Читать онлайн Бусо бесплатно

Глава 1

Вместо предисловия.

Это целиком и полностью фантастическая история. Однако место и события, на фоне которых происходит действие книги, отнюдь не вымышлены. Княжества Фукуока, Хидзэн и Симабара существовали на севере и северо-западе острова Кюсю. Этот самый западный из островов Японского архипелага всегда играл роль торговых ворот, хотя до XVI века контакты ограничивались исключительно азиатским регионом, в основном с соседним Китаем. Но в 1543 году лодку с двумя португальскими купцами занесло бурей на остров Танэгасима провинции Сацума, находящейся на юге Кюсю. С этого момента началась история взаимоотношений самого восточного государства Земли с Европой.

В стране появились невиданные доселе товары и технологии намбандзинов – южных варваров, как прозвали прибывших с юга иноземцев. Вместе с ними на острова проникла совершенно новая религия – христианство. Традиционная вера японцев – синтоизм – к тому времени мирно соседствовала с пришедшим из Китая буддизмом. Народ с удовольствием посещал и те и другие храмы, так что поначалу никто не видел особого греха в ещё одном вероучении. Благодаря стараниям иезуитов христианство весьма быстро пустило корни на столь благодатной почве. И хотя они были вынуждены подстраиваться под местные реалии, в целом политика католической церкви оставалась такой же, как и в других странах – проникновение во все институты общества, приобретение земель, строительство храмов и образовательных учреждений, католических, разумеется. Ну и обогащение на банальной торговле. О степени их влияния говорит такой факт: в 1580 году Омура Сумитадэ, князь провинции Хидзэн, подарили ордену Иисуса целый город – Нагасаки. Португальцы к тому моменту монополизировали всю внешнюю торговлю, в том числе и с Китаем, так что иметь в распоряжении личный порт оказалось для них особенно выгодным – даже налогов и пошлин платить не надо. Местные князья – даймё – видели в таких контактах только выгоду, поскольку первыми получали огнестрельное оружие, хорошую сталь и другие необходимые для войны товары.

Дело в том, что европейцам повезло попасть в страну в разгар одного из самых острых внутренних кризисов, получивших название Сэнгоку Дзидай – Эпохи Воюющих провинций (1467 – 1603). Политическая обстановка и сама государственная система оказалась для иностранцев столь запутанной, что они далеко не сразу разобрались во всех тонкостях. Поначалу португальцы были уверены, что каждое княжество – это отдельное государство со своим правителем. Де-факто так оно и было. Формально власть принадлежала императору, но начиная с 1192 года для управления страной те назначали сёгунов. Титул сёгун (ударение на второй слог) переводят как «военный правитель», зачастую проводя некую аналогию с диктатором. Однако по своему положению сёгуны были ближе к премьер-министрам в странах с ограниченной монархией. А монархия в Японии тех лет была очень ограничена. Фактически император жил затворником в собственном дворце, не принимая никакого участия в делах государства. Не понимая, как такое возможно, португальцы, испанцы и англичане стали считать, что в Японии два короля, и некоторое время путались, к кому следует идти на аудиенцию. Добавьте к этому серьёзный языковой барьер, помноженный на своеобразный менталитет аборигенов, и вы поймёте, насколько непросто приходилось первым европейцам.

К середине XV века род Асикага, мужи которого с 1338 года возглавляли сёгунат, ослабел настолько, что другие князья решили попытать счастья в борьбе за власть. Сто тридцать лет кровопролитных междоусобных войн завершились победой Токугавы Иэясу, которого император «попросил» быть сёгуном. Положив конец смуте, Токугава жёсткой рукой быстро навёл в империи порядок. Теперь даймё считались только землевладельцы с доходом свыше 10 тысяч коку риса в год. Что такое коку, будет сказано чуть ниже. Княжество по-японски называлось хан, но чтобы избежать путаницы с восточным титулом «хан», это слово не будет использовано в книге. Когда Токугава одержал победу, даймё, поддерживавшие его противников, вынуждены были принести клятву верности. Однако за ними закрепился статус тодзама – посторонний, то есть неблагонадёжный. Их права были ограничены, а положение, особенно в первые десятилетия правления нового сёгуна, весьма шатким. Именно таким тодзама-даймё оказался правитель княжества Фукуока, господин Курода Тадаюки – реальная историческая личность. Но, несмотря на некоторые поражения в правах, тодзама-даймё обладали всей полнотой власти в своих землях, назначали наместников, издавали законы, собирали налоги и содержали собственную армию, которую обязаны были по первому требованию предоставить в распоряжение сёгуна. Численность этих подразделений регулировалась специальными указами и напрямую зависела от дохода княжества. К примеру, крупным землевладельцам на каждые 10 000 коку полагалось иметь минимум 20 стрелков, 10 лучников, 50 копейщиков и 14 всадников.

Японское общество тех лет по примеру Китая делилось на четыре сословия. Первыми шли самураи, вторыми – крестьяне, третьими – ремесленники, и последними – купцы. Несмотря на такую градацию, в реальности крестьяне стояли ниже на социальной лестнице, чем ремесленники, а купцы иногда имели значительные привилегии. И всё же в основной массе купцов презирали, особенно нищие, но гордые воины. Но вот интересный факт – закон запрещал владеть оружием всем, кроме самураев. Однако торговцам разрешалось иметь короткие мечи – вакидзаси или танто – и носить их для самозащиты.

Следует сказать несколько слов о самих самураях. Слово это происходит от глагола «сабурау» – «служить». Другое название – буси – состоит из двух частей: бу – воинский, военный, и си – тоже служить. То есть буси – это военнослужащие. Хотя в литературе чаще всего ограничиваются просто словом «воин». На самом деле эти детали не принципиальны, и оба термина являются синонимами. Не буду подробно останавливаться на физической и боевой подготовке буси, достаточно сказать одно – эти люди совершенствовали своё мастерство всю жизнь. «Путь воина требует самоотдачи. Подъем в четыре утра, тренировка с мечом, затем – завтрак, после него – тренировка с луком и ружьём и верховая езда». Это слова Като Киёмасы (1561-1611) – полководца и даймё, принявшего активное участие в войнах Сэнгоку Дзидай, а так же в Корейской войне 1592-1598 годов.

Всем наверняка известен довольно жуткий ритуал под названием харакири – самурайское самоубийство путём вспарывания живота. Также, возможно, кто-то встречал термин «сэппуку». С ним связан миф, будто-бы бы харакири практиковали простые воины, а сэппуку было уделом благородных господ. На самом деле это одно и то же слово, просто читаемое по-разному. А всё потому, что в японской традиции сложилось два способа чтения иероглифов. У них не существовало своей письменности, и они заимствовали её из Китая. Однако к этому моменту сам язык уже успел полностью сформироваться. «Хара-кири» (пишется и произносится слитно) буквально переводится как «живот-резать». Если взять китайские иероглифы и прочитать их именно так – это будет кунъёми, кунное (домашнее) чтение. Однако по-китайски словообразование будет звучать совсем иначе. Японцы воспроизвели его как «сэппуку». Такой способ чтения называется онъёми – заимствованное чтение. По правилам тех лет вся официальная документация, а также жизнеописания важных персон записывались онъёми. Отсюда и возник миф. На самом деле в повседневной жизни японцы писали и говорили «харакири». Тем не менее для красоты и аутентичности в книге используются оба термина.

В мирное время жизнь рядовых самураев, состоящих на службе, была довольно рутинной. Они выполняли мелкие поручения, ходили в караулы, сопровождали сюзерена в поездках, тренировались и, собственно, всё. За это им выплачивалось определённое содержание, называемое футимай – рисовый паёк. С ним связано ещё одно заблуждение – будто бы самураи работали буквально за чашку риса в день. Такое действительно случалось, например, ронины – бродячие самураи – могли от безысходности наняться за столь мизерную плату. Подобный эпизод обыгран в фильме Акиры Куросавы «Семь самураев». Но следует учесть, что события кинокартины происходят в 1586 году, под конец междоусобных войн, когда кругом царила разруха. Сам же футимай сохранился и позднее, уже как дань традиции. Измерялся он в коку риса. Коку – это мера объёма, равная 180,39 литрам или примерно 150 килограммам. Считалось, что этого количества риса хватит человеку на год. Если разделить на 365 дней, то получим порядка 410 грамм, что выглядит вполне достоверно. То есть коку – это своего рода МРОТ. Доходы землевладельцев, налоги, грузоподъёмность судов и многое другое было привязано к этому стандарту. Можно сказать, что экономика Японии того периода была рисовой. К примеру, доход дома Курода составлял 473 000 коку риса в год. Это довольно много, хотя существовали даймё-миллионеры.

Сколько же получал самурай? Управляющий имением или наместник – до 500 коку в год. Занимающие другие важные посты – от 100 до 250 коку. Командиры подразделений – порядка 50 коку, рядовые воины – от 36 коку в год. Разумеется, никто не выдавал жалование зерном, ведь самураи не имели права заниматься торговлей, а, значит, не смогли бы превратить рис в звонкую монету. Если буси проживал в замке даймё, то часть денег у него вычитали в счёт съеденного и выпитого, а также за содержание коня, если он у него был. Остальное выдавали наличными три или четыре раза в год, обычно накануне больших праздников. Порядок цен, другие подробности жизни и быта японцев того периода вы найдёте на страницах книги. В качестве источника использовались труды отечественных историков, японоязычные сайты и книги Ихары Сайкаку – японского писателя, жившего во второй половине XVII века.

Пару слов следует сказать об оружии, которое сыграет в повествовании немаловажную роль. Повседневным «штатным» вооружением самурая являлся меч. Хотя сейчас принято любой японский меч называть катаной, в эпоху Сэнгоку, особенно в начале, буси использовали тати – более длинные, чем катана мечи, которые носили привязанными к поясу режущей кромкой (изгибом) вниз. По окончании междоусобицы необходимость в постоянном ношении доспехов отпала, и самураи стали носить мечи, заткнув их за пояс, режущей кромкой вверх, переняв эту манеру от воинов вспомогательных подразделений. Правда, для этого клинки пришлось немного укоротить, иначе их просто невозможно было бы вытащить из ножен. Тогда же в обиход вошли вакидзаси – короткие мечи, которые носили в паре с длинным. До этого буси использовали в качестве дополнительного оружия танто – кинжал. Что интересно, правила требовали сдавать катаны на хранение при посещении чужого дома или замка, но на вакидзаси это не распространялось. Хотя обнажать их в замке было нельзя. Знаменитая истории сорока семи ронинов началась с того, что их господин – князь Асано Наганори – утратил самообладание и напал во дворце сёгуна на другого сановника. И хотя он никого не убил и, согласно кодексу Бусидо, имел полное право защищать свою честь, его всё равно приговорили к сэппуку. Именно за нарушение правил ношения оружия.

Кроме меча, все самураи прекрасно владели луком и копьём. Последнее иногда заменяли на нагинату – похожее на глефу клинковое оружие с длинной рукоятью. В основном её использовали монахи и… самурайские жёны. Существовали целые подразделения замковых воительниц – онна-бугэйся, некоторые вошли в историю своими подвигами.

Португальцы же познакомили японцев с такой штукой, как аркебуза – фитильное гладкоствольное ружьё. Оружие самураям понравилось, так что вскоре был налажен выпуск собственных ружей, называемых тэппо, или, по названию острова, где они впервые появились – танэгасима. Они даже усовершенствовали их, добавив целик и мушку и изменив ударно-спусковой механизм. В европейских моделях курок (серпентина) помещался впереди пороховой полки и взводился от казённой части к дулу, японцы же упростили конструкцию, и теперь зажжённый фитиль опускался на затравочную полку со стороны казённика. Калибр тэппо варьировался от 13 до 20 мм. Невзирая на то, что скорость перезарядки такого оружия была очень низкой, а влажный климат создавал дополнительные проблемы, оно активно использовалось в сражениях, зачастую решая исход битвы. Дело в том, что научить стрелять из тэппо асигару – ополченцев, набираемых из крестьян – оказалось гораздо проще, чем тренировать их стрельбе из лука, а залп на дистанции до пятидесяти метров гарантированно пробивал самурайскую броню. Самураи и сами не брезговали аркебузами, практикуясь в стрельбе при любой возможности.

Не оставили без внимания японские оружейники и пистолеты, которые назывались у них пистору или тандзю. Они имели схожую конструкцию ударно-спускового механизма, но большого распространения не получили. Для охраны замков применялись более тяжёлые и дальнобойные осадные ружья – какаэ-дзуцу («ручная пушка»), калибром 50-90 мм. Интересно, что тэппо дожили до XIX века практически без изменений, хотя японские мастера были в курсе всех новинок в оружейном деле. Но эпоха Эдо была периодом мира, японцы не вели войн и потребности в новых моделях огнестрельного оружия не возникало.

Хотя именно тэппо и пушки европейцев помогли Токугаве прийти к власти, он видел в сотрудничестве с Европой не только выгоду, но и многочисленные минусы. Иезуиты прибрали к рукам слишком много земель, а христиане-даймё активно поддерживали противников Иэясу. Впрочем, первые ограничения на деятельность ушлых португальцев наложил ещё предшественник Токугавы – Тоётоми Хидеёси. Он отнял у иезуитов Нагасаки и запретил проповедовать христианство в своих землях. Новый сёгун продолжил эту политику – в 1614 году вера в Христа была запрещена на всей территории Японии, и христиане были вынуждены уйти в подполье. Наместники и князья, стремясь доказать свою лояльность, проводили жесточайшие репрессии в отношении тех, кто решил сохранить верность убеждениям. Выявленных христиан распинали на крестах, установленных в море, чтобы они медленно захлебнулись в приливной волне. Других одевали в соломенные плащи, обливали маслом и поджигали. Обезглавливание считалось милосердной казнью. Деревни и целые провинции, в которых находили христиан, облагали дополнительными налогами.

В 1633-1637 годах серия природных катаклизмов привела к небывалому неурожаю на западе страны. Крестьяне Кюсю голодали, однако правители увеличили налоговое бремя, что привело к восстанию в княжестве Симабара. Порядка тридцати тысяч земледельцев, ремесленников и ронинов подняли мятеж и разгромили войско местного даймё. Для подавления бунта сёгунат собрал двухсоттысячную армию, которую поддержал голландский корабль «Де Рюп», обстрелявший из своих пушек замок повстанцев, и лишь чудом не убив предводителя мятежников. За эту помощь сёгун предоставил голландцам монополию во внешней торговле. Главным же последствием Симабарского восстания явилась политика сакоку – полной изоляции страны. Иностранным кораблям запрещалось заходить в порты Японии, жителям империи – покидать её под страхом смерти. Единственным крошечным «окошком в Европу» оставалась голландская фактория на рукотворном острове Дэдзима в гавани Нагасаки.

В самый разгар этого восстания к северному берегу острова Кюсю и приплыл корабль, на борту которого находилась команда, заразившаяся неведомой болезнью от загадочного племени мзумбе.

Глава 1

Вечером двадцать седьмого дня восьмой луны Канъэй* в рёкане* «Летящая ласточка» собралось много путешественников. Дождь лил, не переставая, уже третий день, и дороги развезло совершенно. Только крайняя необходимость могла заставить кого-то двигаться в такую пору. Город Кокура в провинции Будзэн в последнее время процветал. Сёгунат положил конец смуте в стране, люди обрели покой, наладилась торговля, и Кокура, удобно расположенная на северо-востоке острова Кюсю, развивался невиданными темпами – только за последний год открыли три новые гостиницы.

В общем зале было шумно, чадили две большие медные жаровни, где-то играли в кости, кто-то ссорился, несколько торговцев громкоспорили о ценах на лобстера в канун Нового года. Группа из четырёх самураев без гербов господина на одежде, что выдавало в них ронинов,* сидела на отдельном возвышении, тихо ведя беседу. Рокуро, торговец из Ономити, что в провинции Бинго, толкнул своего спутника под руку в тот момент, когда он подносил ко рту палочки-хаси с зажатым в них кусочком жареного осьминога. Рука дрогнула, и осьминог плюхнулся обратно в миску.

__________

* Двадцать седьмой день восьмой луны Канъэй – 12 октября 1640 года. Традиционный японский календарь состоит из девизов правления императоров (за некоторым исключением), а также месяцев (лун) и дней лунного календаря. «Канъэй», яп. – «Защита правосудия», девиз правления (нэнго) японских императоров Го-Мидзуноо, Мэйсё и Го-Комё, использовавшийся с 1624 по 1645 годы.

* Рёкан, яп. – гостиница.

* Ронин, яп. – «человек-блуждающая волна», самурай без сюзерена.

– Рокуро, неуклюжий ты болван! – расстроился его приятель, тоже торговец, поднабравшийся к этому моменту сакэ.

– Смотри, Хироси, видишь вон того человека? – Рокуро указал подбородком на затенённый угол, где в одиночестве сидел пожилой мужчина в весьма поношенной, но добротной одежде. Человек был явно благородного происхождения, но знавал куда более благополучные времена.

– И кто это? Дедушка твоей бывшей жены? – подвыпивший Хироси захихикал.

– Дурак! Если я не ошибаюсь, это господин Като. Идём скорее, нужно поздороваться с ним. Трактирщик! – закричал Рокуро. – Трактирщик!

К ним подбежал полноватый, кривоногий мужчина средних лет и поклонился с подобострастной улыбкой.

– Что желают уважаемые господа?

– Скажи-ка, трактирщик, это не господин Като там, в углу? – понизил голос купец и вновь кивнул в дальний угол.

– О-о! – закатил глаза хозяин. – Вы знаете уважаемого господина Като? Вы совершенно правы, это он и есть. Тяжёлые у него времена настали, – с невероятной грустью добавил он, всем видом выражая скорбь.

– Что случилось? – нахмурил брови Хироси, который в душе был добрым малым.

– Вообще-то, не стоит мне об этом говорить, – зашептал владелец гостиницы, наклонившись к посетителям и обдавая их запахами кухни, – но у господина Като совсем не осталось средств. Он уже задолжал мне за три дня постоя, поскольку пережидает здесь этот треклятый ливень.

Трактирщик, разумеется, лукавил, костеря погоду. Затяжные дожди, снегопады и прочие катаклизмы всегда благодатно сказывались на выручке – от скуки люди больше ели и пили. И о затруднительном положении старого самурая он сообщил не без умысла – а вдруг кто из его знакомых решит одолжить денег, глядишь, хоть часть долга вернётся. Расчёт пронырливого торгаша оказался отчасти верным.

– Принеси нам ещё сакэ, да получше, и ещё одну о-тёко*, – распорядился Рокуро.

Кабатчик мигом испарился, чтобы появиться через минуту с обшарпанным подносом, на котором стояли токкури* и белая чашка.

– Отлично! – торговец поставил на столик стопку в пару десятков мон*, и трактирщик, рассыпаясь в благодарностях, мигом собрал монеты.

__________

*О-тёко, яп. – плоская чашечка для сакэ ёмкостью 30-50 мл.

* Токкури, яп. – бутылочка с узким горлышком для сакэ ёмкостью 1 го (около 180 мл).

* Мон, яп. – мелкая медная монета.

– Ты что, Рокуро, рехнулся? – изумился его компаньон. – Уж не собираешься ли ты угощать этого нищего?

– Замолчи, пока я не выбил тебе зубы! – разозлился купец. – Что ты знаешь о господине Като, чтобы так говорить? Идём, выкажем ему уважение, и, если повезёт, ты услышишь самую удивительную историю, какую даже представить себе не можешь!

– А-йх, – отмахнулся Хироси и потянулся к бутылке, – опять эти самурайские байки. Послушать их, так каждый лично сражался под знамёнами самого сёгуна при Сэкигахара*.

– Убери лапы, болван, – Рокуро увёл в сторону поднос. – Вставай и не забудь проявить уважение. Пусть у господина Като и осталась всего одна рука, не сомневаюсь, что он проткнёт тебя, как таракана, а ты и глазом не успеешь моргнуть.

– Ха-ха-ха! – громко заржал его приятель. – Однорукий самурай!

– Тише ты, идиот! Головы хочешь лишиться? – зашипел на него Рокуро.

– Хорошо, хорошо, – тут же присмирел Хироси, осознав, что сболтнул лишнего.

Торговцы встали и направились в уголок, Рокуро впереди, с подносом в руках, а его спутник следом, теперь уже с опасением выглядывая из-за спины товарища.

– Простите что беспокою, Като-сан, возможно, вы меня не помните? – поклонился купец, обращаясь к мощному мужчине с причёской самурая, в которой было гораздо больше седых волос, чем чёрных, – меня зовут…

– Рокуро, – глубоким, спокойным голосом произнёс тот и повернулся к торговцам.

Только теперь Хироси разглядел, что левая половина лица старика изуродована огромным шрамом. Что-то, но явно не меч, нанесло ему страшную рваную рану, чудом не выбив глаз и обезобразив щёку почти до подбородка. Правая рука самурая покоилась на бедре, левый рукав кимоно был пуст и подвёрнут почти до самого плеча. Традиционной пары мечей не было видно, лишь хамидаси* в чёрных лакированных ножнах торчал за поясом.

– Вот уж не ожидал встретить тебя здесь! – мрачное лицо старого воина на миг озарилось улыбкой.

– Простите, господин Като, вы-то наверняка давно заметили меня, а я вот только что вас увидел, – снова поклонился купец.

– Что же, тебе по-прежнему не откажешь в сообразительности, хотя наблюдательности ты так и не научился, – согласился старик.

__________

* Битва при Сэкигахара – историческая битва, которая состоялась 21 октября 1600 года между двумя группами даймё, боровшимися за власть. Итогом сражения стала победа Токугавы Иэясы, что позволило ему вскоре стать сёгуном.

* Хамидаси, яп. – разновидность танто, кинжала. Отличался от традиционного танто едва заметной цубой (гардой).

– Господин Като, не откажетесь ли вы выпить с нами по чашечке сакэ? Вспомним былые денёчки… Или, если позволите, я приглашу вас к нашему столу? – хитро улыбнулся торговец.

– Хм-м, – самурай потёр подбородок ладонью. – Честно говоря, я не голоден, но из уважения к моему боевому товарищу, пожалуй, приму твоё предложение.

– Боевому? – изумлённо пробормотал Хироси.

– Ох, простите, господин Като, это Хироси, мой близкий друг. Мы с ним здесь по торговым делам. Он такой невежа, особенно когда выпьет, вы уж не серчайте на него, – Рокуро шагнул в сторону, представляя своего приятеля.

– Да, не каждый отважится шутить над самураем. К тому же одноруким, – хмыкнул господин Като.

Хироси изменился в лице и простёрся ниц, поняв, что самурай всё слышал, и ему пришёл конец.

– Простите, господин! Это не я, это сакэ во мне говорит! Я всегда страдаю от моего глупого языка! – запричитал он.

– Сейчас ты пострадаешь ещё больше, презренный торгаш, – послышался чей-то грубый голос. – Как ты посмел оскорбить благородного человека?

Рокуро обернулся и чуть не выронил поднос – позади них полукругом стояли четверо ронинов, и ладони у них многозначительно покоились на рукоятях мечей.

– Благодарю вас, уважаемые господа, – спокойно произнёс Като, – но эти люди – мои друзья. А друзьям позволено иногда шутить друг над другом.

– Всё равно, друг или нет, этот слизняк позволил себе оскорбить знатного господина. Раз это была шутка, так и быть, он умрёт быстро и без мучений, – прорычал один из бродячих самураев, могучий и необычайно высокий для японца.

Хироси умоляюще взглянул на Като.

– Ещё раз благодарю вас, уважаемые господа, но повторю – это мои друзья, – на слове «друзья» однорукий сделал ударение.

– Да кто ты такой, наглец? – вмешался другой ронин, глядя Като прямо в глаза.

Его щёки украшали густые бакенбарды, придавая физиономии особенно свирепый вид.

– Меня зовут Като Масасигэ. А как ваше имя? – всё также вежливо и не повышая голоса поинтересовался старик.

– Ятабэ Рендзо! – в голосе ронина явственно слышался вызов. – Ты, я вижу, калека, поэтому сегодня останешься в живых, чтобы никто не говорил, что Ятабэ Рендзо сражается с калеками. Но твой невежа-дружок умрёт. Пошли, червь, не будем проливать кровь здесь, нам ещё ночевать в этом клоповнике, – повернулся он к несчастному торговцу.

– Подожди, Рендзо, – остановил его невысокий, худощавый ронин, судя по всему, предводитель группы, и обратился к однорукому самураю: – Меня зовут Оониси Такехико, господин. Скажите, не вы ли вы тот самый Като Масасигэ, что прославился во время инцидента в Фукуме?

– Уж не знаю как насчёт прославился, но да, я был там, – согласился старый воин.

Ятабэ выпучил глаза.

– Это? – он разевал рот, словно карп, вытащенный из воды. – Это… тот самыйКато?! Но он же старик!

– Рендзо, – строго произнёс предводитель ронинов, – если бы тебе пришлось испытать то, что испытал господин Като, то как знать, может быть, ты выглядел бы ещё старше. Если бы выглядел вообще.

– Простите мою грубость, Като-сан, я повёл себя недостойно, – Ятабэ склонил голову.

– Бросьте, вы же действовали согласно Бусидо*. Но раз вы просите, конечно, я принимаю ваши извинения, – великодушно и, похоже, искренне ответил однорукий.

Оба самурая степенно поклонились друг другу, инцидент был исчерпан.

– Господин Оониси, – обратился Масасигэ к вожаку ронинов, – выходит так, что вы знаете меня, а я не знаю вас. Как это возможно?

– О, всё очень просто – отряд, где я тогда служил, прибыл в Фукуму уже после нападения … гхм… вы сами знаете, кого. Мы несли службу по охране внешнего кольца вокруг города. Но ваше имя уже тогда было у всех на устах. Не преувеличу если скажу, что для меня честь познакомиться с вами лично, – и он отвесил калеке гораздо более глубокий поклон.

Его спутники также незамедлительно поклонились, на что Като ответил тем же, признавая в новых знакомых равных себе. Едва официальная часть завершилась, Такехико кинул многозначительный взгляд на торговцев, один из которых так и стоял с открытым ртом, держа в руках поднос с выпивкой, а второй распростёрся на полу, не смея поднять голову и с замиранием сердца прислушиваясь к каждому произнесённому слову. Вопрос с ними ещё не решился.

– Как я и говорил, – произнёс однорукий самурай, – это мои друзья: господин Рокуро и его приятель, невежа Хироси. Рокуро храбро сражался рядом со мной в Фукуме, именно поэтому мы можем себе позволить шутить друг над другом.

– О! – ронин более внимательно посмотрел на купца, а затем слегка наклонил голову.

__________

* Бусидо, яп. «Путь воина» – неписанный свод правил поведения для самурая. Среди прочего значительное внимание уделялось достоинству. Любой намёк на неуважение мог рассматриваться как повод для немедленной сатисфакции.

Его товарищи изумлённо переглянулись – когда такое было, чтобы Оониси выказал уважение торгашу?

– Что же мы стоим? – заревел Ятабэ. – Господин Като, я умоляю вас присоединиться к нашей трапезе! И поскольку у вас такие уважаемые друзья,

так и быть – их я приглашаю тоже. Тем более что один из них уже нёс куда-то сакэ, – свирепое лицо самурая внезапно озарила широкая улыбка.

– Не смею отказать вам, господин Ятабэ, – улыбнулся в ответ Масасигэ и одним быстрым, но плавным движением поднялся на ноги. – Рокуро, посмотри, твой друг случайно не уснул, слушая нашу болтовню?

Почти все посетители таверны бросили свои дела, с любопытством ожидая, чем закончится эта в высшей степени странная встреча. Кое-кто разочарованно вздохнул, когда стало очевидным, что кровопролития не будет, но многие, такие же торговцы или ремесленники, испытали чувство облегчения. Ведь на месте этих двоих мог оказаться любой из них, и как знать, возможно, им когда-нибудь также повезёт, и голова останется на плечах. Пусть закон и запрещал казнь без суда и следствия, но кто будет заступаться за торговцев, находящихся на самой низшей ступени сословной лестницы? Пополнившаяся компания меж тем проследовала к месту, где отдыхали ронины, трактирщик получил новый заказ и кинулся его исполнять, Ятабэ лично разлил сакэ всем присутствующим и подал чашечку Масасигэ.

– Выпьем за наше неожиданное знакомство!

– Отличный тост, господин Ятабэ, – похвалил Като и осушил чарку одним глотком.

Кто-то крякнул от удовольствия, руки потянулись к закуске, тут подоспел трактирщик с подносом, и его появление было встречено гулом одобрения.

***

Рыбак по имени Хару направил свою лодку к берегу. Погода в это время года переменчива, поэтому, едва на горизонте появилась серая полоска, опытный мореход тотчас смекнул, что может налететь шторм. Пусть сегодня и невелик улов, но это лучше, чем самому отправиться на корм рыбам. Хару закрепил парус, и судёнышко, разрезая форштевнем потемневшую воду, резво побежало к видневшейся вдалеке суше. Порыв ветра ударил сзади будто кулаком, судно опасно накренилось, и рыбак даже вцепился пальцами ног в опалубку, чтобы ненароком не свалиться за борт.

– Харукадзу! Проверь леер! – закричал он молодому пареньку, старшему из своих двоих сыновей.

– Всё нормально, папа! – весело крикнул тот, дёргая натянутый, словно струна, канат.

– Смотри, отец! – раздался с кормы возглас младшего сына.

Хару обернулся и разинул от удивления рот. Тяжело переваливаясь на волнах и мотаясь из стороны в сторону, их нагонял невиданный корабль. Чем-то похожий на парусники намбандзинов*, но ничего подобного Хару за сорок лет не встречал. Не прошло и получаса, как корабль приблизился настолько, что рыбаки сумели разглядеть в бортах амбразуры для пушек, а также многочисленные отверстия для вёсел. Кое-где даже торчали их обломки. Но на палубе не было ни души. Рыбак за свою жизнь видел и военные корабли, и торговые суда китайцев, и даже португальский галеон. Загадочное судно, пожалуй, не уступало в длину Чёрному Кораблю иезуитов*, разве что проигрывая ему в высоте. На реях трепетали обрывки полосатых парусов, одна мачта сломалась почти у основания. Корабль, повинуясь дуновению ветра, держал курс прямо на сушу, что было сущим самоубийством, ведь впереди лежала подводная гряда. Море пенилось в этом месте, разбиваясь о скалы, едва скрытые водой. В отлив камни и вовсе выступали, словно гребень некоего чудовища, затаившегося на дне.

Очевидно, судно давно уже болталось в море, и его команда погибла от голода или болезни, раз никто не озаботился, чтобы взять правее по курсу. Впрочем, если на корабле не было никого, знавшего здешние воды, то моряки вполне могли угодить в ловушку именно по незнанию. Хару повернул своё судёнышко и заскользил вдоль берега, с замиранием сердца наблюдая, как неизвестный корабль несётся навстречу собственной гибели. Несмотря на рёв усилившегося ветра, они услышали ужасный треск, с которым скалы пропороли обшивку. Судно засело на рифе, накренившись на правый борт. В преддверии усилившегося шторма нечего было и думать подобраться к неведомому кораблю, но Хару, обойдя подводную гряду, сменил галс и помчался в обратном направлении, решив напоследок глянуть ещё раз. И он, и сыновья до боли напрягали глаза, силясь разглядеть хоть какие-то признаки людей, но корабль, судя по всему, был необитаем.

Настроение у Хару упало, поскольку предстояла весьма неприятная процедура. Следовало незамедлительно доложить портовому чиновнику в Фукуме, затем наверняка придётся самому везти его на место крушения, а потом ещё год отвечать на вопросы следователей из столицы. К намбандзинам и без того относились с подозрением, а из-за восстания в Симабаре*

__________

* Намбандзин яп. – южный иноземец или южный варвар. Презрительное название европейцев. Первыми на земле Японии оказались два португальских купца, лодку которых штормом прибило к южному острову Танэгасима. Поэтому японцы считали, что эти люди проживали где-то на юге.

* Чёрный корабль, яп. Курофунэ – названный за чёрный цвет корпуса галеон ордена иезуитов, которые во второй половине XVII века проводили активную религиозную и торговую экспансию в Японии.

* Восстание в Симабаре – восстание христиан, произошедшее в княжестве Симабара на западе Кюсю в 1637-1638 годах. Хотя все мятежники были японцами, власти всё равно обвинили в подстрекательстве миссионеров из Европы.

власти вообще как с цепи сорвались – всюду видят шпионов и тайных христиан. Разумеется, нечего и мечтать о рыбной ловле, пока не дадут официального разрешения. А кто, спрашивается, будет кормить семью всё это время?

Шторм, продолжавшийся добрую половину ночи, не смог уничтожить корабль, но сильно потрепал его. Огромные волны сдвинули корпус ещё на несколько метров, и пробоина в правом борту оказалась открыта для ударов разбушевавшейся стихии. Вода хлынула в трюм, с остервенением вымывая оттуда остатки корабельного имущества, обломки и прочий мусор. Что могло плавать – осталось болтаться на поверхности моря, остальное же медленно погрузилось в пучину.

***

Хидеаки брёл по берегу, высматривая, чем на этот раз поделились с ним морские духи. Если для рыбаков и мореходов шторма являлись проклятием, то для молодого человека такие дни были праздником. Прибоем всегда выбрасывало что-нибудь ценное, будь то обломки корабля, ящики с товарами, обрывки сетей, дохлая, но не успевшая испортиться рыба, крабы или моллюски. Вот и сейчас он увидел подозрительно большую кипу водорослей, которая, вероятно, скрывала что-то полезное. Парень заковылял к куче, припадая на левую ногу. Ещё ребёнком он сломал её, играя на скользких камнях, лодыжка срослась неправильно, и с тех пор Хидеаки стал калекой, непригодным к выходу в море. Вскоре после этого заболела и умерла его мать. А когда он вырос, отец с дядей утонули в бурю, и юноша остался круглым сиротой. Сбор выброшенного волнами на берег стал его единственным источником дохода.

Уже на подходе Хидеаки понял, что сейчас увидит – не в первый раз натыкался на утопленников. Тяжело вздохнув, он всё же добрался до кучи морской капусты, в которой запутался труп, и ткнул его палкой. Удивительно, но мертвец пошевелился! Не веря своим глазам, молодой человек перевернул на спину практически обнажённое тело и тут же отшатнулся – утопленник явно был из намбандзинов, высокий, на голову выше любого японца, с густой чёрной бородой, в которой торчал всякий мусор, с крупным носом и вытянутым подбородком. В том, что это труп, калека теперь не сомневался – тело незнакомца сильно побило о камни, тут и там на коже тошнотворно-белёсого цвета виднелись порезы, из которых не вытекло ни капли крови. Скорее всего, несчастный умер от голода – Хидеаки никогда не видел столь исхудавшего тела, – а потом его выбросили за борт с какого-нибудь корабля иноземцев. Волны прибоя пошевелили мертвеца, а он-то, дурачок, испугался… И тут утопленник открыл глаза.

От неожиданности парнишка отпрянул и шлёпнулся пятой точкой на мокрый песок. Бородач медленно принял сидячее положение и повернул к Хидеаки голову. Юноша достаточно повидал смертей в своей жизни, смертей самых разных существ, в том числе и людей. Такие глаза он видел у дохлой рыбы, с той лишь разницей, что взгляд этого намбандзина горел неимоверной злобой. Заскулив, Хидеаки по-крабьи засеменил прочь, быстро перебирая руками и отталкиваясь босыми ногами от прибрежного песка. Варвар попытался встать, но путы из водорослей не пускали, и он неуклюже завалился набок. Пользуясь моментом, калека поднялся и отбежал шагов на двадцать. Нога тут же заныла, и он вспомнил, что палка-клюка осталась рядом с живым утопленником.

– Ты кто такой? – крикнул молодой человек, даже не задумываясь, что иноземец, скорее всего, не знает японского языка.

– Эй, ты там живой? – задал он новый вопрос, не получив ответа на предыдущий.

Утопленник вяло копошился, издавая хрипы, даже отдалённо не напоминающие человеческую речь. Похоже, сил у него совсем не осталось, раз он даже не смог подняться. Хидеаки немного осмелел и, приблизившись, схватил свою клюку. Теперь парнишка почувствовал себя более уверенно.

– Ты можешь говорить? – спросил он, но страшный незнакомец упорно молчал, неуклюже елозя в куче водорослей.

Калека приблизился ещё на шаг и ткнул его палкой. Варвар слегка оживился и попытался встать, но упал лицом в воду. Юноша вытаращил глаза, потому что человек не делал никаких попыток поднять голову, словно не боялся захлебнуться. В порыве жалости он снова схватил его за плечо и развернул на спину. Вместо благодарности намбандзин злобно уставился на него своими мутными нечеловеческими глазами, затем разинул рот и защёлкал челюстями. Его левая рука дёрнулась сильнее, путы лопнули, и он попытался схватить Хидеаки за ногу, промахнувшись на какой-то сун*. Калека отпрыгнул и болезненно сморщился – такие упражнения ему были противопоказаны. И тут же забыл о боли, потому что из моря, появилась голова ещё одного намбандзина. Черноволосый бородач вырастал из воды, словно каппа*, вот уже появились голые белёсые плечи, и хромец, сбросив оцепенение, заковылял прочь со всей возможной скоростью. А из моря появлялись новые и новые головы.

Глава 2

Господин Симода Макото пребывал в скверном расположении духа. Мало им этого дурацкого мятежа у соседей, так принесли же боги ещё и чужеземный корабль. И именно в их провинцию! Симода-сан страдал язвой желудка, и болезнь перешла в ту стадию, когда лекарства уже мало помогали. Как это обычно бывало, чем больше он нервничал, тем хуже вела себя язва, а чем хуже

__________

* Сун – яп. мера длины, равная 3,03 см.

* Каппа яп. – водяной.

ему становилась, тем больше он нервничал. Так ещё предстояло плыть на судне, что было для него пыткой даже в безветренную погоду – живя у моря, сановник так и не научился справляться с «морской болезнью». Дурачьё рыбаки, обнаружившие странный корабль и даже не сумевшие его опознать, уже ждали на берегу, а неподалёку слегка покачивалась на волнах их жалкая посудина. В другое время для осмотра вполне хватило бы портовых чиновников, но из-за бунта христиан любым известиям о европейцах уделялось особое внимание. Пришлось лично тащиться. Симоду на руках перенесли в лодку, чтобы он не замочил шёлковые хакама*, один из сопровождавших его самураев, недовольно морщась, подвернул края своих штанин под пояс-оби, снял сандалии и преодолел эти несколько шагов вброд. Второй самурай остался на берегу с лошадьми. Гребцы, молодые загорелые парни, налегли на вёсла, и лодка помчалась в сторону судна.

– Симода-сама*, смотрите, – окликнул чиновника самурай, пристроившийся на корме.

По берегу скакал на лошади какой-то человек, крича во всё горло и размахивая руками.

– Что там ещё? – скривился Симода и со вздохом приказал: – Поворачивайте, узнаем, что нужно этому болвану.

Всадник, бедно одетый хромой юноша, слез с коня, да так неловко, что свалился на поросший чахлой травой песок. Рассыпаясь в извинениях, он простёрся перед чиновником.

– Перед тобой господин Симода, наместник господина Куроды в Фукуме. Кто ты такой и что тебе нужно? – произнёс один из самураев, бесстрастно глядя на согбенную спину оборванца.

– Меня зовут Хидеаки, господин! Я из деревни Сироиси, это почти в одном ри*, на север отсюда.

– Что тебе нужно? – прорычал самурай. – Ты понимаешь, что отвлекаешь Симоду-сама от важного дела?

– Простите господин, – затрясся человек. – Но они… они всех убили-и!

И он громко зарыдал.

– Прекрати выть, словно баба, и отвечай – кто и кого убил? – разозлился Симода.

– Намбандзины, господин! Чужеземцы вышли из моря и убили всех в нашей деревне! Всех – мужчин, женщин, детей, даже лошадей и свиней! А потом они их съели!

И оборванец снова заплакал.

__________

* Хакама яп. – традиционные широкие штаны.

* Сама яп. – суффикс, обозначающий очень высокое уважение при обращении.

* Ри – яп. мера длины, равная 3,927 км.

Чиновник и самураи переглянулись. Варвары напали на деревню? Возможно ли это?

– Если ты не прекратишь выть, я велю зарубить тебя! – рассвирепел Симода.

– Простите, господин! – Хидеаки сумел взять себя в руки.

– Теперь отвечай по порядку. На твою деревню напали? – спросил наместник, чувствуя, как внутри него распространяется жжение – треклятая язва тут же отреагировала на всплеск эмоций.

– Да, господин, – кивнул паренёк.

– Кто?

– Каппа, господин. Каппа в облике южных варваров вышли из моря и всех убили, – хромец снова готов был зарыдать.

– Какие ещё водяные, болван? – господин Симода стремительно терял остатки терпения. – Это были люди или кто?

– Нет, господин, это были каппа, – настаивал на своём юноша. – Похожие на намбандзинов, они вышли из моря, но я сумел спрятаться в скалах. А когда пришёл в деревню, там уже все были мертвы. И они их ели, господин! Я сам видел, клянусь вам! И некоторые жители стали такими же демонами. Я поймал лошадь, которая, видимо, вырвалась от них, и поскакал в город, но по пути увидел вас.

– Что за чушь ты несёшь? – всё также раздражённо отреагировал чиновник, но гнев уже уступал место сомнению.

В любое другое время он не поверил бы ни единому слову этого малодушного идиота, но в совокупности с известием о загадочном корабле, даже такой бред по меньшей мере заслуживал внимания.

– Ты понимаешь, что если лжёшь, то тебя ждёт смерть? – строго спросил он Хидеаки.

– Понимаю, господин, но клянусь вам, что говорю чистую правду!

– Такахаси, – обратился Симода к самураю, ожидавшему их с лошадьми, – езжай в эту деревню и разведай, что там и как.

– Слушаюсь, Симода-сама, – кивнул воин. И тут же обратился с просьбой: – Позвольте расспросить рыбака, господин?

– Конечно, – тут же разрешил наместник.

– Эти каппа – ты можешь их описать? – спросил самурай у калеки.

– Они выглядят, как намбандзины, господин, – затараторил молодой человек, будто только и ждал этого вопроса. – Но не как португальцы, хотя и похожи на них. Высокие, все мужчины, бородатые и черноволосые. С виду совсем мёртвые и страшно худые, словно умерли от голода, а потом утонули. А глаза у них наполнены нечеловеческой злобой.

– Откуда ты знаешь, как выглядят их глаза? – нахмурился Такахаси.

Хидеаки рассказал про найденный на берегу оживший труп.

– Понятно. Ну а когти, клыки, отравленные жала?

Симода прекрасно понимал, что самурай не боится и не издевается над рыбаком, он просто собирает сведения о возможном противнике.

– Ничего этого нет, господин, – помотал головой паренёк.

– Так. А оружие, доспехи? – продолжил допрос самурай.

– Нет, господин, я ничего такого не заметил. Только рваная одежда, а большинство вообще голые.

– Как же они убили жителей твоей деревни? – с подозрением спросил Такахаси.

– Этого я не видел, господин. Простите меня, я очень испугался, ведь я калека, бегать совсем не могу, едва сумел залезть на скалу и спрятаться, – молодой человек снова затрясся, то ли от страха, то ли от переживаний.

– Тогда с чего ты взял, что это именно намбандзины? Может, на деревню напали вако*?

– Нет, господин, там были только водяные и наши жители, те, кто превратился в демонов. И они пожирали тела других! – лицо парнишки скривилось от едва сдерживаемых рыданий.

Чиновник и самураи снова переглянулись.

– Почему ты решил, что твои односельчане превратились в демонов? Они что, все стали бородатыми варварами? – спросил господин Симода.

– Нет, Симода-сама. Но они двигались так же, и они… они тоже ели человечину! – шмыгая носом, пояснил калека.

– Что значит – двигались так же? Как? – Такахаси надоело вытягивать сведения, будто клещами, но он понимал, что от криков и угроз этот несчастный будет путаться ещё больше.

– Медленно, словно у них затекли ноги, – Хидеаки поднялся и изобразил походку оживших трупов.

– Как же они сумели всех убить? – с сомнением пробормотал второй самурай. – Двигаются медленно, оружия нет… Ты сам говоришь, что сумел удрать от них, несмотря на хромоту.

Симода сурово свёл брови к переносице, и рыбак снова бухнулся на колени.

– Клянусь именами Будды и богини Аматэрасу* – я говорю правду, господин! Это же демоны, наверняка у них есть какое-то волшебство.

– Ясно, – вздохнул Такахаси, поняв, что большего от хромца не добиться. – Можешь хотя бы сказать, сколько там этих каппа-намбандзинов?

– Д-да, – закивал Хидеаки. – Не меньше двух десятков вышло из моря, господин. А в деревне жило сорок три человека, не считая детей. Не знаю, сколько обратилось.

– Угу, значит, будем считать двадцать варваров и сорок три взрослых японца. Хорошо! – самурай повернулся к наместнику: – Господин, я узнал что хотел, и могу выдвигаться.

– Скачи, – дал тот добро. – Разведай всё, но не вступай в бой без необходимости. Затем возвращайся и жди нас тут.

__________

* Вако яп. – пираты.

* Аматэрасу – яп. Богиня-Солнце, одно из главных божеств традиционной японской религии синто.

– Слушаюсь, Симода-сама, – Такахаси отвесил поклон и вскочил в седло.

– А ты, – чиновник так зыркнул на Хидеаки, что у того затряслись поджилки, – останешься здесь до нашего прибытия и будешь сторожить лошадей.

– Конечно, господин, – припал хромец лбом к земле.

Когда Симода и сопровождавший его самурай по имени Като Масасигэ пересели наконец на рыбацкое судёнышко, язва у него разыгралась уже не на шутку. Изо всех сил сохраняя скучающе-бесстрастное выражение лица, чиновник пристроился на носу посудины и посмотрел в указанном рыбаком направлении через подзорную трубу. Увиденное его по-настоящему впечатлило. Судно и впрямь не было похоже ни на один известный ему корабль. Хотя Симода ненавидел море, живя в прибрежной провинции и находясь на столь ответственном посту, он прекрасно разбирался во всех типах судов и практически все из них видел вживую. Поэтому со всей ответственностью мог заявить – такой корабль никогда не приставал к берегам Японии.

Вблизи судно выглядело ещё более внушительно. Это была гребная галера, но огромных размеров и вдобавок несла на себе полноценное парусное оснащение. Корпус корабля изрядно пострадал от шторма, одна мачта висела на такелаже, в пробоину по правому борту свободно заходила морская вода. Лодка рыбаков обогнула судно со стороны носа, и поскольку стоял штиль, им удалось пробраться через торчащие клыки рифа, так что вскоре наместник имел полное представление о размерах и состоянии загадочного корабля. Со стороны кормы галеры свешивалась какая-то верёвка, и чиновник спросил у самурая, сможет ли он подняться по ней на борт. Тот молча кивнул, снял накидку-хаори, вынул из-за пояса длинный меч и положил его поверх одеяния. Затем высоко подвернул штанины, заткнув их за пояс, снял сандалии, подпрыгнул и, упираясь босыми ногами в дерево обшивки и перебирая руками, мгновенно оказался наверху.

Перепрыгнув через планширь, Като положил ладонь на рукоять кодати*, который он оставил при себе, и быстро огляделся. Поскольку непосредственной опасности не наблюдалось, меч пока покоился в ножнах. На накренившейся палубе царил полнейший хаос: обломки мачты повисли на перепутанном такелаже, повсюду лежали кучи водорослей, занесённых сюда штормом. Но нигде не было видно ни единого движения. Воин осторожно двинулся вперёд, стараясь не наступать на скользкую морскую растительность. Обойдя палубную надстройку слева и добравшись до входа, он осторожно заглянул внутрь, попутно отметив, что дверь разбита в щепки каким-то очень тяжёлым предметом. Проведя пальцем по глубокой царапине на косяке, он удивлённо покачал головой – определить с первого взгляда орудие, которым она была нанесена, не получалось.

__________

* Кодати, яп. – короткий меч, обычно носился в паре с длинным, называемым одати или катана. Второе название кодати – вакидзаси.

В каюте также был страшный бардак, разве что морской капусты сюда почти не забросило. Ни живых, ни мёртвых людей тут не обнаружилось, хотя Като показалось, что сквозь солёные ароматы моря пробивается слабый запашок мертвечины. Но это могла быть дохлая рыба, разложившаяся где-нибудь в углу. Детальный осмотр можно было отложить на потом, сейчас же надлежало обследовать корабль на предмет возможных выживших.

Осторожно перешагивая через осклизлые груды и перепутанный такелаж, самурай достиг трапа, ведущего на нижнюю палубу. Прислушавшись и не уловив никаких звуков, кроме отдалённого плеска воды, он нырнул в полумрак. Это явно была военная галера, поскольку он попал на орудийную палубу. Правда, большинство пушек сорвало со своих креплений и, судя по всему, выбросило за борт через парочку здоровенных пробоин. Уцелело всего четыре орудия, которые качкой загнало в один из углов. Масасигэ с уважением погладил ладонью массивный ствол балобана* – ценная находка, не чета китайским или корейским бронзовым болванкам, которые того и гляди взорвутся при выстреле. Кроме четырёх пушек, мелкого хлама и неизменных водорослей на этой палубе больше ничего не было, и Като, оскальзываясь на треклятой морской капусте и чертыхаясь под нос, добрался до трапа, ведущего ниже. Там уже царила темень, поэтому он надолго замер, прислушиваясь. Вскоре ему показалось, что в плеске воды наблюдается какой-то диссонанс. Спустившись на пару ступеней, он снова застыл, прекратив даже дышать. Сомнений не оставалось – там, во тьме, находилось живое существо. Оно шлёпало чем-то по воде, и то ли шипело, то ли хрипело, во всяком случае, издавало какие-то звуки.

Глаза его к этому моменту приспособились ко мраку, который слегка рассеивался у входа светом, проникавшим с верхней палубы. Стали заметны скамьи для гребцов и обломки вёсел, с которых свешивались цепи и кандалы. Как это было принято у варваров, они сидели спиной к носу судна и тянули вёсла на себя, тогда как в Японии гребцы всегда смотрели вперёд и толкали весло. В оковах же не было ничего удивительного – на таких судах всегда использовали труд преступников или рабов. Хотя шторм хорошо промыл помещение, здесь всё равно чувствовался запах немытых тел и экскрементов, впитавшийся в дерево. Самурай наклонился и потрогал кандалы, вновь удивлённо покачав головой – замки заперты. Как же гребцам удалось выбраться? А если они погибли в цепях, то где тела? Воин долго вглядывался в направлении подозрительных звуков и, наконец, разглядел светлое пятно, которое могло быть человеческим лицом.

__________

* Балобан – средняя пушка, калибром 10-12 фунтов (приблизительно 110 – 130 мм). Названа в честь сокола-балобана, обитающего преимущественно в Средней Азии. Английское название птицы – сакер, поэтому такие орудия англичане называли сакерами. Данный тип пушек был типичен для корабельной артиллерии XVII века.

– Эй! Назови своё имя! – крикнул Като, не слишком, впрочем, надеясь на ответ.

Однако неизвестный явно его услышал, потому что сильнее замолотил по воде и громче зашипел. Самурай осмотрелся и заметил короткий факел, торчащий из зажима на столбе, но тот оказался сильно отсыревшим. Тогда он выбрался наверх, заодно с удовольствием вдохнув свежего воздуха, и вернулся в кормовую надстройку. Здесь ему повезло – нашлась парочка более-менее сухих факелов, один из которых он запалил с помощью огнива. Спустя несколько минут Като в глубокой задумчивости поднялся обратно и перевесился через планширь.

– Симода-сама, не знаю, водяной ли тот, кто сидит в трюме, но выглядит точь-в-точь как описал нам калека, – доложил он чиновнику. – Если это и человек, то очень худой, и у него сломаны рука и нога. Он ничего не говорит, только шипит и хрипит постоянно. И ещё его кто-то сильно покусал. Выбраться он не может, потому что прикован к веслу.

О том, что у существа взгляд снулой рыбы, при этом пробирающий до костей, Като решил не говорить, поскольку это были уже чистой воды эмоции.

– Нужно взять этого варвара в плен и допросить, – принял решение Симода.

– Мне понадобится помощь, пусть ко мне поднимется один из рыбаков, – попросил самурай.

Симода сделал рукой повелительный жест, и один из юношей прошёл на нос лодки. На лицо его отца набежала тень, но он, разумеется, не посмел возразить.

Поднявшись на галеру и обыскав каюту, разведчики нашли странно выглядевший топор, отрезали несколько верёвок и, запалив ещё один факел, спустились в трюм. Разглядев то, что им предстояло пленить, рыбак с тоской уставился на Като. Перед ними сидел страшно худой мужчина, заросший копной нечёсаных волос и такой же бородой. Его левая рука, сломанная чуть ниже локтя так, что торчали кости, была прикована к обломку огромного весла, рассчитанного на троих. Правую кисть ему удалось высвободить из кандалов, ободрав практически всю плоть. Вода в этом месте доходила сидящему человеку до пояса, и когда японцы приблизились, он попытался встать, но его левая нога, тоже сломанная, не позволила принять вертикальное положение. Так что он снова плюхнулся на лавку, где, вероятно, провёл не один месяц своей жизни. Поразительно, что, несмотря на ужасные раны и жуткую худобу, мужчина, как заведённый, поднимался, чтобы в следующую секунду упасть обратно на лавку. Он не произнёс ни слова, лишь громко шипел да тянул к людям искусанную правую руку. Но испугало молодого человека даже не это, а взгляд несчастного. Мутные, словно подёрнутые плёнкой глаза горели неукротимой злобой, злобой нежити на живых людей.

Однако на самурая эта картина, судя по всему, не произвела никакого впечатления. Обойдя варвара сзади, Като накинул на него петлю и потянул, прижав руки к телу, а затем быстро обмотал несколько раз, зафиксировав путы. Страшный человек не сопротивлялся, но сделал в сторону своего пленителя пару рывков, при этом громко клацая обломками зубов, словно хотел того укусить.

– Принеси мне верёвку потолще, – велел Масасигэ рыбаку, намереваясь сделать из неё кляп. Не хватало ещё подцепить какую-нибудь иноземную заразу.

Парень развернулся к выходу, но в следующий миг запнулся за что-то в воде и неловко повис на обломке весла. Иноземец неожиданно резво дёрнулся всем телом и упал на рыбака сверху. Всё произошло настолько быстро, что Като не сумел его удержать. Юноша завопил от боли, потому что намбандзин вцепился ему зубами в плечо. Като сильно рубанул варвара ребром ладони по основанию черепа, после чего рывком стащил с незадачливого помощника. Вообще-то, таким ударом можно было вырубить крепкого мужчину, не то что истощённого доходягу, но тот, к удивлению самурая, даже не вздрогнул. Зато ему удалось вырвать из плеча молодого человека кусок кожи, который он принялся жевать вместе с тканью рубахи. Стало понятно, что перед ними безумец. Бедолага просто свихнулся от голода! Волна омерзения накатила на самурая от вида челюстей, пережёвывающих человеческую плоть, и он изо всех сил двинул сумасшедшего кулаком в подбородок. Тот рухнул на весло, к которому был прикован, а затем свалился в воду, где и застыл без движения. Самурай приподнял лёгкое, несмотря на рост, тело, приложил два пальца к яремной вене, затем с досадой швырнул обратно. На виске варвара появилась свежая рана – он ударился о торчащий из обломка крепёжный болт кандалов. И теперь однозначно подох.

– Что случилось? – недовольно спросил господин Симода, сразу распознав выражение лица самурая, когда тот вновь появился на корме.

– Намбандзин напал на рыбака и укусил его, господин. Я ударил варвара, он упал головой на железный болт. Рана оказалась смертельной. Это моя вина, – коротко доложил Като.

На самом деле всё было очень скверно – он провалил простое задание, и господину Симоде, вероятно, придётся приказать ему совершить сэппуку*. В присутствии простолюдинов он, разумеется, делать это не станет, зато когда они вернутся в замок…

– Я приму решение позже. Тащите эту кучу дерьма сюда, загрузим его в лодку, – указал наместник на болтавшуюся за кормой рыбацкого кораблика шлюпку.

__________

* Сэппуку, яп. буквально – резать живот. Ритуальное самоубийство, принятое в высшем сословии в Японии (хотя и не только в нём). Существует распространённое заблуждение, что сэппуку совершали знатные самураи, а харакири – простые воины и ронины. На самом деле это один и тот же термин, но из-за особенностей языка существует два способа произношения.

Пока шла погрузка, господин Симода взял себя в руки, и со смесью любопытства и отвращения присмотрелся к трупу варвара. Воистину, таких людей тут ещё не бывало, хотя некоторые моряки-португальцы выглядели ещё более омерзительно. И всё же тот факт, что неизвестный с такими травмами был до недавнего времени жив, удивлял сам по себе. В том, что это человек, а никакой не каппа, Симода даже не сомневался – ни одного демона невозможно убить ударом кулака по башке. Во всяком случае, чиновник об этом никогда не слыхал. Многое о загадочном судне должны были поведать найденные вещи, но этим он займётся позже, на суше. Мертвец был полностью обнажён и Симода невольно обратил внимание, что у того обрезана крайняя плоть. Выходит – это мусульманин или иудей? Ещё одна загадка.

Хару заохал, увидев, что случилось с сыном, но тот заверил, что беспокоиться не о чем и, промыв рану морской водой, перевязал свежей тряпицей. Лишь когда пришло время снова бросить якорь, отец обратил внимание, что парнишка бледен и весь покрылся испариной.

– Что с тобой, сынок? Ты заболел? – озабоченно спросил он.

– Всё хорошо, чичи*, – вымученно улыбнулся юноша. – Я в порядке, не волнуйся.

И тут же мешком осел на палубу.

– Монтаро! – вскричал рыбак и бросился к нему. С другой стороны того уже поднимал за плечи старший брат.

– Всё хорошо, всё хорошо, – бормотал молодой человек неестественно бледными губами.

Отец тронул его лоб и поразился, насколько он был горячим, при этом юношу трясло, словно в лихорадке. Парнишку отнесли в тень и дали попить, после чего Харукадзу спустился в шлюпку.

– Пошевеливайся! – приказал господин Симода старшему рыбаку.

Его немного встревожило, что парнишка внезапно захворал и он хотел как можно быстрее покинуть рыбацкую посудину. Но для этого сначала надо было доставить на берег труп варвара и вещи, взятые с корабля.

Хару ухватился за канат, чтобы спуститься вслед за старшим сыном, но напоследок оглянулся и вдруг увидел, что больной юноша выходит из-за палубной надстройки.

– Монтаро, сынок, зачем ты встал? Тебе нужно полежать! – заквохтал его отец, словно наседка.

Парень вытянул руки и, спотыкаясь, бросился к родителю. В этот момент Като увидел его глаза, но было уже поздно – Хару издал душераздирающий вопль и изо всех сил попытался оттолкнуть от себя сына, вцепившегося ему зубами в шею. Брызнула кровь, юноша отпрянул, вырвав у отца из горла здоровенный кусок, который тут же принялся жевать.

___________

* Чичи, яп. – папа.

Рыбак, не переставая вопить, зажал рану руками и завалился на спину. Самурай действовал практически рефлекторно – меч с едва слышным шорохом выскользнул из ножен и взметнулся вверх, последовал молниеносный удар. Безупречно выполненный кэса-гири* располосовал тело парня от левой ключицы до правого бока. Долю секунды тело продолжало стоять, а затем бесформенной кучей свалилось на палубу, заливая её потоками крови. Вот только молодого рыбака это, похоже, не очень обескуражило. Во всяком случае он вытянул правую руку и, что самое ужасное, продолжал жевать кусок плоти собственного отца. Говорят, человек даже с отрубленной головой может сделать ещё пару шагов, но выжить после того, как твоё тело располовинят по диагонали?! О таком Като не слыхал ни в одной из баек, что ходили среди служивого люда. Однако он был хорошим самураем, не зря господин Симода его так ценил. Не раздумывая ни секунды, воин точным движением меча отделил голову от остатков тела. Рука перестала дёргаться, но рот… Рот у этого порождения Ёми* продолжал открываться, и ещё оно смотрело! Тем же мёртво-живым злобным взглядом, что и намбандзин на корабле. Ещё удар – и череп монстра треснул, словно гнилая дыня. Рот так и остался открытым, а вот взгляд нечеловеческих глаз, наконец, померк. Масасигэ медленно опустил поднятый для очередного удара меч, затем резким движением стряхнул кровь, вытер клинок об рубаху убитого и вложил в ножны.

Всё время, пока длилась эта сцена, господин Симода просто стоял, вытаращив глаза и положив ладони на рукоять катаны. Он даже не успел извлечь её из ножен. Из состояния ступора его вывел какой-то звук – это, дёрнувшись пару раз в судорогах, испустил дух несчастный отец убитого. Только теперь чиновнику стало понятно, что имел в виду калека, рассказывая, как жители деревушки превратились в демонов. А в том, что перед ним какая-то разновидность бакэмоно*, сомнений не оставалось. В приступе безумия люди совершают куда более ужасные поступки, чем вцепиться в горло собственному папаше, но чтобы голова жила отделённой от тела – такое возможно только при вмешательстве потусторонних сил. Симоду внезапно охватил страх – ведь Като тоже побывал на проклятом судне, возможно, и в него вселился злой дух. А ну как он превратится в адское отродье, алчущее человеческой плоти?

– Като! – окликнул он самурая, на всякий случай надавив большим пальцем на цубу и слегка выдвинув катану. – Как ты себя чувствуешь?

Жест чиновника не остался для Масасигэ незамеченным, но он не подал вида и совершенно спокойно ответил:

__________

* Кэса-гири, яп. – удар «монашеский плащ», самый сильный удар в японском фехтовании.

* Ёми, яп. – царство мёртвых в японской мифологии.

* Бакэмоно, яп. – общее название для демонических существ японского фольклора.

– Всё в порядке, Симода-сама, я чувствую себя хорошо. Давайте посмотрим на другого паренька.

Наместник понял, что самурай его раскусил, и ему стало неловко из-за приступа малодушия. А, если точнее, что его малодушие так легко распознали.

– Что случилось, господин? – испуганно спросил второй юноша, едва увидел над бортом головы обоих дворян. – Я слышал, как кричал мой отец.

– На твоего брата сошло безумие, и он напал на отца. Теперь оба мертвы. Мне жаль, – без всяких экивоков объяснил Като.

Парень рухнул на банку* и, обхватив голову руками, завыл на одной ноте.

– Эй, Харукадзу, соберись, нам ещё нужна твоя помощь! – рявкнул на него самурай. – У тебя будет время оплакать своих близких.

Разумеется, оставаться на судёнышке было нельзя, поэтому Като помог наместнику перебраться в лодку, а потом спустился и сам. Шлюпка заметно просела, но духи воды оказались милостливы и не подняли волн. Самурай взялся за второе весло, и вскоре под днищем зашуршал прибрежный песок. Такахаси Юки уже ждал их, сидя в тени невысоких сосенок, калека прохлаждался неподалёку. Симода, понимая, что обратно его никто не понесёт, выбрался из лодки сам, а самураи перетащили труп и вещи на берег.

– Ты справишься там? – проявил Като немного участия к рыбаку, который с тоской глядел на болтающийся на якоре кораблик с останками его родных.

– Справлюсь, господин, – поклонился юноша, едва сдерживая слёзы.

– Тогда греби обратно. Когда прибудешь в гавань, явишься ко мне, нужно будет ещё раз обсудить всё, что произошло, – распорядился наместник, которого переживания простолюдина совершенно не волновали.

– Да, господин, – снова поклонился молодой человек и со вздохом взялся за вёсла.

Поднявшись через несколько минут по верёвочной лестнице, Харукадзу с радостью увидел, что его отец пребывает в добром здравии и чем-то занят у тела брата. Которое, правда, выглядело как-то неправильно. Через секунду он понял, что именно не так – оно было разрублено пополам, верхняя часть лежала в стороне, примерно на расстоянии одного сяку*, а палуба вокруг была покрыта вывалившимися внутренностями.

– Папа? – едва не потеряв сознание от приступа дурноты, позвал юноша.

Пожилой рыбак резко обернулся, и сердце молодого человека пропустило удар. То, что перед ним стояло, уже не было его отцом – порождение Ёми, с окровавленной пастью, ужасной раной на горле и горящими ненавистью и лютой злобой взором. Демон зашипел и кинулся на Харукадзу.

__________

* Банка, здесь – скамья на лодке.

* Сяку, яп. – мера длины, равная 30,3 см.

– Не надо, отец! – закричал паренёк. – Не надо! – Булькал он уже разорванным горлом.

Глава 3

Едва сойдя на берег, господин Симода затребовал отчёт от Такахаси, и тот кратко сообщил, что ему удалось разведать:

– Калека сказал правду, господин. Вся деревня кишит существами, которых вряд ли можно назвать людьми. Примерно половина из них выглядит как намбандзины – высокие, исхудавшие, почти все без одежды. Другая часть, похоже, бывшие жители деревни – среди них мужчины, женщины и даже дети, все они искусаны, некоторые весьма сильно. Но, такое ощущение, их это совершенно не беспокоит. Все они или сидят, или стоят, иногда бродят взад-вперёд, словно не знают, куда идти. Я видел останки шести человек и ещё чьи-то, возможно, животных. Их всех съели сырыми. Среди этих существ есть несколько собак, которые не лают и никого не кусают, а просто лежат в тени. Мне показалось странным, что они словно не дышали. Ведь было жарко, собаки обычно в такое время тяжело дышат, высунув язык. Эти же просто лежали без движения. Но когда на другом конце деревни залаяла собачонка, псы вскочили и побежали туда. Люди, или кто это был, тоже пошли на лай. Помня о вашем приказе, я не стал подбираться ближе, чтобы не обнаружить себя, и ускакал обратно.

– Говоришь, кишмя кишат? Сколько ты насчитал? – нахмурился чиновник.

– Всего сорок четыре существа и шесть собак, из них двадцать один выглядели как варвары, остальные – как японцы. Но их больше, потому что я видел движение в домах.

– Хорошо. Теперь ты, – обратился наместник к хромоногому, который тут же упал на колени. – Встань и посмотри на варвара. Такие напали на твою деревню?

Хидеаки осторожно приблизился к трупу и тут же отшатнулся назад.

– Да, господин! – затрясся он.

– Какой же ты трус, – пробурчал Симода, впрочем, почти беззлобно.

Слишком много всего случилось за сегодня, чтобы тратить эмоции на этого юродивого.

– Такахаси, – повернулся он к более молодому самураю, – похож этот урод на варваров в деревне?

– Да, господин, он выглядит в точности так же, – подтвердил тот. И добавил едва слышно, обращаясь уже к Масасигэ: – Копия бусо* с картинок.

Его приятель лишь хмыкнул в ответ.

__________

*Бусо, яп. – в японской мифологии, духи, в которых превратились умершие от голода люди. Лишённые разума и эмоций, выглядящие как разлагающиеся трупы, они ходят по тёмным улицам в поисках живой человеческой плоти.

– Като, как ты думаешь, сколько людей мог вместить тот корабль? – спросил Симода у второго самурая.

– Один ряд вёсел, по тридцать два с каждой стороны, – принялся тот считать вслух. – Каждым веслом гребли три человека, это значит – сто девяносто два гребца. Парусная команда – около шестидесяти моряков, если принимать за основу португальские корабли такого размера. Двадцать четыре большие пушки, судя по амбразурам, по четыре человека расчёта, это ещё девяносто шесть, плюс обслуга малых орудий. Если это пираты, то ещё до трёх сотен в абордажной команде.

– Почему ты думаешь, что это были пираты? – спросил наместник, мрачнея с каждой новой цифрой, выдаваемой самураем. Шестьсот пятьдесят, а то и больше, разбойников-намбандзинов, превратившихся в злобных бакэмоно, которые шляются неизвестно где!

– Из-за их вещей, Симода-сама, – пояснил Като. – Корабли португальцев имеют более-менее однотипную оснастку, моряки одеты в одинаковую одежду, у всех одинаковое оружие. Пусть они и варвары, но понятие порядка и дисциплины им знакомо. На этом судне тоже нашлись португальские или испанские вещи, но были и вовсе не известные мне. А тот странный кривой меч, что мы забрали из каюты – я видел как-то похожий у одного контрабандиста. Перед казнью он бахвалился, что отнял его у моллкуского купца-мусульманина. Паруса изорваны, но расцветка не похожа на европейскую. Это пираты, причём христиане, или вообще безбожники, ведь говорят, мусульмане не обращают единоверцев в рабов.

«Ага, от него тоже не укрылось, что истощённый варвар был, скорее всего, исурамидзином»*,– подумал господин Симода.

Хотя ислам в те времена в Японии был практически неизвестен, наместнику даймё по рангу полагалось знать об иноземцах гораздо больше других. Как выяснилось, не он один интересовался внешним миром. Тут чиновник с удивлением отметил очень слабый приступ язвенной болезни, хотя после всего пережитого, да ещё и морской прогулки, его желудок должен узлом завязываться от боли. Странно… Однако у него ещё будет время поразмышлять о состоянии собственного здоровья, а сейчас нужно завершать дела.

– Такахаси, – принял решение господин Симода, – ты останешься здесь с калекой, посторожи труп варвара, я пришлю за ним повозку. Потом оба поезжайте вместе с ним в город.

– Слушаюсь, господин, – практически хором ответили самурай и хромец.

– Като, забирай остальное барахло, и едем, – скомандовал наместник.

__________

* Исурамидзин, яп. – «исламский варвар», мусульманин.

***

– Значит, вы были первым, кто убил бусо, Като-сан? – спросил самый молодой ронин по имени Мотиздуки Тадао, пока их предводитель разливал сакэ.

– Выходит, так, друг мой, – ответил с лёгкой полуулыбкой однорукий самурай, после того как чарки вновь опустели. – Возможно, кто-то из рыбаков в той деревушке тоже сумел одолеть одного-двух демонов, но, насколько я знаю, единственным выжившим был калека Хидеаки.

– Но вы никогда не рассказывали про это! – воскликнул Рокуро.

– А много ли у нас было времени травить друг другу байки? – задумчиво произнёс Масасигэ.

– Бусо? – переспросил Хироси, рискнувший, наконец, вновь открыть рот.

– Да, Хироси-сан, – торговцу показалось, что в слове «сан» промелькнула насмешка, – в итоге это прозвище так к ним и прилипло. Ведь в бусо, как известно, превращаются те, кто умер от голода. И хотя мы так и не узнали точно, откуда изначально пришли эти порождения ада, было очевидно, что все остальные стали превращаться уже от них.

Реакция купца была неожиданной:

– Мне кажется, нам мало сакэ! – воскликнул он. – Трактирщик! Трактирщик! Принеси нам ещё бутылочку!

– Две! – проревел Ятабэ.

***

Господин Симода очень озаботился произошедшим. События и так были более чем тревожными, но на фоне восстания христиан в соседней провинции последствия могли оказаться куда серьёзнее. Господин Курода, даймё и его сюзерен, ожидал сейчас приказа из Эдо, чтобы присоединиться со своим войском к армии господина Тарэдава Кататаки, даймё княжества Карацу, для подавления мятежа. Поразительно, что горстка крестьян и бродячих самураев смогла разжечь такое восстание. Повстанцы не просто разгромили самураев господина Мацукуру Сагэмасу, но и убили своего князя! Большинство буси из окрестных провинций мобилизовали на эту войну, и сейчас Симода располагал всего двадцатью самураями для поддержания порядка в городе и несения службы в замке. Правда, имелось ещё полсотни асигару*, а в случае необходимости он мог рекрутировать ещё двести-триста человек. И такая необходимость очень даже назрела. Нужно срочно ликвидировать всех этих

__________

* Асигару, яп. – «легконогие», лёгкая пехота, набираемая из крестьян или ремесленников. Основным оружием была длинная пика или лук, реже меч, но с появлением огнестрельного оружия асигару стали вооружать и аркебузами.

бакэмоно, или каппа, или бусо, или как их всех ещё называть, что сожрали целую деревню. Но для найма людей ему нужно разрешение из Фукуоки. Наместнику очень не хотелось причинять даймё дополнительного беспокойства, но обстоятельства того требовали. И, наверное, стоит рискнуть и попросить хотя бы десяток самураев для усиления гарнизона. У господина Симоды возникли очень нехорошие предчувствия касательно этой ситуации.

Пусть, по словам Такахаси, демоны не проявляли особой активности и не стремились разбежаться, но надо срочно запретить соседям посещать треклятое поселение, а лучше вообще изолировать весь район. Во избежание паники придётся солгать, что там вспышка кори – это отпугнёт самых непослушных. И, по-хорошему, нужно прочесать всё побережье – вдруг демонское отродье появилось ещё где-то. Только как это сделать такими ограниченными силами? А ещё необходимо вытащить всё ценное с неведомой галеры. Грабежа господин Симода не боялся – население достаточно хорошо понимало, что с ними будет, если у кого-то найдут иноземные вещи. Но в любой момент может налететь новый шторм, который разобьёт судно окончательно. От всего этого голова шла кругом. И не связан ли загадочный корабль с восстанием христиан? Многое могли бы прояснить бумаги с варварского судна, но ни Симода, ни его окружение не понимали чужой письменности. В порту сидел чиновник из Эдо, которому по рангу полагался переводчик, однако наместник не хотел раньше времени посвящать в эти дела представителей бакуфу*. В гавани Фукуоки сейчас должно находиться несколько голландских или английских торговых кораблей. Если господин Курода разрешит, можно было бы проконсультироваться у какого-нибудь капитана-намбандзина.

– Като, – обратился наместник к самураю, который сидел поодаль, с бесстрастным видом ожидая решения своей участи. – Я обдумал эту ситуацию с погибшим пленником. Судя по всему, мы столкнулись с чем-то новым и крайне опасным. Я уверен, ты действовал по обстоятельствам, и твоей вины в гибели намбандзина нет.

Хотя это означало, ни много ни мало, сохранение жизни для Масасигэ, тот даже не подал вида, что испытал облегчение.

– Вы всегда были справедливы, Симода-сама, – искренне произнёс он и поклонился.

– У меня для тебя будет важное задание, – продолжил чиновник. – Ты поедешь в Фукуоку, отвезёшь письмо господину Куроде.

__________

* Бакуфу, яп. буквально – «полевой лагерь», правительство сёгуната. Название как-бы подчёркивало временный характер администрации, но на деле именно они принимали все решения. Имперский кабинет министров лишь утверждал указы бакуфу. Также для укрепления власти сёгунат размещал в некоторых городах собственных представителей, не подчинявшихся местным даймё. Особенно это касалось портов, куда могли заходить иностранные корабли.

В нём я попрошу разрешения нанять ещё асигару, а также вернуть под моё начало хотя бы десять самураев. Ты сам всё видел, сможешь ответить на любые вопросы и найдёшь, что сказать, чтобы поддержать мою просьбу. Кроме того, я испросил разрешения на контакт с каким-нибудь намбандзином, чтобы он помог прочесть бумаги с галеры. Если дадут добро, сопроводишь варвара сюда.

– Я всё исполню, господин, – самурай вновь отвесил полагающийся поклон.

Спустя час, сменив лошадь и получив немного денег на непредвиденные расходы, Като выехал из южных ворот и поскакал в столицу княжества.

Глава 2

* * *

Хиго, главарь шайки пиратов-вако, известный также как Хиго Акабусо*, уже начал терять терпение, доказывая этому глупцу Дзюго, что сейчас самое лучшее время для выхода из подполья. С окончанием эпохи Сэнгоку*власти взялись наводить порядок в прибрежных водах, так что пиратам пришлось свернуть свои операции на японском побережье. Но за последний месяц обстановка, по мнению Хиго, изменилась в их пользу.

– Все войска отвлечены восстанием в Симабаре! Корабли стоят в гавани Фукуоки, ожидая приказа из Эдо! Как ты можешь быть таким глупцом и не понимать этого?! – вопил он, брызгая слюной. – До нас никому нет дела. Лучшего момента и представить невозможно!

– Может, ты и прав, – нехотя согласился предводитель другой ватаги. – Но кого грабить-то? Купцам запретили выход в море, а их посудины временно реквизировали под нужды армии.

– Смотри, – Хиго ткнул пальцем с грязным ногтем в кружки на примитивно нарисованной карте побережья. – Здесь деревни, которые только и ждут, чтобы на них напали. Думают, что спрятались в укромных бухточках, подальше от всех, хе-хе…

– Да там одни нищие рыбаки! – не сдавался Дзюго. – Что с них брать-то?

– У крестьян всегда что-то припасено. Засуха закончилась в прошлом году, а на побережье она вообще не ощущалась. В закромах наверняка есть рис и другое зерно. Ограбим, женщин и детей возьмём в плен и продадим китайцам. А чтобы на нас не подумали, – он разжал ладонь, в которой лежал небольшой жгутик из травы, свёрнутый крест накрест.

Такие использовали тайные христиане в качестве символа своей веры. В случае опасности его легко можно было кинуть в огонь или просто растребушить пальцами.

Остальные пираты, числом шесть, переглянулись – Хиго говорил дело. Предприятие не сулило особых проблем, зато выгода казалась очевидной. Да, это не грабёж купцов, но и дело-то плёвое, а на продаже рабов можно неплохо заработать. Нет, башка у Хиго точно варит как надо. Дзюго задумчиво поглаживал шрам, разделявший его куцую бороду на две неравные части – отметина от ножа, полученная ещё в далёкой юности. Он видел плюсы этого предприятия, но также понимал, зачем нужен Краснорукому – у него было в полтора раза больше людей.

– Хорошо, Хиго, мы пойдём с тобой. Но за это получим на одну десятую часть больше, – принял он, наконец, решение.

– Дзюго! Мне кажется, ты неверно понял, что я тебе предлагаю, – возмутился Акабусо. – Мы вместесовершим этот набег. Значит и делить будем поровну.

Остальные пираты замерли, ожидая, что скажет Дзюго.

– Совершенно верно, – вроде как согласился он. – Однако без меня у тебя ничего не выйдет, так? За что я и требую десятую часть. Это будет справедливо.

Разумеется, справедливостью тут и не пахло, но подобные понятия у пиратов всегда считались весьма относительной категорией. Основным аспектом, на котором базировался их так называемый кодекс чести, было право сильного. Хиго, понимая, что его загнали в угол, сгрёб со стола карту и в ярости швырнул на земляной пол хибары.

– Хорошо! – прорычал он. – Но командую в этой операции я, потому что у меня уже готовый план!

Дзюго выдержал паузу, делая вид, что обдумывает новое условие. На самом деле оно было вполне приемлемым. Оба главаря хорошо знали друг друга, в том числе и по совместным рейдам. Им не нужно было объяснять, что в таких ситуациях дисциплина важнее всего – это один из столпов успеха, вместе с тщательной подготовкой и удачей, без которой пирату не выжить. Поэтому начальник должен быть один.

– Хорошо, Хиго, мы вместе нападём на эти три деревни, и ты будешь командовать мной и моими людьми, – произнёс он наконец.

– Вот и отлично! – воскликнул Краснорукий и шлёпнул по столу ладонью.

Остальные пираты разразились одобрительными возгласами.

– Сакэ? – спросил один из них, доставая из-за спины перевязанную бечёвкой бутыль.

– А-а! – загорелись глаза у Дзюго. – Отличная мысль, Хандзо. Надеюсь, пойло хорошее?

***

Никто из жителей деревушки Сироиси не видел, как из утреннего тумана бесшумно появились несколько лодок, битком набитых весьма живописной командой. Большей частью она состояла из мужчин-японцев в возрасте от пятнадцати до пятидесяти лет, но опытный взгляд различил бы среди них явных полукровок из Китая или Кореи. На носу вытянутой посудины, ткнувшейся в песок первой, скрючился невысокий, коренастый мужчина с длинными волосами, заплетёнными в косу на китайский манер. Он был одет в короткие штаны и хлопчатобумажную куртку, поверх которой нацепил тёмно-синюю до – кирасу от самурайского доспеха. Далеко не все пираты облачились в броню, кто-то также использовал только нагрудник, другие предпочитали одни наручи для защиты рук от возможных повреждений в ходе стычек. Сражаться с крестьянами не то, что с другими пиратами или самураями. Простолюдины никогда не оказывали серьёзного сопротивления, разбегаясь кто куда, едва разбойничья ватага появлялась на горизонте. Тем не менее голову Хиго украшал стальной налобник, носивший явные следы ударов. Его мощные предплечья были выкрашены яркой красной краской. Собственно, из-за привычки красить руки он и получил своё прозвище. Самому Хиго всегда казалось, что это вселяет ужас во врагов.

Вторая лодка пристала к берегу в двадцати сяку от лодки главаря, и Дзюго, одетый в грязноватые шёлковые штаны и чёрную, весьма побитую кирасу, выскочил на берег, сжимая в руке катану. Пираты были вооружены разнообразным холодным оружием, в основном мечами. Но среди них было восемь человек с тэппо*.

Разбойники выстроились на песке неровной цепью, и двое разведчиков по сигналу предводителя исчезли в тумане. Прошло несколько минут, как вдруг жуткий вопль нарушил предрассветную тишину. Хиго сжал меч так, что побелели костяшки пальцев, и весь обратился в зрение, пытаясь хоть что-то разглядеть в густой кисее. Неясная тень мелькнула впереди, но тут новый крик донёсся со стороны деревни. Пираты переглядывались и пожимали плечами, ожидая команды от предводителя, однако тот почему-то мешкал. Внезапно из тумана материализовалась деревенская дворняга, да так бесшумно, что Хиго вздрогнул от неожиданности. Собака трусила какой-то странной походкой, следуя прямо на него. Собачий лай сейчас был совершенно ни к чему, и Хиго сделал знак одному из пиратов. Тот, прицелившись, выстрелил из китайского арбалета, метя собаке в шею. Стрела пробила горло пса навылет, но вместо того, что бы упасть, животное резко ускорилось и вдруг прыгнуло прямо на предводителя вако. Будучи опытным фехтовальщиком, он мягко ушёл в сторону, опуская меч по точно выверенной траектории. Послышался едва слышный свист рассекаемого воздуха, и клинок разрубил псину на две части именно там, где Хиго и рассчитывал. А затем все, кто находился в непосредственной близости, выпучили глаза – отделённая голова продолжала разевать пасть и злобно сверкать совершенно не собачьими взглядом. Раздалось треньканье тетивы и арбалетный болт вошёл в собачий череп с глухим стуком. Мутные бельма закрылись. Пираты суеверно забормотали охранные молитвы.

– Тихо! – рыкнул Хиго. – Сугато, Дзо, Мори, ступайте и узнайте, что за чертовщина там творится.

Он старался не подавать вида, но на самом деле начал беспокоиться – что-то явно шло не так, и это ему очень не нравилось. Ещё больше он заволновался, когда троица подозрительно быстро вернулась.

– Кейдзи мёртв, – доложил тот, кого звали Сугато, о судьбе одного из разведчиков, – его труп жрали собаки. Мы убили их. Мори цапнули за ногу, но ничего серьёзного. Слышь, Хиго, – добавил он, – эти собаки какие-то странные. Не лаяли, вообще не издали ни звука, пока мы их резали.

– Где Рё?– грубо спросил Хиго про судьбу второго разведчика, проигнорировав слова о молчаливых псах.

– Мы не узнали, решили рассказать сначала про собак, – пробормотал Сугато.

«Болваны!» – злобно подумал главарь.

– Что скажешь, Хиго? – растолкал пиратов Дзюго.

– Идём все вместе, нечего ждать, – ответил тот. – Старайтесь брать как можно больше пленных, убивайте только стариков и старух, они никому не нужны.

Пираты цепью двинулись вперёд. Вскоре показались растерзанные останки Кейдзи, окружённые расчленёнными трупами собак. Один из вако, не брезгуя, обшарил пояс погибшего и забрал его нож. И никто не видел, как то, что раньше было их товарищем, открыло подёрнутые мутной пеленой глаза и село, вывалив остатки внутренностей себе на колени. Затем труп Кейдзи неловко поднялся на обглоданные ноги и, пошатываясь, побрёл в сторону деревни.

Туман меж тем понемногу рассеивался, вот уже показалась первая хижина. Рядом с ней замерла неподвижная женская фигура. Один из пиратов, ухмыляясь, подкрался к женщине сзади, зажал ей рот ладонью и, приставив остриё вакидзаси к горлу, повалил на землю. В следующую секунду вако взвыл, не в силах терпеть боль – проклятая сучка не просто укусила его, а вырвала целый кусок плоти из ладони. Он оттолкнул рыбачку, но та, вместо того, чтобы убежать, оскалила окровавленный рот и бросилась в атаку. Вако, ничтоже сумняшеся, воткнул ей клинок в живот, однако женщина этого словно не заметила и, налетев на разбойника, сбила его с ног. Но больше всего бандита поразило, что чёртова баба не издала ни звука, кроме какого-то шипения, хотя должна была верещать от боли. И даже с тесаком в животе не оставляла попыток добраться до глотки своего обидчика. Поскольку оружие застряло в теле жертвы, пират сам схватил женщину за горло. Тут ей в спину вонзились сразу два клинка – это подоспели товарищи незадачливого разбойника. Но проклятая тварь и не думала сдаваться!

– Сдохни, дзя-дзя умэ*! – прорычал головорез, изо всех сил сжимая её горло и чувствуя, как хрустит под пальцами гортань.

Он перехватил взгляд упрямицы и… зря он это сделал. Закоренелый злодей, отправивший в преисподнюю Ёми не один десяток людей, сейчас заглянул в глаза злу иного порядка. Страх затопил сознание пирата, и он ослабил хватку. Жуткая крестьянка рванулась вперёд, вцепилась зубами прямо в нос вако и откусила его одним движением челюстей. Тот заверещал от боли и ужаса. Один из его товарищей отвесил женщине здоровенного пинка в голову, сбил наконец с тела неудачника, и они вдвоём принялись полосовать её мечами. Спустя пару минут крестьянка превратилась в фарш, но испустила дух, лишь когда её голову разрубили в двух или трёх местах. Безносый пират продолжал голосить, тщетно зажимая рану ладонью, из-под которой хлестала кровь.

Преимущество внезапности было давно утрачено, поэтому вся ватага рассредоточилась по деревне, полагаясь теперь на ловкость, оружие и численное превосходство. Новые и новые вопли боли, а то и ужаса доносились с разных сторон, и Хиго занервничал ещё больше. Тут он заметил на пороге хибары мужчину в одной рубахе, из-под которой виднелись голые кривые ноги. Рыбак выглядел каким-то заторможенным, словно был пьян. Он медленно крутился по сторонам, наклонив голову к плечу, будто страдал кривошеей. Впрочем, размышлять обо всех этих несуразностях Краснорукому было некогда. Мужчина заметил его, сипло застонал, поднял левую руку и тут же получил сокрушительный удар в челюсть, сбивший его с ног. «Неплохой выйдет раб», – думал Хиго, ловко переворачивая добычу на живот и выхватывая из-за пояса обрывок верёвки, чтобы связать руки. Пленник не произнёс ни слова и почти не оказывал сопротивления, лишь дёргал головой и странно шипел.

– Лежи спокойно, а то убью! – рявкнул Хиго, отвешивая ему ещё один удар по уху. Тут он обратил внимание на потёки крови на плече рыбака. Кто-то нанёс ему странную, округлую рану, не очень глубокую, но этого хватило, чтобы ткань рубахи пропиталась насквозь. Однако от предположений, чем можно было нанести такое ранение, его отвлекли. Ещё чьи-то голые ноги появились в поле зрения вако, он поднял голову и, выругавшись, отскочил на добрых три сяку. Из хижины вышла молодая девушка, обрывки одежды едва прикрывали её наготу. Но отнюдь не женские прелести заставили Акабусо проявить такую прыть – вся левая сторона лица у девчонки была объедена до костей и она скалила зубы в чудовищной усмешке. Руки также изобиловали ранами, на правой не хватало двух или трёх пальцев. Страшилище открыло безгубый рот и, издав хриплое шипение, бросилось на Хиго. Его меч остался лежать рядом с телом пленника, но он успел выхватить из-за пояса нож и полоснуть кошмарную крестьянку поперёк груди, одновременно отскакивая назад с проворством кошки, несмотря на надетый тяжёлый доспех. Но та, не обращая никакого внимания на глубокий порез, снова бросилась на пирата.

– Яббэ*?! – выругался обескураженный вако.

В эту секунду боковым зрением он заметил движение слева, обернулся и разразился гораздо более длинным проклятием – с другой стороны хибары появилось ещё с десяток фигур, частью местных жителей, а частью, к изумлению Краснорукокого, намбандзинов. Причём варвары, все до одного, выглядели измождёнными, заросшими чуть не до самых глаз доходягами. И при этом совершенно голыми! Тела и лица местных как на подбор покрывали разнообразные раны, из разорванных животов свешивались окровавленные внутренности, а конечности кое у кого обгрызли до самых костей. Это было уже слишком. Предводитель разбойников не дожил бы до таких лет, занимаясь столь опасным ремеслом, если бы не сочетал в себе бесшабашную отвагу с разумной осторожностью. Сейчас был не тот случай, чтобы доказывать кому-либо свою храбрость в бою. Он схватил висевший на груди свисток и издал резкий, протяжный свист, который повторил трижды. Тут же послышались крики:

– Отходим! Все отходим! На лодки!

Убедившись, что его поняли, Хиго плюнул на потерянный меч и пленника, увернулся от неуклюжей девки и побежал.

Тем временем восемь пиратов с тэппо, которые остались сторожить лодки, с беспокойством прислушивались к далёким крикам. Наконец, они заметили бегущую фигуру, двое прицелились, но быстро опустили оружие, узнав своего предводителя.

– Готовьтесь! – крикнул Краснорукий, задыхаясь от бега по песку. – Как увидите бакэмоно – стреляйте.

– Кого? – переглянулись пираты.

– Демонов, болваны! Оживших мертвецов, вот кого! Голые бородатые намбандзины и японцы. Короче – стреляйте во всех, кто не из наших! Поняли?

Возможно, вако и задумались о состоянии рассудка своего вожака, но перечить не стали – сказано стрелять, значит, будем стрелять. Они проверили фитили, раздув их посильнее, и взяли ружья на изготовку. Вскоре появились бегущие пираты, кое-кто из них был легко ранен. Среди таковых оказался и Дзюго, зажимающий ладонью укус на левом предплечье.

– Это и был твой план, Хиго? – ощерился он. – Хорош, ничего не скажешь.

– В этом нет моей вины! – огрызнулся Акабусо. – Кто мог знать, что в этой треклятой деревне все в одночасье сойдут с ума?

– Может, надо было разведать для начала? – язвительно поинтересовался Дзюго, заматывая руку грязной тряпкой.

– Три дня назад здесь всё было в порядке, – пробурчал Хиго, в глубине души понимая справедливость упрёка.

Чей план и командование – того и ответственность. Но сейчас его больше волновало, что не менее четверти команды ещё не вернулось. Правда, появились те, кто тащил на себе раненых. Пираты спасали своих вовсе не из чувства товарищества, просто раненые могли попасть в плен и выдать расположение баз и тайных складов. А в том, что люди заговорят, не сомневался никто – пытки у самураев, как и многое в Японии, были возведены в ранг искусства.

Позади раненых появились фигуры людей, передвигающихся совершенно иначе – шаркающей, «деревянной» походкой, часто скособочившись. Тут и там белели обнажённые тела намбандзинов.

– Стреляйте! – завопил Хиго.

– Ты что, ксо яро*? Там же наши люди! – зашипел на него Дзюго.

Среди демонов действительно брели пираты. Только они почему-то уже не спешили к лодкам, да и бакэмоно не обращали на них никакого внимания.

– Они уже не люди! Ты что, не видишь?! – верещал главарь.

Стрелки опустились на колено и подняли тэппо нас уровень глаз.

– Пли! – гаркнул Краснорукий, и восемь аркебуз изрыгнули пламя.

Прежде чем всё заволокло дымом, Хиго заметил, как в одного из крестьян попала пуля, тот дёрнулся, но не упал и даже не сбился с шага.

Вако меж тем помогали раненым грузиться в шлюпки.

– Шевелитесь! Быстрее! – Акабусо метался по песку, раздавая пинки и затрещины. Слишком много непонятного и даже необъяснимого творилось в чёртовой деревне, и это его ужасно бесило. Подбежав к стрелкам, он сгрёб одного из них за шкирку, проорав: – В лодки, сыновья шлюх! Чего вы тут возитесь!

Лишь убедившись, что все люди загрузились, он зашлёпал по воде сам и через секунду перевалился через борт. Демоны тем временем достигли кромки прибоя, но вдруг остановились.

– Подождите, – велел Хиго гребцам.

Бакэмоно это или сумасшедшие, но вода явилась для них преградой.

– Дай сюда тэппо! – велел он одному из вако и схватил заряженную аркебузу.

Бах! – рявкнуло ружьё. На голой груди высокого, измождённого варвара появилась чёрная точка, однако крови не вытекло совсем. Человек дёрнулся от удара, но не просто устоял на ногах, а даже не показал, что ему больно.

– Буккоростэ яру*! – пробормотал пират и скомандовал: – Ещё тэппо.

На сей раз он лёг, положив ружьё на моток верёвки, брошенный на кормовую банку. Долго целился, но когда грохнул выстрел, намбандзин рухнул как подкошенный.

– Значит, только в голову? – сказал Хиго самому себе, отдавая оружие для перезарядки.

Он с тревогой оглядел флотилию – не меньше дюжины вако остались в роковой деревне. Но и это был ещё не конец. Новые вопли боли и ужаса разнеслись над водой, народ начал выпрыгивать из некоторых шлюпок в воду.

– Что там ещё, Ёми их забери! – зарычал Краснорукий.

Тут внезапно заорал сидевший напротив него гребец – лежавший на дне раненый отчего-то решил вцепиться товарищу в ногу зубами. Пираты вскочили, лодка закачалась, и укушенный с воплем кувыркнулся за борт. Разбойник, послуживший причиной переполоха, между тем поднялся, и головорезы в страхе попятились – это был уже не их товарищ, а настоящее порождение ада.

Бах! – грохнуло тэппо, и во лбу пирата-бакэмоно появилось входное отверстие от пули размером с медную монету, а из затылка вырвалось целое облако крови и мозгов.

– За борт его, – скомандовал Хиго. – И чего вы ждёте? Вытаскивайте этого болвана из воды.

Бандит, укушенный за ногу, трясся от пережитого ужаса, держась за борт лодки, да и остальные чувствовали себя, мягко говоря, не в своей тарелке.

И всё же они сумели добраться до кораблей. Отдав команду разместить раненых, Хиго отправился на сэкибуне* Дзюго для обсуждения сложившейся ситуации. Но его союзник, бледный и покрытый крупными каплями пота, лежал на палубе с мокрой тряпкой на лбу.

– Хиго, сволочь, во что ты меня втянул? – прохрипел он. – Посмотри, что стало со мной и нашими людьми. Мы же все превратимся в этих тварей! Будь ты проклят, что б ты провалился в Ёми!

– Для каждого из нас в аду уже давно заготовлено местечко, так что оставь свои бабьи угрозы, Дзюго, – издевательски заявил Краснорукий. – Скажи лучше, что с тобой случилось? Демон напустил на тебя проклятие?

– Не знаю я, да и какое это имеет значение, болван! Я умираю!

– Я умиваю! Пожалейте меня, я умиваю! – глумливо передразнил его Хиго. – Будь мужчиной и прими свою карму с достоинством!

Окружавшие главаря пираты потихоньку отошли в сторону – человек на их глазах терял лицо и мгновенно перестал быть лидером. Внезапно тело Дзюго свело судорогой, он изогнулся дугой и, издав неприличный звук, распластался на палубе.

– Издох? – осведомился Краснорукий и наклонился над телом бывшего компаньона.

Странный запах коснулся его ноздрей, и он выпрямился, раздумывая, где недавно мог его ощущать. Точно! Так вонял тот рыбак, которого он пытался взять в плен. Хиго снова наклонился над телом пирата, осторожно принюхиваясь. В этот момент его недавний союзник открыл глаза. Думая, что тот ещё жив, Хиго уже приготовился снова язвить и издеваться, но перехватил его взгляд и едва заметно вздрогнул .

– Ты, – шагнув назад, обратился он к пирату, державшему в руках топор, – дай-ка мне эту штуку.

Существо, бывшее недавно Дзюго, медленно село и обвело стоявших полукругом людей мутными глазами. В первые минуты не-жизни оно ещё было дезориентировано, чем головорез не преминул воспользоваться – топор с хрустом вошёл в череп, и Дзюго на сей раз помер окончательно. Краснорукий обернулся к растерянной команде:

– Ваш предводитель мёртв. Он подох, стеная, как баба, и стал существом из Ёми, которое я убил. И теперь я, Хиго Акабусо, объявляю себя вашим предводителем! Если у кого-то есть возражения, давайте решим это прямо здесь и сейчас.

И он многозначительно покачал окровавленным топором. Пираты один за другим опустились на колени в глубоком поклоне, признавая тем самым его власть над собой.

Глава 4

Фукуока бурлила. Пожалуй, за всё время своей службы дому Курода и лично наместнику Симоде – а это, без малого, двадцать лет – Като не видел здесь столько самураев. Согласно разнарядке, утверждённой сёгунатом, каждый даймё поставлял в армию империи определённое количество воинов в случае объявления мобилизации. Число рекрутов и их вооружение, которое также был обязан обеспечить князь, зависели от официального дохода княжества. Земли Курода приносили 473 000 коку* риса в год. Исходя из этой цифры он был обязан предоставить: 3700 асигару – стрелков тэппо, лучников и копейщиков, а также около 700 самураев, конных и пеших. И это не считая личной охраны и свиты, положенной по статусу. Немудрено, что в городах княжества оставались лишь минимальные гарнизоны. Пехотинцы, понятное дело, дожидались приказа из Эдо в полевом лагере где-то за городом, прожирая запасы даймё и изнывая от безделья. А вот самураи собрались в столице княжества, и на них можно было наткнуться буквально на каждом шагу.

Прежде чем добраться до резиденции господина Куроды, Като не менее двух дюжин раз пришлось останавливаться, чтобы перекинуться парой фраз со знакомыми буси. К счастью, службу на подступах к замку нёс гарнизон самого даймё, и Масасигэ удалось избежать волокиты – его быстро пропустили дальше. Дежурным начальником караульной смены оказался его давний приятель, для которого Като так удачно захватил небольшой подарок – бочонок сакэ. Правда, распитие пришлось отложить на потом – войско перевели на походное положение в ожидании приказа о выступлении. Передав на хранение свой длинный меч, поскольку находиться с таким оружием в цитадели было разрешено только охране, самурай въехал во двор. Тут тоже царило суматошное оживление, однако его лошадь сразу же отвели в конюшни, где дали соответствующий уход – вычистили после дороги, напоили и накормили. Като выяснил, что прямо сейчас аудиенция не состоится, так что быстро принял ванну и привёл в порядок платье. Тем временем стараниями начальника караула ему организовали поздний ужин. Теперь оставалось только ждать – известие о том, что прибыл посланник из Фукумы незамедлительно передали помощнику управляющего замком, невзирая на тот факт, что он уже спал.

Тот, сразу после того, как оделся и привёл себя в порядок, доложил об этом младшему советнику даймё. Младший советник, в свою очередь, также привёл себя в надлежащий вид, и осмелился разбудить старшего советника, которому сообщил о прибытии гонца с важным посланием. Статус позволял тому лично читать подобные письма, поэтому господин Ямасита Нобуюки вскрыл печать господина Симоды и дважды тщательно перечитал депешу. Теперь предстояло решить непростую дилемму – с одной стороны, в письме содержались очень важные и тревожные сведения. С другой – уже наступил час Быка*, и Курода-сан почивал. Тем не менее Ямасита принял решение известить своего господина, так как гнев за то, что ему не сообщили столь важные новости, мог превысить недовольство из-за прерванного сна. Опустившись на колени перед сёдзи – раздвижной дверью, ведущей в спальню даймё – он несколько раз осторожно постучал по деревянной раме. Вскоре из-за перегородки послышался недовольный возглас его господина:

– Что там ещё?

Со сна голос князя звучал хрипло.

– Это я, Ямасита, Курода-доно*, – советник отвесил глубокий поклон, хотя даймё никак не мог видеть его из-за двери. – Прибыл посланник из Фукумы. Важные известия.

Свет за непрозрачными бумажными створками стал ярче – видимо, там зажгли большую лампу. Послышался шорох, сёдзи скользнула в сторону, и в узком проёме появилась рука. Ямасита, не смея поднять глаз, дабы не узреть своего господина в неподобающем виде, протянул письмо, которое у него тут же забрали. Всё также простёршись ниц, он подождал несколько минут, прежде чем перегородка снова отошла в сторону.

– Забери, – велел даймё, и советник тут же протянул руку. При этом глаза его по-прежнему были направлены в пол.

– Если не будет ничего более важного, я приму этого посланника сразу после завтрака, – сообщил его господин.

– Слушаюсь, Курода-доно, – Ямасита припал лбом к татами. – Гонец будет вас ждать точно в назначенное время.

Сёдзи закрылась, и советник, не вставая с колен, ловко переместился к следующей двери, за которой стояли два стражника. Из-за неё он уже вышел на ногах, не удостоив самураев ответным поклоном. Младший помощник всё это время ожидал у входа в личные покои своего начальника, и, получив распоряжение, побежал искать командира стражи. И только от него Като наконец узнал, что ему следует прибыть к малому залу для аудиенций к часу Кролика*. Для сна оставалось не так уж и много времени, но хороший солдат использует для этого любую возможность. Поэтому самурай без промедления отправился в комнату ожидания, где его ждала постель. Спустя две или три минуты он спал, словно младенец.

Несмотря на то что господин Курода поднимался рано, завтрак он закончил лишь на исходе часа Кролика. Всё это время Като просидел в ожидании у дверей приёмной, причём на голодный желудок – перекусить с утра не получилось. Однако принять посланника господина Симоды даймё не смог, поскольку прибыл срочный гонец из Симабары, и князь уединился с ним, выгнав даже охрану и обоих писарей. Это означало одно – известия очень важные. Самураю ничего не оставалось, кроме как вернуться в комнатку, где он провёл часть ночи. Слуги уже убрали постель, и теперь в этом помещении размером всего три дзё* находилась только пара вытертых подушечек для сидения. Гости помоложе ими не пользовались, они нужны были лишь старикам с больными коленями, но заведённый порядок никто не нарушал – раз подушечки положены, значит, пусть будут.

Время тянулось в томительном ожидании, и Като развлекался тем, что прислушивался к долетающим до него обрывкам разговоров, но таковых было немного – покои для гостей находились в отдельном крыле как раз для того, чтобы они не смогли удовлетворить излишнего любопытства. Однако солдаты всегда солдаты – дважды мимо дверей прошёл патруль, и молодые самураи беспечно болтали о гонце из мятежной провинции. Ведь он прибыл не один, у него также была охрана и слуги, которые остались на конюшнях и в общих казармах. Эти-то сопровождающие и успели растрепать все новости ещё раньше, чем о них узнал даймё. Правда, ничего важного не случилось – повстанцам по-прежнему удавалось сдерживать натиск противника. Они укрепились в замке Хара, к ним активно прибывало подкрепление, так как полностью блокировать цитадель не получилось. Войска сёгуната предприняли два штурма, но они не увенчались успехом – атакующие понесли большие потери и были вынуждены отступить. Многие военачальники сходились во мнении, что без хороших европейских пушек замок не взять. Но таких орудий у осаждающих не было – после победы в Осаке* Токугава Иэясу изъял артиллерию у всех без исключения даймё, оставив лишь небольшое количество орудий для охраны гаваней нескольких прибрежных городов, включая Эдо. Лёгкие же корабельные пушки помогали в Симабаре мало.

Като прекрасно понимал всю сложность положения господина Куроды, ведь тот был тодзама-даймё*, «посторонний», хотя и верно служил сёгунату Токугава, как и его отец – господин Курода Нагамаса. Проблема была в дедушке нынешнего князя – господине Куроде Ёситаке, который принял христианство и воевал против Токугавы Иэясу. Фамильное проклятие довлело над их семьёй, сёгун им не доверял, даже княжество велел разделить на три части, хотя и объединённые под управлением дома Курода. Неизвестно, как скажется это чёртово восстание на отношении властей в Эдо ко всем «посторонним». Кое-кто до сих пор поминал, как перекраивал Токугава карту Японии. Как лишались статуса, земель и богатства все, кто, по его мнению, мог хотя бы теоретически представлять угрозу его власти. А некоторые и вовсе расстались с жизнью при крайне подозрительных обстоятельствах. На месте даймё Като бы тоже собирал любые сведения, потому что малейшая ошибка могла дорого обойтись. Так что он просто набрался терпения и ждал, стараясь гнать мысли о еде. Хотя желудок предательски бурчал.

Лишь к часу Лошади* примчался посыльный и недовольным тоном сообщил, что его срочнождут в малом зале для аудиенций. Самурай поспешил за посланником, задержавшись только перед дверью, чтобы ещё раз осмотреть себя. Убедившись, что всё в порядке, он опустился на колени, гонец отодвинул сёдзи в сторону и через несколько секунд задвинул на место, уже за его спиной.

– Като Масасигэ, посланник господина Симоды Макото, наместника господина Куроды Тадаюки, даймё княжества Курода, в Фукуме! – напыщенно объявил помощник младшего советника статус прибывшего.

При этом Като не мог не отметить, что земли даймё были названы «княжеством Курода», а не «княжеством Фукуока», как это было принято в официальных документах. Всё это время его лоб почти касался скрещенных на татами ладоней, поэтому он не видел, какой знак был подан. Но теперь уже Ямасита важно произнёс:

– Тебе разрешено приблизиться к господину Курода, Като Масасигэ.

Самурай быстро встал, сделал несколько шагов вперёд и снова сел, на сей раз на расстоянии одного дзё* от возвышения, где восседал даймё, и снова поклонился, бросив на своего повелителя быстрый взгляд. Курода Тадаюки был довольно крупным мужчиной с округлым, волевым лицом. Зелёная хаори с вышитым лиственным узором прекрасно гармонировала с бежевым шёлковым кимоно и коричневыми хакама. Позади него, с правой стороны стояла подставка с полным доспехом, в знак того, что князь находится на войне. Здесь же, на катана-дай* лежали оба меча. Дабы не нарушать гармонию пространства, слева от доспехов поставили старинную китайскую ширму, расписанную изображениями волн и прибрежных сосен. Князь сделал повелительный жест правой рукой, в которой у него был зажат тэссэн – веер в металлической рамке, который можно было использовать как дубинку – и вся челядь, включая внутреннюю охрану, быстро покинула помещение. Спустя минуту в зале остался лишь даймё, его главный советник и сам Като. Это свидетельствовало как о важности и секретности аудиенции, так и о доверии, которое выказал князь к Масасигэ.

– Курода-доно прочитал послание твоего господина, – сообщил Ямасита, – и у него есть вопросы.

– Ты сам видел корабль? – сразу же спросил Курода, которому все эти церемонии уже стояли поперёк горла.

От самурая не укрылось, что в речи даймё не было даже намёка на властно-пренебрежительный тон, являющийся общепринятым в общении с нижними чинами. Хотя нотки раздражения Като уловил.

– Да, господин! – он поклонился и снова выпрямился. – Это гребная боевая галера, но снабжённая полноценными парусами, как на галеонах намбандзинов. Могла нести двадцать четыре больших пушки, четыре или больше малых. Тридцать два весла с каждого борта. Не менее четырёхсот человек в команде и около двухсот гребцов.

– Но вы обнаружили только одного? – уточнил Курода.

– Да, господин.

– Вы его допросили?

– Нет, господин. Он был прикован к веслу и напал на рыбака, который помогал мне с пленением. Во время этого инцидента я ударил варвара, он упал, ушибся головой и умер, – рассказал без утайки Като.

– Это был христианин?

– Мы думаем, это был мусульманин.

– Почему вы так решили? – удивился даймё.

Самурай быстро рассказал, по какому признаку они определили вероисповедание загадочного моряка.

– И таких же варваров видели в соседней деревне? – продолжал допытываться господин Курода.

– Да, господин. Один из жителей этой деревни, а также один из самураев господина Симоды подтвердили, что они выглядят в точности так же.

– Как? – снова нотки раздражения в голосе.

Различные правила и требования этикета выработали у находящихся в подчинении людей особую модель поведения. Крайне важным было чётко и кратко отвечать на поставленный вопрос, избегая личных домыслов и пространственных объяснений. Начальство само спросит всё, что ему нужно. Князь прекрасно это знал – сам ровным счётом также вёл себя на аудиенции у сёгуна. Но сейчас эти протокольные задержки начинали бесить. Если бы не Ямасита, он давно бы уже перешёл на обычную речь, тем более что знал Като лично. Согласно традиции, заведённой предыдущим даймё, господином Куродой Нагамасой, в замке раз в месяц собирались военачальники и выдающиеся воины клана на совет. Эти собрания назывались «Встречами без гнева», и на них каждый мог высказать претензию или недовольство в отношении любого, кто носил герб князя, включая самого Куроду. Всё сказанное на такой встрече всегда оставалось там же. Это помогало управлять княжеством и избегать многих внутренних проблем, а также укрепляло единство клана. Масасигэ несколько раз удостаивался чести посетить такие совещания, и князь хорошо запомнил этого умного и рассудительного воина.

– Высокие, круглоглазые, очень худые, сильно заросшие волосами на голове и на лице, почти без одежды, – ответил посланник.

– А среди них были христиане?

– Мне это неизвестно, господин, – поклонился Като.

– Вы захватили этих варваров?

– Мне это неизвестно, Курода-сама. Господин Симода отправил меня с посланием к вам вскоре после того, как мы осмотрели корабль.

– Хм-м, – князь сменил положение тела и облокотился правой рукой на хидзитатэ*. – Твой господин пишет странные вещи, будто бы эти намбандзины напали на жителей деревни.

– Сам я этого не видел, господин, – осторожно ответил Масасигэ, – мы это знаем со слов рыбака.

– Ещё он пишет, что варвары, вероятно, принесли с собой какое-то неведомое заболевание. Что ты об этом знаешь?

Настала самая сложная часть – поведать самому даймё, что в его владениях, возможно, завелась нечистая сила. И ключевым здесь являлось слово «возможно».

– Позвольте объяснить, Курода-сама, – Като отвесил очередной поклон. – Рыбак утверждал, что намбандзины вышли из моря, пришли в его деревню, убили несколько человек, а на остальных напустили какое-то заклятие. Затем они все вместе пожрали тех, кого убили. Самурай господина Симоды, Такахаси Юки, видел останки людей, но самого людоедства не наблюдал. Варвар на галере, которого мы пытались взять в плен, напал на рыбака и укусил его за плечо. Я видел его вблизи и могу сказать, что он был… странным.

– В чём странность? – подался вперёд даймё.

– Он сильно исхудал, так бывает только когда человек долго голодает. Я легко поднял его тело – при росте в добрый кэн оно весило едва ли десять кан*. У него были сломаны рука и нога, но он этого будто не замечал, – Като замолчал, тщательно обдумывая следующую фразу. Затем решил продолжить: – Был ещё один странный эпизод, господин. Вскорости после того, как мы отплыли от корабля, рыбака, которого укусил варвар, одолел необычный недуг. Его начало лихорадить, а затем он внезапно напал на отца и убил его. Я зарубил безумца, но слишком поздно – тот успел разорвать старику горло.

Курода удивлённо покачал головой, но ничего не сказал. Единственное, о чём умолчал Масасигэ – это о глазах варвара и сбрендившего парня. Потому что тогда не обошлось бы без упоминаний бакэмоно, бусо и прочей нечисти, а именно этого самурай решил избежать.

– Ты сказал, что корабль мог нести двадцать четыре большие пушки? – перешёл даймё к следующему вопросу. – Сколько их было на судне?

– Я видел только четыре. Варвары называют их сакэру.

– Угу, – кивнул господин Курода. – Это всё?

– Ещё три тайхо на верхней палубе. В трюме не меньше трёх десятков бочонков с порохом, но многие подмочены.

– Понятно. А зачем твоему господину понадобился варварский капитан?

– Мы не смогли определить принадлежность судна, господин. Бумаги оттуда испещрены каракулями намбандзинов, но язык нам незнаком. Некоторые каны* выглядят как знаки письменности португальцев, но мы не сумели понять их смысл. Господин Симода посчитал, что по такому поводу не стоит беспокоить таможенного чиновника из Эдо, у которого есть переводчик, и обратился с просьбой к вам, Курода-сама.

Даймё состроил удовлетворённую гримасу – мол, правильно, нечего этим соглядатаям из бакуфу совать нос в его дела. Однако не сказал, будет капитан или нет.

Некоторое время Курода молчал, в задумчивости постукивая себя веером по подбородку, затем выпрямился, убрав локоть с подставки.

– Мне ясна ситуация. Мой помощник, – едва заметный кивок в сторону Ямаситы, – отдаст тебе необходимые распоряжения.

Это означало конец аудиенции.

– Благодарю, Курода-сама, – Като снова поклонился, затем быстро встал и, не поднимая головы, попятился назад, пока не почувствовал, что позади него находится дверь.

Не поворачиваясь, он на ощупь отодвинул сёдзи в сторону, в поклоне выскользнул из зала и закрыл двери. Теперь можно было выдохнуть. Хотя это была далеко не первая встреча с князем, Като впервые общался со своим главным сюзереном вот так, с глазу на глаз. Но, кажется, всё прошло неплохо. Спустя пару минут он опустился на татами в уже знакомой комнатушке. Опять ждать!

Глава 5

Колокол в храме Тотё-дзи возвести о наступлении часа Козы*, когда запыхавшийся вестовой – совсем юный самурай – снова позвал Като в Малый зал. На сей раз никакой стражи у дверей не было, внутри оказались только оба советника и их помощники-писари. Като, отвесив им куда менее глубокий поклон, опустился на пол неподалёку, уже без всякого приглашения, поскольку оно не требовалось.

– Старший советник господина Куроды, Ямасита Нобуюки, по распоряжению самого господина Куроды, сообщает тебе следующее, – тоном, преисполненным пафоса, объявил второй советник, хотя Ямасита сидел напротив него. – В просьбе твоего господина, наместника Симоды в Фукуме, прислать отряд самураев – отказано. В просьбе разрешить нанять асигару – одобрено. Вам разрешается нанять сто или сто пятьдесят асигару для скорейшего наведения порядка. В случае крайней необходимости можно нанять ещё пятьдесят или сто асигару. Однако господин Курода велел напомнить о бережливости.

Об этом можно было и не говорить – рачительность, едва не переходящая в скупость, была отличительной чертой дома Курода. Однако справедливости ради следует отметить, что границы разумного никто не переходил. Именно этот удачный баланс в финансовой политике позволял клану копить богатства. Зато, когда в позапрошлом году из-за неурожая в край пришёл голод, в землях княжества никто не роптал – даймё разом снизил налоги и открыл кладовые. В результате у соседей полыхал бунт, а крестьяне Курода на каждом углу провозглашали здравицы своему господину.

– В просьбе прислать капитана или кого-либо из членов команды корабля комодзинов*, – продолжил между тем второй советник, – отказано.

Он бросил быстрый взгляд на первого советника и, получив одобрительный кивок, пояснил:

– Всем варварским судам указом сёгуна предписано оказывать помощь в подавлении восстания. В гавани просто не осталось их кораблей.

«Ага, – подумал Като, – значит, какой-то приказ из бакуфу всё-таки пришёл. Но не в отношении армии господина Куроды. Интересно! Надо будет расспросить приятеля из замковой стражи».

– Однако, – казалось, пафоса в голосе второго советника не могло быть больше, но он этого добился, – господин Курода, в своей бесконечной мудрости, внял совету своего верного помощника, господина Ямаситы, и распорядился выпустить из тюрьмы…

Ямасита едва слышно кашлянул.

– Э-э… – глаза у второго советника забегали, затем на лице отразилось заметное облегчение. – Распорядился временно под вашу отве…

Снова покашливание.

… Временно, под твоюличную ответственность, Като Масасигэ, отпустить из тюрьмы португальца-христианина. Это единственный намбандзин, который есть сейчас в наших землях. Однако ты должен понимать, что сразу после того, как он перестанет быть для вас полезным, его следует вернуть в тюрьму.

– Хай, – слегка поклонился Като, что означало: «я понял и готов слушать дальше».

– Хорошо, – важно кивнул второй советник и принял из рук писаря свиток. – Это распоряжение начальнику тюрьмы выдать варвара. Тебе надлежит оставить письмо при себе и предъявлять по требованию тех, кому разрешено по статусу. Подписано лично господином Куродой! И помни – это опасный преступник, ты отвечаешь за него головой!

С этими словами свиток был передан самураю, а выступление Накадзимы Митсуо закончилось.

– Ты же сам видел, что там произошло? – спросил Ямасита у Като без всяких протокольных ужимок. – Расскажи-ка поподробней. А то я уже слыхал разговоры о людоедах.

Тут он заметил быстрый взгляд, который самурай бросил на второго советника.

– Можешь говорить свободно, здесь только доверенные люди.

Возможно, Масасигэ показалось, но Накадзима будто бы немного увеличился в размерах от этих слов. Хмыкнув про себя, посланник Симоды повторил то, что говорил для даймё, добавив кое-каких деталей.

– Неужели загрыз собственного папашу? – поразился Ямасита, когда самурай дошёл до эпизода на кораблике рыбаков.

Едва слышный возглас в углу, где сидел старший писарь, говорил о том, что его тоже впечатлил рассказ. Первый советник князя грозно зыркнул в ту сторону, а Като вновь едва удержался от смеха – он прекрасно знал все приёмчики, к которым прибегал Ямасита, чтобы поддерживать своё положение среди подчинённых.

– И что же было потом? Ты зарубил его? – в возбуждении расспрашивал тот.

– Ага. Только он умер не сразу, – и Масасигэ поведал, как убивал сумасшедшего парня.

– Расскажи кто другой – ни за что бы не поверил! – воскликнул Ямасита. – Людоеды, которых ещё и убьёшь не сразу!

– Ну, тот варвар на галере умер, треснувшись башкой об весло. Честно говоря, я вообще не понимаю, как он выжил на том судне. Ты бы видел его – настоящий бусо.

Ямасита удивлённо покачал головой, а затем, доверительно понизив голос, сообщил:

– Курода-доно очень озабочен произошедшим. Передай господину Симоде, чтобы он незамедлительно доложил обо всех обстоятельствах этого дела, как только что-то прояснится. Надеюсь, кириситану* вам поможет. Ты, конечно, понимаешь, как рискует наш господин, выпуская этого преступника из тюрьмы в такой момент. Не подведите его.

И он пристально просмотрел самураю в глаза.

«Ты хотел сказать – не подведите нас, – подумал Като. – Ведь это была твоя идея. Нельзя сказать, что неразумная, но очень опасная, особенно в сложившейся политической обстановке».

– Я отвечаю за этого кириситану своей жизнью, – ответил он советнику.

Добавить тут было нечего, и Ямасита кивнул в знак признательности.

– Здесь личное послание для господина Симоды от нашего даймё, – протянул он второй свиток.

Като с поклоном принял его и тут же убрал за пазуху.

Своего приятеля он нашёл на конюшнях, где тот распекал какого-то нерадивого слугу.

– Ты-то мне и нужен, – потянул он его за рукав. – Оставь в покое парня. Или лучше вели ему седлать мою лошадь.

– Ты слышал, Тэдео? – рявкнул тот на молодого человека. – А ну, мигом нашёл лошадь моего друга Като и привёл её сюда!

Юноша моментально исчез.

– Знаю, знаю, хочешь спросить о делах в Симабаре, – усмехнулся приятель Масасигэ, глядя на улепётывающую фигуру. – А я вот хочу услышать из первых, так сказать, уст – что это за невиданный корабль принесли вам духи моря?

И он положил оба запястья на гарду меча, всем своим видом выказывая готовность выслушать хорошую историю.

– А, уже добрались и сюда? – хмыкнул Като, имея в виду слухи.

– Торгаши, – слегка пожал плечами его собеседник, объясняя источник распространения информации.

Самурай в третий раз приступил к рассказу, теперь уже не скупясь на подробности.

– Тикусё*! – от души прокомментировал его собеседник. – Думаешь, это связано с событиями у соседей?

– Не знаю, – честно ответил Масасигэ. – Вообще, похоже, что судно пригнало сюда штормами, и до этого оно долго болталось в море. Чего не отнять у намбандзинов – они умеют строить чертовски крепкие корабли. И я сильно сомневаюсь, что пираты собирались помогать Амакусе*. Но выглядит всё очень подозрительно. Наверное, Юки уже навёл шороху в той деревне и что-нибудь выяснил.

– Удивительные вещи творятся на белом свете, – покачал замковый самурай головой. – Ну а что касается вестей из Симабары…

– Да, я уже в курсе, – хмыкнул Като. – Ты бы научил молодёжь держать язык за зубами, когда ходят по коридорам.

– Хей-хо! – зловеще захохотал буси. – Чувствую, кому-то несладко сегодня придётся. Что поделать, сопливые ещё…

– Сопливые или нет, а о долге забывать не следует, – пафосно заявил Като, хотя сам тоже улыбался. – Скажи-ка мне лучше, дружище, как так вышло, что из Эдо пришёл приказ для голландского корабля, но не для нашего господина?

– А, ты про «Дэрюпу»*? Тут всё просто – то был приказ для всех кораблей намбандзинов во всех гаванях. Его доставили морем. Англичане свалили, отказавшись участвовать в наших делах, а вот голландцы – нет. Прошёл слух, – понизил он голос, – что приказ из Эдо, настоящий, для наших войск, уже в пути. Ждём со дня на день.

– Поэтому такая суматоха? – с пониманием покачал головой Масасигэ.

Двор замка и впрямь напоминал муравейник: всюду сновали слуги, неподалёку когасира* проводил смотр у отряда из нескольких десятков буси, одетых в разномастные доспехи, однако отлично вооружённых. В другом углу облачались в броню лучники-пехотинцы. Двое асигару тащили куда-то связку длинных копий, наконечники которых были прикрыты соломенной корзиной. В воздухе стоял гул множества голосов, перекрываемый иногда рёвом какого-то недовольного ветерана. И над всем этим трепетали нобори – знамёна клана. Причём господин Курода распорядился вывесить не только стяг с гербом рода, но и боевые хоругви с простым белым кругом на чёрном полотнище. Чтобы ни у кого не оставалось сомнений – княжество вступило в войну.

– И не говори, – подтвердил командир замковой охраны. – Только сегодня приняли на службу около полусотни ронинов. Прибыли утром вместе с какими-то купцами.

– Господин Курода нанимает ронинов? – подивился Като, для которого это было новостью.

– И много, – заговорщическим тоном сообщил его собеседник. – Наших самураев отправляют на укрепление приграничных гарнизонов, а наёмников – на войну.

Масасигэ вновь понимающе кивнул.

– Сам не хочешь? – спросил он, имея в виду желание отправиться вместе с войском.

– Кто ж не хочет поучаствовать в настоящей драчке?! – хвастливо воскликнул его товарищ. – Да только наше дело служилое – куда пошлют, туда и пойдём. Слушай, что мы тут болтаем, словно два конюха? Давай посидим, выпьем сакэ, как подобает благородным мужам!

– С удовольствием, Митсеру, но, в другой раз. Мне ещё ехать в тюрьму.

– За какими демонами тебе в тюрьму? – удивился Митсеру.

– Забираю христианина-варвара, пока вы его не распяли. Может, подскажет что про корабль этот, – по секрету сообщил Като. – Хотелось бы сегодня же попасть в Фукуму.

– О-о! – поскрёб подбородок его друг. – Тогда вот тебе совет. Лучше, как заберёшь своего кириситану, езжай не через город, а в объезд. Народ тут разный собрался, вон, двоим вчера за пьяную драку приказали совершить сэппуку. Сам понимаешь, все устали от ожидания, кровь вместе с сакэ играет, мечи елозят в ножнах. Кто-нибудь обязательно захочет обезглавить твоего знатока иностранных кораблей. Тебе это надо?

Фукуока действительно бурлила несмотря на то что обычные горожане отсиживались по домам. Это в Эдо официальным эдиктом разрешалось не отвешивать поклон не только самураям, но даже даймё из других княжеств*. Здесь же, в провинции, правила блюлись рьяно – чуть зазевался и жди неприятностей. Конечно, времена, когда простолюдинам рубили головы за такое проявление неуважения, давно миновали, но любой самурай всё равно мог обвинить горожанина в нарушении этикета, и тогда наказания не избежать. Поэтому жители и отсиживались по домам, выходя лишь в случае крайней необходимости. Это только кажется, что семь сотен самураев – не так уж и много для города. Среди мобилизованных было немало зажиточных буси, скопивших состояние на высоком посту у князя, а также несколько мелких даймё, являвшихся вассалами дома Курода. Все они прибыли на войну со слугами, оруженосцами, сыновьями или племянниками, для которых это была редкая возможность побывать в реальном сражении. Семь сотен легко превратились в добрые полторы тысячи. Все гостиницы и харчевни были переполнены, и многим оставалось только болтаться по улицам, глазеть на товары, нахваливаемые торговцами, да отпускать сальные шуточки девицам, чьи миловидные личики нет-нет да и мелькали из-за занавесок.

А вот кто не боялся суровых самураев, так это купцы. Любая мелочь, от инструмента для мелкого ремонта доспехов до свитков с охранными молитвами, продавалась буквально на каждом шагу. Торговали талисманами, сакэ, сандалиями, оружием, веерами, сакэ, различными снадобьями, оружейной смазкой, соломенными плащами, ящиками для переноски доспехов и снова сакэ. В городе не было вещи, которую нельзя купить. Лучше всех дела шли, конечно, у продавцов снеди и выпивки, ведь чем ещё заняться воину в ожидании отправки на фронт? Ха, конечно же посетить представление или «весёлый квартал»! Правда, для модного, скандального и весьма дорогого театра Кабуки* у большинства буси было маловато серебра, зато в провинциях огромным успехом пользовались комические труппы кёгэн, или кукольники-дзёрури. Като, пока пробирался через улицы, дважды был вынужден объезжать толпы зрителей. Задорный свист, грубые шутки и хохот свидетельствовали о том, что дают пьесы, очень популярные в этом сезоне.

И снова самурай был вынужден отказывать знакомым, которых встречал ещё чаще, чем вчера, в предложениях выпить или перекусить с ними. Тем не менее эти минутные остановки задерживали его, а предстояло решить ещё одно важное дело. До Фукумы путь неблизкий, и христианин вряд ли в состоянии преодолеть его пешком. О паланкине не могло быть и речи – даже Като не имел права пользоваться этим транспортом. Согласно эдикту сёгуна он был доступен только самураям высокого ранга, высокородным женщинам или немощным старикам. Стало быть, нужна ещё одна лошадь. Като посчитал это достаточным основанием для расхода денег, что ему выделили. Вот только он очень беспокоился, что никакой лошади купить не получится – все они давно уже зачислены в армию господина Куроды и жуют теперь его овёс и сено. В двух конюшнях его опасения оправдались – стойла были пусты. Однако в третьей, последней, осталась единственная кляча, которую не взяли в армию исключительно по причине дряхлости. Масасигэ всерьёз подозревал, что она не доберётся даже до почтовой станции, что была на полпути между городами. Но выбирать не приходилось. Услышав цену, которую барышник заломил за этого кандидата на живодёрню, он едва не схватился за меч. Столько не стоил даже его скакун, а это был хороший боевой конь, не боящийся выстрелов из ружья. Однако спрос рождает предложение, которое сейчас ограничивалось лишь одной кобылой, в прострации жующей клок сена. А к воротам конюшни между тем сворачивали сразу две группы самураев. Едва не скрежеща зубами от досады, Като отсчитал нужную сумму и, состроив самую свирепую гримасу, потребовал в качестве бонуса седло и уздечку. Проклятый торгаш, обливаясь потом от страха (или от духоты?) и непрерывно кланяясь, пролепетал, что сбруи нет, но есть его личное чудесное седло, в которое не стыдно сесть самому даймё. И только из уважения к такому покупателю, как многоуважаемый самурай, он готов уступить его за сумму, всего вдвое превышающую реальную цену. Торговаться Като не умел, к тому же это претило его самурайской гордости, поэтому он, снова рискуя сточить зубную эмаль, отсыпал в алчные руки серебро и медь. В кошельке после такого грабежа осталось совсем немного.

Теперь его путь пролегал через особый район, и он невольно (или вольно) посматривал на «домики удовольствий», где за решёткой из бамбуковых прутьев обычно сидели юдзё – девушки для свиданий. Сейчас почти все они пустовали из-за наплыва клиентов. В Фукуоке ещё не дошло до выселения подобных заведений в специальный квартал – юкаку – подальше от города. Правда, это и так была уже почти окраина, но сам район никак не был отделён от остальной части Фукуоки.

А вот в Эдо все «чайные домики»* уже сосредоточили в Ёсиваре и обнесли высоким забором, что не помешало этому месту стать самым весёлым кварталом города а, возможно, и всей страны. Масасигэ довелось посетить это заведение, когда он вошёл в состав свиты даймё и целый год жил в столице*. Разумеется, в первый же выходной они с Юки отправились в Ёсивару – потому что вы не были в Эдо, если не побывали в самом роскошном борделе страны. Цены на услуги жриц любви кусались. Ночь с девушкой высшего класса – таю, или ойран – поднаторевшей не только в плотских утехах, но и в развлечениях мужчин – обходилась в пятьдесят-шестьдесят моммэ. Но закуска, выпивка и музыканты легко вытягивали ещё сотню. Сто пятьдесят моммэ! Но оно того стоило. Конечно, самурай из провинции мог себе позволить такое лишь раз. Ну, или два. Хорошо, три! Да, они трижды наведались в Ёсивару и оставили там баснословную сумму – около тысячи моммэ на двоих! А ведь для столичных кутил это было сущей мелочью. Здесь уже вошло в обычай содержать таю в обмен на её личную привязанность к патрону.

Като вспомнил, как весь город рассказывал историю одного чиновника из правительства, погоревшего на своей страсти. Девушка, которой он оказывал покровительство, заболела, и несчастный сластолюбец потратил огромные деньги на её лечение. Ему даже пришлось пойти на подлог, но обман вскрылся, и лишь харакири спасло его от бесчестья. А к девице выстроилась очередь на год вперёд. Видимо, украденные деньги сыграли свою роль, и куртизанка поправилась. И каждый состоятельный мужчина мечтал лично увидеть и познать, что же это за невероятная таю и чего она умеет такого, чего не умеют другие? Поговаривали, что в Эдо считается нормальным спустить на юдзё до пятидесяти кобанов* в год. Треть годового жалования Като*!

Владельцы «весёлых домиков» в Фукуоке прилагали усилия, чтобы их заведения пусть даже отчасти походили бы на столичные. Девушки здесь тоже размещались за вертикальной красной решёткой, хотя, если судить по ценам, да и общему уровню, им были положены горизонтальные решётки дайте-комисэ – жриц любви третьего разряда*. И также, как в Ёсиваре, куртизанки тут сидели со скучающим выражением на покрытых белой пудрой лицах, лишь изредка бросая взгляды из-за полуприкрытых век на проходящих мимо мужчин. Зато их услуги стоили несоизмеримо дешевле – около десяти моммэ. Като с теплотой подумал об одной из юдзё – Сайери, с которой обычно уединялся в выходные дни.

А вот старшее поколение ещё помнило бордели в Нагасакэ, когда оттуда не изгнали португальцев. О, их заведения ничем не напоминали утончённые дома удовольствий японцев, зачастую это были вообще слегка перестроенные склады. Внутри вам не предлагали послушать музыку или поговорить о поэзии. Зато там были женщины. Отовсюду, где бывали корабли намбандзинов, они привозили рабынь, и кое-кому из знакомых Като удалось попробовать даже чернокожую, несмотря на байки, что они насылают проклятие «потери стрючка». Развратные китаянки, покорные филиппинки и даже европейки, у которых, как рассказывали, на теле не было ни одного волоска. Самурай почувствовал, что его эротические грёзы пробудили кое-что в недрах хакама, и пришпорил коня – времени на развлечения не было.

Като хорошо знал, где находится тюрьма, поскольку неоднократно бывал там. Разумеется, не в качестве заключённого, а как раз наоборот – помогал «разгрузить» это заведение. Содержали там лишь приговорённых к смерти преступников, а вот штатной должности палача не существовало. Право вершить правосудие предоставлялось даймё, равно как и выбирать способ казни приговорённых. Использовали повешенье, утопление, распятие на кресте, но большинству преступников всё же просто отрубали головы. И занимались этим… самураи. Как правило, устанавливали «дни казней», во время которых отправлялись на тот свет целые партии заключённых. Дело в том, что с тех пор как Токугава Иэясу победил своих противников и установил мир во всей Японии, буси, скажем так, негде стало практиковаться в воинском искусстве. Вернее, не на ком. Лишь на севере остались непокорные эдзо*, но север далеко. Като за свои тридцать шесть лет не был ни на одной войне, но это не означало, что ему не доводилось убивать. Случались в его жизни и поединки чести, что, кстати, было запрещено указом сёгуна. Бывали стычки с разбойниками. Но Като считал, что воин должен как можно чаще тренироваться именно в лишении жизни другого человека, а не просто в победе над условным противником в додзё*. И макивара* – это не человеческая плоть, хоть и имитирует её. Поэтому он периодически ездил на казни, где практиковался в обезглавливании всяких убийц и насильников.

Начальник тюрьмы дважды прочёл приказ даймё и сделал вид, что тщательно изучает инакан* господина Курода. В конце концов он удовлетворённо хмыкнул, почесал волосатой пятернёй за пазухой, распространив волну запаха пота, и пролаял приказ двум помощникам. Спустя несколько минут из ворот грубо вытолкнули высокого молодого человека европейской внешности, одетого в какое-то рваньё. Не удержавшись на ногах, юноша растянулся в пыли.

– Он ваш, господин, – небрежно поклонился тюремщик.

Като проигнорировал наглеца и, брезгливо ткнув иезуита носком сандалии, произнёс:

– Вставай, идём со мной.

Монах с трудом поднялся, кое-как помогая себе связанными руками.

Подойдя к лошадям, самурай достал кодати и заметил, как христианин вздрогнул и что-то забормотал. «Молится, – догадался Масасигэ. – Видать, решил, что пришёл его смертный час». С непроницаемым выражением лица он перерезал верёвку, стягивающую кисти рук христианина, невольно задержав при этом дыхание – от заключённого невыносимо смердело.

– Ты говоришь на нашем языке? – спросил он, отступив на шаг.

– Хай, – пробормотал тот, растирая запястья.

«Видимо, этот невежа недолго пробыл в Японии», – решил Като. Потому что к самураю следовало обращаться «господин». За такое неуважение и головы можно лишиться. «Или, наоборот, достаточно долго, – внезапно осенило его. – Ведь сейчас за сохранность его головы я отвечаю своей! Ладно, отложим на время правила этикета, нужно ещё кое-что объяснить этому вонючему варвару».

– Мы едем в Фукуму, там ты поступишь в распоряжение господина Симоды, – растолковал иезуиту Като. – Если попытаешься бежать, я тебя снова свяжу. Если попытаешься ещё раз – отрублю тебе руку. Ты понял, что я сказал?

– Шимода-сан? – с чудовищным акцентом переспросил монах, и самурай догадался, что тот думает, будто это его так зовут.

– Нет, болван, меня зовут Като Масасигэ, – он ткнул пальцем себе в грудь.

– Като? – повторил монах. – Като Машашигу?

«Амида Будда!» – мысленно закатил глаза «Машашигу».

– Маса… – он понял, что учить варвара бесполезно и махнул рукой. – Като! Като-сан! Понял?

– Като-сан! – несмело улыбнулся христианин.

– Чему ты улыбаешься, идиот? – пробормотал Масасигэ. И уже громче произнёс: – Ты побежишь, – он ткнул монаха в грудь и изобразил пальцами бегущего человека, – я, – он снова достал кодати и чиркнул по воздуху над его правой рукой.

Иезуит изменился в лице, поскольку клинок, несмотря на короткий замах, разрезал воздух с очень характерным свистом.

– Я понимать, – выдавил он.

– Я и не сомневаться, – передразнил его корявую речь самурай, убирая меч в ножны.

Глава 6

Выехав за городские ворота и предъявив на заставе письмо господина Куроды, они вскоре достигли небольшой бамбуковой рощи, какие росли практически вокруг каждого поселения в Японии. Шёл второй месяц*, весна в этом году пришла рано, и днём было даже жарко, так что прохлада рощицы пришлась очень кстати. Но вскоре заросли сменились полосой возделанных земель, и дорога запетляла среди бесчисленных рисовых полей. Сажать рис было ещё рано, однако трудолюбивые крестьяне всё равно копошились на участках – вычищали каналы, подправляли осыпавшиеся берега, сжигали какой-то мусор. Едва маленькая кавалькада подъезжала к ним, все работы прекращались, простолюдины падали ниц и находились в таком положении, пока стук копыт не извещал их, что можно подняться. Като не обращал на них практически никакого внимания, как не замечал осторожных, любопытных взглядов, которые бросали на него и, особенно, на долговязую фигуру рядом. Заблудиться в этом лабиринте полузаболоченных участков было проще простого, но самурай знал дорогу и, преодолев немногим меньше ри, они выехали к очередному лесочку, через который протекал ручей.

Здесь Като спешился и знаком велел проделать то же самое иезуиту:

– Вымой себя и выстирай одежду. Ты воняешь, как последний бродяга.

Монах, пребывая в полном недоумении, разделся и, ёжась от холода, принялся плескаться в чистой воде ручья. Като отметил его исхудавшее тело, покрытое синяками и ссадинами. Впрочем, большинство травм были получены довольно давно, очевидно, при непосредственном задержании преступника. В самой же тюрьме у него наверняка нашлось немало единоверцев, которые не дали жреца в обиду. Кое-как простирнув своё тряпьё, иезуит натянул его на себя, не дожидаясь, разумеется, когда оно высохнет.

Спустя три часа они добрались до почтовой станции, при которой имелась небольшая гостиница с трактиром. Лошадям требовался отдых, да и сам Като ничего не ел со вчерашнего вечера. Услышав бурчание в животе монаха, он понял, что не один страдает от голода. Вскоре перед ними поставили исходящие паром миски с лапшой-соба. Юноша с жадностью накинулся на еду, хватая лапшу пальцами и набивая полный рот. Самурай презрительно скривился – человек не должен терять чувство собственного достоинства в любой ситуации, что бы ни случилось. Два или три посетителя кинули в их сторону удивлённые взгляды, да и сам трактирщик с подозрением уставился на странную парочку. Но на одежде Като был мон* дома Курода – закрученные лепестки глицинии, – поэтому он не решился высказать возмущения столь вопиющему поступку. К тому же монеты за обед христианина были ничуть не хуже монет за еду самурая. Перекусив, парочка поспешила продолжить путь, потому что Като рассчитывал попасть в Фукуму к началу часа Свиньи*.

__________

Примечания: расположение примечаний временное, связано с тем, что черновики на данной площадке не поддерживают сноски. При формировании полной книги сноски будут расположены в конце каждой страницы.

* Акабусо, яп. – краснорукий.

* Эпоха Сэнгоку, яп. Сэнгоку Дзидай – «Эпоха воюющих провинций», период в японской истории со второй половины XV до начала XVII века. Чаще всего началом периода считается утрата сёгунами Асикага контроля над страной, что привело к децентрализации государственной власти (т.н. «Смута годов Онин» в 1467—1477 годах), а завершением – установление сёгуната Токугава (1603). Практически на протяжении всей эпохи Сэнгоку в стране не прекращалась вооружённая борьба за власть между княжескими домами.

* Тэппо – японское фитильное ружьё.

* Дзя-дзя умэ яп. (ругат.) – проклятая ведьма.

* Яббэ яп. (ругат.) – соответствует русскому «что за херня».

* Ксо яро яп. (ругат.) – кусок дерьма.

* Буккороситэ яру яп. (ругат.) – ты у меня сдохнешь.

* Сэкибунэ, яп. – буквально «корабль-застава» или сторожевой корабль. Среднее боевое судно. Экипаж насчитывал 40 гребцов, 30 солдат, один пушечный расчет и 20 аркебузиров или стрелков из лука. У вако состав, разумеется, был произвольным.

* Коку, яп. – мера объёма сыпучих тел, равная 180,39 литрам или примерно 150 килограммам. В коку в основном измерялся рис. Считалось, что этого количества хватит человеку на год. Доходы княжества, налоги, а также жалование чиновников и самураев считались в коку риса. Кроме того, коку служил мерой грузоподъёмности кораблей.

* Час Быка – промежуток между 1 и 3 часами ночи.

* Доно, яп. – суффикс, используемый обычно в официальных документах. Но так же употребляется в разговорной речи для выражения особого уважения к человеку.

* Час Кролика – промежуток времени между 5 и 7 часами утра.

* Дзё, яп. – в данном случае мера площади, равная 1,65 м/кв. Это площадь одного татами – тростникового мата, набитого рисовой соломой. Размеры татами были практически одинаковыми по всей Японии – 3х6 сяку, или 90,9х181,8 см. Соответственно, комната ожидания имела размеры примерно 1,8х2,7 м.

* Имеется в виду осада в 1614 году войсками Токугава Иэясу замка в Осаке, главной цитадели его последнего политического противника, Тоётоми Хидэёри. Замок и крепость были практически неприступны, и только применение тяжёлой артиллерии заставило Тоётоми сдаться.

* Тодзама-даймё, яп. – посторонний даймё. После победы Токугава, князья, воевавшие на стороне его противников, были вынуждены принести клятву верности победителю. Однако сёгун, стремившийся всеми силами укрепить свою власть, понизил их в правах, присвоив этот статус.

* Час Лошади – промежуток времени с 11 до 13 часов.

* Дзё, яп. – здесь мера длины, равная 10 сяку, или 3,03 метра.

* Катана-дай, яп. – напольная или настольная горизонтальная подставка для одного или двух мечей.

* Хидзитатэ, яп. – традиционная подставка под руку, один из атрибутов власти и знатного положения. Изготавливалась по заказу из ценных пород дерева, подушечка сверху покрывалась лучшим шёлком.

* Кэн, яп. – традиционная японская мера длины, равна 6 сяку или около 1,81 м. Кан, яп. – традиционная японская мера веса, равная 3,75 кг. Т.е. варвар при росте 1,8 м весил не больше 38 кг.

* Каны, яп. – знаки письменности.

* Комодзин, яп. – красноволосый варвар. Следующими европейцами, достигшими берегов Японии после португальцев и испанцев, были голландские мореходы, среди которых оказалось много рыжеволосых. Поэтому их прозвали комодзины. Вместе с голландцами в страну попал англичанин Уильям Адамс, Анджин-сан, возможно, знакомый читателю по фильму и роману «Сёгун». Таким образом за англичанами также закрепилась эта презрительная идиома.

* Час Козы – промежуток времени с 13 до 15 часов.

* Кириситану, яп. – христианин.

* Тикусё, яп. ругат. – соответствует нашему «вот дерьмо!»

* Амакуса Сиро, он же Масуда Сиро Тосикада – духовный лидер восстания в Симабаре.

* «Дэрюпу», яп. искаж. – голландское судно «Де Рюп». В действительности находилось в гавани Нагасаки, но в рамках художественного допущения перемещено в порт Фукуоки. Единственный из европейских кораблей, принявших участие в подавлении восстания в Симабаре. Сёгун не забыл об этом и впоследствии передал голландцам исключительные права на торговлю с Японией.

* Когасира, яп. – примерно можно перевести как «лейтенант». Командир отряда самураев или асигару численностью 30-50 человек.

* Из-за постоянного присутствия в столице сёгуната княжеских делегаций со всей страны, горожане, оказавшиеся на улице, вынуждены были часами стоять в преклонённой позе, пережидая поток процессий. Сёгун проникся этой проблемой и разрешил жителям Эдо не отвешивать поклон никому, кроме собственной персоны и императорского кортежа.

* Кабуки, яп. – один из двух видов традиционного театра Японии. Буквально означает «мастерство песни и танца». Жанр возник в 1603 году в Киото, на основе фольклора, и довольно быстро набрал популярность. Изначально в театре Кабуки все роли исполнялись только женщинами. Но из-за повального увлечения актрисами столичной знатью сёгунат в 1629 году запретил женщинам выступать на сцене. Замена актёров мужчинами мало изменила ситуацию – в Японии того времени гомосексуализм считался естественным явлением,

* Чайные домики – имеются ввиду не тя-сицу – чайные павильоны, где совершалась чайная церемония, а иро-дзяя, «любовные чайные домики», иными словами – домики для свиданий. поэтому артисты и их поклонники вели столь же аморальный образ жизни. А статус театра и, соответственно, цены на представления только выросли.

* Целый год жил в столице – по заведённому Токугавой порядку каждый даймё был обязан попеременно год проживать в Эдо, где находилась резиденция сёгуна, и год в своём княжестве.

* Кобан, яп. – золотая монета эпохи Токугава. Изначально весила около 15 грамм, что соответствовало мере веса в 1 рё, поэтому такие монеты иногда называли рё. 1 кобан равнялся 50 серебряным моммэ или 4000 медным монам.

* «Зарплата» самурая называлась футимай, буквально – «содержание рисом», и традиционно измерялась в коку, хотя выплачивалась деньгами, обычно три или четыре раза в год, накануне больших праздников.

* Жрицы любви третьего разряда – в Японии того периода существовала градация увеселительных заведений. Вертикальные решётки означали первый и второй ранг – омагаки и хаммагаки. Горизонтальные – третий, дайтэ-комисэ. В борделях четвёртого и пятого уровня решёток уже не ставили, так как это были простые дома, зачастую даже без вывески.в. Денежный размер зависел от цены на рис, поэтому мог варьироваться. Исходя из текста, жалование Като составляло 150 кобанов или 7 500 моммэ в год.

* Эдзо, яп. – креветкоеды, презрительное название айнов.

* Додзё, яп. – «место постижения пути», зал для медитаций или занятий единоборствами.

* Макивара, яп. – «обёрнутая солома», тренажёр для отработки ударов. В контактных единоборствах представляет собой упругую доску, обёрнутую соломенной циновкой. Для тренировки с мечом используют бамбуковый шест с насаженным на него мокрым соломенным ковриком.

* Инакан или ханко, яп. – именная печать, заменяющая японцам личную подпись. Используется по сей день.

* Второй месяц – в Японии пользовались т.н. Лунным календарём. Год начинался в феврале, точная дата определялась лунным циклом. Второй месяц попадал на промежуток между 6 марта и 4 апреля Григорианского календаря.

* Мон или камон, яп. – родовой герб.

* Час Свиньи – отрезок времени с 21 до 23 часов.

Глава 3

Дальше начинался относительно безлюдный участок, поскольку в этой местности почти не было деревень. Движение по дороге прекратилось – все, кто хотел, прибыли в Фукуоку ещё утром, и сейчас лишь самые припозднившиеся спешили поспеть до темноты. В сторону же Фукумы и вовсе не наблюдалось путников. Тракт проходил через холмы, густо поросшие лесом, и Като теперь был начеку – бродили слухи, что в окрестностях объявились разбойники. Примерно через час пути, когда они углубились в самую глухомань, впереди послышались чьи-то крики. Осадив коня, Масасигэ рывком стащил монаха с его клячи, не заботясь особо о таких мелочах, как новые синяки и ссадины, скрутил ему руки и дал знак молчать. Затем, положив ладонь на рукоять меча, быстро скользнул в придорожные кусты. Через несколько десятков шагов дорога выходила на небольшую полянку, здесь-то и застали опрометчиво путешествующего по вечерам горожанина бандиты, коих много развелось после нескольких лет засухи, повлёкших за собой неурожаи и разорение земледельцев. Некоторые из них присоединились к восстанию в Симабаре, кто-то затаился или ушёл вглубь острова, так как прилегающие княжества наводнили войска. Но наиболее хитрые, а может, напротив, наиболее глупые, продолжали вести прежний образ жизни.

Вот и здесь сразу восемь грабителей окружили какого-то человека, прижавшегося спиной к выступающему из земли исполинскому валуну. Три тела валялись в придорожной пыли, один, как заметил Като, был ещё жив и тщетно пытался заправить вывалившиеся внутренности обратно в ужасную рану на животе. Чуть поодаль стояло несколько лошадей, нагруженных каким-то скарбом. В руке у обороняющегося был короткий меч, и по нему, а также по характерному платью, самурай признал торговца.

Вступиться за купца означало подвергнуть огромному риску выполнение приказа господина Симоды, а также распоряжение самого даймё. Но сбежать – это проявить малодушие. Самурай потратил несколько секунд лишь на оценку противников и выработку хоть какого-то плана.

– Меня зовут Като Масасигэ, и сегодня вы все умрёте! – громко выкрикнул он, выходя из зарослей и обнажая меч.

Приказывать разбойникам сдаться было бессмысленно – в этом случае их ждала более мучительная смерть.

– Ха! Смотрите-ка, – глумливо воскликнул бандит в неполном самурайском доспехе и без шлема, – к нам пожаловал благородный господин.

«Ронин», – сразу догадался Като, видя, как умело тот обращается с мечом. Он уже выделил самых опасных врагов: этот и ещё два бродячих самурая, тоже в неполной броне – только кирасы-до и наручи, без шлемов и поножей. Остальные были простолюдинами, хотя двое, возможно, раньше служили асигару, поэтому и сейчас держали в руках копья. Ещё один вооружился мечом, но с таким же успехом он мог взять в руки палку, а двое и вовсе размахивали дубинками. Видимо, не самые опытные вояки, раз купец до сих пор оставался жив.

Не дав врагам опомниться, Като, издав воинственный клич, напал на ближайшего ронина. Тот парировал, но самурай мгновенно ткнул в левый локтевой сустав, пока враг заносил меч для ответного удара. Кончик катаны угодил куда нужно, хотя и не прорубил кольчужную защиту. Ронин зашипел от боли, немного опустил руку и тут же умер, пропустив атаку по незащищённой голове. Не глядя на оседающего противника, Като отразил нападение слева и отбежал на несколько шагов, не давая себя окружить. Он слышал звон стали и крики, видимо, на купца основательно насели, но сейчас было не время думать о нём. Если торговец сегодня умрёт, значит, такова его карма. Ронин, первым «поприветствовавший» Като, выскочил вперёд, держа катану перед собой и нацелив киссаки* в горло врага.

– Меня зовут Ногути Рэйдэн, и сегодня ты умрёшь от моего меча, ублюдок! – взревел он и нанёс сильнейший удар сверху.

Като парировал, но ронин продолжал рубить, с каждым разом увеличивая мощь и скорость атаки. В какой-то момент ему показалось, что он достиг цели, но попал по броне, потому что его руки словно онемели. В следующий миг пришло осознание, что противник одет только в дорожное платье и никаких доспехов на нём нет. А затем нахлынула ужасная боль, поскольку его шея и ключица оказались разрублены, а из раны фонтаном хлестала кровь. Мгновения хватило Като, чтобы понять – враг умирает.

Третий ронин, увидев, что их предводитель мёртв, издал целую серию завываний, призванных устрашить противника, и ринулся в атаку. Вращая мечом, словно стрекоза крыльями, он создал вокруг себя непрерывный сверкающий кокон из острейшей стали. Масасигэ был хорошим самураем. А ещё он был опытным воином и давно усвоил, что в бою все средства хороши. Черпнув носком ноги дорожной пыли, он отправил её прямо в рожу разбойнику. Тот инстинктивно зажмурился, и в этот момент в смертельном рисунке его защиты образовался изъян. Грабитель слишком поздно увидел, как противник сделал длинный скользящий шаг вперёд и чуть вправо, уходя с линии возможной атаки и нанося режущий удар параллельно земле. От сильнейшей боли в перерубленных мышах, аккурат ниже гэссана – бронированной юбки для защиты паха и верхней части бёдер, – разбойник упал на колени и даже не успел почувствовать, как острый клинок перерубил его шейные позвонки.

Като быстро оценил ситуацию: двое копейщиков пытались достать купца, тот отчаянно отбивался своим вакидзаси, но силы у него явно были на исходе. Бродяга с мечом ошивался позади своих подельников, отнюдь не горя желанием вступить в схватку. Двое последних бандитов подбирались к лошадям. Выдернув из паза в ножнах меча кинжальчик-когатану, Масасигэ с силой метнул его в спину ближайшему разбойнику, атакующему торговца. Оружие это не могло нанести смертельного ранения, разве что в глаз или в горло, но определённо создало проблемы для грабителя – бросив копьё, он с громкими воплями принялся извиваться, пытаясь вытащить нож из раны.

Расклад сил кардинально изменился, и пока оставшиеся налётчики не опомнились, Като снова атаковал. Мечник пытался было оказать сопротивление, но тут же зашёлся в истошном крике – самурай отсёк ему левую кисть. Выронив меч и тщетно пытаясь зажать рану, он едва успел заметить, как блестящая полоса металла вошла ему в живот и тут же выскользнула обратно. Бандиты с дубинками переглянулись и, не сговариваясь, кинулись в разные стороны. Уцелевший копейщик бросил взгляд через плечо и вытаращил глаза на открывшуюся картину. Только что их было восемь, а теперь он остался один против самурая, да ещё и купец этот… Изумлялся он недолго – торговец не преминул воспользоваться такой возможностью и заколол его в спину.

– Я ранен, господин! – зарыдал последний разбойник, так и не сумевший достать из-под лопатки когатану, и рухнул на колени. – Пощадите меня!

Купец подскочил к нему, явно намереваясь перерезать горло.

– Стой! – скомандовал Като. – Его нужно связать и отвести в город для допроса.

– Пощадите, господин! – скулил грабитель, валяясь в пыли. – Я случайно здесь оказался! Я никого не убил, отпустите меня! Клянусь, я…

– Заткнись, сын свиньи, – прошипел торговец и весьма умело двинул его кулаком в лицо.

– Ты как, цел? – спросил спасённого Като, оглядывая поле боя.

– Да, господин. Ох, простите, – купец церемонно поклонился. – Меня зовут Рокуро, я торговец из Ономити, что в провинции Бинго. Благодарю вас, досточтимый господин, что спасли мою жизнь. Теперь я у вас в неоплатном долгу.

И он снова поклонился.

– Я не мог поступить иначе, – без всякого пафоса произнёс самурай, бесцеремонно вытер меч об рубаху ближайшего бродяги и вложил в ножны. – А кто эти люди?

Он указал на три трупа, поскольку тот, кто был ещё жив при его появлении, тоже скончался.

– Эти двое – мои охранники, – указал купец на тела людей, мало чем отличавшихся от ронинов. Разве что брони у них не было вовсе. – Я нанял их в Фукуоке, так как слышал, что здесь промышляют разбойники. Третий – один из бандитов. Его убил Кодзима.

Он указал на тело молодого человека, рядом с которым валялся длинный меч.

– Не очень хорошие у тебя оказались телохранители, – хмыкнул самурай.

– Вы правы, господин. Но никого лучше не удалось подыскать – всех, кто более-менее сносно владеет мечом, призвали под знамёна господина Куроды.

Като едва заметно кивнул.

– А где же твои помощники? Сбежали?

– Я путешествовал один, господин. Знаю, вы скажете – какой же ты болван, Рокуро, и будете правы. Но так уж сложились обстоятельства. Поначалу у меня было целых три приказчика. Но один парнишка заболел в пути, я был вынужден отправить его домой и дать сопровождающего. Оставшийся же буквально вчера потерял остатки мозгов и внезапно воспылал страстью к жене одного трактирщика. Обманутый муженёк жестоко поколотил его. Теперь дурачина сидит в тюрьме и ждёт своей участи. Если не казнят, попробую выкупить на обратном пути. Ну и я, конечно, тоже хорош – ради наживы заставил заткнуться рассудок. Если бы не вы, Като-сама, не сносить бы мне головы.

– В следующий раз всё же послушай рассудок, меня рядом может не оказаться. А сейчас собери оружие и посмотри, что есть ценного у этих шакалов, – распорядился самурай. – И оттащи тела на обочину. Их придётся оставить здесь – могилу копать некогда, да и некому. Дальше поедем вместе. Жди, я сейчас.

– Слушаюсь, господин, – вздохнул Рокуро.

***

– Должен сказать, уважаемый Като, что на вашем месте я поступил бы в точности также, – произнёс Оониси Такихико, разливая сакэ. – И единственно возможным в этой ситуации было победить всех.

Остальные ронины важно кивнули, соглашаясь со словами своего предводителя. Угроза жизни самурая существовала постоянно, даже в самое мирное время. Уклонись Като от схватки, на каком угодно основании, даже в силу необходимости выполнить приказ своего сюзерена, по окончании задания он был обязан совершить харакири. Ибо трусости нет оправдания. А в случае его гибели в поединке смертельная опасность нависла бы уже над наместником. Ведь тогда он не получил бы указаний от даймё и по незнанию мог допустить серьёзную ошибку. И даже жизнь господина Куроды была в тот момент в опасности, так как иезуит мог бежать. В этом случае вина легла бы на даймё, по чьему приказу преступник был выпущен из тюрьмы.

– Ну, справедливости ради должен отметить, что одного разбойника убил Рокуро-сан, а двое с позором бежали, – произнёс, улыбаясь, Масасигэ и поднял чашечку с сакэ, салютуя своему товарищу.

– Эти бывшие самураи настоящее отребье, – прогудел высокий ронин, когда чарки опустели. – Мы сами сейчас не носим герба на своих хаори, но это же не повод падать столь низко. Каковы бы ни были обстоятельства, всегда нужно помнить о Бусидо. Таково моё мнение!

– Ты совершенно прав, Такеносукэ, – поддержал его Ятабэ. – Слушаю я вас, Като-сама, и откровенно завидую! Страсть как хочется оказаться на той дороге и скрестить клинки с этими ничтожествами. Таких нужно истреблять повсюду, они позорят само звание самурая. Мотидзуки! – внезапно переключился он на самого юного из их четвёрки. – Ты чего сидишь и хлопаешь глазами? Разливай, твоя очередь!

***

Маленький караван прибыл в Фукуму на час позже, чем рассчитывал Като, когда улицы уже погрузились в темноту. Торговец направился в сторону ближайшей гостиницы, а самурай, убедившись, что раненый разбойник ещё дышит, поскакал в замок. Бедняга иезуит, которого привязали к бандиту, чтобы тот не упал, сам был ни жив ни мёртв.

Несмотря на поздний час в замке никто и не думал ложиться, и у Като шевельнулись нехорошие предчувствия. Его незамедлительно проводили в покои господина Симоды. Наместник был явно чем-то озабочен, и Масасигэ сразу понял, что тот собрался в дорогу. Куда, интересно? Неужели пришёл новый приказ, и Като прозевал гонца, пока обедал в харчевне?

Чиновник быстро прочёл письмо из Фукуоки, затем подробно расспросил Като.

– Где христианин? – осведомился Симода, едва самурай закончил отчёт.

– Ждёт во дворе. Там же пленный разбойник.

– Хорошо. Веди варвара в холодильный погреб. Бандита патруль сопроводит в тюрьму, им займёмся позже.

– Налётчик ранен, господин, – поклонился Като. – Боюсь, он может не дожить до утра.

– О, Ёми! Ещё эти сукины дети! – выругался чиновник и проревел: – Окада!

Грозный крик был слышен, наверное, в каждом уголке замка. Донёсся топот чьих-то ног, перегородка отодвинулась в сторону, и в помещение, поклонившись, вошёл невысокий, рыхловатый мужчина, на вид чуть старше Като.

– Окада, – обратился к нему господин Симода, – Като пленил разбойника, иди допроси его. Да гляди, чтобы он не подох раньше времени, – добавил чиновник, видя хищную ухмылку на губах своего помощника.

Оставив хныкающего бандита на растерзание Окады, Като снова связал христианина и знаком велел тому следовать за собой. Вскоре они спустились в холодное каменное помещение, большей частью находящееся под землёй. В свете нескольких фонарей их взору предстал наместник, а также приятель Като, Такахаси Юки. Оба стояли возле стола, на котором лежало что-то длинное, накрытое грубой соломенной циновкой.

– Перед тобой господин Симода, наместник даймё Куроды Тадаюки в городе Фукума, – представил чиновника Като.

Имени христианина он не знал и не счёл нужным поинтересоваться. В документе тот значился как «португальский варвар-христианин» и этого было достаточно.

– Конишива*,– поклонился юноша и через паузу добавил: – Шимода-сан.

Чиновник абсолютно бесстрастно воспринял и чудовищный акцент, и неучтивость, и нелепо корявое «добрый день» в час Крысы, то бишь в полночь.

– Он понимает наш язык? – спросил Симода у самурая.

– Да, господин. Плоховато, но понимает.

– Хорошо, – вздохнул чиновник и подал знак Юки.

Тот рывком стащил дерюгу, и монах вздрогнул, увидев под ней труп человека, судя по росту – европейца. Разглядев страшную худобу, жуткие переломы и травмы на бледном теле, а также следы кандалов, он по привычке перекрестился.

– Если ты ещё раз так сделаешь, я велю отрубить тебе руки! – воскликнул господин Симода. – Ты разве не знаешь, что это запрещено?

– Простите, господин! – кое-как выговорил иезуит, задрожав от страха.

– Отвечай – ты знаешь, кто это может быть? – проигнорировал наместник его лепет.

– Я… я не знаю, господин! – молодой человек явно пребывал в ужасе. – Я никогда его раньше не видел!

– Я не об этом тебя спрашиваю, болван! – прорычал сановник. – Он, как и ты, намбандзин? Или это комодзин?

Иезуит кое-как понял, чего от него хотят, собрался с силами и, бормоча про себя молитвы, взглянул на труп более пристально.

– Простите меня, господин, – поклонился он, вспомнив об обычаях этой страны, – я не уверен.

Для японцев это звучало примерно так: «Простить моя, сан. Моя сильный нет уверенность». Тем не менее они понимали его тарабарщину.

– Говори! – велел Симода.

– Он может быть арабом или персом.

– Что такое «арабу» и «пэрусу»? – нахмурился наместник.

– Корэ ва… корэ ва*… мусульманин! – нашёлся молодой человек, но тут же увидел, что его по-прежнему не понимают. – Ислам. Исурама, понимать? Шимода-сан?

– Это исурамидзин? – уточнил чиновник, кое-как продравшись сквозь лингвистический барьер и поняв-таки, что бормочет этот долговязый вонючий чужеземец.

Сказанное им слово разделилось в голове юноши на два, затем снова слилось в одно.

– Да! – радостно воскликнул он, воздавая мысленно хвалу Господу. – Хай, Шимода-сан, это и-су-ра-ми-дзин!

Ни один из японцев не выдал ни мимикой, ни жестом, что они пришли к тому же самому выводу. Их лица по-прежнему оставались сурово-непроницаемыми.

– Откуда этот варвар мог прибыть в Японию? – задал наместник следующий вопрос.

Этот маленький прорыв вселил в него немного уверенности. Но он слишком рано обрадовался.

– О! – восторг священника мгновенно иссяк.

С момента, как его выволокли из тюрьмы и бросили к ногам мрачного самурая, он находился в состоянии постоянного душевного смятения. За время, проведённое в застенках, иезуит практически смирился с неизбежностью смерти, хотя, что греха таить, вздрагивал каждый раз, когда в каземат заглядывали тюремщики. Среди разного рода отребья, населявшего эту юдоль отчаяния, нашлось несколько тайных христиан, которые вступились за него перед другими преступниками. В противном случае он, скорее всего, умер бы от голода. Эти же бедные крестьяне объяснили, что их всех казнят по осени. Хотя, если сёгунат победит Джерома*, это может произойти даже раньше. Поэтому, когда стражник грубым голосом выкрикнул: «Намбандзин-кириситану», у молодого человека от страха подогнулись колени. Он вознёс мольбы Господу и тот… Вот тут монах, откровенно говоря, не был уверен. Нет, в том, что провидение Господне вмешалось в его участь, не было никаких сомнений. Но зачем? Какие новые испытания ему уготовлены? Угрюмый самурай, вместо того чтобы отрубить ему голову, лишь пригрозил кинжалом, а потом даже накормил. Затем случилась эта стычка на дороге, в результате которой он был вынужден ехать привязанным к раненому разбойнику. Бедолага стенал всю дорогу и даже обмочился. По прибытии в замок его снова связали, и он уже было подумал, что сейчас попадёт в лапы палача, но вместо этого оказался в подземелье со странным трупом невольника-мусульманина. Где другой самурай злобно требовал от него ответов на вопросы, которых он не понимал…

Глава 7

Чувствительная затрещина вернула христианина на бренную землю.

– Откуда прибыл это варвар? – повторил свой вопрос господин Симода.

– Я… я не знаю, господин, – в отчаянии пролепетал иезуит.

– Он бесполезен, – разочарованно пробормотал наместник, обращаясь к Като. – Отведи его в городскую тюрьму, потом отвезёшь обратно в Фукуоку.

– Простите, господин, – вмешался Такахаси, – может быть, он просто плохо понимает нашу речь? Вы же слышали, как ужасно он говорит на нашем языке. Думаю, для него японские слова звучат примерно так же. Позвольте мне попробовать ещё раз?

– Ладно, – неохотно согласился наместник, по-прежнему считающий это пустой тратой времени, – дадим ему ещё один шанс.

– Эй ты! – Юки ткнул пальцем в сторону молодого иезуита, чтобы привлечь его внимание. – Это исурамидзин, хай?

Вопросы он задавал медленно и громко, полагая, что так варвар быстрее поймёт его.

– Хай, – закивал тот.

– Ты, – снова указующий перст, – намбандзин из Порутогару, хай?

– Хай, – подтвердил юноша, поняв название своей страны.

– Он, – Такахаси ткнул пальцем в сторону трупа, – из Порутогару?

– Ие*, – отрицательно помотал головой христианин.

– Из какой страны? – спросил самурай.

– Э-э, араб… Османская империя, – в отчаянии произнёс молодой человек, понимая, что они ходят по кругу. Внезапно на него сошло озарение: – Он, из…э-э… страны далеко на юго-западе! Очень далеко! Там… э-э… очень жарко, и много песок. Мало вода и много песок. Арабу. Мусульманин.

– Что за чушь он несёт? – недовольно свёл брови господин Симода. – Какой ещё песок?

– Господин, в Китае есть места, называемые пустынями, там мало воды и много песка. Возможно, они есть и в странах этих варваров. Нужно показать ему вещи с корабля, вдруг он сможет прочитать, что написано в их книге, – предложил очередной ход Юки, не желающий так быстро сдаваться.

– Хорошо, – недовольно поджал губы наместник. – Покажи ему сначала рисунок.

– Что это за корабль? – спросил самурай, показав весьма точный набросок разбившегося судна.

– Галеас, – распознал парусник иезуит.

– Гаре-асу? – оживился Симода. – Что это такое?

– Так у нас называют парусные галеры.

– Откуда она могла приплыть? Из этой страны арабу? Где песок и нет воды?

– Приплыть? – изумился юноша.

Японцы переглянулись, мол, что это может означать? Почему варвар так удивлён? Ведь корабли как раз и создают, чтобы на них плавать.

– Подобные корабли есть только у европейцев, господин Шимода, – торопливо пояснил монах, перемежая японскую речь португальскими словами. – У арабов таких нет. Но… галеас в любом случае не смог бы добраться сюда.

– Почему это? – не понимал наместник.

– Это военная галера, Шимода-сан. Используется во внутренних морях, гребцам… Этот человек?! – внезапно догадался юноша и указал на труп. – Он с этого судна, да?

– Отвечай на мои вопросы, ничтожный сын шлюхи! – рявкнул господин Симода. – Почему этот корабль не мог доплыть сюда?

– Потому что… – иезуит запнулся, лихорадочно подыскивая нужные слова, – галеас не может далеко уходить от берега. Гребцам, – он ткнул в сторону мертвеца, невольно переходя на язык жестов, предложенный Юки, – нужна вода. Пить, понимаете? Много пить!

– Варвар может говорить правду, – произнёс Масасигэ в ответ на вопросительный взгляд чиновника. – Шестьсот пятьдесят человек – это очень много. Из них двести тяжело работали. Им действительно нужна была прорва воды. Могло статься, что они умерли не от голода, а от жажды.

– Возможно, – нехотя согласился наместник. – Хорошо, покажите ему книгу. Но сначала давайте выясним, знает ли он другие языки?

– Слушаюсь, Симода-сама.

– На каких языках ты можешь говорить? – спросил у монаха Такахаси.

– А… э-э… – снова замешкался тот, подыскивая слова.

– Отвечай! – прорычал господин Симода так, что молодой человек вздрогнул.

– Японский! Э-э… китайский, латынь, португальский, само собой. Испанский, конечно…

– Что такое ратина? – не понял чиновник.

– Ратина? – в свою очередь переспросил иезуит.

– Ты сказал: японский, китайский, потом ратина? – напомнил ему Като.

– А-а, – догадался монах. Японцы заменяли звук «л», которого нет в их языке, на «р», что иногда сильно искажало слова. – Латынь, это… – тут он невольно побледнел.

– Это язык твоего бога? – проявил осведомлённость господин Симода, вспомнивший, что это такое.

– Э-э, можно сказать и так… Да, то есть, хай, господин Шимода. Сан.

– Понятно. Не вздумай говорить на этой ратина! – пригрозил наместник иезуиту. – Какие ещё языки ты знаешь?

– Ну-у, ещё английский, французский, германский… – продолжил перечисление иезуит.

– Что такое «фуранацудзуки» и… как ты сказал? Герама? – опять перебил его чиновник.

– Язык франков… Корэ ва… э-э… хито тои ниши*. Рядом с Португалией! Германцы – соседи франков. Это как у вас княжества. Только там страны, понимаете? Такие же, как Португалия или Испания. Большие страны. Как Япония. Но все рядом. Понимаете, господин? То есть, сан?

За добрых полвека экспансии Европа очень мало дала Японии. Новая религия, кое-какие товары, ничтожная часть технологий в обмен на золото, серебро и безоговорочное признание христианства, как единственно правильной, истинной веры. Таковы были условия сделки. Но даже эти свежеобращённые христиане не знали, как выглядит мир за пределами их страны. До прибытия европейцев они были уверены, что на земле есть лишь Япония, Китай, Индия, Корея, Вьетнам и Филиппинские острова. Всё остальное было не просто белым пятном – остального мира в их представлении не существовало. Португальские, за ними испанские, английские и голландские купцы не больно-то спешили просветить отсталых туземцев, тщательно скрывая от «дикарей», где находятся их собственные государства. Поэтому большинство японцев не имели реального представления о землях за пределами соседних стран. Единственное посольство в Рим организовал даймё Омура Сумитада*, но и он хранил полученные сведения в секрете.

Тем не менее японцы располагали кое-какой информацией, и господин Симода в общих чертах понял, о чём толкует иезуит.

– Ты знаешь язык арабу? – спросил он.

– Э-э… нет, Шимода-сан, – помотал головой монах.

Наместник посмотрел на Такахаси.

– Можешь ли ты прочесть каны тех народов, на чьём языке ты говоришь? – спросил тот молодого человека.

– Каны? – не понял монах.

– Знаки, с помощью которых ты читаешь, что написано.

– А-а! – облегчённо протянул тот. – Э-э… да, сеньор, простите, сан. Я могу читать и писать на этих языках. Правда, на китайском и японском очень плохо, и мне с трудом даются французские глаго…

– Подойди сюда! – перебил болтовню иезуита Симода, который понял одно: Китай и Япония – нет, остальные – да.

Сам он тоже приблизился к столу, на котором лежали предметы, привезённые с галеаса.

– Что здесь написано? – указал он на толстый фолиант.

Молодой человек неуклюже открыл книгу связанными руками и начал водить указательным пальцем по строчкам.

– Он читает с конца, Симода-сан, – вполголоса пробормотал Юки, осмелившийся указать чиновнику на эту странность.

– Эти варвары всё делают через зад, даже пишут слева направо, – буркнул наместник.

– В общем, так, – немного запинаясь от волнения начал переводить иезуит, – это испанский галеас «Санта Жермена», что означает… гм… «Святая Жермена». Вот здесь, – монах ткнул пальцем в каракули, – написано, что судно вступило в бой в Красном море с тремя пиратскими кораблями. Это было 17 октября 1632 года, господин. По нашему календарю. То есть пять с лишним лет назад.

– Где такое море? – тут же спросил господин Симода.

Иезуит поискал глазами по столу и обнаружил свёрнутую в рулон карту. Однако едва он протянул к ней руки, как получил от Като оплеуху, правда, не очень сильную.

– Карта! – воскликнул христианин. – Я показать!

После одобрительного кивка со стороны чиновника, самурай с величайшей осторожностью развернул большой, весьма истрёпанный лист пергамента и прижал его углы другими предметами с галеаса. Остальные самураи подошли ближе, и монаху стало совсем неуютно. К тому же в погребе было весьма прохладно, если не сказать больше, и он уже начал замерзать. Однако прервать беседу, увы, было не в его власти. Он быстро отыскал Красное море и показал его главному самураю.

– А где мы? – задал тот логичный вопрос.

– На этой карте нет Японии, господин, – пояснил монах. – Это старая венецианская карта. Тогда полагали, что дальше Индонезии ничего нет, всё заканчивается островами Тимора.

– А это что? – показал наместник на изображение странного существа, размещённое в левом углу пергамента.

– Раньше считалось, что корабли пропадают в океане без следа, потому что там живут драконы. Из-за этого вошло в традицию рисовать их изображения на краю карт. Мол, дальше ничего нет, там живут только драконы, – пояснил юноша.

– То есть, это дракон? – уточнил наместник.

– Ну-у да, – не очень уверенно ответил португалец, поскольку существо действительно мало напоминало классического дракона. Большая круглая голова, огромный рот, искривлённый, скорее, в придурковатом, чем в страшном оскале, ластообразные лапы.

– Глупцы, – прокомментировал господин Симода, поражённый отсталостью европейских картографов. И тут же переключился на насущные вопросы: – Где живут эти арабу?

– О, арабы, они… э-э… они живут здесь, – молодой человек обвёл пальцем север Африки, Аравийский полуостров и район вокруг Красного моря.

– Хорошо, читай дальше, – разрешил наместник.

– Дальше идёт текст на фламандском, это язык тех, кого вы зовёте комодзины. Человек, который вёл журнал, был плохо знаком с грамотой, да и записи делал нерегулярно. Здесь сказано, что «Санта Жермену» захватил некий Стейн Босман, и судно стало называться… гм… «Сиськи Исиды», господин.

Против воли иезуита бросило в краску, что не укрылось от внимательного взгляда Симоды.

– Что значит «Сисики Исиду»? – тут же уточнил он.

– Ну… сиськи, – монах совсем зарделся, – это… в общем, это грудь. Женская грудь. А Исида – языческая богиня.

– Что такое язичесуко?

– О! Это… – бедолага христианин угодил на опасную почву, ведь разговор в любую секунду мог скатиться к запретной религии. – Это… варварский! – внезапно озарило его. – Язычниками у нас называют варваров. Дикарей. Язычники – это дикари.

– То есть судно захватили варвары? – уточнил господин Симода.

– Э-э… Нет, я не думаю, сеньор Шимода-сан. Голландец, судя по всему, был христианином, извините…

Он хотел было добавить, что Стейн Босман явно принадлежал к кальвинистам и, строго говоря, являлся заблудшим раскольником, однако вовремя спохватился – не хватало ещё посвящать местных безбожников в проблемы Святой Церкви. Но «безбожников» заинтересовало другое:

– Почему кириситану дал своему кораблю имя варварской богини? – задал наместник вопрос, достойный самого Игнатия Лойолы*.

– Э-э… – юноша начал формулировать ответ с привычного междометия, но тут же споткнулся. Как объяснить этому язычнику суть прегрешений против Бога и Церкви, если говорить о христианстве запрещено под страхом смерти? Однако грозный взгляд самурайского начальника значительно ускорил мыслительные процессы в его голове.

– Он был пиратом, ваша милость Шимода-сан. Не очень хорошим христианином. Видимо, он считал это забавным.

Господин Симода не совсем понял ответ, но углубиться в теологические дебри означало уйти от поисков ответа на главные вопросы. Поэтому он велел читать дальше.

– Ага! – воскликнул молодой человек через полминуты. – А вот здесь уже записи на английском, правда, тоже весьма скверном… Теперь судно называется «Одум» и командует им некий… Одум. Хм-м…

– Что ты увидел? – нетерпеливо воскликнул наместник.

– Одум… это слово. Оно лишь похоже на арабское, но я слышал что-то подобное в связи с другим народом*. Мне думается, главарём этой шайки был чернокожий. И, будучи тщеславным как все дикари, нарёк корабль своим именем.

– Значит, этот корабль одни пираты захватили у других пиратов? – сообразил господин Симода.

– Вероятно, сеньор, то есть сан, – иезуит нервно облизал верхнюю губу, на которой, несмотря на холод, выступил пот, и перелистнул ещё пару страниц. – Ага, вы правы, это пираты с острова Мадагаскар. Настоящий рай для морских разбойников. Но это же тысячи миль от Японии!

– Покажи, где этот остров Мадагасакара? – потребовал чиновник, перенеся всё внимание на карту.

– Вот здесь, – ткнул молодой человек пальцем.

– Что тут ещё написано? – хмуро спросил наместник, которому очень не нравились сведения, полученные от иезуита.

Слишком они были необычными, даже неправдоподобными, и противоречили большинству его знаний. С другой стороны – он сам практически потрогал руками этот невиданный корабль, который никак не должен был достичь их берегов. А вот лежит и уже начинает смердеть труп варвара из невиданного племени арабу с этого самого корабля. А на карте, которая не выглядит подделкой, нет страны богини Аматэрасу – Японии. Зато есть губастый урод, которого намбандзины почему-то зовут драконом.

– Ага, капитан Одум удачно ограбил несколько мусульманских купеческих кораблей… – вторгся в его размышления голос христианина. И тут же последовал возглас: – «Витор Каштанью»!

– Что ещё? – невольно поддался волнению господин Симода.

– Это корабль ордена, Шимода-сан. Пропал бесследно два года назад. Вот, значит, что с ним случилось… – монах потянулся было перекреститься, но вовремя опомнился.

– А здесь написано, господин, что галеас причалил к острову Лавакка, – сообщил иезуит, прочитав ещё несколько строк.

– Где это? – моментально осведомился чиновник.

– Хм, – португалец потёр висок, – простите, господин, но я не знаю. Однако это не должно быть очень далеко от берега…

Он неуверенно водил пальцем по побережью Африки.

– Вот! Возможно, это здесь, – палец остановился на точке, помеченной литерами «L-а».

– И что потом? – спросил сановник, нетерпение которого возрастало по мере того, как приближалась разгадка секрета корабля намбандзинов.

– Там, на острове, в джунглях, их атаковало племя… м-зум-бе. Они убили несколько врагов, но троих пиратов ранили. Ага, вот: «…покусали столь сильно, что те испустили дух в страшных мучениях».

– Кто их покусал? – спросил господин Симода, чувствуя, как неприятный холодок прошёлся у него по спине. И отнюдь не из-за температуры в погребе.

– Получается, эти самые м-зум-бе. Здесь написано, что они были вооружены лишь зубами и нечеловеческой злобой, – пробормотал иезуит.

– Кто это такие – музумубэ? – с трудом выговорил представитель даймё незнакомое слово.

– Простите, Шимода-сан, я не знаю. Наверное, какое-то дикое племя каннибалов, если они их искусали.

– И что было потом? – господин Симода не сумел скрыть недовольства, что всё ещё остались вопросы.

Монах углубился в чтение, побледнел и, забыв о предупреждении, быстро осенил себя крестным знамением. Чиновник нахмурился, но промолчал, понимая, что сейчас и ему откроется некая страшная тайна.

– Человек, который писал это, – наконец вымолвил иезуит, – англичанин по имени Уильям Хоукинс, он сообщает, что умершие воскресли. Но уже в облике дьявольских оживших мертвецов! И они, подобно дикарям мзумбе, набросились на остальных членов команды. Их с трудом убили и скинули тела в воду. Однако искусанные пираты тоже начали умирать и сами превратились в исчадия ада, которые напали на своих товарищей. Возникла паника, люди убивали друг друга, разя без разбора. Многие в отчаянии прыгали за борт. Тут поднялся шторм, и корабль унесло в открытое море. Сколько дней галеас болтался в океане, Хоукинс не знал. Они забаррикадировались в кают-компании, восемь выживших из двухсот тридцати человек пиратской команды. Собрали весь провиант и воду, что смогли найти, обрекая прикованных к вёслам рабов на смерть от голода и жажды. Но тем была уготована куда более худшая участь – мертвецы напали на них, пожирая заживо. Несчастные вопили внизу от ужаса и боли, и эти крики были самым кошмарным, что он слышал в своей жизни. Потом, пишет он, на корабле появилась адская тварь.

– Какая ещё тварь? – снова свёл брови к переносице господин Симода.

– Вот такая, – португалец развернул книгу, и японцы увидели рисунок неведомого зверя, похожего на обезьяну, только с огромными острыми зубами и такими же когтями.

– Это существо, Хоукинс называет его только «Адская Тварь», день и ночь охотилось за ними, пытаясь проникнуть в каюту. Наконец, капитан Одум решил вступить с ним в схватку. Он вышел один на один, вооружённый саблей и пистолетом, но тварь разорвала его в один миг. Пираты успели дать залп из мушкетов, однако существо, хотя и было ранено, утащило тело Одума. Ночью один из оставшихся в живых пиратов повесился и сам превратился в мзумбе. Его упокоили и выбросили из каюты. Другие мертвецы пришли и стали пожирать его тело. Пираты стреляли через щель в окне – он пишет, что только пуля в голову могла упокоить их окончательно. Потом пришла Тварь, один из пиратов попал ей в голову, но существо хранил сам дьявол – пуля не причинила никакого вреда. Ночью ещё двое пиратов покончили с собой, выстрелив себе в висок. Хоукинс пишет – они считали, что так гарантированно не восстанут в облике исчадий ада.

– И что случилось потом? – спросил господин Симода, впечатлённый рассказом иезуита.

– Неизвестно, сеньор, на этом записи заканчиваются, – показал тот чистые страницы.

– Такахаси, ты был там, – обратился чиновник к молодому самураю. – Как думаешь, чем всё могло закончиться?

– Дверь была выломана, господин, на косяке глубокие царапины, которые я принял за след какого-то инструмента. Но их вполне могли оставить когти того существа. Внутри на полу сохранились бурые пятна – это могла быть старая кровь. Сильно повреждённый тэппо европейцев, переломанная мебель – думаю, тварь добралась всё же до них.

– Като? – взглянул наместник на Масасигэ, который посетил галеас первым.

– Я согласен с Такахаси, господин. Я тоже видел царапины на дереве каюты. Это могли быть когти. Если там действительно была эта тварь, она могла оставить такой след.

– Куда же она делась? – спросил чиновник, внутренне содрогаясь от страшного предположения.

– Неизвестно, господин, – ответил Като, поскольку смотрели на него. – Может быть, её смыло за борт. Или она отправилась туда, откуда пришла, то есть в Ёми.

Господин Симода погрузился в раздумья, а затем обратился к иезуиту:

– Кириситану, ты жрец . Отвечай, это чудовище из вашего ада?

– Иоганн Вейер*, один из … э-э… знатоков демонов, подробно классифицировал все дьявольские порождения, – осторожно ответил молодой человек. – Больше всего оно похоже на герцога Флауроса, шестьдесят третьего духа преисподней. Однако, Флаурос, как известно, появляется в образе ужасного леопарда, а на рисунке изображено нечто иное. И герцог не был замечен в людоедстве, у него, скажем так, другие функции*. С вашего позволения, я бы предположил, что это какое-то неизвестное доселе животное.

После серии вопросов и уточнений насчёт «Иогана Вэиэру» и «Фурауросу», наместник обратился к самураям:

– Ваше мнение – могло это существо добраться до наших берегов?

Като на правах старшего заговорил первым, но вместо ответа попросил разрешения задать христианину ещё несколько вопросов. Сановник коротко кивнул.

– Как давно это было? Этот Урияму Хоукинусу оставил записи, когда всё случилось?

Молодой монах бросился листать страницы, затем что-то забормотал, загибая пальцы.

– Старина Уильям, упокой Господь его ду… Ох, простите, Шимода-сан! – христианин смертельно побледнел, но господин Симода лишь ещё суровей свёл брови.

– В общем, этот… э-э… Уильям не очень аккуратно вёл записи, но, я думаю, с момента нападения на них дикарей мзумбе до сего дня прошло около полугода.

Японцы знали, что их календарь частично совпадал с европейским, однако наместник потребовал более точных сведений, и юноша снова углубился в подсчёты. Наконец, дабы избежать разночтений, сошлись на цифре в сто восемьдесят дней, плюс-минус десять.

– А когда появилась эта тварь? – спросил Симода.

Снова шорох переворачиваемых страниц, загнутые пальцы и бормотание.

– Я думаю, не позднее чем через два дня, сеньор Шимода… сан.

– Через два дня от чего, болван? – обругал наместник глупого варвара.

– О! А… От того момента, когда на них напали те мзумбе на острове, – быстро исправился глупый варвар. – Возможно, чуть раньше. Но не позже.

– Итак, некий пиратский корабль пристаёт к острову, где на них нападают злобные дикари-каннибалы. Они покусали несколько членов команды, после чего те тоже стали жаждать человеческой плоти. Вероятно, тогда же на судно проникло неизвестное животное. Какое-то время оно выжидало, а затем, когда голод дал о себе знать, вышло на охоту.

Самураи кивнули – господин Симода предельно точно подвёл итог.

Помолчав немного тот снова спросил иезуита:

– Есть ли записи о размерах этой твари и её повадках?

Юноша в очередной раз углубился в чтение. Наконец он перевернул пустую страницу, словно ожидал увидеть там продолжение, и отодвинул фолиант в сторону.

– К сожалению, Шимода-сан, об этом Уильям мало что написал. Размеры твари не указаны вовсе, но, судя по всему, это крупное существо, раз смогло разорвать и утащить человека. В одном месте отмечено, что капитан Одум был настоящим великаном. Что до повадок – он пишет, что тварь отличалась «дьявольской хитростью» и «поразительной трусостью».

– Что это значит? – не понял наместник.

– Пираты часами караулили её в надежде подстрелить, но им выпало всего три попытки, которые не увенчались успехом. Однако стоило ослабить внимание, как тварь возвращалась, чтобы тут же исчезнуть из поля зрения. Хоукинс пишет, что она будто знала, что на неё охотятся, и изводила людей в отместку, держа в постоянном напряжении. И хотя они были уверены, что у неё хватит сил разнести в щепы дверь и доски, которыми они заколотили окна, существо ни разу не пыталось этого сделать. Ну, кроме единственного, когда ворвалось внутрь.

И вновь повисло молчание, нарушаемое лишь едва слышным потрескиванием фитилей в масляных фонарях. Затем господин Симода медленно произнёс, не обращаясь конкретно ни к кому:

– Сто восемьдесят дней назад на гареасу было двести тридцать пиратов и около двухсот гребцов-рабов. Какая-то часть погибла во время хаоса, вызванного вспышкой одержимости. Но мы точно знаем, что минимум двадцать два этих музумубэ, или бусо, или кто они там ещё, добрались до наших берегов. Значит, они могут обходиться без пищи и, что ещё важнее, без пресной воды длительное время. Тварь эта плотоядна. Две сотни человек, прикованных к вёслам – это готовый запас провизии. Она вполне могла выжить.

– Или её могло смыть за борт, пока галера болталась в море, – дополнил его рассуждения Като.

– Такое тоже возможно, – согласился Симода и повернулся ко второму самураю: – Такахаси, не видел ли ты в деревне следов этого существа? Подумай очень хорошо! Может, было хоть что-то необычное?

Юки ответил не сразу, восстанавливая события сегодняшнего дня. Наконец он помотал головой:

– Нет, господин Симода. Я уверен, что не видел никаких необычных следов.

Наместник кивнул в знак того, что принимает ответ.

– Като Масасигэ, – объявил он спустя ещё пару минут, – поскольку ты первым столкнулся с этими порождениями Ёми, я назначаю тебя главным в расследовании того, что произошло на корабле намбандзинов и потом на берегу. Возьмёшь себе пятнадцать асигару из тех, что поопытней. Если возникнет необходимость – я увеличу твой отряд. Хорошо вооружись. Такахаси подробно расскажет, что обнаружил. Кириситану остаётся под твоей личной ответственностью, возможно, он ещё будет нам полезен.

– Хай, Симода-сама.

– И ещё, – продолжил сановник. – Я отдал распоряжение, чтобы старосты в поселениях обращали внимание на любые странности и незамедлительно докладывали о них в замок. Выслушивайте их, даже если вам расскажут, что чей-то дедушка пускает ветра особенно громко. Тщательно осмотрите берег на два или больше ри в обе стороны от деревни. Пока мы не убедимся в обратном, следует считать, что эта тварь могла добраться до наших берегов. Не исключено, что выжило ещё какое-то количество заражённых варваров. Если обнаружите, попробуйте захватить одного из них в плен, но понапрасну не рискуйте. Убитых незамедлительно сжигайте. Такахаси, на тебе рекрутирование новых пехотинцев. Я уже отдал распоряжение Окаде – он выдаст из казны деньги. Нужно увеличить гарнизон как можно быстрее.

Оба самурая синхронно поклонились.

Глава 8

Несмотря на то что пираты были все как один отъявленные мерзавцы, и мало кто среди них мог похвастаться особыми умственными способностями, назвать их законченными тупицами означало бы погрешить против истины. Многие уловили взаимосвязь между ранами, нанесёнными зубами демонов, и последующим превращением бывших товарищей. Вскоре ни у кого не осталось сомнений – проклятие бакэмоно передаётся именно через укус. С одной стороны, это не противоречило тому, что люди знали о демонах из легенд. С другой – смущало отсутствие ядовитого тумана, чёрного дыма или, на худой конец, зловонного дыхания. Впрочем, для вако гораздо более значимой оказалась возможность убить нечисть простым ударом по башке. Чем они и занялись, отправляя в ад бывших товарищей.

В какой-то момент на палубе появился Хиго и попытался остановить избиение.

– Прекратите! – завопил он, перекрывая тошнотворные звуки раскалываемых черепов и гогот разбойников. – Они нужны живыми, болваны!

– На кой чёрт? – изумились его подельники.

Это был сложный вопрос, потому что Акабусо и сам до конца не понимал, зачем ему это надо. В одном предводитель вако не сомневался ни минуты – одержимые перед ним или демоны, но их можно убить, что, в свою очередь, давало над ними власть. Какую? Это ещё предстояло обдумать, но Хиго инстинктивно чувствовал – эти уязвимые бакэмоно могут оказаться полезными. Возможно, впервые в истории не монахи, не самураи с волшебными мечами, а самые обычные «труженики моря» одержали победу над потусторонними силами. Что открывало перед ними определённые, хотя и туманные, перспективы. Остальное он ещё не успел обмозговать, а ответа ждали прямо сейчас.

– Там, на берегу, нас постигла неудача, – осторожно начал предводитель. – Но это произошло от того, что мы не были готовы к тому, что нас встретит. Сейчас у нас есть пленные. Осталось их допросить.

– Как же ты их допросишь-то? – почесал затылок Хандзо. – Они же не говорят ничего, только шипят.

Остальные согласно загудели.

– Вот об этом я и буду думать! – нашёл лазейку Хиго. – А вы пока скрутите их покрепче да понаблюдайте. Может статься, наваждение скоро пройдёт, и наши парни вернутся в мир людей.

– А если они и нас укусят? – прогнусавил кто-то из задних рядов.

– Так не суй ему в рот пальцы, сирэмоно*!

Подумать главарю пиратов было о чём. Провалившееся ограбление деревни сильно ударило по его авторитету. Ещё одно фиаско, и он вполне может лишиться главенствующей позиции вместе с жизнью – нравы у вако царили суровые. Поэтому права на ошибку он больше не имел. С какого перепугу эти вонючие рыбаки вообще обратились в исчадия Ёми? Они что, сожрали какого-нибудь морского гада? И ещё очень беспокоили намбандзины, похожие на ходячие скелеты. Они-то откуда взялись? И почему шастали голыми? Варвары, вообще-то, весьма стыдились своей наготы и вечно надевали на себя кучу одежды, потея, как носильщики в жаркий полдень. Поскольку вако провели последние дни на своей секретной базе, они не знали о галеасе, застрявшем на камнях южнее места их высадки. Предположения, рождавшиеся в голове Хиго, соперничали друг с другом в фантастичности и нелепости, но тот упорно заставлял работать свой недюжинный ум. И хотя пирату ужасно хотелось выпить, он крепился, твёрдо решив выйти к команде с готовым планом действий. Отличным, беспроигрышным, стопроцентным планом.

***

Несмотря на поздний час и усталость от путешествия и сражения, до отдыха Като было ещё далеко. Предстояло где-то разместить иезуита, а также выяснить у Такахаси, что именно случилось за то время, пока он отсутствовал. И получить ответ на вопрос – куда собирается господин Симода? Прикинув и так и эдак, самурай решительно направился в сторону конюшен, подав Юки знак следовать за ним.

– Куда это ты собрался? – подивился его приятель.

– Есть у меня один должник, и я, кажется, придумал, как он может отплатить мне, – усмехнулся Масасигэ. – Ты лучше расскажи, что было в деревне? И что это за сборы?

– А?.. – Юки скосил глаза на семенившего за ними юношу-христианина.

– Он всё равно ходячий труп, – ляпнул Като и запоздало осознал, насколько двусмысленной вышла шутка.

Однако молодой самурай юмор оценил, издав пару коротких смешков.

– Господин Симода уезжает в Ногату, – начал он вводить в курс дела товарища, перейдя на серьёзный тон.

– В Ногату? – удивился Като.

– Да. Не так давно примчался гонец – завтра ожидается прибытие посланника от сёгуна, нужно подготовиться. Симода-сама хочет обсудить с наместником в Ногате, как лучше организовать его приём, пока тот будет следовать в Фукуоку.

«Вот оно что, – подумал Като. – Значит, господин Курода получит-таки приказ выдвигаться в Симабару». Прибытие посланника от сёгуна являлось важным событием – письмо с печатью Токугавы – это практически сам Токугава. Так что суета понятна – встретить столь важную персону необходимо со всеми почестями. Не исключено, что гонец захочет передохнуть у них в городе. Задача наместника даймё – обеспечить посольство максимальными удобствами. А посольство немалое – не менее сотни самураев, раза в три больше асигару, носильщики, слуги. И каждого нужно разместить, накормить, напоить, разумеется, за счёт князя. Раньше посланнику обязательно дарили лошадь, меч и не менее десяти штук шёлка* высшего качества. Сейчас это расточительство запрещено эдиктом сёгуна, но этим же указом гонца положено одаривать монетой, золотой или серебряной, в зависимости от статуса. А уж посланник такого ранга точно получит цуцуми кингин в добрый обан*. Причём от каждого даймё или представителя, через земли которого он будет проходить. Одно это путешествие сделает его богачом! Выходит, в замке вообще не останется самураев, кроме дежурной смены? И всё равно, посланник явно будет недоволен: что это за встречающая делегация – полтора десятка самураев, с десяток чиновников да двадцать крестьян в доспехах? Да, не хотел бы он оказаться на месте господина Симоды.

– Давай-ка бери лошадь и поехали со мной, иначе я так и не лягу сегодня, – оторвался Като от своих мыслей.

– В общем, слушай, – начал рассказывать Такахаси, когда они втроём, включая иезуита, выехали из замка. – Спозаранку я, ещё пятеро наших и тридцать асигару потащились в ту деревню. Окада тем временем организовал транспорт, чтобы вывезти всё ценное с корабля. Калека должен был ждать нас на полдороги, но его и след простыл. Я, конечно, сразу заподозрил неладное. И точно – кто-то побывал в селении до нас.

– Как? – подивился его товарищ.

– А вот так. Когда рассеялся туман, я пошёл на разведку, гляжу – что-то нечисто. Бусо явно меньше, зато прибавилось обглоданных костяков. Затем начались чудеса. Поскольку Симода-сама дал чёткие указания – зачистить деревню, а пленных брать по возможности, мы решили сначала проредить их ряды. Дали залп и… ничего. Ни один не упал даже! Асигару занервничали, да и нашим, из молодых самураев, явно не по себе стало. Но я-то знаю, что ты одного порешил точно. Кричу – цельтесь в голову. И сработало! Но я тебе так скажу – бакэмоно это или просто одержимые, но с ними явно что-то не так. Я видел девку, у которой внутренности волочились по земле, а ей хоть бы что! Некоторые сами себя на копья насаживали и будто не замечали этого. Я проткнул двум или трём сердце – всё равно что мешок с соломой! Башку срубишь, а она рот развевает. Но стоит пробить черепушку – всё, труп.

– С рыбаком также было. А его укусил тот дохляк с галеры. Может, это болезнь, навроде бешенства? – предположил Като.

– Может, – согласился Юки. – Слушай дальше. В общем, крошим мы этих бусо, а с берега ещё толпа валит! И среди них свежие. Знаешь кто? Вако!

– Вако?

– Ага! Их татуировки ни с чем не спутаешь.

– А они откуда взялись?

– Мы все ломаем голову над этим. Скорее всего, ублюдки как-то замешаны в истории с кораблём намбандзинов, тем более что там тоже побывали…

– И там? – Като настолько поразился, что позволил себе перебить приятеля.

– Да, но дай про деревню доскажу. В общем, мы эту толпу тоже выкосили. Пленных не удалось взять, да и желанием никто не горел, если честно. Эти глаза… Стоит раз заглянуть, и ни о чём другом не думаешь, лишь бы закрыть их навсегда. А ещё там были дети…

– Иккэне*!

– Грязная работа, – Юки сплюнул на землю. – Мы все потом выпили, конечно, но сакэ мало помогло. Нутром понимали, что они уже не были детьми, что перед нами порождения Ёми. Но всё равно… Я не стал наказывать тех асигару, что отказались убивать, но почти всё дерьмо в итоге досталось самураям. Ну, на то мы и буси…

Некоторое время они ехали молча, Като дал другу справиться с эмоциями. Вскоре Такахаси продолжил рассказ:

– Мы обнаружили восьмерых бывших пиратов, ставших бусо, и ещё от пятерых остались только скелеты. Они убили лишь одного намбандзина – выстрелом в голову, да зарубили пару бывших рыбаков. К часу Козы мы всё закончили и предали тела огню. Деревню я тоже решил сжечь, поскольку в живых там не осталось никого.

– Да, действительно, гнусная выпала тебе работёнка, – посочувствовал Масасигэ.

– Не то слово! Собрались мы домой, а на дороге, как раз напротив галеаса, Окада мечется. Кричит, мол, Като обманул нашего господина! На корабле ничего нет!

На этих словах Масасигэ помрачнел, но ничего не сказал.

– Не принимай близко к сердцу, – посоветовал ему Юки, – это же Окада. Но я всё же решил сам проверить. И ты знаешь, там действительно ничего не было.

– Не может быть! – воскликнул Като.

– Может, друг мой, – сочувственно произнёс Такахаси. – Чего не сумел увидеть наш приятель, так это свежих следов. А они были. Кто-то успел побывать на галере до нас. Пушки вытащили, но не все – два орудия утопили, дурачьё криворукое. Симода-сан лично пообещал три кина серебра* за подъём каждой. Представляю, какая там завтра будет драка.

«А вот это уже похуже прибытия посланника из Эдо», – подумал Като.

Такахаси или не понимал всей серьёзности ситуации, или, напротив, пытался скрыть волнение за напускным позёрством. Неизвестным ворам достались две большие пушки плюс минимум три тайхо* намбандзинов, которые размещались на вертлюгах по бортам. И не менее двадцати бочек пороха, скорее всего, отличного европейского качества. И это уже очень и очень плохо. Неужели вако настолько обнаглели, чтобы орудовать под носом у целой армии самураев?

– Думаю, это не пираты, а контрабандисты, – ответил Юки на его невысказанный вопрос. – Похоже на их работу: подошли в туман, выгребли всё и по-тихому свалили. Рыбака-то этого, что был с вами на галеасе, так и не нашли, и его корыта нигде не видели. Может, конечно, запил с горя или повесился, а может, переметнулся к бандитам, Эмма* его забери.

В последнем Като сомневался, но разубеждать приятеля не стал. Тем более что они почти приехали.

– Ты жрать, что ли, собрался? – осведомился Юки, указывая на вывеску рёкана, освещённую тусклым светом фонаря.

– Нет, – усмехнулся самурай, хотя его желудок и подавал весьма недвусмысленные сигналы.

Они спешились и, как были втроём, вошли в гостиницу.

– У вас остановился купец Рокуро? – сурово спросил самурай хозяина заведения, вытаращившего глаза на двух буси и тощего варвара, возвышающегося над ними на добрую голову.

– Да, господин, – пролепетал он.

– Давай его сюда, – велел Масасигэ.

– О, Като-сама! – уважительно поклонился торговец, появившийся спустя минуту. – Чем могу быть вам полезен?

Казалось, он ничуть не удивлён полуночным визитом самурая.

– Вы там что-то говорили насчёт долга? – с нарочитой серьёзностью произнёс Като. – Вам представился шанс отблагодарить меня. Видите этого кириситану? Оплатите его пребывание в гостинице на эту ночь, а в начале часа Дракона* я буду ждать вас у замка. И можете поменять обратно лошадей.

Дело в том, что кляча христианина никак не могла вынести двоих всадников, а путешествие пешком раненый бандит не выдержал бы. Так что пришлось снять поклажу с одной из лошадей купца и усадить на неё эту парочку. Теперь же Като возвращал торговцу его собственность.

– Но, господин! – взмолился хозяин рёкана. – Это же христианин!

– И что? – грозно прорычал Масасигэ. – Ты думаешь, я этого не знаю? Этот варвар находится под защитой самого даймё! Поэтому ты, – он зыркнул на трактирщика так, что тот вздрогнул, – будешь отвечать за него своей головой, пока он здесь! Понял?

Несчастный кабатчик обвёл помещение глазами, но единственную поддержку могли оказать лишь гостиничные служанки. Вот только девки, похоже, с интересом рассматривали намбандзина, вместо того, что бы заниматься работой. По счастью, Като немного смилостивился над ним.

– Кириситану! – обратился он к иезуиту. – Эту ночь ты проведёшь здесь. Этот человек, – самурай указал на Рокуро, – будет тебя охранять. Если попробуешь сбежать, купец отрежет тебе ступню. Не сомневайся, он сможет. Помни, что тебе нельзя говорить про своего бога. Ты понял меня?

Молодой человек нервно облизнул верхнюю губу. Да уж, он видел трупы на поляне и, судя по поведению торговца, минимум половина была на его счету. И тесак у него за поясом вполне может проткнуть насквозь.

– Хай, Като, – закивал иезуит. И, вспомнив про хорошие манеры, добавил: – Сан.

– Вот и отлично! – воскликнул Като и направился было к выходу, но на пороге обернулся: – И ещё, уважаемый Рокуро. Проследите, чтобы варвар принял ванну, и попробуйте найти для него какую-нибудь одежду. Это рваньё, которое он носит, воняет как собачья подстилка.

– О, не беспокойтесь, завтра утром вы его не узнаете, – заверил купец и снова отвесил глубокий поклон.

– Я же сейчас видел то, что видел? – спросил Юки, едва оба самурая вышли на улицу. – Просто уточню – ты, находясь в трезвом состоянии, привёл в гостиницу варвара-христианина, и оставил его на ночьна попечении какого-то купца. И этот самый купец не только не возражал, а был даже рад оплатить его постой. Я ничего не упустил?

– Всё верно, – небрежно протянул Като, едва не давясь от смеха.

Несколько мгновений они соревновались, кто первый не выдержит, затем практически одновременно захохотали. После чего старший самурай поведал другу о своих приключениях.

– Ты не боишься, что будут… последствия? – уже без тени весёлости спросил Такахаси. – Может, стоило запереть христианина в тюрьме? Или в замке нашли бы подходящую конуру.

– Видишь ли, дружище, – объяснил Масасигэ свой действительно странный поступок, – господин Симода отбывает или уже отбыл, и главным останется наш друг Окада. И я не уверен, что на теле христианина не добавится новых синяков. Тоже самое случится с ним в нашей городской тюрьме. А если его там прирежут, то мне придётся совершить сэппуку, чего я совсем не желаю. Во всяком случае не по такой нелепой причине. Я не испытываю жалости к варвару – преступник заслужил свою участь. Но он мне нужен, понимаешь? Причём целым и, желательно, невредимым, а не представляющим собой обузу. Если его изобьют, минимум двум асигару придётся таскать его на себе. А мне завтра, как ты знаешь, предстоит расследовать всю эту чертовщину с бусо. Нет, дорогой Юки, пусть варвар выспится, отмоется от тюремной грязи, сменит вонючие лохмотья, и завтра у меня с ним будет минимум забот.

– А если он сбежит?

– Куда? – ответил Като вопросом на вопрос. – Думаю, он давно уже всё понял, и сейчас втихаря благодарит своего бога, что прожил лишний день. Первый же патруль насадит его голову на пику. Да и Рокуро этот, даром что торгаш, выстоял против восьмерых разбойников, пока я не подоспел. Нет, я верю в него, сам спать не будет, а сбежать кириситану не даст.

– Хех! – только и смог ответить Юки, удивлённо качая головой.

***

– Христиане, – презрительно пробормотал Ятабэ, вытирая рот после очередной чарки сакэ. – Сколько зла они нам причинили! Как вообще можно было верить им, не понимаю.

– А вы знаете, в чём суть учения Христа, и почему им удалось так легко распространить его здесь? – спросил внезапно Като.

Сидящие за столом переглянулись – это уже попахивало изменой.

– Бросьте, – усмехнулся однорукий самурай, легко прочитав мысли собутыльников. – Я не собираюсь обращать вас в веру намбандзинов. Просто если христианство зло – мы должны понимать, в чём суть этого зла.

Этот довод сложно было оспорить.

– И в чём же? – осторожно спросил самый молодой ронин, Мотидзуки Тадао.

– Как известно, буддийские монахи обещают всем нирвану. Когда-нибудь цепочка перерождений закончится, и мы выскочим из колеса Сансары*. А пока всё, что с нами происходит, есть карма – расплата за деяния в прошлых жизнях. А вот христиане говорят, что никакой Сансары нет, что жизнь у человека только одна, и после смерти он попадает либо в ад, либо в рай. Последователи Амиды Будды верят, что тоже попадут в Гокураку, Западный рай, где сам Будда разъяснит им суть своего учения. Но рай христиан – это нечто иное. Там человека ожидает вечное блаженство. Правда, без утех на подушках и без сакэ, но и без боли, страданий и нужды. И вот теперь представьте себе рыбака или крестьянина. Ему обещают: сейчас твоя жизнь очень тяжела, но если ты примешь учение Христа, то после смерти гарантированно попадёшь в рай. Бо:дзу* говорят: возможно, ты достигнешь нирваны уже в этом жизненном цикле. А христианские проповедники внушают: ты точнопопадёшь в рай, если наденешь на шею крест. Будда говорит – следуй Восьмисложной тропой*, а Иисус – следуй моим заповедям. Но вот какая штука! Если ты споткнёшься на пути Будды, то испортишь карму, а это значит, что и в следующем жизненном цикле тебя ждут страдания. А христиане уверяют – покайся, и бог тебя простит. То есть достаточно попросить у бога прощения, и ты в раю!

– Но если бог христиан такой могущественный, то почему он не защитил своих самых верных последователей – монахов? – воскликнул Мотиздуки.

– Ха! – хлопнул себя по коленке Ятабэ. – Потому что это враки! Нет никакого рая, и бога христиан нету.

И в доказательство своих слов он опрокинул в рот полную чарку сакэ.

***

К моменту возвращения Като и Такахаси господин Симода уже покинул замок, оставив за главного своего помощника – Окаду Кадзуко. Который не преминул лично встретить приятелей и первым делом поинтересоваться, где находится христианин.

– В надёжном месте, – лаконично ответил Като.

– Напоминаю, что завтра предстоит обследовать всё побережье. Тебе надлежит встать пораньше, – высокомерно сообщил он самураю.

Тот молча кивнул и проследовал дальше, не желая вступать в препирательства.

– Отанко-насу*, – пробурчал Юки, когда они немного удалились.

Окада, прекрасно расслышавший фразу, злобно посмотрел им вослед.

__________

Примечания:

* Киссаки, яп. – кончик меча.

* Конишива, искаж. коннитива, яп. – добрый день.

* Корэ ва, яп. – «это», в значении нечто или некто, расположенные рядом с говорящим. Например: корэ ва нэкодэсу – это кот.

* Джером, Иероним – христианское имя Амакусы Сиро, лидера повстанцев.

* Ие, яп. – нет.

* Корэ ва хито тои ниши яп. – искажённая фраза: это народ далеко на западе. В оригинале звучит так: корэра ва гоку ниси но хитобитодэсу.

* Омура Сумитада (1533-1587) – первый даймё, принявший христианство. В крещении получил имя Варфоломей (Дон Бартоломео или Бартоломью). Активно торговал с португальцами, для чего построил порт Нагасаки, ставший вскоре крупным городом. В 1580 году отправил в Рим первое японское посольство.

* Игнатий де Лойола (1491-1556) – основатель ордена иезуитов.

* Одум – на языке игбо означает «лев». Игбо – народ в юго-восточной Нигерии. За сотни лет процветания работорговли многие представители игбо попали в неволю и оказались за пределами родины.

* Иоганн Вейер или Вир (нем. Johannes Weyer, также Weier и Wier; 1515 – 1588) – голландский и немецкий врач и оккультист. В 1563 году написал труд «Псевдомонархия демонов» (лат. Pseudomonarchia Daemonum), в котором дал подробную классификацию всех демонов.

* Согласно Вейеру, герцог Флаурос действительно появляется в образе ужасного леопарда, но использует огонь, испепеляя врагов. Ему известны все события прошлого, настоящего и будущего.

* Сирэмоно, яп. – тупица, идиот.

* Штука шёлка – отрез ткани шириной примерно 40 см и 11,5 метров длиной. Этого хватало на пошив традиционного кимоно.

* Цуцуми кингин в добрый обан – в Японии описываемого периода имели хождение свёртки с монетами, чаще золотыми, называемые цуцуми кингин. Количество находящихся внутри монет заверялось подписью какого-либо уважаемого человека или печатью монетного двора. Как правило, цуцуми кингин не разворачивали – это считалось неприличным проявлением недоверия. Они служили средством расчётов при крупных сделках. Обан, о-бан, «большой бан» – золотая монета достоинством в десять кобанов.

* Иккэне, яп. – вот чёрт!

* Три кина серебра – 1,8 кг серебра. Кин – традиционная мера веса, равная примерно 600 гр. В денежном выражении – 480 моммэ. Один серебряный моммэ весил 3,75 гр.

* Тайхо, яп. – небольшая пушка. Здесь имеется в виду европейский фальконет – 1-3 фунтовое (45-65 мм) орудие, устанавливаемое на верхней палубе, как правило на поворотном лафете.

* Эмма, яп. – повелитель царства мёртвых.

* Начало часа Дракона – 7 утра.

* Сансара, санскр. «блуждание, странствование» – круговорот рождения и смерти, одно из центральных понятий в индийских религиях: индуизме, буддизме, джайнизме и сикхизме.

* Бо:дзу, яп. – главное лицо в храме, настоятель. В европейской традиции прочно укоренилось искажённое «бонза», причём этот термин распространился на любого буддийского монаха, зачастую за пределами Японии.

* Восьмисложная тропа, Благородный восьмеричный путь – путь, указанный Буддой для выхода из цикла рождения и смерти и обретения нирваны.

* Отанко-насу, яп. – придурок.

Глава 4

Прикорнув всего на три часа, Масасигэ поднялся и, не завтракая, направился в оружейную. Дело, которым предстояло заняться, отличалось крайней серьёзностью, так что он собирался получше экипировать своих людей. Старшина пехотинцев по имени Нобору уже поджидал его там, чем заслужил кивок благодарности. Опытный воин и командир прекрасно знал все порядки. Они лично проверили каждое копьё, меч и тэппо, также Като попросил для асигару доспехи с наручами из бронированных пластин, а не просто нашитой на ткань кольчуги, и такие же сунэатэ*. А вот хайдатэ – защиту бёдер – решили не надевать. Снизу кирасы и так крепился гэссен – юбка из вертикальных полос брони, разделённых между собой. Она почти не мешала движению, при этом хорошо прикрывая пах и верхнюю часть ног. Хайдатэ полезна в бою против вооружённого мечом или копьём неприятеля. Но самурай уже знал, в чём опасность их врага, и хотел максимально предохранить своих людей от укусов, не потеряв при этом в подвижности. Кроме того, ему был необходим ещё один комплект лёгкой брони, но о нём следовало договариваться с оружейником лично – Окада ни за что не подпишет разрешения, на это самурай был готов поставить свой футимай.

Нобору уже имел опыт сражения с бусо, поскольку входил в отряд Такахаси. Он посоветовал использовать ту же тактику – копейщики не дают бакэмоно приблизиться, пока стрелки разят их из аркебуз. На крайний случай все будут вооружены ещё и катанами. Като полностью согласился с этим предложением. После того как все детали были согласованы с оружейником Маруямой, он оставил старшину получать снаряжение, а сам пошёл искать Окаду. Тот уже проснулся и с важным видом совершал обход замка в компании старшего писаря Кобаяси Сима, и своего помощника Иноэ. Статус Кобаяси был в чём-то даже выше положения Окады, так как он являлся ещё и казначеем наместника. Но Сима, будучи настоящим конторским червём, видел своё будущее лишь в окружении счетов да бухгалтерских книг и совершенно не препятствовал первому помощнику в продвижении по служебной лестнице.

– Почему ты ещё здесь? – набросился Кадзуко на Като. – Или тебе непонятен приказ господина Симоды?

– Отряд готовится к выходу, – как можно более ровным тоном ответил Масасигэ, хотя едва сдерживался, чтобы не послать зарвавшегося честолюбца куда подальше.

– Кстати, насчёт твоего отряда, – Окада важно выпятил грудь, – я посчитал, что для прогулки по побережью тебе хватит и десяти асигару, так что пятерых изволь оставить здесь. И мне понадобится Нобору.

Самурай ожидал чего-то подобного и едва не рассмеялся. Подлец постоянно устраивал ему каверзы, дабы скомпрометировать в глазах Симоды. Видимо, никак не мог смириться с тем, что у сановника есть ещё одно доверенное лицо. Вот и сейчас, прекрасно зная, кого заберёт с собой Като, он сделал попытку навредить.

– Я беру с собой пятнадцатьпехотинцев из тех, кто уже столкнулся с бусо, в том числе старшину Нобору. Наш господин поручил мнеразбираться с делом намбандзинов, но я не припомню, чтобы он приказывал советоваться с тобой по этому вопросу.

Подхалим Иноэ возмущённо фыркнул, но рта раскрыть не посмел. Все в замке знали историю бывшего помощника Окады. Тот имел неосторожность вякнуть Масасигэ что-то обидное и мгновенно лишился головы. И хотя поединки, тем более в замке, были запрещены, господин Симода обозвал погибшего болваном, а наглец Като не понёс никакого наказания. Вот и сейчас Окада побагровел от злости, но не осмелился перейти границы неписаного кодекса самурайской чести. Поскольку с мечом он обращался весьма посредственно.

Глава 9

Наскоро перекусив, Като принялся облачаться в броню и как раз заканчивал затягивать последний узел, когда ему доложили, что к воротам прибыл какой-то купец в сопровождении христианина. Варвар выглядел чуть лучше, чем вчера – рваное платье сменили довольно поношенные, но чистые штаны и такая же рубаха из плотной хлопчатобумажной ткани. Однако он по-прежнему привлекал всеобщее внимание своей европейской внешностью и высоким ростом.

– Благодарю вас, – несколько надменно кивнул самурай торговцу. – Считайте, что ваш долг уплачен.

– Простите меня, уважаемый Като-сан, – поклонился Рокуро, – но неужели вы цените мою жизнь всего в несколько медных монет?

– Что? – нахмурился Като.

– Я говорю, неужели моя жизнь стоит всего лишь ночлега и ужина для христианина? – ничуть не смутился торгаш.

Зато Масасигэ почувствовал себя неловко, поскольку никак не мог подобрать ответ, чтобы не нагрубить Рокуро. Было в нём что-то честное, как это ни парадоксально звучало применительно к торговцу. Да и в той ситуации на дороге он проявил себя получше многих буси. Уж в этом Като неплохо разбирался и не раз был свидетелем, когда самураи уклонялись от поединка по самой гнусной причине – трусости. А этому парню, похоже, смелости не занимать.

– Если позволите, – выручил его сам Рокуро, – я бы всё же отблагодарил вас более существенно. Вы же не продали ещё мечи тех бродяг?

Разумеется, не продал – добыча была его по закону, но реализовать её самурай не успел. Бандиты оказались бедны, словно последние нищие, в кошельках у них не нашлось даже одного бу* на всех. Но за их мечи Като мог получить кое-какие деньжата.

– Вот какое у меня предложение, – пояснил торговец, – если вы хотите продать катаны, захваченные у бандитов, я могу это сделать, освободив тем самым от лишних хлопот. И поверьте, в обращении с товаром я не менее искусен, чем вы во владении клинком.

Это было сущей правдой – статус, а также гордость и высокомерие, не позволяли самураям торговаться, словно презренные купчишки, чем те самые купчишки и пользовались, немилосердно наживаясь на гордых буси. А вот проныра Рокуро вполне мог выручить неплохую сумму за трофеи.

– Пожалуй, на это предложение я соглашусь, – кивнул Масасигэ.

– Для меня огромная честь – оказать вам услугу, Като-сама, – поклонился купец. – Думаю, к вечеру я уже управлюсь.

– Договорились. Приходите сюда, если меня не будет, передайте деньги господину Такахаси или любому самураю, который вам встретится. Мечи вам сейчас принесут.

– Благодарю вас, господин Като, – снова поклонился купец. – И подумайте, когда вы сможете принять моё приглашение на обед?

– На обед? – воскликнул самурай, не ожидавший подобного.

– Да, – на лице торговца расцвела широкая улыбка. – Я бы с удовольствием угостил вас в «Сосне у колодца». Нужно же отпраздновать такую победу, я так считаю.

«Сосна у колодца» имела статус лучшей харчевни в городе, предложение было заманчивым, но…

– Боюсь, у меня нет на это времени, – отрезал Като.

– Как скажете, – ничуть не смутился Рокуро. – Моё предложение будет в силе до тех пор, пока у вас не появится время.

Самурай лишь хмыкнул, удивляясь такой настойчивости купца. Тут его внимание привлекла лошадь христианина, которую тот держал под уздцы.

– Эй, а где та кляча, что была у варвара вчера? – осведомился он.

– Я подумал, что вам не стоит задерживаться из-за кобылы, которой место на живодёрне, – улыбнулся Рокуро. – Мои лошади, разумеется, не чета боевым коням самураев, но всё же у вашего кириситану будет больше шансов ехать, а не топать пешком.

– Но я не собираюсь компенсировать тебе разницу, – заявил Като.

– Ой, что вы, Като-сама! – скромно улыбнулся торговец. – По правде говоря, благодаря вам я до сих пор в прибыли.

И, видя, что самурай не понимает, пояснил:

– Я сэкономил приличную сумму, поскольку мои телохранители, увы, оказались не на высоте. Да и мечи им больше не нужны. И мне, как вы помните, тоже кое-что перепало в виде трофеев. Так что, это вы своим подвигом оплатили и ночлег варвара, и его лошадь, и одежду, и даже завтрак.

– Хех, – не смог сдержать смешка Масасигэ.

Пусть он и презирал торговлю, но не мог не восхититься ловкостью и честностью купца. Возможно, он и примет его приглашение. А что касается досужих домыслов, что буси не должны якшаться с торгашами, то Като предпочёл бы одного Рокуро десятку таких, как самурай Окада.

– С вашего позволения, я поеду, – отклонялся торговец. – Но надеюсь увидеть вас вечером, господин Като.

Масасигэ лишь коротко кивнул в ответ. Теперь пришла очередь христианина.

– Я хочу, чтобы у тебя было точное понимание того, что происходит, – без обиняков заявил ему Като. – За то, что ты христианин, тебя приговорили к смерти.

Иезуит изменился в лице и попятился назад.

– Казнь отложена на время расследования инцидента с судном намбандзинов, – слегка успокоил его самурай. И тут же лишил надежды: – Но когда всё закончится, ты умрёшь.

Монах содрогнулся от этих слов.

– Такова твоя карма, так что проживи эти дни не напрасно. И не надейся сбежать – тебе никуда не скрыться, христианских миссий здесь больше нет. Если тебе кто-то будет помогать, его привяжут к кресту и поставят в море во время отлива.

Португалец знал об этом способе казни – несчастные в ужасе наблюдали, как приливная волна подбирается им к груди, потом к горлу, а потом…

– Попытаешься сбежать – тебя ждёт очень мучительная смерть. Но если ты будешь и дальше помогать нам, как помогаешь сейчас, я дам монету палачу, чтобы ты умер быстро и без страданий. Возможно, я сам отрублю тебе голову.

Юноша проглотил комок в горле и с тоской взглянул на самурая.

– Нет, – покачал головой Като, угадавший его мысли, – тебя не помилуют, это приказ сёгуна – казнить всех, кто проповедует христианство. Никто, кроме сёгуна, не может его отменить. Прими свою карму. Однако, повторяю, эти дни ты можешь прожить достойно, а не как жалкий червь. Вижу, ты отмыл всю грязь и переоделся в чистое. Это хорошо, так ты больше похож на человека. Но сегодня я надену на тебя доспехи.

Молодой человек не понял в точности, что сказал самурай, потому что не знал, что такое татами-до*.

– Татами? – переспросил он бледнея.

Дело было в том что татами – маты, которыми в Японии устилали полы в помещениях – делались из рисовой соломы. Слово это переводилось как «то, что складывается». Но солома применялась также при изготовлении плащей от дождя, и у некоторых наиболее ретивых борцов с запретной религией вошло в моду облачать христиан в такие плащи и поджигать, облив ещё и маслом. Бедолага подумал, что его тоже завернут в соломенный татами.

– Доспехи, – пояснил Като, постучав по своему нагруднику.

Иезуит, слегка шокированный таким поворотом, едва сумел пробормотать слова благодарности.

– Да, и ещё – как тебя зовут? – осведомился Масасигэ.

– Гуштаву Сакраменту да Кунья, сеньор, то есть, господин, – поклонился иезуит.

– Ни один человек не сможет это выговорить! – воскликнул Като. – Как ты сказал? Дакунирэ? Что это вообще такое? Пожалуй, я буду звать тебя Кирин*!

– Ки-рин? – неуверенно выговорил молодой человек.

– Ага. Хорошо запомни своё новое японское имя. И ещё, Кирин, не вздумай проповедовать учение вашего бога и совершать всякие ритуалы.

– Я это уже усвоил, – вздохнул иезуит.

Спустя полчаса отряд из двух всадников и полутора десятков асигару вышел из ворот замка Фукума и направился вдоль побережья на север. Сам Като, в чёрно-синих доспехах и чёрном шлеме, выглядел весьма внушительно, но высокая фигура, сидящая на лошади рядом с ним, всё равно бросалась в глаза. На Гуштаву нацепили комплект брони пехотинца, а его макушку украшал шлем-дзингаса, выполненный в виде конусообразной крестьянской шляпы. Однако высокий рост иноземца замаскировать не удалось.

Кроме пары мечей Като взял два пистолета-тандзю или, по-другому, пистору, что являлось искажённым европейским словом «пистоле». Эти тандзю оказались неожиданным, хотя и временным подарком от самого господина Симоды. Прекрасно зная, что самурай лично будет проверять снаряжение пехотинцев, он оставил ящичек с пистолетами у оружейника, с наказом передать его Като. Обращаться с ними Масасигэ умел – они не раз стреляли из пистору вместе с наместником, большим любителем огнестрельного оружия вообще.

Остальные участники процессии выглядели не менее браво. Копейщики мерно покачивали возложенными на плечи пиками, придерживая другой ладонью рукояти мечей. Асигару с тэппо гордо печатали шаг. Предполагая, что им придётся довольно много стрелять, Като распорядился приготовить заранее хяго – мерные бумажные свёртки, в которых уже содержалось нужное количество пороха. Поскольку духи решили и сегодня послать им день без дождя, хяго повесили на груди, на манер бандольеро. Левое запястье каждого стрелка было обмотано тремя сяку фитиля, который запалят перед деревней. Эти белые гильзы и толстый белый шнур очень эффектно смотрелись на тёмных доспехах, придавая солдатам почти парадный вид.

В бредущей навстречу фигуре крестьянина не было ничего подозрительного, за исключением отсутствия головного убора и шаркающей походки, словно он был пьян или очень устал. Однако жеребец под предводителем отряда вдруг поднялся на дыбы и испуганно заржал. Като попытался успокоить животное, но на всякий случай спешился. Конь продолжал вырываться, да и лошадь Гуштаву очнулась от прострации, в которой пребывала большую часть пути. Так что и ему пришлось покинуть седло.

– Отведи животных назад, – бросил самурай поводья одному из асигару и, велев всем ждать, пошёл навстречу «пьянице».

– Эй ты! – крикнул Масасигэ, когда до рыбака оставалось с десяток шагов. – Остановись и назови себя!

Вместо того чтобы выполнить приказ, тот внезапно ускорил шаг и вытянул руки вперёд. Со стороны могло показаться, что простолюдин очень обрадовался прохожему и спешит его обнять. В какой-то степени так оно и было – Като уже понял, кто, а точнее, что перед ним. Два быстрых шага навстречу, замах, решительный точный удар – и тело бусо рухнуло в дорожную пыль.

– Подойдите все сюда! – позвал Като и показал на обезглавленное тело. – Вот наша с вами проблема.

Не все в его отряде побывали накануне в Сироиси, поэтому четверо пехотинцев с разной степенью испуга уставились на голову, которая продолжала разевать рот, словно и не лежала в шаге от тела. Неживые-живые глаза существа злобно взирали на окруживших его людей.

– Два дня назад у наших берегов разбился корабль намбандзинов, – продолжил Като будничным тоном. – На нём, судя по всему, были варвары, заражённые неизвестной болезнью, что-то вроде бешенства. Заболевший сходит с ума и жаждет человеческой плоти. Вот, смотрите, – он приподнял кончиком меча рукав на предплечье крестьянина, где виднелась рваная рана, – этого тоже укусили.

Самурай нарочно решил избегать упоминаний о возможной потусторонней сущности этих созданий. Асигару набирались из крестьян и бедных горожан – людей, как правило, суеверных. Незачем сеять в их сердцах лишнюю тревогу. Пусть думают, что перед ними обычный смертный, которого можно убить.

– Эйдзи, – обратился он к крепкому, жилистому пехотинцу, который почти не выказывал признаков страха. – Давай-ка, добей бедолагу.

Тот передал одному из товарищей тэппо и достал меч.

– Коли в висок, – посоветовал Като.

Солдат перехватил меч, примерился и, поняв, что может промахнуться, приставил острие к отрубленной голове. Бусо скосил глаза на клинок и широко разинул пасть, будто пытаясь что-то сказать. Глубоко вздохнув, асигару налёг на рукоять меча, и катана пронзила кость. Страшные глаза закрылись, рот так и остался раззявленным. Чтобы вытащить лезвие обратно, Эйдзи пришлось, преодолев брезгливость, наступить на череп бусо. Като одобрительно кивнул.

– Слушайте ещё. Намбандзина, который едет с нами, зовут Кирин. И не вздумайте насмехаться над ним! – повысил он голос, заметив ухмылки. – Варвар немного говорит и понимает по-нашему. Этот человек поможет нам понять, с чем мы имеем дело, поэтому он очень важен для нас. Вы все должны охранять и оберегать его в силу возможностей.

– Хай, – хором отозвались солдаты.

– Ты и ты, – указал самурай двум асигару, – оттащите труп на обочину. Нобору, веди отряд вон к той рощице, и ждите меня там. Кирин, едешь со мной.

Раздав указания, Масасигэ забрался в седло.

В этом месте к побережью уходила тропа, и Като хотел сначала разведать путь. Возможно, им с христианином придётся спешиться, а с лошадьми послать отдельно пару человек по дороге. Вряд ли кони смогут пробраться по камням береговой отмели. Так оно и вышло. Скрепя сердце он отделил двоих солдат поопытней с наказом следовать к Сироиси и ждать их там. Остальной отряд спустился к линии прибоя. Буквально через полчаса они наткнулись на первого бусо-намбандзина. Тот пытался подняться, но угодил ногой в расселину и упал на спину. Конечность его так и застряла в камнях, а сил, чтобы высвободиться, уже не осталось. Когда люди приблизились, мертвяк зашевелился, а из рваной раны в животе начали выбегать вездесущие крабы, пожиравшие его буквально заживо. Впрочем, в данном случае «заживо» не совсем верное слово. Точку в этой не-жизни поставил ещё один пехотинец, выбранный Масасигэ – слишком он был бледен от вида ходячего мертвеца, и этот страх следовало изгнать как можно скорее. Затем они нашли ещё троих варваров, едва способных ползти – столь сильно их поломало о прибрежные скалы. Кроме того, характерный запах привёл их к начинающему разлагаться трупу. Задержав дыхание, Като быстро осмотрел тело и понял, что бусо основательно приложился головой о камень. Следуя указаниям господина Симоды, трупы надлежало сжечь, но сооружение погребальных костров заняло бы массу времени, так что их просто хоронили в неглубоких могилах, обложенных увесистыми обломками валунов. На самом видном месте самурай оставлял знак «четыре»*, дабы ни у кого не возникло желания раскопать погребение.

До Сироиси оставалось совсем немного, когда на скале показался знакомый кособокий силуэт.

– Господин, господин! – запричитал калека, кое-как сумевший спуститься. – Горе мне, господин. Они пришли из мглы, но демоны напали на них. А я не смог рассказать, я боялся!

– Кто и куда пришёл, Хидеаки? Да перестань ты трястись! – рявкнул Като и сам встряхнул его за плечи.

Взгляд хромого прояснился.

– Я помню, вас, господин! Вы были вместе с Симодой-сама! Идёмте, я должен вам кое-что показать! Кое-что очень важное.

Он рванулся было в сторону, но самурай удержал его за одежду:

– Кто пришёл из темноты?

– Из какой темноты? – изумился тот.

– Ты издеваешься надо мной? – с угрозой спросил Като.

Суровый тон благоприятно подействовал на рассудок хромоногого, и он, пусть и сбивчиво, рассказал, как решил отправиться на разведку в деревню в глупой надежде, что демоны покинули её. Однако чаяния его не оправдались – бусо никуда не делись. Возвращаться в город было уже поздно, к тому же он умудрился упустить лошадь. Спрятавшись в укромном месте, Хидеаки решил дождаться утра. Незадолго до рассвета его разбудили крики и выстрелы, и парнишка обрадовался было, что это самураи пришли освобождать его деревню. Но оказалось, в селение нагрянули пираты.

– А ты не знаешь, случайно, что это были за вако? – поинтересовался Като.

– Конечно знаю – то была шайка Хиго Акабусо, господин.

– Почему ты так уверен? – с подозрением спросил самурай.

– Кто ещё, могучий, как обезьяна, и такой же кривоногий, будет красить руки в красный цвет, господин? – ответил калека вопросом на вопрос.

Дальше он поведал, как пираты были вынуждены бежать от демонов, но один из бакэмоно заметил его, и Хидеаки самому пришлось спасаться бегством. Из-за этого бусо он не смог выбраться, когда пришли другие люди, убившие всех порождений Ёми. И хотя мертвяк, напугавший его, в конце концов ушёл, хромец так и не осмелился удалиться от своего убежища. Иезуит, с интересом прислушивающийся к разговору, попросил у Като разрешения задать вопрос. Калека, шокированный тем, что долговязый варвар умеет говорить по-японски, выпучил глаза и в таком испуге попятился назад, что Масасигэ стоило больших трудов удержаться от улыбки.

– Ты сказал, что спасался бегством, но бегать ты не можешь, так? И зачем бежать, если эти бусо очень медлительны?

Юноша нахмурил лоб, пытаясь уложить в голове корявую речь португальца, но вопрос понял.

– Этот демон оказался шустрее других. Бежать я, конечно, не могу, мне пришлось очень быстро идти, и всё равно он почти настиг меня. По счастью, неподалёку находился уступ, куда это порождение Ёми не смогло залезть. Оказалось, что проклятые бакэмоно плохо видят, но очень хорошо слышат. Мне пришлось уподобиться мыши, чтобы тот оставил меня в покое и ушёл. Но я всё равно долго просидел на том уступе, слишком уж страшны эти чудовища. А когда спустился, сильно боялся куда-либо идти, такой уж я трус. Лишь услышав ваши голоса, я понял, что пришло моё спасение.

– А куда же делся тот бусо? – спросил самурай.

– Не знаю, господин, – вздохнул Хидеаки.

– Это был, намбандзин?

– Нет, Като-сан. Это был Тоси. Ну, в смысле раньше был Тоси. Вообще, он из Фукумы, но как раз накануне нападения демонов пришёл в деревню навестить свою бабушку. И потом сам стал демоном, – хромой снова тяжко вздохнул.

– А он, случайно, не так выглядел? – и самурай описал убитого на дороге бусо.

– Да, господин! – обрадовался калека.

Но потом, вспомнив, какая участь постигла этого человека, опять понурился.

– Понятно. А что ты мне хотел показать? – напомнил самурай.

– О, лодку бедняги Хару!

– Лодку? – Като вспомнил подозрения Такахаси, что рыбаки могли переметнуться к пиратам.

– Да, его кораблик.

– А где он сам?

– В том-то всё и дело, господин. Его посудину прибило к берегу во время прилива, она застряла в камнях. Хару и его сын там, но…

– Но что?

– Я не знаю, господин, – опять заволновался Хидеаки. – Они не ответили мне, когда я кричал с берега.

– Подожди-ка! – воскликнул Като, натягивая поводья. – Старик же умер! Я сам видел, как сынок вцепился ему в глотку. Отвечай, что ты замыслил?

– Да что вы, господин! – парнишка так испугался, что неминуемо свалился бы с лошади, если бы его не поддержал Гуштаву по прозвищу Дылда. – Ничего я не замыслил! Я же вам объясняю – они оба там, старик Хару и его сынок, Харукадзу. Оба живы, но…

– Но что?

– Именно это я и хочу показать вам, господин! Боюсь, они тоже стали демонами…

– Демонами? – переспросил Като и почувствовал, как по спине пробежал неприятный холодок.

Напасть распространялась быстрее, чем они предполагали. Что, если этой заморской дрянью заразились другие рыбаки или торговцы? Чтобы выловить всех заражённых будет мало и трёх сотен солдат.

– Вот, господин, смотрите! – воскликнул Хидеаки спустя несколько минут.

Береговая линия в этом месте образовала нечто вроде бухточки, но вход в неё со стороны моря перекрывали донные скалы, во время отлива полностью выступающие из воды. Судёнышко рыбаков действительно засело на камнях, причём практически без крена.

– Что-то не видать твоих бусо, – с сомнением протянул Като спустя несколько минут.

– Они там, господин, будьте уверены. У меня тут неподалёку припрятана лодка. Вы можете сплавать туда.

– Лодка?

– Подарок духов моря, – потупился хромец.

Лодчонка могла вместить от силы четверых. Самурай посадил на вёсла двоих пехотинцев и после непродолжительного раздумья взял с собой христианина.

Лагуна и впрямь отличалась приличной глубиной, хотя грести пришлось совсем немного. Подобравшись к самой корме, они некоторое время ждали и вскоре действительно услышали какую-то возню. Самурай раздул фитиль на одном из пистору и направил его восьмигранный ствол вверх. Как раз вовремя – над планширем внезапно появилась безобразная рожа бусо. Като без промедления потянул спусковой крючок, последовала вспышка, и пуля выбила гнилые мозги нежити. Но, как они не прислушивались, кроме плеска волн и скрипа корпуса корабля, других звуков уловить не удалось. Второй бусо или затаился, или был чем-то занят.

Верёвочная лестница болталась с левого борта, однако подобраться к ней можно было лишь по осклизлым камням. Но этот момент они предусмотрели – один из асигару раскрутил в воздухе верёвку с привязанным к ней крюком и ловко забросил «кошку» на корму. Рывок показал, что крюк надёжно засел в планшире. Весь риск встречи с бусо самурай решил принять на себя. Пистолеты и катану пришлось оставить, но чтобы справиться с мертвяком, Като вполне хватало и вакидзаси. На всякий случай зажав в зубах танто, он решительно полез по верёвке, ловко перехватывая руками поверх специально навязанных узлов.

Бледная, покрытая пятнами засохшей крови клешня бусо вцепилась в его запястье в тот момент, когда он ухватился за борт судёнышка. От неожиданности Като едва не свалился обратно в лодку. Он дёрнул рукой, но упырь держал очень крепко. Асигару с волнением смотрели снизу на этот поединок – стрелять было невозможно, им была видна только синюшная кисть демона. Самурай ослабил хватку, и когда мертвяк по инерции качнулся назад, резко рванул на себя. С обычным человеком этот трюк сработал бы, но нежить обзавелась иными рефлексами – не отпуская левой кисти самурая, он подался вперёд и схватил Като второй рукой за наплечник доспеха. Из открытой пасти пахнуло мертвечиной, Масасигэ увидел, как огромная капля слизи собирается на нижней губе бусо и вот-вот сорвётся прямо ему в лицо. Напрягая все мышцы и упираясь ногами в корму, он отпустил верёвку и что было сил дёрнулся всем телом назад, увлекая ожившего мертвеца за собой. Монстр, ничуть не смущённый таким поворотом событий, поспешил вцепиться зубами самураю в пластину брони, защищавшую кисть. Като едва успел схватить танто, прежде чем рухнуть в море – силы рывка хватило на то, чтобы перелететь через нос находившейся внизу лодки.

По какой-то причине мертвяки недолюбливали воду, поэтому бывший рыбак, едва попав в агрессивную среду, тут же отпустил свой обед и вяло заработал руками и ногами. Но прежде чем лишённое воздуха тело бусо пошло ко дну, Като успел загнать лезвие ему в ухо по самую рукоять. Однако дела самурая тоже были плохи – доспехи весили почти двадцать пять кин*, а инерция падения увлекла его достаточно глубоко под воду. Он попытался всплыть, но руки словно налились свинцом, холодная вода быстро пропитывала подкладку доспехов и одежду, увеличивая и без того немалый вес. Лёгкие, казалось, сейчас лопнут от недостатка воздуха, и Като охватила дикая ярость от того, что он так глупо и бесславно умрёт. Из последних сил он сделал отчаянное движение руками и вдруг резко пошёл вверх.

Потяжелевшего чуть не вдвое самурая в лодку затаскивали совместными усилиями. Лёжа на спине словно черепаха и не имея сил пошевелиться, он жадно вдыхал морской воздух. Постепенно до сознания Масасигэ дошли одобрительные возгласы и смех асигару, он приподнялся и увидел, что из моря теперь достают Кирина – именно христианин первым сообразил, что сейчас случится с их командиром, и отважно бросился в воду, сам рискуя утонуть.

Это приключение задержало их почти на час. Пришлось вернуться на берег и снять мокрые доспехи. Хорошо хоть наручи самурая в отличие от котэ* пехотинцев не были разделены на отдельные рукава, а представляли собой своего рода укороченный жакет. Зубы бусо не причинили бронированным пластинам никакого вреда, поэтому Като остался хотя бы частично защищённым. Немного обсохнув, он вновь полез на судёнышко. На сей раз обошлось без нападений демонов.

Ловко перепрыгнув через планширь, Масасигэ выхватил вакидзаси из ножен и оглядел палубу. Под ногами лежал труп с дырой во лбу, но разрубленное им несколько дней назад тело молодого рыбака исчезло. Только бурое зловонное пятно и обрывки одежды указывали на то, что здесь действительно погиб человек. Точнее то, во что этот человек превратился. Махнув солдатам рукой, чтобы тоже поднимались, Като двинулся в обход палубы, зорко следя по сторонам. На корабле больше никого не оказалось, только в крошечной бамбуковой надстройке, служившей рыбакам каютой, обнаружилась страшная находка – почти дочиста обглоданные человеческие кости. Видимо, бусо устроили себе столовую в тенёчке.

Убедившись, что на судне им делать больше нечего, Като напоследок присел у тела окончательно убитого рыбака. Похоже, это был Харукадзу, которого так и не дождался Юки. Обратившийся в демона папаша вырвал ему из шеи здоровенный кусок и обглодал руку до кости. Но потом по какой-то причине пиршество закончилось, а сынок сам стал одержимым. Като смотрел на обезображенные черты лица юноши и не мог понять, что с ними не так. В конце концов он велел привезти на корабль Хидеаки.

– Ты знал Харукадзу? Это он? – спросил самурай, указывая на останки.

Калека, зажав рот и нос рукавом, чтобы не чувствовать отвратительной вони, наклонился над трупом.

– Не знаю, господин, – просипел он, не решаясь сделать вдох.

Като и самому надоело зловоние, исходящее от бусо, и они отошли в сторонку.

– Вроде он, господин, – задумчиво произнёс Хидеаки. – Но…

– Но что?

– Понимаете, я продавал им иногда всякие вещички, что выбрасывает море. И беднягу хорошо знал, можно сказать, мы были приятелями. Так что это, конечно, он. И… не он, – хромец даже состроил соответствующую гримасу и развёл для убедительности руки в стороны.

– Что это значит? – потребовал разъяснить Като.

– Его лицо… – юноша поднёс ладони к собственной нижней челюсти. – Он словно начал превращаться в зверя, господин.

Едва услышав это, Масасигэ понял, что именно его смутило – у человека были слишком увеличены челюсти. Грубые черты лица в Японии не такая уж и редкость, но молодой рыбак действительно стал походить на обезьяну. А второй бусо, получается, старик Хару? Като вспомнил, что и у того рожа как будто изменилась, да и силища, с которой тот вцепился ему в руку, поражала. И тут он замер на месте. Тварь с корабля! Они гадали, что это за зверь или демон, а ведь оно раньше было человеком! Самурай не знал, откуда у него взялась такая уверенность, но готов был поставить на то своё годовое жалование. «Так это что же, они все в конечном счёте переродятся в ужасных монстров?» – подумал он, внутренне поёживаясь от столь страшной перспективы. Хорошо, если удастся перебить всех бусо до того, как они начнут своё дальнейшее превращение. А если нет?.. Не зря это так озаботило господина Симоду.

Руины деревушки Сироиси тоже осмотрели, но ничего нового и полезного они там не увидели. От домов остались лишь пепелища. Единственными живыми существами оказались вороны, дерущиеся среди обугленных остатков сарая. В какой-то момент их карканье изменилось на тревожное, Като обернулся и разразился незамысловатым солдатским ругательством. Что-то большое и тёмное преследовало нескольких асигару. Несмотря на тренированную силу воли и железное самообладание, Масасигэ испытал приступ настоящего страха – неужели это то самое существо с галеаса? Но уже в следующий момент он понял, что перед ним  обычная свинья. Хотя насчёт «обычной» можно было поспорить. Как правило, хрюшки идут к людям в одном случае – если у тех в руках ведро со жратвой. В остальное время они предпочитали находиться в сторонке, видимо, подозревая, зачем они на самом деле нужны двуногим. Этот же хряк явно стремился к общению с человеком, хотя делал это весьма неуклюже. Асигару разбежались в стороны, и свин застыл на месте, соображая, что делать дальше. В какой-то момент он узрел самурая и рванул к нему, весьма резво перебирая короткими ногами.

Один из пехотинцев вскинул аркебузу, грохнул выстрел, и пуля ударила свинью прямо в морду, пробив обе челюсти навылет. Но это привело лишь к тому, что животное заметно ускорилось. Масасигэ всё же успел не только обнажить меч, но и вычислить траекторию движения животного. И когда тот атаковал, он полоснул кабана по боку. Клинок рассёк шкуру и слой сала, однако перерубить хребет не получилось. Свинья, будто и не заметив серьёзной раны и даже не хрюкнув, попыталась развернуться на бегу, но оказалась столь неповоротливой, что едва не упала. Тем временем подоспели асигару, и зверя враз окружило полукольцо из острых наконечников копий. Като разглядел маленькие глазки животного, и ему очень не понравилось то, что он увидел. Потому что это были глаза бусо. Что же они за демоны такие? И в кого вселятся следом? В домашних кур или коз?

Яри* вонзились в шею и бока существа, но это не произвело на него никакого впечатления, оно даже не взвизгнуло. Несколько мгновений люди пытались сопротивляться натиску могучей туши, но тут одно древко не выдержало и лопнуло с громким треском. Асигару, лишившийся оружия, отшатнулся назад, потерял равновесие и упал. Демон моментально рванулся к нему, что-то сверкнуло в воздухе, зубы свиньи щёлкнули в какой-то паре сун от его ступни, но дотянуться до ноги человека уже не смогли. Масасигэ отделил-таки голову необычного бусо от тела одним сильным ударом меча. Нобору вогнал остриё в глаз монстра, и люди, тяжело дыша и переглядываясь, с удивлением обступили поверженного противника. Осмотрев свинью, они выяснили, что её, скорее всего, покусали собаки. Следов человеческих зубов обнаружить не удалось. По всему выходило, что заморская болезнь, если это всё же болезнь, передаётся не только людям, но и животным. Убедившись, что пламя погребального костра хорошо разгорелось, Като скомандовал выдвигаться домой.

Глава 10

Когда впереди показались башни замка Фукума, самурай окликнул иезуита:

– Гуситаву Дакунирэ, – с трудом выдал он японизированную версию его имени, – я хочу поблагодарить тебя за то, что ты спас мне жизнь.

– Это был мой долг, как человека и… христианина, – склонил голову монах.

– Теперь у меня долг перед тобой. Никто не ведает, что ждёт его завтра, но я хочу, чтобы ты знал – я всегда буду помнить, кому обязан жизнью, – и его голова, пусть на долю секунды, но всё же склонилась в ответ.

У ворот их поджидал небольшой отряд гарнизонной охраны, который возглавлял сам Окада Кадзуко.

– Като Масасигэ! – высокопарно произнёс он, и самурай тут же внутренне напрягся. – Ты обвиняешься в государственной измене. На основании данных мне господином Симодой полномочий я заключаю тебя под стражу до его прибытия. Тебе надлежит сдать оружие и проследовать за мной.

– Что это значит? – спросил Като, кладя ладонь на рукоять меча и едва сдерживая гнев. – Какая ещё, к демонам, измена?!

Увидев этот жест, Окада мгновенно схватился за свою катану и даже немного вытащил её из ножен. Его верная тень Иноэ также наполовину обнажил клинок, а десяток асигару наклонили копья вперёд. Второй сопровождающий Окаду самурай – а это был Такахаси – тоже положил руку на меч, но с явным запозданием.

– У меня есть доказательства, что ты сочувствуешь христианам! – заявил Окада, повышая голос. – Значит, ты виновен в измене, и тебя следует судить! Я заключаю тебя под стражу до прибытия господина Симоды!

– Какое ещё сочувствие, болван? – рассвирепел Като. – Ты совсем рехнулся? Этого кириситану под моё начало отдал сам господин Симода!

Но Окада, даже недослушав, истерично прокричал команду, асигару шагнули вперёд, и Като медленно убрал руку с оружия. Глупо было погибать сейчас, хотя снести башку этому идиоту он всё равно успел бы. Наверное.

– Ты совершаешь ошибку! – предпринял он последнюю попытку. – У меня есть письменный приказ от самого господина Куроды! Намбандзин помогал нам искать…

– Эта христианская свинья должна умереть! – визгливо оборвал его Окада. – А ты отпустил его, и даже велел накормить в самой приличной гостинице города! Твой сообщник, купчишка Рокуро, уже всё нам рассказал. Взять кириситану! – скомандовал он.

Гуштаву стащили с лошади и рывком поставили на колени. Ухмыляясь мерзкой улыбкой, Окада достал меч.

– Сейчас ты умрёшь, гнусный намбандзин.

– Не забудь придумать достоверную ложь для господина Симоды, которому придётся объяснять самому даймё, почему ты казнил христианина, находящегося под его ответственностью, – с нервным смешком произнёс Масасигэ.

Имя князя наконец-то подействовало на зарвавшегося заместителя наместника, ведь объяснение вполне могло закончиться приказанием совершить харакири. Тут он заметил, что Гуштаву крестится, видимо, решив, что пришёл его смертный час.

– Прекратить! – заверещал Окада и приказал асигару: – Всыпьте ему хорошенько!

Те принялись избивать монаха древками копий, впрочем, не особо усердствуя и стараясь попасть по броне – никто не хотел нести ответственность за смерть столь важного преступника.

– Как я и предполагал, дело здесь нечисто, раз ты так рьяно защищаешь это ничтожество. Поэтому тебя и твоих людей надлежит арестовать и провести расследование, не отравил ли вас этот кусок свиного навоза ядом христианства. Взять их всех! – скомандовал чинуша, придумав, наконец, как выйти из щекотливой ситуации.

Его чёрное сердце жаждало отмщения за высокомерие этого выскочки Като, и он решил выместить злобу на всём отряде самурая. Кипя от негодования, Окада распорядился отвести всех его асигару вместе с христианином в тюрьму. Масасигэ, как благородному человеку, следовало ожидать своей участи в отдельной комнате замка. Разумеется, без оружия. Не дожидаясь, пока всех разоружат, Кадзуко развернулся и удалился величественной походкой, поручив контролировать выполнение приказа своему личному помощнику.

Като понимал, что расспрашивать Юки в присутствии тё-сина* Иноэ не стоит, тот мигом доложит всё своему «повелителю», да ещё и присовокупит чего-нибудь от себя. Хорошо ещё, что у помощника хватило ума не трогать мечей Като, и он спокойно передал их своему другу. Впрочем, спокойствие это было напускным – в абсолютно пустой комнатке площадью всего шесть дзё*, где не было даже традиционных подушек, он остался один на один с мрачными думами. А поразмыслить было о чём, хотя переживал он больше не за свою судьбу, а за то, что они упускают время. Слишком много всего продолжает происходить вокруг. Собаки-бусо, а теперь ещё и свиньи, одержимые этой болезнью! Или демонами? Сейчас он уже и сам не уверен, хворь это, или проявление потусторонних сил. Нужно поймать хоть одного мертвяка и показать его доктору. Неплохо бы ещё раз прочесать все окрестности, а также узнать, что говорят в порту о корабле намбандзинов, вако и о Хиго Красноруком. Как много всего нужно, а вместо этого он сидит здесь по приказу дурака, вообразившего себя защитником империи от христианства! Впрочем, самурай понимал, что дело отнюдь не в иезуите, тот был лишь удобным поводом, чтобы ещё раз унизить Като. И за что Окада его так ненавидит?

Лёгкий шорох за перегородкой отвлёк его от невесёлых мыслей. Сёдзи едва слышно скользнула в сторону, и в комнату с поклоном вошла девушка-служанка. Опустившись на колени, она поставила перед Като лакированный поднос с чайником, чашкой для питья, плошкой риса с овощами, палочками-хаси и влажным полотенцем-осибори, чтобы вытереть перед едой руки. На отдельном блюдце лежали два рисовых колобка, заменяющие японцам хлеб.

– Спасибо, Натсуко, – поблагодарил самурай, вспомнив имя девушки.

Та быстро взглянула на него и тут же потупилась.

– Господин очень добр ко мне, – прощебетала она, отвесила лёгкий поклон и быстро удалилась.

Като усмехнулся – маленькая Натсуко недавно стала работать в замке, но он уже пару раз видел взгляды, которые она бросала в его сторону. По японским меркам Масасигэ был привлекательным мужчиной, к тому же имел определённый статус и обладал заслуженной славой отличного фехтовальщика. Многие служанки почли бы за честь разделить с ним ложе, но Като строго следовал правилу – не заводить интрижек в замке господина. Это позволяло избежать кучи ненужных осложнений.

От мыслей о женских прелестях его отвлёк некий предмет, лежавший на том месте, где секунду назад сидела Натсуко. Это был сложенный в несколько раз клочок бумаги.

«Масасигэ, господин Симода скоро вернётся. Этот болван Кадзуко совсем рехнулся, уж не знает, как ещё вылизать хозяину задницу. Жди, всё будет хорошо. Кроме ночлега твоего кириситану в гостинице, у него ничего нет, думаю, тут ты выкрутишься. Но не говорил ли тебе недавно один твой друг что-то насчёт странных поступков?» Подписи не было, но Като и без неё узнал стиль своего приятеля. Усмехнувшись и слегка повеселев, самурай бросил записку в чашку и залил её горячей водой. Пока он с удовольствием ел рис, бумага почти полностью растворилась. Размешав остатки, Като проглотил содержимое чашки, пусть и противное на вкус, после чего запил всё это уже нормальным чаем. Затем поставил поднос у двери и лёг, вытянув ноги и положив руки за голову. Раз ему предоставили возможность вздремнуть, отчего бы ей не воспользоваться?

Проснулся он от шороха сёдзи. В комнате стоял полумрак, свет от светильника в коридоре едва проникал через плотную бумагу. Вместо подноса с пустой посудой стоял другой, с новым чайником, плошкой лапши и целой миской угря, жареного в сладком соусе. Хотя никаких записок не было, Като ни секунды не сомневался, чья это инициатива. Что ж, еда – вторая радость в жизни солдата, после сакэ. Впрочем, удовольствие от позднего ужина было подпорчено ещё одним обстоятельством. Только сейчас он осознал, насколько ужасно пахнет его одежда, пропитанная потом, морской солью и гнилой кровью бусо. Окада конечно же не предоставил ему возможности принять ванну и переодеться, и это дополнительное унижение всё-таки задевало самолюбие самурая. Нет, пора положить конец бесконечным придиркам – как только его освободят, а он ни секунды не сомневался, что господин Симода во всём разберётся – нужно будет использовать любой повод, чтобы вызвать Окаду на поединок. Он, разумеется, откажется – жалкий трус слишком трясётся за свою жизнь, и это поставит точку в его карьере помощника управляющего, потому что такой позор не смыть ничем, кроме крови. Если всё сделать правильно, хотя подобные интриги и были ему глубоко противны, слух о бесчестье достигнет ушей господина Симоды, и тут уже он будет обязан приказать своему подчинённому совершить сэппуку. Иначе тень его позора ляжет на самого господина. «Надо же, – внезапно подумал Като, вновь устраиваясь поудобнее на жёстких матах и вытягивая ноги, – а ведь маленькая Натсуко даже вида не подала, что чувствует, как от меня смердит. Может быть, стоит немного отступить от правила насчёт интрижек в замке?»

В очередной раз его разбудил не шорох, а гораздо более громкие звуки. По ряду признаков самурай решил, что время близится к рассвету. Тут сёдзи скользнула в сторону, и Такахаси Юки самолично протянул Като его вакидзаси.

– Хватит дрыхнуть, лежебока, – заявил он. – Идём, господин Симода вернулся и ждёт тебя.

– Дай мне пару минут, нужно переодеться, – попросил Масасигэ.

Предстать в таком виде перед наместником даймё было немыслимо. Ведь тот факт, что Като вернули оружие, свидетельствовал об отмене статуса арестанта, и он обязан выглядеть соответственно.

– Всё готово, – усмехнулся Юки, и в проёме появилась Натсуко, держащая в руках свёрнутую одежду.

Мысленно воздавая хвалу приятелю за такую предусмотрительность, Като быстро сменил платье, ничуть не стесняясь служанки, и бегом отправился в зал для аудиенций. Там уже собрались оба помощника наместника, писарь и два младших ассистента, выполняющих обычно роль курьеров. Коротко кивнув самураям, стоявшим на страже и отметив их посеревшие от бессонницы и утомительной дороги лица, Масасигэ отодвинул дверь-фусуму и вошёл в зал.

– Простите, господин, мне необходимо было привести себя в порядок, – с поклоном извинился Като.

– Какая неслыханная дерзость, заставлять ждать господина, – моментально прокомментировал Кадзуко.

– Помолчи, Окада, – осадил его чиновник. – Скажи-ка лучше, на каком основании ты арестовал человека, выполняющего моё поручение?

– На основании подозрения в государственной измене, Симода-сама! Мне стало известно, что Като Масасигэ отпустил в город опасного преступника – намбандзина-христианина. Мало того, он велел своему дружку из купцов накормить его и поселить в гостинице. Это неслыханно! И может означать только одно – сочувствие к христианам. А это, в свою очередь, свидетельствует о том, что Като и сам христианин!

– Это правда? – нахмурился Симода.

– Что именно, господин? – спокойно спросил Като. – Что я христианин? Нет. Что я сочувствую христианам? Нет. Что я поселил варвара в рёкане под надзор купца Рокуро – да.

– Но зачем? – изумился господин Симода.

– Да! Зачем? – визгливо поддакнул Окада. – Что, в замке не нашлось бы места? Пусть ночевал бы в конюшне или у выгребной ямы!

– Может, Окада-сан, – в уважительный суффикс «сан» Като постарался вложить как можно больше издёвки, – и привык наслаждаться ароматами лошадиного навоза или сортира, но я не собирался дышать этим, общаясь с варваром…

– Да как ты смеешь! – взвился Окада, – Это… это оскорбление!

– И? – с убийственным спокойствием спросил Масасигэ, не удержавшись от улыбки. «Вот ты и попался, дружок».

Честь самурая требовала вызвать обидчика на поединок. Вот только Окада за свою жизнь ухитрился избежать даже простой потасовки, хотя формально умел владеть мечом. И прекрасно понимал, что вызвать Като означает подписать себе смертный приговор. С другой стороны, если оставить всё как есть, то он покроет себя позором. Казалось, ловушка захлопнулась. Но на сей раз трусливому чинуше пришёл на помощь сам господин Симода.

– Прекратите немедленно свару! – рявкнул он. – Ты, Окада, думай, прежде чем открывать рот.

– Но, госпо…

– Я сказал – думай! – произнёс наместник с угрожающими нотками в голосе.

– Простите, Симода-сама! – тут же простёрся ниц поднаторевший во властных играх Окада. Уж он-то прекрасно знал, где, когда, что и как нужно говорить. Ну, или полагал, что знал.

– Теперь ты! – повернулся сановник к Масасигэ.

Хотя тон наместника не изменился, Като показалось, что мыслями он сейчас пребывает где-то в другом месте. Неужели произошло что-то ещё?

– Отвечай, зачем ты поселил варвара в гостиницу?

– Вы готовились к отъезду, господин, – уверенным тоном ответил самурай, у которого было время продумать свою защиту. – Отвлекать людей на то, чтобы организовать ванну, питание и ночлег христианина я посчитал излишним – все и без того были очень заняты. Варвар смердел, он был голоден и ужасно одет, а на следующий день нам предстояло до вечера обследовать окрестности. Выделять ему нянек или самому становиться таковым у меня не было возможности. В то же время купец Рокуро горел желанием отблагодарить меня за спасение его жизни на дороге. Поэтому я счёл возможным позволить ему оказать мне ответную услугу, заодно решив проблему с приведением кириситану в человеческий вид.

– Хм, – буркнул господин Симода, но складка на переносице у него разгладилась.

Хотя это и выглядело странно, если не сказать подозрительно, он не мог не признать – Като мастерски решил разом несколько проблем. Хотя один вопрос всё же остался.

– Если бы христианин бежал, тебе пришлось бы совершить сэппуку, ты же понимаешь это? – спросил он самурая.

– Да, Симода-сама, – поклонился Като. – Однако я посчитал, что такая вероятность минимальна. Христианин понимает наш язык и за время пребывания в тюрьме не мог не осознать, что приехать в Японию для него было ошибкой. Будь рёкан в деревне, он мог бы отважиться на побег. Но в городе? К тому же Рокуро, даром что торговец, показал себя уверенным бойцом. Я не сомневался в нём.

– Если только кириситану не отравил его своим ядом, – не удержался от комментария Окада.

– Думаю, единственный бог, которому поклоняются торговцы – это золотой обан, – немного рассеянно ответил наместник, мысли которого снова унеслись куда-то в сторону. – Что касается обвинения Като Масасигэ в христианстве и измене… Выслушав стороны, я нахожу их неподтверждённым. Христианин был передан под личную ответственность Като. Где он сейчас?

– Мне это неизвестно, господин, – ответил Масасигэ.

– Почему? – сурово спросил господин Симода.

– Окада арестовал его и куда-то увёл.

– Окада, – повернулся чиновник к своему помощнику и взглянул на него через полуопущенные веки. – Где христианин? С ним всё в порядке?

– В тюрьме, господин, где ему и место. И он жив, насколько мне известно, – под взглядом наместника тот почувствовал себя неуютно и на всякий случай дважды поклонился.

– Хорошо. Прежде чем мы продолжим – Като, он ещё нужен нам?

– Да, господин.

– Значит, после совета он снова под твоей ответственностью. Теперь перейдём к делу – что тебе удалось выяснить?

Обстоятельный доклад Масасигэ несколько раз прерывался фырканьем и недоверчивыми возгласами интригана-советника.

– Окада, – ледяным тоном произнёс Симода, которому это в конце концов надоело, – научись сдержанности. Всё, о чём говорит Като, заслуживает доверия.

– Но это же детские сказки, господин! Свинья-бусо! Мертвецы-бакэмоно, страшный пират Хиго Крснорукий. Ха, да это просто смешно!

– Глупец! Это было бы сказкой, если бы я лично не видел этих самых бусо! Или ты считаешь, что я тоже лжец и выдумщик?

Окада побледнел. Одно слово, и он будет вынужден разрезать себе живот завтра же на рассвете.

– Простите, Симода-сама, – просипел он, уткнувшись лбом в покрытие пола. – Просто… просто это звучит совершенно невероятно!

– Именно поэтому нам и понадобился намбандзин, которого ты чуть не прикончил! Раз эти твари прибыли на чужеземном корабле, такой человек может что-то знать о них, ты хоть осознаёшь это?

– Конечно, господин! – покрылся испариной Окада, который, откровенно говоря, до сего момента совершенно не понимал, на кой им понадобился варвар-монах.

– Като, – снова обратился к самураю наместник. – Ты уверен, что не обнаружил никаких следов тойтвари?

Окада навострил уши. Какой такой твари? Есть что-то, чего он не знает? Опять этот мерзавец Масасигэ обошёл его, нашептав господину Симоде?

– Уверен, господин, – поклонился самурай. О своих догадках, кем она была раньше, он решил умолчать. Тем более, при Окаде, которого Симода почему-то держал в стороне от ситуации с бусо.

Тем не менее от него не укрылся злобный взгляд, который бросил в его сторону помощник чиновника. Но он уже полностью контролировал себя и проигнорировал злопыхателя.

– Мы осмотрели берег, где это возможно, от Фукумы до Сироиси почти на всём протяжении. Никаких следов. Однако… – на этом слове по лицу господина Симоды пробежала тень, – однако есть несколько мест, где берег представляет собой сплошные камни, уходящие в море. Если это… существо выбралось там, то, возможно… И всё же, если позволите, Симода-сама?

Наместник коротко кивнул.

– Я не думаю, что это существо добралось до наших берегов, – высказал свои соображения самурай. – Варвары-бусо, едва появились, тут же заявили о себе. Такая… такое животное, будь оно здесь и будь оно живо, уж наверняка наведалось бы в какую-нибудь деревню.

– Хотелось бы думать, что ты прав… – рассеянно произнёс чиновник, – хотелось бы… Тем не менее необходимо продолжить поиски. Как только прибудут рекруты, забирай людей из замковой охраны в свой отряд. Кобаяси!

Молчавший всё это время казначей поклонился.

– Увеличь паёк этих людей, – велел ему сановник. – Все должны быть очень хорошо накормлены в любое время дня и ночи. В том числе кириситану. Лошади тоже должны быть в идеальном состоянии. Любое оружие и доспехи, всё, что потребует Като, должно незамедлительно предоставляться. Выдели два, или лучше три кина серебра на непредвиденные расходы.

– Слушаюсь, Симода-сама!

– Ещё одно! – продолжил раздавать указания наместник. – Доведите до сведения всех самураев, особенно до старших в патрулях: внимательно выслушивать обращения крестьян и горожан. По любому поводу! Не отмахиваться и не гнать взашей! Повторяю – любое обращение, любая жалоба, должны быть выслушаны и записаны. Если есть возможность – направляйте этих людей в замок. Обо всём необычном, пусть даже кто-то заявит, что ночью его поселила рокурокуби или что по улицам шляется каса-но-обакэ* – незамедлительно сообщать лично мне, Като или Окаде.

– Хай, Симода-сама, – хором ответили все присутствующие и синхронно поклонились.

Обсудив ещё несколько второстепенных вопросов, господин Симода объявил, что совещание окончено.

– Като, – окликнул он самурая, когда тот уже выходил. – Задержись ненадолго.

Окада, заслышав это, бросил на своего недруга полный ненависти взгляд.

– Господин Курода получил-таки приказ от сёгуна и сейчас, наверное, уже выступил в Симабару, – поведал чиновник, когда дверь-фусума встала на место. После чего надолго замолчал.

Като, хорошо зная сюзерена, ничем не выказывал нетерпения, хотя и испытывал весьма сильное беспокойство. Он ещё никогда не видел его столь погружённым в свои мысли.

– Удивительное дело, Масасигэ, – внезапно нарушил молчание сановник, – но я уже второй день чувствую себя просто превосходно. Моя язва излечилась, словно по волшебству.

Като замер, раздумывая, не ослышался ли он, когда его назвали по имени. Тут страшная догадка поразила его, и он воскликнул:

– Господин!

– Да, друг мой, я совершил ужасную ошибку.

– Пушки? – догадался самурай.

– Будь они неладны, – подтвердил его опасения господин Симода.

– Но вы не могли поступить иначе! Без указания даймё их нельзя было трогать.

– Всё так, всё так. Но пушки пропали, и никого не волнует, что на засевшем на рифах корабле нельзя выставить охрану, а патрулировать воды ночью на рыбацких лодчонках в это время года – самоубийство. И кто мог предположить, что у контрабандистов хватит наглости умыкнуть их у меня из-под носа?

– Так это были не вако?

– У меня есть доверенный человек в порту, и я велел ему распространить слух, что за любые сведения о пропавших орудиях полагается награда в десять рё. А если они приведут к похитителям, то сумма увеличится до пятидесяти кобанов. Человек этот весьма поднаторел в подобного рода делах, так что вполне мог распознать досужую болтовню. По его данным, кражу совершил некий контрабандист по прозвищу Кореец. К сожалению, пушки уже не вернуть – по слухам, он сразу подался в Китай. Это моя карма. Никто не виноват, что приплыла чёртова галера, что на борту были эти порождения Ёми, что восстали христиане, и все наши силы брошены на подавление мятежа. Я был обязансохранить пушки и не справился. Решение принято, мой верный Като. Завтра Окада отправится в Фукуоку с письмом для Ямаситы, который остался заправлять делами в отсутствии господина Куроды. Помощи из столицы княжества нам ждать нечего, но там должны знать обо всех обстоятельствах. Что до тебя, то ты по-прежнему отвечаешь за дело с бусо, до тех пор пока приказ из Фукуоки не отменит это.

– Хай, Симода-сама, – низко поклонился самурай.

– Ты был отличным слугой, Масасигэ.

– Для меня было честью служить вам, господин.

– У меня к тебе просьба, точнее, две, – из голоса наместника исчезли все нотки грусти и отстранённости.

– Приказывайте, Симода-сама.

– Мой младший сын, Кендзи, ему уже четырнадцать. Рановато, чтобы участвовать в сражениях, но парень хочет попробовать, что такое настоящая взрослая жизнь. Я переговорил с ним, и он с радостью готов служить под твоим началом. Думаю, должность посыльного вполне подойдёт. И мне будет легче осознавать, что ты присмотришь за ним, пока… пока всё не утрясётся. Скажу по секрету – ты его кумир, особенно после истории с разбойниками.

По лицу наместника скользнула улыбка.

– Конечно, господин, я с радостью исполню эту просьбу, – самурай был тронут до самого сердца.

– Исмотри, спуска ему не давай. Он никакой не господин Симода, а посыльный Кендзи, так и относись к нему. Пусть научится повиновению, прежде чем обучаться повелевать. Что до второй просьбы – мне нужна кайсяку*, и я прошу тебя оказать мне эту честь.

– Я выполню вашу просьбу, господин, – твёрдо произнёс самурай.

– Отлично. Теперь насчёт Окады: прошу – забудь о ваших с ним разногласиях. Завтра я отошлю его в Фукуоку вместе с моей женой и дочерью. Там они будут ожидать решения господина Куроды. Здесь будет управлять Кобаяси, он хороший малый, хоть и бывает рохлей. Но я оставлю ему чёткие указания, в том числе и в отношении тебя и твоего поручения. Да, ещё один момент: я объявлю о нём всем позже, но тебе скажу сейчас – я запрещаю дзюнси*.

– Как прикажете, господин.

На языке у Като вертелись десятки доводов, почему наместнику стоило хотя бы на несколько дней отложить уход из жизни. Можно было бы напомнить о долге, ведь ситуация с бусо не только не разрешилась, но вызывала всё больше и больше беспокойства. Сейчас, как никогда, им нужны опыт и мудрость наместника. Не говоря уже о том, что им катастрофически не хватало людей. Но он также знал, что, приняв решение, самурай не должен сомневаться. Да и о репутации нельзя было забывать. Ведь люди скажут, что Симода Макото ждалприказа совершить сэппуку. А это уже удел труса. Его сюзерен прав – это карма. «Коль скоро ты родился в доме воина, то вот твоя судьба: два меча – длинный и короткий – и смерть» – так сказал его прославленный однофамилец Като Киёмаса*, Полководец-дьявол, самолично пленивший двух корейских принцев во время Имдинской войны*. И к этому нечего добавить. Осталось последнее.

– Симода-сама, – рискнул он нарушить тишину, – будут ли у вас какие-то пожелания относительно завтрашнего дела?

– Что? – оторвался от дум сановник. – А, да, пожалуй.

И он озвучил свою просьбу.

Уже в дверях Симода остановил Като:

– Чуть не забыл – пригодились ли тебе пистору, которые я оставил?

– Да, Симода-сама. Простите, что не поблагодарил вас сразу.

– Не стоит извиняться. Мне будет приятно, если ты и дальше будешь ими пользоваться.

– О, Симода-сама, это очень щедрый подарок…

– Брось, друг мой, это не в твоём стиле – рассыпаться в благодарностях, – усмехнулся господин Симода. – А теперь оставь меня, если больше нет вопросов. Жду тебя вечером на ужин. Кстати, наконец-то я поем в удовольствие маринованных слив. Из-за язвы я почти забыл их вкус, но теперь снова смогу насладиться.

Като молча поклонился, проглотив внезапно образовавшийся комок в горле.

__________

Примечания:

* Сунэате, яп. – защита голени, поножи.

* Бу, яп. – в данном случае, мелкая серебряная монета в 1/4 моммэ.

* Татами-до, яп. – «складывающийся доспех», общее название простых и дешёвых доспехов, которыми снабжали асигару. Представляли собой нашитые на ткань пластины брони, соединённые кольчугой. Такой доспех можно было компактно сложить, в отличие от самурайского, с цельной или ламинарной кирасой.

* Кирин, яп. сленг. – дылда, каланча. Высокий, долговязый человек.

* Знак «четыре» – слова «четыре» и «смерть» в японском языке звучат одинаково – «си», хотя и пишутся по-разному. Из-за этого четвёрка считается несчастливым числом и часто заменят собой слово «смерть». В этом эпизоде Като играет не только на суеверии, но и на традиции, так как все знали, что скрывается под злополучной цифрой.

* Двадцать пять кин – порядка 15 кг.

* Котэ, яп. – общее название для наручей (защиты рук) в японских доспехах.

* Яри, яп. – копьё.

* Тё-син, яп. – подхалим, лизоблюд. Презрительное прозвище самураев, которые стремились снискать расположение господина путём раболепного пресмыкания перед ним.

* Шесть дзё – комната размером 2,7х3,6 м.

* Рокурокуби, каса-но-обакэ, яп. – персонажи японского фольклора. Рокурокуби – призрак, чаще всего женщина, с невероятно длинной шеей. Каса-но-обакэ – призрак в виде старого зонтика на одной ноге и с одним глазом. Оба относятся к обакэ – привидениям, главная задача которых – пугать людей.

* Кайсяку, яп. – помощь при харакири. Доверенное или назначенное лицо наносило смертельный удар (отрубало голову, во время Второй мировой войны – стреляло в голову) в тот момент, когда человек начинал терять сознание. Присутствие кайсякунина, то есть того, кто выполняет кайсяку, практиковалось довольно часто, однако отнюдь не было обязательным, что бы не писали различные «эксперты».

* Дзюнси яп. – самоубийство верных. Существовавшая в самурайской среде практика лишения себя жизни вслед за смертью господина. Несмотря на то, что дзюнси являлось логическим продолжением служения сюзерену даже после его смерти, в мирное время многие правители запрещали его, поскольку это вело к ослаблению всего клана. Ведь самураи чаще всего переходили на службу к наследнику.

* Като Киёмаса (1561 – 1611) – японский государственный и военный деятель, самурайский полководец и даймё. Приёмный сын Тоётоми Хидэёси, глава княжества Кумамото в провинции Хиго. В ходе второй корейской кампании Киёмаса руководил обороной Ульсана. Его 10-тысячное войско в течение месяца отражало штурмы 60-тысячной корейско-китайской армии. За боевую доблесть противники прозвали его «Полководец-дьявол».

* Имдинская война – война на Корейском полуострове в период с 1592 по 1598 годы, включающая два отдельных неудачных вторжения японских сил в Корею, разделенных периодом перемирия с 1593 года по 1596 год, когда шли мирные переговоры. Название происходит от наименования 1592 года –«имдин» – в 60-летнем цикле китайско-корейского календаря.

Глава 5

Госпожа Мияко, жена господина Симоды, услышав, что ей с дочерью надлежит собираться в Фукуоку, тут же поняла, что над семьёй сгустились тучи. За годы супружества она научилась прекрасно разбираться в настроениях и даже интонациях мужа. Тот факт, что он отправляет семью в столицу княжества без достаточной необходимости, свидетельствовал о грядущих неприятностях. Серьёзных неприятностях. Муж довольно часто советовался с ней касательно различных ситуаций, но большей частью это были бытовые вопросы управления. Стоит ли отнестись снисходительно к двум глупым влюблённым, бежавшим из семей вопреки воли родителей? Или проявить твёрдость и казнить отравительницу собственного супруга, невзирая на то, что он был деспотом и пьяницей? Жалобы горожан, споры соседей, мелкие свары и ссоры – со всеми этими делами приходилось разбираться наместнику. И советы жены порой оказывались очень кстати. Но также госпожа Мияко знала, что большую часть вопросов, относящихся к делам клана или провинции, господин Симода решал сам или при содействии советников. Разумеется, она была в курсе ситуации с галерой намбандзинов, и что на ней, судя по всему, в страну занесли опасное заболевание. Знала она и о краже пушек, но всю тяжесть последствий в этот раз представить не смогла.

Супруге самурая не пристало причитать, так что госпожа Мияко отдала слугам чёткие приказы и позвала дочку – красавицу Хитоми. Девочка пока ещё носила косодэ с широкими рукавами*, но к ним уже заглядывали сваты с намёками, что тот или другой род счёл бы за честь породниться с ними. Для Хитоми предстоящая поездка казалась превосходным развлечением. Едва не подпрыгивая от радости, она тут же принялась расспрашивать – можно ли с ними поедет Симако, дочь одного из слуг и самая близкая подружка? А увидит ли она Катсуо, старшего брата? Ах, он уже отбыл на войну в свите самого даймё? А это правда, что ему доверили нести мечи господина Куроды? Как, только один нодати*? Но это же всё равно большая честь, да? Он такой красивый, Катсуо, в этих новых доспехах! Симако написала про него стихи в свою «тетрадь под подушкой». А Кендзи написал стихи Симако, но потом порвал записку, потому что он дурак. А можно, она возьмёт с собой кошку? С Ацуко и правда так уютно спать*, а ещё она так смешно играет с верёвочкой… И ещё целый ворох подобных вопросов и проблем, которыми девочки делятся с матерями в самом конце того счастливого периода, за которым наступает другая, взрослая жизнь. Бедное дитя! Вечером, перед прощальным ужином, господин Симода поведал жене о том, что ждёт их семью дальше. И хотя женщины сами были почти самураями, их рукава обильно увлажнились от пролитых слёз.

Окада, узнав, что ему предстоит сопровождать в столицу княжества семью господина, был весьма польщён. Едва не пьянея от оказанного ему высокого доверия, он вежливо поинтересовался у наместника:

– Сколько самураев мне разрешено взять с собой, господин?

– Нисколько, – шокировал его Симода.

– Но… но как, господин? – опешил его советник. – Ведь я буду вашим официальным посланником! Мне положена охрана по статусу!

– Это мнеположена охрана по статусу, – напомнил ему чиновник. – Тебе же необходимо отвезти моё письмо и заодно сопроводить в Фукуоку мою жену и дочь. Там же ты будешь дожидаться официального ответа из резиденции даймё.

– Но, господин! – завопил Окада. – Дороги сейчас небезопасны! Разбойники! Позвольте взять хотя бы трёх самураев и двадцать асигару с тэппо!

– Единственных разбойников давеча перебил твой друг Като, – усмехнулся Симода. – А если кому и придёт в голову напасть на вас средь бела дня, то у тебя же тоже есть меч. И с вами будут слуги, так что я не вижу особых сложностей.

Услышав имя ненавистного самурая, советник аж позеленел.

– Хотя бы десяток асигару, господин! – взмолился он. – И моего помощника!

– Нет! И если ты попросишь ещё раз, я заподозрю тебя в трусости.

– Что вы, господин! – тут же попытался реабилитироваться Окада. – Я забочусь исключительно о безопасности вашей семьи!

– Я и не сомневался, – не смог удержаться от усмешки наместник. – Кстати, госпожа Мияко и моя дочь Хитоми весьма неплохо владеют нагинатой*, поэтому, случись что, у тебя будут дополнительные бойцы. Вот тебе деньги на проживание, – господин Симода подвинул к растерянному советнику кошель. – И, так и быть, Иноэ может ехать с вами.

Определив по весу кошелька, что роскошная жизнь в Фукуоке ему не грозит, Окада сник ещё больше.

«Это всё мерзавец Като, – злобно думал он, топая по коридору в сторону своих покоев. – Наверняка нашептал господину Симоде, когда они уединялись после совещания. И о чём они могли говорить? Господин явно чем-то обеспокоен… Надо держать ухо востро, а то этот Като заполучил слишком много власти. Ну, ничего. Он обязательно ошибётся. А если шепнуть кому надо в Фукуоке, то никакое заступничество наместника его не спасёт». В отличие от Масасигэ, Окада Кадзуко точно знал, когда именно началась их вражда. Была ему ведома и причина их взаимной, как он думал, ненависти, хотя он никогда не озвучивал её. А началось всё около десяти лет назад, когда Като заманил его на ежегодное развлечение этих мужланов под названием смертная казнь.

В какой-то степени Окада был хорошим самураем. Правда, его предки не могли похвастаться древними и благородными корнями, потому что ещё три поколения назад не было никаких Окада. Вернее, эту фамилию носил небольшой самурайский род, под знаменем котором прадед Кадзуки служил простым пехотинцем. За преданность и доблесть его удостоили чести взять в жёны младшую дочь главы клана, повысив статус до сёсин*. В таком происхождении не было ничего постыдного – сам Тоётоми Хидэёси* начинал карьеру простым носильщиком сандалий своего господина. Увы, потомку асигару не суждено было снискать славы на поле битвы – в стране установили прочный мир. И Кадзуко стал служить так, как он считал наиболее правильным, а именно – по мере сил приносить пользу господину на своём посту. Не обладая арифметическим способностями Кобаяси, он не сумел подобраться к главному – к финансовым делам. Но всячески стремился преуспеть в решении административных задач. И свой пост помощника считал вполне заслуженным. Работа эта была ответственной и отнимала много времени, поэтому Окада всё реже и реже появлялся в додзё, где ежедневно тренировались другие самураи. Однако он слышал их разговоры, а, точнее, болтовню про подвиги героев прошлых лет. А также о своих похождениях в «весёлых кварталах», о дуэлях и даже убийствах, которые совершали некоторые из них. Никто не знал, что в отрочестве Окада и сам грезил о ратной славе, представляя себя бесстрашным воином, внушавшим ужас врагам. В его мечтах они умоляли о пощаде, валяясь в его ногах, и он, вволю насладившись унижением, одним точным движением отсекал им головы. Держа перед собой катану, Кадзуко почти видел дымящуюся кровь на клинке, а в ушах его звучали предсмертные вопли.

И вот однажды наступил тот самый чёрный день, когда он согласился поехать в Фукуоку и принять участие в казни приговорённых к смерти. Всё шло хорошо ровно до того момента, когда этот ублюдок Като отсёк голову первому преступнику – здоровенному бандиту, грабившему по ночам стариков в их домах. Несмотря на устрашающий внешний вид и габариты, разбойник рыдал как младенец, а перед самой смертью ещё и опорожнился прямо в штаны. От мерзких звуков и запаха, который донёс предательский ветер, Окаду едва не вырвало. Он чудом сдержался, но тут свистнул меч, и голова преступника ударилась о землю. Тело ещё пару мгновений сидело на коленях, прежде чем завалиться в пыль, но за это время из него вылился целый фонтан крови. Это было уже слишком, и Кадзуко едва успел добежать до ближайшей канавы, где его вывернуло наизнанку. При этом он готов был поклясться, что слышал за своей спиной хихиканье. Позже в харчевне ему пришлось испытать новое унижение. Желая хоть как-то оправдаться в глазах других самураев за свой конфуз, он начал рассказал убедительную, как ему казалось, историю о несвежих устрицах, съеденных за завтраком. И тут же был поднят на смех. Оказывается, мерзавец Масасигэ не просто насладился его позором – он его спланировал. Негодяй поспорил с другими солдафонами, что Окада не просто проблюётся, а сделает это на первом же казнённом. И сейчас они пропивали деньги, выигранные на его унижении!

В тот день юношеские грёзы Окады разбились о суровую и отвратительную реальность. Он осознал, что никогда не сможет лишить жизни другого человека. Вся его нынешняя репутация любителя пыток, бравада и угрозы основывались лишь на умелой имитации. Он научился внушать трепет людям более низкого статуса, но никогда не применил бы меч по прямому назначению. И того удовольствия от мольбы и страха других, которые присутствовали в его мечтах раньше, он уже больше не получал. А виноват в этом был один единственный человек – Като Масасигэ. Окада вбил себе в голову, что тот спит и видит, как бы ему навредить. Любую его фразу в свой адрес он рассматривал только через эту выдуманную призму. Мельчайший успех недруга вызывал жгучую зависть, а когда господин Симода приблизил к себе ненавистного самурая, Кадзуко несколько дней страдал несварением желудка. Платёжная ведомость окончательно похоронила саму возможность надежды на установление мирных отношений между ними. Даже такие люди как Кобаяси совершают ошибки, и однажды тот оставил-таки без присмотра конторские книги. В которые Окада, разумеется, тут же сунул свой нос. Каково же было его разочарование, когда он обнаружил, что получает ровно столько же, сколько его личный враг. И это при том что он – помощник наместника, а Като фактически простой ясаку*. Не иначе как не обошлось без подлых и низких интриг!

Тем временем Като, даже не подозревающий о том, какую бурю чувств вызывает у Окады, направлялся в тюрьму выручать своих подчинённых, а также купца Рокуро, с которым всё больше и больше переплетались их жизненные дорожки.

– Надеюсь, это небольшое приключение не очень отразится на ваших делах, Рокуро-сан? – спросил самурай, лично встречая заключённого.

– Нет, господин, – ответил купец, улыбаясь, словно и не провёл полсуток в узилище. – Всё равно господин Кимура не успел выполнить мой заказ из-за внезапной мобилизации войска. Так что я задержусь ещё на пару дней.

– А, тогда хорошо. Вижу, с вами тут не очень сурово обращались? – отметил Масасигэ отнюдь не удручённое состояние торговца.

– О, тюремщики – одни из самых милых и приветливых людей на свете. Нам с Гуситаву, которому вы придумали столь остроумное прозвище, выделили отдельную камеру со свежей соломой и даже принесли еду из ближайшей харчевни.

– Вот как? Чем же вы их так к себе расположили? – изумился Като.

– Ничем господин, совсем ничем. Я же говорю – это просто добрые и милосердные люди. Не перестаю удивляться, какие чистые уголки обнаруживаются порой в людских сердцах. Особенно когда в руку попадает несколько лишних монет.

Самурай расхохотался – ну, конечно, старое доброе мздоимство. И он даже не подумал поднимать бучу по этому поводу а, напротив, был очень доволен, что его знакомый так легко отделался. И с удивлением понял, что рад известию о добром здравии христианина.

– Вот что, господин тонья*, пожалуй, я дам вам бесплатный совет, – Като вновь стал серьёзен. – Плюньте на торговлю и убирайтесь из города. Лучше куда-нибудь подальше.

– О! – нахмурился Рокуро. – Что-то подсказывает мне, что к вашим словам следует прислушаться, господин Като. Однако в этом случае я окажусь в страшных убытках, вот в чём дело. Конечно, товар, привезённый сюда, я продал, но без изделий господина Кимуры мне бессмысленно возвращаться.

– Погодите-ка, господин Кимура делает тэппо! – вспомнил Като.

– И отличные тэппо, должен вам сказать! Я имею разрешение на торговлю оружием и кое-что в этом понимаю. Ружья Кимуры выполнены в классическом стиле танэгасима* и пользуются популярностью по всей стране.

– Да, это так, – согласился Като, у которого тоже была аркебуза с клеймом этого мастера, – однако может случиться, что вам придётся выбирать между жизнью и прибылью.

– Вот даже как? – купец интенсивно потёр затылок, словно это могло помочь ему принять решение. – Благодарю вас за совет, Като-сама. Попробую уладить дела за сегодня, да заодно послушаю, что говорят в городе. Теперь насчёт ваших трофеев. Я всё сделал, как и обещал, но поскольку ваш… э-э… друг, уважаемый господин Окада, был настроен, скажем так, слишком уж решительно, я счёл за лучшее не передавать деньги кому-либо в замке. Прошу меня извинить и выбрать время для ещё одной встречи. Которую, кстати, можно было бы совместить с обедом.

Трофеи? Като уже и забыл о них, но сейчас испытал приступ благодарности к смекалистому купцу. Окада обязательно узнал бы про их совместные финансовые дела и не преминул бы использовать это в своих интересах. Да, пожалуй действительно будет лучше встретиться с торговцем с глазу на глаз.

– Сегодня никак не выйдет, Рокуро-сан, но вот завтра, пожалуй. И раз уж вы так настаиваете, я принимаю ваше приглашение на трапезу.

– Отлично, Като-сама, – торговец низко поклонился.

Дел у самурая было невпроворот. В замок уже потянулись рекруты, так что он, ссылаясь на указания наместника, пополнил свой отряд ещё десятком асигару из гарнизона. Время играло против них, поэтому Масасигэ форсированным маршем выдвинулся к руинам Сироиси, чтобы уже оттуда тщательно прочесать берег дальше. Нехорошие предчувствия множились в его голове, усугублённые решением господина Симоды уйти из жизни. Как бы ему хотелось принести в замок добрые вести, дабы скрасить последние часы своего сюзерена.

На подходе к следующей деревушке Като оставил весь отряд в тылу и отправился на разведку, взяв с собой лишь одного из пехотинцев. Хотя они не нашли ни намёка на бусо, самурай был начеку. Его не покидало ощущение опасности, которое словно пропитало сгустившийся тяжёлый воздух. Необычайно жаркий для середины первой луны* день всё никак не мог разродиться дождём, и они буквально обливались потом в своих доспехах.

В поселении, расположенном в считанных тё* от морского побережья, на первый взгляд было всё спокойно, жители не спеша бродили среди домов, кто-то просто стоял или сидел. Тихая и мирная картина. Слишком тихая. И почему это они ковыляют, словно натёрли разом обе ноги? И где привычные звуки – крики детей, звон посуды, стук инструмента, лай собак?

– Жди здесь, – прошептал Като асигару.

Придерживая катану левой рукой он, пригнувшись, быстро спустился до середины склона, где окончательно убедился – в деревне всё очень плохо. Потому что прямо на дороге лежал обглоданный до костей скелет.

«Проклятье», – разозлился самурай, осматривая следы. Люди, а это явно были люди, сожрали козу, словно дикие звери, потом побрели обратно в деревню. По отпечаткам было хорошо видно, как они волочили ноги в пыли. Он пересчитал виднеющиеся внизу фигуры – десяток с небольшим. Это все? Согласно переписной ведомости в деревне было не менее пяти пятидворок*. Где же остальные?

Вернувшись, Като построил отряд шеренгами по четыре человека в ряд – больше не позволяла ширина дороги. Впереди шли копейщики, за ними стрелки, снова копейщики и так далее. Трое асигару остались в тылу охранять христианина. Когда до бусо оставалось примерно сотня шагов, те зашевелились, почуяв или услышав людей. Один за другим они повернули головы и двинулись в их сторону, издавая довольно громкое шипение. Из построек появились другие скособоченные фигуры.

– Копейщики, стой! – скомандовал Като. – Тэппо, в две шеренги, первая – на колено!

Стрелки быстро вышли вперёд, первые четверо опустились на колено. Раздули фитили, отвели крышки пороховых полок. Шестьдесят шагов.

– Целься в голову. Пли!

Бум! Бум! Бум! – рявкнули аркебузы.

Четверо бусо упали на землю, ещё одному пуля вырвала приличный клок плоти из плеча, но тот лишь слегка покачнулся. Остальные промазали.

– Яри! – рявкнул Като.

Копейщики, пропустив назад стрелков, встали на колено, направив острия вперёд. Их длинные наконечник имели два боковых отростка, немного изогнутых вверх. Таким клинком можно нанести гарантированно тяжёлую рану, при этом его легко выдернуть обратно. Именно поэтому Масасигэ их и выбрал.

– Тэппо!

Четвёрка аркебузиров встала позади пехотинцев с копьями. Двадцать шагов, десять! Самурай поднял пистору, прицелился в ближайшего бусо, дряхлого старика, вся грудь которого была залита бурой кровью, непонятно, его собственной или жертв.

– Пли! – потянул он спуск.

Из головы старикана вылетело кровавое облачко, и он рухнул, как подкошенный. Като сунул пистолет за пояс и достал меч.

Опытные бойцы и без команды знали, что делать. Сразу после второго залпа стоящие на коленях асигару поднялись, позади них уже выстроилась шеренга с яри. Солдаты с аркебузами отбежали на несколько шагов назад, положили ружья на землю и тут же ринулись на подмогу товарищам, на бегу извлекая катаны из ножен. Тем временем бусо, словно не видя отточенных лезвий, пёрли вперёд, буквально насаживая себя на копья. Мертвяки, бывшие раньше обычными рыбаками, не обладали могучим телосложением, поэтому асигару легко сдержали первый натиск. Однако бакэмоно всё прибывали и прибывали, и вскоре на дороге столпилось не менее полусотни хрипящих демонов. Похоже, вся деревня оказалась заражена! И без того плотный воздух сгустился, пропитавшись смрадом падали и странной вонью, исходящей от адских тварей. Один из пехотинцев потерял-таки копьё, неудачно воткнув наконечник в кость и не сумев выдернуть его обратно. На его место тут же встал другой и резким движением вогнал остриё точно в мутный глаз.

– Коли! В голову коли! – подбадривал солдат Като, срубая башку очередному порождению Ёми.

Обратившаяся крестьянка, немолодая уже женщина, в очень грязной, рваной рубахе и с окровавленным колтуном на голове, рывком попыталась прорваться через строй. Наконечник копья лишь скользнул по её нижней челюсти, распарывая мёртвую кожу щеки, однако боковой отросток вошёл точно в рот, превращая губы в месиво. Нисколько не обращая на это внимания, страшилище закусило сталь обломками зубов и выбросило вперёд правую руку, в тщетной попытке дотянуться до живого человека. Большая часть плоти с её кисти и предплечья была объедена, и сражавшийся с ней асигару с ужасом разглядел голую кость, покрытую ошмётками мышц и сухожилий. Скукоженные пальцы, часть из которых отсутствовала, навсегда замерли в одном положении, и кошмарное создание махало этой культёй в каких-то двух сяку от его носа. Что-то, грязь или кусок уже подгнившего мяса, отделилось от этой длани и прилетело солдату прямо в лицо. Это было уже слишком – бросив копьё, он кинулся назад, на бегу счищая со щеки мерзкий комок. В прореху в строю моментально вклинилось два мертвеца, и один тут же вцепился зубами в предплечье ближайшего солдата. Хрясь! Его товарищ не растерялся, и голова демона треснула с тошнотворным звуком. Като, заметив это, издал боевой клич, его подхватили остальные, стараясь изгнать из своих сердец страх.

Однако противник, словно по команде, также усилил натиск. Второй асигару лишился оружия – наконечник плотно засел в черепе, и он не смог удержать яри, когда бусо завалился назад. Ещё у двоих дела обстояли не лучше – на копьях висели и никак не хотели умирать демоны. Эти, словно сговорившись, ухватились за древки, не давая людям нанести ещё один удар. Стрелки, вооружённые сейчас мечами, отчаянно кололи, стараясь попасть в глаза мертвецам, поскольку размахнуться для нормального удара не получалось. Но острия катан соскальзывали с черепов, рассекая уже мёртвую плоть и уродуя и без того страшные рожи. Бусо напирали, шеренга людей дрогнула, ещё секунда-другая, и их сомнут!

– Назад! – проревел Като, оскальзнувшись на чьём-то трупе и едва не упав при этом.

Мелкий демон выскочил из толпы и бросился в его сторону, буквально насадив себя на меч до самой середины. Рванув из ножен вакидзаси, самурай вогнал клинок ему в голову, стараясь направить удар вверх и достать до мозга. Но лезвие лишь пронзило обе щеки, не причинив бакэмоно никакого вреда. Мгновенно осознав, что сейчас лишится оружия, Масасигэ пинком отбросил тело бусо назад, а когда тот вновь ринулся на него, резко свёл вместе обе руки с освободившимися клинками. Острые лезвия разрубили череп, словно гигантские ножницы.

– Назад! Отходим назад! Три шага! – снова прокричал он команду и тут же обрубил чью-то сизую руку по самый локоть.

– Отходим! Три шага! – вторил ему Ноборо, орудуя мечом на другом фланге.

Асигару действовали слаженно, поскольку их обучали подобным методам ведения боя. Они быстро разорвали дистанцию, отбежав за спины тех, кто ещё не успел вступить в схватку.

Бум! Бум! – грохнули ружья. Пули, выпущенные с близкого расстояния, пробивали разом по две черепушки. Свежие бойцы ринулись в атаку, рубя и полосуя без разбора. Сталь рассекала кости и мёртвую плоть, конечности и головы летели в дорожную грязь, следом за ними валились уже окончательно упокоенные тела. Асигару сами стали бакэмоно, но не ходячими мертвецами, а демонами мщения. Мечи Като сверкали над головами бусо двумя серебристо-красными молниями, и с каждым взмахом в воздух взмывали густые капли не до конца свернувшейся крови.

Внезапно всё закончилось. Люди ещё продолжали кричать, руки замерли с поднятым оружием, но разить больше было некого – вокруг них громоздились только неподвижные кучи тел. Никакого шевеления, никаких звуков, кроме тяжёлого дыхания людей. Живых людей. Вдруг один из асигару согнулся пополам и его вырвало. Это вызвало цепную реакцию, и лишь Масасигэ, старшина пехотинцев Ноборо да парочка ветеранов удержали в себе съеденный завтрак.

– Покажи руку! – велел Като укушенному копейщику, едва они немного отошли от места побоища.

Тот, весь бледный, трясущимися руками попытался развязать шнуровку доспеха.

– Помогите ему! – скомандовал самурай.

Совместными усилиями стащили коте, но на руке не осталось даже синяка.

Асигару заулыбался, ещё не веря в собственное счастье, а приятели принялись хлопать его по плечу и поздравлять со вторым рождением. Масасигэ тем временем направился к сидевшему на обочине солдату, проявившему малодушие.

– Митсеру! – прорычал самурай. – Ты, жалкий трус! Мне следовало бы зарубить тебя на месте! Однако у тебя есть шанс исправиться…

Несмотря на грозный и полный презрения тон командира, пехотинец осмелился приподнять голову, решив, что ослышался.

– Я приму во внимание то, что это был враг, с которым некоторые из вас ещё не сталкивались, – сейчас Като говорил для всех. – Однако бой состоялся, и вы вышли победителями. Поэтому больше трусости или малодушия я не потерплю! Это понятно?

Митсеру кинулся обнимать ноги самурая, подарившему ему жизнь.

– Встань! – рявкнул Като, хватая его за шкирку. – Мне нужны бойцы, а не жалкие крестьяне!

Митсеру вскочил на ноги и тут же склонился в глубоком поклоне.

– Подбери своё оружие и возвращайся в строй, – скомандовал самурай и обернулся к старшине: – Ноборо, как вернёмся в замок, не забудь наказать его.

– Слушаюсь, Като-сан, – поклонился тот.

Наказание от старшины было не столь страшным – полночи трус будет выносить содержимое гарнизонного сортира.

В ходе детального осмотра стало ясно, что в деревню забрело всего трое мертвяков-намбандзинов. Вероятно, само нападение произошло рано утром – многие жители были едва одеты. Кто-то пытался оказать сопротивление – в иссохшем до состояния мумии теле одного варвара-бусо так и остались торчать вилы и бамбуковые колья. Но никто не догадался раскроить им башку. И уж тем более никому не пришло в голову хотя бы изолировать всех укушенных. В результате за сутки вся деревушка превратилась в гнездо бродячих трупов.

– Что будем делать с убитыми, господин? – спросил старшина асигару. – Не тащить же их в замок?

– Нет, конечно, и рыть могилы нам некогда. Сложите останки вон в тот сарай, накидайте побольше растопки и сожгите.

Будучи выходцем из крестьянского сословия, Ноборо предпочёл бы, чтобы монахи совершили над усопшими погребальные ритуалы. Но спорить не стал, тем более что огонь в любом случае очистит их от скверны.

Пока асигару таскали трупы, Като вместе с иезуитом ещё раз обошли деревню. В какой-то момент он обратил внимание, что молодой человек что-то бормочет себе под нос.

– Уж не молишься ли ты там? – окликнул он христианина.

– О нет, что вы. Я просто удивлён, что в деревне совсем нет собак.

– Так они, наверное, тоже…

Самурай сам себя оборвал на полуслове. Если они обратились, то куда подевались? Им попались останки какого-то животного, возможно, пса. А, может, и козлёнка – по нескольким клочкам шерсти и паре кровавых луж поди определи. Домашним животным тут, как и в Сироиси, не повезло – их всех сожрали демоны. В прибрежных деревнях вообще держали немного скотины. Мяса японцы употребляли мало в силу религиозной традиции, а пахать рыбакам было особо нечего – море заменяло им рисовые поля. Но собак и кошек в посёлках всегда было полно. Коты, впрочем, никуда не делись, один даже сейчас таращил на них жёлтые глазищи, обернув ноги длинным хвостом. Видать, местные совершенно не верили в нэкомата*. Но куда исчезли деревенские пустобрёхи?

Поскольку кот не мог дать ответ на этот вопрос, Като спешно организовал прочёсывание местности вокруг поселения. Нашли животных спустя полчаса – один из асигару обратил внимание на воронов, кружащих над зарослями тростника на краю лагуны. Большая стая псов-бусо сумела загнать и загрызть лошадь, которую они слопали почти целиком. Их желудки оказались столь переполнены, что твари даже не пытались атаковать, а лишь тупо смотрели на людей своими мутными глазами. Пока последний из них не закрылся навсегда.

Спустя час огромный клуб дыма поднялся над сараем для хранения сетей. Убедившись, что пламя разгорелось, Като сделал знак двигаться – надо было успеть обследовать как можно больший участок побережья до темноты. К несчастью, весенняя погода переменилась, и с полудня духоту разогнал весьма сильный и холодный дождь, который смыл все следы на песке, в том числе и возможные отметины монстра, названного в корабельном журнале «адской тварью». Мокрые, уставшие люди понуро возвращались в тепло замка, мечтая о чашке горячего мисосиру* и сухой одежде.

– Кирин, – окликнул Като иезуита, нахохлившегося в седле.

Хотя голову юноши защищал от дождя шлем в виде широкополой шляпы, непривычные к такой тяжести мышцы шеи у него совершенно затекли. Плащ из соломы оказался плохой преградой для воды, льющейся со всех сторон несколько часов подряд. Так что вес этой, с позволения сказать, одежды увеличился раза в два, как не больше. К усталости и физическому дискомфорту добавились муки голода. Оказалось, что японские солдаты не считали нужным питаться в течение дня. Да, в тюрьме их кормили ужасно, и даже эти помои у него поначалу отбирали другие заключённые. Правда, потом на его защиту встали другие христиане, томившиеся в этих же застенках, так что дважды в день он получал плошку жидкой баланды. С появлением Като эта ситуация вроде бы изменилась в лучшую сторону – Гуштаву даже удалось пару раз поесть по-человечески. Однако вот уже второй раз они голодают в течение всего дня – похоже, эти люди совершенно не знаю о такой штуке, как дорожные припасы.

Оставив в стороне мечты о недоступной еде, он мысленно перенёсся к самому началу паломничества в эту невероятную страну. Решение посвятить себя столь опасной службе он принял несколько лет назад, когда у ордена ещё была надежда на восстановление былого влияния. Некоторые феодалы – даймио – были христианами и не собирались отказываться от своей веры, несмотря на указ Токугавы. На них-то и опиралось Общество Иисуса в  попытках удержаться в Стране восходящего солнца. Гуштаву учил язык и активно общался с теми братьями, кто побывал в Японии и мог познакомить его с неведомыми обычаями этих загадочных людей. Но никто из них не подготовил его к действительности. Позже он не раз вспоминал слова помощника капитана торгового корабля, на котором они отплыли из Китая:

– Запомните, падре, если Китай – задница мира, то Япония – то, что находится по ту сторону дырки в этой заднице.

Что скрывалось за столь витиеватым определением, старый моряк не пояснил, но почему-то эта фраза вселила в Гуштаву чувство тревоги.

Глава 12

Едва ступив на берег, он понял, что именно тот имел в виду – Япония пахла. К довольно сильному запаху гниющих водорослей и рыбы, не такому и необычному – так воняет в любом порту – примешивался ещё один «аромат». Нос монаха сразу распознал его природу, но он никак не мог понять источника столь сильного зловония. Пахло, можно даже сказать, смердело, отхожим местом, но никаких нужников или выгребных ям поблизости не наблюдалось. Лишь позже он выяснил, что человеческие фекалии являются основным и главным удобрением на местных полях.

Причина крылась в том, что в японцы содержали поразительно мало домашних животных. Основным сухопутным транспортом, которым доставлялись грузы и пассажиры, были… люди. Колёсных повозок здесь не использовали совершенно, и молодой монах так и не выяснил – почему. Они знали колесо, он сам видел водяные мельницы и подъёмные механизмы. Но если вы хотели куда-то доехать, то вам могли предложить только паланкин. Верхом имели право передвигаться лишь самураи – местная военная знать. Правда, купцам тоже разрешалось использовать лошадей, но исключительно для перевозки груза. Быки и коровы в хозяйстве крестьян имелись, однако на них только пахали, потому что японцы совершенно не употребляли в пищу молока и молочных продуктов*. По какой-то причине они считали это отвратительным и вредным.

Мяса эти люди употребляли немного, что было связано, судя по всему, с их языческими верованиями. Впрочем, в этом запрете на мясоедение иезуит так и не смог разобраться. С одной стороны, вроде как Будда – местный языческий божок – запрещал любое убийство. Но самураи-буддисты за милую душу резали друг друга и даже собственные животы. И как ни расспрашивал Гуштаву, он не нашёл ни единого внятного запрета на употребление как мяса вообще, так и отдельных животных, как это принято у мусульман или иудеев в отношении свинины, или у язычников Индии с их поклонением корове. Люди здесь не почитали в качестве тотема или фетиша ни одного животного, кроме разве что мифических драконов. И мясо они ели, будь то свинина, говядина, курица или конина. А некоторые не брезговали и собачатиной, уподобляясь отсталым народам Кореи. Но всё это было эпизодическим, что называется, от случая к случаю, никто не разводил животных на мясо специально. Посему и навоза – главного удобрения на полях – здесь почти не имелось. Некоторые крестьяне в прибрежных районах завели обычай засевать поля местной рыбой, мелкой и костистой, от которой в период миграций вода буквально вскипала. Её ловили всей деревней, набивали мешки и тут же опорожняли их на ближайшем возделанном участке. После чего по всей округе разносились такие миазмы, что Гуштаву неизменно изумлялся – как люди вообще могут жить в таких условиях. Впрочем, с последним обычаем власти активно боролись, видимо, даже привычный ко всему нос японца не мог вынести подобного зловония.

Однако запах был наименьшей из бед, с которыми столкнулся молодой иезуит. За те годы, что его наставники отсутствовали в Японии, здесь многое изменилось. Откровенно говоря, в определённый момент у него вообще возникли серьёзные сомнения в компетентности и даже здравомыслии руководства Ордена. Разумеется, такие настроения были сродни предательству, и да Кунья не раз просил у Христа прощения за подобные сомнения. Но как было не сомневаться? Ведь с самого начала, когда преподобный Франсиско Ксавье* в год 1549 от Рождества Христова, первым из людей Церкви ступил на эти земли, иезуиты находились во власти ошибочного, как считал Гуштаву, представления о здешних обитателях.

Отец Франсиск очень хорошо, как и подобает христианину, отзывался о местном люде и считал японцев лучшим языческим народом во всей Восточной Индии. Одна поголовная грамотность чего стоила! Однако его главный проводник и помощник в первых шагах истинной веры на этой земле, Пауло де Санта Фе*, будучи японцем, сам пребывал, судя по всему, во власти заблуждений. Так, долгое время под видом христианства язычникам фактически проповедовали их собственное учение, поскольку Пауло объяснил преподобному Франсиску, что Бог по-японски будет Дайнити. И лишь позже выяснилось, что это – одно из имён их ложного языческого божка-будды. Однако происки Сатаны, а без его вмешательства тут явно не обошлось, на этом не закончились. Братья активно учили японский язык и вскоре освоили его настолько, что смогли распознать свою ошибку. Языческого Дайнити срочно заменили на Деуса, что на латыни означает Бог. Но дьявол, как известно, имеет свойство скрываться в мелочах. Во всей стране не нашлось никого, кто объяснил бы им, что «деус» на местном наречии значит «великая ложь»*, и Орден ещё несколько лет, на потеху бонзам-содомитам, проповедовал эту самую «ложь».

Впрочем, несмотря на такие казусы, население Японии явно стремилось в лоно Святой Церкви, и количество спасённых душ неуклонно возрастало. Местные правители-даймио сами охотно принимали учение Христа и не противились обращению в христианство своих подданных. Единственной серьёзной ошибкой Ордена было изначально неверное понимание устройства этой уникальной страны. Брат Пауло сообщил преподобному Ксавье, что в Японии есть лишь один правитель – тэнно*, что в переводе означает король или император. Однако встретиться с ним Франсиску так и не удалось. Оказалось, что для аудиенции нужно было получить разрешение у сёгуна, которого Братство поначалу считало главным министром или визирем, как это принято в восточных деспотиях. Но и это оказалось заблуждением – сёгун был кем-то вроде узурпатора, отнявшего у короля большую часть власти. Однако, вот что удивительно – японцы как один утверждали, что тэнно всегда просилочередного сёгуна побыть временным правителем. И это продолжалось уже без малого четыреста или пятьсот лет! Однако власть сёгуна на момент прибытия португальцев тоже не была абсолютной. Каждый даймио фактически являлся полноправным хозяином в своём владении. Нечто похожее пережили в своё время герцогства и баронства Европы. Местные бароны тоже постоянно враждовали между собой, но ни тэнно, ни сёгун в эту грызню никак не вмешивались, позволяя своим подданным безнаказанно убивать друг друга. По сути, империя погрузилась в пучину внутренней смуты, которой не было видно конца. Наконец, к власти пришёл Ода Нобунага*, который, хоть и не принял сам истинной веры, очень благосклонно относился к христианам и Ордену.

Проблема заключалась в том, что Ода, при всём его величии, был просто одним из даймио, сражавшихся за власть. Он не был сёгуном, ходили даже слухи, что он хотел уничтожить само понятие сёгуната. Он не был королём или императором, фактически, он был просто Одой Нобунагой. Однако его указы беспрекословно исполнялись. Правда, лишь теми даймио, кто признал его власть. Именно во времена его правления Бартоломью* из Омуры передал в дар Ордену Христа город-порт Нагасаки.

Пришедший на смену Оде Тоётоми Хидеёши тоже не был ни сёгуном, ни тэнно, однако одним мановением руки этот безбожник запретил распространять Святую Веру, а в 1578 году отнял у Ордена столь важный подарок – Нагасаки. Это было первым серьёзным сигналом, но его никто не распознал. Даймио-христиане по-прежнему разрешали проповедовать на своих землях, да и сам Тоётоми активно торговал с европейскими купцами. Разумеется, Орден Иисуса был преисполнен решимости и дальше нести спасение язычникам, поэтому братья продолжали проникать в страну, теперь уже тайно.

Катастрофа случилась спустя десять лет, в 1597 году, когда властями был арестован испанский корабль «Сан Фелипе», на борту которого находилось двадцать шесть монахов. После пыток и истязаний их всех казнили, выбрав для этого особо кощунственный способ – распятие на кресте. Но и этот вопиющий акт зверского варварства не остановил Орден, а лишь укрепил их веру и решимость. Даймио всё ещё имели больше власти на местах, чем эфемерное центральное правительство в Мияко*.

Определённые надежды были связаны с новым претендентом на трон сёгуна – Еяшей Токугавой (португальцам всё же с трудом давались некоторые японские слова). Но в результате вмешательства самого диавола к тому в руки попал вероотступник и еретик Уильям Адамс, который принял варварское имя Анджин Миура*. Будучи англичанином и англиканцем, он нашептал Токугаве горы лжи в отношении целей и политики Португалии и Ордена в частности. При этом Адамс, разумеется, не упустил возможности наладить торговые связи между своей родиной и Японией.

Это был уже даже не третий, а сто тридцать третий сигнал тревоги в отношении будущего иезуитов в этой стране. Но руководство в Ватикане, генералы Ордена и главы Японской миссии оставались либо слепыми, либо тешили себя ложными надеждами. Придя к власти, Токугава запретил христианство совсем, а испанским и португальским кораблям, как, впрочем, и другим европейским, было разрешено торговать лишь через один единственный порт – тот самый Нагасаки, находившийся теперь под непосредственным управлением сёгуна. И даже после этого Братство не желало сдаваться. Миссионеры-добровольцы исключительно по велению души продолжали проникать в страну, прекрасно осознавая, на какой риск идут. За относительно короткое время удалось создать целую сеть тайных христианских общин, и Орден значительно усилил своё влияние в стране.

Молодой да Кунья, движимый желанием принести реальную пользу Ордену Иисуса, попал в Японию под видом голландского купца. За что капитан корабля, к слову, получил приличную сумму в золоте. Юноша быстро понял, что искра Божьей веры ещё теплилась в этой погрязшей в варварстве стране, так что рьяно принялся за выполнение своих обязанностей. Он крестил, исповедовал, венчал и отпевал всех, кто приходил к нему. Конечно, требы совершались в условиях, даже отдалённо не напоминающих церковь. Храмом служили бамбуковые хижины, старые сараи, а зачастую и вовсе лесная поляна или берег моря. Символ веры – крест – воистину был символическим и делался из соломы либо травы, чтобы его легко можно было выбросить, сжечь или просто разорвать одним движением. Жил юноша в каких-то заброшенных хибарах, иногда в ямах, крытых травой или вязанками бамбука. И постоянно перемещался, сопровождаемый верными христианами из числа местных.

Всё рухнуло, когда Джером из Симабары поднял восстание. Кто-то, из страха или привлечённый наградой, выдал Гуштаву, и того схватили люди Куроды. Хотя он и познал лишения, да и тело своё приучил к посту и аскезе в период «подпольной» жизни, ему пришлось нелегко. Побои и пребывание в тюрьме сильно подорвали его физические силы, а ожидание смерти подтачивало моральный дух. Невероятное происшествие с пиратским галеасом позволило вспыхнуть лучику надежды, но Като, судя по всему, человек справедливый и отнюдь не жестокий, погасил его, исключив возможность помилования.

И всё же Господь нашёл время для своего ревностного адепта и не позволил язычникам казнить несчастного проповедника сразу. Правда, сейчас жизнь в непонятном статусе казалась Гуштаву очередной пыткой. Например, он совершенно не представлял, где проведёт эту ночь. В гостинице, в камере или, может, у выгребной ямы, как советовал тот неприятный самурай, который чуть не зарубил его давеча? И ещё это обещание Като – я сам отрублю тебе голову! Это что, знак особой милости? Отец Фауштину Гонзалес, его наставник по истории и обычаям Японии, рассказывал, что у язычников существует совершенно варварская традиция разрезать себе живот кинжалом по любому поводу. А некоторые самураи якобы лишали себя жизни, просто чтобы доказать преданность своему господину. Хороша преданность – выпустил кишки, а сюзерен лишился вассала! Отец Фауштину говорил, что во время этого ужасного ритуала зачастую присутствует ассистент, который наносит coup de grace* дабы прекратить страдания подопечного. Это имел в виду Машашигу? Что он снесёт голову Гуштаву, когда того будут пытать непосредственно перед казнью? От подобных мыслей живот молодого человека скручивался в тугой узел, а в сердце заползал столь сильный страх, что его не удавалось изгнать и тремя молитвами подряд.

Ведь язычники, со слов отца Фауштину, весьма поднаторели в искусстве лишения жизни ближнего своего, причём наиболее мучительным способом. Говорят, сам Еяшу Токугава , первый из династии нынешних сёгунов, казнил одного из своих оппонентов бамбуковой пилой. Бедолагу закопали в землю по шею и положили рядом расщеплённую бамбуковую палку. И каждый желающий мог сделать несколько надрезов на его шее этим «инструментом». Страдания несчастного закончились лишь на десятый день. Христиан же здесь или прибивали к крестам, явно издеваясь над страданиями самого Иисуса, или топили на этих крестах в море, или сжигали живьём. И когда Гуштаву думал об этом, то, к своему ужасу, понимал, что «удар милосердия» от Като был бы предпочтительней.

А вот чего он не понимал, так это как может помочь язычникам. То, с чем они столкнулись, вряд ли имело отношение к Христу, он даже не был уверен, что это сатанинское отродье. Возможно, какая-то болезнь, хотя ожившие трупы… Отец Дезидериу, один самых старых настоятелей, как-то поведал, что в некоторых чернокожих племенах живут колдуны, способные оживить мертвеца и подчинить своей воле. Являются ли существа, которых японцы зовут бусо, ревенантами*? Но ведь те действуют в ночи, как и местные баке-моно. Только, похоже, этим порождениям преисподней забыли рассказать о правилах.

Вот от этих размышлений и отвлёк молодого человека голос самурая:

– Кирин, – произнёс Като его новое имя, – кажется, я придумал, где ты проведёшь ночь.

«Нужник или конюшня? – Гуштаву попытался сам себя подбодрить шуткой. – Уж лучше конюшня, там хотя бы тепло».

– В замке есть пустая комната, – неожиданно сообщил самурай. – Будешь спать там. И не вздумай шастать!

– Хорошо, Като-сан, – пробормотал поражённый монах.

Сил кивать уже не было. «Наверное, какая-нибудь сырая кладовка для садового инструмента», – решил он. Но, к его удивлению, помещение оказалось вполне приличным. Иезуит даже хмыкнул, поняв, что Като говорил буквально – в крохотной комнатёнке не было ровным счётом ничего, кроме соломенных матов на полу. А дальше стало ещё интересней – ему предложили смену одежды и ужин, состоявший из двух плошек рисово-пшеничной каши и целого чайника чая. Отец Фауштину научил его пользоваться палочками для еды, поскольку эти заблудшие дикари, проживающие на самом краю мира, не знали, что такое ложки и вилки, и юноша с жадностью проглотил всё, что ему принесли. Насчёт «шастать» самурай мог бы не волноваться – непривычный к седлу да Кунья совершенно стёр себе внутренние стороны бёдер и едва мог ходить в раскоряку.

Сам Като тем временем присутствовал на званом ужине, который давал господин Симода. Здесь собрались все замковые самураи, самые приближённые слуги и трое чиновников из города, назначенных бакуфу. Хотя они и не входили в клан Курода, его связывало с ними давнее знакомство. Видимо, желая преподать Масасигэ некий урок, наместник нарушил этикет и усадил его рядом с Окадой, что не совсем соответствовало рангу. В этом был ещё и намёк для всех – сейчас Като находился в одной ступени от Окады, а завтра, когда тот уедет в Фукуоку, он фактически будет вторым человеком после Кобаяси. Потому что на рассвете господин Симода разрежет себе живот.

Все присутствующие знали, по какому поводу они здесь собрались. По традиции такой ужин не должен быть мрачным, о предстоящем завтра вообще нельзя было говорить. Но особой радости в зале не наблюдалось, ибо каждый переживал предстоящее событие по-своему. Кому-то, как Като, было искренне жаль господина Симоду, потому что он был хорошим правителем, и его вины в случившемся не было. Кто-то думал о переменчивости судьбы и сложности кармического механизма, в зубцы которого угодил их сюзерен. Большинство тревожились за свою судьбу и прикидывали, а не стоит ли перенести верноподданнические симпатии с Окады и этого тихони Кобаяси на Като? Ведь от удачного выполнения им задания зависит, согласится ли господин Курода назначить Катсуо, старшего сына наместника, на пост отца. Судя по тому, что Кендзи, его младший сын, сидел рядом с Масасигэ, господин Симода поручил ему заботу об отпрыске. Что это, как не проявление полного доверия?

Разумеется, никакого весёлого торжества не вышло, многие ели через силу, хотя повара расстарались. Кто был в курсе недуга господина Симоды, с удивлением наблюдал, как он вкушает рыбу в острой подливе из редьки, да и целая миска маринованных слив на его подносе вызывала не меньше вопросов. Сложилось впечатление, что наместнику совершенно наплевать, что его язва может отреагировать на столь бесцеремонное обращение в самый неподходящий момент. Като, нехотя подцепив палочками кусок творога-тофу, запечённого с мидиями, вдруг подумал, что доктор Фукуда наверняка уже приготовил для сановника порошки слабительного – к утру его кишечник должен быть абсолютно пуст, чтобы даже после смерти сановник выглядел пристойно. Тем не менее из вежливости и уважения к своему господину все гости доели содержимое тарелок до конца. Были произнесены тосты: за здравие императрицы Майсё, которая правила в этот момент, за здравие сёгуна и даймё. В своём последнем слове господин Симода поблагодарил всех за верную службу и запретил совершать самоубийство вслед за ним. За час до полуночи все разошлись, и Като, убедившись, что христианин дрыхнет в своей келье, тоже отправился спать – завтра предстоял тяжёлый день.

В час Кролика, когда солнце только-только должно было позолотить горизонт на востоке, в одном из помещений замка Фукума собралось несколько молчаливых, сосредоточенных мужчин. Восхода светила как такового никто не увидел, потому что небо затянули низкие тучи, из которых, не переставая, сыпал дождь. Было холодно, словно в зимние месяцы, северный ветер вкупе с влажностью пробирали до костей. Посему церемонию решили провести в большом зале для аудиенций. Все, кто присутствовал на вчерашнем ужине, должны были стать свидетелями сэппуку.

Возвышение у восточной стены, где наместник сидел во время официальных церемоний, застелили несколькими слоями циновок и грубой рогожи, чтобы те впитали в себя кровь. Поверх лежало красное покрывало, в него по окончании действа завернут тело господина Симоды. Цвет был выбран не из прихоти – на нём пятна крови не так заметны. Согласно традиции, уйти из жизни следовало максимально достойно. По центру, ближе к переднему краю помоста, поставили низенький столик с подносом, на котором приготовили бутылочку сакэ и чарку. Широкая бадья с водой, стоящая у самой стены, казалась неуместной, но все знали, для чего она нужна. Зрители, вернее, свидетели ритуала, расположились в два ряда согласно своего ранга и положения, лицом к возвышению. Точно напротив столика сидел юный Симода Кендзи, справа и слева от него расположились Кобаяси Сима и Окада Кадзуко. Юноша был очень бледен, и Като, находившийся отдельно, у самого помоста, разглядел его покрасневшие глаза и чёрные круги под ними. Масасигэ оказался единственным, кто стоял, а не сидел, потому что ему сегодня была уготована особая роль – кайсякунина, помощника при сэппуку.

Едва раздвинулась боковая сёдзи, все звуки в зале прекратились, и взоры присутствующих обратились на господина Симоду. Он был одет в белые одежды, символизирующие обновление и перерождение. На этом белоснежном фоне особенно чётко выделялся кусунгобу* в чёрных лакированных ножнах, заткнутый за пояс слева. Другого оружия, даже традиционной пары мечей, при нём не было. Всё время, пока наместник шествовал к помосту, свидетели пребывали в глубоком поклоне, и выпрямились, лишь когда прекратился шелест его одежд – знак, что господин Симода занял своё место. Като, оказавшийся ближе всех к своему сюзерену, отметил его ровное дыхание и отсутствие пота на сакияки – выбритой части головы. Это было хорошим признаком – значит, господин Симода тщательно подготовился и сумел обрести душевное спокойствие.

Наместник вынул из-за отворота кимоно сложенный вдвое лист белой рисовой бумаги, развернул его и пробежал глазами начертанные там иероглифы. Это были дзисэй – прощальные стихи. Согласно традиции их не зачитывали на публику. Удовлетворённо кивнув, господин Симода положил листок на стол, аккуратно разгладил его ладонью, после чего достал из-за пояса кинжал вместе с ножнами и прижал ими стихи. Пришла пора пить сакэ. Недрогнувшей рукой сановник налил в чашечку напиток, поставил бутылочку на поднос, после чего в четыре глотка выпил содержимое. Всё, пути назад больше не было*.

Глубоко вздохнув, господин Симода извлёк клинок и одним чётким движением положил пустые ножны обратно поверх стихов. Като тут же убрал столик в сторону, дабы наместник не упал на него, когда всё закончится. Положив кинжал перед собой остриём влево, господин Симода принялся разоблачаться, по-прежнему находясь в сидячем положении. Сняв с плеч накидку-хаори, он опустил её вниз, после чего высвободил руки из рукавов кимоно. Чуть приподнявшись, плотно подвернул рукава под колени таким образом, чтобы его тело слегка наклонилось. Когда жизнь оставит его, он упадёт вперёд. Это был отголосок древней боевой традиции буси – даже умирая бросаться на врага.

Тем временем Като обнажил свой длинный меч и специальным ковшиком совершил ритуальное омовение клинка над бадьёй. Едва господин Симода взял в руку кусунгобу, самурай занял положение слева и немного позади и поднял катану на высоту плеч. Сделав ещё один глубокий вдох и задержав дыхание, наместник обхватил рукоять кинжала второй рукой и решительным ударом вогнал его себе в живот. Масасигэ не мог видеть выражения его лица, но по вздувшимся на шее венам представлял, каких усилий тому стоило не закричать и не прекратить процесс. Боковым зрением он заметил какое-то движение в первом ряду свидетелей, но оно возникло и тут же угасло. Это Кендзи, не в силах спокойно смотреть на самоубийство отца, попытался вскочить, но его остановила рука Кобаяси.

Собравшись с духом и с шипением выпустив воздух сквозь стиснутые зубы, господин Симода рывком сдвинул руки в сторону печени, рассекая собственную плоть. Като поднял катану над головой, внимательно наблюдая за своим подопечным. Вот по плечам наместника прошла судорога, руки слегка обмякли, а тело начало приподниматься, словно он собрался встать. Пора! Коротко вскрикнув, Масасигэ нанёс сильный и точный удар, отсекая голову своего господина и прекращая его мучения. Простояв несколько мгновений в вертикальном положении, тело упало вперёд, голова же осталась рядом, держась за счёт клочка кожи, который кайсякунин ухитрился не перерезать. Это и было последней просьбой господина Симоды – чтобы его голова никуда не укатилась.

Свидетели славной смерти наместника торжественно поклонились, затем Кендзи, не скрывая слёз, вскочил и подбежал к столику, чтобы прочитать последние слова отца. Содрогаясь от рыданий, он передал бумагу Като:

«Весело чайки кричат над заливом,

Сладко поёт соловей-полуночник.

Не заглушить им кукушечки зов»*.

Като молча поднял кинжал его отца и, не вытирая от крови, вложил в ножны. После чего завернул в листок с дзисэй и с поклоном передал реликвию юноше:

– Он достойно жил и достойно умер. Храни этот кусунгобу и помни, каким был твой отец.

***

– Должен заметить, Като-сан, что это был мастерский удар, – заявил Оониси Такехико, и Като поблагодарил его за комплимент коротким кивком.

Такое владение мечом и впрямь было сродни искусству.

– Мне однажды довелось видеть подобное, – сообщил гигант Такеносукэ Сигеру. —Присутствовал я как-то на казни христиан, и один человек, Сугияма Торио, поспорил на пятьдесят моммэ, что отрубит десять голов десятью ударами так, что все они повиснут на полосках кожи.

– Выиграл? – изумился Ятабэ.

– Проиграл на втором же ударе, – хмыкнул Сигеру, и ронины дружно заржали.

– На самом деле, – продолжил рассказывать Такеносукэ, – этот Сугияма был большой хвастун. Что завершилось закономерно.

– И как же? – подыграл ему Като, уже догадываясь, что услышит в ответ.

– Я зарубил его, – осклабился великан. – Пусть и не так мастерски, но зарубил.

– Ты сам хвастун, Сигеру! – заявил вдруг Ятабэ.

– Да? Хвастун?! – взревел огромный ронин и вскочил, едва не опрокинув столик.

– Смотри! – задрал он левую штанину хакама до самого паха. – Видишь? Это от его меча!

На белом волосатом бедре красовался шрам длиной в полтора сун.

– И что? – отмахнулся Рендзо. – Во, гляди! Вот это шрам!

Он поднялся и распахнул полы кимоно, демонстрируя весьма мускулистый торс.

– Это я получил копьём от Матсусады Кидзиро, – он показал на багровый рубец на правом боку. – Мы бились с ним, наверное, целый час. Я в жизни не видел такого фехтовальщика! Хоть он и был христианином. И всё же именно я отрезал ему голову.

Многие посетители рёкана в тревоге оторвались от своих дел – нередко попойки самураев оканчивались пьяными драками, и упаси боги попасть в этот момент под случайный удар меча. Но опытный хозяин гостиницы тут же успокоил людей жестами – ронины ещё не дошли до нужной кондиции, к тому же он всерьёз рассчитывал на благоразумие Като. Об одноруком самурае поговаривали разное, но все без исключения сходились в одном – это был настоящий буси, благородный защитник угнетённых и бесстрашный поборник справедливости. Взять хотя бы его дружбу с купцами – кто ещё двумя фразами мог не только спасти жизнь торговца, но и усадил за один стол представителей диаметрально противоположных сословий? Кабатчик даже решил не поднимать вопрос долга, если, конечно, собутыльники не ссудят старика деньгами. Впрочем, в этом случае господин Като, как благородный человек, сам выплатит полагающееся.

Между тем ронины продолжали веселиться.

– А что же отрезал, а не отрубил? – ехидно спросил Такеносукэ у Ятабэ, намекая на то, что для мастера меча обезглавливание должно быть единственно приемлемым вариантом лишить врага жизни. Здесь же выходило, что тот каким-то иным способом победил соперника и лишь потом забрал его голову как трофей.

– Ты сам знаешь, что в бою главное – не показать себя трусом, – пробурчал его приятель. – А благородные штучки оставьте для всяких модных романтических историй, которые так любят дамочки. Посему, не стесняясь, говорю – я притворился, что ослаб, и когда он утратил бдительность, разрубил ему броню на руке, где она была тоньше. Ну а потом уже заколол, удачно попав между пластинами доспеха.

– Тебе есть чему поучиться у своих товарищей, – улыбнулся Като, глядя на молодого Мотидзуки. – Я так понимаю, твой клинок ещё не обагрился кровью?

– Вот! – взревел громогласный Ятабэ, указывая на Масасигэ. – Вот что значит Мастер!

Непонятно, правда, почему он обращался к Сигеру, ведь тот не оспаривал квалификацию Като и сам был удивлён, как быстро однорукий распознал в их юном спутнике новичка, не участвовавшего ни в одном настоящем поединке.

– А вы, Като-сан? – несмело спросил Мотидзуки, чувствуя себя немного неловко в окружении ветеранов. – Как вы получили этот шрам?

Масасигэ перевёл взгляд на своего приятеля, и Рокуро, взяв в руки бутылку с сакэ, провозгласил:

– Терпение, юноша, терпение, мы ещё только начали…

Самураи, не обратив никакого внимания на такую фамильярность, подставили свои чарки.

__________

Примечания:

* Косодэ, яп. – буквально «короткие рукава», разновидность кимоно. Изначально выполняло функцию нижней одежды, но в эпоху Эдо стало самостоятельным платьем, которое носили с поясом-оби. Широкие рукава по традиции были только у незамужних девушек. После вступления в брак рукав ушивался таким образом, чтобы плотно охватывать запястье.

* Нодати, яп. – большой, т.н. полевой, меч. Клинок традиционной изогнутой формы, однако значительно длиннее и тяжелее катаны. В определённой степени нодати можно считать аналогом европейских двуручных мечей. Сражаться таким оружием могли только очень сильные и опытные фехтовальщики, но многие военачальники имели эти мечи в своём арсенале в качестве статусной вещи. Служить оруженосцем у даймё действительно было почётным, особенно для молодых самураев.

* Ацуко, яп. – тёплая, уютная.

* Нагината, яп. буквально – «длинный меч», японское клинковое оружие, иногда ошибочно называемое алебардой или глефой. Главное отличие нагинаты от алебарды или глефы в том, что это не древковое оружие, а именно меч на длинной рукояти. Изначально оружие монахов и пехотинцев, оно пришлось по душе самураям, и в особенности их жёнам. Классическая нагината эпохи Эдо – клинок примерно 0,6 метра, рукоять – 1,8 метра.

* Сёсин яп. – самый низший ранг самураев.

* Тоётоми Хидэёси (1536 (или 1537) – 1598 года) – видный военачальник и государственный деятель, получивший неофициальный титул «Объединитель Японии». Происходил из крестьян, на пике карьеры получил должность дайдзё-дайдзина – главного министра императорского двора.

* Ясаку, яп. – предпоследний самурайский ранг.

* Тонья, яп. – оптовый торговец, представитель тоимару – предпринимателей, занимавшихся оптовой торговлей, хранением и перевозкой товаров.

* Танэгасима – поскольку первые европейские аркебузы, с которых японцы позднее скопировали свои ружья, появились на острове Танэгасима, это имя стало нарицательным, а также неким эталоном качества. Тэппо танэгасима отличались, прежде всего, надёжностью.

* Необычайно жаркий для середины первой луны день – описываемые события происходили в самом начале марта 1638 года по Григорианскому календарю.

* Тё, яп. – традиционная японская мера длины, равная 109 метрам.

* Пятидворка – в Японии описываемого периода крестьянские хозяйства одного поселения объединялись в пятидворки, т.е. «ячейки» по пять дворов. Члены пятидворок несли коллективную ответственность за ненадлежащую обработку наделов и неуплату налогов.

* Нэкомата, яп. буквально – «раздвоенная кошка», кошка-оборотень с раздвоенным хвостом. По преданию, если у кошки был длинный хвост, она могла превратиться в нэкомата и натворить немало бед, поэтому в Японии котам часто купировали хвосты.

* Мисосиру, яп. – суп из мисо. Традиционное японское блюдо, суп с добавлением пасты-мисо из перебродивших соевых бобов, риса или пшеницы.

* Совершенно не употребляли молока и молочных продуктов – в Японии, как и в других странах Юго-Восточной Азии, до сих пор остаётся высоким процент людей с гиполактазией или непереносимостью лактозы – углевода группы дисахаридов, содержащегося в молоке и молочных продуктах.

* Франциск Ксаверий (Ксавье) (1506-1552), – католический миссионер, один из основателей Ордена Иезуитов, первый христианский миссионер в Японии. Был канонизирован в 1662 году.

* Пауло де Санта Фе (1510-1550), – урождённый Андзиро, судя по всему, происходил из самурайского рода. Иногда указывается иное имя – Ядзиро. В 1545 году, из-за совершённого убийства был вынужден бежать из страны, в чём ему помог португальский путешественник Фернан Мендиша Пинту. В 1547 году Андзиро в Малакке познакомился с Франциском Ксавье и принял христианство. Несмотря на то что Пауло де Санта Фе – реальная историческая личность, сведений о нём очень мало, и они зачастую противоречивы. В частности, не совсем ясно, умышленно или в силу непонимания им самим христианских доктрин, он ввёл в заблуждение Ксавье относительно тождества христианского Бога и Будды Вайрочаны (яп. – Дайнити), воплощения духовной сущности Будды.

* Латинское слово Deus (бог) японцы произносили как «дэ-усо», что было очень созвучно «дай-усо» – большая или великая ложь.

* Тэнно, яп. – Небесный Государь. Один из титулов (в настоящее время – официальный) японского императора.

* Ода Нобунага (1534-1582) – военный и политический деятель Японии, глава рода Ода. В результате ряда побед сумел объединить под своей властью большую часть центральной Японии. Провёл несколько экономических и политических реформ, оказавших существенное положительное влияние на развитие страны. В результате измены своего военачальника, Акэти Мицухидэ, был вынужден совершить сэппуку.

* Бартоломью из Омуры – даймё Омура Сумитада о котором говорилось выше.

* Мияко, яп. – столица. Вероятно, не совсем верно поняв всё того же Пауло де Санта Фе, португальцы долгое время называли Киото, где располагался императорский двор, Мияко, хотя это означало просто «столица».

* Уильям Адамс (1564 – 1620), также известный под японским именем Миура Андзин (яп. – штурман с Миура) – английский мореплаватель, штурман и торговец. В 1600 году Адамс в составе экспедиции Голландской Ост-Индской компании достиг берегов Японии, став первым англичанином, посетившим эту страну. Японские власти не позволили Адамсу и второму помощнику Яну Йостену ван Лоденстейну покинуть Японию, и моряки вынужденно поселились в её пределах, став первыми самураями – выходцами из Европы.

* Coup de grace, фр. – удар милосердия.

* Ревенант, франц. Revenant – «вернувшийся», «возвращенец», восставший из могилы мертвец.

* Кусунгобу – танто или хамидаси (кинжал с небольшой гардой), которым предпочитали совершать харакири. Само слово буквально переводится как «28,8 сантиметров». Ку – 9, сун – мера длины в 3,03 см., го – 5, бу – мера длины в 3,03 мм. Длина клинка в девять сун и пять бу – 28,8 см – считалась оптимальной.

* Вновь отсылка к сакральному «си» – «четыре» и «смерть». Выпить сакэ в четыре глотка означало готовность принять смерть.

* Кукушка, точнее, малая кукушка в Японии называется хототогису. Считается, что птица сама повторяет своё имя по слогам: хо-то-то-ги-су. Песня этой кукушки в японской поэзии записывается словом «кара-курэнай», что значит «ярко-алый». Существует поверье, что из-за надрывного плача клюв птицы, действительно ярко-красный изнутри, начинает кровоточить. Хототогису считались скитальцами между миром живых людей и миром духов и часто ассоциировалась с грустью и уходом из жизни. Зов кукушки означал скорую кончину, но господин Симода не мог его слышать буквально – эта перелётная птица возвращается в Японию только в мае.

Глава 6

Глава 13

Кендзи дрожащими руками взял кинжал, и в этот момент господин Симода открыл глаза. Возглас изумления привлёк внимание Масасигэ, он взглянул за спину молодого человека и похолодел – его