Читать онлайн Любовь прямо по курсу бесплатно

Все, что угодно, можно излечить соленой водой – по́том, слезами или морем.

Исак Динесен

Серия «О жизни и любви»

Trish Doller

FLOAT PLAN

Перевод с английского А. Сафроновой

Печатается с разрешения издательства St. Martin’s Publishing Group и литературного агентства Nova Littera SIA.

© Trish Doller, 2021

Школа перевода В. Баканова, 2021

© Издание на русском языке AST Publishers, 2024

Анна, когда знаешь, что жизнь подошла к концу, когда ты твердо решил покончить с ней, тебя охватывает безоблачное счастье!.. Может, это адреналин. Может, облегчение. Если бы я всегда себя так чувствовал, то, наверное, занимался бы скалолазанием или бегал марафоны. Теперь же я могу лишь довести дело до конца.

Я должен был оставить тебя еще в ту первую ночь в баре. Тогда тебе не пришлось бы читать это письмо. Ты бы сейчас выгуливала собаку или смотрела телевизор со своим парнем. Ты не заслужила того дерьма, в которое я тебя втянул. И уж точно не заслуживаешь боли, которую я тебе причиню. Ты не виновата. Два года лишь ты была смыслом моей жизни; жаль, что я не могу посвятить тебе всю свою жизнь.

Ты сильная и смелая, и однажды у тебя все наладится. Ты влюбишься, и я уже заранее ненавижу его за то, что он лучше меня. Однажды ты вновь станешь счастливой.

Анна, я люблю тебя. Прости.

Бен

Глава 1

Десять месяцев и шесть дней

Я меняю свою жизнь в День благодарения.

Припозднившиеся покупатели сметают с полок начинку для индейки и смесь для выпечки тыквенного пирога, а я наполняю продуктовую тележку тем, что мне может понадобиться. (Сушеные бобы. Овощные консервы. Рис.) Я мчусь по магазину так, словно опаздываю на Судный день. (Молоко. Лаймы. Запасной фонарик.) Надо сделать покупки быстро, чтобы не пасть духом. (Яблоки. Туалетная бумага. Красное вино.) Главное, не думать ни о чем, кроме отбытия. (Капуста. Игральные карты. Бутилированная вода.) Особенно не думать о том, что остается позади.

Когда я запихиваю сумки на заднее сиденье переполненной «субару», звонит мама. Я не предупредила, что не приду на обед в честь Дня благодарения, и она не знает о моем отъезде. О том, что я чуть ли не на полгода уезжаю из дома. У меня нет ответов на ее вопросы, так что я не беру трубку.

У пристани меня ждет яхта фирмы «Альберг», сияя темно-синими бортами; транец кормы, где должно быть название судна, до сих пор пустует. На миг кажется, что Бен вот-вот высунет голову из каюты, обаятельно улыбнется и взволнованно напомнит, что сегодня – тот самый день. Но каюта закрыта на висячий замок, а палуба в пятнах птичьих испражнений – еще одна часть моей жизни, которой я пренебрегала.

Десять месяцев и шесть дней назад Бен принял упаковку антидепрессантов и запил дешевой текилой, которая всегда стояла у нас под раковиной. Вернувшись домой с работы, я нашла его в кухне на полу. В предсмертной записке Бен написал, что я была его смыслом жизни. Так почему же ему меня не хватило?

Тяжело вздохнув, я поднимаюсь на борт и открываю замок.

Спертый, душный воздух пахнет воском для дерева, новой парусиной и немножко соляркой. Пауки свили паутину в углах, а все поверхности покрыты пылью. В последний раз я была здесь еще до смерти Бена, и при виде того, чего не было в мой прошлый визит, у меня перехватывает дыхание. Начищенные металлические детали блестят. Уродливые коричневые наволочки на подушках сменились на красные в разноцветную полоску, а на носовой переборке висит картина в рамке. На ней всего три слова: «Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ».

– Зачем ты это сделал, если не собирался отправляться в плавание? – говорю я вслух, утирая слезы рукавом футболки.

Очередной вопрос, на который нет ответа. Самоубийство близкого человека разбивает сердце не один раз.

Остаток утра я привожу в порядок яхту и раскладываю по местам покупки. Всюду следы присутствия Бена: кастрюля на платяном шкафчике, упаковка выдохшегося «Хайнекена» в кладовой, покрытый плесенью оранжевый спасательный жилет в холодильнике… Все это отправляется в мусорный бак. Остаются лишь растения, обвившие перила, да мои книги на полке. Однако яхта все равно принадлежит Бену. Он ее купил и подновил. Он проложил курс. Он назначил дату отплытия. Я здесь – словно тонкий слой пыли.

Последней я достаю из багажника машины обувную коробку. В ней фотографии, снятые на старенький «Полароид» Бена, засушенный гибискус с нашего первого свидания, стопка любовно-эротических писем и его предсмертная записка. Я беру одно фото – на нем мы с Беном у маяка в заливе Хиллсборо, – а коробку пихаю в нижний ящик навигационного оборудования. Фотографию я прикалываю на стену в изголовье кровати.

Пора в путь.

Этот день я планировала провести в кровати – как и каждый день после смерти Бена, – но сигнал напоминания вырвал меня из сна. Надпись на экране гласила: «Пора, Анна! Мы отправляемся в плавание!» Бен записал напоминание почти три года назад – в день, когда показал мне свою яхту и попросил отправиться с ним в плавание, – а я об этом совсем забыла. Я рыдала до боли в глазах: ведь больше нет никакого «мы», а жить без Бена, сама по себе, я разучилась. Затем я вылезла из кровати и принялась укладывать вещи.

Я никогда не плавала без Бена. Я не всегда правильно называю предметы. «Это линь, Анна, а не веревка», – говорил порой Бен. Повезет, если я доплыву хотя бы до устья реки. Однако я больше боюсь того, что станет со мной на суше, чем неизвестностей Карибского моря.

Пока я отвязываю швартовый трос, мне звонит начальник. Наверняка хочет узнать, выйду ли я на работу. Не буду брать трубку. Сам все поймет через день-другой.

Радирую на мост Эндрюс-авеню, чтобы его развели, и медленно отчаливаю. После долгого простоя двигатель пыхтит и кашляет. Я провожу яхту между разведенными створками моста, и течение влечет меня вниз по реке. Мимо проплывает рыболовецкий катер. Загорелый парень примерно моих лет, с выбеленными солнцем волосами и в бирюзово-голубой футболке, машет мне с кормы. Я машу ему в ответ.

Я плыву мимо высоток, мимо гламурных круизных яхт. Здания вдоль каналов такие большие, что дом моей матери едва ли занял бы даже первый этаж. Мама никогда не мечтала об особняке, но четверо людей в двуспальном доме – это все-таки чересчур. Мама твердит, что ей нравится, когда обе дочки живут с ней под одной крышей, однако я не собиралась возвращаться в родительский дом. Я хотела жить с Беном.

Служащий у разводного моста на Третьей авеню просит меня подождать: недавно здесь прошло большое рыболовецкое судно, поэтому теперь мост опущен и по нему едут машины. В подобных случаях Бен брал управление яхтой на себя, так что сейчас я робко делаю небольшие круги, чтобы не врезаться в других ожидающих. Наконец поток машин останавливается, и половинки моста начинают расходиться.

В порту Эверглейдс вдоль пирса стоят круизные суда. Их многочисленные палубы напоминают слои на свадебном торте. Сухогрузы выходят в Атлантический океан, направляясь в порты по всему миру. Моя яхта – просто песчинка рядом с ними, и я решаю плыть по безопасному Береговому каналу[1], а не бравировать в открытом океане. Маршрут Бена должен привести меня сначала в залив Бискейн, а потом к островам Бимини.

Нужно положить поближе все, что может понадобиться в плавании. Густо обмазываясь кремом от загара, я быстро прикидываю, что мне нужно. Вода. Закуски. Потрепанная соломенная шляпа Бена – я тут же надеваю ее. Несколько банок кока-колы. Портативная рация. Набор для выживания лежит в ближайшем шкафчике, наряду со спасательным жилетом и страховочным поясом. Мобильный телефон.

Вскоре я окажусь вне зоны доступа. Пора позвонить маме.

– Хочу предупредить тебя, что иду на яхте Бена в открытое море.

– В море? – Она фыркает. – Анна, милая моя, о чем ты? Сегодня День благодарения. Индейка уже в духовке.

– Сегодня – день, в который мы с Беном собирались выйти в кругосветное плавание. Я… я больше не могу оставаться в Форт-Лодердейле. Мне слишком больно.

Она молчит так долго, словно связь уже пропала.

– Мам?

– Это безумия, Анна. Безумия.

Мама переехала из Германии в Штаты раньше, чем родились Рэйчел и я, но порой до сих пор путает окончания слов, особенно когда сильно волнуется.

– Тебе не следовало выходить в море на яхте, которой ты не умеешь управлять. Тебе нужно вернуться домой и обратиться за помощью к психотерапевта.

Она давно намекает на помощь специалиста. Однако не психотерапевт, а только я решаю, сколько мне еще горевать. Если это доставляет неудобство окружающим, то это их проблемы. Я совершенно не готова вернуться к прежней жизни. И совершенно не ищу новую вторую половинку. А еще я безумно устала жить в одной комнате с сестрой и ее двухлетней дочерью.

– Я сообщу, когда доплыву до Багам.

Ко мне приближается синий контейнеровоз.

– Мне пора, мам. Со мной все в порядке. Правда. Я позвоню тебе с Бимини. Ich liebe dich[2].

Я кладу телефон в карман шорт и правлю к краю волнолома. Мобильник вибрирует от входящих звонков – скорее всего, мама не теряет надежды достучаться до моего здравого смысла. Чего доброго, телефон взорвется, пока я доплыву до зоны, где нет сигнала. Впрочем, мне сейчас не до того – на меня надвигается здоровенный корабль.

Контейнеровоз с шумом проплывает мимо, и чайки кружат над волнами и визгливо спорят из-за оглушенной им рыбы, поднявшейся к поверхности. Проносятся рыболовецкие катера. За ними следуют яхты. Небоскребы Форт-Лодердейла тают на горизонте, и темно-синяя ширь Атлантики распахивает свои объятья. Океан спокоен, воздух свеж. Идеальный день для побега.

Отойдя от берега примерно на полмили, я разворачиваю яхту против ветра и ставлю двигатель в нейтральное положение. Грот-парус[3] легко взмывает вверх и ловит ветер, но даже когда развернулся кливер[4], я сомневаюсь, что все сделала правильно. Впрочем, яхта идет в нужном направлении, и ее курс не ведет к столкновению с другим судном. Все исправно работает. Я глушу двигатель и устраиваюсь поудобнее на кровати, подложив под спину подушку. Через шесть часов я буду в Майами.

Я немного знаю здешние воды – мы с Беном как-то плавали в Майами. В другой раз мы провели выходной в Бискейнском национальном парке. Путешествие до Багам должно было показать, удастся ли нам долгое время уживаться на тридцатисемифутовой яхте.

Со стороны она казалась большой, но когда я поднялась на борт, на ум мне пришло сравнение с маленьким плавучим домом. Получилось бы у нас с Беном жить в подобной тесноте? Не расстались бы мы после этого плавания? Невозможность получить ответы на эти вопросы камнем лежит у меня на душе. В такие моменты, как сейчас, я с болью думаю о том, каким могло быть наше будущее.

Бутылконосый дельфин вспарывает воду рядом с бортом, отвлекая меня от раздумий о прошлом. Я невольно улыбаюсь, вспоминая наш с Беном спор о дельфинах. Бен называл их насильниками и убийцами.

– Не обманывайся их постоянными улыбками и веселым щебетом. Они те еще засранцы, – говорил он.

– У животных иной моральный кодекс, чем у людей, – возражала я. – Наверное, стоит возмущаться поведением иных людей, а не тем, что делают дельфины. Люди – вот кто настоящие засранцы.

Он пристально посмотрел на меня и вдруг улыбнулся так, что у меня ноги подкосились.

– Господи, Анна, как же мне повезло, что ты у меня есть!..

Рядом с первым дельфином выныривает второй, и они принимаются играть в догонялки перед носом яхты и выпрыгивать из воды, красуясь друг перед другом. Такое ощущение, будто это Бен их мне прислал. Глупо. Однако я наблюдаю за ними, пока они не уплывают куда-то по своим дельфиньим делам.

– Ты должен был остаться со мной, – шепчу я, и мои слова уносит ветер. – Так почему же ты ушел туда, куда я не могу пойти?

Кому я это говорю?.. Все равно ответа нет.

С последними лучами заходящего солнца я подплываю к пристани Майами-Бич. Бен обвел кружком гавань Ноу-Нейм как место для ночевки, но я никогда не бросала якорь самостоятельно, тем более в темноте. Поэтому швартуюсь у причала, радуясь, что никто не видит моих неуклюжих действий и плохо завязанных узлов.

Натянув старую майку Бена, я забираюсь на койку в носовой части яхты и открываю передний люк. Пытаясь разглядеть звезды сквозь городской смог, я вспоминаю нашу с Беном последнюю ночевку на яхте. Тогда мы чуть ли не в последний раз занимались любовью. Я скучаю не только по сексу с ним, однако до встречи с Беном я и не подозревала, что одиночество может ощущаться в разных частях тела.

Я представляю, что Бен лежит рядом. Представляю тепло его рук на своем теле. Его губы касаются моих… Вот только чем ближе я пытаюсь притянуть его в своих мечтах, тем быстрее он отдаляется.

Глава 2

На мели

Солнечный луч ложится на лицо, и я просыпаюсь с ощущением, что проспала.

– Черт! – Я выбираюсь из кровати и прыгаю по каюте на одной ноге, натягивая шорты.

Я собиралась покинуть Майами еще до рассвета, чтобы попасть в Бимини засветло.

– Черт, черт, черт!

Быстро почистив зубы и причесавшись, я иду в офис порта и плачу безбожно высокую сумму за ночлег, который вполне может оказаться моей последней спокойной ночевкой. Нервничая из-за того, что выбиваюсь из графика, спешно возвращаюсь на яхту, отвязываю швартовый трос и отплываю. На выходе из гавани чуть не врезаюсь в семидесятифутовую яхту.

– Повезло тебе, что ты не повредила мое судно! – кричит мужчина с кормы.

Его глаза скрыты солнечными очками, но губы неодобрительно поджимаются.

– Я знаю, что делаю, – успокаиваю я его с горящими от смущения щеками.

Я плыву вниз по судоходному каналу, мимо катеров и паромов. Выйдя в океан, поднимаю паруса и направляю яхту по маршруту, проложенному Беном.

Путешествуй я на моторном катере, уже была бы в Бимини. Валялась бы на пляже, слонялась по магазинам или потягивала безалкогольный коктейль в прибрежном баре. Я могла бы просто пересечь Гольфстрим и прибыть в Бимини через два часа. А под парусом туда идти целый день.

На яхте мы с Беном сменяли друг друга; без него я не могу спокойно заняться другими делами: ни в каюту уйти, защищаясь от солнца, ни в туалет сходить, ни книгу почитать. А между Флоридой и Багамами курсирует множество танкеров и контейнеровозов, направляющихся в порты Штатов и Европы или на юг, к Панамскому каналу.

Ветер слишком слаб, и яхта идет со скоростью четыре узла[5]. Разомлев на солнце, я клюю носом и, вздрогнув, обнаруживаю, что яхта отклонилась от курса, а паруса обвисли. Я в отчаянии лью воду на грудь, чтобы освежиться, пью теплую колу, надеясь, что кофеин меня взбодрит. Включаю самый громкий панк-рок и во все горло ору песни. Чего только не сделаешь, чтобы разомлевшее тело не сморил сон.

В очередной раз я просыпаюсь от плеска воды за бортом – совсем рядом с моей яхтой проходит контейнеровоз. Его борт словно огромная стальная стена. Он так близко, что я вижу наблюдающего за мной с кормы матроса. Поднятые контейнеровозом волны слегка покачивают яхту. Не знаю, видел ли меня капитан. Если он и включал сирену, я ее не слышала. Сердце тяжело бухает в ребра, меня потряхивает, когда я возвращаю яхту на прежний курс.

«Не следует выходить в море на яхте, которой не умеешь управлять», – со стыдом и страхом вспоминаю я слова мамы.

Я могла погибнуть, врезавшись в контейнеровоз. Если у меня не получается пройти пятьдесят миль до Бимини, то как я смогу совершить долгий переход от островов Теркс и Кайкос до Пуэрто-Рико? Мама права, пожалуй, лучше вернуться домой.

Но что мне там делать?

С работы я уволилась, а квартира, в которой жили мы с Беном, теперь принадлежит двум канадцам из Нью-Джерси. Даже окружающий меня морской простор кажется менее пустым, чем мои перспективы дальнейшей жизни без Бена.

* * *

Мы познакомились вечером в баре. Бен сидел за дальним концом барной стойки и разглядывал атлас морских карт. Возле его загорелой руки стояла бутылка «Ред Страйп». Правда, я тогда еще не знала, что это именно атлас морских карт. Зато мне казалось странным, что кто-то может работать с документами в ресторанчике с пиратской тематикой, где официантки одеты как служанки из средневековой таверны.

Когда я заступила на смену, Карла, моя лучшая подруга, резала на дольки лаймы. Дневная смена обязана подготовить бар для ночной смены – мы делали для них то же самое перед закрытием, – но Карла всегда готовила в последнюю минуту.

– Что это за архитектор там сидит? – Я взяла фруктовый нож и принялась нарезать лимон клиньями.

Обычно я работала в зале вместе с остальными официантками, но сегодня я подменяла Дениз, которая находилась в декретном отпуске.

– У него атлас морских карт. Парень плавает вокруг света, или что-то типа того. Он симпатичный, но для меня скучноват. Зато тебе бы он подошел.

– Что? Почему?

Карла пихнула меня плечом.

– Потому что тебе, Анна Бек, просто необходим маленький морячок.

– О боже. – Засмеявшись, я обернулась на парня. Надеюсь, он поглощен своей картой и не слышал нас. – Ну ты даешь, подруга!

Карла чмокнула меня в щеку.

– Ты ведь все равно меня любишь, верно?

– И буду любить еще больше, если порежешь апельсины.

– У меня свидание, а я пахну так, словно мне в лицо прилетела пивная струя… потому что именно это и произошло, – призналась она, укладывая кусочки лайма в емкость для гарнира. – Так что я хочу воспользоваться твоим добрым ко мне отношением.

– Подождать, пока ты придешь домой?

Я, Карла и еще две официантки снимали одну квартиру на четверых. Мы там только спали – прямо как стюардессы, – и не припомню, чтобы мы оказывались в квартире вчетвером сразу.

– Не стоит, – усмехнулась она.

– Не забудь про презерватив! – крикнула я ей в спину.

Однако Карлу смутить не так-то просто.

– Надеюсь, понадобится не один! – Она послала мне воздушный поцелуй.

Закончив нарезать лимон, я вытерла руки и пошла вдоль барной стойки. Представлялась, подливала пиво… Наконец я дошла до парня с картой.

– Еще?

– Нет, спасибо, – не отрываясь от карты, ответил он. И вдруг поднял на меня глаза – темно-карие бархатные омуты. – Хотя нет, пожалуй, я выпью еще порцию «Ред Страйп».

– Хорошо.

– Пожалуйста, – добавил он, когда я повернулась к кулеру.

Это вежливое слово меня и добило. Нелепо, невозможно и просто глупо было считать, что я не способна влюбиться с первого взгляда. Когда я принесла бутылку пива, парень одарил меня обаятельной улыбкой, совершенно не подозревая о произведенном ею сногсшибательном эффекте. Я тут же поняла, что он станет частью моей жизни.

– Кстати, меня зовут Анна.

– Бен.

Карла права. Он симпатичный, типаж смазливого серфингиста. И вполне в моем вкусе. Его светло-каштановые волосы длиной до плеч выглядели такими мягкими, что хотелось запустить в них пальцы.

Я кивнула на карту с линией, соединяющей Флориду и один из Багамских островов.

– Над чем работаешь, Бен?

– Я недавно купил старую яхту фирмы «Альберг», – признался он, и его лицо засияло от радости, словно у ребенка рождественским утром. – Она нуждается в ремонте, но я собираюсь отремонтировать ее и отправиться вокруг… э-э, кажется, кое-кто нуждается в твоем внимании.

– Упс. Я же здесь работаю. Подожди, я скоро вернусь.

Он улыбнулся, но глаза остались серьезными.

– Я никуда не спешу.

Вот что мне нравилось в Бене – он не льстил и не хитрил. Он всегда был честен и мил и с самой первой встречи предложил мне все свое сердце.

* * *

В Бимини я приплываю, когда розово-золотистое солнце давно скрылось за горизонтом. Ненавижу швартоваться в незнакомой гавани в темноте, однако винить, кроме себя, некого. Держа яхту носом по ветру, я сворачиваю кливер и опускаю грот-парус. Тринадцать часов в море – все тело ноет, кожа на лице, которую пекло солнце и обдувал ветер, словно натянулась. А после того, как я дважды воспользовалась сточной цистерной в качестве уборной, мне отчаянно хочется принять горячий душ.

Приблизившись к проходу между Северным и Южным Бимини, я включаю прожектор и ищу навигационные знаки. В темноте их найти нелегко, а от островов исходит слишком мало света. Киль пробороздил дно, яхта споткнулась, и мое сердце споткнулось вместе с ней.

– Нет! Только не мель! – Я дергаю румпель, пытаясь развернуть яхту к середине прохода, но она полностью останавливается.

Вывести яхту задним ходом не получается. У меня изо рта вырывается не то истеричный смешок, не то всхлип, ведь земля так близко – можно спрыгнуть в воду и добраться до нее вброд.

– Черт!

Достав из шкафчика телефон, я пытаюсь найти в интернете таблицу приливов, однако связи нет. Может, это и к лучшему – не хочу знать, сколько звонков и сообщений я пропустила. Остается надеяться, что скоро наступит прилив. Иначе ночь будет очень, очень долгой.

Сунув бесполезный телефон обратно в шкафчик, я спускаюсь в камбуз и делаю сэндвич с индейкой – надо же как-то отпраздновать День благодарения. Маму, наверное, расстроил мой побег. Раз уж мои импульсивные планы рухнули, я могу вернуться во Флориду. Попроситься на бывшую работу. Жить на яхте. Притворяться, будто все в порядке, пока сама в это не поверю. Неплохой план, правда? Вот только Бену подобного «неплохо» было недостаточно, ему хотелось чего-то особенного. Разве я не должна хотеть того же?

Будь Бен сейчас здесь, он бы посмеялся над моим замешательством и сказал:

– Если никто не видел, как ты села на мель, то, может, этого и не было?

Он бы повесил рядом с собой лампу, открыл бутылку холодного пива и включил плейлист любимой музыки для плавания. Он бы превратил это происшествие в праздник. Сейчас я доем сэндвич и проделаю все это, словно ритуал призыва, который мог бы вернуть Бена.

Но он не вернется. Никогда.

Без Бена все не то. Я выключаю музыку после нескольких песен и слушаю тихий, мерный шелест волн, накатывающих на берег. Мысли о Бене не дают покоя. Вскочив, я принимаюсь мерить шагами каюту. Яхта покачивается и, как ни странно, вдруг начинает двигаться. Ее подхватывает течение, и я быстро завожу двигатель и направляю яхту на более глубокую часть прохода, а по нему доплываю до якорной стоянки.

К счастью, там не так уж много судов. Стоя на носу, я бросаю в воду якорь, хотя даже не знаю, сколько нужно веревки, как это сделать правильно и как понять, что якорь держит крепко. Я зажигаю якорные огни на верхушке мачты и поднимаю желтый карантинный флаг, давая знать таможенникам, что еще не ступала на землю Багамских островов.

Затем прямо в одежде забираюсь на койку и молюсь – Богу, Бену и всему мирозданию, – чтобы наутро якорь никуда не делся, а яхту не разнесло о берег.

Глава 3

Пьяный калейдоскоп

Проснувшись, я вижу бледно-голубое небо. Это рассвет или закат? Часы на полке показывают девять минут седьмого. Понятней не становится. Не могла же я проспать всю ночь и большую часть дня?

Из рубки видно солнце, уже коснувшееся краем горизонта. Закатное солнце в малиново-красных разводах, словно его в сердца`х разрисовал обозленный художник. Есть такая поговорка: «Если небо красно́ к вечеру, моряку бояться нечего», так что подобный закат обнадеживает. Завтра должна быть хорошая погода.

Пока я спала, с яхтой ничего не случилось. Ее не снесло течением, она не врезалась в другие суда. Маленькое чудо. Я иду на нос яхты, чтобы проверить свой вчерашний поспешный труд. Когда мы с Беном вставали где-нибудь, Бен каждые два часа проверял якорь. Слишком большая качка – и Бен выскакивал из постели, чтобы проверить, дрейфуем мы или нет. Мое облегчение сменяется чувством вины. Я должна была быть внимательней. Как Бен.

Однако якорь держит яхту крепко, а я ощущаю себя как никогда отдохнувшей.

И голодной.

Из портового бара доносится регги. Безумно хочется доплыть на шлюпке до этого тропического острова и нормально пообедать, однако я пропустила часы приема в таможне. Может, никто и не обратит на меня внимания, однако я не готова нарушить какой-либо закон и платить крупный штраф. Так что я наливаю в бокал красное вино, готовлю спагетти без мяса и ем их прямо из кастрюли.

Завтра я посещу таможню и бюро иммиграции, а еще постараюсь найти способ позвонить маме. Она, наверное, с ума сходит от беспокойства, однако мой мобильник до сих пор не поймал сигнал, а от острова доносятся песни Боба Марли, но не бесплатный вайфай.

Завтра я решу, что мне делать послезавтра. Переход из Майами был самой легкой частью плана, да и то я наделала ошибок. Можно ли рассчитывать, что моя случайная удача распространится на все плавание?

Помыв посуду, я ложусь на палубу и смотрю в ночное небо. Когда-то мы с Беном лежали так вместе. Он показывал мне созвездие, не помню, какое именно. Мы тогда стояли на якоре в бухте Ки-Ларго, заросшей мангровыми деревьями. Небо было усеяно звездами и казалось, будто до вселенной можно дотянуться рукой.

– Вон там, маленькая звезда снизу, – сказал Бен. – Она твоя, Анна. Навечно.

Я не стала напоминать ему, что порой мы видим свет звезды, которая уже угасла. Она не может быть моей, если ее уже нет. Если бы я тогда внимательней смотрела на то, куда Бен указывал, я смогла бы сейчас отыскать эту звезду. Впрочем, неважно. Я уже знаю, каково это – пытаться удержать свет угасшей звезды.

* * *

Мой второй рассвет на Бимини оказался ярким. Если он и вчера был таким, то не представляю, как я ухитрилась не проснуться. Зато сегодня я встала вовремя.

Надув шлюпку, я плыву к пристани, где расположен офис таможни. С собой я везу паспорт, документы на яхту, бумаги, необходимые для таможенного оформления, и наличные для оплаты портового сбора. Мы с Беном читали жуткие истории о таможенниках на Карибских островах, которые требуют взятку или оплаты «добавочных налогов», и никто не может их приструнить. Однако багамские таможенники добросовестно относятся к своей работе и, получив от меня деньги, ставят штамп в мой паспорт.

Оформив документы, я возвращаюсь на яхту и наспех принимаю душ. Высушив и уложив волосы, одеваюсь, закрываю каюту и схожу на берег.

Вдоль главной дороги стоят бары, рестораны, дома и магазины цвета сливочного мороженого. Для островка длиной всего семь миль и шириной несколько сотен футов здесь неожиданно много машин. Бимини похож на любимую игрушку, потертую и потрепанную. В продуктовом магазине я покупаю новую симку, чтобы мой телефон работал и на Багамах. Первым делом звоню домой.

– Слава богу! – с облегчением восклицает мама.

На заднем фоне что-то бормочет Рэйчел. Порой мне кажется, будто у меня две матери, а самой мне пять лет, а не двадцать пять.

– Я звонила в береговую охрану, чтобы заявить о твоей пропаже, – говорит мама. – Они сказали, что ничем не могут мне помочь, раз ты покинула страну.

– Прости, я не могла позвонить раньше. Я приплыла поздно вечером и проспала пятнадцать часов. Я только что сошла на берег и купила симку.

– Я не понимаю тебя, Анна. Ты поступаешь глупо.

Я не собиралась с ней спорить, но сейчас принимаюсь защищаться.

– Ты же сама говорила мне, что пора двигаться дальше.

– Ты ведь не это делаешь, – возражает мама. – Ты плывешь на яхте Бена, воплощаешь его мечты. Ты не оставила его в прошлом, а упиваешься воспоминаниями.

– Может, именно это мне и нужно.

– Анна, прошел почти год.

– Не знала, что у горя есть срок годности.

– Я не это имела в виду. Ты должна посетить психотерапевта.

Мама всхлипывает, и лишь тогда я осознаю, что она плачет. На душе становится еще тяжелей.

– Я никогда о тебе не волновалась, зато теперь только этим и занимаюсь.

– Прости.

– Мне не нужны твои извинения, Liebсhen[6], я хочу, чтобы ты была счастлива. Бен тоже хотел бы этого.

Хуже некуда, что после смерти Бена все начинают прогнозировать, чего бы он хотел.

«Бен хотел бы, чтобы ты начала ходить на свидания. Он хотел бы, чтобы ты была счастлива».

– Вот только его смерть говорит об обратном.

– Пожалуйста, вернись домой.

– Не могу.

Мама начинает плакать, и Рэйчел, фыркнув, берет трубку. Я готовлюсь выстоять в грядущем шторме.

– Анна, выброси эту чушь из головы! Подумай для разнообразия не только о себе.

В детстве мы с Рэйчел были близки, невзирая на два года разницы в возрасте. Мы вместе играли, вместе ходили в школу. Отец, пока не ушел из семьи, называл нас двумя горошинками в стручке. Все изменилось, когда Рэйчел родила Мэйси. Порой я ловила себя на непонятной ревности: у Рэйчел есть любимая работа и красавица дочка, а у меня – зияющая дыра вместо жизни.

– Скажи маме, что я перезвоню через несколько дней. – Я завершаю разговор и ставлю телефон на беззвучный режим.

Пока что мое путешествие проходит не совсем удачно – я проспала, чуть не врезалась в контейнеровоз и села на мель совсем рядом с местом назначения, – но вдруг я этим уже исчерпала все глупости? Надеюсь, остальная часть пути пройдет не в пример удачнее.

Вот только от островов Теркс и Кайкос до Пуэрто-Рико почти четыреста миль открытого моря с пассатными ветрами. И сократить этот путь не получится. Я точно не смогу проделать его в одиночку. Нужен помощник.

На пристани есть доска объявлений с приколотыми визитками о прокате оборудования для дайвинга и поблекшими от дождя плакатами с датами соревнований по рыбной ловле. Я оставила там свое объявление.

Требуется опытный моряк для помощи в плавании от островов Теркс и Кайкос до Пуэрто-Рико. Зарплата договорная. Питание включено. Для получения дополнительной информации пишите на номер 555–625–6470.

Остров уже проснулся, по дороге снуют на машинах для гольфа туристы, а местные жители приветствуют друг друга. Я сворачиваю на короткую улочку, в конце которой теснятся пляжные ресторанчики. У входа в магазин стоят несколько парней. Они громко разговаривают, пьют пиво и слушают танцевальную музыку, которая несется из динамиков, установленных на стене дома.

За ресторанами желтеет пляж. Люди расстилают одеяла, собака роется в песке, дети играют в океане. Он такой яркий – волны переливаются зеленью, бирюзой, кобальтовой синью, – что выглядит ненастоящим.

Я вхожу в ресторан под названием «У Си Джи», заказываю сэндвич с яйцом и беру из холодильника пиво.

– Придется подождать. Мы сообщим, когда ваш заказ будет готов, – говорит мне женщина за барной стойкой.

За рестораном есть выходящая на пляж деревянная терраса со столиками для пикника. За одним из столиков пьют «Хайнекен» и болтают двое парней. У них такой сильный акцент, что я не могу разобрать ни слова.

Сфотографировав на телефон пляж, сажусь на скамью. Не сказать, что я чувствую себя довольной, но на Бимини мне стало чуть легче. А сэндвич с яйцом и пиво способствуют чуть более оптимистичному взгляду на жизнь.

* * *

Пообедав, я покупаю еще одну бутылку пива и выхожу на пляж. Вокруг нет одиноких людей. Семьи, парочки, даже группа студентов колледжа, которые, должно быть, приехали на скоростном пароме. Я бреду по колено в сверкающей воде и притворяюсь, что это совершенно нормально – быть одной на тропическом острове.

Ко мне подбегает темнокожий мальчик лет восьми в мокрых коричневых шортах, облепивших худые бедра, и протягивает несколько палочек для плавания.

– Не могли бы вы бросить их для нас?

На меня выжидающе смотрят еще двое детей. Маленькая девочка в ярко-красном купальнике подпрыгивает на одной ноге, пытаясь удержаться на рассыпчатом песке, а мальчик кивает, словно призывая меня согласиться.

– Конечно.

Я беру палочки, захожу глубже в воду и кидаю их подальше. Дети с визгом ныряют, мелькнув ногами в воздухе. Мальчик выныривает с двумя палочками, девочка с одной. А тот мальчик, который со мной разговаривал, с тремя. Он держит их над головой, словно трофей. Мы с сестрой точно так же ныряли за монетками в бассейн гостиницы, в которой жили на каникулах. Побеждала та, кто соберет больше всех. Рэйчел почти всегда побеждала.

– Можно еще раз? – просит мальчик.

– Эллис! – окликает его женщина, сидящая неподалеку на одеяле. – Не приставай к девушке. Она не обязана тебя развлекать.

– Ничего не имею против. – Я беру палочки у Эллиса и снова кидаю их в воду. Пока дети ныряют за ними, иду в ресторан за пивом.

У барной стойки сгрудились трое мужчин в футболках для рыбалки, плавательных шортах и с масками для подводного плавания. Я беру из холодильника пиво. Мужчина в голубой футболке, на вид мой ровесник, широко улыбается и предлагает:

– Позвольте угостить.

Меня вдруг охватывает злость на Бена. Знаю, он старался справиться с депрессией и пытался подобрать такое сочетание лекарств, которое бы ему помогло. Но если у него были суицидальные наклонности, почему он не обращался за помощью к врачам? Почему не сказал об этом мне? Сейчас здесь должны были быть мы оба, а не я одна.

Да пошел ты, Бен Брейтуэйт!

Знакомиться с мужчинами до смешного просто. Все, что мне пришлось сделать, – отсалютовать ему бутылкой с пивом, улыбнуться и сказать:

– Спасибо! Меня зовут Анна.

– Приятно познакомиться, Анна. Я Крис.

Нос у него облупленный, веснушчатый и очень симпатичный. Впрочем, мужчина весь покрыт светло-коричневыми веснушками.

– Это Дуг, – он указывает на мужчину в розовой футболке.

Дуг старший из троицы – на вид ему лет тридцать. И у него обручальное кольцо.

– А это Майк.

У него футболка желтая. Несмотря на редеющие волосы, Майк выглядит как мачо – туповатый и привлекательный.

Крис-Дуг-Майк. Они такие… типичные, как и большинство парней, приходивших в пиратский бар, где я работала. Но мне понравилось, как ласково и проникновенно Крис произнес мое имя. У меня даже колени ослабли. А еще у него рядом с нижней губой веснушка. Притягательная, как запретный плод. К тому же я немного пьяна. Увидев, как я смотрю на его губы, Крис самодовольно улыбается.

– Как ты попала на Бимини? – спрашивает он, садясь рядом со мной за столик.

– На яхте.

Он смеется.

– Одна?

Я киваю.

– Да. Я отплыла из Форт-Лодердейла в четверг.

– Погоди-ка. – Сузив глаза, он изучающе смотрит на меня. – Это ты была на синей яхте на реке?

– Ну да.

– Я так и думал, что уже видел эти светлые волосы.

Проведя пальцами по одной из моих кос, он легонько дергает за кончик. Очевидно, мы уже взяли курс на сближение.

– Я помахал тебе рукой, когда мы проплывали мимо.

– О, точно! – Я улыбаюсь. – Это из-за вас мне пришлось прождать десять минут у моста на Третьей авеню.

– Прости. – Однако его кривая ухмылка говорит о том, что он ничуть не сожалеет. – Надеюсь, это не изменило твое мнение обо мне в худшую сторону.

– Откуда тебе знать, какого я о тебе мнения?

– Ну… – Отпив пиво, он продолжает: – Ты позволила мне оплатить пиво. Ты уже задумалась о поцелуях со мной.

Моим щекам стало жарко, а он понимающе усмехается.

– Ты сочла меня подходящим, так что я не хочу упустить шанс.

– Шанс на что?

– На все, что ты мне позволишь.

Мы покупаем пиво за пивом, и время летит незаметно. Крис-Дуг-Майк оказались канадцами, работающими в разных сферах торговли – машины, спиртное и страховки, – и приехали на Бимини половить рыбу. Они обсуждают удочки и катушки, травят рыбацкие байки, которые я завтра вряд ли вспомню, а Крис пододвигается ко мне все ближе и ближе. Его колени касаются моих коленей, и я перестаю следить за разговором. Соприкасаются наши локти, запястья, плечи… мы словно сплавляемся друг с другом.

В какой-то момент Дуг и Майк уходят на пляж, оставляя нас с Крисом наедине. Он наклоняется, и его губы ласкают мою шею и ухо, посылая по коже мурашки.

– Хочешь уйти отсюда? У меня есть комната… – шепчет Крис.

Впервые со дня смерти Бена я не думаю о том, как бы он на это посмотрел. Он – не голос в моей голове, требующий согласиться на предложение Криса. И не сладкое томление между бедер. Скользнув под платье, огрубелая рука Криса ласкает мою ногу под коленом.

– Анна…

– Да. Пошли.

Путь от пляжа до его комнаты вспоминается как пьяный калейдоскоп, в котором перемешаны осколки страсти и стыда. Моя спина прижата к стене закрытого магазинчика, и Крис целует меня в шею, а его пальцы проникают под трусики моего купальника, заставляя меня ахать от удовольствия. Мы спешим к нему. Мы падаем на его кровать. Его рот и язык скользят по моему телу, по всем местам, которых месяцами не касался никто, кроме меня самой. Это страсть, безудержная и бездумная.

Мои ноги дрожат, а Крис встает с кровати, чтобы достать из сумки презерватив. Он разрывает пакетик, и в это время на прикроватном столике начинает вибрировать его телефон. На экране появляется фото Криса, целующего хорошенькую блондинку в свадебном платье. Черт.

– Анна, постой!

Мне больше не нравится, как он произносит мое имя. Боже, до чего я наивна! Бен никогда не лгал мне и не манипулировал мною. Я даже не подумала, что Крис может быть женат. Или что мне нужно об этом спрашивать. А если бы я спросила, сказал бы он мне правду?

Подняв с пола платье, я натягиваю его, а Крис стоит в дверях ванной и переводит взгляд с меня на телефон и обратно. Как будто у него до сих пор есть выбор. Как будто он может убедить меня остаться. Мой купальник затерялся где-то в постельном белье на кровати, так что я оставляю его в номере вместе с большей частью своего самоуважения.

В дверях я оборачиваюсь на Криса.

– Да пошел ты!

Спотыкаясь, я плетусь к концу пристани, где привязана моя шлюпка. Спускаюсь в нее по маленькой лесенке и сажусь, с тоской прислушиваясь к звукам веселья, доносящимся с острова. Я сбежала из Форт-Лодердейла, потому что не была готова двигаться вперед, – и тут же пошла с первым, кто позвал. Я чувствую себя грязной. Предательницей.

Бен, мне так стыдно. Пожалуйста, прости меня.

Хочется доплыть до яхты, поднять якорь и убраться отсюда, но я слишком пьяна. Да и не в Бимини дело. Свернувшись клубком на дне шлюпки, я плачу.

Глава 4

Большой вопрос

Просыпаюсь я в кровати на своей яхте, словно прошлый вечер мне приснился. Только голова раскалывается от боли, и я совершенно не помню, как сюда попала. Откинув одеяло, я обнаруживаю, что одета во вчерашнее платье. Пятки грязные, во рту привкус рвоты, купальника нет. Я помню свой побег из номера Криса и то, как плакала в шлюпке, а что было дальше – большой вопрос.

Хорошо, что все обошлось.

Скрипнула дверь каюты, и моих ноздрей коснулся запах… кофе? У раковины стоит какой-то брюнет и пьет из любимой чашки Бена с изображением Капитана Америки. Подавив первоначальный порыв соскочить с кровати и отобрать у него чашку – ведь она принадлежит Бену, – я пытаюсь понять, кто этот мужчина и что он тут делает. Видимо, не вор, раз не шарится в шкафчиках в поисках ценностей. Он спокоен и умиротворен, как будто находится здесь на законных основаниях. Я что, пригласила его?

Следующая неожиданность: я наконец-то замечаю, что его правая нога от колена до черных «адидасов» – не из плоти и кости, а механический, сложный даже на вид протез.

Понятия не имею, что происходит.

– Э-э… привет?

Мужчина поворачивается ко мне. Проснись я рядом с ним при иных обстоятельствах, то впала бы в экстаз. Взъерошенный и небритый, он выглядит так, словно играет на гитаре и поет в пабах.

– А, проснулась… Хорошо.

– Кто ты?

– Ты не помнишь?

Он кладет руку на грудь, прямо на растрескавшуюся золотистую надпись «КЕРРИ» на линялой зеленой футболке. Он старше меня на несколько лет, но улыбается, словно десятилетний мальчишка, прячущий за спиной лягушку.

– Ты ушла и разбила мне сердце, – напевает он с ирландским акцентом.

Я сажусь и опускаю ноги на пол. После того как я чуть не переспала с женатым, я вряд ли стала бы заниматься сексом с незнакомцем.

– Мы?..

– О боже, нет.

Он наливает кофе во вторую чашку – мою, с цветами и розовой буквой «А».

– Ты была вдрызг пьяна, но все равно спасибо за предложение.

– О боже!

– Я шучу.

Он подходит и протягивает мне чашку. Принять напиток – даже кофеиносодержащий – от незнакомого мужчины? Я дважды таких ошибок не совершаю. Но кофе пахнет изумительно, и он мне очень нужен. И я беру чашку.

– Если вкратце – ты заснула в своей шлюпке. Нельзя же было тебя оставить там, чтобы весь Бимини любовался твой голой попой?

Чем быстрее он говорит, тем заметней его акцент.

– Так что я отвез тебя на твою яхту, помог лечь в кровать, а потом понял, что застрял тут. Если бы я взял твою шлюпку, чтобы вернуться на берег, то застряла бы ты. В общем, я уснул на палубе. Надеюсь, ты не против, что я позаимствовал у тебя спальный мешок?

Вчерашний вечер и без того выдался нелегким, а этот тип еще и мой голый зад видел. Он спас меня от… да мало ли что могло со мной случиться, пока я спала полуобнаженной в шлюпке. На меня мог наткнуться кто-нибудь не столь высокоморальный. Меня спасли от собственной глупости.

– Э-э… спасибо за помощь.

Незнакомец проводит рукой по волосам и опускает взгляд.

– Ну, я просто не хотел, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое.

– Я тебе за это безумно благодарна, но… кто ты?

– Ох, разумеется! Меня зовут Кин Салливан.

– Анна.

Я предпочитаю не вдаваться в подробности личной жизни. Кто знает, что я наговорила прошлым вечером.

– Как ты догадался, которая из яхт моя?

Кин пожал плечом.

– Только на одной из них не было шлюпки.

– Спасибо тебе. За все.

Отпив кофе, я гляжу на телефон. Вдруг кто-нибудь ответил на мое объявление, пока я совершала ошибку с Крисом. На экране сообщение с набором цифр, который ничуть не похож на номер телефона.

Текст гласит:

Я опытный моряк и капитан, временно нахожусь на Бимини. Вакансия еще открыта?

– Извини, я отвлекусь на минуточку.

Я быстро набираю ответ.

Вакансия еще открыта.

– Есть хочешь? – спрашивает Кин, доставая из заднего кармана телефон. – Прошу прощения… – Он начинает набирать ответ. – Насколько бы тяжелым ни было мое похмелье, обычно мне становится легче после глазуньи и тостов с маслом.

При мысли о еде меня замутило. К тому же этот мужчина и без того сделал для меня больше, чем должен был.

– Даже не знаю…

Телефон пикнул, извещая о новом сообщении.

Встретимся у ресторана «Биг гейм» через час? Я буду в зеленой футболке. Кстати, меня зовут Кин.

Мои плечи затряслись от беззвучного смеха.

А ты, скорее всего, узнаешь меня по заду.

Кин глянул на свой телефон, потом на меня – и расхохотался. У меня от смеха аж слезы на глазах выступили и в боку закололо. Я не смеялась так с тех пор, как не стало Бена. Смех тут же оборвался, в горле встал ком… Черт, я не готова, я не подумала о том, каково это – даже на несколько дней взять на борт постороннего. Кин высокий, массивный и занимает довольно много места. Да уж, задним умом все крепки.

Кин замечает перемену в моем настроении.

– Все хорошо, Анна?

– Я… ну…

Он дает мне сложенный вдвое потрепанный лист бумаги. Его резюме на двух страницах. Список кораблей, на которых он служил, и яхт, которые перегонял. Бен купил яхту раньше, чем научился управлять ею, а Кин… он плавал по всему миру, даже по бурному Южному океану.

– Послушай, если дело в ноге, то я с одной ногой способен на большее, чем некоторые с двумя, – без хвастовства говорит он. – Я могу отвезти тебя в Пуэрто-Рико.

– Дело не в ноге, правда.

Я возвращаю ему резюме. В Кине Салливане ощущается успокоительная надежность. Кажется, ему можно доверять.

– То, что ты для меня сделал, говорит в твою пользу. Я просто еще не решила окончательно. По пути сюда я наделала кучу ошибок, и мне нужно обдумать, не совершу ли я еще одну ошибку, продолжив плавание.

Сунув резюме в карман, Кин кивает.

– Понимаю. Если передумаешь – мой номер у тебя есть.

– Еще раз спасибо.

– Не за что, Анна. Не могла бы ты отвезти меня на пристань?

Карла как-то сказала, что лучший способ принять решение – подбросить монетку. Пока она крутится в воздухе, ты обычно понимаешь, чего на самом деле хочешь. Кин поднимается на палубу, и я даже без монетки понимаю, что никого лучше его мне не найти. И домой мне совсем не хочется.

– Я передумала насчет глазуньи.

* * *

Кин набрасывается на завтрак так, словно ест на скорость. С набитым ртом он начинает рассказывать мне, как в возрасте всего лишь семнадцати лет покинул дом в графстве Керри.

– Мои старшие братья все сплошь футболисты да бейсболисты, а меня всегда тянуло в море, и я обожал слоняться возле кораблей, – признается он, намазывая на тост смородиновый джем. – Как только я достиг подходящего возраста, мама записала меня на мореходные курсы, и больше я ничем другим в жизни не занимался.

– Значит, ты просто… плавал?

– Точно. Поначалу я в составе команды клуба ходил на местных судах – так, не всерьез. Затем мы участвовали в гонках колледжа Чарльстона в Южной Каролине. Так я проложил себе дорогу к серьезным соревнованиям на яхтах. Создал себе репутацию первоклассного гребца и нанимался ко всем, кто хотел выиграть гонки.

– Э-э… наверное, нам стоит обсудить оплату.

– Я говорил без намека. – Кин указал на меня вилкой, прежде чем воткнуть ее в глазунью. – Видишь ли… мне нужно попасть в Пуэрто-Рико, так что если ты подбросишь меня туда, я помогу тебе бесплатно.

– Правда?

– Да. Откровенно говоря, я с радостью попутешествовал бы на этой замечательной яхте. Где ты ее раздобыла?

– Мой парень нашел ее на верфи Форт-Лодердейла.

– Это он на фото? – Кин указывает в сторону моей кровати.

– Да.

– Извини за любопытство, но почему он сейчас не с тобой?

Я боюсь отвечать на этот вопрос – не хочу, чтобы Кин начал относиться ко мне так, словно я сделана из стекла. Невзирая на мое неадекватное поведение вчерашним вечером, он обращается со мной как с нормальным, несломленным человеком. Однако рассказать нужно, Кин должен знать, что не так, если я вдруг расклеюсь.

– Он… Десять месяцев назад он совершил самоубийство.

Карие глаза расширились.

– Боже, это полный звиздец.

У меня вырвался невольный смешок, и я прикрываю рот ладонью, ужасаясь самой себе. В смерти Бена нет ничего смешного, просто реакция Кина застала меня врасплох. На глаза навернулись слезы, и мир расплылся.

– Когда я потерял ногу, люди все время мне сочувствовали, – говорит Кин. – Конечно, они искренне сопереживали, но я от этого чертовски устал. Я мечтал, чтобы кто-нибудь однажды сказал: «Это полный звиздец».

– Звиздец и есть. – Я тру глаза тыльной стороной ладони и усмехаюсь. – Спасибо.

– Пожалуйста.

Он понимающе смотрит на меня, и впервые за последние месяцы я не чувствую себя плесневелым куском неопознанной еды на задворках чужого холодильника.

– Когда ты планируешь отплыть? – спрашивает Кин.

– Чем раньше, тем лучше.

* * *

Кин уплыл, чтобы забрать свои вещи с яхты, на которой вчера прибыл из Ки-Уэста, а я проверяю телефон.

Голосовые сообщения мамы: то гневные, то слезливые требования позвонить ей сменяются мольбами о том, чтобы я вернулась домой. От них у меня щемит сердце. Ее жизнь была нелегкой. Она приехала в Штаты вместе с мужем-военным, а потом он ушел из семьи, когда мы с сестрой были маленькими. Я изо всех сил стараюсь не давать маме повода для беспокойства, но я не обладаю ее немецким стоицизмом. Я не могу притвориться, будто не горюю.

Пропущенный звонок от начальника о том, что я официально уволена. И второй с напоминанием вернуть униформу, иначе мне придется за нее заплатить.

И, наконец, голосовое сообщение от матери Бена. При жизни Бена мы с ней почти не общались, а после его смерти она дала мне неделю на то, чтобы я съехала с квартиры. Мать Бена вымела меня как мусор. Она несколько раз присылала голосовые сообщения, и я удаляла их, не слушая. Это сообщение я тоже удалила.

Звонить маме я не стала, написала имейл. Объяснила, что наняла опытного проводника до Пуэрто-Рико.

Постарайся не сильно беспокоиться. Я позвоню, когда доплыву до Сан-Хуана. Ich liebe dich.

Посуда вымыта и убрана, кровать заправлена. Меня кто-то окликает, и я выхожу из каюты. Кин в шлюпке плывет вдоль борта. Одной рукой он подает мне огромный желтый баул. Тяжеленный – я даже пошатнулась под его весом.

– О боже, он камнями набит, что ли?

Кин смеется.

– Нет, просто здесь все мои вещи.

– Правда?

– Да.

Он подает мне весла и взбирается на яхту, волоча шлюпку за собой. Я видела людей с протезами ноги, которым нужны были трость или костыли, но Кин двигается с отточенной грацией человека, отлично знакомого с яхтами, – и неважно, что у него вместо ноги протез.

– По-моему, чем меньше пожитков, тем лучше, – говорит он.

Я вынимаю затычку и выпускаю из шлюпки воздух. Я не говорю Кину, что весь мой гардероб сейчас на яхте, включая сандалии с ремешками в шкафу и бронзовую, расшитую блестками юбку в выдвижном ящике. Ни к чему Кину знать, что у меня сейчас в жизни все идет наперекосяк и я действую наобум. Вскоре он это сам поймет.

Глава 5

Чертовски несправедливо

Плавание с напарником, который может подменить тебя, когда ты устал или хочешь облегчиться, значительно отличается от одиночного плавания. Мы с Кином установили четырехчасовые вахты, чтобы каждый мог поесть, вздремнуть или почитать книгу. В свою первую вахту Кин забросил с кормы удочку, намереваясь вытягивать все, что попадется на крючок.

Бимини медленно тает на горизонте; я сижу в каюте, решая, что приготовить на ужин. Вдруг леска начинает со свистом разматываться, а удочка выгибается дугой.

– Анна! Помоги мне, пожалуйста!

Я сменяю Кина за румпелем, а он берет багор, собираясь вступить в схватку с рыбой.

– Наверное, барракуда или маленькая акула, – заявляет он.

Кин берется за леску и начинает подтягивать рыбу. И вскоре у борта появляется размытое серебристое пятно; оно яростно извивается, борясь за свою жизнь. Кин выдергивает рыбу из воды, и она бьется на палубе, судорожно расширяя жабры.

– Что это? – спрашиваю я.

– Скумбрия.

Схватив рукоятку лебедки, Кин резко бьет рыбу по голове, затем вспарывает ей живот от головы до хвоста. Сердце рыбы еще бьется.

– Хочешь кусочек?

– Что? Прямо сейчас?

– Сашими свеже`й не бывает. – Кин протягивает мне ломтик сырой рыбы.

Теплый и солоноватый, он ничуть не похож на холодные аккуратные роллы из моего любимого суши-бара. Здесь у нас нет ни маленьких чаш с соевым соусом, ни искусно выложенных кучек васаби, только палуба, похожая сейчас на место преступления. Я беру второй ломтик, затем третий, чувствуя себя персонажем книги «Повелитель мух».

– Я думала, что это будет ужасно, но…

– Потрясающе вкусно, правда? – Кин разделывает рыбу и выбрасывает потроха за борт. – Я оставлю часть на ужин, а остальное положу в холодильник.

Он уносит рыбу на камбуз, а я смываю кровь с палубы из ведерка, в котором обычно мою посуду. Кин возвращается.

– Из какого ты города? – спрашиваю я.

– Ты вряд ли знаешь его. Трали. Маленький городок на юго-западном побережье. Ближайший к нему известный крупный город – Килларни.

– Килларни я тоже не знаю.

Он смеется.

– Ты из Флориды?

– Родилась и выросла в Форт-Лодердейле.

– Чем ты занималась?

– Тебе знакомы рестораны сети «Хутерс»? Ну, где официантки скорее раздеты, чем одеты.

Кин пристально смотрит на меня, но его глаза скрыты солнцезащитными очками, так что я понятия не имею, о чем он думает.

– Слышал, но никогда там не был.

– Я работала в подобном заведении, только тематика там пиратская. Официантки одеты как сексуальные пиратки, а барменши носят черные майки с надписью «Служанка» на спине.

– Тебе там нравилось?

– Когда ты работаешь в подобном заведении, люди считают, что ты самовлюбленная и тебе нравится себя демонстрировать или у тебя низкая самооценка и ты просто-напросто деградируешь. – Мне вспоминаются подколки матери Бена. – В нашей патриархальной системе, которая нескоро еще изменится, мало кто задумывается над тем, что женщинам тоже нужно оплачивать счета или поддерживать свою семью. Я не в восторге от того, что меня воспринимали как сексуальный объект, однако я заработала немало денег, так что испытываю по этому поводу смешанные чувства.

– Да… Не уверен, что мне было бы удобно есть в заведении, где персонал выглядит как часть меню. Но сексуальные пиратки? Насчет этого я бы не возражал.

– Что ж, честно. – Встав, я направляюсь к трапу. – Я за колой. Будешь?

– Да, спасибо… служанка.

Показав Кину средний палец, я под раскаты его смеха спускаюсь в каюту. Мой взгляд падает на стену. «Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ». Накатывает тоска, и я забираюсь на кровать в нише, чтобы поближе посмотреть на фотографию Бена.

Тем утром, когда был сделан это снимок, Бен разбудил меня затемно: «Вставай, малышка, давай встретим рассвет».

Я накинула одежду, и Бен отвез меня на маяк Хиллсборо-Инлет. Мы сели на капот его старого синего «лендровера», и когда занялся рассвет, Бен поцеловал меня под золотисто-голубым небом, прошитым розовыми полосами. Мы сфотографировались на фоне маяка, повторяя снимок, который мы сделали в наше первое свидание: я целую Бена в щеку, а он улыбается. Я не знала, что это наше последнее фото.

Чертовски несправедливо, что сейчас здесь Кин, а не Бен. Не Кин должен сейчас сидеть на любимом месте Бена, положив руку на румпель. Сегодня Кин будет спать на борту лодки Бена, и это тоже несправедливо. Кин Салливан вроде бы неплохой человек, но он не Бен. Не совершила ли я еще одну ошибку? Я глажу край висящей на стене фотографии. Кина я наняла. Ему необязательно становиться моим другом. Или вообще кем-то значимым для меня.

Взяв из холодильника колу, я возвращаюсь на палубу. Настроение на нуле.

– Не могла бы ты подменить меня на время? – спрашивает Кин.

Я с облегчением наблюдаю, как он спускается в каюту. Вскоре раздается шум, и до меня доносится запах жареной рыбы. Через полчаса Кин возвращается с тарелками жареной скумбрии, красной фасоли и рисом с овощами.

– Я и не предполагала, что ты станешь готовить. Этого не было в описании вакансии.

– Мне показалось, что тебе нужно побыть одной.

– Я… да. Спасибо за ужин.

– Пожалуйста.

На стоянку у Чаб-Кей мы попадаем в полночь. Мы вместе убираем паруса, затем Кин идет на нос яхты и указывает на место между двумя большими парусниками.

– Теперь сдай назад.

Я перевожу рычаг в обратное положение и наблюдаю, как Кин медленно опускает якорь в воду, позволяя лодке отходить назад. Потом крюк цепляется за дно, и якорный трос натягивается. Это совершенно не похоже на мой способ «кинь и надейся на лучшее», к которому я прибегла в Бимини. Тогда мне просто повезло, что якорь удержал яхту.

Кин возвращается в рубку и глушит двигатель.

– В следующий раз, днем, якорь бросишь ты.

– Ладно.

Лишь теперь я поняла, как много Бен делал на яхте, когда мы плавали вместе. А я просто сидела и позволяла ему это делать.

Я продолжаю думать о Бене, пока беру пижаму, полотенце и шампунь. Кожа потная и горячая, тело ноет. Опустив в воду лестницу и дождавшись, пока Кин спустится в каюту, я торопливо снимаю одежду и прыгаю в океан. От холодной воды перехватывает дыхание, зато и пот смывается.

– Анна, ты специально спрыгнула? – кричит Кин из каюты.

– Да.

– Я просто уточняю.

Он остается в каюте, а я взбираюсь на две ступеньки лестницы и принимаюсь мыться. Ночной воздух, прохладная вода и ароматное лимонное мыло – чувственное трио, порождающее в моем теле иную боль. Я окунаюсь в воду и провожу руками по волосам, смывая мыльную пену. Затем веду ими по телу, представляя, что это делает Бен. Совершенно разные вещи – но хватает, чтобы достичь сладостной разрядки. Взобравшись на палубу, я иду в каюту.

– Полегчало? – спрашивает Кин.

Будто знает, что я сейчас делала.

Щекам стало жарко.

– Да. Э-э… спасибо.

– Я взял немного свежей воды, чтобы помыться. Не возражаешь? – Он указывает на ведро. – Я сейчас тоже ополоснусь в океане, но мне нужно еще помыть культю в чистой воде.

– Ничего не имею против. Здесь есть опреснитель.

Кин в купальных шортах поднимается на палубу, раскладывает банные принадлежности и начинает отстегивать протез. Снимает слой за слоем, до голой кожи. Нога у него заканчивается где-то на середине икры, истончаясь до культи. В свете фонаря хорошо заметны шрамы, пересекающие его конечность, словно рельсы. По сравнению с загорелым телом кожа на культе выглядит бледной.

Кин садится на борт и перебрасывает ноги на другую сторону.

– Погнали! – Подмигнув мне, он прыгает в воду.

Пока он купается, я переодеваюсь в пижаму и складываю ношеную одежду в мешок для грязного белья. Через несколько минут Кин взбирается на палубу. Я отношу мешок с одеждой в рубку, а Кин, уже переодевшийся в просторные баскетбольные шорты, обмывает культю и вкладыш, который размещается между телом и протезом.

– Соленая вода даст сто очков вперед любому абразивному материалу, – поясняет Кин. – Я ношу протез целый день, и важно, чтобы между ним и кожей не было никаких раздражителей.

Закончив, Кин выплескивает воду и вешает вкладыш и мокрые шорты на тросы. Соскользнув с лавки на трап, он на одной ноге ловко спускается в каюту. Он явно не раз это проделывал раньше.

Подняв лестницу для купания на палубу, я возвращаюсь в каюту. Кин готовится ко сну: один из спальных мешков он кладет на пол, а другой сворачивает, чтобы использовать в качестве подушки. Я даю ему одну из подушек с кровати.

– Держи.

– Не нужно.

– У меня четыре подушки. Пожалуйста, возьми.

– Спасибо.

Темноволосая голова укладывается на мою подушку. Выключив свет, я залезаю на свою кровать. Дыхание Кина вскоре становится размеренным, он засыпает, а мне не спится. Когда я в первый раз делила постель с Беном, я тоже не могла уснуть. Там, где наши тела соприкасались, кожа горела, я была на взводе и всю ночь не спала. Сейчас все не так. Кин Салливан не касается меня. И я в него не влюблена. Но все равно он лежит слишком близко – я слышу каждый шорох, когда он шевелится во сне.

Пол скрипит, когда я встаю с кровати и с одеялом и подушкой поднимаюсь в рубку. На лавке не так удобно, как на кровати внизу, зато здесь свежий воздух. Бездонное небо усыпано звездами, и мир кажется безграничным. Я засыпаю мгновенно.

Глава 6

Удержать равновесие

– Я храпел? – интересуется Кин, сидя напротив меня в рубке.

Сегодня на нем голубая футболка и шорты, и протез он пристегнул раньше, чем я проснулась.

Кин дает мне сэндвич с яйцом и сыром, завернутый в бумажное полотенце.

– Спасибо. Нет, ты не храпел. Просто я не могла уснуть.

– Тоскуешь по нему?..

– Мы с Беном должны были вместе выйти в это плавание, и в день, когда планировалось наше путешествие, я просто… отплыла. А теперь…

Я умолкаю, пытаясь подыскать подходящие слова.

– А теперь ты на яхте с незнакомцем, который тебе не любовник и не друг, и все это как-то неправильно, – подхватывает Кин

– Ты проницателен.

Кин откусывает огромный кусок сэндвича и поднимает палец, призывая меня подождать. На солнце в его глазах мелькают зеленые и золотистые искры.

– Я не хочу причинять тебе неудобства, Анна, – прожевав, продолжает он. – Если тебе будет удобней, чтобы я спал на палубе, то я буду спать на палубе. Если хочешь, я могу как можно меньше мелькать перед тобой.

При мысли о том, сколько всего он для меня сделал за столь короткий срок, к глазам подступают слезы.

– Почему ты так добр ко мне?

Кин недоуменно сводит брови, словно вопрос кажется ему нелепым.

– А почему я должен вести себя иначе?

Глубоко вздохнув, чтобы сдержать слезы, я откусываю торчащий из сэндвича кусочек яйца.

– Тебе явно хуже, чем мне. Хочешь верь, хочешь нет, но я знаю, что такое потеря близкого человека. – Он встает. – Поешь – и можем отплывать. Если не захочешь сойти на берег и прогуляться.

– Лучше поплывем дальше.

За моей спиной встает солнце. Кин варит кофе, а я, доев сэндвич, чищу зубы, одеваюсь и заплетаю косы. Затем мы убираем наши постели и подготавливаем каюту к плаванию.

– Ветер сегодня встречный, так что будет немного потряхивать, – говорит Кин. – Пойдем на двигателе или попытаемся идти под парусами?

– Под парусами.

– Ты ж моя умница!.. – Он краснеет. – Это… м-м… просто речевой оборот. Я подниму якорь?

Из зеленых вод, столь прозрачных, что можно разглядеть дно с рыбами и морскими звездами размером с тарелку, мы выходим на синий простор. Прямо в Язык океана – впадину длиной почти в милю. Я сфотографировала удаляющийся Чаб-Кей. Фотография вышла красивой, но оригинал все равно красочней.

– Разве может это приесться? – удивляюсь я вслух. – Не представляю, чтобы я когда-нибудь устала от синевы океана или зелени вокруг островов. Здесь так безмятежно!

– Когда долгое время проводишь на одном месте, то привыкаешь. А если продолжаешь путь, все кажется удивительным. По крайней мере, у меня так.

В этом отношении Кин напоминает мне Бена. Он тоже предпочитает продолжать путь и не терять леса за деревьями. От нахлынувших воспоминаний перехватывает горло, и я глубоко дышу, чтобы снова не расплакаться перед Кином – и не расплакаться вообще. Вместо этого я начинаю думать о будущем. В Нассау заходить не планировалось, но Кин постоянно пополняет список того, что я не удосужилась взять в плавание: тонкий линь, радиолокационный отражатель, замок для шлюпки… В общем, нужно пополнить припасы.

– Ты уже бывал в Нассау?

– Один раз. Там оживленней, чем в Бимини. Постоянный круговорот судов, не так пасторально, и гораздо больше туристов. Зато в Нассау мы сможем купить все, что нужно.

– Я не хочу надолго там задерживаться.

– Понимаю. У тебя большая семья?

– Мать, старшая сестра и двухлетняя племянница. Отца я не видела с тех пор, как он ушел. А у тебя?

– О, у меня типичная ирландская католическая семья. Родители женаты почти пятьдесят лет. Я – младший из семи детей. Мама называет меня арбитром, потому что у меня три сестры и три брата. И в детстве каждая троица грозилась мне наподдать, если я не встану на их сторону.

– Забавно.

Он ослепительно улыбается.

– О да.

– Вы часто видитесь?

– Обычно на Рождество. Отец держит паб, так что туда на праздники съезжается вся семья: братья, сестры и около дюжины племянников и племянниц. Это мое любимое время года.

– Ты, наверное, крутой дядюшка.

Кин со смехом разводит руками.

– Детей убедили, что я супергерой. Теперь моя нога их не смущает.

– Как мило.

Ветер крепчает, волны сильнее бьются о борт, и соленые брызги оседают на волосах и лице. Мы надеваем штормовые куртки.

– Сдается мне, нужно зарифить парус. Знаешь, как это делается? – спрашивает Кин.

– Нет.

– Берись за румпель. Когда я выйду на палубу, разворачивай яхту против ветра.

Он взбирается на крышу рубки. Яхта качается на волнах, и я испытываю смутное беспокойство за Кина. На нем специальные кроссовки с рифленой подошвой, к тому же он держится за мачту, но насколько хорошо он умеет держать равновесие? Балансируя на скользкой от брызг поверхности, Кин приспускает грот-парус и осторожно слезает на палубу.

– Не волнуйся обо мне.

– Я как раз пытаюсь решить, нужно ли за тебя волноваться, – признаюсь я.

Кин смеется. Он часто это делает. Бен тоже смеялся, но бывали дни, когда он вообще не вылезал из кровати и почти не разговаривал. Мне было трудно – хотелось лечь рядом и обнять его, чтобы ему полегчало, и в то же самое время хотелось сбежать, словно я могла заразиться унынием. Нужно было больше времени проводить с ним в те дни…

– Я уже выяснил, как мое тело реагирует на определенные ситуации на судне.

Слова Кина возвращают меня в настоящее. Он берется за румпель, а я сажусь рядом. Нассау еще не виден, и возникает ощущение, будто мы плывем в никуда.

– Я сумел приспособиться. Пришлось стать внимательней, чем раньше. Я безногий, а не недееспособный.

– Что ж, когда придет моя очередь зарифить парус, надеюсь, ты будешь обо мне беспокоиться, потому что из нас двоих именно я могу свалиться за борт.

– Ну, я тебя спасу. – Он толкает меня локтем. – Однако давай все же внесем умение зарифить парус и вытащить человека из воды в список навыков, который ты должна освоить.

Мы несемся по ухабистым волнам еще несколько миль, прежде чем Кин говорит:

– Мы понапрасну тратим время. Лучше остаток пути проделать на двигателе.

Он спускает грот-парус, а я сворачиваю кливер. Тряска не уменьшается, и волны все равно бьют в нос яхты, но с включенным двигателем мы плывем быстрее. Хрустя банановыми чипсами, которые Кин нашел в кармане куртки, мы наблюдаем, как мимо нас проносятся рыбацкие лодки и большие яхты.

После обеда Кин радирует в Нассау, чтобы нам предоставили место в доке.

– Я не особо силен в том, чтобы перевозить продукты и припасы на стоящий на якоре корабль. А оставлять незапертую шлюпку на берегу – все равно, что оставить ключи в замке и надеяться, что за время твоего отсутствия машину не угонят.

Несмотря на предстоящие расходы, я с предвкушением ожидаю, когда можно будет сойти на берег и нормально помыться. Может, даже сходить в ресторан.

Еще через несколько миль Кин радирует в гавань Нассау, сообщая, что мы прибыли из Бимини, нам нужно разрешение войти в гавань и у нас зарезервировано место для стоянки на одну ночь.

Между волнами уже виднеются кораллово-розовые башни курорта «Атлантис». Вскоре показались белый песок и зелень острова Парадайз. Волны становятся спокойней, яхта вплывает на бирюзовую отмель, на которой резвятся косяки серебристых рыб. Мы снимаем куртки.

В гавани Нассау между островами Парадиз и Нью-Провиденс полно судов всех размеров и разновидностей, включая круизные лайнеры. Значит, ближайшие к гавани улицы будут забиты туристами. Обогнув причал для круизных судов, мы проплываем под двумя мостами, соединяющими острова. Кин передает мне румпель и, пока я веду яхту вдоль пирса, готовит швартовы. Я останавливаюсь слишком далеко – боюсь повторения того, что произошло в Майами, – но Кин зашвыривает трос на сваю и подтягивает нас ближе.

Глава 7

Жалящая метка

Нассау выглядит знакомо, а значит – скучно. За исключением левостороннего движения он очень похож на Флориду. Вдоль главной торговой улицы стоят точно такие же магазинчики для туристов, сетевые рестораны и точки розничной торговли, как и в Ки-Уэсте. За десять баксов можно купить три дешевые футболки в одном из пляжных магазинчиков, похожих как две капли воды на магазинчики в Форт-Лодердейле. Здесь есть «Старбакс», «Бургер Кинг», «КФС». Бледные американцы заполонили тротуары. Мы словно в Америке. Понимаю, почему Бен не хотел сюда плыть. Нет, Нассау неплох, но ничего особенного собой не представляет.

Наутро мы первым делом идем в специализированный магазин, чтобы купить вещи из списка Кина, а также более тяжелый якорь, дополнительный баллон газа для плиты и брезент, чтобы натягивать над палубой, пока мы стоим на якоре. Бен собирался сделать навесной тент над рубкой, да только не успел.

Пообедав в ресторане тушеными улитками с томатами и перцем, мы на такси едем в местную версию «Уолмарта», чтобы пополнить припасы. Глядя на чеки, я начинаю опасаться, что мне не хватит денег до конца путешествия. Бен оставил довольно приличную сумму на нашем общем банковском счете, однако отсюда до Тринидада еще много миль и много островов. Многое может пойти не так. А когда путешествие окончится, еще нужно будет плыть обратно.

Распаковав и уложив покупки, иду в ванную, чтобы принять душ. Вернувшись, вижу хмурого Кина за маленьким ноутбуком. Не заметив меня, он закрывает крышку ноутбука, берет банные принадлежности и в раздражении уходит. Я открываю свой ноутбук и подключаюсь к местному вайфаю. В почте меня ждет письмо от Карлы.

Анна, я немного обижена на тебя за то, что ты не сообщила о своем отплытии. Мы ведь с тобой так долго дружим. Я хочу сказать, ты можешь рассказать мне все, что угодно, я не обману твое доверие. В целом я счастлива, что ты наконец-то вернулась в общество. Будь смелей, но и не забывай об осторожности, будь умной, но хоть иногда беспечной. Будешь заниматься сексом с незнакомцем – используй презерватив. И не потопи свою яхту.

С любовью, Карла

В ответном коротком письме я сообщаю ей, что нахожусь в Нассау и наняла проводника. Подумываю написать маме, однако на телефон приходит сообщение от Рэйчел.

Ты украла эту яхту?

Что?! Нет! Ее мне оставил Бен.

Его мать пыталась связаться с тобой. Она намерена опротестовать завещание Бена и говорит, что ты просто-напросто украла яхту. Она дает тебе возможность вернуть ее до того, как к делу подключится их адвокат.

Это не так. Мое имя стоит в документе, подтверждающем право владения яхтой.

Сможешь это доказать?

Да.

Отсканируй документ и вышли маме на почту.

Ладно. Как она?

Надо же, ты все-таки поинтересовалась.

Не начинай.

Просто вышли доказательство.

Нахмурившись, я жду – может, она еще что-нибудь напишет, – но Рэйчел молчит.

Кин еще не вернулся. Я оставляю записку, что ушла по делам, и прячу ключ от каюты под губкой в банке из-под полироли. Эта банка, старая почти как сама яхта, вещь настолько обыденная, что вряд ли кто-нибудь станет искать в ней ключ. Однако я все равно слегка нервничаю и хочу дождаться Кина. В то же время мне нужно найти интернет-кафе, пока не стало слишком поздно.

Кафе находится недалеко от пристани. Отсканировав документ, я отправляю копию маме и через полчаса возвращаюсь на яхту. Красное полотенце Кина сушится на тросе, но самого Кина нигде нет. Вроде бы я не сделала ничего такого во время нашего пребывания в Нассау. Я безропотно купила все вещи из его списка и потратила даже больше денег, чем планировала. Значит, его расстроило что-то – или кто-то – из ноутбука.

В ожидании Кина я смотрю фильм. Делаю на ужин салат из подвядшего латука и остатков жареной скумбрии. Заправляю кровать Кина и свою. Пытаюсь не беспокоиться о том, о ком незачем беспокоиться. А в Нассау бурлит жизнь. На пристани смеются и болтают люди. Даже в сумерках моторные лодки снуют по каналу туда-сюда. Я пытаюсь отвлечься чтением, пока глаза не начинают слипаться.

Глухой удар сотрясает яхту, и я вскакиваю. Сердце бешено бьется, а в голову лезут мысли о ворах или чего похуже.

– Черт! – звучит отчетливо и громко.

Кин.

Судорожно вздохнув, я поднимаюсь в рубку. Надеюсь, он не перебудил всю пристань. Кин сидит на палубе, потирая лохматый затылок.

– Как ты?

– Черт, – бормочет он. – Я не хотел тебя будить, просто небольшая аварийная посадка. Анна…

– Ты что, пьян?

– Ну да…

От него несет спиртным.

– Сколько именно ты выпил?

– Всего четыре стопки «Джеймисона».

Он показывает мне два пальца и подмигивает.

Он настолько пьян, что видит вместо двух четыре пальца? Даже его акцент стал заметней обычного.

– После восьми пинт пива я перестал считать.

– Восемь пинт? Странно, что ты еще не умер.

– Точно будет видно утром, но, Анна, слушай… Я должен кое-что тебе сказать. Это жизненно важно.

– Что?

– Плавать со свиньями – ужасный план.

Следующий пункт назначения по плану Бена – Биг-Мейджор-Кей, известный также как Свиной остров: он расположен в районе Эксума и населен лишь дикими свиньями. Мы с Беном обожали смотреть видео людей, плавающих со свиньями и ночующих на пляже. В продуктовом магазине я сказала Кину, что хочу попасть на Свиной остров. Кин лишь кивнул и взял упаковку картофеля, чтобы покормить свиней. Так что сейчас я в растерянности – и раздражена.

– Нет, не ужасный.

– Ужасный, Анна.

Кин ложится на палубу, будто слишком пьян и не может стоять.

– Они чертовски милые с этими своими маленькими пятачками, – он указывает на свой нос, – но они съедят твою картошку и больше не захотят иметь с тобой дело.

– Неважно. – Мое раздражение нарастает. – Бен хотел это сделать, значит, мы это сделаем.

– Значит, Бен был глуп, раз хотел потратить время на дурацких свиней и еще потому, что оставил тебя.

Его слова оставили жалящую метку на моем сердце. Подобное ощущение возникает, если с силой хлопнуть по коже. Я жду, что Кин извинится или скажет что-нибудь еще, но от него доносится лишь прерывистый пьяный храп. Надо бы снять протез, чтобы тот не раздражал кожу, однако я подавляю этот порыв. Сегодня я не намерена делать добро. Катись ты к черту, Кин Салливан!

Пусть спит в рубке. Решил подыграть глупой сбежавшей американке, чтобы бесплатно добраться до Пуэрто-Рико?.. Вот только мысли мои то и дело возвращаются к его последним словам – о том, что Бен поступил глупо, оставив меня. Интересно, что именно Кин имел в виду?

* * *

Я поднимаюсь на палубу с чашкой кофе и рогаликом в руках. Кин сидит на полу, стонет и щурится на свет.

– Боже… – Схватившись за затылок, он тут же отдергивает руку и смотрит на нее, будто ожидает увидеть кровь, затем переводит взгляд на меня. – Насколько сильно я должен перед тобой извиниться?

– Почему ты решил, что должен извиниться?

– Ты смотришь на меня, словно на прилипшую к подошве грязь. А если я извинюсь, то, может, ты принесешь мне чашечку кофе?

– И даже рогалик принесу.

– Ого. Что именно я сказал?

– Что плавать со свиньями – ужасный план.

Глубоко вздохнув, Кин медленно выдыхает.

– Откровенно говоря, это всего лишь уловка для привлечения туристов, но я все равно не должен был так говорить. Я не имею права оспаривать твои решения, ведь главная здесь ты.

– Ты также сказал, что Бен… – Я осекаюсь.

Допустим, я припру Кина к стенке. В лучшем случае он смутится. В худшем – будет вынужден признать то, что никогда не сказал бы трезвым. То, с чем я не хочу разбираться.

– Ты сказал, что Бен был глуп, раз хотел потратить время на свиней.

– Господи. – Он вновь ложится на пол. – Я тупая скотина, и лучше бы тебе вышвырнуть меня за борт. Прости, Анна. Я получил некие неожиданные новости, но все равно не имел права срывать свое разочарование на тебе. Простишь ли ты меня?

– Мы плывем на Свиной остров.

– Да, конечно. – Он медленно поднимается на ноги.

– Наверное, хочешь помыться? Ты спал в протезе.

Из душа Кин выходит одетый в оливково-зеленую футболку и шорты цвета хаки. От него пахнет солнцезащитным кремом, а не виски.

– Перед отплытием я должен еще кое-что сделать, – говорит он, доставая туалетные принадлежности и другой протез – из белого пластика.

Гильза протеза голубая с изображением капель. Видимо, этот протез водостойкий.

– Буквально двадцать минут.

Он и впрямь возвращается через двадцать минут – с подвесным мотором на плече. Судя по размеру, это мотор для шлюпки.

– Нужно сделать для него кронштейн, зато нам не придется грести.

Подвесной мотор для шлюпки тоже был в списке вещей, которые у Бена руки не доходили купить. Денег на новый мотор хватало, но как только разговор заходил о покупке, у Бена тут же находились важные срочные дела. Так что я знаю, сколько стоит подвесной мотор.

– Я не могу… У меня нет на это денег.

– Я купил его дешево у знакомого. Мотор не работает. Пока не работает.

Я невольно улыбаюсь. Я еще недостаточно хорошо знаю Кина Салливана, но приобретение неработающего мотора выглядит как извинение.

– Уверен, что сможешь починить?

Он пожимает плечами.

– На восемьдесят два процента.

Я невольно улыбаюсь.

– Спасибо.

– Тебе спасибо, Анна.

– Замолчи! И давай уже уберемся отсюда.

Глава 8

Маленький огонек

Оставив Нассау позади, мы на скорости шесть узлов идем к Эксуму. Плещущие о борт темно-синие волны звучат музыкой в моих ушах. Ветер и вода поют дуэтом. Со смешанным чувством удовольствия и вины я пытаюсь представить рядом с собой Бена. Я словно хочу воплотить его, но история не знает подобных случаев. Новых воспоминаний с ним не будет.

Убегаю в каюту, чтобы Кин не видел моих слез. Утирая глаза футболкой, я слышу, как он окликает меня.

– Принеси, пожалуйста, ведро!

Судя по спокойному тону, мы не тонем. Паниковать ни к чему, но я хватаю ведро и быстро поднимаюсь наверх. Что-то шумно пролетает мимо меня и с брызгами падает в воду. С десяток летающих рыб бьются на палубе. Несколько маленьких серебристых рыбок лежат неподвижно – видимо, расшиблись при падении; остальные подпрыгивают, их тонкие крылья трепещут, словно рыбы пытаются взлететь.

– Собери, пожарим на ужин.

Пока Кин говорит, на палубу падает очередная рыба. Летучие рыбы мне не в новинку. Мы с Беном уже сталкивались с ними – во время плавания одна такая рыба влетела в открытое окно каюты, и мы обнаружили ее, лишь когда вернулись в порт. Меня эти мелкие камикадзе не умиляют.

– Филейный нож в сумке, – говорит Кин. – Перед заморозкой тебе придется их выпотрошить.

– Мне?

– Почему бы и нет? Отличная возможность научиться. Я подскажу, как это делается.

Рыбы бьются, и ведро дергается у меня в руке. Они гораздо меньше скумбрии, и я уже мысленно представляю, как во время потрошения лишаюсь пальца.

Я протягиваю Кину ведро.

– Приготовить – с радостью, но потрошить тебе придется самому.

Глаза Кина скрыты очками, но уголки рта подергиваются, словно он вот-вот рассмеется.

– Что ж, честная сделка.

Я берусь за румпель.

Кин вспарывает брюхо рыбе длиной с его ладонь. Он действует уверенно и вместе с тем аккуратно.

– Анна, не возражаешь, если я спрошу, сколько тебе лет?

– Двадцать пять. А тебе?

– В конце месяца исполнится тридцать. А именно – тридцатого числа.

– Моя мама называет этот день – когда возраст равен дате – «волшебным днем рождения». Мой случился, когда мне исполнилось пять лет.

– И он был волшебным?

– Ну, я получила все, что хотела. Бабушка испекла торт с розовыми розами, мне подарили куклу-принцессу со светящейся короной, а папа снял с моего велосипеда страховочные колеса. Тогда мне это казалось волшебным, но позже я поняла, что мои желания были довольно типичными для пятилетней девочки.

– С другой стороны, ты двадцать лет верила, что определенные дни рождения бывают волшебными. Я бы хотел, чтобы мне снова было двадцать пять.

Что-то в тоне его голоса удерживает меня от вопроса «почему». Кин чистит рыбу, больше ни словом не нарушая повисшего неловкого молчания. Он уносит рыбу в холодильник, затем возвращается и садится в рубке, глядя в сторону. Так, в молчании, мы миля за милей проплываем вдоль Эксумского района. Солнце садится в океан. На Бимини закат походил на картину безумного художника, а здесь словно багряные пальцы медленно протянулись сквозь золотую краску.

– Боже, ну и мрачная мы парочка! – вздыхает Кин. – Ты, тоскующая по Бену, и я, расчувствовавшийся из-за ерунды. А сейчас вот я увидел закат и подумал, что Бог словно спрашивает меня, как я смею упиваться жалостью к себе, когда Он дарит такое зрелище.

– Ты веришь в Бога?

Кин пожимает плечами.

– Конечно. А ты нет?

– В последнее время Он не балует меня своей милостью.

– Я понимаю, почему ты так думаешь. Но подобные мгновения напоминают мне, насколько хуже могла быть моя жизнь.

– Хуже, чем остаться без ноги?

– Да. Я мог стать тем, кто это со мной сделал.