Читать онлайн Речные Речи бесплатно

Речные Речи

Глава 1. Завтрак чайки

В это утро они практически даже не ссорились. Появившись в проеме полуоткрытой двери, Шарима бросила на камбуз небольшую тираду о том, что Рон вознамерился погубить ее оранжерею. Разумеется! Именно это и было его главной целью, когда вчера он выруливал в залив, а вовсе не наловить знатный ужин, который, кстати, был съеден с большим аппетитом. Ее маленькие пальчики искусно выковыривали белые иглы ребер из рыбьей мякоти, пачкаясь в масле. Но сегодня – «Рон, пеларгонии не любят соленого воздуха!» Всю жизнь эти лохматые листья и красные шапки цветов торчат с балконов всех известных ему приморских городков! Но он не стал ничего говорить, а просто перевернул лопаткой омлет на сковороде.

Три года назад, когда они закончили реставрировать «Эсмеральду» – так звалась их лодка-дом, – то договорились, что постараются не ругаться, ведь им теперь придется делить замкнутое пространство посреди речных вод. Теперь они в буквальном смысле оказались в одной лодке. Пакт о нейтралитете был заключен как раз после одной из самых взрывных их стычек, когда Шарима вдруг решила, что она больше не может ждать, а значит – лодка готова, и, не предупредив Рона, спустила ее на воду. Такого самоуправства над судном, которое он лелеял и тщательно ремонтировал последние полтора года, было невозможно стерпеть. Тогда Рон немало поведал жене о ее вредном характере, а она рассказала ему о его черепашьей неспешности и неорганизованности. Нынче этот пакт о перемирии отошел в архив, но и керосину в их ссорах поубавилось. Весьма быстро скрежещущее «Рон!» в устах миниатюрной Шаримы сменялось смешным «Рони-джан», и жизнь на лодке продолжала свое течение, как и вода под ее килем.

Омлет шкварчал и разносил аромат специй по камбузу. Легким движением руки Рон встряхнул сковороду, омлет пятнистым солнышком подпрыгнул и, перевернувшись, снова шмякнулся в масло, слегка оплевав белую майку со знаменитым лозунгом «Keep calm and carry on». Рон любил неискаженные цитаты. Шарима не любила пользоваться пятновыводителем. Но Рон снова не оставил ей выбора. Долговязый, с некоторой небритостью, напоминавшей небольшие усы и бородку, бронзово-рыжий вплоть до завитушек на крепких загорелых руках, Рон частенько смотрелся комично в круглых очках на тонких дужках, медлительный, особенно в сравнении с вечно сновавшей туда-суда Шаримой – маленькой, юркой, стройной, но совсем не худощавой молодой женщиной. Густые черные волосы она сматывала в пышный пучок, обвязывая его платком наподобие ленты, или плела две косы, напоминая тогда индианку.

Названная в честь чилийского ученического парусного корабля, лодка стояла теперь у берега реки, привольно покачиваясь на редких волнах. Тут и там по палубе были расставлены глиняные горшки с ярко цветущими пеларгониями и парой не раскрывшихся еще подсолнухов, а на корме приютился импровизированный парник, где Шарима пыталась кисточкой опылять помидоры. За то время, что Рон занимался завтраком, его супруга успела навернуть полсотни кругов по небольшой палубе: постирала белье, развесила его по одному из бортов на натянутой над ним веревке, переставила пару горшков на новое место, полила цветы и, посокрушавшись о пеларгониях, удалилась под полупрозрачный полиэтиленовый навес.

Неся в одной руке горячую сковородку, а в другой – кофейник, Рон весело вышел с камбуза. И тут же столкнулся с перемещенной на новое место пеларгонией. Сбитый с толку, в отчаянной попытке не уронить сковороду и не расплескать кофе, Рон для уравновешивания тела махнул длинной ногой, торчавшей из широких шорт, и пушистая тапка, взметнувшись ввысь, пролетела по параболе над бортом и с громким плеском плюхнулась в воду.

– Ша-а-арима! Еноты полосатые!

– Вай-ме, что такое? – высунулась симпатичная горбоносая мордашка жены из парника.

– Что здесь делает этот горшок? – и Рон указал босой ступней на пеларгонию.

– А ты не видишь? Стоит! – Шарима уже полностью вылезла из парника, демонстрируя солнцу запачканную в пыльце спортивную майку, подчеркивающую ее формы. Длинная юбка была в двух местах подолом заправлена за пояс, чтобы не мешала при перемещении по палубе, частично оголяя красивые крепкие женские ноги.

– Прекрати, пожалуйста, ставить мне под ноги эти горшки, – Рон протянул жене кофейник и, прижимаясь к рубке, обошел цветок, при этом с сожалением косясь на то место, где исчезла его тапка.

Завтрак они накрыли на маленьком деревянном столике, который в хорошую погоду выставляли на нос лодки. Рон восседал в своем любимом плетеном кресле с подлокотниками, утвердив босую стопу на прогретых досках палубы и, покачивая другой ногой с пушистой тапкой на носке, пил кофе.

– Красота все-таки… – он сидел, развернувшись на реку, любуясь нежными переливами цветов на поверхности воды: отражением ив, склонившихся над ней с берега, и редких проплывающих по небу облаков. – Чайки…

Птицы и впрямь летали над водой, и одна даже примостилась на крыше рубки. Вдруг сорвавшись с места, в быстром полете выхватила из выставленной руки зазевавшегося мужчины надкусанный бутерброд.

– Ах, ты… – Шарима тут же взвилась со своего места, как будто только и ждала предлога, и яростно замахала на гогочущих птиц полотенцем, – паршивка пернатая!

Рон в это время спокойно намазывал себе новый кусок хлеба маслом.

– Я сегодня пойду в город на встречу вязальщиц, – Шарима еще немного помахала полотенцем для острастки и вернулась за стол.

– Не знал, что ты вяжешь, – Рон отхлебнул кофе, разворачиваясь к жене.

– Не особенно, но нужно же учиться. Потом там будут женщины из города. А мы тут еще ни с кем не познакомились.

Рон только пожал плечами. Отчего бы Шариме не поступать так, как ей хочется? Он в свою очередь не слишком гнался за общением, хотя они регулярно меняли место, где швартовалась их лодка, и только обзаведясь знакомыми, уже были вынуждены снова оказываться среди новых людей. Может быть, отсутствие постоянного социального круга и было бы стрессом для кого-то. Но Рону вполне хватало радости от сменяющихся пейзажей за бортом, наблюдения за птицами и околоречными зверьками и его супруги, живя с которой он порой чувствовал, что женился на целом гареме. Да и потом, люди сами приходили к ним, когда время было подходящим. Например, на днях Рон познакомился с парой местных рыбаков и ночью вывел «Эсмеральду» в дельту, половить рыбки и полюбоваться звездами вдали от города. Но Шарима не слишком доверяла воле случая и то и дело форсировала события, специально отправляясь на какие-нибудь собрания или встречи.

– Я, пожалуй, пройдусь по городу, – ответил Рон супруге, – найдется здесь хотя бы пара книжных, как считаешь?

Шарима посмотрела на него из-под черных пушистых ресниц и снова вернулась к чашке. Она уже давно перестала удивляться скорости, с какой у Рона заканчивались объекты чтения, и его привязанности к книжным лавкам, особенно букинистическим, где он мог рыться на пыльных полках и в коробках часами. На ярмарках она тоже не могла вытащить его из книжных рядов пока он не завершит инспекцию, и только тогда Рон покидал их сам со стопкой потрепанных книг, парой открыток и счастливой детской улыбкой на лице. Открытки он отправлял родителям в родной город. Шарима предпочитала своим звонить, приклеившись к бесплатному вайфаю на главной площади или в какой-нибудь кафешке. Тогда она трещала на своем странном языке, который Рон плохо понимал, хотя его мать была из одного города с родителями Шаримы. Более того, из одного района. Так, собственно, они впервые и встретились.

В тот год Рон с матерью приехал в Тбилиси навестить бабушку. Это был единственный человек в его семье, ради которого он пытался извлечь из-под черепной коробки хоть какие-то знания грузинского. По-английски бабушка Софико не говорила, по-французски тоже. Зато дочь соседки, закончившая факультет лингвистики, запросто чирикала на обоих, да еще на испанском в придачу.

Она тогда зашла к ним, одетая в короткие шорты и облегающую майку, на что его бабушка только вздохнула: «Вайме! Скоро они совсем голые по улице разгуливать будут!» Но это был студенческий протест Шаримы1. В те годы она воевала со всем миром. К тому же на улице стояло лето, которое в городе переносить было совсем уж тяжело. Рон вырос на севере Франции и каждый раз пораженно радовался, что где-то может быть так тепло. Мать старалась привозить его на свою родину, и они проводили часть времени на Черном море, что было значительно дешевле отдыха на средиземном берегу Франции, где он оказался лишь во взрослом возрасте во время их первого путешествия с Шаримой – автостопом по Европе. Но в то жаркое летнее грузинское утро он впервые встретил ее – энергично тараторящую какое-то послание от своей матери его бабушке. Он практически ничего не понимал, только смотрел на ее живое лицо, губы, взмывающие кисти рук в характерной для местных жестикуляции, и не мог понять, кто это, и что это существо делает в доме его бабушки. «Шаремэ-джан, – сказала ей бабуля, – возьми ты погулять моего Ронни, он тут уже несколько дней мается! Ты же на иностранных языках говоришь?» Девушка перевела на него темные большие глаза, оценивающе окинула взглядом и сказала без всяких вводных фраз: «Let’s go».

Потом были прогулки по утопающему в жарком мареве Тифлису. Водопад в центре города, перелезание через заграждения у старинной крепости, кофе на песке… Шарима в этом году получила диплом и мечтала путешествовать. У Рона была практика, но потом он, как и большинство французов, подумывал о «сабатикал». Это были совершенно безумные несколько месяцев! Они объехали всю Грузию, часть Турции и оттуда попали в Европу… Они были влюблены, непривычны к длительной жизни с другим непохожим человеком, ругались, мирились… несколько раз были готовы убить друг друга – разойтись на веки и больше даже не слышать друг о друге – и, в конце концов, поженились.

После свадьбы поселились они в маленьком городке на севере Франции, недалеко от родного города Рона. Но уже в свой первый год странствий начали лелеять мечту о жизни на лодке. Им хотелось найти возможность жить без привязанности к одному месту, но при этом так, чтобы все же иметь свой дом. Эти две вещи казались несовместимыми, но именно жизнь на воде создавала необходимой мостик. Небольшая, пусть и не парусная даже, а скорее длинная речная, лодка виделась им обоим более романтичным и привлекательным вариантом, нежели жизнь в трейлере. Но все-таки прежде, чем их овеществленная мечта впервые подняла якорь и покинула родной городок, прошло три года. Впрочем, у некоторых на такое уходит куда больше… Только благодаря основательности Рона совместно с неугомонностью Шаримы это стало возможно. Она в одиночку не смогла бы так долго придерживаться одного плана, а он бы растянул подготовку на полжизни…

Шарима быстро собрала посуду и, ловко лавируя между цветочных горшков, исчезла за дверью камбуза. Рон переглянулся с чайкой, сразу же приземлившейся на борт и с интересом обозревавшей, не осталось ли чем поживиться. Крупная белая птица сделала несколько шагов по доскам большими перепончатыми лапами и снова посмотрела на Рона.

«Увы» – пожал плечами тот и довольно потянулся, радуясь открывавшемуся виду. Пока Шарима громыхала тарелками на кухне, Рон спустился в каюту, переоделся и взял тряпичную сумку на случай удачного книжного улова. Насвистывая мотив бретонской песенки, он снова появился на палубе.

– Дорогая! – постучал он в круглое окошко, – я ушел!

Дверь приоткрылась, и оттуда вынырнула Шарима. Притянув к себе Рона, она нежно чмокнула его и снова скрылась за дверью:

– Хорошего дня!

Прошагав по деревянному трапу, Рон в прогулочной манере двинулся по мощеным улочкам пока еще малознакомого городка. Пока они с Шаримой успели лишь изучить пару фруктовых и молочных лавок на окраине, неподалеку от реки. В свой первый вечер здесь, когда они только прибыли, супруги только прошлись по городку. И обрамленная фонарями главная площадь, и извилистые улочки с множеством старинных и новых витрин показались им волшебными. Маленький ресторанчик с изображением божьей коровки на вывеске приветствовал их появлением замечательного овощного рагу и двумя бокалами местного красного вина. Но сейчас Рон отправился исследовать город при дневном свете, один. Ходить по книжным магазинам и букинистам он предпочитал в одиночестве, чтобы без оглядки нырять в мир пожелтевших страниц и потрепанных корешков, мягких, приятных на ощупь обложек, скрывающих тонкие страницы, пахнущие недавно отпечатанными буквами, открыток, когда-то уже отосланных адресатам, и литографий, изображающих мир, каким он больше уже не является. Это было его личное приключение, которое он не делил с супругой. Но она не возражала. Шарима всегда знала, чем себя занять, и при этом умела запросто находить себе компанию даже в новом городе. Она легко знакомилась в кафе, на ярмарках, отыскивала клубы по интересам, даже если они не являлись ее собственными, и уже знала, как зовут продавцов из фруктовой и молочной лавок. Рон же с удовольствием уступил ей роль public relation их семьи и радовался, что ему не нужно об этом беспокоиться.

Двигаясь по наитию, Рон просто блуждал по городку, все дальше уходя от берега, где на воде покачивалась «Эсмеральда». С любопытством пробегая глазами по разнообразию фасадов и балконов, то тут, то там пестрящих вывешенным на просушку бельем, цветочными горшками или расползающимся по старой стене ковром плюща, он нечасто смотрел под ноги. Поэтому не заметил небольшой деревянной тележки, выставленной у высокой парадной двери. Эта декоративная, выкрашенная в ярко-синий цвет, заполненная книгами емкость была призвана обратить внимание прохожих на товар, притаившийся на полках за высокой дверью. Но хозяйка магазина вряд ли предполагала, что с некоторыми потенциальными покупателями это произойдет столь буквально, а Рон, – что соприкоснется с желаемым так стремительно. Потеряв равновесие, он упал прямо на груду книг, заполнявших тележку. Не сразу поняв, почему мир вдруг изменился, и вместо голубого неба, рекой проходящего между причудливых крыш, перед его глазами оказались вдруг булыжники мостовой и ноги прохожих, Рон огляделся и вытащил из-под живота то, что туда упиралось:

– О, Гомер, а это кстати, – повертел он в руке потрепанный экземпляр «Одиссеи».

Высокая дверь магазина скрипнула, и за спиной все еще вытянувшегося на тележке с книгами Рона раздался встревоженный женский голос.

– Вы в порядке?! Ох, как неудобно… Давайте я помогу…

– Да, не очень удобно, Вы правы… – Рон перебирал длинными ногами, свешивающимися на мостовую, и помогая себе одной рукой, поскольку в другой держал «Одиссею». – Лежать на книгах приходилось раньше только головой, они все-таки… – он наконец занял вертикальное положение, – больше подходят для чтения…

Он выдохнул и посмотрел на невысокую женщину в зеленом платье и с одуванчиком курчавых темных волос, все еще державшую его за предплечье. Потом перевел взгляд на тележку, рассматривая груду книг, на которых только что возлежал.

– Однако удачно. Не будь этой тележки, я мог бы случайно пройти мимо. А ведь искал именно книжный магазин.

Продавщица улыбнулась, уже отпустив его, и, поправив прядь волос, пригласила покупателя внутрь.

– А Вы предполагали найти книги на верхних этажах? – поинтересовалась она.

– Нет, просто засмотрелся на мансарды и балконы. Все-таки чудесное место в доме – балкон, не находите?

Книжные полки тянулись вдоль стен, пересекали пространство дощатого пола множеством стеллажей с табличками, возвещающими о жанре литературы на них.

– Здесь новые издания, – пояснила женщина с усмиренной гривой вьющихся волос, – а в следующем зале букинистические. Я могу Вам помочь?

– Пожалуй, пока я занырну сам… – Рон уже рассеяно оглядывался, забыв про свой инцидент и даже про собеседницу.

– Я так и подумала, – улыбнулась она и вернулась к прилавку.

***

Яростный стук по клавиатуре вконец распугал посягавших на палубу чаек. Шарима села за переводы. Ее собрание вязальщиц должно было состояться ближе к вечеру, и потому дневное время нужно было использовать эффективно. Когда день не разграничен никакими привязанными к определенному времени обязательствами, дела растекаются по нему спонтанными разводами, словно рисунок эбру. Но стоит появиться чему-то с обозначением четырех цифр и двоеточием посередине, как надо решить, сколько и чего поставить до этого знака препинания, а что успеть после. Поэтому Шарима замочила в тазике белье, предназначенное для ручной стирки, и сложила в тряпичный мешок одежду, которую собиралась отправить в местную прачечную, – стиральной машины на лодке не было. А затем вынесла ноутбук на носовой столик, где они завтракали, и погрузилась в столь любимый ею мир языков.

Шариму завораживало осознание того, что ни один язык нельзя по-настоящему полностью перевести на другой. Понятие одного слова лишь частично перекрывает понятие его перевода, и это всегда подстраивание и угадывание наиболее подходящего в данном контексте значения. Журчание одного языка, стрекотание другого, загадки восприятия мира носителями разных языков через устойчивые выражения, через грамматику – это заставляло беспокойную Шариму замереть и погружаться все глубже, пока окружающий мир не переставал существовать. Ее пальцы проворно отбивали по клавишам ведомый только ей ритм, белье пускало пузыри в тазу, а солнце медленно перевалило через зенит и теперь освещало лодку уже с другой стороны.

Легкий всплеск воды за бортом и крик чайки на мгновение вывел Шариму из ее лингвистической медитации, она бросила взгляд в угол экрана и, сохранив работу, закрыла ноутбук. После чего сразу принялась оживленно бегать по кораблику, собираясь. Кулек со стиркой – на одно плечо, сумку с пряжей и спицами – на другое. И вот уже ее черные балетки с бантиками замелькали, проскальзывая на стертых камнях мостовой.

– Ой, простите, простите! – Шарима практически влетела в помещение городской библиотеки, толкая тяжелую неповоротливую дверь, – в прачечной задержалась! – без смущения пояснила она деталь личного быта собранию совершенно незнакомых женщин, разместившихся на стульях и креслах кружочком в небольшом читальном зале. На коленях у многих лежали шарфы и фрагменты свитеров, разноцветные пятки носков и ажурные цветочки для украшения шапочек, а кто-то только доставал пряжу из плетеных и холщовых сумок и корзиночек. Шарима быстро заняла единственное свободное место.

– У нас нет стиральной машины на лодке, – пояснила она случайной соседке.

На это та лишь вскинула брови, но рыжеволосая женщина, сидевшая напротив, дружелюбно улыбнулась:

– На лодке?

– Да, мы с мужем живем на лодке.

Теперь на новоприбывшую было обращено уже больше взглядов. Пожилая женщина с забавной копной вьющихся седых волос и добрым морщинистым лицом поинтересовалась:

– Вы у нас новенькая, милочка. Только приехали в город?

За перезвоном спиц разговор потек быстро, и даже те, кто вначале с удивлением и почти возмущением поглядывали на неожиданное вторжение, теперь улыбались, расспрашивая Шариму о жизни на лодке и давая советы, что посетить в их городе. К концу встречи супруги-кочевники уже были приглашены на чай к половине участниц вязального клуба, а его председательница уточнила, нельзя ли будет провести одну из встреч прямо у них на лодке. На что Шарима незамедлительно дала свое согласие, даже не подумав предварительно уточнить мысли Рона на сей счет.

Вечер был просто великолепный. Солнечные лучи струились мягкими разводами по реке, вода играла зелеными бликами отражения прибрежных ив и трав, сиреневыми облаками и отблесками солнца за черепичными крышами их нового городка. Рон выволок плетеное кресло из каюты и, утвердив его на носу «Эсмеральды», любовался рекой. Он хорошо умел чертить, но не умел рисовать так, чтобы передать не технические особенности, а ощущения. Игру воды, как это получалось у Клода Моне, лодки на реке в «Лягушатнике»2 – вот бы и ему так же смочь отобразить то, что он сейчас видел… Но Рон никогда не считал себя художником, хотя старался брать с собой неразлинованный блокнот для быстрых зарисовок, когда шел на прогулку, особенно по городам. Вот и теперь он положил его на колено и стал делать по памяти набросок одного из примеченных им сегодня фасадов, а вовсе не изгибов реки. Старинная архитектура, будь то величественные, уходящие башнями в небо готические соборы или маленькие деревенские коттеджи, занимали его чрезвычайно. И он мечтал нащупать сочетание красоты былых эпох и эффективности и экологичности современных строений в своих проектах. Многие творения современных архитекторов он находил хотя и интересными, но неживыми. Они не были безлики, но скорее напоминали Рону роботов, а старые дома – живых людей. Сегодня он снова принес пару старых архитектурных альбомов, обнаруженных им в букинистической секции того самого книжного магазинчика. Время от времени Шарима пеняла ему, что он скоро потопит лодку, если не перестанет заваливать ее книгами. Но Рон не мог вернуться из книжного с пустыми руками, и узкие полочки с бортиками лишь нарастали по стене каюты.

Одним из архитекторов, кто вдохновил Рона выйти на этот путь, был Гауди. Но не столько сам каталонец и даже его древовидные колонны и презрение к острым углам, сколько истории бабушки Матильды. Практически всю свою жизнь она провела в маленькой деревеньке в Бретани. При этом коллекционировала художественные альбомы и истории. Матильда умела рассказывать о жизни Гауди или Ван Гога с такой простотой и живостью, словно о соседях по улице. Впрочем, о них она тоже рассказывала… Маленького Рона, с раннего детства умевшего восхищаться красотой природы, поразило, что это объединяло его с великим архитектором, и то, как это умение видеть жизнь принесло тому уникальные для его времени идеи. Тогда-то сидя в маленьком каменном коттедже недалеко от скалистых берегов Ла-Манша, куда его отправляли «пожить у бабушки» еще в дошкольном детстве, Рон решил, что когда вырастет, обязательно придумает необычные дома. Такие дома, которые не будут бороться с природой, а подражать ей. Уже тогда он рисовал забавные эскизы цветными карандашами, а бабушка вешала их над каминной полкой. Когда Рон учился в старших классах школы, бабушки Матильды не стало. Но мечта и воспоминания о посиделках у огня за ее историями и перелистыванием альбомов с толстыми мелованными страницами, изображающими фотографии картин и домов, остались с ним навсегда.

Сразу после университета был положенный безумный год путешествий, который также воспринимался как год опыта и наблюдений. А затем Рон нашел работу в архитектурной конторе и брал еще время от времени небольшие сторонние проекты как фрилансер. Но пока у него не было ни одного «своего дома». Он старался искать наиболее экологичные решения, совместно с группой инженеров работая над уменьшением теплоотдачи домов и вентиляцией, чтобы сделать дома «энергетически нейтральными», листал в интернете журналы последних достижений коллег, но во всем этом ему не хватало… красоты и жизни. И все-таки Рон верил, что его замысел вырастет в нем, как дуб из желудя. И однажды это дерево идей заполнит все его существо, укоренится в нем и распахнет над головой широкую крону. И шум ветра в гуще салатовых с прожилками листьев будет нашептывать истории…

Карандаш легко двигался по бумаге, и наброски ложились шероховатыми линями в блокнот, полный таких же неоконченных зарисовок. Если бы ему только соединить эти выходящие над улочками балконы, игру света на речной поверхности у борта их лодки…

По трапу простучали торопливые шаги.

– Я принесла молока и клубники! – раздался счастливый голос Шаримы. Она пробежала мимо, взлохматив ладонью рыжие, слегка вьющиеся волосы мужа, – кстати, на следующей неделе вязальный клуб пройдет у нас, – донеслось уже с кормы, – ты же не против?

***

Не сразу удалось им привыкнуть к тому, что дом качается. Даже в тихую погоду на спокойной реке лодка слегка переминалась с борта на борт. Лежа в маленькой комнатке-каюте, они были словно в подвесной колыбели. Невысокая кровать, сделанная собственноручно, чтобы вписаться в лодочное пространство, стол, прикрепленный к стене, шкафы, ящики для хранения прямо в ступенях лестницы – Рон изначально даже делал чертежи в рабочей программе на компьютере, чтобы вся необходимая мебель и вещи вписались в реставрируемую ими лодку.

Через окно у потолка в комнату проникал лунный свет. Оба не спали, лежа под одеялом с распахнутыми глазами, молча глядя в пространство каюты. Шарима уютно угнездилась на руке мужа, Рон вытянулся во всю длину кровати, которой как раз только хватало, чтобы вместить его целиком.

– Тебе нравится здесь? – тихо спросила Шарима, не глядя на мужа.

– В этом городе?

Шарима промычала в ответ.

– Пожалуй… – задумчиво произнес Рон, – мы всего несколько дней здесь, трудно сказать с определенностью, – он произносил слова, медленно выпуская их из себя в полумрак комнаты. – А тебе?

– Да, – Шарима немного переместила голову на его руке, устраиваясь поудобнее, – мне здесь нравится.

Лодка тихонько покачивалась на залитой лунным светом воде. Стрекотали в прибрежных кустах насекомые, и издали слышалось глухое скрежещущее пение лягушек. Шарима прикрыла глаза и промурлыкала что-то. Рон попытался подпеть ей, ему показалось, что это похоже на колыбельную, которую пела ему бабушка. У него не получилось, и они негромко рассмеялись, а потом Шарима спросила:

– У тебя не бывает ощущения, что когда ты сходишь на берег, земля под ногами все еще немного покачивается?

– Каждый раз, – усмехнулся Рон, – сегодня я даже упал в ящик с книгами.

Шарима приподняла голову и посмотрела на мужа:

– Что? Ты не рассказывал!

– Да, – он смешно вытянул губы и свободной рукой почесал голову, – шел себе по улице, и вот уже лежу в ящике с книгами.

– Опять на дома засмотрелся, Ронни-джан? – залилась тихими колокольчиками Шарима, слегка трясясь всем телом. Когда ей было по-настоящему весело, она не умела смеяться лишь ртом, но подключала к этому жизнеудлиняющему действу всю себя.

– Зато хороший книжный нашел, отличный букинистический отдел…

– Дай угадаю? И пять новых альбомов балласта нашей лодки?

– Два. И еще Гомер.

– У нас же есть «Илиада» и «Одиссея» уже!

– Да, но на французском, а эта на немецком.

– Вайме! – и она плюхнулась головой обратно на подушку и вытянутую руку мужа, – ты утопишь эту лодку! Говорю тебе! Мы пойдем ко дну, груженные книгами до самого флагштока!

Рон улыбнулся, он хорошо умел различать, когда Шарима сердилась, а когда причитала просто в силу культурных особенностей. Так же делала его бабушка Софико.

Глава 2. «Бухрегель»

На неширокой длинной доске, закрепленной вдоль стены камбуза в качестве стола, стояла банка с торчащими из нее побегами мяты. Шарима старалась всему найти повторное использование, и теперь банка с этикеткой, сообщавшей о ее предыдущем содержимом, служила подобием вазы. Рон сорвал один листочек и, растерев его в пальцах, принюхался. Он даже прикрыл глаза, погружаясь в этот аромат садика под окном многоэтажного дома, где жила бабушка Софико, собственного палисадника перед коттеджиком бабушки Матильды, лета, травяного чая… Ага! Он поставил металлический чайник на плитку. Мятный чай в ясное утро – то, что нужно, перед тем как сесть за работу. Шарима встала рано и уже успела сбегать в овощную лавку. Этот мятный букетик, по-видимому, тоже прибыл оттуда. И снова убежала в город по каким-то очередным делам… Рон слышал сквозь сон, как она собиралась, но решил не просыпаться. Жена чмокнула его в щеку и легонько провела кончиком пальца по носу, от межбровья по изгибу горбинки до самого кончика, и быстро скрылась за дверью. Улыбаясь в полусне, Рон перевернулся на бок и продремал еще час. Ранние подъемы были возможны для него только если необходимы.

Опустив длинный нос прямо в букет мяты, Рон совершенно не обращал внимания на писк чайника на плитке. «Нужна ли нам пластмасса или можно обойтись только естественными материалами? Как поведет себя глина при изменении погодных условий? Можно ли безопасно и эффективно инкорпорировать живое дерево внутрь жилого дома?..» В его голове возникали диковинные строения, разрушались и вновь собирались, словно в пластилиновом мультфильме. Чайник засвистел совершенно яростно и чрезвычайно настойчиво. Да… Рон с удивлением посмотрел на плитку. Разве я не выключил ее? Он взял под мышку ноутбук, в руку – чашку с залитыми кипятком листьями мяты, и сунул в карман домашних шорт блокнот с зарисовками. Бубня под нос какую-то мелодию и не особо попадая в ноты, Рон зашагал по лодке.

«Если дерево станет домом, а дом станет деревом… Нет, нет… Фундамент и трубы как корни… А куда пойдут печные трубы? А воду из ванной на полив сада… Да…»

На стол бесцеремонно плюхнулась чайка. Птица повернула голову в профиль и воззрилась на Рона маленьким круглым глазом. Потом повернула в другую сторону и снова воззрилась. Рон вытянул шею, отводя голову в сторону слегка, пародируя птицу, и уставился на нее из-под круглых зеркалец очков.

– Кыш? – поинтересовался он у чайки. Птица проигнорировала. – Ну чего вылупилась? Шарима с тобой церемониться бы не стала, – и Рон пару раз неуверенно махнул на пернатую.

Птица прошлепала оранжевыми ластами несколько шагов по столу и снова стала присматриваться, то ли к Рону, то ли к его компьютеру, не понимая, как это: человек есть, а съестного нет.

– Ну, все, хватит, Ливингстон, я работаю! – Рон перевел взгляд на экран, открывая чертежи. Но боковым зрением продолжал видеть вторженца, и это отвлекало. Он уже было хотел наклониться за тапкой и потыкать в птицу, но, опустив глаза на свои босые стопы, вспомнил, где сейчас покоилась одна вторая его домашней обуви. Поэтому он снова грозно, как мог, посмотрел на чайку и потребовал ее отступления. Вместо этого птица широко раскрыла большой желтый клюв и произвела пронзительный звук.

– Ты мне угрожаешь?! А я тебя еще бутербродом кормил! – Рон резко поднялся во весь рост. Чайка захлопала крыльями по столу, задела крышку ноутбука, сбила кружку и с новым криком взлетела, оставив на столе перо и отпечатки лап в луже чая. Рон поспешно поднял компьютер, спасая его от потопа, – ну засада…

За его спиной раздался приглушенный смех Шаримы. Она стояла с холщовой сумкой в одной руке, а кулачком другой прикрывая рот, и тряслась всем телом:

– Ну что, гроза чаек? – сквозь смех выдавила она, – как успехи на трудовом поприще?

– Что у тебя там? – Рон кивнул на сумку. И Шарима обнажила из-под ткани ободки двух глиняных горшков.

– И если мы пойдем ко дну, – передразнил Рон Шариму, – то знай, это были не мои альбомы, а твои горшки с землей! С тебя тапка, между прочим.

***

Шарима не знала, почему ей так понравился этот новый городок, к берегам которого несколько дней назад причалила «Эсмеральда». На самом деле, она любила все места, где ей удалось побывать вместе с Роном, но к некоторым проникалась особым расположением. И если ее спрашивали, почему – она лишь неопределенно пожимала плечами, в задумчивости поднимала глаза и произносила что-то в духе: «Мне там было хорошо». Но она знала – это были маленькие детали, за которые цеплялся глаз, запахи, звуки и ощущения. Она могла сесть в плетеное кресло на летней веранде в кафе или шагнуть, кутаясь в теплую куртку и вязаный платок, с улицы в пространство магазинчика и почувствовать, что здесь – в этом городке – ей будет хорошо. Ей нравилось быть в своей стране, ей нравилось быть за ее пределами. До встречи с Роном она немного путешествовала за границей, разок бывала в нескольких соседних странах, а в Европу ездила на студенческую стажировку. Но к тому времени, когда они встретились, Шарима уже твердо знала: она посмотрит весь мир!

Утро играло по молочной поверхности реки, изгибы кривого зеркала вод смешивали пятна облаков и неба. Шарима сидела прямо на деревянной палубе, еще мокрой от росы. Солнце пока не успело достать многоножкой лучей до лодки и слизать оставленную на ней поступь ночи. Длинная широкая юбка служила одновременно подстилкой. Темные волосы двумя непереплетенными с ночи косами были откинуты за плечи. Шарима расположилась спиной к пристани, вглядываясь в рассветный речной туман, вдыхая прохладу воды. Рон даже не слышал, как на рассвете она выскользнула из кровати. По утрам Шарима любила побыть одна. Но с быстротой расцветающего дня она тоже ускорялась, своим мельтешением иногда сводя Рона с ума. Но он нечасто видел ее ранними утрами, когда она сидела недвижно или перемещалась неспешно.

Временами Шариме не хватало чувства сопричастности. Когда она жила в Грузии, то знала все лавочки в округе, праздники, дружелюбную уличную собаку, тембр ворчания соседки по лестнице… Теперь же мир проплывал мимо кормы, картинка за картинкой. Увлекательной и яркой, но все же за слоями краски, оберегающей волокна канвы, на которую она нанесена. Именно поэтому в каждом месте Шарима старалась, порой даже слишком напористо, создать вокруг ощущение знакомого, своего пространства. Конечно же, в современном мире она могла пожинать плоды технологических достижений общества. Но общение по телефону даже со включением видеосвязи не заменяло уютных посиделок с живыми людьми.

Одна из ее новых знакомых по вязальному клубу, как раз та, что не побоялась первой заговорить с чужачкой, работала в кофейне на углу небольшого переулка и одной из оживленных улиц. Витрина кафе выходила на обе стороны, будто желая объединить бегущих по широкой, полной магазинов мостовой и неспешно прогуливающихся по узким проулкам старых потрепанных фасадов. Часть столиков призывно вывалилась на улицу и в силу хорошей погоды пользовалась популярностью. Внутри то и дело гремела итальянская кофемашина, исторгая ароматный пар в миниатюрные чашечки. В другие, похожие на тазики с ручкой, наливали чай.

Рыжеволосая женщина, кружащая за барной стойкой, первой заметила Шариму и приветственно помахала рукой:

– Привет речным пиратам! Как дела на воде?

Шарима тут же озарила лицо улыбкой:

– Привет, Марта! Все отлично, – за эти годы, проведенные в Европе, Шарима с трудом привыкла, что вопрос «как дела» – лишь форма вежливого приветствия, не требующая развернутого ответа.

На вязальной встрече Марта предстала довольно ярко одетой, но сейчас за стойкой преобладала черно-белая композиция, а рыжие длинные волосы были замотаны в узел на макушке. Марте было около сорока – еще одна особенность, которая поразила Шариму. В ее стране подобная работа, как правило, являлась стартом для полноценной карьеры, подработкой студентов, но здесь можно было встретить официантов вполне зрелого возраста, с величием и удовлетворенностью исполняющих свою роль годами. Однако в случае с Мартой ситуация немного отличалась – она являлась совладелицей кафе «Just coffee». И знала все об этом напитке, от биологии деревьев и мест их культивирования до способов обжарки и заварки. При кафе даже был небольшой кофейный магазинчик. Конечно же, здесь подавали не только кофе, и в меню над другими напитками и едой так и значилось – «Not just coffee».

– У меня есть даже грузинской обжарки, – подмигнула Марта, когда Шарима угнездилась на высоком круглом табурете у стойки.

– А ты какую рекомендуешь?

– Честно говоря, я все-таки приверженец итальянской… Но это дело вкуса. Еще обрати внимание на выпечку. Сегодня десерты дня: вишневый штрудель и шоколадный флан.

– Эх, не хватает мне духовки… – мечтательно произнесла Шарима.

– Прости, духовки? – Марта пыталась уяснить, это ее проблема с пониманием английского, или Шарима действительно говорила не о пирожных.

– Да, – утвердительно кивнула молодая женщина, слегка крутясь на высоком сидении, – видишь ли, у нас на лодке весьма мало места, и мы старались использовать его наиболее эффективно. То есть… Рон старался… – она рассмеялась, – эффективное и функциональное пространство – это его конек. В общем, у нас только маленькая двухконфорочная газовая плитка. И о домашней выпечке пришлось забыть…

– О, – Марта издала смешной горловой звук, – если хочешь, заходи ко мне в гости, у меня есть и духовка, и все необходимое. Только я этим не пользуюсь. Вообще не люблю готовить! Моя специальность – кофе, остальное можно купить.

– А здесь?

– О чем ты? У нас же повар! – она рассмеялась, – нам с другом в свое время просто повезло снять полностью, как это… меблированную квартиру. Йохан – совладелец этого кафе. На самом деле, это он открыл его, когда переехал сюда. Но замысел был мой. Я всегда хотела свое собственное кафе, но приходилось работать в чужих. Пока мне не посчастливилось встретить Йохана. Или ему?

Шарима понимающе кивнула.

– Он сейчас в Стокгольме. Отправился навестить семью. Объедается, наверное, коричными булочками, которые я ему не готовлю! Может, он думал, если у нас дома есть духовка, я буду печь эти их шведские завитушки? Ну нет… Это вообще не моя чашка кофе! – ловко перефразировала она британскую поговорку3.

– Моя бабушка отменно готовит, а еще печет такие хачапури!

– Ха.. Что? Что это сейчас было?

Теперь уже веселилась Шарима, пытаясь помочь выговорить новой подруге труднопроизносимое для той слово.

– Я могу научить тебя, – выдвинула предложение о «пекарском вечере» Шарима.

– Нет, нет, – Марта утрамбовала кофе в металлический держатель и уверенным движением руки вставила его в кофемашину, – я с удовольствием посмотрю и, разумеется, продегустирую, но учить меня тому, чем я заниматься все равно не буду – бесполезно.

Машина зашумела. Марта подняла кувшинчик с молоком и запустила струйку в чашку с кофе, вскоре на поверхности напитка появился рисунок.

– Ловко, – отметила Шарима.

Бариста лишь загадочно улыбнулась и поставила чашку на поднос.

– Но вот что я подумала: я могу пригласить пару-тройку подруг, которым точно будет интересен мастер-класс грузинской выпечки, этих твоих ха-я-пури.

По дороге домой Шарима купила хлеба, немного пообщавшись с хозяйкой пекарни, несмотря на то, что та мало знала английский. Но Шарима умела понимать людей, даже если не говорила на их языке, правда, общение получалось довольно смешным, с активным использованием жестикуляции. Рона смущал такой способ и, когда окружающие не говорили на французском или английском, он чувствовал себя потерянным, предпочитая спрашивать дорогу у навигатора, а продукты покупать в супермаркете, где можно было обойтись без разговоров вовсе.

Пройти мимо цветочной лавки она тоже не смогла. Изучив все представленные растения, Шарима пока ограничилась покупкой пары горшков и упаковки маленьких стаканчиков для рассады из спрессованного переработанного картона. Ей нравилось наблюдать весь процесс от прорастания семечка до сбора урожая. Но все-таки иногда она покупала уже рассаду. Ее небольшая оранжерея на воде связывала Шариму с землей, давала ей чувство опоры на неустойчивом субстрате. Все ее родственники имели причастность к земле – это мог быть маленький цветник прямо на балконе или на общедомовой территории, или даже небольшая ферма на побережье. Она вместе с бабушкой замачивала горох в пластиковом тазике из-под мороженого, высеивала в кашпо на балконе семена базилика… Точно! Не успев уйти далеко от питомника, Шарима вернулась и купила два пакетика семян – зеленолистного и свеклолистного базилика. Это то, чего не хватало ее салатам и ее помидорам, чтобы отпугивать нежелательных гостей. Бархатцы, высаженные прямо в те же горшки, что и помидоры, должны были защитить их от возможного вторжения нематод и привлечь опылителей. Но вот от насекомых хорошо защищали пахучие растения вроде мяты. Но помидорки любили базилик, к тому же Шарима знала, что Рон тоже предпочитал такое сочетание, но у себя в тарелке с добавлением домашнего сыра. Шарима снова возвращалась домой обвешанная сумками.

– Ну что, укротитель чаек, проголодался?

Рона не слишком воодушевило новое прозвище. Он помотал головой, снова устраиваясь за компьютером и предпочитая не смотреть на пару очередных горшков, примостившихся у навеса в ожидании своей очереди. Его супруга пожала плечами и пошла на камбуз. Конечно же, голодный!

Свернув чертежную программу, Рон открыл электронный самоучитель по немецкому. Его базового уровня хватило бы, чтобы объясниться в магазине, если бы он постарался, но теперь у него в руках был Гомер, да и потом изучение языков было хорошей разминкой для ума. Когда Рон уходил из книжного магазина, продавщица, выковырявшая его из тележки с книгами, сунула ему визитку. И стильно оформленная карточка лежала закладкой в «Одиссее». «Оливия Абендштерн, книжный магазин “Бухрегель”» значилось там. Он начал переводить первый стих.

«Многих людей города посетил он и обычаи видел»4.

– Киноа с овощами! – провозгласила Шарима, снова появившись на носу лодки.

Рон поднял укоризненный взгляд на жену. Подойдя, она заглянула в книгу:

– О боги Олимпа! Никуда не сбежит от тебя жалкий скиталец с Итаки! – изрекла она, – а мозги тоже в пище нуждаются, – добавила с грузинским акцентом и поставила перед ноутбуком, где был открыт словарь и справочник по грамматике, глиняную мисочку.

– Когда будем возвращаться на родную землю, поднос кинем и на него спрыгнем? – поинтересовалась Шарима, когда они сидели за накрытым столом, а Гомер вместе с ноутбуком были сосланы на стул.

– И первой твою пеларгонию скину, вон ту, что на проходе…

– Какой злой…

– Ты уже думаешь об обратном пути? – спросил Рон уже серьезнее.

Шарима дернула плечами.

– Нет, к слову пришлось… В конце концов, мы же этого хотели – путешествовать, и чтобы был дом, – она погладила ладонью столешницу. – «Пусть невелик твой дом, но твой он»5!

Рон молчал, задумавшись.

– А ты? – Шарима посмотрела внимательно на мужа. – Разве не рад?

– Да… – он все еще смотрел поверх стола, борта лодки, на другой берег, погруженный в отдаленные мысли, уносившие его все дальше от отреставрированного им суденышка. В некую даль объемных картин и абстракций, куда его супруга не могла за ним последовать. Только его мир, создателем которого он являлся или полагал себя таковым. – Да, да, конечно, – спохватился Рон, осознав вопрос Шаримы, и вернулся к еде.

Этим ответом Шарима была не удовлетворена, но удержала себя от дальнейших расспросов. Их лодка во многом являлась проектом именно Рона. И что на него нашло этим вечером, недоумевала Шарима. Но с Роном такое случалось. Иногда он становился задумчив и мог показаться даже грустным, не шел на контакт. Тогда Шарима, как правило, просто оставляла его самого по себе, пока он сам не приходил к ней. Так и сегодня, в итоге она просто собрала тарелки и пошла поливать свой огородик.

Работа с растениями и землей погружала Шариму в умиротворенное состояние. Легким движением пальцев она освобождала веточки от засохших листочков, перевязывала отросшие усы помидоров, узкой заостренной лопаткой взрыхляла… Снаружи раздался глухой удар и недовольный голос Рона. Шарима частично высунулась из-под покрова парника. Стоя с компьютером под мышкой, Рон потирал ушибленную о горшок ногу. Он одарил супругу укоризненным взглядом.

– Предрекаю: если этот горшок отсюда не переместится, твоя фуксия станет водорослью! – И, прихрамывая, ушел в каюту.

– Пеларгония… – задумчиво проводила его глазами супруга. – Да что за муха его сегодня укусила? – пожала плечами и нырнула обратно окучивать помидоры.

Установив ноутбук на кровать, Рон скрестил длинные ноги по-турецки и снова сел за перевод. Почему-то после еды все наверху стало отвлекать его. И укрытие каюты показалось подходящим местом, но сосредоточиться все равно не получилось. Столкновение с горшком определенно не сбавило градуса раздражительности и, в конце концов, Рон пришел к выводу, что стоит прогуляться.

Погода ближе к вечеру начала хмуриться. Серые потрепанные облака пророчили осадки, и в пропитанном влагой воздухе стояла томительность ожидания, какая бывает перед сильным дождем. Но тучи пока не созрели, и оттого ожидание их разрешения было тягостным в своей неопределенности.

Рон не замечал этого. Он чувствовал лишь давление своего настроения. Зонта при нем также не наблюдалось. Шел он через город практически наугад, однако ноги несли его в определенном направлении. Совсем скоро на улице замаячила знакомая деревянная тележка, но в этот раз Рон уже хорошо различил ее и, пробежав глазами по торчащим оттуда корешкам, шагнул внутрь магазина. Там царила надлежащая книгам тишина и запах старой бумаги. В первом зале были «свежие» книги. Тонкие, недавно отпечатанные страницы свеженаписанных романов и тех, которые давно уже были признаны достойными регулярной печати. Рон читал немного современной художественной литературы, но порой попадались весьма увлекательные вещи.

Он стоял у одного из дальних шкафов, когда за спиной процокали туфли на невысоком каблуке. И сразу на боковом поле обзора замаячила объемная темная шевелюра хранительницы магазина.

– Решили подыскать что-то для удовольствия, а не работы? – поинтересовалась она негромко. – Рада видеть Вас снова.

– Почему Вы полагаете, что работа и удовольствие не связаны?

– Я сомневаюсь, – она положила ладонь на полку, словно указывая на корешки, – что можно уютно устроиться на диванчике вечером и почитать… техническую литературу.

– А как же Гомер?

– Вы, без сомнения, давно уже знакомы с Одиссеей, а по-немецки Вы не говорите. Значит, это тоже техническая литература, – она улыбнулась, видя, что ее собеседник не собирается спорить, – так я могу предложить Вам что-то для выходного чтения?

Быстро пробежавшись пальцами по полкам, она извлекла небольшую, но пухлую книжицу в мягкой обложке:

– Мне кажется, Вам понравится.

Приняв книгу, Рон по привычке пробежался глазами по первому абзацу, а потом раскрыл ее на середине. Манера изложения была приятная. Но судя по краткому содержанию, перед ним был детектив. Рон не очень любил читать о преступлениях.

– Здесь нет убийств, – пояснила Оливия на его замечание. – Зато будет, о чем подумать: тайны, головоломки…

Она стала рассказывать о книге и об авторе, ее знание товара подкупало, и Рон не заметил, как уже следовал за ней по магазину. И только натолкнувшись на очередной стенд, он был выведен из состояния книжного транса. Оливия обернулась и улыбнулась:

– Вы любите прямое столкновение с литературой, я заметила.

Рон неуверенно улыбнулся в ответ, но почувствовал себя странно. Впервые ему захотелось покинуть книжный магазин, хотя обычно он с трудом заставлял себя вернуться к другим вещам. На мгновение он ухватился за книжную полку и, ощутив под пальцами неровность, бросил взгляд – на торце была вырезана маленькая восьмиконечная звезда. Оказалось, они зашли уже в дальний зал. Здесь было темнее. Рон покосился на запястье, где не было часов.

– Мне пора. Жена ждет.

Он все-таки купил посоветованный Оливией детектив.

Город зажег огни витрин, и жемчужное ожерелье фонарей опутало улицы, когда Рон с книгой в руке возвращался на берег. Он больше не водил взглядом по сторонам. На «Эсмеральде» тоже горел свет. С носа доносились голоса. На столике стоял светильник, а вокруг него расположились три незнакомых женщины и Шарима, неспешно работающие спицами.

Рон поднялся на борт и сразу прошел на нос.

– А вот и Рон! – радостно воскликнула Шарима, поднимаясь навстречу мужу.

– Ты не говорила, что они придут сегодня… – негромко сказал он Шариме.

– Да… Ну это же и не все. Так, спонтанно получилось. Зашла Марта, – она кивнула на рыжеволосую женщину в цветной балахонистой блузке и полосатых лосинах, – и еще Летисия, она основательница клуба, – это была невысокая седоватая женщина в скромном светлом свитере из толстых петель. – И…

– Я понял, – тяжело вздохнул Рон. Ему не хотелось компании.

– Книгу купил? – Шариму смущало, когда Рон демонстрировал свое странное настроение при свидетелях. К тому же она не понимала, отчего оно так затянулось.

Рон опустил взгляд: он уже и забыл, что все так и держал в руке детектив. Шарима потянулась посмотреть, и он передал книгу ей и ушел в каюту.

Пожав плечами, Шарима повернулась к остальным:

– Ничего страшного, с ним бывает. Попозже выйдет, – и она, толком не рассмотрев книгу, положила ее на стол и вернулась к вязанию.

Третья, неназванная женщина, была слегка постарше Шаримы, подтянутая и ухоженная, так что следы ее возраста не слишком проступали. Она протянула руку с хорошим бесцветным маникюром и взяла со стола книгу. Внимательно оглядев обложку, сразу вернула ее на стол.

– Что такое, Кати? – Марта заметила легкое выражение неприязни, отразившееся на лице женщины. – Мне казалось, ты из нас самая читающая.

– Не люблю этого автора, – Кати опустила взгляд на вязание в руках. Ее волосы были такие же темные, как и у Шаримы, но более мягкие и послушные, забранные в элегантный пучок, и если она и закрашивала седину, то это было сделано профессионально. Ее одежда также отличалась простотой, но качественными тканями и пошивом, что контрастировало с пестрым стилем Марты.

– Что так? – Летисия подняла взгляд. – Плохо пишет?

– Пишет хорошо, – сдержанно ответила Кати, накидывая петли, – но лучше бы не писал вовсе.

Шарима слушала молча и напряженно.

Марта и Летисия переглянулись и молча вернулись к вязанию, не задавая вопросов. Шарима попробовала подобрать петлю и, тут же ее потеряв, подняла голову и посмотрела на черноволосую женщину, спокойно выпускавшую из-под равномерно работающих спиц полотно вязания.

– Что не так с этим… – она кивнула на книгу.

– Не про то он пишет, – Кати продолжала вязать, чуть крепче сжав спицы.

– Как это можно писать не про то? – Шарима не могла оставить этой темы, ведь ее муж собирался читать книгу, раз он принес ее. Она дотянулась до книги и, перевернув ее, пробежала глазами по аннотации. – Детектив какой-то… Вообще-то Рон не большой любитель детективов… Странно.

Кати вздохнула, но все-таки пояснила:

– Он пишет неуважительно о тех вещах, в которых недостаточно разбирается. Но беда не в этом. Он пишет об этом так, будто бы имеет хорошее представление, заставляя несведущего читателя посмотреть на эти вещи его глазами. А может быть… – спица на мгновение замерла в ее руке, отразив отблеск светильника, – разбирается, но, что хуже, намеренно вводит в заблуждение читателя.

– Это же художественная литература, не научная, – пожала плечами Марта.

– Ты думаешь, мы не учимся по художественной? – Кати посмотрела на Марту, сидевшую по правую руку от нее, – Много помнишь из школьного курса по истории Франции, если не по Дюма, или Англии, если не по Вальтеру Скотту?

– Да я как-то… – Марта задумалась, припоминая, читала ли она их.

– А они не были историками и своевольничали.

– Летописцы тоже своевольничают, – вступила в разговор Летисия, – у каждого своя голова.

В этот момент, вышагивая с камбуза, к ним присоединился Рон. Теперь он выглядел куда благодушнее с большой кружкой горячего шоколада в одной руке и пирогом в другой. Пирог он нашел на столе на камбузе и решил, раз уж без его приглашения лодку наводнили вязальщицы, то и выяснять, чей это пирог, он не будет.

Завидев его, Шарима решила, что пришло время чая.

– Я помогу тебе, – вызвалась Марта. Это именно она принесла пирог со шпинатом, который так поднял Рону настроение. Преимущество нелюбви к готовке заключалось в том, что она знала лучшие пекарни и кулинарии.

Рон опустился на место супруги, подвинув в сторону ее вязание.

– Не хочешь ли попробовать? – поинтересовалась Летисия, – я могу показать, как.

– По мне так проще купить свитер, а время потратить на что-то полезное, – честно сказал Рон то, что думал. Но без упрека.

– Время, проведенное за спицами, не так бесполезно, как тебе кажется, – у Летисии был очень приятный бархатистый голос человека, который уже давно никому ничего не доказывает. А просто наслаждается процессом. – Это довольно простое действие, приносящее видимый результат в обозримом будущем. Такая деятельность способствует выработке серотонина и дофамина в нашем организме. А совместное вязание в компании других людей дает чувство принадлежности группе, общности, и повышает уровень окситоцина. Все три этих нейромедиатора являются химической составляющей ощущения счастья.

С удивлением Рон посмотрел на женщину, которую до этого принял мысленно за простую домохозяйку.

– Простите… А Вы чем занимаетесь?

– Сейчас вяжу, – рассмеялась женщина.

– Летисия – профессор нейробиологии, на пенсии, – заметила подошедшая с пирогом в руках Марта.

Шарима вынесла и установила на столе поднос с чайником и чашками.

– Счастье – очень интересный предмет для изучения, – добавила пожилая дама.

– Но иногда для понимания человеческого счастья приходится пожертвовать счастьем и жизнью мышей, – Кати сидела дальше остальных от стола, и ее лицо частично было скрыто от отблесков фонаря.

Марта медленно набрала воздух и тяжело выдохнула. Летисия, напротив, совершенно спокойно отнеслась к замечанию Кати.

– Может, зажечь свет? – поинтересовалась Шарима.

Рон уже хотел подняться к выключателю, но хор женских голосов остановил его: «Не надо, так уютнее».

После чая все разошлись по домам. Убирая со стола, Шарима наткнулась на книгу.

– Ты же не читаешь детективы.

Рон расположился на стуле у самого борта, глядя на темную воду. Обернувшись, он удивленно посмотрел на жену, не понимая, о чем она. Шарима указала на книгу.

– А, – Рон снова отвернулся на реку, – порекомендовали в магазине. Решил попробовать.

Шарима в ответ промычала что-то невнятное и ушла на камбуз.

Он повернул голову вполоборота и дотянулся пальцами до мягкой обложки. Бортовое освещение так и не включили, и фонарь бросал трепещущие блики на стол. Буквы на первой странице были видны плохо, и Рон придвинулся ближе, чтобы прочитать.

Начало показалось ему завлекательным, как и в магазине, и вскоре он уже перелистывал третью страницу. Шарима бесшумно вернулась. Но она не спешила привлечь к себе внимание, наблюдая за тем, как читает муж. Ей не понравилось ни замечание Кати, которую она видела всего второй раз в жизни, ни то, что Рон сделал выбор книги, основываясь на чужом совете. Обычно он сам тщательно выбирал то, что перенести со страниц в свою голову. Лицо его казалось задумчивым и расслабленным. Легкий бриз шевелил рыжие завитки волос. Шарима любила тихонько подходить и аккуратно пальчиками откидывать упавшую на лицо прядь. Но сейчас она этого не стала делать. Странное настроение Рона заставило ее ощутить себя отстраненной и… настороженной. Шариме было неприятно испытывать это.

Почувствовав затянувшееся наблюдение, Рон поднял взгляд. В его голубых глазах читался вопрос. Шарима только дернула плечами и опустилась на стул напротив.

– Тебе очень не понравились гости сегодня, да?

Рон покачал головой.

– Гости понравились. Не понравилось только – что сегодня, – он заложил книгу пальцем, потом передумал и просто отложил ее на стол, смотря на жену. – Ты же знаешь…

– Знаю, – кивнула Шарима, подтягивая колено к груди и устанавливая босую пятку на край стула.

Ее глаза хранили изучающее выражение. Рон тоже не отводя взгляда, слегка улыбнулся уголками губ и глаз, и раскрыл в извиняющемся жесте пустые ладони. Шарима тут же переместилась. И вот она, словно птенец, уже примостилась к нему на колени, будто котенок, который устал от игры и теперь хочет, чтобы его погладили. Рон нежно приобнял ее и зарылся щекой в пушистые черные волосы, не обремененные сейчас прической. Река медленно покачивала лодку. Фонарь потух. А они двое так и продолжали сидеть, безмолвно пребывая вместе.

Глава 3. Перестановка

В каюте было темно – солнце еще не добралось до небольших окошек у самой кромки воды. Телу не хотелось вставать, но разум Шаримы уже пробудился, и теперь в ее голове жужжал рой мыслей. Потянувшись всеми конечностями, гибко и бесшумно, она выскользнула из-под одеяла. Быстро умывшись: чтобы экономить воду и не будить Рона долгим плесканием, Шарима накинула плед и босиком с компьютером под мышкой выползла на палубу. Может, это и выглядело мило со стороны, когда муж и жена сидят рядом за столиком, каждый за своим ноутбуком, временами путая чашки чая, но Шарима не любила работать одновременно с Роном. Хотя могла, если в этом была необходимость. Она забралась с ногами на стул, предварительно протерев его полотенцем от росы, и села за перевод. Шарима бралась за любые – технические и литературные, даже за субтитры к фильмам. Художественные обычно были самые трудозатратные, а денег приносили в разы меньше, чем статьи и переводы для сайтов. Но они всегда были и самыми интересными головоломками для нее. От малейшей смены оттенка выбранного слова мог измениться смысл преподносимой автором идеи, и нужно было очень хорошо знать сферу применения слова в одном и другом языке. Для этого необходимо являться носителем как минимум того языка, на который шел перевод, и обладать хорошей начитанностью в обоих.

Отпив ромашкового чая, Шарима на автомате пошарила рукой по блюдечку, но яблоко, которое она нарезала, уже было съедено. Глянув за крышку ноутбука и удостоверившись в отсутствии спрятавшегося кусочка, она вернулась к работе. Солнце неспешно взошло над рекой и начало припекать гнездо темных волос, забранных для удобства наверх, потом приветливо лизнуло спину в белой рубашке. Плед теперь безвольно свисал по обе стороны стула. Внутри лодки раздались звуки шагов и шумящей воды, и вскоре на палубе появился Рон в майке и шортах и тоже босиком. Он пожелал жене доброго утра и снова скрылся где-то в глубине «Эсмеральды», не желая отвлекать ее от работы.

В эту ночь ему спалось беспокойно. Поставив паровой кофе-фильтр на конфорку, Рон неспешно занялся фруктами и тостами, размышляя о странных снах, которые полностью не мог припомнить. «Не стоило, наверное, читать на ночь эту книгу с ее историями об ассирийских библиотеках, письменах на языке египетских фараонов…» Несмотря на то, что изложение казалось весьма правдоподобным, Рон отнесся к новой книге как к художественной фантазии, не пытаясь воспринимать всерьез. К тому же автор не был ни историком, ни филологом – Рон успел глянуть о нем в интернете. Так, любитель… Конечно, любой уважающий себя писатель должен изучить тему, которой касается в своем произведении, полагал Рон, но все-таки… Все-таки… Что за странные сны это были? Ему вспомнились стены длинного коридора, все заполненные орнаментом клинописного текста. И тогда во сне он мог читать их… Ему так казалось, но он не помнил, что там было написано.

Снова спустившись в каюту, он достал с полки книгу по древней архитектуре Ирака. Именно в этом регионе мирового неспокойствия всегда бурлила человеческая жизнь, и, возможно, появились первые города и цивилизации. В свое время Рон купил эту книгу ради фотографий и описаний охладительных воздуходувов – бадгиров, но теперь листал, надеясь найти изображения аккадско-шумерского письма, чтобы через это пробудить картины из сна.

Кофе давно выкипел и залил бурой массой конфорку. Его запах постепенно покинул пространство камбуза и потек прочь.

Все еще сидя за ноутбуком, Шарима до последнего пыталась сопротивляться солнцу, засвечивающему экран. Она наклоняла крышку, щурилась, вдыхала аромат кофе…

И резко подняла голову. Пахло приятно, но странно… Захлопнув, наконец, крышку, она пошла на камбуз и… разразилась тирадой восклицаний на родном языке. Это было просто непостижимо! Вся кофеварка на дне побурела от огня, а кофейные пятна заполняли белую плитку. Быстро повернув ручку, Шарима поспешила по крутой лесенке вниз.

– Рон! Вай-мее, Рон! Что это такое?! – она увидела его рыжую голову, нависшую над альбомом, – ты что творишь?

– Я… – он непонимающе глянул над кружочками очков, – а что… – и сразу вскочил с корточек, почти достигнув головой потолка. – Кофе!!!

– Да, да, кофе, а еще кофеварка и плитка… – Шарима начинала набирать воздух, в момент своей ярости напоминая Рону выловленную рыбу фугу.

– Все помою, не беспокойся, – он бросил альбом на кровать, – ну не злись, а то лопнешь! – он уже протискивался мимо нее, стараясь как можно скорее преодолеть опасный участок.

– Что? Ай, шайтан!

Теперь точно пора было ретироваться.

Не заметив даже, как это произошло, Рон взлетел по ступенькам и, подхватив ершик наперевес и отмахиваясь тряпкой, встал наготове:

– Все, чищу уже! – прокричал он кудахтающей грозно Шариме.

Но в этот момент мысленно все еще пребывал взглядом в альбоме. «Странно все-таки, – размышлял Рон, машинально скребя губкой по плитке, – как люди вообще додумались запечатлевать слова?» Раньше он особо не размышлял об этом вопросе. Чтение и письмо казалось ему, выросшему в образованной семье в стране с высоким уровнем грамотности, неотъемлемой прерогативой человека. Но сейчас он вдруг осознал, как долго человеческое существование на протяжении истории было дописьменным, и даже после изобретения иероглифического, а затем и алфавитного письма, для многих оставалось таковым. Книга как главный источник познания для большинства обычных людей была недоступна. А люди без почерка и подписи существовали по всему миру до сих пор…

Это осознание обрушилось на него, словно океаническая волна, и рука замерла в воздухе, доя губку мыльными пузырями.

– Эй, ты чего? – Шарима, уже совершенно спокойная, будто буря и не назревала, возникла у него за спиной.

– Представляешь, люди без почерка… – задумчиво произнес Рон.

– Очень хорошо представляю, – добродушно усмехнулась его жена, – это новое поколение, выросшее на смартфонах.

– Да нет… Они читать умеют, – Рон положил губку. – Как жить без книг?

Шарима пожала плечами:

– Например, в далеком горном ауле, пасешь себе овец, наблюдаешь, как бегут облака по небу, сменяются сезоны… Не знаю. Я бы тоже не смогла. Устные традиции…

– Устные традиции – это местечковость. А книга – это глобализация знания на пространственном и временном уровне.

Шарима негромко угукнула, не понимая, что отвечать на это.

– Трактат «Апология книги» пера Рона Поджигателя кофеварок, – добавила она, удаляясь с камбуза.

– Вай-ме, женщина! – попытался передразнить ее манеру Рон, произнеся это со своим извечным французским акцентом. На что за дверью послышался смех Шаримы. Рон вздохнул и вернулся к плитке. – Я ей про великое, а она с кофеваркой угомониться не может!

– Нет, серьезно, – продолжил он, натирая поверхность плиты губкой. – Ты как собирательница обломков Вавилонской башни должна понять.

– Я?! Хочу заметить, что сравнение с чем-то из Вавилона для женщины – не лестно! – возмутилась Шарима.

– Ты же переводчик, – не сразу понял ее отсыл Рон, – я говорю о языках. Вот задумайся, ведь строительство башни, собравшей вместе людей из разных народов, носителей разных языков – ну ладно, по тексту впоследствии, – и культур было стремлением человека к свершениям, к обмену опытом, совместному труду, и к Богу. Разве не это замысел Вавилонской башни? И тем не менее она осуждается. Ты никогда не задумывалась, что исторически и вплоть до сегодняшнего дня большая часть цивилизованного мира живет по канонам, сложившимся среди группы номадов-скотоводов несколько-тысячелетней давности? Ведь истории Ветхого Завета глубже вплетены в нашу культуру, чем может показаться на первый взгляд, и замечу – во многом именно в голове образованного человека. Начиная с нарицательных имен до предметов живописи, скульптуры и литературы. Эти сюжеты прямо-таки наводняют мир культурного человека! Мимо них не пройти при всем желании, и они так рано входят в нашу жизнь, что проскальзывают барьер критического мышления, поскольку уже находятся в нашей памяти до его полноценного формирования. Но если попытаться оценить это с точки зрения здравого современного человека, то неминуем град вопросов и ливень удивления.

– Мне кажется, это просто исторические или околоисторические сюжеты, которые люди превратили в притчи. В зависимости от культурного контекста можно выбрать и других персонажей. Просто Библия стала космополитна. А победитель пишет не только историю, но и делает популярной свою мифологию и литературу. Кстати, благодаря той же Библии у ряда языков появилась письменность, и они дошли до наших дней. Например, готский. Его грамматика известна нам только благодаря переводу Вульфилы – захваченного готами христианина каппадокийца. Впоследствии он активно обращал своих пленителей в христианство, а его перевод Библии на готский является на данный момент самым полным письменным источником этого языка. Как лингвист я не могу не радоваться данному аспекту распространения Библии. Хотя конечно, я вижу, о чем ты. Но что касается притчи о башне, там же вроде про гордыню, нет?

– Наверное, – Рон выжил губку в раковину и принялся за новый заход в приготовлении утреннего напитка.

После завтрака нужно было садиться за работу, и времени на дальнейшие исследования возникновения письменности и притчей семитских народов не было. Ему предстояло изъясняться символикой построений, линий, углов и стандартизованной метрики. Шарима занималась огородом, делая перерыв в перенесении смысла из системы координат одного языка в другой. И теперь уже Рон остался наедине с ноутбуком на носу «Эсмеральды». Любопытно, показалось ему, что рисунок или чертеж не нуждался в переводе, что в большинстве стран давно пользовались одними и теми же обозначениями чисел и, как правило, одной метрической системой (за исключением особо чопорных и ретроградных представителей определенных стран). Люди пришли к необходимости этого. Однако, хотя и был выбран международный лингва франка, не возникло усреднения языков. Не отпала необходимость в изучении языков, в переводчиках и переводах. Рон не сомневался, что на это его супруга заметила бы: «И слава Богу, а не то я осталась бы без работы!» И все же, это показалось Рону любопытным. Почему именно арабские цифры, почему именно десятичная система, и при этом почему, если алфавитная запись языка проще, то в такой огромной и густонаселенной стране, как Китай, например, до сих пор пользовались иероглифами? Значит, не все цивилизационные выборы делались в пользу простоты и удобства использования. И значит, развитие шло не по принципу падающей воды, которая всегда выбирает более короткую дорогу.

И как сосредоточиться на работе после этого?

Прикрыв ноутбук, он стал смотреть на воду. Это успокаивало мысли. Он всегда старался бывать рядом с водоемами, даже когда обитал на земной тверди. Реки, озера, морские пространства… Кого-то вода пугала, или казалась слишком отчужденной, бесчувственной в силу своей величины и протяженности к маленьким человеческим горестям и радостям. Но Рон чувствовал себя спокойнее, его взгляд отдыхал на воде.

Жизнь на лодке требовала постоянного участия. Как свой дом, где нужно вечно что-то чинить, ремонтировать, в отличие от квартиры – все коммуникации тоже были личной ответственностью, только в дополнение к этому их дом мог подтекать не только сверху, но и снизу. Иногда они вставали в маринах, это накладывало дополнительные расходы, зато всегда можно было пополнить запасы воды, очистить туалет и подключиться к электричеству. Впрочем, к автономному режиму Рон тоже подготовил «Эсмеральду». С самого начала работы над проектом он настоял на солнечных батареях на крыше, хотя это сильно покачнуло семейный бюджет. Этой энергии хватало как минимум на отопление душа и зарядку мелкой техники. Холодильник на борт взяли тоже маленький, а часть продуктов хранили в специальных бортовых отсеках, ниже уровня воды, таким образом имевших естественное охлаждение, без затраты энергии. И в конечном итоге, особенно в теплое и солнечное время, можно было совершенно не зависеть от дополнительных источников энергии. К компактной плитке тянулся ус газового баллона. А на крыше располагались баки для сбора дождевой воды. Таким образом оснащенная «Эсмеральда» не нуждалась в регулярном постое в маринах.

Из парника показалась Шарима.

– Все еще зеленые, – недовольно заметила она, имея в виду помидоры.

– Укачивает, наверное, – без тени улыбки заметил Рон.

Шарима хихикнула и, отложив лопатку и маленькие грабельки, подошла к мужу, помещая ладошки ему на плечи.

– Ты что такой смурной последнее время? По работе что-то? – она немного помяла ему основание шеи.

Рон повел головой из стороны в сторону, потягиваясь, помогая супруге расслабить его воротниковую зону.

– Нет, сосредоточиться не могу никак.

– Что за мысли тебе мешают?

– Сны, – ответил Рон.

Шарима удивленно высунулась из-за его плеча и переспросила.

– Да… – протянул Рон, высвобождаясь из цепких лапок жены, – не бери в голову. Спал неважно. Вот и снилась какая-то дребедень.

Но Шарима насторожилась. Ее бабушка всегда трактовала сны. И хотя мама Шаримы в это не верила и учила дочь не обращать внимания на приметы и прочие, по ее мнению, предубеждения, Шарима еще с детства хорошо помнила, как бабушка поговаривала, как ей что-то приснилось и нужно быть осторожнее там-то и там-то. Шарима не особо помнила, сбывались ли эти пророчества, но само отношение ко снам бабушки-оракула хорошо отпечаталось в ее детских воспоминаниях.

– Что тебе снилось?

Рон не хотел говорить, но Шарима настаивала, и он все-таки кратко поделился содержанием обеспокоившего его ночного миража. Супруга слушала внимательно, даже немного напряженно.

– Не знаю, что это значит, – заключила она, когда Рон замолчал, – но мне тоже не нравится этот сон!

– Ладно, – вздохнул Рон и похлопал Шариму нежно по ладошке, – мне все-таки нужно работать.

Одарив мужа еще одним встревоженным взглядом, она удалилась, бурча что-то себе под нос. В каюте молодая женщина бросила недовольный взгляд на новую книгу и со словами «это все из-за этой беллетристики» сунула ее поглубже на полку, чтобы не лезла на глаза. И занялась уборкой. Каждый раз, когда Шарима нервничала, она начинала что-нибудь убирать или мыть. И чем сильнее были ее эмоции, тем интенсивнее, и даже неистовее она начищала попавшуюся под руку поверхность или предмет.

Шарима распахнула окна в кают-компании, и свежий пропитанный рекой воздух заполнил небольшое помещение. Солнечные лучи тоже проскользнули внутрь и теперь расчерчивали поверхность стола и теплыми пятнами играли на покрывале. Все было довольно компактное и в каюте, и вверх по лесенке, в кают-компании, которая фактически была с ней одним помещением. Камбуз же, наоборот, был отделен, а капитанский мостик находился снаружи под навесом, что несло некоторый дискомфорт при управлении лодкой в плохую погоду. Однако, несмотря на, казалось бы, маленькое пространство, оно не выглядело захламленным. Все области для хранения располагались внутри чего-нибудь – бортов, кровати, ступеней… Таким образом оставляя достаточно свободного пространства для воздуха и жизни. Шарима даже находила место, чтобы делать зарядку, если ей по какой-то причине не хотелось вылезать на палубу.

Неожиданно она остановилась, бросив тряпку на полпути, и стала спешно мыть руки и переодеваться. Быстро соорудив на голове пучок и повязав его лентой шейного шарфа, накинув сетчатую вязаную кофточку поверх платья, Шарима пулей выпрыгнула на палубу.

– Рон! Рон, я совершенно забыла!

Она несколько раз пробежала туда-сюда по лодке, разыскивая свою сумочку. Рон продолжал заниматься чертежом, не обращая внимания на суету жены.

– Я обещала днем зайти на чай к Летисии… – она еще раз пронеслась мимо него, попутно натягивая на босые ноги туфельки без каблука.

– Угу… – Рон внимательно вел линию из одной точки в другую. У него, наконец-то, получилось собраться с мыслями, и теперь они все были направлены исключительно на чертеж.

– Ты же пообедаешь сам?

– Угу…

– Ну где же сумочка?! – она даже на мгновение отогнула полог парника.

– На камбузе… Ты вынимала покупки и оставила ее там… – Рон нажал «сохранить».

Шарима чмокнула его в нос и уже с сумочкой в руках ловко соскочила на берег. Рон снова перевел глаза на экран.

***

За все то время, что лодка стояла у берега этого городка, погода ни разу не испортилась, и оттого очень удобно было и работать, и принимать пищу прямо на палубе. Вот и теперь под теплыми волнами солнца Шарима бежала через переплетение мощеных улиц в другой конец города, понимая, что уже опаздывает к указанному времени.

Летисия жила в квартале с частными домиками, черепичными крышами, аккуратными палисадничками и орга́ном выстроившихся в рядки печных труб. Шагнув на нужную улицу, прямую, как проспект, и обрамленную рядками двухэтажных каменных домиков, Шарима сразу почувствовала контраст с хаотичными разновозрастными постройками старой части города. По сути строения здесь отличала друг от друга лишь степень изобретательности садоводов и производителей занавесок. Однако, как и обещала Летисия, объясняя дорогу, пройти мимо дома номер семнадцать по Айхенхайнштрассе6 было сложно. Дом с трудом проглядывал через крону раскидистого, но еще не достигшего полных размеров дуба, садовые кусты ломились нарушить скромные металлические ограждения и вырваться на аккуратную улочку. Плоские, разделенные зеленью травы, камни тропинки шли от калитки не прямым, но витиеватым путем, мимо цветущих розовых кустов, ароматных трав альпийской горки и скамеечки у дуба. Местами проглядывали небольшие цветочные грядки, а вдоль тропинки тут и там посматривали на проходящих по ней веселыми розоватыми пятнами маргаритки. И было совершенно неясно, как все это поместилось на небольшом клочке земли перед домом.

Даже Шарима замедлилась немного, проходя по садику, и остановившись около добротной деревянной двери, нажала на звонок. Довольно быстро дверь открылась, и в проеме возник суховатый пожилой мужчина. Он приветливо улыбнулся. Шарима ответила тем же, неуверенно разглядывая незнакомца. Почему-то она предполагала, что дверь откроет сама Летисия, и даже на мгновение усомнилась, не перепутала ли дом.

– Вы, наверное, Шарима? Меня зовут Эрл, я – муж Летисии, – быстро развеял ее сомнения обладатель аккуратной седой бороды и шикарных пушистых усов. Одет Эрл был в легкие брюки и рубашку, так, словно собирался заниматься ци-гуном. Из-под кромки штанов торчали загнутые носы домашних тапочек в восточном стиле. – Проходите! Вы очень вовремя. Жена как раз вынимает пирог. Он прямо ждал Вас – не хотел допекаться.

В прихожей горела старомодная лампа, стены покрывали приятные глазу обои, становящиеся редкостью в современных европейских домах. Рядом с деревянным столиком на изогнутых ножках стоял металлический держатель для зонтов с черным зонтом-тростью с бамбуковой ручкой. А на столике покоился настоящий проводной телефон и костяной рожок для обуви.

– Вы выглядите, как человек, попавший в музей, – с добродушной усмешкой заметил бородач.

– Нет. Как человек, попавший домой… – покачала головой Шарима, все это напомнило ей родной Тбилиси.

– Тем лучше!

Эрл проводил ее в гостиную, где уже был накрыт белой скатертью стол, вмещавший на себе чайные принадлежности. Пирог же еще покоился в руках хозяйки. Летисия радостно установила его посреди стола и подошла к Шариме. Она обняла ее по-семейному, и от этого Шариме стало еще уютнее в этом доме. Здесь был деревянный пол, ковер, сервант и обои с растительным рисунком теплых оттенков. А еще цветы. Они влезали в комнату прямо с балкончика и расползались по близлежащим поверхностям, завоевывая пространство.

– У меня есть еще маленький огородик на заднем дворе, – заметила взгляд Шаримы Летисия, – попозже свожу, похвастаюсь. – А потом повернулась к мужу: – Эрл, ты же попьешь с нами чай?

– Хм, чай… Ну можно и чай. А может быть, наша гостья предпочтет что-то покрепче? Я делаю отличный ирландский кофе. Летти, подтвердишь?

Летисия кивнула.

– Я все-таки буду чай, – улыбнулась Шарима.

– Ну, как знаете. В таком случае поддержу компанию, – он кивнул жене, и она налила чая и ему.

Широким ножом Летисия рассекла запекшуюся корочку пирога, и тут же приятный аромат тепла, печеных яблок и вишни усилился, заполнив гостиную.

– Фрукты из моего сада, – похвасталась хозяйка. – У меня, правда, всего одна яблоня и одно вишневое дерево, но они усердно стараются практически каждый год.

– Это ее питомцы, – усмехнулся Эрл, – с тех пор, как дети выросли, вся неистраченная материнская энергия ушла на растения. А теперь, когда она еще и на полставки в университете и работает из дома, вяжет как заведенная! Если бы не эти хобби, дом, наверное, взорвался бы от ее неистраченной энергии.

Никак не прокомментировав это, Летисия с пониманием посмотрела на Шариму, мол, вечно эти мужчины какую-то чепуху болтают.

– Ну а как у вас с Роном дела? Он оживился с нашей последней встречи? – хозяйка подлила чаю мужу, который хотя вначале и скептически отнесся к напитку, уже успел опустошить целую чашку.

Шарима прожевала кусочек пирога, который успела отправить в рот, и сразу же прокомментировала его вкусовые качества:

– Я так давно не ела домашних пирогов! Просто восхитительно!

На это Летисия благодарно улыбнулась, а Эрл весело подмигнул супруге. Шарима глотнула чая и ответила:

– Честно признаться, меня немного смутил комментарий Кати в прошлый вечер о книге. И Рон какой-то… напряженный в последние дни. Не знаю, может быть, просто много работы, и книга здесь ни при чем…

– Не бери в голову, – Летисия посмотрела на Шариму, Эрл тем временем с аппетитом ел пирог, не пытаясь выяснить, о чем идет речь. – Кати, она часто бывает весьма радикальна в своих суждениях, – продолжила хозяйка. – Лично я бы не стала придавать такого значения историческим неточностям в художественной литературе.

В этот момент Эрл оторвался от пирога и посмотрел на супругу, в его глазах сверкнул озорной огонек:

– Вы бы видели ее, когда ей на глаза попадаются художественные книги с биологическими неточностями, – заметил он, улыбаясь.

– Ну, ты не сравнивай, они же там порой откровенную чушь несут даже на уровне школьной программы по цитологии! – добродушно, но более эмоционально бросила она мужу.

– Меня не неточности беспокоят, – пояснила Шарима, – мне просто не нравится эта книга. И настроение Рона.

– А Вы пробовали сами ее почитать? – Эрл откинулся на спинку стула, вглядываясь в Шариму.

Она повела плечами.

– Глянула… так, детектив какой-то. Но она мне не нравится… мне не нравится, что по указанию какой-то продавщицы в книжном он вдруг берется читать книгу из жанра, который обычно не читает. Понимаю, звучит странно переживать о таком. Но бульварная литература и Рон! Нет, что-то должно быть здесь не так…

– Такое возможно, – заметил Эрл, – пробовать новое может быть полезно и, как говорит моя супруга, – формирует новые нейронные связи и предупреждает старческие заболевания, о которых мы все так беспокоимся, – и он кивнул жене.

– Нейропластичность, бесспорно, замечательная способность нашего мозга, – Летисия провела пальцами по скатерти, а потом посмотрела на Шариму, – но может быть, дело не в книге. Подлить чаю?

Шарима вежливо отклонила предложение.

– Тогда самое время показать мой огородик!

– Вот и славно! – потянулся Эрл. – А я, с вашего позволения, пойду выкурю трубку. – Он поднялся и достал из верхнего ящичка комода широкий кожаный кошель. Развернув его на столе, продемонстрировал удивленному взгляду Шаримы старинную изогнутую трубку и мешочек с табаком.

Летисия провела гостью мимо кухни по коридорчику к задней двери. И они оказались в другой части дома на маленьком дворике, скрытом от любопытных взглядов улиц другими домами. Пространство дворика рассекали аккуратные, слегка приподнятые над общим уровнем земли грядки. А на границе участка, рядом с невысокой деревянной оградой, отделявшей соседский цветник, разлаписто стояла яблоня. Вишневое дерево, напротив, жалось ближе к хозяйскому дому. Сменив домашние тапочки на потертые кроксы, Летисия двинулась вдоль грядок, демонстрируя свои достижения. Шарима, по счастью, была именно тем человеком, кто мог их оценить. Она искренне поражалась размерам петрушки, разнообразию салатов, и с удовольствием попробовала ягод ремонтантной земляники и черную гроздь со смородинного куста.

– Как ты это успеваешь? У меня только несколько кустиков помидоров, чуть зелени, да и дом куда меньше.

– На все находится свое время, – ответила Летисия. – К тому же сейчас я значительно меньше уделяю его работе, и дети уже взрослые. Да и потом, я отдыхаю, занимаясь садом, а затем отдыхаю со спицами в руках, – она улыбнулась. – А с домом мне помогает Эрл.

– А что он, работает?

– Сейчас все больше читает книги. Иногда играет с друзьями в шахматы. Ну или мне так говорит! А раньше ходил в море. Потом работал некоторое время в порту, но вышел в отставку. Сказал, что уж если не ходит на корабле, то зачем тогда ходить в порт. Там ему не нравилось.

– О, тогда, может быть, ему было бы интересно посетить нашу «Эсмеральду»?

– Возможно, – пожала плечами Летисия. – Надеюсь, он не заразится вашей идеей. Я бы не смогла жить на воде, – и она окинула взглядом огородик, – хотя за последние годы он слишком привык уже к комфорту сухопутной жизни.

– Подолгу он уходил в море раньше?

– Бывало и по полгода…

Летисия опустилась на маленькую деревянную лавочку в тени дома, приглашая Шариму присоединиться.

– Поначалу, когда Карли был маленький, это наш старший сын, бывало трудновато, – предупреждая вопрос Шаримы, рассказывала Летисия. – Да и я была еще совсем молоденькая. Родители жили в другом городе, и приходилось справляться самой. Но потом стало легче. А когда родилась Мари, Эрла перевели на другой маршрут, и он стал бывать дома чаще.

– И при этом ты работала в науке? – Шарима с удивлением посмотрела на собеседницу. Летисия сидела прямо, ничего в ее позе не выдавало возраста. Только седина волос и морщинки на лице, но и те смотрелись гармонично в ее облике.

– Когда родился Карли, я только закончила учиться. Через год пошла в аспирантуру… Поначалу мы все целиком зависели от доходов Эрла. Но я не смогла бы просто сидеть с детьми. Наука всегда давала мне силы и энергию. Семья давала любовь… Я не представляю, как можно было бы выбирать между ними. И если даже порой бывало очень непросто, – особенно не хватало сна в некоторые годы, – я бы не согласилась ничего поменять в своей жизни.

– А как же теперь? Почему ты ушла на полставки?

– А теперь мне стало достаточно этого, и очень хорошо проводить время в саду. Для всего в жизни есть свое время. В моей жизни я очень хорошо это чувствую.

– А у меня столько сомнений… – вздохнула вдруг Шарима.

– Сомнений? – Летисия с интересом посмотрела на сидящую рядом такую же энергичную девушку, какой была сама в ее годы.

– Да… относительно всего! Даже лодки. Мне нравится путешествовать. Но иногда я думаю, а может быть, стоит остановиться? Создать дом? Родить детей? Моя мама и бабушка родили первого ребенка, когда им еще и двадцати не было. А я до сих пор не знаю, готова ли я, готов ли Рон. И сможем ли мы растить ребенка так же на лодке, или придется для этого сойти на берег… – она перевела дыхание и почувствовала, как мягкая ладонь Летисии коснулась ее руки. Прикосновение было теплым и материнским.

– Ты будешь готова, когда придет время. И тогда станет ясно, где лучше будет и ребенку. Лодка – это тоже интересное детство. Но если вы почувствуете, что нужно сойти на берег… Знаешь, может, и правда поговоришь о вашей лодке с Эрлом. Вот кто точно может рассказать, что такое сойти на берег после многих лет в море. – А потом с улыбкой добавила: – ну а что касается Рона. Не бери в голову. Мужчины редко бывают готовы к появлению детей. Но если бы на них равнялись, в мире наступил бы демографический кризис.

Шарима улыбнулась и подумала, что сейчас Летисия говорит практически, как сказала бы ее бабушка.

Когда они вернулись в комнату, там никого не было, а ветер качал занавески у распахнутой двери на балкон. Оттуда слегка тянуло запахом табака. Летисия отодвинула полог. Маленький балкончик был обрамлен фигурной металлической оградой. Места там хватало лишь на плетеное кресло и ноги Эрла, торчащие из него. Над спинкой поднималось облачко из изогнутой трубки, которую он держал в ладони.

– Итак, вы меня обнаружили, – отставной капитан затянулся, медленно выдохнул, отводя плавным движением трубку от усов.

***

Книга стояла зажатая другими на полке. Рон точно помнил, что не убирал ее туда. Между толстым томом собрания фольклорных орнаментов и высоким альбомом в жестком переплете. Более того, он практически никогда не убирал на полки книги, которые в данный момент читал, оставляя их там, где листал их страницы. Но судя по всему, Шарима убиралась и пихнула его новую покупку на первую попавшуюся полку, решил Рон и вернул книгу из ссылки. Опустившись на постель, укрытую покрывалом, которое им подарила мама Шаримы, Рон раскрыл книгу и углубился в чтение.

Текст не был богат событиями, но язык повествования затягивал, призывая чтеца перелистывать страницу за страницей. Шрифт – некрупный, страницы – тонкие, как у изданий бульварной литературы, но более качественные, и книга не разваливалась после первых же раскрытий. Сам такую книгу Рон вряд ли приобрел бы. И все же для мягкого переплета она была на удивление качественно сделана. Постепенно образы происходящего на страницах начинали вырисовываться в воображении все более отчетливыми и яркими красками, напоминая столь заинтересовавший Рона сон. И словно в этот сон, Рон проваливался в повествование все глубже.

Мягкое, уже почти незаметное для Рона покачивание лодки вдруг сменилось резким толчком, словно судно стукнуло о берег. Не до конца еще вышедший из художественного мира, Рон вскинул голову, непонимающе озираясь вокруг. Книга выпала из его руки на покрывало. За окном было темно. Рон бросил взгляд на часы. Слишком рано для сумерек. Поспешно он выбрался на палубу.

Закрепленную на нескольких тросах лодку резко дергало на поднявшейся волне. Потемневшее небо заполняли интенсивно-синие тучи. Их волокло со стороны моря. Прибрежные ивы еще больше сгибались и извивались плетевидными ветвями на ветру. Рон на мгновение замер, захваченный великолепием приближающейся стихии. Она превосходила в своей обширности величия городок, здания, улицы, спешно собираемые палатки торговцев, маленькую лодку, закрепленную у берега, и рыжеволосого мужчину, замершего на палубе.

1 Дорогой читатель, этого имени не найдешь среди обычных грузинских имен, как, впрочем, и других. Да, ее зовут не Нана, не Нино, и даже не Тамар, а именно Шарима. Но далее ждет тебя еще много удивительного.
2 Гренуйэр или «Лягушатник» – популярный курорт среднего класса во Франции XIX века, ставший местом вдохновения импрессионистов, в частности Клода Моне и Пьера-Огюста Ренуара, не раз запечатленный на их картинах, в том числе с одноименным названием.
3 It’s not my cup of tea (англ.) – в буквальном смысле: не моя чашка чая, но означает – «это не мое».
4 «Одиссея», Песнь первая. Пер. В. А. Жуковского.
5 Старшая Эдда, Речи Высокого, стих 36. Пер. А. И. Корсуна.
6 Дубравная улица.
Продолжить чтение