Читать онлайн Письма в Бюро Муз бесплатно

1. Встреча у святой Биргитты

Часы на здании городской ратуши пробили пять. От их глухого стука вздрогнула брусчатка, Нелли споткнулась на неровном кирпичике и взмахнула руками, чтобы не упасть. Её потёртый кожаный саквояж слетел с плеча, сдавил локоть, но она успела его подхватить.

Мужчины и женщины в серых плащах сновали от одной из шести сторон площади к другой под моросящим дождём. Изваяние святой Биргитты1 в центре посерело от влаги, её молодой лик будто сделался старым и суровым. Она стояла спиной к одноимённому бордовому костёлу с острыми шпилями и с укором взирала на новёхонькую светлую ратушу с башенкой. Нелли не ходила в церковь, хотя и уверяла свою мать в обратном.

Последние пару лет статуя казалась ей ещё бесцветнее, чем всем остальным. Как, впрочем, и любая вывеска в этом городе. Даже яркие мозаики Витражного бульвара в один миг покрылись толстым слоем дорожной пыли, никто не был обеспокоен тем, чтобы отмыть их. Краски потускнели, износились, будто кто-то опустил полупрозрачное тусклое забрало на её лицо. Это случилось в тот день, когда её пригласили в родной город на похороны отца.

Она переезжала сюда полная надежд и страхов. Впервые ступив на землю Этельсборга с чемоданом в руках, она не знала, в какую сторону идти. В её голове крутились кадры, как её запихивают в автобус в провинциальном Мекленмё, а по приезду она стоит на этой самой площади, и шесть примыкающих улиц вертятся калейдоскопом. В прошлом Нелли посещала западный Гёталанд лишь однажды: когда дядя Расмус привозил её поступать в колледж и помогал с поисками жилья. Он провёл большую часть своей жизни в провинции, но к её удивлению, ориентировался в переплетении городских улочек не хуже, чем стерлядь в разветвлённых речных потоках. Где бы они ни находились, дядя всегда знал верный путь или встречал своих добрых знакомых, готовых помочь ему в чём угодно.

Во второй раз Нелли бродила по городу в одиночестве и через каждые тридцать метров спрашивала дорогу у прохожих. Многие просто проходили мимо или говорили нечто невразумительное, но благодаря паре добрых душ она добралась до дома к вечеру, и даже нагоняй от хозяйки не испортил чувства победы в этом испытании. Годы учёбы и работы в Этельсборге сделали своё дело, и Нелли стала неплохо ориентироваться в новом месте. Она знала все улицы наизусть, но достопримечательности видела в основном снаружи.

По традиции показав язык Биргитте, она возмутила дородного усатого банкира. Он вздёрнул нос и цокнул, отчего его цилиндр чуть не спал с головы. Плечи Нелли понуро опустились. Ещё в студенчестве она завела себе примету: если гримасу никто не заметит, то всё пройдёт хорошо; если же кто-то расстроится, то удача на время её покинет. Святая Бри ещё ни разу её подводила, но девушка почему-то верила, что та обязательно бы скорчила рожицу в ответ.

До отправления автобуса оставалась четверть часа. Она лишь надеялась, что билет не промокнет. Зонт она, разумеется, забыла. А фру Ларссон, несмотря на договорённость отпустить её пораньше, в последний час принесла ей стопку доверенностей. Вся взмыленная, Нелли скинула заламинированные листы начальнице на стол и стрижом вылетела из конторы. Она едва успела забежать домой за праздничным пирогом, который испекла по случаю дня рождения бабушки. Относить его на работу она не рискнула, дабы её труд не попался на глаза главному нотариусу и не был безжалостно сожран.

Колючий осенний ветер ущипнул её щёку и завернул полу плаща. Нелли съёжилась, зашагала быстрее, и её облезлые каблуки застучали по мостовой с удвоенной силой. Она почти миновала площадь, как перед ней возник тёмный силуэт.

– Приветствую, фрекен! – Бодро поздоровался он. – Как ваши дела?

Она разглядела его на ходу: стройный мужчина, почти такой же высокий, как она. Капли затерялись в его тёмных локонах и блестели при движении головой. Судя по виду, молодой студент, которых много ошивалось у стен Механического университета. Он был одет в ничем не примечательное пальто, коих тысячами носили на улице, но что-то выделяло его из толпы. Нелли оторопела: улыбка, широкая добродушная улыбка, которыми местные жители никогда не одаривали друг друга. Хмуриться, казалось, было правилом хорошего тона в Этельсборге, а любой нарушивший его становился дурачком-изгоем.

Она не ответила на оптимистичный призыв и выдавила из себя, не сбавляя шага:

– Спасибо, не жалуюсь.

Парень увязался следом.

– Что вам нужно? – Спросила она.

– Вот, возьмите, – он протянул листовку.

Нелли машинально засунула её в карман и затрусила к улице Лиллы Нюгатан2, что отделяла её от автостанции.

– До сви-да-а-ния! – Весело крикнул парень.

Она обернулась: он махал ей рукой, и прохожие стали оглядываться. Её лицо покраснело, она помахала одними пальцами на прощание и удалилась. Не успела она пройти и двух шагов, как испытала острое желание вновь увидеть человека, так выбивающегося из общего ряда. Парень смотрел ей вслед. Она опустила взгляд в пол и тут же зацепилась за яркую деталь: в марше чёрных ботинок мелькали его жёлтые шнурки. Нелли моргнула. Его. Шнурки. Были. Жёлтыми. Нелли гадала, работал ли он в цирке или сбежал из дурдома, но была уверена в одном: он был чуждым элементов в мерной упорядоченной жизни города, в котором все жили в едином механическом ритме.

Незнакомец потряс кипой бумажек и двинулся в сторону Витражного бульвара, насвистывая весёлую песенку. Опомнившись, она отругала себя за задержку. Вопрос её отъезда зависел от каких-то минут, потраченных на бестактное разглядывание людей. Стоило ей отвернуться, как цвета вновь померкли, серость сгустилась над миром пуще прежнего, оставив только рутину, грязь и усталость.

Дорога в восточный Гёталанд не предвещала ничего хорошего: несколько часов в трясущемся автобусе, прибытие глубокой ночью. Если повезёт, где-то в середине пути к ней присоединится дядя Расмус, который был также приглашён на именины. Или кто-то встретит её по приезду. Нелли надеялась, что ей не придётся топать через весь засыпающий городок в одиночестве. В сравнении с развитым Этельсборгом её родные края теперь воспринимались не иначе как глухая деревня. Именно поэтому родители всеми силами старались выпихнуть её в крупный город, дать шанс построить светлое будущее, правда, исключительно по своему воображаемому лекалу.

За пять минут до отправления Нелли ёрзала на сидении и наблюдала за тем, как темнеет небо. Она непроизвольно шевелила сцепленными в замок пальцами. Грянул гром. Автобус тронулся.

2. Дедушкин пирог

Дядя так и не сел в автобус: Нелли всматривалась в лица отбывающих и провожающих на его станции и поникла, когда двери с пыхтением закрылись. Из шести часов пути прошло три, в оставшееся время ей удалось прикорнуть в обнимку с саквояжем. Если бы не бдительная соседка, она бы пропустила остановку в Мекленмё, после чего её бы выгнали на большом городском вокзале конечного Липчёпинга.

В темноте она спрыгнула со ступенек прямо в лужу, запачкав обувь, и тут же отскочила в сторону, дабы не быть обрызганной шофёром, который и так пожурил её за задержку. Само тело противилось тому, чтобы сойти здесь.

Ночь заключила лен Эстергётланд в свои холодные объятия, ветер скулил в сосновых ветвях, чередуясь с уханьем встревоженной совы. Лишь дорожка моргающих фонарей перпендикулярно трассе свидетельствовала о том, что где-то за кронами деревьев жили люди.

Автостанция погрузилась в сон: её двери заперли на ночь, и ни одна лампочка не горела внутри. Маленькое здание никто не сторожил: там было нечего брать. Одинокий посетитель, чья машина стояла на парковке для встречающих, набирал номер на диске таксофона. Каждый раз, когда прибор принимал цифру, диск с щёлканьем прокручивался и ударялся об ограничитель. Два расторопных пассажира, которым также не повезло оказаться в Мекленмё, шли по грунтовой дороге в сторону домов и вскоре исчезли в лесу. Нелли поплелась за ними. Догнать мужчин она бы не успела, и ей оставалось только надеяться, что к утру её кости не будут обгладывать хищные звери. Возможно, её крик услышат в случае опасности, если она пойдёт достаточно быстро.

Саквояж показался ей очень тяжёлым и своим весом оттянул руку вниз. Нелли поняла, что смертельно устала после напряжённого трудового дня, беготни по городу и долгой поездки. Ей хотелось бросить сумку на обочину и сесть рядом, но нужно было идти. Она едва переставляла ноги и считала шаги.

Она стояла под конусом фонаря, когда услышала гулкий стук по асфальту, и обернулась: мужчина из телефонной будки бежал к ней. Нелли вздрогнула и попятилась в тень. У неё не было сил убегать. Человек приближался. Она выронила саквояж и уже хотела отступить в заросли, как знакомый голос привёл её в чувство:

– Нелли, подожди! Здравствуй!

Когда мужчина вышел на свет, она с секунду оглядела его и с радостным кличем кинулась ему на шею.

– Дядя! Я так рада, что ты здесь!

– Ох, собьёшь же с ног.

Запыхавшийся от стометрового спринта, он заключил её в объятия. Ей стало спокойно. Расмус Лундберг, младший брат её матери, был главным добряком в семье. Невысокийи полный, он был бесконечно уютным человеком. Его причёска словно застыла во времени, детском и беззаботном времени для Нелли, когда жизнь состояла из череды игр, друзей и веселья: русые ниспадающие до плеч волосы он всегда зачёсывал назад. Его закатанные рукава обнажали мощные руки, привыкшие к труду, а штаны на подтяжках поддерживали живот. Его возраст приближался к пятидесяти, но задора во внутренней печи хватило бы ещё на столько же лет. Рядом с ним Нелли вновь становилась ребёнком.

Она сморгнула слезу облегчения, отпустила его и спросила:

– Когда же ты приехал?

– Всего пару часов назад. – Ответил он, подбирая её брошенные вещи. – Пойдём, я тебе кое-что покажу.

Он зашагал в сторону автостанции. Нелли вздохнула, только теперь поняв, какую длинную дистанцию она уже прошла, но, подстёгиваемая загадочной улыбкой дяди, топала следом. У самой подъездной дорожки Расмус свернул за угол, обвёл племянницу вокруг здания и театрально указал обеими руками на красный Альфа-Ромео 30-х годов.

– Та-дам! Хотел, чтобы ты увидела первой.

– Неужели?! Ты. Купил. Машину? – Воскликнула Нелли.

Дядя выпятил вперёд грудь и добродушно поддразнил её:

– А вот и не угадала: я сам собрал её из запчастей.

Она не верила своим глазам: раритетный кабриолет с волнообразным крылом выглядел совершенно новым. В свете фонаря он блестел так, словно его полировку закончили минуту назад. Две круглые фары на серебристых штангах частично возвышались над капотом, а на радиаторной решётке красовалось название модели и инициалы RL, видимо, специально сваренные фрезировщиком.

Нелли обошла автомобиль по кругу. Осторожно, боясь заляпать, прикоснулась к кожуху двери, провела кончиками пальцев по сидениям из бежевой кожи, слегка стукнула ногтем по фаре, придя в восторг от звонкого эха. Вопрос вырвался из её горла на выдохе:

– Но как?

– Некий господин продавал видавшую виды коробку с убитым корпусом. В моей коллекции нашлось несколько запчастей на замену, остальное искал по миру. Что скажешь о нём?

– Он великолепен! Я так рада за тебя! – Она кивнула на водительское место. – Можно?

– Конечно, садись!

Дядя галантно открыл ей дверь. Нелли взгромоздилась на кресло, её коленям стало тесно, поэтому она сместила их в сторону. Гладкий руль занимал всё пространство по центру. Руки потянулись к нему и к бибикающей кнопке. Такая машина была рассчитана на одного.

– Бр-р-рум-брум, – изобразила выхлоп газа Нелли.

Её лицо было таким серьёзным, а губы надутыми, что Расмус рассмеялся. Она выкручивала баранку похлеще гонщиков на Формуле-1, изображала, как сигналит нерадивым водителям, вертела головой якобы на повороте.

– Ты сегодня нас повезёшь? – Спросил дядя.

– Я бы смогла, если бы умела. Так что, герр Лундберг, нас повезёте вы. Правда, не знаю, как я помещусь. – Пожала плечами Нелли и тут же заверила его с напускной серьёзностью. – Но это не станет препятствием для нашего путешествия. С радостью составлю вам пеший эскорт.

– Ничего, доедем как-нибудь. Ты можешь сесть на багажник, а ноги опустить на сидение.

– Багажник? – Вновь изумилась Нелли. – Но там же…

– А вот и да, он там есть. Но, как ты сама понимаешь, он от другой модели, пришлось импровизировать.

– Ты гений, тебе говорили об этом?

– Могли бы и почаще говорить! Залезай.

Она разулась и залезла выше с туфлями в руках. Дядя отдал ей багаж, плюхнулся на сидение, отчего Нелли чуть не ойкнула от придавленной ступни, и они медленно поехали по грунтовой дороге.

***

Радость от поездки рассеялась также внезапно, как и возникла. Расмус плавно припарковался у дома и нахмурился, увидев по соседству новёхонький форд пинто.

– Не иначе как наша важная птица приземлилась, – буркнул дядя.

В доме зажегся свет. Нелли перекинула руку через забор, чтобы открыть калитку, в тот же момент дверь дома отворилась, и женщина в белом платке и ночной рубашке спустилась вниз, сжимая в руке фонарь.

– Явились-таки, – скрипнула она как старая дверь вместо приветствия.

Услышав этот голос, Нелли застыла на месте. Дядя вышел вперёд, встал между ними и без обиняков сказал:

– И мы тебе рады, Эстрида. Как поживаешь?

– То густо, то пусто. – Она отодвинула Расмуса в сторону и ринулась к девушке, всё ещё говоря с ним. – Подожди, дай хоть на дочку посмотрю.

Он лишь усмехнулся, и понёс вещи в дом. Мать повисла на плечах Нелли, а та боялась пошевелиться. Младшая Гюллинг только ждала, когда это закончится.

– Здравствуй, мама. – Пискнула она, стиснутая грузной женщиной с толстыми плечами.

– Что ты как не родная? А ну обними мать покрепче!

Эстрида Гюллинг была на голову ниже, но на разряд сильнее своей дочери. Попавшись в её мощный захват, человек чувствовал, будто его душил удав. Нелли неуклюже освободила локти и погладила маму по голове.

– Так-то лучше. Заходил в дом.

Нелли тихо выдохнула и поднялась по парадной лестнице.

***

Она ночевала в комнате матери, окна которой выходили на соседний дом. Пробуждение началось с сотрясающейся подушки. Открыв глаза, Нелли увидела лицо матери над собой.

– Вставай, засоня, – хихикнула Эстрида. – Столько развлечений пропустишь.

– Да-да, я уже иду. – Пробормотала Нелли, прекрасно понимая, что под развлечениями мать имеет ввиду домашние дела.

Солнце едва встало. Даже соседи пока не выпускали своих кур погулять на октябрьском морозце. Но если фру Гюллинг что-то надумала, то остальные могли только подчиниться. Правда, это не распространялось на жену её второго брата Олафа, бежевый форд пинто которого ночью стоял на подъездной дорожке. О нём и шла речь, когда Нелли спустилась на кухню. Оба дяди пили кофе, а Эстрида поджаривала им картофельные оладьи.

– Да, хорошая машина, поздравляю. – Сказал Расмус. – Новая или с рук?

– Ты с ума сошёл? Я не донашиваю чужие машины. Мало ли, где там что заржавело. – Возмутился Олаф и сразу после этого самодовольно улыбнулся. – Прямо с конвейера. Самая первая партия.

– Понятно. Прекрасно, я рад за тебя.

Не удовлетворившись коротким обсуждением, старший дядя собрал павлиний хвост и ринулся в атаку с раскрытыми когтями:

– Ты лучше скажи, что это там за красный трактор во дворе?

Расмус поперхнулся. Их сестра прислушалась. Он осушил свою чашку, растягивая повисшее в воздухе напряжение, понёс её в раковину, открыл кран и со спокойствием тибетского монаха заговорил:

– Я не видел там никакого трактора, только Альфа-Ромео 1930 года.

– Это старьё? – Подскочил старший дядя. – Ему же лет сорок! Как оно вообще ездит? Ты разбиться не боишься?

Взяв с подноса губку и начав медленно протирать кружку, Расмус стал объяснять:

– Смотри: у него есть двигатель. Когда я выжимаю педаль сцепления и переключаю передачу…

– Нет, ты не понял. – Перебил его Олаф. – Как ЭТО ездит?

– Я всё прекрасно понял, Олли. – Он метнулся к брату и выставил ладони прямо перед его лицом. – Вот. Эти руки его починили. – Отрезал Расмус.

Олаф уставился на него в упор, его глазки забегали, а шея побагровела.

– Доброе утро. – Решила прервать их немое противостояние Нелли. – Дядя Олаф, мы ещё с вами не виделись. Как вы доехали?

– О, Нелли, дай-ка на тебя глянуть! – Воскликнул он, проигнорировав её вопрос.

Потрепав её за щёку, как беззащитного щенка, он покачал головой и выдал мнение, о котором его никто не просил, как, впрочем, всегда:

– Да, Эстрида права, ты совсем исхудала. Вон, щёки впали, под глазами синяки. Ты похожа на рыбку, которая барахталась в сетях.

– Я ехала сюда до часа ночи, а потом меня подняли ни свет ни заря. У любого так синяки появятся.

Её мать растянула губы в сардонической улыбке, но не стала ничего говорить.

– Где бабушка? – Спросила Нелли у всех сразу.

Олаф отхлебнул остывшего напитка и ответил:

– Представляешь, день рождения у человека, а она пошла доить корову. Вот, бери с неё пример.

Нелли очень хотелось засмеяться: в её голове домашний скот никак не сочетался с образом дяди – импозантного столичного адвоката – и его элегантной супруги –стокгольмского доцента на кафедре международного права. Их десятилетняя дочь также не тянула на доярку и всегда морщилась, если ей приходилось проходить мимо хлева или курятника. Чтобы не подвергать суждения самого уважаемого и ценимого члена семьи сомнениям, она прибегла к фактам:

– Боюсь, корова не поместится в моей мансарде в Этельсборге.

Расмус прыснул.

– Нелли! – Повысила голос Эстрида, обнаружив малейшую угрозу авторитету своего близнеца.

Запах подгоревшего раггмункара вынудил её вернуться к готовке.

– А тётя Агата и Вильгельмина приехали с вами? – Поинтересовалась Нелли.

– Да, – сказал Олаф, – ну и путешествие было, скажу я тебе по секрету. Они уже встают.

– Хорошо. Я проведаю бабушку и вернусь к вам.

Пока мама ничего не добавила, Нелли юркнула в коридор, обула резиновые сапоги и выбежала через чёрный ход к хозяйственным постройкам.

Единственным человеком, которого она боялась больше собственной матери, была её бабушка Анна, державшая в страхе своих детей и внуков. Всю жизнь она занималась тяжёлым фермерским трудом, который закалил её характер. В свои восемьдесят она обладала куда большей силой воли, чем любой в Мекленмё. Также она была ярой поборницей традиционализма и при каждой встрече задавала несколько неудобные вопросы.

Пропустив удар сердца, Нелли открыла дверь в коровник. Равно как и в их прошлую встречу, Анна Лундберг сидела к ней спиной на короткой лавочке и занималась дойкой. Старый скрюченный позвоночник выступал из-под полосатой рубахи. Несмотря на температуру снаружи, она никогда не мёрзла, в отличие от других людей почтенных лет. Услышав звяканье замка, она обернулась и нахмурила одну бровь.

– Бабушка, здравствуй! – Улыбнулась Нелли. – Поздравляю тебя с…

– Что на тебе надето? Ты выглядишь нелепо. – Отрезала она.

Оглядев себя от груди до сапог, Нелли не нашла, к чему придраться, и просто молчала под суровым взором дряхлой женщины. Чтобы не думать о замечании и не смотреть в глаза личного прокурора, она стала рассматривать глубокие морщины на землистом лице бабушки, её тонкие губы, белую голову, исчезнувшие брови.

– Ты хоть думаешь о замужестве? – Перешла она к своему извечному вопросу. – Сидишь в своём нотариате. Тебе двад-цать шесть! Мы должны тебя куда-то пристроить.

– Все собираются завтракать, ба. – Сказала Нелли, выдержав паузу. – Приходи к нам.

Анна махнула рукой и осталась.

***

Весь день прошёл в подготовке к празднику. Первым делом Нелли отдала маме лимонный пирог по давнему рецепту дедушки Фергюса. В детстве Нелли прибегала к нему в пекарню, где он рассказывал ей про разные виды хлеба и дессертов, учил замешивать тесто, разрешал украшать сдобные булочки маком и цветными посыпками. А свой коронный лимонный пирог он пёк на каждый праздник: сначала в одиночестве, а потом вместе с внучкой. Дедушки не было с ними более десяти лет. Каждый праздник она повторяла этот рецепт в память о нём.

Когда на одном из таких застолий она заявила, что хочет пойти в кулинарный колледж, а потом открыть свою пекарню, её сестра рассмеялась, а мать грубо осадила словами: «Ты никогда не станешь пекарем. Ты будешь адвокатом, как дядя, и даже не думай спорить». В тот день у неё внутри что-то надломилось. Нелли больше не разрешали приходить в пекарню, и волшебство, которое она ощущала там, так и не вернулось.

Она думала: «Нет, это нормально, что я больше не испытываю детских чувств. В детстве всё кажется зеленее и светлее». И только дедушка смотрел на неё грустными глазами. Единственное, что у них двоих ещё не забрали – это традицию печь лимонный пирог по праздникам.

Вдохновившись успехами Олафа, Эстрида отправила свою дочь в Этельсборг. Олаф и Агата великодушно предложили приютить племянницу в Стокгольме и подготовить её к поступлению, но Эстрида наотрез отказалась создавать им неудобства. В результате Нелли пришлось найти подработку, чтобы арендовать жилье и покупать себе еду. Она вылетела из колледжа на полпути, чем закрыла себе дальнейшее продвижение по службе. Тайну своего провала она оберегала ото всех, надеясь в будущем завершить обучение.

Вскоре к Нелли присоединилась её старшая сестра. Эмилия работала учительницей в единственной школе в городке и издалека была полной копией матери: среднего роста, крепко сложенная, но набравшая вес с годами, она маниакально осветляла волосы и по своему обыкновению собирала их в традиционные шведские косы, закреплённые вокруг головы. Нелли предполагала, что так сестра пытается скрыть свои проплешины, и тайно злорадствовала. Лицо Эмилии было более угловатым, чем у остальных членов семьи, а зрачок размером с бисеринку был едва заметен в бледно-голубых радужках.

– Дорогая, ты как всегда прекрасно выглядишь, – заявила она с порога своим елейным голосом. – А что это у тебя за перо в волосах? Ах, это твоя чёлка, ну извини.

– Привет, Эми. Где же твои дети?

Двое шумных мальчишек с криком вбежали через заднюю дверь, пронеслись через весь дом и выскочили из парадной, чуть не толкнув тётю. Их мать лишь с улыбкой пожала плечами. Нелли фыркнула.

– Ну что, встретила кого-нибудь в своём Этельсберге? – Спросила сестра по пути на кухню.

– Борге. – Поправила Нелли. – И я предпочту обсудить что-нибудь другое. Лукас присоединится к нам?

– Да, он вернётся после проповеди. К сожалению, не смогла его сегодня послушать. Кстати, ты там у себя ходишь в церковь?

Отношения Нелли с Богом были непростыми. До того, как её профессиональную мечту обескрылили, она верила в садовых фей, и ей даже казалось, что однажды она видела одну среди кустиков морошки. Ей нравилось думать, что некие высшие силы помогают людям в повседневных делах, и она точно знала, какие желания загадала бы, будь у неё волшебная лампа Алладина.

Но после ей сказали, что всё это не правда и существует только один главный Волшебник, правилам которого нужно подчиняться. Она не испытывала такой же радости во время лютеранских ритуалов, какую ощущала, приподнимая в саду листик в поисках сказочных существ.

– Разумеется, да, каждое воскресенье. – Прогундосила Нелли, давая понять, что дела обстоят совсем иначе.

– Это замечательно. Мы все молимся за тебя, чтобы Бог защитил тебя от одиночества.

Она приподняла бровь, как бабушка, и увлекла Эмилию на кухню. Не успели они начать приготовления, как наверху раздался визг Вильгельмины. Зная о попустительском отношении сестры к воспитанию собственных детей, Нелли сказала:

– Продолжай, я посмотрю, в чём там дело.

Она поднялась по лестнице и заглянула в детскую, которую раньше делила с сестрой. Её маленькая кузина сидела на полу и плакала над порванной тряпичной куклой в блестящем шифоновом сарафане. Том и Андрес перекидывали друг другу игрушечную голову с косичками из конского волоса.

– Как вам не стыдно? – Прокричала Нелли. – Негодные мальчишки! Зачем вы обижаете её?

Эмилия поднялась следом, успокаивающим жестом положила руку на плечо сестры и сказала:

– Они просто играют. Разве мы так с тобой не играли?

– Да, – ответила Нелли, – я прекрасно помню, как ты портила мои вещи. А сейчас ты позволяешь то же самое своим сыновьям. Кто из них вырастет?

Продемонстрировав клыки, Эмилия приподнялась на цыпочках, чтобы быть не такой невысокой в сравнении с сестрой, и процедила:

– Как минимум, они будут такими же целеустремлёнными и сильными, как я, их мать. И в связи с последним сообщаю: твоё бездетное мнение о воспитании маленьких людей здесь никого не интересует.

Она жестом подозвала смущённого Андреса, в руках которого остановилась часть куклы, и передала её сестре. Том, смотря тёте прямо в глаза, ухмылялся.

– Мальчики, идём со мной. Мы погуляем, и я куплю вам мороженое. А вы приведите себя в порядок.

Когда они пошли вниз по центральной улице, Вильгельмина выбежала из комнаты. Из родительской комнаты было видно, как её кузина прячется в колючих кустах шиповника.

Нелли подобрала туловище её куклы и полезла за швейной шкатулкой. Кое-как сшив обе части игрушки, она поняла, что чего-то не хватает, и забралась на чердак, где сушились травы.

Вильгельмина родилась, когда Нелли исполнилось шестнадцать, и по возрасту была ближе к троюродным племянникам, чем к двоюродной сестре. Её судьба, как и судьба кузины, была известная родителям ещё до того, как девочки выбрали любимые предметы в школе.

Пять минут спустя Нелли подошла к зарослям шиповника.

– Тук-тук. – Сказала она, глядя сквозь голые ветви, с которых уже собрали ягоды.

– Уходи. Моей куклы больше нет. Как и твоих вещей.

Вильгельмина уронила голову на колени, обхватила её руками и всхлипнула.

– А как ты смотришь на то, – мягко поинтересовалась Нелли, – чтобы попросить фей починить её?

Девочка подняла на неё своё заплаканное лицо и прокричала:

– Их не бывает!

– Кто тебе такое сказал?

– Мама. И п-папа.

Нелли обошла колючие кусты и села рядом.

– Знаешь, многие взрослые забывают о том, что в детстве видели добрых магических существ. Феи помогали мне, когда мы ссорились с Эмилией: они чинили поломанные игрушки, показывали самые красивые цветы, посыпали меня пыльцой. – Нелли сорвала запоздалый цветок дикой розы и рассыпала лепестки над кузиной. – Я думаю, мы можем попросить их помочь и тебе.

– Как? – Недоверчиво уточнила девочка.

– Ну-у, – протянула Нелли, – вроде бы они любят сладости. Я делилась с ними конфетами и зефиром. Дома, наверное, этого нет. Но давай положим им мармеладку в секретном месте? Например, в лесу под корягой.

Вильгельмина подхватила камень и со злостью бросила его на соседний огород.

– Мама не разрешает мне ходить в лес. Они не починят мадам Сисси!

– Ничего страшного, – Нелли успокаивающе погладила её по волосам, – тогда мы сами сделаем секретное место. Феям нужны три вещи: сладость, темнота и время, чтобы исполнить твою просьбу. Они боятся работать у всех на виду. Давай ты найдёшь мармелад, а я поищу то, что может их спрятать?

Девочка кивнула, они вместе пошли в дом. Не без удовольствия Нелли вытряхнула старые книги Эмилии из коробки и сложила стопку под кроватью. Она положила отремонтированную игрушку внутрь и накрыла салфеткой. На улице Вильгельмина с куском мармелада уже переминалась с ноги на ногу.

– Ты готова? – Спросила Нелли.

– Да! Пойдём их искать.

Они обошли весь участок в поисках подходящего места. Рядом с коровником Вильгельмине подурнело, и они поспешили уйти. Было решено остановиться на единственной клумбе, которую Анна допустила на своём участке. Сейчас это место напоминало карликовый погорелый лес: все цветы иссохли, их семена никто не собрал.

– Хорошо, – сказала Нелли, – теперь положи угощение на землю, а я накрою его.

Когда кузина выполнила свою часть «ритуала», Нелли быстро перевернула коробку вверх дном и накрыла ею импровизированный алтарь.

– А теперь закрой глаза и трижды попроси фей починить мадам Сисси. Но не подглядывай, иначе они испугаются. Я тоже не буду смотреть.

Пока Вильгельмина произносила «заклинание», Нелли тихо вытащила мармелад и спрятала его в карман.

– Ты готова проверить? – Подмигнула она.

Кузина кивнула.

– Открывай!

Подняв коробку, девочка дрожащими руками развернула «саван» из накрахмаленной салфетки и издала радостный клич, увидев свою куклу целой и невредимой, в венке из сушёной лаванды. Нелли поспешила предупредить её:

– Вера в чудеса помогает преодолевать трудные времена. Но у каждого чудо своё. Поэтому никому не раскрывай этот секрет, ладно?

Девочка прижала мадам Сисси к груди, несколько раз кивнула и убежала в дом с улыбкой. Нелли не знала, чего хотела больше: помочь этому ребёнку или себе в прошлом, когда Эмилия нанизала её войлочную лошадку на прут и сожгла на костре. В тот день феи не вернули её игрушку, но на следующий она нашла за трухлявым пнём сверкающую булавку, которую до сих пор прикалывала к подолу платья или изнанке пиджака. Нелли перестала верить в чудеса, но не хотела, чтобы Вильгельмина переставала.

Оглянувшись напоследок на клумбу таинств, она замерла: среди чёрных палок с иссохшими соцветиями оказался бутон махровой календулы, которого она раньше не замечала.

***

К тому моменту, как старшие женщины вернулись с воодушевляющей проповеди пастора Лукаса, а мужчины – с рыбалки, сестры успели накрыть на стол. Не разговаривая друг с другом всё время готовки, они расселись по разным концам стола. Нелли порой загадочно переглядывалась с Вильгельминой и больше не расстраивалась из-за выходки сестры.

Всё шло хорошо ровно до тех пор, пока Эмилия не поинтересовалась у мужа:

– Дорогой, вы сегодня помолились за мою сестру?

Как и Нелли, в перемывании соседских косточек он не участвовал. Но поговаривали, что ни одному прихожанину он не отказывал в совете или сочувствии, если его спрашивали. Лукас по привычке поправил очки, пригладил и без того идеально аккуратную причёску и промычал:

– Угу.

После герр Аслунд вернулся к чтению газеты, но Нелли знала – это была только первая удочка.

– А ты, бабуля?

Анна, всё ещё нарядная после посещения церкви, подхватила тему:

– Да я каждый день молюсь, чтоб ей наконец послали добротного мужа. А то, ишь, сидит себе, в ус не дует, а мы руки заламываем.

– Да-да, согласна с тобой, – добавила Эстрида. – У нас же всё в жизни удалось, мы же всё правильно сделали. Осталось только младшую пристроить. Болит у меня за неё сердце, очень болит.

Прожевав фрикадельку, которая никак не лезла в горло, Нелли ответила им всем:

– Что ж, жаль быть пятном на вашей прекрасной картине мира.

– Нелли, милая! – Вскрикнула мать фальцетом. – Разве ты не видишь, как повезло Эмилии? Я надеюсь, и у тебя будет дом-полная чаша.

Том показал на тётю вилкой и с ухмылкой съязвил:

– Кому она нужна? Она уже старая. Ста-ра-я!

Его младший брат хихикнул. Агата, вышедшая замуж в более позднем возрасте, нахмурилась.

– Томас! – Притворно возмутилась Эмилия. – Не говори так.

– Старая недоучка! – Не унимался он. – Ста-ру-ха. Не-е-е-уч!

Вопрос Анны о том, кто же она тогда, затерялся в криках ребёнка и матери, пытавшейся его успокоить. Эстрида уточнила:

– Что ты имеешь ввиду, дорогой мой?

– А вы разве не в курсе? Мама говори-и-ла, что Нелли выпнули из колледжа и что она будет работать дворницей. И состарится одна.

Нелли будто ударили под дых. Она встала из-за стола со словами:

– Лучше ещё раз помолитесь за меня господу. Однажды ваши молитвы будут услышаны. – Она отнесла свою тарелку в раковину и вышла подышать.

Перешёптывания за её спиной стали разговором на повышенных тонах, как только она закрыла дверь. Она побродила по участку, досчитала до тысячи по-французски и вернулась в дом. Коридор, венчавшийся столовой, имел ответвление в спальню Анны. Оттуда раздавался ритмичный стук, будто кто-то играл в футбол. Заглянув внутрь, Нелли убедилась, что так оно и было: мальчики пинали… её пирог. Её память о дедушке Фергюсе. Результат её двухчасового труда. Верхушка вскрылась и нарезанные кубики лимона выпали. Лишь порванная пустая оболочка летала по всей комнате.

Заметив, что Нелли наблюдает из дверного проёма, Андрес прекратил и съёжился. Том развернулся на пятках, тётя медленно приближалась к нему.

– Убери, дворница. – Тявкнул он, толкнув разрушенный пирог в её сторону.

Нелли села на корточки и также неспеша подняла дырявое тесто. Старший племянник сглотнул. Она улыбнулась и рывком надела мятый корж ему на голову. Всё, что оторвалось, она запихнула ему за шиворот. Том заверещал, Андрес выбежал в коридор с криками: «Мама! Мама!»

Разъярённая тигрица за долю секунды материализовалась в комнате, чтобы защитить своих малышей от опасности, в проходе за ней возникло несколько любопытных голов.

– Ты ненормальная?! – Взревела Эмилия, схватив сестру за грудки. – Что ты сделала с моим мальчиком? Как ты могла-а-а?!

Нелли перехватила её запястья и с высоты своего роста рявкнула:

– Это следовало надеть на голову тебе, раз ты такая посредственная мать!

Том стоял в ошмётках пирога и ревел, весь пол был заляпан кусочками начинки, последние свидетели покинули уютную кухню и толпились у дверей.

– Вы видели, что она сделала с моим мальчиком? Видели?! – Орала Эмилия, пытаясь трясти сестру за плечи.

– Вы видели, чем они играли. Видели? – Передразнила её Нелли.

– Кто-нибудь, разнимите их! Олаф, Расмус, сделайте уже что-нибудь! – Потребовала Агата.

Мужчины вышли из ступора и вмешались. Им потребовалось только отцепить старшую сестру от младшей: как только её цепкие пальцы разжались под давлением сильных рук, вторая сразу же отпустила её запястья. Осознав, что она не одержала безоговорочную победу, Эмилия завопила, пока Олаф выводил её:

– Я тебе ещё покажу, гадина! Ты у меня попляшешь! – Её крик приглушила закрытая дверь.

Агата обратилась к пастору:

– Лукас, успокойте свою жену, поговорите с ней. – Как только он отправился в комнату, в которой старший дядя закрыл племянницу, она обратилась к Тому. – А ты иди со мной, надо привести тебя в порядок.

Он протащился мимо тёти. Агата положила руку ему на плечо и подтолкнула в сторону ванной. Она сказала дочери:

– Минни, идём с нами, будешь помогать.

С младшей Гюллинг остались мать, дядя Расмус и бабушка. Дождавшись подходящего момента, Эстрида схватилась за голову, вопрошая:

– Что же ты натворила? Как ты вообще… Он же ребёнок! А ты ещё и недоучка! Теперь мы всё знаем. Я разочарована в тебе. Окончательно и бесповоротно!

– Бога ради, Эсси, ты хоть помолчи! – Расмус сжал её плечо. – Этого сорванца давно надо было проучить! – Он вывел её на кухню, несмотря на слабый протест.

Нелли разрыдалась и кинулась собирать куски еды.

– Прости, ба. Я не хотела портить твой день рождения. Я наведу чистоту, дай мне только пару минут. – Бормотала она.

Бабушка опустилась рядом с ней на колени и оторвала её трясущиеся руки от уборки.

– Я сожалею только о том, что мы не попробуем твой пирог в этот раз. Но скандал был самым выдающимся за последние годы. – Хохотнула Анна. – Оставь это. Убираться будут Том и Андрес.

– Прости, пожалуйста, – взмолилась Нелли, давясь слезами, – прости меня, прости! Я уйду прямо сейчас, чтобы никого не обижать.

Бабушка обняла её, гладя по спине.

– Всему своё время, дочка. Она поцарапала тебя?

– Я не знаю. Не важно. – Закачала головой Нелли. – Нет, наверное.

– Переоденься. Если увидишь ранки, мы их обработаем.

Она вытерла слёзы внучки рукавом, прижала её к себе.

– Я уеду, ба! Не хочу быть здесь! Я ужасно виновата перед всеми.

– Хорошо, Нелли. Но знай: я всегда буду тебе рада.

***

Она обнаружила шесть кровавых отметин от ногтей под своими ключицами, но не стала сообщать об этом бабушке: и без того создала много шума. Нелли быстро покидала распакованные вещи в саквояж, чмокнула бабушку на прощанье, проигнорировала свою мать, которой Олаф измерял давление, и вышла наружу.

Эмилия зыркнула на неё из окна и показала кулак перед тем, как кто-то задвинул шторы.

– Подожди! – Крикнула Вильгельмина, сбегая вниз по лестнице.

Нелли вернулась в дом, чтобы девочка не простудилась. Та впопыхах потеряла равновесие, но старшая кузина успела её поймать.

– Вот. – Она протянула свой маленький зажатый кулачок и раскрыла пальцы. – Феи просили тебе передать.

Сердце Нелли учащённо забилось: девочка возвращала ей булавку со стразами, которую она считала утерянной много лет назад.

– Спасибо тебе. Спасибо, я так рада. – Она крепко обняла кузину и, попрощавшись с ней, вышла к дяде Расмусу, который прогревал мотор.

3. Сделка с сумасшедшим

Неделя после возвращения пролетела как в тумане. Нелли подобно фуникулёру курсировала между своей мансардной квартирой на Тегельгатан3 и нотариальной конторой на Фридрихгатан4. Она всеми силами старалась вытеснить из памяти неприятный инцидент, отвлечься от самобичевания из-за расправы над невоспитанным ребёнком. Другая её часть радовалась силе, способной напугать обнаглевшее существо.

Будь она истовой прихожанкой, то смогла бы оценить себя с позиции праведности-греховности или отдать свой личный самосуд на откуп священнику. Но Нелли не посещала церкви. Единственной связью с каким-либо приходом была статуя святой Биргитты, которой она иногда показывала язык.

Постепенно фрекен Гюллинг начала оттаивать. Она вновь воткнула вилку домашнего телефона в розетку и стала выходить на балкон по вечерам. До полноценных прогулок было ещё далеко, но ступенька за ступенькой она возвращалась к своему былому состоянию.

В понедельник она выпорхнула из офиса, оставив там груз тяжёлого начала недели. Целый день ушёл на перепроверку буковок и цифр в одном заковыристом договоре. Когда она преподнесла фру Ларссон свой вердикт, та полулежала на столе, вчитываясь в ещё один мудрёный документ.

– Да, да… Я посмотрю твои вычитки позже. Сходи на обед. – Предложила эффектная женщина, даже не взглянув на неё поверх оправы «кошачий глаз».

Удивлённая её внезапной человечностью, Нелли не преминула воспользоваться шансом. Она посчитала, что булавка вновь начала приносить ей удачу. Всем в конторе, за исключением самой фру Ларссон, разрешалось носить только чёрную и серую одежду и никаких украшений кроме серёжек-гвоздиков. Не избалованная ювелирной роскошью, но прикипевшая к своей броши Нелли зацепила её за ворот вязаного кардигана.

В свежем осеннем воздухе с нотами мокрых листьев её нос ухватил тёплый аромат пекарни: топлёного масла, корицы, травяного чая и расплавленной карамели. Она услышала хруст багета, мысленно надавила на мякиш свежеиспечённого хлеба, её обдало жаром из духовки – дедушка Фергюс будто передал ей привет из прошлого. Не тратя времени на раздумья, Нелли пошла по следу, который привёл к переулку Багери5.

Искомое место оказалось скромной ресторацией с менее, чем десятью столами. Из них лишь половина была занята такими же запоздалыми клерками. Миновав вращающиеся двери, Нелли ощутила тот же запах, что и в начале своего пути, но в концентрате. Она прошествовала вдоль полупустой витрины и обратилась к скучающей девушке в белом фартуке:

– Здравствуйте, фрекен. Пожалуйста, чёрный чай без сахара и круассан с сыром и ветчиной.

– Добрый день. – Она пробила покупку по кассовому аппарату. – С вас шесть крон пятьдесят эре.

Нелли заплатила, булочница выдала ей номер на специальной стойке и, вооружившись длинными щипцами, отправилась добывать круассан.

Место у окна выглядело самым привлекательным. Как только она расположилась на диванчике, перед ней разложили приборы и поставили белую ажурную тарелку с начинённым круассаном. Его хрустящая маслянистая корочка вызвала ворох воспоминаний, но стоило откусить первый кусочек, как всё впечатление раскололось вдребезги: наполовину чёрствый, осевший от выпущенного через надрез воздуха, он и приблизиться не мог к тем простым хлебам, что Фергюс пёк каждый день.

Она рассчитывала только на чай, который мог спасти положение. Но перед ней поставили вовсе не чай, а горячий имбирно-облепиховый отвар. Она приподняла брови, вперилась в стеклянную кружку и уточнила у официанта, который не спешил уходить:

– Простите? Я этого не заказывала.

– Поверьте, я старался ради вашего блага. – Отрапортовал он. – К здешнему чаю лучше и близко не подходить. Можете считать меня своим спасителем.

Она взглянула на него исподлобья и оцепенела: студент, раздававший листовки на площади. Нелли покосилась на его обувь.

– Как ваши дела, фрекен? – Спросил парень. – И если вам важно знать, то шнурки у меня действительно жёлтые. Смотрите.

Он вскинул ногу в балетном арабеске, покрутил пяткой, демонстрируя своё неоднозначное стильное решение со всех сторон. Недовольная тем, что её подловили, Нелли проворчала сквозь зубы:

– Отвечая на ваш первый вопрос: всё идёт своим чередом. Видимо, вы ждёте, что и я спрошу то же самое в ответ?

– Я этого не жду. Вы позволите сесть напротив? – Уточнил он, скорее для того, чтобы проинформировать Нелли, нежели чем получить её разрешение.

Не успела она и рта раскрыть, как он уже плюхнулся на диван. Ей оставалось только откинуться на спинку, увеличивая дистанцию между ними. Несмотря на её фырканье, парень улыбался самым дружелюбным способом из возможных и не вызывал подозрений в фальши. Не понимая, как кто-то может быть настолько рад, пялясь на незнакомого человека, она упрекнула его:

– Какая наглость! Если позволите возмутиться, герр Безымянный. Посмотрите, – она указала рукой на центр залы, – там несколько свободных столов. Чем они плохи для вас?

– Там нет вас, фрекен. А я к вам по очень важному делу.

Она смерила его взглядом.

– Слушаю, герр… Как вас зовут?

– Ох, приятно, что вы спросили.

Парень стал называть длинное имя, которое приобретало всё больше составных частей. Глаза Нелли округлились. Она запомнила только то, что имя начинается на «М», а в остальном, кажется имелась завязка, развязка и несколько сюжетных поворотов. Она очнулась на фразе:

– … видя, как вы заскучали, и отдавая себе отчёт в сложности моего имени для людей, предлагаю называть меня просто Муз. А также обращаться ко мне на ты, чтобы создать доверительную атмосферу. К чёрту герров и фрекен!

– Хорошо, Муз. Меня зовут Нелли.

– Безумно рад!

Он протянул ей руку. Когда она робко протянула свою в ответ, он сжал её обеими ладонями и энергично потряс. Пальцы Нелли онемели, предплечье почти свело. От прятавшейся в парне силы у неё внутри всё сжалось. Но он снова улыбнулся ей столь приветливо, что её мышцы размякли.

– Перейдёшь к сути дела? – Предложила она.

– С удовольствием. Но для начала спрошу: ты читала моё объявление?

У неё засосало под ложечкой: с его проспектом она поступила точно также, как с любой ненужной макулатурой – выбросила в мусорное ведро вместе с чеками и списком покупок. Будь реклама Муза размером хотя бы с газетный лист, она бы использовала её для очистки картофеля. Но эта бумажонка не годилась даже для этого.

– Боюсь, оно потерялось. – Соврала Нелли.

– Не страшно. Вот, у меня их полно. – Он вытащил из кармана стопку листочков, отделил один из них и пододвинул ближе к визави.

Лист переливался мириадами блёсток. Держа его под определённым углом, Нелли видела, как они подобно песчаной мозаике составляют пылающее рассветное небо и поле подсолнухов, а под другим наклоном картинка превращалась в кучерявую вангоговскую ночь, где звёзды затягивались в водовороты облаков. Белоснежное тиснение гласило: «Вдохнём жизнь в ваши идеи и сделаем их явью. Бюро Муз».

– Целое бюро твоего имени?

– Не совсем. Муз – это общее, а не полноценное имя. У каждого из нас есть своё, родное, личное, но для простоты можем ограничиться названием моего вида. А на карточке это слово с заглавной буквы потому, что мы весьма самодовольны.

– Вот как. – Поняла брови Нелли. – Но что-то я сомневаюсь. Ведь у тебя две руки, две ноги. Глаз, ушей и ноздрей – тоже по два экземпляра. Ты дышишь и рассуждаешь, одет также, как все остальные. И ты мужчина. Какая из тебя муза?

Он потряс очередной рекламкой в стопке и сунул её под нос Нелли. Она вздрогнула, увидев там женщину в коротком греческом платье. Блёстки кружились у её ног, сыпались с открытки на стол, а сама она танцевала. Нелли энергично поморгала и уставилась на движущуюся фигуру, а потом на усмехающегося Муза.

– А кого ты ожидала увидеть, – спросил он, – длинноногую деву в полупрозрачном хитоне и с лирой в руках? Я, конечно, оденусь так, если хочешь, но вряд ли это поможет нам достичь цели.

– Нужны мне твои ноги! Скажешь ещё!

– Ну, мало ли, поэтому я решил уточнить. – Примирительно раскрыл ладони он.

– И что же ты предлагаешь?

Нелли подтянулась ближе, сцепила пальцы в замок и положила подбородок сверху.

– Контракт, который изменит твою жизнь. Но я бы хотел начать издалека. Известно ли тебе, что значит термин «ноосфера»?

Она покачала головой.

– Хорошо. Это сфера, которая развивает материю внутри себя под воздействием человеческого разума. Я, ты, они, – Муз окинул руками пространство вокруг себя, – все мы живём в ноосфере и пользуемся её плодами. Любой так или иначе вносит свой вклад в её формирование. Если кто-то совершит открытие, создаст шедевр, придумает новую технику или сочетание чего-либо, то она расширится. Если же какой-нибудь негодяй сожжёт мировую библиотеку, то она неизбежно сузится. Примерно, как отброшенная на несколько веков назад Античность после поджога Александрийской библиотеки.

Он кивнул на остывающий облепиховый отвар и спросил:

– Ты его не будешь? – После отрицательного жеста Нелли он пододвинул кружку к себе. – Тогда я его возьму. Спасибо.

Он медленно отпил оранжевую жидкость. Несмотря на то, что Гюллинг не собиралась пить ошибочный заказ, она разозлилась. Но воевать за сосуд, к которому уже прикоснулись чужие губы, она не собиралась. Парень не выглядел голодным и бездомным, он просто производил странное впечатление.

– Ну так вот, – продолжал он, – дабы поддерживать мир в должном состоянии, появились музы. Мы сами не создаём ничего, но всячески помогаем людям делать это.

– Ты говоришь о Каллиопе?

– Не только. Она была одной из самых известных, ей даже выбрали простое имя, как и для Эрато, Клио, Терпсихоры, Эвтерпы, Мельпомены, Талии, Полигимнии и Урании. Сейчас некоторые из них улетели на пенсию в вечность, а парочка осталась на руководящих постах.

– О, вижу, у вас наверху серьёзная организация. – Ехидно произнесла она, тыкая пальцем в потолок.

– Всё так. – Без обиняков ответил Муз. – И я предлагаю помощь в раскрытии твоего потенциала.

Нелли накрутила чёлку на палец, завела её за ухо, маскируя своё желание покрутить пальцем у виска.

– Я бы тоже хотела начать издалека. Точнее, с улицы Сванехильд через пару кварталов отсюда. Насколько мне известно, там находится больница для душевнобольных. Скажи честно: ты сбежал оттуда?

Он прищурился и лукаво посмотрел на неё сквозь потемневшие щёлочки век.

– Мне всегда нравились безумцы, но, к сожалению, музы с ними не работают. Ты когда-нибудь бывала там? Нет?

– Стараюсь держаться от таких мест подальше.

– И зря. Нигде больше мне не встречалась столь мощная концентрация образованных людей с высокими идеями. Но вернёмся к делу: хочешь ли ты найти дело всей своей жизни? Представь то, чем ты занимаешься каждый день: свою работу, дом, дорогу между ними. Что ты чувствуешь, вставая по зову будильника?

– То же, что и все, – буркнула Нелли, – тоску, уныние, сонливость.

– Вот! Я веду к тому, что можно иначе: по-другому, лучше. Без будильника, только по зову сердца. Есть куда более сильная энергия, заставляющая вставать по утрам. И ты, конечно же, можешь её использовать. Я могу открыть к ней доступ, но твоё участие тоже потребуется.

Она снова откинулась на спинку и разочарованно произнесла:

– Так не бывает, Муз. У всех есть обязанности, и выполнять свои с улыбкой до ушей я смогу, разве что, в дурмане опиатов. Но все мы знаем, какими вредными они являются. Если ты пытаешься втянуть меня в новоявленную секту, то у тебя не получится.

– Вовсе нет. Наркотики, алкоголь – в общем, всё то, что вызывает зависимость, у нас запрещено. Мы проводники, агенты, если так понятнее, соединяющие людей с их призванием. Не каждый способен самостоятельно отыскать…

– Подожди-ка. – Перебила его Нелли. – Объясни мне одну простую вещь: что ты получишь с этого?

– Может немного твоей благодарности. И гордость за наш вклад в ноосферу.

– Нет, зачем тебе это? – Настаивала она, не удовлетворившись ответом.

– Ну-у, – протянул он, – как говорится, сначала было слово. Точнее, два: эгрегор творца. Мы обогащаем его. Ты же не думала, что кто-то там творит в одиночку, правда? – Он указал на облака через окно.

– Эгрегор творца, – повторила Гюллинг незнакомое словосочетание.

Не дожидаясь дальнейших расспросов, Муз добавил:

– Или ментальный конденсат созидателя. Понимаешь ли, при преобладании творящей энергии жизнь на планете сохраняется, а при уходе на отрицательную чашу весов – будет деградировать, звереть, пока наконец не угаснет. Эгрегор – это общество единомышленников. Человек не только подпитывает его своими деяниями, но и получает поддержку, силы, удачу и прочие блага взамен.

– Как интересно. – Сказала Нелли. – То есть, ваша церковь спасает мир от Судного дня?

– Можешь называть это церковью, если хочешь. Сути это не меняет.

– И всё же, – не унималась она, – что требуется от такой простой девушки, как я, для подпитки вашего единого разума? Я должна сотворить что-то невероятное?

– Ну-у, – заметил он, – если ты создашь шедевр, то очень поможешь сообществу. Но ценен любой вклад. Я имею ввиду, что тебе не нужно становиться вторым Да Винчи, достаточно просто следовать за зовом сердца.

Её лоб нахмурился, а губы поджались.

– Муз, но, если все будут следовать за своим сердцем, то кто будет мыть полы, стоять за прилавком, на страже порядка, работать с цифрами, м-м-м?

– Ну, люди часто совмещают творчество с работой. К сожалению, оно не для всех: многие посвящают себя другому эгрегору. Например, материальному созиданию, вере, исцелению других. Творение – не единственный столп мироздания.

Она взглянула на часы.

– Увы, но мне пора. Благодарю за интересную беседу, но мой босс не может ждать.

Нелли встала из-за стола, но Муз тут же схватил её за запястье, отчего её словно пронзило током. На миг по его лицу скользнуло отчаянное выражение, но оно тут же сменилось на нейтральное. Резкий переход от приветливости к каменному выражению приковал её к полу.

– Бьюсь об заклад, тебя никто не ждёт. – Отметил он. – Рабочий день закончился только что, и ты можешь с чистой совестью идти домой. Поэтому я не верю в невероятную занятость той, кто прогуливается до булочной на другой улице.

– Отпусти меня, – пропищала Нелли. Голос не слушался хозяйку, стал слабым, неуверенным.

– Только если ты дослушаешь меня и примешь решение. Пожалуйста, вернись на место, я не займу много времени.

Она села на диван и уместила мягкую подушечку между собой и столом, будто та могла её защитить от высокого мужчины, произносящего странные речи.

– Буду предельно краток: в вашем районе осталось очень мало творцов, и общий фон провисает. Я пришёл сюда в надежде преуспеть. И рассчитываю, что ты поможешь мне встряхнуть это место. В свою очередь, я помогу тебе реализовать мечту, стать той, кем ты всегда хотела быть.

Он перевернул блестящий флаер, и на нём проступили красные буквы контракта. Они бегали перед глазами Нелли, и она не знала, то ли они действительно двигались, то ли её обманывало зрение. Пытаясь читать слова друг за другом, она не понимала ни единого.

– Ладно, звучит странно, но что я должна сделать, если всё-таки соглашусь?

– Просто напиши своё имя и поставь подпись. Решение за тобой.

Он вынул из кармана ручку и протянул ей. Дрожащими руками она взяла её, расписала на салфетке, а потом криво вывела свой автограф. Когда она подняла глаза, Муза нигде не было. Нелли встала, опираясь на стол, и на ватных ногах побрела в сторону дома. Флаер она скомкала и выбросила в первую попавшуюся урну.

4. Новый сосед

После спонтанного посещения булочной пролетела неделя. Ещё несколько дней Нелли озиралась по сторонам, выходя из дома или офиса, но вскоре забыла и о Музе с тревожными повадками, и о духовном контракте.

Занятая рабочими заботами, она вернулась домой за полночь. Нотариат был открыт до шести, но как только из кабинета фру Ларссон раздавался звон специального колокольчика, студентка юридического факультета по имени Гретта, проходившая здесь практику, переворачивала уличную табличку стороной «Закрыто», и дело продолжалось.

Тихо пробираясь по двору, чтобы не разбудить соседскую собаку, Нелли зашла в подъезд. Она на цыпочках поднималась по скрипучим ступеням в надежде на крепкий сон Аниты – своей пожилой домовладелицы, которая проживала этажом ниже и обладала невероятно чутким слухом.

На последнем пролёте что-то зашуршало под ногами. Нелли подняла глаза и обомлела: лунный свет лился сквозь чердачное окно на тонны конфетти, серпантина, отражался от глянцевых жёлтых шариков, привязанных к перилам и дверным ручкам. В ней только что словно проснулось обоняние – или она только обозначила смутно знакомое чувство, витавшее в воздухе, – пространство наполнял аромат цитруса и ванили. Нелли сглотнула слюну и пробурчала:

– Неужели фру Эгдалль сподобилась на кулинарные изыски?

Она спустилась ниже, но запах исчез за незримой завесой, вернулась – и вновь оказалась окутана цитрусом и ванилью. Просвет между дверью напротив и полом был ярким – значит, кто-то был внутри, и, если брать в расчёт шарики, только что отпраздновал новоселье. Сколько Нелли помнила себя в Этельсборге, квартира на одной лестничной клетке с ней пустовала.

Она распинала серпантин с конфетти и зашла к себе. Как только она скинула туфли и размяла пальцы в мягких тапочках, в дверь постучали. Но стоило ей выйти на призыв полуночного посетителя, как снаружи никого не оказалось. Точнее, ничего кроме керамической формы с пирогом.

Свет в соседней квартире погас, но Нелли была уверена, что за ней наблюдают. Она подняла блюдо и скрылась в своём жилище, фантазируя, кто же мог въехать на последний этаж мансардного дома.

***

Утром она безбожно проспала и собиралась впопыхах. Времени готовить завтрак у неё не осталось, и Нелли отрезала кусочек вожделенного пирога. Сунув кусочек в рот, она его тут же выплюнула: должно быть, незадачливый пекарь перепутал соль с сахаром, отчего от цитруса сохранился только аромат.

Гюллинг метнулась в ванную, чтобы ополоснуть рот, но зубодробительный вкус соли не оставлял её ни на секунду. Самым обидным было то, что сверху блюдо выглядело вполне презентабельно, его верхний слой повторял плетение, которым дедушка украшал их традиционные лимонные пироги. Добродушный сосед словно опорочил память Фергюса. Образ милой старушки или молодой матери-домохозяйки разлетелся в пух и прах. Теперь новый жилец предстал в образе вчерашнего подростка, который уехал в большой город и только-только начал самостоятельную жизнь.

Она выкинула бракованный десерт в мусорное ведро и выскочила за дверь: нехватка времени давила на неё куда сильнее, чем новые плохо разношенные туфли – на ноги. Чуть не поскользнувшись на вездесущем серпантине, Нелли побежала вниз по лестнице, но путь ей преградила Анита с совком и веником в руках.

– Куда это вы собрались, фрекен Гюллинг? – Проскрипела она. – Помнится, при заселении вы обещали содержать квартиру и вашу площадку в чистоте.

– Я бы с радостью, фру Эгдалль, но сейчас я сильно спешу. Кстати, и вам доброго утра!

Она попыталась обогнуть старуху, но та схватила её за шкирку с криком:

– Стоя-я-ять!

Невысокая и хилая, она не уступала по силе самой Нелли.

– Ну-ка приберите площадку!

– Но, фру Эгдалль, это же не я намусорила! Там новый сосед въехал!

– Ну так заставьте его навести порядок. Или берите это. – Она протянула ей инструменты для уборки.

– Ладно, – бросила Нелли, в следующий миг уже бежавшая наверх.

Она колотила в соседнюю дверь, что есть мочи.

– Эй, вы там?! – Кричала она. – Выйдите сейчас же!

Никто не отвечал и не подходил ближе. Она замерла и прислушалась: никакого движения внутри, ни единого шороха.

– Вот чёрт. – Тихо выругалась она и помчалась вниз.

Анита всё также стояла в проходе. Победоносно вручив своей постоялице веник и совок, она уселась на несколько ступеней ниже, откуда открывался обзор сразу на две площадки.

Вначале Гюллинг хотела смести весь мусор в квартиру, но за ней пристально наблюдали и тактично покашливали. Зыркнув на Аниту, она открыла дверь, выставила пустое ведро и в спешке начал заметать в него остатки чужих празднеств.

– Ну, давай же! – Рявкнула она на прилипшую к полу блёстку, которая никак не хотела отдираться. Пришлось отрывать её вручную.

Как только она выбежала из квартиры, снизу раздалось победоносное: «Не забудьте протереть пол мокрой тряпкой, а то вся эта мишура полетит вниз».

Нелли рыкнула, но затрусила за тряпкой. Когда она всё доделала и взглянула на время, то обессиленно застонала. Пробегая мимо фру Эгдалль, она бросила помело и корзину у её двери и полетела на Фридрихгатан.

Гретта, потупив взор, записала её в тетрадь опозданий, а в обед фру Ларссон сделала ей ожидаемый выговор.

***

– Пусть этот гад только попробует… – Бурчала Нелли по пути домой, представляя, как сосед, из-за которого весь её день пошёл насмарку, должен был обрадоваться внезапной чистоте. – Я всё ему выскажу, всё-всё, только поймаю его.

Шанс предоставился в этот же день. Поднимаясь, она уже издалека видела проблески под его дверью, а вблизи услышала популярную ритмичную мелодию, которая звучала из каждого динамика в городе последнюю неделю.

Нелли распахнула свою дверь, бросила сумочку на диван, схватила форму и размашистыми шагами пересекла свой коридор и площадку. Что есть мочи колотила по чужой двери до тех пор, пока внутри не перестала играть музыка. Раздался стук шагов. Некто приблизился ко входу, и как только он открыл дверь, Нелли выкрикнула с глазами по полсотни эре:

– Ты! Но как?

Перед ней стоял сумасшедший парень из кафе и самым что ни на есть дружелюбным образом улыбался. Она всучила ему блюдо и долго смиряла его взглядом, пока наконец из неё не вылилась гневная отповедь:

– Ты отвратителен! Из-за твоих проклятых блёсток и фантиков мне пришлось корячиться с утра с тряпкой, а я ведь опаздывала на работу! Мне сделали выговор, хотя я вообще ни при чём. И знаешь что? Твой пирог был просто ужасен, худший в моей жизни! Какой недоумок научил тебя так готовить? Да ты просто издеваешься, псих ненормальный! Вот же свезло тебя встретить! Специально преследуешь меня, чтобы портить жизнь? У-ух, как же я зла!

Он дождался, пока она выдохнется, и мягко заговорил:

– Прости, кажется, я и правда перед тобой виноват. Причина в том, что я впервые за долгое время спустился в мир людей и ещё не во всём разобрался. Могу ли я чем-то загладить свою вину?

– Да уже нечем! – Отрезала она, расстреливая его взглядом.

– Значит, тебе просто нужно было выговориться?

– Чёрт возьми, да! – Нелли была шокирована своей прямотой.

Обычно в ответ на ругань в её городке можно было ожидать лишь оскорблений и затяжной перепалки, а парня ничего из её слов не трогало. Он либо не понимал её чувств из-за своего узкого эмоционального диапазона, либо понимал их слишком хорошо и уворачивался подобно скользкому угрю.

– Мне правда жаль. – Сказал он, поглаживая затылок. – У меня не было цели тебя преследовать, так работает контракт.

– Что? Тот самый?

Муз утвердительно закивал.

– Он переносит меня как можно ближе к ученику, и я буду появляться рядом до тех пор, пока мы не завершим начатое.

Булавка будто бы в знак подтверждения кольнула ей спину. Нелли ойкнула. Внезапно до неё начало доходить.

– Подожди, так твой контракт – правда? – Изумилась она. – Я думала это бред сивой кобылы!

– Ещё бы! И теперь у нас есть обоюдные обязательства.

– Обычно в контрактах под этим скрывается какая-то тягомотная деятельность. Стыдно признаться, но я выбросила твой проспект.

– Не беда! – Ответил Муз.

Он пошарил в кармане и выудил оттуда очередной флаер.

– Вот, у меня их сколько хочешь.

Она внимательно рассмотрела рисунок и текст на обратной стороне. Буквы по-прежнему дрожали и вылетали из головы, но её подпись – та самая, корявая, которую она еле наклепала в пекарне, – красовалась внизу, а рядом с ней на миг появился рисунок птицы. Ни одного сгиба или потёртости на листе не было, что позволило бы сделать вывод о доставании его из урны.

– Беда в том, – подал голос Муз, – что теперь наши подписи появляются на всех листах, которые бы я ни взял. Смотри.

Он вытянул ещё один и показал его Нелли с двух сторон: тот был абсолютно пуст. Но стоило Музу порвать предыдущий контракт, как текст появился на новом.

– И что же нам делать? – Спохватилась Нелли. – Я специализируюсь на договорах, но в этом не понимаю ни слова.

– Это потому, что ты колеблешься – и с буквами происходит то же самое. Я, например, вижу текст чётко, потому что знаю, чего хочу. Единственный способ избавиться от этой формальности – выполнить наши обязательства друг перед другом.

Гюллинг схватилась за голову и воскликнула:

– О… Боже, и как же нам закрыть сделку?

– Найти то, в чём ты хороша, и добиться определённых результатов в этой сфере. Каких именно – мы позже решим вместе.

– Мы в безвыходной ситуации, Муз. – Криво усмехнулась Гюллинг. – Поздравляю, ты подписал самый худший контракт из возможных. Нам не справиться.

Весёлые морщинки стянули уголки его глаз.

– Поживём – увидим. – Сказал он. – Даю тебе первое домашнее задание: поразмысли надо всем до конца недели и откажись от ярой самокритики. Мы обсудим наши следующие шаги. Спокойной ночи.

– Сладких снов, – сказала она закрытой двери.

Если Муз и правда недавно прибыл к людям, то ему следовало поучиться хорошим манерам.

5. Расширение пространства

Ровно через неделю Муз заявился к ней домой. Хмурая и сонная, она пустила его вопреки первичному порыву.

– Ты не возражаешь, если я осмотрюсь здесь? – Спросил он и по своему обыкновению прошёл на кухню без разрешения.

– Стой. – Строго сказала Нелли, хватая его за шкирку.

Он замер, обернулся с хитрым прищуром и отозвался:

– Да?

– Ты должен уяснить, что, спрашивая у кого-то разрешения, тебе придётся сперва дождаться ответа. И если тебе отказывают, то подчинись.

– Извини, я это учту. Так можно или нет?

– Валяй. – Махнула рукой она.

Она ходила за ним по пятам, чтобы он не утащил ничего ценного. С другой стороны, богатствами она и не обладала, а серые юбки, пиджаки и жилетки были Музу не по фасону. Периодически он производил в уме какие-то расчёты и цокал языком, но никаких комментариев не давал. В конце концов она свыклась с его присутствием и ушла на кухню допивать остывший кофе. Муз ещё немного побродил в одиночестве и вернулся к Нелли. Она предложила ему сесть и поинтересовалась:

– Ну, оценщик, что скажешь о моей скромной обители?

– Когда-то она была уютным местом.

– Не поняла. – Тряхнула головой Нелли, готовясь к обороне.

– Я вижу много лишнего. А хлам мешает сосредоточиться. Поэтому, если можно, я бы хотел позаимствовать твои ключи завтра и привести это место в порядок.

– Ни за что!

– Но, Нелли, отсечь лишнее – первый шаг на пути к благополучию. Наша стандартная процедура, если тебе важны формальности.

– Я не могу пустить тебя сюда без присмотра. – Она скрестила руки.

Его плечи понуро опустились.

– Без этого шага мы не сможем приступить к следующим. Если хочешь, мы выберем день, когда ты будешь свободна и у тебя получится за мной присмотреть. Это часов на шесть, не больше.

– Шесть? С ума сойти. – Буркнула она. – Тут же вполне чисто, чего ты ещё хочешь?

– Освободить тебе пространство для вдохновения.

На одном конце линейки стоил риск пустить едва знакомого человека к себе домой на полдня, а на другом – желание поскорее разделаться со злополучным контрактом, который она, вопреки всем вдолбленным в голову предписаниям, подписала без должного изучения.

– Ладно, – сказала Нелли, – я дам тебе ключи завтра.

– Ты не будешь разочарована. – Заверил её Муз.

***

Весь день она просидела за секретером как на иголках, гадая, будет её квартира обчищена или перекрашена в цвет его шнурков. От сверхъестественной сущности стоило ожидать чего угодно. Но вернувшись домой и достав свои ключи из-под коврика, Нелли увидела сверкающий чистотой пол и не увидела балконного старья: посуды со сколами, коробок, мутных банок, горшков с засохшими растениями.

Хлам копился с тех пор, как умер её отец, и у Нелли рука не поднималась навести порядок, избавиться от визуального шума, в котором она могла спрятаться от тяжёлых мыслей.

Муз снял с оконных рам старые пожелтевшие газеты и приклеил новые, расставил обувь по сезонам, починил косую дверцу шкафа, вычистил пыль из зимнего пальто. Она почувствовала, что ей стало легче дышать.

Нелли осторожно выглянула на площадку: в квартире напротив горел свет и играла ненавязчивая музыка. Преисполненная благодарности, она не знала, как её выразить: в последние дни в её доме не водилось даже шоколадок. Она посмотрела на настенные часы, обулась и за несколько секунд преодолела все лестничные пролёты, завернула за угол дома и влетела в пекарню на первом этаже.

Йохен – ворчливый старичок со сморщенным треугольным лицом в неизменных очках с толстыми линзами, болотной кепи и жилетке в английском стиле – закрывал кассу на ключ. Она ни разу не видела его в другой одежде. То ли он искусно ремонтировал её, то ли однажды закупился батареей одинаковых комплектов. Будь он одет иначе, Нелли бы и не узнала его. А жил он всего этажом ниже, прямо напротив фру Эгдалль, которая демонстративно обходила его и его заведение стороной.

– Неужто сама фрекен Гюллинг пожаловала? – Проворчал он. – Боюсь, мы закрыты.

– Она самая, Йохен. И нет, до закрытия осталось время. Есть, чем порадовать голодную белку, которая целый день крутилась в офисном колесе?

Он приглашающе вскинул руку и сказал:

– Раз уж вы здесь, то прошу. Но поторопитесь с выбором. Я не обслужу вас ни минутой после закрытия.

Как и всегда, он предлагал немного: несколько залежалых брецелей, блюдо с маковыми розами-завитушками, которые, должно быть, окаменели ещё в прошлом году, половину пирога с лососем и брокколи, сушёных спрутов, которые, должно быть, застали саму Кальмарскую унию. Пока она решала, кому из претендентов отдать предпочтение, Йохен завёл свою старую шарманку:

– Видит Бог, я устал от содержания этой забегаловки.

– А как же прибыль, Йохен? Разве ваша пекарня убыточна? – По привычке спросила Нелли, не сильно интересуясь ответом. И по той же самой привычке добавила. – Я вижу пустые полки. Значит, торговля как-никак идёт.

– Да куда уж там! – Отмахнулся старик. – Нет тут приличной прибыли. Уже лет н’дцать как. Подумываю продать свою лавку за бесценок и провести остаток дней в тишине и покое.

Он порывался пустить пекарню с молотка с тех самых пор, как Нелли въехала в свою мансарду. Она подозревала, что не одно поколение квартирантов выслушивало стенания Йохена.

– Заверните, пожалуйста, половину пирога.

– Вы имели ввиду половину от целого или от половины, иными словами, четверть?

– Всё, что от него осталось, Йохен.

В пекарню нечасто захаживали посетители, и старик садился на уши каждому. Он был одинок. Лишь изредка его навещал старший сын с внуками, а младшая дочь, его любимица, пересекла экватор в поисках новой жизни. В тёплую погоду Нелли находила старика во дворе под столетней ивой жадно вчитывающимся в каждое слово на очередной открытке из тёплой страны, куда он и не надеялся попасть.

– Прошу, фрекен. С вас шесть крон.

Она расплатилась, и отчего-то её взор приковался к владельцу кафе, сгорбившемуся над кассой. Когда он всё-таки её закрыл, Нелли поинтересовалась:

– Как поживают ваши внуки?

Он с недоверием уставился на неё. Посетители захаживали к нему редко, а беседу заводили ещё реже. Его лицо просветлело, он нежно заговорил:

– Постигают азы науки. Их отдали в гимназию на площади Микаэлы, там теперь не до проказ. Экие сорванцы! В первый же день сбросили с парапета вазу и сбежали, а директор заставил их вылепить с десяток новых горшков в гончарной. Эти двое были тише воды ниже травы. То-то же! Школа хорошая, хорошая…

– А ваша дочь? Где она сейчас?

– Дык уехала с чёртовым бразильцем! – Его лицо сморщилось ещё сильнее, и Нелли тут же пожалела о том, что спросила. – Вряд ли уж вернётся.

Он потряс головой и поправил кепи.

– Но мне кажется, у неё всё хорошо: светлый дом, солнце, пляж в получасе ходьбы… А что ещё старику надо? Только бы у детей всё было хорошо. Ох, Хельга моя Хельга… Вот продам эту лавку и поплыву в Бразилию! Дочку удивлю…

Нелли показалось, что он зациклился на одной мысли, которую она ему неудачно подкинула. Дотронувшись до его локтя, она предложила:

– Йохен, уже поздно. Вам действительно пора закрываться. Давайте-ка я провожу вас?

Он запер кафе и с благодарностью принял подставленную руку. Медленно, словно стараясь растянуть случайный социальный контакт на вечность, он семенил за угол, к подъезду, а спутница подстраивалась под его темп. Подъём по лестнице показался ей самым долгим, но ей хотелось дать хоть какое-то внимание старику.

Йохен пыхтел и мёртвой хваткой вцеплялся в перила, его костлявая рука стискивала локоть Нелли. Вместе они преодолели весь путь до третьего этажа. Напротив двери Аниты он попрощался, и она вспорхнула наверх, к чердаку.

Муз открыл дверь почти сразу после её робкого стука. Она протянула ему пирог, завёрнутый в несколько слоёв вощёной бумаги.

– Как прошёл твой день, фрекен? – Подмигнул он, принимая подарок.

– Как и любой другой, герр Муз. – Улыбнулась она.

– Выпьем чаю?

– С удовольствием.

Он пригласил её войти. Оставив обувь в прихожей, Нелли последовала за ним на кухню, рассматривая интерьер: его квартира была полным отражением её собственной – крошечная прихожая, плавно перетекающая в гостиную, кухня, спальня с открытым балконом – но выглядела намного просторнее. Всё из-за мебели бананового цвета. Двери были белыми, как стены и потолки, а хрустальные люстры отбрасывали на них радужные блики. При лёгком сквозняке из оконных щелей они звенели мартовской капелью, а откуда-то из глубин спальни в ответ на уличный шум раздавались птичьи трели.

Дома у Муза было пусто, не хватало статуэток, памятных фотографий, часов и картин, да даже просто разбросанных вещей, которые делали помещение живым. Книги и те казались Нелли лишь имитацией его личности, ведь они остались там от предыдущего хозяина. Она никогда его не встречала и не знала, как долго пустовала квартира до волшебного постояльца. В гостиной Муза стояло плетёное кресло-качалка с жёлтым пледом – единственный оттиск его оптимистичной ауры.

Пока Муз нарезал пирог, Нелли отсыпала скрученные в трубочку байховые листья из пакета в чайничек в виде слона, ручкой которого служил хвост, а навершием – погонщик в дорогом наряде. Заварка выливалась через хобот с ситечком.

Устроившись на голубой табуретке, Нелли сказала:

– Спасибо тебе. Квартира выглядит гораздо лучше.

– Что ж, мы выполнили первый этап! – Муз поаплодировал сам себе. – И можем продолжать.

– Каким будет следующий шаг? – Спросила Нелли.

– Ну, для начала расскажу тебе о главном правиле моего Бюро. Оно и самое длинное, к слову. В процессе человек может обнаружить, как в его карман стекаются бессчётные кроны, и заболеть драконьим недугом. Иными словам, стать алчным и сделать деньги самоцелью. Правило гласит, что, если прибыль станет во главу угла, то контракт немедленно разрывают. Потом ответственному музу, конечно, дают по шапке, а его ученик с наибольшей вероятностью потеряет своё состояние.

– Значит, вы не отвечаете за богатство? – Уточнила она.

– Да. В нашей епархии только эгрегор творца, который находит удовлетворение в самом процессе.

– Понятно. А что там с вдохновением? Когда мы начнём создавать шедевры?

Муз прожевал крупный кусок брокколи и спросил:

– Пройдёшь кро-о-шечный опросник?

– Хорошо.

Он принёс ей карандаш и лист с напечатанными машинкой вопросами и местами для ответов. Первый, что её радует, она пропустила. На второй, чем бы она точно не хотела заниматься, Нелли написала: «Рукоделие, живопись, пение, театр, сочинения, танцы и т.д.» Она сама не знала, как лучше ответить, и размашисто перечеркнула всё написанное.

Муз покосился на лист и покачал головой.

– Подумай ещё. Представь себя на сцене под ярким светом софитов и тысячью взоров. Твои движения транслируют по телевизору, дикторы на радио обсуждают их в прямом эфире. Ты чувствуешь себя уверенно и занимаешься тем, что у тебя отлично получается. Тебе не нужны шпаргалки, ведь тело само помнит, что и как делать. Чужое внимание не способно выбить тебя из колеи, ведь ты полностью поглощена процессом. Лёгкая эйфория вызывает приятную ломоту в теле, возбуждение прокатывается от ступней до макушки, опьяняет, ускоряет сердечный ритм. Ты полна энергии и сил. Тебе всё по плечу. Доведя дело до конца, озвучив последний аккорд, сделав финальное па, ты кланяешься зрителям. На тебя обрушиваются шквал аплодисментов. В уголках глаз собираются слёзы счастья. Так чем же ты занимаешься?

Нелли открыла глаза и, покраснев, сказала:

– Я пеку лимонный пирог по рецепту дедушки Фергюса. Тот, который ты завалил.

– Что ж, для начала неплохо. – Улыбнулся Муз. – Научишь меня его печь? Чтобы я больше так не опозорился.

– Почему бы и нет? Давай попробуем. – Воодушевилась Гюллинг.

6. Певчие птицы

– Съезд скандинавских муз? – Переспросила Нелли. – Когда? Где? Зачем?

– Через неделю, в Стокгольме.

Она пыталась переварить только что полученную информацию: Муз собирался на какой-то духовный симпозиум, а значит, они всё же могли находиться вдали друг от друга.

– И чем ты там будешь заниматься?

– Ну, поскольку я начинающий, буду набираться опыта. Меня ждёт много лекций о работе с людьми, семинары по творческим отраслям, супервизия. Последнего, увы, не избежать: работа наставника выматывает, нас обязывают.

Нелли прикусила губу: сверхъестественная организация обладала куда большей серьёзностью, чем её собственная. Она не припоминала ни одного года, когда бы фру Ларссон и уж тем более её куда-то приглашали. Даже на городской междусобойчик. Укол профессиональной ревности не укрылся от Муза, который уставился на неё с просил:

– Что с тобой?

– Ничего. – Отмахнулась она. – Ты уже купил билет?

Он хохотнул в кулак.

– Он мне не нужен. Одно из преимуществ моего вида заключается в том, что я просто полечу в потоках эфира.

Ещё одна привилегия – избегать общественного транспорта – окатила Нелли волной зависти. Она бы сама вступила в ряды вдохновителей, только бы никогда больше не трястись в междугороднем автобусе.

– Хотела бы я это увидеть. – Сказала она.

– Вряд ли это возможно, только если ты не экстрасенс. Для тебя я просто исчезну.

Она не знала полный список чудес, подвластным созданиям вроде него. Дар воодушевлять оборачивался проклятьем вечного преследования. Способность перемещаться в пространстве требовала иногда участвовать в партийных собраниях.

Развалившись на софе, Муз не производил сверхъестественного впечатления: красавцем она бы его не назвала из-за выдающегося носа и непослушных волнистых прядей, которые напоминали ей взрыв фузилли на макаронной фабрике. На его ступнях болтались тапки на размер больше, а в одежде мелькали жёлтые заплатки. Свои несовершенства он не прятал, а подчёркивал. Она решила, что музы бедны как церковные мыши.

– Хотел попросить об одолжении. – Оживился он. – Присмотришь за моими птицами? Их нужно кормить и поить, клетку я уберу перед отъездом.

Нелли оскалилась от мелкого злорадства и добавила:

– Твоя очередь давать мне ключ.

– Нет необходимости: я не запираю дверь. У меня и ключа-то нет…

***

В первый день без Муза ей казалось, что в доме создался всепоглощающий вакуум. Музыка, которой он наполнял подъезд, эффект чужого присутствия, волнительное ожидание стука в дверь – всё это ушло вместе с ним. Только канарейки разрывались в тоске по хозяину.

Нелли забегала к ним дважды в день. Птицы – жёлтая и оранжевая – стали узнавать её и больше не забивались в угол клетки, как в момент знакомства. Она досыпала им корм, наливала свежей воды в миску, любовалась тем, как они прыгают с жёрдочки на жёрдочку, чистят перья и хохлятся. Чтобы хоть как-то скрасить их вынужденное одиночество, она ставила одну из пластинок в проигрыватель перед уходом. Закрывая дверь, Нелли представляла, что её волшебный помощник там, внутри, ждёт её также, как она ждала его.

Ей уже не хватало Муза, и это начинало её беспокоить. Они знали друг друга совсем недолго, и больше всего на свете ей хотелось поскорее завершить контракт, но, чтобы при этом он не уходил к следующему ученику.

– Это глупо, – рассуждала она перед сном, – он не останется здесь навсегда. Однажды мы придумаем амбициозную цель. И, как только добьёмся её, то пожмём друг другу руки на прощание. Конец обязательно наступит.

На следующий день она вернулась к пернатым и заметила мелованную брошюрку, прислонённую к клетке. Канарейки самозабвенно обгрызали её края сквозь прутья. Нелли потянулась за листом, отчего воздух пронзило недовольное чириканье. Даже когда объявление было у неё в руках, птицы отказывались признать своё поражение: они повисли на прутьях и раскрывали клювы.

– Вы проголодались? – Спросила она. – Ладно, вы правы, сначала я должна позаботиться о вас.

К ассорти из крошечных злаков и свежей воде они даже не притронулись. Нелли просунула сквозь решётку кусочек яблока, но они продолжали сидеть у передней стенки.

– Чего же вы хотите?

На поддоне клетки она заметила бумажные ленты в мелких дырочках и решила, что птицы так развлекают себя за отсутствием компании.

– Бедняги, маетесь от скуки. – Посочувствовала Нелли. – Будь вы ручными, я бы выпустила вас полетать.

Рядом не лежало ничего, что могло бы заменить брошюру: книги на полке она отмела сразу. Пришлось порыться в кухонных шкафчиках в поисках газеты. Единственная, с прошлого десятилетия, валялась на самом верху. Гюллинг посчитала её дату последней, когда здесь ещё жили люди. Муз был не в счёт.

Нелли взгромоздилась на табуретку, та покачнулась, и она чуть не упала. Затем она порвала газету на длинные полоски, часть из низ засунула в поддон, а другую скрутила и поставила рядом с клеткой в виде букета. Канарейки дружно занялись делом, а она вернулась к отложенной брошюре.

На титульном листе чьи-то руки обсыпали торт миндальной стружкой. Текст сверху гласил: «Путь к сладкой жизни прост». Заинтригованная, Нелли раскрыла обложку и увидела разбросанные всюду фотографии ягодного парфе, морковных пирожных, бисквитных рулетов, шоколадных трюфелей и маленьких кексов с кремовыми шапками. Между ними лежали радужные бисеринки, лепестки белых роз, съедобный жемчуг. Любуясь заманчивым десертным хороводом, она сглотнула слюну.

Растянутая на разворот фраза обещала: «Пройдите его в школе кондитеров Лива Оландера». На последней странице скромно пряталось фото самого преподавателя – серьёзного мужчины средних лет в очках и поварском колпаке. Нелли никогда не слышала о нём раньше, но составитель рассыпался в дифирамбах и потратил полстраницы на перечисление наград, которые мало о чём ей говорили. Заключительным штрихом были выведены телефон, время работы и адрес школы, по удачному стечению обстоятельств находившийся на Бергсгатан6, откуда было рукой подать до «булочного» переулка Багери и нотариата.

Нелли вздохнула: когда-то она бы отдала всё, чтобы попасть на эти курсы. В родной провинции она могла рассчитывать разве что на местечковый кулинарный колледж. Хотя и в него она бы бежала со всех ног. Уж как минимум вприпрыжку, в отличие от опостылевшего юридического здесь, в одном из крупнейших городов страны. Если бы ей только разрешили.

Она положила брошюру рядом с клеткой, походила по комнате, снова взяла в руки брошюру.

– Наверное, это стоит целое состояние. Такой важный герр… – Сказала она канарейкам. – С другой стороны, что мешает позвонить и узнать? Или зайти к ним! Меня же не будут унижать с порога. Правда же?

Птицы отвлеклись от разгрызания бумаги и уставились на неё.

– Но стоит ли оно того?

Армия грустных образов напалмом прорвала её мысленную оборону. Маленькая Нелли во всеуслышанье заявляет о своём желании стать пекарем, взрослые смеются и улюлюкают. Она со слезами на глазах ставит в духовку лимонный пирог, который впервые приготовила после смерти дедушки. Сестра тем временем больно щипает её за бок со словами: «Не реви по тому, что не получится!». В следующем воспоминании соседская девчушка Мелина, как и раньше, идёт вместе с сёстрами Гюллинг в школу, но в самом конце сворачивает в сторону кулинарного колледжа. Эмилия тихо смеётся над ней, а Нелли закипает от зависти. В последнем она стоит и смотрит на то, как Андрес и Том пинают лимонный пирог, и всё становится красным, а потом она ревёт на плече у бабушки.

Тряхнув головой, она представила, что вредные мысли высыпаются через ухо, но они всё шли и шли, проделывали петлю в воздухе и возвращались в бесконечном водовороте. Нелли стиснула зубы, но её глаза всё равно наполнялись слезами. Она радовалась, что Муз не видит её такой.

Шелест из клетки возобновился с новой силой. Нелли рухнула на кровать Муза, заправленную лоскутным одеялом. Затхлый запах, который у неё стойко ассоциировался с такими вещами, оказался далёким от того, что она почувствовала: аромат его постели сочетал в себе акватические ноты озона и зелёные – сломанного листа базилика. Нелли перевернулась на живот и зарылась носом в стёганую ткань. Ей стало интересно, естественный ли это запах или все музы пользуются специальным парфюмом.

Вдоволь насладившись потусторонним фимиамом, она обратилась к старой теме:

– Вряд ли. Ведь я могу прочесть то же самое в кулинарных книгах.

Она поднялась с кровати, расправила вмятины и, помахав птичкам, покинула спальню. В этот раз они остались без патефона.

***

Нелли не считала, сколько прошло дней с его отъезда. В её привычную рутину вклинилось посещение птиц, но и к нему она вскоре привыкла. Пустота и серость окружающего мира скрашивалась только двумя чирикающими комочками – рыжим и жёлтым – которые, казалось, были рады её видеть. После нехитрой заботы о них она припадала лицом к одеялу на кровати Муза. В остальном она продолжала избегать встреч с фру Эгдалль, стойко сносить вопли Мелинды Ларссон в нотариате, сухо общаться с матерью по телефону.

Весь свой выходной Нелли то и дело прислушивалась, не шагает ли кто-нибудь по площадке. После того, как она в очередной раз приложила ухо к замочной скважине, её осенило: возможно, музы вообще не пользовались дверьми, а она шпионит за ним, как прислуга из старых фильмов за хозяевами.

Она села за письменный стол в гостиной, присмотрелась к нему и сдула пыль. Серые частицы взвились в воздух, Нелли, кашляя, с силой отворила окно. Малярная лента со подложенными в цели газетам треснула, в комнату ворвалась бодрящая октябрьская прохладца.

Она высунулась в окно и вдохнула полной грудью и тут же, заметив движение, пригнулась. Что-то залетело внутрь с улицы, чуть не попав ей в лоб. Она повернула голову: в её шали застрял нос бледно-жёлтого бумажного самолётика. Нелли покрутила в руках незатейливое оригами, и её ноздри пронзил тот же аромат, что исходил от вещей Муза. Концентрированный, свежий он ускорил биение её сердца.

Она пересекла комнату, остановилась у трельяжа, чтобы поправить причёску, распахнула входную дверь и чуть не наступила на корзину с пышным бантом на ручке. Дно корзины было устлано соломой, на которой лежало несколько завёрнутых в пекарскую бумагу кирпичиков. В каллиграфических подписях поверх каждого Нелли узнала названия дорогих сыров.

Ошарашенная, она отставила подарок на скамейку для переобувания и вышла через дверной проём одновременно с Музом. С радостным визгом она кинулась ему на шею. Он подхватил её под мышками и покружил на месте. Нелли стукнулась ногой о стремянку, ведущую на крышу.

– Ох! – Вырвалось у неё из груди. Но боль от ушиба ушла ровно в тот момент, как Муз улыбнулся.

– Привет, Нелл.

– Здравствуй. Спасибо за подарок, это было о-очень приятно!

Ей не терпелось узнать подробности его путешествия, но такт требовал выполнить пару социальных ритуалов.

– Давай скорее распакуем его. – Предложила Нелли.

– Мне говорили, что некоторые из этих сыров прекрасно сочетаются с горячим шоколадом. – Заметил Муз. – На них с обратной стороны есть ярлычки.

– Ох, жаль, у меня остался только кофе. Почему бы не попробовать с ним?

– Не спеши: у меня есть шоколад.

– Чудесно! – Обрадовалась она. – Тогда с тебя напитки, а с меня нарезка. Ты зайдёшь в гости, или мне зайти к тебе?

– Хм-м, а почему бы нам не расположиться прямо здесь?

Она проследила за его взглядом до лестницы.

– Хорошо, тогда я возьму коврик.

Пять минут спустя они оккупировали верхнюю площадку. Тарелка с кубиками сыра всех оттенков от белоснежного до тыквенно-рыжего стояла между ними, а кружку с дымящимся какао каждый держал в руках.

Нелли покосилась на соседа, который обмакивал сыр перед тем, как отправить в рот, но не стала говорить об этом, а просто попробовала также. Сочетание вкусов ей не понравилось, она поморщилась.

– Что, плохой сыр? – Забеспокоился Муз. – Так и знал, что тот прощелыга меня обдурил.

– Нет-нет, – заверила его Нелли, – он замечательный. Просто мокрым он кажется хуже, чем есть на самом деле.

Сосед пожал плечами. Она приступила к расспросам:

– Как ты съездил? Я хочу знать всё!

– Ну, пф-ф, – заговорил он, не дожевав, – программа была насыщенной. Я даже не предполагал, что в Швеции столько муз, тем более, начинающих. Познакомился с коллегами из Этельсборга.

– Надо же! И много здесь твоих собратьев?

Муз посчитал в уме, загибая пальцы.

– Пять-шесть стажёров, не меньше. Есть и кураторы, но они себя ничем не выдали, видимо, не хотели общаться с молодняком.

– Как так? Ты никогда не видел своего куратора? – Удивилась Нелли.

– Нет. Мы общаемся письмами.

Она хихикнула.

– И на какой же адрес вы их отправляете? Дай угадаю: Небесная канцелярия, дом 1, верховья ноосферы?

– Технически, в небесную канцелярию, но нет. Я просто пишу «Бюро муз» в строке получателя и оставляю письмо на подоконнике, а к утру его забирают. Самая удобная почта Гёталанда, скажу я тебе.

– Ещё и самая быстрая, – буркнула Нелли, вспоминая, как на прошлой неделе бегала до почтамта за выписками из земельного реестра.

Пригубив шоколад, она спросила:

– Что нового ты узнал?

Он начал говорить: эмоционально жестикулируя, смеясь над тонкими шутками Талии, которая выступала на симпозиуме, пародируя речь Полигимнии в лицах, с умным видом рассуждал о высоких материях на сложном языке, которым и сам осторожно оперировал, а Нелли и вовсе поняла лишь пару слов. Затем он делился байками матёрого Фиолетового Муза, заведовавшим всем североевропейским регионом на тонком плане. Погружённые в беседу, они не заметили, как у их разговора появился свидетель.

Анита всегда подбиралась к своей жертве тихо. Она знала каждую скрипучую половицу и старательно их избегала. Её лёгкие, как у балерины, шаги не раз заставали Нелли врасплох. Снизу повеяло холодом. Пирующие как по команде вперились в полумрак уходящей вниз лестницы.

Фру Эгдалль сверкнула золотым зубом из-за перил и тут же исчезла в темноте.

– Наверное, мы слишком шумим. – Прошептала Нелли.

Муз пожал плечами и сказал:

– Ничего же не случилось. Дадим провидению шанс.

– Ага, привидению… – Съязвила она. – Бьюсь об заклад, она сверлила нас взглядом целую минуту. Уверена, когда-то она работала в тайной королевской полиции в прошлом.

– Ты мыслишь узко: Анита наверняка её возглавляла. – Он изобразил перезарядку ружья и прицелился.

Белоголовая старуха вновь вытянула шею из-за перил и подалась вперёд. В руках она держала блюдо. Когда она почти добралась до верха, Муз вскочил с места, бочком спустился на один уровень с ней и, отвесив гротескный поклон, поприветствовал:

– А, фру Эгдалль, добрый вечер!

– И вам не хворать, юноша. – Сказала она.

Нелли тоже поздоровалась с ней, но без пышущего энтузиазма Муза. Старуха смерила её взглядом, словно выбирая, к чему придраться на этот раз. Закатный свет пролился на её лицо через круглое окошко под потолком. Иллюзорно гладкое в лучах засыпающей звезды, оно свидетельствовало былой красоте хозяйки: тонкие черты, высокий лоб с вдовьим мысом, который придавал ему форму чердечка. Пронзительные сапфировые глаза смотрели на Гюллинг без привычной укоризны.

– Мадам, прошу: присоединяйтесь к нам, – пригласил Муз.

Нерешительно, словно боясь попасть впросак в высоком обществе, она протянула ему блюдо с чёрствым овсяным печеньем и сказала:

– Ну что вы, я только хотела удовлетворить своё любопытство. Мне было интересно, кто сидит наверху и что вы едите.

– Фру Эгдалль, угощайтесь, – предложила Нелли, протягивая ей тарелку. – Это сыр из Стокгольма. Очень вкусный.

Переминаясь с ноги на ногу и скрючившись сильнее обычного, Анита спросила, глядя на квартирантку исподлобья:

– Могу ли я обменять немного вашего сыра на печенье? Конечно, если вы не возражаете.

– Да, с удовольствием, – вклинился Муз.

Пересыпая сыр на блюдо, Нелли впервые увидела, как уголки губ Аниты приподнялись. Та, в свою очередь, по одному выложила на опустевшую тарелку печенье, пожелала всем доброй ночи и заковыляла вниз.

Муз сказал ей вслед:

– Если передумаете, мы будем здесь ещё с четверть часа.

Оглянувшись через плечо, Анита со сдержанной улыбкой кивнула.

Прежде чем она спустилась, подаренное ею печенье уже умяли. Жёсткое настолько, что без размачивания в какао оно непременно сломало бы кому-нибудь зуб, оно оказалось ещё и скверным на вкус. Но Гюллинг оценила спонтанный жест домовладелицы, ведь та, вероятно, отдала последнее лакомство, припасённое для чаепития.

– Зачем ты настаивал? – Спросила Нелли, когда замок на двери старухи щёлкнул.

Муз потёр ладони в предвкушении:

– Чувствую, Анита ещё тебя удивит. – Объяснил он. – Интуиция пока меня не подводила.

– Напомни, как давно ты работаешь музом? – Подмигнула она.

– Кажется, что всю жизнь.

7. Учёба мечты

Их уютные встречи по вечерам стали традицией. Муз и Нелли поочерёдно приходили друг к другу, располагались то на её кухне, то на его вельветовой софе в гостиной. То и дело на столе появлялись пряники в сахарной глазури, рогалики из кафе Йохена, кривые крендели, которые они пекли сами.

Вот уже несколько дней он уговаривал её присмотреться к объявлению, которое, если верить Музу, было отправлено по межматериальной почте. Но чем оживлённее он описывал эту идею, тем сильнее отпиралась Гюллинг.

– Признайся: ты охладела к детской мечте? – Прищурился он.

– Вовсе нет: мне нравится печь. Но потратить столько денег на курсы…

– Я не призываю тебя вкладывать все средства в тюльпановые луковицы, как это однажды сделали голландцы7. – Сказал Муз. – И даже не предлагаю скупать лотерейные билеты, будь они неладны. Это твой шанс быстро постичь азы того, что тебе нравится.

– А как же книги? Почему бы нам не заниматься по ним?

Он откинул голову на спинку софы и расхохотался.

– Скажешь тоже. Ты знаешь хоть одного человека, который бы купил самоучитель и не бросил бы его в течение недели? Занятия в классе дисциплинируют, там царит соревновательный дух, и… Что ты губы надуваешь? Так и есть. Никто не объяснит тебе материал лучше, чем человек.

– А ты разве мне не в состоянии объяснить? Музы же разбираются в созидательных вещах и всё такое.

– О-о-о, нет. – Затряс головой он. – Ребята вроде меня мало что умеют сами, но я буду стоять за твоим плечом и говорить: «Ты сможешь! Ты справишься! Обязательно продолжай». Часто человеку не хватает поддержки – да хоть бы кто-то заметил его старания. Засвидетельствовать акт творения, направить, воодушевить, дать хоть каплю веры в него – для этого и существуют музы. Поверь, я не дам тебе сдаться. Ты лишь должна начать.

Нелли задумалась: поддержка – именно то, чего ей недоставало в прошлом. Если бы хоть один член семьи прислушался к её мнению, она уже давно была бы кондитером. Не таким титулованным, как Лив Оландер, но ей бы не пришлось начинать всё с нуля в более зрелом возрасте.

– Ну, допустим, – сказала она, – что на моей сберегательной книжке достаточно крон, чтобы оплатить учёбу и расходники. Но их точно не хватит на твоё участие!

– Это не проблема: меня проспонсирует бухгалтерия Бюро.

– Что? У вас есть бухгалтерия? И откуда, позволь узнать, вы берёте деньги, если при первом же поползновении в сторону заработков вы разрываете контракты?

– Хороший вопрос, мадемуазель. – Щёлкнул пальцами Муз. – Поговаривают, что гианы раскапывают для нас клады и предсказывают, какие акции взлетят, а от каких стоит немедленно избавиться. Необходимость обеспечивать нас лишает их возможности привести людей к новой золотой лихорадке – они грешили этим раньше. К счастью, мне не приходится вникать в приземлённые вопросы. Этим занимаются те, кто не преуспел в моём ремесле.

– Ладно, я проверю – но только проверю – достаточно ли у меня средств. – Сказала она, зная, что уже согласилась.

***

Нелли ускорилась до боли в икрах. Её рабочий день заканчивался за полчаса до кондитерских занятий, а от нужной улицы её отделяла половина Фридрихсгатан и кривой переулок Багери. Последний, утыканный пекарнями на любой вкус и кошелёк, был аперитивом для её планов: проходя сквозь него, Нелли чувствовала, как волосы и кожа пропитываются ароматом горячего слоёного теста и горького шоколада.

Конец переулка выходил на середину Бергсгатан – длинной улицы, состоящей из череды террас и ступеней, которые начинались от грузового порта под холмом и заканчивались на приплюснутой площади Микаэлы. Чем выше – тем изящнее становились балконные ограждения, но все их роднили наружные кашпо с разноцветными петуниями, медовыми лобелиями и лианами душистого горошка, что ползли по водостокам и кованым решёткам. Школа Лива Оландера была на самом верху. Пыхтя и проклиная всё на свете, Нелли совершала восхождение. Она то и дело поглядывала на часы. За несколько минут до назначенного времени она увидела Муза на узкой пешеходной дорожке. Он помахал ей папкой с тетрадями.

– Фух, думала, не успею. – Выдохнула она, поравнявшись.

– Готова открыть для себя мир кулинарных изысков? – Спросил Муз, изобразив магический пасс фокусника.

Не в силах говорить от сбитого дыхания, она кивнула. Он галантно пропустил её вперёд.

Около десяти человек с тетрадями и ручками сидели за столиками импровизированного кафе. К удивлению Нелли, почти все студенты были её ровесниками или старше. Среди них затесалась даже пенсионерка, которая с любопытством рассматривала толпу.

Вскоре из соседнего помещения вышел сам Лив Оландер в кипенно-белом фартуке и поварском колпаке. Разговоры стихли. Он поправил очки, оглядел толпу и позвал всех за собой.

Они проследовали за ним сквозь тяжёлые стальные двери с окошками и очутились на кухне, в которой столы стояли в виде буквы «п». Промышленные морозильники, духовые шкафы, раковины, полки с кондитерской утварью находились напротив узкой зоны для переодевания с крючками для одежды.

Преподаватель переступил красную линию на полу, отделявшую «уличную» зону от пространства для готовки, и жестом приказал всем остановиться.

– Уважаемые студенты, ваше обучение начинается прямо с порога. – Сказал он. – Первое правило этой кухни: за черту можно заходить только с покрытой головой, в фартуке и с чистыми руками.

Он указал на раковины, крючки на стене и скамьи слева и добавил:

– Вы можете переодеться и оставить свои вещи там.

Все распределились между двумя скамьями и начали доставать защитную одежду. Примерно половина нацепила на головы настоящие поварские колпаки и профессиональные однотонные фартуки, которых было не сыскать в обычных хозяйственных магазинах. Нелли стыдливо спрятала свои волосы в шапочку для душа и завязала пояс цветастого передника, купленного в дешёвом хозяйственном магазине. Муза, одетого точно также, не волновал его внешний вид: полупрозрачная ткань на волосах превратила его голову в опушённый одуванчик, он увлечённо рассматривал себя в зеркале.

Увидев письменные принадлежности в руках учеников, Лив добавил:

– Отбросьте тетради: они вам не понадобятся. В конце занятий вы будете получать от меня карточки с рецептами. А теперь переступите линию и встаньте вдоль столов. К началу занятий вы должны стоять здесь подготовленными.

Когда шеренга растянулась по всей длине п-образного металлического стола, Нелли заметила, что обладатели однотонных фартуков и профессиональных колпаков держались особняком от «цветных». Она и Муз примостились вдали от обеих групп.

Преподаватель встал в центре и заговорил с куда большей приветливостью, чем вначале:

– Итак, теперь вы готовы. Меня зовут Лив Оландер, но вы можете называть меня просто Олеандр. С каждым из вас я познакомлюсь в процессе. Мы начинаем наше путешествие с простых чокладболлов…

Хоть для опытного Олеандра чокладболлы были проще пареной репы, и он лепил их, не смотря, Нелли намучилась с кокосовой обсыпкой, которая упорно отказывалась прилипать к шарику из шоколадно-овсяной основы. Изделия Муза – разного размера, с вмятинами – и вовсе развалились в процессе.

***

Три занятия в неделю вытягивали из Нелли все соки. Она разрывалась между требовательной Мелиндой Ларссон днём и не менее требовательным, но куда более тактичным Олеандром вечером. В другие свободные дни они с Музом выполняли домашние задания – пытались воспроизвести пройденные в классе рецепты, чтобы на следующий день вынести их на суд шефа и всей аудитории.

Времени на быт катастрофически не хватало. Вдохновитель помогал ей с уборкой, но готовил он плохо, что сделало его худшим учеником. Чтобы забить чувство голода, они перекусывали уценёнными булочками из кафе Йохена или уминали остатки своих домашних десертов после проверки.

Новое задание – торт Наполеон – пеклось и варилось, отчего на кухне стало душно. Только Муз потянулся к форточке, как Нелли остановила его возгласом:

– Ты что? Перепад температур всё испортит.

Он отступил, она продолжила вручную взбивать масло, чувствуя, как по виску стекает капля пота.

– А это ведь не первый случай, – заметил он.

– О чём ты?

– Ты боишься сделать шаг в сторону, импровизировать, создать себе комфортные условия, в конце концов.

– Но в карточке сказано…

– Брось, там ничего не написано про открытое окно. Лив сам упомянул это вскользь. Твоя духовка разогревается быстрее школьной, но ты этого не учитываешь.

– Раз ты такой умный, – процедила Нелли, – то почему твои домашние шедевры каждый раз подгорают и остаются сырыми внутри?

Он поскрёб краешек своего почерневшего коржа в стопке и ответил:

– У меня нет цели научиться этому или перещеголять тебя: ты не тот человек, которого подстегивают соревнования. Но я слежу за твоим прогрессом, подмечаю ошибки, пытаюсь привлечь к ним внимание.

Она резко переставила кастрюлю с плиты на деревянную подставку.

– Да? Тогда почему в классе под чутким руководством у меня всё получается на ура, а дома по чёткой инструкции нет? Даже десерты без запекания, где свалить всё на духовку не получится.

Нелли осела на табуретке и продолжила свою исповедь:

– Я ничего не добилась за эти недели! Что раньше мне удавался один лимонный пирог, что сейчас. Не понимаю, почему делая то же самое там, я получаю прекрасный результат, а здесь – расплывшуюся жижу? Я безнадёжна. Зря деньги тратила …

Образ строгого Лива Олеандра грозил ей пальцем. Хоть преподаватель никогда и не повышал голоса, его задумчивое накручивание фартучной завязки на палец или поджимание губ говорило само за себя. Крайнюю степень недовольства он выражал во фразе «Ну-с, есть над чем работать» – это значило, что плюсов оного творения он не находил и не собирался обосновывать вердикт провала. Больше всего на свете Нелли боялась услышать от него на очередной дегустации. Даже начальница с её постоянными воплями не вызывала столь самоуничижительных идей. Быть может, потому что мнение Олеандра было для Нелли дороже. Или она боялась разочаровать ещё и Муза.

Он пододвинулся ближе и погладил её по плечу. От участливого прохладного прикосновения по её коже пробежал волнительный разряд.

– Ты идеальный исполнитель, Нел. – Сказал он после недолгих раздумий. – В этом и проблема. Слепое следование инструкции работает только там, где тебя обучали. Дома другая плита, другая посуда. Продукты – из другого магазина. Даже качество зерна для помола будет отличаться в разных поставках. Я имею ввиду, что Лив профессионал, он интуитивно понимает и использует это, а тебе стоит довериться своему чутью, отпустить желание всё контролировать, ориентироваться в первую очередь на текущие условия, а не идеальные. Попробуй представить, что слова в карточке сугубо рекомендательны и не являются железобетонной панацеей от творческих неудач.

– А так можно? – Спросила Нелли, смотря в столешницу.

– Конечно! Я тебе разрешаю.

Она открыла окно.

***

О! – Удивился Олеандр, прожевав кусочек наполеона Нелли. – Фрекен, вы постарались на славу. Почти такой же вкус и текстура, как на прошлом занятии.

Увидев обугленные коржи Муза, которые не скрывал даже толстый слой крема, он накрутил завязку на палец и изрёк:

– А вам, молодой человек, есть, над чем поработать.

– Я стараюсь изо всех сил, герр Олеандр. – Ответил Муз.

Нелли стоило трудов удержать серьёзное выражение лица. Учитель покачал головой и вышел в центр полукруга.

– Итак, сегодня нас ждёт ягодное парфе. – Сказал он. – Это холодное сладкое блюдо наподобие мороженого, известное с 1894 года…

Попробовать свои десерты ученикам не удалось: воздушную массу с перемолотыми ягодами, которые каждый выбирал на свой вкус, оставили застывать в морозилке до следующей встречи. Занятие закончилось с наступлением темноты.

Переполненные эмоциями от насыщенного дня, Нелли и Муз спустились почти до самого низа и свернули на узенькую Гарландгатан8. Лежащая параллельно пристани, эта пешеходная улица по праву считалась одной из самых романтичных в Этельсборге. Нити разноцветных гирлянд зигзагом соединяли соседние крыши друг с другом, а на стенах домов висели старинные фонари. Ровно в полночь лампочки погасли и Гюллинг пробубнила:

– Ну вот…

Муз прикрыл ей глаза ладонями и секундой позже убрал руки, но миг его прикосновения отпечатался в её памяти весенней прохладой. Нелли ахнула: все огоньки люминесцировали с повышенной силой, а он загадочно улыбался. Как ребёнок, идущий вдоль витрин с игрушками, Нелли шла и любовалась сотворённым чудом, а Муз подхватил её под локоть, следя, чтобы она не спотыкнулась. Волны мурашек бродили по её телу до выхода на Фридрихсгатан. На прощание она оглянулась на световую аллею, которая тут же погрузилась в темноту.

– Кстати, – сказала Нелли, – я нашла твой первый флаер в кармане и прочитала его. Буквы наконец-то перестали плясать.

Вокруг глаз Муза пролегли радостные морщинки.

– Это замечательно. Значит, ты обрела ясность и больше не сомневаешься в выбранном пути.

– Да, – согласилась она. Но утром, когда она обнаружила находку, её заточенный на проверку договоров мозг уцепился за одну деталь. – Я заметила, что графа цели по-прежнему пуста. У тебя могут возникнуть проблемы из-за этого?

Он хлопнул себя по лбу со словами:

– Линдворм9 зловонный, как же я забыл? – Он зарделся, немного помолчал и добавил. – Признаюсь, мне так нравится проводить с тобой время, ходить на курсы, что из головы вылетело.

По груди Нелли прокатилась тёплая волна, которую тут же смыли слова Муза:

– Порой я забываю о том, кем являюсь и какие обязательства несу. Как бы я ни любил наши повседневные дела, прогулки, мы, скорее, врач и пациент, которым нельзя отлынивать от целительного плана.

Он распрямил спину, мягко убрал руку из-под её локтя и сделался отстранённо-недоступным. Её сердце сжалось.

– Нел, не переживай, я подумаю над нашей целью. – Заверил он.

У неё внутри всё упало. Выбор цели неизбежно приближал их к расставанию. Любой грамотно составленный контракт рано или поздно заканчивался и включал в себя результат, к которому стремились стороны. Результат, который можно посчитать, сравнить с ожидаемым и оценить. Ни один контракт не длился вечно.

8. Бегство от констеблей

Йохен меланхолично протирал чашки в своём заведении и посматривал на круглый столик, за которым шептались его соседи сверху. Нелли и Муз стали его постоянными клиентами и принесли ему внушительную выручку несмотря на то, что обычно заказывали самые дешёвые позиции. Видя посетителей сквозь окно, городские зеваки стали чаще заходить в кафе. Владелец перекидывался с каждым парой фраз, отчего его лицо озарялось радостью. Он поздоровался с только что вошедшими гостями и переключил своё внимание на них.

Горячие и, что главное, несладкие пироги в собственном доме были спасением для голодных студентов. Но сейчас аппетита у Нелли не было. Её мысли крутились вокруг завтрашнего экзамена, на котором Олеандр будет присутствовать лишь как наблюдатель.

– Зато у нас осталось меньше конкурентов. – Пытался подбодрить её Муз.

За месяцы обучения многие отсеялись. Первой ушла вечно занятая домохозяйка. Второй исчезла пожилая повариха из заводской столовой, которая осознала, что полученные знания негде применить. После откололся мужчина средних лет, чьей мечтой было научиться печь Принцесстарту10. Он покинул их, как только тема была пройдена. До последнего держалась только склочная Паулина Пауталис, чей излюбленный вопрос «Нет, я конечно всё понимаю, но, когда же мы начнём готовить настоящие десерты?» доводил Лива до белого каления на каждом занятии. После новостей об её уходе преподаватель вздохнул с облегчением.

– Да, – отозвалась Нелли, – остались только мы, пара дипломированных оформителей тортов, молодой повар из фешенебельного ресторана и профессиональный домашний кондитер. На их фоне мы сядем в лужу.

Она уронила голову на столешницу. Муз ласково потрепал её волосы.

– Так, ну, во-первых, ты не сядешь в лужу. Во-вторых, – он нечаянно прыснул, – я планирую приготовить комиссии тако-о-ой десерт, который будет преследовать их в ночных кошмарах. Я долго учился и собрал всевозможные косяки воедино, чтобы помочь тебе воссиять.

Она хихикнула, представляя себе лица жюри и самого Олеандра, они отведают шедевр Муза.

– Признайся, ты претворяешь, что не умеешь готовить? – Спросила она.

– Вообще-то у меня действительно не получается. И как бы я ни трепыхался, намеренно могу сделать только хуже. Но, – Он накрыл её ладонь своей, – я верю, что ты со всем справишься и уже завтра будешь обладать вожделенным сертификатом.

Прохлада его руки отзвучала звоном апрельской капели на краю её сознания. Снаружи всё таяло, слипшиеся куски снега со свистом слетали с крыши, одичавшие за зиму вороны неистово гоготали на столетней иве.

– Спасибо, Муз. Я ценю твою поддержку. – Сказала Нелли. – И всё-таки мне страшно. Вдруг вытяну рецепт, который плохо знаю? Или забуду что-то важное. Или…

– Нет-нет, – замахал руками он, – ты определённо справишься. За пять часов экзамена ты всё вспомнишь. Или сымпровизируешь. Опыт показывает: ты это умеешь. А главное, просто получили удовольствие от процесса, не придавай дяденькам и тётенькам в костюмах большого значения.

Нелли лукавила: ей безумно нравилось готовить. За внешним беспокойством она скрывала другое, глубинное. Контракт, который она всюду носила с собой, жёг карман изнутри. Нелли проверяла его раз в пару дней, но до сих не обнаружила изменений. Зная, что поступает халатно с юридической точки зрения, она не напоминала Музу пустой графе цели. Беспокойство об её заочном включении в текст усилилось с приближением экзамена. Гюллинг боялась: вдруг это и есть их финальная цель?

– Хорошо. – Согласилась она. – Я использую этот шанс в последний раз оторваться на ресторанной кухне.

– Вряд ли он последний, – подмигнул Муз.

***

Экзамен Нелли сдала на отлично, а вот Музу сертификат выдавать отказались. Под шумок он стащил шаблон у распорядителя и заполнял его от руки. Нелли одёрнула его, увидев, как к ним приближается Олеандр. Остальные выпускники, собравшиеся в группку, недовольно зыркнули на них и вполголоса продолжили изливать душу в своём тесном кругу.

Лив поправил очки, задержал взгляд на самодельном документу и обратился к Музу:

– Что могу сказать вам, молодой человек… Кхм, вы проявили чудеса терпения, обучаясь у меня целых полгода. И я благодарю вас за посещение курсов. Но, возможно, вы найдёте лучшее применение своим способностям.

– Спасибо, Олеандр! – Расплылся в улыбке Муз. – Мне было очень приятно творить под вашим руководством. Хоть и получилось, скорее, натворить.

– О, вас ещё будут долго вспоминать. – Добродушно сказал преподаватель. – Члены комиссии были обескуражены, но им это иногда полезно. Чего только стоила заливка из пережжённой патоки и дроблёная лакрица в коржах! Вы испекли самый чёрный «Шварцвальд», который я только видел.

Они пожали друг другу руки. Затем Лив обратился к Нелли:

– Что касается вас, фрекен, то я впечатлён. Ваш «Миллефолье»11 с глазированным крыжовником выше всяких похвал. Что побудило вас использовать именно эту ягоду? Она давно лежит в морозилке, но её обычно игнорируют.

– Веяние интуиции, герр Олеандр. Ничего более.

Он поцеловал тыльную сторону её ладони, отчего Нелли покраснела, и сказал:

– Продолжайте в том же духе. Желаю вам успехов.

Нелли и Муз тихо покинули школу кондитеров, избегая расстроенных «конкурентов», чьи работы не вызвали такого же ажиотажа. Довольные собой, они вприпрыжку бежали по площади Микаэлы, радуясь победе и подтрунивая над лицами экзаменаторов, когда те вкусили злополучный «Шварцвальд». Муз так точно пародировал их в пантомиме, что Нелли не могла удержаться от смеха.

В одной из кофеен на Лагерлёфсгатан12 им удалось раздобыть по бумажному стаканчику глинтвейна на вынос. Огненный напиток обжигал язык, поэтому они медленно пошли к парку Линнея13.

Припорошенный снегом английский сад принял их в свои тихие объятия, отрезав от суеты городской автострады. Остывший глинтвейн приятным теплом разливался по телу, отогревал каждую клеточку после долгой прогулки.

– За наш успех! – Поднял бокал Муз.

– За наш успех. – Чокнулась с ним Нелли.

Дойдя до памятника самого Карла Линнея, они заметно оживились. Взбодрённые то ли терпким ароматом гвоздики, то ли вернувшимся ликованием, они затянули народную песенку с быстрым ритмом. Муз водрузил свой стакан на раскрытую ладонь монумента, встал в позу оперного певца с распростёртыми руками и заголосил что есть мочи. Его чистый тенор эхом разносился по округе. Нелли присоединилась к нему в качестве фоновой кантилены. Выводимые им соловьиные рулады, однако, понравились далеко не всем: в пиковом моменте песни по ушам скрежетнул звук полицейского свистка.

Нелли и Муз обернулись: два дородных констебля трусили к ним издалека.

– Бежим! – Испуганно крикнул он.

Они метнулись к главной аллее, а оттуда – к ближайшему выходу из парка. Повторный свисток только придал им быстроты. Патрульные силились догнать возмутителей спокойствия, но те оказались проворнее и вскоре скрылись в переплетении торговых улиц. В одной из подворотен Нелли с Музом рассмеялись. Она выглядывала из-за пустых деревянных ящиков, а он стоял сзади в тени.

Внезапная всепоглощающая тишина обрушилась на неё холодным душем. Болтовня продавцов с покупателями, крики зазывал, лаянье бродячей собаки, стук колёс, гудки автомобилей – все звуки мира будто бы исчезли, как и её внутренний монолог.

Муз положил руки ей на плечи, сердце Нелли замерло.

– Нел, – позвал он.

В прошлый раз он так обратился к ней, когда пообещал оформить цель их контракта. Она перестала смеяться. В этот же миг её придавило айсбергом всей мировой печали и горечи. Слышать боль в его голосе, заражаться ею, как страданиями душ, которые навечно оставили свои шрамы в ноосфере – было мучительным. Он делился с ней чем-то, чего она боялась не выдержать.

– Нел, – повторил Муз, но она по-прежнему молчала в ожидании чего-то ужасного.

Что плохого он мог ей сказать? Ведь только что они пожинали плоды своего совместного успеха, чествовали друг друга в шутливых победоносных тостах, с напускной серьёзностью делились друг с другом комментариями о проделанной работе. Нелли поняла: он не собирался шутить.

– Кажется, – пробормотал он, не убирая рук с её плеч, – мы добились того, чего хотели. Что скажешь?

В её глазах потемнело, она закусила щёку изнутри. Муз будто растерялся. Обычно открытая и живая, теперь Нелли превратилась в холодное изваяние, не способное ни дышать, ни говорить. Видя её нерешительность, он развил свою мысль до бьющего наотмашь финального аккорда:

– Ты уже на правильном пути. И, возможно, пришла пора завершить наш контракт. Нел…

Она вынырнула из-под его ладоней, в развороте вторглась в случайные объятия и поцеловала Муза. Его руки опустились ей на плечи, потом ниже, а её – сцепились на его затылке. Время, вселенная остановились в сладостном мгновении. Сквозь влюблённую пару словно пропустили мощный электрический разряд, вокруг разрывались вспышки бенгальских огней, порождая то ли животворные искры, то ли залпы смертельных орудий. Его губы – холодные, мягкие – напоминали по вкусу дождевую воду и нектар сорванного цветка медуницы, возносили на Эверест блаженства.

Ощущение причастности к чему-то большему накрыло с головой, чувственный взрыв взмыл ввысь, рассёк небеса и отразил бессчётное число таких же вспышек, за тысячелетия произошедших с людьми. Целуя Муза, она целовала весь мир сразу в каждый момент его существования.

Как только она оторвалась от его губ, элегическое дуновение смело остатки разрушенных столпов мироздания, их тесного мирка, который больше не мог оставаться прежним.

– Нелли, я… – Глухо произнёс он.

– Молчи. – Оборвала она, не желая обрекать свою спонтанность на стыдливую экзекуцию.

– … хотел этого. – Закончил фразу Муз. – Но теперь мы… чёрт, я не знаю, кто или что мы теперь. Я ведь так и не выбрал для нас цель.

Суровая реальность ударила её под дых. Слияние с прекрасным, божественным, принадлежащим каждой душе и одновременно – только им двоим, раскололось о законы этого самого сверхъестественного. Гюллинг сердито бросила:

– Я знаю. Я перечитываю этот контракт почти каждый день и каждый раз боюсь, что эта цель появится.

– Но я должен. Должен, понимаешь? – Сказал он с неожиданной горячностью.

Подвижные глаза Муза словно искали выход из ситуации. Его напряжённые костяшки подрагивали, а грудь вздымалась от резких вдохов.

Нелли страшно хотелось обнять его, заверить, что всё будет хорошо, но страх, что Муз оттолкнёт её, висел на руках пудовыми гирями. Мечущийся перед ней в поисках баланса, хоть какой-нибудь опоры, он демонстрировал крайнюю уязвимость, к которой она была не готова.

– Разве контракт можно считать завершенным из-за одного экзамена? – Засомневалась Нелли.

Взгляд Муза стал цепким, словно он желал проскочить в едва заметную лазейку и прицеливался. Она тайно радовалась, что мыслительный процесс сбавил градус его отчаяния.

– Как на счёт открытия твоей пекарни? – С неожиданным спокойствием спросил он.

Предложение прозвучало громом среди ясного неба. Нелли опешила, недоверчиво наклонила голову. Она ни разу не представляла себя в собственной пекарне.

– Боюсь, тогда тебе придётся провести со мной всю жизнь. – Предупредила она с мрачной усмешкой.

– Тебе повезло: я не старею. – Нежно сказал Муз.

– Но я старею, и тебе не повезло.

– Сейчас цель кажется тебе нереалистичной, правда?

Она закивала с поджатыми губами.

– Не беда, так бывает. – Сказал он. – Не нужно бояться. Предоставь мне то, как ты достигнешь этой цели. Ты согласна внести её в контракт?

– Да, – обронила она, хотя мысли кричали, что она не согласна ни на одну мало-мальски измеримую задачу.

Муз вытащил контракт из-за ворота пальто, прислонив лист к колену, накарябал запоздалую строку. Кровь стучала в висках Нелли, когда завершение их сделки стало более конкретным. В её видении она смотрела ему вслед, а он уходил всё дальше и дальше, пока не растворился в дождливом тумане. Гюллинг спросила, желая сменить тему:

– Ты всегда был таким? Ну… своего возраста.

Он покачал головой.

– Нет. Я ушёл из материального мира раньше, чем выгляжу сейчас. Может вырасти мечтал? Не знаю.

– Ты помнишь себя прежним?

– Мало что. – Ответил он. – Я не знаю, ни кем я был, ни откуда взялся. Главное, что теперь я с тобой.

Он обнял её. Нелли запустила руки пол полы его укороченного пальто и прикоснулась к тёплой спине сквозь рубашку. Стук пламенного сердца Муза отдавался через рёбра и мышцы, а его дыхание приятно щекотало волосы Нелли над лбом. Она вновь утонула в запахе озона и сломанного листа базилика.

9. Сладкий заказ

Настенные часы тикали так раздражающе, будто кто-то оттягивал язычок рулетки и отпускал его. Нелли включила радио, но её блуждающие мысли перекрывали шум эфира. Приглушённый смех этажом ниже заставил её вздрогнуть.

Прознав о новой специальности своей квартирантки, Анита заказала у неё торт на именины. Ей исполнялось восемьдесят, и прошлым вечером Нелли старательно выводила эту цифру на вершине торта «Добош»14. Остатки алой помадки, которую она использовала, засохли, и Нелли подгрызала их от нервов.

Муз, способный успокоить любую бурю в её душе, в самый ответственный момент сбежал из дома. Гюллинг высунулась в окно по пояс, но не увидела его.

– Взлетел по эфирным путям, что ли… – Буркнула она, расхаживая взад-вперёд по гостиной.

Они с Анитой условились, что, если торт понравится её взыскательным гостям, то она отдаст Нелли многочисленный кондитерский инвентарь, доставшийся в наследство от матери. Сама фру Эгдалль печь не любила и не умела. Также она с трудом отрывала от себя ненужные вещи.

Старая техника и формы для бисквитов не так волновали Нелли, как одобрение ворчливой старухи. Впервые она готовила что-то для живых людей, а не экзаменаторов или преподавателя. Торты на то и были нужны, чтобы радовать всех и каждого, а не узкий кружок специалистов.

Она переживала из-за того, что кулинарная «насмотренность» хозяйки отличалась от её собственной, отчего редкий в их краях «Добош» мог показаться ей излишне приторным, чуждым. Во время обучения она познала вкус многих десертов, о которых раньше даже не слышала и которые подавались только в изысканных ресторанах или буржуазных стокгольмских столовых. Олеандр советовал постепенно воспитывать свой вкус, на что у Нелли было время, а у пирующих этажом ниже – возможно, нет.

Робкий стук в дверь она осознала не сразу. Когда постучались ещё раз, Нелли чуть ли не с низкого старта побежала в прихожую. Стряхнув нитку с плеча, она провернула замок и отворила дверь. Анита и три такие же древние старушки переминались на площадке с ноги на ногу.

Она вообразила, каких трудов им стоило подняться на этаж, и ощутила укол совести. Если бы ей только позвонили, она бы тут же спустилась вниз, дабы предстать пред главными критиками и смиренно принять любой их вердикт.

– А вот и наша Нелли. – Представила её остальным фру Эгдалль.

– Фрекен, – обратилась к ней бойкая старушка с клюкой, – ваш торт… – она прокашлялась, и у новоявленного кондитера перехватило дыхание от задержки, – просто чудо.

Вторая дама в летах – с короткими волосами апельсинового цвета – добавила:

– Я работаю в буфете Национального драматического театра, но никогда не видела там столь изумительного десерта. Дорогие дамы, поддержите ли вы меня? – Спросила она остальных, и те согласно закивали. – Мои вам похвалы, фрекен Гюллинг. И обязательно приходите в наш театр.

А третья с лучистыми глазами и поистине материнской теплотой во взгляде спросила:

– Милая Нелли, принимаете ли вы другие заказы?

Не успев отойти от глупой улыбки, она промямлила: «Д-да».

– Не знаю, кумушки, сможете ли вы себе это позволить. – С ноткой лукавства произнесла Анита. – Личный кондитер – удовольствие недешёвое.

– О цене договоримся, Ани. – Сказала бабушка с клюкой. – Труд должен быть оплачен. И ты, вроде, кое-что обещала своей квартирантке.

Фру Эгдалль, которая не забывала ничего и никогда, смерила подругу взглядом.

– Ну, разумеется, я помню! – Выдала она не без ехидства. – Нелли, могу ли я позвонить вечером, чтобы ты зашла ко мне за инвентарём? И друга своего пригласи, пусть поможет.

– Да, конечно.

Неформальное обращение – первый признак того, что лёд между ними тронулся – разлило в животе Нелли приятную теплоту. Хозяйские гостьи попрощались и начали спускаться мелкими шажками вслед за именинницей. Две из них перед уходом всучили Гюллинг по несколько крон в качестве чаевых. Она пыталась отказаться, но дамы настояли и напоследок ещё раз пригласили её в театр, в котором каждая из сайки занимала какую-то должность. Насколько она знала, Анита в свои годы продолжала работать там гардеробщицей.