Читать онлайн Не вернулся бесплатно
05.2022
– Вера? – несмело раздался в трубку голос Марата.
– Да?
На том конце провода вместо ответа повисла пугающим сгустком тишина.
– Алло! – телефон перехватила старшая невестка Мила. – Вера, привет, слышишь меня?!
– Да, слышу, – Ягодкина, чувствуя неладное, разнервничалась. – Да что такое?!
– Родная, ты присядь, пожалуйста! – старшая невестка замолкла, а потом нервно, торопливо выдала. – Кости больше нет…
– Это неправда! – не задумываясь, машинально отрезала та, оторопев от услышанного. – Мы разговаривали в пятницу. Много переписывались. Всего два дня прошло. Он скоро выйдет на связь! Вас обманули! Кто вообще такой бред сказал?!..
– Коля позвонил – друг лучший Костика по службе, помнишь его? – Мила затараторила быстро-быстро, видимо, взяв все свои чувства в кулак воли. – Плачет, рыдает! Он от воинской части командирован в Ростов на опознание… Вроде, сегодня-завтра самолёт с двухсотыми лететь должен… Будем ждать, что скажет!
– Не верю! – рявкнула женщина в ответ. – Может, мошенники позвонили какие – щас нейросети любой голос подделают! Где-то данные достали, и давай прикалываться, сволочи! Пока извещение от военкомата не получу, буду надеяться!
– Верочка, ты, главное, не нервничай! Успокойся, слышишь?!.. Валерьянки попей! Есть у тебя дома валерьянка?
– Нахрен не нужна мне валерьянка!!!.. Мать знает?
– Мы к ней сейчас поедем и всё расскажем! Купим успокоительного, конечно… А то из военкомата ещё не заявились, а все бабки-соседки уже в ворота ломятся, новостью поделиться – Димка наш уже двух престарелых сорок от калитки перехватил! Обругал их, говорит: «Два внука взрослых, сын старший, две невестки – чего прётесь?!.. Сказать, думаете, некому?!».
– Понятно. Чёртово село… Ладно, давайте! Мне надо подумать.
Отрубив вызов, Вера провалилась в немой ступор, так и оставшись стоять посреди комнаты. О том, чтобы продолжить дальше печатать новую главу, не было и речи. Услышанное, обрушившись на её голову хуже кирпича с крыши многоэтажки, казалось нереальным бредом.
Костя всегда возвращался. Просто пропала связь, как и бывает в местах боевых действий! Или кто-то грязно пошутил, чтоб у него язык отсох… Они же общались в What’s App буквально недавно! Её мужа с кем-то перепутали!
Через полчаса произошла разморозка шокированного сознания и началась истерика. Ягодкина заметалась по комнате пуще затравленного зверя, разевая в уродливом глухом крике рот и умываясь слезами. Воздух пустым шипящим свистом вырывался из груди, не давая облегчения.
Костя не мог вот так их бросить. Он обещал вернуться. Писал, что на фронте тихо. Что местные – народ спокойный, приветливый. Рассказывал, что шашлыки с сослуживцами из свежей баранины да уху наваристую на костре варганят. Как же так-то?! Как нет его?!.. Херня.
Только ближе к вечеру удалось с горем пополам взять себя в руки. Южный ласковый ветерок влетал в раскрытое окно вместе с лучиками заходящего солнца. На кухне смотрел телек ничего не подозревающий сын.
«А ведь Сеньке всего девять», – пронеслось в её истерзанной головушке. – «Как объяснить, что он теперь сирота?.. Всё неправда! Чушь собачья! Костя вернётся! Он не мог нас оставить! Двадцать лет в Чечне прослужил, а тут четыре месяца на чужой земле – и конец? Может, в плену оказался? Или пропал, но скоро объявится?».
Квартира в ипотеке – считал рациональный мозг, отключая женщину от происходящего, – пять кредитов, что висели на муже. Сама она всё это не потянет. Какие варианты? Продать квартиру, вступив в наследство, закрыть долги, съехать с Краснодара в пригород, что подальше, приобрести маленький завалящийся домик. Им с сыном многого не надо.
Да чего она Костю хоронит, а?!.. Извещения из военкомата нет. Опознания – тоже. Дура! Костя вернётся. Он всегда возвращался.
С этой мыслью в одиночку, скрывая от сына зарёванное лицо, Вера легла в кровать, вытащив из шкафа все вещи мужа и обложившись ими с ног до головы вместо одеяла.
Поспать толком не удалось. Сон был прерывистый, мрачный, тревожный. А при пробуждении раненое сердце ныло ещё нестерпимее. С соболезнованиями около полуночи написал сначала кум, потом ростовские друзья мужа, к которым на ночёвку приехал прапор Коля. Глупые! Фактов никаких на руках нет – нефиг и верить непонятно чему.
06.2022
Похоронили Костю через два дня, на новом кладбище станицы, с почётным караулом. Приехал глава поселения, знавший Арину Ивановну, Верину свекровь, лично – она нянчила в детском саду обеих его дочерей. Вместе с главой присутствовали военком, ещё какие-то местные шишки. Народу привалило проститься тьма! Муж – человек дружелюбный да открытый – имел немало друзей.
Бабульки-соседки, набежавшие стаей во двор свекрови, бурно обсуждали войну, куда ставить стол для иконы и портрета, перевязанного чёрной ленточкой, да мимолётом обменивались местными сплетнями.
Веру с сыном привёз из города в село Марат, старший Костин брат – говорили они в дороге о чём угодно, любыми путями обходя самое страшное, что случилось пару дней назад в их жизнях.
Едва катафалк доставил во двор запаянный цинковый гроб, Ягодкина поняла, что сил подойти к ящику найти в себе не может. Прошло, наверно, добрых минут двадцать, прежде чем на негнущихся ногах ей удалось неимоверной силой воли заставить себя в последний раз взглянуть на супруга.
В верхней части крышки было стеклянное оконце, забравшее остаток её надежды, что Костика перепутали с кем-то другим. Восковое лицо мужа с подвязанной челюстью, чтобы не отпадала, было кое-как оттёрто в морге от запёкшейся крови. Больше кровь нигде не удаляли, и она бурыми вкраплениями покрывала синеватую шею покойника, оставила свои следы в закостеневшем носу, на омертвелых губах и зубах, потерявших свой глянцевый блеск.
Вдова все два часа прощания просидела возле гроба немой статуей. И не плакала. Не нашлось у неё даже самой захудалой слезинки. Может, потому, что Вера была напрочь отучена рыдать на людях. Как-то с малых лет вбили ей под кожу родители да окружение, что распускает сопли только последний лох, показывая слабину. Нормальные люди не плачут. А, может, не прослезилась потому, что сознание так и не поверило, что мужа больше нет, и спустя десять лет брака она осталась одна с малолетним сыном на руках.
Свекровь, растерянная и потерянная, металась то к гробу, то от гроба в суете что-то помочь, хотя организацией занималась старшая невестка. Видимо, так Арина Ивановна отживала стресс, что её младшего сына, защитника и кормильца, разорвало снарядом. Сенька, забытый родной матерью, стоял неприкаянный у стены дома. Иногда к нему с замечаниями подходили старушки, требуя то снять бейсболку – мол, на похоронах всё-таки, то надеть обратно – солнце репку напечёт. Вера в это время как мать была не способна ни взять собственного ребёнка под крыло, ни угомонить назойливых блюстительниц сомнительного порядка.
От гроба несло трупным запахом. Ягодкину терзали догадки, что муж погиб не в обозначенное в документах воскресенье, когда под нею нежданно рухнул письменный стол (который Костя несколько лет назад собственноручно собрал для обожаемой жены), а в пятницу. Именно в тот момент, как оборвалась связь, и их активная переписка закончилась на его сообщении «Вот увидишь, всё будет хорошо. Я вернусь», а её признания в любви так и не дошли до адресата. Что-то трезвое и циничное в затуманенном сознании также подсказывало, что в цинковом гробу Костя приехал не целиком – уж больно легко его подняли шесть юных, стройных, толком не оперившихся кадетов в парадной форме. К концу последних минут прощания, перед самым спуском в объятия матушки-земли овал лица останков самого дорогого и любимого мужчины знатно поплыл – видимо, тело после морга разморозилось и начало отекать.
В оконце крышки поленился заглянуть, наверное, только слепой. Все будто хотели убедиться, что там лежит бездыханное тело военного, а не подставной муляж. Праздное любопытство – оно такое. К свекрови подходили с соболезнованиями, а к Вере, жене покойного, – никто. Может, потому, что в станице женщину мало кто знал, хоть та здесь родилась и выросла. А может, просто не считали нужным – ну, уж это их право.
Со стороны Веры из провожавших были только старший брат с женой да одна двоюродная сестра. С Пичугиными молодая вдова давно уже толком не общалась – контакт как-то разошёлся, да и они всегда были будто чужие. Но перед похоронами Ягодкина хотела опереться хоть на кого-то знакомого и позвонила им, хотя понимала – со своим горем всё равно останется один на один.
– Крепись, моя дорогая, крепись, – шептала Вере на ухо невестка. Её длиннющие когти-стилеты грозили впиться молодухе в плечо. – Всё будет хорошо.
***
Поминальный зал забился людьми до отказа. Глава станицы произнёс очень душевную, поддерживающую речь про покойного, за что вдова и свекровь были ему очень благодарны.
– Ты вот что скажи, моя хорошая, – грозно поинтересовалась, перегнувшись внушительной грудью через покрытый белой скатертью стол, Александра, жена Веркиного брата. – Чем будешь теперь заниматься, чтобы отжить горе?
Остальные восемь человек, что расположились с ними за одним столом, внимательно уставились на Верину скромную персону. Невестка обожала поучать золовку с высоты своих прожитых пятидесяти лет, и ей всегда было как-то ровно, что той вроде бы не семнадцать годиков, а тридцать шесть.
– Над книгой продолжу работать, – смущённо ответила Ягодкина, почувствовав себя маленькой. – Плюс блоги регулярно веду, много пишу…
– Ну это понятно! – громко отмахнулась Александра, не дав той закончить. – А кроме этой ерунды, что ещё будешь делать серьёзное? Тебе, милочка, предстоят трудные деньки! О сыне, мать, подумай, а не о книжках всяких непонятных!
Захотелось провалиться под землю – настолько потерянной вдова себя ощутила при всём том честном народе, на глазах которого за поминальной трапезой невестка отчитывала её как какую-то последнюю кулёму. Ягодкина не нашлась, что ответить, и робко вжалась в стул.
– Говорят, вроде выплаты за погибших от государства должны быть, – заговорила, растягивая слова, двоюродная сестра, чем прикрыла скорбевшую от навязчивого диалога. – Около десяти миллионов, по-моему… И долги солдат закрывают!
– Ох ты ж!.. Тоже об этом слышала!!! – знатно оживилась жена брата, забыв поучать. – Богатой, Верка, станешь!!! Зазнаешься! За людей считать других не будешь!
Ягодкина, буркнув в ответ что-то несуразное, окончательно стушевалась. Пустая её голова была не способна предложить ничего адекватного, чтобы хоть как-то закрыть темы, развёрнутые не там где надо и совершенно не к месту.
***
Прошли девять поминальных дней. Вера с Милой развезли кулёчки с конфетами по родне и знакомым. Заезжали на кладбище к захоронению, поправляли венки, угощали ластившихся бродячих собак – Костя всегда ладил с животными, и, казалось, они тянулись к нему даже сейчас, после смерти, облюбовав его могилку.
Прапорщик Николай привёз скромные остатки вещей усопшего друга. Там, на чужбине, солдаты разобрали всё ценное, чему вдова лично была рада – Косте пожитки уже были не нужны, а живым на поле боя всё пригодится.
Перед отъездом после поминальных сорока дней Колян вызвал Веру за калитку, дабы поговорить с глазу на глаз.
– Держи, это тебе, – Николай, вздохнув, вытащил из заднего кармана военных брюк какой-то шелестящий квадрат.
– Что это? – нахмурилась писательница и тут же поняла, что за вещь спряталась в измятом пакете.
– Он был при Косте в гробу. В Ростове, когда шло опознание, врач достал его из потайного кармана Костиной куртки. Как видишь, аппарат не пострадал. Рабочий. Просто разряжен. Потом зарядишь его, посмотришь… Память всё-таки. Только щас пакет не раскрывай, – предупредил вдруг прапор.
– Почему? – удивилась Ягодкина, едва начав ворошить целлофан.
– Принюхайся, – Николаю явно тяжело было произносить слова. – Чувствуешь?
Запах тухлой крови. Разложения. У женщины внутри что-то будто лопнуло от ужаса. Телефон был с мужем, когда по грузовику, в котором он, водитель да военный хирург перевозили раненых, жахнул снаряд. Телефон видел, как умирал её Костя, и всё запомнил. Только телефон был рядом тогда, когда она, законная супруга, была нужна своему дорогому человеку больше всего.
Посмертная вещь приехала вместе с Ягодкиной в Краснодар, потому что та толком не знала, что с ней делать. Достать из памяти фотографии, полистать переписки покойного… И что там искать? Всё теперь казалось тленом. Сотовый, в итоге, дальше порога квартиры не прошёл – был оставлен в коридоре, в кармане дорожной сумки. Поставить мобилу на зарядку, даже просто прикоснуться – на это не нашлось у вдовы никаких душевных сил.
07.2022
После поминальных сорока дней Вера будто впала в забытье. Подвисла где-то между реальностью и бредом, сном и явью, не в силах обрести опору. Вся в чёрном, покрытая траурным платком, обходила один за другим банки, выдавшие когда-то моему мужу кредиты.
Какое-то нелепое везение, что Костик за месяц до внезапной гибели передал в письме через закадычного сослуживца Николая свою банковскую карту вместе с реквизитами банков-кредиторов, чтобы жена на гражданке платила его долги без просрочки. Как сейчас Вера помнила свои широко распахнутые глазёнки: оказалось, займы почивший муж ловко скрывал – и, если б не чужая безлюдная территория без сотовой связи, она бы ещё долго не прознала про долговые обязательства.
Суммы висели не маленькие. Откуда, как и когда он умудрился понахватать кредитов? И главное, зачем?.. Ягодкина была уверена, что те времена, когда их семье пришлось туго и надолго затянуть пояса, уже прошли. А нет, ничего не прошло, ничего не закрылось.
Можно было бы, конечно, сделать вид, что должник почил, а жена законная не в курсе его займов была – но, уж простите, это какой-то инфантилизм. В реальной жизни не прокатит. Как человек, зарабатывающий весьма скромно и далёкий от финансовой грамотности, Ягодкина понимала: с банковским сектором не шутят. И они в любом случае своё заберут. Ещё и чужого кусок смачный откусят. Нужно вести открытый диалог.
Хоть и соображала писательница туго после всего свалившегося, тем не менее от внезапных открытий её это не уберегло. Например, что коммерческие банки работают с клиентами совсем иначе, чем огромный разъединственный «почти» государственный.
Раньше Вера принимала коммерческие финансовые структуры за паразитов и крохоборов. Но именно в них, по итогу, получила больше человечности: всё чётко разъяснили, да и условия закрытия долгов погибшего в результате наследования оказались весьма приемлемыми.
В государственном же с военной вдовой беседовали как с подозрительным существом сомнительной гражданской наружности. Взяли да отсканировали для изучения всё, что скорбевшая смогла предоставить: ксерокс справки патологоанатома, извещение из воинской части, ещё справки справок, все виды свидетельств, сфотографировали угрюмую физиономию – и обещали по её вопросу перезвонить. Через неделю на телефон небрежно брякнула смс, что проценты по долгу покойного продолжат начисляться, а когда мадам вступит в наследство, обязана будет выплатить и долг, и проценты, и неустойку за полгода ожидания.
«Вот это государственный! Вот это лояльный! Верь теперь на слово!» – впечатлилась её персона, представив, какая сумма накопится благодаря процентам и неустойке за шесть месяцев ожидания вступления в наследство. Знатно огорчившись, Ягодкина твёрдо решила, что это урок. Взаимодействовать с банками даже ради небольшой кредитной суммы с привлекательной процентной ставкой – последнее дело. Особенно с государственным. Конкретно в её скромной жизни ни одного даже самого захудалого кредита впредь не будет. Мягко стелют, да жёстко спать.
02.2011
Будущая чета Ягодкиных встретили друг друга через общую знакомую. Костина сестра Людмила работала вместе с Верой Пичугиной в станичной школе. Пичугина – учитель русского и литературы, а та – младших классов. Женщина обаятельная, взбалмошная, компанейская, Люда пришлась Верке по вкусу, хоть и была старше почти на четырнадцать лет.
Пичугина, мамзель закрытая, домашняя, совсем не общительная, в свои те двадцать пять годиков на жёлтом велосипеде путешествовала на работу и обратно – в родную хату под крылышко маме. Никогда никуда не ходила, друзей не имела от слова совсем. Школа, уроки, тетради, классное руководство. Скучно и приземлённо, но её всё устраивало.
С Людмилой можно было на равных поговорить на любые темы. Вера чувствовала себя рядом с ней как рыба в воде. Разведённая мать двоих детей-подростков, воспитывавшая строптивых отпрысков в одиночку, Люда никогда не унывала, сопли не распускала, хоть и ничего ей легко не давалось, а уж очень хотелось. Обиды бывшему спившемуся мужу отпускать приятельница не собиралась и помнила ради одной только злости каждую мелочь, что провинившийся мужик когда-то ей учинил от незрелого ума-разума.
Незамужняя Пичугина, неопытная мамкина душа, в свои двадцать пять бальзаковскую подругу крепко жалела. Как ни крути, тяжко одной, без мужних алиментов, на одну крохотную учительскую зарплату детей растить. Ещё если вдобавок личная жизнь после давнего развода никак не складывается, но очень мечтается.
– Верочка, а давай я тебя с двоюродным братом познакомлю? – предложила коллега, когда дамы вместе шли домой после напряжённого трудодня. – Он такой у нас большой и стеснительный! Как медведь! Военным по контракту в Чечне служит. Давно уже! Ещё с армии. Сейчас в отпуск к матери на месяц приехал, по хозяйству суетится. Ему тридцать – на пять лет тебя старше. Хорошо на военке зарабатывает, между прочим! Костя у нас богатый, дом знатный отгрохал, а жены нет. Потому что молчун он, да и скромный очень… Прям как ты. Я ему твой телефончик дам?.. Вдруг что и получится! Может, чего-нибудь подарит: конфет, например, или денежек подкинет!
Вера прекрасно понимала, почему у Люды такая зацикленность на чужих доходах – своих потому что кот наплакал. Разволновалась же не на шутку Пичугина от другого: маменькиной доченьке в её лице выпал хоть какой-то шанс познакомиться с представителем противоположного пола, о котором ей, самозапертому домашнему отшельнику, даже не мечталось.
Ожидание звонка длилось больше недели. В один приятный январский вечер в трубке сотового раздался строгий мужской голос, предложивший встретиться в местном ресторанчике, популярном из-за малого количества достойных конкурентов.
Учительница русского переволновалась, потому что толком никогда с мужиками не разговаривала. Тем более на свидании. Ягодкин, выяснилось позже, переволновался тоже, так как с дамами общался лишь по работе, а знакомиться не ходил из-за трудовой загруженности. Молодые трындели как потерпевшие, дабы создать видимость открытости и расположенности. Константин от нервов опрокинул на платье педагога бокал красного вина, но Пичугина, издёрганная из-за новой обстановки, не придала опусу никакого значения, чем, выяснилось позже, заслужила в мужских глазах благодарность и уважуху.
Они вцепились друг в друга, как голодные медведи за последний шанс полакомиться мёдом. Нет, не в плане страсти. Из-за набившего оскомину одиночества и загнанного в угол желания создать пару. Возраст у обоих, понимаете, был, по сельским меркам, неликвидный. Ровесницы Веры лет эдак в восемнадцать уже первенцем обзавелись. За женскую невостребованность молодой Пичугиной давно активно переживали все соседи и родственники, докучая её матери расспросами: «Когда?! Ну когда же?!.. Почему в девках ходит?».
Задолбалось учительнице уже терпеть сомнительные предложения, подсунутые знакомыми от излишнего желания поучаствовать в чужой жизни. То на того, Верочка, посмотри: пусть и на пятнадцать лет старше, зато один у мамки своей, дом ему достанется. То на этого: ну и пусть дворник в интернате в свои тридцать два, зато холост. Чего куксишься?!
«Никому не нужная, да?» – посмеялись одноклассницы на вечере встречи выпускников несколько лет назад, и холостая Пичугина, расстроившись, посещать эти пресловутые вечера перестала. Замуж надо. Замуж пора. Тебе двадцать пять. Стыдно как-то. Мама нервничала, устав оправдываться перед людьми за просроченную женскую судьбу дочки, поэтому Костя спокойно зашёл гостем в их дом. Вдруг останется?
Они не влюбились друг в друга без памяти. И секс сногсшибательно страстным не был, хоть и договорились молодые на третий день знакомства. Смысл было церемониться – часики-то тикают. Зато парочке было комфортно. Ягодкин не напрягал Веру. Пичугина не напрягала Костю. Пойдёт, как говорится.
К концу своего отпуска молодой военный поставил условие: отношения продолжаются, если по итогу закончатся свадьбой. Остальные варианты его не интересовали. Петухова, хоть из-за шока поначалу и оказала сопротивление такому заявлению, впоследствии согласилась. От радости, конечно: значит, всё-таки ликвидная из неё баба.
Костя после ещё пару раз приезжал в станицу повидаться и уезжал обратно в часть. Расписались они спустя девять месяцев после первой встречи, вызвав у соседей, не успевших из-за Веркиной закрытости подметить вовремя ухажёра-жениха, бурный ажиотаж и кучу сплетен. Ещё через два месяца новоиспечённая Ягодкина забеременела Арсением.
С возрастной подругой Людмилой Вера разошлась совсем не миром. Людка не простила коллеге и не спустила, что та, невзрачная домоседка, быстро и, по её женскому мнению, выгодно выскочила замуж. Что перезрелую училку выбрали, не долго думая, в жёны, как достойную и перспективную. Впервые столкнувшись с чёрной завистью, основанной на обиде и несчастной доле, Ягодкина огорчённо осознала, что женщины, считающие себя в чём-то обделёнными, не способны искренне порадоваться за товарку, чья судьба вдруг затанцевала по-иному.
11.2012
Разности во взглядах на жизнь, в нравах, укладе родительских семей выплывать в браке начали позже. Когда и по телефону вдоволь наговорились, и быт приедаться стал. Арсений тогда уже на свет Божий появился.
Сначала сказалось Верино раздражение: беременность была тяжёлая, с постоянной угрозой преждевременных родов. Мама её, привыкнув, что послушная дочь принадлежит всем своим нутром ей одной, повадилась капризничать и куролесить на старости лет. То помирать на пустом месте, то требовать работы по дому, зная, что врач запретил беременной малейшую нагрузку, то скандалить от скуки, обижаться-дуться. От постоянного стресса, усталости на работе (где учительнице тоже никто поблажки давать не собирался), страха за нерождённое дитя терпение Веры иссякло. И, когда счастливый муж и отец, взяв отпуск на месяц, приехал помогать молодой жене по хозяйству и уходу за младенцем, то начал отгребать за все перенесённые тяготы едва начавшейся супружеской жизни.
Костя вырос в семье, где отец являлся царём и богом в одном лице. Жёсткий, крепкий мужик был, как скала, – царствие ему небесное. В доме слово старшего Ягодкина считалось законом. Главный бригадир в колхозе, Валерий слыл непререкаемым авторитетом для подчинённых и грозой в родном жилье. Известный, уважаемый начальник. Арина Ивановна же неприметно да скромно трудилась всю жизнь нянечкой в детском садике, крутому мужу изо всех сил годила и слова поперёк не говорила, но тем не менее от регулярного поколачивания услужливость её не спасла.
В семье Пичугиных обстановка была с точностью до наоборот. Властная мать-начальница, которой против шерсти дуть было опасно, не то что слово молвить. Госпожа да хозяйка – всё было в руках Александры Григорьевны. И спокойный, тихий, неприметный отец, без амбиций, без ярко выраженной харизмы да запроса на командование.
***
Костя, не разобравшись, увидел в Вере покорную услужливую жену, а та в нём – приятеля для разговоров по душам и доброго друга. Они оба ошиблись.
Вера во время беременности значительно и самоуверенно переоценила свои силы. Родной мужчина был нужен ей рядом как никогда. Она не была своей мамой: гром-бабой, способной коня на скаку остановить, – и нуждалась в поддержке. Бороться с ветром один на один да ещё и защищать своё утробное дитя оказалось непомерно тяжело.
Муж этого не понимал, да и не знал. В его доме свекровь всегда молчала в тряпочку, лишний раз не жалуясь. Он ожидал от молодой жены подобного безропотного поведения. Вот только Вера устала. Послеродовая депрессия сделала своё дело, и молодуху понесло.
Выясняли отношения Ягодкины на первых годах супружеской жизни много и щедро.
Пересолила суп. Не так пеленаешь, женщина. Стол обеденный захламила.
Забыл прислать денег, бессовестный. Прислал, наконец, деньги, но не на лекарства Арсению, а брату старшему, чтоб тот долг какой-то свой закрыл. Не понимает, что супруге тяжело: «Дома же сидишь, а рассказываешь об усталости».
Претензиям не было ни конца ни края.
Молодая мать, запутавшись сама в себе, и не справлялась с эмоциями. Отказывалась слушаться, требуя внимания и любви. Хотелось плакать постоянно. Поддержки от окружения нет и не было. Душевное одиночество давило.
Костя ворчал. Кроха Арсений ревел сиреной.
И нахрен Вере нужно было это стрёмное замужество?! Жила же спокойно, не тужила!
Мужа рядом было мало. Отпуск – один раз в год, и то Костя умудрялся его дробить и растягивать, чтобы супругу почаще видеть. Он просил, требовал заботы, отзывчивости, выполнения как хозяйских, так и женских обязанностей, не понимал психологической усталости измотанной половинки. Вера не понимала его рабочих нюансов и совсем не ценила того, что он регулярно да много делал для неё и сына.
Александру Григорьевну после замужества дочери будто окончательно подменили. Пожилая хозяйка жрала последние нервы Веры, наматывая их вилкой, как спагетти, каждый Божий день, при любой возможности. Как будто тёща познала какое-то свежее, особо вкусное удовольствие в попрёках: плохая мать, бессовестная дочь, неумелая жена, дурная хозяйка. Ягодкина уже миллион раз пожалела, что пошла на поводу и осталась вместе с мужем и ребёнком жить с матерью в одном доме, дабы доходить престарелую. Эта немощная пенсионерка могла дать фору дюжине молодых крепких пожарников да пережить и Веру, и Костю, и даже собственного новорождённого внука.
07.2022
После похорон Сенька не проявлял никаких эмоций, что Веру напрягало. Сын не плакал, не грустил, не тосковал, не прятался, не вспоминал отца. Может, брал пример с родной матери, которая делала вид, будто всё в порядке.
Ничего не было в порядке. Ягодкина прятала горе от своего ребёнка куда подальше, куда поглубже. Боль накатывала волнами. То живёшь дальше и не тужишь, будто ничего не произошло, будто во сне. То вдруг раз, и проснулся – словно провалился в самую ужасную реальность, от которой ни сбежать, ни уплыть, ни скрыться.
Ругала себя вдова последними словами за то, что не отговорила покойного мужа от подписания последнего контракта, заключённого прямо перед военными действиями. Костя не хотел продолжать служить и долго метался, мучился. Хотел домой, к любимой женщине. Хотел воспитывать сына. Желал летом отдыхать от шумного города в доме свекрови вместе с дорогой семьёй, помогать Арине Ивановне растить хозяйство, ухаживать за огородом, закручивать запасы на зиму.
Двадцать лет отдано армии. Пенсия военная уже заслужена. Пора вернуться и доживать тихую спокойную жизнь среди родных и близких. Единственное, что останавливало, – военная ипотека. Он, помнила Вера как сейчас, спросил её совета, на что впервые получил ответ: «Решай сам».
Ягодкины всегда прежде решали задачи вместе, с опорой друг на друга. Но в последние годы благодаря психотерапии Вера научилась не тянуть чужую ответственность на себя. Мнение мнением, но судьба мужа – в его руках.
«Так мне и надо. Сама виновата. Теперь живи, помни и мучайся».
***
В большей части краснодарских церквей Ягодкина заказала сорокоуст. Так сильно ей желалось, чтобы у мужа на том свете было всё замечательно, что использовалась любая для этого возможность.
Костя снился супруге почти каждую ночь. Во снах женщина умоляла любимого остаться, не бросать, забрать с собой, но тот грустно молчал. Всегда молчал. Понимая, что родной человек вот-вот сейчас уйдёт, изменить ничего не получится, – Ягодкина просыпалась от конвульсивных рыданий.
Сны проживались тяжело. Возвращение в реальную жизнь происходило с грузным осадком, что самое бесценное в жизни непростительно упущено. Скорбевшая пыталась поговорить хоть с кем-то о боли, что свербела на душе, но выговориться не могла. В первую очередь, потому, что с малолетства приучена всё прятать внутри и проживать тихо, самостоятельно. Вот только с гибелью мужа писательница не справлялась. Ей было невероятно плохо.
Во-вторых, пришлось открыть, что люди не способны прочувствовать переживания другого.
Свекровь не роняла ни слезинки, закрывшись в себе. Сильная женщина! Костя – младший сын, её кормилец, защита и опора. Построил для матери дом, всегда помогал, поддерживал, обеспечивал. Любила она его безгранично, бездонно. Арина Ивановна спрятала горе в какую-то неизведанную глубину своего сердца и сурово молчала. Невестка пыталась выговориться, поделиться, расплакаться рядом с ней, получить поддержку – и натыкалась на стену.
«Держи себя в руках. У тебя сын растёт».
Легко сказать! Можно подумать, молодуха не держится. Сенька ни разу не увидел ещё, как мать на части от горя разрывает. Спрячется она и только тогда рыдает белугой. Скрывала Вера от ребёнка до последнего гибель отца. Держалась на похоронах. По квартире ходила, будто всё по-старому. Казалось, если невестка да свекровь поплачут вместе, вдоволь – станет обеим легче. Но нет, свекровь от горевания отказалась: будто Костя до сих пор жив и вот-вот вернётся. Вере отчаянно хотелось того же, и от этого несбыточного желания становилось только мучительнее.
Марат Ягодкин замкнулся вообще наглухо. Старше на девять лет, он был брату и лучшим другом, и незаменимым советчиком, и даже большим, чем возможно представить. Не разлей вода, они находили для друг друга время в самые сложные периоды, а Вера им, откровенно говоря, люто завидовала. Дружная семья! Незнакомо. Непостижимо.
07.2022
Глазеть, как журчит кипяток в чайную чашку, – занимательное занятие.
– Хорошо, что ты к нам зашла! – произнесла невестка, поставив заварочный чайник на стол и принявшись шелестеть конфетами в хрустальной вазочке. – На ведьму заодно глянешь.
Брат, присевший напротив за маленьким квадратным столом, подбадривающе усмехнулся. Он дохаживал маму уже восемь лет после того, как отказалась Вера.
– Ну?.. Как ты?..
Ягодкина поёжилась. Робко глянула на невестку. Внимательный взгляд той немного её успокоил.
– Живём потихонечку. Арсения в летний лагерь на море отправила сразу после сорока дней, чтобы отвлёкся. Сама работаю.
Больше сказать писательнице было нечего. Точнее, не получалось. Сложно проговаривать невыносимое, когда привык проживать подобное молча, вариться в муках в одиночку.
– Ну и молодцы! – ответила невестка. – Дуре ничего не сказано. Захочешь – поделишься. Но этот гавна кусок, поверь, дерьмище ого-го как чует! Только с похорон приехали – давай за Костю и тебя. «Позвоните, мол, позвоните Верунечке! Голосок её услышать хочу»!
– Мы отвертелись, – добавил Васильич. – Если сегодня пожелаешь к ней зайти…
– Обязательно. Только чуть позже.
Удивительно, как в одном доме собрались целых три человека с одним именем – Саша. Мама, брат и его жена. Для Веры в этом явлении было что-то сверхъестественное.
Вера Ягодкина родилась позже Саши Пичугина на шестнадцать лет. И, в отличие от Кости да Марата, Пичугины никогда не были родными. Только по крови. И на словах.
Никакой душевной близости, дружбы, взаимопомощи. Всегда чужие. Саша в отчем доме не жил, приезжал крайне редко. Даже после смерти папы. Пичугиным, в принципе, всегда не о чем было ни поговорить, ни посидеть, ни помолчать.
Переменилась атмосфера два года назад. Александра Григорьевна уже давно переписала на брата свои две третьих большого добротного пичугинского дома в обмен на уход, а на Ягодкиной висела наследственная треть отца. Васильич решил её выкупить и приехал в город для деловой беседы на закате летнего дня.
Прождав сутки на нервах, переволновавшись из-за неожиданно выпавшей возможности диалога, хоть и по имущественным вопросам, Ягодкина встретила чужого родного брата с распростёртыми объятиями. Васильич предложил триста тысяч за треть, а в обмен клятвенно пообещал полностью доходить мать своими силами. Вера не раздумывая согласилась, помня, что находиться с характерной мамой в одних стенах – адский труд, и смешная сумма выкупа её ничуть не смутила.
На том и разошлись. Пичугин уехал в станицу, окрылённый сговорчивостью сестры. А та, обрадованная возможностью поговорить с единственным братом, бывшим всегда таким далёким и холодным, решила, что у них, двух потомков усталого родового гнезда, зародился хоть какой-то шанс стать, наконец, дружными.
***
Молча слушая, как невестка кроет трёхэтажным матом старую Пичугину, вдова вжималась в неудобную маленькую скамейку да, давясь, отхлёбывала горячий чай.
Станицу никогда Вера не любила. Приезжала сюда крайне редко, чтобы навестить свекровь да своих Пичугиных.
К последним на переулок ходить совсем не хотелось. По разным причинам. Первая – все встречи не выдерживались больше часа. Не о чем было говорить. Ничего общего. Ни одной темы. Кроме матери, которую Васильич и его женщина бранили по-чёрному.
Попав в семью Кости, Вера совершенно переменилась нравом. Свекровь с невестками не воевала – наоборот, помогала и поддерживала. Старший и младший сыновья вжизнь ничего не делили, ни в чём друг друга не обвиняли и были в любых обстоятельствах, в любую погоду не разлей вода. Взаимовыручка на первом месте. Взаимоотношения Ягодкиных Вере, выросшей в иной обстановке, были чужды, непривычны и здорово пугали.
Поначалу пришлось тяжко. Приученная ждать проблемы да попрёки, находиться в родном доме в состоянии войны 24/7, молодая женщина ревновала, делила территорию, оборонялась от выдуманных врагов. А потом поняла, что своя, родная, что никто ничего с ней делить не собирался и не станет, – затихла и заняла положенное место жены, младшей невестки, матери сына и внука.
В отчей семье Пичугиных отношения, к сожалению, становились из года в год только хуже да гаже. Александра Григорьевна на характер априори была командиршей, не принимающей ни от кого никаких «но». За двадцать восемь лет, прожитые бок о бок, ни разу Вера не могла припомнить мать терпимой, понимающей и поддерживающей. В доме существовало лишь правильное полезное мнение хозяйки – и остальное, неправильное да вредное. Всякий вдох против ветра карался кнутом – и после порки пряник в систему поощрения не входил.
К старости лет, особенно после Вериного замужества, нрав властной родительницы подпортился ещё круче. К тиранству, царским сумасбродным замашкам да неуважению чужого мнения и воли добавились наплевательство, капризность, мнительность, скандальность и откровенно невменяемые выходки. Раньше все эти атрибуты тоже составляли мамину натуру, но в пожилые годы будто потеряли контроль и слетели с катушек. Ягодкина ощутила это на себе сполна как во время беременности, так и в последующие два года.
Григорьевна не видела меры. Не знала рамок. Ни в чём. Здравые умозаключения и диалоги ей отзывались как о стенку горох. Игры на чувстве вины и неуважение стали ведущими фигурами в ежедневных бытовых баталиях, что крайне истощало.
– Ну что за тварь?! – исступлённо орал Васильич за столом, забыв про чай. – Кастрюли привёз новые! Большие! Один раз борщ успел сварить!
– Возвращаемся с рынка, – перехватила Александра, всплеснув руками. – Смотрим, дверь на летнюю кухню открыта! А там… Эта курва в кастрюлях варит тряпки, которыми свою щель немытую после ссанья протирает!
– Гадина ты, говорю! Что ж, мразина, творишь?!.. А она мне: ой, сынуля, вы так рано вернулись, неожиданно! Вот, тряпочки свои кипячу, стерилизую…
Ягодкина опустила взгляд в пол. Манера кипятить интимные несвежие принадлежности в кухонной утвари у мамы образовалась задолго до её замужества и была до боли знакома.
– На всю летнюю кухню вонь убойная стоит! Смрад! Порошком обезьяна старая стирать боится, мылом – тоже. Пожалейте меня, я от химии вся чешусь – проклятые америкашки русский народ специально травят! Отвечаю: тварь, после тебя кастрюли изгаженные выкидывать теперь. Кто из них нормальный есть будет?.. В ответ – ой, сполоснёте, мать не заразная!
– Везде замки повесил, – Пичугин подпёр рукой свой огромный надутый живот. – Ну нахрен её! Хозяйка сраная! Прошлым летом, едва мы за двор, она – в огород. Думаем, чего вся рассада жухнет и гниёт? Углядели! Старуха своё судно втихую прёт на огород и поливает дерьмом грядки. Чё, говорю, творишь, кочерга дремучая?!.. Удобряю, отвечает, чтобы овощи хорошо росли! Да кто ж после твоих зловонных ссак есть-то будет? Ими только тараканов травить! Хоть раз поймаю в огороде за пакостями, прибью, обещаю! Щас этим летом тихо сидит… Пусть только откинет опять чего!!!
– Сильные вы оба, – вздохнула гостья. – Мне, в любом случае, не судьба была справиться. Когда мама слегла с переломом бедра, поднял её именно ты, Саша. Меня она не слушалась. Упражнения делать не уговоришь. Нет, и всё. Мама хотела только разговаривать…
– О да, это мы любим! – ядовито рассмеялся хозяин. – Всех родственников да подруг отвадила! Кто к ней в комнату не зайдёт, давай гонять по хрен знает какому кругу одно и то же! Поболтать не о чем! Рот другим открыть не даёт. А о себе то врёт без меры, то льёт в чужие уши затёртые до дыр былые подвиги! А кому оно надо – пустое хавать?
– Есть такое дело. Вредная вконец стала. Помню, приеду после уроков усталая, а она просит баклажанов. Но их в подвале уже нет. Съели. Не верила! Ищи, кричит, как хочешь. Ищу. Через пару часов мама сдаётся и принимает баночку другого салата…
– Вообще искать бы не стал! – воткнул комментарий старший. – Ещё б время попусту тратить! Потакала ты ей, сестра!
– Потакала, конечно, – виновато понурилась Ягодкина. – Мама плачет, на судьбу свою горькую сетует – как не пожалеть?
– Вот она тебе на шею и села! У кого судьба не горькая, ответь?!
– Знаешь, сейчас смешно вспоминать, а раньше до слёз. Просила она пакеты из-под покупок привезти, чтобы мусор складывать. Я у Арины Ивановны взяла, да на свою голову ляпнула, что не из магазина. Пипец! Стирай, говорит, давай пакеты, а то я вся чешусь. Клещ в целлофане сидит, потому что свекровь твоя – грязнуля. Пришлось постирать…
– Хах, фиг бы со мной прокатило!
– Дак это полбеды, брат. Пакеты постиранные на ветру порвались. Короче…
– Короче, придуриваться Григорьевна мастак. А вот я её быстро на ходунки поставил. «Не ной, ведьма, жопу мыть тебе никто не будет!». Поохала, покряхтела, но с боем пошла. Соседи, знаешь, что доносят?
– Что?
– Как нас в хате нет, так маман на своих двоих смело по огороду скачет! Шустро, рассказывают, бегает! Лосевы на телефон её даже сняли! А при нас шкрябает этими железками, на ходу помирает, краску с пола в коридоре сдирает, кряхтит! Будто щас откинется… Мать, спрашиваем, чё без ходуль по двору скачешь?!.. Она сразу в дуры: наговаривают на беспомощную старуху! Врут, сволочи! И пляшет, хитрая, давно так. В её возрасте после перелома бедра быстро не поднимаются, сестра. Врач, видать, бабок с вас струсить под предлогом операции хотел.
«Зачем же обманывать, мамочка?». Огорчённо прикрыв глаза, Ягодкина вспомнила, как девять лет назад Марат, без предупреждения заехав на переулок включить отопление по Вериной просьбе, наткнулся на разгуливающую по залу тёщу, неподъёмного инвалида, – и обалдел. Тихо поделился с Ариной Ивановной. Та, наблюдая, как выбивается из сил младшая невестка, ухаживая за лежачей больной, поспешила открыть Вере глаза.
Скандал был несусветный! Григорьевна кляла всех Ягодкиных последними словами, обвиняя в клевете. Вера, преданная дочь, встала на защиту родного человека. Свекровь и деверь выводы сделали да предпочли в дальнейшем держаться в сторонке.
– Ругаешься, объясняешь, просишь – лыбится в ответ и дурой прикидывается, – пятидесятилетний грузный Александр закряхтел, и табуретка – вместе с ним.
– Саша, уже сотый раз тебе повторяю, старуха не дура. И пакостит из вредности, намеренно. Потому что зла как у козла. Сколько гадостей наговорила мне, мразота поганая! Ничего, Бог всё видит. У неё тоже дети есть, – прошипела вторая половина, с ненавистью зыркнув на гостью. – Дочь, внуки. Всё на свои места встанет!
Вдове захотелось провалиться под пол.
– Вещи Костины выкинула? – поинтересовался брат.
– Зачем?
– Жить, что ли, не хочется?! – мгновенно включилась его жена, возмутившись с чужой глупости. – Всё убери с глаз долой! Фотографии, кружки, с которых покойный пил! У тебя сын растёт, поднимать надо! Помер человек – нет места его манаткам в вашей квартире!
– У Кости много нового, дорогого, – промямлила Ягодкина, перепугавшись от напора родственников. – Обувь кожаная, пальто шерстяное… Он покупал многое впрок, чтоб на гражданке носить. Думалось мне, друзьям всё раздать…
– Облезут от халявы! Пусть сами зарабатывают, нищеброды, да покупают! Лучше сожги!
– Где она будет жечь-то в Краснодаре?.. Пусть в мусорку выбросит! – перебил жену хозяин.
– Память, знаете, дорога. Там куртка кожаная бежевая осталась. Костя её ещё после отца своего покойного носил. Укроюсь ею ночью – будто муж живой обнимает…
– Разберись сначала, куртка мужа или свёкра! Чего к вещи прицепилась?.. Вся жизнь у тебя впереди! Молодая! Замуж, может, кто когда вдруг возьмёт! Жги, говорю!!! Память ей, посмотри-ка! Потом себе дороже будет!
Александра, щедро раздавая советы, грозно нависла над золовкой, словно палач над жертвой. У писательницы хватало душевных сил лишь перепуганно что-то блеять. За их прежние редкие встречи после продажи трети Ягодкина так и не научилась выдерживать агрессивный радикализм своей старшей родни. А после смерти мужа будто совсем потеряла опору и веру в себя, пытаясь прислониться хоть к кому-то, кто мог дать надежду на понимание и сочувствие.
– Бабки эти грёбаные! Притащились, паскуды, на похороны лишь бы языки свои поганые распустить! Хотелось каждой мрази подойти да по рылу вмазать! – театрально гневалась Саша, и кудрявый чёрный длинный её хвост с ненавистью колыхался в такт из стороны в сторону. – А Сеня?.. Бедный ребёнок! Тут не стой, так не сядь! Думала я пердуньям много чего сказать, одёрнуть! А потом решила, не моё это дело.
– Да и, откровенно говоря, сестра, похороны – сплошная показуха, – снисходительно засопел Александр, колыхнув своими тремя подбородками. – Почётный караул, флаг, залпы … Чисто на публику! Никому оно не надо. Лучше бы наших ребят никуда не отправляли и войны не устраивали. Прикрылись своим цирком на похоронах, а человека нет.
– Так Костя и не на войне был, а в зоне конфликта…
– А это, по-твоему, не одно и то же?!
– Нет. Военный – работа. Сложная. И не для всех.
– Не работа, а служба! Родине служить, – хозяин глазел на робкую сестру, осмелившуюся ему перечить, как на отбитую дуру. – Отдать свою жизнь ни за грош. Всю страну разворовали, обокрали простой народ, мужика простого за копейки на чужбину под пули посылают!
– Родина, ха! – невестка опять вскочила с места и, взбудораженная, начала метаться. Грузное её тело перекатывалось по помещению, словно бочонок с порохом. – Продала бы с потрохами! Если бы завалялся у меня какой-нибудь секрет, слила б, не задумываясь, шпионам! Ничего хорошего для меня чёртова Родина не сделала! Когда я ребенком позвоночник сломала, никто не помог, ничего не заплатил! Дочку сама поднимала, за свой счёт учила! Долги мужа, когда скотина всё спустил, в одиночку платила – Родина не вступилась, никто и рубля не простил! Нахрен не сдалась такая Отчизна! Зачем страна нужна, если всю жизнь один на своём горбу ношу тащишь?!
– В советские годы люди по-настоящему жили! Всё имели, всё им принадлежало! Не то, что сейчас. Единицы богатеют, остальные перебиваются крошками с их стола, объедки нюхают. Правильно ли? – мужчина нахмурился.
– Траур, молодец, что носишь, – Александра, остановившись на месте, вдруг вспомнила про скорбевшую вдову. – Носи. Не для себя носишь, для людей. Потом, когда шумиха вокруг похорон утихнет, поднимется волна грязи. Вы с сыном вместе не жили с покойным, и от станицы далеко поселились. Народ не знает, что из себя представляете. Начнут любые грехи искать, чтоб помусолить.
– Да мы семья как семья, – удивлённо откликнулась Ягодкина. – С утра до ночи работа в школе, пока не уволилась. Сын в садике, потом – учёба. Сейчас из квартиры не выхожу почти. Тихие, проблем соседям по подъезду ни разу не доставили. Какие у нас могут быть грехи? Обычные люди. Как все.
– Ну, это в городе! – ехидно усмехнулась невестка. – Село по другим законам живёт. Здесь важно, что народ о тебе болтает. Репутация – святое.
– Ещё посмотрим, выплатят ли тебе компенсации, – криво улыбнулся Васильич. – По телеку красиво в уши гадят, а на деле… Врут сто пудов, вурдалаки!
– Да о выплатах и не думалось мне, если честно…
– Зря, дорогуша! Как по миру пойдёте, сразу песню другую запоёшь! Не сиди бревном, ищи, что тебе, военной вдове, по закону полагается. За каждую копейку дерись, иначе всё, гадкие морды, украдут, в карманы ненасытные свои припрячут!
– Мы с Сашей тут на сайте Минобороны прочитали, что тебе много чего полагается, – Александра наклонилась ближе к гостье и давяще зашептала. – Так что глазами не хлопай, а землю рой! Своё забирай, отвоёвывай, глупенькая.
08.2022
Сжечь вещи мужа, и уж тем более выбросить – никак не укладывалось в Вериной картине мира. Советы близких – это, конечно, здорово, но и своя голова должна хоть немного думать, пусть даже и в таком туманно-разбитом состоянии.
Вселенная будто откликалась на думы вдовы, и знакомые люди в Краснодаре подсказали, что вещи покойника стоит отнести в церковь в помощь нуждающимся. Посетив для начала святое место ради успокоения, дабы удостовериться в правдивости услышанного, Ягодкина выбрала день, время да заказала грузовое такси.
Заперев ноющее сердце на замок, она достала из шкафа, пока сын спал сладким сном, одежду любимого мужчины, что теперь никогда уже к ней не вернётся. Перебрала каждый платочек, каждую складочку, опрятно уложила – и отвезла. Служители в храме приняли пакеты с уважением, помянули покойного и поблагодарили за благотворительную помощь.
Наиболее дорогая и новая одежда была всё же отдана друзьям Кости. Он, мужчина добрый и отзывчивый, умел дружить по-настоящему, без лишних жертв, перекосов, выгодности. Приятели были на подбор: такие же весёлые, чуткие, добродушные. Товарищи забрали одежду с искренней признательностью. Ягодкина вздохнула спокойно да похвалила себя за правильные мудрые решения.
Прапорщик Николай с её разрешения увёз сумку покойного. Неудивительно. Дорогая, вместительная, удобная, пошитая из воловьей кожи, она была любимицей супруга. Подарок мужу от Веры на День Защитника Отечества. Смущало только одно, о чём вдова, женщина суеверная, Колю серьёзно предупредила: сумка, снятая с покойника и пережившая его гибель, должна остаться на могиле. Прапорщик послушал вполуха и уехал прочь вместе со стильной практичной вещью. «На память!». Кто ж против? Видимо, военные, встретившие по долгу службы многое, не склонны бояться загробного мира.
Инструменты да топор ручной работы супруга оставила себе. Это её. Наследство и память. Медали, что хранились в квартире, писательница передала Арине Ивановне к другим наградам вместе с документами. Свекровь сама просила, а кто ж матери отказывает? Она будет их беречь, а потом награды перейдут в руки Арсению.
Свадебные фото в рамах Вера уложила в красивый короб, специально для них купленный. Да, сейчас больно. Невыносимо. Даже просто смотреть на них, счастливых молодожёнов десятилетней давности. Но пройдёт время, и женщина сможет снова любоваться без примеси горя на памятные фото.
Долгое время Ягодкина не находила в себе сил взяться за разряженный телефон, припрятанный в тёмном коридорном углу. Но и по-прежнему игнорировать вещь не представлялось возможным. Если раньше, в течение сорока поминальных дней, женщина искала в осиротевшей квартире силуэт покойного супруга и чувствовала себя в ней хоть и подавленно, но тем не менее комфортно, то теперь энергетическая атмосфера милого жилья стала давящей.
Мрачный угол, где лежал сотовый, необъяснимо пугал. Особенно с наступлением темноты. Передвигаться по жилью даже при включенном свете стало тревожно. Безо всяких причин кровь стыла в жилах, волосы на затылке шевелились да поднимались дыбом. Воздух будто сгустился и потяжелел.
Просторная двушка потеряла уют и превратилось в место, в котором, кроме жильцов, словно есть кто-то ещё. Невидимый, молчаливый и совсем не дружелюбный. Потусторонний страх настолько заполонил нутро, что вдова решила взяться за дело, которое так долго откладывала.
В четыре утра она вышла на покрытую тенью детскую площадку во дворе своего жилого комплекса, присела на лавочку, что получше спряталась от обзора из окон многоэтажек. Распаковала спиртовые салфетки. Надела резиновые перчатки. Трясущимися руками сняла с телефона чехол. Выяснилось, что небольшое количество тухлой крови внутри чехла и было распространителем зловония. Веру затрясло от ужаса, в глазах потемнело. От боли перекосило тело и захотелось заорать истошно, душераздирающе, чтобы стёкла полопались.
Сам телефон смрадом не пах. Он фонил гарью металла. Как сбивчиво рассказал Николай, фургон вёз раненых. В кабине сидели водитель, Костя и военный хирург. Машина подорвалась на мине и мгновенно вспыхнула. Раненые солдаты сгорели заживо без шанса на спасение. Трое из кабинки выскочили в разные стороны. Туда, куда метнулись Костик и врач, прилетела артиллерия. Водитель оказался единственным выжившим и сейчас проходил реабилитацию в Москве после ранения.
Телефон всё запомнил. Взрывы, муки близкого, родного мужчины, последний его вздох. Впитал в себя кровь и запах, страдания умирающего от смертельных ран человека. Как долго Костя истекал кровью, метался в агонии, прежде чем отошла душа?
«А меня там не было», – выстрелила стальным криком невыносимая мысль. – «Я не поддержала, не укрыла, не уберегла. Не облегчила страдания. Как с этим грузом жить-то теперь?».
«У войны, деточка, не женское лицо», – отозвалась на крик её мудрая женская часть. – «Когда государство защищает свои границы и решает жизненно важные вопросы для своего существования, всегда есть жертвы. Твой Костя погиб достойно, героически. Гордись».
Ягодкина осознала, что не в силах хранить сотовый в квартире, в руках держать не в состоянии. Вещь будто не стонала, а заупокойно выла. Не нужны были ни фотографии в его памяти, ни музыка, ни переписки – ничего. Ушёл владелец, и телефон обязан последовать за ним. Аппарат больше не принадлежал живым. Его стоило вернуть по назначению.
Марат спокойно выслушал младшую невестку насчёт телефона брата, поддержал. Привёз на кладбище. Качественно прикопав сотовый в свежем земляном холмике на могиле мужа, дабы никто не смог ни легко найти, ни запросто отрыть, вдова почувствовала колоссальное облегчение.
***
Захоронение было сплошь усыпано венками. Только от друзей лежало больше десяти штук. Вера невольно улыбнулась. Их с Костиком разность в характерах налицо!
Товарищей у супруга водилось пруд пруди. Общительный, отзывчивый, порядочный, Константин легко заводил нужные знакомства. Не выгодные, а именно настоящие. С офигенными беседами, взаимопомощью, в горе и в радости. Все приятели – простые трудолюбивые мужики, и жёны у них такие же. Улыбчивые гостеприимные хозяйки.
Бывшая учительница не умела дружить. Нет, не творила гадости людям, не жадничала, не сплетничала, не страдала навязчивостью или занудством. Просто не обладала способностью выстраивать тёплый контакт. Сторонилась, едва к ней проявляли хоть какое-то внимание. Напрягалась, если приближались с попыткой познакомиться поближе.
Так выстроилась её жизнь, основанная на базе из предательств, обвинений и ссор, – в первую очередь, взращенной внутри родной семьи Пичугиных. Мама и усопший папа не поддерживали друг друга, да и любили как-то странно, или даже криво. Откуда детям научиться иному?
Вера – закрытая необщительная толстушка. Работа, дом, семья. И книги. Много книг! Чтение для неё – и хобби, и отдых, и наслаждение, и взаимодействие с внешним миром. Костя при знакомстве, едва немного пообщался с Пичугиной, сразу сказал, что та пипец какая умная. Верочка от приятных слов расцвела краше куста розы в палисаднике.
Ягодкин Константин – бывший спецназовец, атлет, спортсмен. В воинской части ни дня не проводил без плавания в бассейне. Четыре часа утра как по расписанию – утренний бег. Физическая нагрузка не отменялась ни в отпуске, ни в плотных трудовых буднях. Мамочки на детской площадке не без удовольствия разглядывали статного военного, когда тот выходил поиграть с маленьким Арсением.
Вера терпеть не могла спорт ни под каким соусом. Йога, растяжка, танцы – нет уж, извольте. А Костя не выносил читать. Даже посты в соцсетях. Иногда порывался одолеть серьёзную литературу – и засыпал, едва подходила к концу первая страница.
«Надо больше читать, развиваться, прокачивать мозги!» – время от времени заявлял супруг.
«Надо, наконец, заняться спортом! Худеть», – грезила его дражайшая половина, страдальчески глядя на своё отражение в зеркале.
Оба, надумавшись вдоволь о прекрасном далёком, брались за выполнение желанных целей засучив рукава, а потом, спустя короткое время, бросали это гиблое дело.
В итоге, Ягодкины пришли к единому знаменателю по обмену опытом и талантами. Длительные совместные прогулки по улицам Краснодара дали писательнице необходимую лёгкую физическую нагрузку. Военный в совместных беседах либо через длинные голосовые (если находился на службе) с удовольствием слушал пересказы литературных трудов и Верины умозаключения к ним. Пара шла по стопам друг друга, взаимовыгодно приобретая самое лучшее.
***
Переписка с Костей висела в закрепе в самом верху мессенджера.
Сердце ёкало, едва женщина открывала приложение. Какое жуткое это новое неизведанное чувство, когда читаешь переписку, смотришь на аватарку, включаешь прослушать голосовые – а человека, которому так старательно столько лет писал, слал фотки, делился эмоциями, рассказывал о прожитых днях, событиях, ситуациях, больше не существует. И теперь никак не получается понять, не вмещается в сознание, что воспоминания есть, а физический контакт невозможен. Невозможно увидеть, услышать, улыбнуться, обнять, что-то сказать. Всё, момент упущен. Кто не успел, тот опоздал.
Их диалог в предпоследний майский день закончился поразительно фатально. В ту пятницу Ягодкины в переписке щебетали, будто заново влюблённые. Мило шутили, нежно смеялись, делились своей жизнью, такой разной на противоположных континентах планеты. Устав скрывать напряжение, Вера написала мужу, что очень волнуется и боится за него. Вооружённый конфликт, чужая земля. Он улыбнулся смайликом, спросил причину.
«Мне страшно тебя потерять. Что с тобой может что-то случиться плохое», – последовал тревожный ответ.
«Не парься, любимая! Вот увидишь, всё будет хорошо. Я вернусь».
От этих слов веяло непоколебимой уверенностью и спокойствием. Впрочем, как и всегда. Ягодкин никогда не терял бодрости духа и самообладания. После Вера ещё написала несколько смс, что очень любит мужа, что скучает, дорожит и ждёт домой. Но смски не были доставлены. Связь опять прервалась. На часах 17:28.