Читать онлайн Рецепт одной войны бесплатно
© Верещагин П., текст, 2019
© Медведкова О. С., иллюстрации, 2019
© ООО «Издательский дом «КомпасГид», 2019
* * *
1. Добро пожаловать!
Как красив и уютен наш Городок Счастливых Молочников в конце марта! Нежаркое ласковое солнце играет на терракотовой черепице крыш, зеленые стрельчатые ставни распахнуты навстречу теплу, фиалки в горшках под окнами покачивают нежными головками. В палисадниках зеленеет трава. На окраинах благоухают сады… Колокол, которому в прошлом году исполнилось четыреста лет, дважды в день созывает горожан в кирху. Гордый флажок на шпиле ратуши устремляется в синее небо, а там – ни облачка!
Долину, посреди которой стоит наш чудесный городок, со всех сторон окружают горы. Зимой – заснеженные и суровые. Летом – покрытые зеленью и цветами. В ясную погоду с главной башни нашей средневековой крепости можно увидеть высокогорный ледник, хорошо известный среди лыжников, и остроконечную вершину Высоких Гор, одну из самых знаменитых на нашем континенте.
От городских окраин и до подножия гор, насколько хватает глаз, – луга, луга, луга… Те самые луга, на которых в целебном горном воздухе растет самая сочная в мире трава. С ранней весны до поздней осени там бродят стада наших знаменитых мильхенбургских коров. Пятнистые, тучные, они дают лучшее в мире молоко. Река, разделяющая наш городок на две части, берет начало на леднике и в своих верховьях пенится и шумит. Но, сбегая в долину, она успокаивается, делается солидной и течет среди лугов неторопливыми плавными петлями.
Нет на земле места прекраснее Городка Счастливых Молочников!
А еще над ним постоянно витают чудесные кондитерские ароматы. Дело в том, что наш городок знаменит на весь мир: из лучшего на свете молока, которое дают наши коровы, здешние кондитеры век за веком, поколение за поколением делают лучший на свете шоколад и лучшие на свете вафли.
В нашем маленьком городке не одна фабрика сладостей, а целых две. На первой, стоящей на правом берегу Реки, делают вафли, на второй, на левом берегу, – шоколад. Поэтому жители между собой называют правый берег – Вафельным, а левый – Шоколадным. И между этими берегами издавна существуют своего рода ревность и соревнование – шутливые, конечно.
Во все, во все времена года наш Мильхенбург – Городок Счастливых Молочников – удивительно хорош! Осенью скошенные луга желтеют, а буковые и каштановые рощи, что опоясывают подножия гор, одеваются в багрец и золото. Зимой всю долину покрывает снег, вершины искрятся в морозном воздухе так, что больно глазам, лыжники со всей страны приезжают к нам, чтобы прокатиться с горных склонов. А летом… Летом наша зеленая долина и вовсе напоминает рай на земле!
Наш городок хорош всегда! Но если вы никогда у нас не были и выбираете время, чтобы приехать, то настоятельно советуем вам приезжать в марте, в разгар весны. В это время у нас поистине волшебно!
* * *
Нужно сказать, что и женщина, о которой пойдет речь и с приездом которой в нашем городке начались странные и даже трагические события, появилась на главной площади именно в марте.
Вообще-то ко всем приезжающим мы относимся хоть и с юмором, но приветливо, мы рады любым гостям, так уж все мы в Мильхенбурге устроены. Спросите в любом уголке страны, и вам скажут: в нашем городе живут исключительно гостеприимные и добродушные люди.
Но если бы кто-то мог предположить, чем обернется для нас появление этой незнакомки, мы все собрались бы на площади перед ратушей и просили, нет, требовали, чтобы она даже из автобуса не выходила и немедленно возвращалась туда, откуда приехала.
Женщина прибыла в наш город утренним рейсом. Причем бакалейщик Карл, который видел, как она выходила из автобуса, впоследствии утверждал, что это случилось в субботу: именно по субботам он моет с шампунем тротуар перед дверями своей лавки. А владелец книжного магазинчика Эдуард настаивал, что это произошло в воскресенье, потому что именно по воскресеньям с восьмичасовым автобусом ему привозят новые подборки книг. В субботу или в воскресенье – не так важно. Незнакомка была единственной, кто вышел в тот день из автобуса на безлюдную площадь. Она приехала почти без вещей – при ней был лишь небольшой видавший виды саквояж да кожаный плащ, перекинутый через руку.
Прищурившись, она оглядела площадь с фонтаном посредине, платаны на бульваре, уходящем к Реке, ратушу, флаг на ее шпиле и гербы на ее фронтоне, кивнула и спортивным шагом направилась к ближайшему кафе.
В кондитерской Рудольфа Бенца был час затишья. Утренние посетители, которые забегают ни свет ни заря выпить чашечку кофе или купить горячие – только из печи – круассаны к завтраку, уже прошли. А время мильхенбургских кумушек, которые, переделав все домашние дела, собираются в кондитерской, чтобы за чашечкой кофе с вафлями обсудить последние городские сплетни, еще не наступило.
Кондитер от нечего делать протирал салфеткой блюдца и чашки, которые и без того сияли чистотой.
Приезжая прошла к стойке и уселась на высокий табурет напротив хозяина. Рудольф благосклонно наблюдал, как она пристраивает рядом с собой саквояж и плащ.
– Какой чудесный сегодня день! – приветствовал незнакомку Бенц. – Уже по-летнему тепло… Но еще совсем не жарко. Вам повезло оказаться в Городке Счастливых Молочников в такое время! Что желаете заказать?
Кондитер умел расположить к себе посетителей. Он будто сошел с рекламы знаменитых мильхенбургских вафель: большой, румяный, с неглупыми выпуклыми глазами, черными бровями и черными же подкрученными усами, весело торчащими в разные стороны. На голове у кондитера красовался высокий накрахмаленный колпак, на животе – белоснежный фартук.
– Мне, пожалуйста, большую чашку кофе с сахаром и сливками и кусок шоколадного торта, – попросила приезжая. Выговор выдавал в ней уроженку севера, но чувствовалось, что большую часть жизни она провела в столице.
Кондитер в недоумении вскинул бровь. А потом сокрушенно развел руками:
– Очень сожалею, – сказал он, – но шоколадного торта у нас не бывает. Мы вообще не держим у себя ничего шоколадного.
– Почему? – удивилась посетительница.
– Но мы же с вами на правом берегу Реки! – напомнил кондитер.
– Не знаю. Может быть, – приезжая еще явно не успела разобраться в географии местности.
– На правом, – подтвердил кондитер. – А здесь никто и никогда не ест ничего шоколадного!
Надо сказать, что кондитер – очень важная профессия в нашем городке. Кондитеры выглядят у нас намного более внушительно, чем полицейские или даже профессора. А уж Рудольф Бенц – самый уважаемый и самый умелый кондитер нашего берега. Неудивительно, что приезжая слушала Рудольфа внимательно и впитывала буквально каждое его слово.
– Вы, надо полагать, впервые в нашем городке? – глядя в озадаченное лицо гостьи, Бенц понимающе улыбнулся.
– Впервые. Я только что приехала.
Кондитер кивнул: оно и видно.
– Наш город знаменит своими вафлями, – сказал он. – И своим шоколадом. Вафли производят на этом берегу, а шоколад – на другом. И так уж повелось: мы здесь не едим шоколада. А они там – не едят вафель!
Рудольф начал замечать у своей утренней посетительницы довольно странную особенность. Разговаривая с человеком, та смотрела не в глаза, а мимо – в точку между бровями или на губы. Впрочем, каких только чудаков не привозят утренние автобусы!
– Зачем вам шоколадный торт? – дружески проговорил Рудольф. – Возьмите вафельный! На нашей фабрике делают лучшие вафли в мире – самые воздушные, самые нежные, самые сливочные…
– Хорошо. Давайте вафельный! – сказала женщина. – Мне, собственно, всё равно.
Рудольф сварил кофе и отрезал кусок торта, и, пока посетительница отдавала должное мастерству мильхенбургских волшебников вафли, разъяснил ей сложившуюся в городе ситуацию.
И вафли, и шоколад изготавливают в нашем городке с незапамятных времен. Когда-то любой кондитер делал и то и другое, но со временем рецепты становились всё сложнее, накапливалось всё больше секретов мастерства, которые передавались от отца к сыну и от деда к внуку, и произошла своего рода специализация.
В наши дни львиная доля сладостей производится на больших фабриках: вафли – на Вафельной, шоколад – на Шоколадной. Но в городе по-прежнему остается много кондитерских домов, в которых вафли и шоколад готовят по старинке – вручную. Так что соперничество между горожанами с разных берегов Реки имеет глубокие корни.
– Так-так, очень интересно! – приезжая отправила в рот последний кусок торта и вытерла пальцы салфеткой. – Значит, вы вообще никогда не едите шоколад?
– Никогда! – гордо сказал колоритный кондитер. – Мы любим вафли! Нам шоколад ни к чему.
– А люди с той стороны Реки никогда не едят вафли?
– Я же вам сказал. Даже под угрозой смерти!
– И если бы я все-таки захотела именно шоколадный торт…
– Вам пришлось бы отправиться на другой берег! – кондитер закончил фразу, поджал губы и махнул перед носом посетительницы салфеткой, взад-вперед, будто сметал со стойки невидимый сор.
– Очень хорошо! – приезжая даже руки потерла от удовольствия. – Мне нравится ваша принципиальность!
Рудольф Бенц одобрительно склонил голову. Приятно, когда человек принимает твою позицию по каким-то вопросам. А то ведь некоторые считают убеждения мильхенбуржцев блажью и чудачеством. А это совсем не так!
– А вот скажите, я видела на улице афишу, – заметила приезжая, – о том, что в следующую субботу состоится Весенний праздник шоколада…
– Это там, на другой стороне, – с деланным равнодушием сказал кондитер. – Сходите, если интересно. Их кондитеры приготовят стокилограммовый шоколадный торт. А потом пройдут шествием по главным улицам. Вечером в их ратуше состоится костюмированный бал, героями которого будут пирожные и цукаты. А на набережной в центре города будет большой фейерверк.
– Вы пойдете?
– Ни за что! Никто из нас не ходит на праздники на другой берег! – заявил кондитер. – Мы не ходим на их праздники, они не ходят на наши. Без особой нужды я вообще стараюсь не ходить на ту сторону! У нас всё свое: свои магазины и банки, своя школа, почта, свой стадион, своя футбольная команда.
– И свой праздник у вас тоже есть?
– Конечно. Недавно прошел. Их Весенний праздник шоколада – в последнюю субботу марта. А Весенний праздник вафель, наоборот, в первую! Мы тоже готовим торт – в пятьдесят килограммов. И тоже ходим процессией по городу. Мы устраиваем фейерверк на набережной – ничуть не хуже шоколадников.
И эти слова кондитера почему-то очень понравились женщине. Она с симпатией посмотрела на Рудольфа и широко улыбнулась.
– Вы к нам на отдых или по делам? – спросил кондитер.
– По делам. Я новая учительница. Буду работать в вашей школе. Моя фамилия Нансен. Доротея Нансен.
– А я – Бенц. Рудольф Бенц. Какие предметы изволите преподавать, госпожа Нансен?
– Вообще-то я много что могу преподавать, – уклончиво сказала женщина. – Но у вас буду преподавателем гимнастики. Для начала.
– Это очень, очень хорошо. А то наш прежний учитель, господин Пескофф, сломал ногу. Весна, погода отличная, пора выходить на стадион, а с детьми некому заниматься!
– У вас есть дети, господин Бенц?
– К сожалению, нет, бог не дал. Но у меня двое племянников. Мальчики – в пятом и седьмом классах.
– Это очень важный возраст в жизни ребенка! Может быть, самый важный. Надеюсь, я смогу их чему-нибудь научить.
Новая учительница расплатилась и собралась уходить.
– Рада была познакомиться, господин Бенц, – она протянула Рудольфу руку. – У вас очень вкусные вафли! И вообще, я чувствую, мне у вас понравится!
Рудольф ответил на рукопожатие:
– И я рад знакомству!
2. Рудольф и Карл
Когда кондитер Рудольф говорил приехавшей в город учительнице, что ни один из жителей Вафельного берега не ходит на праздник к своим конкурентам с Шоколадной стороны, он немного кривил душой. А точнее, преувеличивал. А еще точнее, выдавал желаемое за действительное.
В наши дни даже границы между странами стремительно теряют свое значение. Что уж тут говорить об условной черте, разделяющей на две части маленький Мильхенбург? Она и вовсе существует лишь в некоторых упрямых головах – как дань традиции, как забавный ритуал, доставшийся от предков.
Поэтому в День шоколада находились, находились еще на правом, Вафельном, берегу несознательные жители, которые были не прочь погулять на чужом празднике, принять участие в шествии, станцевать на костюмированном балу и полакомиться тамошними разнообразными угощениями.
Каждый раз в этот день кондитер Рудольф и его друг бакалейщик Карл с самого утра надевали традиционные горские костюмы и шляпы с перышком тетерева, выносили из лавочки Карла складной ломберный столик, ставили его посреди пешеходной части Старого моста и там, на виду у всего города, усаживались играть в кости.
Старый мост располагается в самом центре Мильхенбурга, к нему со всех сторон, как лучи к центру звезды, сходятся улицы как правого, так и левого берегов. Старый мост – только представьте себе! – построили почти пятьсот лет назад. Он красивый, но очень узкий, встречные машины разъезжаются на нем с трудом. Недавно провели реконструкцию, и теперь ровно половину моста занимает пешеходная часть, отделенная от проезжей гранитным бордюром, столбиками и натянутой между ними кованой цепью. Именно эту пешеходную часть и перегораживают своим столиком Рудольф и Карл. Хочешь пройти или проехать на велосипеде с нашего берега на противоположный? Тогда ты должен протиснуться мимо столика Карла и Рудольфа.
Выше по течению через Реку перекинут еще один мост – современный, широкий, построенный недавно, – и большая часть транспорта проезжает там. Но пешеходы и велосипедисты по-прежнему пользуются Старым мостом.
Итак, Рудольф и Карл сидят за ломберным столиком, морщатся от праздничных звуков, доносящихся с того берега, и делают вид, что играют в кости. Умеете играть в кости? Это очень просто. Два кубика с точечками на гранях кладутся в кожаный стаканчик, игроки по очереди накрывают стаканчик ладонью, трясут и опрокидывают на стол – донышком вверх. У кого на гранях кубиков выпало больше точек – тот и выиграл. Приятели играют в кости, останавливают каждого, кто переходит или переезжает на другой берег Реки, и заводят с ним разговор.
Вот на мост медленно въезжает шикарная машина господина адвоката. Погода хорошая, кожаный верх автомобиля откинут, на адвокате – легкий летний костюм элегантного покроя и соломенная шляпа.
– Добрый день, Рудольф. Добрый день, Карл! – Машина притормаживает по другую сторону цепи, напротив ломберного столика.
– Рады вас приветствовать, господин адвокат! – приподнимают шляпы друзья. В маленьком городке, сами понимаете, люди знают друг друга с раннего детства.
– Прекрасная погода, не так ли? – говорит адвокат.
– Великолепная! – подтверждает Рудольф. – Собрались на тот берег?
Адвокат разводит руками: что поделать, дела…
– Увы, – говорит он, – в наши дни все богатые клиенты живут на той стороне.
– Да-да, – вздыхает Рудольф. – И это очень печально!
Адвокат тоже вздыхает: куда уж печальнее…
С той стороны Реки доносятся звуки духового оркестра и бой десятков барабанов.
Строгость Рудольфа, как вы понимаете, отчасти шутлива. И адвокат, как легко догадаться, тоже говорит свои слова не вполне всерьез. И тот и другой отдают дань обычаю. Традиции, которая досталась по наследству. А традиция – есть традиция. Наша жизнь, согласитесь, станет намного беднее, если в ней не будет старых добрых традиций.
– Но вы, надеюсь, не собираетесь оставаться на их ужасный Шоколадный праздник? – с отвращением произносит Рудольф.
– Ни в коем случае! Как вы могли подумать! – адвокат даже как будто обижается. – И краем глаза на это безобразие не взгляну!
Рудольф важно кивает: вот и правильно. Так и только так! По-другому и быть не должно.
Машина плавно трогается с места.
– Удачи в делах, господин адвокат! – прощается Рудольф. – Вы хороший человек!
– Спасибо! И вам того же! Доброго здоровья, Карл!
Адвокат уезжает, а приятели продолжают игру.
Рудольф берет стаканчик с костями, небрежно встряхивает его и выбрасывает две двойки. Четыре очка – совсем не много. Обрадованный Карл тщательно трясет кости, подносит стаканчик ко рту, что-то бормочет, колдует, пытается угадать счастливый момент, затем наконец переворачивает стаканчик – и выбрасывает две единицы. Всего два очка, Карл проиграл!
Большой Рудольф смеется густым бархатистым смехом. А маленький сухопарый Карл в сердцах хлопает себя по колену. Ведь это надо же! Кондитер всегда выигрывает. Всегда! Ему с детства везет в азартных играх.
А на мост ступает еще одна жительница Мильхенбурга – Ребекка, хозяйка салона красоты для собак.
– Привет, Ребекка! Куда это ты собралась с большой корзиной наперевес? – приветствует ее кондитер.
– На рынок, Рудольф. За цветами!
– За цветами? На ту сторону? – восклицает Карл. – Вот те раз! А на нашем рынке что же – все цветы перевелись?
– Цветы не перевелись. Но тех, что мне нужно, нет, – отвечает Ребекка. – Сами знаете! Теперь всё самое лучшее и самое свежее везут на Шоколадный берег. А к нам – что осталось…
– Стыдись, Ребекка! Разве можно терять гордость из-за каких-то цветов! Где твой патриотизм?
– Моя гордость – всегда при мне! – парирует Ребекка. – Но клиенты хотят, чтобы в салоне было всё лучшее – и стрижки, и шампуни, и собачья одежда. И цветы в вазах! Да-да, и цветы. Сейчас не время терять клиентов. Так что пропустите. Мне туда!
И Ребекка бочком протискивается мимо столика приятелей. Ах, эта Ребекка! Она с самого детства, со школы, была несговорчивой девчонкой.
– Вот так, значит! – говорит ей вслед Карл. – Ну-ну… Может, ты еще и шоколад ешь?
– Шоколад я не ем, – оборачивается Ребекка. – Это мне ни к чему.
– А их праздник? Надеюсь, ты не собираешься там оставаться?
– А чего я там не видала? – усмехается женщина. – Чем могут меня удивить эти шоколадники?
Ребекка всегда была упрямой! Но и у нее в глубине души, как видите, есть место старым добрым традициям.
– Вот и правильно! Вот и молодец! – приятели одобрительно снимают шляпы.
То, что адвокат говорит про клиентов, и то, что Ребекка говорит про цветы, – к сожалению, правда. В последнее время Шоколадный берег живет всё богаче и богаче. В то время как наш, Вафельный, вынужден чем дальше, тем тщательнее считать деньги.
Дело в том, что шоколад в наши дни стал намного популярнее вафель. Люди думают о своем здоровье. А о нем, что ни день, появляются новые теории. Все хотят быть стройными, не желают полнеть и считают калории. Вафли, как известно, делаются из сахара, муки, масла или маргарина. Они сплошь состоят из калорий и готовятся из продуктов, которые то и дело попадают в списки не самых полезных. Кондитерские вафли нельзя сделать несладкими – иначе это будут уже не вафли, а нечто другое. А шоколад можно, сколько угодно. Любителей горького шоколада в мире ничуть не меньше, чем любителей сладкого. Поэтому вафель в мире с каждым годом продается всё меньше и меньше, а шоколада всё больше и больше.
Вот и праздники той, Шоколадной стороны… Увы, увы… Они с каждым годом становятся всё пышнее и ярче. А наш праздник вафель остается таким же, каким был при бабушках и прабабушках. Что тут поделаешь? Ничего не поделаешь. Такова жизнь.
Карл и Рудольф опять берутся за кости.
На этот раз первым мечет Карл. Он опять тщательно трясет стаканчик, опять колдует, склоняется к нему ухом, как будто хочет услышать подсказку, угадать самый благоприятный момент. И его старания не проходят даром: на костях выпадает десять очков – хороший результат. Это много, в большинстве случаев это означает выигрыш.
Но не с Рудольфом. Тот хмыкает, небрежно сгребает кости со стола, забрасывает их в стаканчик, встряхивает разок и выкатывает на стол. Карл в нетерпении подается вперед.
– Тьфу ты! – в сердцах восклицает он.
На костях Рудольфа – одиннадцать. Он опять выиграл. Видя, как раздосадован приятель, кондитер смеется.
– Нет, скажи! – сердится Карл. – Почему тебе всё время везет? А мне всё время не везет?
– Потому что ты хочешь выиграть во что бы то ни стало. Как будто выигрыш в кости – вопрос жизни и смерти. Фортуна таких не любит. Она любит легких, широких людей, – смеется Рудольф.
Рудольф шутит, конечно. Но в каждой шутке, как известно…
Карл не успевает возразить: на мосту появляется стайка девчонок-подростков – возбужденных, веселых, принаряженных.
– Это что еще такое! – в изумлении восклицает кондитер. – Куда это вы собрались?
– Дайте нам пройти, дядюшка Рудольф! – весело кричат девчонки.
– Куда?!
– На ту сторону. На Праздник шоколада!
– Шоколада?! – в притворном гневе восклицает Рудольф. – Вы хотите сказать, что разоделись в пух и прах, чтобы пойти на чужой праздник?!
– Да! – смеются девчонки. Они, похоже, совсем не боятся грозного Рудольфа.
– Что за фантазии! Что вам там делать? Почему вам не гуляется на нашей стороне?
– Будто сами не знаете, дядюшка Рудольф, – храбро говорит рыжеволосая девчонка с сияющими от возбуждения глазами. – На том берегу музыка громче, огни ярче, танцы веселее!
– Танцы веселее?! – гремит Рудольф. Он придирчиво оглядывает лица девчонок: – А может, вы еще и шоколад там будете есть?
– Будем! – кричат дерзкие девчонки.
– Как?! Вы хотите сказать, что променяете наши вафли на их шоколад?!
– Мы очень любим вафли! – смеется рыжеволосая. – Но и шоколад тоже любим!
– Позор, Жюли, позор! – стонет кондитер. – Многие поколения ваших предков ни разу в жизни не брали в рот шоколада!
– Ну и что! Мы же не в Средние века живем! – возражает рыжеволосая Жюли. – Оглянитесь вокруг! Мир стал другим!
Ну что тут скажешь? Мир действительно стал другим.
– Ваши отцы и матери, ваши бабушки, прабабушки и прапрабабушки никогда не ходили на этот праздник! – восклицает Карл.
– А мы не хотим жить как прабабушки и прапрабабушки. Мы хотим веселиться и танцевать с их мальчишками!
– Ах вот как! Ну я вас сейчас! – Карл поднимается и делает вид, что ищет глазами что-то похожее на хворостину.
Девчонки визжат, огибают столик кондитера и бакалейщика и убегают на ту сторону реки.
– Вот чертенята! – сердится Карл. – Посмотри-ка на них – не хотят жить как бабушки и прабабушки! И что за молодежь пошла?
– Не хотят… – вздыхает Рудольф. – А молодежь… Что ж, молодежь как молодежь… И мы с тобой в свое время были не лучше.
– Но уж на Шоколадные праздники мы никогда не ходили! – восклицает Карл.
– Ну разве что на праздники не ходили…
Мимо них по мосту проезжает зеленщик на мотороллере; в кузове мотороллера трясутся ящики со спаржей. Зеленщик приветственно гудит клаксоном и поднимает вверх большой палец: «Молодцы! Так держать! Знай наших!»
Рудольф и Карл приподнимают шляпы и важно раскланиваются в ответ.
– А кстати, кто эта бойкая девчонка? – спрашивает Карл. – Ну та, рыжеволосая с сияющими глазами?
– Ты не узнал? Это Жюли, внучка нашей Франсуазы.
– Не может быть! Когда она успела вырасти? Ведь еще вчера… Сколько же ей лет?
– Пятнадцать… Или шестнадцать…
– Ай-яй-яй!.. Как летит время!
– Летит… Летит стрелой…
На набережную на той стороне Реки выходит духовой оркестр пожарной охраны Шоколадного берега. Пожарные одеты в старинную форму с аксельбантами и галунами. Начищенные медные каски блестят на солнце. За оркестром валит нарядная праздничная толпа.
Рудольф и Карл провожают процессию грустными взглядами.
– Ничего не попишешь… Они умеют повеселиться!
– Шоколадники? Умеют… – вздыхает Рудольф. – А она… Как же она похожа на свою бабушку…
– Кто?
– Да эта Жюли. Те же волосы. Тот же смех. То же ожидание счастья в глазах…
Карл смотрит в лицо приятеля, усмехается и шутливо грозит ему пальцем.
– Да-да. Все помнят, как ты был влюблен в Франсуазу…
– Был, – не стал спорить Рудольф. – И ты был. И все мальчишки нашего берега. И многие взрослые.
Он мотает головой, виски его густо припорошены снегом седины.
– Подумать только! Ее внучка – уже невеста! И как похожа… Как похожа…
Две дамы с зонтиками от солнца проходят по набережной мимо моста, раскланиваются с кондитером и бакалейщиком и одобрительно кивают: правильно, правильно делаете, нужно воспитывать несознательных!
Карл собирает со стола кости и складывает в стаканчик.
– Как, говоришь, нужно метать? Легко и непринужденно? Ну, Рудольф, берегись!
Он выбрасывает кости на стол. И стонет… На костях один и один, два очка, меньше не бывает.
– Не огорчайся! Просто сегодня не твой день! – успокаивает его Рудольф.
Он берет стаканчик и выбрасывает максимальное число – шесть и шесть, двенадцать.
3. На Шоколадном берегу
Наверное, большая любовь должна начинаться с чего-то значительного.
Например, с того, что юноша на глазах у девушки дает отпор распоясавшимся хулиганам. А потом спасает перепуганную бабушку с третьего этажа горящего дома. Или хотя бы достает ведром маленького ежика, случайно упавшего в колодец. Тогда девушка сразу видит, что перед ней – герой, сильный и благородный защитник. И большое чувство само собой зарождается в ее сердце.
С Жюли всё было совсем не так. Жан-Жака она впервые увидела в парке аттракционов на Шоколадном берегу, в шатре для игры в дартс, куда она случайно зашла с подругой Стеллой. И Жан-Жак не только не выглядел героем, а наоборот, позорился по полной программе.
Когда Жюли вошла в шатер, он как раз бросал дротики. И с пяти шагов никак не мог попасть не то что в десятку, а даже в саму мишень. Дротики, запущенные его рукой, вонзались во что угодно: в стену, в пол, в соседнюю мишень, даже в потолок. Но только не в разделенный на разноцветные секторы круг.
Каждый новый бросок Жан-Жака компания его приятелей встречала дружным смехом. А сам он – рыжеватый, с торчащими во все стороны волосами, жесткими, как проволока, в очках, как у Гарри Поттера, – всякий раз так искренне огорчался, возмущался и горячился, что на это нельзя было смотреть без улыбки.
– Нет, Жан-Жак! Дартс – это не твое! – поддевали его друзья. – Тут нахрапом не возьмешь! Тут талант нужен!
– Идите к черту! – сердился он. – Мне просто дротики кривые попались!
Жюли со Стеллой встали у соседней мишени. Папа Жюли любит дартс, Жюли и сама неплохо бросает дротики, а тут, на виду у мальчишек, она и вовсе почувствовала подъем и уверенность в руке.
– Вот! Учись! – накачанный приятель в облегающей торс футболке кивнул на Жюли и похлопал Жан-Жака по плечу. – Это тебе не футбольный мяч гонять!
– А ты играешь в футбол? – удивилась Жюли.
– Он капитан нашей школьной команды! И лучший нападающий чемпионата провинции. Когда наши взрослые ездили на товарищеский матч на ту сторону перевала, они брали с собой Жан-Жака. И он забил два гола!
– Круто! – Жюли посмотрела на парня с интересом. И поняла: приятели любят Жан-Жака и гордятся им. А посмеиваются не всерьез, а дружески, шутя.
Она никогда бы не подумала, что этот рыжий смешной парень в круглых очках – лучший футбольный нападающий!
Как-то само собой получилось, что, закончив играть, Жан-Жак с приятелями и Жюли со Стеллой пошли по парку вместе – от аттракциона к аттракциону. И оказалось, что гулять вместе с этими ребятами интересно и весело!
Мальчишки не пропускали ни одного развлечения и всё делали азартно и с шуточками. Что есть силы лупили резиновым молотом по бутафорской наковальне – чем сильнее ударишь, тем выше взлетит красная стрелка по шкале силы. Играли в настольный хоккей. Гоняли светящееся кольцо по стеклянному столу. Разгоняли качели так, что смотритель делал им замечание.
Жан-Жак постепенно забыл свои неудачи в тире, и оказалось, что парень он довольно сильный и ловкий. А главное, чувствовала Жюли, в нем живет хорошо знакомая ей страсть – если взялся за какое-то дело, нужно во что бы то ни стало быть в нем лучшим! Во что бы то ни стало! Хоть умри!
К тому же Жюли видела: она ему нравится. И всё, что он делает, он делает ради нее. И когда они пришли на крытый автодром, Жюли очень захотелось оказаться в одной машинке с Жан-Жаком. И они действительно оказались в одной кабине – сидели близко-близко на тесном сиденье, в четыре руки весело крутили вертлявое рулевое колесо, безжалостно таранили всех, кто оказывался рядом, и ловко уворачивались от тех, кто хотел протаранить их самих. Их руки то и дело сталкивались, переплетались, накрывали друг друга, и это было так неожиданно и здорово!
И постепенно Жюли стала чувствовать, что этот немного смешной и упрямый Жан-Жак всё больше и больше притягивает ее внимание, заполняет собой всё пространство вокруг нее.
Так луч прожектора во время концерта на стадионе вдруг выхватывает в темноте одного-единственного человека, пробирающегося по трибунам к своему месту или, наоборот, на выход, и начинает зачем-то сопровождать его. И весь стадион невольно следит за этим человеком. А в какой-то момент вдруг кажется, что только этот человек и существует на всем белом свете, а всё остальное – люди, кресла, проходы, трещотки и барабаны – лишь погруженный в сумрак фон, задник, необязательные декорации.
Так и с Жюли: как будто невидимый волшебный луч с неба вдруг высветил для нее одного-единственного человека, шедшего рядом. И она увидела его с волнующей отчетливостью – его глаза, руки, волосы, то, как он двигается, улыбается, шутит. Да что там увидела! Она могла смотреть в совершенно другую сторону и всё равно ощущала его присутствие, его интерес, его взгляды. Все звуки вокруг как будто стали тише, а его голос, каждое произнесенное им слово отдавались внутри пульсирующим звенящим удивлением. И всё, кроме него, в этом мире как будто поблекло, стало нерезким и необязательным.
А потом… В одну удивительную минуту Жюли поняла, нет, почувствовала, что и сама она находится в точно таком же волшебном луче. И из всего, что есть вокруг, Жан-Жак теперь видит только ее – ее лицо, глаза, губы – и слышит только ее, ее звенящий от незнакомого волнения голос.
От этого пьянящего ощущения волшебной связи между ними сердце то и дело замирало на ходу, а потом жарко, наполненно ухало. В ушах звучал веселый беспорядочный гомон. И тогда ужас перед чем-то огромным, неведомым и властным, время от времени пробегающий мурашками по спине, вдруг сменялся беспечным восторгом. И всё в жизни мгновенно делалось до ужаса легким и радостным. Жюли не шла, а летела над землей и чувствовала, что всё у нее именно такое, каким и должно быть, – и прическа, и платье, и взгляды, и слова.
Казалось бы, всё вокруг осталось таким же, как было, – знакомые с детства, виденные сотни раз аллеи, фонари, павильон летнего театра, люди на каруселях, музыка, продавцы сладостей, дети на роликах. И в то же время всё было уже совсем другим – чудесным, сказочным.
Потом они сидели за столиками кафе, под шатром, и ели мороженое с колой. И всё, буквально всё было наполнено особенным смыслом: и слова, и взгляды, и то, что Жан-Жак и Жюли, не сговариваясь, выбрали одно и то же мороженое – фисташковое.
Было уже поздно, когда вся компания направилась к Старому мосту, чтобы проводить Стеллу и Жюли на Вафельный берег.
И еще никогда, никогда, никогда в жизни Жюли не было такого чудесного вечера!
4. Доротея
Скажем прямо: школьная учительница гимнастики – не самая заметная фигура. Ни в большом, ни в маленьком городе. Даже если эта учительница только что приехала издалека. Даже если она молода, одинока, недурна собой, обладает волевым лицом и спортивной фигурой.
Но об учительнице, появившейся в Мильхенбурге в то памятное мартовское утро, уже через неделю заговорили многие, очень многие горожане.
Во-первых, потому что наконец возобновились уроки гимнастики, которых не было в нашей школе уже несколько месяцев. Все, кому случалось проезжать или проходить мимо школы, с удовлетворением отмечали, что на школьном стадионе теперь постоянно кто-то бегает, прыгает и соревнуется; там то и дело что-то кидают или подтягиваются на перекладине. И это, сами понимаете, не может не радовать: здоровый дух обитает только в здоровом детском теле.
А во-вторых… Во-вторых, оказалось, что новая учительница не собирается ограничиваться только обязательными школьными уроками.
Уже на следующий день после своего появления она объявила, что открывает при школе секцию восточных единоборств. А в ближайшую субботу, сразу после уроков, при большом стечении народа устроила показательные выступления.
В кимоно, в легком кожаном шлеме, с защитными накладками на руках и ногах Доротея вышла в центр круга и предложила всем желающим нападать на нее с разных сторон. Двое, трое, а потом и четверо подростков приняли приглашение и начали наскакивать на Доротею, сначала робко, а потом всё смелее и смелее. Кто справа, кто слева, кто спереди, кто сзади, по очереди и одновременно – они норовили ударить новую учительницу рукой, ногой, а потом и специально приготовленными тренировочными палками. Ей целили в грудь, в спину, в ноги, но ни один из ударов – представьте, ни один! – не достиг цели. Доротея ловко уворачивалась или хладнокровно защищалась, принимая удары на предплечья и голени, которые, казалось, были сделаны из стали.
Чем больше нападающие входили в раж, тем сильнее рос восторг зрителей. Со всех сторон раздавались аплодисменты. Конечно, многие видели что-то подобное в кино, но, честно говоря, считали, что киносцены, в которых дерутся Брюс Ли или Жан-Клод ван Дамм, – просто тщательно отрепетированная постановка, а может, и вовсе монтаж. Но тут прямо на глазах у всех человек с легкостью вытворял почти то же самое. Да так ловко, что зрители, как ни старались, не могли уследить за ее мелькающими руками и ногами.
Раскланявшись, чуть порозовевшая после схватки Доротея пояснила, что она – давняя последовательница малоизвестной, но очень эффективной тибетской боевой системы, придуманной монахами уединенного высокогорного монастыря. В основе системы лежит не физическая сила, а скорость и решительность. И достичь их можно, если настойчиво тренироваться и укреплять дух. Также учительница упомянула, что принимала участие в крупных международных соревнованиях и получила знак высшей степени мастерства – перламутровый пояс.
Нет нужды говорить, что успех выступления – и у взрослых, и у детей – был полным. В понедельник на следующее занятие секции пришло столько мальчишек и девчонок, что все желающие с трудом уместились в школьном спортивном зале.
Тренировки стали проходить три раза в неделю. Конечно, кому-то из детей хватило пары занятий, чтобы исчерпать весь запас энтузиазма. Но многие увлеклись, стали приходить на каждую тренировку, выполняли упражнения вслед за Доротеей и впитывали каждое слово, которое она произносила.
Эти мальчишки и девчонки со временем стали рассказывать дома крайне любопытные вещи. То есть в их словах, в общем-то, не было ничего особенно удивительного, но еще вчера эти подростки ни о чем таком даже думать не думали!
В основе любого боевого искусства, учила тренер, лежит философия. Или, если хотите, подход к жизни, мировоззрение. Настоящий воин одерживает победы не только и не столько за счет силы и ловкости, защит и блоков, техники ударов и контрударов, но за счет силы духа и мужества.
А раз так, то задача хорошего учителя – сформировать в учениках такие личные качества, как собранность, стойкость, непреклонность, а также чувство товарищества и взаимной выручки. Именно из них, по мнению Доротеи, и рождается сила духа. И как раз этого так не хватает современным детям.
Всех, кто примкнул к секции, Доротея предложила называть по-восточному символично: Воины Железного Кулака.
Воин Кулака – дети с увлечением повторяли слова Доротеи – уважает силу воли и презирает слабость. У него есть цель в жизни, он настойчиво идет к ней и каждую минуту использует для того, чтобы эту цель приблизить. Он всегда сосредоточен и готов к действию. Он не позволяет себе расхлябанности и небрежности. А значит – не может не выучить уроков, не подготовиться к контрольной, забыть дома учебник или тетрадь. Даже небрежной одежды воин не может себе позволить – иначе он не воин, а размазня!
Воин начинает день с зарядки и ледяного душа. А заканчивает пробежкой и силовыми упражнениями. Он постоянно испытывает себя, ставит перед собой трудные задачи и самостоятельно их решает. Он равнодушен к сладостям – потому что ест не для удовольствия, а для того, чтобы снабжать свой организм необходимым количеством энергии, полезных белков, жиров и углеводов. И уж конечно, для воина и разговора не может идти ни о каких вредных привычках: воин и вредные привычки – вещи несовместные.
Подростки, вступившие в отряд, стали меняться на глазах. Родители с изумлением наблюдали за тем, как мало, оказывается, нужно было их детям для того, чтобы в считаные дни избавиться от апатии, лени и рассеянности, стать энергичными, собранными, целеустремленными. Перестать упрямиться по любому поводу, спорить из-за ерунды, дерзить.
В десять, тринадцать или пятнадцать лет подросток остается один на один со своими проблемами, перед лицом огромного, сложного, равнодушного мира. Он запросто может растеряться и даже испугаться. Но если он почувствует рядом плечо товарища и будет знать, что они не бросят друг друга в трудную минуту, что их не пять, не десять и даже не двадцать, а целый строй, шагающий в ногу под бой барабанов, все в одинаковых футболках и пилотках, – тогда ничего не страшно. Тогда всё по плечу!
Романтика мужества и стойкости живет в каждом подростке. Кто в детстве не играл в индейцев? Или в следопытов-первопроходцев. В спартанцев. В мятежных гладиаторов. И повезет в жизни тем детям, кому встретятся на пути взрослые, которые разглядят эту романтику, оценят ее, помогут воплотить в конкретные дела.
В ближайшие же выходные Доротея организовала для Воинов Железного Кулака поход в горы. И не просто увеселительную поездку с пикником, а настоящий поход с преодолением трудностей. От остановки поезда до места, где проводили пикник, шли пешком – почти десять километров в быстром темпе. Ориентировались по компасу, сверялись с картой. Карабкались на скалу, по очереди страхуя друг друга пропущенным через карабин тросом. Переправлялись через бурный горный поток по веревочному мосту, который сами же и соорудили под руководством наставницы. А потом окунались в ледяную воду, бегущую с гор, – оказалось, это может каждый. Разводили костер – вы умеете разводить костер? – и готовили еду в котле. Обратно, несмотря на усталость, тоже шли пешком, все вместе, подбадривая отстающих, принимая у уставших тяжелые рюкзаки. Можете себе представить?
После похода дети не просто любили Доротею, они ее боготворили.
Да и на весь наш тихий Мильхенбург деятельность новой учительницы произвела самое положительное впечатление. Можно даже сказать, что уже к началу мая горожане души в ней не чаяли.
Все только и говорили о том, как Мильхенбургу повезло с Доротеей! Какая она энергичная, неравнодушная и решительная. И как умеет найти подход к подросткам. Нынешних подростков попробуй чем-нибудь заинтересовать, у них один компьютер на уме! А вот поди ж ты!
Наша газета «Вафельные ведомости» поместила заметку о походе подростков на первую страницу, среди самых важных новостей. Пастор Брандт тепло отозвался об инициативе Доротеи на воскресной мессе. И даже сам бургомистр высказал пожелание в скором будущем пригласить учительницу на свой традиционный субботний обед – а это в нашем городке считается едва ли не самым почетным знаком отличия.
* * *
Одним словом, поначалу восторги горожан были единодушными. Но потом… Потом мнения насчет Доротеи начали разделяться.
И началось всё, пожалуй, с истории в заброшенном депо.
Это депо уже много лет считалось больным местом нашего Мильхенбурга, можно сказать, его язвой. Депо примыкало к вокзалу и когда-то служило мастерской для ремонта локомотивов и железнодорожных вагонов. Но ни локомотивы, ни вагоны там давно уже никто не ремонтировал, депо стояло заброшенным и служило пристанищем разного рода сомнительным личностям, которые, как известно, везде и всюду тянутся к вокзалам.
Какие-то бродяги, которых с наступлением тепла из года в год заносило в наш городок, понатащили в пустующее здание старую мебель и бытовую технику и оборудовали себе если не гостиницу, то по крайней мере общежитие, где потихоньку и жили, приезжая то одной компанией, то другой. Во дворе они установили выброшенные дачные столы и потрепанные шезлонги, в которых целыми днями валялись на солнце, покуривали, прихлебывали пиво и вели бесконечные неторопливые разговоры. Шуму от них было немного, но и обстановку в городе они не улучшали: в депо вечно тянуло мечтательных пьяниц и непутевых девиц, там околачивались разные неприятные люди, торговавшие из-под полы чем-то неположенным. Горожан постоянно мучил вопрос: откуда бродяги берут деньги на такую жизнь? И даже днем добропорядочные жители предпочитали обходить депо минимум за два квартала.
Власти ничего не могли поделать с этим притоном. Потому что и депо, и его территория оставались собственностью какого-то Высокогорного акционерного общества и без его разрешения хозяйничать там никто не имел права. Само общество давно не работало, но с собственностью не расставалось, строило планы когда-нибудь переоборудовать депо под выставочный комплекс или даже бизнес-центр и на все требования муниципалитета навести там порядок отвечало отписками или вообще не отвечало.
И вот как-то в воскресенье, с утра пораньше, в ворота депо под барабанный бой вошел отряд Воинов Кулака во главе с новой учительницей. Одни подростки рассредоточились по двору, собирая в одну большую кучу расставленную повсюду садовую мебель. Другие распахнули ворота и на глазах заспанных бродяг, чей день никогда не начинался раньше обеда, стали выносить во двор и сваливать в ту же кучу внутреннее убранство общаги. При этом с миролюбивыми забулдыгами особенно не церемонились: с диванов и кроватей их попросту стряхивали силой. Те попробовали было сопротивляться, но быстро оставили эту затею: горстка едва проснувшихся ленивых бродяг ничего не могла сделать с тремя десятками энергичных, решительно настроенных молодых людей.
Воины действовали слаженно. Когда всё было собрано, кучу облили керосином и подожгли. После этого во двор заехал нанятый учителем мусорный грузовик и увез телевизоры, холодильники, торшеры и прочие вещи, которые нельзя было бросить в огонь. Расправившись с имуществом, скауты побрызгали по углам какой-то нестерпимо вонючей жидкостью, опять построились в колонну и строем ушли восвояси.
А огорченным бродягам не осталось ничего другого, как побродить, вздыхая и почесывая в затылках, по разоренному гнезду, сесть в вечерний поезд и уехать искать другое место, пригодное для их беспечной жизни.
Так вот, нужно сказать, что мнения горожан по поводу акции в депо разделились. И некоторые весьма уважаемые жители нашего города ее осудили. Потому что это, если задуматься, было чистой воды самоуправством. Есть закон, и решать, что делать с социально опасной публикой в депо, может только суд. Примет суд решение выселить бродяг – полиция его исполнит. Не примет – их никто не имеет права трогать. Таковы законы, так поступают в цивилизованном обществе. А если каждый из нас станет устраивать самодеятельность и расправляться по своему усмотрению с теми, кто ему не нравится, так можно зайти очень далеко…
Но большинство посчитало, что Доротея молодец: навести порядок в депо хотели многие из нас, но нам на это просто не хватало смелости. Мы привыкли тянуть резину, по каждому поводу разводить судебную волынку, рыться в законодательных закорючках и делать из мухи слона. А вопрос-то выеденного яйца не стоил: достаточно было спалить в костре парочку диванов, принесенных с помойки, и гнездо безалаберности и разврата исчезло само собой.
– А что? Молодец училка! – похвалил Карл. Они с Рудольфом встретились, чтобы выпить по кружечке темного мильхенбургского пива. – Сколько мы говорили об этом притоне! Сколько воды перелили из пустого в порожнее! А тут раз – и всё! Без лишних церемоний!
– Ну, не знаю, не знаю… – с сомнением отвечал Рудольф.
– А чего тут знать? Что в этом плохого? Ничего! И если бы всё делалось так же быстро и решительно, жизнь стала бы намного лучше и безопаснее. Однозначно!
Тем не менее пастор в очередной мессе решил обойти этот инцидент молчанием. И бургомистр, посовещавшись с помощниками, решил с приглашением Доротеи на обед пока не спешить. До поры до времени.
И конечно, никто, никто и представить себе не мог, какие ужасные, даже трагические события в скором времени развернутся в нашем мирном маленьком Городке Счастливых Молочников.
5. Вафли и шоколад
Всё началось с того, что в одно прекрасное утро, которое, как оказалось, совсем не было прекрасным, в самом сердце города на парадной витрине магазина появилась дерзкая надпись, сделанная красными буквами в метр высотой:
«Вафли – яд! Ешь шоколад!»
Надпись была сделана краской из баллончика, прямо на стекле огромной витрины главного торгового центра Вафельного берега. Делали ее, судя по всему, ночью, когда все спали, и утром она во всей красе предстала глазам горожан, вышедших из своих домов. Пустые баллончики из-под краски служащие торгового центра нашли тут же, в ближайшей урне.
Выходки, подобные этой, случались и раньше. Озоровали подростки, чья энергия весной начинала хлестать через край и из года в год заставляла их вытворять что-нибудь вызывающее. При этом подростки с Шоколадной стороны каждый год вытворяют что-нибудь непотребное на нашем берегу, а наши отправляются безобразничать на ту сторону.
Обычно дело ничем не кончалось – собственно, и дела никакого не было. Через пару часов надпись смывали или закрашивали. Граждане, проходя мимо, конечно же, чертыхались и поминали недобрым словом безымянных художников: малевать где ни попадя краской из баллончика – безобразие и вандализм, убогая фантазия! Чешутся руки, чувствуешь себя художником – купи мольберт и самовыражайся на здоровье. А пачкать своими творениями общественное имущество – незачем.
Но в целом происшествие обычно тут же забывалось и даже не попадало в сводку полиции. Однажды, правда, кто-то из членов городского совета предложил принять местный закон, запрещающий магазинам продавать несовершеннолетним баллончики с краской, чтобы не вызывать у них искушения тут же снять крышку, надавить на пульверизатор и оставить на самом видном месте свой гениальный след. Но предложение никто не принял всерьез, и закон не получил хода.
Но на этот раз…
* * *
Но на этот раз вышло по-другому. На этот раз наша молодежь, благодаря проделанной Доротеей работе, испытывала такой прилив энтузиазма и преисполнилась такого высокого боевого духа, что выходка шоколадников просто не могла остаться без ответа.
В тот же день после уроков Воины Кулака собрались во дворе школы, построились в колонну и под барабанный бой прошли маршем по всем главным улицам Мильхенбурга. Марширующие несли наши традиционные флажки и самодельные плакатики «Я люблю вафли!». Выйдя на набережную, колонна остановилась так, чтобы ее было видно с Шоколадного берега, и некоторое время скандировала: «Вафли! Вафли! Вафли! Мы – любим – вафли!» Зрелище вышло трогательным и волнующим. Честное слово, горожане были приятно удивлены.
– Ну и глупость! – недовольно сказал Рудольф за вечерней кружечкой пива. – Так бы и не заметил никто эту дурацкую надпись. А теперь весь город о ней говорит!
– А я считаю, что правильно! – возразил Карл. – Нечего спускать этим шоколадникам! Распоясались совсем, вафли им, видишь ли, яд! Портят витрины в самом центре города!
– Так это же подростки! Сегодня их подростки отличились. Завтра, глядишь, наши что-нибудь отмочат…
– А мне понравилось! Понравилось, что наши ребята по-настоящему обиделись. Дали понять, что они не совсем забыли гордость!
– При чем здесь гордость, – поморщился Рудольф. – О чем ты говоришь?..
– Да-да! Именно гордость! Одно дело – когда наши дети пишут на их стенах. И совсем другое – когда их шалопаи пишут на наших!
По совести говоря, Рудольф понимал, что имеет в виду Карл. Чувства наших подростков легко было понять: погуляв на том берегу, насмотревшись на размах и блеск чужих праздников, на то, как сорят деньгами их подростки, нашим ребятам поневоле становилось обидно за свой край. Ведь мы ничуть не хуже шоколадников и каких-нибудь тридцать лет назад жили так же, как они, а может, даже и лучше. В том, что вафли уже не пользуются спросом, а шоколад, наоборот, на подъеме, нет нашей вины. Мы делаем такие же превосходные, такие же нежные и воздушные вафли, как раньше.
Наши дети пишут на стенах от досады. И совсем другое дело – дети шоколадников. Они пишут из чистого хулиганства! Для того, чтобы лишний раз подчеркнуть собственное превосходство, чтобы лишний раз нас унизить.
Короче говоря, марш Воинов Кулака в целом произвел на жителей нашего берега хорошее впечатление.
Но что бы вы думали? Следующей ночью надпись про шоколад и вафли появилась опять! Еще более дерзкая и вызывающая.
* * *
На этот раз надпись намалевали ни много ни мало на фасаде городской ратуши, прямо под флагами и гербами. Надпись была сделана тем же цветом, что и первая, и на этот раз звучала еще категоричнее, чем прежде:
Жрешь вафли? Будешь жирным как свинья!
Ратуша – одно из самых старых и самых красивых зданий не только в нашем городе, но и во всей провинции. О ней упоминают даже известные путеводители «Киндерсли»! И надпись на ее парадной, недавно отремонтированной стене – откровенная грубость и оскорбление – и по форме, и по содержанию!
Вообще-то возле здания ратуши со времен Средневековья стоит полосатая будочка охраны, и в ней должен круглосуточно дежурить вооруженный пост. Но он давным-давно носит декоративный характер. Охрана одевается в традиционную форму горных стрелков – меховые жилетки, шерстяные полосатые гетры и туфли с пряжками, днем возле поста толкутся туристы, желающие сфотографироваться, и к ночи утомленные постовые расходятся по домам и сладко спят в своих постелях. Кому в наше время придет в голову покушаться на особняк бургомистра крохотного городка? Какой смысл торчать в одиночестве на залитой лунным светом и абсолютно пустой площади?
Надпись, разумеется, в срочном порядке закрасили. Но на этот раз о ней узнали практически все жители нашего берега. И у всех остался неприятный, можно сказать, тягостный осадок.
Ответ Воинов Кулака не заставил себя ждать. В тот же день они строем пришли к Старому мосту и растянули над ним транспарант с лозунгом:
Руки прочь от наших вафель!
Транспарант растянули через всю проезжую часть, между двумя столбами, при въезде на мост. Растянули на нашей стороне, но так, чтобы лозунг был отлично виден с Шоколадного берега.
Привязали транспарант к самым верхушкам столбов, на высоте в несколько метров, так, чтобы он бросался в глаза, но не мешал движению. При этом Доротея научила воинов, как строить пирамиду, которую используют спецназовцы, когда им нужно достать что-то на высоте, сильно превышающей человеческий рост. Четверо самых крепких ребят, встав у столба и положив руки друг другу на плечи, образовали основание. На это основание взобрались двое ребят полегче – они стали вторым этажом пирамиды. А к ним на плечи вскарабкался самый ловкий и самый легкий парнишка, который и привязал концы транспаранта к верхушке сначала одного, а потом другого столба.
Мероприятие продолжилось торжественным построением, во время которого воины выслушали короткую энергичную речь Доротеи о мужестве, чести и достоинстве. После чего Доротея и двое самых способных учеников провели перед строем короткий тренировочный бой на бамбуковых палках. В завершение воины, уже по традиции, проскандировали для поднятия боевого духа свои лозунги и строем ушли восвояси.
– Вот и правильно! – Карл прокомментировал событие за вечерней партией в трик-трак. – Молодцы ребята! Нечего спускать этим наглецам! Пусть знают: мы не намерены терпеть их насмешки и оскорбления. Слава богу, нашелся наконец решительный человек…
– Ой, напрасно всё это, – покачал головой Рудольф. – Раздувают из мухи слона. И вообще… Я не понимаю, зачем в наше время ходить строем… Маршировать под барабан… Эта их Доротея – странная женщина!
– Не выдумывай! Мальчишкам это полезно. Дисциплина, мужество, умение постоять за себя. А то растут слюнтяями, один только компьютер на уме.
– А мне это не нравится! Как бы дело не зашло слишком далеко…
– А куда оно может зайти? Ну подерутся. Разобьют пару носов. Парням это только полезно. Мы ведь тоже дрались с шоколадниками. Вспомни!
– Мы – это другое… Совсем другое…
6. Чудеса в решете
Жюли ждала, что в тот их первый вечер, после мороженого и парка аттракционов, Жан-Жак попросит номер ее телефона – это было бы естественно. Но он почему-то не попросил.
«Ну и ладно! Подумаешь! – решила Жюли. – Не очень-то и хотелось…»
Но в понедельник днем, вскоре после того, как Жюли вернулась домой из школы, кто-то позвонил ей на мобильник с незнакомого номера.
– Алло? Это кто? – проговорил чей-то голос. И Жюли сразу догадалась, что это Жан-Жак. – К кому я попал?
– А кому ты звонишь? – рассмеялась девушка.
– Это ты, Жюли?
– Я.
– Ого! Вот круто! Я почему-то так и подумал. Это Жан-Жак, узнала?
– Узнала. А о чем ты так и подумал?
– Ну что к тебе попаду! Прикинь, мне этот телефон сегодня ночью приснился! Сплю я, значит, и вдруг цифры какие-то… Как будто с крылышками и с неба спускаются… Я даже проснулся от неожиданности и на всякий случай записал цифры на клочке бумаги. А утром смотрю – чей-то телефон. Оказывается, твой…
Жюли рассмеялась. Нет, вы видели такого враля? Во сне ему телефон приснился. Узнал, наверное, у кого-то из знакомых или в Сети раскопал, а потом напридумывал – сорок бочек арестантов.
Впрочем, они мило поболтали. А потом договорились встретиться через час в центре развлечений «Шоколадный жираф» и посмотреть какое-нибудь кино.
Собираясь на встречу, Жюли пританцовывала. И еле высидела дома положенное время, чтобы не выбежать раньше, чем нужно. И летела на тот берег как на крыльях. И еще издали заметила Жан-Жака, который с важным видом прохаживался перед дверями «Шоколадного жирафа».
Выбор фильмов в кинотеатре был небольшой: в первом зале шел американский триллер, во втором – американская комедия. Они выбрали комедию – в том веселом возбуждении, в каком оба находились, им, собственно, было всё равно. Прихватив ведерко с попкорном, Жан-Жак сразу направился на последний ряд. Начало фильма было неплохим, главный герой – смешным и симпатичным. Полупустой зал охотно смеялся, Жюли и Жан-Жак – тоже. И через некоторое время, вроде как случайно, увлекшись, Жан-Жак поднял руку и закинул ее Жюли на плечо.
Жюли замерла. Не то чтобы она совсем не ожидала ничего подобного, но класть руку на плечо вот так, будто невзначай… Это было неправильно. Помедлив немного, она сделала движение плечами и вывернулась из-под его руки. Не слишком поспешно (иначе получилось бы, что она оскорблена и сердится, а это было не так), но и не раздумывая слишком долго (чтобы не вышло так, будто она кокетничает и ломается, ведь это тоже не соответствовало действительности).
Жан-Жак, кажется, хмыкнул и новых попыток заявить свои права на Жюли не предпринимал. Он даже как будто немного расстроился и перестал следить за сюжетом. Два раза вздохнул… Жюли почувствовала: это не от того, что она, вопреки ожиданиям, повела себя недотрогой, Жан-Жак корит себя за то, что поторопился, мог ее этим обидеть, и теперь чувствует себя дураком. Ей стало его жалко. И через некоторое время, подумав как следует над ситуацией, она – не слишком скоро, но и не слишком откладывая – сама отыскала в темноте его руку и вложила свою ладонь в его горячие сухие пальцы. И почувствовала, как Жан-Жак замер. Так они и просидели до самого конца сеанса, боясь пошевелиться. И это было приятно!
Комедия, кстати, оказалась так себе, удачное начало так и не получило достойного развития, а финал и вообще был смазан. Но ни Жюли, ни Жан-Жак не только не расстроились, а совсем наоборот, вышли из кинотеатра в приподнятом настроении.
Они договорились встретиться в четверг. Но уже на следующий день, во вторник, еще до окончания уроков выяснилось, что четверг – это очень нескоро и ждать так долго совершенно невозможно. Жюли и Жан-Жак списались по телефону и после школы пошли в зоопарк, смотреть на новорожденного бегемота, о котором писали «Вафельные ведомости».
А дальше всё понеслось, как отцепленный вагон под горку.
В среду они катались на роликах. Вообще-то Жюли неплохо гоняет на роликах, легко и уверенно, но оказалось, что Жан-Жак – просто мастер. Он привел ее на роллердром и минут двадцать вытворял там разные штуки: перекатывался с одной поверхности на другую, взлетал над краем рампы, красиво изгибаясь и зависая в воздухе, отставив одну руку в сторону, а другой ухватившись за колесики своих роликов. Народ собрался посмотреть на его катание, в конце ему устроили овацию, и Жюли очень им гордилась. И когда после этого они, никуда не торопясь, просто ехали, взявшись за руки, по дорожкам, на них с завистью оборачивались новички – так классно они смотрелись рядом!
В четверг ходили в «Макдональдс». И оказалось, что и Жан-Жак, и Жюли в последнее время подсели на куриные макнаггетсы и роллы, а вот бигмаки и чизбургеры им обоим порядком поднадоели. Жареной картошки они съели по самому большому пакету, и Жан-Жак научил Жюли смешивать для картошки кетчуп и майонез – вкус оказался неожиданным. Картонный стакан можно было наполнять колой столько раз, сколько захочешь, так что Жан-Жак всё ходил и ходил к аппарату, сначала потому что никак не мог напиться, а потом уже просто так, для смеха. Всё говорил, что хочет наполниться колой доверху, так, чтобы в ушах было слышно, как пузырьки лопаются внутри, и чтобы это слышал не только он, но и Жюли. Короче, оба жутко повеселились.
В пятницу к родителям Жюли приезжала тетя с побережья, и пойти гулять она не смогла. Но Жан-Жак приехал на своем скутере к ней под окна, она выбежала на минутку, и они проболтали почти целый час, качаясь на детских качелях в соседнем сквере.
Зато в субботу они провели вместе целый день. Гуляли по набережной, кормили лебедей, ели мороженое, сидели на скамейках и говорили, говорили, говорили – обо всем на свете.
К концу недели Жюли уже и представить себе не могла, как она столько лет (пятнадцать, почти шестнадцать!) жила без Жан-Жака.
Просто кошмар какой-то был, а не жизнь!
7. Флаг Гильдии вафельщиков
После того, как на Старом мосту появилась растяжка с предупреждением зарвавшимся шоколадникам, наступило некоторое затишье. А затем события посыпались как из рога изобилия. Почти неделю о Воинах Кулака ничего не было слышно, но накануне выходных они снова дали о себе знать.
В пятницу, сразу после школьных занятий, воины построились в колонну, прошли маршем к средневековой крепости, расположенной на островке посреди города, и устроили торжественное построение на верхней площадке главного крепостного укрепления – башни блаженной Маргариты.
Крепость – основная достопримечательность нашего городка. С высоты башни блаженной Маргариты наш чудесный Мильхенбург виден как на ладони: черепичные крыши, утопающие в зелени, бульвары и улицы, ратуша и кирха, Старый и Новый мосты, перекинутые через блестящую на солнце ленту Реки, и дальше, дальше – сочные зеленеющие луга в окружении молчаливых гор…
Именно на башне, на верхней ее площадке, торжественно выстроился отряд Воинов Кулака.
Сначала перед строем, замершим по стойке смирно, выступила Доротея. И произнесла сдержанную, но страстную речь о гордости и чувстве собственного достоинства. Доротея не говорила ни о чем конкретно, она лишь напомнила о том, что гордость и достоинство – это главное, что составляет силу воина. Если воина обидели или тем более оскорбили, сказала Доротея, он не может жить спокойно до тех пор, пока не ответит обидчику. Воин не может ни есть, ни спать, ни радоваться жизни, пока обида не отомщена. Если, конечно, он настоящий воин, а не тряпка!
После учительницы слово взял одиннадцатиклассник Ласло Леман, недавно выбранный командиром отряда Воинов. Он высказался о подлости ударов исподтишка. О том, что одно дело – открыто, при свете дня, выйти на поединок и в честном бою помериться с соперником мастерством и силой. И совсем другое – творить гадости тайно, под покровом ночи, скрываясь и пряча свое лицо. Открытый поединок – это понятно. А тайные гадости – это недостойно и низко.
А последним выступил Курт Ридль – член Совета Воинов и правофланговый второго звена. Он произнес речь о товариществе и плече друга, которые так необходимы каждому из нас, и которыми стоит дорожить больше всего на свете. Особенно перед лицом тайного недоброжелателя, возможно, даже врага…
Построение кончилось тем, что воины подняли на флагштоке башни трехметровый флаг с изображением вафли на красном фоне – традиционный флаг Гильдии кондитеров Вафельного берега. В легком весеннем ветерке, тянущемся с гор, флаг расправился и стал виден со всех самых дальних концов Мильхенбурга. Он показывал всем, что вафли – несмотря ни на что – достойны того, чтобы царить над всем Мильхенбургом и даже его окрестностями.
– А вот это вообще зря! Ну точно зря! – морщась, как от зубной боли, сказал Рудольф.
– Почему это зря? По-моему, правильно! – не согласился Карл. – Пусть знают!
– Флаг на башне – это перебор! Это явный вызов!
– Вызов?
– Конечно! Крепость, ты сам знаешь, никому не принадлежит! Крепость общая! Шоколадникам не понравится, если над ней будет развеваться флаг вафельщиков.
Рудольф был прав: весь Мильхенбург делился на «нашу» и «не нашу» части, но крепость, расположенная в центре города, на острове посреди Реки, по молчаливому согласию горожан не относилась ни к Шоколадному, ни к Вафельному берегу, именно ради нее приезжала в наш город большая часть туристов, и заявлять претензии на крепость ни нам, ни шоколадникам никогда в голову не приходило. И вот теперь Воины Кулака развернули над крепостью флаг с изображением вафли. И это могло быть воспринято как вызов, как заявка на передел территорий.
– Ну и что? Подумаешь – им не понравится! – не согласился Карл. – Пусть знают! Да если как следует разобраться, крепость вообще стоит на нашем берегу!
И Карл был по-своему прав: формально говоря, крепость построена на берегу, который изначально был Вафельным. В этом месте города Река делает плавную петлю, и бастионы с башнями построили в излучине, на откосе, так, чтобы их с трех сторон защищала вода. И только потом, уже после окончания строительства, прорыли канал, который превратил полуостров в остров – так что укрепления оказались окруженными водой уже со всех сторон.
– Ну и что? Столетие за столетием крепость считалась общей! – сердито сказал Рудольф. – Скажи на милость, почему именно сейчас мы взялись пересматривать многовековую традицию?
– А пусть знают! Пусть не думают, что деньги дают им право быть людьми первого сорта! Нам на их шоколад – наплевать!
– При чем здесь вообще деньги? Какой еще первый сорт? – поморщился Рудольф. – И вообще. Кто дал мальчишкам право вывешивать на городской башне какие-то флаги? Мне кажется, тут есть повод вмешаться твоему Вильгельму.
Вильгельм – племянник Карла, сын его сестры. В нашем городке Вильгельм руководит гражданской полицией, той, что следит за соблюдением порядка на улицах. Серьезные преступления расследует криминальная полиция, а мелкие нарушения пресекает полиция гражданская.
– А что Вильгельм? Он – нормальный парень, он и сам считает, что шоколадников пора укоротить. На то, чтобы вывесить флаг, получено официальное разрешение – в связи с проведением недели истории городских вафель. Так что тут придраться не к чему.
Рудольф сокрушенно помотал головой: неправильно это, ой неправильно!
– И где только мальчишки нашли старинный флаг… Эта их Доротея – странная. Почему ее никто не остановит? Не доведет она нас до добра! Вот увидишь!
– Да брось ты! Всё правильно! И Доротея – молодец! Слава богу, что не все такие осторожные, как ты…
– Не нравится мне это! Совсем не нравится!
8. Радости и огорчения
Это случилось на второй неделе знакомства Жюли и Жан-Жака.
Встретившись после занятий, они пошли в парк аттракционов на Шоколадной стороне – как тогда, в первый день знакомства. Но в середине недели народу было немного, аттракционы пустовали, и в парке оказалось совсем не так весело, как во время Шоколадного праздника. А главное, с Жан-Жаком в тот день с самого начала что-то было не так. Он казался напряженным, невнимательным, совсем не таким обаятельным, как раньше. Он совсем не шутил, перескакивал в разговоре с одного на другое, то и дело мрачнел, а потом вдруг неестественно смеялся. И всё время испытующе поглядывал на Жюли.
Они пару раз прокатились на карусели, стукнули молотом по наковальне, погоняли светящиеся круги по столу и решили, что это совсем не прикольно и нужно уходить куда-нибудь в другое место.
И когда, срезая путь, они шли заросшей тропкой к выходу из парка, Жан-Жак вдруг крепко обнял Жюли за талию, решительно привлек к себе и попытался поцеловать в губы.
Жюли отстранилась.
– Ты что? Что-то не так? – спросил Жан-Жак.
– Не знаю… – честно ответила Жюли.
Он опять потянул ее к себе и попробовал поцеловать еще раз. Жюли опять убрала лицо, а потом и вовсе освободилась из его объятий.
– Ты что? – удивленно повторил Жан-Жак.
Жюли пожала плечами.
– Что это ты – ни с того ни с сего? – спросила она.
– Как ни с того ни с сего? – обиделся Жан-Жак. – Мы с тобой встречаемся уже почти две недели!
– Ну и что?
– Как что? Получается, что я твой парень. А ты моя девушка. Или нет?
Жюли задумалась. Наверное, это так и называется – он ее парень, она его девушка. Но она как-то не думала о них с Жан-Жаком такими словами.
– Ты не думай. Ты мне очень нравишься! – заверил Жан-Жак, по-своему поняв ее сомнения. – Ты сразу мне понравилась. В первый же день. А я? Я что, тебе не нравлюсь?
– Нравишься. Но как-то всё это…
Они стояли на тропинке, среди зарослей сирени. Где-то за кустами и парковой оградой, всего в паре десятков метров от них, ездили по бульвару машины и ходили по тротуару пешеходы.
– Ты что, никогда не целовалась? – догадался Жан-Жак.
– Почему это не целовалась? Целовалась! Тыщу раз! – соврала Жюли.
– И что? – удивился Жан. – Тебе не понравилось?
Она посмотрела на его сухие, горячие губы.
– Почему не понравилось? Понравилось! Просто я не люблю вот так, на ходу.
– Так давай не на ходу! – предложил предприимчивый Жан-Жак. И принялся оглядываться в поисках скамейки. – Давай сядем куда-нибудь.
– Постой, постой! Это что, обязательно?
– Что?
– Ну, целоваться по темным углам?
Стекла его очков в свете низко стоящего солнца то заливались светом, то становились прозрачными. И Жан-Жак от этого был похож на вампира из фильма ужасов.
– Ну, если мы с тобой хотим встречаться как дети, то необязательно. А если по-взрослому… Тогда все целуются…
Он сказал это так убедительно, что Жюли невольно улыбнулась.
– Это ты сам придумал? – спросила она. – Или этому учат в школе на Шоколадном берегу?
Жан-Жак обиделся.
– Ну, знаешь! – он развернулся, чтобы уйти.
– Ладно, ладно, постой! Я пошутила. – Жюли поймала его руку. – Да стой же!
Он остановился.
– Ты правда считаешь, что мы должны целоваться?
– Конечно!
Жюли задумалась. Нельзя сказать, что мысль о поцелуях и обо всем прочем никогда не приходила ей в голову. Но что-то подсказывало, что им не стоит торопиться с этим. Жюли и так всё нравилось – видеть его глаза, слышать его голос, думать о нем… Ей было очень хорошо с Жан-Жаком – так зачем что-то менять и рисковать всё испортить? А вдруг всё станет другим и это другое ей совсем-совсем не понравится?
Конечно, если он настаивает, если это для него так важно, она не видит ничего страшного в том, чтобы поцеловаться. Подумаешь, проблема. Двадцать первый век на дворе, в конце концов. И она – вполне современная девушка. Вот только…
Заметив ее сомнения, Жан-Жак опять обнял ее за талию и упрямо ткнулся губами в ее губы. От его губ пахло недавно съеденной сосиской в тесте. Жюли услышала, как совсем рядом гулко бьется его сердце.
Но всё же она опять сняла его руки со своей талии и вернула их на место – к его бокам.
– Постой, постой, – сказала она. – Не так!.. Не сейчас… Не сегодня.
Она взяла его под локоть и потянула обратно – к людям, музыке, шуму, огням, аттракционам и веселью.
* * *
На следующий день в школе, на большой перемене, Жюли увлекла Стеллу в укромный уголок за пальмой в рекреации второго этажа.
– Скажи, ты целоваться умеешь? – спросила Жюли.
– Что?! – вытаращила глаза Стелла.
– Ну, ты целовалась с кем-нибудь по-настоящему?
Стелла смотрела на подругу так, будто прямо на ее глазах у той посреди лба вырос рог. Или гриб. Она ожидала от Жюли всего, чего угодно, только не этого.
– Ну ты даешь! С чего это ты?
– Нет, скажи! Мне правда нужно.
– Ну, целовалась…
– По-настоящему?
– Да.
– С кем это? Ты мне ничего не говорила!
– Ну, есть один парень…
– С того берега?
– Да.
– Я его знаю? Как зовут?
– Нет, ты не знаешь. Его зовут Фабрис. Мы познакомились на прошлой неделе.
– На прошлой неделе! И уже целовались! Вот это да!
Поймав любопытный взгляд Жюли, Стелла отвела глаза. А потом пожала плечами. Ну познакомилась – что тут такого? А рассказывать – как-то случая подходящего не подвернулось.
Впрочем, Жюли в данную минуту интересовала вовсе не романтическая история Стеллы. Ее волновали более практические вопросы.
– Ну и как это?
– Что?
– Ну, целоваться по-настоящему?
Подруга покачала головой. Ну Жюли, ну дает!
– Да как тебе сказать… Вообще-то круто…
Жюли кивнула. Она так и думала. Так и должно быть – иначе зачем бы вокруг этого поднималось столько шума?
– Слушай, ты должна меня научить. Мне нужно!
Стелла не поняла:
– Чему научить?
– Целоваться!
– Ты с ума сошла? Как это – научить?
– Ну так. Взять и научить!
Стелла опять мотнула головой: мир еще не видывал такой выдумщицы.
– Ну… Так не расскажешь… Надо губами… А потом… Нет, так не объяснишь.
– Ну так покажи!
– Чего?!
– А что? Возьми и покажи.
Стелла огляделась:
– Прямо здесь, что ли?
Жюли тоже посмотрела по сторонам. В рекреации шла обычная перемена. Кто-то куда-то спешил, кто-то возился с приятелем. Малышня, встав кружком, пинала ногами чей-то рюкзак.
– Не здесь. Пошли в гардероб. Там сейчас никого нет.
– Ну что ты опять придумала? Ненормальная! И вообще! Что за спешка? Потом нельзя, что ли? После уроков?..
– После уроков нельзя. После уроков я сразу убегаю.
В гардеробе и правда никого не было. Жюли увлекла Стеллу в самый дальний угол, за вешалки.
– А если кто увидит? – всё еще сопротивлялась Стелла. – Что про нас подумают?
– Никто не увидит, – сказала Жюли и подошла вплотную к подруге.
Стелла пожала плечами, вздохнула и отвернулась. Она некоторое время медлила, собираясь с мыслями и настраиваясь. Потом покачала головой, чуть нагнулась к Жюли, которая была ниже ростом, и поцеловала подругу долгим поцелуем, каким взрослый мужчина целует женщину.
Некоторое время Жюли стояла не шевелясь и не открывая глаз.
– Ну? – спросила ее Стелла.
– Круто! – сказала Жюли. – Я всё поняла. Нужно губами… А потом…
– Да. Ну а вообще – как тебе?
Жюли убежденно показала большой палец:
– Круто! – повторила она. И вытерла рукавом губы. – Очень круто!
* * *
После уроков Жан-Жак заехал за Жюли на скутере, и они поехали на окраину Мильхенбурга, к верхним шлюзам: местное телевидение в тот день сообщило, что туда, на разлив Реки, утром опустилась стая серых гусей, совершающая свой обычный сезонный перелет с юга на север.
Никаких гусей они не застали, стая уже снялась и улетела дальше по своему маршруту, но на разливе всё равно было очень хорошо – красиво, тихо, немноголюдно. Они оставили скутер на площадке возле домика смотрителя шлюза и пошли по берегу, по гравийной дорожке вдоль воды.
У Жан-Жака не было последних уроков, вместо этого он два часа гонял в футбол, его команда выиграла у соперников с хорошим счетом. Жан-Жак был оживлен, разговорчив и доволен собой. Он вспоминал то один, то другой эпизод сегодняшней игры, пересказывал их Жюли, и по его словам выходило, что он проявил себя молодцом и почти героем.
Жюли же, наоборот, очень скоро стала рассеянной, слушала Жан-Жака невнимательно, кивала невпопад и всё смотрела вдаль каким-то особенным взглядом, а глаза ее при этом загадочно мерцали.
Наконец Жан-Жак это заметил, начал сбиваться в рассказах, замолкать и приглядываться исподтишка к Жюли.
– Что-то в тебе новое… – сказал он наконец. – Не пойму что. Ты глаза, что ли, накрасила?
Жюли чуть не фыркнула. Глаза накрасила, скажет тоже! Вот балбес!
Она рассеянно пожала плечами: ничего она не красила. И пошла вперед, предоставляя озадаченному Жан-Жаку поспешно ее догонять.
– Нет, ну определенно что-то изменилось! – сказал тот, поравнявшись с Жюли и вопросительно заглядывая ей в лицо.
Они дошли до летнего кафе, еще закрытого. В этом месте дорожка делала поворот, чтобы обогнуть павильон, но Жюли пошла прямо, вдоль пустых столиков, вынесенных к воде, и стопок сложенных друг на друга пластиковых стульев. Деревянный настил на берегу заканчивался балюстрадой, Жюли подошла к ней и остановилась, положив локти на перила и задумчиво перегнувшись к воде. Жан-Жак, явно сбитый с толку и оттого помрачневший, встал с ней рядом и тоже облокотился на перила.
Откуда-то из-под настила немедленно выплыли две местные серые уточки и пестрый селезень и принялись демонстративно скользить взад-вперед, поглядывая на людей и ожидая угощения. Жюли, конечно же, умилилась и стала с ними разговаривать, не переставая краем глаза зорко следить за эволюциями Жан-Жака. Тот пребывал в сомнениях. Он несколько раз вопросительно глянул на профиль увлеченной уточками Жюли, и в его голове, судя по всему, начали появляться мысли определенного направления. «Ну давай же, давай, дурачок!» – мысленно подбодрила его Жюли. Жан-Жак еще некоторое время собирался с духом и наконец положил руку ей на плечи – осторожно, готовясь тут же отдернуть ее, если Жюли вздумает выразить возмущение. Но Жюли не выражала возмущения, она как будто даже не заметила его руки.