Читать онлайн Идеальное преступление бесплатно

Глава 1

Камера, мотор!

Я запустил прямой эфир и сел на футуристический оранжевый стул, заметно выделявшийся на фоне светло-серых стен квартиры. Рядом расположился Филипп Стефаненко, больше известный как Филли Стефф: успешный блогер, певец, модель, иллюстратор, писатель и кумир российской молодежи.

Укутанный в сине-зеленый клетчатый плед, Филипп напоминал жертву серьезного происшествия из голливудского кино. На его бледном, почти безжизненном лице едва проступала грустная улыбка.

– Действуй, – шепнул я и слегка толкнул Филиппа в плечо.

Он чуть вздрогнул и медленно открыл глаза. Затем посмотрел на экран своего телефона, который стоял на треноге и транслировал нашу встречу тысячам его фанатов.

– Привет, котики, – с трудом произнес Филипп, едва двигая губами. – Сегодня у меня в гостях поэт…

– Писатель, – поправил я.

– Писатель… – повторил он и замолк.

– Ребята, здравствуйте. Филипп немного приболел, и ему сложно вести эфир, но, раз уж мы собрались, нас ничто не остановит, – начал я и улыбнулся своей копии на экране телефона, довольный стремительно растущим количеством зрителей. – Меня зовут Нурдин Светлов. Я современный русский писатель. Филипп прочитал мою последнюю книгу «Идеальное преступление», и она ему очень понравилась. Поэтому я здесь, чтобы вы, его подписчики и читатели, тоже могли ознакомиться с моим творчеством.

Я хрустнул костяшками пальцев, потянулся и продолжил:

– Усаживайтесь поудобнее, налейте себе кофе, чаю, пива – или что вы обычно пьете – и приготовьтесь услышать самую дикую и невероятную историю, основанную на реальных событиях. Историю, написанную кровью!.. – громко прошептал я, добавляя голосу хрипотцы, и поднял книгу с серой обложкой, на которой красовалось название «Идеальное преступление». – В магазинах ее пока нет, но уже через час многие из вас захотят ее приобрести. Это я вам обещаю!

Вера

Началось это приключение три года назад, когда мне на день рождения подарили мемуары Стивена Кинга «Как писать книги».

Я прочитал многое у «короля ужасов», но ни один из его романов меня не впечатлил, несмотря на хвалебные отзывы. А вот автобиографическое пособие для начинающих писателей мне понравилось. Я изучил его дважды и понял, что хочу творить. Историй за мою тридцатипятилетнюю жизнь накопилось немало – настоящих историй, а не всей этой выдуманной ерунды, которую пишут современные авторы.

Я работал жестянщиком в автосервисе и уже подумывал об увольнении, когда к нам устроился паренек, только закончивший какой-то гуманитарный колледж и имевший об устройстве автомобиля такое же представление, «какое имеет о сельском хозяйстве слушательница хореографических курсов имени Леонардо да Винчи, предполагающая, что творог добывается из вареников», как однажды метко выразились Ильф и Петров.

Паренек этот мне сразу не понравился. Я ему, видимо, тоже. Первые дня три мы практически не разговаривали, но потом все же столкнулись в курилке. Он хотел знать, сколько зарабатывают жестянщики. Я дал понять, что это не его дело. Я спросил, почему его левая рука выглядит так, будто ее окунули в бак с отработанным машинным маслом. Он ответил, что это современное тату-искусство. Он сказал, что я похож на наркомана. Я проломил ему череп разводным ключом. Меня уволили.

Я понял: это судьба, и сообщил Вере, моей второй жене, что собираюсь стать писателем. Она постучала длинным красным ногтем по черному шлему, напоминающему волосы, – да, именно так, а не наоборот – и сказала, что я сумасшедший.

И дело не в том, что я лишился постоянной работы. Вера давно меня уговаривала бросить сервис и заняться чем-то более перспективным. Например, стать блогером. Сама она занималась наращиванием ногтей и вела соответствующие страницы в СС, как я сокращенно называю все невообразимое количество соцсетей и так называемых мессенджеров, которые плодятся, будто тля.

Клиентов у Веры было немало, хотя в Питере мастеров хватает, а вот блог особой популярностью не пользовался. Видимо, поэтому она хотела втянуть меня в это болото, чтобы «закрыть гештальт», как любят сейчас говорить. А я не поклонник соцсетей. Суеты много. Все напоказ. Пустая трата времени, зрения, разума и самоуважения. Да и фотографироваться я не люблю. Тем более с голой жопой.

Моя страсть – книги. Когда одноклассники прогуливали школу и лапали девчонок за гаражами, я зачитывался Есениным. Девчонок, конечно, я тоже любил потискать, но только Есенин был в моем сердце. Пока друзья курили всякую дурь, хлебали портвейн и ломали друг другу лица на школьном дворе, я познавал миры Стейнбека, Бёрджесса, Голдинга в ожидании завершения полуторагодичной «условки». Когда ровесников забирали в армию, я развлекал себя «Войной и миром», отдыхая в психдиспансере после окончания школы.

Однокомнатная квартира на Фонтанке, доставшаяся мне от бабушки, вмещала библиотеку из более чем семисот книг различных жанров и направлений. Моя первая жена постоянно сокрушалась, что ей даже вещи положить негде: книгами были завалены не только полки шкафа и серванта, но и ящики, подоконники, а порой даже и стулья. Впрочем, ковры на стенах, трещины в потолке и деревянные полы, выкрашенные в цвет переспелой хурмы, устраивали ее не больше. На этой почве мы и разошлись.

Вера же сразу поставила условие, что жить в такой квартире не станет. Большую часть книг я раздал библиотекам, парочку даже получилось пропихнуть в «Маяковку».

Ремонт занял три месяца и съел почти все мои сбережения, отложенные на новую машину, – так до сих пор на старенькой «ниве» и езжу.

Вера наняла дизайнера, который превратил мою уютную берлогу в музей: светло-серые стены и потолок, все гладкое, угловатое, телевизор больше окна, мебель странная, вычурная и неоправданно дорогая, а остаток моих книг – в шкафу, чтобы «не портили красоту». На полках же красовалось некое подобие литературы «для саморазвития»: как стать самым счастливым, как успеть все за шестьдесят секунд, здоровое питание, сон и отношения, магия циркадных циклов и всякая квазипсихология – отрыжка Дейла Карнеги.

Что-то такое, кажется, предсказывали Оруэлл с Брэдбери.

Я начал писать первую книгу, которую назвал «Ошибки юности», пока Вера на фоне нового ремонта готовила фото- и видеоматериалы для блога, принимала клиенток «на ноготочки» и чуть ли не каждый день напоминала мне, что я занимаюсь ерундой.

– Это сейчас не в моде. Зачем тратить месяцы на одну мысль, растянутую на целую книгу, если можно каждый день наслаждаться сотнями историй людей, живущих по всему миру настоящей жизнью, а не придуманной? Твои писатели любят все усложнять, а надо быть проще. Сейчас не нужно читать десять томов о жизни в другой стране: для этого есть тревел-блогеры, которые и расскажут, и покажут любое место на планете. Зачем годами учить чужой язык, когда есть сотни приложений, которые и переведут, и озвучат, и ответят за тебя, если нужно будет? Какой смысл тратить столько сил, времени и бумаги на рассказ о себе, когда намного проще снять красивое видео и показать себя настоящего, трехмерного!.. – разошлась Вера, когда я решил посоветоваться с ней касательно жанра будущей книги.

Сама она если и читала, то только любовно-эротические романы на самой известной самиздат-площадке LitMet. Но делала это не из большой любви к бульварной прозе, а просто следуя советам ее любимого блогера, который эти книги рекламировал.

Я расположился за овальным кухонным столом на неудобном вычурном стуле из прозрачного поликарбоната и погрузился в монотонное клацанье по клавишам старенького ноутбука. Сначала одним указательным. Потом двумя. К концу первой книги научился печатать восьмью пальцами. Мизинцы, не раз выбитые во времена бурной молодости, так и не смогли приспособиться к этой тонкой работе.

Спустя пятнадцать тысяч слов я попросил Веру оценить первые три главы о моих юношеских похождениях.

Вера сказала, что текст слишком тяжелый, чрезмерно объемный и на любителя.

– Это какое-то бесконечное полотно, которое мало кто сможет осилить. Надо разбить на маленькие главки, чтобы щелкать их как семечки, – заключила Вера, щелкая какие-то орехи и запивая их посредственным капучино, сваренным недавно купленной кофемашиной.

Я заварил себе крепкого черного чая без сахара и задумался. Куда мы катимся, если главы в двадцать-тридцать страниц выглядят настолько большими, что их невозможно дочитать! Представляю, в какой ужас может повергнуть таких читателей «Сто лет одиночества» Маркеса, где минимум диалогов и пять сотен страниц непрерывного текста, который, на мой взгляд, от этого не становится ни на толику хуже, а главное – не отпускает до последних строк.

Я заглянул на LitMet и ужаснулся. Многие романы порублены так мелко и безосновательно, что представляют собой сотни бессмысленных одностраничных отрывков.

Порой ситуация доходит до абсурда. Однажды я встретил книгу, где главы дробились следующим образом:

Глава 1

Глава 1.1

Глава 1.2

…

Глава 1.9

Глава 1.9.1

Глава 1.9.2

…

Глава 1.9.9

Глава 2

Глава 2.1

Глава 2.2

И так до бесконечности.

Как выяснилось позже, делалось это не столько для улучшения восприятия, сколько для накрутки: общее количество просмотров, отображающееся на странице книги, считается по числу прочитанных глав, а не произведения целиком. Следовательно, чем больше глав, тем круче статистика и тем более популярным кажется автор.

В будущем я старался делать главы поменьше, но дробить их на куски так и не решился.

Когда черновик был готов, я снова попросил Веру о помощи, но она не осилила и четверти «Ошибок юности», оценив мою работу на два с минусом из пяти.

– Это же триста пятьдесят страниц сплошного ужаса! – разочарованно произнесла Вера, потирая ладонями уставшие глаза. – Не в плане качества, а в плане жанра. Это что-то очень скучное, грубое и несъедобное, будто ты насмотрелся боевиков из нулевых, но писать пытаешься про девяностые. Не подумай, что я хочу обидеть тебя, прости, если это тебя задевает, но я должна быть честной… – Вера провела рукой по моей щеке, заросшей четырехдневной щетиной, и сочувственно улыбнулась, будто перед ней не живой и здоровый муж, а намучавшаяся мать десятилетнего ребенка с ДЦП. – Я ведь твоя жена и должна быть откровенной. Да, тут есть интересные моменты, уверена, и сюжет, и концовка неплохие, но читать такое сейчас никто не будет. Я знаю, у тебя есть талант, но мне грустно смотреть, как ты растрачиваешь его впустую. – Она глубоко вздохнула и отстранилась, будто потеряв меня из виду. – Я прекрасно понимаю: ты упрямый и сдаваться не собираешься, поэтому хотя бы перепиши это несколько раз. И, пожалуйста, убери мое имя из списка благодарностей, не позорь меня, – добавила она чуть ли не с презрением, пока я представлял, как будут разлетаться клавиши ноутбука от резкого и жесткого соприкосновения ее лица с клавиатурой.

Но я сдержался.

Вера предложила заняться блогингом и снимать обзоры на недавно вышедшие в прокат фильмы. (Тогда каждый второй блогер, мечтавший когда-то стать актером, сценаристом или режиссером, перевоплощался в кинокритика и, в зависимости от личных предпочтений и настроения, разносил или превозносил ту или иную картину.)

– Они хорошо зарабатывают на рекламе и поддержке подписчиков, – наставляла меня Вера.

Но я отказался.

В кинотеатрах я чувствую себя будто в смирительной рубашке, а дома если и смотрю, то только проверенных парней: Тарантино, Ричи, Захарова, Квинихидзе, Копполу, Балабанова, Скорсезе, Финчера, Рязанова и еще десяток гениев кино.

Впрочем, идея мне понравилась. Я начал снимать видеоотзывы на любимые книги, но затея быстро провалилась: времени и сил требовалось много, а результат – чуть больше нулевого.

Следующим препятствием на пути к мечте стал вопрос публикации. Я отправил книгу в X-Mo, самое крупное издательство в стране, захватившее больше половины книжного рынка, но ответа так и не получил.

– Бумажные книги сейчас никто не покупает, поэтому современные авторы и публикуются на LitMet, – поучала меня Вера. – Да и электронные-то никто читать не будет, если не умеешь их продавать. Но раз уж ты так любишь это, то запустил бы свой блог. Будешь учить молодых авторов писательскому мастерству, давать всякие полезные советы, приводить примеры из своего опыта… Я недавно смотрела видео, где парень рассказывал, что не стоит часто использовать местоимения, потому что они раздражают читателя. Он так легко и понятно рассказывает, что из его двухминутного ролика можно узнать больше, чем из любого учебника. Ты взрослый, статный, выглядишь солидно, когда причесан и нормально одет. Можно запустить свой авторский курс. Назовем его: «От «бесселлера» до бестселлера за месяц». На этом можно неплохо зарабатывать.

Видно было, что Вера немало сил потратила на подготовку этой речи и была ею очень довольна, особенно каламбуром в названии курса.

Я отказался и занялся редактурой «Ошибок юности», но уже на первых страницах понял, что сильно переоценил свои писательские способности. Грустно это осознавать, но Вера была права: текст действительно получился тяжелым и чересчур замысловатым. Меня в большей степени все устраивало, но вот современная молодежь такой стиль вряд ли оценит.

Раньше мне казалось, что главное качество хорошего писателя – начитанность. Я был уверен, что с моим багажом поглощенных книг написать что-то свое не составит труда. Но, как выяснилось, чтобы выработать собственный стиль и научиться грамотно излагать мысли, недостаточно много читать – что, впрочем, не менее важно, – нужно усердно работать над самой техникой, практиковаться в разных жанрах, а главное, не жалеть времени и сил на редактуру. К сожалению, осознал я это много позже.

Также Вера оказалась права, упомянув совет какого-то блогера использовать поменьше местоимений. Я люблю писать от первого лица и поначалу слишком часто использовал соответствующее местоимение: оно было чуть ли не в каждом предложении, чего я долго не замечал и отказывался признавать.

Впрочем, если выбирать меньшее из зол, то лучше так, чем не использовать их вообще, как делают сейчас современные писатели. Вот небольшой диалог из любовного романа с LitMet:

– Можно войти? – спросила.

– Присаживайтесь, – ответил доктор.

– Я не могу, – прозвучало жалобно.

– Итак, вижу, у нас болит нога? – прокашлял медик.

– У нас не одна нога на двоих, – пошутил виновник моих страданий. – У девушки.

– Я так и понял, молодой человек, обождите за дверью, – выставлял док ухмылявшегося красавца в дорогом синем костюме.

– А здесь нельзя? – скрестил руки на груди.

– Вы кем ей приходитесь? – вопрошал доктор.

– Родственник, – соврал негодяй.

– Ага, сейчас! Не припомню такого среди своей родни! – возмутилась. – Впервые вижу этого человека. Пусть выйдет…

Кто? Куда? Кого? Зачем? Ничего непонятно.

А есть и такие, кто использует одни деепричастия:

– Ты с ума сошел? – вопрошая.

– Саша, ты не так все поняла, – отмахнувшись.

– Все я правильно поняла. Ты был у Кощунского ночью. Один! – хлопая себя по лбу.

– Откуда ты вообще это взяла? – неловко садясь на стул.

– От верблюда, – насупившись.

– Вот и иди к своему верблюду и устраивай ему сцены, – взрываясь от нервного хохота…

Конечно, в процессе редактуры можно избежать обеих этих крайностей и прийти к золотой середине, но я посчитал первый опыт неудачным и оставил «Ошибки юности» до лучших времен.

Чтобы повысить уровень мастерства, я записался на трехнедельный курс для начинающих авторов от Х-Мо, где обещали научить основам профессии, помочь сформировать и укрепить стиль, посвятить в тонкости редактуры, а главное – опубликовать лучшие рассказы участников, написанные в процессе обучения.

На курсе я узнал едва ли больше, чем по запросу «15 советов начинающему писателю», а мой рассказ «Голос улицы» остался без внимания.

После недолгого самобичевания и легкого алкогольного отравления я отправил рассказ на литературный конкурс от какого-то союза писателей и принялся за сборник «Стоны улицы».

Как выяснилось позже, формат рассказов в современном мире воспринимается в основном как форма самовыражения в СС: написал, опубликовал на личной странице или стене сообщества, пошел писать следующий. Не нужна ни редактура, ни навыки – все равно читать никто не будет.

На LitMet рассказы тем более не пользуются популярностью, потому что не выгодно продавать сборник из двадцати сюжетов, пусть и очень похожих, если можно каждую историю растянуть на полноценный роман и продать за те же деньги, но по отдельности, заработав в двадцать раз больше.

Да, это был очередной удар. Все великие авторы писали рассказы, не уступающие по качеству многостраничным произведениям, а я не собирался от них отставать. Несмотря на минимальные шансы на успех, я все же взялся за это дело: если начал – дорога для отступления зарыта.

В то же время сосед сверху затеял ремонт. Не косметический, как делали мы, а полноценную перепланировку. Спустя два месяца «бомбежки» я не выдержал и наведался к нему в гости, чтобы поинтересоваться, будет ли конец этой перфораторной перестрелке с утра до ночи. Ответ не требовался, ибо в квартире не было ничего: ни стен, ни перегородок, ни ванной с туалетом, ни мебели с техникой, ни деревянных полов. Черная дыра, только бледно-серого цвета.

Самого хозяина в квартире, естественно, не оказалось – встретили меня два товарища невнятной национальности, которые там, похоже, жили и испражнялись в ведра, судя по запаху и отсутствию унитаза. В голове мелькнула только одна мысль: поломать их кувалдой и зацементировать в полу. Но я сдержался.

Ремонт продлился полгода.

– Вот, посмотри! – Вера протянула мне телефон в тот момент, когда я уже минут сорок, наверное, пытался сформулировать первый абзац последнего рассказа в сборнике.

На экране в некоем подобии танца дрыгался губастый светловолосый тощий парень в цветастой одежде. Мне сразу вспомнились слова Виктора Сухорукова из фильма, не нуждающегося в представлении: «Слащавый он какой-то, подкрашенный весь, подпудренный, как баба…»

– Это Филли Стефф, – объяснила Вера, – самый известный современный писатель.

– Настолько известный, что я впервые о нем слышу, – усмехнулся я.

Вера окинула меня красноречивым взглядом религиозного фанатика, устало вздохнула и продолжила:

– Он начинал с самых низов и публиковался сначала на LitMet, но никто его не заметил, потому что, как я и говорила, в наше время книги мало кому интересны, если у тебя нет достаточно денег на рекламу. У Филли их не было. Он написал серию романов о запретной любви молодого марсианина и зрелого русского астронавта, но продавались они плохо. Тогда Филли подался в блогинг, где за полгода обрел большую популярность благодаря харизме, грации, чувству такта и заразительному оптимизму. Сейчас, кстати, у него более шести миллионов подписчиков. Так вот, после этого издательство Х-Мо заключило с ним контракт на публикацию этой серии и еще нескольких книг в разных жанрах. Если ты хочешь стать настоящим писателем – тебе надо поучиться у Филли Стеффа.

Я покачал головой и продолжил страдать над последним рассказом, щурясь от головной боли, шума перфоратора и какофонии, доносившейся из Вериного телефона.

Что интересно, сама она восхваляла в первую очередь именно кривляние Филиппа на камеру и только потом его книги.

Когда я дописал «Стоны улицы», Вера с большой неохотой согласилась прочитать его, но уже на следующий день провозгласила: неформат.

– Такие истории в наше время никому не интересны, мы же не в девяностые живем. Сейчас другая литература. Загляни на LitMet и посмотри, что сейчас популярно, – резюмировала она со снисходительной грустной улыбкой.

Я загрузил «Стоны улицы» на LitMet и прошелся по вкладке «Популярное».

В трендах значилось четыре жанра.

На первом месте расположился современный любовный роман с примесью эротики. Суть большинства таких историй в следующем: молодая, глупая, необразованная, бедная и несчастная девушка чудесным образом встречает красавца, бодибилдера, чемпиона по боксу, секс-машину и миллиардера в одном лице и беременеет от него. Он, конечно же, об этом не знает. Она всеми силами старается его заполучить, пока на горизонте не появляется босс какой-нибудь мафии, желающий срочно жениться на бедной девушке и настрогать наследников. В итоге миллиардер и мафиози долго враждуют, возможно даже периодически стреляют друг в друга, но закончится история хеппи-эндом и сексом втроем.

На втором месте – фэнтези / фантастика / мистика. Если в этом жанре пишет женщина, то сюжет в точности такой же, как описано выше, только девушка – эльфийка, миллиардер – юный вампир из богатой и уважаемой семьи, а его соперник – огромный злой оборотень. Классика. Если автор – мужчина, то это многосерийная сага, где намешано зелье из комической одиссеи, роботов или киборгов, пришельцев, зомби, неунывающего героя с травмой детства, которого разыскивают по всей галактике.

Дальше идет ЛитРПГ. Это как месиво из указанных выше жанров, только ощущение, что играешь в игру, а не книгу читаешь. Но я не вдавался в подробности.

На четвертом месте – а лучше даже сказать, вне списка лидеров, но довольно популярное среди подростков направление – фанфик. Это что-то вроде пародии на пародию пародии на известные произведения вроде Гарри Поттера, японского аниме и корейских сериалов.

Я не вписывался ни в один из этих жанров – мои книги оказались на самом дне самиздат-пространства.

В первый день публикации мой сборник набрал чуть больше десяти просмотров, зато почти сразу же появился комментарий от девушки по «имени» shalnayaimperatritsa, прочитавшей, видимо, только первый рассказ, и то не до конца:

При всем уважении, автор, хочу сказать, что это ужасно. Как такое можно публиковать в наше время? Ведь эти книги дети читают! Ваш герой продает наркотики, дерется, спит с разными женщинами, пьет и курит. Он грубый и неотесанный мужлан, а Вы его идеализируете. Девушкам крайне неприятно читать про таких негодяев. Пожалуйста, не пишите больше ничего такого и займитесь своим образованием. С уважением, Ира.

«Девушкам крайне неприятно читать про таких негодяев», – мысленно повторил я и усмехнулся. Именно о таких мужланах и пишут современные писательницы, только в их романах эти самые мужланы еще и очень богаты, известны и умны, а главное, готовы жизнь отдать ради первой встречной героини. В реальной жизни, о которой пишу я, такое бывает крайне редко.

Чуть позже мне написала одна дама, напомнившая мою школьную учительницу по русскому языку, и предложила опубликовать книгу за счет государства.

Добрый день, Нурдин Аркадьевич!

Меня зовут Анела Навинова. Я главный редактор Петербуржского союза писателей и хочу предложить Вам поучаствовать в государственной программе. Каждый год Министерство культуры выделяет определенную сумму на поддержку молодых российских авторов. Мы прочитали Ваш рассказ «Голос улицы», а также я просмотрела по диагонали сборник «Стоны улицы», который нашла на LitMet. Мы видим, что у Вас есть потенциал. К слову, названия произведений поэтичные, но довольно безвкусные. Подумайте над этим.

Конечно, у нас с редакторами немало претензий к Вашим текстам, над ними надо работать. С моей точки зрения, Ваш стиль, а именно рассказы про убийц, насильников и наркоманов (в общем, отбросов улицы), – не литература. Но у Вас есть несомненные способности, живость и интеллект. С этим что-то можно сделать. Не могу сказать наверняка, насколько уверенным будет результат, но высокое качество текстов в конце концов приводит к успеху – пусть не сразу, но приводит.

Также описание событий, местности и людей очень тяжелое, мрачное и серое. Я понимаю, что Вы описываете Петербург, отсюда и меланхолия, напряжение и душевные муки, но можно ведь разбавить текст красками. Почему бы не перенести действие в Анапу, а лучше в Крым? Я недавно была в Ялте – очень красивое место. Много интересных людей и замечательная природа. А вместо всей этой шпаны, которую Вы так боготворите, можно передать местный творческий колорит: писателей, музыкантов, поэтов, художников, спортсменов и даже танцоров. Отличная история получится!

Срок – три месяца. Написать надо минимум шесть авторских листов – двести сорок тысяч (240 000) знаков с пробелами. То есть примерно сто пятьдесят страниц формата А4, но это очень приблизительное значение и ориентироваться на него не стоит. Опирайтесь именно на количество знаков.

Государство выделяет стипендию в размере девяноста трех тысяч рублей. На эти деньги будет проведена вычитка и редактура Вашего произведения, написана профессиональная аннотация, оформлена качественная обложка (пример прикрепляю к тексту) и напечатано сто экземпляров книги. Тираж будет полностью в Вашем распоряжении.

Предвосхищая Ваш вопрос, отвечаю: распространением и рекламой мы не занимаемся. Обычно книги продают сами авторы. Особенно для начинающих это как визитка. Кроме того, с изданной книгой можно участвовать в различных конкурсах. Да, сейчас век цифровых технологий, и эта напасть не обошла стороной литературный мир. Все стремятся продавать книги именно в электронном формате. Многие авторы грешат этим, и Вы не исключение.

LitMet, конечно, замечательная площадка – как для авторов, так и для читателей. Но есть такое понятие, как признание профессиональным сообществом. В большинстве случаев именно после такого признания поступают предложения издаваться. Но сначала надо написать хорошую книгу. И общими усилиями мы сможем это сделать! Если Вы очень постараетесь, конечно.

Ответ нужно дать в течение двух дней, и я Вас ни в коей мере не уговариваю. Для меня это большой риск, поскольку я лично отвечаю за каждого рекомендованного мной стипендиата. Но, как подсказывает мой опыт, нам удается создавать пространство для роста и развития молодых авторов, и это радует как самих авторов, так и их учителей.

Жду ответа.

С большим уважением к Вам, Анела.

Конечно, было приятно, что хоть кто-то наконец вспомнил о важности печатных книг, но послевкусие от такого сообщения осталось как от лежалой плесневелой капусты со дна погреба.

Во-первых, мне не понравилось, что меня причислили к культу LitMet: я сам не восторге, что приходится там публиковаться. Во-вторых, дама эта не вызывала ни капли симпатии. В-третьих, уж больно короткие сроки обозначены: я считаю, что в таких условиях хорошее произведение не написать. Качественные вещи требуют времени. Это давно известно. Ну и в-четвертых, я даже не представлял, что делать с сотней печатных книг, напоминающих учебник по геометрии за пятый класс, судя по примеру «дизайнерского оформления» обложки, которую прикрепила к письму Анела. В моем понимании обложка достойного романа должна быть либо темной и однотонной, как делали раньше, либо в стиле серий «Эксклюзивная классика» и «XX век / XXI век – The Best». Да и распространением, я всегда считал, занимается издательство, а не сам автор.

Я не ответил на это письмо, а спустя пару недель ко мне обратилась с предложением одна молодая писательница:

Привет, Нурдин!

Меня зовут Маша Улуна. Мы с группой творческих и позитивных ребят собираемся прокатиться по всему южному побережью Крыма и написать сборник рассказов о том, каково сейчас живется крымчанам в оккупации.

Поедем на микроавтобусе. Путешествие займет максимум три недели. Стоить это будет тридцать тысяч рублей с человека плюс еще двадцать за размещение в сборнике, публикацию, десять печатных книг каждому автору в оригинальном оформлении и рекламу. Копейки, так-то, для такого грандиозного мероприятия! Питание и проживание – за свой счет. Стартуем в конце апреля, чтобы успеть на цветение всего Крыма. Обняла. Жду ответа.

Сговорились, что ли? У них контракт какой-то с туристическими агентствами Крыма?

Впрочем, поехать той весной мне никуда не довелось, да и Маша Улуна, скорее всего, тоже осталась дома: мир накрыла пандемия две тысячи двадцатого года.

Нас с Верой этот кризис почти не коснулся, но все же отношения стали довольно напряженными. К тому моменту я не работал уже полтора года, отдавая все свое время писательству, что не особо радовало Веру и сильно било по моей самооценке. Жили мы в основном на ее заработок, чего хватало с лихвой, но все же мужчина в доме я, а значит, и семью содержать мне.

Вариантов было три: вернуться в сервис, стать блогером, что совершенно не гарантировало даже минимального дохода, и зарабатывать на книгах.

Конечно, последнее привлекало меня куда больше, но на одном сборнике и сыром, даже не опубликованном романе много не заработаешь. Нужна была свежая злободневная тема, которая бы привлекла внимание и читателей моего возраста, и молодежи, воспитанной на картинках и коротких бестолковых видео.

А деньги пригодились бы сейчас. Приближался тридцатый день рождения Веры, и я знал: она ждет от меня достойного поздравления. Да и мне хотелось ее порадовать и как бы возместить отсутствие достаточного внимания с моей стороны.

Вариантов подарка было немало, но я выбрал самый дорогой и банальный: недавно появившийся «одиннадцатый» айфон был создан, чтобы подарить его Вере одиннадцатого апреля, в день ее рождения.

Чтобы собрать восемьдесят тысяч (а именно столько мне нужно было на покупку телефона), пришлось действовать быстро и решительно: прошел слух, что в ближайшие дни все торговые центры закроются на карантин. Часть денег я занял у одних знакомых, часть экспроприировал у других, затянувших с возвращением долга, а также сдал в ломбард половину золотых украшений, доставшихся мне от бабушки по наследству.

Выяснив, что только в «Чкаловском» на Петроградке можно купить модель нужного мне цвета за указанную сумму – в других магазинах цена была выше на три тысячи, – я отправился покупать самый дорогой телефон в моей жизни.

– «Одиннадцатый» айфон, пожалуйста, черный, – протянул я свернутую вдвое пачку денег тощему пареньку в белой рубашке с красным галстуком.

Не обращая на меня внимания, он принялся что-то высматривать на экране компьютера, будто видел его впервые, а через минуту невозмутимо произнес:

– С вас восемьдесят пять тысяч.

– Сколько?!

– Восемьдесят пять тысяч рублей, – отчеканил он каждое слово.

– Откуда такая сумма? На сайте было восемьдесят, – возразил и оглядел витрину, но «одиннадцатого» именно в черном цвете не обнаружил.

Он снова спрятался за экраном монитора и, казалось, вообще забыл о моем присутствии.

– Да, на сайте он стоит восемьдесят, – наконец продолжил паренек, надменно глядя сквозь меня, – но эту цену выставляет интернет-магазин. Мы к ним не имеем никакого отношения. У нас же телефон продается в комплекте с пленкой для экрана, чехлом и зарядным устройством, за что и нужно доплатить пять тысяч.

– Хочешь сказать, оригинальная зарядка не идет в комплекте с телефоном? – начал злиться я.

– Идет, – нехотя бросил он.

– Так зачем мне еще одна?

– Не знаю. Эти комплектующие продаются вместе с телефоном.

– Хорошо, допустим. Но они мне не нужны. Так что просто убери их.

– Не могу. Они идут в комплекте. Такова политика компании.

– Где это написано? – Я едва сдерживался, чтобы не перейти на крик.

– Тут у меня, – кивнул он на ноутбук.

– Дай посмотрю!

Я взглянул на экран, но увидел только картинку с зеленой равниной на рабочем столе.

– Я не могу вам ничего показать. Это конфиденциальная информация.

Я представил, как знакомлю его наглую морду с поверхностью стойки, за которой он стоял, а потом вышвыриваю из магазина сквозь стеклянную стену, разлетающуюся крошкой, как в каком-нибудь эпичном боевике.

– Слушай, Валентин, – произнес я злобно, щелкнув пальцем по его бейджу, – ты издеваешься надо мной?

Парень чуть отпрянул, но ответил все с тем же каменным лицом:

– Нет, я просто делаю свою работу.

– Позови старшего по магазину.

– Не могу: он в отпуске.

– Позвони ему.

– Он не отвечает, я пробовал.

– Набери старшего по всей сети.

– Я не знаю номера.

– А что ты знаешь? – Я все-таки перешел на крик.

– То, что вам лучше покинуть салон, если вы не хотите покупать телефон за цену, указанную в прайсе. Если вас что-то не устраивает, позвоните в службу поддержки. А сейчас у меня перерыв, выйдите, пожалуйста.

Валентин покинул магазин и скрылся на полчаса. Пришлось выйти и мне. Когда он вернулся, то закрылся внутри и еще минут десять просто сидел за стойкой, уставившись в экран, и якобы не замечал меня, стоявшего перед стеклянной дверью. Я несколько раз звонил в службу поддержки, выслушивая долгие обещания автоответчика о скором решении вопроса. Там согласились, что продавец ведет себя неадекватно, но помочь ничем не смогли.

Только спустя два часа этих бессмысленных разборок мне предложили такой вариант: телефон отправят курьером в другой салон в «Галерее», где я смогу забрать его без комплектующих за восемьдесят тысяч.

Бред, конечно, но это сработало.

Когда наступило одиннадцатое апреля, я все еще со злостью вспоминал тот «шопинг». Но главное разочарование ожидало меня впереди.

Я отправил Веру к подруге, а сам принялся готовить сюрприз. Расставил тридцать свечей, погрузил в вазу одиннадцать роз, запек в духовке свинину со сметаной и ананасами, приготовил салат с креветками и соевым творогом, охладил гранатовое вино и нарезал фрукты, а посреди стола поставил коробку с телефоном, запакованную в несколько слоев обычной газеты и обвязанную бечевкой, – мой фирменный стиль оформления подарков.

Со встречи Вера пришла недовольная: подруга весь день шутила насчет ее возраста и навсегда ушедшей молодости. А главное, Вера сразу после Нового года начала планировать грандиозный поход по любимым барам и клубам в честь тридцатилетия, но все заведения закрылись на карантин.

Она сразу же принялась чуть ли не с раздражением рвать упаковку и мысленно проклинать меня за такую «креативность».

– М-м-м, – протянула она, глядя на телефон.

– Что-то не так? – насторожился я.

– Черный, – произнесла она с видом пятилетней девочки, ожидавшей котенка, а получившей набор пластилина.

– Верно. Твой любимый цвет! – Это я знал наверняка.

– А я хотела зеленый. К тому же это «одиннадцатый» айфон. А ты знаешь, что я не люблю число одиннадцать, потому что оно несчастливое.

Как выяснилось позже, зеленый (точнее, серо-зелено-черный) телефон она хотела, потому что это был новый и самый популярный цвет той серии, а вот нелюбимое число оказалось новым. Видимо, подруга сильно разозлила Веру, заставив возненавидеть не только возраст, но и дату своего рождения.

За то время, что я знал Веру, она сменила пять раздражающих ее цифр и чисел. Сначала была восьмерка как знак бесконечности, а значит, и безысходности. Потом шестьдесят девять – после того как я предложил ей попробовать эту позу в сексе. Затем была четверка, потому что казалась ей слишком острой и угловатой. Также были шесть и девять, потому что напоминали о вышеуказанной позе. Теперь – одиннадцать.

Каждый раз, когда заходил разговор на эту тему, Вера доставала телефон и уверенно зачитывала связанные с нелюбимым числом заметки, выписанные из Википедии. Выглядела эта картина настолько же несуразно и комично, насколько серьезным и внушительным становилось Верино лицо в такие моменты.

– Одиннадцать – плохое число, – начала она после пятнадцатиминутного отсутствия в ванной. – Оно напоминает два кола или копья, на которые в старину сажали людей. Также в нумерологии это число веры, мученичества, откровений, а я не хочу мучиться.

«Число веры… Какая ирония!» – подумал я и тихо усмехнулся.

Вера, похоже, заметила мою насмешку и продолжила с удвоенной силой:

– Я полагаю, не нужно напоминать, что случилось одиннадцатого сентября две тысячи первого года и как сильно та трагедия связана с числом одиннадцать?

Без особого на то желания я узнал, что в оригинальном названии города New York City одиннадцать букв. Слово «Афганистан» также состоит из одиннадцати букв. The Pentagon – одиннадцать букв. Имя George W. Bush (Джордж Буш) включает одиннадцать букв. В телефонном коде Ирака (119) сумма цифр составляет одиннадцать (1 + 1 + 9 = 11). Нью-Йорк является одиннадцатым штатом США. Номер рейса первого самолета, атаковавшего башни, был одиннадцать. Количество пассажиров на нем – девяносто два (9 + 2 = 11). Количество пассажиров рейса 77, который тоже разбился, составляло шестьдесят пять человек (6 + 5 = 11). Трагедия произошла одиннадцатого сентября, то есть 11. 09 (1 + 1 + 9 = 11).

Дальше я не слушал. Еще минут десять она искала всевозможные совпадения между числом одиннадцать и той трагедией. Когда ситуация стала совсем абсурдной, Вера продолжила с той же силой перечислять другие даты:

– Одиннадцатого октября 1138 года случилось землетрясение в Алеппо, жертвами которого стали двести тридцать тысяч человек; одиннадцатого ноября 1965 года в Солт-Лейк-Сити потерпел крушение самолёт Boeing 727 – погибло сорок три человека; одиннадцатого декабря 1941 года Германия и Италия объявили войну США; одиннадцатого января 1994 года начал работу новый парламент России; одиннадцатого марта этого года началась пандемия сам знаешь чего.

Я покачал головой и негромко засмеялся. Вера сделала грозный вид, намекая, что ничего смешного тут нет, и продолжила:

– Одиннадцатого августа 1950 года родился Стив Возняк, являющийся родителем телефона, который ты мне вдруг решил подарить – неизвестно, кстати, на какие деньги.

Я попытался возразить, но Вера шикнула и усилила поток безумия:

– Одиннадцатого июля 2001 года американский концерн «Полароид» объявил о своём банкротстве; одиннадцатого февраля 1963 покончила с жизнью Сильвия Плат, одиннадцатого апреля 1970 был запущен «Аполлон-13».

– А это событие тебя чем не устроило? – возразил я.

– Там же число тринадцать! Оно тоже несчастливое.

Я снова засмеялся, но Вера лишь повысила голос и добавила с каким-то остервенением:

– Одиннадцатое июня – день памяти преподобномученицы Феодосии. В народе говорили, что «день Федосьи один всех понедельников стоит», то есть несчастливый он.

– Но, похоже, самый несчастливый день что в твоей жизни, что в моей – это одиннадцатое апреля, когда родилась ты, – не выдержал я.

Вера бросила коробку с телефоном в меня. Я поймал ее и швырнул обратно. Коробка пролетела в нескольких сантиметрах от головы Веры и сбила пару рамок с нашими фотографиями, стоявшими на тумбе рядом с телевизором.

Так началась ссора длиной в восемь мучительных дней.

Я больше не мог терпеть отношение Веры к моему творчеству, Вера не могла смириться с тем, что я выбрал делом своей жизни писательство, вопреки всем ее советам. Да и помимо этого в нашем браке было немало ссор и разногласий, мелких бытовых склок и недопонимания, о чем даже нет смысла рассказывать, чтобы не тратить ваше время.

– Ты никогда не слушаешь меня и не обращаешь внимания, когда я пытаюсь поделиться с тобой тем, что мне интересно! – выпалила Вера.

– Все твои интересы – это ногти да тупые видео в СС, – перебил я. – На протяжении всего времени, что мы женаты, ты даже не пыталась поддержать меня на пути к моей мечте – наоборот, только мешала. Стоило мне сесть за книгу, ты сразу требовала внимания. То тебе приспичит сон рассказать в мельчайших подробностях, то показать трейлер фильма, который планируешь посмотреть, или пересказать все то, что уже видела, то включаешь на полную громкость идиотские танцы своего Филиппочка под тошнотворную музыку, то устраиваешь посиделки с тупыми подружками, то…

Я понял, что сказал много лишнего, но пути назад уже не было: это конец. Не имело смысла даже просить прощения. Я ушел на кухню, а Вера села на стул перед праздничным столом и заплакала.

Я приоткрыл окно и достал маленькую, тонкую, будто зубочистка, сигарету из бело-голубой пачки. Одна затяжка, и половина истлела – как Вера их курит? Я закашлялся, язык слегка онемел, а голова закружилась. Вкус показался таким далеким и тошнотворным, будто в тридцатиградусную жару откусил кусочек кизяка – и да, я знаю, о чем говорю: в детстве на спор и не такое делали. Я сплюнул в раковину и прополоскал рот водой, после чего вернулся в комнату.

С засохшими на щеках потеками туши Вера сидела за столом и ела салат с креветками. Она дожевала, запила вином прямо из бутылки и с холодной злостью проговорила:

– Я тебя не поддерживала и не помогала, потому что ты бездарь. Твои книги – дерьмо, и никто читать их не будет. Даже если каким-то чудом ты пробьешься в издательство и твою беллетристику напечатают, то эта макулатура нужна будет только в сельском туалете жопу подтирать или печь в бане разжигать.

С трудом понимая, что делаю, каким-то полупрыжком я подскочил к столу, запустил руку в стеклянную чашу и, зачерпнув горсть салата, размазал его по лицу Веру с таким усилием, что она чуть не упала со стула.

– Убирайся из моего дома, тварь, и вали обратно в свою деревню! – заорал я с такой злостью, какой не испытывал даже во время самых отчаянных драк, после чего накинул ветровку и вышел на улицу.

Я шел вдоль Фонтанки и проклинал этот день. Еще пару часов назад все было замечательно. Мои фантазии рисовали волшебную картину: Вера искренне радуется подарку, восторженно целует и обнимает меня, мы наслаждаемся ужином, запивая вином, а потом французским коньяком… От последнего я бы точно не отказался, но прекрасно понимал, что в присутствии Веры пить мне не стоит: могу потерять самообладание и проломить жене (вероятно, уже бывшей) голову бутылкой или вазой из-под цветов.

Эти мысли давно засели в моей голове. В молодости я покалечил немало людей, но до могилы дело не дошло ни разу. А порой было интересно, каково это…

Когда читаешь «Преступление и наказание», невольно ощущаешь все муки совести и страх перед правосудием, разъедающие душу Раскольникова. Полагаю, в этом и заключался замысел Достоевского – погрузить читателя в шкуру убийцы и запугать до такой степени, чтобы даже мысли не возникало поднять руку на человека. Это, конечно, если опустить всю философию произведения и не брать в расчет постоянную финансовую нужду, возможно, и спровоцировавшую размышления автора на подобную тему.

В любом случае на мне этот прием не сработал. Скорее наоборот: я стал все чаще задумываться, как бы повторить «подвиг» Раскольникова. Но не ради денег, а чтобы еще больше увериться в своей силе, могуществе, исключительности и превосходстве над другими людьми.

Спустя минут сорок торопливой ходьбы, подгоняемый злостью и обидой, я остановился у гранитного парапета и навис над бронзовой фигуркой Чижика-Пыжика. Я загадал желание и достал монетку в один бат, привезенную в качестве сувенира из давнего путешествия в Таиланд, но, помедлив, убрал ее обратно в потайной кармашек кошелька. Я знал, что у меня все получится и без глупых поверий.

Пока я передвигался быстро и был поглощен мыслями о возможной расправе, холод почти не чувствовался. Но едва остановился, сразу пожалел, что оделся так по-весеннему: погода напоминала позднюю осень.

Тогда я добежал до Марсова поля и немного погрелся у Вечного огня. Наверное, не слишком этично совать ноги в грязных истоптанных кроссовках в огонь, зажженный в честь Борцов революции, но домой возвращаться хотелось в последнюю очередь.

Прогулялся до Спаса на Крови, облепленного строительными лесами, где на несколько минут остановился послушать, как бородатый седой мужичок в потрепанном черном пальто исполняет на аккордеоне «Прекрасное далеко».

Затем меня потянуло к другим музыкантам, расположившимся возле входа в метро напротив Дома Зингера. Там же в кофейне я взял большой капучино без сахара, чтобы согреться, и остановился среди немногочисленных слушателей. Единственный плюс всего этого карантина в том, что такого свободного и пустынного Питера я не видел даже зимой.

Паренек в балаклаве, кепке и капюшоне напевал неизвестные мне песни под аккомпанемент гитары и небольшого барабана – джембе, а люди тихо подпевали, чтобы не привлекать внимания полицейских, разгонявших той весной подобные столпотворения.

Я вообще не в восторге от современной ядреной смеси электронной музыки, попсы, рока, рэпа, джаза и вообще черт знает чего с бессмысленными текстами, состоящими в основном из междометий, – но интерпретации этой уличной группы мне понравились.

Впрочем, сам я даже не могу назвать исполнителя или жанр, которые бы мне были по вкусу, а если и слушаю, то просто радио, чтобы заглушить гнетущую тишину. Так что музыкальный критик из меня так себе.

Кофе закончился быстро, но согреться так и не получилось, лишь сильнее заныл мочевой пузырь. Петляя вдоль канала Грибоедова и ежась от холода, я засеменил в сторону дома, чтобы одеться потеплее и вернуться к музыкантам.

Вера курила на кухне, глядя сквозь закрытое окно куда-то во тьму улицы, не оборачиваясь и не обращая внимания на мое появление. Времени она зря не теряла: в квартире стоял едкий туман табачного дыма, тарелки и прочая посуда пирамидой громоздились в раковине, а бутылка коньяка наполовину опустела.

Я забежал в туалет, умылся горячей водой, а когда вышел, Вера все так же стояла ко мне спиной. Я планировал быстро переодеться и снова бежать из дома: находиться там было опасно. Но вдруг засомневался…

Какое-то странное чувство влекло меня на кухню. Но не любовь, не раскаяние или сексуальное напряжение, хотя не без этого.

Меня звало что-то неизведанное, страшное, но привлекательное, темное и опасное, но в то же время яркое и прекрасное. Эйфория новой будоражащей жизни, а может, и смерти. Свобода и кайф, которых не могут дать никакие наркотики.

Я подошел к Вере и встал почти вплотную. Коснулся носом ее черных, поблескивающих лаком волос, и вдохнул их запах: пахло никотином, духами и обидой. Я дотронулся до ее плеча, но Вера не отстранилась. Она ждала этого.

Я чувствовал, как возбуждение растет, но одного примирительного секса будет недостаточно. Я хотел большего – вытащить ремень из штанов и накинуть петлей ей на шею, а потом войти сзади. Выпустить из нутра своих демонов, а из Веры – жизнь.

Но я сдержался. Вместо этого я надел зимние ботинки на высокой подошве, черную олимпийку с капюшоном и осеннюю куртку неопределенного цвета. Вера так и не обернулась, когда я уходил.

Шагая по Садовой и наслаждаясь тишиной и безлюдностью, я думал о Ганнибале Лектере. На днях я закончил читать третью книгу из серии, которая так и называется: «Ганнибал». Я всегда был поклонником этого гениального маньяка, но в фильмах и сериале судьба его печальна. В оригинальном же произведении этот очаровательный психопат разбирается со всеми врагами и получает в награду Кларису Старлинг, что немало меня порадовало.

Вновь и вновь передо мной вставал вопрос, поднятый Достоевским: «Тварь ли я дрожащая или право имею?»

Можно ли убивать, расчленять и есть людей забавы ради, как Ганнибал, и не страдать от угрызений совести? Можно ли грабить, обманывать и унижать, но не расплачиваться за это свободой?

Я остановился у входа в метро «Гостиный двор» – музыкантов уже не было.

На улице вообще никого не было, кроме тощего хипповатого паренька в сером пальто и двенадцати силовиков в мерцающих под лунным светом шлемах. Парень стоял у одной из колонн Казанского собора с табличкой «Обнулите власть и кредиты», а темные силуэты обступили его, будто угасающий костер в холодную ночь. Было в этом что-то сакральное и комичное одновременно.

Я пошел обратно. Не хотелось быть свидетелем. Со свидетеля спрос больше, чем с подозреваемого, по опыту знаю.

Возвращаясь мыслями к маньякам и убийцам, о которых я читал, к тиранам и военачальникам, о которых слышал, к преступным авторитетам, с которыми был знаком, я все больше убеждался, что убийство ради наживы, удовольствия или в военных целях не стоит потраченных сил и времени. Это всего лишь животные инстинкты или выгода.

Мне хотелось чего-то большего. Если и идти на риск, то «во имя великого». Если жертвовать собой и окружающими, то ради искусства. Если творить зло, то красиво. Чтобы дух захватывало.

По интернету гуляют шутки о поисковых запросах писателей. Например: «какого цвета были глаза у Петра Первого», «сколько девушек оприходовал Казанова», «с какой скоростью ездили автомобили в начале двадцатого века», «в каком темпе передвигались повозки в начале девятнадцатого века», «правда ли, что рыцари испражнялись в доспехи», «качели – название деталей», «усыпить человека жидкостью на тряпочке в ванной», «сколько стоит проститутка», «анатомия собачьего уха», «лекарства в психиатрической лечебнице», «виды психопатов», «отличия психа, психопата и социопата», «фобия умереть от вил или граблей по-научному», «как взрывается колесо», «как быстро перемалываются пальцы в мясорубке», «можно ли пересадить пальцы от трупа, если их перемололо в мясорубке», и прочее.

И это все довольно весело, пока дело не доходит до реальных поисков. И если речь идет о географических, исторических, культурных и прочих сведениях, то, помимо пользы произведению, получаешь немало удовольствия и практических знаний для реальной жизни. Но когда запрос касается человеческих пороков и запретных тем – тут уже сложнее.

Не каждый писатель готов вбить в поисковую строку что-то вроде: «как отмыть кровь, чтобы ее не нашли следователи», «много ли нужно времени, чтобы утопить или задушить ребенка», «что чувствует маньяк во время изнасилования», «каково на вкус человеческое мясо», «через сколько разлагается труп», «через сколько всплывает труп».

Такие запросы вызывают подозрение и пугают, но ответы на них могут оказаться полезными авторам, пишущим в жанре триллера, ужасов и детектива.

Да, есть немало книг, где описана работа следователей, профайлеров, патологоанатомов и судмедэкспертов. Есть документальные фильмы о расследовании преступлений. Отснято множество интервью, где преступники рассказывают о своих деяниях. Но все это – поверхностный взгляд, ограниченный цензурой, этикой и нежеланием убийц сотрудничать и делиться переживаниями. А доступны ли нам реальные исповеди маньяков, чистосердечные и объективные (насколько это возможно, конечно)?

Я читал, что во второй половине прошлого столетия жил Иоганн (Джек) Унтервегер с говорящими прозвищами Венский Душитель и Джек-поэт. Он душил проституток, сочинял стихи и рассказы и написал в тюрьме автобиографию. Но ни одного произведения этого маньяка-литератора мне так и не удалось найти.

Вот я и подумал: что если найдется человек, который решится во имя искусства умерщвлять людей всевозможными способами и конспектировать свои действия в мельчайших подробностях, а потом напишет об этом книгу, доступную любому читателю? Расскажет, каково это – смотреть на мир глазами убийцы и не отступать перед мольбами о пощаде и воплями совести. А главное, покажет, насколько абстрактны понятия этики, морали и добродетели.

Я остановился в соседнем дворе и сел на качели.

В кустах позади меня зашипели и заорали друг на друга две или три кошки, будто заледеневшие души грешников в озере Коцит в девятом круге Ада. Где-то надо мной на тощих багровых ветках облезлых лип запели первые птицы, словно ангелы, предвещавшие рассвет. Все вокруг стало каким-то необычным, мрачным и контрастным, но в то же время завораживающим, будто в сказке братьев Гримм. Небо потемнело и потяжелело, отчего вспыхивающие тусклым светом окна четырехэтажек заиграли гирляндами праздничной елки на Дворцовой площади в туманный утренний час, а воздух вдруг промерз и заискрился, как в тридцатиградусный мороз, – но мне стало только теплее. Все это чувствовалось слишком отчетливо, как в неправдоподобно реалистичном сне, который через секунду после пробуждения уже и не вспомнишь. А я все качался взад-вперед и думал только об одном.

Именно там, под тихий звон цепей и скрип ржавых подшипников качелей, я решил наверняка, что напишу книгу человеческой кровью. Не из-за ссоры с Верой или отсутствия поддержки с ее стороны. Не из-за разочарования в современной литературе и обиды на издательства…

Я сделаю это из чистого искусства.

Конечно, легко сказать, что вот так, ни с того ни с сего, я решил это сделать именно в тот миг. На самом деле я давно уже думал, что устал от этой серой жизни, где из радостей только однообразный секс с женой, участившиеся алкогольные вечера и глупые видео в СС. Даже книги в последнее время не радовали так, как раньше. Сплошные полумеры и бытовуха.

Но именно тем весенним утром я осознал: нужно что-то менять. Причем радикально.

В голове тут же всплыло название будущей книги: «История, написанная кровью», но я тут же фыркнул и поморщился оттого, насколько оно было пафосным и избитым. Затем я решил назвать ее «Красной нитью», но быстро понял, что это слишком жирная отсылка к «Этюду в багровых тонах» Конан Дойла.

Позже, когда я полностью осознал замысел своей кровавой кампании, родилось название «Идеальное преступление». Идеальное название для идеальной Книги смерти.

Провожаемый первыми лучами солнца, я вернулся домой, когда окончательно замерз и отрезвел от заурядных мыслей и будничных переживаний. Люди просыпались, чистили зубы, завтракали, проверяли свои страницы и новостные ленты соцсетей, будто администраторы, инспектирующие работу подчиненных, включали телевизоры, кормили домашних животных и поднимали детей, чтобы неумело подготовить их к взрослой жизни. В тот год мир кардинально изменился, но сами люди не поменялись ни на йоту. И только я, как мне казалось, очнулся по-настоящему, хоть той ночью даже не ложился.

Вера спала. Стол так и стоял посреди комнаты, но был пуст. Посуда вымыта, коньяк допит.

Я присел рядом с Верой на краешек разложенного дивана. Пахло перегаром, никотином и одиночеством. Я мог примоститься сбоку, а в обед встать, будто ничего и не случилось. Такое уже бывало. Но что-то все же случилось. Что-то величественное и прекрасное. Что-то важное. Важнее любви, ненависти и обычного человеческого счастья.

Я прошел на кухню и достал из ящика стола свой любимый поварской нож, выполненный на заказ: черное двадцатисантиметровое лезвие со следами ковки по верхней кромке и синяя ручка из карельской березы. Из «коробки со всяким хламом», как называла ее Вера, достал советский мусат и принялся затачивать клинок.

Хватило бы и пары движений, но я продолжал водить ножом по зазубренному металлическому штырю, обдумывая все детали своего предприятия.

Когда голова уже начала звенеть от скрежета метала, я остановился. Заглянул напоследок в холодильник, вытащил кусок буженины и отрезал четыре ровных, толщиной в полсантиметра, ломтика. Перекусив бутербродами и запив крепким черным чаем с сахаром, я разложил старое кресло, доставшееся мне от бабушки, – единственное, что удалось сохранить после ремонта, – и крепко заснул.

Начинать свое кровавое путешествие с жены я не хотел.

На следующее утро Вера заявила, что нашла квартиру в Кудрово, но придется подождать неделю, пока предыдущие жильцы съедут. Я не стал возражать. Я вообще старался больше не разговаривать с ней, чтобы не провоцировать конфликт, но Вера молчать не умела.

На протяжении всех последующих дней она делала все возможное, чтобы не дать ссоре утихнуть.

– Признайся, ты изменял мне? – с какой-то жуткой улыбкой спросила она следующим вечером. – Теперь ты можешь рассказать. Мы разведемся, и я больше никогда тебя не увижу. Но я не хочу страдать. Я хочу ненавидеть тебя, поэтому просто сознайся, что ты трахал кого-нибудь еще, пока жил со мной.

– Нет, – в очередной раз ответил я, доедая со сковороды жареную картошку с луком и чесноком.

– Ну так сделай это! – цокнула она черными с красными вкраплениями ногтями правой руки по кухонному столу.

– Что? – вздрогнул я.

– Найди себе какую-нибудь шлюху и переспи с ней.

Порой мне казалось, что Вера сошла с ума. То она требовала признаться, будто я никогда ее не любил, то сама заявляла, что была со мной только из жалости: «Без меня ты давно спился бы и сгнил в этой дыре». Что она подразумевала под «дырой» – мою квартиру, в которой так уютно себя чувствовала, или Питер, который боготворила, – я не знал. Потом она клялась мне в любви и просила не бросать ее, а через пять минут вопила, что сама решила со мной расстаться и знать меня больше не желает.

Большую часть следующей недели я пропадал в бесконечных прогулках по городу, мастерски избегая патрулей, направо и налево раздающих штрафы за нарушение карантина, или у Дениса, холостого сорокапятилетнего мужика, с которым мы когда-то работали в сервисе и виделись последний раз на моей свадьбе, где он был свидетелем. Но Вера все равно находила время, чтобы испортить мне настроение и разозлить до такой степени, что я снова и снова брался за нож и затачивал его, пока окончательно не затупил лезвие. Парадокс, знаю.

В течение тех непростых семи дней я выкурил еще несколько сигарет, но лучше не стало – только окончательно убедился, что не зря пять лет назад распрощался с этой мерзкой привычкой, разъедавшей мои легкие с шестого класса.

Семнадцатого апреля, в пятницу, я стал собирать вещи Веры в надежде, что она вот-вот покинет меня навсегда. Получилось восемь сумок и три пакета.

Сначала она просто сидела и наблюдала, даже не пытаясь помочь. Потом заявила, что никуда не поедет, и принялась раскладывать вещи обратно.

– Что значит – ты никуда не поедешь? – спросил я и схватил флакон духов, который Вера уже успела достать из синего рюкзака и поставить на полку.

– Мне некуда ехать, – ответила она будничным тоном, пристраивая рядом с миниатюрной Эйфелевой башней бестолковую книгу «Есть, молиться, любить», которую я начал читать по ее совету, но не дочитал и до половины.

– Ты же сказала, что забронировала квартиру в Кудрово!

– Да, но… – Вера замялась, съежилась, как нашкодивший щенок, и с невинной улыбкой добавила: – Я это ляпнула не подумав. Сама не знаю зачем. Просто… Не слишком ли круто и быстро мы все решили? Это же просто ссора. Такое бывало тысячу раз. Я не хочу вот так просто уезжать, не хочу оставлять тебя одного. Ты ведь знаешь, я люблю те…

Но я не дал ей договорить: розовый флакончик от Армани полетел в противоположную стену и разбился вдребезги.

– Убирайся из моей квартиры! – заорал я и вслед за духами отправил книгу и прочий хлам, только что выставленный на полку.

Вера кричала, плакала, материлась и пыталась со мной драться. Она обещала, что натравит на меня своего брата из Самары или сообщит в полицию, что якобы я ее бил.

– Я убью себя! – произнесла она с надрывом. – И напишу записку, что во всем виноват ты!

– Отлично, – ответил я и схватил ее сзади за шею. – Хочешь умереть – зачем откладывать?

Подтащив ее за шкирку к окну и открыв второй рукой раму, я высунул Веру наполовину, так сказать подышать свежим воздухом, и злобно прошептал на ухо:

– Ну что? Отпустить? Ты же хотела умереть! Давай!

Вера била ногами и руками, пытаясь кричать, но получался какой-то хрип. Падать ей пришлось бы с высоты второго этажа, но испугалась она так, будто висела над пропастью. Собственно, на это и был расчет.

– Отпусти! Отпусти, пожалуйста… Я не хочу…

Я втащил Веру обратно и бросил на диван, а сам ушел на улицу: нужно было проветриться.

– Я взяла билет до Самары: хочу к родителям. Поезд завтра вечером. Все вещи не смогу с собой взять – только самое важное. Заберу потом, когда вернусь, – произнесла Вера тихо, когда я зашел в комнату после прогулки.

Больше мы не разговаривали.

На следующий день я отвез ее на Московский вокзал, а после заскочил в магазин и купил две бутылки бурбона: мне просто необходимо было расслабиться.

Посреди квартиры все так же лежала куча сумок и пакетов с одеждой, косметикой, так называемыми книгами и бестолковыми побрякушками, которыми на протяжении двух лет были заставлены все горизонтальные поверхности моей квартиры, всяческими шариками и резинками для фитнеса, двумя десятками солнцезащитных очков, плюшевыми игрушками и инструментами для маникюра.

Я сел на диван и включил телевизор. Сделал я это скорее по привычке, нежели для просмотра: в присутствии Веры он работал фоном практически безостановочно, а транслировал в основном музыкальные каналы или русские сериалы.

На экране замелькала какая-то дурь про лысого мужика с собакой и клоуна в черной шляпе. Я плеснул в бокал бурбона почти до половины и выпил в два глотка, после чего нажал на пульте красную кнопку и ушел на кухню.

Всю эту неделю я раздумывал, как лучше воплотить замысел, который ляжет в основу моего будущего романа. Но одно дело мечтать о расправе с человечеством, сидя на холодных качелях или ежась не неудобной раскладушке у дальнего знакомого, и совсем другое – расслабившись в своем уютном, теплом доме с ароматным кукурузным виски в руке.

Да и нужно ли сводить счеты с этим миром? Ведь если подумать, то ничего такого ужасного он мне не сделал. Вера ушла, придет другая: Катя, Лена, Света, Надежда, Любовь – да кто угодно. Работы нет – найду, не проблема. Даже в это сложное время, когда всех вокруг увольняют. Да хоть уборщиком, хоть продавцом, хоть курьером – во время карантина на них спрос только повысился. Неудачи на писательском поприще – тоже не беда: Голдингу с его «Повелителем мух» раз двадцать отказывали, Роулинг неизвестно сколько безрезультатно носилась по издательствам, а Маркеса вообще полжизни не читал никто, кроме его друзей. Ну и стоит ли так надрываться ради каких-то безумных мемуаров смерти? Зачем убивать по-настоящему, если можно просто придумать? Сотни писателей пишут боевики, ужасы и триллеры, где моря крови и горы отрубленных конечностей, но при этом в реальной жизни они и таракана без помощи жены прихлопнуть не могут.

А если и браться за это грязное дело – с чего начать? Кого выбрать первой жертвой? Где достать оружие? Какое именно использовать? Куда девать трупы?.. Слишком много вопросов для одной пьяной головы.

На кухне все еще пахло сигаретным дымом – напоминало Веру. Я вернулся в комнату и снова сел на диван. Телевизор уже не включал.

Меньше чем за час я выпил полторы бутылки бурбона и отключился не раздеваясь.

Я проснулся в семь утра от жуткого шума в подъезде и какой-то дикой барабанной дроби. Я уж и забыл, когда последний раз кто-нибудь стучал в мою дверь. И почему стучат, а не звонят?

Я поднялся и как был, в мятой черной рубашке и бежевых штанах, прошел в прихожую.

– Христос воскресе! – пропела парочка мальчишек ростом чуть выше моего колена и уставилась на меня в ожидании какого-то чуда.

– Чего? – прохрипел я.

– С Пасхой вас, – искренне улыбаясь и немного смущаясь, произнес тот, что слева, в синем миниатюрном пальто.

С Пасхой нас… Я будто попал в прошлое. Когда-то давно в Самаре, где я жил в частном секторе на окраине города, было немало детей, которые вот так, раз в год, с самого рассвета начинали обход всего массива и долбились в каждый дом, чтобы выпросить парочку яиц, желательно шоколадных, кулич или горстку сладостей. У нас из сладкого был только сахар, который отец конвертировал в самогон, но все же находились какие-то леденцы сомнительного происхождения – вроде тех, что на могилы кладут. Вот дети и ходили, а отцовский пес каждый раз заливался диким лаем под монотонный стук в наши деревянную дверь и окна. В выходной в шесть утра. Хотелось придушить и собаку, и детей, и всех вокруг.

Но одно дело – самарская окраина, и другое – Питер! Культурная столица! Очередной тренд на архаику, или с ума уже начали сходить на карантине?

– И чего вы от меня хотите? – спросил я, зевая.

– Конфет, – выпалил тот, что справа, – светловолосый пацаненок в красной курточке.

– Можно винограда или киндер-сюрприз, – промямлил левый. – Сестра сказала, что хочет авакаду или мангу, а папа попросил пиво с рыбой, но нам это не надо. Нам чего-нибудь вкусненького, – добавил он едва слышно.

– Нормальные у вас запросы, – ухмыльнулся я и наклонился, чтобы поближе взглянуть в их яркие глаза, полные жизни и надежд на счастливое будущее.

Первый отшатнулся и несколько раз нервно посмотрел то на меня, то на товарища. Второй держался смело – остался на месте.

– Ладно, заходите, – скомандовал я и пошел на кухню. – Сейчас найду вам что-нибудь. И закройте за собой.

Ребята переглянулись и нерешительно переступили порог, захлопнув за собой дверь.

Они зашли в обуви, оставляя на паркете грязные следы, но замешкались на входе в кухню, переминаясь с ноги на ногу на первом ряду белой плитки с голубыми акварельными разводами.

– Долго топтаться будете? Выбирайте, – сказал я, слегка улыбнувшись, и открыл высокий серебристый холодильник.

Первый мальчишка схватил йогурт с черникой и острый кокосовый соус, купленный Верой для каких-то особенных то ли тайских, то ли вьетнамских блюд. Второй взял маленькую коробочку томатного сока с трубочкой.

«Странный выбор для ребятишек такого возраста», – подумал я и сам заглянул в холодильник: собственно, вариантов поинтереснее там и не было.

В прошлом году Вера испекла с десяток куличей «по бабушкиному рецепту», который нашла в интернете, а затеяла всю эту готовку, чтобы похвастаться в соцсетях, какая она умница, хозяйка и верующая. Но в прошлом году дети не приходили, поэтому половину куличей пришлось выкинуть. Я этот сладкий хлеб не особо люблю, да и в семье у нас его никогда не готовили, а Вере собственная вера не позволяет: диета.

Я открыл шкафчик цвета грубо отшлифованного металла, висящий над плитой, и прикоснулся к своему любимому черному ножу. Он был тупым, потрепанным, исцарапанным, будто после киношной самурайской битвы, и испорченным, но не безнадежно: вскрыть пару мягких упаковок не проблема.

Я потянул нож на себя, лезвие скользнуло по деревянной поверхности полки и издало приятный стон – мальчишки вздрогнули, но с места не сдвинулись.

– А сейчас мы распакуем особое угощение, – взмахнул я ножом, как волшебной палочкой, и изобразил некое подобие демонического смеха, от которого было скорее смешно, чем страшно.

Признаться честно, я никогда не умел, да и не любил нагнетать атмосферу и держать напряжение. Что в кино, что в книгах меня всегда раздражало, как авторы любят оттягивать и без того очевидную сцену, чтобы поиграть на нервах и чувствах зрителей, читателей или слушателей. Ведь и так понятно, что, в зависимости от контекста, маньяк либо убьет жертву, либо не убьет, а ты сидишь как дурак и ждешь: ну когда, ну когда уже он сделает то, что должен сделать… Хватит тратить мое время!

Я люблю, когда в триллерах все просто, быстро и понятно: пришел, зарезал, расчленил.

Парнишка в красной куртке напрягся и невольно сжал в кулачке коробочку с соком: чуть надавить еще, и брызнет густая бурая жидкость.

– И чего вы всякой ерунды набрали, хотели же сладостей? – хохотнул я и открыл соседний шкафчик, откуда достал две коробки дешевых конфет, которые Вера покупала в подарок к Восьмому марта своим клиенткам, но так и не раздала.

Я полоснул по шву, подцепил кончиком ножа целлофановую кожуру и снял ее сначала с одной коробки, где лежали шоколадные конусы с посыпкой из вафельной стружки, а потом и со второй, с какими-то круглыми угольно-черными конфетами.

Ребята получили гостинцы и ушли довольные, хоть и не в таком бойком настроении, в каком пришли.

Пара глотков бурбона, и я снова на диване. Расправил плечи, покрутил корпусом, хрустнул позвоночником, расслабился и развалился «звездой». Собрался было стянуть рубашку и спать дальше, желательно до обеда, но тут же раздался новый стук в дверь.

В этот раз на пороге стояли две одинаковых, как зеркальное отражение, девочки и один мальчуган в перепачканных джинсах.

Откупившись последними конфетами, я снова рухнул на диван, лицом в подушку, и даже накрылся одеялом с головой, но лучше не стало. Вся эта суета продолжалась еще около часа.

Я даже вытащил газовый баллончик из той кучи хлама, что оставила посреди моей комнаты Вера, и хотел как следует обработать этих мелких паразитов, но очень удивился, когда увидел следующую парочку.

Передо мной предстали мальчик в черном одеянии, напоминающем костюм Дракулы, и девочка с кошачьими ушами на голове.

– Ребята, кажется, вы пришли слишком рано. Хеллоуин только через полгода, – рассмеялся я и отдал им последнее сладкое, что у меня осталось, – банку консервированных ананасов.

И только после это я понял, что никто из них даже не спросил про крашеные яйца или куличи, все требовали именно сладкое. Trick or treat.

Терпеть это больше не было сил. Я вышел на прогулку и полтора часа слонялся по холодному Питеру, пока магазины не объявили о начале ежедневной торговли алкоголем. Взяв два литра пива, я вернулся домой и после одного бокала жидкого снотворного провалился в беспокойный долгожданный сон. Снились мне какие-то адские твари.

И снова меня разбудили. На этот раз звонком в дверь, долгим и противным. Проспал я не больше часа, голову сжимали невидимые тиски, а желание было одно – убивать.

Я прошел на кухню и взял свой любимый нож, но тут же положил его обратно. Вместо этого схватил топорик для рубки мяса и костей и вышел в прихожую.

– Это седьмая квартира? – поинтересовался заспанный паренек в желтом плаще.

Перед ним стоял желтый рюкзак-короб, на котором лежал белый пакет с едой.

– Нет, это тридцать третья, придурок, – ответил я и замахнулся.

Парень дернулся, ударился спиной о перила и свалился в обморок.

– Да… Слабая молодежь пошла, – произнес я тихо и затащил его в квартиру.

Пакет с едой я положил на кухонный стол, короб бросил в коридоре, а паренька уложил в ванну, сняв с него желтый плащ.

– Борщ – отлично! – воскликнул я, когда открыл пакет. – То что надо.

Подкрепившись и хлебнув пива, я взял топорик и направился в ванную.

– Это хорошо, что ты выключился в подъезде. Иначе я бы порубил тебя там и забрызгал все кровью. Убираться потом неделю, – дружелюбно произнес я, когда паренек начал приходить в себя, и размолотил его кучерявую голову в фарш.