящего на гравийной дорожке, ведущей к ферме.

– Я их не вижу! – в панике воскликнула Шана. Перегнувшись через Мию, она посмотрела в окно левой двери. Путники продолжали идти – Мия проехала вперед, и теперь подруги ждали, когда они покажутся. Вероятно, они были уже недалеко, однако определить это было очень непросто: небо потемнело, дождь хлестал, и попытка выглянуть в окно была сродни тому, чтобы смотреть на окружающий мир через задвинутые шторы. – Я пойду к ним!

– Не надо, – остановила ее Мия. – Это всего-навсего гроза. Ничего с ними не случится.

– Как ты не понимаешь! Там ведь твой брат!

– Можешь не напоминать мне об этом! – отрезала Мия. – Я и без тебя знаю. Однако сейчас я ни хрена не могу ему помочь, понятно? – Помолчав мгновение, она добавила: – Ты сама видела, как они перелезли через прицеп.

Да, Шана все видела. Она видела, как ее сестра подошла прямо к прицепу, протянула руки вперед, словно целитель, после чего каким-то образом залезла на него, прошла по крыше и спрыгнула с противоположной стороны. Остальные последовали за ней. Это напомнило Шане то, как ее сестра, еще совсем маленькая, провела ее во двор, где вереница маленьких черных муравьев шествовала к мертвому кузнечику, чтобы аккуратно его препарировать. «Смотри!» – сказала Несси, преграждая путь муравьям прутиком. Муравьи хлынули через него. Девочка положила камень, и муравьи перебрались и через него.

– Я все видела, – сказала Шана.

– Может быть… не знаю, у них какие-то силы.

– Силы.

– Ну сверхсилы.

– Никаких сверхсил у них нет, Мия. Они просто… лунатики. И если начнется ливень, налетит торнадо или…

Стук!

Что-то ударило по лобовому стеклу, словно камешек.

Затем еще.

Стук. Стук, стук, стук.

Белые круглые шарики.

– Это град… – пробормотала Мия.

– А град означает, что может…

Вдалеке завыла сирена, предупреждающая о торнадо.

* * *

Раздался вой безумного призрака, и сперва Бенджи подумал, что это просто ветер, однако это было не так. По крыше прицепа забарабанил град. Бенджи повернулся к остальным – Касси, Араву, Мартину и Робби. Авигайль сидела за рулем тягача, тащившего прицеп; Реми находился в кабине рядом с ней.

– Это ведь сирена предупреждения о торнадо, правильно?

– Остается только надеяться, что наш прицеп упадет на голову злой волшебницы, – кивнул Робби.

– Я посмотрел в интернете, – сказал Арав. – Сирены необязательно означают появление торнадо – они только предупреждают о потенциальной опасности, даже если торнадо не были замечены.

– И тем не менее давайте думать, – сказал Бенджи. – Что мы можем предпринять? Если торнадо налетит на толпу путников, как нам их спасать?

Позади прицепа путники упрямо двигались вперед, неизбежно направляясь в самое сердце непогоды. На таком расстоянии рассмотреть их лица было невозможно. Их скрывала пелена дождя, а теперь и града. Были видны их силуэты, приглушенные, промокшие насквозь краски.

Все знали ответ на этот вопрос, хотя никто не хотел озвучивать его вслух.

«Мы не можем спасти путников».

– Мы не сможем их остановить, – наконец сказала Касси.

– У нас нет времени выкопать ров, – раздраженно заметил Мартин, – мы никак не можем остановить торнадо, мы не можем ничем накрыть путников…

– Может быть, нужно спросить вежливо? – вставил Робби.

– Связи нет, – поднял вверх свой телефон Арав. – Я хотел поискать в интернете, как спастись от торнадо, но…

– Подождите! – Бенджи вызвал «Черного лебедя». Тот мигнул зеленым в знак приветствия, после чего Бенджи направил проектор на стену над рядом компьютеров. – «Черный лебедь» связан через спутник. Сигнал по-прежнему есть. «Черный лебедь», это Бенджи. Мне нужен совет: как защититься от торнадо, находясь на открытом месте?

На экране появились рекомендации Федерального агентства по чрезвычайным ситуациям:

Если это возможно, укройтесь внутри здания.

– Очень полезный совет, – пробормотала Касси. – Может, путники подобны вампирам и можно просто пригласить их заглянуть в гости…

Далее на экране появилось:

Если поблизости укрытия нет или если нет времени добежать до здания, ложитесь в канаве или другой низменности или садитесь на корточки рядом с прочным строением. Но при этом опасайтесь наводнения, которое может устремиться в низину.

И:

Закройте руками голову и шею.

– И это всё?

Телефон моргнул зеленым.

– Знаете, – сказал Робби, – если вихревой столб и правда обрушится на нас, возможно, нам самим придется воспользоваться этим советом. Не исключено, что в ближайшие пару минут мы окажемся кверху задницей в придорожной канаве.

Прицеп раскачивался под напором мощных порывов ветра. Град колотил по металлической крыше, словно щебень: громкий непрерывный стук. Но на фоне всего этого…

Бенджи готов был поклясться, что услышал какие-то звуки. Голос. Или голоса.

– У «Черного лебедя» есть прогноз погоды? – спросил Арав. – Он может выдавать нам информацию в режиме реального времени и…

Но Бенджи поднял палец, останавливая его. Он сделал то, что делают, когда устремляют взгляд в никуда, стараясь сосредоточить свой слух на чем-то.

– Вы слышите? – спросил он.

– Я слышу рев сирены, – сказал Робби. – Я слышу апокалипсис града – у существительного «град» есть множественное число? Косяк рыбы, гроздь винограда, стадо лунатиков, апокалипсис града…

– Нет, нет, тише! Я слышу голоса.

– Ты слишком много общаешься с «Черным лебедем», Бендж.

– Подождите! – вмешалась Касси. – Я тоже их слышу.

На какое-то мгновение град ослабел, а ветер утих…

И тут, где-то там, среди рева бури, Бенджи услышал снова. Отчетливо.

– Кто-то кричит, – сказала Касси.

Она была права. Кто-то орал во все горло. Но кто? И где? У Бенджи в голове начал стремительно раскручиваться сценарий: кто-то, возможно пастух, возможно телевизионщик, попал в беду, испугался и зовет на помощь. «Все очень сложно. Слишком много движущихся частей». Снова подбежав к окну, Бенджи выглянул на улицу. Ему показалось, будто он заглянул в окошко стиральной машины: хлещущие брызги дождя, водоворот, пена.

– Дай мне камеру Реми, – обратился Бенджи к Араву.

Тот протянул ему тепловизор. Бенджи переключил его на инфракрасный режим.

В грозу так было проще всего различить стадо: температура тела лунатиков была ниже, чем нормальная температура человека, приблизительно 96,5 градуса по Фаренгейту[54], поэтому на экране тепловизора их силуэты получались не такими яркими и более размытыми. Теперь эти силуэты аморфной светящейся каплей приближались к прицепу. Бенджи не увидел ничего из ряда вон выходящего. Чуть поодаль были видны силуэты пастухов и их машин – как было бы хорошо, черт побери, если б все они убрались куда-нибудь в безопасное место, чтобы больше не нужно было тревожиться и за них, однако все они были взрослые люди и сами определяли свою судьбу. Лунатики же, напротив, похоже, оказались порабощены неподвластной им силой.

И тем не менее светящееся пятно, обозначающее стадо, медленно продвигалось вперед.

Так, стоп! Вот они снова…

Голоса.

Где-то дальше. Позади путников.

– Я иду туда, – сказал Бенджи, накидывая куртку.

– Босс, сбавь обороты, – схватила его за руку Касси. – Ветер там…

– Кто-то в беде, кому-то угрожает опасность!

– Блин! – выругался Мартин. Он так и не снял куртку. – Я иду с тобой.

– Так, так, – вмешался Робби, – вы два идиота! Если вы выйдете на улицу, дело кончится тем, что это вам будет угрожать опасность, вы попадете в беду. Я вовсе не хочу сказать, что мы не придем вам на помощь, но, пожалуйста, не заставляйте нас это делать!

– Мы не будем отходить далеко, – сказал Бенджи.

Распахнув дверь, он шагнул в бушующий водоворот. Мартин следовал за ним по пятам.

* * *

– Надеюсь, эта дрянь не разобьет мне стекла, – пробормотала Мия, слушая, как по капоту «Мустанга» колотит град. – Похоже, останутся вмятины и отлетит краска, а денег на ремонт у меня нет.

Шане захотелось оборвать подругу: «Мне нет никакого дела до твоего пикапа, я думаю только о лунатиках», и она уже открыла было рот, собираясь высказать это вслух… Но тут ее внимание привлекло какое-то движение в зеркале заднего вида. Мелькающие в пелене грозы силуэты. Что-то белое, похожее на трепещущий флаг. Оно появилось сзади, над дорожкой, ведущей к расположенной в стороне от шоссе ферме.

И затем Шана услышала голоса.

– Там кто-то есть, – сказала она. – Кто-то кричит.

– Что? – спросила Мия. – Где?

Но у Шаны не было времени ей ответить.

Потому что она распахнула дверь и выбежала в грозу.

* * *

Казалось, ветер что есть силы толкал в грудь – особенно сильный порыв швырнул Бенджи на Мартина, и они оба едва не свалились в придорожную канаву. Мартин закричал, стараясь перекрыть рев ветра, однако гроза украла его слова. Оба поднялись на ноги. Бенджи натянул на голову капюшон (слишком поздно, сообразил он, поскольку при этом на него выплеснулось еще больше воды). Затем он обошел тягач спереди, вызвав удивленные взгляды у сидящих в кабине Реми и Авигайль. Постучав в стекло, Авигайль спросила жестами, какого черта он там делает, однако Бенджи не потрудился ей ответить. Вместо этого, не обращая внимания на градины размером с горох, нещадно колотящие его, он поднес к глазам тепловизор…

В окуляре снова появилось инфракрасное изображение. На этот раз Бенджи направил прибор дальше по шоссе – не на самих лунатиков, а туда, куда они направлялись.

Он увидел там одинокий пикап. И узнал в нем машину, принадлежащую одному из пастухов, хотя кому именно, он не мог сказать. Позади пикапа у белого каменного дома какое-то движение – от фермы удалялись два теплых силуэта и один более холодный. До них было ярдов пятьдесят, и они направлялись сюда.

Бенджи узнал ровную поступь более холодного нечеткого силуэта.

«Это лунатик».

Новичок. Спешащий, чтобы присоединиться к цирку.

И оказаться в самом центре этого кошмара.

Но другие двое…

Они гнались за ним. Возможно, родственники, как знать?

Кричали они. Обращаясь к путнику. Вероятно, встревоженные тем, что этот человек – которого они знали, которого любили – вдруг встал и вышел из дома навстречу непогоде, под рев сирены, предупреждающей о торнадо. Эти люди ничего не могли понять.

А если они попытаются остановить лунатика, все закончится кровавой трагедией.

У Бенджи не было времени что-либо объяснять.

Он бросился бежать, не обращая внимания на проливной дождь.

* * *

Сквозь пелену воды и града, хлеставшую ее по голове и плечам, Шана увидела три силуэта.

Три человека.

Одним из них был путник. Шана сразу же это определила – на протяжении последних двух недель она помимо воли изучала эту ровную, неторопливую походку «поспешишь – людей насмешишь». Даже в темноте девушка разглядела белки мертвых глаз, смотрящих на нее.

Возраст Шана не смогла определить точно – но это был мужчина, а может быть, молодой парень. Белая футболка. Свободные брюки. Широкие плечи. Нет, явно взрослый мужчина.

Другие двое не были путниками. Одна из них – женщина в годах. Другой – моложе, подросток. Оба кричали путнику. Сквозь вой сирены и ветер Шана разобрала обрывки слов: «…не ходи… вернись… разве ты не видишь – гроза…»

И затем еще одно слово: «папа».

Быстрая догадка: путник приходился мужем женщине и отцом подростку. Шана рванула к ним, нескладная и неуклюжая, размахивая руками и визжа, словно демон, что им нужно уходить, возвращаться домой, оставить этого человека в покое – близкие догнали его и стали хватать за руки.

А теперь: голос справа.

К Шане бежал кто-то еще. Нет, к ней бежали двое.

Девушка их узнала – Бенджи Рэй, а следом за ним Мартин Варгас. Они бежали по прямой от прицепа, мимо стада путников. А впереди одинокий лунатик, этот мужчина, силился присоединиться к толпе, подобно шарику от подшипника, катящемуся к мощному магниту.

Теперь Шана все поняла. Родные хотели его остановить. Вернуть домой.

Но попытка удержать мужчину дома приведет к еще более страшным последствиям. Уж эти люди должны были это знать. ЦКПЗ распространил предостережения. Их постоянно повторяли во всех выпусках новостей: «Ни в коем случае не препятствуйте путникам…»

– Остановитесь! – закричала Шана, размахивая руками так, словно пыталась остановить машину, на полной скорости мчащуюся к разрушенному мосту. – Остановитесь!

Она приближалась к мужчине и его родным. Дождь наискось хлестал ей в лицо. Женщина, со спутанными длинными волосами, широко раскрыв рот, жалобно взмолилась, крепко обхватив своего мужа. Подросток, мальчишка лет десяти, не больше, твердо уперся ногами в землю, вцепившись отцу в руку, таща его назад, словно в игре в перетягивание каната, ставкой в которой была жизнь его отца.

Мужчину начала бить дрожь. У него отвалилась нижняя челюсть.

Он закричал. Перекрывая непогоду. Перекрывая рев сирен.

«Сейчас он взорвется», – подумала Шана.

Но не остановилась.

Замедлив бег, Бенджи поднес к глазам тепловизор. Изображение показало, что температура мужчины стремительно растет. Бенджи увидел, что кто-то метнулся наперерез – девушка, одна из пастухов.

А в стороне еще какое-то движение, что-то мелькнуло…

Бенджи обернулся, провожая это взглядом, – темный силуэт, серый призрак, сверкнувший красным, разорвавший грозу. Бежавший следом Мартин тоже остановился и обернулся…

И нечто, чем бы это ни было, налетело на него, гонимое ветром. Выкрутив голову вбок, Мартин вскрикнул, падая на землю.

– Мартин! – окликнул его Бенджи.

Однако в этот самый момент он наступил в лужу, оказавшуюся глубже, чем он предполагал, – нога провалилась, он вывернул щиколотку. По всему его телу разлилась боль, словно запущенная сильнейшим ударом бейсбольной биты, и не успел он опомниться, как оказался на земле, а расплющенные в лепешку легкие остались без воздуха.

Тепловизор с грохотом отлетел вперед на камни.

* * *

Отец семейства начал… разбухать. Теперь Шана видела это отчетливо, поскольку находилась близко, слишком близко, направляясь бегом прямо к этой троице. Ее рассудок вопил, взывая к телу: «Остановись, остановись, остановись!», но она бежала вперед, хотя руки мужчины раздулись, словно воздушные шары, растягивая бицепсы. Грудь и живот у него растянулись так, будто что-то стремилось вырваться из него наружу. То, как запрокинулась назад его голова, как оттянулся вниз подбородок, раскрывая рот все шире и шире, под скрежет и хруст костей превращая его в зияющую пещеру, – все это было невозможно, словно спецэффект в кино.

Впоследствии Шана часто вспоминала это.

Но от всего остального осталось только смазанное пятно.

Шана могла восстановить только отдельные разрозненные мгновения.

Ее протянутые руки.

Ощущение прикосновения, захвата чего-то.

Она обвивает это что-то руками. Не что-то. Кого-то.

Мальчишку. Он тяжелый в ее объятиях.

Дождь, вспарывающий воздух.

Град, жалящий плечи.

Ветер, свистящий и воющий.

Шана упала на землю. Что-то сломалось, хрустнула кость. Этот звук стал первым из многих, которым впоследствии предстояло мучить ее в кошмарных снах. Непроизвольно зажмурившись, Шана услышала, как отец мальчишки не взорвался, а хлопнул – звук разрывающейся кожи, вслед за которым пошел влажный плеск всего того, что находилось внутри. Нечеловеческая отходная несчастного затихла быстро, но тотчас же началась заупокойная месса его жены. Тяжелые шаги, шлепок тела на раскисшую от дождя землю, в месиво того, что когда-то было ее мужем.

Прогремел раскат грома. Дождь продолжал реветь.

18

Мерцающее сияние

И снова республиканцы в Конгрессе попросили президента Хант выступить с заявлением по поводу так называемых лунатиков, в настоящий момент проходящих через самое сердце Индианы. Единственный отклик последовал от пресс-секретаря Уэллса, сказавшего, что президент «уверена в том, что у ЦКПЗ скоро появятся ответы». Тем временем набирает ход избирательная кампания, и кандидат от Великой старой партии Эд Крил снова озвучил версию теории заговора, обвинив Хант в том, что та, возможно, сама организовала это «стадо», чтобы отвлечь внимание от важных вопросов по поводу прошлогодних утечек из АНБ[55]. Из других новостей: вчера в штатах Среднего Запада наблюдалось свыше сотни торнадо, из которых семь имели мощность четыре и пять баллов по шкале Фудзиты – Пирсона[56], – пока что нет никаких данных о количестве жертв и разрушениях.

Оскар Кастилло, утренний выпуск новостей Си-би-эс

20 ИЮНЯ

Больница «Милосердие», Уолдрон, штат Индиана

Глубокий вдох – и Бенджи резко оторвал голову от груди.

Он заморгал.

«Я спал?»

Во рту у него пересохло; он сглотнул. Уселся прямее в кресле-каталке. Напротив него было окно. Небо оставалось черным, дождь продолжался, но теперь его мелкие капли мягко стучали по стеклу. Бенджи взглянул на часы. Половина пятого утра. Оглянувшись через плечо, он увидел дверь с табличкой: «Морг».

Воспоминания вернулись подобно раскрытым картам, брошенным на стол. Одно за другим.

Мартин, сбитый с ног, как оказалось, сорванным дорожным знаком «STOP».

Нога, которую он подвернул при падении.

Отлетевший в сторону тепловизор.

Бегущая девушка – сестра Несси.

Там, под проливным дождем, Бенджи поднялся на ноги, не обращая внимания на вывернутую щиколотку, и сделал выбор – он побежал к семье, а не к Мартину. Впрочем, в обоих случаях было уже слишком поздно.

Бенджи вспомнил, как у него на глазах растягивалась кожа мужчины, как по ней пробежала рябь – и как мужчину разорвало. В том, что из него вытекло, не было ничего приятного: это был поток блестящих внутренностей и алой крови, а женщина, державшая мужчину, его жена, крепко прижимала его к себе, когда он взорвался прямо у нее в руках. Она приняла это на себя. Всё, целиком. Женщина закричала. Упала на землю.

И тут Бенджи пришла в голову отвратительная мысль…

«Мне нужны их тела».

Смерть – это трагедия.

Но смерть также открывала возможность собрать данные.

Бенджи вспомнил, как, хромая, подошел к жене и мужу, двум фермерам, – от мужа осталась только кучка, клочья кожи и кольца внутренних органов, пронзенные фарфоровыми осколками шрапнели, в которую превратились кости. Женщина еще была жива, но она умирала. Шрапнель поразила ее во многих местах. Один осколок торчал из шеи, и кровь стекала по нему, смешиваясь с дождем, смывающим ее. Прежде чем Бенджи успел что-либо предпринять, рот женщины раскрылся и жизнь покинула ее глаза, оставив только окна, смотрящие в опустевший дом. Сверкнула молния.

И Бенджи пришла в голову жуткая, холодная, безжалостная мысль:

«Мне нужны их тела».

И вместе с ней осознание страшной правды:

«Сейчас дождь смоет все».

Бенджи были нужны доказательства. Путников нельзя порезать. У них нельзя взять кровь. Ни нож, ни игла не могли проткнуть их кожу.

И вот перед ним, в одной куче, лежало все, что было ему нужно. Кровь, кости, внутренние органы, эпидерма, мозговое вещество — вся омерзительная лепешка.

Бенджи вспомнил, как сорвал с себя куртку, просунул ее под кучу и закутал ею липкое месиво. Он в полной мере прочувствовал весь ужас своего поступка и вспомнил, как закричал, давая выход боли. Нахлынувшее отвращение вступило в жестокую схватку с необходимостью сделать это. Бенджи попытался себе напомнить: «Всего минуту назад это был живой человек».

Все это случилось тогда. Сейчас Бенджи сидел в кресле-каталке перед входом в морг. Все еще мокрый от проливного дождя. Он постарался вспомнить, как попал сюда… но ему не пришлось ходить за ответом далеко. Потому что они сами пришли к нему. Девушка. Сестра Несси, а следом за ней другая пастушка, молодая женщина, чьего имени Бенджи не знал. Это они привезли его сюда. Помогли ему уложить в пикап останки мужчины и тело женщины.

И мальчишку. Тот отделался лишь переломом руки. Благодаря девушке.

Бенджи резко поднялся на ноги. Остальные вздрогнули, напуганные этим внезапным движением.

– Ты его спасла, – сказал Бенджи.

И тотчас же сообразил, что его слова прозвучали словно с потолка, абсолютно бессвязно. Девушка недоуменно заморгала, глядя на него так, будто он спятил.

– Я имею в виду мальчишку, – вздохнул он. – Ты спасла ему жизнь.

– А, – девушка уставилась себе под ноги, – даже не знаю…

– Нет, нет, спасла. Я помню. Мальчишка – он цеплялся за своих родителей. Когда его отец… погиб, с ним могло произойти то же самое, что случилось с его матерью. Ты спасла ему жизнь. Напомни, как тебя зовут?

– Шана. Шана Стюарт.

Бенджи попытался сделать шаг. Его лодыжка тотчас же пожаловалась на это, и нога едва не подогнулась. Но кости остались целыми, поэтому Бенджи, поморщившись, превозмог боль и протянул руку.

– Доктор Бенджи Рэй.

Вторая женщина печально оглядела его с головы до ног, не переставая жевать резинку.

– Мы сейчас помылись. А вы спали.

– Всё в порядке, – отдернул руку Бенджи. – Как дела… у мальчишки?

– Кажется, он в порядке, – ответила Шана. – Только сломанная рука или что там. – Ее лицо стало грустным. – Но, полагаю, он так никогда полностью и не оправится.

– Да, возможно. – Жизнь мальчишки безвозвратно изменилась. Его родители погибли при дико неестественных обстоятельствах. Бенджи знал, что система относится к сиротам жестоко. Впрочем, быть может, благодаря этим неестественным обстоятельствам на мальчишку обратят особое внимание. – А вы как? Я имею в виду вас обеих.

– Всё в норме, мы только хотим вернуться обратно, – сказала вторая пастушка.

– Прошу прощения, как вас зовут? – спросил Бенджи.

– Мия.

– Благодарю вас, Мия, за то, что отвезли меня сюда. Вы обе… вы даже сами не понимаете, как много вы сделали. До сих пор у нас не было возможности должным образом исследовать хотя бы одного из лунатиков – и хотя обстоятельства никак нельзя назвать идеальными, у нас появился хоть какой-то шанс. – Он помолчал. – Извините. Наверное, мои слова получились очень холодными, очень отстраненными. Я этого не хотел.

– Все классно, – сказала Шана, однако печаль в ее улыбке напомнила Бенджи: «Определенно, все совсем не классно».

– Нам больше вашего хочется понять, в чем дело, – сказала Мия. – Там же наши родные. Ее сестра. Мой брат.

– Еще раз огромное спасибо.

Кивнув, девушки направились к выходу, о чем-то разговаривая вполголоса. Но затем Шана оглянулась и сказала:

– Не знаю, находится ли ваш человек с… ну, с останками. Если вам это интересно.

– Мой человек?

– Тот, который приехал, пока вы спали, – кивнула Шана.

Паника оглушила Бенджи тяжелым мешком.

Тела!

В предыдущий раз их похитили.

Сейчас Бенджи привез тела сюда, но что произошло потом? «Нет, нет, нет, кто-то мог сюда прийти – что, если тела снова забрали, прямо у меня под носом, пока я спал? Проклятье!» Он поспешил к двери в морг…

И та как раз открылась перед ним. На пороге стоял человек, в защитном костюме – на синей ткани кровь казалась багровой. Под маской Бенджи разобрал знакомое лицо: Робби Тейлор.

– Выглядишь ты ужасно, Бендж.

Бенджи устало кивнул. Ему захотелось заключить своего товарища в крепкие объятия.

– И чувствую себя я тоже ужасно, Робби.

– Я не хотел тебя будить… вид у тебя был такой умиротворенный.

– Ну это далеко не соответствовало действительности.

– Да, это была полная задница. К тому же ты все это время вкалывал без отдыха, и горючее у тебя было на исходе. А дальше все будет еще хуже.

– Я вижу это по твоим глазам, – сказал Бенджи. – Мы несемся по бурной горной реке, а весел у нас нет, так?

– Весел? Твою мать, Бенджи, у нас нет даже лодки!

* * *

Они сидели на стоянке в стареньком «Мустанге» Мии. Та собралась завести двигатель, но Шана остановила ее:

– Подожди!

Мия подчинилась.

Над деревьями за стоянкой появилось слабое сияние рассвета – гроза закончилась, и скоро должен был начаться новый день.

– В чем дело? – спросила Мия.

Шана не отвечала. Потому что, хотя на улице гроза закончилась, буря у нее внутри только раскручивалась. Она налетела на Шану со всей силой, и ей пришлось упасть головой на приборную панель, борясь со слезами. Вскоре девушку уже сотрясали судорожные рыдания. Она согнулась пополам, прижимая колени к груди, обхватив руками лодыжки. Слезы застилали ей взор.

– Просто я устала. Эта ночь выдалась очень тяжелой… – попыталась сказать Шана, но по большей части у нее получились лишь бессвязные всхлипывания.

Протянув подруге платок, Мия положила руку ей на плечо. Такой простой жест, но как же много он значил!

И медленно, неотвратимо, точно так же как прошла вчерашняя гроза, прошла и эта.

Сделав глубокий вдох, Шана заморгала, прогоняя слезы.

– Давай проведаем наших близких, – сказала она.

Мия завела двигатель.

* * *

Они вместе поднялись по лестнице, чтобы навестить Мартина Варгаса. Тому, даже в больничном халате и с забинтованной головой, удавалось по-прежнему выглядеть привлекательным.

– Господи, Мартин! – воскликнул Бенджи, оглядывая повязку на голове. – Пришлось накладывать швы?

– Три. Ничего серьезного. Но этот дорожный знак здорово меня долбанул. – Кряхтя, Мартин уселся в кровати. – Сотрясение мозга. Впрочем, все будет хорошо. Передайте мне пульт. – Бенджи бросил ему пульт дистанционного управления, и Мартин выключил телевизор. – Есть свежие новости? Скажите мне, что мы забрали останки. Скажите мне, что вы произвели вскрытие…

– Бенджи собрал совком месиво, – кивнул Робби, – а я повозился в прозекторской. – Пододвинув стул, он плюхнулся на него. – Итак, рассказываю. Очевидно, все результаты лишь предварительные. Полный анализ на токсины быстро не проведешь, и нашим лаборантам потребуется какое-то время, чтобы исследовать кровь. Но первый поверхностный осмотр показал то, что нам и так уже известно. Погибший мужчина, некий мистер Клейд Берман, сорока пяти лет, скончался в результате… взрыва. – Робби изобразил губами глухой хлопок вылетающей из бутылки пробки. – Господи, его просто разнесло в клочья! Как будто у него внутри сработала бомба.

– Это действительно было так? Ты обнаружил что-то похожее? – Какой абсурдный вопрос вынужден был задать Бенджи. Ему пришлось напомнить себе: «неестественные обстоятельства».

– Нет. Никаких инородных тел, никаких искусственных предметов, которые могли бы вызвать озабоченность, ни кардиостимулятора, ничего в желудке – никаких химических ожогов, ничего, все чисто. Медицинская книжка показывает, что у этого мужчины не было никаких проблем со здоровьем, если не считать перелома ноги несколько лет назад. Однако медицинской страховки у него нет, что, впрочем, нисколько не удивительно, учитывая стремительный рост ее стоимости. Итого: ничего заслуживающего внимания. Вот только…

– Что только? – спросил Бенджи.

– Дело в том, что, когда переходишь к исследованию под микроскопом, все эта хрень становится… твою мать, просто бессмысленной.

Последнее слово Робби произнес так, словно это было не совсем то, что он хотел сказать, но только это и пришло ему на ум.

– То есть? – спросил Бенджи.

– Я взял образцы внутренних органов, образцы кожи, мышечных тканей, спинномозговой жидкости, мозгового вещества. И на клеточном уровне… увидел множество повреждений, понятно?

– Повреждений? – спросил Мартин. – Некроз клеток?

– Полный. Очень похоже на казеозный некроз.

Под казеозным некрозом подразумевалась гибель клеток, которую можно встретить в случае некоторых заболеваний, вызванных грибками или микобактериями – но также и другими патогенными организмами. Клетки разрываются, разбрасывая вокруг свои остатки.

– Но не совсем то же самое, – продолжал Робби. – Казеозный некроз развивается медленно, а это… произошло быстро. Никаких побочных продуктов. Судя по всему, все произошло стремительно. Клетки этого человека продемонстрировали в миниатюре то, что случилось с ним самим: десятая часть их просто взорвалась.

Похоже, десятой части оказалось достаточно.

Робби протянул свой телефон. Бенджи передал его Мартину, и они вдвоем прильнули к экрану, выводя на него несколько грубых снимков, сделанных через микроскоп.

Бенджи сразу увидел то, о чем говорил Робби: клетки были разорваны, все органоиды или также лопнули, или просто вывалились наружу. Казалось, ягоду голубики пробила дробинка – но только не прилетевшая извне, а вырвавшаяся изнутри. И эта мысль задела что-то у Бенджи в подсознании.

Ему показалось, он уже видел нечто подобное.

Но где?

Стиснув зубы, Бенджи попытался ухватиться за это воспоминание.

– Что могло это вызвать? – спросил Мартин.

– Для вируса нетипично, – сказал Бенджи. – Может быть, грибок.

Паразитный грибок – в этом объяснении был определенный смысл, ведь так? Микозы, или грибковые заболевания, могут вызывать внутренний микроспороз. Клетки спаиваются вместе, что облегчает распространение инфекции. Калифорнийская лихорадка, она же кокцидиоидомикоз, – споры разносятся ветром в юго-западных штатах – представляет собой соматическое условно-патогенное заболевание, вызывающее казеозный некроз клеток, хотя этот процесс развивается медленно. А насчет изменения поведения – не надо ходить далеко, достаточно взглянуть на так называемый грибок зомби, кордицепс, в буквальном смысле берущий полный контроль над насекомым. Инфицированный муравей сначала страдает от конвульсий, когда грибок взламывает его экзоскелет, затем грибок начинает управлять движениями муравья, загоняя его на верхушку растения, где тот закрепляется и взрывается, высвобождая споры и заражая новых муравьев внизу.

А что, если и сейчас происходит нечто подобное? Определенно, кордицепс вытворяет с клетками муравья те еще штучки, пусть и медленно, – нити микроспоридий уничтожают в них все органоиды, в том числе митохондрии. Бенджи принялся лихорадочно перебирать все возможности. Если грибок поселяется в эпидерме, хватит ли у него сил, чтобы сделать кожу непреодолимым барьером для иглы и ножа? Это казалось невозможным.

– Ты нашел какие-либо следы грибкового заражения? – спросил Бенджи.

– Никаких. Все чисто.

– Но ты все-таки склонен считать, что это кордицепс? – спросил Мартин.

– Не знаю. – Мысленно Бенджи добавил: «Мы не знаем абсолютно ничего». – В этом есть хоть какой-то смысл, но все же… смысла недостаточно. Новая информация не добавила никакой ясности.

– Ну в таком случае я собираюсь напустить еще больше тумана, – сказал Мартин.

– Блин! – выругался Робби.

– Выкладывай, что у тебя, – сказал Бенджи.

– Я не буду ничего вам говорить. Лучше покажу.

* * *

Возвращаясь обратно к стаду, подруги проехали через Уолдрон, маленький городок, на главной улице которого не было фонарных столбов и даже дорожной разметки. Шана обратила внимание на гараж, напротив которого была маленькая стоянка для школьных автобусов (похожая на кладбище, где покоились мертвые автобусы). Затем подруги проехали мимо крошечной закусочной, убогой бакалейной лавки, заправочной станции и нескольких двухэтажных домов, настолько обветшавших, что казалось, они готовы были провалиться в землю и заснуть там в ожидании полного разрушения.

Но, направляясь на юг, подруги увидели кое-что еще: грузовики телевизионных групп. А рядом с ними – корреспонденты и операторы, расставляющие аппаратуру для съемки. Определенно, телевизионщики знали, что путники направляются в эту сторону.

– Стервятники!.. – в сердцах пробормотала Шана.

– Они просто делают свою работу. – Мия пожала плечами.

– Да, но только их работа сводит на нет нашу работу.

– У нас нет никакой работы, девочка моя. Нам никто не платит. Я уже на нуле, черт побери. Нужно будет попросить маму переслать мне деньги по почте. Блин!

– Слушай, а чем ты занималась до всего этого? Я хочу сказать, где ты работала?

– Последняя моя работа – официантка. В одной дерьмовой забегаловке в Кливленде. Чипсы и гамбургеры. Мне приходилось обслуживать подвыпивших старшеклассников, мнящих себя прогрессивными и все такое, но, по сути дела, находящихся на стадии личинки на пути к консервативным женоненавистническим неженкам. Бла-бла-бла, крафтовое пиво, бла-бла-бла, кандидат от третьей партии, бла-бла-бла, «Аберкромби и Фитч»[57], твою мать! Я счастлива избавиться от этого. – Мия скорчила едкую гримасу. – Но меня совсем не радует то, что мне не платят зарплату.

Они выехали из города, и Мия прибавила газу. «Мустанг» рванул вперед, словно ужаленный в задницу. Мимо потянулись поля, залитые водой. Кое-где поваленные деревья. Оглянувшись, Шана увидела на заднем сиденье красные пятна. И почувствовался запах – едкий минеральный привкус. Похожий на зловоние, исходящее от дохлого теленка.

– Тебе нужно будет почистить машину, – сказала Шана. – После… ну, вчерашнего.

– Блин! Я об этом не думала.

– Извини.

– Может, я ее просто сожгу.

В нескольких милях южнее Уолдрона начали встречаться другие машины. Среди них попадались съемочные группы местных телеканалов. Другие машины, легковые и грузовые, Шана видела впервые. Похоже, это были просто какие-то люди, которые сидели в своих машинах и чего-то ждали.

– Слушай, у того типа в кузове пикапа правда был холодильник? – сказала Мия.

– А я видела какую-то дамочку, устроившуюся в шезлонге.

– Прямо какой-то пикник на обочине, блин!

– Долбаные туристы!

Войдя в поворот, «Мустанг» попал задним колесом в зубодробительную колдобину – и тут впереди показалось стадо. И здесь наконец были знакомые пастухи – не только полицейские машины и прицеп ЦКПЗ, но и обычные пикапы и жилые фургоны. Шана увидела «Зверя», тащившегося сзади. Но и журналистов здесь было значительно больше – повсюду телевизионные камеры, корреспонденты тычут микрофоны людям в лица.

«Вчерашний день все изменил», – подумала Шана.

Это означало, что средствам массовой информации известно о случившемся. Кто-то рассказал о бедняге, который лопнул, словно воздушный шарик. Впрочем, возможно, дело было не только в этом – не исключено, что кто-то заснял произошедшее на видео. От начала до конца. Путники приближаются к прицепу, возглавляемые сестрой Шаны. Возможно, кто-то заснял, как человек выходит из дома, а родственники пытаются его остановить. Быть может, вчера вечером миллионы американцев увидели по телевизору, как человек взорвался, словно шарик, наполненный кровью и внутренностями, – а это означало, что они могли увидеть и ее, Шану, бегущую под дождем к тому мальчишке. Внезапно все эти люди стали ей ненавистны. Чужаки, вторгающиеся в… Как там выразилась Мия? В их «священную миссию».

Если честно, Шана не то чтобы верила в это, но, черт возьми, чувствовала где-то между сердцем и желудком.

– Остановись, я хочу проведать свою сестру.

Это она тоже чувствовала – потребность вернуться к Несси, просто чтобы убедиться, что с ней всё в порядке. Кивнув, Мия свернула на обочину ярдах в ста перед путниками.

Распахнув дверь пикапа, Шана стряхнула с себя усталость и бодрым шагом направилась к лунатикам.

Она увидела свою сестру во главе стада. Руки прижаты к телу. Волосы все еще немного влажные, свисающие прядями на бледные веснушчатые щеки. «Нужно вымыть ей голову, – подумала Шана. – Нужно будет попросить отца раздобыть шампунь». Спеша к путникам, она услышала, как кто-то сказал:

– Это она?

И затем:

– Точно, это она.

Не успела Шана опомниться, как ей в лицо воткнулось с десяток микрофонов.

– Это вы вчера вечером спасли того мальчика… – начала было женщина с прической, напоминающей шлем.

Ее перебил мужчина, волосы у которого были так коротко острижены, что он казался лысым:

– Каково это – когда прямо у вас на глазах взрывается человек?

Еще один голос:

– Вы настоящий герой…

Другой:

– Спасительница…

Третий:

– Заражена…

Отмахнувшись от микрофонов, Шана решительно прошла мимо телекамер.

– Убирайтесь вон! – бросила она. – Я хочу повидать свою сестру. Я просто хочу повидать Несси!

Ей вслед раздались вопросы:

– Это ваша сестра возглавляет шествие лунатиков?

– Как вы относитесь к тому, что вас называют пастухами?

– Как вы думаете, что здесь происходит? Шана! Шана!

Но Шана не обращала внимания на журналистов. Стиснув зубы, она прикусила язык и направилась к Несси.

К своей сестренке.

Та шла, устремив взор вперед. Ее расширившиеся зрачки превратились в большие черные пуговицы. Рот оставался закрытым, губы сомкнулись в тонкую прямую линию, уже ставшую привычной. Несси не улыбалась, не хмурилась. Шана пошла рядом с сестрой, подстраиваясь под ее шаг. Погладила ее по голове. Поцеловала в щеку. Стараясь изо всех сил не расплакаться, черт возьми, но все равно всплакнула.

– Прости за то, что вчера вечером оставила тебя, – сказала Шана, – но у меня были кое-какие дела.

После чего она рассказала Несси о том, что произошло.

И все это время телекамеры работали.

* * *

Мартин попросил Бенджи передать ему с тумбочки переносной компьютер, где тот заряжался. Затем, подобрав с пола свою сумку, он раскрутил кабель и подключил к компьютеру прибор, который Бенджи сразу узнал, – это был тепловизор.

– Я его уронил, – виновато признался он.

– Ну и ну, ты в грозу уронил дорогущий прибор на землю!

– Я был занят другим.

– Успокойся, со мной случалось кое-что похуже, – сказал Мартин, включая тепловизор. – Я однажды потерял пробирку с бруцеллой…

– Подожди, что?

– Это было давно. Я был молодым и глупым… ага. Вот оно.

К ним подошел Робби, и они все втроем прильнули к экрану. Там заставка сменилась изображением, записанным на тепловизор. Картинка была снята в инфракрасных лучах: сплошной черный фон с пульсирующими разноцветными пятнами, очень похожий на психоделическую цветомузыку. Различные градации света отображали температурную топографию объектов. В данном случае на экране были видны два силуэта с нормальной температурой – женщина и ребенок – и один силуэт со стремительно нарастающей температурой – мужчина-путник, которого пытались удержать на месте.

Затем камера упала – перевернулась набок. Бенджи – точнее, его лодыжка – запомнил этот момент очень хорошо.

– Запись продолжается! – едва не рассмеялся Бенджи.

Хотя изображение теперь лежало на боку, как и тепловизор, съемка продолжалась.

– Точно. Прочный аппарат.

В кадре появился новый человек – это прибежала Шана. И снова Бенджи поразился безрассудной храбрости девушки. Происходящее не имело к ней никакого отношения. Этот мужчина, Клейд Берман, даже рядом не стоял с ее сестрой. Он не представлял угрозы ни для кого, кроме своих близких. Из чего следовало, что Шана либо обладала незаурядным скрытым мужеством – опять это слово, отголосок разговора с Аравом, – либо нисколько не ценила себя и свою жизнь.

(«Как часто одно переплетается с другим?» – рассеянно подумал Бенджи.)

Цветовая гамма Клейда Бермана перешла от оранжевого к красному и дальше до самого высокого градуса в шкале – до белого. Это произошло в тот самый момент, когда менее яркое пятно, обозначающее Шану Стюарт, подбежало к нему, схватило мальчишку и оттащило его в сторону.

И тут яркий силуэт Клейда Бермана превратился в силуэт человека, который вот-вот исчезнет, – без визуального шума дождя и темноты было по-мультяшному просто представить себе, как он раздувается, рвется и лопается. Как будто он закипел. Его силуэт продолжал искажаться, выпирая пузырями газа и крови, расширяющихся изнутри…

И вот наконец он взорвался.

Воздушный шарик, который лопнул.

«Человек, превратившийся в воздушный шарик», – подумал Бенджи.

– Вот где становится интересно, – сказал Мартин.

Отмотав назад на то место, где Берман еще просто разбухал, он начал двигаться вперед, перещелкивая по одному кадру.

Щелк, щелк, щелк.

На замедленном повторе Клейд Берман взорвался.

Щелк, щелк, щелк.

И тут Бенджи увидел. Над тем, что когда-то было Берманом, появились сигнатуры тепла. Мелкие брызги – небольшое облачко, словно термальный фонтанчик, устремившийся вверх из разорванного тела.

– Ничего не замечаете? – спросил Мартин.

– Замечаю. Определенно, это просто… кровь. Он словно закипел – если брызги имеют достаточно высокую температуру, они…

– И ты не находишь это странным?

Наконец до Бенджи дошло.

– Нахожу. – Его голос прозвучал тихо и отрешенно, когда он высказал свою догадку вслух. – Дождь льет как из ведра. Ветер ураганной силы. Однако…

– Однако, – кивнул Мартин, – эти «брызги», как ты их назвал, поднимаются прямо вверх. Несмотря на дождь.

– Несмотря на ветер.

Мартин снова продвинул запись вперед.

Щелк, щелк, щелк.

Ветер не отнес облачко в сторону.

Оно не рассеялось и не опустилось, прибитое дождем.

Облачко продолжало подниматься. Все выше, выше и выше. До тех пор, пока не исчезло, покинув кадр.

Словно призрак. Освобожденный дух, душа, покидающая тело.

Поспешив к камере, Бенджи переключил ее из режима инфракрасной съемки на обычное цифровое видео – она снимала весь спектр, и режимы переключались простым поворотом колесика.

– Что ты ищешь? – спросил Мартин.

– Не знаю. Что-нибудь, что угодно, только чтобы найти в этом смысл.

Бенджи прокрутил изображение назад к тому месту, где Берман взорвался, – не то зрелище, которое ему хотелось воспроизводить в каком-либо формате, но он должен был это сделать, ибо опять он стал врачом и ученым, а смерть того несчастного была крупицей информации, отправной точкой.

Изображение на экране теперь стало смазанным, практически неразборчивым – да, можно было различить родных Бермана, можно было увидеть стремительное движение девушки-подростка, хватающей мальчишку; однако сам процесс взрыва оставался нечетким. Его закрывал дождь. Свою роль играла и темнота. Там, во мраке, Бенджи разглядел движение, вызванное взрывом, – возмущение воздуха, внезапно окрасившегося в темный ржаво-красный цвет, – но никаких подробностей. И тем не менее он продолжал прокручивать кадры вперед, один за другим, пристально всматриваясь в пространство над взорвавшимся человеком.

И вот…

Очень слабое, едва различимое мерцающее сияние.

Бенджи с силой ткнул пальцем в экран.

– Вот! Видишь?

Мартин подался вперед. Бенджи принялся крутить кадры вперед и назад, по три за раз, сосредоточившись на одном конкретном мгновении.

В это мгновение в темноте, сквозь дождь, над взрывающимся телом Бермана пробежала едва заметная дрожь. Подобная облачку пыли, озаренному фотовспышкой.

– Может быть, это как-то связано с грозой, – неуверенно начал Мартин. – Молния или… природа шаровой молнии до сих пор не изучена…

Однако он осекся, когда Бенджи переключился на инфракрасное изображение.

Картинки совпадали. Мерцание полностью соответствовало термической топографии непослушного облачка брызг. Само мерцание продолжалось не так долго, как его термальный образ.

Однако его присутствие не вызывало сомнений, как не вызывало сомнений и то, что изображения совпадали.

Бенджи откинулся на спинку стула, пытаясь понять, что это означало. Полностью отдавшись изображению на экране в надежде на то, что его осенит какое-то внезапное озарение.

Однако этого не произошло. Загадка не разрешилась, а только стала еще более непонятной.

– Это что еще за хрень, твою мать? – озвучил эту мысль вслух Робби.

– Ответов нет, – пробормотал Бенджи. – Одни только новые вопросы.

Мартин колебался. Его точеное, привлекательное лицо скривилось в комической гримасе.

– Что у тебя? – спросил Бенджи. – В чем дело?

– Есть еще один момент.

– О господи, ну что еще?

– Бенджи, я хочу, чтобы ты возглавил работу СИЭ.

Вот тебе на!..

19

Соль и свет

Гремучая змея стала символом Америки еще во времена первых тринадцати колоний, жители которых нередко встречали ее на своих землях и постепенно начинали ассоциировать ее, вместе с белоголовым орланом, с освобождением от английского гнета. Гремучая змея появилась на так называемом желтом Гадсденовском флаге, где она, свернувшись клубком, восседает на словах: «Не наступай на меня». Полк Джона Проктора в Пенсильвании также имел знамя со свернувшейся кольцами гремучей змеей. Изображение гремучей змеи было на флаге ополчения Калпепера в Вирджинии, на котором также был начертан девиз: «Свобода или смерть». В последнее время изображение гремучей змеи снова начинает появляться в символистике американских расистов, часто соседствуя с другими эмблемами превосходства белой расы, такими как молоток, кулак, флаг Конфедерации, немецкий Железный крест, меч и так далее.

Из ежегодного доклада «Перечень символов ненависти» за 2017 год Американской лиги борцов с ненавистью

20 ИЮНЯ

Церковь Света Господня, Бернсвилль, штат Индиана

Для Мэттью сон превратился в недостижимую мечту. Он просидел всю ночь напролет, читая и перечитывая не только Откровение, но также книги других пророков, таких как Иезекииль и Даниил, а также Евангелия от Марка и Иоанна. Настал момент, когда Мэттью решил преклонить голову и немного поспать перед утренней проповедью, но когда он вошел в спальню, Отом сидела перед телевизором, который по-прежнему работал. И то, что Мэттью увидел в новостях…

В ту ночь он долго молился о семье Берманов.

Он был знаком с Клейдом. На самом деле не очень близко – Клейд был хорошим человеком и ходил в церковь, просто он не ходил в церковь Света Господня. Он ходил в методистскую церковь на восточной окраине Уолдрона. Мэттью несколько раз встречался с его женой Джессой и один раз с их сыном Оуэном. Все хорошие люди, трудолюбивые работники. Клейд был строителем, занимался установкой теплоизоляции. Джесса была… физиотерапевтом, кажется, да? Как любил говорить отец Мэттью, «соль земли». То были слова из Евангелия от Матфея, 5:13: «Вы – соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою? Она уже ни к чему негодна, как разве выбросить ее вон на попрание людям». Эти слова относились к тем, кто свято соблюдал законы и заповеди Бога – они держали в своих руках соль, или мудрость, земли.

И потерять ее означало потерять все.

Почему-то этот отрывок произвел сейчас на Мэттью очень сильное действие.

Неужели он сам потерял свою соль?

Потерял свою мудрость?

Потерял свой путь?

Если честно, в том, чтобы быть пастором, имелись свои плюсы и минусы. Возможно, это была священная роль, но это также была его работа, и работа эта была связана с… бумагами. Техническое обслуживание. Бухгалтерский учет. Скорее нудная кропотливая работа, чем величие и слава. И со временем Мэттью попал в уютную колею своей собственной интерпретации Библии – да, его церковь была баптистской, но в некоторых отношениях она была прогрессивнее остальных. Так что для него чтение Библии превратилось в занятие академическое, поэтическое – он не переставал повторять, что Библию нельзя воспринимать буквально, поскольку о жизни Иисуса повествуют четыре евангелия. Четыре соперничающих между собой рассказа, не всегда точно соответствующих друг другу, означали то, что… ну, по сути, то, что эту книгу нельзя воспринимать буквально.

Если кто-либо из прихожан цеплялся за какую-нибудь фразу из Библии, Мэттью говорил, порой довольно бесстыдно:

– Попробуйте прочитать это литературно, а не буквально.

Однако сейчас от его былой уверенности не осталось и следа.

Глядя на то, как в новостях снова и снова прокручивают кадры гибели Клейда Бермана и его жены, Мэттью ощущал гнев, смешанный со страхом. Эта смерть не была естественной. Путники не были естественным явлением. Внезапно он поймал себя на том, что абсолютно в этом уверен. Да разве может быть иначе? Это не похоже ни на одну болезнь, с которыми приходилось сталкиваться человечеству.

В памяти Мэттью всплыли слова Озарка Стоувера.

Может быть, что-то действительно отравило воду, превратив этих людей в… в существа, в лунатиков. Быть может, всему виной комета. А может быть, сам дьявол. Может быть, это знак, говорящий о том, что грядет нечто еще более страшное. Эти путники не служат Богу. Бог ни за что не поступил бы так с американцами.

Мэттью уговорил Отом выключить телевизор и лечь спать. Однако сам он не последовал своему собственному совету – вернувшись в кабинет, снова углубился в чтение. Глаза у него горели от усталости, но сердце не переставало колотиться, а мозг снова и снова прокручивал картины того, как бедняга Клейд Берман взрывается, словно петарда, крепко зажатая в кулаке.

Мэттью молился. В молитвах он высказывал гнев Богу, ибо в этом отчасти заключалась его роль: бросать вызов тому, кто наверху, упрекать его в том, чего он, Мэттью, не понимал. И также его роль заключалась в том, чтобы просить у Бога прощения за брошенный ему вызов. Вот такими были их отношения.

Наступило утро. Мэттью сидел на крыльце. Солнце расчертило кровавой полосой горизонт на востоке.

Мэттью прошел в дом, позавтракал бананом, поздоровался с Отом и Бо. Он попросил их обоих обязательно прийти на утреннюю проповедь. Отом обыкновенно ходила на службу, Бо появлялся в церкви редко. Однако сейчас мальчишка заверил отца, что придет на проповедь, потому что об этом его попросил Озарк. Это смутно встревожило Мэттью, однако он сказал себе, что это просто следствие недосыпания, – все, что приводит его сына в церковь, нужно считать благословением.

После чего Мэттью начал готовиться.

Обыкновенно летом он следил за своим облачением не так строго. Для кого-то одежда пастора является священной коровой, однако Мэттью относился к священным коровам без должного пиетета, считая, что иногда их просто необходимо убивать, чтобы менять мировоззрение людей, – он хотел представать перед своей паствой более человечным, поэтому одевался проще и переходил на просторечный язык. И все для того, чтобы прихожане чувствовали себя более уютно. Особенно когда им предстояло противостоять потопу, образно говоря, чаяний Бога в отношении человечества. Однако сегодня все это Мэттью не интересовало. Он хотел представить себя в самом серьезном виде. Застегнул сорочку на все пуговицы. Нагладил брюки. Надел подтяжки и галстук-бабочку. После чего подумал: «Ну вот, пора начинать представление».

Нужно признать, представление редко собирало много зрителей. Численность прихожан оставалась приблизительно постоянной: три десятка в лучшие дни. Но эти тридцать человек принадлежали Мэттью, черт возьми, и он был готов следить за их духовным развитием так, словно их было триста или три тысячи.

Мэттью прошел к алтарю церкви Света Господня, и когда он поднялся к кафедре, у него в груди не осталось воздуха, а колени стали ватными. Потому что его три десятка как минимум удвоились. В церковь пришли люди, которых Мэттью никогда раньше не видел, а в глубине, как он и обещал, сидел Озарк Стоувер. Как таковых скамей в церкви не было – лишь расставленные рядами стулья, и кто-то перенес складные стулья от дальней стены к столику с кофе и выпечкой, разложенной Отом. Стоувер и его люди заняли два последних ряда, заполнив их до отказа. Они привели себя в порядок – все чистые и опрятные. Одни мужчины были с бородами, другие были с коротким армейским «ежиком» на голове или обритые наголо. Женщины, по большей части моложе своих спутников, были в легких сарафанах, с забранными в хвостик волосами. Сам Стоувер зачесал свои длинные седые волосы назад и надел простую джинсовую рубашку, застегнув ее на все пуговицы.

Он устремил взгляд на Мэттью.

И отрывисто кивнул.

Сглотнув комок в горле, Мэттью начал проповедь.

Сначала все шло так, как и было намечено. Он начал со слов:

– Те из вас, кто приходит сюда регулярно, знают, что я люблю напоминать о том, что пророчество — это не то же самое, что предсказание. Нередко, читая в Библии какое-то пророчество, мы воспринимаем его через свои собственные страхи, опыт, в контексте текущих событий, о чем не могли знать люди в ту эпоху, когда эта книга писалась. – После чего он привел несколько примеров, когда в пророчествах говорилось о Навуходоносоре, об Александре Македонском или о Римском трактате. – Пророки не предостерегали нас об Усаме бен Ладене, о нацистской Германии и президенте Хант. В первых строках Откровения так прямо и говорится: «Откровение Иисуса Христа, которое дал Ему Бог, чтобы показать рабам Своим, чему надлежит быть вскоре».

Далее Мэттью собирался разъяснить, как иногда делал, что Откровение предназначалось для современников. Ключевым является слово «вскоре». Оно относилось к тому времени, когда жили эти люди.

Однако слова застряли у Мэттью в горле. Он увидел обращенные на него взгляды. Стоувер хмурился, Бо уставился себе на колени. Прихожане нетерпеливо ерзали, словно ученики, вынужденные слушать скучный урок.

И тогда Мэттью подумал обо всем том, что видел этой ночью, обо всем том, что читал. О Клейде Бермане. О комете и девушке, которая ее открыла. О растущем стаде лунатиков. Тут ему на ум пришли два слова, и он внезапно отошел от намеченной проповеди и сказал нечто совершенно другое. Нечто такое, что оценить в полной мере смог лишь впоследствии.

– И как тут не задуматься, как бы отнеслись древние авторы к этим путникам – к этим «посланникам дьявола»?

И после этих слов Мэттью напрочь отбросил заготовленную проповедь.

Прямо на ходу он составил новую. Убеждая себя в том, что им движет сам Господь. Наполненный светом. Поднявшийся на гребень волны правды.

«Я нашел свою соль», – подумал Мэттью.

А дальше все закружилось. Мэттью обходил прихожан, словно танцор, подчиняющийся музыке и ритму, – ему казалось, будто его передают из рук в руки. Он переходил от одного прихожанина к другому, пожимая руки, предлагая слова утешения и надежды перед лицом рушащегося мира. Толпа излучала жар, искрилась электричеством, и, хотя слова, которые говорил Мэттью, были страшными и безумными, все, казалось, только набирались от них энергии. Маниакально радовались, получая порцию правды – и беря Бога за руку в надежде, что Он выведет из этого запутанного лабиринта. Прихожане провожали Мэттью теплыми улыбками и понимающими кивками, стремясь обнять его и всплакнуть у него на груди.

И тут, в самом конце, Мэттью повернул голову и увидел ее. Отом. Свою жену, стоящую в дальнем углу, – она смотрела на него, и на какое-то мгновение их взгляды встретились. Мэттью улыбнулся, радуясь как ребенок – ну, образно говоря. Отом не ответила на его улыбку.