Читать онлайн Каждый ждет встречу. Роман бесплатно

Первое знакомство

После череды влажных, дождливых дней выглянуло, наконец, солнце. Небо стало насыщенно-синим, под его куполом легко порхал ветер, море утихомирилось и снова отливало зеленью на глубине, пляжи сохли и светлели, широкие опахала пальм слегка покачивались будто темные веера. Словом, все встало на свои места и курорт напоминал цветную открытку.

В лицо дул ветер, а вместе с ним наплывали картины улиц и переулков, краски и ароматы.

И я решительно повернулся спиной к городу. Движение вышло таким резким, что локтем я задел стоявшую рядом девушку. Я извинился, но она была так поглощена чтением, что даже головы не подняла.

«Подумаешь, какая важная», – подумал я, окидывая ее взглядом. Важная или не очень, но она читала, не обращая внимания на окружающее. Лицо ее было красиво, но не яркой красотой, которая сразу бросается в глаза. Это лицо я сначала разглядывал просто так, от нечего делать. Потом вынужден был признать, что оно по-настоящему красиво. И в заключение с неудовольствием почувствовал, что не могу от него оторваться.

Девушка была молода, но назвать ее так не позволяло что-то зрелое и серьезное, сквозившее в ее поведении. Стройная, отлично сложенная. В одной руке она держала раскрытый журнал, в другой – белую сумку.

«Да ты богата, – решил я, – оттого и важничаешь. И воображаешь себя красавицей первой величины. Наверное, думаешь, что все только на тебя и смотрят».

Все это я говорил, разумеется, не вслух. Я человек неразговорчивый, но молчуны тоже болтают, только про себя.

Девушка читала, затем захлопнула журнал, сунула его в сумку и подняла глаза. Карие глаза, с мягким и серьезным выражением, которые не стреляют туда-сюда и не спрашивают: «Как я тебе нравлюсь?». От блеска моря они чуть сощурились, потом безразлично скользнули по моему лицу и остановились на пенном следе, тянувшемся за пароходиком.

– Отличная погода… – произнес я несколько неожиданно для самого себя.

Она не ответила.

– Вот если бы только не эта жара, верно?

Девушка повернулась к берегу, но осталась на месте. Я наблюдал за ней, но видел только смуглые плечи, золотистый пушок на шее и тяжелые темно-русые волосы, заколотые на затылке. Теперь я снова мог разглядывать ее лицо, чья красота раскрывалась постепенно, черта за чертой – пока не убедишься, что не можешь отвести глаз.

Девушка шла впереди меня. На тротуаре она на миг задержалась, словно колеблясь в выборе пути. Я тоже остановился. Не то, чтобы я собирался следовать за ней, просто мне некуда было спешить. Из-за угла показался автобус. Она подняла руку, шофер притормозил у бордюра, и она поднялась в салон. Пока я мешкал, не зная, что предпринять, автобус укатил.

«Вопрос разрешился сам собой, – подумал я, напуская на себя равнодушный вид. – У каждого своя дорога. У меня тоже».

Впрочем, теперь все дороги в равной мере принадлежали мне. Шагая по широкому проспекту, который, как я предполагал, вел к пляжам, я пытался думать о чем-нибудь другом. Проспект, засаженный старыми платанами, был тенистым и тихим. Свет, проникавший через густую листву, приобретал сумрачный зеленоватый оттенок. Столики перед ресторанами пустовали. Как и кафе с лимонными тентами, и магазины, торговавшие летней одеждой.

Я брел неспешно в тени развесистых крон, и мне казалось, будто после огненного зноя погружаюсь в прозрачные глубины какой-то прохладной реки. Надо было несколько дней поскитаться среди камней, а потом попасть сюда, чтобы понять, что мрамор, даже самый роскошный, – ничто по сравнению с хрупкой прелестью зеленой ветки, покачивающейся от дыхания утреннего ветерка.

Итак, я не спешил, но проспект оказался недлинным и вскоре вывел меня на набережную. В обе стороны до самого горизонта тянулись желтые пляжи, усеянные разноцветными зонтиками, стоявшими среди людского муравейника. Пляжи обрывались у сложного кружева прибоя, за которым следовала широкая темно-синяя кайма моря, а за ней – выбеленная зноем голубизна неба.

Я повернул направо, к показавшемуся вдали казино. Набережная была современная и потому не угрожала избытком впечатлений. Жара стояла невыносимая, а набережной не было конца.

Я нашел какой-то магазинчик пляжных принадлежностей и вошел. У кассы вполголоса разговаривали две женщины. Одна из них была недавняя знакомая. Я с ней поздоровался, но она не ответила и вообще ничем не показала, что узнает меня.

Вторая обратила на меня больше внимания, потому что оказалась хозяйкой магазина.

– Обслужите сперва даму, – сказал я. – Я подожду.

– К чему ждать напрасно, – отозвалась моя девушка, и это прозвучало так, словно она имела в виду нечто другое.

Голос был ровный и мягкий, но звучал недружелюбно.

– Как угодно.

Я отправился на первый попавшийся пляж. Вокруг на резиновых ковриках или пестрых махровых простынях лежали мужчины и женщины с потемневшей от солнца кожей, кофейной, бронзовой, золотистой либо серовато-коричневой. Здесь были юноши с атлетическими мускулами и увальни с толстыми спинами тюленей; престарелые обладатели огромных висячих животов; молодые, элегантно-худощавые женщины и матроны с жировыми складками на бедрах. Самые разные люди, лежавшие на спине, на животе, на боку, бесстыдно раскорячившись. Я вошел в воду. В первый момент меня пронизала холодная дрожь, море и небо словно потемнели и чуть остыли. Неуклюже, вперевалку я заспешил на глубину, нырнул и, расслабившись, повис в зеленоватой прохладной мгле между дном и поверхностью моря. В конце концов в ушах зазвенело, вода вытолкнула меня наверх.

Песок берет тебя в свои шершавые ладони, выжимает капли влаги и усталости и впитывает их в себя. Я полной грудью жадно вдыхал соленый воздух. И вдруг к свежему ветерку примешался густой неприятный запах тяжелых духов. Чуть ниже, между мною и берегом, уселась какая-то пара. Я ее не видел, но слышал голоса. Тоненький женский звучал капризно, утомленно срывался; мужчина цедил слова лениво и хрипло.

– Кажется, мне действительно не стоило выходить, – досадовала дама. – Сидим в тени, но жара все равно нестерпимая.

– Ведь я предупреждал тебя. Что за необходимость соваться в пекло, особенно с твоим сердцем и с твоими нервами?

– Вечно тебе покоя не дают мои нервы. Послушать, так жена у тебя сумасшедшая. Нервы, нервы, всегда мои нервы…

– Ты напрасно сердишься, – равнодушно прохрипел мужчина. – Хорошо, будем считать, что у тебя все в порядке и твои нервы в прекрасном состоянии. Только не нужно сердиться.

– Я не говорю, что у меня все в порядке, – недовольно отвечала женщина. – Но я не сумасшедшая, как тебе хотелось бы представить дело.

– Я хотел бы только одного – чтобы ты не сердилась.

– Да будет тебе известно, нервы мне испортил именно ты. Думаю, что напоминать об этом излишне.

– Совершенно излишне.

– Именно поэтому я прошу тебя оставить мои нервы в покое.

Мужчина не ответил, только снова тяжело вздохнул.

– Кажется, мне действительно не стоило выходить, – после совсем небольшой паузы снова завела женщина. – Эта жара действует на меня, я это чувствую.

Ответа не последовало.

– Тебя это, конечно, не волнует.

Мужчина и на этот раз промолчал.

– Нет, тебе далеко не все равно. Ты просто доволен тем, что твоя жена изнемогает.

В ее голосе послышались слезы.

– Послушай, разве я не советовал тебе остаться? Почему же ты опять начинаешь?

– Да, но я думала, что смогу посидеть в тени.

– В тени… Какая разница – в тени или на солнце?

Женщина шумно вздохнула, как будто ее действительно что-то душило.

– Пожалуй, мне лучше вернуться, – проговорила она спустя мгновение совсем уже слабым голосом.

И поскольку муж молчал, добавила:

– Тебе, конечно, и в голову не приходит, что ты мог бы меня проводить.

– Ну, нет, только не это! Всю ночь до рассвета я таскался следом за тобой, пока ты просаживала деньги в казино, а сейчас, не успел я раздеться, как должен вставать и снова одеваться… Ну, знаешь, это чересчур…

– Хватит. Ничего другого я от тебя и не ожидала. Что же, пойду одна, как всегда.

Но она никуда не пошла, и они препирались еще какое-то время. Потом жена предположила, что в кафе, возможно, чуть прохладней. Муж придерживался мнения, что разница вряд ли ощутима. В конце концов она все-таки побрела прочь. Из-под полуопущенных век я увидел крупное, потерявшее форму тело и такое же бесформенное стареющее лицо, жирно блестевшее от крема.

– Неужели в старости все становятся такими, – подумал я, невольно слушая их причитания. Затем закрыл глаза и перевернулся на другой бок. Ветерок снова стал прохладным и чистым, но навеял воспоминание о девушке, которую я недавно увидел.

Она наверняка принадлежит к миру этих людей. Платье с разовой отделкой, сумка, элегантные туфли – все это стоит немалых денег. Но красноречивее всех туалетов об этом говорит ее поведение. Надменная замкнутость, неодолимая преграда, которую ее глаза мгновенно воздвигали перед любым встретившимся с ними взглядом.

Воспоминание об этой даме, столь упоенной собственной красотой, раздражало меня. Она, видите ли, читает что-то, да еще гордится при этом своей эрудицией и изысканностью. После чего мне полегчало, и я решил сменить тему.

«Ну ее к черту», – сказал я себе, открыл глаза и увидел ее. Она сидела в нескольких метрах от меня, обхватив руками колени и глядя на боя, смотрителя за частным пляжем, который тащил зонт и другие пляжные принадлежности. Ее тело покрывал ровный золотистый загар. Стройное, очерченное плавными изгибами, оно было гармонично.

Девушка продолжала сидеть на прежнем месте. Она, конечно, заметила меня, люди всегда оглядывают своих соседей, однако вела себя так, словно была наедине с песком и солнцем.

«Дурак я, что так на тебя уставился. Но больше я тебе этого удовольствия не доставлю, извини».

Я сел, демонстративно повернулся в другую сторону и перестал обращать внимание на незнакомку. Правда, время от времени я оглядывался через плечо, чтобы убедиться в эффекте своей холодности.

Девушка стояла у своего зонтика, накинув на плечи дорогой махровый халат. Когда она вытирала лицо полотенцем, халат соскользнул на песок.

«Следовало бы поднять халат и подать его ей», – подумал я, но завел разговор о воде, прохладная она или теплая. Девушка ответила, что вода хорошая.

– Я так и думал, – сказал я. – Хороший денек, правда?

– Действительно чудесный.

Я развернулся спиной к берегу и поплыл в открытое море.

Плавал я долго, а когда выбрался на пляж, ее не было.

Повалявшись еще чуть-чуть, я оделся и отправился к отелю. Меню и прейскурант висели у дверей, причем цены были такие, что решимость моя поостыла.

«Что тебе нужно? Если обедать, то ты ошибся адресом».

Вполне уместное замечание, но пока я его себе делал, ноги сами понесли меня по лестнице к дверям ресторана. Я заглянул. Стоявший у дверей метрдотель воспринял мое появление равнодушно, не мешая любопытствовать, – ждал, чтобы я сам понял свою ошибку. Посетители сидели в глубине зала, их разделяло великое множество столиков, застланных плотными льняными скатертями, а на столиках было множество хрусталя и фарфора, серебряных приборов, цветов, и за иными столиками уже сидели господа в белых и индигово-синих пиджаках и дамы в туалетах пастельных тонов, и хотя мне было на все это глубоко наплевать, я вдруг почувствовал, что будет до невозможности трудно пройти через весь этот зал и сесть в его глубине.

«Нечего глазеть! Решил входить, так входи!» – подумал я. «Решил входить, так входи», – как заезженная пластинка крутилось у меня в голове, когда спускался по лестнице и когда брел потом по слепящей жаре вдоль набережной. Я был взбешен, но бесили меня не те, кто мог позволить себе такую роскошь, и не эта роскошь, а я сам, потому что я спасовал перед ней и почувствовал себя как рыба на суше, потому что не сумел справиться с собой там, где нет дешевых скатертей в голубенькую клеточку и выщербленных тарелок с бифштексами и вечной картошкой.

Потом я, естественно, успокоился.

На набережной я отыскал какое-то кафе, устроился под его оранжевым тентом и, чтобы наказать себя за пляжное мотовство, заказал только бокал пива да бутерброд.

Пока я жевал длинный мягкий хлебец, ко мне снова вернулось благоразумие.

Я уже собирался вставать, когда появились понравившаяся девушка с неким кавалером. Они направлялись в мою сторону, причем шли довольно быстро, если учесть, какая стояла жара.

Я не на шутку рассердился. Девушка украдкой взглянула на меня.

– Простите, но тут, на курорте, просто проходу нет от наглецов.

– Ну, от этого имеется верное средство, – довольно резко ответил я.

– Какое же? – ответила она.

Официант принес пиво в запотевшем стакане и поставил его перед незнакомкой на картонный кружок.

– Обедать в одиночестве.

– Вот это уж совершенно не ваше дело.

– Разумеется. Но ведь речь не обо мне, а о вас. Всеми своими неприятностями красивые девушки обязаны только самим себе.

Она равнодушно выслушала косвенный комплимент, пригубила стакан и холодно спросила:

– Вы хотите сказать, что они сами провоцируют приставания?

– Не исключено. А кроме того, воображают, будто к ним пристают, даже когда ничего подобного не происходит.

– Такое я слышу впервые.

– Запомните на будущее.

– Прекрасно, – сказала она, поднимаясь. – В таком случае, спасибо за пиво. И за урок.

– Не за что. Позвольте проводить вас?

– Не трудитесь. Мне здесь совсем рядом.

– Как угодно.

«Странно», – подумал я. «Все понятно… Сама судьба толкает тебя в объятия этой красавицы».

Знакомство продолжается

Когда я вышел, солнце уже почти закатилось, по затянутому фиолетовыми облаками небу стремительно надвигался прилив ночного мрака.

На следующее утро я долго ждал пароходика. По правде говоря, у меня на глазах целых три парохода отправились по своему маршруту один за другим, но я не сел ни на один из них, потому что девушки там не было. Увидел я ее только на четвертом, причем на том же месте – в тени рубки.

– Какая встреча… – сказал я. – Как поживаете? Слегка кивнув, она ответила, что прекрасно.

На этом разговор и закончился. По крайней мере с ее стороны. На все мои попытки продолжить общение девушка односложно отвечала «да» или «нет», а то и вообще не отвечала, поглощенная своим журналом. Когда мы сошли на берег и я предложил проводить ее до пляжа, она резко меня осадила.

«Хватит бездельничать, завтра берусь за работу», – зарекся я, не слишком веря сам себе. И следующим утром снова торчал на причале, высматривая заветный пароходик с моей незнакомкой.

– Какая встреча… Как поживаете?

Мне неизменно удавалось обнаружить ее по утрам, но это ровно ничего не означало. Девушка подчеркнуто сохраняла дистанцию и все ее поведение красноречиво говорило: «Оставь меня в покое. Зря теряешь время». Это я и сам понимал, но оставить ее в покое не мог, хотя даже себе не был в состоянии объяснить, чего ради упрямлюсь и какую же цель преследую.

Девушка меня не избегала, от преследований моих не пряталась. Она просто отказывалась замечать, что я существую на свете, потому что это ее вовсе не касалось. Один-единственный раз, на пятый или шестой день, между нами завязалось что-то вроде разговора.

В то утро пассажиров было немного, так что мне удалось пристроиться с ней рядом, не прокладывая себе дорогу локтями.

– Бальзак… – пробормотал я, заметив у нее в руках книгу. – Отлично. Впрочем, Бальзак или киноистория – какая разница? И там, и здесь рассказывается о любви, правда?

Меня потянуло на ехидство, что было совершенно ни к чему, но преодолеть глухое раздражение, которое вызывала у меня надменность этой дамы, я был просто не в силах.

Она не осталась в долгу:

– Значит, вам все равно, что читать, лишь бы про любовь?

– Почему же мне? Я кинороманов не читаю.

– Не все, кто читает кинороманы, верят тому, о чем в них рассказывается, – спокойно заметила она, убирая выбившуюся прядь. – Так же, как не все, читавшие Бальзака, как следует поняли прочитанное.

– Надеюсь, что вы-то его поняли.

– Я тоже на это надеюсь, – отозвалась она и раскрыла книгу.

Разговор вышел неудачный, а раз уж он вышел такой, говорить было больше не о чем. Девушка продолжала читать.

Я начал философствовать о состоянии современного общества, хотя ни секунды не сомневался, что девушка даже не слушает меня. Но она снова подняла глаза и пристально глянув на меня, спросила:

– По-вашему, есть другое общество? Какое же? Вы так говорите о нашем обществе, словно существует какое-то еще.

– Конечно, существует. И я совершенно уверен, что когда-нибудь все общество будет другим, что алчность и эгоизм станут музейными экспонатами, снабженными пояснительными надписями.

– Когда же это произойдет? Через год? Через два?

– О, нет. Не беспокойтесь. Вряд ли это возможно так скоро. Состоянию ваших родителей ничто не угрожает.

Она только иронически улыбнулась и заметила:

– За состояние своих родителей я не опасаюсь, но и событиями далекого будущего не интересуюсь. Мы ведь живем сейчас, не так ли?

И снова взялась за книгу.

Через несколько дней я расположился в конце пляжа, однако девушки все не было, кудрявые от пены волны заливали мне ноги, потом откатывались, и чувствовал, как песчинки у меня под ногами устремляются следом за ними. Я забрел довольно далеко, когда внезапно увидел свою знакомую. Она сидела у моря и тоже заметила меня.

И я собрался гордо пройти мимо, но она не сводила с меня смеющихся глаз, хотя лицо ее оставалось безучастным,

– Кого я вижу! – воскликнул я. – Вы нашли великолепное местечко. То есть такое, где меня нет.

– Я ничего не выбираю.

Я должен был обидеться за то, что она избегает меня и должен был рассердиться на безразличие, скользившее в этом «Все равно, где загорать». И вообще должен был пойти своей дорогой. Но я уселся рядом, испытывая лишь беспричинную дурацкую радость.

– Ну, как книга? – спросил я, лишь бы что-нибудь сказать.

Девушка кивнула на зонт, стоявший у нее за спиной:

– Прочла. Хотите, дам почитать?

– Спасибо. Нет ни малейшего желания иметь дело с вашим другом.

– Почему с «моим»?

– Потому что для вас таковы все мужчины. Вообще обыкновенный человек.

– А каков он по-вашему?

– Ну… – я пожал плечами. – Такой, обыкновенный… Вроде меня, хотя бы.

– А вы какой?

«Стану я тебе объяснять, какой я, дожидайся, – мысленно возмутился я. – Что я, обязан, что ли?»

– Ну же! Вы и этот ваш обыкновенный человек – какие вы?

В ее тоне не было ни настойчивости, ни особого любопытства. Она просто развлекалась.

– Определения я вам предложить не могу. Знаю только, что, когда обыкновенный человек пытается завоевать расположение женщины, он делает это потому, что любит ее, а все остальное для него значения не имеет. Речь, разумеется, идет о прочных отношениях, а не о мелком флирте.

– Ах, да: великая любовь, – она многозначительно кивнула, довольная своей догадкой. – По-вашему, обыкновенный человек – герой кинороманов. Это в них рассказывается только о великой любви. Не пойму, за что вы их тогда презираете.

– Бросьте вы эти кинороманы! Все это чепуха. Слова в них действительно говорят о любви, но, по сути, все вертится вокруг денег. Герой не только ужасно влюблен, но и красив, и не только красив, но и богат. Если же он почему-либо беден, то героиня богата за двоих.

– В таком случае искупаемся, если вы не имеете ничего против.

Мои рассуждения явно ее не забавляли.

Она уже была на ногах. Я украдкой любовался ее стройным, красивым телом. Совершенное, как античная мраморная статуя, именно поэтому оно казалось мне недоступным, и вся она казалась недоступной, как никакая другая женщина, я и вообразить себе не мог, как прикоснулся бы губами к ее губам, наверняка не знающим, что такое поцелуй, казалось немыслимым, что спокойствие этих ясных глаз может замутиться плотским желанием.

– Ну что, идете? Ведь вам не следует оставаться на солнце.

С непривычки кожа у меня действительно обгорела и шелушилась багровыми пятнами, и я смущенно подумал, что в таком виде не гожусь в спутники этой девушке.

Плавали мы довольно долго и выбрались на берег вблизи моего зонтика.

– Хотите, посидим в тени? – предложил я, указывая на зонт.

– А который час?

– Поздно уже. На сегодня, пожалуй, хватит…

– В таком случае мы могли бы вместе пообедать.

Она ответила взглядом, выражавшим удивление по поводу моего бессмысленного упорства. Это снова привело меня в раздражение.

– Конечно, если это не будет вам неприятно…

Девушка на мгновенье перевела взгляд, а потом кивнула:

– Хорошо, подождите меня у выхода.

Мне пришлось довольно долго ждать ее, я даже подумал, не ускользнула ли она через какой-нибудь другой выход, но тут моя девушка появилась – спокойная, свежая, с заботливо причесанными волосами.

– В ресторан отеля, так ведь?

– Почему же в ресторан отеля?

– В кафе?

– А почему бы и нет? Меня не интересуют изысканные меню.

Она, конечно, догадалась, что я небогат. Женщины это быстро определяют.

– Послушайте, – грубовато начал я, – если вы думаете, будто обед в ресторане нашего отеля или где бы то ни было меня разорит…

– Ничего я не думаю. Просто предпочитаю съесть бутерброд и запить кружкой пива. Вам известно, что значит сохранять фигуру?

– Мне кажется, вы не очень заботились о фигуре в тот первый день…

– Именно поэтому теперь я решила проявить о ней двойную заботу.

И вот мы сидим под сенью оранжевого тента, пьем пиво и жуем бутерброды; официант сонно подпирает притолоку, засунув руки в карманы и держа белую салфетку под мышкой.

Не знаю, чего бы я еще наговорил, если бы не спохватился, что моя девушка тоже принадлежит к миру богачей. Пока мы жевали бутерброды, это совершенно у меня вылетело из головы.

– Деньги действительно многое могут дать, – сухо возразила она. – И если вас это бесит, то потому, что лишь у вас самого их нет или слишком мало.

– Откуда вам это известно?

Девушка взглянула на меня с легкой иронией.

– Наверное, вы считаете себя ужасно загадочным. А ведь вы прозрачны, как это стекло, – она небрежно щелкнула ногтем с маникюром по высокому бокалу. – Вы можете сколько угодно расхаживать по пляжу, и все равно будете выделяться на фоне этих людей. Вы не такой, как они. Вы не их породы.

– Почему вы так уверены?

– Почему! Да хотя бы потому, что вы задаете подобные вопросы. Такие вещи не объясняют, их просто чувствуют. Человека из общества за версту видно. И речь у него не такая, как у вас, и держится он иначе, и покрой костюма у него другой. Все это чувствуется, понимаете, само собой. А вот вы даже ощутить этого не в состоянии. Вы то ли анархист, то ли коммунист, попавший сюда бог знает по какому недоразумению.

– Интересно, как же вы отважились сесть за стол с таким жутким типом…

– Это ничуть не более интересно, чем вопрос, почему человек, ненавидящий богатых людей, проводит среди них целые дни.

– Любопытство, ничего более, – сказал я.

– Представьте себе, мною движет тоже чувство.

– Ну, нет, этого я представить себе не могу. Вы выше всякого любопытства. Вы невозмутима и недосягаема, как богиня с Олимпа, а те, кто копошится вокруг – всего лишь черви, не заслуживающие никакого внимания. Вы – и любопытство? О, нет, это совершенно исключено.

– Кажется, вы действительно перегрелись, – мягко заметила она.

У меня и впрямь горело все тело. В голове стоял шум, мысли путались. Наверное, я чересчур много времени пробыл на пляже.

Отодвинув стул, девушка поднялась.

– Мне пора.

– Я вас провожу.

– Не нужно, это ни к чему. Мне совсем рядом.

Это было сказано сухо, не допускающим возражений голосом.

– А завтра… мы увидимся?

– Не вижу смысла.

– Тогда без смысла – просто из любопытства. Завтра в пять?

– Возвращайтесь-ка вы лучше к себе, – губы девушки чуть тронула улыбка. – Похоже, вас по-настоящему напекло.

И она ушла.

«Возвращайтесь лучше к себе… возвращайтесь…» Ее негромкий ироничный голос неумолчно звучал у меня в ушах на протяжении всей обратной дороги. Эта особа считает себя очень остроумной и думает, что может относиться к окружающим как к умственно отсталым детям.

Я вышел наружу, но летнее солнце словно растеряло все свое тепло, меня колотило все сильнее. «Надо действительно возвращаться», – смутно подумал я, пытаясь побороть дрожь.

Я кое-как добрался до гостиницы, навалил на кровать все, чем можно было укрыться, и лег. Через некоторое время озноб прекратился, сменившись сухим жаром. В голове все перемешалось, оглушительный гул не давал привести в порядок мысли, и я упорно пытался расставить их по местам, а главное – отыскать что-то очень важное, затерявшееся в этом хаосе. Оно было где-то здесь и в то же время ускользало, сливалось с другими образами и растворялось в них; только время от времени в навязчивом калейдоскопе всплывали чьи-то насмешливые карие глаза и слышался мягкий спокойный голос:

– Встретиться с вами?.. Вы больны…

Потом постепенно из пестрого водоворота целиком всплывало лицо, ее лицо, которое я так долго искал среди хаотического нагромождения картин. Сначала туманно, нечетко очерченное, оно вырисовывалось все яснее, плотней и живее. Насмешка в глазах растаяла, они стали ласковыми и близкими, а мягкий голос обещал:

– Мы с вами встретимся… Только не опаздывайте.

Новая встреча

– Как поживаете? – осведомился я, устраиваясь в тени рубки. – Вот так совпадение, мы снова на одном пароходике!

– Действительно, – ответила девушка. – Надеюсь, вам не пришлось долго ждать этого совпадения.

– Ерунда, – отмахнулся я. – Всего три рейса.

Утро стояло солнечное, но впервые жара чуть-чуть спала. После нескольких дней, проведенных в постели, я еще не совсем уверенно чувствовал себя на шаткой палубе и жадно поглощал ароматы и краски, свет и тени, ветер, отблески и звуки: жизнь начиналась сначала. Девушка была в розовом платье, том самом, в котором я увидел ее в первый, такой далекий день, и от этого мне почему-то казалось, будто наше знакомство начинается заново, будто мы больше не будем раздражать друг друга, и она станет не такой замкнутой, как прежде.

Я прекратил игру в прятки с самим собой и, стараясь по мере сил сохранить хладнокровие, констатировал, что влюблен самым банальным образом и что нелепость и безнадежность этого чувства ни в малейшей степени не меняют положения.

Не помню, говорил я об этом или нет, но я человек науки, более склонный следовать голосу разума, нежели капризам прихотливой страсти. Я отнюдь не стараюсь представить себя аскетом, просто мои отношения с женщинами до тех пор не выходили за рамки здравого смысла, они возникали на основе взаимной симпатии, протекали спокойно и так же спокойно приходили к развязке. А сейчас все было совершенно иначе. В чем же дело? Может быть, в сером и трезвом свете все выглядит иначе? Или я здесь лишен крепкой опоры, которую дают привычная среда, по минутам расписанные будни? Там – школа, библиотека, собрания, кафе; здесь – странный, неустойчивый мир, в котором все встает на дыбы, подобно судовой палубе у меня под ногами. А вдруг мне выпало несчастье встретить ту единственную, которая существует для каждого из нас где-то в мире, но с которой наши пути-дороги пересекаются далеко не всегда?

«Да вы прямо-таки изжарились, – сказал мне гостиничный врач. – Только сердце вас и спасло – скажите спасибо, что у вас такое здоровое сердце».

Я же чувствовал, что именно сердце у меня никуда не годится. Температура, невозможность вздохнуть полной грудью – это еще полбеды. Другая лихорадка меня трясла, другая хворь душила: при мысли о том, что в трехстах метрах отсюда пароходик везет мою незнакомку, а меня нет на пристани, и она может подумать, будто я уехал, и тоже затеряется, исчезнет, ведь мир велик и я буду напрасно разыскивать ее, но разыскать никогда не смогу, и это будет конец всему, ибо каким же смыслом наполнить свои дни без надменной, несносной, невозможной и милой моей девушки, принесшей мне столько боли и муки?

В раскаленном хаосе, царившем у меня в голове, возникла и упрочилась в те дни иллюзорная уверенность, будто девушка испытывает ко мне симпатию и надо только не упустить ее, не дать ей глупо затеряться, а все остальное приложится. Потом, в последние два дня, когда температура упала и врач насильно держал меня в постели, я убивал время, взвешивая все за и против, и поскольку в моем мозгу, пощаженном горячкой, постепенно воцарялась ясность, мне пришлось признать, что «против» набирался целый ворох, а «за», по совести, не было никаких, а если и были, то пересчитать и их мог, загнув каких-нибудь три пальца.

Вот так я лежал и беседовал с самим собой, и стоило мне на секунду прикрыть глаза, как передо мной возникало ее лицо, снова недоступное и замкнутое.

Абсолютно такое же, как в те минуты, когда мы стояли на подветренной стороне палубы, глядя, как пароходик неуклюже зарывается в маслянистые, непроницаемо-коричневые волны, которых еще не коснулось солнце, а его нос вдребезги разбивает белые отражения дворцов и синее отражение неба, и перевернутые вниз головой картины солнечного утра. Она была так бесстрастна, так далека, хотя стояла в полушаге от меня и я, глядя на нее, думал о том, что пора бы мне понять, невзирая на горечь, что дело мое безнадежно. Но ведь я уже говорил: мой голос в те дни что-то совсем охрип, и я стоял рядом с незнакомкой, пошатываясь на непослушных ногах, и чувствовал себя почти счастливым.

– Ну, что, выкарабкались? – спросила девушка.

Она едва на меня глянула, но наверняка заметила желтизну лица, ввалившиеся щеки, тени под глазами. Она умела замечать, не глядя.

– Все проходит в этом лучшем из миров. Немного огня, немного страдания, а потом неизбежно наступает успокоение.

– Значит для вас успокоение неизбежно?

– Да, разумеется.

– Независимо от того, добились вы своего или нет?

– В конечном итоге – да. Иначе жизнь не могла бы продолжаться. Иначе было бы невозможно жить.

Как и в первый день, у нее был с собой киножурнал. Сунув под мышку белую сумочку, она освободила руку и перегнула журнал пополам, но прежде, чем углубиться в чтение, заметила:

– Сразу видно, что вы счастливый человек.

– Почему же только я? Это не только ко мне – ко всем относится.

– Не думаю. Но кое к кому – безусловно. К тем, кто не испытывает дерзких желаний.

«Еще бы, дерзкие желания бывают только у вас. Простые смертные обходятся без них и живут, как грибы или травы». Еще несколько дней тому назад я бы сказал это вслух и поставил бы ее на место, как она того заслуживала, но теперь промолчал. Ведь все начиналось заново, ростки близости следовало беречь. Она слегка склонилась над журналом, а я предался созерцанию плавного овала ее лица, ровных, будто выписанных бровей, маленького энергичного носа, чувственно полных и в то же время неприступных губ.

Больше мы не разговаривали.

Утверждают, будто между безумцем и влюбленным нет особой разницы, но я в тот день десятки раз замечал, что действую как никогда расчетливо, хитро и предусмотрительно. Мне удалось сдержаться и не выпалить слова, которые в других обстоятельствах ни за что не оставил бы при себе. Я осторожно избегал именно тех тем, которые меня более всего волновали, и поступал совершенно наперекор собственным желаниям.

«Внимание, – говорил я себе, – она здесь, и твоя единственная задача – задержать ее. А потому смотри в оба, не спугни, а там посмотрим. Нет ничего невозможного в этом лучшем из миров». И я не позировал, не пытался подобно влюбленным мальчишкам играть героя романа – нет, я просто соблюдал осторожность, ведь протянувшаяся между нами ниточка была такой слабой, и я так страшился ее оборвать.

Девушка сторонится назойливых ухажеров. Пусть же она убедится, что у меня и в мыслях нет приударять за ней. Я одинок, ее общество приятно мне – и только, не более. В признаниях не рассыпаюсь, нескромных вопросов не задаю. Всякие интимности ей неприятны, мне тоже. И хватит проповедей по поводу этих дурацких богачей. Какое мне дело до них! Если что меня интересует, так только сама девушка, а откуда она и кто такая – неважно.

Она все так же молча читала, а я беседовал с самим собой и любовался ее чистым профилем. И только позже я спросил, напуская на себя безразличие:

– На пляж пойдете?

– Сейчас нет. Может быть, позже.

– Если вы хотите отделаться от меня, не лишайте себя удовольствия искупаться. Просто скажите и я не стану настаивать, уверяю вас.

Она мельком на меня глянула, приподняв брови:

– Об этом я и не думала. У меня же нет с собой ничего для пляжа, сами видите. Что ж мне там делать?

И я пошел на привычное место.

Она появилась через полчаса и сказала бою, указывая на место рядом со мной:

– Оставьте, пожалуйста, вещи тут.

«Правильно, – подтвердил я про себя, – и как можно ближе».

И снова почувствовал прилив радости, на этот раз не совсем беспричинной, потому что я одержал маленькую победу.

– Сегодня вы ведете себя вполне разумно, – заметила она, растягиваясь на песке. – Так и надо начинать солнечные ванны.

– Да. Увы, мы понимаем как следовало поступить лишь после того, как поступили по-другому.

Помолчав, я добавил:

– Вообще людям следовало бы жить дважды как дваждырожденные в индуизме. В первый раз как бы составляя черновик, а второй уже начисто.

Она слегка улыбнулась, но согласия не выразила. Не в ее привычках это было – соглашаться.

– Думаю, не в том дело, сколько раз жить. Главное, с чем начинаешь жизнь. С капиталом или с пустыми руками.

– Нет капитала лучше опыта. К несчастью, накапливается он к тому моменту, когда нужда в нем уже отпадает.